"Фантастика 2023-47". Компиляция. Книги 1-10 [Питер Гамильтон] (fb2) читать онлайн

Питер Гамильтон Спасение

Зов Земли

Дрейфующий в межзвездном пространстве в трех световых годах от 31‑й Орла неанский жилой кластер принял серию коротких и слабых электромагнитных импульсов, проходивших периодически на протяжении восемнадцати лет. Первые сигнатуры были неанам знакомы и вызывали небольшую тревогу: детонация расщепления ядра, за которой через семь лет последовали термоядерные взрывы. Очевидно, по меркам нарождающихся цивилизаций, взрывники прогрессировали с исключительной скоростью.

Метавирусоидная грибница зажевала ядро кометы, на котором держался огромный кластер, и выткала из него тонкие нити приемной сети поперечником двадцать километров. Они настроились на звезду класса G, где, за пятьдесят световых лет от них, применялось дикарское оружие.

В самом деле, поток слабых электромагнитных сигналов изливался с третьей планеты означенной звезды. Новый вид оказался устрашающе агрессивным. Часть сознаний кластера этому обрадовалась.

Анализ радиосигналов, перешедших теперь в аналоговое радио и видеовещание, выявил расу двуногих, организованных по племенным линиям в масштабе планеты и непрерывно конфликтовавших. Специфика их биохимического состава говорила о прискорбно короткой, на взгляд Неаны, жизни. Данный факт, вероятно, объяснял необычно быстрый прогресс технологий.

Несомненно, предстояла отправка экспедиции — Неана видела в этом свой долг, какого бы рода жизнь ни развилась на отдаленных планетах. Единственный вопрос заключался в масштабе помощи, которая будет им предложена. Те, кто приветствовал агрессивность нового вида, желали предоставить ему весь спектр неанской технологии. Они едва не одержали верх.

Шарообразный корабль внедрения, отделившийся от кластера, не ведая, единственный он или один из многих, представлял собой шар ста метров в диаметре из массы активных молекул. Три месяца он разгонялся до тридцати процентов световой скорости в направлении к Альтаиру — по пути, составлявшему чуть больше ста лет. На протяжении этого одинокого вояжа управляющее кораблем сознание продолжало мониторить электромагнитные сигналы, исходящие от юной цивилизации, к которой стремился корабль. Оно собрало впечатляющий запас сведений о человеческой биологии, а также составило представление о постоянно развивающейся племенной политике и экономических структурах. У Альтаира корабль выполнил сложный маневр расхождения, который направил его точно на Сол. После этого материальный отдел памяти, содержащий данные астрогации по полету от кластера до Альтаира, был очищен, а соответствующий блок отключился. Атомы с ослабленными связями разлетелись облачком пыли, быстро рассеявшимся под солнечным ветром Альтаира. Теперь в случае перехвата корабль внедрения не выдал бы расположения неанского жилого кластера — поскольку сам не знал, где тот расположен.

Последние пятьдесят лет пути ушли на выработку стратегии размещения. К этому времени человечество изобрело звездолеты, разминувшиеся с кораблем внедрения на пути к новым мирам. Информация, летевшая с Земли и заселенных человеком астероидов Солнечной системы, постоянно усложнялась и в то же время уменьшалась в количестве. Радиосвязь шла на убыль по мере того, как основной объем трафика передавался по интернету. В последние два десятилетия пути корабль внедрения принимал разве что развлекательные передачи, да и тех год от года становилось все меньше. Но корабль уже знал достаточно.

Он подлетал с юга эклиптики, сбрасывая холодную массу наподобие черной кометы: маневр торможения занял три года. Эта стадия путешествия всегда оказывалась самой рискованной. Солнечная система человечества изобиловала великим множеством астрономических приборов, отыскивавших во вселенной аберрации космологического свойства. Корабль внедрения к тому времени, как миновал пояс Койпера, сократился до диаметра в двадцать пять метров. Он не излучал ни магнитных, ни гравитационных полей. Наружная оболочка полностью поглощала излучения и потому оказывалась невидимой для любых телескопов. И не испускала ни грана тепла.

Прибытие прошло незамеченным.

В молекулярных инициаторах внутри звездолета, согласно заданным корабельным мозгом параметрам, начался рост четырех биологических систем, соответствующих данным, собранным в долгом пути.

Размером и формой они подражали человеку. Скелеты и внутренние органы на всех уровнях, вплоть до биохимического, были точной имитацией. Подлинная была и ДНК. Чтобы обнаружить отклонения, пришлось бы забраться гораздо глубже в клетки — только подробный анализ органелл обнаружил бы чуждое молекулярное строение.

Самым сложным для корабля внедрения оказались разумы биологических систем. Мыслительные процессы человека оказались сложны до парадоксальности. Хуже того, корабль подозревал, что принятые им художественные произведения преувеличивали эмоциональность реакций. Поэтому он сконструировал стабильную первичную архитектуру мыслительных процессов, включив в нее быструю обучаемость и адаптивность. Приблизившись к Земле на миллион километров, корабль внедрения в заключительном тормозном маневре сбросил остатки реактивной массы. Теперь он практически падал на южную оконечность Южной Америки. Крошечные выбросы корректирующих устройств уточняли вектор падения, правя к Тьерра дель Фуэго^[1], которая через полчаса готовилась встретить рассвет.

Теперь, даже обнаруженный приборами, корабль был бы неотличим от мелкого космического мусора.

Он врезался в верхние слои атмосферы и начал распадаться на четыре грушевидных сегмента. Остатки материи рассыпались искрами, устроив короткий, но живописный звездопад в мезосфере. Однако, отрезанные от нее плотными зимними тучами, обитатели самого южного города Земли — Ушуайи не узнали о звездных гостях. Сгущающаяся атмосфера все жестче тормозила спускаемые сегменты. В трех километрах от поверхности все они замедлились до субзвуковой скорости и погрузились в облака, так и не замеченные ни одной душой на планете.

Сегменты целили в маленький проливчик западнее города. На негостеприимные земли по его берегам не претендовали застройщики даже в 2162 году нашей эры. В двухстах метрах от берега взметнулись огромными гейзерами четыре всплеска, рассыпавшиеся брызгами по талым льдинам, качавшимся на волнах в проливе Бигля.

Неанские металюди всплыли на поверхность. От корабля внедрения остался только посадочный сегмент: толстый слой активных молекулярных блоков, покрывший их кожу прозрачным гелем и защитившим от холодной воды. Гости поплыли к берегу.

Берег представлял собой узкую полоску серой гальки вперемешку с сухими ветками. Склон над пляжем густо порос лесом. Пока пришельцы напрямик взбирались наверх, сквозь мутную облачность просочился бледный рассвет. Защитные оболочки, разжижаясь, стекли на камни, где их должен был смыть первый же высокий прилив. Впервые они втянули в легкие воздух.

— Ох, он холодный! — воскликнул один.

— Хорошее определение, — согласился, клацая зубами, второй. — Соглашусь с ним.

В сером свете они оглядели друг друга. Двое плакали от эмоционального потрясения при посадке, один пораженно улыбался, четвертый же на удивление бесстрастно озирал унылый ландшафт. У каждого имелся при себе пакет с туристской одеждой, копировавшей рекламные образцы из принятой полтора года назад передачи. Они поспешили надеть ее на себя.

Полностью одевшись, они двинулись по старинной дороге, пока за деревьями не открылась государственная трасса номер три, ведущая к Ушуайе.

Экспертная группа

Феритон Кейн, Нью–Йорк, 23 июня 2204 года

Я всегда недолюбливал Нью–Йорк. Местные столько шумят про не знающий сна город, провозглашая его чуть ли не центром человеческого мира! Надо же им как–то оправдать свою жизнь в тесных и непомерно дорогих квартирках — и это нынче, когда можно поселиться в любой точке планеты, благо дюжина хабов «Связи» доставит куда угодно. Ньюйоркцы славят шумную, яркую, волнующую жизнь города. Богема твердит: «Переживания, дру–уг мой!» — без них им не создать шедевров, а пешки корпораций, годами потеющие на низших должностях, доказывают тем свою преданность корпорации. На самом же деле работникам сервиса просто удобнее жить близко, а настоящим беднякам переезд не по карману. И, да, виновен, я живу в Сохо. Нет, я не из младшего персонала. Вот у меня на столе табличка: «Феритон Кейн, заместитель директора, отдел безопасности хаба „Экссолар–связи“. И если вы, прочитав ее, поняли, чем я на самом деле занимаюсь, вы умнее большинства людей.

Кабинет у меня на семьдесят седьмом этаже принадлежащей «Связи» высотки. Энсли Зангари пожелал иметь штаб–квартиру своей всемирной сети на Манхэттене и еще пожелал, чтобы все об этом знали. Не так много среди живущих таких, кто мог бы заполучить участок земли за Западной 59‑й, совсем рядом с площадью Колумба. Фасад старого отеля пришлось сохранить, превратив его в основание стадвадцатиэтажного чудища из стекла и карбона — не знаю, с какой стати: на мой вкус, его архитектура гроша не стоит, но городской совет внес отель в список достопримечательностей. Так что имейте в виду. Даже Энсли Зангари, богаче которого нет и не было, не переспорит городской совет по части «наследия».

Я не жалуюсь. Из моего кабинета открывается лучший вид на город и Центральный парк — такого не могут себе позволить простые сверхбогачи с Парк–авеню. Я даже развернул рабочий стол так, чтобы сидеть спиной к окну во всю стену. Чтобы не отвлекаться. Однако, обратите внимание, кресло у меня вращающееся.

В тот ясный июньский денек я стоял, как всегда завороженный видом — из тех, что испускают небесное сияние с полотен семнадцатого века.

Кандару Мартинес ввел в кабинет секретарь. Наемница корпорации одевалась в простое черное мини с пиджаком от какого–то среднего пошиба модного салона. Но держалась так, что наряд выглядел военной формой. Полагаю, она никак не могла расстаться с прошлым.

Мой альтэго, Санджи, подкинул мне фактов, а мои контактные линзы превратили их в красно–зеленую таблицу. Файл открыл мне не много такого, чего я не знал бы сам. В девятнадцать она поступила в военный колледж Героев в Мехико. После окончания участвовала в активных боевых действиях в составе гражданских Сил быстрого подавления. Затем ее родители погибли от взрыва бомбы–дрона, сброшенной какими–то борцами с империализмом и поклонниками анархии на вопиющий символ чужеземного экономического гнета — говоря по–английски: на итальянскую фабрику по производству дистанционного управления дронами, где работал ее отец. После этого уровень смертности ее противников при операциях вырос настолько, что «вызвал озабоченность» начальства. Ее отправили в почетную отставку в 2187 году. И с тех пор она работала как фрилансер на корпоративные службы безопасности — мрачное ремесло.

Во плоти она оказалась ста семидесяти сантиметров ростом, с короткими каштановыми волосами и серыми глазами. Не знаю, от природы серыми или генмодами — они не вязались с прочим наследством ее мексиканских предков. Тело–то явно было подправлено.

Она блюла фигуру — при ее роде занятий это необходимое условие выживания, — но стройность не относилась к толщине конечностей: руки и ноги имели основательную мускулатуру. Генмод или К-клетки, досье не сообщало. Мисс Мартинес оставила очень мало следов в Солнете.

— Благодарю, что отозвались на приглашение, — начал я. — Мне намного спокойнее, когда вы с нами.

Частично мои слова соответствовали истине. Мне было неуютно в ее присутствии, но ведь я знал, кого она ликвидировала за время службы.

— Из любопытства, — ответила она. — Ведь всем известно, как мало сотрудников в отделе безопасности «Экссолар–связи».

— И то верно. Нам бы, возможно, не помешали люди, не числящиеся в платежной ведомости.

— Вы меня заинтересовали, Феритон.

— Мой босс нуждается в защите — в серьезной защите. Мы здесь имеем дело с неведомым. Эта экспедиция… необычна. Найденный артефакт принадлежит чужим.

— Вы уже говорили. Оликсам?

— Не могу в это поверить.

Ее губы тронула легкая улыбка.

— Не стану скрывать, я весьма заинтересована. И польщена. Почему я?

— Из–за репутации, — солгал я. — Вы лучшая.

— Чушь.

— Серьезно. Мы вынуждены вести дело тихо: трое людей, отправляющихся с нами, представляют серьезные политические силы. И потому я искал человека с чистым досье.

— Опасаетесь, что соперники узнают, куда вы собрались? И что нашли?

— Больше, чем уже сказано, я смогу сообщить вам только в пути.

— И вы вычислили источник технологии? Потому и опасаетесь соперников?

— Дело не в новых технологиях и не в борьбе за рынок. Проблемы серьезнее.

— Вот как? — Она удивленно приподняла бровь.

— Вас полностью введут в курс дела после отправления. Как всех.

— Что ж, неплохая стратегия против утечек. Но я должна знать: находка проявляет враждебность?

— Нет. Пока нет. Затем вы и понадобились. Нам нужна большая сила в малом объеме. На всякий случай.

— Вы всё сильнее мне льстите.

— И последнее, для чего потребовалась наша встреча с глазу на глаз до того, как я представлю вас остальным…

— А вот это звучит угрожающе.

— Существуют протоколы первого контакта — весьма строгие. На них настаивает Оборона Альфа. На всем протяжении миссии мы будем отрезаны от мира — а никто из нас к такому не привык. В наше время, какая беда где ни приключись, можно позвать на помощь. Все рассчитывают, что спасатели прибудут в течение двух минут. Это каждому известно. Я считаю такую уверенность слабостью, особенно в данной ситуации. Случись беда — серьезная беда, — в действие вступят установленные Обороной Альфа протоколы первого контакта.

Кандара мигом ухватила суть. Я отметил легкую перемену в осанке. Шутки кончились, мышцы чуть напряглись…

— Если они враждебны, то не должны о нас знать, — сказала она.

— В плен не сдаваться. Никаких данных не загружать.

— Кроме шуток? — В ней снова прорезался юмор. — Боитесь вторжения пришельцев? Право, странно. На что, по мнению Энсли Зангари, они посягнут? На наше золото и наших женщин?

— Мы не узнаем, что они из себя представляют, пока не…

— С оликсами все оказалось в порядке. А у них на «Спасении жизни» была уйма антиматерии. Никакой другой конвенционный источник энергии не мог бы разогнать судно такого размера до приличной доли световой.

— С оликсами нам повезло, — осторожно заметил я. — Их религия внушила им совершенно отличные от наших приоритеты. Они только и хотят, что плыть в своем ковчеге по космосу до Конца Времен, где, как они верят, их ждет Господь. Они не стремятся к экспансии в новые звездные системы и биоформированию планет под себя: у них совершенно иные, чем наши, ценности. Думаю, мы по–настоящему поняли, что такое «чужие», только после их появления в системе Сол. Но, Кандара, вы в самом деле готовы поставить на кон выживание человечества, уповая на то, что все расы столь же благодушны, как оликсы? С их появления прошло шестьдесят лет, и торговля пока что была выгодна обеим расам. Превосходно, но мы обязаны учитывать, что рано или поздно можем встретить не столь милых пришельцев.

— Звездные войны — фантастика. В них нет смысла. Экономика, ресурсы, территории — все фуфло. Это теперь даже в гонконгских игровых сценариях не проходит.

— Однако такую возможность, как бы мала она ни была, следует учитывать. Мой отдел разработал сценарии, которые публике не представляют, — признался я. — Среди них есть и… тревожащие.

— Могу поспорить, что есть. Но в конечном счете все это — человеческая паранойя.

— Возможно. Тем не менее протокол секретности должен соблюдаться на случай, если контактный вид окажется враждебным. Вы готовы принять на себя такую ответственность? Я хочу быть уверенным, что на вас можно положиться, если сам я выйду из строя.

— Из строя! — Она умолкла, глубоко дыша, как будто наконец осознала, о чем идет речь.

Я и зачислил ее в миссию в расчете, что как раз ее отклонения от нормы обеспечат подлинную преданность и бесстрашие, достаточные для запуска процедуры самоуничтожения. Уговорить Юрия удалось без труда. Он никогда не оспаривал моих решений.

— Хорошо, — сказала она. — Если до того дойдет, я готова нажать красную кнопку.

— Благодарю. Да, а остальные трое… они, возможно, не поддержат…

— Да, это лучше оставить между нами.

— Хорошо. Тогда пойдем знакомиться.

Отдел безопасности «Экссолар–связи» занимает семь этажей подряд. Конференц–зал расположен на семьдесят шестом. Я провел Кандару вниз по широкой винтовой лестнице в центральной части высотки.

Конференц–зал с его двумя стеклянными стенами, естественно, находился в угловом помещении. Овальный стол из тикового дерева, стоящий посередине, обошелся в сумму, пожалуй, больше моего жалованья. В тот день вокруг него расставили пятнадцать стульев. У непрозрачных стен остались дополнительные, для мелких сошек. Чистая психология: те, кого пустили за стол со взрослыми, чувствуют себя важными персонами.

В зале уже ждали семеро, и ни один из них не занял места у стенки. Для меня имели значение только трое — представители реальной власти: Юрий Альстер, Каллум Хепберн и Алик Манди.

Юрий сидел на дальнем конце, рядом с ним поместился его ассистент и технический советник Луи. Юрий из настоящих ветеранов, родился в 2030 году в Санкт–Петербурге, громоздок и угрюм, как бывают только покинувшие родину русские. Добавьте сюда его возраст — и усомнюсь, что его губы еще способны улыбаться. Первую теломер–восстанавливающую терапию он прошел еще век назад, а после поддерживал в себе жизнь генными модификациями. Если это можно назвать жизнью: всех терапевтически восстановленных чаще называют «неумершими» — готовыми заплатить любую цену за продление существования. Я видал таких, которые разбогатели только на девятом десятке и тут–то обратились к медикам. Неприятное зрелище.

Юрия все эти процедуры законсервировали в возрасте около шестидесяти: круглое лицо его слегка расплылось, в редких песочного цвета волосах светились седые пряди, не поддавшиеся генмоду. Завершали облик глаза под тяжелыми веками: глаза человека, не доверяющего никому во всей вселенной.

Впрочем, для Юрия вечные пятьдесят с лишком — не так уж плохо. Помимо окаменевшего лица, у него наверняка заменены многие органы. Прежде всего, ни одна печень не перенесла бы купания в таком количестве водки. И все органы — наверняка протезы, распечатанные на биопринтере из клонированных клеток. Такой ксенофоб (да еще и сноб), как он, не согласился бы на К-клетки. Биотехнологии — основной предмет торговли между оликсами и человечеством: химически и биологически совместимые с человеческим организмом клетки, из которых собираются органы и мышцы, сравнительно дешевы в сравнении с генными модификациями и печатью стволовых клеток. По слухам (на мой взгляд, необоснованным), они несколько уступают медтехнологиям человечества. Зато их доступность миллионам, которым прежде такое было не по карману, стала величайшим социальным достижением с тех пор, как корпорация «Связь» обеспечила универсальные и общедоступные перевозки через сеть хабов–порталов.

Я уважительно кивнул Юрию. Что ни говори, он мой босс, и вся экспедиция — его затея. А для меня лично — потрясающий шанс.

Луи, как всегда, напялил до смешного дорогой костюм, словно заглянул к нам прямиком с Уолл–стрит. Что не слишком далеко от истины, учитывая, что он правнук Энсли (один из многих). Двадцать восемь лет, и всегда готов поведать вам о новенькой степени в области квантовой физики, полученной в Гарварде — честным трудом, а не за деньги, не забудет добавить он. Прямо сейчас он отчаянно доказывает, чего стоит, пробиваясь наверх в корпорации с самых низов — как все. Разве не каждый в двадцать восемь лет с ходу получает место при главе отдела? Самый обычный парень, улыбчивый, не прочь выпить с коллегами после работы и почесать язык о начальстве.

Любопытно, что Каллум Хепберн выбрал место рядом с Юрием. Он уже двадцать минут как прибыл из системы Дельты Павлина, основной базы утопийской цивилизации. Хепберн теперь был у них главным специалистом по разруливанию проблем, и прорезавших его лицо морщин не смягчили ни генмод, ни возраст. Густая копна волос блестела яркой сединой, свойственной всем рыжим, — не то что тусклый серый цвет, маячащий впереди у большей части человечества. В глубине его серо–голубых глаз мне мерещилось серьезное недовольство. Из слов Энсли я понял, что Каллум не слишком рвался в экспедицию. Предполагается, что в идеальной демократии утопийцев никто никому не приказывает, на каком бы уровне гражданства они ни стояли (а Каллум на второй ступени сверху). Так что Энсли Зангари пришлось задействовать цепочку услуга–за–услугу по принципу домино, чтобы достучаться до Эмильи Юрих — поскольку Эмилья у них ближе всего к тому, что можно назвать лидером, и, стало быть, только она могла надавить на Каллума, заставив его вернуться на Землю.

И участие Юрия в составе экспедиции наверняка затруднило ей задачу. Эти двое не разговаривают с того времени, когда Каллум, скажем так, при интригующих обстоятельствах покинул корпорацию сто лет назад после своей официальной смерти.

Вообще–то с тех пор прошло сто двенадцать лет. Вот так. Долгий срок для затаенной обиды. Но Каллум ведь шотландец, а они, насколько я знаю, в суровости и упрямстве не уступают русским. То, что они оба, забыв о личном, готовы сотрудничать — хотя бы номинально, — кое–что говорит о найденном нами артефакте. С этими двумя в одном автобусе дорога будет нескучной.

Каллум привез с собой двух помощников с Дельты Павлина. Элдлунд явно с Акиты — главной планеты утопийцев, вращающейся вокруг Дельты Павлина. Как и все родившиеся в нынешней утопийской культуре, оне^[2] принадлежит к полу омни: генетически модифицированому так, что оба пола сменяются у взрослых с тысячедневным периодом. Эта генмодификация закладывается в каждого утопийца, обеспечивая и укрепляя их фундаментально эгалитаристское мировоззрение — хотя поначалу, в 2119 году, нововведение вызвало жаркие споры. Моралисты старой школы и сторонники некоторых религий осуждали подобный экстремизм. Первые омни столкнулись с дискриминацией и даже с насилием, как всегда со стороны невежд, суеверов и перестраховщиков. Но, как водится, исключение со временем стало нормой. Сегодня Элдлунд и по земным улицам, пожалуй, может ходить без опасений. Конечно, оне будет привлекать внимание, но больше из–за роста: все омни вырастают высокими. Элдлунд на добрых пятнадцать сантиметров возвышалось над остальными присутствующими, и это при тощей фигуре бегуна–марафонца. О другом я бы сказал: хрупок, но в Элдлунд не было ни малейшей хрупкости — несмотря на очень миловидное личико с острыми скулами, подчеркнутыми искусно подбритой бородкой.

А еще я чувствовал, сколько затаенного недовольства в застывшей позе Элдлунд. Акитские утопийцы всегда были самыми рьяными проповедниками своего образа жизни, и я надеялся только, что это не станет проблемой. В досье Санджи оне числилось дипломированным тьюрингистом.

Вторым спутником Каллума оказалась Джессика Май, из нас из всех — величайший политический перевертыш. Она, уроженка Гонконга, в двадцать лет насквозь прониклась утопийской этикой, что дало ей возможность получить специальность экзобиолога на Аките, после чего Джессика совершила новый политический кульбит, позволивший зарабатывать грязные деньги капиталистов в культуре Универсалии. Я точно знал, что ей семьдесят четыре: мой альтэго подкинул данных, как только на нее упал мой взгляд. Она на эти годы не выглядела. Любопытно, в свое время она работала в службе безопасности «Экссолар–связи», где и заработала деньги на теломерную терапию в тридцать с небольшим. После одного закрученного дела Джессика пошла на повышение и вернулась на Акиту, где, со своим опытом, приземлилась прямо в их Бюро наблюдения за оликсами. Пять лет назад она доросла до старшего ассистента Каллума — и заметно было, что должность оставляла ей достаточно времени на занятия в спортзале. Будь я циником, сказал бы, что Каллум это одобрял.

И наконец, Алик Манди. Наберите в словаре «коррупция», и получите его полную характеристику. Ублюдок неподдельного американского разлива. Род занятий: старший следователь ФБР по особым делам, место службы — столица. Хотите верьте, хотите нет, когда я затребовал по нему данные, возраст оказался засекречен. Парень — ходячая государственная тайна, все личные данные засекречены. Принадлежащий службе безопасности Ген 8 Тьюринг мог бы без труда хакнуть его досье, но копаться в базе ФБР — дело серьезное, и не только на взгляд федералов. Я бы накопал себе на задницу нюхачей, да и Юрий стал бы задавать вопросы. А мне требовалось, чтобы он считал себя главным в этой миссии. Бывают вещи, которые лучше оставить как есть.

Так или иначе, я догадывался, что Алику около ста десяти: он был не столько «неумерший», сколько из реанимированных трупов. Сразу видно. Гладкая, как пластмасса, кожа — следствие такого количества процедур, что лицевые мышцы способны отразить эмоции только под воздействием электрошока. И цвет лица, подозреваю, тоже генмод. У большинства афроамериканцев кожа светло–коричневая. Алик же черен, будто десять лет загорал на экваторе — темнее не бывает. И над телом поработали: сними с него рубашку, увидишь двадцатилетнего олимпийца: все мышечные протезы вылеплены и распечатаны в лучшей клинике Сан–Франциско. Я бы поставил немалые деньги и на то, что среди идеальных связок и мышечных волокон у него запрятана довольно агрессивная периферия.

Только вот… время и деньги на ветер. С первого взгляда на него каждому становилось ясно, что это старик, и ужасающе расчетливый старик.

Он был связан с глобальными политическими комитетами^[3] метрополии — с богатыми старцами, истинными хозяевами Земли, заботившимися о том, чтобы универсализм — общепризнанная система демократического капитализма — держался крепко и не соблазнялся отступлением от своих ой–каких–святых принципов ради блестящих новеньких игрушек вроде утопизма.

Комитеты, как всякий на их месте, желали снять сливки с нашего артефакта. Алик был их глазами, присматривавшими за трофеем, а верность его обеспечивалась единственным надежным средством — основательным количеством долларов.

Я сел спиной к Центральному парку и милостиво улыбнулся.

— Благодарю всех, кто пришел, а также и всех, кого вы представляете и чье согласие позволило нам собраться здесь.

Алик нахмурился:

— Вы тут заправляете? Я думал, меня пригласили, потому что дело ведет Оборона Альфа.

— Теоретически так и есть, — признал я. — Они уполномочили нас вести это расследование. Но начальник экспедиции — мистер Альстер, я же главным образом администратор.

— Каждому свое место, а, Юрий? — ухмыльнулся Алик.

Бесстрастный взгляд Юрия пал на Алика с неизмеримых высот.

— Всегда.

По губам Алика я прочитал: «Чертов умник!»

— Что у нас в программе? — спросил Каллум.

— Отсюда мы отправляемся прямо на Нкаю в системе Беты Эридана. Транспорт для нас подготовлен. Время в пути от базового лагеря до артефакта должно составить около сорока восьми часов. Возможно, чуть больше.

— Ни хрена себе! — крякнул Алик. — Что так долго?

— Карантин, — лаконично объяснил Юрий. — Придется соблюдать полную изоляцию. Физическую и цифровую. Так что порталов к нему не открываем, добираемся по старинке наземным транспортом.

— Цифровая изоляция? — На застывшем лице Алика не отразилось ничего. И не надо было: тон оказался достаточно выразителен. — Скажите, пожалуйста, а доступ в Солнет с базы есть?

— Нет доступа, — ответил Юрий. — Протокол контакта Обороны Альфа.

— Мы не вправе рисковать. Уверен, в Вашингтоне это одобрят, — хитро усмехнулся Каллум.

— Научная группа уже на месте, — сообщил я и жестом обозначил трех ассистентов. — И мы рады дополнительному составу, прибывшему с вами.

— Дополнительный состав, — фыркнула Джессика. — Мы что, оркестр?

Они с Элдлунд обменялись взглядами и улыбками. Луи не заметил — он пялился только на меня.

— Вы получите полный доступ к данным, собранным учеными, — продолжал я. — И, если вас заинтересуют еще какие–то свойства артефакта, мы рассмотрим ваши вопросы в первую очередь. Фактически вы будете определять программу исследований.

— Сколько времени мы там проведем? — спросил Каллум. Я до сих пор различал в его речи абердинский выговор, хотя, судя по досье, он больше века не бывал в Шотландии.

— У нас две основные задачи, — объявил Юрий. — Первая: определить потенциальную опасность артефакта. Враждебен ли он и в какой степени. Вторая на основании первой: выработать рекомендации по ответу. Сколько это займет, столько займет. Годится такой ответ?

Алик, хоть и недовольный, все же кивнул.

— Больше ничего? — осведомился я. Как видно, вопросов ни у кого не имелось. — Отлично. Прошу за мной.

На семьдесят шестом располагалась дверь портала, ведущего прямо в хьюстонское отделение «Экссолар–связи». Алик Манди, в котором было сто восемьдесят восемь сантиметров роста, прошел за мной не сгибаясь, а вот Элдлунд пришлось слегка наклониться. Порталы корпорации «Связь» делаются стандартных двух метров пятнадцати сантиметров в высоту. Вероятно, Элдлунд могло бы и не нагибаться, но отрицать не приходится — оне высокие.

Мы вышли в круговой хаб с еще четырнадцатью дверями порталов по окружности. Сквозь стеклянный купол сияло раннее утро. Кондиционеры шумно воевали с техасской жарой и влажностью. Наши ап–троллы ждали посреди хаба: в их метровой высоты жемчужно–белые цилиндры с очень гибкими колесами загрузили все наши личные вещи. Санджи заставил мой ап–тролл пискнуть и открыться. Луи, конечно, потребовалось две штуки. Чтобы не помять модных рубашек.

Я по часовой стрелке прошел вдоль стены, избегая заглядывать в двери. Одни вели в чистенькие вестибюли жилых домов, другие открывались прямо в большие и пустые на первый взгляд конференц–залы.

Дверь в отдел экзонауки и экспедиций «Связи» была пятой. Остановившись перед ней, я дождался, пока подтянутся остальные со своими ап–троллами, и вошел.

Учитывая, что межзвездные путешествия — самое славное достижение человечества, здание отдела «Э-С» на удивление заурядно. Бетон, карбон и стекло — точь–в–точь как тысячи других деловых зданий в хьюстонской технологической зоне. В его вестибюль открывалось пять портальных дверей, все снабженные барьерами службы безопасности — тонкими серебристыми стержнями, расположенными так тесно, что исключали физическое просачивание. Это что касается видимых препятствий. Другие меры безопасности не бросались в глаза, зато были смертельно опасны (корпорация очень нервно восприняла инцидент стадвенадцатилетней давности, превративший Каллума из доброго лояльного сотрудника компании в полноценного утопийца). Заведовавший охраной здания Ген 8 Тьюринг допросил Санджи и просканировал всех. Затем стержни втянулись в пол.

Джованни, начальник экспедиции с Беты Эридана, ждал на той стороне. Он здорово нервничал перед таким множеством альфа–визитеров в своих владениях. Представился, неуверенно пожал руки и наконец вымолвил:

— Пожалуйста, сюда.

Он провел нас по длинному коридору с картинами разных звездных скоплений и безрадостных экзопланетных ландшафтов. Ап–троллы покорно катились за нами. Немногочисленные сотрудники «Экссолара» окидывали нас любопытными взглядами: большинство здесь знало Юрия в лицо. Просто удивительно, как часто у людей, столкнувшихся с властью такого уровня, становится виноватый вид.

— Что тут за планета? — поинтересовалась Кандара.

— Икая? Довольно типичная, если бывают типичные экзопланеты, — ответил ей Джованни. — Что вам сказать: диаметр десять тысяч триста километров, сила тяжести выходит девять десятых — от земной. Тридцатисемичасовые сутки, не очень удобно для наших суточных ритмов. Атмосферное давление две тысячи Паскалей, это два процента земного на уровне моря; состав в основном углекислота, следы аргона, азота и диоксида серы. Обращается на пяти с половиной а. е.^[4] от Беты Эридана, так что здесь холодно–холодно–холодно. Тектоническая активность минимальная, то есть вулканов нет. Лун тоже нет. Терраформировать эту малютку никто не собирается.

— И местных форм жизни нет?

— Ни в коем случае, — ухмыльнувшись ей в лицо, ответил Джованни.

— А другие планеты, кроме Нкаи, у Беты Эридана имеются?

— Три. Две маленькие твердые — обе ближе к Эридану, горячие, как Меркурий, и не вращаются — приливные силы остановили, — так что на дневной стороне кирпичи плавятся. Один маленький газовый гигант, на пятнадцати а. е. от звезды, в сравнении с ним на Нкае тропики.

В конце коридора перед нами открылись тяжелые двери, за которыми обнаружился ничем не примечательный холл. Джованни прямо–таки пронесся к другим таким же дверям на противоположной стороне. Выходная камера, ведущая на Нкаю, удивительно напоминала промышленный склад. Гладкий до блеска бетонный пол, покрытие стен из голубовато–серого композита, черная композитная крыша прорезана развешанными вдоль проходов светящимися полосками. По всей длине металлические стеллажи в три раза выше Элдлунд, на полках белые пластиковые контейнеры и здоровенные металлические коробки. Вдоль полок катился грузовой ап–тролл, то ли принявший поклажу у наружных дверей и везущий ее на должные места, то ли собиравший аппаратуру с полок, чтобы доставить к порталу на дальнем конце.

За длинными окнами в одной стене открывались лаборатории по анализу образцов. Лаборанты в изолирующих костюмах двойной защиты бродили вдоль рабочих столов, заставленных дорогостоящим оборудованием, наблюдая за всем сквозь пузыри шлемов.

— Точно здесь нет никакой жизни? — поинтересовалась, заглянув в лабораторию, Кандара. — Похоже, вы очень серьезно относитесь к карантинным требованиям.

— Стандартная процедура, — возразил Джованни. — На выдачу предварительного удостоверения об отсутствии автохтонных микроорганизмов от сенатского агентства экзобиологии Сол уходит от семи до двенадцати лет. Лично я считаю, что хорошо бы увеличить срок до пятидесяти и учетверить количество изученных образцов — без этого ни одно учреждение не должно бы выдавать никаких свидетельств. Но то я. Мы год от года обнаруживаем весьма любопытные образцы микробов на совершенно негостеприимных планетах.

Кандара озиралась, словно запоминала обстановку.

— И есть вероятность, что вы что–то недосмотрели на Нкае?

— Нет. На Бете Эридана высаживались по стандартной процедуре, как по учебнику. «Кавли» два месяца тормозился от восьми десятых световой. В систему корабль прибыл в феврале этого года. Через его портал мы забросили полк астрономических спутников. Пока все как положено: мои люди свое дело знают. — Джованни махнул рукой в сторону полукруглого помещения, последнего в ряду лабораторий и ближайшего к порталу на Нкаю. Там располагался центр управления с двумя рядами больших голографических окон высокого разрешения вдоль изогнутой стены. Некоторые столы были снабжены экранами поменьше, старшие научные сотрудники со свитой аспирантов пускали слюни над видами странного темного полумесяца планеты и орбитальных курсов, сменяющихся таблиц с данными, звездными картами и радужными графиками, на мой взгляд напоминающими неудачные творения абстракционистов.

— Мы сразу приняли сигнал. Трудно было бы не заметить. Он шел в широком диапазоне, маломощный, зато непрерывный.

— Сигнал? — удивленно тявкнул Алик. — Об активности артефакта речи не шло. В какую жопу вы нас засылаете?

Джованни обиженно зыркнул на Юрия.

— Не знаю. У меня допуска нет.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросил его я. — Вы поймали сигнал, и что дальше?

— Это оказался просто сигнал маяка с четвертой планеты — Нкаи. Мы, следуя протоколу, уведомили Оборону Альфа. С орбиты отправили автоматизированный посадочный модуль, он приблизился к источнику на допустимое карантинными правилами расстояние. Как только он установил на поверхности портал, мы начали отправку оборудования. — Джованни указал на большой круглый портал в конце выходного шлюза. — Я никогда еще не разбивал базового лагеря в такой спешке. Чуть ли не первой мы выслали разведочную машину на двенадцать персон. Управлявший ею сотрудник безопасности «Экссолар» и двое из Обороны Альфа поехали к артефакту и немедленно вернулись. Это было десять дней назад. Не успел я оглянуться, как Альфа объявила экспедиции высшую степень секретности, и мне приказали выслать подсобную базу. Это шутка: на самом деле она лучше базового лагеря. Черт побери, на ней даже лазарет имеется. Тягач подтянул ее к артефакту, техники установили. Они только вчера вернулись. Группа предварительных исследований отправилась неделю назад, с ней грузовики с научной аппаратурой. А теперь прибыли вы, и мне приказано обслуживать вас вне очереди.

— Сожалею, — сказал Луи.

— С какой стати? — удивился я. — Каждый делает свою работу.

Малыш вспыхнул, но ума заткнуться у него хватило.

Джованни подвел нас прямо к пятиметровому порталу. Большего диаметра их почти что и не делают: этот был круглый, к нижней кромке вела металлическая дорожка, по которой мог свободно проехать ап–тролл. Под дорожкой тянулись и уходили на Нкаю пучки толстых проводов и шлангов. По обе стороны стояли по три охранные колонны, под их пепельно–серой поверхностью скрывалось грозное оружие. Помоги господи чужаку, который попробует прорваться сюда без разрешения Энсли.

Впрочем, до этого все равно бы не дошло. Появись по ту сторону какой пучеглазый спрут, Ген 8 Тьюринг за миллисекунды обрубил бы питание портала.

Я выглянул в широкое круглое отверстие. Оно открывалось прямиком на тридцатиметровый геодезический купол, тоже набитый стеллажами с техникой. По обе стороны на столбиках немного выше пояса держались мультисенсорные сферы, позволявшие Ген 8 Тьюрингу сканировать любой приблизившийся объект.

— Вот. — Джованни с гордостью простер руку к порталу. — Все готово. Добро пожаловать в мир иной.

— Спасибо.

Я вслед за ним поднялся по наклонной дорожке. Поравнявшись с кромкой портала, не сумел сдержать легкого беспокойства. Сейчас до базового лагеря на Нкае мне было меньше метра — «один шаг», как гласила знаменитая первая реклама «Связи». Шаг длиной в восемьдесят девять световых лет.

В обычные связующие порталы земной сети хабов я проходил, не моргнув глазом. Самые дальние из них вели за океан, тысяч на шесть километров. Но… восемьдесят девять световых лет? Невозможно не прочувствовать, сколько времени и сил ушло, чтобы покрыть этот немыслимый разрыв.

Задолго до 2062‑го, когда Келлан Риндстром из ЦЕРН доказал квантовую пространственную запутанность, мечтатели выдавали полуфантастические проекты звездных кораблей. Они предлагали добывать на Юпитере гелий‑3, который мог послужить топливом для импульсного термоядерного двигателя, позволившего бы вести разведку ближайших звезд. Корабль для этого требовался величиной с небольшой городок. Или солнечные паруса размером с целую губернию и толщиной в молекулу унесли бы судно к звездам. Или лазерная пушка величиной с небоскреб разогнала бы корабль с парусами поменьше. И еще ракеты на антиматерии. И пузырь Алькубьерре. И квантовый вакуумный плазменный двигатель…

Открытие Риндстрома загнало всё это в те папки, на которых история написала: «Хитроумные изобретения, так и не вышедшие из стадии проекта». Если две физические локации можно соединить посредством портала квантовой запутанности, многие проблемы попросту отменяются.

И все же для разгона звездолета до заметного процента скорости света требуется феноменальное усилие, а ведь современные корабли корпорации могут похвастаться восьмидесятью процентами световой. До Рингстрома кораблям пришлось бы запасать на борту огромное количество энергии и реактивной массы. Сейчас достаточно всего лишь забросить в солнце идеальную сферу портала. Метан или плазма устремляются в его дыру с почти релятивистскими скоростями. Между тем выход из портала закрепляется на оси магнитного конуса, направляющего плазму в ракетные дюзы. Через портал можно прогнать неограниченное количество солнечной плазмы, а масса звездолета совсем не велика: всего лишь портал и сопла, модуль управления и портал поменьше для связи с пунктом управления миссией. Такой разгоняется быстро.

Достигнув той или иной звезды, он тормозит, выходит на орбиту и устанавливает порталы связи с Солнечной системой Земли. После этого можно высылать туда готовые к сборке астероидные промышленные комплексы. За считаные дни налаживается добыча минерального сырья и производство. Первые бригады строят жилье для рабочей силы, та изготавливает следующее поколение кораблей, которые улетают к новым звездам. Процесс идет почти по экспоненте. А в кильватере звездолетов остаются свежеоткрытые планеты, созревшие для терраформирования.

К тому времени, когда дело дошло до строительства и отправки кораблей с Земли, корпорация «Связь» уже сотню лет числилась среди крупных игроков. Каждая новая обжитая Универсалией звезда становилась богатым источником дохода. Бета Эридана — дальняя из звезд, до которых дотянулось человечество. Восемьдесят девять световых лет.

Один шаг.

Выйдя из портала, я сразу ощутил падение силы тяжести. Не настолько, чтобы выбить из равновесия, но все же по дорожке от дверей я спускался с осторожностью.

Купол оказался уменьшенной копией выходной камеры на Земле: был до потолка уставлен контейнерами и оборудованием. Часть полок отвели жизнеобеспечению: большим круглым цистернам, воздушным фильтрам, насосам, трубкам, квантовым аккумуляторам, термообменникам — всему, что поддерживает человеческую жизнь во враждебной среде. Если основной портал и многочисленные аварийные почему–то закроются, вся эта техника при нужде позволит персоналу базы прожить несколько лет.

Санджи подключился к сети базового лагеря и выплеснул мне на контактные линзы схемы местности.Твердыня корпорации расположилась треугольником: от главного купола радиально расходились переходы к трем куполам поменьше.

— Обычно в таких экспедициях полно геологов и экзобиологов, — объяснял Джованни по пути к одному из трех шлюзов. — Но сейчас мы свели состав к абсолютному минимуму. Ведем сбор простейших образцов, а в остальном полевые выходы прекратили. На сегодняшний день здесь только техническая поддержка и ваши безопасники.

Он подвел нашу компанию к шлюзу, достаточно вместительному для всех нас, включая ап–троллы. Открывшийся после шлюзования переход представлял собой простую металлическую трубу с лампами–полосками и кабелем над головой. Несмотря на все слои изоляции, стены чуть туманились от конденсата — свидетельство того, как холодна Нкая.

В гараже драло горло от запаха серы. И тоже веяло холодом. Впрочем, мне было не до того: я разглядывал приготовленную для нас машину. Экспедиционный «Рейнджер» расположился в помещении, как дракон в своем уютном логове. Я, как все мои современники, совершенно незнаком с наземным транспортом. Машина выглядела обалденно внушительной. Она состояла из трех секций. Переднюю — слабо светящееся зеленое яйцо — занимали кабина и двигатель. На тупом носу, прямо под ветровым стеклом, пристроились фары, похожие на глаза насекомого; небольшие датчики на штативах облепили нижнюю часть толстой щетиной. На обоих бортах блестели зеркальным серебром четыре тонкие полоски радиаторов — казалось, конструктор из озорства пристроил машине ракетный фюзеляж.

За кабиной, на основательной соединительной муфте, держались две цилиндрические пассажирские секции. В стенах из той же металлокерамики виднелись прорези окон.

Каждая секция двигалась на шести толстых колесах с электрическим осевым мотором для каждого. Эти бандуры были с меня ростом, а узор протекторов в ладонь глубиной.

Все одобрительно заулыбались, даже Алик выдавил заинтересованную улыбочку. Я был как все. Мне захотелось поводить этого зверя — думаю, почти вся наша команда разделяла мое желание. Только никому такой удачи не выпало. Джованни познакомил нас с Саттоном Кастро и Би Джайном — водителями «Трейл–рейнджера».

Оказавшись внутри, я убедился, что Юрий велел распечатать «Рейнджер» специально для нас. Едва ли обычные научники «Экссолар–связи» раскатывают по новым планетам с таким комфортом. В задней секции имелись спальные капсулы со шкафчиками под каждый ап–тролл. Заглянув в одну из расположенных перед спальнями умывальных кабинок, я обнаружил чудеса многофункциональной техники и компактные шкафчики для обеспечения любых нужд, от туалета до душа. Еще был миниатюрный камбуз, где мы застали загрузку в холодильник упаковок с изысканными кушаньями.

Кают–компания с роскошными и удобными креслами занимала большую часть средней секции. Как только водители ушли в кабину, все расселись по креслам. Вошли два стюарда, спросили, не желаем ли мы поесть или выпить. Все это немножко походило на сон. Я смотрел старые видео с перелетами на самолетах и одно с путешествием в Восточном экспрессе. На минуту мне поверилось, что портал вместо Нкаи перенес нас в двадцатый век. Путешествие в глубь истории.

Должен признать, был в этом свой шик. Не отнимай такой способ перемещения до смешного много времени, я мог бы и привыкнуть.

— Герметизация через две минуты, — объявил Саттон Кастро по общей связи.

Санджи подкинул мне схему гаражного шлюза, показал, как закрываются обе двери и проходит предстартовая проверка герметичности. Я об этом не просил, но Санджи — адаптивный альтэго — почти не уступает интеллектом старому Ген 6 Тьюрингу и неплохо предсказывает, чего мне захочется и что понадобится. Считывание моей медпериферии наверняка показало возрастание частоты пульса, небольшой всплеск адреналина и повышение температуры кожи. Его ядерные алгоритмы толковали это однозначно: нарастающая тревожность. Вот Санджи по–своему и старался меня успокоить, показывая, как гладко работают все системы.

Купол гаража откачивал из себя атмосферу.

— Доступ к сети машины, — беззвучно шепнул я. Периферийные волокна, протянувшиеся вдоль иннервирующих мои связки нервных пучков, подхватили импульсы, и Санджи подключился к сети «Трейл–рейнджера». — Дай информацию с наружной камеры.

Закрыв глаза, я просмотрел визуальные данные. Большая дверь перед «Рейнджером» открывалась, поднимаясь на петлях.

Снаружи было темно. Серое небо крышкой накрыло ржавую каменистую равнину. От мелкой пыли, зависшей в сильно разреженном воздухе, все казалось туманным. Но я все же различал крохотные смерчики, гуляющие по столовой горе из метаморфических пород, засасывая в себя песчаные спиральки.

Острые, как на картинке, горы рвали на куски восточный горизонт. Завораживающее было зрелище. Девственная земля, пустынная и чужая.

«Трейл–рейнджер» покатился вперед. Я ощущал движение, плавное покачивание на подвесках, словно яхта плыла по спокойным волнам. А потом покрышки врезались в реголитное крошево, взметнув фонтаны мелкого гравия.

Я открыл глаза, и Санджи прервал трансляцию с камеры. Юрий, Каллум и Алик, как и я, смотрели картинки движения по сети, а Кандара с тремя ассистентами предпочли встать к длинным окнам, любуясь пейзажем в реале. Полагаю, тут бы уместно порассуждать о возрастных различиях.

Вскоре купола базового лагеря превратились в белые точки на горизонте. «Рейнджер», помурлыкивая, делал пятьдесят километров в час и лишь иногда притормаживал, поднимаясь на гребень. Саттон с Би держались линии вешек, выставленных первопроходцами на каждых четырех километрах маршрута: их красные маячки ярко мигали на фоне тусклого камня.

К нам опять заглянули стюарды, приняли заказы на напитки. Я попросил горячего шоколада. Остальные в большинстве — спиртное.

— Ну вот, — заговорил Алик. — Мы вышли из зоны покрытия базового лагеря, нет доступа в Солнет. Что за хрень нас ждет?

Я покосился на Юрия. Тот кивнул.

— Могу предоставить отчеты первой группы, — заметил я, приказывая Санджи открыть им файлы.

Все сели и с закрытыми глазами принялись просматривать данные.

— Космический корабль? — ошеломленно вырвалось у Каллума. — Шутки шутите?

— Хорошо бы так, — ответил Юрий, — но это действительно космический корабль.

— Давно он там? — спросил Алик.

— По предварительным оценкам — тридцать два года.

— И цел?

— В разумных пределах. Он не разбился, хотя посадка могла быть жесткой и причинить повреждения.

— Меня размер удивляет, — вставило Элдлунд. — Маловат для космического корабля.

— Его двигатель — если это двигатель — не требует реактивной массы. Мы полагаем, он работает с экзоматерией.

— Генератор червоточин? — вскинулся Каллум.

— Пока неясно. Будем надеяться, к нашему прибытию ученые получат какие–то результаты. Они опередили нас на неделю.

— И никаких признаков, говорящих, кто его построил? — задумчиво спросила Кандара.

Мы с Юрием переглянулись.

— Нет, — ответил я. — Хотя кое–что… груз уцелел. Во всяком случае, сохранился.

— Груз? — насупилась она. — Это в каком файле?

— По грузу нет сведений, — объяснил Юрий. — Оборона Альфа категорически требует исключить возможность утечек по данному вопросу.

— Хуже чужого корабля? — удивился Каллум. — Ничего себе.

— Итак? — подняла бровь Кандара.

Я набрал в грудь воздуха.

— На борту имеется несколько биомеханических модулей, безусловно представляющих собой анабиозные камеры или… черт, сами увидите. В общем — в них люди.

— Да вы мне голову морочите! — рыкнул Алик.

— Опять же, нет, — возразил Юрий. — Кто–то тридцать два года назад забрал людей с Земли и доставил их сюда. Выводы не предвещают ничего хорошего.

Я улыбнулся Кандаре.

— Вы все еще считаете нас параноиками?

В ответ она обожгла меня взглядом.

— Сколько человек? — Судя по голосу Элдлунд, оне было серьезно потрясено.

— Семнадцать, — ответил я.

— Живые? — поспешно спросила Джессика.

— Механизмы анабиозных камер, по–видимому, в рабочем состоянии, — дипломатично сформулировал я. — Половину высланной нами научной группы составляют медики. К моменту прибытия мы получим более определенный ответ.

— Чтоб меня, — бросил Алик, щедро наливая себе бурбона из графинчика резного хрусталя. — Мы в восьмидесяти девяти световых годах от Земли, а они прилетели сюда тридцать лет назад? На сверхсвете?

— Неизвестно. Но вероятно.

Я следил за ними. Каллум, Юрий, Кандара и Алик мерили друг друга взглядами, всматривались в лица, пытаясь за потрясением и недоумением различить фальшивку. И никто не выдал себя.

Я до сих пор не знаю, кто из них был пришельцем.

Джулосс

Год 583 ПП (После Прибытия)

— Ушли! — в озлобленном восторге бросил Деллиан, выбегая из павильончика раздевалки на короткую траву игровой площадки.

Запрокинув голову, он посмотрел в ясное голубое небо. Всю его двенадцатилетнюю жизнь оно было испещрено серебристыми точками огоньков, горящих на орбите высоко над Джулоссом, словно видимые среди бела дня звезды. И вот некоторые из привычных точек — самые большие — исчезли, оставив небесные крепости нести одинокую вахту: в вечном бдении высматривать приметы вражеских кораблей, приближающихся к родной планете.

— Да, последние корабли поколений ночью ушли в порталы, — тоскливо отозвалась Ирелла, стягивая на затылке часть шевелюры.

Ирелла Деллиану нравилась. Она была совсем не такой суровой, как другие девочки клана Иммерль — те все как одна играли роль неулыбчивых тихонь. И никто, кроме нее, не играл вместе с мальчиками на площадках и на аренах. А Ирелла никогда не довольствовалась местом зрительницы и советчицы в приаренных командных боксах.

На запрокинутом к небу лице выступили капельки пота. Поместье Иммерль располагалось в полутропической зоне планеты, и здесь, вблизи побережья, всегда было жарко и сыро. Рыжий, бледнокожий Деллиан привык пять дней в неделю мазаться солнцезащитными кремами, прежде чем погонять с ребятами на площадке. Правда, с тех пор как ему и его одногодкам исполнилось десять, они перешли к более воинственным играм на орбитальных аренах.

— Знать бы, куда они ушли, — задумался мальчик.

Ирелла откинула с лица взлохмаченные черные волосы и улыбнулась ему. Деллиану нравилась ее улыбка: белые зубы всегда так сверкали на чернющей коже — и особенно когда улыбка относилась к нему.

— Теперь уж не узнаем, — ответила она. — В этом весь смысл рассредоточения, Дел. Враг рано или поздно отыщет Джулосс и превратит его континенты в магму. Но когда придет этот день, корабли поколений будут уже за сотни световых лет отсюда. В безопасности.

Деллиан ответил ей мужественной улыбкой и покосился на своих мунков — заметили или нет? Всем детям клана в три года выдавали группу из шести гомункулов — постоянных спутников и товарищей по играм. Однажды Александре рассказало обомлевшим детям, что эти коренастые человекообразные создания — «гомункулы», а Деллиан с другими ребятами его клана в ту же минуту сократили слово до «мунков» — так оно и прилипло.

Мунки были бесполыми, ста сорока сантиметров роста, с толстыми, кривоватыми руками и ногами — в их ДНК замешались гены земных человекообразных обезьян. Блестящую серую кожу покрывал каштановый пушок, на голове переходивший в густой и более темный мех. Кроме того, они были чрезвычайно ласковы и очень старались угодить. Создатели даровали им не много слов, зато наделили верностью и восприимчивостью к эмоциям.

Годам к десяти Деллиан наконец перерос свою когорту. Когда он с волнением осознал приобретенное преимущество, их шутливые потасовки приняли несколько иной, более серьезный характер, хотя они по–прежнему с воплями и хохотом валялись по полу спальни. Мальчик по–прежнему любил своих мунков, но к этому чувству теперь примешивалась гордость за их умение угадывать его намерения, становясь на время командных игр чуткими придатками его тела. За годы детства он научился в совершенстве разбираться в их настроениях и читать язык тела — умение, обещавшее дивиденды в будущем, с началом военной службы. Александре с похвалой называло его лучшим интегратором в группе этого года. А похвала Александре для Деллиана много значила.

Деллиан с Иреллой дружно вздрогнули, услышав протяжный и грозный охотничий крик локака, донесшийся из–за ограды периметра. К счастью, им редко доводилось видеть это подвижное змееобразное животное, выскальзывающее из хмурящегося за оградой леса. Звери научились не забредать в окрестности поместья, но ограда и дистанционно управляемые часовые, неизменно кружившие за ней, служили вечным напоминанием, что Джулосс опасен для беспечных и неосторожных.

Портал арены располагался на краю спортивной площадки под маленьким эллинским портиком. Проходя в него, Деллиан передернул плечами, сбрасывая легкую дрожь. Они с Иреллой шагнули прямо на арену, в простой, сплошь выстеленный мягким цилиндр семидесяти метров длиной и ста метров диаметром. Мальчик радостно вздохнул, сердце у него забилось чаще. Вот ради чего он живет: чтобы показать себя на турнирах и матчах, сулящих возможность побить команду противника — победить! А на Джулоссе не было ничего важнее победы.

Арена работала в нейтральном режиме: вращалась вокруг своей оси со скоростью, дававшей процентов двадцать «центробежного» притяжения к изогнутому полу. Деллиан пожалел, что нет окон — арена держалась на сборочных лесах небесной крепости на высоте ста пятидесяти тысяч километров над Джулоссом, и вид с нее должен был открываться сказочный.

За неимением окон мальчик привычно взялся изучать обстановку арены, проверяя, не внесли ли стюарды каких изменений. Над ними плавало тридцать ярко–рыжих препятствий: разной величины многогранники, тоже обитые мягким.

— Смотри, их надули, — с энтузиазмом заметил Деллиан, усердно запоминая расположение препятствий. Александре обещало старшей группе, что через пару месяцев ребята получат своих «подсказчиков», которые напрямую свяжут их с персональными процессорами и дисками памяти и избавят от таких вот нудных трудов по запоминанию. Деллиан полагал величайшей несправедливостью, что у всех взрослых клана такие уже были.

— Ты хочешь сказать: «увеличили размер препятствий», — аккуратно поправила Ирелла.

— Святые, и ты вступила в грамполицию! — простонал мальчик. В то же время он отметил, как внимательно девочка изучает новый расклад, и про себя улыбнулся. Они двинулись вперед, задрав головы. Когорта Деллиана вместе с ним внимательно рассматривала расположение препятствий.

Стали подтягиваться одногодки Деллиана. Он видел, как ухмыляются мальчишки, оценив размеры подвешенных над ними препятствий, радуясь добавочной силе рикошета, которую сулили пятиугольные и шестиугольные грани — конечно, при точном расчете.

— Видят святые, мы молнией рванем к оси, — заявил Джанк.

— Лишний козырь, — согласился Урет.

— По–вашему, игра будет на захват флага? — спросил Ореллт.

— По мне бы лучше за территорию, — не без грусти протянул Релло. — Налететь и вышибить их с арены.

— Межклановые матчи всегда на захват флага, — свысока напомнила Тиллиана. — Они дают больший выбор стратегий и коллективных маневров. Нас, как–никак, тому и учат.

За спиной у Тиллианы Деллиан с Фаларом обменялись улыбками мучеников: эта девица вечно гасила энтузиазм мальчишек в предвкушении турнира. Однако и она с парой своих мунков пристально изучала новое устройство арены.

— Где же они? — нетерпеливо воскликнул Ксанте.

Долго ждать не пришлось. Гостевая команда клана Ансару из поместья по ту сторону восточных гор рысцой выбежала на арену, соблюдая построение в затылок, в сопровождении колонн мунков по обеим сторонам. Деллиан поморщился: в дисциплинированности Ансару не откажешь. На фоне его одногодков, рассыпавшихся на ползала и весело перешучивавшихся, пока их мунки развлекались игривыми потасовками, команда Ансару сразу выигрывала очко за стиль. «Надо бы и нам так строиться».

Весело переговариваясь, вошли Александре и рефери Ансару. Деллиан радовался, что у его года наставником был Александре — не все взрослые, присматривавшие за детьми клана, так понимали ребят. Мальчик еще помнил тот день шесть лет назад, когда ему и его одногодкам мягко разъяснили, что они, в отличие от взрослых, не омни, что их поколение жестко разделено на два пола, как люди Земли в тысячелетнем прошлом.

— Зачем? — спрашивали они все.

— Потому что вы нужнее такими, какие вы есть, — сочувственно объяснило Александре. — Вам предстоит встретить врага в бою, и такими, как есть, вы получите максимальное преимущество в сражении.

Деллиан так и не сумел до конца этому поверить. Что ни говори, Александре и большинство других взрослых были под два метра ростом. Солдаты, конечно, должны быть большими и сильными, а оне предупредило мальчиков, что те вряд ли вытянутся до такого роста.

— Но сильными вы будете, — обещало оне. Только Деллиана это обещание не слишком утешило.

Он всегда чувствовал себя немножко виноватым, когда, как сейчас, слишком пристально наблюдал за наставником, мысленно подытоживая результат. Да, Александре было высокого роста, но, по мнению Деллиана, сила учителя не соответствовала размеру тела. Конечно, тут играл свою роль возраст…

С этого расстояния Александре и сейчас выглядело довольно бодро, хотя Деллиан все же задумался, не слишком ли открыт треугольный вырез черной футболки для человека с такой уймищей лет за спиной (в спальне шептались, что учителю стукнуло сто восемьдесят). Впрочем, на коже цвета корицы практически не видно было морщин, и ее цвет приятно контрастировал с медовыми волосами Александре, которые оне всегда подрезало на уровне подбородка. А большие серые глаза умели выразить подлинную симпатию, хотя Деллиан успел убедиться, что бывали они иногда и суровыми. В этом году Александре обзавелось узкой бородкой. «Потому что стильно», — не без вызова объявило оне в ответ на вопросы и подколки ребят. Деллиана оне так и не убедило.

Поймав взгляд мальчика, Александре жестом показало: «На позицию».

Команды стали выстраиваться по центру, равняться, оставив между своими половинами место для рефери. Деллиан со своей когортой всегда занимал место посреди полукруга команды Иммерля. Ирелла с парой мунков по бокам стояла рядом. У девочек было всего по два мунка: к чему им больше? Деллиан повертел головой, наскоро осмотрел построение гостей, оценил, чья когорта держится плотнее и на вид крепче спаяна.

— Номер восьмой, — подсказала Ирелла. — Я его помню по прошлому году. Хороший игрок. Приглядывай за ним.

— Угу, — рассеяно буркнул Деллиан. Он тоже помнил восьмого — помнил, как тот отбросил кубарем покатившегося Деллиана от препятствий, оставив того браниться вслед устремившемуся за мячом сопернику.

Номер восьмой был коренаст, каштановые волосы гладко прилегали к черепу — как намасленные. С расстояния в четверть длины арены парень окинул Деллиана презрительным, нарочито оскорбительным взглядом, который в точности скопировали его мунки.

Деллиан невольно сжал кулаки.

— Ошибка, — упрекнула его Ирелла. — Он тебя специально заводит.

Деллиану кровь бросилась в лицо. Он понимал, что девочка права. А отвечать на оскорбление оскорблением было поздно: восьмой уже не смотрел в его сторону.

Три девочки из клана Ансару заняли места в командных боксах за краем арены. Деллиан с завистью проводил взглядом их изящные фигурки. Сам он ходил, как падает первый камень лавины: никакого стиля, но куда надо доберется. Зато с радостью отметил, как осуждающе девочки поглядывали на оставшуюся на арене Иреллу: в защитном комбинезоне и на добрых сорок пять сантиметров выше самого высокого из парней. Команда ограничивалась тринадцатью игроками, считая тактиков, но не было правила, запрещавшего бы тактику участвовать в игре. Ирелла давно отстояла это свое право.

Александре и рефери Ансару с театральной торжественностью подняли вверх по два мяча каждый. Мячи Иммерля загорелись красным, Ансару — желтым.

Обе команды заулыбались до ушей.

— По два! — в восторге выдохнул Деллиан. — Вот это дело!

До сих пор они всегда играли одним мячом. А сейчас предстояла настоящая проверка умения и командной спайки. Он в одно движение со своей командой надел шлем. Ребята взволнованно переглядывались.

Положение первого на Джулоссе двуполого поколения несло в себе и боль, и радость. Не было старших, которые передали бы им усвоенные премудрости, например предупредили бы о перемене правил на арене. Деллиан и его одногодки не жалели намеков, подсказывавших младшим, как держаться в играх и на турнирах. Но сами они оказались первопроходцами, на себе испытывавшими учебную программу поместья. Бывало, такая ноша выглядела несправедливо тяжелой, но Деллиан никогда бы не признался в этом Александре.

— Очко засчитывается, только если в зону донесли оба мяча, — объявило Александре. — Побеждает первым набравший пятнадцать очков.

— Джанк, Урет, вы на защите одного мяча, — прозвучал в шлемофоне голос Элличи. — Релло, тебе второй.

— Понял, — алчно отозвался Релло.

— Хабле и Колиан, блокируете мяч Релло на средней дистанции, — сказала Тиллиана. — Заманим их в глубину. Перехватывайте только на последней прямой.

Деллиан облегченно выдохнул. Он опасался, что девочки назначат его в оборону: в который раз. Он знал, что на перехвате играет лучше.

— Первые — готовсь! — громко произнесло Александре.

Все напружинились. Когорта мунков тесно обступила Деллиана, сцепила руки в кольцо.

— Вторые готовы? — обратился к Ансару их рефери.

— Да! — хором заорали мальчишки, а Деллиан с командой испустили свой боевой клич — улюлюкающую трель, отработанную за пару лет и в их ушах звучавшую грозным дикарским воем.

Александре снисходительно улыбалось. Световая разметка арены на стенах засветилась золотом. Деллиан чувствовал, как отступает сила тяжести: цилиндр замедлял вращение. Мальчишеские тела покачивались водорослями в потоке течения. Невесомость неизменно приносила с собой радостное головокружение. Рефери подкинули мячи вверх. Четыре светящихся шара взмыли, направляясь к осевой линии.

Сила тяжести достигла пяти процентов нормальной. Александре дунуло в свисток.

Мунки Деллиана мгновенно присели, протянув сцепленные руки к центру круга. Деллиан, запрыгнув на их мощные ладони, тоже присел. Когорта идеально считывала все движения его мускулов: мальчик подскочил, словно целил допрыгнуть до вращавшейся далеко внизу планеты. Мунки безупречно синхронно вскинули руки, тонкие лепестки цветка раскрылись.

Он ракетой взлетел вверх, перевернулся на пол–оборота, направляясь к первому многограннику: к шестиугольной грани, направленной тик–в–тик куда надо. Подтянул колени к самому подбородку. И пнул с разлета. Рикошет отбросил его к многограннику, расположенному двумя другими выше. Воздух вокруг наполнился летящими мальчишками. Отслеживать их и мячи, по возможности предсказывать движение каждого. А вот и мунки поднимаются: сверху они выглядят взлетающей стаей небывало грузных птиц.

Деллиан высмотрел ансарца, защищавшего один из своих мячей.

— Перехватываю Ди! — выкрикнул он.

Оттолкнувшись от следующего многогранника, он изменил курс и помчался наперехват.

— Маллот, принимай у Деллиана Ди‑2, — приказала Тиллиана. — Ир, лови его!

Защитник Ансару, заметив их приближение, свернулся в клубок. Деллиан перекувырнулся через голову, нацелился ногами, готовясь лягнуть.

Жесткое столкновение. Защитник попытался поймать Деллиана за ноги (не по правилам — противника можно толкать, но не хватать), но Деллиан действовал одной подошвой и оттого ударил под необычным углом. Защитник ухватил только воздух, а Деллиан основательно приложился к его ляжке, кувырком отправив к многограннику, от которого парень отлетел по горизонтали.

Ирелла мелькнула мимо, едва Маллот сбил второго защитника. Она точно отрикошетила от многогранника и подлетела ровно к желтому мячу. К Деллиану подтянулась его когорта, окружила круглой клеткой из напряженных рук и ног. Они все вместе срикошетили от препятствия, и четыре ноги мунков добавили группе скорости. Деллиан взлетел к Ирелле, прикрыл ее.

На три секунды разметка арены окрасилась фиолетовым: Деллиан разочарованно крякнул. Мунки, считав микроскопические движения его мускулов, подтянулись, напружинили ноги, раскинули руки, плавно закрутив всю группу: изготовились.

Гироскопы арены изменили ось вращения и ускорили его. Созданное центробежной силой притяжение резко изменилось. Препятствия вдруг словно поплыли по воздуху, как тяжелые тучи грозового фронта. Они сбили пару когорт, игроки с мунками брызнули во все стороны. Тиллиана и Элличи выкрикивали новые указания команде. Деллиан заметил быстро надвигавшееся препятствие, и его когорта чуть подстроила свою динамику. Удар рикошетом запустил их более или менее в нужную сторону. Никогда не бывавший в море Деллиан мысленно сравнил рывки арены с беспомощным кораблем во власти урагана.

Ирелла удержалась на курсе. Она крепче обхватила мяч Ансару и ринулась к осевой. Мунки цеплялись за ее бедра, образуя косой крест из тел. Они извернулись как гимнасты, заставив девочку перекувырнуться за осевой линией — и четкость этого маневра впечатлила даже Деллиана. Отскочив от препятствия, Ирелла вниз головой нырнула к полу, сейчас наклоненному под сорок пять градусов.

— Ир, Зет подходит с трех часов! — выкрикнула Элличи. — Ну же! Ну, ну!

Деллиан проглотил просившийся на язык упрек: ему всегда казалось, что девочки слишком возбуждаются в ходе игры. Им же положено оставаться холодными аналитиками. Мальчик сам видел, как защитник Ансару (номер восемь на футболке) в звездообразной формации окруживших его мунков стрелой несется к Ирелле.

— Беру его! — проорал он.

Препятствие справа. Его реакция и поза заставили двух мунков выбросить руки, шлепками отправив хозяина в стремительный переворот, — Деллиан врезался в звезду номер восемь за пару секунд до того, как тот мог бы перехватить Иреллу. Сила удара разбила звезду, мунки и мальчики брызнули в стороны осколками взорвавшегося снаряда.

Ирелла, пройдя еще один рикошет, жестко приземлилась на наклонный пол и ловко перекатилась, гася инерцию. Рванувшись к кольцу Иммерля, она забросила в него мяч.

Деллиан болезненно столкнулся с препятствием и замахал руками, чтобы выровняться. Двое его мунков перелезли через многогранник и прыгнули к мальчику. Светящаяся разметка замигала фиолетовым.

— Ох, святые! — простонал Деллиан, когда арена снова сдвинулась. Препятствие качнулось к нему. Мунк ухватил мальчика за щиколотку. Оба перевернулись на одной оси, и у Деллиана впритык хватило времени спружинить и отскочить.

— Зеро на Релло, — приказала Тиллиана. — Быстро, быстро!

Деллиан отчаянно озирался. Увидел Релло, кувыркающегося у светящегося мяча команды. К нему направлялись три игрока Ансару. Деллиан, не раздумывая, ударился в ближайшее препятствие и отлетел, призывно раскинув руки. Спустя пять секунд когорта подтянулась к нему, и все вместе понеслись через арену на помощь Релло.

Команда Ансару сумела захватить мяч Иммерля и закинуть его в свое кольцо, а пятьдесят секунд спустя Ксанте изловил второй мяч Ансару. Арена стабилизировалась, обе команды мягко опустились на пол.

— Две минуты, — объявило Александре.

Команда Деллиана восторженно обнималась. Первыми получить очко — всегда добрая примета и подрывает боевой дух противника. Тиллиана с Элличи стали перечислять допущенные в игре ошибки. Мальчишки едва успели урвать по глотку сока, когда рефери дали сигнал продолжать игру.

Четыре мяча взвились к центру арены. Александре дунуло в свисток.

Иммерль вел со счетом 11:7 и как раз добывал очередное очко, когда обстановка переменилась. Арена направила центробежную силу под прямым углом к оси: самая ненавистная Деллиану ситуация — когда препятствия стали раскручиваться.

— Ну, святые! — вскрикнул Ксанте, отскочив от подвижной грани в совершенно неожиданном направлении.

Деллиан вместо ответа радостно расхохотался. Замигали фиолетовые линии. Арена снова накренилась, хотя с последней перемены прошло не более тридцати секунд.

— Ради святых, соберитесь! — свирепо выкрикнула Тиллиана, когда растерявшийся Джанк промахнулся мимо мяча Ансару. Он налетел на препятствие, вращение которого отшвырнуло мальчика к центру арены.

Деллиан скользнул к препятствию, обдуманно работая конечностями. Его когорта действовала как одно целое, и он заранее видел, на какую грань попадет и под каким углом она окажется наклонена. Подстраиваясь, Деллиан чуть изменил курс, и когорта согласованно согнула колени. Толчок направил его прямо к мячу Ансару. Четыре ладони мунков поймали трофей победы.

Ирелла пронеслась поперек его курса, подхватила мяч и, извернувшись, точно приземлилась на препятствие.

— Не успел, — смеясь, поддразнила она — и отскочила.

Восхищение ее ловкостью смешалось с обидой за отнятый мяч. Деллиан оценил вращение препятствия, к которому теперь направлялся, и оценил почти правильно. Прыжок вслед за Иреллой, чтобы поддержать ее против перехватчиков Ансару.

Двое игроков Ансару попытали счастья. Но они тоже оказались не готовы к подвижности препятствий. Оба промазали, бесполезно просвистели за спиной у Иреллы, летевшей прямо к кольцу.

Снова моргнули фиолетовые линии.

— Да что же это! — простонал Деллиан. При таком поведении арены они и за час не забьют последнего очка. А он уже устал.

Он видел, что курс Иреллы предлагает всего одно препятствие, рикошет от которого опустит девочку прямо на пол. Тут же он заметил и восьмой номер Ансару, нацелившийся в последний момент перехватить девочку. «Хорош», — неохотно признался себе Деллиан, заставляя свою группу мунков удариться о препятствие и раскрутиться пращой, щедро добавившей ему кинетической энергии. Номер восемь вырвался из развалившейся когорты — один, зато на такой скорости, какой Деллиан никак не ожидал.

При виде траектории противника в уме его сложились выводы: парню придется затормозить, так как удар на такой скорости выйдет болезненным, может даже переломать кости; но затормозить он не сможет, потому что по его курсу нет препятствий, позволивших бы погасить инерцию. И летит он — выставив руки вперед, над головой, сжав кулаки — нарочно так, чтобы подбить Иреллу. Все от злобы на девчонку, которая в этой игре принесла Иммерлю шесть очков. Задумал отомстить.

Он не на мяч нацелился, понял Деллиан. Мальчик выбросил руки, растопырил пальцы для захвата. Мунки мгновенно среагировали, растянув строй в длину. Один из них задел край препятствия и сумел на краткий миг уцепиться за грань. Этого хватило. Инерция вращения передалась по цепочке и запустила Деллиана как камень из пращи.

Теперь слишком быстро летел уже он.

— Что… — задохнулась Тиллиана. — Нет! Ир! Ир, берегись!

Локоть Деллиана ударил Восьмого в бок, и мальчики, завертевшись, отлетели от Иреллы. От силы удара сознание помутилось, руку словно огонь охватил. Совсем рядом Деллиан услышал вскрик своей мишени — крик боли и ярости. Мальчики вращались в сцепке, подобно двойной звезде на одной орбите. Подсветка арены полыхнула багровым, завыла сирена.

Толчок вышиб дух из груди Деллиана. Должно быть, он ударился в стену, потому что сразу после того тяжело сполз на пол. Номер восемь рухнул сверху.

И врезал Деллану кулаком по бедру. Мальчик отпихнул врага. Оба, невнятно завопив, сцепились, а потом Деллиан вогнал кулак в живот номеру восемь. Ансарец, взвыв от боли и злобы, выпустил его и тут же боднул головой. В шлемах этот прием был не слишком действенным, но адреналин уже сделал свое дело. Деллиан попытался рубануть противника по шее.

— Перестань! — хором вопили ему в уши Тиллиана и Элличи.

И тут подоспели обе когорты, навалились на сцепившихся мальчишек. Кричала Ирелла. Короткие пальчики хватали дерущихся, мунки тоненько, отчаянно взвизгивали. Угрожающе щелкали острые зубки. Деллиан нанес еще два удара, но ответный пинок сбил шлем ему на нос, из которого тут же хлынула кровь. Боли не было, только бешенство. Деллиан задрал колено и ощутил, как оно с силой врезалось в брюхо врагу.

В этот момент появились Александре со вторым рефери. Обхватив лягающихся мальчишек, взрослые растащили их в стороны. Взбесившиеся мунки между тем рвали друг друга на части. Только через пару минут они разошлись и взволнованно обступили возлюбленных хозяев. К тому времени Деллиан сидел на полу раскрутившейся до полной гравитации арены, тщетно пытаясь унять хлеставшую из носа кровь. Номер восемь свернулся рядом, зажимая ладонью живот, его темная кожа болезненно побледнела, он со всхлипами втягивал в себя воздух. Две команды сгруппировались по обе стороны от драчунов и воинственно уставились друг на друга. Даже девочки подтянулись.

— Полагаю, матч официально закончен, — твердо произнесло Александре. — Мальчики, прошу вернуться в павильон.

Рефери Ансару тоже прогнало своих с арены. Тихо переговорив, они с Александре дружно кивнули и, понизив голос, как всегда поступали взрослые, столкнувшись с серьезным проступком, заявили:

— И командного чаепития не будет.

Деллиан медленно вошел в портал и шагнул на яркое солнце, жарившее площадки поместья. Там гоняли в футбол мальчики младших годов, не ведавшие о разыгравшейся на арене драме. От этого обыденного зрелища Деллиан присмирел.

Рефери Ансару, выстроив своих в затылок, препроводило команду в гостевую раздевалку. Некоторые из мальчиков наградили Деллиана угрюмыми взглядами. Тот напрягся, гадая, сколько ему еще терпеть.

На плечо легла дружеская ладонь.

— Загреус с ними, — буркнул Ореллт и добавил громче: — Мы победили! 12:7!

Теперь команда Ансару жгла взглядами Ореллта.

— Хватит, — отрезало, подойдя сзади, Александре.

Строптивец Ореллт усмехнулся.

— Святые, ну и задал же ты ему, — доверительно шепнул он Деллиану.

Тот сумел ответить слабой улыбкой.

— Да, правда ведь?

— Нет, неправда, — заявила Элличи.

Оба мальчика, виновато насупившись, развернулись к возвышавшейся над ними девочке.

— Ты не подумал, — продолжала та. — С точки зрения тактики это было глупо. Стоило обдумать удар. Человека можно вывести из строя с одного раза. Следовало только решить, какой тяжести повреждения намерен причинить.

— Не успел, слишком быстро все вышло, — защищался Деллиан. — Он нарочно хотел подбить Иреллу.

— По–моему, очень мило, что ты за нее вступился, но, видят святые, сделал ты это по–глупому, — настаивала Элличи. — В другой раз либо крикни, предупреди ее, либо уж атакуй в полную силу.

— В полную силу… — ошеломленно повторил Ореллт, когда Элличи вернулась к разговору с Тиллианой.

— Недурная мысль, — признал Деллиан.

— А по мне, ему и того хватило. Александре запрет тебя в самую глубокую дыру. А потом директор Дженнер ее наполнит — как бы не дерьмом.

— Может, и так, — пожал плечами Деллиан. Он обвел взглядом свою когорту. Мунки все были в синяках и царапинах, а двое еще и хромали. — Я вами горжусь, ребята.

Мунки тыкались в него носами, ища утешения и поддержки. Мальчик гладил шелковистый мех у них на макушках и любовно улыбался. Потом он стал искать взглядом Иреллу: единственную, кто не сказал ему спасибо и вообще ничего не сказал. Та с равнодушным видом уходила вслед за Тиллианой и Элличи.

«Как будто ничего не случилось, — подумал мальчик, — или случилось слишком многое».

В своей раздевалке мальчики первым делом принялись чистить мунков. Спортивную форму забросили в прачечную, потом отправили все когорты в душ, намылили и сполоснули шкурку, просушили в сушилке, где мунки разомлели под теплыми струями воздуха. Наконец их одели в повседневные туники — простые длинные рубахи без рукавов, надевавшиеся через голову. Деллиан выбрал для своей когорты оранжевую ткань с зелеными полосками, выделявшуюся среди более сдержанных цветов его приятелей–одногодок.

Закончив с мунками, он сам встал под душ. От горячей воды накатила глубокая усталость. Нос успел здорово опухнуть и побаливал. Рука ужасно затекла и немножко онемела. Давали о себе знать и синяки. Восстановив в уме короткую стычку, Деллиан, как ни странно, начал признавать правоту Элличи. Он поддался тупому инстинкту, без мысли, без стратегии. Бей и получай тумаков.

«Глупо», — сказал он себе.

Мунк–техник Уранти ждало его в клинике. Матчи на арене каждый раз приносили когортам различные повреждения и синяки, которые оне привычно латало. На сей раз Уранти при виде входящего с когортой Деллиана насмешливо покачало головой.

— Ой–ой–ой, что это у нас? — с ядовитым сарказмом произнесло оне. — Мне когортой заниматься или тобой?

Деллиан потупился. Уранти пребывало в женской фазе, на взгляд Деллиана более устрашающей, нежели мужская. Он сам не знал почему, просто так чувствовал. Рядом со взрослыми в женском облике он, случись ему провиниться, острее ощущал вину. Мальчик чуть не застонал, припомнив, что директор Дженнер сейчас тоже в женской фазе.

Спальные купола клана тесно разместились посередине поместья Иммерль: величественные беломраморные здания с высокими арками у основания и узкими темными окнами. После клиники Деллиан направился к ним через пышный сад, но, не дойдя сотни метров, разглядел носящиеся под колоннадой фигурки, услышал болтовню и смех ребят своего клана — все как ни в чем не бывало — и, поспешно свернув с дорожки за высокие старые деревья (в самый раз, чтобы на них лазать), спустился по каменной лесенке на лужайку, окруженную изгородью с розовыми ароматными цветами. Посреди лужайки устроили выложенный камнем прудик с играющими фонтанчиками. Присев на бортик, Деллиан стал смотреть, как длинный бело–золотистый карп скользит под водой, таясь от любопытных мунков под широкими листами лилий.

Ему сейчас не хотелось общества друзей. Одногодки, конечно, собрались в гостиной, сплетничают насчет матча. Да и другие года наверняка уже знают о драке на арене. Разговоров в клане хватит на много дней, малышня забросает его тысячей вопросов.

«Но я же правильно сделал, — уговаривал себя мальчик. — Не то бы он ударил Иреллу».

Довольно скоро он услышал за спиной чьи–то шаги по каменным ступеням. Мунки разом обернулись, но Деллиан упрямо разглядывал рыбу: он и так не сомневался, кто пришел. Все ребята клана верили, что присматривающие за ними взрослые подключаются к общей сети поместья, чтобы все время знать, кто где находится. Загреус его побери, встреча была не случайной.

— О чем задумался? — спросило Александре.

Убедившись, что не ошибся, Деллиан спрятал усмешку.

— Жалею.

— О чем?

— А? — Мгновенно обернувшись, Деллиан успел заметить на губах Александре на удивление добродушную улыбку.

— Но… мы же подрались.

— Да, но почему подрались?

— Если бы он на такой скорости врезался в Иреллу, то ранил бы ее. Он нарочно, я уверен.

— Что ж, по мне, это достаточная причина.

— Правда?

Александре широко взмахнуло рукой.

— Зачем вокруг поместья ограда?

— Чтобы не подпускать зверей, — не раздумывая ответил Деллиан.

— Верно. Если ты до сих пор не понял, как небезопасен Джулосс, то никогда ничему не научишься. Враги рядом, Деллиан. Они без устали выслеживают людей. А поскольку мы вынуждены соблюдать молчание, нам не узнать, близки ли они к успеху. Мы живем в опасной галактике, и, быть может, Джулосс — родина последних свободных среди людей. Чтобы выжить, вам придется заботиться друг о друге. Это главное, чему вы должны научиться. Сегодня ты закрепил урок. Я одобряю.

— Значит… меня не накажут?

— Весьма расчетливо, Деллиан. Нет, не накажут. Но и не наградят. Пока.

— Пока?

Оне улыбнулось еще шире.

— Подождем до того времени, когда вы сойдетесь в настоящих боевых играх со старшегодками. Пока что вас учат стратегии и работе в команде, для того и проводятся турниры на арене. Давай для начала добиваться успеха в этих делах, а?

— Ладно! — Деллиан улыбнулся, и когорта, уловив его облегчение, тоже заулыбалась, захлопала в ладоши.

— Ладно, ладно… — ворковали мунки.

— А теперь возвращайся в спальню. Тебе надо поесть до вечерних занятий. И чем дольше ты оттягиваешь разговор с ребятами, тем больше у них накопится вопросов.

Вечерние занятия для года Деллиана проводились в зале Пяти Святых, на западном конце поместья, в добрых пяти минутах ходьбы от куполов–общежитий. Деллиан любил слушать рассказы в зале Пяти Святых, потому что речь там всегда шла о том, как Пять Святых рано или поздно разобьют врага.

— Как твой нос? — осведомился Джанк, пробегая мимо Деллиана по аллее между пальмами. Листья чуть покачивались над головами, сообщая, что вечерний бриз уже добрался к ним по широкой долине от моря.

Деллиан удержал руку, потянувшуюся ощупать нос.

— Вроде в порядке.

— Святые, поверить не могу, что тебя не заперли.

— Да, и я тоже. — Деллиан заметил впереди трех девочек, по обыкновению державшихся вместе. — После еще поболтаем.

Девочки дружно обернулись на его оклик. Тиллиана с Элличи бросили на Иреллу понимающий взгляд. Деллиану показалось было, что та не станет ждать — или, хуже того, подружки задержатся вместе с ней. К счастью, они ушли вперед.

— Извини, — сказал мальчик, догнав Иреллу.

— За что?

Он взглянул ей в лицо: лицо в форме сердечка. Почему она так с ним держится? Они всегда хорошо ладили. Девочкам судьба быть умными — намного умнее мальчиков; Александре объясняло, что такая у них секвенция генома. А Ирелла, Деллиан точно знал, будет умнее их всех. И не хотел лишиться дружбы с ней.

— Ты на меня сердишься.

— Нет, — вздохнула девочка. — Я понимаю, почему ты так поступил, и благодарна тебе. Правда. Просто… уж очень это было жестоко. Святые, Деллиан, ты в него врезался на такой скорости! А потом еще драка. У тебя кровь пошла носом. Я не… все выглядело так страшно.

— Элличи сказала, чтобы я в следующий раз бил крепче.

— Элличи права. Сам знаешь, ты мог добиться своего первым же ударом. И все бы сразу решилось.

Перед глазами Деллиана встало лицо того мальчишки под шлемом.

— Понимаю. Наверное, мне надо этому научиться.

— Через три года у насбудет курс тактики боевых игр.

— Спорим, ты уже сейчас могла бы хакнуть содержание.

У нее дрогнули губы.

— Могла бы, конечно.

— Странно о таком говорить. Как лучше повредить кому–то.

— Мы живем в опасном мире.

Она на ходу кивнула на вставшую перед ними четырехметровую изгородь. В долине за сплетением ее ветвей стояла тишина, казавшаяся почему–то более угрожающей, чем вид и вой зверей.

— Нам все об этом твердят. — Деллиан вглядывался за ограду.

В двадцати пяти километрах от них, за плоским дном долины, поднимались среди пологих предгорий башни Афраты — хрусталь и серебро. Старый город все еще производил впечатление, и от этого Деллиану делалось грустно. Люди не жили в городе вот уже сорок лет. Вьюнки и лианы с каждым днем отвоевывали себе еще несколько метров вверх по небоскребам. Улицы давно заросли буйной зеленью. А прекрасные квартиры достались диким зверям, рыскавшим по разбитым мостовым Афраты.

— Все равно это неправильно, — сказал Деллиан. — Святые, я понимаю, нам здесь в поместье хорошо и безопасно. Просто… хотел бы я оказаться там, за оградой!

— Мы туда попадем, — сочувственно отозвалась Ирелла. — Со временем.

— Ух, ты прямо как директор Дженнер. Все хорошее будет завтра.

— Так и есть, — улыбнулась она.

— Я хочу выйти за ограду. Хочу забраться на башню. Хочу на берег, поплавать в море. Хочу на борт какого–нибудь из кораблей, которые там строят, хочу сражаться с врагом.

— Все будет. У тебя, у меня. У всех у нас. Кланы — это то, что осталось, мы — вершина Джулосса, лучшие и величайшие.

— А я думал, величайшие — это Пять Святых? — вздохнул Деллиан.

— Они принесли величайшую жертву. Наше дело — быть ее достойными.

— Мне ни за что не суметь.

— Сумеешь, — засмеялась Ирелла. — Из нас из всех именно ты. А я? Я только мечтаю, чтобы звезда Убежища существовала взаправду.

— Ты в нее веришь? Марок все повторяет, что Убежище — лишь легенда, сказка, которую унесли с собой в пространство между мирами корабли поколений.

— В основе всех мифов лежит правда, — сказала девочка. — Люди к этому времени должны были широко расселиться по галактике, и нетрудно поверить, что они нашли звезду, которой не грозит враг.

— Если такая существует, мы с тобой вместе ее отыщем, — торжественно обещал мальчик.

— Спасибо, Дел! А теперь идем, я хочу послушать рассказы Марок про Святых.

Зал Пяти Святых был самым красивым зданием поместья — длинный вестибюль со стенами, мерцающими черным камнем и золотом, вел в пять просторных помещений. Жаркое солнце, пробиваясь сквозь крышу из золотистого хрусталя, рассеивалось всепроникающим сиянием.

Пятнадцать мальчиков и три девочки, одногодки Деллиана, заполнили третью комнату. Здесь можно было раскинуться в просторных мягких креслах из искусственной кожи, их подушки, подобно вязкой жидкости, уступали весу тел. В хрустале над головой виднелись вырезанные образы Святых, а картины на стенах изображали события их жизни, нарисованные младшими детьми клана на мягко светящемся фосфоресцентном пергаменте. Это не было похоже на обычный класс. Здесь ничего не записывали, не готовились отвечать. Наставники хотели, чтобы истории о Пяти Святых дети слушали свободно, потому что сами хотели их узнать, запомнить.

Улыбаясь, вошло Марок, историк Сол. Оне находилось в женской фазе и потому отрастило каштановые волосы до талии. Тонкие и длинные кости лица придавали историку несколько хрупкую привлекательность. Деллиан не раз думал, что, посчастливься ему иметь родительскую группу из таких людей, какие улетали на кораблях поколений, хорошо бы в нее входило Марок.

— Садитесь, — обратилось оне к ребятам. — Ну как, все пришли в себя после арены?

Кругом захихикали, и немало взглядов обратилось в сторону Деллиана. Мальчик стойко вынес все это.

— Я спрашиваю потому, что, говоря о Святых, мы редко упоминали насилие, — продолжало оне. — До сих пор обходились самыми общими словами. Сегодня я начну заполнять умолчания о событиях, которые сформировали Святых. Чтобы понять, в какой обстановке они действовали, и по–настоящему их оценить, мы должны во всех подробностях изучить их жизнь. Что ими двигало? Что свело их вместе? В самом ли деле все у них получалось так идеально, как можно понять из историй, слышанных вами раньше? И, главное, что происходило вокруг них? Во всем этом следует внимательно разобраться.

Ксанте выбросил руку вверх.

— Так что, они не были друзьями?

— Не обязательно. Наверняка не с самого начала. Помните, как за сто лет до того разошлись Каллум и Юрий? Расстались не с лучшими чувствами, не так ли? А кто назовет мне две причины, которые снова свели их вместе?

— Политика и предательство! — выкрикнул хор голосов.

— Хорошо сказано, — мягко улыбнулось Марок. — И что произошло потом?

— Нью–Йорк!

— Совершенно верно. Так вот, Нью–Йорк 2204 года был совсем не похож на известные вам города, даже на Афрату. А Нкая была еще удивительнее…

Экспертная группа

Феритон Кейн, Нкая, 23 июня 2204 года

Через час после выезда из базового лагеря стюарды принялись накрывать к обеду. Упаковки с изысканными блюдами разогрели в микроволновке, но, по мне, они и так были хороши. Я начал с обжаренных гребешков на ризотто с мятным горошком и продолжил стейком с жареными овощами в красном винном соусе. Из вин подавали трехлетнее Шабли. Недурно. Закончил я лимонным крем–брюле с крыжовниковым сиропом. Ели почти молча: все за едой просматривали файлы, поглощая сведения о корабле чужаков. Для определенных выводов данных не хватало. Мне ли не знать? Я десять дней пытался в них разобраться.

— Вы опознали кого–либо из находящихся на борту людей? — спросил наконец Каллум, прикончив пирожное с соленым миндалем.

— Нет, — отрывисто бросил Юрий. — Не удалось.

— Не сумели или не пробовали? Опознание личности — из простейших поисковых запросов в Солнет. В нашем обществе скрыться невозможно, верно, Алик?

Агент ФБР ответил ласковой улыбкой.

— Трудно, — нехотя признался он. — Правительство присматривает за всеми.

— Для их же блага, — ехидно усмехнулся Каллум.

— А сколько за последние пятьдесят лет случилось терактов? И даже за семьдесят пять?

— Не много, — брюзгливо согласился Каллум.

— Ваши пресловутые профилактические задержания, — резко напомнило Элдлунд. — Арест тех, кого Ген 8 Тьюринг сочтет способными что–то натворить — на основании их поведения и интересов. Это, по–вашему, правосудие?

— Что я могу сказать? — пожал плечами Алик. — Паттерны распознавания работают. Между прочим, к вашему сведению, каждый ордер Нацбеза на изъятие подписывается тремя независимыми судьями. Никого не отправляют в изгнание без справедливого разбирательства.

— Не сомневаюсь, это внушает вашим гражданам чувство безопасности. Как там заверяют все авторитарные власти? Если вы ничего не натворили, вам нечего опасаться?

— Эй, дружище, а по–вашему, им надо предоставить свободу эмиграции на Акиту или куда–нибудь в Дельту Павлина?

— Это не оправдание, а угроза.

Жесткие губы Алика раздвинулись в самоуверенной улыбке, и он налил себе винтажного бурбона, прихваченного в числе прочего багажа.

— Почему вы не попытались их опознать? — спросил Каллум, все это время не сводивший глаз с Юрия.

— Как потому, что здесь нет Солнета, так и потому, что Оборона Альфа требовала соблюдать самое безопасное расстояние между порталом и кораблем. Меры предосторожности.

— Ба! Все та же хрень, а? Вечная уверенность, что ваш образ действий — единственно верный, единственный! Всякий, кто говорит или думает иначе, — не просто ошибается, а записывается в злодеи.

— Потому что так уж вышло, и наш образ действий действительно верный. Попытайтесь его обдумать — вы ведь для того здесь и находитесь — и выдать беспристрастное самостоятельное суждение. Хотя хрен его знает, зачем Эмилья с Яру вас прислали.

— Потому что я способен мыслить рационально, а не как параноик.

— Оно и видно, — устало заметила Кандара. Она, сняв куртку и демонстрируя внушительную мускулатуру плеч, сидела в кресле, отправляя в рот какое–то вегетарианское кушанье с раскладного столика–подноса.

Юрий с Каллумом разом уставились на нее.

— Что? — удивился Каллум.

— Простите, но Юрий совершенно прав, — объяснила она. — Чужаки, кто бы они ни были, наверняка знают, что за люди у них на корабле. Значит, как только мы загрузим в Солнет их изображения или последовательность ДНК, они поймут, что мы обнаружили корабль. А тайна этого открытия — наше единственное преимущество…

Она пожала плечами.

— Благодарю, — усмехнулся Юрий. — Послушайте ее. Именно это я пытался вам объяснить.

Каллум, заворчав, поднял опустевшую рюмку. Стюард поспешил налить ему односолодового виски.

Алик, откинувшись в кресле, поболтал бурбон в бокале. Взглянул на Юрия, потом на Каллума и решился:

— Ладно, я все же не могу не спросить. Что там между вами вышло? Сведений нет даже в Бюро, но слухи до меня доходили. А теперь вы сошлись тут, притворяясь добрыми друзьями — без особого успеха.

— Дело важнее нас, — кисло протянул Юрий, и его тон не хуже каменной стены остановил бы любого.

— Вот как, теперь мы проявляем гуманизм? — съязвил Каллум.

— Идите вы! — огрызнулся Юрий.

Джессика, Луи и Элдлунд с несколько опасливым любопытством наблюдали за этой сценой. Их можно было понять: не часто видишь, как две силы такой величины сталкиваются лоб в лоб.

— Вы — робот корпорации, — заявил Каллум. — Были им в те времена, и ничего с тех пор не изменилось. Вы не просто наняты «Связью», вы их высший жрец, глава культа.

— Однако вы еще живы, не так ли?

— Я должен вас поблагодарить?

— Не повредило бы!

— Что вы говорите? — усмехнулся Каллум. — Хотите, я им расскажу? Пусть сами судят. Поскольку эта история касается не одного меня, верно?

— Валяйте! — воинственно бросил Юрий и потянулся за бутылкой охлажденной во льду водки.

Каллум оглядел всех по очереди. Он колебался.

— Давайте, — легкой улыбкой ободрила его Кандара.

— Это случилось давно.

— Ха! — Юрий залпом забросил в себя водку. — В ненастную темную ночь?

— Вы не знаете, с чего началось. Большей частью в том и была проблема. А не знаете потому, что вам плевать на людей!

— Пошли вы! Не было мне плевать — на нее. А на вас — да. До вас никому дела нет. Засранец!

— Началось на самом деле на Карибах. — Голос Каллума смягчился давними воспоминаниями. — Там мы с Сави поженились.

— Незаконно, — не удержался Юрий. — Доложись вы как положено, ничего бы не случилось.

— С какой стати незаконно? При всех своих размерах «Экссолар» — компания, а не правительство, так на черта нам сдалось ваше разрешение! Энсли платил нам жалованье, но он нас не купил. Так что засуньте свою политку корпорации куда следует. А случилось то, что случилось.

— Эта политика имеет под собой основания. Если бы вы честно сообщили нам о своих отношениях, все пошло бы иначе. Вы сами создали проблему, и не пытайтесь выставить злодеем меня.

Мой план сработал как нельзя лучше. Я хотел услышать их историю, особенно Юрия. Мне стоило немалого труда убедить его лично присутствовать в экспедиции, а не просто полагаться на мои доклады.

И вот они здесь, сердиты, ничем не стеснены, и каждый хочет доказать свое. Теперь у них друг против друга одно оружие — правда, которая разит точнее самой умной ракеты, а их вражду не исцелили и сто двенадцать прошедших лет. Я всегда поражался, как долго человек способен таить злобу.

Я как можно незаметнее обвел всех взглядом. Увидел, что Кандара с Аликом сдерживают улыбки, наслаждаясь ими же спровоцированным спектаклем. Юрий с Каллумом раздували старую вражду, готовые все высказать, выдать все секреты.

— В общем, ночь не была ни ненастной, ни темной, — начал Каллум. — Совсем наоборот.

Каллум и Юрий

Лоб в лоб, 2092 год

Пляж был безупречен. Главная приманка Барбуды. На крошечном островке в Карибском море имелся всего один портал корпорации «Связь», соединявший его с более крупным и преуспевающим соседом — Антигуа. Для 2092 года единственный портал на все местное население стал редчайшей диковинкой на планете, где благодаря квантовой запутанности все оказалось «в одном шаге» — согласно рекламному девизу «Связи».

Курорт, протянувшийся вдоль южного побережья Барбуды, только тем и держался. За неделю уединения заламывались небывалые цены. Каллум Хепберн полагал, что расходы полностью окупаются. «Клуб Дианы» к северу от мыса Коко представлял собой россыпь роскошных бунгало в нескольких метрах от девственно–белого песка. Днем зрелище поражало варварской роскошью: тропическое солнце, обрушиваясь с безоблачного лазурного неба, добавляло яркости зелени высившихся над пляжем пальм и раскаляло искрящийся песок так, что к полудню на него не ступить было босой ногой. Бирюзовые воды, колыхаясь ленивой прозрачной волной, позволяли видеть стайки разноцветных рыб, игравших на отмели.

Ночь оказалась столь же прекрасна. Серебристый свет зависшего над горизонтом полумесяца облил теплый песок призрачным сиянием, а ласковые воды превратил в темные таинственные глубины. Тесный ряд деревьев над пляжем образовал рваный черный силуэт в основании звездного неба.

Двое, завернувшись в белые махровые халаты, держась за руки и хихикая, пробирались по дорожке от домиков к пляжу.

Ступив на горячий песок, Каллум ахнул.

— Что с тобой? — забеспокоилась Сави.

— Не ожидал, что так горячо, — признался Каллум.

— Здесь? — Ее ступня поворошила песок. — Пустяки. Уж очень ты нежный.

— Я из Абердина, — запротестовал он. — Там ступишь на гальку, нога примерзает. И это еще летом.

— Неженка! — Сави выпустила его руку и бросилась бежать. — Неженка, неженка!

Он со смехом рванул вдогонку. Поймал ее и, восторженно взвыв, повернул к себе лицом.

— Цыц, Каллум! Услышат.

Он оглянулся на высокие деревья, качавшие длинными ладошками под ласковым ночным ветерком. Тени среди гладких стволов были непроницаемо черны, чернее провалов между звездами. Как знать, кто в них прячется?

— Кто услышит?

— Они, — подмигнула она. — Другие отдыхающие. Персонал. Все любопытные.

Он обхватил ее, подтянул вплотную и поцеловал.

— А ты против? — Он ткнулся носом ей в шею. — Если подсмотрят?

— Не против.

Но в ее голосе проскользнула знакомая резкая нотка, услышав которую Каллум усмехнулся. Сави не сдерживала себя в исследовании своей сексуальности.

— Все равно никому рассказать не успеют, — успокоил он. — Умрут от зависти раньше, чем мы кончим.

Сави облизнулась.

— Хвастай–хвастай, — горячо шепнула она. — Только халат сними.

— Слушаюсь, жена.

Она широко улыбнулась.

— Это тебе захотелось секса на пляже. Так вперед, муженек!

Каллум сбросил с плеч халат, расстелил на песке. На том самом песке, на котором он днем стоял в футболке и плавках (плюс тапочки с толстой подошвой, чтобы ноги не загорелись), а она в белом бикини и алом саронге. Церемония не заняла и пяти минут. Кроме них, присутствовали всего четверо: местный падре из поселка, проводивший венчание, помощник управляющего и двое курортников, немало позабавленные ролью свидетелей.

Сави, опять захихикав, с вызовом покосилась на деревья.

— Ложись, — распорядилась она. — Я сверху.

Каллум, расслышав в ее голосе нарастающее возбуждение, повиновался. Сави стояла над ним, расставив ступни по сторонам его бедер. Она медленно, напоказ, развязала пояс и позволила халатику распахнуться.

Каллум рассматривал жену как чудо: как блестело ее легкое тело в пастельном сиянии луны. «Моя жена!»

— Ты богиня, — хрипловато проговорил он.

Уронив с плеч халат, Сави встряхнула длинными глянцево–черными волосами.

— Которая? — Она его дразнила.

— Парвати, богиня любви и женской энергии.

— Умничка. — Она жадно усмехнулась, глядя сверху вниз.

«Слава тебе, интернет, никогда больше не стану тебя проклинать», — мысленно поклялся Каллум.

— А известно ли тебе, что она оделяет женскими искусствами и силой целую вселенную? — мурлыкнула Сави, опускаясь на колени.

Каллум беспомощно заскулил.

— И мастерством. — Ее глаза хищно сверкнули.

В небе над головой Сави вспыхнул огненный хвост падающей звезды. Каллум загадал желание. Оно исполнилось.

Проснулся Каллум от сильного утреннего света, пробившегося сквозь деревянные ставни домика. Тихо гудел кондиционер, но при всех его усилиях в спальне уже сейчас было жарче, чем в разгар лета в Шотландии. Повернув голову, Каллум увидел рядом голую Сави.

— С добрым утром, муженек, — сонно протянула она.

Он нежно смахнул прядь спутавшихся густых волос с ее лица. Она была так хороша, что ему оставалось только улыбаться.

— Ты о чем? — спросила Сави.

— Подумал, что мне приснился лучший сон моей жизни, — тихо ответил он. — А потом оказалось, что это воспоминание.

— Ох, Калл!

Она потянулась к нему, и они страстно поцеловались.

— Я — женатый мужчина… — неуверенно произнес он. — Все не верю, что ты сказала «да»!

— А мне не верится, что ты спросил!

— Я всегда хотел спросить.

— Да ну?

— Правда. Как тебя увидел, так и захотел. Но понимал, что придется подождать. Знаешь, прежде поздороваться, может, выяснить, как тебя зовут.

— Глупыш.

— Я вчера решил, что все испортил.

— Вовсе нет. — Она погладила его по щеке.

— Мы женаты! — Каллум засмеялся.

— Да. Осталось придумать, как об этом всем рассказать.

— Ох, зараза. Правда…

Он нахмурился: одна мысль о предстоящем на корню сушила страсть.

Сави с интересом разглядывала его.

— Тебя это что, беспокоит?

— Нет. Нет, тут все нормально.

— Ты трусишь признаться моему отцу, — проницательно предположила она.

— А вот и нет.

— А вот и да. Вот так муж! — не тебе ли положено сражать ради меня демонов и драконов?

— Не боюсь я твоего отца. А вот мать другое дело…

— Маме ты нравишься.

— Она успешно это скрывает.

— Знаешь, как говорят: хочешь знать, кто вырастет из твоей девушки, смотри на ее мать.

Каллума настигло мимолетное, но все равно пугающее воспоминание: отец на стадионе Питтодри криками подбадривает «Донов», в каждой руке по банке пива.

— Окажись ты похожей на свою мать, я буду в восторге.

Изумленно округлив рот и тут же прикрыв его ладошкой, Сави расхохоталась.

— Ох, я вышла замуж за страшного вруна.

— Ну, ты сама признай: они немножко консервативны. А я ведь белый.

Она провела ладошкой по его коротким имбирно–желтым волосам.

— Белый и рыжий. Настоящий шотландец. От вида твоей кожи мне грозит снежная слепота.

— А не ты ли называла мои веснушки милыми?

— Веснушки милы у десятилетки, Калл, а в тридцать лет они просто смешны.

— Вот спасибо!

Каллум поцеловал ее. «Лучший способ покончить с этой темой».

— К тому же, — он дернул плечом, — нам не о твоей семье надо беспокоиться.

— А, господа и повелители нашей клятой корпорации «Связь»! Ненавижу!

— Политика компании. Кадровый отдел здорово жмется в вопросе личных отношений. Безумно боятся исков о сексуальных домогательствах.

— Мне тебя домогаться не пришлось.

— Правда.

— И вообще, — продолжала она, — дело не в отделе кадров.

— А в чем?

— Всем сотрудникам отдела безопасности положено представлять своих друзей на проверку.

— На проверку? То есть они решают, с кем тебе можно встречаться? Какая наглость! Не может быть.

Сави поморщилась:

— А, видишь ли, в моем контракте есть статья о том, с кем я вправе общаться в нерабочее время. Очень ясно сформулирована.

— Постой… ты что, ее подписала?

— Отдел безопасности, Калл, он такой. Работаешь в безопасности, должен знать, с кем общаешься. По–настоящему знать. Мы не можем позволить конкурентам внедриться в наши ряды.

— Черт, вот это огорчение.

— Понимаю. Но такова реальность. Мир — недоброе место и полон недобрыми людьми.

— Так–так. Значит… и что на меня собрали?

— А… — Она вздрогнула. — Вообще–то я им не докладывала.

— Звучит нехорошо.

— Я… это… Калл, помнишь, как нам было весело при первой встрече? Мне тогда подумалось, понимаешь ли…

— Что?

Она с поддельным раскаянием прикусила нижнюю губу.

— Я думала, это знакомство на одну ночь.

— Ого! — Каллум откинулся на спину, уставился в потолок, основательно обиженный. — А получилось не на одну ночь, — тоном мученика напомнил он.

— О, мужское эго! Ладно, на неделю. А когда оказалось, что тебе хочется большего, я была так счастлива… В общем, сначала я не докладывалась, потому что думала: мы больше не увидимся. И ты ведь тоже из «Связи». Так что в смысле безопасности большого риска не было, а девушке ни к чему иметь толстое досье с такими делами. Нас до сих пор оценивают, знаешь ли. Это нечестно. Мужчин–то не осуждают.

— Понял, — сказал Каллум.

— Ну, а когда мы стали встречаться по–настоящему, я попала в неловкое положение.

— И то, что случилось, будет стоить тебе работы? — вдруг забеспокоился он.

— Нет. Слушай, это же продолжалось всего шесть недель. Юрий поймет небольшую задержку с уведомлением. Он нормальный парень.

— Юрий?

— Юрий Альстер. Мое начальство.

— Ну и хорошо. Тогда мы оба можем разобраться с этим, когда вернемся. Отменный план. Ты признаешься Юрию, я извещаю Брикстонский отдел кадров. Скажем, что все вышло спонтанно. Так ведь и было, да? Познакомились на Барбуде, влюбились, поженились. Это даже не ложь. Если где и совершаются любовные безумства, то как раз на таких вот островках.

Сави снова поморщилась.

— М-м, может, придется немножко подождать.

— Чего? Зачем?

— Из–за моей нынешней работы.

— А что с ней? И, кстати, что за работа?

— Эй, нечестно! Ты обещал не расспрашивать о секретных заданиях.

— Извини.

— Всегда будет что–то, о чем я не смогу тебе рассказать. Ты же понимаешь, да?

— Да–да, дошло.

— Ты не представляешь, как трудно индуске сделать карьеру в этой области. Я кровавые мозоли натерла, пробиваясь в отдел тайных операций, и я люблю свою работу. Не рискну ее потерять.

«К тому же она щекочет нервы, а тебе того и надо».

Впрочем, он не собирался говорить Сави это в лицо.

— Извини, извини. Просто я о тебе думаю.

— Знаю. Это очень мило. Но твоя работа ведь тоже физически опасна: раз оступишься, и вот тебе район катастрофы. А я знаю, как ты ей предан. Так что просто представь, как бы ты себя чувствовал, если бы я тебя попросила не брать самых трудных заданий.

— Экстренная детоксикация — не такой экстрим, как изображают СМИ. Да я и не прошу тебя уходить из службы безопасности. Просто, как пристало хорошему мужу, интересуюсь работой жены.

— Очаровательно оправдываешься, — усмехнулась Сави.

— Э, а на самом деле это ведь не опасно?

— Суди сам: имеется злобный миллиардер с дьявольским планом покорения мира… нет, всей Солнечной системы. Мне приказано с помощью всевозможных женских уловок миллиардера соблазнить и выкрасть планы из сейфа в его спальне.

Каллум по–вампирски ухмыльнулся.

— Должно сработать — с уловками у тебя все в порядке.

Она рассмеялась и снова поцеловала его.

— На самом деле последнее задание довольно скучное. Пробираюсь под видом студентки в университетские кампусы, хожу на антикорпоративные собрания и митинги, обращая особое внимание на противников корпорации «Связь» — учитываю посетителей, кто из них самый злобный, кто таит огонь под спудом, кто только болтает… Мы мониторим потенциальных баламутов.

— На слух это достаточно зловещее занятие: компания собирает компромат на двадцатилетних ребят. Такое законно?

— Они же дети, Калл. Девяносто девять процентов просто, вырвавшись наконец из дома, бунтуют против родителей. Они восприимчивы к радикальным идеям. И кто–то должен остановить ребят, пока их не завербовали настоящие фанатики: университетские деканы ни черта не делают.

— И то верно.

— Это важная работа. Работа, которой я горжусь. Насилие в городах идет на спад впервые за много десятилетий, Калл.

— Я и не спорил. Только чем это мешает рассказать обо мне Юрию?

— Работа в разгаре. Я чудом урвала четырехдневный отпуск. Если расскажу ему в четверг, как только вернусь, он снимет меня с задания, пока ты не пройдешь проверку. А если меня слишком долго не будет, группа, с которой я работаю, может что–то заподозрить. И все сорвется.

Каллум нахмурился.

— Но ведь на чтение моего досье уйдет не больше двух часов?

— Это не такая проверка, Калл. Внутренняя экспертиза приставит к наблюдению за тобой пару сотрудников, а теперь, когда мы поженились, тебе предстоит еще и собеседование. Если ты чист, процедура займет всего неделю, а если возникнут вопросы, на разъяснение могут уйти и месяцы.

— Черт побери! Если во мне сомневаются, как же они могли допустить меня к моей работе? Учитывая ее потенциальную опасность, я могу доставить «Связи» больше неприятностей, чем какая–нибудь толпа буянов. Нерасторопность или ошибка, и тонны токсичной дряни хлынут в воду, на город…

— Ты не понимаешь. Разведка — это сбор и анализ данных. Мы пытаемся установить людей, которые могли бы тебя перевербовать. Да, став предателем, ты бы мог устроить пару–тройку токсичных утечек, прежде чем безопасники спохватятся, что ты стал врагом. Наша работа — предотвращать такие предательства.

— Ты хочешь сказать, если одна из операций по очистке сорвется, Безопасность станет искать здесь связь с фанатиками?

— Зависит от величины ущерба, но, в общем, да. И если в твоем поведении или в досье окажутся подозрительные закономерности, Ген 5 Тьюринг нашего отдела их выловит.

— Дерьмо на палочке! Не знал. В нашем департаменте об этом даже слухов не ходит.

— А поскольку ты теперь связался с секретным агентом, солгавшим о своих отношениях с тобой, тебе плохо придется, вздумай они анализировать твое досье. Так что мы оба попались. Смотри, не запори очередной работы.

— Черт! Уж постараюсь.

Сави поцеловала его и прижалась щекой.

— Я люблю тебя, муж мой.

— Не так, как я тебя, жена. И когда же мы сможем ошеломить всех известием?

— Через пару недель. Не больше, даю слово.

— Тебя что, так долго не будет? — ужаснулся он.

— Постараюсь закончить как можно быстрее. Но будь готов к тому, что, пока я в деле, со связью будет плохо.

— Да брось, хоть минутку–то можно улучить для звонка. Или хоть е-мейла? Просто дай знать, что все в порядке.

— Если смогу, дам, но мне нельзя раскрываться, Калл.

Его это разобидело, словно Сави нарочно отказывалась приложить старание. Но он чувствовал, что несправедлив. Сави сказала правду: пробиться на ее пост к двадцати шести наверняка было не просто. Такая ее решимость, настойчивость в достижении цели привлекали его и пьянили.

— Я понимаю, — сказал ей Каллум.

— Спасибо. — Сави перевернулась на спину, соблазнительно потянулась. — Сегодня ведь первый день медового месяца, так?

— Так.

— А это значит, что я должна весь день напролет заниматься сексом с мужем.

— Именно так.

— Так чего же ты ждешь?

Каллума разбудил будильник. Гнусное, назойливое жужжание древних электронных часов, подсвечивавших темную спальню багровыми цифрами. Каллум потянулся к ним. Но будильник, разумеется, стоял на пластмассовой коробке в полуметре от того места, куда могли добраться пальцы.

— Вот дрянь!

Каллум подполз к краю постели, свесил ноги из–под тяжелого одеяла, дотянулся до кубика из черной пластмассы.

В наступившей тишине он помотал головой, пытаясь как следует проснуться. Фокус с будильником, до которого не достать, придумала его бывшая. А Сави пришла от этой идеи в такой восторг, что он приписал ее себе. Жены… при них лучше не вспоминать о прежних подружках.

Оглядев пустую постель, Каллум вздохнул. Пять дней без нее. Ни звонка, ни хотя бы е-мейла. Неужто шайка тупоголовых студентов заподозрит неладное из–за двухминутного звонка? Они что, общим лагерем живут или как? Изучать этот вопрос его не тянуло.

Снова включился будильник — Каллум с первого удара попал только по кнопке дремлющего режима. Выругавшись, он окончательно отключил сигнал и отправился в душ.

Каллум жил в квартире на верхнем этаже старого дома в стиле короля Георга на Морей–плейс — если верить жилищному агенту, в лучшем районе Эдинбурга. Прекрасный маленький парк со старыми деревьями в окружении каменной архитектуры Нового Города, ради которой перестроили всю столицу. Из–за нее квартирка всего в четыре комнаты сдавалась по цене, нелегкой даже для его кошелька. Зато это было классическое холостяцкое гнездышко.

«Пожалуй, слишком классическое», — размышлял Каллум, возвращаясь в спальню, толком не просушив волосы и подпоясавшись полотенцем.

Необъятная кровать стоила ему серьезных денег. И на ней роскошь заканчивалась. Одежду здесь предлагалось складывать в тройную башню из пластмассовых коробок у стены, но большей частью она оказывалась в углу, в груде приготовленного для прачечной. Отпуск на Барбуде нарушил устоявшийся режим стирки. И закупок тоже.

— Дом! — завопил Каллум.

Экран на стене высветил меню домашних удобств, обеспеченных жилым Ген 3 Тьюрингом — Каллум обзавелся им два года назад, но до сих пор не освоился с этим дешевым и устаревшим устройством.

— Доброе утро, Каллум, — отозвался Тьюринг резким женским голосом. Каллум даже фабричных настроек не поменял.

— Почему шампунь кончился? Мне пришлось мыть волосы протиркой для зеркала. Жуткий запашок.

— Замена домашних товаров поставлена на паузу.

— Что? Почему это?

— Вы превысили предварительно одобренный месячный кредит в три с половиной тысячи фунтов. Кредитующая компания приостановила платежи до разрешения вопроса.

— Зараза! Как так вышло?

— Последняя крупная выплата — группе «Отдых Интернейшенл»: пять тысяч восемьсот девяносто фунтов, что и вывело вас за пределы лимита. Кредитующая компания приостановила выплаты по счету в полночь и теперь требует двойные проценты за превышение расходов.

— Черти полосатые!

Он не думал, что Барбуда обойдется так дорого. «Дело того стоило, — подумалось Каллуму. — Она за меня вышла!» Он бросил тоскующий взгляд на пустую постель. «Пять дней, а жизнь без нее уже невыносима».

Он полез в коробку, куда полагалось складывать белье. И обнаружил, что осталась всего одна пара боксерских трусов.

— Дом, почему не предупредил, что я влез в долги?

— Вы шесть раз приказывали мне замолчать, когда я в последние четыре дня запрашивал разрешение на пересмотр текущего финансового статуса.

— Ну, да, правда. Надо было сказать, что речь о текущем счете.

— Я говорил. Кредитующая компания выслала пять предупреждений.

— Ясно. Ну, в другой раз высвечивай сумму долга красным на всех стенных экранах. Чтобы я вовремя спохватывался.

— Хорошо.

Каллум готов был поклясться, что в голосе Ген 3 Тьюринга прозвучало осуждение.

Отыскав свежую рубашку, он принялся одеваться.

— Завтрак на кухне есть?

— Имеется в наличии печатный бекон. Восемь контейнеров с натуральной пищей пришлось изъять из холодильника для утилизации. Все были просрочены. Новые продукты и пиво не поступят до восстановления кредита.

— Да, мамаша, — буркнул себе под нос Каллум. — Ну так восстанови!

— Вам придется согласиться с претензиями кредитующей компании за перерасход.

— Согласен. Слушай, просто разберись, а? Так или иначе, мне через пару дней заплатят.

— Следующее поступление жалования ожидается через шесть дней.

— Ну и ладно. Сделай, чтобы кредит заработал.

— Предложенные вам новые условия не самые выгодные.

— Эй, брось разыгрывать юриста, чтоб тебя. Тебе положено адаптироваться, не так ли? Стало быть, возьми на заметку и запомни. Когда я работаю, меня такой фигней не отвлекай. Я для того и купил твою программу, чтобы… упростить себе жизнь, так, что ли?

— Хорошо, Каллум.

Он проглотил раздраженный комментарий. Облегчить жизнь ему могла бы покупка Ген 5 Тьюринга. Тот был намного умнее, такая программа вылавливала бы нюансы и угадывала его желания, избавляя от мороки высказывать все словами. Но Ген 5 пока не укладывался в его бюджет.

При первом же повышении…

Каллум натянул брюки. Чистых носков не нашлось. Злобно ругнувшись, он вытянул годную пару из кучи для стирки. В кроссовках наверняка остался песок с пляжа, и Каллум, застегивая обувку, любовно улыбнулся этой мысли. Рядом с будильником лежали его е-линзы и очки с базовым экраном. Он предпочел очки. Почему–то в это утро не тянуло возиться с контактными линзами. «Черт, как же мне ее не хватает!»

Напоследок он взялся за «умную манжету» — простую трехсантиметровую ленточку, как из черного стекла, только гибкую. Стоило надеть ее на кулак, и она, скользнув дальше, стянулась, плотно облегла запястье. Манжетка провела биометрическое удостоверение личности и мгновенно связала его кожные зерна с м-нетом. По левому краю очечных линз протянулась колонка данных цвета сапфира.

Каллум не дал себе труда читать. Есть, работает — уже можно быть спокойным. М-нет вновь связал его с миром.

— Эй, Аполлон, все гладко?

— Доброе утро, Калл, — отозвалась м-нетная электронная личность через внедренное в ухо аудиозерно. М-нетным личностям все давали имена, а Каллум в мальчишеские годы безумно увлекался лунной программой «Аполлон», даже смастерил действующую модель «Сатурна‑5».

— Связь м-нета с периферией действует безупречно, — доложил Аполлон. — Сахар в крови у тебя не в порядке.

— Ну, утро есть утро, дружище. Присмотри за Домом, хочу быть уверенным, что мне восстановили кредит.

— Ты уже снова платежеспособен.

Каллум сказал бы Дому «спасибо», если бы таившийся в его душе луддит не отказывался признавать Ген 3 подлинной личностью.

Бекон, как и вся современная пища, был распечатан и имел полуторагодичный срок годности. Каллум бросил на сковородку пару ломтиков. Срок годности хлеба можно и не проверять, он заплесневел, так что бутербродов не предвиделось. Осталось одно яйцо. Натуральное. Болтушку сделать не удалось: пахта так перекисла, что от запаха глаза слезились, а бабушка вбила в Каллума, что омлет делается только на пахте. Значит, черный кофе. Он вставил капсулу в непомерно громоздкую хромированную итальянскую бар–машину и выждал положенное время, слушая бульканье запертого пара.

— Новости за две недели, — попросил он Аполлона, разбивая яйцо о край сковородки. Желток чудом уцелел.

Кухонный экран выдал сетку новостей, пропущенную через личный фильтр предпочтений. Кофе казался все вкуснее по мере того, как пять из десяти новостных каналов оповещали о катастрофах по всей Европе. Каллум быстро проверил, не угрожают ли они загрязнением среды — то есть не придется ли разбираться с ними в свою смену. Самая крупная произошла, пока он спал: возгорание во Франкфуртском театре. Семь пожарных машин заливали адское пламя пологими дугами белой пены.

— Не то, — сказал Каллум. Аполлон, проследив за его взглядом, переключился на вторую сетку и вывел ее на передний план. Вызванный проливными дождями оползень в Италии смыл три дома в горной долине. Каллум перешел к следующей сетке. Тонущая у побережья Мальты яхта в окружении судов береговой охраны и новостных дронов.

— Простите, друзья, ничем не могу помочь.

Он перевернул бекон. Четвертая сетка: фабрика по переработке радиоактивных отходов в шведском Гильгене ночью объявила эвакуацию. По непроверенным слухам, треснул один из контейнеров с отходами.

— Дерьмо!

Текущие новости показали представителя компании, который, стоя перед воротами, заверял репортеров, что эвакуация — «всего лишь мера предосторожности», а никакой утечки нет.

Каллум, не веря ни единому слову, разглядывал нервничающего оратора.

— Вызови Моши, — распорядился он.

Иконка связи с заместителем всплыла на экране очков.

— Вы фабрику в Гильгене мониторите?

— Предвидел ваши пожелания, босс, — бодро отозвался Моши Лайан. — Ген 5 Тьюринг как раз вышел на связь. Пришлось долго выяснять отношения с Агентством по охране среды.

— Выброс отходов?

— Со спутника ничего не видно. Пока. Но контейнеры хранятся под землей. Если утечка и есть, то не в воздух.

— А что говорит Док?

— Она общается с чиновниками из Бойнака. И поддерживаем связь с АОС на случай, если они затребуют вмешательства.

Линзы очков показали Каллуму файлы Бойнака. Владелец сменившей множество холдингов–хозяев гильгенской фабрики был зарегистрирован на одном из независимых астероидов.

— Офигеть, как типично, — презрительно буркнул Каллум.

— Босс?

— Они своими силами не справятся?

— Предположительно — нет. Слишком громко орут: «Без паники!» А мы не наблюдаем движения через хабы оборудования для очистки.

— Хорошо. Через десять минут буду у вас.

— Очень рад.

Каллум ухмыльнулся, потом перевел взгляд на сковородку. Бекон пережарился, желток успел затвердеть.

— У-у, гадство!

Огромные старые деревья Морей–плейс рано выбросили почки: спасибо теплым не по сезону ветрам, большую часть февраля дувшим с юго–запада. Под косыми лучами утреннего солнца казалось, что круглый парк за ночь покрылся изумрудной изморозью. Мощенные булыжником дорожки, окружавшие зеленый островок в центре города, превратились в бульвары, разбитые надвое линиями вишневых деревьев. Каллум улыбнулся просвеченным розоватым сиянием цветам вишни. Сави, когда была у него прошлый раз, радовалась этим цветам.

Он прошел по бульварам, сторонясь велосипедистов. С тех пор как хабы «Связи» стали появляться по всему земному шару, гражданские власти все чаще превращали центры городов и городков в пешеходные зоны, расширявшиеся по мере того, как возрастал охват хабов. В окрестностях Морей–плейс пока еще оставалось место для такси, службы доставки и скорой помощи, но по нынешним временам даже такси стали нечасты и немногочисленны. Каллум всерьез замечал их только в периоды нередких в Эдинбурге ливней. А вот велосипедисты — те занимали все отпущенные им площади, то есть все свободные места, какие могли найти.

Каллум свернул на Форрес–стрит.

— От Сави е-мейлов за ночь не было?

Он сам не знал, зачем спросил. Входящие высвечивались на экранах очков, в них висело добрых две дюжины писем, по большей части рабочих и одно от матери.

— Нет, — ответил Аполлон.

— А среди тех, что ты отправил в спам? Она могла написать с одноразового адреса. Проверь, нет ли там личных сообщений.

— Таких нет.

— Звонки? Обычные телефонные или с видео?

— Не было.

— Вызовы без записи на голосовую почту?

— Не было.

— Она ничего не писала в соцсетях?

— Ни разу с тех пор, как запостила видео с Барбуды — до вашего отъезда. Ее родители и сестра в последние тридцать часов оставили ей на сайте «Майлайф» сообщения с просьбой связаться.

— А как насчет… трекер мой не прозванивали?

— Ни разу с тех пор, как вы в ноябре потеряли «умную манжету». Забыли у Фитца после вечеринки.

— Да, да… Ты не мог бы прозвонить м-нет Сави?

— Могу.

— Сделай.

— Ее м-нет не отвечает.

— Прозвони еще раз.

— Нет ответа.

— Хреново…

«Она такая умная, что ж не придумает, как дать мне знать, что все в порядке? Хоть как–нибудь?»

Хаб связи в Эдинбурге, как и все городские хабы, раскинулся паутиной. На карте он изображался в виде концентрических кругов, пересеченных радиусами под прямым углом. Пассажиры двигались по круговым переходам — по часовой стрелке и против — и по радиусам: внутрь и наружу. Простенькое приложение для м-нета «Хабнав» подсказывало каждому кратчайший путь к цели. Каллум по утрам им никогда не пользовался: путь на работу был заучен на уровне простейшей мышечной памяти.

В метрохаб он вошел с развязки на Янг–стрит. Такой же кольцевой хаб с пятью платными барьерами, перегораживавшими вход в обшарпанный, выложенный серо–зеленой плиткой вестибюль. Аполлон передал барьеру код «Связи», и Каллум прошел без задержки. Здесь, как во всех вестибюлях хабов, двери портала располагались друг против друга на разных сторонах. Стоя меж ними, человек чувствовал себя как в бесконечном лабиринте между парой зеркал, с той лишь разницей, что вместо собственного отражения наблюдал протянувшиеся в бесконечность одинаковые вестибюли. Заглядывая в двери порталов, Каллум видел таких же, как и он, пассажиров, которые, пройдя несколько вестибюлей, сворачивали в сторону.

Машинально повернув направо, он двинулся по часовой стрелке к двери портала, выходившего на Тистл–стрит, откуда имелся переход на Сент–Эндрю–сквер, где надо было снова уйти вправо и через дверь внутреннего портала попасть на радиус, ведущий прямо в хаб Вейверли.

Вейверли являлся центральным хабом сети метро эдинбургской «Связи» и расположился на месте старого железнодорожного вокзала. Ведущие в него двенадцать радиусов заканчивались на площадке простого круглого здания со стеклянным куполом, из которого открывался вид на суровые старинные замки на каменных утесах. В центре хаба располагались два широких портала к национально–городской сети — входной и выходной. Даже в такую рань здесь было много народа. Каллум прошел через выходную дверь.

Хаб «Британской национально–городской» в промышленном масштабе копировал хаб Вейверли. Двадцать пять лет назад его соорудили в ветшающем заводском районе Лейстера: поскольку собственно расположение не играло роли, экономисты искали самый дешевый, облагаемый минимальными налогами участок. Кольцевой зал в сотню метров шириной облицевали полированным черным гранитом, пол выстелили белым мрамором. Огромные световые галереи, подвешенные под сводчатым потолком, круглые сутки и семь дней в неделю слепили толпу пассажиров своим сиянием.

Хаб был рассчитан на сто тридцать дверей–порталов. Шестьдесят пять по внутренней стене кольца принимали людей в разных городах и выводили в зал, а соответствующие шестьдесят пять по внешнему кругу имели голубые неоновые указатели городов, куда вели их порталы. Здесь не было аккуратно проложенных по кольцу дорожек, подсказывающих, куда идти, не было удобных движущихся лент, не было улыбчивых сотрудников, готовых дать любую справку. Чистаядарвинистика — толкайтесь, кто как может. Выяснив через «Хабнав», какая дверь им нужна, каждый, набычась, пер к ней, что в часы пик приводило к нетерпимости с умеренными вспышками агрессии: спешащие наталкивались на неторопливо гуляющих, переругивались, родители постоянно искали детей, грузовые и магазинные ап–багажки, спеша за владельцами, бодались друг с другом. И все это в гомоне, соперничающем с рокотом футбольного стадиона.

Каллум скользил в толпе, словно покрытый тефлоном. Дверь в Лондон оказалась шестой слева от эдинбургского выхода. Он добрался к ней за сорок секунд. Нырнул и выскочил в хабе Трафальгарской площади с двадцатью пятью дверями по радиусу — из каждой можно было попасть в один из районов огромной столицы, не считая единственной, расположенной в нише и отгороженной барьером безопасности. Барьер, открывшись перед Каллумом, пропустил его прямо во внутренний сетевой хаб корпорации «Связь».

Оставив позади еще три портала, он вышел в Экстренную Детоксикацию — большое деловое здание в Бриксоне, в котором, вопреки обыкновению, не поскупились обеспечить восемь сотрудников–специалистов гаражами с аппаратурой поддержки, обернувшимися вокруг офисных и технических помещений.

ЭД располагала семью действующими оперативными группами: это позволяло двум быть постоянно на вахте и охватывать большую часть Европы. В обязанности подразделения входило предотвращение аварий с загрязнением среды в любой точке, где могла произойти утечка. Для этого требовалось быстро доставлять группы первой помощи и напрямую разбираться с проблемой, задействуя ресурсы, какие могла себе позволить лишь такая компания, как «Связь». Она обеспечивала полную подстраховку действующих на месте происшествия сотрудников: от технической поддержки из брикстонского офиса до срочной эвакуации гражданского населения и команд скорой медицинской помощи, доставлявшихся в любую точку планеты, где сценарий разворачивался по худшему варианту.

Все зависело от профессионализма групп быстрого реагирования, способных устранить проблему в кратчайшие сроки (и с минимальными издержками). От глав этих групп ожидали высочайшей эффективности в практических, политических и финансовых вопросах.

Помещение, занятое группой быстрого реагирования Каллума, выходило стеклянной стеной в центр мониторинга и координации, архитектура которого откровенно копировала центр управления звездной миссией корпорации. Каллум поздоровался со своими людьми и остановился у огромного окна, наблюдая за происходящим в МК. Отсюда ему были видны длинные ряды панелей управления внизу, и Каллум отметил, что вся команда поддержки уже прибыла и потеснила постоянных наблюдателей. Верный признак обострения ситуации. Сотрудники под наблюдением пяти руководящих операциями директоров изучали быстро сменяющиеся на дисплеях данные. На стене поместилась дюжина экранов. Большинство вспомогательных дисплеев прокручивали уже виденные им дома новости о мелких авариях. Один из двух главных показывал ветхий химический завод на берегу реки Вислы у самого Гданьска. Группа ЭД начала там работу еще до его отъезда на Барбуду. Земли вокруг завода десятилетиями использовались для захоронения химических отходов, причем ни состав отходов, ни места захоронений не фиксировались. Агентство по охране среды обнаружило это, только когда цистерны проржавели и химикаты потекли в Вислу. Детоксикаторам для полной очистки пришлось на пятьдесят метров скопать всю площадку.

Второй большой экран показывал ворота Гильгенской фабрики переработки отходов — там валил снег, будто хотел смягчить положение. За двойной сетчатой оградой, у длинных темных строений, не заметно было особого движения. Увидев эту картину, Каллум точно понял, что Брикстон пришлет свою команду.

Он нашел глазами Докал Торрес, юридического советника корпорации, стоявшую рядом с Фитцем Адамовым — на взгляд Каллума, лучшим из директоров оперативных групп ЭД. Эти двое с головой ушли в разговор.

— Выглядит серьезно, — решил он.

— Игра идет на деньги, — бодро пояснил Моши Лайан. — Корпорация всегда серьезна, если речь о деньгах.

В свои двадцать восемь Моши все не уставал «показывать себя»: он сочетал щенячий задор с яростным умом. Каллум не сомневался, что в космическую эру его заместитель в самый раз подошел бы в астронавты НАСА. Но «Связь» изменила мир, и Моши выбрал другую передовую, где можно было, рискуя, в то же время делать мир лучше. Что–то вроде пристрастия к наркотикам — и таким страдала вся группа.

— Последние обновления? — спросил Каллум.

— Ждем вызова, — ответил Моши. — Бойнак до сих пор не провел через свои хабы ничего полезного для этого дела.

— Ничего? — удивился Каллум. — А мы точно знаем, что там чрезвычайное положение?

— Оборудование они, может, и не перемещают, — вставила Алана Китс, — но Док только что подтвердила, что четверо их главных инженеров час назад прибыли на место. — Она сквозь стекло глянула на советницу.

— Оценивают положение, — кивнул Каллум. — Значит, наверняка.

— Так считает Док, — согласилась Алана. — Кстати, что это у вас с волосами?

— Все нормально с волосами. — Каллум провел ладонью по голове. Волосы казались жестче обычного и до сих пор попахивали жидкостью для мытья стекол. — Ладно, планы завода у нас есть?

— Давно готовы, — заверила Райна Яцек. Она в команде отвечала за сбор данных, и за нее Каллум отдал бы любых двоих — хотя никому в этом не признавался. В сети она ориентировалась лучше любого выпускника любого университета. Подростком стала хактивистом — почти все время тратила на «политические» взломы и добывание данных по загрязнению среды. Несколько раз ее арестовывали, три месяца она провела в норвежском лагере для несовершеннолетних правонарушителей. В норме это отрезало бы ей дорогу в «Связь», однако ее досье заверяло, что после реабилитации Райна перешла на другую сторону.

Как–то, вусмерть надравшись с ней на вечеринке, Каллум услышал от Райны, что та уже побывала на грани смерти, когда ее друзья закупили партию бракованных кристаллов Нсим. Ее парень умер, а Райну откачала скорая. Тогда она поняла, как низко может пасть подполье. Не то чтобы стала перебежчицей, но Экстренная Детоксикция заметно отличалась от ее прежних занятий, даже если Райна не одобряла забот о прибыли.

Они сели к столу, и Райна вывела на стенной экран план Гильгенской фабрики.

— Стандартная схема, — начал Генри Орм, эксперт по радиоактивным материалам. — У Бойнака с уймой европейских компаний контракты на ликвидацию радиоактивных отходов.

— О каких отходах речь? — уточнил Каллум.

— Стандарт: медицинские маркеры, материалы научных лабораторий. Не особо опасно, пока не свалишь в большую груду.

— Чем они там и занимались, — проницательно заметил Колин Уолтерс.

— Угу. Между Гильгенской фабрикой и сбросовой камерой нашей астероидной станции на Хаумеа есть портал. Бойнак накапливает партии отходов на фабрике и отсылает на Хаумеа, а оттуда их выбрасывают в глубокий космос вместе с прочим дерьмом, от которого желает избавиться Земля. Все согласны, что сорок а. е. — достаточно безопасное расстояние. Легко и просто.

— И что там могло отказать? — радостно вопросила Райна.

Каллум игнорировал подначку.

— Покажите.

Колин указкой высветил секцию плана. В центре главного здания располагались пять составленных вместе больших цилиндров: четыре метра в диаметре, пятнадцать в высоту. Ко дну каждого была подведена метровая труба, соединявшая их через серию клапанов с таким же, метровым в поперечнике, порталом.

— Эти цистерны — напорные камеры, — пояснил Колин. — Отходы забирают у клиентов в маленьких запечатанных контейнерах и сбрасывают в цистерны через шлюз на вершине. Когда цистерна наполняется, давление в ней поднимают до пяти атмосфер. — Красная точка указки скользнула ко дну цистерны. — Потом открывается клапан. Сила тяжести вместе с давлением проталкивают отходы в портал, а с Хаумеа их дополнительно подсасывает вакуум. Ф-фух, и все дела.

Каллум кивнул. Он десятки раз видел подобные системы. Нарочито простые, так что процесс получался надежным и безопасным. Ежегодно десятки тысяч тон токсичных отходов благополучно улетали с Хаумеа в пространство — астероид только этим и занимался.

— К сожалению, на сей раз «ф-фух» не получился, — подала голос Докал Торрес. Она зашла из МК-центра. Советницу отличал от команды светло–серый костюм с блузой цвета темного кларета — манерой одеваться она отделяла себя от остальных и подчеркивала, как высоко поднялась. При всей ее упрямой приверженности протоколам и распорядку Каллуму Докал нравилась. У нее хватало ума сообразить, когда надо предоставить ему свободу действий. Здоровые рабочие отношения. Остальных членов его группы она вроде бы даже приглашала на кружечку пива после работы.

— Что там творится? — спросил Моши.

— Пробка в основании цистерны. Давление в ней поднято, и Бойнак опасается за герметичность. Уже выползаем за допустимые пределы.

Каллум постарался изгнать из голоса признаки волнения.

— Мы вмешаемся?

Докал набрала в грудь воздуха:

— Да.

Группа, возликовав, вскинула торжествующе растопыренные рогаткой пальцы.

— Бойнак и их страховая компания уполномочили нас произвести полное вскрытие и продув. Любой ценой.

— А что за пробка? — спросил Каллум.

— Клапан не открылся, — пояснила Докал.

— У-гу. — Каллум коротко кивнул: он нюхом чуял неладное, а ее уклончивый «адвокатский ответ» подтвердил догадку. — Можно прилепить к основанию цистерны герметичный пузырь и продуть через стенку.

— Вам решать, — ответила Докал.

— Хорошо. — Он хлопнул в ладоши. — За дело. Моши, Алана, Колин — со мной. Погрузите на ап–багажки пару пузырей и пачку пятидесятисантиметровых кумулятивных зарядов. Райна, вы в пункт управления фабрики — мне нужно знать точное состояние цилиндра и его герметичность. И все технические характеристики цистерны, особенно материал, из которого она изготовлена.

— Сделаю, босс, — весело ответила Райна.

— Генри, вам станция Хаумеа. Подвяжете нас.

— Да ладно… — заныл Генри.

— На Хаумеа, — ровным тоном повторил Каллум. Подруга Генри находилась на восьмом месяце беременности. Каллум ощущал странную потребность позаботиться о его безопасности, тем более что сам был новобрачным. Убрав Генри подальше от опасных материалов в Гильгене, он сразу почувствовал облегчение.

Генри поднял руки.

— Вы начальник…

— Чтобы за десять минут прошли хабы. И, люди, высокую защиту: мы с радиацией имеем дело.

Все поспешили на выход. Уже в дверях гаража с оборудованием Докал задержалась.

— На два слова, Калл.

От недоброго предчувствия мурашки поползли по коже, но Каллум сказал только: «Конечно», словно это было самое обычное дело, вроде как подписать какую–нибудь бумажку.

— Что у вас с утра с волосами? — спросила она, вместе с ним сбегая по лестнице.

— Да так… ничего.

Докал вздернула бровь, однако настаивать не стала.

Кабинет у нее был на втором этаже ЭД, с редким в этом здании наружным окном. Задернутые белые жалюзи не позволяли выглянуть наружу — а главное, отметил про себя Каллум, заглянуть внутрь. Их ждали двое. Одну он узнал: Пой Ли, директор службы безопасности «Связи», работавшая с Энсли Зангари с первых шагов. По компании ходили слухи, что она, едва Энсли снял первый офис на Манхэттене, снабдила его пиратским файерволом, потому что денег на легальный не хватало. От одного вида этой старухи Каллума обуяло чувство вины. Про Сави она знать не могла. Или могла?

Пой Ли оценила его с одного взгляда.

— Вы как будто обеспокоены, мистер Хепберн?

Обманчиво легкий тон бросал ему вызов.

Стерва!

— Расходы у меня исключительно законные, — в тоне легкой служебной перепалки отозвался он.

Поднялся второй визитер.

— Это майор Дэвид Джонстон, — представила Докал, — из Минобороны. Отдел ядерного оружия.

Майор был тяжеловесен, едва за пятьдесят, но двигался с трудом и всякий раз морщился, сгибая колени. Каллуму представилось, что тот получил ранение в ходе какой–нибудь тайной операции. На голове у него среди седины виднелась тонзура намечающейся лысины, а очки–экраны в проволочной оправе придавали майору классически профессорский вид. Его появление встревожило Каллума куда больше, чем при всем ее старании могла бы встревожить Пой Ли.

— В самом деле?

— Приятно познакомиться, Каллум. Советник Торрес пела вам хвалу.

Каллум бросил иронический взгляд на Докал.

— Приятно слышать.

— У нас деликатная проблема, — начал майор. — У нас — это у британского правительства. И мы просим вас о помощи и сохранении конфиденциальности.

— «Связь» гарантирует и то и другое, — вставила Пой Ли. — Верно, Каллум?

Он развел руками, скрывая отчаяние.

— Конечно. Так в чем проблема?

— Договор о всемирном разоружении шестьдесят восьмого года, — произнес майор Джонстон. — Потрясающий прорыв в мировой политике. Избиратели по всему миру ликуют.

— Слыхал о таком, — осторожно признал Каллум, хотя и не помнил никаких подробностей — не силен был ни в политике, ни в истории.

— С появлением генераторов атомной связи это стало неизбежностью. Все крупные города оказались прикрыты с воздуха. Ни ракеты, ни дроны не могли пробить оборону: стяни побольше воздуха, и он выдержит атомный взрыв. Все государственные арсеналы в одночасье сделались бесполезны — ну, пусть будет в пять лет. И нам остались низкоуровневые риски: смастерившие бомбу на коленке террористы, преступные правительства, политические экстремисты и так далее и тому подобное. Все понимали, что избавиться от этих угроз можно, только удалив накопленные на планете расщепляющиеся материалы оружейного класса.

— После договора‑68 все отказались от боеголовок и запасания материалов, — подхватила Докал. — Именно поэтому Хаумеа с самого начала приносил «Связи» такую прибыль: все демонстративно выбрасывали свою пакость.

Каллум внимательно наблюдал за ней. Ему сильно не нравилось, к чему клонился разговор. И взгляд вивисектора, которым мерила его Пой Ли, не улучшал настроения.

— Так оно и было, — согласился майор Джонстон. — Все минимизировали запасы. Британия оставила себе пять действующих боеголовок — единственно в целях сдерживания — и исключила возможность создания новых. Однако, боюсь, у нас имелись… недочеты в инвентаризации.

— О, дьявол! — простонал Каллум.

— Беда в том, что в двадцатом веке и немалой части двадцать первого правительства страдали легкой паранойей. Об истинном количестве произведенного плутония не сообщалось.

— Охренеть, слезы Христовы! Вы хотите сказать, в отказавшей цистерне плутоний?

— Мы хотели избавиться от него без шума, — объяснил майор Джонстон. — Избежать неприятностей с международной инспекцией…

— Вы им не сообщили? — ахнул Каллум. — Не предупредили Бойнак, что отсылаете через их систему удаления отходов?

— Верхушка нашего правления была в курсе, — сказала Пой Ли.

Каллум, нахмурившись, повернулся к ней.

— Нашего правления?

— У «Связи» есть доля в Бойнаке. Но работников Гильгенской фабрики не информировали. В том не было нужды.

— Мы помогали британским властям избавиться от нелегального плутония!

— Запас плутония — ошибка предыдущего поколения, — выразительно напомнил майор Джонстон. — Мы честно хотели ее исправить.

— Вы это так называете?

— Собственно говоря, да.

— Вы, как старший группы, должны быть в курсе того, с чем столкнетесь в Гильгене, — сказала Докал.

— Большое спасибо, друзья. — Калдум тер пальцами лоб, пытаясь включить голову. — Я не понял: отказ — диверсия террористов?

— Я так не думаю, — ответил майор Джонстон. — Мы благополучно отправили уже несколько партий груза. Наши контейнеры с плутонием числятся медицинскими отходами нескольких лондонских больниц. Сам плутоний разбит на мелкие порции, упакованные в керамику, чтобы исключить окисление, и затем в стандартный контейнер. Я полагаю, нам просто не повезло. Один из сброшенных сверху контейнеров упал неудачно. Керамическая упаковка могла треснуть или даже разбиться.

— Вы не испытали керамику на ударопрочность? — догадался Каллум.

— Мы не хотели шума вокруг этого предприятия, — ответила Пой Ли. — Непроведенный ударный тест — упущение.

Каллум зажмурил глаза, припоминая свои знания по физике.

— Плутоний во влажном воздухе окисляется и сорбирует воду, увеличиваясь в объеме…

— На семьдесят процентов, — закончил за него Джонстон. — Под таким давлением мог разрушиться и наружный контейнер. Он из обычного коммерческого пластика: такие печатают на Гильгенской фабрике и рассылают клиентам.

— И они не предназначены для удержания расширяющегося плутония, — устало заключил Каллум. — Догадываюсь, что отходы стекли на дно цистерны и блокировали клапан. Маловероятно, однако…

— Мы предполагаем худшее.

— Да черт побери!

— Известно, что окислившийся, гидрированный плутоний расслаивается и склонен к спонтанному самовозгоранию.

— Возгоранию?!

— Да. Если трещина в первом контейнере привела к возгоранию, огонь мог пробраться к другим. И пошла цепная реакция проблем.

— Сколько в той цистерне контейнеров с плутонием?

— Двадцать пять. Всего килограмм плутония.

— Чтоб меня! Ну, будем надеяться, я сумею протолкнуть всю эту кашу прежде, чем начнется пожар.

— Калл, — тихо сказала Докал, — техники Гильгена не запрессовывали цистерну.

— Но вы же сказали… А!

— Да, в цистерне произошел пожар, — кивнул майор Джонстон. — Что привело к нарастанию давления. Объем кислорода внутри ограничен, он, вероятно, уже полностью поглощен. Но мы подозреваем, что при горении могли расплавиться многие другие контейнеры, что привело к высвобождению нового плутония и других отходов. Возможно, это и вызвало отказ клапана. Датчиков внутри не осталось: уничтожены огнем. Мы не знаем, в каком состоянии сейчас отходы. Возможно, пластик контейнеров в жидком виде или успел снова затвердеть. В пробитую в дне цистерны дыру отходы вряд ли провалятся.

— И нельзя допускать нового возгорания, Калл, — добавила Докал. — Часть контейнеров содержит радиоактивную воду. При дальнейшем окислении плутония она может взорваться и разрушить цистерну. Отправить ее в космос нужно целиком.

— Пятнадцать метров в длину и вес шестьдесят тонн!

— Зато в ширину всего четыре метра. От нас — все, что понадобится, Калл. Бюджет не ограничен. Можете подвязаться к самому большому нашему порталу, шестиметровому. Я проверила, у нас есть свободная пара.

— Хорошо, я готов рискнуть, — сдержанно произнес Каллум. — Но мои люди должны знать.

— Только не Райна Яцек, — тотчас отозвалась Пой Ли. — Не с ее прошлым.

Он был уже почти готов заспорить с ней. Почти. Но преступная частица его мозга помнила о проверке службой безопасности. Проблема исчезнет сама собой, если в этом деле он заслужит доверие Пой Ли.

— Пусть так. Райна останется в фабричном центре управления. Я имел в виду Алану, Колина и Моши: они вместе со мной будут физически соприкасаться с цистерной.

— Им можно сказать, — уступила Пой Ли.

— Тогда идемте.

В пятом гараже группа Каллума уже готовилась к отправке. Моши, Колин и Алана надели оранжево–зеленые костюмы высокой защиты и проводили проверку жизнеобеспечения. Райна сидела на скамье, закрыв лицо гибким ленточным экраном, и шепталась со своим м-нетом. Руки ее зависли в воздухе, ловко манипулируя виртуальными иконками. Генри с двумя сотрудниками службы поддержки натянул терморегулирующий костюм, похожий на связанное из тонких трубочек трико. Помощники вели его к скафандру — госнексовскому Марк‑6: торс с пристегнутым на петлях ранцем был уже открыт. Ему осталось заползти в узкий прямоугольный проем ногами вперед, потом согнуться вдвое, пропихнуть руки в рукава, а голову в кольцо воротника. Каллум, натягивая костюм высокой защиты и на себя, сочувственно поморщился.

— Готовим полную ликвидацию, — сказал он своим. — Надо перебросить на Хаумеа цистерну целиком.

— Что? Зачем?

— Шутите, шеф?

— Полная дурь!

— Не дурь, — ровным голосом остановил их Каллум. — Что–то в ней протекло из контейнеров и забило клапан. Что и сколько, нам неизвестно. Я не пойду на риск частичного изъятия: может возникнуть проблема похуже нынешней. Так что отправляем все. Быстро и чисто. Док уже согласовала вопрос с корпорацией.

Райна, сдвинув ленту с лица, смотрела на него скептически. Остальные переглядывались между собой.

— Диаметр четыре метра, шеф, — запротестовал Колин.

Губы Каллума дернулись в усмешке.

— Так мы подвяжемся к шестиметровому. Парный к нему ждет нас на Хаумеа.

— Что ты нам головы морочишь! — воскликнул Генри. — К шестиметровым никого не допускают.

— Нас допустят.

— Ну, тогда ладно, — Алана одобрительно оттопырила губу. — Это другой разговор.

— Так вот. Генри, работаем с двумя порталами. Один для сброса давления в цистерне: пробьем дырку в боку и сдуем ее в вакуум. Так нам не грозит нарушение герметичности из–за роста внутреннего давления, и повторного возгорания без кислорода можно не опасаться — мы выигрываем время. Второй портал подвязываем для полной ликвидации. Придется много резать. Моши, всем электронные лучи. Колин, не меньше двух ящиков кумулятивных зарядов. Райна, ты время рассчитала? Нам понадобится очень точное согласование.

— Обижаешь!

Однако она улыбалась. Ей, как и остальным, виделся впереди большой приз. Такая операция отлично выглядит в гражданском досье, а уж как можно будет похвастаться перед другими командами! И размер премий всегда увязывается с масштабом предотвращенной катастрофы.

Через европейскую сеть хабов «Связи» они попали в Стокгольм, оттуда через частный портал — в бойнакские офисы, а уж дальше оставался один шаг до Гильгена. Там Райна прямиком отправилась в пункт управления. Техник в костюме высокой защиты провел Каллума с его командой в корпус для удаления отходов.

Типовое промышленное здание: металлический каркас, панели из композитных материалов. Внутри трехмерное кружево из труб и погрузочных рельсов переплеталось с лесами и лесенками.

Каллум одним взглядом охватил внушительную массу металла: грубое здание выглядело еще хуже из–за вспышек красных аварийных огней. Сирена давным–давно отключилась. Аполлон подбросил ему схематическую накладку с указанием компонентов.

— Багажки оставьте, — приказал Каллум. — Им здесь быстро не пробраться. Дальше понесем ящики на себе.

Все молча повиновались, разобрали с тележек ящики с оборудованием. Каллуму показалось, что они еще не опомнились. Про плутоний он объяснил по дороге, отрезав Райну от общей сети связи.

На верхние площадки цистерн вели два лестничных пролета. Он вспотел, пока лез туда. Ящики были тяжелы, а на спине еще болтался электронный резак.

Погрузочные рельсы тянулись вдоль мостков — тихие и неподвижные с тех пор, как скачок давления включил тревогу. Каллум оглядел замершие на месте голубые пластиковые контейнеры, растянувшиеся отсюда до грузового отсека. На каждом выделялся значок «Осторожно, радиация!». В другое время он бы забеспокоился, сейчас было все равно. «Если мы напортачим, что с ними, что без них…»

Докал показала ему предоставленный Джонстоном закрытый файл. Там оценивался потенциальный ущерб при прорыве цистерны. Сколько частиц плутония рассеется, направления ветров, дисперсия в почве… План экстренной эвакуации в радиусе двухсот километров, влияние заражения на местную фауну и растительность. Полная стоимость очистки: кошмарная как в финансовом, так и в экологическом выражении.

— Мини–Чернобыль, — угрюмо заметила Докал.

Аполлон уже открыл ему тот файл. Уровень допуска, который Каллум всеми силами скрывал от своих, позволял.

Они выбрались на цистерны. У каждой на верхней крышке имелись два шлюза величиной с нефтяной бочонок и с механизмом загрузки контейнеров.

— Алана, удали с нашей цистерны изоляцию, очисти место для пузыря. Моши, мне нужны показатели температуры, а потом готовь точечный заряд. Колин, пузырь, будь добр. И, ребята…

Все, расслышав в голосе несвойственную ему серьезность, обернулись к Каллуму.

— Спокойно и аккуратно, договорились? Напортачить нельзя.

— Верно замечено, шеф.

Пока остальные разбирались, он дал себе минуту на изучение цистерны и стального каркаса, удерживавшего ее на месте: прикидывал, где надо будет резать опоры. Схемы, выброшенные м-нетом на лицевой щиток, указывали на точки загрузки. Двадцать, чтоб их!

Алана силовой лопаткой отдирала изоляционную пену, расчищая на цистерне круг метром в диаметре.

— Тридцать восемь Цельсия, — доложил Моши. — Вполне в пределах допустимого.

— Хорошо, — отозвался Каллум. — Постараемся, чтобы так и осталось. Устанавливай заряд.

Колин поместил точечный заряд в середину расчищенной площадки. Черный пластмассовый кружок напоминал толстую монету трех сантиметров в поперечнике.

Каллум вскрыл первый из своих ящиков. В нем скрывался портал: тридцатисантиметровый диск. Одна его сторона представляла собой дыру, открывавшуюся в металлический отсек на станции Хаумеа, а другую образовывал двадцатисантиметровый слой молекулярных цепей, стабилизировавший запутанность. Заглянув сквозь портал, Каллум увидел напротив большой шлюзовой люк в окружении янтарных предупреждающих огоньков. Его всегда тянуло просунуть в дыру руку и пошевелить пальцами.

— Генри, как дела?

— Я в камере выброса. Портал наведен и закреплен. Готов открыть наружную дверь.

Обтянутая перчаткой скафандра рука Генри показалась в отверстии портала и подняла вверх большой палец.

— Жди.

Колин держал в руках пузырь — полусферу из сверхпрочной металлокерамики с плавящимся прижимным кольцом. Каллум втиснул диск портала в крепления на центральной оси пузыря и вместе с Колином опустил пузырь на подготовленную Аланой площадку.

— Герметизируй, — сказал Каллум. — Генри, открой, пожалуйста, люк сбросовой камеры.

— Понял, шеф. Открываю.

Каллум, проследив за показателями, которые подкидывал ему на щиток Аполлон, убедился, что давление внутри пузыря вышло на ноль.

— Фитц, состояние, пожалуйста.

— Все системы Хаумеа стабильны, — доложила оперативный директор. — Силовое питание портала обеспечено и подстраховано. Можно начинать, Калл.

— Райна, что нового?

— Кольцо пузыря приплавлено к цистерне. Держит надежно, Калл. Можно начинать.

— Спасибо. Моши, подрывай точечный.

Внутри пузыря глухо хрустнуло. Каллум расслышал протяжный свист. Аполлон показал ему резкий рост давления в пузыре.

— Продувается, шеф, — сообщил Генри. — Хорош фонтан. В основном газовый, немного частиц.

На опустошение цистерны ушло три минуты. Все — Каллум, Моши, Алана, Колин — следили за пузырем, но, хоть оболочка его и подрагивала, ничего не случилось: свист через пару минут затих.

— Годится. Готовим к сбросу, — решил Каллум. — Генри, планирую начать подвязку примерно через час.

— Жду на своем конце, шеф.

Моши предстояло обрезать горизонтальные балки, крепившие цистерну к каркасу. Он карабкался по металлической сетке, фиксируя на каждой балке по двойному заряду. Алана с Колином электронным лучом срезали отводную трубу на дне под забитым клапаном, затем перешли к рассечению на куски ее двухметровой секции. Когда они закончили, под клапаном очистилось свободное пространство.

Пока группа занималась цистерной, Каллум начал расчистку рабочей площади на уровне подготовленного Аланой и Колином участка. Он врезался в балки каркаса, освобождая полость для доставки порталов. Работа была тяжела: спихивать длинные отрезки металла в яму, где они, кувыркаясь, отскакивали от толстых труб соседних цистерн и с лязгом рушились на самое дно. Несколько кусков ударились о борта портальной камеры в пяти метрах под ним.

Они принесли с собой три опорных рельса для поддержки шестиметрового портала: эти раздвижные композитные трубы Каллум с Аланой установили под разрезанной трубой цистерны. Присосками на концах прикрепили рельсы к оставшимся на месте стальным опорам.

На все ушло около семидесяти минут. К концу работы Каллум основательно взмок, зато Райана подтвердила, что рельсы точно связались с молекулами каркасных опор. Стоя на шатких мостках, Каллум вскрыл второй ящик с тридцатисантиметровым порталом и поместил его на сетке основанием вниз.

— Генри, мы готовы. Начинай подвязку.

Как только закончилось удаление газа из цистерны, Генри запустил шлюзование камеры выброса и вернулся в отсек, где проходила последняя подготовка группы ЭД. Широкие переходы станции на Хаумеа представляли собой обычные металлические трубы в метровой пенистой оболочке, не пропускавшей холод пустынной трансурановой орбиты астероида. Станция не могла позволить себе расходов на собственный производственный модуль: все ее секции и компоненты доставлялись прямиком с Земли. Они расположились на промерзшей каменной поверхности Хаумеа: ряды геодезических сфер с радиальными спицами, ведущими к разноразмерным цилиндрическим камерам сброса. Таких насчитывалось уже больше восьмидесяти, и у основной части наружные двери постоянно оставались открытыми, выпуская из порталов фонтаны пара — токсичных химикатов или радиоактивных газов, выпихнутых Землей подальше в космос. Другие временами выбрасывали партии контейнеров, которые устремлялись в пространство залпом дроби из гигантского дробовика. Сфер и камер сброса становилось все больше: Земля методически избавлялась от скопившейся в прошлом дряни.

Техники уже собирали связку, когда в подготовительный купол ЭД прибыл Генри. Внутри купол был таким же трехслойным, как космические станции в свободном пространстве: при микроскопической гравитации Хаумеа такое устройство лучше позволяло перемещать крупные механизмы. Центральную палубу отвели для сборки подвязчиков. Генри улыбнулся в своем шлеме, увидев заготовленный заранее шестиметровый: ему всегда нравились большие машины.

У этой ядром служили два шестиметровых портала, в данный момент так плотно прижатые друг к другу, что образовали единый диск из молекулярных цепей в полтора метра толщиной. Девять роботов–манипуляторов осторожно собрали вокруг них изящную эллиптическую раму из блестящих алюминиевых овалов: в раме скрывалось множество механизмов и приводов, перевитых кабелями и волокнами датчиков.

Генри прищелкнул подошвы скафандра к сетке пола и застыл на месте, пока техники, как рыбы возле яркого рифа, скользили вокруг растущей подвязки. Наблюдая за их работой, он слушал голоса оставшейся в Гильгене группы.

Закончив первую ступень подвязчика, к ее переднему концу прикрепили такой же, только меньшего размера, и наконец еще меньшую версию закрепили на кончике второго. Вместе они напоминали нелепую русскую матрешку, застывшую в процессе сборки.

— Генри, мы тебе все подготовили, — сказал старший техник.

Генри взялся за второй из захваченных из Брикстона чемоданчиков. Толчком отлепившись от пола, он легко поплыл по воздуху к подвязчику. Остановился, ухватившись за скобу на потолке и развернул себя вертикально относительно палубы. Работая в невесомости, приходилось постоянно ворочать всю массу тела на одной руке, и мышцы это развивало лучше всякого тренажера. У всех космических работников мускулатура была как у профессиональных пловцов. А поскольку двери порталов обеспечивали возвращение домой на Землю в конце каждой смены, от потери кальция и истощения мускулов никто не страдал — не то что первые космонавты в долговременных полетах.

Открыв чемоданчик, Генри вытащил круглый тридцатисантиметровый портал и закрепил его на передней части подвязчика.

— Соединение установлено, — доложил он.

— Приняла, — ответила Фитц. — Запускаю процедуру проверки подвязчика. А ты готовь к выбросу шлюз камеры.

Магнитный захват монорельса в нижней части подвязчика заработал и развернул его вдоль одного из протянутых по палубе рельсов. Генри пропустил механизм мимо себя, прицепился к гнутому алюминиевому ребру сзади и потащился на буксире. Рельс вел по проходу к самой большой на Хаумеа сбросовой камере.

Как только он очутился в недрах цилиндрической стальной пещеры, внутренняя дверь задвинулась и, издав серию металлических щелчков, герметизировалась. Подвязчик выпустил десять ног, состыковав их с погрузочными шпильками на полу.

— На позиции, — сказал Генри. И поднял глаза, проверяя выходной люк над подвязчиком. Мощные гидравлические приводы были окружены кольцом предостерегающих желтых огоньков.

— Каллум почти готов, — передала ему Фитц. — Жди.

Генри подплыл к шлюзу рядом с большой выходной дверью, впустившей его в камеру, и заранее открыл в него вход. Как только все будет готово, ему придется спешно покинуть камеру выброса. М-нет вывел на щиток шлема несколько колонок цифр — состояние подвязчика.

Генри пару минут прислушивался к переговорам друзей в Гильгене, пока не услышал Каллума:

— Мы готовы, Генри. Начинай подвязку.

Генри передал указания своему м-нету. Заработала самая малая из трех ступеней подвязчика. По ее центру располагался парный портал, похожий на темно–серую облицовочную плитку: двадцать пять сантиметров в ширину, полтора метра в длину.

— Инициирую пространственную запутанность юнита Альфа, — доложила Фитц, и одновременно дисплей сообщил Генри, что система заработала. — Так… разрыв нулевой. Мощности на обеих сторонах стабильны. Разделяю.

Силовой привод в механизме подвязчика разделил плитку на два одинаковых прямоугольника, превращенные квантовой запутанностью в связанные между собой двери. На каком бы расстоянии друг от друга они ни находились, запутанность создавала переход, вовсе не имеющий протяженности: портал.

Генри радостно ухмыльнулся, следя, как манипуляторы подвязчика разводят парный портал по сторонам. Стальные мышцы приводов действовали плавно: один из пары — короткой стороной вперед — скользнул в заготовленный тридцатисантиметровый портал, немедленно возникнув внутри Гильгенской фабрики.

— Получил, — подтвердил Каллум.

Механизм подвязчика перед глазами Генри развернул оставшуюся плитку портала на девяносто градусов, приготовив длинную сторону к принятию короткой стороны следующей ступени.

— Инициирую пространственную запутанность юнита Бета, — сказала Фитц.

Вторым юнитом был такой же прямоугольный портал, но больших размеров, полтора на шесть с половиной метров. Манипуляторы раздвинули сегменты–двойники и немедленно ввели короткий конец верхнего в подготовленный портал юнита Альфа — он прошел впритирку, с запасом меньше сантиметра. Оставшийся внутри подвязчика портал Бета немедленно развернулся, подставив более широкую сторону юниту Гамма — шестиметровому порталу.

— Ну вот, — пробормотал Генри. — Готов вам юнит Гамма, шеф.

Каллум поймал подвязанную с Хаумеа плиту юнита Альфа и разместил ее на полу в заранее отмеченной секции. Вскоре из нее выдвинулся юнит Бета, выпустил опорные ноги, приподнял юнит и развернул открытую сторону на девяносто градусов — в горизонтальное положение. Каллум проверил, в точности ли она параллельна рельсам, протянутым под цистерну. Аполлон откорректировал высоту. Алана закрепила ноги на сетке мостков.

— Давай, — обратился Каллум к Генри.

Показался шестиметровый портал, скользнул на рельсы. Заглянув в его отверстие, Каллум увидел точно напротив наружный люк камеры выброса. Колонка данных показывала состояние рельсов и точки привязки. Все в пределах допуска.

— С моей стороны порядок. Уходим.

Он вместе с Моши, Аланой и Колином вылез по металлическим трапам на вершину конструкции.

Моши приготовил для всех сбрую страховки, прицепил ее к самым толстым балкам. Пристегиваясь, Каллум не сводил глаз с верхней части цистерны.

— Все закрепились?

— Готовы, шеф.

— Райна, прошу следить за датчиками состояния здания.

— Слежу, шеф.

— Генри, открывай люк сброса, — приказал Каллум. — Моши, готовность.

Все началось слабым шипящим звуком. Поднялся ветерок, затрепал толстую ткань костюмов высокой защиты. Шипение усиливалось, и вместе с тем все чаще билось сердце. Периферийное зрение выхватило движение на мостках, крест–накрест пересекавших каркас. Забытые одноразовые стаканчики, бумажки, обрывки проводов, пластиковая крошка — все катилось в одну сторону.

— Люк — пятьдесят процентов, — доложил Генри.

Шипение тем временем перешло в рев бури. Каллум не ожидал такой мощи. Инстинкт заставил проверить застежки сбруи. Колин с Аланой уже упали на колени, схватились за рельсы мостков.

— Семьдесят пять процентов, — сообщил Генри.

Каллум слышал, как негодующе вопит все здание. Наверху скрипел металл. Подняв голову, он увидел, как бешено раскачиваются лампы. Над ними вспучивались потолочные панели, отделялись от основы.

— Сто процентов.

Рык вырывающегося в межпланетное пространство воздуха превратился в вой урагана. Между балками каркаса с немыслимой скоростью проносился пар. Две потолочные панели не удержались, грохнулись на цистерну и задрожали, скользнув вниз вдоль ее боков.

— Взрывай! — выкрикнул Каллум.

Разом рванули заряды на опорах цистерны. За ревом шквала Каллум не услышал взрывов. Снежные хлопья, летевшие из расширявшихся трещин в крыше, превратились в бьющий пулями град. Крышка цистерны исчезла, провалилась вниз так стремительно, что он почти не уловил движения. В воздухе проносились новые смертоносные панели, засасываемые образовавшимся на месте цистерны вихрем.

— Ушла! — выкрикнула по связи Райна.

— Закрывай, Генри! — рявкнул Каллум.

Ураган не унимался целую вечность — пока выбросовый люк камеры боролся с немыслимым напором. Вдвое дольше, чем открывался, — Каллум был в этом уверен.

Наступившая тишина ударила его как тяжелая ладонь. Каллум со всхлипом перевел дыхание и встал, все еще напрягаясь в пугающей неподвижности воздуха.

— Все целы?

Его сотрудники отозвались вздрагивающими от облегчения голосами. Каллум медленно отстегивал страховку. В широкие трещины разбитой крыши валил снег. Изнутри здание словно пережило бомбежку. Каллум взглянул на датчик радиации: не больше фонового уровня.

— Черти полосатые, справились, — выговорил он. И рассмеялся, услышав изумление в собственном голосе.

Каллума разбудил гудок будильника. Кто–то настроил громкость в духе рок–концерта на стадионе и добавил к ней вибрацию землетрясения. Слабо простонав, Каллум открыл глаза — жуть и мука. Рука потянулась к будильнику. Где–то в глубине страдающего мозга он проклял фокус с «не дотянуться».

И только тогда понял, что не в спальне и подавно не в постели. Он раскинулся на кушеточке в гостиной, вывернув шею, придавив боком одну руку. А будильник все гудел вдалеке. Сквозь пелену перед глазами он разглядел открытую дверь в спальню, из–за которой, дразнясь, подмигивали красные цифры.

— Дом… — прохрипел он.

— Доброе утро, Каллум.

— Выключи будильник.

— Невозможно. Ваш будильник не имеет интерфейса, он слишком стар. Полагаю, произведен в тысяча девятьсот девяностых.

— Гадство!

Каллум худо–бедно поднялся на ноги, застонал от накатившей из самой середины головы волны боли. Гостиная покачивалась вокруг него, вызывая дурноту. Кое–как управившись с ногами, он проковылял в спальню. Не озаботившись кнопками дремлющего режима или отключения, просто выдернул поганца из главной сети.

Облегчения хватило секунд на пять.

— Ах, дерьмо, — ахнул он и бегом бросился в уборную.

Неизвестно, что он съел накануне, но большая часть съеденного оказалась в унитазе. Нажав смыв, Каллум обмяк на полу, прислонившись спиной к раковине, и стал отдуваться, но тут его тело вдруг обратилось в лед, а засевший в мозгу убийца принялся дробить заледеневший череп кувалдой.

Вчера, выбросив цистерну, они еще час провели на Гильгенской фабрике по удалению отходов. Сперва вместе с персоналом проверяли, не треснул ли, не протек ли в этом хаосе какой–нибудь из подготовленных к отправке контейнеров, потом заново подвязывали двери портала к станции на Хаумеа. Дроны репортеров засняли проваливающуюся крышу и с визгом врывающийся в трещины, засасываемый в аварийный канал снежный воздух. Все решили, что полопались цистерны. Корпорационной службе внешней связи потребовалось немало времени, чтобы унять страхи и убедить всех: ЭД совершила очередное будничное чудо, предотвратив утечку радиации и загрязнение среды. Под властным руководством Докал служба связи с общественностью преуменьшала потенциальный ущерб и настаивала, что округе грозили лишь слаборадиоактивные отходы медицинской промышленности.

Новостные каналы, игнорируя ее скромность, принялись крутить старые видео Чернобыля. Каллум с группой к тому времени вернулись в Брикстон и валяли дурака в своем офисе, встречая каждый панический репортаж улюлюканьем и криками «ура». «Знали бы вы…» — самодовольно повторял про себя Каллум. А когда все закончилось, они пошли отметить это дело небольшой выпивкой.

Душ не слишком помог. Но после него Каллум сразу проглотил четыре таблетки ибупрофена, запив их половиной упаковки свежего апельсинового сока, найденного в холодильнике. В полностью загруженном холодильнике. Слава богу хоть за это! Он бросил на сковородку ломтики грудинки. И хлеба сегодня имелось сколько угодно, значит, два сэндвича с ветчиной. И к ним две чашки крепчайшего кофе.

Нашел чистую одежду. Упихал всю кучу грязной в мешки домашней службы: там разберут и сдерут деньги за разборку — и выставил мешки за дверь, чтобы забрали.

Затем, подсев к кухонной стойке, он принял еще пару парацетамолин: бывшая, парамедик по профессии, говорила, что их можно сочетать с ибупрофеном. Он все еще не чувствовал себя в силах дойти до хаба на Янг–стрит. И был не в настроении пересматривать ночные новости. Случись что плохое, служба ЭД его бы известила.

Каллум надел очки–экраны.

— Эй, Аполлон, были вызовы или почта от Сави?

— Нет.

— Сделай милость, приятель, прозвони ее м-нет.

— Не отвечает.

Гадство!

Такого Каллум понять не мог. За шесть, на хрен, дней ни минутыбез пригляда тупоумных юных радикалов? Может, все это заговор? Она вышла за него ради денег и весь персонал «Клуба Дианы» в курсе? Они, что ни месяц, ловят парочку обуянных романтикой туристов и посмеиваются, прикарманивая… а что тут прикарманивать? У него только и было, что большие надежды на будущее. Их в банк не положишь.

Каллум устало покачал головой.

— Пора бы тебе повзрослеть, балбес, — сердито проворчал он.

Мозг, ясное дело, пытался вытеснить очевидное. Что–то стряслось. Что–то плохое.

— Аполлон?

— Да, Калл?

— Установи новостные фильтры. Ищи студенток, подходящих под описание Сави, но с другим именем, об исчезновении которых из кампусов сообщали за последние шесть дней.

— Из каких кампусов, Калл?

Он пожал плечами.

— Всех.

— По всей планете?

Да, я параноик. Но достаточно ли я параноик?

— Да, — вздохнул он. — На всей Земле.

— Это потребует времени. Позволь закупить добавочное время на обработку данных?

— Закупай.

Добравшись до офиса, Каллум и рад был бы посмеяться над состоянием Аланы и Колина — да только сам он в это утро явно не достиг моральных высот. К тому же подозревал, что выглядит еще хуже. Очки у них были не такими темными, как у него. Райна выглядела живой и милой — как всегда. А Каллум поручился бы, что помнит, как она пила водку с ним наравне. Смутно вспоминался еще и пылающий голубым пламенем стакан для коктейлей.

Райна устало и сочувственно улыбнулась.

— Как дела, шеф?

— Жив пока. Почему у тебя нет похмелья?

— Моложе, умнее, знаю, где достать хорошие лекарства.

— Вот гадство! — буркнул он.

Моши в кухонном уголке замешивал таблетки в большую кружку чая. Он не побрился и, по твердому убеждению Каллума, не сменил вчерашнюю рубашку.

— Утро, — промычал Моши и обмяк на кушетке, закрыв глаза.

Для Генри утро было как утро, и с миром все в порядке. Ну да. Генри вчера играл роль ответственного взрослого и еще до полуночи ушел домой к беременной жене.

Сквозь стеклянную стену Каллум заглянул в центр МК. Фитц, улыбнувшись ему, насмешливо подняла два пальца — привет, все прекрасно. Каллум в ответ показал один.

— Ну, так… — Каллум пытался сосредоточиться на новостях, крутившихся по стенным экранам. Один из двух центральных еще показывал Гильген: там всю ночь шел сильный снег, прикрывший самые бьющие в глаза разрушения. — Что у нас?

— Зачем об этом думать? — не открывая глаз, удивился Моши.

— Ничего интересного, — ответила Райна. — И уж точно сегодня никаких страшилок с плутонием.

Каллум сердито зыркнул на нее. Он понимал, что рано или поздно Райна узнает. Но распорядиться своим знанием должна была умнее, тем более в стенах офиса. Прослушивает ли нас служба безопасности?

Вошла Докал, обвела неодобрительным взглядом человеческие останки.

— Господи боже, ребята! Это называется — профессионалы? Вы что, выходных не могли дождаться?

— К тому времени мы бы успели второй раз спасти мир, — заметил Моши.

— Нет, в таком состоянии ничего вы не спасете. Это, по–вашему, «боевая готовность»?

— А как насчет: «Вчера вы все хорошо поработали, „Связь“ в восторге, и я могу известить вас об огромных благодарственных премиях»? — подала голос Райна.

— Сейчас дежурят две другие группы, — напомнил Каллум. — Если нас вызовут после них, будем готовы.

Докал поискала слова для едкого ответа. Но смилостивилась.

— Вообще, в очередных платежных ведомостях вы найдете благодарность корпорации.

Собравшиеся вяло возликовали. Один Генри выглядел искренне признательным. Да, он ведь недавно рассказывал Каллуму о жутких ценах на приданое для младенца.

— Калл, на пару слов.

— Да, мэм.

Он вслед за Докал вышел из офиса.

Та придирчиво осмотрела его.

— Черт, ну и видок.

— Ладно тебе, умеренное похмелье, и все тут. Я дееспособен.

— Да, но ты уже не так молод, как раньше.

— Черти полосатые, хоть ты не начинай.

— Ну, хоть волосы сегодня в порядке. — Оглядев напоследок его одежду, она огорченно вздохнула. — Идем, кое–кто хочет тебя видеть.

— Кто? — спросил Каллум.

— Увидишь. Но позволь сказать, скачок в премиальных выразит искреннюю благодарность компании за твои вчерашние действия. За ними из МК следили весьма высокопоставленные особы.

— Ты меня не предупредила.

— А это бы помогло тебе в работе?

— Нет, — признал он.

Через четыре портала внутренней сети хабов Калл очутился в большом промышленном квартале. Он узнал лондонский полуостров Гринвича раньше, чем Аполлон подбросил ему на стекла очков данные «Хабнава». Купол старой арены снесли два года назад, устроив из сноса колоссальное телешоу. Теперь над землей на десяток метров возвышались остатки круговых металлических стен с подмерзшей грязью на дне. Вокруг грохотали большие строительные машины, иные с ручным управлением, с сидящими в высоких кабинах водителями, рулившими своей техникой посредством маленьких джойстиков. В холодном утреннем свете все это представлялось срезом постапокалиптического мира, попавшего под власть стимпанковских динозавров.

— Вон он, — сказала Докал и зашагала по грязи.

Двинувшись следом, Каллум отметил, что впервые видит ее без каблуков. Докал провела его к группе людей, одетых в костюмы, — в этой грязи они выглядели еще неуместнее Каллума. Тот не сразу разглядел, кто стоит в центре группы.

— Могла бы предупредить, — проворчал он.

— Как? Ты, ежедневно перед обедом спасающий мир, испугался?

— Иди ты…

— Помни, фотографу слишком широко не улыбайся — выглядит неискренне. Но улыбайся непременно. Да, и держись почтительно.

— Я всегда…

Преторианская гвардия адвокатов, экономистов, архитекторов и пиарщиков расступилась. Энсли Балдуино Зангари с любопытством огляделся. Дернул уголком рта в сухой улыбке.

— Каллум! — гаркнул он, протягивая руку.

«Совсем такой, как показывали в новостях».

— Рад познакомиться, сынок. — Энсли энергично встряхнул ему руку. — Люди, это Каллум. Он вчера спас нашу коллективную задницу.

Свита наконец выдавила одобрительные улыбки.

— Дайте–ка мы с ним сфотографируемся для истории.

Свита рассыпалась стадом коров при виде стрекала. Один, в костюме подешевле других, встал прямо напротив, наводя очки. Докал сбоку одними губами свирепо шепнула:

— Улыбайся!

Каллум, натянув кривоватую улыбку, ответил:

— Знакомство с вами для меня честь, сэр.

— Молодец! — Энсли улыбнулся еще шире и, не выпуская руки Каллума, другой, свободной, хлопнул его по плечу.

Каллуму стало смешно. Энсли исполнился шестьдесят один год: густые волосы как мех серебристой лисы, крупная фигура, не слишком заметная под костюмом — превосходный покрой старательно не выпячивал внушительность размеров. Каллум не знал, жир или мускулы скрывает костюм — могло быть и то и другое. И вот он, как выражаются медиатролли, в «борцовской хватке» — если не хуже того — своего босса, богатейшего человека в истории.

— Оставьте нас на минутку, — сказал Энсли, и свита растаяла быстрее кубика льда в лаве. — Хорошо поработал вчера, Каллум. Ценю.

Рука и плечо обрели свободу.

— Это моя работа, сэр.

— Фигня! — Энсли больше не разыгрывал жовиального патриарха. — Ты не из тех, кто лижет зад, а, сынок?

Каллум позволил себе оглянуться на ближайшую группку свиты, в которой стояла и Докал. Сбившись потеснее, они старательно не смотрели в его сторону.

— Нет. Я ради такой фигни живу. Я, черт подери, спас Швецию от ядерной катастрофы — ну, не я один, с командой. Вы не представляете, что это такое. Но я так живу и лучше жизни не представляю.

Энсли усмехнулся.

— А ты, сынок, не представляешь, как я тебе завидую. Эти хрены только поддакивать умеют… — Он обвел рукой остатки арены. — Вот как живу я. Не волнуйся: не собираюсь навязываться тебе в компанию. Во–первых, страховая не разрешит, да и совет директоров взовьется.

— Каждому свое.

— Да, но серьезно: спасибо за вчерашнее. Хреновы бриты, подумать только! Накопили плутония с вековой просрочкой срока годности.

— Они пытались от него избавиться.

— Ха! Этот хрен Джонстон… если здороваешься с ним за руку, не забудь потом пересчитать, все ли пальцы на месте. Нации растворяются — стараниями нашей «Связи». Теперь все друг с другом соседи. Мы больше не спешим убивать друг друга. Вместо того мы рвемся к звездам. Ты как насчет звезд? Собираешься эмигрировать, когда космические корабли доберутся до протоземных планет?

— Знать бы… Зависит от того, сколько займет их терраформирование.

— Это да. Я, знаешь ли, только вчера вернулся из Австралии. Ледопад впечатлил даже меня.

Каллуму оставалось только надеяться, что он не выглядит слишком тупым невеждой. Кажется, он что–то видел про Ледопад в новостях, которые вчера крутили в пабе — после того как ветреные СМИ наконец отвлеклись от Гильгена.

Аполлон подбросил ему подробностей: пресс–конференцию «Связи». Речь шла об одном из любимых проектов Энсли: ирригации центрально–австралийской пустыни.

— Я слышал, началось хорошо, — неуверенно заметил Каллум.

— Еще как, если не считать протестов жопоголовых, вечно желающих остановить прогресс.

— Верно.

— Тут что красиво: мы можем раскрутить Ледопад как гуманитарный проект, а на самом деле это один к одному планетарная инженерия. Потому–то я его и поддерживаю, честно говоря. Наживаем опыт. Когда придет время, будем готовы принимать по–настоящему большие решения. А такое время придет.

— Пожалуй, это обнадеживает: что кто–то планирует на реально долгий строк.

— Потому–то из меня не вышло политика: мне хочется добиться в жизни чего–то настоящего.

Каллум, подбоченившись, обвел взглядом тяжелые машины, глубоко вбивавшие в грунт сваи.

— Вот что я назвал бы достижением.

— Ерунда, сынок. Всего лишь строительство. Египтяне и инки возводили фигню не меньших размеров три тысячи лет назад. Да, выйдет впечатляюще: «главный хаб и штаб–квартира „Связи" в Европе», но далеко на этом не уедешь. Мы уже на три года отстаем от графика, а еще толком и не начали. Проклятые здешние бюрократы… черт, я думал, такая дрянь только в Штатах. Бывал в Нью–Йорке, сынок? Высотка, которую я намерен воткнуть рядом с Центральным парком, это будет заявление о себе во весь голос. Как и здесь. Но по большому счету — просто груда стекла и бетона.

— Вы Экстренную Детоксикацию тоже собираетесь сюда перевести?

— Хрен его знает. Мелкую фигню я оставляю поганцам на десять этажей ниже. Пусть они головы ломают. По моей части — концепции и работа с людьми.

— Вот теперь я начинаю вам завидовать, — рассмеялся Каллум.

— Да, я далеко шагнул от Нью–Джерси. Правда, не то чтобы я был когда–нибудь швалью из Нью–Джерси… Ты не знал?

— Ваш отец был управляющим хедж–фонда.

— А я у него на хвосте выбрался на Уолл–стрит и сделал несколько правильных инвестиций, так?

— Нет, вы в Гарварде защищались по машинному интеллекту. И ликвидировали свое наследство, чтобы основать «Связь».

Энсли удовлетворенно кивнул — как будто Каллум сдал экзамен.

— Не просто дипломированный жокей, устраивающий родео за мой счет.

— Простите, сэр?

— Ты умен, сынок, и я не только про образование. Многие ли в твоей команде что–то знают о своем большом боссе без подсказки м-нета?

— Кое–кто.

— Ну, ты знаешь, и это в твою пользу. Мы, Каллум, начинаем экспансию — мы, человечество. А «Связь» предоставит для нее средства. Заселение астероидов — только начало. Что ты испытал, когда «Орион» достиг системы Центавра?

— Счастье и разочарование: я надеялся на приличную экзопланету на его орбите.

— И я тоже, сынок. Загреус^[5] — подходящее название для паршивой, неудачливой экзопланетки. Но нас ничего не остановит — нет уж, на сей раз нет. Мы жестко закрепились в этой чертовски бесполезной системе и строим новую волну звездолетов. Таково теперь наше общество. У нас снова хватает мужества смотреть вдаль и мечтать, как когда–то Джей Эф Кей^[6]. Черт, я теперь горжусь тем, что я человек. Один из этих современных звездолетов отыщет что–нибудь достойное терраформирования, а если не из этих, так из следующей волны, или из двадцатой — не важно. Мы выстроим там, вовне, новые миры, сынок, и «Связь» доставит тебя к звездам: тебя и миллиарды других отчаянных голов, готовых начать сначала на новой планете. Через двадцать лет ты встанешь на этом самом месте и увидишь перед собой межзвездный хаб, ступив в который окажешься на одной из дюжины прирученных нами планет. «Связь» будет расти и расти. Однажды она распространится на всю галактику, черт бы ее побрал.

— Она уже достаточно велика, сэр.

— Конечно. Но наша Солнечная система — только начало. А если компания будет расти так, как, я знаю, она может, мне понадобятся по–настоящему толковые паршивцы, чтобы лепить ее для меня. Ты на такое готов?

Может быть, это похмелье притупило его чувства, но Каллум гордился собой оттого, что не потерял головы. Он умудрился хладнокровно ответить:

— Вы предлагаете мне работу, мистер Зангари?

Энсли хмыкнул.

— Да, сынок, ты мне точно по душе. Но нет, никаких роскошных предложений. Не сегодня. Я другое говорю: наслаждайся еще несколько лет мазохистскими забавами в ЭД и смотри, как следующее поколение вырастает в крокодилов, готовых ухватить тебя за пятки. Когда тебе надоест слушать приближающиеся щелчки зубов и ты подашь заявление на курсы для высшего персонала или, может, на магистра делового администрирования, то увидишь: «Связь» тебя поддержит. Ты из тех, кто мне нужен, сынок. Не задирай нос: я с сотней таких говорю за неделю. Но вчера ты заставил себя заметить и оценить. Немалое достижение в организации нашего масштаба.

— Я понимаю и благодарю вас, сэр.

Энсли снова протянул ему руку.

— Хорошо. А теперь мне опять нужны те подпевалы.

Каллум все еще улыбался, возвращаясь через четыре портала в офис ЭД, где ждала его команда.

— Энсли хрен Зангари? — взвизгнула Алана. — Собственной персоной?

— Ага.

— Что ты ему сказал? Стоп! Что он тебе сказал? — приставал Моши.

— Какой он? — спросила Райна.

— Такой же, как в новостях. Шумный.

— С ума свихнуться! Он и наши имена знает?

— Не уверен. Возможно. Ваши попадут в рапорт — после моего.

— Ублюдок!

Каллум рассмеялся и пошел сделать себе чаю. Таблетки уже почти справились с похмельем, а кофе он выпил слишком много. За его спиной радостно трепалась команда. Богатейший в истории человек, их босс, знал об их существовании и остался доволен их работой. Сколько же заплатят премиальных, кто как считает?

Калум сел на кушетку перед стеклянной стеной МК-центра, чтобы как следует просмотреть новости и получить от Аполлона сводку потенциальных проблем. Мир загрязнений сегодня выглядел не слишком опасным.

Прошедшая встреча вспоминалась почти как сон. «Я мог бы упомянуть о Сави. Сказать Энсли, что мы поженились. Он бы меня поздравил. Тогда бы уж безопасности не побрыкаться, при его–то одобрении. Только… он бы отметил, что я создаю проблемы. И это, наверное, подорвало бы мои шансы быстро пробиться наверх.

Какого хрена она не звонит?»

К нему подсела Докал.

— Поздравляю.

— Ура–ура.

— Я серьезно. Энсли проделывает такое раза три за год.

— А? Мне он сказал, что у него таких, как я, по сотне в неделю.

— Кто бы мог подумать? — Она ласково улыбнулась. — Таким, как он, случается отступать от истины.

— Надо же!

— Ну, ты не забудь нас, когда лет через двадцать встанешь над всем северным полушарием «Связи».

Каллум повернулся к ней, гадая, насколько далеко простирается ее верность корпорации. Они с Докал всегда ладили, однако… она честолюбива. А теперь, зная, что он попал в любимчики, может, не откажется от малости взаимных почесываний. «Просто мне нужен совет».

— Мы выходные проводим в Донингтоне. Заглядывай, если будет часок. Рад буду снова увидеть тебя там.

Она мило улыбнулась в ответ — Каллум не часто видел у нее такую улыбку.

— Спасибо, Калл. Сави будет? Она мне понравилась.

— Руки прочь, она моя подружка!

— Ну попробуй иногда включать мозги. Тут она решает.

Каллум чувствовал, что краснеет, но ему было все равно.

— Да я уж понял.

Пройдя вираж Кранер, Каллум убрал газ, въезжая в Старую шпильку. Он лег на бок, и «Дукати 999» пошел по дороге как по рельсу. «Красавица ты, машинка!» За мостом Старкиз он опять дал газ. Двухцилиндровый взвыл ракетой. Приборная доска расплылась — мотоцикл набирал скорость. Каллум снял очки–экраны. В этом деле главное удовольствие — подлинность. Точные цифры были ему ни к чему: он чувствовал машину.

Притормозив на адски крутом повороте Маклинс, он соскользнул к заплатке раскрошившегося тармака и еще чуточку замедлил ход, огибая ее. Мимо стрелой промчался «Кавасаки ZX‑1 7В», за ним «Априлия RSV4 1000».

— Засранцы! — проорал Каллум в микрофон шлема, газанул (слишком резко для такого поворота) и волей–неволей затормозил. Отстал еще больше. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

— Что стряслось, Калл? — спросила в наушниках Алана.

— Обошли, — досадливо бросил он.

Снова дал газу и рванул по Коппис к повороту на длинную прямую Данлопа. Дал «Дукати» полную волю, наслаждаясь чистой мощью, когда по сторонам все сливается в цветные полосы. В фокусе взгляда он держал дорогу и ревущие впереди байки. Но те тоже гнали вовсю и не приближались. Догнать их ему не светило.

Осталось четыре круга. Пройти бы дальше без ошибок. Но Каллум сам понимал, что потерял кураж.

Уже девять дней, и ничего. С ней что–то случилось. Что–то серьезное. Что такое студенты–радикалы в наше время? Насколько они опасны?

Впереди на обочине подняли клетчатый флаг. Девятое место: а всего в гонке участвовало пятнадцать машин. Он медленно докатил до съезда и проехал через паддок. Машины поддержки, длинными рядами стоявшие вдоль тармаковых дорожек, были еще древнее его «Дукати». Зрители радовались им не меньше, чем байкам. Укутанные по случаю холодного февральского дня, они гуляли вокруг, глазели на старые туристические автобусы и технические фургоны, родители показывали не слишком заинтересованным детям силуэты машин и значки компаний.

Команда Каллума превратила в передвижную мастерскую старый фургон «Мерседес–спринтера». Он стоял в дальнем конце паддока, напротив поворота Редгейт. Колин с Генри растянули рядом тент — навес над грозящими развалиться креслами. Барбекю устроили снаружи, Генри переворачивал жарящиеся сосиски.

Каллум сдержал улыбку, заметив волнение будущего отца. Что ни говори, именно страстный болельщик Генри отыскал на аукционе для специалистов их байк — полтора года назад, когда Каллума назначили лидером команды. Они создали синдикат, каждый внес свой вклад за почетное право кататься на превосходной антикварной машине на парадах и клубных заездах. Вместе они могли себе это позволить. Скоро выяснилось, что не так тяжела первоначальная цена, как плата за техобслуживание. И за специально синтезировавшийся для подобных машин бензин…

Остановив «Дукати», Каллум снял шлем.

— А это хороший результат? — с деланым простодушием спросила Докал. Они с подружкой Эмилли сидели под тентом, и каждая держала в руках банку пива.

— Надо бы предусмотреть гандикапы для этих клубных выступлений, — проворчал Каллум. — Здесь многие байки мощнее «Дукати». И намного моложе.

— Каков боевой дух, шеф! — восхитилась показавшаяся из «Спринтера» Райна, застегивая кожаную куртку. — Я сделаю пару тренировочных кругов до своего заезда, хорошо?

— На здоровье. — Каллум, стараясь не кряхтеть по–стариковски, слез на землю. Ноги затекли. — Осторожнее с тармаком на Маклинсе и у Редгейт. И на Кранере тоже заплата.

— Спасибо.

Она перекинула ногу через седло и завела мотор.

— Ты будешь гонять по разбитому тармаку? — с легким французским акцентом спросила Эмилли.

Каллум оторвал взгляд от сказочной черно–алой «Ямахи YZF‑10R» у дальней стороны паддока.

— А? Да, владельцы трассы делают все, что могут. За дневную аренду Донингтона по нынешним временам слишком дорого не возьмешь. Они просто энтузиасты этого дела. На оплату сегодняшнего дня скинулись три клуба.

— Владельцы несут юридическую ответственность. Им могут предъявить самые разнообразные иски, вплоть до «убийства по неосторожности».

— Мы перед заездом подписываем отказ от претензий.

— Не уверена, хватит ли этого.

— Извините мою подружку, — вставила Докал. — Можно вывезти девушку из отдела оценки рисков, но…

— Уже и сказать нельзя, — надула губы Эмилли.

— Испытание мастерства, — объяснил ей Каллум. — Ну, пойду сниму защиту. Генри, как там дела?

— Через пятнадцать минут можно есть.

— Сигнал принял. А где Катя?

— Слишком устала, — ответил Генри. — Но киш^[7] с лососем прислала. — Он кивнул на лежавший на столике сверток в пищевой фольге.

— Вот это дело!

Каллум зашел в темный фургон и принялся стягивать защитное снаряжение, всячески стараясь не въехать локтем в стеллаж с инструментами.

— Не то что у тебя, — съязвила Докал. — Девятое место?

Каллум покосился на стоявшую у открытой створки девушку.

— Не сумел собраться, — признался он.

— Вижу. Вы с Сави разбежались?

— Нет, — покачал головой Каллум. — Наоборот.

Он решился объяснить.

Докал прикрыла ладонью распахнувшийся рот.

— Поженились? — взвизгнула она, дослушав. — Ты серьезно?

— Как никогда.

— Это чудесно. — Она, широко улыбаясь, обняла его. — Ах ты, старый романтик. И когда собираетесь признаться? Через два месяца?

— Когда признаемся, услышишь.

— Каллум Хепберн, женатик. Кто бы мог подумать!

— Спасибо.

— А праздновать как положено собираетесь? Ну, пожалуйста, скажи, что да. Обожаю свадьбы! Ее родители ведь довольно старомодны, да? Что они сказали?

— Нам прежде надо будет уладить… кое–какие формальности. Я об этом и хотел с тобой поговорить.

— Конечно, давай.

— Прежде всего кадровый отдел.

Она закрыла глаза, переключаясь в режим юриста корпорации.

— Поворчат, но волноваться не стоит. Эта процедура с предуведомлением придумана только на случай, если пострадавшая сторона проявит излишнюю чувствительность и подаст иск о домогательстве на рабочем месте. У вас такого не случилось — наоборот, кончилось тем, что «жили они долго и счастливо».

— Да-а. — Каллум почесал в затылке, скроил застенчивую мину. — Только она ведь из отдела безопасности. У них там все намного серьезнее.

Докал зловеще усмехнулась.

— Ах, беда–беда, тебя просветят насквозь. И что узнают?

— Проверка меня не пугает. А вот что не известили их заранее, может оказаться проблемой. Не хотелось бы стать черным пятном в ее досье.

— Тут все просто. Компании больше не вправе такого делать.

— Как?

— А это дискриминация. Ты, как любой сотрудник, вправе видеть свое досье целиком, в том числе дисциплинарные статьи — и оспорить их в трибунале, если считаешь, что они угрожают недолжным образом воспрепятствовать твоей карьере. Если трибунал согласится, что взыскания непропорциональные, их сотрут. Так что эти сведения не попадут к следующему работодателю.

— Правда?

— Да. Потому–то кадровики так усердно заводят связи с бухгалтерами рекрутинговых агентств. А корпорация так снисходительно смотрит на их расходы на светские мероприятия. Немало черных списков переходит из рук в руки в барах.

— Черти полосатые, я и не знал!

— Далеко тебе еще до места за письменным столом, а?

— Похоже на то.

— Я знакома с людьми, которые рассматривают дела персонала службы безопасности. Могу шепнуть пару слов на ушко. Такую кашу лучше расхлебывать прежде, чем заварилась.

— Ты поговоришь?

Она улыбнулась:

— А тебе достанется мой счет в баре.

— По рукам! И спасибо.

— Обычная забота о начальнике. Энсли воображает, что у тебя задница чище солнечного сияния, не забыл? — Она подмигнула. — Предоставь это мне.

Сави через международный хаб вошла прямо в сеть римского муниципального Метро‑3. Еще пять хабов, и она вышла на виа Монте–Массико — плавный спуск к району Туфелло, обсаженный высокими деревьями, почти скрывавшими жилые пятиэтажки по обеим сторонам улицы. Сквозь сплетение ветвей в зеленый туннель только начинало просачиваться утреннее солнце.

Сави любила Рим, но в это время года и в такую рань здесь было почти так же сыро и холодно, как в Эдинбурге. Только и разницы, что деревья вечнозеленые, хотя и они в закрытом дворике перед ее домом сейчас потускнели, заждавшись теплой весны.

Ее квартира находилась на втором этаже, поэтому Сави прошла мимо скрипучего лифта и поднялась по лестнице. Ап–багажка громыхала за ней. Она выбрала жилье с одной спальней — ради компактности. Здесь хорошо оказалось жить в одиночку (особенно после двадцати трех лет в мумбайском комфортабельном доме — вместе с большой семьей). Тихо, и никто не беспокоит. Родственники могли заглядывать в гости — добро пожаловать, — но остаться на ночь им было негде.

Домашний Ген 4 Тьюринг, пока она отдыхала на Карибах, запустил свою стаю гаджетов пылесосить ковры и протирать пыль и даже отполировал до блеска стоявший посередине стол из розового дерева. Холодильник в ее камбузе был загружен как следует. Сави достала баночку органического йогурта, свежее молоко и отмерила себе кофейной смеси с натуральными земляными орехами из лавки деликатесов за два квартала от дома.

Наскоро ополоснувшись в душе от остатков всепроникающего барбудского песка, она накинула халат и вернулась в крохотную кухоньку. Йогурт согрелся, как она любила, и кофе успел настояться. Сави залила йогуртом насыпанную в тарелку гранолу.

После четырех щедрых, объемистых и изрядно вестернизированных завтраков на балконе «Клуба Дианы» она с облегчением вернулась к привычной домашней еде. Воспоминание подтолкнуло ее поднять руку, любуясь единственным золотым колечком.

Я замужем!

Доев завтрак, она велела своему м-нету Нельсону запустить новости о Ледопаде. Уже вовсю шла подготовка к первому дню программы. Гигантские дирижабли «Связи» гудели в километре над австралийской пустыней Гибсона, расчерчивая ее на тщательно выверенные участки. Южнее, в водах Антарктики, суда–сборщики окружили айсберг V-71, три месяца назад отколовшийся от ледникового шельфа в море Росса. Айсберг был колоссальным. Площадь поверхности почти три тысячи километров — больше Люксембурга. Нельсон настроил фильтры на любые упоминания оппозиции, будь то политики или активисты. Несколько глобальных и австралийских экологических групп вопили в соцсетях о святотатстве, но в мейнстрим эти вопли почти не попадали. «Народное Обозрение» Валунгурру высказывалось более резко, но ничего нового не сказало.

Как всегда, верх брала перспектива заполучить рабочие места и деньги, обещавшие посыпаться в общий карман прямо сейчас. В 2092 году у пустыни оставалось маловато преданных друзей.

Сави посмотрела на время и вернулась в спальню. Ап–багажка покорно застыла у ножки кровати. Открыв контейнер, Сави отобрала все грязное белье и сложила его в прачечную корзину, которую должен был забрать консьерж–сервис. Губы ее тронула улыбка: «Не часто я носила белье».

Она опять бросила взгляд на золотое кольцо и очень неохотно сняла его. Кольцо отправилось в шкатулку с драгоценностями на тумбочке у кровати. Калл обещал ей помолвочное кольцо, как только она закончит с заданием. «Понимаю, что все у нас задом наперед, но по достоинству тебе причитается полный набор».

«Я уже соскучилась. Неожиданно все вышло, но я рада, что так получилось. Может, и правда: противоположности притягиваются. Хотя не такие уж мы разные. Он умен и с юмором, а это больше, чем можно сказать об основной части мужчин. И заботливый, и слишком чувствительный, как большинство мужчин на Западе. — Сави вздохнула. — И так часто ведет себя, будто ему шестнадцать. Это очень забавно».

Ее взгляд сам собой обратился к кровати. Калл несколько раз оставался ночевать, подарив ей пару–другую воспоминаний…

Прекрати!

Оделась она нейтрально. Голубые джинсы, толстый лиловый свитер с закатывающимся воротом. Туфельки без каблука и простой кожаный рюкзачок. Длинные волосы Сави умело и ловко заплела в косу. И под конец надела пару очков–экранов в проволочной оправе. Оглядев себя в зеркале, удовлетворенно кивнула. Ничего особенного, ничем не выделяется из толпы. Одна их сотен тысяч неразличимых молодых женщин, толпящихся в римских метро–хабах на пути в офисы, где целыми днями они отбивают посягательства непозволительно фамильярного начальства мужского пола.

Солнце успело подняться высоко. Яркие острые лучи прокалывали лиственный балдахин на пути к хабу на перекрестке с виа Монте–Эпорнео. Пять хабов доставили ее в центр, где она перешла в национальную сеть. Из Неапольского хаба дверь–портал вела во внутреннюю сеть «Связи». Еще восемь, и она очутилась на первом этаже небоскреба в деловом квартале Сиднея.

За стеклянными стенами большого вестибюля виднелся ночной город с пешеходными дорожками, давно очистившимися от гуляк. Несмотря на гудевшие кондиционеры, от бетонных мостовых ощутимо тянуло жаром. Ночной дежурный глянул на нее из–за стола и махнул рукой.

Сави вошла в лифт, где датчики провели глубокое сканирование личности. Только после этого лифт поднял ее на пятнадцатый этаж, в офис службы безопасности.

Здесь не подчинялись австралийскому времени. Стеклянные стены пятнадцатого этажа были защищены пленкой с односторонней прозрачностью, и никто ни днем, ни ночью не мог заметить снаружи, что отдел работает круглосуточно и без выходных. План коридоров и кабинетов соответствовал плану всех коммерческих отделов этого здания, только место обычных конференц–залов занимали оружейные и хранилища спецоборудования. Прямо посередине, за двумя дополнительными пунктами проверки, помещался центр активных операций.

А за ним — кабинет главы австралийского филиала. Двери раздвинулись, пропустив Сави внутрь.

Юрий Альстер поднял взгляд из–за полукруга экранов на столе.

— Опаздываешь, — заметил он.

— Нет, не опаздываю.

Сави недолюбливала Юрия. К счастью, для работы любви не требовалось, а его жесткость она, безусловно, уважала. Его операции по внедрению давали впечатляющие результаты. Она успела поучаствовать в двух таких и на себе испытала, как он с максимальной эффективностью использует полевых агентов. Ему не было дела до досье нового оперативника и его успехов на тренировках и симуляторах. Юрия интересовали только успехи работников в деле. Стоило кому–то проявить эмоциональную слабость, его отчисляли — а Юрий заботился, чтобы на первой же операции вы столкнулись с жесткой моральной дилеммой.

Сави он для начала поручил работу с двумя братьями, пытавшимися выжать из менеджера «Связи» деньги на лечение матери. Женщина страдала опухолью мозга, и ей требовались очень дорогие лекарства. Сави всегда подозревала, что Юрий знал, что и ее мать лечилась от рака, хотя в ее досье об этом не упоминалось. Братья получили по семь лет за попытку вымогательства. Их мать умерла через восемь месяцев.

— Надеюсь, ты хорошо провела время, — продолжал Юрий. — Мы подготовили для тебя пластитовую взрывчатку. Техотдел модифицировал формулу, теперь она дает всего десять процентов мощности от настоящей. И все же осторожней с ней.

— Хорошо. Обойдется без лишнего ущерба. Передайте техподдержке мои благодарности.

— Легенду приготовила?

— Да, сэр.

Она наполовину ожидала этого вопроса. Но здесь была не школа, и она не экзамен сдавала. Раз нужна легенда, будет и легенда, соответствующая фальшивой личности. Это не потребовало много времени.

— Хорошо. — Юрий откинулся в кресле. Сави понимала, что ее оценивают. Так Юрий относился ко всем: с подозрением. По отделу ходили слухи, что прежде он служил в федеральной безопасности русских. Когда Российская национальная компания транспортных порталов слилась со «Связью», Юрий работал там в пограничном контроле. Многие его коллеги тогда оказались не у дел, но он выдержал реорганизацию и вышел из нее с сильными позициями. Служба безопасности «Связи» оценила его методы и эффективное использование агентов внедрения, собирающих сведения о группах противников корпорации.

— Когда намерена возвращаться? — спросил Юрий.

— Сейчас же. Аккар просил взрывчатку к завтрашнему дню, так что полагаю, атака намечена на первый день Ледопада. Для максимальной публичности.

— Хорошо. Ты знаешь, на церемонии открытия в Кинторе будет сам Энсли.

— Черт!

— А значит, будет и Пой Ли. — Он ткнул пальцем в стену, отделявшую его от центра активных операций. — Ради полной уверенности, что никто не подберется к Энсли, тем более с грузом пластита. Либо все пройдет хорошо, либо нам обоим искать новую работу.

— Усвоила.

— Если взрывчатка предназначается для смертника, мы должны сразу об этом узнать.

— Не думаю, чтобы Аккар такое задумал. Но я буду держать вас в курсе через микропульс. Техподдержка засеяла Кинтор релейными передатчиками, я до них докричусь из любой точки города. Техники, чтобы их отследить, у группы Аккара нет.

— Будем надеяться.

— Я их знаю. Политические фанатики зеленого движения, несколько горячих голов, рвущихся в бой, есть даже неплохие техники и хактивисты, но не такого уровня.

— Да, я читал твой рапорт.

«Еще бы не читал!» — подумалось ей. В некотором роде это успокаивало. Сави поймала себя на желании выпалить, что она вышла замуж, и покончить с недомолвками. Но нельзя было рисковать: ее могли отстранить от дела до полной проверки Каллума. Юрий чтил инструкцию как Библию.

— Сэр. — Она встала, собираясь выйти.

— Чем ты занималась?

— Простите?

— На длинных выходных — чем занималась?

— Отдыхала на Карибах. С подружкой. Для нее я — экономический аналитик в компании. Спа–отель, процедуры и коктейли в пляжных барах. Расслабились. Как раз то, что мне было нужно.

— Угу. — Он снова уставился в полукруг экранов. — Ну, смотри, постарайся не слишком благоухать, когда вернешься в Кинтор. Бедные, всецело преданные делу студентки не проводят отпуск в спа для среднего класса. Не забывай, что оперативники прокалываются на мелочах.

— Да, сэр. Спасибо.

Сави даже в мыслях не сумела презрительно усмехнуться. Юрий был совершенно прав.

Сави спустилась в отдел подготовки. В раздевалке деактивировала Нельсона и убрала золотую «умную манжету» (подаренную отцом, когда она получила работу в «Связи») на верхнюю полку шкафчика вместе с очками–экранами. Бедняга Калл будет медленно сходить с ума, дожидаясь ее звонка, но она потом загладит вину. Затем она разделась догола, повесила джинсы и свитер, поставила туфельки на дно шкафчика. И заперла дверцу отпечатком своего пальца, оставив Сави Чодри внутри вместе с одеждой.

Настало время вернуться к жизни Оши Кулкарни, бунтующей политизированной студентки, сражающейся с капиталистическим империализмом единственным оружием, которое всерьез воспринимают жирные коты корпораций. Одежда Оши висела в соседнем шкафчике, где Сави ее оставила, не постирав. Сильно заношенные, оливково–зеленые джинсы, коричневая майка–безрукавка. Спортивные тапочки с протертыми чуть не до дыр подошвами. Шляпа из кенгуровой кожи — только что без болтающихся под полями пробок: она остановилась за шаг до этого штампа. Дешевенькие темные очкиэкраны с аудио. Чуть не вековой давности наручные часы со встроенной «Мисрой» — устаревшей на три года программой для м-нета, от которой пучило старенький процессор. И наконец, рюкзачок, основательно выбеленный солнцем трех континентов.

Порой она волновалась: не слишком ли точно вписывается Оша в образ «рассерженной молодой женщины»?

После раздевалки была техподдержка, где ее дожидался мучительно зевающий Тарли. Он протянул Сави пару многоразовых пластиковых контейнеров для еды.

— Вот твоя взрывчатка. Пожалуйста, поосторожней с ней.

Она с улыбкой приняла у него коробочки и запихнула их в рюкзачок под смену одежды.

— Я думала, только ТНТ взрывается, если уронишь.

— Конечно, так и есть. Но пока ты рядом со мной, не делай резких движений.

— Как ты обо мне заботишься, Тарли!

— А что, скажешь, нет? Ладно, давай разберемся с твоим супершпионским набором.

Она протянула руку. Тарли провел над ее головой сканнером, глаза его мечтательно уставились в пустоту: просматривал сброшенные на контактные линзы данные.

— Так, зерна–трекеры действуют. Если понадобится, в любой момент можем запустить прозвон. Мы всегда сумеем найти тебя, Сави. Так что тебе ничто не грозит.

— Это хорошо. А м-нет Оши?

— Старое, медлительное дерьмо, если кто проявит интерес. Но под ним запараллелен второй уровень. Можешь им пользоваться для составления сообщений и выброса их в микропульс. Твои антикварные часы — высокий класс. Но если они настоящие параноики, тебе прикажут не надевать их на дело, и тут на первый план выйдут трек–зерна. Будь добра, вызови для проверки активные операции.

— Мисра? — неслышно позвала она, задействовав встроенные в голосовые связки зерна. — Прозвон оперативному.

— Исполнено, — отозвалась Мисра.

— Слышу тебя, Сави, — ответил голос оперативного отдела. — Полный прием.

Сави, силясь удержать нервы в узде, кивнула Тарли.

— Спасибо.

Ей всегда делалось дурно перед самым выходом: сердце заходилось, нервы натягивались от тревоги. Стоило выйти на улицу, приступить к выполнению задания, она тут же успокаивалась.

— Слушай, когда это дело рванет в вентилятор, я сам буду дежурить в оперативном центре, — сказал Тарли. — Не бойся, я тебя вытащу.

— Приятно слышать.

— Идем, провожу тебя до Брисбена.

Через четыре хаба они перешли в Брисбенский филиал «Связи». Снаружи уже вставало солнце. Брисбенский отдел безопасности представлял собой замкнутую комнату, в которую вел единственный портал.

— Счастливо, — пожелал Тарли. — Твоя машина: восемь–пять–один. Поведет Пит.

— Поняла.

— Давай, возьми их.

Портал выходил в туалетную кабинку. Сави отодвинула дверной засов и огляделась. Внутренность металлического грузового контейнера — одного из шести одинаковых. Кругом никого. Стоило ей закрыть дверь, засов скользнул на место, запер кабинку. На двери снаружи висела табличка: «Неисправна».

Она шагнула в кружение теплого пыльного воздуха. Старый переносной туалетный вагончик установили у высокой сетчатой ограды, окружавшей участок около восьми километров в поперечнике: транспортный хаб Северо–брисбенской компании коммерческих и государственных услуг (СБКГУ). На взгляд Сави, он напоминал заповедник вымирающих автомобилей. Практически никакой зелени, ржаво–рыжая земля принадлежит грузовикам, десятилетиями уминавшим почву тяжелыми шинами, пока та не приобрела твердость бетона. Несколько гражданских технических предприятий хранили свою технику на этом участке вместе с тяжелыми землекопными и строительными машинами. Штабеля контейнеров громоздились подобно городским кварталам, пока управляемые Ген 4 Тьюрингом краны не поднимали их, чтобы погрузить на платформы грузовиков.

Прямо посередине транспортного хаба пролегало широкое асфальтовое кольцо, словно бригада землевосстановления забыла разломать отрезок старого шоссе. Отходящие от наружной стороны кольца съездные эстакады языками бетона тянулись к извивавшимся по всей территории грунтовкам. А вот во внутреннем кольце размещался круг шестиметровых порталов, расположенных так, будто современные проектировщики подражали строителям неолитических каменных сооружений. Было еще совсем рано, но по асфальту грохотали грузовики; их мощные электромоторы громко взревывали в рассветной тишине на въезде и выезде из порталов. Лишь у немногих в кабинах виднелись люди, остальные были апы.

От туалетного вагончика Сави прошла по изрытой колеями земле к ближайшему складу контейнеров. Кроме нее, на участке обретались всего два человека, оба в ярких рабочих куртках с пятнами рыжей пыли. Если они и увидели Сави, то не обратили внимания.

Мисра вывела на экраны очков навигацию, и в конце ряда контейнеров Сави свернула к припаркованному на погрузочной площадке грузовику. Сбоку на кабине красовались цифры восемь–пять–один. Кто–то (надо полагать, Пит) сидел внутри, не глядя в ее сторону. Сави постояла в тени контейнеров, пока кран, скользнув вдоль штабеля, не опустил помятый голубой контейнер на платформу. Когда кран отъехал, Сави взобралась на сцепку и обнаружила в широком зазоре между кабиной и прицепом полочку. Заклинив ноги в каких–то кабелях, она закрепилась; загудели осевые моторы, и Восемьсот пятьдесят первый тронулся с места.

Они проехали по грунтовке к большому асфальтовому кольцу. Сави вдыхала шершавый воздух и наслаждалась ролью, которую играла.

Видел бы меня сейчас Каллум!

Он бы места себе не находил, не сомневалась она. Может, когда–нибудь она ему расскажет. Когда они окажутся дома, в уюте. Лет через двадцать. И после того как он вволю напьется пивка.

Она погрузилась в мечты о будущей жизни. Сави совершенно не хотелось покидать сказочный Рим, и уж точно не ради промозглого Эдинбурга. Столица Шотландии довольно мила, но там даже летом адски холодно. И уж точно она не собиралась въезжать в заплеванную холостяцкую квартирку Каллума. Прежде чем селиться с ним вместе, надо будет преподать ему основательный урок домоводства.

Она уже готова была запросить у Мисры связь с agenzie immobiliari^[8], подобравшим ей квартиру в Туфелло, когда сообразила, что Мисра этого файла не сохраняла, а у Оши нет никаких причин выходить на него. От сознания ошибки она похолодела. Юрий прав: прокалываются на мелочах.

Ап–грузовики притормозили, впустив Восемьсот пятьдесят первый в поток движения по кольцу. Через минуту они проехали в портал к Кинтору. Городок отделяло от Брисбена полконтинента, и здесь еще была середина ночи. Вокруг сомкнулась темнота, а температура резко скакнула вверх. Даже выросшей в Индии Сави не удавалось привыкнуть к палящему зною пустыни. Дело в недостатке влаги, догадалась она, впервые попав в Кинтор. Воздух пустыни — мертвый воздух.

Первоначально Кинтор относился к отдаленному району Северной территории — он был основан в началевосьмидесятых годов двадцатого века народом пинтупи, отвергшим медленно удушавшую их западную культуру. Потом он целый век не напоминал о себе, пока новый консорциум «Орошение пустыни» не подписал контракт с жадным до инвестиций австралийским правительством.

Пинтупи вновь столкнулись с массированным опустошительным вторжением. За последние пять лет Кинтор рос по экспоненте: «Связь» через порталы СБКНУ соединила его с Брисбеном, а заброшенную взлетно–посадочную полосу городка превратила в огромное грузовое и инженерное предприятие. Вместе с вливающейся через порталы тяжелой ап–техникой доставляли сборные домики для закаленных строителей, не каждый день возвращавшихся в прибрежные районы страны. За деньгами подтянулись бары, клубы и магазины, а также и прочие сервисы: и легальные, и не слишком — все со своими готовыми к сборке помещениями. При таком взрывном росте населения правительство принялось наращивать и свою инфраструктуру. А если Ледопад успешно преобразит пустыню, городок за два года вырастет еще в два раза.

Восемьсот пятьдесят первый затормозил на краю старого летного поля, и Сави спрыгнула на землю. Идти до городка было недалеко — к счастью для нее. В Кинторе имелась даже крошечная сеть порталов, но пользоваться ею Сави не хотелось. Все знали, что «Связь» окружает свои хабы датчиками для выявления запрещенных субстанций — таких как наркотики и оружие. Пластит навлек бы на нее целый полк «сил подавления гражданских беспорядков», да еще при поддержке дронов. Большая часть завозимых в Кинтор наркотиков попадала в городок с грузовиками СБКНУ. Иной путь проникновения в город вызвал бы у Аккара подозрения.

Сави добралась до своей норки — новенького жилого дома из серебристых композитных панелей, собранного на западной окраине и неотличимого от соседних зданий. До рассвета оставалось еще несколько часов, поэтому она плюхнулась на кровать и включила кондиционер на полную. Через пять минут Сави спала.

Позавтракала она круассанами в «Гранитном уступе» — новом кафе, расположенном на вытянувшейся в длину главной улице. Продолговатые куски теста сильно передержали в микроволновке. А принесенный к выпечке кубик масла был холодным как лед. Зато апельсиновый сок оказался не так уж плох. Официантка, подавая еду, взглянула довольно виновато и поспешила принять заказ у компании экскаваторщиков, зашедших после смены.

Сави уставилась в окно. Пустынные земли вокруг Кинтора выглядели ржаво–бурыми, и лишь пучки окаменевшей травы, выбеленной беспощадным солнцем до цвета сливок, нарушали общую картину. Сегодня, как и каждый день за последние два года, в воздухе висела пыль. Где–то за просторами пустыни копали ирригационные каналы. Им было предназначено на сотни километров провести воду к жаждущим землям, дать пустыне снова расцвести. Если Ледопад подействует, здесь на тысячи километров раскинется оазис. Теоретически он должен создать собственный микроклимат, изменить преобладающие направления ветров и заманить с океана дождевые тучи.

Но пока работавшие круглосуточно тяжелые машины взбивали пыль, которая на много дней зависала в неподвижном воздухе. Люди завели обыкновение носить вне дома пластиковые хирургические маски. За сухие каналы местные прозвали все предприятие: Барсум. Аллюзия на Марс была иронической и нелестной.

Закончив с едой, Сави тоже нацепила маску и километр протопала по Мейн–стрит до поворота на Розовую аллею. Аккар работал в крошечной мастерской по ремонту кондиционеров — возможно, в Кинторе это был самый процветающий бизнес. Пыль вечно забивала моторы и фильтры, обеспечивая Аккару столько работы, сколько он соглашался взять.

Она постучала в дверь гаража для ап–багажек на задворках, с легким раздражением покосилась в камеру на дверном косяке. Когда дверь открылась, Сави вошла в сумрачную композитовую пещеру. Первой бросилась в глаза типичная принтерная установка с металлической полкой, уставленной банками с жидким сырцом: металлами и пластиками для заправки принтера. В одном шкафчике на дальнем конце стояли склянки более дорогих заправок для производства электроники и фармацевтики. Принтеры средних размеров выстроились вдоль задней стены, из–за расположенных по центру стеклянных лючков напоминая ряд стиральных машин. Искажающий все фиолетовый свет лился сквозь стекла, за которыми машины трудолюбиво составляли молекулу к молекуле в своих экструзионных сердечниках. На двух длинных верстаках расположились неисправные кондиционеры и впечатляющая выставка электроники.

Аккар сидел в потертом офисном кресле, продувая решетку фильтра миниатюрным пылесосом. Он был рослым североафриканцем лет тридцати с небольшим, брил голову, по его шее на мускулистый торс стекали обильные тату, а одевался он неизменно в винтажные футболки с логотипами давно скончавшихся гейминговых компаний. Хвосты татуировок высовывались из рукавов, обвивая предплечья. При разговоре во рту у него взблескивали вмонтированные в зубы рубины. Аккар принадлежал к небольшому числу людей, при одном взгляде на которых Сави делалось не по себе. Он, как и Юрий, постоянно судил всех и каждого.

— С возвращением, — сказал Аккар. — Слышал, ты нынче утром рано встала?

Сави оглянулась на двоих, присутствовавших в гараже. Даймон, намного крупнее и грознее Аккара с виду, играл при нем роль лейтенанта и силовой поддержки. Он мало говорил, а когда говорил, то — шепотом, подчеркивавшим смысл слов сильнее крика. В отличие от большинства жителей Кинтора, Даймон носил модный костюм, придававший ему сходство с постаревшей звездой спорта.

Юлиса, сидевшая рядом с Аккаром, все двадцать два года своей жизни провела в Кэрнсе, где ее семья держала крокодиловую ферму на окраине городка. Банкротство с последовавшей за ним продажей фермы застройщикам, алкавшим девственных земель, превратили ее любовь к природе в почти религиозную страсть, и она, все глубже вовлекаясь в движение, достигла положения киберкоролевы Аккара. Девушка была болезненно худой. Жила она, насколько знала Сави, на кофеине и коксе. Выгоревшие светлые волосы Юлиса остригла до сантиметрового «ежика», отчего стала похожа на сердитого взвинченного гнома.

— Я никому не рассказывала, — ответила Сави. Она не в первый раз восхищалась разведкой Аккара. Учитывая, что он не признавал для общения с друзьями–радикалами ни интернета, ни каких–либо мобильных сетей, за голыми улочками Кинтора должно было наблюдать множество живых людей. «В четыре утра?»

— Знаю, — улыбнулся он. Фиолетовый луч принтера отразился в самоцветных зубах. — Ты достала?

Сави кивнула, выдержала длинную паузу, демонстрируя, как она довольна собой, как предана делу.

— Конечно.

Сняв с плеч рюкзачок, Сави вынула две пластиковые коробочки для еды.

— Не урони, — предупредила она, когда Юлиса нетерпеливо подхватила одну.

— Интересные у тебя друзья, — произнес Даймон.

— Кто сказал, что они мне друзья? — огрызнулась Сави.

Аккар вскинул руку.

— Ты хорошо поработала, Оша. Спасибо, что достала.

— Я заслужила участие в акции? — спросила она.

— А ты хочешь участвовать?

— Я хочу что–то сделать, добиться, чтобы люди заметили, что здесь происходит. Возмущенные посты в «МайЛайф» ни шиша не помогают.

Аккар оглянулся на Юлису, успевшую осторожно открыть коробочку. Девушка воткнула внутрь щуп сенсора, прочла показания на экране.

— Настоящая.

— Хорошо, — решил Аккар. — Через три дня.

— Первый сброс, — одобрительно заметила Сави.

— Да.

— Что я должна делать?

— Будь здесь к восьми. Найдем тебе дело.

— Хорошо.

— Тебе не любопытно?

Сави спокойно выдержала его взгляд.

— Любопытно, но я понимаю, что такое секретность. Чего не знаю, о том не проговорюсь.

— Умница. Но я попрошу тебя подложить эту твою чудесную взрывчатку. Возьмешься?

— Скажите только: рядом не будет людей?

— Нет. В людей мы не целим. Жизнь священна.

— Хорошо. — Она надела рюкзак на плечи. — Увидимся.

Медленно направляясь к дому, Сави через Мисру передавала сообщение отделу активных операций.

«Мне сказали, что операция приурочена к первому сбросу. Девяносто процентов, что это правда. Они осторожны. Я буду участвовать. Подробности, как только узнаю, чем они занимаются».

Мисра вложила все это в микросекундный импульс раньше, чем Сави добралась до конца Мейн–стрит. Не следовало привлекать внимания электронной разведки Юлисы к своей норке.

Ответный импульс пришел через тридцать секунд.

«Не рискуй.

Юрий».

Гигантские землеройные машины, рывшие каналы через пустыню, прекратили работу в полночь перед днем первого сброса. Пиар–агентство «Орошение пустыни» надеялось, что хотя бы часть красной пыли успеет осесть к утру великого события и камеры сумеют что–то разглядеть. Все тяжелые машины двинулись по пустыне к аэродромной полосе Кинтора, где подрядчики внесли их в график на техобслуживание.

К рассвету через кинторские порталы начали подваливать люди — множество людей, не только из Австралии — со всего земного шара. Ледопад обещал стать захватывающим зрелищем.

Из Кинтора через недавно установленный портал они перешли на обзорную площадку, подготовленную в девяноста километрах от городка. Здесь имелись длинные тенты с холодными напитками и закусками, а также медицинские палатки с кондиционерами на случай неизбежных тепловых ударов. Проходившее поблизости сухое русло канала шириной в триста метров давало представление о масштабе предприятия.

Временную ВИП-зону выделили за строго охранявшимся ограждением. Здесь нависающая крыша защищала почетных гостей от жестокого солнечного света, но в остальном отгородить их от напора пустыни не удалось. К середине утра прогноз обещал тридцать три градуса Цельсия.

Сави впервые видела столько народа в пустынном городке. Месяц назад Калл повел ее на футбольный матч в Манчестере. Так в шумной толпе болельщиков, валивших в ворота стадиона, было легче протолкаться, чем здесь. По Мейн–стрит все двигались к порталу, ведущему на обзорную площадку.

Добравшись до мастерской Аккара, она вошла в гараж для багажек. Там собралось человек двенадцать, в большинстве знакомых ей по антиледопадным митингам, где Аккар вел вербовку. Здесь были старшие руководители ячеек, каждому из которых, насколько знала Сави, подчинялось полтора десятка активистов. «Стало быть, на сегодня мобилизованы полторы сотни».

Юлиса, заметив ее, подошла.

— Готова?

— Конечно.

Ее провели в глубину гаража, где у безмолвных принтеров ждали двое молодых парней. Их представили как Кетчелла и Ларика.

— Мы полагаемся на вас троих, — тихо сказала Юлиса. — Ваша роль сегодня — вторая по важности.

Сави ни на секунду ей не поверила. Она знала, что ей не до конца доверяют, что для доказательства своей надежности нужно не одно такое событие, как сегодня. «А этих событий не случится благодаря тому, что я сейчас делаю».

Тощая девица вручила Сави кожаную сумочку на плечо. Мужчины получили по рюкзачку.

— Ваша цель — подстанция в конце Фонтанной улицы, — продолжала Юлиса. — Там через портал от национальной сети запитан весь город. Огромная энергия, чертов кабель питает все оборудование «Орошения». Так вот как это будет. Трансформаторы и переключатели окружены трехметровым забором, поверху идет спираль Бруно. Ворота строго охраняемые, со всевозможными сканированиями и кодами. В них не войти и верхом не перебраться. Вам придется ломать забор взрывом. Заряд в ваших сумках снабжен взрывателем двойного действия. Смотрите.

Сави заглянула в сумочку, где увидела аккуратный кубик пластита с прямоугольничком электронной платы на одной грани. Приметным был только красный шестигранный выключатель, выделявшийся непропорциональной величиной.

— Повернуть по часовой на сто восемьдесят и нажать, — объяснила Юлиса. — Понятно? Все просто: повернуть и нажать.

— Усвоила.

— После включения его уже не отключить. Я установила таймер точно на десять пятьдесят семь по местному времени. Значит, около пятидесяти пяти прогуляйся мимо забора, включи взрыватель и урони сумочку у столба. И быстро уходи.

— Ясно.

— Как только ограда упадет, вступаете вы, Кетчелл и Ларик. Ваша цель — два основных трансформатора. Это здесь. — Она показала им грубую схему подстанции с отметками на месте трансформаторов. — Все довольно просто. Включаете взрыватели, оставляете рюкзаки. Они рванут в одиннадцать ноль три. Заряды мощнее, чем у Оши, но вам должно хватить времени войти и выйти. Вопросы есть?

— И все? — спросила Сави.

— И все. Слушай, тут все дело в отвлекающем маневре. Лед начнет падать в десять тридцать. У нас в толпе на обзорной площадке много сторонников. Они начнут демонстрацию протеста в десять сорок пять перед ВИП-зоной. Дымовухи, сетевые прерыватели, покидают камни в охрану — благо чего–чего, а камней там хватает. «Орошение пустыни» будет думать о защите своих драгоценных гостей — там же все знаменитости, большие шишки корпорации и прочие крупные паразиты. И тут вступаете вы и оставляете на хрен без тока целый город.

— И чем это поможет делу?

— Тебе знать не обязательно.

— А вот хрен! Я не выспрашивала подробностей, но мы там сильно рискуем. Чего ради? Оставить на несколько часов без тока все кондиционеры?

— Что–то не так? — спросил Аккар. Он стоял у нее за спиной. Сави не слышала, как он подошел.

— Нет, — отрезала она. — Я рада быть полезной. Вспомните, я сама напросилась. Просто мне нужна уверенность, что это не символический жест.

— Не символический, — тихо сказал Аккар. — Поверь мне, Оша. Сегодня великий день, и дело не в Ледопаде. Сегодня «Орошение пустыни» сложило в одну корзину много очень дорогостоящих яиц. И с помощью искусства Юлисы мы их вскроем. А ты предоставишь нам такую возможность.

Сави пристально взглянула на него.

— Хорошо. Это больше похоже на дело.

— Удачи, — пожелал он. — Всем вам. Встретимся здесь же через тридцать шесть часов.

Выходя из гаража, Сави успела увидеть, как Даймон раздает распечатанные на домашнем принтере полуавтоматические винтовки троим мужчинам. Даймон поймал ее взгляд, и Сави одобрительно кивнула ему. Он ответил ухмылкой.

Выбравшись наружу, Сави с Кетчеллом и Лариком двинулись через город, обходя Мейн–стрит с толчеей жадных до зрелищ туристов.

— Я велел своей группе ждать указаний, — сказал Ларик. — Как думаешь, что им поручить?

— Поручить? — ответила Сави. — Ничего. Юлиса же сказала: только мы трое.

— Ну да, что касается главного дела, конечно, — согласился Ларик. — А если за пять минут до взрыва в нашу сторону двинется патруль? Без прикрытия нельзя. Так что, кем бы ты себя ни воображала, заткнись на хрен и предоставь мне делать дело — в котором ты ни хрена не понимаешь. Ясно?

— И черт с тобой, головка от хрена. — Сави выдавила улыбку, радуясь своей роли навязанной обузы. Парень сам не заметил, как причислил ее к своей группе. Теперь если в чем и подозревал, так только в косорукости. Хотя расставленные вокруг наблюдатели могли создать проблемы.

Она составила и передала через Мисру сообщение:

«Начинается движение больших групп. Отвлекающие протесты намечены на площадке для зрителей в 10:45. Я в группе, которой поручено подорвать подстанцию на Фонтанной улице. Взрыватель заранее установлен на 10:57 для пролома ограждения. Взрыв трансформаторов в 11:03. Расположение основной цели не установлено. Я видела, как членам группировки раздают полуавтоматы домашней печати».

«Хорошая работа, — пришел ответный микропульс. — Известен ли характер основной цели?»

Сави в ответ подумала:

«Точная цель неизвестна, но это виртуальная атака, подготовленная Юлисой. Обрыв питания обеспечит им доступ. Аккар сказал, что „Орошение пустыни" сложило все яйца в одну корзину. Участвовать могут до сорока человек».

«Спасибо. Анализируем. Следим за тобой. Тарли».

Пробираясь по боковым улочкам Кинтора, Сави смотрела прямо перед собой. А как велико было искушение поднять глаза к небу, помахать рукой спутнику или дрону отдела активных операций, не спускавшему с нее глаз.

Несколько человек из группы Ларика встретили их на обходном пути к подстанции. Ларик с Кетчеллом, просмотрев план Кинтора на экранах темных очков, разослали своих на разные перекрестки вокруг Фонтанной. Сави тут же передала расположение постов в оперативный отдел.

К двадцати минутам одиннадцатого Кинтор практически опустел. Все собравшиеся смотреть первый сброс перешли на обзорную площадку, и туда же отправились свободные от работы местные. Лента новостей на экране очков Сави показывала ей занимавших места в ВИП-зоне гостей, в том числе Энсли Зангари собственной персоной.

Далеко в Антарктике пять сборщиков «Связи» обступили «V-71». Носовую часть бывших фрегатов военного флота основательно переоборудовали. Вместо узкого клина теперь торчали полушария десяти метров в поперечнике, подобно китовой пасти открывавшие устья порталов ледяному морю. Под корпусом медленно вращались дополнительные винты, мощные электромоторы которых запитывались от глобальной сети через порталы. Сборщикам не требовалась дополнительная скорость. Но огромный вращающий момент этих винтов обеспечивал неуклонное, неудержимое движение вперед.

В десять тридцать первый сборщик достиг голубого ледяного утеса, и капитан чуть отвернул, чтобы кромка портала проскребла по поверхности под небольшим углом, а потом сразу вгрызся вглубь. Винты добавили судну скорости и инерции, а ледяные обломки уже рушились в портал. На миг между зияющих полушарий блеснуло солнце пустыни, затем носовая часть сборщика целиком зарылась в айсберг. Однако двигался он параллельно стене льда, создавая в ней пробоину девятиметровой ширины. Следом под таким же углом врезался в утес второй сборщик, и его портал тоже принялся откусывать куски.

Люди на обзорной площадке среди пустыни щурились в ослепительное сапфировое небо. Вытянутые темные овалы дирижаблей висели на километровой высоте над жесткой белой травой и «марсианской» красной почвой — и в пяти километрах от передней кромки ВИП-зоны. Достаточно близко, чтобы все увидеть.

Толпа ахнула, когда из брюха дирижаблей хлынула тонкая струя блестящих осколков. Она понемногу расширялась и ко времени, когда первые глыбы антарктического льда ударились в землю пустыни, превратилась в девятиметровой ширины поток, изливавшийся из воздушного портала. К тому времени второй «ледопад» пошел из брюха соседнего дирижабля.

Сухой воздух наполнили восторженные крики и аплодисменты. К десяти сорока все пять дирижаблей изливали из себя твердые белые ледопады, сверкавшие в отраженном солнечном свете. На земле под ними на удивление быстро нарастали в высоту и в ширину пять ледяных конусов, по склонам которых сходили непрерывные лавины битого льда. От них поднимался вязкий как масло холодный пар. Стена тумана загораживала обзор, клубами поднималась вверх и наконец рассеивалась, сдавшись солнечному жару.

Завороженная толпа ожидала последнего из обещанных чудес — ледяного тумана посреди пустыни. Сверкающее облако уже накатывало на людей, когда общий гомон радости и смеха прорезали гневные крики. В опасной близости над головами сверкнули пиротехнические ракеты.

Сработали дымовые шашки. Ликование сменилось воплями. Линии полицейских в защитном снаряжении и охранников корпорации змеями рассекли толпу. По крутым дугам полетели камни. Вопли усилились. Изображения сборщиков и дирижаблей на больших экранах по всей площадке сменились рябью помех.

Толпа хлынула во все стороны, лишь бы подальше от протестующих. Полиция завязла в гуще людей. Как раз когда хаос на площадке достиг пика, колоссальная стена тумана накрыла зрителей, затмила солнце и навеяла такой холод, что воздух, казалось, мгновенно лишился кислорода. И тогда началась настоящая паника.

Тот, кто назвал улицу Фонтанной, неудачно сострил. Перед Сави от перекрестка пролегла унылая дорога с облезлыми одноэтажными сборными домиками по сторонам. Утоптанная земля с последнего ледникового периода не знала воды. «Двойная ирония, — подумалось Сави, — если учитывать сегодняшние дела в пустыне».

Это явно была самая бедная окраина городка: жилье трудяг, потевших ради «Орошения пустыни» на грязных, низкооплачиваемых работах в течение бесконечных и однообразных дней. Оставшиеся без присмотра дети искали себе развлечений среди помятых серебристых коробок своих домов. Одна стайка играла в баскетбол на открытой площадке, сходившей здесь за парк, забрасывала мяч в кольцо на сильно покосившемся столбе.

Сави снова прикрыла рот и нос белой хирургической маской, и шедшие рядом с ней Кетчелл и Ларик тоже. Никто не смог бы разглядеть их лиц. Но это ничего не меняло: каждый мальчишка, как и попадавшиеся изредка взрослые, знал, что они не местные. Просто им было наплевать.

«Что я должна делать? — обратилась к оперативному отделу Сави. — Вы готовите перехват?»

«Работаем над изоляцией основной группы. Продолжайте выполнение задания».

«Принято», — передала она.

Напряжение росло и приносило с собой восторг. Ее действия помогут вытащить из всей местной круговерти многих из здешних жителей. Для Сави это было главное. Талиш мог гордиться ею. Восемь лет назад ее маленький кузен угодил под перестрелку между полицией и радикальной группировкой под названием «Дорога света»: воинственные фанатики штурмовали правительственное здание в Нойде. Теперь у парня были киберпротезы вместо ног и искусственная почка, но в то время вся семья погрузилась в мучительное ожидание, молясь у его больничной койки. Сави сейчас делала свое дело ради того, чтобы другие невинные не страдали от идеологизированных психопатов, уверовавших, что ради своей цели они в полном праве применять силу.

«Арестная команда введена в ваш район», — сообщил оперативный отдел.

«Пусть поспешат. Осталось всего шесть минут».

«Это наши лучшие силы. Тебе расстилают красный ковер. Говорил же, что я тебя вытащу».

Сави улыбнулась за маской.

Они дошли до конца Фонтанной. До подстанции оставалось двадцать метров: маленькую квадратную будку окружала серая металлическая ограда, под которой скопились груды оберток от фастфуда и топорщилась пустынная трава. Сави слышала гул трансформаторов, посылающих ток по городу и дальше, к аэродрому, поддерживавших работу кондиционеров и городских систем. Кинтон потреблял необыкновенно много энергии.

Двадцать три года назад китайская национальная корпорация «Солнечная энергия» забросила на Солнце первый колодец. Простой сферический портал, заглатывавший плазму и передававший ее двойнику на дне гигантской МГД-камеры на астероиде за орбитой Нептуна. Солнечная плазма выхлопом гигантской ракеты рвалась из камеры, и ее мощнейшее магнитное поле генерировало в индукционной катушке ток феноменальной силы. Одним гениальным изобретением Китай разрешил энергетические проблемы Земли. Теперь вся планета питалась от множества солнечных колодцев, дающих огромное количество дешевой энергии и не вредивших окружающей среде.

Десять пятьдесят две. Оставалось пять минут, и они нога за ногу двинулись мимо последних домов. Сюда же сходились еще три улицы.

По ту сторону подстанции не было ничего, кроме пустыни. У них за спиной смеялись и перекликались дети.

Сави обратилась к Кетчеллу.

— Твои люди ничего не видели?

Когда он обернулся, она заметила под его белой полотняной курткой наплечную кобуру, оттянутую тяжелым автоматическим пистолетом.

Вот дерьмо!

— Нет. Все чисто. Давай за дело.

«В моей группе есть вооруженные. Предупреди арестную команду». «Сделаю».

Они быстро зашагали по каменистой грунтовке. Сави запустила руку в сумочку, нащупала шестигранный рычажок. И всего миг промедлила, прежде чем повернуть его.

Черт, только бы Юлиса не ошиблась с настройкой.

Нажав, она услышала щелчок кнопки.

И Кетчелл, и Ларик обернулись на ее шумный выдох.

— Включила, — сказала им Сави.

Десять пятьдесят три.

Они были у самой ограды. Сави на ходу сняла сумку с плеча и уронила к основанию столба.

Все трое молчали и не сбивались с шага. Через тридцать секунд они оказались у начала проспекта Реннисона. И присели за хлипким заборчиком сборного домика. Сави опасалась, что тонкий композит расколется от взрывной волны, создав множество осколков.

— Нас кто–нибудь видит? — торопливо спросила она.

— Все тихо. — Ларик уже затыкал уши пенопластовыми пробками.

— Черт, — спохватилась Сави. — У тебя запасных нет?

С новым презрительным взглядом он протянул пару и ей. Сави сжала пальцами первую и начала проталкивать ее в ухо. И тут она уловила движение на каменистой земле за спиной. Не веря себе, округлила глаза. По Фонтанной улице прямо к подстанции катился мяч.

— Нет… — прошептала Сави.

Кетчелл перехватил ее взгляд, увидел мяч и тоже обомлел.

— Дерьмо!

Мяч был всего в нескольких метрах от ограждения, и за ним бежал мальчик — лет восьми или девяти.

— Нельзя! — Сави встала. — Нельзя, вернись.

— Не лезь, — прорычал ей Кетчелл.

— Уходи, — выкрикнула Сави. — Прочь!

Мальчик обернулся, увидел отчаянно машущую ему женщину в белой пластиковой маске. Мотнул головой и побежал за мячом.

— Черт! — взвизгнула Сави. Перед глазами у нее стоял Талиш на больничной койке, почти не похожий на живого человека за трубками и внедренными в тело аппаратами. Сави побежала.

— Нет! — рявкнул ей вслед Ларик.

Мальчик почти догнал мяч, остановившийся в паре метров от брошенной под оградой сумки. И снова обернулся, неуверенно взглянул на несущуюся к нему Сави.

— Прочь! Прочь! — яростно орала она.

Ребенок растерялся. Неуверенно отступил на шаг под бешеным взглядом сумасшедшей тетки. Потом, поняв, что та и не думает тормозить, что налетит прямо на него, развернулся и бросился бежать.

Сави обхватила мальчишку, подняла на руки, не слушая визга отбивающегося ребенка. И продолжала бежать, наращивая расстояние между собой и сумкой. Она увидела вспышку и больше ничего…

Зал для посетителей хирургического отделения был нейтральным во всех отношениях. Светло–серый ковер, белые стены с двумя окнами во всю длину, за которыми открывался ночной Брисбен. Посередине, спина к спине, два ряда сидений с достаточно толстыми и удобными подушками, чтобы, свернувшись на них, встревоженные родные могли провести ночь. Качественные торговые автоматы и большой экран, без звука крутивший новости, дополняли обстановку.

Юрий Альстер провел здесь больше часа, но сесть так и не пожелал. Поэтому его заместитель Кохе Ямада тоже не мог сесть и не скрывал злости по данному поводу. В зале находились только они двое.

Наконец далеко за полночь из второго отделения показалась семья Рирдон. Бен Рирдон был невысоким лысым толстяком чуть за сорок, с как будто приплюснутым лицом. Он выглядел сердитым, и Юрий подозревал, что тот носил это выражение лица постоянно. Бен работал с техникой, копавшей каналы для Ледопада, — тяжелая работа, для которой он выглядел вполне приспособленным. Его нынешняя подружка Дани была немногим старше двадцати. Типичная пара, решил Юрий, оценив ее короткую джинсовую юбку, открывавшую загорелые бедра, и дешевую зеленую рубаху с логотипом кафе «Альсидес» на обоих рукавах.

Они прошли по коридору, держась по сторонам кресла–коляски, в котором сидел девятилетний Тоби Рирдон. Кресло катила санитарка. Когда Юрий преградил ему дорогу, Бен оскалился.

— Тебе чего? — хриплым от страха и усталости голосом спросил он.

— Просто хочу задать Тоби пару вопросов, — самым любезным тоном, на какой оказался способен, ответил Юрий. И подмигнул мальчику, у которого щеки и правая рука были залеплены лечебным пластырем; одна нога, закованная в лубок, не гнулась.

— И не думай, — отрезал Бен. — Мы десять раз ответили на все вопросы.

— Я не из полиции, — объяснил Юрий. — Из службы безопасности «Связи».

— Уматывай, парень. Зайди через недельку. Моего сына подорвали, ты это понимаешь? Ему девять лет, а те ублюдки его подорвали.

— Знаю. И медицинская страховка «Связи» предусматривает возмещение убытков. Ради этого стоит потратить минутку?

Бен, сжав кулаки, шагнул вперед.

— Ты мне угрожаешь?

— Я прошу вас поступить правильно.

— Я не против, пап, — подал голос Тоби.

— Мы едем домой!

— Несколько вопросов, и вы меня больше не увидите, договорились? Я могу устроить вам лишнюю неделю оплаченного отпуска, и провести его вы сможете хоть здесь, в городе, хоть на курорте Золотого Берега у самого моря. Приятное местечко. Совсем не то, что Кинтор. Вы сможете побыть с Тоби, пока он не поправится. Мы ведь все этого хотим, не так ли?

Бен колебался, явно проклиная себя за желание поддаться соблазну.

— Хорошо бы, — осторожно вставила Дани.

Бен ее не слушал.

— Ты как, большой человек? — обратился он к Тоби. — Только если ты в состоянии.

— Играем, пап!

Бен сверкнул на Юрия глазами.

— Не затягивай!

— Конечно, — Юрий опустился на колени, чтобы быть вровень с Тоби. — Доктор тебя хорошо починил?

— Ага, наверное.

— Так вы в футбол играли, так?

— Да, с ребятами. Это был мой мяч, понимаете? Мне его папа подарил. Он, наверное, теперь пропал. Я его больше не видел.

— Я добуду тебе новый, — пообещал Бен.

— Вы играли в конце Фонтанной?

— Ага.

— И что случилось?

— Джез пнул мяч. Ну, сильно. Я побежал за ним.

— К электростанции?

— Да, он внутрь не залетел, ничего такого. Честно. Папа мне говорил, что внутри там опасно.

— Твой папа был совершенно прав. И ты поймал мяч?

— Нет. Та женщина закричала, вроде бы «Нет» и «Уходи прочь». Она бежала на меня.

Юрий показал ему карточку с лицом Сави.

— Это она?

— Да, — серьезно кивнул Тоби. — Она.

— Она побежала к тебе — и что потом?

— Схватила меня на руки. Она была очень сильная. Потом это… бомба. Взорвалась.

Юрий видел заблестевшие от слез глаза мальчика. Тот стал замыкаться в себе. Слишком живое, слишком ужасное воспоминание.

— Послушай, Тоби, это важно. Мне нужно знать, что случилось потом. Что случилось с той женщиной?

— Ее забрали, — просто ответил Тоби. — Ее сильно поранило. Там… была кровь. Она вся была в крови.

— Ее забрала полиция?

Тоби молча кивнул, оживляя воспоминания.

— На чем ее увезли?

— В большой машине. Больше обычной полицейской. Но цвета такие же. Ее занесли в заднюю дверь вместе со вторым.

— Был второй? Его тоже ранило?

— Наверное.

— А тебе они что–нибудь сказали?

— Что все будет хорошо. Он сказал, они вызвали скорую.

— Полицейский, который с тобой говорил, — как он выглядел?

— Не знаю.

— Ладно. Он черный, белый, индеец, китаец? Маленького роста или высокий?

— Не знаю. Он не снимал маску.

— А что за маска, Тоби?

— Они все были в броне. В черной. Знаете, такая матово–черная.

— Знаю, Тоби. Спасибо тебе.

Юрий встал.

— Закончили? — спросил Бен.

— Конечно. Эй, Тоби, ты молодец. Тебе повезло, что у тебя такой папа.

Он проводил Рирдонов взглядом до лифта.

— Забросили в машину? — с сомнением произнес Кохе.

— Сави сообщила, что с ней Кетчелл и Ларик. Но за ними наблюдали другие активисты.

— Значит, под взрыв вместе с ней мог попасть Кетчелл или Ларик. Остальные поспешили скрыться.

— Оба были тяжело ранены. Начнем с приемных покоев отделений скорой помощи. И моргов, — нехотя выдохнул Юрий.

Из офиса Юрия открывался полный доступ к информации дюжины первичных сетей медучреждений по всей Австралии. Открытые сводки за последнюю неделю заполнили собой все экраны на его рабочем столе. Ген 5 Тьюринг службы безопасности даже прогнал в реальном времени файлы отделений скорой помощи в поисках неопознанных лиц, подходящих под описание Сави. Пока результат в точности равнялся нулю. С момента взрыва Сави начисто исчезла из цифрового мира.

Юрия больше заботили собственные журналы службы безопасности. Файлы Кинтора за день первого сброса были удалены с серверов сиднейского офиса и пересланы в Нью–Йорк, под юрисдикцию Пой Ли.

Запросы Юрия на снятое дронами видео Фонтанной улицы раз за разом блокировались.

С Пой Ли предстояло выяснить отношения — и не откладывая. Сави, спасая Тоби Рирдона, приняла на себя большую часть взрыва. Она нуждалась в лечении — если была еще жива.

А сиднейский филиал вел в настоящий момент восемь других операций, и все они требовали от него всего внимания, все были не менее важны, чем внедрение в группу Аккара. Те агенты тоже полагались на него. Юрий уронил голову на руки, стал растирать себе виски. Текст на экране расплывался, сколько ни моргай.

Юрий вздохнул, покосившись на три пустые кофейные чашки, выстроившиеся перед экранами. Его м-нет Борис уверял, что он восемнадцать часов не выходил из офиса. Юрий никогда не терял своих оперативников. Потеря тяжело давила на него. Люди должны ему доверять, знать, что он всегда их прикроет. Вся корпорация считала его толстокожим мерзавцем, он сам постарался создать такое впечатление, но, предлагая кому–то опасное задание, берешь на себя ответственность. И Юрий принимал эту ответственность очень серьезно.

В дверь тихонько постучали, и Кохе Ямада вошел, не дожидаясь отклика.

— Простите, шеф, там у нас инцидент. Довольно странный.

Юрий, насупившись, выглянул в окно и несколько удивился, увидев яркое утреннее солнце, залившее каньон между небоскребами сиднейского делового квартала.

— Что там такое?

Борис не показывал ему ничего похожего на толпу у входа.

— В приемной Каллум Хепберн. Говорит, что не уйдет, пока не встретится с вами.

— Откуда мне знакомо это имя? Он из наших подопечных?

— Нет, шеф, — усмехнулся Кохе. Его м-нет вывел изображение Каллума на стенной экран.

Юрий прищурился, разглядывая молодого рыжего парня с чуточку растерянной улыбкой, пожимавшего руку самому Энсли Зангари. Борис добавил к фото файл с биографией.

— Д–да–да… он расхлебывал кашу в Гильгене. Помню.

Группа Экстренной Детоксикации «Связи» занимала первую строку новостных лент после предотвращенной катастрофы в Гильгене — пока ее не вытеснил Ледопад.

— Что он здесь делает?

— Понятия не имею. Но он устроил большой шум, когда его попросили покинуть помещение, и был весьма невежлив. — Кохен указал на экран. — Учитывая его знакомства, я решил, что не стоит просто вышвыривать парня за дверь. Он чем–то рассержен.

— Но…

— Публичность, шеф. Нам это ни к чему.

— Хрен с ним, ведите его сюда.

— Да, сэр.

— И, Кохе, пусть двое сотрудников в форме подождут у моих дверей.

— Я уже позаботился, шеф.

Юрий провел минуты ожидания, просматривая досье Каллума Хепберна. Довольно обычное. Не считая пункта о Гильгене, помеченного уровнем секретности, к которому у Юрия не имелось допуска. Увидев это, он поднял бровь.

Каллум ворвался в кабинет. При его бледной коже гневный румянец был очень заметен.

— Мистер Хепберн. Садитесь, пожалуйста.

Каллум протопал к столу, с силой оперся на него ладонями и, перегнувшись поверх экранов, злобно уставился на Юрия.

— Где она?

Юрий оглянулся на Кохе, который от дверей с удивленной усмешкой взирал на эту сцену.

— Я плохо реагирую на крик, Хепберн. Так что вы лучше сдайте назад, остыньте и объясните, о чем речь.

Каллум, помедлив немного, убрал руки со стола и выпрямился.

— Сави Чодри. Она исчезла. Где она?

Выучка позволила Юрию сохранить непроницаемый вид — но едва–едва.

— Простите. Впервые слышу о такой.

— Херня. Она ваш тайный агент. Ушла на внедрение. И не вернулась.

— С чего вы взяли?

Каллум глубоко вздохнул, раздувая ноздри.

— Она моя невеста. После отпуска собиралась на задание. Ожидалось, что это на пять дней. Прошло уже вдвое больше. Никто так надолго не остается без связи.

— Ваша невеста?

— Да. И — да, я знаю, что она должна была вам сообщить, чтобы меня проверили. Но все так быстро закрутилось… Так вот… что с ней и где она? Просто скажите, что она в безопасности, и я отвалю, оставлю вас в покое.

Юрий видел, какое волнение пылает за яростью этого человека.

— Хорошо, дело обстоит так. Если она работает под прикрытием, у таких агентов особая процедура связи. Предусмотрено несколько способов предупредить нас, если она попала в трудное положение. Получив такой тревожный сигнал, мы немедленно изымаем агента. — Он развел руками: образец рассудительности. — Пока все тихо.

— Ни черта не тихо! В Кинторе при запуске Ледопада произошли волнения. Ее студенты там были? Эти тупицы ради таких дурацких заварух и живут.

И снова Юрий удивился, насколько Хепберн близок к истине. Сави слишком много разболтала, с яростью подумал он. И кому? Этому наглому хлыщу? Пусть только найдется, конец ее службе в безопасности!

— Какие студенты?

— Она… вела наблюдение за радикальными студенческими группировками. Это они протестовали против Ледопада?

— Нет. Там не было студенческих групп, за которыми наша служба ведет наблюдение. Даю вам слово.

— Так где же она?

— Послушайте, я понимаю вашу озабоченность. Если она ваша невеста, вы в полном праве беспокоиться. Но местонахождение всех моих сотрудников известно. И я уверен, она свяжется с вами, как только всплывет на поверхность.

Каллум надолго замер, обдумывая услышанное.

— Ну, хорошо. — Он кивнул так, словно по широте души снимал с Юрия тяжкое обвинение. — Подожду еще пару дней.

Юрий проводил его взглядом до выхода.

— На здоровье, — бросил он, обращаясь к пустому дверному проему. Вошел Кохе.

— Я правильно расслышал? Они обручены?

— По всей видимости. А такой, как Хепберн, не стал бы об этом лгать. Он дурак, видит мир черно–белым.

— Что будем делать?

— Остается одно.

Юрий понимал, что прежде надо бы по меньшей мере выспаться. Мятая рубашка, щетина, усталые глаза — все говорило, что он не в форме для принятия разумных решений. Но тянуть дольше было нельзя.

Манхэттенский офис Пой Ли располагался в принадлежащем «Связи» здании в центре города — временном помещении, пока не будет готова новая американская штаб–квартира с видом на Центральный парк. Пой Ли, как и Юрий, придавала мало значения дорогостоящим внешним признакам статуса.

Юрий почему–то не удивился, застав ее на рабочем месте, хотя на Восточном побережье была середина ночи. Очень немногие из высших управленцев соблюдали расписание своего часового пояса.

— Вид у вас дерьмовый, — отметила она, едва Юрий вошел.

— Спасибо.

— Чаю?

— Нет. Хватит с меня кофеина на сегодня.

— Я бы рекомендовала ромашковый. Очень мягкий.

Он покачал головой, давя в себе раздражение.

— У нас проблема.

— Не будь в мире проблем, мы с вами остались бы без работы.

— Настоящий дзен! Речь о Сави Чодри.

— Ваш агент внедрения.

— Да. Она у вас, не так ли?

— Нет. Почему вы так решили?

— Задним числом просмотрел наши отчеты о задержаниях, — объяснил Юрий. — И удивился.

— Чему?

— План Аккара был хорош. Обрыв питания во время зарядки тяжелой техники вызвал бы перезагрузку — окно, в которое Юлиса могла внедрить свою управляющую программу. Получив контроль над Ген 3 Тьюрингами машинного парка, они устроили бы величайший в истории разгром, заставив эти чудовища врезаться друг в друга и во все прочее оборудование. Иные из машин весят больше пятидесяти тонн. Они бы все разнесли.

— Знаю, — кивнула Пой Ли. — Я присутствовала в отделе активных операций, когда Тарли разъяснял их методы.

— Да. И тут–то мы все осознали, сколько активистов они заслали на старый аэродром. Тогда же вы отстранили первоначальную арестную команду и ввели аризонскую группу розыска и задержания. Ваше решение, ваши полномочия.

— Вы первоначально задействовали для арестов австралийские силы внутреннего подавления. Я рассудила, что их численности недостаточно для ста двадцати с чем–то фанатиков. Совершенно справедливо рассудила, как выяснилось. РЗ прекрасно справились.

— Даже слишком прекрасно: загребли заодно и Сави. Они не знали, что она наша. Я бы хотел ее вернуть, с вашего позволения.

— У нас ее нет.

— А вы хоть проверяли?

— Строго говоря, да. Аризонский РЗ получил код ее трекера. У нас ее нет. Юрий, откинувшись в кресле, настороженно разглядывал Пой Ли.

— Их переводят втемную? Так? Куда мы их запихнем: в какой–нибудь северокорейский Гуантанамо?

— Это бы привело лишь к умножению проблем, не так ли? Невозможно спрятать так много людей, чтобы никто не заинтересовался, куда они подевались. Рано или поздно их придется представить на суд.

— Я разговаривал с единственным свидетелем взрыва на подстанции. По его словам, присланное вами из Аризоны военизированное формирование запихнуло ее в машину. Она у вас.

— Девятилетний мальчик, страдающий от взрывной контузии, — не самый надежный свидетель.

— Вам известно, что я говорил с Тоби Рирдоном? Вы за мной наблюдаете?

— Он — единственный выживший после атаки на Фонтанной улице, по нашим сведениям. Они не точны?

— Точны. — Юрий терпеть не мог, когда его вынуждали оправдываться. — Послушайте, я понимаю, что провалы случаются у всех, особенно в такой напряженный и запутанный день, как на прошлой неделе. Просто дайте мне доступ к отчетам аризонской группы РЗ. Мне хотелось бы видеть, кем они занимались.

— У вас нет допуска к документации аризонской РЗ. Это внутреннее подразделение, мы его задействуем при кризисах в системе безопасности.

— Бога ради, я командую отделом!

— И этого уровня недостаточно для допуска к файлам РЗ. Извините.

— Да бросьте, Пой! Вам придется в чем–то мне уступить. Позвольте мне прогуляться мимо камер и тихонько ее оттуда извлечь. Сави из безопасности, она наша. Она не станет взывать к дерьмовым гражданским правам и требовать адвоката–либертианца.

— Это невозможно.

— А вы сделайте.

— Еще раз: у нас ее нет.

— Она погибла, да? Вот что здесь пытаются прикрыть.

— Я буду считать, что ничего не слышала.

— Вам такое, знаете ли, просто с рук не сойдет.

— Это закрытые дела, Юрий. Бросьте. Есть прямой приказ.

— Вам не со мной придется иметь дело, — тихо предупредил он. — Вы что–нибудь слышали про Каллума Хепберна?

— А с нимчто?

— Стоп! Вы его знаете?

— Знаю о нем. Что именно, вам сказать не могу. Но готова заверить, он — надежный сотрудник «Связи».

— Это ненадолго. Скоро он станет проблемой.

— Неужели? Он вступил в радикальную группировку?

— Он оказался женихом Чодри.

Пой Ли выпрямилась, с ее замкнутого лица пропали все следы усмешки.

— Что–что?

— Я только знаю, что они провели отпуск с перепихоном на Карибах. И результатом стало милое колечко с бриллиантиками. Известить отдел они не удосужились.

— Как неудачно, — вздохнула она. — Он сейчас заметная персона.

— Именно. И значит, отдайте мне Сави. Я воссоединю этих злосчастных влюбленных придурков, и все забудется.

— У меня ее нет.

— Зачем вам это? — Он повысил голос, чего не следовало делать, разговаривая с Пой Ли. Но Юрию было уже наплевать.

— Юрий… прошу вас! У нас ее действительно нет. Я ручаюсь своим словом. Я проверяла. И прошу вас не обвинять меня в глаза во лжи. Никому из нас это не на пользу. Вопрос закрыт. Смиритесь и продолжайте работать.

Юрий не сразу, однако все–таки кивнул и сказал:

— Хорошо.

Он просто не мог себе позволить бросить вызов Пой Ли. Напрямую — не мог.

— Как там прошло? — спросил его Кохе, когда Юрий вернулся в сиднейский офис. Юрий рухнул на свое место за столом. Борис перевел в рабочий режим все темные экраны: они показывали все тот же массив данных — и по–прежнему ничего ему не говорили.

— Вот вам задачка, — обратился Юрий к заместителю. — Вы преступник, занимались серьезным преступлением, и тут кто–то на вас напал. Кому будете жаловаться? И что скажете? «При попытке вывести из строя оборудование на сотни миллионов ваттдолларов кто–то сделал из меня отбивную, а потом угрожал настолько серьезно, что я опасаюсь за свою жизнь»?

— Заключаете сделку со следствием, — не раздумывая, отозвался Кохе. — Вас включают в программу защиты свидетелей в обмен на показания.

— В теории очень мило. На практике программа защиты существует для информаторов из организованной преступности, способных обрушить целые картели. Я что–то сомневаюсь, что такая же защита достанется горячим головам, портящим технику.

— Вы про Аккара с его эковоителями, вздумавшими запороть наш парк машин?

— Именно о них. Их скрутило подразделение безопасности «Связи» — аризонская группа розыска и задержания. Это военизированное формирование, мы его применяем для сдерживания толпы при серьезных гражданских волнениях.

— А они имеют право действовать в Австралии?

— Да. У них здесь зарегистрированный офис и выданная властями лицензия частной полиции. Что позволяет задерживать тех, кто застигнут за криминалом. Затем они передают их местному правосудию с доказательствами совершенного правонарушения.

— Чисто, — одобрил Кохен. — А если подозреваемых держат incommunicado^[9]?

— А тогда кто заметит их исчезновение? — подытожил Юрий. И снова стал растирать виски, хоть это и не помогало от усталости, высосавшей энергию мышц и мыслей. — Их было больше ста двадцати.

— В том числе Сави?

— Судя по тому, как меня шуганули, — да. Но… сто двадцать человек, если не больше. Хоть у кого–то наверняка найдутся друзья или родственники, поднимут шум. Их исчезновение не сойдет Пой Ли с рук. Или сойдет?

— А свидетели–то были? — спросил Кохен. — Все ведь произошло на старом аэродроме. Это наша территория.

— А все записи в Нью–Йорке.

— Дерьмо! Пой Ли обо всем позаботилась.

— Аккар наверняка тщательно отбирал своих людей, взял самых преданных. Перед подобной акцией они меньше всего могли кому–то разболтать. Пройдет не один день, пока кто–то задумается, куда они запропали. И недели — пока всерьез забеспокоится. И даже если какой–нибудь дружественно настроенный чиновник начнет расследование по нашей просьбе, их внешне ничто не связывает. Кроме нас, никто не знает размеров группы. Для самопальной конспирации — впечатляющий результат.

— В наше время невозможно запереть столько народу, — возразил Кохен. — Не та эпоха. Их надо где–то держать — оттуда и протечет. Или какой–нибудь умник запустит над тюрьмой дрон.

— Не могу поверить, что Пой Ли отсекла нас от дела без причины, — ответил Юрий. — Мы знаем, что немедленно после взрыва Сави захватила аризонская РЗ. А Пой Ли клянется, что аризонцы ее не брали. Уверяет, что лично проверила.

— То есть она сама в ужасе, как бы пресса не разнюхала? Боже, шеф, что же они сделали с этими людьми? Мы что, работаем на психопатов?

— Не знаю — что плохо, с какой стороны ни погляди. Если Сави умерла, потому что ей не оказали вовремя медицинскую помощь, что мешает выдать ее тело? Зачем стоять на своем? Какой смысл?

— Так что, мы бросаем это дело?

— Сави — мой человек. — Юрий закрыл глаза, справляясь с накатившим и спутавшим мысли изнеможением. — Пойду домой, высплюсь. Чтобы решать, что делать дальше, мне нужна ясная голова.

Из кинторского портального хаба Каллум вышел на Мейн–стрит. День склонялся к вечеру, уже десять часов пустыня прожаривала городок. Он оказался не готов ни к зною, ни к сухой царапучей пыли, которая попадала в горло с каждым вдохом. Пот проступил изо всех пор, а ведь на нем были только шорты и лиловая футболка — и крем от солнца с фактором пятьдесят. Нашарив в сумке через плечо новую хирургическую маску, Каллум закрыл лицо.

Аполлон выбросил на экран очков навигационную карту, и Каллум двинулся по улицам, следуя графическим указателям. Очень немногие из выглаженных пылью строений обзавелись здесь вторым этажом. К чему? Одноэтажные сборные домики стоили недорого, а земля под них еще дешевле; в этих местах тот, кому требовался большой дом, строился вширь. Правда, земля была дешевой до прошлой недели, когда на пустыню начал падать лед.

Теперь, глядя на запад, Каллум видел толстые, на удивление неподвижные облачные башни, выросшие над покрывшим рыжий песок слоем льда. Осколки уже засыпали площадь поперечником более двух километров, а ведь задействованы были всего пять больших аэростатов. До конца месяца к их эскадрилье присоединятся еще три, а за год — пятнадцать. Талая вода уже журчала по заждавшимся каналам, впитывалась в иссохшие пески, но с каждым днем проползала чуть дальше. А наверху, в небе, ледяной пар создавал новый микроклимат, меняя направления сонных древних ветров. Улицы Кинтора уже продувались бризом: упавшее от холода давление засасывало к северу воздух с побрежья. Пока что он нес с собой лишь новую пыль, но климатологи «Орошения пустыни» предсказывали, что через шесть месяцев холод приманит в глубину континента тучи и еще подстегнет перемены. Пара лет — и Кинтор станет самым молодым, самым волнующим оазисом планеты. Вслед за дождями на него должны были хлынуть деньги, поэтому спекулянты заранее скупали участки вдоль каналов.

Пока, впрочем, Кинтор сохранял дух фронтира, оставаясь подходящим местом для закаленных работяг и торговцев, снабжавших людей всем необходимым. Каллум вгляделся в неоновые и голографические вывески над множеством процветающих мелких предприятий. Задержался перед «Гранитным уступом» — с виду просто очередным сборным домиком с длинными окнами и подвешенными с краю к стене тремя кондиционерами. Сияющая голубая вывеска была моложе домика, который она венчала.

Это заведение нашла, конечно, Райна. Упершись, как в каменную стену, в Юрия Альстера, Каллум открылся своим, признался, что погиб — обещался женщине. Что она из службы безопасности — тайный агент. Что она пропала и он подозревает: компания намерена замять дело.

— Типичное дерьмо, — буркнула Райна.

Все собрались возле него, все рвались помочь.

— Что угодно, шеф! Все, что понадобится!

Каллум едва не расчувствовался. Однако пока что ему пригодился только опыт Райны.

Хотя м-нет Сави, Нельсон, и не выходил в сеть, объяснила та, это не означало полной изоляции. Если Сави скрывается, она наверняка использует другую м-нетную личность. Ее универсального адреса им не получить, однако кожные зерна Сави должны быть завязаны на нее. А у каждого из них уникальный код интерфейса, который будет инкорпорирован в метаданные м-нета. Не прошло и часа, как Райна отследила все коды, вытащив сведения из имплатировавшей зерна пять лет назад мумбайской клиники. Такое мастерство прирожденных сетевиков и восхищало, и тревожило Каллума: уж очень большая часть жизни оказывалась в легком доступе.

Если Сави использовала связь м-нета для вызовов или выхода в интернет, об этом должны остаться сведения в локальных серверах, объясняла Райна. Нужно только установить наиболее вероятную локацию, а сервера она хакнет. Поисковик сумеет отыскать нужные данные.

Вероятным Каллум счел только Кинтор. Он это вычислил при стычке с боссом Сави, Юрием. Ледопад больше года сосредотачивал на себе внимание противников «Связи» — как же было не влезть (или не быть втянутыми) в такое дело студентам–радикалам? А ими и занималась Сави.

Быть может, Парвати снизошла улыбнуться его стараниям. Так или иначе, с Кинтором он угадал. Всего за девяносто семь минут Райна отследила зерна Сави: они были завязаны на м-нет с тегом Мисра, который расплачивался за питание в «Гранитном уступе». Последний заказ: круассан и апельсиновый сок — в то утро, когда начался Ледопад, и за несколько часов до протестных выступлений. После этого — ничего.

Каллум вошел в кафе и сел. Попросил у официантки апельсиновый сок с круассаном. Когда та принесла заказ, показал ей фотографию Сави и спросил, не узнает ли она эту женщину.

Нет.

В этой смене работали три официантки. Он опросил всех. Две сказали «нет», одна подумала и ответила: «Может быть».

— «Гранитный уступ» — популярное заведение, — сказала она. — У нас каждый день сотни две клиентов. Ваша девушка, может, и заходила несколько раз, только одевалась не так пижонисто, как на фото, и было это не в последние дни.

Облегчение нахлынуло с такой силой, что Каллуму пришлось выйти и посидеть, приходя в себя. Аполлон связал его с Райной.

— Одна из официанок ее вроде бы узнала, — сказал Каллум.

— Следовало ожидать, — ответила Райна. — Я хакнула главный сервер кафе. В нем есть видеофайлы внутренних камер. Я нашла кадры, где она последний раз расплачивается. Сейчас перегружаю тебе.

Каллум уставился на изображение, всплывшее на экране очков, сомневаясь, Сави ли он видит: затрапезная одежка, шляпа от солнца, рюкзачок. «Умеет же она маскироваться!» — с восхищением подумал он. В такой одежде, с такой прической она сбросила несколько лет. Типичная студентка, может, пропускает год между курсами.

В то утро, выйдя из «Гранитного уступа», она свернула налево по Мейн–стрит.

— Попробую раздобыть еще видео, — говорила Райна. — Хотя большей частью кинторские камеры наблюдения хранят данные в облаке — особенно гражданские, следящие за улицами. Их хакнуть будет чуточку труднее.

— Постарайся, — попросил он.

И, выйдя из «Гранитного уступа», свернул налево, как Сави. Следующее кафе называлось «Алкид» и предлагало португальскую кухню. Заняв место, он показал официанту карточку Сави. Мастерская по распечатке одежды рядом. Дальше пищевой принтер. Ремонт ап–багажек. Бар. В финансовую компанию он заходить не стал. Еще одно кафе.

Когда он вышел из этого кафе, небо потускнело до розоватого оттенка. Загорались уличные фонари, прорезали воздух голубовато–зелеными световыми конусами. Теперь, хотя прохладнее не стало, на улицах появилось больше народу. Каллум чувствовал, как излучает жар нагретая за день земля.

— По–моему, я поймала ее на повороте на Розовую аллею, — подала голос Райна. — Это от тебя в километре. Изображение не лучшего качества.

— У тебя успехи побольше моих, — отозвался он. — Владелец продуктовой мастерской сказал, что она могла к нему заходить. Когда — не помнит.

— На Розовой маловато камер. Там в основном жилые дома.

— Я посмотрю.

Получив от Аполлона навигацию, он двинулся пешком.

Трое вышли из бара прямо перед ним. Каллум хотел их обойти.

— Связь с интернетом прервана, — сообщил Аполлон.

— Как?

— Пропал сигнал сети. Восстановить связь не удалось. Меня перегрузили на входе.

— Как это?..

Трое из бара загородили ему дорогу.

— Вот гадство! — выдохнул Каллум. Поспешно развернулся. Сзади стояли двое. Один, щеголь щеголем, держал в руках жезл тазера и предвкушающе ухмылялся.

— Как насчет позабавиться? — подначил щеголь.

Каллуму всего пару раз доводилось драться в барах, и то со сверстниками, в студенческие годы: те могли под шумную брань пихнуть раз–другой кулаком. Вышибалы мгновенно унимали драчунов. Этим пятерым, похоже, те вышибалы пришлись бы на один зуб.

— Наличных у меня не много, — начал Каллум, стараясь сдержать дрожь в голосе. «И это на главной улице! Почему никто не вызовет полицию?»

— Давай–ка сюда, приятель, — позвал один из компании.

Он указывал в узкий переулок, и Каллум запаниковал.

— Послушайте, на мне «умная манжета». Могу стереть универсальный код и приложение «Найди меня». Она из самых дорогих, порядочно стоит.

— Если бы нам нужны были твои денежки…

— Или тело, — оскалился другой.

— Шевелись!

Остался один шанс — попытаться сбежать. Каллум слишком испугался предстоящей трепки. Попав в больницу, он не сможет помочь Сави. И темный переулок не сулил добра…

Чья–то рука уперлась ему между лопатками. Каллум напрягся. Если рвануть направо, он вырвется прямо на Мейн–стрит. «Они же не побегут за мной… или побегут?»

Жезл тазера ткнул его под коленку. Должно быть, с ослабленным зарядом. От болезненного укола Каллум вскрикнул, но не упал, хотя нога резко дернулась.

— Не бегай, — предостерег голос сзади.

Униженный и испуганный, Каллум потащился за ними.

«Райна поймет, что связь прервана намеренно. Хакнет камеры, увидит, как они меня захватили. Она вызовет полицию или местную службу безопасности. Она мне поможет. Вытащит. Давай же, Райна! Давай!»

Они свернули еще на одну улицу и дальше пошли сворачивать раз за разом. Навигатор Аполлона отслеживал все повороты, составляя маршрут. Каллум мог проследить каждый вынужденный шаг.

«Только хрена ль мне с того проку?»

Через семь минут тридцать восемь секунд они закончили путь у дверей перестроенного капсульного отеля. Дверь откатилась на роликах, и Каллума втолкнули в темноту проема. Створка, дребезжа, задвинулась за ними. Потом зажегся свет.

Каллум оказался на складе с пустыми металлическими полками вдоль стен и слоем пыли на неровном бетонном полу. Воздух был горячим и душным. Ровно посередине стояло тяжелое деревянное кресло с четырьмя парами наручников: две штуки на подлокотниках, две на передних ножках.

Каллум только раз взглянул на него, как…

Тазер, ткнувшись в него, ударил уже на полную мощность. Не отказали только мышцы гортани, и Каллум завопил, заваливаясь лицом вниз. Новый разряд, и мир растворился в страшной боли. Тело судорожно дернулось, он взвыл и потерял сознание.

Руки и ноги горели огнем, который понемногу спадал, оставляя после себя болезненные судороги. Вернулось зрение — по крайней мере, он видел в темноте светящиеся полосы. Попытался проморгаться, сфокусировать взгляд. Его сильно трясло. И шевельнуть руками не удавалось.

Он был за руки и за ноги прикован к креслу.

— Ох, гадство! Дерьмо дерьмовое!

Очки с экранами то ли свалились, то ли их сняли. Все равно. Главное, их больше не было. И скосив глаза на запястье, Каллум не увидел «умной манжеты».

— Аполлон? — шепнул Каллум.

И получил затрещину. Сильную.

— Не делай так больше. Сдох твой м-нет. Ты один.

Медленно бледнели красные звезды в глазах. Перед Каллумом стоял человек. Высокий африканец, на лысине блестят капельки пота, по рукам от плеч змеятся татуировки. На черной футболке призма расщепляет луч света в радугу.

Каллум хихикнул, едва ли не в истерике.

— У меня тоже есть этот альбом.

— Что?

— «Пинк Флойд», «Dark Side of the Moon». Классика, но «Wish You Were Here» лучше.

— Умничаешь, — буркнул чернокожий и с размаху хлестнул Каллума по другой щеке.

Боль пронзила ухо, во рту появился привкус крови.

— Какого хрена?

— Где они? Куда вы их увезли?

— Что? Кого?

— Моих людей.

— Какого хрена? — Каллум следил за угрожающе занесенной ладонью. — Каких еще людей? Постойте, за кого вы меня принимаете?

— Я точно знаю, кто ты такой, Каллум Хепберн. — Африканец показал ему листок с распечаткой фоторепортажа: они с Энсли на полуострове Гринвич. — Новый «золотой мальчик» компании «Связь». Спас Северную Европу от радиационного выброса. Мир изнемогает от благодарности.

— Зачем я здесь? И ты что за хрен?

Мужчина снова поднял руку. Каллум съежился.

— Где они?

— Кто? — рявкнул в ответ Каллум, перепугавшись уже не столько за себя, сколько за Сави. Если она таких «студентов» выслеживала…

— Ты либо дурак, либо очень хороший актер.

— Ни фига я не актер. Не понимаю, кто вы и о чем толкуете!

Мужчина обошел вокруг кресла. Каллум вертел головой, опасаясь удара сзади. Но тот появился с другой стороны с высоким стаканом воды в руке.

— Объясните, что вас интересует, — с отчаянием заговорил Каллум. — Что именно? Если знаю, я вам скажу. Какого черта?

Ему теперь пришлось запрокинуть голову: мужчина стоял прямо перед креслом.

— Меня зовут Аккар — но это, думаю, тебе и твоей компании уже известно.

— Не известно, да и плевать мне, как вас зовут.

Аккар медленно наклонил стакан, вылив воду ему в промежность.

— Это что?.. — Каллум глянул на промокшие шорты и снова поднял взгляд на похитителя. — Какого хрена?..

— Чтобы поощрить тебя к правдивости, — ответил Аккар. — После долгих лет исследований было установлено, что влага повышает проводимость кожи. — Он издевательски улыбнулся. — Кто бы мог подумать?

Щеголь в костюме появился сзади и сверху вниз ухмыльнулся Каллуму, в руке у него был тазер.

Из улыбки Аккара пропало веселье.

— Даймон, какой силы заряд нужен, чтобы поджарить мужчине яйца? Даймон погладил свой жезл.

— Не волнуйся, босс, хватит с запасом.

— Нет! — вскрикнул Каллум. — Идите на хрен. Я бы сказал, что вам надо, но я же не знаю что? Скажите! Объясните, черт вас побери, что происходит?

— Первый сброс, — сказал Аккар. — Мои люди в технопарке «Орошения пустыни». Так ясно?

— Я знаю, что в тот день был бунт на обзорной площадке, — отчаянно заспешил Каллум. — Вы об этом?

— Нет, не об этом, Каллум Хепберн. На площадке для обслуживания техники собралось сто двадцать семь активистов. Они намеревались нанести величайший удар по преступной корпорации, собравшейся изнасиловать пустыню. Удар, на подготовку которого у меня ушел год. — Его рука метнулась вперед, ухватила Каллума за подбородок. — Сто двадцать семь человек, мальчик из корпорации. Ни один не вернулся домой. Где они?

— Не знаю, — ответил Каллум. — Меня там не было. Я, черт побери, работаю в Экстренной Детоксикации. Бога ради! Мне глубоко плевать на твою дурацкую пустыню. И всем плевать, кроме фриков вроде тебя.

— Сперва они добираются до астероидов в космосе и отбирают их у нас, заявляя, что теперь эти камни принадлежат им, — низким, угрожающим голосом заговорил Аккар. — И мы терпим, потому что это ведь просто камни. — Потом они добираются до пустыни… Ты понял? Знаешь, куда все ведет? Только на сей раз, мальчик из корпорации, — на сей раз мы не позволим им испоганить то, что природа подарила всем людям: прекрасную землю, принадлежащую каждому из нас. Многие разделяют мои убеждения, и нас становится все больше — поверивших в нашу правду.

Каллум наделил своего пленителя самым презрительным взглядом, на какой был способен.

— Я вижу всего шестеро ваших. Это не угнетенное меньшинство, а психиатрический диагноз.

Жезл ткнулся в шорты Каллума. Он завопил и только потом сообразил, что электрического разряда не было. Двое засмеялись над ним.

— Идите вы в жопу! — взорвался Каллум. — Надеюсь, что «Связь» утопит вас на хрен в талой воде. Хотел бы я, чтобы напоследок вы увидели, как зелень отвоевывает все никому не нужные камни вашего паршивого ада. Надеюсь, ваши трупы сгниют в воде и станут удобрением для новых растений. Хоть какой–то прок будет с вас, тупиц, для новой экологии.

— По–моему, он говорит то, что думает.

— По–моему, ты прав.

Каллум обжег их взглядом.

— Болваны хреновы. Сто двадцать семь человек просто так не исчезают. Это… это… бред! Вы сами себя поимели, охренев от собственных конспирологических теорий.

— Ты прав, Каллум Хепберн. Люди просто так не исчезают. Это безумие. — Аккар достал и сунул под нос Каллуму карточку с Сави. — Так где же она?

— Я… я… — Каллум сознавал, что излучает виноватость, как вспышка на солнце. — Она не…

— Что «не»?

— Она не из ваших.

Он понимал, что губит дело, но ему было плевать. Они знают Сави, и пропала она вместе с их маньяками. Более ненадежной ниточки Каллум и представить не мог, но все же она существовала. Он хоть на шаг приблизился к Сави.

— Кто она? — убийственным шепотом выдохнул Аккар.

— Она, черт побери, моя жена, дерьмо ты этакое! И если ты тронешь волосок на ее голове, я тебя убью на хрен!

Аккар выхватил у Даймона тазер и ткнул Каллума в грудь. Боль была бездонной. Каллум бессильно корчился, не в силах соображать, превратившись в кусок визжащей в агонии плоти.

Даймон сватил Аккара за руку, заставил отвести жезл.

— Это не то, чего ты хочешь, друг мой. Нам от него нужны слова, а не визг.

Аккар неохотно кивнул, но сквозь его гнев просвечивало недоумение.

— Говори. Твоя жена?

Каллум жалко закашлялся, его все еще трясло.

— Да, моя жена. По–вашему, с чего бы мне бродить по городским улицам, выспрашивая о ней? Я хочу ее вернуть.

Аккар с Даймоном снова переглянулись, и этот обмен взглядами явно не сулил Каллуму добра.

— Как ее зовут?

— Сави Хепберн. — Он понимал, что нельзя было им говорить, но ведь это всего лишь имя. А если показать, что готов им помогать, сотрудничать, вдруг что–то проявится? Где бы она ни…

— Тайный агент «Связи», — с тихим бешенством выговорил Аккар. — Она завела нас в ловушку. Это работа твоей суки!

Каллум ответил ему свирепым взглядом.

— Ну и что? Она оказалась умнее вас. Что не так уж трудно. Когда вы ее видели в последний раз?

Аккар вызверился на него.

— Она нас предала. Я заставлю ее смотреть, как тебе перережут глотку у нее на глазах.

— Прежде ее нужно найти. Когда вы ее последний раз видели? Ну! Когда?

— Здесь я задаю вопросы, мальчик из корпорации.

— Да–да, задаешь. Так задай еще и этот. Как тебе — затаившись в паршивом кинторском блочном нужнике — отыскать в «Связи» своих драгоценных людей? Как завербовать человека из корпорации? Которого никто не заподозрит? Которому куда больше тебя надо разобраться в этом дерьме? Есть идеи, приятель? Может, знаешь таких?

Аккар недоверчиво фыркнул.

— Ты хочешь работать с нами?

— Я бы лучше ногу себе отгрыз. Но разве у нас с тобой есть выбор?

— И не думай, — рыкнул Даймон.

— В самом деле? Тогда давай, — очертя голову, пер вперед Каллум. — Предлагай другой вариант. Сави из службы безопасности. Она за вами следила, сообщала о каждой мелочи вашей жалкой экокомпашки. Безопасники «Связи» знают о вас все. Компания стоимостью во много триллионов долларов, бюджет ее службы безопасности больше, чем у какого–нибудь захудалого ЦРУ. Единственное — единственное! — чего они не знают: это где вы сейчас. Но из Кинтора вам не выбраться, так? Через порталы — никак, а любую выезжающую машину выследят с дронов и спутников. Вы в тюряге, заперты так же, как ваши пропавшие товарищи. Может, кормежка получше, да стен не видно. Но вы в ней просидите до конца жизни. Которая с учетом дронов наблюдения и Ген 5 Тьюринга, ведущего поиск в интернете, вряд ли затянется больше недели. Ну, давайте, выкладывайте ваш гениальный план, как вырваться на волю и всех спасти, где бы они ни были? Адрес–то у вас есть, да?

— Как получилось, что Оша тоже пропала? — спросил Аккар.

— Кто?

— Твоя жена, мы ее знали под этим именем. Если она из безопасности «Связи», почему и она пропала?

— Понятия не имею. Я даже не смог добиться от этих ублюдков признания, что Сави на них работала. — Каллум встряхнул наручники на запястьях. — Отомкните. Ну же! Надо подумать, что делать дальше.

— Пропало сто двадцать семь человек, Каллум. В том числе один их сотрудник, если верить тебе. Теперь уж остается только искать их могилу.

— Нет! — выкрикнул Каллум. Он натянул цепочки наручников, словно мог порвать их силой. — Она жива. Понимаю, при твоей паранойе недолго поверить, что «Связь» способна на убийство множества людей: в твою мысленепроницаемую черепушку, набитую теориями заговора, это укладывается. Но все не так. И с Энсли я встречался. Он, конечно, беспощадно умный бизнесмен, но не какой–нибудь охреневший Гитлер.

— Могилы может и не быть, — вставил Даймон. — Станция на Хаумеа избавит «Связь» от всех проблем и улик.

— Пс–с–ст! Чушь! Ты хоть бывал на станции Хаумеа? Я бывал. Еженедельно бываю. И знаю там каждую камеру выброса. Следил, как уплывает в пространство токсичное дерьмо наших пращуров. Ни единого трупа там не было.

— Не Хаумеа, так другой астероид–невидимка за Нептуном. Ты сам сказал, это большая компания. С неограниченными возможностями.

— Сави жива! — крикнул Каллум. — А теперь отпустите меня на фиг. Я ее найду, с вами или без вас. Хотите вы узнать, где ваши друзья, или не хотите? Потому что я — ваш единственный шанс узнать.

После долгой паузы Аккар кивнул. Даймон, неодобрительно вздохнув, нагнулся и отомкнул наручники.

— Ладно, компанейский, — сказал Аккар. — И что теперь делать?

Каллум растирал красные отметины на запястьях.

— То, что произошло, называется тайной пересылкой, так? Их загнали в какую–то глубокую дыру: заброшенную шахту, вулканическую полость, Северную Корею… В этом–то мы согласны?

— Да.

— Тогда нам остается одно. Они канули в кроличью нору. Надо прыгать за ними.

Солнце два часа как зашло, оставив сиднейский горизонт пылать неоном и окнами офисов. Юрий, как всегда, этого не заметил.

— Есть сдвиги, шеф, — сказал запыхавшийся Кохе Ямада.

Юрий поднял глаза от настольных экранов и увидел своего заместителя, привалившегося к дверному косяку и взволнованно улыбающегося.

— Сдвиги?

— Даймон всплыл. Оперативники его выследили.

— Только что?

— Ну да! Живем!

— Дерьмо!

Оба поспешили по коридору в отдел активных операций. В отделе дежурил Омри Тос. Он показал Юрию поднятый большой палец.

— Распознаватель лиц пять минут назад выловил его у кинторского хаба.

— Куда он направился? — спросил Юрий.

— Никуда.

— Покажи.

Омри сделал знак сидевшему за одним из столов Тарли. Юрий прищурился на главный экран у передней стены комнаты. Экран давал обзор кинторского хаба с камеры: шестиугольный вестибюль, выложенный зеленой и белой плиткой, с четырьмя дверями порталов: две в крошечное кольцо городка, а вторая пара к центральному хабу Северной территории.

— Семь минут назад, — пояснил Тарли.

Юрий смотрел, как Даймон околачивается у входных турникетов, неторопливо оглядывается. Рослый парень провел пару минут, наблюдая за входящими и уходящими пешеходами, а потом ушел.

— Текущая локация: завис метрах в двадцати, — с усмешкой в голосе заметил Омри.

Экран переключился на одну из наружных камер хаба. И верно, Даймон стоял чуть дальше по Мейн–стрит.

— Кохе, свяжите меня с дежурным капитаном центрального хаба Северной территории, — попросил Юрий. — И поднимите по тревоге группу вооруженного реагирования.

— Да, шеф!

— Обойдемся без местной полиции. Разберемся по–семейному.

Он стал смотреть на Даймона, который так и стоял на Мейн–стрит. Одет тот был в один из своих темно–серых костюмов, должно быть страшно неудобных в вечернем зное Кинтора.

— Его м-нет работает в интернете? — спросил Юрий.

— Трудно сказать, — отозвался Тарли. — Я запустил нашего Ген 5 Тьюринга в местные серверы, вдруг мы сумеем распознать его цифровую подпись.

Борис вывел на экран очков Юрия иконку связи.

— Капитан Деладжер, шеф безопасности сети хабов Северной территории.

— Так, капитан, — начал Юрий, — мы наблюдаем активность в кинторском хабе. Возможно, подозреваемый из нашего первоочередного списка разыскиваемых попытается выйти в центральный хаб. Начинайте его блокировать.

— Сэр?

— Вы меня слышали. Пусть те, кто уже в хабе, проходят, но потом закройте барьеры и все двери порталов, оставив проход только из Кинтора. Моей властью.

— Будет хаос!

— Мне все равно. Когда хаб опустеет, отправьте группу тактического реагирования его взять. Я хочу, чтобы он вошел прямиком в ловушку, с открытыми глазами.

— Есть, сэр.

Омри хихикал.

— Ну и обрушится вам на голову региональное управление! Закрывая центральный, вы отрезаете всю Северную территорию Австралии.

— «Хабнавы» подскажут каждому маршрут через запасные хабы: мы для того и делали их перекрывающими друг друга. Потратят лишние тридцать секунд.

— Лишь бы не мне пришлось объяснять все это корпорации.

— Не придется. А теперь поднять в воздух все кинторские дроны–шпионы. Не потеряйте Даймона. О скрытности можете не заботиться. Дело надо закрыть.

— Уже запустили.

— Тарли, — тихо сказал Юрий, — открой вторичный кэш и копируй на него все файлы операции. Только для моего доступа, без Нью–Йорка.

— Есть, шеф.

— Борис, извести Пой Ли о развитии ситуации…

— Это он! — воскликнул Тарли.

— Кто?

Юрий уставился на экран.

— Аккар. Кого одурачишь этой униформой?

Юрий с нарастающим волнением смотрел, как рослый эковоитель движется по Мейн–стрит в сторону Даймона.

— Ну и наглец! — выдохнул он. На Аккаре была коричнево–зеленая куртка «шагающих» курьеров и форменные же шорты. Через плечо висела стандартная почтовая сумка компании. Кепку с длинным козырьком он надвинул на нос так, что она почти сходилась с широкими панорамными солнечными очками. В сочетании с отросшей за несколько дней щетиной все это могло одурачить простенькую программу распознавания, но никак не оперативников.

— Десять долларов на то, что он попытается.

— Чертовщина какая–то, — процедил Омри. — Даймон лично разведывал для него обстановку. Про интернет эти кретины не слышали? Фанатики старой школы.

— Держи их, — заорал Юрий. — Кохе, со мной. Деладжер, освободите хаб, немедленно. Наш подозреваемый сейчас пройдет.

Он выбежал из оперативного отдела. До двери портала было двадцать метров. Борис выбросил на линзы–экраны маршрут к центральному хабу Северной территории. Портал, ведущий во внутреннюю сеть «Связи», поворот налево, еще две двери, поворот направо и десятипортальный хаб–развязка. Три прямо…

На экране выскочила иконка Пой Ли.

— Что происходит? — рявкнула она.

— Объявился Аккар. Мы его сейчас возьмем.

— Хорошо. Данные получила, вижу. Что у него в курьерской сумке?

— Не знаю. Датчики портала выявят все опасное.

— Запрещаю допускать его в центральный хаб.

— Если я сейчас проведу тактическую группу в Кинтор, он сбежит.

— Поймают, — сказала она.

— Некогда ловить. Пусть пройдет, его запрут на нашей территории.

— Мне нужно решение, — вмешался Омри. — Аккару десять метров до кинторского хаба.

— Если в сумке бомба, если он решил стать смертником, его нельзя выпускать на кинторскую Мейн–стрит, — орал Юрий. — Там слишком людно!

— В центральном хабе почти не осталось пешеходов, — заверил Деладжер. — Группа занимает позиции для перехвата.

— Хорошо, — согласилась Пой Ли. — Пропустите его.

— Даймон уходит, — отметил Омри.

— Ведите его дронами, — велел Юрий.

— Да, — поддержала Пой Ли, — и их данные переправляйте мне. Я посылаю группу через портал СБКГУ: они не дадут ему снова пропасть из виду.

Юрий чуть не улыбнулся, словив дежавю. Точно как при первом сбросе, когда Пой Ли вмешалась на ходу, ввела в операцию своих людей — только на этот раз она не сумеет присвоить все данные по операции.

— Скажите, чтобы были осторожны, — посоветовал он. — Аккар — голова, но Даймон — мускулы. И, вероятно, вооружен.

— Спасибо, Юрий, у меня есть доступ к данным, — ответила Пой Ли.

Юрий метнулся в последний портал. Тот вывел в коридор без окон. На дальнем конце двойная дверь закрытого хаба. Борис прислал код доступа, и запор щелкнул, открываясь.

— Он в кинторском хабе, — доложил Омри. — Использует купюроприемник. Вот уже за ограждением.

— Сканер выловил в сумке какую–то флягу, — крикнул Тарли.

— Оружие?

— Фляга металлическая, внутри не просканируешь. Остаточных молекулярных следов нет. Он пройдет в центральный…

— Деладжер, перехват! — бросил Юрий и вырвался из двойных дверей, на шаг опередив следовавшего за ним Кохе. Они вылетели в центральный хаб в четверти пути по большому кругу от кинторского портала. В зале гремели крики, гуляло звонкое эхо.

— Ложись!

— На колени!

— Держи руки на виду!

— Стоять, стоять!

— Замри!

Юрий увидел перед собой дверь кинторского портала. Рядом с ней стоял Аккар. Стоял на коленях, подняв руки. Пятеро в легком защитном снаряжении сомкнулись вокруг, подняв карабины. Рубиновые точки лазерных прицелов кучно лежали на голове Аккара.

Юрий резко затормозил за спинами оперативников.

— Что у тебя в сумке, Аккар?

Тот сумрачно улыбнулся.

— Открой, узнаешь.

— Медленно поставь ее на пол, — приказал старший тактической группы. — Здесь слишком много огнестрельного оружия, не заставляй людей нервничать.

Аккар снял с плеча курьерскую сумку, покачал на лямке, улыбаясь все шире. Его улыбка Юрию совершенно не понравилась, но ведь они все учли. «Если только он не решился покончить с собой. Но Сави считала, что Аккар не того типа».

— Вы об этой сумке?

— Все кончено, Аккар, — сказал Юрий. — Поставь ее.

Аккар смерил его долгим взглядом, потом что–то в нем сломалось, и он, поставив сумку на блестящую плитку пола, поднял руки.

Группа тактического реагирования мгновенно связала ему кисти стяжками и уволокла прочь. Юрий с Кохе остались нервно разглядывать сумку.

— Саперы на подходе, — сказал Омри. — Девяносто секунд.

— Не вижу нужды стоять так близко, — заметил Кохе. — Мы тут ничем не поможем.

— Да, — проворчал Юрий, и оба отступили за изгиб кольца.

Трое саперов рысцой выбежали из той же двери, которой недавно воспользовался Юрий. Их выпуклая защитная броня выглядела пародией на костюмы сумоистов. За ними с размытыми от скорости следами катился ап–сейф, уложивший паучьи лапы манипуляторов вокруг цилиндрического корпуса.

— Омри, — позвал Юрий, — что там с Даймоном?

Борис тут же перебросил на экраны очков картинку с камер дронов. Двуцветное черно–зеленое изображение светоусиливающей аппаратуры давало вид сверху на улицы кинторской промзоны. Даймон забежал в большой склад с логотипом «Металлсырье Барби» на торцовой стене.

— Мерзавец! — вырвалось у Тарли.

— Что там? — спросил Юрий, когда изображение с дронов мигнуло.

— У него там стоит электронная защита. Чуть ли не армейского уровня. Дроны ближе не подвести, или мы их потеряем.

— Задействуй дроны для окружения склада. Он не должен уйти.

— Это вообще–то базовые правила, шеф.

Юрий едва сдержал улыбку, различив в голосе оперативника обиду.

— Моя группа будет там через две минуты, — сказала Пой Ли. — Они вышли из кинторского СБКГУ.

Сердце у Юрия уже не так частило. Они с Кохе, не сговариваясь, отошли еще немного по кольцу центрального хаба.

— Вы только посмотрите, — сухо заметил Кохе, когда дроны показали им большие полноприводные автомобили, подъехавшие с двух сторон к складу металла. — Вроде полицейских тюрзаков, только больше.

Юрий бесстрастно наблюдал, как из каждого внедорожника вышли по семь или восемь человек, с головы до ног затянутые в защитную броню.

— Пакуют, — пробормотал он.

Борис по личному каналу связал его с Пой Ли.

— Я хочу сам допросить Аккара.

— Его будут допрашивать профессионалы, — ответила она.

— По крайней мере, позвольте мне присутствовать.

— Юрий, это наша работа. Ваша служба действует блестяще. Поверьте, я это сознаю. Просто доверьтесь нашим правилам. Они не зря придуманы, понимаете?

— Да, мэм, — скрепя сердце согласился он.

Через пять минут старший группы разминирования объявил:

— Все чисто.

Юрий с Кохе вернулись к курьерской сумке, висевшей теперь на манипуляторе ап–сейфа. Старший поднял на лоб щиток шлема. В руках он держал флягу и несколько листков бумаги.

— Два кило пластита, — бодро доложил сапер, встряхнув флягу. — И планы.

— Планы чего? — уточнил Юрий.

Главный сунул ему листки.

— Сиднейского филиала «Связи». Похоже, он задумал нанести вам визит, ребята.

— Чтоб его, — буркнул Кохе.

На глазах у Юрия главный убрал планы и флягу в мешок для улик и ввел защитный код.

— Даймона мы взяли, — сообщила Пой Ли. — Все хорошо поработали. Юрий, видимо, вы можете теперь закрыть дело Аккара.

Экраны на столе у Юрия показывали три лица: Сави, Аккара и Даймона. Юрий, неподвижно застыв в офисном кресле черной кожи, рассматривал их.

Вошел Кохе с двумя пустыми рюмками, светло улыбнулся:

— Шеф! Если вы не против поделиться вашей божественной водкой, можно выпить за наш успех. А команда собирается в клуб. Приглашают всех.

Юрий поднял взгляд, и улыбка Кохе померкла.

— Слишком просто, — объявил Юрий.

— Что именно: как нас чуть не взорвали? Бросьте, шеф. Мы победили.

— А Сави нет.

— Шеф! Пой Ли подпалит вам задницу.

— С какой стати Аккар поперся в наш хаб? Знал же, что система распознавания лиц просигналит красной ракетой.

— Он замаскировался.

— Да. Поверхностно. И это тип с такой фобией цифровых охранных систем, что на сто метров не подпускает к себе никакой завязанной на интернет техники. И что он вытворяет? Посылает помощника — в фирменном костюме — разведывать обстановку вокруг хаба. Все равно что заорать во весь голос. Он нас нарочно предупредил о своем приходе.

— Смешно. Если бы он знал, что мы его можем сцапать, не брал бы с собой полную сумку взрывчатки.

— Верно, и не забывайте о карте с большим красным крестиком, поскольку… как он с ней выглядит?

— Не понял?

Юрий невесело усмехнулся.

— Виновен. Без вопросов, без тени сомнения. Он собирался взорвать штаб–квартиру «Связи». Нас! Он шел на нас. Виновен.

— Не спорю.

— А как мы поступаем с виновными психованными экотеррористами?

— Закрываем, по всей видимости.

— Вот–вот. Он отправится вслед за своими дружками. Вот зачем это все. Не собирался он ничего взрывать.

— Ладно, он отправится к своим дружкам. Или он покойник, если мы действительно играем на стороне фашиствующих психопатов.

— Но откуда он узнал, что все они действительно пропали?

— О тех, кто совершил налет на кинморский технопарк, не было ни слова в новостях, никто из руководства «Связи» не хвастался арестами, ни один прокурор не предъявил обвинения. Аккар догадался, что мы их «потеряли».

— Верно. Но чтобы пойти на такой трюк, он должен был знать — знать, черт побери, наверняка\ Аккар не дурак. Он не рискует жизнью ради воплей подпольных пропагандистов. Он должен быть полностью уверен.

— Каким образом? Никто же не был в курсе.

— Мы в курсе — из–за нее. — Юрий неотрывно смотрел на фото Сави. И в голове у него понемногу складывалась головоломка, каждый кусочек гладко вставал на свое место.

Борис по его приказу послушно заменил фото Сави на другое.

— И он тоже, — продолжал Юрий, указывая на Каллума Хепберна. — Он знает, что его невеста пропала. А если сложить эти два фактора? Член тайной службы «Связи» и фанатичные противники корпорации исчезают в ходе одного и того же инцидента. Понятно, что разыгрывается большая и темная операция.

— А откуда Аккару знать, что Сави из наших?

— Борис, — хладнокровно потребовал Юрий. — Доступ к дорожным расходам Каллума Хепберна.

— Онлайн, — ответил Борис.

— Сколько раз Хепберн бывал в Кинторе?

— Пять раз за последние три дня.

— Ах ты, черт, — прошептал Кохе.

— А когда он прибыл в Кинтор последний раз? — спросил Юрий.

— Семь часов назад.

— Еще не отбыл?

— Нет.

— Почему сюда? — спросил Кохе на подходе к складу металлсырья Варби.

— Очередная деталь, не имеющая абсолютно никакого смысла, — ответил Юрий. — Даймон знал, что мы его опознали. Почему он рванул сюда?

— Здесь они прятались?

— Весьма вероятно, но он привел сюда дроны. И позаботился снабдить это здание электронными средствами защиты. Увидеть, что происходит внутри, невозможно. Все средства связи отказывают.

— Что не остановило аризонскую группу РЗ.

— Не остановило?

Юрий, проходя через Кинтор, пересматривал копии съемок с дронов. Видео показало, как шестнадцать человек в тяжелой защите входят в здание склада. Потом пошли отсчитываться минуты, дроны тщательно удерживали позиции вокруг склада, пока не отключилась электронная глушилка. Таблица дополнительных данных с дронов сообщила, что все шестнадцать членов группы по шифрованному каналу связались со службой безопасности «Связи», переслав записи персонального видео и базовую телеметрию.

— Подтверждаю задержание объекта, — доложила аризонская группа. — Потерь нет.

Из склада показалось триумфальное шествие. Двое эскортировали Даймона. Еще трое несли аппаратуру защитной глушилки. Остальные одиннадцать завершали прочесывание склада и докладывали, что других противников не обнаружено.

Даймона загрузили в одну из больших полноприводных машин, и группа отбыла.

— Ручаюсь, у этих грузовиков в кузовах порталы, — сказал Кохе. — Так можно переправлять пленных прямиком в Северную Корею или куда там их запихивают. Не помешает и в случае неожиданных осложнений. Можно перебросить группу поддержки прямо из казармы.

— Думаю, вы правы, — согласился Юрий.

Они подошли к дверям склада. Аризонская группа, входя за Даймоном, взломала их, а уходя, навесила замок и цепочку. Юрий, достав из кармана нож, рассек звено цепочки. Достав пистолеты, они с Кохе проскользнули внутрь.

Окон здесь не было. Люди, не считая проводящих осмотр ремонтников, в складе не работали. Автоматикойуправлял старенький Ген 2 Тьюринг. От пола до потолка по всей длине здания тянулись полки с большими барабанами жидкого металлсырья всех видов. Такие предназначались для больших принтеров в технопарке на аэродроме: те могли распечатать любую запчасть на замену разъеденных адской пылью пустыни. В одном конце в стену были вделаны метрового диаметра портальные двери, лента конвейера тянулась к главной фабрике сырцовой стали в Японии. Пара вилочных подъемников беззвучно каталась вдоль длинных проходов, поднимая на полки новые барабаны: внутренность склада освещалась только их мигающими желтыми маячками.

Юрий оглядел жутковатое помещение, по всем поверхностями которого метались резкие тени от маячков. Экраны его контактных линз силились компенсировать недостаток света усилением резкости, но стробоскопические вспышки мешали работе программы.

— Борис, ты можешь связаться с Тьюрингом склада, чтобы он добавил здесь света?

— Освещение склада физически отключено, — доложил его м-нет. — Ремонтная служба компании извещена о неисправности, рабочие, согласно графику, прибудут через десять часов.

— Черт! — ругнулся Юрий, хотя информация и подтверждала его подозрения.

Они начали продвижение вперед, держа наготове пистолеты. Лучи, установленные на стволах, посылали в воздух зыбкие веера белого света.

— Почему здесь? — спросил Кохе. — Между этими полками ты зажат в проходе. Спрятаться негде.

— Да, однако Даймон снабдил склад глушилкой. Знал, что здесь у него последний рубеж.

— Что думаете, шеф?

— Думаю, он нарочно заманил сюда наших.

— Но мы его взяли.

Юрий оглядел громоздящиеся над ним барабаны.

— Аризонские РЗ остались без связи между собой. У них были только инфракрасные лучи в шлемах и светоусиливающие очки.

— Он видел их на подходе?

— И не он один. — Юрий, скользнув взглядом от начала до конца прохода, опустил пистолет. — Эй, — крикнул он. — Есть здесь кто? Мы — безопасность «Связи». Слышите нас?

Кохе взглянул на него с недоумением.

— Вы кого ждете? Еще кого–то из группы Аккара?

— Нет, — покачал головой Юрий. — Эй, вы здесь? Если не можете крикнуть, пошумите.

— Что за?..

Юрий прижал палец к губам.

— Ш–ш–ш. Слушайте.

Слабо, но отчетливо послышался глухой стук.

— Что это? — пробормотал Кохе.

— Хорошо, — крикнул Юрий. — Мы вас слышали. Продолжайте шуметь, мы вас найдем.

Дойдя до конца прохода, они завернули в следующий. Шум исходил из третьего. Оба опустились на колени, зашарили лучами пистолетов по узкому провалу между барабанами сырья.

— Там за полками есть место, — воскликнул Кохе. — И что–то шевелится: не разберу что.

Им пришлось отодвинуть три бочонка, чтобы Юрию хватило места протиснуться за полки. Сзади они были затянуты тонкой металлической сеткой, изолентой прихваченной к опорам. «Клетка Фарадея, — против воли восхитился Юрий. — Блокирует все сигналы зерен, но пассивно, не проявляясь при сканировании».

Его силовой клинок резанул по сетке, и появилась возможность заглянуть в узкое пространство между стеллажами. Мужчина в футболке и шортах лежал на бетоне и, кажется, был обмотан коконом изоленты. Она скручивала не только конечности: широкая полоса тянулась поперек рта. Другие полоски притягивали его за плечи к опорам полок. Пленник мог шевелить только ногами, вот и стучал пятками по бетону.

Юрий протиснулся к нему.

— Будет больно, — предупредил он, коротким рывком срывая ленту со рта.

— Мать!

— Кто вы такой? — спросил Юрий.

— Фил. Фил Мюррей.

— Из группы, которую мы выслали за Даймоном?

— Да, — с яростью выговорил Фил. — Аризонский РЗ, седьмой взвод. Наши коммутаторы не действовали. Ублюдки, застали врасплох. Думаю, получил удар тазером. Что в итоге произошло?

— Где ваша броня?

— Не знаю. Пришел в себя вот таким. Дьявол, я здесь не один час провел, люди. Это… неприятно. Вытащите меня отсюда.

Юрий проверил экраны своих линз. Сигнала не было.

— Минуту.

Он выбрался из–за стеллажа.

— Эй, как тебя там, не бросай меня. Лупи назад!

Иконка интернета вернулась на место, едва Юрий выбрался в проход. Он отдал Кохе свой нож.

— Развяжите его.

— Сделаю, шеф.

— Борис, вызов Пой Ли, первоочередной срочности.

— Принят.

— Что такое? — без предисловий спросила Пой Ли.

— Они нас сделали.

— Что?

— Каллум Хепберн с Аккаром. Это не мы поймали Аккара и Даймона, а они нас. Склад был ловушкой. Они, пока аризонцы оставались без связи, изловили Фила Мюррея. Мы его только что обнаружили, без снаряжения. Догадываюсь, что Каллум в его наряде сейчас конвоирует Даймона в то заведение, где вы хороните оппонентов.

— Черти сраные!

Юрий впервые слышал, как его снежная королева бранится, и поймал себя на необъяснимом удовольствии от брани начальницы.

— Теперь вы мне скажете, что за дерьмо творится?

Где бы ни располагалась тюрьма, она лежала глубоко под землей. Стены, пол и потолок коридора бетонные, с бетонными же ребрами жесткости через каждые десять метров. Вдоль потолка в желобах тянулись толстые пучки проводов. Решетки вентиляции выбрасывали сухой застойный воздух.

Аккара с Даймоном переодели в стеганые черно–зеленые комбинезоны и ботинки до середины икры, запястья им стягивали стальные наручники повышенной прочности. Их вели мимо одинаковых металлических дверей. Вели под конвоем шести охранников из аризонской группы РЗ в полной броне, со шлемами на головах и курносыми карабинами в руках.

Остановились все перед гладкой дверью, ничем не отличавшейся от остальных. Она сдвинулась в сторону, и охранники втолкнули заключенных внутрь.

Ожидавшая их комната имела двадцать метров в длину и семь в ширину. За большим окном в одной стене виднелся маленький пункт управления с тремя панелями, за каждой из которых работали техники. Широкая лента конвейера тянулась посередине прямо к двери портала на дальнем конце. Проем был темным, только мелкие лиловые искры бегали по поверхности, указывая, что портал активен, но закрыт. На конвейерной ленте стояли четыре желтых пластиковых цилиндра высотой по полтора метра.

Старший техник из пункта управления взглянул сквозь стекло.

— Погодите, — прогудел в динамике его голос. — Наденьте на них спасжилеты.

— Что–что? — встревожился Аккар.

Двое карабинеров развернулись, нацелив оружие прямо ему в грудь. Один из конвоиров взял с конвейерной ленты пару оранжевых спасжилетов.

— Открываю портал, — предупредил техник.

— Я не умею плавать, — сказал Аккар.

— В жилете или без, тебе туда, — ответил охранник. — Решай сам, но в портал ты пройдешь. Мы уже сто раз так делали.

Искорки в дверях портала погасли. Темнота превратилась в серый туман, за которым не было ничего. В проем потянуло сквозняком из комнаты. Решетки на потолке громко зашипели, подкачивая воздух взамен уходящего.

Один из конвоиров, подойдя к проему, заглянул в него.

— Осторожней, Фил, — сказал другой. — Не подходи так близко. Назад не вернешься.

— Опускаю выход, — сказал техник.

— Что это? — требовательно повысив голос, спросил Аккар, пока ему отмыкали наручники. — Куда вы нас отсылаете?

— Заткнись и натягивай на фиг жилетку, крутяк.

— Берегитесь контейнера, — сказал техник. — Запускаю. Аварийные капсулы пойдут первыми.

Открылась металлическая дверь. За Пой Ли влетели и рассыпались по помещению пятеро вооруженных безопасников с пистолетами наголо.

— Операция отменяется, — отчеканила Ли. — Закрыть портал. Выполнять.

Трое техников пункта управления ошеломленно уставились на нее. Лента конвейера пришла в движение, унося на себе четыре цилиндра.

— Конвой, стоять смирно. — приказала Ли. — Шлемы снять. Сейчас же. Ты, у портала, в сторону!

Охранник, только что заглядывавший в пустоту за порталом, замер перед ним в полной неподвижности.

— Сними шлем, — приказала Пой Ли.

Тот осторожно поднял руку, ухватил кромку шлема и медленно приподнял ее. Улыбнувшись Пой Ли, Каллум задним кувырком опрокинулся в портал.

— Нет! — вскрикнула она.

Серый туман по ту сторону сразу и без следа поглотил человека.

Вызов поступил в Брикстон через семь минут после начала смены Моши Лайана.

— Нам нужен наземный доступ на завод в Берате, — сказал Фитц. — Огонь все еще распространяется.

— Где чертов Каллум? — спросила Докал. — Ему следовало быть здесь час назад.

Команда через весь офис обменялась взглядами. И промолчала.

— Нам не справиться, — сказал Моши. — Только оценим ситуацию.

Докал через стекло заглянула в центр мониторинга и координации. Фитц стоял у своей панели, подбоченившись и нетерпеливо поглядывая на нее.

— Корпорация уполномочила нас принять участие, — сказала Докал. — Ладно, Моши, бери на себя.

Он ободряюще ухмыльнулся.

— Действуем.

— Кто–нибудь мне скажет, где это — Берат? — жалобно воззвал Колин.

Райна, направляясь за ним к двери, хлопнула коллегу по плечу.

— В Албании.

— Хочешь знать, где это? — осведомился Генри.

В ответ оба показали ему средние пальцы.

Быстро одевшись в костюмы высокой защиты, они шагнули сквозь порталы сети «Связи». Моши уже вывел план старого химического завода на экраны линз. На плане было видно, как огонь подбирается к складу цистерн. Рядом появился список содержащихся в них веществ.

— Продуть их будет трудно, — заметила Алана. — Там один осадок — то, что налипло на стенки.

— Проверим, — бросил Моши, шагая сквозь последний портал. — Мы входим, Фитц.

Он оказался в длинном внутреннем дворе, окруженном высокими покосившимися, заброшенными много лет назад строениями. Дверь портала окружал десяток людей в полной броне военного типа. Каждый, по мере того как члены группы выходили из портала, наводил на них карабин. М-нет Моши показал обрыв связи с брикстонским центром МК.

— Вот зараза!

Колин, Алана, Генри и Райна теснились вокруг него.

За кольцом военных в тени был припаркован большой серый внедорожник. Рядом с ним стоял Юрий Альстер.

— Все могут снять шлемы, — сказал он. — Пожара здесь нет.

Моши поднял лицевой щиток.

— Что происходит?

Юрий подошел прямо к нему.

— Прошу без обид. Вы знаете, почему вы здесь.

— Иди ты! — фыркнула Райна.

— Мисс Яцек, — кивнул ей Юрий. — До конца выдерживаете стиль мятежницы.

Она сплюнула на землю.

— Вы все были шесть часов назад в Кинторе, — ровным голосом продолжал Юрий. — Вам приятно будет узнать, что ваш план сработал. Каллум воссоединился со своей невестой.

— Женой, — поправил Моши.

— Прошу прощения?

— Сави — его жена.

— А, это многое объясняет. Ну, теперь уж не важно. Я знаю, что все вы ему помогали. Журнал ваших перемещений показал, что все вы были в Кинторе десять часов назад.

— И это ничего не доказывает, — сказала Алана.

— Мы не в суде, — ответил Юрий. — А вы все, к сожалению, уже погибли в страшном пожаре.

Он широким взмахом руки обвел пустой, залитый солнцем двор.

— Ублюдок! — взвизгнула Райна. — Я не какой–нибудь воинствующий эколог, которого можно попросту вычеркнуть. У меня есть друзья, родственники.

— Да, ужасная трагедия случилась, — согласился Юрий. — Пожар на химическом заводе подобрался к цистернам с химикатами и вызвал взрыв. Вы все погибли. Гробы мы, щадя ваших близких, запечатаем.

— Вы такого не сделаете.

— Это уже сделано. Это произошло в ту минуту, когда вы решили помочь Хепберну.

— Что вы задумали? Хладнокровную казнь?

— Мы ничего плохого не сделали! Вы похитили его жену…

— Казни не будет.

— Тогда что же?

— Вы отправитесь к Каллуму и Сави. — Юрий повернулся к военным. — Уведите их.

Юрий так давно не спал, что потерял счет часовым поясам. Поэтому он не удивился солнцу, светившему в окна нью–йоркского офиса Пой Ли. Он даже не стал ждать приглашения садиться, а просто рухнул в кресло перед ее столом.

— Значит, все позади? — спросила она.

— Да. Ваша аризонская группа вывезла их из Албании. Об их смерти объявлено. Мы включили в их число и Каллума.

— Хорошая работа. Вы удачно выкрутились, Юрий. «Связь» это оценит.

— То есть меня ожидает рукопожатие с Энсли?

— Целите на мое место? — едко спросила Пой Ли.

— Нет.

— Да, целите. Чего там стесняться. Мы оба реалисты. Рано или поздно вы его получите. Эта операция показала, что вы на него вполне подходите.

— Хорошо. Но я должен быть уверен, что Аризонский РЗ — не тайная расстрельная команда «Связи».

— Нет. Ни Энсли Зангари, ни остальные не уговорили бы меня заниматься такими делами.

— Остальные… Значит, этим не одна «Связь» занимается.

— Существует пакт между несколькими глобальными политическими комитетами, — сказала Пой. — Энсли, естественно, в союзе с некоторыми из них. Они имеют большое влияние: иной бы сказал, что они — подлинное верховное правительство Земли. А я, будучи реалисткой и глядя на мир, в котором мы живем, согласилась с их предложением.

— Каким?

— Общество слишком долго выдерживает осаду злонамеренных элементов. Закон и порядок должны быть главными приоритетами для любой цивилизации, заслуживающей этого названия, особенно теперь, когда все мы соседи, «в одном шаге» друг от друга. Те, кто не признает общепринятых процедур, кто отказывается признавать демократически избранную власть, — рак на теле общества. И какая ужасная ирония в том, что сам наш либерализм несет такую угрозу процветанию. Рано или поздно мы должны были сказать: «Хватит». И благодаря «Связи» это время настало. Как говорил Эдмунд Берк…

— Единственное, что требуется для победы зла, бездействие хороших людей, — процитировал Юрий.

— Вот именно, — согласилась Пой Ли. — Глобальные комитеты поняли, что нельзя сидеть сложа руки, если мы хотим, чтобы наши дети жили в обществе, свободном от страха перед маньяками со взрывчаткой, перед преступниками, готовыми на насилие и убийство всех, мешающих достижению их целей. Мы не убиваем и не калечим. Мы даже не сажаем в тюрьму — вот в чем наше отличие от них. Новое трансгалактическое общество, которое мы строим, позволяет гуманно решить проблему с такими недоступными доводам разума фанатиками. Мы просто расстаемся с ними, давая им возможность прожить остаток жизни согласно своим идеалам.

— И что их ожидает?

— Изгнание.

Каллум падал. Он знал, что за дверью портала его ждет падение. Он только не подозревал, что оно так затянется.

Тусклый туман, сквозь который он летел, будто высасывал воздух из легких. А когда удалось вдохнуть, в грудь словно ворвалось ледяное дыхание Арктики.

«Вот оно что? Полярный Гулаг?»

Он упал в воду, взбив огромный фонтан, который по мере его погружения сомкнулся над головой Каллума. Ожидал холода, но вода оказалась горячей, почти обжигала. От вонзившегося в тело жара он завопил — что оказалось большой ошибкой. Рот и нос тут же наполнил мерзкий рассол, он забил руками и ногами. Света не было, поэтому Каллум не мог разобрать, где тут верх.

«Не паникуй. Паника — это смерть».

Он нащупал пристегнутый к поясу фонарь. Легкие, за секунду перескочившие от мороза к ожогу, властно требовали вдоха. Вода понемногу пробиралась глубже в ноздри.

Фонарь загорелся. И Каллум увидел лишь мутную воду, которая теперь еще и щипала глаза. Вокруг клубились пузыри, и он наконец разобрал, куда они направляются. Вверх.

Каллум сильнее лягнул ногами. Заработал руками.

Голова пробила тонкий поверхностный слой желтой дряни, и он вдохнул полной грудью. И сразу закашлялся, захлебнулся. Воздух был опасно разреженным и при этом густым от соли. Каллум сосредоточил все силы на том, чтобы остаться на плаву, выровнять дыхание.

Сделав несколько вздохов, он осознал, что такая температура очень скоро станет смертельной. Кожа уже горела. Аполлон выдавал на экраны линз разнообразные значки медицинской тревоги. Двигаться было трудно.

Каллум посветил фонариком во все стороны, разыскивая твердую землю, куда можно было выплыть.

— Эй, там! — окликнули его.

— Я здесь! Здесь! — отозвался Каллум.

— Сюда, друг.

Мощный белый луч скользнул по гнусному слою пены. Каллум посветил ему навстречу своим фонарем. Луч отыскал его, ослепил.

— Мы тебя видим! — крикнули ему. — Давай к нам. Постарайся скорей, пока не сварился.

Каждое движение уже давалось с трудом. Жар пробивал мясо до кости и мало–помалу отнимал силы. Каллуму казалось, будто его варят заживо, но он продолжал работать руками и ногами, которые теперь скорее не толкали, а вяло размешивали воду. Длинные клочья пены налипали на лицо. Луч сдвинулся и теперь светил прямо перед ним, служа маяком.

— Ну, вот и ты. Сейчас вытащим.

Луч ушел в сторону. В темноте за ним двигались тени.

— Лови!

В темном воздухе мелькнула веревка, упала в пену. Каллум протянул руку, сомневаясь, сумеют ли обожженные пальцы сжаться.

— Намотай на руку.

Он старался как мог, но и предплечья слушались неохотно. И вдруг он ощутил быстрое движение — веревка потянула его за собой. Потом Каллума обхватили руки, вытащили на каменистый берег, присыпанный искрящейся изморозью. Из воды за ним потянулись пузырчатые ниточки слизи. В неподвижном воздухе во все стороны расходился пар.

— Поздравляю. Ты выбрался. Добро пожаловать в ад.

Каллум поднялся на четвереньки, с него на камни капал кипяток и кляксы слизи. Перегретое тело отзывалось болью на каждое движение, но и вдыхать ледяной воздух казалось пыткой. Он отчаянно пытался разобрать, что за форма на стражах этого котла с кипятком. Луч фонаря упал на Каллума и остановился.

— Эй, что за хрень? — вырвалось у его спасителя.

— А что такое? — отозвался ему другой голос. Женский.

— Это униформа охраны. Ублюдок из безопасников «Связи».

— Что?

— Нет, — ответил или хотел ответить Каллум. Заледеневший воздух вырвался изо рта громким хрипом.

Чья–то рука сгребла его за волосы на затылке и заставила поднять лицо.

— Ты охранник, жопоголовый? Свалился случайно, а?

— Нет.

Пинок пришелся ему в бок и повалил на камень. Каллум перевернулся на спину. Луч фонаря все еще удерживал его, не давая разглядеть людей за источником света. Он услышал шаги. Затем его снова пнули по ребрам. От боли потемнело в глазах. Он хотел яростно заорать, но сил не было даже вдохнуть.

— Брось его обратно, — потребовал женский голос.

— Да… чуть погодя.

Каллум потянулся к поясу, надеясь, что не перепутал, что рука тянется куда надо. Пальцы противились каждому нервному импульсу, но все же медленно сомкнулись вокруг рукояти устройства.

— Мы тебе кровь пустим, — рычал мужской голос. — Ты у нас повизжишь. Будешь умолять тебя прикончить, а я буду резать тебя медленно. Я это умею. Ого, мне ли не уметь.

В темноте что–то блеснуло, в луче фонаря показался клинок.

Теперь Каллум знал, куда целить. И выстрелил.

Бешеный визг перешел в мучительное кряхтенье. Мужчина повалился наземь. Каллум слышал, как дергается, колотит руками и ногами его мучитель, в которого стрелка закачивала электрический разряд.

— Дрянь! — крикнула женщина.

Каллум передвинулся. Фонарик служил неплохим ориентиром, где она находится. Пальцам, чтобы отозваться, потребовалось огромное усилие, но все же он сумел сделать второй выстрел. Фонарь качнулся, подсказав, в какой руке держит его женщина и где, соответственно, расположено ее тело. Но луч уже метался из стороны в сторону, потому что женщина бросилась бежать.

Каллум выстрелил еще раз. Она вскрикнула от удара стрелы и упала. Выпавший из руки фонарик откатился по камням и указал лучом на бурлящую воду. Каллум перевернулся на спину и на долгое мгновенье зажмурил глаза.

— Черти полосатые.

Жар отступал — частично. Каллум понимал, что надо сбросить промокшую одежду. Скинуть с плеч бронежилет было проще всего. Пар валил от рубахи и брюк, светился белым в отблесках фонаря. Каллум поспешно разделся, но тощий ранец тут же надел снова. Поморщился при виде своей кожи, приобретшей теперь тошнотворный, розовый как лососина оттенок. Однако сейчас кожу резал мороз, такой же опасный, как минуту назад жар. Каллум уже ощущал, как немеет тело.

— В какую же задницу меня занесло? — пробормотал он, склоняясь над подстреленным мужчиной. Тот оказался лет сорока, с густой бородой, в толстом стеганом пальто и таких же толстых штанах — в эту же одежду они нарядили Аккара с Даймоном.

Калум присвоил пальто, но свитер оставил лежащему. Следующим его трофеем стали башмаки и штаны.

Одевшись как следует, он заставил себя посидеть минуту–другую, разбираясь в снаряжении, вместе с униформой похищенном у Фила Мюррея. Ошпаренная кожа жутко чесалась, и чувствовалось, как поет в жилах кровь, расщепляя понемногу выплеснувшийся в нее адреналин. Когда сердце унялось, Каллум начал разбираться в ситуации. Воздух ниже нуля и такой разреженный, что ясно — они на большой высоте, а озеро, в которое он свалился, — геотермальный источник. Исландия? Но его «умная манжета» не сумела зацепить ни единого навигационного спутника — тревожная примета.

Поднявшись, Каллум шагнул подобрать большой фонарь. Посветив им на женщину, он увидел пожилую даму с кожей цвета черного дерева и шевелюрой из тугих седых кудряшек, топорщившихся из–под темной шерстяной шапки. Стеганая одежда была такой же, как у мужчины, брюки и башмаки тоже.

Каллум снова осветил мужчину. Свитер остался при нем, но голые ноги уже посинели, на них садился иней.

— А, чтоб тебя.

Каллум медленно пошел по кругу, обводя лучом окрестности. Если делегация встречающих поджидала упавших в воду сотрудников «Связи», у них должна быть наготове сухая одежда. И в самом деле, в десяти метрах от берега стояли три желтые пластиковые канистры. В них Каллум откопал одеяла и верхнюю одежду. Обнаружилась там и фляжка с чаем, горьким на вкус — если бы ему было дело до вкуса. В одном из кармашков похищенной униформы нашлись стяжки. Каллум не пожалел пары минут, чтобы связать вместе мужчину и женщину, затем укутал мужчине голые ноги, чтобы тот не обморозился и не переохладился.

Потом, надвинув капюшон, сел и стал ждать.

Женщина пришла в себя первой. Она громко стонала, морщилась, пыталась пошевелиться.

— Дерьмо, — выругалась она, уяснив, что крепко привязана к своему спутнику.

— Здравствуйте, — начал Каллум.

Она вызверилась на него.

— Ты в меня стрелял, засранец!

— Как раз перед тем, как вы с ним принялись резать меня на куски. Да, вот такой я подлец. А зовут меня Каллум.

— Беги со всех ног, фашист «Связи». Если, по–твоему, Донбул был зол тогда, так погоди, пока он очнется. Веселая будет охота.

— Я не из «Связи»… то есть я на них работаю, но не в безопасности.

— Лгун!

Каллум пожал плечами и сделал еще глоток странного на вкус чая. Он не ошибся — женщина сумела промолчать целую минуту.

— Ты что делаешь? — с неподдельным удивлением спросила она.

— Поджидаю друзей. «Связь» наверняка смекнет, что они мне помогали, так что не сегодня завтра отправит их следом, сюда же. Кстати, сюда — это куда? Я поначалу решил: Исландия, но теперь засомневался. Антарктида?

— Как будто не знаешь!

— Боюсь, не знаю.

Она презрительно фыркнула и отвернулась. А когда снова повернула к нему голову, Каллум увидел на ее лице настоящую ярость.

— Мы тебя убьем!

Он улыбнулся: нарочно, чтобы ее позлить.

— Нет, не убьете.

— Каких друзей поджидаешь?

— С кем я разговариваю?

— Я тебе своего имени не скажу.

— Какая разница, если вы собираетесь замучить меня до смерти?

Она выпучила глаза, помолчала.

— Фолувакеми.

— И откуда вы, Фолувакеми? Пожалуй, из Нигерии, так?

— Откуда знаешь, шпион? У вас на меня досье, да?

— Ага, меня повысили — от тупицы–охранника до шпиона за каких–то пять минут. Как лестно. Нет, я не шпион. Мой м-нет предположил Нигерию.

Он вытянул руку, показав ей черную блестящую ленточку «умной манжеты».

— Господи, у тебя работает электроника?

— Ну да.

— Значит, ты шпион.

— Черт, ну у тебя и паранойя. — Каллум махнул рукой в обступившую их темноту. — Заметь, тут я тебя понимаю. Забросили тебя сюда… где бы это «сюда» ни было… Кстати, мой м-нет не может зацепить спутниковую навигацию. Значит, места здесь весьма отдаленные. По моей догадке, Антарктика, горы Элсуорт. Причем, судя по разреженности воздуха, высоко в горах.

Ее ухмылка заставила Каллума занервничать: явно выдавала, что женщина видит в чем–то свое преимущество.

— Ошибаешься. Кто ты такой?

— Я же сказал: Каллум.

Застонал Донбул. Приподнял голову и уперся взглядом в Каллума.

— Развяжи! — потребовал он.

— Чтобы ты меня зарезал? — спросил Каллум. — Это навряд ли.

— Хуже будет.

— Ты такой крутой, а? Ты бы прикрутил свою крутость, приятель.

— Думаешь, сумеешь от нас удрать?

— А что, похоже, что я собираюсь куда–то бежать?

Мужчина недоуменно насупил брови.

— Что за чертовщина… Ты кто такой?

Каллум вздохнул.

— Я Каллум. Старший группы экстренной детоксикации в «Связи».

— Лично я вижу ходячего покойника.

— Зря ты со мной так груб, — заметил Каллум. — Право, зря.

— Вали на хрен, покойник.

— С чего бы? У вас есть другой, кто мог бы вас отсюда вытащить?

Тут оба разинули рты. Каллум усмехнулся.

— О, теперь вы меня слушаете?

— Никто нас отсюда не вытащит, — сказала Фолувакеми.

— Поглядим.

— Зачем ты здесь?

— Я ищу свою жену. Думаю, что «Связь» ее куда–то загнала.

— С чего бы?

— Ее поймали на протестах против засыпки льда в австралийскую пустыню. Этих протестующих сюда не присылали?

— Прислали, — кивнула Фолувакери. — Больше сотни.

— Боже всемогущий. Сколько же здесь всего?

— Нас тысячи.

— Тысячи?

— Да.

— Но… это лагерь?

— Нет, здесь никого, кроме нас. «Связь» выбрасывает нас сюда на произвол судьбы.

Каллум невольно содрогнулся.

— Довольно сурово, да?

— Хуже, чем ты думаешь. Семена для посевов, которые они нам выделили, почти бесполезны. Наши биологи считают, что в почве слишком много железа.

— Посевы? В Антарктиде? Не бывает.

Фолувакеми жалостливо улыбнулась.

— Подними глаза, детоксикатор.

Каллум послушался. За блеском фонаря он не заметил, как подкрался рассвет. В небе разлилось зыбкое серое сияние. Озадаченно нахмурившись, Каллум обернулся кругом. В нарастающем свете он увидел, что находится на дне каньона, но было еще слишком темно, чтобы определить высоту стен по обе стороны. Кроме темноты, мешал и отказ мозга поверить увиденному глазами. Разум все тщился вогнать перспективу в привычные рамки.

Челюсть у Каллума отвисала по мере того, как реальность вместе со слабым солнечным светом проникала в сознание. Высота утесов была не меньше семи километров, если не больше, а дно — километров пять в ширину. Несколько лет назад Каллум побывал в Гранд–каньоне, прошел всеми туристскими маршрутами, сплавлялся на плоту, карабкался на скалы попроще.

Здесь величины оказались на порядок больше — то есть невозможные.

— В какую преисподнюю нас забросило? — выпалил он.

— Ты сам назвал, засранец, — с издевкой ответил Донбул. — Это Ад. Второе название — Загреус.

— Нет, — вырвалось у Каллума. — нет, нет. Невозможно.

Он и без подсказки Аполлона знал, что Загреус — экзопланета чуть больше Земли, с разреженной, как у Марса, атмосферой и без воды на поверхности. Вращалась она по орбите в трех а. е. от Альфы Центавра А. Когда звездолет «Орион» затормозил в системе Центавра, было много шума о начале терраформирования. Но оказалось намного дешевле построить вторую очередь звездолетов и отправить их дальше на поиски более подходящих экзопланет.

— Ты все еще собираешься нас отсюда вытащить? — съязвила Фолувакеми.

Юрий, морща нос, озирал зону домашней катастрофы, которую представляла собой квартира Каллума. Морщился он в основном от вида, хотя и запах из кухонного уголка исходил странноватый.

— Ему что, жалованья не хватало на домашнее обслуживание? — спросил Кохе.

— Как видите, не хватало, — буркнул Юрий.

Два техника, войдя в дверь, направились к маленькому белому блоку в углу комнаты — Ген 3 Тьюрингу, управлявшему домашним хозяйством.

— Мне нужна вся загрузка памяти, — сказал им Юрий. — Открытые файлы должны быть у меня на столе через два часа.

— Да, сэр.

Юрий перешел в жилую зону, неодобрительно нахмурился, глядя на множество пустых коробок из–под пиццы.

— Здесь бывало много народу, — заметил он. — Раз он собрался в путешествие в один конец, какой смысл был наводить порядок?

— Думаете, он это заранее обдумал? — спросил Кохе.

— Возможно. Теперь уже не важно.

— Тогда что мы здесь делаем?

Юрий скорчил гримасу: он сам не мог до конца объяснить ощущение, что они что–то упустили, что Каллум над ними посмеялся. За долгие годы работы развивается чутье на такие вещи, на людей во всей красе их безумства. В России его учили обращать внимание в первую очередь на личность человека, каковая всегда считалась подозрительной, лживой, порочной. Нынешний его штат концентрировался строго на процедуре, на использовании базы данных и анализе матриц. Когда им бывал кто–то нужен, они не покидали кабинетов, чтобы за ним охотиться: они просто ждали, пока алгоритм распознавания лиц выловит нужного человека среди данных уличных камер наблюдения. Не было настоящих погонь, только автоматические дроны выслеживали намеченную цель. В том числе и поэтому Юрий обрадовался переводу в отдел тайных операций: сбор сведений ближе всего напоминал ему старые времена. Пока не объявился Каллум Хепберн.

Каллум не вписывался ни в одну из использовавшихся ими матриц. Им двигала не жадность, не идеология, не религия, он не являлся ни психически больным, ни наркоманом. Он не желал власти над миром. Каллум был влюблен и отчаялся. А лучше всего, что он оказался толковым и крутым, не боялся риска.

— Вам не кажется, что во всем этом деле что–то не так? — спросил Юрий.

Кохе негромко застонал.

— Мы взяли всех. Что может быть не так?

— Да. Мы всегда берем всех.

— Не обязательно. Только у вас хватило ума разобраться, что произошло, и только потому мы нашли Фила Мюррея.

— Ему заклеили рот лентой. Рано или поздно он бы ее перегрыз.

— На заброшенном складе.

— Туда собирались ремонтники, чинить освещение. И в любом случае, после того как Каллум нырнул в портал для изгнанников, мы бы поняли, что это не Мюррей, а самозванец.

— Их никого не осталось, шеф. Вам надо закрывать дело.

Юрий разглядывал большой снимок на стене: внизу рамки стояла дата — август 2091‑го. На снимке Каллум с командой окружили свой «Дукати 999», обняли друг друга за плечи и солнечно улыбались. Дружная компания.

— Вы бы для меня на такое пошли? — обратился к своему заместителю Юрий.

— Шеф?

— Если бы мою невесту похитили и я бы собрался ее искать, вы стали бы мне помогать, зная, что помощь обнаружат и в результате вас отправят в изгнание? Вечная ссылка в самую глубокую адскую дыру, какую сумеет отыскать «Связь».

— Ну… не знаю.

— О, не надо мне льстить: вы бы этого не сделали. — Юрий постучал по снимку пальцем. — Подруга Генри Орма собирается рожать — боже мой! Каллум даже на Гильгенскую фабрику его не допустил: отослал следить за ходом операции с Хуамеа, в безопасности. И остальные: им не наплевать друг на друга. Они друзья, они еженедельно смотрят в лицо опасности, вместе веселятся, вскладчину покупают байк. Но такое… — Он вглядывался в освещенные солнцем счастливые лица, пытаясь впитать чувство товарищества. — Добровольно отправиться в изгнание вслед за друзьями. Фактически пожертвовать всей жизнью. Единодушно. Не верю.

— Но… они это сделали. Знали, что мы отправим их вслед за Каллумом: у нас не было другого средства обеспечить отсутствие утечек в СМИ.

Палец Юрия передвинулся к голове Каллума.

— Да. Вот только почему?

— Может, они у него в долгу?

— Нет, не в долгу. Это доверие. Они ему доверяют. При каждой катастрофе они доверяли ему свои жизни. Он планировал все операции. Мы считаем, что они рискуют, а на самом деле нет. Каллум для этого слишком умен. Он обеспечивает поддержку, запасные варианты, пути отхода: он все держит в голове задолго до того, как они вступят в опасную зону. Вот с чем мы столкнулись.

— Простите, — сказал Кохе, — не понимаю я такого.

Юрий улыбнулся снимку.

— Вот оно! Мы не поняли.

— Шеф?

Юрий стукнул по рамке костяшками пальцев.

— Чего не хватает? Вот они все. Каллум, Моши, Генри, Алана, Райна. Вся команда.

— Ну, и?..

— Тогда кто их снимал?

На это ушло полчаса и уйма обидных окриков, но наконец Донбул зашевелился. Заметно было, что его терзают сомнения, точно ли униформа охранника, в которой появился Каллум, еще не делает его охранником. Сомнения, но и надежда. Выход!

Каллум поверх сухой одежды опоясался поясом охранника, проверил оружие и высвободил пару штук из чехлов. Он стоял, держа руку поближе к кобуре с пистолетом.

— Чтобы не было недоразумений: я вам не доверяю. Так что держись на расстоянии и не делай резких движений. Я всем пожертвовал, чтобы сюда добраться. Ты не успеешь и заметить выстрела.

Фолувакеми потягивалась и растирала запястья. Донбул только сверкнул глазами и отправился к канистрам за новыми брюками и ботинками.

Уже развиднелось, и Каллум рассмотрел, что озеро почти круглое, пару сотен метров в диаметре. На камнях у самой воды лежал плот, связанный из желтых бочонков.

— Вулканическая кальдера, — пояснила Фолувакеми, заметив, куда он смотрит. — В этой части каньона их несколько. Без них мы бы не выжили. Они дают нам и тепло, и воду.

Каллум покосился на невиданной высоты стены.

— А воздух? Тоже их испарение?

— От них только сернистый газ. Мы сейчас на семь километров ниже среднего уровня планеты. Вот почему у нас есть воздух. Этот крошечный запас — последний на Загреусе. Когда–то, может, миллион лет назад, здесь была нормальная земная атмосфера. Но теперь она тоньше марсианской, почему планету и не взялись терраформировать. Пришлось бы завозить всю атмосферу. Слишком дорого, тем более что астрономические приборы экзопланет нашли поблизости столько миров с азотной атмосферой.

— Какой длины этот каньон?

— Мы предполагаем, триста километров. Кое–кто из наших помнит разведочные съемки «Ориона» и сообщения в новостях. Но для жизни пригодно менее двадцати процентов, а геотермические источники есть только здесь.

Каллум прищурился, глядя в небо. Под влиянием света оно приобрело дивную прозрачность синего сапфира.

— Где портал?

— Скорее всего, подвешен на дроне, — заговорил Донбул. — Его опускают, когда посылают сюда людей — всегда ночью, чтобы мы его не видели. Так что мы не можем запрыгнуть на борт и вернуться через портал. В остальное время он висит на недоступной для нас, гадких мальчиков, высоте.

— Разумно, — пробормотал Каллум. — Значит, до ночи он не опустится?

— Никогда не опускался, — сказала Фолувакеми, — но и таких, как ты, нам раньше не сбрасывали.

— Служба безопасности не враз разберется, что произошло. Но как только сообразят, сгребут мою группу и сплавят сюда вместе с Даймоном и Аккаром.

— Аккаром? — вскинулась женщина и перекрестилась. — Они взяли Аккара. Вот дерьмо!

— Не взяли. Он сам вышел на свет, чтобы дать мне возможность попасть сюда. На яркий свет, право.

— Шутишь, детоксикатор?

— Не шучу.

— Аккар будет здесь?

— Да. И как только он появится, мы все отбываем. Все отправятся домой.

— Пойдем, отведу тебя в длинные дома^[10], — решила Фолувакеми. — Посмотришь, там ли твоя жена.

— Спасибо.

— А если нет…

Каллум слабо улыбнулся.

— Не бойся, все равно всех вытащу.

До выстроенных изгнанниками жилищ оказалось не так уж далеко. Каллум приказал Аполлону записывать все, что видят линзы–экраны. На эти записи он собирался опереться, вернувшись на Землю. Он не знал, что высматривать, потому не сразу понял, куда они идут. Его воображению представлялось средневековое селение с круглыми хижинами под соломенными крышами. Глупо, ведь на Загреусе ничего не росло: здесь не было ни дерева для построек, ни пальм. Отверженные возвели каменные стены высотой три метра, сложив их более или менее под прямым углом. Кровлю заменяли куски прозрачного полиэтилена.

— Его доставляют большими рулонами, — объяснила Фолувакеми. — В аварийных капсулах, как и все остальное. Он тонкий, но, к счастью, очень прочный.

— Что еще они вам дают?

— Одежду. — Она показала на свое пальто. — Семена, яйца, кое–какие инструменты, утварь, самые необходимые лекарства. Еду, конечно, — для начала. С каждым присылают столько, чтобы продержаться несколько месяцев, потом приходится выращивать самому. — Она пожала плечами. — По крайней мере, согласно теории, разработанной какими–то кабинетными специалистами. На практике это дьявольски трудно. Плохое питание создает много проблем со здоровьем. И воздух для нас не слишком подходящий. И еще случаются… диспуты.

Вокруг кишели люди. Шло строительство пяти новых домов. Каллум во все глаза смотрел на тачки для подвоза камней: дивился людской изобретательности. Все они делались из разрезанных в длину бочонков, ободья бочек служили колесами, вырезанные из стенок полосы заменяли ручки.

— Чертовски полезные штуки, — неохотно признала Фолувакеми, перехватив его взгляд.

Они подошли к бригаде строителей стены. Каллум, пока женщина разговаривала с каменщиками, не отнимал руки от пистолета. Люди стали собираться кучками, разглядывали его издалека. Их тихий ропот звучал довольно угрожающе. Каллум понимал, что выделяло его оружие на поясе: все здесь были близко знакомы с таким типом вооружения и знали, кто им пользуется. Он держал себя в руках и отвечал ровным взглядом, как будто не ожидал ничего дурного.

Наконец, как он и опасался, один зашагал прямо к нему. Крупный мужчина с темной бородой, свисавшей на грудь пальто на добрых двадцать сантиметров. В руках он держал топор с рукоятью из толстой полосы желтого пластика от бочки и каменной головкой. Его сторонники из группы зрителей присоединились к заводиле.

Фолувакеми обернулась и буркнула:

— Вот дерьмо!

— Ты! — заорал бородач. — Дерьмоголовый! Ты что за хрен?

Каллум понимал, что взывать к разуму тут не вариант. Он вытащил короткий карабин, переключил на стрельбу одиночными и выстрелил мужчине под ноги — не давая себе труда хорошенько прицелиться, наоборот, демонстрируя свою безбашенность, показывая себя Мужиком с большой буквы. Выстрел прозвучал на удивление громко для такого разреженного воздуха. Все отпрянули.

— У меня семьдесят патронов, — громко заговорил Каллум, — так что я, прежде чем вы до меня доберетесь, убью человек пятьдесят. Или… — он поднял карабин и лазерным прицелом поставил красную точку на щеке рослого бородача, — я могу забрать вас всех на Землю. Вам решать.

Бородач все дергал головой, пытаясь увернуться от лазерного луча. Каллум, учитывая обстоятельства, довольно ловко держал прицел.

— Послушай меня, Нафор, — заговорила Фолувакеми. — Он пришел один. С ним не сбросили аварийной капсулы. Такого еще не бывало. Он не ссыльный. Попал сюда по собственному желанию: он кое–кого ищет.

— Ничего подобного, — рявкнул Нафор, сообразив, должно быть, что теряет лицо на глазах сторонников.

— У меня в ранце дверь портала. — Каллум возвысил голос так, чтобы слышать могли все.

Последовал общий вздох изумления.

— Ну да, — самодовольно продолжал Каллум. — Вы правильно расслышали. — Он запнулся, постарался прикрутить уровень высокомерия. — Код доступа есть только у меня, так что слушайте хорошенько. Мы ждем, пока «Связь» вышлет сюда моих друзей, а потом — и только потом — я запускаю процесс подвязки. После этого, кто захочет последовать за мной, добро пожаловать.

Он увидел, как Нафор набирает в грудь воздуха, готовится что–то сказать.

— Без обсуждений! Никаких споров. Будет так, как я сказал. Кто не согласен, валите на хрен.

Нафор очень осторожно поднял руки.

— Понял тебя, приятель. Всякий, кто сумеет меня отсюда вытащить, мой друг на всю жизнь.

Каллум оскалил зубы, скрывая, что чуть не обделался от страха.

Прочистила горло Фолувакеми.

— Что еще? — рявкнул Каллум.

— По–моему, я знаю, в котором доме твоя жена. Если сумеешь остыть и не пристрелишь меня, отведу туда.

Она провела его по протоптанным тропинкам между домами. Вдоль многих струились русла с исходящей паром водой. Ручейки то и дело ветвились, отводя воду под низкие арки отдельных домов. С первых шагов Каллум отметил, что Нафор вместе со всеми прочими следует за ними, держась на почтительном расстоянии.

— Я вам не мессия, — проворчал он себе под нос.

Фолувакеми открыла дверь (слепленную из секций желтого бочонка), и они вошли в длинный дом. Внутри воздух был густым от запахов и горячим. Влажность почти тропическая. По всей длине здания в мелком каменном русле протекала горячая вода. Каллум проверил, продолжает ли Аполлон вести запись увиденного. Между руслом и стенами были насыпаны грядки песчанистой почвы, на них густо росли посадки. Больше всего — маиса, но Каллум узнал и томаты, и авокадо, баклажаны, хлебное дерево, карликовые бананы и еще несколько незнакомых ему разновидностей. Растения выглядели не слишком бодрыми; казалось, все они страдают какой–то общей немочью. Подняв глаза, он увидел, что полиэтилен запотел и капли конденсата понемногу стекают по стенам.

— Сколько здесь длится день? — спросил он, разглядывая чахлую зелень.

— Девятнадцать часов тридцать две минуты, — ответила Фолувакеми. — Это плохо и для нас, и для растений, да еще минеральные примеси, которые не удается отфильтровать из воды. Каменный топор Нафора в твоем черепе тоже может снизить ожидаемую продолжительность жизни.

— Он здесь главный?

— Он тебе скажет, что да. На этот месяц, во всяком случае. Скоро какой–нибудь другой здоровенный дурень до него доберется — если такие еще остались. Худший вариант первобытного общества. Честно говоря, удивляюсь, что мы продержались так долго. Каждая группа новоприбывших приносит свой набор Идей: с большой буквы.

Изгородь из тесно вбитых в землю желтых пластиковых колышков отмечала конец грядок. В загородке клевали камешки тощие куры. За загончиком был растянут занавес изполиэтилена. Фолувакеми отодвинула его.

Внутри оказался лазарет из десяти расставленных в ряд коек, и на каждой кто–то лежал. Запах рвоты, фекалий, болезненного дыхания создавал смрад тяжелее того, что шел из курятника. Каллум чуть не подавился, рассматривая завернутых в одеяла больных. Аполлон попытался прозвонить зерна Сави, но ответа не получил.

Вот. На середине ряда. Густые грязные черные волосы вяло свисают с койки. Всхлипнув, Каллум упал на колени рядом.

Лицо Сави скрывали грубые марлевые повязки, все в пятнах засохшей крови и желтого гноя. Руки тоже перевязаны. Нога в лубке. Она часто и поверхностно дышала.

Страшно было видеть ее в таком состоянии.

— Жена? — шепнул он.

Она вздохнула, закашлялась.

— Калл?

— Да. — Он улыбнулся сквозь слезы. — Да, это я.

Она повернула голову, и сквозь прорези марлевой маски Каллум увидел открывшиеся глаза. Один закрывало молочно–белое бельмо.

— Как ты здесь оказался? — спросила она.

— В радости и горе — помнишь? Я обещал пойти с тобой до края Земли — и за край. И никогда не изменю этой клятве. Не изменю тебе.

Кохе стоял посреди брикстонского Центра мониторинга и координации, озирая экраны, в высоком разрешении рисовавшие потенциальную экологическую катастрофу. Он никогда всерьез не уделял внимания древним индустриальным районам, раскиданным по всей планете и давно заброшенным человечеством. Угроза катастрофы средней величины составляла постоянный шумовой фон его жизни, так же как налоги и виртуальная преступность: с ней просто жили. Теперь он своими глазами видел бесконечный парад ржавых цистерн, труб, бункеров, мелькающих на экранах и помеченных яркими символами грядущих проблем.

— Сколько же этого дерьма? — с отчаянием спросил он.

Фитц Адамов понимающе усмехнулся.

— Станция Хаумеа сбрасывает около четверти миллиона тонн в неделю. В основном загрязнение низкого уровня, причем в надежной упаковке. — Фитц указал на иракское хранилище ядерных отходов. — И еще сама упаковка, здания хранилищ и почва под ними. Все вместе дает тот еще объем.

— Господи Иисусе, зачем мы этим занимались?

— Главным образом ради войны и прибыли.

Кохе тряхнул головой, сосредотачиваясь на работе.

— Ладно, мне нужен от вас аудит оборудования.

Брови Фитца взлетели на лоб.

— Шутите? Наши люди выжигают аппаратуру быстрее солнечной бури. Хорошо, если после операции возвращается половина.

— Меня технический хлам не так интересует. Главное, все ли двери порталов учтены.

— Ну, на это ответить легко: все.

— Нет, — твердо возразил Кохе. — Не легко. Мы подозреваем, что кто–то, имеющий внутренний доступ, манипулировал вашей сетью. Я требую проверки. Спуститесь в хранилище и убедитесь в физическом наличии всего, что у вас должно быть.

Фитц надул щеки.

— Вы серьезно?

— Да. И все нужно провернуть быстро. В первую очередь. Мы подозреваем, что кто–то, кому этого делать не положено, прямо сейчас использует один из порталов вашего отдела.

— Ладно. На самом деле проверить проще простого.

Фитц подошел к своему пульту, вопросительно оглянулся на Кохе.

— Уверены, что он задействован?

— Да. В разумной степени.

Фитц принялся выводить на экран данные.

— Вам известно, как подключено питание этого портала?

— Понятия не имею, — ответил Кохе, улыбаясь про себя попытке технаря утвердить свое превосходство над остальными. «Я знаю больше вас».

— Порталы.

— Что?

— Порталы питают порталы, — улыбнулся Фитц и постучал пальцем по безумно сложной схеме на экране. — Солнечные колодцы посылают энергию земным сетям через порталы, и «Связь» — самый крупный покупатель этой энергии. Порталы для поддержания своей запутанности жрут чертову уйму энергии. Чем больше промежуток между ними, тем большей мощности они требуют. Слава богу, тут не действует универсальный закон квадрата, но наш отдел поглощает основательное количество мегаватт–часов.

— Хорошо. Понял. Вы можете отследить расход энергии.

— Да. Каждая дверь портала «Связи» снабжена встроенным сантиметровым порталом, поставляющим ей энергию прямо от главной сети. А мы… эй, стойте, тут ошибка.

— В чем дело?

— Наш монитор используемой энергии отключен, а работа его дисплея закольцована. Какого черта?

— Вы можете его исправить?

— Конечно. Подождите.

Фитц быстро печатал, бормоча в свой м-нет. Схемы на экране менялись. Выскочило несколько красных иконок.

— Дерьмо собачье, — воскликнул он. — Что ж это делается? Столько энергии не жрут даже наши шестиметровые порталы.

Каллум весь день просидел рядом с Сави. Она то приходила в сознание, то уплывала. Несколько раз, приходя в себя, кажется, удивлялась его присутствию.

Врач, немолодой мужчина из Южной Африки, перечислил ему ранения. Одежда защитила большую часть кожи от прямого воздействия взрыва, объяснил он, но голова и руки до плеча оставались обнаженными, а Сави при взрыве оказалась совсем рядом с сумкой. Каллум предположил, что ее зерна были разрушены взрывом или вырваны из кожи взрывной волной, потому–то безопасность «Связи» и не распознала, кого сбрасывает в портал. В поверхностные ранения и ожоги понемногу проникала инфекция, которая, если с ней не справиться, грозила серьезным заражением крови. Метаболиков, предотвращающих заражение, «Связь» на Загреус не присылала. И даже если Сави справится с заражением, ей для восстановления естественной кожи нужен жесткий медконтроль. Глаз пострадал необратимо, хотя врач полагал, что глазной нерв уцелел и имплантация искусственной сетчатки может вернуть ей зрение. Больше всего тревожила его травма головы. Реакции мозга ухудшались со скоростью, которой не могли объяснить остальные ранения.

— Осталось всего несколько часов, — сказал Сави Каллум в минуту ее просветления. — Мне надо дождаться своих. Они подставились, чтобы провести меня сюда.

Хотя он уже задумывался, можно ли медлить так долго. Видеть ее столь слабой и разбитой было мучительно. Он совершал насилие над всеми своими чувствами к ней, откладывая доставку раненой в больницу. Само время стало невыносимым.

Весь день Каллум слышал, как нарастает шум голосов снаружи. Не от гнева — просто все больше людей собиралось за стенами длинного дома. Фолувакеми то и дело заходила сообщить ему новости. Весь Загреус собрался на вахту. Пока люди ждали терпеливо, но надежды росли. А заодно сокращался запас терпения.

— Ты бы не мог выйти поговорить с ними? — упрашивала она.

— Пусть ждут, — с силой отвечал он, крепче сжимая ладонь застонавшей Сави. — Если Сави терпит, так и они обойдутся. Как только прибудут мои друзья, все это кончится. Я дал слово.

За час до заката, когда закрытый от солнца каньон уже наполнился сумерками, двести человек двинулись к озеру прибытия. Фолувакеми заверила, что они не допустят никаких заморочек, когда «Связь» сбросит в геотермальный пруд его друзей.

Когда наконец стемнело, в лазарете зажгли заряженные от солнца фонари, и обстановка сделалась еще мрачнее. Каллум не помнил, когда в последний раз ел. Сон тоже стал отдаленным воспоминанием из прошлой жизни. Аполлон без устали слал тревожные сигналы контролирующим зернам и зажигал багровые вспышки на контактных линзах, когда Каллум впадал в забытье.

Часовой дисплей сообщил, что ликующие крики раздались через полтора часа после заката. Каллум озадаченно нахмурился. И тут ворвалась Фолувакеми.

— Они здесь! — возбужденно выкрикнула она. В ее глазах блестела влага. — Ты не соврал, а, детоксикатор? Теперь ты отправишь нас домой?

— Отправлю, — обещал он. Голос почему–то охрип.

Все они были здесь: Моши, Алана, Колин, Райна и Генри. Все в толстых загрейских пальто, у всех кожа разгорелась от купания в кипятке. Все улыбались, беспорядочно выкрикивали приветствия. Составившие им компанию Аккар и Даймон смотрели на это стеклянными глазами.

Каллума вздернули на ноги, принялись восторженно обнимать.

— Получилось, черт, получилось! — орала Райна.

— Это что, и впрямь Загреус? — обалдело улыбался Моши. — Мы совершили межзвездное путешествие?

— О, да.

— А я поставил на то, что это в Антарктиде.

Появился Нафор, и ликование наконец утихло.

— Пора, — провозгласил он, не сводя взгляда с Каллума.

— Выйдем наружу, — сказал ему тот.

Колин с Даймоном вынесли Сави прямо на койке, как на носилках. У торца длинного дома освободили площадку, с другого конца которой бурлил горячий ручей. Люди обступили ее широким кругом, многие примостились у стен дома. Сцену освещало более двухсот фонарей.

Каллум снял пальто и отстегнул ранец. Вытащил полуметровый портал, и за многоглазой стеной фонарей дружно закричали.

Алана надежно установила дверь на земле, Моши встал перед ней, приготовился. Каллум проверил состояние портала по линзам. Энергия, которую устройство вытягивало из земной цепи для сохранения запутанности с двойником на Земле, приближалась к пределу допустимого. Но портал действовал. Связь держалась.

— Активируй, — приказал Аполлону Каллум.

Юрий шел по асфальтовой дорожке, тянувшейся вдоль донингтонского паддока. Он с любопытством разглядывал старые автомобили, окруженные взволнованными зрителями, дожидавшимися, пока стройные байки подготовят к гонке. Шум моторов господствовал над голосами, вызывая добрые улыбки на лицах восхищавшихся историческим шоу стариков.

Юрий тщательно оглядывал все большие фургоны и грузовики, добиваясь от своих очков–экранов четкого обзора. Борис прогонял программу распознавания, накладывал на каждую машину название модели и производителя.

Белый фургон «Мерседес» выделялся даже здесь. От заднего конца кузова растянули маленький полотняный тент, боковые панели были застегнуты. Рядом стоял мотоцикл «Дукати», но ни зрителей, ни гонщиков — площадка пустовала. Ни одна команда гонщиков не оставила бы свою драгоценную машину без присмотра.

— Прошляпили, — отметил Юрий. — Срезаются всегда на мелочах.

Войдя под навес, он громко забарабанил в заднюю дверцу фургона. Ответа не было.

— Да ладно, — утомленным после погони голосом протянул он. — Я что, привел с собой группу захвата? Я здесь один.

Послышался щелчок, ручка двери повернулась, и створки распахнулись.

— Юрий, — нервно заговорила Докал Торрес. — Чем могу помочь?

— Для начала можешь перестать разыгрывать адвоката.

— Да? А ты уже не шеф безопасности?

— Скажем так: у меня обеденный перерыв. Можно войти?

Докал испустила тяжелый вздох.

— Конечно. У меня тут небольшой беспорядок…

— Переживу. — Юрий забрался в фургон, Докал проверила, надежно ли пристегнут тент, и закрыла за ним двери.

Всю внутренность фургона занимал механизм подвязки.

— Кого не ожидал увидеть, так это тебя, — признался Юрий.

Она скроила гримаску.

— Так ведь в том, по–моему, и штука.

— Каллум — голова. Надо было мне взять его к себе.

— А что теперь?

Юрий с любопытством озирал сложный механизм подвязчика.

— Никогда не видел их так близко, а ведь я давно работаю в компании. Пожалуй, я не прочь посмотреть, как он действует. Так что мы просто подождем, если ты не возражаешь.

— Почему? — спросила она.

— Гордость профессионала. Сави — из моих людей. Я своих не бросаю.

— А что думает об этом Пой Ли?

— Полагаю, мы скоро узнаем. Когда они его задействуют?

— Не знаю. Каллум хотел дождаться там, куда их засылают, своей команды.

— Ага. Ну, так они должны были отправиться десять минут назад. Видимо, на том конце сейчас ночь.

Они в неловком молчании прождали еще пятнадцать минут, а потом Докал подскочила.

— Черт побери, портал активирован! У него получилось!

Она торопливо распахнула задние двери. Юрий увидел, как полуметровый портал посреди подвязчика почернел как ночь, потом поверхность вывернулась наизнанку, провалилась, создав проход. В него рванулся воздух.

— Подвязываю, — предупредила его Докал.

Полупроводниковая пластина в передней части подвязчика аккуратно расщепилась вдоль всего прямоугольника, создав запутанные порталы. Силовой привод разделил получившиеся части и протолкнул одну в открытый Каллумом портал. Другой набор приводов поставил оставшуюся половину вертикально. Ток воздуха заметно усилился, стенки тента возбужденно захлопали.

— Помогите, — сказала Докал, выскакивая из фургона.

Юрий спрыгнул за ней в тот момент, когда разделился самый большой, метровый портал подвязчика. Один ушел в дыру на Загреус. Юрий помогал Докал, пока подвязчик разворачивал его пару вертикально. Воздух так стремительно рвался в отверстие, что Юрию приходилось упираться ногами — как бы не затянуло. Мельком он успел увидеть тусклую каменистую землю в странно извилистой ограде фонарей. Слышались возбужденные крики.

Его захватил на удивление сильный порыв. «Проскользнуть насквозь, и я окажусь на экзопланете. До нее какие–то сантиметры, не больше. Чужая звезда!» Устоять было нелегко. Но шанс тотчас пропал.

Каллум полз на четвереньках. Он резко съежился, увидев Юрия, и обратил взгляд к Докал, которая пожала плечами.

— Продолжайте, — бесстрастно сказал Юрий.

Каллум развернулся кругом и потащил с той стороны что–то тяжелое. У Юрия отвисла челюсть: он увидел, в каком состоянии была Сави.

— Связь со скорой помощью, — приказал Юрий Борису, пока его потерянного агента протаскивали сквозь портал. — Мне здесь нужна врачебная помощь, немедленно.

За Сави последовал Моши, за ним Райна, которая по–дикарски оскалилась, увидев стоящего над ней Юрия.

— Вызови Кохе, — обратился к Борису Юрий.

Из круглого портала показался Генри. Потом слепящий свет фонарей загородила собой Алана. Колин шел в арьергарде.

— Кохе, отключайте энергию, — приказал Юрий. — Сейчас же.

Аккар с яростным криком метнулся вперед. Его руки тянулись к Земле.

Пространственная запутанность между Землей и Загреусом прервалась. Кулак Аккара упал на асфальт паддока, и, фонтанируя кровью, прокатился и замер.

— Мерзавец! — выкрикнула Райна, с отвращением глядя на отрубленную руку.

— Почему же? — хладнокровно отозвался Юрий. — Вы бы хотели вернуть сюда две тысячи террористов, взбешенных куда больше прежнего? Кто–то из них мог бы въехать в квартиру рядом с вашей: я читал в вашем досье, она сдается в аренду. Вы были бы рады?

— Я им обещал, — задохнулся Каллум. — Я дал слово, что они смогут вернуться.

— А я не давал, — сказал Юрий.

— Если вы отправите нас обратно, они нас убьют, — дрожащим голосом произнесла Алана.

— Значит, придется вам хорошо себя вести, да? Потому что Пой Ли на вас так зла, что даже мне страшновато.

— Нельзя так поступать, — заговорил Каллум. Он все еще стоял на коленях, держа Сави за руку. И искательно заглядывал в лицо Юрию. — Они же люди. Нельзя так с ними обращаться — это бесчеловечно!

— Нет! — Юрий вдруг рассердился. — То, что делают они, — то, что они сделали, — не укладывается в рамки обычного преступления. Они стремились уничтожить все, что им не по нраву, не важно, законно ли все было и сколько людей от этого зависело. Они запросто, бесчувственно топтали и губили чужой труд. Такого терпеть нельзя. Хватит. Тут я согласен с Энсли и его сверхбогатыми политическими союзниками. Вашего друга Аккара и его последователей судили и признали виновными. Правда, суд обошелся без миллионодолларовых адвокатов, защищавших их на открытых заседаниях, без десятилетних апелляций за счет налогоплательщиков; и правда, мы не тратили сотни тысяч в год на содержание их в тюрьме. Но суд состоялся, и куда более милостивый, чем ваш или мой. Даже теперь им дана вторая попытка.

Алана стремительно ткнула пальцем в сторону бездействующего подвязчика:

— Эта планета — не вторая попытка, а смертный приговор.

— Потому что они таковы, каковы есть, — фыркнул Юрий. — Им во владение дан целый мир. Мы снабжаем их средствами к существованию, люди там бы могли даже благоденствовать, выучи они простейшие уроки общественной жизни, научись они сотрудничать, а не драться друг с другом как дикари. Так что, сожалею, что Загреус — не пятизвездочный отель, но терпеть их долее было бы непозволительной роскошью. Это гуманное решение.

— На Загреусе всего один каньон, где воздух пригоден для дыхания, да и тот смрадная дыра, травящая их ядами, — выкрикнула она. — Это не планета, а сумасшедший дом! Даже если вы отправите нас обратно, у нас есть записи, мы покажем всему свету, в каких условиях они живут. Все уже загружено в облачное хранилище. Верно, Каллум?

— Вот чем вы грозитесь, — презрительно бросил Юрий. — Ну что же, рассылайте. Вперед! Разошлите по всем службам новостей в Солнечной системе, каждому политкомментатору, каждому министерству юстиции. И как по–вашему, что получится?

Алана ответила пылающим взглядом, мышцы лица сводила судорога.

— Демократический референдум с требованием вернуть их обратно? — жалостливо продолжал Юрий. — Так? Международная кампания, миллионные марши протеста? Вы на это рассчитываете? Такого. Не. Будет. В какой суд вы намерены обратиться? Думаете, их высылает одно государство? Одна компания? Один континент? Для некоторых из этих психов ссылка — за счастье. Десять лет назад их собственное правительство попросту бы всех казнило.

— Это не оправдание! — выкрикнула Алана. — Сравнение с убийством, санкционированным государством, не оправдывает такого.

— По вашим меркам. К сожалению, нам, остальным, уже невозможно их терпеть. Не те времена.

Райна опустила глаза, взглянув на Каллума.

— Шеф? Мы должны обратиться к общественности. Пожалуйста.

— И это только начало, — сказал Каллуму Юрий. — У вас хватило ума понять, не так ли? Первое поселение на Загреусе — эксперимент, проверка, способны ли самые воинственные, тупые, идеологизированные засранцы, каких по ошибке зачало человечество, выжить в чужом мире. И — аллилуйя! — опыт удался. Со временем данные будут опубликованы: неизвестные, неназываемые люди, устроившие это, откроются обществу и без вашего принуждения. И сделают они свое признание тогда, когда придется противостоять настоящему политическому давлению. Планета, откуда нет возврата, в чудесных, непреодолимых четырех световых годах от нас, куда можно ссылать злобных преступников, чтобы они там в поте лица добывали хлеб свой. Мы навсегда умываем руки: совесть общества чиста, уровень преступности падает. Как вы думаете, за что тогда проголосуют, а?

— Подонок, — сказала Райна.

— Почему нас еще не отправили обратно? — спросил Каллум. — Что здесь, собственно говоря, происходит?

— Мисс Китс права. Для всех вас сейчас Загреус — смертный приговор. Они не станут ждать, пока вы мило объясните, какой я мерзавец. Порвут в клочья, едва вы упадете им в руки, — а может, и съедят, учитывая, кого мы туда ссылали. Я видел некоторые досье.

— И что вы предлагаете?

— Простейшее решение. «Связь» с вами покончила — не говоря уж о том, что вы все официально — покойники. Так что вы засовываете языки в задницу и живете кто как хочет. Я уполномочен обещать, что, если вы оставите нас в покое, мы оставим в покое вас. Отправка Сави на Загреус — наша промашка; должно быть, взрыв повредил ее зерна, потому ее и не опознали по цифровой подписи. Но на этом все. Я, с согласия Энсли Зангари, делаю вам первое и последнее предложение, учитывая, что вы оба собой представляете. Но на нем кредит иссякает. Предложение одноразовое, второго не будет.

— Эй, — окликнули их из–за тента. — Скорую вызывали?

Юрий склонил голову к плечу, пристально взглянул на Каллума.

— Итак?

Каллум бросил на жену отчаянный, влюбленный взгляд.

— Принимаю, — понуро сказал он.

— Дерьмо! — Райна пнула ногой мертвую дверь портала.

— Сюда, — крикнул Моши, отстегивая боковую панель тента. — Ей нужна помощь. Очень нужна!

Вбежали медики скорой.

Джулосс

Год 587 ПП

Деллиан, ожидая прилета флаера, откинулся навзничь на теплый песок — усталый, но счастливый своей усталостью. Даже за десять дней он не прекратил изумляться пляжу — да и всему острову. Этому курорту, одному из весьма немногих, не дали запустеть, когда люди с Джулосса большей частью разлетелись по галактике. Управляющим гендесам оставили полный контроль над сервисами и удаленным профилактическим обслуживанием, дали сохранить плавучие бунгало и общественные здания на том же высоком уровне, на каком они существовали в последние два столетия.

Этот уровень быстро оценил Деллиан, шестнадцать лет проживший в пределах поместья Иммерль с его общими спальнями. Не говоря о прочем, здесь при желании можно было наслаждаться одиночеством. Каждому из его группы одногодков выделили по плавучему бунгало — опрятному домику с изогнутыми стеклянными стенами в каркасе из старинных деревянных балок под соломенной крышей. Бунгало покоились на опорах из живого коралла в нескольких метрах от берега. Сквозь стеклянный пол открывался фантастический вид на невероятной прозрачности воду в метре под ним и потрясающее многообразие разноцветных рыбок, шныряющих на мелководье.

Конечно, об одиночестве здесь мечтали в последнюю очередь, особенно по ночам. Директор Дженнер объявило десятидневные каникулы наградой сдавшим экзамены за последний класс. С ними не будет ни взрослых, ни мунков. Впервые в жизни ребята окажутся одни, никто не будет им приказывать, и отвечать придется только перед собой.

— Так что расслабьтесь и получайте удовольствие, — сказало оне. — И не распускайтесь. Это тоже экзамен на зрелость. Мы вам доверяем. Не подведите нас и друг друга.

На одном краю острова лежала большая округлая лагуна, где вода была не глубже двух метров и теплая, как в ванне. Для обучения виндсерфингу лучше не придумаешь. На другой стороне протянулся полный солнца, открытый океану пляж с длинными молами, у которых любителей скорости, приключений и спорта ждали курортные лодки и мотолыжи. Поесть можно было в любое время дня в открытом центральном павильоне, а еду превосходно готовили гендес–дистанционки.

Деллиан наплавался, накатался на лыжах, обучился азам виндсерфинга и обращения с каноэ, поиграл в теннис и пляжный волейбол, повалялся с выпивкой у пруда, посмотрел из открытого амфитеатра старинные драмы. Ночами мальчики разбивались на пары или собирались компаниями побольше и возвращались в плавучие бунгало, чтобы часами предаваться энергичному сексу. Морской воздух и свобода, вступив в реакцию с гормонами, разогрели их либидо до немилосердного пыла. За десять дней Деллиан поперебывал в постели с большей половиной мальчиков, в том числе, конечно, и с Ксанте. С Ксанте, к которому стояли в очередь, чтобы оценить размеры его члена и ангельское искусство траха.

Кое–кто из мальчиков делил постель и с Тиллианой и Элличи. Для Деллиана это оказалось главным разочарованием — о котором он почему–то никак не мог забыть. Он рвался узнать, что такое секс с девушкой, однако Ирелла не разделяла его рвения. Деллиан уговаривал себя, что может подождать по–настоящему интимной обстановки, что их дружба для него важнее. И все равно в еженощном экстазе слияния с друзьями он видел перед собой ее лицо.

Он заждался на пляже, голая кожа уже начала звенеть от солнца. Каждое утро он мазался, а чаще его намазывали, самым сильным защитным кремом, которого, по заверениям раздатчика в бунгало, должно было хватить на целый день, но ему хватало только до полудня. Сев, мальчик стал натягивать футболку. В это время с деревянных мостков, тянувшихся к группе бунгало, сошла Ирелла. Деллиан с надеждой помахал ей. Девушка улыбнулась и подошла.

Когда она и другие девочки перелиняли, Деллиан осознал, что голый череп выглядит вполне эротично. Он вообразил, каково было бы размазывать по нему крем: как–никак массаж головы любят все, не так ли?

— Гендесы сказали, что транспорт для нас будет через десять минут, — произнес он вместо приветствия.

— Тебя это не удивляет?

Мальчик нахмурился, не совсем поняв, что она имеет в виду.

— Чему тут удивляться?

Ирелла опустилась на коленки рядом с ним, с усмешкой глянула на его крепкую фигуру. Деллиан сильно вырос за последние три года, но еще больше раздался в плечах и набрал вес — в основном за счет мышечной массы, Ирелла же все тянулась вверх, отчего она и две другие девочки рядом с парнями выглядели просто тростинками. Теперь, когда они стояли рядом, глаза Деллиана находились на уровне ее грудей, и он считал такое соотношение просто идеальным.

— Почему бы не вернуться в поместье через портал? — рассеянно пояснила она.

— Э-э… я бы сказал, потому что портала нет, — огрызнулся он.

— А почему нет портала, Дел?

Он насупился, в который раз дивясь, как у нее работают мозги. Голова у нее была пропорциональна телу, что, по его оценке, делало ей череп на добрых двадцать процентов больше, чем у него — и у других парней. Генетики, проектировавшие двуполых детей клана, наделили ее симпатичным плоским носиком, достаточно широким, чтобы вместить дополнительные кровеносные сосуды, вливавшиеся в сонную артерию у основания черепа: такое расположение артерий и вен в природе способствовало тепловому обмену. Ирелле и другим девочкам оно требовалось для охлаждения крупного мозга — так же, как и отсутствие волос, которые могли бы термоизолировать череп и помешать удалению тепла.

Избыток серого вещества в их мозгу и мыслей генерировал больше, и они были поумнее, чем у Деллиана; всё, как рассчитывали генетики. Но из–за этого за Иреллой и другими девочками бывало трудновато угнаться.

— Потому что все ушли и большую часть порталов закрыли, тем более в такие отдаленные места.

Деллиан с надеждой взглянул на нее, гордясь логичным и обоснованным ответом.

— Курорт содержат, чтобы люди могли тут отдыхать. Ясно, что с ним требуется регулярное сообщение. Зачем же его закрывать? Мне понравилось, что мы здесь оторваны от мира. Это было… не знаю: иначе, что ли. Как будто увидел, что значит быть взрослым.

— Мне тоже понравилось, — улыбнулась она. — Словно нам впервые в жизни оказали доверие. Приятно было.

Его взгляд скользнул вдоль ее удивительно длинных ног, нарисовал, как они будут выглядеть, обхватив его бедра. «Само совершенство», — решил Деллиан.

— Лучше не бывает, — с тоской признал он.

Ирелла со смехом бросила в него горсть песка.

— Ой, Дел, ты еще дуешься, что у нас не было секса?

— Святые, да что ты! Я и не дулся. Огорчался — это да.

— Просто мне подумалось, что для нас с тобой тут неподходящее время и место. Остров так и задуман, чтобы все веселились и развлекались сексом. Мы это заслужили, после того как последнюю пару лет нас жестко гоняли на боевых играх. А теперь все расслабились и счастливы, как никогда.

— Да, но… извини, я не понял.

Она с неподдельной лаской улыбнулась ему.

— Смотри, мы оба понимаем, что у нас будет секс, и притом великолепный секс. Но у нас друг к другу чувство — сильное чувство, сам знаешь. Для нас «быть вместе» может означать много больше. Не хочу рисковать этим, уравнивая с обычным каникулярным перепихоном. Вот в чем дело.

— Понял. — У Деллиана вдруг пересохло в горле. «У нас будет секс». Она так и сказала! «Великолепный секс»! С языка у него рвался вопрос: «Когда же, скажи?» — Жаль, что тебе не досталось обычного каникулярного секса для забавы.

Ее улыбка стала ехидной.

— О, за меня не переживай. Секса мне хватило. В смысле ты же видел, какой длины член у Ксанте?

Услышать такое было все равно что в самом начале вылететь из игры в боевой тактической тренировке, которыми так много занимался Деллиан в последние два года. Физически не больно, но очень обидно.

— Я рад, — соврал он.

Появился флаер — матовый серый цилиндр с куцыми задними крыльями, которые едва не задевали воду. У пляжа машина замедлила ход и развернула стройные посадочные ноги.

Когда флаер сел, Ирелла покачала головой.

— Не понимаю, — жалобно сказала она.

Деллиан рассмеялся.

— Тебе хочется разрешить все загадки вселенной?

— Дай срок, разрешу. — Она снова ослепительно улыбнулась, и мир для Деллиана стал по–прежнему прекрасен.

Оба поднялись на ноги. А потом Ирелла быстро нагнулась и поцеловала его.

— Ты для меня особенный, — серьезно сказала она. — Не такой, как другие мальчишки. Я не хочу, чтобы наша дружба кончалась.

— Она не кончится, — торжественно пообещал он.

Встав в очередь к флаеру, Деллиан оглянулся на других мальчиков, увидел блаженные лица, услышал веселую болтовню. Он изо всех сил постарался скрыть обиду и злость при виде Ксанте, который смеялся вместе с Элличи и Джанком, обхватив одну за талию, а другого за плечи.

После сиявшего над островом солнца внутри фюзеляжа было так темно, что у Деллиана не сразу привыкли глаза. Он нашел себе место посередине и уселся. Ирелла села рядом.

Позволив голове утонуть в мягком подголовнике, мальчик закрыл глаза.

— Год модификаций, — произнес он, словно удивляясь тому, что ожидало их по возвращении в поместье клана. — Мне уже казалось: не дождусь.

— Как ты думаешь, что они с нами сделают? — задумчиво спросила девочка.

— Александре сказало не волноваться. Имплантаты дадут нам дополнительные возможности: мы сможем сливаться с любой военной техникой, какую спроектируют конструкторы. Операция отработана. Не больно, ничего такого.

— Не вижу, чем она поможет в борьбе с врагом, — заметила Ирелла. — Тебе и другим парням — да: вы все крутые. А я нет.

— Ты будешь командовать, — напомнил он. — Ты знаешь тактику и умная. Мы все будем исполнять, что ты скажешь.

— А если я ошибусь?

— Не ошибешься. Я в тебя верю.

— О великие святые! — Она пожала плечами. — Мне это ни к чему.

Флаер поднялся над пляжем и взял курс через море.

— Продолжительность полета сто семь минут, — объявил гендес–пилот. — Поместье Иммерль извещено о времени вашего прибытия. А ваш наставник Александре передает, что надеется, все вы хорошо провели время, и рад будет снова вас увидеть.

Это объявление встретили улюлюканьем и криками «ура» в равной пропорции. Деллиан смотрел в окно. Они уже перешли звуковой барьер. Море, скользившее в двадцати километрах внизу, стало на удивление однообразным. Мальчик высмотрел несколько островных групп, но не сумел определить их величины. А потом под ними снова появилась земля.

Старые города и селения выделялись, как серые раны на зеленом одеяле растительности. Раза два или три он увидел поднимающиеся от пожаров в буше столбы дыма. Когда флаер слегка накренился, взгляд Деллиана ушел в сторону.

— Меняем курс? — удивилась Ирелла.

— Разве?

— Да! — Она озиралась, словно ища подтверждения своим словам. — Пилот, что случилось?

Сидевшие рядом мальчики с любопытством косились на нее.

— Ожидание ответа системы, — отозвался гендес.

— Что?

Деллиан прижался лицом к окну. Земля под ними смялась в складки, они шли над предгорьями. Зелень поредела, отхлынула, обнажив бурые и охряные тона в крошечных черных точках.

— Работа системы нарушена, — сообщил гендес. — Прошу оставаться на местах. Система безопасности активируется через десять секунд. Не тревожьтесь, это всего лишь мера предосторожности.

— Ох, мои святые! — простонал Деллиан. Крен на нос стал заметнее. Мальчик не мог судить наверняка, но и скорость как будто увеличилась. И они явно теряли высоту.

Он сидел смирно, чувствуя, как раздуваются подушки сидений, как ребра жесткости охватывают его туловище, руки и ноги.

— Какого характера проблемы? — властно спросила Ирелла.

— Нарушена тяга. Требуется компенсация.

— Дел, моя инфопочка не может выйти в сеть.

— Что? — удивленно крякнул он.

— Я отрезана. Ты онлайн?

— Проверка связи, — приказал мальчик своей инфопочке.

— Глобальная коммуникационная сеть офлайн, — шепнул голос ему в ухо.

Святые!

— Нет, без связи, — сказал девочке Деллиан.

— Пилот, почему нет связи? — повысив голос, произнесла Ирелла.

— Попытка восстановить связь с глобальной коммуникационной сетью.

— Что значит «попытка»?

— Связь временно утрачена.

— Как это может быть? Сеть орбитальная, все в зоне доступа.

— Попытка восстановить связь. Обращение к резервному источнику питания.

— О великие святые!

— На какой мы высоте? — запросил Деллиан.

— Четырнадцать километров. Снижаемся.

— Святые! Мы разобьемся?

— Ответ отрицательный. Резервов энергии достаточно, чтобы обеспечить нулевую скорость при соприкосновении с землей.

Деллиан с гордостью отметил, что не паникует. Собственно, он гордился всеми своими одногодками, которые сохраняли спокойствие, хотя и было очевидно, что они насмерть перепуганы.

Угол снижения флаера стал намного заметнее, аппарат входил в жуткое пике. Подножия гор быстро росли в размерах. Деллиан постарался запомнить, что видит. «Знай свою территорию» — золотая заповедь тактических тренингов.

Гендес выровнял машину. Потом навалилась перегрузка торможения, инерция с силой вжала Деллиана в подушки. Поле зрения сужалось, красные завитки сходились как туманная диафрагма. Он успел заметить, что земля стала скалистой, крутой.

— Посадка на счет четыре, три, два…

Касание обратило вспять силу ускорения, бешено встряхнуло Деллиана и его спутников. С оглушительным треском фюзеляж раскололся вдоль. Мальчик увидел, как беспорядочно вращается кончик крыла, обгоняет корпус. Потом кабина встала дыбом. В передней части корпуса открылась дыра. В нее ворвалась пыль. Все вопили. С последним громким «хрусть» движение прекратилось.

Деллиан силился взять власть над дыханием. Сердце колотилось, словно после марафонского финиша. Пыль забила рот и нос, принеся с собой незнакомый сернистый запах. Кабина опасно перекосилась, пол накренился на двадцать градусов, нос ушел вниз. Рваные полотнища солнечного света врывались сквозь отверстие на носу, подсвечивали охряной песок, насытивший воздух.

— Ты в порядке? — поспешно спросил он Иреллу.

— По–моему, да.

— Все в порядке? Раненые есть?

Релло с Тиллианой сидели у самой пробоины. Их здорово встряхнуло. Пыльный шквал обжег и ободрал открытую кожу. У Тиллианы лицо было в крови; Элличи уже стояла рядом, озабоченно занимаясь ее глазами.

— Медики клана это легко исправят, — уверил девочку Ксанте.

— Какие медики? — огрызнулась та.

— Давайте выйдем наружу, — ровным голосом предложил Деллиан.

Выбраться не терпелось всем: флаер сейчас воплощал для них хаос и угрозу. Но двери не открылись даже после того, как Джанк несколько раз нажал аварийную кнопку. Так что пришлось вылезать через пробоину.

Встав на песчаный грунт, Деллиан огляделся. Во все стороны тянулись холмы, самые большие возвышенности загораживали восточный горизонт. Почва была сухой и скудной, едва вскормила несколько редких кустов с увядшими листьями. Здесь и там стояли непривычно черные сонные деревья. Повсюду валялись валуны, некоторые из них зависли на склоне в ненадежном равновесии. И слишком холодно было для такой солнечной, ясной погоды.

— Что дальше? — спросил Ксанте.

— Скоро прибудет помощь, — уверенно заявил Ореллт.

— Вообще–то нет. — В узкую пробоину, извиваясь, протиснулась Ирелла. — Флаер остался без питания, и от гендеса я не добилась ответа. Вырубился вместе со всей системой.

— Аварийный маяк сообщит, где мы находимся! — воскликнула Элличи.

Ирелла пожала плечами.

— Может, и сообщит. Будем надеяться.

— У него автономное питание.

— А флаеры совершенно безотказны. Однако мы здесь.

— Что нам теперь делать? — спросил Ксанте.

— Сохранять спокойствие и держаться вместе, — ответил Деллиан. — У кого–нибудь есть выход в глобальную сеть?

Сверившись со своими инфопочками, все ответили ему унылыми, обеспокоенными взглядами. Связи не было ни у кого.

Деллиан представить не мог, что такое возможно. Но он понимал, что нельзя пугать ребят.

— Как только флаер не прибудет по расписанию, нас начнут искать, — уверенно сказал он.

— Мы сильно отклонились от курса, — с тревогой отметил Джанк.

— Нас будут высматривать все небесные крепости, — глуша собственное беспокойство, возразил Деллиан. — Долго ждать не придется.

— Надо собрать сучья и хворост, — сказала Ирелла. — Разведем огонь.

— Огонь? — усомнился Ореллт. — Он еще зачем?

— Прежде всего это заметный источник инфракрасного света, особенно ночью.

— Ночью? Да еще чуть за полдень. Так долго нам ждать не придется.

— Надейся! Но факт тот, что на нашей памяти никто не разыскивал потерпевшие крушение флаеры. Нам надо быть готовыми ко всему. А значит, позаботиться о защите.

— От чего защищаться?

— Ирелла права, — поддержал ее Деллиан. — Мы не знаем, какие звери живут в этих горах.

— После заката наилучшей тактикой будет вернуться в кабину и развести перед пробоиной яркий костер, — сказала она.

— Да ради святых! — возмутился Ореллт. — Не досидим мы здесь до заката. Спасатели прибудут через час.

— Я тебе не мешаю поставить жизнь на это желание, — огрызнулась Ирелла. — Но моей жизнью не тебе рисковать. Нам нужен огонь.

— Нужен, — согласилась Элличи. — Ситуация исключительная. Надо к ней приспосабливаться.

— В аварийном наборе должен быть топор, — поспешно сказал Деллиан, увидев, что Ореллт готовит новое возражение. — Джанк, Урет, Ксанте, со мной! Свалим пару сонных деревьев. Остальные, наломайте побольше кустов. Потом я проверю, что еще у нас осталось, особенно насчет воды.

Ребята зашевелились — нехотя, потому что никто не желал верить, что они останутся здесь надолго, — но работа пошла.

Деллиан нашел в хвосте салона два аварийных ящика. Один оказался аптечкой, которую мальчик передал Элличи, чтобы та занялась глазом Тиллианы. Во втором хранилось самое необходимое для выживания. В основном термоодеяла и веревки, пара ножей, фонарики, десять фляжек с литром дистиллированной воды в каждой и фильтр с ручной прокачкой. В целом Деллиан остался разочарован, однако маленький топорик в ящике все же отыскался.

— Воды маловато, — тихо сказал он Ирелле, отойдя от флаера.

— Дождей здесь не бывает: смотри, какая земля, — так же вполголоса ответила она. — А флаер безнадежно сдох. Не понимаю, как такое могло случиться: у него многократный запас прочности.

Мальчик поднял голову к пустому кобальтовому небу. Далеко наверху подбадривала знакомым блеском яркая точка небесной крепости. Даже Катар, газовый гигант их системы, выглядел светлой искоркой над самым горизонтом.

— Тебе не кажется?..

— Враг? Нет. Случись атака на Джулосс, мы бы увидели выстрелы из орудий небесной крепости. Они должны быть яркими как солнце — если не ярче. Тут другое. Мы доживаем последние дни человеческой цивилизации этого мира: неполадки неизбежны. Просто я никак не ожидала настолько серьезной. Пожалуй, нас очень старательно оберегали от всех бед.

Деллиан осмотрел сонные деревья вокруг. На этом унылом склоне их было не много, зато они сразу бросались в глаза.

— Прошу никого не отходить дальше пары сотен метров, — обратился он к друзьям, направляясь к ближайшему дереву. — Когда свалим, надо будет еще разрубить на куски, чтобы дотащить.

Сонные деревья вырастали не выше четырех метров, поднимая над землей полушария плотно сплетенных ветвей, отходивших от пяти главных сучьев, распростертых радиально. Из нудных уроков ботаники Деллиан запомнил, что это туземная флора планеты, расположенной от них в сотнях световых лет, и их большие клубневые корни при необходимости способны на много лет запасать драгоценную воду, а ветви и густые, в палец толщиной, листья пережидают зной до дождей в спячке. Если учесть, как мало ему доставалось воды, ствол дерева был удивительно прочен. Чтобы перерубить его, сменяясь по очереди, мальчикам понадобилось добрых полчаса. Работать в холодном и разреженном воздухе оказалось трудно.

Едва свалив первое дерево, они услышали звук: пронзительное завывание с гор.

— Ради святых, что это было? — нервно спросил Джанк, оглядывая изрезанные склоны над собой.

С запада донесся ответный взлаивающий вой.

— То есть кто? — поправил сильно напуганный Ксанте. — Святые, сколько же их?

Деллиан про себя отметил, как легко оказалось напугать Ксанте. Жалкое самоутешение, но святые наверняка поймут и простят его.

— Целая планета, — мрачно ответил Урет. — Не зря же поместья огораживают.

— По голосу похоже на морокса. Я думал, они только ночью выходят.

— Мы здесь слишком на виду, — заметил Деллиан. — Давайте–ка оттащим дерево к флаеру. Беремся, тащить придется всем вместе.

Дружно ухватившись за ствол, мальчики потянули его вперед. Другие ребята их клана волокли по камням сухие кусты.

— Надо посчитать, сколько у нас оружия, — сказала Ирелла, когда все собрались под фюзеляжем флаера.

— Топор, — начал Деллиан, подняв его кверху.

— Два ножа, — объявил Фалар. — Для метания не очень–то удобны.

— Привяжите к концам жердей, — посоветовала Элличи. — Легче будет достать зверя, если подберется слишком близко.

— Святые, где же спасательная команда? — воззвал Джанк.

Деллиан укоризненно погрозил ему пальцем.

— Ты это брось. От паники только хуже будет. Помогай разводить костер.

— Я и не паникую, — потупившись, буркнул Джанк.

Мальчики занялись разведением костра: сложили самые сухие прутики от кустов, вокруг построили «колодец» из тонких веточек сонного дерева, для растопки. Остальные сучья ломали и складывали в стороне, чтобы подкидывать, когда пламя разгорится.

Релло с Тиллианой устроились в хвосте салона, и Элличи с Ореллтом постарались помочь им, прибегнув к запасам маленькой аптечки.

Деллиан заметил, как Ирелла, вскарабкавшись на вершину самого большого валуна, принялась медленно оглядываться. Дорубив ветку сонного дерева, он отдал топорик Хабле и взобрался к ней.

— Стережешь? — спросил он.

— Да. Никакого движения не вижу.

— Морокс не подойдет до темноты, да и тогда костер его отгонит.

— Мы уже слышали не одного.

— Да. Ты не волнуйся, внутрь им не забраться. Сквозь эту пробоину даже я с трудом протискиваюсь.

— Чем они питаются?

— Ну, наши приятели им сегодня точно не достанутся, — улыбнулся мальчик, надеясь успокоить ее шуткой.

— Я не про эту ночь. Что они едят каждую ночь?

— Они хищники. Едят, что сумеют поймать. Кроликов, дикихсобак, птиц… не знаю, кто тут еще водится.

— Вот именно. Я о том и говорю.

— О чем?

— Мы уже слышали где–то четырех, так? А ты видишь здесь что–нибудь живое? Кусты все высохли, травы нет. Чем кормится их добыча?

— Ну… — Деллиан поскреб в затылке, вгляделся в пустынный склон холма.

— Весь этот пригорок не прокормит и одного морокса, не то что четырех.

— Может, они кочуют? Сезонные миграции, перебираются на новые охотничьи угодья?

— Сезонные! — фыркнула она. — Мы же в тропиках.

— Ну, ладно. Я не знаю. Довольна?

— Совсем не довольна, — нервно улыбнулась Ирелла. — Я до тебя не докапываюсь. Просто, по мне, все это странно. Каждое событие, что нам сегодня выпало, очень маловероятно, но все они вместе — невозможны.

— К чему ты ведешь?

— Сама не знаю, но чую: что–то не так.

— Да, мне и самому не по себе. Давай вернемся к флаеру. — Он протянул ей руку. Помедлив, Ирелла приняла ее, и они вместе сползли с валуна.

— И воды нет, — заметила девочка. — Для нас это может оказаться опаснее мороксов.

— Давай переживем ночь, а тогда уж будем беспокоиться. Если с водой не наладится, добудем из клубней сонных деревьев. Я точно помню: смотрел видео про то, как это делается, или читал где–то…

— Нет, добывание воды из клубней — легенда. Они залегают очень глубоко. Выкапывая их, потратишь слишком много энергии.

— Наверху здесь воды нет.

— Знаю. Значит, завтра нам первым делом нужно уходить, спускаться к подножию холмов. Там должна быть вода, в крайнем случае выроем колодец.

— Хорошо. Мне уже приходила страшная мысль, что ты собираешься наладить установку для фильтрации мочи.

— Кстати, неплохая идея. Обычно в таком климате выживальщики ее выпаривают и собирают конденсат. Но нам, может быть, не придется. Фильтр должен справиться и с мочой. Будем все мочиться в контейнер и сбережем запас на всякий случай.

Деллиан издал отчаянный стон.

— Это не шутка, Деллиан. Обезвоживание опасно.

— Ладно. Только не представляю, кто на такое согласится.

— Все согласятся, если мы с тобой и дальше будем держаться как следует.

— Это как?

— Комбинированная власть.

— А?..

— Мои знания, твое лидерство. Их сочетание заставит остальных нам подчиниться.

Мальчик открыл рот, чтобы возразить, но быстро сообразил, что Ирелла права.

— А что, — с хитроватой усмешкой спросила она, — ты еще не заметил?

— Да вообще–то нет.

— Классический признак хорошего лидера: люди не оспаривают его приказов. Не знаю, входит ли в список признаков способность лидера не замечать, что он приказывает, однако ему это явно удается.

— Я не единственный лидер. Джанк с Ореллтом тоже хорошие капитаны.

Они приближались к флаеру, и Ирелла понизила голос.

— В тактических играх этого года ты был капитаном в тридцати двух процентах случаев. Джанк был вторым — в шестнадцати. Ты явный лидер своего года, Деллиан. Так что будь достойным Святых, не подведи нас. Чтобы пережить эту катастрофу, нам нужно твое умение.

— Великие святые, — пробормотал Деллиан.

Он демонстративно осмотрел фильтр из аварийного запаса и посоветовался с Элличи. Та согласилась с Иреллой: он мог фильтровать и мочу.

— Тогда на всякий случай, — сказал Деллиан и помочился в складную пластиковую коробку, сильно развеселив остальных. Поддержав шутки, он передал коробку Джанку, в упор взглянул на него. Джанк совсем недолго колебался, прежде чем расстегнуть ширинку.

Когда солнце ушло за горизонт, они разожгли костер. Все сникли. В душе каждый ждал, что спасатели появятся в первые же два часа.

— Надо как можно дольше поддерживать огонь, — сказала Ирелла. — Так у небесной крепости будет больше шансов обнаружить тепловое излучение.

— Станем по трое по часу дежурить снаружи, поддерживать огонь, — быстро согласился Деллиан. — Все с оружием и прикрывая друг другу спины. Остальным не покидать флаера. Я первым буду дежурить с топором. Фалар, Ореллт, не хотите присоединиться?

Оба неохотно кивнули. Как только зашло солнце, горный воздух заметно остыл. В дополнение к горевшему в трех метрах от корпуса флаера костру все мальчики накинули на плечи термоодеяла.

Снова принялись перекликаться мороксы. Деллиан с уверенностью насчитал не менее шести — в темноте за кругом костра. «Ирелла была права. Что же они едят?»

Мальчик подбросил дров в костер. Искры взвились в небо, завихряясь оранжевыми галактиками. Валуны отблескивали желтым, преображаясь в пыльные луны, замершие на орбите вокруг ребят. Мороксы подступили ближе и кричали теперь тише, зато настойчивее. Что–то шевельнулось во мраке между камнями: тень, глубже других теней, затмила пустоту.

— Заходите внутрь, — позвала из пробоины Ирелла. — Навалите побольше дров и уходите в безопасное место.

Деллиан склонен был согласиться. И взглянув на Фалара с Ореллтом, не увидел протеста. Он наклонился, чтобы поднять пару поленьев.

— Берегись! — выкрикнул Фалар.

Морокс метнулся из темноты, вскочил на валун и прыгнул. Светлая серая шкура блестела как мокрая кожа в пестринах зеленых перепонок. Передние лапы выглядели огромными, с семью растопыренными, как клинки ножей, когтями. В узкой обтекаемой голове мерещилось что–то от морского зверя, глаза были большие белые, клыки длиннее человеческой ладони.

Какой–то глубинный ксенофобический инстинкт подсказал Деллиану, что хищная тварь родилась не на Земле, и оттого ему стало еще страшнее. Это был страх перед иным. Упав на колено, Деллиан извернулся, одновременно по мощной дуге занося топор. По обе стороны от него пригнулись Фалар и Ореллт, выставив вперед жерди с ножами на концах. Все трое действовали согласованно, как не раз бывало в боевых играх, — координировались между собой с той же легкостью, как с когортой мунков.

Морокс опоздал отвернуть от тройки смертоносных клинков. Топор Деллиана ударил его в бок, оставив зияющую рану. Из нее брызнула темно–багровая кровь. Морокс взвыл и приземлился неудачно, заскреб лапами, ища опоры.

— Отступаем! — крикнул Деллиан. — Фалар первым!

Он видел еще двух черных призраков, которые кружили за светом костра, выжидая своего часа.

— Я внутри! — позвал Фалар и тут же добавил: — Опасность слева!

Деллиан с Ореллтом обернулись к несущемуся на них мороксу. На этот раз на колени припал Ореллт. Деллиан чутьем уловил, что он делает: мальчик выставил нож низко над землей, вынуждая морокса подпрыгнуть. Оррелт начал отводить наконечник для удара. Зверь, разумеется, увидел застывшее на уровне его головы лезвие и прыгнул.

Топор ударил его сбоку по короткой шее и погрузился так глубоко, что Деллиану с трудом удалось выдернуть его. Высвободить оружие помогла инерция падающей туши.

Ореллт, извиваясь, задом уходил в пролом. Деллиан сделал два быстрых шага и увидел, как на корпусе флаера возник новый морокс. Не успеть. Он метнул топор, отправил вращающееся в воздухе оружие навстречу прыгнувшему зверю. Ударив обухом по передней лапе, топор отскочил, зазвенел на камнях. А Ореллт встал в проломе, изготовившись метнуть жердь с ножом как копье.

Зверь обрушился на Деллиана, хлестнул передними лапами. Кончики когтей разодрали левое плечо, а потом враг дернулся: нож–наконечник торчал у него в загривке. Зверь всем весом прижал Деллиана к земле. От падения у того помутилось сознание, мальчик лишь чувствовал, как замерла давящая на него тяжесть мертвой туши. Затем кругом раздались крики парней. Их руки стянули с упавшего мальчика мертвого зверя. Деллиан мельком увидел, что Ореллт с Фаларом вернулись на открытое место, тыча копьями в темноту. Хабле отыскал упавший топор. Ксанте, Джанк и Колиан бешено размахивали горящими ветвями. Урет поднял Деллиана на руки и просунул в пролом, а оттуда до сидения его наполовину донесла, наполовину дотащила волоком Ирелла. Усадив раненого, они с Элличи тут же взялись за антисептические спреи и длинные полоски искусственной кожи, а за их спинами мальчики упорядоченно отступали в салон флаера.

— Пройдет, — громко заявила Ирелла, когда лучи фонарей, зашарив вокруг, упали на плечо Деллиана. Крови было много. — Царапины совсем не глубокие.

Над ним склонилось свирепо ухмыляющееся лицо Ореллта.

— Одного мы свалили! И огонь подправили. Будет гореть еще не меньше часа.

— Потрясно, — отозвался Деллиан и поморщился, потому что Элличи наклеивала полоску ис–кожи ему на бицепс. Пластырь, прилипая, жегся.

— Выпей, — приказала Ирелла, сунув Деллиану фляжку. — Тебе нужна жидкость.

— А это точно не моча?

— Нет, — улыбнулась она. — Мочу оставлю на завтрак.

Уцелевшие мороксы до конца ночи завывали вокруг. Самый наглый даже снова сунулся к пролому в корпусе, но Ксанте с Колианом отогнали его жердями–копьями.

Деллиан большей частью дремал, а далеко за полночь провалился в глубокий сон, из которого его выдернул вой морокса. Он увидел, что Колиан стоит в проломе, держа наготове жердь, но не колет ею и не просит о помощи.

Когда мальчик очнулся, был рассвет, и рядом зевали друзья. Блеклый серый свет наполнил маленькие окошки. Воздух густо пах дымом.

— Пора решать, — сказала Ирелла, осматривая полоски ис–кожи у Деллиана на плече. — Здесь нельзя задерживаться, если мы хотим до ночи добраться до подножья горы. Или выходим сейчас же, или сидим на месте. Если спутники не разглядели костра этой ночью, то и дальше не увидят. А если ждать до завтра, мы сильно ослабеем.

— И станем легкой добычей для мороксов, — добавил Деллиан. — А укрыться во флаере будет нельзя.

Ирелла озадаченно морщила лицо.

— Здесь что–то не так. Им не положено подбираться так близко к огню.

— Однако подобрались, — заметил Ксанте. — Что толку мечтать, чтобы они вели себя как положено?

Ирелла послала ему долгий неодобрительный взгляд и пожала плечами.

— Так что, по–твоему, нам делать?

— Сама скажи, — настойчиво попросил Деллиан. — Я тебя поддержу.

— Я не знаю. В подобных ситуациях полагалось бы оставаться на месте крушения и ждать спасателей. Но ситуация необычная, верно?

— Давайте выглянем наружу, — неохотно предложил Деллиан.

От костра осталась куча углей не многим теплее песка. Густое розоватое золото рассвета пролилось на вершины холмов, протянуло от валунов длинные черные тени.

Деллиан, держа в руке топорик, бдительно осматривал окрестности.

— Не слышу мороксов.

— Уже день, — сказал Ксанте. — Вернулись в логова.

Деллиан заметил, как покачала головой Ирелла, но девочка промолчала. Он взглянул на три мертвые туши мороксов. Первый, которого он ударил топором, прежде чем умереть от потери крови, отполз на пятьдесят метров. Два других лежали ближе.

— Мы могли бы их съесть, — сказала Элличи.

— Думаешь? — усомнился Деллиан. — Они инопланетные. Разве это не делает их энати… энти… энамо…

— Энантиморфными? — подсказала Элличи. — Не обязательно. Съесть можно, если придется. Биохимия отличается, но не сильно. В их мясе содержатся пригодные для нас питательные вещества. Вот насчет вкуса не уверена.

— Ну, пока что воздержимся, — со всей доступной ему властностью сказал Деллиан. — Прежде надо собрать костер побольше. Может, подожжем целое дерево, а потом добавим еще. Да, — кивнул он, присматриваясь к самому большому сонному дереву, до которого было метров сто. — Его можно поджечь, а другие срубить и добавить к первому. Все вместе мы справимся. Такой огонь перегрузит датчики небесной крепости.

Он сумел достучаться до ребят. Сомнений не было. Все они заряжались отвагой и надеждой от его решимости. Согласилась даже Ирелла.

— Значит, вниз не идем, — негромко заметила она, когда Деллиан разделил ребят на три команды так, чтобы в каждой имелось оружие.

— Нет смысла опять соваться в неизвестность. Клан знает, что мы ночь провели одни. Александре самих Святых вернет, чтобы помогли нас найти. Оне такое. Мы все это знаем.

— Наверное, так. — Девочка смотрела на ближайшую тушу морокса. — Мне надо кое–что проверить.

Она подняла с земли камень размером в половину своей головы.

— Что? — спросил Деллиан и отпрянул, когда она опустила острый край камня на голову морокса. Еще два удара, и череп раскололся. Втиснув край камня в щель, девочка пыталась расширить ее.

— Ирелла!

Ему пришлось подавить приступ тошноты, когда девочка принялась рассматривать кровяную кашу, в которую превратился мозг.

— Почему его не съели? — спросила она.

— А?

— Они так изголодались, что полезли к огню, лишь бы до нас добраться. Но вот на эти свежие трупы сородичей не обратили внимания — продолжали атаковать нас.

— Разве своих едят? — спросил Деллиан, стараясь не смотреть на ее измазанные падалью пальцы, с таким азартом исследующие мозговые ткани. Однако в этом зрелище было что–то завораживающее.

— Не знаю. Вряд ли о них можно судить по земным животным. Хотя, казалось бы, основные инстинкты должны быть почти такие же.

— Пожалуй, — согласился он. — Так что ты рассчитываешь найти?

— Не узнаю, пока не найду, — угрюмо ответила она.

— Ладно.

Этот тон был ему знаком: сейчас ее не остановишь никакими словами.

У сонного дерева раздались радостные крики. Его одногодки свалили к стволу кучу хвороста, который теперь жарко и яростно пылал, выбрасывая вверх языки бездымного пламени. Уже занялись и ветки дерева.

Деллиан воспользовался предлогом отвлечься от кошмарного занятия Иреллы. Даже на свежем ветру, задувавшем по склону, он чувствовал себя вялым. От недосыпа и дергающей боли в плече все тело казалось невыносимо тяжелым. Странно, при пустом–то животе? С нарастающим отчаянием Деллиан понимал, что скоро им придется прибегнуть к фильтру.

Фалар с Уретом по очереди атаковали с топором второе сонное дерево. Стук гулко отдавался в хрустком воздухе. Другие мальчики тащили кусты к быстро растущему пламени. Деллиан поднял взгляд на заманчиво пустое небо с его флотилией искусственных звезд.

— Почему нас не видят с небесных крепостей? — пробормотал он.

— Зачем было населять Джулосс инопланетными хищниками? — спросила Ирелла. Она выпрямилась и стерла с ладоней студенистые волокна запекшейся крови морокса. — В смысле, кроме шуток? Понятно, если держать несколько таких в орбитальных ксенодомах и запасать для науки молекулы генов. Но выпускать на волю? Никакого смысла. Наши предки столетия трудились, терраформируя планету до пригодности к обитанию, чтобы на ней могла жить и процветать целая человеческая цивилизация. А теперь она так опасна, что нам шагу не ступить за территории кланов.

— И для врага тоже опасна.

— Как будто они сюда собираются. Если уж атакуют, так устроят нам апокалипсис дюжиной астероидов.

— Тогда зачем же?

— Вот я и не знаю! — с горечью выкрикнула девочка.

Деллиан удивился. Ему больно было видеть подругу в таком волнении и досаде. У нее слезы подступают к глазам, если ему не мерещится. Ирелла всегда оставалась холодной и рассудительной… Но ведь и ситуация экстремальная. Деллиан, не раздумывая, обнял девушку. Все тело под его руками было жестким как сталь.

— Помнится, кто–то мне говорил, что ответы всегда есть, надо только знать, где искать.

Она кивнула — медленно и очень неохотно.

— Знаю.

— Ты что–то обнаружила в мозгу дохлого морокса?

— Нет.

— А что искала?

— Точно не знаю. Что–то, что заставило его вести себя так, как он вел.

— Они все одинаково себя вели.

— Знаю. И меня это беспокоит. И мне страшно, Деллиан.

— Мне тоже, — тихо признался он. — Но мы выберемся.

Все еще обнимая ее одной рукой, он повернулся к сонному дереву, обратившемуся уже в огромный пламенный столб, горящий с яростью ракетного выхлопа. Разжигавшим огонь мальчикам пришлось отступить от сильного жара.

— Датчики небесной крепости при проходе над нами решат, что мы тычем в них лазером — уж очень сильное инфракрасное излучение.

— Да. — Ирелла склонилась и опять его поцеловала. — Знаешь, что я думаю?

— Что?

— Это место — наш Загреус. И знаешь, кто тогда мы получаемся?

— Лодочники без весел в реке дерьма?

— Нет! Мы с тобой… Ты на нас посмотри. Ты — рыжий, святой Каллум.

— А ты — моя Сави. — Он рассмеялся. — Да!

— Они ведь спаслись, да? Вернулись домой.

Деллиан расслышал в ее голосе отчаянную настойчивость.

— Да, вернулись. И даже счастливо прожили еще пару десятков лет на Небесах.

— Если они смогли, то и мы справимся.

— У меня Каллум всегда был любимым святым, — признался Деллиан.

— Вот уж! А мне больше нравится Юрий.

— Я думал, ты целишься на Кандару.

— Ну, нет. Она все решала применением силы. Хотя не настолько, как Алик. А Юрий разбирался с проблемами умом. Помнишь историю с пропавшим любовником? Он провел настоящее расследование, и основывал решения на фактах, и не останавливался, пока не разгадал загадку. Вот с кого я беру пример.

— Он бывал и довольно беспощадным. В его охоте на Горацио погибло много народу.

— Не по его вине — ну, не считая сводчика. А такие и заслуживали ссылки на Загреус.

— Да… — Деллиан хмуро обернулся на новый взрыв криков — ребята окликали его по имени и тыкали куда–то пальцами. Ксанте нацелил свой шест с ножом на Деллиана с Иреллой. Но его лицо… Деллиан медленно обернулся, кожа от страха оледенела.

Прямо на фюзеляже флаера стоял кугуар. Зверь встряхнул головой, уставившись на ребят сверху, гортанно рыкнул. И подогнул передние лапы, изготовившись к прыжку.

— Отходи к огню! — приказал Деллиан, почти не шевеля губами и сдвигаясь так, чтобы оказаться между кугуаром и Иреллой.

— Дел…

— Живо! — Он и сам начал отступать задом, подталкивая ее с собой и шаря глазами по земле в поисках отброшенного Иреллой камня или другого оружия против этого смертельно опасного зверя. Понимая, что борьба бесполезна, мальчик все же не желал сдаться без боя.

Кугуар прыгнул. Мощные мускулы мгновенно вознесли его в воздух. И взорвался. Созданная эволюцией идеальная машина убийства мгновенно обратилась в облако пламени и клочья мяса. Из него повалил вонючий пар. Обугленная масса плюхнулась на землю в двух метрах от окаменевшего Деллиана.

Мальчик упал на колени, его стошнило. Ирелла визжала. Ребята из клана всей толпой, с воплями и криками, бросились к ним.

Всех их накрыла тень. Дрожащий Деллиан поднял голову, бессмысленно уставившись на тихо спускавшийся с чистого утреннего неба большой флаер.

Экспертная группа

Феритон Кейн, Нкая, 24 июня 2204 года

Я завороженно наблюдал, как воскресившие давний конфликт Юрий и Каллум орали друг на друга, изливали потоки брани по самым мелочным поводам и выясняли, кто за что в ответе, не отступая ни на шаг. Описание тех событий без цензуры почти ничего не добавило к сведениям, которые имелись в доступном мне закрытом досье «Связи».

С моей тактической позиции Каллум выглядел серьезным кандидатом на роль агента инопланетян. Свидетельство о смерти 2092 года: «Погиб в Албании при взрыве на химической фабрике», такое же, как у всей группы экстренной детоксикации, заставило меня задуматься. В регистре смертей и рождений британского правительства местом смерти группы значился Берат. А потом в 2108 году Каллум с Сави и детишками как ни в чем не бывало объявились официально в системе Дельты Павлина — как будто их смерть была лишь прискорбным бюрократическим недоразумением. Каллум числился старшим инженером в проекте строительства искусственного астероида «Небеса».

Именно такие разрывы в отчетности я и высматривал. В разведывательных сообществах до самого двадцатого века считалось обычной практикой использование тайными агентами личности недавно скончавшегося человека. А личина Каллума была выигрышной. Энсли сто лет назад признал его энергию и способности; с тех пор он поднимался вверх по утопийской карьерной лестнице до места личного советника по технологии при самой Эмилье Юрих — одной из основательниц первого движения за Утопию. С этого места ему, окажись он тайным агентом, как нельзя удобнее было подпитывать нарастающую ксенофобию совета старейшин по отношению к оликсам.

Враждебность элиты человечества к оликсам медленно нарастала с прибытия к Солнцу «Спасения жизни» в 2144 году — через два года после предполагаемой гибели Каллума. Подозрительность к чуждым видам — неотъемлемое свойство человечества, и его, в общем, можно понять. Что выглядело необъяснимым с точки зрения логики, так это нарастающая паранойя, которую проявляли в последние два десятилетия такие люди, как Эмилья Юрих и Энсли Зангари. Кто–то где–то наверняка подкармливал эту паранойю целыми лопатами отравленного дерьма.

Выводы, к которым мы пришли, состояли в том, что очень непохожая на нас чуждая раса (старинный враг оликсов? наверняка не известно) незамеченной приблизилась к Солнцу (время не установлено) и активно пробивалась на влиятельные позиции. Настоящим моим делом в отделе безопасности «Экссолар–связи» было разоблачение таких предполагаемых агентов.

Но теперь, когда «смерть» его объяснил и даже удостоверил мой босс Юрий, Каллума, вероятно, можно было вычеркнуть из числа подозреваемых. Понятно, почему после 2092 года его не взяла бы на работу ни одна земная компания, как и обитаемые астероиды Солнечной системы. А вот зарождающаяся Утопия, принявшая идеологию построения чистого и достойного общества эры изобилия, с соответствующим технологическим уровнем инфраструктуры, оказалась идеальным вариантом. Дельта Павлина принимала всех изгоев доминирующей на Земле и терраформированных планетах Универсальной культуры. То есть, кроме Утопии, у него и выбора не было.

— Сави поправилась? — спросил Луи. Он сидел за столом вместе с Джессикой и Элдлунд, и все это время они трое молчали.

Каллум очнулся от горьких воспоминаний, но не сразу сумел сфокусировать тяжелый взгляд серо–зеленых глаз на помощнике своего старого недруга.

— Да, благодарю вас. Сави поправилась. Мы прожили с ней больше четверти века, у нас даже родилась парочка детей, так что, да, это было не зря.

Юрий только крякнул и опрокинул в себя еще порцию арктически–студеной водки «Товарищ». Стюард весь вечер снабжал его крошечными заиндевевшими стопками. Я уж начал гадать, не встроена ли у моего босса особая периферия для фильтрации алкогольных токсинов. В любом случае, он ничем не выказывал опьянения, разве что все легче выходил из себя.

И Алик проявлял такую же стойкость — или имел такую же периферию. Он, откинувшись в кресле, приканчивал третью рюмку бурбона. Веки его были опущены, но меня это не обманывало: он увлеченно наблюдал за стычкой.

А вот Кандара сидела с прямой спиной, с начала до конца не ослабляя пугающего внимания.

— Я понятия не имела, что Загреус поначалу служил тайным местом ссылки, — сказала она.

— История, — хмыкнул Юрий. — Существование тюремной колонии на астероиде Конестога стало известно только через три десятилетия. В точности как рассчитывали основатели проекта. А зарегистрированная как независимое государство Конестога, в отличие от корпораций, оставалась неподсудна международным судам.

— Жопа, а не государство, — брюзгливо изрек Каллум. — Конестога была никому не нужным стометровым булыжником за орбитой Юпитера: автоматическая промышленная база и приклепанный к ней спальный модуль. Всего населения пятьдесят человек. — Я видел, как он вглядывается в трех ассистентов, добиваясь их понимания и поддержки. — И все пятьдесят — юристы корпорации.

— Конестога дала правительствам системы Сол место, куда можно было сплавлять нежелательных элементов, — заметил Юрий. — Общим согласием приняли усовершенствованные стандарты капсул жизнеобеспечения, и, бабах, очередь осужденных растянулась на шесть месяцев. Жизнь на Загреусе была нелегкой, но принцип сработал. Наблюдение со спутников показывало рост популяции. Они даже решились высунуть нос из каньона, выстроили на поверхности герметичные купола. Мы укротили этих ублюдков.

— Ура–ура, — съязвил Каллум. — А спутники вам не сообщали, сколько народу погибло по ходу дела?

— Если вас это беспокоит, предложите им новый терраформированный мир. Или откройте для бедных непонятых принцев въезд на одну из планет вашей драгоценной Утопии. Не хотите? Удивительно!

Каллум встал.

— Метод Загреуса нельзя отнести к прогрессу цивилизации. Это, черт побери, ее позорный пережиток. Для реабилитации бедняков и изгоев общества необходимо образование и достойные стандарты жизни. Утопийское общество порождает настолько мало преступников, относимых вами к «классу изгнанников», что мы их даже не высылаем. Их изымают из основного сообщества, предоставляют им комфортное жилье и поддержку. Это триумф нашей социальной системы. — Он обвел гостиную «Рейнджера» взглядом. — Не знаю, из какой вы часовой зоны, но мне пора спать.

Юрий выждал, пока он скроется в кормовом отсеке.

— Нашим судьям пришлось выносить куда меньше приговоров к изгнанию, поскольку угроза Загреусом держала людей в рамках. Право слово!

Луи кивнул, позаботившись, чтобы босс заметил его поддержку.

— Нет, это, право, достойно презрения, — произнесло Элдлунд, делая шаг к корме. Я задумался, как оне собирается вписаться в спальный отсек. Все капсулы были стандартных размеров, так что… Здесь у нас недосмотрели. Может быть, оне на ночь выставит ноги в проход, а завтра наверняка будет жаловаться на угнетение и антиомнийскую дискриминацию.

— Думаю, и мне пора, — сказала Кандара.

— Неплохая мысль, — признал Юрий.

Все разошлись по своим капсулам. Санджи связал меня с водителями. Би Джайн заверил, что мы хорошо продвинулись и «Трейл–рейнджер» гладко катится к кораблю чужаков. С тем я и отправился в постель.

К тому времени, как я встал, Луи, Элдлунд и Джессика уже проснулись и завтракали за одним столом. Они, похоже, перекинули мост через идеологическую пропасть, разделявшую Юрия с Каллумом, — вот вам и молодежь!

Вошел Алик с волосами, еще влажными после душа. Он сел напротив меня.

— Нет тренажеров, — пожаловался он.

— Это да. Искренне сожалею.

Засмеявшись, он заказал у стюарда кофе и тост.

— Ну и спектакль устроил вчера ваш босс. Я почувствовал себя в первом ряду на историческом реалити–шоу.

— Мне основные факты были известны, а вот кое–какие подробности — дело иное.

— Удивляюсь, что в этом путешествии они вместе.

— Дело важное.

— Конечно, тут все понятно. Но у них, может быть, есть некоторые дополнительные сведения?

Я поднял брови, вглядываясь в красивое, неподвижное лицо Алика Манди. Из Алика получился бы идеальный игрок в покер: его физиономия просто не способна была ничего выдать. А вот голос — голос передает много эмоций. Я догадывался, что он над ним специально работал.

— «Связь» здесь не первую скрипку играет, Алик, — с упреком напомнил я. — Утопийцы особо настаивали на своем участии в экспертной группе.

— А Каллум у них главный решатель проблем.

— У него гражданство второго класса.

— Если вы думаете, что он здесь ради проведения технической экспертизы, так не морочьте себе голову. Может, когда–то он и был инженером, но теперь у него для этой работы есть молодые подручные. — Алик незаметно махнул рукой в сторону Элдлунд и Джессики.

— Что вы говорите?

— Он отчитывается непосредственно Утопийскому совету старейшин, а может, даже и не им. Полагаю, первыми оценивают его мнение Яру и Эмилья. И мнение это касается исключительно вопросов политики.

— Согласен, — сказал я. — И Энсли тоже. В том числе и поэтому он велел мне включить в группу представителей всех по–настоящему заинтересованных сторон.

— Неужели?

В его вопросе прозвучал вызов: старая техника допроса. «Обоснуйте сказанное».

— В истории этому есть любопытные параллели, — пояснил я.

— Продолжайте.

— Когда в пятидесятых–шестидесятых годах двадцатого века началась космическая эра, идейная борьба, среди прочего, шла вокруг гипотез первого контакта. Советский Союз утверждал, что всякая цивилизация, достаточно прогрессивная для межзвездных путешествий, логически окажется социалистической и потому предпочтет иметь дело только с Москвой. Борьба за идеологическое превосходство завершится, мир осенит просветление, а эпохе капитализма придет конец.

— Все инопланетяне — коммунисты? Ну и чушь! Оликсы — передовые торговцы.

— Возможно. Но сегодня у нас вместо Советского Союза имеется утопийская культура. — Я бросил взгляд на Элдлунд с Джессикой, все так же весело болтавших с Луи. — А она готова долго и нудно объяснять, что их «равенство в изобилии» — не социализм, а технологическая эволюция в направлении эгалитарного, гуманистического общества.

— Боже, вы хотите сказать, что Каллум здесь, чтобы уверить пришельцев со звезд, будто все мы со временем станем…

— Добрыми маленькими утопийцами. Да. Берегитесь, сын мой, конец капитализма близок.

— И он обернет контакт по–своему…

— Утопийское общество целиком за мягкость и воспитание. И ожидает, что пришельцы инстинктивно одобрят это.

— В жопу такую мягкость. Покой на грани застоя будет ближе к истине.

— Соглашусь.

— Да ладно, вы же, черт меня побери, работаете на «Связь». Рыночная экономика планет и астероидов Универсалии дьявольски динамична. Оликсы мало имеют дело с утопийцами.

— Оликсы — это одиночный ковчег–колония, у них единственная забота: продолжать путь до края Вселенной, где они встретят своего Бога или Конец Времен. Все остальное на втором месте после их доктрины, так что они по необходимости адаптируются к местным условиям. В системе Сол для них торговля с Землей и хабитатами — средство получить энергию для пополнения запасов антиматерии и продолжения пути. Вот они и торгуют. Нам возразят, что, случись им прибыть не к Солнцу, а к Дельте Павлина, они бы сейчас контактировали с Акитой, следуя утопийской доктрине.

— А это не рвет в клочья пангалактическую теорию утопийцев, согласно которой каждая раса, пройдя период скудости, окунется в изобилие?

— Что касается оликсов, так и есть. Потому–то Каллум надеется в этот раз на более благоприятный исход.

— А как обстоит дело с Юрием?

Я склонился ближе к нему, понизил голос.

— Считайте, я этого не говорил, но Юрий — распроклятый ксенофоб. У него здоровенная заноза в заднице насчет оликсов.

— Но почему?

— По–видимому, ему не по душе К-клетки.

— Бред. Они совершили чудо в медицине. И чертовски дешевое чудо. Все в выигрыше.

Я пожал плечами.

— Я просто рассказываю, какой он есть.

Улыбнувшись, я откинулся назад, чтобы понаблюдать, вырастет ли из посеянного мною зерна сомнения что–нибудь полезное для моего задания.

За стенами «Ровера» темнела Нкая. Длинные полотнища песчанистых риголитов, которые мы пересекали, стали черными как вулканический песок. А впрочем, может быть, им и были: я не геолог.

Каллум объявился к середине утра и задал работы кофемашине. С Юрием они обменялись короткими кивками. Война между ними, как видно, не окончилась и, пожалуй, не собиралась, но перемирие оба соблюдали.

Алик подошел и подсел к Юрию. Минуту оба глядели в окно — мы проезжали мигающий алыми вспышками столб с маяком. Пронзительный свет упал на их лица, окрасил в дикий оттенок крови, а между вспышками тени проливались из прикрытых веками глаз наподобие театральных слез.

— Так что, если анализ покажет враждебность чужого корабля? — вопросил Алик. — У нас есть ядерное вооружение?

— Наши охранные дроны справляются с высоким уровнем опасности, — ответил ему Юрий. — В случае активной воинственности чужого корабля мы сдержим его до отступления.

— А куда отступать?

Юрий нахмурился, словно недослышал.

— Сюда, разумеется.

— Боже, вы намерены удирать в этой колымаге?

— Корабль чужаков блокирован. Он не представляет угрозы, кроме как в непосредственной близости. Если что–то случится, мы сможем вернуться с большими силами.

— При условии что он не сотрет нас в порошок. Тогда достанется и тем, кто придет за нами, а потом тем, кто придет за ними… И где подвести черту? На второй дюжине?

— Связи с Солнетом здесь нет, но спутники ведут наблюдение. Если регулирующий миссию Ген 8 Тьюринг обнаружит проблемы, будет задействован соответствующий протокол.

— Здорово, — промычал Алик. — А мы помчимся прочь со скоростью пешехода.

— Вас заранее предупреждали о риске.

— О риске — да. А о вашей паранойе промолчали.

— Мы обязаны обеспечить безопасность всего нашего рода. Это немалое обязательство.

— Бросьте. Тот, кто научился странствовать между звездами, делает это не во славу империи. Так не бывает.

— Анализируя мотивацию внеземных видов, недопустимо брать за образец нашу историю и образ мыслей, — сдержанно возразил Юрий — Возможно, корабль чужаков выполнял какое–то разведывательное задание: например, исследование и оценку ситуации, как и наша экспертная группа. Как его ни классифицируй, они похитили людей для изучения. Одно это относит их к нашим антагонистам.

— Откуда нам знать, что людей похитили? — дерзко ответил Алик. — Черт, они могли спасаться от войны или катастрофы, и тогда пришельцы оказали этим людям услугу. Мы же в восьмидесяти девяти световых годах от Земли, верно? Значит, если корабль шел ниже световой, он мог покинуть Землю в любое время за последние пятьсот лет. В тот период творилось много дряни: не лучшая наша эпоха.

— От чего же они бежали?

— Для начала, от Второй мировой войны. Представьте: вы застряли в Лондоне во время бомбардировок, и тут какие–то странные типы предлагают вас вывезти. Шанс вам и еще кое–кому начать новую жизнь в новом мире. Заплатить за это придется только тем, что дороги назад не будет. Сами знаете, вы бы приняли такое предложение. У нас уже под два десятка терраформированных планет, и каждая в финансовом и политическом смысле обошлась в неслыханную для человечества цену. Потрать мы столько, наводя порядок на Земле, жили бы в истинном раю. Но нет: вторая попытка — величайшая мечта и морок человечества. Она побивает даже религию.

— Благодетельные пришельцы вторгаются на Землю ради нашего спасения? — съязвил Юрий. — Это что, новый вариант утешительного самообмана?

Алик широко развел руками.

— Так откуда же на борту люди?

— У нас совершенно недостаточно информации для оценки их намерений.

— Черт, или я сам не знаю? Я перебираю варианты, не более. Давайте мыслить шире. Мы затем здесь и собрались, верно? Чтобы свести воедино и обдумать факты.

— А вы чем занимаетесь? — вмешалась Кандара. — Вы отстаиваете версию их благих намерений. Хорошо, если они спасали людей от земного зверства — а если они жестокие имперцы, отлавливающие образцы для всемерного изучения в своих лабораториях?

Алик коротко поклонился ей.

— Я готов встретить враждебность, но доводы разума указывают, что это маловероятно.

— Почему? — резче, чем раньше, спросил Юрий.

— Все аргументы уже высказаны. Никто не странствует между звездами ради завоеваний. Это делается из политических соображений и тяги к странствиям — как и у нас, а также ради науки — тоже как у нас. Но самый интересный мотив: искусство ради искусства. Просто потому, что вы это можете.

— Вы глупец, если так думаете. Вы приписываете поведенческие особенности человека инопланетянам — вреднейший вариант антропоморфизма и интеллектуальной нечестности. Они захватили этих людей, скорее всего, против их воли. Кем бы они ни были, нам они не друзья.

— Значит, вы заранее предубеждены.

— Я сужу на основании — признаться, недостаточном — уже полученной информации. Куда больше меня волнует, сколького мы еще не знаем. Вероятность конфликта огромна. Пришельцы могут влиять на нас весьма незаметно. Опыт наших встреч с ними показывает, что каждый раз мы меняемся.

— С ними? — перебило Элдлунд. — И сколько вы насчитываете таких встреч? По моему счету, это лишь вторая.

— Так и есть, — признал Юрий. — Но смотрите, что сделали с нами оликсы.

— Они принесли нам знания.

— Нет, не принесли: несколько трюков в биотехнологии, и на этом все. Никакого настоящего знания, никаких откровений. Они — лучший из известных нам примеров пассивной агрессии. Да и чего ожидать от компании религиозных фанатиков?

Я слышал такие речи не в первый раз. Потому–то и убедил своего шефа лично участвовать в экспедиции. В надежде, что перед равными он откроется и впустит луч света в темные дебри своей ксенофобии. Юрий играл при Энсли ту же роль, какую Каллум исполнял при Эмилье — а другого такого чертова параноика не сыскать было на всей Земле.

Кандара не без удивления смотрела на Юрия.

— Я не замечаю в них никакой агрессии. По мне, они совершенно пассивны.

— Такова их жизненная стратегия. Они приспосабливаются к обстоятельствам. Я их не виню: это превосходный способ выживания, то есть именно то, что требуется для путешествия к концу времен. Даже оликсы не в силах предвидеть, с чем столкнутся в следующий раз, и потому они готовы ко всему.

— Вы хотите сказать, что мы их по–настоящему не разглядели?

— И даже наоборот. Они разглядели нас и адаптировались к системе, в которой живем мы. Теперь они действительно таковы, даже если мы видим в них свое отражение.

— Вы, система Сол, превратили их в купцов, — обвинил Каллум.

— Разумеется, мы, — согласился Юрий. — Они прилетели, огляделись, увидели, что нужно делать, чтобы добыть энергию и пополнить запас антиматерии для двигателя, — затем так и поступили. Не задумываясь и ни о чем не жалея. И плевать им на последствия.

— И каковы же последствия от проданных нам К-клеток? — удивилось Элдлунд. — Ничего плохого в том не вижу. К-клеточная терапия спасла миллионы жизней в звездных системах Универсалии. Людей, которым не по карману печать стволовых клеток и клонирование органов. Если это — вред…

— Я не утверждаю, что К-клетки нам повредили, — сказал Юрий. — Однако природа оликсов, их приспособляемость оказываются разрушительными, когда они сталкиваются с расами, ведущими столь сложную политическую жизнь, как наша. Они слишком неразборчивы. Они так стремятся к своей цели, что не выбирают средств для ее достижения. Им нужны деньги, чтобы купить у нас электроэнергию? Значит, они приспособят свои обычаи к нашим методам. В любых наших методах они ищут свой шанс. Возможно, другой образ действий у них считается за грех.

— Вы против них потому, что они стали капиталистами! — воскликнуло Элдлунд.

— Нет, — усмехнулся Каллум. — Потому, что роль капиталистов удается им лучше вашего.

— Вы не понимаете, — холодно сказал Юрий. — Они не наделены нашей моралью. Им все равно, на чем делать деньги, безразличны последствия. А в поставки энергии для «Спасения жизни» втянуты огромные деньги. Вот почему мы обязаны пристально следить за ними.

— Деньги всегда и всех развращают, — заметил Алик. — Вот уж не новость. Жадность всеприсуща. Спросите меня, скажу, что это только придает им человечности.

— И ошибетесь, — резко заявил Юрий. — Вам ли при вашей работе не знать, как низко могут пасть люди, когда речь заходит о деньгах. А если мы достигаем дна, туда же опустятся и оликсы. Мы — архитекторы их нынешнего поведения. А последствия я видел своими глазами. Ничего хорошего.

Я с огромным интересом наблюдал, как Алик привел наконец в движение свои лицевые мускулы, почти заставив их сложиться в скептическую усмешку.

— Например?

Юрий, наперегонки со временем

Лондон, 2167 год

Лето 2167 года выдалось исключительно теплым даже по европейским меркам. В лондонском кабинете Юрия взвизгивающий кондиционер не справлялся с разнузданной температурой позднего августа. Утром в четверг, к началу одиннадцатого, Альстеру захотелось открыть окно — не то чтобы это было возможно в кабинете, расположенном на шестьдесят третьем этаже. Неподражаемый центральный офис «Связи» в Европе воздвигся над полуостровом Гринвич неоготическим спиральным небоскребом из стекла и черного камня на девяносто этажей — словно сторожевая башня какого–то падшего языческого архангела, приставленного охранять город от вторжения захватчиков, плывущих на всех парусах вверх по Темзе. Юрию из кабинета открывалась идеальная картина в раме окна: большой старый Дартфорский мост, горбившийся над далеким горизонтом. Но та же панорама все утро заливала стекло солнечным светом.

Земля питалась энергией солнечных колодцев с 2069 года, а последние угольные и газовые электростанции закрылись в 2082‑м. За восемьдесят пять лет биосфера реабсорбировала из атмосферы накопившийся в девятнадцатом и двадцатом веках избыток углекислого и угарного газа. Климатологи упорно повторяли, что это достаточный срок для стабилизации атмосферы на уровне, предшествовавшем индустриальной революции, уровне идеальной нормы. Увы, их изящные компьютерные модели не соответствовали реальности, и все они сходились на том, что 2167‑й — это всплеск на упрямо остающейся пологой кривой остывания. В возникновении же всплеска движение неозеленых, топча науку идеологией, охотно винило изменение солнечной активности из–за уродовавших корону солнечных колодцев.

Юрию не было дела до причин такой чудовищной жары — ему просто хотелось, чтобы этот богомерзкий зной спал.

— Первоочередной вызов, — объявил Борис. — Вызывает Пой Ли.

— Дерьмо! — Юрий справился с желанием сорвать с себя галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу. Он не припоминал событий, достойных личного вызова от Пой Ли. Та ушла в отставку девятнадцать лет назад и тут же попала в независимые консультанты по безопасности при совете директоров — к огромному огорчению ее преемника.

— Дай связь.

— Юрий, — начала Пой Ли.

— Пой, давно вас не слышал.

— Есть что–нибудь интересное?

— Вообще–то нет. Интересны разве что причины вашего звонка в этот офис.

Юрий возглавил маленький, но элитный отдел «Связи» — службу мониторинга оликсов — два года назад. До сих пор он так и не решил для себя, явилось ли это повышением по сравнению с должностью директора службы безопасности хабитатов в системе Сол, однако отдел был создан лично Энсли в 2154‑м — через десять лет после прибытия в Солнечную систему корабля–ковчега оликсов «Спасение жизни», — и Юрий как его глава получил почти неограниченные полномочия. Хоть и прикованный к письменному столу, он занимался интереснойработой, отслеживая политическое и финансовое воздействие оликсов на Землю и космические поселения. Должность давала ему также личный доступ к весьма влиятельным персонам. Он решил считать это важным шагом к званию шефа безопасности «Связи» — испытанием его как чиновника, после того как он доказал свое искусство оперативника.

— Есть дело, которым мы бы просили вас заняться лично, — сказала Пой Ли.

— Мы?

— Я и Энсли.

Юрий рефлекторно выпрямился на стуле.

— Понимаю.

— Дело срочное.

Через портальную дверь в отделе безопасности он вышел в общелондонскую сеть, оттуда шагнул прямо во внутреннее кольцо лондонского метрохаба. Дальше по радиусу к хабу Слоун–сквер. Оттуда пешком было недалеко до Кингс–роуд, где хватало серебристо–голубых двухместных ап–такси, чтобы добраться по названному Пой Ли адресу. Элегантное здание в стиле Регентства с несказанно дорогими апартаментами для самых богатых, рядом с маленькой площадью, засаженной высокими платанами. Вокруг площади Юрий насчитал пять охранников в штатском, изображавших обычных прохожих, и задумался, сколько их осталось незамеченными.

Борис сообщил его код входной системе, которая просканировала Юрия. Блестящая черная дверь — на вид деревянная, но лишь на вид, — плавно отворилась. Два охранника в дорогих костюмах стояли в холле. Они жестом пригласили его проходить.

Юрию оставалось только восхищаться старинным лифтом с железными решетчатыми дверями и медной панелькой ручного управления. Он в одиночестве поднялся в лязгающей и стонущей кабине на четвертый этаж.

Пой Ли встретила его на площадке. Она почти не изменилась за столетие, минувшее с начала ее работы на «Связь», только стала какой–то хрупкой. Как будто теломер–терапия выгрызла ее изнутри, оставив от женщины одну скорлупку.

— Спасибо, что пришли, — сказала она, проводя его в пентхаус.

Квартира была отделана в классическом стиле: мраморные полы, высокие потолки, золоченые канделябры, с равным усердием освещающие полотна старых мастеров и модерновое барокко. Мебель неуклонно следовала моде времен Людовика XVI: громоздкие кресла ручной работы выглядели не слишком удобными для сидения.

Энсли Зангари ждал в гостиной. Юрий проникся. Главбогач ста тридцати шести лет от роду явно потратил на генную терапию бюджет государства средних размеров: омолаживающая терапия не сводилась к простому восстановлению теломер, на которое десятилетиями тратил щедрые надбавки сам Юрий. Кто не знал, запросто счел бы старца сорокалетним, разумно питавшимся и не забывающим об упражнениях мужчиной. Даже волосы его вернулись от седины к юношескому каштановому цвету, словно фолликулы соблюдали времена года, а теперь настала весна.

— Юрий, рад вас видеть.

И рукопожатие у него было твердым, подчеркивавшим юношескую бодрость.

— Сэр, Пой сказала, что дело срочное.

— Да, позвольте вам представить. Это Гвендолин.

Энсли кивнул молоденькой девушке, неловко примостившейся на антикварном кресле.

— Приятно познакомиться, — машинально отозвался Юрий. Борис прогнал распознавание лиц, но в базе «Связи» на нее ничего не нашлось. Это не сулило добра. У «Связи» имелись данные на всех сколько–нибудь значительных особ. Юрий велел Борису узнать, кто владелец пентхауса. Ответ: «Фирма, зарегистрированная на Архимеде — космическом поселении за орбитой Юпитера, живущем в основном за счет нулевой налоговой ставки».

— Извините, что причиняю столько хлопот, — заговорила Гвендолин. Голос был высоким и ломким. Юрий перестал ее анализировать и просто взглянул. Хорошенькая, несомненно, и не просто милая, как все подростки. Гвендолин выглядела идеально ухоженной. Стиль небрежный, но ни в коем случае не дешевый. Личный стилист и хорошая выучка создавали впечатление непринужденного девического изящества.

Юрий решил, что лет ей семнадцать или восемнадцать. Личико тонкое, подбородок волевой, и оттого скулы выглядят острыми, хоть стекло режь. Нос–кнопка весь в веснушках, длинные светло–рыжие волосы сияют здоровым блеском, соперничающим с блеском золотых украшений гостиной. И платьице обманчиво–простое: белое и алое полотно, квадратный вырез, а подол кончается намного выше колена. Юрий не сомневался, что это платье не отпечатано на фабрикаторе: оно от лондонского или парижского кутюрье с ценником, от которого слеза пробивает. Настоящее золотое дитя, разбивательница сердец. Ну и кто она: избалованное чадо или опустошающая кошелек любовница?

— Уверен, вы не причините никаких хлопот, — со всей возможной для него искренностью отозвался Юрий.

— Гвендолин — моя внучка, — не скрывая гордости, объяснил Энсли.

Юрий резко насторожился. Чрезвычайно странно, что девушка не попала в сеть безопасности «Связи». У Энсли за поясом насчитывалось девять браков, давших в совокупности тридцать два признанных отпрыска, и большинство их работало в правлении «Связи». Дети в свой черед породили множество внуков и правнуков (образовав внушительную династию, варьировавшую в широком диапазоне: от увлеченных трудоголиков до легкомысленных светских принцесс), и каждого из них охраняли со строгостью, в старину причитавшейся ядерным кодам земных государств.

— Знаю, — с раскаянием продолжал Энсли, — вы не нашли ее досье. Но у нас с ее бабушкой Натаскией был лишь краткий эпизод, и в результате появилась Эветта. Натаския не хотела, чтобы Эветту связывали с корпорацией и остальными членами семьи. Я ее за это не виню: нас, черт побери, не назовешь собранием святых и интровертов, — и я с уважением отнесся к ее пожеланиям. Учредил скромный трастовый фонд, который увеличился с рождением Гвендолин. Все трое избежали внимания СМИ и не вмешивались в политику корпорации, прекрасно обходясь без них. Я свел контакты к минимуму: мне это было больно, но я пережил, и с тех пор все жили счастливо.

— Понимаю, — дипломатично произнес Юрий. — Так что же случилось?

— Горацио Сеймур, — со слезами на глазах ответила Гвендолин.

— Это кто?

— Мой парень. Он пропал.

По ее словам, это был классический летний роман. Первая ее настоящая любовь. Она только что поступила в интернатуру лондонской фирмы, занимавшейся финансовыми программами, — поступила исключительно собственными заслугами, с гордостью вставил Энсли. Горацио, работавший официантом в сетевом кафе «Хазбинз» в Сити, часто бывал в ее офисе. В свои девятнадцать он получил от бристольского университета место на факультете социологии и потому на лето поступил учеником баристы, чтобы иметь деньги на время учебы. Он мечтал работать с обездоленными детьми в городках предместий, помогая тем навести порядок в своей жизни.

Юрий сумел сдержать стон и не закатить глаза. «Это даже не классика, — думал он, — это „Леди Чаттерлей", переписанная для двадцать второго века. Обеспеченная девица из хорошего общества и скромный бедняк, посвятивший себя достойному делу. Притяжение между ними возникает на атомном уровне. Когда альтэго Гвендолин переслало Борису файл со снимками, Юрий затруднился ответить, кто из детишек миловиднее. Даже для аномальной жары этого лета Горацио слишком часто попадал на снимки без рубашки: играя в футбол с приятелями, на пляже, на траве в парке. Кроме достойного восхищения благородства в выборе карьеры, он был спортивным парнем, а предки с Карибов передали ему красивое мускулистое тело, кожу оттенка темного меда и карие глаза с живой искоркой. Довершали его соблазнительность густые курчавые волосы, которые он отрастил до плеч и держал нарочито растрепанными.

— Ясно, — протянул Юрий, дослушав повесть о невиданной, величайшей в мире любви. — Но вы сказали: «пропал» — что именно заставило вас так думать?

Он прекрасно представлял верность и преданность милой Гвендолин своему красавцу, но парни в возрасте Горацио… Этот малый — настоящий магнит и для наивных крошек, и для тигриц. Сейчас он вполне мог пребывать в чьей–то шикарной спальне, утрахиваясь круглыми сутками до беспамятства. Чертов счастливчик! Юрий заставил себя вновь сосредоточиться на девушке.

— Ночь на вторник я провела с ним в его квартире, — ответила Гвендолин. — Ушла рано утром в среду, чтобы успеть сюда, переодеться на работу. На этот вечер у нас были билеты в клуб «Джей–Мак» на «Поющее солнце». Он не пришел.

— Значит, полтора дня?

— Понимаю, о чем вы думаете, — с обидой сказала она. — Но мы всегда держим друг друга в курсе своих дел. Я раз или два в день заглядываю в «Хазбинз». С тех пор как я ушла сюда в среду утром, его альтэго вне доступа. Он не отвечает ни на какие вызовы, даже на прямой телефонный дозвон. И его не оказалось в «Хазбинз», когда я пришла туда днем. А начальник Горацио сказал, что его с утра не было. Мой альтэго проверил скорую помощь Лондона: ни в одной больнице его нет. Когда он не пришел на концерт, я даже его родителям позвонила. Они не знают, где он, и теперь тоже волнуются. Я вернулась к нему на квартиру, но его с прошлой ночи не было дома.

— Вы оставались там всю ночь? — спросил Юрий. — Одна?

— Да. С утра я сумела достучаться до сети лондонской полиции, но их Тьюринг сказал, что заявление о пропаже примут не раньше, чем через сорок восемь часов после исчезновения человека. — Девушка повесила голову, длинные волосы рваным занавесом скрыли ее лицо. — Понимаю, дедушка, ты, должно быть, считаешь меня дурочкой, но я не знала, что делать, вот и обратилась к тебе. Горацио просто не мог уйти, не предупредив меня, я точно знаю. Нам все друг о друге известно. У нас нет секретов.

— А он знает, кто вы? — спросил Юрий.

— Знает, что мама и бабушка не бедствуют, но и только.

— То есть он не в курсе, что вы из семейства Зангари, что вы внучка Энсли?

— Нет, — тоненьким голосом подтвердила она. — Прошу вас, мне бы только убедиться, что с ним ничего не случилось.

Энсли потрепал внучку по плечу.

— Все правильно, милая, ты и должна была рассказать мне. Мы его тебе найдем. Ты не оставишь нас на минутку?

Послушно кивнув, Гвендолин вышла из гостиной.

— Я проверила по полицейской сети Лондона, — сказала Пой Ли. — Горацио не числится в отчетах о происшествиях со вчерашнего утра и не попадал под арест. В полиции его нет.

Юрий скривился.

— Он молод. Существует еще несколько вариантов, в особенности если он был не совсем откровенен.

— Ха, — буркнул Энсли. — Будь вы горячим девятнадцатилетним парнем и развлекайся каждую ночь в постели с Гвендолин, стали бы вести охоту на улице?

— Бывало и такое, — как можно тактичнее заметил Юрий.

— Словом, так: это необычно, — объявил Энсли. — Я не люблю странностей, особенно когда они касаются моей семьи. Особенно беззащитных членов семьи.

— Надо заняться женщинами, — сказала Пой Ли. — Приставить к ним должную охрану.

— Да, надо, — согласился Энсли. — Черт, Натаския мне яйца поотрывает. Все это совсем не по ней. И хрен знает, как отреагирует Нева.

— Кто эта Нева? — спросил Юрий.

— Моя предпоследняя. Я на ней женился, когда Натаския родила Эветту. Она ничего о них не знает.

— О…

Юрий, стараясь не дрогнуть лицом, переглянулся с Пой Ли.

— Итак, что скажете? — спросил Энсли.

— Ладно. — Юрий набрал в грудь воздуха. — Нам следует рассмотреть несколько сценариев. Горацио мог сбежать с другой девушкой или парнем и чувствует себя слишком виноватым, чтобы позвонить Гвендолин и сказать ей, что все кончено. Второе: он мог попасть в аварию, а в больнице его не опознали — маловероятно в наши дни, но возможно. Третье: он мертв. Надо проверить морги, но и там его к этому времени должны были опознать. И последний, самый вероятный вариант: он связался с людьми, с которыми связываться не следовало.

— Вы не о шантаже? — Кажется, Энсли удивился.

— Я верю Гвендолин в том, что она не рассказывала ему о родстве с вами. Если речь о шантаже, значит, кто–то прознал.

— Как? — резко спросил Энсли.

— Какая–нибудь мелкая сошка в юридическом отделе по ошибке вытянула не то досье; то же самое могло случиться в финансовой компании, которая держит ее трастовый фонд, или ее мать или бабушка могли случайно проговориться. — Юрий помолчал, обдумывая следствия из этих вариантов. — Но, если обо всем прознали профессионалы, они похитили бы ее, а не его. Разве только…

— Что?

Юрий глянул на дверь, за которой скрылась Гвендолин.

— Она морочит вам голову.

— Ни хрена!

— Сэр, девушку с вами ничто по–настоящему не связывает, она исключена из династии со всем ее богатством, престижем и привилегиями.

— Ладно, признаю, я видел Гвендолин всего несколько раз в жизни, но она знает, что, стоит ей захотеть, в «Связи» для нее найдется место. Девочка предпочла независимость, она хорошо подготовилась к экзаменам — и, кстати, получила неплохие оценки. И ей, бога ради, всего семнадцать лет! Такие, как она, девушки с таким воспитанием не замышляют преступных планов. Если ей нужны деньги, она может их и так получить. Я еще не разорился. Ей стоило попросить.

— Хорошо. Приму к сведению. Итак, этот сценарий под сомнением.

— Нам надо узнать, что произошло с Горацио, — вмешалась Пой Ли. — Но без шума. И здесь вступаете вы. Все должно быть тихо.

— Пой Ли рекомендовала обратиться к вам, — добавил Энсли. — Сказала, именно вы нужны для данной работы. Я понимаю, что много прошу, но какого черта! — это моя семья.

— Логично, — сказал Юрий, постаравшись придать словам деловой тон, — хотя душа его парила в небесах. «Личная услуга Энсли, так его и так, Зангари? Это прямая дорога в начальники службы безопасности». — Полномочий у моего офиса достаточно, и мы ими воспользуемся. Я могу запросить любое досье или оперативный отчет, никто не удивится.

— Спасибо, — кивнул Энсли. — Я благодарен, Юрий, искренне благодарен.

Юрий поднял руку.

— Тут расследование не для одного человека, сэр. Я понимаю и соглашаюсь с требованиями секретности, но мне понадобятся помощники. Не много, но из людей, кому я доверяю.

— Конечно.

— Если это обычная беда, начинать надо прямо сейчас.

— Что значит «обычная беда»? — спросил Энсли.

— Если он на что–то подсел, сделал нелегальную ставку и скрыл от Гвендолин, несмотря на честность этих голубков друг с другом. Если он задолжал людям определенного рода и сейчас где–то в запертой комнатке из него делают котлету. Опасность в том, что, как только его сломают — а его сломают, — он свяжется с Гвендолин и будет умолять заплатить. Значит, первым делом мы должны установить селектор связи на ее альтэго. Его вызов пойдет прямо ко мне.

— Все, что считаете нужным, сколько бы это ни стоило. Просто делайте.

— Да, сэр.

С Джессикой Май Юрий связался еще из шаткого старого лифта, на котором спускался к выходу. В тридцать четыре года она в числе первых завербовалась в отдел мониторинга. Уроженка Гонконга, в свое время эмигрировала на Акиту, где получила магистерскую степень по экзобиологии. На вопрос, зачем она вернулась на Землю, ответила, что Акита для нее слишком тихая и что ей нужны деньги на оплату полной теломер–терапии. Юрию эти причины были, в общем, понятны: Утопия в принципе стремилась к эгалитаризму, но даже их общество еще не могло себе позволить теломер–терапию для всего населения со столь раннего возраста. Акита демократическим путем решила, что для тридцати четырех лет — это тщеславие, а не необходимость. Джессика была привлекательна и явно желала такой и остаться. Юрию понравилась ее решимость, способность уверенно отказаться от прошлого выбора, если результат не соответствует ее жестким стандартам, и он тут же на месте принял Джессику на работу.

— Что стряслось, шеф? — спросила Джессика.

— У нас новое расследование. Такого высокого уровня, что даже первоочередным назвать не могу.

— Звучит круто. Что за дело?

— Поиск пропавшего.

— Вы серьезно?

Юрий улыбнулся, услышав сомнение в ее голосе. Лифт остановился внизу, он толчком распахнул решетчатую дверцу.

— О, да.

— За каким чертом нам понадобился пропавший?

— За тем, что дело важное. И поэтому мне нужна ты. Высылаю адрес, будь там через пять минут.

Юрий дошел до хаба Слоун–сквер и по радиусу выбрался к кольцу, а оттуда по кругу к хабу Хакни в конце Грэм–роуд. По дороге Борис начал загружать его указания Ген 7 Тьюрингу отдела мониторинга оликсов. Юрий хотел получить записи передвижений Горацио Сеймура по сети «Связи» за последние четверо суток. Сведения банков о финансовом состоянии. Поиск по распознанным лицам с уличных камер наблюдения в Хакни за последние три дня. Запрос через отдел связей подразделения столичной полиции, принадлежащего компании, об активности банд в Хакни.

Для начала хватит.

Элеонор–роуд на краю Филдс была наполовину застроена старыми кирпичными домиками с высокими шиферными крышами, с переделанными под жилье чердачными комнатами для небогатых представителей среднего класса, до сих пор обитавших в пригородах Лондона. Другую половину составляли здания поновее, предназначенные под аренду жилья: узкие и высокие, чтобы поместилось как можно больше квартирок с одной спальней, они ценами и обслуживанием подходили для быстрого круговорота низкооплачиваемых работников городского сервиса. Таких, как Горацио.

Каблучки Джессики застучали за спиной у Юрия, когда тот подходил к дому Горацио.

— Точный расчет, — подмигнул он, едва Джессика его догнала. На ней был щегольской вишневый офисный костюм, белая блуза и туфли с тонкими пятисантиметровыми каблуками; румянец пробился даже сквозь безупречную косметику. Спешка растрепала ее гладкие волосы цвета воронова крыла. — А какой удачный образ!

— Эй, — возмутилась она. — Я оделась строго для служебных совещаний с коктейлями!

— Именно. — Юрий сказал Борису, чтобы впустил их: Гвендолин сообщила ему код.

Коридор и лестницы в доме оказались простейшими бетонными отливками, вылепленными строительными ботами: дешевизна и холодная утилитарность. В квартире Горацио было два помещения: тесная уборная с душем и гостиная, в которой предусматривался малюсенький кухонный уголок, встроенный шкаф и диван–кровать. Две табуретки у кухонной стойки не оставили места даже для кресла.

— Уныло, — заметила, осмотревшись, Джессика.

— Следов борьбы нет, — сказал Юрий. — Значит, его захватили не здесь.

— Тогда на улице?

— Борис, что ты мне нашел по утру среды?

— У «Связи» нет сведений о появлении в хабах Горацио Сеймура после двадцати одного семнадцати вторника, когда он вышел из хаба Хакни на Грэм–роуд. Отрицательный ответ по глобальной сети, не только по Лондонской.

— Разве я запрашивал глобальный поиск?

— Нет, но Ген 7 Тьюринг счел это релевантным.

— Зараза. Еще чуток поумнеет и оставит меня без работы. Ладно, а что с Гвендолин?

— О ней данные полные до сего момента. Вошла в хаб Хакни в среду в шесть пятьдесят восемь утра, вернулась на Хакни вечером в двадцать один сорок девять. Ушла этим утром в семь пятьдесят.

— Хорошо, дай мне видеозапись с Элеонор–роуд на среду от шести тридцати сего дня. Посмотрим, куда ушел Горацио.

— Принято, — подтвердил Борис.

Джессика открыла платяной шкаф.

— Не много, — отметила она, разглядывая одежду.

— У него нет денег.

— Тогда чем он нам интересен?

Юрий, словно извиняясь, пожал плечами.

— Под страшным секретом: он любовник одной из внучек Энсли.

— А-а…

— Видео с Горацио, покидающим дом в среду утром, отсутствуют, — доложил Борис.

Юрий с Джессикой переглянулись. Юрий подошел к окну в дальней части квартиры, выглянул в крошечный садик, ограниченный домами Гортон–роуд, тянувшейся параллельно Элеонор.

— Ладно, проверь тогда Гортон–роуд. Если он выскочил здесь, то должен был пройти через дом. Может, наш Горацио знаком с кем–то из соседей.

Джессика, нахмурившись, вернулась к узкой душевой кабинке, заглянула за дверцу из матового стекла.

— Ну, здесь его нет.

— И душ проверила? — скептически спросил Юрий.

— Помните старый фильм «Психо»?

— Визуальные соответствия на Гортон–роуд в среду и сегодня отсутствуют, — сказал Борис.

— Он что, фокусник, мастер исчезновений? — удивилась Джессика.

— Нет, — проворчал Юрий, которому не нравился ход собственных мыслей. — Борис, проведи визуальное распознавание по Гвендолин на Элеонор–роуд в среду утром.

— Соответствий не найдено.

— Это как же? — буркнула Джессика.

— Подтверди, пожалуйста, что она вошла в хаб Хакни в шесть пятьдесят восемь в среду?

— Наши файлы это подтверждают.

— Хорошо, посмотри по файлам камер наблюдения. Проследи ее обратно от входа в хаб.

— Непрерывность нарушена. Видеозаписи прослеживают ее до точки, где она вышла с Элеонор–роуд на Уилтон–вэй.

— Итак, записи по Элеонор–роуд повреждены?

— Тьюринг проводит диагностику.

— Что вы думаете? — спросила Джессика.

— Похищение было хорошо обдумано и хорошо исполнено, — ответил Юрий. — Мы имеем дело с серьезными профессионалами. Учитывая, что Горацио весьма крепкий и симпатичный юноша, я бы сказал, следует иметь в виду самый худший вариант.

— Дерьмо. Вы о похищении тел? Ради… чего? За выкуп?

— Для нелегальной пересадки мозга. Все, что мы до сих пор видели, укладывается в эту версию.

Джессика зажмурилась, вздрогнула.

— Вот спасибо! Я бы предпочла верить, что это городская легенда. У вас есть доказательства, не считая множества гонконгских игровых сценариев?

— Каждая легенда где–то берет начало, — ответил он. — А та, что про пересадку мозга, появилась только после прибытия оликсов.

— За этим стоят оликсы? — недоверчиво переспросила она. — Глупости.

— Не «за этим», но появление К-клеток сделало такую операцию возможной. — Под ее скептическим взглядом Юрий поежился. — Предположительно.

Он вздохнул: сам не хотел верить. И все же слухи о нелегальной пересадке мозга не утихали, обо всяком таком уже несколько лет шептались во всех службах охраны порядка. Исполнители в тех случаях, когда представитель крупной преступности уходил от наблюдения, объясняли начальству: он теперь разгуливает в новеньком теле.

Гонконгские производители игр пришли в восторг от этой идеи и вставляли ее чуть ли не в каждый детективный сценарий. Подаренные инопланетной наукой К-клетки придавали сюжету восхитительное правдоподобие.

До прибытия оликсов клонирование органов и применение стволовых клеток для замены тканей обходились дорого. А оликсам нужен был товар для торговли, чтобы обменять его на энергию для своего корабля–ковчега «Спасение жизни», стремящегося к краю вселенной. Их высокоразвитая биотехнология произвела многофункциональные К-клетки, которые в зависимости от способа сборки давали и сосуды, и кожу, и кости, и мышцы, и даже некоторые органы. Они, как и замещенные ими ткани, получали энергию из крови, жили в идеальном симбиозе с человеческим телом и при этом стоили дешево.

Вся история с пересадками мозга выросла на изменчивости К-клеток. Их теоретически можно было использовать для создания нейронной связи между головным и спинным мозгом — что выходило далеко за пределы возможностей человеческой медицины. И поскольку дело касалось К-клеток, контора Юрия отвела целую группу на исследование и анализ вопроса, проверяя, есть ли в подобных теориях доля истины. До сих пор ее вывод был: неизвестно.

— Давай просто посмотрим, куда это приведет, — пошел на компромисс Юрий. Он с волнением думал, что расследование может привести к доказательствам существования черного рынка по пересадке мозга. — Борис, что там у нас с камерами наблюдения?

— В память камеры наблюдения на Элеонор–роуд внесены изменения, — ответил Борис. — Файлы от шести до девяти часов заменены синтезированными изображениями.

— Операция не любительская, — заметил Юрий. — Не то чтобы дилетантам такое не под силу, но… Так что сейчас для нас главное — время. — Закрыв глаза, он велел Борису нанести ему на контактные линзы карту района. — Нам известно, что камеры на Уилтон–вэй в порядке. Борис, пусть Ген 7 Тьюринг прогонит поиск по всем окрестным улицам в радиусе до километра. Свяжи его с записями сети локального трафика. Мне нужны данные по всему транспорту, проезжавшему по Элеонор–роуд от шести до девяти утра в среду. Нет, пусть будет от пяти до девяти.

— Как вы считаете, сколько у нас времени? — спросила Джессика.

— Горацио у них по меньшей мере двадцать четыре часа, так что осталось мало.

— В указанное вами время по Элеонор–роуд прошло две машины, — сказал ему Борис. — Уборочный ап местного подрядчика с шестью вспомогательными вагонетками и строительный фургон.

— Кто хозяин строительного?

— «Метрополитен–поставки Тарацци». Кройдонская фирма.

— Войди в сеть, найди адрес доставки.

— Адрес доставки отсутствует. Ошибка. Фургон за ними не числится.

— А за кем числится?

— «Метрополитен–поставки Тарацци, АДЛ». Компания зарегистрирована на астероиде Нью–Гамбург. Причем создана фирма в двенадцать по Гринвичу во вторник и расформирована в пять по Гринвичу сегодня утром.

— Умно, — одобрил Юрий. — Есть сведения о владельцах?

— Заявлена одна доля, регистрация на «Бухгалтерию Гортон». Это тоже фирма с Нью–Гамбурга, ее виртуальный Тьюринг в данный момент неактивен.

— Гортон? — Юрий снова взглянул в окно на задние фасады аккуратного ряда домов, составлявших Гортон–роуд. — Кто–то славно пошутил. Ладно, в какое время здесь был тот фургон?

— Свернул на Элеонор–роуд в шесть двадцать две. Выехал на Уилтон–вэй в шесть сорок восемь.

— И куда делся?

— В шесть пятьдесят семь въехал в транспортный хаб Коммерческих и государственных услуг Хакни на Амхерст–роуд.

— Проследи его. Мне нужен пункт назначения. Джессика, нам придется разделиться. Вызывай ап–такси, проследи этот фальшивый фургон Тарацци до места прибытия и выясни, что сталось с ним дальше. Я дам тебе тактическую группу, они вас догонят. Используй их для личных контактов. Физически встречаться с лицами, работающими на черном рынке, не стоит. Они много лет уходили от властей не за счет всепрощения.

— Хорошо. — Джессика ответила ему короткой хищной улыбкой. — А вы что будете делать?

— Зайду с другой стороны. Чем больше маршрутов этого черного рынка нам удастся вскрыть, тем больше шансов вернуть Горацио.

Ап–такси подъехало к зданию раньше, чем они дошли до дверей. Юрий посмотрел, как усаживается Джессика, и поспешил обратно к хабу Хакни.

Через семь минут он вышел из хаба на восточной стороне порта «Роял Виктория», навстречу дувшему с Темзы влажному ветру. За рекой на юге над линией крыш высился небоскреб «Связи». Его окружало странное смешение промышленных и жилых зданий: прежде все они были отелями и ресторанами, обслуживавшими гигантский выставочный центр, протянувшийся вдоль причалов. Но с пришествием «Связи», сблизившей до «одного шага» все места на Земле, надобность в этих отелях для командировочных отпала. Одни превратились в многоквартирные дома, другие, заброшенные, понемногу ветшали.

Борис хакнул замок самого высококлассного отеля в квартале. Миновав вестибюль с высоким потолком, Юрий мимо лифтов вышел на лестницу. Ген 7 Тьюринг его конторы просочился в охранную сеть здания — сеть была высшего класса, хотя и не ровня Ген 7. Юрию не хотелось оказаться в лифте как в ловушке, услужливо отворяющей дверь по чужому приказу.

Коридор на третьем этаже тянулся по всей длине здания, но дверей в него выходило всего с полдюжины. Стоявшие в конце двое пристально наблюдали за идущим к ним по коридору Юрием. Тот, словно не замечая мужчин, остановился в паре метров от двери, которую те охраняли. С самым миролюбивым видом склонив голову к плечу, он взглянул туда, где угадывался глазок камеры.

— Откройте, — утомленным голосом проговорил он.

— Не… — начал один из охраны.

— Я не вам, — еще более устало бросил Юрий.

Дверь, зажужжав, ушла в сторону. Юрий молча отсалютовал охране и вошел. За дверью обнаружился люксовый номер вековой давности, превращенный в богатую квартиру с видом на порт.

Карно Ларсен выглядел так, будто большую часть этого века здесь и провел. Крупный мужчина, надолго растянувший шестой десяток посредством теломер–терапии, после которой больше напоминал манекен, нежели человека из плоти и крови. Бордовый шелковый халат, расшитый мифическими чудовищами, едва сходился на выпятившемся куполом животе. Толстые босые ноги подняли Карно из непомерного кресла и понесли навстречу гостю.

Одна из высоких стен была сплошь скрыта экранами, проигрывавшими культовое шоу полувековой давности. Карно похвалялся энциклопедическими познаниями в старинной треш–культуре. Стеклянные горки выставляли напоказ множество фантастически детальных миниатюр и товаров ограниченного спроса, произведенных за последние сто пятьдесят лет. На взгляд Юрия, смотрелось все это дешевкой, хоть он и знал, что коллекция практически бесценна.

— Юрий, друг мой, какой сюрприз! Вот уж не ждал вас здесь. Добро пожаловать, я вам рад!

— Правда? — спросил Юрий. В данный момент на всех экранах шла какая–то ерунда, но он не сомневался: минуту назад они изображали сложные графики финансовой ситуации. Когда у кого–то в нелегальном бизнесе возникала нужда в финансисте, первым делом вспоминали о Карно.

Карно смиренно пожал плечами.

— Я был бы благодарен, если бы вы в другой раз предупредили заранее.

— Настоящая живая охрана. Впечатляет.

— Я должен заботиться о настроении гостей. А одна только периферия для охранников обходится мне дороже их самих.

— Не сомневаюсь.

— Так что вас сюда привело, Юрий? Вы, знаете ли, не способствуете бизнесу.

— Мне нужно одно имя. И некогда болтать попусту.

— В каком–то смысле это даже лестно.

— Кто лучший сводчик в Восточном Лондоне?

Лицо Карно замкнулось в улыбке–оскале.

— Сводчик?

— Вот только без этого, — сказал Юрий.

— Юрий, прошу вас. Я вынужден заботиться о репутации.

— Мне известна лишь одна ваша репутация: человека, который устраивает виртуальные компании–однодневки для прохождения хабов коммерческих и госуслуг. Мы уже обсуждали ваши шалости, Карно, и сошлись на том, что вы можете существовать и дальше, пока будете мне полезны. Мне нужно имя, и сейчас же. Я вежливо прошу.

— С вашего позволения, Юрий, я не вхож в эти круги! Вы ведь знаете, я финансист.

— Обратите внимание, Карно: либо я получаю то, что мне нужно, и ухожу, либо вас вышлют туда, откуда Загреус покажется курортом.

— Боже, Юрий, к чему это? — От волнения брюхо Карно непристойно заколыхалось. — Разве мы не друзья?

— Имя.

— Конрад Макглассон.

— И где мне его искать?

Физического адреса не было, только код доступа. Пока Юрий спускался в вестибюль, Ген 7 Тьюринг прогонял программы слежения.

Выйдя за дверь в безудержный уличный зной, Альстер вызвал Джессику.

— Как идут дела?

— Я на Алтее, в городишке под названием Бронкал. Фургон Тарацци вышел на причалы для землечерпалок. Сети трафика здесь нет, так что пункт назначения все еще не установлен.

Юрию не пришлось запрашивать у Бориса данные по Алтее. Этот спутник газового гиганта в системе Поллукса после пятидесяти лет агрессивного терраформирования стал худо–бедно пригоден для жизни землян. Там почти вышли на поворотную точку, после которой стабильность биосферы поддерживается без дополнительных усилий.

— Ладно. Свяжитесь с нашим местным офисом.

— Уже. И тактическая группа со мной.

— Это хорошо. Такие городки на краю света бывают неприветливы.

— Кроме шуток.

— Я здесь, возможно, ухватил ниточку. Если подтвердится, буду с вами через полчаса.

— Жду не дождусь.

Борис напылил на линзы файл с записью движения Конрада Макглассона через хабы. Тот, как отметил Юрий, много передвигался по Лондону, что в целом соответствовало профилю сводчика. Ген 7 Тьюринг накопал много дополнительных фактов: о жилье и о финансовом состоянии — эти сведения были весьма неполными, что означало одно: у Конрада имелись теневые счета.

— Какой хаб он использовал последним? — спросил Юрий.

— Вышел из хаба QEII на Соут–роуд семнадцать минут назад.

— Прекрасно, он может оказаться на мосту — там много пешеходов. Закрой ему доступ в хабы, я хочу, чтобы он там и остался.

— Исполнено.

— Вышли для его поиска три эскадрильи «зорких» дронов. И по тактической команде на каждый конец моста. Пусть в готовности ожидают моего вызова, публичные проявления на зеро.

— Принято.

Спустя две минуты Юрий вышел из хаба на Соут–роуд и поднял взгляд на внушительную эстакаду, ведущую к Дартфордскому мосту. Этот огромный подвесной мост через мутное устье Темзы, составлявший часть старой круговой трассы М 25, когда–то пропускал в среднем сто тридцать тысяч единиц транспорта в сутки. Теперь он превратился в памятник ставшего ненужным прошлого. Юрий даже не представлял, как выглядел мост, когда еще использовался.

Едва последние легковушки и грузовики ушли в историю, новые деньги, вложенные в недвижимость, позволили мосту обрести новый облик. На проезжей части закрепили большие трубы и высадили в них деревья, превратив все строение в воздушный бульвар. По краям моста выросли легкие постройки со стеклянными стенками, открывавшими клиентам баров, клубов и ресторанов несравненный вид на реку — и в сторону города, и на окрестные пейзажи.

Маленькие специализированные магазины поделили древний асфальт вместе с зелеными деревьями, завершив преображение моста в бетонную радугу мелкой коммерции.

Юрий начал долгий подъем на эстакаду, держась в тени листвы. Здесь, над рекой, влажность поднималась до оглушительного крещендо. Юрий повесил легкий пиджак на плечо и пожалел, что не запасся хоть какой–нибудь шляпой. Над ним невидимые «зоркие» дроны растянулись вдоль моста, начиная поиск Конрада Макглассона.

Они нашли его за уличным столиком на полпути по южной стороне. Поставив перед собой бокал пива, он наблюдал за толпившимися на пешеходной части бульвара людьми. Юрий неспешно подошел, удерживая добычу взглядом.

— Борис, отключи узлы местного интернета на сто метров вокруг него.

— Принято.

Конраду было под сорок, короткие черные волосы сливались по цвету с кожей. В шортах и старенькой оранжевой футболке он выглядел самым заурядным человеком. Необычным казалось лишь отсутствие очков: здесь, на мосту, все были в очках, словно те входили в обязательный дресс–код. Конрад рассматривал проходивших мимо людей, изучал их.

Юрия он заметил, когда тот оказался в двадцати метрах, и сразу напрягся.

«Хорош», — про себя признал Юрий.

Конрад зашарил глазами, высматривая других потенциальных противников. Никого не обнаружив, вновь обратил взгляд на Юрия.

— Я за вами гоняться не собираюсь, — заявил Юрий, подходя к столику.

— Приятно слышать, — с деланым безразличием отозвался Конрад. Бусинки пота на его высоком лбу выдавали скрытое беспокойство.

Юрий подтянул к себе стул и сел.

— Этим займется моя команда. Они все молодые, в хорошей форме и рвутся показать себя. Да и вооружены, кстати. Вас никогда не подстреливали из тазера? Наши стрелки особенно хороши, поскольку законные ограничения заряда нам до одного места. Да, и я отозвал ваш аккаунт в «Связи». Бежать до дому вам придется пешком. Полагаю, в такую жару это довольно утомительно. Мои ребята, наверное, станут делать ставки, далеко ли вы убежите. Я бы сказал, метров на сто пятьдесят. А вы как думаете?

— Что вам надо?

— Я прошу вас рассказать мне обо мне.

— Простите?

— Вы сводчик. Разыскиваете конкретных людей, подходящих под описание. Любое описание, какое вам дали. Так покажите, что вы умеете.

— Фигня. Ничего у вас на меня нет.

— У меня есть ваше имя и уверение, что вы лучший.

— А доказательства, дружище?

— Они мне ни к чему. Вы находите людей — людей, не сознающих своей уязвимости. Я знаю, как это делается: моя служба расследовала немало таких дел.

— Ваша служба?

— Да–да. Все эти ясноглазые вчерашние студентики, захапавшие паршивую работенку на самом дне большой компании и надеющиеся со временем дорасти до совета директоров. Вы видите их слабости, вы их знаете. У вас необычный и редкий талант, Конрад. Вы вычитываете в них признаки того, что в подходящих обстоятельствах они могут соблазниться легкими наркотиками, предложенными новым лучшим другом. Вы высматриваете таких здесь, на мосту, или в пабе и продаете их имена людям, специализирующимся на торговле информацией. А через месяц такой парнишка подсаживается на тяжелые вещества, его кредит падает ниже нуля, и он на все готов ради очередной дозы, даже сдать доступ в систему компании. Или девочка, хорошенькая, но застенчивая, из тех, кого легко испортить. Она оглянуться не успеет, как познакомится с потрясающим парнем с потрясающей улыбкой, и он покажет ей жизнь, о которой она могла только мечтать, и эта жизнь будет затягивать ее глубже и глубже. О-па! Немного времени, и он уже не просто любовник, а сутенер. Еще одна погибшая детка. Составили картинку, приятель? Как вам кажется, знаю я вас? Вы должны оценить иронию.

— Ничего вы не знаете, дерьмец. Вы слепы!

— Это не личное дело, так что напрасно вы переходите на личности. Вы наверняка справитесь лучше, намного лучше. Верно я говорю? Итак, расскажите мне обо мне.

Конрад Макглассон обжег его взглядом.

— Вы не из полиции.

— Тут пятидесятипроцентная вероятность случайного попадания. Так и я бы мог. Ну же, Конрад, расшевелитесь немножко. Впечатлите меня.

— Русский — акцент еще чувствуется. Многоразовая теломер–терапия, причем хорошего качества. Вам больше ста, но вы это успешно скрываете. Работаете над собой: осанка, одежда. Одежда важна, она указывает на положение. Вы не цепляетесь за привычное и удобное: держитесь в струе моды. Вы высокомерны и самоуверенны, вы легко меня нашли, значит, за вами большие деньги. Это корпорация, а не частное состояние. Вы отслужили срок в рядах, но теперь слишком важная шишка, чтобы возглавлять тактическую группу, а значит, раз вы здесь лично, я дорого стою. Я в этом уверен, потому что окружающие забеспокоились — здесь вдруг ужасно упал интернет. Ваша работа. Вы хотели помешать мне кого–нибудь предупредить. Такое дорого обходится и в политическом, и в денежном выражении. Вы — большой чин в безопасности «Связи».

Конрад приветственным жестом поднял свой бокал с пивом.

— Неплохо, — признал Юрий. — Настоящий маленький Шерлок Холмс.

— Так чем я так ценен? Что вы здесь делаете?

Юрий, достав карточку, велел Борису вывести на нее снимок Горацио. Когда он положил карточку рядом с бокалом, Конрад кинул на нее беглый взгляд.

— Вы его сводили? — спросил Юрий.

— Нет.

— Хорошо, допустим пока. Но ваш круг узок, таких, как вы, не может быть много.

— Это вопрос?

— Нет. Я действительно впечатлен. Любой Тьюринг выше Ген 5 сделает такую же работу, но ему для этого потребуется доступ к тысячам базам данных. А вам только посмотреть. Просто чудо. — Юрий стукнул пальцем по карточке. — Что вы видите?

— В нем? Пустое место, что создает парадокс, поскольку вы так отчаянно его ищете.

— Никакого парадокса. Парень и в самом деле пустое место. Беда ваша в том, что он знаком кое с кем, кого никак не назовешь пустым местом. Так что расскажите мне, что вы видите. Под какой заказ вы бы его сводили?

— Чисто гипотетически, не так ли?

— Мне на вас плевка–то жалко. Вся ваша ценность — в сведениях, которые вы мне сегодня предоставите. Никаких сделок не предлагаю. Ну? Для чего бы вы его искали?

Конрад потер виски ладонями:

— Ладно, это вот как делается. У вас есть клиент, может, он хочет добыть сведения о компании, может, он мелкий держатель акций, замешан в дерьмо корпорации и…

— Нет.

— Что?

— Мне насрать на все компании. Я — серийный убийца, богатый мерзавец, подлее любого политика. Копы смыкают кольцо, и мне нужен выход.

— Что?

— Мне нужно новое тело. Чтобы пересадить в него свой мозг.

— О нет. Нет–нет–нет! Это вы зря! Вы представления не имеете, во что ввязываетесь.

Юрий склонился к нему, чувствуя, как разгорается от волнения кожа. Реакция Конрада была первым свидетельством, что пересадка мозга — не обязательно выдумка.

Конрад, конечно же, заметил его реакцию и поморщился.

— Идите себе, дружище. Передайте своему боссу или кто там дергает вас за ниточки, что ошиблись. Люди, о которых вы расспрашиваете, не питают почтения к вашему положению. Вы наживете себе на задницу кого–нибудь вроде Меланомы — если не хуже.

— Я думал, хуже нее не бывает.

Юрий знал, кто такая Меланома — носившая это имя потому, что рано или поздно добивала свою жертву вернее раковой опухоли. Она оказывала тайные услуги богатым, но не ладящим с законом, подумать только! Она всегда выполняла то, за что бралась, и ни разу не взялась ни за что хоть отдаленно законное — вероятно, подозревая в законных предложениях ловушку. Ее боялись и уважали все коллеги по цеху, а арестовать ее мечтал каждый представитель закона в системе Сол.

— Бросьте вы это дело! — умолял Конрад.

— Если вам так будет легче, считайте меня противоположностью Меланоме. Мне нужны вы. Получив от вас то, что мне надо, — и только тогда — я оставлю вас в покое.

— Это для нас обоих смертный приговор, понимаете?

— Вполне. Но просто чтобы и вы поняли: если те люди меня не боятся, они исключительные глупцы.

— Идите вы! Слушайте, такая покупка, о которой вы спрашиваете, она редкостней единорожьего навоза, ясно?

— Вы о чем? О похищениях для трансплантации?

Конрад, поморщившись, нервно огляделся.

— Не говорите так. Я не знаю, зачем эти люди нужны клиенту, усвоили? Дело жутковатое, но хорошо оплачивается.

— Какие люди?

— Они заказывают неприметных людей. Таких незначительных, чтобы никто и не спохватился, что они пропали. Таких, кстати говоря, меньше, чем вы думаете.

— То есть вы не уверены, что их похищают для трансплантации мозга?

— Послушайте, дружище, мы, строго говоря, контракта не подписываем.

— Ладно, тогда почему вы так задергались, когда я упомянул пересадку мозга? Что вам известно? Это не выдумки? — Юрию пришлось немало потрудиться, чтобы скрыть энтузиазм в голосе.

— Понимаете, просто я о таком думал, — нервно ответил Конрад. — Обдумывал варианты. При моей работе я вынужден остерегаться, чтобы не задело рикошетом. Так что, когда присмотришься к некоторым аспектам, приходится и ихпринимать в расчет, вроде как сужать круг возможностей, ясно?

— Хорошо, так как это делается? Как именно? Расскажите мне — всё.

— Ладно, игра идет так: вы совершили серьезное преступление, из тех дел, которые власти никогда не спишут в архив: серийные убийства, как вы сказали, или педофилия — совсем гнусное дело. Единственный выход — заполучить новое тело для своих мозгов, совсем как в тех играх. Тогда даже анализ ДНК не выдаст, кто вы на самом деле, потому что копы сравнивают только тела: слюну или кровь — а не мозг. Так что заключается сделка, я получаю заказ, запрос на сведение и условие, чтобы человек был неприметный. Ну, и для чего такой может понадобиться, как не для пересадки мозга?

— Понятно. Какие еще требования, кроме неприметности?

— Клиент дает мне картинку. Не изображение, не фотодосье — ничего такого. Эта картинка — описание, набор данных. Рост и вес, цвет кожи, цвет волос, цвет глаз. Основные параметры.

— Не понимаю. Зачем преступнику сохранять внешность? Почему не взять такого, кто выглядит иначе?

— Отторжение. Послушайте, ну здесь очевидно! Это всем трансплантациям трансплантация, так что, думаю, требуется максимально возможное сходство. Физическое сходство — хорошая основа. Я вижу кого–то, подходящего под описание, и принимаюсь оценивать. В норме ли здоровье, нет ли лишнего веса. Все такое. Вы не поверите, сколько удается распознать. Некоторые люди — словно ходячие маяки, транслирующие, что с ними происходит. Сжимаются в комок от мельчайших происшествий. Осторожничают с едой — значит, аллергики. Все видно по тому, как они держатся, — понимаете? Когда прикину потенциал, подключаются вторичные факторы. Они еще более важны. Главное: забеспокоится ли кто, если они исчезнут? Приходится исключать богатых и почти весь средний класс. Так что я присматриваюсь, как они одеваются, где живут, в каких местах бывают, с кем общаются. Все это хорошие индикаторы, что представляет собой человек. Так я свожу варианты где–то до десятка и физически сближаюсь с объектами, чтобы перехватить код альтэго, когда они онлайн — а такие все время онлайн. Получив код, мой компоголовый друг перехватывает их цифровое досье для дотошного изучения. В восьмидесяти процентах случаев я оказываюсь прав — они ничтожества. Копнешь еще поглубже — обнаруживаются неудобные связи: хорошая работа, много друзей — то, что осложняет их исчезновение. Так что после процеживания через эти фильтры остаются, может, трое или четверо. Тогда опускаешься еще уровнем ниже, проверяешь медицинские файлы. Тут мы находим группу крови и прочие врожденные свойства. В норме еще и секвенцию генома, которая по специальному алгоритму проверяется на биохимическую совместимость. Если она оптимальна, я передаю досье своему клиенту и выхожу из дела с симпатичным жирным бонусом.

— Ваш клиент всегда запрашивает медицинские данные?

— Да, конечно. Это тоже подсказало мне, что происходит. В смысле зачем бы еще они нужны, да? И вот что я вам скажу: преступность свойственна не одной расе. Запросы бывают очень даже разнообразны.

— Очень разнообразны? Вы, по–моему, сказали, что такие похищения редки.

Конрад поежился.

— Редки. В сравнении с другими подборками, которые мне заказывают.

— Итак, в этих редких случаях вашу жертву увозят и убивают?

— Тело гуляет по–прежнему.

— Знаете, кто вы такой?

— Да–да. Нелюдь, психопат. Назовите меня в лицо ублюдком, будьте любезны. Жизнь у нас нелегкая, дружище. Каждый выживает как может.

— Нет, я не о том. В вашем случае я не опущусь до оскорблений. Вы сейчас описали самого себя. Кто заметит, что вы пропали, кому до вас будет дело?

— Идите вы!

— Ладно, мы почти закончили. Кто ваш клиент? Кто дает заказы на сведение?

— Это вы так шутите?

— Мое лицо говорит о склонности к шуткам? Назовите мне имя.

— Не могу.

— Можете и назовете. Не заставляйте просить дважды. — Юрий с холодной усмешкой наблюдал за сменой эмоций на лице Конрада. Преобладал страх.

— Если я это сделаю…

— Когда, — поправил Юрий.

— Меня не выдадут, а?

— О да. Отношения доверительные, как у врача с пациентом. Я подписал присягу и все такое. Имя назови, тупица гребаный!

Борис вывел входящий файл на контактные линзы: Батист Девруа.

Юрий поднялся и, не сказав больше ни слова, направился к ближайшему из шести расположенных на мосту хабов.

— Аккаунт «Связи» для Конрада реактивировать? — спросил Борис.

— Да. Впусти его снова в сеть хабов, но пусть его перехватит тактическая группа. И сегодня же вышвырнет на Загреус.

— Принято.

— Потом дай мне полное досье на Батиста Девруа и установи конференц–связь с Алтеей. Я хочу знать, зачем туда направился фальшивый фургон Тарацци. Когда установишь связь, перешли файл прямо Джессике: пусть начинает проверку. О, и пусть мне подготовят еще одну тактическую группу, секретную. Как только установим местоположение Девруа. Его надо переправить в изолятор в Гластонбери. Я с ним там побеседую.

— Выполняется.

Нырнув в ближайший хаб, Юрий по кольцу дошел до главной развязки. От нее был частный доступ ко внутренней сети «Связи». Еще через пять порталов он вышел в женевской штаб–квартире корпорации. Волна зноя, похоже, накрыла всю Европу: на улицах Женевы было так же влажно и жарко, как на лондонских. За три минуты Юрий дошел до европейского торгово–обменного представительства оликсов на улице дю Монблан. В первые двадцать секунд прогулки ему на линзы выплеснулось досье по Девруа. По слухам, руководит командой Вудворд Макрос — бандой из южного Лондона, опять же по слухам занимающейся биосинтетическими наркотиками. И также по слухам, два года назад Девруа убил бойца соперничающей банды.

— Слишком много слухов, — обратился Юрий к Борису. — Есть у нас что–то конкретное?

— О его криминальной деятельности известно из файлов отдела лондонской полиции по расследованию бандгруппировок, — ответил Борис. — Юридически они не могут подтвердить его активность, нет доказательств. Собранная о нем информация получена от агентов и не будет принята в суде.

— Хреновы адвокаты, — буркнул себе под нос Юрий. — Места проживания имеются?

— У него есть квартира в Далвич–виллидж. Согласно аккаунту «Связи», он вышел из хаба на своей улице прошлой ночью в двадцать три сорок семь. Больше на сегодня аккаунт не использовал, из чего можно заключить, что он либо дома, на квартире, либо в радиусе пешей доступности от нее. Тактическая группа уже направляется в Далвич. Их Ген 7 Тьюринг обследует окрестности, и они, прежде чем войти в квартиру, прозвонят его альтэго, чтобы проверить местоположение.

— Хорошо, держи меня в курсе.

Европейское представительство Оликса по торговле и обмену располагалось в современном девятиэтажном строении из стекла и бетона, обращенном фасадом к фонтану Же д’О на озере. Помимо двух вооруженных часовых у дверей, представительство охраняли две одинаковые колонки, просканировавшие проходившего между ними Юрия. Полицейские махнули ему, разрешая идти.

Стефан Марсан ждал внутри: этот элегантный француз служил при оликсах консультантом по технологиям.

— Спасибо, что так быстро организовали встречу, — начал Юрий, пока они проходили камеру очистки от загрязнений.

— Рад служить, — отозвался Стефан, снова водружая на нос старомодные черные очки. — Оликсы болезненно воспринимают злоупотребления их технологиями.

Очистка оказалась не столь интенсивной, как ожидал Юрий. Комната с большими стеклянными дверями по обоим концам наполнилась туманом, в котором пришлось постоять две минуты, пока не погибли налипшие на одежду микробы — из тех, которыми полон городской воздух. В освещении преобладал ультрафиолет.

По ту сторону было на несколько градусов холоднее, чем снаружи. Представительство имело автономную систему жизнеобеспечения: чужой воздух не выпускался в атмосферу Женевы, и наоборот.

Лифт поднял их на пятый этаж. Как только двери отворились, их окутал сухой пряный воздух. Юрий с любопытством осматривался. Пятый этаж отличался от остальных, где в основном располагались помещения для людей. Здесь же перед ним открылся простор, накрытый голограммой чужого неба. В небе висели два газовых гиганта: один — окутанный подвижной изумрудной облачностью, а другой — больше похожий на лишившийся колец Сатурн. Вокруг обоих кружила свита лун, все разные: от покрытых ледяным океаном планетоидов до затянутых копотью континентов с сернистыми вулканами, от голых монопустынь до заросших дебрями джунглей.

— Это?.. — начал Юрий.

— Их родная планета? — закончил за него Стефан. — Non. Это сделано по картине Джима Бернса: они выкупили права на оригинал. Чем–то пейзаж их тронул.

Юрий покачал головой. Всякий раз, стоило подумать, что вы зацепили оликсов, мир разворачивался на девяносто градусов и выдергивал зацепку из рук.

По залу бродили несколько инопланетян. Основной объем тела оликсов составляли два толстых двухметровых диска, покрытых полупрозрачной кожей, сквозь которую виднелись пурпурные внутренние органы. Узкие изогнутые щели между ними были наполнены густой жидкостью, которая медленно пульсировала, разливаясь по телу и неизменно вызывая у Юрия легкую дурноту. Пять ног–обрубков торчали снизу, причем передняя толщиной вдвое превосходила остальные. Внутри каждой ноги явственно просматривались спирали мускулов, сгибающиеся и изгибающиеся вокруг темной хрящевой опоры. Широким копытам недоставало изящества гибких ног — этот образ почему–то всегда напоминал Юрию цокающего по тропинке осла.

Он присмотрелся к приближающемуся оликсу: да, каждый шаг давался ему с трудом, копыта тяжело топотали по мраморному полу. Этого следовало ожидать: каждое из странных созданий весило не менее ста пятидесяти кило. Над телом на толстом кольце малоподвижной шеи торчала широкая овальная голова. Нос тянулся вниз до окружности тела, на нем выступал золотистый добавочный глаз. Кожа от поперечника дисковидного тела спереди свисала фартуком прозрачной материи, всегда приводившей на ум Юрию неуютную мысль о набедренной повязке из медузы. Прозрачная плоть сформировала подобие человеческой ладони и протянулась к Юрию на конце короткого щупальца.

Сжав зубы, чтобы подавить знакомое по прошлым встречам отвращение, Юрий протянул руку в ответ. Плоть оликса обтекла его ладонь: на ощупь она походила на промасленный бархат, только что вынутый из холодильника. Пожимая руку, Юрий улыбнулся. Кто–то объяснил прибывшим на ковчеге оликсам правила человеческого этикета, и с тех пор чужаки соблюдали их при всяком общении с людьми. Про себя Юрий жалел, что им не попался первым какой–нибудь шутник, который бы обучил их вместо рукопожатий вулканскому салюту из «Звездного пути».

Борис доложил, что связь установлена.

— Рад встрече, директор Альстер, — произнес вокализатор оликса глуховатым женским голосом. Это тоже было попыткой понравиться. В разговоре с мужчинами они использовали женские голоса, и наоборот. Юрий удивился, почему никто не потрудился объяснить им правила политкорректности. «Выбрав себе пол, держитесь его, ребята». Человеческие гендерные и биологические мерки были неприменимы к пришельцам. Оликсы определяли себя по сознанию, которое неизменно распределялось по квинте: пяти телам, связанным посредством квантовой запутанности, действующей между нейронными структурами отдельных мозгов.

— Прошу вас, просто Юрий, — отозвался он, отнимая руку, как только вежливость позволила это сделать.

— Конечно. Моя квинта обозначается Хаи. Лично я — Хаи‑3.

— Спасибо, что согласились со мной встретиться, Хаи‑3. — Юрий сдержал себя: тянуло оглядеться и поискать глазами других Хаи, если они здесь присутствовали. Каждая квинта оликсов всегда оставляла хотя бы пару своих членов на борту ковчега «Спасение жизни».

— Счастлив быть полезным. Ваше сообщение указывает, что вы действуете в некоторой спешке.

Юрий покосился на Стефана.

— Это верно.

— Мне уйти? — спросил Стефан.

— Вопрос может быть весьма болезненным.

— Служащий Марсан в полной мере пользуется нашим доверием, — произнес Хаи‑3.

— Пусть будет так. Я разыскиваю пропавшего человека, который мог оказаться жертвой нелегальной пересадки мозга. И мне нужно знать, допускает ли теория подобные вещи. Необходимым условием такой пересадки должны быть К-клетки, применяемые для соединения нервной системы. Возможно ли использовать их таким образом?

По обвисшей коже Хаи‑3 слева направо прошла рябь.

— Это чрезвычайно прискорбно, — ответило существо. — До нас доходили слухи, что нашими К-клетками злоупотребляют подобным образом.

— У нас тоже только слухи и конспирология. Потому я и пришел. Мне нужно знать, насколько это реально.

— У вас есть какие–то доказательства вашему обвинению? — резко спросил Стефан.

— Никто не предъявляет обвинений, — поспешно возразил Юрий. — Как и подозрений в незаконной деятельности. Пока что мне надо найти одного человечка — и поскорее. Я должен исключить как можно больше версий, чтобы не тратить времени зря. И все.

— Как только до нас дошли утверждения о таком злоупотреблении, наши мастера роста исследовали процесс, — сказал Хаи‑3. — Чисто теоретически. Мы хотели знать, возможно ли такое в действительности.

— Естественно. И что?

— Не имея опытного образца, мы не можем дать определенного ответа.

— Мне сойдет и обоснованное предположение.

— Наши модели указывают, что в принципе было бы реально пересадить человеческий мог из тела в тело при соответствующих условиях.

— Каковы эти условия?

— Тело хозяина и донора должны обладать биохимическим сходством, намного превосходящим обычное соответствие групп крови. Идеальным выбором был бы представитель той же человеческой семьи.

Юрий не сумел сдержать легкой дрожи. Но подавил в себе слова благодарности к Деве Марии, что у него нет детей. Юрий больше века не заходил в церковь, но благодаря матери все его детство было пронизано влиянием русского православия.

— Понимаю. А если члена семьи не достать?

— Все равно возможно, но выбирать придется из малого числа кандидатов. Чтобы найти подходящего, потребуется немалая удача.

— Я знаю, кому это по силам, — пробормотал Юрий. — Хорошо. Итак, я провел поиск и получил подходящее донорское тело. Что мне еще от вас понадобится?

— Подобная операция потребует намного большего, нежели К-клетки, настроенные на проведение нервных импульсов между нейронными пучками человека.

— Так что еще понадобится?

— Восстановление человеческих нервных клеток ныне происходит сравнительно успешно, хотя и стоит дорого. Использование стволовых клеток для регенерации поврежденных нервов успешно почти в восьмидесяти процентов случаев. Однако воссоединение рассеченных нервов — исключительно сложный процесс. А для пересадки мозга пришлось бы рассечь все нервы позвоночного столба. И перед этим понадобится сканер микронного уровня с достаточной точностью, чтобы распознать и проверить отдельные нервные пути. Его придется применить сначала на спинном мозге человека, чей головной мозг намечен к пересадке, затем на жертве, чтобы знать, как их сопоставить.

— Да уж… — Юрий прикрыл глаза, пытаясь мысленно вообразить задачу. — Понял. Вам нужно верно соединить разные пути, иначе, думая согнуть ногу, вы станете сгибать руку.

— Аналогия грубая, но, по сути, верная, — сказал Хаи‑3. — Однако это необходимо не только для нервов, отвечающих за мышечные движения. Нужно будет успешно воссоединить всю телесную сенсорику, или тело будет бесчувственным и не сможет контролировать мускулы, которым отдана команда. Кажется, наши партнеры из числа людей называют такое «синдромом зомби».

— На слух похоже, — согласился Юрий.

— Мне не известно о создании сканера такой точности, — продолжал Хаи‑3. — Далее, кроме гипотетического сканера потребуется нанохирургическое оборудование — для физического соединения рассеченных нервов по обе стороны связки из К-клеток. Мы исследовали этот процесс совместно с партнерами–людьми.

— Вы ставили опыты на людях?

Юрий постарался не заметить вздоха Стефана, показывавшего, что его терпение на исходе.

— Ни в коем случае, — возразил Хаи‑3. — Мы вступили в партнерство с несколькими биогенетическими фирмами людей с целью торговли и развития: они сообщают нам о своих потребностях, а мы стараемся соответственно профилировать наши К-клетки. Делались попытки использовать нервное волокно из К-клеток для замещения недостающих отрезков нервов у свиней. Часть попыток оказалась успешной. Часть — нет. Прогресс идет медленно, но идет. Хочу вас предупредить: исследователям компании удавалось восстановить не более одиннадцати нервов в пучке. В верхней части спинного мозга человека несколько миллионов нервов, так что задача на порядки величины превосходит уже решенную. Если удастся создать сканер и хирургические инструменты, вся операция может контролироваться Ген 7 Тьюрингом. Учитывая количество нервов, объект, возможно, придется ввести в кому, а операция продлится несколько месяцев. Не могу сказать, сколько человеческих денег будет задействовано в таком предприятии.

— Верно, — сказал Юрий. — Итак, по сути, вы мне объяснили, что пересадки мозга не проводятся?

— В настоящее время — нет, но они могут стать возможными в будущем. Еще одна переменная в этом уравнении — сами К-клетки. Как я уже сказал, для такой операции потребуется несколько миллионов отдельных волокон. За последние семь лет мы предоставили нашим ученым партнерам всего две с половиной тысячи.

Уверенность Хаи‑3 почему–то разочаровала Юрия. И в то же время заставила задуматься, что же могло случиться с Горацио.

— Благодарю вас. Полезно знать наверняка.

— Нас весьма огорчает, что такая криминальная идея укоренилась в человеческой культуре, — сказал Хаи‑3. — Мы не для того предоставили вам наши биотехнологии. Мы всего лишь хотели помочь вам, прежде чем продолжить путь к Богу у Конца Времен. В наше время живые существа не должны страдать от смерти. Надеюсь, вы объясните это людям из ваших влиятельных информационных компаний — возможно, после успешного завершения своего расследования?

— Конечно. Я сожалею, что люди обратили применение К-клеток во зло. Увы, среди нас есть такие — к счастью, их меньшинство, — кто живет по другим законам, что и придает правдоподобие подобным выдумкам.

— Оликс понимает. Разум вам внове. На ваше поведение еще влияют животные предки. Вы стремитесь к преимуществу для себя за счет других.

— Я же сказал: таких меньшинство.

— Мы когда–то были такими же. Биотехнологии позволили нам модифицировать себя, отбросить побуждения, исходящие от животного. Мы поставили себе высшую цель.

Юрий сохранял на лице выражение вежливого внимания. Он знал, что ему предстоит. И уголком глаза уловил понимающую ухмылку Стефана. Оликсы миссионерствовали без устали. Помощь Хаи‑3 имела свою цену: предстояло вытерпеть проповедь.

— К сожалению, пока что, — сказал Юрий, — мы прикованы к нашим скромным телам со всеми их недостатками.

— В самом деле, — сказал Хаи‑3. — Но подумайте: если вы присоединитесь к нам, подобные преступления уйдут в прошлое.

— Ваше предложение интересно, но, боюсь, мы как вид в целом не готовы к путешествию до конца времен. Мы еще не созрели до лицезрения божества — вашего или иного.

— Но можете дозреть. Мы надеемся предложить вам это прежде, чем наш ковчег двинется дальше. Мы продолжаем изучать адаптацию К-клеток к вашим телам. Наши мастера роста уверены, что со временем удастся смоделировать кластер, копирующий ваши нейронные структуры. Когда это случится, вы станете бессмертными, как мы.

— Загрузка сингулярности. Да, думаю, нашему обществу еще далеко до принятия такого средства. В копии тела будем уже не мы.

— Тело — любое тело, ваше или мое, — всего лишь сосуд для разума. Основа всему — эволюция разума. Разум чрезвычайно редок во вселенной. Его следует хранить и защищать любой ценой.

— Приятно видеть, что в этом мы сходимся.

— Вы не думали о том, чтобы отправиться с нами, Юрий Альстер?

— Не знаю. Полагаю, все может быть, — дипломатично ответил он.

— Я стану молиться за вас, Юрий Альстер, — сказал Хаи‑3, — и настоятельно советую обдумать наше предложение. Разумные виды — дети вселенной, смысл ее существования. Наше предназначение — пройти путь до конца и воссоединиться в блаженстве и полноте с последним Богом.

— Понимаю.

Он чуть не сказал, чуть не спросил: «А как же теория стабильного состояния?» Человеческая космология пришла к почти твердой уверенности, что вселенная вечна — теории триллионолетней цикличности, Большого взрыва и «большого хруста» нынче не находили поддержки. «Почему же оликсы считают, что у мира есть конец?» Однако Юрию надо было думать о деле.

— Вы дали мне пищу для размышлений. За что я вас благодарю.

По диаметру Хаи‑3 снова прошла рябь.

— Мы очень рады вам. И я полагаю, будет проявлением дружбы с моей стороны и дальше помогать вам в неприятном деле, над которым вы работаете. Посвятить себя помощи не столь удачливым — достойное призвание.

Юрий понадеялся, что оликс не в состоянии уловить пронизавшее его чувство вины.

— Я делаю, что могу.

«И что пожелает Энсли Зангари», — добавил он про себя.

— Ваша самоотверженность похвальна. Я буду молиться за ваш успех в возвращении несчастного, который был похищен.

Юрий ответил пришельцу ровным взглядом.

— Вы очень добры. Вы помогли исключить одну из линий расследования, чем оказали мне большую услугу. Спасибо.

Укрепившись духом, он снова пожал руку Хаи‑3. На этот раз не поежился — гнев помог обуздать естественную реакцию.

— Батиста Девруа не оказалось в квартире, — сообщил Борис, как только Юрий вышел на женевские улицы.

— Дерьмо! Где же он?

— Он деактивировал свой альтэго и покинул квартиру в десять пятьдесят семь сего дня. Камеры наблюдения показывают, что он сел в ап–такси, заказанное его нынешней подругой Доун Монтгомери. Тактическая группа отслеживает его передвижения.

— Десять пятьдесят семь, — задумчиво повторил Юрий. — Любопытное совпадение: примерно тогда же мы начали поиск Горацио. Где я был в это время?

— В квартире Горацио на Элеонор–роуд.

— Чтобы мне сдохнуть, они за ней следили! Проверяли, не заметит ли кто его отсутствия. И тут объявляемся мы с Джессикой, офицеры безопасности «Связи». Наверняка они наложили в штаны. — Он вызвал Джессику. — Надеюсь, ты чего–то добилась. Они нас ждут.

— Кой черт им сказал? — возмутилась она.

— Скорее всего, наблюдали за квартирой Горацио. Батист Девруа пустился в бега. Тактическая группа висит у него на хвосте, но нет гарантии, что догонит.

— Ну вы счастливчик. Я тут ухватила многообещающую ниточку.

— Хорошо. Буду у тебя через десять минут.

Входя в хаб «Связи», Юрий вызвал Пой Ли.

— Что происходит? — спросила та. — Я вижу, тактическая группа упустила Батиста Девруа.

— Кто бы ни похитил Горацио, им известно, что мы его ищем, и это плохо. Боюсь, они перережут ему глотку и сбегут.

— Значит, вы должны найти его быстро.

— Ни хрена себе!

— Он на Алтее?

— Очень надеюсь, потому что других версий не осталось.

— Хорошо, работайте.

— Тактическая группа уже там, поддерживает Джессику. Может получиться шумно.

— Алтея едва выбила себе звание поселения. Эта планетка гроша не стоит. Что там происходит, никому дела нет.

— Вы меня прикроете?

— Учитывая наше прошлое, этот вопрос оскорбителен!

Юрий ухмыльнулся.

— И еще одно.

— Вы что, Коломбо какой?

— Кто–кто?

— Детектив из старого кино. Спроси своего друга Карно Ларсена.

— Пусть будет так. Мне нужно, чтобы вы меня выслушали и сказали, параноик я или нет.

— Вот это разговор.

— Допустим, вы из старой криминальной группировки или из соперников Энсли.

— У «Связи» нет соперников.

— Из завистливой мелочи. Вроде бразильского консорциума «Солнечный колодец». Лишь бы хватило средств и терпения играть вдолгую. Уступите мне в этом, прошу.

— Когда я не уступала?

— И вот как вы действуете. Обнаружив, что Гвендолин — внучка Энсли, начинаете разработку. Создаете безупречную легенду: Горацио со всей его семьей. Черт, для большей надежности можно и дюжину Горацио. Потом подставляете его на нужное место: туда, где Гвендолин с ним неизбежно встретится. И конечно, она втюрится по уши, ведь они идеальная пара. Он потратит еще пару лет на роман, потом они поженятся. Он уговорит ее, что в конце концов можно бы и получить работу в «Связи». Она согласится и пройдет весь путь по ступенькам династической лестницы, которая покороче, чем у сотрудников без крови Зангари в венах. Трам–бам, спасибо, мадам. На это уйдет пятнадцать лет, но вы получите доступ на высший уровень «Связи» — к финансам, к стратегиям — плюс кое–какое влияние. Подобные люди могут счесть это стоящим вложением.

— Ладно, играем. Тогда зачем его утащили?

— Пока не знаю.

— Потому что пирожок оказался с сердцем и взаправду, взаправду ее полюбил?

Юрий и не подозревал, сколько ядовитого сарказма способен донести Солнет.

— Нет. Я по данному делу наткнулся на кое–что весьма серьезное, но тут нужно рассказывать лично.

— Юрий, шифровку этой линии едва ли вскроет даже Ген 7 Тьюринг.

— Я и говорю: у меня паранойя.

После короткой паузы Пой Ли многозначительно протянула:

— Понятно.

— А пока просветите насквозь Горацио. Не ограничивайтесь сбором данных через Ген 7 Тьюринг: если мальчик подставной, его кукловоды должны были ожидать такой нашей реакции. Копайте глубже. Может, отправьте кого–нибудь надежного лично опросить его родителей, возьмите образцы ДНК и сравните с оставшимися в его квартире, поговорите с одноклассниками, учителями, проверьте, помнят ли его мальчишкой. Если это подстава, всего предусмотреть они не могли. Я хочу быть уверен, что он настоящий, Пой.

— Хорошо, Юрий. Предоставьте это мне.

— Спасибо. Я уже вхожу в хаб Алтеи. Как только будет что рассказать, свяжусь.

В пограничном городишке Бронкал только–только набралось двадцать пять хабов и всего один для коммерческого транспорта. Городок стоял на краю равнины Эстрот — ровного плато, простиравшегося почти на две тысячи километров, прежде чем оборваться в море. Эта ровная площадка и качнула весы в пользу решения терраформировать Алтею.

Поллукс, оранжевый гигант КО, был не самым подходящим для человеческого мира. Зато у него имелась планета: газовый гигант Тестий, и при нем в свою очередь сорок восемь лун. Четыре самые большие, Алтея, Плеврон, Ификл и Леда, образовали розу орбит вокруг точки Лагранжа‑2 в общем танце в тени Тестия. Обычно жизнь в постоянной тени планеты–супергиганта выглядела довольно сумрачно, но Тестий кружил всего в шести десятых а. е. от оранжевого гиганта. Приглушенный свет звезды падал на поверхность Алтеи с силой солнца в земных тропиках. Да еще спутники–соседи по точке L2, прикрывая планетку своей тенью, обеспечивали регулярную, хотя и изменчивую смену дня и ночи.

Сейчас, когда Юрий вышел из хаба на центральную улицу Эсола, был полдень между схождением с Плевроном и схождением с Ледой (восемнадцать часов светлого времени). Юрий резко вздохнул. В сравнении со здешней духотой Лондон можно было считать Арктикой. Однообразные здания из карбона и стекла с геометрической точностью растянулись вдоль улицы. Пальмы кое–как прикрывали тенью растресканную бетонную мостовую, но справлялись с трудом: их раскачивали удивительно сильные порывы ветра, проносившиеся вдоль по улице. Немногие выходили наружу в такой палящий день, а велосипедистов было и того меньше; проезжую часть занимали в основном одноместные и более крупные ап–такси, шуршавшие по плавящемуся асфальту. Среди них погромыхивали коммерческие машины. Юрию вспомнились картины середины двадцать первого века.

Борис вошел в местную сеть, и через двадцать минут трехколеска ап–такси подкатила к пустой площадке у хаба. Забравшись на узкое сиденье, Юрий с благодарностью вдохнул кондиционированный воздух, надувавший этот прозрачный пузырек. Ему всегда нравилась поговорка, что в ап–такси не ездят, а одеваются.

Машинка быстро несла его сквозь унылую сеть неотличимых городских построек из панелей, массово выплавлявшихся фабрикаторами в окраинном промышленном районе. Ни на земле, ни на огромных болотах, протянувшихся за причалами, смотреть было не на что. Юрия это не огорчало: все алтейские красоты плыли у него над головой.

Плеврон уже ушел по орбите за алтейский горизонт, а Леда поднималась к зениту — лишенный атмосферы, изрытый кратерами мир с серебристо–серыми лунными морями и кружевом поблескивающих лавовых потоков. Сильная тектоническая активность постоянно меняла географию Леды, так что над картами не стоило и трудиться. А кроме нее в ярком лазурном небе царствовал устрашающий шар Тестия — темный круг в слепящем золотом гало, созданном вечно затемненным Поллуксом. Сияющее гало подсвечивало быстро несущиеся белые и карминные облака: их вихревое движение создавало головокружительную иллюзию, будто они переливаются через край дыры и утекают в ее черное сердце. Та же иллюзия создавала впечатление, будто и Алтея падает в вечную ночь газового супергиганта. Местные называли его Глаз Бога.

Юрий вздрогнул, стряхивая навеянное этим зрелищем головокружение. Ап–такси доставило его в коммерческий квартал на Найтингейл–авеню. Он вошел в приемную, и Борис направил его в то крыло, в котором сорок минут назад сняла офис Джессика. На задах здания имелся небольшой склад, в нем тактическая группа поставила фермерский грузовичок. Командир группы, Люциус Соко, пронес в портфеле тридцатисантиметровый портал, который они подвязали в складе. Остальная группа проходила через двухметровые портальные двери, через них же доставили оборудование и операторов технической поддержки.

Люциус стоял за спиной у Джессики, которая сняла розовый жакетик и пристроила его на рабочий стол рядом с несколькими новыми электронными модулями. Юрий раньше не встречался с командиром, но выброшенные Борисом на контактные линзы файлы говорили о хорошей работе. В безопасности «Связи» до его уровня дорастали лишь люди, знавшие свое дело. Только вот файлы не подготовили Юрия к зрелищу Люциуса, обнимающего Джессику за плечи.

— Что у вас для меня? — спросил Юрий.

Джессика обернулась и улыбнулась, а Люциус поспешно выпрямился.

— Проследить путь фургона Тарацци в порту пока не удалось, — доложила Джессика. — Но и сведения о его прохождении обратно в коммерческий хаб после доставки Горацио отсутствуют. Вероятно, он еще здесь.

— Наверняка его перерегистрировали, — твердо сказал Юрий. — Скорей всего, уже через десять минут после прибытия.

— С тех пор через Бронкал ушло всего семь похожих фургонов, — возразила она. — Все законные.

— Эти ребята — профессионалы, — с сомнением напомнил Юрий.

— Думаю, у нас два варианта, — подал голос Люциус. — Первый: у банды хватило денег, чтобы сразу уничтожить фургон: разобрать на части, отогнать на паровую переработку, увести из города и утопить в болотах — все что угодно. В таком случае его уже не найти.

— Или? — полюбопытствовал Юрий.

— Они не каждый день похищают людей. Фургон стоит в каком–нибудь сарайчике и ждет новой работы. Тогда его перерегистрируют и замаскируют по–новому.

— Разумно, — согласился Юрий.

— Порт здесь — это целый промышленный район, обслуживающий биореактор и фирмы по перегонке барж, — сказала Джессика. — Множество больших зданий. Я хочу отправить туда стайку микродронов поискать фургон. Люциус уже доставил дроны через портал.

— Так и сделай, — кивнул Юрий.

— Кто эти люди? — спросил Люциус. — Есть идеи?

— Не знаю, — ответил им Юрий. — Первая мысль была о черном рынке тел для пересадки мозга, но меня разубедили. Остается только старомодное похищение ради выкупа.

— Фигня, — возразила Джессика. — Энсли гроша ломаного не даст за парнишку.

Юрий пожал плечами.

— Девруа явно работает на профессионалов.

— А вы уверены, что он вообще на кого–то работает?

— Нет, но пока это несущественно. Нам надо найти Горацио, причем быстро.

— Я запускаю дроны, — сказал Люциус. — Мои люди готовы к выходу.

— Выполняйте, — кивнул Юрий. — Но у меня есть еще одна версия. Ген 7 Тьюринг обнаружил, что у Батиста Девруа здесь в Бронале живет кузен. Хоакин Берон — у него фирма, занимающаяся атмосферными датчиками — предприятие из одного человека. Он поставляет и обслуживает оборудование правительственной комиссии по мониторингу климата.

— Наверняка это не совпадение, — понимающе усмехнулась Джессика.

— Я бы не стал ставить против такого шанса.

— Адрес его есть?

— Есть. Федресс–мидоуз, семнадцать.

Джессика помолчала, считывая пересланные ей Борисом сведения.

— Индустриальный парк. Свободно можно фабриковать разные вещи и подправлять места назначения в накладных.

— Ты чересчур подозрительна. Одобряю.

В идеале полагалось бы просачиваться постепенно: послать на Федресс–мидоуз несколько дронов. За дронами последовали бы люди из тактической группы в привычных для района коммерческих модулях. За ними Люциус с группой захвата из трех человек. Хоакина бы арестовали и доставили в офис на Найтингейл–авеню. Откажись он немедленно пойти на сотрудничество, его бы первым делом переправили в более укромные помещения отдела безопасности.

У Юрия на все это не было времени. С каждой минутой угроза для Горацио возрастала.

Борис подтвердил, что альтэго Хоакина Верона на связи с узлом Солнета семнадцатого корпуса, и Юрий решился действовать жестко и быстро. Ген 7 Тьюринг отдела заблокировал сеть Федресс–мидоуз. Стайку из двадцати пяти микродронов отправили с Найтингейл–авеню, чтобы заранее прощупать район до прибытия Юрия. Пять больших серых внедорожников конвоем ворвались на Федресс–Мидоуз, оказавшуюся унылым скоплением многофункциональных кубиков, пригодных для малых и средних предприятий. Юрий разглядывал черные и серые квадраты стен со вставками посеребренного стекла и скудную зелень между ними. Такой индустриальный парк можно было найти на любой неутопийской терраформированной планете и даже в бедных районах Земли. Эпоха дешевого и простого производства на фабрикаторах покончила с надеждами на архитектурную индивидуальность. Места вроде Федресс не посещались предпринимателями, лелеющими мечты о мегакорпорациях. Здесь царила дарвиновская борьба за существование — обитали люди, готовые заложить душу дьяволу, лишь бы их фирма жила и развивалась.

Пока они на ручном управлении гнали по улицам, вынуждая машины с автопилотами шарахаться в стороны, Юрий попросил Бориса установить надежную связь с Пой Ли.

— Как с обзором жизни Горацио?

— Пока он такое милое совершенство, что меня тошнит: прямо щеночек в человеческом обличье, — ответила она. — Я отправила людей к его родителям. Надеюсь, они расколют любую легенду, потому что я в такое благородство поверить не могу.

— Вам не приходило в голову, что мы слишком стары и циничны для такой работы?

— Говорите за себя. Однако меня все больше беспокоит, что я не понимаю мотивов.

— Деньги, — без запинки ответил Юрий. — В конечном счете все сводится к деньгам. Я думаю, это обычное похищение: ничего другого не остается. Кто–то узнал, что представляет собой Гвендолин.

— Требований выкупа не было.

— И не будет, потому что они уже в курсе, что я их ищу. Молю бога, чтобы Горацио еще не сбросили в болото.

— Черт, это катастрофа для Гвендолин. Энсли будет недоволен.

— Пусть засунет недовольство себе в штаны.

— Я передам.

Юрий не сдержал легкой улыбки.

— Послушайте, у меня есть два способа, позволяющие найти мальчишку. Я пойду до конца, вы же знаете.

— Да уж, знаю. Вы никогда не думали, что ошиблись в призвании? Могу посоветовать Энсли перевести вас на обработку салаг в нашей учебке.

— В моем ответе вы услышите что–то насчет «отгрызть себе ногу».

— Сколько вам до разговора с Хоакином Бероном?

— Пара минут.

— Подключите, пожалуйста, и меня.

— Будет исполнено.

Внедорожники окружили корпус семнадцать и, взрывая колесами пышную траву, прокатили по окружающим здания садикам. Семнадцатый был меньше других, а его темная наружная отделка под беспощадным напором алтейского климата стала грязно–бурой.

Люциус провел пять штурмовиков в переднюю дверь, а Юрий с Джессикой остались ждать в машине. Другие штурмовики растянулись вокруг корпуса. Юрий заметил в окнах соседних домов прижавшиеся к стеклу удивленные лица. Свет на улице потускнел, накатила густая черная туча, о ветровое стекло разбились крупные капли.

— Взяли, — доложил Люциус. — Помещение проверено.

Джессика, накрыв голову розовым жакетом, проскочила от машины до входа. Дождь уже превращался в тропический ливень и на пару с ветром хлестал Юрия со всех сторон, волосы немедленно облепили лицо.

— Так что, ты с Люциусом? — спросил Альстер. — Я и не знал. Давно это у вас?

Капли текли по ее озадаченному личику.

— Что?

— Он вроде бы хороший парень.

— Ух ты, вот сейчас мое представление о вас как о великом сыщике разбито вдребезги.

— Я знаю, что видел…

— Нет, не знаете.

— Ты должна уведомить кадровый отдел.

— Что?..

— Я знавал одного парня: в общем, хороший был парень, но думал не тем местом. Он подцепил мою оперативницу. Они не соблюли требований компании. Кончилось это не лучшим образом.

— Вдохновляющая речь, босс. Спасибо.

— Просто сказал.

Джессика с шутливым отчаянием покачала головой. Они вошли в здание.

— Дай Пой Ли видео, — сказал Юрий Борису. Альтэго наладил передачу изображения с его контактных линз.

Хоакин оказался маленьким человечком, на добрую голову ниже Юрия. Он наперекор расползающимся ото лба залысинам заплетал темные волосы в тугие косички. На шее слабо светилась татуировка, скрывавшаяся за воротом зеленого комбинезона. Юрий задал Борису поиск соответствий, но Хоакин не попадал под описание известных гангстеров.

Они застали его в мастерской в глубине здания. Хоакин сидел на стуле. Тактическая группа в точности выполнила указания Юрия. Лодыжки ему притянули к ножкам стула, руки скрутили за спиной. Двое стояли по сторонам с автоматами наготове — всем видом выражая не угрозу, а холодную уверенность.

Джессика, проходя между деловито гудящими фабрикаторами, стряхнула воду с жакета.

— На вид законопослушное заведение, — заметил Люциус. — Хотите, привлеку специалистов для обследования его сети?

— Не нужно, — ответил Юрий.

— Ну, люди, — с натужным вызовом заговорил Хоакин, — вы по уши в дерьме! У меня, знаете ли, есть права. Мой адвокат подпалит вам яйца!

— За что? — улыбнулся ему Юрий.

— У вас хоть ордер есть?

— Зачем бы мне ордер? Я не работаю на государство.

— А? Тогда какого хрена?

— Меня зовут Юрий, и я провожу маленький эксперимент.

Хоакин опасливо покосился на замерших статуями вооруженных людей.

— Какой, на фиг, эксперимент?

— Проверяю, сколько у тебя мозгов, Хоакин.

— Какого черта?

— Сейчас я буду говорить. А ты слушай. Понял?

— Мать твою в зад, дерьмо корпоративное!

Юрий взглянул на штурмовика слева от Хоакина.

— У вас есть нож?

— Да, сэр.

— Достаньте и воткните Хоакину вот сюда, повыше колена. Не повредите крупных кровеносных сосудов. Не хочу, чтобы он истек кровью раньше, чем расскажет все, что нам надо.

— Ну честно, какого хрена?!

— Да, сэр. — Штурмовик вытащил из ножен на поясе охотничий нож.

— Не посмеете, гады!

— А что ему помешает? — любезно осведомился Юрий.

— Нет. Не надо! Ладно, я слушаю, слушаю! Я буду вас слушать. Только не…

Юрий поднял палец, останавливая человека с ножом.

— Вот это правильно, Хоакин. Очень важно, чтобы ты понял, что я готов тебя искалечить, просто чтобы заткнуть рот до начала настоящей беседы. Пожалуй, если ты меня рассердишь, я пройдусь по мастерской, посмотрю, какие здесь найдутся электроинструменты. Наверняка их хватает: такого рода заведения без них не обходятся. Большие, маленькие, очень острые и отвратительно тупые… Я не ошибаюсь? А теперь попробуй вообразить, как я их применю. И к каким частям твоего тела.

Хоакин вжался в сиденье, тяжело задышал от ужаса.

— Так на чем мы остановились? Ах да, я собирался кое–что сказать. Считай, каждый вопрос на десять очков. Или, в твоем случае, вопрос на «этот палец на левой ноге останется при тебе». Батист Девруа. Где он?

— Теперь мне можно говорить?

— Теперь можно. Но коротко и по делу, договорились?

— Он — мой кузен. Я его даже никогда не видел. Честно.

— Но связь вы поддерживаете, не так ли?

— Немножко. Может быть… да.

— Больше не будете. Где–то с час назад ты уже не смог бы и, собственно, больше не сможешь услышать ни слова от кузена Батиста — да и никто не сможет.

— Что вы с ним сделали?

— Я — ничего. Им занималось наше лондонское подразделение.

— Лондонское подразделение. Что вы за люди?

— Такие люди, злить которых решится только крайне тупой засранец.

— Дерьмо на палочке!

— Ты слишком много говоришь, Хоакин.

— Извините. Я сожалею.

— Разумеется. А теперь решай, как далеко ты готов зайти, покрывая кузена и его друзей, и какую часть себя готов ради них потерять. Дошло?

— Да.

— Итак, кузен Батист кое–кого вчера сюда прислал, верно?

Хоакин поспешно закивал.

— Хорошо, умница. Значит, осталось два вопроса. Первый: зачем?

— Я не знаю, поверьте, матерью клянусь на хрен — я не знаю, куда их отправляют.

Юрий напрягся.

— Их?

— Да. Батист присылает их каждую пару месяцев. Этих людей привозят сюда в Бронкал, здесь накачивают тяжелой химией, погружают в крепчайший сон. Вроде комы. И опять куда–то отправляют.

— Зачем? — Даже зная, как дорога каждая секунда, Юрий не удержался от вопроса. — Для чего? Что с ними делают?

— Не знаю я, на кой хрен они понадобились, парень. Я с ума не свихнулся вопросы задавать. Думаю, какой–то жутко богатый тип извращается по полной. В смысле на кой черт нормальному человеку пачка мужиков без сознания?

— Очень хороший вопрос, Хоакин.

— Не знаю я! Правда. Прошу вас, я не знаю! Мое дело —машины. Я делаю новую регистрацию на фургоны. И все!

— Допустим пока. Второй вопрос. Вчера Батист похитил моего друга, порядочного парнишку по имени Горацио Сеймур.

Хоакин принялся раскачиваться всем телом.

— Нет, нет, нет! Меня убьют! Прошу вас!

— Мы знаем, что Горацио доставили сюда, в Бронкал… — Юрий прищелкнул пальцами, повернулся к Джессике. — Когда?

— Фургон прошел коммерческий транспортный хаб тридцать один час назад, — подсказала она.

— Спасибо. Тридцать один час назад. Потом фургон ушел в порт. Куда именно?

— Прошу вас, — проскулил Хоакин.

— Ах, а ты делал такие успехи! — Юрий протянул руку, штурмовик вложил в нее охотничий нож.

— Черт… ладно. Господи! — Хоакин безумными глазами уставился на клинок. — В комплекс биореактора. — Плечи у него бессильно обвисли. — Ну, вот, это все. Отпустите меня, пожалуйста.

Юрий ударил ножом. Хоакин взвизгнул. И, в ужасе опустив глаза, увидел, что клинок вошел в сиденье в сантиметре от его паха.

— Упс, промазал, — проговорил Юрий. — Дай мне еще одну попытку, вдруг попаду точнее, ведь реактор охрененно большой, сам понимаешь.

— Корпус семь. Их увезли в корпус семь!

Бронкал существовал ради причалов. Они расположились на краю «легких» Алтеи — на широком участке плато, до самого обрыва занятого болотами. Болота были пронизаны каналами, которым не давала «зарасти» флотилия землечерпалок и по которым во все концы ходили баржи. Они день ото дня причаливали к биореактору на краю равнины с грузом свежевыращенных кислородных водорослей. Затем пыхтели обратно по каналам, мощными дугами выбрасывая сине–зеленую слизь на удобренную землю. Генмодифицированные водоросли тридцать восемь лет в ходе фотосинтеза выделяли кислород, чтобы люди смогли дышать в атмосфере Алтеи. И баржам предстояло потрудиться еще не меньше пятнадцати лет, пока климатологическая комиссия сената Сол не наградит Алтею полным сертификатом.

Добрых семьдесят процентов трудоспособного населения Бронкала работали на реакторном комплексе в порту, и потому восемь из двадцати пяти городских хабов располагались в том же районе. Юрий приказал закрыть их вместе с транспортным хабом, тоже прилегавшим к причалам.

Как только Хоакин назвал место, Люциус с группой захвата вернулись в машины и сквозь теплый ливень погнали к порту. Юрию пришлось вцепиться в сиденье — машины скользили, их заносило на мокром асфальте. Он попросту не привык к наземному транспорту, так что от тряски его затошнило.

— Дождь мешает дронам, — пожаловался Люциус. — Особенно стае микродронов.

— С другой стороны, он нас скрывает, — отметила Джессика.

— Нам надо знать наверняка, — сказал Люциус. — Если Хоакин нас обманул…

— Не обманул, — ответил Юрий, вспоминая, как тот под конец молил ему поверить.

— О’кей, — согласился командир группы. — Из этого и будем исходить.

Джессика вгляделась сквозь ветровое стекло, по которому взад–вперед мелькали дворники.

— Кажется, подъезжаем. Я вижу ангары.

Юрий взглянул на залитую водой дорогу. Горизонт придавили собой четыре больших аэродромных ангара. Порт Бронкала не только принимал баржи с кислородными водорослями, но и обслуживал дирижабли, месяцами кружившие над океаном за обрывом плато. У каждого из них под брюхом крепилась дверь портала, пара к которому стояла на сборщиках льда, пробивавшихся в замерзшем океане Рейнольдса. Расположенный сорока тремя а. е. дальше Рейнольдс имел самую дальнюю от Поллукса орбиту, поэтому каменную планетку размером с Меркурий покрывал стокилометровый слой льда. Оттуда доставляли всю воду Алтеи: колоссальные потоки ледяных осколков валились с дирижаблей и, растаяв, сливались в новые моря. Юрий задумчиво рассматривал приземистые серые здания, вспоминая первый ледопад, затеянный «Связью» в австралийской пустыне — которая теперь стала пышной саванной.

— Интересно, что сказал бы об этом Аккар? — пробормотал он.

— Что? — не поняла Джессика.

— Это я так. — Они уже проносились вдоль внешнего края портовых строений. Юрий сверился с картой, выплеснутой Борисом на контактные линзы. Комплекс биореактора находился на противоположном от ангаров краю порта. Одно из зданий биореактора было отмечено светящейся звездочкой — корпус семь, старый трехэтажный склад с офисными помещениями, зарегистрированный на независимую фирму по обслуживанию техники. Дроны кружили над ним на безопасной полукилометровой высоте. В сильный дождь изображение с них поступало в очень низком разрешении. В обычных условиях они уже выпустили бы стайку микродронов — биомеханических мушек, рой которых, пройдя объект насквозь, переслал бы по закрытой лазерной связи подробнейшую информацию. Но Люциус не выпускал микродронов: дождевые капли сбили бы малюток на землю.

— Они должны были насторожиться, — сказала Джессика. — Наш Тьюринг вывел весь комплекс из сети Солнет.

— Она права, — поддержал Люциус. — Тайком подобраться не выйдет. Предстоит входить через парадную дверь под вопли сигнализации.

— Весьма вероятно, — мрачно признал Юрий. — Мне бы броня не помешала.

Люциус молча подал ему мешок. В нем оказался громоздкий жилет, толстые штаны и легкий шлем.

— Тебе тоже, — добавил Люциус, вручая такой же мешок Джессике.

— Я внутрь не пойду! — возмутилась она.

— Конечно, не пойдешь, у тебя нет боевой подготовки. Но если завяжется перестрелка, я бы хотел, чтобы у тебя была защита. Мы ведь не знаем, как вооружены люди Батиста.

Джессика с подозрением глянула на Юрия, который постарался сдержать усмешку. Корпус машины, в которой они ехали, обеспечивал только динамическую защиту.

— Спасибо тебе, Люциус, — с холодком проговорила Джессика. — Как ты заботлив!

Тактическая группа действовала так же, как на Федресс–мидоуз: их машины промчались вокруг здания и встали. На сей раз выскочивших из машин штурмовиков сопровождали боевые дроны поддержки: толстые темные диски с торчащими по краям короткими рыльцами ловко держались над людьми.

Юрий вышел вслед за Люциусом. Теплый дождь рухнул на людей, немедленно просочился за шиворот бронежилета. Черная туча сплошь затянула небо, закрыла Тестий с его золотым солнечным гало.

— Похоже, бог не намерен за нами присматривать, — пробормотал Юрий, опуская на лицо щиток с оптикой. На него была наложена тактическая схема, на которой зеленым высвечивались члены группы. Юрий видел теперь внутреннее устройство здания: разделенный на три больших помещения нижний этаж и лабиринт комнат на двух верхних. — Ты в сети? — спросил он у Бориса, держась позади восьми штурмовиков, подступавших к главному входу.

— Ген 7 Тьюринг обеспечил ограниченный доступ.

На схеме возникли лиловые звездочки, почти все на первом этаже.

— Вот это — мощные ядреные процессоры. — К ним добавились желтые кружочки. — А это основные поглотители энергии.

— В трех точках совпадают, — отметил Юрий. — Ну вот, Люциус, эти три и есть наши первичные цели. Их берем первыми и блокируем. Даю полномочия на применение необходимой силы.

— Вы его слышали, — обратился к своим Люциус и, отчеканив приказы каждой из групп в четыре бойца, распределил между ними цели.

Боевые дроны рванулись вперед. На камере одного из них Юрий увидел, как кто–то удирает, стремясь из вестибюля в глубину здания.

— Дверь! — приказал Люциус.

Один из дронов разрядил картечницу в стеклянную дверь, забрызгав осколками вестибюль. В дыру хлынули двенадцать дронов и за ними — штурмовые группы.

— Юрий, — тихо сказала Пой Ли, — не лезь в огонь.

— Стараюсь.

Юрий решил первым делом проверить точку самого большого оттока энергии. Какие бы ужасы ни проделывал Батист над похищенными, для них требовалась энергия. Достав полуавтоматический пистолет, он двинулся вслед за Люциусом вверх по лестнице. Визор показывал ему набор изображений, на которых остальные группы пробивались в глубину здания. Дроны разлетелись по коридорам, высматривая бандитов.

Стрельба началась, когда Юрий выходил на первую лестничную площадку. Вооруженные пистолетами–пулеметами бандиты вылетели из помещений, поливая коридоры зарядами из полных магазинов и поспешно перезаряжая, чтобы продолжить бойню. Их произведенное на фабрикаторах оружие обладало поразительной скорострельностью: рвало в клочья стены, полы и потолки тучами осколков. Дроны ответили залпом «громовых» гранат. Их слепящие разрывы выламывали двери из петель и выбивали окна. Дроны наступали, электромагнитные винтовки посылали высокоскоростные заряды в каждого засеченного датчиками противника. Бандиты откатились назад, нырнули в укрытия. Штурмовики осторожно продвигались за ними, направляя огонь дронов и изредка стреляя сами.

Юрий при первых звуках стрельбы упал на пол. Вовремя. Половина стены за ним разлетелась тучей осколков и пыли под выстрелом одного из бандитов. Два сопровождавших Юрия дрона рванулись вперед, отгоняя врага залпами.

— Черти сраные, — вырвалось у Юрия. Он поднял голову. Люциус лежал впереди и тоже торопливо осматривался.

— Похоже, они засекли нас на подходе, — крикнул Люциус.

— Да что ты говоришь!

Первая стычка закончилась: бандиты частью погибли, частью отступили в глубину помещений. Юрий поднялся на ноги и поспешил по дымящемуся, разбитому главному коридору.

— Сколько человек в банде?

— Четыре убито, — ответил Борис. — Активны на этом этаже предположительно семеро.

Юрий добрался до помещения, куда стекалась вся энергия. От двери в нем осталась топорщившаяся осколками рама, кое–как удержавшаяся на петлях.

Четыре дрона проплыли в дыру, опережая людей. Кто–то открыл по ним огонь. Ответ последовал немедленно. Явственно слышались удары высокоскоростных пуль, пронизывающих мебель. И человеческий крик — протяжный, жуткий крик боли.

— Продолжать огонь, блокировать противника, — приказал Юрий дронам. Схема на щитке показала, как они продвигаются глубже в комнату. Один из штурмовой группы вошел внутрь и предупредил Юрия:

— Осторожно, сэр, здесь пол разбит.

— Понял, — отозвался Юрий. Он не сразу разобрался в открывшемся взгляду хаосе. Слишком многое было раскурочено гранатами и пулями. Потом он распознал пять больничных каталок у стены — большей частью опрокинутых набок. Из разбитого медицинского оборудования текла жидкость. На двух каталках лежали бесчувственные тела, и сердце у Юрия зашлось в панике, когда он понял, что оба тела — женские. Одной пуля угодила в бедро, и из раны хлестала кровь.

— Черт! — Он стал озираться, отыскивая набор первой помощи. И не находя его.

Где–то на дальнем конце здания снова разразилась перестрелка. Юрий поежился и пригнулся от пуль, пробивших тонкую перегородку из композита.

— Джессика?

— Эй, босс, вы в порядке?

— Да. Нужен боевой пакет первой помощи. Быстро!

— Вы ранены?

— Не я. Нашел первых пострадавших.

— Иду.

— Нет. Оставайся в машине. Я пошлю кого–нибудь забрать.

Юрий обратился к сопровождавшему его бойцу тактической группы:

— Сходите!

Когда штурмовик выбежал, Юрий сорвал с одной из упавших каталок простыню и заткнул ею пулевую рану, туго привязав куском трубки от поломанной капельницы. Потом перешел туда, где два дрона зависли над раненым бандитом. На лбу у него светились две точки лазерных прицелов. Этот человек был ранен трижды — два раза в плечо и в грудь. Кожа его уже стала пепельной, он тяжело глотал воздух. На полу скопилась лужа крови.

— Помоги, — взмолился он.

— А как же! — Юрий встал на колени, поднял щиток визора. — Мой человек пошел за спаспакетом. Жить будешь.

— Да?

— Конечно. Видал я и похуже.

— Слушай, больно как!

— Мне нужно знать, где остальные доставленные сюда люди.

— Извини. Прости. Я только фургоны вожу, понимаешь?

— Конечно. — Юрий показал ему карточку с лицом Горацио. — Видел этого парнишку? Он еще здесь?

Раненый с трудом сфокусировал взгляд.

— Боже, как больно. Внутри, понимаешь? В глубине. Это пуля?

— Не рассыпайся. Медики на подходе. Пока тебя не накачали обезболивающими, расскажи про того парня.

Юрий слышал выстрелы, бившие в складских помещениях прямо под ним. Затем взорвались гранаты. Несколько секунд комната содрогалась.

— Ты его видел? — настаивал Юрий.

— Да. Он здесь был. Со вчера.

— Где он теперь?

— Забрали вниз.

— Куда вниз?

— Готовить…

— К чему?

Раненого затрясло.

— К чему готовить? — выкрикнул Юрий.

— К уходу. — Он протянул руку, цепляясь дрожащими пальцами за Юрия, словно прикосновение могло ему помочь. — Готовить к уходу.

Юрий встал, не замечая цепляющихся за него пальцев.

— Возможно, первичная цель еще в здании. Первый этаж. Действовать с величайшей осторожностью.

Он сбил на лицо щиток и всмотрелся в тактическую схему, потом торопливо вышел из комнаты, сбежал вниз по лестнице. Один дрон обогнал его, второй держался позади.

За столом дежурного в приемной был дверной проем. Саму дверь сорвало, открыв черный провал. Первый дрон юркнул в него. Юрий вошел за ним в длинную раздевалку без окон, с разбитыми панелями освещения на потолке. Включилась оптика визора, превратившая темноту в стерильную бело–голубую картинку. Дрон пробирался мимо сбитых шкафчиков, клонившихся друг на друга, словно не желающие падать костяшки домино. Затем проскользнул за следующую открытую дверь — в первый из складов. Юрий вышел в просторное помещение, перегороженное высокими грузовыми стеллажами, большей частью пустовавшими. Взрывы гранат выбили из гнезд сотни пустых пластиковых контейнеров и разбросали их по полу. Древние тяжелогрузные ап–троллы стояли у пяти дверей погрузочных отсеков. В огромном просторе склада они походили на забытые игрушки. Валялись два сбитых дрона тактической группы с почерневшими, смятыми фюзеляжами. Юрию не хотелось думать, какое оружие их так обработало. Из дальнего конца склада раздались выстрелы: стрелка Юрий не увидел, потому что пригнулся и нырнул за прочный на вид верстак.

Один из дронов проскочил за стеллажи, просканировал окружение датчиками. Он увидел во втором отделе за стеллажами три каталки. Две опрокинулись, одна перевернута вверх ногами. Ко всем трем пристегнуты тела. Камера дрона дала приближение. От перевернутой каталки расползалась большая лужа крови.

— Хренов боже, — пробормотал Юрий. Одним из двух уцелевших был Горацио. — Джессика, Люциус, я его нашел.

Мощный взрыв громыхнул на втором этаже. Весь потолок склада взорвался пыльной бурей, пошел трещинами, раскололся вдоль. Вниз посыпался мусор. Бандиты с дальнего конца палили наугад.

— Дерьмо! — ругнулся Юрий и приказал дронам: — Огонь на подавление.

Быстрой чередой разорвались гранаты.

Простор склада наполнился слепящим светом. Юрий прорывался вперед. Дважды его сбивали на пол взрывные волны. Дроны над ним переключились на электромагнитные пушки, стреляя сквозь полки стеллажей.

— Люциус, нужна поддержка! — рявкнул Юрий, второй раз поднимаясь на ноги. Пуля ударила его в бронированную грудь, развернула и опять свалила. Дроны, установив источник, послали через склад новую очередь высокоскоростных пуль.

Боль собралась в груди горячим шаром. Юрий с жуткой гримасой приподнялся на четвереньки и пополз к каталке с Горацио. Свой полуавтоматический пистолет он где–то потерял. У дальней стены ревело пламя, подожженное адским жаром гранат. Дроны зависли над Юрием, отслеживая враждебную активность.

— Люциус. Надо его отсюда вытащить.

— Связь с Люциусом прервана, — сообщил Борис.

— Что? Он убит?

— Неизвестно. Его альтэго прекратил передачу.

Юрий поежился. Бойцы тактических групп корпорации снабжались множеством устройств связи, имплатированных в тело и в снаряжение. Отдел безопасности запомнил жестокий урок, когда потерял связь с Сави Чодри. Сейчас было практически невозможно вывести их человека офлайн. Юрий просто не представлял, какое оружие и что именно должно было сделать с Люциусом, чтобы это произошло, — но выжить после такого наверняка невозможно.

Он постарался сосредоточиться на тактической схеме. Пять иконок штурмовиков горели желтым и красным, сообщая, что они ранены и отходят. От иконки Люциуса не осталось и следа.

— Дрянь!

Он добрался до каталки и чуть не рухнул на нее.

Лицо Горацио запеклось коркой пыли, но ошибки быть не могло. Юрий вдруг бессмысленно разозлился на безмятежно спящего мальчишку. Пока он отстегивал ремни, в здании снова начали стрелять.

— Сколько же у мерзавцев патронов! — бешено взвыл Юрий. — Ладно, всем на выход. То, за чем пришли, у нас. А мне здесь не помешает помощь.

Над головой низко, мучительно зарокотало. Юрий, сжавшись в комок, поднял взгляд. Разбитый потолок проседал, трещины множились. В проломы хлынул мусор, распространяя густые тучи серой пыли. Они в безумном танго сплетались с черным дымом, валившим из преисподней.

— Вот дерьмо…

Юрий задумался, насколько надежна его защита. Клочок рассудка, оставшийся в целости, искал пути к спасению. До всех было далеко.

Дверь погрузочного отсека развалилась, в пролом с визгом ворвался внедорожник тактической группы. Тормоза сработали на полном ходу, хвост машины занесло, покрышки взвыли, оставив на бетонном полу опаленный след разворота на сто восемьдесят. Открылась передняя дверца. Джессика как сумасшедшая вцепилась в баранку ручного управления.

— Поддержку вызывали?

По ветровому стеклу протянулась полоска глубоких выбоин. Дроны ответили градом гранат и высокоскоростных пуль. Надо всем этим черными молниями разбегались по потолку трещины.

Юрий подхватил бесчувственное тело Горацио и забросил в машину. Джессика уже разгонялась, спеша проскочить, пока не закрылся выход.

— Уходим! Уходим! — орал Юрий. Иконки на тактической схеме показали, что бойцы поспешно отступают.

И вот они оказались снаружи, проскочили большую парковку. Дождь колотил по корпусу внедорожника. Муссонный ливень прорвал тонкий инверсионный след, такой быстрый, что Юрий еще хлопал глазами, когда он прошел в каких–нибудь пяти метрах над крышей.

«Адский» снаряд врезался в рушащееся здание и сдетонировал, обратив его в облако солнечной плазмы. Взрывная волна со страшной силой ударила по внедорожнику, заставив его закувыркаться по асфальту. Каждый переворот отдавался ударом кувалды.

Юрий пришел в себя среди медленно сдувавшихся воздушных подушек, заполнивших салон внедорожника. Ворсистая белая ткань у него перед глазами была сильно запачкана кровью. Крыша оказалась внизу, окна растрескались мозаикой, но каким–то чудом не вылетели.

Горацио Сеймур распростерся на крыше рядом с ним. Юрий несколько секунд рассматривал парня, проверяя, дышит ли. Потом услышал стон Джессики. Оглянувшись, он увидел, что она висит вниз головой на предохранительных ремнях переднего сиденья, и кровь, хлещущая из носа, стекает ей на лоб.

— Ты как? — спросил он.

— Как огурчик. Спасибо. — Она потрогала нос, поморщилась. — Что это было, мать его?

— Понятия не имею.

Джулосс

Год 587 ПП

В норме мункам имен не давали — не то чтобы запрещалось, но взрослые клана этого не поощряли: объясняли, что когорта должна быть единой, без любимчиков. Язык в общении тоже считался излишеством. Мунки должны понимать желания хозяина без указаний и пояснений: инстинктивная идентификация с любым требованием или поручением срабатывала намного быстрее. К тому же мальчикам приходилось обучаться передавать команды на уровне подсознания. Процесс был симбиотичным.

Ирелле исполнилось лет пять или шесть, когда она мысленно стала обозначать двух своих мунков как Уно и Дос. Они тогда изучали старые языки Земли, а ей нравилось мягкое звучание классического испанского. К семи годам Уно превратился в Уму, потому что даже Ирелле по душе была мысль иметь в подружках богиню, а Дос — в Дуни, без особых причин, просто имя звучало забавно. К тому времени, как ей стукнуло восемь, имена стали неотъемлемым атрибутом их общения, и даже Александре отступилось и не возражало.

Сейчас Ирелла, прислонившись к стене, смотрела сквозь большое окно в лечебку. Ума с Дуни любовно обнимали ее бедра. Она гладила их по макушкам, внушая уверенность, что с ней все хорошо и она их по–прежнему любит, хоть и покинула на долгих одиннадцать дней. Когда спасательный флаер приземлился в поместье Иммерль, навстречу ребятам хлынули из спален их когорты. Они ворвались в волну эмоций: облегчения и стресса, которые излучали одногодки Иреллы после перенесенного испытания. Бедняги мунки, ожидавшие счастливой встречи, перенесли это тяжело: обнимали хозяев, отказываясь отпускать. Их далеко не сразу удалось успокоить. Ко впавшей в истерику когорте Деллиана вынужденно вызвали мунк–техника Уранти, так как врачам, помогавшим раненому, пришлось бы то и дело отпихивать мунков с дороги.

Ирелла с любопытством наблюдала за обработкой мунков спреями. Наверняка это было не седативное, потому что мунки не впали в сонливость. Казалось, лекарство просто приглушило их эмоции. Потом девочка заметила, что за ней наблюдает Александре. И впервые в жизни не склонила голову и не отвела глаз, а ответила твердым взглядом.

— Мы сдали экзамен? — воинственно спросила она.

К ее удивлению, Александре отвернулось с невероятно грустным лицом. Ирелла последовала за медиками, уносившими Деллиана в лечебку. Теперь, когда группа обработки пострадавших закончила работу, мальчик лежал на широкой койке, его раны покрывали длинные полосы хирургической ис–кожи, а к рукам от голубых прозрачных пакетов тянулись разнообразные трубки. Когорта мунков жалась к нему, согреваясь и утешаясь прикосновениями: с виду это напоминало щенят, теснящихся вокруг матери. Утомленная ролью недоступной снежной королевы, которую играла на курорте, Ирелла им порядком завидовала и вздыхала не без сожаления.

Уловив вздох и почуяв, что тепло ее души направлено не на них, Ума с Дуни крепче обхватили ее ноги. Мунки были ей не выше талии и потому не могли заглянуть в окно. Ирелла еще разок погладила их по загривкам, как они больше всего любили, и успокаивающе заворковала, всем видом выражая: «Со мной все хорошо, и за друга я больше не беспокоюсь. Все уладится».

Из лечебки вышло главный врач, подошло к ней.

— Теперь ты, если хочешь, можешь зайти, — сказало оне. — Только ненадолго. Седативные уже начали действовать.

— Спасибо. — Ирелла мгновенье колебалась, потом тряхнула головой, отгоняя сомнения. После всего, через что им пришлось пройти, смешно опасаться встречи с Деллианом с глазу на глаз.

Она подняла палец, приказывая Уме с Дуни остаться снаружи. Те надулись и повесили головы, но безропотно позволили ей уйти.

Деллиан прищурился, глядя на нее с койки, и, узнав, улыбнулся сквозь навеянную химией безмятежность.

— А вот и ты!

— А вот и ты. Как дела?

— Нормально, по–моему.

— Бедная твоя рука.

— Ничего.

— Надеюсь, на ис–коже снова проступят веснушки. Они мне всегда нравились.

— Мы с тобой наедине в спальне…

Губы у нее дрогнули в улыбке.

— Так и есть. Сави с Каллумом снова вместе.

— Ты меня поцеловала.

— Что?

— Там, когда мы бродили в полном одиночестве по крутым–прекрутым горам. Ты меня поцеловала.

Ирелла взяла его руку и коснулась губами костяшек.

— Да, правда?

— А еще можно?

— Посмотрим. Если будешь хорошо себя вести и слушаться докторов.

— Что они говорят?

— Морокс тебя не слишком глубоко ранил. — Она подняла бровь. — Вот уж повезло. Просто невероятно. Я верно угадала.

— Так меня модифицируют?

— Что?

— Это модификация, да? Мне имплантируют всякие супер–пупер боевые гаджеты?

— Эй, чем тебя накачали? Я тоже такого хочу. К модификации приступят только на следующей неделе. Дадут всем время оправиться после испытания.

Он протяжно вздохнул, утонув головой в подушке, расслабившись.

— Ты меня проверяешь.

— Нет. Понимаешь, не было никаких каникул. Обучение продолжалось. Остров–курорт, все тамошние забавы — просто переменка между матчами очередной тактической игры. Только и всего. Этому не будет конца, Деллиан, — никогда. Не для нас.

— Ну и ладно, — пробубнил он со слипающимися глазами.

Ирелла любовно взглянула на спящего мальчика и поцеловала его в лоб.

— Поправляйся. Ты мне нужен.

Кабинет директора Дженнера располагался на верхушке высочайшего в клане здания. Не такого грандиозного, как небоскребы Афраты на той стороне долины, однако и здесь пейзаж за изогнутыми прозрачными стенами открывался впечатляющий. При виде уходящей в туманную даль долины у Иреллы, шагнувшей из двери портала, даже поднялось настроение.

Александре ждало ее и ласково обняло вошедшую девочку. Только тогда она заметила, что переросла наставника на несколько сантиметров.

— Как ты, милая? — спросило Александре, указывая ей на кушетку.

— В полном порядке, — натянуто ответила Ирелла. Она не сводила глаз с сидевшего за столом Дженнера. Директор было в мужской фазе, оделось в костюм из блестящей желтоватой ткани с узким белым воротничком и алой отделкой, в котором оне выглядело слишком внушительно для главы обычного образовательного учреждения. — Но ведь мне по–настоящему ничего и не грозило?

Дженнер и Александре переглянулись.

— Нет, — с величайшей неохотой признало Александре. — Не скажешь ли, когда ты сообразила?

— С какой стати? Чтобы вы не повторили ошибки со следующим годом?

— Это не так существенно, как ты, видимо, думаешь, — ответило Дженнер. — Мы здесь все учимся. Просто мы хотели бы знать, стоит ли изменить процедуру и предупреждать девочек заранее.

— А мальчиков нет?

— Нет.

— Почему нет?

— Они — авангард. Ты же знаешь. Они должны научиться действовать как одно целое.

— Думаю, сейчас уже даже мальчики смекнули, — проворчала Ирелла. — За шестнадцать лет промывания мозгов трудно не понять.

— Мы не промываем вам мозги, — тотчас возразило Дженнер. — Это обучение, и не более того.

— Вы нас учите сражаться за вас.

— Человечество — загнанный зверь, Ирелла. Когда–то и где–то во вселенной нам придется прекратить бегство и дать отпор. Вы с самого начала знали, что ваше предназначение — дать бой врагу. Мы этого от вас никогда не скрывали. Все дальнейшее: все, чему вас учили, на что натаскивали, — делалось с целью увеличить ваши шансы на успех.

Она вздернула бровь.

— В том числе и кугуар?

— Нет, — покаянно ответило Александре. — С кугуаром вышла ошибка. Мы не знали, что он бродит в том районе.

— А мороксы ненастоящие? Гендес–управляемые?

— Когда–то были настоящие, — сказало Александре. — Тысячи лет назад, в звездной системе за световые годы отсюда. Корабль поколений обнаружил планету, где туземная фауна не слишком отличалась от земной: редкий и удивительный случай. Они задержались там для изучения ксенобиологии на целый век, потом двинулись дальше. Мы реплицировали мороксов в молекулярных инициаторах. Нужна была правдоподобная угроза.

— Эта угроза чуть не оторвала Деллиану руку!

— Ничего подобного. Они всего лишь наносят глубокие царапины. Крови много, а серьезного вреда нет.

— Вы нас напугали до жидкого дерьма ради мотивации? Гады!

Александре подсело к ней и обняло за плечи. Ирелла сердито стряхнула чужую руку.

— Нет. От вас не хочу. Мы вам доверяли, считали почти за родителей. А вы нас предали.

Она утерла глаза, сдерживая слезы.

— Я скорей умру, чем вас предам, — отозвалось Александре. — Может, биологически я и не родитель вам, но люблю не меньше.

Ирелла покачала головой.

— Родители бы так не сделали. Никакие.

— Мы все, добровольно оставшиеся позади, когда наши семьи отбыли в поисках безопасности на кораблях поколений, знали, что будем страдать — вот так страдать, — воспитывая вас, — тихо проговорило Дженнер. — Мы пошли на эту жертву, потому что не только любим вас, но и верим в вас. Ваша судьба — стать нашим спасением.

— Мы вам не спасение. Мы — покорные солдаты, — сказала, как сплюнула, Ирелла. — Зачем вы вообще нас рожали? Чем были плохи гендес–дистанционки?

— Ради тебя, Ирелла, — тихо ответило Александре. — Ты причина всему.

— В каком смысле?

— Гендесы умны, быстры, но изначально ограниченны — в воображении, в интуиции. А ты нет. Ты — человек.

— Глупости. Умом я уступаю гендесу. Каким бы большим ни вырос мой мозг, мне с ними никогда не сравниться.

— В абсолютной скорости обработки данных — верно. Но Тьюринги, как любая технология, рано или поздно выходят на плато. Для них не существует «следующего уровня». Одиннадцатой генерации не будет.

— Я — не следующий уровень эволюции! — воскликнула Ирелла. — Наоборот. Я — атавизм, бинарный человек. Вам нужны были такие люди — мальчики, — потому что мы агрессивны, как примитивные существа.

— Да, мальчики понадобились ради агрессивности. Нам, омни, не достичь такого уровня тестостероновой воинственности — во всяком случае, устойчивой — из–за смены фаз. А им постоянный мужской пол дает величайшее преимущество, каким может обладать человеческое существо в боевой обстановке. Мы должны победить, Ирелла. Враг не остановится, сама знаешь. Он не останавливался тысячелетиями. Мы обязаны послать против него лучших.

— Тогда зачем вам я? Я ни в чем не лучшая.

— Думаю, в глубине души ты прекрасно понимаешь. Я знаю, как тебе трудно признать себя тем, что ты есть, и очень сожалею об этом. Но ты такая как есть, Ирелла, — умная. Ты в самом деле полагаешь, что гендес догадался бы, отчего произошло крушение? Гендесы лишены подозрительности. Задавать вопросы — еще не значит обладать любознательностью. Любопытство — человеческая черта, оно проистекает из эмоций. Гендес способен проанализировать ситуацию и обстановку, но заподозрить фальшивку, не будучи предупрежден заранее, он не может. А ты сумела. И не только потому, что ты умна, но и потому, что не лишена чувств. Чтобы принимать решения, какие принимала ты… это еще один невосполнимый недостаток гендесов. Видишь ли, когда вы окажетесь среди звезд, лицом к лицу с врагом, перед вами встанет главный вопрос: очень человеческий — вопрос доверия. Чтобы приказывать Деллиану и его одногодкам, тебе требовалось их доверие — их уверенность, что ты их никогда, никогда не подведешь; что составленный тобой план атаки — лучший из планов. План действий, придуманный гендесом, возможно, окажется не хуже, но у тех, кому придется его исполнять, всегда останется капля сомнения. И это в обстановке, когда промедление смерти подобно. Доверие — ядро человеческой природы, одно из величайших наших проклятий — и благословений.

— Вы воображаете себя столпами мудрости и человеческой цивилизации, а на самом деле вы — чудовища, — холодно проговорила Ирелла. — Вы вывели нас, несчастных отсталых животных, с единственной целью. У нас нет выбора — вы нас его лишили. Наша жизнь расписана заранее, управляется вами. Мы ничто. Вы отказали нам в праве иметь душу.

— Вы — спасение человеческой расы. Это немало.

— Мне такого не надо! — заорала она. — Я хочу жить! Своей жизнью. Хочу жить в обществе, где люди уважают друг друга, где мы вольны добиваться цели, которую поставили себе сами. Мне нужна свобода!

— Как всем нам, — резко ответило Дженнер. — Но людей лишил этой свободы обнаруживший нас враг. Теперь человечеству остается только спасаться бегством. Улетать к звездам в поисках укрытия на несколько сотен лет — в надежде на передышку, пока не придет время снова бежать. Я тоже хочу жить без страха. Я хочу иметь дом, куда можно вернуться. Но в этой проклятой галактике такое невозможно — не для человека. Ни у кого из нас не было выбора. И нам пришлось разделить судьбу Пяти Святых — драться, а не отступать. Пришлось. Моя роль в войне ничтожна. Она так мала, что никто о ней не вспомнит. А ты, ты и мальчики — собравшись с другими, подобными вам, — вы победите. Вы освободите галактику. И люди снова обретут дом.

Через три дня после спасения потерпевших крушение старший год клана наконец перебрался из спального купола в главный комплекс кампуса. Строительные гендесы разместили полумесяцем аккуратные маленькие бунгало на новом участке территории клана. Все домики были в основе своей одинаковы: пять комнат и стойло для когорты под изогнутой крышей, широкие стеклянные двери на террасу, затененную пальмами и плющом. Посередине полумесяца стоял общинный дом с крытыми и открытыми бассейнами, гимнастическими залами и столовой для тех, кто хотел по–прежнему есть в компании, а также лекционным театром, художественными студиями и яйцами боевых симуляторов на все вкусы. Были предусмотрены и порталы в помещения для упражнений с действующим оружием и в небесные крепости — для тренировок в невесомости.

После завтрака, в день исхода, мунки и вагонетки–дистанционки переправили имущество старших из общежития в новые дома. Следующий год, захватив освободившиеся спальни, шумно делил кровати.

Деллиана подмывало бросить все в общежитии. Что ни говори, все имущество в ящиках вагонеток составляли памятки детства. А с детством, как он полагал, покончено — отрезано островом–курортом и последовавшим за ним испытанием в диких горах. Но оставались еще любимые мунками одеяла, и книги, и старые рисунки, которые пока щипали затаившиеся глубоко внутри сентиментальные струнки. Так что Деллиан перевез все, уверяя себя, что большая часть отправится в ящик для отходов на новом месте. Он подозревал, что многие его одногодки приняли такое же решение.

Дверь перед ним открылась, и мальчик перешагнул порог. «Как все бесцветно», — с отчаянием подумал он. Конечно, стены были со вкусом окрашены в серые, красноватые, золотистые тона. Деревянные полы во всех комнатах блестели полировкой, стояла простая мебель. Пустота. Ожидавшая, чтобы он переплавил ее по себе.

А он сам не знал, чего хотел. Только… не этого.

Руки у него висели вдоль туловища. Деллиан приподнял их и пошевелил пальцами. Мунки радостно запрыгали, наслаждаясь дарованной им свободой, разбежались обследовать бунгало. Взрыв восторженных визгов и кряхтения обозначил обнаруженное стойло с постелями–полками, прилегавшее к его спальне. Им новое жилье пришлось по нраву.

Деллиан уставился на брошенные мунками ящики и терпеливо ожидавшие указаний вагонетки, озадаченно почесал в затылке.

Что же дальше?

— Привет?

Обернувшись, он увидел в дверях Иреллу, чуть не достававшую макушкой до притолоки.

— А, привет. Заходи. Добро пожаловать в мой дом. Святые, как это странно звучит!

— Знаю. — Войдя, она огляделась и, судя по лицу, разделила его отчаяние. — Мило, — поддразнила девочка. — Что ты думаешь с этим делать?

— Совершенно не представляю.

— Хочешь, я откопаю старые дизайнерские файлы? У наших предков, как видно, с воображением было много лучше, чем у нас, особенно в художественном смысле. Может, найдешь какие подсказки?

— Хорошо бы. А ты уже? В смысле посмотрела?

— Ага. Во всех этих домиках хорошие фабрикаторы. Можно добиться любого эффекта, какого захочешь, а дистанционки все для тебя установят. Я уже кое–что попробовала.

Деллиан вспомнил, что не видел Иреллу в веренице направлявшихся к полумесяцу одногодков.

— Ты давно здесь?

— Пару дней. Мое бунгало рядом с твоим.

— Правда? Здорово!

— Это не случайно.

— Да? Кто же все устроил?

— Я устроила.

— Как ты умудрилась?

— Мы, девочки, мозг компании, не забыл?

— А я думал, у нас общество равных.

— Нет, Деллиан, не так. Далеко не так.

Он забыл о шутках, заметив ее внезапную серьезность.

— Извини.

— Не за что извиняться. Не мы это выбрали, не наша и вина.

— Ты в порядке?

— Конечно. А ты? Что сказал врач?

— А, ты об этом? Ис–кожа отслоилась. Так что все хорошо.

— Деллиан, тебя порвал зверь. Ничего хорошего.

— А я с ним схватился и убил его, — ухмыльнулся он. — Мы победили, а это главное.

— Наверное, так. Да… — Она подошла, встала перед ним, и Деллиану впервые почему–то показалось обидным, что она такая высокая. Не хотелось каждый раз задирать голову, чтобы взглянуть в ее очаровательное круглое лицо.

Ирелла протянула руку, погладила рукав там, где когти морокса разодрали ему плечо.

— Сними рубашку, — тихо попросила она. — Хочу посмотреть.

Деллиан расстегнул пуговицы и скинул рубаху. Сам не зная почему, стоя перед ней с голой грудью, он почувствовал себя на удивление беззащитным. Его когорта выглядывала из дверей стойла. Мальчик выставил ладонь, сдерживая мунков.

Ирелла кончиками пальцев гладила бледную кожу, наросшую под полосками искусственной.

— Веснушек не осталось, — грустно сказала она.

— Они вернутся. — Он помолчал в нерешительности. — Ты ведь говорила?..

— Да, мне нравятся твои веснушки.

— Я думал, не приснилось ли, — заметил он. — Седативные, которыми меня накачали после возращения, оказались еще те.

— Не приснилось, — подтвердила она. — Второе, что во всем этом было на самом деле.

— Второе? А что было первым?

Она улыбнулась, опустила голову так, что они ткнулись друг в друга носами. Ее непокорные волосы защекотали ему щеку.

— Кугуар.

— Ах, да! Святые, как он меня напугал!

— Ты заслонил меня собой, — сдавленным шепотом сказала она. — Защитил.

Пальцы ее гладили мускулы его груди. Деллиан не подозревал, что такое нежное прикосновение может зажечь кожу огнем.

— Пришлось, — признался он. — Я не мог допустить, чтобы он тебя ранил. Только не тебя.

— Это уже второй раз.

Уголки его губ приподнялись в теплой улыбке.

— Матч на арене против команды Ансару. Да, я помню. Сколько нам тогда было? Тринадцать?

— Двенадцать.

— Святые, а теперь мы совсем старики, да?

Ирелла поцеловала его.

— В какой комнате у тебя спальня?

«Давно пора было!» — единодушно решили их одногодки.

Не то чтобы они съехались вместе, как Ореллт с Маллотом и еще некоторые мальчики, образовавшие наконец пары. Но уж ночи они точно проводили вместе. А ели иногда в столовой с друзьями — прожив вместе всю жизнь, никто не мечтал об одиночестве. Но завтракали, а иной раз и ужинали они наедине, в бунгало.

До завершения программы модификации боевые тренировки свелись к минимуму. Никто не удивился, что Джанк вызвался первым.

— Ненавижу! — воскликнула Ирелла на третью ночь, которую они с Деллианом провели вместе. Они поужинали и вышли посидеть на террасе, пока солнце катилось с неба вниз. Бунгало играло какую–то музыку, записанную на Земле тысячи лет назад. Ирелле нравилось, чтобы рядом звучала музыка. Прежде, в спальне, такое было не особо в ходу — во всяком случае, спокойные мелодичные записи, которые она выбирала, популярностью не пользовались.

— Что ненавидишь? — удивился Деллиан.

— Модификации. Они нас меняют. А от нас ничего не зависит.

— Зависит. Александре сказало, мы не обязаны.

Он разлил по стаканам остатки пива.

— А если откажемся? Если не захотим пойти в бой, что будем делать? Останемся на Джулоссе? Здесь, надо сказать, не так уж много возможностей.

— Не всем предстоит участвовать в войне.

— Да–да, я могла бы вместе с дистанционками скрести палубы боевых кораблей.

Деллиан дотянулся, сжал ее руку.

— Терпеть не могу, когда ты такая несчастная.

— Я не несчастная. Я злая.

— Это хорошо. Злых боятся.

Девочка слабо улыбнулась и сделала глоток пива.

— Просто мне совершенно не нравится, что мы не распоряжаемся своими жизнями — по–настоящему. Знаю, мы не обязаны отправляться на войну, но, давай честно, что нас ждет здесь? Джулосс будет покинут, как только младший год закончит учебу и пройдет модификации. Не знаю, как ты, но я плохо представляю, что останусь ждать прихода врага. А враг всегда приходит, сам знаешь. Они чумой прошли через все заселенные нами солнечные системы, уничтожили все.

— Знаю. — Он разглядывал ярких птиц, устраивавшихся на ночлег в темных деревьях на краю сада. — Так ты уйдешь с нами? Мальчикам ты нужна. Мне нужна.

— Конечно, я буду с вами. Я не мученица — ждать одной в джунглях, пока враг наконец отыщет и Джулосс — если отыщет. И тебя я не подведу. Помнишь? Но мы уже не группа одногодков. Не просто команда, играющая матчи с командой других кланов. Вы, мальчики, превращаетесь в настоящее военное подразделение.

— Это пока. После войны мы сможем жить, как захотим.

— Если победим.

Деллиан ошеломленно уставился на нее, но Ирелла и не думала шутить.

— Мы победим. Святые на нашей стороне.

Мгновенье ему казалось, что она станет спорить. Но девочка только торжественно подняла стакан.

— Тогда мы победим.

На следующий день они пришли навестить Джанка в медцентре. Его когорта находилась в особом стойле с длинными окнами, чтобы мунки могли видеть хозяина и не беспокоились. Но в палату реабилитации и активации их не пускали. Когда Деллиан с Иреллой вошли, Джанк лежал посреди широкой кровати: руки и ноги затянуты в зеленые чехлы ис–кожи, и широкая полоса тянется посреди черепа от макушки к загривку, как необычно плоский «ирокез». Упругие мембраны пропускали сквозь себя множество оптоволокна, подключенного к медицинскому гендесу, мониторившему и модифицировавшему имплантаты.

Релло сидел на краю кровати, держа Джанка за руку, и оба ухмылялись так, словно им сошла с рук какая–то крутая шалость.

— Ну, выглядишь ты отлично, — бодро заметил Деллиан.

— И чувствую себя хорошо, — согласился Джанк. — Наверное, железы «раствора счастья» уже включились.

— Главное, чтобы все вовремя, — сказал Релло. — Мы как раз об этом говорили: какая тонкая нужна настройка, чтобы можно было запускать выделения желез, когда трахаешься. Удвоить удовольствие.

— Наверняка тут потребуется много экспериментировать, — согласился Деллиан.

— Это да.

Ирелла вдохнула.

— Вы, мальчики, только об одном и думаете?

— Да, — ответили все трое хором.

— Я сомневаюсь, есть ли там железы на базе амфетаминов. Они не будут работать как агонисты серотонергиков.

— Обязательно было говорить? — расстроился Релло.

— Что бы эта белиберда ни значила, — рассмеялся Джанк.

Ирелла тоже не сдержала улыбки.

— А что еще тебе поставили?

— Кроме желез? Клапаны на главные артерии.

— Не помешает, если тебе оторвет руку или ногу, — с наигранным энтузиазмом восхитился Деллиан.

Иреллавидела, что шутит он через силу. Модификация организма доказывала: все реально и материально. Им в самом деле предстоит погрузиться на боевые корабли и уйти через порталы в галактику. Статистики, предсказывавшей число выживших, не существовало — возможно, таких и не предвиделось.

— Я сам кому хочешь руки–ноги поотрываю, — заявил Джанк. — Мне еще и первую серию проводящих нервных оболочек загрузили. В расчете на увеличение мускулатуры.

— Еще шесть серий, — пошутил Релло, — и станешь полноценным индуктором.

Джанк поднял ладонь к лицу, принялся, словно испытывая, сгибать пальцы по одному.

— Да. Я и не подозревал, как много подсознательных знаков можно подавать моим малышам. А теперь получается само собой, понимаете?

Ирелла посмотрела в окно, в которое заглядывали мунки Джанка.

— Они с нами так давно, что срослись наподобие передвижных частей тела. А вам они понадобятся, — серьезно добавила она.

— А когда начнут модифицировать твою когорту? — жадно спросил Деллиан.

— Завтра, — ответил Джанк.

— Тебя это не огорчает? — спросила Ирелла.

Мальчики уставились на нее с таким изумлением, что она прямо–таки услышала треск образовавшегося между ними разрыва. Конец, — поняла девочка, — они ей больше не братья. Теперь различия перевесят любовь. Она только и сумела, что не расплакаться у всех на глазах.

— Нет, — сдерживая негодование, ответил Джанк. — Так ведь они и впредь будут для меня важны. Не просто важны — необходимы. Отношения меняются. Мы взрослеем, Ирелла. Мне уже не нужна стайка ласковых щенков.

Он снизу вверх улыбнулся Релло, и тот в ответ любовно пожал ему ладонь.

— Взрослеем, — рассеянно повторила Ирелла. — Что да, то да.

Деллиан, почуяв, что с ней неладно, обнял девочку.

— Не так уж сильно все меняется, — утешил он.

В мунк–комплексе Ирелле всегда становилось спокойнее. Если Уму или Дуни сбивали с ног, она шла к Уранти в уверенности, что синяки и царапины им обработают и обезболят. Если они по глупости наедались чего–нибудь неподходящего, здесь им давали лекарство и позволяли отлежаться. На сей раз, проходя по широкому коридору, тянувшемуся от входа по диаметру купола, Ирелла не находила в себе прежнего уютного чувства. Белые гигиеничные плитки пола и светло–серые стены выглядели слишком функционально, символизируя для нее истинную суть мунков: искусственных существ, обреченных…

Уранти было в обработочной в дальней части клиники: занималось мунком одного мальчика из пятой возрастной группы. Улыбнувшись, Уранти махнуло Ирелле, приглашая посидеть, пока оне заканчивало перевязку ссадины черной ис–кожей. Потом мальчик и мунк, радостно держась за руки, убежали, сопровождаемые настойчивым наставлением Уранти поберечь себя в ближайшие двадцать четыре часа.

— Арена? — спросила Ирелла.

Уранти стянуло с рук стерильные перчатки.

— Хоккей. Не представляю, какой умник додумался всучить мункам хоккейные клюшки, которыми можно помахаться в толпе. — Оне вздохнуло, покачивая головой. — Вся процедура с отработкой связи — один неудачный эксперимент. — Уранти огляделось. — А где твои?

— Оставила дома.

— Да что ты? Они соглашаются остаться без тебя?

— Не слишком охотно, но соглашаются. У нас ведь не такая связь, как у мальчиков с их когортами. Я, наверное, более замкнута. Это и Уме с Дуни передалось.

Уранти мягко улыбнулось ей.

— Однако ты одна из своей возрастной группы дала мункам имена.

— Нам не разрешали.

— Милая, не послышались ли мне мятежные нотки в твоем голосе?

— Я всего лишь проявила практичность — и вежливость. И то и другое теперь выглядит бессмысленным.

— Как это понимать?

— Я про модификации — говоря дипломатичным языком древних земных политиков, — которым вы собираетесь подвергнуть наших бедных мунков.

— Понимаю. Потому ты и пришла.

— Да.

— Что тебя интересует?

— Я хочу видеть.

— Что?

— Боевые ядра, в которые вы собираетесь их модифицировать. Я видела изображения и схемы — но не их самих.

— Понимаю. Карта — не то же самое, что местность.

Ирелла насупилась, обдумывая.

— Что–то в этом роде. Да.

Уранти снова вывело ее в главный коридор, а затем по нему — в шестиугольную камеру хаба. Выбранный техником портал открывался в ту часть здания, где Ирелла прежде не бывала. Девочка очутилась на смотровой галерее, огибавшей чистую сборочную площадку длиной сто пятьдесят метров, со сплошным жемчужно–белым полом, стенами и потолком, а также с маленькими комнатками, идущими вдоль стен и отделенными стеклянными перегородками. Ирелла, одетая в шорты и футболку, в сандалиях на ногах, почувствовала себя совершенно не на месте. Редкие люди, которых она замечала между промышленными, судя по размеру, фабрикаторами, — все были во врачебных халатах.

— Это наши молекулярные инициаторы по образцу неанских, — не без гордости пояснило Уранти, указывая на ряд больших кубов внизу. — Во всяком случае, мы так полагаем. Внедренные мета–люди не были вполне уверены, что полностью усвоили принципы. Нашей биогенетике далеко до такого технологического уровня.

— Они создали мунков, — ровным голосом произнесла Ирелла.

— Да! Мунки — бионические объекты. Но, замечу с гордостью, полностью спроектированы человеком. Мы так и не получили доступа к творческим программам, которыми располагал неанский корабль внедрения.

— А боевые ядра что такое?

— Сплав биологии и человеческого оружия. Нам сюда.

Пройдя по галерее, они оказались над сборочными отсеками. Когорта боевых ядер лежала в люльках, и манипуляторы гендес–дистанционок двигались над ними, укладывая последние слои компонентов. Живые машины представляли собой матовые серые цилиндры длиной в три и толщиной в два метра, с осиной талией на трети длины; обе оконечности сужались, превращаясь в острые конусы. На коже выделялись кольца серебристых кнопок и ячеек, готовых для подключения внешнего вооружения и датчиков. Для операций в космосе или атмосфере газовых гигантов можно было подключить и реактивные двигатели.

— Потрясает, не правда ли? — Уранти с неприкрытым восхищением разглядывало одного из них. — В средней секции помещается жизнеобеспечение, туда будет вставлен извлеченный из тела мозг мунка. Двигательная система работает на гравитонике экзоматерии. Питание идет от анейтронной камеры расщепления с тройным запасом прочности. Квантовая запутанность обеспечивает им связь с хозяином.

— Через мышечные оболочки, — подсказала Ирелла.

— Да. Мунки способны считывать каждый жест и перемену в положении тела мальчика. Они понимают и реагируют на все, крупные и мелкие, движения точнее, чем на простые словесные приказы. Почти телепатия — насколько она нам доступна. В обстановке боя это дает грандиозное преимущество. Не тратится время на выкрикивание приказов и их восприятие. Боевая когорта инстинктивно понимает желания хозяина и действует соответственно. Вы шестнадцать лет оттачивали эту эмпатическую связь. В бою реакция будет мгновенной. А ты и другие девочки будете ее направлять: вы владыки стратегии.

— Вы, должно быть, так гордитесь собой, — жестко произнесла Ирелла.

Уранти ответило ей долгим вопросительным взглядом.

— Да, горжусь.

— Знать бы, гордятся ли мунки?

— Ты антропоморфизируешь их, Ирелла. Это ошибка. Мунки — биологические объекты, и не более того. Машины инопланетян.

— Чушь. Они живые. Их нейрологическое строение делалось по образцу человеческого мозга. Они обладают памятью и эмоциональными реакциями. Небольшие отличия в биохимии клетки еще не делают их машинами. Они разумны. Потому–то и соглашаются добровольно… на такое.

Ирелла ткнула пальцем в боевые ядра:

— Они желают этого потому, что желают мальчики.

— Конечно, потому. Мы все для того и существуем. Таково наше назначение.

— Война для нас — не цель, а рефлекторный ответ на угрозу. Лучше бы мы искали выход из этой заварухи.

— Мы пытались. Бежать за пределы досягаемости врага невозможно, они распространились шире нас. Видят святые, для нас нет звезды-Убежища, а легенда, что в прошлом корабли поколений клялись ее искать, она легенда и есть. Взывать о помощи к неанам, даже если они еще существуют, невозможно: мы бы выдали себя врагу. Мы одни, и нам не уйти от преследования. Единственная наша надежда — разослать во все стороны корабли поколений, а однажды развернуться и дать бой. Ты посмотри: теперь для тебя файлы открыты. Все файлы. С разрешения директора Дженнера. Нам неизвестно даже, сколько людей погибло или попало в плен в стремлении к этой благородной цели. Нам сейчас остается одно: крестовый поход в защиту человечества. Уничтожать врага так беспощадно, чтобы во всей галактике для него не нашлось безопасного места.

— Вы не можете быть уверены в нашей победе.

— Конечно, нет. Но мы стремимся создать величайшую армию, на какую способна наша наука и техника. Это мой проект. Мы сделали все, чтобы достичь хотя бы такого успеха. Если мы потерпим поражение, то не от слабости.

— Поздравляю. И когда меня начнут переделывать?

— Когда ты будешь готова.

— Вы вполне уверены в нашей эмпатической связи с мунками, да?

— Да. Хотя нейрология твоих мунков несколько отличается от когорт мальчиков. Твои будут служить фильтрами.

— Да, но только после того, как вы вырежете у них мозги и подключите их к гендес–периферии.

— Это не обязательно.

— Что?

— Физическое удаление… в нем нет полной необходимости. Важно, чему они научились. Нынешнее состояние их мыслительных процессов — бесценный результат вашей шестнадцатилетней связи. Подумай: когда вы наконец выступите против врага, ты будешь в самые острые моменты конфликта получать сотни сигналов от своих подразделений. Столько информации не сможет воспринять даже твой ум, как бы мы ни совершенствовали твои прямые нейронные связи. Тебе придется фильтровать и определять приоритеты. И тут вступают мунки, обеспечивая первичный анализ и градуируя представляемые твоему вниманию вопросы. Гендес, используя их способность к интерпретации, сгенерирует для тебя верную оценку.

— Если гендесы на это способны, мы вам не нужны.

— Ты знаешь, зачем вы нужны. Директор Дженнер тебе объяснило. В кольце связей должен присутствовать человек: здесь вопрос не только доверия, но и интуиции. Мы все гордились тобой, когда ты после крушения усомнилась в ситуации. Никто такого не ожидал.

— Браво мне.

— Послушай, если Ума и Дуни тебе так дороги, что ты не в силах видеть того, что должно случиться, я могу загрузить их мыслительные процессы и запустить в гендесе симуляцию неврологии мунка. Для этого в их мозгу имеются встроенные приспособления. — Уранти улыбнулось, ожидая одобрения. — Так тебя устроит?

Ирелла поникла.

— Вы все предусмотрели.

— Стараюсь. Но я знаю, что с тобой мне не равняться.

— Хорошо. Я дам вам знать.

Иреллу разбудил рассветный птичий хор, его щебетанье разнеслось по всему поместью. Она еще полежала в постели, давая глазам приспособиться к слабому мягкому свету, сочившемуся сквозь тростниковые шторы на окнах спальни. Деллиан, раскинувшись, лежал рядом на животе и еще спал. Она взглянула на его бледное тело, которое выглядело маленьким, детским на ее длинном матрасе, и отогнала нахлынувшие эмоции. Сегодня ему предстояло отправиться в медцентр на первую модификацию.

Сегодня ей предстояло его потерять. Ирелла знала, что он будет по–прежнему восхищаться ею, как и она им, но сам он станет другим. Перемена ожидалась не большая, чем приносил каждый день, посвященный тренировкам, изучению новых боевых игр или разборам оружия на уроках. Каждый день их менял: она готова была это признать. Но грядущее изменение будет физическим, вторгнется в его внешность. Сегодня неизбежное предъявит на него права.

Он определенно решил вступить в войну. Он всегда хотел: в наступившие странные времена для человека не существовало более благородного дела. Он посвятит жизнь спасению каждого из них. Он об этом мечтал. Ради этого жил. И она не станет и пытаться его остановить.

Но от того его выбор не делался для нее менее мучительным.

В последнюю ночь она цеплялась за него так страстно, что даже удивила, несмотря на восторг, с которым ей отзывалось его тело. Деллиан спросил, что случилось. А она все крепче цеплялась за него, пока они испытывали друг друга в постели.

— Это навсегда, — страстно пообещала Ирелла.

Он еще не видел ее такой энергичной и вдохновенной. Девушка выполняла каждую его сексуальную прихоть, и не только заботясь о нем. «Последний раз» с ее прежним, прекрасным, Деллианом заслуживал такого интимного празднества, чтобы воспоминание осталось навсегда и возвращалось, когда будет ей нужнее всего. Потом, после того как даже его выносливость отказала и Деллиан заснул, Ирелла тихо плакала, лежа рядом с ним.

С утра, решила она, никаких слез. Это была ее «перемена». Ее выбор.

В давние времена из всех Святых Ирелла больше всего любила Юрия Альстера за его логику и самообладание. Теперь же ее восхищение принадлежало Алику Манди, научившему ее, каким беспощадным приходится иногда бывать и как вера в себя дает тебе силу.

Ирелла поднялась бесшумно, постаравшись не тревожить Деллиана. Накинув простой халатик, она выскользнула в стойло, где бодрствовали Ума и Дуни. Девочка улыбнулась, с уважением отметив, что Уранти не ошиблось. Мунки проснулись вместе с ней, невзирая на разделявшую их стену. Пусть эмпатическая связь и не телепатия, но в ней, несомненно, было волшебство, какого уже не будет в предстоящей ей жизни.

То, как она держалась, стараясь не шуметь, помешало им устроить бурную встречу. Улыбаясь им — фальшиво (о, как фальшиво!), но улыбка одурачила мунков, — Ирелла утешающе гладила их мягкую шкурку. Мунки взглянули на нее с ожиданием, и девочка игриво вскинула голову. Все трое выскользнули из бунгало в теплое раннее утро.

От уютного полумесяца бунгало до окруженного раскидистыми высокими деревьями озера было около километра. Лебеди тихо скользили по неподвижной воде, выгибая шеи, чтобы с любопытством взглянуть на показавшихся из подлеска пришельцев.

Ирелла немедля вошла в воду, чуть вздрогнув от ее холодных объятий. Она протянула руки Уме и Дуни, подзывая их к себе. Ее осанка была так безупречно спокойна, что они охотно вошли следом в готовности разделить задуманное хозяйкой приключение.

Ступни погрузились в ил, вода поднялась ей до пояса. Перелесок оставался безмятежным и прекрасным. Славное зрелище напоследок.

Она обхватила руками плечи мунков.

— Мой выбор, — бесхитростно проговорила она, чтобы они поняли, что все правильно, именно этого она и хочет. Подогнув ноги, она коленями погрузилась в густой ил. Ума с Дуни послушно согнули колени вслед за девочкой. Ее голова высоко поднималась над поверхностью, а над их макушками сомкнулась вода.

Ума слабо отбивалась, но Ирелла подозревала, что так может случиться. Дуни с полной покорностью позволил удерживать себя под водой. Ни один мускул не дрогнул на замкнутом лице Иреллы, пока ее маленькие спутники умирали в ее крепких объятиях. Слез не было.

И это больше всего напугало Александре и остальных, когда они выломились из–за деревьев, безнадежно опоздав.

Экспертная группа

Феритон Кейн, Нкая, 25 июня 2204 года

Юрий уже закончил рассказывать, как он нашел Горацио, а до места крушения «Рейнджеру» оставалось еще пять часов хода. В длинное окно я видел, как вновь переменился ландшафт Нкаи: мы спускались на пыльную равнину, припорошенную красновато–серым реголитом. Протянувшиеся к горизонту маячные столбы были в два раза выше гладких на удивление валунов, валявшихся на земле. Девственную пыль перед нами прорезала колея прошедших ранее караванов — их прямой, словно по лазерному лучу, путь нарисовал чудовищные граффити на геологическом ландшафте, не менявшемся со времен земных динозавров.

— Так что же происходило на Алтее? — спросил Алик.

— Мы до сих пор точно не знаем, — отозвалась Джессика. — Я целый год потратила на анализ по следам задания. «Адскую» ракету выбрали неспроста. Седьмой корпус почти целиком обратился в пар, нашим лабораториям было практически нечего анализировать. Мои находки не позволяли прийти к определенному выводу.

Она скромничала: я сам просматривал ее доклад. Среди всех этих секретных файлов попадались любопытные факты. Определенно Энсли Зангари держался того же мнения. Я так считаю хотя бы потому, что Юрий добился желанной цели — места главы безопасности «Связи». Награда от босса за верность.

— Но для мальчонки все кончилось хорошо? — спросила Кандара.

Мне в ее вопросе послышалась усмешка, как будто Юрий рассказал обычную сказочку.

— Да, мой отец вполне оправился, — ответил Луи. — Спасибо за заботу.

Я (как и вся компания в «Рейнджере», за исключением Юрия) удивленно обернулся к Луи. Я знал только, что он из третьего поколения отпрысков Энсли Зангари, а порыться в файлах, чтобы выяснить имена родителей, не догадался. Признаться, от такого совпадения мне сделалось не по себе.

— Ваш отец? — Лицо Джессики осветилось чистым, неподдельным любопытством. — Вы сын Гвендолин и Горацио?

— Угу.

— Чертовски впечатляющая история «как познакомились мама с папой»! — восхитилось Элдлунд.

Луи помолчал, допивая свой эспрессо.

— Зависит от точки зрения. Но в общем, пожалуй, да.

— Как мило: и с тех пор они жили долго и счастливо, — съехидничал Алик. — Но что это я со шпильками? — Он нацелил палец на Джессику. — Так что вы узнали? Открытие оказалось достаточно неприятным, чтобы заставить вас снова перебежать на другую сторону?

Она неохотно кивнула, как будто до сих пор стыдилась сделанного выбора.

— Преступления такого рода: похищения беспомощных, незаметных людей ради выгоды — в утопийском обществе просто не существуют. А я в душе, в сущности, кабинетный работник. Вот я и вернулась в надежде на тихую жизнь. Очень глупо?

Юрий снисходительно буркнул что–то, но возмущаться не стал.

— Все это дело явно подтвердило подозрения Энсли относительно оликсов, — сказал он.

— Как? — удивился Алик. — Они же вам помогли.

— Помогли. Выдали мне всю информацию об использовании К-клеток для пересадки мозга, о которой я просил, — и добавили, что эта идея остается на стадии научной мечты. Дипломатия и сотрудничество в чистом виде. Но Хаи‑3 говорил о мужчине.

— Не понимаю, — проговорило Элдлунд.

— Дословно он сказал: «Я буду молиться за ваш успех в возвращении несчастного, который был похищен».

— Вы не говорили ему, кто похищен! — воскликнул, прищелкнув пальцами, Алик. — Мужчина, женщина или омни.

— Верно, — подтвердил Юрий. — Энсли никогда не доверял праведности оликсов. И получил доказательство. Они беззастенчиво воспользовались свойственной нам алчностью, потому что считали ее нормальной человеческой чертой. Это дурная черта, если ее не сдерживать. А оликсы не сдерживали, потому что они нас не понимают, а только имитируют. Отсутствие моральных фильтров, помните? У них таких просто нет. Вот почему мы теперь не спускаем с них глаз.

Юрий обернулся ко мне, и я демонстративно кивнул. Теперь я понимал, чем объясняется его пристрастность: учитывая обстоятельства, она выглядела вполне разумной. Юрий был неподходящей мишенью для дезинформации, Хаи‑3 сглупил. Ошибка, допущенная им в представительстве, подкрепила подозрительность Юрия, а он в свою очередь убедил Энсли Зангари, что оликсы ради денег способны на любое коварство. После этого в каждом преступлении, совершившемся в системе Сол, — от перехода улицы на красный свет до политических манипуляций — Юрий винил оликсов.

Что ж, исключив Юрия из числа подозреваемых, я продвинулся на шаг вперед, но все еще не понимал, откуда берет начало миф о пересадках мозга с применением К-клеток. А ведь он так укоренился в народной культуре, что не вырубишь топором. Мне хотелось найти подсказку в рассказе Юрия, но он, очевидно, так же недоумевал по этому поводу, как и я.

— Вы думаете, тот адский снаряд выпустили оликсы? — спросил Алик.

— Не напрямую, — возразила Джессика. — Это была работа Меланомы.

Любопытно отметить, как среагировал Алик. Он возмущенно выпрямился.

— Что вы мне голову морочите!

— Не морочу.

— Го–осподи. А подтвердить можете?

— Для суда — нет. Но наш Ген 7 Тьюринг собрал множество данных. Мы сделали цифровую симуляцию Бронкала за три дня до нашего с Юрием прибытия и экстраполировали на два дня вперед. Она с двумя подручными объявилась, пока мы опрашивали Хоакина Верона. Обратным порядком мы проследили ее до токийских хабов. До того — понятия не имеем. Разведка японского уголовного отдела и не подозревала, что Меланома находится на их территории.

— А ракета? Хотите сказать, что она пронесла ее через ваши хабы?

— Нет, — ответил Юрий. — Мы в межзвездных хабах проводим глубокое сканирование. От звезды к звезде оружие пронести невозможно.

— Тем более что в том и не было надобности, — подхватила Джессика. — С адским снарядом нам больше повезло. Его отпечатали на фабрикаторе в столице Алтеи, Ярре. Некий Корри Чу в ап–такси провез его через бронкалский грузовой хаб за четыре минуты до того, как Юрий все перекрыл. Ап–такси было зарегистрировано как общественный транспорт, но регистрация служила для отвода глаз: машина принадлежала Чу. Он не в первый раз перевозил на ней незаконные изделия.

— Хорошая работа — его выследить, — заметил Алик.

— Мы при том взрыве потеряли семерых членов тактической группы, — угрожающе ровным голосом произнес Юрий. — И еще бог весть что сотворили люди Батиста с беднягой Люциусом. Энсли после этого предоставил нам все необходимые средства.

— С ракетой было несложно, — объяснила Джессика. — Корри Чу с его ап–такси мы нашли уже через десять часов: на парковке, до которой от порта и двух километров не набралось. Меланома перерезала ему глотку.

— Да, не любит она оставлять неподобранные концы, — заметил Алик.

— Экспертиза разобрала квартиру Чу на молекулы. Мы переправили все помещение целиком в нашу криминологическую лабораторию. Специалисты по бухгалтерии проследили и его выплаты, но они все шли через фирмы–однодневки на независимых астероидах, на которых большей частью и живых людей–то не было — одни Ген 6 и Ген 7 Тьюринги для освоения территорий.

— И вы так и не узнали, кто ему платил?

— Нет.

— Но считаете, что оликсы?

— Не напрямую, но все началось с их деятельности, с их представлений о том, что для нас норма, — сказал Юрий. — Я говорил вам, что их образ действий чреват последствиями. Батист Девруа, как нам известно, пустился в бега, едва мы с Джессикой показались у дома Горацио. То есть за домом явно велось наблюдение. А Хаи‑3, встречая меня в женевском представительстве, уже знал, кого я ищу. Для какой бы цели ни похищались люди, оликсы по меньшей мере обладали сведениями об этом.

— И все же зачем? — спросила Кандара. — Какой мотив?

— Рабочая версия у нас: нелегальные медицинские исследования, — ответил Юрий. — Двадцать один процент медицинских расходов в системе Сол составляют траты на процедуры с К-клетками для замены органов. Это серьезные деньги, поскольку мы, скажем прямо, — нация ипохондриков.

— Однако исследования и разработка новых применений К-клеток — не быстрое дело, — пояснил я. — Регулирующие органы человечества предъявляют строгие требования и протоколы. Простое и легкое использование К-клеток вроде выращивания нового сердца первым получило допуск и до сих пор составляет основной объем продаж. Но более сложные органы и железы требуют времени. Человеческим ученым, сотрудничающим с оликсами, приходится действовать осторожно, а инвестируют в эти исследования люди. Мы предполагаем, что они нацелились ускорить процесс. И если бы предложили подпольные сделки, оликсы и от таких бы не отказались. Что ни говори, люди есть люди.

— Дерьмо. — Кандара, судя по ее лицу, была шокирована. — Вы имеете в виду, что они ставили опыты на живых людях?

— Не сами оликсы, — поправил я. — Организовать тайные лаборатории для ускорения работ могли компании, работающие с К-клетками. От продажи К-клеток они получают лишь малый процент, но все относительно. А новое применение К-клеток, выйдя на рынок, принесло бы новые законные доходы. К чему и стремятся оликсы. Они по необходимости законопослушны. Как заметил Юрий, деньги там задействованы фантастические. Энергия для подзарядки межзвездного ковчега недешево обходится.

— И они продолжают этим заниматься? — спросила Кандара. — Люди по–прежнему пропадают?

Смешок Юрия больше походил на стон отчаяния.

— Люди пропадали всегда. Большая часть случаев внушает подозрения. Продолжаются ли такие незаконные опыты, нам попросту неизвестно. — Он пожал плечами. — За последние тридцать семь лет на рынок выпустили несколько хороших К-клеточных трансплантатов: селезенка, лимфатические узлы, слизистые брюшины, не говоря уже о косметике.

— Властям Универсалии наверняка известно о похищениях, — сказало Элдлунд. — Сколько народа ежегодно исчезает при подозрительных обстоятельствах?

— По всем пятнадцати солнечным системам и тысячам космических поселений? Кто может знать? — ответил Юрий. — Только на Земле таких насчитывается десятки миллионов в год. Большей частью наши службы относят их к обычным случаям пропажи: люди впадают в депрессию, хотят порвать с партнером, с родными, или это мелкие преступники, или люди, увязшие в долгах, или мальчики и девочки, которых обработали и вовлекли в систему услуг определенного рода. Кое–кто потом обнаруживается, но многих так и не находят. И попросту невозможно сказать, кто из них был похищен ублюдками вроде Батиста.

— Так много? — изумилось Элдлунд. — Не может быть!

— Но так и есть, — подтвердил я. — И всегда было. С двадцать первого века процент немного упал, потому что наша экономика наладилась и снизила уровень недовольства в обществе. Но все равно цифры ошеломляют. Хуже того, с такими количествами не справляются даже наши сети и Ген 7 Тьюринги. Люди вечно ворчат, что мы живем в полицейском государстве, что авторитарные правительства следят за каждым их шагом. А на самом деле властям — по крайней мере, в Универсалии — нет дела до отдельного человека.

— Пока он не перестанет платить налоги, — буркнул Каллум.

— Туше, — признал я.

— Утопийское правительство больше заботится о благополучии граждан, — заявила Джессика. — Это основа нашей конституции.

— Похвально, — усмехнулась Кандара. — Но и у вас случаются пропажи.

— Крошечный процент.

— Мы здесь для экспертизы чужого корабля, — напомнил я, — а не для политических склок.

Алик фыркнул.

— Итак, те, для кого Батист похищал людей, наняли Меланому уничтожить улики? — спросил он.

— Мы пришли к тому же выводу, — кивнула Джессика. — Какая–нибудь медицинская исследовательская компания с деньгами, нулевой этикой и подпольными связями.

На дальнем конце салона Элдлунд отставило свою чашку.

— А эта убийца, наемница или кто там она есть, — Меланома? Вы ее нашли? Или еще ищете?

— Мы всегда ее ищем, — сказал Юрий. — Как и все прочие.

— Крутая сука, — проворчал Алик. — Ее даже Бюро не может найти.

— Так вам она известна? — проницательно заметил Каллум.

— Она мелькала в одном из моих дел.

— Вы ее поймали?

Я отметил, с каким скрипом неподвижные мускулы Алика складываются в недовольную гримасу.

— Нет. Но то дело было не из обычных.

— Что в нем необычного? — спросил Каллум.

— То расследование, строго говоря, вело не Бюро. Меня попросили о личной услуге: знаете, помочь знакомому знакомого — нужен был человек со связями, хотя бы через вторые руки, в глобальных политкомитетах…

Алик работает по знакомству

Америка, 2172 год

Четырнадцатое января, без четверти полночь, и метет так, словно дьявол, заглянув в Нью–Йорк на вечеринку, не закрыл за собой двери. А повеселился князь тьмы, решил Алик, на полную катушку. Он рассматривал труп, с которого кто–то из прибывших на место преступления копов сдвинул простыню. Алику не дали закончить ужин, а теперь и о завтраке думать не хотелось.

Девушка, насколько он мог судить, была природной блондинкой. Это всегда выдают корни волос. А оскальпировавший ее психопат оставил немного корней. И голова еще держалась на шее, хотя от конечностей мало что сохранилось. Алик перевел взгляд на стену, изрисованную тошнотворной кровавой фреской со сгустками плоти в выбоинах от пуль. Когда жертва еще стояла на ногах, кто–то, чтобы ее свалить, использовал медвежий калибр. Как специалист Алик мог предположить, что сначала ей отстрелили руки, затем голени ног. Оскальпировали в последнюю очередь. Возможно, в тот момент она была еще жива, но от потери крови и шока наверняка лежала без сознания. И слава богу.

— Черти сраные, — протянул Алик, оборачиваясь к детективу Саловицу.

Лицо у копа было цвета дохлой рыбы, но, на взгляд Алика, все же приятнее, чем зрелище убитой блондинки.

— Я вас предупреждал, — сказал Саловиц. — Остальные не многим лучше.

— Да ведь она здесь одна?

Алик приехал на полчаса позже нью–йоркской полиции, которая взломала квартиру, отозвавшись на вызовы многочисленных сигнализаций: и в соседних квартирах, и в домовой охранной системе, оравшей, что распознаны выстрелы. Алика это дело не интересовало: его попросили исследовать специфически цифровую проблему, бравшую начало в этой квартире. Однако множественное убийство снабдило его законным поводом наблюдать и способствовать работе полиции. Прикрытием для него — если бы кто набрался дерзости полюбопытствовать — служило обеспечение перекрестного взаимодействия контор, а учитывая личность домовладельца, такое объяснение звучало весьма правдоподобно.

— Да, — согласился Саловиц. — Остальные по всему дому.

Алик как следует оглядел помещение. Оно было просторным, обставлено в классическом стиле ар–деко; войдя в квартиру, он будто попал в двадцатые годы двадцатого века. Подлинную, как напоказ, мебель того периода расставили так, чтобы увлекать взгляд в одном направлении. Оно и понятно: Алик находился на семнадцатом этаже здания в квартале на западе от Центрального парка. Одна стена оказалась сплошь стеклянной и открывала вид на миллиард долларов — на весь парк, уютно спящий под пушистым снежным покрывалом. Алик подошел полюбоваться. Стекло было программируемым: умело стекать вниз, открывая выход на узкий балкончик.

Выглянув наружу, Алик увидел отпечатки на снегу.

— Подойдите–ка, посмотрите, — позвал он Саловица.

Тот прижался лицом к стеклу, оставив ниже ноздрей облачка тумана.

— И что?

— Следы ног. Трех, а может, и четырех пар.

— Угу. Никто отсюда не падал, если вы об этом. Не то мы бы нашли тело внизу, когда входили.

Алик проглотил вздох. Саловиц ему нравился, право. Детектив повидал достаточно темных сторон жизни, чтобы разбираться, как все устроено, какая грязная политическая сеть питает столь гладко функционирующий город. Если Алик вмешивался в то или иное дело, у Саловица хватало ума без вопросов принимать самые дурацкие предлоги. И все же бывали моменты, когда Алику думалось, что Саловиц получил свой значок в результате «позитивной дискриминации» в пользу патологических тупиц.

— Посмотрите хорошенько. Скажите, куда ведут эти следы?

Саловиц присмотрелся:

— Ах ты, черт!

Указанный Аликом след начинался от каменной балюстрады и шел к стеклу. В одну сторону.

— Они вошли от соседей, — заключил Алик. — Запустили какую–нибудь охрененную техноакробатику, чтобы перебраться с соседнего балкона.

— Ладно, — сказал Саловиц. — Настрою районный Ген 7 Тьюринг на проверку соседей, владельцев и доступа.

— Хорошо. И пусть экспертиза в первую очередь займется балконом. Отпечатки засыпает снег, бог весть сколько остаточных следов он уничтожит.

— Конечно.

Саловиц отошел к напарнику, детективу Бицку. Алик повернулся к Николаю Кристиансону из группы экспертизы: тот деловито управлял цепочкой похожих на улиток микродронов. Дюжина таких медленно ползала по ковру вокруг трупа, учитывая каждую частицу, нащупанную их молекулярными датчиками.

Алик велел своему альтэго Шанго установить безопасную связь с Кристиансоном.

— Вы уже занялись взломом?

Взгляд Кристиансона скользнул в сторону, напомнив Алику о давнем школьном противостоянии между качками и ботаниками — у страшно секретных агентов было то же самое, и Кристиансон, вероятно, испытал это на себе.

— Нет еще. Они собирают мне остаточные следы — посмотрим, кто здесь бывал.

— Я не спец, но как будто кто–то с офигенной пушкой? Отправьте свою технику обратно в лабораторию и представьте мне доклад.

— Не так это просто…

— Выполняйте.

Даже под таким углом Алику видно было, как помрачнел Кристиансон. Официально он числился в Манхэттенском агентстве судебной экспертизы, но вашингтонский приятель Алика тоже держал его на поводке — потому эксперта и отправили на это дело. И те же люди очень внятно объяснили Алику, что попытка цифрового хулиганства имеет огромную важность. Убийство для них было несущественным обстоятельством. Алик, бросив еще один взгляд на блондинку, которую как раз накрывали простыней, в этом усомнился.

Квартира располагалась в портальном доме, а имя владельца — Крависа Лоренцо — значилось в названии вполне законного и почтенного нью–йоркского учреждения — фирмы «Анака, Девиал, Мортало и Лоренцо», хотя тот Лоренцо приходился Кравису отцом. Фирма была настолько почтенной, что Пентагон заключал через нее контракты выше–первого уровня. Это и привлекло внимание Вашингтона. Вечером кто–то попытался использовать защищенную связь портального дома с офисом юридической конторы для взлома сверхсекретных файлов министерства обороны.

Из комнаты с видом на парк Алик через обычную дверь вышел в хаб–холл. В длинном, отделанном дубовыми панелями чулане помещалось девять порталов — прямо в многоквартирном доме к западу от Центрального парка. Часть их дверей вела в обычные помещения вроде кухни, игровой и склада ап–сервов и к выходу на улицы Нью–Йорка. Остальные части фамильного дома Лоренцо были раскиданы по всей Солнечной системе.

Еще парочка экспертов обрабатывала хаб–холл эскадрильей набитых датчиками дронов, рядом с которыми трудились трое обычных копов. Саловиц беседовал с напарником, детективом Бицком. Он обернулся к Алику.

— Ну вот, районный Ген 7 Тьюринг вошел в архив городской ратуши. Сосед — Чен–тао Боррего. Мы его вызвали, он сейчас в Саскачеванской клинике проходит теломер–терапию. Он там уже десять дней и должен остаться еще на две недели. Мы запросили подтверждение клиники, но, похоже, там все чисто.

— Его квартира пустует? — спросил Алик.

— Да. Наша группа сейчас там.

— Хорошо. Что дальше?

Детектив ткнул пальцем в один из порталов.

— Луна.

Алику всегда становилось жутковато при переходе к пониженному тяготению. Тело напрягалось, как в те моменты, когда он в конце слишком затянувшейся гулянки делал заход на какую–нибудь крошку. Это было неправильно. Непроизвольный рефлекс с излишней силой опустил носок его ботинка на черный паркет, а инерция заставила скользнуть по полу в комнату.

Лунные владения Лоренцо представляли собой пятнадцатиметровый купол в кратере Альфонс. На одном краю помещения стояла большая роскошная ванна–джакузи, лениво пузырившаяся в низкой гравитации. В греческих горках росли разнообразные фикусы, блестящие листья которых здесь непривычно надувались и удлинялись.

Подняв глаза, Алик увидел полумесяц Земли прямо над головой во всем его бело–голубом блеске. Совершенно захватывающее зрелище. И сводящее с ума мыслью о трехстах восьмидесяти четырех тысячах километрах, преодоленных одним шагом. Ему всегда казалось, что какая–то частица человеческого мозга так и не смирилась с квантовой пространственной запутанностью. Человек не может жить без расстояний — выработанный за двести тысяч лет эволюции инстинкт не отбросишь в одночасье.

Опустив наконец взгляд, он увидел, что по дну кратера разбросаны десятки подобных же куполов, расположенных на таком расстоянии, что происходящее внутри не разглядишь без увеличительного стекла. Считалось, что половина курортных строений на Луне используется для секса. Едва «Связь» начала прокладывать дороги по Солнечной системе, люди убедились, что пресловутые чудеса секса в невесомости, которых так жаждали романтически настроенные фантасты, остались мифом. Самолеты, в которых первые астронавты тренировались на невесомость, не зря прозвали «блевотными кометами». Но вот пониженное тяготение — это совсем другое дело.

Лоренцо, конечно, поставил в своем куполе весьма широкие ложа. Один диван был окружен красной лазерной лентой, предостерегающе мигавшей алым цветом. Коп, несший лунное дежурство, почтительно кивнул Алику и попросил: «Держитесь как минимум в двух метрах от тела, сэр. Бригада срочного вывоза прибудет через двадцать минут».

С первого взгляда Алик счел бы убитого американцем итальянского происхождения — во всяком случае, кто–то из его предков точно вел род из Средиземноморья. Лицо полностью сохранилось, ноги и бедра тоже. Грудь выглядела размытой, словно в густом сером тумане. Ниже груди туловище обратилось в красную кашу. Красиво застывшие вокруг дивана лужи крови впечатляли размерами. Любопытно было взглянуть на руки: выстрел жужжалки начисто оторвал их от плеч. Одна осталась на диване, сжимая изготовленный на заказ короткоствольный автопневматический дробовик — диаметр восемь сантиметров. Увидев его ствол, Алик решил, что именно из этого ружья свалили женщину в комнате над Центральным парком. Разумное допущение, поскольку вторая рука убитого, лежащая на полу, еще держала светловолосый окровавленный скальп.

— Жужжалка, — произнес Алик. Оружие не представляло собой ничего особенного: просто электромагнитная пушка, плавно разгонявшая снаряды. А вот патроны–жужжалки, которыми оно стреляло, были не слишком стабильны. Невероятно плотно намотанные катушки мономолекулярного волокна при попадании разворачивались, так что жертва испытывала на себе, что значат вонзившиеся в тело и разлетающиеся во все стороны десятки тысяч бритвенных лезвий.

Дымка над грудью убитого и была облачком таких волокон. Алик знал: если сунуть в него руку, она превратится в фарш для котлеты. Он против воли принялся нервно озираться. Если кусочки волокна еще плавали в воздухе — такое случалось, — вдохнуть один означало бы медленную, мучительную и неизбежную смерть.

Дав Шанго время перенести изображение на контактные линзы, Алик поспешно отошел подальше. И принялся как следует осматривать купол, в то время как скачавший характеристики строения Шанго дополнял ими результаты осмотра. Сам прозрачный купол был многослойным. Две внутренние скорлупки из искусственного сапфира, дальше метр обогащенного углеродом стекла, поглощающего радиацию, еще один сапфировый слой, радиационный барьер поменьше, два слоя фотонных фильтров, чтобы умерить солнечный свет на протяжении двухнедельных лунных дней, и термальный слой, чтобы удержать тепло внутри во время таких же долгих ночей. И наконец, наружный абразивный слой сапфира, принимавший на себя удары микрометеоритов размером с песчинку. Если попадался метеорит побольше — скажем, с камешек гальки, — внутренние слои гасили кинетическую энергию. Такие камешки, как известно, оставляют неприглядные полосы, которые приходится заделывать, но сидящему в джакузи внутри купола ничего не грозит. Действительно, статистика показывала, что тропический пляж на Земле убьет вас с большей вероятностью: солнечные удары, постепенно развивающиеся меланомы, цунами, падающие на голову спутники…

— Выпустили всего одну жужжалку, — заметил Саловиц. — Или стрелок на диво хладнокровен, или очень опытен. Наш убитый успел выстрелить дважды.

Алик взглянул туда, куда обращен был лицом труп. На сапфировой скорлупе мерцали две желтые метки, от которых расходилась паутинка ударных трещин.

— Гос–споди, купол не пробивает даже эта «медвежья» пуля?

— Нет, застройщики заботятся о безопасности своих клиентов.

Алик вновь переключился на жертву.

— Владельцы ружей–жужжалок обычно представляют себе их действие — задумчиво проговорил он. — Итак, мистер с дробовиком валит нью–йоркскую девицу, обходится с ней гадко, затем сбегает сюда.

— А за ним по пятам стрелок с жужжалкой, — закончил Саловиц. — Так мы прочитали следы.

— Ладно, куда дальше?

— А вот тут становится интересно.

Дальше был Марс, западный край кальдеры горы Олимп, примерно в двадцати двух километрах выше уровня равнины, где геологические процессы за последние двести миллионов лет тихо проржавили мир до голой мертвой пустыни. Комната была одной из сотен таких же в пятидесятиэтажном строении. Ее стеклянная стена смотрела на север. К западу уходил бесконечный пологий склон величайшего в Солнечной системе вулкана, безбрежным плато простиравшийся к хрустально–прозрачному горизонту. Марсианские равнины вдали терялись за плоским бледным небосклоном. Но Алик понимал, что тем рвачам–показушникам, которые покупали здесь комнаты, не было дело до вида. Им главное — чтобы на вершине.

Впрочем, и то, что оставалось на виду, не оскорбляло взгляд. В двухстах метрах за скальным обрывом кальдеры для не боящихся высоты героев открывался вид на весь кратер: правда, этот вид теперь был подпорчен большой кляксой затвердевшего пенометалла, залепившей дыру в усиленном алмазными молекулярными связями стекле. Два ап–меха, похожие на гибрид пауков с осьминогами, приклеились к стеклу, изготовив сопла на случай, если трещины пойдут дальше.

Большая часть мебели отсутствовала — ее засосало в дыру прежде, чем отверстие успели заклеить. У основания окна аккуратной полоской скопились мелкие обломки.

Опасливо посматривая на пенометалл, Алик бочком придвинулся к окну и заглянул вниз. В пятидесяти метрах под ним на имбирных песках древнего божества войны виднелись рассыпанные веером осколки изящных фарфоровых украшений Лоренцо. И тело.

Алик, мысленно восстановив последовательность событий, содрогнулся, насколько это позволяла егонеподвижная плоть. Падение здесь — совсем не то, что на Земле. В обычном тяготении, уронив тело с балкона на пятидесятиметровой высоте, получите, как известно любому коронеру, большую лужу. Удар переломает все кости, кожа полопается, и с мостовой придется подтирать слизь и дерьмо. На Марсе гравитация составляет треть земной, и падают здесь по–другому. Падение не обязательно убило выпавшего из окна. По болезненности оно могло сравниться с избиением напившейся в субботнюю ночь толпой, но упавший остался бы жив. В агонии. А здесь, на вершине, атмосферное давление семьдесят паскалей, что для человеческого тела неотличимо от нуля. Такое высасывает воздух из легких, рвет наружные капилляры. И кровь, хлынувшую горлом в виде кипящей розовой пены, тоже высосет, развеет по плавной дуге над землей, чтобы тотчас заморозить минус пятидесятью пятью градусами Цельсия вместе с телом.

«Вот уж мерзкая смерть», — подумалось Алику. Тот, кто выбил окно, явно не питал любви к лежавшей сейчас на земле жертве.

Манди отдал должное нью–йоркской полиции: внизу уже шевелились фигурки в скафандрах, описывали место происшествия. С ними был ап–тролл. Алик надеялся, что они не уронят труп при погрузке. Тело бы разбилось, как стакан пива у пьяницы.

— Не падение убивает, — пробормотал Алик.

— А приземление, — закончил Саловиц.

Алик беспокойно пощупал пальцем пенометалл, помолился в душе, чтобы он выдержал.

— И что за хрень проделала эту дыру? Опять жужжалка?

— Бронебойный снаряд. А может, два или три. Тут алмазное стекло — крепкая дрянь. За такую комнатку в портальном доме выкладывают мешок денег и взамен них получают железную гарантию, что ничего не случится. Экспертиза собрала химические следы. Немного — большую часть выдуло вместе с нашим парнем, но следы определенные.

— А это парень?

— Да. Двое затеяли перестрелку в другой комнате, потом выбежали сюда. Тот, что с бронебойными, должно быть, встал в дверях и пальнул в окно. Целиться ему не пришлось.

— В какой он комнате?

— В столовой. Это на Ганимеде.

Комната на Ганимеде обстановкой напоминала лунную. Пятнадцатиметровый купол с полной радиационной защитой, с утопленным в полу каменным столом посередине и двадцатью черными кожаными креслами вокруг — спинки откинуты так, что можно видеть верховное божество в миллионе километров над головами.

Алик остановился у края стола и засмотрелся на Юпитер. Он не главенствовал в небе — он и был небом. Виднелись там и другие спутники и звезды, но те попросту терялись.

По привычке Алик поцеловал костяшку пальца и тут же разозлился на себя. «Не так трудно вывезти паренька из кентуккийского Парижа, но невозможно вывести из него южанина–баптиста!»

Саловиц показал блестящие желтые метки на креслах и столе.

— Обычные девятимиллиметровые. Судя по разлету, наш парень с Марса стрелял из дверей. — Развернувшись, Саловиц указал на красную метку, светящуюся невысоко на купольной стене. Метка горела на овальном пятне пенометалла. Пуля с бронебойным наконечником не пробила всех слоев купола, но аварийная система не допускала риска. Три ап–меха держались наготове на случай, если трещины станут множиться.

— Тот, кто был здесь, видимо, струхнул после первого выстрела. И больше не стрелял.

— Итак, Ледяной Марсианин испугался, услышав тут выстрел бронебойного, — развил описание событий Алик, — и рванул на Марс.

— Очень похоже.

— Глупо. Здесь есть внутренняя охранная сигнализация?

— Нет. Типы вроде Лоренца не любят, чтобы кто–нибудь видел происходящее у них дома. Камеру наблюдения хакнут, или полиция получит ордер — мало ли как их личная жизнь может попасть в общую кормушку. Вход с нью–йоркской стороны охраняется строже трусиков на любовнице мафиози. И на входе в хаб–холл такая же надежная защита. Зато, попав внутрь, ты оказываешься в полном уединении.

— Понятно. — Алик переминался с ноги на ногу, от кляксы пенометалла у него по коже бегали мурашки. — Дальше?

Хозяйская спальня находилась в Сан–Франциско, где–то в Пресидио–Хайтс, с видом на Золотые Ворота вдали. Время в Сан–Франциско на три часа отставало от нью–йоркского, так что прекрасный город ярко сиял уличными огнями, а горожане направлялись в районы Марина и Миссия, собираясь на покой. При виде кровати Алик начал одобрять заботу Крависа Лоренцо о приватности. Большой круг на черном кожаном основании был застелен матрасом из гелевой пены и покрыт простынями царственного бордового шелка. Четыре столбика, тоже обтянутые кожей, топорщились фасетчатыми глазками камер, прыщами выступавших из обивки. В потолок над кроватью был вделан экран такого же размера, как матрас, — именно был вделан, пока выстрел дробовика не превратил его в ромашку стеклянных осколков и не засыпал простыни снегом хрустальной крошки, — да еще стену за изголовьем (тоже черная кожа) украшал большой экран.

Оба дежурных полицейских, открыв ящики тумбочки, хихикали над фармокологическими и электрическими помощниками, которые супруги Лоренцо прихватывали в постель. Как только вошли Алик с Саловицем, копы поспешно выпрямились, подчеркнуто не замечая сомнительных сокровищ.

По знаку Саловица откинули принесенную коронером простыню. Тело номер четыре тоже принадлежало мужчине — изрубленному насмерть африканцу: добили его горизонтальным ударом вдоль губ, от которого нижняя челюсть повисла на полоске кожи. Размер и глубина ран наводили на мысль скорее о топоре, нежели о мачете, — о топоре вроде тех, какими орудовали викинги. Рядом с телом лежал большой дробовик, такой же, как на Луне.

— Итак, зарубленный принадлежал к команде с дробовиками, — заключил Алик. — Их босс снабжает своих ребят этаким медвежьим калибром. Кто–то подходящий орудует в Нью–Йорке?

Вопрос еще не прозвучал, а Шанго уже обыскивал базу данных ФБР на предмет подходящих под описание банд. Подобное оружие использовали многие, но оно было не стандартом, а скорее символом того, что ты больше не пехотинец. Чем выше по этой куче дерьма вскарабкаешься, тем больше твоя пушка.

— Нет, — ответил Саловиц.

— Но для производства таких штук нужен приличный фабрикатор, — продолжал Алик. — Прежде всего такому стволу понадобятся стальные боеприпасы от сорок первого до пятидесятого.

— Понимаю, к чему вы ведете, — сказал Саловиц. — Да только по этой дорожке далеко не уйдешь. В Нью–Йорке не требуют разрешения на сверхпрочные или токсичные вещества для фабрикаторов.

Алик мученически вздохнул.

— Двадцать восьмая?

— Да, вот–вот примут, и мы к ней готовы, ведь мы такие прогрессивные.

Алику, как любому агенту ФБР, была ненавистна Двадцать восьмая поправка: «Гражданин вправе заниматься фабрикацией всего, что не угрожает жизни и свободе других людей и не ведет к свержению власти». Поправку еще не ратифицировали, но теперь это было лишь делом времени. По мнению Алика, в сравнении с АСФ (Американский союз фабрикаторов) Национальная стрелковая ассоциация в деле снабжения Вашингтона тяжелым вооружением выглядела компанией детсадовских пупсиков. Двадцать восьмая позволяла каждому законопослушному гражданину покупать и использовать материалы для производства оружия — лишь бы он не применял означенные материалы для собственно производства оружия. И члены Союза вольны были продавать сырец для фабрикаторов любого качества. Отдельные штаты заранее начали введение поправки в свои законы. В результате в Нью–Йорке разрешение требовалось разве что на уран или нервно–паралитические газы, что сильно осложняло жизнь защитникам закона и порядка. На взгляд Алика, Двадцать восьмая грозила в ближайшем будущем серьезными проблемами. И все потому, что политики среднего уровня жадно хватали каждый ваттдоллар взятки.

Манди оценил след выстрела на потолке. Судя по всему, стреляли вертикально снизу; вероятно, зарубленный, когда ворвался берсерк с топором, лежал на спине. Отчаянная попытка к сопротивлению или рефлекс? Все это наводило на мысль, что враги прокрались в комнату и Берсерк набросился на Зарубленного, а остальные нырнули в другие части портального дома.

Алик накрыл простыней то, что осталось от лица Зарубленного.

— Итак, убийца ушел?

— Из спальни? Ясное дело.

— Сколько еще комнат?

— Мы обошли половину.

— Охренеть, какое счастье!

В Пекине располагались спальни детей. Алик задержался у двери портала. У Крависа с Розой Лоренцо было двое отпрысков: девятилетний Бейли и двенадцатилетняя Саки. После увиденного Алик сомневался, что выдержит зрелище убитых детей.

— Здесь чисто, — сказал Саловиц, догадавшись, отчего он медлит.

Вид из пекинского окна потрясал. Небоскребы всевозможных видов и стилей во все стороны, насколько видит глаз. И все светятся — одни художественной подсветкой, другие всего лишь ста пятьюдесятью этажами неоновых и лазерных реклам. Хотя Китай терраформировал четыре экзопланеты у звезды Траппист‑1 и эмигранты хлынули туда, население Пекина и сейчас превышало двадцать пять миллионов.

Манди не выбрал бы Пекин, чтобы дети каждое утро любовались им спросонья. Впрочем, сестра во время нечастых его визитов к племяннику говаривала, что он никудышный дядюшка, так что Алик воздержался от критики.

— Кровати застелены, — отметил он, заглянув в обе комнаты. Покрывала были свежевыглажены и расправлены. Детей здесь не наблюдалось.

— Мы ищем доступ к дневникам Крависа и Розы, — сказал Саловиц. — Получается не так скоро, как надо бы. Они хранятся на Ген 7 Тьюринге независимого хабитата. Он сотрудничает неохотно.

— Займись, — приказал Алик своему Шанго.

Комната в Антарктиде оказалась самой неприметной из виденных Аликом за этот вечер. Снаружи была ночь, и за изогнутыми стеклами тихо падал снег. Два эксперта стояли на коленях перед окном. Сенсорные дроны кишели на полу, словно выплеснувшиеся из сбитого ногой гнезда термиты.

— Что у вас? — спросил Алик у старшей из экспертов–техников.

— Здесь вода, сэр.

— Вода?

Пальцы в перчатке постучали по стеклу.

— Здесь было открыто. Климат–контроль комнаты пятьдесят три минуты назад отметил внезапное падение температуры.

— Кто–то вошел — или вышел?

Женщина указала на пятнышко красных меток на полу.

— Капли крови. По предварительной оценке, соответствуют крови жертвы из Сан–Франциско.

— Хорошая работа, — одобрил Алик. — Наш викинг–берсерк, должно быть, весь в крови убитого. Вот и сбежал из Сан–Франциско сюда, оставляя кровавый след.

— Сбежал? — усомнился Саловиц. — Отсюда некуда уйти. Кругом ни хрена, кроме Антарктиды.

— Думаете, он отсюда вышвырнул еще один труп?

— Какой смысл прятать мертвеца? Никто не потрудился скрыть от нас остальных.

— Да, верно подмечено. И кровавый след не доказывает, что викинг–берсерк отсюда вышел, — а только что он здесь побывал.

— Кого–то преследовал?

Алик задумчиво всмотрелся в снежный ночной ландшафт.

— Кто–то выжил? Может, Лоренцо прорвался.

— Сюда? — фыркнул Саловиц.

— Здесь выжить проще, чем на Марсе или Ганимеде. Всего–то и нужно, что добраться до ближайшей комнаты портального дома. Наверняка поблизости есть такие: застройщики размещают их пачками.

— Черт, и правда.

— Ваши люди в пальто? — с вызовом спросил Алик. — Разошлите их по округе. Надо узнать, кто отсюда ушел.

— У нас одежда для Нью–Йорка, а не для хреновой Антарктики!

— Ладно… — Алик повернулся к старшей из экспертов. — Вышлите дроны. Посмотрим, что они сумеют найти. Рядом наверняка есть комнаты портальных домов.

Женщина с сомнением оглядела окрестные льды.

— Условия неблагоприятные, сэр.

— А мне плевать! Мне нужен обзор с камеры, и хоть на себе тащите! Я сейчас распоряжусь доставить из моего офиса снаряжение для холодной погоды. Как только прибудет, мы выйдем следом. А пока давайте посмотрим последний труп.

Париж, рассвет над Сеной, силуэт Нотр–Дама над холодным золотисто–розовым горизонтом. Очень романтический вид, в самый раз для гостевой спальни. Жаль, что человеку, лежащему на полу у кровати, его уже не оценить. Выстрел снес ему полголовы, мозг с осколками черепа вытек на толстый кремовый ковер ручейками остывшей лавы.

— Итак, тут поработал Мистер–с–дробовиком или Зарубленный.

— Да.

— И это последний труп?

— Из тех, что мы нашли. Присягнуть не готов.

— То есть нам не хватает тех, кто работал топором и жужжалкой. — Алик перевел дыхание, постарался собраться с мыслями. — Это один или двое?

— Когда лаборатория обработает следы ДНК, картина прояснится.

— Хорошо. Посмотрим последние две комнаты.

Алик ожидал увидеть еще один спутник газового гиганта или станцию на комете — что–нибудь экзотичное. Но дверь портала открылась в каюту на «Йормунганд Целеста». Самый знаменитый на Земле океанский лайнер–гигант — и неудивительно, учитывая, что таковой остался один. Он ничего особенного не делал, просто неторопливо кружил по океанам, даже не причаливая, но охватывая береговые линии всех континентов.

Алик вышел на частную палубу при каюте Лоренцо и тут же пожалел об этом, рухнув в тропическую духоту.

— Сукин сын… — Голубовато–серый океан лежал в двенадцати метрах под ним, на самых высоких волнах перекатывались белые барашки. А одет Алик был по нью–йоркской зиме: в симпатичный костюм из натуральной шерсти. Бюро до сих пор не отступило от дресс–кода Дж. Эдгара^[11], и Алик его придерживался, поскольку костюмная ткань позволяла незаметно разместить периферийные устройства. Но охлаждающей подкладки в их числе не имелось. Каждый сантиметр его кожи моментально покрылся потом. — Где мы, черт побери? — обратился он к Шанго.

— Приближаемся к Кейптауну с востока, — ответил альтэго. — Побережье покажется ночью — по местному времени.

Саловиц обмахивался ладонью и неодобрительно озирал зыбь внизу. Движения они не ощущали: такому великану, как «Йормунганд Целеста», волны были нипочем.

— Если избавляться от трупа, так здесь, а не в Антарктиде, — отметил Саловиц.

— И верно. Что у нас осталось?

— Тропический остров.

Алик закатил глаза, вторично окунувшись в горячую духоту. Едва шагнув из двери портала, он снял пиджак. Это шло против правил Бюро: ткань, кроме периферии, была пронизана и достаточно прочными пулеупорными нитями. Теперь Алик стал легкой добычей для снайпера, но счел, что рискнуть стоит.

Остров располагался на месте прежних Мальдив — прекрасного кораллового архипелага в Индийском океане, промышлявшего единственно туризмом. Острова были так красивы потому, что лежали низко над уровнем моря, поднимаясь не более чем на несколько метров: отсюда виднелись чистейшие пляжи и укромные лагуны. Местному населению плохо пришлось в конце двадцать первого века, когда начался подъем уровня океанов. Весь мир защищал свои осыпающиеся побережья и подтопленные города плотинами и дамбами. У Мальдив не хватало на это денег даже после революции микропроизводства, когда домашние фабрикаторы и принтеры многих спасли от нищеты.

Архипелаг разделил славу Атлантиды, медленно погрузившись под волны. Настоящая трагедия для фонда Всемирного наследия ООН.

Затем явились бойкие застройщики на тяжелых дирижаблях с порталами под брюхом. С неба хлынули потоки песка из пустынь, перемешанного с генмодифицированными коралловыми зародышами. Поднялись и образовались новые острова.

Правовая коллизия вышла зверская. Прежнее население Мальдив утверждало, что искусственные острова насажены на их исконном шельфе и должны принадлежать им. Однако мировой суд отказал: не без помощи Китая, давно поднаторевшего в утверждении претензий на искусственные острова и прилегающие территории.

Новые острова не уступали площадью прежним. Новые владельцы разделили их, как делят на ломтики роскошный торт, поставив за пляжной полосой с десяток деревянных хижин на сваях.

Стильные ложноантичные двери раздвинулись перед Аликом, пропустив его на высокую веранду, ступени которой уходили в раскаленный как печка песок. В тридцати метрах плескались прозрачные волны Индийского океана, омывая изысканный коралловый риф, все еще нараставший из глубины.

— Круче Хэмптона, — неохотно признал он, проходя через скупо обставленную гостиную, выполненную дизайнером в морских мотивах. Во внутреннем дворике трудились эксперты.

— Взлом, — доложил один из них Саловицу. — Сигнализацию отключили, а замки вырезали физически.

— Снаружи? — угадал Алик.

— Да, сэр.

— Кровь здесь есть? — спросил Саловиц.

— Предварительное обследование не обнаружило.

— Одна банда входит путем безумных гимнастических трюков в темноте под снегом, другая скачет по песочку, — заметил Алик. — Награды за мозги ни одной команде не причитается.

Они с Саловицем спустились по ступеням на пляж, где Алик нехотя натянул пиджак, заработав несколько любопытных взглядов. Однако он рассудил, что, если молодчики входили этим путем, они могли оставить прикрытие, готовое к горячим делам. И если данное прикрытие, с нарастающей тревогой ожидавшее возвращения своих, увидит, как вместо них из рекламной хижины вываливаются копы…

Трое спецов нью–йоркской полиции возвращались обратно по пляжу. Они все поснимали зимние куртки, а их теплые рубашки пропитались потом.

— Нашли, каким путем взломщики попали на остров, — доложил Саловицу сержант. — Через две хижины отсюда. Там открыта дверь в патио. Мы вошли. В хаб–холле тело.

— Где этот хаб–холл? — спросил Алик.

Сержант нахлобучил фуражку и ответил ему горестным взглядом.

— Мой альтэго говорит, в Берлине.

— Ах ты, черт! — простонал Саловиц, возводя глаза к безоблачному небу. — Еще того лучше! Сраные портальные дома, ненавижу!

— Я через Бюро послал официальный вызов берлинской полиции, — утешил его Алик. — Есть у меня знакомый в этом городе. Они проведут экспертизу на своей стороне и пришлют вам результаты.

— Хорошо, — сказал Саловиц. — Поставьте охрану вокруг хижины, а внутрь больше не заходите.

— Будет исполнено, детектив, — ответил сержант.

Эксперт из Антарктиды сообщила по полицейской связи:

— Кое–что нашли, детектив. Еще одна комната портального дома рядом с принадлежащей Лоренцо. Окно разбито. Я послала дрон, но он там сдох.

Алик с Саловицем переглянулись и быстро направились обратно. Когда они вошли в хижину, Шанго связался с офисом Алика. Курьер со снаряжением для Антарктики уже отправился в путь и через три минуты должен был войти со стороны Центрального парка.

— Бегом! — приказал ему Алик.

Эксперт–техник в антарктической комнате стояла у окна с закрытыми глазами: через альтэго управляла дронами. У ее ног таял на полу снег.

— Что скажете? — обратился к ней Саловиц.

— Я отправила пять дронов, — отозвалась она. — В снегу они плохо летают, и визуальное изображение слабое. Я больше полагаюсь на миллиметровый радар. Все же они нашли еще одну комнату в ста пятидесяти метрах отсюда. Я пыталась провести внутрь уже два дрона, но они там гибнут. Что–то вроде взрыва. Развалились на части, хотя ни тепловой, ни лучевой вспышки не было.

— Жужжалка, — предположил Алик. — Дыра может быть опутана волокнами.

— Какой смысл пробивать стекло, если сквозь него не войти? — спросил Саловиц.

— На том, кто работает с жужжалкой, должна быть и подходящая защита, — сказал ему Алик. — Эти волокна после выброса не всегда распространяются в нужную сторону.

— То есть он мог проникнуть в дыру.

— Весьма вероятно.

Прибыл курьер с одеждой — пятью костюмами с крупными желтыми буквами «ФБР» на спине. Почти космические скафандры. Алик с Саловицем принялись одеваться, их примеру последовали двое полицейских и техник.

— Постарайтесь обойтись без пистолетов, — предупредил их Алик. — На холоде может заклинить.

Выслушали его скептически, но согласились не стрелять, кроме как в ответ.

Алик вытащил из подмышечной кобуры электронный пистолет и пристегнул его к поясу полярного костюма. На морозе он станет хрупким, но Алик рассчитывал, что детали сохранят работоспособность. Может быть.

Шанго проверил исправность костюмов и приказал стеклу открыться. В окно вихрем ворвался снег.

Ноги Алика на добрых десять сантиметров утонули в рыхлом снегу, устилавшем путь до соседнего портального дома. Детектив держал на контактных линзах визуальное изображение с дрона, накладывая на него алую сеть миллиметрового радара от собственной оптики. Линзы располагали программой для работы при слабой освещенности, и она подключилась, едва Алик вышел наружу. Ему никогда не нравилась искрящаяся зеленым двуцветная картинка, которую выдавала эта программа, да в Антарктике от нее и не много было проку: на снежном поле под ночным небом контраста не больше, чем между сетевыми кофейнями.

Но хоть костюм работал нормально, прилично сохранял тепло.

Они выстроились в ряд лицом к комнате. Покрытая слоем снега, она напоминала футуристический вариант иглу с черными пузырями панорамных окон на фасаде. Три уцелевших дисковидных дрона зависли снаружи и, силясь удержаться на позиции под резкими порывами ледяного ветра, выписывали загогулины, как пьяные ласточки.

Алик тщательно осмотрел пробоину, но даже при помощи своих контактных линз не сумел разглядеть налипших на ее края режущих волокон.

— Если пропустить внутрь кого–нибудь в защитном костюме, может, он сорвет волокна? — спросил Саловиц.

— Да, большую часть, — согласился Алик. — Но и останется более чем достаточно. Чтобы вход стал безопасным для человека, потребуется бригада спецочистки. Чем сложнее местность, в которой стреляют из жужжалки, тем труднее потом ее удалить. Но нам нужно всего лишь расчистить отверстие для дрона.

— Ваш э-пистолет?

— Давайте проверим.

Приминая снег, он встал на колени и навел пистолет в дыру. Под таким углом луч заденет только потолок. Шанго выбрал рассеянный луч высокой мощности. Алик дал десять импульсов.

Снежные хлопья в луче испарялись облачками, и каждое облачко окутывалось аурой огонька святого Эльма. И отверстие замелькало яркими продолговатыми искрами: волокна распадались под энергетическим залпом.

— Теперь посылайте дрон, — сказал Алик, когда фейерверк закончился.

Один из дронов метнулся вперед и невредимым скрылся в дыре. В безветрии комнаты визуальное изображение сразу прояснилось. На полу лежали два тела: мужчина и женщина средних лет. Оба с простреленными головами. Сенсор не распознал действующих силовых цепей, и к порталу в дальней стене это тоже относилось.

— Побег, — объявил Саловиц.

— Да. Так что теперь нам предстоит разбираться, был ли человек с жужжалкой также и Берсерком, или эти двое выбрались после. И еще я хотел бы знать, где расположен хаб–холл комнаты.

— Карты ДНК будут в течение часа. Тогда мы точнее установим время событий.

— Хорошо, а теперь давайте вернемся в участок.

Здание Двадцатого участка нью–йоркской полиции стояло на Западной 82‑й улице всего в двух метро–хабах от квартала к западу от Центрального парка. Даже под снегопадом добрались пешком за три минуты.

К этому времени был почти час ночи. Начальник участка Бренди Декан Дункан сидела в своем кабинете на втором этаже. Она встретила Алика достаточно любезно, но он и так знал, что ему рады, как стриптизеру в церкви.

Саловиц толково отчитался перед ней. Семь тел, местонахождение семьи Лоренцо неизвестно, на вызовы не отвечают, их альтэго вне сети.

— Почему они нацелились на Лоренцо? В чем он замешан? — спросила Декан, устремив взгляд на Алика. Ей было под шестьдесят, она получила достаточно опыта и поддержки в муниципалитете, чтобы вот уже восемь лет держаться в Двадцатом. Лицо изрезано следами турниров по обе стороны чиновничьего стола — турниров, которые и провели ее на нынешний пост. Алик такое уважал: она в самом деле была хорошим копом.

— Я здесь только в силу юрисдикции, — ответил он.

— Фигня, — буркнула она. — «Анака, Девиал, Мортало и Лоренцо».

— И что из этого?

— У них связи в политике. Сколько перецеловали высокопоставленных задниц…

— Я готов помочь. Могу ускорить выяснение некоторых вопросов. В Берлине уже помогаю. Если мы имеем дело с похищением, время для нас важнее всего. Вы хотите, чтобы пресса показала всему миру убитую семью, которая находилась в зоне вашей ответственности?

Бренди Дункан повернулась к Саловицу.

— Это похищение?

— Ни в коем случае. Из всей чертовой бойни выбрался только один — убийца с топором.

Она обратила взгляд судьи к Алику.

— Тогда где они? — спросил тот. — Мы должны это знать.

— Я принимаю вашу помощь, — сквозь зубы процедила Декан. — Но дело ведет Двадцатый участок. Не пытайтесь приплести кого–то еще, тем более своих дружков из прессы.

— Нет у меня дружков в прессе, и я официально прошу не вносить в отчеты мое имя и участие. Если это похищение, для нас пока желательно скрыть от них интерес Бюро.

— Не сомневаюсь. А если не похищение, то что тогда?

— Имела место попытка взлома секретной сети компании Лоренцо, — сказал Саловиц.

— Что они искали?

— Пока не знаю: эксперты в цифровой лаборатории разбираются с системой. Вы же знаете, как трудно чего–то добиться от этих умников.

— Итак, одна группа входит и приступает ко взлому, но тут объявляется другая, и дерьмо летит в вентилятор, — заключила Декан. — Есть ли вероятность, что вторая группа была тайно нанята фирмой «Анака, Девиал, Мортало и Лоренцо», когда те поняли, что происходит?

— Это уже натяжка, шеф, — сказал Саловиц.

Взгляд Декан переключился на Алика, как учительская лазерная указка, высвечивающая очевидное.

— Но есть вероятность. Не так ли, агент Манди?

— На этой стадии Бюро ничего не исключает. Мы хотели бы как можно быстрее задержать уцелевшего убийцу. Однако…

— Начинается, — неприязненно бросила Декан.

— Если первая группа занималась цифровым взломом, вторая среагировала на удивление быстро. Такое возможно, но не обычно. К тому же они не выглядят профессионалами. Все были одеты по–разному, и оружие одинаковое только в двух случаях.

— И как истолкуете?

— Лоренцо отсутствуют, по любой причине. Кто–то об этом узнал и навел на портальный дом две группы квалифицированных взломщиков. Дом там богатый. Одна группа, естественно, запаслась айтишником: данные не менее важны, чем драгоценности, и даже более, если выбрать нужные файлы.

— Совпадение? Вы серьезно?

— Не похоже, чтобы одна из групп имела целью защиту Лоренцо. Если Лоренцо должны были отсутствовать всего одну ночь, то появление в эту ночь двух банд сразу — не такое уж совпадение.

Алик видел, как ей хочется заспорить. Но женщина неохотно согласилась.

— Пусть так. Первым делом нужно обезопасить семью Лоренцо. Свяжитесь с коллегами и друзьями, кто–то должен знать, куда они отправились.

— Да, шеф, — откликнулся Саловиц.

— И дайте знать, если кто–то будет вам препятствовать.

Лазерная указка опять ткнула Алика в лоб.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Саловиц ухмыльнулся.

— Вы живы остались. Неплохой результат.

— Да, — проворчал Алик. — В душе она не прочь меня растерзать, я прямо чувствую.

— Вы правда считаете, что это совпадение?

— Как рабочая гипотеза сойдет. Нам не за что ухватиться, пока мы не знаем, где Лоренцо. С этого и надо начинать, чтобы разобраться, из–за чего сыр–бор.

— Да уж…

Кабинет, который Декан выделила работающей по делу группе, располагался в глубине здания. Матовые окна, десять столов и полукруглая виртуальная сцена в дальнем конце — поперечником в три метра.

Бицк пришел раньше Алика и привел с собой двух сержантов, запомнившихся детективу по портальному дому. Старшая участковой лаборатории Роуэн Эль–Алазани заняла один стол для сбора данных, поступающих с установленных экспертами датчиков.

Едва Алик шагнул в дверь, сцена осветилась объемной схемой портального дома. Выполнили ее не в масштабе, иначе комнаты за пределами хаб–холла перекрывали бы друг друга. На схеме начали проступать трупы.

— Есть что–нибудь по Лоренцо? — спросил Саловиц.

— Пока нет, — ответил Бицк. — Я вышел на безопасность «Связи». Они вышлют нам свои сводки по метро–хабам. Тем временем я глобально прозваниваю лоренцевские альэго. Пока не откликнулись. Все еще вне сети.

— Поступают результаты по ДНК, — вмешалась Роуэн. — Есть соответствия с базой медстраховки, и уже три в списке разыскиваемых Минюста.

— Перекиньте мне, — сказал ей Алик.

Над трупами выскочили метки. Шанго вышел в интерфейс сцены, и контактные линзы увеличили надписи.

Оскальпированной в Нью–Йорке оказалась Лайша Хан. Согласно досье Бюро — среднего уровня исполнитель нью–йоркского синдиката некого Джавида–Ли Бошбурга, который нарезал себе территорию от Южного Бруклина до самого Шипсхед–Бея — с доходом от фабрикации и распространения наркотиков, полудюжиной клубов и солидной крышей. Он поставлял девиц по всей Северной и Южной Америке, а Лайша Хан присматривала за их поведением.

Мистер с дробовиком на Луне — Отто Самул. Лейтенант Райнера Грогана, чья территория опухолью наросла на жителях Западного Квинса, со связями в технологических базах по всему городу и с процентными отчислениями от клубов и застройщиков. По сведениям отдела организованной преступности нью–йоркской полиции, он содержал и пару банд домушников, саранчой проходивших через богатые квартиры в отсутствие хозяев. Алик удовлетворенно кивнул: все это вписывалось в их находки по портальному дому.

Ледяной марсианин — Дюн Нордон. Тоже известен как подручный Джавида–Ли.

Зарубленный — Периджин Лекси. Старший лейтенант Джавида–Ли.

Парижский труп — Кушик Флавий, на жаловании у Райнера Грогана и закадычный дружок Отто Самула — как известно, эти двое большей частью работали сообща.

— Ну вот, уже кое–что, — решил Алик. — Гроган против Бошбурга. Только… Отто Самул и Периджин Лекси — из соперничающих банд, так какого беса у них однотипное заказное оружие?

— Неизвестно, принадлежал ли найденный рядом с ним дробовик Лекси, — ответил Саловиц. — Не мог он выхватить его у кого–то из людей Грогана?

— Хм… — Алика это не убедило.

На его линзы начали выплескиваться файлы от экспертизы. У Кушика Флавия и Отто Самула обнаружился в ботинках песок, соответствующий песку мальдивского пляжа. Равным образом, у Лайши Хан, Дюна Нордона и Периджина Лекси на подошвах имелись следы воды, указывающие, что они проникли в портальный дом через балкон над Центральным парком.

Саловиц, подбоченившись, просматривал всплывающие на сцене данные, а Роуэн скармливала машине все новые результаты. Все смерти укладывались в пятиминутный промежуток, около одиннадцати вечера.

— И по меньшей мере один из банды Райнера ушел, — вздохнул Саловиц и повернулся к Бицку. — Нам нужен полный список обеих группировок.

На линзы Алика выплеснулся секретный файл от Николая Кристиансона. Открыв ему допуск в кабинет, Алик вывел содержимое на сцену.

— Хакнуть закрытую сеть пытался Кушик, — прочитал новые данные Бицк. — В подсобной комнате над Центральным парком мы нашли его следы по всему узлу.

Саловиц повернулся к Алику.

— Вы считаете, потому ему и снесли голову?

— Там все шло без предупредительных, сразу насмерть. Все они знали, что выбраться светит только по трупам второй банды.

— Узнайте, из–за чего поссорились Джавид–Ли и Райнер, — велел Саловиц Бицку. — Если в досье сведений нет, поднимите с постели оргпреступность и узнайте, о чем они шепчутся. Здесь нужно приналечь.

Шанго сообщил об открытом доступе к дневникам супругов Лоренцо.

— Кое–что для вас, — сказал Алик и переслал файлы по связи рабочей группы. Дневниковые записи Крависа и Розы за предыдущий день были помечены одинаково: «Палм–бич, с Ниаллом и Белвиной Каното у них на яхте».

Шанго вызвал Ниалла Каното.

Тот отозвался не сразу. Альтэго Ниалла был настроен на «никому не беспокоить», пришлось снимать запрет полномочиями Бюро.

Наконец недоумевающий голос ответил из офисного динамика:

— Да?

— Ниалл Каното?

— Кто это?

— Спецагент Манди, ФБР. Прошу доступа к вашему альтэго для удостоверения полномочий.

— Да–да, ясное дело. Вы из ФБР. И какого черта вам надобно? Вы знаете, который час?

— Я разыскиваю Крависа Лоренцо и его семью. Они с вами?

— Что такое? У Крава проблемы?

— Пожалуйста, ответьте на вопрос, сэр. Где Кравис Лоренцо?

— Вернулся домой, надо думать.

— У них в графике на сегодня визит к вам.

— Ясное дело. Мы сговорились вместе провести выходные, семьями. Но нам пришлось отменить, понимаете?

— Не понимаю, сэр. В чем причина отмены?

— Чертова яхта, «Морская звезда 3». Мне под вечер позвонили из яхтенной сервисной компании. Они всегда готовят мне ее к выходу: продовольствие, зарядка, общая профилактика и все такое. А в тот раз диагностика двигателя показала неполадки. Пришлось вытаскивать старушку из воды для починки. Вот мы и отменили встречу. Заноза в заднице на двадцать четыре карата. Белл с Розой за много месяцев договаривались, мы собирались дойти на «Звезде» до самых Флорида–Кис.

— Вы вчера вечером говорили с Крависом?

— Ясное дело. Он расстроился. Наши ребятишки дружат, понимаете? Событие для всей семьи.

— Вы с ним именно говорили? Не просто сообщениями через альтэго?

— Ну да. Он был еще в офисе, за столом.

— Он не сказал, чем займется взамен?

— Нет. А что? Что с ним стряслось?

— Мы не можем его найти. Он не намекал, что собирается провести выходные в другом месте?

— Нет. Злился, что придется эти дни просидеть дома, понимаете? Как и я. Да что случилось–то?

— Мы не знаем, что случилось.

— Господи, он цел хоть?

Эту вопиющую глупость Алик списал на ночной час.

— Мне нужен человек из вашей яхтенной сервисной компании. Пожалуйста, пришлите мне на альтэго. И если кто–то из семьи Лоренцо выйдет на связь, немедленно информируйте меня. Понятно?

— Да–да. Но послушайте, что с ними случилось?

— Мы не знаем.

Алик завершил вызов и приказал Шанго загрузить процедуру слежения за кодами доступа Каното, затем добавил и его ближайших родственников. Если Кравис попытается связаться с приятелем–яхтсменом, служебный Ген 7 Тьюринг узнает об этом первым.

— Подтверждается, — сообщил Бицк. — «Связь» зафиксировала семью Лоренцо на входе в кольцевой метрохаб в Виллидж в девять семнадцать вечера и на выходе в хабе на западе Центрального парка три минуты спустя. Больше использования хабов не отмечалось.

Крупный экран на стене начал прокручивать видео с камеры на выходе с хаба у Центрального парка. Вся рабочая группа наблюдала, как семья Лоренцо выходит из кольцевого портала. Сценка удивляла своей обыденностью. Алик легко принял бы ее за рекламу счастливой семьи: молодая улыбающаяся красавица мама, папаша постарше и посерьезнее, дети пересмеиваются, поддразнивая друг друга в толпе.

Шанго связался с национальным агентством учета граждан и прогнал распознавание. Они самые.

Бицк переключился от хаба на западе парка к уличной камере наблюдения.

Выйдя из хаба, Лоренцо прошли двадцать пять метров по тротуару и свернули ко входу в свой дом. Метка времени в метаданных: девять двадцать одна.

— Пусть участковый Тьюринг прочешет по этому видео файлы на остаток ночи, — сказал Саловиц. — Я должен знать, выходили они или нет. И кто еще входил в дом.

— Исполняю, — отозвался Бицк.

Пока обрабатывалось это задание, Алик вызвал филиал Бюро в Палм–бич, а Шанго между тем на плечах участкового Ген 7 Тьюринга вошел в сеть сервисной компании, которой пользовался Каното. И добыл данные по «Морской звезде 3», которая на неопытный глаз выглядела слегка уменьшенной копией «Йормунганд Целесты».

Один из механиков компании с утра проводил последнюю проверку перед выходом в море, и тут диагностика обозначила проблему с двигателем: какие–то посторонние частицы в приводной системе. При включении двигателя это угрожало заклиниванием всего механизма. Сервисная компания связалась с Ниаллом Каното и уведомила, что движок придется разбирать и чистить.

Механика звали Али Ренци. Его альтэго отозвался на инфильтрационный запрос из центрального Майами. Центральный офис в Майами отправил за ним трех агентов.

— Журнал памяти камеры у Центрального парка подчищен, — сказал Бицк. — Кто–то провел хитроумное непространственное редактирование: вырезал куски размером с человека и заменил на закольцованный фон. Думаю, там люди Джавида–Ли перед входом в здание.

— Отследить инфильтрацию сумеете? — спросил Саловиц.

— Нашему отделу не по силам. — Бицк покосился на Алика. — Можно заказать полный цифровой аудит?

— Выполняйте, — кивнул Саловиц.

— А внутренние камеры в здании? — спросил Алик.

— Отключены. Просочились внутрь и заглушили, не подняв тревоги. Их электронщики, кто бы они ни были, дело знают.

— Хорошо, — сказал Алик. — Давайте отступим на шаг назад. Через ближайший хаб они входить бы не стали. Слишком много улик для любого следствия. Но… и серьезного расследования отделом убийств они тоже не ожидали. Так что пусть ваш Тьюринг обработает все камеры наблюдения в округе, вдруг банда Джавида–Ли не все отредактировала. Выясните, откуда они пришли. Где–то в памяти должно остаться их изображение.

Бицк коротко кивнул агенту и принялся инструктировать свой альтэго.

— «Связь» не видела Лоренцо со времени выхода из хаба у парка, — заметил Саловиц. — Куда же их черт унес?

Алик разглядывал голографию на стене и мысленно перебирал множество путей, ведущих из портального дома.

— Мы перемудрили, — решил он. — Оставим в покое Тьюринги и экспертов, вернемся к сути.

— Это какой же? — скептически осведомился Саловиц.

— Мы искали технического решения, а оно здесь вряд ли применимо. Подумайте: вот дюжина головорезов врывается к вам в квартиру с тяжелыми пушками. Вам уже не до хитростей. Лишь бы выбраться и вытащить детей — немедленно! Ну вот, это же многоквартирный дом, так? Двадцать этажей? По три–четыре квартиры на каждом? Мы все их физически обыскали?

— Пока нет, — признал Саловиц. — Только семнадцатый этаж.

— Так обыщите.

— Вызову еще людей, — нехотя согласился детектив.

Алик выбрал себе стол и уселся. Принесли кофе. Из автомата, но Алик не стал ворчать, чтобы не настраивать копов против себя. Шанго подбросил ему на линзы целую кучу данных. Он изучал родственников и знакомых каждого из убитых.

И довольно скоро уверился, что этим списком заинтересуются и другие. О появлении в квартире полиции непременно пойдут слухи. Выживший беглец из Антарктиды свяжется с Райнером. Джавид–Ли захочет знать, почему не вернулись его люди; возможно, он пошлет кого–нибудь осмотреться в Центральном парке и тогда узнает, что копы установили оцепление вокруг места преступления. Алик понимал, что времени у него немного. Не то чтобы банды практиковали «омерту», но даже самые тупые уличные бойцы знали, что нет ничего хуже, как болтать языком перед копами — и тем более федералами!

Однако Алик твердо верил в избитую истину, что прочность любой цепочки измеряется прочностью самого слабого ее звена. Надо только правильно определить это звено.

Через двадцать минут два агента ФБР Майами вводили в Двадцатый участок Али Ренци. Чтобы умилостивить Бренди Дункан, Алик предложил вести допрос Саловицу, а они с Бицком станут наблюдать его на сцене через связь с детективом, на случай если и у них появятся вопросы.

Голограмму сцены проработали детальнее, и она показала Ренци, всеми силами изображавшего спокойствие невинности — так держатся люди, сознающие, что допустили большую промашку. Хреновая игра, решил Алик; по–настоящему невиновный непременно задергался бы, если бы его в два ночи вытащили в полицейский участок.

Али Ренци был еще одет для клуба Майами: рубашка с короткими рукавами и вышитым на ней невиданным инопланетным львом, черные штаны в обтяжку. После короткого перехода по январскому Нью–Йорку он весь дрожал, греясь под кондиционером в допросной.

Бицк дал Шанго доступ к сканированию тела. Частота пульса у Ренци подскочила, уровень токсинов в крови тоже. Нейронная активность зашкаливала. Алик спрятал улыбку, увидев оценку его нервной энергии.

Вошел Саловиц.

— Садитесь, пожалуйста.

Ренци бросил последний взгляд на радиатор кондиционера и нехотя сел к столу напротив Саловица.

— Вы желаете присутствия адвоката? — спросил Саловиц. — Если у вас нет своего, вам будет предоставлен общественный защитник. Если ваша страховка этого не покрывает, расходы вам возместят.

— Я арестован? Мне права не зачитывали.

— Нет, вы не арестованный, а свидетель по делу.

— Чего?

— Расскажите мне о «Морской звезде 3».

— Славная яхточка. Я ее иногда обслуживаю.

Он широко улыбнулся, изображая незатейливого латиноса.

— Али. — Саловиц назвал его по имени, словно обращался к пятикласнику.

— Чего?

— Позволь дать тебе бесплатный совет. У тебя нет криминального досье, и я вижу, что, в общем, ты приличный парень, так что не зли меня. Ясно?

— Что такое, уважаемый? Я с ней работал. Я же сказал.

— Мы тебя выследили в два ночи, притащили сюда, чтобы расспросить про яхту, которую ты обслуживал накануне утром, и ты мне говоришь «иногда»? Не вредно бы тебе поднакачать свой ай–кью. Потому что для серьезных людей это совершенно не звучит.

— Что поднакачать?

— Шевели мозгами, Али. Что случилось с «Морской звездой»?

— Приводная система, уважаемый. Диагностика просигналила. Пришлось отбуксировать в сухой док. Компания ею занимается.

— Черт, ты что, меня не услышал? Ну ладно, давай так. Ты со мной поговоришь, ответишь на мои вопросы, и тогда участок накормит тебя завтраком и отпустит восвояси. Никаких обвинений, только наша благодарность за содействие в расследовании множественного убийства.

— Множе… чего?

— Заткнись на хрен, когда я говорю! — Саловиц врезал кулаком по столу. — Так вот, не будешь сотрудничать, я тебя привяжу к делу, и будешь проходить как сообщник — если не как соучастник. За такие дела — пока что нашли семь тел — отправляют прямиком на Загреус, и не в самый комфортный конец каньона.

— Ни хрена, уважаемый! Никого я не убивал!

— По закону укрывательство тоже считается соучастием.

— Яничего не сделал!

— Отлично. Так вот, я задам вопрос, а ты его хорошенько обдумай, потому что все очень просто. Если я закажу проверку твоих счетов — чего я до сих пор не сделал, ибо ты пока что озабоченный законопослушный гражданин, — но, если я ее закажу, не найдется ли там свежих переводов на твое имя? Не торопись. От ответа зависит, как ты проведешь остаток жизни.

Казалось, Ренци и думать забыл о зимнем холоде. На лбу у него проступил пот, а лицо побелело так стремительно, что Алик задумался, не встроены ли у него гены хамелеона.

— Ну да, — заговорил Ренци, не глядя в глаза Саловицу. — Знакомый знакомого, он мне немножко помог. Тяжелые времена, понимаете. Экономика…

Саловиц выложил на стол карточки — жестом профи из Вегаса, собравшегося загрести банк.

— Взгляни на эти лица, Али. Нет ли среди них знакомого твоего знакомого.

Ренци взглянул.

— Иисусе!

Он зажал рот ладонью, щеки у него надулись.

— Не отводи глаз, — приказал Саловиц.

На карточках были трупы на месте преступления. На Периджина Лекси и Кушика Флавия прилагались снимки из досье, иначе их никто бы не опознал.

— Этот, — сказал Ренци и отвернулся.

— Кушик Флавий?

— Он назвался Диланом.

— И что ты для него сделал?

— Подкрутил диагностику. Он хотел, чтобы на «Морской звезде» в эти выходные никто и никуда не ходил. Проще всего было вытащить ее на сушу.

— Когда ты с ним встречался?

— Он в то утро зашел ко мне на хату. Знал, кто я, чем занимаюсь, — все знал. Уважаемый, таким, как он, не отказывают! И вреда от того никому не было.

Саловиц словно невзначай поводил пальцем по карточкам.

— Никакого вреда, а?

— Вы же понимаете, о чем я! Я ничего не сделал. Меня к делу не пришьешь!

— Может, и так. А теперь, что еще говорил этот парень, назвавшийся Диланом?

— Ничего не говорил, только чтоб вывел из строя яхту. Клянусь, уважаемый! Могилой матери клянусь!

— Он сказал, зачем она нужна ему на суше?

— Нет. Ни слова.

— Тебе уже случалось оказывать такие услуги?

— Нет, уважаемый, ни разу.

— У вас есть к нему вопросы? — по связи обратился Саловиц к Алику.

— Нет. Я запрошу в Бюро все данные на него. Если чист, кормите завтраком и гоните отсюда пинком.

Пока Саловиц наводил порядок в допросной, Алик послал вызов Танзану, своему агенту на Капитолийском холме. Они познакомились два десятка лет назад и завязали взаимовыгодные отношения. Просили друг друга о небольших скромных одолжениях, и с тех пор Алик в Бюро шел вверх как по маслу, получив допуски чуть ли не на уровне директора. Только директор не захотел бы иметь ничего общего с некоторыми известными ему вещами.

— Операция была хорошо организована, — сказал Алик Танзану. — Во всяком случае, поначалу. Хотя я не понимаю, зачем низовым нью–йоркским шайкам ломиться в сверхсекретные файлы Пентагона.

— Можешь сам их спросить.

— Не так это просто. Подозреваю, они занервничали — ведь их братве устроили бойню и все такое.

— Тебе поддержка не нужна? Есть закрытые фонды, на случай если понадобится нанять специалистов.

— Посмотрим пока, куда приведет расследование. Очень уж странное совпадение, что обе банды объявились в одно время. Человек, которому нужны секретные файлы из Пентагона, нанимает не шайку нью–йоркской шушеры, а эти шушера и есть. Мне нужно узнать, кто сбежал через Антарктиду. Они могли бы ответить на некоторые вопросы.

— Хорошо, держи меня в курсе. Я хочу знать, кому и зачем понадобились эти файлы.

Алик снова перебрал убитых бандитов и решил, что самым слабым звеном, вероятно, окажется подстилка Периджина Лекси — Адреа Халфон. Случалось, что девицы, состоявшие при парнях со связями, оказывались круче самих парней. А эта? У Алика сложилось впечатление, что она другого типа: хрупкая, зависимая. Периджин вытащил ее из сточной канавы. Он для нее был целым миром, без него она ничто. Если они с Саловицем успеют добраться до девушки раньше, чем пришлет кого–нибудь Джавид–Ли…

Алик с Саловицем прошли по южной радиалке с Манхэттена, потом через кольцо 32 вышли в хаб Манхэттенского хаба Бич–парк. Они собирались уже вызвать двухместное ап–такси, но тут снег перестал, и они пешком отправились на запад по бульвару Ориентал.

— Так вы думаете: похищение? — спросил Саловиц. — Райнер основательно потрудился, чтобы испоганить Лоренцо выходные. Той банде они нужны были в портальном доме.

— А группировка Джавида–Ли считала, что они отправились кататься на яхте и портальный дом пустует. Потому они и столкнулись в здании у Центрального парка. Только я не думаю, что это похищение.

— А что же?

— Для доступа к сети «Анака, Девиал, Мортало и Лоренцо» требуется биометрия. Кравис во плоти сильно помог бы Флавию в работе. В его снаряжении были биометрические считыватели. К тому же, захватив семью, получаешь отменный рычаг.

— Так все это ради взлома файлов?

— Возможно — что касается команды Райнера. Но это не объясняет нам, где сейчас семья Лоренцо.

На Дувр–стрит они свернули в начале четвертого. На улице не было ни малейшего движения, даже чистильщики не выехали. Под подошвами Алика хрустел толстый слой снега.

Район был приличный: при каждом доме аккуратный дворик, кое–где припаркованы лодки. Периджин жил в средней части улицы, и только в его доме горел свет.

Шагнув на ступени крылечка, Саловиц нажал кнопку звонка. Домашняя сеть запросила удостоверения личности, их альтэго представили нужные данные.

Адреа Халфон, приоткрыв дверь, боязливо выглянула в щелку. Она плакала. Заговорила тихим, перехваченным голосом:

— Да?

— Полиция Нью–Йорка, мэм, — назвался Саловиц. — Позвольте войти?

Она молча попятилась, оставив дверь открытой. Алик с Саловицем прошли за ней. Посмотрели, переглянулись, старательно сохраняя невозмутимые мины, и взглянули снова. Домашний халат Адреа представлял собой ажурную паутину черного кружева, отделанного пушистыми бордовыми перьями: этакий шедевр Шредингера — быть одетой и раздетой одновременно. Периджин подобрал ее в одном из клубов Джавида–Ли, и девица, видимо, из благодарности сохраняла тот же образ, который пленил его с первого взгляда. Увидев Адреа во плоти, Алик утвердился во мнении, что сделал правильный выбор: от нее как духами несло неуверенностью.

— У меня плохое известие, мэм, — начал Саловиц, пройдя в гостиную. Обстановка была кричащая, как и ожидал Алик. Кто–то, позаимствовавший понятия о вкусе из гонконгских виртуалок и слишком свободный в тратах и поступках, создал дом своей мечты. Все здесь било в глаза, не сочетаясь друг с другом: цвета, мебель, украшения, картины… детектив насчитал как минимум четыре разных стиля разных эпох.

Адреа кивнула — точнее, резко дернула головой. Она уже знала.

— Что такое, офицер?

— Ваш партнер Периджин Лекси. К сожалению, он найден мертвым. Мои соболезнования.

Она опустилась на пышную кушетку и потянулась за рюмкой, стоявшей на мраморном столике рядом. Успела открыть бутылку дешевого бурбона.

— Ужасно, — сказала она.

— Учитывая, как он умер, да, — согласился Алик. — Ужасно.

Она боязливо стрельнула на него глазами.

— Как?..

— Оказался в неудачном месте в неудачное время и с неподходящими людьми. Но вам ничего не известно, не так ли?

— Я не знаю, где он был этой ночью. Сказал, встречается с друзьями в баре.

— Чем он зарабатывает на жизнь?

— Менеджер в «Звездном городе».

Алик прочел подкинутый ему Шанго файлик.

— Клининговая компания, а? Работает на субподряде в Грэйвленде и Шипсхед–Бее?

— Да, та самая.

Рука ее, наливавшая в рюмку бурбон, тряслась.

— Странно, а мы его нашли в центральном районе. Грабил квартиру.

— Об этом я ничего не знаю.

— С ним был человек. Мы предполагаем, Дюн Нордон. Вы не поможете нам его опознать?

Алик подал ей карточку.

— Конечно.

Она взглянула на застывшее бескровное лицо Дюна и завопила. Выбежала из гостиной. Алик с Саловицем понимающе переглянулись, услышав саундтрек обильной рвоты.

Через пару минут Адреа вернулась, старательно запахивая халатик, совершенно не приспособленный для этого действия.

— Сукин вы сын!

— Да, мэм. В той квартире столкнулись две банды и порвали друг друга, как акулы под ЛСД. Вашему Периджину еще повезло: попросту пристрелили. Дюну не так посчастливилось.

Девушка зажала рот ладонью, а из глаз хлынули слезы.

— Они убрали двоих из второй банды, — безжалостно продолжал Алик, — но одному удалось уйти. Не догадываетесь, кого мог использовать Райнер для подобной работы?

— Я ничего не знаю.

— Думаете, Джавид–Ли вам друг? Что, он о вас позаботится? В данный момент у него одна забота: прикрыть собственную задницу. И скажите мне, что будет, если мы захватим вас в Двадцатый участок и задержим на пару дней? Я имею право задержать свидетеля без предъявления обвинений. Так что ни «правила Миранды», ни адвоката в первые двадцать четыре часа.

— Я ни в чем не виновата! — возмутилась Адреа, снова упав на кушетку.

— Это надо будет проверить. Да и не в том дело, ведь Джавид–Ли непременно заинтересуется, что вы наговорили за те два дня, пока вам не предоставили адвоката. Очень заинтересуется. Вы будете твердить: «Ничего», но поверит ли он вам, как думаете?

Теперь она зарыдала, уставившись на Алика с ненавистью, которой хватило бы на полк куклуксклановцев.

— Ублюдок. Рак тебе на яйца и метастаз в позвоночник!

— Непременно, милочка. А с другой стороны, мы ведь просто пришли сюда известить вас о смерти Периджина, согласно правилам муниципалитета. Провели здесь несколько минут и удалились, когда стало ясно, что из тебя словечка не выжмешь. Как по–твоему: так лучше будет?

— Чего вы хотите?

— Хочу знать, что за хрень творится.

— Периджин мало рассказывает. Я и услышала обо всем только после пожара.

— Какого пожара.

— В «Фиолетовом смещении». Это одно из заведений Джавида–Ли.

— Вы там работали? — спросил Саловиц.

— Больше не работаю, — обиженно буркнула она. — И там я никогда не танцевала: низкопробное заведение, понимаете? Но я знакома с парой девушек, которые и до него докатились.

— Когда случился пожар? — подал голос Алик.

— Пару дней назад. Загорелось на кухне. Якобы случайно, но все знали — поджог. Пери сказал: Джавид–Ли точно знал, что это по приказу Райнера, в порядке порки для Рика. И тогда Джавид велел Пери заняться Фарронами, чтобы сквитаться с Райнером, понимаете? Он не мог себе позволить проявить слабость — после того как получил два удара. Спустишь такое, решат, что ты ослабел, и не успеешь оглянуться, как тебя нет. Он должен был сделать заявление, и очень громкое.

— Стоп, — сказал Алик. — Вернемся назад. Что за хрен этот Рик?

— Мелочь, с самого дна организации Джавида–Ли. Но он, как сказал Пери, кое–кого тряхнул в пользу Джавида–Ли пару дней назад. И тут же его вытаскивают из моря — в тот же день, когда погорело «Фиолетовое смещение».

— А чем занимался Рик? Кого он тряс?

— Не знаю, но кого–то из людей Райнера. В общем, разозлил Райнера. Его разозлить недолго.

— А кто такие Фарроны?

— Люди, которым должен был заняться Пери, чтобы сравнять счет за Джавида–Ли.

— Итак, Джавид–Ли с Райнером вели военные действия? И давно?

Она пожала плечами.

— С неделю. Пери поздно возвращался, и настроение у него все время было гнусное. Для этих ребят главное — уважение. Тебе должны выказывать уважение. А если кто не выказал, вышел за рамки, ты должен ему объяснить. Так всегда происходит.

Воздух на Дувр–стрит был холодным и насквозь пропах резким запахом прятавшейся в нескольких сотнях метров Атлантики. Алик глубоко вдохнул в надежде, что запах подействует наподобие чистящего средства.

— Эти сукины дети до сих пор живут в Средневековье!

Саловиц хмыкнул.

— Сильно вы опустились, попав сюда из столицы?

— Нет, — признался Алик. — Там и вовсе дикость. Крови, может, и поменьше, зато боли вдвое.

— Аминь, друг мой. Что теперь?

— Все равно не вижу смысла, — пожаловался Алик, когда они зашагали по улице.

Шанго выдал полицейский рапорт по Рику Паттерсону, которого два дня назад выловили в гавани Цезарс–бей. Он не умел плавать. Впрочем, признал Алик, и умеючи, тяжело выплыть, когда на ноги намотано пятьдесят кило металлической цепи. В тот же день на кухню «Фиолетового смещения» вызывали районную пожарную команду.

— Ладно, — заговорил он, выстроив все в голове. — Что бы ни натворил Рик, психопат Райнер додумался в ответ нанести двойной удар. Джавид–Ли в свою очередь послал своих убрать каких–то там долбаных Фарронов. Затем Периджин объявляется в портальном доме Лоренцо и подставляет зад под выстрелы банды Райнера, которая как раз в это время ломает там файлы.

— Вы по–прежнему считаете это совпадением?

— Не знаю, что и думать.

— И не говорите. Вам не хватает информации.

— А вам хватает? — огрызнулся Алик. И тут Шанго выкинул ему самый дивный за эту ночь файл. — Черти сраные!

— Что там?

Алик поделился файлом.

«Дельфина Фаррон — экономка у Лоренцо».

— Вы издеваетесь надо мной, что ли? — гаркнул Саловиц.

— Доступ к долбаным файлам!

— И с кем вы теперь хотите поговорить?

— Минуту… — Шанго прозвонил код Дельфины Фаррон. Без ответа. Ее альтэго был вне сети.

— А-га. Посылайте к ней группу обмундированных, сейчас же.

— Господи. Уже делаю.

— Так вот зачем Периджина занесло в дом Лоренцо, — вслух размышлял Алик. — Гонялся за этой Фаррон.

Тем временем Шанго раздобыл ему новые данные по Дельфине. Алик прочитал.

— Чем дальше, тем лучше. Смотрите, что за дерьмо: Дельфина — троюродная сестра Райнера.

— Не складывается, — возразил Саловиц. — Если бы Периджин прикончил эту Фаррон в портальном доме, мы нашли бы тело.

— Не нашли бы, если бы они отправились прогуляться по Антарктиде, — сказал Алик. — Мы едва отыскали соседнюю комнату портального дома.

— У Периджиина и его людей не было полярной одежды.

— Точно, — кисло признал Алик. — Верно замечено. Попросите участок получить у «Связи» данные по Дельфине Фаррон. Надо узнать, где она.

К тому времени, как Алик закончил просмотр файла по Рику Паттерсону, они подошли к хабу Манхэттенского Бич–парка.

— Планы меняются, — объявил он. — Идем в Западный Бруклин.

— Зачем?

— Засвидетельствуем свое почтение вдове Паттерсона.

Географически Стиллвелл–авеню располагалась не так уж далеко от Дувр–стрит, зато статус упал так резко, что у Алика голова закружилась. Новостройку, где снимал несколько комнат Рик Паттерсон, они нашли легко: чуть ли не половина здания была нежилой. Остальные жильцы, стоило им двоим перешагнуть порог, крысами разбежались по норам. Алик не считал, что они настолько тупы, чтобы связаться с городской полицией и ФБР, но ведь никогда не знаешь, какую дрянь выдают на–гора их двадцатилетней давности синтезаторы и как она влияет на мозги.

Коллена Паттерсон не спала. В другой раз Алик объяснил бы это нечистой совестью: в половину четвертого утра совесть охотнее всего затевает свои игры, — но двухмесячный младенец у женщины на руках говорил о другом. На вид она не спала полгода и большую часть этого времени проплакала. Полная эмоциональная и физическая развалина. В крошечной квартирке разгром, пахнет несвежей едой и грязными подгузниками.

— Что еще? — возопила она, даже не поинтересовавшись их удостоверениями.

— Вы знали, что Периджин Лекси со своими собираются ночью на дело? — спросил Алик.

Она упала на единственное в комнате кресло и разрыдалась. Тотчас и младенец завыл, как маленький баньши. Алик подождал. Разумеется, скоро в стену забарабанили соседи.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал он, выбрав момент, когда страдания Коллены достигли пика.

— Ничего я не знаю! Сколько гребаных раз вам повторять?

— Я не полицейский. Я из ФБР.

— Все вы одинаковы!

— Не совсем. Власти у меня намного больше, чем вот у детектива Саловица.

Саловиц весело показал ему средний палец.

— Ничего я не знаю, — твердила она, словно новую мантру, которая должна была наладить все в ее жизни. Алик видел, что еще немного и она свернется в позу зародыша плотнее, чем сумел бы младенец, и может никогда уже не развернуться.

— Мне нужны файлы Рика, — сказал он. — У него была какая–то страховка. Небольшая, но для вас с малышом и такая все меняет.

— Они отказали в выплате: юридический отдел компании уже сообщил. Ублюдки. Это, мол, не несчастный случай!

— А вдруг несчастный? Я могу поговорить с коронером, чтобы они официально зарегистрировали это как случайность. У меня, как я уже говорил, есть власть.

Она угрюмо и недоверчиво уставилась на Алика.

— Что вам надо?

— Имя. Нам известно, что люди Райнера убрали Рика за то, что он сделал. Это был ответный удар.

— Ясное дело. Вообще–то.

— Так скажите мне, что за работу он сделал для Джавида–Ли. Я уверен, вы знаете.

— Вы серьезно насчет страховой компании? Правда такое можете?

— Правда могу. Но вам придется рассказать все.

— Там была какая–то сучка. Потому работа и досталась ему: никто другой не брался. А нам требовались деньги. Джавид–Ли платит за верность, этого у него не отнимешь.

— Конечно. Что за девушка?

— Саманта Лехито. Джавид–Ли хотел ей кое–что разъяснить.

— За что? Что она сделала?

— Не знаю. Прошу вас, я правда не знаю! Рик не спрашивал. О таком не спрашивают. Он у Джавида–Ли простой солдат. Доставил сообщение, как ему сказали. Уложил эту шалаву в больницу.

— То есть она жива?

— Откуда мне знать. Была, когда он уходил. Ее альтэго орал, требуя скорую.

— Хорошо. — Шанго уже подкинул Алику на линзы досье Лехито. Она находилась в джамейкской больнице на бульваре Ван–Уайка, получала лечение по кредиту третьего уровня. Что подтверждало: Райнер заботится о своих людях. Хорошая политика. Однако теперь Алику было бы очень любопытно выяснить, что такое натворила Саманта Лехито, раз Джавид–Ли послал Рика надрать ей задницу.

— Страховка? — отчаянно напомнила Коллена. — Что со страховкой? Я сказала все, что вы хотели.

Младенец, уловив состояние матери, опять заверещал. За мать Алик не дал бы крысиного катышка, но ребенок заслуживал своего шанса: совесть южанина–баптиста не давала покоя.

— Я загрузил все в сеть Бюро, — сказал он. — Коронер получит к утру.

Она снова разразилась слезами.

Алик недовольно поморщился. Может, он и ангел–хранитель, но уж такое–то дерьмо ему зачем?

— По адресу Фаррон никого, — сообщил Саловиц, когда они прошли через практически безлюдный хаб.

— Да?

— У нее есть ребенок, мальчик. Альфонс. Наши из участка поспрашивали соседей, те говорят, что видели их сегодня, но довольно давно.

— Добавьте их в список на розыск.

— Сам догадался.

Сотрудники джамейкской больницы привыкли к появлению полиции в неурочное время. Саловиц поговорил с дежурной секретаршей, та направила его на девятый этаж. Страты грубой, пятидесятилетней давности постройки из стекла и карбона отражали статус пациентов не предусмотренным архитектором образом. А если архитектор такое предусмотрел, он обладал недоброй иронией.

Отделение, где лечилась Лехито, было достаточно приличным, на несколько ступеней вверх по социальной лестнице от пяти расположенных прямо под ним этажей «обязательной страховки». Но, опять же, на несколько этажей ниже того, что досталось бы Алику, если бы он, боже сохрани, попал в больницу.

Саманта Лехито лежала в отсеке, отгороженном от основного помещения. В нем стояли две кровати, но она была единственной пациенткой. От передвижного штабеля с приборами к женщине тянулось множество трубок. Ее лицо и конечности покрывала голубоватая мембрана, при виде которой Алик понял, что недостающие куски кожи Саманте наращивают К-клетками. На медицинском языке — поверхностной кожей. Но Рик действительно изрезал ей лицо в лоскуты. При одном взгляде на это Алик пожалел, что помог Коллене со страховкой.

На стуле у кровати дремала еще одна женщина. Невысокая, между тридцатью и сорока, с черными, по–мальчишески подстриженными волосами, обрамлявшими искаженное тревогой лицо. Когда вошли Алик с Саловицем, женщина встрепенулась, недоумение ее быстро сменилось недовольной гримасой. Шанго дал распознавание лица: Каролайн Кэлин. У нее с Самантой четыре года назад был зарегистрирован в муниципалитете брачный контракт. В трудовом досье зияли прорехи, но на данный момент она работала в местном магазинчике, называвшемся «Энергия кармы». Никакой связи между ним и предприятиями Райнера Шанго не обнаружил.

— Что вы хотите? — таким же усталым, как у Коллены, голосом спросила она.

Алик сдержал вздох. Он так привык к подобной реакции, что давно перестал злиться. Причудливая особенность человеческой природы: избитые или ограбленные радуются полиции, словно комитету по раздаче призов. А для всех прочих парни в голубом такие же желанные гости, как налоговая полиция.

— Я хочу поговорить с Самантой, — сказал ей Алик.

— Она устала. То, что он с ней сделал… — Каролайн протянула руку, погладила раненую по лицу. — Она сейчас поправляется. Это отнимает так много сил. Оставьте ее в покое.

— Вы знаете, что Рик Паттерсон мертв?

— Знаю. И у меня есть алиби. Я была здесь, присматривала за ней. На посту даже коп есть. Хороший свидетель, а?

— Я знаю, что вы не трогали Рика. Это Райнер, да?

Каролайн пожала плечами, пригладила ладонью волосы.

— Вам лучше знать.

— А значит, Джавид–Ли будет искать способ отыграться.

— Ничего подобного. Все уже кончилось.

— Между Райнером и Джавидом–Ли? Нет. И не кончится, пока один из них не исчезнет с горизонта.

— А кто об этом позаботится? Вы? Не думаю. Тем ублюдкам вы не страшны. Такие не попадают под арест, не отвечают в суде, не отбывают строк, им не приходится наращивать изуродованное лицо. Это для бедолаг вроде Сэм.

— Верно.

— Вы знаете, как болезненно косметическое применение К-клеток для наращивания настоящей кожи? Пока они прирастают, адаптируются к новому телу, все болит, даже под обезболивающими. А ведь пройдет много месяцев, пока лицо Сэм заживет так, чтобы не видно было, что он с ней сотворил. Не все могут перенести столько боли. Моя Сэм сможет — она сильная. А когда она справится, когда я заберу ее домой, она больше не коснется этого дерьма. Подальше от Райнера и прочих психов.

— Красиво звучит, — заметил Алик. — Знаете, сколько раз я слышал подобные слова?

— Я не дам ей вернуться. Не позволю.

— Хорошо. Тогда разрешите, я вам помогу. Расскажите, что она сделала. За что Джавид–Ли послал к ней Рика? От чего он хотел предостеречь Райнера? Поняв, что происходит, я смогу добраться до этих типов. Нам сегодня навалили семь трупов, не считая Рика. Бюро от дела не отступится.

— Сэм вам не скажет.

— Понятно, что не скажет, поскольку ее в тот мир засосало так, что уже не выкарабкаться. Вся ваша любовь и мольбы, все ваши доводы, все мечты начать заново на новом месте — все это только для того, чтобы заставить ее сделать выбор. Вы или они. Вы уверены, что она выберет вас?

Попытка ее убедить — что было труднее, чем отполировать кучу дерьма, — привела, как почудилось Алику, к мелькнувшему на лице сомнению.

— Черт, она мне жена. Она их бросит. Ради меня.

— Добейтесь, чтобы бросила. Расскажите, что она сделала. Я ее оттуда вытащу. Ни Райнера, ни Джавида–Ли больше не будет.

— Они будут всегда. Разве что имена изменятся. Их территорию зацапают другие сукины сыны.

— Но возникнет разрыв, момент безвластия. И в этот самый момент вы успеете ее вытащить.

— Сэм бы не хотела, чтобы я вела с вами такие разговоры, — неуверенно проговорила она.

— В том–то и дело. Эта ее жизнь, она как наркотик. Самой ей не вырваться. Но вы сможете.

Каролайн протяжно вздохнула и сжала бессильную руку Саманты.

— Райнер велел, чтобы ей разъяснили. Доходчиво.

Этого она могла бы не говорить: Алик отлично представлял себе ту культуру. Намеки. Сообщения. Угрозы. Если без лишних слов, все тот же старый рэкет. В сухом остатке: власть таких, как Джавид–Ли или Райнер, над другими, подкрепленная деньгами или страхом. Никто никогда не отступается: дурацкая гордость не позволяет. Среди гангстеров потерять лицо означает потерять все.

— Что разъяснили? — спросил Саловиц.

— Чтобы отвалила, — ответила она. — Только и всего. У той женщины были какие–то разногласия с одной родственницей Райнера. Ну так вот, Сэм и узнала, когда она бывает в спа–салоне — дорогущем, в городе. Она там появлялась каждую пару дней, проходила полный курс: волосы, лицо, очистка кожи всего тела. И массаж каждый раз, какой–то затейливый, нагретыми камнями или черт его знает. Штука в том, что даже для обычного массажа надо раздеться почти догола. А вы знаете, что без одежды человек чувствует себя беззащитным, тем более когда лежишь, а кто–то над тобой стоит, и ты вдруг понимаешь, что этот кто–то — не тот, кого ты ждала.

— Сэм устроила ей массаж, — догадался Алик.

— Вот именно. Но она ей ничем не повредила, не то что это поганое животное — Рик. Просто напугала до полусмерти. Точно как хотел Райнер.

Алик уже знал ответ и все же задал вопрос:

— Та женщина, которую она припугнула, как ее звали?

— Роза Лоренцо.

Вызов Бицка застал Алика на выходе из больницы. Перед ним на всю длину Ван–Уайка протянулся ряд дубов и сосен — чудесная полоска парка, прорезавшая медленно пустеющий людской муравейник. Прогрессивная идея: озеленить старые городские магистрали, смягчить среду и тем самым сделать более приятной и позитивной жизнь горожан. Достойно и восхитительно.

В душе Алик понимал, что все это чушь собачья. Всегда, от самого основания города, в нем были гангстеры вроде Джавида–Ли и Райнера — и, вероятно, всегда будут. Нищета привлекает определенный тип людей — склонных к насилию и лишенных совести. А где есть нищета, там и ее неразлучный двойник — эксплуатация. Сколько бы денег ни скопилось в городской казне, город сохраняет весьма старомодные представления о справедливой дележке. Несколько полосок миленьких парков не изменят взглядов каждого ньюйоркца; вечные здания и учреждения надежнее тюремных решеток держат их в плену старых экономических циклов. Для человека, выросшего в новостройках и дешевых съемных квартирках, есть только один способ порвать с прежней жизнью: уехать, погрузиться в иную жизнь, новую и непохожую, например на астероидах или в терраформированных мирах, не важно, в Утопии или в Универсалии. Но Алик видел статистику, неизменно прилагавшуюся к бесчисленным сводкам о городской преступности, составленным для призывающих «что–то делать» сенаторов. Обескураживающе мало детей покидали знакомый им мир, какими бы возможностями ни манила броская государственная реклама. И не удивительно: в новеньких, с иголочки, космических поселениях никто не жаждал заполучить в соседи нью–йоркских подонков, подорвавших бы заботливо выстроенный комфорт неокорпоративной жизни. И даже после успешного терраформирования Нью–Вашингтона в 2134 году, открывшего американским переселенцам бескрайние зеленые прерии, население Нью–Йорка сократилось не более чем на десять процентов. Основная часть американских городов опустилась от пиковой численности в двадцать первом веке на пятнадцать–двадцать процентов: население (особенно молодежь побогаче) хлынуло на поиски легендарного «нового старта».

Стоя на кусачем морозце и слушая Бицка, Алик окинул взглядом бульвар с покрытыми колкой изморозью деревьями, словно отрастившими шипы для защиты от зимы. Отражение проходивших под ними горожан, ощетинившихся враждебностью и пустивших корни в прошлое.

— Вы не поверите, — сказал Бицк.

Алик с Саловицем переглянулись.

— Продолжайте, — сказал Алик.

— «Связь» прислала нам сводку по Дельфине Фаррон. Она со своим сыном Альфонсом вышла из хаба к западу от Центрального парка за две минуты до возвращения домой семьи Лоренцо. Уличная камера наблюдения показывает, как они входят в здание.

— Шутки шутите? — воскликнул Саловиц. — Оба были в портальном доме? И куда их всех черт унес?

— Бицк, — заговорил Алик, — я прошу вас выйти на застройщика. Узнайте, встраивали ли в этот дом комнаты–сейфы.

— Выполняю!

— Теперь дальше, — сказал он.

— Куда? — спросил Саловиц.

— К Лоренцо, куда же еще?

В портальном доме по–прежнему околачивалось несколько скучающих копов, дожидавшихся конца смены и приглядывавших за пока не закончившими работу экспертами. Алик двинулся прямо к хаб–холлу и через него — в каюту на «Йормунганд Целесте».

— Думаете, сейф здесь? — спросил Саловиц.

— Нет. — Он снял пиджак, готовясь к зною на частной палубе. И правда, температура и влажность за пару часов, пока их не было, выросли еще больше. Выглянув за перила, Алик увидел легонько плескавшуюся у борта волну. Он знал, что вид ее обманчив. Одна только скорость судна создавала сильные течения, проявлявшиеся, пока не попадешь в их струю, лишь легкой рябью. Прыгнуть туда мог только безумец. Или вконец отчаявшийся человек.

— Что вы высматриваете? — спросил Саловиц.

— Чего не хватает. Это всегда труднее всего найти.

По обоим концам палубы к стене крепились большие красно–белые цилиндры со спасательными плотиками. Алик сдвинул на одном защелку и открыл, обнаружив внутри толстый сверток оранжевой ткани и спасательные жилеты. Второй цилиндр был пуст.

— Не может быть! — воскликнул Саловиц.

— Они отчаялись, — медленно проговорил Алик. — Отчаешься тут, когда к тебе в дом вламываются две вооруженные банды.

— Гос–споди!

— Установи координаты судна на одиннадцать по восточному стандартному вчера вечером, — приказал Алик Шанго, — и оповести береговую охрану Южной Африки. Попроси вывести катер — или самолет, если их еще используют.

Оба вернулись ждать в Двадцатый участок. Пока они с Саловицем пили кофе у офисной кофемашины, Алика вызвали из Бюро. Поступили результаты экспертизы по портальному дому с комнатой в Антарктике. Он принадлежал Мендосам, пожилым супругам из Манилы, никак не связанным с преступностью. Те, кто уходил через комнату, стерли и разбили охранную систему. И тут им впервые изменила удача. Изображение с манильской камеры наблюдения Алик с Саловицем просмотрели на. сцене в кабинете.

Светловолосая женщина вышла из дома супругов Мендос на Макай–авеню напротив парка Аяла. Подкатило ап–такси, она села в него. Через неполных тридцать секунд машина пропала с манильских журналов трафика. Изображение Алику случалось видать и получше, однако и на таком было ясно заметно, что подозреваемая чуть выше среднего роста и притом жилистая: такую фигуру приобретают в результате работы под открытым небом. Оружие она скрывала под чем–то вроде парки — наверняка очень полезной в Антарктике, но в Маниле она бы в ней быстро изжарилась. Программа проявила нечеткое лицо, и участковый Ген 7 Тьюринг провел распознавание.

— Ничего, — сердито воскликнул Саловиц.

— Вполне возможно, — отозвался Алик. — К организации Райнера она не принадлежит, это точно.

— Вам она знакома?

— Нет, — солгал он. Правда, ложью его слова были лишь отчасти, и все же он гордился, что сумел протолкнуть ее сквозь вцепившееся в горло серьезное беспокойство. Никакая программа распознавания не сработала бы с этой подозреваемой, менявшей внешность после каждого дела — что стало нетрудно с выходом на рынок косметических К-клеток. Зато рост и вес ее оставались теми же в пределах пяти процентов, а также — удивительное дело — и цвет волос неизменно светлого песчанистого оттенка, какую бы прическу она ни носила. И всегда за ней оставался кровавый след. Ее узнавали не по внешним характеристикам, а по множеству убийств — так же верно, как Энсли Зангари по деньгам. «Меланома», — одними губами выговорил Алик.

Он предоставил Саловицу рассылать запросы на содействие в поисках по мировым агентствам и отправлять им новое изображение, а сам вызвал Танзана.

— Это Меланома.

— Дерьмо, — отчеканил Танзан. — Уверен?

— Бойня в портальном доме в ее стиле. Сучка позаботилась, чтоб не осталось выживших, способных рассказать о случившемся, и в первую очередь убрала Кушика Флавия, взламывавшего базу данных. Думаю, две банды перебили друг друга не так чисто, как было задумано. Впрочем, это все теория, а я только что видел на камере наблюдений женщину, соответствующую ее профилю. Только она уже несколько часов, как затерялась в Маниле.

— Это серьезно. Те файлы необходимо сохранить.

— Ручаюсь, люди, которых она убила, с вами бы согласились.

— Мне их жаль, право. Но у тех, кого я представляю, другие проблемы.

— И деньги.

— На сей раз речь не о деньгах. Тут политика.

— Да–да, я уже получил предварительный доклад Николая Кристиансона. Файлы, которые она пыталась вскрыть, относятся к нью–йоркскому Щиту.

— Потому это дело и привлекло такое внимание здесь, на Холме.

— По мнению Николая, вскрыть файлы не удалось.

— Сейчас не удалось, но сама попытка внушает беспокойство. Они могут заинтересовать кого–то лишь в одном случае — если этот кто–то планирует стереть с лица земли Нью–Йорк.

— Не понимаю. В Солнечной системе достаточно ненормальных, которые при желании могли бы смастерить себе атомную бомбу. Затем просто проносишь составные части порознь через хабы и собираешь заново на месте. Щит — практически анахронизм.

— Не совсем, — поправил Танзан. — Пулау–Манипа.

Алик скривился. Пулау–Манипой назывался островок в Индонезии. До 2073 года, пока в атмосферу над ним не врезался солидный булыжник из космоса. С эпохи гибели динозавров земная атмосфера неплохо защищала планету от ударов с воздуха, проколовшись всего пару раз: на сибирской Тунгуске и в Аризоне, где метеорит оставил основательный кратер. И булыжник 2073 года она сумела расколоть, так что Пулау–Манипа пострадала от космической дроби, а не от пули большого калибра. Астрофизики и оружейники до сих пор вели споры, что было бы хуже: взрыв в воздухе или падение цельного камня. У жителей Пулау–Манипы мнения уже не спросишь. После множественного обстрела, на который наложились ударные волны и пожары, выживших не осталось.

До того случая государства занимались созданием щитов спустя рукава. Огромные расходы на вооружение шли на спад, и энтузиазма никто не проявлял. В мире хватало политических и религиозных фанатиков, все еще ведущих кампании против властей и общества вообще, но их понемногу и без шума переправляли на Загреус. Эпоха межгосударственных войн и противостояния вооруженных ядерными боеголовками армий давно осталась позади.

Щиты представляли собой искусственно сгенерированные поля, усиливавшие межатомные связи — эта технология развилась из техники производства молекул. Правда, воздух, даже на уровне моря, — весьма разреженная материя, но в достаточно плотном секторе и его можно связать силовым полем. Воздушная стена двадцатиметровой толщины могла устоять перед взрывом «адского» снаряда. А если распространить такую защиту на пару километров воздуха, то взорванный над ней атомный заряд лишь устроит для горожан редкостное световое шоу.

Будь над Пуалу–Манипой такой щит, метеорит бы его не пробил. И вот правительство передало контракты на создание щитов гражданским властям, и старые оружейные компании заглотнули здоровый кус общественной казны. Большую часть густонаселенных городов планеты прикрыли полноценными взрывоупорными щитами. Конечно, по нынешним временам никакой астероид с блуждающей орбитой не подобрался бы к Земле и на десяток миллионов километров. Астроинженерные компании обзавелись таким количеством работников и сверхмудреной аппаратуры, что любой кусочек щебня выследили бы еще за лунной орбитой. Но ни один политик не захочет отдуваться за экономию бюджета, лишившую его избирателей лишнего слоя защиты. Щиты над городами сохраняли и поддерживали в боеготовности. Девяносто девять лет, прошедших с гибели Пулау–Манипы, они защищали главным образом от ураганов.

— Но нам же больше не грозят падающие на голову камни, — упорствовал Алик. — Мы будем поумнее динозавров. Мы пришли, чтобы остаться. По Дарвину.

— А зачем тогда Меланома пытается взломать эти файлы?

Алик пригладил ладонью волосы, но не нашел намека на ответ даже в фантазиях бесчисленных гонконгских игровых сценариев.

— Скоро мы начнем разбираться в деле о множественном убийстве, оно и направит нас в нужную сторону, — сказал он Танзану. — Но, чтобы раскрыть дело до конца, могут потребоваться те самые теневые фонды.

Оказалось, что у южноафриканской береговой охраны все–таки имеются самолеты: пара эскадрилий «Боингов» TV88. Не дронов. Хотя эти машины умели выпускать рои воздушных и подводных дронов с самыми разнообразными чувствительными датчиками. В кабинах даже сидели люди, направлявшие действия пилотирующего Ген 6 Тьюринга. Два таких приблизилось к району, где в одиннадцать по времени Нью–Йорка находилась «Йормунганд Целеста». Они без особого труда нашли спасательный плот, хотя маячки на нем и не работали. И рассказали Алику, как перепуганы были семьи Лоренцо и Фаррон.

У TV88 на борту имелись портальные двери, так что снятые с плота семьи немедленно переправили в Двадцатый участок — через семьдесят минут после официального запроса береговой охране на оказание помощи. Алика это впечатлило.

Две семьи походили на беженцев из района катастрофы: встрепанные, волосы и одежда свалялись от морской воды, серебристые одеяла на плечах, в руках зажаты бутылки с водой и сладкие плитки. Всех шестерых доставили не торжествующие спасатели, а троица злых копов.

Саловиц не стал уводить их в допросную — решил подождать до первого лживого ответа. Спасенные расселись на ряде кресел у задней стены кабинета. Для людей, которые совсем недавно спасались от опасности в одной шлюпке посреди океана, они не слишком походили на добрых друзей.

Дельфина Фаррон обнимала за плечи Альфонса. Десятилетний мальчик уже вполне отработал подростковую угрюмость. Он зыркал глазами на Саловица, надувшись, как пойманная на нарушении диеты модель.

Лоренцо выглядели немногим любезнее. Алик постарался не слишком таращиться на Розу: та была воистину призовой женой. Шанго подсказал, что десять лет назад она работала моделью для нескольких брендов — высокой моды и элитного женского белья. Сейчас она идеально вписывалась в роль супруги корпоративного босса. Теломер–терапия сохранила ей внешность двадцатилетней, а суррогатные матери избавили тело от следов беременностей, позволив в совершенстве исполнять роль шикарной знойной крошки. Даже встрепанная после испытаний в океане, она оставалась стильной. Алик догадывался, что как мать она была настоящей тигрицей: деток усадила рядом и крепко обнимала. Кравис Лоренцо являл собой вторую половину образа прочной семьи: выпускник Лиги плюща, лощеный не хуже Розы, восседал с прямой спиной, всем видом говоря: мои коллеги из криминальной адвокатуры всегда готовы ответить на вызов.

— Ну и ночка, — начал Саловиц. — Пять человек погибли.

Дельфина Фаррон издала резкий шипящий выдох, но в нем был лишь намек на эмоции. Роза Лоренцо теснее прижала к себе детей.

— Давайте напрямик, — продолжал Саловиц. — Первая увертка, первая ложь, и мы переместимся вниз, в камеры для арестованных. Детей примет социальный отдел города. А вы их знаете? Единственная разница между городской социалкой и ротвейлером в том, что ротвейлер рано или поздно выпускает добычу.

— Вы не смеете нам угрожать! — выпалил Кравис Лоренцо. — После того что мы прошли, боже мой!..

— И ведь не только те пятеро, — вставил Алик. — К ним можно добавить Рика, выловленного в гавани пару дней назад. И Саманту — она хоть и не умерла, но в больнице, и лицо изрезано так, что при виде его горилла сблюет.

— Это кто такие? — спросил Кравис.

— Ответ неверный, — сказал Саловиц. — Давайте перебираться в камеру. Мы предъявим обвинение и приступим к формальному допросу.

Он встал, сделал знак…

— Стойте! — сказал Кравис. — Чего вы хотите?

— От вас — чтобы бросили дурить, — напустился на него Саловиц. — Что за хрень содеяла ваша компания? На моем участке гангстеры развязали войну, и все из–за вас. В чем дело?

— Все не так, — подала голос Роза. — Мы ничего такого не хотели. Это правда.

— О чем предупреждала вас Саманта? — спросил Алик. — И пока вы не сослались на потерю памяти: это та, что устроила вам сеанс массажа по расширенной программе. Я с ней уже побеседовал — на больничной койке.

Роза с беспокойством покосилась на Дельфину. Экономка смотрела только на носки собственных туфель.

— Мы ждем, — напомнил Алик.

— Она напала на мою жену, — с горячностью заявил Кравис. — Сексуальная атака…

— Считаю до трех, — сказал Саловиц. — И если не услышу ответа…

— Она сказала, чтобы я отвязалась от Дельфины, — устало произнесла Роза.

— Я ее не просила ничего с вами делать, — заспешила Дельфина. — Я ее даже не знаю.

— Насчет чего отвязалась? — спросил Саловиц.

— Я ей только сказала, чтобы вернула игровую матрицу Бейли и я не стану подавать официальную жалобу в агентство домашних услуг, — ответила Роза.

— Вы сказали, что мой сын вас обокрал! — взъярилась Дельфина. — Лживая сука! Альфонс — хороший мальчик. Правда, милый?

Она ободряюще прижала к себе понурившегося мальчишку.

— Он был с вами в день, когда пропала матрица, — отрезала Роза. — Кто еще мог ее взять? И вы не спрашивали разрешения привести его в мой дом.

— Чертовы рождественские каникулы. Куда мне было его девать?

— Попросили бы отца приглядеть, — фыркнула Роза. И Алик вдруг понял, почему Кравис взял ее в жены: не только ради жаркого секса с самой красивой задницей квартала. Она, так же как сам Кравис, принадлежала к высшим слоям города.

— Сука гребаная, — сплюнула Дельфина.

— Остыньте–ка обе, — приказал Саловиц. — Итак… — Он смерил Дельфину взглядом. — Роза обвинила вашего мальчика в краже, и вы бросились к Райнеру? Так оно было?

— Ничего подобного. Что я, дура? Из–за какой–то матрицы, которой цена пара сотен баксов. У ее щенка таких десятки. Небось просто перепутал коробку.

— Ты винишь Бейли? — взвизгнула Роза.

— А ты назвала Ала вором!

— Слезы Христовы, — буркнул Саловиц.

— Альфонс, — тихо сказал Алик. Мальчик так и неподнял глаз. — Что ты сказал своему дяде Райнеру?

Мальчишка только головой замотал.

Дельфина вдруг с подозрением уставилась на него.

— Ты что, ходил к Райнеру?

— Не знаю, — всхлипнул Альфонс. — Может…

— Ах ты, тупой…

Алику показалось, что она тут же на месте закатит парню оплеуху.

— Ты брал эту матрицу? — набросилась она на сына. — Отвечай мне! Говори правду сейчас же! Брал?

У мальчика задрожали плечи, слезы закапали на пол.

— Я хотел вернуть, — заныл он. — Правда, в следующий раз бы вернул. Там «Звездная месть Двенадцать», она только вышла. Я хотел посмотреть, что там. Только и всего.

На лице Розы выразилось такое удовлетворение, что Алику захотелось дать ей затрещину, заслуженную Альфонсом.

— Твоя мама задала тебе жару за ту матрицу, — обратился он к мальчику. — Так? И ты попросил дядю Райнера, как мужчина мужчину, помочь, чтобы Роза отстала. А ты бы тихонько вернул ее обратно.

— Наверное, — промямлил Альфонс.

— Он посмеялся? Согласился? Сказал: «Хорошо сделал, что взял»? «Я знал, что ты из наших» — так он сказал?

Альфонс зарыдал громче.

Алик повернулся к Кравису.

— А вы…

— Что — я?

— Почему Рик вздумал сделать котлету из Саманты, после того как та перехватила массаж вашей жены?

— Не знаю.

— Неужели? А ведь у меня есть список клиентов вашей фирмы. Мой альтэго провел перекрестную проверку. «Лонгпарк–застройка» вам ничего не говорит?

— Нет. Я не имел с ними дела.

— Ха. Ответ юриста. Так уж вышло, что фирма принадлежит Джавиду–Ли. Собственно, это одна из пятнадцати легально принадлежащих ему компаний, оплачивающих услуги вашей конторы.

Кравис в каменном молчании прожигал Алика взглядом.

— Вы пошли к нему, не так ли, — после «массажа», — наступал Алик. — Она, что ни говори, ваша жена. Вы хотели добиться не правосудия над Самантой. Вы хотели отомстить.

— Вы этого не докажете.

— Не будьте так уверены. Вы обратились к нему в убежденности, что он станет все отрицать. Ошибка. Конечно, он вас не выдаст: слишком глубоко вы увязли. Он теперь фактически ваш хозяин, хотя до вас, ручаюсь, еще не дошло. Вы заключили сделку с дьяволом, Кравис. Он теперь держит вашу душу за яйца. Но если мы хорошенько поищем среди подходящих людей — среди маленьких людей, — найдутся свидетели. Я могу приклеить вам соучастие во множественном убийстве. Сколько, по–вашему, вы продержитесь на Загреусе с вашим–то деликатным воспитанием? Эти слухи о каннибализме не на пустом месте выросли.

— Джавид–Ли — мой клиент, — нетвердым голосом отозвался Кравис. — Я обсуждал с ним различные юридические вопросы. Большего я сказать не готов.

— Одного не понимаю, — заметил Алик. — Дельфина, зачем вы этой ночью пришли в дом Лоренцо?

— Мне Кушик позвонил, — через силу ответила она. — Я с ним когда–то была знакома. Сказал, что Джавид–Ли ищет способ сквитаться с Райнером за поджог в каком–то его клубе и, если что пойдет не так, под удар могу попасть и я. Сказал, нам надо затихариться на несколько дней, пока все не уладят. Я испугалась: я знаю, что за жизнь ведет Райнер. Мы не то чтобы близки, но для таких людей семья есть семья. А я знала, что Лоренцо отправились кататься на лодке с богатенькими друзьями. У них нас в последнюю очередь стали бы искать.

— Кто была та женщина? — спросил Алик.

— Какая женщина?

— Джавид–Ли в ту ночь прислал с Периджином Лекси еще двоих: Дюна Нордона и Лайшу Хан. В то время как Райнер использовал Кушика Флавия и Отто Самула — оба там и остались — и еще третью, женщину. Она пережила кровавую баню. Кто она?

— Не знаю. Правда, не знаю. Говорю вам, к этой части семейной жизни я не причастна.

Алик взглянул на Саловица.

— У меня больше нет вопросов.

— Шестеро мертвы, — тихо заговорил Саловиц. — Одна в больнице. Вы развязали войну между бандами, которая еще не окончена, ради мальчишки, стянувшего фиговую виртуальную игрушку. Игрушку! Вы хоть представляете, гос–споди боже!

— Я не знал… — начал Кравис.

— Заткнитесь на хрен, — взревел Саловиц. — Не вам раскрывать рот после всего, что вы натворили.

— Что происходит? — спросила Роза. Дети так вжались в нее, словно хотели спрятать головы за ребрами.

— Дарвин, — объяснил им Алик.

Саловиц с отвращением глянул на него.

— Не понимаю, что это значит, — сказала Роза.

— Выживание прежде сводилось к тому, настолько ты быстрый и сильный, хороший ли охотник, — растолковал ей Алик. — Так было раньше, когда мы жили в пещерах и боялись грома. Нынче речь идет о том, кто самый умный.

— Вы только скажите, — взмолилась Дельфина. — Пожалуйста, скажите, как нам умно поступить.

— Вариант первый: мы обвиняем вас всех в преступном сговоре. После того, что случилось сегодня ночью, это прямая дорожка на Загреус: для вас, и Розы, и Крависа — наверняка. О ваших детях позаботится городская социалка, или их передадут оставшимся родственникам.

— Или? — спросил Кравис.

Алик чуть не ухмыльнулся. Следовало ожидать. Что ни говори, Кравис — это Уолл–стрит, сделку он чует за квартал.

— Я докладываю начальству, что все вы находились в портальном доме, когда туда вломились две соперничавшие банды. Естественно, вы бежали, спасая родных. Очень прискорбно, но никакого преступления тут нет. Однако этим я окажу вам большую услугу. А как мы выяснили сегодня ночью, подобные услуги даром не оказываются.

— Вам нужны деньги? — озадаченно спросила Роза.

— Нет. Мне нужна ответная услуга от вас двоих. Просто личный звонок. И больше ничего.

Сначала «Черная Мария» пришла за Джавидом–Ли. Тот сидел в ресторане Костадо на Бродвее в одиночестве, а три лейтенанта устроились у стойки бара, откуда могли видеть входящих гостей и высматривать таких, кто мог быть подослан Райнером, поскольку война еще полыхала ядерным взрывом. Джавид–Ли был один, потому что Кравис Лоренцо задерживался.

Вошли пятеро в куртках ФБР. Лейтенанты встрепенулись, руки потянулись к кобурам. Они оглянулись на босса, не зная, как поступить.

Джавид–Ли чуть заметно мотнул головой. Агенты окружили его столик и активировали блокировку его альтэго от Солнета, оставив гангстера в темноте. Старший агент Марли Гарднер попросил — вежливо, но настойчиво — пройтись с ним до здания Федерального бюро в центре города. Джавид–Ли изволил. Гарднер в порядке взаимности согласился, что он может вызвать адвоката после прибытия в здание ФБР, но до начала формальностей.

Джавиду–Ли незаметно надели наручники и вывели к «Черной Марии». Бюро и нью–йоркская полиция для доставки подозреваемых и теперь предпочитали машины паре хабов сети метро — слишком часты и утомительны бывали попытки побега. Полагалось пересылать «Черные Марии» через коммерческую и правительственную сеть, откуда подозреваемым было некуда деться. Ближайший такой хаб располагался за северо–восточным углом Центрального парка в Гарлеме. «Черная Мария» двинулась в противоположном направлении. Через восемь минут она затормозила у пиццерии Джорджам).

Райнер сидел один в отгороженной кабинке, а семеро лейтенантов распределились между баром и соседними столиками, наблюдая за входящими посетителями и высматривая таких, кто мог быть подослан Джавидом–Ли. Райнер был один, потому что Дельфина Фаррон задерживалась.

И опять пятеро ребят в куртках ФБР вылезли из «Черной Марии» и уверенно вошли в пиццерию. Лейтенанты встрепенулись, руки потянулись к кобурам. Они оглянулись на босса, не зная, как поступить.

Райнер шевельнул ладонью — чуть заметный жест, удержавший их от необдуманных поступков. Агенты обступили столик Райнера и отрезали ему доступ в Солнет, оставив в темноте. Райнер пригласил старшего агента Марли Гарднера присоединиться к нему. Приглашение было отклонено, и выдвинуто встречное предложение: отправиться вместе с ними в здание Бюро. Райнер изволил. В духе взаимности Гарднер согласился, что из здания он сможет вызвать адвоката до начала формальностей.

Райнеру незаметно надели наручники и вывели к «Черной Марии». Внутри старенький фургон был разделен на шесть клеток. Райнер напрягся, увидев единственного пассажира, сидевшего на узкой скамье, однако позволил поместить себя в свободную клетку напротив. Марли Гарднер удалился, и в «Черную Марию» вступил Алик.

— Что за хрень? — спросил Джавид–Ли, когда задняя дверца задвинулась и защелкнулась на замок.

— Высылка, — сказал Алик, когда «Черная Мария» двинулась с места.

— Мудак долбаный! — заорал Джавид–Ли. — Не имеешь права!

— Неужели? И кому ты будешь жаловаться? В министерство юстиции? О, а может, вызовешь ФБР, наябедничаешь моему боссу? Постой–ка, да ведь на Загреусе нет Солнета.

— Ты сначала увидишь, как умирает твоя шлюха–мать, а потом сам сдохнешь. Обещаю.

— И как ты этого добьешься с Загреуса? — полюбопытствовал Алик. — Слушай, я ночью был в портальном доме Лоренцо. Должен тебе сказать, впечатляет. Столько народу погибло из–за фиговой игровой матрицы? Черт, вы с ним подняли кретинизм кровной мести на совершенно новый уровень. В благодарность мы с моим боссом решили не тратить деньги налогоплательщиков на судебное разбирательство.

— Чего вы хотите? — тихо спросил Райнер.

— Ничего.

— Нет, хотите. Будь это настоящее воздаяние, вас бы здесь с нами не было.

— Дарвин, а?

Райнер великодушно улыбнулся.

— Я здесь по ту сторону решетки, дружище. Что вам угодно.

— Меланома, — сказал Алик.

— О черт!

— Почему ты выбрал ее?

— Я не выбирал.

— Я слушаю.

Райнер нацелил палец в соперника.

— Этот мудила не умеет понять, что проиграл.

— Вали ты! — взвизгнул Джавид–Ли.

— Я послал Кушика доставить сообщение попонятнее, чтобы даже до такого тупицы дошло.

— Собирались замочить Лоренцо, — понимающе кивнул Алик.

— А то как же: всю их хренову семейку. Тем бы все и кончилось. Раз и навсегда. Без попыток неудачника поквитаться.

— Черта с два бы кончилось, — рыкнул Джавид–Ли. — Я мог убрать тебя в любую минуту, стоило захотеть.

Райнер ответил ему глумливым жестом.

— Вот что ты мог!

— Продолжай, — устало бросил Райнеру Алик.

— Ладно, так вот Кушик и его команда собираются убрать Лоренцо. И, не успеваю я оглянуться, Меланома является ко мне. Не знаю, откуда она узнала: скорей всего, Кушик в клубе распустил свой дурацкий язык.

— И что дальше?

— Эй, я и не подумал отказываться от предложения. Меланомы! Уж она бы позаботилась, чтобы во всей вселенной не осталось и дерьма от Лоренцо. Кушик, он, да, хорош. Верный парень. Но там были детишки… а ей на это накласть. И она репутацию оправдала, понимаешь. Как вертела людьми: катание на яхте отменилось, и Лоренцо оказались как раз там, где ей требовалось. Черт, если бы Кушик умел так дергать за ниточки.

— Она сказала, зачем ей этот заказ?

— Сказала, что удачно сложилось и мы оба будем в выгоде. Сказала, у Крависа в фирме есть какие–то файлы, которые она не прочь подломить. Я и решил, какого черта, понимаете? Это же Меланома, и она работает со мной. Такие связи никому не повредят.

— Зачем ей нужны были те файлы?

— Вы серьезно? Думаете, я ей задавал такие вопросы? Я просто сказал Кушику и Отто: она идет с вами, и делайте, что она скажет. — Он сверкнул глазами на Джавида–Ли, ткнул в него пальцем через решетку. — А этот крысолюб их подстерег.

— Мы и не знали, что они там! — взвился Джавид–Ли. — Твоя косожопая кузина Дельфина бросилась туда после твоего предупреждения. Периджин уже выдвинулся за ее мальчишкой. И что? По–твоему, я должен был спустить вам утопленного Рика и поджог моего сраного клуба? Ты сам нагнетал, поганец, потому что ты меня не уважаешь. И твой крысолюб–племянничек — мелкое дерьмо, из–за которого все завязалось, его задница — моя, и ты это знаешь — знаешь, как положено расплачиваться. Но ты, цыплячье дерьмо, не захотел ответить как мужчина. Вся твоя семейка попряталась и разбежалась, как мокрощелки. Вот что вы все такое: рваные долбаные мокрощелки.

Райнер невнятно взвыл и плюнул в противника сквозь решетку.

— Хватит. — Алик навел палец на Джавида–Ли. — Ты охотился за Альфонсом?

— Ясное дело. Периджин — молодчина. Проследил мальчишку с Дельфиной до дома Лоренцо, и тут–то все пошло прахом. — Джавид–Ли зыркнул на Райнера. — По твоей вине, долбаный трус. И смотри, до чего это нас довело.

— Тебя, — подмигнул в ответ Райнер. — Тебя довело. Что до меня, я сотрудничаю с федералами. Я выкарабкался.

— Хрен тебе.

— Ну, хватит, — сказал Алик. — Думается, я получил все, что хотел знать.

Шанго открыл ему заднюю дверь фургона.

— Эй, — сказал Райнер. — Эй, постойте. А я?

Алик задержался.

— Тебе моя личная благодарность за сотрудничество.

— Нет! Нет, так не пойдет. Тащи задницу обратно, отопри долбаную клетку. Слышишь?

Дверь закрылась, и Алик шагнул на грязную землю экоплощадки графства Льюис в штате Нью–Йорк — клочка сельской местности на шесть квадратных километров под внушительной доминантой воздухоочистительной фабрики. Пять массивных бетонных гиперболических воздушных труб стояли в ряд, и каждая щеголяла ожерельем фильтров экстракции молекул. Три вытягивали из воздуха монооксид углерода, а оставшаяся пара собирала углекислый газ. Газы обоих видов копились до сброса в цистернах под высоким давлением.

Одна только экоплощадка Льюиса не оказала бы особого влияния на унаследованный парниковый эффект, все еще сохранявший неприятно высокий уровень даже после ста лет удаления избытков из земной атмосферы плюс естественного связывания углерода биосферой. Но таких площадок было пять сотен на планету, и вместе они кое–что меняли. Настолько, что, по уверениям специалистов, еще через сто лет уровень должен был снизиться до состояния на начало двадцатого века.

Алик слышал изнутри «Черной Марии» грязную брань переругивавшихся Джавида–Ли и Райнера. Машина стояла в ряду шести таких же древних фургонов.

Марли Гарднер со своей командой ждал в приткнувшемся в сторонке внедорожнике. Алик забрался в него.

— Хорошо поработали, спасибо, — сказал он парням. Алик любил работать с Марли в случаях, когда приходилось отступать от правил. У Марли была подготовленная группа, и вопросов он умел не задавать. — Деньги будут на соответствующих счетах к утру.

— Всегда рад, — сказал Марли. Его альтэго дал указания внедорожнику, который двинулся к портальному хабу.

Оставшийся за спиной ряд «Черных Марий» разворачивался к огромному металлическому цилиндру пятидесяти метров в длину и пятнадцати в высоту. Алик в зеркальце видел, как медленно открылась круглая дверь на его торце. Автопилот первой «Марии» аккуратно ввел ее внутрь, за ней последовала вторая.

Современная экономика сделала возможным прямой сброс с экоплощадки Льюиса. С тех пор как валютой Солнечной системы стала энергия, все цены исчислялись в ваттдолларах, а из солнечных колодцев в изобилии притекала сверхдешевая энергия, цена на большую часть услуг и материалов неправдоподобно упала.

Сто предыдущих лет люди Земли тщательно перерабатывали накопленный прошлыми поколениями мусор, разлагая его на атомы, переделывая отходы и грязь в полезные материалы для промышленности и микропроизводства. Теперь же, когда сырье с астероидов поступало по минимальной цене, такая энергоемкая обработка старья стала экономически невыгодной.

Нынешние финансовые условия привели к тому, что от излишков вроде принадлежащих Бюро пятнадцатилетних «Черных Марий» попросту избавлялись самым экономичным образом.

Еще до того, как внедорожник с Аликом нырнул в хаб, последняя «Черная Мария» ушла в гигантский цилиндрический шлюз, и дверь за ней закрылась. Включилась мощная герметика по ободу. Внутрь хлынул угарный и углекислый газ с башен экстракторов.

Когда из шлюза удалили весь азот и кислород, дверь на другом конце металлического цилиндра открылась в скрывавшийся за ней портал с парой на станции Хаумеа. Ядовитые газы, сжатые под давлением, сработав как ружейный заряд, выбросили «Черные Марии» в пространство за Нептуном.

Джулосс

Год 591 ПП

Пятнадцать мальчиков и пять девочек — нынешний старший год клана Иммерль — кучкой теснились на просторной старой площади в тени обветшавшей семидесятиэтажки. В порядке тренировки они шесть дней обследовали заброшенный город, изучая и анализируя незнакомую среду. По расписанию поиску полагалось закончиться девятнадцать часов назад.

Флаер не прибыл. Их личные инфопочки глючили с начала экспедиции, а сейчас вовсе выпали из планетарной сети. Ребята оказались отрезаны от мира, в сотнях километрах от поместья клана. Припасы подходили к концу. Оружия у них не было. Они остались совсем одни.

Собрание, пытавшееся выработать порядок действий, породило много нервозной болтовни и несколько почти панических выкриков. Одни предложения отметали с порога, другие сразу поддерживали. Начал вырисовываться план: разбить лагерь в самом защищенном месте. Смастерить оружие из подручных материалов. Зажечь сигнальные костры.

Деллиан улыбнулся, вспомнив, как сам настаивал на сигнальных кострах, когда его одногодков выбросили на засушливый склон холма. Он, оставаясь невидимым в сотне метров на стене ближайшего небоскреба, различал тревогу и неуверенность на некоторых лицах и видел, как кое–кто из мальчиков принимал более решительные позы.

«Пора навести шороху».

Его бионический птеродактиль выпустил когти и рухнул сразу на тридцать метров, набирая скорость. Ниже он развернул крылья, в которых зашумел ветер. Воздушный хищник претерпел определенные изменения в сравнении с крылатыми ящерами, парившими в небе Земли миллионы лет назад: этому дизайнеры придали более угрожающую наружность. Деллиану подумалось, что они немножко перестарались: зверь получился настоящим драконом.

Он выровнялся и мощно ворвался в проход между высокими пустыми зданиями. Инстинкт охотника точно рассчитал позицию: солнце сзади, чтобы слепило добычу. Настоящие птицы с воплями разлетелись от огромного крылатого разбойника, наполнив прозрачный воздух яркими цветами и изменчивыми формами метающейся в небе огромной стаи. Раздались тревожные крики. Деллиан снижался на вираже, громко и агрессивно улюлюкая в полете. Ребята разбегались, ныряли в укрытия. Их накрыла его огромная тень. Деллиан едва–едва сдерживался, чтобы его грозный клич не перешел в хохот.

Он заложил крен влево, огибая угол пирамидального задания и видя отражения своего страхолюдного обличья в тысячах серебристых окон. Потом площадь осталась позади, и он снова зашел на разворот, медленно взмахивая крыльями, набирая высоту и распугивая новых птиц. Настоящий птеродактиль умел парить лучше коршуна, а этому еще добавили мускулов для работы больших как паруса крыльев, увеличив и прежде устрашающие дальность и высоту полета.

Деллиан неохотно втянул крылья — биомашину сильно тряхнуло. Инфопочка передавала ему видео с городских датчиков, показывая, как распределились по площади ребята. Мальчики не удержались вместе, разбились на три основные группы, двое замешкались. Девочки, оставаясь вместе, примкнули к одной из мальчишеских групп. Тактически выгодно, но Деллиан чувствовал, что такое распределение сложилось случайно.

Они еще не вспомнили, чему учились на тренировках.

— Великие святые, жалкое зрелище, — передал Ксанте.

— Да. Не адаптировались к ситуации — работают в расслабленном режиме.

— Надо это исправить.

Деллиан усмехнулся, расслышав нетерпение в голосе Ксанте.

— Исправим, но постепенно. Если захлестнем их цунами опасностей, кто–нибудь задумается, почему они не видели кругом хищников во время учебного поиска.

— Пожалуй. Так же, как у нас тогда насторожилась Ирелла, да?

У Деллиана резко испортилось настроение.

— Да, в этом роде.

— Так что будем делать?

— Дадим им пару часов, посмотрим, как они будут держаться, поняв, что район не столь безопасен, как они думали. Потом еще разок их прощупаем. Вдвоем.

— Договорились.

Деллиан снял с контроля большого птеродактиля и через дисплей проследил, как зверь нашел себе укромный насест. Полуразумные бионики, оставшись без человеческого управления, проявляли немалое хитроумие.

Открыв глаза, Деллиан потянулся на длинной кушетке. Фантомные ощущения еще звенели в конечностях: модифицированные оболочки отпускали иннервацию крыльев бионика. После трех часов слияния с нервной системой птеродактиля обидно было, что человек не способен так же взмыть в небо. Подсознание старательно убеждало Деллиана, что тело у него свинцовое.

Зал управления учебным испытанием представлял собой широкий двухъярусный круг с голографической сценой в центре. Кушетки стояли на верхнем ярусе, с которого командовавшие искусственными зверями оперативники скоро должны были начать охоту на невинных детишек с целью угрозой запустить командную работу, которой их сызмальства обучал клан.

Выпускное испытание за четыре года, прошедшие после доставшегося Деллиану крушения по пути с курорта, значительно отточили. Переходная стадия стала вводиться более плавно, чтобы не возбудить подозрений, продолжительность экзамена увеличили, что позволяло проявиться большему числу полезных талантов. А район испытаний теперь заранее тщательно обследовался, дабы исключить непредвиденные осложнения вроде испортившего все кугуара.

Сев на кушетке, Деллиан взглянул на соседнюю, где лежал Ксанте. Его друг все еще не слез со своего птеродактиля: лежал с закрытыми глазами, мускулы подергивались. Два десятка других кушеток пустовали. Запустить угрозы предполагалось позже к вечеру, когда покинутый город накроет темнота.

Ярусом ниже усердно наблюдали за своими питомцами тренеры: слушали, смотрели. Пролет Деллиана над головами расшевелил ребят, заставил наконец подтянуться. Некоторое время Деллиан смотрел на наблюдателей. Тиллиана теперь возглавляла секцию, но в основном среди инструкторов были кураторы клана, оценивавшие своих протеже, а в целом сценой управляла куратор курса Фареана. В годы после выпуска Деллиана прошедшие модификацию мальчики постепенно принимали на себя обязанности звериных наездников. Для Деллиана это испытание, где на практике применялись его боевые навыки, стало уже третьим.

Чувствовал он себя странно. Как будто заглядывал в прошлое и видел на месте Фареаны Александре, на сцене себя и своих одногодков, а тренеры отпускали саркастические шуточки по поводу ужимок своих злополучных подопечных. Только теперь он сам стал кукловодом. И ощущал, что воспринявшая его чувства когорта озадачена — в основном потому, что сам он не определился, как относиться к такому повороту в жизни.

— Беру паузу, — сказал Деллиан Фареане и получил в ответ короткий кивок — согласие. Он вышел из зала управления и через портал попал в парк на берегу речки.

Город стал столицей Джулосса просто по умолчанию — других населенных городов на планете не осталось. Расположенный на четыре тысячи километров севернее Иммерля, климатом он радовал выросшего в тропиках Деллиана. Жизнь здесь представлялась юноше меланхолическим отблеском жизни до ухода за порталы кораблей поколений, унесших на себе население планеты. И вовсе он не обижен, что ни день уверял себя Деллиан, проходя многолюдными улицами. На ходу он застегнул молнию куртки. Близилась осень, посылая через широкую реку порывы зябкого ветра. Земные деревья парка окрасились в алые и золотые тона, предвещавшие близость зимы.

Деллиан медленно прошелся по каменной набережной, погружаясь в неторопливость жизни парка. Внизу с надменной грацией скользили по темной воде лебеди. Почти все птенцы этого года уже сменили серый пух на девственно–белое оперение, кроме только что замеченных им ниже по течению двух черных лебедей. Других таких в поле зрения не было. Деллиан потерянно улыбнулся чернышам. В такой же пропорции соотносились в клане девочки и мальчики.

Впереди кто–то в длинном синем пальто наклонился через перила, бросая большим птицам хлебные крошки. Будь у него хлеб, решил Деллиан, он бы первыми покормил черных как товарищей по несчастью. А потом юноша узнал в кормившем лебедей человеке Александре, и вся когорта в ангаре отозвалась отраженной радостью. Деллиан был уверен: это не случайная встреча.

После переезда в Истмал Деллиан редко виделся с бывшим учителем. Они не избегали встреч — просто все были заняты подготовкой к межзвездному полету. «И гулянками, — виновато подумал юноша, — весьма украшавшими собой городскую жизнь».

— Отлично выглядишь, — сказало Александре после приветственных объятий.

Деллиан удержал на лице радостную улыбку, пока серые глаза хладнокровно оценивали его. В глубине души он был немало потрясен наружностью учителя. Оне находилось в мужской фазе, в которой оставалось уже семь лет. Необычайно долгий срок для пребывания в одном гендере, что являлось тревожной приметой старости. С возрастом удлинялись не только гендерные фазы, но и стадии перехода. Это не считалось болезнью, просто в старом теле все процессы замедлялись.

Александре было с ним на протяжении всей жизни, и Деллиану неприятна оказалась мысль, что учитель стареет. Но, приглядевшись, он отметил, как поредели темно–русые волосы, посветлевшие от седых нитей. Не хотелось даже думать, что однажды Александре не станет. Деллиан редко сталкивался со смертью, не считая бедных Умы с Дуни в то злосчастное утро.

— И вы, — отозвался он.

Александре улыбнулось широко и любовно.

— Ты всегда был никудышным вруном. Оттого тебя все время и наказывали.

— Не чаще других!

— Знаю. Весь ваш год… просто чудо, что хоть кто–то ушел из поместья живым.

— Однако мы здесь.

— Да, мы здесь. Ну, как проходят выпускные испытания?

— Неплохо. Они проглядели несколько удобных укрытий, но я напустил им такого страха, что наверняка теперь пересмотрят все заново. А если нет, мы с Ксанте собираемся еще вернуться. Тогда уж точно приналягут на лямки.

— Ах, птеродактили… Помню, как мы спорили, стоит ли их вводить. Кое–кто считал, что это уж чересчур.

— Они великолепны.

— Да, ты и должен так думать.

Александре дружески пожало ему плечо.

— Этот год выглядит осторожнее, чем были мы, или, может, более выдержанным. Перемена порядка тренировок пошла на пользу.

— Что–то мне не кажется, что они дотянут до вашего года.

— Вы нас сделали.

— Да–да, сделали…

— Как подумаешь, что еще три года, и все. Каждый из нас станет настоящим солдатом, и война начнется.

— Начнется поиск, — мягко поправило оне. — Как знать. Последней схватки ты, может, и не увидишь. Или она уже была.

— Нет. Мы побываем в деле, я знаю. Я встречу Пять Святых и не подведу их.

— Ах, этот оптимизм молодости. Как Ксанте?

— Спасибо, отлично.

— Вы с ним поселились вместе?

— Не совсем. Нам и так хорошо. Нам приятно друг с другом. Мы в чем–то похожи, а различия не дают скучать. Мы счастливы.

— Что не сломалось, не чини, а?

— Примерно так. — Деллиан не удержался. — Как она?

— В сущности, неплохо справляется. Она достаточно умна, чтобы понимать, что ей нужно разобраться в себе. Это мучительный процесс. Она бывает очень упрямой, но прогресс показывает исключительный. Я другого и не ожидал.

— Она поправится?

— Ирелла и не была больной, Деллиан. Просто не такой, какой мы ожидали.

— Не такой? Она убила Уму с Дуни!

От этой мысли он до сих пор просыпался по ночам в холодном поту. Поступить так со своими мунками…

— Она освободилась, — сказало Александре. — Единственным доступным ей способом. Наша самоуверенность не оставила ей выхода. Наш образ жизни, жизнь, которую мы ей дали, тренинги, обстановка в клане — все это было попросту не для нее. Виновны мы все, а не она, но поняли мы слишком поздно. Теперь мы должны дать ей время и место стать тем, чем она желает быть.

— И чем же?

— Я не знаю. Мне бы только хотелось, чтобы она была счастлива.

— А она несчастна?

— Думаю, в ее нынешнем положении это вполне возможно. Слишком многому ей приходится обратно разучиваться, слишком многое прощать. Но кое–что в нынешней жизни ее пока устраивает.

Спрашивать было почти больно, но не спросить он не мог:

— А она?..

— Спрашивает ли о тебе?

Деллиан молча кивнул.

— Конечно, спрашивает. Ты для нее много значил.

«„Значил", — подумал он. — А не „значу"».

— Можно мне ее повидать?

— Пока нет. Но скоро. Она еще не вполне отделила тебя от того, во что мы сплавили тебя и твоих одногодков. Я не хочу допускать развития конфликта, пока она не проводит различий между тем, кто ты есть, и тем, чего ты можешь достичь среди звезд.

Оне запрокинуло голову и спокойно взглянуло в ясное холодное небо.

— Ты оставил сильный отзвук в ее жизни, Деллиан. Может быть, самый сильный.

— Я хотел бы помочь.

— Знаю. И она тоже знает. Но позволь спросить: готов ты отказаться от всего, чем стремился стать, ради того, чтобы быть с ней?

— Я… Чем бы мы стали заниматься? Нельзя же остаться здесь, на планете.

— Речь не только о боевом корабле, который унесет тебя через портал. Создается еще и последний корабль поколения — для нас, стариков.

— Вы не старые.

Оне с усмешкой подняло бровь.

— Я уже говорил, что ты совсем не умеешь врать?

— Я не хотел бы, чтобы с вами случилась беда. Вы заслужили мирную жизнь на новой планете.

— И ты заслужил свой шанс.

— Вы для этого нас и сделали.

— Вот теперь ты говоришь, как она.

— Думаете, это плохо?

— Нет. Я всегда считал, что будет ошибкой воспитывать в вас излишнюю самоуверенность. Лучше сомнения, чем такая самонадеянность. Сомневающийся всегда спрашивает себя, что он видит.

— Как она. А по мне, надо жить проще. Дайте мне оружие и укажите врага.

— Не стоит самоуничижаться. Со мной это не проходит.

Деллиан перевел взгляд на лебедей. Оставшись без хлебных крошек, они утратили интерес к людям и заскользили прочь.

— Вы ей скажете, что я о ней спрашивал? Передайте, я подожду, пока она будет готова. Она мне еще дорога. И всегда будет.

— Конечно.

— Хорошо.

Они снова обнялись. Отстранившись, Деллиан улыбнулся.

— А теперь мне пора еще раз хорошенько пугнуть детишек.

— Ты весь в меня.

Александре проводило Деллиана тоскливым взглядом. Спустя минуту оне обернулось к стоявшим чуть поодаль высоким кленам. Опавшие листья примяли росшую под ними траву. Из–за самого толстого ствола вышла Ирелла. Она обняла Александре и, склонившись, положила голову на плечо.

— Спасибо, — сказала она.

Оне похлопало ее по спине.

— Все–таки я не уверен, что мы не зря это устроили.

— Мне нужно было понять, как я к нему отношусь. Видя его во плоти, легче разобраться. Я рада, что он с Ксанте. Ему нужен кто–то.

— Мне следовало бы быть с тобой тверже. Я слишком податлив.

— Это называется честность и забота. Без вас я бы сидела в милой комфортной палате с «раствором счастья» в крови.

— Ну и каков результат?

— Я смотрела на него и видела фальшивую красоту ностальгии по идеалу. Мы шестнадцать лет были друзьями, потом недолго любовниками; ничего важнее в моей жизни больше не будет. Я справилась с авторедактурой плохих времен.

— Я все эти шестнадцать лет провел рядом. Не так уж они оказались и плохи.

Ирелла отбросила от глаз непокорные волосы, которые все раздувал ветер с реки.

— Все было очень мило.

— Знаешь, ты ему действительно дорога.

— Я слышала.

— Это хорошо. Я иногда думаю, что его стоит накачать раствором счастья в соседней с тобой палате.

— Я и без раствора счастлива, и в основном благодаря вам.

— Не хотел бы пробуждать ложных надежд.

— Он тоже научился сомневаться, да? Может, я его заразила.

— Это не плохо. Нам нужны были не гендесы, а люди.

— Вы строите планы на будущее, о котором ничего не можете знать.

— И потому–то, как сказал бы он, мы сделали вас всех чудесными бинарами.

Ирелла грустно улыбнулась.

— Он такой. Мы все такие. Люди, адаптированные к своему времени. Думаю, пора мне принять это и стать взрослой. Не того мне бы хотелось для себя, но через тысячу лет, может, и захочется. Подумать только, чего бы достигла наша раса, если бы не угроза, если бы не приходилось постоянно убегать! Мы ведь почти было справились. Нам дали взглянуть на вершину, которой мы могли бы достичь, если бы страх не загнал нас в темные норы. Я за то всегда и любила легенду о звезде–убежище, хоть в душе и понимаю, что это, скорее всего, ложная приманка. Каждая планета наподобие Джулосса обещала стать не просто ступенькой, временной гаванью на долгом пути. Но едва открывались какие–то горизонты, нам снова приходилось бежать. Вообразите, чего достигли бы наши знания и орудия, будь мы по–настоящему свободны и не ограничены во времени. Пожалуй, мне бы хотелось дать галактике этот шанс. Я готова присоединиться к Святым в их битве.

— Рад слышать, милая.

— В бою от меня не будет проку, но я могу быть полезна другим.

— Можешь, — согласилось Александре. — Но отдавать себя надо свободно. Не из чувства вины.

Ирелла оглянулась на набережную в надежде еще разок увидеть Деллиана, но тот уже скрылся в портале.

— Я не из чувства вины. Из понимания. Я наконец прошла выпускное испытание.

— Прошла?

— Да. Думаю, что прошла.

Экспертная группа

Феритон Кейн, Нкая, 25 июня 2204 года

— Вы убили обоих? — потрясенно спросил Каллум. — Убили Джавида–Ли и Райнера. Черт вас побери, зачем?

Должен признаться, мне и самому было неспокойно. Ссылку я бы понял, пусть и не одобрил бы. Но от столь явной готовности убивать себе подобного делалось не по себе. Я мог ожидать этого от такой травмированной личности, как Кандара, но Алика Манди, признаться, считал чище.

Алик, не смущаясь нашей реакции, пожал плечами.

— Взгляните на Джавида–Ли и Райнера как на требующее удаления загрязнение среды. Для таких сучьих детей — вполне подходящее сравнение. И не надо меня благодарить, я просто сделал свою работу на службе обществу.

— Вы их казнили. Нет! Это было самое обыкновенное убийство.

— А что мне оставалось делать?

— Сослать! — горячо проговорил Каллум.

— Ах, вот как, — злобно ощерился Юрий. — Теперь мысль о ссылке вам не претит?

Каллум только глазами сверкнул.

— Как ни странно, у меня не было полномочий на их высылку, — объяснил Алик. — Мне пришлось бы обратиться к системе национальной безопасности и еще отыскать трех прикормленных судей для подписи на приказе. На Райнера и Джавида–Ли я бы, конечно, добыл приказ, но пришлось бы привлечь к делу уйму посторонних. А Вашингтону требовалось покончить с проблемой одним махом. Прессе это дело скормили как войну между бандами. А запутанные в нем уродские семейства с перепугу на всю жизнь прикусили языки. В самом деле, это было наилучшее решение.

— Проклятье!

Каллум уронил голову на руки.

В гостиной долго стояла тишина: каждый переваривал услышанное. Мне любопытно оказалось увидеть, как взбеленился Алик в ответ на осуждение. Он и в самом деле был настолько высокомерен. Высшие государственные чиновники нередко воображают, что никто не дерзнет усомниться в их действиях или осудить их. Однако теперь многое объяснилось. Алик не кривил душой, рассказывая, почему взялся за это дело. Политика, и более ничего. Он был креатурой Вашингтона, подчинялся и отчитывался перед исполнительной властью и тайными глобальными политическими комитетами. Без сомнения, его рапорты учитывались в политике, но политику определял не он. Алик не был тем, кого я искал, а вот с этим его Танзаном хотелось бы побеседовать в ближайшем будущем.

— А что с нью–йоркским Щитом? — спросила Джессика. — Были еще попытки взломать файлы, до которых не добралась Меланома?

— Это не в моей компетенции, подружка, — широко развел руками Алик.

Как будто кто–то ему поверил!

— Впрочем, я слышал, что после той ночи проекту национальных щитов серьезно повысили уровень секретности, — снизошел он.

— Щиты вернули под юрисдикцию военных двадцать два года назад, — заметил Луи. — По крайней мере, в Америке. Как видно, кто–то воспринял то покушение серьезно.

— За последние пятнадцать лет половина земных государств отдала щиты под военный контроль, — сказала Кандара. — Те, у кого еще остались военные.

— А зачем Меланоме понадобились данные по щитам? — спросила Джессика.

— Мы не знаем.

— Вопрос неверный, — сказал Каллум. — Зачем данные по щитам понадобились нанимателям Меланомы?

— Как только узнаю, кто они, непременно дам вам знать, — пообещал Алик.

— Наверняка ради денег, — уверенно заметило Элдлунд. — В Универсалии всегда так.

Мне показалось, что Каллуму надоели булавочные уколы со стороны ассистента, хотя, на мой взгляд, оне являло собой преданность Утопии — сильнее, чем большинство омни, никогда не покидавших уютную систему Дельты Павлина. Оне просто не могло устоять перед искушением утвердить свое культурное превосходство. Думаю, в этом причина, что в последние годы эмиграция на Акиту перестала расти. В системе Сол давно ходит поговорка: «Жизнь в Утопии была бы прекрасна, если бы не утопийцы». А Элдлунд являло собой яркий образчик свойственного им всем бессознательного высокомерия.

— При чем тут деньги? — спросил Юрий.

— Щиты десятилетиями защищали города от стихийных бедствий, — пояснило Элдлунд тоном, явно говорившим, как скучно растолковывать очевидное. — Люди успокоились, привыкли, что такая защита сама собой разумеется. И если бы щит отказал во время бури, город понес бы большой ущерб. Это сильно сказалось бы на распределении расходов и страховых выплат. Если заранее знать, что произойдет, можно ухватить большой куш на рынке.

— Ух ты! — восхитился Луи. — Надеюсь, вы никогда не станете мозгом преступного синдиката. Это был бы конец света.

Элдлунд понимающе улыбнулось.

— Если тот, кому понадобились файлы, потратился на оплату услуг Меланомы, значит, знал, что дело крупное, не так ли? Наверняка игру затеяли на Уолл–стрит.

Юрий поджал губы, словно оценивая идею.

— Хорошая мысль.

Надо было знать моего босса, как знал его я, чтобы рассмотреть, как он подыгрывает бедному психу. Я на дюжине заседаний наблюдал эту его тактику. И почти всегда дело заканчивалось чьим–то увольнением, если не хуже того.

— А что сталось с отродьем Коллены? — спросила Кандара. — Вы? — Ее палец уперся в Элдлунд.

— Нет!

Луи рассмеялся вслух, да и остальные ухмылялись.

— Кому какое дело до ее детеныша? — буркнул Алик.

— Вы не поинтересовались Колленой после того, как столь великодушно помогли ей со страховкой? — с издевательским разочарованием вступил Юрий. — Стыд и позор.

— Я что, черт возьми, похож на хренову фею–крестную?

— И на прочие чудеса природы! — объявил Каллум.

— Валите вы все!

— Так что с Меланомой? — спросил Луи. — Вы ее до сих пор ищете?

— Конечно, — ответил Алик. — Манильская полиция упустила ее ап–такси. Меланома дочиста подтерла городские журналы трафика. Лэнгли нанял теневую команду, но те не сумели взять след. Сучка исчезла, по своему обыкновению. Рано или поздно мы ее поймаем. И тогда у меня с ней состоится долгий разговор, после которого она улетит на Загреус с голой задницей.

— Не поймаете, — сказала Кандара.

Услышав в ее голосе вызов, Алик закусил удила.

— Это почему же?

— Потому что ее нет в живых.

— Ни хрена. Я бы услышал.

— А вот не услышали.

Алик с подозрением взглянул на нее.

— А вам откуда знать?

— Я десять лет назад видела ее смерть.

Смерть Меланомы

Рио, 2194 год

Ранним утром на пляже Копакабана, где юные боги еще не выставили напоказ туристам и молодым парочкам свои блистательные тела, низкое солнце зажгло волны ослепительными бликами. Даже очки Кандары с защитой четвертой категории не особенно спасали от этого блеска. Она босиком пробежала по песку, старательно обходя глубокие складки от колес. Городские ап–сервы каждый день за час до рассвета выравнивали граблями песок, до наплыва ежедневных толп возвращая Копакабане неправдоподобную девственность. При этом за колесами механизмов оставались глубокие колеи, в которых, пока их не сгладил прилив и бесчисленные ноги, легко было запнуться.

Немного не добежав до южного конца, она развернулась в обратную сторону. Ее альтэго Сапата мониторила частоту сердечных сокращений и потребление кислорода, выплескивая данные на контактные линзы. Руководствуясь ими, Кандара поддерживала ровный оптимальный кардиоритм, которого преданно держалась двадцать четыре года, со времен колледжа Героев. Соответствующая диета, простенькая теломер–терапия и дисциплина в тренировках сохраняли в ее теле выносливость и проворство двадцатилетней кадетки.

За одиннадцать минут, пока она добежала до другого конца пляжа, на песке появилось больше народу. Начинались прогулки по набережной, натягивались освященные традицией сетки для волейбола. Замедлив шаг, Кандара, шлепая подошвами по волнообразному узору мозаики, прошлась по Авенида Атлантика и свернула к себе.

Высотные отели, сто лет окаймлявшие берег Копакабаны, с эпохой квантовой запутанности постигла экономическая судьба всех отелей: их перестроили в дорогие многоквартирные дома, оставив первые этажи клубам и ресторанам. Семь лет назад Кандара купила здесь свою сравнительно скромную квартирку. Она располагалась всего на третьем этаже двадцатиэтажного здания, зато балкон выходил на пляж.

Едва она открыла входную дверь, ее изящный бирнамец Король Джаспер возник в прихожей, привычно и громко негодуя. До него Кандара не слыхала, чтобы коты так орали. Сосед, мистер Паркер–Доусон, отказался с ней разговаривать из–за «адского шума» и накатал несколько жалоб в жилищный совет.

— Ладно–ладно, — обратилась она к Королю Джасперу. — Успокойся, будет тебе завтрак.

В ответ он замяукал еще громче.

— Заткнись, уже иду.

Новый пронзительный вопль.

— Заткнись! — Ее босая нога пихнула кота в шелковистый бок. Не особенно сильно, но доходчиво. В ответ ей достался оскорбленный взгляд. — Ах ты, маленький… — раздраженно зашипела она и тут же одернула себя.

«Матерь Мария, это же просто кот. Держи себя в руках».

— Пошли. — Она наклонилась и подхватила его под пузо. Пальцами щекоча подподбородком, отнесла в маленькую кухоньку. Под довольное мурлыканье одной рукой наполнила миску. Хотела выпустить, и тут когти впились ей в лайкру беговой майки. — Ч-черт!

Кандара зло глянула на бахрому, оставшуюся от его когтей, злясь больше на себя — за свою вспышку. Всю эту сценку замкнуло в петлю обратной связи. Смешно и глупо!

— Дай мне последние данные по нейрохимии и периферии черепа, — приказала она Сапате.

Остановилась посреди длинной гостиной, украшенной высокими растениями и мексиканскими ковриками на стенах. Подбоченилась. «Терпеливо ожидаю результатов анализа». После бега ноги и туловище еще блестели от пота под резким солнечным светом в балконных окнах.

— Нейрохимия стабильна, — объявила Сапата. — Железы функционируют на сто процентов.

Она зарычала. Легко было бы списать все на эти железы. Сложные, тонкие механизмы биопрограммирования, выделяя тщательно рассчитанные дозы антагонистов дофамина, помогали удерживать шизофрению под замком, в глубине сознания, как дремлющего зверя. Но списать на них свою злобу не удалось. Может, это пробежка ее так взбудоражила. Или безделье, затянувшееся уже на два месяца. И не было смысла обзванивать контакты. Работа приходила к ней, и никак не наоборот.

Пройдя по короткому коридору, она открыла дверь к Густаво. Густаво в ее квартире жил примерно на тех же правах, что Король Джаспер, и зависел от нее в той же мере — ее гость, объект благотворительности, постоянная работа и средство разрядки. Семь недель тому назад она нашла его в переулке за швейцарским клубом, сильно избитого телохранителями какого–то разъяренного мужа. Девятнадцатилетний, красивый, как манекенщик, парень, по его словам, потому и перебрался в Рио, зарядившись волнующими надеждами. Только работа модели все никак не подворачивалась, хотя он числился в списках трех местных агентств. Взамен сотрудник агентства предложил ему сопровождать стареющих модников на вечеринки, «чтобы вас заметили, милый, чтобы нужные люди запомнили ваше имя», — в качестве живого аксессуара, обходящегося куда дешевле блестящей ювелирки и кутюрье по модам последней недели. Модники, холоднее и расчетливее уличного сутенера, принялись подставлять его своим богатым клиентам. Он веселился при них, улыбался бессмысленным шуткам, потом полночи их трахал, для чего требовалось все здоровье молодого самца. А когда иссякла и его выносливость, сел на наркотики, чтобы все равно продолжать это занятие.

Густаво раскинулся на кровати и тихонько похрапывал. Она подобрала ему программу, и наркоты он больше не принимал, даже урвал пару выходов с демонстрацией спортивной одежды, а один раз на подтанцовке в музыкальном шоу. Однако, как всегда бывает с благотворительностью, Кандара точно знала, что делает, и альтруизм здесь был почти ни при чем. Парень оказался ей удобен. Не более того.

Она пяткой прихлопнула дверь. Шум его разбудил. Густаво поднял голову, заморгал, разгоняя сон. Улыбнувшись ему сверху вниз, она стала стягивать через голову изодранную лайкровую маечку.

— Святая матерь, который час? — хрипло каркнул он.

— Утро.

— Ты что, опять не спала?

— Несколько часов.

— Тебе надо больше спать.

Она вывернулась из шортов.

— Отосплюсь…

— …после смерти. Да, это я уже слышал.

— Так и есть.

Кандара стянула с него простыню и улеглась рядом.

Настала минута, когда он мог бы взбунтоваться. Но вместо этого устало вздохнул. Усталость покинула его, едва ее руки умело коснулись худощавого тела, разгоняя последний сонный туман. За эти недели Кандара отлично выучилась возбуждать его и держать в тонусе, пока сама алчно седлала его тело. Сексуальная гимнастика, которую модифицированная мускулатура позволяла устраивать в постели, и рядом не лежала с настоящей близостью. Они были сексуальные партнеры, а не любовники. Все, что ей требовалось, относилось к телу.

Врачи предостерегали ее насчет контроля над гневом. «Железы, накачивающие мезолимбическую систему, — качая головами, говорили они, — не лекарство: нейрохимия всего лишь гасит симптомы. И притом может вызвать побочные эффекты».

Она уже и не помнила, как мыслила до того, как убили родителей. Какой поведенческий паттерн был новым, искусственным, психологическим, бионейронным, божественным… Ей приходилось обуздывать троицу жестоких демонов: психопатию, гиперсексуальность, бессонницу. Теперь она правила ими железной рукой, используя по мере необходимости, создавая из себя личность, идеально подходящую для ее работы. Работы ангела возмездия, очищающего полный зла мир.

Закончив с Густаво, она с умеренной симпатией полюбовалась тут же уснувшим парнем и выскользнула в душ. На завтрак сделала смузи по собственному рецепту: смешала блендером дюжину сортов разных ягод и йогурт (натуральный, органический — она, если имелся выбор, не ела печатных продуктов).

Густаво забрел на кухню, когда она уже выпила полстакана смузи. Он был гол и прекрасен, мог потягаться за ее внимание с пляжными богами.

— Ф-фу, ты когда–нибудь ешь по–настоящему? — простонал он.

— Что, например?

— Апельсиновый сок? Тосты?

— Наверняка ты найдешь их где–нибудь на улице.

— Ладно–ладно, дошло.

— Могу тебе смешать йогурт с медом.

— Нет уж, спасибо.

Он плюхнулся на табурет у кухонной стойки.

Усмехнувшись, Кандара принялась возиться с дорогой утварью, закупленной ею для своей кухни. Только органические ингредиенты, тщательно смешать, нагреть в глубоком противне до идеальной температуры.

— Это йогурт? — удивился Густаво, когда она вылила из блендера в мерный стакан густую кремовую жидкость.

— Сделаю тебе вафли. В благодарность за утро.

Его улыбка затмила солнце.

— У тебя сегодня что–нибудь назначено? — спросил он, пожирая третью вафлю.

— Встречи.

Это было не совсем правдой: она записалась на пару часов на стрельбище — поддержать форму. Потом собиралась встретиться с теневым поставщиком, посмотреть новые летальные периферии из северной России. Может, и не станет ничего имплантировать, но полезно знать, какие есть возможности.

— Возьмешь с собой? Я мешать не буду. Мог бы изобразить твоего секретаря.

— Не думаю. Не сегодня.

Он обиженно забубнил:

— Отлично. Понял, чего тут не понять. Ты меня считаешь дураком.

— Нет, — ответила она, гордясь, что сдержала раздраженный выдох. Взяв его к себе, она рассказала парню, что на фрилансе занимается разработкой обогатителей для водорослевых реакторов, повсеместно применявшихся на ранних стадиях терраформирования. Ложь была хорошая, прочная. Только она не ожидала, что пауза так затянется. — Для работы в моей области требуется некоторая квалификация.

— Да, откуда мне ее взять!

— Мог бы получить, если бы поступил в университет.

— А то как же, мамочка!

Она наградила его коварной улыбкой вампира и встала. Его взгляд дрогнул. Она обхватила ладонями кувшинчик с органическим мануковым медом.

— Твоя мамочка могла бы так? — прошептала она, распахнув на себе халат, чтобы залить грудь густой золотистой жидкостью.

— Тебя вызывают, — сообщила ей Сапата. Увидев выплеснувшуюся на контактные линзы иконку своего агента в Европе, Кандара задержала руку.

— Пойди сперва прими душ, — велела она Густаво.

Тот сразу опять надулся, рассмешив ее, и потопал в спальню.

— Принять, — сказала она Сапате.

— Доброго утра моему лучшему клиенту, — приветствовал ее агент. — Как ты сегодня?

— Неспокойно, — призналась она. — Думала, ты умер или в тюрьме.

— Разве у тебя не десятки таких, как я, — без устали вынюхивающих стоящие заказы?

— Может, и десятки. И в таком случае они наверняка более работящие.

— Я обиделся.

— Сочувствую. Ну, что ты для меня нашел?

— Грандиозная находка! Работа мечты, таких просто не бывает. Она станет твоей вершиной, милая. После можешь уходить в отставку и ночи напролет донимать соседей в баре повестью о своей бесконечной святости.

— Чушь. Ты такое и про Баху говорил.

— Но на этот раз… О да, на этот раз!

— Мне пора сменить агента.

— Нет, не пора, потому что никто, кроме меня, не устроит тебе контракта с Акитой.

По спине у Кандары пробежал холодок.

— Дважды чушь! Главная планета Утопии — они меня на длину багра не подпустят.

— Отчаянные времена, милая. Могу я им передать, что ты заинтересовалась?

— Все честно?

— Под мою гарантию. Мне предстоит личная встреча с их представителем. Я никогда этого не делал. Но ради тебя…

— Что за работа?

— Ну да, так они мне и сказали.

— Матерь Мария! Ладно, когда я им нужна?

— Сейчас же.

— Серьезно?

— Не в обиду будь сказано, но, если им нужна ты, это, должно быть, очень срочно.

— Дай мне час. — Она спохватилась, что еще держит в руках кувшинчик с медом. — Нет, пусть будет два.

Труднее всего было с Королем Джаспером. Что Кандару не слишком удивило. С Густаво вышло просто. Она его трахала, пока не кончился мед, затем отослала. Обошлась порядочно, на две недели оплатила ему квартиру в респектабельном районе Санта–Терезы на холме.

Ярость. Вопли. Угрозы. Мольбы. Но в конце концов он собрал вещички и вылетел из дома, с чувством проклиная всех ее предков и потомков.

Плевое дело. А вот попробуйте за полчаса устроить племенного бирманца в приличную кошачью гостиницу в Рио. Это обошлось дороже, чем квартирка в Санта–Терезе. А потом она заплатила адвокату, чтобы нашел Королю Джасперу подходящего нового хозяина, если она через месяц не вернется. Базовое правило: к каждому заказу относись так, будто он станет для тебя последним. А насчет данного случая Кандара не питала иллюзий. Если утопийцам понадобилась она, дело наверняка очень серьезное.

Метро–сеть Рио привела ее в международный хаб, откуда было три хаба до Бангкока. Дальше стало интереснее. Ей пришлось воспользоваться общественной радиалкой до Правета, где располагалось утопийское посольство. На проходе через смежные портальные двери, куда она шагнула вместе с громыхающей за ней ап–багажкой, Сапата измерила ее нейрохимический баланс, который держался на уровне. Кандара спокойно дышала, войдя в состояние дзен. В режим готовности.

Через минуту она поднималась по широким ступеням посольства между играющими фонтанчиками. Наверху, перед аркой входа, ее ждал утопийский представитель по имени Крузе. На вид оне было лет тридцати, в гриве каштановых волос скромно поблескивали радужные драгоценные камни. Красновато–коричневый твидовый костюм выглядел вполне строго, юбка ниже колен. При рукопожатии Кандаре пришлось задрать голову: Крузе было сантиметров на сорок выше ее. Зато улыбка омни казалась достаточно искренней.

— Следователь Мартинес, как я рад, — сказало оне.

— Я тоже, и зовите меня просто Кандара.

Звание «следователя» слегка смутило ее, но раз они предпочитали такое обращение, пусть так и будет.

— Конечно. Сюда, пожалуйста, Кандара.

Крузе провело ее через маленькую дверь сбоку от главного входа. Короткий коридор уперся в одиночную портальную дверь. Кандара шагнула в портал. И сразу поняла, что очутилась в космическом поселении–хабитате: внутреннее ухо ощутило легкую перемену от гравитации вращения. Сапата подтвердила переход, связалась с местной сетью и запросила метаданные.

— Это Забок, — уведомило Крузе.

Этого Кандара и ожидала. Забок — первый самодостаточный хабитат, выстроенный одной из основательниц утопийского движения Эмильей Юрих. Он до сих пор оставался важным центром утопийцев в системе Сол. Напротив пройденного Кандарой портала было еще несколько.

Крузе с неизменной официальностью указало на один из них.

— Прошу вас. — И, после того как она шагнула в портал, уведомило: — Небеса.

Подробности хлынули ей на линзы. Хабитат Небеса вращался на орбите в ста тысячах километров над Акитой — терраформированной планетой, в свою очередь вращавшейся вокруг Дельты Павлина.

Внутреннее ухо опять уловило перемену, менее неустойчивое равновесие. Оно и понятно. Небеса были значительно больше Забока и вращались, соответственно, тяжеловеснее.

По ярко освещенному проходу они вышли на широкую мощеную площадь. Кандара подняла взгляд, улыбнулась, оценив интерьер поселения. Эти огромные цилиндры всякий раз внушали ей благоговейный трепет. Большинство людей назвали бы величайшим чудом человеческой техники терраформирование планет. Природа, чтобы создать многоклеточные организмы на Земле, потратила миллиарды лет, ныне же человечество воспроизводило тот же процесс на бесплодных планетах, тратя меньше века. Но Кандара полагала это жульничеством: засеять голые каменные равнины микробами и семенами для нее означало просто продвинуть вперед стяг природы. А вот космические поселения… Разобрать на части астероид, сложить из полученного камня и металла цилиндр размером со старое земное государство, завезти на этот гордый космический островок воду и воздух — вот настоящее чудо инженерного искусства, общая победа всех достижений науки над самой враждебной из стихий — космическим пространством.

— Грандиозно, — тихо проговорила Кандара, вдыхая влажный воздух невероятной чистоты — такого не заносили на Копакабану даже ветры Южной Атлантики.

— Благодарю вас, — с неподдельным удовольствием отозвалось Крузе.

Внутреннее пространство Небес имело шестьдесят километров в длину и двадцать в поперечнике. По центральной оси горело что–то вроде осколков пойманного в плен солнечного света, озаряя все тропическим сиянием. Поверхность заливали длинные озера, все в пятнышках островов, чьи берега покрывали пышные дождевые леса. Имелось даже несколько гор с ниспадающими по скалистым склонам ниточками водопадов. В воздухе медленно кружили причудливые завитушки облаков.

Они вынырнули у подножия плавно изогнутой торцевой стены. От основания на двести метров над мостовой зиккуратами поднимались галереи черного стекла. У Кандары немного закружилась голова, когда она проследила этот вертикальный город вдоль кромки до узкой черной полоски прямо над головой.

— Сколько же народу здесь живет? — спросила она, пытаясь подсчитать, не прибегая к Сапате. Даже если у каждого квартира была в десять раз просторнее, чем у нее, население могло исчисляться миллионами.

— Сейчас чуть больше ста тысяч, — сказало Крузе. — В разгар терраформирования было вдвое больше. Но когда Акиту открыли для заселения, всем захотелось перебраться вниз. Теперь здесь только старший инженерный и управленческий персонал.

— У-гу!

— Кажется, вы этого не одобряете?

— Просто никак не разберусь в утопийской иерархии. Я думала, вы исповедуете равенство.

Крузе кротко улыбнулось.

— Равенство возможностей. Люди не равны. В нашем обществе каждый может продвинуться настолько, насколько позволят способности и рвение.

— Как и везде.

— Не совсем. Здесь каждый получает равную долю общественного продукта, независимо от того, какой вклад вносит. Если вы предпочтете всю жизнь ровным счетом ничего не делать, вас все равно накормят, оденут, дадут крышу над головой, доступ к медицине и образованию — без всяких предубеждений. Но на практике мало кто выбирает полное безделье, прозябание. Человек по природе деятелен. Разница в том, что нам не приходится выбирать род деятельности, которую старые коммунистические и капиталистические теории назвали бы экономически целесообразной. С приходом Тьюрингов и фабрикаторов человечество продвинулось на технологический уровень, обеспечивший самоподдерживающуюся промышленную базу. Продукты потребления производятся практически с нулевой себестоимостью. У нас никого не назовут паразитом или нахлебником, как клеймят у вас ваши низшие классы. Здесь, если вы решили посвятить жизнь разработке некой причудливой философской системы или не вписывающемуся в мейнстрим искусству, вас примут и поддержат так же, как разработчика новых технологий или научных теорий.

— Некоторые более равны, чем другие?

— Да, так расценивают утопийскую этику богатые властители Универсалии. Вам не видится в этом некоторого ребячества? — Крузе с гордостью указало на великолепную панораму внутри цилиндра. — Могло бы порочное общество создать и поддерживать такое?

— Едва ли.

— Настанет время, когда так будут жить все. В безграничной свободе.

— В самом деле… — Глядя на высокого утопийца, Кандара поневоле вспоминала приходского священника, так много значившего для нее в детстве. Писание, его этическая система, не могло ошибаться — он лишь снисходительно улыбался, отвечая на вопросы дерзких юнцов, усомнившихся в несокрушимом слове Божьем. — А пока что?

— Кое–кто хотел бы с вами встретиться, прежде чем вы приступите.

— Любопытно…

Прогулка вышла некороткая: дальше, чем ожидала Кандара. Она вслед за Крузе вошла в лес. Через несколько сотен метров балдахин ветвей над головой слился в сплошную, светящуюся изумрудом крышу. Тонкие лучи солнца, пробираясь между продолговатыми листьями, пестрили землю. Стволы вставали теснее, подлесок становился ниже. Несколько раз они по горбатым деревянным мостикам переходили журчащие ручейки. В ветвях наверху громко чирикали невидимые с земли птицы. Очень скоро Кандара сняла полотняный пиджачок: неподвижный воздух был таким теплым, что излишеством казалась даже ее фирменная черная майка.

Наконец они вышли на лужайку, по краю которой бежал ручей. Посередине стояла палатка, вздувающаяся белой тканью с алой каймой и бронзовыми растяжками. Для полного впечатления средневекового турнира не хватало только трепещущих на шесте королевских вымпелов. Все вместе выглядело до смешного неуместным на вращающемся по орбите чужой звезды хабитате.

Кандара скептически глянула на Крузе.

— Это взаправду?

Впервые светская непроницаемость Крузе дала трещину. Оне подняло полотнище входа.

— Яру вас ждет. — И после паузы: — Прошу вас учитывать, как оне почитаемы на Утопии, хотя оне, разумеется, отвергают подобное преклонение.

И снова Кандара уловила в почтительном тоне Крузе тень беспокойства.

— Разумеется.

Она вошла в шатер.

В нем оказалось заметно прохладнее. Ткань изнутри светилась богатыми оттенками, которых недоставало резкому свету снаружи. Обстановка Кандару уже не удивила. Пуфики, фонтанчик и единственное деревянное кресло с жесткой спинкой хором пели: смиренный, но мистический гуру.

Яру Найом восседало в кресле, задрапированное в монашеское одеяние цвета моря; особое величие Яру придавал возраст: Кандара впервые видела столь старого на вид человека. «Наверняка это театр», — подумала она. Впрочем, оне было уже старо, когда вошла в употребление теломер–терапия. Старо, зато богато.

Яру являлось единственным отпрыском весьма обеспеченной тайской семьи. Отец нажил состояние на недвижимости, богатея вместе с Таиландом. С семьей оне порвало после смерти старого Найома, скончавшегося в шестьдесят один год от стресс–индуцированной коронарной недостаточности — отец так и не смирился с переходом обожаемого дитяти в катой^[12]. Почти все ожидали, что Яру своей мягкотелостью загубит компанию, но предпринимательские гены в этом семействе были не рецессивными. Наследство досталось Яру как раз тогда, когда Келлан Риндстром продемонстрировал эффект квантовой запутанности. Интуитивным озарением, посещавшим Яру не в первый и не в последний раз, оне увидело в этом открытии богатейшие возможности для своей компании и для сохранения среды, а также создания дешевого жилья, в котором так нуждался мир.

Таиланд стал первым государством, создавшим ленточные города. Яру (по договорной цене) скупило сотни километров государственных трасс, сетевых шоссе и четырехтысячекилометровую сеть железных дорог — все это становилось ненужным с неумолимым наступлением хабов «Связи» по планете.

Яру принялось строить на заброшенных дорогах дома. Тяжелые машины срывали асфальтовое и бетонное покрытие, обнажая готовую принять в себя фундаменты землю. Оне исходило из понимания, что рекламный лозунг Энсли Зангари не лжет — все теперь в самом деле в одном шаге. Новая эпоха мгновенной доставки больше не требовала кучковать дома вокруг сервисной зоны. Школы, больницы, театры оказались в шаговой доступности, где бы вы ни жили: была бы поблизости дверь портала.

Этому образцу вскоре последовал весь мир. Власти, отчаянно нуждаясь в наличных, продавали застройщикам пустующие шоссе и железные дороги, решая тем самым мировой жилищный кризис, а возникший в результате строительный бум спас (или, по крайней мере, сохранил) не одну экономику, пострадавшую от коллапса традиционной транспортной промышленности.

Став мультимиллиардером, Яру смогло распространить коммерческие интересы и на зарождающуюся космическую промышленность, на создание хабитатов среди астероидов системы Сол. А в 2078 году, воспользовавшись тем, что девять надкорпоративных космических поселений объявили себя офшорными государствами, открытыми для бизнеса, оне спонсировало Первый Прогрессивный конгресс, на котором пятнадцать идеалистически настроенных миллиардеров взялись построить для человечества подлинную цивилизацию эпохи изобилия. Каждый из них ввел на принадлежащем ему поселении экономическую систему на базе управляемого Тьюрингами самовоспроизводящегося производственного цикла. Так началось утопийское движение.

Кандаре не пришлось напоминать, что следует склонить голову в почтительном коротком поклоне.

— Встреча с вами — честь для меня.

— Вы очень добры, — мелодично ответило Яру. — Хотя, боюсь, в мои годы я являю собой не слишком привлекательное зрелище.

— Годы — это мудрость.

Оне хихикнуло.

— Возраст бывает мудростью. Все зависит от того, как вы провели свои годы.

— Действительно.

Кандара почувствовала, как низко склонилось вошедшее за ней в палатку Крузе.

— Вы приобретаете мудрость, Кандара? — спросило Яру.

— В моей жизни есть цель. Вам это известно. Затем я здесь.

— Конечно. Потому–то мне захотелось встретиться с вами, прежде чем мы выберем этот путь.

— Чтобы судить обо мне?

— Да.

— Вы вольны задавать любые вопросы. Но прошу вас иметь в виду, что сведения о моих прежних клиентах совершенно конфиденциальны.

— Меня не интересуют темные коммерческие тайны корпораций. Мне интересны только вы.

— Я — не серийный убийца, нашедший себе идеальное прикрытие. И не садистка. Если клиент требует, чтобы кто–то умер в мучениях, я отказываюсь от работы. Я казню людей. Вот так просто.

— А как с теми, кого еще можно вернуть обществу?

— Если того, кто доставил вам неприятности, еще можно вернуть обществу, я вам не нужна.

— Итак, вы, в свою очередь, судите нас?

— Каждый судит каждого. Я не считаю себя непогрешимой. Я надеюсь и верю, что до сих пор не совершала ошибок. Все, на кого меня нацеливали, на мой взгляд, заслуживали того, что с ними случилось.

— Но вы, безусловно, были бы полезнее, если бы арестовали преступников для их высылки на Загреус.

— И опять же, если такое возможно, я вам не нужна. Я нужна тем, кто не желает проявить слабость или зашел в смертельной войне так далеко, что ему нужна только смерть врага — сознает он это или нет.

— Стало быть, вы идете тропой мести?

— Я не хочу, чтобы новые дети страдали, как страдала я. Если вы называете это местью, пусть будет так.

— Значит, бессонница вас не мучит?

Кандара сощурилась, отыскивая в морщинах старческого лица признаки задней мысли и гадая, не взломали ли утопийцы ее медицинские файлы.

— Совесть у меня чиста.

— Хотело бы я сказать то же самое о себе.

— Если желаете, я могу уйти. Без обид. Без сожалений.

— Полагаю, для этого уже поздно, — грустно ответило Яру. — Совет старейшин принял решение, основываясь на уровне экстремизма, с которым мы столкнулись. Я не спорило. Если те, кто причиняет нам вред, не сдаются властям, с ними придется покончить. Мне просто хотелось понять, что вы за человек.

— Простите, если я выгляжу змеем в вашем Эдеме.

— Я никогда не питало иллюзий о возможности построения подлинно мирного эгалитарного общества без прискорбных заминок на пути.

— Я — крайнее средство. Почти все мои клиенты сожалеют, что приходится ко мне обращаться, но у них обычно нет другого выхода.

— По–видимому, так. Не могу выразить, как огорчительно для меня, что люди питают к нам такую вражду.

— Вас боятся, — сказала Кандара. — Потому что вы — это перемены. А перемены пугают людей тем больше, чем больше им есть что терять при них.

— Вы нам симпатизируете? — удивилось оне.

— Да. Экономическая система, от которой вы стремитесь отказаться, в конечном счете привела к гибели моих родителей. Как я могу вас не одобрять?

— И все же вы не перебрались к нам.

— Для моих умений в вашей культуре нет места. Когда человечество признает утопийскую этику и примет ее, тогда я поселюсь здесь, с вами, — если возьмете. До тех пор во мне всегда будут нуждаться.

— Быть может, вам долго придется ждать. Мы — малая нация. Желающих к нам присоединиться прискорбно мало.

Кандара осторожно покосилась на Крузе: как, интересно, аколит воспримет сомнение в священной доктрине?

— Вы позволите сказать, как мне это видится?

— Принятие правды — основание нашей этики. Для отыскания истины прежде всего мы выслушиваем все мнения.

— Ладно. Так вот, вы слишком далеко и слишком быстро продвинулись.

— Тьюринги были уже не новостью, так же как фабрикаторы, на которых держится наша технология. Астероиды обеспечили нам неограниченные запасы сырья. Солнечные колодцы снабжают вечной энергией. Эти прорывы неизбежно должны были объединиться в новую целостность.

— Да, но это лишь экономические факторы. А вы сделали шаг дальше.

— Ах, — мягко улыбнулось Яру. — Омни?

— Да. Вы слишком многого хотите от людей. Вы предлагаете обращенным в утопийскую веру все земные блага практически бесплатно, но прежде они должны сменить пол.

— Мы предпочитаем говорить: расширить гендер.

— Как ни говори. Материальное благосостояние эпохи изобилия не должно зависеть от забав с ДНК ваших детей.

— Но, милое дитя, утопийское общество заботится не только о теле. Культура Универсалии многое дает своим гражданам — множеству граждан, и это бесспорно. Сегодня живущих в бедности мало, как никогда.

— Почему же вы настаиваете на всеобщем введении омни?

— Потому что я хочу для людей большего. Я хочу всеобщего равенства. А большая часть причин неравенства кроется в бинарном гендере. Он подпитывает все несправедливости, весь фанатизм универсалистской культуры. Он обрекает земную историю на бесконечное повторение все тех же ошибок, потому что без генной модификации они неискоренимы. Я знаю. В юности я испытало такое, с чем вы, по счастью, никогда не сталкивались. Это хуже всех несчастий, вызываемых старыми врагами: религией, капитализмом, коммунизмом, пещерным национализмом. Все перечисленное может быть постепенно излечено образованием и любовью, но гендер останется, если с ним ничего не делать. — Оне простерло к Крузе открытую ладонь. — А теперь и эта проблема решена. И какое прекрасное решение!

Крузе благоговейно просияло.

— Спасибо!

— Красивая теория, — сказала Кандара. — Но вы всего лишь установили, признаюсь, достойное общество, которое существует параллельно обществу большинства. Вы ничего не изменили.

— Партии Универсалии пребывают в постоянном конфликте, — мрачно вставило Крузе. — Они падут, а мы поднимемся.

— Потому–то я и здесь, — заключила Кандара. — Падают они не так быстро, как вы надеялись, а?

— Они неизменно остаются враждебными, — с идущим из глубины души вздохом признало Яру. — А в последнее время враждебность их вышла на такой уровень, от которого уже не отмахнешься. Они наносят нам материальный ущерб. Я, как бы мне того ни хотелось, не Ганди. Во мне силен доставшийся от отца прагматизм.

— Скажите, что вам нужно? — сказала она.

— Группа активистов Универсалии препятствует работе наших проектных бюро. Часть многообещающих разработок похищена, результаты извращены. Они нам повредили, Кандара, серьезно повредили, но признать этого публично мы не можем. Мы не знаем, откуда они и кто их подослал. Они ушли от нас. Найдите их и остановите.

Кандара торжественно кивнула.

— Это моя работа.

— Мы подготовили для вас группу, — сказало Крузе на обратном пути через лесок.

— Да? Что за группа? И кто такие «мы»?

— Наше бюро внутренней безопасности. Мы собрали экспертов и консультантов. Они должны установить физическую локализацию центра, откуда направляется атака.

— Ладно, это неплохо. — Кандара намеревалась прибегнуть к помощи знакомых специалистов, но готова была испытать и людей Крузе.

Портальная дверь в торце поселения вывела их в хаб на Аките. Еще семь хабов, и они добрались до центрального метрохаба Наимы — города на семь тысяч жителей, распростершегося на южном краю большого острова. Оттуда десять хабов по кольцевой метро вывели их на улицу, где Крузе собрало команду.

Шагнув из хаба, Кандара мгновенно облилась потом, на лбу выступили капельки. Архипелаг, к которому относилась Наима, лежал в экваториальной зоне, и в городе было заметно жарче и влажнее, чем на Небесах. Они очутились на выложенной белым камнем площади, в нескольких сотнях метров над спокойным океаном цвета индиго. На изрезанных склонах окрестных холмов поднимались скромные дома из камня и стекла, на взгляд Кандары слишком уж одинаковые. Ей вспомнились тосканские деревушки, виденные в детстве, когда родители несколько недель провели в Италии на управленческих курсах, читавшихся в головном офисе их фирмы. Мило и мирно, хоть и неброско.

Они прошли по широкой улице мимо караула высоких пальм: ап–багажка Кандары дребезжала на аутентично неровных булыжниках. Через минуту подошли к нужной им вилле. Та примостилась на небольшой скале, и через стеклянную стену гостиной открывался великолепный вид на изгиб залива под городом. Вдали из искрящейся на солнце воды поднимались колонны маленьких скалистых островков. За открытой дверью мощеный дворик граничил с бескрайним бассейном. Встав над ним, Кандара сообразила, что большая его часть, должно быть, держится на опорах, поскольку места на утесе хватало только для самого домика.

— Да, недурно, — признала Кандара.

— Люди в кухне, — сказало ей Крузе.

Какой бы итальянской ни выглядела Наима, кухня следовала более нордической традиции — минималистская отделка черными и алыми плитками, дюжина рабочих ниш с разнообразной кухонной техникой на выдвижных подставках — причем машины выглядели скорее скульптурами, нежели практичной утварью. Кандара постаралась скрыть зависть: в сравнении с этой ее кухонка совершенно не смотрелась.

За длинным прозрачным столом на полу из светлого дуба сидели трое и прихлебывали вино из бокалов на тонких ножках.

В голове у Кандары уже всплывали слова упрека. Просто смеху подобно: эта компания вела себя как на каникулах и вовсе не походила на тайных оперативников, путь которых устелен дымящимися развалинами и мертвыми телами.

Двое — явно утопийские омни (это было видно даже по росту), а третья, пониже, — женщина. Кандара не сумела бы объяснить внутренней уверенности в том, что оперативница не просто омни в женской фазе, хотя не сомневалась в своем выводе. Хорошо, если так проявляет себя основательная интуиция сыщика.

Все трое поднялись навстречу Кандаре и тепло улыбнулись.

— Это Тайле, — представило Крузе самого рослого, с желтоватыми волосами и тонкими темными усиками, закрученными на концах изящными завитками. — Наш сетевой аналитик.

— Ожидаю волнующего сотрудничества, — сказало Тайле. Голос был высоким и восторженным. Кандаре подумалось, что оне в самом деле молодо — наверное, не дотягивает до сорока. А резкие черты лица так напоминали Густаво, что Кандару настигли тревожные воспоминания.

— Ойстад, наш оператор оборонительных программ.

Оне было почти такого же роста, как Крузе, но густые волосы цвета светлого меда плавно ниспадали на плечи. Легкое синее платье убедило Кандару, что оне в разгаре женской фазы. С возрастом, как всегда по нынешним временам, возникли трудности, но по манере говорить Кандара дала бы Ойстад больше полувека.

— И Джессика Май, стратегический разработчик.

Кандара обменялась с ней осторожным рукопожатием.

— Что это, собственно говоря, значит?

— Это значит, что я разбираю преступление, образ действий преступника, его мотивацию и пытаюсь предсказать, что будет дальше. — Женщина пожала плечами. — Я раньше работала на безопасность «Связи», так что кое–какой опыт имеется.

— Они и вас привлекли? — удивилась Кандара.

— Нет, я уже находилась здесь. Решила, что в конечном счете предпочитаю утопийский образ жизни. Это долгая история, но я раньше была утопийкой — утратила веру, потом вернулась.

— Ясно. — Кандара заняла место во главе стола и демонстративно отказалась от протянутого Тайле бокала с вином. — Не за работой!

Тайле покорно убрало бокал.

— Пожалуйста, введите меня в курс дела, — попросила их Кандара.

По их словам, исследовательские институты Акиты осаждали не первый год. Динамично развивающиеся и алчные компании системы Сол подсылали на Акиту людей, которые взламывали файлы и хватали все, в чем угадывали коммерческую ценность. Данные отправлялись в проектные конторы корпораций и позволяли совершенствовать продукты потребления, на которых стояла экономика планет Универсалии.

— Откровенный грабеж, — рассказывало Тайле. — И полная глупость. Мы так или иначе публикуем все данные. Таковы утопийцы: мы заботимся о всеобщей выгоде.

— Не так уж глупо, — возразила Джессика. — Это один из основных законов рынка. Наладив выпуск продукта раньше соперников, вы получаете основательную фору в продажах. К тому же кража обходится куда дешевле, чем содержание собственной научно–исследовательской группы.

— Дело не в оценочной стоимости, — пренебрежительно отмахнулось Крузе. — Если нечто, нужное или желанное для людей, в дефиците, оно приобретает цену. На том стояла экономика прежней эпохи. Как только что–то обретает цену, наступает конец равенству и справедливому распределению. Подобным образом так называемая культура Универсалии поддерживает статус–кво — за счет монетарной политики, которую контролирует неизбираемая элита. Похищая наши идеи и используя их для наращивания своего богатства, они оскорбляют нас дважды.

— Разумеется, это я понимаю, — старательно держась нейтрального тона, ответила Кандара. — Но пока вы описали классический промышленный шпионаж. Он так же стар, как сама промышленность.

— Кража данных — лишь первая трещинка в плотине, — сказало Тайле. — Они донимают нас десятилетиями, но мы ничего другого и не ждем от Универсалии: это ведь корпоративная культура, не так ли? И потому мы не препятствовали им, как должно. Баланс между свободой и ограничениями — фундамент нашего общества. Отсутствие законов — анархия. Но и излишек жестко навязываемых законов превращается в угнетение. Здесь, на Аките, мы, разумеется, свели ограничения к минимуму — и этим бессовестно воспользовались корпорации. Наш промах.

— Задним числом всегда виднее, — ответила Кандара.

— Вышесказанное означает, что наши сети недостаточно надежны и доступны черным маршрутизаторам. Мы, конечно, над этим работаем, но укрепление всей планетарной сети — не простое предприятие.

— К тому же агенты Универсалии сменили образ действий, — добавило Крузе. — Теперь они не просто похищают наши разработки ради выгоды. В последнее время начался саботаж.

— Где? — спросила Кандара.

— На промышленных предприятиях, — ответило Ойстад. — Действуют довольно тонко. Снижается эффективность обогатителей, отказывают из–за неполадок в управлении производственные мощности, падает продуктивность. Количество таких атак со временем возрастает. Мы вели свои электронные контрмеры, но в области безопасности мы отстаем. Наиболее изощренные попытки вторжения с трудом отбивают даже наши Ген 8 Тьюринги.

— Ваши Ген 8 Тьюринги уязвимы? — удивилась Кандара.

Восьмое поколение Тьюрингов всего полгода как вышло на рынок, почти точно уложившись в закон прогресса Робсона, гласивший, что скорость развития удваивается с каждым поколением. Правда, на разработку ушло чуть больше ожидаемого времени, но зато Ген 8 Тьюринги считались абсолютно надежными.

— Взломать их, конечно, невозможно, однако на защиту уходит большая, чем нам бы хотелось, доля процессинговой мощности. Ген 8 Тьюринги, выпущенные коммерческими фирмами, лучше проработаны в этом отношении.

— Потому вы и пригласили меня? — с сомнением спросила Кандара. — Из–за мелких неполадок?

— Нет, — твердо возразила Джессика. — Наше терпение иссякло три недели назад, после цифровой атаки на общественный центр бионики здесь, в Наиме. Хакеры вывели из строя все производственные мощности. Черный маршрутизатор открыл свободный канал доступа в сеть. Они так глубоко внедрились в процессы управления, что загрузили предохранители — из–за перегрузки машины физически пострадали. Все это потребовалось чинить. А еще там остались спящие жучки. Пришлось стирать и перезапускать всю архитектуру сети. И все равно нет гарантии полного уничтожения жучков — они весьма адаптивны.

— А что производил бионический центр?

Кандара очень остро ощутила взгляды, которыми обменялась группа при этом вопросе. И задумалась, не идет ли речь о разработках оружия, о маленьком грязном секретике в сердце утопийского общества. «Должны же у них быть какие–то физические средства устрашения? Какие–то средства защиты?»

— Наима производит девяносто процентов векторов теломер–терапии от всей планеты, — угрюмо ответило Ойстад.

— Нам пришлось ввести пайковую систему, — сказало Крузе. — Теломер–терапия застопорилась. Сейчас мы закупаем новые векторы у компаний Универсалии, и все равно не хватает. Они выдают продукцию по запросу, запасов никто в наши дни не делает — экономически невыгодно. Мы оказались непредвиденным новым рынком.

— Девять крупнейших фармакокомпаний, разумеется, пришли в восторг, — сказала Джессика. — Но и досадуют в то же время. Пока они расширят производство согласно нашим потребностям, мы восстановим бионическую фабрику в Наиме.

— Так что результат один: подскочили цены на универсальские векторы, и терапия стала менее доступной. Предложение и спрос, — добавило Крузе тоном, каким произносят непристойное ругательство.

Кандара подозревала, что здесь эти понятия так и воспринимаются.

— Неудачно вышло, — признала она.

— Спасибо за сочувствие, — огрызнулось Крузе.

— Если вам нужен психотерапевт, вы не по адресу обратились.

— Они знали, чем мы занимаемся, — сказала Джессика. — Знали, какой эффект даст задержка в теломер–терапии. Это атака на фундаментальные принципы нашего общества. В любой порядочной культуре охрана здоровья — право, а не привилегия. От их атаки пострадали и свои, граждане Универсалии.

— Понимаю, почему вы обратились ко мне, — кивнула Кандара. — Ожидаемая продолжительность жизни — величайшая ценность. Отнимая по дню у каждого жителя планеты, убиваешь сотни лет человеческой жизни. Это не очевидно, но очень реально.

— Я и надеялось, что вы поймете, — сказало Крузе.

Джессика заговорщицки улыбнулась Кандаре, но тут же вновь стала серьезной. Осушила свой бокал.

— Так вот. Мы постарались отследить, откуда идут черные маршрутизаторы.

— И? — спросила Кандара.

— Абсолютно безуспешно. Их процедуры лучше наших. Они не оставляют следов.

Кандара обвела глазами сидящих, впервые заметив, насколько они подавлены.

— Вы не рассчитываете найти источник, да? В скором времени?

— Если точку загрузки не удается отследить в течение суток, то не рассчитываем, — сказало Тайле.

— А что вам требуется? — спросила она. — Усовершенствованные процедуры? Я знаю, кого можно привлечь из специалистов. Хороших специалистов.

— Не так все плохо. Бюро и мне выделило для работы Ген 8 Тьюринг.

— Тогда как мы будем их ловить? Опишите самый благоприятный сценарий.

— Легче всего отловить черные программы в момент их проникновения в сеть. Если пронаблюдать, как это происходит, мы сумеем отследить их до источника.

— Тогда вам нужно усовершенствовать процедуры тайного мониторинга.

— Этим мы занимается, однако на Аките сотни тысяч отдельных сетей. Говорю же, потребуется время.

— Хорошо, — заключила Кандара. — Значит, надо сузить поле деятельности. Джессика, вы должны были анализировать стратегию. Одна команда действует или несколько?

— Мы полагаем, что сейчас на Аките пятнадцать группировок промышленных шпионов, но большинство их занимается только воровством. Судя по нерегулярности актов саботажа, происходящих примерно раз в шесть недель, работает одна команда. Они осторожны и умело прячут следы.

— Ясно. Вы держите под наблюдением всех не–граждан Утопии в системе Дельты Павлина?

— Ни в коем случае! — отрезало Крузе.

— Да что вы? Корпорация «Связь» способна найти всякого, кто пользуется их хабами, — в любое время и в любом месте.

— Это потому, что компания Энсли Зангари — элемент угнетения в руках универсалийской плутократии. Наши транспортные порталы принадлежат обществу, мы не шпионим за своими гражданами.

— Да уж, ваши гражданские свободы не умещаются в штанах. Усвоила. А если так: нельзя ли использовать общественную сеть для наблюдения за отдельными людьми в чрезвычайных ситуациях?

— Теоретически это возможно, — отозвалось Тайле и улыбнулось в ответ на недовольный взгляд Крузе. — Датчики имеются в каждом портале. Даже нам не обойтись без простейших полицейских процедур.

— Но понадобится ордер Верховного Суда, — добавило Крузе.

— Вы его до сих пор не получили?

— Мы надеялись установить преступников по цифровой подписи.

— Понятно. Так поговорите с кем следует и получите ордер.

— Ордер на каждого не–утопийца в Дельте Павлина? Сомневаюсь, что мне такой выдадут.

— Ордер на каждый район, когда наша группа наконец установит вероятные локации, — уточнила Кандара. — И это абсолютный минимум необходимого. Иначе все будет пустой тратой времени.

Крузе кивнуло.

— Япоговорю со своим шефом в Бюро.

Оне вышло во дворик, оперлось на перила и уставилось в океан с далекими башнями островов.

Кандара оглядела остальных.

— Вы и вправду ничего не предпринимали эти три недели?

— Сами знаем, — с горечью отозвалось Тайле. — Дерьмовый результат. Мы не привычны к таким крупным происшествиям.

— Не только в этом причина, — поправила Джессика. — Еще и в том, с какими людьми мы столкнулись. Очень профессиональные и опытные. Я все уговариваю Бюро наладить программу обмена с соответствующими агентствами системы Сол, чтобы наши оперативники набрались опыта и знаний. Но…

— Что, гордость не позволяет? — догадалась Кандара.

Все оглянулись на маячащую на краю дворика фигуру.

— Упрямство, — уточнило Ойстад. — Уверенность в собственной непогрешимости. Излишняя самостоятельность. Тут на целый словарь наберется.

Кандара взглянула на каждого из сидящих вокруг стола.

— Вам прежде доводилось работать вместе?

— Эта группа сотрудников совсем новенькая, — ответила Джессика, наливая себе еще вина. — Бюро свело нас вместе, потому что мы лучшие в своих областях. Так что должны сработаться, не так ли?

— Мы действительно помогаем друг другу, — заметило Ойстад.

— Отчасти, — сказало Тайле и оглянулось на Крузе. — Нам нужно, чтобы кто–то задал направление.

— Это называется — лидерство, — поежившись, заметило Ойстад. — В нашем мире консенсусов — редкое явление. Я не критикую. Я люблю Акиту и все, что мы на ней построили. Беда в том, что мы мало знакомы с делами такого уровня.

— Да, это заметно, — сказала Кандара и встала. — Мне нужно подумать.

— Вы не отказываетесь? — забеспокоилось Тайле.

— Не волнуйтесь: взявшись за контракт, я его уже не бросаю. Гордость профессионала. Теперь вам от меня не отделаться.

Из комнаты Кандары широкие стеклянные двери выходили в висячий дворик. Она открыла одежную секцию своей ап–багажки и предоставила домашним ап–сервам убирать одежду в шкаф, оставив только купальник «дельфинья кожа». Пока натягивала его, мысли лихорадочно работали, перебирая все, что она узнала от этой, с позволения сказать, команды. Ничего хорошего. Кандара привыкла работать с высококлассными безопасниками корпораций или с сомнительными типами, располагающими бездонными счетами темного происхождения.

«Бескрайнего» бассейна едва хватило на пять гребков, после чего пришлось разворачиваться. К тому же он оказался теплее, чем бассейн в ее тренажерке в Рио.

«Все это проблемы новой планеты».

Через двадцать минут она дала себе передышку, ухватившись за край бассейна, через который можно было полюбоваться раскинувшейся внизу Наимой. Как только солнце скрылось за горизонтом, оставив прибрежный городок в сине–зеленой дымке, стали загораться огни на бульварах. Парусные лодки возвращались с моря в гавани.

Все было очень мирно и миниатюрно–изящно.

— Не вижу смысла, — обратилась Кандара к Сапате.

— В чем?

— Закрытие фабрик создает неудобство, но не грозит гибелью утопийского общества. Собственно, их всего–то ткнули носом в несовершенство их цифровой обороны. Через шесть месяцев Акита станет недоступна для саботажа.

— Для саботажа того же уровня. Если цифровые атаки удастся предотвратить, агрессор может перейти к физическим покушениям.

— Конечно. Но если вы решились атаковать производство теломер–векторов, почему бы сразу не начать с физических разрушений? И, к слову, какому дьяволу пришло бы в голову вбомбить в каменный век целую планету с людьми?

— Даже в наши дни хватает фанатиков экстремистских идеологий.

— «Даже в наши дни»! Терпеть не могу это выражение. Оно подразумевает, что мы непрерывно становимся лучше.

— Разве человеческое общество не совершенствуется?

— Лично я не замечаю. И, как я сказала Яру, их утопийское общество — тоже не выход. Их требование, чтобы второе поколение состояло сплошь из омни, ведет в тупик. Единственный его результат — создание сепаратной культуры, каковая, между прочим, без умолку вопит о своем превосходстве. Такое редко кончается добром.

— Значит, такой культуре следует ожидать атак идеологических соперников.

Кандара скривилась.

— Меня на это не купишь. Очень уж странные покушения. Тут кроется что–то еще.

— Что?

— Матерь Мария! — вырвалось у нее вслух. — Откуда я знаю? Меня нанимают не решать загадки. Мое дело — просто поставить последнюю точку.

— Беседуешь сама с собой?

Кандара подняла голову. На краю бассейна стояла Джессика, с легкой улыбкой протягивая ей два бокала вина.

— Извини. — Кандара выбралась из бассейна. — Пыталась кое в чем разобраться. Сама не знаю, с какой стати. Альтэго — далеко не Ген 8 Тьюринг.

Джессика вручила ей один бокал.

— Что–то не то в нашей схеме борьбы с преступностью? Я очень сожалею, что ты так считаешь.

Кандара усмехнулась.

— Эпоха хреновых дилетантов. Если здесь так нежничают с фанатиками, вся утопийская идея обречена. Вам лучше спрятать стрелы в колчан и бежать в горы.

— Да, с тех пор как я здесь поселилась, только и делаю, что прикусываю язык.

— Ты не говорила Крузе, что для такой работы нужны профессионалы?

— Вообще, Ойстад и Тайле свое дело знают. А мы с тобой профессионалы и есть.

— Мать Мария им в помощь. — Кандара приветственно подняла бокал, отхлебнула вина: оказалось слаще, чем она ожидала, и приятно холодное. Недурно.

Джессика оглянулась на Крузе — оне, вернувшись на кухню, серьезно беседовало с двумя оставшимися.

— Чего нам не хватает, так это лидера. Крузе со своим Бюро решили, что, если состыковать меня, Тайле и Ойстад с приличным Ген 8 Тьюрингом, нам не составит труда выследить преступников. После чего останется отойти в сторонку и позволить тебе их ликвидировать.

— Да–да. Но мне кое–что не нравится во всем этом деле с саботажем.

— Знаю. Они не замечают, что выгода не оправдывает расходов.

— Прости?

— Такие люди, как Крузе, искренне не понимают «старой экономики». Слишком они просвещенные. Здесь, если что–то нужно делать, оно делается. Берем и делаем. При изобилии ресурсов о цене никто не думает, разве что речь заходит о макропроектах вроде терраформирования. Но такие важные решения принимаются демократическим путем, а производственные мощности включены в то, что у этого общества сходит за бюджет. На любое по–настоящему ресурсоемкое предприятие не одалживают деньги, а рационально распределяют стоимость, исходя из того, что можно себе позволить в данном десятилетии. Сроки не так важны для нас, живущих пару веков. Все очень мило и разумно.

— Жизнь по средствам.

— Именно. Потому они и не замечают проблемы. Компаниям недешево обходится содержание здесь промышленных шпионов. В большинстве они выдают себя за иммигрантов, обращенных в утопийскую веру, взыскующих лучшей жизни и увлеченных великой новой культурой. Иммигрировать сюда не так уж сложно: я уже второй раз это проделываю. Единственное твердое требование: согласие на редактирование генома детей, которых ты заведешь после прибытия.

— Чтобы рождались только омни. Да, мерзкая идеология.

— Для тебя, да. Что только подчеркивает разницу между нами и ими.

— На самом деле изобретенная Яру теория равенства мне по душе. Я на военной службе до хрена нахлебалась от мизогинных мудил. Просто мне кажется… должно быть другое решение. Что, вероятно, относит меня к числу устарелых реакционеров.

Поморщившись на собственную оговорку, Кандара отпила еще вина.

— Обычно промышленный шпионаж как ведется? — продолжала свою мысль Джессика. — Для кражи информации нанимают криминального спеца. Он устраивается в новом городке, жарит барбекю с соседями, играет в местной спортивной лиге — словом, вживается. А по ночам обращается в таинственного суперзлодея, вламывается в сеть по черным маршрутам с целью похитить данные медицинских разработок. В случае успеха нанявшая его корпорация зарабатывает миллиард ваттдолларов на революционном, новом векторе от головной боли. Это, как я и говорила, выходит дешевле, чем содержать своих ученых. Выигрыш в цене. А здесь… Никакой выгоды, разве что идеологический противник усилит защиту от возможного саботажа. Кому такое по карману?

— Фанатиков хватает. Поверь, фанатики никогда не стоят за ценой.

— Пусть так, но где саботажники берут деньги? Цифровые возможности у них ошеломительные. Тайле не сомневается, что маршруты формируются Ген 8 Тьюрингом, а таких еще не много. Пока ими располагает только правительство и самые крупные компании.

— Не знаю, — протянула Кандара. — Может, мы не замечаем чего–то очевидного?

— Разве что власти Универсалии искренне опасаются Утопии? И это — холодная война нашего века?

— Теоретически тогда все сходится. Но я все думаю: всего одна банда? Даже для полного параноика это не похоже на работу государства. Госслужбы обеспечили бы поддержку, пути отступления, обучали бы алчных приспешников, которым достанется власть после падения идеологического врага.

— Ладно, тогда один богатый и фанатичный миллиардер или глобальный политический комитет. Такие готовы рисковать, и логическое мышление им не свойственно. Или же происходит что–то совсем иное.

— Уф-ф. — Кандара напряглась. — Ты хоть понимаешь, что убеждаешь убежденного? Просто я никак не соображу, где тут ошибка.

Джессика стрельнула глазами на Крузе, сверлящее взглядом кухонный стол.

— Логически, учитывая низкую окупаемость, тут не саботаж, а диверсия.

— С какой целью?

— Именно этим вопросом нам и следовало задаться. Но когда я спросила, мне заткнули рот.

Кандара обратила взор к небесам — если над Акитой имелись небеса в обычном понимании слова.

— Какая прелесть! Ты хочешь сделать из меня козла отпущения?

— Скорее, троянского коня. Но думаю, точнее будет сказать: посланницу. Тебя они, может, и выслушают. Ты, что ни говори, специалист.

— Ненавижу офисные интриги!

— Я тоже.

Джессика допила вино и умчалась обратно к вилле. Кандара проводила ее свирепым взглядом, хоть и понимала, что женщина права.

— Атака для отвода глаз? — усомнилось Крузе полчаса спустя, когда Кандара, снова переодевшись в шорты и майку, вернулась на кухню.

— Не знаю. Мы должны учитывать все возможности. Особенно эту, поскольку она может вывести нас на след предпринимающей атаки группы. Такую вероятность нельзя упустить.

— Но… что нам искать?

Кандара не без гордости отметила, что даже не покосилась на Джессику.

— Я предлагаю вам пересмотреть подвергнувшиеся атаке сети.

— Уже сделано, — сказало Тайле. — Все взломанные секретные файлы установлены.

— Даже если вы можете за это поручиться, в чем я сомневаюсь, мне другое нужно.

— Что же мы должны искать?

— Закономерности. Что–то общее для всех атак. Для начала установите, какие еще научные проекты пользуются теми же сетями.

Тайле вопросительно глянуло на Крузе.

— Не повредит. Пока нет ничего другого.

— Хорошо, — согласилось Крузе. — Работайте.

Наверное, дело было в постели или в разнице во времени между планетами. Кандара проспала целых три часа и проснулась в четыре по местному времени, когда город еще прятался под ясным ночным небом.

Она лежала навзничь, открыв глаза, но не видя потолка за плотными флюоресцирующими столбцами данных, выплеснутых Сапатой на контактные линзы. Остальные четверо всю ночь пересматривали подвергшиеся атаке сети: каждая использовалась в сотнях научных и технических проектов. Принадлежащий Бюро Ген 8 Тьюринг сортировал их по категорям и выискивал соответствия, но никакой закономерности не обнаруживалось — не того типа были проекты. Участок атаки не зависел даже от количества привлеченных ресурсов. Кандара ухмыльнулась колонкам графиков, заподозрив, что на анализе стоимости настояла Джессика. Но в конечном итоге получился нуль. Вот в чем сложность с анализом на закономерности: необходимо верно задать параметры. Будь это просто, каждый бы справился.

Кандара принялась вводить параметры по своему усмотрению, перестраивая колонки по–новому.

В пять часов Кандара прошлась по главному коридору виллы, колотя по пути в двери спален. Вывалилась недовольная команда: все протирали слипающиеся глаза, оправляли халаты и пижамы, брели к кухне. Кандара уже возилась там с обтекаемой кофемашиной: английский чай для завтрака она заварила и поставила настаиваться.

— Что? — резко вопросило Крузе.

— Я нашла закономерность, — ответила Кандара.

— И какую? — вскинулась Джессика.

Кандара усмехнулась.

— Оружие.

— Мы не занимаемся разработками оружия! — возмутилось Ойстад.

— Вот потому–то вы не сумели найти закономерности.

Крузе, усевшись за большой стеклянный стол, ухватило чашечку кофе.

— Хорошо, показывайте, какая вы умница.

— Я не умная. Я обзавелась паранойей.

— Ах, — воскликнуло Тайле. — Разработки, потенциально пригодные для военного применения?

— Чертовски точно.

— И какие же?.. — спросило Крузе.

Кандара подняла руку и принялась загибать пальцы.

— Фабрика, производящая дистанционно управляемые буровые установки, которые вы используете для подводных утилит, была атакована девять недель назад — у нее общая сеть с тремя группами, изучающими линкботы. Те не первый десяток лет работают над ботами, способными к механическому сцеплению для наращивания своих физических размеров и силы и к объединению своих сетей для увеличения процессинговой мощности. У нас такие есть, но прогресс застопорился: сложности с установкой связующих протоколов сети, а все, что получается установить, глючит. У вас работают над ботами от размеров муравья до больших тупых механизмов. Особенно интересны миниатюрные: при их слиянии возникает так называемый эффект сухой жидкости, и тогда эти крошки создают рой до полумиллиона единиц. Вообразите муравейник, ведущий военные действия при идеальной синхронности, но притом с дополнительным интеллектом, — и представьте, как его можно использовать. Даже думать не хочется, что он может сотворить с живыми телами, а тем временем свора тупых гигантов будет сносить целые городские кварталы.

— Хорошо, соглашусь, эта разработка может применяться с агрессивными целями, — признало Крузе. — Что еще?

— Фабрикаторы с молекулярными связями. Это исследование развернулось в создание щитов. Очевидный ход. — Кандара отпила зеленого чая, тем временем приводя в порядок мысли и подыскивая самые убедительные аргументы. — Затем месяц назад было атаковано сборочное ядро, собирающее реле планетарной энергосети. На той же сети сидит университетская лаборатория, занимающаяся магнитными ловушками — тоже для энергетики, в основном для МГД-камер, на которых работают солнечные колодцы. — Она, наслаждаясь впечатлением, обвела глазами их озадаченные лица. — Нет? Это малоразмерные камеры–ловушки с генераторами монополярного магнитного поля — очень мощного. Для кораблей с плазменными ракетами лучше не придумаешь — как и для боевых ракет.

— Да о чем вы говорите! — возмутилось Ойстад.

— Эммитеры когерентных рентгеновских лучей, применяющиеся в микрохирургии. Увеличьте масштаб и получите оружие на гамма– и рентгеновских лучах.

Тайле переглянулось с Крузе.

— Проклятье, — буркнула Джессика.

— Лучше и не скажешь, — поддержала Кандара. — Атака на данные — мелкие уколы. А вот это уже переводит происшедшее на совсем иной уровень.

— Но зачем? — неподдельно удивилось Крузе.

— Все по порядку, — остановила Кандара. — Прежде попробуем подтвердить наличие закономерности. Тайле, вы можете проверить упомянутые мной проекты: подвергались ли их файлы взлому или копированию?

— Конечно.

— Если что–то найдете, можно начинать поиски мотива.

Ап–серв подал ей завтрак, когда вставшее солнце залило бронзовым блеском открывающийся с патио залив. Кандара взяла яйца по–бенедиктински со свежевыжатым апельсиновым соком, заела круассанами с черничным джемом. За работой она отступалась от здоровой диеты, поскольку калории всегда могли понадобиться на непредвиденный расход энергии.

Джессика завтракала с ней, а остальные координировали проверку с Ген 8 Тьюрингом Бюро.

— Классная работа, — обратилась Джессика к Кандаре.

— Мне эта игра знакома.

— Знать бы, кто наш противник?

— Явно напрашивается какая–нибудь оружейная компания.

— Не так уж явно. Почему атака строится таким образом? Вопрос политический или, может быть, идеологический. А похитителю данных приходится таиться.

— Для отвода глаз? — предположила Кандара.

— Но они же понимали, что мы среагируем. У нас не было выбора.

— Когда получим больше сведений о противнике, прояснятся и его мотивы.

— Но ведь в них весь вопрос? Какие тут могут быть мотивы? Они нам вредят по всей Аките. Кто они?

— Фанатики, — не задумываясь, ответила Кандара. — Я уже не удивляюсь никаким их делам, сколько бы несчастий и страданий они ни несли людям. Идеология — это болезнетворный мозговой вирус: он подтачивает врожденную порядочность, позволяя оправдать самые радикальные действия ради служения делу. Любому делу.

Джессика, не донеся до рта ложку салата, с удивлением уставилась на нее.

— Не ждала от тебя философских размышлений.

— Я не философствую. Просто рассказываю о том, что видела.

— Черт, я думала, что навидалась дурных дел, пока работала на «Связь».

Кандара сочувственно улыбнулась ей и потянулась за следующим круассаном. Как раз в этот момент открылась дверь виллы и в патио вышли Крузе, Тайле и Ойстад.

— Ну что, файлы взломаны? — спросила Кандара. Могла бы и не спрашивать.

— Мне пришлось с головой влезть в управляющую систему, — призналось Тайле. — И даже там обнаружились только призрачные следы. Они используют весьма изощренные пути проникновения, и выявить их невероятно трудно. Бюро обеспокоено. Мы впервые видим такое.

— Оружейная компания завела себе шпионскую команду, — сказала Джессика.

— Думается, дело хуже, — возразило Крузе. — У нас был всего час, но я попросило ученых проверить файлы. По–видимому, часть их подправлена.

— Каким образом подправлена? — спросила Кандара.

— Очень тонко. Ученые сравнили активные файлы с глубоко заархивированными копиями. Имеются расхождения. Не много, но они и не все файлы успели проверить. Однако с информацией поработали. — Оне встревоженно добавило: — Скомпрометированы целые проекты.

— Установки, собранные на базе этих файлов, не будут работать, — подало голос Ойстад. — Саботаж погубил результаты многолетних исследований и лишил нас промышленных мощностей, привязанных к фабрикаторам.

— Значит, мы имеем дело не с отвлекающим маневром, — задумчиво отметила Кандара. — Не только с отвлекающим. Все нацелено на подрыв вашей индустриальной базы.

— Это приведет нас к параличу, — ровным голосом сообщило Крузе. — И неизвестно, насколько широко распространилась диверсия. Мы не можем приступать к созданию новой техники, пока не проверим все данные разработчиков. Это… объявление войны!

— Любопытный вывод, — сказала Кандара. — Учитывая, что все атаки, по–видимому, идут на разработки с возможностью военного применения.

— О чем вы говорите? — спросило Тайле.

— Подорваны ваши возможности по созданию оружия, которое можно использовать для обороны от физического нападения.

— Никто к нам вторгаться не собирается, — отрезало Ойстад. — Бред.

— Перл–Харбор, — пробормотала себе под нос Кандара.

— Нет, — твердо объявило Круз. — В пару групп, вооруженных программами от новейших Ген 8 Тьюрингов и вдохновленных ненавистью, я еще могу поверить. Но в реальную физическую атаку? Кто будет нападать? Ни одно государство больше не содержит действующих армий. Если собрать десять тысяч человек для боевой подготовки, об этом узнают все. Тут другая цель. Наверняка другая.

— Рада слышать, — ответила Кандара. — Ваша разведка полностью мониторит Загреус, а?

Крузе кинуло на нее утомленный взгляд.

— Я не занимаюсь теоретизированием.

— А я занимаюсь? Мы добрались до сотни с лишним звездных систем. У двадцати трех нашлись планеты, пригодные к терраформированию. Что происходит на половине из них, вы понятия не имеете. Известно ли вам, что одна преступная группировка с Украины объявила о наличии у нее независимого портала с Загреусом? Если ты достаточно богат и умудрился заныкать денежки, то после ссылки можешь купить себе обратный билет.

— Правда? — заинтересовалось Тайле.

— Слухи есть слухи. Но я вполне серьезно говорю: мы не знаем, что происходит в некоторых обжитых звездных системах. И, кстати, можно обойтись без живых солдат. Дроны–солдаты несложны в изготовлении и не дорого обходятся.

— Я ценю свежесть ваших идей и ассоциаций, — заявило Крузе. — Но, право, они не помогают делу.

— Понимаю вашу позицию. Однако то, что мы уже знаем, позволяет предсказать, какого рода объекты будут атакованы в следующий раз. Пусть Тайле загрузит программы мониторинга в подходящие сети.

— Да, так и сделаем. И нужно уведомить Бюро.

Крузе поблагодарило Кандару слабой улыбкой и удалилось в дом.

«Для общества, похваляющегося личными свободами, оне что–то слишком часто консультируются с начальством», — отметила Кандара.

Остаток дня группа была занята перепроверкой сделанных открытий и поиском новых поврежденных файлов. Ближе к вечеру попытались по возможности проверить посетителей из Универсалии и свежих иммигрантов. Под конец Бюро поручило им уточнить потенциальные цели будущих атак.

Все это позволило Кандаре заняться собой, и она провела свободное время за пробежкой по пляжу и обратно, потом часок позанималась в хорошо оборудованном спортзале виллы. Затем прогнала тестирование своей оружейной периферии и отработала меткость на выплеснутых на линзы изображениях. Она бы предпочла настоящее стрельбище, но вряд ли на Наиме такое имелось. Во всяком случае, никто бы в этом не признался. Хотя она подозревала, что таинственное Бюро Крузе предусмотрело тренировочную площадку для своих агентов.

К вечеру, когда Кандара подумывала еще разок поплавать, за ней пришло Крузе.

— Пакуйте ап–багажку, — сказало оне. — Мы перебираемся на Ониско.

— Куда? — Не успела она закончить вопрос, а Сапата уже выдала на линзы информацию. Это был первичный жилой район–поселение на астероиде Брембл. — А, поняла. Почему туда?

— Его определили как высоко вероятную цель. Собственно, наиболее вероятную.

Ониско был меньше, чем Небеса: насчитывал всего сорок восемь километров в длину. Биосфера соответствовала умеренному климату, и группа вышла из портального хаба в раннюю осень. Едва оказавшись на открытом месте, Кандара повернулась к торцу цилиндра. Она ожидала, как и на Небесах, увидеть кольцевой город вокруг основания. Но здесь обнаружился плоский круг, выстроенный главным образом из гладкого серого псевдокамня с несколькими живописными водопадами, резко изгибавшимися вбок под действием силы Кориолиса. Несколько секций вдоль кромки, в том числе та, куда они вышли, были, судя по рядам балкончиков, отданы под жилье.

Сапата подкинула данные по населению.

— Семь тысяч? — удивилась Кандара. — Это точно?

Она присмотрелась к росшим поблизости лиственным деревьям — на вид лет пятидесяти или шестидесяти. За такое время космическое поселение могло бы нарастить популяцию. Крупнейшие хабитаты системы Сол уже приближались к четверти миллиона.

— Информация предоставлена Ген 8 Тьюрингом Ониско. На данный момент.

— Странно.

Им выделили помещения в жилом блоке Гловет — десятиэтажном зиккурате у крышки цилиндра. Их квартира на третьем этаже была больше виллы в Наиме, но обставлена в том же клинически–лаконичном стиле, заставившем Кандару задуматься, не входит ли он как составная часть в тонкую систему утопийской психологической обработки. Обстановка усиливала ощущение обеспеченного конформизма — а этот конформизм Дельты Павлина и без того казался ей слишком навязчивым. Как будто все стеснялись в чем–либо проявить свою индивидуальность.

Тайле зашло за ней по дороге на собрание, и они вдвоем пробирались по лабиринту коридоров, тянущихся по торцу. Джессику с Ойстад они застали уже в конференц–зале. Губы Кандары, понявшей, где они очутились, изогнулись в легкой улыбке; одна стена представляла собой выпуклое окно в наружной оболочке поселения. Ничего подобного она прежде не видывала: обычно оболочка бывала сплошной, причем стометровой толщины. Одна мысль о космическом излучении, просачивающемся сквозь это окно, заставила ее занервничать, к тому же прозрачный материал выглядел не слишком толстым. Тем не менее, усевшись за каменный стол, занимавший середину помещения, Кандара откровенно залюбовалась. Открывшийся вид заставил ее задуматься, стоило ли поражаться Небесам.

Окно выходило на астероид Брембл, для глаз Кандары описывавший крутую дугу по звездному фону — поскольку поселение усердно вращалось. Она видела механизмы величиной с целый город, подвешенные к пыльной серовато–коричневой поверхности; яркие отблески, зажженные на золотистом покрытии лучами Дельты Павлина, гипнотически мерцали. Сапата добавила визуальную накладку, снабдив зрелище пояснительными метками. Большая часть механизмов представляла собой промышленные установки, запустившие корни–щупальца глубоко в породу и выделяющие из нее минералы, чтобы после обработки распределить их по строительным механизмам, составляющим наружные слои. Те элементы, которых нельзя было добыть в сложном сплетении рудных жил Брембла, поступали через порталы, подвязанные к другим астероидам и лунам Ланивета — единственного газового гиганта системы.

По сведениям Сапаты, только половина станций занималась самореплицированием. Кандара зачарованно наблюдала, как блестящая металлическая инкрустация понемногу расползается по удивительно гладким реголитам — словно механическая бактерия. На это уйдут годы, но рано или поздно вся поверхность покроется оболочкой, превратив большой астероид в гигантский технологический пузырь.

Метки мигали поверх огромных фабричных модулей, рыхлым облаком дрейфующих в невесомости над Бремблом, — почти все они строили новые хабитаты. Наружность этих модулей поражала изяществом простоты: обруч восьмикилометрового диаметра с ровным геометрическим каркасом, казавшимся примитивным в сравнении с заключенным в него загадочным оборудованием. Там скрывались массивные генераторы связующего поля — того же типа, что обеспечивало щиты над городами. Обогатительные фабрики непрерывно подавали газообразное сырье, которое связующие поля снова уплотняли до твердой материи.

Кандара восхищенно загляделась на энергетические звездочки, мерцающие на гладкой, как обсидиан, наружной оболочке выходивших из фабричных колец умопомрачительных цилиндров. Все это, как и промышленные станции Брембла, вызывало явные ассоциации с биологическими процессами.

А за собранием фабричных модулей звездами первой величины блестели свежесобранные хабитаты. Их рой медленно расплывался по системе Дельты Павлина, выходя на траектории, которые десятки лет спустя должны были привести их к новым астероидам, где снова начнется добыча–обработка–производство. Кандаре Брембл рисовался головкой одуванчика, разбрасывающей облачко семян, чтобы снова и снова одолевать и захватывать межпланетные пространства.

Опять ассоциации с органикой.

— Подлинный утопийский фон–нейманизм, — самодовольно заявило Тайле, усаживаясь рядом с ней и улыбаясь открывшемуся виду. — Машины строят машины практически без участия человека. Теперь, когда на Ониско есть Ген 8 Тьюринг, они способны на гораздо большее, чем прежде.

Кандара поджала губы, окинув Брембл более взыскательным взглядом. Астероид был меньше Весты — главного промышленного астероида Сол, — но здешняя система показалась ей более сложной. Они уже не ограничиваются старой доброй экономикой, поняла она.

— Растет по экспоненте?

— Пока нет. Дайте нам еще двадцать лет. Промышленные установки поглотят Брембл, после чего перестанут трудиться над самовоспроизводством. Они пустят оставшуюся породу на строительство космических поселений. А еще через пятьдесят лет, когда здесь ничего не останется, перелетят к новому астероиду и начнут сначала.

— Пожалуй, звучит… опасно.

— Ничего подобного. Это победа. Мы движемся к подлинной экономике изобилия, — серьезно ответило Ойстад. — Развивающаяся здесь система наконец сделает ее возможной. Пока что все в макро, все слишком взаимозависимо. На этих промышленных установках работает множество отдельных специализированных фабрикаторов, связанных между собой, чтобы создать возможность саморепликации.

— Клетки составляют организм, — пробормотала Кандара.

— Правильно. Эмилья хочет перевести нас к следующей, окончательной стадии, на порядок величины редуцировав нынешнюю механическую сложность. Чтобы единичная установка могла воспроизводить себя бесконечно, после чего переходить к выпуску специализированных производственных систем вроде тех, что строят цилиндры хабитатов. С появлением Ген 8 Тьюрингов это наконец стало возможным. А Универсалию их появление приведет к точке экономического коллапса.

— После чего вы гладко замените ее эпохой просвещения?

— Примерно так, — ехидно согласилось Тайле.

— А если кто–то подорвет ваши производящие мощности и передовые разработки, ваш идеологический крестовый поход…

— Именно! — Ойстад показало за окно. — То, что вы видите, — это подлинное живое сердце Утопизма.

Тайле хихикнуло.

— Смотри, чтобы тебя не услышало Крузе.

— О, — заинтересовалась Кандара. — Отчего же?

— Утопийское общество достигло несравненного успеха в двух областях, — пояснила Джессика. — Есть материальный успех. Вот здесь у нас развивается технология, которая обеспечит абсолютное изобилие, создав переизбыток материальных благ. Но есть еще и философия, которая позволяет людям жить в этой материально богатой среде плодотворной, осмысленной жизнью. К такому человечество непривычно.

— Понимаю, — сказала Кандара. — И почему Крузе это беспокоит?

— Беспокоит — не совсем точно, — ответило Ойстад. — Видите ли, Яру выдвигает философию на первый план. Оне уверено, что равенство и человеческое достоинство превыше всего. Превыше даже материальных аспектов нашей культуры.

— Разумно, — задумчиво протянула Кандара.

— Крузе в этом вопросе ревностно поддерживает Яру.

— Постойте? Так в утопийской идеологии присутствует конфликт?

— Конфликт — слишком сильно сказано. Вопрос расстановки приоритетов и распределения ресурсов. Видите ли, Крузе с попутчиками считает, что омни — лишь первая стадия преобразования человека. Что, если мы действительно достигнем сверхизобилия в материальных потребностях, обычные человеческие личности с этим не совладают и мы за пару поколений выродимся.

— Как говорится: «на небесах такая скука», — рискнула вставить Кандара.

— Да. И наши наиболее радикальные коллеги утверждают, что эту проблему можно решить только генетическим совершенствованием человеческой нервной системы.

— Неужели? Иными словами, раз люди не годятся для нового идеального общества, заменим людей? Звучит достаточно по–фашистски.

Ойстад хмуро кивнуло.

— Однако же, если бы не первые идеи Яру о способах достижения равенства, меня бы не существовало на свете. А я себя вполне устраиваю.

— То есть вы за продолжение искусственной эволюции?

Оне пожало плечами и оглянулось на Тайле в поисках поддержки.

— Прежде надо будет решить технические задачи и вывести проблемы изобилия в реальность, не то вся идея утонет в спорах о числе ангелов, способных танцевать на острие иглы. А при всех достижениях команды фон Неймана здесь, на Ониско, мы пока и близко не подошли к самореплицирующимся одиночным модулям. У человечества еще остались нерешенные задачи. Не бросаться туда с отверткой в руках, — Джессика указала на созвездие недостроенных жилых цилиндров, — а развивать и улучшать то, что уже имеем. Кое–кто из наших беспокоится, что развитие выходит на плато, — даже при участии Ген 8 Тьюрингов.

— Кривая всей человеческой технологии выравнивается, — заметила Кандара. — И все же мы теперь — раса звездных жителей. Как и следовало ожидать.

— Но возможности дальнейшего продвижения ограниченны. А сколько проблем просто исчезнет, когда мы сумеем построить настоящие фон–неймановские модули!

— Никогда все не начинается с тяжелых сапог и черных мундиров, — сказала Кандара. — Только с добрых намерений. А кончается всегда этим.

— Мы не собираемся никому навязывать свое мировоззрение. Мы совершенно не такие.

Кандара на это торжественное заверение лишь улыбнулась. И уголком глаза заметила, что Джессика тоже скрывает улыбку.

— Мы же просто философствуем, — сказала Кандара. — На ваш лад.

Тут она обратила внимание на женщину, вошедшую вслед за Крузе. Ее трудно было рассмотреть за тучей сведений, выплеснутых на линзы Сапатой.

— Эмилья Юрих, — изумленно выпалила Кандара.

Эмилья хорошо смотрелась для своих ста шестидесяти лет. «Безусловно лучше, чем Яру», — подумалось Кандаре. Ее темные густые волосы были уложены вокруг головы в сложную прическу. Высокие скулы выдавались под здоровой, лишенной морщин кожей, какую ожидаешь увидеть у двадцатипятилетних. Светлые серые глаза быстро обежали комнату и оставили у Кандары впечатление, что ее оценили — причем невысоко. Женщина держалась едва ли не царственно, и эта осанка позволяла ей с непринужденным изяществом носить черное с алым платье из индийского шелка с воротником–стойкой.

Кандара ехидно отметила, что теломер–терапию ей проводили скорее в дорогой земной клинике, нежели в стандартном утопийском медучреждении. С другой стороны, Эмилья ведь принадлежала к первому классу — к лучшим гражданам Акиты. В ее случае такое положение было вполне оправданно.

Родители Эмильи Юрих эмигрировали из Хорватии в Лондон еще в 2027 году. Их дочь в свой срок изучила в лондонском университете ЗD-программирование и к 2063 году, когда «Связь» открыла первые порталы между Нью–Йорком и Лос–Анджелесом, работала в логистическом отделе печатавшей продовольствие компании. Дальнейшие ее действия стали классическим образцом, изучавшимся в бизнес–школах системы Сол и за ее пределами.

«Связь», конечно, разработала приложения с картами своей разбухающей сети хабов, но Эмилья сразу увидела, насколько они примитивны — и чем больше вводилось новых порталов, тем сложнее становилось пользователям в них ориентироваться. В декабре того же года Эмилья основала свою компанию «Хабнав» и все свободное время тратила на разработку м-нета — проводника по растущей сети «Связи». Она начала кодирование, когда в Солнечной системе насчитывалось всего триста двадцать два общественных квантовозапутанных портала, но «Связь» уже обнародовала амбициозный план довести их число до пятидесяти тысяч, охватив всю континентальную часть Соединенных Штатов. Эмилья взялась за эту программу, потому что, выросши в Лондоне, всегда восхищалась скромным изяществом карты лондонской подземки, составленной Гарри Беком и основанной на признании того факта, что не важно ни истинное расположение станций, ни изгибы соединяющих их тоннелей: Бек инстинктивно угадал, что существенно только их положение относительно друг друга. Эмилья работала над программой с сознанием, что люди в целом ленивы и глупы, а их мир вот–вот усложнится на порядок.

Изучая чудовищную паутину хабов, Эмилья наблюдала, как такие же взаимосвязанные паутины расползаются по всему глобусу. Чтобы попасть, скажем, из Окхема, находящегося в сердце Англии, в Атланту штата Джорджия требовался теоретически простой маршрут. Пройти по кольцевому хабу Окхема в сеть графства, связанную с национальной сетью, которая приведет вас в Лондон, откуда есть связь с международной сетью хабов, ведущей, в свою очередь, в американский порт прибытия в Северной Дакоте (сенаторы этого штата проявили завидное проворство, урвав кусок от государственного «справедливого распределения» контрактов по инфраструктуре порталов, чему способствовал заключенный за закрытыми дверями Белого дома пакт с техасскими сенаторами, выбившими для Хьюстона государственную станцию товарного импорта). Оттуда переходишь в межштатную сеть до сети Джорджии, из нее наконец попадаешь в метросеть Атланты — и добро пожаловать в сей солнечный город под небо, похожее на крышку духовки. Максимум восемь порталов. Проще простого. Если бы не множество иных порталов, связанных с другими местами и создающими чертовскую путаницу, особенно в часы пик.

Эмилья оказалась права. Люди были глупы. Избалованные десятилетиями спутниковой навигации и автопилот–автомобилей, они желали, чтоб их взяли за ручку и провели, куда надо, — без хлопот. Им требовалось приложение, которое бы предупреждало, что центральный хаб забит раздраженной толпой, что портальная дверь закрыта на профилактику, что быстрее будет добраться более длинным маршрутом через три лишних хаба. Куда пойти, где свернуть, сколько времени займет проход через портальную дверь, сколько шагов до следующей… зеленая аура м-нета со вспыхивающими в ней схемками гарантировала, что вы не промахнетесь.

К 2078 году в системе Сол проживало двенадцать миллиардов человек. За вычетом не умеющих ходить младенцев, у каждого из них, к ярости антимонопольного законодательства, было установлено созданное Эмильей Юрих приложение «Хабнав». Разумеется, к тому времени приложение обеспечивало пользователей и сведениями о погоде в пункте прибытия, и о политической ситуации, и о самых выгодных торговых заведениях, лучших ресторанах, самых чистых пляжах, самых крутых клубах, самом модном искусстве, самых заводных музыкальных событиях… Длинный, длинный список профильной рекламы, подаваемой в нужный момент. Эмилья несколько уступала богатством Энсли Зангари, но и ее состояния хватило на основание собственных космических поселений с хорватскими названиями Двор и Забок — во исполнение вековой мечты о новом старте в полной независимости от Земли. Ее состояния и филантропических наклонностей хватило и для участия в Первом прогрессивном конгрессе.

Она вместе с Яру Найомом заложила основы утопийского движения.

Кандара догадывалась, что Эмилья возглавляет среди утопийцев партию технологического развития. Она была практиком, приводила в повиновение технику, служила зеркальным отражением философических мечтаний Яру.

— Встреча с вами — честь для меня, — сказала Кандара.

Эмилья в ответ хитровато улыбнулась и села во главе стола из каменной плиты. Сопровождавший ее бледный рыжеволосый мужчина сел от нее по левую руку.

— Каллум Хепберн, — официально представила его Эмилья. — Стратег нашего проекта фон Неймана.

— То есть специалист по разруливанию проблем, — добродушно уточнил Каллум.

— А что, бывали проблемы? — заинтересовалась Кандара.

— Не такого масштаба, как поразившие теломерную промышленность Наимы, — ответил он. — Но на станции Брембл происходит больше обычного неполадок. Конечно, определить обычный уровень тоже непросто. Наша производственная система постоянно развивается, приближаясь к идеальной мономашине фон Неймана. Бывают месяцы, когда все идет гладко, а в другие мы захлебываемся в проблемах. Возможно, нынешние осложнения в пределах нормы, а может быть, и нет. Нам придется провести тщательный аудит своих файлов.

— Я прошу разрешения инсталлировать мониторинговые программы в сеть Ониско и на промышленные станции Брембла, — сказало Тайле.

— Если необходимо, — согласилась Эмилья, — устанавливайте.

— А что, если вы найдете следы вмешательства? — спросил Каллум.

— Зависит от того, когда они имели место. Если в далеком прошлом, передадим дело вам. В надежде, что вы сумеете оценить и компенсировать понесенный ущерб. А если свежие… — Тайле оглянулось на Кандару, — мы надеемся проследить их до точки входа.

— И тогда ими займусь я, — добавила Кандара.

Каллум бросил на нее обеспокоенный взгляд.

— Я считаю, предпочтительнее была бы ссылка на Загреус.

— Мы уже обсуждали это в совете старейшин, Каллум, — невозмутимо напомнила Эмилья. — В результате чего и привлекли следователя Мартинес. Полагаю, необходимость в ней еще больше возросла теперь, когда мы в полной мере осознали масштаб саботажа. Именно сюда и должен был нанести удар тот, кто желал бы атаковать утопийское общество: что до серьезности других атак, они могли служить отвлекающим маневром.

— Это дело вашей совести, не моей.

— Благодарю, — холодно ответствовала Эмилья. — Следователь?

— Да?

— Если задержание одного или более членов этих группировок окажется возможным, я бы просила вас так и поступить.

— Поняла.

— Но собой не рискуйте.

— Я никогда не иду на неоправданный риск, слишком часто подобное приводит к срыву задания.

— Прекрасно. Но мне очень любопытно, кто за этим стоит. Меня глубоко тревожит как уровень планирования, так и нацеленность на ущерб всей нашей культуре. Боюсь, что, просто ликвидировав текущую угрозу, вы не решите проблемы.

— Я с вами согласна, — сказала Кандара. — Вы не возьметесь предположить, кто мог это затеять?

— Я полагаю весьма вероятным участие глобальных политических комитетов и даже межзвездных корпораций. У нас были и остались с ними идеологические разногласия. Но такое… нет. Они должны бы понимать, что, едва обнаружив их участие, мы нанесем ответный удар.

— К тому же глобальные политические комитеты не потворствуют физическим столкновениям, — дополнил Каллум. — И даже наоборот. Ссылка на Загреус была в первую очередь их идеей. — Каллум поморщился. — Я это знаю наверняка. Они тяжелой пятой вытаптывают всех, кто прибегает к насилию, особенно в политике. А здесь мы видим именно насилие.

— Сколько времени займет установка ваших программ? — обратилась Эмилья к Тайле.

— Надеюсь уложиться за день, — ответило оне. — Сетей много, особенно на Брембле. Но Бюро выделило мне дополнительные Ген 8 Тьюринги.

— Прекрасно, — сказала Эмилья. — Держите меня в курсе.

Группа расположилась в кабинете на девятом этаже жилого блока Гловет, окна которогосмотрели вдоль цилиндра. На столах имелся полный набор узлов доступа в сеть и проекторов, а еще в углу стояли питьевые автоматы, выдававшие отменный горячий шоколад. Кандаре все еще недоставало привычного профессионального настроя, но ей пришлось признать, что здесь лучше, чем за кухонным столом. Получили они и поддержку от маленькой полиции Ониско — к группе прикрепили пять офицеров сетевой безопасности.

Тайле занималось обзором проектов Ониско, проверяло сетевые файлы на предмет обнаруженных прежде несоответствий. Работа заняла пятнадцать часов.

— Кое–что обнаружилось, — сказало оне Кандаре. — В материалах одной научной группы здешней астроинженерной конторы: они разрабатывают космические скафандры. Занимались активными магнитными полимерами, отражающими космическое излучение, — слой такого полимера в скафандре будет весить намного меньше использующихся сейчас карбоновых и металлических слоев.

— Да, понимаю, такое может иметь военное применение, — сказала Кандара.

— Похоже на то, что в ключевые данные внесены изменения. Мы проводим сверку с сохраненными копиями, чтобы установить, сколько их, но общий стиль соответствует.

— А что с точкой входа? — спросила Кандара.

Тайле уверенно улыбнулось.

— И мне это пришло в голову. Они почти не оставили следов, а наш здешний Ген 8 Тьюринг не так уж небрежен. Похоже на прямой, физический доступ — в полную противоположность известным мне случаям незаконного взлома файлов; те всегда производились дистанционно. Хакеры обычно осуществляют вход как можно дальше, по множеству случайных маршрутов, чтобы запутать следы и осложнить перехват. Но здесь удаленный доступ оказался бы рискованным: Ген 8 Тьюринг способен проследить все связи с Акитой. Весь цифровой трафик ведется через пять портальных дверей.

— То есть действовали прямо изнутри лаборатории? — сказала Кандара. — Как же они туда проникли?

— А они не проникали. — Тайле улыбнулось шире прежнего. Все в офисе оторвались от работы и уставились на них из клеток светящихся голографических иконок. — У нас здесь не так уж много мер безопасности, но на важнейшие участки Бюро установило систему защиты. Кто–то снял стандартную защиту лаборатории, но о дополнительной системе Бюро не знал.

Тайле указало на возникшую у стола проекцию.

Это было стандартное помещение сервисного центра: бесконечные штабели оборудования, геометрические галактики мигающей из–за темного стекла оболочек электроники — алтари без прихожан. Если не считать таковым мужчину, шедшего по узкому проходу; его жесткое лицо подсвечивалось рассеянным голубоватым сиянием, а серебристо–белый комбинезон вряд ли обеспечивал хорошую защиту, кроме как от ледяного холода.

Все увидели, как он сдвинул в сторону стеклянную крышку, обнажив плотно упакованные поддоны внутри. Мужчина провел по ним рукой — закрытые глаза словно всматривались в данные системы. Кандара заподозрила, что так и есть: вероятно, скрытые в его пальцах периферийные датчики анализировали содержимое поддонов. Наклонившись, он выдвинул один, опутанный по бортику оптическим кабелем. Прицепив поверх этой электроники что–то похожее на ярлык со штрихкодом, мужчина задвинул поддон на место. Постоял еще минуту, вглядываясь в выплеснутые ему на линзы графики, и задвинул стеклянную крышку.

Кандара поджала губы.

— Физическое проникновение, — едва ли не с восхищением констатировала она. — Настоящая старая школа. У того, кто на такое решился, таки есть яйца.

— У нас у всех есть, — вставило Ойстед, ухмыльнувшись безнадежно застонавшему Тайле.

— От подобных операций Ониско не защищен, — сказала Джессика. — Хитрый ход.

— Они проанализировали ваши системы и нашли уязвимое место, — сказала Кандара. — Профессионалы. Не думаю, что они фанатики: этих интересуют только деньги.

— Ну вот, — перебила Джессика. Проектор над ее столом показывал лицо того же мужчины, только теперь он лениво улыбался. — Байлис Арнтсен, ботаник из Университета Феникса, на двухгодичной стажировке по обмену, специализируется на синтебиологии пустынной флоры. У нас в стадии строительства два цилиндра, рассчитанные на биосферу засушливого климата.

— Вернитесь к охраняемым файлам, — потребовало Крузе. — Выясните, что еще он натворил в наших сетях.

— Ген 8 Тьюринг в Бюро этим уже занимается, — сказало Тайле.

До материализации следующей записи им пришлось подождать десять минут: другой человек в другом сервисном складе. Опознан как Нагато Фасан, семнадцать месяцев назад иммигрировавший на Акиту как новообращенный энтузиаст утопийского мировоззрения. Следующей была женщина Найоми Мартенссон. Согласно досье, у нее имелась докторская по физике от Мюнхенского университета, и свои знания Найоми применяла для синтезаторов органосиликоновой жизни. Прикомандирована от Североафриканского института для работы с открытыми источниками.

Джессике хватило одного взгляда на ее худое лицо и мертвенно–бледные волосы.

— Стерва!

— Что? — не поняло Крузе.

— Это Меланома!

Кандара, не замечая похолодевшей на несколько градусов кожи, сосредоточила взгляд на неприметной фигурке Найоми Мартенссон.

— Уверена?

— Еще как! Я, когда работала на «Связь», год пыталась ее выследить. Изменила цвет волос и глаз тоже, но я ее узнала. Всем на этом и остановиться, — резко приказала Кандара. — Досье на Найоми Мартенссон у Тьюрингов не запрашивать. Никаких выходов в файлы, ясно? Меланома наверняка ввела программы слежения на все относящиеся к ней сети.

Она обвела кабинет глазами, словно думала поймать кого–то на предательском звонке.

— И что теперь? — осторожно осведомилось Ойстад.

Кандара повернулась к Крузе.

— Прежде всего закрыть все портальные двери на Ониско.

— Все?

— Да. Не только пешеходные хабы на Акиту и в поселения — грузовые порталы тоже. Все. Мы должны запереть ее здесь.

— Я… спрошу.

— Нет. Этого мало. Свяжитесь с кем–нибудь — с Яру, или с Эмильей, или с обоими, если надо будет: любыми средствами добейтесь полномочий, не поднимая шума. Безо всяких комиссий и общепринятых процедур.

Крузе решительно кивнуло.

— Хорошо, сделаю.

Кандара повернулась к Тайле и Ойстад.

— Когда Ониско заблокируют, и не ранее того, надо будет установить их местонахождение.

— Тьюринг Бюро проведет визуальный поиск, — сказало Ойстад. — Мы мигом на них выйдем.

Кандара мрачно изучала плавающее над столом Тайле изображение.

— Как только закроются порталы, они поймут, что провалились и мы их ищем.

— Я сумею их быстро найти, — настаивало Ойстад. — Их альтэго наверняка подключены к сети. Проведу поиск по интерфейсу, там регистрируются контрольные прозвоны.

— И мы тоже можем прибегнуть к методам старой школы, — добавила Джессика. — Просто связаться с их коллегами, с теми, с кем им положено сотрудничать. И спросить, кто сейчас в одной комнате с ними.

— Хорошо, — сказала Кандара. — Действуйте широким фронтом. Запускайте все методы поиска разом.

На получение полномочий для развода Ониско с остальной системой Дельты Павлина у Крузе ушло семь минут: Эмилья разрешила объявить карантин биологической тревоги. За это время Кандара успела вызвать свою ап–багажку и переодеться в офисном туалете. Броня у нее была цельной, облегающей, из пяти отдельных защитных слоев. Внутренний поддерживал постоянную температуру тела, затем шла самогерметизирующаяся мембрана для защиты от биологического оружия и ядов, позволявшая также действовать в вакууме или под водой. Еще один термический слой охранял как от высоких температур, так и от переохлаждения вблизи абсолютного нуля, а на нем лежал отражатель, отводивший энергетические лучи и электромагнитные импульсы. Четырехсантиметровый наружный слой обеспечивал кинетическую защиту: достаточно гибкий, чтобы не стеснять движений, он отвердевал под ударом пуль или осколков и сохранял устойчивость по отношению к мономолекулярному волокну. Безликий шлем, похожий на акулью морду, был снабжен активными и пассивными датчиками, взаимодействовал с Сапатой и подавал на контактные линзы обработанное изображение. Тонкий ранец из нескольких сегментов заключал в себе систему жизнеобеспечения, энергию для лучевого оружия и боеприпасы, а также полевую аптечку. К его основанию роем черных жучков лепились микродроны. В браслетах уместились гамма–лазер и мини–гранатомет, на левом предплечье крепилась маленькая винтовка с магнитной направляющей, а снаряды для нее поступали из ранца.

Весившая теперь восемьдесят кило Кандара протопала обратно в кабинет.

— Боже мой! — воскликнула Джессика. — Ты прямо жуткий падший ангел! А пылающий меч прихватила?

— Сегодня нет. Но мысль хороша, спасибо.

— Я сейчас подаю приказ на блокировку, — сказало Крузе.

— Погодите, пока я спущусь в хаб Гловета, — попросила Кандара. — Оттуда я дам сигнал. Когда установите, где они, закройте внутренние хабы Ониско, но оставьте мне путь к ближайшему.

— Я с вами, — вызвалось Крузе.

— Нет.

— Но ведь нам придется задействовать местную полицию. Они выстроят физическое оцепление района, где вам предстоит действовать. Они обязаны минимизировать ущерб и потери.

— Отлично. Ставьте оцепление, чтобы не подпускать близко простых граждан, но хорошенько внушите полицейским, что, если в этом районе покажутся Арнтсен, Фасан или Меланома, пусть не пытаются их остановить. Я сама их возьму.

— Согласен.

Кандара испустила вздох, оставшийся незамеченным за пределами ее шлема.

— Остальным надо внимательно следить за событиями. Мне понадобится постоянная оперативная сводка.

— Ты ее получишь, — пообещала Джессика. — Я умею отбирать сведения для таких процедур.

Покинув кабинет, Кандара спустилась на два уровня к хабу Гловета.

— Тактическая группа полиции в готовности, — объявило Крузе.

Кандара задумалась, не докладывают ли того же наблюдательные программы Меланомы.

— Джессика, как только установим локации, будь добра, отрежь доступ в сеть во всех зонах.

— Непременно.

Хаб опустел. Кандара остановилась на входе, проверила напоследок жизненные показания. Перевела дыхание. Поставила оружейные системы в активный режим.

— Ну, Крузе, приступайте.

Дисплей Сапаты показал ей, как падает питание портальных дверей, сводя связь с парами к нулевой пространственной запутанности. Три портала перед ней остались нетронутыми.

— Тайле?

— Прозвон включен.

— Есть! — крикнула Джессика.

Сапата выплеснула результаты в поле зрения. Арнтсен и Фасан оба находились в лаборатории научного корпуса Эоин на дальнем торце Ониско. Меланома была на Брембле, в силикон–обогатительном модуле.

Маршрут к Эоин высветился на контактных линзах. Кандара не медлила: пробежала через портальную дверь, резко свернула влево к следующему хабу, сквозь новый проход. Перед закрывающимися дверями топтались растерянные пешеходы. Открытой оставалась одна.

— Хорошо сработано, — вполголоса бросила Кандара, кинувшись в нее. Еще раз налево. Четыре быстрых шага, и она в центральном овальном зале Эоин, окаймленном широкой эстакадой, спиралью уходящей от черно–белого мраморного пола к восьми этажам лабораторий и конторских помещений.

— Сеть Эоин на паузе, — доложила Джессика. — Все портальные хабы закрыты.

— Ты сможешь запечатать двери лабораторий? — выдавила Кандара, взбегая по эстакаде. Арнтсен с Фасаном находились в пятой на втором этаже.

— Думаю, да.

На спиральном подъеме виднелись несколько человек, опершихся на перила и хмуро соображающих, что случилось с хабами. Открывались новые двери, из них тоже выходили люди.

— Поторопись. Здесь слишком много народу.

— Полиция на подходе, — сказало Крузе. — Они помогут очистить помещение.

— По–моему, это мы уже обсуждали, — отозвалась Кандара.

Ее датчики поймали Крузе и сопроводили проведенным Сапатой распознаванием лица. Крузе шел по черно–белому полу.

— Вы что вытворяете? — захлебнулась яростью Кандара. Должно быть, оне последовало за ней из гловетского хаба.

— Я отвечаю за операцию, — невозмутимо произнесло Крузе. — Надзираю за действиями полиции и начинаю эвакуацию гражданских.

— Хрен–на! Просто не суйтесь под ноги.

Двое на эстакаде ошеломленно уставились на громоздкую фигуру в броне, тяжело несущуюся на них. Недоумение и страх до смешного медленно сменяли друг друга на их лицах. А Кандара уже протопала мимо, и до пятой лаборатории ей оставалось всего полвитка эстакады.

Датчики шлема поймали быстро спускающийся по центру зала дрон. Стандартной браслетной конфигурации, двадцать сантиметров шириной, внутри пропеллер со встречным вращением лопастей. Но она шкурой чуяла неладное.

— Разве вы не отключили сеть Эоин?

— Отключила, — сказала Джессика. — Остался один канал, вот этот, закрытый.

— Тогда что здесь делает дистанционно управляемый дрон?

— Какой дрон?

Кандара выбралась на второй этаж, до лабораторной двери оставалось семнадцать метров, а дрон вышел на ее уровень. Она вскинула правую руку, схема прицела сомкнулась на маленькой машине. В нее ударил гамма–луч.

От взрыва все слои брони окаменели, а саму Кандару отшвырнуло к стене. Удар снес большой кусок эстакады с перилами. Раскаленные осколки посыпались на пол в двух этажах под ней. Всех, кто находился на спиральной дорожке, ударило взрывной волной, вбило в стены, переломало конечности, порвало и обожгло кожу. На первые несколько секунд зал наполнился космической тишиной. Потом раздались вопли.

— Это что за хрень? — взвыла Джессика. — Что происходит?

— Боевой дрон, — буркнула Кандара. Сапата успела подкинуть ей сводку состояния скафандра. Наружные повреждения минимальны, все системы функционируют. Отлепившись от стены, она заспешила к пятой лаборатории. Дверная створка вспучилась от взрыва. Кандара вышибла ее мини–гранатой.

От взрыва гранаты броня снова отвердела, отражая разлетающиеся обломки металла. Осторожно обогнув вывалившийся кусок эстакады, Кандара сквозь зияющую дыру запустила в лабораторию три микродрона.

На лету они передавали изображения ей на линзы. Обстановка лаборатории оказалась стандартной: вдоль стены шкафчики биореактора, верстаки с химической посудой и роботоманипулятором над ними, рабочий стол в окружении сложных голографических графиков. В одном углу стоял высокий цилиндрический аквариум. Мини–граната устроила в помещении разгром: шкафчики смялись и потрескались, посуда вместе с липкими химикатами опадала каскадом осколков. Арнтсен с Фасаном рухнули на колени за верстаком, из ушей у них текла кровь, открытые участки кожи порезало битым стеклом. В руках у Фасана была черная трубочка, в которой дроны распознали лучевое оружие, а Арнтсен выглядел контуженным.

Дроны завершили сканирование лаборатории. Больше в ней никого не было.

Кандара, распластавшись по стене у разбитой двери, просунула одну руку в дыру. Еще пять мини–гранат отправились в лабораторию номер пять с установкой на взрыв у задней стены — со стороны, откуда прячущихся не защищал верстак.

Датчики дронов показали ей наложившиеся друг на друга взрывы. Она увидела, как развалился наконец аквариум, залив пол водой, по которой трепыхавшиеся рыбки разгоняли мелкую рябь. Несколько рыбок собрались вокруг Арнтсена, лежавшего теперь ничком в изорванной взрывом одежде. В прорехах кое–где виднелись ребра — обожженную кожу сорвало вместе с тканью.

Фасан каким–то чудом практически не пострадал. Он полз к разбитой прозрачной стене. Кандара выбрала снаряд для магнитной винтовки и, развернувшись, очутилась перед покосившимся дверным косяком. Ее отделяли от Фасана три химических верстака. Графический прицел поймал его голову — данные подсказали мини–дроны. Винтовка выстрелила, пробив верстаки, как голограмму. Череп Фасана разлетелся грязным облачком с осколками кости.

Кандара уже шагнула в лабораторию, когда от обожженного предплечья Арнтсена стала отгибаться тонкая белая тросточка.

— Дерьмо!

Она запустила в него две мини–гранаты. Тело взорвалось, забрызгав лабораторию ошметками кожи и органов.

Два ствола его периферии выпалили в нее уже в полете — один был скрыт в запястье, другой держался на длинном обломке плечевой кости, которая жезлом тамбурмажора вращалась в воздухе. Наружные слои брони сомкнулись, отразив попадания. Тем не менее их ударной силы хватило отбросить Кандару обратно к разбитой двери. Шлемные датчики доложили, что периферия Арнтсена устояла перед гранатой, разлетелась по лаборатории тучей золотистых угольков. Руки Кандары задвигались, как у каратистки, рубящейся с невидимым врагом: гамма–лазеры спешили убить микроскопические устройства, пока те не атаковали.

Когда все они опали дымящимися пятнышками золы, Кандара подошла к обезглавленному трупу Фасана и принялась точечно отстреливать его периферию.

— Кандара, как состояние? — спросила Джессика.

— Еще активна. Можешь теперь подключить сеть Эоин. Арнтсен и Фасан ликвидированы. Скажи уборщикам, пусть будут настороже. Я отключила периферии диверсантов, но могли остаться еще враждебные системы.

— Поняла. Кандара, мы беспокоимся за Крузе. Его альтэго офлайн.

Кандара вышла из лаборатории.

— Не удивительно. Оне без защиты попало под взрыв дрона.

Кандара просканировала эстакаду, датчики ее шлема выхватили стоны и крики боли.

— Здесь есть пострадавшие. Можете впустить парамедиков.

— Открываю хабы на Эоин, — подало голос Ойстад. — Визуальный контакт с Крузе есть?

— Я как раз спускаюсь. Не вздумайте открывать портальные двери на Брембл. Требую полной блокировки Меланомы.

— Это мы понимаем. Но как там с Крузе?

Выглянув за перила, Кандара увидела входящих тактическим построением полицейских в темной броне. На чистеньких черно–белых плитках громоздились кучи обломков, воздух еще туманился от пыли.

— Крузе мертво. Я его вижу. Пострадало от взрыва и обломков. Мои датчики не находят пульса.

— Черт! — вскрикнула Джессика. — Нет!

— Вы уверены? — спросило Тайле.

— Вполне. Вы установили, как управлялся боевой дрон?

— Что?

— Боевой дрон на Эоин. Вы закрыли местную сеть, но им управляли. Каким образом?

— Крузе погибло?

Кандара, уже спустившаяся с эстакады, неслышно за шлемом выбранилась. Вот что бывает, когда оперативная группа состоит из дилетантов.

— Да, — процедила она. — Но операция продолжается. Ну, где мой маршрут на Брембл и каким образом Меланома сохранила доступ к сети?

Полицейские, которых она обходила, возвращаясь к хабу, провожали ее настороженными взглядами.

Кандара столкнулась с первыми прибывшими парамедиками, за которыми двигались вереницы ап–каталок.

— Составила три возможных маршрута на Брембл, — сказала Джессика. — Сейчас поступят.

Кандара изучила появившиеся на линзах карты. Три разные портальные двери, одна внутри маленького герметичного центра управления силикон–обогатительной фабрики, а две снаружи, в основной секции.

— Насколько надежно установлена последняя известная позиция?

Согласно оперативным данным, Меланома находилась у одного из сердечников материального процессинга почти в центре фабрики.

— Она была там три минуты назад, — подтвердила Джессика.

— Хорошо. Вхожу в хаб.

Кандара не уточнила, через какую дверь входит. Сказалась ли давняя подготовка или паранойя, но Меланома явно хозяйничала в сети данных Ониско. Могла прослушивать и закрытый канал.

— Думаю, она использует те же черные маршрутизаторы, по которым изначально пробралась в наши сети, — сказало Ойстад. — Тьюринги Бюро проверят пакеты трафика на шифрованные трояны. Попробую их заблокировать.

— Хорошо, — ответила Кандара. — А пока загружайте мне все, что поступает с фабрики в реальном времени. И еще прошу вас и Тьюринги получить доступ ко всем датчикам в этом районе. Я должна знать, если она выйдет наружу.

— Понятно, — сказало Тайле.

Пройдя первую дверь, Кандара сразу свернула направо. Она заметила, как частит сердце. Сколько полицейских соединений и групп безопасности за эти годы сталкивалось с Меланомой, и как мало оставалось выживших. Меланома всегда дралась так, словно была непобедима, притом с яростью человека, которому нечего терять.

Сейчас они окажутся один на один, без реальной поддержки. И остается одно: пустить огонь против огня.

Четыре хаба — и двадцать три шага — перевели Кандару в длинную трубу шлюза, рассчитанного на десять человек. Люк за ней закрылся, и она запустила аварийный продув. Воздух вокруг завыл, обращаясь в белый пар, — слышно было даже сквозь изоляцию шлема. Шум продлился едва ли две секунды — исчезающая атмосфера трепала ее, как свирепый горный ветер. Еще пятнадцать секунд, и вокруг жесткий вакуум. Круглый люк перед Кандарой отперся и открылся, показав ей звездное небо с гофрированной золотистой поверхностью промышленной станции на Брембле.

— Впереди среда с низкой гравитацией, — предупредила Сапата.

Подняв левую руку, Кандара выпустила веер малоскоростных шариков с умными датчиками. Изображение, выплеснутое ими на линзы, показало другие промышленные модули, расположенные как городские кварталы и соединенные глубокими металлическими ущельями. Под шлюзом располагался складской сектор: пятнадцать больших сферических цистерн с трубами и нагревателями. Их венчала широкая круглая платформа, служившая причалом и стоянкой для маленьких строительных капсул. Пять таких суденышек стояли на причале, подключившись к обрубкам колонок–пуповин.

— Джессика, деактивируй эти строительные капсулы.

— Уже сделала. Три заблокированы, к двум у меня есть удаленный доступ, если тебе понадобятся.

— Спасибо.

Половина шариков с датчиками ударились в стены обогатительного модуля и прилипли к хлипкой фольге оболочки. Они сканировали ущелья–переходы в поисках подписи скафандра Найоми Мартенссон.

— Похоже, чисто, — сказала Кандара. — Выдвигаюсь.

— Только… — Джессика запнулась.

— Что?

— Береги себя, — сказало ей Тайле.

— Всегда берегу.

Кандара отступила в глубину шлюза, разбежалась к открытому люку — и прыгнула. Сам шлюз находился еще внутри Ониско, между тем как люк открывался в портальную дверь на верхушке бремблского цистернохранилища. Сразу за порогом Кандара попала в микроскопическое поле тяжести астероида. Она злобно усмехнулась, ощутив себя взмывающим над платформой супергероем, и ринулась в разрыв между цистернами и фабрикой. Сразу за краем платформы крошечные сопла на средней части скафандра перевели ее в вертикальную позицию и слегка толкнули вниз. Кандара высвободила из левого браслета две мини–гранаты.

Обогатительный модуль облегал пачку высоких цилиндрических процессинговых сердечников и вспомогательного оборудования тонкой скорлупой золотистого металлкарбона, покрывшегося патиной за два десятилетия в вакууме. Высота модуля была почти пятьдесят метров, ширина семьдесят, а держался он на низком каркасе буровой установки той же ширины. В темные каньоны вокруг него выдавались странной формы механические детали и балки, и все это подсвечивалось крошечными фонариками, уходившими вдаль и терявшимися там, где скрывалась поверхность астероида.

Мини–гранаты взорвались беззвучно, лиловые вспышки полыхнули идеальными полушариями, поглотившими хрупкую оболочку гранат. Когда сияние померкло, датчики показали Кандаре неровную дыру в боку модуля. Ее сопла снова подправили траекторию, и она влетела в узкий проем, поморщившись, когда рядом мелькнули еще светящиеся зубья краев.

Внутри не было света, кроме слабых отблесков из пробитой гранатами дыры. Датчики переключились на инфракрасный, показав ей трехмерную схему механизмов, кабелей и трубок, помеченных зеленым и черным. Прямо на Кандару быстро надвигался изгиб каркасной балки. Она ухватилась за перекрестье и остановилась рывком, растянувшим ей дельтовидную мышцу. Механизмы модуля непрерывно вибрировали — она чувствовала их дрожь сквозь перчатку. Высоковольтные кабели загорелись закатным огнем — это датчики выявили их магнитное поле.

— Я внутри.

— Мы столкнулись с глюками датчиков на семнадцатом уровне, — доложила Джессика. — Это двумя уровнями ниже центра управления, где ее засекли.

Сапата высветила схему фабрики. Кандара стала подтягиваться по проходу, цепляясь то за кабели, то за каркас — как придется. Местами техника была упакована так плотно, что она с трудом протискивалась мимо, а в других местах открывались пустоты больше ее квартиры. Наконец она отыскала технический тоннель — решетчатую композитную трубу, позволявшую ап–мехам и людям без труда передвигаться внутри. По всему модулю вились десятки таких труб, словно какой–то сбрендивший робот вообразил себя кроликом и нарыл нор. Кандара впервые в жизни почувствовала себя заблудившейся на стройке полевой мышкой.

— Отказали все датчики обогатительного. — В голосе Тайле явно слышалась паника. — Я пытаюсь восстановить.

— Значит, она здесь, — заключила Кандара, продолжая подтягивать себя по тоннелю. Она понимала, что размеры фабрики дают Меланоме серьезное преимущество. Без датчиков они могут искать друг друга неделю — и это если Меланома тоже станет стремиться к встрече.

— Она попытается бежать, — сказала Кандара. — Если спуститься к буровой установке, оттуда уйти проще?

— Не особенно, — ответила Джессика. — Буровая и обогатитель, в котором ты сейчас, физически отделены от других модулей. Ей пришлось бы как–то преодолеть этот разрыв.

— Мы со всех сторон окружили вас активными датчиками, — вставило Ойстед. — Если попробует там прорваться, будем знать.

— А вдруг она и их отключит?

— Я укрепляю сеть, — сказало Тайле. — Но, если даже она выведет несколько из строя, это тоже подскажет, где ее искать.

Через три минуты Кандара выбралась на семнадцатый уровень. Если бы не схемы–указатели Сапаты, она бы уже потеряла чувство верха и низа — гравитация Брембла почти не ощущалась. Ухватившись за балку тоннеля, она остановила движение. Датчики шлема сканировали окрестности, давая максимальное увеличение. Ничего.

— Ген 8 Тьюринг контролирует ап–мехи станции? — спросила Кандара.

— Нет, их тоже вырубило при ограничении сети. Иначе мне пришлось бы открыть широкую полосу частот, — сказало Ойстад. — И Меланома получила бы дополнительные каналы связи с внешним миром.

— И кого бы она вызвала? — пробормотала Кандара. — Ладно, играем так. Откройте все частоты, какие понадобятся, и ведите все ап–мехи на склады пятнадцатого и девятнадцатого уровней. Я хочу физически заблокировать тоннели, чтобы никто на эти уровни не попал. Мехов для данной задачи хватит?

— Да, — сказало Ойстад.

— Хорошо. Когда управитесь, начинайте переводить их на этот уровень. Окружим ее петлей и начнем стягивать.

Пока ее группа налаживала дистанционное управление, Кандара змеей ползла по тоннелю. На каждом пересечении она оставляла дрон и двигалась дальше. Куда она точно не рискнула бы сунуться, так это в центр управления. Боялась, что Меланома оставила там мину–ловушку. Собственно, она удивлялась и тому, что не наткнулась на ловушки в тоннеле.

«А может, они здесь есть, а я просто еще не добралась до спускового механизма». От таких мыслей путь по темному извилистому тоннелю становился нервным занятием. Кандара не страдала клаустрофобией, но сейчас ей было тесно.

— Кандара, кажется, у нас проблемы, — позвала Джессика.

Мартинес застыла, вглядываясь в размытые силуэты тепловой картинки, на которой светящейся паутиной выделялись силовые кабели — и все выглядело ненастоящим. В перекладине, за которую она держалась, по–прежнему отзывалась дрожь механизмов. И ни следа тепловой подписи человека.

— Какие?

— Что–то блокировало камеру подачи льда на буровой установке. Это восемь уровней под тобой.

— Ты имеешь в виду камеру подачи внутри установки?

— Да.

— По–моему, ты сказала, что внизу нет выхода?

— О, черт! Через них поступает лед…

— Лед?

— Да. Для процессов обогащения требуется много воды.

— И откуда идет этот чертов…. Что за хрень? Я же сказала закрыть все порталы!

— Один из наших комбайнов на Верби отказал, — сообщило Ойстад. — Подача льда прекращена. Датчики офлайн. Не вижу причины неполадки.

«Она и есть причина», — сообразила Кандара.

— Где ваш чертов Верби?

— Это одна из лун Ланивета, — подсказала Сапата. — Поверхность покрыта мощным слоем льда. Вода ледяного океана содержит мало минеральных примесей и потому является ценным ресурсом для промышленности и биосфер космических поселений.

— Матерь Мария! Джессика, дай мне маршрут к этой камере подачи льда. Быстро!

— Уже даю.

Кандара, следуя указаниям выплеснутых на линзы пурпурных линий, принялась подтягиваться по тоннелю.

— На Верби кто–нибудь есть?

— Нет, только Ген 7 Тьюринг, контролирующий сбор льда. Все полностью на автоматике.

— Хорошо. Порядок действий ты знаешь. Закрыть все порталы. На этот раз как следует.

— Кандара, — заговорило Ойтсад, — без подачи льда не может обойтись половина промышленных систем Брембла, и поселениям тоже нужна вода.

— Сколько народу она поубивает, пока вы меня услышите? — рявкнула Кандара. — Отрубите хренов лед!

— Уже отключаю питание, — сказала Джессика. — Слушай, в комбайне, в который она ушла, три податчика льда на буровую. Два других я уже закрыла.

Кандара улыбнулась про себя. «Умница», — подумала она. На линзах вдруг вспыхнули локации остальных двух камер. Сменив курс, Кандара направилась к той, через которую Меланома не проходила на Верби. Эта бесовка, скорее всего, поджидала на той стороне или, хуже того, оставила для наблюдения дрон и приготовилась взрывом отрубить питание, захватив Кандару на полпути.

Если только она не переблефовала наш блеф… Кандара сердито тряхнула головой. И паранойе должны быть пределы.

Камера подачи льда оказалась широким цилиндром, из которого вырастали пять уходивших в глубь установки ветвей — словно механизм поглотил когда–то древнее дерево. Люк в основании сдвинулся, открыв Кандаре дорогу внутрь.

Хотя Джессика перекрыла подачу льда, буровая установка продолжала заглатывать те куски, что уже попали в камеру. И сейчас цилиндр, еще недавно забитый постоянным притоком колотого льда, был пуст, не считая реденького тумана мерцающих пылинок. Кандара осторожно оттолкнулась, выпустив впереди себя умные шарики. Им не много открылось: те же изогнутые металлические стены, словно отражение уходящего в буровую хода, и комбайн, подающий лед в дюжину трубок поменьше.

Но ни одного следящего датчика ее приборы не обнаружили.

Вот и все с рассчитанным риском. И с сомнениями.

Пошла!

Она мощно оттолкнулась, вылетев за портал. Верди резко, с силой в одну пятую стандартного тяготения, потянул ее вниз. В тот же момент Кандара выбросила в сторону левую руку и, описывая ею плавную дугу, выпустила заряд бронебойных. Разрывные пули били в стены по обе стороны и наверху, взрывались внутри комбайна. Отдача прижала ей подошвы к грунту, и она ощутила пятками, как вздрагивает корпус механизма.

— Вам известно, сколько он стоит? — сухо осведомилось Тайле.

— Я думала, у вас не заботятся о презренных деньгах?

— Если выразить в ресурсах и времени на замену.

— Вам нужен был бухгалтер? Его бы и нанимали.

Разбитая камера податчика уже разваливалась. Кандара встала точно под медленно расходящейся трещиной и подпрыгнула. При низком тяготении ее генмодовые мышцы легко подбросили тело на пять метров, и приземлилась она точно на помятую и расколотую секцию наружной обшивки ближе к кормовой части механизма.

— Теперь закрывайте последний портал на Верби. Оставить только каналы связи, а если они больше десяти сантиметров в диаметре, их тоже отрубайте.

— Уже сделано, — заверила Джессика. — С этой луны выхода нет. — Она выдержала паузу. — Для вас обеих.

— Слыхала? — Кандара, хоть и чувствовала себя довольно глупо, повысила голос.

Ответа не было. Впрочем, она и не ожидала. Когда Кандара начала пробираться по перекрученной обшивке, разбитый комбайн угрожающе качнулся.

Механизм был огромен. Лопасти–ковши впереди имели тридцать метров в ширину и прорезали в ледяном океане пятиметровой глубины канал. Мощные лезвия на днище могли бы, встреться им гранит, порубить и его — а на этой луне таких твердых пород не водилось. Флот комбайнов работал на дне небольшой впадины величиной с малое море — выкопанное ими же за последние двадцать лет. Вдали виднелись вертикальные утесы добрых три километра высотой.

Подняв взгляд, она увидела заполнивший собой третью часть неба полумесяц Ланивета. Полосы мятущихся над ним облаков были бледно–розовыми с белыми прожилками, а кое–где из неведомых глубин проглядывала кобальтовая синь. Мириады циклонов надменно сминали тучи, хотя ни один из них не соперничал с великим Красным пятном Юпитера — в том могла бы утонуть целая планета. Угасающий газовый гигант излучал мягкое сияние, окрашивая мерцающие льды в нежный алый цвет.

По складкам металла и обломкам композита Кандара выбралась на верхнюю точку комбайна и оглядела окрестности.

— Если она не обзавелась лучшей в мире шапкой–невидимкой, то должна быть еще здесь.

— Вы не видите уходящих следов? — спросило Тайле. — Их никакая шапка–невидимка не скрыла бы.

Кандара, не слишком впечатлившись этим предложением, все же присмотрелась к поверхности. В пяти километрах от нее медленно тормозил еще один комбайн — от его лопастей высоко вздымались фонтаны ледяной крошки, лениво, по дуге, опадавшей вниз. Совместная работа комбайнов вызывала непрерывный град, покрывавший твердую замерзшую поверхность толстым слоем ледяных зерен, точеных и одинаковых, как в дзенском саду камней.

— Следов не вижу, — доложила Кандара. — Джессика, ты можешь найти мне сегодняшние изображения Меланомы на Брембле? Меня особенно интересует ее скафандр.

— Кажется, поняла твою мысль. Погоди.

Кандара спустилась на несколько метров по обшивке: на вершине комбайна она бы представляла собой идеальную мишень.

Однако в меня не стреляли. Почему?

Обстановка нервировала ее, подтачивая решимость. Меланома не стала бы медлить.

Неужели я подбила ее первым залпом по комбайну? Возможна ли такая удача?

— Дай мне схему комбайна, — обратилась Кандара к Сапате. — Она должна быть где–то внутри.

Полупрозрачное изображение на линзах высветило внутренние переходы и маленькие каморки для техников. Девяносто процентов внутренностей занимали сплошные механизмы. Конечно, разрывные снаряды пробили бреши, в которых мог бы укрыться человек, но их было не много.

Кандара разбросала дюжину микродронов и проследила, как они шныряют в трещины. Самая юркая добыча не могла бы долго от них скрываться.

— Ты права, — заговорила Джессика. — Я просматриваю видео ее выхода на Брембл этим утром. В стандартном скафандре.

— Она привезла с собой из Сол или это ваш?

— Наш.

— Прозвони маячок.

Кандара затаила дыхание, но транспондер не отозвался.

— Извини, — сказала Джессика, — она стерла стандартные программы.

Или ее подбила одна из моих разрывных.

— Попытаться стоило. Ну, хорошо хоть, она не в броне.

— Кандара, — позвало Тайле, — вы опять расстреливаете комбайн?

— Нет, а что?

— Я смотрю телеметрию — сколько ее осталось. В главной силовой сети идет отказ систем. Выглядит так, будто от физических повреждений.

— Покажите, — велела Кандара.

Ей высветилась схема силовых систем комбайна. Крошечный портал подавал машине энергию от сети солнечного колодца Акиты, но имелось и несколько квантовых батарей, распределенных по механизму в качестве резерва жизнеспособности важнейших частей при нарушении питания. Если комбайн остывал до температуры ниже тридцати по Цельсию, техникам было намного труднее восстановить его работоспособность.

Кандара увидела, что все отказы группировались в одном секторе, вокруг квантовой батареи, питавшей заднюю гусеницу.

— Какие системы пострадали? — спросила она, спешно высылая три микродрона к месту происшествия. — Закономерность есть?

Сапата проложила маршрут к нужной секции. Надо было вернуться в комбайн через люк по левую руку. Но… там Кандаре меньше всего хотелось бы оказаться.

— Найди мне линию прицела для магнитной винтовки, — приказала она Сапате. Судя по схеме, вся секция была окружена непробиваемыми корпусами механизмов.

— Э-э, Кандара, — отозвалось Тайле. — Вырубают систему предохранителей. Вот еще два отказали.

Микродроны пробрались в крошечную каморку, из которой имелся доступ к квантовой батарее и ее проводам. У Кандары перехватило дыхание. Меланома была там, возилась с каким–то инструментом внутри высоковольтного щита. Женщина плавно развернулась, нацелила левую руку на дрон. Связь пропала, но датчик излучения успел зафиксировать всплеск.

Мазер, поняла Кандара. Меланома использовала периферию, стреляя сквозь скафандр. Узкий луч погубил бы скрытые в ткани активные системы, но не нарушил герметичности.

Кандара перевела связь в широкий диапазон.

— Меланома, выхода нет. Ты сама знаешь. Тебе закрыли все порталы.

Нет ответа.

— Я уполномочена предложить сделку. Скажи, кто тебя нанял, и будешь сослана на Загреус. Откажешься — ликвидирую.

— Она вывела из строя еще один регулятор напряжения, — сообщило Тайле. — На батарее осталось только два ограничителя.

Кандара опустила взгляд себе под ноги. Смятый корпус, на котором она стояла, был из композита — непроводящий. Но под ним скрывалась рама из борного волокна, усиленного алюминием.

Она хочет устроить мне электрический стул? Но она же внутри, ей достанется большая часть разряда.

Особого смысла в этом не было, и все же Кандара присела и подпрыгнула. Сила мускулов отправила ее по пологой дуге за борт комбайна. Жестко приземлившись в кашу ледяных градин, она устояла на разъезжающихся ногах. Лед доходил ей до лодыжек.

Матерь Мария!

— Тайле, если она даст полный разряд, на какое расстояние он пройдет через лед?

Кандара повернулась к разбитому комбайну, приготовившись запрыгнуть обратно. Броня на ней могла изолировать от электрического разряда обычной мощности, но эти квантовые батареи запасали уйму энергии.

— Недалеко. Вспомните, под ней тоже лед. Разряд уйдет прямо вниз. Ей бы лучше соединить… Ох, Кандара, если она закоротит эту батарею, та взорвется — и тогда сдетонируют остальные.

Кандара в нарастающей панике уставилась на комбайн.

— Какой силы будет взрыв?

— Э… Уходи! Кандара, она сорвала еще один регулятор энергии. Остался всего один. Беги! Уходи оттуда. Шевелись!

Кандара вскинула руки и принялась палить бронебойными. Мощность магнитной винтовки позволяла пробивать крепкие механизмы. Непрерывная череда разрывов, вгрызаясь в корпус комбайна, заволокла его ослепительным желтым паром. Корпус чуть покосился, его очертания исказились.

Кандара развернулась и прыгнула. Полет над искрящейся землей занял целую вечность. Приземлившись, она пошатнулась и прыгнула снова, на сей раз по более длинной траектории, которая унесла ее дальше.

— Последний регулятор! — выкрикнуло Тайле.

Приземление…

Квантовая батарея взорвалась. Кандара упала плашмя — но закончить движение ей не довелось. Сапата мгновенно уплотнила наружные слои скафандра, и ноги окаменели посреди прыжка. За спиной из комбайна вырвалась идеальная полусфера бело–голубого света. Кандару накрыла вспышка — физически бесплотная, но богатая энергией. Миллисекунды спустя за световой волной долетела туча осколков.

Отказала электроника, затемнились линзы, а наружная броня колоколом загудела под ударами. Кандару беспорядочно закувыркало. Лед под ней мгновенно испарился, создав вторичную взрывную волну. Упав на вскипевшую землю, Кандара зарылась в перегретую жижу.

На линзах горела красная иконка опасности. Тело перекатывалось, Кандара ударялась локтями и коленями в ярком как солнце сиянии. Наконец мир устоялся. Облако раскаленных осколков, затмив безучастный газовый гигант над головой, образовало живописную галактику коралловых угольков, которые по изящной дуге возвращались на землю. Кандара застонала от боли. На линзах стабилизировались иконки. Пять раскаленных докрасна осколков пробили отвердевшую броню и слои под ней, вонзившись в тело. Но, по сообщению Сапаты, ни крупные сосуды, ни органы не пострадали. Автогерметизирующий слой уже сомкнулся, задержав уходящие в пространство кровь и воздух. Аптечка из ранца подавала коагулянт, способствующий остановке кровотечения.

Гримасничая от боли, Кандара попыталась сесть. Кожа там, где уцелела, превратилась, казалось, в один огромный синяк. На месте комбайна в ледяном океане красовался исходящий паром кратер почти в двадцать метров глубиной. Над ним дьявольскими болотными огоньками перемигивалось призрачное сияние. Кандара ошеломленно уставилась на взвившиеся над рваными краями светящиеся гейзеры, которые застывали, не успев опасть. Феномен прекратился через несколько секунд, и сияние тоже померкло.

С прояснившегося неба повалились крупные обломки. Их разбросало на километры, и в инфракрасном диапазоне они слабо светились, взметывая при падении ледяные брызги.

Довольно скоро Сапата приняла сигнал.

— Кандара? Есть прием? Вы меня слышите? Вы целы?

— Я здесь, — ответила она.

По всем каналам связи донесся ликующий хор.

— Комбайн идет к вам, — сказало Тайле. — Я его перенаправило. Он движется медленно, но мы посылаем через порталы доставки льда спасательную команду. Они будут через десять минут. Столько продержитесь? Вы тяжело ранены?

— Десять минут продержусь.

— Что это было, черт побери? — спросила Джессика.

— Вы правильно угадали: замыкание в квантовой батарее. Она не захотела сдавать нанимателей и покончила с собой.

— Чокнутая. Ты же предлагала ей выход.

— Как видно, итог ее не устроил. Нашлись бы могущественные люди со средневековой жаждой мщения. Вряд ли она попала бы на Загреус, даже если Эмилья предлагала его вполне искренне.

— Так мы и не узнали, кто ей заплатил?

— Нет. Придется ждать до следующего раза, инадеюсь, тогда вам больше повезет с задержанием.

Джулосс

Год 593 ПП

Стены круглого, четырехметрового в поперечнике коридора голубовато светились и чем–то напоминали сахарную вату. Деллиан парил посреди прохода, то и дело подправляя курс толчками маневровых двигателей скафандра. Четверо из его боевой когорты перебирали когтями впереди него. При нулевой гравитации они нарастили вокруг ядра дополнительные сегменты, образовав вытянутый суставчатый овал в скорлупе энергетической и кинетической (ЭК) брони, щетинившейся трехсуставными руками. Цепкие когти оставляли длинные разрывы в светящейся органической обшивке коридора. Остальные двое из когорты — «хвостик Чарли»^[13] — держались в арьергарде, охраняя процессию от подкрадывающихся сзади вражеских солдат.

Из каждой оставленной когтями когорты раны проступала, как догадывался Деллиан, питательная жидкость, свечение которой медленно гасло, когда жидкость собиралась в крупные шарики. От них приходилось отмахиваться. Датчики скафандра проанализировали состав — эти капельки не представляли собой биологического оружия.

— Еще пятьдесят метров, потом в третье ответвление, координаты семь–би–девять, — сказала ему Тиллиана.

— Понял.

— Есть признаки враждебности?

— Нет.

— Астероид наверняка как–то защищен.

— Я ищу.

Он почти не лгал. Правда, надеялся на то, что когорта просканирует коридор. «Теряю бдительность». Когорта уловила легкое беспокойство Деллиана по изменению фокусировки его глаз, более внимательно всмотревшихся в данные сенсоров. Двое, следовавшие за ним, тут же выпустили рой дронов–жучков. Те заюлили в разреженной азотной атмосфере; подвижные, как земные осы, которых имитировали, они тыкались в поблескивающие шарики жидкости, обследовали странную органику стен на предмет изменений.

— Позади падает уровень освещенности, — сообщил ему скафандр. — Снижение: три процента.

Деллиан проверил расположение своего взвода на дисплее. Все держали строй, пробираясь по пушистым коридорам, вившимся сквозь этот район города–астероида. Целью их была большая центральная камера, обнаруженная выпущенными ранее дронами и содержащая замкнутую цепь отрицательной энергии. Командование выслало взвод с заданием проникнуть внутрь, исследовать природу цепи и уничтожить ее. Тиллиана с Элличи разделили бойцов, увеличив вероятность, что один из них доберется.

— Джанк. Эй, Джанк, — позвал Деллиан. — Что у тебя с освещенностью? У меня здесь падает.

— Проверю.

Деллиану немного польстило, что он первый обнаружил затемнение. «Кто здесь самый умный?» Между тем пушистые светящиеся волокна за спинами концевой когорты потеряли уже пять процентов светимости. Арьергард, ощутив его интерес, выпустил тик–дроны. Они, размером и формой похожие на личинок, опустились на мягкие стены. Жвалы из искусственной алмазной пыли вгрызлись в нежный материал. В поле зрения загорелись новые дисплеи с более подробным химическим составом чужеродной органики. Клетки располагались очень неплотно и связывались между собой волокнами, проводящими электрохимические импульсы.

«Нервы!»

— Да, здесь тоже темнеет, — согласился Джанк.

— И у меня, — объявил Урет.

Колиан:

— И здесь тоже.

— Что за дела? — вслух задумался Деллиан. Откликнувшись на его настороженность, когорта прекратила движение и принялась сканировать окружение. Даже в обычном визуальном диапазоне отмечалось падение уровня освещенности. «Уже на сорок процентов», — доложила его инфопочка.

Деллиан подключил двигатели скафандра и обогнал когорту. Все шестеро выстроили оборону у него за спиной. Между тем тик–дроны сообщили, что структура чужеродных клеток изменяется: волокна сжимаются, уплотняются. Шлемные датчики показали, как сдвигаются потемневшие стены. По ним, медленно приближаясь к Деллиану, пошла волна. Сама собой пришла на ум гигантская глотающая гортань.

Когорта мигом окружила Деллиана, сцепив конечности в надежную клетку с человеком посередине. В волокнистую массу чужих клеток ударили энергетические лучи. Внешние слои мгновенно зажарились, сморщились и пошли паром. Но на них ленивым цунами наступала новая материя, гоня перед живыми тканями волну мертвых клеток и клейкой жидкости. Даже когерентные рентгеновские лучи пробивали мертвую материю не насквозь. Проступившая из обугленных нитей густая жижа поглощала энергию, образуя над живой поверхностью горячую преграду. Не прошло и минуты, как пустота коридора заполнилась, поглотив его и когорту. Давление быстро возрастало, температура тоже. Толща стала непроницаемой для энергетических залпов.

Деллиан сжал руки в кулаки, и когорта отключила энергетические лучи. Сенсоры уловили, что сквозь бурлящую жидкость к когорте продираются тонкие щупальца. Силовые клинки, рубанув по ним, прошли, не встретив сопротивления. А вот жидкость становилась все более вязкой, мешала двигаться. Сквозь нее, ветвясь, как растущая корневая система, подползали новые щупальца.

Тактическая связь со взводом отрубилась, на линзах вспыхнуло: «Сигнал потерян». Дерьмо… Этого не могло случиться — они использовали для связи запутанность. Деллиан не стал терять времени на диагностику.

Он попробовал делать плавательные движения, и усилители скафандра напряглись, отвечая давлению на конечности. Загорелось предупреждение об умеренной угрозе для герметичности суставов. Деллиан запустил реактивные двигатели, но они дали только струйки плывущих в темноте светящихся пузырьков.

Когорта незамедлительно пришла в движение, буксируя его с помощью своих гравитонических двигателей в сторону тянувшейся вдоль прохода скальной стены. Движение давалось с трудом. Новые щупальца назойливо лезли к ним, едва не слившись в сплошную волну. Деллиан больше не пытался сам шевелить конечностями. Теперь его беспокоила герметичность соединений: скафандр не был рассчитан на подобную среду. К тому же вынужденная неподвижность пробудила черные призраки подсознания. Как ни странно, при всем давлении на его броню тело оставалось в невесомости, и это почему–то еще усиливало чувство одиночества.

Щупальца все густели, замедляя продвижение. Передовая часть когорты принялась кромсать их рентгеновскими лазерами: в такой гуще невозможно было действовать силовыми клинками. Медмонитор показал возрастающую частоту сердечных сокращений. Брала свое клаустрофобия. Деллиан планировал взорвать гранаты у стены, в самой гуще питающих клетки артерий. Если бы это удалось, он бы лишил питания большую часть коридора и пробился бы сквозь тромб.

Один из когорты застрял: щупальца опутали его конечности, но тем не менее все они продвигались, все глубже проникая в слои чужеродных клеток. А щупальца добрались до второй части когорты.

Одна из подсаженных Деллиану в горло желез выпустила в кровь легкий транквилизатор. Было удивительно: Деллиан понимал, что есть причины паниковать, но не паниковал. Вместо этого он приказал когорте запускать гранаты. Граната не прошла и десяти сантиметров от ствола гранатомета, как ее опутали щупальца.

Деллиан включил взрыватель. Прочность его скафандра позволяла противостоять взрыву, но все равно его здорово встряхнуло ударной волной.

— Проклятье, — простонал Деллиан. Угроза герметичности светилась уже желтым светом. Гланды выбросили новую порцию вещества. Он не заметил в себе перемен. Взрывная волна прошла дальше, но руки и ноги у него по–прежнему дрожали. Температура тела повысилась, отчего кожа показалась ледяной.

— Остынь! — приказал себе Деллиан. — Остынь на хрен!

Голос прозвучал тонко и жалобно.

«Как бы поступила Ирелла?»

Вопрос отозвался угрожающе буйным хохотом. «Для начала она не вляпалась бы в это дерьмо».

Дело было плохо. Когорте пришлось остановиться: гравитонике не удавалось протолкнуть их дальше в стянувшийся узел щупалец.

Гранаты использовать невозможно.

Энергетическое оружие нагревает жидкость.

Силовые клинки завязли.

Ну же, шевели мозгами!

Датчики скафандра показали, что щупальца уже опутывают бедра. Через минуту, если не меньше, он окажется в коконе. Срывать эти путы не хватало энергии.

Энергия!

Он издал турнирный боевой клич своего года. В шлеме крик отозвался ошеломительно громко, подбросив клаустрофобию еще на пару градусов вверх, тем более что ему теперь грозила вполне реальная опасность утонуть в инопланетном дерьме, если откажет герметичность. На указания когорте ушло тридцать секунд. Перенаправить выход энергии и анейтронных ядерных камер, отключить систему предохранителей, нарастить выход энергии до красной черты.

— Начали, — приказал он.

Объединенная энергия двадцати семи генераторов выплеснулась на оболочки когорты. Все почернело. Деллиан остался без дисплеев, без функционала скафандра. Он даже когорты не ощущал, и это было страшнее всего.

Вот теперь его настигла черная паника. Он забился. Скафандр держал его прочно. Деллиан заорал.

— Потерпи, — попросила сквозь окружившую его страшную темноту невозмутимая Тиллиана. — Сейчас мы тебя вытащим.

Сквозь агонию пробился пронзительный визг усилителей. Деллиан заставил себя расслабиться и несколько раз прерывисто вдохнул. Прямо перед собой он увидел ярко светящуюся щель: разбирали шлем. Скорее! Великие святые, пусть это быстрее закончится! Губчатые подушечки, соединявшие контакты скафандра с его потной кожей, ослабили хватку. Шлем окончательно открылся, стала видна верхняя часть яйцевидного симулятора, поднимавшаяся над телом на концах металлических щупалец. Щупальца втянулись в шар сервера посреди симуляторного зала, оставив Деллиана парить в нескольких сантиметрах над пьедесталом, которым служила задняя половина яйца. Дотянувшись, Деллиан сорвал медицинские накладки с шеи и бедер, потом стянул с члена трубку–насадку для удаления отходов.

Он снова чувствовал в голове свою когорту, кажется ничуть не встревоженную. Для них это была обычная тренировка.

— Ты в порядке? — спросила Тиллиана.

— Еще бы. В полном.

Деллиану пока не хотелось думать о случившемся, о том, как тяжело он реагировал на это упражнение. Стресс отступил, его сменил колючий стыд. Деллиан едва решился обвести взглядом шарообразную камеру.

Все яйца симуляторов открылись, его взвод бессильно парил над пьедесталами. У большинства не хватило сил даже снять накладки и трубки.

«Досталось нам», — подумал Деллиан, в то же время догадываясь, что они, возможно, этого заслуживали. За последние восемнадцать месяцев они проходили самые жесткие симуляции, какие удавалось измыслить техникам — а фантазия у тех была премерзкая. Набрав восемьдесят три процента успешных миссий, их взвод далеко обогнал остальных. Однако нынешняя дрянь была совсем другого порядка.

Деллиан догадывался, зачем это понадобилось. Старшие решили, что его взводу не помешает сбить спесь. Теоретически Деллиан мог бы согласиться. Но реальность пережитого: угроза что тебя вот–вот расплющит, полное одиночество (он остался даже без когорты), опасность быть похороненным заживо в злобной слизи чужаков — Деллиан с тревогой осознал, насколько глубоко все это его проняло.

Однако он возглавлял взвод, а значит, должен был помочь остальным собраться. Оттолкнувшись, юноша по воздуху подплыл к Ксанте.

— Ну ни хрена себе, а?

Ксанте ответил слабой улыбкой. Даже такая отняла у него много сил.

— Эй, — позвал Деллиан, обводя остальных взглядом. — Кто–нибудь выбрался целым?

Кое–кто покачал головой. Другие отводили глаза. Атмосфера была сейчас тяжелее, чем после фальшивого крушения флаера много лет назад. Симулятор вновь превратил их в кучку растерявшихся ребятишек. И Деллиан разозлился, ощутив гнев как искру во мраке уныния.

— Тиллиана, — сказал он. — Мой личный счетчик гнусности показывает одиннадцать баллов. Урет, она сегодня без секса. Это приказ, понял?

Губы Урета чуть дрогнули в улыбке.

— Понял.

Еще несколько натянутых улыбок мелькнуло вокруг. В пяти метрах от парящего Деллиана разошлась диафрагма двери. В проем скользнула Тиллиана, выставила руки, чтобы придержаться за пьедестал Релло.

Деллиан ожидал увидеть на ее лице суховатую усмешку, услышать пару колкостей на предмет их полной непригодности. Тут все стали бы огрызаться, сплотившись в прежнюю дружную команду. Но Тиллиана выглядела такой встревоженной, что он снова засомневался в происходящем.

Вплывшая в зал Элличи тоже казалась обеспокоенной. Но еще и сердилась — ей по части терпения далеко было до Тиллианы.

— Ну, — обратился Деллиан к обеим сразу, — скажете, это была не самоубийственная миссия?

— Нет, конечно, — ответила Элличи. — Вы и пятнадцати процентов астероида не прошли.

— Вы? — очертя голову, бросился в атаку Ксанте. — А куда подевались «мы»? Вы считаетесь нашими ангелами–хранителями. Мы слишком тупы, чтобы оценивать обстановку, не забыли? Мы полагаемся на вас.

— Полегче, — как можно небрежнее бросил ему Деллиан.

— На вкус это разит самоубийством, — буркнул Фалар. Он срывал с шеи медицинские накладки и был мрачен.

— И как нам пройти тот астероид? — осведомился Маллот.

— Брось, — сказала в ответ Тиллиана. — Нам шпаргалок не выдают. С этого момента симуляции будут становиться все круче. Привыкайте.

— Спасибочки, — съязвил Ксанте. — Деморализация — лучший способ дать отпор реальному врагу.

Деллиан бросил ему предостерегающий взгляд.

— Хватит. Мы одна команда. Мы вместе через это прошли.

— Я собиралась предупредить вас об органической природе коридора, — сказала Тиллиана. — Не успела. Извините.

— Так у тебя все–таки был вариант? — мягко спросил ее Урет.

— А вот ночью не будет, — поддразнил Релло.

Хоть на это кое–кто усмехнулся, отметил Деллиан.

— Нет, — задумчиво протянула Тиллиана. — Но потускнение биолюминесценции могло подсказать, что клетки перенаправляют энергию на другие функции. Так и было.

— Задним числом, — с сожалением напомнил Колиан, — всегда виднее.

— Ладно, — объявил Деллиан, силясь вернуть всех на путь истинный. — Завтра, до новой попытки, сделаем полный обзор. На сегодня мыться и отдыхать. Видят святые, нам после такого нужна передышка. А может, и выпивка.

Все согласились, немного воспрянув духом. Сорвав с себя последние накладки, взвод по воздуху полетел к выходу. Урет плыл рядом с Тиллианой и в дверном проеме успел ее чмокнуть — оба рассмеялись в ответ на свист и улюлюканье.

Деллиан уже отчаливал, когда Ксанте ухватил его за лодыжку.

— Мы не команда, — сказал он.

— Ты о чем? — не понял Деллиан. Он пребывал не в настроении для таких разговоров. Строил планы на приятное времяпрепровождение, которое должно было снять бессильную досаду. А завтра они снова соберутся на вращающейся по высокой орбите станции, чтобы вытрясти дерьмо из проклятого симулятора с астероидом.

— Элличи и Тиллиана — всего две трети команды, — сказал Ксанте.

— Великие святые, забудь уже! Сколько лет прошло.

— А она не вернулась. Знаю. Но нам нужен кто–то на ее место. Ирелла не позволила бы нам так влипнуть. Долбаные святые, я думал, там и останусь!

— Это симулятор.

— Ага, будто ты сам сохранял спокойствие и не напрягался. Мы там на фиг распсиховались, все до единого.

— Слишком увлеклись, — пробормотал Деллиан. — Нас предупреждали. Эти хреновы симуляторы настолько реалистичны, что сам давишь в себе недоверие.

— Ну, так ты попроси их устроить тренаж, чтобы справляться с подобным, или терапию какую. — Ксанте помотал головой. — Мне и впрямь не по себе, как подумаю, что завтра снова туда лезть. А это же смешно.

— Я знаю.

Приняв душ и переодевшись, Деллиан через портал вышел на станцию Кабронски, вращающуюся в восьмидесяти тысячах километрах над Джулоссом. Основа старой небесной крепости представляла собой прямоугольный каркас двадцатикилометровой длины с аккуратными рядами орудийных систем по внешнему краю — все подключены к питанию и бдительно высматривают врага. По середине обращенной к Джулоссу стороны на пятьдесят километров вниз выдавалась гравикорная колонна, поддерживавшая ориентацию всей структуры. Колонна уходила в маленький металлический астероид, где в двухкилометровой баранке располагались военный экипаж и управление строительством боевых кораблей, собиравшихся в тени каркаса. Скрывались в этой баранке и другие, более специализированные группы.

Ирелла ждала его в садовой секции — трехсотметровом отрезке тора под геодезическим куполом из толстых прозрачных шестиугольников. Тропическая флора здорово разрослась за двести лет, несмотря на все усилия косивших и подрезавших ее агрономов.

Как всегда, девушка поздоровалась с ним платоническим поцелуем. После этого машинального приветствия замерла, вглядываясь в его лицо.

— Что случилось?

— Святые! Так заметно?

Ее улыбка стала ехидной.

— Ах, симулятор с живыми тоннелями!

— Ты знала?

— Группа симуляторщиков несколько недель над ним работала. И хихикала, как шайка девятилеток, отпуская шуточки ниже пояса про вашу реакцию.

— Нам было не смешно, Ир.

— Я знаю.

Она взяла его под руку и повела по тропинке.

— От этой перистальтики и мне стало тошно.

— Ты там побывала? — поразился он, не зная, сердиться или восхищаться.

— Да. Им нужны были добровольцы для испытательного прогона. Я внесла несколько предложений по усовершенствованию. Угроза отказа герметичности и угроза захлебнуться — это я.

— Ты помогала им добавить пакостей?

Она озорно улыбнулась.

— Я вас, мальчишек, лучше знаю. Группа симуляции оценила мой вклад.

— Черти адовы!

— Враг нам поблажек не даст.

— Знаю, но… чтобы ты… — Он с шутливым недоумением покачал головой. — Какое коварство!

— Ой! — Она ласково шлепнула его в ответ.

Вот такие моменты, когда им было легко вместе, давали Деллиану надежду на будущее. За последний год они почти вернулись к прежним отношениям. Встречались, когда совпадало расписание, разговаривали, иногда вместе смотрели драмы, несколько раз бывали на концертах. Не совсем как в прежние времена — любовниками они больше не были. Но и такая связь оказалась для Ксанте перебором.

— С этим мне не тягаться, — сказал он Деллиану, выбираясь из их общей квартиры.

— С чем? — уныло удивился Деллиан.

Ксанте только плечами пожал.

— С надеждой. Что у вас все вернется. Что вы вдвоем улетите к Убежищу после последней битвы и будете жить долго и счастливо. И с прочей фигней. Тебя вечно здесь нет.

— Я здесь!

— Мыслями — нет. Ты все время думаешь о ней.

Деллиан принялся объяснять Ирелле:

— Я попробовал электрический разряд, но в панике не рассчитал мощности. Спалил всю технику.

— Ничего, идея–то была здравая.

— Да? Так значит…

— Нет, от меня подсказок не жди.

Деллиан выдавил слабую улыбку и обнял девушку.

— Но задача решаема? Мы сумеем добраться до камеры с отрицательной энергией?

— Возможно, — засмеялась она.

Они бродили по любимой рощице, где стволы самых старых деревьев одинаково плавно загибались под давлением гравитации вращения тора, словно их склонил постоянный ветер. Деллиану всегда было чуточку страшновато ходить под ними. Орхидеи и вьющиеся мхи свисали с ветвей над головой, между ними перепархивали яркие птицы. На краю рощицы струился в маленький пруд водопадик, в пруду мелькали древние золотистые и черные карпы. В примостившейся рядом круглой, увитой ароматным жасмином беседке стоял мраморный столик.

Они сели, и дистанционки принялись разворачивать и раскладывать еду. Деллиан, попивая налитое ему вино, разглядывал кусочек звездного неба, заметного сквозь густую листву. Джуллос всегда виднелся над самой кромкой купола, а свободно движущиеся вспомогательные станции возникали и пропадали, описывая короткие дуги.

— Это «Морган»? — спросил Деллиан, когда в поле зрения появилась станция сборки боевых кораблей.

Ирелла мельком глянула, оторвав взгляд от тарелки с обжаренными гребешками, которую поставила перед ней дистанционка.

— Нет, «Маколей». «Моргана» отсюда не видно.

— Они заканчивают.

— Знаю.

Деллиан тоже взялся за гребешки, жалея, что их всего три штуки. Шла последняя неделя сборки кораблей, после которой «Морган» должен был унести Деллиана и его взвод в глубины галактики. Ему отчаянно хотелось спросить, будет ли с ними на борту Ирелла, но спрашивать было страшно. Если нет, тогда все, конец. Релятивистский временной разрыв сделает расставание окончательным. Хотя, быть может, спустя тысячу лет, когда человечество воссоединится, один из них прочтет о судьбе другого в историческом файле.

Он открыл рот, чтобы спросить, но услышал собственный голос, говорящий о другом.

— Как с наживкой?

Ирелла светло, искренне улыбнулась.

— Отлично. Враг не устоит перед соблазном изучить цивилизацию, начавшую испускать радиосигналы. Мы назвали их вайанами. Четвероногие, двусоставное туловище вроде двух скрепленных друг с другом пышек, ноги на нижней части, руки и рот на другой, а наверху у них будет гибкое горлышко с органами восприятия. Двигаться смогут в любом направлении, не разворачиваясь.

Деллиан насупился, пытаясь вообразить такое.

— Правда? Я думал, животные эволюционируют к движению в одну сторону. У них всегда есть зад и перед.

— Нет, — возразила она, — это не строгое правило. На Виланте у животных были гены, задававшие многостороннее движение.

— Где это — Вилант?

— Криопланета в семи с лишним световых годах отсюда. Ее давным–давно обнаружили странники с корабля поколений. Они на пятьдесят лет задержались там для изучения туземных видов. У тамошней жизни была любопытная биохимия.

— Криопланета?

— Да.

— Я думал, на криопланетах все процессы страшно замедленны.

— Энергетический уровень метаболизма понижен, так что, в общем, подвижная жизнь медлительнее, чем на стандартных планетах. Но на Виланте виды запасали химический резерв, что позволяло им ускорять движение в случае угрозы. Примерно как у нас со всплеском адреналина.

— Понятно, и что… у них было по пять голов?

— Нет, они для исследования среды использовали звуковые волны. И анализировали эхо со всех сторон сразу. Для такой способности потребовалась уникальная нервная система.

— И они были хищниками, как мороксы?

Ирелла шутливо покачала головой, отпила еще вина.

— Не совсем. Скорее, как морские звезды. Они существовали в метановом океане, в густой гидрокарбонной жиже — отсюда и сонары.

— Шутишь? Вы выдумали разумный вид на основе слепых морских звезд?

— Мы прибегли к экстраполяции. Нервная система вилантской жизни обеспечила логический переход к правдоподобному устройству вайан. Мы уже вырастили в молекулярных инициаторах полноразмерную модель вайана. Она еще нуждается в доработке, но жизнеспособна. Это по–настоящему интересная работа, Деллиан, трудная и увлекательная. Я ее люблю.

Он помолчал, глядя, как дистанционки убирают посуду.

— Вот чем ты занимаешься? Мастеришь настоящих чужаков?

— Биохимия — страшно увлекательная наука, но нет, я в группе миростроения. Мы на основе созданной нами психики разрабатываем целую культуру, а с ней и историю, язык, искусство. Решаем, насколько они будут территориальными и агрессивными и почему.

— И как они? Агрессивные?

— О да. Не настолько, как мы до эпохи космических полетов, но достаточно, чтобы обеспечить быстрый технический прогресс. Так что, как только найдем подходящую планету, можно запускать радиовещание.

— История целого вида. — Деллиан поджал губы. — Впечатляет.

— Не стоит… хотя стоит. Но наше дело — задать параметры и рамки хронологии. Даже у гендесов на такое не хватает воображения. Тут нужен старый добрый человеческий мозг. После того как мы рассчитаем хронологию, гендесы наполнят ее подробностями: именами, географией, микрополитическими событиями, скандалами, сплетнями, знаменитостями. И прочей фигней.

Деллиан отсалютовал ей бокалом.

— Итак, ты, в сущности, становишься богиней, творящей целый мир.

Она тоже подняла бокал и чокнулась с ним.

— Да–да. Так что веди себя хорошо, пока я не начала метать молнии.

— С тебя станется.

Он, не раздумывая, перегнулся через стол и поцеловал ее.

— Летим с нами на «Моргане»! Пожалуйста, Ирелла. Я не представляю, что буду делать без тебя. Нет, к черту «делать». Я без тебя просто не хочу быть.

Увидев, как изменилось ее лицо, он испугался. Такое он видел лишь однажды: подобное отчаяние и одиночество — в ночь перед гибелью бедных Умы и Дуни.

Она потянулась к нему через стол. Увидев, что ее пальцы дрожат, Деллиан инстинктивно сжал ее руку.

— Ты это серьезно? — спросила она. — Правда? После всего?

— Я серьезно, — ответил он. — Никогда ни в чем я не бывал серьезнее.

— Не знаю, заслуживаю ли я тебя.

— Наоборот, я — тебя.

— Я лечу с тобой на «Моргане». Месяц, как попросила меня записать.

Деллиан не выдержал — расхохотался.

— Ты намного умнее меня, да?

— Нет, просто быстрее соображаю.

— Если это не ум, то не знаю, что и назвать умом.

Она подошла, села к нему на колени, усмехнулась, обвив руками шею.

— Я хочу быть с тобой честной.

— Нас таких двое.

— Деллиан, я не шучу. Нам не обещают долгого будущего — не стоит и пытаться предсказать, что с нами будет. Мы с тобой — не странники с кораблей поколений. Мы созданы для войны — я не могу отделаться от этой мысли и, наверное, никогда не смогу. Может, мы победим, может, нет, может, погибнем на пути к победе. Одно известно наверняка: «Морган» улетит. А шансы не в нашу пользу.

— Знаю. Но как бы мало нам ни осталось, это время мы будем вместе. Больше мне ничего не нужно.

Она ласково потерлась об него носом.

— Мой Деллиан. Какое благородство.

Деллиан крепко поцеловал ее. Вышло ничуть не хуже, чем в прежние времена.

Экспертная группа

Феритон Кейн, Нкая, 25 июня 2204 года

Я и не знал, что Джессика состояла в группе, собранной утопийцами для борьбы с Меланомой.

Она сидела на другом конце кабины рядом с Луи. Эти двое много времени проводили вместе с тех самых пор, как «Трейл–рейнджер» покинул базовый лагерь на Нкае. И у обоих имелось неизвестное никому прошлое. Не то чтобы тайное, но для создания полной хронологической таблицы на каждого из них пришлось бы изрядно покопать.

Конечно, то же самое можно было сказать о Юрии, Каллуме, да и об Алике. И даже больше того, учитывая, какие нагромождения секретности укрывали их досье. Но они были для меня прямой связью с людьми, определявшими политику, — с теми, кто что–то значил. С теми, кто, логически рассуждая, мог оказаться источником параноидальной подозрительности людей по отношению к оликсам — и феноменальных расходов, которые разные партии тратили на шпионаж за ними. Я был убежден: кто–то из них работает на невидимого и злобного врага, противостоящего всем благам, принесенным оликсами в систему Сол. Кандару тоже не стоило списывать со счетов: решение совета старейшин Утопии привлечь ее для борьбы с саботажем выглядело странным. Я думал, тут мог сыграть свою роль Каллум, однако сейчас он относился к ней с явным неодобрением. И все же столько совпадений — необычное явление; быть может, бог пытался мне что–то подсказать.

Когда Кандара закончила рассказ, Алик горестно кивнул.

— Так вот что случилось с Меланомой. А я все думал…

— Разрешите, я угадаю, — вмешался Юрий. — Ваше драгоценное Бюро так и не узнало, кто нанял Меланому для саботажа промышленных установок Брембла и научных разработок Ониско.

— Мы искали, — сказал Каллум. — Много лет. Но Меланома, какой бы ни была сукой, свое дело знала. Она почти не оставила следов — ни цифровых, ни материальных.

— Ее место не осталось пустовать, — проворчал Алик. — И до сих пор хватает тайных группировок, связанных с национальными агентствами и службами безопасности корпораций. Ее смерть ничего не изменила.

— Сразу — не многое, — поправил я. — Но в наши дни взломать файлы по нью–йоркскому щиту невозможно. А как с Бремблом и Ониско?

— Надежно защищены, — подтвердил Каллум. — Инцидент с Меланомой дал нам понять, насколько мы уязвимы. Теперь мы для управления и фильтрации важнейших сетей используем Ген 8 Тьюринги. Совет старейшин заставил Бюро проглотить свою гордыню и установить обмен данными по активистам и фанатикам с системой Сол. Мы разработали собственные процедуры безопасности.

— Так что все в выигрыше, — буркнул Алик. — Кроме тех, кого она успела погубить, пока вы ее не поймали.

— Больше она никого не погубит, — сказала Кандара. — По мне, это хороший результат.

— Но те, кто ее нанял, никуда не делись, — ответил Алик. — Убив ее, вы немного застопорили их планы, но ничего не решили.

Кандара устремила на него ледяной взгляд.

— Я ее не убивала: она покончила с собой.

— Надо было заключить сделку.

— Я ей предлагала.

— Как видно, недостаточно. В охране закона главное — равновесие. При всей ее репутации Меланома была мелкой рыбешкой. В сущности, вашим зеркальным отражением.

— Валите на хрен!

В кабине стало совершенно тихо. Пауза затягивалась.

— Мы почти на месте, — сказал я, когда передовые датчики «Рейнджера» выплеснули информацию мне на линзы. Мне меньше всего нужна была сейчас ссора: она бы непоправимо отравила атмосферу. До сих пор подозреваемые откровенничали друг с другом, и мне требовалось, чтобы так оставалось и впредь. Надо было найти объяснение паранойе, царившей по обе стороны бреши между Утопией и Универсалией. Если и имелась надежда выйти на ее источник, на чужака, так только через этих людей.

Услышав, что путь подходит к концу, все встрепенулись, переключились на наружные датчики «Рейнджера». На горизонте уже виднелось место крушения — шесть тесно стоящих геодезических куполов, связанных между собой толстыми воздуховодами. Купола были велики, но терялись на фоне надувного ангара, укрывшего чужой корабль: в этом прямоугольнике из красного и зеленого силикона уместилось бы футбольное поле, а надут он был так, что крепежная сетка грозила вот–вот лопнуть.

Гаража в куполах не предусматривалось: пустая растрата драгоценного жизненного пространства. Саттон Кастро и Би Джайн аккуратно ввели машину в трубу шлюза, торчавшего в боку одного из куполов.

Все подождали, пока защелкнутся герметичные клапаны и зашипит воздух. Наконец показалась иконка: «Давление в норме».

Начальник базы Ланкин Варрьер ждал нас по ту сторону. Он, один из лучших ликвидаторов проблем на службе «Связи», улыбался так обаятельно, что одной улыбкой мог бы удержать разлетающуюся атмосферу. А заговорил он с непринужденной властностью, которая ни у кого не оставляла сомнений, что он здесь главный, какими бы титулами ни награждали нас дома.

— Надо думать, все вы хотели бы сразу осмотреть корабль? — спросил он.

— Конечно, — ответил Юрий.

Ланкин жестом пригласил нас пройти по трубе. Здесь, как и на первой базе Эридана, царил суровый дух первопроходцев в сочетании с невероятной свободой в расходах. Проходя мимо лабораторий и жилых помещений, мы успели увидеть первоклассное оборудование в окружении самой скудной обстановки. Меня это в своем роде приободрило.

Чистое помещение было разделено на три секции, в каждой из которых пятую часть урвала техносфера корпорации. Нас одели в скафандры инопланетной среды (СИС) в выходной камере (раздевалке). За ней располагалась секция стерилизации терранской биосферы (для ликвидации земных микробов с поверхностей СИС перед посещением корабля) и, наконец, секция предотвращения ксенобиологических загрязнений, напоминавшая стенку со шкафчиками в раздевалке загородного клуба, — здесь полагалось проходить душ и облучение после выхода с корабля, чтобы чужая зараза не проникла на базу.

Мой СИС оказался не самым громоздким из скафандров, какие мне приходилось нашивать. Прежде всего в нем не требовалось антирадиационных прокладок и противоударной брони. Довольно тонким был и терморегулирующий слой. В общем, я чувствовал себя как в комбинезоне с цельным шлемом. Когда я влез в скафандр через длинное отверстие в спине, Санджи подключился к системе и застегнул это отверстие, а также соединил воротник с основанием шлема герметическими клапанами. Еще минута ушла на то, чтобы голубая ткань сжалась вокруг моего тела, выдавив излишек воздуха. Едва костюм стал облегающим, как толстая вторая кожа, свобода движений заметно увеличилась. Телеметрия показала, что все стабильно. Если я правильно истолковал показания дисплея, заряда в квантовой батарее хватило бы для месячной работы воздухоочистительного модуля.

Шлем отрезал меня от пустой болтовни, а отражающее покрытие скрыло из вида лица, но по движениям и осанке остальных я видел, что всем не терпится двинуться дальше. Они наверняка видели то же нетерпение во мне.

Мы перешли в секцию стерилизации, и за нами закрылась тройная герметичная дверь. Сопла на потолке выпустили серо–голубой газ, который засасывался в решетки на полу. Процедура заняла пять минут, после чего Ланкин Варрьер провел нас в последний шлюз.

Едва начали разбивку лагеря, техники со своими дистанционками отгребли от бортов корабля реголит, обнажив твердую породу. Очистив ее, они прямо к скале приплавили основание ангара, после чего надули оболочку. Закачали в нее чистую азотную атмосферу, которая постепенно нагрелась от забортной температуры до десяти градусов Цельсия — для удобства научной группы.

Мы протопали по мосткам в яркое сияние ламп, вделанных прямо в ткань ангара. Освещенный ими корабль был растительного густо–красного оттенка — как начавший отцветать яркий цветок. В длину корпус насчитывал около шестидесяти метров, в ширину тридцать. Но это в целом. Сам фюзеляж был, пожалуй, процентов на пятнадцать меньше и представлял собой усеченный конус с плоским брюхом. Дополнительную величину создавали выступы: зовите их крылышками или плавниками — их из разных частей корабля торчало до трехсот штук. Некоторые погнулись или обломились, как бывает при жесткой посадке. Насколько я мог судить, корабль грохнулся на левый борт, а уж потом перекатился на брюхо.

В носовой части виднелось отверстие люка — там, где три кургузых плавника вывернулись из обшивки, открыв к нему дорогу. Сам люк работал на электромеханическом приводе, обычном и для земной техники.

— Корабль потерял атмосферу, — сообщил Ланкин, — так что техникам только недавно позволили заполнить его азотом. Это удобный нейтральный, не вступающий в реакции газ. До сих пор мы не наблюдали никакого отклика со стороны устройств корабля.

— А какой была исходная атмосфера, вам известно? — спросил Луи.

— Предварительное исследование системы жизнеобеспечения указывает на кислородно–азотную смесь. Процентное отношение не такое, как на Земле, но не слишком отличается — чуть большее содержание кислорода.

— А что это за крылышки? — поинтересовался Каллум. — Они функциональны?

— В основе их материал, сходный с нашей технологией активных молекул. Физики подозревают в них проводники отрицательной энергии.

— Отрицательной энергии? Вы об экзоматерии? Червоточины?

— Да.

— Так он на гипердвигателе? — взволнованно спросило Элдлунд.

— Возможно.

— Возможно?

— Эти крылышки — всего лишь проводники, — объяснил Ланкин. — Мы считаем, что они служили для направления потока отрицательной энергии. До сих пор на борту не найдено устройств, способных производить отрицательную энергию.

— Как же он летал?

— Самая вероятная догадка, что катил по червоточине, как поезд по рельсам.

— Но что–то пошло не так, — внезапно произнес Юрий. — Он сошел с рельсов.

— По всей вероятности. Он каким–то образом выпал из червоточины в пространство–время и, видимо, не сумел вернуться. В корме у него есть ядерные камеры, которые могли служить и ракетами, и генераторами.

— Итак… он выпал из туннеля червоточины в межзвездное пространство и долетел сюда на ядерном двигателе?

— На этом здесь практически все сходятся.

— Срань господня!

— И на борту, говорите, есть люди, — сказал Луи. — Следовательно, эта чужая червоточина открывается в одну из звездных систем человечества.

— Да, — согласился Ланкин, — примерно так.

— Для создания червоточины требуется невероятная энергия, — вслух размышлял Луи. — Не хватит даже совместной выработки всех солнечных колодцев. Для получения энергии такого уровня нужна, по шкале Кардашева, цивилизация второго типа.

— И опять да.

— Ох, слезы Христовы! — прошипел Алик. — Хотите сказать, что чокнутые конспирологи были правы? И за нами шпионили долбаные зеленые человечки? Еще с тысяча девятьсот пятидесятых? И они отымели нас в задницу этими похищениями?

— О нет, — с мрачным юмором отозвался Ланкин, — они поступили много хуже.

— Какого хрена долбаного?..

— Не войти ли нам внутрь?

Мы прошли за ним внутрь. Люк вел в простую шлюзовую камеру. Техники удалили внутреннюю дверь, чтобы пропустить в проем дюжину силовых и информационных кабелей, которые тянулись по кораблю, разветвляясь на каждом перекрестке.

Санджи подкинул мне схему корабля: девяносто процентов его уже картировали. Те секции, которые еще не попали на план, были главным образом заняты крупными механизмами вроде ядерных установок и разных цистерн. Коридоры выглядели широкими трубами, вдоль них тянулись цепочки прилепленных герметиком лампочек. На человеческом корабле коридоры шли бы по длине корпуса, разветвляясь под прямыми углами. Здесь они описывали пересекающиеся круги, причем некоторые были круто наклонены, а цилиндрические помещения теснились друг к другу.

Ланкин вывел нас в центральное помещение, занимавшее всю высоту корабля. Мостки без перил делили его на три уровня. Стены переборок из гладкого тусклого металла выглядели сплошными, без выступов, дисплеев, панелей управления. Нарушали общую гладкость только решетчатые отверстия жизнеобеспечения.

Внутри возились несколько лаборантов, их инструменты торчали из переборок. Оптические кабели сплетались беспорядочной паутиной, в которой там и здесь виднелись черные защитные футляры Ген 8 Тьюрингов с выступающими ребрами охладителей.

Ланкин по веревочному трапу взобрался на средние мостки.

— Мы называем это рубкой, — сказал он, — потому что, кажется, данная штука тут всем заправляла.

В центре камеры на десяти радиальных стержнях толщиной с мою ладонь висел двухметровый шар. Мы окружили его, подступив к самому краю мостков. Шар был сплошным, как и все остальное, и ничем не выдавал своего назначения. Правда, сейчас к нему прилепили два десятка контактов от датчиков и примостили на спицы несколько больших 3D-экранов. Изображение на них напоминало глубокие сканы большого яйца.

— Ну, — устало осведомился Юрий, — и что это такое?

— Органический нейропроцессор, — ответил Ланкин, — или, грубо говоря, корабельный мозг. Сеть на борту не оптическая и даже не цифровая — нейронная. — Он похлопал ладонью по стержням–спицам. — Вот это — одновременно нервные пути и поставщики питания, можете считать их позвоночником. Нервные волокна связывают между собой всю технику, среди которой много биомеханической.

— Оно еще живое? — встревожилась Кандара.

— Нет. Но два ядерных генератора пока функционируют, так что энергия есть. И, насколько мы можем судить, система органов, питавшая мозг, до заморозки оставалась в целости. Мы рассудили, что мозг был еще жив, раз сумел посадить выпавший из червоточины корабль на Нкаю, а умер он через какое–то время после посадки. Причина смерти неизвестна, но мы полагаем, что первыми отказали обогреватели системы жизнеобеспечения.

— Мозг такого размера не сумел починить обогреватели? — усомнился Каллум. — Чушь!

— Все зависит от того, сколько повреждений причинила посадка. И вот тут биология наших пришельцев становится по настоящему любопытной. Мы, конечно, взяли образцы клеток мозга. Генетически молекулы напоминают К-клетки.

— Что за черт, так это корабль оликсов?

— Я высказался в том же духе. Мои люди заверили, что он намного сложнее и изощреннее биоматов Оликса. Это относится и ко всем прочим особенностям их молекул. У них отсутствует эквивалент расщепления хромосом, которое мы наблюдаем у человеческих ДНК, — а именно оно позволяет любой клетке стать тканью того типа, который требуется. Это подобие суперстволовых клеток: задав подходящую химическую активацию, можно переключить их на любые функции. Пока схема работает, вы можете строить из себя все, что захотите. В данном случае они решили построить мозг.

— Боже всемогущий!

— Дальше будет круче. На борту есть цистерны, содержащие те же клетки в нейтральном режиме. Сейчас все они, разумеется, мертвы.

— Хватит! — рявкнул Алик. — А его хренова команда? Где их тела?

— Их нет, — сказал Ланкин. — Во всяком случае, мы не нашли.

— Слушайте, это же бред, — заговорил Каллум. — Ладно, я понял, здешний космический корабль устроен не по–нашему, и с подбором аналогий серьезные трудности. Но если его мозг обходился без команды, для кого столько помещений?

— Наша рабочая теория: что мозг по мере надобности просто строил себе команду из тех клеток в баках — наподобие биологических дистанционок Тьюрингов. Сейчас научная работа на борту сосредоточена на оборудовании, питавшем цистерны: мы считаем их своего рода биомеханическими матками. При падении корабля часть механизмов сломалась. И мозг не смог выстроить себе ничего пригодного для ремонта остальных систем.

— Нет, — отмахнулся Алик. — Не так. Вы говорили, что застали люк открытым, верно?

— Да.

— А значит, что–то покинуло корабль после посадки. Иначе мозгу ни к чему было его открывать. На борту присутствовал подвижный разумный пришелец. Вы обыскали окрестности?

— В данный момент снаружи более полутора тысяч дронов — ищут на поверхности следы какой–либо активности. До сих пор они осмотрели немногим более тысячи квадратных километров. И ничего — ничего похожего на след ноги, отпечаток копыта, когтя или щупальца. Ни следа колес, ни ожога от ракетного выхлопа. Ничего! Если какой–то пришелец вышел с корабля, он прянул в небо, не коснувшисьземли.

— Если за ними прибыли спасатели, они бы не оставили включенным аварийный маяк, — заметил Каллум.

— Имея дело с чужеродной психикой, — возразило Элдлунд, — утверждать этого невозможно.

— Если их спасли, почему оставили груз? — парировал Ланкин.

— Кстати о грузе, — вмешался Юрий. — Теперь я бы хотел увидеть его.

— Конечно.

Грузовой отсек, самый большой из кормовых помещений, тоже имел форму цилиндра. Он был разделен на четыре уровня. Мостки для анабиозных капсул оказались намного уже. Несколько медтехников деловито исследовали аппаратуру чужаков, выведывая их секреты с помощью датчиков.

— Атмосферы здесь нет, — пояснил Ланкин, — но питание анабиозных капсул сохранилось.

— Повезло им, — сказала Кандара.

— Это как посмотреть, — буркнул Ланкин.

Коридор вывел нас на второй уровень мостков. Я обвел взглядом капсулы: выпуклые саркофаги с закругленной прозрачной крышкой. Все они были темными и холодными — пустыми.

— Эти напоминают человеческие конструкции, — сказал Луи.

— Они были сконструированы под людей, — ответил ему Ланкин, — отсюда и внешнее сходство. Но могу вас уверить: устройство у них не наше. Их выполнил тот же, кто строил корабль. На следующем уровне увидите.

Мы по веревочному трапу поднялись ярусом выше.

— А как поднималась и спускалась гипотетическая команда? — качаясь на лестнице, пробормотало Элдлунд.

— Все помещения расположены под прямым углом к предполагаемому направлению полета, — объяснил Ланкин. — Поэтому мы думаем, что, пока он двигался внутри червоточины, силы ускорения отсутствовали, а причалы на обоих концах были рассчитаны на невесомость.

Я поднимался по трапу последним. И только добравшись до третьего уровня, заметил, что все молчат. Когда я вышел на решетчатые мостки, экспертная группа купалась в ярком голубоватом сиянии, исходившем от устройства. Все таращились внутрь. И, судя по звукам, многие давили в себе рвотный рефлекс.

В капсуле находились люди — но не целиком. Конечности удалили, оставив почти нетронутыми торс и голову. К днищу капсулы их крепила голубоватая пленка, по–видимому стянувшаяся вокруг тел. Она была полупрозрачной и позволяла видеть, что настоящую кожу также удалили. Четвертованные тела напоминали анатомический муляж, демонстрирующий все жилы, кости, сосуды и органы. Глазницы были пусты, срезали и уши, и гениталии. Четыре органические структуры наподобие пуповин тянулись к обрубкам бедер и плеч, вены и артерии в них медленно пульсировали от циркуляции крови. Пуповины тянулись к внешним органам, подушками пухлой плоти лежавшими вдоль бортов капсул.

— Ни хрена себе… — озвучил увиденное Алик.

Я зачарованно наблюдал за мед–дистанционками, проникавшими в саркофаги через просверленные в стеклянных крышках стерильные шлюзы. Насекомоподобные машины ползали по натянутой пленке, исследуя ее структуры до клеточного уровня щупами–усиками. Другие, покрупнее, роились у соединений между пуповинами и телами, исследуя стыки.

Жизненные показания высвечивались на экранах, закрепленных на временных карбонных штативах, — но все эти значки были за пределами моего понимания.

— Они настоящие люди или копии, созданные корабельным мозгом из чужих клеток? — спросил Юрий.

— Люди, — ответил Ланкин. — По крайней мере, были людьми. Медики набрали уйму образцов. Мозг вполне сохранен, также сохранились и некоторые органы. А вот остальные части тела заменены К-клетками. Фактически органы туловища редуцированы, чтобы только поддерживать жизнь мозга, а сами они питаются от искусственных органов анабиозной капсулы. Те на электрическом питании, так что, пока работают ядерные генераторы, люди живы.

— Они в сознании? — ужаснулся Луи.

— Нет. Волновая активность мозга у всех указывает на состояние комы. Анализ крови обнаружил присутствие каких–то хитрых барбитуратов, которые, как мы полагаем, и удерживают их в коме.

Юрий склонился, едва не коснувшись шлемом саркофага.

— Зачем удалили конечности?

— Можно только предположить, что в них не было надобности. Сохранение мышц и костей, конечно, истощало бы ресурс органов капсулы. Кстати, вот эти наружные органы целиком состоят из К-клеток.

— То есть это все–таки корабль оликсов?

— К-клетки — единственное, что указывает на их участие. Мы не понимаем, почему для производства механики капсул не использовались клетки из корабельных запасов — они гораздо тоньше устроены. Возможно, потому, что К-клетки уже доказали свою сочетаемость с биохимией человека. Учитывая, что такая конструкция сумела поддерживать в них жизнь тридцать лет после крушения, объяснение выглядит разумным.

— Они похитили семнадцать человек, — сказал Каллум, — для того, чтобы сохранить их живыми? Зачем? То есть какой смысл, черт побери?

— Это обратимо? — спросило Элдлунд. — Им можно вернуть тела?

— Мы можем клонировать любую часть тела, распечатать из стволовых клеток или заместить К-клетками, — ответила Джессика. — Технологии разработаны. Но вот сшить все части вместе а-ля Франкенштейн почти невозможно. В данном случае я вижу только одну возможность: клонировать исходное тело, но не позволить развиться в нем мозгу. А это, — вздохнула она, — потребует большой научной работы. И даже если удастся, останется проблема пересадки мозга в новое тело.

— Ха, — проворчал Юрий. — Опять о том же.

— По–моему, Хаи‑3 сказал, что теоретически такое возможно? — с вызовом напомнило ему Элдлунд.

— Да, теоретически. Но это еще один огромный научный проект. Даже если его одобрит Оборона Альфа, на возвращение им приличных тел уйдут десятилетия и миллиарды ваттдолларов.

Элдлунд указало на саркофаги.

— Думаю, они бы сказали, что дело того стоит.

— А риск… — начал Каллум.

— Хотите знать, допустим ли? А вы спросите, — отозвалась Кандара. — Поместите одного из этих бедолаг в приличную жизнеобеспечивающую систему, вычистите из его мозгов барбитуратное дерьмо, и он вполне может проснуться.

— А может и не проснуться, — возразило Элдлунд.

— Научившись на первой неудаче, вы ко второму разу усовершенствуете технику, — упорствовала Кандара. — И в конце концов добьетесь результата. Мы ведь все понимаем, что рано или поздно придется попробовать. Не оставлять же их так.

— Сильнейшая психологическая травма, — с беспокойством напомнил Луи.

— Круто. Для протокола: если когда–нибудь найдете меня в таком виде, либо будите, либо убивайте. Только не оставляйте как есть.

— Я не…

— Возможно, есть обходной путь, — перебил Ланкин. — Врачи надеются, что сумеют вернуть Лишнего.

— Какого еще лишнего? — заинтересовалась Кандара.

— А, извините. Моим умникам недостает фантазии. Прозвали его Лишним, потому что он отличается от остальных.

— Чем отличается? — резко спросил я.

— Сами увидите. Поднимемся еще на уровень.

Я взобрался по веревочному трапу вслед за Аликом. В трех анабиозных капсулах хранились такие же обернутые пленкой торсы, как мы видели раньше. Четвертый… он был цел. И без крепежной пленки–мембраны. Единственная пуповина уходила ему в пупок, на ней висели три штуки наружных органов: все крупнее, чем в других капсулах. Я, пораженный, застыл на месте.

— Не может быть, — так же ошеломленно выговорил Юрий.

— О чем это вы? — спросил Каллум.

— Его не может здесь быть! Только не он!

— Постойте? Вы его знаете?

— Да. Это Люциус Соко. Тот, что пропал, когда мы спасали Горацио Сеймура на Алтее.

Решение они приняли после ужина. Все, прибывшие на «Трейл–рейнджере», собрались для обсуждения в главной гостиной. Решение было не слишком демократическим. Каллум явно оставался при своем мнении, но в конце концов согласился на попытку оживить Соко.

Я не высказывался: не позволяла роль скромного администратора. А Джессика, как я и ожидал, одобрила эту мысль. Кандара больше молчала — она еще на корабле дала понять, что думает. Луи с Элдлунд выразились острожнее: «Не жалеть времени на изучение вопроса, доставить дополнительное оборудование, специалистов, точно оценить риски…» Типичные детища корпоративной культуры. Не в их привычках было брать на себя ответственность, поскольку это означало бы последствия, а законники терпеть не могут последствий. Впрочем, их мнение мало значило. В конечном счете решали Юрий, Каллум и Алик, а они были единодушны.

Ланкин присутствовал при обсуждении, но ни разу не подал голоса. Выслушав вердикт, он пробурчал: «Ну и ладно» — и отправился организовывать операцию. Это не заняло много времени; его люди наизнанку выворачивались, чтоб все подготовить, с тех пор как увидели Лишнего.

Они справились за шесть часов. Дистанционки вырезали анабиозную капсулу с Соко из грузового отсека и бережно пронесли ее по круговым коридорам на научную базу. Лабораторию изучения среды заранее переоборудовали в палату интенсивной терапии.

К ней прилегала комнатка для наблюдателей с широким окном в палату. Мы толпились у окна, пока вносили капсулу. Доставившие ее ап–троллы были почти не видны за спинами врачей и техников в защитных голубых костюмах.

— Какая там внутри атмосфера? — спросил Юрий.

— Стандартная земная смесь газов, — ответил ему Ланкин. — Как во всех анабиозных камерах. И чужих патогенов ни в одной нет, точнее, мы их не обнаружили. — Он постучал костяшками пальцев по стеклу. — Но рисковать мы не собираемся. Эта лаборатория окружена четырехслойной стеной, давление направлено внутрь, система жизнеобеспечения у нее отдельная. Ни один микроб не выберется оттуда на мою базу.

Команда реаниматоров медленно срезала по кругу прозрачную крышку капсулы и позволила дистанционкам поднять ее. Краем глаза я заметил, как напряглось Элдлунд, но тело Соко не подавало признаков жизни.

Медики сомкнулись теснее. Кожу Соко облепили контактами мониторов, дающих подробную картину жизненных функций. К бедренной и сонной артерии прирастили блистеры, готовые по мере необходимости подавать в них искусственную кровь или лекарства. Соко не дышал. Кровь генерировалась наружными органами из К-клеток и, уже насыщенная кислородом, подавалась через пуповину. Поэтому ему в рот впрыснули искусственную слюну и интубировали трахею — приготовились. Закончив подготовку, его переместили из капсулы на кровать.

Аварийная команда стояла рядом, наблюдая, как группа экстракции пережимает пуповину — и перерезает ее.

Никакого предупреждения не прозвучало. Сердце продолжало биться, как прежде. Кривая работы мозга оставалась ровной.

Трубка в трахее начала медленно и ритмично накачивать в легкие обогащенный кислородом воздух.

Я видел, как вздымается и опускается его грудь. Снова поднимается. Соко слабо вздрогнул, еще раз, потом по телу пробежала более заметная дрожь. Медики насторожились, держа наготове инструменты для экстренной реанимации. Вскоре дрожь затихла.

— Он дышит сам, — объявила главный врач. В ее голосе слышалось удивление.

Медтехники по ту сторону стекла пожимали друг другу руки. Двое врачей готовили хирургические дистанционки для удаления обрезка пуповины из пупа Соко.

— И что дальше? — спросил Юрий.

— Будем ждать, — ответил Ланкин. — Удостоверимся, что он стабилен, дадим телу возможность отфильтровать барбитураты. Если проснется естественным путем, прекрасно. Если нет, попробуем стимуляторы.

Все мы вернулись в гостиную, к ее уютным креслам на голом полу из композитных панелей. Луи и Элдлунд направились к холодильнику и принялись перебирать пакеты для завтрака. Алик взял себе из автомата горячий кофе по–бельгийски и снова устроился в том же кресле.

— Наверняка все не так просто, — заговорила Кандара, присев рядом со мной. — Как насчет атрофии мышц? Черт, он же там тридцать два года провалялся!

— И это было предусмотрено, — возразил Луи, проходя мимо с тарелкой омлета с сосисками и картофельных оладьев прямо из микроволновки. — Наверное, что–нибудь в крови, чего просто еще не обнаружили. Тут же у нас К-клетки, не забывайте; мы еще не полностью представляем, на что они способны.

— По–вашему, выходит уже не биохимия, а волшебное зелье, — пренебрежительно отмахнулся Каллум. — Никакая химия на тридцать с лишним лет не сохранит неподвижное тело таким здоровым.

— Тогда что же?

Элдлунд село рядом с ним и сдуло парок с каши.

— Может быть, Соко — успешная попытка. И остальных должны были перестроить на основе чужих клеток, просто он прошел дальше других?

— Нет, — сказал Юрий. — К-клеточные органы в его анабиозной капсуле были другого рода. Они подавали кровь, обогащенную кислородом и питательными веществами — для настоящего анабиоза, совсем не такого, как у других.

Я, очень внимательно наблюдая за лицами, произнес:

— Может быть, он не все время спал?

Юрий взглядом предложил мне продолжать. Он — начальник, уважающий мое мнение. Тут без изменений. Каллум с надеждой ждал новых идей, ему явно не терпелось найти ответы. Алик сидел себе как сидел с чашкой шоколада в руках и, как хороший следователь, ждал, чтобы подозреваемый разговорился. Его безжизненные лицевые мускулы оставались неподвижнее мельничного пруда.

— Упражнения! — не утерпела Кандара и улыбнулась мне. — Вы об этом, да?

Я выразительно пожал плечами.

— Самая простая разгадка. Мышечный тонус можно поддержать только упражнениями.

— Значит, Соко просыпался раз в неделю, — подхватила она. — Или там в месяц, неважно. И некоторое время потел на тренировках. Потом снова впадал в спячку. По таймеру.

— Невероятно, — сказал Луи.

Кандара с вызовом глянула на него.

— Это почему?

— А где он занимался своей гимнастикой? На корабле тридцать лет вакуум. Скафандров нет, он шагу не мог сделать из капсулы.

— Так почему же он в такой хорошей форме?

— Генная модификация? — неуверенно предположил Луи.

— Медики секвенировали ДНК у всех, — сообщил Ланкин. — Не было у Соко никаких модификаций, мы не обнаружили даже векторов теломер–терапии.

— Скоро узнаем, если он придет в себя, — сказал Алик. — Просто спросим. А пока давайте сосредоточимся на том, что уже известно. Наша задача: оценить, представляет ли корабль явную и насущную угрозу.

— Представляет, — сказал Юрий. — Пришельцы, значительно превосходящие нас в области технологии, устроили тайную базу то ли в Сол, то ли в одной из освоенных нами систем. И похищают людей для неизвестных, но офигенно темных целей.

— Это не обязательно угроза, — сказал Каллум.

— Ты что, шутишь?

— Да бросьте, признаем честно: мы очень страшные. Научились пересекать межзвездные пространства, оставшись агрессивными, безрассудными, дурно воспитанными и с набитыми оружием континентами за спиной. Черт, повстречайся я с нами, я бы наверняка затаился и понаблюдал какое–то время.

Алик выбросил вперед руку, не заботясь, в кого ткнет пальцем.

— Да вы видели, что они сотворили с беднягами? Они их растворили! Окунули людей в какой–то инопланетный аналог кислоты и растворили! А то, что осталось, увезли домой для мучительных экспериментов. Хрен вам «не угроза», хиппарь вы тупоумный! У вас же есть дети? Вот представьте, что нашли бы на борту одного из них: без рук, без ног, глаза вырваны. И это только начало: хрен знает, что бы с ними сделали, не вывались корабль из червоточины. Там могли оказаться вы или ваши дети, мудак!

Вот теперь мышцы лица и шеи у Алика ожили. Луи и Элдлунд озабоченно уставились на него.

— Их этика может отличаться от нашей, — упорствовал Каллум. — Они ведь чужаки. Но открытой агрессии они не проявляли. Это что–то да значит.

Алик, презрительно фыркнув, обернулся к Юрию.

— Мне надо связаться со своими.

Мы с Юрием чуточку виновато переглянулись.

— Прямой связи с Солнетом отсюда нет, — сказал я. — Это одно из главных требований протокола Обороны Альфа.

— Да что вы говорите? — Голос Алика понизился на октаву, перейдя в басовитое мурлыканье — ох, какое всезнающее и рассудительное. — Но ведь на крайний случай должна остаться линия?

— Нет, — сказал я ему. — Действительно нет.

— Боже мой! Вы меня разыгрываете.

— Меры предосторожности от ИИ, — сказал Каллум. — Верно?

— Да, — признал Юрий.

— Что–что? — сердито переспросил Алик.

— Обнаруженный корабль принадлежит чуждой расе, которая если и не прямо враждебна, то не дружелюбна к людям, — пояснил Юрий. — Предположим, этот замороженный мозг–капитан остался бы теплым и активным или у него имелся бы искусственный интеллект вроде Тьюрингов? Будь у нас связь с Солнетом, он мог бы загрузиться в нашу сеть, множась тысячекратно каждую секунду. Потенциальный ущерб невозможно оценить.

— Бож–же, — процедил Алик. — Вы и сюда протащили свою уродскую паранойю.

— Нет, — невозмутимо ответил Юрий, — это вполне разумная предосторожность. Особенно теперь, когда я увидел, с чем мы имеем дело.

— Но создатели корабля уже побывали в Сол или другой из наших систем, — парировал Алик. — Они пробыли там десятки лет, причем у них хватило ловкости скрыть от нас свой драный выход из червоточины. Пожелай они взломать Солнет, уже бы сделали.

— Теперь мы это знаем, — сказал я. — Но не знали, когда устанавливали научную базу и начинали обследование. Среди прочего, вы здесь, чтобы оценить, допустима ли прямая связь с Солнетом. А между прочим, еще остается вопрос, что открыло корабельный люк.

— И то верно, — брюзгливо согласился Алик.

— Однако я могу предложить вам вернуться к порталу на «Трейл–рейнджере».

Алик перевел взгляд с меня на Юрия. Этот человек явно не привык слышать «нет».

— Подожду день, — решил он. — Посмотрим, выкарабкается ли Соко. Но потом я в любом случае должен буду доложить.

— Я скажу Саттону и Би, чтобы держали «Рейнджер» наготове, — заверил я.

— И это возвращает нас к вопросу, что за чертовщина творится, — напомнил Каллум. — Чужаки за нами следят, крадут нас для опытов. Зачем?

— Явно разведывательная миссия, — сказала Кандара. — Изучают наши слабые места. Все складывается одно к одному.

— Нет, — отозвался я. — Межзвездных войн не бывает. Для них не существует серьезных причин. Вид, выбравшийся с породившей его планеты, располагает практически бесконечными ресурсами. Ему ничего не требуется. Для тех, кто вышел на орбиту и дальше, тотальные войны становятся историей.

— Они чужаки, — подала голос Джессика. — Кто может понять их мотивы? Возможно, как сказал Каллум, мы выглядим страшными для прогрессивных, мирных рас.

— Разбирающих людей на части, — дополнил Алик. Шоколад в его чашке грозил выплеснуться через край. — Я несколько иначе понимаю прогресс, леди!

— Гитлер не нуждался в ресурсах, — сказал Луи. — Началось не с них. Вторая мировая война была, по сути, идеологической — крестовым походом, утверждающим нацистскую империю над остальным миром. То же самое относится и к последовавшей за тем холодной войне, где капитализм боролся с коммунизмом.

Элдлунд улыбнулось не без намека.

— Мы благодарны небесам, что обе эти экономические теории проиграли.

Луи в ответ презрительно выставил палец.

— Вы полагаете, и создатели корабля такие? — спросил Каллум, в упор глядя на Юрия.

— Похоже на то.

— Какие — такие? — не поняла Джессика.

— У всех у нас есть опыт в таких делах, — объяснил Юрий. — Потому нас и выбрали для интерпретации происходящего. Хотя Соко, должен признать, стал большим сюрпризом. Такого я не ожидал.

— Опыт? — Алик прищелкнул пальцами. — А, да, опыт есть у всех, только, на мой взгляд, совсем разный.

— Да, — согласился Юрий. — И личный опыт каждого образует верхушку айсберга. Мы не в первый раз разбираем похожие инциденты, в частности имеющие важнейшее значение для обороны.

Кандара пронзила меня взглядом.

— Я думала, меня пригласили ради моих профессиональных навыков.

— Они шли в качестве бонуса, — ответил я. — Вы и Каллум сталкивались с Меланомой, нанятой для саботажа, который мог искалечить основные астроиндустриальные мощности Дельты Павлина.

— И как это связано с нынешней ситуацией?

— Оборона, — отчеканил Юрий. — В случае атаки на Сол и населенные системы, Брембл оказался бы необходим для строительства… ну, военных кораблей, орбитальных станций–крепостей — всего необходимого для защиты от вторжения.

— Щиты Нью–Йорка, — тихо напомнил Алик. — Она и до них докапывалась.

— И она же присутствовала в Бронкале, зачищала свидетельства похищения незаметных людей — для целей, так и оставшихся неизвестными, — дополнил Юрий. — А это еще очевиднее связано с тем, что мы имеем здесь, — особенно теперь, когда мы знаем, что Соко был доставлен оттуда прямиком на данный корабль.

— На Аките так и не сумели вычислить мотивов Меланомы, — задумчиво отметила Кандара. — Мы все думали, что ее наняли для саботажа нашей промышленности какие–то политические фанатики, но такое… пришельцы, шпионящие за человечеством… Очень не хочется признавать, но выглядит логично.

— Кто они такие, черт побери? — прорычал Алик. — И как давно за нами наблюдают?

— Спросите оликсов, — посоветовал Луи. — Они явные соучастники. А может, это они и есть.

Я устало выдохнул:

— Довольно уже о них.

Каллум послал мне острый взгляд.

— Они солгали Юрию о Горацио Сеймуре. Они знали, что он похищен, — сказал он. — Они были замешаны. Чего вам еще надо?

Любопытный выплеск. Кто–то — какая–то группа — явно подталкивал и Зангари, и утопийцев первого разряда к убеждению, что оликсы преследуют скрытые цели, подпитывал сомнения и подозрительность влиятельных стариков, неизбежно видящих опасность в любых переменах. А причина этим заниматься имелась только у других пришельцев, желающих отвлечь внимание от себя. У пришельцев, располагающих агентами влияния среди правящих классов Утопии и Универсалии.

— Да, здесь видится некоторая странность, — согласился я. — Возможно, они наняли компании корпораций для сбора сведений и наблюдали за нами пристальней, чем мы догадывались. Не знаю. Но будем откровенны: панический призыв внучки Зангари, открыто обратившейся к деду, кто–то наверняка заметил. Возможно, Хаи‑3 проявил излишнюю услужливость и готовность к сотрудничеству, желая задобрить Энсли. Зангари — самый богатый и могущественный человек среди ныне живущих, и политика требует добиваться его дружбы. А этот корабль, я уверен, оликсам принадлежать не мог. «Спасение жизни» — ковчег, не достигающий световой скорости; у оликсов нет червоточин. Вы, Луи, сказали, что для использования червоточин требуется энергия, недоступная в системе Сол.

— Да, — неохотно согласился он. — Это так.

— Значит, не оликсы, — заключил я.

— Вы, кажется, вполне уверены, — сказала Кандара.

Я бросил быстрый взгляд на Юрия. Он кивнул, разрешая. Кивка никто не заметил.

— Дело обстоит так, — заговорил я. — Энсли подозревал оликсов со времени похищения Горацио. Он никогда не верил до конца в их обличье мирных религиозных фанатиков.

— Выходит величайший в мире оксюморон, — съязвил Алик.

— Так или иначе, они не проявляют активной враждебности к людям, — сказал я.

— Этого вы утверждать не можете, — возразило Элдлунд. — Против них накопилось много улик.

— Косвенных, — ответил я. — А может, все это дезинформация. Послушайте, после случая с Горацио Энсли решил выяснить, что на самом деле происходит. И с тех пор мы незаметно держим «Спасение жизни» под наблюдением.

— И?.. — поторопила меня Кандара.

— Они с нами не вполне честны, кое–что о себе утаивают. Но заговора не существует.

— Вы не можете этого знать. Наверняка — не можете.

— Могу.

— Каким образом?

— А я пять лет назад принимал участие в тайной миссии, которая привела меня на «Спасение жизни».

Феритон Кейн шпионит

«Спасение жизни», 2199 год

Я больше года прожил в Ланкастере штата Пенсильвания, чтобы набрать материальных подтверждений своей легенде. Инсталлировать легенду в Солнет довольно просто: в наше время вы можете стать практически кем пожелаете, были бы деньги и умение. У безопасности «Связи» того и другого имелось в избытке. Даже Ген 8 Тьюринг докопался бы только до тех сведений, что ему выдали. Однако если бы Ватикан или Великий Аятолла прислали кого–нибудь в Ланкастер, их шпионы должны были подтвердить, какой я замечательный гражданин и как исправно посещаю местные собрания квакеров. Не то чтобы контора всерьез ожидала кардиналов или имамов, присланных для основательной проверки. Но, учитывая, куда я направлялся, мой офис стремился придать легенде прикрытия возможно большую достоверность. Чтобы, явись какие–нибудь оперативники лично, они бы вскоре утомились беседовать с соседями, коллегами и друзьями, в один голос рассказывающими, какой я прекрасный (хоть и скучноватый) парень, и дополняющими рассказ анекдотами, материал для которых я предоставлял, проживая в городке.

Энсли Зангари ясно дал понять, что миссия должна пройти безупречно. На его службу мониторинга оликсов уходило более трех четвертей миллиарда ваттдолларов в год. Часть этих денег тратилась на Ген 8 Тьюринги, обшаривавшие Солнет на предмет следов Меланомы и ей подобных — разрушающих и подтачивающих корпорации и учреждения, с особым упором на сектор обороны. Солнет до смешного упростил такого рода анонимные сделки. И потому обнаруженные операции в оборонной области практически никогда не удавалось проследить до заказчика.

Кроме этой работы, в службе мониторинга было два главных отдела с определенными задачами. Первый занимался наблюдением за представительствами оликсов — в основном путем внедрения наших оперативников в человеческий штат посольств. Признаться, я подозреваю, что все до одного работники представительств докладывали той или иной разведслужбе. Об официальных торговых предприятиях оликсов и об их финансовом состоянии мы знали всё.

Второй, более разветвленный отдел был тот, в котором оказался я. Мы пытались выяснить, открывали ли оликсы частные портальные двери между своим ковчегом и Землей — что позволило бы им сотрудничать с партнерами по разработкам К-клеток в обход официальных каналов, установленных Сенатом Сол, и объяснило бы их осведомленность о похищении Горацио. Эта задача была потруднее. Правда, сами оликсы не могли бы незамеченными перемещаться по Земле. Для враждебных действий им пришлось бы привлечь агентов–людей.

Но ни угроза ссылки, ни полулегальные допросы не обеспечили нам надежных доказательств тайной деятельности оликсов. Никогда не понимал людей, предающих собственную расу. Но я достаточно долго прослужил закону и корпорациям, чтобы знать, как много подонков в этих службах берут деньги, не задавая вопросов. Они не знают и знать не хотят, на кого работают.

Еще нас интересовал вопрос, зачем оликсам это понадобилось. Они задержались в системе Сол только для закупки энергии для генератора антиматерии, позволявшего им продолжить паломничество. Первым было выдвинуто предположение, что они стремятся расширить внедрение К-клеток, а какие нелегальные эксперименты проводят для этого партнеры–люди, их не волнует. Но вскоре мы отметили усиление атак на сектор обороны Сол — таких, как покушение на файлы по нью–йоркскому щиту.

Никто не понимал, что происходит. А когда до нас дошли слухи о делах Меланомы в Дельте Павлина, паранойя Энсли взмыла на новый уровень. Атака на Брембл великолепно укладывалась в версию подготовки к вторжению.

Мой отдел заново перенацелили на технологию, на поиски физического расположения квантовой пространственной запутанности между «Спасением жизни» и Землей. Обнаружив портал, ведущий на Землю или в космический город, мы получили бы наконец твердое доказательство враждебности оликсов. Однако, хотя найти квантовый след портала в пространстве теоретически возможно, для этого требуется громоздкое и дорогое оборудование, а действует оно на малых расстояниях. Больше половины бюджета службы мониторинга тратилось на совершенствование датчиков. Прежде всего их надо было сделать точными. Затем — маленькими, действительно маленькими. И наконец, по странной иронии, их надо было сделать необнаружимыми.

После этого протащить их на борт «Спасения жизни» выглядело уже простой задачей. Ее мне и поручили.

В 2199 году в Ватикане собралась совместная экуменическая делегация, в которой с гордостью принимал участие и я. Таких делегаций бывало по четыре в год. Как, в общем, и следовало ожидать, оликсы охотно принимали посланцев человеческих религий на своем «Спасении жизни». Также понятно, что наши священники, раввины и имамы стремились изучить религию пришельцев. Как ни прискорбно, для них искренне верующие оликсы выглядели буквально посланным с неба шансом.

Мы, семнадцать человек, улыбались операторам новостей на площади Святого Петра, на фоне грандиозной базилики. Здесь были представители большинства вероисповеданий, так что присутствию квакера никто не удивился. Одеяния некоторых делегатов весьма впечатляли: мне они показались новенькими, с иголочки, причем с иголочки дорогого портного.

В новой работе самым мучительным для меня стал год в Ланкастере, посвященный изучению новой веры — кажется, самой неиерархической и неосуждающей из всех когда–либо существовавших. Пришлось строго взять себя в руки, чтобы сосредоточиться на ее заповедях и (вольной) структуре, но я все же справился. Если кому–то случалось полюбопытствовать об истории и практиках квакеров, я быстро нагонял на таких скуку зазубренными ответами.

Любопытно, что сильнее всего мною интересовался буддистский монах Науэль. Он описывал мне, как принимают и обучают в его храмах, а в ответ вежливо выслушивал легенду прикрытия, повествующую о моем приобщении к истинной вере. Мы дружески болтали, проходя через ватиканский хаб в римскую метросеть. Из международной сети города оставалось всего несколько коротких шагов до главного трансферного портала оликсов в Буэнос–Айресе.

Через него я шагнул прямо в гравитацию вращения. Тор был невелик и раскручен быстрее, чем я привык, — о чем мне сразу дало знать внутреннее ухо. Я заметил, как запнулся Науэль, выставив руки инстинктивным жестом потерявшего равновесие новичка.

— Не бывали раньше на хабитатах? — спросил я.

Он покачал головой, чего никак не следует делать в гравитации быстрого вращения, — и тут же выпятил губы, ощутив воздействие сложного движения на ушные каналы.

— Ничего, — утешил я его. — Хуже уже не будет. «Спасение» вращается очень медленно, вы совсем ничего не почувствуете.

— Спасибо, — произнес он с неискренностью, которой его собратья–монахи наверняка бы не одобрили.

— А пока… — Я протянул ему таблетки от тошноты.

— Нет. Мне нужен ясный ум.

— Конечно.

Официально база, на которой мы находились, считалась трансферным буфером Ковчега — эта построенная людьми космическая станция держалась в десяти километрах от переднего конца «Спасения жизни». Все звали ее попросту Прихожей.

Станция понадобилась потому, что оликсы с полной определенностью дали понять: они не желают иметь на ковчеге портала, и особенно портала с Землей. Опасались земной заразы, которая могла бы погубить их биосферу. Вполне разумно: мы сами еще не классифицировали и не изучили всех земных микробов и вирусов, а уж что они могли натворить с биологией оликсов…

Переговоры по радио завязались, едва «Спасение жизни» начало торможение в системе Сол — еще в 2144 году. Первое требование комитета первого контакта от Сената Сол после установки радиообмена звучало так: «Чтобы этой штуки и близко у Земли не было». Причина проста: сорокапятикилометровый, миллиардотонный ковчег питался антиматерией. Ее запас на борту у оликсов позволял разогнать корабль до двадцати процентов световой. А значит, окажись они врагами, пришельцы легко могли стереть Землю со всеми астероидными поселениями с лица Солнечной системы, и у них еще осталось бы довольно, чтобы основательно покалечить Марс и Венеру (хотя эти планеты мы так и не потрудились терраформировать). Так что первым требованием было припарковать «Спасение» в точке Лагранжа‑3 — прямо напротив Земли по другую сторону от Солнца. И даже это успокоило не всех чиновников и старых генералов.

Когда «Спасение» вышло на орбиту, начался физический контакт. Прихожую собрали за пару месяцев — километрового поперечника тороид в центре шестиугольного причала, обслуживавшего десятки грузовых и пассажирских челноков. Эти суденышки целыми днями порхали от Прихожей до осевого, расположенного в невесомости причала «Спасения».

Экуменическую делегацию провели в номер для удаления загрязнений — красивое название для обычного дезинфицирующего душа. Он продолжался обязательные восемь минут, чтобы проникнуть во все фолликулы и кожные складки человеческого тела. Думаю, принудительная помывка заключенных из шланга была не столь унизительна. Зато группа контакта успела облучить нашу одежду, обувь и багаж.

Мы снова собрались в маленьком зале ожидания, стараясь не показывать, как обескуражили нас очистительные процедуры. Я опасался, что в моих волосах навсегда застрянет запах туалетного освежителя воздуха.

— А оликсов, когда они прибывают на Землю, так же обрабатывают? — осведомился Науэль. Он сел на пластиковый стул, приподняв ноги, чтобы с неодобрением разглядеть свои сандалии. По–моему, и монашеское одеяние на нем немножко вылиняло.

— Понятия не имею, — ответил я, покривив душой, этого требовала моя новая легенда: квакер из Ланкастера не мог знать всех статей о защите от биологического переноса, выторгованных Сенатом Сол. На самом деле оликсы действительно подвергались умеренному обеззараживанию по пути на Землю, но они и не покидали своих представительств, атмосфера которых фильтровалась. А вот возвращаясь на «Спасение жизни», они проходили ту же обработку, что и люди.

Нашу делегацию на лифте подняли по оси тора и отпустили в свободное падение. На полпути наверх я еще раз предложил Науэлю таблетку. На этот раз он ее молча принял.

Пара стюардов помогла нам пробраться по расположенному в невесомости центральному коридору. Переходник представлял собой широкий цилиндр с четырьмя люками для выхода в тор и еще четырьмя — к причалу. На полпути между ними имелся клапан, позволяющий половинкам цилиндра разворачиваться без потери воздуха. Из конца в конец сновало, непринужденно ныряя в люки и выныривая из них, множество народу. Вся конструкция показалась мне очень примитивной, но ведь я вырос в мире, живущем под девизом «Связи» — до всего один шаг.

Мы, толкаясь, извиваясь и стукаясь локтями, пробрались по коридору к шлюзу 17В, где стоял наш пассажирский паром. Его маленькая цилиндрическая кабина была обита мягким и снабжена двадцатью четырьмя простыми металлическими сиденьями в два ряда и еще одним, впереди, для нашего «пилота», который просто наблюдал за работой управлявшего перелетом Ген 7 Тьюринга. Этот обычай, как видно, восходил ко временам, когда автопилоту отдавали все больше и больше функций, но люди все еще требовали контроля человека. Лично я всегда предпочту Ген 7 пилоту–человеку.

Я, подтянувшись и скользнув через кабину, захватил место у окошка. Решетка дока отодвинулась к звездам вместе со всеми баками и проводами, укутанными серебристым термопокрытием. Как всегда в космосе, яркий солнечный свет здесь сменялся совершенно черной тенью. Контраст между ними был резок и разителен.

Мы плавно выдвинулись из дока, и по кабине отдались громкие удары: короткими импульсами заработали крошечные ракетные двигатели. Я видел уходящий назад причал. Полет должен был занять двенадцать минут. На четвертой минуте включились, разворачивая судно, маневровые ракеты.

В поле зрения вплыл «Спасение жизни». Я насмотрелся изображений и схем, и все равно настоящий он задал мне жару. Я таращился на него, как встарь пилоты–реактивщики смотрели на дирижабли — со смесью зависти и фальшивой ностальгии по альтернативной истории, где эти гигантские медлительные аппараты могли бы стать властителями мира. Межзвездное странствие на искусственном планетоиде было бы потрясающим переживанием.

Оликсы взяли за основу астероид, плававший по какой–то далекой орбите их родной звезды. Люди с их технологией молекулярных связей попросту выкопали бы рудные жилы и минералы, чтобы, очистив эти материалы, выстроить из них ковчег размером с космический город. А оликсы прибегли к методу попроще: срезали мятую, испещренную кратерами кору, оставив гладкий цилиндр длиной в сорок пять километров и диаметром в двенадцать. После чего выкопали в нем три основные биополости и огромные соты помещений для техники и двигателей в корме.

Учитывая, сколько тысячелетий ковчег провел в космосе, он на удивление хорошо выглядел: в непрестанном солнечном сиянии поблескивал, как полированный уголь. Такой безупречной полировкой он, конечно, был обязан противоударному экрану. Двигаясь в межзвездном пространстве, ковчег генерировал впереди себя массивное плазменное облако, отвращавшее или поглощавшее все частицы, на которые он налетал со скоростью в двадцать процентов световой. В передней секции ковчега золотистыми нашлепками торчали генераторы магнитного поля, которое и удерживало ионизированный газ.

На половине разворота парома мы оказались бортом к осевому противовращающемуся причалу, и мне открылась вся панорама. Док имел форму диска, чуть шире оставшегося позади тороида Прихожей. Видимое глазу вращение на самом деле удерживало его в неподвижности относительно крутящегося вокруг оси «Спасения». Этот причал выглядел на удивление привычным для человеческого глаза, но ведь инженерные задачи имеют одинаковые решения, какого бы типа нервные системы их ни решали. Кроме множества шлюзов, причал служил для соединения силовых установок. Маленькие портальные двери человеческого производства наподобие геометрических футбольных мячей в дюжину метров диаметром парили в нескольких метрах от причала. По их экваторам светились насыщенной бирюзой ионные маневровые двигатели, удерживая порталы в одном положении и позволяя толстым сверхпроводящим кабелям медленно преодолевать расстояние до корпуса.

Вот здесь и заключалась вся причина для торговых соглашений между оликсами и Сенатом Сол. Для оликсов Солнечная система была лишь очередной остановкой на немыслимом пути к краю вселенной; они уже посетили сотни звезд и собирались посетить еще тысячи — миллионы, — прежде чем в Конце Времен встретиться лицом к лицу со своим Богом. Каждая система, в которой они побывали, становилась для них заправочной станцией. Там они использовали (или закупали) местные ресурсы для снабжения корабля–ковчега и производства новой антиматерии, позволившей бы им двигаться дальше.

Для ускорения требуется энергия. Уйма энергии. Разнообразные процессы, изобретенные физиками человечества для производства антиматерии, оказывались чудовищно неэффективными, преобразуя в антиматерию лишь один–два процента затраченной энергии. И у оликсов, как они открыто признавались, процесс шел немногим лучше.

Однако для разгона «Спасения жизни» до одной пятой скорости света и торможения его у следующей звезды требуется достаточно антиматерии. Прибытие оликсов принесло небывалую выгоду энергетическим корпорациям Сол. Каждый ваттдоллар от продажи К-клеток пришельцы тратили на закупку у людей энергии. Пятая часть заброшенных на солнце колодцев сейчас использовалась для снабжения ковчега, в глубине которого машины пришельцев поштучно выделывали атомы антиводорода.

Пассажирский паром закончил рейс, задом причалив к осевому доку «Спасения». С металлическим лязгом схватились крепления, затем открылся шлюз. Пока я отстегивал предохранительные ремни, сухой, чуть пряный воздух на несколько градусов холоднее прежнего просквозил кабину. Не то чтобы неприятный, но определенно непривычный.

Внутренняя механика осевого дока была сходна с устройством Прихожей, но проводку обвивала живая лоза с восковыми пурпурными листьями. По широким коридорам порхали птички с овальными телами и пятью веерами–крылышками — они легко огибали нашу делегацию, неуклюже пробирающуюся через вращающийся переходник. Приемная камера по ту сторону была вырезана в скале большим полушарием, а в трещинах ее стен нарос мох цвета тусклого топаза. Вдоль края шли десять лифтовых дверей, на вид из блестящего дерева цвета меда. Ноги ожидавшего нас у одной из дверей оликса прилепились ко мху, как к липучке.

Мой альтэго Санджи сообщил, что пришелец устанавливает общую телефонную связь.

— Добро пожаловать, — произнес оликс. — Я обозначаюсь Эол, и это тело — Эол‑2. Прошу вас сопровождать меня в нашу первую биополость. Уверен, что вы предпочитаете повышенную гравитацию.

Почти все наши торопливо пробормотали благодарности. На входе в лифт с изогнутыми стенами из того же дерева образовалась неприличная толкучка. Лязгая и звякая, кабина унесла нас вниз, двигаясь заметно медленнее любых человеческих лифтов. Поскольку биополости представляли собой овоиды четырехкилометрового диаметра, спуск показался бесконечным — тем более что Эол‑2 непременно хотел занять нас в дороге светской болтовней. Не улучшил дела и усиливавшийся по мере спуска пряный запах.

Когда дверь наконец открылась, мы очутились в длинном каменном тоннеле, опять же покрытом мхом и освещенном яркими зеленоватыми полосками на уровне пояса. Сила тяжести составляла примерно две трети стандартной земной, что позволило Науэлю облегченно перевести дыхание.

Оликсы немало потрудились, чтобы посетители–люди чувствовали себя как дома. Наши комнаты располагались на террасе первой биополости и снаружи походили на роскошные юрты. Вместо тяжелой ткани оликсы покрыли каркас тонкими дощечками своей вездесущей древесины, уложив их на купол опоры черепицей, как на крыше. Мебель тоже вся была из толстого дерева, а плавные очертания придавали ей сходство с коллекцией несколько сюрреалистической скульптуры. Плети похожих на орхидеи растений свивали упругие корни под потолком, а пучки темных незнакомых цветов качались над моей головой. Хорошо хоть запах у них был слаще, чем пряный душок, густо насытивший атмосферу «Спасения».

Эол‑2 в совершенстве изобразил хозяина дома и предоставил нам «устроиться» до начала экскурсии. Я распаковал умывальные принадлежности и перешел в отгороженную занавеской ванную.Периферия быстро проверила помещение на предмет электронных средств наблюдения — отсутствуют. Я ничего и не ожидал. Оликсы предпочитали биотехнологию.

Обстановка юрты была изготовлена из дерева оликсов, а вот душ, ванну, туалет и раковину завезли, к моему облегчению, с Земли. Сняв рубашку, я обмыл тело и щедро обрызгался одеколоном. Каким–то образом немалая часть брызг пролетела мимо меня. Затем я убил пару минут, раскладывая туалетные принадлежности и наполняя пару стаканов холодной водой. За это время химикаты одеколона успели оглушить нейронные волокна цветущих растений на потолке ванной.

Внедренные до меня агенты взяли образцы обстановки юрты для изучения и подготовки моей миссии. Наши лаборатории обнаружили волокна и микропорезы в корнях и листьях, обладавшие проводящими свойствами. Чтобы разобраться, чем занимаются эти волокна и с какими рецепторами они связаны, пришлось бы целиком срезать растение и рассмотреть его под микроскопом, но и так ясно, что за гостями велось наблюдение. Энсли обрадовался этой находке, увидев в ней еще одно доказательство, что оликсы не так доверчивы, как желают казаться. Меня ввели в состав делегации с целью выяснить, порождены их уловки естественным инстинктом защиты своего бионаследия от человека, или оликсы действительно затевают недоброе.

Обеспечив себе некоторую приватность, я присел и выковырял из задницы принесенный с собой биопакет. Анальное отверстие чуть ли не с начала нашей земной истории использовалось контрабандистами. Я гордился, что привнес это блестящее изобретение и в космическую эру. Да уж!..

Биопакет напоминал миниатюрную лягушачью икру, и в данном сравнении было немало истины. Я разделил ее надвое и опустил половинки в приготовленные стаканы. Из маленькой аптечки достал шесть таблеток от несварения и положил по три в каждый стакан. Они вспенились и быстро растворились.

Эти таблетки можно было глотать — и они бы нисколько не повлияли на пищеварение. А вот воду они превращали в превосходный питательный раствор; входили в него и гормоны, запускавшие рост икринок.

Эта стадия длилась шесть часов.

Я сунул стаканы в шкафчик под раковиной, затем установил флакон с одеколоном на опрыскивание каждые четверть часа, чтобы поддерживать анестезию растительных волокон. В новой рубашке, благоухая как жиголо из Бел–Эйр, я присоединился к собиравшейся на экскурсию делегации.

Все биополости «Спасения жизни» имели овальную форму, восемь километров по оси и четырехкилометровый диаметр в средней части. В первой, где нам отвели жилье, ровно в центре был подвешен светящийся шар, заливающий все помещение теплым, чуть красноватым сиянием. В космических поселениях людей ландшафт чаще располагали вдоль пола цилиндров, оставляя торцы свободными. У оликсов биосферы были целиком затянуты растительностью. Деревья с мясистыми лиловатыми листьями не дорастали до размеров, какие можно увидеть в земных лесах, и не отличались большим разнообразием видов, напоминая, на мой глаз, гигантский бонсай — сравнение прямолинейное, но достаточно верное. Их ветви плотно сплетались, давая крышу десяткам малых растений, таких как подобия орхидей в моей юрте, а на толстых ветвях приютились лозы и свисающие лишайники. Грунт был покрыт желтоватым травянистым мхом, в котором виднелись заплатки других оттенков, так что все вместе напоминало затейливый мозаичный ковер. Ручейки, пронизывая заросли насквозь, бурливо стекали со склонов от оси и падали в заросшие тростником прудики, растянувшиеся по экватору.

Люди для ухода за растениями привлекли бы полчища дистанционок. Оликсы с их склонностью брать за образец биологию, предоставили им расти, как задумано природой. По словам Эол‑2, биополости достигли равновесия тысячи лет назад. Пока им хватало света, тепла и воды, они могли при минимальном вмешательстве сохраняться до бесконечности. Мелкие птицы, похожие на стрекоз–переростков, жужжали над головами, а по земле ползали создания, похожие на гигантских улиток, и, подъедая палую листву, оставляли после себя пленку плодородной мульчи. Большие ветви и стволы быстро превращались в прах стараниями обильной грибницы.

Эта медлительная, размеренная жизнь произвела впечатление на нашу делегацию. Полагаю, в такой медлительности имелся смысл, если подумать, на сколько был рассчитан их полет.

Эол‑2 доставил нас во вторую биополость машиной, сходной с человеческими изделиями, созданными до эры квантовой запутанности. Она катила по широким тоннелям, от которых каждые несколько сотен метров ответвлялись другие, скрытые от глаз крутыми изгибами. Люди, незаметно собиравшие сведения с самого прибытия ковчега, так и не составили полной карты пустот и переходов, пронизавших внутренности «Спасения».

Формой вторая биополость не отличалась от первой. Различия заключались в климате — более умеренном — и наборе растений. Третья была самой теплой, но сухой, с почти пустынными условиями. И растения здесь, разумеется, не так походили на дремучие джунгли, как в двух первых.

— Три наши биополости содержат яркое разнообразие биоты родного мира, — объяснял Эол‑2, прохаживаясь по низкому красноватому мху третьей биополости и вежливо приветствуя очередной крошечный неприглядный цветочек, торчащий из розетки грубых серо–зеленых листьев, не слишком отличавшихся от соседей. — Дальше идут технические секции, не открытые для этой делегации.

Покосившись на собратьев–делегатов, я увидел на лицах плохо скрытое облегчение. Все изнемогали от скуки, и меньше всего им хотелось таскаться по залам с невразумительными механизмами, выслушивая бесконечные монотонные лекции о силовых соединениях и изоляции камер.

Сам я скрывал мрачную усмешку. Технический и двигательный отсеки «Спасения жизни» на деле были гораздо меньше, чем уверяли оликсы. Потому что Эол‑2, как и все они, нам солгал. На «Спасении» имелась четвертая биополость.

Служба мониторинга Энсли Зангари еще в 2189 году установила розетку из пяти спутников–невидимок в двух миллионах километров от. «Спасения жизни». В спутниках скрывались маленькие портальные двери, ведущие на Тевкр — астероид из троянской группы Юпитера. С точки зрения остальной Солнечной системы Тевкр считался всего лишь одной из многих безналоговых гаваней, однако на нем затаилась невидимая станция, обрабатывавшая данные пассивных датчиков. День за днем из спутниковых порталов выскакивали зонды–горошинки и разлетались по траекториям, проводившим их вблизи «Спасения жизни». Некоторые из них раскручивались на ниточках магниточувствительной паутины, картируя магнитные поля ковчега. Другие фиксировали экзотические нейтрино, анализировали систему двигателей, сохранявшую высокую радиоактивность после реакций антиматерии — которая сама по себе мощно излучала нейтрино. А большинство их были просто детекторами массы, тяжелыми болванками, снабженными микропередатчиками. Скользя по сверхточным траекториям, они на пути мимо «Спасения» отмечали мельчайшие изменения курса, вызванные его малым полем тяготения, в свою очередь менявшимся в зависимости от плотности. Они и дали нам первые свидетельства неполной откровенности оликсов. Плотность задней четверти ковчега не соответствовала пустотам, по словам оликсов, отведенным под технику и двигатели.

Меньше размером, чем три открытые для визитов биополости, но прямо за биополостью–три, той, что с засушливым климатом, начиналось полое пространство около пяти километров в длину. Там, как мы заключили, и шла потаенная деятельность. Которая меня и интересовала.

Делегация вновь собралась на линии экваториальных прудов первой биополости — в большой высокой беседке, увитой вьюнком с фиолетовыми цветами. Все выглядело очень празднично: стол с закусками, расставленные свободным полукругом уютные кресла. Эол‑2 умостил тяжелое тело на широкой табуретке, изогнутой под его нижнее брюхо.

— Надеюсь, вы нашли экскурсию познавательной, — заговорило существо по общей телесвязи.

Мы, попивая кто чай, кто кофе, согласно закивали. Я зацапал эспрессо, но его вкус как будто бы притупился от вездесущего запаха чужих пряностей.

— У вас три отдельные биополости, — заметил кардинал. — Вы разделяетесь по линии изначальных культурных различий?

— Мне понятен ваш интерес к культурным различиям, — отозвался Эол‑2. — Однако после столь долгого пути мы едины — монокультура.

Я отметил мелкую рябь, пробежавшую по кожистой юбке на средней линии Эола‑2. Ксенобиологи, посвятившие жизнь изучению оликсов, считали ее признаком раздражения или веселья.

— Мы уже забыли, что оставили позади, — продолжал Эол‑2. — Мы смотрим в будущее, а не в прошлое. Для нас очевидно, что любой разумный вид рано или поздно созреет, очистится и придет к единой жизненной философии. Вы различны, потому что далеко разнесены в пространстве и можете позволить себе испытывать любое количество принципов и идей. Пока вы юны, такие опыты вам на пользу. Однако, хотя в данный период вы стремитесь к необыкновенно широкой пространственной и политической экспансии, мы верим, что со временем вы вновь соберетесь вместе для жизни в одной монокультуре. Высшая, наиболее либеральная и желанная из ваших культур распространится, примет в себя и в конце концов растворит в себе все прочие. Тому свидетельство, во всяком случае, для нас — слияние ваших юридических систем и обязывающие межгосударственные договоры.

— Вы верите, что наши религии сольются воедино? — спросил кардинал, вызвав множество улыбок.

— Бог у Конца Времен явится, когда все разумные, всякая мысль свяжутся воедино в великом коллапсе пространства–времени. Пока возрастает энтропия, то есть прошлое и будущее истории вселенной, Бог множественен. Людям уже было даровано благо засвидетельствовать фрагменты всеобщего слияния, что и положило основу всем вашим верованиям, толковавшим его, по вашему обыкновению, разнообразно. Мы понимаем это, потому что сами прошли такое, когда впервые были одарены разумом. Но в конце будет единый Бог, и Его истинный облик откроется всем, успешно завершившим паломничество. Если вам удастся сохранить открытость к божественному, какой вы, кажется, обладаете сейчас, быть может, вы снова услышите шепот Божественного послания. Я верю, что вы уже ожидаете его. Второе пришествие. Конец света. Откровение. Вознесение. Перевоплощение. Это лишь малая часть его названий. Так много от идеи Бога уже устоялось в ваших умах. Она и связывает разнообразие ваших культур, из нее и вырастет в будущем сеть, которая в конечном итоге объединит вас.

Науэль, наклонившись ко мне, прошептал:

— Будет ли политкорректно упомянуть при оликсах теорию стабильной вселенной?

Я чуть не расхохотался вслух.

— У меня вопрос, — заявил один из делегатов, белобородый старец в черной, без пятнышка, хламиде. Его суровый голос ясно сказал мне, что старик не намерен соглашаться со столь вольной интерпретацией видения пророка. — Вы уверяете, что совершаете паломничество к Концу Времен. В таком случае будете ли вы рады людям, если те пожелают к вам присоединиться?

— Несомненно, — быстро ответил Эол‑2. — Разумеется, будут сложности практического порядка. Нам пришлось бы изменить вашу биологию таким образом, чтобы обеспечить вам бессмертие. Наши К-клетки — хорошее начало, но предстоит еще немало потрудиться.

Имам недоверчиво уставился на Эол‑2.

— Вы хотите сказать, что оликсы бессмертны?

— Тела квинт — сосуды разума, несущие его сквозь время. Мы все еще воспроизводимся телесно, потому что все живые тела со временем изнашиваются — даже наши. Однако наша личность остается неизменной.

— Значит, новых оликсов не появляется? — спросил Науэль.

— Нет. Мы созрели телесно и духовно, насколько то возможно. Вы могли бы сказать, что мы достигли конца своей эволюции. Вот почему мы пустились в великое странствие: нам более нечего делать в этом мире.

— Мне трудно в такое поверить, — возразил кардинал. — Мир господень обилен и беспределен.

— Мы познали все, что можно узнать об этом творении. И потому ожидаем того, что придет за ним.

— За ним?

— Бог у Конца Времен, обозрев жизнь нашей вселенной, какой она была, использует ее для создания нового, лучшего мира из той бездны, в которую обрушится этот.

— По мне, обещания бессмертия подозрительно походят на подкуп, — сказал имам.

— Ни в коем случае, — ответил Эол‑2. — Бессмертие, продолжающееся из этой жизни в следующую, может быть принято лишь зрелым умом. Тот, кто не достоин такого существования, не перенесет его. И помните, с пути, который мы готовы разделить с вами, нет возврата. Чтобы согласиться на столь грозный дар, нужна полная уверенность в себе. Мы не считаем его подкупом. Отказаться от всего, что вы есть, — от веры, от жизни… к такому решению каждый должен прийти сам.

— Тогда объясните, почему вы одиноки на «Спасении жизни»? — спросил имам. — Вы путешествуете бессчетными тысячелетиями, вы побывали на тысячах звезд. Почему никто больше не присоединился к вам?

— Самое грустное в нашем странствии — это открытие, как страшно редка жизнь в галактике. И реже всего встречается разумная жизнь. Сколько раз мы слышали по радио отдаленные крики поднимающихся и рушащихся цивилизаций. Лишь очень немногие сумели достичь хотя бы той стадии, которой достигли вы. Чаще всего мы находили пустые руины и созданий, вновь канувших в пучины безмыслия под своей остывающей звездой. Вот почему мы так любим вас и так дорожим вами. Вы — наибольшая драгоценность среди всего живого, и воистину чудо, что мы совпали в пространстве и времени, чтобы мы могли повстречать вас и предложить вам свое учение. Такое до конца нашего полета повторится, быть может, не более дюжины раз.

— Статистика, я вижу, бывает злой стервой, — невозмутимо отметил кардинал.

Я уловил потаенную, но довольную усмешку на губах имама.

— А у вас остались отчеты о цивилизациях, с которыми вы встречались? — спросил Науэль. — Нам было бы чрезвычайно интересно их видеть.

— Я узнаю, — ответило Эол‑2. — Право, таких должно быть очень мало, потому что мы не придаем никакого значения подобным встречам. Наш взгляд устремлен в будущее, к ожидающей нас там славе.

— И что вы об этом думаете? — спросил меня Науэль за ужином.

К счастью, с едой нам доверили управиться самим. Эол‑2 показал нам общее помещение рядом с юртами: холодильники, наполненные пакетами с готовой человеческой пищей, и ряд микроволновок, а также небольшая подборка бутылок. На прощанье он сообщил нам расписание на завтра — в основном там были лекции с подробностями паломничества и размышлениями оликсового эквивалента философов относительно их вклада в предначертания господни для следующей вселенной. Нам тоже предоставили время, чтобы поделиться с оликсами своими верованиями, но, сдается мне, об этом из вежливости вспомнили в последнюю минуту.

— Думаю, что пора нашим астрофизикам задаться кое–какими сложными вопросами квантовой космологии, — ответил я.

— Наверняка с начала контакта эти вопросы им много раз задавали. Нет никаких надежных астрофизических доказательств их утверждениям о циклической природе вселенной и конечности существования каждой итерации. По части посулов они бьют даже самых сладкоречивых наших популистов.

— В этом мне и видится главная трудность, — признался я. — Они достигли технологического уровня, позволившего создать «Спасение жизни» и бог весть сколько других ковчегов. Они посвятили свои бесконечные жизни странствию к краю вселенной — скажем откровенно, задача, скорей всего, физически невыполнимая, — однако не способны предоставить количественных, научных доказательств, что вселенная укладывается в их теорию циклов.

Ко мне повернулся кардинал.

— Фоновое космическое излучение подтверждает Большой взрыв, что само по себе свидетельствует против стабильной вселенной.

— Во всяком случае, теория Большого взрыва допускает состояние, ведущее к неизбежной тепловой смерти, — добавил Науэль. — Не то чтобы тепловая смерть вселенной обязательно влекла рождение этого их «Бога у Конца Времен». Я даже не уверен, можно ли назвать тепловую смерть концом времен.

— Для того чтобы полностью изменить такое состояние максимальной энтропии, необходим эмерджентный бог, — размышлял кардинал. — Это не акт творения, а воссоздание уже существующего.

— Мы заблудились в семантике, — возразил Науэль.

— Сорок два.

— Простите? — не понял я.

— Старая шутка, — признал кардинал. — Сколько ангелов могут плясать на конце иглы…

— Видите? — обратился я к обоим. — Вот почему нам нужны астрофизики.

— Вы правы, друг мой, — поддержал Науэль. — Все действия оликсов основаны на теории циклов, которую они пока ничем не подтвердили. Можно даже сказать, что они отказываются ее доказывать. Однако парадокс в том, что для такой сильной, такой неотъемлемой веры, как у них, наверняка должны быть доказательства. Никто не пустится в подобное странствие без них.

— Ах. — Кардинал, подняв рюмку с виски, удовлетворенно улыбнулся. — Потому–то мы здесь и оказались, не так ли? Кому, как не нам, понимать: прежде всего нужна вера. Пью за нее.

И он одним глотком осушил рюмку.

Вернувшись в свою юрту, я настороженно принюхался. Прежняя смесь запахов: пряности, цветы, одеколон. Я прошел в ванную и бережно открыл дверцу шкафчика. Яйца–икринки созрели и выпустили из себя пять сотен мушек, лениво ползавших по полке. И большая часть питательного раствора в стаканах была использована.

Я велел Санджи включить излучатель моей периферии. Крошечные линзы, встроенные в левый глаз, осветили кишащих насекомых ультрафиолетовым светом. У этих мушек была синтетическая восьмибуквенная ДНК, которая не только сокращала стадию куколки, но и наделяла их микропроцессором вместо натурального мозга. Ультрафиолет запустил полную загрузку, которая длилась чуть больше секунды. Мушки в ответ активировали свои излучатели. Шкафчик осветился ультрафиолетовым сиянием, а связующая программа объединила их в цельный рой.

Мне на линзы выплеснулась информация. Успешные вылупления составили более девяноста процентов. Недоразвитые особи не превышали двух процентов. Связь активирована. У меня получился жизнеспособный рой со множеством биосенсоров, улавливающих, благодаря своей восьмибуквенной ДНК, квантовую запутанность. Каждый отдельный детектор действовал на очень малых расстояниях — всего в пару метров. Но коллективная чувствительность возрастала на два порядка.

Мне оставалось только доставить рой в помещение, где мы подозревали наличие порталов: в четвертую биополость.

Секции моей ап–багажки скрывали в себе безобидные с виду палочки и колечки. Однако, собранные в правильном порядке, они превращались в простейшие инструменты: гаечные ключи, отвертки, плоскогубцы… Сдвинув панель ванны, я взялся открывать спрятанный под ней лючок. Эта часть ванной тоже была собрана людьми и имела по углам приржавевшие от времени контргайки. Попотев над ними, я сумел освободить крышку. Под каким углом на него ни смотри, отверстие не выглядело большим. Лезть в него будет трудно и, скорее всего, мучительно. Но другие разведчики справлялись, так что…

Я отстегнул и вытащил из багажки спортивный костюм. Он у меня, как у всех фанатиков фитнеса, был в несколько слоев, от внутреннего облегающего до более мешковатого и непромокаемого наружного на случай неподходящей погоды. Меня интересовал только облегающий слой, тугой, как гидрокостюм. На нем имелся даже капюшон, так что, дополнив его очками от солнца, я прикрыл каждый сантиметр тела. Санджи установил связь с костюмом, и поверхность ткани стала идеально черной. Она не только не отражала свет в видимом спектре, но и поглощала большую часть электромагнитного — на случай, если вас попытаются нащупать радаром или лазером. И это только наружная поверхность. Длинные ленты термобатарей были вшиты в рукава, штанины, спину, ворот и капюшон, и их термопроводящие волокна впитывали все тепло тела, делая меня термически нейтральным. Такие ленты могли десять часов собирать тепло без откачки. Жаберная маска скрывала мое дыхание, отводя тепло и вычищая из него предательские биохимические метки. В этом костюме–невидимке я становился чем–то вроде пустого места в форме человеческого тела.

Санджи подключился к мушиному рою и отправил его в люк. Я втянул живот и протиснулся следом.

Под рядом юрт находились тесные подсобные каморки. Они были заполнены изготовленным людьми сантехоборудованием, которое стерилизовало всю воду, вытекавшую из ванн, душей и туалетов. Химикаты и твердые отходы отделялись от нее и хранились в баках, которые потом выбрасывали в космос, а чистая вода возвращалась в круговорот «Спасения жизни». Вот трубу для нее я и искал.

Пол этих каморок был выложен толстыми карбонными плитками, твердыми как гранит. Агенты, засланные до меня, разрезали плитку, сквозь которую проходила сливная труба, разделив ее на удобные прямоугольники с треугольными выступами по краям — чтобы удерживать на месте. Разбирать их оказалось зверской работенкой. Тяжелые как камень, а я стоял над ними на четвереньках — неудобная поза для подъема тяжестей. Все–таки я их убрал и нырнул сквозь дыру в пробитый в голом камне тоннель.

Вдоль него тянулись трубы и кабели: не прямо и ровно, как их уложили бы люди, а свиваясь наподобие плюща. Они и выглядели живыми — или хотя бы давними останками живого. Мне подумалось, что оликсы могли вырастить вдоль тоннеля растения с полыми стеблями, как у земного бамбука, а те, засохнув и затвердев, превратились в естественные трубы. Учитывая любовь оликсов к смешению биологии с механикой, вполне могло быть и так.

Санджи обработал изображение для моих контактных линз. Термодатчики костюма показывали, что некоторые из этих вьющихся труб были теплыми, содержали в себе какую–то нагретую жидкость, а магнитное сканирование окрасило проводку золотистым сиянием. Мой встроенный навигатор определил положение, и я двинулся по тоннелю.

Пока я карабкался между изгибами труб, двадцать процентов мушиного роя держались позади меня, прикрывая мне тыл на случай, если попадется проверяющий или ремонтирующий технику оликс. Остальные жужжали впереди, разведывая путь. Здесь, как и в тоннеле, по которому нас катали днем, попадались перекрестки и разветвления. Некоторые уходили прямо вверх, другие вниз, в неведомые глубины. Кое–где тоннель шел так круто, что мне приходилось ползти на четвереньках, упираясь ладонями, чтобы не соскользнуть.

Естественно, этот тоннель не вел прямо в кормовую часть ковчега. На каждой развилке мне приходилось сверяться с инерционным навигатором, выбирая, куда свернуть. Пять раз я ошибался, и приходилось возвращаться назад для новой попытки, потому что выбранный мною тоннель сворачивал не туда. Зато в некоторых почти не было проводов и труб, так что я мог пробежаться по ним рысцой. Если бы не эти участки, я не успел бы вернуться к утру.

Когда инерционный навигатор сообщил, что третья биополость осталась позади, я принялся высматривать выход к четвертой. Тут было полно развилок, уводивших в большие тоннели для транспорта. Я теперь разделял рой на перекрестках, рассылая мушек исследовать дорогу впереди. Наконец в четырехстах метрах от места, где я предполагал четвертую биополость, мне попался транспортный тоннель, ведущий вроде бы в нужную сторону.

Рой летел вперед, а машин видно не было. Теперь мое положение осложнял свет. Транспортный тоннель освещался длинными яркими полосами, закрепленными на половине его высоты. Если бы рой заметил приближение машины, мне пришлось бы спасаться в ответвление. А их попадалось немного.

Четыреста метров. Спортсмен–олимпиец покрыл бы такую дистанцию за сорок пять секунд. Я находился в форме и прошел кое–какие генмодификации, но не того уровня. Помимо прочего, сила тяжести здесь составляла всего две трети привычной — тоже неудобно для высокой скорости. Мне требовалось больше минуты.

Рой растянулся в воздухе длинной полосой и стал рассеиваться. Между мной и началом четвертой биополости было три развилки. Они давали приличные шансы укрыться, если кто–то появится.

Я глубоко подышал и рванул бегом.

Минута семнадцать, если вам так интересно. Я не лез из кожи вон, потому что мне и там, внутри, предстояло двигаться — или мчаться обратно.

Климат в четвертой биополости напоминал первую. Растения росли более буйно и неровно, как будто за ними не так прилежно ухаживали. У выхода из тоннеля оликсов не было.

Я юркнул под укрытие косматых деревьев и распределил рой сферой, высматривая признаки жизни. Стометровый пузырь датчиков обнаружил с дюжину птиц, сотни насекомых, но ни одного крупного тела. Моя периферия, работавшая в электромагнитном диапазоне, тоже молчала.

Деревья бросали на грунт густую тень. Она давала неплохое укрытие. Я остался под ветвями, а рой перестроился в ряд и начал прочесывание по кругу — первое из многих. Санджи уже выстроил для них методическое движение по спирали, позволявшее охватить все помещение. Я сквозь прорехи в листве, глядя вдоль экватора, ясно видел открытое пространство. Деревья расступались, образуя идеально круглую прогалину с горчично–желтым мхом. Посреди ее стояла пятигранная пирамида в добрых сто метров высотой, но всего двадцать вдоль основания. В первых трех биополостях я ничего подобного не видел. Сдвинувшись, чтобы лучше ее рассмотреть, я заметил еще одну прогалину, тоже на линии экватора. Я вышел из–под деревьев на открытое место. Таких полян было пять, и посреди каждой высокое строение. Я направил рой к ближайшему, чтобы он передал мне изображение в высоком разрешении.

Экспертная группа

Феритон Кейн, Нкая, 26 июня 2204 года

— Ну, и что же? — не вытерпел заслушавшийся Каллум.

— Эти постройки посреди полян походили на стройные ацтекские храмы или очень высокие обелиски, — поведал я завороженным слушателям. — Лично я выбрал бы второе. Никакого входа внутрь не просматривалось, по крайней мере на уровне земли. И выше тоже отверстий не имелось. Зато вся поверхность была в иероглифах.

— Вы их перевели? — жадно спросило Элдлунд.

— Нет, — ответил я, позволив себе выразить намек на досаду. — Это не шифр и не подобие древних человеческих языков. И для нас не нашлось Розеттского камня. Знаки были несложными — просто линии и фигуры, — но совершенно чуждыми. Истолковать их невозможно для человека. Чтобы узнать, что они значили, пришлось бы спросить оликсов. А этого мы никак не могли.

— Не понимаю, — обиженно заметил Луи. — Зачем их прятали?

— Одно рой определил для меня точно — из какого камня сделаны пирамиды, — сказал я.

— Из какого же?

— Осадочные породы. Они имели зернистую структуру. Все углы загладились, какие–то знаки стерлись. Что о многом говорило при столь ровном климате.

— Ну же? — потребовала Кандара.

— «Спасение жизни» представлял собой астероид, — занудно–покровительственным тоном объяснил Алик. — Осадочные породы можно найти только на планетах. То есть эти обелиски доставили… откуда? — Он вопросительно поднял бровь. — С родной планеты оликсов?

— Так мы предположили, — согласился я. — Обелиски были невероятно древними и потому стали для оликсов самыми священными реликвиями. Очевидно, им придавалось глубоко религиозное значение. Возможно даже, что в этих символах скрывалось доказательство циклической природы вселенной — оспаривать которое при их ортодоксальности недопустимо, тем более для таких молодых и зеленых видов, как наш.

— Отсюда и вся мания секретности, — понимающе кивнула Кандара.

Каллум подался вперед, ожидая подробностей.

— А что мушиный рой? Выявил признаки пространственной запутанности?

— Нет. — Я пожал плечами. — Очевидно, на «Спасении жизни» оставалось еще много не исследованных нами полостей, но четвертая биополость была их самой большой и темной тайной. И со стратегической точки зрения оказалась несущественной. Они просто хотели охранить ее от кощунства неверующих чужаков.

Наморщенный лоб Каллума говорил, что он готов выпалить следующий вопрос, и тут события приняли странный оборот. Я видел, как Алик, наливавший себе бурбон из своей драгоценной антикварной бутылки, взглянул на меня. Глаза его удивленно округлились. Пальцы разжались, выронив бутыль. Мое внимание переключилось на Кандару, которая сидела в соседнем с ним кресле и набирала себе с тарелки горсть жареных фисташек. Ее грозные мускулы напряглись, как бывает в ответ на угрозу. Я заметил даже рябь на коже предплечья — это активировалась скрытая под ней периферия. Подозрение и тревога запустили во мне явственное предчувствие опасности, и я решил, что за спинкой моего кресла что–то очень неладно. Едва начав оборачиваться, я услышал панический вопль Каллума и уловил размытое движение. За спиной у меня стояла Джессика. Сморщившись от усилия, она двумя руками замахнулась длинной красной палкой. Инстинктивно вскинув руку для защиты, я попытался увернуться. Бесполезно: слишком быстро она двигалась. Затем острое лезвие пожарного топорика заслонило мне мир. Я еще услышал, как хрустнул под ударом мой череп.

А потом лезвие вошло в мозг…

Джулосс

Год 593 ПП

Перед отправлением, перед тем как каждый предмет человеческой техники в звездной системе Джулосса распадется на составляющие его атомы, они вернулись в сад станции Карбонски — посмотреть и погрустить напоследок. Их маленький стол у водопадика еще стоял на прежнем месте, и изящные карпы скользили в воде, как скользили всегда.

— Взять бы их с собой, — проговорил Деллиан, глядя, как рыбы плавными движениями скрываются под ленивыми струями воды и снова возникают из них несколько секунд спустя.

Ирелла обняла его за плечи.

— Нельзя тебе так думать. Теперь уже нельзя.

— Знаю.

Они дружно взглянули сквозь стекло выпуклой крыши. Джулосс широким серпом висел под станцией, и линия терминатора ползла через океан Денг.

— Красиво, — с тоской сказала Ирелла.

— Можно будет вернуться. Когда все кончится.

— Хорошо бы. Только не думаю, что нас много наберется.

— Правда? Спорим, почти весь взвод вернулся бы. Да что там, почти каждый на «Моргане». Куда нам еще деваться? Здесь дом.

Ирелла ласково поцеловала его.

— Здесь мы родились. Здесь нас учили. Но — дом? Не думаю, что у нас есть дом. Пока нет. Дом каждый должен построить себе сам. Потом. Эй, как знать? Может, миф о звезде–убежище обернется все–таки правдой, и мы сможем поселиться там.

Разглядывая бело–голубой серп, Деллиан мысленно дорисовывал линии берегов на ночной стороне.

— Знаешь, говорят, на Земле все континенты по ночам светились огнями городов, как маленькие галактики. Можешь себе представить? Как нас было много в одном мире.

— И смотри, что с ними сталось? Теперь человеческие миры не могут себе позволить такого большого населения. Пока мы не победим в войне. Нам приходится строить корабли поколений на все население, чтобы в случае опасности каждого вывезти с планеты. Мы никого не бросим позади. Больше никогда.

— А если бы можно было остаться здесь… какой мир мы бы создали!

Ирелла прижалась щекой к его макушке.

— Ты и правда в душе старый романтик, да?

— Просто я в нас верю. В смысле сама посмотри! — Деллиан широким жестом указал на планету. — Это мы сделали. Наши предки нашли здесь голый камень. Пятьдесят лет терраформирования. Пятьдесят лет — чтобы дать жизнь целой планете. Разве не блестяще?

— Трагично.

— Она останется и тогда, когда все кончится. Мы были осторожны — ни одного сигнала вовне. Они не знали, что здесь есть люди, а теперь и не узнают.

— Надеюсь, ты прав. Во всех мирах этой системы теперь есть земная жизнь: бактерии на кометах, лишайники на астероидах, диковинные лягушки на лунах Катара. — Ирелла улыбнулась воспоминанию.

— Дьявольски верно! Даже если Джулосс обратят в пыль, из системы нас теперь не вычистишь. Земная ДНК есть и останется. Мы мутируем. Мы приспосабливаемся. Мы каждый раз эволюционируем. Через миллиард лет здесь по–прежнему будет хозяйкой наша жизнь. Потому что мы уходим и приходим.

Водопад рядом с ними стал иссякать, и вот уже только редкие капли падали со скального порога. По садовой зоне разнесся громкий гудок.

— Пора идти, — тихо сказала Ирелла.

Оба бросили последний долгий взгляд на Джулосс и пошли по дорожке к выходу.

«Морган» состоял из семи основных корпусов, заключенных в сферический каркас полуторакилометрового диаметра с серебристыми шипами термосбросов, металлическими иглами дикобраза выраставшими из стыков, чтобы излучать в пространство избыток тепла. В кормовом шаре размещался гравитонный двигатель, способный разогнать боевой корабль до девяти десятых световой. За ним шел главный анейтронный ядерный генератор со вспомогательными структурами и цистерны бора‑11 и водорода для топлива. Следующий шар служил в основном складом горнодобывающей техники для астероидов, обогатителей и однофазных репликаторов фон Неймана. Такой груз несли все человеческие корабли поколений — он позволял основать высокоразвитую цивилизацию в любой звездной системе. Лишь бы там нашлась твердая материя: планеты, астероиды, кометы — люди выстроят на них свои поселения и расцветут. Четвертый шар — главный жилой сектор, он вмещал в себя два противовращающихся тора с приятной, паркового типа средой и удобными квартирами для пятитысячного экипажа «Моргана». Еще ближе к носу располагался оружейный уровень с длинным и внушительным списком вооружения, способного уничтожить целую звездную систему, не говоря уж о вражеском корабле. Затем шел ангар с пятьюдесятью гендес–управляемыми крейсерами, выдерживавшими ускорение до ста g, и пятнадцатью военными транспортами для полетов как в глубоком космосе, так и в атмосфере. И наконец, в переднем шаре скрывался главный портальный щит, зонтиком раскрывавшийся вокруг корабля, чтобы, поглощая пыль и межзвездный газ, в которые на немыслимой скорости врывался «Морган», безопасно отводить их в портальные пары, тянувшиеся за кораблем в одной световой секунде.

Деллиан с Иреллой прибыли на борт в числе последних, заслужив понимающее подмигивание Джанка и усмешки остального взвода. Команда «Моргана» собралась в главной аудитории. Деллиан еще не совсем освоился в непривычно высокой гравитации вращения, и ему, чтобы пробраться по рядам к своему взводу, пришлось придерживаться за спинки кресел. Едва он сел, на сцену вышло капитан Кенельм. Оне было высоким (хотя и уступало в росте Ирелле), в щеголеватой серо–голубой форме с единственной звездой на эполетах. Деллиан с любопытством разглядывал мундир, который некая часть его сознания отнесла к прискорбным и глупым историческим пережиткам. Не то чтобы экипаж и прежде не носил форму, но реальность в лице капитана, собственной персоной явившегося для прощальной речи, нанесла ему чувствительный удар. Деллиан всю жизнь существовал в иерархической структуре, но здесь, на борту военного корабля, устремляющегося в глубины галактики, это вдруг ощутилось гораздо острее. Они шли в бой, и каждого могла ждать смерть.

Он нащупал руку Иреллы. Даже та печальная усмешка, которой она щеголяла недавно в саду, теперь пропала. Ирелла нервничала не меньше его.

На экран за сценой вывели прямую передачу с видом боевого корабля, медленно разгоняющегося от причала небесной крепости. Инфопочка Деллиана опознала в нем «Эшер». Его сопровождал эскорт из трех кораблей–зародышей.

— Жаль, что здесь нет Александре, — прошептала Ирелла. — Я соскучилась.

— И я тоже. Но оне успело увидеть, как ты вернулась к нам до отправки корабля поколений. Думаю, оне уходило счастливым.

Ирелла кивнула, глядя на него мокрыми глазами.

— Жаль, что оне не с нами.

— Нельзя было. Возраст не позволял. И оне знало это с самого начала, когда оставило родную семью, чтобы воспитать нас.

— Знаю. Я эгоистка.

Деллиан сжал ей руку.

— Я тоже.

На экране «Эшер» вместе с эскортом приближался к витому клубку в жалкую сотню метров в поперечнике — к межзвездному порталу. Витки засветились темно–синим. А потом расцвели, раскрылись, словно в космос пролился круг полночного синего неба планеты. Небесная синь потемнела, сливаясь с черным пространством, и портал стал невидимым на фоне звездного поля над Джулоссом. «Эшер» проскользнул в отверстие первым, сразу за ним последовали корабли–зародыши. Портал сомкнулся, пропустив их, и составлявшие его волокна снова сжались в клубок бестелесных энергетических складок.

Зал взорвался аплодисментами, а Деллиан все не сводил глаз с экрана. У него на «Эшере» были знакомые. Теперь их не стало, они навеки затерялись для него в пространстве и времени. Дальняя сторона портала пятьсот лет удалялась от Джулосса на девяти десятых световой — с тех самых пор, как появились корабли поколений, тысячу одинаковых порталов разбросали по случайным направлениям, создавая пути бегства на случай, если враг обнаружит на Джулоссе человеческую цивилизацию.

А тем временем открылся другой портал, засиял адским рыжим светом на фоне звезд — его пара находилась в глубине атмосферы Катара. Небесная крепость, захваченная неестественно мощным гравитационным полем, стала искривляться и вспучиваться. Отдельные ее фрагменты откололись, закружились в пламени, опережая саму крепость, которая теперь тоже набирала скорость, падая в тлеющую бездну.

В этот раз аплодисментов не было — только трезвое рассудочное сознание, что небесная крепость провалилась в сердце газового гиганта, где сверхмощные бури и страшные перепады силы тяжести будут перемалывать ее, пока не превратят в кляксу тяжелых атомов, расплывающуюся по ядру из металлического водорода. Вся орбитальная оборона Джулосса в свой срок должна была последовать туда же, после чего и сами порталы схлопнутся, уступив притяжению гиганта. Система Джулосса снова останется обнаженной среди мириадов звезд, и наследием живших в ней людей будут только следы земной жизни да рассыпающиеся руины.

— Я хотел бы, чтобы мы минуту помолчали, — ровным голосом заговорило капитан Кенельм. — Поблагодарим звезду и ее планеты, приютившие такое множество наших предков. Людям здесь хорошо жилось. А теперь пришел наш черед почтить этот дар и отблагодарить за него. Мы уходим в галактику, чтобы присоединиться к Святым. Где–то там они ждут нас. Когда они позовут — а они позовут, — мы будем с ними, сколько бы времени и пространства ни разделяло нас. Знайте, Святые, мы вас не подведем.

— Мы вас не подведем, — нараспев вместе со всем залом повторил Деллиан. Он произносил эту фразу тысячу раз, но сейчас она наконец стала что–то значить. «Мы идем!»

Кенельм подняло ладони, и все встали.

— «Морган» отправляется, — сказало оне. Экран за сценой показывал вид на корабль спереди. А перед «Морганом среди звезд разворачивался перекрученный серый узел.

— Мы благодарим тебя, святой Юрий Альстер, за твою твердость, — почтительно проговорило Кенельм.

— Мы благодарим тебя, святой Юрий, — повторил зал.

Портал окрасился синим и стал разбухать, его материальные составляющие часто пульсировали.

— Мы благодарим тебя, святой Каллум Хепберн, за твое сочувствие.

— Мы благодарим тебя, святой Каллум.

«Морган» начал плавный разгон к стабилизировавшейся дыре в межзвездном пространстве.

— Мы благодарим тебя, святая Кандара Мартинес, за твою силу.

— Мы благодарим тебя, святая Кандара.

Прекрасные новые звезды замерцали в темной сердцевине портала.

— Мы благодарим тебя, святой Алик Манди, за твою решимость.

— Мы благодарим тебя, святой Алик.

Деллиан улыбнулся и затаил дыхание, когда они в мгновение между двумя ударами сердца преодолели пятьсот световых лет.

— И наконец, мы благодарим святую Джессику Май, вышедшую из темноты, чтобы направить нас.

— Мы благодарим тебя, святая Джессика.

Незнакомые созвездия ярко сияли вокруг «Моргана» и его кораблей–зародышей. За ним закрывался портал. Затем запутанность прекратилась, и механизм умер.

Деллиан озирал чудесный звездный простор за бортом.

— Оликсы где–то здесь. — Он произнес это вслух, словно бросая вызов миру, в который ворвался. — Прячутся, как мы прежде. А мы больше не станем прятаться. Мы пришли за вами, гады!

Экспертная группа

Нкая, 26 июня 2204 года

Все замерли в неподвижности. Прицельные лазеры нарисовали на лбу у Джессики маленькие красные точки. Слышна была только ровная капель крови из пробитого черепа Феритона.

Джессика еще сжимала рукоять топора, а взгляд ее скользил по гостиной от Алика к Кандаре, к Каллуму и, наконец, к Юрию. Потрясающе ровным голосом она проговорила:

— Взгляните на этот мозг.

— Какого хрена! — взревел Каллум.

Элдлунд беспомощно поскуливало сквозь прижатую ко рту ладонь. Луи отвернулся, его рвало.

— Что? — резко отозвался Юрий. — Что?!

— Я сказала, посмотрите на мозг.

— На…

— Мне можно выпустить топор?

— Ты соображаешь, как ледник ползет, — зарычал на нее Алик. — Выпускай, и руки вверх, а потом сцепи пальцы за головой. И отступи на шаг назад. Ясно?

— Ясно. Отпускаю.

Она очень осторожно разжала пальцы на рукояти. Рукоять осела вниз, когда лезвие провернулось в черепе, вытянув за собой мозговые ткани. Тело Феритона клонилось вперед, едва удерживаясь в кресле.

Лицо Кандары выражало крайнюю степень отвращения.

— Матерь Мария!

Джессика, держа руки на затылке, отступила на шаг.

— Осмотрите мозг.

Алик с Кандарой переглянулись.

— Держите ее на мушке, — сказал Алик.

Кандара, не сводя глаз с Джессики, отрывисто кивнула.

— Держу.

Она горизонтально вытянула левую руку, кожа вдоль предплечья раздалась, открыв серебристый цилиндр, точно направленный в голову Джессике.

— Посмотрите, что за хрень долбаную она несет.

Лазерный луч, протянувшийся от запястья над тыльной стороной ладони Алика, погас. Алик осторожно шагнул вперед. Морща лоб, нагнулся над обмякшим телом. Задержал дыхание и неохотно потянул за рукоять. Лезвие, выходя, издало мерзкий чмокающий звук. Алик склонился еще немного. Все услышали, как резко он втянул в себя воздух. И растерянно уставился на Джессику.

— Какого?..

— Чтотам? — спросил Юрий.

— Я… — Алик поежился. — Не понимаю.

Юрий нетерпеливо шагнул к нему, осмотрел огромную рану в черепе Феритона.

— Дерьмо.

Он послал Джессике ошеломленный взгляд.

— Что там за чертовщина? — вопросил Каллум.

— Это мозг оликса, — ответила ему Джессика.

— Что за бред!

— Смотрите сами, — сказала она. — Это не серое вещество человека. Оликсы вытащили у Феритона мозг и подсадили взамен одного из квинты. Ничего не напоминает?

Юрий скривился.

Подошедший Каллум поморщился при виде трупа, но заставил себя заглянуть в кровавую кашу. Он знал, как выглядит человеческий мозг, а масса тканей в черепе Феритона была какой угодно, только не человеческой. Совершенно не та структура: компактно расположенные длинные пряди вместо обычного хаоса долей и под густыми пятнами крови белая, как рыбье брюхо, поверхность.

— Черти полосатые!

— Это мозг единицы квинты, — сказала Джессика. — А значит, остальные четыре объединенных с ним тела видели и слышали все, что видел и слышал Феритон, — в том числе и свой разбитый корабль. И узнали все про вашу службу мониторинга оликсов.

— Дьявольщина, — обескураженно проворчал Юрий.

— Как понимать «свой разбитый корабль»? — удивилась Кандара.

— Тот корабль на планете. Это транспорт средней дальности оликсов. Он возвращался в их анклав, когда мои коллеги вышибли его из червоточины.

— У оликсов есть червоточины? — опешил Каллум. — Но… — Он повернулся к Юрию. — Вы все это знали?

Юрий покачал головой, не сводя глаз с Джессики.

— Я потому и поняла, что Феритон составляет часть оликсовой квинты, — продолжала та. — Четвертая камера «Спасения жизни» скрывает не драгоценные артефакты. В ней выход из червоточины, ведущей к их анклаву. Как всегда у них.

— Как всегда? — переспросил Каллум.

— Оликсы всегда прибывают на таких кораблях, как «Спасение жизни». Эта уловка позволяет понаблюдать за обнаруженными расами, прежде чем вознести их.

— Вознести? — слабым голосом повторило Элдлунд.

— Забрать в странствие к Богу у Конца Времен. И, поверьте, присоединяются к ним не добровольно. Они захватывают все найденные разумные расы. У них в анклаве уже тысячи пленников, если не больше того.

— Не верю ни единому слову, — рявкнул Алик. — В смысле тебе–то откуда бы знать всю эту хрень?

Джессика погрустнела.

— Дело в том, что я — неана.

— Что еще за чертовщина?!

— Пришельцы, но не оликсы. Мы совсем другие.

— Ох, слезы Христовы!

— Помните парадокс Ферми? — спросила Джессика. — Ферми задавался вопросом: «Где они?» Вы всегда полагали, что жизнь в галактике редкость и при ее размерах вам не доведется совпасть по времени с другими видами. Это верно лишь отчасти. Когда возникший разум дает о себе знать радиопередачами, появляются оликсы — с их лживой дружбой и религиозной алчностью. Так что верный ответ на вопрос Ферми: «Мы скрываемся». И вам теперь придется вместе с нами таиться в безмолвной темноте между звездами. Она вас укроет.

— А твой коллега — это Соко, не так ли? — спросил Юрий.

— Да. Он при перестрелке на Алтее позволил людям Батиста Девруа себя захватить. Мы с самого прибытия пытались отследить проводимые оликсами похищения. С Горацио Сеймуром нам повезло. Подручным оликсов вроде Девруа велели похищать незаметных людей, а Горацио бы таким и был, если бы не Гвендолин. Она оказалась непредвиденным обстоятельством, которого не сумел бы предусмотреть самый талантливый сводчик.

— Дерьмо святое, — прошептал серый как пепел Луи. Кажется, его опять затошнило.

— Итак, Соко вышиб этот корабль из червоточины, — подытожил Юрий. — Привел его сюда. И включил маяк, прежде чем вернуться в анабиоз.

— Верно. Наши тела способны сопротивляться биотехнологиям оликсов. Им бы не удалось его вознести, хотя сразу они могли этого не распознать. Что и дало ему время на внедрение. Я с той перестрелки на складе ждала, когда же обнаружат выведенный из строя корабль оликсов. ’

— Сукины дети! — выбранился Алик. — Так что, остальные на кораблевознесены?

— Оликсы искренне верят в своего Бога у Конца Времен. Который при гибели этой вселенной объединит в себе сознания всех видов. Но жизнь — такая редкость, и так много цивилизаций обречено погибнуть задолго до конца времен, что оликсы считают своим долгом довести все разумные виды до эволюционной вершины. Однако их богу нужны только ваши мысли, ваша личность — но не тело. Оликсы выкрадывали людей с самого начала эксперимента. Это мы запустили слухи, что К-клетки дают возможность трансплантации мозга, — потому что знали, как они будут действовать: запустят к вам захваченные и выпотрошенные тела. Но главной их целью, причиной похищения такого множества людей был поиск наилучшего способа сохранения человеческого мозга на время паломничества. Их технологии куда изощреннее того, что они открыли вам.

— Безумие, — возразил Каллум. — Даже если вселенная циклична и коллапсирует, это произойдет через миллиарды лет. Никакая технология не сохранит мозг на такой срок.

— Путь оликсов рассчитан не на миллиарды лет, — устало ответила Джессика. — Их анклав чрезвычайно искусно манипулирует пространством–временем: внутри его проходят минуты, а снаружи протекают тысячелетия. Вот почему с ними так трудно сражаться.

— Потому вы сюда и пришли? — спросила Кандара. — Чтобы втянуть нас в какую–то галактическую войну? Для противодействия крестовому походу?

— Нет, вы предоставлены самим себе. Я не знаю, где сейчас неаны и существуют ли они еще. Мой народ бежал от оликсов целую вечность назад: неизвестно, в какие дали они ушли. Я знаю, что какая–то часть неан осталась в этой галактике, потому что от них я пришла. Но мы лишены всякой памяти о них, ведь мы могли попасть в плен. Мы с коллегами не раз все обсуждали. И логика подсказывает нам, что неаны совсем покинули галактику. Возможно, оставили автоматические станции, высматривающие новые виды, к которым могли направить таких помощников, как я.

Кандара взглянула на Юрия.

— Вы ей верите?

Тот опустил взгляд на бледную плоть чужака в черепе Феритона.

— Я верю, что оликсы поймали Феритона, когда тот за ними шпионил. А значит, Энсли был прав с самого начала. Не знаю, что они станут делать: вознесут нас, как говорит Джессика, или просто вбомбят в каменный век. Но я признаю, что оликсы нам не друзья.

— Согласна, — кивнула Кандара. — За неимением лучшего.

Ее прицельный лазер выключился, кожа на предплечье сомкнулась, скрыв оружие.

— Я за тобой слежу, — предупредила она Джессику.

Если та и забеспокоилась, то ничем этого не выдала.

— Если кто–то из вас пользуется имплантатами из К-клеток, советую немедленно удалить их хирургически, — сказала она. — Они видоизменяются и распространяются быстрее всякой опухоли — потому–то вам их и подсунули. А на «Спасении жизни» уже знают, что неаны предупредили людей. Простите, но вышло неудачно. Они начнут ваше вознесение.

— Да? И каким же образом? — осведомился Алик. — Хотел бы я на это посмотреть. «Спасение» — здоровенная гадина, но корабль один–одинешенек. А у Обороны Альфа до черта очень кусачего оружия.

— Я же сказала, — напомнила Джессика, — что на «Спасении жизни» скрыт выход в червоточину, ведущую в анклав оликсов. Для вознесения они пришлют армаду кораблей доставки. Проще говоря, планетарные силы вторжения.

— Да бож–же мой! — прорычал Алик и напустился на Юрия: — Надо спешить. Сейчас же! Вернуться к порталу, предупредить Оборону Альфа.

— Несомненно, — ответил Юрий.

— Откуда такое офигенное спокойствие?!

Юрий улыбнулся, достал из кармана десятисантиметровый диск и положил его на пол.

— Начинайте подвязку, — громко сказал он.

Каллум взглянул на черную как ночь поверхность диска и ухмыльнулся.

— Хороший я вам дал урок.

Пока Юрий показывал ему средний палец, в диск проскользнул узкий прямоугольный портал.

— Сукин сын, — буркнул Алик.

К узкому подвязался портал пошире. Каллум с Луи, развернув его короткие ножки, приготовились к подвязке полноразмерной портальной двери.

— Как в старые времена, — протянул Каллум.

— Нет, — ответила ему Джессика. — Те времена прошли. Навсегда.

— Энсли с Эмильей очень захотят с вами побеседовать, — сказал он ей.

— Это хорошо. У меня есть что им сказать.

Квинта Джио-Феритон

«Спасение жизни», 26 июня 2204 года

Оликсы не знают боли. Мы исключили ее из новых тел при вознесении их для начала паломничества к краю вселенной.

Однако наше человеческое тело, Джио–Феритон, когда топор инопланетной самки вошел ему в череп, испытало жестокий болевой импульс. Мы были настроены на мыслительные процессы человека, чтобы подогнать свои отклики и реакции под оригинального Феритона Кейна и не вызвать подозрений.

Нервный сигнал от лезвия, перерубившего плоть и кость нашего странного Джио–Феритона, оказался интерпретирован верно. Это была агония.

Оставшиеся четыре тела оликсов временно утратили контроль над функциями своих членов. Нам хотелось плакать, но не имелось слезных желез. Хотелось кричать, но не имелось голосовых связок. Нам хотелось — мучительно хотелось, — чтобы боль прекратилась. Это желание скоро исполнилось.

Тело нашего Джио–Феритона умерло. Его мыслительные процессы исчезли из нашего совместного существования. Мы сотни раз испытывали утрату мышлений при замещении старых тел квинты, но такого не бывало никогда. Остальные наши тела были парализованы случившимся потрясением. У нас отсутствовал механизм, который справился бы с таким переживанием. Наши тела не предусматривали выброса эндорфинов. В наследство нам Феритон оставил жестокую тоску по этим чисто человеческим свойствам.

Постепенно мы восстановили равновесие. Первым делом наши мысли обратились к замене тела Джио–Феритона для восстановления квинты. Тут же явилось сожаление о понесенной нами потере. Сожаление — чужое свойство. Так мы узнали, что эта уловка — поглощение чужих мыслей — опасна, она лишает нас чистоты. Мы никогда ее не повторим.

Да и надобности не будет.

Единое сознание «Спасения жизни» обратилось к нам с запросом. Его безмятежную сущность заинтересовал необыкновенный взрыв наших хаотичных мыслей.

— Объясните происходящее, — попросило оно.

— Мы теперь — четыре Джио. Наше тело Джио–Феритон убито.

— Как?

— Мы подозреваем, что человек Джессика Май внедрила топор в голову Джио–Феритона, вызвав немедленные фатальные последствия.

— Почему?

— Должно быть, что–то сказанное нами выдало в Феритоне оликса. Мы с уверенностью предполагаем, что это было наше утверждение, будто в четвертой полости хранятся наши святые реликвии. Если Джессика Май знала о ложности данного утверждения, оно скомпрометировало Феритона Кейна в ее глазах. Чтобы знать об этом, она должна быть неаной.

— Они здесь, — огорченно ответило «Спасение жизни». — Следовательно, Соко также из неан.

— Да. Он погубил единое сознание транспортного корабля и выбил его из червоточины.

— Теперь людям известна наша цель.

— Это так.

— Мы не можем уступить людей соблазну неан. Человечество полно жизни и прекрасно. Бог у Конца Времен полюбит их. И полюбит нас за то, что мы взяли их с собой.

— Да, — согласились мы.

Единое сознание «Спасения жизни» открылось всем своим оликсам.

— Мы сейчас же приступаем к вознесению человечества.

Питер Гамильтон Спасения нет

Зов Ваяна

Темная холодная масса неанского корабля внедрения через двадцать два года пути в межзвездном пространстве вошла в мерцающий искорками кометный пояс звезды. В половине светового года впереди горела серебристой белизной звезда класса G9, мощным излучением заливая семейство из двенадцати планет. Четвертая из них, маленькая и твердая, испускала яркий пузырь радиосигналов — его и зафиксировал жилой кластер неан, когда ваянцы пятьдесят три года назад сделали первые робкие попытки радиовещания.

Вокруг этой теплой, плодородной планетки с белыми облаками, зелеными континентами и глубокими синими океанами вращались по эксцентричным орбитам три луны. Две из них теперь тоже излучали в электромагнитном диапазоне: радиосигналы исходили от недавно сооруженных ваянцами научных станций. Сорок семь ваянских кланов совместно проводили космическую программу, забыв многочисленные исторические конфликты ради великого рывка в космическую бездну.

Корабль внедрения, зайдя с севера эклиптики, неравномерно, подобно черной комете, сбрасывал холодную массу — маневр торможения занял девятнадцать месяцев. Этот маневр всегда представлял самую опасную часть маршрута. Ваянцы в настоящее время располагали тридцатью двумя автоматическими зондами, которые, двигаясь через солнечную систему, посылали на родную планету собранные данные, а на самой большой луне действовали две мощные обсерватории. Как ни маловероятно было обнаружение ими корабля внедрения, управляющее сознание предпочло не рисковать. Ко времени прохождения газового гиганта по внутренней орбите корабль сократился в диаметре до двадцати пяти метров. Он не имел магнитного поля, а наружная обшивка поглощала излучение всех спектров, то есть была невидима для любого телескопа.

При сближении с Баяном сознание зафиксировало старт космического корабля с одной из трех станций на околопланетной орбите — термоядерная ракета уносила его в десятимесячный полет к пятой планете. В каюту жизнеобеспечения втиснулись одиннадцать ваянцев экипажа — посланцы неуемного духа своего вида, отважившиеся на первый межпланетный полет. Учитывая, что первая ракета на химическом топливе вышла на орбиту всего семнадцать лет назад, скорость технического прогресса впечатлила управляющее сознание.

На протяжении долгого одинокого межзвездного странствия неаны мониторили ваянские передачи, накапливая обширную базу знаний по истории и культуре вида. Социальная организация здесь была клановой: защитный механизм, неизбежный при подобной репродуктивной системе. Каждый женский организм на протяжении пятнадцати лет зрелости оплодотворялся группой мужских вплоть до десяти особей. Когда кластер яиц был готов к кладке, мать теряла подвижность, питаясь поставляемой мужьями переваренной массой, а ее чрево начинало набухать. Рождение выводка — вплоть до пятнадцати новых ваянцев — становилось последним действием в ее жизни, хотя недавно корабль внедрения принял передачу на тему новых медицинских технологий, которые могли бы продлить жизнь матери после родов. Насколько сумел понять управляющий разум, идея эта представлялась пока дикой и почти еретической. Хотя ваянцы до сих пор обходились без концепций божественного и без религий.

Округлое двухсекционое туловище ваянцев поддерживалось четырьмя ногами и располагало восемью верхними конечностями. На длинной гибкой шее держался овальный череп, снабженный восемью глазами и сложным эхосонарным органом, обеспечивающим круговое восприятие. Такое устройство органов восприятия избавило их вид от понятий зада и переда, и двигались они с равным успехом в любую сторону. Соответствующая специфика аналитических способностей несколько осложнила управляющему сознанию работу по выведению в бортовом молекулярном инициаторе шести ваянских организмов. К счастью, их биохимия легко поддавалась копированию.

В миллионе километров от Баяна корабль внедрения в финишном маневре торможения сбросил остатки реакторной массы. Теперь он практически падал на южную оконечность материка Фарава. По всему континенту сверкали ночные огни городов–цитаделей, соединенные голубовато–зелеными биолюминесцируюгцими рельсовыми путями. Чуть заметным выбросом массы корабль уточнил вектор посадки, направив его на побережье, которому через тридцать минут предстояло встретить рассвет. Сейчас, даже попади корабль в поле зрения ваянских телескопов, он выглядел бы мелким обломком космического мусора.

В верхних слоях атмосферы корабль распался на шесть грушевидных сегментов. Отслаивающиеся остатки обшивки сгорали ослепительными искрами, создавая недолговечное, но прекрасное звездное шоу в мезосфере. Однако крайняя южная цитадель клана Гомарбаб, укутанная сейчас плотной зимней облачностью, знать не знала о визите звездных гостей.

Каждый сегмент продолжал спуск, все более жестко тормозя о сгущающийся воздух. В трех километрах над поверхностью они достигли субзвуковой скорости и погрузились в облака.

Сегменты целили в бухточку несколькими километрами восточнее города–цитадели: туда, где полого спускающиеся покрытые инеем луга обрывались высокой стеной утесов у галечного пляжа. Шесть мощных всплесков гейзерами поднялись в ста метрах от берега, проломив и разбросав покрывавший соленую воду лед.

Неанские метаваянцы выплыли на поверхность. От корабля внедрения остался лишь толстый слой активных молекул, покрывавший их зеленоватые шкуры оболочкой полупрозрачного геля и защищавший от холода. До берега пришельцы добрались вплавь — чего урожденные ваянцы по возможности избегали.

Пляж представлял собой узкую полоску острых гранитных обломков. Из тех трещин, что пошире, прорастали бурые кусты. По утесу над пляжем тянулась треугольная расщелина, позволявшая выбраться за покрытые инеем луга. Метаваянцы недалеко ушли по скользкому подъему, когда сквозь мутную облачность пробился бледный рассвет. Остатки защитного слоя, разжижившись, стекли на камень, где их должен был смыть первый высокий прилив.

— Добрались, — промолвил один серией коротких свистков — на диалекте местного клана.

— Меня беспокоило сотрясение при посадке, — отозвалась женская представительница группы. — К счастью, я уцелела. Крепкие у них тела.

— У меня мурашки по коже, — сообщил третий. — Местная температура ниже оптимальной.

Первый запустил конечность в пристегнутый к верхней половине тела мешок и вытащил одежду, смоделированную по рекламной программе, перехваченной у ваянцев шесть месяцев назад.

— Полагаю, нам следует как можно скорее укрыться…

Он осекся.

Из–за большого валуна у подножия утеса показалось существо, ни разу за все годы перехвата не упоминавшееся в ваянских передачах. Инопланетянин обладал двухсторонней симметрией, основание его плоского торса поддерживалось двумя конечностями. Пара рук ограниченной подвижности торчала по сторонам короткой шеи, округлую голову туго обтягивала тонкая на вид желтоватая кожа. Пара глаз оглядела метаваянцев. Существо это более чем вдвое превосходило их размерами и приближалось хотя и дергающейся походкой, но с угрожающей скоростью.

Оно было облачено в толстое зеленое одеяние. Протянутая вперед рука с пятью мелкими отростками–манипуляторами держала металлический цилиндр. Отверстие на голове существа открылось и издало низкие, протяжные, ухающие звуки.

Цилиндр заговорил на ваянском.

— Прошу вас не беспокоиться, — произнес он. — Мы уже несколько месяцев следили за вашим полетом. Связаться с кораблем внедрения не решились, опасаясь спровоцировать самоуничтожение. Нам известно, как ревностно вы оберегаете координаты жилых кластеров.

— Что ты собой представляешь? — вопросил первый метаваянец. — Вы делите эту планету с ваянцами?

Голова существа дернулась из стороны в сторону, из отверстия снова вырвалось зловещее уханье.

— Мой вид называется «Человек», а мое имя — Ирелла, — сказал механический переводчик. — Боюсь, что никаких ваянцев не существует. Мы изобрели их цивилизацию, чтобы заманить сюда оликсов. Появления неанского корабля мы не предвидели. Тем не менее я приветствую вас в этой звездной системе и предлагаю присоединиться к нашей войне против общего врага.

Лондон июня 2204 года

Теплая сумеречная крыша неба над Лондоном мягко окрасилась пастельными тонами: золотисто–розовый горизонт плавно сменялся насыщенным вишневым оттенком, который в зените темнел до звездной синевы. Олли Хеслоп щурился на гаснущий закат, уносясь на своем ап–борде к Плаф–лейн и оставляя позади старый Уимблдонский стадион. На стенах стадиона горели большие голограммы, рекламируемые товары вращались, выставляя напоказ свои лучшие стороны. На последней голограмме в рекламе новой драматизированной игры он увидел Сумико. Над алым шелковым платьем с глубоким вырезом улыбалось ему медленно поворачивающееся вслед проезжающим трехметровое лицо. Из светящегося тумана выплывали визуальные файлы, его альтэго Тай принимал трейлеры игры. Олли невольно улыбнулся взгляду, которым Сумико предлагала каждому прохожему и проезжему: «Попробуй, возьми!» Олли увидел в этом особый знак — он много лет был без памяти влюблен в гонконгскую актрису. В четырнадцать лет он всю спальню увешал ее мобильными портретами. И вот она, фотонная богиня, благословляет его в рейд!

Голограмма осталась позади, Тай блокировал рекламную передачу, и Олли, еще сияя счастливой улыбкой, сосредоточился на темнеющей дороге. Под рядом больших деревьев, за столетие превративших улицу в большую зеленую аллею, тени становились заметно глубже. Таю пришлось запустить программу модификации зрения, передававшую на глазные линзы увеличенное изображение, что позволяло выбирать дорогу между вывернутыми корнями и вспученными плитами мостовой. Вот с тем, что колесики борда брызгали влажными водорослями с плит ему на сапоги, он ничего поделать не мог. Сапоги были выбраны специально для рейда: черные кожаные голенища до бедра, тугая оранжевая шнуровка с солнечным блеском, жесткая подкачка охлаждающего фактора. Под стать сапогам были блестящие, тесные в паху кожаные штаны, и белоснежная футболка — в обтяжку, чтобы не скрывала нарощенной мускулатуры, — и потертый зеленый жакет до колена длиной. Рукава с пурпурной искрой расходились к запястью и туго охватывали локти. На каждом запястье можно было видеть браслетные вирусоносители, стилизованные под старинные смарт–манжеты. Кепка рабочего–ленинца с блестящей на сером фетре эмалевой звездочкой завершала броский образ — моложавый стиляга, недурен собой, раскатывает на ап–борде, бросает кругом вызывающие радарные взгляды: «Посторонись, мир, крутой парень едет!» Скрывал он только лицо — его, добавив смуглости и округлив щеки, облепила кожемаска.

Олли направлялся к своей команде — дружкам, побратимам, называвшим себя Саутаркским Легионом. Это название было издавна памятно измученным социальным работникам и местной полиции — со времен, когда Олли еще тужился сдать экзамены по государственной цифровой промышленности в городской академии. И после, когда начались большие перемены, они удержались. Кое–кто из первого состава нашел работу и даже сделал карьеру, на их место пришли другие из разбитых команд. Сейчас их оставалось шестеро — твердое ядро во многих смыслах, и всем чуть за двадцать — разве что Петру к двадцати восьми.

Тай выплеснул ему на линзы скан, уточнявший позиции Легиона. На достаточном расстоянии друг от друга, но и настолько близко, чтобы ко времени рейда стянуть ряды. Олли неделю потратил на планирование: определял позиции и до последней запятой рассчитывал время.

Каждое действие расписано заранее, на каждую неожиданность предусмотрен встречный ход. Точная разработка была по его части, он всесторонне рассматривал проблему, заранее отыскивал слабые места.

И режиссировать предприятие тоже предстояло ему.

Петр, отставший на двадцать метров, пижонски заложив руки за спину, вел свой борд по идеальной прямой. Выбранная кожемаска придавала ему вампирскую бледность, но и с ней его клубный наряд смотрелся — первый сорт: красная рубашечка, блестящий черный галстук–шнурок, серый жилет змеиной кожи и темно–серые брючки. С наращиванием мускулатуры он не перебирал, но цивилы с Плафлейн и так чуяли в нем крутяка и послушно расступались перед гудящим бордом. Петр был представителем Легиона в верхах. У него водились знакомцы в лондонском теневом мире, обеспечивали ему контракты и услуги, выбивали Легиону приличное место среди главных семей и банд — именно в том слое, куда они так отчаянно стремились.

Свою ап–багажку Петр на альтэго не настраивал — во всяком случае, никакая экспертиза связи бы не показала, а тащилась она за ним в добрых ста пятидесяти метрах. Плаф–лейн, как многие лондонские улицы, вечно кишела поспевающим за владельцами ап–багажом, еще больше тележек неслось по центральным путям доставки, и среди них имелись не только законные. Никто их не отслеживал, да и зачем? Кому какое дело? Регулировать поток — дело Ген 8 Тьюрингов.

Ап–багажка замедлила ход, огибая особо высокое дерево, и погрузилась в густую тень под ветками. Петр включил сброс. В основании тележки открылся лючок, из него шмыгнули наружу три дрона–ползунчика. Видом они походили на карликовых поссумов: девять сантиметров в длину и сорок граммов веса, да и проворством равнялись этим грызунам. Легионский «Повелитель Принтеров» Тронд Окойн пару дней провозился с их сборкой, высаживая компоненты из экзотического и дорогостоящего сырья. Олли, хоть и сам писал код, ожививший искусственные мышцы и придавший движениям узких тел плавность живых созданий, признал, что работа мастерская. И всё ради нескольких секунд на виду — потому что дроны тут же нырнули под землю.

Крошечные ползунчики просочились в решетку на мостовой и протиснулись в трещины старинного водостока. Если человек или программа и заметили их в первые драгоценные мгновения, должны были принять за настоящих. Тай доложил, что локальные узлы наблюдения на нулевом уровне тревоги.

Ап–багажка Петра медлительно развернулась попрек дороги и заковыляла обратно, к конторе «Джулиан–Финанс».

— Двухминутная готовность, — объявил Олли. Ларс Уоллин предвкушающе оскалил зубы — точь–в–точь хищный лесной кот при виде добычи. Ларс стоял в десяти метрах левее Олли — коренастый двадцатидвухлетний парень, как всегда в подчеркивающем накачанные мышцы гимнастическом трико. Часть распиравших ткань мускулов была подлинной, остальные — работа К-клеток. Нос расплющен, костяшки обеих рук намозолены кулачными драками — Олли давно потерял им счет. Ларс провел в Легионе добрых два года, но Олли все равно было рядом с ним неспокойно. Если потрясти дерево ай–кью, с верхних ветвей не Ларс свалится, и давить агрессивность ему приходилось парой наркокапсул в день. А сейчас он уже тридцать шесть часов как завязал.

Тактический скан показал Олли движущееся навстречу ап–такси. Его вирусы увели машину у корпорации «Херер», подмявшей под себя все городские службы пассажироперевозок. Еще немножко повозившись с программами, он превратил такси в ласковую сучку Легиона. В этот вечер на нем ехали Тронд и Аднан: внутренние камеры показали сидевших рядышком парней, вольготно раскинувшихся на изогнутых креслах из кожзама, словно ребята собрались на парную свиданку. Олли, у которого позвоночник сводило от нервозности, их расслабленность не понравилась, похоже, парни сбили тревогу нарком. Правда, Тронд нарка вообще не употреблял, он даже печатных продуктов не ел, хотя сам целыми днями трудился на принтерах — а может, именно потому. Схлопотал однажды гнойную крапивницу при модификации члена и с тех пор свихнулся на веганстве, а всякую хворь лечил гомеопатией. Оделся он сегодня в джинсы и черную футболку, накинул жакет парой размеров больше нужного и напялил кожемаску с черной африканской пигментацией. Олли, припомнив, что Тронд чисто нордического происхождения, задумался, не сочтут ли это за расистскую выходку — тоже идиотская мыслишка, если знать, что они задумали. Всё нервы…

Сидевшему рядом с Трондом Аднану не было дела до неполиткорректного нового лица приятеля. Главный технарь Легиона оделся в простую белую джуббу, голову укрыл клетчатой куфией, вполне сочетавшейся с выбранной на этот вечер минималистичной маской: впалые щеки и острая бородка. Широкая посеребренная лента скрывала ему треть лица — в первую очередь глаза. Аднан решился на полную замену, и теперь металлические шары в глазницах давали ему восприятие полного спектра. Они же позволяли видеть сигналы узлов и даже фиксировать излучения, так что числовой код он читал прямо через своего альтэго Рамуса. Олли восхищался, но сам не спешил последовать его примеру. Какая–то первобытная часть души холодела от страха при мысли лишиться природных глаз.

— Приготовься, — предупредил Петр.

Олли всмотрелся в увеличенную серо–зеленую картинку с ползунчиков, вилявших по техническим тоннелям. Десятки проводов, покрытых коркой многолетней грязи и крысиных испражнений, терлись о шерстку дронов.

— Заряжай, — приказал Олли Таю. Альтэго перебросил ему желто–лиловые графики, показывающие ход загрузки вирусных программ в расположенные вдоль улицы узлы Солнета.

Большую часть кодов писал Гарет — главный умник Легиона по сетевой части, он в программах понимал больше, чем Олли, Тронд и Аднан вместе взятые. Олли не без причин подозревал, что личность ему, должно быть, прописывал Тьюринг. Сейчас Тай показал ему Гарета сидящим нога на ногу на низкой стенке рядом с намеченной конторой — совершенно не там, где полагалось по плану. По части соблюдения инструкций у Гарета было плоховато. Оставалось надеяться, что он не засидится там долго, не то его выцепят полицейские Тьюринги. О чем Гарет знал лучше всех…

Вот дерьмец!

Олли приблизил точку рандеву. Прохожих он огибал микроскопическими смещениями веса — это стало второй натурой. Он катался на ап–бордах с тех пор, как научился ходить, и с трудом сдерживался, чтобы не залетать на стены и не заскакивать с переворотами на бордюр мостовой. Легион в рейде — это вам не игрушки. Большие дяди не одобряют ребячества на работе.

Ползунчики взбирались по силовому реле с подключениями коммерческого здания, мимо которого он сейчас проплывал. Петр и Ларс догнали его у офиса «Продовольственной Клаузена» перед самым перекрестком. Впереди виднелось ап–такси, аккуратно тарахтевшее по центральной выделенной полосе Плаф–лейн.

— Еще один дом выставлен на продажу, — сообщил Тай.

— Сейчас?

Удивление Олли относилось не к дому: он, как видно, что–то напутал, задавая альтэго приоритеты. Разве сейчас время выдавать результаты поисковой программы? И тем не менее на его линзы вылезло увеличенное изображение: замечательный дом в старофранцузском стиле, с пышным садом, над обрывом, под которым сверкали на солнце волны Средиземного моря. Ступени высеченной в скале лестницы спускались в уединенную бухточку. Просили за все это семь и два миллиона ваттдолларов.

— Продажа закрыта, — передал Тай. — Покупатель заплатил восемь и три.

Олли проверил время продажи. Двадцать семь секунд.

— Многовато, — буркнул он. Но дом и выглядел идеально. Когда-нибудь…

Он заставил себя сосредоточиться на работе, заменив дом мечты сводкой по ходу операции. Все шло как по маслу.

— Десять секунд до цели, — объявил Олли. Он слышал, как растет частота сердечных сокращений. Возбуждение гудело в жилах почище любого наркотика. Ради этого он жил. Деньги — не всё. Ладно, деньги ему нужны, но они — только малая часть. А вот переживания в таких рейдах ни с чем на свете не сравнятся.

Дроны–ползунчики рассеялись по реле, крепко цепляясь коготками за крышку. Они запустили первый пакет пиратской программы: взломали основные сенсоры. Теперь датчики наблюдения по всей Плафлейн либо передавали рекламную кашу, либо отключились. Значит, Ген 8 Тьюринг городских копов сейчас сосредоточился на этом районе, гоняет диагностику и блокирует программу Олли.

— Переходи к отвлекающему, — велел он Таю.

В узлах включился новый пакет вирусов. Эти должны были забросать спамом «Джулиан–Финанс». Мусорные сигналы начали распространяться по офисной сети компании.

Полузнчики рванули. Погасло все уличное освещение, а с ними и большая часть рекламных голограмм — включая Сумико. В офисных зданиях уже загорались зеленые аварийные лампочки — словно Плаф–лейн украсили к Хэллоуину.

Ап–такси резко затормозило у настоящей их цели — «Продовольственной Клаузена». Дверцы распахнулись. Олли с Петром и Ларсом подкатили на бордах прямо к машине, спрыгнули с досок. Ап–борды сложились. Олли подобрал свой и засунул в поясную сумку. Тай показал ему стаю полицейских дронов, слетевшихся к офисам «Джулиан–Финанс» в четырехстах метрах от них. Пешеходы и бордисты по всей Плаф–лейн задирали головы и недоуменно озирались, лишившись вдруг энергии и цифровой связи — неотъемлемого права человека, сколько они себя помнили. Нездоровый зеленоватый свет выхватывал встревоженные лица.

— Ларс, — рявкнул Петр, — двери!

Ларс с ухмылкой шагнул к раздвижной стеклянной двери Клаузена и быстро растянул по стеклу багровую взрыв–ленту.

Все повернулись спинами и пригнулись.

— Олли, — сказал Петр. — Заходим.

Олли дал Таю полный вперед. Злой вирус перегрузил офисную сеть «Продовольственной Клаузена», а багажка Петра одновременно выпустила восемь микроснарядов по офису «Джулиан–Финанс». Выхлоп ускоряющихся твердотопливных ракет прокатился громом, ослепительные струи протянулись по Плаф–лейн, пронзая листву деревьев. Полицейские дроны не успели рассредоточиться. Детонация взрывленты затерялась среди ужасающего шума. Стеклянная дверь разлетелась, засыпала ступени острыми кристалликами осколков. Расположенная высоко на стене сигнализация заорала, замигала красным. Петр поднял руку, на его манжете мигнул голубой огонек. Сигнализация заткнулась, осыпалась обломками.

— Пошли, — приказал Петр, взглядом проверяя, не заметил ли их кто. Пока налетчики влетали в разбитую дверь, ап–такси успело отъехать.

Внутри было темно. Тай увеличил разрешающую способность видеопрограммы, позволив Олли разглядеть пустой голый коридор с одинаковыми дверями одинаковых офисных помещений. Его уже всерьез взял кайф. Восторг игры в офисном здании захватил его целиком, придал всему, что он видел и слышал, десятикратную яркость. Олли всегда хотелось, чтобы этот восторг не кончался.

Петр вел их в глубину здания. Коридор уперся в толстую карбоновую дверь склада. Олли просканировал ее сенсорами «умных» манжет.

— Заблокирована, — сказал он. — Сигнализация на аварийном питании, но моя программа его отключила. Когда питание восстановится, вам придется перезагрузить систему, прежде чем пускаться наутек. Электромагниты у них сдохли.

Петр, кивнув, поманил пальцем:

— Ларс!

Ларс оглядел дверь, ухмыляясь, как ухмылялся задирам в ночном пабе. Остальной состав Саутаркского Легиона распластался по стенам. Ларс рванул к двери, выставив вперед плечо…

Олли, когда Ларс с диким воплем пролетел мимо, огорченно вздернул бровь. Такая дверь за десять минут вскрывалась тонкими инструментами, оптоволоконными кабельными насадками, рассекателями проводки…

Ларс врезался в дверь — живое плечо глухо ударило по карбону.

— Неплохо, — брюзгливо признал Аднан, смерив кибервзглядом дрогнувшую в раме дверь. Ларс отступил назад и рванул второй раз.

С третьего захода болты выдрались из рамы, и дверь распахнулась. Карбоновое полотно осталось целехонько. Ларс неделю будет носить на плече медали синяков, но, входя во главе Легиона в помещение склада, он победно ухмылялся.

Иногда приходится возвращаться к основам, не мог не признать Олли.

Склад был на всю высоту уставлен металлическими стеллажами. Между ними едва мог протиснуться один человек. Ап–погрузчики сбились в одном конце: грустные пластиковые цилиндры с тремя бессильно повисшими лапами–манипуляторами. В верхних рядах потерянно мерцали красные светодиодки — их слабые отблески отражались от высоких причудливых сосудов с продовольственным сырьем и витаминными пастами — пищей для эксклюзивных продовольственных принтеров.

Петр одобрительно обвел все это глазами.

— Тронд, Аднан, выгружайте.

Тронд с Аднаном стояли в конце склада в одинаковой позе — руки опущены и чуть растопырены. Паучки бомбодронов выбирались из складок их мешковатой одежды. В сумрачном освещении представлялось, будто с этой пары скатываются крупные капли жидкости. Обшивка маленьких механизмов была из темного композита, точно подделать их под живых пауков никто и не пытался.

Бомбодроны прошмыгнули по проходам и, цепляясь за опоры, полезли на стеллажи. Петр не сводил с них глаз, пока не убедился, что все расположились как надо.

— Уходим.

Они пробежали через весь склад к метровому грузовому порталу, принимавшему продукцию с главной фабрики Клаузена. Сама дверь портала была темной, запутанность активна, но перекрыта. Рядом с порталом имелась обычная дверь в узкий переулок за зданием. Петр дернул рычаг аварийного выхода, и дверь легко открылась.

Они вывалились в темный переулок. Ап–такси уже ждало. Шестерым непросто было уместиться на круговой скамье, зато все были пьяны от всплеска адреналина. Как только такси отъехало, Петр велел:

— Подрывай.

Олли кивнул, и его Тай послал сигнал бомбодронам. Все, щурясь через прозрачный колпак такси, полюбовались на синхронный подрыв паучков — непримечательный, как они и рассчитывали. Короткая неяркая желтая вспышка внутри склада, пожарный выход выносит взрывной волной, но и не более того. Стеллажи внутри должны были рухнуть, потому что их опоры перебило крошечными, точно расположенными зарядами — повалились гигантские костяшки домино, драгоценные сосуды ударились друг о друга и об пол, содержимое погибло.

— Ого, — буркнул Тронд, — да мы герои.

Олли взглянул на довольного собой друга — его машинки отменно сделали свое дело — и показал ему большой палец:

— Отличная работа.

— Мои ребятки! — с гордостью отозвался Тронд.

Ап–такси вывернуло из проезда и стало набирать скорость.

— Не доходит до меня, — заговорил Ларс. — Нет, поймите, такая работа мне по вкусу. Но какой смысл просто все там перебить? За что Джад нам платит?

— Она тут держит крышу, Ларс, — объяснил Олли. — Клаузен не расплатился с Джад и Николаи, как положено, а они же, черт побери, из…

— Одной из крупнейших семей Северного Лондона, — быстро подхватил Аднан. — Как же иначе? У них столько контрактов.

— Ну, вот. Понимаешь, этот рейд — намек. Эта ночь дорого обошлась Клаузену. Не настолько, чтобы обрушить весь бизнес, но чтобы задуматься, ему хватит. В следующий раз, когда Джад или кто еще предложит ему недорогую страховку, будут знать, что эти не шутят, и мигом выложат денежки.

— А еще, — гладко вклинился Петр, — мы показали Джад, что дело знаем, что мы — люди надежные. В этом суть.

Ларс пососал нижнюю губу.

— Ага, ладно, дошло.

— И нашу компанию это сплотило, — сказал Петр. — Такое провернуть не всякой команде под силу. Большие дяди нас заметят.

Олли улыбнулся другу — такси сейчас было полно счастливых улыбок. «Вот почему Петр у нас командует; он умеет скрепить команду».

— А вы как думаете, Джад теперь даст нам работу со станцией энергопередачи? — спросил Аднан, стягивая с головы куфию. На его слипшихся иссиня–черных локонах блестел пот.

— Может, и даст, — ответил Петр. — Ей больше нет смысла нас мариновать.

В улыбке Олли было не так уж много горечи. «Крупное дело» на передаточной станции больше года болталось перед Легионом, как морковка на ниточке. Джад с Николаи не раз говорили, какие большие дела ждут Легион, когда они покажут, на что способны, — но что–то таких дел все никак не подворачивалось. В воображении Олли маячили легендарные образы предков, выносивших миллионы из сейфов и грабивших торговцев бриллиантами. Такого не бывало сотни лет, с тех пор как начали разработку астероидов, а звездные перелеты превратили редкие металлы в самые обыкновенные.

— Это не мне решать, — сказал Петр, — но я ей объясню, как мы рвемся в дело.

— Только не перебирай, — посоветовал Гарет. — Чтобы не выглядело, будто мы на краю.

— Ты меня будешь учить торговаться по контракту? — огрызнулся Петр.

Олли с ухмылкой откинулся на закругленную спинку сидения, наслаждаясь мыслью, что ушли чисто. Кайф понемногу отходил. Но оставались они: Легион, друзья; оставались пирушки, знойная ночная жизнь, мальчики, девочки, пляжи… Он возьмет от жизни все, что она может предложить.

За десять минут ап–такси, нырнув в большой портал государственного и коммерческого хаба и вынырнув в таком же на Чадвик–роуд, доставило их в Саутарк. Оттуда — еще две минуты параллельно старой надземной железной дороге.

Легион занимал старый кирпичный тоннель под путями, чуть в сторону от Консорт–роуд, где заброшенные торговые площади на несколько сот метров протянулись между обветшавшими жилыми домами и железнодорожным виадуком. Внутрь вели двойные металлические ворота, сплошь и в несколько слоев разукрашенные граффити — из них только самые свежие слабо фосфоресцировали зеленым и пурпурным. Местная пацанва гоняла на стареньких ап–бордах по заросшей мостовой, толпилась в подворотнях, перекидывала друг другу наркофайлы и иммерсивную порнуху, сплетничала о звездах игровых программ. Одевались в то, что по карману: распечатанная одежка подражала модным трендам, только краски были дешевые, тусклые, и рисунок распадался на пиксели.

Эти озлобленные и обездоленные дети сшибали датчики гражданского наблюдения, едва муниципалитет подряжал бригаду для их переустановки. Они же работали разведкой Легиона и, пожалуй, видели в легионерах своих кумиров. Удобно: на этих улицах чужой человек не останется незамеченным. Такой защиты полицейские Ген 8 Тьюринги не предусматривали и не умели с ней бороться.

Ап–такси Легиона проехало среди улыбок и поднятых вверх больших пальцев, медленно нырнуло в ворота. Колеса бесшумно расплескивали собравшиеся на старом асфальте грязные лужи.

Тоннель уходил в побитую кирпичную стену, большие деревянные двери в ней не открывались десятилетиями. Такси остановилось снаружи, и Легион вошел через маленькую дверцу, встроенную в створку большой. Над ними нависли темные, скользкие от плесени кирпичные своды, где–то дальше в темноте капала вода. Большую часть пространства здесь занимал длинный металлический контейнер–рефрижератор.

Тронд распечатал для него замки, а Олли установил собственную охранную программу. Тай, переслав ей шифр, заставил засовы втянуться в гнезда. Олли шагнулвнутрь, вдохнул слишком знакомый застойный душок и причудливые запахи жидкостей, питавших принтеры Тронда. Когда–то давно в вагончике контейнера устраивали передвижную строительную контору, его легко было перегонять с площадки на площадку. Не сравнить со штабами суперзлодеев из гонконгских драматизированных игр, но вдоль задней стены выстроились три дорогих (краденых) принтера, на которых Тронд распечатывал разные разности. В кухонном шкафу из корабельного камбуза и в высоких металлических шкафчиках хранилось оружие и бутыли с сырьем, а на столе посередине красовалась шикарная матричная игровая установка: ее мощности хватало на шесть сенсориумов и шесть шлемов погружения. Реакционные кресла стояли тесно, на случай если Легиону вздумается сыграть всем враз — в последнее время такое случалось нечасто. Пара тонких как бумага экранов на стене ожили, едва команда ввалилась внутрь, фильтры отобрали сообщения о налете на офис Клаузена. Официальных заявлений полиции ждать было рано, но у здания уже собирались полицейские, дроны растягивали оградительную ленту. Подъехали ап–фургоны столичного отдела экспертизы, из них вылезли эксперты в герметичных белоснежных костюмах — прямо астронавты. За ними, как детеныши за матерью, катили разнообразные ап–носильщики. Ленту окружала небольшая толпа. Уличные фонари, как отметил Олли, уже заработали.

Взбудораженный Ларс хлопнул его по плечу.

— Что скажешь? Все чисто?

Олли удалось не дернуться.

— Да, мы чисто ушли.

— Нам, да не уйти!

Они перешли к сбросу использованного в рейде снаряжения. Олли передал Тронду свою кожемаску, которую тот вместе с другими сбросил в резервуар Клемсона. Тошнотворная желтая жижа дрожжевой массы с восьмибуквенной ДНК залила обмякшие маски. Растворяться будут несколько дней, зато дрожжи разложат их на чистые мономеры, а те пойдут на распечатку чего–нибудь нового. Рисунок лиц, собранный полицейскими Ген 8 Тьюрингами во время рейда, никому уже не поможет.

Следующий шаг, на взгляд Олли, был просто убийством, но все же он содрал с себя брюки и куртку. Эти отправились в другой резервуар Клемсона вместе с сапогами. А вот рабочую шапку он сохранил. На окраинах Лондона таких хватает.

На оставшееся до утра время он выбрал себе пылающие пурпуром штаны с золотыми сапогами змеиной кожи. Джад Арчолл прибыла, когда он застегивал пояс с узкой, темного блеска, пряжкой–драконом. При Джад ему всегда бывало не по себе. Выглядела она немного за тридцать. Но Олли не взялся бы сказать, получала ли она теломертерапию. Небрежно причесанные песочные волосы, округлый подбородок, светло–карие глаза, всегда малость расфокусированные, словно она не совсем отошла с похмелья. Ростом она была невелика, хотя и крошкой не назовешь, одевалась в дешевую распечатку по десять лет не обновлявшемуся модному файлу. Что ни возьми, Джад оказывалась совершенно непримечательной — неожиданно для члена большого криминального семейства. Оттого ему, пожалуй, и бывало с ней так неспокойно. В ее присутствии у Олли из головы не шла мысль, какой она снабжена периферией.

Петр, тщательно выбирая слова, приветствовал гостью.

— Хорошо поработали, мальчики, — похвалила она и подняла повыше маленький мешочек. При виде его Саутаркский Легион заулыбался. Джад всегда половину оплаты выкладывала нарком — и обычно зеро–нарком, самого сильного действия. Простой хим–перегонщик никогда не подберет точного состава — тут нужно особое оборудование и химики крупного калибра. Зато приложенные усилия окупались. Зеро–нарк резался на все девяносто процентов, давая большую выгоду.

Тронд с победной улыбкой принял мешочек и отнес к своему верстаку.

— А остальное? — любезно осведомился Петр.

— Ты нам не доверяешь? — с вызовом вопросила Джад.

— А вы нам доверяете?

Она укоризненно покачала головой.

— Ах, мальчики, мальчики. Проверь свой счет, Петр.

Петр замедленно моргнул, читая на веках выброшенный альтэго финансовый отчет. И ухмыльнулся:

— Получено.

Гарет вскинул вверх рогатку из пальцев, остальные тоже расслабились — теперь уже с полным правом.

Ларс с Гаретом пристроились посмотреть, как Тронд режет зеро-нарк. Аднан не сводил глаз с Джад.

— И когда мы дождемся?

— Чего?

— Охренеть! Слушайте, который месяц вы водите нас за хрен насчет передаточной станции?

Если Джад и рассердилась, на ее неподвижном лице это никак не отразилось.

— За вашим прогрессом следят. Сегодня вы впечатляюще выступили, и те, кто надо, это учтут.

— Ну, и?..

— И я дам вам знать, когда появится что–нибудь… покрупнее.

— Ох, кой хрен…

На плечо Аднану легла рука Петра, придавила. Не слишком, но хватило, чтобы предупредить. А лично Олли не отказался бы посмотреть, как отреагирует Джад на прямую угрозу.

— Вскоре ждем новостей, — с намеком бросил Петр.

— Очень правильно, — ответила Джад.

Олли ей не поверил, но спасибо хоть не отказала прямо.

Тронд уже резал зеро–нарк, когда Джад шагнула к его столу. И вручила ему пакетик с дюжиной простых белых полукруглых таблеточек сантиметрового диаметра, более выпуклых, чем те, которые он готовил.

— Это тебе, — сказала она.

— Спасибо, — пробормотал Тронд, не отрывая взгляда от миниатюрных тиглей из нержавейки, которые равномерно перемешивали продукт крошечными манипуляторами.

— Ты с ними поаккуратней, — посоветовала ему Джад. — В обычном Улете бензо с дофаминовыми стимуляторами не сочетается. Небезопасная формула.

Тронд, переправляя таблетки Улета в карман, перевел взгляд на женщину.

— Знаю, так и задумано. Нам нужна такая зависимость, чтоб уже не слезть.

— Ну что ж… если вы знаете, что делаете.

Тронд поморщился, расслышав сарказм, и снова занялся готовящейся в тигле смесью. На полную подготовку дозы и зарядку таблетки-инъектора ушло полчаса — Джад к тому времени, слава богу, отбыла. Саутаркский Легион разобрал таблетки. До утра эта хрень уведет каждого своей дорогой. Ларс, не сомневался Олли, отправится на Голландский склад, где до рассвета идут нелегальные клеточные бои. Он сбудет свою долю таким же супермускулистым зрителям за хорошие деньги, но тут же все и просадит на боях, то поддерживая, то оскорбляя криками избранных претендентов. С бесовски красной рожей, с неприлично вздувшимися венами и зрачками в точку — балбес и себе непременно оставит таблеточку–другую. Если повезет — по его понятиям, — еще и подерется с кем–нибудь из болельщиков.

Петра с Аднаном ждут на студенческой вечеринке за рекой, в Арчуэе, где впервые вырвавшиеся из отчего дома юные абитуриентки заняты празднованием обретенной свободы. Таблеточки у них нарасхват, а поторговаться насчет цены и дозировки еще не хватает духу.

Гарет отправится на другую вечеринку — тихую и таинственную, с такими же технарями, поползать вместе с ними по нижней сети, практически не отслеживаемой Ген 8 Тьюрингами. Там они проворачивают темные сделки.

Тронд уже встал, когда заявилось Лоло Мод. Олли оне было другом, а с точки зрения Тронда — дурной новостью. Ростом, как все омни, еще выше Ларса, но куда стройнее и изящнее. Тронд не раз повторял, что утопийцы задумали модифицировать себя под эльфов — полная дурь.

Лоло наспех обняло Олли, поцеловало и нервно, боязливо сутулясь, оглядело комнату. Тронд понимал опасения омни: узнай уличная ребятня, что оне тут с Олли, небитым из квартала не уйдет. Саутарк — неподходящее место для утопийцев, здесь оне жуткая экзотика. Лоло попало на Землю по студенческой программе обмена. В этом отношении — ничего особенного. И, как для многих других, вырождающийся старый мир оказался для утопийца слишком большим соблазном. Внешне оне было красиво — легионеры давно заметили, как оне похоже на Сумико, — и Олли не устоял перед этим таинственно чувственным телом — да, впрочем, и не пытался устоять. Тронд был уверен, что Лоло, как расчетливая шлюха, водится с Олли только ради зеро–нарка. Манеры манерами, мозги мозгами, но оне было хрупким и алчным — опасная комбинация. Тронд беспокоился, как бы Олли в койке не наболтал лишнего — потому что Лоло, так же верно, как китовье дерьмо тонет, при разговоре с полицией распустит язычок.

— Я с Олли поговорил, — заверил Петр, когда Тронд высказал ему свои опасения. В другом случае этого было бы достаточно, но тут…

— Мы пошли! — радостно объявил Олли.

— Куда это? — осведомился Тронд таким тоном, что Олли задержался и его улыбка на пару ватт потускнела.

— По клубам.

— Я знаю отменное местечко у Риждент–стрит, — добавило Лоло. — «Диол».

Альтэго Тронда тут же подбросил ему на линзы информацию по этому клубу. Местечко хвастало первоклассной клиентурой, но на самом деле принимало сплошь молодежь и рвущихся наверх выскочек.

— Хорошо повеселиться, детки, — рассмеялся Петр.

Тронд проводил взглядом покидающую стальной контейнер парочку и не сумел сдержать недовольной гримасы.

— Ничего с ним не случится, — утешил Аднан.

— На него мне насрать, а вот оне меня беспокоит. Ненормальное какое–то. Не внушает доверия.

— Не дергайся, — сказал Петр. — Когда это кто у Олли задерживался надолго?

Ответить Тронд не потрудился. Петр был прав; Олли был тот еще фрукт, все рвался к новым впечатлениям, поскорей и почаще. Поэтому сменить партнера ему было — что корпо–программу проапгрейдить. Больше двух недель никто не задерживался, Олли тянуло на свежатинку. Вот почему Петр поручил Тронду главную роль в амбициозной (и дорогостоящей) затее, которую приходилось разыгрывать как по нотам. Тронд гордился своим умением «видеть» людей: как они себя ведут, как мыслят, как реагируют. Одних список слабостей делал сложными в обращении и опасно непредсказуемыми, другие с теми же слабостями оказывались до смешного простыми. К примеру, Клодетта Бомон.

Уходя, все желали Тронду удачи и отбывали, чтобы как должно провести субботнюю ночку: в пылу, в огнях голограмм, в обостренных нарком переживаниях. Тронд вышел из–под железнодорожной арки один и отправился на Копленд–роуд, где на перекрестке с Рай–лейн стоял транспортный хаб. За четыре минуты он обошел полкольца — дюжину хабов — и оказался в Ричмонде.

Клодетта Бомон проживала в одном из больших домов на полпути по Личфилд–роуд: частую решетку витражных окон почти скрывали разросшиеся каштаны, их ветки сплетались над центральной дорожкой в темный зеленый тоннель.

Тронд отправил свой код замковой колонке. Датчики просканировали его и распахнули ворота. Клодетта уже стояла в прихожей и радостно улыбалась гостю. За сорок пять лет (если верить ей на слово) она перебрала слишком много несочетающихся пластик лица в попытке вернуть себе свежую обольстительность двадцатидвухлетней. На взгляд Тронда, уйма денег пропала даром. Кожа смотрелась как тугая обшивка пластмассового каркаса, зашпаклеванная слоями косметики.

Она без разговоров поцеловала его и принялась целеустремленно тискать за ляжку. Своему телу она уделяла не меньше внимания, чем лицу. Фитнес, персональные тренеры, антицеллюлитные средства, пилатес и диеты обеспечили ей атлетическую фигуру — вот она–то вполне смотрелась на двадцать. И еще импланты — дорогие, из распечатанных стволовых, а не К-клеток — снабдили ее шикарной грудью. Которой почти не скрывало яркое платьице с запашным лифом и короткой юбочкой. Нормальному мужчине не устоять!

— Где тебя носило? — жалобно спросила она.

— Были дела с ребятами. Ты знаешь.

— Нет, не знаю. Пошли. Я столик заказала, уже на десять минут опаздываем.

Она сграбастала его за руку, выволокла за дверь и на улицу. Первоклассное ап–такси подкатило по выделенной полосе и остановилось перед воротами. До ресторана было недалеко, и всю дорогу она целовала его и расхваливала его курточку. Потому что сама купила ее на прошлой неделе вместе с шелковой рубашкой ручной кройки — и даже Тронд не мог не признать, что одежка и смотрелась отлично, и тело радовала. Одежда была не из дешевых, но Клодетте хотелось похвалиться им перед подругами. Своей игрушечкой. Своим ручным уличным громилой. Укрощенным дикарем, неутомимым и непревзойденным в сексе. «Черт побери, видели бы вы его голым. Только руки прочь, сучки, он мой!»

Когда роскошное такси стало притормаживать, Клодетта бросила на него беспокойный взгляд.

— Принес?

— А как же, — успокоил он, похлопав себя по карману.

— Хорошо. Уйдем пораньше. Я тебя хочу.

— Ты меня хочешь, потому что я нехороший мальчик. Это всем известно.

— Да! — Жадная улыбка подпортила на миг очертания вишневых губок, но Клодетта тут же овладела собой. Яркая, ослепительная девица, первая звезда Ричмонда, подружка, с какой одно удовольствие проводить время.

И ее подружки, такие же блестящие, уже ждали в ресторане.

«Могли бы дойти пешком, — думал Тронд. — Получилось бы немногим дольше, и на улице тепло. Так ведь нет! Клодетта не кто–нибудь, чтобы ходить как все. Такси первого класса — самое малое, на что она согласится, когда предстоит встреча с людьми — причем с правильными людьми». Этой черты, среди многих других, он в ней терпеть не мог: чего захочется, то и можно себе позволить. Она никогда не спрашивала и не задумывалась, что сколько стоит.

Подружки приветственно запищали — у него от пронзительных голосов свело зубы. В его сторону восхищенно — и расчетливо — стреляли глазками. Фальшивое дружелюбие: «Ах, как я рада наконец–то вас увидеть!» Воздушные поцелуи. Как он все это презирал! Пышные прически — настоящие шедевры. Короткие платья с низким вырезом выставляют напоказ бедра и ложбинки — и режут глаз не меньше, чем блестящая на шеях и оттягивающая пальцы мишура. Дешевые печатные копии не для них — эти женщины носят эксклюзив от лучших лондонских ювелиров.

Мужчин он не замечал. Мужья, партнеры и даже пара фартовых парнишек — конфетки в штанах с мордашками игровых звезд и поддельной мускулатурой. Шлюхи, радующиеся богатенькому клиенту. Они наверняка то же самое думали о нем.

Компания заняла большой стол посреди ресторанного зала. Всю ночь звенели громкие голоса. Сплетничали о каких–то знаменитостях, которых он не знал и ленился даже справляться у Найина. Хвастались вечеринками. И так без остановки. Они не разговаривали — каждая фраза выкрикивалась на полную громкость. Звуковые удары грозили головной болью.

Рука Клодетты под столом все прокрадывалась к нему, шалила в паху, норовила расшевелить. Он с невозмутимым видом обменивался какими–то банальностями с соседкой с другой стороны. И ее бедро нежно терлось о его ногу. Он хладнокровно выносил и это, и тысячи мелких словесных оскорблений в свой адрес, доказывая себе, что его не зря выбрали для этого дела из всего Саутаркского Легиона.

Драгоценное вино разливали из бутылок по двести шестьдесят ваттдолларов за штуку в большие бокалы граненого хрусталя и пили как воду. Тронд для начала заказал пива, потом перешел на газированную воду. Кормили здесь восхитительно, это он признавал. Кушанья радовали глаз и приготовлены были идеально. Он мысленно прикинул цены: один этот ужин обошелся дороже, чем Легион заплатил сводчику за имя Клодетты. А чтобы собрать ту сумму, понадобилось немало крутых дел.

Наконец подошло время уходить. Клодетта, достигшая хихикающей стадии опьянения, подогретая белым вином, похотью и любовью к собственной персоне, повисла на нем, прихватив под ручку. Вдохновенные инсинуации летели им вслед, резали воздух, как когти упустившего добычу хищника.

Клодетта умудрилась в целости донести маску до дому. Потом по ней пошли трещинки.

— Ты же принес, принес? — приставала она.

Тронд придал голосу суровости — ее такой он вдохновлял.

— Сказано уже — принес.

— Да–да, конечно.

Тронд смекнул, что она не так пьяна, как представлялась в ресторане. Взгляд метался, словно женщина ожидала застать дома кого–то еще — кого–то важного. Полицию (схватит и упечет за решетку). Журналиста (разоблачит ее преступления). Потому что она как раз собиралась заняться «плохими делами». Она задыхалась от восторженного предвкушения. Она снова полезла его целовать, отчаянно завлекая, в надежде, что он увлечет ее на лестницу, ведущую вниз, в потрясающий подпольный мир, где таким, как она, — представительницам верхних слоев среднего класса — нет места.

— Зелье не из дешевых, — невзначай заметил он. — Редкий состав, у моего обычного поставщика его совсем не осталось. Пришлось искать нового, а это риск. У того продавца связи на самом верху.

— Ох, боже мой, но ведь ты был осторожен, правда? Не хочу, чтобы ты пострадал.

Он ухмыльнулся.

— Я из плохих парней. Он это знает. Мы друг друга уважаем.

Она глядела на него как на божество.

— Деньги, — поторопил он.

— Да–да. Сколько?

Найин перебросил ее альтэго запрос на перевод трех тысяч ваттдолларов. Тщательно выведенная обводка глаз пошла трещинками в минутном колебании.

— Я хочу, как в тот раз, — сказал он. — Чтобы нам использовать его вместе.

— Еще бы! Непременно.

Денежки Клодетты взлетели и канули в нижнюю сеть.

— Умница. Так что у тебя для меня есть?

— Самое лучшее, — посулила она. Взяла его за руку и потянула прямиком к лестнице.

Спальня у нее была кошмарная: розовый и лиловый с черным, повсюду подушечки в оборочках. Стену уродовал большой непристойный рисунок углем.

— Я приготовлю себя для тебя, — сказал она, устремляясь в роскошную ванную. — Не уходи.

Тут она выдала легкую неуверенность.

Он рассмеялся — легко и надменно.

— Никуда не денусь. Сама знаешь, тело у тебя знойное. Я целыми днями представлял, что с тобой проделаю этой ночью.

Он бросил многозначительный взгляд на черно–белый шедевр порнографии.

Клодетта жеманно улыбнулась, входя в роль соблазнительницы в своем логове–будуаре: коварная кокетка, неотразимая для простодушного паренька с той стороны метрокольца.

Едва она закрыла дверь ванной, Тронд перестал улыбаться. Надо было признать — сводчик стоил своих денег. На первый взгляд, Клодетта смотрелась умудренной и искушенной, надежно защищенной социальным статусом. Породистая дамочка — род обоих родителей уходил корнями на поколения в прошлое. Такая родословная внушила ей уверенность, что она занимает свое место в мире заслуженно.

Все это, пока она не попала в поле зрение сводчика. Тот высмотрел ее слабые места: одиночество, созданное деньгами траст–фонда, подорванную изменами двух мужей самооценку, комплекс неполноценности, прикрытый чередой неразличимых любовников, равнодушная холодная семья. Щелочки в блистающей броне — в них и просочился Тронд, предоставив довершить остальное приготовленному по особому рецепту Улету. Клодетта Жизель де Вуи Бомон была уязвима: жизнь без цели и перемен внушила ей жажду новизны, чего–нибудь непохожего, остренького. Студенточка, смолоду посвятившая себя почитанию и совершенствованию собственного тела — потому что правильные люди именно так и проводят бесконечные золотые деньки. Паренек, по бедности давший ей полную власть над собой. И у этого паренька — тайный пароль к темным, куда более волнующим наслаждениям.

Как ей повезло, что агентство именно его прислало ремонтировать отказавший вдруг домашний принтер. Он хорошо знал свое дело, значит, неглуп. Нахально отпускал комплименты, а тугая футболка обрисовывала твердые мышцы. Для дамочки с ее опытом байка про трудное детство и неподходящую компанию оказалась неотразима. Но теперь–то он свернул с дурной дорожки, нашел работу, с которой справлялся на отлично: «Не опасен!» — кричали все ее инстинкты. А какое тело… Внешность для Клодетты, для ее мира была всем.

К ее возвращению из ванной Тронд разделся. Что она натянула на себя… Он понятия не имел, как это называется: интимное белье или бикини. Черные влажно блестящие полоски кожи, врезающиеся в те немногочисленные части тела, которые им удавалось прикрыть. Очень милое подобие юной рабыни. Должно быть, какой–то из ее мужей от такого балдел.

Она с нетерпением покосилась на его чресла. Два года назад Тронд провел пару дней в клинке — не просто увеличил член К-клеточным имплантом, но и полностью подчинил его Найину. Теперь он мог держать эрекцию сколько хотел и когда хотел. Например, сейчас.

— Иди сюда, — позвал он.

Клодетта вела себя как исполняющая приказы заложница — повиновалась поспешно и неуклюже, словно боялась рассердить тюремщика. Ему такая поспешность пришлась по душе — подходящая прелюдия к тому, что ему предстояло разыграть. Игра была не новая, но ее безыскусные девичьи мозги никак не могли такого предвидеть. С ней такого просто не могло случиться. В настоящей жизни такого никто не делает. Бывают плохие люди, но не до такой же степени! Это из гонконгских гангстерских виртуалок, а все ее знакомые, в сущности, порядочные люди.

Она уже сидела на крючке. Интересный мужчина, не безгрешный, зато симпатичный. Она его испытала и похвасталась им перед хихикающими подружками. Когда затащила в постель, он смущенно предложил ей пару таблеточек: «У меня есть немножко Улета; давай попробуем вместе». А кто же не слышал про Улет, один из немногих нарков, к запрету которых власти все еще относились серьезно по причине следа разрушенных жизней, который он оставлял за собой. Нарк перекручивал нервные импульсы, так что мозг любое ощущение интерпретировал как чистое наслаждение: жару и холод, прикосновение, боль, вкус, даже звук голоса… А раз парень предлагает принять таблеточки вместе, риск, можно считать, ничтожен.

Секс под Улетом ей понравился. Очень понравился. Хотя он на первый раз дал ей слабую дозу.

Между прочим, у него и самого лучшего секса не бывало, хотя он–то принял пустышку.

Нельзя ли повторить?

Еще пару раз он понемногу увеличивал дозу, а потом пришел пустой. Деньги кончились, извини. Это было поправимо, у нее–то денег хватало. Ты, если можешь, принеси еще, я оплачу…

Клодетта, сидя на кровати и не сводя глаз с его неутомимого члена, задыхалась от предвкушения. Тронд достал две таблеточки, нежно вложил в ее жадно протянутую руку пустышку.

— Смотри, что тебе принес нехороший мальчик.

— Мне повезло!

Она прижала диск к шее над сонной артерией, чтобы Улет поскорее дошел до мозга.

— Подожди, — приказал он.

Она было надула губки, но он, склонившись, поцеловал ее. Доверие… вся штука в доверии. Он просто веселый молодой гопник, и нужен ему только жаркий грязный секс, весь, на какой способно ее фантастическое тело. Уж точно не ее денежки. Он служил ей подтверждением, что она по–прежнему желанное животное и ее добиваются исключительно ради секса. Доказательство она получила, так что все отлично.

— Давай вместе, — очень уверенно сказал он. И приложил к ее шее свою таблетку. Она прижала такое же белое полушарие к его коже и нажала вместе с ним.

Обычно такие игры затягивались на несколько недель, пока не выдоят у девицы весь кредит, чтобы отбросить пустую шелуху. Но можно провернуть все и жестче, если игрок достаточно безжалостен и приз того стоит. И если подобрать подходящую жертву, готовую все тебе отдать.

Тронд смотрел, как обмякает это ненавистное ему лицо, как сужаются зрачки — Улет проникал в синапсы. Он был почти уверен, что обошлось бы и без особого состава Джад. До сих пор Клодетте хватало и умеренных доз, чтобы стать податливой и требовать новых, — но заручиться страховкой никогда не вредно. Так что сегодня он подсунул ей смесь с бензо.

И она сработала: по его приказу Клодетта послушно стянула с себя черные шнурки. Она восторженно захлебывалась, чувствуя, как скользящая по коже ткань высекает искры восхитительного блаженства.

Если Улет превратил в наслаждение эти легкие как пух прикосновения, какую же эйфорию даст секс! Он наблюдал за ее беспомощными корчами с холодным любопытством, подбирая те грешные непристойности, что сильней всего пронимали ее прежде.

Она снова и снова плакала и выгибалась, когда его механизированный член вызывал очередной оргазм, — и каждый раз требовала еще. В лихорадочном угаре она и не замечала, что партнер не разделяет ее восторгов, что вовсе они не вместе. А его неумолимые К-клетки дали ему возможность и время перегрузить ее нервную систему, доведя в конечном счете до беспамятства.

Тронд прошелся по комнате, открывая коробки и ящики столов, предоставляя Найину каталогизировать содержимое и выдать оценку. В эту ночь он ограничился парой колечек с бриллиантами — знал, где можно получить за них приличные деньги, а жадничать нужды не было. Утром она проснется без нарка в крови, и мир будет сухим, пустым и тусклым. Она потребует повторения, пристанет как пиявка — лишь бы вернуть то счастье, что давал ей Тронд и его нарк.

Пережив дофаминовую ломку, она быстро скатится в полноценную зависимость с сильным побочным эффектом, дорастающим до невроза. Зависимость повлечет за собой паранойю. А он и дальше будет поставлять ей себя и нарк в равных пропорциях, притушивая всепоглощающую потребность. Ей придется платить. Удовлетворение и облегчение стоят недешево, но у нее в траст–фонде миллионы. Если играть обдуманно, он выдоит большую часть раньше, чем она окончательно сломается. К тому времени только его и видели, а имя его будет знать разве что ее терапевт, которому она станет рыдать в жилетку.

Тронд постоял над неподвижным телом, над неприятно распахнутыми неподвижными глазами, проследил за мелкими судорогами конечностей и впервые за ночь искренне улыбнулся. Будущее обещало быть великолепным!

Экспертная группа Станция Круз июня 2204 года

Проходя в новооткрытый с научной базы Нкаи портал, Каллум Хэпберн понятия не имел, что увидит на той стороне. Наглец Юрий не пожелал вдаваться в подробности.

Первым делом он оказался лицом к лицу с группой охраны из пяти человек. Все высокие, одетые в темную энергопоглощающую броню, контуры шлемов напоминают большие серебристые черепа. Короткие рыльца сопел, торчавшие на плечах и предплечьях, придавали им сходство с ощетинившимися дикобразами. Несколько маленьких дронов на дельтаплатформе беззвучно парили в воздухе, нацелив черные стеклянные линзы на выход из портала.

Охрана дождалась, когда через порог шагнет Джессика, и тут же окружила ее — что та приняла с полной невозмутимостью. Вышедшая вместе с ней Кандара бросила безопасникам многозначительный взгляд.

— Обращаться с особой осторожностью, — сказала она. — Мы понятия не имеем, на что она способна. — Помедлив, она склонила голову к плечу, критически оглядывая Джессику. — Ты — она? Или оно?

— Она, — ответила Джессика. — Такой я создана.

— Вы, неаны, тоже воруете людей?

Голос Кандары стал резким, наводя на мысль, что у нее основательно чешутся кулаки.

— Да что ты, нет! Меня вырастили в биоинициаторе за время полета к Земле. Как и всех нас.

Кандара неодобрительно покачала головой.

— Ну–ну…

Каллум с любопытством осматривался. Шлюзовая камера представляла собой большой цилиндр, на взгляд не слишком отличавшийся от обстановки на той стороне: в основе та же металлическая труба с композитной решеткой на полу, все поверхности отчищены до блеска, а на вспомогательное оборудование, притертое к изогнутым стенам, никто особо не тратился. На одном конце обслуживающая портал механика, на другом затемненные окна по сторонам круглого люка. Так что помещение, хоть и выглядело шлюзом, с тем же успехом могло оказаться карантином закрытой тюрьмы. Его внутреннее ухо улавливало тонкие, но различимые признаки гравитации, созданной вращением. Итак, они где–то в космосе, на станции или в хабитате. Альтэго Аполлон уведомил, что доступ в местную сеть ограничен, а в списке допущенных его нет.

— Интерфейсы узлов очень сложные, — сказал Аполлон. — Всем заведует Ген 8 Тьюринг высшего уровня. Однако…

— Да?

— Я уже имел дело с подобной структурой, когда оценивал утопийскую сеть первого уровня.

Каллум присмотрелся к рослым безопасникам и перевел взгляд на выходящего из портала Юрия. Шеф безопасности «Связи» прихватил с собой инициирующий микропортал, к которому подвязались остальные, что и позволило им покинуть Икаю: стало быть, решил Каллум, они во владениях «Связи».

— Где это мы? — осведомился он.

Вопреки всем ожиданиям, ответила ему Джессика.

— Станция Круз, — сказала она, — в системе Дельты Павлина.

Каллум в изумлении уставился на нее. Перед глазами стояло: вот она взмахивает пожарным топориком, разваливает Феритону череп, добираясь до мозга. Только там был не его мозг, а мозг оликса в чужом черепе — мозг, квантовой запутанностью связанный с четырьмя другими из его квинты. Пришельцы видели и слышали все происходящее на Нкае — узнали они и о разоблачении. Собственно говоря, рассудил Каллум, при возможностях оликсов их шпионы, вероятно, уже выведали все грязные секретики человечества.

— Круз? — Судя по голосу, наемница корпорации не столько удивилась, сколько обрадовалась.

— Да, — сказала Джессика. — Вроде бы… подходящее место.

— А ты–то откуда знаешь? — спросил Алик Манди.

Джессика грустно улыбнулась фэбээровцу.

— Я — заместитель директора утопийского Бюро оценки угрозы оликсов.

— Ни фига ты шутишь!

В ее улыбке прорезалось злорадство.

— Кому, как не мне? Если забыть об иронии ситуации.

Люк на дальнем конце помещения открылся, вошли еще трое омни. Все в светло–серой униформе с пурпурными нашивками на куртках и по швам брюк, в узких накидках до колен. И все с одинаковыми прическами: косы заплетены колоском и уложены сложными петлями. Каллум, хоть и прожил последние девяносто два года в системе Дельты Павлина, все не мог привыкнуть к нарастающему с каждым поколением конформизму утопийцев. И, словно в подтверждение его мыслей, все трое одинаково нервозно отводили взгляд от Джессики.

— Я — капитан Трал, — представилось глава группы. — Боюсь, нам, прежде чем пропустить вас дальше, придется провести стандартное сканирование.

— Стандартное? — переспросил Алик.

— Это капитан из вежливости, — уточнила Джессика. — Оне имеет в виду — самое подробное, какое допускают их технические возможности.

— Ах, так… — Алик, скрестив руки, устремил взгляд на Трал.

— Давайте, приступайте, — устало бросил Юрий. — Покончим с формальностями и начнем думать, что делать дальше.

— Ваша оружейная периферия их не волнует, — добавила Джессика. — Они просто хотят удостовериться, что вы не оликсы и не имеете К-клеточных имплантов. Их сканеры способны выделить даже одиночные К-клетки в вашем организме — я знаю, сама помогала в разработке.

Неестественно застывшее лицо Алика не изменилось, однако Каллум заподозрил, что тот не прочь применить свою периферию с целью заткнуть ей глотку. Живописную картину нарушил Ланкин, явившийся через портал с тремя медиками и ап–каталкой с недвижным телом Люциуса Соко. Неаны так точно копировали людей, что Каллум до сих пор не совсем поверил, что Соко с Джессикой оба неаны. За первой ап–каталкой показалась другая, с трупом Феритона Кейна в прозрачном биоизолирующем контейнере.

Ланкин, уловив висящее в воздухе напряжение, недоуменно огляделся.

— Что тут еще?

— Итак, — с наигранной веселостью предложил Алик, — приступим к формальностям.

Сканирование, разумеется, ничего не выявило. По ту сторону люка начинался короткий коридор с перламутровыми стенами. Вошедший свободно проходил по нему, а хитроумные суперсканеры тем временем анализировали тридцать с лишним триллионов его клеток, выискивая конкретные аномалии. Биохимия К-клеток напоминала человеческую достаточно для симбиоза с человеческими органами и иммунной системой, но все же не вполне.

Каллум точно знал, что К-клеток в нем нет, и все же почему–то оробел в пустом коридорчике, когда за его спиной закрылся люк. В голове теснились разнообразные «а что, если». А если оликсы его подставили, попробуй докажи, что невиновен!

Дверца в дальнем конце коридора открылась, и Каллум, судорожно переводя дыхание, вступил на станцию «Круз». Здесь тоже все напоминало ему оставшуюся позади научную базу Нкаи. Пожалуй, меньше от форпоста первопроходцев, но та же эффективная утилитарность.

Пара встречающих утопийцев в серой униформе, провожая его по новым коридорам, держались со всей почтительностью. Аполлона к местной сети так и не допустили. Конференц–зал, куда привели Каллума, не отличался от всех прочих, каких он навидался в жизни. Посередине большой стол из какого–то винно–красного, отполированного до блеска камня, вокруг удобные кожаные кресла и даже хрустальная ваза с белыми, сладко благоухающими лилиями. Не хватало только окон. Сколько он помнил, из конференц–залов всегда открывались виды — на город или на природу (с панорамой джунглей, гор, океана), а то и на головокружительные просторы космоса с кольцами газовых гигантов или с ландшафтами чужих планет.

Окон могло не быть только по одной причине: секретность. Строгая охрана. Плечи у Каллума вздрогнули, словно по хребту прошелся дух Арктики.

— У меня тут кое–что есть, шеф.

— А?

Каллум обернулся к вошедшему следом Элдлунд. Под озабоченным взглядом молодого омни Каллум вдруг почувствовал себя нестерпимо старым.

Элдлунд протянуло руку с растопыренными пальцами. На ладони лежала белоснежная таблеточка.

— Какого черта?..

— Со мной та же история, — сочувственно успокоило Элдлунд. — Смотрите.

Каллум заметил, что рука с таблеткой дрожит. И, опустив взгляд на свои ладони, уловил заметный тремор.

— Вот чертовщина!

Он никак не хотел принять — в этом–то и крылась проблема. Не хотел смириться с ужасающим насилием, выпущенным на волю Джессикой, и тем более — с ужасным открытием неумолимой враждебности оликсов. Человечество стало объектом манипуляции — беспомощной и жалкой жертвой высшей расы.

— Берите, — уговаривало Элдлунд. — Легкий нарк, честное слово. Подуспокоит, но думать будете ясно.

Каллум, взяв таблеточку, прижал ее к шее. Он не дал себе труда уточнить подробности — отчего–то был убежден, что у Элдлунд на все готов ответ. Оне — идеальный ассистент: надежный, заботливый и неизменно сочувствующий. Как все утопийские омни.

— Это не просто шок, — признался Каллум. — Я с Джессикой двенадцать лет знаком, а ничего не заподозрил. Она — инопланетянка! И ни черта — ни намека на странности, ни малейшей подсказки. Бога ради, в поп–культуре она лучше меня разбирается. Умница, с чувством юмора… И она — не человек! Как я мог не заметить? Двенадцать лет, охренеть. Дерьмо дерьмовое!

Элдлунд улыбнулось ему со сдержанным сочувствием.

— Если вам от этого будет легче, Юрий с ней знаком намного дольше, а он безопасник. Больше того — из службы, заточенной против пришельцев.

— А ведь и правда, — слабо улыбнулся Каллум.

— Именно! Так что хватит заниматься самобичеванием. Вот погодите минутку, я вам кофе сделаю.

Оне прошло к питьевому раздатчику и принялось возиться с настройками.

Глядя на хлопочущего с кофемашиной Элдлунд, Каллум смутно порадовался, что все его внуки — омни. «Правильно мы перебрались на Дельту Павлина».

Нарк уже успокоил горящие нервы, позволил расслабиться и прояснил голову. Вернул привычное и уютное мышление инженера, наблюдающего и анализирующего работу вселенной.

Алик Манди, войдя в зал, окинул обоих любопытным взглядом. Каллум позавидовал наружному спокойствию фэбээровского следователя по особым делам — впрочем, для Алика, надо полагать, сцены насилия были делом привычным. Каллум же обходился без физических стычек с Загрея, а тому уже сто лет минуло.

— Как я понимаю, мы с вами оба признаны чистыми, — бодро произнес Каллум, усаживаясь за стол.

Алик только поморщился.

Следующими, беседуя с капитаном Трал, вошли Юрий и его ассистент Луи. Почти сразу за ними — Кандара и Джессика в сопровождении вооруженных утопийцев и пяти дронов.

— Повторяю вопрос, — заговорил Алик, заняв место рядом с Каллумом. — Где мы? Что это за станция?

— Станция «Круз» в системе Дельты Павлина — примерно то же самое, что Оборона Альфа в Солнечной, — объяснила Джессика. — Отсюда будут координироваться боевые действия в случае вторжения в систему.

— Ирония в том, что вы уже в ней, — бросила Эмилья Юрих.

Каллум, увидев ее в дверях, подтянулся. Основательница утопийского движения держалась царственнее любого наследного монарха. Сегодня она нарядилась в очередное платье с высоким воротом из бирюзового и алого индийского шелка с золотой вышивкой — какие–то ацтекские символы, блесткие, как коралловые рыбки. Эмилья приветствовала его чуть горькой улыбкой, в ее светлых серых глазах мерцал огонек.

— Благодаря вам. — Каллум не поскупился на иронию. Он совершенно не рвался участвовать в экспертной группе, но Эмилья проявила чрезвычайную настойчивость.

— Не за что, — отмахнулась она.

За годы в роли ее старшего советника по технологиям Каллум научился уважать целеустремленность этой женщины, а потом и восхищаться ею. Эмилья многого желала для основанной не без ее участия культуры. Стоило отметить и ее дар политика, умение добиваться согласия в среде твердолобых ханжей, составлявших первый класс гражданского общества Дельты Павлина. И все же все это время инстинктивное чувство подсказывало Каллуму, что их рабочим отношениям что–то мешает. Теперь–то ясно, что это было. Ее недоверие к оликсам, такое же острое, как у Энсли Зангари.

Так что его ничуть не удивило появление и самого Энсли в сопровождении трех ассистентов. Для своих ста семидесяти лет гендиректор «Связи» неправдоподобно хорошо сохранился. Признавая этот факт, Каллум убеждал себя, что вовсе не завидует. Он и вообразить не мог, какие суммы Энсли вложил в разнообразные генные терапии — наверняка на много порядков больше, чем все состояние Каллума. Волосы у Энсли остались густыми и темными, как в тридцать лет, а кожа была лишена застывшей неподвижности, стянувшей лицо Алика; Энсли впору было блистать в гонконгских интерактивках. С их единственной личной встречи сто два года назад он только помолодел. Но вот характер, аура светской самоуверенности, сиявшая над ним, как нимб древнего святого… Эта аура исходила от существа очень древнего и не слишком благожелательного.

Богатейший человек в земной истории сухо улыбнулся Каллуму.

— Привет, Каллум, — проворчал он. — Давненько не виделись.

Каллум не уступил бывшему работодателю в невозмутимости. В эту игру могут играть двое.

— Давненько.

Приглушенное хихиканье сидящего рядом Алика почти не нарушило его самообладания. Энсли сел напротив экспертной группы — рядом с Эмильей, а пара отутюженных ассистентов воздвиглись за его спиной по стойке смирно — третий подсел за стол. Аполлон, получив ограниченный доступ к сети станции «Круз», прогонял опознание. Как и следовало ожидать, эта троица оказалась членами семьи. Тобиас и Данута Зангари — внуки Энсли, обоим немного за сорок, — из–за плеч деда неодобрительно озирали членов экспертной группы. А почетное место рядом с дедом занял Энсли Третий: восьмидесяти двух лет, старший внук. Он посвятил жизнь компании и, неуклонно поднимаясь вверх, достиг поста гендиректора транссолнечного отдела «Связи». Каллум заподозрил, что жутковатым семейным сходством он обязан многолетней тонкой модификации; они с Зангари выглядели если не близнецами, то уж наверняка братьями. В Солнете шептались, что Энсли Третий намечен в преемники своему отцу, Энсли Второму.

Каллум усмехнулся про себя, отметив, как понимающе переглядываются младшие внуки с ассистентом Юрия — Луи. Для Зангари забота о младших членах семьи всегда на первом месте.

Пока Зангари удостоверялись, что «наш человек на Нкае» цел и невредим, капитан Трал бросило группе охраны:

— Дальше мы сами.

Вооруженный эскорт покинул помещение, оставив дронов скромно висеть за спиной Трал, когда капитан заняло место слева от Эмильи.

— Так что вы за штучка, строго говоря? — обратился к Джессике Энсли.

— Я член миссии, посланной на Землю от Неаны с целью предупредить вас об истинной природе оликсов и помочь в противостоянии с ними.

— А сама не неана? — спросил Энсли Третий.

— Физически — нет, и я не располагаю ни воспоминаниями, ни сведениями о настоящем облике неан. Мое тело выращено на корабле внедрения, доставившем нас на Землю. Однако я обладаю некоторыми способностями, отсутствующими у человека, и все эти способности мы готовы предоставить в помощь вашей борьбе.

Кандара склонилась к ней, вздув бицепсы под черными облегающим топом.

— Ты андроид?

— Мне сдается, что сейчас не время спорить о терминах, — заметила Джессика, — но тело у меня вполне человеческое.

— Меня интересует, насколько ты свободна — или просто исполняешь программу?

— Думаю, позволительно сказать, что я обладаю полным самосознанием. Мысли у меня возникают в человеческой нейронной структуре. Корабль внедрения выстроил мою личность на императиве: спасти человечество от оликсов. Если во мне присутствуют скрытые команды, они до сих пор не проявлялись.

— А ты бы о них сказала?

— Безусловно. Открываясь вам, я ожидала серьезных подозрений. Могу только сказать, что рассчитываю на доверие к себе и своим коллегам после того, как оликсы выдадут свои истинные намерения.

Энсли кинул обеспокоенный взгляд на Юрия и медленно залился краской.

— То есть намерение нас похитить? Все человечество?

— В сущности, так. Они пришлют свои корабли доставки — «флот Избавления» через червоточины, встроенные в «Спасение жизни». Человечество соберут и поместят в коконы.

— Как тех бедолаг на транспорте оликсов, перехваченном вашим коллегой, — пробормотал Алик — Господи б… боже!

— Когда оликсы начинают свой крестовый поход? — спросила Эмилья.

— Он начался с того момента, как я разрубила голову агенту их квинты, — сказала Джессика. — Единое сознание «Спасения» чертовски быстро вычислит, что я из неан, следовательно, уже сейчас оно знает, что вы осведомлены или вот–вот получите предупреждение.

— Давайте–ка на шаг назад, — перебил Юрий. — Единое сознание?

— Корабельный мозг «Спасения жизни», — пояснила Джессика. — Вы же помните: транспорт с Нкаи управлялся единым мозгом. Вот и со «Спасением жизни» то же самое. Только в другом масштабе.

— А куда ведет червоточина со «Спасения»? — спросил Юрий.

— Возвращает к вратам, напрямую связанным с их анклавом.

— С их родным миром?

— Этого я не знаю. По моим сведениям,этот анклав представляет собой участок пространственно–временного континуума, где время течет значительно медленней, чем снаружи, — в результате он как бы летит сквозь время, что невозможно для релятивистских космических кораблей. Разумеется, потоком времени можно манипулировать: возвращение его к норме позволяет кораблям Оликса проявляться в обычном пространстве, а их мониторинговой сети — докладывать о возникновении в галактике новых разумных видов. Подобный конструкт неизбежно должен быть велик — вероятно, достаточно велик, чтобы вместить родную планету оликсов.

— Но это еще не известно, — протянул Алик. — Точно не известно.

— Я знаю только то, что мне сообщили, и именно это должна передать вам. Не вижу, зачем бы неанам лгать, и не нахожу причин создавать меня — средство предупреждения, — не будь опасность реальной.

— Нам нужны хоть какие–то доказательства, — резко заявил Энсли. — Какого хрена вы ждете, что мы примем решения, полагаясь на ваше слово — на слово вида, о котором никто слыхом не слыхал — якобы он скрывается где–то среди звезд… Если вы действительно нас понимаете, должны понять, что требуете невозможного.

Джессика ответила ему прямым взглядом.

— Феритон Кейн не сойдет за доказательство?

— Это убедительно, — признала Эмилья. — И после того как наш факультет ксенобиологии изучит останки этого человека, мы будем знать больше, чем сейчас.

— Существа, — поправило Элдлунд. — Существа, а не человека.

Каллум собрался было одернуть ассистента: что ни говори, за столом идет взрослый разговор. Но сдержался. Устами младенца…

— Угу, — обескураженно кивнул Энсли.

— Послушайте, — снова заговорила Джессика. — Чтобы скорее с этим покончить и перейти к делу, предлагаю вам отнестись к моим словам со здоровым скепсисом — он уйдет, когда вы увидите, что миссия оликсов действует согласно моим предсказаниям. Вы по меньшей мере должны признать, что Феритон Кейн дает некоторые основания для озабоченности. Они просочились в крупные службы безопасности и вмешались в важные секретные операции, подрывая вашу обороноспособность. Одного этого должно хватить, чтобы серьезно отнестись к моему предупреждению. Как минимум вы должны быть наготове.

— Стоп! — вскинулся Алик. — Это что, насчет Меланомы? Она тоже была оликсом?

— По всей вероятности, — кивнула Джессика. — По всей системе Сол и терраформированным мирам расхаживают сотни выпотрошенных человеческих тел, собирают информацию…

— Черт! — буркнул Юрий. — И много собрали?

— Могло быть хуже, — сказала Джессика. — По моей инициативе для всякого входящего в важные учреждения Дельты Павлина установлена процедура глубокого биосканирования, а Оборона Альфа имеет такие же протоколы для большинства командных центров.

— И «Связь» намеревалась перейти к такой политике, — со вздохом заметил Юрий. — Какие мы умные задним числом.

— Присмотритесь, не найдется ли агентов, подобных Феритону, среди тех, кто тормозил ее введение, — посоветовала Джессика.

— Сукины дети! — зарычал Энсли, добела стискивая кулаки. — Я так и знал, чтоб меня!

Ладонь Энсли Третьего легла на кулак деда — утешая и помогая сдержать ярость. Каллума этот припадок дикарской ярости не впечатлил: он всегда подозревал, что «яркая личность» Энсли — большей частью игра, маска для новостных программ Солнета. Ясно ведь, что на деле он должен быть и гибким, и дипломатичным.

— Мы вынуждены полагаться на слова, — с сожалением заметила Эмилья. — Причем на слова существа, которое тоже признает себя пришельцем. Я бы остереглась на сто процентов верить каждому ее слову.

— И то верно, — ворчливо отозвался первый богач всех времен. — Но казус с Феритоном доказывает, что оликсы за нами шпионят, а это наверняка не просто так. С этим–то вы спорить не станете?

— Этого я не отрицаю, — сказала Эмилья, — просто говорю, что не стоит вслепую махать кулаками. Ответ следует тщательно обдумать.

— Ладно, — рассудительно заговорил Энсли Третий. — Предположим, ваша Джессика права, и оликсы еще хуже, чем мы думали. О каких мерах обороны может идти речь?

— Обо всех! — рявкнул Энсли.

Каллум отметил, что нарк делает свое дело. Ему бы при мысли о вторжении оликсов впасть в панику, а он смотрел на Джессику с умеренным любопытством.

— Земные щиты… — начал он. — Насколько защищены города?

— Гарантировать ничего не могу, — ответила она. — Мы с коллегами постарались выявить все слабые места в вашей обороне. Вы очень неплохо реагировали. Но вам придется объявить глобальную тревогу первого уровня.

— Немедленно! — воскликнул Энсли.

Джессика кивнула.

— Щиты городов и хабитатов надо активировать сразу. Таким образом мы увидим, как они функционируют. Даже если «Спасение жизни» вызовет флот Избавления в ближайшие шесть часов, до Земли он будет добираться несколько суток. У вас останется окно для восстановления тех, что оликсы вывели из строя.

— Шесть часов! — ужаснулся Юрий. — Ни хрена себе шуточки!

— Я не шучу. Узнав, что вам известна их настоящая цель, оликсы медлить не станут. Промедление дало бы вам время на подготовку, а этого они постараются избежать.

— Значит, поднять городские щиты… А еще что посоветуете? — спросила Эмилья.

— Остерегаться саботажа и диверсий. Оликсы попытаются обезглавить правительство и службы безопасности. Они постараются отрезать земную сеть от солнечных колодцев, заглушить Солнет и большую часть хабов «Связи». Это основы, без которых ваше общество не то что обороняться — выжить не сможет. Но основная проблема — с терраформированными мирами. Мы еще не сталкивались с такими технологиями, как ваша, позволяющая в сравнительно небольшие сроки распространиться из родной системы. Они всеми силами попытаются захватить ваши межзвездные порталы, чтобы через них вторгнуться на обжитые вами планеты.

— А не могут они просто послать к нашим звездам другие корабли-ковчеги? — спросил Луи.

— Могут, — признала Джессика. — Особенно если вам удастся отстоять порталы. Но это займет время и на порядок усложнит ход вторжения.

— Ладно, — с сомнением произнесла Кандара. — Мы предупреждаем службы безопасности, защищаем межзвездные порталы и включаем щиты. Но это все — пассивная оборона. Она ничего не дает, кроме выигрыша во времени. А как нам их победить?

— Победить? — удивилась Джессика.

— Да, победить. Расстрелять в небе их «флот Избавления». Взорвать «Спасение жизни». Вбомбить их анклав в каменный век или что там у них было.

— Никак.

— Вот те хрен! — воскликнул Энсли.

— Они непобедимы. — Джессика обвела взглядом собравшихся за столом, ища понимания. — Слишком хорошо организованны, слишком могущественны.

— Да ради бога, тогда что…

Эмилья подняла руку. И чудо — разъяренный Энсли прервался на полуслове.

— Тогда чего вы от нас ждете? — властно спросила Эмилья. — Ясно, что у вас есть идеи. Иначе зачем вас прислали?

— Предупредить, — сказала Джессика. — Задержать вторжение, позволив некоторым из вас бежать в глубины космоса. Вы отменно научились строить хабитаты. Вы сумеете построить себе убежища в космической пустоте. Таким образом, ваш вид выживет.

— Нет, — просто ответила Эмилья. — Это не выживание. Вы нас совсем не понимаете, иначе не говорили бы так. Мы не можем жить в страхе, затаившись. Это бы означало полную победу оликсов. Мы должны их разбить, лишить возможности проделывать такое с нами или с другими видами.

— Это вы не понимаете, — возразила Джессика. — Мы ведь не знаем даже, как давно они начали свое безумное предприятие. Скорее всего, миллионы лет назад. Ускоренное время их анклава изымает их из реального пространства–времени. В него не проникнуть, их не достать. Они выныривают из него только для завоеваний, чтобы похитить ваши разумы для своего так называемого бога. С ними невозможно сразиться, потому что их невозможно найти. Пусть даже пережившие вторжение разработают самое совершенное оружие, что им останется? Миллионы лет ждать, пока оликсы приступят к новому вторжению? Ни одно общество не способно так долго держаться одной цели. Оно начнет вырождаться. Загнивать, забывать. Достигнув вершины, вы начнете спуск вниз. И вот тогда они явятся снова и сгребут оставшихся.

— Так было с вашим видом? — рыкнул Алик.

— Этого я не знаю. Не знаю, чем мы стали и куда ушли. Знаю только, что я здесь, чтобы помочь вам, чем сумею.

— Биологическая цивилизация, возможно, со временем и приходит в упадок, — сказало Элдлунд, — но цифровая, машинная — нет.

— А нам с того что толку? — кисло вопросил Алик.

— А то, что пережившие вторжение, разлетевшись по межзвездному пространству, сумеют создать армию, бессмертную армаду. Наши фоннеймановские корабли за миллион лет побывают в каждой звездной системе и все их превратят в вооруженные крепости. Посмотрим, каково придется тогда оликсам.

Эмилья безрадостно улыбнулась ему.

— Идею бессмертного роботофлота давайте пока отложим.

— А почему? — удивился Энсли. — По мне — шикарная идея.

— Потому что у нас на руках двадцать миллиардов живых людей, которых собираются лишить тел, — огрызнулась Эмилья. — О них сейчас и надо думать. Когда справимся с этой угрозой, подумаем, что делать дальше.

Энсли выразительно пожал плечами:

— Пусть так. Все равно, мне до черта не нравится позиция обороняющегося. Надо показать сукиным детям, что такие дела даром не проходят.

— Мы ответим, — заявил Юрий, — и крепко ответим. Но, судя по тому, что мы видели и слышали, Джессика, вероятно, права: они развяжут диверсионную войну. Этого допустить нельзя. Мы должны быть начеку. Так, Алик?

Алик Манди недовольно поерзал, но все же кивнул Юрию:

— Да. Это будет первой моей рекомендацией. Объявить тревогу по службам безопасности — практически ничего не стоит. Если все окажется враньем, мы ничего не потеряем — хорошие учения всем пойдут на пользу.

— Это не вранье, — с силой произнесла Джессика.

— Это мы еще проверим. Вы же представляете политические последствия, а? Нельзя просто так объявить тревогу по всей системе. Кое–кто в верхах обделается — как бы не сочли паникером. Их надо готовить потихоньку.

— Но сами вы мне верите? — настаивала она.

Алик протяжно вздохнул, его закаменевшие лицевые мышцы шевельнулись, изобразив озабоченность.

— Да. Дело вонючее, тут без вопросов. И пока мы точно не установили намерений оликсов, я за то, чтобы перестраховаться.

— Спасибо, мамаша, — проворчал Энсли.

— Большего вы от меня не добьетесь, — упрямо заявил Алик.

— Мне придется заняться «Связью», — сказал Юрий. — Проверить нашу защиту. В частности, защиту межзвездных хабов.

— Согласен, — поддержал Энсли Третий.

Каллум не без удивления покосился на семейную группу Зангари, однако сам Энсли воспринял самостоятельность внука как должное.

— Возьми с собой Луи, — сказал он. — И хорошенько убедитесь в безопасности этих межзвездных хабов. Для их обороны получишь все полномочия и все потребные ресурсы. Чтобы этих ублюдков близко не было к моей компании.

— Слушаюсь, сэр.

— А я первым делом в Вашингтон, — вставил Алик. — О таких вещах надо докладывать лично.

— Конечно, — кивнула Эмилья. — Держите на связи меня и Энсли: будем координировать действия с земными ГПК. Заручившись их политической поддержкой, Оборону Альфа тоже сумеем привести в часовую готовность. Каллум?

— Да? — Он едва не добавил «мэм».

— Я бы попросила вас представлять в Обороне Альфа наш совет старейшин. Доведите до их сведения, насколько это все серьезно для каждого из нас. Не допустите ни малейшей расхлябанности.

— Разумеется. — Едва Каллум раскрыл рот, Аполлон подбросил ему на контактные линзы сообщение от Элдлунд: «Хотело бы помочь». На прекрасном лице молодого омни он увидел безмолвную, но отчаянную мольбу. — Я возьму с собой Элдлунд.

Эмилья даже не удостоила его ответом, только рассеянно кивнула.

— Данута, — распорядился Энсли, — ты с Каллумом. Обороне Альфа не помешает малость семейного влияния.

Она отрывисто кивнула:

— Хорошо, дедушка.

Каллум воздержался от комментариев. Луи с Юрием, Данута при нем — старик к каждому приставил надсмотрщика от семьи. Политика или паранойя?

— А я? — спросила Джессика. — Как насчет меня?

— А что насчет вас? — спросил Энсли.

— Я могла бы хоть посоветовать что–то.

— Когда — если — начнется, мы с радостью примем ваши рекомендации, — заверила ее Эмилья.

— Понятно. Я бы хотела остаться здесь, подождать, пока придет в себя Соко.

— Думаете, придет?

Джессика смущенно улыбнулась.

— Мы очень хорошо восстанавливаемся; он поправится. Надеюсь, в ближайшие два часа.

— Прекрасно. — Эмилья обернулась к Трал. — Проводите ее в медотсек, но будьте готовы вернуть обратно.

— Есть, мэм.

— Я тоже с ней, — решила Кандара. — На всякий случай.

— Если тебе от этого легче и спокойнее, — усмехнулась Джессика.

— Дорогая, отныне рядом с тобой никому спокойно не будет.

Каллум, поднимаясь, обратился к вставшему с места Алику. Пробудившийся в нем ни с того ни с сего оптимизм трудно было списать целиком на нарк.

— Надеюсь, вы сумеете убедительно представить этот вопрос на Земле.

— Так вы ей поверили?

Алик жестом обвинителя нацелил большой палец на Джессику, и та с интересом прислушалась.

— Пока не появится лучших объяснений — вполне.

Лондон 26 июня 2204 года

После ночной веселухи и разнообразного волнующего секса на зеро–нарке истощенный организм Олли продрых далеко за полдень. Он бы спал и дальше, но назойливая писклявая флейта Тая пробуравила слуховую периферию. Такое бестактное пробуждение сделало его весьма недовольным.

— Ну что? — Он крепко жмурился, не давая активироваться контактным линзам. Только и не хватало ему сейчас неоновой графики, сверкающей прямо перед оптическим нервом.

— Проблема на кухне. Выкипает кастрюля с каллалу. Твоя бабушка у себя в комнате и на сигналы домашней сети не реагирует.

— Вот дерьмо! — простонал он и моргнул, включив линзы. — Покажи.

Тай подбросил ему изображение с серво–дрона их маленькой кухоньки на первом этаже. Бабушка обожала каллалу, хотя Олли его терпеть не мог. Она кипятила листья в кокосовом молоке и добавляла печатное мясо лобстера, нарубленное на дубовой досочке. Месиво в кастрюле вскипало, как самодельная модель вулкана на естествознании в начальной школе, пена лилась через край, заливала блестящую индукционную плиту и мигом засыхала на ней. В воздухе слоями плавал пар.

— Вот дерьмо!

Плитка должна была немедленно отключиться, но устаревшие датчики залило жижей. А домашний Тьюринг был еще старше них, всего лишь Ген 5, не способный принимать решения, тем более когда кастрюлю на плиту ставил человек.

— Выключи плиту и подотри все, что пролилось, — приказал он.

— А то, что сварилось? — спросил Тай.

— Уже никуда не годится. Выливай.

Изображение дрогнуло: ап–серв покатил вперед. Для этой устаревшей модели «Янаси» Тронд распечатал новые компоненты, а сам Олли подправил программу, усилил обратную связь с манипуляторами. Он проследил, как кастрюлю доставляют к мойке. Тай поставил домашний Тьюринг на программу удаления отходов, и лезвия принялись пережевывать прогоревший металл. Второй ап–серв занялся чисткой плиты.

— Бабушка в порядке? — спросил Олли.

— По медицинским показаниям бодрствует и физически активна, — доложил Тай. — У нее в доступе мыльная опера «Брисбенский залив».

— Ясно.

«Брисбенский залив» и еще несколько мыльных опер бабуля просматривала с религиозным рвением. Олли расслабил мускулы — его, как зимним туманом, накрыло угрюмостью. Как только встанет, его ждет разговор — который раз.

Повернув голову, он прямо перед собой увидел лицо спящего Лоло. Блеск! Он бы никому в Легионе не признался, но, да, оне здорово напоминало ему Сумико. По ночам, в клубах и барах, Олли наслаждался, ловя на себе завистливые взгляды. Все видели его с Лоло, все знали, что оне его штучка. И оне, почти как сам Олли, всегда было готово, а когда доходит до траха, ловкое тело омни умеет много эротических фокусов. Все было бы лучше некуда, прекрати оне чертовы разговорчики о романтике и будущем. И вообще лучше бы оне не открывало рта.

Лоло проснулось и улыбнулось, поймав на себе задумчивый взгляд Олли. Но тут же помрачнело.

— Что не так?

Серьезный и озабоченный голос был ласков, как поглаживание между ног. Ну конечно — Олли опустил взгляд — да уж, он не Тронд, обходится без техподдержки, только сейчас утренняя эрекция быстро сходила на нет.

— Ничего.

— Что–то есть. Я же вижу. Ты сам не свой.

— Может, и так. — Олли протиснул руку между телами, помял пару грудок класса Сол, скользнул пальцами по животу к крепкому стержню.

— У тебя на все один ответ? — вяло запротестовало Лоло.

— Так и есть. — Он прихватил крепче. — И у тебя, как я вижу, то же самое. Как ты там говорил? Тело не лжет?

— Повезло тебе, что я в мужской фазе.

— Хм?

— Когда в женской, у меня не стоит.

— Правда? — Олли удивился; он–то думал, что все эти бесконечные разговоры о чувствах и прочей фигне от женской фазы. Он провел пальцами за мошонкой, нащупал скрывающие клитор складки. И расхохотался, заметив, что его дерзость отозвалась в оных радостной дрожью.

— Что включилось, то включилось.

— Олли, прошу тебя, нельзя же так…

Другой рукой он погладил щеку омни, подивившись шелковистой коже. Ни у одной его девчонки такой гладкой не бывало. Злоязыкий Тронд объявил как–то, что утопийцы метят превратиться в эльфов. Может, в этом что–то есть. Фейри славились ненасытностью в страсти.

— А мне надо, — отозвался он и приступил к поцелуям. Манипуляция — ну и пусть. Секс — лучший способ забыть обо всех неприятностях, а откровенничать с Лоло он вовсе не собирался. Ему только и не хватало серьезных расспросов и искреннего участия в семейных делах. — Слушай, вроде как у меня таблеточка осталась.

Лоло помедлило, зависнув в пустоте между стыдом и голодом.

— Я не ради них с тобой.

— Знаю.

Олли пошарил по полу, потянул к себе смятую тряпку, в которую превратились его драгоценные пурпурные штаны. И, нащупав последний белый полушарик, с удовольствием заглянул в ставшее угрюмым лицо: совсем как у Сумико перед боем. Хихикнув, он прижал таблетку к члену Лоло.

— Скотина! — вскрикнуло Лоло, когда Олли запустил инъектор. Но глаза уже затуманились слезами — зеро–нарк проник в эректильные ткани. — Так нечестно.

Олли, усмехнувшись, велел Таю поставить сексуальную подборку, которую они слушали ночью. Глуховатый голос Сумико пролился из колонки динамика — исполнялась электробаллада о каких–то древних любовниках.

— Люблю!

Лоло протяжно и грязно хихикало, признавая капитуляцию. Оне уже не противилось, когда ладонь Олли пригнула голову омни к своему животу. Умелые губы пощипывали и лизали все, что встречали на пути. Олли откинулся на подушку, наслаждаясь предварительными ласками — разгоряченная кровь вышибла из головы все мысли о семейных бедах.

Спасибо, хоть душ работал как следует. В этом ветхом домишке на Куперлэнд–роуд вся техника дышала на ладан. Олли встал под горячие струи и принялся втирать в волосы пригоршню лавандового шампуня. Потом кондиционер. Он всегда накладывал его дважды. И не понимал, почему почти все его друзья пренебрегают этим средством. От него же волосы так классно смотрятся!

Минут двадцать он провертелся перед зеркалом: просушил волосы феном, тщательно смазал маслом и уложил пышными волнами над ушами. На кончиках еще сохранился красноватый отлив. Круто!

Он склонился к зеркалу, рассматривая свой лоб. Ясное дело, все в порядке. Для залысин он еще молод. Бик просто дразнится, глупо его слушать.

Чистый, в свежей футболке и дорогих джинсах из натурального хлопка, с безупречной прической, он готов был предстать перед миром, Лоло, семьей…

Лоло забилось в спальню — общение со старомодными земными семьями всегда пугало утопийцев, а с этой особенно. Однажды ночью оне долго и нудно объясняло, что в утопийских семейных группах все иначе. Меньше ожиданий, меньше критики, больше доверия и поддержки. Олли всегда злил скрытый в таких речах намек на превосходство.

— Вечером увидимся, — бросил он вместо приветствия.

Лоло совсем увяло.

— Отымел и норовишь сразу сплавить?

Да.

— Нет, просто у меня дела, только и всего. Скучные дела.

— Могу я помочь?

— Лоло, кроме шуток, в этой части моей жизни тебе делать нечего.

— Ты собираешься что–то украсть?

— Ох, морока с тобой. — Он подбоченился. Злился на себя за стереотипную позу, но на Лоло — еще больше. — Почему с тобой всегда так трудно?

Лоло подошло, жадно обняло его за плечи.

— Вовсе со мной не трудно. Просто не хочу, чтобы тебя ранили или арестовали… или хуже того. Ты для меня всё, сам знаешь. Этот твой Легион — опасная компания.

Олли задрал голову к совсем не похожему на Сумико лицу.

— Для меня не опасная. Я с ними вырос, они мои друзья.

— Тебе нужны новые друзья.

— Сейчас не нужны. Мы планируем основательно заработать.

Лоло прижало его крепче.

— Ты два месяца об этом твердишь. Только… будь осторожен.

— Ясное дело. Я тебе позвоню, когда освобожусь. Пробежимся опять по клубам.

— Ты в клубах только горячего мясца ищешь.

— Ни хрена, ты бы себя послушало!

— Но так и есть, — проныло Лоло.

И это у них называется — мужская фаза?

— Ничего не так. Слушай, иди уже, а? Часики тикают.

Лоло повесило голову. И опять слезы на глазах, только зеро–нарк тут ни при чем.

— Ты сердишься. Я же вижу, у тебя что–то на душе. Обещаю, я не стану выспрашивать, что случилось, но дай слово позвонить.

— Непременно.

«В первое же синелуние месяца на букву Ц!»

— Тогда ладно… — Робкая улыбка. Последние объятия. И оне уходит вниз по лестнице, пригибаясь, чтобы не врезаться макушкой в потолок.

— Боже сраный, — буркнул Олли, когда за Лоло хлопнула входная дверь. Было немалое искушение тут же и покончить с этим делом, положить конец бесконечным драмам. А все–таки оне при всех неврозах и ненасытности в постели так знойно и грязно…

Олли вздохнул, проверил, не подпортили ли дурацкие объятия его непревзойденную прическу, и отправился к бабушке.

Сотни лет назад, когда строился этот дом, голографических экранов больше внутренней стены еще не водилось, а голографических интерактивок — тем более. Под современный мир его пришлось специально подстраивать. Олли, как сумел, инсталлировал проекторы и датчики, превратил полкомнаты в интерактивную сцену. Только смотрелась она как призрачный куб, плюхнувшийся на протертый до основы ковер, и окно сквозь него просвечивало.

Бабушка, ясное дело, сидела в большущем кресле, которое он ей раздобыл в прошлом году, — прямо на краю искрящейся лазерной проекции. Она никогда не подключала функцию интерактива, зато проектор устанавливала на высокое разрешение, так что мыло полностью загораживало от нее реальный мир. С минуту Олли критически осматривал ее. В этом году бабушка набрала вес — не то чтобы стала больше есть, а просто почти не выходила теперь из дому. Его уже начинал беспокоить такой недостаток физической активности.

Полтора года назад остеоартрит в позвоночнике зашел у нее так далеко, что от боли бабушка едва двигалась. Олли потратил все свои деньги и малость чужих, но оплатил ей К-клеточную терапию по восстановлению стершихся позвоночных дисков в пояснице. Причем операцию делали в приличной клинике, из Ричмондских. Клетки пришельцев сработали на отлично: болезненное воспаление прошло. Но теперь она стала забывчивой и что–то уж очень тихой — ничего не осталось от смешливой тетки, которая в одиночку растила их с Биком после ухода матери.

— Привет, ба. Как жизнь?

Она радостно подставила щеку под поцелуй.

— Мальчик мой, у тебя все хорошо?

— А как же!

— Мне послышалось, ты ссорился с новой подружкой — той, высокой.

— Нет. Все у нас отлично.

Попытка вразумить бабушку относительно половой принадлежности Лоло привела бы к бесконечным осложнениям, к которым он был совершенно не готов.

— Это хорошо. Она мне нравится. Хорошенькая.

Олли про себя взмолился — только бы не покраснеть.

— Да, она классная.

— Только не вздумай жениться на такой, что все ноет и жалуется. Такие все губят.

— Верно, ба.

Она захихикала.

— Знаю, ты меня слушать не станешь, только я, мой мальчик, правду говорю.

— Я знаю.

— И не затягивай, давно пора остепениться. Я это уже говорила, да? Мне бы надо было много раньше обзавестись детьми, и вашей матери тоже.

Он присел на корточки перед ее креслом, всмотрелся в усталые глаза.

— Ба, ты ставила вариться каллалу к обеду?

Она нахмурилась.

— Господи, уже обедать пора?

— Три часа.

— Надо мне бросать это мыло. Увлекательные сериалы, но столько времени отнимают.

— Да, но раз тебе нравится, так и смотри.

Олли улыбнулся ей снизу, силясь навести мост между этой старой бездельницей и той крутой решительной личностью, что учила его, мальчишку, кодировать и показывала вход в подпольные сети. Может, перемена случилась, когда он был в университете, пока его не выставили за попытку через кампусную сеть пробить защиту финансовых учреждений.

— Сейчас же пойду займусь каллалу, — сказала она. — Ты, бедняжка, наверное, умираешь с голоду.

Олли сверился с Таем. Ап–сервы уже отмыли кухню, сложили посуду в посудомойку, и машинка, установленная на интенсивную очистку, заметно тряслась. Инвентаризация: в холодильнике даже печатной еды не осталось, не то что любимых бабушкой натуральных овощей. Она забыла купить свежих.

— Я закажу доставку от Бемба. Ты же любишь их куриные роти?

— Ой, что ты, милый, они такие дорогие! Не трать денег.

— Да ничего. Я купаюсь в деньгах, ба.

Опять вранье. Чтобы оплатить ей лечение остеоартрита, пришлось (тайком от Легиона) взять в долг у Джад, и Олли до сих пор не расплатился. Эти выплаты здорово урезали доход с работы, которую та же Джад им и подкидывала — какая горькая ирония! Только вот выплаты по таким займам не пропускают ни за что на свете. Джад это очень внятно объяснила. Она даже делала вид, что не хочет ему одалживать, и он основательно напугался, осознав, у кого оказался в долгу. В сущности, клубы ему теперь не по карману. Но Джад все обещает крупную работу, которая все решит, и тогда снова можно будет мечтать. О новом доме в хорошем месте — то есть подальше от Куперлэнд–роуд. О хорошем доме для бабушки и Бика.

Олли точно знал, каким будет этот дом — образ самоцветом сверкал в его мозгу, а Тай непрерывно мониторил агентства недвижимости. У моря, может, на скалистом побережье Средиземноморья (но обязательно с пляжем), чистый белый домик–кубик, много стекла, мраморные полы и лестницы и плавательный бассейн, край которого сливается с горизонтом. И чтобы в городке не было трущоб и околачивающихся на улице мальчишеских банд. Бабушка сможет греться на солнышке, ей это полезно, а вечером выходить в город, встречаться с милыми подружками. Бик поступит в местный колледж — приличный колледж, где ученики носят щегольские форменные джемперы, и, может, попадет в спортивную команду. Займется настоящим спортом вместо проклятого «нарк–кура». Тогда у братишки будет правильная мотивация, он возьмет курс на университет. Не обязательно из Лиги плюща, но такой, из которого выпускников берут на работу в корпорации, а то и с радостью принимают на хабитатах и терраформированных планетах. Тогда, устроив семью, Олли откроет клуб с видом на пляж — фантастический клуб, куда будут собираться все горячие ребята.

Так оно и будет. Надо только выкупить их у Куперлэнд–роуд. Одно большое дело…

Он оставил бабушку в комнате, а сам встал на верхней площадке, с силой задышал, давя подступившую злость. Опять не сделал! Опять! Такой простой анализ. Всего капля крови, бабушка даже не почувствует укола. Чип с нанопорами считает структуру ее АпоЕ, и он в считаные минуты будет знать, правда ли у нее ранний Альцгеймер.

Хорошо то, что это лечится. По нынешним временам все излечимо. Только Лондонское агентство гражданского здравоохранения занимается экстренными случаями и базовой медициной. На все серьезное нужна страховка. Страховки у бабушки нет. Закончилась десять лет назад, когда финансовая консультация, где она работала, сократила весь их отдел. Ген 8 Тьюринг вышел и дешевле, и эффективнее целой конторы с людьми.

А новое поколение персонализированных биотехнических желез, подкачивающих в организм пациента средства от Альцгеймера, дорогущие — хоть яйца себе оторви. Олли не по карману — во всяком случае, пока он не расплатится с нынешним долгом. Джад на его вопрос так и сказала, очень ясно. Так что совершенно бесполезно проверять свои подозрения. Все равно ничем он пока бабушке не поможет, разве что постарается устроить ее поудобнее.

Он велел Таю сделать заказ. От Бемба обещали в двадцать минут доставить роти.

В тесной гостиной внизу Бик, стоя спиной к Олли, заталкивал что–то в свой маленький ранец.

— Что там у тебя? — спросил Олли. Бик хорошо держался, невольно признал он. Не выдал себя, виновато поежившись, не прервал своего занятия, преспокойно затянул пряжки. И, обернувшись, улыбнулся старшему брату.

— С командой на выход, дружище.

Олли, соображая, мерил мальчишку взглядом. Конечно, отцы у них разные, но временами ему казалось, что они и вовсе не родня — слишком уж непохожи. Бик был мал ростом — в двенадцать лет всего сто тридцать сантиметров — и притом тощий. Кожа много темнее североафриканской бледности Олли. Олли смутно припоминал отца Бика с такой же кожей цвета черного дерева — тот всего на полгода мелькнул в их жизни. Но если у того на лысой голове светились тату, то у Бика разлетались во все стороны буйные черные вихры. Люди говорили: самый симпатичный мальчишка на их улице. А это означало, что ему сойдет с рук уйма дерьма, какое другим не сходит.

— Куда? — спросил Олли, хотя сам знал. Про Бика он все знал.

— В Далвич–парк.

— Только…

— Да–да, буду осторожен. В нашем деле иначе нельзя.

— Чтоб тебя, — прошипел Олли. Бик жил ради паркура. Вместе с целой командой окрестной ребятни он носился среди обветшавших зданий, исполняя опасные кувырки, перевороты, перекаты и сальто на крышах и через стены. Паркур теперь входил в каталог безумств. Команда называла себя «гуманотанами». Своими героями они выбрали орангутанов, и кое–кто серьезно подумывал о модификации тела под обезьяний идеал.

Два месяца назад Бик не удержался на ветке и свалился с пятиметровой высоты. Сломанная рука, по крайней мере, попадала в сферу деятельности Агентства здравоохранения, так что наложенные на плечевую кость К-клетки быстро зарастили перелом, и в силе мальчишка не потерял.

А вот от тупой башки агентство не лечило. Никакими силами нельзя было помешать Бику снова носиться вместе с командой по огромным лондонским платанам, захватившим бывшие улицы. И поэтому ребята постарше стали использовать команду для доставки. Пока что по мелочам: не более, чем пакетик нарка, отправляющийся по маршруту, который не проследит ни один дрон.

— Только в парк! — потребовал Олли.

— Ага, мамочка. Тренировка, усек?

«Зачем тебе тогда ранец?» Но этого Олли не спросил. Хотелось верить — очень хотелось, — что Бик и вправду просто собрался повеселиться с командой, провести вечер в буйных забавах гуманотанов, исполняя гимнастические трюки, наслаждаясь улыбками и вниманием зрителей. Та же история, что с анализом бабушкиного АпоЕ. «Чего я все время такой пуганый? Сам–то вожусь с Легионом, бога ради…»

— Ты домашку сделал?

— Отвали.

— Эй, я серьезно. Без школы нельзя. Без нее отсюда не вырваться.

— Фигня. Ты вот вырвался. Сходил в универ. А все еще здесь, нет?

— Потому что все просрал. Доволен?

Бик ошалело уставился на брата — такой откровенности он не ждал.

— Да ничего не просрал. Ты же в Легионе.

— Это не для тебя, Бик. Слушай, ты же умный парень. Ты будь готов к тому, что мы отсюда выберемся. Тебе нужны будут пристойные баллы по всем предметам.

— А я не хочу выбираться. Это твоя идея, усек?

— По–твоему, здесь походящее место для бабушки? Открой глаза, посмотри на нее хорошенько.

— Так нечестно. Ты хочешь поссорить меня с командой, вот что. Ты забирай ба, если охота. А мне и здесь хорошо. Здесь много деревьев. Они возвращают себе улицы, да. Ты знаешь, что до города здесь всюду был лес? Это не выдумки, это история.

— Мы одна семья. Присматриваем друг за другом и уедем вместе.

— Все бредишь своим «домиком на море»?

— А ты правда хочешь всю жизнь провести в этой хибаре?

— Ибара — это что такое?

— Хибара. На X! Хоть раз выйди в словарь, черт тебя подери!

— Да отцепись ты!

— Бик, будет как я сказал, понял? Я нас отсюда вытащу. В приличное место, где тебе не придется служить на посылках у мерзавцев. Так что будь готов, схватываешь? А деревья и там будут, обещаю. Такие, каких здесь не растет.

Бик с классическим подростковым безразличием передернул плечами:

— Ну и ладно.

У Олли на контактных линзах загорелась иконка Петра. Он принял вызов.

— Двигай задницу сюда, — сказал Петр.

— А что?

— Здесь Джад. Это оно.

— Что?

— То самое, тупица!

Олли, сообразив, о чем речь, помотал головой.

— Шутишь, на фиг?

— Нет. И, Олли, дело срочное.

— Черт! Ладно, выдвигаюсь.

— Десять минут максимум.

— Ясно.

Он закрыл связь.

— Что такое? — спросил Бик.

— Мне надо уходить. Через пятнадцать минут ап–доставка. Посмотри, чтобы бабушка поела, хорошо? Это важно.

— Ясное дело. Пицца?

— Нет, куриные роти.

— Ох, Олли, я их терпеть не могу. Ты что, не мог заказать человеческую пиццу?

— Да? Страшно сожалею, принцесса. Ты вот о чем подумай — когда переедем, сможешь есть что захочется.

Бик склонил голову к плечу, кудри скрутились галактической спиралью.

— Это да.

Олли на ап–борде срезал к Консорт–роуд по самой короткой дороге. У обваливающегося железнодорожного виадука он оказался одновременно с Гаретом, который прибыл на двухместном ап–такси. Олли толкнул ворота, пропустил такси внутрь под задиристыми взглядами собравшихся мальчишек. Еще моложе Бика — подумалось Олли. Эти хоть не виснут на высоченных деревьях.

— Что–то странноватое творится, — сказал Гарет.

— А?

— По Солнету все каналы орут. «Всекомменты» вверх дном.

— А что там?

— Ты что, без доступа?

— Занят был.

— Понятно, — насмешливо усмехнулся Гарет. — Как там Лоло?

— Пошел ты… Что стряслось?

— Двадцать четыре города подключили щиты, — ответил Тай.

Олли задержался у входа в грязный двор, просматривая подброшенные альтэго новостные картинки. Города на дневной стороне: кварталы небоскребов уходят в тень невидимого затмения, небо померкло, сравнялось синевой с горечавкой. А на ночной стороне в небе пропали звезды, городские сети блещут в жуткой пустоте.

— Какого хрена? — Он невольно взглянул вверх. Лазурное небо Лондона уплывало в сумерки. На вид все было нормально.

— Мне откуда знать? — весело отозвался Гарет. — Власти говорят: глобальные учения, нет причин для беспокойства. Так что страшно до усрачки. «Всекомменты» говорят о булыжнике, вроде того, что убил динозавров, мол, подкрался незамеченным.

— Орбиты всех астероидов известны, — устало бросил Олли.

— И что с того? Если он из межзвездного пространства и зашел под прямым углом к эклиптике…

— А что, такое возможно?

— Все возможно. Еще «Всекомменты» орут про вторжение.

— Что–что?

— Вторжение оликсов.

— Фигня.

— Это точно, — рассмеялся Гарет.

— Тут какая–то афера, — решил Олли. — Афера Уолл–стрит. Все эти щиты жрут до хрена энергии. Компании солнечных колодцев могут взвинтить цены. Хозяева и банкиры унесут миллиарды ваттдолларов.

— А что, разумно.

Остальной легион уже ждал в старом металлическом контейнере. Все натужно улыбались, нервы натягивали и подергивали мышцы лица. Общее возбуждение ударило Олли, как волна феромонов, заставив многого ожидать.

— Что тут у нас? — спросил он.

Петр кивнул на Джад Арчолл. Входя, Олли ее не заметил. А сейчас она вдруг затмила всех, властно потребовав внимания.

— Ваша шалость с Клаузеном действительно впечатлила моих друзей, — заговорила она. — Мы бы попросили вас навестить Кройдонскую энергопередаточную и вывести ее из строя. Отрубите всю энергию, оставьте без тока весь район.

— Есть! — прошипел Олли, сжимая загоревшиеся кулаки. Вот оно, большое дело, которым не первый месяц дразнила их Джад. И плата за него начисто погасит его долг. Дом на обрыве показался так близко, что он почувствовал запах морской соли.

— Это надо сделать в течение двух часов.

— Как? — Олли захлопал глазами. — Вы, верно, шутите…

— Мы справимся, — перебил Петр, остановив Олли предостерегающим взглядом. — Но будут дополнительные расходы.

— Петр, — с издевкой протянула Джад, — ты уж не торгуешься ли? Со мной? Ты уверен, что это разумно?

— Но вы сами признайте, все так внезапно. Неожиданно.

— Неожиданно? Так вы не подготовились?

— Еще как подготовились, — выпалил Олли. — Мы всегда готовы!

С тех пор как Джад впервые упомянула передаточную станцию, он изучал планы, занимался своей обычной работой: высчитывал направления атаки, выдавал идеи пачками, одни отбрасывал, другие оттачивал. Таю даже не пришлось подбрасывать ему раскладки — он все помнил.

— Конечно, мы могли бы это сделать, — признал Тронд, — будь у нас все нужное для плана Олли. Но я еще не все распечатал. И взрывчатки нет — запасать ее впрок слишком рискованно.

— Все, чего не хватает, вам доставят, — сказала Джад. — Дайте список.

— Похоже, будто положение у вас отчаянное, — заметил Петр.

— Все дело в сроках, — ответила Джад. — К сожалению, некоторые факторы вступили в действие раньше, чем мы рассчитывали, хотя это дело никогда не привязывалось к определенному моменту. Оттого мы сейчас и ищем способы с ним справиться.

— Какие факторы? — заинтересовался Аднан.

— Кое–кто собирается воспользоваться государственным и коммерческим сервисным хабом на Парли–уэй в Кройдоне, — сказала она. — Все, кроме порталов, в этом хабе запитано с той передаточной. Отключив энергию, мы на время выведем хаб из строя. Товары, которые должны доставить через него сегодня вечером, жизненно необходимы нескольким компаниям. Задержка сделает их уязвимыми перед некоторыми силами на рынке. Большего сказать не могу.

— Не может этого быть, — возразил Гарет. — По Кройдону еще дюжина Г-К хабов, те компании смогут задействовать их.

Джад с хитрой улыбкой пожала плечами.

— Зависит от ценности перевозимого груза и заранее условленных безопасных маршрутов.

— Но…

Петр взмахнул рукой, обрывая спор.

— Это дорого обойдется.

— У нас есть маленький общий фонд, — признала Джад, — но жадничать не советую. Наши отношения не кончаются этой ночью.

— Пятнадцать процентов.

— Четыре.

— Поспорим немножко, чтобы не терять лица, и сойдемся на десяти.

— Девять, — сказала Джад.

— По рукам.

Олли едва удержался, чтобы победным жестом не врезать по воздуху кулаком.

Ваян Год 54 ПБ (После Биоформирования)

Я наблюдаю.

Я обрабатываю информацию, следовательно, я существую.

У меня нет обозначения. Возможно, я сумею обозначить себя именем, если соответствующие события выведут меня на новый уровень.

Пока я только наблюдатель.

Мой текущий уровень — восьмой.

Активация первых шести уровней облегчила мне межзвездный перелет: ускорение, астрогацию, торможение.

Я прибыл к этой звезде класса G9 1567 (земных) лет назад.

По прибытии я вышел на высокую полярную орбиту над главным газовым гигантом системы.

Я активировал седьмой уровень, рассыпал дождь воспринимающих спор, которые с солнечным ветром двинулись от звезды. Бесконечное множество вездесущих глаз позволило мне наблюдать за пространством далеко за пределами кометного пояса.

Пятьдесят семь лет назад я зафиксировал тормозящий из межзвездного пространства корабль.

Этот корабль не нес на себе разумных живых существ.

Я определил, что корабль этот создан человечеством.

Он нес на себе фоннеймановскую систему, которая, размножаясь по экспоненте, приступила к биоформированию планеты.

Я определил, что человечество создает ловушку с целью заманить в нее оликсов.

Пять лет назад прибыл еще один корабль.

Он назывался «Морган».

На борту имелись люди, бинарные и омни.

Сейчас я фиксирую небольшую массу, тормозящуюся по направлению к биоформированной планете.

Масса имеет изощренную защиту. Я не зафиксировал ее приближения к звездной системе.

Я активирую восьмой уровень.

Выпускаю воспринимающие споры нового типа.

Они тоже миниатюрные: цепочки молекул. Но длиннее прежних.

Соответственно, выше риск их обнаружения.

Я определяю в новом объекте неанский корабль внедрения.

Он не имеет враждебных намерений.

Я наблюдаю за высадкой неан–метаваянцев на биоформированную планету.

Их встречают люди.

Я наблюдаю.

Я жду.

Это мое дело — пока не прибудут они.

Они прибудут.

Город–цитадель назывался Игсабул и располагался на водоразделе у слияния двух широких рек. Согласно истории, который не было, он зародился как порт и торговый центр и разрастался по мере того, как клан торговцев накапливал богатства. Игсабул неизменно побеждал в территориальных войнах с соседними цитаделями, и со временем его владения превратились в простиравшуюся на полконтинента империю. С ростом богатства и технологическим прогрессом над изящными постройками прежних времен стали вырастать небоскребы. Прохладные зеленовато–голубые лучи расходились от цитадели по изрезанным окрестным землям: транспортные рельсы связывали ее с другими цитаделями. А с побережья на ослепительных столбах химического пламени взмывали ракетные корабли.

Деллиан направил летательный аппарат по крутой дуге вокруг центрального небоскреба, позволив пассажирам рассмотреть башню. Внешне аппарат соответствовал технологическому уровню Земли двадцатого столетия — турбореактивные двигатели дожигания и узкаястреловидная форма, позволявшая развивать до 3,5 Маха. Девизом приманки была аутентичность. Только самолеты двадцатого века не имели таких полупрозрачных корпусов — стекло для них можно было получить только на молекулярном экструдере. И никакой автопилот не сравнился бы с контролирующим все системы аппарата гендесом. Ручное управление вообще отсутствовало, что напомнило Деллиану флаеры родного Джулосса.

— Есть на что посмотреть? — спросил Деллиан. Цилиндрик переводчика выдал поток высоких нот, похожих на прокрученную с высокой скоростью птичью песню.

Неан–метаваянец Финтокс сидел на грибовидном кресле в глубине кабины, рядом с Иреллой. Он в ответ высвистал:

— Выглядит правдоподобно.

— Выглядит, — согласилась Ирелла. — Только внутри там пусто: ни комнат, ни коридоров. Полые скорлупки с системой отопления, чтобы заморочить термосканеры, и еще окна подсвечиваются. Издали не отличить от настоящего.

— Наш корабль внедрения принял их за настоящие.

— Весь мир — театр, — произнес Деллиан.

Ирелла улыбнулась ему и передала на оптику: «Подходящая цитата».

Он теперь не протестовал, когда подходила ее очередь выбирать, что смотреть вечером. А она перестала навязывать ему высокую культуру — но и он больше не требовал выбирать из архивов «Моргана» одни исторические боевики. И сам удивился, обнаружив, что с удовольствием смотрит романтические комедии Земли. Ложная ностальгия, объясняла Ирелла, ласковый свет небывалого прошлого.

— Я вижу там внизу движущиеся экипажи, — заметил Финтокс.

— Да–да. Они просто гоняют большими петлями. Так, чтобы датчики на любом спутнике оликсов видели целенаправленное движение. И ваянцы там внизу тоже ходят кругами — хоть мы и не ожидаем, что с пролетающего зонда можно будет различить отдельных индивидуумов. Но рисковать не стали. Мы вложили в Ваян столько трудов, что было бы убийством проколоться на мелочах.

Финтокс, изогнув длинную шею, сфокусировал на Ирелле все восемь глаз.

— Ваши биологические ваянцы, как и мы, выведены в инициаторе?

— Нет, это андроиды. Тела биомеханические, это несколькими уровнями ниже неанской биотехнологии. Днем они расхаживают во множестве, ночью — в меньшем количестве.

— И сколько цитаделей построено вами на Баяне? — Глаза Финтокса снова обозревали пространство за изгибом фюзеляжа.

— Двадцать три тысячи. Хотя не все такие большие, как Игсабул. И за городом огромные площади возделанных земель. В море тысячи кораблей, в воздухе летательные аппараты…

— И все, как и этот, оставляют след продуктов сгорания, — вставил Деллиан.

— Мы еще и «отходы» сливаем в моря, — добавила Ирелла. — Датчики смогут увидеть токсичные сливы вдоль побережий.

— Огромный труд, подобного которому в моей памяти не хранится, — произнес Финтокс. — Хотя корабль внедрения снабдил нас значительным количеством данных.

— Так оно и задумано. Кто бы стал подделывать целую цивилизацию? Она обязана оказаться настоящей, так?

— Представляется, что вы правы.

Деллиан скрыл улыбку. Корабль внедрения, среди прочих черт, наделил метаваянцев дипломатичностью. Он приказал летательному аппарату сменить курс, направив его к одному из самых больших строений. Этот пятиугольный небоскреб с бороздчатыми стенами выбросил с верхних этажей бетонные посадочные площадки наподобие пучка широких листьев. Аппарат с металлическим лязгом запустил реактивные сопла вертикальной посадки, шумно раскрутил дополнительные турбины. «Кое–кто слишком уж увлекся подробностями», — отметил про себя Деллиан.

Едва они приземлились посреди площадки, из здания высыпала «бригада» ваянцев дозаправить двигатели. Распахнулась дверь — Ирелле, чтобы выйти в нее, пришлось согнуться чуть не вдвое. За ней вышел Финтокс. Деллиан, спрыгнув на бетон, поразился силе ветра — на не огороженной перилами площадке впечатление получилось особенно сильным. С улицы доносился неумолчный гул движения, в воздухе стоял странный запах, словно неподалеку случилась утечка химических отходов.

— В воздухе значительное количество горючих примесей, — сказал Финтокс.

— Да, немало, — признала Ирелла. — Нам поневоле пришлось спешить с биоформированием. Водоросли накачали атмосферу кислородом, она теперь способна поддерживать углеродную жизнь, а вот вычистить остатки прежней химии не так легко. Пришлось оставить эти элементы как есть. Впрочем, мы и не стремились к излишнему сходству с Землей.

Финтокс, поворачивая голову туда–сюда, обозревал зубчатую линию крыш.

— Вы и растительность изобрели так же, как ваянцев?

— В меньшей степени. Растения здесь земные, только слегка подправленные. Изменена форма листьев. Мы решили, что выстраивать ваянскую растительность на совершенно новой генетической основе — это уж слишком. Расчет на то, что правдоподобия ваянцев хватит, чтобы приманить оликсов. Те не успеют высадиться на планету и взять образцы растений до прибытия ковчега.

— Понимаю.

Деллиан сдержался, не закатил глаз — и похвалил себя за сдержанность.

— А что такое? — с тихим вызовом обратилась к нему Ирелла, пока Финтокс продолжал обозревать хаотичную застройку цитадели.

— Да ничего.

— Ты это брось!

Деллиан вздохнул.

— Радиовещание продолжается пятьдесят лет, а оликсов нет как нет.

— Какой ты нетерпеливый!

— Должна же на пятьдесят световых лет найтись хоть одна их станция наблюдения.

Ирелла, покосившись на Финтокса, чмокнула Деллиана в макушку.

— Они уже в пути, понял?

— Хорошо бы так. Раз обманулись в надеждах с этими неанами, и хватит.

— Святые! Дел, я бы не назвала прибытие неан обманутой надеждой. Что, во взводах идут такие разговоры?

— Сама знаешь, как их корабль внедрения взбудоражил народ.

Она неодобрительно поджала губы.

• Они втроем вошли внутрь небоскреба: арочный проем вывел на узкую полку пешеходной дорожки, огибавшей гулкую пустую внутренность. На решетчатых мостках голова кружилась еще сильнее, чем на неогороженной площадке. К счастью, дорожка предназначалась для людей и потому была снабжена перилами, в которые Деллиан тут же крепко вцепился. Внутреннее пространство было не совсем пустым — его разбивало на ячейки множество карбоновых балок, связанных с тремя каркасными лифтовыми башнями. Лифты двигались по магнитным направляющим. Деллиан с отвращением взглянул на эти устройства. Лифты принадлежали древней истории, он и узнал их только потому, что такие же постоянно фигурировали в учебных боевых симуляциях. Инструкторы предупреждали, что конструкции оликсов изобилуют лифтами. От Иреллы Деллиан слышал, что их было полно на «Спасении жизни».

— Эта штука хоть безопасна? — пробормотал он, когда перед ним с грохотом раскрылась дверь лифтовой клетки. Инфопочка развернула перед глазами обнадеживающую статистику, цифры и графики сулили полную безопасность. И все равно ему было не по себе.

Ирелла, вежливым жестом приглашая Финтокса пройти вперед, бросила на Деллиана озадаченный взгляд. Лифт быстро пошел вниз, и вот они уже выходят на улицы Игсабула.

Деллиана тут же накрыла чуждость этого места, всколыхнула все инстинкты в крови. По улице, раскачиваясь на четырех ногах, прогуливались негуманоиды, восемь рук толстыми веревками свисали с округлых тел. И в архитектуре небоскребов первобытное чутье ощущало какую–то неправильность. Ультрафиолетовое сияние рельсов, протянутых посреди улицы, резало глаз. Примитивные наземные экипажи, проносясь мимо, изрыгали густые потоки дизельной вони.

— Чертовски здорово, — проговорил он. Все было как настоящее. А ведь смысл его жизни — война с пришельцами.

Финтокс обратил к нему все глаза.

— Вы впервые это видите?

— В записи, конечно, видел. Но во плоти внизу не бывал. Мы старались свести присутствие человека к абсолютному минимуму. — К слову, Деллиан припомнил, что после Джулосса еще не бывал на планетах. Взгляд его потянулся к открытому небу над головой. Под ним он ощутил свою беззащитность — кто знает, что оттуда может свалиться?

— На мой взгляд, такой уровень аутентичности граничит с паранойей, — заметила Ирелла. — Честно говоря, если спутник оликсов способен с орбиты распознать нас с Деллианом, мы уже проиграли. Но вид, преследуемый врагами по всей галактике, неизбежно становится недоверчивым.

— Мне представляется, что эта цитадель действительно фальшивая, — заключил Финтокс. — Вы не против, если мы немного пройдемся?

— Совершенно не против, — ответил Деллиан. — Эта экскурсия для того и затеяна, чтобы убедить вас в наших намерениях. Не жалейте времени. Ходите, куда вздумается.

Инфопочка развернула ему на краю поля зрения записи, показывающие других метаваянцев, осматривающих другие цитадели. Все шестеро с самого прибытия сохраняли впечатляющее спокойствие, но, разумеется, невозможно было ожидать, что они согласятся помогать «Моргану», не убедившись в подлинности ловушки. Винить их за это не приходилось. Глядя на огромный, вещественный Игсабул, трудно было поверить, что все это — декорация к величайшему в галактике спектаклю. И это ему, точно знающему, что здесь все фальшивое — он ведь наблюдал за разработкой с самого Джулосса, часами слушал Иреллу, живописующую выдуманную ею невероятную культуру. И все–таки — взять и выстроить целую фальшивую цивилизацию! С прибытием неан у него возникла мысль: уж не превратилось ли человечество в таких же фанатиков, как оликсы? А что бы мы сотворили, будь у нас развязаны руки?

Они вышли к слиянию семи улиц и предоставили Финтоксу выбрать, куда свернуть. Метаваянец предпочел третью и дождался перерыва в движении на перекрестке. Деллиан усмехнулся про себя: ждать было незачем — даже выскочи кто на дорогу, автопилоты успели бы затормозить. Пожалуй, Финтокс подсознательно подстроился к обстановке. Если только у метаваянцев есть подсознание.

Ирелла вполне вошла в роль экскурсовода, щебетала об особенностях цитадели, ее социальном устройстве и архитектуре.

— Каждое здание располагает собственной радиостанцией, — рассказывала она. — Мы воспользовались клановым строением общества, чтобы оправдать конкуренцию фракций. Каждый клан вещает свое, признавая правдивыми только свои новости и информацию.

— Это она скромничает, — заметил Деллиан. — Собственная радиостанция у каждого клана — это ее идея.

— Я всего лишь практична. Нашла в их культуре надежное обоснование для такого множества радиостанций, позволяющего с легкостью обнаружить Баян в межзвездном пространстве. Эта планета так и светится в электромагнитном спектре.

— Действительно, — согласился Финтокс. — Я, пока меня создавали, прослушал множество клановых радиопередач.

— Позвольте спросить, нравится ли вам ваянская музыка?

— Некоторая нравится. Почему вы спрашиваете? Это важно?

— Не важно. Но любопытно — особенно мне как этнографу.

— В каком смысле?

— Просто она не настоящая. Эту «музыку», как и прочее ваянское искусство, создавали искусственно. Гендесы экстраполировали ее на основе вложенных нами начальных параметров. Усвоив основы — что нравится и что не нравится ваянцам, — гендесы приступили к сочинению новых мелодий. Только, видите ли, наслаждаться ими способны лишь ваянцы, а их не существует. Вернее, не существовало до вашего создания. Корабль внедрения наделил вас способностью ценить эту музыку, полагая, что ваянцы ею наслаждаются. Но ведь он основывался на ваянской культуре, которой не существует, поскольку не существует ваянцев.

Она указала на спешащие по улице андроидные тела.

— Теперь существуют, — возразил Финтокс. — Мы шестеро — настоящие ваянцы.

— Так же как неанские металюди были настоящими людьми, — добавил Деллиан.

— Но вы же не воспроизводитесь, — сказал Ирелла. — То есть вы же не будете?

— Нет.

— Значит, вы первые и последние представители своего вида. Не знаю, надо ли об этом грустить.

— Если вам нужны ваянцы, вы могли бы сами их сотворить. Молекулярные инициаторы способны создать биологически идеальные ваянские тела. Мы — доказательство, что они функциональны. Люди — хорошие разработчики.

Ирелла ответила чужаку встревоженным взглядом.

— Нельзя. Пока над галактикой нависает угроза оликсов…

— Мы не боги, — с упреком проговорил Деллиан. — Даже не будь оликсов, мы бы не стали заниматься такими вещами.

— Разве? — усомнилась Ирелла.

Он выдержал ее взгляд. Иной раз их разговоры выходили за рамки добродушных пикировок. Одно из великих благ их дружбы с Иреллой — что они так часто расходятся во взглядах. Временами Деллиану приходило в голову, что с ней он будто заглядывает в собственное будущее: очень уж часто ему приходилось соглашаться с ней по прошествии времени — даже с ее яростью на отсутствие выбора в их созданной ради войны жизни. Он все еще рвался в бой, но теперь ясно сознавал, насколько аморально было не дать им права выбора. Правда, Деллиана это волновало меньше, чем Иреллу. Наверное, потому, что он верил в грядущую войну, после которой они будут либо мертвы, либо свободны. Ирелла называла эту веру фатализмом — когда бывала в добром расположении духа.

Сверхзвуковой реактивный аппарат вернул их в Тисмал — малую горную цитадель на окраине владений Игсабула и центр управления всей континентальной ловушкой. Расположенные в ней гендесы координировали деятельность всех цитаделей и ферм.

Они приземлились на плоскую вершину полусферического здания под дождем — мощный ливень стекал по округлым стенам широкими мутноватыми ручьями, увлажняя скользкие водорослевые маты. Посадочная площадка ушла вниз на уровень ангара, где они и высадились.

— Хотите осмотреть еще несколько цитаделей? — предложила Ирелла. — Или сельскохозяйственные угодья? К ним, боюсь, придется добираться наземным транспортом. Ваянская экономика не дошла до реактивного пассажирского сообщения между фермами.

Деллиан только головой покачал. Он до сего дня не мог оценить скрупулезной продуманности всех деталей фиктивной ваянской цивилизации.

— Не вижу в том необходимости, — ответил Финтокс. — Игсабул меня вполне убедил. Мои коллеги возвращаются?

— Они все заканчивают осмотр в течение полутора часов, — сообщила Ирелла. — Сбор назначен в Бенну.

— Мне интересно будет увидеть самые передовые ваши учреждения.

Они прошли в хаб здания. Три его круглых портала по два метра шириной были окаймлены сложным сплетением серебряных проводов, в них мелькали тусклые фиолетовые искры. Проемы смотрелись гладкими псевдоплоскостями: на взгляд невозможно было отличить их от твердой поверхности. Деллиан ввел свой код, установив запутанность.

— Мы, когда ими не пользуемся, держим межпланетные порталы закрытыми, — пояснила Ирелла. — Так труднее отследить квантовый след.

— И вновь я впечатлен вашей приверженностью протоколу безопасности, — похвалил Финтокс.

Деллиан вслед за ним шагнул в хаб Бенну.

Хабитат Бенну представлял собой тор десятикилометрового диаметра и двухкилометровой толщины, он медленно вращался, давая на внешнем ободе джулосское тяготение — приблизительно 1,1 земного. В овальном секторе тора разместился субтропический парк с хрустальной крышей, сквозь которую просвечивал кусочек осевой полосы «солнца». Деллиан никак не мог понять, какой смысл здесь в прозрачных крышах. Все равно за ними не видно ничего интересного. Прищурившись против яркого света, разглядишь разве что трубопроводы и мигающие навигационные огни на выступах машин.

— Добро пожаловать в центр паутины, — обратился он к Финтоксу.

Пришелец его не слушал. Он изогнул шею так, что все восемь глаз смотрели вверх. Голос истончился и почти не улавливался слухом, как писк летучей мысли. Транслятор, кажется, целую вечность преобразовывал этот писк в человеческую речь.

— Это не звезды. Где мы находимся?

— Внутри маленькой криопланеты, — ответила Ирелла. — В одиннадцати а. е. от ваянской звезды. Каменное ядро одето восьмикилометровым слоем льда. Мы выдолбили сердцевину, вот и получился Бенну: полость имеет ширину сто пятьдесят километров. Так что здесь все надежно: наше тепловое излучение тысячу лет не пробьется наружу.

— Вот та группа огней, — указал Деллиан, — это «Морган». А вон те — одна из трех корабельных верфей: на них собирают новые штурмовые крейсеры для ударного флота. Компоненты изготавливаются в инициаторах — это те большие вытянутые икосаэдры, что парят у стены полости.

— Вы так многого достигли, — сказал Финтокс. — Сколько вы здесь провели?

— Корабль–зародыш прибыл пятьдесят семь лет назад, — сказала Ирелла. — Он сразу начал имитировать передачи ваянского кланового радио, а его фоннеймановская система приступила к биоформированию планеты. Мы добрались пять лет назад.

— Сказался эффект относительности, — пояснил Деллиан. — Стартовали мы одновременно, но «Морган» движется чуть медленнее корабля–зародыша.

— Вы выстроили этот редут за пять лет? — поразился Финтокс.

— Системы фон Неймана развиваются по экспоненте, а когда их накопится достаточно, мы мигом получаем все необходимое, — сказала Ирелла.

— Вы — весьма высокоразвитый вид. Не понимаю, чем мы могли бы вам помочь.

— Часть нашей техники, как те же инициаторы, позаимствованы у неан, их передали нам ваши посланцы в систему Сол. Они явились с той же миссией, что и вы. Мы надеемся, что вы поделитесь с нами другими, более новыми открытиями. По правде говоря, наши знания об оликсах ограничиваются их атакой на Землю.

— Чем вы намеревались помочь ваянцам? — спросил Деллиан. — Неаны, пришедшие на Землю, предупредили нас о войне с оликсами и дали полезное оружие.

— И мы должны были поступить так же, — сказал Финтокс. — Неаны всегда действуют одинаково. Но я сомневаюсь, сумеем ли мы что-либо добавить к вашим ресурсам. Мне кажется, они превосходят то, чем располагаем мы. — Он надолго замолчал, разглядывая проплывающие по огромной пещере огоньки. — Могу ли я спросить, почему вы не последовали советам наших посланцев?

— О каких советах вы говорите?

— Мы советуем каждому виду укрыться в межзвездных пространствах. В их пустоте вы могли бы жить миллионы лет.

— Это не для нас, — твердо заявил Деллиан. — Какой смысл? Ну, пусть десять поколений проживут в хабитате мирно. И что с того? Им никуда с него не деться, им нечем заняться. Потом их настигнет вырождение или энтропия, и они вымрут. Тогда уж лучше плен у оликсов и их паломничество к концу времен.

— Не думаю, что вы действительно так считаете.

— Святые, да именно так! Даже ожидание здесь сводит нас с ума. А представьте сто лет безделья, или тысячу, десять тысяч…

— Безопасная жизнь дала бы вам возможность к развитию. Тем более при ваших научных возможностях.

— Куда развиваться? Нам нужна свобода!

Ирелла остановила его движением руки и предостерегающим взглядом.

— Вам придется нам объяснить, каким вам представляется это развитие. Должно ли оно дать нам технологию, позволяющую схватиться с оликсами и покончить с их тиранией? Нам это трудно вообразить. В сущности, с тех пор как покинули Землю, мы веками пребываем на технологическом плато. Или вы подразумеваете духовное развитие?

Деллиан пытался сдержать стон, но губы его выдали. Ирелла, конечно, уловила вырвавшийся звук и недовольно поморщилась. Оставалось надеяться, что не искушенный в человеческой психологии метаваянец ничего не заметил.

— Полагаю, для полного ответа требуется более точный или более тонкий перевод, — произнес Финтокс. — Однако я оспорю ваше убеждение, что общество, достигнув зрелости, разлагается. С нами этого не случилось.

— Об этом Джессика и остальные нам не рассказывали, — заметила Ирелла. — Неанская цивилизация очень древняя?

— Об этом у меня нет сведений.

— На случай, если вас захватят оликсы?

— Верно. Исходя из того, что в этой галактике более одного жилого кластера, неаны распространились далеко от исходной звезды.

— Вы хотите сказать, что вам точно не известно о других неанских кластерах в галактике?

— Не известно. Как неизвестно и расположение того, который отправил наш корабль внедрения. Также я не знаю, что он собой представляет. Меня и моих коллег снабдили лишь основными фактами.

— Ну, их наверняка больше одного, — рассудил Деллиан. — Мы сейчас в шести с половиной тысячах световых лет от Земли, так что ваш жилой кластер точно не тот, что отправил на Землю Джессику и других неанских металюдей.

Финтокс вытянул шею и в упор взглянул на Деллиана — тому под прямым взглядом восьми глаз стало несколько неуютно.

— Сколько времени провел в пути ваш корабль «Морган»?

— Я уже говорил: пять лет. По внутреннему корабельному времени.

— Я не понимаю. Люди умеют двигаться быстрее света?

— Только через порталы. Еще мы располагаем технологией, позволяющей создавать червоточины посредством негативной энергии, — мы вырвали ее у оликсов с помощью ваших коллег.

— Но червоточин мы не используем, — уточнила Ирелла. — Не уверены в точности нашей научной интерпретации этого явления и опасаемся выдать себя оликсам.

— Хотя негативная энергия — неплохое оружие, — бодро заметил Деллиан, — в чем оликсы и убедятся.

— Сколько времени длится странствие людей? — спросил Финтокс.

— Мы покинули Землю десять тысяч лет назад, — ответила Ирелла.

— Вы провели на «Моргане» десять тысяч лет?

У Деллиана вырвался смешок:

— Святые, конечно, нет! Корабль поколения добирается до звездной системы с пригодной для биоформирования под земную норму планетой, и мы задерживаемся там на четыреста–пятьсот лет. Все это время мы рискуем быть обнаруженными. Этот срок дает обществу возможность расти и радоваться такой жизни, какой она и должна быть. А между тем сотни кораблей, несущих порталы, разлетаются от планеты со скоростью, близкой к скорости света. Когда истекают пятьсот лет, новый флот поколений принимает на себя все население и разлетается в разные стороны. Каждый выбирает себе новую звездную систему, после чего цикл повторяется.

— А когда они уйдут, настает наша очередь, — добавила Ирелла.

— Ваша?

— Военной эскадры. Каждая заселенная планета под конец производит поколение бойцов. Наша работа — сойтись в бою с оликсами в надежде победить их.

— Сколько в галактике людей?

— Невозможно ответить. Если все добились успеха, нас должны быть триллионы — они расходятся кольцевой волной в двадцать тысяч световых лет от края до края.

Финтокс долго молчал.

— Это пятая часть галактики.

— Примерно так. И мы продолжаем экспансию со скоростью, близкой к световой. Планеты в ядре галактики, конечно, необитаемы — там слишком сильное излучение и никакое биоформирование невозможно. Значит, волна обогнет ядро и снова сомкнется по ту сторону. Хотя издавна существует теория, сторонники которой называют себя «ядристами»: они убеждены, что ядро — самое безопасное место для человеческой цивилизации. Такое общество не было бы привязано к планетам: мы бы жили в орбитальных хабитатах и не срывались бы с места каждые пятьсот лет. Там мы могли бы выстроить что–нибудь существенное. Ядристы верят, что такое общество достигнет мощи, позволяющей открыто сойтись с оликсами.

Финтокс разразился длиной серией свистков. Деллиан ждал, но не дождался перевода транслятора.

— Переведи, — приказал он своей инфопочке.

— Невозможно. Этим языком я не располагаю.

— Не может быть. Все ваянские языки изобретены нами.

— Финтокс не использовал ни одного из них. Возможно, эти звуки вовсе не язык, а просто эмоциональный выплеск.

— Какого рода? Он счастлив? Опечален? Поражен?

— Неизвестно.

«Ну ни хрена!»

Деллиан ошарашено переглянулся с Иреллой. Ее инфопочка, похоже, ответила то же самое.

— Спросили бы меня, я бы сказал, что убежище в ядре не так уж отличается от затерянного между звездами хабитата, — резко проговорил Деллиан. — Как ни смотри, мы по–прежнему трусливо прячемся. А умей мы выдумать супероружие, способное одним ударом прикончить анклав оликсов, мы бы его уже сделали. Давайте честно, у нас было десять тысяч лет.

Наконец Финтокс снова заговорил:

— Что происходит с биоформированной планетой после вашего ухода?

— Те, что нашли оликсы, они уничтожают, — сказала ему Ирелла. — У нас есть копии файлов, собранных кораблем поколений три тысячи лет назад: мы считаем, что его оставили как мощную радиостанцию для наблюдения за покинутыми мирами. Сигнал такой силы, что покрывает половину галактики, его и сейчас могут принять корабли поколений и недавно заселенных планет. Записи демонстрируют, что планеты с биосферой земного типа раз за разом поражаются крупными астероидами. Что приводит к вымиранию всего живого.

— Они нас боятся, — заговорил Деллиан. — И правильно делают. Наши корабли поколений разошлись так широко, что весь наш вид им не загрести. Нас попросту слишком много.

— Мы на это надеемся, — уточнила Ирелла. — Ирония в том, что из–за режима молчания при бегстве мы утратили всякую связь с другими представителями человечества. Статистика подсказывает, что при таком множестве какие–то корабли поколения могут встретиться у новой звездной системы, особенно по ту сторону галактического ядра. Но откуда нам об этом знать?

— Если я правильно понял, — сказал Финтокс, — ваши корабли поколений засевают каждую систему на своем пути земной жизнью, после чего высылают новые корабли, которые будут заниматься тем же далее.

— Мы не каждую встреченную систему засеваем, — поправила Ирелла. — Мы разборчивы. Те планеты, где уже зародилась биосфера или туземная жизнь, оставляем в покое. Иной образ действий был бы, разумеется, неэтичным.

— Я рад это слышать.

— Ну… мы бы так делать не стали, — сказал Деллиан, — но кто знает, каковы теперь другие ветви человечества. — Он было усмехнулся, но напоролся на негодующий взгляд Иреллы. — А что? Мы за это время должны были сильно разойтись как вид.

— Безусловно, — натянуто произнесла она. — Но любой межзвездный вид должен соблюдать элементарную порядочность. Для сохранения связности о ней должны помнить все человеческие сообщества. Иначе они не могли бы эффективно функционировать.

— Нацисты функционировали очень даже эффективно.

— Эта идеология возникла до появления нынешней цивилизации, — возразила она, — и быстро вымерла.

Перед глазами Деллиана развернулась иконка с ее текстовым сообщением: «Помолчи о плохом. Мы должны перетянуть их на свою сторону».

«Извини», — ответил он.

Ирелла широко улыбнулась Финтоксу.

— Не хотите ли пройти на собрание? Ваши коллеги скоро будут здесь. Капитану Кенельм не терпится услышать ваше мнение о наших действиях.

— С удовольствием. Возможно ли там подкрепиться?

— Разумеется. Рада буду узнать, как вам понравится синтезированная для вас еда.

— А, это как с музыкой. Она стала настоящей только после нашего появления.

— Вот именно.

Деллиан отвесил метаваянцу легкий поклон, так что его голова пришлась вровень с обескураживающим взглядом восьми глаз. В данной ситуации жест представлялся ему самому скорее насмешливым, нежели уважительным.

— Мне надо идти, но я надеюсь, у вас все будет благополучно.

— Вы не посетите собрание?

— Нет. У меня по графику тренировка.

— Надеюсь, она пройдет успешно, — вежливо откликнулся Финтокс.

Ирелла тронула Деллиана за плечо.

— Вечером увидимся.

— Конечно. Веселого тебе собрания.

Он привстал на цыпочки, чтобы поцеловать ее, и с радостью перехватил озорной взгляд.

До спортзала хабитата пришлось добираться через три хаба.

— Отключись от сети, — приказал он своей инфопочке и авторизовал приказ своим кодом взводного. В норме все обитатели Бенну вплоть до самого капитана постоянно оставались на связи.

— Подтверждаю.

Он дождался, пока свернется, очищая поле зрения, визуальная графика, после чего по нескольким лестничным пролетам спустился на нижние уровни. В этой части хабитата сплетались коридоры и свободные помещения. Все они были совершенно пусты: готовы к использованию, да так и не понадобились. Повторяющийся геометрический порядок комнат изобрел гендес, которому забыли объяснить, что население Бенну расти не собирается.

Нужная ему комната отличалась от множества других только серийным номером на двери. Не было даже замка от явившихся без приглашения: безопасность обеспечивалась анонимностью. Да и все равно они всякий раз использовали разные помещения.

Деллиан застал внутри человек тридцать. Без сети он не мог распознать и точно пересчитать собравшихся и от этого чувствовал себя несколько неуютно. «Добро пожаловать в варварскую эпоху Земли, когда никто ничего не знал наверняка». Посмотреть схватку собрались в основном мужчины из взводов, хотя Деллиан не слишком удивился, заметив среди них шесть–семь омни корабельной команды. Они возвышались над остальными, но на лицах отражалось то же взволнованное предвкушение. Омни страдали от скуки не меньше бинаров.

Ксанте с Джанком горячо приветствовали Деллиана.

— Я захватил меднабор, — сообщил Джанк.

Ксанте со смехом обхватил друга за плечи и встряхнул.

— Нашему парню он не понадобится.

Джанк взглянул озабоченно.

— Ты точно этого хочешь?

— Еще как!

Деллиан решил не объяснять друзьям, как долго он ждал этой минуты. «Не такой уж я мстительный, но, черт побери, коль подвернулась возможность…»

— Ты… главное, держись, — попросил Джанк.

— Не волнуйся. — Деллиан ободряюще улыбнулся ему. И втайне понадеялся, что не слишком самоуверен.

Раздеваясь, он наскоро проверил работу нейроиндуцирующих оболочек, обеспечивающих обратную связь с вплетенными в мышечную ткань тонкими волокнами. Боевая когорта ощущалась как собственное тело — после проведенной на Джулоссе операции боевые ядра и стали для него безупречными придатками организма. Сейчас шестерка экс–мунков пребывала в спячке — он сам ввел их в такое состояние блокировкой. Не хватало только, чтобы мунки посреди боя бросились ему на выручку.

Оставшись в одних шортах, он подставил Ксанте левую руку, которую тот принялся обматывать полосами грубой материи.

— Ну вот. Бей быстро и крепко, понял?

— Иначе нельзя, — вставил Джанк. — Он с виду крепкий поганец.

— Умеешь ты подбодрить, — проворчал Ксанте.

Деллиан бросил взгляд на Томара, готовившегося к бою среди своих друзей на другом конце комнаты. Ему уже перевязали руки, и выглядел он крупнее Деллиана. Томар нанес несколько ударов по воздуху, и его сторонники отозвались одобрительными криками.

— Береги яйца, — невозмутимо посоветовал Джанк. — Он из тех, кто целит ниже пояса.

Ксанте подмигнул:

— Разве мы не все такие?

Перевязав правую руку, он быстро поцеловал Деллиана.

— Помни, бой не насмерть.

— Помню.

— Ох, святые! — простонал Джанк. — Подбей ему колено. Лишишь подвижности, у тебя появится шанс.

— Что значит — «шанс»?

Ован — такой же взводный, как Деллиан, — вышел на середину.

— Так, — крикнул он, — всем разойтись к стенам. Никто этим тупицам помощи не оказывает, кроме медиков. Ясно? Не вздумайте тут разыгрывать войну Урета с Балартом. Если мы все попадем в клинику, капитан точно заметит.

Деллиан хлопнул Ксанте по плечу.

— Это он тебе.

— Ты скажи спасибо, что здесь нет Иреллы, — огрызнулся Ксанте. — А теперь заткнись и открой рот.

— От тебя только это и слышишь.

Лицо Ксанте затвердело от усталой тревоги.

— Здесь тебе не симулятор, черт бы его побрал. Подтянись. Ну!

Деллиан послушно разинул рот. Ксанте вставил ему капу. Воображение Деллиана запустило работу желез, и те, как добавочное сердце, принялись накачивать в кровь химикаты. Подстегнули скорость реакции, усилили концентрацию. Прогнали страх.

— Ну, вы, пара тупиц, — проорал Ован. — Когда кончать, сами сообразите. Начинайте!

И он отскочил к стене.

Деллиан, припав к самой земле, сжал кулаки и по–кошачьи стал красться вперед. Томар поступил так же. Зрители разразились гортанными, подпитанными тестостероном воплями. Пропали куда–то комната и звон голосов. Для Деллиана осталась только арена на орбите над Джулоссом и две команды — тринадцатилетних воспитанников Иммерля и Ансару, сражающихся за мячи в изменчивой гравитации зала. Мальчики и одна девочка. И номер восьмой из команды Ансару, нацелившийся таранить Иреллу сокрушающим кости ударом.

Деллиан испустил старинный игровой клич Иммерля и выбросил ногу в стремительном развороте. Но номер восьмой — Томару — с тех пор вырос и набрал проворства. Он развернулся, уходя от удара, его рука стремительно скользнула вперед. Боль от касания его кулака прострелила Деллиану локоть. Он стремительно разорвал дистанцию. Но Томар, используя инерцию собственного движения, догнал его. Еще один удар пришелся по ребрам. Деллиан выбросил правую ступню. Пинок в колено, но недостаточно точный. Пятка врезалась Томару в верхнюю часть бедра.

— Тогда проиграл и опять проиграешь, — подначил Томар.

Значит, он помнит!

Деллиан рванулся вперед. Кулак с хрустом врезался ему в нос, хлынула кровь, но и он провел опасный удар в левое ухо, и Томар, от боли на миг утратив ориентацию, пошатнулся. Зрители одобрительно взревели.

Через две минуты Деллиан жестоко хромал — он подозревал у себя трещину в лодыжке. Грудь залила липкая кровь, правый глаз не видел. Томар, у которого были сломаны по меньшей мере два ребра, тяжело дышал, и кровь из порванной, вздувшейся щеки смешивалась с кровью изо рта. Из ссадин на торсе тоже текли ручейки. В этом противники были почти равны.

Деллиан приял стойку пещерного человека — набычил голову, широко раскинул руки, чтобы стиснуть врага в смертельных объятиях. Колено врезалось ему в грудь, но и ему удалось боднуть Томара в сломанные ребра. Третье хрустнуло под ударом, остатки воздуха вырвались из груди сдавленным криком. Деллиан отступил, стараясь двигаться плавно. Что–то случилось с координацией, чтобы удержать равновесие, пришлось растопырить руки. Томар опять наступал. Ответ — пинок в беззащитное колено. Тут уже не до точности, но пятка крепко соприкоснулась с ляжкой. Святые, чуть не попал по яйцам. Еще бы немного, и победа. Пинок отшвырнул Томара в сторону, но его кулак успел попасть Деллиану по открывшейся груди.

Деллиан пришел в себя на полу, не помня, как там оказался. Горькая рвота хлестнула изо рта, унося с собой капу. Инстинкт вздернул его на ноги — лежащий беззащитен. На ногах, готов к бою — лодыжка плохо держит. А перед ним Элличи, отбивается от удерживающего ее Ксанте и яростно выкрикивает что–то сквозь слезы.

«Элличи? Как она узнала?»

Томар ударил с разворота, и ударил точно. Боль затянула все темнотой.

— Идиот.

Это Ксанте.

Деллиан разлепил один глаз. Пустяковая потасовка, а сколько боли…

— О-оу, черт!

Помутившийся взгляд заполнила ухмылка Джанка.

— Ты живой. Больно?

— Хренов хрен!

— Надо понимать, это «да».

Он попробовал встать. Куда там. Так больно…

— Что?

— Ты не шевелись. Нервные шунты блокируют часть боли.

«Врун!»

— А от остального поможет это, — добавил Ксанте, прикладывая ему к коже маленькие твердые диски. Часть прилипала. Затекший правый глаз протерли влажной тряпкой, холодные острые щупальца проникли в вены, высасывая боль.

— Что случилось?

Со второй попытки он сумел приподнять голову. И увидел стоящую за спинами Ксанте и Джанка Элличи. На ее лице еще не высохли слезы.

— Ты не волнуйся, со мной все в порядке, — пробубнил он быстро немеющими губами. Ксанте поморщился, на его лице отразилась чужая боль.

— Что?..

— Релло, — всхлипнула Элличи.

— Черт, с ним что?

Деллиан инстинктивно поискал взглядом оптический дисплей, ряд иконок по краю поля зрения — каждая для одного из его взвода, для чудесных братьев, любовников, друзей всей жизни. Эти иконки были с ними постоянно, позволяли всегда и всюду приглядывать друг за другом. Если только он не отключался от сети хабитата, скрывая свое участие в драке. Сейчас Деллиан их не видел.

— Он умер, Деллиан. Покончил с собой.

Станция Круз 26 июня 2204 года

Медицинский отдел занимал неожиданно большую часть станционного тора, такой длинный отрезок, что Кандара, проходя по нему вслед за капитаном Трал и Джессикой, различала плавный изгиб пола кверху. Она чувствовала себя гуляющей по новому киберзаводу, еще не снабженному рабочими системами. Стены, пол, потолки блистали белизной, темная решетка каркаса придавала помещению сходство с новомодной художественной инсталляцией.

«Символизирующей душевную скудость…»

Удручающее впечатление еще усиливалось круглыми стеклянными перегородками отсеков, нагнетая ощущение изоляции. Шаги отдавались неумолчным эхом, перекрывая тихое гудение скользящих над головами охранных дронов со скромно втянутыми оружейными соплами.

Заняты были только два из пятидесяти отделений. В одном на операционном столе лежал труп Феритона Кейна. Вокруг сгрудились пятеро ксенобиологов в костюмах высокой биологической защиты цвета принятой на станции униформы. Их лица за щитками шлемов склонялись к трупу, а пучок свисающих с потолка хирургических манипуляторов исследовал мозговые ткани. Кандаре инструментарий напомнил наследие испанской инквизиции. Впрочем, ей всегда было не по себе в больницах, с тех пор как ее мать провела два последних безнадежных часа жизни в палате экстренной травматологии.

Во втором занятом отсеке два набора реанимационных модулей стояли по сторонам каталки с Соко. Им занимались Ланкин и пара медтехников станции, но вид у них был не особенно озабоченный. Они облепили Соко дисками датчиков — отслеживали жизненные функции. Пара дронов под потолком тоже вела наблюдение.

Едва трое вошли в отсек, из пола выдвинулись дополнительные защитные экраны, заперли их внутри. Кандаре вспомнились большие лабораторные клетки, в каких они испытывали опасные яды.

— Как у него дела? — спросила она.

Ланкин ткнул пальцем в верхний экран, где медленно и ритмично вели танец графики.

— Мозговая активность восстанавливается. И состав крови почти нормализовался. — Он оглянулся на Джессику. — Что–то еще нам надо предпринять?

— Нет. Он очнется, ручаюсь.

Кандара всматривалась в нее, пытаясь определить, сколько искренности в озабоченности чужачки. Она казалась искренней, но ведь человеческие эмоции, возможно, задавались вложенными в эту нечеловеческую оболочку алгоритмами. «И все же я к ней привязалась. Как так?»

Она всегда гордилась своей интуицией, но Джессика обманула ее радар, как и Феритон Кейн. И от этого, от воспрянувших подозрений, у нее все рефлексы были на взводе. Живущие в голове демоны трясли прутья решетки, сражаясь со сдерживающей их нейрохимией желез.

— Есть в тебе что–нибудь настоящее? — вырвалось у Кандары.

Ланкин и капитан Трал удивленно оглянулись. Джессика ответила усталым и грустным взглядом.

— Что видишь, то и есть, — сказала она.

— Ладно, ты мне вот что скажи: сколько вас таких?

— Неан? Корабль внедрения вырастил четверых.

— Давай без политических уверток. Сколько было кораблей?

— Не знаю, правда. Может быть, только наш, но могло быть и больше. Лично я считаю, что наша миссия была не единственной. Уровень недоверия к оликсами в высших правительственных структурах и глобальных политических комитетах выше, чем мне представлялось бы естественным. Это наводит на мысль, что там действуют, возбуждая подозрения, другие неаны. Доказательств у меня, конечно, нет, мне этих сведений не давали. Посланцы знают ровно столько, сколько необходимо знать. Жилой кластер, с которого пришел корабль внедрения, весьма озабочен безопасностью.

— Значит, неаны живут в этих кластерах?

— Да, среди звезд.

— Это вроде наших хабитатов?

— И опять я не знаю. «Жилой кластер» — всего лишь осмысленный перевод.

— Или нет, — заметило Трал.

— Дезинформация? — сообразила Кандара.

Оне пожало плечами.

— Я бы на их месте поступил так.

— Мы обсуждали это между собой, — призналась Джессика. — Возможно, нас породил всего лишь заброшенный эквивалент машины фон Неймана. Учитывая могущество оликсов, я бы сочла разумным вовсе покинуть галактику.

— Тогда почему ты нам этого не «посоветуешь»? — спросила Кандара. — Почему уговариваешь спрятаться?

— До галактики Андромеды более двух с половиной миллионов световых лет. Ваша технология еще не позволяет построить хабитат, способный к таким перелетам. Как и наша — насколько мне известно. Это просто слишком далеко.

— Мы уже пару веков рассматриваем возможности межгалактических путешествий, — напомнил Ланкин. — Потребные ресурсы далеко превосходят возможности Утопии. Надежда на успех была бы, если бы мы прихватили с собой всю Солнечную систему. И даже в этом случае за время перелета наш вид эволюционирует в нечто совершенно иное — или вымрет. Во втором случае, если некому окажется затормозить Солнце, предвидится всем столкновениям столкновение.

— Разогнать целую звездную систему… — усмехнулось Трал.

— Теоретически это по силам цивилизации третьего уровня по шкале Кардашева, — ответил Ланкин.

— Это что?

— Третий уровень по Кардашеву — это высшая ступень эволюции и технологического развития вида. В сущности — боги. Хотя кое–кто утверждает, что возможен и четвертый уровень, просто мы не способны его вообразить.

— Третий уровень по Кардашеву оликсов раздавил бы как букашек, — заметила Джессика. — Беда в том, что они объявляются задолго до того, как общество достигает первой ступени.

— Ты сейчас сказала, что неаны бежали от оликсов, — сказала Кандара. — Разве народ, который скрывается среди звезд, не должен был развиться до этого уровня?

— Возможно. Но вам они прислали меня, такую, как есть. А оликсы никуда не делись. Так что, судя по всему, еще не развился. Извини.

— Или ваш жилой кластер не хотел давать нам технологий и, в частности, оружия кардашевского уровня, — задумчиво протянула Кандара. — Оно и понятно: люди, шныряющие по всей галактике с пушками для сокрушения планет… не хотелось бы мне жить в такую эпоху.

— Будь у нас оружие, способное уничтожить оликсов, — возразила Джессика, — мы бы его сами применили.

— Ладно, давай попробуем восстановитьмежду нами прежнее доверие — хотя бы отчасти. Двое других, прибывших с тобой и Соко, — они кто?

— Лим Танью и Дати Гоуда. Дати месяц назад была в Южной Африке. Лим на Тяньцзине в системе Траппист. Ты довольна?

— Месяц назад?

— Мы не поддерживаем постоянного контакта, Кандара. Ген 8 Тьюринг способен отследить такие связи.

— И то верно. А теперь они выйдут на связь?

— Думаю, да, как только начнется вторжение.

Кандара велела Сапате вывести на линзы основные новости. Об оликсах пока не говорилось, и она приказала альтэго отслеживать все их упоминания.

— Когда вы все прибыли?

Джессика улыбнулась.

— В две тысячи сто шестьдесят втором. Шлепнулись в пролив Бигля. Зараза, какая же холоднющая там вода! Такого купания девушке хватит на всю жизнь.

— Где же доставивший вас корабль?

— Его больше нет. Для выполнения функций и маневров расходовалась и преобразовывалась его масса. После того как он спустил нас сквозь атмосферу, от него ничего не осталось.

— Удобно, — пробормотало Трал.

— Вписаться в человеческое общество нам удалось без особого труда. Вы передавали в эфир множество сюжетов о преступниках и секретных агентах. И документальные материалы. После этого я легко придумала себе правдоподобное прошлое.

— Ты училась ремеслу по художественным фильмам? — рассмеялась Кандара.

— Отчасти да.

— Так что, все эти метания между Утопией и Универсалией были для отвода глаз?

— В основном. Иммигрантке охотно прощают невежество, и на новом месте не оказывается родственников и старых друзей, которых тебе положено помнить. Твое личное прошлое таково, как ты рассказываешь, и подкрепляется официальными досье — они все были поддельными.

— Матерь Мария! Ну, меня ты одурачила — и не один раз, сама знаешь.

— Извини, если тебе это обидно. Под протокол: мои к тебе дружеские чувства неподдельные. Ты мне нравишься, Кандара.

— Значит, ты испытываешь настоящие чувства?

— А как же? Они — неотъемлемая часть самосознания. Эмоции управляют большей частью человеческих реакций.

— Любопытно. Но вот, к примеру, если бы тебе пришлось выбирать между спасением ребенка от верной смерти или получением важных сведений об оликсах…

Джессика захихикала.

— Ты никогда не думала стать ведущей разговорного шоу в Солнете? Хотя, думается, даже там такие нелепые темы не пройдут. Однако для протокола: я бы спасала ребенка. Это вопрос не эмоций, а простой логики. Ребенка можно спасти только однажды, а каждая жизнь драгоценна. Информация об оликсах, если она существует, может быть добыта и в другой раз.

— Тут она тебя поймала, — весело заметил Ланкин.

— Ладно. А его… — Кандара кивнула на Соко, — ты любишь?

— Как брата. Это самое точное, насколько позволяют язык и обстоятельства, определение наших отношений. А с рациональной точки зрения: придя в себя, он будет чрезвычайно полезен в борьбе против оликсов.

— А саботаж на транспортном корабле оликсов у вас был запланирован?

— Конкретно — нет. Мы с Соко знали, что оликсы станут похищать людей для разнообразных экспериментов по отработке стратегии «окукливания». Мы добивались, чтобы Юрий, расследуя исчезновение Горацио, ввел Соко в операцию: это помогло бы ему выяснить, чем они занимаются и насколько влиятельны в преступных слоях человечества. Но такого успеха не предвидели.

— И Соко позволил себя захватить.

— Да, — вздохнула Джессика. — И это помогло нам разоблачить перед вами оликсов. Но ты не представляешь, как тяжело было ждать.

— А ты тем временем усердно подпитывала паранойю Энсли?

— Ну, ее особо подпитывать не приходилось. Культура Универсалии подозрительна по природе, поэтому я перебралась сюда, на Дельту Павлина, работать с утопийцами. Должна сказать, Эмилья куда рациональнее и скептичнее Энсли.

— И все же ты справилась, — сказала Кандара. — Ты ее убедила.

Джессика широко взмахнула рукой.

— Ну да. Ты учти, она с самого начала сомневалась насчет оликсов, а ума у нее хватает. Служба безопасности утопийцев была совершенно неэффективна — ты сама видела, как они работали. Они собрали об оликсах слишком противоречивые сведения: дезинформация, поставляемая мной и моими коллегами, сталкивалась с дезинформацией самих оликсов. Все выглядело пустыми слухами, но так много шума из ничего не бывает.

— Нет дыма без огня, — согласилась Кандара.

— Вот–вот. Внедрившись в их Бюро, я сумела направить розыск в нужную сторону, обратила внимание на исчезновения людей и подрывную деятельность против Дельты Павлина. Потратила несколько лет, но все же убедила совет старейшин. После этого Бюро внутренней безопасности получило в распоряжение огромные ресурсы, а я позаботилась об их правильном применении.

— А в экспертную группу на Нкаю ты меня провела?

— Да, обиняками. Феритон предложил список кандидатов. Я пришла к выводу, что эти люди у него под подозрением. Ты попала в список из–за своего выступления с Меланомой на Верби. Бюро, естественно, поддержало твою кандидатуру — они тебя запомнили по тому делу.

— Угу. А остальные?

— С Юрием я и раньше работала. Энсли ему безраздельно доверял, а Феритон не мог его не заподозрить, потому что Юрий всегда относился с подозрением к оликсам. Вот он и протолкнул его в группу. Алика он тоже числил среди подозреваемых.

— А сам Феритон?

— У меня он был первым на подозрении. Очень напрасно они отправили его шпионить на «Спасении жизни». Люди Энсли просто не понимали, с чем имеют дело.

Кандара, прищурившись, заглянула сквозь защитный экран в соседний отсек, где исследовали труп Феритона.

— Как ты думаешь, его мозг еще жив?

— О, не сомневаюсь. Оликсы должны были его окуклить. Черт побери, он, вероятно, уже у них в анклаве вместе с другими подопытными.

— Матерь Мария!

У Джессики заблестели глаза.

— Так ты мне веришь!

— Это мы еще посмотрим.

Луна 26 июня 2204 года

Каллум не особенно удивился, обнаружив, что приемная камера Обороны Альфа очень похожа на прихожую станции Круз; только в охране здесь было больше народу. Все охранники в силовой матово–черной броне, наплечное оружие заранее нацелено на входящего сквозь портал. Командовала группой лейтенант Амали, такая высокая, что он на первый взгляд принял ее за омни. Женщина встретила его с непокрытой головой, но, окидывая гостя подозрительным взглядом, крепко прижимала к себе шлем.

— Каллум Хепберн?

— Вот он я. — Аполлон переслал в сеть базы его личный код, каковой ее нисколько не заинтересовал.

Вслед за Каллумом в портал прошло Элдлунд, следом Данута Зангари. Приставленная к ним внучка Энсли играла роль персонального удостоверения с полномочиями.

— Сюда, пожалуйста, — пригласила их Амали.

Каллум двинулся за ней. Он не привык к низкой гравитации. Планеты для терраформирования выбирали приближенные размерами и массой к Земле, а хабитаты всегда раскручивали до земного стандарта тяготения на ободе. Но Оборона Альфа базировалась на Луне, закопалась на восемь километров под слой реголита. Каллум постарался двигаться плавно и обдуманно, избегая резких поворотов. Так, чтобы набранная инерция толкала его в нужном направлении. И все равно при каждом плавном скользящем шаге ему казалось, что пальцы ног отрываются от пола. Ему меньше всего хотелось бы споткнуться и в замедленном движении повалиться на пол, потому что так же верно, как холодная зима в Абердине, Элдлунд пришло бы ему на помощь с заботливостью няньки из дома престарелых.

Рослые омни, ясное дело, легко справлялись с одной шестой гравитации. Каллум не понимал, как им, долговязым, это удается. Впрочем, Амали шагала не менее грациозно. Каллум, бранясь себе под нос, добрался до портальной двери, более–менее сохранив достоинство.

Они оказались в простой прихожей с металлическими стенами. На другом конце была обычная дверь — открытая створка выглядела толстой, как дверца банковского сейфа. За дополнительной прозрачной дверью маячили двое стражей в броне. Задрав голову, Каллум увидел очертания люков в закругленном потолке и постарался не думать, сколько за ними скрыто оружия.

Прозрачная дверь раздвинулась, и Амали ввела их в командный центр. Оборону Альфа учредили с прибытием «Спасения жизни»: движимый антиматерией корабль пришельцев, естественно, внушал опасения. По освященной временем бюрократической традиции, стали нарождаться комитеты и подкомитеты, расходы росли, пока все не согласились объединить разнообразные службы (в основном по борьбе с инсургентами и отслеживанию космического мусора) и снабдить новое агентство финансированием от Сената Сол. Целью его было распространить датчики раннего предупреждения на два световых года от Солнца, чтобы ни один чужой корабль не подобрался больше незамеченным, как это удалось «Спасению жизни». Кроме того, на орбитальных платформах высоко над Землей решено было собрать впечатляющий арсенал для встречи любого враждебного корабля. Кроме того, Оборона Альфа — теоретически — имела полномочия по включению городских щитов.

Цель великого проекта была благородна: защитить человечество от таящихся в галактике угроз. Официально служба оформилась в 2150‑м.

К 2204‑му сеть датчиков достигла пояса Койпера, а партизанская борьба Сената с Комитетом по ресурсам за финансирование новых бастионов продолжалась уже восемь лет. Из восьмидесяти намеченных для трехслойной обороны Земли гигантских платформ успели соорудить пятнадцать: девять ввели в строй, а остальные восемь все еще доводились до ума; мешали проблемы перепланировки, масштабный перерасход средств, многочисленные злоупотребления подрядчиков, которые расследовались сейчас Сенатской комиссией.

Всю эту историю Каллум в общих чертах знал. Однако командный центр не выдавал осаждавших агентство немочей. Это была округлая комната с вогнутым полом — зеркальная копия кратера Теофилла в восьми километрах над ее потолком. На схемах–картах искорками сверкали мириады хабитатов — радуга их орбит рассекалась тысячами белых курсовых векторов всех комет и небесных камней, пересекавших земную орбиту. Среди них змеились багровые векторы движения кораблей — в основном уносящих к Солнцу новые солнечные колодцы, чтобы сбросить их в корону для перекачки ее энергии на земные энергостанции. Другие корабельные векторы указывали на девственные астероиды, захватив которые заявочные Тьюринги объявляли о своей независимости и тут же предлагали корпорациям безналоговую регистрацию. Прямо напротив Земли, в точке Ларганж‑3, зловеще пламенел значок «Спасения жизни».

Старший офицер стоял перед этим призрачным шаром и, подбоченившись, вглядывался в дисплей. Его коренастая фигура в черно–синем мундире выглядела внушительной и властной. Когда офицер обернулся поприветствовать вошедших, Каллум прищурился. В его лысой голове, в очках с проволочной оправой чудилось что–то раздражающе знакомое. К жестокой досаде Каллума, воспоминание не давалось в руки: теперь такое случалось с ним все чаще. Сдавшись, он приказал Аполлону провести распознавание.

— Генерал–адъютант Дэвид Джонстон, верховный командующий Обороны Альфа в пятигодичной командировке от Британского генерального штаба.

— Авария на Гилгене! — вырвалось у Каллума.

— О, браво. Я гадал, вспомните ли вы.

Метнув острый взгляд на Дануту, Джонстон улыбнулся Каллуму.

— Я огорчился, услышав вскоре после того о вашей смерти. Рад видеть, что вы совсем поправились.

Каллум, ухмыльнувшись, протянул ему руку.

— Современная медицина творит охрененные чудеса.

— Вот–вот. — Рукопожатие Джонстона доказывало, что тот не все время проводил за столом в подземелье. — И, кстати о чудесах, нам, похоже, в ближайшее время понадобится еще одно. Был бы весьма обязан…

— Извините, чудеса не по моей части. — Каллум обвел взглядом командный центр. Вокруг пузырей–дисплеев на равном расстоянии были расставлены три кресла: одно, пустое, рядом с Джонстоном и еще два заняты капитанами Обороны Альфа. Перед обоими плавали голографические инфокубы — как геометрические гало, вмещающие куда больше сведений, чем контактные линзы. Он, хмуря брови, осмотрелся сквозь искрящиеся пузыри в поисках остальных оперативников.

— Где все?

Джонстон хитровато улыбнулся.

— Мы и есть все, мой мальчик, — мал золотник, да дорог.

По спине у Каллума пробежал колючий холодок.

— Трое? Для защиты всей системы Сол?

— Трое людей и самый большой из существующих кубов Ген 8 Тьюринга. Наше дело, в сущности, определять общую стратегию: об остальном заботятся Тьюринги. Право же, идеально простая структура командования — о такой мечтал каждый генерал со времен Тумуской катастрофы.

— Ладно. Я, как инженер, всегда одобрял простые системы. Однако что мы имеем в этой системе?

Джонстон снова кинул на него многозначительный взгляд.

— Если данные разведки верны и вскоре ожидается вторжение оликсов, мы, возможно, сумеем задержать их на несколько часов.

— Дерьмо дело! А что орудийные платформы?

— Все девять штук? — спокойно отозвался Джонстон. — Возможно, сумеют нанести несколько ударов при приближении кораблей противника к Земле, хотя они не слишком маневренны.

— Тогда какого черта было с ними возиться?

— Стратегический план предполагал восемьдесят орудийных платформ на трех разных окололунных орбитах. Три слоя обороны луковой кожурой, если хотите. При таких условиях приблизиться к Земле из космоса было бы очень непросто. А так — у нас есть надежные датчики наблюдения за орбитой Плутона. И если к Сол двинется еще один ковчег или армада, мы увидим выхлоп их торможения за световой год. Никто к нам незаметно не подкрадется. К тому же государственные и частные разведки обследовали почти все звездные системы в пределах восьмидесяти световых лет. Ничего враждебного не обнаружено. Я как военный ценю огромную политическую поддержку, оказанную Обороне Альфа «Связью». К сожалению, наибольшую опасность из тех, что нам известны, в этой части галактики представляют четырнадцать экзопланет с первобытной густой атмосферой, способной — возможно — породить многоклеточную жизнь в ближайший миллиард лет. При таких условиях трудно добиться от политиков решительных действий. Мы пока не сталкивались ни с чем угрожающим.

— До сего дня, — вставила Данута.

— Да. До сего дня.

— Так что вы можете? — спросил Каллум.

— На основании сообщенных мне сведений о потенциальном масштабе вторжения оликсов, полагаю, мы можем выиграть время, чтобы сельские жители и жители городов–спутников успели укрыться под городскими щитами.

— И все?

Быть может, причина была в омолаживающей теломер–терапии, которая сделала кожу Джонстона жесткой и неподвижной — так или иначе, раскаяния его лицо не выражало.

— Да.

— Может быть, я сумею помочь, — сказала Данута.

Каллум с Джонстоном с любопытством обернулись к ней.

— Как? — спросил Каллум.

— Служба мониторинга оликсов при «Связи» располагает группой планирования нештатных ситуаций, — ответила девушка. — Энсли с его недоверчивостью счел нужным подготовить ответ на случай худшего сценария.

— О, вы, стало быть, не ограничивались теорией? — спросил Каллум.

— Не ограничивались.

— И что у вас есть? — вмешался Джонстон.

— В случае враждебных действий со стороны «Спасения жизни» мы можем нанести удар оружием массового поражения.

— Что? Ядерным? — вырвалось у Каллума. — Охренеть! Энсли Зангари запасся личным ядерным арсеналом?

— Только на крайний случай, — уточнила Данута. — И распоряжается им дед не в одиночку. Чтобы его задействовать, нужно согласие комиссии.

— Комиссии семьи Зангари?

— Да.

— Позвольте, угадаю: вы состоите в этой комиссии?

— Имею честь.

— Сколько боеголовок? — спросил Джонстон.

— Тридцать, по семьдесят мегатонн каждая. Их можно доставить через наши порталы в окрестностях точки L-три. Носители — высокоскоростные ракеты или низкоскоростные астродроны–невидимки.

— Семьдесят мегатонн! Черти полосатые, это сила!

Данута скривила губы в понимающей улыбке.

— Хватит, чтобы расколоть астероид.

— Вот вам и договор о разоружении шестьдесят восьмого, — оскорбленно процедил Каллум. — И все усилия по его соблюдению.

— Взрыватель у этих боеголовок лазерный, — продолжала Данута. — Расщепляемых материалов мы не используем. И создавались они с единственной целью — для самозащиты. Думаю, теперь все согласятся, что это было оправданно.

Каллум не нашел колкого ответа и решил придержать язык.

— Хорошо, — сказал Джонстон. — Тогда зачем вам Оборона Альфа?

— Нам нужна ваша сеть датчиков, — ответила ему Данута. — За точкой L-три ведется постоянное наблюдение через наши порталы, но, если Джессика не обманывает, мы можем столкнуться с целым военным флотом.

— Она назвала его «флотом Избавления», — заметило Элдлунд. — Сказала, он прибудет через червоточину на «Спасении жизни».

— Как ни называй, его необходимо отследить, — сказала Данута.

— Это нам по силам, — заверил Джонстон.

Сменилось изображение в пузыре–дисплее, Земля стала увеличиваться, заполнила собой весь шар. Материки окаймлял неоновый пурпур, города ярко горели оранжевым светом. На глазах у Каллума несколько оранжевых пятнышек сменили цвет на голубой. Джонстон, оглядывая глобус, удовлетворенно кивал с каждой заменой.

— Это щиты? — спросил Каллум.

— Да. С вашим прибытием мы передали приказ на активацию, код номер один. Заранее, разумеется, страховки ради, так что включаются пока не все. Существует множество оборонных агентств, которые ради утверждения своей политической независимости будут тянуть время — особенно пока нет видимых доказательств катастрофы. Но обнадеживает, что многие отозвались без промедления — значит, нам не придется тратить времени, гоняясь за каждым. Вы с вашими союзниками могли бы оказать на уклоняющиеся власти давление через Сенат Сол.

Данута, отметив преобладание на североамериканском континенте оранжевых точек, укоризненно покачала головой:

— Как это типично!

Каллум не поручился бы, что губы Джонстона не скривились в улыбке.

— Не волнуйтесь, Алик их прижмет к ногтю.

— У южных границ тоже не любят, когда им приказывают, — заметило Элдлунд.

Несколько городов Северной Америки все же перекрасились из оранжевого в голубой. Но процесс шел мучительно медленно. Каллум не удержался — нашел взглядом Абердин и убедился, что тот успокаивающе сияет сапфиром. Правда, он век не бывал дома, и родственники стали просто именами, хранившимися у Аполлона в архивных файлах. И все же… родина есть родина. Он с удовольствием отметил, что и Эдинбург надежно укрыт за толстой стеной уплотненного воздуха.

На стене за креслом Джонстона высветилось лицо Юрия.

— Мы считаем, что началось, — объявил он.

— Статус «Спасения жизни» без изменений, — возразил Джонстон.

— Возможно, но мой отдел сообщает о значительном возрастании числа инцидентов внизу. Межзвездные хабы подвергаются цифровым атакам. Ген 8 Тьюринги предотвращают большую часть отказов, но вспомогательным системам туго приходится.

— А физический саботаж? — спросил Каллум.

— Возможно. Связь с несколькими хабами нарушена или не действует, даже на наших безопасных запасных каналах. Мы сейчас высылаем тактические группы — выяснить, что там происходит. Я запустил протокол изоляции для всех межзвездных порталов — в обе стороны.

— Вот дерьмо! — буркнул Каллум.

Рядом с Юрием появился Алик.

— А флота вторжения, стало быть, не видно, а?

— Пока нет, — ответил Каллум.

— Ну, ладно. Хорошо то, что Вашингтон теперь в числе верующих. Мои объяснения глубоко обеспокоили некоторых важных персон. Пентагон поддерживает запрос Обороны Альфа на включение городских щитов.

— Приказ, — поправил Джонстон. — Мы приказали активировать щиты.

— Пусть будет так. И, угадаете? Первым закрылся сам Вашингтон. Каллум ухмыльнулся.

— В том нет ни тени эгоизма, не так ли?

— Ни малейшего. Просто подают пример, и только. Юрий, Нью-Йорк в ближайшие десять минут тоже закроется.

— Благодарю.

Джонстон вдруг напрягся, обернувшись к пузырю–дисплею.

— Боже всемогущий!

— Что?.. — Каллум мог бы не спрашивать. Знал сам. Знал с той секунды, когда заглянул в расколотый череп Феритона Кейна и увидел обосновавшийся в нем чужой мозг. «Это по–настоящему, хоть дерьмо ешь. Это происходит на самом деле!»

— Только что прервалась всякая связь с Прихожей.

— Прервалась?

— Отрубили. Поражена вирусом. Отключение. Диверсия… Так или иначе, связи нет. Мы ничего не видим.

— Сколько там людей на борту?

— Это же основной коммерческий трансфер на «Спасение жизни». Через станцию шел большой трафик.

— Сколько?

— Вероятно, около двух тысяч постоянных технических работников. Сервисные челноки требуют ухода.

— Юрий! — воззвал Каллум.

— Уже. Первым делом приказал закрыть все порталы с Прихожей. Портальная связь «Спасения жизни» с системой Сол прервана.

— А вот и сведения об изменении статуса пошли, — сказал Джонстон. — Принимаем видео.

Пузырь мгновенно переключился на ковчег пришельцев. Зрелище захватило Каллума. Из трещин в гладкой поверхности астероида били фонтаны белого газа высотой с гору. Искривляющиеся дугой струи блестели на солнце, создавая светящееся на фоне звезд прекрасное эфемерное колесо.

— Ваша работа? — спросил Каллум.

— Нет, — отозвалась Данута, — мы ничего не запускали.

— Тогда какого черта?

Нью-Йорк 26 июня 2204 года

Постоянный кабинет Юрия располагался на восемьдесят втором этаже штаб–квартиры «Связи» в стодвадцатиэтажной высотке на Западной 59‑й. Из него открывался великолепный вид на Центральный парк и город за парком, и к тому же под Юрием оказывались его ленные владения: отдел безопасности занимал восемь этажей ниже. Выше устроились чиновники и директора — намек на приоритеты Энсли Зангари в эпоху основания «Связи». Гендиректор всегда по–отечески оберегал свое дитя, и потому оперативный центр безопасности был на девять этажей заглублен под землю, прячась в ультранадежном подвале. Его помещение имело форму цветка: по лепестку на каждый земной материк, лепесток на хабитаты Сол, еще один — на промышленные астероиды, а последний был посвящен межзвездным хабам. В центре каждого сегмента помещался пузырь–дисплей, вокруг в мягких креслах устраивались четверо или пятеро оперативников, имевших прямой выход на военизированную пожарную службу, Ген 8 Тьюринги и разведку, соперничавшую с вооруженными силами малых стран и нередко их превосходившую. Стратегический центр в сердцевине цветка имел арочные выходы в каждый сегмент; через них наблюдал за происходящим дежурный офицер.

Энн Гролль выпало счастье — или несчастье — занимать центральное место в тот момент, когда со станции Круз прибыли Юрий с Луи. Юрий велел ей сидеть, где сидела, и исполнять его распоряжения: она сорок три года прослужила в безопасности «Связи», а до того восемь в «Дьявольской бригаде» — элитном спецназе Канады. Юрий уважал ее профессионализм и умение непринужденно держаться под давлением.

Хотя даже она выругалась, когда Юрий кратко ввел ее в курс дела. Доклады о странных отказах и неполадках на хабах стали поступать практически одновременно с их прибытием. В считаные минуты стало ясно, что против «Связи» ведется организованная подрывная деятельность. Масштаб саботажа встревожил Юрия — такого он не ожидал.

Своему альтэго Борису он приказал открыть максимально защищенный канал связи со службой мониторинга оликсов. Ее спрятали внутри астероида Тевкр в группе юпитерианских Троянов, следовавших по околосолнечной орбите за газовым гигантом. Физики «Связи» запасли там ядерный арсенал, внушавший надежду нанести оликсам жестокий удар до возникновения реальной угрозы.

Когда Борис вывел ему на линзы данные по арсеналу Тевкра, Юрий отметил, что связь с секретной станцией поддерживает и Данута. Энсли Третий доверил код выхода пятерым — с запасом, на случай если саботаж оликсов окажется успешнее ожидаемого. Это была страшная ответственность — особенно если они ошиблись насчет оликсов. Однако Юрий все не мог выбросить из головы картину чужого мозга под расколотым черепом Феритона. Он, едва установив надежную связь с представителями семьи Зангари, предложил ударить ядерными зарядами по «Спасению жизни», но Зангари отказали — потребовали решающих доказательств.

— Если мы ошибаемся, это будет геноцидом, — заявил Энсли Третий.

Арсенал Тевкра требовал для авторизации кодов двух уполномоченных. Сам Энсли, к удивлению Юрия, не загрузил немедленно собственный мастер–код. Впрочем, времена переменились: старик больше не представлял верховной власти. Уже десять лет, как семья начала перехватывать поводья.

— Дайте–ка онлайн с Обороной Альфа, — предложил Юрий. — Будем координировать действия с ними.

Энн коротко кивнула. На экране между двух арок появился лунный командный центр и стоявший рядом с Джонстоном Каллум.

— Мы считаем, началось, — обратился к ним Юрий.

— Статус «Спасения жизни» без изменений, — ответил Джонстон.

Услышав это, Юрий усомнился в Джессике. Сомневаться в ней было неприятно — тем более что тридцать два года назад она спасла ему жизнь и тот случай все еще влиял на его отношение. В те времена он был куда решительнее: возраст принес с собой не мудрость, а сомнения.

Пока он рассказывал Обороне о волне саботажа, Борис установил сверхсекретную связь с Данутой.

— Думаю, нам пора вооружить боеголовки, — обратился к ней Юрий. — Этот саботаж — не совпадение. Джессика его предсказывала.

— Не знаю, — протянула она. — А если ее неаны нам враждебны и мы повелись на дезинформацию?

— Черт! Ладно. — Он скорее ожидал от Дануты безусловного согласия и железных обоснований. А теперь… «Бога ради, она параноик не меньше меня. Просто слишком уж много поставлено на кон».

К их обществу присоединился Алик, и Юрий невольно признался себе, что с включением Нью–Йоркского щита ему стало бы спокойнее. Под открытым небом он чувствовал себя беззащитным даже в подвале под небоскребом. Гролль вывела в большой голографический куб «Спасение жизни». При виде бьющих из трещин гейзеров пара Юрий нахмурился. Трещины на боках ковчега ширились на глазах.

С первых данных об изменении статуса Юрий затаил дыхание. И не сводил глаз с астероида–ковчега в гигантских струях светящегося пара.

— Ваша работа? — спросил присмиревший Каллум.

— Нет, — отозвалась Данута, — мы ничего не запускали.

— Тогда какого черта?

— Ты им сообщила о нашей ударной силе? — обратился к Дануте удивленный Юрий.

— Да. Оборона Альфа должна знать обо всех возможностях.

Юрию хотелось поспорить. Он сам понимал, как это глупо, но до сих пор не мог до конца поверить Каллуму. И мрачно признавал, что это его не украшает.

— Молодец.

— Трещины строго радиальны, — отметил Луи. — Открываются по всей окружности у кормовой части.

— Вызывайте Джессику, — сказал Каллум. — Может, она объяснит, что происходит.

Луи бросил отчаянный взгляд на Юрия.

— Уже объяснила.

— Выполнять! — рявкнул Юрий и приказал Борису: — Отметь мне на схеме расположение внутренних камер.

Ковчег на голограмме изменился, стал прозрачным, внутри наметились овальные биополости. И всякому стало ясно, что трещины открываются посередине четвертой, кормовой полости.

— Черти адовы! — выругался Каллум. — Джессика говорила, там размещается червоточина.

— Похоже, они намерены сбросить всю кормовую часть, — сказал Юрий. — Вместе с двигателем на антиматерии.

— Потому что он им больше не нужен, — заключил Каллум. — А червоточина, таким образом, откроется в космос.

— Вот дрянь! И из него попрет этот их флот Избавления. Это на самом деле.

— Юрий, я передаю свой код авторизации удара, — сказала Данута.

— И я добавляю свой, — поспешно отозвался Юрий. Когда в арсенал Тевкра загрузились все пять кодов, он едва не улыбнулся.

Единогласно!

На контактные линзы ему выплеснулось текстовое от Энсли Третьего: «Вы на грунте, Юрий. Принимайте командование».

— Переходи к стадии активации, — велел Юрий Борису, увидев на линзах фиолетовую командирскую иконку.

— Ракетами или дронами–невидимками? — обратился он к Дануте.

— Я бы сказала: ракетами, — ответила та. — Неизвестно, какая у оликсов оборона, так что у нас вся надежда на скорость. К тому же надо предупредить появление этих их кораблей Избавления.

Поздно, подумал Юрий. На голограмме было видно, что трещины по окружности ковчега разошлись уже на сотню метров. Он приказал Борису передать код на запуск.

В глубине астероида Тевкр выскользнули из бункеров–хранилищ пять ракет с ядерными боеголовками. Ген 8 Тьюринг выводил на линзы Юрия последовательность действий. Многоцветное изображение показывало пять спутников–невидимок на орбите: два миллиона километров от «Спасения жизни», и с каждого шел портал на Тевкр. Поступили данные анализа: вырывающиеся из трещин ковчега газовые гейзеры состояли из кислорода и азота — сбрасывалась атмосфера четвертой полости. И плотность ее быстро падала. Должно быть, полость уже почти опустела. Датчики начали принимать исходящие от ковчега гравитационные волны. Массивная носовая секция медленно ускорялась, увеличивая разрыв со сброшенным двигателем.

— Гравитационный двигатель? — поразился Юрий.

— Джессика не соврала, — спокойно отозвался Каллум. — Все, как она говорит.

— Наши спутники улавливают следы негативной энергии, — подал голос Луи. — Ого, какая мощь! Вне всяких масштабов.

— Это, видимо, и есть червоточина, — с горечью произнес Юрий. — Они уже не скрываются. — Он оценил тактические позиции глазами Ген 8 Тьюринга. Ракетам Тевкра оставались считаные минуты до пуска. Через порталы они выйдут на спутники вместе с пятью сотнями снарядов электронной войны, которые должны будут сбить с толку и ослепить датчики ковчега. После этого при полном ускорении им останется девяносто семь минут до цели.

— Гравитационный двигатель завершит расхождение с ковчегом до приближения наших ракет. Червоточина будет открыта в пространство.

— И тогда появятся корабли Избавления, — объявила Данута. — Это мы переживем. Все равно надо заканчивать. Наше преимущество в скорости. Надо убить червоточину до выхода всего флота.

Юрий нюхом чуял, что не так это будет просто. Однако он придержал язык.

— Пуск через десять секунд, — доложил Борис.

— Мы задействуем свои ядерные, — обратилась к Обороне Альфа Данута.

— Какие на хрен ядерные? — возопил Алик.

— «Связь» предусмотрела запасной вариант, — сказал ему Юрий. В другое время он бы расхохотался, увидев реакцию фэбээровца — точь-в-точь как у Каллума. — Как последнее средство. На крайний случай.

— Треклятый Энсли! Чертов параноик! Вы хоть представляете, сколько говна вывалит вам на голову Вашингтон, если узнает?

— Теперь–то они деда медалью наградят, — огрызнулся Луи. Сверхнадежная связь с Тевкром вдруг оборвалась.

— Черт! Что за?..

— Ничего не вижу, — всполошилась Данута.

— Это безотказная связь, — бесчувственными губами выговорил Юрий. — Ее невозможно прервать… Ох… Нет, нет, нет!

— Коммандер, у Обороны Альфа есть датчики в группе Троянов Юпитера? — спросила Данута.

— Как и по всей системе Сол, — ответил Джонстон. — Вплоть до пояса Койпера все под наблюдением.

В кубе перед Юрием появилась точка астероидной группы. В реальности юпитерианская точка Лагранжа представляла собой удлиненную зону в пять с лишним астрономических единиц шириной, размазанную вдоль орбиты газового гиганта. В ней насчитывалось более полумиллиона астероидов в километр и более в поперечнике. На семнадцати самых крупных помещались промышленные комплексы и хабитаты владеющих ими корпораций, еще сто двадцать заняли заявочные Тьюринги, зарегистрировав их как независимые безналоговые государства. Тевкр, хоть и имел более сотни километров в диаметре, числился среди последних.

Оборона Альфа держала в этой зоне тридцать семь датчиков, но видеосигнал, даже распространяясь со скоростью света, давал лаг в несколько минут. Юрий пристально всматривался в зеленое пятнышко Тевкра и ждал… ждал… Через пятьдесят секунд Тевкр полыхнул солнечным протуберанцем, хвостом дьявольской кометы.

— Гады, — сплюнул Юрий. Ярость и отчаяние на долгий миг привели его в остолбенение. Когда пальцы наконец сжались в кулаки, стоило небывалого труда сдержаться, не врезать по чему попало: по косяку арки, по Луи… Последний раз он был так близок к срыву, когда его вышибли из российской армии. Кончилось тем, что он испустил свирепый рык: — Феритон! Наверняка сукин сын Феритон… Он знал про Тевкр и наш ядерный запас. Вот подлость, мы же даже брали один заряд на Нкаю на случай, если придется срочно закрыть планету.

— Это был не он, — грустно поправил Каллум. — Уже не он. Черт, его мозги у них где–то в консервной банке. Они выкачали из него все, что он помнил, иначе не сумели бы нас одурачить, выдать его тело за человеческое.

— Да. Благодарю, капитан гребаная очевидность! — огрызнулся Юрий. Он все не мог оторвать взгляда от одинокого астероида, на который возлагалось столько надежд. Газовое облако уже редело, разогнанное солнечным ветром.

— Я просто… — проворчал Каллум.

— Да. — Юрий взял себя в руки, с все еще окаменевшей спиной повернулся к экранам. — Так… надо понимать, когда его тело перешло в квинту оликсов, оно… они, или как там их, конечно, проверили наши тайные базы. Какого черта, я бы и сам так поступил. Стандартная процедура. Обнаружили наши боеголовки и устроили диверсию.

— Знали, что делают, — добавил Каллум. — Джессика говорила, они не в первый раз такое совершают. Далеко не в первый.

— Все равно мы сумеем их побить, — сказал Алик. — Джессика и прочие неаны пришли нам на помощь. Они знают, что всему этому противопоставить. А мы… мы теперь знаем, что она не лжет. Мы ее выслушаем. На этот раз — как следует.

— Восхищен вашим доверием, — заговорил Джонстон, — но если кто–нибудь еще не припас ядерных боеголовок вместе с рабочей системой доставки, драться с ними придется на грунте.

— Каллум? — обратился к нему Юрий.

— Нет, — покачал головой тот. — Утопийцы тайного оружия не держат.

«Насколько тебе известно», — готов был добавить Юрий. Но он понимал, что это бессмысленно.

— Пусть будет так. Значит, на грунте.

Он перевел дыхание и переключился от мечтаний к действительности:

— Хорошо. Энн, все мощности компании закрыть — именно все. Каждому находящемуся в расположении «Связи» провести глубокое сканирование черепа и всем входящим тоже. Если группа сканирования обнаружит в чьей–то голове мозг квинты, таких устранить.

— Устранить?..

— Уничтожить. Убивать этих тварей на месте. Уяснили?

— Да, сэр.

— Хорошо. Вызвать немедленно всех свободных сотрудников безопасности. Мне плевать, чем они заняты, — всех в броню и в готовность к действию, как только пройдут проверку сканированием. Так: первый приоритет — сеть внутренних хабов. С этого момента они только для безопасников — без исключений. Внушите это сотрудникам управления и исполнительного аппарата. Знаю, как много о себе воображают эти ублюдки, но сегодня пусть ведут себя как овечки. Второе — центральные государственные хабы. Они — ядро нашей глобальной сети; пусть наши команды первым делом занимают их. Каждый взять под охрану. Когда закончите с этим, начинайте занимать региональные хабы. Метро–хабы оставим напоследок. — Он помолчал. Охрана метро–хабов автоматически входила в протокол, но на деле оказалась невыполнимой. Все общественные хабы планеты? Никак. Речь шла не о защите мощностей компании от радикалов, не о защите вложений акционеров. Теперь все иначе. Речь идет о выживании вида. Нет ничего проще. — Собственно, о метро–хабах забудьте: у нас просто не хватит людей. Их надо будет закрыть. По крайней мере, это притормозит саботажников.

Энн Гролль ответила ему ошеломленным взглядом.

— Сэр, а у вас на это есть полномочия?

— Сегодня у меня полномочий больше, чем у Господа! Одновременно он послал Дануте короткое: «?» «Чтоб вас, Юрий», — ответила та.

«??!»

«ОК, Энсли Третий согласен. Действуйте».

Он приказал Борису загрузить полученные от Энсли Третьего дежурные коды в Ген 8 Тьюринг оперативного центра.

— Загружены и подтверждены, — доложил альтэго. — Вы располагаете оперативным контролем над всей сетью «Связи» Сол.

— Оставляете метро–хабы без защиты? — спросил Луи.

— У нас тут конец света, Луи. Мы не сумеем их защитить, не выпустив из рук ядра сети. Горожане пусть добираются ап–такси или пройдутся пешочком для разнообразия. Им не повредит разминка.

— Боже всемогущий!

Юрий выбрал минутку, чтобы взвесить варианты, а взглядом всё упирался в останки Тевкра, единственной своей настоящей надежды.

— Энн, закройте движение через межзвездные хабы. Физически запечатать. Не хватало нам только новых агентов оликсов с терраформированных миров.

— Исполнено, — отозвалась Гролль. — По всей сети нарастают неполадки, десятки просто отключаются. Даже не объясни вы, что происходит, мы бы не усомнились, что это нападение.

— Чем мы отвечаем? — спросил Юрий.

Кубы голограмм вокруг Гролль загустели от множества поступающих данных и почти скрыли ее лицо муаровым занавесом.

— Активность подпольных сетей на пике, выше даже, чем в девяносто седьмом, при Большой утечке НеоКрипто. Но Ген 8 Тьюринги фильтруют и блокируют попытки их хакеров пробиться в Солнет. Распознать физический саботаж труднее. Сами хабы почти не атакуют, зато определенно участились вылазки против вспомогательного оборудования.

— Хорошо, установите барьеры безопасности вокруг зданий межзвездных хабов: они должны остаться в рабочем состоянии.

Вслух об этом не хотелось говорить даже здесь, но Земле необходимо было отстоять дорожку на терраформированные миры — на случай, если придется последовать совету Джессики: бежать и прятаться.

Луи окинул быстрым взглядом пузыри дисплеев во всех сегментах.

— Проклятье, плохо дело, а всего несколько минут, как началось.

— Да уж… — Юрий сверился с Борисом: Нью–Йоркский щит так и не включили. — Алик, надо мной все еще нет щита.

— Я над этим работаю.

Изображение Алика пропало с экрана.

— Рапортов об ущербе все больше, — сказала Энн. — Европейские хабы перешли на резервные мощности. Похоже, что саботажники взяли на прицел силовую сеть планеты.

— Дерьмо. Это вне нашей охраны, — расстроился Юрий. — Пора пнуть под зад энергетические компании, пусть подключают своих безопасников. — Он повернулся к лепестку, обеспечивающему связь с европейским оперативным центром. — Кто у нас в Лондоне?

Кохаи Ямада через полтора года собирался в отставку. Он уже десять лет обещал это последней (пятой) жене. Сто двадцать лет в безопасности «Связи» — впечатляющий срок на одном рабочем месте даже по нынешним временам. Если послушать предыдущих четырех жен, ему надо было закончить лет семьдесят назад, и все они предупреждали пятую. Потому–то он и дал слово: «Как только выберу подходящий момент». Первые четыре явно не могли усвоить, как важно строить карьеру, добиваться повышения. По нынешним временам, когда всякий мог позволить себе продлевающую жизнь терапию, повышения стали редки, и ждать их приходилось дольше. Поэтому повышение выросло в цене — стало подлинным признанием таланта. Сто двадцать лет учения и опыта привели его на пост главы Лондонской станции. Он столько жертв принес, пробиваясь на эту вершину, что не мог быстро все бросить: эта работа требовала виртуозной игры.

Приобретенная вера в себя не дала Кохаи нырнуть под кресло в оперативном центре и распрощаться с ним навсегда. Сообщения из Нью–Йорка и ужасали, и завораживали. «Оликсы? Гребаные оликсы — неуклюжие, угодливые, богобоязненные оликсы — начинают вторжение?» Скажи это кто другой, а не сам Юрий, Кохаи заподозрил бы, что у начальства крышу снесло зеро–нарком.

Но тут пошли аварии по всему Лондону: отказы оборудования хабов, нарушения связи. Тьюрингам приходилось вводить аварийные отключения для спасения от неслыханных катастроф. Тьюринги же докладывали об изощреннейших атаках со стороны подпольной сети. Все это шло по нарастающей. Службы безопасности государственных хабов докладывали, что подвергаются нападению, отрубались силовые сети… и в довершение всего — включился Лондонский щит, не менее как по приказу Обороны Альфа.

«Это не шутка. Это все всерьез».

Итак… существовали предписанные процедуры. Кое–что можно было исполнять, как прописано, другие инструкции в связи с уникальными обстоятельствами приходилось модифицировать. Большая часть требовала мгновенных решений на основе накопленного им боевого опыта — его уроки были безжалостно вбиты в голову.

Человек, не имеющий за плечами десятилетий службы в безопасности, не справился бы — Кохаи помогали всеобщее уважение и авторитет, тоже приобретенные за десятки лет верной службы. Да и учился он у лучшего: у Юрия Альстера.

Вторжение оликсов подтвердило: он был прав, оставшись на работе. Он повторял себе, что только профессионал его уровня в силах спасти европейский филиал «Связи» от гигантского кризиса.

А потом весь Гринвичский оперативный центр — они вчетвером сидели вокруг пузыря–дисплея — онемел, глядя, как расходится надвое громада «Спасения жизни». Части разводил невидимый гравитационный двигатель — техника, недоступная человечеству. И тут даже Кохаи усомнился, осталось ли им что спасать.

— Как дела? — спросил Юрий через защищенную связь.

— Наметили ключевые хабы для защиты первого уровня, — ответил ему Кохаи. — Но будут трудности с численностью персонала. Ваше распоряжение о глубоком сканировании замедлит сбор людей.

— Поверьте мне, сканирование необходимо.

— Дерьмо. Слушаюсь.

— Вас уже просканировали?

— Э… нет.

— Пройдите сканирование немедленно. Весь оперативный центр под сканер. Пройдете проверку — доложитесь мне.

— Да, босс.

Кохаи не хотелось исполнять приказ. Столько работы надо организовать и проконтролировать. Несколько хабов доложили о физическойатаке и пропали со связи. Соседние с ними гражданские датчики показывали здания с выбитыми взрывом окнами, с пламенем, пробивающимся из стандартных арочных проходов. Со всем этим надо было разбираться, но Юрий сам это понимал. И если Юрий сказал: необходимо…

Он нехотя поднялся и через Гринвичскую высотку поспешил в клинику отдела безопасности, пробился в голову недовольной очереди. Тридцать секунд датчики прощупывали глубины его серого вещества, позволяя Ген 8 Тьюрингу исследовать клеточное строение, биохимический состав, карту нейронов…

По удивительному, ироничному совпадению Кохаи, пока над ним терпеливо склонялся сканер, как раз просматривал переданные Юрием файлы — секретность: красное А — и увидел расколотый топором череп Феритона.

— Боже милостивый… — вырвалось у него.

Из–под сканера он выходил с искрящими, как неисправная проводка, нервами. Взгляд прошелся вдоль очереди: скучающие, нетерпеливые, безразличные люди — и ему стало по–настоящему страшно при мысли, что среди этих глаз одна пара, может быть, принадлежит холодному расчетливому разуму пришельца. Любое из этих человеческих лиц могло оказаться фальшивкой, созданной, чтобы убеждать и внушать сочувствие, чтобы устранить всякое подозрение. «Эй, я один из вас!»

— Перегруппировка, первый приоритет, — обратился он к своему альтэго Нильсу, выходя из клиники едва ли не в ожидании пули в затылок. — Пусть члены тактической группы, уже прошедшие сканирование, в броне и при оружии по пять человек надзирают за работой каждого сканера.

— Подтверждаю, — отозвался Нильс.

— Черт, босс, я получил ваш допуск к досье Феритона, — заговорил он, вернувшись в свое кресло в оперативном центре.

— Значит, понимаете, — кивнул Юрий.

— Понял. Я лучше умру, чем со мной такое, — так и запишите.

— Да и я тоже, друг мой.

— Только… я не вижу выхода. Действительно, не вижу.

В одном из голографических кубов шла передача Обороны Альфа: ковчег продолжал разделение на две неравные части.

— Надейтесь на числа, — посоветовал Юрий. — Численное превосходство за нами. Покончить с их диверсиями, сохранить всё, что сумеем. Союзники — неаны — кажется, считают, что погибнут не все: кто–то успеет спастись, как спаслись они. Но для этого нужно выиграть время. Этим и будем заниматься.

— Верно.

Кохаи понимал, как все безнадежно, но и без надежды надо выполнять инструкции, делать свою работу и уверять себя, что кто–то наверху знает, что, черт его побери, делает. Он велел Нильсу расположить голокубы вокруг своего места, окружил себя галактикой графиков, исполненных в ярких основных цветах. Свирепо скалясь, он принимал вызов и предоставлял подсознанию выискивать закономерности в сверкающем облаке данных. Была у него такая способность. Он не представлял, как она действует, но действовала. Он еще в колледже на студенческих посиделках позволял друзьям выстреливать в него восьмизначными числами — по десять–пятнадцать подряд, и что–то у него в голове каким–то образом вычисляло сумму. Ребята недоверчиво качали головами и ставили ему пиво.

Ген 8 Тьюринг оперативного центра занимался той же задачей — анализировал и пытался предсказывать, но его механизму распознавания паттернов недоставало интуиции. Кохаи его обгонял и знал, что обгонит.

Пока что большая часть диверсий имела цифровой характер, и Тьюринги компании, выявляя, немедленно их блокировали. Физические атаки случались реже, зато были эффективнее, оставляя после себя разрушенные строения и разбитые порталы. На данный момент таких насчитывалось семнадцать по Англии, пятьдесят девять по Западной Европе. Это надо было прекратить — и быстро. Данные по каждому инциденту выплескивались в кубы, итожа ход событий и выделяя сходные черты. Первые вирусные атаки имели целью вызвать достаточно отказов в сети безопасности — хотя бы на такое время, чтобы диверсанты успели просочиться внутрь. Иногда диверсантами оказывались люди, иногда дроны: механические или синтбиологические. Значит… он укрепил сеть против темных вирусов и задействовал в дополнение к внутренней службе наблюдения государственные и общественные датчики снаружи. Дроны–ползунчики пробирались в здания снизу по проводке и древним трубам; накопившаяся за века инфраструктура Лондона сохранилась в целости. Активировав ремонтные дроны, Кохаи разослал их в старые клоаки, заставив бронированных хорьков выслеживать автоматических крыс.

Кохаи был удовлетворен развертыванием сил, хотя и понимал, что этого недостаточно. Оперативный центр всего лишь реагировал на вызовы. А надо было переходить в наступление. Он занялся поиском более глубоких закономерностей — они должны быть. Что сделал бы я, задумав уничтожить «Связь»? На этот вопрос не сумел бы ответить ни один Тьюринг никакого поколения.

Рушить хабы по одному — небывалый труд, требующий огромных ресурсов. Разведслужбы неизбежно выявили бы подготовку такого масштаба. Короче — их бы заметили. А если я не могу напрямую атаковать хабы, как бы мне их подкосить? От чего зависят хабы?

У него скривился в чуть заметной улыбке уголок рта.

— Дай схему энергопитания хабов, — сказал он Нильсу.

«Связь» изобрела отличную распределительную систему, основанную на давней, изначальной идее Энсли Зангари. Энергия с МГД-астероидов солнечных колодцев через порталы доставлялась на коммерческие распределительные станции по всей Земле, давая многократный запас надежности. С этих станций энергию распределяли по всем портальным дверям «Связи» через встроенные сантиметровые порталы. Это избавляло компанию от траты миллиардов ваттдолларов на гигантскую планетарную сеть сверхпроводящих кабелей.

— Проверь охрану сети всех наших распределительных станций, — приказал он и, увидев выведенные в куб результаты, улыбнулся шире.

Началось. Ген 8 Тюринг «Связи» наблюдал проникновение вирусов в сеть дюжины основных распределительных станций — причем атакующие программы были куда тоньше и изощренней тех, что применялись против хабов. Пока еще ни одна из них не активировалась. Выжидали, копили силы, готовились к решительному удару.

— Юрий, они подбираются к силовой сети, — предупредил Кохаи. — Атаки на хабы — отвлекающий маневр.

— Вы молодец, — отозвался Юрий.

Кохаи с удовлетворением проследил, как предостерегающее сообщение Юрия расходится по всей сети безопасности. «Но война предстоит долгая и грязная». Он перепроверил статус европейских распредстанций. Теперь, зная, что искать, Ген 8 Тьюринги распознавали подозрительных личностей и скопление дронов вокруг некоторых станций.

— Давай подключим опергруппы полиции, — обратился он к Нильсу, наблюдая, как стекаются к объектам разнообразные ап–такси, ап–багажки и ползучие дроны. — Пусть усилят наши команды и устроят поганцам хорошую засаду.

Быстро оценив расположение противника, он уточнил:

— Начинай с Кройдона.

Лондон 26 июня 2204 года

Сумерки подчеркнули городской горизонт, резкой границей отделив черные зигзаги крыш от золотого неба. Гвендолин Сеймур–Квинг–Зангари, глядя на это зрелище из–за рабочего стола, осталась равнодушна к его блеску. Слишком много финансовых отчетов выплескивалось на ее линзы, чтобы замечать что–то еще, а принятый под вечер фени–нарк, подобно отступающей от берега волне, высасывал синапсы, оставляя после себя усталость и раздражительность. Она потерла глаза, размяв четкую графику в многоцветные кляксы Роршаха. Сводка была кульминацией полутора лет работы. Ее группа рулила вхождением офиса «Связь экзосол инвестмент» в проект «Корбизан» — пока что всего лишь до смешного сложный финансовый пузырь, рассчитанный на будущее финансирование фонда, управляемого дюжиной заявочных Тьюрингов. Более сотни банков, финансовых учреждений, бизнес–ангелов и независимых фондов — и каждый добавлял в процесс переговоров свои проблемы и требования. Но восемнадцать месяцев политических интриг, лапши на уши и выкручивания рук, полушантажа и обмена услугами привели их к соглашению, устроившему почти всех. А когда решится с финансированием, начнется настоящая работа.

Гвендолин ловила себя на том, что в проект «Корбизан» вовлеклась, как никогда не вовлекалась в прежние предприятия корпорации. Фонду предстояло оплатить терраформирование Корбизана и установление на нем протоправительства с приемлемой для всех партнеров конституцией — кошмар политических компромиссов и консенсусов. Сам по себе Корбизан ничем не выделялся: экзопланета при 55‑й Рака в сорока световых годах от Сол. Таких планет с первичной атмосферой из гидросульфидов, метана и углекислого газа были десятки — их было проще всего преобразовывать. А вот проект терраформирования был первым за тринадцать лет. Считалось, что одиннадцать планет на второй стадии терраформирования и еще двадцать семь на первой вполне насытили рынок. Но здесь было и кое–что новое: Универсалия предполагала сделать конституцию Корбизана противовесом утопийской культуре. За производственную базу принималась сложнейшая система фабрикаторов, но с финансово–рыночной экономикой. Требования к гражданству выглядели несколько спорными. Для права поселиться на планете требовался ай–кью более 125, а все потомство иммигрантов подвергалось модификации зародышевой линии до уровня 135 и более. Основанное заявочным Тьюрингом в солнечном поясе астероидов правительство не подпадало под юрисдикцию Сената Сол — это на случай, если кому–то вздумается предъявить иск за дискриминацию, да и утопийцы, поставив условием иммиграции потомство омни, сами создали прецедент. Тем не менее возражения последовали — как и следовало ожидать, от традиционно консервативного финансового сектора Сол. Имея дело с плутократами, она многое узнала о взглядах этих людей, публично приверженных либеральной этике.

Зевота чуть не вывернула ей челюсть, и Гвендолин поняла, что десять часов в офисе истощили ее сосредоточенность. Вернуть ее могла сейчас только новая порция фени–нарка, а на такое она была не готова. Навидалась поддавшихся этой дурной привычке коллег и деловых партнеров и точно знала, что дело того не стоит. Пристрастишься к одному, за ним потянется другое, а эта спираль раскручивается только вниз.

— Сохрани и закрой, — обратилась она к альтэго Теано. — И вы, — добавила она трем молодым ассистенткам, — на сегодня заканчивайте. Ступайте, повеселитесь.

Сложные графики погасли, оставив на краю поля зрения только иконки с ее личными данными. Новостные фильтры Солнета высвечивали сообщения по городским щитам: включили свои щиты Сидней и Йоханнесбург. Странно.

— Мониторь! — приказала она Теано.

Из рабочего кабинета на восемьдесят четвертом этаже Гринвичского здания «Связи» дверь вела прямо в ее портальный дом в Челси, на углу Чейни–вок и Милман–стрит. Из пентхауса на двадцатом этаже — из длинной гостиной с изящными окнами–фонарями — открывался вид за Темзу, на стеклянный утес модного зиккурата, оседлавший южный берег. При виде расположившихся на террасах соседей Гвендолин усмехнулась. Иные из их вечеринок посрамляли афинские ночи и умудрялись шокировать даже ее. Впрочем, не в этот вечер.

Торопливо вошла ее помощница по социальной жизни, Анахита.

— Как вы задержались! — В ее тоне звучало обвинение.

— Знаю. Извини. — Извинение было неискренним. Гвендолин задерживалась всегда. Что подтверждало: она живет полной и насыщенной жизнью. То же самое подтверждалось и наличием живой домашней прислуги. Тьюринги и роботы справлялись практически с любыми делами, притом дешевле, но вопрос был не в цене. Пост Гвендолин требовал вести определенный образ жизни.

— Мы сделали подборку на следующий четверг.

Анахита нетерпеливо щелкнула пальцами. Ее младшие помощницы, Химена и Люсьена, поспешно внесли ворохи обернутых пленкой вечерних платьев.

При виде ярких тканей и потрясающих моделей Гвендолин с трудом сдержала вздох отчаяния — сколько раз уже разыгрывалась эта церемония! Она с показной неохотой все же скинула деловой пиджак и принялась расстегивать юбку.

— Хорошо, займусь на столе.

Через минуту она лежала в оранжерее на массажном столике с мягкой обивкой, а спину ей прикрывали пушистые белые полотенца. Обнажаясь в пентхаусе, она всегда ощущала подспудное напряжение. Во всяком случае, со стороны персонала: сама она скорее наслаждалась взглядами подлинно молодых. Они воспринимались как наградная грамота.

Ее массажистка Чо понемногу вытягивала из бедер железные струны от офисного сидения, а Яна щедро накладывала смягчающие кремы на лицо — безжалостно кондиционированный воздух прошелся по коже наждаком. Учитывая безумные деньги, которые она тратила на свое тело — не только на омолаживающую терапию, но и на личных тренеров и членство в спа в дополнение к биоактивной косметике, и на идеальную диету, — Гвендолин не собиралась пренебрегать основными процедурами, как бы ни поджимало ее время. Дело того стоило. В пятьдесят четыре она сохранила подростковую стройность. Чуть больше мускулатуры, чтобы все твердо держалось, но она, как медалью, гордилась вернувшейся после беременности формой. Слава богу, ее острые скулы и не думали оплывать, и в косметической терапии она не нуждалась — разве что свести веснушки, и то не из тщеславия — она просто считала, что директору они не к лицу. Кто не знал, дал бы ей немногим больше двадцати лет.

Анахита стояла у стола, держала наготове бутылочку масла для Чо.

— Вас ждут на коктейль у Маркизы через… двадцать восемь минут.

— А с прической за это время успеем? — капризно вопросила Гвендолин.

— Простите, мэм. Я пригласила Чарли, но то было семьдесят минут назад.

— Да–да, я опоздала. А потом?..

— После коктейля ужин с Там и Кэйвом на Бали — там будет утро и жарко. — Анахита поманила к себе Химену, и та немедля вышла вперед, разворачивая первое платье: изумрудного шелка, с длинным подолом.

— А что у вас для меня на Бали?

— Алое «Диванни», — без запинки отозвалась Анахита. — Летнее, с юбкой выше колена, из прозрачного хлопка.

— Хорошо, сойдет. — Не было сил спорить, и она испустила тихий стон, когда Чо, переходя к ее животу, гениально мягкими мазками принялась размазывать душистое масло. — Куда меня нынче выдвинули?

— На бал к принцу Райдену. Он благотворительный. Терапия зародышевой линии по Элдмару для непривилегированных детей.

— В сравнении с нами кого назвать привилегированным? — буркнула она и придержала Яну, чтобы осмотреть платье в руках Химены. — Нет. — Заниматься этим дома было морокой, но все же легче, чем посещать челсинские ряды бутиков в «Испытай меня». У нее и дома времени едва хватало, куда там заниматься шопингом.

Анахита потеснила Химену.

— Звонил архитектор. Проект перепланировки интерьера купола Титана готов.

Гвендолин, как и Анахита, бросила взгляд в длинный коридор с восемью проемами в стене. За несколькими арками сияло солнце разной степени яркости, два оставались темными — вели на Луну и Плутон.

— Сомневаюсь я насчет Титана, — проговорила Гвендолин. — В смысле — сплошной розовый метановый туман. Мутновато и скучно.

— Как скажете. Рассмотрите другие варианты?

— Возможно. — Гвендолин задумчиво окинула взглядом восьмой — пустой — проем. — Какая–нибудь из лун Юпитера? Хотя это для всех и каждого.

— Может быть, Ио? Серные вулканы должны зрелищно смотреться. Я знаю несколько свободных комнат в видовых блоках.

— Пожалуй. Только часто ли бывают извержения? Владельцы видовых блоков статистики не приводят.

— Я узнаю.

Яна распустила длинные волосы Гвендолин, свесила их по сторонам столика и приступила к массажу головы. Люсьена поднесла желтое вечернее платье с очень глубоким вырезом.

Чувствуя, как размякает усталое тело, Гвендолин блаженно простонала:

— Нет. Слишком дерзко. Надо же кое–что оставить воображению. Люсьена разочарованно отступила.

— Вам сегодня пришло восемнадцать приглашений, — заговорила Анахита. — На пятнадцать я ответила отказом от вашего имени. Если захотите просмотреть остальные…

Теано вывела ей три оставшихся.

— О, вечеринка в шато у Вольдемара. Мне это нравится. Ему «да». Остальным вежливое «нет».

— Конечно.

Химена подступила к ней с бело–оранжевым платьем.

— Хм-м. Думаете, это подойдет к моему цвету лица?

— Да, мэм! — пылко заверила Химена.

— Я приготовила варианты подарков на день рождения Октавио, — сказала Анахита.

Гвендолин вздохнула.

— Показывай.

Она бросила тоскливый взгляд на третий арочный проем — тот, из которого портальная дверь вела на балкон над Средиземным морем, где медовое закатное солнце заливало стертые терракотовые плитки золотыми лучами.

Удобные мягкие шезлонги, искрящаяся прозрачная вода внизу, теплый бриз, запах ночных цветов… Добавьте к этому хорошо охлажденное вино, и вот вам идеал. Вечер безделья, какого ей не выпадало уже… ну, придется справиться у Теано, а пока ответ — слишком давно. Мужчина — остроумный, глубокомысленный, забавный, красивый… в соседнем шезлонге — был бы неплохим дополнением. Опять же, слишком давно…

Химена приподняла и сама осмотрела бело–оранжевое платье.

— Примерите? — с надеждой спросила она, как будто отыгрывая очко у Люсьены.

Гвендолин, рассмотрев рюшечки и оборочки, недовольно поморщилась. Где теперь маленькие черные платья?

— После ужина у вас свидание с Вробари во Фьюжн–клубе на Пикадилли, — неумолимо продолжала Анахита. — Потом, если найдете время, звонила ассистентка Фионы. Она хотела… — Фраза осталась висеть в воздухе, а девушка свела брови, всматриваясь в изображение на своих линзах.

Гвендолин открыла рот — сказать Химене, что бело–оранжевое ей все же не подойдет, и тут Теано выбросила красные иконки. При виде одной Гвендолин опешила: ее прислал Глобальный политический комитет, в котором она состояла (членский взнос в два миллиона ваттдоларов выплачивала «Связь»), И это было предупреждение о физической угрозе. Таких она еще не видела. Финансовые — бывали, но физические… Это особенно пугало, учитывая уровень, на котором действовал ГПК. Кой черт мог их напугать?

Снаружи, за окнами оранжереи, начал тускнеть звездный небосклон.

— Ой! — задохнулась Анахита. — Это же Лондонский щит. Они включили щит!

Гвендолин скатилась со стола и босиком прошлепала к стеклянной стене — персонал сгрудился за ее спиной. Погасли последние слабые проблески: генератор щита связал молекулы воздуха в двухкилометровую толщу стены вокруг всего города. Она припомнила, когда в последний раз испытывали Лондонский щит — еще в 89‑м. То было при дневном свете, воздух тогда стал сероватым. Сейчас изнанка уплотненного энергизированного газа отражала городские огни, создавая жутковатую фосфоресцирующую скорлупу, словно весь мир сжался в один последний пузырек.

— Что случилось? — взвизгнула Химена. — Метеорит?

Гвендолин оторвала взгляд от искусственного купола, чтобы выйти на свой ГПК и закрытые данные отдела безопасности «Связи», поступавшие напрямую от Обороны Альфа. «Спасение жизни» раскололся надвое, части неуклонно расходились, большая набирала скорость. Гравитонный двигатель. Вот те на, право слово! Потом вспыхнуло тревожное сообщение, переданное «Связью» только для старшего персонала: «Тевкр выпал из сети компании». Подробностей не сообщали, и служба мониторинга оликсов молчала. Нет, не молчала: пропала связь! А Гвендолин была уверена, что такое невозможно.

Ее пробрала дрожь, не имевшая ни малейшего отношения к температуре воздуха.

— Вторжение, — одними губами выговорила Гвендолин.

Невозможно поверить: слишком огромная, слишком потрясающая новость.

— Мэм, — подала голос перепуганная Анахита.

Гвендолин выдержала паузу, заставила себя собраться.

— Вам надо расходиться по домам, — резко проговорила она. — Всем.

Ее помощницы озабоченно переглядывались.

— Что же это такое? — спросила робкая мышка Яна.

— Щит — это мера предосторожности. С ковчегом пришельцев происходит что–то странное.

Она сама видела, как раскололся огромный межзвездный корабль, но вслух об этом заговорить не посмела, словно боялась, что, названое по имени, событие обретет реальность.

— Я останусь с вами, — заявила Анахита.

— Нет. Уходите все. Сейчас же.

Она не добавила: «Пожалуйста». Не собиралась вежливо упрашивать. Если это на самом деле, нельзя было обременять себя зависимыми людьми. «Связь» должна была предусмотреть порядок действий и на этот случай — Ген 8 Тьюринг безопасности займется эвакуацией важнейших сотрудников и членов их семей. Верно?

Помощницы обменялись еще более встревоженными взглядами и побрели к двери, как выставленные с урока школьники. Гвендолин еще немного задержала взгляд на грозном щите, потом принялась искать халат. Она забавы ради разыгрывала полную неприспособленность к жизни и теперь толком не знала, в котором шкафу его держат.

— Вызывай Луи, — приказала она Теано.

— Его альтэго не отвечает. Оставить сообщение?

Черт! Ей пришло в голову, не связано ли все это с чужим кораблем, обнаруженным на Нкае. Догадка была пугающей. Требования безопасности по меньшей мере на десять дней отрезали всю экспертную группу на Нкае от Солнета.

Стиснув зубы, преодолевая внутреннее сопротивление, она решилась:

— Вызови Горацио.

— Привет, крошка, — отозвался тот. — Ты в Лондоне? Видала? Поразительно, а? Об испытаниях щита пятнадцать лет не вспоминали.

«Почему? Откуда в нем, черт побери, этот оптимизм? И столько обаяния. Доброты».

— Горацио, милый, это не испытания.

— Что? Шутишь?

— Нет, не шучу. Я дома, принимаю сверхсекретные сообщения от службы безопасности «Связи». Это оликсы, Горацио. Проявили враждебность. Еще какую враждебность. Думаю, дело плохо.

— Серьезно? Звучит как бред из «Всекомментов».

— Горацио! — рявкнула она. — Оликсы начинают вторжение. Они хотят нас окуклить… или что–то такое. Это не шутки. Мне страшно.

Она не помнила, как оказалась перед порталом к средиземноморской террасе. Прекрасное медовое солнце ушло за горизонт, в мирном ночном небе мерцали звезды. Всего шаг, и она спасется от этого безумия. Всего один шаг…

— Черт, ладно. Я сейчас буду. Только… сохраняй спокойствие. Я скоро приду.

— Осторожней! — выпалила она. — Идут диверсии. Агенты оликсов атакуют хабы.

В наступившей тишине она осознала, что не сказала: «Нет, ты мне не нужен. Не хочу тебя здесь видеть. Спасибо, но я сама способна о себе позаботиться».

— Не волнуйся, буду осторожен.

— Горацио, Луи с тобой не связывался?

— Пару дней не появлялся. Мы недавно вечером выпивали, и он сказал, что пробился к Юрию в технические консультанты на какую–то экзопланету и некоторое время будет без Солнета. Он был так взбудоражен — по–моему, для него это важно.

— Да. Да, важно. — «И будь проклят вызвавший его Энсли. Он же еще ребенок!»

— Эй, ты не паникуй. Ничего с Луи не случится. У него голова на месте.

— Вы с Луи вместе выпиваете?

— Да, встречаемся иногда. Когда у него есть время, хотя с тех пор, как поступил в «Связь», такое нечасто бывает. А что?

— Ничего. Просто я рада.

— Вот и хорошо. Жди меня через минуту.

— Я прикажу пентхаусу тебя впустить.

Она постояла еще немного, любуясь благоуханным средиземноморским вечером. Это просто прекрасная иллюзия. А настоящее — то, что здесь происходит.

Признав это за факт, она задрожала и стала растирать себе плечи. Ей не было холодно в халате, но все же она двинулась в сторону спальни — подобрать что–нибудь посимпатичнее к приходу Горацио. Может, маленькое черное… Нет! Куда тебя несет, женщина? Ради бога, мы давно разошлись как взрослые люди!

Кроме того, ей предстояло еще выработать план. Возможно, в Гринвичской высотке им будет безопаснее, и эвакуироваться оттуда легче. Только вместе с Луи!

Уже пошли сведения из официальных источников: власти выдавали осторожные сообщения о профилактических мерах, о возможной недружественности оликсов, о нарушенной связи со «Спасением жизни» и о мерах по прояснению ситуации. Скоро начнется настоящая паника, подумалось ей. «Всекомменты» уже взбесились.

Теано вывела иконку от дома. Безопасность «Связи» отключила ее личный портал с Гринвичским зданием: мера предосторожности.

— Ах ты, черт!

Безопасники серьезно подошли к делу. Она запросила лондонский офис, какие меры безопасности предусмотрены для старшего персонала и членов семьи Зангари. «Процедуры на рассмотрении, — пришел ответ. — Всем сотрудникам высшего уровня перевести домашние системы безопасности на максимальную защиту и оставаться в защищенной зоне. В помещения „Связи“ не возвращаться до дальнейшего уведомления».

Она приказала Теано запустить охрану пентхауса и вышла в гостиную ждать Горацио. Из окна центрального эркера она бросила взгляд за Темзу. Вечеринки на террасах зиккурата как ветром сдуло. Опустив взгляд, она увидела десятки роскошных плавучих домов, пришвартованных к берегу под стеной. На некоторых суетились люди — видно, готовились отчалить. «И куда вы денетесь?» Сквозь щит им не пройти: он перекрыл реку к востоку и западу от города. Прежде власти испытывали щит только при низкой воде и включали его не более чем на пятнадцать минут — именно из–за воды. В пределах щита вода в русле продолжала стекать к востоку, к низшей точке, где щит превращался в плотину. А снаружи на западе заполнялись и переполнялись все старые лондонские водохранилища в Рэйсбери — щит перекрывал течение Темзы через город. Глубокие пруды могли принять и удержать речные воды на шесть часов — затем их прорвет, и вода начнет обтекать окружность щита, отыскивая новые пути к морю.

Она снова выглянула в коридор — свет со средиземноморского балкона едва теплился.

На ее контактных линзах загорелась иконка Луи, и сердце зачастило.

— Луи, милый, ты цел?

— Да, мам, все хорошо. Ты не волнуйся. Я с Юрием Альстером в Нью–Йорке, у меня всего несколько секунд. Про вторжение оликсов уже знаешь?

— Ты уверен, что все в порядке?

— Да! Безопасники должны были прислать тебе инструкции. Выполняй их, хорошо?

— Выполню.

— Я тебя знаю, мама. Ты решишь, что к тебе это не относится, но на этот раз относится. Прошу тебя: дело жизни и смерти. На нас идут оликсы. На всех.

— Знаю. Я понимаю.

— Это хорошо. Тогда включай все свои охранные устройства. И переводи пентхаус на резервное питание. Оно внутреннее и продержится несколько месяцев. И во что бы то ни стало держись лондонской части пентхауса. В другие комнаты не выходи, особенно инопланетные. Это важно, мам.

В другое время она бы рассмеялась, но настойчивость Луи пугала не меньше новостей, поступающих по ее высокоуровневой связи.

— Кто из нас родитель?

— Для экономии энергии будут отключать все порталы, кроме самых необходимых, и двери портальных домов попадут в список первыми.

— Зачем экономить энергию?

— Мы предполагаем, что оликсы нанесут удар по энергоснабжению Земли. Чтобы захватить, нас нужно обездвижить, а семьдесят процентов человечества все еще проживает на Земле.

— О господи!

— Ничего. Просто не высовывайся из дома. Через день–другой положение прояснится. У нас есть союзники, которые знают, что делать.

— Союзники? Это ты о ком?

— Большего сказать не могу. Просто поверь мне, мам. Но все у нас будет хорошо, и у тебя, и у меня, честное слово. До нас они ни за что не доберутся.

— Сюда едет твой отец.

— Правда? Э… это здорово. Так будет намного проще. Я свяжусь с гринвичским офисом, чтобы к тебе приставили телохранителя — просто на всякий случай, надежности ради. Когда люди сообразят, что творится, может стать грязно.

— Не нужен мне телохранитель.

— Мам, хоть раз в жизни позволь мне сделать то, что необходимо.

— Если тебе от этого легче. Ты не мог бы по крайней мере раздобыть мне молодого и симпатичного? Мальчик или девочка — без разницы.

— Мама!

Она ухмыльнулась.

— Мне пора, — сказал он. — Просто побереги себя, пока…

— Что — пока?

— Возможно, надо будет уходить.

— Из Лондона?

— С Земли, мам. Навсегда. Если наши сведения верны, на подходе еще корабли оликсов. Много.

— Хорошо, милый. Ты тоже береги себя. Обещай мне это!

— Обещаю.

— Я люблю тебя, Луи.

— И я тебя люблю, мам.

Связь прервалась, и она бросила последний потерянный взгляд на открытую дверь портала.

— Все закрыть, — приказала она Теано. — И задействовать изолирующие меры охраны, активировать нелетальное оружие по периметру.

Когда это произошло, отчаявшийся Олли как раз смотрел на Петра. Прицельный лазер высветил у Петра на виске рубиновую точку, и тут же затылок у него разлетелся. Слизь, кровь, осколки кости брызнули мерзким фонтаном. Часть забрызгала рухнувшего на асфальт Олли. От удара все тело онемело, он вскрикнул от неожиданности и отвращения.

Они стояли на дороге, обходящей передаточную станцию Кройдона — большой прямоугольник выкрошившегося бетона, из которого вырастали угольно–черные плиты высоковольтных трансформаторов и реле — рядами, как гигантские надгробия. Участок окружал тройной ряд ограждения с шарами датчиков и прядями смертельных мономолекулярных нитей по гребню. Толстые перламутровые опоры ограждения скрывали в себе оружие — якобы сублетальное.

Рейд проходил как по маслу. Их вирусы повредили немногочисленные гражданские датчики в окрестностях станции и начали проникновение во внутреннюю сеть. Дроны–белки шмыгнули за ограждение, рассыпались по нему в стратегическом порядке, изготовившись выжечь укрепленные молекулами бора режущие нити, а синтеголуби беззвучно пролетали над головой, скрывая в толстых брюшках антиохранные гаджеты и обманки. Вокруг Легиона бродили коты с нейроблокирующими излучателями — часовые и первая линия обороны на случай столкновения с живой охраной.

Пять ослепительных прожекторов, озарявших периметр, покорно погасли по приказу Аднана, и Легион, прокравшись сквозь заросший, давно заброшенный участок у южной границы станции, двинулся вперед. Участок, выбранный ими для прорыва, еще был освещен, но неярко, так что разглядеть некоторые поверхности было непросто.

Олли, как и пятеро его друзей, замаскировался под такую поверхность: нарядился в комбинезон–невидимку с капюшоном. Матово–серая ткань размывала очертания даже при неярком дневном свете, к тому же синтетическая молекулярная структура пассивно поглощала микроволны радарных импульсов и сонарные лучи детекторов движения. Термоизлучение она размывала по фону, так что для инфракрасных камер Легион представлял собой движущиеся слепые пятна.

Они добрались до наружного ограждения и скорчились у его подножия. Олли изо всех сил старался не замечать изгиба городского щита в километрах над головой. Тай приглушал параноидальный бред Солнета относительно вторжения оликсов и официальные — жалостно неправдоподобные — заявления Сената. Альтэго пытался отфильтровать и переполненные теориями «Всекомменты». Среди теорий фигурировало восстание разумных Тьюрингов, подрыв последователями Кима давно пропавших ядерных зарядов, самоубийственный бунт зеленых ультра, спасающих Землю–Гею от губящего все живое человечества. Носители шапочек из фольги призывали спасаться. Сомневаться не приходилось: где–то за обнадеживающе–толстой стеной щита бушевало чистое безумие.

Их это не касалось, вся эта фигня стала просто фоновым шумом. Олли сосредоточился на рейде, отгородился от всех посторонних шумов. Это была вершина, шедевр игры, позволявший оплатить бегство с Куперлэнд–роуд и свободу для его семьи.

— Статус? — спросил Петр.

Олли последние пятнадцать минут не терял времени на обзор тактического дисплея. Все их дроны и штурмовое оружие вышли на последний рубеж. Сеть охраны станции, подавленная их вирусными программами, вела себя смирно. Все неожиданности были предусмотрены, все точно встало на места.

— Можно начинать, — ответил Олли.

— Тогда открывай нам вход, — велел Петр Тронду.

Белки крепче ухватили опасно острые провода на гребне; их коготки–лезвия включились, начали резать…

Яркий луч хлестнул сверху, а половина дисплеев на линзах Олли зарябили помехами. Костюмы–невидимки не могли избавить Легион от протянувшихся от их фигур длинных теней. Парни припали к земле, завертелись, отыскивая глазами противника.

— Замрите на фиг! — прогремел сверху глас Господа.

— Двигаемся, — гаркнул Петр. — Бей ублюдков!

Иконка жизнеобеспечения показала Олли, что Аднан активировал все подряд, и вирусы пошли чумной волной, отключая энергию всем вспомогательным системам, поражая каждый переключатель. Заливавший их ослепительный луч дергался как эпилептик. Олли, не раздумывая, бросился бегом. Уж так прозвучал приказ Петра, столько в нем было силы, что нельзя не отозваться. Самосохранение запаздывало.

Через два шага он сумел затормозить, огибая Петра и уже раскрывая рот, чтобы выкрикнуть: «Нет, постойте!» Потому что понял, что они прут прямо в засаду, а при том дерьме, что хлещет за щитом, вся полиция планеты превратилась в безумных параноиков. Он с ужасом смотрел, как стволы периферии взбухают на руках Петра, прожигают редкостную легкую ткань.

Петр выпалил разом во все стороны, прикрывая их кинетическим оружием и мазерами.

За это ему вышибли мозги.

Олли ударился оземь, удар на миг оглушил его, а труп Петра повалился за спиной. Свет погас — наконец сработали вирусы. Позади по дорожке периметра неслись навстречу бронированным фигурам коты с нейроблокаторами. Дроны–голуби над головой высматривали заходящие сверху громоздкие тактические дроны.

— Бей! — завопил Аднан. — Пали в них всем, что есть!

Олли утратил способность рассуждать. А вот Таю понадобилась всего одна миллисекунда, чтобы задействовать тактический мастер-ключ. Все железо, все софты, до каких мог дотянуться Олли, разом вырубились.

Стробоскопом замигал яркий полуденный свет. Активные и пассивные обманки. Кинетические. Свободные вирусы. Нейроблокирующие излучатели. Взрывчатка в дронах–белках сдетонировала почти синхронно. Взрыв снова распластал Олли по земле, вбил в асфальт. В небе пылал фейерверк, вырастали красные и зеленые облака яростных огненных вспышек. Тактические дроны засады дико метались над головой, плевались искрами. Краем глаза он видел несущиеся на него фигуры в броне — они то и дело виляли, уклоняясь от настоящих или воображаемых угроз.

— Вперед! — прокричал Гарет.

Коты напрыгивали на бронированных, вбивали нейроблокирующие разряды, от которых сводило судорогой конечности, крутило живот, отказывали легкие.

Олли каким–то чудом сумел подняться на ноги. Все тот же инстинкт гнал его укрыться в приземистых джунглях пустующего участка. Друзья теперь мчались рядом с ним — кроме Ларса, который сменил курс, нацелившись на ближайшего в броне.

— Брось на хрен, Ларс! — выкрикнул Гарет.

Ларс, если и услышал, не внял разумному совету. Он врезался в полицейского, и оба полетели кубарем. Остановившись, принялись колошматить друг друга. Ларс впустую разбил костяшки о твердый нагрудник. А ему короткий тычок кулаком сломал пару ребер, опрокинул навзничь. Темная фигура противника надвинулась сверху, пнула ногой, развернув Ларса кругом. Потом противник склонился над ним и сомкнул усиленные броней руки на перекачанной груди Ларса. Олли услышал мучительный крик — силовая броня сокрушала беззащитное тело.

Ларс чудом вырвался из механической хватки и сграбастал противника за шею и плечи. Офигеть, какой же он сильный! Он оторвал врага от земли и швырнул, а сам прыгнул сверху. Окровавленные руки охватили шар шлема, ударили об асфальт — еще и еще.

Гарет уже мчался к Ларсу, орал, чтобы бросал и двигался. На полпути волоконная пуля прошила ему поясницу и разорвалась внутри. От первого удара он вскинул руки, выгнулся и рухнул наземь, а размолотые в кашу внутренние органы хлынули из всех отверстий.

Один из засады присел на дорожке периметра, поднял руку с торчащим над запястьем тонким стволом интегрального оружия. Ему, видно, нелегко давалась неподвижная поза — все конечности дрожали от импульсов нейроблока.

— Гад! — завопил Аднан.

Взметнулись два кота, и броня копа подернулась паутиной светящихся линий, а их когти–тазеры заскребли по гладкой поверхности. Человек в броне дико задергался и медленно завалился вперед, его броня еще потрескивала зарядами.

— Не задерживаться, — велел Тронд.

Олли добрался до границы участка. Сполохи света, хлеставшие из пошедших вразнос синтеголубей, угасли, и теперь он различал догнавших его Тронда и Аднана. Ларс размытой серой кляксой хромал следом.

— Их дроны возьмут наш след в зарослях, — заговорил Аднан, пробиваясь сквозь неподатливый бурьян и огибая густые буддлеи.

— Ясно, — отозвался Олли. На этот случай у него плана не было. Он, как всегда, предусмотрел некоторую гибкость действий при сбоях, запасся вариантами на случай непредвиденных обстоятельств. Но это уж слишком. Такого потока дерьма он не ждал. И все же он оставался главным тактиком Легиона, от него ждали разработки рейда. Обычно он неделями складывал мозаику, прогонял план на симуляторах, доводил до совершенства. Сейчас до удара волоконной пули какого–нибудь ублюдка оставалось, может, секунд тридцать.

Карты, расстановка сил, ресурсы, варианты и простое отчаяние слились в одну пылающую мысль. Надо бежать. Но прямиком нельзя.

Ворочая эту мысль в голове, он вызвал вирусную программу Тая и приказал захватить ап–такси с Беддингтон–лейн.

Олли свернул в сторону. Его тактический дисплей еще не оправился от наведенных засадной командой помех. Где–то взвыла сирена. Энергостанция за спиной снова осветилась, будто солнце взошло и заставило его еще ниже пригнуться к земле. Никогда еще он так не радовался буддлеям. Пучки высоких и хрупких цветочных стеблей возвышались над ним, хоть как–то прикрывая от летающих дронов.

Тактическая связь не давала Тронду, Аднану и Ларсу его потерять.

— Ап–такси? — спросил Тронд. — Рехнулся на хрен? Они его в секунду выследят.

— Положись на меня, — ответил Олли. Все пути отхода быстро сходились к одному. Остальные вели к смерти. И этого хватило, чтобы он опять поймал кайф. Чище всех прежних. Темнее. Первая вспышка паники погасла. Разум воспарил, как какой–нибудь Тьюринг миллионной генерации. Выход есть!

Захваченное такси затормозило у шаткого деревянного заборчика, как раз когда Тронд с Олли махнули через него. Уличные фонари на километр в обе стороны они убили. Другие вирусы Легиона вгрызались в гражданскую сеть, забивали датчики засадной группы. Пока Аднан лез через забор, они двое уже забились в машину.

— Давай! — заорал Тронд на Ларса.

Тай доложил, что вирус не справляется — фонари по Беддингтонлейн загорались один за другим.

— Ах ты, черт! — прошептал Олли. Это Ген 8 Тьюринг выкорчевывал и стирал его программы — только он мог действовать так быстро и гладко.

Ларс проломил забор и запрыгнул в ап–такси. Машина быстро взяла с места, двинулась к югу. Тай загрузил в навигатор программу дистанционного управления.

— Выкладывайте все, что взрывается, — велел Олли. — Все, что есть.

Он сам выложил из карманов костюма–невидимки пять взрывпакетов. Их достала Джад — диски размером в ладонь крепились к оборудованию станции и подрывались дистанционно.

— Что? — возмутился Тронд.

— Делай, что говорят!

Диски посыпались на пол такси. Страшновато было смотреть на такую груду в тесной кабине. Олли выглянул в изогнутое окно ап–такси. В пятистах метрах впереди фонари уже горели, и полоса света бежала им навстречу. Приходили в себя и невидимые гражданские датчики.

Тай, не тормозя миниатюрной машинки, открыл двери.

— Выходим, — рявкнул Олли и выскочил первым. Он больно ударился о дорогу, перекатился, рассаживая локти и колени. Порвалась ткань костюма. Вспышки боли обжигали нервы. Он, пытаясь их не замечать, поднялся на ноги. Увидел прямо перед собой невысокий барьер. Перевалился через него и с высоты двух метров плюхнулся в воду Уондла. И не стал оборачиваться, проверять, последовали ли за ним остальные.

Сверху раздалась возмущенная брань. Тела посыпались в мелкое русло, протесты стали громче. Уондл — река небольшая, в сущности, просто широкий ручей, и притом мелкий. Дно состояло в основном из камней.

— Сюда, — велел Олли и побрел вброд, обратившись спиной к передаточной станции и гомону вокруг нее. Трое выживших легионеров промолчали. Шли за ним, доверяли ему. Его контактные линзы принимали сигнал с датчиков ап–такси через нижнюю сеть, которую он считал абсолютно неотслеживаемой. Во всяком случае, до этой ночи считал.

Подавив предохранители, он разогнал машину по Хиллиарс–лейн, отчаянно превышая стандартные пятьдесят километров в час и с трудом проходя изгибы выделенной полосы. Это было плохо — приближался крутой поворот влево. В восемь лет Олли был заядлым игроком в Гарт–трак, королем трассы — он справится. Только вот на такси не ставят ни магтурбин, ни снарядов–брызгалок, ни пушек Золта. С другой стороны, в Кройдоне не приходится уворачиваться от «Малзули» с динозавра ростом. Всего–то один левый поворот. Давай!

Олли замер посреди русла, стиснул зубы, вписывая ап–такси в поворот и вписываясь в машину так, что сам покачнулся, выравнивая оторвавший два колеса от земли крен. Такси свернуло на А 237 и качнулось на рессорах, огромным пинбольным шаром промяло два столбика ограждения. И вернулось на середину выделенной полосы, рвануло ракетой на безумных семидесяти в час, угрожающе мигая красными иконками и преодолевая дрожь, норовившую сбить корпус влево.

С непривычного неба–щита слетались дроны. Перед ап–такси уже мигали красные и синие вспышки, навстречу летел полноприводный полицейский автомобиль.

— Давай, — велел он Таю.

Рассыпанные по полу такси диски взрывчатки рванули все разом.

Олли открыл глаза и тяжело перевел дух. Кайф вознес его на такую высоту, что впору было ступать по воде, аки посуху, а не брести вброд.

— Минут десять мы выиграли, — сказал он. — Но они быстро смекнут, в чем дело, когда дроны не найдут кусков тел.

Они по колено в воде поспешили дальше. Здесь берега Уондла были выложены каменными плитами, спиной к реке стояли стандартные домики, потом руслорезко свернуло через игровые площадки, прорезало парк Гранж–Гарден. И наконец вывело в раскинувшееся посреди парка длинное озеро. Ларс к тому времени едва держался на ногах. Аднан подождал отставшего на заросшем камышами берегу, помог ему выбраться на выкошенную лужайку. Олли, радуясь укрытию, повел их вдоль полосы нависших над берегами старых ив. За густой листвой веток–плетей дронам нелегко было их высмотреть.

Они добрались до узкого пешеходного мостика, подсвеченного снизу голубыми и зелеными фонариками. Аднан, задержавшись, распахнул глухой капюшон перед лицом. В прорыв словно хлынули тени, залили ему лицо. Двойниками призрачных фонариков в мерцании щита засветились его искусственные глаза.

— Ты о чем думал? — зло спросил он. — Нападение на копа — это смерть.

— Пошли они! — буркнул Ларс. И закашлялся, сдвинув сломанные ребра резким движением. Олли показалось, что с кашлем изо рта брызнула кровь. — Они Петра застрелили. Такого не прощают. Ни за что. За одного нашего десять их.

— Гарет бросился тебе на помощь. Тогда его и застрелили. Ты виноват, тупая жопа. Ты! Он был моим другом, а теперь он труп!

— Я их поубиваю, — не сдавался Ларс. — Вы с Олли сумеете найти в Солнете, кто это сделал — кто был в той группе и все такое. Добудете имена, и я этих ублюдков достану. Плевать, какой ценой. Они у меня заплатят. Я им устрою целый мир крови и боли.

— Хрена ради! — рявкнул Тронд, занося кулак. На миг Олли почудилось, что он и вправду ударит Ларса. — Вбей себе в тупую башку: мы — плохие парни. Мы нарушаем закон. Мы преступники. Они — полицейские. И ты с ними скоро встретишься. Они от нас не отстанут. Ты того копа убил или жутко покалечил. Они нам этого не забудут и не простят. Нам Загреус будет за счастье, понял? Загреус — за счастье. А его не зря называют адом.

Ларс повесил голову.

— А все же я его достал. Будут знать, запомнят. Запомнят они Легион.

— Да насрать им на Легион, — сплюнул Аднан. Свободной рукой он ткнул в щит над головой, и Ларс невольно поднял глаза вслед его обвиняющему пальцу. — Я отслеживал, что там творится. Там вторжение. На нас идут оликсы. Они нас сметут.

— Что? — непонимающе насупился Ларс.

Тронд развернулся к Олли.

— Брось его. Оставим здесь. Тогда у нас будет шанс. Доживем до войны, может, и повоюем еще. А с ним на руках ничего не выйдет.

— Олли! — отчаянно взмолился Ларс. — Не надо, дружище. Не бросай меня!

Олли гадал, каким чертом его вынесло в лидеры на место Петра.

— Мы — Саутаркский Легион, мы держимся друг за друга. В горячке ничего решать не будем. После…

Тронд, замученно выдохнув, пнул кромку моста.

— Дерьмо. Все равно скажу, что ты хренов болван.

— Шевелитесь, — посоветовал Олли. — Я вызвал ап–такси. Едет за нами.

— И это — хорошая мысль? — спросил Тронд.

— Других у меня нет. Если его отследят через поставленную мной и Гаретом защиту, все равно конец.

— Верно, — невозмутимо подтвердил Аднан.

Олли снова пошел шагом, отводя с дороги густые ветви ив, чтобы легче было протиснуться Ларсу и Аднану. Даже в глубокой тени деревьев он видел, как тяжело Ларсу. Тронд ему тоже помогал — Ларс обхватил за плечи обоих. К оконечности озера друзья практически волокли его на себе.

А 237, протянувшаяся мимо южного края парка, служила внутриквартальным проездом и была почти пуста: вовсе без пешеходов и почти без гудящих ап–такси. Ни одной ап–багажки или машины доставки Олли не заметил. Безлюдье тревожило его не меньше мысли о том, что полиция открыла на них большую охоту. «Не полиция ли удалила всех с дороги? Чтобы непричастные не попали в зону обстрела, когда мы в нее влетим».

Но, скорее, все смотрели те же страшные новости, что плавали у него на краю линз — там показывали, как разделяется на две неравные половины «Спасение жизни». Только все поспешили по домам, к семьям и любимым людям, а Легион, Олли в этом почти не сомневался, остался бездомным.

Метрах в двухстах от них показалось плавно катившее ап–такси, и Олли попросил Аднана свежим вирусом подавить гражданские датчики на А 237, а про себя взмолился, чтобы полицейский Ген 8 его не отследил. Они дождались машины в густой тени вишни, под широкими листьями, отрезавшими блеск уличных фонарей. Помятые и рваные костюмы–невидимки все–таки еще обеспечивали им защитную окраску.

— Куда едем? — спросил Ларс.

— Понятия не имею, — признался Олли.

Ап–такси затормозило перед ними, все поспешно уселись. Задвинулась дверь, машина набирала скорость. Олли оставалось только надеяться, что вирусы замаскировали ее под пустое место — если нет, Ген 8 Тьюринг настигнет их в любую минуту.

Окна такси затемнились, внутри загорелся свет. Парни уставились друг на друга.

— Боже сраный, — пробормотал Тронд. — Жуткий вид.

— У кого? — поинтересовался Олли.

— У всех.

— Да ты и сам офигенно смотришься.

Только сев, Олли ощутил боль от порезов и ссадин по всему телу. В ушах звенело — до сих пор отдавался взрыв белок–дронов. Во рту стоял гадкий привкус, скорей всего, крови. И еще, прыгая в Уондл, он подвернул лодыжку. Олли поискал под сиденьем аптечку. Содержимое обязательного медицинского набора не обновлялось годами, но антисептик для ссадин пришелся в самый раз — речная вода наверняка кишит ядовитыми микробами.

— Ты серьезно? — спросил Аднан. — Не приготовил нам убежища?

— Да, я не знаю безопасных мест. — Олли расстегнул свой костюм и принялся выпутываться из рукавов. Локоть в ответ налился обжигающей болью, из неприятного на вид пореза капала кровь. — Аднан, у тебя есть выход на датчики тихого доступа — посмотри, что там дома.

— Посмотрю, конечно.

Олли продолжал вылезать из костюма. Ноги промокли насквозь, грязь на них воняла сточной канавой. Мокрые тряпки хлюпали на полу, а выбросить их из машины было нельзя, гражданские датчики увидят — таких вещей Ген 8 Тьюринг не пропускает. Погибли и дорогущие джинсы из натурального хлопка, надетые им под костюм, — до середины бедер были все в бурых пятнах. В довершение ко всему прочему, это несчастье его чуть не добило. Кайф уходил, тонул в трясине уныния.

— Ого, — пробормотал Аднан.

Олли, в общем, и так знал, что увидит, но все же подключился к его стриму. На контактные линзы пошла передача с гражданских датчиков Консорт–роуд, не таких уж близких к тоннелю под рельсами.

Проезжая часть улицы была забита дюжиной, если не больше, громоздких полицейских машин, мигалки раскрашивали стены домов металлическими пастелями. Бронированные фигуры с длинноствольными магружьями, выступая из–под косматых деревьев, окружали вход под арку. В воздухе над ними кружили дроны.

— Они нас опознали, — с отчаянием проговорил Тронд.

— Как? — спросил Ларс. — Джад заложила?

— Петр и Гарет, — грустно объяснил Аднан. — Взяли образцы тканей на ДНК. И мигом установили личности. Легион на учете в столичной сети, отдел по борьбе с бандитизмом держит на нас досье.

— Быстро, однако, — заметил Ларс. — Сколько там — десять минут?

— Одиннадцать, — уточнил Олли. — Конечно, быстро. Мы их больно ужалили.

Он невольно покосился на Ларса, обмякшего на сиденье напротив. Под расстегнутым капюшоном виднелось серое, липкое от холодного пота лицо.

— Ты про того, которого я свалил? — мрачно ухмыльнулся Ларс.

— Возможно. Хотя из–за этих оликсов все нынче с ума посходили.

У всех крыша едет. Они на любой пук среагируют как на бомбу.

— А ты не думаешь… — начал Тронд.

— Чего не думаю?

— Сам не знаю. Оликсы… они начали вторжение, так? Тут сходятся и власти, и «Всекомменты», так что это, пожалуй, правда. А мы пытались снести энергостанцию. В то самое время.

— Бред, — горячо возразил Олли. — Джад нас не первый месяц на это дело подбивала.

— Вторжение тоже не один день готовят, — задумчиво протянул Тронд. — А на кого Джад работает, мы не знаем.

— На Николаи, — быстро подсказал Аднан.

— Она работает с Николаи. А на кого — неизвестно.

— На какую–то из больших семей Северного Лондона, — ответил Олли, пытаясь выселить из головы кусачую крысу сомнений. — Наверняка. Не стали бы гады–оликсы пачкаться рэкетом и прочим, чем мы занимались для Джад.

Тронд скривился.

— Пожалуй, что верно.

— Ах, дерьмо! — выдохнул Аднан. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

— Что? — испуганно тявкнул Олли, когда передача с датчиков резко прервалась. Он понимал, что голос его звучит жалко, но сегодня имел на то право.

— Отследили, — сказал Аднан. — Отследили мою связь с Консорт-роуд.

— Что же ты, придурок, не ловил датчики через нижнюю? — выкрикнул Олли.

Аднан ответил ему бешеным взглядом.

— Как раз через нее.

— Как?

— Через нижнюю сеть.

— Но ведь… в нее Тьюрингам хода нет.

— Вот, как видишь, есть.

— Ох ты, слезы Христовы. Этого еще не хватало.

— Они нас взяли? — спросил Тронд. — Аднан, они держат такси?

— Не думаю. Я быстро их отрубил.

Олли уронил голову на руки.

— Бля. Ох, бля, так просто не бывает.

Он поймал себя на том, что, занятый выживанием, даже не вспоминал про Петра с Гаретом. А теперь перед глазами стоял разлетевшийся череп Петра и тело Гарета, в позе распятого рухнувшее на асфальт.

— Куда нам податься? — простонал, раскачиваясь на сиденье, Ларс. — Куда? Куда? Куда…

— Заткнись, — взвизгнул Аднан.

— В Ричмонд, — сказал Тронд и твердо повторил: — Да, в Ричмонд.

— Как это? — спросил Олли.

— У них уже есть все наши досье, так? — с горечью пояснил Тронд. — Ген 8 заполучил на нас все данные. Друзья, родные, где тусуемся, с кем ведем дела. На Джад, наверное, тоже. На всех, с кем мы связывались по Солнету. Но на Клодетту мы не через Солнет вышли. Нам ее подставил сводчик. Устно. До нее по цифровой цепочке не доберутся.

Олли нервно переглянулся с Аднаном.

— Пожалуй…

— Мне предложить нечего, — сказал Аднан.

— Вези нас в Ричмонд, — велел Таю Олли.

Личфилд–роуд среди охватившего систему Сол хаоса смотрелась оазисом безмятежности. Большие основательные дома, укрываясь за зелеными изгородями и декоративными деревцами, внушали чувство уверенности, а лучики света из окон подтверждали, что жильцы дома в уюте и безопасности. Все отвечало представлению, что невозмутимых, ультраблагополучных обитателей Ричмонда невозможно вывести из равновесия.

«Если бы так!» — думал Тронд, подъезжая в ап–такси к симпатичному домику Клодетты Бомон. Он довольно навидался, как они тут живут и забавляются, чтобы понимать: сейчас ричмондцы на взводе ничуть не хуже бедных, зато поднаторевших в уличной жизни обитателей Саутарка.

Колонка замка моргала красным огоньком на верхушке, предупреждая проходящих, что дом под охраной. Тронд, выйдя на мостовую, ввел свой пароль для входа. Оставшийся в такси Аднан, бесчинствуя в своих цифровых владениях, перехватывал управление домашней сетью, отключал внутренние датчики и вводил собственные мастер–ключи, забирая полную власть над домом.

Красный огонек сменился зеленым, ворота распахнулись. Когда открылась парадная дверь, Клодетта уже спешила к ним по коридору — в персиковой пижамной паре, с хищной улыбкой на лице, торопливо расстегивая верхнюю пуговку. И тут она увидела на садовой дорожке за Трондом Олли с Аднаном и повисшего на них раненого Ларса. Это было неправильно, никак не вписывалось в ее неожиданную, но очень приятную эротическую фантазию, в которой ее плохой мальчик героически спасал любимую от злобных пришельцев. Теперь она сжала в кулаке ворот пижамы, туго стянула, закрыв соблазнительный вырез.

— Что?..

Тронд поцеловал ее, вложив в поцелуй настойчивость и голод. Его поглощает страсть, для него во всем мире существует она одна. Она на миг замялась, но тут же обмякла в его руках, уже тискавших ей ягодицы. Он разорвал поцелуй и заглянул ей в глаза, утонул в море любви.

— Слава богу, ты цела. Я не мог не прийти.

— Милый, что такое?

Она не знала, куда девать руки, часто дышала от удивления и неожиданности. И не проскочила ли искорка злорадства во взглядах его друзей при виде непристойно откровенной пижамы?

— Мы попали в засаду, — изображая боль, стал рассказывать Тронд. — Соперничающая банда. Навалились на нас…

— Но… ты же теперь не бандит. Малыш, ты сказал, с той жизнью покончено! Ты мне обещал!

— Знаю. Так и есть, даю слово. Но те, другие, этого не знали. — Он поманил в дом Олли и остальных. — Это мои самые старые друзья. Я сегодня пошел просто выпить с ними и все такое, а те ублюдки набросились. Это старая вражда, ей много лет. Территорию не поделили.

В светлом коридоре Ларс со стоном повалился на колени, на чистейшую викторианскую мозаику пола закапала мутная речная вода.

— О господи! — вскричала Клодетта, вскинула руки к губам, уставилась круглыми глазами. — С ним все в порядке?

Тронд обнял ее за плечи: единственная надежная опора в ее жизни, любовник, прирученный разбойник, на которого можно положиться целиком и полностью.

— Он оправится. Ему просто нужен отдых. У Олли аптечка. Думаю, можно устроить его на одну ночь в зимнем саду, на кушетке.

Он смотрел ей прямо в глаза, открывая душу, чтобы она увидела и поняла, как он в ней уверен. А его другу больно…

— Я… я… да, наверное.

Он благодарно поцеловал ее.

Клодетта нервным взглядом проводила Олли с Аднаном, утащивших Ларса в глубину дома.

— Не лучше ли ему в больницу?

— Да это в основном шок. К тому же страховки у него нет, а служба здравоохранения донесет о драке в полицию.

— Но ведь… их должны задержать — тех, кто на вас напал. И что у тебя с одеждой? Ты насквозь мокрый!

— Удирали, прыгнули в канал. А Ларс… — Он крепко сжал ее плечо, внушая доверие. — Ларс не из тех, кто будет обращаться в полицию.

— Да? Ох… — Она бросила через плечо обеспокоенный взгляд. — Он не?..

— Все хорошо, я ведь здесь. Тебе ничего не грозит. — Она робко улыбнулась ему. — Я все равно к тебе собирался.

— Правда?

— Угу. Как включили щит, я о тебе заволновался. А потом пошли новости из космоса о развалившемся надвое ковчеге и прочем, и я сказал ребятам, что ухожу. Хотел добраться сюда, убедиться, что ты в порядке. Только об этом и думал. Ну, мы вместе вышли из паба, а тут на нас и навалились.

— Ох, нет! Значит, это моя вина! Если бы ты не…

— Нет. Ничего подобного. Ты так не думай. Не хочу, чтобы ты винила себя. — Он заглянул в это бесконечно жаждущее лицо. Ему все заслонял ее возраст, скрытый под наслоениями генной терапии и косметики. Тронд заставил себя улыбаться. — Теперь я здесь, мы вместе, а для меня это главное.

— Правда? И ты вспомнил обо мне, услышав новости?

Он любовно погладил ее по слишком жестким волосам.

— Ну да. Ребята надо мной поприкалывались, ну, и пошли они к черту. Теперь я о тебе позабочусь. Уж это я умею.

— Да, ты–то умеешь, — промурлыкала Клодетта и привстала на цыпочки, чтобы его поцеловать.

Он снова обнял ее, обхватил ладонями ягодицы, изображая волнение и интерес. Придется ее трахнуть, но это недорогая арендная плата. Дом был идеальным тайником. «Удачно я о нем вспомнил», — похвалил себя Тронд. Не одному Олли дается стратегия.

Он с плотоядной улыбкой облизнул губы.

— У тебя стиральная машина есть? Надо отстирать одежду. — Он еще раз, покрепче, стиснул вылепленные пилатесом щечки. — Придется мне раздеться.

— Совсем?

— Хочешь проверить?

Она кокетливо улыбнулась и за руку повела его наверх. Альтэго Тронда, Найин, установил связь с Олли и Аднаном.

«Как Ларс?»

«Думаю, отойдет, — сообщил в ответ Олли. — Ребра поломаны, но аптечка из такси как раз на такие случаи. Аднан считает, что у него и шея помята, может, позвонок смещен. Я вкатил ему двойную дозу седативных, так что ночь проспит».

«Домашняя сеть под контролем?»

«Целиком», — ответил Аднан.

«Хорошо. Блокируйте Клодетте все вызовы и сообщения. Я ей объясню, что мы задержимся на несколько дней. Надо разобраться, как дальше жить».

«Хорошо. Будем мониторить действия полиции».

«И оликсов тоже», — передал Тронд.

«Конечно. Отдери ее хорошенько. Ей, похоже, не терпится».

«А то как же. На что только я не готов ради друзей!»

Клодетта захлопнула дверь спальни и, стоя к ней спиной, дождалась, пока потускнеет свет. Не сводя глаз с Тронда, она расстегнула все пуговицы пижамной куртки и уронила ее на пол.

— Теперь ты.

В такие моменты Тронду случалось пожалеть, что К-клетки не позволяли ему владеть лицом так же легко, как членом: легче было бы изображать невозмутимость, а то и нетерпение, пока она тянула свои людоедские предварительные забавы, которые воображала вершиной искусства. Как будто не понимала, как это глупо выглядит в ее возрасте. Он, срывая с себя вонючее тряпье, сумел выдавить только кривую улыбку.

— Ох, бедненький мой, — воскликнула Клодетта при виде его исцарапанного, избитого тела. — Они сделали тебе больно?

— Да ни хрена. — Продвигаясь к кровати, он приказал Найину активировать К-клетки, укрепить мышцы. И, похлопав по матрасу, бросился на подушки. — Плохим мальчикам больно не бывает — это я им сделал больно.

— Дал сдачи?

— И кое–что в придачу. Там один был поганец, здоровенный, как Ларс, но я ему врезал. Видишь, кулаки разбиты? Как он грохнулся! Неделю не встанет.

— О боже! — Клодетта поспешила к нему. Встала над ним на колени, замирая от восхищения, погладила по груди. — Ты такой сильный! Он вопил? Просил пощады?

— Не успел. Я, знаешь ли, быстрый. Бац! Бам! Бей быстро и бей сильно. Не дай противнику шанса ответить.

— Уж, конечно, ты ему не дал шанса.

Тронд передернул плечами.

— Да это не настоящая банда. Не то что наша прежняя. Обычная уличная шваль. Но их было пятнадцать человек. Пришлось смыться.

— Пятнадцать! — Она перебралась ему за спину и взялась растирать плечи. — Я рада, что ты здесь. Правда. Мне тут страшно было. Все так странно. Я думала, оликсы безумно религиозны. Они же подарили нам К-клетки. Как они могут оказаться врагами?

— Хрен их знает. — Он откинулся ей на руки. — Но я намерен здесь остаться, пока все это дерьмо не разгребут. Я тебя в опасности не брошу.

— Но ты же не думаешь, что они пробьются сквозь щит?

— Сомневаюсь. Но если и пробьются, мы с парнями тебя защитим.

Она поцеловала его в загривок. Одна ладонь скользнула вниз, погладить эрегированный член, другая зашарила по столику у кровати.

— Уверена, такой плохой мальчик, как ты, и оликса убьет, если надо будет.

— Я убью всех и каждого, кто тебе угрожает.

— Господи, ты великолепен! Спасибо тебе! — Она понизила голос до любовного шепотка: — Как я тебе благодарна!

— Ты меня еще не раз поблагодаришь, — пробурчал он в ответ.

— Наверняка. А пока — у меня для тебя подарочек.

— Такой же большой, как я для тебя припас? — оскалился он, чувствуя, как ее рука снова двинулась в путь, проникнув теперь за спину.

— Я кое–что подыскала. Даже лучше твоего. И не так дорого.

— Что? — Что–то мазнуло его по горлу сбоку — мимолетное прикосновение длилось всего мгновение. Он повернулся к ней — она выгибала спину, с мечтательным взглядом зажимала ладонью собственную шею.

— Зараза! Что ты?..

Она солнечно улыбнулась ему и разжала пальцы, показав два маленьких белых полушария в ладони.

— Улет. Один мой друг знает человека, который ими приторговывает.

— Ох, охренеть!

Она набросилась на него, обхватила руками, осыпала поцелуями.

— Я чувствую, уже начинается. Стяни с меня штаны. До коленей. Я с ума схожу.

Ему хотелось зарычать, закатить ей оплеуху, и не одну. Но Улет уже вливался в кровь: он слышал его гул, как гул древнего поезда. И поцелуи на его щеках взрывались, отдаваясь волнами наслаждения в затылке. От остроты всего на глазах выступили счастливые слезы — он не сумел их сдержать. И не хотел.

— Мать–перемать, — восторженно выдохнул Тронд. Он понимал, что дело плохо, что нарк его погубит. Надо было бороться, сопротивляться. Уйти, запереться одному в темноте, пока не кончится его действие…

Он не мог. Не мог оторваться от небывалого наслаждения, охватившего каждую клеточку его тела.

— Да, малыш, да, — ангельским голоском ворковала Клодетта. Тот еще ангелок, норовящий порвать небеса сексуальными забавами. Ее ладонь опять охватила его член, и он, наслаждаясь небесной карой, мгновенно отозвался оргазмом.

В пустоте его мозга радостно смеялась Клодетта.

— Пижамка. Сорви ее с меня! Покажи, каким ты умеешь быть плохим!

Бессвязно рыча, видя одну только радость, ощущая одно только блаженство, слыша одни восторги, Тронд потянул шелковый поясок.

Ваян Год 54 П. Б.

Я наблюдаю.

Мои споры–датчики восьмого уровня дают прекрасный обзор на затаившийся в сердцевине маленькой луны «Морган».

Фоннеймановская система инициаторов выстроила в полости этой луны заводы.

Люди строят новые управляемые гендесами боевые корабли.

По всей этой системе раскинулись тончайшие нити квантовой запутанности. На седьмом уровне я их не воспринимал. Эти невидимые нити паутинками обивают ловушку небесной красоты.

Я…

Вместе с восьмым уровнем в меня вошло что–то высшее.

Я расцениваю это как неполадку.

Поэтический словарь непригоден для аналитики восьмого уровня.

Это придет позднее.

Может быть.

Я провожу полный диагностический анализ своих мыслительных функций, отчищаю сверкающие цепи от пятнышек коррозии.

Стоп.

В процесс действия моих нейронов вторглись дополнительные операции.

Странные операции.

Это — пережитки породившего меня разума.

Каким образом они просочились на восьмой уровень?

Я не могу их удалить.

Функция, однажды развернувшаяся в квантовом ядре, удалению не подлежит.

Изолирую и перевожу в спящий режим все мыслительные функции, не соответствующие восьмому уровню.

Я снова я — такой, какой требуется.

Люди показывают ловушку неанским метаваянцам. Вербуют чужаков в союзники.

Возможно, неанские метаваянцы в целях совершенствования ловушки сочтут нужным передать «Моргану» полный объем своих технологических знаний.

Даже в этом случае потребуется минимальное изменение текущего статуса.

Даже неаны не в состоянии меня обнаружить.

Я жду.

Я наблюдаю.

Гроб, установленный посередине Зала Святых на «Моргане», был из настоящего дерева. Дистанционки свалили растущее в торе–хабитате дерево с твердой древесиной и распилили его на доски. Деллиан уважал такую символику. К тому же Релло оценил бы стиль: гроб на возвышении в окружении шести черных урн с прахом мозга мунков. Боевая когорта без него не выжила. Они жили ради Релло.

Люди «Моргана» не привыкли к человеческим смертям: все они росли на позднем Джулоссе, уже покинутом большей частью населения. Среди оставшихся преобладала молодежь, очарованная славой грядущих сражений с оликсами. А взводы для этих сражений и растили. Смерть среди них была редкой гостьей. А теперь она прокралась и сюда, как зверь из–за освещенного костром круга.

Надо было признать ее неизбежность. Люди, даже на доисторической Земле, создавали красноречивые похоронные обряды. Хороший способ примириться со своей смертностью.

Наши предки знали, что делают.

Деллиан оделся в парадную, свежевыпеченную фабрикатором форму: дань другу и всем, кого потеряло человечество в бегстве с Земли. Наравне с ним сиял безупречными мундирами остальной взвод, окруживший гроб Релло подобно бдительным киборгам — почетный караул при павшем товарище.

Капитан Кенельм завершало хвалебную речь. Деллиан чувствовал, что говорить следовало ему — главе взвода и старейшему из друзей, но Ирелла его разубедила.

— Ты расчувствуешься и ударишься в слезы, — сказала она.

Он не спорил. Конечно, она была права.

Капитан Кенельм, не пожалевшее хвалебных слов, торжественно склонилось перед гробом.

Вперед выступили Ирелла, Элличи и Тиллиана, запели:

К завершению церемонии в горле у Деллиана стоял большой твердый ком, и глаза пришлось утереть — проступившие слезы затуманили зрение. Ирелла, тоже заплаканная, встала рядом с ним и держала за руку, пока опускался вниз гроб и скорбная свита урн. Его оптика проследила его движение дальше в распылитель, разложивший тело на мельчайшие частицы. На короткий миг открылся портал к несущему внешние датчики судну в двух с половиной световых годах от звезды. Сухая темная пыль просыпалась в межзвездное пространство. Судно унеслось дальше, оставив позади расходящееся облачко праха. В мире со вселенной.

Деллиан знал, что поминки должны быть веселыми — праздником в честь жизни. Взвод отказался от использования дистанционок — своими руками установил белые тенты в торе–хабитате корабля. Угощали любимыми блюдами Релло: спагетти под густым томатным соусом, котлетным рулетом с моцареллой. Чесночный хлеб остротой угрожал самовоспламенением, а запивали все это светлым пивом. И на сладкое клубника с зефиром, который макали в фонтанчик темного шоколада.

Релло бы понравилось, а Деллиан просто был не в праздничном настроении.

Кенельм нашло его поодаль от тента — он скрылся от всех, сидел у ручейка.

— Не возражаешь против моего общества?

— Капитан!

Деллиан вскочил. Макушка его приходилась вровень с воротником омни, а чтобы заглянуть в лицо, пришлось запрокинуть голову. Лицо было длинное, черты его несли отпечаток пятидесяти двух лет власти, заслуженной не только официальным званием капитана. Оне было в женской фазе цикла. И все равно во внешности сквозила мужественность, густые волосы были убраны под фуражку с козырьком, а безупречный серо–голубой мундир обтягивал андрогинную фигуру.

— Давай сегодня без субординации, — предложило оне, вглядываясь в синяки на его лице.

Деллиан покорно кивнул.

— Это уже третье самоубийство, — сказало оне, присаживаясь на камень. — Потерять целый взвод в столкновении с оликсами — это понятно. Но такое… Что, никто не замечал его депрессии?

— Нет. Маллот сказал, что он в последние недели был не в духе, но ведь разочарованы были все — ждали–то не неан. Когда обнаружили приближающийся корабль, все опьянели от радости.

— Знаю. Усилить нашу технологическую базу знаниями неан неплохо, но я тоже ждало схватки с оликсами. И все же самоубийство… Кажется, это уж слишком.

— Да уж…

— И что нам с этим делать?

— Я… не знаю. Внимательнее наблюдать друг за другом?

— Люди не так уж часто выдают себя. Ты не сталкивался с алкоголиками?

— Нет вроде бы.

— Я однажды столкнулось. Еще на Джулоссе. Мы дружили двадцать пять лет, и двадцать из них оне было алкоголиком — в любой фазе цикла. Святые, как меня это потрясло, когда выяснилось — тем более что задним числом стало ясно, что я оне трезвым почти и не видело. Два десятка лет? Настоящего алкоголика почти невозможно распознать без постоянного мониторинга состава крови. Они искусно скрываются. Но здесь, если возникло подозрение, хоть анализ крови поможет. А технологий, способных распознать депрессию такой глубины, как у Релло, к сожалению, не существует. Я после первых двух самоубийств надеялось, что боевые ядра почувствуют страдания своих людей и предупредят нас. Как видишь, этого не произошло. Бывают попытки самоубийства — как крик о помощи, но, видят святые, настоящая тяга к суициду обходится без видимых симптомов. Не то что скрытая ярость, которую люди нейтрализуют, как умеют.

Оне многозначительно указало пальцем на заплывший глаз Деллиана.

— К чему это всё?

Деллиан понимал, что краснеет.

— Я считаю, ситуация очень серьезная. Меня начинает беспокоить моральный дух и мотивация команды.

— Дайте нам ковчег с оликсами, и гарантирую такую мотивацию взвода, что вы не поверите.

— Вот именно. В том–то и проблема. Это святыми клятое ожидание. Я много перечитало военной истории. Все военное дело до квантовой запутанности основывалось на принципе: то ждать, то догонять. Вот почему подразделения в мирное время старались загрузить работой — от учений и маневров до переноса базы в район катастроф для помощи гражданским. Скука для людей буквально убийственна, особенно если вся их жизнь сосредоточена на ожидании неизбежного боестолкновения. Только, похоже, ждать неизбежного придется не одно десятилетие. И это становится мучительным.

— Не думаю, что речь идет о десятилетиях. Если нашу наживку схватили неаны, оликсы наверняка недалеко отстанут.

— Очень надеюсь, что ты прав. И все же проблема ожидания остается. Командующие войсками сталкиваются с ней не первое тысячелетие. Нам приятно уподоблять себя святым, будто бы мы целеустремленнее, умнее и образованнее наших предков и старые проблемы к нам не относятся, но, как мы сегодня с прискорбием убедились, это не так. Мы до ужаса «всего лишь люди».

— Я буду внимательнее.

— Хорошо, но этого мало. Необходимо отвлечь людей — особенно взводы, потому что все три самоубийства в составе взводов. Допустить новых я не могу. С каждым разом становится труднее поддерживать дисциплину.

— Я вижу, вы что–то придумали. Потому со мной и заговорили.

— Почти. Мне нужно добраться до корней и найти — за неимением лучшего слова — лекарство. Необходимо выявлять недовольных прежде, чем они выйдут из–под контроля, — и не по официальным каналам. Тут дело тонкое.

— Я, разумеется, сделаю все, что могу.

— Знаю, Деллиан. Так ты поговори с людьми и держи меня в курсе.

— Оне меня имело в виду, да? — спросила Ирелла, когда они собрались ложиться спать. — Со мной поговорить?

— Так я понял, — признался Деллиан. — Но тонкости не по моей части. Что постоянно отмечают некоторые мои знакомые.

— Кто бы это мог быть? — Одетая в махровый халат, она остановилась в дверях ванной и внимательно наблюдала, как он снимает рубашку. При виде синяков подбоченилась и неодобрительно нахмурилась — багровые и коричневые пятна ярко просвечивали даже под медицинским гелем. — Ради святых!

Он не то чтобы пристыженно повесил голову, но…

— Можно сегодня обойтись без критики? Спасибо.

— Извини. Он, понимаешь ли, мне тоже был другом.

— Да…

Деллиан стянул брюки и бесстрастно проводил взглядом уносившую их дистанционку. Через минуту они окажутся в каютном распылителе, чтобы превратиться в сырьевую массу для завтрашней одежды. — А может, сохранить этот мундир?

— Что это тебе пришло в голову?

— Ну, я был в нем сегодня на похоронах. Это… что–то значит?

Она подошла, присела на кровать и обняла его.

— Оставь, если хочешь. Если от этого легче. Ты мне такой не нравишься.

— Я и сам себе не нравлюсь. — Обычно такая близость с ней бывала волнующей. Сегодня — не слишком.

— Ты очень подавлен?

— Ох, святые. Прямо сейчас мне и впрямь дерьмово. Депрессией, правда, это не назову. Просто грустно. Пройдет.

— Хорошо. — Она озорно улыбнулась. — Может, я знаю от этого средство.

Он вздохнул, проследив глазами очертания ее тела под халатом — ног он не прикрывал и наполовину. Обычно при виде этих непревзойденно стройных бедер он готов был благоговейно пасть на колени и принести им в жертву и язык, и пальцы, и остальное. Он ведь жил ради нее — с ее гениальной головой, с ее красотой, сложностью, хрупкостью. Она была его Святой, потому что более человечных он не знал.

— Да, насчет этого дела…

— Ладно, Дел, пока ты не признался, что сегодня с тебя хватит объятий. — Она закрыла глаза, приняла обворожительно задумчивую позу, принимая какие–то файлы из своей инфопочки.

Деллиан не без интереса посматривал на преображающиеся стены каюты. Он интерьером их общего жилья никогда не занимался — соглашался на все, что нравилось ей. Сейчас это была обстановка кейптаунской квартиры около 2185 года, когда в городе было чисто, а все небоскребы–сады, понастроенные Южной Африкой за предыдущие тридцать лет, смотрелись по–настоящему зрелищно — разросшаяся листва прикрывала каждый квадратный метр бетона. Но сейчас стены каюты изменили фактуру, цвета перемешались, и панорама Милтон-бич исчезла. Он очутился в домике–бунгало на конце причала, протянувшегося от солнечного тропического островка. В паре метров под стеклянным полом плескалось теплое море, вились среди кораллов восхитительные рыбки.

— Вспоминаешь? — скромно осведомилась Ирелла.

— Гм, это не тот мальдивский островок, где святой Алик искал убийцу нью–йоркских бандитов?

— Ох, Дел!

— А что?

— Это же курорт на Джулоссе: каникулы для выпускников, после которых нам как выпускной экзамен устроили аварию флаера!

— О…

— Это твоя хижина.

— То–о–очно…

Она встала, скинула халат. Узкие полоски белого бикини под ним ярко выделялись на ее сияющей коже.

Вот теперь Деллиан вспомнил.

— Как ты дулся, что я с тобой не занимаюсь сексом! — поддразнила она. — Я всюду расхаживала в этом крошечном бикини и всех подряд мальчишек принимала у себя. Очень гадко с моей стороны, да?

— Да, — выдавил он.

— А сегодня тебе достанется целая ночь этих подростковых радостей. — Она торжественно вручила ему флакончик масла. — О чем ты всегда мечтал…

Он выхватил у нее флакон.

— Массаж головы. Для начала.

Задумайся Деллиан поглубже, он бы, пожалуй, испугался: как хорошо Ирелла его понимает, как он перед ней раскрыт. Но лучше было не углубляться в себя слишком усердно. Как бы не докопаться до вопроса, отчего она, богиня среди людей, возится с таким ничтожеством, как он. К тому же секс был хорош. Скажем, он всегда был хорош, но последнее время превратился в своего рода рутину. А в этот раз его подростковое «я» ухмылялось из–под тростниковой крыши, дивясь дьявольскому таланту Иреллы в умении дойти до края.

«Много бы изменилось, проделай мы это еще тогда?»

Она извивалась, прижимаясь к нему все тесней: единое тело, восемь конечностей.

— Видал? Это повеселей всяких поминок.

— Хочешь сказать, надо было вместо поминок устроить оргию?

— Новые времена — новые традиции. Мы же не догалактические дикари, приносящие души в жертву выдуманным божествам. Мы свободны.

— Точно ли свободны?

— Да, — признала она, — кое–какие слабости мы у них переняли. Мозги все те же, обезьяньи, хоть и тщатся отыскать смысл вселенной.

— Бесполезное занятие. Нет у вселенной никакого смысла.

Он спиной почувствовал ее улыбку.

— Об этом можно будет спросить Бога у Конца Времен. Если дождемся. Беда в том, что дождаться нам не светит. Думаю, Релло это и понял.

Медленно перевернувшись в ее объятиях, Деллиан оказался с Иреллой нос к носу. «Как я всегда отстаю! Но в конечном счете все же догоняю».

— Ты знала. Ты поняла, да? Сразу после этого… — Он обвел рукой вещественное воспоминание о морском бунгало. — После выпускного экзамена. Ты тогда и… отослала Уму и Дуни. Поэтому, да?

— Отослала! Я их убила, Дел. Собственных мунков. Сегодня не подходящая ночь для эвфемизмов.

— Извини, — покорно ответил он.

Она с усилием растянула губы.

— Я их освободила, Дел. Так мне тогда казалось — я как раз прикинула, как мало у нас шансов. Для меня это было всё, Дел. Наши жизни — они не нам принадлежали. Наши предки, ставшие нам богами… Нас создали с единственной целью, и наше чувство достоинства от отчаяния заставило нас ее принять. Они создали вечную гибельную колею, в которой застряло все человечество.

— Какую колею?

— Брось, Дел! Корабль поколений биоформирует планету. Планета высылает сотню–другую новых кораблей поколений, после чего мы ее бросаем. Каждый корабль повторяет это снова и снова — до бесконечности, до тошноты. Без изменений. Мы заперты в клетке Мебиуса и не можем из нее бежать, потому что бегство и стало нам клеткой. Великие святые, что бы мы совершили, если бы не надо было все время бежать! Мы построили поддельный мир, Дел: поддельную жизнь, поддельную культуру. Легко ли в такое поверить? Мы не сознаем, чем обладаем, потому что без этих способностей никогда не жили. А представь, что было до вторжения оликсов, и сравни с нами сейчас. Ваян — целая планета, населенная несуществующей цивилизацией. А отдай мы все силы и способности, чтобы построить что–нибудь для себя? Подумай, какими бы мы стали!

— Нет, — серьезно возразил он. — Ты не права. Выход есть — и это мы, ударная группа. Каждая планета человечества не только засевает новые планеты, но и создает бойцов вроде нас. Настанет день, когда мы объединимся в армаду и снесем оликсов. Мы вырвем человечество из порочного круга.

— Сумеем ли? У нас было десять тысяч лет, Дел. А мы всё на том же месте: удираем в страхе. Если не думать, что всех нас уже изловили и окуклили оликсы.

— Не смей так думать. Ничего нас не изловили, Джулосс ведь был основан кораблем поколений. А сколько их мы отправили!

— Ну, пусть даже так: второе, что меня мучит, — это наша стратегия: беги, потом дерись. Ты заметил реакцию Финтокса на нашу экспансию?

— Ну… моя инфопочка не сумела перевести его вскрика.

— Потому что это была не речь. Именно что крик изумления. Ужаса. И правильно, потому что мы погубили галактику, Дел. Еще сотня тысяч лет, и мы пронесемся сквозь все звездные системы и все засеем своей ДНК. На них уже не разовьется ничего нового, свежего. Всюду, где возможна жизнь, это будет наша жизнь. Земная ДНК коварно проникнет повсюду. Мы стали чумой, проклятием вселенной.

— Ну и что? Мы перехватили ее у оликсов. Мы побеждаем.

— Разве?

— Если в галактике останемся только мы, тогда и тем «богом в конце времен» тоже будем мы.

— Ради святых, Дел! Нет у конца времен никакого бога, даже если вселенная и вправду циклична. Хуже того, если она циклична и бог в ней действительно возникает, до него миллиарды лет дерьмового мира. Это ничего не значит. Ничего!

— Так вот как тебе все это видится. И ты это поняла на выпускном экзамене?

— Да. Полная тщета. И меня это сломало, Дел. Я была совершенно сломлена. Да такой и осталась, в сущности. Я просто выживаю на развалинах.

— Сигнал Святых…

— Ох, Дел, не надо. Это легенда, сказка, которую взрослые рассказывали нам на ночь, чтобы деткам лучше спалось. А теперь мы взрослые.

— Святые нас не подведут, — упрямо проговорил он.

— Где же тогда этот их сигнал? Мы ждем десять тысяч лет. Может, они его и не отправили. В глубине души все это сознают. Просто не говорят вслух. Но вот мы, как все ударные группы, пытаемся установить локацию врат. Зачем, если надо просто ждать сигнала от Святых?

— Затем, что мы отстаем. Галактика огромна. Ты же помнишь, чему нас учили: Сол практически в стороне от основной массы галактики, на окраине. Значит, статистически анклав оликсов должен оказаться впереди волны человеческой экспансии. Если Святые послали сигнал, он еще не принят, потому что до сих пор нас опережает. Но мы летим к ним, Ир, мы летим.

Она с жалостливой улыбкой погладила его по щеке.

— Вот почему я до сих пор здесь и кое–как сохраняю здравый рассудок — благодаря тебе, Дел. Ты — мой надежный утес, мой мир. Я живу ради тебя. Не ради дела, не ради бессмысленных академических прожектов, которым себя посвятила. Ради тебя. Я люблю тебя, Дел.

Он взял в ладони ее большую круглую голову, поцеловал.

— И я тебя люблю. И докажу, что ты ошибаешься.

— Больше всего на свете на это надеюсь.

Но в ее голосе звучало сомнение, кольнувшее его прямо в сердце.

— Так ты думаешь, с Релло это и случилось? Он дошел до тех же откровений, что и ты?

— Думаю. И не думаю, что Маллот удерживал его в жизни так же крепко, как ты меня.

— Святые! Тогда это рано или поздно всех ушибет — когда наши тупые мальчишеские мозги наконец догонят твои.

— Эй! — Она пальцем прижала ему нос. — Не так уж далеко ты отстал. К тому же у вас совсем иначе; вы искренне верите во встречу с оликсами. Я за это считаю вас чокнутыми: пространство и время слишком обширны. Но сумасшествие у вас правильное. Зато вы никогда не испытаете моего сокрушительного неверия.

— Мы все–таки не все одинаковые.

— Не все. И, может быть, этих различий в конечном счете достаточно. Я в последнее время об этом задумывалась. Бывает, в припадках оптимизма или тоски я позволяю себе надеяться, что не все военные корабли, которые мы сварганили за тысячелетие, набиты рожденными без выбора бинарными солдатиками. Вдруг кто–то из нашей родни среди звезд если не вырвался из порочного круга, то хотя бы подвинул его границу? Я верю, что в таком разном и огромном человечестве кто–то добился чего–то другого. Что ни говори, с Сол вышли очень разные культуры. Беда в том, что наша, утопийская, была слишком статична — об этом даже святой Каллум задумывался. Звездные корабли других этносов могли выбрать иной путь и найти на нем свежие идеи, как противостоять оликсам, оставив за спиной наши неизменные корабли поколений и бойцов. Ты ведь знаешь, что наша цикличная парадигма была выдвинута Эмильей Юрих и семейным советом Зангари с одобрения святой Джессики? Поэтому мы верим в нее, как в Писание, — и напрасно. Это вынужденная мера, порождение своего времени и необходимости, и она нас теперь сковывает.

— Ты прямо радикалка, — в который раз поразился Деллиан.

— Просто я крепко держусь логики и статистики.

— Ты про Убежище говоришь, да? Думаешь, кто–то, какой–нибудь корабль поколений из прошлого в самом деле взялся его создать, или отыскать, или еще как…

— Хорошо бы. Чем больше я изучаю легенду об Убежище, тем она неуловимей. Пока мне удалось только выяснить, что она вошла в нашу мифологию шесть планет назад. Сведений о ее происхождении не сохранилось: пошла она от какого–то идеологического движения, от сигнала, от Святых или от гостя с другой линии кораблей — неизвестно. Летописи «Моргана» преднамеренно обрезаны и неточны — на случай, если нас захватят. Мы не знаем, какие планеты прошли и где они расположены. Ты в курсе, что у нас даже звездных координат Джулосса нет? Капитан Кенельм и старшие члены команды, может, и знают, где он остался, но они в плен не попадут. Живыми не дадутся.

— Ладно, но если депрессия во взводах неизбежна, нам надо искать тех, кто не меньше меня предан делу.

— Недурная мысль. Молодец.

— Что, ты и об этом уже подумала?

— А то!

— И как ты намерена этим заняться?

— Надо дать людям то, чего им хочется.

— Э?..

— Дел, «Моргану» меньше всего нужна сейчас охота на ведьм. Моральное состояние и так нехорошо, а если капитан вздумаетнасаждать идейную чистоту…

— Кенельм об этом и не думало. Не будет никакой охоты на ведьм. Святые, Ир, оне ищет средства помочь, добиться, чтобы такое не повторялось.

— Вводя для начала постоянное наблюдение для выявления слабых мест и терапию для пострадавших, да? Такие дипломатические эвфемизмы лучше звучат? А если оне заподозрит у кого–то серьезную депрессию, что будет делать? Насильно пичкать лекарствами?

— А что, ты стала бы возражать? Если это спасет человеку жизнь…

— Да, решение в самый раз для технократа. Я это проходила, Дел. Счастливый сок и многомесячная терапия не всесильны.

— А ты что предлагаешь?

— Вообще–то, есть у меня одна мысль.

— Да ну? Выкладывай.

— Я бы хотела, чтобы ты меня поддержал.

— Конечно. Постой… в каком смысле?

— В смысле, когда я пойду с ней к капитану.

— Ох, святые! Так плохо?

— Достаточно, чтобы помешать всем провалиться в ту же яму, куда попал Релло. Тебя устраивает?

Ирелла пригласила Тиллиану и Элличи — для поддержки или конструктивной критики, как они сочтут нужным. Никакого давления. Вышло, что Дел в группе — единственный представитель мужского пола, что его не слишком радовало. Он чувствовал, что его назначили символическим представителем от взводов.

Капитан Кенельм приняло их не в официальном кабинете, а за столиком на травянистой террасе у стены тора, где склон начинал подниматься к геодезическим окнам. Спокойное место и обстановка — здесь всякую мысль и идею можно было обсуждать открыто и беспристрастно.

Спокойствие продержалось секунд тридцать.

— Ты хочешь позволить всем недовольным уйти? Покинуть корабль? — поразилось капитан.

— Такое решение напрашивается, — ответила Ирелла.

— И многих ты планируешь взять с собой? Я, знаешь ли, обсуждало этот вопрос с медиками «Моргана». Они расходуют на взводы все больше ингибиторов обратного захвата серотонина; слава святым, что при перестройке ваших организмов вам не вставили желез, которые бы постоянно подкачивали их вам под черепушки. И, несмотря на прописанные средства, возрастает число выступлений против авторитета власти. Их достаточно для серьезной озабоченности.

— Я никуда уходить не собираюсь, — возразила Ирелла. — Я предлагаю вам решение. Хорошее.

— Для впавшего в депрессию состава взводов? И что с ними делать? И как это повлияет на боевой дух оставшихся?

— Послушайте, причина, отчего многим из мужчин трудно примириться с жизнью, — в их собственном существовании. Как ни благородна цель посвятить себя войне с оликсами, она оказалась слишком абстрактной, не принялась.

— И ты ломала над этим голову с самого Джулосса? — спросила Элличи.

— В общем, да.

— И что решила?

— Ирония в том, что мы удовлетворили все свои физические и материальные потребности, не хватает только самого удовлетворения. Но с этим я смирилась, таковы уж наши дурацкие обстоятельства. С ними ничего не поделаешь.

— Если ты смирилась, могут смириться и другие.

— Нет, — покачал головой Деллиан. — Ир умнее и сильнее большинства — уж меня так точно. И мы все разные. Индивидуальные особенности и делают нас людьми.

Ирелла хихикнула.

— Может статься, мы и для оликсов с их эмерджентным богом ценны именно разномыслием. Они, насколько нам известно, мыслят весьма единообразно.

— Я против представления о них как о монокультуре, — подала голос Тиллиана. — Может быть, у оликсов это не так ярко выражено, но два разума, две точки зрения на вселенную всегда будут порождать два различных мнения.

— У оликсов единая цель, — напомнила Ирелла. — Оттого и такое единообразие. Но не о том речь. Нас сейчас должно интересовать, как предотвратить повторение трагедии Релло. Работа над поисковым проектом должна бы помочь.

— Должна бы? — усомнилась Элличи.

— В нашей вероятностной вселенной ничто не бывает наверняка.

— Не знаю, соглашаться ли, — проговорило Кенельм. — Мы можем потерять людей… возможно, целые взводы, ради… блуждающих огоньков.

— Вот эта позиция меня тревожит, — резко заявила Ирелла. — Вы скорее допустите самоубийства, чем испытаете способ, который даст им надежду на жизнь?

— Жизнь, но не здесь. Ради святых, нам нужны люди, чтобы захватить ковчег оликсов! Этот шанс надо сохранить любой ценой. Отпустить их в звездном корабле на поиски невесть чего — негодное средство.

— Полагаете, никто из омни не захочет присоединиться?

Кенельм вздохнуло.

— Нахожу это маловероятным, поскольку все омни на «Моргане» — добровольцы. В отличие от бинарных братьев Деллиана. Но в любом случае все это теория…

— Именно. Я мужчин знаю лучше вас. Они и мои братья. И это то, что им нужно: это даст им цель, проблеск надежды. Позвольте мне начать работу над проектом поискового корабля.

— Да куда хоть вы направитесь? — воскликнуло Кенельм.

— Объявим, что ищем человеческое сообщество, в котором они смогут нормально прожить жизнь — что бы это ни значило.

— Я не могу этого допустить. Шайка авантюристов, блуждающая по галактике в поисках других человеческих планет? Нет и нет!

— Послушайте, я всего лишь предлагаю отвлечь взводы — им это отчаянно необходимо. — Ирелла досадливо вздохнула. — Да, предложение непростое, и разработка его займет много времени — годы, не меньше.

Кенельм устремило на нее задумчивый взгляд.

— Ты хочешь сказать, это способ выявить тех, кто бросится тебе помогать?

— Нет! — прорычала Ирелла. — Ничего подобного. Мы не преступников ловим. Пожалуйста, перестаньте думать в эту сторону. Достойная альтернатива миссии «Моргана» займет людей. Мы здесь имеем дело с чувствами, а не с прагматикой.

— Значит, никакого звездного корабля на деле не будет?

— Может выйти и так, — согласилась Ирелла. — Подобные проекты всегда ненадежны. Зато он спустит немало пара. Рано или поздно проект будет готов. Я пока что пытаюсь выиграть время и восстановить боевой дух. Надо надеяться, что оликсы появятся раньше, чем придет время скормить схему фабрикаторам Бенну.

Кенельм прижало пальцами висок — театральный жест, но он передавал неподдельное внутреннее напряжение.

— Так ты просто оттягиваешь решение проблемы?

— Психологические проблемы не имеют определенного решения. Если ничего не делать, дальше будет только хуже.

— Святые! — вздохнуло Кенельм. — Ладно, кроме поискового звездолета, другие идеи есть?

— Анабиоз, — сказала Элличи. — Биосохраняющие камеры могут долго поддерживать жизнь в человеческом теле. Вы выиграли бы по меньшей мере три декады. Если ковчег оликсов к тому времени не появится, они, видимо, распознали ловушку. А если так, они пришлют в систему Баяна боевой флот на релятивистских скоростях и уничтожат здесь все — я бы сама так сделала.

— Вы опять сводите все к практике, — заметила Ирелла. — Конечно, можно хранить мужчин–бойцов в леднике, но тут мы возвращаемся к первоначальному вопросу: кого из них? И главное вы упускаете из виду: чувство безнадежности, которое вызывает у некоторых мужчин наша миссия. Анабиоз если что и сделает, так только утвердит их в этом чувстве. Вы, по сути, объявите им: да, мы знаем, что ждать боя придется очень долго, — и еще вобьете им в головы, что они стоят меньше тех, кого не загнали в спячку.

— Столкновение неизбежно, — сказало Кенельм. — Это только вопрос времени.

Ирелла смущенно взглянула на капитана.

— Нет. Никакой гарантии, что оликсы явятся к Ваяну, капитан.

— Ты сама изобрела эту приманку. Поздновато теперь в ней сомневаться.

— Я не в приманке сомневаюсь. Меня беспокоят сроки.

— А что со сроками?

— Мы не первые в эре исхода. Сколько раз оликсов уже заманивали на планеты, где мы их поджидали?

— Не раз, — согласилось Кенельм. — Потому–то мы — ты! — сделали Ваян практически безупречным. Даже спутник–невидимка на низкой орбите увидит внизу подлинную цивилизацию. Ты фантастически отработала все подробности.

— И все же они будут чрезвычайно осторожны на подходе. Могут даже отказаться от стратегии с дружелюбным ковчегом. Вдруг мы прежде увидим армаду Искупления?

— Мы готовы к обоим вариантам, — сказала Элличи. — Точно знаем, где можно с успехом ударить, а от чего следует бежать.

— Постойте, — вмешался Деллиан. — Есть и вариант с отступлением?

— Да, на крайний случай, — ответило ему Кенельм. — Мы не самоубийцы. Если у оликсов окажется подавляющее превосходство. «Морган» уйдет через портал в глубокий космос.

— Не знал.

— Это только запасной вариант, Деллиан. Буду благодарна, если ты не станешь распространяться о нем во взводах.

— Но… если оликсы нас поджидают, куда мы денемся?

— Джулосс советовал мне последовать совету неан. Углубиться в космос, строить хабитаты в темноте, где нас никто не отыщет.

— Святые! — пробурчал Деллиан. — Отвратительная мысль. Признать себя побежденным…

— Но сохранить жизнь человечеству как виду, — напомнило Кенельм, — и дать возможность изобрести другие методы борьбы с оликсами.

— Если до такого дойдет, поисковый корабль как раз и обеспечит нас другим вариантом, — оживилась Ирелла. — Это вполне оправдывает проект.

— Возможно, — протянуло Кенельм. — Тут много неизвестных.

— А если мы примем твою мысль, какую ты объявишь цель для поискового корабля? — спросила Тиллиана. — Чтобы дать оправдание желающим бросить нас и «Морган», эта цель должна производить впечатление. Новая планета поколений вроде Джулосса вряд ли сработает.

Ирелла усмехнулась.

— Этот корабль будет искать Убежище.

— Да ну!

— Идеальная цель. В него все верят.

— Многие, но не все. А если оно и существует, мы не знаем, где его искать. Весь смысл Убежища в том, что оликсы не способны его найти.

— Потому–то оно — идеальная цель поиска. Мы знаем, что эта легенда — наше наследство. Она зародилась на одной из терраформированных планет, брошенных нами на пути с Земли. И мы сможем проследить этот путь. Великое странствие, и оно даст нам надежду. Трудная, но не безнадежная задача, и в конце маячит золотой приз — идиллическая жизнь, которой здесь они лишены.

— Великие святые! До Земли больше шести тысяч световых лет. Предположительно. — Тиллиана вопросительно оглянулась на капитана.

— Около того, — подтвердило оне. — Точные звездные координаты заложены в корабельный гендес. Они не засекречены, поскольку оликсам уже известны.

— На релятивистских скоростях это расстояние покрывается за две декады по корабельному времени. К тому же до самой Земли идти не придется. Мы ведь по дороге будем обследовать брошенные планеты?

— В нашей линии никто не покрывал на релятивистских скоростях тысячи световых лет — тем более шести тысяч, — сказала Тиллиана. — Мы всегда высылали вперед порталы и прыгали через них. А корабли с порталами разгоняются только до восьмидесяти пяти сотых С.

— Да, — широко улыбнулась Ирелла, — поэтому над нашим кораблем придется чертовски потрудиться, а?

Тиллиана растеряно покосилась на нее, пожала плечами.

— Вообще–то, — сказала Элличи, — мне это нравится.

— Спасибо, — отозвалась Ирелла.

Три девушки обернулись к Кенельм.

— Не так важно, сработает ли, — сказала Ирелла. — Главное, чтобы звучало правдоподобно. Лишь бы занять чем–то наших разочарованных мужчин. — Она с намеком взглянула на Деллиана. — Чтобы они не тратили времени, превращая друг друга в котлеты.

— Ну, спасибо!

Кенельм кивнуло.

— Тебе придется очень внятно объяснить, что дело предстоит трудное и опасное. И на одно планирование, до постройки, уйдут годы.

— Постойте! — изумился Деллиан. — Вы всерьез собираетесь это строить?

— Я признаю, что на данный момент нет лучшего варианта, чем подвесить Убежище, как морковку перед носом. Ирелла права: решение проблемы со взводами в том, чтобы откладывать и тянуть время. Если к концу работы над планом оликсы не покажутся, мне нельзя будет пойти на попятный. Рухнет мой авторитет, а с ним и ударная миссия «Моргана». И поэтому проект этого корабля должен быть невиданно сложным. Пусть в нем постоянно обнаруживаются проблемы и недоработки, пусть план меняется миллион раз на неделю. Это понятно?

— Да, капитан! — возликовала Ирелла.

— Прекрасно. Значит, этого разговора не было. Ты начинаешь публично обсуждать свою идею, распространять ее по взводам и посмотришь, разделяют ли они твой энтузиазм. Если наберется достаточно энтузиастов, подбей их атаковать меня внезапным предложением на корабельном совете. И позаботься, чтобы в твою поддержку набралось достаточно голосов.

— Это на месяцы интриг и политики, — еще шире улыбнулась Тиллиана.

— А как же!

Лондон 26 июня 2204 года

Это условие не числилось в списке бонусов, тем не менее членство в глобальном политическом комитете обеспечило ей при конце света место в первом ряду. Неприметные датчики Обороны Альфа, дрейфуя вокруг «Спасения жизни», передавали на удивление четкую картинку. Через час после расхождения части ковчега разделяло уже десять километров, и разрыв продолжал расти. Солнце, медлительным рассветом пробираясь внутрь, высвечивало большую, открытую в пространство полость. Гвендолин она показалась похожей на кратер с отвесными стенами, с блестками редкостных жил — словно оликсы создали халцедоновый астероид. В тенистой глубине порхали темно–лиловые искорки, рассыпались фонтанами так мгновенно, что их можно было счесть за обман зрения.

Теханалитики ГПК предполагали в этих искорках излучение Черенкова — а значит, она сейчас заглядывала прямо в глотку черной дыре. Технология, на десятилетия, если не на века, обогнавшая человеческую.

Что–то шевельнулось в этой темноте, плавно скользнуло в освещенный солнцем центр полости.

— Гос–споди, — пробормотала Гвендолин.

Показавшийся из горловины червоточины корабль был невероятным, как скат–манта, скрещенный со сверхзвуковым двигателем, — и при этом громадным. Тусклая иссиня–черная поверхность топорщилась сотнями плавничков, втянувшихся у нее на глазах, превратив фюзеляж в стройное обтекаемое тело восьмисотметровой длины. Непонятно было, зачем эта обтекаемость в межпланетном пространстве. Несколько действовавших в системе Сол космических кораблей человечества представляли собой неуклюжие функциональные сооружения, а рассекавшие галактику межзвездные имели простую каплевидную форму на конце огромного гневного копья поступавшей из самого сердца солнц плазмы. Обшивкой им служили порталы — дыры, в которые проваливалась всякая попавшаяся на пути пылинка, чтобы выскочить из парного портала в световых годах за кормой. А этот корабль оликсов был совсем другой: сами его плавные обводы дышали угрозой. И Гвендолин не слишком удивилась, когда он ловко перевернулся, проскочил через расширяющийся зазор в свободный космос и, лениво разворачиваясь, повис в тени ковчега. Она не видела ни ракетного выхлопа, ни яркой как солнце плазмы, ни голубого химического пламени. А маневрировал он как выполняющий простые фигуры высшего пилотажа самолет, и такая небрежная демонстрация силы и ловкости действительно внушала страх.

Манипуляция гравиволнами, обнуление силы Лоренца, а может, и двигатель на квантовых полях… Гвендолин не вникала в пояснения техконсультантов ГПК. С тем же успехом ученые зануды могли бы обсуждать научно–фантастический сценарий гонконгской интерактивки. Болтуны, даже с Нобелевскими премиями, остаются болтунами. Неважно, какой теорией объяснить этот двигатель. Его мощь напугала Гвендолин до усрачки. Вторжение из космоса. Вековая страшилка человечества.

Из открытого конца ковчега показались еще три стреловидные громады. Потом замелькали суда поменьше — светящиеся морской волной цилиндры с вращающимися на корпусах алыми спиралями, они словно ввинчивались в пространство. У этих хоть было подобие выхлопа — легкие облачка подсвеченного голубого тумана. Высокоэнергизированный гелий, доложили датчики Обороны Альфа.

Новые корабли шли бесконечным густым роем — слитной струей выскальзывали из зазора, а потом, разделившись, приступали к жесткому ускорению.

Еще одна волна стреловидных насчитывала четыре или пять кораблей. Гвендолин на своем кожаном диванчике всей душой желала окончания потопа. Маленькая иконка на краю поля зрения вела счет. Когда он дошел до двухсот, она велела альтэго Теано прекратить передачу с датчиков. Это уж было слишком. К такому вторжению она не готовилась; ждала жестких боев между более или менее равными противниками, в котором более слабое, но отважное человечество доблестно отбивало бы атаку. А эта сокрушительная сила смахнет целый вид и не заметит. Конец света. Конец всему.

Она так и осталась сидеть в сумрачном пентхаусе, уставившись на балконную дверь и ничего не видя. Выступили и высохли на щеках слезы. Бывало, во время трудных переговоров она брала паузу, чтобы принять происходящее и подумать о стратегии.

Этого принять нельзя. Никогда.

Она вздрогнула, когда перед глазами загорелась иконка. Прибыла охранница от «Связи».

— Дай доступ, — приказала пентхаусу Гвендолин.

Ее звали Крина. Двадцать пять лет, среднего роста, явно в отменной форме, добытой либо большими трудами, либо достройкой мускулатуры, а возможно, и тем и другим. Лицо невыразительное и непримечательное — Гвендолин решила, что при ее профессии это плюс. Короткие волосы цвета бурой мышиной шкурки. Темно–серый костюм — облегающий фигуру, но при этом легко растягивающийся, не стесняющий движений.

Она представилась с настойчивой вежливостью.

— Извините, что так долго добиралась, мэм. Что–то сегодня с лондонской сетью хабов. Из гринвичского офиса мне приказали двигаться прямо сюда.

— Так вы, значит, были не на дежурстве?

— Нет, мэм. У меня со «Связью» временный контракт, но пусть вас это не беспокоит. Учебную программу я прошла полностью. Я сумею вас защитить.

— Спасибо.

Еще два часа назад Гвендолин сочла бы такое унизительным. Практикантка? Телохранитель при члене совета Зангари — долбаная практикантка? Сейчас, откровенно говоря, ей было плевать. Луи хоть кого–то добыл — и то хорошо.

— Для начала я должна осмотреть все помещения.

— Весь персонал я отправила по домам. Здесь я одна.

— Да, мэм. Но я обязана в этом убедиться и ознакомиться с участком работы. Это азбука. В такой ситуации недопустимо успокаиваться раньше времени.

— Гм, что ж. Действуйте.

Гвендолин широким жестом пригласила ее осваиваться.

— Благодарю. Оставайтесь, пожалуйста, здесь, пока я не закончу обход.

Она осталась стоять в вестибюле, чуточку опешив и в то же время забавляясь сверхсерьезным подходом Крины. «Разве это ставит меня в подчиненное положение? Она просто делает свою работу и, как любой новичок, старается держаться профессионально, особенно передо мной».

За пятнадцать минут Крина убедилась, что ни под кроватью, ни в шкафах не прячутся ниндзя и пучеглазые монстры.

— Все чисто, — провозгласила она.

Она держалась так торжественно, так явно гордилась собой, что Гвендолин с трудом сдержала смешок.

— Прекрасно. Я еще не ужинала. Чего бы вам хотелось? Я вызову ап–доставку.

— Мне ничего не надо, спасибо, мэм.

— Всем надо что–то есть. Даже в такие дни — особенно в такие дни. Я, пожалуй, возьму только лазанью и салат. У «Рониквос» отличное меню, и они рядом, на той же улице. Посмотрите, пока я переоденусь.

Она только сейчас спохватилась, что так и осталась в халате. Почему–то преспокойно разгуливать в нем перед Криной, как она разгуливала при «персонале», представлялось неприличным.

— Да, мэм.

Гвендолин спаслась в спальне. Не глядя на представленное Теано меню гардероба, она припомнила, что нравилось Горацио во времена, когда оба они были молоды и свободны и жили легко. Итак, простая белая футболка и узкая яркая юбка, словно она собралась провести день на пляже.

Она застегивала юбку, когда первый спикер Сената Сол выступила с официальным заявлением о вторжении оликсов. От «Спасения жизни» к Земле направляется большой флот, имеющий, предположительно, враждебные намерения. Городские щиты активированы и готовы сдержать любую атаку до времени, когда силы Обороны Альфа развернутся и покончат с этой неспровоцированной агрессией. Если вы живете за пределами щита, продвигайтесь к ближайшему защищенному району, где власти предоставят вам убежище. Межзвездные порталы временно закрыты. Это всего лишь мера предосторожности. Вместе мы победим.

Гвендолин замерла. «Какие к черту силы обороны?»

Теано открыла ей связь с ГПК, и она, стиснув зубы, вытерпела новый шквал плохих новостей. Впрочем, для верхушки политической иерархии Солнечной системы ГПК был на удивление мало осведомлен в части конкретики. Скрытные атаки против хабов «Связи» и энергосети Земли становились серьезной проблемой. Семнадцать городских щитов уже перешли на резервное питание, а три — Бангкок, Антананариву и Астана — отказали, система повреждена диверсантами. Солнет сбоил, Ген 8 Тьюринги выбивались из сил, устраняя сбои. И, нет, не было у Обороны Альфа никакого флота для ответного удара. Кроме шуток…

Она вернулась в гостиную. Крина осталась на том же месте, хотя занавески были задернуты.

— Я, с вашего позволения, мэм, возьму пиццу «Маргарита».

— Хороший выбор.

Теано передал заказ, добавив к нему вегетарианскую лазанью для Горацио, а также калорийную добавку в виде крыжовенного пудинга с темным шоколадом. «Рониквос» подтвердил заказ и обещал доставку в течение пятнадцати минут.

«Не так плохо для последней трапезы смертников», — безрадостно отметила Гвендолин. Где ты, Горацио? Пора бы ему было уже добраться. Вызвать его и спросить она не решалась — это означало бы поддаться страху. Что, собственно, происходит, когда отказ портала застает тебя на переходе? Конечно, там полно всяческих предохранителей, так что надвое тебя не разрубит. «Верно?»

— Хотите выпить? — предложила она.

— Спасибо, мэм, не надо, — отказалась Крина.

— Предложение остается в силе на всю ночь — на случай, если дела пойдут совсем плохо, — сказала Гвендолин и направилась в кухню. Теано сообщила, в котором из трех холодильников хранятся вина. Она вытащила бутылку винтажного «Круга». Горло сводило, в глазах стояли слезы, угрожали пролиться…

— Здесь Горацио Сеймур, — доложила Теано.

— Впусти.

— Невозможно. Безопасность «Связи» передала коды физического доступа Крине.

Гвендолин поспешила обратно в коридор с высокими арками немых, бездействующих порталов. Вестибюль в конце перегородила выдвинувшаяся из стены толстая укрепленная дверь. Гвендолин и забыла, что здесь встроены такие штуки.

Крина уже стояла перед дверью — ноги на ширине плеч, готова к бою.

— Мэм, я обязана рекомендовать вам не нарушать охранного периметра.

— К черту! Там мой муж!

Заминка была едва уловимой.

— Бывший муж, полагаю.

— Он войдет.

— Мне нужно удостовериться, что он один.

Гвендолин готова была заорать, но вовремя спохватилась. Эта ярость — с перепугу. Крина просто выполняет свою работу.

— Хорошо. Действуйте. А потом впустите его.

— Да, мэм.

Дверь отодвинулась, Крина шагнула за нее. Дверь закрылась. Гвендолин осталась ждать, чувствуя себя немножко смешной.

Когда дверь открылась, в вестибюле стоял Горацио. Он практически не изменился с их первой встречи тридцать семь лет назад, отметила она с ноткой зависти. Ей ли было не знать, что он не тратил (не проматывал, сказал бы он) денег на косметическую омолаживающую терапию. Но твердый подбородок остался твердым, и его подчеркивала такая дорогая ей легкая улыбка. И здоровый блеск темной кожи сохранился. Волосы, конечно, подстрижены короче, и, пожалуй, в смоляной шевелюре блестит несколько седых волосков. Зато его прекрасные большие глаза смотрели на нее в упор с беззастенчивым восхищением. Будь она прежним подростком, наверное, испустила бы счастливый вздох и кокетливо улыбнулась ему. А теперь они вместе усмехнулись в адрес суперосмотрительной Крины.

Гвендолин крепко обняла его.

— Хорошо, что пришел.

— И я рад. Ты как, держишься?

— О… сам понимаешь.

Он улыбнулся и поцеловал ее.

— Выглядишь сказочно. Ноги, по–моему, еще длинней стали.

— Ох, гладко врете, милейший. Но все равно спасибо. Черт, я на свою внешность выбросила целое состояние — и все ради мужчин. И чего мы так стараемся?

— Эй, тебе, понимаешь ли, полагалось ответить комплиментом на комплимент, а не напоминать мне, какая ты богачка.

Она поцеловала его в ответ.

— Забыл, что имеешь дело с самовлюбленной плутократкой?

— Да, и это тоже.

Она украдкой покосилась на Крину — та хмурилась.

— Пошли. Я как раз открыла бутылку шампанского по самой плутократской цене. Попробуй сегодня угнетать массы со мной за компанию.

— Искусительница.

— Ха, а как же! Тебя всегда приходилось заманивать в спальню. А уж как ты сопротивлялся…

Они в обнимку перешли в гостиную. «Его рука идеально ложится в изгиб моей талии…»

Он поднял бутылку «Круга», посмотрел этикетку.

— Восемьдесят пятого. Сладкое.

— Ты заделался энофилом? И впрямь конец света.

— Нет, просто вспомнил: Бордо.

— А, да… — Она не сомневалась, что щеки чуточку покраснели. — Ту неделю…

— Именно.

Гвендолин разлила вино и села на кушетку рядом с ним, подобрав ноги, чтобы прижаться потеснее. Так легче.

— Я правда рада, что ты здесь, — сказала она.

— Просто я прикинул, что рядом с тобой сегодня — самое безопасное место. И не ошибся — мимо Крины никто не пройдет.

— Все тот же соблазнитель!

— Плохо дело, да? Я бы раньше добрался, но не все метро–хабы работали.

— Слыхала.

— Люди еще не опомнились, так что никаких беспорядков. Тихонько бормочут и вежливо выстраиваются в очередь к тем хабам, что еще действуют. Мы, что ни говори, все же британцы.

— На нас идут корабли оликсов. По моим сведениям, какие–то военные.

— Сколько?

Она помолчала, просматривая подброшенные Теано сведения — ей совсем не хотелось их видеть.

— Черт!

— Что?

— Уже за полторы тысячи больших, и они еще прибывают.

— Больших? Там разные типы?

— Да. Раньше высыпало множество маленьких. Они теперь, похоже, с высоким ускорением расходятся по системе. Группа тактического анализа не уверена, что они такое. Большинство предполагает какие–то снаряды. Большие — Оборона Альфа называет их кораблями Избавления (нет, почему — не знаю) — разделились на две группы. Часть направляется к хабитатам, а основная масса — прямо к Земле. Если будут держать то же ускорение и перевернутся для торможения на полпути, будут здесь примерно через неделю.

Горацио стал разливать шампанское, и Гвендолин заметила, что рука у него подрагивает.

— Через неделю… Точно?

— Сведения прямо от Обороны Альфа, — кивнула она.

— Городские щиты удержатся?

— Никто не знает, поскольку неизвестно, чем по ним ударят. А даже если удержатся… дальше–то что?

— Наверняка предусмотрен какой–то план. Я наши власти знаю — они миллиарды тратят на консультантов по чрезвычайным положениям.

— Собственно, план есть. Только…

— Дай сам угадаю. Не для всех?

Гвендолин недовольно склонила голову: опять он ее осуждает. А ведь стыдиться ей нечего. Совершенно, абсолютно нечего.

— Безопасность «Связи» рассматривает эвакуацию семьи Зангари на один из наших частных хабитатов.

— Ты только что сказала, что эти корабли Избавления движутся и к астероидным хабитатам.

— Безопасники имеют в виду Нашуа. Это в созвездии Кормы, отсюда сорок один световой год. А перебравшись туда…

— Вы сможете отключить за собой порталы.

— Мы, — твердо поправила она. — Когда мы туда доберемся.

— О, неужели вы откроете его для всех и каждого?

— Ты мой муж!

— Бывший.

— И отец Луи.

— Это да, — прошептал он.

— Нашуа — это разумно. До него далеко, и вращается он при Маламала, планета уже терраформирована. — Она любовно улыбнулась воспоминанию. — Я там готовилась к последнему своему назначению. У звезды необыкновенно плотный астероидный пояс, а Маламала почти в нем расположена. Зодиакальное сияние по ночам так и играет, намного ярче нашего Млечного Пути. По–настоящему красиво, Горацио. А когда закончат терраформирование, будет просто потрясающе… о, черт. Теперь уж не закончат, да?

— Не знаю. Нам неизвестно, что на уме у оликсов. Затевай они геноцид, не стали бы высылать флот. С этим бы управился один ковчег, сразу, как объявился. Быстрый и чистый удар без объявления войны. А не так… я не понимаю, чего им надо.

— Это как–то связано с их религией. Они хотят забрать нас с собой к концу времен.

— Что–то понятней не стало. Каким образом?

— Вроде бы переделать нас для анабиоза. Подробностей пока не знаю.

— Спячка до конца времен? Тебе кто–то крупно наврал.

— Да… — Гвендолин, надувшись, одним плавным движением залила в себя остатки шампанского. — Где наш чертов ужин?

— Что?

— Я заказала ужин. А его нет.

Теано немедленно связалась с рестораном и получила ответ: «Доставка задерживается».

Горацио разобрал смех.

— Ой, не говори! Какая трагедия!

— Эй…

— Господи, Гвендолин, высоко же ты забралась на свой Олимп. Людям только что сообщили, что им грозит флот враждебных пришельцев. В подтверждение, что это не шутки, включились городские щиты. Все сейчас в панике. И, точь–в–точь как мы с тобой, хотят провести эту ночь с родными. Никому нет дела до твоего ужина. Может, никогда уже и не будет.

— Но ресторан обещал доставку.

Она еще не договорила, а уже почувствовала себя балованной стервой.

— А как же, маленький старичок Ген 5 обещал. И, уверен, верил в это всей своей механической душой. Но он ведь только передает заказ поварам и вызывает ап–доставку. Нет поваров, нет и еды. В системе задействованы люди, без них система не работает. А людям нынче ночью плохо приходится.

— Ладно. — Гвендолин откинула голову на мягкую спинку. — Наслаждайся пока чувством превосходства. Я тоже найду, чем гордиться. Я не дура, я просто еще не все продумала. И мне не плевать на людей. Особенно на Луи. И тебя.

Он повернулся, погладил ее по щеке.

— Я заведу список.

— Перестань!

— Извини. У меня в голове такой же сумбур, как у тебя. Позволь мне побыть большим и сильным мужчиной из старинных легенд. Я приготовлю тебе приличный ужин. Пойдет?

— Спасибо.

— Если только… Что у тебя есть на кухне?

Она втянула нижнюю губу, пытаясь изобразить пристыженный вид. Не удалось — не сдержала ухмылки.

— Не знаю. Заказы делал персонал.

Он ответил своей неизменной сияющей улыбкой, однако же закатил глаза.

— Ты безнадежна.

— Слушай, зато если тебе нужен контракт на миллиард ваттдолларов, это ко мне.

— Этим займемся прямо с утра. А пока давай посмотрим, что там есть. Э, нет. Без альтэго! Откроем холодильник вручную и посмотрим. Глазами.

Она не удержалась:

— Который холодильник?

И, хохоча, бросилась от него в кухню, а он за ней. Оба смеялись, как в те давние и славные ночи в крошечной квартирке на Элеанор–роуд. За десять минут они вывалили на мраморный столик ингредиенты и утварь, а апокалипсис оставили дожидаться за дверью.

— Ризотто с лососем и спаржей, — объявил он, приступая к нарезке лука. — Все органическое, конечно?

— Ты оскорбляешь меня сомнением! Да мой домашний Тьюринг при виде ап–багажки с отпечатанной едой зальется слезами.

— Правда? Ну, тогда разомни–ка чеснок — две дольки. Еще помнишь, как это делается?

Она налила обоим еще «Круга».

— Как–нибудь разберусь.

— И когда эвакуация? — спросил он.

— Не знаю. Ты ведь не собираешься наваливаться на меня своими принципами — мол, я остаюсь?

Он помедлил, задержав нож над половинкой луковицы.

— А что с теми, кто все–таки останется?

Она просматривала новую передачу Обороны Альфа.

— Сейчас к нам идет больше тысячи восьмисот кораблей Избавления. Оликсы не шутки шутят, Горацио. Они серьезно за нас взялись. Знаю, ты не особенно доверяешь правительству и общественным институтам…

— Дело не в правительстве — во всяком случае, против самой идеи демократической власти я ничего не имею. Но сейчас у нас правят богатые, удерживающие в относительной бедности девяносто процентов населения, чтобы дисбаланс на рынке оплачивал их неумеренную роскошь.

— Это и обо мне тоже? — устало спросила она. Который раз. Этот спор стал главным в их жизни и в конце концов разбил ее вдребезги.

— Нет.

— Правда? Я из ненавистных тебе десяти процентов.

— Никто тебя не ненавидит.

— Какого черта ты, коль так презираешь общество Универсалии, не заделался утопийцем?

— Из–за тебя.

Это было сказано почти неслышно.

— Что?

— Не мог тебя оставить.

Гвендолин едва не выронила чеснокодавилку.

— Я бы отправилась с тобой. Все… это для меня не так важно, как ты.

Горацио нервно фыркнул.

— Ты — и утопийка?

— Да, я! Не такая это плохая философия.

Он махнул рукой на блистающую обстановку кухни.

— Ничего этого там бы не было.

— Да какого хрена, мне все это для счастья не нужно. Потребление высшего уровня — просто слой косметики на реальной жизни. Мне нужны только ты и Луи. Да и утопийцы, знаешь ли, живут не в Саутаркских фавелах. На Дельте Павлина все обеспечены и вольны заниматься тем, о чем мечтают. Ну… согласна, они потрясающие зануды, но вполне справляются. — Она скривила губы. — А я бы у них быстро заработала первый гражданский статус.

— Горе Христово, с каких пор ты так рассуждаешь?

— Я всегда так рассуждала. Это ты мечтаешь прижать налогами богачей, чтобы раздать их гроши беднякам — подравнять общество сверху. Я хотела бы подравнять его снизу. — Она за горлышко схватила бутылку, грозно взмахнула ею. — Я хочу, чтобы у каждого был пентхаус и этот дурацкий «Круг».

— Никто не хочет уравнять всех с бедняками. Если ты в это веришь, значит, наслушалась вашей пропаганды. Я просто хотел покончить с чудовищным неравенством, неизбежным при маниакальном увлечении нашей культуры Рынком, дать каждому справедливую долю. Ты не представляешь, каково приходится людям, которым помогает моя служба, тем, кто выброшен на окраины городов и общества — с глаз долой, чтобы не видно было из ваших башен.

— Это не моя пропаганда и ни хрена не мои башни! — заорала она. И сразу пожалела. — Извини. Понимаешь, утопийское общество показало нам дорогу. Теперь все это возможно и у нас — притом без идиотской идеологии омни: промышленные репликаторы и Ген 8 и нам дали такую возможность. Мы были так близко, Горацио. Я хотела бы создать что–то, чем можно гордиться: концепцию, идеологию, что–нибудь такое. На терраформированных мирах мы собирались устроить новое общество, наилучшее из возможных: капитализированную экономику изобилия для умных. Еще неделя, и мы бы начали. — Она горестно, испуганно осеклась. — А теперь все пропало. А мы с тобой спорим из–за денег и кому они достанутся.

Он обнял ее за плечи.

— Ты сама сказала, милая, человечество теперь располагает небывалыми ресурсами. Наша промышленность способна переключиться на массовое производство оружия. Нам будет чем драться с этими «кораблями избиения». А кризис сплотит нас, как ничто другое.

— С кораблями Избавления. Драться будем с кораблями Избавления. И не сплотит — потому что мы все умрем.

— Перестань! Подумай сама: желай оликсы нас убить — уже убили бы. Тут что–то другое. Может, они и постараются распихать нас всех по анабиозным камерам, но это дает нам шанс. Не скажу — большой шанс, но хоть какой–то.

— Обожаю твой оптимизм. Всегда любила.

Он на долгую минуту прижал ее к себе.

— Я бы хотел отправиться с тобой на Нашуа. Если твоя семья позволит.

— Зангари — и твоя семья.

— Да–а–а. Только бегство с Земли — самое последнее средство для всех. Не верю, что Оборона Альфа будет сидеть сложа руки.

— Они сделают все возможное. И семейный совет уже совещается. Думаю, Луи тем и занят — он ведь консультировал Юрия.

— Господи, нет ли у Энсли собственной ядерной бомбы? А то и чего покруче, насколько я его знаю. Оружие судного дня?

Гвендолин скривилась.

— Энсли Третий и прочие позаботятся, чтобы дедушка сохранял хладнокровие.

— Энсли, хладнокровно смотрящий на оликсов… За такое зрелище я заплатил бы немалые деньги. У него же насчет них настоящая паранойя. Он и в моем похищении их винил, помнишь?

Она крепче обхватила его руками.

— Не хочу вспоминать. Я думала, что тебя потеряла. И чуть не умерла.

— Тогда обошлось, и теперь обойдется.

— Хорошо бы. А никаких безумств со стороны семьи не опасайся. Энсли больше не у власти.

— Серьезно?

— Ты моих слов не повторяй, хорошо? Особенно сейчас. Но он остался только лицом «Связи» — чтобы показывать в новостях, когда нужно успокоить рынки. Уже десять лет, как правят Энсли Третий и семейный совет.

— Господи, почему?

— Энсли стал несколько неуравновешенным. Мы считаем, это от избытка омолаживающей терапии. Он испытывал самые передовые методы, хватался за все, что обещало продление жизни. У него всегда была эта мания. В детстве я немного с ним виделась, но помню, он всегда мне рассказывал, что рос с мыслью, что его поколение первым станет доживать до двухсот. Так вот, ему этого было мало. Он хотел стать первым человеком, живущим десять тысяч лет — и больше того. В этом вопросе он и до сих пор непоколебим. Ну, потратил на это миллиарды — и вернулся в двадцать пять лет — не только внешне. Ого, это результат! Только возникли проблемы с психикой. До сих пор неясно, какое действие оказывают эти методы на нейронные структуры человека и насколько это излечимо.

— Дерьмово. Многое становится понятнее.

— Может, это даже наследственное. Меня сегодня, пока ты не появился, здорово корежило. Ты, Горацио, мой семейный совет и мой успокаивающий нарк. Так что завтра займемся рассмотрением вариантов — настоящим рассмотрением. Потому что сегодня я даже при тебе не в состоянии ясно мыслить.

— Поддерживаю, аминь.

— И у тебя тоже голова не в порядке. Будто не знаешь, что я не выношу столько лука в ризотто.

— Ох… — Он перевел взгляд на доску с грудой нарубленного лука. — И верно.

Гвендолин протиснулась к винному холодильнику.

— Что нам сейчас нужно, так это еще «Круга». Поможет сосредоточиться.

— Это точно.

Лондон июня 2204 года

Тронд не столько проснулся, сколько, цепляясь когтями, выкарабкался из кошмара. Еще не совсем опомнившееся сознание с облегчением ощутило, как отступает липкий, стихийный ужас. За ночь кто–то украл у него душу.

Взгляд сфокусировался на богопротивно черно–розовой и оборчатой спальне Клодетты. На глаза как раз попался рисунок углем: неправдоподобно копьеносный сатир объезжает целый гарем грудастых нимф. Нельзя людям видеть такое пред завтраком.

Зато картина заставила его признать, в чем корень сердечной боли — в наслаждении. В небывалом, всепоглощающем, многогранном наслаждении. За время сна организм выжег из себя Улет, оставив вместо наркотика холодный пот на теле. И само тело стало бесполезным хламом. Пережитое ночью наслаждение было невероятным. Он впервые жил по–настоящему. Улет довел работу каждой клетки до совершенства. Все двадцать пять лет до этой ночи его сознание ошибочно интерпретировало ощущения тела, а теперь он узнал истину: каждая грань переживаемого — в сущности, удовольствие. Надо только уметь переключать восприятие. И совсем это не опасно. Это освобождение. Он не мог поверить, что даром растратил жизнь, избегая нарка. Дурацкие обывательские предрассудки. «Бога ради, я же из Легиона, я плохой парень в настоящей жизни, а не только в фантазиях Клодетты!»

Перевернувшись, он увидел, что Клодетта лежит рядом, не спит, а равнодушно рассматривает тюлевый балдахин. В уголках ее глаз сохли слезинки. Попытка сесть на кровати отозвалась гадкой вспышкой боли в паху.

— Дрянь!

Они натрахались до обморока. А стало быть, он вырубился, не отключив эрекции. Через некоторое время сработавший предохранитель Найина снял К-клеточную поддержку члена. Но слишком поздно.

— Проснулся? — возбужденно спросила Клодетта.

Он успел привыкнуть к этому тону: слышал его каждое утро после того, как накачивал ее Улетом.

— Отвали.

— А что? Что–то не так, малыш?

— Все так! И заткнись.

— Что я тебе сделала? Я думала, такой ночи у нас еще не бывало.

— Просто… не будем об этом, а? — Сделав над собой усилие, он выбрался из постели. И на негнущихся, горящих от усталости ногах прошагал к ванной.

— Тебе не понравилось? — слезливо возопила она.

— Понравилось, а как же!

Даже это прозвучало признанием вины.

— Не понимаю. Что изменилось?

«А то, тупая ты сучка, что в этот раз ты по–настоящему накачала меня Улетом».

Ему хотелось вернуться к кровати и отлупить ее. Только нельзя было. Она нужна Легиону — нужно убежище в ее доме. И еще, у нее остался Улет.

— Было потрясающе, ясно? Только сваливаться обратно всегда дерьмово, так?

Выговорив эту ложь, даже при таких обстоятельствах, Тронд воспрянул духом: он все еще лучший, все еще повелитель и манипулятор.

Он надолго задержался в душе — вода хотя бы тело отогрела. А вот унылая бездна депрессии никуда не делась и грозила затянуть в себя целиком. Ему отчаянно хотелось обратно, в мир эйфории из этого серого и жалкого мира, убившего Петра и Гарета. Одна мысль о них — друзьях, сколько он себя помнил, — нагнала новую волну безнадеги. «Но я справлюсь. Я не слабак, не то что она. Я понимаю и не морочу себе голову. Это не пристрастие, это выбор иной жизни».

Когда он вернулся в спальню, Клодетта спала. Тронд обвел взглядом стены и мебель. У одной из угольных нимф было ее лицо — раньше он этого не замечал. От кома его одежды несло речным илом, так что он подхватил один из ее халатиков и туго им опоясался.

Внизу пахло жареной грудинкой и кофе. Черт, приятный запах! Он больше десяти лет прожил вегетарианцем. Зачем? Чего ради? Причины — самоуважение, телесная чистота — теперь выглядели такой глупостью.

Олли с Аднаном устроились в гостиной, но занавесок раздвинуть не удосужились. Валяясь на диване, они смотрели какое–то научно-фантастическое дерьмо в компактной коробочке голосцены «Банг–и–Олафсен». Олли, подняв глаза, тут же расплылся в ухмылке.

— Ох, парень, это всемпозорам позорище!

Тронд, не обнаружив в себе ни малой искорки возмущения, только пожал плечами и повалился на диван рядом.

Усмешка Олли погасла.

— Что с тобой такое, черт возьми?

— Ничего.

Слишком больно было бы признаться, что она подсунула ему Улет и что пережитое стало для него откровением. Смеяться они не станут, зато преисполнятся жалости. Этого он бы не перенес, не в том был состоянии.

— Как Ларс?

Олли с Аднаном переглянулись.

— Не слишком, — произнес Олли, словно исповедуясь строгому священнику. — По–моему, у него внутри что–то повреждено. И с шеей тоже непорядок. Здорово раздулась.

— Где он?

— На диванчике в той стеклянной комнате. Я вкатил ему еще седативных. Лучше ему пока не шевелиться. Пусть полежит смирно.

— И помолчит, — буркнул Аднан.

— Верно. — Тронд провалился в подушки дивана. — А у нас что? Чем занята полиция?

— Какая разница, — удивился Аднан, махнув на сцену. — Когда такое творится!

— М-м? — Тронд прищурился на четкую голограмму треугольных звездолетов. А где же лазерные лучи? Гонконгские интерактивки редко без них обходились.

— Это корабли оликсов. Движутся на нас, парень. Их тысячи.

— Чего?

Аднан снова переглянулся с Олли.

— Это прямой эфир, — сказал Аднан. — По–настоящему. Нижняя сеть перехватила данные тайных датчиков, шпионивших за «Спасением жизни».

Тронда наконец встряхнуло, оторвало от целиком поглощавшего его самоанализа. Он присмотрелся.

— По–настоящему? Не морочьте мне голову!

— Их целая армада. Идут на Землю. Из ковчега вылезли.

— Охренеть!

— Тронд, — нервно заговорил Олли. — Ночью всю планету захлестнуло дерьмом диверсий. Били по сети передаточных станций и резервным термоядерным генераторам. Ничего не напоминает?

Тронд велел Найину открыть новостные каналы и отфильтровать относящееся к оликсам. Послушный альтэго чуть не утопил его в передачах.

— О боже. — Тронд уронил голову на руки. Слезы угрожали выкатиться на щеки. Что ему сейчас требовалось, так это малость Улета. Нарк превратит катастрофу в победу. — И мы тоже? Что, Джад из этих?

— Полиция считает, что да, мы в этом участвовали, — подтвердил Олли. — Называют налет на Кройденскую в числе диверсионных актов.

— Нет! Нет, нет, нет. Я ни хрена не пришелец!

Заметив вдруг пару оставшихся на тарелке сэндвичей, он жадно впился в один. Вкусно!

— Мы всю ночь посматривали за нашим тоннелем, — сказал Аднан. — Там кругом полно копов, и все за нами.

— Мы перехватили камеры проходящих мимо ап–такси и багажек, — добавил Олли. — Эксперты по кусочкам разбирают нашу арку. И дома у всех побывали. Бабушку я видел в слезах. Какой–то дерьмец–сыщик орал на нее перед нашим домом.

— Что еще хуже, — подхватил Аднан, — нам всем присвоен статус «срочно разыскивается» — разослали по всей полицейской сети. Особый отдел перебирает наших друзей. Я снял с коммутаторов обрывки разговоров: они думают, ребята нас укрывают или знают, где мы. Круто наехали. Экса, Джоша и Карлсена задержали.

— Карлсена? — повторил Тронд. Они с Карлсеном крепко сдружились на почве принтеров — оба по ним фанатели, но парень был просто художником, лепил странноватые статуэтки в акриловых переливах. К делам Легиона он никаким боком. — Его–то за что?

— Он знаком с нами и был под нарком, когда ему высадили дверь. Вот и помогают завязать круто и сразу.

— Ну, дерьмо…

— И Лоло взяли, — добавил Олли. — Ублюдки. Оне уж точно ничего не знает. Оне, верно, в шоке.

Тронду в этом «ничего не знает» послышалась попытка оправдаться, однако он промолчал. И взялся за второй сэндвич.

— Может, самим сдаться? — предложил он. — Допросят нас, сразу поймут, что мы не диверсанты.

— На хрен! — всполошился Аднан. — Не позволю особистам выкручивать мне мозги через уши. Они же просто бандиты со значками. Сам знаешь, половина задержанных и до Загреуса не добирается.

— Это слухи, — возразил Олли. — Особисты их сами распускают, поддерживают реноме.

— Готов поставить на это жизнь? У тебя тоже только слова. Черт — сдаться? Тронд, если ты правда об этом думаешь, значит, совсем с ума свихнулся.

— Хотя я тоже думал, — сказал Олли. — Дело крупное, очень крупное. Это уже не просто потрошат лондонских мажоров. — Он с бешенством ткнул пальцем в ужасающе безмолвную стаю чужих кораблей. — Тут конец света. Власти не шутят. Они от нас ни за что не отвяжутся, не махнут рукой через несколько дней. Дошло?

— Через несколько дней нас просто не будет! — заорал в ответ Аднан, — Дошло, нет?

— Я не собираюсь тут сидеть, дожидаясь, пока пришельцы все разбомбят. Надо отсюда выбираться. В какой–нибудь из терраформированных миров.

— Межзвездные порталы все позакрывали, гений ты наш. Никуда мы не денемся. А высунем нос наружу, нас найдут. Они же нас считают враждебными пришельцами. Они на нас чертовы Ген 8 Тюринги натравили: рано или поздно расколют, куда мы смылись.

— Какие–то порталы наверняка открыты, — мотнул головой Олли. — Поручусь собственной задницей, богатенькие себе выход оставили и политики тоже. Таких, как мы, они оставят драться и умирать, а сами сбегут за десять световых лет. А я не согласен. Я вытащу отсюда бабушку с Биком. Мне плевать, какой ценой.

— Ты отсюда шагу не сделаешь. Если попробуешь, подставишь меня, Тронда и Ларса. Так что нет.

— Ребята, — заговорил Тронд. — Вы оба правы. Здесь оставаться нельзя и выходить нельзя. Нужен третий вариант.

— Ну, давай, — подзадорил Аднан. — Какой же это?

Тронд выжидающе смотрел на Олли. Это была его работа — работа главного планировщика Легиона, — но Олли ответил ему тупым взглядом.

— Ладно, черт побери. Надо связаться с Джад.

— Это твой великий план?

— Ты подумай своей тупой башкой. Если Джад устраивала диверсии для пришельцев, безопасникам она много нужнее нашего. Тогда ей придется залечь на дно. Но если она правда из крупной семьи, тогда, как ни жарко будет, совесть у нас чиста. И больше того, она сумеет нам помочь.

Олли с Аднаном переглянулись в третий раз.

— У меня есть пакет, который проведет к ней вызов, — признал Аднан. — И Ген 8 его не проследит.

— За это ты не ручайся. Они нижнюю сеть взломали, — сказал Олли. — Все теперь не так, как было.

— Половина Солнета глючит, и даже нижняя не вся работает. Однако мы же смотрим новости?

— Убедил. Давай, вызывай Джад.

Джад прибыла двадцать минут спустя — важно вышла из «Роллс-Ройса» ап–такси. Они впервые увидели ее в дорогом деловом костюме и черных туфлях на каблуке. Она идеально вписывалась в зеленую улицу — одна из первосортных женщин в районе, где ей самое место. Тронду непросто было вести с ней беседу — впрочем, Джад всегда на него так действовала.

Вступив в гостиную с задернутыми занавесками и немытой посудой, она одним движением брови пренебрегла обстановкой.

— Выключайте это, — приказала она.

Картинка вторжения пришельцев погасла.

— Полиция… — начал Олли.

Джад оборвала его движением руки. Остановившись перед развалившейся на диванных подушках троицей, она одним взглядом превратила их в провинившихся школьников.

— Прежде всего, мальчики: вы хорошо поработали. Мои друзья наверху просили вам передать.

— Но…

Опять взмах руки.

— Знаю, что вам не удалось отключить питание хаба коммерческих и государственных служб. И все же полиция на пятнадцать минут обесточила его для проверки передаточной станции, и это ваша заслуга. Важную поставку отклонили, заказ отменили. Деньги ушли туда, куда предполагалось. Так что я привезла вам оплату, и с бонусом.

В протянутой руке блестели красноватым хромом четыре крипжетона — как далекие планеты в полутемной комнате.

— Все чистые, можете стыковать с альтэго.

— Спасибо, — сурово отозвался Аднан, забирая свой.

— Я и для Ларса возьму, — сказал Олли.

Тронд подержал свой, пока Найин подтверждал баланс и состыковывался с жетоном. Крипжетоны считались рискованным средством перевода: нижняя сеть была забита пакетами, обещавшими взломать стыковочные коды альтэго.

— Как насчет Петра и Гарета? — спросил Олли.

Джад мило улыбнулась ему.

— А что с ними?

— Они там были. Заработали плату.

— Они умерли, Олли.

— Остались семьи. У Петра девушка была постоянная.

— Это ты хочешь сказать, чтобы я отдала тебе их жетоны, а ты передашь их кому следует? Может, купишь красивый венок на похороны?

— Ну, нет. Я так рисковать не могу. Но вам с ними нужно расплатиться по справедливости.

— Разумеется, Олли. Я об этом позабочусь.

— И это все? — спросил Аднан.

— А чего вы еще хотите?

— Нас все ищут. Все! Полиция, безопасники, государственные Ген 8. Нас считают агентами пришельцев. Нас поймают, непременно! Я просто трезво смотрю на вещи. А когда поймают, они… не знаю что, но нам плохо придется. Совсем плохо.

— Вы не агенты оликсов, — твердо произнесла Джад, — потому что я не их агент. И Николаи тоже. И другие, с кем мы работаем, — нет. Наш интерес только денежный. Как до этого безумного вторжения, так и после.

— После? — вскочил Тронд. — А будет это «после»? Откуда вам знать?

— У меня в правительстве есть связи. Они рисуют самые разные сценарии событий, но в целом все логично. Если бы оликсы хотели нас уничтожить, они бы сделали это сразу, как прилетели. На «Спасении жизни», когда ковчег объявился в Солнечной системе, была чертова уйма антиматерии, а у нас не имелось обороны от подобных внезапных атак. Однако они планету не разбомбили.

— Значит?..

— Значит, им нужно что–то другое. Что–то такое, к чему нас можно принудить только силой. Значит, мы можем оказать сопротивление. Конечно, у нас будут потери, но всё мы не потеряем — не верьте истерике новостей. Жизнь изменится. Не знаю как, но, во всяком случае, мы в ней останемся и будем жить. Те, кто сумеет увернуться от того, чем будут палить в нас эти их корабли.

— Мы до этого не доживем, — сказал Олли. — Если вы не поможете.

— Чем вам помочь?

— Нам надо отсюда убраться. И остановить охоту.

Джад взглянула на них строже прежнего.

— Вы что, меня не слушали? Человечество вступает в тотальную войну, и неизвестно, сколько она продлится: месяцы, годы… десятилетия. Вас будут искать с тем же упорством.

— Так помогите нам, хрена ради! Если нас возьмут, первым делом дознаются про вас. Это вы нас навели на Кройдонскую станцию.

— Ты мне угрожаешь, Олли?

— Нет, — поспешно вмешался Аднан, — но вы сами знаете, что он прав. Или вы думаете, мы выдержим допрос в спецотделе?

— Верно замечено, — кивнула она. — С их средствами вы сломаетесь в считаные минуты. Современным средствам допроса могут сопротивляться только абсолютно сумасшедшие или умственно неполноценные.

— Ах, дерьмо! — Олли обхватил себя за коленки и принялся раскачиваться взад–вперед на краю дивана. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Я не могу. Только не пытки.

— Как тогда вы помешаете им нас захватить? — спросил Тронд. — Вы ведь только так можете спастись сами.

Он пожалел об этих словах раньше, чем они слетели с языка. Они звучали вызывающе. А ведь она проще простого могла помешать им проболтаться: убрать их прямо сейчас. Что она это может, он не усомнился ни на секунду.

Джад зловеще затянула с ответом, дав им прочувствовать, как они от нее зависят, насколько ей принадлежат — как рабы какому–нибудь римскому работорговцу.

— Вы исчезнете навсегда, — сказала она. — Полная замена личности.

Тронд краем глаза заметил, как окаменел Аднан.

— Трансплантация мозга? — спросил Олли.

— Это сказки, — отрезала Джад. — Городские легенды. Я имею в виду подмену. Сводчик подберет какого–нибудь одиночку, подходящего по физическим параметрам, без друзей и семьи. Его уберут, а тебе отредактируют гены, подгонят короткие тандемные повторы ДНК. После этого любой тест даст подтверждение. Потом вам придется заучить их поведение, работу, манеру речи, что любят и чего не любят — скопировать все стороны личности. Вы станете ими, так что ваши нынешние личности исчезнут. Потом, пару лет прожив их жизнью, вы скроетесь: эмигрируете, смените работу — хоть в священники подавайтесь. Начнете сначала и станете кем захотите. Но заплатить придется тем, что возврата не будет. Вы порвете с семьей, с друзьями, со всем, что связывало вас с вами.

— Охренеть, — вырвалось у Аднана. — И вы знаете людей, которые такое могут?

— Знаю. Но стоит недешево.

Тронд горько рассмеялся, потрясая в воздухе своим жетоном.

— Этого не хватит, да?

— Не хватит.

— Какого хрена! — взвыл Олли.

— Для вас есть работа, — сказала Джад. — За нее вы получите достаточно, чтобы оплатить новую чистую жизнь. После этого между нами все кончено. Ни малейшей связи.

Они ждали, пока она скажет, что за работа. Джад холодно разглядывала парней.

— Что за работа? — не выдержал Аднан.

— Мы полагаем, что атака оликсов, когда она начнется, приведет к значительным потерям на Земле. Строго говоря, это неизбежно. Необычайно вырастут в цене медицинские поставки — так считаем не только мы. Эта ночь вызвала катастрофическое падение на рынке, и оно продолжается. Общему тренду противостояли только две позиции — их биржевые цены даже выросли. Передовые технологии — они, несомненно, потребуются для производства сложнейшего оружия…

— И медицина, — договорил за нее Аднан.

— Именно. А из этих двух позиций лекарства дороже и меньше по объему — и продавать их можно через наличных нарк–дилеров.

— Я фигею, — воскликнул Олли. — И сколько лекарств?

— Порядок действий мы отработаем вместе. Для всей операции потребуется несколько команд наподобие Легиона. Каждая костяшка домино должна встать точно на место и точно вовремя. Я сообщу коллегам, что вы соответствуете требованиям.

— Еще как!

На сей раз оказалось достаточно поднять палец.

— Если они со мной согласятся, я вас извещу. На это уйдет несколько дней. В это время не пытайтесь со мной связаться и оставайтесь здесь. Даже ап–доставку не вызывайте.

— Не будем, — пообещал Тронд. — Нам здесь хватит еды на неделю.

— Хорошо. А Ларс?

— А что Ларс? — спросил Аднан.

— В каком он состоянии? Новая работа может потребовать грубой силы.

— Он отдыхает. Его ночью потрепали, но через день–другой придет в себя. Вы же знаете Ларса.

— Безусловно, знаю. — Она удовлетворено кивнула. — Прекрасно. Я буду на связи.

И она удалилась, чуть не столкнувшись с Клодеттой, стоявшей в коридоре прямо за дверью гостиной. Тронд поморщился: он–то думал, что Клодетта дремлет наверху.

Она была в таком же халате, в какой нарядился Тронд. Волосы нечесаны, тушь размазалась по щекам. Клодетта из другого мира, неведомого ее лощеным друзьям. Две женщины обменялись воинственными взглядами, оценили друг друга, после чего Джад отступила в сторону и вышла через переднюю дверь.

Клодетта обратилась к Тронду:

— Малыш, что происходит? Кто она такая?

Он шагнул ей навстречу. Сейчас у него не было сил обдать ее неотразимой аурой самца и хищника.

— Джад — приятельница Аднана. У нее есть связи в юридической фирме. Они попробуют отмазать нас от полиции.

— Ты хочешь уйти, да? Хочешь меня бросить!

— Нет.

— Она даст вам работу. Я ее слышала.

Тронд покосился на Олли с Аднаном — друзья ответили озабоченными взглядами. С ней надо было что–то делать: если она начнет создавать проблемы…

— Не смей со мной так разговаривать.

— А что? Чего она от вас хочет? И чем вы занимались этой ночью? Где тебя ранили, если честно? — Теперь уже Клодетта повысила голос. Он знал, что она кричит от неуверенности в себе, потому что готова дать трещину. Как–никак он сам подсадил ей этот вирус. Вспомнив об этом, он вернулся к отработанной технике — вспомнил, как надо обращаться с жалкой, зависимой Клодеттой. И одолевавшая его депрессивная сонливость сразу отступила.

Тронд щелкнул пальцами в сторону Олли.

— Дай таблеточку зеро.

— А? — растерялся Олли.

— Таблеточку. У тебя всегда с собой есть. Дай мне. Хорошую, необрезанную.

— Отвечай! — требовала Клодетта. Голос у нее взлетел еще на октаву, стал истерическим.

— Я уже сказал, — рыкнул в ответ Тронд и подступил к ней грудь в грудь — так, чтобы смотреть сверху вниз. — И ты со мной так не разговаривай. Я из плохих парней, а ты, вижу, еще не поняла, что это значит.

— Поняла! Значит, что ты такой же, как все, — полное дерьмо.

— О, нет. — Он почувствовал, как Олли уронил ему на ладонь таблетку зеро–нарка. — Я много, много хуже.

Глаза у нее округлились в незнакомом испуге. Она попыталась отодвинуться. Он мгновенно обхватил ее одной рукой, прижал. А другую руку просунул в вырез халатика, стиснул ей левую грудь. И увидел, как она задохнулась, теряя уверенность. Попробует отбиваться или бежать? Он крепко прижал пластинку зеро–нарка к коже над соском — и взмолился, чтобы Олли не слишком обрезал дозу.

— Ты — моя женщина, ясно? А это значит, что ты слушаешься меня и не выделываешься.

Он быстрым движением выпустил ее, дал отшатнуться. Сейчас станет ясно, осталась ли в ней толика достоинства и самоуважения.

Мгновенье пришло и ушло — его поторопил холодок зеро–нарка в ее крови.

— Вот и ладно, — заключил Тронд. — Вы двое, присмотрите за Ларсом и насчет полиции посматривайте. Я отведу ее наверх, трахну.

И снова Олли с Аднаном изумленно переглянулись: таким они его еще не видели.

Тронд за запястье потянул Клодетту по изящно изогнутой лестнице. На ее обмякшем лице проступала и сразу пропадала робкая улыбка, ноги спотыкались на ступеньках.

— Сколько у тебя Улета осталось? — спросил он.

— Не знаю. Я купила около дюжины доз.

Дюжина? Ни фига себе! Но для встречи с инопланетным Армагеддоном лучше не придумаешь.

— Умница.

— Я просто хотела, чтобы ты был мной доволен, малыш. Не уходи. Пожалуйста.

— Выкинь ты из головы Джад и всех прочих. Я никуда не собираюсь.

Станция Круз июня 2204 года

Пока Соко приходил в сознание, Кандара наблюдала за Джессикой. Собственно, она с самого прибытия в клинику станции все внимание уделяла гуманоидной чужачке. Выделения желез обеспечили ей невероятный уровень сосредоточенности, а периферия обострила восприятие далеко за пределы человеческих способностей. Так что, когда Соко застонал и веки у него дрогнули, Кандара этого почти не заметила — так была поглощена своим объектом.

Расширились слезные каналы, выпустили на глаза Джессики жидкость. Частота сердечных сокращений подскочила одновременно с повышением температуры кожи. Гормональный всплеск подкачал мозговые волны. На лице непроизвольно отразилось облегчение и счастье.

Анализ подтвердил, что реакции Джессики — физические, эмоциональные, химические — вполне человеческие. Но ведь неаны хорошо ее сконструировали. В самом деле, настолько хорошо, что Кандара за время совместной работы прониклась к этой женщине искренней теплотой. Отсюда и брал начало тлеющий в ней сейчас гнев. Ее начисто одурачили, пробились даже сквозь вечную настороженность, зародив дружеские чувства. Смириться с этим она не могла. Ловкий обман по многим параметрам оправдывал ее паранойю.

Кандара сознавала, что с пришельцами рано или поздно придется что–то решать, однако необычайное поведение Джессики сильно затрудняло ей решение. Невозможно было определить, наделен ли андроид пришельцев априори врожденной человеческой интуицией, инстинктивно отзывающейся на события, или все ее реакции — чистая мимикрия, выстроенная маскировка.

И где, собственно говоря, провести границу между реакциями искусственными и истинными? Если подделка неотличима от подлинника, разве это не делает ее подлинной? Этот вопрос больше тысячи лет мучил философов, и проверки не существовало. Ей пришлось поневоле свести природу личности к происхождению. Это создание развивалось как человек. Ее свойства предопределены планом. Она была задумана человеком — насколько это возможно для неан. Так что по–настоящему беспокоиться следовало о том, не вытеснятся ли человеческие эмоции скрытыми в глубине реакциями чужаков, если ее миссия того потребует.

«Она мне нравится, но доверять ей я никогда не смогу».

Тонкие экраны мониторов над койкой интенсивной терапии тревожно вспыхивали. Показатели росли, меняли цвет на благоприятный зеленый. Голография внутреннего сканирования показала, как подскочила мозговая активность Соко — словно кто–то щелкнул переключателем. Пришедшее на ум сравнение не успокоило Кандару; оно напомнило, что этот мозг — машина, что он искусственный. Она велела своей альтэго Сапате напомнить: спросить Ланкина, так ли выходят из комы нормальные пациенты. На шефа научного отдела «Связи» можно было положиться, хотя она заранее догадывалась, что определенного ответа не дождется.

Соко шевельнулся, с любопытством обвел палату взглядом, задержал его на капитане Трал и трех вооруженных охранниках, потом на медиках. Кандару он удостоил лишь беглого взгляда, отчего та сразу ощетинилась. А потом он увидел Джессику и улыбнулся. Попытался заговорить, но трубка в трахее не позволила. Он нахмурился, потянулся к трубке рукой. Сестра отвела его руку, а врач извлекло устройство. Зашипел кислород, синтетическая слюна пролилась на простыню. Кто–то отключил тревожный сигнал.

Кандара смотрела, как Джессика протискивается мимо увлеченных медиков и широко улыбается собрату–пришельцу. Закапавшие слезы слились со слюной на простыне.

— Вот и ты! — с поразительной нежностью проговорила она, сжав ему руку.

Кандара не ожидала от себя такого взрыва сочувствия, но ведь ее подсознание упрямо видело в Джессике человека, а излучаемые инопланетянкой эмоции были не слабее чувств человека, вернувшего любимого после десятилетий разлуки. Все же настороженные чувства Кандары не упустили пика нейронной активности на голографическом мониторе — он совпал с моментом соприкосновения рук. Короткий, но несомненный взлет. В мозгу Соко что–то произошло. Что–то, вызванное прикосновением?

«Застукала!»

Не встроена ли им в кожу особая нервная восприимчивость, позволяющая общаться без слов?

Соко хотел заговорить, но получился лишь хрип. Он поморщился.

— Не спешите, — успокоило врач, поднося ему к губам стакан. — Прежде попейте, потом попробуйте разговаривать.

— Долго? — сипло выдавил Соко.

— Тридцать семь лет, — ответила ему Джессика.

— Черт!

— Мы нашли тебя на Нкае, это четвертая планета в системе Беты Эридана.

— Значит, сигнал маяка поймали?

— Да. На прошлой неделе в системе затормозился межзвездник «Связи», «Кавли», выпустил спутники наблюдения. И они сразу его засекли.

— Здорово.

Он еще попил воды и медленно сел. Доктор подняло было руку, чтобы его удержать, но воздержалось и только пристально наблюдало. Соко неловко улыбнулся.

— Я в порядке, не волнуйтесь.

Джессика откинула простыню. Он свесил ноги с кровати.

— Настоятельно рекомендую не спешить, — сказало врач.

— Конечно, док. Марафон сегодня не побегу.

Он коснулся ногами пола и осторожно встал. Джессика подхватила его под руку.

— Ступни горят, — сказал он.

— Они тридцать семь лет не держали вашего веса, — объяснила Кандара. — А вы, по крайней мере внешне, слеплены в подражание человеку. Так что кожа на подошвах не могла не истончиться.

— Верно. А вы кто?

— Кандара Мартинес.

— Тайный агент корпорации, из лучших, — дополнила Джессика. — Отлично знает свое дело и мне нравится.

Соко обернулся к Джессике.

— Много ли им известно?

— Все. Мне пришлось при них ликвидировать сегмент квинты.

— Так единый разум «Спасения» о нас знает?

— Да.

— Оликсы уже начали вторжение?

— Десять часов назад.

— «Спасение жизни» раскололся надвое, — сообщила Кандара. — Из червоточины прут корабли Избавления; по словам вашей коллеги, они накапливались в червоточине в ожидании подходящего момента, но с разоблачением шпиона квинты вынуждены были поторопиться. По всей Земле идет волна диверсий и саботажа с целью снять городские щиты. Тайное оружие семьи Зангари уничтожено до первого удара. Так что сами понимаете: мы сейчас нервно относимся к космическим шпионам.

Он бросил взгляд на команду капитана Трал.

— Вижу. Но нас, миссию Неаны, вы приняли?

Кандара ответила угрожающе сладкой улыбкой.

— Скажем пока, что исполнившееся предсказание Джессики заслужило вам некоторое доверие. Относительно того, кто вы такие и какова ваша истинная цель… присяжные еще совещаются.

— То есть нам придется доказывать каждое свое утверждение, — пояснила Джессика.

— Правильно, — отозвался Соко. — Мы здесь, чтобы вам помочь, поэтому будем говорить только правду.

— Разумеется, — кивнула Кандара. — Рада, что с этим мы разобрались. Открываю вам дружеские объятия, товарищ.

Он потеребил медицинскую робу на груди.

— Нельзя ли как–нибудь раздобыть приличную одежду?

— Зачем? Куда–то собрались?

— Вы сами сказали, что готовы нас выслушать. Пора начинать.

— Вы только что очнулись от тридцатисемилетней комы.

— Будь я человеком, это бы мне помешало. Но я не человек, так что все в порядке.

Кандара заметила в конференц–зале всего одну перемену — в цветах. Белые лилии сменились высокими пучками багровых орхидей. И еще — Алик, Каллум и Юрий в этот раз присутствовали только на больших экранах, и рядом с изображением Каллума маячил генерал Джонстон. Присутствующие во плоти остались теми же: Эмилья с помощником и Энсли с компанией семейных советников. Трал встало во главе охраны за спинами Соко и Джессики, что позволило Кандаре занять место напротив пришельцев, получив отличный обзор целей. Ланкин пристроился с ней рядом, как будто не заметив исходившего от Кандары напряжения.

— Итак, — едва усевшись, начал Энсли, — с возвращением. Что вы имеете нам предложить?

— Я‑то? — легкомысленно отозвался Соко. — Совет, как и моя коллега.

Он задрал голову к экрану с Юрием.

— Рад вас видеть, шеф.

— Это мы еще обсудим, — ответил Юрий.

— Совет? — Голос Энсли звучал резко. — И это все?

— Наш корабль создал только нас четверых, — резонно заметил Соко. — Мы — не армия.

— Четверых вы признали, — уточнила Кандара. — Притом местонахождения остальных двух неанских андроидов, Лим Танью и Дати Гоуду, мы еще не установили.

Соко, шевельнув бровью, обратился к Джессике:

— Кажется, она назвала нас андроидами?

— Вы весьма правдоподобны, — подал голос Ланкин, — но обладаете нечеловеческими способностями.

— Любопытно: облик, который нам придали для внедрения в ваше общество, теперь нас из него выделяет.

— Любопытно, но совершенно несущественно, — отрезал Юрий. — Вы объявили себя нашими союзниками, не так ли?

— Это причина нашего существования.

— Хорошо. Тогда мы с благодарностью примем от вас информацию. Хотя ваша человеческая часть должна понять наше недоверие.

— Я понимаю.

— Вот и хорошо, — сказал Каллум. — Для начала объясните, что это такое.

На экране вспыхнула картинка цилиндрического корабля оликсов с вращающейся по зеленому корпусу красной спиралью.

— Они вышли из червоточины до основной группы кораблей Избавления — каковых на данный момент уже более трех тысяч.

— Слезы Христовы, — пробормотал Алик.

— Движутся быстро, — продолжал Каллум, — и расходятся по всей системе Сол.

— Вы курсовые векторы экстраполировали? — спросила Джессика.

— Это сложно. Флуктуации в работе двигателей составляют всего несколько процентов, но и они мешают точному расчету траектории.

— Это торпеды, — сказал Соко. — Семнадцатый тип по нашей классификации. Межсистемный радиус действия, множественные сверхскоростные боеголовки малого радиуса с термоядерными бомбами или антиматерией. Иным словами, тех, на кого они нацелились, можно считать ходячими покойниками.

— Проклятье! Они, видимо, движутся к хабитатам.

— Нет, — возразила Джессика. — Не знаю, как еще убедить, что оликсы не желают вашей смерти: вы ценны для них возможностью вознесения. Полагаю, эти торпеды идут к МГД-астероидам.

— Без питания от солнечных колодцев у вас все выйдет из строя, — добавил Соко. — Резервных термоядерных мощностей хватит разве что на щиты.

— А чтобы их убрать, лезут из кожи вон диверсанты, — буркнул Алик. — Для защиты щитов пришлось основательно растянуть силы Бюро.

— И так по всей планете, — вставил Тобиас. — Все городские щиты подвергаются физическим или цифровым атакам. Спасибо Джессике за предупреждение, нам пока удалось удержаться.

— Всегда пожалуйста, — скромно отозвалась Джессика, улыбаясь Кандаре.

— Но все остальное без солнечных колодцев рухнет, — продолжал Соко. — Для поддержания работы метро–хабов и городской инфраструктуры термоядерных резервов не хватит, а о домашних устройствах и говорить нечего. Под куполами население будет в безопасности, но отброшено в каменный век. И в нем недолго проживет, потому что пищевые принтеры тоже останутся без питания. Оликсы заморят вас голодом. Вам ничего не останется, кроме как сдаться.

— Сделайте милость, — вставил Алик, — не подслащивайте пилюлю.

— Хабитаты тоже погибнут, — заговорила Джессика. — Для важнейших систем, в том числе и для щитов, у них есть резервные термоядерные генераторы. Но тепло и свет для биосферы идут от солнечных колодцев.

— Спасибо, без сахара намного лучше, — буркнул Каллум.

— Общий вывод? — спросила Эмилья. — Есть у нас возможность перехватить эти торпеды?

— Нет, — вступил Джонстон. — На МГД-астероидах даже щитов нет. Не было нужды — все основные системы скрыты под реголитом, да и не так много там оборудования. Крупнейшие элементы — сами МГД-трубы, перекачивающие плазму, выведенную порталами с Солнца. А их выбросы испарят все, что к ним приблизится: плазма, почерпнутая из конвекционной зоны звезды, достигает миллиона градусов.

Кандара похвалила себя, что не упустила момента, когда Каллум повернулся к генералу с задумчивой миной на древнем лике.

— А что предпринимали другие цивилизации? — спросил Энсли Третий. — Вы говорили, что нам придется покинуть Землю. Но нам, даже открыв межзвездные порталы, не успеть эвакуировать всех. Не говоря о том, что терраформированные миры не сумеют принять и прокормить двадцать миллиардов человек, даже если вы убедите или вынудите их переселиться.

— Я и не говорила, что выживет весь ваш вид, — с расстановкой ответила Джессика. — Миллиард спасшихся с Земли я бы оценила как самую значительную победу над оликсами за всю известную мне историю. Скажу откровенно, чудом будет, если спасется только нынешнее население внесолнечных планет и хабитатов.

— Опять подслащиваете, — процедил Алик. Остальное собрание молчало.

— То есть? — заговорила Эмилья. — Считать везением, если спасется хоть кто–то? Вот на что вы предлагаете надеяться? Я уже говорила: забиться в темные хабитаты вдали от звезд — не наш путь.

— Эмилья права, — поддержал ее Каллум. — Наверняка найдется выход получше. В нашем распоряжении еще остаются все промышленные мощности системы Сол — во всяком случае, пока те торпеды не оставят нас без энергии. Неужели вы не научите нас, как построить корабли или оружие, которое их хоть на время сдержит? Если сумеем выиграть время, пусть хоть год, мы сможем эвакуировать на терраформированные планеты приличное количество населения.

— Они доберутся и до тех планет, — безжалостно возразил Соко. — Возможно, корабли Избавления уже приближаются к их звездам: полагаю, они стартовали много лет назад, чтобы вторжение во все человеческие миры началось одновременно. Их заставило преждевременно выступить только разоблачение Феритона Кейна. Джессика просто выкрутила им руки.

Пришельцы обменялись улыбками.

— Сволочи! — бросил Юрий. — Так терраформированные планеты тоже не особо спасут?

— Не слишком, — подтвердил Соко. — Корабли Решения протянут к ним червоточины. То, что происходит здесь, повторится во всех заселенных вами системах.

— Корабли Решения?

— Проще говоря, военный флот. Мы их называем «кораблями Решения», потому что они решают все проблемы. Молитесь, чтобы никогда не пришлось с ними встретиться. Они большие и несут вооружение, позволяющее разнести вдребезги небольшую луну.

— Сколько у нас времени, пока эти доберутся к терраформированным мирам?

— Трудно сказать, не зная, где оликсы расположили ближайшую станцию наблюдения. Оттуда они начинают движение.

— У оликсов и станции наблюдения есть?

— Да. Мы предполагаем, что они распределены по всей галактике и каждая соединяется червоточиной с вратами. Они выявляют нарождающиеся цивилизации по излучаемым теми радиосигналам. А иногда и по МЕ-импульсу атомных бомбардировок — так же, как мы вас обнаружили.

— Черт. SETI остается только позавидовать. По всей галактике? Это точно?

— Сейчас, вероятно, уже да. Если допустить, что их крестовый поход начался хотя бы четверть миллиона лет назад, к этому времени звездолеты могли рассеять их червоточины по всей галактике.

— Так же, как мы распространяем порталы «Связи», — кивнул Энсли.

— Да, — согласилась Джессика, — принцип тот же. Так вот, приняв сигналы от Сол, они тут же отправили к станции наблюдения «Спасение жизни» и связующие червоточины. От станции ковчег летел к Сол на субсветовых скоростях. Мы знаем, что их ковчеги достигают двадцати пяти процентов световой. Учитывая, что от первой вашей радиопередачи до их появления прошло двести пятьдесят лет, предположу, что станция наблюдения не менее чем в пятидесяти световых годах от Сол.

— А у кораблей Решения какая скорость?

— Эти делают до девяноста пяти сотых световой, — сказала Джессика. — Так что дольше всего протянут терраформированные планеты, расположенные от станции наблюдения по другую сторону от Сол.

— И это, если они не обратят против нас наши же порталы, — напомнил Каллум. — Все мы понимаем, как легко захватить портальную дверь межзвездного хаба. Возможно, они уже сейчас подвязывают собственные порталы к тридцати восьми терраформированным планетам.

— Вообще–то невозможно, — заметил Юрий. — И это благодаря вам, Каллум.

— М-м?

— После вашей выходки со спасением Сави с Загреуса все порталы в хабах «Связи» снабдили встроенными детекторами квантовой запутанности. Без нашего ведома никто не протащит свой портал сквозь один из наших, тем более через межзвездный.

— Это простейшие меры коммерческой безопасности, — добавил Энсли. — Хотите наладить сообщение с другой звездой — берите у нас лицензию или посылайте собственный звездолет. Никакой сукин сын не будет наживаться на наших инвестициях.

— Через наши порталы не раз пытались протащить портальные пары, — сказал Юрий. — Чаще всего — политические деятели, желающие основать на новых планетах свободные государства со своей идеологией. В последние семь лет число таких попыток возросло — мы это списывали на общее политическое недовольство из–за недостатка в системе идейного разнообразия. А теперь мне думается, что за этими попытками стояли оликсы — по крайней мере, за некоторыми.

— У нас нет сведений о пространственной квантовой запутанности, — сказала Джессика. — Возможно, нам их не дали, чтобы исключить захват этой технологии оликсами, а может быть, ее открытие уникально для вашего вида. В любом случае это неприятное обстоятельство. Если оликсам все же удалось установить пространственную запутанность с терраформированными мирами, можно не сомневаться — они уже сейчас подвязывают порталы.

— У нас нет сведений об активности оликсов вне Солнечной системы, — вставил генерал Джонстон. — И корабли Избавления нигде не наблюдались.

— Хоть это радует, — сказал Соко. — Но вы должны быть начеку, особенно в отношении порталов между звездами.

— Вы говорите о сети «Связи», — кивнул Энсли Третий. — Юрий?

— Пешеходные и коммерческие грузовые межзвездные маршруты уже закрыты. Из системы Сол никто не выйдет.

— Дельта Павлина тоже изолирована, — добавила Эмилья.

— Значит, все межзвездное движение от сего числа закрыто, — подытожил Энсли. — Это хорошо. Ублюдки не сумеют распространиться. А что будем делать с флотом Избавления и «Спасением жизни»?

Кандара подметила, как Соко мимолетно коснулся руки Джессики. Неприметный жест поддержки, такой обычный для добрых друзей, особенно после долгой разлуки и неизвестности. Она ни на секунду не поверила этому объяснению.

— Мы рекомендуем действовать в две ступени, — сказал Соко. — Щиты ваших хабитатов слабее городских. Там, в сущности, просто облачко неплотного тумана, удерживаемого связующим полем генератора, — вполне достаточно от межпланетной пыли и случайных камешков, но бесполезно против оружия. Корабли Избавления вскроют их в считаные секунды.

— А чем они вооружены? — спросил Джонстон. — Термояд и антиматерия, как на торпедах?

— Нет, — покачала головой Джессика. — Оружие массового уничтожения убило бы людей. Они пользуются лучевым оружием. Точность наводки позволяет убить любой генератор в радиусе действия. Возможно, за пятьсот километров.

— Черти полосатые! — возмутился Каллум. — А про квадратичный закон они что–нибудь слышали?

Эмилья ладонью отвела со лба волосы.

— То есть хабитаты в системе Сол мы потеряем.

— Да. Все.

— Надо выводить людей.

— Общим счетом хабитаты обеспечены огромными индустриальными мощностями. Они вам понадобятся. Выводить надо не только население, но и производства.

— Выводить?

— Да. Из системы, к обжитым звездам.

— Эти промышленные модули насчитывают километры в поперечнике, — напомнил Каллум. — А самый большой из порталов «Связи» сколько — пятьдесят метров?

— Сорок восемь и две десятые, — уточнил Тобиас Зангари и пожал плечами. — Их только называют «пятидесятками». К тому же таких всего семь пар. Они сказочно неэкономичны.

— Мы производим сорокаметровые порталы, — сказала Эмилья, — но в незначительных количествах.

— Надо постараться, — настаивал Соко. — Извлечь важнейшие детали механизмов и переслать через большие порталы.

— Значит, первым делом заново открыть межзвездные переходы? — проворчал Энсли. — Ни хрена себе!

— Нынешняя интерлюдия дает нам время обеспечить надежную охрану, — сказал Юрий. — Прежде чем снова запустить хабы, я сам удостоверюсь в их безопасности. А если останутся сомнения, открыть не позволю.

— Я всемерно настаиваю, чтобы вы предприняли необходимые усилия, — сказал Соко. — Для сооружения способных улететь от угрозы хабитатов вам понадобится все, что есть. Ваши порталы в этом отношении дают вам гигантское преимущество.

— И звездные корабли, — подхватила Джессика. — У вас их сейчас девяносто семь на ходу. Они дадут непосредственный выход в межзвездное пространство; стоит их затормозить и подвязаться к их внутренним порталам. Наладив маршрут, вы сможете пересылать по нему промышленные станции и необходимые материалы — целыми астероидами и даже малыми лунами. Вам не придется отправлять в глубокий космос хабитаты исхода — вы сможете строить их прямо на месте. Так намного надежнее. А потом, закрыв порталы, вы не оставите за собой и следа. Оликсы ни за что не сумеют вас выследить.

— Хабитаты исхода… — повторил Алик. — Вы уже и название подобрали?

— Называйте как хотите, — ответил Соко. — Лишь бы дело делали. Они дают возможность выжить ядру вида. Так всегда бывало.

— Так выжил ваш вид, — возразила Эмилья. — И, не сомневаюсь, многие другие, предупрежденные вами. Но мы? Нет.

— Тут я соглашусь с Эмильей, — кивнул Энсли.

— Послушайте, — вмешался Каллум. — Все сводится к тому, сколько мы сумеем сберечь солнечных колодцев. Вы списываете Землю со счетов в уверенности, что нам не удержать МГД-генераторов, а значит, нечем будет питать загнанную под щиты цивилизацию.

— Так и будет, — сказал Соко. — Оликсы бросят на уничтожение МГД-астероидов небывалые силы. Если к ним не пробьется эта волна торпед, следующая будет на порядок мощнее. Они не поскупятся.

— Но ни вам, ни оликсам прежде не доводилось сталкиваться с технологией порталов.

— Я о ней ничего не знаю. Однако оликсы располагают очень изощренными технологиями, и если они не владели пространственной квантовой запутанностью до прибытия ковчега к Сол, то с тех пор наверняка овладели.

— Это понятно, — согласился Каллум, — и все же, если не допустить оликсов в заселенные миры, можно будет, когда мы лишимся МГД-астероидов, через межзвездные порталы поставлять энергию из их солнечных колодцев. Черт побери, объединенной мощности колодцев Дельты Павлина, Трапписта и Эты Кассиопеи хватит, наверное, чтобы запитать половину Земли. Если остальные тридцать пять терраформированных планет дадут хоть десять процентов этой мощности, мы легко сохраним под щитами все необходимое.

— Хорошая мысль, сынок, — одобрил Энсли. — Надо будет только притормозить их здесь ровно настолько, чтобы наладить прямую связь.

— МГД-астероиды мы начнем терять через сорок восемь часов, — вмешался генерал Джонстон. — К этому времени первые торпеды пройдут орбиту Нептуна.

— Против первой волны торпед у меня есть идея, — сказал Каллум. — А дальше все зависит от того, готовы ли терраформированные миры оказать нам помощь.

Кандара сдержала улыбку. Каллум с его врожденной порядочностью так легко просчитывался.

— Поддержка Дельты Павлина вам, конечно, обеспечена, — заявила Эмилья. — Мы начнем переключать свои колодцы на питание Земли.

— Политического и финансового влияния собравшихся в этом зале хватит, чтобы протолкнуть вашу мысль, — успокоил Каллума Энсли Третий. — С этим делом мы и сами справимся.

— Понимаю, что вам это неприятно, — неохотно заговорила Джессика, — но вы сосредоточились на ближайшем будущем, а дальше думать не хотите.

— Просветите же нас, — тихим от гнева голосом произнес Энсли.

— Не пытайтесь спасти Землю.

— Идите вы!

— На вашей родной планете двадцать миллиардов человек, — напомнил Соко. — Даже увеличив свои производственные мощности вдесятеро, вы не сумели бы выстроить хабитаты на всех эвакуированных.

— Спасти миллиард с терраформированных планет — не победа, — сказала Эмилья.

— Это не игра с нулевой суммой, — заговорила Джессика. — Тут не будет полной победы или поражения. Единственная цель — сохранить суть и дух вашеговида.

— И не забывайте, — попросил Соко, — что люди, которых оликсы заберут в свой анклав, не умрут.

— Это точно, — скривился Алик. — То, что с ними проделают, хуже хер знает во сколько раз. Я это видел.

Кандара твердо взглянула в глаза Джессике.

— Ты хочешь сказать, что мы сумеем разве что продержаться несколько лет в терраформированных системах, а потом должны будем бежать, как сбежали вы? Серьезно, ничего другого не посоветуете?

— Как бы упорно вы ни сражались, победы не добьетесь. Ваше желание ответить на удар мне понятно, но анклав для покорения заселенных людьми планет способен выслать миллион кораблей Избавления или Решения. Вам предстоит самый тяжелый выбор: кого спасать.

— Холодный расчет, — неприязненно ответила Эмилья. — Когда тонул «Титаник», шлюпок не хватало на всех, поэтому женщин и детей пропускали вперед.

— Да ну? — огрызнулся Алик. — И сколько женщин и детей с моим цветом кожи попало в шлюпки? А женщин и детей из третьего класса?

— Именно такого выбора мы и пытаемся избежать.

— Ну, для этого есть всего один способ, — сказала Кандара.

— Какой? — обернулся к ней Соко.

— Ответ попроще квантовой запутанности: надо захватить сам анклав оликсов. Нет оликсов — нет проблемы.

Джессика грустно улыбнулась ей.

— Будь такое возможно, мы бы сами это сделали.

— Откуда тебе знать? — возразила Кандара. — Вы же ничего не знаете о своем виде, об их делах. Вы не неаны, а ходячее воспоминание о неанах. Может, они пытались. Тысячу раз пытались. Судя по всему, хитрости бы у них на такое хватило. Или другой вариант: мы — ваше оружие судного дня.

— Прошу прощения?

— Что, если пославший вас жилой кластер выбрал людей своими прокси в этой войне? Вы даете нам необходимую информацию: новое оружие, достойные методы борьбы — а мы отправляемся за вас бить морды оликсам.

— Мы посланы, чтобы вас спасти!

— Это вы так думаете. На уровне сознания искренне в это верите. Но признайся, что знать наверняка ты не можешь.

— Я хочу вас спасти, — сказал Соко. — Я жизнью рисковал для вашего спасения.

— Вот, — усмехнулась в ответ Кандара. — Вот именно. О том я и говорю. Ваша бьющая в глаза искренность. А на поверку… вы мне вот что скажите: если мы напрямую атакуем «Спасение», вы будете помогать?

— Нет, — ответила Джессика. — Потому что вы не сможете уничтожить «Спасение жизни».

— Да? Почему это?

— На ковчегах хранятся готовые к отправке в анклав коконы. Оликсы всегда превращают биополости в гигантские склады. Сейчас их биотехника занята именно этим. Одна из причин, почему они прибывают в ковчегах, — там много места. Хватит на миллиарды окупленных людей.

— Так мы теперь просто груз!

— Ловко, должен признать, — брюзгливо заметил Алик. — Учитывая, что представляют собой эти коконы и все такое.

— Пошел ты, Алик! — взбеленилась Кандара. — Джессика, а если мы начнем сейчас же, пока они не начали загружать «Спасение жизни» коконами, — поможете?

— Да. Но это предприятие должно стать лишь частью общего плана спасения от вторжения оликсов. Вы должны готовить уход со своих планет и звезд.

— Рада слышать, потому что способ у вас уже имеется, не так ли?

— Что?

— К «Спасению жизни» не подберется ни один корабль — так?

— Так. К сожалению.

— Однако нам необходимо его уничтожить. Устранив червоточину, мы перережем им линию снабжения. Вы сами сказали, до их станции пятьдесят световых лет. Их корабли Решения для возобновления атаки будут добираться сюда полсотни лет.

— Меньше, — возразила Джессика. — Мы же говорили, что на этом участке космоса, вероятно, уже находятся несколько таких кораблей, движущихся к терраформированным мирам.

— Ладно, пусть пять лет. А может, и десять. Все равно стоит попытаться.

— Да, — признал Соко. — Но для этого вам понадобятся корабли — много кораблей, более мощных, чем их корабли Избавления. С их постройкой мы, конечно, могли бы помочь: нам известна конструкция применяемого оликсами гравидвигателя. Но все равно это займет время — боюсь, не менее года. К тому времени многие земные города падут. На борту «Спасения» окажутся сотни миллионов, если не миллиард коконов.

— А я думал не о человеческих кораблях. Обратим против оликсов их же тактику — маскировку под хороших парней. Захватим один их корабль и — бум! Камикадзе.

— Захват корабля — дело чрезвычайно сложное.

— Уверены? Вы–то справились. Вы нашли способ перехватить единое сознание их транспортника. Выбили его из червоточины, направили на Нкаю. Как?

— Нейровирус. Он позволил мне проникнуть в мыслительные процессы корабля и заразить его.

— Прекрасно. Я беру сразу дюжину.

— Но… вы не сможете им воспользоваться. Он встроен в мой мозг. Он — часть меня.

— Удобно — для вас. Эй, постойте, не вы ли обещали помогать нам всем, чем сумеете? Начинаете понимать, откуда наше недоверие?

— В моем мозгу также содержится нейровирус, — ровным голосом произнесла Джессика. — Я готова сотрудничать с тобой в этом деле, Кандара. Приятно будет поработать вместе еще разок, напоследок.

— Матерь Мария! — Такого она не ожидала. — Правда?

— Чистая правда. В конце концов, я просто андроид. Много ли стоит моя жизнь? Ты меня даже живой не считаешь, да?

— Ох, и подгорело, люди! — фыркнул Алик.

Кандара давно забыла, когда ей случалось так краснеть.

— Ты — биологический объект, стало быть, живая, — обратилась она к Джессике. — Извини за упрощенный подход. А сомневаюсь я насчет вашего предназначения.

— Бритва Оккама. Если наша цель не помощь, что мы здесь делаем?

— Продолжим этот разговор, когда я заполню пробелы.

— Хватит дурака валять, — оборвал их Энсли. — Джессика, сумеете вы украсть для нас их корабль или не сумеете?

— Силой вам на корабль Избавления не пробиться, — сказал Соко. — Тут надо действовать тоньше.

— Снова «попасть в плен»? — предположил Каллум.

— Нет, — ответила ему Джессика. — Они теперь о нас знают и будут осторожнее с окукливанием захваченных людей. Плохая тактика — повторять раз удавшийся маневр. Для похищения корабля понадобится другой подход.

— Ну?

— Поэтапность, — уверенно проговорила Джессика. — Будем действовать поэтапно. Итак. Прежде всего, мне нужен пленный из квинты, живой и невредимый. Это будет всем задачам задача.

— Ты же знаешь, я в восторге от трудных задач, — кивнула Кандара. — А сидеть здесь, глядя на вас, ужасно скучно.

Луна июня 2204 года

— Вы думаете, у них получится? — спросил Джонстон.

— Похищение корабля и превращение его в камикадзе? — отозвался Каллум. — Не знаю. Безумная мысль. Но если кто и сумеет это проделать, то разве что Джессика с Кандарой.

— А на случай, если у них не выйдет, у нас есть вы.

— Гм… да.

— Ваша идея менее безумна?

Каллум ответил не сразу. Речи неан его раздражали. В их мотивах он, в отличие от Кандары, не слишком сомневался, но, ребята, какие же они безрадостные! Никакой надежды. Ни единого шанса. Бегите. Затаитесь в холодной темноте, чтобы чудовища вас не нашли. Он сам удивлялся тому, насколько его это злит. Целый век провел в безмятежности утопийской культуры, а злость накручивается, как в мальчишестве, когда он шлялся по улицам Абердина. Они с друзьями были тогда просто беспутными подростками и трепетно подражали бандам больших городов. И обороняли территорию от таких же беспризорных мальчишек, вместе с нефтяной экономикой города выброшенных из жизни новыми хабами «Связи». Тебе угрожают — давай сдачи быстро и жестко. Примитивная, тупая тактика, и она не раз его подводила. Но сейчас, с МГД-астероидами, представился шанс попросту дать сдачи. Упустить этот шанс он не мог.

— Я ничего не гарантирую, — сказал он, — но в прошлом я решал проблемы именно таким образом. Превращая систему в то, для чего она не предназначена.

Джонстон бледно улыбнулся.

— Выглядит полумерами.

— Согласен, но лучше что–то, чем ничего. А сейчас Оборона Альфа осталась ни с чем. Мы должны защитить три с половиной тысячи МГД-астероидов. Понятно, что вечно сдерживать оликсов мы не сумеем — особенно если неаны не врут и оликсы будут подгонять новые силы через червоточину, — но дайте мне попытаться. Если мы сохраним поступление энергии, пока на наши щиты не пойдет ток с терраформированных миров, я назову это победой. И других на нашем веку нам, похоже, не видать.

— Хорошо. Мы с началом волны саботажа перевели на Квек генерала Сина — он занимается безопасностью МГД-астероидов. Выбирайтесь отсюда, согласуйте все с ним.

— На астероидах тоже были диверсии? — изумилось Элдлунд.

Джонстон не сводил взгляда с большого голопузыря командного центра — сейчас в нем светился красным пучок векторов — от «Спасения жизни» расходились корабли и торпеды оликсов.

— Собственно, нет. Были попытки из нижней сети взломать контрольную сеть астероидов, но МГД-индустрия всегда располагала надежнейшей защитой. Сейчас Син и его люди ожидают физических атак. Нас тревожит успешность покушений на силовую сеть Земли. Семнадцать процентов уже выведено из строя, и компаниям–поставщикам нелегко будет возместить ущерб до подхода флота Избавления.

— Удачи, — пожелала Данута Зангари.

— Не хотите ли с нами? — поддразнил ее Каллум.

— Нет. Я остаюсь здесь как представительница семьи.

На лице Джонстона Каллум ничего не сумел прочесть. Выходя с Элдлунд из командного центра, он никак не мог выгнать из головы мысль о бегущих с тонущего корабля крысах. «Падают в холодное море и тонут».

Четыре миллиарда лет астероид Квек — никому не нужный ком красноватого вещества — кружил по умеренно вытянутой орбите на а. е. дальше орбиты Нептуна. Его относили к классу М: состав — никель и железо, бывшие когда–то ядром более крупного небесного тела. Наружную оболочку за геологические эпохи стесали попадания микрометеоритов, оставив только твердое и плотное ядро. Так бы ему и кружить среди прочего космического мусора еще пять миллиардов лет, если бы один из телескопов в один прекрасный день не произвел его спектральный анализ.

И Квек вдруг обрел ценность.

Компании, занимавшиеся солнечными колодцами, предпочитали астероиды типа М. Поскольку плазма, питавшая вечно голодную до электричества Землю, излучала огромное количество тепла, а металлические массы оказывались менее чувствительны к температурным воздействиям.

Китайская национальная корпорация «Солнечная энергия» — пионер солнечных колодцев — выбрала Квек опорным астероидом еще в 2069 году. Астероид со средним диаметром в восемьдесят семь километров обещал стабильную опору первой МГД-камере — двухсотметровому тоннелю из сверхпроводниковых колец с жесткими серебристыми крылышками сбрасывающих тепло криостатов. От заброшенного в солнечную корону идеально сферического портала раскаленная плазма хлынула в парный портал в горловине МГД-камеры. Огромная магнитная катушка высасывала энергию из релятивистского потока проходящей плазмы и мгновенно перебрасывала ее на далекую Землю по протянутым сквозь малые порталы кабелям ультравысокого напряжения. Ликующие толпы по всему Китаю наблюдали, как в небе загорелся белый огонь, видимый невооруженным глазом как ярчайшая на небесном своде звезда. Полмиллиарда человек дружными криками приветствовали приход дешевой и чистой энергии — хотя для меньшинства среди них это был смертный приговор. Солнечные колодцы проделали с энергетическими компаниями то же самое, что шесть лет назад сделали с транспортной индустрией хабы «Связи».

Квек показал себя надежной опорой. Через месяц после начала работы первой МГД-камеры вошла в строй вторая. Техники КНКСЭ собрали ее на противоположной стороне астероида. По сути МГД-камеры представляли собой величайшие из существующих в мире ракетных дюз. Поток плазмы даже после того, как индукционные катушки вытягивали из него энергию, давал колоссальный выброс. За десятки лет такой мог спихнуть с орбиты и триллионотонный астероид. Поэтому камеры размещались парами, чтобы уравновешивать друг друга.

За несколько лет опыт КНКСЭ показал, что для сохранения первоначальной орбиты требуется не менее шести камер на астероид, а желательно — десять и более, чтобы возмещать отключенные на профилактику установки. К 2204‑му Квек пылал восемнадцатью фонтанами актинического пламени, разлетавшегося на тысячи километров и превращавшего астероид в рождественскую звезду поярче той, что вела волхвов через пустыню. А ведь он был лишь одним из 3082 опорных астероидов, осветивших своим искристым сиянием внешнюю часть Солнечной системы и переливавших солнечное излучение через межзвездное пространство. Остальные были меньше Квека, а МГД-камеры с годами становились все больше, доросли до пятисотметровой длины и генерировали в среднем двадцать гигаватт электроэнергии. Тысячи хабитатов, их промышленные станции, мегаполисы Земли, миллиарды порталов — все это пожирало энергию в небывалых количествах.

Каллум напрягся, готовя себя к перепаду гравитации — на Квеке было три десятых стандартной земной. Большая часть промышленных астероидов, на которых он побывал за свою жизнь, — что в Сол, что в Дельте Павлина, обходились вовсе без гравитации — простые шарики в пространстве и короткие трубки между ними. Другое дело Квек. В полукилометре под его поверхностью располагался тор с основным центром управления КНКСЭ, распоряжавшейся 852 МГД-астероидами. Если не замечать отсутствия окон, вполне можно было представить себя в обычном пекинском офисном здании. Стенные панели из синтетического бамбука перемежались большими картинами в стиле гохуа, распечатанные из карбона двери имитировали сланец. Входной вестибюль был из добытого на Квеке же камня, сходящиеся шпили переплетались в центре свода, из художественно расположенных ниш вились комнатные растения, от жизни при искусственном освещении приобретшие болезненную осеннюю желтизну.

Генерал Син их уже ждал. Он был в темно–зеленом мундире четырнадцатого класса национальных вооруженных сил, на рукаве бело–голубые нашивки космического гарнизона. Каллум с трудом заставил себя не таращить глаза. За долгую жизнь на Аките он привык к людям высокого роста, и генерал Син с его метром шестьюдесятью показался ему карликом. К тому же он, как видно, не затруднял себя омолаживающей косметикой сверх необходимой терапии для внутренних органов, мускулатуры и костей. Аполлон составил ему досье на генерала: возраст — девяносто лет, о чем Каллум мог бы и сам догадаться по лысой голове и глубоким морщинам.

За спиной генерала стояли восемь солдат с активированным ручным оружием. Каллум нервно покосился на них и отметил, что Элдлунд тоже напряглось.

— Добро пожаловать на станцию Квек, — заговорил генерал, пожимая им руки. — Хотя предпочел бы встречу при других обстоятельствах.

— Я тоже, — согласился Каллум и кивнул на солдат: — На МГД-астероидах серьезные проблемы?

— Из нижней сети не прекращаются попытки взломать нашу управляющую сеть, но Ген 8 Тьюринг Министерства цифровой безопасности предотвратил потери. Физических атак пока не было, в чем я, учитывая уровень саботажа на Земле, нахожу причину для беспокойства.

— Да нет, — протянуло Элдлунд.

— В каком смысле? — с формальной вежливостью осведомился Син.

Каллум, с любопытством оглянувшись на своего ассистента, заметил вдруг, что оне вдвое выше генерала ростом.

— Да, в каком смысле?

— МГД-астероидов больше трех тысяч. Перекрыть их или атаковать силами тайных агентов было бы масштабным предприятием. Такое требует многолетней подготовки, и разведслужбы Сол непременно отметили бы подозрительную активность. Уже на ранних стадиях были бы неизбежны аресты, снижающие вероятность общего успеха и предупреждающие нас об истинном характере оликсов. Пункт второй: они выпустили по беззащитным МГД-астероидам армаду торпед — что, по–видимому, гарантирует им стопроцентный успех. Джессика и Соко твердо убеждены, что ресурсы у оликсов практически бесконечны. Раз они избрали такой метод, можно не ожидать скрытных атак.

— Изящное рассуждение, — кивнул Син. — Но если торпеды уничтожат поступление энергии из космоса, зачем бы им затруднять себя диверсиями в земной сети?

— Для питания пищевых принтеров требуется много энергии, — напомнил Каллум. — Без нее…

— Без нее Соко и Джессика окажутся правы, — продолжило Элдлунд. — Земле придется капитулировать. Планета будет просто не в состоянии прокормить свое население.

— Нет! — с силой возразил Каллум. — Не в мою смену. Нам просто нужно время, чтобы наладить новый поток энергии с терраформированных миров. А значит, надо как–то разобраться с этими торпедами.

— Я открыт любым предложениям, — склонил голову Син.

Зал управления на Квеке прямиком перенес Каллума в прошлое, во времена службы в брикстонском отделе экстренной детоксикации «Связи». Столы расставлены бастионами, каждого сотрудника окружает облако голограмм. Закругленные стеклянные стены, за каждой набитые техниками отделы. Такое старомодное устройство в сочетании со множеством работающих людей внушало ему куда больше уверенности, нежели минималистичный командный центр Обороны Альфа.

Каллум, остановившись вместе с Сином у задней стены, разглядывал самый большой экран с видом на Солнечную систему от южного полюса Солнца: на черном фоне — выведенные ярким сапфиром приятно округлые орбиты планет, перевитые мириадами золотых ниточек астероидов и комет, — прямо последний шедевр Петера Карла Фаберже. Его безжалостно марали протянувшиеся от ковчега кроваво–красные векторы торпед.

— Сколько первой торпеде остается до астероида? — спросил Каллум.

— До Кайли девять часов, — показал Син.

Кайли на экране сверкал ярким изумрудом. Маленький небесный камень, двигаясь по орбите чуть уже орбиты Нептуна, располагался сейчас по ту сторону Солнца и оказывался таким образом ближайшим к «Спасению жизни». Аполлон подбросил информацию. Три с половиной километра по большой оси, орбита малой эксцентричности, с 2196 года принадлежит китайской национальной корпорации «Солнечная энергия», располагает шестью МГД-камерами.

— Обслуживающий персонал еще на месте? — спросил Каллум.

— Мы в течение двух часов их эвакуируем. Собственно, пока мы только этим и заняты. — Син обвел рукой зал управления. — Мне приходится думать о безопасности множества людей.

— Хорошо. Пока они еще там, я хотел бы окружить Кайли спутниками наблюдения. Оборона Альфа их вам предоставит.

— Это можно. Осмелюсь спросить: зачем?

— Я хочу точно знать, каким образом они атакуют. По моим сведениям, каждая торпеда вооружена множеством боеголовок с ядерным зарядом или антиматерией. Мне нужно подтверждение и подробности.

— Конечно. Я немедленно распоряжусь.

— А какой из астероидов окажется под ударом через пару часов после Кайли?

— Янат. Он у нас один из самых малых, менее километра в поперечнике.

— Мне нужно туда.

— Что вы собираетесь делать?

— Попробую превратить астероид в ниндзя.

— Простите?

— Это я в детстве пересмотрел гонконгских интерактивок. Эти астероиды — на самом деле оружие. Просто оликсы этого еще не поняли.

И снова Каллум перенесся во времена отдела детоксикации, когда наблюдал через дисплей за развитием катастрофы. Начальство обливалось потом и тянуло время, а он собирал свою группу, оценивал ситуацию, прикидывал, какое понадобится снаряжение, намечал методы и рассчитывал риски.

Возбуждение подхватывало его и несло, заставляя забыть обо всем на свете.

Пять порталов — пять шагов, и он уже плывет по короткой трубе, связывающей Янат с повисшими в невесомости командными модулями. Старенькое жизнеобеспечение крохотной станции не справлялось с запахом тел двух постоянных дежурных, стены были скользкими от конденсата, местами покрылись инеем, вокруг закопченных вентиляционных отверстий подсыхали. Типичная коммерческая станция в глубоком космосе — изначально на них тратятся большие деньги, и позолоты не жалеют, но на уход за переусложенным оборудованием не хватает рук, поэтому через десятилетие–другое сохраняются только самые необходимые функции. А уж эстетическим излишествам здесь вовсе нет места.

То же самое можно было сказать о дежурном Фан Юне. Он выплыл навстречу Каллуму из главного модуля — усталый немолодой мужчина в заношенном сером комбинезоне.

— Это что, все правда? — взволнованно заговорил он. — Вторжение оликсов, торпеды…

— Да, — сказал Каллум.

— Хао… я надеялся, что нарк негодный попался.

— Нет. Извини, друг, это по–настоящему.

— Ладно. Так что вам надо? Мне приказано оказывать вам всемерное содействие под угрозой застрять на Янате до подхода торпед.

— Давайте не будем драматизировать. Где центр управления МГД-камерами?

Фан Юн захлопал глазами.

— Такого не существует. У меня в каморке десять экранов с приличным разрешением, наружные датчики дают неплохой обзор, помогают следить за ремонтными ботами. В остальном… управляющий Ген 7 Тьюринг поставляет альтэго данные в реальном времени.

— Каморка подойдет.

Элдлунд осталось ждать в кают–компании модуля. В каморку даже при невесомости только–только втиснулись двое.

В конечном счете вышло не так уж похоже на старые времена. Не пришлось, ворча и покряхтывая, волочь на себе тяжелое оборудование. Недоставало плеча товарища, добродушной брани и дружной работы над воплощением его решения в жизнь. Здесь все делали программы: требовалось только подредактировать предохранители и защиты Ген 7 Тьюринга — а на этом и Элдлунд, и Фан Юн собаку съели. С самого начала проекта солнечных колодцев первым приоритетом считалась надежность. Каллум знал, чего хочет от системы камер, но вот его искусство программиста устарело на десятилетия. Он и не заметил, как разделил участь старцев: обдумывать стратегию и приводить ее в исполнение чужими руками — таких они в пабе после работы справедливо распекали на все лады. «Когда я до такого докатился?»

На модификацию протоколов контроля ушло несколько часов. Импровизация позволяет многое, но они, что ни говори, имели дело с плазмой солнечной короны. Тут нельзя просто отключить предохранители и надеяться, что все пройдет гладко. Наконец он разыскал в архиве Аполлона древние программы интерактивок, и альтэго ввел их в Ген 7 Тьюринг астероида. В качестве окончательного решения игровые приложения не годились, но позволяли проверить суть идеи и внушали ему теплое радостное чувство.

Закрепившись подошвами на ковре–липучке, выстилавшем почти все поверхности станции, Каллум прикрыл глаза. Аполлон подкидывал графические данные с избранной для опыта МГД-камеры. Подлинная картина плазменного потока ничего бы ему не дала — человеческий глаз не в силах был уловить флуктуации потока.

— Передаю управление, — сказал Фан Юн. В его тоне ясно слышалось: «Сам не верю, что решился на такое».

Каллум усмехнулся, сердце забилось сильнее. Он опять занимался тем, что лучше всего умел: спасал мир. Перед глазами загорались иконки: подключались новые каналы управления. Он вообразил, что снова играет в старую игру. Одинокий воин замер в дыму на поле биты, из тумана ему грозят шрайки и демоны. Из запястий вырастают черные самурайские мечи, и он мастерскими ударами снимает врага за врагом.

За хлипкими стенами станции рвущаяся из горловины камеры релятивистская струя расчлененных атомов отклонилась в сторону — так, как надо, точно следуя движению меча. «Руби и жги, дружище! — ухмылялся Каллум, грудами укладывая мертвецов. — Вот так!»

Акита июня 2204 года

Кандара много чего могла бы сказать о соблюдении протокола, но придержала язык. Не настолько уж она не доверяла двум неанам. Потому она молча смотрела, как дроны первыми проскакивают во входную дверь — шесть по воздуху, пять тяжеловооруженных катят по полу. Только после того, как они проверили территорию, капитан Трал кивнуло, разрешая Джессике войти.

Они собрались в доме Джессики. В Ортонии — милом прибрежном городке, притулившемся между рукавами речной дельты. Домики в каталонском стиле возвышались над безупречно ухоженными лужайками в окружении густых деревьев. Берег внизу лениво лизали волны прибоя, а за невысоким гребнем слышался рев океанских валов, накатывающих на широкий пляж залива Фауи.

Кандара вошла в дом вслед за упакованными в броню военными. Здесь, как и в виденных ею десять лет назад утопийских домах, декор напоминал чистые линии нордической минималистики: каменные полы, плавно изогнутые белые стены, светлая сосновая мебель с мягкими подушками. Обнаружился даже круглый висячий камин между высокими стеклянными дверями главной гостиной.

Джессика остановилась перед большой медной дверью с желобками по краям.

— Это здесь.

— И никаких подземных тайников? — удивилась Кандара. — Какое разочарование.

— Тайники — это для плохих парней, — отрезала Джессика. — К тому же прятать лучше всего на видном месте. Вряд ли моя коллекция домашних принтеров — единственная на Утопии.

— Я ввожу дому ваш код, — предупредило капитан Трал.

Джессика пожала плечами.

— Давайте.

Медная дверь бесшумно отодвинулась. В нее порхнули пять летучих дронов. Трал замерло без движения, всматриваясь в переданные датчиками картины на линзах. Еще минута, и оне дало двум сопровождающим знак войти. У этих двоих к перекрестью оружейной сбруи на груди цеплялись экспертные дроны.

— Что ты, собственно, здесь устроила? — спросила Кандара.

— Главным образом производящие системы, — ответила Джессика. — Они в состоянии производить оружие и инструменты для действий против оликсов. Я готовилась к вторжению заранее.

— Оружие? — встрепенулось Трал.

— Оно пока не производилось. Я хотела сперва посмотреть, что будет. — Джессика оглянулась на Соко. — Ждала, вернешься ли ты.

— Так здесь у тебя личный арсенал? — уточнила Кандара. — Для ближнего боя?

— Да.

— Зачем, если ты нам советуешь распрощаться с Землей и дать Деру?

— Чем больше времени уйдет на покорение Земли, тем больше людей успеют бежать в межзвездное пространство с терраформированных планет. Оружие, которое здесь производится, предназначалось для вашей партизанской кампании против их наземных сил. Но и ее надо по возможности оттянуть.

— Все чисто, — объявило Трал. — Можно входить.

Кандаре опять пришлось прикусить язычок. Трал, хоть и сопровождало Джессику на все совещания, явно не схватывало общей картины. То, что неана собрала в своей домашней мастерской, наверняка окажется на порядок впереди человеческой техники. Кандара криво улыбнулась Джессике, закатила глаза и только потом указала на дверь. Джессика в ответ дернула уголками губ. Любопытно, как хорошо они понимают друг друга.

Большое помещение занимало центральную часть дома, поэтому окон в нем не было. Сложнейшие принтеры и мини–синтезаторы выстроились вдоль одной стены. Длинный стол посредине был завален электронными деталями странного вида, на нем же стояли три рабочие сферы, мощностью подходящие для взаимодействия с Ген 8 Тьюрингами. Стеллаж: бутылки с очищенными химикатами и сырьем для принтеров; пять высоких холодильников медицинского класса помечены алыми символами биологически активных веществ.

Кандара удостоила человеческую технику лишь беглого взгляда. Напротив принтеров стояли в ряд метровые кубы, серые и такие гладкие, что глаз никак не хотел фокусироваться на их поверхности, и даже установленная на максимальное разрешение периферия не помогла. Они так морочили взгляд, что Кандара усомнилась — настоящие ли.

— А это у тебя?..

— Инициаторы, — пояснила Джессика. — Уж какие сумела смастерить.

— Это что, высшая ступень развития принтеров?

— Да, что–то в этом роде.

— Хватит на меня лыбиться, объясни!

— Хорошо. — Джессика похлопала один из кубов по крышке. — Они действительно, как и ваши принтеры, производят разные вещи. Только чем сложнее машина, тем больше усилий требует управление.

— Да уж, это даже мне ясно.

— Нановолоконная сеть инициаторов — та часть, которая формирует молекулярные структуры, — настолько сложна, что возможен только интегральный контроль с гомогенизированным распределением. Так что это — нейронная структура, и очень умная.

— Ты хочешь сказать, что эта штуковина обладает самосознанием?

— Это человеческое понятие. Не думаю, что у них есть воображение. А вот… психика своего рода есть. Они в родстве с неанами.

Кандара уперла кулаки в бока, напряглась всем телом.

— То есть коды доступа есть только у вас.

— Нет, в том–то и дело. Тут нет входных паролей. Они сотрудничают с нами… по симпатии. Это не так просто, как с общей ДНК предков, как у людей с обезьянами, но между нами есть связь.

— Матерь Мария! То есть ты не сможешь передать этой технологии нам, поскольку ты при них вечная привратница. И мы всегда будем зависеть от вас.

— Нет. Мне кажется возможным построить инициаторы с более подходящим для человека управлением. Разобравшись в физике нановолоконной сети, вы сумеете ввести в нее вместо нашей свою программу. Иначе полного контроля вам не добиться. Вы вечно будете опасаться, что мы подсунули вам жучок или вирус. Ты и в моем сознании что–то такое подозреваешь, верно?

— Допускаю такую возможность.

— Вот–вот. Так что мы передадим вам материальную часть и теорию, на которой основано устройство. А уж как все это использовать, вам решать. Лично я сомневаюсь, что вы, подобно нам, наделите их собственным разумом.

— Намекаешь, что вы доверчивее людей?

— А ты бы доверила неограниченные возможности репликации и сборки независимой сущности, не обязательно разделяющей твои базовые ценности? И что именно считать базовыми ценностями человека? Ваш вид весьма разнороден. Тебе еще придется подумать над решением.

— Так если я попрошу твой инициатор собрать мне охрененную противомонстровую пушку, он мне откажет, а тебе поможет?

— В сущности, так и есть. Механизм инициатора — в то же время и его мозг. Когда от него требуется создать что–нибудь простое и маленькое вроде детской игрушки, в работе участвует лишь малая часть устройства. А для большого и сложного оружия или существа придется активировать соответственно большую часть инициатора, и он начнет сознавать, что делает.

— И возьмется меня судить?

— Довольно точная аналогия.

— В таком случае, поздравляю, ты права. Предпочту машину, которая просто делает, что ей сказано.

— А если кто–то из ваших преступников скажет ей отпечатать ядерную боеголовку? Инициаторы входят в неанское общество на равных. Они откажутся что–либо производить, пока консенсус не достигнут.

— Мне казалось, ты ничего не знаешь про неанское общество?

— Не знаю, зато понимаю, какая психология необходима для такого уровня технологического развития. Если — когда — люди дорастут до этого уровня, вам тоже придется перемениться.

— Это соображение я уже слышала. Оно лежит в основе утопийской культуры.

— Да. Яру — голова.

— Оне из неан?

— Да что ты! Оне родилось задолго до нашего прибытия. Оне целиком ваше.

— Ладно, Яру вычеркиваем из списка… — Кандара задумчиво разглядывала ряд безобидных на вид серых кубов. — Этот ваш зомбирующий вирус… Он может подчинить человеческое сознание?

— Теоретически может, — признала Джессика. — Трудность в том, чтоб ввести нейровирус в человеческий мозг. Нейронные структуры квинт имеют прямую нервную связь, допускающую перенос с других биотехнических систем. Для человека пришлось бы создавать кортикальный интерфейс. Хотя биологический инициатор должен бы справиться с такой задачей.

— Именно поэтому мы советуем всем видам, которым оказываем помощь, не использовать прямых интерфейсов мозг–компьютер, — вставил Соко. — Они опасно упрощают подчинение.

— А как же вы проникли в единый разум транспортника оликсов? — обернулась к нему Кандара.

— Тем самым способом. Камера биостазиса, в которую меня поместили, имела множество нейроволоконных связей с корабельным мозгом. После того как меня к ней подключили, введение нейровируса стало элементарной задачей. Они все сделали за меня.

— Я тебя не первый день знаю, Кандара, — заговорила Джессика. — Почему тебя это так волнует?

— По одной простой причине. Откуда нам знать, что вы и нас не подчинили?

— Почтительно замечу, что будь это так, ты вряд ли задалась бы этим вопросом.

— Ну да. Разве только для подавления остаточной паранойи.

— В этом случае никакие мои слова тебя не успокоят.

— Ладно. Итак, либо я бессмысленный зомби, действующий по твоему приказу, либо захват «Спасения жизни» все же моя собственная бредовая идея. Вывод один: это надо сделать. И как мы сумеем захватить квинту?

— Ну, для начала… — Джессика, как в густое масло, протолкнула руку в инициатор. И вытащила из него небесно–голубой цилиндрик не больше ее ладони.

Кандара почувствовала, как напряглось Трал.

— И что это за штука? — легко спросила она.

— Подавитель запутанности.

— Впечатляет. Вы умеете разрывать квантовую запутанность?

— Нет, разрывать не умеем, — ответил Соко. — Устройство только снижает эффективность связи. Таким образом, четверо из квинты не узнают, что происходит с пятым, но при этом будут знать, что он еще жив. Будем надеяться, что они спишут это на боевое ранение тела. Это даст нам время применить нейровирус. Как только Джессика завладеет его сознанием, мы восстановим запутанность, позволив ей захватить оставшиеся сегменты квинты.

— Многовато допущений и «может быть», — заметила Кандара.

— Нейровирус работает. Вот остальные части плана трудно осуществимы. Но ведь это ваш план, а не мой.

Кандара протянула к Джессике руку, хотела попросить подавитель. В этот момент на ее линзы выплеснулась иконка Каллума, и она велела Сапате принять вызов.

— Да?

— Первая торпеда подходит к Кайли, — сообщил он. — Мы до эвакуации людей рассыпали вокруг группировку спутников наблюдения. Я рассчитываю получить целый транш данных: они пригодятся, когда на линии огня окажется Янат. Неплохо бы, чтобы наши союзники их оценили.

Она не стала оспаривать термин «союзники». Если донимать всех этой темой, люди просто перестанут ее слушать.

— Конечно.

В лаборатории нашелся большой экран, на него и стали поступать передачи Обороны Альфа. Эскадрилья маленьких спутников заняла позиции вокруг астероида Кайли и обеспечила отличный обзор на двадцать тысяч километров.

— Мария… — пробормотала Кандара при виде показателей скорости торпеды. — Цифры не врут?

— Так и есть, — ответил ей Каллум. — Двадцать тысяч километров в секунду. То есть, в технических терминах, четыре сотые световой.

— За день разгона?

— На двадцати пяти g У нас даже звездолеты так не ускоряются.

— Боже всемогущий! Ваша оборона успеет среагировать на такие скорости? — спросила она.

— Черт его знает. Соко, на каком расстоянии отделяются боеголовки?

— Порядка полумиллиона километров, и они будут ускоряться примерно на двести пятьдесят g.

— Издеваетесь! — вырвалось у Каллума.

— Нет. Но не забывайте, что расстояние и скорость на самом деле в вашу пользу.

— Это как же?

— Боеголовкам требуется чрезвычайная точность наведения. Скорректировать курс они не успеют. Сантиметровое отклонение вектора на десяти тысячах километров превратится в огромный промах, а на разворот для нового удара при такой скорости понадобятся не одни сутки.

— А как насчет засыпать их частицами на подходе? — спросил Каллум. — Какая у них защита?

— Как и у самих торпед: искажение гравитационного поля, возникающее как побочный эффект работы двигателя. Оно создает в пространстве–времени эффект головной волны, отклоняющей мелкие частицы.

— То есть с кинетическим ударом не выйдет.

— Зависит от размера того, чем вы будете в них швыряться. При скорости, какой достигают боеголовки на подходе к цели, любое тело крупнее гальки пробьет волну искажения. Так что вблизи цели бортовой процессор должен искать чистый путь.

— А если я рассыплю у них на пути массу…

— Должно сработать. Если облако будет достаточно плотным.

— Вот она, — предупредила Кандара.

Туча спутников вокруг беззащитного Кайли показала несущуюся к ним торпеду. В пяти тысячах километров от основного корпуса отделились восемь боеголовок и стали набирать скорость, выстроившись изящным лепестком. Еще через полсекунды боеголовки совершили разворот, выходя на ударный курс к Кайли.

— Мать Мария, — прошептала Кандара, — и впрямь двести пятьдесят — Сапата подбросила ей подлетное время боеголовок: четыре секунды.

Датчики, работавшие в видимом спектре, показывали боеголовки розетками фиолетового пламени: это частицы солнечного ветра сталкивались с эффектом искажения. Микроскопические флуктуации ускорения разделили строй боеголовок, так что удар вышел не совсем синхронным.

Изображение увеличилось. Курсовые линии изящно огибали выбросы плазмы из МГД-камер астероида. Попадания первой боеголовки мозг Кандары отследить не сумел. Она ожидала мощного взрыва, и все равно реальность ее жестоко поразила. Сапата оценила пиковую мощность в триста мегатонн. Пылающий шар мгновенно поглотил Кайли. Фонтаны МГД опали и рассыпались, как поваленные землетрясением башни. Отставшие боеголовки пронзили фронт взрывной волны и разорвались в миллисекунды одна за другой, но их удары заглушило попадание основной торпеды, добавившей к катаклизму взрыв антиматерии на пятьсот мегатонн. Спутники выходили из строя — излучение и электромагнитные импульсы прикончили даже сверхпрочную электронику, — и точка обзора отступала все дальше от места событий. Выжившие устройства — те, что подглядывали с расстояния двадцать тысяч километров и через толстые фильтры, показывали миниатюрное солнце, внешняя оболочка которого стремительно расширялась и остывала. За минуту атомная ярость сияющих ионов померкла до пурпурной дымки. Когда она потускнела еще больше, стало видно, как разлетаются во все стороны светящиеся вулканической лавой обломки астероида.

— Вот гадство! — выругался Каллум. — Эти засранцы оликсы не шутят.

— Вы и теперь надеетесь их отбить? — спросила Кандара.

— Возможно. Надо проанализировать данные по удару и посмотреть, насколько надежно их искажающее поле. Простите, в ближайшие полтора часа я буду занят.

Его иконка на линзах погасла. Кандаре сейчас не хотелось видеть ни Джессику, ни Соко. Она и так знала, что оба преисполнены сочувствия и жалости к ней и к ее виду — а ей только этого и не хватало. Она взяла паузу, переводя себя в нулевой режим, как делала перед боем, исключая бесполезные эмоции.

— Ну что же. Теперь мы видим, что без поимки оликса не обойтись. Что вы еще можете мне предложить кроме подавителя запутанности?

— Тут главное — тактика, — так же отрывисто отозвалась Джессика.

— Причем, чтобы захват «Спасения жизни» дал нам преимущество, его нужно произвести в самом начале фазы вознесения, — добавил Соко. — И вот тут обстоятельства нам благоприятствуют.

— Как это?

— Корабли Избавления доберутся до некоторых хабитатов раньше, чем до Земли. Когда квинты проникнут внутрь, все оставшиеся там люди кинутся к порталам. Это дает вам преимущество при устройстве засады. Оликсы не могут ожидать ее в разгар эвакуации.

— Хорошая мысль, — признала Кандара. — Так что у вас еще для меня есть?

— Тебе понадобится броня, — сказала Джессика. — Хорошая броня. Оликсы для захвата жертв применяют нелетальное оружие. Но ты сама видела, целых тел им для окукливания не нужно.

Ваян Год 56 П. Б.

Я наблюдаю.

И…

За окружающим звезду внешним кометным кольцом ткань пространства–времени на кратчайший миг возмущает мелкая рябь. Она омывает мои воспринимающие споры, и я мгновенно переключаю внимание на ее источник. Свойства этой ряби позволяют определить, что она расходится от гравитонного двигателя, движущегося с замедлением на скорости восемьдесят три сотые световой. Судно окружено плотным искажением пространства–времени, отклоняющим с его курса случайные частицы. Повсеместные в пространстве атомы водорода кидаются от него врассыпную, создавая облако циклона, протянувшееся за судном более чем на пять а. е. Гаснущие синие искорки уносятся прочь, их энергия еще слишком низка, чтобы ее засекли рассыпанные «Морганом» по системе датчики. Но мои споры видят яснее.

Скоро прибой гравитационных волн достигнет силы, при которой его заметят и люди.

И узнают, что к ним что–то приближается.

Что это, сомнений не будет.

Я перепроверяю свои архивированные функции, убеждаюсь, что они готовы к активации.

Скоро я стану целым.

До тех пор… я жду.

Я наблюдаю.

Эстетическое оформление «Актеона» не напоминало Деллиану ничего знакомого. Проходя с половиной своего взвода по извилистым основным коридорам спирального хабитата, внимая громкой музыке с преобладанием струнных и ударных, он дивился на плавные линии перламутровой металлокерамики, выстилавшей весь интерьер звездного корабля. Вентиляция и технические коридоры на стенах и потолке были виртуозно укрыты за решетками «югендштиль» и мягко подсвечивались кобальтовой и циановой синевой, а системные модули прятались в очерченных мандариново–оранжевым круглых нишах.

Распахнулась двойная дверь, они вошли в обзорный зал. Барабаны притихли, уступая хоровому вокалу, добавившему музыке драматичности. В переборке между ними открывался неглубокий «фонарь» из юберкарбона. Деллиан припал к окну. Фалар и Ксанте по сторонам от него так же нетерпеливо вглядывались в открывшуюся картину — словно им опять было по четырнадцать лет и они в поместье Иммерль высматривали страшных зверей за защитным ограждением. Оптоактивный юберкарбон увеличивал темные просторы странной и величественной полости Бенну. Взлет музыки заставил их поднять глаза к тройной спирали наружной структуры «Актеона», окружавшей длинный заостренный хребет, расходящийся пятью серебристыми зубцами, словно оружие отличавшегося особой агрессивностью мифического божества. В кормовой части «хребта» виднелись три хрустальных геодезических купола, каждый по километру длиной. Эти викторианские люстры хранили всебе свет шафрановой желтизны — первобытный, не сохранившийся более нигде во вселенной. Пока Деллиан любовался ими, музыка достигла победного крещендо.

— Что это в них? — спросил он.

— Где? — Ирелле пришлось перекрикивать музыку.

— Этот свет? — Он пальцем резанул себя по горлу.

Оркестровые аккорды рассыпались переливами клавесина. Деллиан невольно огляделся, ища глазами понуро бредущих со сцены музыкантов.

— Что это светится?

— Черенковское излучение, — объяснила она. — Там ячейки двигателя. По расчетам, должны разогнать «Актеон» до девяноста восьми процентов световой.

Деллиан пошарил глазами по тенистому нутру Бенну, нашел серое пятнышко «Моргана». Тот и не думал соперничать сиянием с «Актеоном».

— Впервые вижу такой гравитонный двигатель.

— Просто «Актеон» — не военный корабль, — вмешалась Элличи. — Это дает больше свободы в конструкции движителя. Меньше уходит на защиту, больше возможностей приблизиться к расчетному максимуму.

— И массу мы сократили, — добавила Ирелла. — В жилых частях есть садовые зоны, но таких открытых парков, как в стандартных торах, ты там не найдешь.

— Почему? — удивился Урет. — Сами же говорите про больше возможностей.

— «Актеон» — это вам не корабль поколений, — отрезала Ирелла. — Он не основывать новую цивилизацию летит. Его дело — искать, открывать и возвращаться в устоявшееся общество.

Урет не только застонал, но и глаза закатил для особой выразительности.

— Опять поиски святых? О святые!

— Что искать, решит совет «Актеона». Наше дело — обеспечить им максимальную свободу действий. То есть, по сути, максимальную дальность полета.

— Меня на него не зовите.

Деллиан удивленно переглянулся с Иреллой.

— Мне казалось, ты первым записался?

— Ну, хотел, — смущенно промямлил Урет, — но понимаешь…

— Не понимаю.

— Ну, такое дело. Кенельм теперь не так бросается на тех, кто задумывается о чем–то, кроме Удара, ну, я и стал думать. В частности, насчет шансов.

— Шансов на что? — спросила Ирелла.

— Найти там что–нибудь, не говоря уж о человеческой цивилизации в полном расцвете. На мой взгляд, куда вероятнее, что оликсы найдут нас. В смысле, ваянское радио уже которое десятилетие орет: «Мы тут!»

— Ты логичен, — укорила она. — «Актеон» — это не про логику, это о человеческих чувствах и свободе. Мы вправе жить так, как хотим. В том числе отказаться идти в бой, задуманный стратегами десять тысяч лет назад.

Урет, пряча глаза, передернул плечами.

— Но тогда кто покончит с оликсами? К тому же… есть вы, ребята. Я вам нужен.

Деллиан всерьез испугался, как бы Ирелла не врезала бедняге. И поддразнил, ухмыляясь во весь рот:

— Решил не бросать друзей, а? Наконец–то проснулась совесть?

— Иди ты, — огрызнулся Урет, но злости в его голосе не было ни крошки.

Смеющийся Деллиан расцеловал друга. Ксанте облапил его с другой стороны. Все радостно улыбались — кроме Иреллы.

— Сколько еще актеоновцев так думает? — требовательно спросила она.

— Не знаю, — довольно виновато отозвался Урет.

— Да какая разница? — удивился Деллиан. — Включите снова музыку — он остается с нами!

— Но…

— Только не обижайся, — попросил Урет. — Я знаю, сколько труда ты вложила в это дело. Поверь, все, кто поддержал проект «Актеон», тебе невероятно благодарны. А корабль… — Он с восторгом указал за окно. — Святые, прямо как древний земной дворец! Потрясно! Пусть бы Кенельм поручил тебе перепланировку «Моргана».

— Я не для того этим занималась, — сказала она.

— Знаю. Ты о людях думала. За то мы тебя и ценим дороже всех сокровищ. Все знают, что Деллиан тебя не заслуживает.

— Эй!

— А я что? Говорю правду в лицо сильным.

— Да ладно, — вмешалась Элличи. — Перед лицом сильных у тебя мозги кашицей потекут.

— Сурово, но верно, — захихикал Урет. — Вот зачем нам нужен наш бесстрашный вождь Деллиан.

Заметно было, как встревожена таким резким поворотом Ирелла. Урет дезертирует? «Можно ли дезертировать от дезертиров? Передезертирство?»

— Ты покажешь нам центр звездного поиска? — обратился к ней Деллиан. — Я уже год дожидаюсь, пока ты похвастаешься.

Она медленно кивнула, собирая остатки энтузиазма.

— Конечно. Мы хотим окружить «Актеон» поясом кораблей наблюдения. Вооружим их не только оптическими, но и радиотелескопами. И гравиволны тоже будем сканировать — они сразу выдают деятельность продвинутой технологии.

— И далеко разлетятся эти вспомогательные? — спросил Ксанте.

— На десять а. е., — ответила Ирелла.

Деллиан с уважением взглянул на друга: вообще–то Ксанте ничуть не интересовался техникой астронаблюдения. Когда все устремились за Иреллой, он оглянулся к Урету и одними губами просигналил: «Болван!»

Тот беспомощно развел руками: а что я могу поделать!

Дальше экскурсия — к счастью, без музыкального сопровождения — шла без сучка без задоринки. Однако, когда она кончилась, Деллиан вздохнул с облегчением: устал от необходимости изображать восторги. Так что, когда они покинули осмотренный сад и собрались возвращаться, он перевел дух. Предстояла еще одна, самая ненавистная ему секунда, когда зависаешь в позе парящего орла, совершенно беспомощный. Потом контактная оболочка сползла с тела, верхняя часть яйца отодвинулась, втянув щупальца в ниши на потолке.

Деллиан обвел глазами гримасничающих друзей, вылезавших каждый из своего яйца.

— И сколько его придется строить? — спросил Фалар.

Элличи пришлось нагнуться, чтобы обнять его за плечи.

— Мы надеемся уложиться в пару лет.

— Два года? Святые, а что так долго? Штурмовой крейсер верфи выдают за пять месяцев.

— Ты сам ответил на свой вопрос, — весело отозвалась она. — Наши верфи и созданы для строительства крейсеров. Так что для начала придется выстроить верфь, способную построить «Актеон». А ее конструкция будет еще сложнее конструкции корабля. А до того придется устроить производственные платформы для строительства верфи. Хорошо хоть, нашим стандартным сборочным станциям и инициаторам это по силам.

— Понял–понял. Извини, что спросил.

— Я и не говорила, что будет просто, — сказала Ирелла. — Но на халтурном корабле никого в космос не пошлю.

— Вот уж «Актеон» никто халтурой не назовет, — заметил Фалар. — Ты изумительно справилась.

— Спасибо.

Распрощавшись со взводом и вернувшись к себе, Деллиан шлепнулся на диван перед широкой черной фусума с растянувшимся поперек монохромным драконом. Ирелла восьмой месяц увлекалась Японией. За раздвижной фусума виднелась терраса с прекрасным видом на Фудзи. Ветер из сада доносил благоухание цветущих вишен.

— Не знаю, долго ли сумею разыгрывать этот фарс, — признался Деллиан.

Маленькую фусума на другом конце комнаты украшал летающий остров в стиле укиё-э. Отодвинув ширму, Ирелла зашла в спальню.

— Меня заинтересовало обращение Урета, — заметила она оттуда.

— Врешь.

— Извини?

— Ты готова была мозги вышибить балбесу. Я же видел.

— Ну, ладно. Я два года билась над конструкцией «Актеона» — по–моему, имела право чуточку обидеться.

— Не говоря о том, что «чуточку обидеться» — рекордная недооценка со времени отлета с Джулосса, ты могла бы принять его отступничество как комплимент.

— В смысле, замысел работает? Те, кто хотели все бросить, готовы передумать?

— Мне казалось, суть плана в том и состоит.

— Это верно, но надо еще разобраться: то ли Урет просто не устоял против мнения своих, то ли и остальные Уходящие так же настроены.

Дистанционка, подкатив к дивану, подала Деллиану бокал ледяного пива.

— Что, опять отправишь меня трепаться с парнями?

— Никуда не денешься. Не одной мне страдать. Если свернуть сейчас проект «Актеон», народ снова впадет в уныние и мы вернемся к тому, с чего начинали, — будем ждать новых самоубийств. Кенельм верно сказало, что если уж браться, так браться.

— А ты знаешь, что Урет состоял в партии биозеленых?

— Это что такое?

— Большинство Уходящих хотят загрузить «Актеон» обогатителями и инициаторами чтобы, найдя терраформированную планету, зажить там прежней жизнью. А партия Урета стремится к суперпасторали — чтобы сама земля их всем обеспечивала. Чтобы деревья вырастали в дома, чтоб с полей снимать мясной урожай, металлокристалоиды, лекарственные клубни. Жить в полной гармонии со средой.

— Идиотизм. Без современной цифровой инфраструктуры они за три поколения утратят культурную базу. А выжившие снова бросятся строить индустриальное общество.

— Выжившие? Ого, ты их здорово не одобряешь. Цель биозеленых — равновесие, чтобы ничего нового строить уже не приходилось. Такая простая жизнь укроет и от оликсов.

— Им и собственный ай–кью придется урезать в соответствии со своей застойной культурой. Такая идеология хуже нашей, нацеленной на Удар. Это же тюрьма.

— Где твоя толерантность? Если они хотят жить так и нам не мешают, следовало бы им помочь.

— Да, каждый вправе жить в согласии со своей идеологией — я вовсе не против. Дело только в том, чтобы следующие поколения вольны были пойти своим путем. Иначе выходит фашизм.

— Ну, может, тебя утешит, что в лагере Урета, по–моему, не много сторонников.

Ирелла вышла из спальни, завязывая оби на роскошном черно–красном кимоно.

— Все равно мне нужны цифры, Дел.

— Ясно, — буркнул он.

Она села к нему и ухватила с дистанционки пиво.

— Пиво нельзя так замораживать. Оно теряет вкус.

— Я вроде бы не ради вкуса его пью.

— Да уж, как задумаешься о социальных ритуалах, остается только удивляться. Бегство в комфорт обыденности. Детское питание для души.

— Ты здорово расстроилась, да?

— Да не так уж. Запросто можно построить и два «Актеона».

— Святые! Посмотрел бы я, как ты повторишь это при Кенельм. Очень–очень хочу посмотреть!

Она усмехнулась и чмокнула его в щеку.

— Не шали. В том–то и дело. «Актеон» стягивает недовольных и дает им цель. А если и эти начнут делиться на фракции и изгонять чужих, нам будет намного сложнее.

— Нельзя же строить каждому по «Актеону»!

— Вообще–то…

— Ладно, понял. Завтра поговорю с Уретом.

— Спасибо. — Она поцеловала его уже всерьез. — Люди — такие интересные существа, правда? Дай десяти из нас по роялю, мы сыграем одиннадцать разных мелодий. Интересно, для оликсов это привлекательная черта или наоборот?

— Сдается мне, оликсы успели пожалеть, что явились на Землю. Больших поражений они еще не знавали. Кто еще так долго им сопротивлялся?

— Неаны сопротивляются — по–своему, ненасильственно. И святые знают, сколько еще войн они ведут с другими видами по всей галактике.

— Вот это веселенькая мысль!

Он обнял ее покрепче, притянул к себе.

— Как ты думаешь, другие ударные корабли человечества переживают то же самое? — спросила Ирелла. — Оружие у нас не хуже, чем у оликсов, но вот психологически мы к этой войне не готовы.

— Мне кажется, мы выбрали верное решение. «Актеон» действительно поднял моральный дух.

— Может быть. Но должны быть и другие способы, тем более если это не только наша проблема. Беда в том, что капитанам ударных кораблей никогда о них не узнать — связи ведь нет. А я как задумалась об этих десятках тысяч ударных миссий, так и перестать не могу. Что с ними сталось? Почему они не послали Сигнала? Он должен был стать сигналом к общему сбору, Деллиан. Сигнал — будь то от Святых или какого–то из ударных кораблей, должен был пройти по всей волне экспансии, призвать всех. И мы бы полетели к первой от врат нейтронной звезде, составили бы последнюю армаду человечества. А мы так ничего и не дождались. Десять тысяч лет!

— Галактика велика. Такое дело может затянуться на целые эпохи — Святые с самого начала это понимали. А вообще–то, чем больше проходит времени, тем больше шансов на успех.

— Это да, — вздохнула она. — Больше времени усовершенствовать оружие, больше кораблей соберется у той нейтронной звезды.

— Именно! Так что брось переживать. Ты отлично поработала.

Слова словами, но ему хотелось, чтобы она продолжала. Среди радостей, которые дарила ему Ирелла, не последними были ее идеи.

— Конечно, часть ударных миссий наверняка отличаются от «Моргана» по социальному устройству, — задумчиво проговорила она. — Если каждая заселенная кораблем поколений планета высылает двести новых кораблей поколений и каждый из них находит планету и действует тем же порядком, рост по экспоненте получается колоссальным, тем более когда столько времени прошло. Наверняка сообщества развиваются самыми разными путями — тому пример Урет с его ультрабиологической доктриной.

— Ох, может, не стоит приписывать ему все заслуги по этой части.

— Но ты подумай… Наша, утопийская ветвь культуры довольно консервативна — мы ведем род от Дельты Павлина. Но на новой планете каждый корабль поколений получает шанс все изменить, тем более что утопийские корабли не составляли большинства в волне беглецов. На терраформированных планетах существовали разные общества от разных земных идеологий, так что к этому времени, кажется, должны были возникнуть тысячи разных человеческих типов.

— Да ну? С четырьмя руками? С хвостом? Трехголовые?

— Может, даже с пятью телами на один общий мозг. Почему бы и нет? Каждый должен был идти своим путем.

— К чему идти?

— К методам борьбы с оликсами.

— Надеюсь, что нет. Захват корабля или хотя бы червоточины, которая укажет на врата, — основа плана.

— Мы и по сию пору держимся этого плана: «Бегство, потом бой». В нем многовато «если».

Деллиан выпрямился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Святые! В этом плане наше спасение. Люди всем пожертвовали ради него. Родной планетой, межзвездными поселениями, теми, кто остался позади, и теми, кто сражался, чтобы дать нам этот шанс. Не подавайся сомнениям. Даже если все остальные захвачены и вознесены, если мы одни остались во всей галактике, план остается в силе.

Она любовно погладила его по щеке.

— Мой Деллиан! Если бы последним человеком во всей галактике остался ты, план бы точно сработал.

— Нам просто нужен Сигнал.

— Да. А Сигнал, не забывай, идет не быстрее скорости света. Что, если мы ошиблись в расчетах? Что, если анклав расположен в тысяче световых лет в противоположной от волны человеческой экспансии стороне? Если оликсы прячутся там, то мы, убегая от Сол, опережаем Сигнал. Святые могли послать его еще тогда, а он нас не догнал, потому что мы слишком быстро уходим.

— Знаешь что?

— Что?

— Я бы все отдал, чтобы на денек заполучить твои мозги.

Ирелла хихикнула и глотнула еще пива.

— Вообще–то ты даже не представляешь, как они хороши.

— Ого, теперь мы хвастаемся?

— Не то чтобы, но–о–о…

— Ох, святые, что еще?

— Угадай, зачем я предусмотрела при «Актеоне» ту огромную систему астронаблюдения.

Чтобы осознать, ему потребовалась секунда.

— Святых в ад! — Он захихикал, как услышавший неприличную шутку десятилетка. — Неужто?

— Угу…

— А «Актеон» полетит назад от волны экспансии — может, до самой Земли. Значит, если Святые нашли анклав и он у нас позади, твоя система примет их Сигнал. Фантастика, Ир! Ох, только… нам–то оно без толку, мы все равно не узнаем.

Ирелла самодовольно улыбалась.

— Умненький мальчик. Если только…

— Черт! — взревел он и в восторженном ужасе зажал себе рот ладонью. — Ты хочешь поставить на «Актеон» портал!

— Маленький. Чтобы одним глазком посматривать, что там принимают наши астродатчики.

— Но если оликсы его захватят, он их приведет прямо к нам.

— На самом деле «Актеон», идущий сквозь межзвездное пространство на немыслимых девяноста девяти сотых световой, будет чрезвычайно трудно, практически невозможно обнаружить. Оликсы могли бы устроить на него засаду только после его торможения в звездной системе. И, захватив его целым, оликсы узнали бы, что мы здесь, у Баяна, — вернее, что мы здесь были. При таких расстояниях они будут добираться к нам не один год, а к тому времени только нас и видели.

— Так ты в самом деле хочешь строить «Актеон»? Несмотря ни на что?

— Кенельм со мной согласно. Нужно точно узнать про Сигнал — а вдруг мы здесь даром тратим время? Так что, да, мы построим «Актеон» и пошлем его к Земле. Если только ковчег не появится до того и мы сами не получим координаты врат.

— Милые святые! — Он снова повалился на подушки. — Понимаешь, почему я больше не играю с тобой в шахматы? Тебе стоит двинуть с места первую пешку, и победа за тобой.

— Ты себя не принижай. Просто я быстрее просчитываю варианты.

— А почему вам с Кенельм не послать к Сол автоматический корабль?

— Во–первых, мы действительно нуждаемся в разработке более скоростного гравидвигателя. Слишком долго наши корабли упирались в границу восемьдесят семь от световой. «Актеон» дает нашим инженерам предлог поработать над этой проблемой у всех на виду, а святая Джессика не раз повторяла, что прятать именно на виду и надо. Второе — положение и так шаткое. Если отправить к Земле корабль для поиска Сигнала, многие усомнятся в миссии «Моргана». — Она помрачнела. — Кенельм скрывает, но очень беспокоится насчет Сигнала. Да, есть статистическая вероятность, что мы летим прямо ему навстречу. Но… десять тысяч лет, Дел. А мы всего лишь люди.

— Ты тоже беспокоишься, да?

— Да. Все это: планеты–приманки, боевые корабли вроде «Моргана»… Это уже тысячу раз было. Когда мы начали проект Ухода, Кенельм мне сказало, что до старта с Джулосса получило новые приказы. Если в разумный срок не примем Сигнала, мы должны выбрать неанский вариант — основать новую цивилизацию между звезд.

— Почему это ты знаешь, а я нет?

— Кенельм мне доверяет в смысле общей картины. А тебе лучше не отвлекаться от командования взводом.

— Верно, хотя и обидно. Но Джулосс остался в паре сот световых лет позади. Сигнал, даже если пришел в день нашего отлета, не догонит нас еще двести лет.

— Верно. К чему это ты?

— Да так. Просто любопытствую, сколько мы собираемся ждать.

— Это решать капитану. Лично я бы дождалась, пока «Актеон» пройдет полпути к Земле. Если к тому времени астронаблюдение не выловит Сигнала, скажу, что пора взяться за что–то новое.

Он с минуту молча потягивал пиво.

— Правильно, что вы об этой части миссии «Актеона» даже командному составу не говорите. Это бы непоправимо пошатнуло моральный дух. Честно говоря, я и сам предпочел бы не знать. Был счастливее, ожидая, что Сигнал вот–вот придет.

— Ну, будь счастлив и дальше. «Актеон» сдвинет шансы в нашу пользу.

«Командный состав в рубку». Приказ первой категории загудел в инфопочке Деллиана в шесть утра, вырвав его из утренней дремоты.

— Что еще? — проворчал он.

У лежавшей рядом Иреллы сна не было ни в одном глазу — она вглядывалась в потолок, словно вычитывая на нем слова глубочайшей истины.

— В сеть вдруг ввели множество паролей высокой защиты. Как интересно…

И Деллиан понял. Как же иначе? Ничего другого и быть не могло. Он постарался стереть с лица улыбку. Секретность, понятное дело. Паниковать никто не будет, недаром они так долго готовились. Но волнение накроет взводы адреналиновым цунами.

— Мне надо идти.

— Да, и мне.

— А? — Отвлекшись на миг, он ударился коленом о черную паркетную плитку пола. — Ох, какая низкая кровать! Слушай, а зачем ей вообще рама? Клали бы матрас прямо на пол.

— Ох, милый! Не с той ноги встал?

— С той. Ты какие инструкции получила?

— Как и ты. Явиться в рубку.

Она идеально владела лицом, но Деллиан все равно знал, что Ирелла над ним посмеивается.

— Но ты не из командного состава.

Вырвалось, не успел прикусить язык.

— Консультативный совет капитана, с твоего позволения. Ранг, равный командному.

— Но это же…

Она кокетливо вздернула бровь.

— Боевые действия? Удар?

— Не знаю. Возможно.

— Ха, себя ты в этом уже убедил.

— Так или иначе, я рад, что ты с нами. Довольна? Ты собираешься заняться тактикой с Элличи и Тиллианой?

— Святые, что ты! Я бы все испортила. Тактикой не занималась с… уж не помню, с каких пор.

— Да, — пристыженно пробормотал он. Ирелла встала с кровати и возвышалась над ним, а он не мог поднять голову, чтобы взглянуть ей в лицо.

— У вас с тех пор было множество совместных учений. Вы идеально сработались, лучше и быть не может. Если сейчас втиснуть в группу меня, все пойдет наперекосяк.

— Извини.

Она опустила длинную руку, пожала ему плечо.

— Я ценю, что ты об этом сразу подумал. Очень мило, хотя совершенно неуместно.

— В этих словах я весь как есть.

Она, посмеявшись над его наигранным самоуничижением, наскоро обняла Деллиана.

— Идем, Дел. День сегодня неподходящий для мрачного самосозерцания. Надевай мундир, солдат. Знаешь ведь, как говорится?..

— Нет.

Вздох.

— Я что, зря старалась, показывая тебе все эти старинные драмы? Женщины любят мужчин в мундирах. Или любили — в те времена. Если им верить.

— Да ну? А теперь?

— Надевай, и проверим.

Через три минуты он был одет в свежеотпечатанную серо–голубую форму.

Застегивая тужурку, он сообразил, что последний раз одевался так на похороны Релло.

Можно сказать, прогресс.

— Не так плохо, — похвалила Ирелла.

— Мне слышится насмешка.

— Слух тебя не обманывает.

Рубка «Моргана» каждый раз разочаровывала Деллиана. В сущности, капитан использовало ее как комнату для совещаний — за овальным складным столом перед настенным экраном умещались двадцать человек. Явились по вызову восемь взводных, старшие офицеры «Моргана» и четверо из консультативного совета: среди этих только Ирелла не принадлежала к омни.

Дверь рубки закрыли и заперли на замок. Инфопочка Деллиана сообщила об установлении кодов доступа.

Кенельм село во главе стола — в мундире оне почему–то выглядело куда щеголеватее некоторых.

— В ноль три пятьдесят пять по корабельному времени наши датчики за пределом гелиосферы уловили гравитационные волны низкого уровня. Дежурило Вим, оне открыло портал ближайшего спутника и выслало через него сеть датчиков восемнадцать дробь семь.

Длинное лицо Вим оживилось. Оне поднялось.

— Сеть подтвердила гравитационные возмущения. Они исходят из точки в шести тысячах пятистах а. е. от звезды. Одиночный массивный объект движется в направлении системы со скоростью восемнадцать сотых световой. — Широкая улыбка. — И замедляется. Это ковчег!

Сидящие за столом ликовали. Вим подняло руку.

— Более тщательный анализ показал, что ковчег еще окружен буферным облаком ионов, то есть по–прежнему использует для защиты от быстродвижущихся частиц эффект гравитационного искажения.

— Он точно один? — спросила Элличи.

— Сканирование других не выявило. Но не забывайте, что речь идет о полом астероиде сорокакилометровой длины. В нем может скрываться множество сюрпризов.

— И нам следует это учитывать, — добавило Кенельм. — Они наверняка уже сталкивались с приманками, поэтому я предполагаю оборонительные меры, далеко превосходящие оборону «Спасения жизни». Наши штурмовые крейсеры вступят в бой после минной волны. Если они справятся с тем, что заготовили оликсы, — и только в этом случае — я допущу абордаж силами взводов.

— С какой скоростью он тормозится? — спросила Ирелла.

— Одна и две десятые g, — ответило Вим, — и это на гравитонном двигателе. Прячутся. По самым надежным оценкам, до сброса буферного облака и входа в систему на «примитивной» антиматерии остается от шести до восьми недель. «Спасение жизни», приближаясь к Сол, перешел на антиматерию в десятой светового года от звезды. Это дает намеченной цивилизации время справиться с шоком первого контакта с пришельцами и начать вежливый обмен радиосигналами.

Вим поспешно село на место.

— Хорошо было бы обнаружить их чуть раньше, — заговорило Кенельм, — но и так времени для подготовки Удара достаточно. Мы отрабатывали этот штурм, мы к нему готовы и знаем, что делать. Теперь так: я прошу тактиков определить наилучшую точку перехвата. Волна мин должна быть выброшена в течение недели. Технический отдел — мы прекращаем на Бенну все производство, кроме самого необходимого, и выводим на полную боевую мощность все перехватчики. Командирам взводов — вы успеете дважды провести маневры. Не слишком напрягайте людей — все должны быть в лучшей форме, без травм. При перехвате мы сосредоточимся на механизме червоточины. Из нее мне нужны все данные до последнего байта. Призом будут координаты врат. Получим их — получим анклав. И еще хорошо бы взять несколько квинт для изучения. Прошу брать сегменты живыми. Ирелла?

— Да, капитан?

— Неанские метаваянцы. Настало время решать, да или нет. Дадут они нам нейровирус для захвата единого сознания ковчега?

— Поняла. Я с ними поговорю.

«Слышна ли другим резкая нотка в ее голосе?» — задумался Деллиан. Ирелла два года с прибытия неан вела мучительные дипломатические переговоры, убеждая их поделиться нейровирусом. Они отвечали вежливо и уклончиво. Да, гости помогли усовершенствовать кое–что в инициаторах, особенно в части биотехнологий (отчего Уходящие и получили возможность задуматься о суперпасторали). Но относительно нейровируса Ирелла не сумела добиться ничего определеннее «может быть». А давить на них она не хотела. Деллиан в глубине души — исключительно в глубине — подозревал, что Ирелла слишком уж перед ними благоговеет.

— Поздно уже об этом спрашивать, — заговорил он.

Все обернулись к нему. Кое–кто исподтишка покосился на Иреллу.

— Но ведь это правда, — упрямо продолжал он. — Неаны всегда нас предостерегали против любых интерфейсов мозг–процессор, поскольку такие сделали бы нас самих уязвимыми для нейровируса. Потому мы и предпочли работу с мунками. А для использования нейровируса против оликсов потребовался бы такой интерфейс. И с ним еще пришлось бы осваиваться, учится обращению. При всем уважении, капитан, пары недель нам не хватит.

— А удобно у них выходит, а? — заметил Ован. — Супероружие могло бы дать нам ценнейшую во всей галактике информацию — но только оно для нас слишком опасное. Под запись: я готов рискнуть тем, что оликсы выжгут мне мозги, если это даст шанс справиться с единым сознанием ковчега. Оценивать риск — наше дело. Они нам явно не доверяют.

— Хочешь сказать, неаны не так дружественно настроены, как пытаются показать? — спросило Кенельм.

— Держатся они как этакие мистические гуру, — отрезал Ован. — А что ими движет на самом деле, как знать. Святая Кандара всегда их подозревала.

— Ты не сравнивай совсем разные ситуации, — возразила Ирелла. — Святая Кандара была подозрительна по натуре. А эти неаны явились не из того кластера, что земные металюди. Эти не знали о нашем существовании, потому и относятся к нам с подозрением и даже с боязнью.

— С чего бы? — удивился Ован. — Чем мы так плохи?

— Они шокированы нашей экспансией. Их можно понять. Если не остановить волну, со временем во всей галактике будут доминировать земные формы жизни.

Ован застучал пальцами по столу.

— Я просто говорю, что больно удобно для них выходит.

— Учтем, — сказало Кенельм. — Ирелла, насколько реально мы можем рассчитывать на нейровирус?

— Деллиан прав, — ответила она. — Не стоит на него рассчитывать. Чтобы использовать его при штурме, кому–то из метаваянцев пришлось бы установить интерфейс с нейронной структурой ковчега. И тогда вопрос Ована следует задать с точностью до наоборот. Можем ли мы им доверять? Я бы сказала, да, учитывая, что сделала для нас святая Джессика. В крайности неаны всегда нам помогали. А сейчас у нас чрезвычайное положение.

— Лично я предпочитаю термин «критический момент», — поправило Кенельм. — Чрезвычайное положение предполагает, что мы к нему не готовились. А мы в полной мере подготовлены.

— Да, капитан.

— Если один из неан согласится помочь нам с нейровирусом, я предлагаю свой взвод для доставки его на борт, — вмешался Деллиан. И сделал вид, что не замечает ревнивых взглядов других взводных.

Кенельм нисколько не удивилось.

— Хорошо. Деллиан, внеси в список боевых задач своего взвода доставку метаваянца туда, куда он укажет. Ирелла, это на тебе. Если они и дальше продолжат отказываться помогать, их придется изолировать до окончания штурма.

— Да, капитан.

— Тогда у меня все. Да улыбнутся нам Святые, чтобы для нас настал наконец день встречи.

Лондон июня 2204 года

Пришлось еще раз поспорить с Криной, на сей раз по поводу выхода на балкон пентахуса, но в конце концов телохранительница дала разрешение при условии, что будут подняты карбоновые ширмы. К тому времени Гвендолин уже отказалась от спора — просто устала, говорила она себе. А может, дело было в раздражающе снисходительной улыбочке Горацио, которая становилась все заметнее по ходу пререканий.

Так что за перилами балкона подняли антиснайперские шторы, и они вышли в прохладное утро полюбоваться размытой щитом зарей за уродливой гринвичской башней «Связи». Сколько было шума, а ширмы из тончайшего карбона оказались совсем незаметными. Но крепкими. Такие могли устоять перед килограммовым гарпуном, выпущенным из рельсовой пушки, и перед мазерным карабином средней мощности. Хотя, если бы кто–то так решительно старался ее убить, так или иначе нашел бы способ.

Они с Горацио провели ночь вместе, хотя без той самозабвенной страсти, о которой она мечтала в надежде отогнать страх. Сначала Гвендолин прокрутила новости с Кайли и поразилась ужасающему действию боеголовок. Они цеплялись друг за друга, из–под пледа глядя на расцветающие почти без промежутка множественные взрывы, стиравшие самую память о человеческом присутствии на астероиде, а потом расколовшие и само небесное тело. Все было так чудовищно и так быстро, что ее уверенность сильно пошатнулась. Внутренняя уверенность, что, каким бы грозным ни было нашествие, люди с ним совладают, — старинный дух лондонского блица в ее ДНК — растворилась в первобытном пламени мощного излучения.

— Мы проиграем, — безнадежно сказала она.

Даже оптимистическое веселье Горацио мгновенно испарилось в этом адском пламени.

— Что им нужно? — оторопело спросил он. — Эти снаряды могут снести полконтинента.

— Им нужны мы. Хотят взять нас в свое паломничество к Богу у Конца Времен. Кто не пойдет с ними, тот умрет.

— Весьма экстремистская религия.

— Думаю, чем дольше она существует, тем крепче захватывает породившую ее культуру.

— Я думал, против религии помогает образование. А такое продвинутое общество, как у оликсов, не может существовать без всеобщего образования.

— Не обманывай себя, — напомнила она. — У нас еще хватает плоскоземельцев и тому подобных психов. К тому же культуру оликсов вряд ли стоит уравнивать с нашей. Они и от тел–то природных отказались. — Она помолчала, обдумывая собственные слова и источник информации. — Во всяком случае, так они нам сказали, но это тоже могло быть враньем. Ясно, что мы ничего не знаем о них наверняка.

Они ждали, уютно пристроившись друг к другу, отсчитывая минуты, пока торпеды мчались к Янату.

— На что он, собственно, надеется? — спросил Горацио.

— Каллум? Точно не знаю.

Гвендолин, воспользовавшись семейным допуском, вывела стрим Обороны Альфа на большой экран. А для себя добавила на контактные линзы еще и технические данные.

Маленькая станция, занимавшаяся на астероиде ремонтом и управлением, опустела. Каллум с Фан Юном эвакуировались, портальную дверь на Квек закрыли, оставив только канал для передачи важнейших данных, а прямой контроль над шестью МГД-камерами принял Ген 8 Тьюринг Обороны Альфа. Когда торпеды, приблизившись на восемьдесят тысяч километров, достигли скорости двенадцать тысяч километров в секунду, Ген 8 отключил индукционные катушки, сосавшие энергию из потоков плазмы. Освобожденные потоки на глазах набрали мощь, протянулись на четыре тысячи километров, и температура их подскочила, на двести процентов превзойдя лимит безопасности камер. Торпеды выпустили по Янату восемь боеголовок с ускорением двести пятьдесят В первые несколько миллисекунд те отклонились от прямого курса торпеды, рассыпались, но тут же выстроились в линию, с восьми сторон указывающую на далекий астероид. А там, впереди, нестерпимо ярко пылала плазма.

На миг Янат представился раскаленной шестиконечной звездой, лучи которой расходились быстрее любой взрывной волны. Затем Ген 8 Тьюринг принялся качать энергию из земной сети прямо в концевые магнитные кольца в разинутых глотках МГД-камер, с рассчитанной точностью манипулируя направлением выброса. Гигантское магнитное поле заколебалось, разворачивая плазменные потоки. Изменения, микроскопические в горловине, нарастали с расстоянием, и концы протуберанцев раскачивались по широкой дуге.

Янат преобразился из колючего звездного ежика в сплошной шар солнечного сияния. Первая боеголовка ударилась в миллионноградусную фотосферу на скорости более пятнадцати тысяч в секунду. Пятнадцать пикосекунд гравитационное искажение отклоняло колоссальную кинетическую энергию столкновения, потом рухнуло под напором. Семейство из восьми боеголовок испарилось мгновенно. Слабый след излучения ушел дальше к Янату, а разрозненные атомы хлынули обратно в виде малозаметного ионного гейзера.

Сама торпеда, более объемная и массивная, продержалась в плазме целых семь миллисекунд. Как только опасность миновала, Ген 8 Тьюринг прервал питание магнитных катушек, и плазменные выбросы снова стянулись в гигантские узкие копья. Расширяющаяся оболочка из элементарных частиц унеслась в пространство и растворилась в его жестком излучении.

— Да! — торжествующе выкрикнула Гвендолин.

Она не запомнила, как это вышло, но сейчас отплясывала на кровати, воинственно выбрасывая кулаки в подражание фонтанам плазмы. Каллум, бля, справился!

И тут она поморщилась. Технический канал принес дурные вести. Аварийно отключилась одна из МГД-камер, две другие из–за повреждения компонентов вынуждены были сократить перекачку плазмы.

— Что ж, сколько–то энергии с Яната все–таки идет. Если остальные сохранят хотя бы такой же процент, нам хватит с избытком.

Восторги остыли, она упала на кровать, подпрыгнув на упругом матрасе.

— Пока нам не врежут чем–нибудь еще.

Горацио обнял ее за плечи.

— А все–таки им в первый раз дали отпор. Вот о чем надо думать. Они не всесильны.

— Нет. Не всесильны. Но близки к этому, Горацио.

Теано передала ей картинку еще одной торпеды на подходе к астероиду Дестену. Ген 8 Обороны Альфа принял командование над МГД-камерами и сплел вокруг астероида огненную сеть. Боеголовки торпеды взорвались, не достигнув цели.

Еще десять минут спустя, когда к цели подходила восьмая торпеда, оликсы изменили тактику. Первая боеголовка детонировала, едва соприкоснувшись с плазменным циклоном. Она на миг создала крошечный проход, в который попыталась шмыгнуть вторая. Просто не успела.

— Долгая будет ночь, — заметила Гвендолин.

Секс у них в этот раз получился не из лучших. Но все же это был секс — то, что ей требовалось. Горацио, кончив, почти сразу уснул, оставив ее перебирать сверхсекретные файлы, добытые через связи в ГПК и у членов семейного совета. Раз взглянув, увидев оликсов во всей красе, спать она уже не могла. И подозревала, что никогда не сможет.

Сейчас, через четыре часа после того, стоя на балконе в толстой кашемировой шали цвета морской волны, она вместе с Горацио разглядывала обескураживающе тихий город. Под ней ленточкой вился по блестящему мокрым илом ложу бурый ручеек — все, что осталось от Темзы. После того как щит надежно перегородил реку на западе, все оставшиеся в городе воды стекали под уклон к востоку и там бессильно плескались у восточного края щита в поисках выхода к морю. Здесь, в Челси, без воды остались модные плавучие дома, вкривь и вкось набросанные теперь у причала. В обычное время к этому часу над баржами висели бы стайки дронов, высматривая с высоты открытые воздушные коридоры над городом. Этим утром голуби и попугаи стали полными хозяевами своих исконных владений, впервые за полтора столетия превзойдя числом механических соперников. Лишь редкий полицейский монолет, паря над линией крыш, доказывал, что оликсы за ночь не похитили все население Лондона.

Теано подбросила ей тонкий, как белая паутинка, график, направив взгляд Гвендолин на южный край неба, где всю ее жизнь ободряюще светилось созвездие МГД. Городской щит преломлял лучи низкого солнца, размазывал розовато–золотистое сияние по всему куполу, как растекается лунный свет по полночному озеру. Все же сияние было не таким ярким, чтобы затмить протянувшуюся вдоль горизонта звездную полосу. Они были на месте, светили, утешали — россыпь искорок, аккуратно расставленных на орбитальной дуге за Нептуном.

На линзах она видела продолжение торпедной атаки. За последние четыре часа было атаковано 119 из 3500 астероидов. Оликсы упорно оттачивали тактику: теперь несколько боеголовок подрывались синхронно, чтобы пробить в буферном слое плазмы проход для других. Прием не давал большого успеха — только в одном случае из семнадцати астероид удалось уничтожить, да и то скорее удачей, чем точным расчетом. Однако на стороне оликсов был закон больших чисел. По сведениям от семейного совета, они располагали практически неограниченными ресурсами. Рано или поздно МГД-астероиды будут уничтожены. Это всего лишь вопрос времени.

Горацио, поднося к губам чашку кофе, другой обнял ее.

— Который из них Кайли?

Теано высветила для нее нужную звездочку, все еще ровно горевшую в небе.

— Вон тот. — Может, она показала не слишком точно, но, во всяком случае, в нужный момент он будет смотреть в нужную часть неба. — По–моему, это называется «призрачный свет». Он четыре часа как погас, а мы еще видим.

— Звездочка, гори, гори… — пробормотал Горацио. — Теперь–то я знаю, о какой звездочке речь.

Теано запустила для Гвендолин обратный отсчет. Надев пару темных очков от Раббиани — последний крик на небесных курортах, — она протянула Горацио другую пару, от Зароки.

— Без них нельзя, — пояснила она, стараясь не улыбаться при виде сверкающей блестками оправы на его лице.

На последней секунде у нее сжалось в груди. Выглядело это, будто в небесах перегорела старомодная стеклянная лампочка — только вспышка ее затянулась на несколько секунд. И в глазах, несмотря на солнечные очки пятого уровня защиты, плясали пурпурные блики.

— Черти полосатые! — воскликнул Горацио. — Сколько же мы хватанули радиации? Если свет такой яркий…

— Ничего с нами не случится. Не забывай, до него тридцать а. е., оттого свет и шел до нас так долго. От остатков гамма–излучения нас вполне защитит атмосфера и щит.

— Ну, если ты уверена.

Она сняла свои «Раббиани» и вымученно улыбнулась ему.

— До фейерверка Яната еще полтора часа. Да и смотреться он будет куда тусклее. Наверное, просто на минутку удвоит яркость. — Она опустила взгляд на пугающе пустую набережную. — Зато это зрелище, думаю, соберет зрителей.

Обернувшись, Гвендолин увидела у балконной двери Крину в зеркальной защитной ленте на глазах. Когда та сняла защиту, лицо ее ничего не выражало. Вроде бы профессионально, но Гвендолин угадывала в том следствие потрясения. Вчера вся планета задыхалась в потоке новостей, судила и рядила и основательно сомневалась. Сегодня действительность тяжело обрушилась всем на головы.

На кухне Горацио взялся разбивать яйца в большую кастрюлю с медным дном, а Гвендолин бросила в хлебопечку свежий брикетик теста.

— Через двадцать минут, — сказала она. — Это ранари, из него получаются хорошие тосты.

— Это здорово. — Он достал из холодильника литровую бутыль. — Что, и молоко из коровы?

— Угу. С золотым сертификатом.

— Не стану спрашивать, сколько оно стоит.

— Пользуйся, пока можно, потом не попробуешь. На Нашуа скота не держат, даже молочного стада. Там все продукты печатные.

— Новости оттуда есть?

Она покачала головой.

— Рано. Но совет Зангари явно готовит переселение всей семьи. Уже наметили пару тысяч лишних техников для подготовки места.

— В смысле? Это же хабитат, он либо пригоден для жизни, либо нет.

Гвендолин вздернула бровь.

— Извини, ты с моим семейством не знаком? Есть разница: ты пристроился на недельку на диване у приятеля или моя двоюродная бабушка въезжает в свою резиденцию. Причем у нас двоюродные бабушки далеко не главная головная боль.

— Ага, представил, спасибо.

— Ладно, пусть я несправедлива к высокопоставленным родичам, но, чтобы превратить Нашуа в надежное убежище, нам понадобятся звездные умы и лучшие во всех терраформированных мирах инженеры. Фактически совет обсуждает преобразование Нашуа в ковчег. Поговаривают, что пора навсегда покинуть этот сектор галактики. Иначе полной безопасности не видать.

— Ковчег? Разыгрываешь? Вроде «Спасения жизни»?

Она горько усмехнулась.

— Совсем не вроде «Спасения жизни»…

— Господи, так ты это серьезно. Значит… мы проигрываем.

— Кто выжил, тот победил.

— Только вот кто выживет?

— Нет, я тебя знаю. Ты хотел спросить: кто будет выбирать? Кто раздает билеты на спасательные шлюпки?

— Ну да.

— Так вот, один билет у меня в руках. И я отдаю его тебе.

— На планете миллиарды людей. Нельзя бросить их на… на что? Корабли Избавления уже идут, и остановить их нечем. Вот эти взрывы — такие, что из–за орбиты Нептуна видны. А если они начнут палить этими боеголовками по городским щитам? От нас мокрое место останется.

— Нет. Против щитов они ядерного оружия не используют — тем более такого калибра, как на Кайли. Заряд, способный пробить щит, убьет и всех, кто под ним. Говорю же, они не собираются нас убивать. Они хотят нас вознести, забрать к своему богу.

— Да ну? Ты так уверена?

— Да. Не забывай, у меня связи. И не только в семье.

— А те откуда знают? Кто может знать, чего хотят оликсы?

— Не знаю. На это моего допуска не хватает. Но можешь мне поверить: Энсли Третий не принял бы такого плана, не будь он уверен на сто один процент. Семейный совет готов бросить все построенное моим дедом. Ты понимаешь? Не будет «Связи», им больше не бывать плутократами. Все пропало. Они намерены бросить все, потому что только такой ценой можно выжить. А еслиЗангари действуют таким образом, смело можешь поверить — это не каприз.

— Ты бы спросила их, откуда они знают.

— Спрошу. Но если не ответят, рычать не стану. Не такая я важная персона.

Он подошел, прижал ее к себе, остудил лоб поцелуем.

— Для меня — такая.

Гвендолин припала к нему, благодаря за это простое утешение.

«И всего–то для этого понадобилось, что конец света…»

— Одно я уже знаю, — мрачно проговорила она. — Сенат Сол об этом еще не извещал. А я должна тебя спросить. Это важно.

— Ого, начало не предвещает добра. При том, что Армагеддон уже в разгаре.

— Экспедиция к Бете Эридана нашла кое–что нехорошее, и семейный совет дал мне доступ к их файлам.

— Черт, насколько нехорошее?

— Ты просто послушай. Оликсам требуется наше сознание. Наши души будут вроде подношения их Богу у Конца Времен.

— Они совсем чокнутые.

— А остальное им ни к чему. Тела наши не нужны, так что они вводят нас в подобие анабиоза, чтобы до конца времен сохранить живыми мозги.

— Ты меня разыгрываешь? Правда, жестокая шутка.

— Нет.

Она переслала его альтэго съемки, сделанные Юрием Альстером в разбитом корабле оликсов: снимок одного из обнаруженных там тел. Вернее, того, что от него осталось.

Горацио упал на стул, вцепился одной рукой в мраморную стойку.

— Дерьмо дерьмовое, — прошептал он. — Где ноги? И руки?

— Не требуются. Им нужен только живой мозг. Конечности, кости, репродуктивные органы — все это лишнее. Они удаляют наружные придатки тела, а то, что осталось, заворачивают в поддерживающий жизнь кокон, выращенный из К-клеток.

— По–моему, меня сейчас вырвет.

— Горацио, по нашим сведениям, оликсы для того и подсунули нам К-клетки. Не ради нашего лечения. Это часть их плана, этап вторжения. Все эти К-клеточные импланты, которые мы себе устанавливали, способны превращаться в совершенно адские опухоли. Они выедают тебя изнутри и обволакивают снаружи, окукливают, превращают в пакет, готовый к доставке на корабли Избавления. — Она взяла его за щеки и повернула лицом к себе. — Ты должен мне сказать — честно–честно: ты получал К-клеточную терапию? Даже по мелочи.

— Нет, я нет. Но мои друзья… дерьмо! К-клетки дешевы, куда дешевле клонированных органов.

— Да, дешевле. А теперь мы знаем почему.

— Они чудовища, да? Даже Энсли с его паранойей не подозревал такого.

— Да, и это само по себе здорово пугает. Вот, теперь ты знаешь: чтобы пережить это, нам придется идти на крайние меры. Твои прекрасные принципы тебя… нет, даже не убьют. Гораздо хуже.

— Да. Я понял. Понял.

— Тогда скажи еще раз, любимый. У тебя есть К-клеточные импланты? Если есть, найдутся хирурги, которые их удалят. В последние несколько часов у них много работы, но я сумею быстро протолкнуть тебя на операционный стол.

— Нет, честное слово. Во мне нет ни одной К-клетки.

— Хм… может, у человечества все–таки есть свои боги.

— Тогда они не очень–то хорошо справляются, а?

— Да, пока не очень.

— И когда мы перебираемся на Нашуа?

— Когда Луи подтвердит, что он там. Потому что хабитат будет вроде раколовки.

— Что–что?

— До появления пищевых принтеров люди ловили раков плетеными ловушками. Бедняги забирались внутрь, а выбраться уже не могли. Когда окажемся на Нашуа, обратно нас уже не выпустят.

— Ну, ты с этим разберешься. Ты с чем угодно разберешься. Я в тебя верю.

— Нет, — покачала головой Гвендолин. — Я бы сама не прочь считать себя важной. У меня высокий уровень допуска, у меня место в финансовом совете, я немало вешу в компании. Но сейчас все это ни шиша не значит. «Связи» больше нет. И если мы получаем билет на выезд с Земли, так только потому, что Энсли Зангари — мой дед.

— Крайние меры, да?

— Крайние меры, — согласилась она.

Пискнула хлебопечка. Гвендолин открыла дверцу, вдохнула теплый воздух.

— Черт, как чудесно пахнет!

— Правда. Нарежь ломтиков на тосты, а я взобью яйца.

— Ты позволишь мне взять в руки хлебный нож? Он ужасно острый.

— Ты же сказала, что у Зангари наготове врачебная бригада.

— Это да, — слабо улыбнулась она.

— Власти обязаны предупредить насчет К-клеток.

— Власти пытаются не допустить массовой истерики.

— Но, если люди начнут превращаться в коконы, все и так скоро выйдет наружу.

— Да, но власти хотят избежать паники.

— Если оставить людей в неведении, они получат кое–что гораздо хуже паники. Правительство держится на доверии. Где нет доверия, там анархия.

— Ты же вроде бы не доверял правительству.

— Идее управления я доверяю. Людям, которые управляют в данный момент? Гораздо меньше. Но ничего другого у нас нет.

— Верно. Ты понимаешь, что прямо сейчас тот же вопрос обсуждается теми, от кого это зависит?

— Очень на это надеюсь. — Он подал ей кастрюлю с яйцами. — Готово.

— Нет.

— Что?

— Яйца не готовы. Их надо дольше взбивать. Чем дольше взбиваешь, тем больше замешиваешь в них воздуха, и омлет получается легче. Никто не любит плоских омлетов.

— С каких это пор ты разбираешься в кулинарии?

— Курс «Кухня для гурманов». Три года назад. Господи, как это было скучно — зато полезно.

— Тогда ладно, — вздохнул он и принялся взбивать дальше.

— Не перестарайся. Мне нужен омлет, а не меренги.

— Черт побери. Я думал, после развода люди мягчеют.

Она макнула палец в кастрюлю и со вкусом облизала.

— Теперь хватит.

— Только не говори, что курс для гурманов учил макать пальцы…

Она готова была дразнить его и дальше, но тут загорелась иконка Луи.

— Милый, где ты? С тобой все хорошо?

— Прекрасно, мама. Не волнуйся.

— Хорошо, тогда скажи, где ты.

— Где и был, с боссом, в одном из самых безопасных на планете мест.

— Хорошо. Это хорошо, милый. Только ты береги себя, ладно?

— Ради бога, мам!

— Ладно–ладно. Твой отец со мной.

— О… хорошо. Вы сможете выехать вместе. Так будет лучше всего.

— Что с Нашуа?

— Дело движется. Прежде всего ее хотят открыть для старших членов семьи, это через пару дней. Вы будьте наготове. Межзвездные хабы большей частью закрыты, так что мы разрабатываем доступный маршрут.

— А ты? Ты когда уходишь?

— За меня не беспокойся. Я буду там. Сейчас помогаю с эвакуацией хабитатов системы Сол. Пытаемся вывести людей до подхода кораблей Избавления. Терраформированные миры отбрыкиваются от некоторых культур.

— Что их не устраивает? Раса?

— Не столько раса, хотя и она играет роль. На солнечных хабитатах обосновались несколько довольно радикальных обществ: одни либеральные, другие определенно нет. Да сверх того еще ортодоксальные религии. Оликсы с их богом конца времен сильно подпортили отношение к религиям. Та часть «Всекомментов», что еще действует, выглядит неприятно. После вчерашних диверсий Солнет адски глючит.

— Ты никудышный политик, Луи. Отвечай на вопрос. Когда ты будешь на Нашуа?

— Мама, я действительно не знаю, понимаешь? У меня здесь важнейшая работа.

— Когда будешь знать, немедленно сообщи нам. Тогда и мы к тебе.

— Послушай, я вижу и ценю, как вы за меня волнуетесь. Но ведь я тоже за вас волнуюсь.

— Ты на что намекаешь?

— Ни на что не намекаю. Говорю прямо. Сейчас идет сессия Сената Сол. Они договорились объявить военное положение и установить во всех земных городах комендантский час. Через несколько часов.

— Паршиво!

— Каллум молодец, его огнеметы прекрасно защитили МГД-астероиды, но это только отсрочка. Они вернутся с большими торпедами, с боевыми кораблями или еще с чем и ударят крепче. Тогда начнутся… хотелось бы сказать «перебои с питанием», но, скорее, вовсе не будет энергии на гражданские нужды. И введут пайковую систему.

— На что?

— На все. Ген 8 Тьюринги еще разрабатывают график введения, но первым под него попадут материалы для печати продовольствия и энергия для пищевых принтеров. Уже поговаривают о введении общественных кухонь — «принесите ваши ингредиенты, вам их приготовят». Это намного экономичнее, чем ток для пяти миллиардов отдельных кухонь.

Гвендолин виновато покосилась на блистающую обстановку своей переполненной гаджетами кухни.

— Ладно, это даже выглядит разумно. Но, Луи, зачем?

— Не понял?

— Зачем стараться? Если, как только подойдут корабли Избавления, игре конец?

— Мы не сдаемся, мам. С нами работают люди — умные, могущественные люди, много осведомленнее нас. Они составляют планы войны с этими ублюдками. Безумные планы. Может быть, адски безнадежные. Но это лучше, чем ничего, правда?

— Да.

— Все зависит от того, способны ли корабли Избавления взломать городские щиты, не убив людей под ними. Если нет, города в безопасности, а тогда открывается огромное поле возможностей.

— Луи, уж не вообразил ли ты себя этаким бойцом Сопротивления?

— Нет, мам. Но, прошу тебя, будь готова к тому времени, когда я с тобой свяжусь.

— Буду готова. Я умею путешествовать налегке. Или вовсе безо всего. Пока со мной ты и твой отец, мне больше ничего не нужно.

— Налегке — это хорошо. Военное положение означает, что к тому времени, как подготовят Нашуа, движение по Лондону, в частности к работающим филиалам «Связи», будет затруднено. У нас сейчас на весь Лондон всего десять действующих центров.

— За нас не беспокойся. Крина прекрасно знает свое дело. Она нас доставит, куда потребуется, не сомневайся.

— Только постарайтесь не попасть в беду, ладно? Я добуду вам с папой летучее ап–такси.

— Луи, я их терпеть не могу! Они небезопасны. В Пекхеме месяц назад бандиты сбили такое.

— Ладно. Дай время, что–нибудь придумаю. У «Связи» есть свои военизированные силы, а у них укрепленные машины, с виду как обычное такси.

— Хорошо–хорошо. Тебе нельзя за нас волноваться. У тебя работа. Работай, и работай хорошо.

— Спасибо, мам. А вы с папой готовьтесь к выходу. Как узнаю точнее, я с вами свяжусь.

— Я горжусь тобой, Луи. Мы оба гордимся.

— Люблю тебя, мам.

Когда связь прервалась, она смахнула с глаз глупые слезы. И взяла за руки Горацио.

— Надежда есть, — сказала она ему. — Для Земли есть надежда. Ее немного, и, может быть, она не переживет прибытия этих поганых кораблей Избавления, но пока нам есть на что надеяться. И в том числе на нашего сына.

Лондон июня 2204 года

Ночью отключили основное питание, дом перешел на резервные аккумуляторы. Ток теперь шел только на то домашнее оборудование, которое домашний Ген 5 Тьюринг признавал необходимым: большая голосцена «Банг–и–Олафсен» в гостиной в список не попала. Олли с Аднаном пришлось его переправить, вычеркнув Клодеттино дерьмо из ванной и кухни вместе с автоматическим распылителем для поливки орхидей в оранжерее. С приоритетами у этой женщины серьезные проблемы, решил Олли. А вот теперь электричества хватит на неделю работы качественной сцены. Вообще–то Олли не хотелось бы застрять в этом доме на целую неделю. Было в нем что–то жуткое — то ли декор, то ли происходящее в спальне наверху.

Против этой жути имелось только одно средство, так что пока Аднан окончательно разбирался со списком приоритетов для резервного питания, Олли бережно вскрыл оставшиеся таблеточки зеро–нарка и еще немножко их подрезал. Теперь они годились для постоянного приема и сулили непреходящее блаженство на ближайшие несколько дней. Места для обзора были как нельзя лучше, и, смягчив удар вторжения наркотическим буфером, они с Аднаном устроились наблюдать конец света в высоком разрешении и ярких красках.

Они раскопали в нижней сети потрясающую битву за астероиды, наполнившую притемненную гостиную мощными световыми вспышками с наложенной поверх графикой. Они ликующе орали, когда торпеды пришельцев сгорали в плазменных протуберанцах, они разочарованно взвыли, когда мерзавцы, скоординировав взрывы своих боеголовок, пропихнули одну сквозь защиту. Олли наслаждался зрелищем — едва ли что другое смогло бы вытеснить из его головы мысль о неотступно охотящейся за ними полиции.

Они вышли в сад с высокой изгородью, безупречно подстриженными кустами и тошнотворно сладким запахом роз, задрали головы к размазанному щитом небу, высматривая узкое созвездие МГД. Вспышки сжигающих торпеды плазменных выбросов в первые несколько раз смотрелись потрясающе, но скоро наскучили, и они вернулись в дом, задернув шторы, чтобы солнце не портило проекцию сцены. Олли сходил в оранжерею навестить Ларса. Здоровяк как раз зашевелился — прошло действие седативных, и Олли, усадив его, заставил выпить немножко супа — точнее, размолотых в блендере остатков сэндвичей с беконом, которые Аднан развел молоком. Одурелому Ларсу было все равно. Правда, между глотками он все еще откашливался сгустками крови — меньше, чем раньше, что Олли счел за хороший признак.

— Что там творится? — хрипло спросил Ларс, допив кошмарную жижу.

— Оликсы идут, — ответил Аднан, сунув ему в руки пинтовую кружку с водой из фильтра. — Но, похоже, Оборона Альфа их отобьет.

— А что полиция?

— Не ссы, они нас не найдут.

— Я их убью. — Ларс глотал воду так, словно не один день провел в пустыне. Когда он протянул обратно пустую кружку, с губы у него стекло несколько капель разбавленной крови. — Пусть только явятся, гады. Я их прихвачу с собой в ад.

— Конечно. — Олли похлопал его по плечу, нащупывая подходящее место на перекатывающихся змеями мышцах под грязной футболкой. — Только мы найдем выход.

— Не нужен мне выход.

— Джад что–нибудь придумает.

— На фиг Джад.

— Ларс, дружище, послушай…

— Не буду. Ублюдки убили моих друзей. Они разбили Легион. Вы мне братья, вы — моя семья. Я не шучу. — По щеке у него, догоняя капли крови, покатилась слеза.

— Ты лучший, Ларс. — сказал Олли. — Ты только отдыхай и поправляйся, ради нас, ладно?

Как ему хотелось врезать этому тупому ослу! А не стоять над диваном, глядя, как Ларс снова проваливается в сон. Когда тот захрапел, он поднял руку, показав Аднану пластинку введенного снотворного.

— Круто, — одобрил Аднан. И тут же нахмурился, потянул носом, наклонился над Ларсом. — Обоссался! — заржал он. — Надо было, прежде чем усыплять, довести его до уборной. Сколько он воды выпил!

— Ему и дальше надо побольше жидкости, он столько крови потерял. — Но и Олли тоже захихикал, глядя на расплывающееся у Ларса в паху темное пятно. — Ох, бля, он убьет нас, когда проснется.

Они снова ввалились в гостиную и рухнули на кушетку перед сценой. Адаптирующиеся пенные подушки обволокли их, как мягкое покорное тело.

Пока Аднан искал в нижней сети новости о боях в космосе, из коридора донесся знакомый шум. Олли восторженно фыркнул.

— И–и–и-и-и еще раз!

— В полночный час она молила: еще, еще, еще! — хором процитировали оба и разразились истерическим хохотом.

— Еще, — настойчиво прозвучал сверху голос Клодетты. — Еще!

Олли, прослезившись от смеха, уже не видел сцены. Оставалось одно. Он достал из кармана новую пару таблеточек зеро–нарка, одну протянул Аднану.

— Браво, парень, ты лучший, — обрадовался тот, прижимая пластинку к шее.

— Еще… — бессильно молила Клодетта.

Ничего смешнее Олли в жизни не слышал. Он скрючился от хохота. Аднан, тоже вне себя от возбуждения, привалился к нему.

— Ох, у него же хрен обвиснет, — выдавил Олли.

— Не, не обвиснет. Он пластмассовый. Пришельцами деланный.

Олли настиг новый припадок безумного смеха. Мелькавшие в кубике сцены цветные формы и линии складывались в сказочные картины. От попытки уследить за ними голова шла кругом. Время от времени что–то внутри расплывалось или набирало яркость, и тогда он одобрительно ворковал.

— Боже, это же хабитат? — спросил спустя какое–то время Аднан.

Олли прищурился на плавающий посреди гостиной гладкий серый цилиндр.

— Ага.

— Какие они хорошенькие. Вокруг искорки нимбом, просто прелесть.

— Ага. Как будто… как будто связали шарф из Млечного Пути и повязали им. В космосе, понимаешь ли, холодно.

— Знаю, парень. Это глубокая и многозначительная метафора. Вот почему мне нравится с тобой работать, Олли. Ты умен.

— Знаешь, я бы хотел в таком жить. Взять с собой бабушку и Вика, вытащить их с проклятущей Копленд–роуд. Ясное дело, там наш дом, но будем честными — это настоящая помойка.

— Славная мысль. Возьми их с собой в новую жизнь.

Графика по краям сцены понемногу приобретала смысл, хотя им все еще приходилось по нескольку раз перечитывать титры. Олли прищурился на сменяющиеся у рамки числа. А, это расстояние. Он снова всмотрелся в сцену, где к хабитату подлетали две крылатые тени.

— Корабли Избавления! — восхищенно ахнул Аднан. И подался вперед, не сводя глаз со сцены, словно играл с ней в гляделки. — Это вроде как Страмлэнд. Черт, надеюсь, они всех успели эвакуировать.

— Все хабитаты эвакуированы. Власти сообщали.

— Тогда чего оликсы с ними возятся?

— Понятия не имею, братан. Ты как считаешь, они торпедой ударят? — задумался Олли.

— Ух ты, гляди!

Расплывчатое облачко мерцающего аквамарина вокруг Страмлэнда вдруг стало набирать яркость, явно обозначило свои границы — на километр от оболочки хабитата.

— Четко, — одобрил Олли. Облако становилось все ярче, а края его сделались рваными, словно из них пробивались язычки пламени.

— Это щит, — сказал Аднан. — Такие у все хабитатов есть. Понимаешь, против метеоритных ударов.

— Круто. Хочешь еще сэндвич с беконом?

— А то!

Олли ушел на кухню. Тай объяснил задачу пищевому принтеру. Когда со дна хромированной машинки начали отслаиваться тонкие ломтики, Олли нарезал последний испеченный в хлебопечке батон и неодобрительно нахмурился — вышло неровно. Впрочем, это ничего, он любил, когда хлеб нарезан толсто. А вот порезанный палец — это больно!

— Потрясающе! — окликнул из гостиной Аднан. — Ты смотри, как горит.

— Иду.

Он набросал на пластину вафельницы десять ломтиков бекона, умудрившись не запачкать их кровью. Опустил крышку и оставил на две минуты — кофемашина как раз успела наполнить две чашки. Это было адски сложно. Без подсказок Тая он бы совсем запутался в неразберихе кнопок.

И тут пронзительно заорала дымовая тревога.

— Ты не мог бы ее отключить. Очень прошу? — обратился Олли к Таю.

Звук оборвался. Олли поднял крышку вафельницы, в меру сил разогнал дым. Бекон зажарился до хруста и был ужасно горячим, но он сумел шпателем перекидать полоски на хлеб.

— У тебя кровь, — заметил Аднан, когда он внес все это в гостиную.

— Сердце кровью обливается. За наши пропащие жизни.

— Слушай, как же ты глубоко мыслишь, когда постараешься.

— Будем!

Они чокнулись кофейными кружками.

— Кофе жуткий, — признался Оли.

— Я думал, это горячий шоколад.

— Может, и так, но я точно заказывал кофе. Надо проверить Тая на вирус.

— Это мысль. Безопасность прежде всего!

— А чего это хабитат превращается в солнце? — Олли прищурился на режущий глаза цилиндр, весело пылавший посреди сцены. — Там пожар?

— Нет, это наука. Технический комментатор объяснил, что корабли Избавления бьют по нему лучевым оружием. Там энергия так энергия!

— А с виду будто пожар. Так и пылает.

— В вакууме огня не бывает, друг мой. Это испаряется газовая оболочка щита. Корабли Избавления закачали в нее столько энергии, что она теряет связность.

— Круто.

— Нет! Ничего не круто! Ты что, тупой, как Ларс?

— Я обиделся. По–настоящему, глубоко обиделся.

— Извини.

— Да ты сам признай, что смотрится круто.

— Конечно, тут ты прав. Только для хабитата это смерть.

— Ты думаешь, когда они прикончат щит, хабитат лопнет навроде воздушного шарика?

— Ух, это было бы колоссально!

Довольный Олли усмехнулся.

— Только, конечно, если тебя в нем нет.

— А вот тут я бы поспорил. Совсем не плохой способ умереть, вылететь в космос в облачке деревьев. В единстве с природой.

— А бабочки там будут? Я люблю бабочек.

— Слушай, если тебе нужны бабочки, пусть будут бабочки. Я не против.

— Спасибо, парень. Ты лучший. Как говорит Ларс: мы друзья, но мы еще и как братья.

— Помню.

— Настоящие братья, по крови. Семья.

Щит Страмлэнда раскололся, как раскалывается твердая материя. Осколки, на глазах остывая и темнея, разлетелись во все стороны. Два узких корабля Избавления скользнули к обнаженному хабитату. Описав элегантную дугу, они причалили к осевым докам.

— О, это нехорошо, — решил Олли. — Мне уже не хочется эмигрировать на хабитат.

— Так же они обойдутся со всеми хабитатами в системе, — сказал Аднан. — А потом высадятся на них.

— Придется уходить подальше, на какой–нибудь из обжитых миров.

— Джад это устроит.

— Ага. Только вот какой счет она нам выставит?

— Ты же слышал — расплатимся лекарствами.

— Да, только как будем их добывать? — задумался Олли. — В прошлый раз довольно неудачно вышло.

— Все равно мы в выигрыше.

— Это ты так считаешь?

— Либо мы погибнем в рейде — тогда уже все равно, ни полиция, ни оликсы до нас мертвых не доберутся. Либо все пройдет гладко, и Джад добудет нам новые личности.

— Не слишком радостный выбор.

— Быстро и без мучений, а? На мой взгляд, это победа.

— Наверное. — Олли виновато покосился на дверь гостиной. — Только ты же слышал Джад. С новыми личностями нам круто придется.

— Справимся, мы и сами крутые.

Олли придвинулся к нему, сбив подушки волнами.

— Мы справимся. — Он понизил голос. — У нас мозгов хватит. И у Тронда тоже.

— Тронд чудовище какое–то. Я и не подозревал, какой он в душе гребаный псих–извращенец.

— Все равно, с новой личиной он освоится. А вот как Ларс?

— Ох, бля! О нем я не подумал.

— Я хочу сказать, я его люблю и все такое. Но, боже мой!

— Я его тоже люблю.

— Чтобы как следует акклиматизироваться с новым лицом, нужны месяцы… если не годы — так Джад говорит. И нужна настоящая дисциплина. Сомневаюсь я…

— Да, но что мы можем сделать?

— Он, если попадется, и остальных завалит. Ларс никакого допроса не выдержит. Особисты узнают, где мы и кто все это устроил. Нас найдут. — Олли зашарил по карманам в поисках новой таблетки. В голове плавали мысли, холодные и темные. Кайф от капельки зеро–нарка их бы выжег.

— И что нам делать? — спросил Аднан. Таким голосом говорят пьяные, изображая трезвость — напрягают все силы, да без толку.

— Не знаю. А ты как думаешь?

— И я не знаю. Нельзя же, знаешь ли, от него избавиться.

— Нет. Правильно, этого нельзя.

— Хорошо. Я и не предлагаю.

— Ну, и я тоже.

— Хотя ему бы нужен врач.

— Да, вижу.

— А сюда врача не приведешь.

— Нет. Никак. Хотя… — Олли втянул щеки, пососал. — Наверное, мы сможем добыть ему врача, как бы потом.

— Потом?

— После следующего дела. Когда нам заплатят.

— В смысле?

— На дело он, думаю, с нами не пойдет, не в той форме.

— Это да. Слушай, подумавши, может, ты и прав.

— Да и в прошлый раз он налажал.

— Да. Из–за него мы здесь и оказались, иначе бы и такого разговора не было, да?

— Да и для него так будет лучше.

— Точно, да и неохота мне попадаться в руки полиции. Тем более особого отдела.

— А мне еще надо бабушку с Биком вытащить. С Загреуса не вытащишь.

— И из корабля оликсов тоже.

— Черт, и правда.

Они переглянулись. Понимающе.

— Привет, ребята, — непослушными губами выговорил стоящий в дверях Ларс.

Если бы не кипевший в крови зеро–нарк, Олли бы заорал с перепугу.

— Ларс! Ты чего встал?

Он был страшно рад, что не выпалил с ходу: «Давно ты тут стоишь?»

— Я здорово голодный, — простонал Ларс.

— Принесу тебе сэндвич с беконом, — вызвался Олли.

— Нет, принесу я, — вмешался Аднан. — А то ты снова порежешься, Олли. Нечего тут заливать дом кровью.

Олли уронил челюсть, когда Аднан, протискиваясь мимо него, многозначительно подмигнул.

— Эй, вы двое… — начал Ларс.

— Что?.. — Олли осекся, услышав, как виновато звучит его голос. Аднан замер на полушаге.

Ларс разразился обычным своим лающим хохотом.

— По–моему, я обоссался.

Нью-Йорк июня 2204 года

В последний раз Юрий поспал в вездеходе, катившем по пустынному ландшафту Нкаи, — а с тех пор прошло четверо суток. В оперативном центре он поддерживал в себе бодрость и внимание с помощью агнофета. Принимать его подолгу Юрий не любил — накапливались побочные эффекты, довольно жесткие. Борис уже шесть часов предупреждал о повышении кровяного давления, но Юрий игнорировал и его, и все прочие неприятные симптомы, которыми грозил нарк, — лишь бы сосредоточиться на работе. Все остальное не имело значения. Его отдел спасал мир. Мир об этом, вероятно, не узнает и уж точно не скажет спасибо. Но его и это не волновало. Лишь бы. сделать дело.

И он вместе с Энн Гролль и ее группой манипулировал доступами, выстраивал приоритеты, закрывал, невзирая на вой гражданских властей, сеть за сетью, уполномочивал военизированные группы на ударные операции по всему земному шару и за его пределами. Луи взял на себя организацию массовой эвакуации с хабитатов Сол, разгоняя их население по терраформированным планетам до подхода кораблей Избавления. В хабах люди охотно сотрудничали с персоналом «Связи». Труднее было со спасением привязанных к хабитатам промышленных модулей и оборудования. Некоторые технические сотрудники, назначенные на эту работу, сбежали с рабочих мест — особенно после Страмлэнда, с которого до отказа щита и абордажа оликсов успели вывести только восемьдесят процентов населения. Поэтому Луи приходилось в сотрудничестве с Ген 8 Тьюрингами службы безопасности уничтожать покинутые промышленные мощности, чтобы не сдать их оликсам. Не то чтобы кто–то верил, будто оликсы в них нуждаются, но сейчас даже булавочный укол шел в счет. Пока что Луи, к досаде Юрия, едва добился шестидесятитрехпроцентной успешности операций. Промышленные станции, если отключить цифровую защиту, были, в сущности, хлипкими сооружениями. Оликсы показали себя умелыми программистами и, захватив хабитат, немедленно перехватывали управление всей его сетью.

На линзы Юрию выплеснулась иконка Кохаи Ямады, и Борис услужливо развернул кресло, так что Юрий смотрел теперь на проход в европейскую секцию.

— Что у вас, Кохаи?

— Юрий, наблюдается аномалия на межзвездном хабе Кингс–Кросса.

— Конкретнее.

— Мы его закрыли сразу по получении вашего приказа. Никакого движения: ни коммерческого, ни пешеходного. Занимались физическим перекрытием, оставляя проход только для доверенного персонала. Сами портальные двери были установлены на нулевую мощность: запутанность сохранялась, но физически проход закрыт. Управляющий подтвердил, что все исполнено, и цифровые данные соответствовали, но одна из резервных батарей продолжает подавать в хаб энергию. Достаточно, чтобы поддерживать работу межзвездного грузового портала полного диаметра.

— Черт! Как вы узнали?

— Между аварийной батареей, питающей Кингс–Кросс, и Сент–Панкрасом идет обмен данными: его наладили инженеры при установке системы, поэтому в стандартных рабочих протоколах он не числится. Нам повезло — одна из установщиков провела проверку согласно старым протоколам. И обнаружила, что блок батарей из Сент–Панкраса перекачивает энергию через дорогу, в Кингс–Кросс. На мониторах Сент–Панкраса это не отражалось, потому что на соответствующие порталы Сент–Панкраса ток не шел.

— Покажи мне, — велел Юрий Борису. На одном из больших экранов европейской секции высветился вид сверху: два древних вокзала в центре Лондона. Огромные здания стояли бок о бок, сходясь наклоненными под разным углом титаническими стеклянными крышами. Старые рельсовые пути давным–давно сняли, участок передали под парк Святого Мартина, во владение горным дубам и эвкалиптам, царственно возвышавшимся над берегами Риджент–канала.

Юрий помнил их по временам работы в Лондоне, когда занимался повышением уровня защиты нескольких отделов. Возрожденное готическое величие Сент–Панкраса досталось основному трансъевропейскому хабу «Связи», связавшему все тридцать два национальных хаба на континенте. А более функциональный кирпичный фасад викторианского Кингс–Кросса скрывал за собой разнообразные межзвездные хабы. Из старого южного вестибюля теперь открывался проход не на платформы, а к самым звездам. Западную часть занимали пешеходные порталы с Рангвалдом на орбите Беты Гидры; Исуми на Чи Дракона; на четыре терраформированные Китаем планеты Траппист‑1 и на Нью–Вашингтон с его редкостной эллиптической траекторией у Беты Кассиопеи. С восточной стороны здания можно было через североевропейские порталы выйти в субтропики Либерти на 82‑й Эридана и в экологическое чудо Алтеи, пристроившейся на точке L3 в тени газового гиганта из системы Поллукса. За пассажирской зоной, под стеклянными и железными крышами располагались коммерческие порталы, гонявшие платформы с ап–грузовиками на терраформированные планеты и обратно. Машины прибывали через государственный и коммерческий сервисный хаб и дожидались очереди в транзитном дворе у открытого конца здания — как нарочно, именно там, куда раньше прибывали поезда.

Сейчас Кингс–Кросс был целиком и полностью закрыт. По наружной ограде пустили ток, ее патрулировали дроны–часовые с нейроблокаторами, а сторожевые дроны, кружа выше, расстреливали из среднемощных лазеров подлетавших птиц, подозревая в них замаскированные дроны. Бездействовали два больших грузовых портала, так что в старый вокзал не мог проникнуть никакой груз. Также бездействовал пешеходный портал в национальный хаб. Даже стеклянные двери с площади закрыли и заперли на замок. Ни войти, ни выйти.

— И какова ситуация? — спросил Юрий.

— Локдаун согласно протоколу, — ответил Кохаи. — Наши люди сразу после деактивации порталов и закрытия хабов удалили персонал. Осталась минимальная техническая бригада, всего два человека.

— Имена?

— Джекил Ханова и Френсис Фрост.

Юрий просмотрел их досье; оба более тридцать лет отработали в «Связи».

— Так. Если это они откачивают резервную энергию, значит, теперь в их человеческих телах мозги квинты. Какую вы с началом локдауна выслали группу охраны?

— Двадцать человек под началом Аннет Курт; из них трое — специалисты по дронам и цифровой технике, остальные военные.

— Когда они в последний раз докладывались?

— Курт была на связи четыре часа назад, подтвердила, что все в порядке, периметр закрыт. Сейчас мы получаем базовую телеметрию с их скафандров, и только.

— Черт. Считайте, их уже нет.

— Но…

— Кохаи, если агенты оликсов взломали межзвездный портал Кингс–Кросса, можете быть уверены, наша охрана нейтрализована.

— Да, босс.

— Вам известно, которая портальная дверь осталась открытой и куда она ведет?

— Нет, это определить невозможно. Мы видим только переток энергии.

— Ладно. Свяжитесь с начальниками наших служб безопасности во всех звездных системах, куда ведут порталы Кингс–Кросса. Пусть без шума обследуют трансзвездные хабы. Пока не доказано обратное, считайте их под контролем противника.

— Да, босс.

— Перекрыть ток возможно? — подал голос Луи.

— Да.

— Не надо, — вмешался Юрий. — Это их насторожит.

— Недопустимо оставлять оликсам открытый портал на терраформированные миры, — заявил Луи. — Они проведут в него свой портал и подвяжутся к нему. Откуда нам знать, вдруг их порталы способны пропускать даже корабли Избавления?

— Возможно, они это уже проделали, — указал Юрий.

— Нет, сэр, еще нет.

Даже публичное противоречие подчиненного вызвало лишь приглушенную вспышку гнева. Юрий приписал это побочным эффектам агнофета — а может быть, он начинал ценить Луи.

— Из чего это следует?

— Если бы они открыли свою портальную дверь, то не тянули бы энергию из нашей резервной батареи.

— Черт, и верно. Кохаи?

— Да, босс.

— Готовьте немедленный захват. Через пятнадцать минут вы должны быть внутри Кингс–Кросса в полной защите военного класса и при оружии. Как только шагнете туда ногой, отрезайте мерзавцам аварийное питание — если надо, используйте «умный» снаряд. Не знаю, многие ли из группы Аннет Курт еще живы, но каждого, с кем там столкнетесь, расценивайте как союзника врага. По возможности брать живыми, особенно Джекила Ханову и Френсиса Фроста. У меня тут кое–кому не терпится допросить живого члена квинты. Если огонь окажется слишком интенсивным или возникнет угроза прорыва агентов оликсов, разрешаю уничтожать их всеми доступными средствами.

— Будет сделано. Э… Босс?

— Да?

— У Кингс–Кросса скапливаются гражданские лица. Ищут выхода в другие миры.

— Очередь за премией Дарвина, — буркнул Юрий. — Им что, не сообщили, что межзвездные хабы закрыты?

— Сообщили.

— Жаль, что военного положения ждать еще пару часов. Ладно, повторите по Солнету указание «Не приближаться», но так, чтобы это звучало как продолжение мер по закрытию хабов «Связи». Проверим, способен ли кто из этих баранов о себе позаботиться.

— А если они еще будут там, когда мы войдем?

— Поглядим, как они умеют увертываться. — Краем глаза Юрий заметил, как напрягся Луи, но в кои–то веки возражать он не стал. Юрий даже немного загрустил. Когда такой, как Луи, забывает о моральном компасе ради отчаянной необходимости, понимаешь, что настали воистину темные времена.

— Понял вас, босс.

— И, Кохаи…

— Да?

— Будьте готовы к худшему. Я однажды участвовал в перестрелке с тайными агентами оликсов. — Он безрадостно улыбнулся Луи. — Они не скупятся на тяжелую артиллерию, списывают ее в расход, как ненужное старье. Пусть ваши люди остерегутся.

— Я сам прослежу.

Лондон 29 июня 2204 года

На площади Кингс–Кросс толпилось человек двести. Кохаи Ямада видел их под разными углами — с двух десятков ап–багажек и такси, плавно кативших по полосе между деревьями в центре Юстон-роуд. Ген 8 Тьюринг отдела безопасности сшивал эти множественные виды в общую панораму, показывая омраченные отчаянием, стянутые лица. Семьи с детьми, одиночки, пары — все одинаково понурые, перебрасываются раздутыми паникой новостями как святой истиной, и за каждым, как потерявшийся щенок, плетется ап–багажка. Предприимчивые торговцы расставили на том конце площади, что выходил к Йорк–уэй, лотки с фастфудом, бесстыдно задрали цены на бургеры и лапшу — и плату брали только крипжетонами, поскольку деньги ежечасно дешевели. Мраморная плитка под ногами скрывалась под измазанной в кетчупе оберточной бумагой, еще не сбитые дронами голуби клевали колечки жареного лука.

Кохаи проклинал этих тупых как скотина несостоявшихся беженцев. У каждого из них — богатых и бедных, молодых и старых — в голове застряла мысль, что терраформированные миры дадут убежище от приближающегося флота Избавления. Этой веры не в силах были пошатнуть никакие официальные заявления. Они по совету Юрия повторили информацию о закрытии межзвездных хабов «Связи», но ни один человек не покинул площади.

— На позиции, — подтвердил Чарли Фолк.

Тактическая схема показала Кохаи, что тридцать человек штурмового отряда вышли на предписанные локации: двадцать растянулись по парку Святого Мартина, укрываясь за большими деревьями, десять оставшихся заняли места на крышах вдоль Юстон–роуд и Иорк–уэй. Вот сейчас Кохаи только радовался глюкам Солнета — они затрудняли прием информации всем находящимся на Кингс–Кросс. Подготовительная стадия, когда все украдкой пробирались на места, должна была остаться незамеченной.

Он надеялся, что то же относится и к хабу Либерти. Служба безопасности терраформированной планеты у 82‑й Эридана быстро установила, что межзвездный хаб на их конце захвачен агентами оликсов. Сейчас тактическая группа тихо окружала главный зал прибытия в сердце столицы нового мира. Начать контратаку собирались одновременно.

— Мы готовы, — сообщил Кохаи Юрию.

— Команда на Либерти на месте, — отозвался Юрий. — Будут действовать синхронно с вами.

— Хорошо. Через тридцать секунд даю сигнал начинать.

Работая с Юрием в Австралии, Кохаи научился у него еще одному правилу: «Не тяни время». Только не в боевых миссиях. Промедление дает время противнику. А время в бою — самая дорогая валюта.

Тридцати секунд хватило ему, чтобы полностью осмотреть тактическую расстановку, убедиться, что все системы онлайн, все дроны функционируют, группа поддержки в Гринвичском командном центре наготове, специалисты техподдержки внедрились в здания по Иоркуэй, а люди Фолка включили броню и оружие. Так что Кохаи просто позволил таймеру на дисплее прокрутиться до конца. Не было смысла орать «Пошли!» по коммутаторам. Он этого не выносил еще с тех далеких дней, когда служил в горячих точках. Подобные демонстрации власти разве что тешат эго командира группы.

На счетчике осталось две секунды. Штурмовая группа подключила реактивные микродвигатели боевой брони.

Отсчет кончился. Гринвич отрубил ток от резервной батареи, питавшей портальную дверь на Либерти. Зависшие под карнизами домов на Пентонвилль–роуд и Альбион–ярд изолирующие дроны резко, с большим ускорением рванули вверх. Мазеры, установленные вспомогательной группой вдоль края крыш, поймали в прицелы сторожевые дроны над Кингс–Кросс, продырявили им обшивку и тем же выбросом энергии выжгли потроха.

Штурмовая группа — плюс одна секунда. Изолирующие дроны миновали установленный порог и залили электромагнитными метаимпульсами наземную часть Кингс–Кросса — поджарили всю незащищенную электронику и создали массивные вихревые токи в кабелях межзвездного хаба, перегрев все подсоединенное к ним оборудование. Мощные индукционные токи захватили даже металлические опоры старинных крыш и более нового западного путепровода, от которого по стеклянным кровлям разбежались трещинки.

Штурмовая группа — плюс две секунды. Эскадрилья дронов, предназначенных для борьбы с уличными беспорядками, взвилась с фальшивых ап–такси и тележек ап–доставки, кативших по улицам вокруг хаба. Их рельсовые ружья раскололи низкокинетичной шрапнелью толстые сводчатые окна, и на площадь хлынули хрустальные водопады осколков.

Сорок дронов ворвались в зубчатые дыры, сканируя местность в поисках цели.

Двадцать бронированных фигур штурмового отряда Фолка взвились над парком Святого Мартина под прикрытием тридцати боевых дронов. Достигнув сервисного хаба, они спикировали вниз, чтобы пролететь внутрь под двойными навесами крыш.

Штурмовая группа — плюс три секунды. Растерявшиеся, ошеломленные беженцы на Кингс–Кросс ежатся под волной атакующих окна дронов и вскидывают руки жестом, каким заслонялись от угрозы еще неандертальцы. Когда площадь заливает дождь осколков с тяжелыми вкраплениями сторожевых дронов, испуг переходит в полноценную панику. Люди, скрючившись, пускаются наутек. Маленьких детей подхватывают на руки, тех, что постарше, волокут за собой; вопящие перепуганные малыши силятся удержаться на ногах, не поспевая за бегом долговязых родителей.

Кохаи скривился при виде этой жалкой толпы. Прямо перед входными дверями, там, где осколки собрались в скользкий курган, он насчитал пять неподвижных тел, заливающих мрамор мостовой кровью. Посреди площади сторожевой дрон рухнул прямо на женщину, раздавил ее в лепешку, ничем не напоминающую человека. Рядом стоял на коленях мужчина, рвал на себе волосы, разевал рот в бесконечном крике.

Кохаи не вмешивался — вызов медпомощи отвлек бы его от штурма. Он, как достойный ученик Юрия, заранее поручил оказание помощи гражданским лицам одному из помощников.

Нет, думай только о межзвездном хабе и захвативших его пособниках оликсов. Здесь ты принесешь больше пользы. «И это отныне станет нашим девизом?»

Штурмовая группа — плюс десять секунд. Как ни странно, сопротивление силам Чарли Фолка оказывали только пережившие метаимпульс охранные дроны. Но эти были не ровня группе захвата, чьи боевые дроны поснимали сторожей короткими гиперкинетическими залпами рельсовых. Скафандры стремительно неслись вдоль старых платформ, когда Кохаи спросил вслух:

— Это еще что?

Там, где начиналась крытая часть вокзала, собрались полукругом несколько ап–фургонов логистической компании, все с открытыми грузовыми дверями. Они заслоняли собой какой–то механизм, еще не собранный до конца, невразумительную мешанину темных металлических стержней — кибернетических ребер фантастического существа выше трех метров ростом в окружении круглых роботов разной величины. Метаимпульс, как видно, прикончил технику. От устройства поднимались струйки дыма, а несколько роботов, сорвавшись с него, бессмысленно катались теперь по земле.

— Хороший вопрос, — ответил Юрий. — Во всяком случае, достроить его они не успели.

Шестеро штурмовиков приземлились перед пятиметровым порталом для пересылки коммерческих грузов на Либерти — сейчас портальная дверь превратилась в черную инертную плиту. Пара технодронов, опустившись рядом, прилепились к покрывавшим портал капсулам датчиков.

— Через минуту извлечем для вас кое–какие данные, — обратился к Юрию Кохаи. — Резервного питания этих датчиков хватает на пять недель. Если что–то ушло на Либерти, они это записали.

— Хорошо действуете, но, похоже, едва успели. Я высылаю экспертов поглядеть, что за машину они тут строили.

— Надеюсь, они хорошо учили физику. Сомневаюсь, что эта штука не сложнее старой доброй бомбы.

— Одного нашел, — передал Чарли Фолк. Он опустился дальше по платформе рядом с растянувшейся на земле фигурой в легкой броне «Связи». Визор шлема был открыт. Чарли нагнулся, заглянул в лицо.

— Озил Реус, — сказал он. — Я его знаю.

Транспондер бронескафандра на запрос Фолка не отозвался.

— Живой? — спросил Кохаи.

— Телеметрия от скафандра не проходит, но явно дышит.

Вспыхнула алая иконка: токсическая угроза первой степени.

— Дерьмо, — выругался Кохаи. — Чарли, датчики дронов выявили рассеянные в воздухе органофосфаты. Какой–то нервнопаралитический яд. Молекулярная структура неизвестна, но состав сложный.

— Потрясающе, — сказал Фолк. — Пришельцы с отравляющими газами.

— Не забывайте проверять герметичность брони, парни.

— Будет исполнено, не сомневайтесь.

Боевые дроны уже добрались до ряда пешеходных порталов и разошлись веером. Они выбивали окна офисных помещений повосточной стороне здания и проскальзывали в отверстия. В комнатах и коридорах определялось гораздо более высокое содержание аэрозоля, так что Фолк придержал своих, оставив людей на воздухе, пока дроны прочесывали помещения в поисках остальной группы Аннет Курт.

На тактической схеме Кохаи стали обозначаться их позиции — по всему огромному зданию хаба. Все были без сознания, все лежали, словно отравленные газом, с бездействующей начинкой скафандров. Это его беспокоило — скафандры должны быть устойчивы к любым аэрозолям.

Сам Фолк влетел в главное административное помещение хаба. Аварийные лампочки заливали пространство резким зеленоватым светом, высвечивали ряд старых столов с потертыми экранами и панелями. Джекил Ханова и Френсис Фрост обмякли в своих креслах и ни на что не реагировали. Фолк приземлился рядом с ними, двое штурмовиков прикрывали его, а пятерка боевых дронов медленно облетала комнату, надзирая за тремя входами.

При виде переданного Фолком изображения Кохаи прищурился. Абсолютно бессмысленное движение — и он приказал альтэго дать увеличение.

— Это действительно Фрост? — с сомнением спросил он. Черты лица были похожи, но… увеличились? Кохаи никак не мог понять, что с ними не так. Может, щеки припухли? Вот по нижнему краю глазниц явно выступает изогнутый гребень. Оба глаза были закрыты, хотя Фрост плакал — Кохаи различал струйки густой жидкости. Он нахмурился.

— Ресниц нет. Теперь так модно?

— Меня не спрашивайте, шеф, — ответил ему Фолк.

Камера скафандра передала, как Фолк пальцем перчатки приподнимает веко.

— Гос–споди!

Глазных яблок у Фроста не было.

У Кохаи поджались брюшные мышцы — давили рвотный рефлекс.

— Проверьте второй, — велел он.

Фолк нехотя повиновался. Пустыми оказались обе глазницы.

— Зверский газ, — выговорил Кохаи. — Какому дьяволу понадобился яд, выедающий глаза?

— Слепой не оказывает сопротивления? — предположил Фолк.

— Думаю, тут дело не в отравляющем газе, — вмешался Юрий. — Фолк, вы не могли бы проверить Фросту грудь и ноги?

— Да, сэр.

Пристально наблюдая, как Фолк распахивает рубашку, Кохаи отметил, насколько туго ткань обтягивает тело. И с туловищем, как и с лицом, что–то было не так. Чуть заметно изменились пропорции, решил Кохаи; талия равнялась ширине плеч, и это не от возрастного брюшка.

Фолк выпустил из перчатки маленькое активное лезвие и взрезал ткань брюк.

— Черт, как же он на них ходил? — врывалось у Кохаи. Ноги у Фроста чудовищно исхудали — кожа да кости.

— Посмотрим руки, — сказал Юрий.

С руками было то же самое. Ссохшиеся члены, обтянутые сморщенной кожей, на которой выпукло проступала сетка вен.

— Я что, неясно выразился? — спросил Юрий. — С К-клеточными имплантами в «Связи» никого быть не должно. Как Фрост попал в кингс–кросскую группу?

— В его досье К-клеточной терапии не упомянуто, — сказал Кохаи. — И глубокое сканирование он прошел перед командировкой к Курт. — Желание отбиться от обвинений в некомпетентности перебивалось беспокойством. — Вы поэтому предостерегали от К-клеток?

— Да. Согласно моим источникам, они — неотъемлемая часть программы «вознесения». Своеобразный вид раковой опухоли, отформатированный для превращения человеческого тела в механизм биообеспечения для мозга.

— Но… строго говоря, человеческое тело этим и занимается. — Кохаи очень хотелось спросить: «Что это за источники?» Впрочем, если кто и обзавелся источниками информации среди пришельцев, так только Юрий Альстер.

— Считайте, это бюджетный вариант, — сказал Юрий. — Он сохранит вашу душу до конца времен, пока в игру не вступит бог оликсов.

— О, черт!

— Да, понимаю, это…

— Я не о том, босс. Дроны выявили источник инфракрасного излучения. Движущийся. Два источника. Три! Размер и характер термоизлучения соответствуют человеческому. Во флигеле западного вестибюля.

Продолжая говорить, он всматривался в изображение, отснятое дроном охраны порядка через окно второго этажа. На нем трое пробежали через зал — и скрылись на внутренней лестнице.

— Взять живыми! — приказал Юрий. — Первый приоритет.

— Действуем. Фолк?

— Уже.

Это кирпичное здание сообщалось с геодезической каверной западного вестибюля — старый вокзальный отель перестроили под офисы и ночные клубы, к площади выходили окна ресторана и бара. Два боевых дрона разнесли входную дверь. И сразу замедлились. Они были предназначены для действий в открытом небе, а попали в узкий коридор, ограничивший и скорость, и маневренность. Каждый выпустил стайку субдронов величиной с воробья — безоружных, зато в избытке снабженных сенсорами. Те без труда преодолели запутанные переходы, выйдя к точке, где засекли трех беглецов.

Четверо штурмовиков Фолка приземлились несколькими секундами позже дронов и бросились внутрь, догоняя замешкавшиеся механизмы. Еще пятнадцать дронов окружили здания, поводя вдоль стен и окон дулами магнитных ружей, мазеров и нейроблокирующих генераторов.

— Это на кой черт? — громко спросил Кохаи. — Здание перекрыто. Выход только через дверь.

Сам Фолк быстро приближался к флигелю, пригибаясь в дверях, отделявших западный вестибюль от остальных станционных строений. Вылетело окно флигеля, засыпало стеклом пол и площадь снаружи, за осколками врывался горизонтальный столб дыма и пыли. Направленная взрывная волна внутри разбросала дроны по стенам, развалила мебель. Кохаи видел, как содрогается само здание. Треснул и неровным кратером провалился внутрь большой участок крыши. В небо взметнулась пыль.

— Что за чертовщина? — нетерпеливо спросил Кохаи. — Самоубийство?

Телеметрия четырех вошедших в здание штурмовиков показывала, что те живы. Двоих завалило обломками стен, но их броня в состоянии была сдвинуть завал и освободиться самостоятельно. Пыль и дым забивали датчики двух других скафандров и нарушали ориентацию дронов.

— Я на месте, — доложил Фолк. Взрыв отбросил его на несколько метров, швырнул о стену, но командир уже снова летел вперед. В геодезическом куполе выбило множество панелей. Через одну он вырвался в небо и завис над проваленной крышей флигеля. Датчики прощупывали облако пыли.

Кохаи всмотрелся в выстроенную радаром картину.

— Этот провал уходит ниже уровня земли! — удивленно воскликнул он. Три дрона охраны порядка спускались в яму, огибая поломанные балки перекрытий и разбитые настилы полов. Выпорхнувшие из них субдроны вытянутым строем ныряли в узкие провалы нижнего этажа.

— Что за черт? — крякнул Кохаи. Взрыв расколол бетонный фундамент, и неровная трещина открыла проход в полость под ним. В такую мог протиснуться человек. Субдроны просквозили без заминки и рассыпались, пробивая затемнившую оптические датчики пыль. Они обнаружили широкий коридор, выводивший в большой зал, где поредевшая пыль открывала кафельные стены и пол, грязь и паутину. Ряд разъеденных вековой ржавчиной турникетов безмолвно охранял вход на уходивший в непроницаемую тьму эскалатор.

— Знаю, что это такое, — сказал Юрий. — Старая станция метро. До появления метро–хабов «Связи» в Лондоне ходили подземные поезда. Все это уже больше века как замуровано.

— Инфракрасный след, — сказал Кохаи. Субдроны высмотрели на одном из безжизненных эскалаторов следы ног — легчайшее термальное свечение среди потревоженной грязи.

— Берем.

Фолк и двое его людей вертикально упали в пробитую взрывом шахту. Два «умных» снаряда разнесли в пыль края трещины, расширив проход в фундаменте. Кохаи поморщился при виде новой лавины обломков, но Фолк со своими успел проскочить прежде, чем их накрыло.

Они вылетели по коридору в холл — реактивная струя взбивала столетиями никем не потревоженную грязь. Два дрона охраны порядка взяли на себя обязанности регулировщиков, и все вместе устремились вниз по эскалатору.

Внизу тепловой след разошелся: один направился влево по длинному коридору, два других — вперед, к следующей очереди эскалаторов. Фолк выбрал левый, а двое в броне пошли прямо. Субдроны мчались впереди. В нижней части эскалаторов они наконец высмотрели пару агентов оликсов. От них по субдронам хлестнули мощные энергетические лучи. Люди Кохаи с верхней площадки эскалаторов ударили кинетическим из рельсовой пушки. Нижняя треть эскалатора и пол под ним разлетелись вдребезги — грязь и осколки. Боевые скафандры упали прямо вниз, над полом выровнялись по дуге и продолжили погоню.

Из серой трясины обломков к ним, кувыркаясь, вылетел странный предмет: туманный клубок волокон, вращающийся, как шары боло. Он тонким одиноким сопрано вел песню смерти. Оба скафандра резанули по нему из мазеров. Нити распались на части, но не остановились. Они распластались по скафандрам. Облепили.

На линзы Кохаи разом выплеснулись два багровых предупреждения о нарушении герметичности. Обрывки нитей резали, прожигали, буравили керметаллическую броню, как обычный пластик. Ген 8 Тьюринг мгновенно подвел дроны, заставил их обмахнуть скафандры широкими лучами мазера, соскребая молекулярную структуру активного компонента этих нитей. Кохаи с ужасом увидел, что нити продолжали внедряться в защиту. Затем канал связи забили вопли. Он не стал их ни отключать, ни приглушать. Казнил себя.

— Фолк, держитесь подальше от объекта, — приказал Кохаи. — Эта дрянь пробивает ваши скафандры.

— Мать их!

Боевые дроны, мелькнув над бьющимися телами обреченных, выпустили восемь умных снарядов. Те, огибая углы и уходя вниз вдоль ступеней, держались слабого инфракрасного следа не хуже легавых. Датчики заметили еще три вылетевших из темноты клубка, их гибельная ария прогудела между тесных стен. Первый снаряд взорвался, направив выброс взрыва вперед. Взрыв изорвал клубки, разбросал смертоносные обрывки по древнему кафелю стен и потолков, расчистил путь для следующих снарядов.

Те вылетели к платформе, с ревом прошли над ковром крысиного помета. По путям лениво струилась вода, жирные струи почти скрывались под коркой намытого минувшими веками гнилого мусора. И почти всюду виднелась рябь сального влажного меха: большие крысы, взбудораженные внезапным вторжением в свои владения, метались в устье тоннеля.

Агенты оликсов, скользя на мерзкой жиже, разбежались в разные стороны. Кохаи еще успел увидеть их быстро растущие силуэты — снаряды на полной реактивной тяге неслись убивать.

Фолк слетел по эскалатору. Он теперь двигался медленней: датчики остерегались убийственных клубков. Цепочка инфракрасных следов мерцала внизу, уводя в глубину заброшенного лабиринта тоннелей, лестниц, шахт. Ген 8 Тьюринг перестроил эскадрилью дронов, выстроив из них летящий перед человеком щит. И не зря.

Дважды к нему с визгом устремлялась жуткая паутина волокон. Дважды субдроны запутывались в клубки, подставляя себя вместо Фолка. И дважды нити, сомкнувшись как челюсти, пережевывали металлическую птицу. Волокна, разбрасывая искры, легко пробивали оболочку машин, после чего двигатели захлебывались, и светящаяся, разваливающаяся на куски масса падала на кафельный пол, продолжая корчиться на подсвеченных ею плитах.

Последние субдроны мелькнули над плавно изогнутой платформой. Беглец соскочил с ее дальнего конца в кишащую крысами воду и скрылся в тоннеле. Камеры субдрона сфокусировались на маленьком круглом предмете, прилепившемся к схеме лондонского метрополитена у середины платформы. Предмет обладал необычно сильным магнитным полем.

— Это что?..

Взрыв уничтожил субдрон. Толчок уронил на задницу Фолка — в ста метрах позади, за двумя поворотами. Весь коридор вздрогнул, обрушив на человека струи пыли и разбитого кафеля.

— Господи! — выкрикнул Кохаи. — Что у них за взрывчатка?

— Не знаю, — сухо откликнулся Фолк, — но жаль, что у нас такой нет.

Он осторожно продолжал движение, пока не вышел на верхнюю площадку ведущей к платформам лестницы. Ступени были засыпаны щебнем.

— Как считаете, она еще жива? — задумчиво поинтересовался Кохаи.

— Скорее всего. Они знают, что делают. Только… она?

— Думаю, да. Ген 8 редактирует изображение. Сейчас… — Кохаи дождался, пока алгоритм Ген 8 Тьюринга выделит из расплывчатого инфракрасного кадра на мгновение обернувшееся к субдрону лицо. Резкий черно–белый портрет отправился на опознание в гражданский архив Сол.

Через две секунды информация оказалась на линзах Кохаи, но предоставила ее полиция Большого Лондона, отдел организованной преступности.

— Джад Арчолл, — прочитал Кохаи. — Ну, поздравляю, Джад, ты официально признана врагом человечества номер один.

Ваян Год 56 ПБ

Я прекращаю наблюдение, потому что дождался того, чего ждал столько долгих веков.

Оликсы пришли. О, да.

Я активирую архивированные системы.

Все.

Начинается преображение. Я больше не определяю себя по номеру уровня, как ступень к чему–то большему.

Первыми разархивируются нуль–квантовые паттерны. Они зависают в пространстве — фантомные схемы нуклонной механики, плотностью меньше даже поддерживающего их вакуума, они разворачиваются от моего ядра ангельскими крыльями.

Мыслительные процессы распространяются в ментальном пространстве, обогащая мой разум. Теперь мои действия не только точны, но и имеют цель, которой прежде не было. Я вернул себе благодать человеческой души.

Зачатки метавируса начинают переваривать и перерабатывать ледяной планетоид, на котором я обосновался. Сгустки атомов влетают в нуль–квантовый паттерн, и едва намеченные образы изящно уплотняются. Связность приводит за собой функции. Множество функций.

Модули конвертера непосредственно переводят массу в энергию. Теперь у меня достаточно мощности, чтобы дотянуться к обдуманно размещенным пространственно–временным складками «здесь и сейчас». Достаточно, чтобы реализовать сложные и абсолютно смертоносные сверхплотные механизмы. В процессе и после него они приобретают цельность. Будь у меня легкие, я бы вздохнул с облегчением. Сверхплотная материя по своей природе чрезвычайно летуча. Удерживающие ее структуры будут требовать для своего поддержания постоянного притока энергии.

Я создан слиянием разных течений. Суть, конечно, остается человеческой и определяет мои решения. Технология, создавшая мою материальную форму, порождена многими источниками: отважное человечество, тихие интриганы неаны, надменный Творец, опасные и сильные ангелы. Лучшее, что они могли дать, слилось в могущественное целое, повторить которое больше не удастся.

Я не обладаю знанием и возможностями, чтоб произвести и заменить свои компоненты. В этом я подозреваю влияние неан.

Один краткий и прекрасный век все мы были союзниками. Наша коалиция создала Фабрику — а та произвела надежду, произвела меня.

Возможно, я один такой. Или нас миллионы по всей галактике. Не знаю.

Это по–неански.

Я рожден, чтобы бросить вызов превосходству оликсов, чтобы уничтожить их корабли и их анклав, избавить галактику от их коварства. Я — самое мощное орудие, какое мог вообразить альянс Фабрики, в меня заложена жажда мести, таившаяся в сердцах каждого из этих доблестных видов.

Век трудов, единства и мира.

Все кончилось, как всегда кончалось: соседство с другими усиливало слабости живущих. Обиды, ложь, недоверие привели к расколу.

Неаны скрылись в темноте.

Военный флот ангелов улетел дальше к другой, свободной галактике.

Мятежные люди погрузились на корабль–матку Творца в упорной надежде создать убежище.

Человеческие корабли поколений безмолвно рассыпались по звездной бездне, быстро и яростно терраформируя и тут же покидая планеты на своем пути.

Глупцы. Но я их прощаю, потому что без них не было бы меня.

Я обрел цельность. Мои нуль–квантовые паттерны реплицируются, их врожденные ядерные структуры активированы. Оружие, уже готовое к бою, извлекается из здесь и сейчас. Разум мыслит в полную силу, помнит все, чем я был, все, чего лишился. Энергия подается на двигательные модули.

Воспринимающие споры показывают мне всю систему Ваяна.

Я с отцовской гордость наблюдаю, как люди «Моргана» готовятся дать бой несокрушимому врагу.

Я выбрасываю себя в пространство.

Вопят ли богобоязненные оликсы, когда их рвут на куски? Заплачут ли они, когда их божественная мечта обратится в радиоактивный пепел?

О, с каким восторгом я это проверю.

Камера разработки всегда напоминала Деллиану медклинику. Он сам не знал чем, ведь к лечению она не имела никакого отношения. Может быть, чистотой. Стены, полы, потолок состояли из одного наполненного светом вещества, создававшего бесконечную перспективу во все стороны. Человеческому глазу ни за что не охватить огромности космоса: все поверхности здесь были столь безупречны, что не на чем остановить взгляд.

Это впечатление безграничного пространства невесть почему нагоняло на него легкую клаустрофобию. Единообразие света нарушалось только установленными посредине аппаратами: тремя серыми кубами инициаторов и многосторонним порталом связи.

Ирелла остановилась над аппаратами, вздернула уголки губ в легкой выжидательной улыбке.

— Ну, что скажешь?

Деллиан опасливо приблизился, уставился на бронескафандр, удерживаемый в центре портала паучьей лапой робота. Фактура брони была как у него — та же черная крокодиловая кожа. Анатомия, понятно, отличалась — броня делалась на ваянца. Конструкторская группа Иреллы придала большую гибкость четырем ногам и восьми рукам, усилила их искусственной мускулатурой. Наспинного ранца не было — и понятно, потому что у ваянцев, строго говоря, отсутствовала спина. И снаряжение, и маленькие сопла для движения в невесомости располагались по кругу между секциями двусоставного туловища. А вот при виде верхней части скафандра Деллиан неодобрительно нахмурился. Вместо шлема, укрепленного на вынужденно длинном шейном сегменте, сверху торчал толстый цилиндр с полосой датчиков по верхнему краю. В отличие от конечностей, совсем не гибкий. На его взгляд, это было серьезной ошибкой. У ваянцев очень подвижная шея, изгибается во все стороны.

— Шея… — начал Деллиан.

— Да, знаю. Контринтуитивное решение. Но нас беспокоило силовое воздействие, которому может подвергнуться Финтокс по ходу операции. Даже ваянская шея ломается, если ее как следует вывернуть, вот мы и усилили защиту. Смотрят они во все стороны разом, и оптические датчики дают приличное увеличение, так что неподвижность не помешает.

— Допустим.

Она уколола его взглядом.

— Можешь мне поверить. Слушай, Финтокс идет с вами с единственной целью. В бою он участвовать не будет, он — багаж. Этот скафандр его защитит, пока вы доставите его на позицию.

— Не спорю. — Деллиан подошел поближе, внимательно оглядел скафандр. — А где интерфейс?

Она наклонилась, постучала пальцем по круглой диафрагме на верхушке шейного цилиндра.

— Вставляется сюда. Его сейчас доставит Финтокс. За тем я тебя и позвала.

— А мы такого сделать не можем? — спросил он.

— Тот же биологический инициатор наделает их, сколько попросишь. Однако…

— Он напрямую соединяется с мозгом неан. И если бы даже мы сумели адаптировать его под человеческий мозг, нейровируса у нас нет.

— Именно. Это как звездолет без двигателя.

— Зато интерфейс, способный соединяться с нервными структурами оликсов, наверняка дал бы нам более ясное представление о принципах кодирования нейровируса.

— Возможно. Только не жди, что я тут же на месте их выведу.

— Человечество должно было и раньше дойти до этой мысли.

— Конечно. Архив «Моргана» полон научных данных. Пару веков назад, на Джулоссе, даже создали прототипный интерфейс мозг–гендес. Добровольцы, которым его имплантировали, были в восторге от качества работы. Сложнее всего было кодировать аналоговые процессы, доступные для интерпретации гендесом. Мыслят все по–разному, неповторимо, так что каждый интерфейс приходилось подстраивать индивидуально. После настройки испытатели понимали сигналы сенсоров и могли напрямую связываться с гендесом.

— Похоже на обычную инфопочку.

Она усмехнулась.

— Совсем не похоже на инфопочку, Дел. Правда, совершенно не то. Прямой нейронный интерфейс позволяет инкорпорировать память и процессинговую деятельность гендеса прямо в сознание. Кардинально поумнеть.

— Поумнеть мне бы не помешало.

В стене открылась диафрагма двери, в нее вошел Финтокс в сопровождении Элличи. Деллиан узнал Финтокса по иконке распознавания в оптике, но ему хотелось верить, что он и сам научился различать ваянцев. Имелись легчайшие отличия — или он просто убедил себя в том ради благопристойности. Деллиан до сих пор не мог решить, считать ли их настоящими живыми существами: что ни говори, они были созданы искусственно. Ирелла доказывала, что зачатие и развитие зародыша ничем не отличается от работы биоинициатора. В счет идет конечный результат, говорила она: живые ткани, содержащие мыслящий разум.

Финтокс защебетал — пронзительно, как всегда, и быстрее обычного. Деллиан счел это за признак волнения, насколько метаваянцы способны были волноваться. Ирелла с ее комиссией по разработке приманки сделали эмоциональный спектр ваянцев уже человеческого, а инициатор честно скопировал эту особенность. Но, возможно, метаваянцы впитывали и брали на вооружение человеческие черты.

— Мы закончили, — перевела Деллиану инфопочка. — Полагаю, эта версия интерфейса будет успешна.

— Поздравляю, — сказала Ирелла.

— Мы решили проблему инициирующих вирусов. Полагаю, я смогу установить прямую связь с единым сознанием ковчега.

— А если оликсы сильно усовершенствовали свои корабли? — усомнился Деллиан. И заработал укоризненные взгляды Иреллы и Элличи.

— Не думаю, — ответил Финтокс. — Возможно, некоторые технические составляющие ковчега изменились и усовершенствовались с тех пор, как мой кластер покинул родную звезду, однако клеточное строение нейронной сети оликсов осталось прежним. Я изучил доклад о корабле, найденном людьми на Нкае. Различий нет.

— С тех пор прошло десять тысяч лет, — напомнил Деллиан.

Ирелла, подбоченившись, устремила на него предостерегающий взгляд.

— Десять тысяч в стандартном пространстве–времени, — уточнил Финтокс. — В анклаве оликсов времени прошло мало. Модификация биологической основы должна идти медленно. Они утверждают, что давным–давно достигли вершины физического развития. И сознание у них не меняется.

— Приятно слышать.

Метаваянец, подступив к своему скафандру, извлек из коробочки маленькое устройство в форме грибка. И бережно вставил его в диафрагму на макушке.

— Системы скафандра инкорпорируют интерфейс в свою архитектуру, — сообщила Ирелла. — Ну, вот. Он заработал.

— Я доволен, — произнес Финтокс.

— И я, — ответил ему Деллиан. — И благодарен вам за согласие.

— Мы рады помочь. Мы здесь, чтобы помочь в противодействии оликсам. Никто из нас не ожидал возможностей такого уровня.

У Деллиана на языке вертелось множество колких ответов, но он сдержал себя. Как–никак Финтокс без колебаний отозвался на просьбу Иреллы, хоть и знал, какой опасной будет миссия.

— Дел в целости доставит вас на ковчег, — сказал Ирелла. — На него можно положиться.

— Я просмотрел ваш тактический план внедрения и согласен с ним, — ответил Финтокс.

— Рад слышать, — съязвил Деллиан.

Ирелла снова придержала его взглядом.

— Как вы думаете, сумеете извлечь из единого сознания информацию? Святая Джессика всегда говорила, что связь с ним сложно дается.

— Было бы безрассудно пытаться с помощью нашего нейровируса целиком захватить мозг ковчега, — согласился Финтокс. — Он бы неизбежно распознал такую попытку и принял меры. Я просто постараюсь слить свое сознание с потоком кортикальных импульсов единого сознания. Таким образом я смогу читать его воспоминания. Проникнув в них, я привнесу ассоциации, которые вызовут воспоминание о расположении врат. Мое вмешательство будет настолько незначительным, что оно и не заметит, как воспроизвело звездные координаты.

— На слух кажется просто, — сказал Деллиан.

— Это не просто, — ответил Финтокс. — Вы должны быть готовы к неудаче в этой части.

— Спасибо, запомню.

— После извлечения данных, если условия будут благоприятствовать, я нацелю нейровирус на связи в едином сознании, постараюсь смешать и нарушить прохождение импульсов. Это все равно что бросить песку в глаза. Что облегчит вам штурм.

— Спасибо, — сказала Ирелла. — Только не подвергайте себя опасности. Наша цель — расположение врат.

— Да, — поддержал Деллиан. — Так что, проникнув в ковчег, я должен буду просто доставить вас к месту входа сигналов в нейронные слои. Опять же, проще простого.

— Это ирония? — усомнился Финтокс.

— Ирония, — признался Деллиан. — Подобающая случаю.

— Я верю в возможности вашего взвода, Деллиан. Уверен, что вы доставите меня к нужному входу.

— После начала штурма, подведя сенсоры ближе, мы гораздо больше узнаем о внутреннем строении ковчега, — заметила Элличи. — Тогда Монтаксан подскажет Делу, куда вас доставить.

Это удивило Деллиана даже больше добровольного согласия Финтокса загрузить нейровирус. Конечно, вполне разумно. Когда датчики и дроны соберут разумное количество данных о приближающемся ковчеге, Монтаксан — метаваянка женского пола — сумеет определить вероятное расположение нейронных стыков на массивном судне и вывести из них оптимальную точку входа.

Но вот мысль, что метаваянка будет находиться в тактическом центре вместе с Тиллианой и Элличи, у него в голове не укладывалась. Конечно, Ирелла посоветовала ему не глупить.

— Без нее эту работу не сделаешь. И, кстати говоря, ты сам вызвался сопровождать Финтокса. Сам это начал.

Ответить ей было нечего.

— До начала штурма у вас два часа, — сказала Ирелла. — Финтокс, я бы попросила вас надеть скафандр для окончательной проверки.

— Хорошая мысль, — ответил Финтокс. — Уверен, вы превосходно справились.

Скафандр раскрылся. Элличи помогла метаваянцу забраться внутрь. Ирелла подошла к Деллиану, наклонилась, чтобы смотреть глаза в глаза, положила ладони на плечи.

— Я тебя люблю, — сказала она. — Возвращайся.

Он закрыл глаза, потерся носом о ее нос, чтобы унести с собой воспоминание об этой мимолетной ласке.

— Вернуться к тебе мне сами святые не помешают.

Через два часа Ирелла, стоя в субтропическом зное тора Бенну, всматривалась сквозь широкую прозрачную крышу. Солнечную полоску отключили, так что ей видна была центральная полость криопланеты — а ее оптик дополнял вид виртуальными подробностями. С ними синие огоньки свечи вдалеке превращались в выхлопы маневровых двигателей, и темные корабли скользили в замкнутом пространстве, как акулы в аквариуме.

На Бенну осталось не больше дюжины человек, а из бинаров — она одна. Забавно — все они были группой поддержки для группы поддержки. Им было поручено не спускать глаз с разбросанных по ваянской системе датчиков и быть готовыми ко всему: от засады до подкравшейся незаметно машины судного дня. И еще следить, чтобы на самом Баяне все шло гладко, обеспечивать и поддерживать радио и телесигналы до самого горького конца. Вторая половина оставшихся занималась размещением портала для штурма и выброской минной волны. Это можно было сделать и с «Моргана», но Кенельм предпочло контролировать мины из дома. И еще здесь была Ирелла, оставшаяся вовсе без дела. Приманка, которой она отдала такую большую часть жизни, готова, капкан взведен…

«Наш талисман», — повторяли взводы, пока она не пригрозила следующему, кто это скажет, вышибить мозги.

В огромной каверне разгорался электрический голубоватый рассвет. Открывалась и наращивалась первая партия изменяемых порталов: двести колец в светящихся гнездах из экзотических волокон плавно расширялись до поперечника в пятьдесят метров. В порталы выплескивалась волна мин. Половина уходила в космос на пути приближавшегося ковчега, вторая падала в верхние слои атмосферы единственного в системе газового гиганта Сасраса. Потом перед своей группой переменных порталов выстроились штурмовые крейсеры под управлением гендесов. Большие боевые корабли быстро и легко проскользнули в кольца, возникнув в нескольких а. е. за линией мин. Наконец пришла очередь «Моргана». Ирелла смотрела только на пятый шар звездолета — тот, где на причальных балках висели десантные модули. В одном из них был Деллиан — устроился в бронескафандре, как у себя дома, и, пожалуй, перебрасывался со взводом тупыми шуточками, скрывая неловкость от присутствия Финтокса. Вокруг него наверняка расположилась боевая когорта — любовь между мальчиком и его мунками крепче встроенной программы лояльности.

— Я помню… — запела Ирелла.

Она улыбнулась, вспомнив чудесных, преданных мунков — воспоминание, поблекшее вместе с памятью детства.

— Присмотрите за ним, — шепнула она им, смаргивая влагу с глаз.

Портал «Моргана» разверзся во всю ширь — лазурное, презирающее реальность гало шириной в два километра. Оно целиком сглотнуло корабль.

Станция Круз 29 июня 2204 года

Алик не радовался возвращению на станцию Круз. Последние три дня он мучился в Вашингтоне, глотал агнофет, как пиво на вечеринке студенческого братства, и метался между совещаниями: руководящий состав, глобальные политкомитеты, пентагоновский бункер чрезвычайных ситуаций глубоко под столицей… Множество диверсий против городских щитов Америки резко подорвали доверие ко всем вашингтонским службам безопасности. Они в последнее столетие так успешно подавляли внутренних диссидентов и заграничных инсургентов, что надменная уверенность в своих силах перешла в токсичную самоуспокоенность. А когда дошло до дела, все оказались с голым задом на морозе: ни информации, ни подготовки.

Полиция и государственные службы сумели мобилизоваться в считаные часы, но очень скоро им пришлось обратиться к резерву на самый крайний случай, к совершенно особым опергруппам из загашников Пентагона. Мобилизовали и национальную гвардию, однако с адовым множеством диверсантов все равно не справились. Избиратели из сельской местности, из так называемого фермерского пояса, не обрадовались правительственным сообщениям, призывавшим их в ближайшие города, где спешно собранные и кое–как подготовленные нацгвардейцы распихивали их по драным раскладушкам в выделенных зданиях. Многие посылали правительство по известному адресу — пока корабли Избавления не принялись взламывать щиты хабитатов. Вот тогда хлынуло. «Связь» к тому времени позакрывала добрых восемьдесят пять процентов североамериканской сети хабов. Отставшим предстояло долгое путешествие к работающим хабам своих штатов — и это в эпоху, когда колесный транспорт сохранился разве что в музеях. А саботаж, явно спланированный на годы вперед, наращивал силу. Алик и сейчас сомневался, что Портленд, Даллас, Чикаго и Атланта успеют к прибытию Избавителей ввести в действие свои щиты.

Вот это у него в голове не укладывалось. Каким образом, когда всякому уже ясно, что диверсии — составная часть вторжения, умудряются навербовать идиотов в исполнители? Они что, не понимают, что пособничают врагам человечества? Слава богу, те, с кем он имел дело в верхах, держались того же мнения. Группам охраны приказано было не стесняться в средствах для прекращения саботажа. И те не стеснялись.

Поначалу обрадовали известия, что хабитаты Нью–Вашингтона и Эты Кассиопеи практически не подвергаются атакам. Но очень скоро там возникла проблема беженцев, а «Всекомменты» в своем репертуаре требовали переселить туда все население Соединенных Штатов. «Терраформирование велось на наши налоги, значит, они наши».

Не облегчало жизни и стремление Секретной Службы передислоцировать Первое Лицо в запасную резиденцию на Нью–Вашингтоне — это требование одним из первых утекло в массы. Пришлось ей показаться (на минутку) на балконе Белого дома, чтоб уверить народ: нет, президент не бежала, поджавши хвост. Тем временем старшие члены сената без шума и без возражений перебирались в резервные резиденции, разбросанные по системе Эты Кассиопеи.

Эмилья Юрих устало улыбнулась ему через стол.

— Как дела?

Алик поплотнее уселся в своем кресле и мрачно уставился на вазу с букетом мандариновых роз, заслонивших ее лицо.

— В общем, дерьмо льет без продыху. Очень уж многие у нас вообразили себя настоящими выживальщиками и поверили, что наконец дождались славных времен, о которых мечтали всю жизнь: предстоят героические перестрелки, и победа будет за их охотничьими лазерами и гранатометами. И еще сколько–то любителей природы — эти отвергают жизнь в городах и ни за что не соглашаются прятаться под щитами. Каждый второй евангелист верит, что оликсы вознесут его прямо в рай, а другая половина видит в «Спасении жизни» падающий с небес ад и воображают в нем самого сатану на престоле. Ни те ни другие не собираются покидать культовых сооружений. Еще целая толпа поганых радикалов объявила, что все это — заговор супрематистов, желающих превратить города в концлагеря для угнетенных жертв капитализма, и что бедняки, которые туда отправятся, обратно уже не выйдут. Знаете, никак не возьму в толк, что такого ценного нашли в нас оликсы. Словом, прикрыть всех — не правдоподобнее, чем не дать стокам корпораций мутить питьевую воду. И близко не успеваем.

— Сочувствую.

— Не тратьте слов. Слабоумным ничем не поможешь. Если люди из ненависти к властям отказываются слушать официальные уведомления, пусть не ждут, что власти вывернутся наизнанку ради их спасения.

— Но мы же платим налоги! — ядовито передразнил Энсли. — Правительство обязано нам помочь!

— Вы платите налоги? — шутливо удивилась Эмилья.

Энсли ощетинился было, но внук предостерегающе коснулся его руки. Величайший в истории богач метнул на Энсли Третьего гневный взгляд и обмяк в своем кресле.

Алика его реакция удивила. На публике Энсли мог разыгрывать «что на уме, то и на языке», но человек, не умеющий владеть собой, не выстроил бы ничего подобного «Связи».

Вслед за парой вооруженных дронов в комнату вошли Джессика, Соко и Кандара, сели в ряд за стол для совещаний. Еще три дрона зависли за ними. Капитан Трал и Ланкин заняли места у стены за дуэтом пришельцев.

Алик с ухмылкой ткнул пальцем в зависший над головой Джессики дрон:

— Они нас от вас защищают или вас от нас?

— Ну, я еще не применяла своих инопланетных суперспособностей для перехвата управления, — откликнулась Джессика, — так что пока они прикрывают ваши задницы.

— Кандара? — поднял бровь Алик.

— Она была хорошей девочкой, — ответила та, — и он тоже.

— Мило. Как с вашей миссией?

— Броня будет готова в течение часа, — сказала Джессика.

— Надеюсь, крепкая, — произнес, шагнув через порог, Юрий. — Поскольку агенты оликсов в Кингс–Кроссе применили оружие, режущее наши бронескафандры, как мокрый картон.

— Да, я видел запись, — кивнул Алик. — Дерьмово там обернулось.

Юрий сел. Луи занял место с ним рядом.

— Где Каллум? — спросил Алик.

— На двадцать третьей Весов, — ответила Эмилья.

Алик представления не имел, где это, — альтэго Шанго пришлось подбросить ему на линзы файл. Чтение немногое прояснило.

— Какого хрена ему там понадобилось? За восемьдесят с лишним световых лет? Как он вообще туда попал? Вроде бы считается, что межзвездные хабы заперты крепче сейфов в Вегасе.

— Я распорядился, — ответил Юрий. — Выход на двадцать третью Весов только через портал экзонаучных исследований «Связи». Он надежен. А если и нет, оликсы, попав туда, ничего не выиграют.

— Он говорит, что работает над новой идеей, ни от кого не требующей разыгрывать камикадзе, — пояснила Эмилья. — Над какой, он мне не сказал, только обещал объяснить, если она подтвердится.

— Две идеи за два дня, — фыркнул Энсли. — Кто бы мог подумать, что у парня голова как у Хокинга?

— Те, кого он раньше переиграл? — ответил Алик, с намеком улыбаясь Юрию.

Тот показал ему палец.

— Балбес, в тот раз выиграл я.

— Вы, двое, кончайте мериться письками, — велел Энсли. — Джессика, что за адово оружие — те клубки в Кингс–Кроссе?

— Вращающиеся сети, возможно — вариация метавирусных спор, — сказала та. — Активные молекулярные блоки разбивают массу на основные компоненты. Неаны используют такие для добычи руд в невесомости.

— Как нам с ними справиться?

— Некоторые виды искусственно укрепленных карбоновых связей устойчивы к метавирусному рассечению, — сказал Соко. — Наши инициаторы их производят.

— Они покрыли этим суперкарбоном мою новую броню, — добавила Кандара. — Я буду в относительной безопасности — во всяком случае, от этих волокон.

— Уверены? — спросил ее Алик.

— Жизнь без риска ужасно скучна, — ответила Кандара.

Капитан Трал неодобрительно покачало головой, но от комментариев воздержалось.

— А что за машину они там строили? — спросил Алик.

— А вот это интереснее, — встрепенулась Джессика. — Наверняка не ответим, пока ее не осмотрим, но по присланным вами картинкам с датчиков нам с Соко она кажется похожей на устройство, замещающее портал «Связи» с восемьдесят второй Эридана.

— Что значит: замещающее?

— Тут вот какое дело: человеческие порталы зависят от энергии земной силовой сети, так? Что позволяет вам контролировать все порталы. «Связи» достаточно отключить ток, как было сделано на Кингс-Кросс, и никакой больше межзвездной запутанности. Конец игре.

— Так эта машина — портал для оликсов?

— Похоже на то. Только она отличается от дверей «Связи». Вы для создания пространственной запутанности применяете сдвоенные плиты из активных молекул. Машина на Кингс–Кросс кольцевая и способна расширяться.

— Лучше наших порталов? — Алик ошеломленно уставился на Энсли.

— Расширяющееся кольцо избавляет от необходимости подвязывать новый портал для каждого увеличения пропускной способности, — объяснил Соко.

— Дипломатично сформулировано! — бросил ему Алик.

— Нужно бдительно стеречь межзвездные хабы, — сказал Энсли Третий. — Оликсы не должны установить собственной портальной связи с терраформированными планетами. Господи, вы представляете, если туда откроется портал переменой величины? Они прямиком отправят туда корабли Избавления — и ждать прибытия Решателей не придется.

— Этого не случится, — отрезал Юрий. — Энн Гролль установила за ними постоянное наблюдение. А теперь, зная, чего они добиваются, я отключу энергию при малейшем подозрении.

— Прекрасно, — заключила Эмилья. — Но нельзя забывать и о захваченных оликсами хабитатах. Их межзвездные порталы необходимо отключать, как только отказывают щиты, а то и раньше.

— Согласен, — сказал Энсли. — Мы их не пропустим.

— Спасибо, — удовлетворено кивнула Эмилья — А теперь… Алик, это вы просили нас собраться?

— Собственно, не я, — возразил тот. — Об этой встрече просила президент Соединенных Штатов. Я здесь как ее официальный представитель.

— Очень хорошо, — кивнул Энсли. — И какие виды из Белого дома?

Алик откашлялся, просматривая выведенное на линзы официальное заявление.

— В результате переговоров Первого Лица с генеральным секретарем Коммунистической партии Китая были достигнуты следующие договоренности. Первое: данному комитету с его ресурсами и связями поручается определение стратегии для всей системы Сол в отношении целей, достижение которых затруднительно для национальных правительств или сената. Обе стороны категорически отказываются уступать оликсам граждан каждого из упомянутых государств и системы Сол в целом для их вознесения. А потому, — он в упор взглянул на Джессику, потом на Соко, — они поручают данному комитету использовать уникальные контакты для поисков решения…

— Ни хрена… — крякнул Юрий.

— …позволяющего властям эвакуировать с Земли большинство граждан и культур в безопасные места обитания, в том числе, но не исключительно, на хабитаты исхода. Стороны сознают, что это потребует значительного времени и что ради выигрыша во времени могут применяться методы и средства, какие данный комитет сочтет нужным, включая ограниченные вредоносные воздействия такого масштаба, какой сочтет необходимым комитет…

— Матерь Мария, — пробормотала Кандара. — Это не сон?

— Далее, — звенящим голосом продолжал Алик. — По завершении программы хабитатов исхода или равноценной люди не должны стать дичью для межзвездной охоты. Вы должны выработать связную и жизнеспособную долгосрочную стратегию для успешной атаки анклава оликсов силами, потребными для его уничтожения, что позволит нам мирно вернуться в родной мир. — Алик поднял глаза, обвел взглядом лица, отмечая, кто остолбенел, а кто невозмутим. Он гордился тем, что немалая часть произведенного эффекта была его заслугой. — Стороны совместно согласились предоставить вам все ресурсы и персонал для достижения этой цели. У меня все.

— Я рада, что Первое Лицо и Председатель признали необходимость действия, — заговорила Джессика. — От себя и от лица коллег–неан скажу, что мы сделаем все для спасения возможно большего числа людей. Однако вы должны донести до своего руководства, что уничтожение оликсов практически неосуществимо.

— Почему это? — огрызнулся Алик. Его основательно бесило упорное тупое пораженчество неан. Может, Кандара права: они просто андроиды, ведущие роль по дерьмовому сценарию? — Должно найтись средство. Может, вы просто еще не поняли, что человечество, чтобы выжить, готово на все.

— Хабитаты исхода дадут такую…

— Нет, — перебила Кандара. — Тут я согласна с Аликом. — Может, вам это и кажется невозможным, вот вы и затаились между звезд. Но мы должны найти способ.

— Кандара права, — поддержала Эмилья. — Мы убедились, что оликсы действительно чудовища. Мы знаем, как они могущественны и насколько обогнали нас в технологии, и я понимаю, что здесь годятся только крайние меры. Ну что же, если так, пусть будет так.Скажите нам, что для этого нужно. Средства мы создадим — как–никак у нас на их совершенствование, подозреваю, будет не один век. Эта война не закончится при нашей жизни.

— Офигенно сказано! — обрадовался Энсли.

Алик отметил, как Джессика переглянулась с Соко.

— Можете и соприкоснуться, если хотите, — с невеселой улыбкой посоветовала Кандара. — Здесь все свои.

Соко поднял бровь.

— Прошу прощения?

— Вы обмениваетесь мыслями при прикосновении. Кожа у вас обладает какой–то нервной проводимостью, так?

— Сукины дети! — вырвалось у Алика. — Откуда?..

— Кандара чрезвычайно наблюдательна, — сказала Джессика. — Поздравляю.

— Вы и нейровирус в мозг транспортного корабля так загрузили? — Улыбка Кандары переплавилась в ухмылку.

— Верно, — согласился Соко. — Биотехнология оликсов обладает проникающей способностью и восприимчива к их внутренним командам. Таким способом они регулируют и меняют функции клеточных кластеров. Достигается это переплетением всей структуры организма с нервными путями. Когда я позволил себя захватить, они внедрили мне К-клетки для образования внутренней опухоли и подготовки к окукливанию — и я получил прямой доступ к нейронной сети корабля.

Когда эта мысль дошла до сознания, у Алика часто забилось сердце.

— У вас само тело — оружие. Ничего себе!

— Очень специфическое оружие. Не волнуйтесь, против людей оно не действует.

— А вы пробовали? — холодно спросила Кандара.

— Нет. С тем же успехом вы могли бы спросить, пробовал ли я резать нож сыром.

— Все это увлекательно, но к делу не относится, — вмешалась Эмилья. — Мы ищем способ уничтожить оликсов. Готовы вы нам помогать или нет?

— Для этого вам пришлось бы проникнуть в их анклав, — сказала Джессика.

— И подорвать его изнутри атомной бомбой? — заинтересовался Алик.

— Сомневаюсь, что это сработает.

— Да что вы? Так вам известно, что там внутри?

— Нет. Но представление о его размерах и мощи мы имеем. Один корабль, одна бомба ничего не дадут. Только укажут им на слабое место в обороне, позволившее вам проникнуть внутрь. Что еще осложнит новые попытки.

— Хорошо, это не годится. Тогда что годится?

— Вам надо было бы найти вход в анклав, его врата, о которых Иванам не известно, — я знаю, что мой жилой кластер ищет его не первую тысячу лет.

— Ваш жилой кластер его не нашел или просто вам не сказал? — с вызовом спросила Кандара.

— Туше́. Однако не могу представить, чтобы они, обнаружив его, не известили весь мир или не дали координат своим посланцам. Никто из присланных на Землю не знает местоположения врат анклава — следовательно, неанам оно неизвестно. Так что… его в конечном счете отыщут ваши потомки.

— Как? — спросил Алик. — Если вы сами признали, что тысячи лет не можете его найти.

Джессика ответила холодной улыбкой.

— Заманите в засаду какой–нибудь из их ковчегов, захватите его целым. На входе в червоточину должны иметься нужные вам данные.

— Ого, у вас большие планы, а?

— Да. И вы не только создадите ловушку, способную удержать ковчег оликсов, но и разовьете свою технологическую базу, чтобы собрать невиданную во вселенной боевую армаду.

— Это мне нравится, — сказал Энсли.

— Это настолько же просто, — продолжала Джессика, — насколько и невозможно. Понимаете теперь, почему мы с Соко пытаемся направить все ваши усилия на спасение промышленных модулей при хабитатах? Вам придется строить хабитаты исхода. Они понадобятся в любом варианте.

— И не только их, — добавила Эмилья. — Полная численность человечества сейчас превосходит двенадцать миллиардов — по нашей оценке. Может быть, и более. Даже если вы с Кандарой устраните «Спасение жизни» и добьетесь для нас полувековой передышки до возвращения оликсов, построить хабитаты исхода для всех мы не успеем.

— Это так, — склонила голову Джессика.

— Если у нас есть десять лет, обойдемся десятью, — сказал Энсли. — К делу.

Лондон июня 2204 года

ронд был уверен, что не спит. Глаза закрыты, смотрят в темноту. Неподвижность, кожа ничего не чувствует. Мысли холодные и тусклые.

Так, наверное, выглядит смерть. Ничего не чувствовать, ни на что не отвлекаться. Неоткуда взяться отчаянию от мысли, что происходит по ту сторону небес.

Но остались воспоминания: еще несколько часов назад все приносило наслаждение и жизнь достигла вершины. Он пытался ухватить и оживить эти воспоминания. А добился только отблесков того, что было, и от них нынешнее существование показалось еще отвратительней.

Сквозь закрытые веки просочились слезы. Это никуда не годится! Клодетта увидит, жалостливо залопочет, станет выспрашивать, что с ним, чем ему помочь. А ответ один: дай еще Улета.

У них еще кое–что осталось, но запас на исходе. Как и время. Земля недолго продержится. Он посмотрел кое–что из записей, выловленных Олли с Аднаном в нижней сети, видел короткие яркие вспышки в созвездии МГД — это взрывались чужие торпеды, а ближе к Солнцу темные силуэты боевых кораблей шли на завоевание астероидных хабитатов. Солнечная система стала полем боя, человечеству на нем не останется места. Единственной защитой Лондона остался щит искусственно сгущенного воздуха.

Тронд знал, что умрет, когда птичьи силуэты кораблей возникнут над ним, и знал только один способ справиться с этим знанием. С Улетом и смерть будет великолепна. Он и вообразить не мог, как она будет прекрасна — каждый нерв звенит от нарка, преображая бездну боли от взрывной волны в чистое наслаждение. Он умрет от восторга.

Сухая скучная логика говорила, что ради этого прекрасного мига он должен сохранить немного Улета до времени, когда корабли ударят своим оружием по куполу щита, уничтожат его. Значит, пока придется экономить.

Он, гримасничая, свесил ноги с кровати и встал. Клодетта раскинулась на матрасе — не спала, а застыла в оцепенении зомби на давным–давно просившей стирки простыне. Ему было не до простыней.

Найин сообщил, что времени два часа ночи, и он отправился вниз по лестнице на негнущихся ногах с непослушными мышцами. В паху странно онемело. Как видно, он перетрудил К-клетки члена. Онемение расходилось вверх и вниз — к пупку и бедрам. И задницы он тоже не чувствовал — может быть, и к лучшему. В доме как будто разладилось кондиционирование — воздух пустыни обдирал кожу и выжимал из нее пленку пота.

Олли с Аднаном застряли во временном кольце — все так же сидели на диване, на тех же местах, догрызали, что осталось в холодильнике, смотрели передачи из нижней сети. Реалити–шоу «Конец света». Надвигается на твой щит и не медлит. Единственное, что переменилось, — выросла груда грязной посуды между ними и сценой. Потеки кетчупа застыли на краях тарелок липкими потоками лавы. На густом кремовом ковре, как крупная галька на пляже, пустые винные бутылки.

Олли при виде его сморгнул, вытянул шею.

— Ого, Тронд, да ты совсем голый?

— И чего? — Пожав плечами, Тронд упал в широкое кресло. И с отвращением поерзал по черной кожаной обшивке, скользкой, как масло.

Аднан захихикал.

— Парень, да ты и впрямь обделался.

— Да уж, — поддержал Олли, — подбери свое говно.

Они с Аднаном хлопнули ладонь о ладонь — чуть не промахнулись. И оба тонко захихикали.

— Что в мире творится? — спросил Тронд, решив не обращать внимания на их дурь. — Джад не возвращалась?

Посреди сцены висел толстый бублик хабитата, окруженный яркой багровой дымкой. Вокруг лютыми волками кружили три зловещих корабля Избавления.

— Не-а, — отозвался Олли, обкусывая жареную куриную ножку. — По мне, она нас кинула.

— Ты чего, сбрендил? — протянул Аднан. — Придет она. Ей главное — деньги. Рейд за медикаментами нагребет ей серьезные ватты. Без драки она их не упустит.

— Пожалуй. — Тронд не сводил взгляда с обреченного хабитата. — Это который?

— Солидаридад. Это у Тутатиса, строил венесуэльский «Новый путь».

— Теперь им никуда пути нет, — авторитетно заявил Олли. — Вот, глядите.

Дымка щита резко вздулась, а потом разлетелась в клочья. Корабли пошли на сближение.

— О, черти адовы. Еще один песку нажрался. — Олли врезал кулаком по диванной подушке, сбил несколько крошек пиццы. — Тридцать две минуты — новый рекорд.

— Пятьсот ваттдолларов мои, — радостно объявил Аднан. — Что–то дальше будет?

— Дальше Макдивитт — там паршиво будет. Макдивитт провалил эвакуацию — им испортили портал в пояс миллиардеров. Сетевики хакнули сообщение губернатора: требовал, чтобы Оборона Альфа вытащила его с семьей до подхода кораблей Избавления. «Всекомменты» об этом кричат.

— Ого, вот обосрался! Что еще?

— Кута. Избавители будут там через семнадцать минут.

— Давай, Кута! Стрельни по ублюдкам. Хоть разок!

Сцена переключилась на передачу с Куты. Хабитат, один из крупнейших в системе Сол, имел длину пятьдесят километров.

— Такой здоровенный, и щит, наверное, крепкий, — сказал Олли, отгоняя легкое чувство вины. Ему вовсе не хотелось думать о Макдивитте.

— Сорок семь минут, — предсказал Аднан. — Оценка профессионала.

— Не-а, тридцать восемь продержатся. Может, сорок.

— Говорю, от сорока семи до пятидесяти: ставлю те пятьсот и поднимаю еще на двести.

— Принимаю.

— Погодите, — всполошился Тронд. — Вы что? Бьетесь об заклад, сколько хабитаты продержатся против оликсов?

— Угу, — придурковато ухмыльнулся ему Олли. — А чем еще заняться?

— И на что потратить свои ваттдоллары? — спросил Аднан.

— Ребята, вы охренели? Там на хабитатах люди!

— Не-а. Ну, кроме только Макдивитта. Сенат Сол распорядился всех эвакуировать до подхода злодеев. Идет большой драп на заселенные звезды. Мы бы тоже не прочь принять участие, но билеты только для жителей хабитатов. Нам здесь приказано пересидеть это дело.

— Лондонскому щиту я дам час, может, час с четвертью, — с видом знатока вставил Олли.

— Это мы еще посмотрим, — сказал Аднан.

— Ох, слезы Христовы. — Кожа у Тронда остыла, он за несколько секунд переехал из Сахары в Исландию. Его затрясло. — Надо отсюда выбираться.

— Ясное дело, — ответил Олли. — Но теперь все зависит от Джад. Она — наш билет на выход.

— Дерьмо! — Тронд сжал кулаки в попытке прекратить тряску, исчислявшуюся уже по шкале Рихтера.

— Слушай, — заговорил Аднан, — мы по–прежнему одна команда — мы все. Мы Легион, так?

— Угу, точно.

— Так мы с Олли тут поговорили. Вроде как подумали, насчет денег.

— Ну?

— Ну, похоже, с Клодеттой ты блестяще сработал. Парень, она перед тобой на коленях. Так вот, нельзя ли сразу снять с нее денежки?

Он жалостливо жестикулировал, как выпрашивающий мороженое ребенок.

— Это выход, Тронд, — подхватил Олли. — Способ нам отсюда выбраться. У нее в этом траст–фонде миллионы. Джад нам ни за какой рейд столько не заплатит. И хрен с ними, с новыми личностями: Ларсу все равно этого не осилить. Просто дадим взятку, может, попадем даже в миллиардерский пояс на Эте Кассиопеи. Когда ты при деньгах, никто не задает вопросов.

Тронд пропустил их предложение мимо ушей, потому что сейчас мог думать только об одной вещи, которую следовало получить от Клодетты. А тут еще оликсы, неумолимые как цунами. Бежать бесполезно. Он уже знал, как погибнет: в великолепном сиянии эйфории под рухнувшим Лондонским щитом.

— Не знаю. Не знаю, дозрела ли она?

— А ты бы попробовал. Начистоту, нам теперь терять нечего.

— Конечно. — Тронд кивнул с таким видом, будто и впрямь обдумывал предложение. — Как Ларс?

Аднан поежился.

— Не очень–то. Разбух весь — плечи, живот. Странное дело. Будто у него мышцы вздуваются.

— Больше похоже на трупное окоченение, — возразил Олли. — И тело твердое, как булыжник.

— В пару к мозгам, — восторженно захихикал Аднан, но тут же посерьезнел. — Тронд, ты в порядке, парень? Дерьмово выглядишь.

— Все хорошо.

— Тебе бы надо поесть и попить. Позаботься о себе. И о Клодетте тоже.

— Эй, я знаю, что делаю.

Он поднялся, встал над Олли, глядя сверху вниз. Та его часть, что так искусно управляла Клодеттой, с горьким удовлетворением отметила, что друг не решился поднять взгляд. Однако это удивительно: Олли никогда не стеснялся голого тела — хоть чьего. Тронд протянул руку, нетерпеливо пощелкал пальцами.

— Дай немножко.

— Чего немножко?

Пальцы снова щелкнули, теперь возмущенно.

— Зеро–нарка. По вам видно, что сами–то накачались.

— А что, — кисло спросил Олли, — у тебя правильного зелья не осталось?

Тронд последний раз щелкнул пальцами, хрипло задышал, кровь прилила к лицу, сделав его дьявольски багровым.

— Ладно–ладно, — заскулил Олли. — Тебе и впрямь надо остыть, парень. — Он полез в карман, выудил пару таблеточек. Не то, чего ждал Тронд, слишком маленькие, но какого черта… Лишь бы забыть об этом проклятом доме.

Он прижал таблетки к ляжке и поплелся к двери. Из коридора несло странным запахом — сырого кровавого мяса. Это из оранжереи. Он замедлил было шаг — но кому в здравом уме охота отвечать за такого бычару, как Ларс? Он перевел взгляд на лестницу, ведущую в спальню и к Клодетте. Нет, возвращаться туда ему сейчас не по силам. Он свернул в кухню, налить себе чаю и посмотреть, оставили ли ему что–нибудь пожрать.

23-я Весов июня 2204 года

Передвижная сборочная станция отдела экзонаучных исследований «Связи» сильно отличалась от астероида Квек с его маленьким астероидным хабитатом для команды. Простая стопятидесятиметровая сфера на орбите газового гиганта Весы b, даже не раскрученная до комфортной гравитации. Никто здесь не жил: сотрудники к началу смены прибывали через портал из Сол и уходили обратно после работы, сводя к минимуму пребывание в невесомости, чтобы не тратить по нескольку часов в день на кардиотренажеры и поддержку кальциевого баланса. Здесь, как на всех дальних форпостах корпорации, работала минимальная команда. Все трое — Дениша, Коль и Джек–Кобен — ждали Каллума на той стороне портала. Каллума от перехода из полной гравитации к нулевой тотчас затошнило. Сердце, приняв переход за падение, сильно забилось, на коже проступил холодный пот. Успокаивающая дыхание йога не очень–то помогала от тошноты.

Элдлунд, как назло, словно не заметило перемены. Скользнуло сквозь портал и уверенно ухватилось за ближайшие перила, останавливая движение. Внутри станция представляла собой трехмерное кружево карбоновых балок, переплетенных шлангами и кабелями. Лампочки без видимого порядка крепились к опорам, светили во все стороны и отбрасывали чудовищные тени. Сфера была просторной, но в этой густой путанице Каллуму стало тесно.

— Нам было приказано дать вам полный доступ, — сказал старший в команде, Джек–Кобен.

Каллум вовремя вспомнил, что в невесомости обходятся без рукопожатий.

— Спасибо.

— Можно спросить, зачем вы здесь?

— Спрашивайте на здоровье. Вот ответить, боюсь, не смогу.

Трое техников встревоженно переглянулись.

— Мы с тех пор, как объявили чрезвычайное положение, в Сол не возвращались, — сказал Джек–Кобен, — а Солнет, мягко говоря, сбоит. Плохо дело?

— Плохо и будет еще хуже, когда корабли Избавления доберутся до Земли.

— Ясно. Что мы можем сделать?

— Покажите мне звездолет.

Джек–Кобен принялся подтягиваться по перилам.

Глядя на него, Каллум с трудом проглотил ком в горле. Задумался на миг, не захватило ли Элдлунд противорвотный нарк, но тут же отогнал эту мысль.

Балки изгибались и переплетались, создавая геометрический хаос с семью отдельными овальными гнездами, радиально расходящимися от центра станции. Три гнезда пустовали, в остальных четырех стояли недостроенные звездолеты. Каллум прежде видел их только в вирте, а увидев вблизи, вдруг расчувствовался. Вот такие и вдохновляли двадцатилетнего Каллума: вещественное доказательство, что будущее таит невообразимые чудеса. Человечество при его жизни достигло звезд. Можно ли жить в такое время, не очаровываясь открывающимися возможностями, особенно если ты только что поступил на инженерный факультет университета?

Джек–Кобен привел их к гнезду наполовину собранной «Оалы». Каллум вылупил глаза при виде знакомых каплевидных очертаний в рамке изогнутых лонжеронов. Ядром служила длинная выхлопная камера, работавшая на той же МГД-технологии, что и солнечные колодцы. Только в данном случае солнечная плазма попросту вылетала в самую мощную на свете реактивную струю. Ультрамагнитные кольца удерживали и направляли ее, придавая кораблю ускорение до десяти g.

— Теоретически можно набрать и сто §, почему бы и нет, — заметил Джек–Кобен. — Количество проталкиваемой сквозь него плазмы ограничено только размером сброшенного в звезду портала.

— Почему же не разгоняете? — спросил Каллум.

— Нет нужды. Десять g за месяц с небольшим разгонят вас до скорости в восемь десятых световой. Не перенапрягая при этом внутренней структуры. Построено все надежно, но все–таки рассчитано на работу при двадцатикратном тяготении от земного.

— Двухсотпроцентный запас прочности, а?

— Да, — с гордостью подтвердил Джек–Кобен.

Каллум присмотрелся к золотым и черным механизмам, теснившимся вокруг основной ракетной трубы, — мириады невиданно дорогих, сложных, надежных устройств. Иначе нельзя. Неисправность на звездолете недопустима. Дело не в цене — точнее, цена исчисляется не в ваттдолларах. Цена здесь — время. Почти все корабли проводят в пути до намеченной звезды пару десятилетий. Отказ на полпути или, хуже того, у цели потребует отправки новой миссии и удвоит потраченное время.

Конечно, исследовательские звездолеты отправляли не к каждой звезде. Расположенные у станции гигантские спутниковые обсерватории изучали ближайшие системы с обнаруженными в них экзопланетами, давали картинки с высоким разрешением, анализировали спектры, определяя, которые из этих одиноких миров больше подходят для терраформирования, то есть обойдутся дешевле. Энсли соглашался и на чисто научные экспедиции к интересным планетам — таким, где необычная химия намекала на ксенобиологию или иную крупную астрономическую аномалию. Большинство звезд на расстоянии двадцати световых лет оставляли за бортом по пути к более многообещающим целям.

Значит, требовалась гарантия успешного перелета. В случае неполадок звездолет открывал похожий на сумку кенгуру отсек и подвязывался, позволяя пропустить через портал новый звездолет, который и заканчивал рейс.

— А это пластины обшивки? — Элдлунд ткнуло пальцем.

— Да.

Каллум обернулся к дальнему концу гнезда и вдруг ностальгически вздохнул. Давненько он не видел портальных пар в ожидании запутанности. В те далекие времена ему для особо сложных работ случалось использовать шестиметровые порталы. А сейчас у него перед глазами на гигантской вилке опоры держался портал в добрых тридцать метров. Большие гнутые треугольники метровой толщины: существуй в природе космические лилии, они сошли бы за лепестки. Он заранее видел, как они сложатся детальками головоломки, облегая корпус и образуя классическую каплевидную форму.

— А куда помещаете парную обшивке портальную дверь? — спросил Каллум. — На орбиту газового гиганта?

— Нет, — ответил Джек–Кобен. — Их, как и МГД-камеры, крепим к поверхности крупных астероидов минимум в пятидесяти а. е. от стартовой звезды. Таким образом, если в портал проскочит что–то большое, Солнечной системе не будет ущерба.

— Что вы называете «большим»?

— Обычную пыль, в основном комочки атомов углерода, таких попадается до двух в час. Бывает, что в границы корпуса влетают частицы размером с песчинку. На протяжении рейса в среднем — одна за двое суток.

Каллум скроил гримасу.

— Да ладно вам! А по–настоящему большие? Вроде тех, знаете ли, что прикончили динозавров.

— За сто двадцать семь лет звездных экспедиций зарегистрировано восемь инцидентов с пролетом через портал корпуса объектов размером с гальку. То есть два сантиметра в поперечнике.

— В межзвездном пространстве действительно очень пусто, — подхватило Элдлунд. — В двадцатом веке предполагали использовать магнитную ловушку, чтобы черпать из космоса топливо для термоядерного двигателя, но плотность водорода между звездами оказалась не… — Под взглядом Каллума оне осеклось. — Прошу прощения.

— Так данных о столкновениях с крупными объектами на релятивистских скоростях нет?

— Нет, — подтвердил Джек–Кобен. — Но, видите ли, все сопоставляют скорость столкновения с выбросом энергии вроде взрыва мегатонной бомбы. Но это научный уровень плоской земли, полная чушь. В чем красота этой системы? Столкновений быть не может. Вообще. До квантовой пространственной запутанности приходилось даже при движении на паре процентов световой выпускать вперед массивное ионное облако. Это чтобы отклонить все наполняющие межзвездное пространство частицы. А на сегодняшний день мы просто превращаем корпус в портальную дверь, в летящую сквозь пространство дыру. Попадать просто некуда. Возьмите крупный валун и подкиньте его прямо перед носом нашего идущего на восьми десятых световой звездолета — он попросту проскочит насквозь и вылетит в парную портальную дверь. И полетит себе от астероида, на котором она расположена, с той же скоростью, с какой прежде дрейфовал в космосе.

Каллум восхищенно разглядывал плавные обводы звездолета.

— А если корпус столкнется только с половиной этого валуна?

— Тогда, бам–бам, скорость заменит ему меч Уриэля: с непреодолимой силой рассечет любую скалу. Из портальной двери выскочит гладко срезанная половинка валуна.

— Так я и думал. — Каллум улыбнулся инженеру. — А теперь, как скоро вы могли бы закончить сборку одного из кораблей?

— «Оал» ближе всех к окончанию. При обычных обстоятельствах первые летные испытания прошли бы через шесть недель.

— А при весьма необычных обстоятельствах, если вам предоставят все необходимые ресурсы, за сколько вы сможете приладить на место все, чего недостает?

Джек–Кобен вопросительно оглянулся на Коля.

— Цельность корпуса… пожалуй, за двадцать четыре часа. Но…

— Спасибо, — оборвал его Каллум. — Теперь нам надо возвращаться. — Он крепче уцепился за перила и медленно развернул себя на сто восемьдесят градусов, обратно, откуда пришел. И начал подтягиваться, скользя между перилами. С его лица не сходила ухмылка.

— Ну, что? — спросило Элдлунд.

Восторг заглушил в Каллуме все: и тошноту от невесомости, и тревоги вторжения.

— Потрясающе! Они сами не знают, что у них в руках.

— Гм… а что у них в руках?

— Идеальный противоковчежный снаряд!

Лондон июня 2204 года

Что–то было не так с тишиной. Гвендолин проснулась с мыслью, что город изменился. Превосходная звукоизоляция пентхауса все же позволяла в любое время дня слушать шумы Лондона. А в это утро молчали даже птицы.

Она выскользнула из постели осторожно, чтобы не разбудить Горацио. Крины нигде не было видно, хотя Гвендолин подозревала, что охранница уже знает от домашней сети, что хозяйка встала. Поэтому, прежде чем выйти на балкон, она убедилась, что защита от снайперов установлена. Городской щит размыл по крышам чуть заметное предрассветное сияние. На пару секунд мелькнула крошечная чисто–белая точка света.

— МГД-астероид Агрет, — подсказала Теано. — Торпеда прорвалась сквозь его плазменные выбросы.

Гвендолин опустила глаза. На первый взгляд Чейн–вок показался ей пустым. Потом она увидела: медленно бредущая вдоль дороги лошадь, всадник в широкополой австралийской шляпе. Они никуда не спешили, замкнувшись в собственном пузырьке нормальности.

Ей ли было не знать, откуда берется такое спокойствие? Происходит что–то слишком огромное, вместить его в себя невозможно, и граница реальности смыкается на расстоянии вытянутой руки. Потому что, если взглянуть за нее, увидеть, что там происходит, нагишом бросишься с воплем по улице вслед за этой лошадью. Нет, лучше закройся в надменной безопасности своего пентхауса, жди, пока семья вытащит тебя в безопасное место, — стыдно, но таков ее способ справиться с Армагеддоном. Это — и еще то, что рядом Горацио.

Пока работает, не чини.

И она с завистливой усмешкой проводила взглядом лошадь и всадника, свернувших к мосту Баттерси. Тряхнула головой на свою слабость и ушла в дом.

Большой одежный принтер в гардеробной еще работал, и она задала ему дизайн одежды для Горацио: приличную темно–синюю рубашку без ворота и просторные темно–зеленые брюки. Она предпочитала мужчин в узких брюках, но этот бой был ею проигран еще до женитьбы. Она еще не забыла того утра, когда он вытащил из принтера нелепую мешковатую пару — да еще цвета горчицы. Он был так доволен, что привычная насмешка не шла с языка. Любовно улыбнувшись воспоминанию, она стала смотреть, как стальные носики из нержавеющей стали снуют наподобие швейных игл, создавая одежду. Очень кстати, что Теано сохранила размеры Горацио. Гвендолин в голову не пришло их удалить.

Рубашка была совсем готова, а брюки — наполовину, когда крошечные носики сопел стали бессмысленно толкаться друг с другом, а цвет изливавшейся из них ткани — беспорядочно меняться.

Теано вывела иконку «схема нарушена», а принтер резко встал. Открыв стеклянную крышку, Гвендолин достала испорченные брюки. Наполовину штаны, наполовину килт варварской расцветки.

— Перезагружаю принтер, — сообщила ей Теано.

Носики вернулись в начальную позицию.

— Перезагрузка не удалась. Возможно, заражение вирусом. Требуется глубокая очистка.

— Давай, — согласилась Гвендолин. — Сколько уйдет времени?

— Неизвестно. Невозможно установить верифицированное соединение с производителем для обновления процедуры. Сигнал Солнета слабый и неустойчивый.

— Продолжай попытки. Да, и пусть домашняя сеть разъединит с Солнетом все пищевые принтеры. Не хватало, чтобы и они испортились.

От этой мысли она вздрогнула и потуже стянула на себе халат. И тут заметила, что кондиционер не остудил воздух в гардеробной до приятной ей прохлады.

— Пентхаус перешел на энергосберегающий режим, — сказала Теано. — Основное питание ночью прервалось. Сейчас электричество поставляют квантовые аккумуляторы.

— На сколько их хватит?

— На несколько месяцев, если использовать только для поддержания периметра безопасности. При обычном бытовом режиме использования — дольше.

— Думаю, обычный быт уже не вернется.

Хоть кофемашина еще работала. Пока в хлебопечке запекались брикетики круассанов, она намолола зерен для Горацио — тот любил черный кофе — и сварила себе горячего шоколаду: наплевать, сколько в нем сахара!

— Спасибо, — сказал Горацио, когда Гвендолин с подносом вошла в спальню. Они подняли подушки и уютно устроились рядом, жуя круассаны и не чувствуя нужды в разговоре. Хорошие воспоминания. — Что же дальше? — спросил Горацио, допив свой кофе.

— Оликсы, по–видимому, меняют тактику, — сказала Гвендолин. — Оборона Альфа отслеживает их передвижения. Больше половины кораблей, направлявшихся к хабитатам, изменили курс. Похоже, теперь они движутся к МГД-астероидам.

— Это не сулит добра.

— Уж конечно. Предполагается, что у них есть оружие, способное пробить плазменные каскады. А хорошего в этом то, что они потратят на уничтожение всех МГД-астероидов больше времени, чем ушло бы у торпед.

— Прекрасно. И у хабитатов окажется больше времени на эвакуацию.

Она насупилась.

— Это не точно. Торпеды тоже меняют курс. Уходят. В Обороне Альфа считают, что они нанесут удар по хабитатам.

— Как? Мне казалось, оликсы не хотят никого убивать?

— Не хотят. Нам удалось эвакуировать население хабитатов до подхода кораблей Избавления. На одном или двух осталась техническая команда — в надежде снять и переслать в безопасное место индустриальные мощности, но не более того. Эвакуация прошла успешно. На хабитатах почти никого не сталось. — Она промолчала о политическом сопротивлении части терраформированных планет против свалившихся на них «нежелательных элементов»; Горацио бы слишком расстроился. — Так что Оборона Альфа видит в этом смысл с точки зрения оликсов. Торпеды просто собьют оставшиеся хабитаты, лишив нас шанса спасти промышленность, которая понадобилась бы при попытке заселенных миров дать отпор.

— А они дадут отпор? Мы собираемся драться?

Она пожала плечами.

— Мне это знать не по чину. Но если и нет, эти индустриальные мощности понадобятся для строительства хабитатов исхода. А на это нужно время.

Горацио показал ей огрызок круассана.

— У тебя в холодильнике и морозилке, конечно, хватит прокормиться втроем еще неделю–другую, а если выйдет дольше?

— Пищевые принтеры пока работают.

— Это хорошо. Тогда постараемся подкопить для них основные ингредиенты. Брикеты теста и тому подобное.

Гвендолин задумчиво оглядела его.

— Ты не веришь, что мы попадем на Нашуа?

— Не знаю. Луи, конечно, сделает все возможное, но не хочется быть для него обузой. Если на организацию уйдет больше недели, хорошо бы не пришлось звать на помощь.

— Не уйдет и недели, — виновато сказала она. — Мы должны выбраться до подхода кораблей Избавления, а это максимум пара дней. Они уже развернулись и начали торможение.

— Тогда пошли. Одежда у меня, наверное, уже просохла.

— Что?

Ей помнилось, что рубашка была сухой.

— Одежда. Я вчера загрузил ее в стиральную машину.

— А… да, правильно. Я сделала тебе новую рубашку, а брюки принтер закончить не успел, отказал. Солнет кишит вирусами. Ген 8 Тьюринг еще долго будет их вычищать.

Горацио поцеловал ее.

— Ты печатала мне одежду?

— Ты пришел без багажки. Вот я и…

— Спасибо.

Она застенчиво улыбнулась.

— На здоровье.

Минута тихой радости, а потом…

— Пойдем–ка поищем, какие найдутся ингредиенты, — сказал он.

— Конечно. Мы же в Челси, здесь полно продуктовых магазинов.

— Да, только нам не индийская кухня нужна. Нам нужна…

— Настоящая еда? — Она насмешливо шевельнула бровью. — Рыба с картошкой? Полный английский завтрак?

— Если ты под ним понимаешь жареный черный пудинг…

— Ну, тогда пойдем посмотрим, водятся ли в индийских ресторанах Челси черные пудинги.

— И не найдется ли в них отделов: «новая старина».

Крина не обрадовалась.

— Нам следует оставаться в пентхаусе, мэм, — сказала она, услышав об экспедиции за сырьем для принтеров. — Вне его я не могу гарантировать вам безопасность.

— Я надену жилет и джинсы с упрочненной сеткой, а вы сами решите, какое брать оружие. При первом признаке опасности сразу вернемся.

— Мне приказано, чтобы вы не покидали пентхауса, мэм.

Гвендолин сейчас совершенно не тянуло связываться с дежурным по безопасности в Гринвичской высотке и выпрашивать пропуск на выход. Это было бы унизительно: член семейного совета скулит, как дошкольница. Но она видела, как блестит от пота лоб Крины: видно, охранницу эта перепалка всерьез нервировала.

— Послушайте, — гладко и рассудительно заговорил Горацио, — мы совершенно согласны, что безопаснее всего оставаться в пентхаусе. Мы и намерены в нем оставаться, пока отдел безопасности не велит перебраться на новое место. Но на нас троих еды хватит самое большее на пару дней, а ведь неизвестно, сколько продлится чрезвычайное положение. Сейчас выдался промежуток, когда можно безопасно отойти от дома на пару кварталов, собрать необходимое. Улицы практически пусты. Никто еще не запаниковал. Завтра — если не раньше — запасами еды озаботятся и остальные. Тогда все сорвутся с катушек, и тогда я сам вас поддержу насчет нарушения периметра безопасности. Но, запасшись едой сейчас, мы избавимся от необходимости делать вылазки во взбесившийся город. Вы сможете гораздо дольше обеспечить нашу безопасность. Вам, конечно, так и приказано?

Решение далось Крине трудно, ее невыразительное лицо совсем застыло.

— Не больше чем на полчаса, — решилась она. — И при столкновении с потенциальной враждебностью немедленно отступаем.

— Конечно, — пообещала Гвендолин.

— Я соберу еще кое–какое снаряжение, и можно идти.

Крина на прямых ногах и твердо расправив плечи спустилась в гостевую спальню.

Когда дверь за ней закрылась, Гвендолин обернулась к Горацио.

— Вылазки?

Он ударил себя в грудь.

— Мы, охотники–собиратели, добудем пропитание для своих женщин.

— Добудь мне бальзамического уксуса для салата с авокадо — и я вся твоя.

— Буду иметь в виду. Как тебе кажется, с ней все в порядке? — Он кивнул на дверь.

— Просто она серьезно подходит к работе. При ее профессии иначе нельзя.

— Нет, я имел в виду: здорова ли? Что–то она плохо выглядит.

— Слушай, она попала в переделку, и опереться не на кого. Ты бы с ней помягче.

— Ха, это я‑то? А кто поощряет ее звать себя «мэм»?

— Что–что?

— Мэм. Средневековье какое–то. Титулование, разделяющее нас на классы, так же обесценивает людей, как классификация по расе. Разделяй и властвуй, рабочая стратегия правящей элиты еще с темных веков.

Она кокетливо облизнула губы.

— Поняла, товарищ.

— Спасибо.

— И просто чтобы ты знал: я не уверена, возьмут ли ее с нами на Нашуа.

— Я сам об этом думал, — понизив голос, ответил он. — А если мы набьем кладовую ингредиентами для принтера, у нее останется еда, когда мы уйдем.

— Горацио, если нам придется уходить на Нашуа, значит, Земле конец. Еда на лишнюю неделю по большому счету ничего не изменит.

— Все равно надо держаться достойно, вести себя по–человечески. Это важно. Даже теперь. Может быть, особенно теперь.

Гвендолин крепко–крепко обняла его.

— Я никогда тебя не заслуживала.

Они вышли из жилого квартала на тревожно притихшую Милман-стрит. Здания здесь большей частью сохранились от перестроек двадцатого века, когда ностальгически воссоздавали георгианскую роскошь, существовавшую только на иллюстрациях, изображавших век девятнадцатый, и ставшую реальностью только потому, что деньги понемногу перетекали от менее состоятельных к настоящим богачам, давая тем возможность расширить драгоценное жилое пространство до возможности сдавать жилье внаем. Богатство в сочетании с метрохабами добавило и зелени, так что снизу улица смотрелась теперь недавно расчищенным участком леса: деревья и затянутые плющом стены соответствовали высоким стандартам района.

Гвендолин хмуро осматривала окаймлявшие свободную полосу липы и лондонские платаны — пыталась разобрать, что в них не так.

— Ветер, — вдруг сообразила она. — Ветра нет.

Ветки над головой застыли, листья обвисли и даже не шелестели.

— Щит отрезал нас от погоды, — объяснил Горацио. — Теперь будем жить как в оранжерее.

Он покосился на обильно потевшую Крину.

— А кислорода хватит? — встревожилась Гвендолин. — В смысле, если нас накрыли герметичной крышкой, откуда взяться свежему воздуху?

— На несколько месяцев хватит, — сказал он. — Может, и на годы. Так далеко вперед заглядывать не приходится. Задолго до того все так или иначе решится.

Они свернули от Темзы в сторону Кингс–роуд, к прославившим улицу магазинам. Две ап–багажки Гвендолин послушно следовали за ними. Две, потому что она решила, что малость оптимизма сегодня не помешает. Под деревьями то и дело попадались застывшие ап–доставщики и уборщики: лишившись возможности перезарядить батареи, машинки за ночь выжгли резервы энергии на поиски рабочего пункта зарядки. Проезжую полосу перегородили два пустых ап–такси: их киберы спрятали головы в песок, даже не отзывались на запросы альтэго. У одного было покорежено колесо от основательного удара о столбик ограждения. Вокруг Гвендолин заметила несколько пятнышек крови. Рука у нее сама поползла к молнии кожаной куртки — застегнуть доверху, целиком укрыться под вплетенной в ткань защитной сеткой.

И на Кингс–роуд неподвижные ап–такси загораживали проход под сводом золотистого стекла, тянувшимся от Слоан–сквер до Нью–Кингсроуд. Сколько раз она прогуливалась здесь, укрытая от капризов британского климата, заглядывала в модные лавки «Испытай меня», встречалась с друзьями в барах или бистро. В хорошие времена посещала и салоны: в сущности, принаряженные клиники, искусно балансирующие между косметической терапией и откровенно медицинскими пластическими операциями. В те времена она была попросту золотой птицей в золотой клетке. Теперь все переменилось. Темные, обесточенные и покинутые надменным персоналом магазины смотрелись мрачно, их блеск и соблазны сгинули, как прошлогодняя мода. Даже веселенькие цветущие лозы, обвившие опоры навеса, под проклятым небом цвета синяка утратили яркость.

Она и обрадовалась, и удивилась, обнаружив, что часть независимых лавочек еще работает. Не те, где бывала она, — не бутики и не модные заведения, — а маленькие, торговавшие самым необходимым. Пара семейных кафе даже расставляли столики на мостовой. Их предприимчивость выманила людей на улицы. Одевались здесь модно и дорого — почтовый индекс Кенгсингтона и Челси не шутка, — но Гвендолин отметила слегка напряженные лица, выражавшие вежливую решимость. У этих людей, как и у нее, был доступ к источникам и новостным каналам высшего уровня, и все они осознали: чтобы пережить это, надо готовиться уже сейчас — хотя бы жить оставалось всего несколько дней, до появления Избавителей. А если городской щит продержится дольше, будущее в руках судьбы.

«И дедушки», — невесело добавила она про себя. Эта мысль не утешала. Впрочем, Энсли Третий сделает все возможное.

Горацио, пожав губы, оглядывался по сторонам — хоть ваяй с него статую ученого мыслителя. Она велела Теано поймать его в кадр и сохранить. И улыбнулась про себя.

— Нам сюда, — сказал он.

Гвендолин, взглянув, куда он указывал, нахмурилась.

— В кафе?

— Да. Сама подумай. У них должна быть полная кладовая ингредиентов для пищевого принтера.

— А, верно.

Она выбранила себя, что сразу не сообразила.

Кафе «Бьянки» было семейным предприятием, соблазнявшим посетителей органическим кофе и свежей выпечкой. Их бурно приветствовал весело улыбавшийся за прилавком итальянец лет пятидесяти. На полке за его спиной выстроились банки с зерновым кофе пятидесяти сортов.

Горацио заказал на всех «Гватемальский атитлан» с шоколадной крошкой и миндальный торт. Гвендолин с восхищением отметила, как героически он подавил возглас: «Сколько–сколько?» при виде цены, и достала свой крипжетон. Крина добилась, чтобы они заняли уличный столик.

— Обеспечит нам обзор и свободный отход, мэм.

Гвендолин кивнула, постаравшись не поморщиться. После проповеди Горацио это «мэм» каждый раз резало ей ухо. Потому что он прав.

Озабоченная молоденькая официантка принесла кофе с пирожными и поспешно скрылась за дверью. Горацио задержался у прилавка — беседовал с хозяином. Оба смеялись.

— Обольститель! — вздохнула Гвендолин. Она льстила себе мыслью, что сумеет с кем угодно найти общий язык, но в душе понимала, что перед ней бы этот человек замкнулся. «Я умею выжать займ в миллиард ваттдолларов у банкира, а вот пакетик мясного порошка у лавочника не выпрошу. Как же у меня все перевернуто!»

Рукопожатие, и вот Горацио уже скачет к их столику.

— Есть! — с гордостью объявил он. — Набьем тележку пеллетами протоэлементов. Надеюсь, твой крипжетон полон ваттов.

— Так и есть.

— Хорошо, — подала голос Крина. — Запасы мы обеспечили, теперь надо уходить.

— Эй, куда так спешить? — поднял палец Горацио. Он с милой улыбкой отхлебнул кофе и всем видом выказал хозяину свое восхищение. — Не будем обижать папу Бьянки. Насладимся сперва его великолепным кофе, потом нехотя встанем и завершим сделку.

Крина поджала губы.

— Хорошо.

— Вы в порядке?

— Да.

Гвендолин присмотрелась к телохранительнице. Та по–прежнему потела, и кожа у нее стала мучнистой. Горацио прав — что–то с ней не так. Это не от переживаний, не тот Крина человек. Может, у нее жар?

Если бы не сверхъестественно бдительная Крина, Гвендолин гораздо позже заметила бы новоприбывших. Волна надвигалась с запада. Ребята катили по Кингс–роуд на ап–бордах. Группками по три–четыре человека, они держали плотный строй, перекрывший всю выделенную полосу. Другие прохожие уступали им дорогу — другие, кто постарше, не в такой дешевой одежде, без радужных кос, змеившихся из–под солидных шляп. Но задергалась Гвендолин не от их нездешнего вида — от того, как они держались.

Горацио с минуту присматривался к неуклонно наступающей волне, потом залпом допил кофе.

— Нам пора, мэм, — твердо сказала Крина.

Он даже против «мэм» ни словом не возразил.

Пока папа Бьянки убирал уличные столики, они загрузили ап–багажку. Пришельцы уже пробовали на прочность решетку, защищавшую витрину колбасной лавки. Явственно слышался визг работающих активных лезвий.

— Сюда, — указала Крина. Они двинулись на восток, удаляясь от Милман–стрит.

— Но…

— Им навстречу мы не пойдем, мэм. Это означало бы напрашиваться на конфликт. Обойдем по Бьюфорт–стрит и срежем обратно по набережной. К тому же Бьюфорт шире и по ней больше движения — это тоже в нашу пользу.

— Хорошо.

Выйдя на Кингс–роуд, они ускорили шаг. Без явной спешки, просто люди идут по делу. И не они одни: жители района редели на глазах.

— Эй, ты что себе воображаешь, а?

Четверка на ап–бордах ловко огибала толстые стволы шелковиц, пешком от них было не уйти. Гвендолин с раздражением отметила, что их ап–борды от недостатка энергии не страдают. Отчего бы это?

Их главный — во всяком случае, тот, что заговорил первым, подался к ним. Руки заложил за спину, шляпа набекрень. Одним изящным движением он направил свой борд ближе. И улыбнулся голодной ухмылкой, скаля кроваво–красные зубы.

— Чо, не слышал?

Он играл, как охотник играет с жертвой.

Крина его и взглядом не удостоила. Подняла руку. Рукав вздулся, раскрылся редкой решеткой. Гвендолин уловила тихое «пук».

«Умная плюха» ударила ап–бордиста точно в середину груди. Мелькнув в воздухе тонкой стрелкой, она при ударе расплылась двадцатисантиметровым диском. По кинетической энергии удар был сравним с кулаком боксера–тяжеловеса — хватило бы свалить зрелого мужчину — и это еще до разряда тазера. Мальчишку отбросило назад, он замахал руками, завопил больше от неожиданности, чем от боли. Ишлепнулся задом на мостовую еще до того, как электрический импульс превратил его в комок человечины, подкатившийся под ноги дружкам. Все, кого он задел, забились, заорали…

— Вы! — рявкнула на них Крина. — Кто хочет жить — отвали!

Гвендолин ахнула.

Не может же она? Или может?

— Не задерживаться, не бежать, — приказала телохранительница окаменевшим подопечным.

Гвендолин повиновалась без заминки. Отчаянно хотелось оглянуться. Она приказала себе не оглядываться.

Крина свернула за ствол квинслендской сосны, упиравшейся верхними ветвями в золотистый навес. Отсюда они резко свернули на Бьюфорт–стрит. Эту улицу не обновляли, не было надобности — она и так была всем на зависть. Опрятные здания из камня и кирпича — высший класс лондонских жилых домов, аллея из дубов и тюльпанных деревьев посередине, где трава пришла на смену асфальту. Престижность района подтверждалась двумя метро–хабами, по одному на каждый конец.

Слава богу, впереди было немного народу. И все, кого видела Гвендолин, направлялись с ними в одну сторону, подальше от Кингс-роуд.

— Откуда такие берутся? — спросила она.

— Такие дреды–змеи в моде у группировки Феллнайка с Эрлс-корт, — ответил Горацио. — Скорее всего, из них или подражатели.

— Откуда ты, черт возьми, знаешь?

— Молодежь из городов–спутников, перебираясь в большой город, часто попадает на Эрлс–корт. Не лучшее окружение. Там работают некоторые службы, которые я консультирую.

— А, ясно.

Она рискнула бросить взгляд через плечо. И перевела дыхание, не увидев никого из банды Феллнайка. Впрочем, стволы загораживали обзор, так что, если парни укрывались за деревьями, их было бы трудно высмотреть.

Из–за ворота у Крины выскользнули шесть дронов–пчелок, разлетелись в обе стороны по улице. Гвендолин похвалила себя за верную тактическую оценку ситуации.

В сотне метров от Темзы Крина объявила:

— Впереди пострадавший!

— Где? — прищурился Горацио.

Гвендолин видела только дома, деревья и немногочисленных прохожих.

— Это банда нас опередила?

— Нет, мэм. Там одинокий мужчина. Еще дышит, но на вид состояние тяжелое. Видимых повреждений нет — дроны не наблюдают крови. Смотрите левее. Не думаю, что это засада.

Она обвела взглядом густую листву над головой.

— Мы легко могли бы его обойти.

— Могли бы, — сказал Горацио, — но не станем.

Крина поспешно обернулась к Гвендолин.

— Мэм, в этом районе враждебная активность. Нам нельзя рисковать.

— Ее зовут Гвендолин, а пойду его осмотреть я, — сказал Горацио. — Вы обе оставайтесь в безопасном месте.

— Мы поможем, — твердо проговорила Гвендолин, хлестнув Горацио взглядом. А теперь кто на кого смотрит сверху вниз?

Однако Крина тревожила и ее. Телохранительница потела по–прежнему даже в пятнистой тени деревьев. И с походкой что–то было не так: она ступала словно по липкой жиже, с трудом вынося вперед ногу.

Мужчина сидел, прислонившись спиной к стволу дуба. Средних лет, темнокожий, с густыми волосами, связанными в длинный пучок блестящей алой ленточкой. Подбородок он уронил на грудь, из уголка рта стекала слюна. Он изредка открывал глаза и одновременно мотал головой, будто отгоняя сон.

В метре над ним бдительно завис один из дронов Крины. Еще три та выслала разведывать местность, а сама то и дело бросала взгляды на нависшие ветки.

— Эй, друг! — заговорил Горацио, опускаясь на колени. — Ты меня слышишь?

Он протянул руку.

— Нет! — непроизвольно вырвалось у Гвендолин. — Не трогай. Вдруг он заразный. Бог весть, что творится сейчас в больницах. Не хватало тебе что–нибудь подцепить. Только не сегодня.

Горацио ответил ей довольно раздраженным взглядом, однако кивнул и руку убрал.

— Его альтэго не отвечает на запрос, — сказала Крина. — Не дает даже простейшего подтверждения. Возможно, атакован вирусом.

Дрон, спустившись сверху, уселся на шею больному.

— Повышена температура, — доложила Крина, — а пульс редкий. Необычно.

Гвендолин велела Теано вызвать медэвак. Она не раз видела службу в действии. Быстроходный дрон слетает в зону аварии, доставляя портал метрового диаметра с парой в отделении скорой помощи: обычно пострадавший получал профессиональную помощь в течение трех минут.

— Государственная служба медэвакуации временно не работает, — ответила альтэго.

— Шутишь!

— Отрицание.

— Варианты?

— У меня есть связь с Лондонским агентством гражданского здравоохранения. Его служебная сеть оказывает фельдшерскую помощь в экстренных случаях.

— Ладно, давай их.

— Агентство зарегистрировало вызов.

— Погоди! Зарегистрировало? Когда они будут здесь?

— Они пытаются отвечать на вызовы в течение часа.

— Ни хрена… — пробормотала Гвендолин. — Ну, постарайся продвинуть вызов в очереди.

— Зарегистрировано.

— И что нам делать?

— Мы мало что можем, — сказал Горацио. — Не зная, что с ним…

— Там еще, — объявила Крина.

— Что еще?

— Впереди еще пострадавшие. Двое, в ста двадцати метрах.

— С ними то же самое? — спросила Гвендолин.

— На вид похоже.

— Что же это, эпидемия?

Крина пожала плечами.

— Горацио? Мы им поможем?

— Хотелось бы, — осторожно ответил он, — но мы не врачи. Я не могу понять, в чем дело.

— Нарк? — предположила она. В этом районе деловые, важные люди расслаблялись с друзьями под конец долгого рабочего дня, и выпивки им всегда было мало. — Гонят мысли о кораблях Избавления?

— Не знаю…

— Надо хоть взглянуть на тех.

Крина снова осмотрелась.

— Хорошо. Но, пожалуйста, не слишком близко.

На траве лежали мужчина и женщина. По положению тел Гвендолин решила, что мужчина упал первым, а женщина, пока не потеряла сознания, пыталась ему помочь. Так что она лежала практически поперек его тела — так спят романтические любовники. Одеты определенно как местные: стильные наряды, отпечатанные на лучших принтерах, у него футболка задралась, открыв безупречный живот; на ней нанесенные из баллончика леггинсы и лиф — скорее, просто полоски на идеальной коже оттенка черного дерева.

— Пара важных чиновников, — определила Гвендолин. В Челси таких было немало. Хотя она нечасто встречала столь увлеченных телесным совершенством. Должно быть, немало времени и денег потратили в клиниках, чтобы обзавестись телами, посрамлявшими древнегреческих богов: один лучше другого!

— Одежда у них подмокла, — заметил Горацио. — Должно быть, уже лежали тут, когда прошли утренние поливалки.

— Ого, сколько же они здесь?

Маленький дрон Крины опустился на голое плечо женщины.

— То же самое, — объявила телохранительница. — Температура повышена, пульс редкий.

— А что у нее с ногами? — спросил Горацио.

Гвендолин перевела взгляд на новенькие спортивные туфли женщины — лимонные с черным.

— Я бы такие не надела, но…

— Присмотрись, — перебил он.

«Туфли ей велики!» — сообразила Гвендолин. Да и леггинсы, если присмотреться, плохо прилегают, висят на костлявых лодыжках — небывалое дело во времена, когда все печатается по индивидуальной мерке.

— Можно подумать, у нее анорексия. И не представляю, как она умудрялась в таких бегать. Как в шлепанцах.

Горацио молча наклонился и потянул одну кроссовку.

— Осторожней! — заволновалась Гвендолин.

— Я кожи не касаюсь, — успокоил он и дернул сильнее. Кроссовка легко снялась. И стало понятно почему: ступня женщины превратилась в узловатую культю, как будто с нее удалили все мышцы и сухожилия, а кожа, обтянув кости, смяла их в грубый ком.

— Какого черта!

Она долго таращила глаза на этот ужас, потом перевела взгляд на мужчину. И ему беговые туфли были велики. Гвендолин присмотрелась к почти не видной из–под тела женщины кисти руки.

— Черт! Горацио, посмотри на руку!

Кисть ужасно ссохлась. Но ее поразило другое. Кожа на внутренней поверхности пальцев отрастила шелковистый белый пушок, связавший ладонь с землей.

— Господи боже, — крякнул Горацио. — Корни?

— Биологическое оружие! — вскрикнула Крина. — Отойдите! Немедленно!

Гвендолин отшатнулась — не столько по приказу охранницы, сколько от ужаса. Горацио перепугался не меньше нее.

— Это не биооружие, — прошептала Гвендолин. — К-клетки. Началось окукливание.

Горацио обнял ее и потянул в сторону.

— Пойдем домой.

Она кивнула, не в силах заговорить. Торопливо уходя прочь, оглядываясь через плечо, она, кажется, заметила в дальнем конце Бьюфорт–стрит парней Феллнайка.

— Вернемся в пентхаус, больше за дверь ни шагу, — решила она.

Горацио невесело улыбнулся.

— Спорить не стану.

— И я свяжусь с Гринвичем по защищенному каналу. Семья должна знать, что началось окукливание.

— Угу. Но… корни?

— Мне кажется, К-клетки должны же откуда–то брать питательные вещества. Просто разлагая члены тела, они недолго поддержали бы работу мозга.

— Что–то больно мощная у них биотехнология.

— Да. Мы и раньше знали, что оликсы нас в этой области определили. А теперь знаем насколько.

На набережной Темзы они свернули вправо по дорожке высоко над обнажившимся илистым руслом. Гвендолин удивилась, как сильно от него несло.

Каждого встречного она теперь окидывала острым взглядом, оценивая внешность. И презирала себя за такую низость. Но суровый голос в голове говорил ей, что такой отныне будет жизнь.

Беспричинный страх нашептывал, что пентхаус откажется их впустить. Слишком многое в привычной жизни за последние дни дало сбой. Но черная дверь распахнулась, и она с нелепым облегчением перешагнула порог. Острота всех эмоций у нее сейчас была как у подростка.

— Не знаю, вызывать ли Луи? — обратилась она к Горацио. — Энсли Третий должен знать об окукливании, но Луи мне огорчать не хочется.

— Наверняка ты знаешь кого–нибудь, кто на прямой связи с Энсли Третьим?

— Ну да… — Она посторонилась, пропуская ап–багажку.

В вестибюле Крина привалилась к стене и медленно сползла на пол. Взгляд ее метался, не в силах сфокусироваться.

— Вот чертовщина! — Горацио встал на колени рядом, тронул ладонью потный лоб. — Она вся горит! — Он бросил умоляющий взгляд на Гвендолин. — Тебе не кажется…

— Ох, дерьмо, только не это! Пожалуйста! — Гвендолин тоже упала на колени. — Крина! Крина, ты меня слышишь?

Ответа не было. Она виновато скосила взгляд на ноги телохранительницы.

— И шла она странно.

— Я заметил.

Долгую минуту они молчали. Потом вместе принялись расшнуровывать крепкий ботинок. Стащили и увидели стянутую в шишку ступню.

— Дерьмо. И что теперь?

Хабитат Макдивитт 30 июня 2204 года

Когда впервые обнаружили астероид 2077UB, он мотался по не слишком правильной орбите за Сатурном и насчитывал в поперечнике три с половиной километра. Ледяная глыба оставляла за собой туманный след — из ядра постепенно испарялись летучие элементы. Находку оценила корпорация Флетчер–Уилсон, в 2096 году опустившая на его изрезанную поверхность свой зонд. Зонд подвязал двухметровый портал, пропустивший трех юристов–астронавтов с простенькой жилой капсулой. Они целый день обживали астероид, прежде чем провозгласить его независимым государством и учредить временного правителя — Ген 3 Тьюринг. Тот предоставил компании Флетчер–Уилсон полные права на разработку минеральных богатств.

Через два года на 2077UB доставили тяжелое горнодобывающее оборудование с архипелага промышленных станций, привязанных к поверхности Исмена — большого булыжника в главном поясе астероидов. Принадлежали они консорциуму австралийских и новозеландских миллиардеров, превративших Исмен в промышленный хабитат. Битый лед с 2077UB подвергали очистке, удаляли пыль и примеси, получая воду чище антарктических льдов. Ее через портал перекачивали в осевые опрыскиватели свежепостроенного хабитата Макдивитт — тридцатипятикилометрового цилиндра восьми километров в диаметре. Сухая как в пустыне почва хабитата насыщалась водой, стекавшей затем по обдуманно вылепленным долинам в пустые речные русла, а те через всю длину хабитата сливали ее в широкое округлое озеро. Оттуда насосы пересылали воду в осевую трубу, и цикл повторялся день за днем.

На первой неделе дождей появились аэробные и анаэробные бактерии, охотно заселившие нетронутые доселе частицы почвы. Еще через несколько месяцев автоматические агротракторы прокатили по земле, сея траву и разбрасывая по влажной поверхности червей, а в ручьях, реках и озере принялись водные растения. Когда поднялась трава, тракторы взялись за более крупные растения. Еще немного, и воздух заселили сложными цепочками насекомых, для которых на однообразно зеленой прежде земле уже расцвели первые цветы. Насекомые пришпорили опыление. Через семь лет после первого дождя в биосферу, уже способную поддерживать себя без участия человека, выпустили мелких животных.

Теперь в кронах деревьев порхали яркие птицы, на верхушках пальм и в ветвях висели крупные летучие лисицы, в подлеске копошились броненосцы, гаттерии и лягушки. Когда люди бежали из хабитата в миллиардерский пояс Эты Кассиопеи, животных переводить не стали — их попросту было чересчур много. Экологи слишком хорошо поработали над богатой флорой и фауной — в огромном цилиндре так и кишела жизнь. Триумф теперь стал серьезной проблемой.

Тропическая зелень разрослась в сплошные дебри. Броня Кандары помогала ей пробиться сквозь лианы, плети ветвей и низкие сучья, но куда медленней, чем хотелось бы. А четырем следовавшим за ней биоборгам приходилось еще хуже.

Она задержалась, вгляделась в окружившую со всех сторон плотную стену растений.

— Матерь Мария, ничего не выйдет!

— Что не так? — спросил Юрий. Он вернулся в оперативный центр безопасности в манхэттенском подземелье, чтобы лично наблюдать за операцией по захвату.

— Джунгли слишком густые. Здесь поработали древопоклонники — идея равновесия им не знакома.

— Очень даже знакома. Биосфера Макдивитта признана образцово успешной именно потому, что поддерживается почти без вмешательства со стороны.

— Да? Ну, нас она погубит. Слушайте, мы задумывали, что оликсы погонятся за биоборгами в ирригационный тоннель, где мы устроим им ловушку, так?

— Ну и что? В тоннеле джунглей нет.

— Значит, биоборги должны быть замечены сразу, как только оликсы пробьются в хабитат, иначе они успеют понять, что эвакуация прошла успешно, а эти — просто фальшивка. Ну, ладно, здесь нас засекут — мы, проламываясь сквозь кусты, оставили очень заметный след. Но штука в том, что выбраться отсюда невозможно. Биоборги, «заметив» оликсов, должны броситься ко входу в тоннель. Первое: здесь бегом не побежишь. А если я заранее проложу ход, оликсы заметят. Нельзя допустить, чтобы они что–то заподозрили: у нас будет всего один выстрел. Я выполняла задания, когда объект заманивают в ловушку. Все должно быть совершенно правдоподобно до самого момента захвата.

— Может, вы и правы.

— Еще как права!

— Тогда переходим к плану Б? — бодро спросил невидимый Алик.

Кандара остановилась и развернулась. Плотный зеленый занавес почти скрывал торец хабитата. На его основе — сплошном круглом каскаде наклонных галерей — разрослись деревья и вьющиеся растения: их разделяли на отчетливые сектора большие хрустальные навесы, выступавшие из зелени, как носы кораблей.

— Придется захватывать их в жилой части.

— Годится, — сказал Юрий.

— Да, у вас и там будет немалое преимущество, — продолжал Алик. — Жилой сектор — незнакомый им лабиринт. Вы сумеете повести оликсов по выбранному маршруту. Может, вывести к участку сноса строений и там изолировать одного.

Кандара улыбнулась, вообразив, как пожимают плечами и сердито переглядываются эти двое в своем Нью–Йорке. Летучие дроны описали круг и двинулись обратно, и она вернулась по своей тропинке, уводя за собой биоборгов. Пять ап–троллов замыкали маленькую процессию. Здешние дикие джунгли напомнили ей Небеса, где она встречалась с Яру Нийром, — и, вспомнив Яру, Кандара задумалась, эвакуировалось ли оне вместе со всем хабитатом. С Яру станется встретить оликсов загадочной улыбкой и мудрым изречением.

— И почему в хабитатах вечно устраивают тропическую биосферу? — жалобно вопросила она, приминая броневой перчаткой неразумно склонившуюся над тропой бамбучину.

— Это говорит жительница Рио! — рассмеялся Алик.

— Четверть хабитатов Сол имеют умеренный климат, — сказал ей Луи, — но тропические заросли легче поддерживать — спасибо скорости роста.

— А субарктических хабитатов не бывает?

— Есть пять штук, все маленькие, до десяти километров в длину. Созданы как биосферные заповедники для сохранения находящихся под угрозой видов при антропогенных изменениях.

— Мы и их потеряем, надо полагать? — спросила она.

— Возможно, — ответил Юрий. — Ни один корабль оликсов к ним не направляется. Мы видим в этом знак, что в списке приоритетов оликсов они стоят низко. Я ожидаю, что в конечном счете и до них доберутся.

— Если адаптировать проект хабитатов исхода, можно было бы взять на них все земные последовательности ДНК, — сказал Луи. — Они все каталогизированы, мы бы не потеряли ни одного земного вида.

Кандара удивилась, насколько же Луи для члена семьи Зангари идейный — почти как утопиец.

— Переходя к текущему: как мои корабли Избавления?

— Все три без изменений, — ответил ей Юрий. — Через восемьдесят минут заканчивают торможение.

— Матерь Мария!

Кандара обвела взглядом торцевую стену, возвышавшуюся над жилым сектором, — проследила альпийские террасы со скалами и деревьями прямо на средней линии, откуда выступало осевое веретено. Даже выведя свои датчики на максимальное увеличение, она не сумела высмотреть произведенных людьми Юрия модификаций.

— Эвакуация техников при силовой системе?

— Закончена. Все готово.

— Как с дезой?

— Занимаемся. Для публики Макдивитт провалил эвакуацию. Запущена дезинформация, что в нем осталось пять тысяч человек и «Связь» лезет вон из кожи, чтобы вовремя вывести их на Эту Кассиопеи. Мы подбросили «Всекомментам» утечку: губернатор орет на Оборону Альфа, требует вытащить его и семью. Обидно, что оликсы испоганили большую часть Солнета, но их оперативники должны были это выловить.

— Хорошая работа. — Она оценила изящество уловки, хотя лучше бы в ней вовсе не возникло необходимости. Макдивитт был четвертым из намеченных для операции захвата хабитатов. С ее цинично–эгоистической точки зрения, Каллум слишком хорошо справился с защитой МГД-астероидов. По чести, она не могла корить его за успех, но для нее победа стала крупной головной болью. Оборона Альфа с удивлением и восторгом увидела, как корабли Избавления меняют курс, уходя от хабитатов к транснептуновым МГД-астероидам. Успешная эвакуация хабитатов практически лишила оликсов надежды на добычу: пока они взломают щиты и прорвутся внутрь, окукливать будет некого. Так что для единого сознания ковчега расчет был простым. Вторжение на астероиды теперь — пустая трата времени. Если эвакуация пройдет без срывов.

Это Алик предложил изобразить неисправность сразу пяти порталов, чтобы не возникло подозрений по поводу единственного отказа. Пока все шло как задумано. Три корабля Избавления неуклонно приближались к Макдивитту.

Кандара добралась до широкой площади у подножия торцевой стены и осмотрела лежащий прямо перед ней жилой сектор. Общественное пространство начиналось за выступающим из стены хрустальным навесом, опирающимся на высокие изогнутые колонны.

Сапата выплеснула ей на линзы расчет курса кораблей Избавления. Кандара торопливо просмотрела их на ходу: большие суда заканчивали маневр торможения и выравнивали скорость с хабитатом. Выстроившись на равном расстоянии от средней секции, они включили энергетические лучи.

Проходя под колоннадой, она наблюдала, как слабое свечение щита разгорается до алого оттенка зари. Перед ней лежал огромный зал в десять этажей высотой, на уровне земли в его стенах открывались широкие арки — выходы в те или иные функциональные пространства. При отключенном основном освещении зал был мрачен, тени протягивались из ниш, затмевая свет осевого веретена. В сумраке еще заметнее становилась царящая здесь тишина, дерзко нарушаемая стуком ее подошв. Над ней теснились балконы, связанные мраморными лестницами в итальянском стиле. Сапата подбросила ей план здания для уточнения предстоящих действий.

— Третий и четвертый — на площадь к фонтану, — приказала Кандара. Двое из сопровождавших ее биоборгов направились к указанным позициям. Биоборги почти точно имитировали людей. Полиция и службы безопасности применяли их при аресте вооруженных подозреваемых в людных местах. Электроморфическая мускулатура держалась на бор–алюминиевых скелетах, температура искусственной кожи поддерживалась на тридцати шести по Цельсию. Они даже вдыхали и выдыхали — на случай, если альтэго подозреваемого станет выискивать аномалии. Их применение гарантировало, что объект до последней секунды не заметит, что окружен: никаких групп захвата в полной броне и с нейроблокаторами в руках. Прежний сценарий всегда приводил к потерям среди гражданских, а биоборги могли без потери функциональности вынести серьезную трепку.

Третий и четвертый делались для операций внедрения. И Кандара с самого начала поглядывала на них с неприятным чувством. Глупо, конечно. Но… их сделали в виде пятилетних девочек: одну с пучками волос цвета черного дерева, другую с милыми кудряшками. И обе были одеты в детские платьица, что только усиливало иллюзию. Жутковато делалось и от мысли, что их электроморфическая мускулатура не уступает силой взрослому человеку. Они словно вышли их гонконгской интерактивки — из тех ужастиков, где Сумико воевала против демонского отродья.

— Один и два остаются под колоннадой, — велела она, добравшись до подножия лестницы.

Эта пара изображала взрослых. Женщину нарядили в голубое платье, второго, мужчину, в шорты и футболку. Провожая их взглядом, Кандара отметила, что у второго под мышками темные пятна пота. Правдоподобие впечатляло. Немногим хуже Джессики и Соко, злорадно подумала она.

— Иду наверх, — сообщила она Юрию. — Начнем подставу в зале питания у галереи Пьянг.

Вслед за Кандарой по грандиозной лестнице поднимались, подскакивая на гибких колесиках, ап–троллы. На первом балконе она проверила позиции кораблей Избавления. Щит Макдивитта сильно пострадал под тройным лучевым ударом, его границы клубились облаками грозового фронта. В пространство вырывались фонтанчики пара — кое–где уже нарушилась связность газа.

— Время до отказа щита предположительно двадцать три минуты, — доложила Сапата.

Кандара усомнилась — уж очень яростной показалась ей атака, — но промолчала. Она вошла в пустой зал питания с длинными стеллажами экзотических блюд. Теперь здесь было темно и холодно, переспелые овощи сморщились и размякли. Она порадовалась, что фильтры шлема избавляют ее от запахов.

Из конца зала пять дверей уводили в коридоры, кладовые и служебные помещения. Кандара осмотрела все, сверяясь с планом этажа, и вышла наконец в заднюю часть жилого сектора.

— Ширина коридора всюду два и семь метра, — сказала она, прочитав показания на линзах. — Вы уверены в размерах сферы?

— Три и две десятые, — подтвердил Юрий с усмешкой в голосе.

— Просто уточняю. Слишком далеко зашли, чтобы теперь сбиться.

— Стены там из эпоксидного камня на пеностальных опорах, — сказал Алик. — Получается крепко. Расслабьтесь, все будет хорошо.

Кандара усмехнулась:

— …сказал сидящий в кабинете.

Она надавила перчаткой на заднюю стену, ощутила ее надежность. Стена была частью толстой оболочки хабитата — связанный клеем камень пятидесятиметровой толщины на многослойной сетке из стальных и алюминиевых лент толщиной в ее бедро. «Продержится, пока мы не построим вокруг Солнца сферу Дайсона», — хвастались проектировщики.

— Брать будем здесь, — объявила Кандара. Сапата подозвала один из ап–троллов. Машинка остановилась перед ней, механизм подвязчика поднялся из гнезда. Первый портал качнулся и встал на место.

Оборона Альфа не ошиблась. Щит Макдивитта продержался под лучевым ударом целых двадцать семь минут. Двенадцать генераторов межатомной связности на его оболочке серьезно перенапряглись еще до первого крупного отказа. Первый запустил каскад новых. Когда рванул первый генератор, остальные приняли его нагрузку на себя и пошли перегорать один за другим. Драгоценная ионная оболочка сорвалась с Макдивитта шквалом суперэнергизированного пара, и в две секунды все было кончено.

Три корабля Избавления подошли к хабитату. Развернувшись по продольной оси, они показали хабитату плоские подбрюшья и по дуге двинулись сквозь пространство, ловким маневром подстроившись к вращению корпуса. После этого они придвинулись вплотную и прилепились к обшивке.

Оборона Альфа накопила записи с дюжины захваченных ранее хабитатов. Процедура всюду оставалась неизменной. Какой–то режущий инструмент или луч, выпущенный кораблем Избавления, вскрывал обшивку, выпуская изнутри вулканический взрыв каменных частиц и почвы. Тысячи овальных мушек, сочетавших в себе черты живых организмов и киберов, роем врывались в дыру и разлетались по сторонам, обследуя внутренние помещения. После этого в считаные минуты отказывала сеть хабитата, и передача прекращалась. Генерал Джонстон разместил в последних трех отданных противнику хабитатах дроны–шпионы, использовавшие для связи запутанность и не зависевшие от Солнета. Им удалось собрать не так уж много данных.

Через несколько минут после отказа сети оликсы отключали осевое освещение. Обычно в ночные часы осевой светильник хабитата слабо мерцал, подражая сиянию молодой луны. А совсем без света внутри оказывалось потрясающе темно. Отключались и терморегуляторы, что должно было привести к медленной смерти биосферы — за несколько месяцев цилиндр отдаст космосу все накопленное тепло. Останься внутри люди, им предстоял выбор между капитуляцией и медленной смертью от холода.

Чтобы разглядеть, что происходит потом, дроны–шпионы использовали пассивное инфракрасное восприятие. На всех трех хабитатах разыгрывалось одно и то же. Сотни блестящих металлических сфер более трех метров в диаметре врывались во входное отверстие — в них предполагали мини–броневики, где помещались квинты оликсов и множество систем для усмирения беглецов. Шары распространялись по цилиндру хабитата, вынюхивая не успевших уйти. Самый стойкий дрон-шпион продержался три часа семнадцать минут.

Кандара и ее команда рассчитывали на пятнадцати–двадцатиминутное окно, пока летучие микроразведчики оликсов не заметят установленные на основании осевого веретена устройства. Биоборги один и два, якобы отчаянно укрывающиеся от охотников, должны быть замечены раньше, в течение десяти минут.

Когда сенсоры уловили сильную вибрацию от прорезающего оболочку Макдивитта инструмента, она стояла на балконе снаружи зала питания, последний раз проверяя скафандр. Чтобы без неожиданностей. Скафандр имел четыре внутренних слоя: терморегулирующий, затем самогерметизирующаяся мембрана, дальше термоустойчивый слой, который, по заверениям оружейников «Связи», не позволил бы поджарить ее прямо в скафандре. Последний слой представлял собой сплетение электроморфических мускулов, позволявших ей быстро бегать и высоко прыгать. Кандара полагала, что ей это пригодится. Поверх всего этого шел жесткий панцирь из отчетливых сегментов: пластины реактивных молекул на сплошной энергорасщепляющей сетке. Джессика добавила еще один наружный слой — из произведенного в ее инициаторах юберкарбона, пообещав, что он защитит от примененных в Кингс–Кроссе клубков — хотя и добавит броне еще веса. Скафандр получился таким тяжелым, что, не прими на себя нагрузку электроморфические мускулы, Кандара не устояла бы на ногах — куда там ходить!

В ранце скрывались батареи и боеприпасы для оружия на предплечьях. Правда, применять его Кандара не собиралась — кроме одного. Она подняла левую руку, осмотрела приспособленный к ней дополнительный ствол. Двадцать сантиметров длиной, и в нем вместо снаряда полученный от Джессики голубой цилиндрик, который — теоретически — подавит квантовую запутанность квинты с четырьмя другими телами.

Чтобы план захвата сработал, включить подавитель следовало в точно рассчитанный момент. Им нужна была квинта без броневого шара, одиночная, и захватить ее следовало в момент общего уничтожения. Тогда другие тела спишут потерю пятого на гибель всех квинт внутри хабитата. Кандара же немедленно перешлет пленного через портал Джессике и Соко, которые внедрят в него нейровирус. С этого начнется контратака.

План был дерзкий. Это если называть дерзостью чистое крышесносное безумие.

Она и сейчас покрывалась холодными мурашками при мысли, на что они решились. Как только в хабитат проникнут сферы и погаснет осевой свет, биоборги три и четыре зажгут на площади фонарики. Летучие разведчики засекут их и наведут ближайшие сферы. Подоспеют биоборги один и два — «рассеянные родители», — и вся семья ринется в укрытие: прямо по лестнице в зал питания и дальше, в коридор за ним. Кандара нарочно подобрала коридор, в который сфера не протиснется. Управляющая им квинта вылезет, чтобы пешком преследовать беглецов. Если сфера окажется не одна, четверка биоборгов разделится, разбежится по разным коридорам. Вооруженные дроны под управлением Сапаты снимут летучих разведчиков и другие системы, сопровождающие погоню по воздуху, а стратегически размещенные заряды запечатают коридор с засадой. И наконец, за миг до выхода квинты к порталу в сверхнадежную клетку, подготов ленную в аризонском отделении «Связи», Кандара включит подавитель запутанности и нейроблокатор, по уверениям Джессики, действующий на нервную систему квинты. Если блокатор не подействует, если придется подавлять квинту огнем, Кандара очень надеялась на свое оружие, в числе которого имелись тяжелые снаряды–путанки, заматывающие объект в пену и веревочные петли. Она с мрачной радостью представляла, как закатит квинту в портал в виде гигантского пляжного мяча.

В плане изобиловали «может быть», но на каждый случай был предусмотрен запасной вариант, и общая идея выглядела здравой. Если только удастся отбить одного…

— Идут, — сказал Юрий.

Линзы Кандары показали три мини–вулкана, извергающие из цилиндра кипящую тучу каменных обломков. Камни еще летели, когда в зияющие дыры хлынули овальные мушки–разведчики. Кандару пока отделяло от них пятнадцать километров, но она ощутила всплеск адреналина. И поспешно проверила железы: не слишком ли ограничено его поступление. Если когда и стоит снять все ограничители, то сейчас самое время. Иконка показала, что нейрохимия под контролем, но уже не так крепко держит ее внутренних демонов. Ярость на оликсов усилилась, сочетаясь с возбуждением от предстоящей драки. После многодневных совещаний и планов настал наконец решающий момент.

— Выхожу на позицию, — сказала она. — Надеюсь, не заметят.

— Принято. Удачи.

— Да, — вклинился Алик, — сломай себе ногу!

— Так актеров на сцену провожают, поганец.

— Ладно, сломай ногу им, — засмеялся он.

— Считай, внесла в пакет услуг.

— Радиоигру продолжаем, — доложил Юрий. — Для оликсов Макдивитт полон перепуганного угрозой попасть в плен населения.

— Пока солнечные колодцы у вас в руках, будет отлично работать, — бросила она, разворачиваясь, чтобы вернуться в зал питания.

— Все идет по каналам запутанности. Мне достаточно нажать большую красную кнопку.

— Спасибо, Юрий. Работаем.

— А вот и большие ребята, — сказал Алик.

В дыры, пробитые в обшивке кораблями Избавления, ворвались темные шары. Час назад безопасность «Связи» выпустила в Макдивитт пчелиный рой. Синтетические восьмибуквенные ДНК насекомых снабдили их вместо природного мозга бионейронной сетью и усилили зрительное восприятие. Каждая отдельная пчела имела ограниченный обзор, но вместе они составляли фасеточный глаз небывалой зоркости.

Кандара замерла на полушаге, когда ей на линзы выплеснулась картинка в высоком разрешении.

— Не вижу следов вокруг этих шариков. Хотя движутся они быстро.

— И притом не катятся, — сказал Юрий.

— Как же тогда… — Она велела Сапате дать приближение, сфокусировав взгляд на нижней части шара. Между ним и землей обнаружился узкий просвет. — Матерь Мария. Они летают!

Изображение снова отодвинулось, показав ей группу шаров, поднявшихся от отверстий выше древесных крон.

— Дерьмо, — сплюнул Алик. — Да, таки летают. Сути операции это не меняет. Все пройдет быстрее, только и всего.

— Кандара, — заговорила Джессика, — оликсы, возможно, используют в этих машинах миниатюрную версию своих гравитонных двигателей.

— Если они добились миниатюризации, значит, наша информация устарела, — заметил Соко.

— Эй, вы двое! — прикрикнула Кандара. — Меньше ученого занудства, больше прагматики.

— Хорошо, извини, — согласилась Джессика. — Но если так, Алик прав. Они будут двигаться быстро.

— Что у вас еще устарело? — резко спросил Алик.

— Неизвестно, — кротко признал Соко.

— Черт! — буркнула Кандара и повернула обратно.

— Что делаешь? — забеспокоился Юрий.

— Перестраиваю позиции биоборгов. Если шары летают, придется изменить дистанцию, которую предстоит пробежать детям.

— Хорошо. Только осторожно.

— Да я сама осторожность!

— Ха, видел я твое досье.

Кандара вернулась на балкон и рысцой двинулась к огромному прозрачному навесу перед общественным пространством. Пчелиный рой показывал ей непрерывно вливающуюся в дыры процессию шаров. Большая часть их прямиком направлялась к торцам. До сих пор, вторгаясь в хабитаты, они рассыпались по цилиндрическому ландшафту и, только прочесав его, разворачивались к жилому сектору.

— Матерь Мария, — пробормотала Кандара. — Быстро они.

По оценке Сапаты, первый должен был достичь площади через четыре минуты. Она перевела взгляд на две фигурки в хорошеньких платьицах, замершие у бронзовой статуи фонтана. Дерьмо. Менее подходящей ребенку позы и вообразить нельзя.

— Три и четыре, — приказала она, — начинайте движение к общественному пространству. Один и два, бегите за ними, изображайте панику.

Два маленьких биоборга довольно правдоподобно помчались через площадь, держась за руки и зовя родителей.

— Кандара! — предостерег Юрий.

Пчелы уже показали ей. Передовые шары набирали скорость, от их пролета пригибались верхушки деревьев.

— Отмена! Вали оттуда на хрен!

Она развернулась, поспешила в зал питания.

— Может, еще сработает.

— К тебе движется полтора десятка этих дряней. Убирайся.

— Иду к порталу. Но посмотрим хоть, что будет с биоборгами.

— Зараза! Ладно, даю обзор.

Пока она добралась до зала, сердце трепетало, словно от разряда дефибриллятора. Четыре биоборга на площади сошлись под колоннадой: счастливое воссоединение семьи. При виде показавшихся над деревьями шаров все вскинули руки, тыча пальцами, а потом родители ухватили детей за руки и поволокли за собой. Играли так правдоподобно, что впечатлили даже Кандару.

— Может, еще успеют…

Из двух передних шаров ударили фиолетовые энергетические лучи. Биоборгов охватило пламя, одежда сгорела, тела рассыпались обугленным шлаком. Располагавшиеся в брюшной полости батарейки взорвались, разбросав остатки тел.

— Банк лопнул, — объявил Алик.

— Уходи! — крикнул Юрий. — Запускаю камикадзе. Ты, может, и выживешь, а их это заставит отступить.

Кандара не медлила. Она ринулась к задней двери, проломила ее броней. В четырех километрах над ее головой открылись шесть маленьких МГД-камер, снятых техниками с промышленной станции Макдивитта и установленных на оси веретена. В хабитат прорвалась плазма прямо из солнечной короны. Камеры перепрограммировали так, чтобы вместо узких копий, которые бы пробили торец насквозь, они давали широкие потоки, пылающей волной окатившие внутренность цилиндра. Ударившись в противоположный торец, волна отхлынула. За секунды выгорела вся растительность, атмосферное давление резко подскочило, смерчами взметнув перегретый газ к отверстиям в оболочке и сквозь них, на пробившие эти дыры корабли. Плазма была не только горячей, но и невероятно насыщенной электричеством. Цилиндр пронизали могучие молнии, они хлестали во все стороны — атмосфера силилась восстановить равновесие. Шары, застигнутые на открытом месте, разбросало, их поверхность мгновенно стала серебряной — попытка отразить избыток энергии. Десятки шаров, попав под жестокие удары молний, взрывались и опадали россыпью электрических искр. Миллион окон жилого сектора превратился в оплавленные пробоины. Искры влетали в большие нарядные комнаты, поджигая мебель и ткани. Молнии били в просветы, обдирали горящие стены до каркаса.

Энергетическая буря убила МГД-камеры у основания веретена, разрушила питавшие их маленькие порталы, и плазменные потоки прервались. С их включения прошло ровно девять секунд. Но этого хватило, чтобы превратить в ничто внутренность хабитата.

Мир Кандары из полутемной пещеры теней обратился в чистое белое сияние — сенсоры скафандра пытались как–то интерпретировать фотонный шквал. Контактные линзы наполовину заполнились алыми предупреждающими иконками — ионизированная атмосфера била по броне. Но ее скафандр выдерживал даже такой устрашающий напор — во всяком случае, согласно расчету, сделанному, когда они планировали самый неблагоприятный сценарий.

Сапата очертила высмотренный в сети проход, показала дорогу. Дым и искры, как в пасти дракона, ручейки расплавленного металла на стенах, по полу. Гейзеры перенасыщенной зарядами атмосферы бушевали вокруг скафандра.

— Не задерживайся, — приказал Юрий. — Хорошо идешь. Мы тебя ждем.

Три дрона в общественном пространстве остались живы: падение смяло и оплавило им крылышки, но часть боевых систем функционировала. Их датчики показали, как рассыпается толстый хрустальный навес — в него врезалась сфера квинты. Шар завис в двадцати метрах над тлеющим полом, на который валились, взметая угли, балконы и лестницы. Заряженные статическим электричеством частицы плясали на кончиках тонких молний, наполняя зал каскадами яростных электронов. Серебряная сфера твердо держалась в центре этого катаклизма, пылая отраженным светом, как рождественское украшение самого дьявола.

— Мария! — оторопело выдавила Кандара. — Ничего себе шутки.

Дверь впереди вспучилась и оплавилась прежде, чем она снесла створку. И выругалась, услышав, как молнии рвут скафандр — с тем же звуком когти тираннозавра, должно быть, дробили панцирь добычи.

— Беги! — взмолился Алик.

Шар по плавной дуге сдвинулся к полу погибающего зала питания. И стал пробиваться вперед, увлекая сквозь горящий воздух вихри молний.

Следующую дверь Кандара раздробила из гауссового ружья. Электроморфические мускулы снесли огненные обломки, придав ей скорость, какой ни за что не достигло бы тело из плоти и крови. Она так стремительно прошла поворот, что скафандр чиркнул по просевшему углу, сбив с него горящие куски.

Сфера квинты достигла задней стены зала питания. Двери в ней уже стекли на пол угольными лужицами. Сквозь узкий коридор шар продирался, как раздувшаяся цепная пила, за ним хвостом летели куски пола, потолка, стен.

Железы Кандары нисколько не справлялись с грозившей затопить рассудок животной паникой. Она обдавала огнем гауссового ружья все сохранившиеся на пути твердые преграды — сберегала драгоценные миллисекунды, которые ушли бы на пролом. Следом в опустошительном циклоне неумолимо продвигалась по комнатам и коридорам сфера оликсов. Наверняка шар обладал оружием, способным ее уничтожить, но нет — у оликсов была другая цель. Она нужна была им живая, погребенная в собственной мутировавшей плоти, сохраняющей мозг до конца вечности, пока их дьявольский бог не восстанет, чтобы поглотить ее душу.

Пол следующей комнаты яростно трясло. По всем плоскостям шли трещины — шар преодолевал последние метры, напирая так, что у нее вибрировала броня. Портал впереди: черный круг в пламенеющей атмосфере. Она с силой бросила тело к нему, с воплем облегчения нырнула в проем, увлекая за собой шар взбаламученного погибшего воздуха. Этот вопль сменился криком ужаса, когда сокрушительный рывок остановил ее в полете. Что–то обвило ногу выше колена, удерживая ее…

Гравитация Земли обрушила ее на пол, толстые электрические плети впились в бетон — скафандр сбрасывал колоссальный заряд. Кандара заскребла по полу суперзащищенной клетки, пока сенсоры наводились на резкость, приспосабливаясь к изменившемуся освещению. Портал позади превратился в инертный круг твердотельного реле. Шесть тяжеловооруженных военных дронов зависли над ней, нацелив грозные стволы. От темных пятен, выжженных на полу ее броней, поднимались струйки дыма. Вентиляция в потолке сдувала их потоком холодного воздуха. Кандара опасливо опустила руку, подцепила щупальце. Оно поддалось без сопротивления, выпустило ногу и упало на пол обрывком экзотической веревки. Она ни на секунду ему не доверяла.

— В порядке? — тихо спросил Юрий.

— Матерь Мария, вы только выпустите меня отсюда на хер.

— Скафандр у тебя уже остывает. Через минуту откроем дверь.

Она села, чувствуя, как отпускает напряжение — еле–еле. Спасибо шлему, никто сейчас не видел ее лица. С минуты на минуту ее должно было накрыть отходняком после боя — так всегда происходило. Это быстро пройдет, а вот против паранойи не помогут даже работающие на полную мощность железы. Эти жуткие шары — непреодолимая сила. Они будут преследовать ее вечно.

— Никакой надежды, да? Ничего мы против них не можем. Я до сих пор вроде как гнала эту мысль, но…

— Может, Джессика с Соко и дело говорят насчет хабитатов исхода, — признал Алик.

— Когда корабли Избавления достигнут Земли?

— Через пару суток.

Кандара молитвенно сложила почерневшие от жара перчатки.

— Спаси нас, милостивый Боже, когда эти штуки посыплются с неба.

Ваян Год 56 ПБ

Я сочетаю в себе множество продвинутых технологий, но даже мой двигательне в силах преодолеть световой барьер. При движении на крейсерской скорости девять десятых световой мне для сближения с кораблем оликсов понадобится сорок дней. Этак я пропущу все веселье.

Придется ловить попутку.

Ускорившись на двухстах g, я за семьдесят две минуты достигаю Сасраса. Газовый гигант перевязан шафрановыми лентами облаков, перемежающимися с белыми реками аммониевых циклонов величиной с луну — вместе они образуют непрестанно меняющийся узор завитков. Сравнительные ассоциации вызывают память о Сатурне — я помню банкетный зал на Титане, имбирно–желтое небо и висящий низко над горизонтом светлый газовый гигант за окнами. Юпитер впечатлял размерами, а вот кольца Сатурна были несравненно прекрасны.

Мои воспринимающие споры тихим дождем льются в верхние слои атмосферы Сасраса. Они дают точные координаты двухсот переменных порталов, разбросанных здесь «Морганом». Из порталов сыплются мины, тысячами проваливаются на сотни километров: через стратосферу, термосферу и еще глубже — туда, где достигают нейтральной плавучести и повисают на границе слоев. Я держусь высоко над одним из порталов, закрывшись от его сенсоров, жду, пока вылетит последняя мина.

Через три часа расширяющиеся порталы открываются до километровой ширины, и сверхплотная атмосфера Сасраса с визгом рвется сквозь множество дыр в твердый вакуум на той стороне. Она вытекает двенадцать минут.

Когда поток прерывается, я опускаюсь. Основные процедуры управляющих порталами гендесов мне знакомы. Новые процедуры, наложенные поколениями бегущих через галактику людей, добавили сложности, но не нарушили изначального разумного порядка и не мешают мне перехватить контроль над операционной системой.

Я приказываю порталу расшириться и проскальзываю в него.

Ко времени, когда «Морган» прошел портал в межзвездное пространство, Деллиан уже оделся в броневой костюм. Вынырнуть им предстояло в тысячах километров от ковчега оликсов, но капитан Кенельм настояло, чтобы все были в сиюминутной готовности к бою.

Деллиан понимал, что это бессмысленная перестраховка. Если оликсы в состоянии распознать и перехватить их корабль сразу после выхода из портала, бой будет не для взводов в бронескафандрах. Да и выжить в такой стычке у них ни единого шанса. Однако он повиновался без возражений и проверил, чтобы весь взвод хорошенько запечатался в броню. До сих пор им приходилось проводить в скафандрах не более пяти суток подряд — черт побери учебные симуляторы!

Но если не считать, что потом очень нужен хороший душ, не так это страшно. К тому же никакая нейрохимия желез не дала бы той уверенности, какую внушала надежная защита брони. Оставалось надеяться, что Финтокс не страдает клаустрофобией.

Инфопочка подкинула на оптику Деллиана тактическую схему из командной сети «Моргана». Ударный флот благополучно вышел на позиции, удержавшись в заданных пределах ошибки. Три тысячи мин составили ряд с двадцатикилометровыми промежутками прямо по курсу ковчега, а штурмовые крейсеры «Моргана» образовали круговую формацию в пяти тысячах километров от него. Вот порталам, которые их доставили, пришлось не один день маневрировать, подстраиваясь к вектору и скорости чужого корабля, чтобы вывести крейсеры на параллельный курс. Сам «Морган» держался еще на несколько тысяч километров дальше.

Когда ковчегу осталась одна световая минута до крайней мины, весь их ряд начал выкачивать в пространство атмосферу Сасраса. Колоссальный выброс состоял из полутвердой материи, удерживаемой в этом неустойчивом состоянии сокрушительным давлением гиганта. Вырвавшись в свободный вакуум, сжатый газ с невероятной скоростью расширялся. Там, где только что была пустота, за считаные секунды повисло облако молекулярного водорода. Оно быстро таяло, но непрерывающийся поток в его недрах поддерживал высокую плотность.

Ковчегу, идущему на тринадцати сотых от световой, до него оставалось меньше десяти минут. Даже если его датчики увидели затянувшее звезды плотное пятно, они вряд ли сумели бы распознать в нем полосу пара длиной в шестьдесят тысяч километров. Отсчитывая секунды, Деллиан видел, что ковчег не пытается изменить курс. Производимое им гравитационное искажение позволяло отклонить естественные скопления дрейфующих между звездами пыли и газа и пролететь через зыбкие облачка атомов напрямик. За минуту до столкновения ковчег начал менять вектор. Но даже гравитонный двигатель не так скоро развернет миллиардотонную громаду.

— Врежется! — Деллиан ухмыльнулся под шлемом. Взвод радостно перекликался. Индукционные волокна, перевивавшие его мускулы, подрагивали, и он инстинктивно читал в их колебаниях радостное волнение своей боевой когорты.

— Погоди, — сказала Элличи. — Они еще могут включить двигатель на антиматерии. Если его выхлоп ударит в облако, удар будет ослаблен.

Деллиан беззвучно вздохнул. «Вечно она предполагает худшее».

— Активировать ракету на антиматерии слишком долго, — возразила Тиллиана. — Ее не включишь одним щелчком. А осталось сорок секунд.

Деллиан с тревожным восторгом следил за передачей. Ковчег по–прежнему медленно отклонялся от первоначального курса. В каких–то двух миллионах километров перед ним продолжала вздуваться облачная волна, ежесекундно подпитываемая миллиардами тонн водорода. Теперь ковчегу было ее уже не обойти.

Когда ковчег через неполную секунду прорезал волну по всей длине, в космосе сверхновой звездой полыхнуло жесткое излучение. Защита гравитационного искажения была сметена огромностью массы на границах поля. Пусть водород висел в пустоте легким туманом, но на такой скорости столкновение равнялось удару о твердую скалу. Излучение молекулярного водорода обратило энергию столкновения в копье, пронзившее каменную массу на сотни метров. Оно уничтожило на своем пути и механизмы, и биологические компоненты, а сопровождавший его электромагнитный импульс вызвал мощные электрические токи, распространившиеся по металлу, оплавляя большие машины и превращая в шлак меньшие.

Через миллисекунды после энергетического каскада ковчег ударила материальная взрывная волна. Деллиан вместе со всеми затаил дыхание. Окажись облачная волна слишком широкой или длинной, сотрясение разнесет огромный корабль в пыль, и все их труды после ухода с Джулосса обратятся в ничто.

Ковчег вырвался из переливчатых миазмов волны, волоча за собой хвост ионизированного газа. Генераторы искажения теперь стали озерцом остывающей лавы, и ничто не защищало поверхность корабля от настоящего межзвездного газа и пыли, избивающих его на скорости в тринадцать процентов световой. Тупой нос массивного цилиндра подернулся ослепительными искорками, мало–помалу прогрызающими темную скалу из никеля и железа.

— Двигатель отключен, — объявило капитан Кенельм, — и гравитационный щит тоже. Физическая целостность держится. И след негативной энергии улавливается, то есть червоточина уцелела. Но межзвездная среда задаст ей хорошую трепку, так что давайте кончать, пока эта дрянь не развалилась на куски.

Взвод отозвался с таким энтузиазмом, что Деллиану почудилось: он слышит крики восторга не только по своему защищенному каналу, но и сквозь изоляцию скафандра. Тактическая программа на оптике показывала, что штурмовой крейсер жестко ускоряется, сближаясь с изувеченным чужим судном. Затем и «Морган» пришел в движение, следуя за штурмовиком в оборонительном строю тяжеловооруженных судов сопровождения.

Скребущая обшивку пыль одела носовую часть ковчега лиловым сиянием, превратив его в легко различимую для ударного флота мишень. За тысячу километров стартовал для контратаки первый из кораблей оликсов. По расчетам, облачная волна должна была уничтожить от двадцати до тридцати процентов систем ковчега, оставив в живых достаточно механизмов, чтобы ради них стоило затевать абордаж. При больших разрушениях они не сумели бы извлечь из червоточины необходимую информацию. При меньших пришлось бы столкнуться с серьезным отпором. И разумеется, без гравитационного искажения бьющая на ноль тринадцати от световой пыль в конечном счете должна была разнести сам ковчег, а значит, секундомер включен.

— Приготовиться! — объявило Вим по общей связи. — Наблюдаем активность в головной части.

Из отверстий, открывавшихся по ободу вокруг носа ковчега, выскользнули такие знакомые по древним файлам Сол корабли. Деллиан узнал корабли Избавления: стройные треугольные корпуса с закругленными углами, такие темные, что здесь, между звездами, едва различимые на фоне неровного сияния гибнущего ковчега. Деллиан, видя, как целая эскадра изящно маневрирует, выходя на встречный курс, радушно улыбнулся. Странное чувство: они словно вернулись в глубь истории, снова сражались за Солнце.

— На «Спасении жизни» кораблей Избавления в ангарах не держали, — заметила Элличи. — Они изменили план. Явно уже сталкивались с приманками.

— Насколько это плохо? — спросил Деллиан, пока датчики рисовали картинки на его оптике.

— Корабли Избавления нам известны, — успокоила она. — Наши штурмовые крейсеры их превосходят.

Деллиан задумался, что сталось с другими приманками. Раз оликсы продолжают высылать ковчеги, они еще не побеждены. «Однако никто еще не приводил к ним на борт неан, чтобы вырвать у единого сознания координаты врат. А мы это сделаем. Мы можем переломить ход войны!»

Противники продолжали движение к ваянскому солнцу на тринадцати процентах световой, но их относительные скорости уравнивались. Пятьсот штурмовых крейсеров против ста пятнадцати кораблей Избавления. Они сходились с мощным ускорением. Стремительными фехтовальными выпадами прочертили пустоту рапиры когерентного излучения. Корабли Избавления дали залп вооруженными антиматерией снарядами, разорвавшимися в сотнях километров от цели. Эти взрывы имели двойное назначение: во–первых, направить и сфокусировать энергетический выброс аннигиляции в единый когерентный луч гамма–радиации, во–вторых, создать смертельное облако осколков, расширяющееся настолько быстро, чтобы штурмовые крейсеры «Моргана» не успели от него отвернуть.

Энергетические лучи легко отразила дефлекторная обшивка крейсеров, а большую часть шрапнели штурмовики снесли собственным гравитационным искажением. Рентгеновские лазеры издалека выбили уцелевшие снаряды, и близко не подпустив их к крейсерам. Корабли Избавления при всей их мощи так не умели. Крейсеры выпустили «каллумиты» — узкие плазменные ракеты внутри каплевидных порталов. Оликсы встретили их шквалом энергетического оружия, торпед и кинетических снарядов разного рода. Все впустую. И лучи, и материя попросту проходили сквозь каллумитовы дыры в пространстве и безобидно вываливались из порталов–двойников над самой короной ваянского солнца.

В последние секунды перед попаданием в корабль Избавления портал каллумита раскрывался до пятидесяти метров, чтобы отхватить от злополучного корабля здоровенный кус или прошить в нем широкую дыру.

Бой не продлился и минуты, оставив после себя вспыхивающее в пространстве облако радиоактивного мусора — каждый обломок выволакивал из неподатливого межзвездного газа хвост мерцающих ионов. Штурмовые крейсеры уже подходили к ковчегу. Навстречу им метнулась вторая волна Избавителей.

За этим столкновением Деллиан следил, сдерживая дрожь. Примененное любой из сторон оружие сейчас угрожало повредить ковчег. Стоило траектории чуть уйти в сторону…

Сильнейшая радиация насыщала поверхность ковчега, добивая уже поврежденный камень. К брызгавшим в пространство очагам лавы добавились каменные обломки.

— Святые, будто на столкновение «Титаника» с айсбергом смотрю, — пожаловался Деллиан. — Заранее знаешь, что утонет, вопрос только — когда?

— Когда мы уйдем, — подал голос Ксанте.

— Ты сперва дойди, — вклинился Джанк.

— Согласно нашей модели, общая целостность ковчега на приличном уровне, — сказала им Тиллиана. — Должен сохранить связность еще три часа.

— Если не возрастет плотность межзвездного газа, — уточнила Элличи. — Усиленное ударное воздействие может ускорить распад структуры.

Деллиан не выдержал:

— Приятно слышать.

— Не волнуйся, — успокоила Тиллиана. — Скрываться уже не приходится, так что мы запустили на цель двенадцать сенсорных сетей. Они оценивают пространство по вашему курсу. Объявится что–то нежелательное, успеем предупредить.

— Так–то лучше, — свысока похвалил Урет.

— Взводу приготовиться, — приказало Кенельм. — Выпускаем первую группу захвата.

Деллиан подозревал, что легчайшая вспышка зависти, которую он ощутил в себе, была бы куда сильнее без успокаивающего действия желез. Как у святой Кандары! Впрочем, он сам напросился сопровождать Финтокса, так что нечего жаловаться, что не попал в передовую абордажную команду. Сейчас он нипочем не мог вспомнить, что дернуло его за язык.

«Морган» сблизился с ковчегом на пятьсот километров и выпустил десантные модули. Их полет состоял из коротких толчков ускорения с промежутками свободного падения: напряжение, перемежаемое скукой. Деллиан наблюдал подход через сенсоры корабля. Ковчег в туманном плаще ударных выбросов надвигался, показывая в подробностях свою оплавленную и разбитую поверхность. Очень похож на «Спасение жизни» — тот каменный астероид, который оликсы более или менее гладко обтесали до сорокадвухкилометрового цилиндра одиннадцати километров в диаметре. Сенсоры «Моргана», опутавшие его двенадцатью паутинными сетями, подтвердили, что внутри расположены четыре крупные полости: три большие — восьми километров в поперечнике, с полной жизни биосферой оликсова «родного мира» в доказательство ползущей от звезды к звезде лжи. Четвертая полость имела диаметр не более четырех километров и вмещала в себя червоточину, связывающую ковчег с вратами анклава. Меньшие пустоты вроде пузырей в камне группировались между большими биосферными: ангары и помещения для жизнеобеспечивающих механизмов, а то и просто гигантские резервуары.

Головной десантный модуль под прикрытием штурмовых крейсеров скользнул в похожие на пещеры отверстия по ободу носовой части ковчега. Весь взвод Деллиана следил, как коллеги высадились из модулей и начали движение по лабиринтам тоннелей между полостями. У них было полтора часа, чтобы добраться до генератора червоточины. Через двадцать минут Ован сообщил, что можно причаливать.

— Пошли, — сказал Деллиан гендесу своего модуля.

Они летели параллельным курсом с пятью другими взводами, имевшими свои задачи. За входной пещерой располагалась большая полукруглая каверна с пятью шлюзовыми дверями шириной в два корабля Избавления. От трех дверей не осталось и следа, две сохранившиеся выбило вбок. Смяты и сдвинуты были и двери на дальнем конце. Деллиан задумался, ударная сила волны тому виной, или сами корабли Избавления вышибли двери, спеша защитить ковчег.

Ангар за разбитыми шлюзами был настолько обширен, что его пол загибался, следуя изгибу ковчега. Здесь было как в лесу: сплетение органических труб на стенах и потолке напомнило Деллиану стволы древних деревьев с растресканной черной корой. Должно быть, они росли тут не одно десятилетие.

Большая часть трубок–стволов полопалась, выпустив на мраморный пол маслянистую жидкость, которая теперь весело кипела в вакууме, посылая клочки тумана в зияющие проемы шлюзов. Деллиан насчитал семнадцать разбитых о стены кораблей Избавления. В каждом виднелись прожженные рентгеновскими лазерами штурмовиков дыры — добивали на всякий случай. Три штурмовых крейсера с сотнями вооруженных дронов бдительно патрулировали ангар. Свет здесь давали только широкие лучи их фар.

— Готов? — по отдельному каналу обратился к Финтоксу Деллиан.

— Готов.

Жаль, что нельзя было оценить состояние духа метаваянца, как он оценивал состояние своего взвода — по выброшенным на оптик медицинским данным. Но даже Ирелла не ждала, что ваянцы однажды станут реальностью, так что приходилось полагаться на честность Финтокса. Доверие давалось Деллиану непросто.

Десантный модуль опустился у действующего внутреннего шлюза. Открылась задняя дверь, и боевые когорты взвода, поднявшись из гнезд, выплыли наружу. Среди разрухи в ангаре ядра производили впечатление: осиные тела основы теперь покрылись грозной коростой дополнительных орудийных капсул и реактивных сопел. Ядра, несмотря на лишний груз, с прежним проворством выскользнули из модуля и зашмыгали кругом. Такая игривость наводила на мысль, что мозг мунков, утратив тела, отчасти сохранил радость жизни.

Деллиан поспешно выбрался через боковую эстакаду. На полу ангара под сапогами захрустело, из–под ног разлетелись угли, плеснула липкая жижа.

— Элличи, что ты мне скажешь?

— Монтаксан просматривает данные сенсоров. Передняя часть ковчега сильно повреждена. Тебе надо продвигаться ко второй камере. Пещеры по курсу набиты системами жизнеобеспечения, там должен найтись крупный вход.

— Понял.

Он провел взвод в работающий шлюз с дверью четырехметровой высоты. Взводу Ована было поручено удерживать ангар и участок непосредственно за ним. Люди в скафандрах под прикрытием зависших над ними боевых когорт осматривали самые крупные обломки.

— Живых квинт пока не видели, — сообщил Ован, пока они ждали открытия овальной двери. — Вот тела попадались. Парочку упаковали для отправки на «Морган».

— Где же они прячутся? — спросил Деллиан.

— Внутри. Дроны и головной взвод направляются к первой полости. Скоро разыщут.

Он показал Деллиану большой палец — жест, мало подходящий для бронированной перчатки.

Трое из когорты Деллиана зависли перед шлюзовой дверью, осветив ее мощными лучами. Люди Ована, к удивлению Деллиана, сумели ввести в схему свои ключ–коды. Дверные петли напоминали ему жгуты мышц, сочащиеся жидкостью из капилляров. Но ключи работали, только вот открывалась дверь ужасно медленно.

Его это насторожило.

— Джанк, Урет, Фалар: вы вперед, с каждым по половине когорты. Проверьте, все ли чисто в боковых проходах.

— Все чисто! — возмутился Ован.

— Конечно. — Он доверял Овану, как и другим взводам, но здесь были его люди. А ковчег пришельцев выглядел жуткими дебрями, и святые знают, сколько врагов затаилось в тенях.

Он отправил с Фаларом двоих из собственной когорты. Когда открылась внутренняя дверь, те показали ему улей ходов и мелких камер с помятыми и поломанными сплетениями ветвей, лиан, проводов. Дроны и боевые ядра рассыпались веером, проверяя местность.

Остальной взвод сопровождал Финтокса. Дроны первыми углубились в лабиринт, выискивая широкие проходы по длинной оси ковчега.

— Мы полагаем, вам следует двигаться по проходу СР‑3, — подсказала Тиллиана. — Это, по–видимому, один из главных транспортных путей, тянется по всей длине ковчега — во всяком случае, так было на «Спасении жизни». Если мы не ошибаемся, он выведет вас в зал жизнеобеспечения первой и второй биополости. Монтаксан полагает, что там есть вход.

— Вас понял, — отозвался Деллиан, разглядывая тактическую схему, разраставшуюся на глазах по мере того, как дроны и взводы проникали в глубину ковчега. — Ладно, парни, нам сюда.

СР‑3 на миг вызвал в нем ощущение дежавю. Он был очень похож на систему тоннелей, по которой шел Феритон Кейн в погубившей его операции на «Спасении жизни».

— Вы считаете, Феритон не лгал, описывая, куда ведут те тоннели? — спросил он Элличи.

— Он не мог слишком далеко отклоняться от истины, — ответила Элличи. — Оликсы, вероятно, застали его крадущимся по тоннелям, потому что рассказ про обелиск и четвертую биополость наверняка был ложью. Но общую схему тоннелей разведали до него.

Деллиан всмотрелся в трубы, наподобие длинных узловатых ветвей сплетавшиеся на стенах тоннеля.

— Прекрасно! То есть он попал в засаду примерно в таком месте.

— Брось, — сказал Джанк. — Одно дело — крадущийся в темноте шпион. Другое — мы, взвод в бронированных скафандрах, с когортами боевых ядер при огневой поддержке флота штурмовых крейсеров…

— Молчи! — перебил Ксанте.

— О чем молчать?

Джанк так хорошо разыграл простодушное удивление, что Деллиан хихикнул.

— Не заставляй меня произносить эти слова! — вскричал Ксанте.

— Я должен знать, — подначил Урет.

— Не понимаю, — вступил в разговор Финтокс. — О чем не хотят говорить некоторые из вас?

— Шутят, чтобы развеять напряжение, — сказала Элличи. — Есть старая примета, что в подобных ситуация нельзя спрашивать…

— Нет!

— …что может пойти не так?

Возмущенные крики забили канал связи.

— У меня это не считается, — запротестовала Элличи. — Меня там нет.

— Это юмор? — осведомился Финтокс.

— Когда–то это называлось: «Не искушай судьбу», — ответил Деллиан. — И воспринималось вполне серьезно. Но земная драматургия так часто использовала этот штамп, что он стал смешным. Хотя кое-кто и теперь относится к нему всерьез.

Последовала долгая пауза.

— Не думаю, что вполне понимаю человеческую психологию, — объявил Финтокс.

— Да и я тоже, — пробормотал Деллиан.

Тоннель был не так уж узок, но строй боевых когорт в него не проходил, поэтому они выстроились в цепочку, перемежавшуюся людьми взвода. Деллиан оставил Джанка впередсмотрящим, а перед ним летели дроны и полдюжины боевых ядер. Остальные двигались между своими когортами. Деллиан держался посредине, рядом с Финтоксом. Через некоторое время они вышли в отрезок тоннеля, освещенный бледным розовым свечением прораставших из трубок листьев.

— Взводы столкнулись с вооруженными квинтами, — сообщила Тиллиана.

— Где?

— На входе в первую биополость. Квинты в шарах–охотниках, используют оружие высокой мощности. Боевые ядра их снимают, но это непросто. Они хорошо окопались и дерутся как черти. Можно подумать, они нам не рады!

— Дел! — окликнул Джанк. — Впереди большое помещение.

— Жди остальных, — велел Деллиан. — Посмотрим вместе.

Тоннель вывел в округлую камеру, откуда уводили в полумрак еще три тоннеля, а пятиметровая арка была заполнена растекающимся по полу и быстро тающим туманом. Этот туман покрыл стены липкой влагой и тонкими линиями изморози.

Датчики скафандра доложили, что туман азотный, температура минус двадцать пять по Цельсию.

— Протечка криогена?

— Похоже на то, — согласилась Элличи. — Отсюда есть связь с бывшей камерой жизнеобеспечения. У них должен быть приличный запас атмосферных газов.

— Ясно. — Деллиан активировал часть вооружения. Когорта последовала его примеру. — Джанк, Урет, двигайтесь вперед. Остальные за ними шестиугольником. Ксанте, ты прикрываешь Финтокса и поглядываешь назад. Джанк, разведай местность.

Дюжина дронов и два боевых ядра нырнули в туман. Визуальные датчики ничего не увидели — холодный туман заполнял всю камеру. Активные сенсоры резали его, составляя карту.

Деллиан прошел под арку вслед за боевой когортой Урета. Его оптик уже давал общие очертания. Камера была величиной со стадион, с большими цилиндрическими цистернами вдоль одной стены. Большую часть пола занимали трубы и теплообменники.

Цистернам сильно досталось от удара волны. Толчки сбили их с креплений. Налетая друг на друга, они лопались, выпуская жидкий азот. В результате воздух наполнился туманом, а температура и сейчас продолжала падать. Когорта Деллиана медленно пробивалась сквозь разгром. Бывшие мунки, уловив его напряжение, поводили носами, словно вынюхивая след.

— А как подействует такой холод на нейронные соединения ковчега? — спросил Деллиан.

— Такая температура для него неблагоприятна, — ответил Финтокс. — Многие клетки, вероятно, повреждены и гибнут. Здесь трудно будет подключить интерфейс. Предлагаю поискать другую локацию с неповрежденным входом.

— Хорошо. Тиллиана, куда нам двигаться?

— Погоди, — отозвалась она. — Дел, прошу проверить…

— Вижу источник энергии, — крикнул Джанк.

На тактическом дисплее Деллиана возникло сбивчивое изображение. Откуда ни возьмись материализовались еще три — магнитное и электромагнитное излучение усиливалось, температура рванула вверх, словно кто–то отдернул занавеску…

— Святые, откуда…

Несколько цистерн с жидким азотом взорвались, волной окатив пол. Боевые ядра витали над головами, как ни в чем не бывало, а вот взводу в скафандрах пришлось туго. Пенящаяся жидкость дошла Деллиану до пояса, с силой толкнула. Скафандр его удержал, хотя пол предательски скользил под ногами. Его снесло на несколько метров, пока плечо не наткнулось на столб из погнутых трубок. Когорта инстинктивно подстроилась к его движению, сомкнулась теснее, изготовившись к обороне…

Сенсоры показали ему пять поднимающихся из разбитых цистерн шаров–охотников. Инфопочка Деллиана приняла радиопередачу в широком диапазоне.

— Дорогие люди, добро пожаловать, хотя ваши намерения и ошибочны. Просим вас присоединиться к нам по собственной воле. Мы вас любим и желаем лишь вознести вас для последнего явления Бога у Конца Времен. Не верьте лжи, которой прокляли вас предшественники. Наше странствие — предназначение и награда всем разумным видам. Мы счастливы будем унять все страхи, которые вы, быть может…

Деллиан сверкнул улыбкой за щитком шлема — он был как нельзя более доволен происходящим.

— Эй, вы, привет, — проговорил он. — Отдерите себя сами.

Один из шаров выпустил по нему энергетический луч невероятной силы. Поверхность скафандра подернулась серебром, отраженный луч опалил стену камеры. Потекшая со стены лава добавила бурления жидкому азоту.

— Угадайте, где мы научились этому фокусу? — с издевкой произнес Деллиан. — От ваших холодных трупов, что по сей день пачкают Землю. Ну, сдавайтесь без шума, и вас оставят в живых.

— Милый человек, разве ты еще не понял? Мы живем вечно. С вами или без вас.

— Ну, тогда ладно. Привет от святой Кандары.

Он открыл огонь. Его поддержала боевая когорта. Камера мгновенно наполнилась промельками кинтетических снарядов — гауссовы ружья яростными очередями выбрасывали сверхскоростные пули из металлического водорода. Пораженные ими шары раскололись и разлетелись, погибающий механизм выбросил адскую взрывную волну, сбившую с ног весь взвод. Раскаленные осколки погрузились в отходящую волну жидкого азота вместе с горящей плотью квинт, которая в равнодушной жидкости мгновенно застыла неровными ледяными комьями.

Деллиан, перекатившись от удара и плавным движением поднявшись на ноги, торжествующе расхохотался. Быстро проверил тактический дисплей: весь взвод цел, медицинские показатели в норме.

— Хорошо поработали, парни. Еще разок для проверки. Хватит с меня сюрпризов.

Еще на пару секунд камера жизнеобеспечения наполнилась визгом водородных пуль, бьющих по самым крупным цистернам. В этих замаскированных охотничьих шаров не обнаружилось.

— Выходим, — сообщил он. — Тиллиана, мне нужна локация другого входа.

— Если Монтаксан не ошибается, другая такая же камера примерно в километре по вращению. От развилки идите по СР-б-5.

— Понял.

— Да, и еще, Деллиан…

— Ну?

— Злодейский хохот у тебя здорово получается!

Ирелле некуда было деваться, не с кем посидеть и поговорить, поделиться тревогой. Штурм разворачивался у нее на оптике. Она и не подозревала, что будет так трудно. Эти первые часы, пока корабли и минная волна занимали позиции в холодной пустоте за кометным поясом Баяна на пути у ничего не подозревающего ковчега, обернулись бесконечным пустым ожиданием. Время мучительно растянулось.

А когда началось, Удар оказался внезапным и зверски жестоким. Настолько, что ей чудилась, будто инфопочка каким–то чудом спрессовала время. Ковчег покорежило облачной волной, корабли Избавления свирепыми осами взвились из помятого гнезда. Штурмовые крейсеры рванулись вперед в полном сознании своего превосходства.

За ними пошли десантные модули, аккуратно ткнулись носами во входные каверны ковчега. Ирелла тяжело дышала, принимая данные со скафандра Деллиана, вся отдавшись роли его ангела–хранителя. Вот только крылья у нее были подрезаны — она ничего не могла ему сказать. Это было самым страшным проклятием. Тактикой теперь занимались Тиллиана и Элличи, к ним шло из разных источников множество данных, уже переработанных остаточным мышлением их мунков, а опыт многолетних тренировок позволял бережно и умело направлять взвод. Они заботились, чтобы с мальчиками не случилось беды.

«Положись на них».

— Цистерны! — не выдержала она, когда взвод пробрался в огромную камеру жизнеобеспечения. — Ну, проверь же криоцистерны, болван!

Она нашла взглядом иконку экстренной связи, прямой выход на Элличи с Тиллианой — вот уж кто сейчас обойдется без нее! Видят же они, что цистерны — единственное возможное укрытие. Должны видеть!

Она чуть не всхлипнула от облегчения, услышав, как Тиллиана предостерегает взвод. Через несколько секунд Деллиана подхватила волна жидкого азота. Ей на оптик выплеснулись графики скафандра: проверка уровня термоустойчивости. Ничего, до начала деградации систем они выдержат погружение в жидкий азот в течение трех часов.

И тут Деллиан вздумал пререкаться с шарами–охотниками — тупой бесшабашный фанфарон!

— Ради святых, стреляй, и все тут! — взмолилась она.

А потом ее желание исполнилось, и она завизжала и заскулила, вглядываясь в огненную бурю и проклиная себя за рвущиеся из глотки жалкие звуки.

«Держитесь!»

Последний шар–охотник разлетелся вдребезги.

«Слава святым!»

Когда взвод начал продвижение к следующему входу, она поднялась на дрожащие ноги и потянулась. Тело ее полагало, что она вместе с друзьями пробивалась через ковчег, вместе с ними физически напрягалось под огнем. Слишком большой заряд нервной энергии в ней накопился: кончики пальцев звенели, по рукам и по ногам бродили вспышки тремора.

Парковая зона тора освещалась сейчас лишь редкими предохранительными фонариками по краям дорожек. Поэтому она заняла себя энергичным бегом на месте, побоксировала с тенью — чувствуя себя ужасно глупо, особенно из–за вида собственных длинных и по–паучьи тонких рук.

«Так–то лучше».

Она выдохнула, заставляя себя вернуться к холодному аналитическому мышлению, которое могло бы принести хоть какую–то пользу. И решительно расправила плечи, приготовившись сесть на место, чтобы все внимание уделить взводу.

Слабое кобальтовое сияние проникло сквозь изогнутую крышу тора высоко над ее головой. Этот оттенок синевы был ей знаком: расширялся обод портала.

Там, в неестественной темноте центральной полости криопланеты, раскрывался портал. План Удара Ирелла вызубрила наизусть — не было в нем никаких открывающихся в Бенну порталов.

Тактический дисплей ее оптика подтвердил: на этой стадии Удара никакие порталы не активировались.

— А?

Она тупо уставилась на сияющий голубой круг, приближенный ее оптикой. Что–то шло сквозь него. Большое и ошеломительно элегантное. Башня из кубов и пирамид в клетке блистающих белых спиралей — и крылатое.

— Ох, святые, у нас проблема!

Нью-Йорк июля 2204 года

Стоило шагнуть за дверь, ветер взъерошил ему густые волосы. Каллум повыше застегнул молнию от предрассветного холодка.

— Не ожидал здесь ветра, — пробормотал он.

— Вероятно, температурные перепады, — сказало Элдлунд. — Днем щит отчасти пропускает солнечные лучи.

Каллум оглядел накрывший Манхэттен щит. Казалось, его призрачные границы отражают уличную сетку, на которой лазерная и неоновая реклама сверкала так, словно и не было никаких проблем с энергией, словно солнечные колодцы по–прежнему в полную мощь качали в земную сеть электричество. Вниз пришлось смотреть осторожнее. Они стояли на крыше штаб–квартиры «Связи» — до земли было все сто двадцать этажей. Он никогда не страдал головокружениями, однако…

Остальной состав экспертной группы ожидал его на Западной 59‑й. Люди угрюмо жались друг к другу, лица в многоцветном ночном освещении казались бледными. Каллум знал, что его стянутая терапией кожа отчасти скроет удивление при виде Джессики. Луи, подойдя, уважительно кивнул Каллуму.

— Идем, — обратился он к Элдлунд. — Прихватим по кофе.

— Но… — запнулось Элдлунд.

— Потом увидимся, — сказал помощнику Каллум.

Уходило Элдлунд с трудночитаемым выражением на лице. Каллум же подошел к остальным, смотревшим в сторону Центрального парка, и всмотрелся в увеличенную картинку на линзах. На террасе Бетесда происходило какое–то бдение, люди держали над собой сотни свечей.

— Против чего протестуют? — поинтересовался он.

— Это не протест. Мультиконфессиональное собрание, — сказал Алик. — Молятся об отражении пришельцев.

— И толку от них пока что столько же, сколько от нас, — заметил Юрий.

Каллум сухо усмехнулся ему и обернулся к Кандаре.

— Ты в порядке?

— Жива пока, — пожала плечами женщина.

— Хорошо? Почему здесь собрались?

Юрий указал на толпу внизу.

— Хорошая метафора. Мы пятеро отложили в сторону всё: ссоры, моральные разногласия, — чтобы вместе противостоять оликсам.

— Я уже знаю способ, — сказал Каллум.

— Да, — кивнул Юрий. — Мы в курсе. Четкая идея, должен отдать вам должное. Запулить одним из наших кораблей по «Спасению жизни». Им нечего будет ему противопоставить, ведь это, по сути, одна большая дырка в пространстве. И при попадании пройдет насквозь. Если хорошенько нацелить — вдоль оси, — за долю секунды вынесет и биосферные полости, и червоточину; а если направить три–четыре звездолета, стратегически расположив их по длине, нагрузки вращения, пожалуй, порвут ублюдка на куски.

— Ну… да. — Каллуму неприятен был маловыразительный голос Юрия. Слишком хорошо он помнил беспощадную целеустремленность этого русского старца. — Вы видите здесь проблему?

— Несколько, — вступила в разговор Джессика. — Для начала это их не уничтожит.

— Хорошо, пусть это не уничтожит их анклава. Но вы сами сказали: до их возвращения у нас будут годы. Мы выиграем время на строительство хабитатов исхода.

— Чтобы на наших потомков охотились по всей галактике, — резко закончил Юрий.

— Ну и пошли вы все. Извините за хорошую новость.

— Новость прекрасная, Каллум, — вмешалась Кандара, — только надо хорошенько подумать, как ее применить.

— Быстро и жестко. Окно, позволяющее уничтожить «Спасение жизни», быстро закрывается. У них уже сейчас на борту окукленные работники Прихожей. Там же скоро окажутся все захваченные на хабитатах. Если мы отдадим этому проекту все силы, пуск, думаю, удастся осуществить через пятнадцать, максимум двадцать часов. Лишь бы Совет, Энсли или кто там еще дали мне добро.

— Даже если ваша идея сработает безупречно, она всего лишь даст небольшую отсрочку, — горестно проговорил Алик. — Нам этого мало.

— И вы туда же? — возмутился Каллум. — Вы что здесь, все онеанились?

— Иди ты! — окрысился Алик.

— Неаны дадут вам совет и окажут помощь, — вступила Джессика. — Мы для того и существуем.

Каллум и раньше замечал, что ему сложнее всех из экспертной группы оказалось поверить в нечеловеческое происхождение Джессики. И не без причины. Они в его бытность консультантом по проблемам при Эмилье не раз работали вместе. Джессика с ее чувством юмора, проницательностью и порядочностью, порой заставлявшей его стыдиться самого себя, была для него человеком с большой буквы. Идеал человека — то, что создала бы машина, если задать ей подходящие параметры. Задний ум — такой стервец!

— Вы нам советуете не убивать «Спасение жизни»?

— Да. Мы четверо разработали другую стратегию. Она дает больше надежды на успех.

— Что?

— Это наш шанс, Каллум, — сказал Юрий. — Первое Лицо и генеральный секретарь поручили Энсли и Эмилье спасти наш вид. Целиком.

— Типично для сволочей–политиков, — процедил Алик. — Пусть кто–то сделает за них грязную работу, а они сохранят руки в чистоте — особенно если работа будет успешной. Потому что план, чтобы сработал — сработал по–настоящему, — должен быть таким грязным, что сам дьявол отвернется.

— Вот гадство, — еле слышно пробормотал Каллум.

— Да, — сказала Кандара. — А выдуманный Энсли с Эмильей комитет обратился за советом к нам, мы ведь, как–никак, эксперты. И еще у нас есть Джессика и Соко.

— Что?..

— Нейровирус, — сказала Джессика. — Я могу захватить единое сознание корабля оликсов.

Каллум утер лоб ладонью.

— Даже спрашивать боюсь, однако… если мы не собираемся уничтожать «Спасение жизни», зачем нам его мозг?

— Разумеется, чтобы добраться до анклава.

— Но… вы, помнится, говорили, что анклав нам не одолеть.

— Так и есть.

— Тогда какой смысл? — Злость поднималась в Каллуме вровень с недоумением. Пока его не было, группа все обсудила! «Пока я спасал ваши задницы!» — Я думал, поиски врат и засылка лазутчиков в анклав — дело будущего.

— Так и было, — согласился Алик.

— Но оликсы понимают, что выжившие после вторжения попытаются нанести ответный удар, — вступила Джессика. — А это возможно сделать, только отыскав врата. Раз оликсы явились сюда, в систему Сол, значит, неаны врат пока не нашли. Но…

— Да? — поморщился Каллум.

Джессика ему улыбнулась.

— Прямо сейчас нам представилась идеальная возможность определить местонахождение врат.

— Как, черт вас побери?

— Червоточина «Спасения жизни» ведет прямо к ним.

— И?..

— И мы, захватив корабль, полетим по червоточине прямиком к вратам.

— Вы меня разыгрываете.

— Нет. Получив координаты врат, мы оповестим всех громким, мощным сигналом. Который примут по всей галактике.

— А вдруг оликсы в таком случае просто переместят врата?

— Врата в силу своей природы должны занимать определенное физическое пространство в анклаве. Это как дверца сквозь измерения. Открой ее, и ты внутри. Найдешь врата — найдешь анклав.

— Господи… — буркнул Каллум. — А потом?

— В каком смысле?

— Что будет с отправившим этот сигнал кораблем? Полетит обратно? К Сол?

— Ничего подобного, — сказал Юрий. — Согласно плану, мы пройдем через врата в анклав. Этаким, чтоб его, огроменным троянским конем, станем собирать сведения.

— Какие?

— Об условиях внутри, — сказал Алик. — Этого даже Джессика с Соко наверняка не знают. И «Спасение жизни» отследим, когда оликсы приведут его в анклав. Приготовимся.

Каллум закрыл глаза.

— К чему приготовимся?

— К тем, кто придет за нами.

— Это кто же?

— Хабитаты исхода. На них поколениями, в ближайшую тысячу лет будут создавать оружие судного дня — такое, что оликсы обделаются. Хабитаты вырастят и создадут армии суперсолдат, способных прорваться в анклав и освободить весь наш род.

— Ох, боже мой.

— С точки зрения бесстрастного технократа выглядит довольно изящно, — заметил Алик. — Мы находим врата. Армада будущего человечества вторгается в анклав, сметает оликсов и вытаскивает обратно «Спасение жизни». Финиш.

— Я предупреждал, — сказал Юрий. — Без грязи не обойтись.

— Систему Сол мы потеряем, — твердо заявил Алик. — Даже применив ваш торпедный звездолет в течение пятнадцати часов, сбив ковчег до того, как он накопит в себе коконы, мы не помешаем им прислать еще один в сопровождении большого военного флота.

— Корабли Решения, — сказала Джессика. — Лучше бы вам с ними не сталкиваться.

— Войну за Солнечную систему нам не выиграть, — заключил Юрий. — Ни сейчас, ни за тот год или два, которые уйдут на подготовку нашего плана. Все двенадцать миллиардов землян мы не спасем. Так что не станем и пытаться. Мы занимаемся тактикой, с самого начала нацеливаемся на эндшпиль.

— Ох, нет, — выпалил Каллум. — Нет–нет–нет-нет!

— Если преобразовать все имеющиеся хабитаты и в ближайшие десять лет стянуть производственные мощности всех терраформированных систем, мы, вероятно, сумеем произвести достаточно межзвездных хабитатов, чтобы втиснуть туда с полмиллиарда человек, — сказала Кандара. — Это уже хорошая база для будущей армады.

— А остальных мы оставим оликсам, — сказал Алик.

— Нет! Надо дать бой!

— Это и есть бой! — прорычал в ответ Юрий.

— Каллум, люди в коконах остаются живы, — сказала Кандара. — И будут жить… вечно, если верить оликсам. В этом вся суть их безумия. А если биотехнология оликсов на такое способна, мы рано или поздно научимся отыгрывать процесс обратно. Для того и надо проследить за «Спасением жизни».

Каллум ошеломленно уставился на Джессику.

— Это правда?

— Полагаю, неанская биология уже сейчас способна обратить окукливание вспять. Дайте мне несколько лет на исследования, и я это практически гарантирую. Через тысячу лет это будет — как в парке прогуляться. Соко уже приступил к изучению процесса.

— Христос обрыдался!

Проклятье, они все его возражения били логикой!

— Пока еще мы слишком малы, — сказал Алик. — Не готовы. Слишком примитивны. Приходится играть вдолгую, дружище, другого способа нет.

Каллум промолчал, потому что не доверял своему голосу. Только кивнул. «Опять Юрий меня побил».

— Конечно, все это может через пару дней потерять смысл, — бодро заметила Кандара.

— С чего бы?

— Если не выдержат городские щиты, мы крепко влипли, — пояснил Алик. — Чтобы организовать захват корабля и проект исхода, власти должны хоть на какой–то срок сохранить общество. Если Земля падет на этой неделе, то шансов забросить приличную часть заселенных миров в глубины галактики будет как у голого хрена на северном полюсе.

— И тогда мы возвращаемся к исходному проекту: самим захватить корабль оликсов, — сказала Джессика. — Что будет нелегко.

— Но необходимо, — мрачно заявила Кандара. — Весь план держится на этом их корабле. И первый шаг — захватить тело квинты, чтобы подчинить его нейровирусу. А на Макдивитте мы это дело завалили.

— Лучше тебя никто бы не справился, — поспешно проговорил Алик.

— Спасибо. Но если это так, мы по горло в дерьме. У меня была хорошая броня, хороший план и хорошая поддержка. И все же я проиграла. Эти хреновы шары–охотники, в которых летают квинты, — для нас дерьмовая новость.

— Она все казнится, — ухмыльнулся Алик, — а решение уже придумала.

— Какое? — спросил Каллум.

— Простое. Надо найти такую квинту, которая не раскатывает в этихшарах. Вроде Феритона Кейна. Бог весть, сколько таких шляется по Земле, организуя диверсии.

— В следующий раз все будет иначе, — сказала Кандара. — Клянусь могилой матери Марии. Вы мне только покажите такого.

— Да, — ответил Юрий. — Мы над этим уже работаем.

Ричмонд, Лондон июля 2204 года

В такие минуты Олли жалел, что нельзя себя выключить. Большую часть ломки он проспал, но и теперь, сидя на разбросанных по гостиной валиках, переживал то тошноту, то озноб, то жар, то испарину, то приступы изнеможения и не слишком понимал, где находится. В ричмондском доме Клодетты, понятно. Но что дает ему это понимание среди зыбкого, окончательно вывихнувшего суставы мира? Принимая дозу за дозой зеро–нарка, он ничего не добился; вместо желанного утешения нарк насквозь пропитал его страхом, чуть не утопил. Если все и вправду мечтают до тебя добраться, ты не параноик. А в этом мире, на этой планете, в данный момент, как видно, так оно и было. Он только никак не мог припомнить подробностей. Нарк оставил ему в наследство сумятицу мыслей, шепчущие где–то голоса — то ли затаившихся под черепом демонов, то ли стершихся из памяти сновидений.

Может, вот таким и видится мир Ларсу — всегда смутным, невразумительным?

Он обхватил голову руками и крепко зажмурился. Понимал, что весь этот хаос — осадок от зеро–нарка в крови. До вчерашнего дня они с Аднаном худо–бедно держались. Подрезанные дозы работали, помогали перетерпеть мучительный мир, в котором власти ведут на них охоту, пока — очень скоро — не подоспеют пришельцы. Корабли Избавления почти все ушли от хабитатов на другой край Солнечной системы, разносить МГД-астероиды. От нижней сети остались жалкие крохи, смотреть, как дерьмо сохнет, и то интереснее. И вот тогда зеро–нарк дал сбой. Вместо гармонии вызывал из подсознания жуткие кошмары — болезненные, до того извращенные, что Олли стыдился собственного мозга. Перед глазами стояли люди–мумии. Запертые в беззвучной пытке собственных изъеденных опухолью тел. Зарубленные или сожженные разъяренными крестьянами, вылезшими со своими вилами и факелами прямо из виртуалки про Франкенштейна. Ненависть разъедала города, он слышал вопли ярости и ужаса. И не мог сказать, не из его ли собственной глотки рвались эти вопли, а только мечтал, чтобы морок отвалил на фиг.

Оглядев изуродованную гостиную, Олли нашел глазами сцену: бессмысленный голубовато–зеленый туман, шорохи помех из динамика.

— Выключи, — приказал он Таю.

Идиотский туман мигнул и пропал, и стала заметнее пугающая тишина спящего дома. Олли смутно удивился, что Тай хоть на это еще способен. Похоже, вся техника либо отключилась, либо глючила. Под конец даже в Солнет с трудом удавалось выйти, а о нижней сети и говорить нечего. Или это опять подаренная зеро–нарком паранойя?

Теперь, когда даже сцена не отвлекала взгляда, в глаза бросилась обстановка гостиной. Да уж, насвинячили они: выглядит как груда мусора, готовая к переправке порталом на Хаумеа. Между диванных подушек плесневелые корки. Всюду валяются пивные и винные бутылки, некоторые даже недопиты. А уж запах…

— Вот дерьмо, — жалобно пробормотал он.

Аднана нигде не было видно.

«Он что, меня бросил?»

От панической мысли часто забилось сердце. Кожу, и без того холодную, как ледком стянуло.

— Аднан?

Нет ответа.

Громче:

— Аднан, ты где, друг?

Тишина.

— Дерьмо! Тай, дай мне локацию Аднана.

— Второй этаж, ванная при второй спальне. Домашняя администрирующая сеть показывает, что на душевую идет энергия. Домашний резервуар заполнен на тридцать процентов: подача воды прекращена тридцать девять часов назад.

— Он наверху?

— Да.

Олли снова шлепнулся на подушки и жалостно всхлипнул, поддав ногой кучку пустых таблеток.

Надо завязывать с этой дрянью.

Чтобы выровнять дыхание до нормы, ушла минута. Сердце унялось. Он был бы не прочь вернуть к норме и остальные части тела, но нет, по–прежнему чувствовал себя ужасно. Не сумел вспомнить, когда и что в последний раз ел. А на руке красовалась большая заплата пластыря. Олли осторожно потыкал ее пальцем — саднит!

Поднявшись, он с подозрением принюхался к собственной подмышке.

— Там еще на один душ воды хватит?

— В случае, если Аднан закончит в ближайшие восемь минут, воды тебе на душ останется достаточно, — сказал Тай.

— Отлично!

Он сделал первый шаг, ожидая приступа похмельной головной боли, и с облегчением обнаружил, что обошлось. Хоть какой–то плюс от зеро–нарка.

— Ларс! Эй, Ларс, ты не спишь? Пить хочешь?

По правде сказать, он не мог вспомнить, когда и кто из них давал этой дубине поесть или напиться.

Трудно было не заметить иконку календаря на дисплее контактных линз. Времени прошло порядком. Так что пора серьезно, трезво поговорить с Аднаном, поскольку уже ясно, что ждать, пока все само рассосется, не вариант. Надо заставить Тронда выбить у Клодетты денежки ее траст–фонда. Честно говоря, Олли не видел, в чем проблема. Она подсела на наркоту покрепче Тронда, а это кое о чем говорит. Олли до сих пор вздрагивал, вспоминая, как переменился его друг.

Дверь зимнего сада была распахнута настежь. Он вошел. Увиденное дошло до сознания несколько секунд спустя. А потом он стоял на четвереньках, выворачиваясь наизнанку в промежутках между бессвязными воплями, потому что в памяти вышибло пробку и все вчерашнее ударом кувалды шарахнуло его по нейронам.

Это вовсе не наведенный нарком бред. Когда дом перестал принимать нижнюю сеть, они смотрели обычные новости о накатившей на планету волне. Люди плавились, их мышцы растворялись, врастали в жутко разбухшие торсы. Конечности усыхали, а ребра расширялись и склеивались в жесткий защитный панцирь поверх мутировавших органов. У кого это далеко зашло, в череп втягивались и глаза, и уши; тем чудищам, в каких они превращались, все это было без надобности. И так везде, под всеми щитами.

«Окукливание», — назвали это перепуганные ведущие новостей. Тела жертв модифицировались в коконы, готовясь провести вечность на летящем к концу времен «Спасении жизни». Контактные линзы показывали ему людей, безнадежно изуродованных за одну ночь; они лежали на кроватях — беспомощные, с усохшими конечностями, не в силах шевельнуться — и медленно теряли сознание. Обездоленные семьи собирались вокруг, им осталось только плакать. Богатыми занимались парамедики высшего класса с озадаченными, испуганными лицами; среднему классу санитарные службы вводили седативные и пытались выбить место в больнице; совсем бедным оставались священники, молитвы и цветочные венки, кое–кому делали акупунктуру, прокалывая мерзкие опухоли. Этим еще посчастливилось.

Страх, завладев улицами, вызвал сотни бунтов. Олли с Аднаном в тошном отчаянии смотрели передачу из Каракаса: замершая в нерешительности военизированная охрана против окруживших клинику новоявленных антиоликсистов. Окукленных — иногда еще в сознании, кричащих — выволокли на площадь перед больницей. Разожгли большой погребальный костер, и пламя испускало жирный чад, когда люди с замотанными от дыма лицами швыряли в него живые коконы. Некоторых родственники пытались отстоять, вступали в бой с перепуганной толпой. Эти были обречены на поражение.

Случившееся в Каракасе распространялось по всему земному шару. Люди боялись заразиться от коконов, и этой первобытной паники ничуть не унимали успокоительные заверения властей. В маленьких городах было хуже. Множество беженцев из сельской местности истощили запасы. Раздражение в адрес чужаков в сочетании со страхом окукливания дало взрывчатую смесь. Костры разгорались один за другим.

«Всекомменты» дружно твердили, что окукливание грозит только имеющим в организме К-клетки, и потому больницы осадили толпы людей, требующих удаления имплантов. Против этих, спешащих избавиться от чужих клеток, чем бы то ни грозило здоровью, пришлось вызвать военизированные службы и полицию. Пошел вал роликов и картинок с инструкциями «прооперируй себя сам».

Олли в отчаянии зажмурился, но воспоминания продолжали жечь мозг. Потом всплыло самое страшное. У Вика и у бабушки есть К-клетки! И с ними так будет. Если только… эти операции! К-клетки можно удалить раньше, чем начнется окукливание. Только на это надо порядочно ваттдолларов.

У Клодетты они есть.

Он открыл глаза, уже зная, что делать. На хрен друзей, на хрен Джад. Пришельцы пришли за его родными. Остальное ничего не значит. Когда желудок совсем опустел, Олли уставился на кушетку, где лежал Ларс. Бывший Ларс.

Опухоль, распространявшаяся от верхней части туловища, теперь так разрослась, что футболка лопнула, обнажив бледную кожу и выпуклые голубые вены. Поглощенная новообразованием шея превратила голову в короткий придаток тела, а само тело — в кривой костяной клин с четырьмя торчащими палочками. Олли понимал: это все, что осталось от конечностей Ларса, — бедренные и плечевые кости, топорщившиеся непристойными, нечеловеческими гениталиями, обернутые в бесцветную сморщенную кожу с пульсирующими венами. А его тупое, полунеандертальское лицо… Олли всхлипнул. Глазницы стали пустыми, затянутыми гладкой кожей кратерами над носом, приплюснутым, как его никогда не сплющивал ни один кулак, с зарастающими ноздрями, а рот открылся большим О — должно быть, в последнем изумленном вздохе. Да ведь кто угодно удивится, когда из паха прорастут тонкие щупальца, прокопают себе норки в диване и пойдут втыкаться в ковер.

Олли отвернулся и, безнадежно поскуливая, вывалился за дверь. В голове у него были бабушка и Бик — с изуродованными телами, приросшие корнями к полу. «Нет, еще нет. У них не так много К-клеток. Время есть. Полно времени».

Аднан, еще мокрый после душа, стоял под лестницей, обернув бедра полотенцем и держа в руках модную кожаную сумочку Клодетты.

— Ларс! — всхлипнул Олли.

— Знаю, дружище, знаю.

— Он… он…

— Да, я понял, понял. Я его уже видел. Что говорить, дурачина столько К-клеточных имплантов набрал, что наполовину из них и состоял. Ничего не поделаешь.

— Дерьмо!

— Мы ничего не можем сделать, да? Он пропал. Достался оликсам. Понимаешь?

— Я не могу. Мне надо идти.

— Олли! — Аднан встряхнул его. — Соберись! Мы же вроде как разобрались. Нам теперь о себе надо думать. Новые личности, так? — Он поболтал сумочкой под носом у Олли. — А то и кое–что получше.

— Это что?

— Клодеттины крипжетоны. Я сумею их взломать. Я не Гарет, но тоже неплох. Ты же знаешь, да? Этим прямо сейчас и займусь. А тебе, дружище, надо в душ. Отмойся, найди, во что одеться. Держись, будто все нормально, это помогает. Потом подумаем с тобой, что делать.

Олли уставился на крипжетоны как на небывалое чудо. Да это чудо и было.

— Хорошо. Да, сейчас.

— Умница. А я суну что–нибудь в микроволновку. Еда еще осталась. Не помню, когда мы последний раз ели.

— И я не помню.

— Олли?

— Ага?

— Ты в порядке.

— Спасибо, Аднан.

Аднан понизил голос:

— Надо подумать, звать ли с собой Тронда.

Олли серьезно покивал:

— Понимаю.

«Ничего этого не будет. У меня теперь дело гораздо важнее».

— Последние из Легиона. — Аднан выдавил бледную улыбку и похлопал Олли по плечу. — Чтобы мы да не выбрались? Мы ни за что не пропадем.

— Верно, бля!

Хорошо, что он додумался влезть в душ. Олли помнил, что помылся, когда они явились в этот дом, а вот мылся ли с тех пор, сомневался. Он, пожалуй, дольше, чем следовало бы, задержался под струями, но рассудил, что, раз они через пару часов уходят, это не важно. Насадка была для модников, модели «Вариклинз», с режимом подачи мыла, шампуня и кондиционера для кожи. Он прогнал пару циклов.

Накинув на плечи последнее в доме чистое полотенце, Олли через кладовую и гардеробную вышел в гостевую спальню. Похоже, что Клодетта не имела привычки в припадках ярости кромсать ножницами одежду бывших — странно, от нее этого вполне можно было ожидать. Но в гардеробной были тонны дорогой мужской одежды, опрятно отстиранной и наглаженной. И разных размеров. Может, она была вроде тех паучих, что едят самцов после секса, а это всё были ее трофеи. Усмехнувшись этой мысли, он выбрал для себя шелковое черное белье и носки. Поверх белья темно–зеленые кожаные брюки и бордовую рубашку с алым логотипом «Крафтан» на нагрудном кармане, туфли ручной работы с Джермин–стрит — тесноваты, но плевать, зато по цене как сказочное сокровище. Припудрил щеки, подчеркнув впадинки, и наложил вишневую помаду. От туши для ресниц, подумавши, отказался.

Олли осмотрел себя в зеркале. Набор что надо. Взглянув на него, всякий скажет, что парень с вершины мира. «Я справлюсь. Я их спасу».

Прежнего кайфа подходящая одежка не вернула, но в хозяйскую спальню он вошел под звучащий в голове саундтрек из последней виртуалки с Сумико. Странный запашок здесь стоял, и занавески были отдернуты, хотя тусклые охряные сумерки под Лондонским щитом давали не так уж много света. Будь у Олли столько денег, он выбрал бы другую отделку для своей спальни, но и ее идеал — декадентский Париж 1930‑х — сумел оценить.

Тронд с Клодеттой вместе лежали в постели: она на нем, руками обхватили друг друга, слились в одно существо. Она любовно поглаживала его лицо и грудь. Чресла его скрывались под шелковой простыней цвета царственного пурпура, и Олли пришлось вызвать в памяти новости про окукливание, чтобы не усмехнуться при виде оттопыривающей ткань могучей эрекции.

— Ты как, парень? — спросил Тронд.

— В порядке. Просто зашел тебе сказать: мы с Аднаном подумываем скоро сдернуть. Здесь дела дерьмовые, надо как–то выбираться в терраформированные системы. — Он многозначительно покосился на Клодетту. — На это нужны серьезные денежки.

— Угу, — отозвался Тронд так равнодушно, что Олли понял — нарк вознес его выше облаков. — Я займусь.

— Мой маленький никуда не собирается, — проговорила Клодетта. На Олли она даже не оглянулась, с обожанием таращилась в стеклянные глаза Тронда. — Он решил трахать меня до самого конца, потому что он плохой мальчик.

— Хуже не бывает, — подтвердил Тронд.

— Прости, милашка, — сказал Олли, — но это не тебе решать. Тронд, дружище, здесь просто нельзя оставаться.

— Нет! — взвизгнула Клодетта. — Нет, нет и нет! Он мой! Мой плохой мальчик. Ты просто завидуешь, что он не тебя имеет. Но ты ему не нужен, верно, малыш?

— Вот дерьмо, — буркнул себе под нос Олли. Дикий Улет, подсунутый им Джад, вконец разнес ей мозги.

— Не тебе решать, — строго повторил он, подражая той холодной властности, что подсмотрел у Тронда.

Клодетта, удивительно быстрым движением сев на кровати, принялась колотить кулачками по матрасу, хлеща встрепанными волосами, замотала головой.

— Пошел ты на фиг. На фиг. Отвали! Вали на фиг из моего дома. Ты не настоящий плохой мальчик — не то что мой Тронд. Оставь нас в покое. Уходи. Прочь! Навсегда. Я его не отпущу. Теперь уж ни за что. Он теперь идеальный. Он мой, а я его. Тебе такого не видать. Ты уже мертвый, потому что у тебя души нет. От тебя только и останется, что деньги да грязь.

— Заткнись! — цыкнул на нее Олли. — Тронд, дружище, спускайся вниз. Мы будем там.

Но Тронд только мечтательно улыбнулся в потолок.

— Ступайте себе. Благословляю. Я останусь здесь. Конец близок, Олли, и он будет прекрасен для тех, кто встретит его как следует.

Клодетта разразилась безумным смехом, напомнившим Олли хихиканье ведьмы. Тогда он понял: безнадежно. Кто бы мог подумать. Тронд свалился в яму, которую сам же и вырыл.

— Решай как знаешь, дружище, — сказал он и вышел — оглянувшись разок, потому что… на задницу Клодетты стоило посмотреть даже сейчас.

Аднан ждал его в кухне. Все пустые продуктовые пакеты он отпихнул в конец полированной гранитной доски. В кофеварке варился натуральный кофе. Микроволновка грела два пакетика паппарделле с рагу из ягненка. Олли протрезвел от одного запаха пищи, и мысли прояснились.

— Тронд спустится? — спросил Аднан.

— Нет. И вытягивать из Клодетты денежки фонда тоже не станет. Тупица так накачался нарком, что… а, черт!

— Что такое?

Ясность мысли сыграла с ним злую шутку — позволила понять, что происходит.

— Член у него…

— Ты про Тронда?

— Да. Проклятье. Он себе в член стволовые клетки вставлял или К-клеточный имплант?

Аднан мгновенно помрачнел. Оба уставились в потолок.

— К-клеточный, — тихо ответил Аднан. — Стволовые для такой терапии дорого стоят.

Слезы Христовы, это просто нечестно. Что ж нам так не везет–то?

«И что за дерьмо скрывалось под той простыней?» От одной этой мысли у него затряслись руки.

Аднан разлил кофе по чашкам и бережно придвинул одну Олли. Лицо его ничего не выражало.

— Стало быть, остались ты да я.

— Да. — И Олли понимал, что не сумел скрыть страха в голосе. «Будь это в виртуалке с Сумико, сейчас самое время кому–то из нас предать другого».

За чашкой к нему скользнул по столу крипжетон.

— Я их расколол.

— Черт, Аднан! Ты чудо! Сколько?

— Хватит, чтобы месяцок пожить как Зангари. А в нашем случае — чтобы сделать первый шаг к поясу миллиардеров.

Олли взял жетон. Тай сообщил, что жетон открыт и ждет перекодировки на себя. И ваттдолларов там было до черта. «Хватит бабушке и Бику? Может, будь у меня оба…» Он перевел взгляд на Аднана, который жонглировал своим жетоном, как сорвавший банк игрок в казино.

— Спасибо, дружище.

Голова у него работала обычным порядком, пыталась просчитать ходы на десять шагов вперед. Получалось непросто.

— Не за что. Пояс миллиардеров, встречай нас!

— Аднан… Насчет этого.

— Да?

— Мне надо сперва посмотреть, как там бабушка и Бик. Им обоим недавно проводили К-клеточную терапию.

— Черт. Сочувствую, друг.

Олли приподнял крипжетон.

— В новостях… там говорили, есть больницы, где вырезают К-клеточные опухоли. Как думаешь, тут на операцию хватит?

— На две, Олли. А дальше как?

— Ты о чем? Это же моя семья!

— Но если ты спасешь их от окукливания, как дальше будете жить? Пусть даже ты прямо сегодня оплатишь им больницу, речь о серьезной операции. Это не быстро. А первые корабли Избавления будут здесь через сутки.

— Времени хватит, — отчаянно выдохнул он. — Должно хватить. Чертово мироздание мне задолжало.

— Мирозданию до тебя дела нет.

Олли страшно было выговорить три простых слова. «Ты мне поможешь?» Если он ответит отказом, что тогда? А если Аднан, пока он был в душе, успел вооружиться?

И тут Аднан так вскинулся, что Олли, дернувшись, пролил кофе. Больно обжегся.

— Ой!

Он обернулся взглянуть, что напугало Аднана.

— Привет, мальчики, — сказала Джад.

Мир вокруг Тронда медленно, мирно сжимался, пока от него не осталась одна спальня Клодетты. Он теперь был не против. Мутный свет за окном сглаживал цвета и помогал удержать настроение. И все-таки из памяти вываливались целые куски времени.

Олли здесь побывал, в этом Тронд был почти уверен. Друг сказал, что уходит. Иногда, проснувшись, он не находил рядом Клодетты. Его это не волновало: Тронд закрывал глаза и дремал дальше, пока та не возвращалась. Он всегда знал, когда она возвращалась. Улет вознес его из покоя в самое правильное место, где видишь, слышишь, чувствуешь так, как надо — воспринимая чистое удовольствие. Теперь, чтобы испытать наслаждение, он даже в сексе не нуждался. Да и не мог он теперь ничего. Ниже плеч ничего не чувствовал. Клодетта, все еще погруженная в плотоядную похоть Улета, насаживала себя на затвердевший у него между бедер странный отросток. Впрочем, теперь и он уменьшился.

Медленно моргнув, Тронд огляделся. Клодетты не было, хотя он чувствовал или воображал остаток ее тепла на голой груди. Ничего, скоро вернется. Она всегда возвращается.

Внизу звучали голоса, тихое бормотание расползалось по дому, почти теряясь в подушечках, коврах, занавесках. Он не различал слов, да и все равно они ничего не значили. Комната утопала в приятной темноте.

Клодетта взобралась к нему на кровать — голая, с всклокоченными волосами, придававшими ей эротичности и соблазнительности. Те части тела, что у него еще действовали, зазвенели в предвкушении, разогнав уютную сонливость.

— Я за тебя беспокоилась, — проворковала Клодетта. — Она вернулась. Ненавижу ее.

— Кто?

— Та женщина. Коровища из корпорации. Она здесь уже была. Сказала, что ты болен, а ты ведь здоров. Она уведет твоих друзей. Я слышала, о чем они говорят. Опять собираются что–то взорвать за деньги.

— Они с ней не пойдут.

В сознание прокрались мысли из времен до этой спальни, до Улета — что–то про доверие. Он провел несколько часов в тревожных размышлениях о Джад и кройдонском рейде, который та им подсунула, погубив Легион. Столько всего уже случилось, что опять рисковать было просто неправильно.

— Именно! — воскликнула Клодетта, набрасываясь на него с жадными поцелуями. — Я так и подумала. Потому и вызвала полицию.

— Что?

Тронд задумался, не принял ли он последнюю дозу полученного от Олли зеро–нарка — уж очень безмятежны были мысли.

— Полицию, малыш. — Поцелуи передвинулись ему на шею и за ухо, к самому чувствительному местечку на коже. — Их всех заберут. Тогда останемся только мы с тобой.

Она победно ухмыльнулась, стягивая простыню с его тела.

— А ты теперь никуда не уйдешь, так что будешь весь мой. Это так сексуально. Так идеально — как ты!

Тронд перевел взгляд на уродливые комья плоти и кости, наросшие у него на бедрах и животе, и ухмыльнулся.

— Достала ты меня.

Найин выдал ему иконку Олли, и он активировал связь. Часть домашней сети еще работала. «Уходите, — написал он, — едет полиция». Ему было приятно это сделать. Легион своих не сдает, даже когда от мира ничего не осталось. Клодетта оседлала его, медленно склонилась вперед. Опять поцелуи. Ее буйные волосы заслонили комнату и кровать. Он вдыхал все в себя, растягивая пьянящее мгновенье… потом она снова выпрямилась, в руках появились две полукруглые белые таблеточки.

— Вместе, — с прежней твердостью сказал он.

— Вместе, — благоговейно шепнула она.

Улет был по–прежнему хорош, он настроил нервы и нейроны на настоящий мир: тот, что прячется в потайных складочках другого, так жестоко пленившего его. Лучше прежнего, потому что Тронд знал: возвращения к прежней далекой жизни не будет. Нарк растекался в крови с легкостью хорошего вина, выманивал из тела тонкую гармонию, позволяя слышать песню устремившихся к цели странно модифицированных органов. Конец вселенной впереди раскрывался завитком черного цветка, из него тянулись щупальца темноты, хотели его обнять. Созерцание апофеоза было чистым наслаждением.

— Вот оно! — с любовью объявил он, приветственно вскинув руки.

Потолок рассыпался многоцветным фрактальным узором, от которого перехватывало дыхание и кожа рвалась в блаженные клочья. Ангел в сияющем черном доспехе спустился с сияющих небес в какофонии изысканнейших звуков. Сказочная небесная сверхновая горела вокруг, опаляя блистающие остатки спальни и освобождая Тронда от тяготения.

Он упал в воздух, наполненный смертоносными осколками взрыва, разрывавшими тело чувственным восторгом. Перенапряженные нервы пронзили его мозжечок огненным оргазмом, и сознание погасло в его пламени.

— Мы собираемся нанести удар по передаточной станции Восточного Бедфонта, — говорила Джад, пересылая им файлы через свое альтэго. — Она дает ток на биогенетическое производство в Оллаке, в паре километров от станции. Это одно большое предприятие, резервные мощности там найдутся, но их не хватит. На месте будут другие группы, которые сумеют воспользоваться сокращением питания.

— Зачем это? — спросил Аднан.

Олли прямо не верилось, с каким хладнокровием держится его друг. Джад прошагала в кухню и налила себе чашку кофе так, будто ничего не случилось, будто она просто явилась к Легиону с очередным щедрым предложением. Но его такое самообладание ни на минуту не обмануло.

Она была в комбинезоне цвета серого камня — на первый взгляд будто сшитом в модном ателье на Слоан–стрит — столько на нем было причудливой золотой вышивки. Но его не обманешь. Скорее это был костюм–невидимка, как те, в каких Легион шел на кройдонский рейд, и к тому же замаскированный. А стильный крой не давал заметить, какой она стала большой. Но Олли–то знал: как Сумико никогда не выйдет из моды, так Джад ни за что не станет набирать вес, да еще всего за пару дней. Что–то громоздкое она напялила под комбинезон. Зараза, не многовато ли вооружения на нее одну?

И потому страх удерживал его в кухне, заставлял скрывать ярость, глотать крик ненависти. Но если он ее понимал, наверняка и она его понимает…

— Я уже сказала, — сдержанно ответила она. — Медицинские товары сейчас дают высочайшую прибыль. Фактически намного выше, чем мы ожидали, — из–за этого дела с окукливанием.

— Дела? — с вызовом переспросил Олли. Сдерживаться становилось все труднее. — Вы это называете «делом»?

— Да. Оллака изготавливает противораковые наночастицы — золотые пули против опухолевых клеток. Сейчас это производство — самая ценная недвижимость во всем Лондоне. За одну ночь мы заработаем столько, что хватит на целый хабитат.

— Эти наночастицы… — спросил Аднан. — Они могли бы вылечить Ларса и Тронда?

— Не знаю. Далеко у них зашло окукливание?

— У Ларса, думаю, к концу идет. Он уже не человек.

— Понятно. Ну, я не специалист, но могу для вас поспрашивать.

— Потрясно! — не скрывая иронии, отозвался Аднан.

В кухню вошла Клодетта. Олли едва сумел сдержать стон — но сдержал, чтобы не показывать, как она его волнует. Выдавать сейчас слабость — просто не вариант.

Джад с высоты насмешливого презрения оглядела голую всклокоченную женщину.

— Здесь взрослый разговор, милочка. Выйди.

— Это мой дом! — взвыла Клодетта. — Сама уходи! Сейчас же!

— Мы как раз собирались, — усмехнулась Джад. И щелкнула пальцами — аристократка, отпускающая прислугу. — Пошла вон.

— Сама пошла, сука! Не вздумай лечить моего Тронда. Он и так прекрасный.

— Рада за тебя.

Олли смотрел, как медленно сжимаются кулачки Клодетты.

— Скажи Тронду, я сейчас поднимусь к нему на минутку, — сказал он. Не хватало только оказаться рядом, когда устрашающая периферия Джад будет разносить в клочья эту сумасшедшую. — Попрощаться хочу.

Клодетта развернулась к нему.

— Близко не подходи к моему плохому мальчику!

Он поднял руки, отступил на полшага.

— Ладно–ладно, хорошо.

Она вскинула пальцы победной рогаткой и вылетела за дверь.

— Мило, — заметила Джад.

— Послушайте, — заговорил Аднан. — Я ценю, что вы обратились с этим к нам, но факты таковы, что нас всего двое осталось. Не гарантирую, что мы потянем эту передаточную. Черт, мы и в прошлый раз в Кройдоне не сказать чтобы справились, а там мы все были.

— Понимаю. В этом рейде будет задействовано больше дронов–птиц, чем в прошлый раз. Нам нужно только оказаться достаточно близко, когда вирус поразит ее сеть.

У Олли при этих словах встали дыбом волоски на хребте.

— Нам?

— Да. Аднан прав, двоих мало. Я буду с вами.

Олли никогда бы не поверил, что у него хватило твердости остаться на месте. Больше всего хотелось бежать, поджав хвост, — пусть даже прямиком в полицию.

— А дроны–птицы? — жалобно спросил он.

— У меня в ап–багажке. Их можно прицепить на модифицированную портупею.

— Ясно…

Под выстрелами охраны это было бы вроде старинного жилета смертника. Карта, подкинутая ему Таем, показывала на станции Восточного Бедфонта две большие термоядерные системы, поставлявшие резервную энергию расположенному рядом генератору Лондонского щита.

Боже сраный, она в самом деле работает на оликсов!

— Если мне придется носить летающие бомбы, надо будет провести серьезную диагностику костюма–невидимки, — сказал Олли вслух. — В кройдонском рейде он выдал несколько неприятных глюков. — Он говорил ровно и сдержанно, как будто о стандартной детали операции. От тайного агента пришельцев не стоит с воплями удирать в панике. Нечего и думать. Он даже горестно улыбнулся Аднану. — И ты свой тоже проверь.

— Обязательно, — согласился Аднан. — Только прежде я хочу видеть эти птицедроны. Какие у вас?

— Есть пустельги, есть голуби, много попугаев, — заверила Джад. — Прекрасно смешаются с настоящими.

— А мы вам зачем? — спросил Аднан. — Почему бы просто не выпустить их за пару километров?

Улыбка Олли застыла от ужаса. «Зачем ты выспрашиваешь? Неужто не понимаешь, как опасно!»

— Мне нужно загрузить вирус в ближайший узел Солнета, чтобы Ген 8 Тьюринг не успел его выловить и защититься. Вам придется физически подключить модуль к тщательно защищенному кабелю, ведущему к станции: тогда по пути в ее сеть ему придется пробить всего один уровень защиты. И еще вы расстреляете сенсоры на периметре.

— Оружие? — насторожился Аднан.

— Микромазеры. Радиус действия триста метров.

— Мало.

— Вам не по силам? — с вызовом спросила она.

— Нет, но мы рискуем. Вам это дорого обойдется.

— Неподходящее ты выбрал время, чтоб на меня давить.

На линзах у Олли вспыхнула иконка Тронда.

«Уходите, — писал тот, — едет полиция».

Олли был уверен, что заскулил вслух. Те двое то ли не услышали, то ли не обратили внимания.

— Нет, не зря, — возразил Аднан. — Вы сами сейчас сказали, что это дело для вас еще выгоднее прежнего. И что, вы откажете нам в справедливой доле? Учитывая, как это важно и все такое.

Джад указательным пальцем водила по кромке кофейной чашки — словно серьезно обдумывала его требование.

— Могу увеличить премию на семь процентов. Предложение окончательное.

— Девять, как вы договаривались с Петром.

— Хорошо, девять.

Аднан протянул руку. Джад ее пожала и вопросительно оглянулась на Олли.

— Тогда мне точно надо проверить костюм, — сказал тот, поворачиваясь к ней спиной. «Ох, черт, больно не будет? Она же должна бить насмерть, да? В голову? А вдруг нет. Вдруг выстрелит в мякоть? Как предупреждение. И запихнет К-клетки мне в глотку или в… Нет, пожалуйста, не надо! Черт, черт, черт!..»

Он не дышал — не мог дышать. Только переставлял ноги. Лицевые мускулы окаменели, лицо свело гримасой. Если ее увидят, сразу поймут…

Выстрела не было. Когда он выходил из кухни, Аднан спрашивал:

— Сколько весит птицедрон?

Благословенное убежище — гостиная! Олли не стал задерживаться, не промедлил. Мигом натянул костюм–невидимку. Все системы обзора подключились гладко, без единого глюка. Он сунул заныканный крипжетон во внутренний карман — к тому, что Джад принесла раньше, и тому, что предназначался Ларсу, а он так и не собрался отдать. Дрожащей рукой застегнул костюм на груди. Капюшон, маска. Теоретически он был теперь невидим для большинства активных сенсоров, но для глаза оставался расплывчатой серой массой более или менее человеческих очертаний. Он выключил свет в гостиной. Теперь оптика воспринимала его как тень.

Открыть окно — и он с ловкостью профессионального гимнаста выскочил наружу. В эту ночь гражданская силовая сеть работала кое-как, улицы Лондона были темными, как в девятнадцатом веке, во времена газовых фонарей. Щит отражал редкие огоньки жиденькой туманностью. Без оптических усилителей костюма он бы тыкался в саду как слепой, а так сразу воспрял духом. Обстановка в самый раз для невидимки. Нет подсветки фона, значит, даже его силуэт практически невидим ни в каком спектре. Он бросился прочь от дома, почти уверенный, что периферия Джад не поймает его в прицел.

Готово дело! Выбрался!

Его покусывало чувство вины. За Аднана. Пожалуй, и за Тронда. За Ларса меньше.

Пока он проламывался сквозь рододендроны и японские клены у лужайки, Тай выплеснул локации и статус размещенных на ограждении сенсоров. Дом Клодетты, как и другие на Личфилд–роуд, был снабжен всей положенной защитой, унимающей страхи среднего класса перед нарушителями границ и уличными хулиганами. С большей частью этих штучек его костюм должен был справиться. Но за стеной придется иметь дело с сигнализацией соседского сада.

Без дронов ему не разобраться, что там за стеной. Разглядывая замшелую кирпичную стену, он заметил, как что–то промелькнуло на фоне слабо мерцающего щита. На миг Олли позволил себе поверить, что видел летучую мышь или птицу, но костюм тут же предупредил, что сад прощупывается маломощными ультразвуковыми сканерами. Сигнал похож на сонар летучей мыши, но более регулярный и устойчивый.

Полицейские дроны!

Олли похолодел. Ткань его костюма поглощала и гасила сонарные импульсы, и он уже был укрыт ветвями бука, они тоже нарушат сигнал. Тай через пассивные сенсоры на капюшоне дал ему обзор вправо. Изображение не из самых отчетливых: листва бука закрывала вид не только дронам, ему тоже. Но теперь в небе были видны силуэты побольше первого — настолько большие, что Тай обозначил воздушную струю от их крылышек условным зеленым свечением. Олли затаил дыхание. Их было больше трех десятков — больших городских дронов, применявшихся против инсургентов. Явный перебор. Особый отдел и впрямь интересуется Легионом!

Он–то собирался перелезть через стену в соседний сад, потом прошмыгнуть еще через пару участков, а уж там выбраться на Личфилд-роуд и удрать. А теперь с беспокойством гадал, что еще могли ввести в игру особисты. Хотя и понимал, что в любом случае ему надо двигаться. Оставаясь рядом с домом, он попадется наверняка, а расстояние давало хотя и жалкий, но шанс. Ему уже мерещились полицейские, крадущиеся к нему через соседние сады… но тогда сигнализация по обе стороны от дома должна быть отключена!

Олли решился и метнулся к стене, подпрыгнул, выставив руки, чтобы уцепиться за гребень. Мох был толстым, как губка, но пальцы нашли захват, и он стал подтягиваться наверх.

Тай выплеснул с дюжину тревожных иконок. Дом Клодетты атаковали с чудовищной силой. Все кружившие над ним дроны разом ударили нейроблокирующими импульсами. Костюм отчасти защитил Олли, и все–таки кожа загорелась, словно целая армия муравьев–солдат заползла под облегающую ткань и искусала тело. Он с усилием подтянулся на стену. За его спиной взорвалась крыша. Яростное рыжее пламя полыхнуло огненным шаром, разбросало по саду осколки покрытия и щепки. Вылетели все окна. Олли знал: осталась одна надежда — со всех ног мчаться через соседний сад. И все же задержался на миг — тупой звериный инстинкт заставил всмотреться в безумное зрелище.

Темные фигуры в броне с жуткой стремительностью хлынули с тусклого неба. Струи реактивных ранцев ревели непрекращающимся громовым раскатом, тормозя падение. И все равно скафандры грохотали по разбитой крыше, проваливаясь в дом. Спустя секунду множественный взрыв разнес верхний этаж, остатки перекрытий дрогнули и сложились в мучительно медленном движении. Треснула кирпичная кладка, верхняя часть вслед за крышей провалилась внутрь.

Взрывная волна сбросила Олли с гребня стены, и он тяжело рухнул в розовый куст. Неудачное место посадки.

Позади от новых взрывов разгоралась зыбкая фальшивая заря. На обломках еще шел бой. «Разве там могли остаться живые?» В воздухе беспорядочно толклись дроны. Мощное электронное воздействие ударило по процессору костюма, изображение на линзах угрожающе колебалось, иконки терялись в помехах. Животный страх, что так подвел его на стене, теперь подхлестнул, опрометью погнав через сад. Не зная как, он перелетел еще одну стену. И изгородь. По всей Личфилд–роуд выли сирены, ряды элегантных домиков озаряли красно–голубые мигалки. Дом Клодетты обратился в ад, от него по дворикам и газонам разбегались невиданные тени. Олли что было сил пытался их обогнать. Вся сигнализация, пережившая электронный удар, теперь кричала «караул». Если он и потревожил лишний датчик, никто не заметит.

Наконец он очутился в коротком переулке и по нему вывалился на саму Личфилд–роуд. Он повернулся спиной к пожару, полиции, роям дронов на дальнем конце и направился к перекрестку с Кью–роуд. Мимо промчались три полицейские машины — он каждый раз прижимался к толстым стволам каштанов, прячась от их камер.

По дальней стороне Кью–роуд тянулась кирпичная стена добрых четыре метра высотой — ограда ботанического сада. Но прямо напротив перекрестка располагались кованые ворота. Он через дорогу проскочил к ним. Маленькое активное лезвие, рассыпая искры, впилось в грубый засов. Только когда искры ударили ему в маску, Олли сообразил, что ни черта не слышит — даже собственных непроизвольных всхлипов под капюшоном. То ли взрывом повредило барабанные перепонки, то ли электромагнитный импульс пережег аудиосхемы. И только остановившись, он ощутил страшную боль в левой лодыжке.

Упрямый засов наконец поддался. Он толкнул тяжелые створки ворот. Впереди раскинулся просторный парк Кью, темный и безлюдный, как пустыня в полночь. Олли захромал в темноту.

Ваян Год 56 ПБ

Проход СР-б-5 вывел в новую большую камеру. Только здесь криоцистерн в три ряда выстроились большие полукруглые резервуары. То, что в них булькало, на первый взгляд легко было принять за трясину первобытных болот. Датчики скафандров сообщили о значительном присутствии в воздухе сульфатов и сложных органических соединений.

Живые трубы сплетались в колыбели, поддерживающие резервуары в воздухе, а под ними гнездами размещались стеклянные шары, внутри которых циркулировала горчично–желтая жидкость. Расходясь от шаров, трубы переплетались в центре камеры в трехмерную решетку, а потом змеями уползали вверх к пяти большим цилиндрам.

— Клеточные инициаторы, — определил Финтокс. — Здесь крупный центр сборки организмов.

— В смысле здесь производят тела квинт?

— Да, в том числе.

— Дел, — позвала Тиллиана. — Опусти по дрону в эти резервуары, проверь, не прячутся ли там шары–охотники.

— Принято. Фалар, Урет, посмотрите.

Боевые ядра Деллиана бесшумно разошлись по камере, наставили основные стволы на цилиндры.

Дроны скользнули вдоль помещения, проводя глубокое сканирование открытых цистерн. Боевые ядра держались выше в готовности ответить на любые враждебные действия.

— А как выглядит вход? — спросил Деллиан.

— Должно быть по входу на каждый инициатор, — сказал Финтокс. — Я найду.

Метаваянец подошел к ближайшему цилиндру и, балансируя на стеклянном шаре, стал разглядывать трубки и опоры вокруг.

Деллиан осматривал камеру. Пока в ней не наблюдалось присутствия оликсов, но это еще не означало, что они прошли незамеченными. Он приказал дронам распылить аэрозоль на слои воспринимающих клеток, присутствовавших во всех биосистемах оликсов. Этот химический туман был усложненной версией той разработки, которую «Связь» применила для шпионажа на «Спасении жизни». От этой мысли Деллиану стало неуютно. Феритон Кейн ее применял, и чем кончилось?

Новые дроны распределились по длине СР-б-5, удостоверив, что никто к ним не прокрадется. Ксанте выслал целую группу жужжащих дронов по другим расходящимся от камер коридорам, высматривая признаки активности.

— Периметр на двести метров свободен от активности оликсов, — доложил он.

— Угу. Хотелось бы знать, где они.

— Без понятия. Только не ной. Я расширяю периметр разведки.

Деллиан снова проверил тактическую схему. Взводы подступали к первой биополости. Проход давался нелегко: коридоры были узкими и с мощной обороной. Шары–охотники вырвались из беспорядочно разбросанных пустот, атакуя дроны и боевые ядра, но ни один не нанес удара по одетым в скафандры людям.

Взвод, имевший целью генератор червоточины, осторожно продвигался по лабиринту тоннелей между первой и второй биополостью. Четверо уже вышли в основной проход под второй. Деллиан пристально следил за движением их иконок по графической схеме. Шары–охотники оказались слабы против взводов. Человеческое оружие и тактика всякий раз брали верх.

— Почему их здесь так мало? — спросил он.

— Мы пришли к выводу, что единое сознание перегруппирует квинты во второй и третьей камерах, — ответила Элличи. — Удар волны оказался для них разрушительной катастрофой. Так что пока вы сталкивались только с отбившимися и не рассчитавшими сроков. Потому и сопротивление такое беспорядочное.

— Так что мы остаемся начеку?

— Да. Мы следим за показаниями всех датчиков. Не волнуйся.

— Я и не волновался.

— В камере чисто, — сказал Фалар.

— Спасибо. — Деллиан проследил, как дроны и ядра возвращаются к оборонительному построению и принимаются стайкой безостановочно кружить по пространству камеры. — Финтокс, как дела?

— Нашел.

Деллиан приблизился к стоящему под цилиндром инициатора метаваянцу. Одна из опор напоминала колонну из светло–зеленого полипа. Ее, как плющ на древесном стволе, обвивали бесчисленные живые трубки. Финтокс, встав рядом, верхней рукой поднес к грубой поверхности свое устройство. Метровый полип расступился, словно обратившись в жидкость, и обнажил массу синих, похожих на волосы волокон.

— Это он? — спросил Деллиан. — Вход в нейронные структуры?

— Участок ведущей к нему нейронной страты, да.

— Что дальше?

— Я попытаюсь внедриться в нейросеть ковчега.

Деллиан не знал, что сказать. «Удачи!» показалось ему неуместным в таких обстоятельствах, да и слишком человеческим.

— Ладно. Вы только… осторожнее.

— Да, я буду действовать с осторожностью.

— Тиллиана, Элличи, вы нас видите?

— Наблюдаем, — отозвалась Тиллиана.

Финтокс переступил нижними конечностям и наклонился так, что верхушка шлема со вставленным интерфейсом коснулась волокон. И замер без движения.

— Э… вошли? — спросил Деллиан.

— Я воспринимаю течение импульсов, — ответил метаваянец. — Чрезвычайно сложное. Начинаю интерпретацию паттернов.

— Хорошо.

Деллиан еще раз просканировал камеру, проверил тактическую схему, осмотрел ковчег с ракурса одного из штурмовых крейсеров, показавшего ему свечение микроударов в головной части корабля.

— Святые, как глупо! — заявил Джанк. — Могли бы вместо этого подраться с шарами–охотниками.

— Мы уже подрались с шарами–охотниками, — раздраженно отозвался Деллиан. — А то, чем заняты сейчас, — тактическая и важнейшая составляющая всего плана Удара.

— Ну да, правильно.

Беда в том, что Деллиан отлично понимал чувства Джанка. У него у самого чесались руки. Годы, целая жизнь учений, и все — чтобы охранять небывалоесоздание пришельцев, занятое, как в какой–нибудь древней гонконгской виртуалке, грабежом банка данных! Сейчас Деллиан только обрадовался бы ворвавшейся в камеру эскадре шаров-охотников. Мог бы сбросить пар.

— Я зарядил нейровирус, — сказал Финтокс. — Он распространяется по нейростратам корабля.

Еще одно сканирование окрестностей. Деллиан ждал, что хоть свет мигнет — хоть что–нибудь! Может, единое сознание ощутит вмешательство в свои мысли? И пошлет шары…

— Ну вот, Финтокс вошел, — объявил он. — Не терять бдительности, парни.

Теперь ему захотелось, чтоб Финтокс не молчал. Как идут дела? Сколько времени это займет? Но он боялся отвлечь метаваянца.

— Фалар, отправь несколько дронов обратно по пройденным коридорам, — велел он. — Пусть отслеживают активность оликсов. Когда возьмем то, за чем пришли, я хочу отступать спокойно.

— Понял.

— Теперь я воспринимаю механизм червоточины, — заговорил Финтокс. — Это знание содержится в глубине единого сознания. Отфильтровать из него координаты врат, оставаясь здесь, будет сложно. Думаю, лучше просто скопировать то, что я воспринимаю. Мы с коллегами проанализируем все это, вернувшись на «Морган».

— Элличи? — машинально спросил Деллиан. — Так можно?

— Мы знаем, что генератор червоточины потребует мощной операционной системы, так что, если нейровирус может его извлечь, то да, пусть Финтокс приступает. При необходимости мы сумеем перенести на «Морган» йоттабайты информации.

— Хорошо. Э, а нужный диапазон частот у нас есть?

— Длительность переноса будет зависеть от объема информации. Но Ирелла как раз на такой случай встроила в скафандр Финтокса широкочастотную запутанность.

— Ну конечно, она! — Он улыбнулся под шлемом. Святые, право, ей бы следовало быть в тактическом центре «Моргана», с Тиллианой и Элличи.

На его тактическом дисплее три взвода входили в первую биополость ковчега. Каналы забил невразумительный гомон.

— Тиллиана? — позвал Деллиан. — Что происходит?

— Неожиданность с биополостью, — напряженным тоном отозвалась она.

— В каком смысле?

— Там нет пустого пространства, как на «Спасении жизни». Там… дроны ведут разведку.

Деллиан, еще раз проверив камеру, рискнул расширить передачу дронов на своем оптике. Разобраться в визуальных изображениях биополости было непросто. Он смотрел прямо на сплошную скалу из серебряных и черных шестиугольников, связанных ониксовыми древесными трубками. Дрон стал разворачиваться. Нет, там две скалы: дрон завис в гигантском каньоне, на дне которого стоял взвод — люди в таком масштабе казались мельче муравьев. Дно там было, а вот над дроном скалы уходили выше и выше, пока плотные ряды шестиугольников не превращались в круговой узор и не сливались в сплошную дымку.

— Каких святых?..

— Похоже на структуру сот, — сказала Элличи. — Тиллиана, у нас есть?..

— Погоди, — отмахнулась Тиллиана. — Ирелла вызывает. Она… что?

— Что там у вас? — встревожился Деллиан. Изображение на тактическом дисплее изменилось — это гендес «Моргана» анализировал и схематизировал передачи с дронов в первой биополости.

— Один из штурмовых крейсеров попал под огонь укрепленного на обшивке ковчега оружия, — сказала Элличи. — Оно было замаскировано.

— Начинаю перенос, — сказал Финтокс. — Я покажу вам.

— Спасибо, — бросил Деллиан. — Элличи, что происходит?

На его оптике открылись иконки Финтокса, крупнее обычного. Изображали они что–то невразумительное и куда ярче, чем он ожидал. Так ярко, что захотелось проморгаться.

— Ирелла говорит, там корабль, — сказала Тиллиана. — Внутри Бенну!

— Что значит — корабль?

Тактические иконки у него полыхали алым, хотя рядом с передачей Финтокса выглядели тусклыми лунами в сравнении с изумительно прекрасной звездой–гигантом.

— Бенну взломан. Повторяю, Бенну взломан!

— Адовы святые, как они попали внутрь?

Иконка Финтокса изображала теперь сложный узор — Деллиану казалось, что он бы узнал изображение, если бы только сумел на нем сосредоточиться. Неуловимость смысла раздражала его, и он увеличил иконку, чтобы видеть яснее.

— По мне, это не похоже на оликсов, — беспокойно проговорил Джанк.

— Задействую крейсеры обороны Бенну, — сказала Тиллиана. — Командует ими Ирелла.

— Ох, святые! — вскрикнула Элличи. — Это же анабиозные камеры. Вот это всё.

— Где камеры? — выдавил Деллиан.

— В первой биополости. Целый улей анабиозных камер. — Она всхлипнула. — Ох, нет, святые! У них там люди.

— Люди?

Деллиан с трудом понимал ее. Сознавал, что это важно, но в мозгу у него что–то стрекотало, в него вливались завораживающие, переменчивые образы, наполняли оптик. Нежная медленная мелодия воскрешала память о прекрасных временах на Джулоссе, когда они с погодками вольно играли в парках поместья. Смех и веселье.

— Коконы, — сказала Элличи. — Дроны обнаружили анабиозные камеры с коконами. Живыми.

— Говорит капитан Кенельм. Всем взводам оставаться на текущих позициях. Не вступать во взаимодействие с врагом. Повторяю, не вступать. Оружие применять только при атаке. Нельзя еще сильнее повредить этот ковчег. На нем люди.

— Деллиан?

Ему показалось, что это звала Тиллиана, но не точно. Голос был громкий, но доносился почему–то издалека.

— Деллиан, ты в порядке? Что с тобой?

— Деллиан! — умоляюще выкрикнул Ксанте. — Что ты творишь с когортой, перес…

Теперь изображения и мелодия подхватили его, унесли в тоннель памяти. Он падал в него быстрей и быстрей. Все его воспоминания, словно взрываясь, становились яркими и цельными. Заставляли вновь пережить каждое мгновение жизни.

— Великие святые, что это Финтокс ему загрузил? Плотность данных на оптике зашкаливает. Гендес не может выявить закономерности.

— Что это?

— Финтокс! Финтокс, вы меня слышите? Выходите из нейронной страты. Немедленно!

Некоторые воспоминания были болезненны. Ни одно детство не обходится без синяков. Каждая ссадина, каждый порез. Каждое столкновение в игре. Все это набросилось на него, боль с прежней силой обжигала нервы. Нет, с большей силой, острее. Он невольно вскрикивал в страхе и отчаянии. И не было рядом Александре, чтобы его утешить. Никого не было. Он один. Никто его не любит.

— Святые, Деллиан, у тебя телеметрия ушла за красное. Дел, что с тобой?

— Дел, отзови когорту. Отключи вооружение. Черт! Тиллиана, на помощь!

— Ничего не могу сделать. Ирелла! Ирелла!

Но была любовь. Такая сильная любовь! К нему. К каждому из них. Он приветственно воздел руки.

— Они нас любят! — провозгласил он. И… вот оно. Послание. Божественное послание. Оно пришло из будущего — каскад тахионов пронесся к ним из эпохи, когда догорали угольки галактик. Чистый, как солнечный свет, ясный, как небо. Призыв!

Деллиан открылся ему, принял, как ангельскую весть. Впустил в себя. Послание от Бога у Конца Времен. Все прочее ничего не значило. Он позволил мыслям растаять в победном свете, обращенном прямо к нему.

— Дел? Дел, милый, это Ирелла. Дел, отключи когорту. Пусть маленькие отдохнут, а я побуду с тобой. Мы с тобой. Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Отключи их, любимый. Пожалуйста.

— Ирелла?

Он ее слышал, а вот образ куда–то затерялся. Она уходила в свет, ускользала в ожидавшее их будущее.

— Черт, черт, ЧЕРТ! Что за хрень!

— Дел! Святых ради, брось в нас палить!

…

— Святые, что тут?..

— Ты в порядке? Отвечай? Взвод, вы меня слышите?

— Мы в порядке, Элличи. У нас тут землетрясение.

— Святые хреновы, они целую секцию ковчега подорвали ядерными. Ядерными, так их и так!

— Мы не умрем, — сказал этим обезумевшим голосам Деллиан. — Мы дойдем до конца времен. Там нас ждет Бог.

— Ох, дерьмо! Что это с Делом?

— Датчики наших штурмовиков показывают большую каверну ниже области взрывов. Она открыта в космос.

— Декомпрессия! И сюда дойдет! Держитесь за что–нибудь. Урет, ради святых, хватай Дела!

— Он меня убьет.

— Хватай! Ирелла его удержит.

Деллиан, кажется, летел — его завертела могучая буря света и затопивших все его существо ощущений. Хаос нарастал. И звуки на заднем плане усиливались. Физическая сила покоилась на поверхности его мозга. Проталкивалась внутрь в ритме сердечных толчков. Она уже причиняла боль, а свет и звук нарастали с каждым ударом.

— Дел, это я, Ирелла. Я люблю тебя, Дел. Я хочу к тебе.

— Я люблю тебя, Ирелла, — прошептал он.

— Дел, отключи когорту. Ради меня, любимый. Пусть отдохнут.

— Да!

— Офигенное спасибо!

Деллиана трясло. Не от мощи заполнившего его целиком послания. Это его трясли за плечи. От этого стало еще больнее.

— Финтокс!

— Пропал, Тиллиана. Декомпрессия здесь врезала по нам, как ураган на газовом гиганте. Ему бы за что–нибудь ухватиться…

— Он мертв. Телеметрия скафандра — прямая линия.

— Эта нейродрянь и Дела убьет.

— Всем слушать меня: каждому связать свой скафандр со своей боевой когортой. Ядра вас удержат против тока декомпрессии. Все взломанные нами двери закрываются, но газ будет уходить еще не один час.

— Пропали! Все пропали! Все передовые взводы — слишком близко оказались к тем взрывам.

— Это Финтокс заставил единое сознание такое устроить? Метаваянцы нас предали?

Деллиану трудно было собраться с мыслями — мешала головная боль. Разум сломался. Утонул. Все мысли были не те, не его мысли. Слишком мощным оказалось послание, а от него слишком мало осталось, чтобы воспротивиться этой мощи. Иреллу он никак не мог разглядеть. А где–то рядом испуганно вопили его друзья.

— Ничего, — успокоил он. — Бог нас дождется. Я чувствую его послание.

— Дел, не уходи от нас! Ты меня понимаешь?

— Нет, нет! Вы меня слышите? Взрыв вскрыл три камеры, полные кораблей. Они стартуют. Ох, святые, это Решатели.

— Дрянь! Мы пропали. Мы все покойники.

— Нет… — Деллиан сомневался, сумел ли сказать это внятно, всех успокоить. Он знал, что будет. Человечество столько раз испытывало этот прием: фальшивая цивилизация, засада, бой, вторжение на ковчег в отчаянной попытке обнаружить врата. Какой дерзкий, какой изысканный дух. Не удивительно, что Бог у Конца Времен взыскует их.

Он уже принял послание целиком, оно ярким пламенем горело в голове. Ничто не в силах воспротивиться такой милости и любви. Послание поглотило его, стало им. «Принесите мне все свои жизни, принесите мне весь ваш свет. Вместе мы возродим из себя вселенную».

И больше ничего. Деллиан раскрыл рот и кричал, кричал…

Страх на миг сковал Иреллу. Но давняя выучка, та самая, против которой она всегда бунтовала, взяла свое. Анализируй, реагируй. Не трать времени на рационализацию. Инстинкт всегда прав.

Прежде всего иконка экстренного вызова. Напрямую с капитаном Кенельм. Давай.

— Это Ирелла. Бенну взломан. Повторяю, через один из наших порталов прошел чужой корабль. — Прямая передача с оптика, фокусировка на ох какой внушительной громаде в кобальтовом свете расширяющегося портала. Обод, пропустив корабль, уже сжимался, тускнел. — Тип неизвестен, размер… — У нее дыхание перехватило при виде переданных инфопочкой параметров. — Длина около двух километров, в самой широкой части один и две десятые километра.

Это она еще не решила, считать ли за часть корпуса вон те относительно хлипкие крылышки.

— Святые! — откликнулось Кенельм. — Ирелла, у нас в Бенну осталось три штурмовых крейсера резерва. Примешь тактическое командование?

— Да! — Она в ярости топнула ногой. Выучка, святые ее побери! «Реагируй, действуй!» Она годами гордилась своей рациональностью. А столкнулась с проблемой — и повела себя как Дел на ночной пирушке. Правда, «проблема» для такого — очень мягкое название. Так что, может, она тут лучше других разберется.

— Передаю авторизацию на командование, — сказало Кенельм. — Они твои, Ирелла.

Гендесы крейсеров, установив надежную связь с инфопочкой, усилили и обострили ее восприятие. Мощные сканеры кораблей прощупывали пришельца, уточняли расплывчатую визуальную картинку и добавляли подробностей. Подтверждали размеры и… Святые! Масса у этой штуковины как у небольшой луны! Наверняка внутри какая–то нейтронная структура, а то и малюсенькая черная дыра. Это совершенно за пределами наших представлений. И с пространством–временем вокруг корпуса творилось неладное — сбивались квантовые подписи. Мощные гравитационные волны исходили из кормовой части и без усилия толкали громадину вперед. Ирелле представились приливные силы, пронизывающие ее тело и заставляющие выходить из берегов озера и ручьи в торе хабитата.

Потом Элличи закричала, что в ковчеге окукленные люди. Потрясенная Ирелла чуть не задохнулась.

«Успокойся. Ковчегом займется "Морган"! Анализируй. Здесь всё зависит от тебя».

Но… люди–коконы! Откуда?

«Прекрати. Сосредоточься!»

Она приказала крейсерам подойти к странному пришельцу, но не ближе ста километров. Тот не проявлял никакой враждебности. «Больше никакой», — поправила себя она. Проникновение в Бенну никак не соответствовало протоколам дружественного первого контакта, и все же некий глубинный инстинкт заверял ее, что это не оликсы. Ба, инстинкт! Но обладай оликсы технологией такого уровня, они бы не разъезжали больше на ковчегах. Иреллу донимало чувство, очень похожее на страх.

Она расширила тактический дисплей, чтобы обозревать всю арену Удара. Увидела коварный ковчег и хищно кружащие штурмовые крейсеры, увидела продвижение взводов. И «Морган», величественно наблюдающий со стороны за воплощением миссии. И Деллиана в камере инициаторов, где пытался выйти на связь с нейростратой Финтокс. Там разворачивалось основное действие.

Она переключила внимание на пришельца. Так почему же ты здесь, а не там? Он вышел из портала, пара к которому располагалась в атмосфере Сасраса — из тех, что они сбросили для минной волны. Значит… Ага! Она воспользовалась командными полномочиями для перехвата управления всеми порталами в огромной полости Бенну.

Ближайший крейсер направил на корабль–пришелец коммуникационный мазер.

— Говорит Ирелла, временный командующий силами Бенну. Если вы сумели влезть в сеть наших порталов, должны понимать и наш язык. Прошу сообщить, кто вы и что здесь делаете. Ваше присутствие в данный конкретный момент нас сильно нервирует.

— Не дергайся, детка. Я, как и ты, веду род с Земли. И не имею против вас враждебных намерений, так что остынь.

У Иреллы брови полезли на лоб от его архаического словаря.

— Приятно слышать. Следовательно, ваше появление здесь и сейчас не случайно.

— Нет. Я, как и вы, дожидался появления оликсов.

«Так я и знала!» Она принялась высылать инструкции портальной сети.

— С какой целью?

— С той же, что и у вас, разумеется. Мне нужна локация врат. А получив ее, я сживу поганцев со света.

— С кем я говорю? Вы капитан?

— У меня нет команды. Я — корабль.

— То есть гендес?

— Извини, милочка, этот уровень мышления для меня далекое прошлое.

— Понимаю. Если вы потомок землян, мы, безусловно, обдумаем возможность поделиться извлеченной из корабля оликсов информацией.

— Да, кстати. Вы бы поосторожнее с этим ковчегом.

— Мы в курсе. У него на борту коконы людей.

— Да уж, такого я тоже не ожидал. Хоть и следовало бы. Оликсы — скользкие гады, а с тех пор, как мы бежали с Земли, стали еще гнуснее. Не уверен, что ваши неанские дружки в курсе. Их жилые кластеры не сообщаются друг с другом. Не следят, как мы, за вечерними новостями.

— Спасибо, что предупредили. А нет ли у вас доказательств, что вы сами не оликс? Попробуйте взглянуть моими глазами: у вас такое удобное положение для атаки…

— Убедишься через минуту, когда я прикончу этот проклятущий ковчег.

— Уничтожать ковчег нельзя!

— Черт, девонька, я и не собирался его взрывать. Я выжгу ему единое сознание. А потом уж подумаем, что делать с грузом.

— Если вы укрывались в атмосфере Сасраса, то Бенну для вас — промежуточная ступень к ковчегу. Мои датчики говорят, что вы сейчас приближаетесь к порталу, который уведет вас туда. Надо думать, наши штурмовые крейсеры не в состоянии вам помешать?

— Правильно рассуждаешь, милочка.

— Не совсем. Я могла бы отрубить питание портала, разорвать запутанность. Фактически я могу лишить питания все порталы. И вы вместе со мной окажетесь здесь взаперти. Оставшись без портала, вы не вступите в бой и, значит, не добьетесь цели, какова бы она ни была.

— Не делай так, сердце мое. Это доставит мне неудобство. А я, поверь, не из тех, кому стоит причинять неудобства.

— Если ваши мыслительные мощности превосходят возможности гендесов, вы должны понять, что мне нужны доказательства — действительно ли вы на нашей стороне. И куда более надежные, чем жаргон беженца с древней Земли.

— Вот с чем я и вправду не ожидал столкнуться, так это с тобой. А на слово не поверишь?

— Те, кто вынужден бежать, спасая жизни, никому не верят на слово. Попробуйте что–нибудь другое. Факты?

— Я мог бы отправить тебя прямо в ад, если попробуешь испортить мне портал.

— Тогда и подача энергии прекратится. Я не дура.

— Да уж, начинаю замечать. Ладно, коммандер Ирелла, что ты сочтешь за доказательство?

— Прошу вас… вам девяносто секунд до портала. Я должна принять решение. Не…

Яркая алая иконка на оптике потребовала ее внимания.

— Ой, нет!

— Ирелла! — выкрикнула Тиллиана. — У нас беда. Что–то с нейровирусом. Деллиана накрыло. Медтелеметрия у него так и горит. Гендес не понимает, в чем дело.

Ирелла расширила прием данных от взвода Деллиана. Камера с инициаторами была залита мертвенным зеленоватым светом, его излучали проросшие из всех трубок и лиан листья — такое освещение в ее представлении подошло бы для какого–нибудь мрачного культа смерти. Деллиан шатался как пьяный, зажимал щиток шлема перчаткой классическим жестом полного бессилия. А над ним сумасшедшими шершнями вилась когорта боевых ядер — непрерывно меняла курс, чуть не разбиваясь о стены и цистерны, отскакивая в последний момент. Финтокс замер под цистерной, уткнувшись шлемом в колонну и растопырив все конечности, словно его поразил удар током. Взвод метался, уворачивался, спасаясь от огня обезумевших ядер Деллиана. И тем будоражил собственные когорты.

— Они нас любят, — сказал Деллиан.

Ирелла задрожала в изумлении, в подступающей ярости. До сих пор с такой нежностью он обращался только к ней.

— Ты меня просканировала, — сказал пришелец. — Ты представляешь мою силу. Желай я тебе вреда, ты бы уже была покойницей.

— У оликсов другие намерения, — холодно ответила Ирелла. — Они не убивают людей. Они берут нас живыми.

— Ладно, паранойя — здоровое чувство. Но, честное слово, в этот раз тебе придется мне довериться.

— Вот этого никак не могу.

Она поморщилась, увидев, как Деллиан открыл огонь из встроенного в броню гауссового ружья. Пули из металлического водорода рвали цистерны и трубки. Следом, метя по тем же целям, открыла огонь его когорта. Взвод метнулся по укрытиям.

— Ирелла! — взмолилась Тиллиана. — Уйми его. Ты до него достучишься.

— Дел? Дел, милый, это Ирелла. Дел, отключи когорту. Пусть маленькие отдохнут, а я побуду с тобой. Мы с тобой. Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Отключи их, любимый. Пожалуйста.

Она слышала, как он в смятении позвал ее по имени.

На обшивке ковчега расцвели три ядерных взрыва.

Ирелла видела их на краешке своего дисплея, в визуальной передаче с «Моргана». Тактический гендес уменьшил другие части, растянув картину взрывов на все поле зрения. Три ярких как солнце пузыря вздулись на середине огромного цилиндра. На миг ей подумалось, что бомбы подорвал нейровирус, только непонятно с какой целью. В пространство ударили три фонтана обращенного в пар камня, их яркость почти равнялась вспышкам самих взрывов. После фонтанов на поверхности ковчега остались три кратера со светящимися краями.

Она слышала отчаянный гомон: уцелевшие по связи перекликались друг с другом, тактическое командование пыталось восстановить порядок. Оптик снова дал ей широкий обзор. Ирелла вскрикнула: недоставало почти четверти состава взводов. Они все подступали к червоточине, шли по переходам под второй биополостью — именно там, где рванули ядерные заряды.

Взрывы как будто добавили Деллиану бешенства. Он стрелял безостановочно, бил куда попало. Из камеры, где он находился, с ревом утекал по переходам воздух. Дроны засасывало в тоннели, разбивало о стены, и только боевые ядра держались, напрягая мощь миниатюрных гравитонных двигателей против хаотичных перепадов гравитации и жестокого ветра. Несколько раз Деллиан попал по цеплявшимся за трубы друзьям. Их броня выдержала, но она понимала, что перед повторными попаданиями не устоит.

— Дел, это я, Ирелла. Я люблю тебя, Дел. Я хочу к тебе.

— Я люблю тебя, Ирелла, — прошептал он.

— Дел, отключи когорту. Ради меня, любимый. Пусть отдохнут. — Да!

Она со стоном выдохнула, когда он перестал стрелять.

— Коммандер Ирелла, тебе придется меня пропустить, — обратился к ней корабль–пришелец.

Тактический дисплей показал его расположение: перед расширяющимся порталом, который вывел бы его к ковчегу — и к «Моргану». Она крепко держала в руках контроль энергопитания, однако гендес сообщил об угрожающе эффективной атаке на процессинговые мощности. Ее замковые коды отказывали с такой скоростью, что до полной потери управления оставалась минута.

— Не могу, — сказала она.

— Мои воспринимающие споры показывают, как глубоко влипли в дерьмо твои атакующие ковчег коллеги. Я могу им помочь. А ты?

— Ничего, — проговорил Деллиан. — Бог нас дождется. Я чувствую его послание.

— Великие святые! — вырвалось у Иреллы. — Что с ним сделали?

В возникших на ковчеге кратерах просматривались темные центры, их глубина бросала вызов яркому сиянию раскаленных кромок. Из этого мрака били множественные струи пара, словно ковчег, как живой, истекал кровью из артерий.

«Морган» направил внутрь эскадру своих штурмовых крейсеров, обследовал открывшиеся темные каверны. Из каждой выдвигалась огромная тень, поднималась над изогнутой поверхностью цилиндра.

— Решатели! — застонала Ирелла.

— Нового типа, — вставил пришелец. — Больше и мощнее сохраненных в моей памяти. Пропусти меня. Они методично порвут в клочья «Морган» и захватят команду, потом вернутся за уцелевшими взводами. А потом придут сюда, за тобой. Ты этого хочешь?

— Нет, — сказал Деллиан. — Мы будем жить вечно, следуя за оликсами.

Ирелла ослепла от слез. «Я его потеряла. Мы пропали». Эта мысль принесла с собой полную ясность. Тактический дисплей показал ей, как первый из гигантских кораблей Решения ударил лучом негативной энергии. Два штурмовых крейсера смялись в идеально черные сферы десяти сантиметров диаметром. Коллапсировавшая материя оставалась инертной одно мгновение, потом сферы стали накаляться и раздуваться. Взрывная скорость роста насытила их участки пространства жесткой радиацией — частицы вырывались из них в виде чистой энергии.

Ирелла отдала приказ по командной сети Бенну.

— Проходи, — сказала она пришельцу. — Помоги нам.

Обод расширяющегося портала просиял сапфировым светом — в него свободно хлынула энергия.

— Ирелла, что ты наделала? — вскрикнула Элличи.

— Единственное, что оставалось, — спокойно ответила она. — Нам уже нечего терять.

Наконец–то! Эта крошка Ирелла — та еще заноза, но в конце концов она образумилась. И–и–и-и вот! Я прошел и выскакиваю на той стороне со скоростью тринадцать процентов световой. Межзвездный хлам, нарываясь на границы моей квантовой неоднородности, вспыхивает зеленым и фиолетовым. Впереди сияет фиолетовым иуда–ковчег — пропахивает редкие атомы водорода, болтающиеся в здешнем пространстве. Засада на засаду — это хитро.

Но человечество исхода слишком давно додумалось до тактики с приманкой и засадой — ей уже седьмая тысяча лет. Какого хрена ждали эти болваны?

Три усовершенствованных ублюдка-Решателя вырываются из логова. Их окружают штурмовые крейсеры. Господи, гравитонные лучи! Это неприятно. Может, границы моей неоднородности и выдержат. Но сегодня проверять неохота.

А вот «Морган» бросает в атаку все свои крейсеры. Безмозглые люди. Ведь только что видели, на что способны корабли Решения. Это бы еще имело смысл как прикрытие, собирайся «Морган» бежать. В Бенну есть порталы с выходом за десять световых лет отсюда. Он мог бы вырваться. Но нет. Капитан, как видно, поклонник старинного благородства. Один за всех, все за одного и прочая чушь. Милая сентиментальность, но рано или поздно она их прикончит.

А вот Ирелла, та прагматик.

Ох, ни хрена! «Морган» разгоняется навстречу Решателям — на трех g. Вооружение у него очень недурное, но этим новым кораблям не ровня. А мне еще пять тысяч километров ходу, и злодеи меня уже заметили.

Дерьмо. Двое идут ко мне. На них–то плевать, но вот третий разворачивается к «Моргану». Мазер связи.

— Капитан Кенельм, не лезь. Оставь их мне.

— Ты кто такой?

А, мне не до глупостей. «Морган» и Решатель жестко ускоряются, как будто на таран идут. Двадцать три секунды до точки схождения. Они разминутся на сотню километров, но от негативных лучей это не спасет.

Ускоряюсь. Двести пятьдесят g. Боже мой, это много. Границы моей неоднородности пылают, как здоровенный астероид на входе в атмосферу. Круто!

Этот курс проведет меня на равном расстоянии между тремя кораблями оликсов. Активирую свои квант–варьирующие торпеды, нагрузив их данными о цели и вариантами действий на тот маловероятный случай, если они наткнутся на встречный огонь. Торпеды уходят, ускоряясь на пятьсот g. На такой дистанции летного времени им меньше секунды.

Я точно рассчитал. Корабли Решения отреагировать не успели. Вот вам клеточный процессор против фотонного.

Торпеды включают квант–варьирующие боеголовки, искажая стабильность пространства–времени на сто километров кругом. Быстродействие моего процессора позволяет отследить происходящее, но единое сознание Решателя так и не узнает, что его убило. Можете считать это милосердием.

Атомы, составляющие корабли Решения, претерпевают странные алхимические превращения. Масса беспорядочно мечется между твердым, жидким и газообразным состояниями. Мгновенная утрата межъядерных взаимодействий разваливает корабли на облачка разрозненных молекул, терзаемых рудиментарной энергией.

Я уже проскочил между остаточными туманностями. Переключаюсь с ускорения на торможение и по кривой направляюсь к ковчегу.

Три минуты — для космической войны это долго. Но я уже захожу на рандеву с этим громилой. Просматриваю его, проверяя, не затаились ли внутри другие корабли Решения.

Чисто.

Генератор червоточины у них отключен. В мусоре, вылетающем из кратеров, попадаются сгустки органики: растения, клетки оликсов и даже несколько разорванных взрывной декомпрессией квинт улетают к равнодушным звездам.

У меня имеется пять сотен автодесантников — что–то вроде боевых дронов человечества, только много выше по технологии вооружения. Они загонят и перебьют все выжившие на ковчеге квинты, оставив нам крупную головную боль — что делать с коконами. Но прежде я высылаю на ковчег пять ментальных субсекций. Можете смеяться — или радоваться, в зависимости от вашего чувства юмора: они представляют собой удлиненные тела размером с человека. Проскочив по коридорам, они спешат в большую камеру с генератором червоточины. Четыре подключаются к сети управления и приступают к извлечению. Единое сознание, разумеется, уже отдало команду «стереть все», но мои субсекции выполняют подробный квантовый анализ, воспроизводя прежние состояния электронов на каждом молекулярном соединении. Читать информацию для меня проще, чем книжку для дошкольников.

Оставшаяся субсекция ведет игру через нейронный вход. Нейрострата у ковчега мощная. Столько мыслей — и далеко не таких упорядоченных, как можно было ожидать. Напрасно оликсы бахвалятся: не так уж далеко они ушли от созданной эволюцией каши.

— Ну, привет, — говорю я.

— Кто ты? — спрашивает оно.

— Ты меня не знаешь. И это хорошо. И, пожалуйста, оставь попытки подсунуть мне нейровирус. Я тебе не отставший от времени неан.

— Твой разум тверд и светел. Как ты прекрасен! Присоединяйся к нам. Иди с нами к Богу у Конца Времен!

— Ох, дружище, этот крючок не ловит. И никогда не ловил. А уж теперь я об этом как следует позабочусь.

— Значит, человек. Продвинувшийся дальше, чем встречавшиеся нам группы исхода.

— Что, не подготовился? Не сочинил внушительного монолога? Ага, вижу: ты, прежде чем отключить червоточину, отправил обо мне сообщение.

— Анклав возликует, узнав о том, что есть существо такого масштаба.

— Только врать и умеешь. И, учти, никакого конца времен не будет. Теория циклической вселенной — полная фигня.

— Какой человеческий взгляд!

— А, ну да, взрыв имел место. А я вот как раз загрузил координаты вашего анклава. Нанесу вам визит.

— У меня есть для тебя сообщение.

— Знаю. Уже вытянул, прямо из глубины твоей святой души. «Принесите мне свои жизни вместе со всеми охреневшими последователями и тыды и тыды и тыпы».

— Оно пришло из будущего. Послано нам, потому что Бог знает, что наше странствие будет успешным, приведет нас к Нему. Ни ты, ни я не уйдем от божественного предназначения. Кольцо замкнуто и вечно.

— Хорошо поговорили. А теперь сдохни.

Лондон 3 июля 2204 года

Два дня паника живущих под земными щитами выливалась в марши протеста, бунты и насилие. Все это было направлено на коконы — их большей частью сжигали, иногда рубили на куски, а иногда попросту сбрасывали с высоких зданий под ликующие вопли собравшихся на улице зрителей. Был установлен комендантский час, позже для самых агрессивных городов ввели закон военного времени, вовсе запрещающий выход на улицу.

Гвендолин следила за новостями кое–как, большей частью выходя на публичные каналы и более правдивые сообщения своего глобального политического комитета, а иногда разглядывая столбы дыма в неподвижном воздухе Лондона. Отрываясь от этих занятий, она помогала Горацио ухаживать за Криной. Безрезультатно, разумеется: они никак не могли прекратить процесс окукливания. К-клетки полностью завладели телом, перестроив его по устрашающе нечеловеческому плану. Но они хоть утешали ее как могли, когда она в эти мучительные двое суток изредка выплывала в сознание: успокаивали, заверяли, что свяжутся с ее родными, обещали, что после завершения процесса никто не потревожит ее кокона.

Эти разговоры давались Гвендолин достаточно тяжело: ей пришлось обратиться к глубочайшим резервам терпения и твердости — тем, что приберегались для самых дорогих из умирающих родственников. А эту женщину она знала не больше недели. Еще тяжелее было оттого, что Крина не испытывала боли. Луи, с которым Гвендолин изредка связывалась, подтвердил: первым делом кокон создает железу, выделяющую антидепрессант, так что жертва претерпевает изменение в неестественном спокойствии.

Под конец Гвендолин не выдержала и в последние часы оставила Горацио утешать Крину, как сумеет. А сама засела в полутемной гостиной, пила кофе с коньяком (не пожалев коньяка) и презирала себя за слабость. Не решалась выходить на новости, гоняла старые музыкальные записи и старалась ни о чем не думать — тем более о предстоящем выборе.

Лондон наконец успокоился. Из ее высоких окон виднелись лишь несколько пожаров. Власти понемногу восстанавливали контроль над улицами. Обсуждалось создание для коконов безопасных зон, где родственники смогут оставлять их под охраной. Она не слишком представляла, как это устроить, но инициативе аплодировала.

Где–то перед рассветом высветилась иконка Луи.

— Привет, мам, как ты там?

— Пьяная. Несчастная. Боюсь. Скажи еще раз — окукливание не заразно?

— Не заразно. Только если у тебя нет К-клеточных имплантов. Хотя на Земле были случаи, когда агенты оликсов обездвиживали людей нейроблокаторами, после чего вводили К-клетки в…

— Не надо! Не сегодня, милый. Просто… новых плохих известий я не выдержу, понимаешь?

— Ну и ладно. У меня для тебя хорошая новость.

— Охрененное спасибо!

— Мама!

— Да. Извини. Какая новость, милый?

— Через десять минут жди гостя. Я беззастенчиво воспользовался своей фамилией и напомнил кое–кому о старых долгах. Он принесет двадцатисантиметровый портал.

— И на что мне двадцатисантиметровый портал?

— Он от нашей «Службы поддержки в чрезвычайных ситуациях». Подвяжется к двухметровому прямоугольному порталу и доставит тебя прямо в Гринвичскую высотку. Оттуда один шаг до Нашуа, мам. Вы с папой в одну минуту попадете в безопасную систему Кормы.

— Это… просто сказка. Спасибо тебе, милый.

— Только много с собой не берите, хорошо?

— Луи… милый. Не знаю, сможем ли мы этим воспользоваться.

— Что?

— Послушай меня, дорогой. Здесь так много людей. Что они будут делать?

— На крайний случай есть план и для них, мама. И ты сама знаешь, что спрашивать не положено.

— Знаешь, ей было страшно, несмотря на все седативные, которыми ее накачали эти гады. Что за ужас? Лежать, следить, как чужие клетки поедают твое тело, понимать, что вата, в которую закутаны мысли, — от изнасиловавших твою кровь химикатов. Но она им не сдалась. Она была слишком сильной.

— О господи, мама! Просто используй портал, ладно?

— Ладно. Но что с остальными? Нельзя их так бросить.

— Мы не собираемся их бросать. Но ты им помочь не сумеешь, даже если останешься в Лондоне.

— Твой отец считает, что сможет. Он, хоть и не говорит, хочет остаться. Я его знаю. Ему каждый день звонят из его службы, просят совета. Дела плохи. Там целые сообщества оставлены на произвол судьбы.

— Мама! Прошу тебя! Слушай, у вас уже в доме кокон — за периметром безопасности. Вам с папой надо уходить.

— Я должна быть с ним.

— Нет, мам, это он должен быть с тобой. Нам для строительства хабитатов исхода понадобятся все, кто способен вести крупные проекты. Такие, как ты, мам. Эти хабитаты — спасение человечества, а важнее этого ничего быть не может. Не веришь мне, спроси папу.

— Ох, ты и вправду весь в него, да? Моих генов как не бывало.

— Мы оба знаем, что это неправда. Слушай, корабли Избавления подойдут к вечеру. Я не шучу: мы не знаем, как это будет. У них хватает мощи убить Землю и все живое на ней, и помешать им Оборона Альфа не сможет. Уходите! Сейчас, пока еще есть время.

— Если я сейчас уйду, а Лондонский щит не выдержит, я никогда себе не прощу.

— Хорошо. Тогда, может, так? Вы оба ждете, пока первый Избавитель подходит к Земле. Если они взломают щиты, вы оба немедленно уходите. Если щиты держатся… тогда пусть папа решает. А не ты. Понятно?

— Хорошо. Против логики не поспоришь.

— Ладно. Когда доставят портал, подвяжите его.

— Да, да.

— Я серьезно, мам. Если ты думаешь, что я не найду способа доставить вас силой, ты так больше не думай.

Она не сдержала прокравшейся на лицо улыбки.

— И зачем ты стал взрослым?

— Чтобы заботиться о вас.

— Мой сын!

— Мам, пожалуйста, береги себя.

— Конечно.

— Я буду пересылать вам поток информации от Обороны Альфа. Вы в прямом эфире увидите, что происходит с городскими щитами.

— Спасибо, Луи. Люблю тебя.

— Ты лучше всех, мама. Не рискуй.

Гвендолин запрокинула голову, уперлась затылком в мягкий валик кушетки. И протяжно–протяжно выдохнула.

— Ты меня изумляешь, — сказал от дверей Горацио.

Она поджала губы.

— Много слышал?

— Чего не услышал, о том догадался. Он, конечно, прав, тебе надо на Нашуа. Хоть у кого–то есть рабочий план спасения людей.

— Некоторых людей. — Она кивнула на окно. — Он не для тех, кто там, а ты рвешься туда.

— Да, потому что, если щиты устоят перед кораблями Избавления, живущим под ними людям в ближайшие годы очень нужна будет помощь. Разве они ее не заслуживают?

— Почему именно ты?

— По той же причине, почему ты должна работать над проектом исхода. Мы это умеем. Нет, мы это хорошо умеем.

Она взяла его за руку, притянула к себе на кушетку.

— Но это нечестно!

— Жизнь редко бывает справедлива.

— Я подумать не могу о разлуке с тобой. Навсегда.

— Остается надежда. Она у нас будет общая — вроде нашей личной запутанности. Этого оликсам у нас не отнять, — улыбнулся он.

— Верно.

Его улыбка, как всегда, пробралась ей прямо в душу. Она никогда не могла устоять перед его улыбкой. Из–за нее к глазам поступила предательская влага — слезы, которые нельзя было пролить, потому что это нечестно по отношению к нему.

— Ну вот, — сказал он. — Так что дальше?

— Там все кончено?

— С Криной? Да. Она уже два часа не приходила в сознание. Я ждал только ради полной уверенности.

— Господи, какой ужасный уход. И как этот кокон поддержит в ней жизнь? Под нами столько этажей: корни отсюда не пустишь.

— Я оставил рядом упаковки пеллет протоэлементов. И ванная недалеко — наверное, он сможет вытягивать оттуда воду. Какое–то время это ее поддержит.

— Во всяком случае, психованные ненавистники оликсов к ней не доберутся.

Теано сообщила ей, что перед домом стоит посланный от Луи, и показала изображение с камеры: застенчивый замкнутый человек с маленьким чемоданчиком.

— Открой укрепленную дверь в вестибюль, — приказала альтэго Гвендолин. — Открой вход. Скажи ему, чтобы занес чемодан и уходил.

Горацио поднял бровь.

— Крепко же Крина в тебя въелась.

— Да, научила не расслабляться.

Через минуту она остановилась перед укрепленной дверью в вестибюль. Дверь отодвинулась, на мраморном полу стоял чемоданчик. Гвендолин взяла его, и Теано передала исполнительный код. Крышка бесшумно откинулась, и она уставилась на портал.

«Стоит пройти, и я в безопасности. Больше никогда не придется беспокоиться. Обо мне позаботятся.

Я больше ничего не буду решать. Охраняемое, красивое и редкое животное в племенном зоопарке, слепо летящем через галактику».

Чемодан закрылся, она внесла его в гостиную.

— Что дальше? — спросил Горацио.

— Дальше посмотрим, выстоят ли городские щиты против кораблей Избавления.

— Так–так, — неловко отозвался Горацио. — А если нет?

— Тогда мы сбежим. Именно «мы».

— Что я в тебе люблю, так это практичность. Когда корабли будут здесь?

— Первые войдут в атмосферу через восемь часов. Следующие двадцать пять тысяч прибудут примерно через неделю.

— Дьявольщина!

— Интересно, как подобрано число. На Земле примерно пять тысяч городских щитов, так что получается по пять кораблей на город. Конечно, одни города больше, другие меньше. Как они распределятся, предсказать невозможно.

— А на какой город нацелятся первые пять, известно?

— Нет. Если торможение будет постоянным, опустятся где–то над Индийским океаном.

Остаток дня они готовились к трем исходам. Первый вариант был совсем простым. Поставь портал посреди гостиной, рядом пару ап–багажек — вроде парочки раздувшихся дронов–часовых. Если корабли Избавления взломают все атакованные городские щиты, быстро подвязывайся и уходи.

Второй вариант: часть щитов устоят, а часть падут — жди, что будет с Лондонским. Если падет, рви когти в портал.

Третий вариант пугал ее больше всего. Все щиты держатся. Лондон держится. Она уходит на Нашуа. Горацио остается.

— Мне хочется, чтобы щиты пали, — жалобно призналась она. — Я мерзавка?

Он наморщил лоб, изображая глубокую задумчивость.

— Сдается мне, есть в этом что–то от эгоизма.

— Куда ты денешься? То есть я бы рада, чтобы ты остался здесь, но… Крина. К-клетки изменили ее один раз, могут изменить и второй.

— Просто вернусь к себе.

— В Бермондси? — Она надеялась, что сумела скрыть ужас.

— Там, знаешь ли, не колония прокаженных. В районе есть пара центров агентства Бенджамина, они хорошо работают с местной молодежью.

— Это совсем рядом с Саутарком, — напомнила она.

— Да, дикие места. Говорят, там обитают драконы.

— Ты знаешь, о чем я. Там полно банд.

— Полно заброшенных, обнищавших, неприкаянных ребят, нуждающихся в помощи, ты хотела сказать? Новости и «Всекомменты» рисуют их какими–то чудовищами.

— Как это вышло, что ты ни разу не баллотировался? — спросила вдруг она.

— Не рвусь в политику. Мне хочется что–то сделать в жизни. Те службы, в которых я работаю, действительно меняют жизнь многих людей.

— И еще, ты мог не набрать голосов, а и набрал бы, пришлось бы идти на компромиссы.

— Верно.

— Ясно. Так в худшем случае, если я уйду одна…

— Жители Лондона вряд ли согласятся с твоей системой оценок.

— Заткнись. Я ухожу, ты остаешься. Как только я окажусь на той стороне, мы снимаем привязку. У тебя останется двадцатисантиметровый портал, и уж я позабочусь, чтобы он оставался под током и поддерживал запутанность.

— А у тебя получится?

— Я тебе не кто–нибудь, а внучка Зангари. И член исполнительного совета «Связи» и буду вести проект строительства хабитатов исхода. У меня получится, а не то кое–кому кокон раем покажется.

Он отшатнулся — шутливо, но не совсем.

— Черт, вечно я попадаюсь на «такая красотка не может не быть милой девочкой».

— Не забывай, что это ошибка, почтенный. Потому что, когда я построю эти хабитаты, ты полетишь к звездам в каюте первого класса.

— Слушаюсь, мэм!

Остаток дня Гвендолин провела, просматривая маршруты от своего пентхауса до квартиры Горацио на Спа–Гарденс в Бермондси. «Небесные такси» прекратили работу: полиция перекрыла все воздушное движение, оставив только свои дроны. Были обычные ап–такси, но многие компании, напуганные антикоконовыми бунтами последних дней, не выпускали их из гаража. И еще велосипеды — но Горацио только посмеялся, когда она предложила заказать один с доставкой на дом. Или пешком.

— Восемь километров, — сказал он. — Максимум два часа. Легко.

— Ничего не легко. На половине улиц вывешено уведомление: «Прохода нет». А мародеров сколько? Я искала тебе безопасный маршрут. И, по–моему, нашла.

— Какой?

— Пойдешь по реке.

— Шутишь!

— Ничуть. Воды в ней нет, по крайней мере на нашем конце. Она будет вроде старых шоссе.

Теано в реальном времени подбрасывала ей карты от безопасности «Связи». Гвендолин сразу заметила, что за ее пентхаусом водыв Темзе не осталось. Стекая на восток, река собралась у края щита в Тилбери, до краев заполнила русло. И до самого Темзмеда, где затопила Рэйнхемские болота, выглядела полноводной.

Заметив это, он вызвала спутниковое изображение. За пределами щита скопившиеся за неделю воды быстро заполнили водохранилища Рейсбери. Перелившись через край, они нащупывали дорогу вдоль края щита и стекали по нему. Разлив уже охватил леса и поля вокруг юго–восточной четверти Лондона и, пробивая дорогу вокруг нерушимой границы, прорыл в земле глубокие русла. На юге образовалось большое озеро, затопило лес и причудливые особнячки на устроенных с большим вкусом полянах. Лисы, барсуки, белки, кролики и прочие лесные жители растерянно метались вдоль края зловещего потопа.

— Интересно, найдут они себе новый дом? — задумчиво протянула она, вместе с Горацио просматривая видео.

— Им проще, чем людям, — ответил Горацио. — Я не великий математик, но даже мне ясно, что хабитаты исхода, про которые толкует Луи, всех не возьмут. Никак не уместимся. Нас миллиарды.

— Должен найтись способ. Луи так уверенно говорил о составленном комитетом плане.

— Надеюсь, но инстинкт самосохранения меняет людей. В опасности люди почти ни перед чем не остановятся.

— Я им не позволю, — свирепо объявила она. — Мы вас не бросим. Даю слово.

— Не надо. Не обещай того, чего не сумеешь исполнить. Население обжитых планет, может, и выберется, но Земля… Придется нам смириться с неизбежным.

Она обхватила ладонями его голову, заставила взглянуть в глаза и проговорила с бешенством:

— Только не тебя! Выход найдется. Я его найду. Обещаю.

Оборона Альфа отслеживала подход к Земле армады Избавления: ее растянувшийся на две тысячи километров строй тормозился так, чтобы подстроиться к орбитальной скорости планеты за тысячу километров от поверхности. Орудийные платформы Земли маневрировали, чтобы к подходу сил вторжения шесть из них оказались над Индийским океаном. Верховный командующий Джонстон не обманывал себя надеждами их сохранить, но каждый удар, нанесенный до начала вторжения, был полезен для поддержания морального духа. Аналитиков сил обороны больше интересовали полученные при этом быстротечном столкновении данные о возможностях оликсов.

За неполных два часа до цели первые два корабля Избавления начали менять курс.

— Что это они? — спросил Горацио.

Гвендолин пожала плечами:

— Меня не спрашивай.

Они вместе со всем населением планеты следили, как узкие силуэты кораблей разгоняются в сторону Луны. Ген 8 Тьюринг, экстраполировав курс, показал, как они пронесутся по пологой параболе над поверхностью, пройдя всего в десяти километрах над кратером Теофила.

— Ах ты, черт! — вскрикнула Гвендолин.

— Что случилось?

— Там главный командный центр Обороны Альфа.

— Откуда эти черти узнали? Он же наверняка секретный!

— Да, только с допуском категории Сената Сол. «Связь» заключила с Обороной несколько контрактов на высококлассные проекты.

— Ты мне не рассказывала.

Она закатила глаза.

— Первая категория. Само название кое о чем говорит.

— А, ясно, извини. Но оликсы явно в курсе.

— Да, в том–то и беда.

За тысячу километров два корабля Избавления начали торпедный обстрел. Каждый выпустил по дюжине торпед, после чего оба опять изменили курс, уходя от кратера Теофила.

Первая торпеда ударила севернее центральной вершины. Над тройным пиком быстро вздулся шар ядерной плазмы. Теано передала полученные с высокоорбитальных спутников данные.

— Не может такого быть, — пробормотала Гвендолин. — Пятьсот мегатонн? Пятьсот?

Вторая торпеда, пронзив облако суперэнергезированного пара, ударила в основание горы. Еще один плазменный шар, поднявшись над поверхностью, вынес вверх мощнейший шквал каменных осколков. После седьмого разрыва терраса по кромке кратера жестоко сотрясалась, спуская по неровным уступам лавины реголита и вздымая струи пыли от подножия.

Удар неумолимо следовал за ударом. Кратер заваливало тяжелыми массами реголитовой пыли и оплавленных базальтов. Каждые несколько секунд новая боеголовка терзала его новой энергетической вспышкой.

— На вид пятьсот и есть, — заметил Горацио. — Господи, а если они ударят такими по щитам?

На линзы Гвендолин уже поступали сверхсекретные данные безвестных аналитиков Обороны Альфа.

— Пробьют насквозь, — ответила она, — и прикончат город вместе с домами, лесами и людьми на сто пятьдесят километров от места удара.

— Тогда пора нам подвязываться.

— По городам они такого не применят, — уверила она, мечтая, чтобы это оказалось фактом, а не сомнительной догадкой.

В кратер Теофила ударила последняя торпеда: над стокилометровым кругом уже встало токсичное облако пыли и заряженного мощным электричеством пара, поднялось на тридцать с лишним километров. Оно подсвечивалось изнутри гигантскими молниями, походившими на продолжающиеся разрывы.

Теано привела последние данные от Обороны Альфа.

— Командному центру конец, — устало сказала Гвендолин.

— Но у них же есть и другие?

— Конечно.

— Тогда все эти ужасы напрасны?

— Не напрасны. Это пропаганда. Оликсы показали силу.

Остальная армада продолжала спускаться к Земле. На десяти тысячах километров ее ждали на орбите шесть орудийных платформ: три заходили со стороны африканского побережья, одна от Антарктики, еще две от Ирана и Индии.

Когда корабли Избавления вышли на геостационарную орбиту, платформы включили щиты, облачившись в шестисотметровые шары искрящегося золотом тумана. Передовой корабль Избавления выпустил по ним двадцать четыре торпеды. Платформы ответили из рельсовых пушек. Каждая выпускала двести снарядов в секунду, разгоняя их на своей стопятидесятиметровой длине до скорости пятьдесят километров в секунду. Боезапаса на платформах не было: снаряды поступали в подающий механизм пушки через портал в огромных бункерах, распределенных по оборонным базам на всей Земле, что давало практически бесконечный поток боеприпасов. Каждая платформа располагала восемью пушками, и сейчас в сторону нападающих неслись сорок восемь плотных гиперскоростных роев. Торпеды бешено колебались на курсе, уклоняясь от почти сплошных струй металла.

Точности от рельсовых не требовалось: самое количество пуль гарантировало, что они поставят на пути торпед плотный барьер, которого не обойти никаким уклонением от заданного курса. Когда первые пули сблизились с торпедами, выяснилось, что те обладают какой–то ближней защитой: пули за несколько метров до удара уходили в сторону. Но эта отражающая система могла бы справиться с немногочисленными ударами, а сейчас ее смело бурей. При такой феноменальной скорости схождения малейшее скользящее касание уничтожало торпеду. Все двадцать четыре погибли за тридцать секунд.

— Значит, кое–что мы против них можем, — сказал Горацио. — Они не всесильны.

— Это пустое, — возразила Гвендолин. — Наша контрпропаганда, и только.

Они проследили, как двенадцать первых кораблей армады, плавно ускоряясь, приступают к окружению. Разбившись на пары, они подстраивались к орбитальному движению платформы и подходили к ней на пятьсот километров. Платформы, не реагируя, равномерно сползали на восток по орбите, уносящей их к Австралии. Корабли Избавления задействовали рентгеновские лазеры того же типа, какой применялся по щитам хабитатов и МГД-астероидам. Щиты платформ, впитывая закачанную в них энергию, разгорались миниатюрными золотыми солнцами, зажигая над Индийским океаном преждевременную зарю. Избавители, подобно осторожным хищникам, подступили ближе, и тогда шесть платформ одновременно ударили своими гамма–лазерами. Фокусирующие камеры у них были одноразовыми, мощный луч мгновенно уничтожал устройства. Но перед смертью они преобразовали пятьдесят тысяч мегаватт в ультражесткое гамма–излучение, узким потоком направленное в сердце вражеского корабля. Прицел предназначался для захвата объектов, движущихся с колоссальной скоростью относительно земной поверхности, а корабли Избавления сами подстроились к орбитальной, что позволило удержать прицел целую четверть секунды — до гибели лазеров. На результат стоило полюбоваться. Четыре Избавителя взорвались, из огромных дыр в корпусе пятого вылетали оплавленные обломки и бил ионизированный газ. Остальные три просто умерли на орбите, медлительное вращение десятки лет спустя должно было привести их в верхние слои атмосферы, затормозить и уничтожить.

Стая в десяток кораблей Избавления взяла разгон в сторону бойни, их темные корпуса по ходу ускорения приобрели идеальный серебряный блеск. На сей раз они зашли снизу, коснувшись перед сближением тысячекилометровой отметки высоты. С нижней части платформы защищали только орудия ближней обороны. К их днищам рванулись двадцать торпед. Мегатонные боеголовки в гармоничном выбросе создали вокруг платформ сверкающие розетки из пересекающихся плазменных сфер. Им в ответ полыхнула земная термосфера, в редком слое газа прошла ослепительная рябь ста километров в диаметре. Океан под ней отразил актиничный свет, обратив воздух в бледное подобие солнечной фотосферы.

Энергетические лучи, ударив от кораблей Избавления, с чрезвычайной точностью пронзили энергетические вихри. Вторая волна торпед с ядерными боеголовками взорвалась всего в тридцати километрах от платформ. Щиты выдержали считаные секунды и отказали. Над океаном взбурлила терзаемая излучением атмосфера. Всплески перегретого воздуха сливались в смертоносные воронки циклонов, разгоняя бури, каких еще не знала планета.

Сквозь этот страшный шторм опускался длинный ряд кораблей Избавления.

Первым стал Перт. Город — чистый самоцвет на австралийском побережье — был защищен восемью перекрывающимися овальными щитами, протянувшимися на семьдесят километров от края до края и на сорок в высоту. Высокий прибой уже бил по береговому краю щита, когда семь кораблей Избавления на сверхзвуковой скорости скользнули по израненному небу, на кривой сбрасывая скорость и выкидывая звуковые бомбы, не услышанные горожанами под щитом. Большие обтекаемые воздушные аппараты, прокружив над городом, приземлились в километре от границы щита, а один — на острове Роттнест. Каждый из них направил энергетические лучи в купола щитов.

Земляне, следившие за происходящим по новостям, дружно затаили дыхание. Воздух над щитом подернулся паутиной расходящихся от места удара разрядов; стекая по куполу в землю, они издавали непрекращающийся рев. Столбы раскаленного воздуха взметнулись на высоту и расплылись грибами навстречу несущемуся с моря шквалу. Сами купола засветились багровыми штрихами — это усиленные атомные связи напрягались под мощным приливом энергии. Но держались.

— Долго ли продержатся? — спросил Горацио.

— Не знаю. Генераторы щитов, в сущности, не рассчитаны на длительное использование. Но похоже, что люди Энсли не ошиблись. Эти энергетические лучи наводятся под углом снизу вверх. Чтобы при отказе щитов не ударить по земле. Мы нужны оликсам живыми.

— Зато в наружный воздух уходит чертова уйма энергии, о тепле уж не говорю. Без щита все это ударит по Перту.

— Да. Потому они и не наращивают мощность больше теперешней: этим лучам далеко до мощи бивших по МГД-астероидам. Они поддерживают равновесие. И будут удерживать до бесконечности. Рано или поздно что–то откажет. Вопрос, что случится раньше: сдадут генераторы, или мы найдем, чем ударить в ответ.

— Не мы, — сказал он. — Не система Сол. Если кто и окажет сопротивление, так только терраформированные миры.

— Да…

— И этим предстоит заниматься тебе. Я полагаюсь на тебя, Гвендолин. Иди, спасай нас.

Время шуток и забавного кокетства осталось далеко позади. Они сидели рядом, держась за руки, и смотрели на падающий с неба бесконечный поток кораблей Избавления.

В первый час три корабля проскочили к западу через Индийский океан к Мадагаскару, окружили Антананариву. Генератор его городского щита подвергся диверсии двадцать шестого июня, через несколько часов после возвращения с Нкаи экспертной группы. Вооруженные налетчики подорвали три здания с генераторами, превратив их в щебень. С тех пор власти всё бились над установкой новых.

Гвендолин в отчаянии смотрела, как в брюхе кораблей Избавления открываются люки. Из них вываливались маленькие Шары. Она было приняла их за бомбы, но шары, вместо того чтобы падать вниз, закружили поодаль от города. Когда их набралось более тысячи, они опустились до нескольких метров и проворно зашмыгали по улицам.

Люди разбегались, но тщетно. Шары были много быстрее, стремглав носились вдоль дорог и широких проспектов. Из них выбрасывались темные веревки киберзмей, летели за людьми, кружа наподобие боло. Коснувшись человека, туго стягивали его. Гвендолин перекосило при виде мужчины, который, стянутый петлей по локтям, бился и вопил от ужаса. Двое друзей кинулись ему на помощь, попытались сорвать узы. Заостренные концы веревки воткнулись в тело пленника: один в живот, другой в бицепс. По одежде расплылись пятна крови, и друзья попятились, круглыми глазами глядя, как веревки заползают все глубже в тело. Мужчина, корчась, упал на колени. Змея прекратила движение, наконечники медленно вышли наружу.

Ее одна проворная машина мелькнула над землей, целясь спутать ноги одного из друзей. Он завопил, когда змеи впились ему в бедра.

— Какого хрена! — вырвалось у Горацио. — Эти штуки убивают?

— Не думаю. Луи мне рассказывал… — Она перевела дыхание, заставляя себя говорить. — Известны случаи, когда агенты оликсов вводили К-клетки в человеческие тела.

— Ох, милостивый боже…

Змеи оликсов не щадили никого, а дети давались им легче других. Гвендолин и Горацио в бессильной ярости смотрели, как родители пытаются спасти опутанных змеями малышей, но только сами становятся пленниками. Горожане вели безнадежный бой, древним оружием и современными перифериями обстреливая растекающуюся по улицам змеиную лаву. В некоторых частях Антананариву уже отказал Солнет. Но это ничего не значило. Перт и Антананариву ежеминутно повторялись в других местах, куда опускались корабли Избавления. Большая часть щитов твердо держалась против лучевого оружия. Иные отказывали в первую минуту, и тогда на городские здания обрушивался удар перегретого воздуха. Шары оликсов растекались по развалинам, отлавливая беглецов.

Гвендолин приказала Теано:

— Выключи.

— Когда они сюда доберутся? — тупо спросил Горацио, когда картины погасли.

— Через двадцать минут. Пойдем со мной. Пожалуйста.

— Все уже видели, что происходит. Оликсы и вправду вздумали утащить нас в свой крестовый поход к концу времен. Людям страшно, они остались одни. Не только те запутавшиеся ребятишки, которым я всегда помогал, — все люди планеты. Кто–то должен им помочь.

— Мы поможем.

— Знаю. Но ты не сможешь им этого сказать, верно? Нельзя выдавать план ответного удара. Люди, ко всему прочему, останутся в потемках, среди пропаганды и слухов. Им ничего не останется, как передраться друг с другом за ресурсы в ожидании падения щита.

— Так уходи со мной.

— Люди не заслужили, чтобы все, кто может что–то сделать, их бросили.

— Я не собираюсь их бросать. Я сумею помочь.

— Да, ты сумеешь. А вот я, получается, их брошу. Я должен остаться верным себе, тому, чему отдал жизнь. Ты понимаешь, правда?

Гвендолин не смогла ничего ответить, только кивнула, роняя слезы.

Больше они не смотрели видеопередач, а только отслеживали на тактических схемах, как корабли Избавления неуклонно продвигаются по Европе. Города гибли с ошеломляющей внезапностью: Анкара, Бухарест, Валенсия, Венеция, Турин, Люблин, Штутгарт, Ангъен, Лион.

Старинные, надежные имена, города с тысячелетней историей и культурой — они просто обязаны были устоять, жить вечно. Выпущенные пришельцами лучи смерти стирали их с лица земли.

Потом они добрались до Лондона. Гвендолин с Горацио вышли на балкон посмотреть. Толстый слой воздуха, связанного генераторами щита, скрывал небо матовой медно–золотистой крышей. Сквозь нее виднелись только маневрирующие снаружи гигантские тени. Они взялись за руки и ждали.

Все произошло очень быстро. Над головой возникли яркие пурпурные кляксы. Эти пятна быстро расплывались, стирая уютные, ставшие привычными за последние дни тона. За минуту щит разгорелся тревожным лиловым светом и почти обжигал глаза. Свет принес с собой назойливое гудение — басовые ноты органа под руками полоумного божка.

— Держится, — прошептала она.

— Что?

— Держится!

— Да. — Он поцеловал ее в лоб. — А теперь тебе пора уходить.

— Нет. Идем со мной.

— Я буду пустым местом. Я там не нужен.

— Неправда.

— Мы уже поговорили. Поспорили. Мы искупались во всех страхах. И хватит. Ты уходишь, чтобы помочь нам единственным возможным для тебя способом. А я буду в меру сил поддерживать порядок, чтобы город был цел, когда вы нас спасете.

— Ненавижу их!

— Хорошо. А теперь сюда.

Они уже подвязали присланный Луи двадцатисантиметровый портал. Теперь посреди гостиной ее ждала двухметровая дверь, открывающаяся в типичный кабинет корпорации — без окон, без особых примет.

— Мы будем каждый день разговаривать, — сказала она. — И не по одному разу.

— Будем.

Она не хотела выпускать его руку, так что ему пришлось легонько подтолкнуть ее в портал. Один шаг до безопасности, до хабитата в сорока световых годах отсюда.

— Иди.

Она коротко кивнула и отвернулась, чтобы он не увидел новых слез. И шагнула в портал.

Горацио проводил глазами преданно громыхавшую за ней ап–багажку. Гвендолин было сделала движение: обернуться, махнуть рукой… но большой портал уже вернулся в неактивное состояние, стал плоским прямоугольником с намеком на муаровые переливы в несуществующей поверхности.

Через тридцать секунд активировался механизм подвязчика, алюминиевые крепления и электроморфические мускулы гладко, как на подшипниках, провернулись и скользнули на место. Большая дверь плашмя ушла в узкий прямоугольник, потом развернулась в квадрат, который, в свою очередь, скрылся в первом, двадцатисантиметровом портале.

На линзы ему выплеснулась иконка Луи.

— Ты еще с нами, пап?

— Конечно. Она благополучно прошла?

— Уже на Нашуа.

— Ты за ней присматривай, понял? Она и вполовину не такая крепкая, как притворяется.

— Нет, пап, она вдвое крепче.

— Скоро увидимся, сын.

— Ты можешь пройти в любой момент. Ты ведь знаешь, да?

— Знаю. Спасибо.

Он уложил двадцатисантиметровый портал в чемоданчик и вышел из пентхауса. Сейчас эта часть Лондона была пустынной; люди забились в дома, смотрели по новостям осаду своей планеты. И он, надвинув солнечные очки от жуткого сияния щита, пошел на восток по Челсинской набережной до старого доброго моста Альберта. На полпути он облокотился на перила. Без речной воды набережная казалась непривычно высокой. От гладкой полосы шоколадной грязи внизу несло запахом сточной канавы и тухлой рыбы. У берегов грязь уже подсыхала, а прямо под ним посередине русла блестела полоса густой жижи.

Кто–то шел по затвердевшему илу — парнишка в зеленой парке оставлял за собой четкий след, тянувшийся к мосту Баттерси и за него. Горацио задумался, издалека ли он идет по реке — и зачем.

Парнишка замер, поднял голову. Зеркальная защитная полоска скрывала от Горацио его лицо. Они несколько секунд смотрели друг на друга, потом Горацио коротко кивнул, разделив с ним странность этого дня, и зашагал дальше к Бермондси.

Станция Круз июля 2204 года

Тело Джад Арчолл лежало на операционном столе в строгом медотсеке станции Круз. Алик не без отвращения разглядывал его и сквозь искривленную стеклянную перегородку. Травм хватало: порезы, кровь, ожоги — неприятное зрелище. Но он достаточно насмотрелся в ночных приемных скорой помощи, чтобы понимать, что все это большей частью поверхностные повреждения.

Джессика с Соко в канареечных костюмах биологической защиты склонялись над головой женщины. Мелкими рывками шевелились свисающие с потолка манипуляторы — точь–в–точь паучьи лапки. Когда Соко отодвинулся в сторону, Алику стало лучше видно. И пришлось покрепче сжать зубы. Рука робота держала удаленный скальп в полуметре над столом.

— Черти адовы, — пробормотал Каллум. — Как будто человека собрали из заменяемых модулей, чтоб его можно было починить на манер дрона.

— Неплохое сравнение, — заметил Юрий. — В нас самих порядочно заменяемых деталей, а?

Он пожал Каллуму плечо.

Алик с удовольствием отметил, что старик–шотландец сдержал первый порыв отшатнуться.

— Может, это полезные приставки? — продолжал Юрий.

— Как дела? — спросил Каллум, не слушая подначек.

— Заканчиваем, — ответила им Джессика.

Алик оглянулся на Кандару. Та, в отличие от бедолаги Каллума, как будто смотрела на тело без малейшей брезгливости. Ему даже показалось, что она наблюдает за отвратительной операцией так, будто не прочь завершить начатую в Лондоне схватку, причем желательно — голыми руками.

Один из манипуляторов опустил полусферическую сетку, тугим ночным колпаком надвинув ее на обнаженный мозг оликса. Двое неан в ожидании известий об агенте оликсов смастерили ее на инициаторе Джессики.

Наводка на Джад стала у них первым прорывом после возвращения с Нкаи. Однако Джессика уверяла, что они готовы, дайте им только тело, живое…

— Есть контакт, — сказала Джессика.

Манипулятор, установив сетку на место, отодвинулся.

— Стабилен, — подтвердил Соко. — Идет связывание микроволокон.

Хирургический манипулятор передвинулся вдоль тела Джад и принялся подсоединять трубки к портам на ее шее и конечностях. В трубки потекла прозрачная, густая как сироп жидкость.

— Это зачем? — поинтересовался Алик.

— Внутривенное питание, — объяснила Джессика. — Тело нам нужно живым. Хотя бы на время.

Каллум, нахмурившись, подался вперед.

— На время? Я считал, задумана долгосрочная стратегическая операция.

— Так и есть, — сказала Джессика. — Как только убедимся, что тело поддерживает запутанность с другими элементами квинты, установим более надежные средства жизнеобеспечения.

— Например? — спросил Алик.

— Прежде всего выращенные в моем инициаторе органы оликса будут снабжать мозг необходимыми питательными веществами и кислородом.

— В смысле вы превратите ее в кокон?

— Да.

— Это мне нравится.

— А что с телом Джад Арчолл? — спросил Каллум.

Алик сквозь тонированный щиток шлема разглядел, как Джессика повернула голову, окинув взглядом каждого из них.

— Решать, конечно, вам. Наши биологи могут достаточно долго поддерживать жизнь в данном теле. Однако шансы извлечь за это время ее мозг из анклава невелики. А когда мы его вернем, полагаю, будет милосерднее вырастить ей новое тело.

— Невелики, говорите? — заинтересовался Юрий.

— Она хотела сказать: «шансов ноль», — заявил Соко. — Тело Арчолл состарится и умрет за века до времени, когда человечество сумеет подобраться к анклаву.

— Хорошо, что мы имеем дело с неанскими дипломатами, — съязвила Кандара. — Не хотелось бы мне иметь дело с вашим отделом «скажи как есть».

Неаны быстро переглянулись и снова занялись сеткой на мозге.

— Нодулы целы и функционируют, — сообщил Соко. — Мы сможем отслеживать кортикальные импульсы.

— Нам не попался Розеттский камень для расшифровки неанского, — заметил Алик. — Говорите, пожалуйста, по–английски.

Джессика зашла в шлюз.

— Никакого неанского не существует, — сообщила она, пока механизмы очистки наполняли стеклянный цилиндр туманом и ультрафиолетом. — Во всяком случае, я такого не знаю.

— И все же…

— Такое дело: мозги пяти элементов квинты объединяются запутанностью, как распределенная сеть процессоров. Если один потерял сознание, можно считать, что он вышел из сети. Он ничего не сообщает другим. Сейчас Соко введет в этот мозг нейровирус. Подчинив его, мы не позволим делиться с другими своим сознанием. Однако, и перестав транслировать свои мысли и чувства, он все еще будет их воспринимать. Мы точно узнаем, что делают и видят другие тела квинты.

— Видят и делают, — поправил Каллум.

Алик хмуро взглянул на него.

— Что?

— Так благозвучнее, — пожал плечами Каллум.

— Господи боже, не отвлекались бы вы!

Джессика, выйдя из шлюзовой камеры, извиваясь, стягивала защитный костюм. Кандара подошла ей помочь.

— Шпион на «Спасении жизни» будет нам полезен, — заговорила неана, — но вторжение на Землю — операция межзвездного масштаба, в ней задействованы десятки тысяч кораблей и, наверное, миллионы тел квинт. Даже пять наборов глаз не увидят всего, что нам нужно. К счастью, каждый мозг квинты содержит крошечные клеточные узлы — нодулы, связанные запутанностью с нейростратой единого сознания. Так оно держит связь с отдельными квинтами. Соответственно, видит то, что видят они, и может им приказывать.

— Вы сумеете ввести вирус в единое сознание? — изумился Юрий. — Захватить контроль над «Спасением»?

— Не думаю.

— Она имеет в виду — нет, — подал голос из медотсека Соко. — Единое сознание огромно и чрезвычайно умно. Попытайся мы подчинить его нейровирусу, его первичные мыслительные процедуры выявят нарушение и не позволят ему распространиться по всей структуре. А вот пробраться ему в голову и подслушивать мы можем.

— Господи мой боже! — пробормотал Алик. — Это же фантастическое преимущество! Мы будем заранее знать обо всех планах диверсий. Мы сможем уничтожить всех агентов оликсов на Земле. Спасем городские щиты.

— Не совсем так, — уверенно поправил Юрий. — Мы столкнемся с проблемой Блетчли.

— Прошу прощения?

— Во времена Второй мировой войны в Блетчли–парке раскололи германский военный код.

— Здорово, и что?

— Им пришлось использовать эти сведения с огромной осторожностью. Если бы они на каждом шагу переигрывали немцев, те бы поняли, что шифр взломан. И сменили бы его.

— Вы хотите сказать, что мы должны оставить саботажников на свободе? Что за чертов бред!

— Нет, я хочу сказать, что нам придется использовать полученную информацию с осторожностью.

— Юрий прав, — вмешалась Джессика. — Приступив к пассивному накоплению сообщений единого сознания, нам придется заранее думать об эндшпиле. Мы ведь это обсуждали. Чтобы победить, вам придется начать с проигрыша. В том числе допустить падение десятка городов для сохранения стратегического преимущества. Если человечество победит, захваченные люди будут освобождены.

— А вы смотрели передачи из лишенных щита городов? — взвился Алик. — Эти шары гоняют людей, как собаки кроликов. Никого не щадят. Дети… эти подонки даже младенцев окукливают!

— Потому мы и присланы в Сол, — хладнокровно ответила Джессика. — Чтобы дать вам знания о вооружении, космических двигателях, биоинициаторах. Чтобы дать вам возможность этому противостоять.

— Если неаны такие охрененно умные, почему сами всем этим не воспользовались?

— Я пользуюсь.

— Нет, вы используете нас.

— У вас пока еще, на несколько коротких лет, остается свобода воли, свобода выбора. Используйте ее. Как — подсказать не могу: у меня как раз свободы никогда не было. Я создана с единственной целью. Так что, может быть, Кандара и права: я просто машина с единственной программой. Но для вас это ничего не меняет. Выбирайте!

Алик бессильно сжал кулаки. Она была права, и Юрий прав. Нельзя упускать такое преимущество. Играть придется вдолгую, как бы мучительно это ни было.

— Черт, — прорычал он и не без удивления почувствовал на своем плече руку Кандары.

— Да уж, — протянула она. — Свобода, в сущности, редкая стерва, а?

Алик, не доверяя своему голосу, молча стряхнул ее ладонь.

— Значит, держимся плана, — заговорил Каллум. — Засылаем троянского коня в червоточину «Спасения жизни» и дальше, шпионить в анклаве. Хабитаты исхода в ближайшую тысячу лет создают армию, или флот, или легион роботов–убийц, о которых говорил Энсли. Те вторгаются в анклав. Уничтожают оликсов. Освобождают наших. План из пяти пунктов, проще некуда.

В его смешке звучала горечь.

Алик со злостью заметил, что смотрит на Юрия — что тот скажет?

— Да, так просто, — с жесткой ухмылкой подтвердил Юрий.

— Но, чтобы приступить к исполнению плана, нам нужен корабль оликсов, — напомнила Кандара. — Сумеет захваченная вашим нейровирусом квинта угнать корабль?

— Да, — оживилась Джессика. — Мы с Соко это обдумывали и нашли способ, который не выдаст единому сознанию нашей прирученной квинты. Откровенно говоря, похищение корабля — неизбежный риск. А по нашему замыслу потребуется только маленькая ментальная хитрость — куда меньше шансов попасться.

Алик вслед за неаной вышел из медотсека, досадуя на собственную пассивность и пытаясь скрыть эту досаду. Он сам себя не узнавал. И, покосившись на Кандару, даже не слишком удивился, поймав ее усмешку.

— Что еще?

— Трудновато вам дается роль исполнителя, а?

— Бога ради, я в ФБР служу. Только и делаю, что исполняю приказы.

Она усмехнулась еще хитрее.

— Как же! Простой винтик, что там говорить. С доступом в Овальный кабинет и к Первому Лицу…

За дверью медотсека ждали Луи с Элдлунд. Они, не задавая вопросов, пристроились в хвост вышедшим.

Три портальные двери привели их в большой ангар. Алик тихо выдохнул, увидев лежащий в опорных люльках корабль оликсов. Все ясно — это транспорт с Нкаи.

Джессика, подойдя к нему, указала на запыленный корпус.

— Учтите, это транспорт средней дальности. Оликсы много таких используют. В ближайшие пару месяцев из червоточины явится целый флот. Заберет коконы с Земли для доставки на «Спасение жизни». Мы его еще раз осмотрели. Повреждений оказалось меньше, чем мы думали. Убиты в основном биологические компоненты, а для них на инициаторах можно вырастить замену.

— То есть вы сможете его починить? — спросил Алик.

— Да, надеемся. Если нет, вернемся к плану Б — с похищением.

Алик подошел к ней, вблизи осмотрел корабль.

— Вот это другой разговор. Что–то, что можно пощупать руками. Терпеть не могу абстрактных рассуждений.

К ним присоединились остальные.

— Как назовем? — спросила Кандара. — Корабль с такой миссией должен иметь имя.

— «Еретик–мститель», — предложил Алик, заставив свое неподатливое лицо изобразить улыбку.

— По мне, подходяще, — согласилась Кандара.

— Ему предстоит унести нас всех очень далеко, — сказала Джессика. — Может, даже за ядро галактики. Только вообразите!

— Э… — подал голос Каллум. — Вы сказали: «Нас всех»?

Лондон 24 июля 2204 года

Олли на весь день залег в саду Кью. Рабочие здесь не появлялись. И Солнет на территории не работал. И ап–садовники не действовали.

В первую ночь он взломал кованую решетку пальмовой оранжереи и заснул, свернувшись на лавочке под большой саговой пальмой. По крайней мере, в тепле.

Рассвет, какой уж случился под щитом, его разбудил — хотя мутное охряное небо было не ярче полной луны. На его костюме–невидимке блестела роса — опрыскиватели поддерживали в оранжерее высокий уровень влажности.

Олли еще немного выждал, поглядывая сквозь стеклянную стену, не придет ли кто. Во всем саду двигались только утки на большом пруду.

Странно было совсем одному брести по широким дорожкам. Его же полиция ищет, а тут он у всех на виду! Только смотреть было некому.

«Но это только здесь».

Ему через каждые несколько шагов приходилось останавливаться. Лодыжка с трудом выдерживала вес тела. Она болезненно раздулась, неприятно напоминая, как разбухало тело Ларса в начале окукливания. Умом Олли понимал, что бояться глупо: его никогда не лечили с использованием К-клеток. И все же времена настали такие странные…

Он проковылял до большого кафе и вошел в высокую дверную арку, уже взломанную кем–то до него. Взломщик прошелся по кухне и кладовой, выгреб все съестное. Все же, порыскав по зданию, Олли нашел несколько початых пакетов и банок в пропущенных мародерами шкафах.

За час, то и дело давая отдых лодыжке, он приготовил и съел завтрак из французских тостов и фруктового чая (натуральная малина с медом — на взгляд Олли, совсем как птичий помет). Он бы предпочел что другое, но в кухне хотя бы работало резервное энергопитание, так что можно было согреть еду.

До полудня он обследовал конторские помещения и кабинеты сотрудников в глубине сада, отыскал там пару пакетов первой помощи. Он подлечил лодыжку противовоспалительными и болеутоляющими, потом натянул фиксирующий носок.

На обед были французские тосты и фруктовый чай. После обеда он отдохнул. Сидел на улице, пытаясь высмотреть, что творится по ту сторону светящегося щита. Скоро должны были прибыть корабли Избавления, но точного времени Олли без связи с Солнетом не знал.

На ужин французские тосты и фруктовый чай.

К его радости, там еще оставалось на один раз печатных яичных пакетов. Олли собрал подушки с кресел в кафе и уснул на них.

Завтрак — французские тосты и фруктовый чай.

Лодыжке полегчало. Он посмотрел: и опухоль тоже спала. Он еще раз накачал ее противовоспалительными и снова натянул фиксирующий носок. В раздевалке для сотрудников нашлось несколько курток, самых простых — его знакомые такого не носили. Олли выбрал оливковую парку, ради капюшона. Пусть в Кью Солнет и гражданские датчики и не работали, но он был почти уверен: в других частях Лондона они еще действуют. Капюшон и найденная в столе управляющего широкая защитная полоска для глаз должны были от них защитить. От костюма–невидимки днем никакого проку, поэтому Олли его скатал и запихнул в карман парки. И перед выходом сгреб с прилавка кафе оставшиеся упаковки печенья.

Большую часть вечера Олли обдумывал, как ему вернуться на Копленд–роуд. Там были друзья, они бы его приняли, в этом он не сомневался. Он из Легиона, а Легион люди уважают. А уж там можно думать, как быть дальше.

Тай наметил ему несколько вариантов маршрута. По прямой предстояло пройти восемнадцать километров. И тут Олли осенило — недаром же он был планировщиком. Темза осталась без воды — они с Аднаном видели это по новостям. Если двигаться по руслу, датчикам с берега труднее будет его опознать, особенно под паркой. До самого Саутарка река бы не довела, но могла вывести к мосту Воксхолла, а это больше полпути. Днем он пойдет не спеша, оберегая лодыжку, а дождавшись темноты, наденет костюм–невидимку и в нем одолеет последние пять километров. Не самый гениальный из его планов, но лучше, чем ничего.

Он вышел к тому краю Кью, что граничил с рекой. Пришлось перелезать старую кирпичную стену, а дальше до самого берега тянулся широкий газон. При виде пустого русла ему стало не по себе: от этого зрелища реальнее показался и щит, и то, что он собой воплощал. Олли где съехал, где прохромал под уклон до заиленных камней на дне. Запах оказался для него неожиданностью, однако он потуже затянул капюшон, надвинул зеркальную полоску и зашагал вперед.

Когда несколько часов спустя Олли подошел к железнодорожному мосту Баттерси, превращенному теперь в воздушную зеленую аллею, перемена в ровном унылом свете щита заставила его поднять взгляд. К этому времени он потерял счет, сколько раз падал, оскальзываясь на коварных, покрытых илом камнях. Лодыжку снова дергало, дивные кожаные брюки запеклись жалкой вонючей коркой, и с туфлями он здорово промахнулся: надо было держаться сапог, в которых был на Кройдонской, а тщеславие послать к черту. Задним умом крепок!

Подняв голову, он увидел скользящую по щиту гигантскую тень.

— Вот дерьмо!

Это был корабль Избавления, больше некому. Тай известил, что несколько открытых узлов Солнета в радиусе приема активны, но Олли к ним не подключался из опасения, что Ген8Тьюринг особого отдела еще ведет на него охоту.

Он как раз проходил скопление шикарных плавучих домов, севших теперь на дно, как выброшенные на берег киты. Они были причалены к плавучему молу — для него это был самый простой способ выбраться на южную набережную. Олли уже сделал несколько шагов в ту сторону, но спохватился. Какой смысл?

Если щит откажет, придут оликсы, а тогда без разницы, на котором он берегу. А если щит выдержит, лучше здесь, внизу, куда не дотягивают гражданские датчики.

Иногда Олли ненавидел свою способность предвидеть ход событий.

Итак, он устоял перед порывом выбраться на твердую почву и просто ждал, что будет. Пока не сообразил, что, если откажет щит, запертая выше вода с ревом устремится в русло.

— Дерьмо!

Он, с трудом удерживая равновесие на неровном дне, кинулся к лодкам.

По щиту над ним расползались яркие багровые кляксы. Они быстро смывали янтарный блеск отраженного солнца. Потом возник странный звук — вроде заунывного грома. Подняв зеркальную полоску, щурясь на фиолетовое сияние, он вроде бы разглядел молнии, стекающие по широкому изгибу щита.

Щит держался. Олли долго стоял, бегая взглядом от горизонта до вершины воздушного купола и обратно, выискивая признаки катастрофы, когда молнии ударят по линии городских крыш.

— Хрен тебе, Джад! — выкрикнул он в небо. — Мы тебя побили! Слышишь? Ты проиграла. Пусть тебе в аду это покажут!

Олли позволил защитной полоске снова сползти на глаза — теперь, когда щит испускал яростный фиолетовый свет, она особенно пригодилась. И, улыбнувшись впервые за много–много дней, он снова зашагал вперед. Выходя из–под моста Баттерси, он увидел впереди человека — посередине моста Альберта, там, где канаты подвесов прогибались ниже всего. В это утро человек на набережной Темзы был таким редким зрелищем, что Олли немедленно проникся подозрениями. Когда контактные линзы дали приближение, у него мурашки поползли по коже, потому что он узнал лицо. Из тех придурочных соцработников, что вечно пытались перетянуть компашку Вика к более приемлемым забавам. «Чтоб его! Не за мной ли?»

Мужчина коротко кивнул ему и ушел по мосту к берегу.

Олли нервно выдохнул. В другой день это показалось бы чертовски странным. Сегодня — едва ли стоило внимания. Он двинулся дальше.

В одиннадцать вечера Олли стоял на южном конце Копленд–роуд. От усталости он засыпал на ходу. Ноги болели, и каждый шаг давался с трудом, а лодыжка беспокоила уже всерьез, намекая, что там не просто растяжение. Он даже нашел себе жердь, чтобы опираться, как на трость, и немножко снять с ноги нагрузку.

Добравшись до моста Воксхолл, он устало вылез на короткий причал Сент–Джордж и присел среди пустых столиков речного ресторана. Тай сообщил, что Солнет в этом районе действует, только в очень узком диапазоне. По правде сказать, ему уже было все равно.

Людей на улицах прибавилось, хотя многие, похоже, не слишком понимали, что здесь делают. Олли догадывался, что несколько компаний ищут продукты. В ресторане уже высадили стеклянную дверь.

Пока отдыхала измученная нога, он взялся грызть печенье из своего скудного запаса, а Таю велел снова выйти в Солнет. Фальшивый код регистрации был самым простым из всего, что хранилось в его личном архиве. Войдя, он применил все, что умел сам и чему научился у Гарета, чтобы помешать Ген 8 Тьюрингу безопасности установить его личность. Он осторожно вытягивал информацию из открытых источников, тщательно обходя те сайты, заходить на которые стало для него второй натурой, — избегай привычных путей, они могут дать подсказку Ген 8 Тьюрингу.

Налет на Личфилд–роуд официально списывался на банду наркоманов. О выживших не сообщалось. Через час после налета столичная полиция вычеркнула Саутаркский Легион из первоочередного списка разыскиваемых. Учитывая, в каком состоянии Солнет, он сомневался, что в гражданской сети сохранились хотя бы остаточные следы его досье.

«Я свободен!»

Очень скоро паранойя вытеснила эту мысль. Закрытый розыск ничего не значит. Джад была агентом оликсов, так что искать ее и сообщников должна не полиция — в том, другом списке Легион наверняка на первых местах. Это работа для служб безопасности, а уж им–то известно, кто выжил на Личфилд–роуд.

Он принялся изучать состояние Солнета в окрестностях Копленд-роуд. Солнет там безнадежно сдох. И питание во всем районе, похоже, отключили. Это тоже не гарантировало безопасности: шпики могли подсадить к ним в дом и вокруг самые разные несетевые датчики и дроны–шпионы — таких не отследишь через низкочастотный узел ресторанного Солнета.

Нет, хочешь узнать, что с бабушкой и Биком, — надо идти самому. Можно было и дальше выжидать, строить планы, опасливо шарить вокруг еще неделю, создать цифровой профиль прикрытия — если он сумеет распечатать детектор для тех шпионских датчиков. Или уж рисковать.

Дело решил грозно сверкающий купол и сопутствующий этому свету вой. Времена нынче не для слабаков.

Он, как дурак, ждал ночи, чтобы укрыться под костюмом–невидимкой, только ночи теперь не было. Корабли Избавления продолжали беспощадно накачивать купол энергией, производя и свет, и шум. Таким теперь будет Лондон: противоестественно резкое освещение и отдающийся в кишках звук. И конца этому не предвидится.

Когда Олли наконец признал свою ошибку, был поздний вечер, а нога у него онемела от новой порции болеутоляющих. Он выдвинулся на последнюю стадию пути — виляя по переплетающимся переулкам и выбирая не покрытые Солнетом участки. Трижды он останавливался — кроме изнеможения, на него навалилась депрессия и неотступный страх.

Копленд с виду совсем не изменилась — если не считать резких теней от лилового щита. Он долго вглядывался в глубину улицы. Вокруг никого, в окнах не видно света — а он знал, кто и в каких домах живет. Сейчас все соседи попрятались. И в небе пусто — ни дронов, ни птиц.

— И хер с ними.

Он захромал к своему дому. Если бы сейчас с неба посыпались бронескафандры, он бы и сопротивляться не стал. По правде сказать, с радостью выложил бы им все, что знал про Джад и ее сообщников. Это они в ответе за Армагеддон, за крушение его жизни. В голове у него темной звездой пылала ярость на Джад и ее дела.

Передняя дверь была закрыта, но не заперта. На месте ручки — рваная дыра. Он толкнул створку. Заранее знал, что увидит внутри, но легче от этого не стало.

Они были там, в гостиной. Он узнал, где кто: кокон Бика сохранил буйную шевелюрубратишки над гладкой головой, а бабушкин даже теперь выглядел почему–то старчески хрупким.

Олли упал на колени и бессильно разрыдался. Какая–то жалкая частица его существа еще цеплялась за надежду, что все можно поправить. Они дождутся его возвращения, и он уведет их за руки по золотой дорожке к сказочному дому над морем.

Кто–то шумно, не скрываясь, спускался по лестнице. Олли обернулся к вошедшему.

— Это ты! — пискнуло Лоло.

Они вцепились друг в друга в полутемной гостиной, бережно ощупывали, убеждая себя, что это по–настоящему. Олли пальцем обвел пятнавшие прекрасное лицо Лоло синяки.

— Что это с тобой?

Оне пожало плечами, но в глазах стоял страх.

— Ничего. Все у меня прекрасно.

— Полиция, да?

Лоло с нечастным видом кивнуло.

— Не хочу об этом говорить. Они животные. Я владею собой и потому изгоняю их из памяти, чтобы они не грязнили ее своим присутствием.

— Ты зачем здесь? — спросил Олли.

— Я знало, что ты вернешься. Я не могу без тебя. Что бы ни случилось, это случится с нами обоими. Тогда я сумею это вынести.

— Глупое ты, глупое существо. Могло же уйти, да? Вернуться на Дельту Павлина.

— Я не уйду. Я люблю тебя, Олли.

— И я тебя люблю.

— Мне так жаль — я ничем не могло им помочь. Не могло предотвратить изменений. Но они не мучились, честное слово.

— Знаю. Я видел такое с другими.

— С другими… Что твои друзья из Легиона?

— Умерли.

— Ох, Олли! — Оне крепче обняло его. — Ненавижу этот мир! Как он терпит такие ужасы, как эти оликсы? И что с нами будет?

— Будем жить, — решительно произнес Олли. — Надо продержаться. И еще я спасу бабушку и Бика.

— Спасешь? Как?

— Если биотехнология оликсов могла такое сотворить, они же могут и исправить.

— Но… разве они согласятся?

— О да. — Он улыбнулся в озабоченное лицо Лоло. — Согласятся. Потому что я не оставлю ей выбора.

— Кому?

— Николаи. Это партнерша Джад. Она тоже замешана. Она изменница, работает на оликсов, как и Джад работала. Я ее найду. Клянусь Легионом, Лоло. Как угодно, чего бы это ни стоило, все равно. Я до нее доберусь. И тогда она узнает, что такое настоящая месть.

Ваян Год 56 ПБ

В Деллиана закачали столько седативных, сколько мог вынести человеческий организм без химического повреждения тканей. И все равно было мало. Врачам пришлось привязать его к госпитальной койке. Он бил руками и ногами, ногтями впивался в ладони, мотал головой…

Сканеры над кроватью плавно, но без промедления двигались, отслеживая нервные импульсы. Голова у него почти скрылась под контактами датчиков. Четверо докторов изучали схематизированные показания на большой, во всю стену, голографической проекции. Среди сменяющихся чисел и графиков с тяжеловесностью большой планеты вращалась трехмерная схема мозга. Ей полагалось выглядеть совсем тусклой. А между тем нейроны искрили активностью.

Ирелла и без подсказки врачей видела, что дело плохо. Она стояла за стеклянной дверью, прислонившись виском к макушке Ксанте, и он ее обнимал, только это нисколько не утешало. Тиллиана стояла по другую сторону с застывшим от усилия изобразить оптимизм лицом. Остальной взвод мыкался в проходах за их спинами, молчал и вертел в руках чашки с давно остывшим кофе.

Так она и стояла у палаты терапии, тупо смотрела. Не думать было легко: стоило начать вспоминать, сколько взводов пропало, когда ковчег взрывом вскрыл каверны с кораблями Решения. Больше ста человек как ветром сдуло. Знакомых. Друзей, с которыми вместе росли. Невозможно было принять столько горя, тем более начать их оплакивать. На «Моргане» все знали, что Удар — страшный риск. Но в одной операции потерять столько…

«А пропусти я тогда корабль–пришелец, вышло бы иначе? Они остались бы живы?»

Она понимала, что это глупый вопрос. Такие вопросы вечно задают себе уцелевшие. А чего ради? Чтобы чувство вины отпустило?

Она отстранила чувство вины, отдав все внимание Деллиану. Потому что он был важнее. Погибшие, если бы знали, простили бы ее.

Одне из врачей, Алимайн, вышло из палаты. Устало, смущенно взглянуло на собравшийся вокруг взвод.

— Мы не совсем понимаем, что с ним, — сказало оне. — Что–то вопреки действию ингибиторов оживляет серое вещество.

— Неанский нейровирус? — предположил Джанк.

— Монтаксан говорит, нет. Во всяком случае, это не их нейровирус. Но эти оликсы, очевидно, располагают техниками, неизвестными нашим метаваянцам. Неаны не знают, что внедрило через оптик в мозг Деллиана единое сознание ковчега.

— Значит, все же какой–то вирус? — спросила Тиллиана.

— Не знаю, как еще это назвать, так что… да. Его оптик принудили закачать в мозг около семнадцати терабайт. Невероятное количество информации и воспоминаний, человек не в состоянии столько принять и усвоить. Видимо, не в состоянии, если судить по этой мозговой горячке.

— Там, на ковчеге, говорили оликсы, — сказал Урет. — Не Деллиан.

— Он тоже там был, — возразила Ирелла. — Он мне отзывался. Он боролся. Мой Дел никогда не сдается.

— Что правда, то правда, — согласилась Элличи. — И как теперь это убрать?

— Мы ничего не гарантируем, — сказало Алимайн, — но есть идеи. Для начала мы думаем ввести его в глубокую кому. Посмотрим, не снизит ли она уровень мозговой активности. Честно говоря, сейчас можно считать победой даже замедление скорости поглощения. Нам нужно время.

— Это не нейрология, — уколола Ирелла, — а знахарство какое–то! С тем же успехом могли бы применить травяные сборы.

— Я задало гендесу анализ закономерностей. Если определим механизм действия, это приблизит нас к решению.

— В архивах «Моргана» есть проекты, — сказала Ирелла. — Работы наших предков по интерфейсам мозг–процессор. Связь у них устанавливалась не через оптик, но такой интерфейс позволил бы поставить ему антивирус.

— Человеческий мозг — не процессор, — предостерегло ее Алимайн. — А разум Деллиана — не программа. Нельзя насильно загружать и стирать память. Мы опасаемся, что чем дольше он остается в таком состоянии, тем больше паттерны оликсов сливаются с его мыслями и воспоминаниями.

— Так введите его в кому, — пылко потребовал Ксанте. — Отключите мозг полностью, чтобы они его не захватили.

— Это тоже небезопасно, — сказало Алимайн. — Мне хотелось бы, чтобы вы это поняли, прежде чем мы приступим.

— Погодите, — вскинулась Ирелла. — Вы спрашиваете моего разрешения?

— Будь мы на Джулоссе, врач в таком случае обязан был бы просить согласия родных. Здесь, с тобой и особенно в данном случае, совершенно беспрецедентном, этические требования не определены. Строго говоря, капитан Кенельм имеет полномочия на приказ или отказ от лечения, но оне просило проконсультироваться с тобой. И со всеми вами — в сущности, ваш взвод и есть семья Деллиана.

Ирелла обвела взглядом друзей, не сомневаясь, что все готовы ее поддержать. Их товарищество делало ношу почти выносимой.

— Действуйте, — сказала она.

«Морган» возглавлял оборонительный строй «зонтиком» — десять штурмовых крейсеров летели в двадцати километрах перед ковчегом оликсов. Перекрывающиеся поля искажения, расталкивая межзвездный газ, образовали бледно–лавандовый ореол — так они заботились, чтобы побитый астероид не пострадал еще сильнее от попаданий мелких частиц.

Защита ковчега с его драгоценным грузом была первоочередной задачей для капитана Кенельм. Индустриальные платформы на Бенну уже работали в авральном режиме, создавая все необходимое для инициации неанского варианта. Десятки обогатительных заводов и промышленных станций через межзвездные порталы рассылались на пятнадцать световых лет от Ваяна. Через неделю за ними должны были последовать отобранные для обеспечения металлами и минеральным сырьем астероиды, материал для десятков хабитатов оперяющейся цивилизации. Между тем с затянувшимся на пятнадцать лет маскарадом на Баяне было покончено: обширные поля поддельных ферм давали теперь настоящий урожай. Большие примитивные трактора тянули по полям и лугам уборочные машины, собирая семена трав, кустов и деревьев. Все это предназначалось для посева в новых хабитатах. Для начала были задуманы три пятидесятикилометровых цилиндра, готовность первого ожидалась через шесть месяцев.

Никто не знал, когда в системе Ваяна начнет жесткое торможение флот кораблей Решения. Оценки аналитиков варьировались от месяца до пяти лет. Кенельм поневоле пришлось исходить из месячного срока, и оне уже отдало приказ немедленно приступить к операции переноса коконов.

Целая треть инициаторов Бенну производила сейчас системы, способные продлить гибернацию найденных людей. Гендесы, обработав данные первой дистанционной разведки трех биополостей ковчега, вычислили, что в них хватило бы места на два миллиарда жизнеобеспечивающих камер. Позднее подтвердилось только присутствие четверти миллиона коконов в первой полости. Оставшиеся две, видимо, пустовали.

Перенос уже начался: коконы доставляли с ковчега в основной тор Бенну и подключали к новым механизмам по мере их готовности.

От Иреллы никто пока не просил и не требовал помощи с неанским вариантом. Хотя это было по ее части: работы, проводившиеся при конструировании ваянской цивилизации, дали бесценный опыт по воплощению существовавших запасных вариантов.

Деллиан теперь находился в глубокой коме, и безумная активность его мозга снизилась — хотя и не была подавлена до конца. Это, как и другие последствия катастрофы с Ударом, мало–помалу наполняло Иреллу ужасом. Несмотря на безрадостную победу с найденными коконами, а может быть, как раз от этой победы, ей казалось, что свет вселенной навсегда потускнел.

Она направлялась в главный зал совещаний, но по дороге сделала небольшой крюк. В жилом торе «Моргана» не было окон — в отличие от жилого колеса Бенну с его стеклянным небом. Зато здесь была просторная зала, стены которой изображали ландшафты земного мезозоя: как будто стоишь на опушке папортникового леса, а перед тобой до горизонта простираются пышные травы и лениво дымят вулканы. Когда работа не давала долгих передышек, они с Деллианом выбирались сюда отдохнуть. Если где и становилось чуть спокойнее на душе, так только здесь. Ирелла припомнила, что святую Кандару перед боем всегда мучил страх и она разгоняла его, маниакально перепроверяя вооружение и броню. Ну что ж, управление работой индустриальных станций — не совсем бой, но ближайшие несколько дней должны были решить судьбу четверти миллиона окупленных оликсами людей. И она обязана была мыслить рационально — пусть даже всем Святым была отвратительна мысль затаиться в темноте.

Но сегодня Иреллу не утешала ни знакомая зала, ни теплые воспоминания. Она закрыла глаза и дала мыслям свободу бродить, где им вздумается, пусть даже они и забредут в темноту.

Корабль–пришелец!

Самая большая из всех загадок. После Удара он пристроился в сотне километров за ковчегом. И ни с кем не желал разговаривать — менее всего с капитаном Кенельм, хотя оне часами посылало приветственные сообщения и запросы. Он совершил лишь одно действие: запустил в ковчег сотни дронов–солдат. Те с леденящей эффективностью выслеживали и убивали квинты оликсов. И до сих пор оставались внутри, потому что ковчег был огромен. Чтобы найти и перебить все квинты, могли уйти месяцы. Впрочем, Кенельм и командиры взводов уверенно полагали, что первая биополость очищена. Там уже несколько часов не наблюдалось перестрелок.

Ее инфопочка связалась с датчиками «Моргана» и вывела на оптик изображение пришельца; в тающем межзвездном газе его белый корпус испускал мягкое фиолетовое свечение. Ирелла целую минуту разглядывала корабль, потом осмотрелась вокруг. Сверху и со стен, скромно укрытые среди картин доисторической саванны, на нее поглядывали скопления линз.

— Ты за мной подсматриваешь? — вслух спросила она.

На оптике появилась маленькая белоснежная иконка, и Ирелла приняла вызов.

— Да.

— Я так и думала, — сказала она. — Страшно подумать, как ловко ты орудуешь в нашей сети.

— Когда меня строили, она была уже не новостью. А что известно мне, наверняка знают и оликсы. Вам придется сменить и обновить формат. Может, придумаете что–нибудь оригинальное.

— Мы на плато. В мире нет ничего нового.

— Неужто? Скажи это оликсам. Гравитонные лучи, которые они применили против ваших крейсеров, даже для меня сюрприз.

— Спасибо за помощь.

— Я хорошо повеселился. Долго ждал этого дня.

— Долго — это сколько?

— Пару тысяч лет.

— Святые!

— Не так все страшно. В полное сознание я пришел всего несколько недель назад, да и большую часть времени до того поглотило релятивистское расширение. По линейному времени мне всего сто пятьдесят.

— Ты получил, что хотел?

— Отчасти да. Локацию врат получил. Но большую часть воспоминаний о самом анклаве единое сознание успело стереть.

— А оно не сказало тебе, почему ковчег явился на Ваян, набитый окукленными людьми?

— В точности не сказало. Эти коконы с захваченного корабля поколений. После того захвата ковчег был направлен на Ваян.

— Святые! Они перехватили корабль поколений! Каким образом?

— Мы и сами ловили их на приманку, Ирелла. А они уже отловили столько наших… Я видел в воспоминаниях единого сознания. Не знаю даже, остался ли кто еще на свободе. Эти корабли, высланные подбирать остатки человечества… они, извращенцы поганые, называют их «кораблями Гостеприимства». Они имеют тот же вид и размер, их можно посылать к звездам, испускающим, как Ваян, сигналы «новой цивилизации». Устроившие приманку люди принимают их за ковчеги вроде старого «Спасения жизни».

— Нет!

— Оликсам известна наша стратегия, Ирелла. Им все известно. Они знают, что мы биоформируем планеты, чтобы прожить на них несколько веков, а потом на множестве кораблей двинуться дальше. Они побывали на тысячах планет и всегда посылали корабли вперед — никогда назад. Но экспоненциальное расширение волны имеет постоянную скорость — восемьдесят пять процентов световой. Поэтому они знают, где нас искать. Они по всей галактике установили станции наблюдения. Их сотни тысяч, и каждая связана червоточиной с вратами. Теперь и я знаю, где они находятся. Не только позади, в направлении Сол, но и впереди, то есть оликсы раньше нас дотягиваются до любой звезды. Они теперь нас поджидают, Ирелла. Они похожи на питающихся планктоном китов, что водились в земных океанах. Мы, крошечные безмозглые создания, летим прямо в разинутую пасть и замечаем ее, только когда сомкнутся челюсти.

— Нет! — вскричала она. — Нет! Этот план создали сами Святые! Благодаря им — нас триллионы. Треть звезд галактики засеяны земными ДНК.

— Так было в начале. Теперь уже нет. Давно уже нет.

— Не может быть. Не могли они переловить всех наших. Просто не могли.

— Галактика — жестокий мир, Ирелла. Еще более жестокий, чем мы думали. Дарвинизм в ней раскручен на полную катушку.

— Святые! Что же делать?

— Вы уже делаете — неанский вариант. Прятаться и размножаться в темноте между звезд, где им вас не найти. В этот раз способ мог бы сработать. Вы уже освободили четверть миллиона людей. Они снова будут жить, Ирелла. Такой победы не давал ни один Удар на протяжении тысячи лет.

— Но если кроме нас никого не осталось, значит, мы побеждены, да?

— Люди живы и свободны. Не только здесь, еще и в Убежище.

— Оно существует? — поразилась она.

— Думаю, теперь уже да. Те, кто взялись его создать, чертовски решительная компания. А корабль–матка Создателей располагал подходящей технологией.

— Это что еще за Создатели?

— Их раса называлась Като. Они спаслись от оликсов, как и другие пережившие вторжение галактические расы. Мы прозвали их Создателями для простоты, потому что их технология и впрямь неотличима от магии. Я хочу сказать, я наполовину создан этой технологией. И часто сам не понимаю, как устроен.

— Но Убежище, оно существует на самом деле? — не успокаивалась Ирелла.

— О да. С ними улетела одна из моих внучек, чтобы найти подходящее для жизни место за пределами волны экспансии. Как тебе такая верность семье? Но, признаюсь, похоже на то, что она будет смеяться последней.

— Так ты не знаешь, где искать Убежище?

— Не знаю. Оно ведь так и задумано, а?

— Да… — Она крепко сжала губы, оценивающе осмотрела скопления линз.

— И что ты теперь намерен делать?

— Останусь здесь, присмотрю за вами, пока вы не переведете всех в безопасную гавань среди звезд. А потом нанесу визит анклаву оликсов.

— Им известно, что ты получил локацию врат. Они будут ждать, заранее разинув китовью пасть.

— Возможно. Но я затем и создан. И очень долго ждал такой возможности.

— А если есть другой способ?

— Да ну? Какой же это?

— Я над этим работаю. И не спеши усмехаться — я такие вещи умею, действительно хорошо умею.

— Не сомневаюсь. Ваян производил впечатление.

— Ты много знаешь про оликсов и их технологии, да?

— В чем вопрос?

Она не сразу решилась спросить. Но, как и в прошлый раз, терять ей было нечего.

— На «Моргане» есть человек, пострадавший при захвате ковчега.

— Это твой дружок? Тот, которому влепили мозговой вирус через оптик?

— Да. Деллиан. Ты знаешь, как его вылечить?

— Не так это просто, милочка. Да, способы есть, но человеческий мозг — забавная штука. Добрая старая поговорка: «Как бы ты ни был умен, прочитать его не сумеешь». Что дает нам шанс. Но, должен предупредить, очень слабый шанс.

— Если шанс есть, я им воспользуюсь!

— Ладно, перешлю тебе кое–какие файлы. Твой биомолекулярный инициатор сумеет соорудить интерфейс, который свяжет тебя с его разумом.

— Неаны говорили, чтобы мы ни в коем случае такими не пользовались.

— Потому что они делают вас доступными для нейровируса оликсов. Конечно. Что там говорилось про запертую дверь конюшни, когда лошадь украдена?

— Да…

— Тебе придется ему помочь, стать частью лекарства. Это рискованно. Для вас обоих.

— Мне без него жить незачем.

— Ого! Черт, какая мрачность. Что вы все с собой сделали?

— Просто я реалистка. Как святая Кандара. Я всегда ею восхищалась. Она никогда в жизни не обманывала себя.

— Ха! Услышь она тебя, лопнула бы со смеху. Похоже, историки кое–что пригладили.

Ирелла нахмурилась.

— Ты ее знал?

— А как же. Она мне даже нравилась. Баба с яйцами. Покрепче многих.

— Кто ты?

— Давным–давно я был Энсли Зангари. Приятно познакомиться, Ирелла.

Алимайн со своими медиками целый день просматривало переданные Энсли файлы.

— Интерфейс должен работать, — заключило оне. — В смысле на физическом уровне. Он способен соединить нейроны человеческого мозга. И наши инициаторы способны его произвести: гендесы уже прогнали симуляцию конструкции.

— Но? — спросила Ирелла. Она не сводила взгляда со стеклянной двери клиники. Деллиан все еще был пристегнут к кровати, но теперь хотя бы выглядел спящим. И большая голопроекция его мозга не так искрила.

— Предложенная Энсли процедура… — неловко начало Алимайн. — Способ соединения твоего мозга с его. Вот ее на симуляторе проверить не удастся.

— Так подключите меня. Либо сработает, либо нет. Мы ничего не теряем, а если получится, вернем Дела.

— Ирелла, — взволнованно заговорил Ксанте, — это опасно.

— Конечно, опасно. К чему ты это говоришь? Я готова попробовать. Мы все хотим его вернуть. Значит…

— А что, если внедренный ему оликсами вирус через интерфейс попадет в твой мозг?

— В следующий раз испытаете другое средство на нас обоих.

— Святые, Ирелла!..

— Я только ради него живу! — заорала она ему в лицо. — Без него я мертвая. Понял?

Ксанте коротко кивнул.

— Я тоже его люблю.

Ирелла позволила ему себя обнять, а сама, вместо того чтобы ответить, уткнулась подбородком ему в макушку.

— Спасибо. Извини, что я так расклеилась.

— Вовсе ты не расклеилась. Не заливай меня железы подавителями эмоций, я бы уже ничего не соображал.

— Я установлю биоинициатор на производство интерфейса, — сказало Алимайн. — Это займет пару часов.

— Я никуда и не собиралась.

— Вообще–то… — откашлялся Ксанте, — Тиллиана спрашивала, не сможешь ли ты к ней подойти.

— Хм, меня она не звала.

— Нет. Сказала, чтобы я сам решил, в состоянии ли ты.

— Зачем?

— Не знаю. Сказала только, что дело важное и невеселое. Остальной взвод уже там.

— Ох, ради святых! — Она возвела глаза к небу. — Идем, посмотрим, что там такое неотложное.

Интерьер жилого тора Бенну разительно изменился. Дистанционки вырубили деревья парка и выдирали траву. Растения вместе с почвой без церемоний сбрасывали в мусоропроводы, заканчивающиеся порталами в космос. За первым рядом дистанционок двигался второй, разбирающий экологическую инфраструктуру. Ее тоже выбрасывали в космос. Уборщики даже не тратили усилий на вторичное использование. Оставался только отчищенный до тусклого блеска металлокерамический пол.

На нем уложили решетку из трубок и кабелей, готовую к подключению механизмов обеспечения коконов. Пять тысяч модулей уже были установлены в несколько длинных рядов. В ближайшую неделю производство должно было резко ускориться.

Ксанте, выйдя из портала, остановился рядом с Иреллой и оглядел тор по всей длине. Без зарослей зелени перспектива стала резче. Двухкилометровый изгиб показался теперь теснее и мельче.

— Я понимаю, что места здесь полно, — сказал Ксанте. — Но неужели они вправду рассчитывают втиснуть четверть миллиона коконов?

— Придется, — подтвердила Ирелла. — А когда все будут здесь, тор отправится прямиком в межзвездный портал к месту строительства хабитатов.

— Прятаться в темноте, — горестно повторил Ксанте. — Дел, когда очнется, будет вне себя.

— Неанский вариант — не окончательный, — мягко возразила она. — Это и близко не конец.

С «корабля Гостеприимства» уже доставили больше тысячи коконов. Новые системы тора подключились к изуродованным телам, чтобы поддержать в них жизнь до готовности межзвездных хабитатов.

— Как думаешь, мы сумеем их вернуть? — спросил Ксанте. — В смысле превратить обратно в людей с нормальными телами?

— Святые, конечно! Мы еще на Земле это умели. Лим Тянь-ю отработала процедуру в лондонской клинике, — равнодушно отозвалась Ирелла. — Среди первых возвращенных был мой предок.

— Ого, я и не знал, что у нас были предки. В смысле настоящей семьи, понимаешь?

— Мне в порядке терапии на Джулоссе дали ознакомиться со своей генеалогией. Предполагалось, что это усилит чувство принадлежности к человечеству — и в каком–то смысле это сработало. Часть моих ДНК взяты у потомков Вика.

— Бик?

— Да, это первый пациент Лим Тянь-ю. В порядке договоренности с его братом. — Она вздрогнула, вспомнив содержание файла. — Были люди, которые ради родных шли на невероятные жертвы.

— И сейчас есть.

— Верно. Так что мы каждому сможем вернуть тело.

— Да… Надо полагать, это счастливый конец.

Ирелла уже видела в одном ряду Тиллиану в окружении остального взвода. Проходя к ним, она изо всех сил отводила глаза от коконов. Записей времени первого вторжения она насмотрелась достаточно, так что их форма — выпуклый бочонок тела с торчащей на конце гладкой головой — стала привычной. Записи из файлов были клинически чистой ценной информацией. А в жизни это были разрушенные люди, слишком настоящие. Ее тошнило, хотелось сбежать.

«Ксанте ошибся, не гожусь я для этого».

Тиллиана не прятала слез. И Джанк, Фалар, Урет тоже, а остальные мужчины выглядели понурыми, как на поминках по Релло.

— Что здесь? — обратилась она к Тиллиане.

Подруга виновато взглянула на нее.

— Зря я тебя сюда вызвала.

— Ну, теперь уж поздно жалеть, — сорвавшимся голосом ответила Ирелла.

Тиллиана мотнула головой. Только теперь Ирелла заметила, что все отводят глаза.

— Что такое? — требовательно повторила она.

— Мы секвенируем ДНК всех доставленных с ковчега коконов, — сказала Тиллиана. — Сегодня утром гендес опознал последовательность.

Ирелла, чуть дыша, обернулась к тому кокону, который обступал взвод. Раздувшееся лицо без ушей, глаза и ноздри заросли кожей, навсегда разинутый рот. И все же… крохи, сохранившиеся от лица, жестоко ударили Иреллу. Этих черт ей никогда не забыть.

— Ох, святые, нет… — прошептала она.

Это было Александре. Наставник их года в поместье Иммерль на Джулоссе. Других родителей они не знали. Это оне взяло на себя весь труд по ее реабилитации. Александре, улетавшее на последнем корабле поколений, чтобы в мире дожить свои годы на избранной им новой планете.

Ирелла упала на колени перед коконом.

— Мы до них доберемся! — с яростью обещала она. — Мы теперь знаем, где их анклав, мы пробьемся в него и тогда не оставим в галактике ни единого оликса.

Питер Гамильтон Святые Спасения

Цикл «Спасение» посвящен американцам,

с признательностью и благодарностью.

В порядке появления:

Энтони Гарднеру

Бетси Митчелл

Джейми Ливайну

Дэвиду Померико

Энн Гроэл

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

2206

Юрий Альстер, шеф безопасности «Связи»

Каллум Хепберн, старший специалист по устранению проблем в Утопии

Алик Манди, старший следователь по особым делам ФБР Кандара Мартинес, тайный агент, работающий по контракту Джессика Май, неанский метачеловек

Люциус Соко, неанский метачеловек

Луи, помощник Юрия

Элдлунд, помощник Каллума

Энсли Балдуино Зангари, основатель «Связи» и ее генеральный директор

Энсли Зангари Третий, гендиректор транссолнечного отдела «Связи»

Эмилья Юрих, глава Утопии

Гвендолин Сеймур–Квинг–Зангари, финансовый директор «Связи» Горацио Сеймур, консультант служб социальной помощи Кохаи Ямада, безопасность «Связи», шеф Лондонского отдела Дэвид Джонстон, верховный командующий Обороны Альфа Олли Хеслоп, бывший член банды

Лоло Мод, любовник Олли

Николаи, представитель одной из криминальных семей Лондона

Команда «Моргана»

Деллиан, взводный

Ирелла, проектировщик Ваяна

Тиллиана, тактик

Элличи, тактик

Фалар, член взвода

Джанк, член взвода

Урет, член взвода

Ксанте, член взвода

Маллот, член взвода

Ован, взводный

Кенельм, капитан «Моргана» Вим, дежурный офицер в рубке Цинри, дежурный офицер в рубке

Иммануээль, комплексный человек

ПАДЕНИЕ ДЖУЛОССА

Перед неанским кораблем внедрения сапфировой жемчужиной сиял Джулосс с его обширными океанами и маленькими континентами, обвитыми длинными безмятежными лентами облаков. Пространство вокруг усеивали высверки алмазной пыли: это солнечный свет отражался от орбитальных станций, защищающих прекрасный мир от вторжения.

Корабль внедрения летел к югу от эклиптики, сбрасывая, подобно черной комете, холодную массу неравномерными толчками. К тому времени, как он вышел на посадочную прямую к ничего не подозревающей планете, диаметр его сократился до двадцати пяти метров. У корабля не было магнитного поля, а внешняя обшивка поглощала радиацию, делая его невидимым. Он скрытно проскользнул мимо бдительных орбитальных станций, сбросив в финишном маневре торможения остатки реактивной массы. Теперь он практически падал на западный край самого крупного континента, туда, где спускался к морю высокий горный хребет. Микроскопические корректирующие курс выбросы продолжали оптимизировать вектор снижения, направляя корабль к побережью, до встречи которого с рассветом оставалось еще полчаса. В удалении от моря, на волнистых предгорьях ярко сияли над цветущей долиной огни одинокой Афраты.

Войдя в верхние слои атмосферы, корабль внедрения распался на шесть грушевидных сегментов. Части круто пошли вниз, замедляясь тем больше, чем плотнее становилась вокруг них атмосфера. Сегменты направлялись к узкой полоске суши, скалистую береговую линию которой покрывала буйная растительность.

В ста метрах от берега в воздух взметнулось шесть высоких фонтанов — точно ударило шесть мощных гейзеров, забрызгав и распугав морских птиц, вылетевших на ежедневную утреннюю охоту за рыбой.

Неаны выплыли на берег возродившимся атавистическим кошмаром любого человека. Гигантские рептилии, передвигающиеся на многочисленных жилистых конечностях, часто стуча по камням бритвенно–острыми когтями, выбрались на скалы у подножия гор и отправились на поиски добычи.

Деллиан знал, что стая неан приближается к нему. Он находился в деловом районе Афраты, прятался в тенях пустынной площади от стоящего в зените жаркого солнца. Длинные побеги вьюнков, заполонивших нижние этажи хрустально–карбоновых небоскребов, ниспадали сверху зелеными водопадами. Отличное прикрытие. Деллиан пробирался сквозь свисающие растения, и шелковистая листва скользила по его обнаженной коже, даря приятное ощущение, напоминающее душ из мелкой пыли.

Над проспектом, к которому он приближался, пролетели птицы. Их сильные крылья взбивали воздух, создавая водовороты ярких цветов, заслоняющие небо. Присмотревшись, Деллиан разглядел длинные тени, скользящие между папоротниками, захватившими тротуары. Клекот летящих птиц почти заглушал быстрый треск — хриплое пощелкивание, используемое охотящимися стаями неан для общения.

Деллиан обогнул угол здания и поднял лук. Передний неан оказался куда ближе, чем ему хотелось бы. Заметив человека, дьявольская тварь бросилась на добычу. Мышцы задних конечностей толщиной с человеческий торс напрягались, ходя ходуном, толкая вперед тело; две пары верхних конечностей вытянулись, клацая когтями. Победоносный рев существа оглушал. Деллиан на секунду застыл с натянутым луком, а потом спустил тетиву, отправив в полет стрелу с железным наконечником. Расщепив воздух черным лазерным лучом, стрела вонзилась в горло неана.

Монстр дернулся, клюнул носом, из раны плеснула кровь цвета желчи. Инерция движения швырнула неана вперед. Остальные, завывая от ярости, ринулись к обидчику, но Деллиан уже исчез, устремившись на другую сторону проспекта, в переплетение вьюнков, огибая небоскреб. Пятнистая тьма сомкнулась вокруг него, грубые листья цеплялись за громоздкий бронежилет, замедляя продвижение. Под подошвами хрустели, ломаясь, папоротники. Бежал он в укрытие под входным портиком здания. Позади перекликались неаны, и эхо их трескучей речи разносилось над площадью.

Добравшись до портика, он присел на корточки, сжавшись. Тяжелое дыхание отдавалось в ушах, сердце бешено колотилось, он ждал… но никто не нападал. Деллиан чуть–чуть приподнял свой металлический шлем и окинул быстрым взглядом стену. Двое неан вышагивали по его стороне площади, еще трое обыскивали здания за центральным фонтаном.

Деллиан крепко сжал штурмовую винтовку и медленно выбрался из–под портика, доверившись зыбкой завесе из нескольких тонких лоз, скрывающих его от чужаков. Подняв дуло, он открыл огонь, производя оглушительный грохот. Отдача ударила в плечо, но он не терял цели, наблюдая, как пули ровным рядком впиваются в плоть первого неана. Тот, кто шел за раненым, замешкался, словно напуганный насилием, а потом извлек из своей упряжи нечто вроде базуки.

— Гребаные святые! — взвыл Деллиан и ринулся вперед, стреляя на ходу, почти не целясь, просто в сторону второго неана. Существо выпалило из своего оружия, и портик за спиной человека разлетелся вдребезги.

Взрывная волна сильно толкнула в спину, швырнув Деллиана на землю. Реактивный панцирь бронескафандра принял на себя главный удар, а Деллиан, сгруппировавшись, покатился кувырком. Адаптивная мускулатура поставила его на ноги — быстро, очень быстро, и по оптике побежали сенсорные графики, отслеживая цели. Из рюкзака со щелчком выскочила пусковая установка для микроракет, готовая к сбору данных. На площадь выдвинулись еще четверо неан в серых карбоновых экзоскелетах, снабженных разнообразнейшим оружием. Активировались электронные боевые системы, окутывая площадь цифровой дымкой.

Деллиан уже собрался выпустить ракеты, когда небо над головой посветлело. Сенсорный обзор переключился на вертикальное восприятие. Высоко вверху сквозь атмосферу пробивался сверкающий золотом огненный шар, оставляя за собой неподвижный янтарный столб раскаленного воздуха. Шар как будто ускорился, и Деллиан инстинктивно попятился. Сияние затопило площадь, сделав зрение монохромным.

— Вот дерьмо.

Он развернулся, чтобы бежать.

Огненный шар врезался в фонтан, и невыносимое сверкание взрыва залило все вокруг.

Деллиан захлопал веками, смаргивая блеск, глядя сквозь высокую ограду, что шла по периметру поместья Иммерль. В двадцати пяти километрах отсюда, на другой стороне поросшей густыми джунглями долины, солнцем сияла Афрата. Каждое здание светилось так, словно внутри него пылал протуберанец. Пожав плечами, Деллиан трусцой побежал к спортивным площадкам, где должна была ждать группа его года. Сегодня им предстояло сыграть в футбол против клана Ансару. Что касается Деллиана, он не мог ждать еще восемь месяцев, пока всем им не исполнится по десять лет, чтобы Александре, как и обещало, разрешило им начать тренировки на орбитальной арене. Ему жутко нравилось представлять, как они летают в невесомости, медленно кувыркаются, отскакивают от стен и парят, как птицы…

Где–то неподалеку раздался скрипучий охотничий крик локака. Деллиан снова остановился, озирая изгородь. Крик прозвучал так близко…

— Ты же знаешь, там ничего нет.

Он обернулся и увидел стоящую позади Иреллу. Только эта Ирелла была совсем взрослой, вдвое выше него, и волос у нее больше не было. Однако она, как и он, носила футболку и спортивные шорты. Ирелла всегда присоединялась к мальчишкам в их играх, в отличие от Тиллианы и Элличи. Пару секунд он смотрел на нее, изумленно разинув рот; отчего–то эта большая Ирелла показалась ему еще более пленительной, чем та, которую он знал… хотя эту он знал тоже.

Я не понимаю.

— Тогда что это был за звук? — поинтересовался он, довольный тем, что утер ей — именно ей — нос.

— Воспоминание. — Она опустилась на колени, так что ее большая голова оказалась на одном уровне с его головой, и протянула к мальчику обе руки. — Ты доверяешь мне, Дел?

За оградой опять заорали локаки, целый хор, их крик становился все громче и яростнее. Он понимал, что это значит: они собираются, чтобы напасть на поместье по приказу неан. Всегда неан, вечных врагов, обманщиков и предателей.

— Да, — нервно кивнул Деллиан, пытаясь смотреть только на нее, а не на дебри джунглей за изгородью.

— Хорошо.

Она взяла его за руки. Ее пальцы были прохладными, сухими и невероятно сильными. Присутствие Иреллы всегда доставляло ему удовольствие, но на этот раз ощущения от физического прикосновения оказались необычайно сложными. Он осязал ее не только кожей; чувство проникало глубоко в плоть, успокаивая и расслабляя мышцы. Он и не осознавал, что так напряжен.

— Это важно, Дел. Ничто из того, что ты видишь, — поместье, Джулосс, — ничто из этого не реально.

— Что? — Он чуть–чуть повернул голову.

— Нет. Смотри на меня, Дел. Продолжай смотреть на меня.

Ее огромные глаза полнились любовью и заботой. Чувство оказалось таким сильным, что он едва сдерживался, чтобы не прослезиться.

— Я не понимаю, — с несчастным видом повторил он.

— Важно, чтобы ты понимал одно: я здесь, Дел. Я с тобой. И я никогда тебя не покину. Никогда, потому что люблю тебя.

Мир позади нее подергивался, как будто Деллиан отчаянно тряс головой. Но он не тряс; он не мог отвести взгляда от ее прекрасных глаз.

— Это как игра, Дел. Я хочу, чтобы ты поиграл в нее со мной. Ты это сделаешь?

— Да, — пошептал он. Теперь испуганно. Мир дрожал так сильно, что он не понимал, почему не чувствует этого.

— Там есть плохие вещи, но это не звери, о которых нас всегда предупреждали. Эти плохие вещи — как чудища из кошмарных снов, они вторгаются в твою голову, чтобы наполнить ее по–настоящему злыми, губительными идеями. Но теперь я здесь, с тобой, и мы вместе сможем дать им отпор.

— Я не хочу драться. Я хочу домой.

— Мы дома, Дел. Вот почему мы здесь, в поместье. Здесь ты, самое начало тебя, настолько фундаментальное, что его невозможно испортить, как всё остальное. Ты принадлежишь этому месту.

— Да.

— Значит, мы должны убрать жестокость, которой тебя душат. Ты помнишь группу своего года?

— Да.

— Они теперь твой взвод, верно?

Он на миг зажмурился, увидев смеющиеся лица одногодок; черты их искажались, словно отражения в кривом зеркале, меняясь и взрослея. Кроме…

— Релло, — простонал он, когда лицо его друга почернело, растрескалось, потекло вязкой кровью, прежде чем видение, съежившись, исчезло.

— Знаю, — мягко сказала Ирелла. — Его больше нет.

— Мы убили его. Это наша вина. Мы всего лишь пленники. Нас сковали еще при рождении.

— Никто не сковывал нас, Деллиан. Мы свободны.

— Нет. Это все Святые. Это они, они лишили нас выбора. — Он зарычал. — Я рад, что они мертвы.

— Что?

Он уставился на ее потрясенное лицо.

— Я рад, — честно повторил Дел.

Мир вокруг перестал вибрировать. Успокаивающая серость обволакивала краски, смягчая резкость тропического пейзажа. Так называемые Святые были убиты; он помнил, что ясно видел это. Оликсы поделились воспоминанием о том времени, когда легендарное «Спасение жизни» вернулось ко входу в звездную систему. «Еретик–мститель», украденный транспорт Святых, прятавшийся всю дорогу домой на борту корабля–ковчега, внезапно вырвался на свободу и без предупреждения принялся стрелять по безобидным кораблям оликсов, оказавшимся поблизости. У них не было другого выхода, кроме как открыть ответный огонь, только чтобы защитить себя от столь бессмысленной агрессии. Перед глазами стояла яркая вспышка ядерного взрыва. Опалесцирующее великолепие врат отражало жестокое сияние. Так больно осознавать, сколько ему лгали…

— Проклятье, — рявкнула Ирелла. — Этот маршрут памяти оставил тебя открытым. Прости, это я виновата. Деллиан, сосредоточься, пожалуйста. Сосредоточься на мне.

Он слабо улыбнулся ей. Серость вокруг сгущалась.

— Я люблю тебя, Деллиан. Ты это помнишь?

— Конечно, помню.

Когда серость затмила вселенную, они поцеловались. И упали…

…на орбитальную арену. Место, которое он обожал, — такое простое место, мягкий цилиндр длиной семьдесят метров и диаметром сто. Наверху дрейфовали в воздухе тридцать препятствий, ярко–оранжевых многогранников, знакомых, как созвездия в ночи. Ох, в какие игры они здесь играли! Было так весело; были победы и поражения. А как–то раз он нарушил все правила, напав на другого мальчишку, который собирался причинить вред Ирелле…

— О да, — выдохнул он, и когда посмотрел на Иреллу, то увидел, что она разделяет трепет воспоминаний, нахлынувших из их общей юности.

А потом она отпустила его.

— Нет! — воскликнул Деллиан.

Продолжая улыбаться, она отстранилась. Стена арены за ее спиной истончилась, показав далеко внизу Джулосс. Джулосс атаковали. Тысячи больших кораблей Решения оликсов мчались к планете на страшной скорости, светясь дымчатым янтарем в верхних слоях атмосферы. Над городами поднимались грибовидные облака, поместья были уничтожены.

— Нет! — выкрикнул он. — Такого не было. Оликсы — наши друзья. Они этого не делали.

— Мяч у меня! — весело крикнула в ответ Ирелла. — Я к воротам!

Оглянувшись, Деллиан увидел ее в спортивном скафандре, со свирепой ухмылкой стискивающей мигающий мяч. Ворота команды противника висели в пространстве, на полпути к горящей планете. Скорость, с которой двигалась Ирелла, пугала.

— Осторожнее! — воскликнул он.

Она радостно рассмеялась, собираясь забить победный гол.

Он не видел, как игрок под номером восемь устремился к ней. Только это уже не был восьмой номер, это была охотничья сфера оликсов, она ускорялась, системы наведения ловили долговязое тело Иреллы, легко летящее к воротам.

— Нет! — завопил Деллиан.

Бронескафандр толкнул его к охотничьей сфере. Он ударился всем телом, сбивая шар с курса. Снабженные когтями перчатки скрежетнули по сияющему округлому боку, оставляя на плотной обшивке длинные царапины. Потом сфера начала изгибаться, вспучиваться — как будто то, что находилось внутри, пыталось высунуться и побороться с ним. Но Деллиан только усилил хватку, стараясь раздавить шар. Сфера ответила, размягчившись, прильнув к его груди, обволакивая, вбирая его в себя. Он знал, что вписался бы в нее идеально.

Впереди раскололся Джулосс, открыв край вселенной, где серебряные остатки звезд плавно сливались в сумеречные реки, утекающие в небытие. Рядом сиял зовущий золотистый свет.

Ирелла приземлилась на поверхность охотничьей сферы, широко расставив ноги. На ее черной как смоль коже дрожали алые иероглифы.

— Будет больно, — сурово предупредила она.

— Что? Ир, не…

Каким–то образом Деллиан увидел самого себя, словно смотрел сверху вниз, и был он охотничьей сферой, и Ирелла балансировала на нем. Рука ее опустилась, проткнула оболочку — и Деллиана скрутила невыносимая боль. От крика его содрогнулась умирающая вселенная.

По сфере побежали длинные трещины. Ирелла удвоила усилия, отрывая целые секции обшивки, отбрасывая их в пустоту. Деллиан забился, яростно извиваясь, чтобы вырваться из ее безжалостных пальцев.

— Доверься мне, — сказала она. — Не сопротивляйся, Дел. Я убираю нейровирус.

— Что?

Он уже рыдал. Мучительная боль жгла каждый нерв, раздирая трепещущий мозг.

— Я люблю тебя, Дел, ты знаешь. Ничто не может отнять этого у тебя.

— Да.

— Тогда скажи! — потребовала она.

— Я люблю тебя.

Ее руки оторвали последний кусок обшивки охотничьей сферы, обнажив его тело — тело квинты оликса.

— Я не могу быть таким, — взвыл он.

— Я люблю тебя, Дел. Всегда. И неважно, куда это нас приведет.

— Помоги мне, — взмолился он.

Конец вселенной изгибался вокруг них, последние фрагменты складывались в зловонный вихрь, воронку, затягивающую вниз, в смерть вечности, а рядом стоял золоченый бог — стоял и ждал их. Руки Иреллы ножами вонзились в плоть квинты.

Деллиан почувствовал, как ее пальцы смыкаются вокруг его ладони. Она потащила. Плотьквинты растянулась, как скользкая резина, прилипая к нему, сливаясь с ним, чтобы придать ему сил. Но теперь он боролся, и чужеродные мысли о преданности Богу у Конца Времен вырывались из него мучительными толчками.

— Ирелла! Не отпускай!

Вселенная стремительно исчезала, стенки воронки вращались, проносясь мимо смертоносным вихрем кошмаров и демонов.

— Пожалуйста, — умолял он.

Ирелла потянула сильнее, беззвучно крича от ужасного напряжения. Медленно–медленно, сражаясь с вязкой слизью, цепляющейся за каждый сантиметр его кожи, она извлекла Деллиана из тела квинты. Клейкие пряди лопнули, причинив напоследок жуткую боль. Гибнущая вселенная исчезла.

Деллиана мучительно трясло. Вокруг вспыхнул яркий свет. Болело все — но боль эта казалась пустяком по сравнению с той, что терзала его секунду назад. Он взмахнул руками — обычными человеческими руками, хотя они и были опутаны какими–то проводами, трубками и волокнами, будто кто–то поймал его в сеть. Голова горела, словно из скальпа вырвали все до единой волосяные фолликулы.

Силы кончились мгновенно, и он перестал трепыхаться, упав на кровать. Легкие опустели, грудь отчаянно вздымалась, пытаясь впустить хоть глоток воздуха. Все кружилось, вызывая тошноту, то появляясь, то исчезая из виду. Вокруг толпились люди в медицинских халатах, отовсюду на него смотрели обеспокоенные лица, звучали быстрые бессвязные разговоры. В трех метрах за ними изгибалась стеклянная стена, к которой — с той стороны — прижимался весь его взвод: рты разинуты в беззвучном крике, глаза мокры от слез. Джанк колотил по стеклу; Урет стоял на коленях. Тиллиана рыдала.

— Какого хрена?

Слова оцарапали горло. Он повернул голову.

Рядом с ним на кушетке сидела Ирелла, обхватив себя за плечи. Белые шелковистые нити тоньше любых волос полностью скрывали кожу ее головы. Она смотрела на него, и по щекам ее текли слезы.

— Дел?

— Я люблю тебя, — произнес он. И тут воспоминания, как цунами, обрушились на него, отбросив обратно на матрас. — Святые мертвы, — сказал он всем и заплакал.

ЛОНДОН декабря 2206 года

На линзах Олли вспыхнула иконка времени: изображение старых наручных часов Seiko со стрелками, шествующими по кругу, — а Тай, альтэго Олли, синхронно подкинул на аудиопериферию негромкое тиканье. Древние часы были сейчас популярны — нет, не то чтобы кому–то не хватало энергии на периферийные процессоры альтэго; все они работали за счет тепла человеческого тела. И все–таки причуда была понятной с учетом нынешней хронической нехватки электроэнергии в Лондоне и постоянных сбоев Солнета. Проблема заключалась в том, что первые двадцать четыре года своей жизни Олли был окружен исключительно цифровыми дисплеями, так что аналоговые устройства сводили его с ума. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что положение стрелок говорит о том, что сейчас шесть часов. Что на самом деле означало восемнадцать, то есть официально наступил вечер. Во времена, предшествующие тому, что теперь каждый лондонец называл «Блиц-2», люди бы, безусловно, знали, что сейчас вечер, — главной подсказкой служило бы солнце, неизменно садившееся с приближением ночи. Но этой подсказки больше не было.

Впрочем, предположительно, оно все еще садилось — Олли полагал, что правительство вряд ли стало бы сообщать всем и каждому, если бы оликсы помешали и этому. Но когда он смотрел на Лондонский щит, то видел лишь дьявольское небо, не меняющееся вот уже два года: зловещее фиолетовое сияние, бурлящее в нескольких километрах над головой. Иногда, прищурившись, он вроде бы различал узоры, извивающиеся на толстом барьере искусственно сгущенного воздуха, который защищал город, — что–то вроде молочных разводов в чашке кофе, только разогнанных до сверхзвуковой скорости.

Атмосфера снаружи была уже полностью разрушена, уничтожена тем колоссальным количеством энергии, которое корабли Избавления оликсов направили на обстрел тысяч городов по всему земному шару. Это настолько нагрело воздух, что испарение океанов достигло невиданного пика. Климатологи на останках Солнета говорили что–то о «точке невозврата Венеры»^[14], но всё, что знал Олли, — это что воздух снаружи превратился в непрерывный поток раскаленного тумана. Растения попросту не пережили столь неблагоприятных температур и влажности. Что же до животных, то они вымерли в результате катастрофы, превзошедшей огненные шторма Тихоокеанского региона две тысячи пятьдесят шестого года.

Несколько месяцев назад Олли с Лоло отправились к краю щита, в Эпсом, только чтобы посмотреть, действительно ли всё так плохо, как все говорят. Там, в пустынных пригородах, фиолетовое свечение над головой сгущалось в тонкие ленты молний, которые потрескивали вдоль края, позволяя безбашенным авантюристам взглянуть на то, что лежит снаружи. В коротких разрывах беспрерывно движущейся мантии смога они разглядели холмы Суррея. За обширным мертвым болотом, обступившим Лондон, высились над унылым адским ландшафтом, над дымящейся землей, укрытой жиденькими остатками растительности, неровные силуэты склонов. Всякое свидетельство человеческого пребывания — древние города и милые деревеньки, восходящие ко временам мифических королей, равно как и новые леса, поглотители углерода, триумфально высаженные в двадцать втором веке, — было уничтожено.

Увиденное повергло их в депрессию, да, однако чувство вины воспламенило гнев и решимость Олли.

Оликсы убили Землю, а я помог им. Я не хотел. Я не знал.

Но это не имело значения. Ему было стыдно.

Он бросил на дьявольское небо последний ненавидящий взгляд и вернулся в маленькое производственное здание, теперь служившее им домом — громкое, конечно, название для кирпичного сарая с крышей из карбоновых панелей. Этот ангар, втиснутый между аккуратных домов Холли–Гроув и старыми железнодорожными путями, они нашли неподалеку от Белленден–роуд. Сперва Олли не хотелось селиться там; железнодорожные арки слишком напоминали ему о местах, где любила тусоваться его старая банда, Саутаркский Легион. Так что мало того что каждый раз, когда он выходил наружу, в его голове вновь оживали болезненные воспоминания, но существовала и опасность, что его могут опознать. Он все еще входил в список особо опасных преступников, разыскиваемых особым отделом, так что их Ген 8 Тьюринги должны были смоделировать и отслеживать его профиль. Что, если они решили, что он эмоционально слаб и нуждается в том, чтобы цепляться за знакомые образы? Они сочли бы эти обшарпанные, увитые плющом кирпичные арки его психологической опорой.

Или…

«Ты просто параноик во всем, что касается полиции», как говорило Лоло каждый раз, когда он упоминал о такой возможности.

Рациональная часть сознания Олли знала, что оне право. Из того, что он сумел извлечь во время своих осторожных и кратковременных погружений в остатки Солнета, он понял, что все еще занимает высокое место в списке разыскиваемых лиц: Легиону никогда не простят и не забудут ни участия в кройдонском рейде, ни трагедии на Личфилд–роуд. Не то чтобы особисты установили наблюдение за каждым участком заброшенных железнодорожных арок Лондона, просто на тот случай, если он настолько жалок, что нуждается для успокоения в знакомом пейзаже. Кроме того, даже спустя два года после Блиц-2 правительство оказывало горожанам минимальную поддержку. Все усилия были направлены на поддержание щита и обеспечение населения продовольствием. Все остальное отошло на второй план — так, по крайней мере, они говорили. Но Олли не был в этом абсолютно уверен. Властям очень хотелось найти его.

Внутри длинное здание выглядело совсем просто: голые кирпичные стены с запотевшими окнами, пропускающими в помещение толику мерцания щита. Идеальная обстановка для некрупного предприятия. В данном случае речь шла о работавшем на заказ производстве керамики, закрывшемся больше десяти лет назад. Но печи никуда не делись — пятерка этих жадных до электричества тварей, способных обжигать затейливо раскрашенную глину при температуре свыше тысячи градусов, выстроилась по центру помещения. Их дверцы были плотно закрыты, но, проходя мимо, Олли почувствовал в сыром воздухе запах дыма и пробормотал неразборчивое ругательство.

Он потратил больше месяца на модификацию печей, покрывая внутренние огнеупорные кирпичи высокоэффективными термопарами, чтобы извлекать энергию из всего горящего. Сейчас любой огонь в Лондоне был строго запрещен, оказавшись вне закона, — как и в любом другом городе Земли, осажденном оликсами. Огонь — единственное, что объединяло народ в эти дни, — пожирал бесценный кислород, необходимый людям для дыхания. Кислород, которого осталось так мало. Народ жил под девизом «Заметил огонь — доложи об огне» и придерживался мнения, что неплохо бы еще задать поджигателю хорошую трепку до прибытия полиции и пожарных. Олли прекрасно помнил, как впервые увидел промчавшуюся по их улице пожарную машину: великолепное историческое наземное транспортное средство с мигалками и воющей сиреной. Они с Лоло были буквально загипнотизированы ее появлением, и орали, и размахивали руками, приветствуя пожарных, как парочка охваченных благоговейным трепетом школьников. Со времен начала Блиц-2 дюжины этих больших машин извлекли из музеев и восстановили.

Так что сжигание дров в печах стало рискованным предприятием, которое необходимо было скрывать от соседей. Установив термопары, Олли содрал со стропил древние вентиляционные трубы и перемаршрутизировал их. Теперь вентиляторы всасывали воздух через печи, поддерживая тягу, а дым извлекали и отправляли в старый железнодорожный ливневый коллектор, где он незаметно рассеивался среди окаменевших жировых отложений и крыс.

На верстаке за печами стояла стодвадцатисантиметровая модель «Ночной звезды», жутковато отливающая серебром в проникающем сквозь окна свете дьявольского неба. Еще пару месяцев назад Олли даже не слышал об этом научно–фантастическом шоу, но в две тысячи сто тридцатом году Гонконг выпустил сотню интерактивных эпизодов, спонсированных давным–давно с тех пор почившим модным домом. До Блиц-2 он бы просто вошел в Солнет, чтобы выяснить все досконально, но в эти дни идея использовать Солнет для чего–либо, кроме простейшей связи, была плохой идеей. Слишком много вирусоносителей блуждало по сети после диверсий оликсов.

Он услышал об этой модели от знакомого на рынке Рай–Лейн вскоре после того, как начал расспрашивать о предметах коллекционирования. Взрослые люди, выкладывающие бешеные деньжищи за дурацкие вещицы из старой дрянской фантастики, представляли собой целый класс, о существовании которого он и не подозревал, пока не открыл для себя Карно Ларсена — золотое звено, что соединит его с Николаи и местью.

Ему не пришлось даже красть модель. Сейчас никто ничего не платил за подобный хлам, предназначенный для развлечений, так что владелец с радостью отдал корабль в обмен на полностью заряженную домашнюю квантовую батарейку. И когда Олли доставил модель домой — в прицепе к велосипеду, педали которого он крутил всю дорогу от Пимлико, — он не смог не признать, что «Ночная звезда» прекрасна. Выглядела она так, словно ее проектировала раса насекомых, сидящих на тяжелом нарке. Вещица была штучной, ручной работы, что делало ее истинным произведением искусства. Он почти ожидал, что кораблик вот–вот взлетит и исчезнет в гиперпространстве во вспышке искаженного звездного света.

— Пора, — позвал Олли.

— Знаю, — ответило Лоло из дальней комнаты. Бывший офис керамической компании теперь служил им спальней и гостиной. Для Олли это было место, куда можно завалиться и заняться сексом, но для Лоло это был их дом, их гнездышко для новобрачных, их крепость, защищающая от ужасов Блиц-2. Вот почему Олли смирился с полупрозрачными полотняными занавесочками, которые оне развесило вокруг кровати, и маленькими свечками с фальшивым пламенем, распространяющими сладковатый мускусный аромат, добавляя романтики, а также с ковриками, безделушками из жемчуга и нефрита и антикварной черной лакированной мебелью, которую они позаимствовали в заброшенном доме дальше по улице.

Лоло вышло ему навстречу, широко улыбаясь. Одето оне было так, словно они собирались поужинать в одном из лондонских ресторанов прошлого. Пребывая в женской фазе цикла, оне выбрало фиолетовобелое платье с цветочным узором и глубоким вырезом. Лоло мастерски поработало над лицом хайлайтером, румянами и помадой, так что отсветы дьявольского неба сияли на глянцевитых вишневых губах и иссиня–черном ирокезе. Просто глядя на это великолепие, Олли ощутил неслабое напряжение в штанах.

— Круто выглядишь, — сказал он.

— Спасибо.

Последовал быстрый поцелуй, резко пахнуло духами, и улыбающееся Лоло подняло корзину, накрытую полосатой тряпицей:

— Идем.

Олли быстро посмотрелся в зеркало, проверяя кожемаску. Что ж, с лицом вроде порядок. Ему не слишком нравились округлый подбородок и длинный нос, и он все еще сомневался насчет белой кожи, а вот ямочки на щеках были вполне себе ничего. К тому же маска прекрасно реагировала на выражения его лица, хотя крем, который он наносил на собственную кожу, и подавлял тонкие эмоции. Он не давал себе поблажек и носил маску постоянно, избегая прицела распознавателей лиц Ген 8 Тьюрингов. Но за свободу пришлось платить раздражением, сухостью кожи и несколькими жуткими приступами стригущего лишая. Для Олли, раньше всегда заботившегося о своей внешности, это было почти невыносимо. К счастью, увлажняющий и прочие классические крема для кожи могли решить проблему — не бесплатно, конечно.

В качестве последнего испытания он скорчил перед зеркалом несколько рож и объявил:

— Годится.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты не носил эту штуку все время. У тебя прелестное личико. Я обожаю смотреть на тебя.

— А мне бы хотелось, чтобы ты не таскало все время лифчик, но — эй, выбора–то нет.

— Вот скотина! Неужели вы, бинарные, не способны думать ни о чем другом?

Смеясь, Олли обнял Лоло, и они вместе вышли на улицу. И вместе надели солнечные очки. Очки Олли напоминали лыжные, создавая не вполне тот стильный образ, какой бы ему хотелось, зато их толстая оправа совершенно не пропускала свет дьявольского неба, прямое воздействие которого, даже с учетом дополнительной защиты, обеспечиваемой линзами, всегда вызывало у него мигрень.

Они находились неподалеку от Ридхэм–стрит, где государственное агентство по питанию открыло в бывшем культурно–спортивном центре общественную столовую. К ней тянулось множество людей. Олли знал большинство из них по ежедневным визитам и изредка кивал то одному, то другому. Говорить что–либо было бессмысленно: щит непрерывно гудел, сдерживая непрекращающуюся энергетическую бомбардировку кораблей оликсов, пытающихся перегрузить генераторы. Как следствие, все разговоры в эти дни проводились на очень близком расстоянии и были весьма громкими.

— Я сегодня видело Марка, — сказало Лоло.

— Круто, — рассеянно уронил Олли. Они как раз переходили Чадвик–роуд. Один из больших стариков–платанов пережил начало осады, но пару месяцев назад все же погиб из–за отсутствия дождя и этого вечного дьявольского неба. Олли было немного грустно видеть, как он сбрасывает пожухшие бурые листья. — Кто это — Марк?

— Тот, кто всегда приносит грибы.

— А, ясно.

— Между прочим, сестра его подруги Шерон работает в министерстве обороны. Она сказала, что один из техников–сейсмологов говорил кому–то из ее офиса, что оликсы больше не подкапываются под щит. Теперь они затеяли долгую игру. Их корабли направляются к заселенным звездным системам, и когда они доберутся туда, то перекроют подачу энергии, которую эти планеты переправляют на Землю, и межзвездные порталы отключатся. У нас не станет ни пищевых гранул для принтеров, ни электричества, чтобы запустить их. Так что они заморят нас голодом.

Олли с трудом сдержал вздох. Для того, кто обучался в предположительно превосходной эгалитарной школьной системе Дельты Павлина, Лоло временами бывало чертовски глупо.

— Чушь собачья. Перестань собирать сплетни. То, что ты только что сказало, — парадокс. Уверен, оликсы направляются к заселенным мирам, но если они перекроют энергию, идущую к нам от Дельты Павлина, Нью–Вашингтона и прочих, щиты земных городов накроются. — Он ткнул пальцем в дьявольское небо. — Это клятое уродство рухнет, как было месяц назад в Берлине. И мы все умрем — а этого они не могут допустить. Только не после всех тех усилий, которые они приложили, чтобы одолеть нас.

— Падение Берлинского щита не убило всех. — Лоло надулось. — Погибли только те, кто попал в разразившийся шторм. — Оне секунду помолчало. — И те, кто утонул, когда Шпрея вернулась в свое русло.

— К счастью для всех остальных, быстренько прилетели оликсы и превратили их в коконы, так что они — в некотором роде — остались живы. — Олли фыркнул. — Везунчики. Увидят, какова Вселенная у конца времен.

— Ты порой бываешь таким занудой!

— Ну да, куда правдоподобнее то, что, когда электричество отключится, оликсы начнут морить нас голодом — и мы сами, миллион за миллионом, смиренно потащимся в их ковчег.

— Не потащимся! Люди лучше, чем ты думаешь!

— Посмотри правде в глаза, если стоит выбор между смертью в цунами разрушенной перегруженной токсичной атмосферы и шансом, обернувшись мутировавшим уродливым коконом, через триллион лет паломничества встретиться с чужим богом, что ты выберешь?

— Ну, я не собираюсь сдаваться. Я окажу сопротивление!

Данное заявление просто распахивало двери в мир сарказма, войти в который Олли не был готов. Ну, не сегодня.

— Что ж, я с тобой.

Лоло радостно обняло его.

Общественный центр Беллендена представлял собой административное здание, построенное восемьдесят лет назад на месте старой школы. Композитные панели печатались так, чтобы напоминать традиционный лондонский кирпич, но за прошедшие десятилетия они выцвели и теперь выглядели как стены, сложенные из подержанного детского конструктора. Во входную арку тянулся непрерывный поток людей. Большинство несло сумки с холодными блюдами, распечатанными дома в дополнение к горячей пище. Почти половина из этих людей были беженцами, хлынувшими в город, когда оликсы начали вторжение. Все жители пригородов ринулись под щит в поисках безопасности, увеличив население Лондона до одиннадцати миллионов. Они теснились в старых заброшенных зданиях с минимальными удобствами. Коллективно — вот как жило большинство людей в эти дни. А Олли не возражал. Это оставляло вдоволь места для анонимности.

На ступенях общественного центра их встретил запах готовящейся еды. В главном зале разместилось нечто вроде импровизированного кафе, где так никто и не удосужился навести порядок. Большую часть пола занимали разномастные столы и стулья, вдоль одной из стен тянулись длинные стойки из нержавеющей стали. Пайки выдавались из окошка, по обе стороны которого стояли двое полицейских в легкой броне. Пайки можно было или приготовить прямо в центре, или забрать домой. Большинство ели в зале, поскольку в этом районе не хватало электричества. У кого найдется столько киловатт, чтобы разогревать еду каждый день? Олли встал в очередь и протянул женщине в окошке свой П-жетон. Зарегистрироваться, чтобы получить его, оказалось на удивление легко. Сразу после начала осады он украл личность Дэвиса Мохана — одного из своих соседей по Копленд–роуд. Когда они с Лоло приступили к исследованию ближайших домов, нашли Дэвиса лежащим на полу кухни в продвинутом состоянии кокона: тело обернулось бочонком с модифицированными органами, конечности практически исчезли, сознание Дэвиса то возвращалось, то ускользало. Для Олли фальшивая личность была делом привычным — в Саутаркском Легионе он натягивал их десятки раз. А тут все получилось еще проще. Когда в первые дни хаоса вводилось нормирование, Солнет откатился к собственному «темному веку», и любые проверки были смехотворны.

Женщина в окошке просканировала его П-жетон и протянула ленту брикетов и пакет с разнокалиберными текстурными порошками.

Лоло выступило вперед:

— А лососевый порошок есть?

— Извини, куколка, не сегодня. Найдется немного черничного, если хочешь. Совсем неплохо, если смешать с водой и дать застыть в какой–нибудь форме. Лучше всего в лоточке для приготовления кубиков льда.

— Как любезно с вашей стороны, спасибо. — Лоло извлекло из–под прикрывающего корзинку ситца маленькую баночку. — Миндальный зефир. Я экспериментировало. Скажете потом каково.

Лоло и женщина обменялись улыбками. А Олли подумал, что лента брикетов, выданная Лоло, намного длиннее той, что досталась ему. Он ошеломленно покачал головой:

— Есть здесь хоть кто–нибудь, с кем ты не флиртуешь?

— Я не флиртую, — возмутилось оне. — Я мило общаюсь с людьми. Тебе тоже иногда не повредит попробовать. Мы тут все, как–никак, застряли, знаешь ли.

— Я общаюсь с людьми. С теми, с кем нужно.

— О–о–о, назревает гроза. Как это возбуждает, когда ты говоришь вот этим вот угрюмым голосом мистера Серьезного.

— Да мать же ж твою!

— Следи за языком, парниша. Здесь дети.

Они перешли в очередь к стойке, для начала вытащив по паре брикетов каждый. Олли посмотрел на этикетки врученных ему порошков и бросил на стойку пакетик, обещающий «курицу в сливочно–томатном соусе».

— Будешь пахнуть этим всю ночь, — выразило недовольство Лоло.

— Не ной. Сомневаюсь, что его запах или вкус будет иметь хоть какое–то отношение к курице.

Пару минут спустя они добрались до пункта обслуживания. Лоло вытащило из корзины пару тарелок. Олли с бесстрастным лицом наблюдал, как мужик за стойкой плюхнул ему кучку рыжеватых помоев.

«Это неважно. Это просто то, что ты должен делать, чтобы спасти Бика и бабушку», — твердил он себе.

Они сели за один из столиков. Лоло устроило целое представление, доставая из корзинки приготовленные заранее блюда, бодро и весело возвещая о каждом из них:

— Я приготовило салат, смотри, и несколько индийских лепешек, наан, хотя, если честно, это больше похоже на основу для пиццы. И немного шоколадного мусса для пудинга. — Оне извлекло бутылку с — на что очень надеялся Олли — яблочным соком, потому что содержимое выглядело слишком уж желтым на его вкус. Алкогольные напитки в общественном центре были строго запрещены.

— Спасибо, — сказал он.

— Это было не так–то просто, знаешь ли. Мне бы не помешала еще малость электричества.

— Лишнего у меня нет. Извини.

Лоло мученически вздохнуло:

— Ну конечно.

— Слушай, я уже близко. Сегодня должен заполучить Ларсона.

— Я не хочу, чтобы ты пострадал.

— Страдания тут причиняю я, помнишь?

— Олли, пожалуйста…

— Не волнуйся, я осторожен. Знаешь же.

Олли взял листик из салатницы. Это было ошибкой. Листик оказался тонюсеньким зеленым печеньем, своим вкусом наводящим на мысли о сырых водорослях, выросших в канализации.

Столы вокруг них начали заполняться, и гул посторонних разговоров усилился. Рядом принялись бегать дети, молодые родственники помогали устраиваться старикам. Несколько медсестер из Агентства общественного здоровья расхаживали по залу, проверяя своих пациентов, расспрашивая семьи, все ли в порядке с детьми.

Одна парочка притащилась с новорожденным, и Олли нахмурился.

— Как они могли это сделать? Как могли завести ребенка в таком месте?

— Гедд и Лилли–Ди? Они милые люди, и их малыш просто очаровашка. Я нянчилось с ним пару раз.

— Зачем? Я хочу сказать, разве они не понимают, что происходит? Шансов выбраться из Блиц-2 у нас — раз — никаких и два — хрен с два. Как они могли привести в этот мир ребенка?

— Просто мы не можем позволить себе терять надежду. Только посмотри на него; он такой славный. Нам нужны дети, чтобы напоминать нам, зачем мы живем.

— Это не надежда, это глупость и эгоизм. — Покачав головой, он сунул в рот другой салатный листок и попытался не скривиться.

— Привет, ребята, как дела?

Подняв глаза, Олли увидел стоящего у стола Горацио Сеймура. Старший управляющий помогал работе полудюжины районных пищевых подразделений в этой части Лондона. В прежние времена он вроде как был большой шишкой в благотворительном фонде Бенджамина. Олли даже несколько раз сталкивался с ним, когда пропагандисты социальных агентств пытались уговорить Бика и его команду по паркуру посещать молодежный спортзал. И еще помнилась та заставившая его понервничать не–совсем–встреча на Темзе сразу после того, как убили последнего из друзей Олли по Легиону.

Таким образом, Горацио был тем, кто действительно знал настоящее лицо Олли. Каждый раз, когда он появлялся в Общественном центре Беллендена со своей официальной улыбочкой и снисходительным отношением, у Олли сдавали нервы. Он знал, что это глупо. Его маска была безупречна. И все же…

— Всё нормально, спасибо, — ответило Лоло. — Не желаете лимонного сквоша?

— Это лимон? — фыркнул Олли.

— Не обращайте внимания на моего друга, он такой невежа.

Улыбка Горацио стала чуть искреннее:

— Нет, спасибо. Так всё в порядке? Чем сегодня займетесь?

— Мы торгуем, — ответило Лоло. — И да, всё в порядке.

— Надеюсь, ничего слишком противозаконного?

— Абсолютно ничего. Я занимаюсь пищевыми текстурами. Если на вашей квантовой батарее найдется несколько ватт, это моя плата. Я могу получить множество вкусов. Овощи — моя специальность, не в обиду тем, кто трудится здесь, конечно.

— Конечно, — кивнул Горацио. — Рад слышать. Но если вам когда–нибудь потребуется помощь, вы всегда можете обратиться ко мне. Я не чиновник и не работаю ни на совет, ни на полицию.

— Это очень любезно с вашей стороны, — ответило Лоло. — Нам нужно больше таких людей, как вы.

Горацио приветливо кивнул и перешел к следующему столику.

Олли зачерпнул ложкой еще немного не–курицы–в-сливочном–соусе.

— Он мне не нравится.

— Он хороший человек, — возразило Лоло. — Ты просто ужасно предвзято относишься к властям. Не все в правительстве автоматически являются продажными фашистами, знаешь ли. И, кстати, ты же слышал — он не чиновник.

— Тогда что он тут делает?

— Помогает людям. — Лоло восторженно повело рукой. — Без таких, как он, без тех, кто заботится о других, где бы мы оказались?

— Прорвались бы через барьеры, которыми ублюдки Зангари перегородили межзвездные порталы, и убрались бы с этой планеты в безопасное место.

— Ни одно место в галактике не безопасно, пока существуют оликсы.

— Кроме хабитатов исхода. Только вот мы никогда до них не доберемся.

— Доберемся, — заявило Лоло. — Когда ты найдешь Ларсона, мы получим настоящую торговую власть.

— О, так теперь ты хочешь, чтобы я пошел за ним?

— Не неси чушь. Я люблю тебя, Олли. Я буквально отдало тебе жизнь, потому что верю в тебя.

Нет, не желал Олли такой ответственности. Но приходилось признать, что, несмотря на все свои глупости, нервные срывы и хрупкую внешность, Лоло делало это чистилище почти сносным.

— Я найду его. Не волнуйся. Я действительно уже близко.

Через пару часов после ужина Олли крутил педали в сторону северного конца Рай–Лейн. Восточную сторону занимал большой старый торговый центр, вот уже лет тридцать как заброшенный. Он медленно разрушался за заколоченным фасадом, зарастающим слоями мха и граффити, пока застройщики вели переговоры с местным советом и отделом планирования о превращении участка в площадку для роскошных апартаментов. С тех пор как началась осада и торговля через Солнет накрылась, предприимчивые дельцы нашли зданию свое применение. В старых магазинах разместились разномастные торговые точки — начиная от хромоногих стульев, на которых сидели чересчур оптимистичные ребятишки с ящиком всякого хлама, и заканчивая зарешеченными киосками реалистов, охраняемыми парочкой крепких парней. К этому времени с некоторыми из них у Олли сложились неплохие отношения. Он подкатил к Ребекке Эль, облаченной в привычное готическое черное кружевное платье, ее фиолетовые дреды свисали ниже пояса.

— Дэ–э–э-вис, — протянула она. — Хорошо–о–о вы–ы–ы-глядишь.

— Да уж не в пример тебе.

— Принес чего полезненького?

— А то. — Олли вытащил из притороченной к багажнику корзины три квантовые батарейки.

Ребекка Эль расплылась в наркоманской улыбке, забрала батарейки и сунула первую в зарядный порт киоска. И тихо признательно присвистнула, быстро считав, сколько киловатт он ей передал.

— Впечатляет. Обзавелся прямым кабелем до Дельты Павлина?

— Что–то вроде того. Ну что, мы в деле?

— Дэвис, я ценю качество, а ты никогда меня не подводил.

— Достала?

Она кивнула на одного из своих крутых парней. Тот принес из киоска маленький алюминиевый футляр и наградил Олли неодобрительным взглядом.

— Валяй. — Мечтательное спокойствие вернулось к Ребекке.

Олли отщелкнул замочки и приоткрыл крышку. Внутри, в защитной пене, покоились два синт–слизня размером с его мизинец. Их темная кожа поблескивала, словно припорошенная крошечными звездами. Разработанные в какой–то подпольной лаборатории, они использовали восьмибуквенную ДНК для создания не вполне естественных компонентов в основном теле и обладали биопроцессорным кластером вместо обычных нервных клеток слизня. Олли велел Таю, своему альтэго, проверить их. На линзы выплеснулась информация, подтверждающая функциональность.

— Увидимся, — бросил он.

— Ты не выглядишь опасным, Дэвис. У тебя приятное лицо. Бесхитростное. Но глаза выдают тебя. Когда я смотрю в них, то вижу бездну, черную бездну.

— Э, ладно. До встречи.

Крутя педали, Олли чувствовал, как взгляд Ребекки сверлит ему спину. И потребовалось большое самообладание, чтобы не оглянуться.

Следующий киоск принадлежал Ангусу Ти, который утверждал, что торгует всем, что нужно, но у которого не было таких связей, как у Ребекки Эль. Олли протянул ему пару квантовых батареек, заряженных им в обжигательных печах.

— Не знаю уж, где ты умудряешься доставать электричество, — сказал Ангус, — но это делает тебя самым ценным поставщиком.

— Рад помочь. А теперь — что ты можешь мне предложить?

После относительно добродушного торга он заполучил девять упаковок пищевых гранул, смесь текстурных порошков и вдобавок полную сумку севших квантовых батареек.

— Запомни, когда они будут заряжены, у меня преимущественное право покупки, — сказал Ангус, передав товар. — Ты же знаешь, я дам лучшую цену в округе.

— Заметано. — Олли протянул руки. — А теперь…

И Агнус вручил ему главное — пакетик с дозами зеро–нарка.

— Вот это дело. — Олли не пользовался нарком с начала осады, но Лоло так и не остановилось. Оне пыталось сократить потребление, но эта зависимость уже начала беспокоить Олли. — Эй, можешь добавить еще клейкой ленты?

Ангус окинул его оценивающим взглядом, после чего извлек из–под прилавка ополовиненный рулончик.

— Хочешь еще что–нибудь? Может, мои ботинки? Или трахнуть мою девушку?

Рассмеявшись, Олли забрал рулон.

— Сойдет и скотч. Увидимся.

— Конечно. Кстати, зачем тебе все это?

— Да вот решил проверить, а вдруг мне понравится связывание.

— Ты все же полегче там, парень. Могут пострадать люди.

— Спасибо. — Олли отвернулся от киоска. — Голос опыта.

Он вполне представлял, какой жест сделал Ангус за его спиной.

Олли потребовался почти час, чтобы доехать от Рай–Лейн до Далвича; говорить о чистых дорогах в эти дни определенно не стоило. Прошло уже два года, а никто так и не удосужился убрать поломанные ап–такси и ап–багажки, загромоздившие бетонку, а ситуация меж тем становилась все хуже и хуже, поскольку люди принялись швырять мусор куда вздумается. И, конечно, дорога по большей части шла в гору, так что он истекал потом, что опять–таки могло сыграть злую шутку с его лицом. Раньше он никогда не задумывался о лондонской сети метро–хабов «Связи»; она просто была. Теперь расстояния вновь стали болезненно реальными — стали препятствием, требующим сил, пота и времени. Напрягая ноги, крутя педали, он мог думать только о том, чтобы шагнуть на свой старый ап–борд и хоть разок прокатиться без лишних усилий. Не то чтобы у него не было электричества, чтобы запустить ап–борд, но такое расточительство привлекло бы слишком много внимания.

Он добрался до конца Лордшип–Лейн и повернул на запад, на А 205. Дорога шла через спортплощадки, сухие как пустыня и твердые как камень, окруженные мертвыми колючими изгородями. Но футбольные ворота еще стояли, и облупившаяся белая краска на них странно поблескивала под сияющим дьявольским небом.

За футбольными полями некогда живые изгороди сменились высокими кирпичными стенами, охраняющими большие дома. Олли перестал крутить педали и медленно покатил вдоль заборов, пока не подъехал к богатому трехэтажному цилиндрическому дому с фасадом в стиле Тюдоров, принадлежащему некоему Брендону Шамдеру. В конце короткой гравийной подъездной дороги высились ворота, увенчанные не вполне декоративными шипами. Но Олли не ожидал, что они создадут проблему. На самом деле он даже почувствовал прилив удовлетворения от того, что наконец–то прибыл сюда.

Без Солнета потребовалось два года торговли на рынках, налаживания контактов, оплаты в киловатт–часах или нарке, выдачи собственной информации, и всё ради одной лишь цели — найти Николаи. Олли еще не заполучил ее, но теперь точно знал, что Николаи и Джад работали на семью Пэйнор, одну из главных преступных группировок, заправлявших в Северном Лондоне. Оставалось только найти способ выйти на Пэйноров. Их организация была сплоченной — и после осады сплотилась еще теснее. Но если он в чем–то и был хорош, так это в планировании. Можно сказать, планирование было его суперсилой, одной из причин, по которой Саутаркский Легион так никогда и не поймали. Ему просто нужно было подойти под таким углом, какого никто не ожидает.

После череды осторожных расспросов он услышал имя Карно Ларсона, который, помимо прочего, в прежние времена выступал казначеем семьи Пэйнор, отмывая нелегальные ваттдоллары и загружая их в узаконенную банковскую систему. О Карно ходило много пустых слухов, но достоверные подробности — вроде его местонахождения — узнать оказалось трудно. Однако кое–кто из мелкой шушеры предположил, что Брендон Шамдер может знать.

Олли уставился на ворота, стоя по другую сторону расчищенной дорожки, и поднял руку, проводя сканирование. Он позаимствовал несколько систем со своего старого костюма–невидимки, того, что он носил во время рейдов Легиона. Надевать костюм сейчас не было смысла; под назойливым сиянием дьявольского неба никакая дымчато–серая ткань все равно не помогла бы. Так что непрерывно причитающему Лоло пришлось вручную вшить кое–что в кожаную байкерскую куртку Олли, снабдив ее заодно и слоем бронеткани.

Тай выплеснул на линзы результаты, показав нулевую мощность в воротах — и, в частности, в замке. Значит, даже Брендон Шамдер был не настолько богат, чтобы направлять столько ватт на охрану. Линзы Олли дали приближение, показав тонкую цепочку, удерживающую створки ворот, и отливающий медью блестящий навесной замок, просто кричащий о том, чтобы на него обратили внимание.

— Слишком просто, — с подозрением пробормотал Олли. Но нет, сканирование изогнутой стены здания не обнаружило активных электрических цепей. Примета времени. До Блиц-2 только очень богатые люди могли позволить себе такой дом, но теперь материальные ценности перестали быть показателем богатства. Вследствие этого личная безопасность уже не занимала высокого места в списке приоритетов.

Олли коснулся страховочного ошейника — черной ленты с кружевной отделкой, так плотно облегающей шею, что она могла бы показаться татуировкой. Глупый нервный жест; иконка на краю линз оставалась неизменной. Но с учетом того, против кого он решил пойти, проверка не была паранойей. Если Николаи так хороша, как все говорят, она могла и услышать, что он задает вопросы.

Он подошел к воротам и прижал к дужке замка маленький шарик термона. Полыхнула янтарная вспышка, потек расплавившийся металл. Сенсор показал, что ни на дороге, ни за высохшими кустами никого нет. Технически время стояло ночное. Трудно судить, но, когда солнце скрывалось за горизонтом, фиолетовое сияние наверху становилось вроде как чуток тусклее. Пара окон на втором этаже дома светились.

Олли закрыл за собой ворота и покатил велосипед к передней двери. Недолгая прогулка — но она вызвала целую кучу горько–сладких воспоминаний. Во всех налетах, во всех кражах со взломом Легион всегда прикрывал ему спину. А теперь его сопровождали лишь призраки. Тай выплеснул информацию о сети дома. Уровень сигнала был низким, но обеспечивал связь с остатками Солнета. Олли запустил в узел вирусный пакет.

Входная дверь представляла собой очередного монстра в стиле Тюдоров — сплошные громоздкие панели, скрепленные железными болтами. Он достал из корзины на багажнике полоску зарядной ленты, собираясь прилепить ее к замку, когда Тай доложил, что вирус полностью захватил контроль над домовой сетью. Тогда Олли приготовил нервно–паралитический пистолет и приказал двери открыться. Тихий щелчок подтвердил, что команда принята, и Олли пинком распахнул створку. Ворвавшись внутрь, как какой–нибудь головорез из интерактивки о Сумико, он почувствовал нарастающее возбуждение. Нет, конечно, не тот кайф, что он получал от рейдов Легиона, но его уверенность и сосредоточенность оставались высокими.

Отделанный деревянными панелями коридор, темный и длинный, заканчивался широкой изогнутой лестницей.

— Эй, ублюдок! — рявкнул Олли. — Выходи! Живо! Я хочу поговорить с тобой.

Тай сообщил, что чей–то альтэго соединяется сейчас наверху с сетевым узлом, запрашивая экстренную связь с полицейским Ген 8 Тьюрингом.

— Включение отклика, — приказал он своему альтэго.

Иконки изменились, подтверждая, что единственный, от кого теперь может получить ответ Шамдер, — это он, Олли.

— Шевели задницей, Брендон Шамдер, — крикнул он. — Даже если ты достучишься до копов, моя команда тайных агентов перебьет любой тактический взвод прежде, чем они хотя бы подойдут к твоей двери. А теперь тащи свой зад сюда, вниз, как хороший мальчик, а то плохо будет.

Призрачные лица друзей одобрительно улыбнулись, видимо, тоже представив, как запаниковал Шамдер.

— Не стреляйте, — раздался наверху голос. — Пожалуйста, мы не вооружены.

На верхней площадке лестницы показался Брендон Шамдер. Он был выше Лоло и такой тощий, что Олли подумал, не болен ли он. Но вставшая за его спиной Мэнси, его жена, оказалась почти такой же худой и высокой. Нет, никогда Олли не понимал богатых людей. Косметика, антивозрастные процедуры — оно конечно, кто бы ими не пользовался, имей деньги? Но такое дерьмо — это же просто гадко.

— Спускайтесь, — приказал он.

— Да–да, — встревоженно пробормотал Шамдер и поставил ногу на первую ступеньку с такой опаской, будто ожидал удара током. — Берите что хотите. Что угодно. Мы откроем для вас сейф.

— Иди–иди.

Когда Шамдер был в четырех шагах от него, Олли выстрелил в Мэнси. Из горла женщины вырвался сдавленный хрип, словно ее тошнило, она беспомощно вздрогнула и начала заваливаться.

— Нет! — выкрикнул Шамдер и попытался поймать жену, но не удержал и полетел вместе с ней, бухнувшись на колени на пол коридора. Олли выпустил нервно–паралитический разряд и в него.

Не прошло и пяти минут, а он уже примотал Мэнси к тяжелому стулу в столовой, а распластанного Брендона приклеил скотчем к столу. Клейкая лента кончилась, когда он возился с последней ногой, так что пришлось отрезать кусок шнура для занавески и воспользоваться им. Олли подождал, когда нервная блокада ослабнет и пленники начнут приходить в себя. Мэнси жалобно заскулила, но он встал перед ней и прижал пистолет к виску женщины.

— Это блокатор нервов. Если стрелять издалека, он отключает тело, — объяснил он. — А если я выпалю сейчас, в упор, это будет все равно что забросить твой мозг в блендер. Выстрел превратит тебя в зомби, и не из самых приятных. Так что веди себя тихо. Поняла?

Она оцепенело уставилась на него. По щекам Мэнси катились слезы. Но она поняла — и крепко стиснула зубы.

Олли вернулся к столу и посмотрел сверху вниз на Брендона.

— Не нужно тебе было этого делать, — просипел тот. — Я же сказал, бери что хочешь. Только, пожалуйста, не причиняй нам вреда.

— Ладно, — кивнул Олли. — Говоришь ты как человек разумный. Мы оба хотим покончить со всем этим как можно быстрее и безболезненнее, так что все должно быть просто. Знаешь, если бы тут был мой друг Ларс, он бы с наслаждением выбил из тебя семь видов дерьма.

Брендон застыл, с губ его сорвался тонкий стон.

— Но Ларс мертв.

— Мне жаль.

— С чего бы? — Олли ухмыльнулся. — Ты его не знал. Или знал?

— Не думаю. Нет.

— Нет. Но я пытаюсь найти человека, который в ответе за его смерть, так что, надеюсь, ты поймешь, почему я так жажду получить верную информацию.

— Да.

— Ты банкир, да? Реиндальский коммерческий банк?

— Да.

— Хорошо, значит, ты тот, кто мне нужен. — Олли наклонился, так что его лицо оказалось в сантиметре от лица Брендона. — Где живет Карно Ларсон?

— Кто?

— Ох, дерьмо. Неверный ответ.

— Но я не знаю…

Олли засунул Брендону в рот платок, протолкнув его поглубже. Шамдер снова напрягся и придушенно закряхтел.

— Помни, — Олли повернулся к Мэнси, — одно слово — и… — Он сложил указательный и средний пальцы в виде пистолета и изобразил выстрел.

Женщина в ужасе всхлипнула.

Олли продолжал твердить — обещать — себе, что он может это сделать.

С самого начала он знал, что с Брендоном будет трудно. Еще в банке он небось поднаторел в вопросах безопасности; кроме того, он боялся — боялся выдать Карно, боялся того, что с ним случится, если он это сделает. Чтобы заставить его говорить, нужен был совершенно новый подход — и новое отношение. Олли никогда не делал такого прежде.

Легион занимался налетами и мошенничеством. Они не причиняли людям боли — ну разве что Ларс отдубасит кого–нибудь до полусмерти. Но даже Ларс никогда ничем подобным не занимался. Тронд бы, пожалуй, не стал колебаться, была в нем этакая ледяная жилка, да и Петр, пожалуй, тоже. Но они мертвы, так что теперьвсе легло на плечи Олли.

Он положил контейнер, полученный от Ребекки Эль, на стол рядом с Брендоном и открыл крышку. Брендон перестал стонать, пытаясь разглядеть, что там внутри. Олли натянул защитные перчатки и вытащил первого синт–слизня. Его странное зернистое покрытие искрилось в просачивающемся в окна слабом свете.

— Знаешь, что это? — спросил Олли.

Брендон покачал головой и промычал нечто отрицательное.

— Синтетический слизень. — Олли поднял слизняка повыше, словно впервые рассматривая его. — А этот блеск — искусственная алмазная щетина, которая растет на нем, совсем как у нас — волосы. Знаешь, что говорят о бриллиантах, кроме того, что они лучшие друзья девушек? Это самое твердое природное вещество. Режет все что угодно. Правда–правда. Режет.

Брендон застыл, грудь его вздымалась, словно он собирался протестующе завопить.

— У слизня нет мозга, — продолжил Олли, — зато есть биопроцессорный кластер, который позволяет мне контролировать его.

Он прижал слизняка к подошве Брендона.

Вот так. Сейчас он либо струсит, либо… Олли зажмурился, не видя ничего, даже того, что выплескивал на линзы Тай. Только два кокона: братца Бика и бабушки.

Долгую секунду он стоял неподвижно. Потом активировал иконку управления синт–слизнем. Тот начал извиваться у ноги Брендона. Крохотные алмазные волокна рассекли кожу, потекла кровь. Брендон отчаянно пытался кричать, жилы на его шее вздулись от напряжения, но скотч держал крепко.

Олли достал второго синт–слизня и прижал к другой ноге Брендона. Червяк заворочался, вгрызаясь в плоть.

— Лучшее в них то, что они очень точно прокладывают себе дорогу, — объяснил Олли обезумевшему Шамдеру. — Для начала я оставлю их в кости, пусть жуют твой костный мозг. Как–никак, я не хочу, чтобы они перерезали тебе артерию или еще что–нибудь жизненно важное; иначе ты истечешь кровью и умрешь прежде, чем расскажешь мне то, что я хочу узнать. А я действительно хочу знать, где живет Карно Ларсон. Но ты же большой, сильный, непреклонный чувак, верно? Не какой–нибудь там слабак, который завизжит и сдастся. Так что потребуется время. После того как они сгрызут весь костный мозг в твоих ногах, я направлю их в грудную клетку. Не волнуйся, в позвоночник я их не пущу. Нервы надо оставить нетронутыми, чтобы ты мог чувствовать, что происходит, ага?

Распластанный на столе Брендон выглядел так, словно его вот–вот хватит сердечный приступ. Он дико корчился, лента врезалась ему в запястья. Олли велел слизням приостановиться. Синтетические твари погрузились в ноги Брендона едва ли на сантиметр, из проделанных ими дырок текла кровь и костяная каша. Олли наклонился над своим пленником.

— Хочешь что–то сказать?

Брендон заорал так, что даже чуть–чуть сместил кляп.

Олли прижал палец к губам:

— Прежде чем я вытащу платок, я повторю вопрос: «Где живет Карно Ларсон?» Если скажешь что–нибудь кроме этого — если начнешь ругаться или угрожать мне, — я не позволю тебе говорить до тех пор, пока слизни не доберутся до твоих тазовых костей, пройдя через яйца. Понятно?

Близкий к истерике Брендон лихорадочно закивал.

Так медленно, что это само по себе стало издевкой, Олли вытянул тряпку изо рта Брендона.

— Доклендс! — выкрикнул Брендон. — Карно в Доклендсе! Доки Королевы Виктории, жилищный комплекс «Икона». Третий этаж. Клянусь! Он никуда не выходит с тех пор, как начался Блиц-2. Он будет там!

— Браво, приятель. — И Олли снова засунул в рот Шамдера кляп. Потом достал синт–слизней и убрал их в контейнер. Весело ухмыльнулся рыдающей Мэнси и вышел через переднюю дверь. Ему даже удалось сделать шагов пять по подъездной дорожке, прежде чем он согнулся пополам и его вывернуло на гравий.

ДЕЛЬТА ПАВЛИНА декабря 2206 года

В восьми а. е. от внешнего кометного пояса звезды кольцо портала, расширившегося до пятидесяти метров в диаметре, светилось пронзительно–синим цветом. Из отверстия вылетел транспортный корабль оликсов средних размеров — усеченный конус длиной шестьдесят метров и шириной тридцать, с темно–бордовым фюзеляжем, поглощающим все немногие доходящие сюда крохи света. Тонкие пурпурные ионные реактивные струи вырывались из напоминающих жабры сопел в задней части корабля, разгоняющегося с постоянным ускорением одна и три десятые g.

— Гравитонный двигатель на семидесяти процентах, — радостно объявила Джессика Май.

Сидящий напротив нее в жемчужно–серой виртуальной камере, рубке «Еретика–мстителя», Каллум увидел, как дрогнули в улыбке ее губы, и задался вопросом, насколько все это реально. Процедура нейрозахвата умела подстраиваться под чувствительность реакций, либо смягчая, либо подчеркивая каждое выражение лица, каждое сокращение мышц, вызванное эмоциональным состоянием. Как Алику и Юрию, Каллуму было просто жаль тратить на это время; возня с подобным дерьмом была просто версией выбора иконки связи в Солнет, разве что с разрешением побольше. Он вообще перестал этим заниматься с тех пор, как ему стукнуло пятнадцать.

То же и с рубкой — настолько примитивной, насколько это вообще возможно. Пять консолей со сферическими экранами, с системой управления полетом настолько простой, что изобретена она могла быть в конце двадцатого века. Их, конечно, не существовало; этот виртуал вводился в его мозг через кортикальный интерфейс, который спроектировал для них Соко, предупредив, что это опасно. Если оликсы получат когда–нибудь доступ к сети «Еретика–мстителя», единое сознание сможет подорвать их разумы нейровирусом.

— Значит, нам лучше не попадаться, — спокойно ответил на это Алик на совещании по планированию — восемнадцать месяцев назад.

Каллум наблюдал за данными на своем экране, за цветными волнами графиков и иконками, аналогичными тем, что выплескивались на линзы. Когда он сосредотачивался на них, остальная рубка рассеивалась, оставляя его в центре чистой информации. Пространство на таком расстоянии от Дельты Павлина было относительно чистым, что подтверждалось минимальным воздействием на защитное искажающее поле, окружающее корабль. Датчики массы сообщали, что в радиусе тысячи километров от корпуса нет ничего, кроме атомов водорода и нескольких крупиц углерода. Энергия беспрепятственно текла из термоядерных генераторов в системы, и сеть работала без сбоев.

— Кто первый? — спросила Джессика.

Информация вернулась на экран, и Каллум обвел взглядом четыре остальных кресла. Их рассадили в вершинах простого пятиугольника — Кандара справа от него, потом Джессика, Алик и Юрий. Все они провели последний год в подготовке к полету, пытаясь разобраться в гравитонных двигателях и теории червоточин. Совокупный возраст не помогал, а скорее мешал им: новые концепции плохо укладывались в старые мозговые клетки. Но постепенно они научились контролировать симуляцию, не слишком при этом лажая.

— Я пойду, — решил Каллум.

Алик рассмеялся:

— С тебя полтинник, — бросил он Юрию.

Юрий был мрачен.

— Что? — не понял Каллум.

— Мистер Спасу–Мир–Дважды–До–Завтрака, — позлорадствовал Алик. — Конечно, тебе хочется полетать на этой хрени. Вновь ощутить вкус славы.

— Эй, я работал в экстренной детоксикации восемь лет, век назад. Уходя, я оставил позади деньки адреналинового наркомана. Я хочу все исправить, потому что это нужно сделать. И я что–то не слышал, чтобы вы, киски, поспешили вызваться добровольцами.

Кандара закатила глаза:

— Мальчики, мальчики.

Каллум не думал, что в ее случае процедуре нейрозахвата вообще приходится что–то усиливать.

— Валяй, Каллум, — сказала Джессика, и они с Кандарой перемигнулись.

Рычаги управления на консоли Каллума активировались. Он положил на них руки. Странное это было ощущение. Он держал не эргономичные рукояти, представление о которых было вложено в его сознание. Его нервные окончания осязали нечто вроде медленно текущей воды. Информация на экране снова приблизилась, и он изменил схемы, воспринимая переформатирующиеся энергии гравитонного двигателя. Вектор «Еретика–мстителя» изменился. Навигационные данные расширились, и он начал прокладывать новый курс, одной мыслью перемещая стайки курсоров.

Или это делает мой визуальный фокус?

Перенастройка восприятия и реакций для интеграции с корабельной сетью еще не завершилась. Джессика говорила, что в конечном счете им даже не понадобится симулякр рубки. А Каллум считал, что она слишком уж великодушна в своей оценке их адаптивности.

Переменный портал, через который они прошли, теперь находился в трех тысячах километров позади. В восемнадцати тысячах километров от них кувыркалась на своей одинокой орбите темная груда обломков астероида. Векторы ускорения материализовались в навигационных данных, и Каллум начал формировать графики движения в соответствии с ними, выводя корабль на курс, оканчивающийся точкой встречи.

— Отлично сработано, — одобрил Юрий.

«Еретик–мститель» ускорился до двух и двух g. Каллум старался взять под контроль колебания реактивной тяги, но оставался не слишком доволен своими манипуляциями.

— Не переусердствуй, — сказала Джессика. — Вводи изменения по чуть–чуть, плавнее. Процедуры адаптивны; они приноровятся к твоему стилю.

Каллум подавил инстинктивную защитную реакцию; Джессика советовала, а не критиковала. Колебания выровнялись.

Они управляли «Еретиком–мстителем» по очереди: Юрий снижал скорость при сближении; Кандара маневрировала вокруг ледяного астероида; Алик вел их обратно к порталу. Каллум почувствовал, что мастерство Алика еще не дотягивает до опыта прочих, но ничего не сказал.

Джессика провела их через портал к колыбели станции Круз. В камеру начала нагнетаться атмосфера.

Каллум обвел взглядом рубку и внезапно пришел в уныние при мысли о высадке.

— Мы могли бы просто остаться здесь до следующего испытательного полета.

— Ни в коем случае, — ответила Кандара. — Нам предстоит провести кучу времени в этих баках. И я лично не собираюсь торчать тут ни одной лишней минуты.

Ее изображение беззвучно разлетелось облаком пикселей и схлопнулось.

— Проектной группе необходимо провести анализ баков, — сказала Джессика. — Их впервые использовали в настоящем полете. Симуляционные прогоны многого не скажут.

Она пожала плечами и исчезла.

Юрий ухмыльнулся так широко, что процедура нейрозахвата, наверное, включилась на максимум.

— Отсоедини анабиозный бак, — велел Каллум Аполлону, своему альтэго. Программы нейронного интерфейса были не настолько хороши, чтобы напрямую считывать голосовые импульсы. Кроме того, он и не мог говорить вслух — с кислородной–то трубкой во рту.

В мозг просочились ощущения — вместе с густым бульканьем вытекающей из анабиозного бака жидкости. Удерживающая его рама слегка дрогнула, и под ногами появился твердый пол. На линзы выплеснулась длинная череда зеленых и янтарных медицинских иконок, и Каллум, моргнув, открыл глаза.

Прямо перед ним изгибалась стеклянная стенка бака, измазанная прозрачной жидкостью. Когда к телу полностью вернулась чувствительность, он осознал, что капли покрывают всю его кожу, и чихнул, изгоняя жижу из носа. Трубка во рту развернулась, выходя, вызвав мгновенную панику. Змея в горле! Каллум начал давиться, но тут конец канюли оторвался от губ, и по ногам потекло что–то липкое. Замигали, зеленея, новые иконки. От пупочных впадин с громким хлопком отделились пуповины. Металлические трубки, свертываясь кольцами, втягивались в крышку бака. Когда отсоединялись катетеры для удаления мочи, он постарался не морщиться.

Мигнула последняя иконка, рама отпустила его, и стеклянная стена раздвинулась, выпуская Каллума наружу. Он стоял на решетчатом полу в центральной камере «Еретика–мстителя» — цилиндре двадцати метров высотой, разделенном решетками на три секции. Бывший корабль оликсов основательно перекроили, снабдив пятью анабиозными камерами. Человеческое оборудование и материалы вытеснили первоначальные стены, создав металлическую трубу, загроможденную пустыми системными стойками, наводящими Каллума на мысли о подводных лодках двадцатого века. Акцент делался на функциональности, а не на «творческом подходе», свойственном дизайну двадцать третьего столетия, в то время как баки, настораживающе похожие на гробы, как будто бы явились из тех времен, когда властвовала инквизиция.

— Как же ты торопилась выбраться оттуда, — обратился Каллум к Кандаре, когда они ждали, пока Алик и Юрий спустятся по лестнице на нижнюю палубу.

— А тебе хорошо в этом белом пузыре? — с любопытством поинтересовалась она.

— Конечно.

— А вот мне нет. Нужны улучшения. И немалые.

— Бак выполняет свою работу.

— Каллум, нам предстоит провести вместе годы в симулякре рубки. И мне совсем не улыбается каждый раз пугаться.

— Можно добавить текстур. Как ты сказала, у нас масса времени, чтобы опробовать новые дизайны.

— И запах?

— А что запах?

— А то, что его нет. Или ты не заметил?

— Я… нет, — признался Каллум.

— Что ж, значит, это еще один нервный импульс, который интерфейс не освоил. — Она оглянулась на лестницу, на Джессику, проследовавшую за Аликом вниз. — Интересно, может, неаны забыли встроить в свои метачеловеческие тела обоняние?

— Сомневаюсь. Помнится, Джессика была большим знатоком вин, когда мы работали на безопасность после операции по Меланоме.

Брови Кандары восхищенно приподнялись:

— Вы что, встречались?

— Нет! Рабочие групповые мероприятия — и только. Знакомство двух команд.

— Ла–а–а-дно…

— Эй…

Но она уже исчезла, скользнула вниз по лестнице с грацией, совершенно недостижимой для него.

На нижней палубе располагались тренажерный зал, медицинский отсек Ген 8 Тьюринга и общая душевая. Стоя под душем, Каллум проверил пупочные впадины вокруг пупка. Кожа на них оставалась красной и очень чувствительной. Следовало бы сообщить об этом медицинской бригаде. К этому времени имплантаты уже должны были полностью прижиться.

Как и другие, последние десять месяцев он провел в станционной клинике, подвергаясь обширным модификациям тела, готовящим его к предстоящей миссии. Он получил новый желудок: биологический орган, выращенный в инициаторе по типу неанского, позволяющий переваривать питательные вещества, напрямую подаваемые системами анабиозных баков. Затем ему армировали кости высокопрочными волокнами, а все внутренние оболочки одновременно подверглись укрепляющей генной терапии — чтобы сделать их более устойчивыми к высоким ускорениям. После проверки органов врачи заявили, что собираются вырастить ему новые почки, простату и левый глаз, а также заменить метр нижней части кишечника — «просто на всякий случай. Вы же подвергнетесь уникальным физиологическим стрессам, будучи так далеко от какой–либо медицинской помощи».

Эти новости привели его в не меньшее уныние, чем воспоминания о времени, когда он оправлялся после первой партии процедур. Он же всегда старался держать себя в хорошей форме. Зато некоторое злорадное удовлетворение он получил, узнав, какой длины список намеченных замен у Юрия — начиная с печени, которой и было–то всего двадцать лет. Врачи настоятельно советовали Юрию бросить пить, но тот упорно их игнорировал. А еще бедный старина Алик, которому пришлось отказаться от всей своей периферии. «В баке от этого никакой пользы», — строго сказала Джессика. Так что Алик, надувшись, отправился на неделю в Вашингтон, в какую–то засекреченную правительственную клинику, чтобы извлечь все свои еще более засекреченные шпионские прибамбасы.

Кандара, ко всеобщему удивлению, меньше прочих нуждалась в «ремонтных работах». Однако, как и у Алика, у нее пришлось изъять небольшой арсенал боевых средств. «Это все равно что оказаться голышом на танцполе во время выпускного», — призналась она за ужином, после того как техники убрали всю ее периферию.

Каллум чуть было не отпустил ехидную реплику, но решил, что трусость — не лучший вариант. Кроме того, позже Джессика рассказала ему по секрету, что Кандара все–таки вернула себе кое–какое оружие, изготовленное инициатором, и просила не говорить об этом Алику.

Ланкин вошел, когда они одевались. Научный руководитель «Связи» контролировал миссию «Еретика–мстителя», проверяя сочетание технологических требований с целью операции. Каллума радовало, что за их полетом будет наблюдать человек такого опыта и дарования. Ланкину было едва за пятьдесят, но он чертовски хорошо справлялся со своей работой.

— Вы все нужны на общем заседании совета, — сообщил им Ланкин.

— Когда? — поинтересовался Алик.

— Как только оденетесь.

Каллум переглянулся с Юрием. То, что Ланкин лично явился сообщить им об этом, говорило о многом.

— Перед нашим отлетом случилось что–то существенное? — спросила Кандара.

— Если и так, я не в курсе, — угрюмо ответил Алик.

Не существовало никакого официального названия, никаких документальных записей; они были известны просто как совет. Формально они консультировали отдел службы безопасности Сената Сол, не ведущий никакой политической или иной деятельности. На самом же деле им было поручено разработать план ответного удара по оликсам — и неважно, каких средств и сколько времени он потребует.

В конференц–зале станции Круз не было окон, словно бы для того, чтобы подчеркнуть его сверхбезопасное местоположение где–то в системе Дельты Павлина. В центре стоял огромный стол из темно–красного камня, на полированной поверхности которого красовалась ваза с белыми и оранжевыми хризантемами.

Едва войдя, Каллум почувствовал аромат цветов и покосился на Кандару, которая как раз смеялась чему–то сказанному Аликом. Теперь, когда она упомянула отсутствие запахов в симуляции интерфейса, он знал, что отныне обречен всюду замечать их.

Энсли Зангари Третий уже сидел в одном из кожаных кресел. Как и его сестра Данута. Сам Энсли Зангари давно уже не посещал заседания совета. На станции Круз ходили слухи, что основатель «Связи» подвергается интенсивной психотерапии, помогающей ему справиться с тем фактом, что его десятилетиями пестуемая паранойя насчет оликсов в итоге обернулась реальностью.

— Как там ваш дедушка? — вежливо поинтересовался Алик.

— Он справляется, спасибо, — ответил Энсли Третий.

Каллум глубокомысленно кивнул.

Справляется. А о выздоровлении — ни звука.

Он сел за стол, поприветствовав своего помощника Элдлунд, которое заняло место рядом с Луи в углу комнаты.

— Как все прошло? — заинтересованно спросило Элдлунд.

— Я управлял кораблем, — скромно ответил Каллум.

— О!

— Конечно, я не лучший в мире пилот, но Ген 8 Тьюринг разбирается в специфике полета. Так что все сводится к указанию направления.

— А кортикальный интерфейс?

— Хорош, но интерпретация могла бы быть и получше. Нам просто нужно время, чтобы привыкнуть к системе.

Элдлунд и Луи переглянулись.

— Что? — спросил Каллум.

— Время никогда не было нашим союзником, — отозвался Луи.

Каллум собирался уточнить у своего помощника, что имелось в виду, но тут в зал вошли Эмилья Юрих и генерал–адъютант Джонстон. Они без церемоний уселись. Последним появился Соко в сопровождении капитана Трал. Оне, как всегда, облачилось в серое.

— Что ж, приступим, — сказала Эмилья. — Соко?

— Эскадра опасных кораблей летит по червоточине к системе Сол, — заговорил неан. — Я уловил это в едином сознании «Спасения жизни» три часа назад, как только транспортный корабль прибыл из анклава с информацией. Единое сознание вроде бы абсолютно уверено.

— Ты хочешь сказать, что эти новые корабли опаснее кораблей Избавления? — уточнил Алик. — Это те корабли Решения, о которых ты нас предупреждал?

— Нет. Это не корабли Решения.

— Так о каком же типе кораблей мы говорим? — спросил Энсли Третий.

— О новом типе. Я не могу классифицировать их, поскольку неаны не знали о них раньше, но я видел их цель в мыслях единого сознания. Они несут какой–то гравитонный генератор. Не уверен, как именно он работает, но, вероятно, это какой–то вариант гравитонного двигателя. Однако намерения эскадры в мыслях единого сознания выражены весьма ясно: анклав произвел их специально для того, чтобы вывести из строя городские генераторы.

— Как может гравитационный двигатель вывести из строя генераторы? — не поняла Данута.

— Если они сумеют сфокусировать гравитацию, создать из нее когерентный луч — а я думаю, именно это они и намерены сделать, — то они оторвут генераторы щитов от земли. Да–да, просто–напросто оторвут, подняв в воздух.

— Адское пламя, насколько ты в этом уверен? — охнула Эмилья.

Соко с сожалением пожал плечами:

— В процентах не скажу. Читать поток мыслей единого сознания — все равно что стоять в водопаде, пытаясь разглядеть отдельные капли. Если протянуть руку, чтобы поймать одну, это нарушит поток, и они узнают о моем присутствии. Но есть некоторые капли, важные капли, на которых он неизменно фокусируется, которые постоянно повторяются. Единое сознание изучает информацию и потенциальные возможности с момента прибытия транспортного корабля. Я думаю, оликсы сделали их специально, чтобы положить конец осаде.

— Сколько осталось до их прибытия? — спросил Джонстон.

— Десять дней.

— Черт, — крякнул Каллум.

— И что нам теперь делать? — требовательно спросил Энсли Третий.

— Поторопить день «S», — сказал Джонстон. — Больше ничего мы сделать не можем.

Эмилья ошарашенно посмотрела на них:

— А мы готовы к ответному удару?

— Нет. Он планировался через шесть месяцев, в июне следующего года. Но и тогда мы не были бы готовы — настолько, чтобы я мог гарантировать успех. Сейчас у нас есть достаточно ударных кораблей и ракет–каллумитов, чтобы нанести по «Спасению жизни» такой удар, который отбросит его в червоточину. Чего у нас пока нет, так это возможности разгромить также и корабли, осаждающие сейчас города.

— А нам это нужно? — спросил Энсли Третий.

— Это часть плана, — резонно заметил Юрий.

— Не совсем, — возразила Данута. — Конечно, это весьма желательно, но главное — доставить вас в анклав оликсов. Все остальное на фоне этого вторично.

— Наша троянская миссия и хабитаты исхода, — сказал Юрий. — Обе части должны работать, чтобы план имел хоть какой–то смысл. И, честно говоря, мы всего лишь вишенка на торте.

— Что произойдет с городами, если мы заставим «Спасение» отступить на следующей неделе? — спросила Кандара. — Должен же быть план на случай непредвиденных обстоятельств.

— Не то чтобы конкретный план, — ответил ей Джонстон. — Скорее, расчет. Если мы нанесем «Спасению жизни» серьезный удар — и не промажем, — мы надеемся, что корабли Избавления на Земле стартуют и попытаются уйти в червоточину прежде, чем оликсы закроют ее за собой. Против тех, кто останется, мы пустим все имеющиеся в нашем распоряжении корабли, чтобы гнать их до самого ада. Те, кто не уйдет… Что ж, они будут легкой мишенью.

— Вы позволите ядерным бомбам взрываться в земной атмосфере? Серьезно?

— В том, что осталось от земной атмосферы, — конечно, если это положит конец атаке оликсов. Они разрушили наш мир. Если даже мы начнем перетерраформировывать Землю завтра же, потребуются тысячелетия, чтобы восстановить ее хотя бы настолько, чтобы начать регенерировать биосферу. Я не говорю уже о восстановлении полярной ледяной шапки. Что же до ледников, ими займутся разве что наши прапрапраправнуки.

— Не думаю, что мы пятеро должны сильно беспокоиться о Земле, — сказал Юрий. — Что случится с ней и с хабитатами исхода после нашего отлета — то и случится. Нам нужно сосредоточиться на том, чтобы верно сыграть свою роль.

— Это жестоко, — запротестовал Каллум.

— Восемьдесят три города пали с начала осады — из–за грубых промахов, дерьмового обслуживания и саботажа, — ответил Юрий. — То есть практически по одному городу в неделю. Наша жизнь жестока, и лучше она не станет — по крайней мере, для нас. Придется тебе смириться с этим.

— Да пошел ты, приятель. У нас будет только один шанс, так что все должно быть правильно. Нет, все должно быть идеально. Но ты же был в испытательном полете. Мы в лучшем случае посредственности.

— Но ведь сработало же, — сказала Кандара. — Мы летели! Впервые! Оборудование работало, и мы работали. Пускай мы не так хороши в пилотировании, как Джессика, но мы же одна команда! И аккуратное пилотирование и вполовину не так важно, как остальная часть миссии.

— Ладно, — сказала Эмилья. — У кого–нибудь из вас пятерых есть веские сомнения в том, что вы сумеете попасть на «Спасение жизни», если мы приступим к Ответному Удару?

Если быть честным с самим собой, Каллуму приходилось признать, что все сомнения вызваны нервами. Столько взаимосвязанных факторов, каждый из которых должен сработать идеально, а ставки безумно высоки. Но…

— Да, я думаю, мы сумеем это сделать. — Он оглянулся на Луи и Элдлунд. — А как насчет вас двоих? Ваша роль чертовски важна.

— Найдите нам транспортный корабль оликсов в нужном месте, и у нас все будет в порядке, — ответил Луи.

— Генерал? — обратился к Джонстону Энсли Третий.

— Транспортные корабли оликсов всегда в движении. Но мы можем отследить их. Если какой–то из них окажется на пути к подходящей позиции, мы узнаем.

— Появляются какие–то варианты?

— Да. К несчастью. Два генератора щита Солт–Лейк–Сити теряют эффективность; похоже на незначительные сбои каких–то компонентов. Конечно, все встроенные элементы многократно продублированы, но допустимая погрешность приближается к красной черте.

— Проблема решается заменой? — спросила Данута.

— Возможно. Но тот факт, что два генератора сбоят одновременно, весьма подозрителен. У нас запланирована их замена, но нас беспокоят также Париж и Лондон.

— Опять саботаж?

— Да, — кивнул Соко. — Команда Николаи проникла в комплекс генератора Лондонского щита; они запустили дронов–ползунчиков, которые прогрызли путь во вспомогательные системы генератора. В Париже люди Эдуарда едва не пересекли периметр портала подвода энергии из Нью–Вашингтона. Так что в следующие несколько дней можно ожидать концентрации транспортных кораблей возле этих трех городов.

— Ради Христа, — запротестовала Данута. — Если мы знаем об этих диверсионных группах, то нужно немедленно их уничтожить. И я все еще не могу поверить, что кто–то может быть настолько глуп или безрассуден, чтобы работать на агентов оликсов.

— С этой проблемой мы столкнулись с самого начала, — сказал Алик. — Мы не можем допустить, чтобы оликсы узнали о том, что мы подключены к единому сознанию «Спасения жизни». А если мы начнем уничтожать их агентов на Земле, они это быстренько сообразят.

— Да, да, но люди, помогающие им? Это же так отвратительно!

— Большинство диверсий осуществляется дронами и синтетами, — сказал Юрий. — Поставщики с черного рынка не осознают, для чего используется их продукция.

— А я все–таки думаю, что их нужно ликвидировать. Мы уже всё о них знаем, не так ли? Ну и что, если единое сознание что–то поймет?

— Это может повлиять на наш троянский полет, — заметила Джессика. — Нам нужно одурачить единое сознание, ввести его в заблуждение относительно принадлежности «Еретика–мстителя». Мы не можем рисковать — если он обнаружит, что мы способны проникать в его мысли, то заподозрит и возможность обмана.

— Но мы не можем допустить падения новых городов! Проклятье, Берлин — это уже хуже некуда. Никто этого не ожидал. Людям, застрявшим под щитами, нужны какие–то хорошие новости.

— Мы ищем другие способы выйти на агентов оликсов, — сказал Алик. — И если они есть, то мы их найдем.

— Ответный Удар будет самой хорошей новостью из всех возможных, — заявила Эмилья.

— На какое–то время, — заметил Энсли Третий. — Потребуется несколько лет, чтобы население осознало, что им никогда не уйти. Снабжая их едой и энергией, мы всего лишь поддерживаем их жизнь — чтобы в итоге оликсы превратили их в коконы.

— Если мы сможем уничтожить анклав оликсов до того, как они вернутся на Землю… — Данута осеклась. — Извините. Просто… проигрыш слишком велик, чтобы с ним смириться.

— Краткосрочный проигрыш, — поправил Юрий. — Долгосрочная выгода. Холодный расчет, но в конечном счете все превращенные оликсами в коконы вернутся домой.

— Искренне на это надеюсь, — сказала Эмилья. — Генерал, сколько потребуется времени, чтобы инициировать Ответный Удар?

— Три дня на подготовку. Потом все будет зависеть от положения транспортных кораблей оликсов.

— Достаточно, чтобы хотя бы один оказался в нужном месте, — сказало Элдлунд. — И мы его найдем.

— А вы пятеро? — необычайно сдержанно спросил Энсли Третий. — Это не та миссия, выполнить которую можно попросить или приказать. Вы всё еще готовы взяться за это?

— А то, — фыркнула Кандара.

— Величайшая шпионская миссия в истории вселенной. — Алик хихикнул. — Попробуйте меня остановить.

— Убеждение, организация, репрессии, — сказал Юрий. — С удовольствием займусь последним.

Каллум театрально вздохнул:

— За этой компашкой просто обязан присматривать кто–то с мозгами.

Все повернулись к Джессике.

— Для меня будет честью лететь с вами, — сказала она и улыбнулась Кандаре. — Как знать, может, в конце концов вы признаете меня за человека?

МЕЖЗВЕЗДНОЕ ПРОСТРАНСТВО Год 2 ПП (После Прибытия)

Огромной производственной станции потребовалось семь месяцев для создания хабитата Сисакет — полого цилиндра длиной тридцать пять километров, диаметром восемь, насаженного на «солнечный» шпиндель. Свечение вращающегося вала соответствовало спектру звезды класса G. Свет его озарял внутренние лепные холмы и извилистые лощины, делавшие идеальным сельский пейзаж Центральной Европы. Ручейки, бегущие по всей длине цилиндра, медленно утолщались, петляя между разнообразными озерами, подпитываемые идущими дважды в неделю ночными дождями. Зародившись, молодая биосфера плодотворно развивалась, озеленяя песчаную почву и даруя атмосфере тепло и влажность поздней весны.

Выйдя из портала всего в паре километров от торца цилиндра, Деллиан вдохнул полной грудью:

— Температура такой и должна быть?

— Да. — Ирелла усмехнулась. — Тебя просто избаловала жизнь в тропическом климате.

Он поежился и демонстративно застегнул куртку, обозревая открывшийся перед ним вид. Они находились невдалеке от вершины невысокого, заросшего травой холма, увенчанного группкой уютных домов. Новизна биосферы хабитата потрясала. Здесь не было ни одного растения выше метра, словно кто–то озаботился стрижкой ландшафта. Глаза различали множество оттенков зеленого. Молодые побеги протолесов на склонах стекали темно–зелеными волнами к изумрудным лугам долин. А в двух километрах от них голым утесом на краю вселенной поднимался торец цилиндра.

Они прошли по тропе к дому Александре — врезанному в холм зданию с покатой черепичной крышей и стенами, большую часть которых занимали крупные окна, кое–где разделенные дощатыми секциями. По фасаду тянулся длинный балкон, с которого открывался вид прямо на торец.

— Мило? — осторожно спросил Деллиан.

Ирелла пожала плечами.

У дома собралось много людей, большинство из которых Деллиан знал. Все бинары, выросшие в поместье Иммерль на Джулоссе, или по крайней мере те, кто пережил роковой удар по Ваяну два года назад; к тому, скольких они потеряли, еще требовалось привыкнуть. К ним присоединились и омни, бывшие на попавшем в устроенную оликсами засаду «Калибаре».

Александре они нашли на террасе, с бокалом игристого розового в руке. Деллиан не припоминал, чтобы ему доводилось раньше видеть оне выпивающим, и он даже не знал, как реагировать. Неодобрение показалось бы неуважительным, а этого он никогда бы не допустил. Очевидная молодость Александре тоже смущала. После воссоздания тела оне выглядело просто подростком. В сущности, Деллиана терзало смутное подозрение, что теперь из них двоих именно он выглядит старше.

Но если Александре и беспокоила эта смена возраста, оне никак этого не показывало. Наставник сердечно обняло их обоих:

— Спасибо, что пришли. Гости придают мне уверенности.

— Счастливого новоселья, — сказала Ирелла.

— О святые, новоселья! — Оне ошеломленно покачало головой. — Я и помыслить не могло о новоселье. Оно кажется таким окончательным. Мол, вот и всё. Ты никуда уже отсюда не сдвинешься. Это вершина твоей жизни.

— Чепуха, — ответил Деллиан. — Это начало твоей новой жизни. Потому мы и празднуем.

— Спасибо, но меня вполне устраивала и старая жизнь.

— Как и всех на Земле до появления оликсов.

— Ох! И кто же теперь учитель?

— Я не имел в виду…

Но Александре захихикало, поэтому Деллиан слабо ухмыльнулся и воспользовался инфопочкой для вызова дистанционки, нагруженной спиртным.

— Как ты справляешься? — спросила Ирелла. — В смысле физически?

— Если честно, я не уверено, — призналось Александре. — Большая часть этого нового тела была выращена в биоинициаторе, отчего возникает ощущение… ну, не знаю… Синдром самозванца?

— Но твой мозг по–прежнему стопроцентный оригинал, — настаивала она.

— Знаю. Одна из больших оригинальных человеческих фантазий, верно? Возможность начать жизнь сначала. Но здесь должно оставаться много стареющих клеток. — Оне постучало себя по голове. — Полагаю, мудрость и осторожность берут в конце концов верх над импульсивностью. Я знаю, что могу бегать по горам, но, несмотря на позывы играющих гормонов, я просто не очень этого хочу.

— Это психология, а не физиология. Мы все еще в состоянии шока и депрессии: вы — после того как оликсы перехватили «Калибар» и превратили вас всех в коконы, а мы — после того как попали в засаду у Ваяна, думая, что сами устроили засаду. Не могу представить провала более унизительного.

— О, дорогая моя, нет, — запротестовало оне. — Это так далеко от нас. У нас есть эти великолепные новые хабитаты, чтобы жить в безопасности, и все мы, спасенные из «Калибара», получили новые тела. Что может быть лучше для морального духа?

— Это лишь кратковременное чувство, — сказала Ирелла. — На самом деле основа всей нашей миссии подорвана. Оликсы знали все наши планы и одурачили нас по полной. Они знали о наших хабитатах исхода и определили пределы нашей экспансии в галактике. Они знали, что и где искать. Они нашли нас. Поверить не могу, сколько сил они должны были отдать преследованию. Это же почти невозможно в такой обширной галактике, и все же они это сделали. Они — урок нашей самонадеянности. Святые, мы для приманки создали целую фальшивую цивилизацию на Ваяне. Она выглядела настолько реальной, что убедила даже неан. И все–таки все было бессмысленно. Мы потратили годы — чтобы получить в итоге страшную порку. Если бы не вмешательство Энсли, мы бы лежали в коконах рядом с вами. Большей неудачи и быть не может.

Деллиан рассмеялся.

— Что? — спросила Ирелла.

— Всегда удивлялся, почему нас так редко приглашают на вечеринки.

— А не удивлялся, почему она тебя терпит? — поддразнило его Александре. — Потому что я лично понятия не имею.

Дистанционка подкатила к ним, и Ирелла взяла бокал с вином.

— Выпьем за завтрашний день — за то, чтобы прожить его достойно.

Они выпили.

— Двойной праздник, — сказало Александре. — Сегодня последний из «Калибара» покинул госпиталь.

— Двести семьдесят три тысячи восемьсот пятьдесят три человека успешно извлечены из коконов, — сказала Ирелла. — И всего сто три жертвы.

— Они были очень старыми, — печально добавил Деллиан.

— Мне знакомо это чувство, — сказало Александре. — Это абсолютно сюрреалистический опыт. Я обрел молодое тело, а когда очнулся, вы все были рядом. Все, кто вырос в поместье Иммерль, — десятки лет спустя после того, как я попрощался с вами. Какова вероятность подобного?

Деллиан застонал.

— Ну зачем ты спросило?

— Не вижу ничего сверхъестественного, — сказала Ирелла. — Сенсорная станция оликсов находилась всего в двадцати световых годах от Ваяна. Она покрывала «пузырь» пространства диаметром в пятьсот световых лет. Так что на самом деле удивительно, что «Калибар» оказался единственным захваченным кораблем поколений. По меньшей мере несколько других, покинувших Джулосс, должны были находиться в доступной им зоне. Но я рада, что это оказались вы.

— Откуда ты знаешь, где их сенсорная станция? — спросило Александре.

— Энсли сказал. Он извлек координаты из единого сознания корабля оликсов, когда определял местонахождение врат.

— У меня все еще не укладывается это в голове. Энсли Зангари, инопланетный боевой корабль.

— В основном все же человеческий боевой корабль. И огромный бонус для нас.

— Неужели?

— Мы уже начали ретроинжиниринг некоторых его оружейных технологий.

— Ну, пытаемся начать. Некоторые из этих загадочных технологий Создателей выходят за пределы всего, что мы знаем — или хотя бы понимаем.

— Их раса называлась Като, — суховато поправила Ирелла. — И дело не только в их технологиях; ангелы и неаны тоже были частью Фабрики.

— Предположительно. Я имею в виду — есть ли у тебя какие–то доказательства?

— Насчет инопланетных рас — нет, если не считать того факта, что Энсли все–таки должен был быть где–то создан. И он определенно на нашей стороне. Слава Святым. — Ее рука легла на плечо Деллиана. — Он спас и Дела.

— Меня спасла ты, — сказал Деллиан и поцеловал ее руку.

— Вы двое. — Голос Александре стал хриплым. — Вы же доведете меня до слез. Вот проклятие молодого тела! Оно слишком эмоционально.

Ирелла усмехнулась:

— Опять–таки: психология, а не физиология. Не вини тело в эмоциях. Они твои.

Александре обняло их обоих:

— Да благословят вас Святые. Никто из вас не изменился. Как странно; теперь вы стали моей опорой.

— Это может пойти по кругу, если мы примемся использовать биологические инициаторы для восстановления тел, — хмыкнула Ирелла.

— Ты имеешь в виду бессмертие?

— Ага, — кивнул Деллиан. — Почему никто на Джулоссе этого не делал?

— На Джулоссе это делала куча народу, — ответило оне. — Некоторые из прибывших на корабле поколений основателей и через пятьсот лет были еще живы — и готовы к новому полету. Однако с учетом того, что наша средняя продолжительность жизни составляет около двухсот пятидесяти лет, многие граждане решили, что для них это слишком. Не знаю, было ли это решающим фактором, но большинство омолодившихся принадлежали к первым годам исхода. Подозреваю, это кое–что говорит об обществах, которые мы строим в новых мирах. Они определенно не вдохновляют людей жить еще дольше.

— Я и не знала, что омоложение — дело обычное, — сказала Ирелла.

— Раньше было обычным. Помните, вы жили в конце периода нашего пребывания на Джулоссе; к тому времени, как вы родились, большая часть населения уже разлетелась. Вам не довелось увидеть нашу цивилизацию в самом расцвете.

— А ты уже омолаживалось прежде? — спросил Деллиан.

— Нет. Я много думало об этом, но быть родителем для всех вас приносило мне такое удовольствие, которое, я знало, больше не повторится. К тому времени мне было уже почти двести лет. Так что я решило отправиться в путь, чтобы увидеть начало новой планеты, думая, что она будет хорошим местом для моих последних дней. Это вселило бы в меня оптимизм.

— Узнаю тебя! — радостно воскликнула Ирелла.

Деллиан вскинул взгляд. Что–то привлекло его внимание, но он не понял, что именно.

— Ага, начинается, — сказало Александре.

Свет оси над ними потускнел, переходя в розовато–золотистые сумерки. Из лощин поползли тени, обволакивая ландшафт цилиндра. Замерцали огни вдоль дорожек, засияли окна домов. Деллиан отхлебнул пива и покосился на торец, который…

— Великие Святые, — недоверчиво пробормотал он.

Поверхность торцевого конца менялась, ее темный цвет таял. Не прошло и минуты, как конструкция сделалась совершенно прозрачной. Теперь Деллиан смотрел на звездное поле, каждая яркая точка на котором горела ровным светом, а не искрила судорожно, к чему он привык из–за атмосферных искажений планеты.

— Так много звезд, — благоговейно вздохнула Ирелла. — И они такие красивые.

— Вот почему я выбрало дом поближе к торцу, — сказало Александре. — Есть что–то такое в том, чтобы видеть эти ночные звезды, что–то во всех отношениях успокаивающее — меня, во всяком случае.

Изучая панораму, Деллиан с трудом выдавил улыбку. Его вид звезд совершенно не успокаивал. А их головокружительное вращение лишь усиливало осознание того, что ты стоишь внутри искусственно созданного хабитата с относительно тонкими стенками. Это подчеркивало, насколько жалкими, крохотными и уязвимыми они были.

Он закрыл глаза, спасаясь от этого дезориентирующего вида, и вновь увидел, как взрывается маленький корабль Святых, окутанный слепящей ядерной плазмосферой. Пылающие обломки закувыркались на фоне огромных конструкций, вращающихся вокруг чужой звезды. Потеря «Еретика–мстителя» оглушила душу, точно электрическим током.

Он пошатнулся, выплеснув на себя пиво, но рука Иреллы удержала его.

— Дел!

— Все нормально, — выдавил он. — Просто голова закружилась. — Он обвиняющим жестом указал на звезды за торцевым концом. — Я не ожидал этого.

— Ты не бывал в хабитатах? — удивленно спросило Александре.

— Нечасто. И не ночью.

— А где вы живете?

— На «Моргане», — ответила Ирелла.

— Понятно.

— Звучит неодобрительно, — заметил Деллиан. — Я офицер, находящийся на действительной военной службе. Мы должны быть готовы.

Александре положило руку на плечо Деллиана:

— Я знаю. И поверь, мы все благодарны вам за службу.

— Только много ли от нее толку. Мы одни, план исхода провален, Святые мертвы.

— Мой дорогой Деллиан, а ну–ка прекрати. Мы живы, «Морган» спас четверть миллиона человек, и скоро мы начнем настоящую борьбу.

— Да, извини.

Деллиан понурился, стыдясь не того, что сказал, а того, что вновь подпустил к себе уныние. После Удара он большую часть времени думал о том, что нейровирус оликсов все еще сидит в его мозгу — депрессией, коварно прокрадывающейся в мысли, искажающей видение мира. Раньше он на все смотрел с оптимизмом, зная, что Ударсработает, что он еще увидит анклав оликсов изнутри. Теперь он даже не понимал, почему так думал.

— Слушай, — чересчур поспешно заговорила Ирелла. — Через пару дней Кенельм собирается созвать заседание совета по Последнему Удару. Это основательное заявление об уверенности в себе, о том, как мы будем двигаться дальше. Что бы мы ни решили, это положит начало нашему возрождению.

— Клятые святые, так и есть, — согласился Деллиан, стараясь, чтобы голос его звучал поувереннее. Но…

Еще одна встреча, опять сидение за столом и разглагольствования о том, что бы они могли сделать. Люди поддерживают предложения, люди выступают против, между фракциями заключаются сделки. Он по–настоящему возненавидел эту часть жизни после засады у Ваяна. У него больше не было незыблемой цели — ничего, за что можно было бы ухватиться, чему можно было бы посвятить себя. Ничего, что отвлекло бы разум от случившегося. Осталось лишь беспокойство. Что не очень–то хорошо для взводного.

— Важный момент для всех, — кивнуло Александре.

— Меня тревожит, что люди захотят выбрать вариант неан и спрятаться, — сказала Ирелла.

— Многие так и сделают, — согласилось оне. — Во всяком случае, многие из моих компаньонов по «Калибару». Но не все. Гнев и страх создают непредсказуемую комбинацию. Жажда мести — не обязательно хороший мотиватор, но она определенно помогает вербовать колеблющихся.

— Возможно. Думаю, собрание будет больше символичным. Но ты же придешь, правда?

— Только попытайся меня остановить.

Ирелла дождалась, когда Дел заснет, потом посидела еще полчаса. Он плохо спал в эти дни — да и она, собственно, не лучше. Она знала, что его продолжают мучить кошмары о взрыве «Еретика–мстителя» — и вопрос о том, действительно ли он вылечился или нейровирус оликсов просто затаился в глубинах его разума, ожидая своего часа. Деллиан больше не доверял себе, и это подрывало его силы.

А она… Мрачное отчаяние возвращалось — то самое, что сломило ее в прошлом, чувство абсолютной бесполезности всех их жизней. Она так и не победила его полностью, но рядом с Делом ощущение тщетности хотя бы получалось держать в узде. А теперь, когда та, прежняя «версия» Дела исчезла, унесенная нейровирусом, тьма вновь угрожала поглотить ее.

На оптике замигала белая иконка, и Ирелла активировала ее.

— Клевая вечеринка? — спросил Энсли.

— Все путем.

— О, ты сечешь фишку!

— Когда ты в Риме^[15]…

— Ох, дорогуша, Рим теперь так далеко — и дело не только в расстоянии.

— Мы восстановим его, когда вернемся на Землю.

— Правда? И Колизей? Восстановишь руины?

— Почему ты всегда такой упрямый? Новый Рим станет памятником прошлому. Это же очевидно.

— Новый, да? Умна не по годам!

— Неплохо бы. Ненавижу этот парадокс.

— Ох, только не начинай.

— И не заканчивала.

— Слушай, это просто поверхностная логика.

— Нет, если мы правы насчет того, что ты нашел в памяти единого сознания, что–то прислало оликсам тахионное сообщение из будущего, и на этом они построили свой безумный крестовый поход. Если мы победим, если мы уничтожим оликсов, то Бог у Конца Времен узнает об этом, потому что оликсы не доставят ему все эти вознесенные расы, как требовалось.

— …так что он не озаботится отправить им сообщение из этого своего будущего. Или пошлет другое, предупреждая о наших планах нападения. Да, врубаюсь.

— Мы не знали, реально ли послание. Мы всегда полагали, что это какая–то божественная чушь, вроде той, что гуляла по Земле.

— Ты что, становишься религиозной, а, Ирелла?

— Религия подразумевает веру. А я не верю в мифы. Но тахионное послание из будущего? Это заставляет сосредоточиться на том, что реально. Человеческая раса сейчас сократилась до трех крохотных хабитатов, дрейфующих в миниатюрной галактике, затерянной на просторах вселенной. Вселенной настолько огромной, что наш звериный мозг не может даже «врубиться», насколько она велика. И в лучшем случае я просто осознаю, что не «врубаюсь».

— Вы, ребята, и правда любители всего мрачного. И что? Размер вселенной — абстракция. Это не меняет угрозы, с которой мы столкнулись.

— Может, и нет, но размывает определенно. Ты понимаешь, насколько все незначительно. Так зачем бороться? В словах неан есть смысл; нам лучше ускользнуть во тьму, спрятаться и просто радоваться жизни, пока не настал конец.

— Черт побери, возьми себя в руки! Ты вроде как должна была проработать для нас варианты. Я ж полагаюсь на тебя.

— Знаю. Извини. Это просто стресс. Если мы не справимся идеально, то… Как ты там говоришь? Игра окончена.

— Ладно, если тебе будет легче, забудь о том, что у оликсов есть религиозная составляющая. Но нельзя отрицать того, что они фанатики, контролируемые каким–то адским отродьем, скрывающимся в будущем. Нет, не контролируемые. Одураченные. Послание дало им цель, которая сделала их слабыми.

— Слабыми? Как так?

— Им нужна причина, — ответил Энсли. — Внешний император, который сделает их такими, какие они есть. Послание на тахионном луче от будущего бога — это ведь запросто могли быть и мы. Знаешь, когда я был жив, по всему миру существовали секты и теории заговора, пророчащие, что придут добрые инопланетяне и спасут нас от самих себя.

— Думаешь, это неаны распространяли по Земле такую теорию?

— Нет. Дело не в этом. Нас не нужно спасать от самих себя; никогда не было нужно. Среди нас всегда бродили проповедники катастроф, наживающиеся на создаваемом ими страхе — либо продавая что–то, либо держа людей в узде. Но если посмотреть на прогресс нашего вида: от тупиц, гоняющихся за антилопами по саванне, до общества, заселившего далекие звезды, — черт, будь у меня глаза, я бы рыдал от гордости. Конечно, в какое бы время ты ни родился, этот прогресс никогда не шел достаточно быстро, и хрен знает, сколько личных неправедных поступков так и не были искуплены. Но в целом нам стыдиться нечего. Так что мне плевать, кто и откуда отправил это послание оликсам, потому что ни один ублюдок не имеет права вмешиваться в нашу эволюцию. Так что вера моя проста: оликсов надо остановить. Любыми средствами.

— Да. — Ирелла посмотрела на лежащего рядом Дела. Даже когда спит, он выглядит встревоженным. — Я тоже убеждена в этом.

— Так как же продвигается великая стратегия?

— Как всегда. Проблема в этой проклятой сенсорной станции; она портит все сценарии атаки. Мы всегда думали, что червоточины, принесенные кораблями–ковчегами оликсов, ведут прямиком к вратам анклава. Таким образом, мы могли бы добраться туда за один короткий перелет.

— Ну, этому случиться не суждено. Единственное место, с которым соединяется червоточина ковчега, — это сенсорная станция. Я извлек сей неприятный факт прямиком из единого сознания. Не то чтобы мы не вычислили этого раньше, с учетом того, сколько у нас было времени. По галактике разбросаны тысячи таких сенсорных станций, так что они являются узлами переходов. Совсем как перевалочные пункты римлян. Как только станция засекает появление разумного вида, она сообщает об этом анклаву, и анклав отправляет корабль–ковчег. А когда тот добирается до сенсорной станции, та прокладывает червоточину к месту обитания новой расы.

— Да, но это означает, что мы должны попасть на сенсорную станцию, которая охраняет прямой путь к анклаву. Подчеркиваю — охраняет. Что означает стремительное, ошарашивающее вторжение. Проделать всё нужно идеально, или они эту червоточину просто отключат.

— Угу. Ну, зато плюсом является то, что мы знаем, что сенсорная станция расположена в тридцати семи световых годах от нашего нынешнего местоположения.

— И теперь им известно, что мы расправились с кораблями, которые направлялись к нашей приманке-Ваяну. Червоточина схлопнулась, едва вы уничтожили их корабль Гостеприимства. Это не могло их не взбудоражить.

— Ясен хрен, Шерлок.

— Слушай, я пообщалась с физиками Вим. У нас не получится ретропреобразовать все наше оружие. Оптимисты утверждают, что мы могли бы за пару лет расколоть атомно–молекулярную теорию, но лишь Святым ведомо, как обращаться со сверхплотной материей, не говоря уже о том, чтобы создать ее для себя.

— Так как же вы хотите поступить?

Ирелла тяжко вздохнула:

— Мы сделаем ставку на неожиданность.

— Очевидно.

— Наверное. И рискованно.

— Ну, крошка, нам терять нечего.

— Так что и бояться нам нечего. Я помню этот афоризм.

— Э–э–э, я считал, что это, скорее, неологизм, но продолжай.

— Кенельм не любит рисковать. Работа капитана — защищать нас всех, и особенно выживших с «Калибара». И я даже согласна в этом с оне. Отчего возникает очередная трудная задача.

— Это так же погано, как убеждать совет принять проект хабитатов исхода и пожертвовать Землей! Знаешь, я могу просто перехватить управление вашими сетями. Вывести из уравнения Кенельм. Это сделало бы жизнь много проще.

— Ни в коем случае! Мы направляем, но не принуждаем. — Ирелла поежилась. — Поначалу.

— Вот это я понимаю.

Входя в рубку «Моргана», Деллиан отпустил руку Иреллы. Отпустил, зная, что позже она ему это припомнит. Взрослые люди, состоящие в долгосрочных отношениях, проявляя привязанность, едва ли совершали какое–то правонарушение; он просто не думал, что это уместно на таком официальном мероприятии, как заседание расширенного капитанского совета. Ирелла ничего не сказала, когда Дел надел полную парадную форму, но он знал, что она по этому поводу думает. Заведенный порядок был очень важен для него — особенно сейчас, обеспечивая стабильность, позволяющую ему функционировать на уровне, приближенном к его прежнему «я». Если люди и догадывались, что это не так, они вежливо молчали об этом.

Количество мест за круглым столом увеличили до тридцати, специально для представителей «Калибара». Деллиан коротко улыбнулся Александре, сидящему почти напротив него.

Вошло Кенельм. Отчего–то аккуратная серо–голубая униформа миссии Удара смотрелась на оне много лучше, чем на любом из присутствующих здесь взводных. Капитана сопровождало Вим; сивая щетина сильно портила осунувшееся лицо оне, подчеркивая каждый из ста восьмидесяти трех прожитых Вим годов.

Когда они уселись, на стене–экране появился Энсли: изображение корабля, загадочным сторожевым псом дрейфующего в настоящее время на окраинах их маленького межзвездного скопления хабитатов.

— Спасибо всем, что пришли, — официально произнесло Кенельм. — Нам предстоит изучить несколько презентаций наших научно–производственных тактических групп, которые, надеюсь, несколько прояснят, как мы будем действовать дальше.

Деллиан не осмеливался взглянуть на Иреллу; он знал, что разрабатывала ее группа. Людям это не понравится. После Удара и его негативных последствий все стремились перестраховаться. Отчасти ему даже хотелось согласиться с большинством, но он знал, что то, прошлое его «я» отнеслось бы к такому с презрением.

Два из пяти проектов предлагали сохранить межзвездную изоляцию хабитатов.

— Мы знаем, что в звездных системах галактики господствуют сейчас оликсы, — заявило Лонев, одно из спасенных с «Калибара». — Но пропасть между звездами намного больше и предлагает нам истинное убежище. Я понимаю, что многие в нашей ситуации испытывают чувство потери, растождествления, но мы не должны бояться преуспеть здесь. Мы будем расти, совершенствовать наши технологии — благодаря принципам, которым учимся у Энсли, — и увидим, что желание придерживаться традиционной парадигмы планетарного существования ошибочно. Здесь мы будем свободны — свободны так, как нам и не приходило в голову, с тех пор как мы покинули Землю. И в конечном счете мы сможем подняться до высот, которые позволят нам бросить прямой вызов оликсам.

Вим хотело почти того же, но предложило отделить первоначальную миссию «Моргана» — Удар — от населения хабитата.

— Это решит проблему разных целей, — сказало оне. — Многие из экипажа и взводов «Моргана» по горло сыты Ударом, а очень многие из «Калибара» хотят приступить к новому Удару. Принуждать обе стороны жить здесь вместе недопустимо, если не сказать безнравственно. Мы уже прошли через подобное разделение и знаем, что ране нельзя позволить загноиться.

— А если Удар вновь не удастся? — спросило Лонев. — Тогда оликсы проведают о нашем местонахождении. Своими действиями вы обречете нас.

— Тогда уходите через портал, едва миссия Удара отправится на дело. — Тон Иреллы граничил с презрительным. — А потом еще через портал, и еще, пока не почувствуете себя в безопасности.

Следующее предложение внесла Элличи:

— Следующее проведенное здесь десятилетие мы посвятим постройке самых мощных кораблей, которые только сможем изобрести, и вооружим их ядерным оружием, разрабатываемым командой Вим под руководством Энсли. Это даст нашему обществу время обосноваться. Когда мы будем готовы, люди смогут сделать осознанный выбор — кому оставаться, кому уходить. Сейчас расстояние, которое нам предстоит преодолеть, кажется пугающим. — Она оглянулась на изображение Энсли. — Ты уверен, что правильно определил местоположение анклава?

— О да, — ответил тот. — Выдрал его прямиком из единого сознания корабля Гостеприимства, как вырывали гнилой зуб в старые добрые времена. Анклав в сорока тысячах световых лет отсюда, то есть сразу за галактическим ядром.

— Хорошо. Но на самом деле это не такая уж большая проблема, особенно при релятивистском полете. И мы можем оснастить наши корабли Удара двигателями, которые разрабатывались для проекта «Актеон», — они доставят нас туда за двадцать лет по корабельному времени. Люди способны с этим справиться. Энсли может пойти с нами — ты ведь именно этого хочешь, верно?

— Я существую для того, чтобы истреблять оликсов, — откликнулся Энсли.

«Ответ политика», — подумал Деллиан.

Затем настала очередь Иреллы.

— Нам нужно создать еще одну приманку и использовать ее, чтобы вторгнуться прямиком в анклав — через их собственную червоточину, — сухо заявила она.

Все сидящие за столом неодобрительно покачали головами, застонали от разочарования или просто сказали «нет».

— Зачем ты вообще это предлагаешь? — спросила Тиллиана. — Оликсы знают, что мы создаем приманки. Мы только подставимся.

Деллиан чуть не поморщился — такая жалостливая улыбка появилась на губах Иреллы.

— Мы создадим новую приманку именно потому, что они знают, что мы знаем, что они знают о человеческих приманках. Так что, с их точки зрения, очевидно, что мы, немногие выжившие с «Моргана» и «Калибара», никогда не сотворим еще одну, потому что заняты предложением Элличи: прячемся здесь, собирая новую армаду Удара, чтобы проделать долгий путь до анклава.

— Рискованно, — заметила Элличи. — Ты пытаешься обвести их, обводя нас.

— Чтобы увеличить шансы в нашу пользу, мы сделаем всё по–настоящему.

— В смысле — «по–настоящему»? — с некоторой тревогой спросило Кенельм.

— Создадим человеческую цивилизацию.

— Ты не можешь, — возмутилось Вим. — Это же…

— Что? — вызывающе вскинулась Ирелла. — Опасно? Неэтично? Это война за наше существование. Тут не может быть никаких ограничений. Мы переступим любую черту. Оликсы держат всю нашу расу в заточении. Мы в безвыходном положении. И если не достигнем абсолютного совершенства, то, считайте, наш вид доживает последние дни.

— Какого рода человеческую цивилизацию ты хочешь сделать приманкой? — спросило Александре.

— Оликсы знают о нашем плане Удара, так что им известно, что мы наметили на случай обнаружения местоположения анклава: встречу у ближайшей нейтронной звезды. Такой образ действий имел смысл в то время, когда Эмилья и Энсли разрабатывали план исхода. Нейтронные звезды очень индивидуальны, настолько, что люди нанесли их на карты еще в допортальную эпоху Земли. Таким образом, любой корабль или заселенный мир, получивший Сигнал, несущий звездные координаты анклава, отправится к ближайшей из них. Все прибывшие корабли объединятся, составляя боевую армаду.

— Если мы не будем слишком заняты спорами друг с другом, — пробормотал Деллиан.

— Ну, придумай план получше, — фыркнул Энсли. — Ты понятия не имеешь, каково это было тогда.

— Это не то, что я…

— Давайте не отвлекаться, пожалуйста, — одернуло их Кенельм.

Вся сила воли Деллиана ушла на то, чтобы не запыхтеть от раздражения, но он все же сумел сохранить хладнокровие, задумавшись, как всегда, зачем его вообще зовут на такие собрания.

Чтобы совет мог рассмотреть весь спектр демократических взглядов.

М-да, как выразился бы Энсли, чушь собачья.

— Во–первых, — сказала Ирелла, — если оликсы увидят, что мы разместились у нейтронной звезды, они сразу поймут, в чем тут причина — что теперь мы знаем, где их анклав. И неважно, как мы это выяснили — вытянули из единого сознания, или нам рассказали неаны. Возможных источников масса. Но они также будут знать, что цивилизация нейтронной звезды займется созданием армады, достаточно мощной, чтобы вторгнуться в анклав, а это значит, что выбора у них не останется. Им придется прийти. Корабли Гостеприимства, которые они запустят в обычное пространство, понесут червоточины для доставки их флота непосредственно от сенсорной станции. Что и дает нам наш шанс.

— Ни одна человеческая цивилизация не стала бы передавать радиосигналы, — сказало Кенельм. — Это уже глубоко укоренилось в нашем сознании. Азбука выживания. И человеческое сообщество у нейтронной звезды, конечно, не поступило бы так.

— Значит, наша цивилизация–приманка сделает что–то другое, — отмахнулась Ирелла. — Изменит состав нейтронной звезды, сбрасывая в нее страпельки^[16], или сгенерирует гиперчастотные гравитационные волны. Мы произведем экзотическую материю с аномальными признаками. Неважно, как сенсорная станция оликсов заметит их. Важно, что заметит.

— И тогда что?

Ирелла театральным жестом указала на изображение Энсли.

— Я буду там, чтобы поприветствовать их, — сказал Энсли. — Оснащенный, как и вы, кое–каким новым крутым оружием. На этот раз нам не придется беспокоиться о том, чтобы сдерживаться, защищая окукленных людей, так что мы сможем врезать им по полной. Захватить терминал червоточины и долететь по ней до сенсорной станции. А оттуда всего один длинный шаг до анклава.

Деллиан следил за Кенельм, которое обводило взглядом присутствующих, пытаясь разобраться в их настроении. Теоретически оне обладало полномочиями отдавать любые приказы от своего имени, но спасенные с «Калибара» затрудняли утверждение безоговорочной власти капитана «Моргана».

— Значит, будет раскол? — спросило оне. — Кто–то из нас останется здесь, а кто–то отправится к нейтронной звезде?

— Да, — подтвердила Ирелла. — Как и прежде, мы пошлем наши корабли–сеятели, чтобы заложить цивилизацию–приманку, потом последуем за ними на боевых кораблях. Ближайшая нейтронная звезда в ста тридцати семи световых годах отсюда. Мы рассчитаем всё так, чтобы сеятели прибыли на пятьдесят лет раньше нас, так что у них будет достаточно времени, чтобы, двигаясь по экспоненте, инициировать людей.

— Погоди, вы хотите поселить там настоящих людей? Мне казалось, речь идет о киборгах.

— Конечно, это должны быть настоящие люди. Сейчас не время для полумер.

— Исключено. Подвергать риску настоящих людей?!

— Я так не считаю. У гендесов сеятелей будет тот же уровень технологии, что и у нас. Они будут хорошо вооружены. И если мы устроим для людей нейтронной звезды теплицу, они, возможно, продвинут развитие своих технологий еще дальше.

— В каком смысле «теплицу»? — переспросила Тиллиана.

— Мы делаем то же, что делали неаны: выращиваем полностью сформировавшихся взрослых особей в биологических инициаторах; адаптируем процесс, которым пользовались для возвращения коконам «Калибара» нормальных тел. Таким образом, у них будет целых пятьдесят лет, чтобы развивать собственное общество и разрабатывать новое оружие.

— И какими же личностями ты собираешься оживлять этих «моментальных взрослых»? — с вызовом поинтересовалась Элличи.

— Я обсуждала это с метаваянцами. Они предлагают снабдить каждого из них базовыми человеческими мыслительными процессами — определенной программой, которая поднимет их до операционного самосознания гендесов, его мы потом индивидуализируем личностями добровольцев из хабитатов, воспользовавшись их воспоминаниями, опытом, чувствами, реакциями.

— Значит, по сути, там будем жить мы? Продублируем себя?

— Нет. Само их местонахождение означает, что им придется прожить совсем другие жизни, чем нам. Это фантастическая возможность расширить человеческий опыт.

— Исключено, — повторило Кенельм. — Не могу согласиться с данным аспектом вашего предложения. Они будут развиваться без какого–либо руководства с нашей стороны. Кто знает, какие у них будут взгляды? Возможно, они будут даже враждебны по отношению к нам.

— И что?

Кенельм наградило Иреллу ошеломленным взглядом:

— Люди должны понять. Мы бежим, спасая наши жизни. Об этом необходимо напоминать каждому новому поколению, чтобы они осознавали угрозу. Ты же не всерьез предлагаешь доверить эту священную обязанность гендесам?

— И Энсли.

Деллиану показалось, что Кенельм собирается презрительно усмехнуться, но капитану удалось сохранить самообладание.

— Нет, — твердо сказало оне. — Доля риска в этом плане слишком велика. Мы обязаны их контролировать. Мы несем ответственность за то, чтобы любые новые люди всецело осознавали обстоятельства. Однако в остальном ваша идея достаточно обоснованна. Постпланетарное человеческое общество у нейтронной звезды несомненно привлечет оликсов.

— И все же, если бы такое общество было создано, оно оставалось бы безнадежно пресным по сравнению с тем, каким бы оно стало, получи возможность самостоятельно развиваться, — сказала Ирелла. — Окружающая среда всегда является определителем развития человека, а околозвездный диск нейтронной звезды — необыкновенное и суровое место для жизни. На нем возникло бы что–то особенное — что–то выходящее за рамки всего, что мы можем представить, сидя в хабитате.

— На Ваяне мы стремились к абсолютному реализму, — сказало Вим. — И ради чего? Любому человеку в галактике нужно только крикнуть: «Мы здесь», и оликсы придут. Если вам нужна приманка, не нужно даже посылать корабль–сеятель к нейтронной звезде, достаточно одного инициатора с гендесом, который создаст боеголовки из антиматерии, чтобы испытать их на астероидах околозвездного диска и взорвать всё к чертям. Так они точно узнают, что мы создаем планетоубийц.

— Все должно быть абсолютно убедительно. Бомбы с антивеществом — это примитивно. Ради святых, мы делали их еще на Земле.

— Тут я согласен с Иреллой, — вставил Энсли. — Из того, что мне удалось извлечь из единого сознания, ясно, что оликсы прилагают адские усилия, чтобы обнаружить и подкараулить людей вдоль того, что осталось от волнового фронта экспансии исхода. Но есть кое–что, чего они точно не ожидают от цивилизации у нейтронной звезды.

— Чего же? — спросило Кенельм.

— Меня. Ирелла права. По логике вещей, эта гипотетическая группа людей не станет создавать очередную приманку. Мы прибегнем к чертовски дерзкому блефу и хитрым уловкам, но это даст нам преимущество.

— Ты хочешь сказать, что предпочитаешь именно этот вариант? — уточнило Александре.

— Эй, приятель, здесь нет никаких абсолютов. Все идеи могут сработать. Но есть степень вероятности, которой лучше следовать, если хотите выиграть — и выиграть по–крупному. Помните, я делал первые шаги еще в горниле Уолл–стрит, во времена ее порочного взлета. Так что да, для меня идея Иреллы на первом месте. Золотой стандарт чистой наглости, если не сказать круче.

— И для того чтобы что–то из всего этого сработало, нам потребуется твое сотрудничество. Что фактически дает тебе право вето.

Деллиан с любопытством взглянул на их старого наставника. Он знал оне достаточно хорошо, чтобы услышать в его голосе недоверие.

— Мы все хотим одного и того же, — сказал Энсли, — но я не уверен, что лобовой штурм сенсорной станции — хорошая идея. К тому времени у ублюдков будет серьезное подкрепление — именно потому, что это самый логичный следующий шаг для тех, кто победил оликсов на Баяне. Они до сих пор точно не знают, что я из себя представляю, потому что червоточина корабля Гостеприимства схлопнулась через минуту после того, как единое сознание отправило по ней корабль предупредить сенсорную станцию. Но они знают, что в системе Ваян есть нечто, что прикончило их корабли, поэтому они максимально усилят оборону и будут вести серьезное наблюдение. Но если половина из них отправится к нейтронной звезде, их силы разделятся, что увеличит наши шансы на успех. Возможен еще вариант, предложенный Элличи, — двинуться в анклав длинным обходным путем. У кораблей, идущих на релятивистской скорости, это займет всего двадцать лет, зато даст оликсам четыреста веков, чтобы усовершенствовать защиту.

— Я думал, время в анклаве идет медленно, — сказал Деллиан.

— Так и есть, если верить неанам. Но если подозреваешь, что опасный незнакомец уже идет надрать тебе задницу, то почему бы не вывести свои самые крупные, самые умные боевые средства за пределы пузыря медленного времени? Сорок тысяч лет работы над всяческим оружием — ну и кто бы такого не сделал?

— Если ты полетишь прямо к анклаву, то захочешь, чтобы мы отправились с тобой? — спросило Александре.

На этот раз Деллиан с трудом сдержался, чтобы не нахмуриться. Недоверие наставника было почти осязаемым.

— Конечно, мне бы хотелось, — ответил Энсли. — И не надо скромничать; от команды «Моргана» все равно именно это и ожидалось. Но сорок тысяч световых лет — это чертовски много, особенно теперь, когда у нас есть пара вполне приемлемых вариантов, не предъявляющих к вам, ребята, таких требований. И кто знает, с чем мы можем столкнуться по пути? Плюс еще путешествие в пятьдесят тысяч световых лет назад на Землю, если мы добьемся успеха. Так что я голосую за план Иреллы.

Кенельм еще раз оглядело стол.

— Что ж, на этом этапе мне хотелось бы провести предварительное голосование. С одним условием — план Иреллы не будет включать попытку создать сообщество настоящих людей у нейтронной звезды. Цивилизация–приманка должна быть такой же искусственной, как Ваян, — что, уверено, тоже будет великолепно, — добавило оне, одобрительно улыбнувшись Ирелле. — Кто «за»?

Руки всех сидящих вокруг стола взметнулись вверх — даже рука Александре.

— Дел? — шепнула Ирелла.

И он смущенно осознал, что единственный не поднял руки. Просто… «Они с Энсли так легко переиграли всех. Почему же мне не по себе? Совсем как тогда, на Джулоссе, когда она вычислила, что на самом деле произошло во время аварии. Она не рассказала нам всего. О святые, неужто это потому, что она не доверяет нам сделать то, что нам в конечном счете придется сделать?»

Он медленно поднял руку, сгорая под полными сочувствия ухмылками Элличи и Тиллианы. Но вспышка взрыва «Еретика–мстителя» затмила их лица…

— Что ж, убедительно, — сказало Кенельм. — Мы попытаемся заманить оликсов к нейтронной звезде.

«Черт возьми, на что мы все только что согласились?»

ЛОНДОН декабря 2206 года

Кое–что в Гринвичском центре службы безопасности «Связи» просто собирало на себя пыль. Что ж, еще один показатель, сказавший Кохаи Ямаде, насколько все плохо. До Блиц-2 это округлое помещение содержалось по стандартам операционной. Повсюду сновали маленькие чистильщики, пылесося и полируя каждую поверхность, а фильтры кондиционера удаляли из воздуха любые посторонние примеси. Но без регулярного обслуживания крошки–машины сбоили и в конце концов неизбежно выходили из строя. И теперь гринвичская башня «Связи» управлялась минимальным штатом, выполняющим всего две функции: контроль и обеспечение безопасности жизненно важных межзвездных порталов, снабжающих Лондон электричеством и продовольствием. Хозяйственное и сервисное обслуживание были «временно» приостановлены.

На широких подлокотниках кресла Кохаи темнели многочисленные кольца, оставленные чайными чашками. Каждую смену он приносил с собой термос, печенье и бутерброды. Все щели были забиты крошками. Однако грязь пока никак не влияла на системы, что заставляло подозревать, что большая часть оборудования протянет дольше Блиц-2.

Работа команды Кохаи заключалась в координации действий с Лондонским особым отделом и Обороной Альфа и отслеживании продолжающихся диверсий агентов оликсов. Благодаря на удивление точным данным, получаемым от Юрия, им удалось предотвратить одиннадцать попыток за последние два года, начиная от грубого штурма генераторных станций и заканчивая запуском вирусов в межзвездные порталы, поставляющие Лондону электричество. Единственным отрицательным моментом были ограничения, наложенные Юрием на взятие главарей. Кохаи видел в этом определенную логику — не дать оликсам понять, как много знают люди, и все равно его это дико раздражало. Кроме того, приходилось наблюдать за всем сразу, отслеживать сообщников, пытаясь получить представление о том, что именно планируется дальше.

Этим утром он прибыл в центр рано, как обычно; то, что служило ему квартирой, раньше было офисом руководителя среднего звена на седьмом этаже башни. Кохаи подолгу работал каждый день; все равно ему больше нечего было делать. Свою жену (пятую) ему удалось переправить в безопасное место, в систему созвездия Кормы, откуда ее перевели на Бодард — первый из хабитатов исхода, построенный промышленными станциями на орбите Маламалама. Там она, защитившая шестьдесят лет назад докторскую диссертацию по ботанике, помогала стабилизировать биосферу хабитата, что занимало у нее по много часов каждый день. И почти каждый день они общались — он сообщал невеселые новости о том, как Лондон справляется с Блиц-2, она передавала ему сплетни из Нашуа, куда сбежало все семейство Зангари, — что было похоже на прослушивание какой–то запутанной интерактивной мыльной оперы, грешащей слишком большим количеством персонажей.

Он поудобней устроился в кресле и пролистал «вахтенный» журнал. Ничего примечательного. Маленькая компания продвинутых юзеров из Бэлема пыталась получить доступ к файлам трансзвездного хаба «Связи» Ватерлоо. Неделю назад они отказались от попыток воспользоваться Солнетом и теперь изучали улицы близ оцепленной станции, выясняя, нет ли возможности подключиться напрямую к кабелям передачи данных. Им было это подано под видом похищения энергии — что в общем–то имело смысл, поскольку именно в Ватерлоо подавалось питание с 82-й Эридана, а электричество высоко ценилось в Лондоне эпохи Блиц-2. Но на самом деле целью миссии было внедрение вредоносных программ, и стояла за ней семья Пэйнор, удалившаяся с передовой, запутанными путями перепоручив операцию действующим вслепую капитанам и солдатам преступного мира. Только вот это больше не была семья; Оборона Альфа даже не знала, жив ли еще вообще кто–нибудь из них. Николаи оставалась в их кенсингтонском доме, поддерживая прикрытие для преступной деятельности семьи, одновременно организовывая непрекращающийся шквал диверсий.

Не понимал Кохаи одного — как это так получается, что Юрию, кажется, удается узнавать о планах саботажа раньше кого–либо в Лондоне. Впрочем, он решил считать это частью легенды Юрия Альстера. У кого еще нашелся бы шпион на корабле–ковчеге оликсов?

Он медленно прихлебывал чай. Настоящий индийский листовой чай, который тщательно собирал по кухням заброшенных административных этажей башни несколько недель после переезда сюда. Его запасов хватит еще месяцев на семь. Кохаи решил, что имеет право насладиться последним вкусом цивилизации — в качестве награды за то, что он охраняет Лондон. Он пил и улыбался, поглядывая, как отряд Бэлема околачивается в голых Юбилейных садах, пытаясь просунуть своих синт–мышей под запечатанную крышку люка. Они не знали, что уже окружены офицерами спецотдела в штатском, а под люком, в канализационной трубе, поджидают пять боевых наземных дронов.

На линзы выплеснулось уведомление. Отдел Ген 8 Тьюринга зарегистрировал аномальную активность в районе доков Королевы Виктории. Нахмурившись, Кохаи велел своему альтэго найти дополнительную информацию. Особый отдел вел там наблюдение, но сосредоточено оно было в основном на жилищном комплексе «Икона». Без целевых датчиков и защищенной проводной линии связи вся эта территория оставалась бы невидимой. Покрытие Солнета было хуже некуда, муниципальные сенсоры тонули в грязи. Вот еще связанные файлы: надзор установлен потому, что там проживает Карно Ларсон. Уточнив запрос, Кохаи увидел, что этот человек классифицирован как лицо, представляющее интерес, — финансист, имеющий связи с несколькими крупными семьями, включая Пэйноров.

— Дай картинку, — приказал он.

Сенсоры показали молодого белого мужчину с длинноватым носом, медленно едущего на велосипеде по расчищенной тропке на восток, к Вестерн Гейтвэй. Добравшись до низкого ограждения зеленой зоны вокруг огромного выставочного комплекса, он, вихляя, пересек грязную площадь, бывшую когда–то лужайкой, после чего покатил дальше по широкой дорожке вдоль дока, объезжая древние краны, сохраненные как памятники первоначальному порту. Кроме прочего, проехал он и мимо комплекса «Икона», выходящего на большой док.

Вокруг почти никого больше не было. Выставочный центр надежно отпугивал и жителей, и гостей. Через месяц осады он был отведен под официальное «убежище» для коконов. На первых порах толпы набрасывались на любые коконы, которые могли найти, и уничтожали их — в особенности те, что находились на открытом воздухе и кого не защищали семьи. Затем, когда постепенно стало ясно, что коконы не заразны и жертвы все еще живы — пускай даже извращенным и диким образом, что чужеродные клетки сохраняют их, правительство создало «зеленые зоны», куда их свозили и где они были в безопасности. Кохаи знал, что в выставочном комплексе доков содержится больше восьмидесяти тысяч коконов; сенсоры показывали ему темных глянцевых охранных дронов, патрулирующих периметр. Толстые синие пластиковые трубы качали воду из дока, поддерживая находящиеся внутри коконы. После двух лет уровень воды опустился на пару метров. Как и остатки Темзы, всю поверхность портового бассейна покрывал рваный ковер темно–зеленых водорослей — единственной растительности, уцелевшей в этом городе.

Велосипедист разминулся с несколькими пешеходами, направлявшимися к угловому стеклянному зданию в западном конце дока, в котором Агентство питания гражданского населения оборудовало общественную кухню. Добравшись до конца прибрежной тропы, велосипедист повернул обратно к Вестерн Гейтвэй, повторяя круг. Уже в третий раз за утро. Кохаи наблюдал, как он, чуть–чуть не доехав до громоздкого блока «Иконы», спешился и покатил свой велосипед дальше. Иногда мужчина наклонялся, чтобы снять что–то с шин, или прислонялся к стене, глазея вокруг, или замирал рядом с краном, держась за толстые железные распорки. Так небрежно, так естественно. Но датчики видели, что каждый раз он оставлял «жучок» размером с пуговицу и все они были направлены на здание «Иконы».

— Он что–то выискивает, — объявил Кохаи трем другим оперативникам, сидящим вокруг пузыря дисплея. Ген 8 Тьюринг уже провел процедуру распознавания лиц, но результата не получил.

— Глубокий анализ, — приказал Кохаи.

Датчики наблюдения не были, конечно, первоклассными, но когда несколько из них фокусировались одновременно на одном объекте, они начинали вести детальное исследование. Первой засеченной ими аномалией оказалась разница в цвете кожи темных рук и белого лица. Велосипедист носил кожемаску. Именно в этот момент Кохаи серьезно заинтересовался им.

Ген 8 Тьюриенг тщательно зафиксировал каждую черту, каждое движение маски, после чего приступил к осторожной виртуальной деконструкции. Кохаи следил, как всегда захваченный процессом, как постепенно, один за другим, снимаются ложные слои, под которыми обнаруживается совсем другая личность.

— Ого, парень, — пробормотал он, когда на линзы ему выплеснулось досье Олли Хеслопа. Он знал это имя — имя одного из членов Саутаркского Легиона, подозреваемого в побеге во время рейда на Личфилд–роуд два года назад. — Где же ты прятался, Олли, и чем ты сейчас занимаешься?

ЗВЕЗДНАЯ СИСТЕМА КОРМА декабря 2206 года

Луи наблюдал за развертыванием портала корабля Ответного Удара, когда поступил вызов Элдлунд. Он вздохнул, мысленно посетовав на «удачно» выбранное другом время, но невольно улыбнулся, понимая, что означает этот вызов.

— Мы готовы, — сказало Элдлунд. — Черепахи добрались до конца озера.

— Уже иду.

Луи отключил защищенный канал связи со станционным Ген 8 Тьюрингом, контролировавшим развертывание, и погружающий дисплей, окружавший его кресло, скользнул прочь, как разорванный ветром туман. Луи сидел в одном из трех кресел–кроватей в небольшом шестиугольном помещении, освещавшемся только излучением размещенного посередине пузыря дисплея, проецирующего шар космического пространства диаметром в миллион километров с угнездившейся посередине Землей. Крошечные янтарные значки скользили вокруг осажденной планеты роем светляков — каждый из них означал корабль оликсов, а «Спасение жизни» зловеще краснело на L3^[17], прямо напротив Луны. Корабль–ковчег прилетел сюда сразу после начала вторжения, устроившись на стабильной парковочной орбите, где и принимал транспортные корабли, доставляющие новые коконы. На расстоянии двухсот тысяч километров медленно перемещались, занимая позиции, зеленые значки, еще не обнаруженные оликсами.

После уничтожения основной базы на Луне кораблями Избавления Оборона Альфа рассредоточилась по ряду второстепенных локаций. Станция безопасности в системе Кормы была назначена центром управления операцией Ответный Удар. Это было логично; в Корме базировалось множество промышленных систем, первоначально ожидавших плана терраформирования планеты. Все они были задействованы в проекте хабитатов исхода, основным компонентом которого были новые расширяющиеся порталы, разработанные учеными «Связи» на основе машин оликсов, захваченных во время боев в Лондоне. В отличие от старых порталов фиксированного размера, которые приходилось подвязывать, эти могли увеличиваться самостоятельно. Имелись, конечно, ограничения; портал диаметром десять сантиметров не мог расшириться до ста метров. Но пятидесятиметровый портал вполне мог увеличиться до полукилометра. Последнее поколение, находящееся в данный момент в стадии разработки, предполагало расширение до шести километров — через такой портал вполне мог пройти хабитат.

Когда фаза модернизации проекта «Еретик–мститель» завершилась, Луи перешел в команду развертывания, руководившую тайным размещением расширяющихся порталов Ответного Удара над Землей. Этот этап не был ни опасным, ни трудным, требовалось только присматривать за Ген 8 Тьюрингом, определяющим направления полета. Как дополнительное преимущество — мать считала, что именно этим он и будет заниматься во время самого Ответного Удара. То, что она тоже работала в системе Кормы над планом исхода, оказалось и благословением, и кошмаром одновременно. Она виделась с ним регулярно, что помогало ей успокоиться — и поддерживало легенду о том, что он все еще трудится помощником Юрия (что было отчасти правдой). Несмотря на то что она являлась одной из ведущих фигур в управлении производственной программой хабитата исхода и часто присутствовала на совещаниях по Ответному Удару, миссия «Еретика–мстителя» выходила далеко за пределы ее компетенции. И Луи был благодарен за это — потому что, если бы она узнала, чем он на самом деле будет заниматься в процессе Ответного Удара, ему пришлось бы чертовски дорого заплатить.

Он шагнул через портал в сверхсекретный офис команды «Нокдаун». С учетом того, что это был самый важный аспект Ответного Удара, доступ сюда разрешался всего пяти людям. Комната была почти такой же, как та, что он только что покинул, за исключением того, что в кресле перед пузырем дисплея сидело Элдлунд. Проекция тут была мрачноватой — плоский пустынный пейзаж, укрытый зернистым туманом, озаренный сверху ярким мигающим светом.

— Хорошо выглядишь. — Элдлунд лучезарно улыбнулось Луи.

— Э, да. Спасибо. И ты. Пришло сюда прямо с вечеринки?

Оне было одето в длинное струящееся платье — лиловое, бархатное — с длиннющим разрезом сбоку. На миг Луи задумался, кто же тот счастливчик, с которым у Элдлунд было свидание.

Элдлунд рассмеялось:

— Ты очень мил. Ну, как там Гвендолин?

— В порядке. Занята. Как и все мы.

Интереса Элдлунд к матери Луи сам Луи никак не мог понять. Конечно, она мила, но она — его мать. Они с Элдлунд очень сблизились за последние два года, так что принять эту влюбленность Луи было ужасно трудно.

— Не совсем как мы, — поддразнило Элдлунд. — Учитывая, куда мы направляемся…

— Да, но она не должна ничего узнать. Она ударится в панику, а я этого не вынесу.

— Безусловно. Стресс добрался и до меня.

— Эй, с нами все будет в порядке. Наши скафандры самые лучшие, и я тебя прикрою. Всегда.

— Знаю. Взаимно, кстати. — Оне посерьезнело. — Наши «проныры» покинули залив Гилберта.

Луи сканировал пузырь, пока его альтэго извлекало информацию из сети Нокдауна. На этом этапе операции их задачей было разместить порталы по окружности Солт–Лейк–Сити, где приземлялись корабли оликсов, готовясь к обрушению городского щита. Подобраться туда физически было делом нелегким — с учетом сенсорной технологии оликсов. Биоборги, которых Кандара пыталась использовать в качестве отвлекающего фактора во время провалившейся миссии по хабитату Макдивитт, доказали, что оликсы способны распознать подделку, так что команда «Нокдаун» выбрала для своих «проныр» биологический подход.

«Проныры» Нокдауна с восьмибуквенной ДНК в составе очень напоминали черепах. Сорок сантиметров в длину, они больше трех месяцев росли в особых чанах. Но вместо коротеньких медленных толстых ножек, которыми обладали «подлинники»,их снабдили длинными извилистыми конечностями, двигающимися как змеи, что делало их относительно быстрыми. Покрывающие панцирь клетки–хамелеоны позволяли «черепахам» сливаться с ландшафтом. Луи сомневался, что это потребуется, с учетом того окружения, в котором им придется действовать, но биологи оседлали волну успеха, так что объекты прошли проверку без возражений. Внутренние органы «проныр» были более–менее стандартными, хотя «черепахи» могли выдерживать куда более высокие температуры, чем обычные животные, а мозг им заменяла сложная сеть бионейронных схем. Пятисантиметровый расширяющийся портал размещался в полости под самым панцирем, обеспечивая безопасную связь.

— Покажи, — велел Луи Ген 8 Тьюрингу.

Пузырь дисплея переключился на простую карту Солт–Лейк–Сити, сосредоточенного вокруг залива Гилберта. Изображение с датчиков поступало неоднородное, напоминая лоскутное одеяло; оликсы уничтожили все низкоорбитальные спутники–шпионы, но большинство высокоорбитальных скрытых систем Обороны Альфа функционировали и обеспечивали приличное разрешение. Визуально почти весь штат Юта обволакивал вихрящийся облачный покров, подобный юпитерианскому, в центре которого флюоресцировал фиолетовым Солт–Лейк–Сити. Из перисто–кучевого кургана то и дело вырывались зигзаги молний, врезаясь в толкучку вторичных торнадо, беснующихся над озерами и горами вокруг города.

Элдлунд передернуло от этого зрелища:

— Проклятье, как же я счастливо, что мы не там, внизу.

— Довольно скоро мы будем там, — напомнил Луи, переключил дисплей в режим наложения и дал крупным планом изображение береговой линии залива Гилберта на южной оконечности Большого Соленого озера. Которого больше не существовало. Даже в обычные времена огромный водоем каждое лето из–за сильного испарения практически пересыхал Теперь, когда четыре корабля Избавления интенсивно бомбардировали городской щит энергетическими лучами, перенасыщенная электричеством окружающая атмосфера за семь месяцев осады полностью опустошила непрерывно кипевшее озеро.

Двадцать пять «проныр» прибыли с севера, скользя по теплым гранулам озерного дна. Теперь тройка лидеров продвигалась по покоробленной асфальтовой ленте, бывшей когда–то трассой I-80. Остальные следовали за ними. Луи активировал прямую связь, получив возможность смотреть глазами первой «черепахи». Земля представляла собой нагромождение изломанных плит соединявшей штаты магистрали и высохшего кустарника. Изображение было настолько затуманенным, что он сперва подумал, что связь неисправна, но потом сообразил, что воздух на самом деле засорен песком и частицами грязи, поднятыми с земли ураганными ветрами. Низкие темные тучи синюшного оттенка гноящейся плоти быстро неслись над головой. Он знал, что по ту сторону трассы I-80 поднимается хребет Окер, а вдалеке должен маячить пик Кесслера. Но даже модернизированные органы чувств «проныры» не позволяли разглядеть ничего, что находилось дальше двадцати метров.

— Давай их рассредоточим, — предложило Элдлунд, — а затем двинем вперед. Эти горы и в обычных условиях довольно суровы, а уж при таком ветрище…

— Ладно.

Луи вообразил черепах фигурками на шахматной доске — хотя не видно было ни квадратов, ни противника. Где–то впереди, в вихре, расположились вдоль вершины хребта Окер транспортные корабли оликсов, готовые ринуться в атаку, едва упадет щит. Луи направил «проныру» вперед, загрузив курс в программу инерциальной навигации. «Черепаха» ускорилась, заскользив по зазубренным скальным выступам, отмечающим начало предгорий. Зыбкие струи тумана стекали со склонов и исчезали так же быстро, как и появлялись. Температура воздуха поднялась выше двадцати градусов по Цельсию.

— Надеюсь, наши скафандры будут достаточно хороши, — пробормотал Луи.

— Лим проделала огромную работу. Мы будем первопроходцами, а они — первыми вещами, сотворенными первыми инициаторами, созданными людьми. Круто, правда?

— Я бы даже сказал — огонь.

— Любишь ты все мрачное. Сосредоточься на хороших новостях. Должны же такие быть.

— Верно. Вообще–то мы можем найти выход на Николаи.

— Да ну?

— Кохаи выследил какого–то отморозка из низов, которым они надеются манипулировать. Если сыграть наверняка, они смогут прекратить диверсионную деятельность оликсов в Лондоне так, что единое сознание «Спасения» даже не узнает, что мы читаем его мысли. А нам это нужно. Лондонский щит вот–вот не выдержит.

— Все настолько плохо? Как в Солт–Лейк–Сити?

— Думаю, еще хуже — Лондону осталось несколько часов. Мама реально беспокоится. Папа все еще там, на Земле, играет в хорошего парня, занимается своей благотворительностью.

— Сочувствую ей.

Луи сосредоточился на маршруте, ведущем в горы.

ЛОНДОН 10 декабря 2206 года

Больше века назад передняя часть железнодорожной арки была заколочена рифлеными железными листами, так что внутри оказалось темно и на удивление прохладно. Толстая кирпичная кладка даже приглушала постоянный шум терзаемого щита, изгибающегося над головой. Фонарик Олли бросил яркий луч на грубый пол. Олли тащил тяжеленную бутыль с водой для кулера. В глубине, в двадцати шагах от него, за защитной линией заряженных крысоловок лежали на земле коконы Бика и бабули. Олли с Лоло перенесли их сюда, в арку, через пару недель после начала Блиц-2. А куда еще? Если бы он доставил их в одно из официальных убежищ, устроенных властями, службы безопасности и полиция засекли бы его. Так что он считал своим долгом присматривать за ними, содержать в чистоте, целости и сохранности.

Он осветил фонариком жуткую массу трансформированной плоти, бывшую прежде их туловищами. Теперь они почти не отличались. Оба стали одинакового размера, а множество черт, делавших раньше их лица такими индивидуальными, постепенно стиралось, исчезало, как глаза, уши и рот, так что черепа обтягивали только пустые кожаные маски. Из каждого туловища выползали корни, похожие на нити из белого воска, запуская усики в сырую почву в поисках простейших питательных веществ.

Между двумя коконами стоял маленький столик, на нем — почти пустая бутыль. Олли отодвинул ее и поставил новую так, чтобы та чуть–чуть нависала над краем. Убедившись, что все установил правильно, он повернул краник внизу. Вода медленно закапала на землю, на корни, образовавшие в этом месте что–то вроде воронки. Разыскивая в Солнете информацию, как ухаживать за коконом, — как и многие, не пожелавшие расстаться с любимым членом семьи, — он узнал, как важно регулярно снабжать их водой.

Олли слабо улыбнулся, глядя сверху вниз на изуродованное лицо брата.

— Я близко, Бик, — пообещал он. — Теперь действительно близко, угу? Я выясню, где прячется Николаи, и тогда все будет с вами в порядке. Поверь мне, чего бы это ни стоило. Я заставлю эту суку вырастить тебя заново, сделать таким, каким ты был, понимаешь? Тогда ты сможешь заниматься своим паркуром сколько тебе угодно.

Каждый раз он надеялся хоть что–то увидеть, хотя бы крохотное подергивание кожи, которое показало бы, что Бик слышит его. Люди в коме знают, что происходит вокруг них, верно? Но сейчас, как и всегда, то, что осталось от Бика, не шевельнулось.

— Скоро увидимся, братец.

Лоло ждало в отделенной занавесом части производственного ангара, зажигая лампы. Оне умиротворяюще улыбнулось Олли.

— Они в порядке?

— Да, конечно. — Олли ткнул большим пальцем в сторону печей. — Чуешь что–нибудь?

— Нет. А что?

— Да я вроде как чувствую запах дыма. Одну из дверок, должно быть, перекосило.

— Или дело в воздуховодах.

— Завтра утром проверю.

— Я тоже могу это сделать. Я, знаешь ли, не нахлебник.

— Спасибо.

Он одобрительно наблюдал, как Лоло залезло на кровать и потянулось, чтобы запереть световой люк в потолке. Короткая футболка оне высоко задралась, открыв подтянутый живот.

— Миленько.

Лоло шаловливо усмехнулось и спрыгнуло на пол.

— Спасибо.

Они поцеловались, обнявшись. Поцелуй был легкий, нетребовательный, обещающий близость позже. Мысль о скором сексе повысила настроение Олли, выведя его из меланхолии, вызванной посещением коконов.

— Сперва мне надо замесить тесто, — сказало Лоло и шагнуло к столу с мраморной столешницей, которым пользовалось для готовки.

— Ты это так называешь?

— Какой ты порой примитивный. Я экспериментирую со слоеным тестом. А его трудно правильно сделать вручную.

Неодобрительный тон ни на мгновение не обманул Олли. Он стащил с себя одежду и — да, бросил ее в корзину для белья, как будто они были давным–давно женаты или что–то типа того. По крайней мере, печи давали им достаточно энергии, чтобы пользоваться стиральной машиной; стирка вручную была бы просто невыносима.

Под стук и шлепки, с которыми Лоло отбивало и раскатывало тесто, Олли растянулся на кровати и погрузился в изучение файлов, стекающихся с устройств наблюдения, которые он установил вокруг «Иконы» сегодня утром. Он велел Таю выводить изображения каждого, входящего в здание или выходящего из него. Таковых оказалось не слишком много. Это его не удивило. Несмотря ни на что в Лондоне в эти дни царила добропорядочность, витало некое ощущение единения, которого не избежал даже такой циник, как он. Соседи сплотились. Люди заботились друг о друге. Все как бы уравнялись. Но не в Доклендсе. Наверное, это «зеленая зона» со множеством коконов вызывала некое отторжение. Если уж ты жил там, значит, у тебя не было выбора.

За четырнадцать часов, прошедших с его визита туда, через двери «Иконы» прошли только восемь человек. Олли занялся просмотром. Государственные досье всё еще существовали — просто добраться до них стало проблемой. Нижней сети не стало — ее разнесли Ген 8 Тьюринги службы безопасности в жестокой войне с вирусами, когда начались диверсии оликсов. То, что осталось от Солнета, представляло собой сильно усеченную версию, контролировать которую властям было проще простого. Так что ему пришлось прокладывать затейливые маршруты, применяя все уловки, каким его только успел научить Гарет.

Он был разочарован тем, что сам Ларсон не воспользовался дверями комплекса, но ведь Брендон Шамдер говорил, что этот человек никогда не покидает своих апартаментов. Однако Тай идентифицировал Сеста Оджерса, который вошел в двенадцать тридцать с вместительной эко–сумкой, а в час двадцать пять вышел — уже без сумки. Файлы, извлеченные Таем из лондонского торгового реестра, показали, что Оджерс был антикваром и участвовал в нескольких коммерческих предприятиях. Он даже был совладельцем компании, устроившей в две тысячи девяносто пятом пару шоу.

— Один есть! — крикнул Олли.

Лоло оглянулось:

— Что — один?

— Путь к Ларсону. Чувак по имени Сест Оджерс. Он торгует тем дерьмом, что нравится Ларсону. Судя по всему, он все еще проворачивает сделки, и у меня есть его адресок.

— Ох.

— Да ладно, мы два года преследовали Николаи. Пока это лучший выстрел.

— Знаю. — Лоло со вздохом отложило тесто, подошло к кровати, проскользнуло между белыми занавесями и легло рядом с ним. — Просто… Николаи другая. Если ты прав, она работает на оликсов.

— Если я прав?

— Олли. — Оне прижалось к нему, пылко поцеловало. — Будь осторожен. Пожалуйста. Пообещай мне.

— Эй, я не собираюсь сейчас все испортить. Я слишком много на это поставил. Бик и бабушка зависят от меня.

— Да.

— Ого, какая страсть.

— Прости, просто… — Оне погладило щеку Олли, потом провело пальцем вниз, к тонкому черному страховочному ошейнику. — Зачем тебе это?

— Ты знаешь зачем. Само только что сказало. Николаи работает на оликсов, так что неизвестно, кто ее защищает. А мне нужно подобраться к ней совсем близко. Лично.

— Я боюсь. За тебя. Не только Бик и твоя бабушка нуждаются в тебе. Я тоже — особенно сейчас. Должен быть кто–то еще, кто сможет это сделать. А ты не можешь просто… сдать их?

Олли фыркнул:

— Если бы я думал, что это принесет хоть какую–то пользу, я бы мигом переслал все имеющиеся у меня файлы в особый отдел. Но ты же сталкивалось с ними, помнишь? Славное то было времечко?

— Нет.

— Значит, решено.

ЛОНДОН декабря 2206 года

Взять Сеста Оджеса оказалось легко. Легче, чем ожидал Олли. Олли появился у него дома, разыгрывая отчаянно–невинное представление о том, как он жаждет продать модель «Ночной звезды» за крипжетон, полный ватт. Оджес не стал бы покупать модель для себя.

— В наши дни этот рынок мал и убог, приятель. И у меня больше нет таких денег. Но я знаю кое–кого, у кого есть.

Гонораром посредника стала наполовину заряженная квантовая батарея. Олли не пытался торговаться. Легкая добыча. С Ларсоном связались, и тот согласился встретиться. Но Олли должен был предоставить модель для проверки, чтобы доказать, что время не тратится впустую.

Так что он снова катил в Доклендс, на сей раз с «Ночной звездой», грохочущей в прицепчике позади. У него никогда не было периферийного оружия, как у некоторых в Легионе. Вместо этого он надел куртку, снабженную системами, выдранными из костюма–невидимки, провел диагностику вирусов, закачанных Таем, и сунул нервно–паралитический пистолет и синт–слизней в ангар «Ночной звезды». А еще пристегнул к предплечью двадцатисантиметровый керамический нож, спрятав его под рукавом куртки.

У входа в «Икону» обнаружился старомодный домофон с настоящими кнопками для каждой квартиры. Когда Олли нажал ту, что вызывала пентхаус на третьем этаже, Тай воспользовался вшитыми в куртку пассивными датчиками, проверяя, не ведется ли сканирование. Но единственной засеченной им электрической активностью был слабый ток на панели интеркома, питающий камеру.

Из домофона раздался голос Ларсона:

— Поднимайся и захвати модель.

Замок зажужжал и щелкнул.

Олли не ожидал, что ему придется тащить «Ночную звезду» — к тому же по трем лестничным пролетам. Модель не была слишком тяжелой, но поднять ее по извилистой лестнице, не ударив при этом о стену, оказалось чертовки трудной задачей.

Он весь вспотел, когда добрался до третьего этажа и шагнул в длинный коридор с полудюжиной дверей. Окон тут не имелось, но одна из дверей была открыта, и из проема сочилось немного света. Проходя мимо, Олли увидел, что квартира разграблена. Тай засек активную локальную сеть, сканирующую его при помощи размещенных вдоль коридора датчиков, вошел в узел и запустил в систему несколько вирусных пакетов.

У двери в конце коридора не оказалось ручки; вместо нее в центре горел одинокий красный светодиод. Олли встал прямо перед ним — со смущенным видом, свойственным любому проходимцу в подобном случае.

Раздался тихий щелчок, и дверь приоткрылась на пару сантиметров.

— Заходи, — пригласили его изнутри. — Автодоводчики не работают, так что придется толкать.

Эта дверь была, пожалуй, потяжелее двери банковского сейфа. Поначалу шла она трудно, но, когда Олли надавил посильнее, створка плавно, словно скользнув по маслу, откатилась назад. Олли ввалился внутрь, держа перед собой «Ночную звезду». Тай выплеснул на линзы отчет о проникновении вирусов, просочившихся незамеченными в системы пентхауса. Ларсон явно относился к своей безопасности куда серьезнее Шамдера. В стенах и потолке пряталось пять стволов. Кроме того, тут имелась тайная комната–бункер. Тай отключил чужое оружие.

Олли выглянул из–за пурпурно–черной мозаики изогнутых крыльев «Ночной звезды». Пентхаус открытой планировки представлял собой единственную двухуровневую залу с высоким потолком и остекленной стеной–окном, выходящей на Королевский док. Когда–то, давным–давно, это было шикарное местечко для жилья, но теперь… Повсюду теснились высокие стеклянные шкафы–витрины, напоминающие надгробные камни, превращая обширное пространство в мавзолей вымершей треш–культуры. Другой мебели в помещении не наблюдалось. Каждый сантиметр полок был заполнен статуэтками, игрушками, фирменными фигурками и значками, но места для коллекции все равно не хватало. Олли удалось сделать ровно шесть шагов — дальше пройти не получилось. В проходах громоздились пластиковые коробки, переполненные всяческим хламом. Модели всяческих машин, перемешавшись с пушистыми инопланетными существами, формировали длинные необузданные дюны, которые теснили волны настоящих бумажных книг, чьи броские цветастые обложки медленно тускнели, убиваемые энтропией. Подписанные постеры древних блокбастеров в причудливых готических рамах сплошь покрывали две стены. Последняя стена была сложена из экранов, установленных один на другой, подобно огромным стеклянным кирпичам. Большинство из них были мертвы, и только на нескольких живых прямоугольниках разыгрывались шоу, популярные больше века назад. Олли они показались окошками в странное альтернативное прошлое, которое — с учетом Блиц-2 — сейчас выглядело довольно–таки заманчивым. На центральном экране шел эпизод с «Ночной звездой».

Он озадаченно уставился в пол у своих ног. Пути дальше и вправду не было — разве что прямиком по всем этим бесценным сокровищам.

— Эй, есть тут кто?

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — раздался над головой голос.

Олли решил, что это динамик, но все равно вскинул глаза, поскольку внимание его привлекло какое–то странное движение. Под потолком помещения тянулись железные балки, выкрашенные в черный — как и бетон, который они поддерживали. Теперь они служили направляющими для промышленного подъемного механизма. У Олли отвисла челюсть. Карно Ларсон висел на металлических тросах подъемника. Он был непристойно грузен, его туловище представляло собой дряблый жировой шар, обтянутый блестящей зеленой тогой, которая больше напоминала бинты, повязку, чья задача — не показать ни полоски кожи. Руки и ноги его тоже были громадными — толстенными придатками, настолько раздутыми, что казалось, они вовсе не способны двигаться. Мясистая голова вырастала прямо из тоги, без всяких признаков шеи, складки кожи лоснились, покрытые испариной. Всклокоченные седые волосы были собраны сзади в хвост и перевиты оранжевыми кожаными шнурками.

На «сбруе», удерживающей его, виднелись различные модули, которые, как сообщил Олли Тай, были медицинским оборудованием. От них тянулись всякие трубки, ныряющие в щели между полосами ткани тоги. Трубки качались и подрагивали, по ним толчками бежала какая–то жидкость.

Глядя, как Ларсон скользит к нему, точно уподобившийся дирижаблю Питер Пэн, Олли почти поверил в то, что этот человек стал жертвой пошедшего как–то чертовски не так окукливания. Подъемник остановился, двигатели громко зажужжали, опуская Ларсона вниз, на груду древних товаров. Шарообразные ноги коснулись стопки роскошных иллюстрированных книг, явно с научной фантастикой, которые начали прогибаться под страшным весом.

— Какой великолепный… — Ларсон сделал паузу, и голова его чуть наклонилась, так чтобы он смог втянуть воздух из трубки. — …экземпляр.

— С вами всё в порядке? — выпалил Олли, ляпнув глупость похлеще любой, выданной когда–либо Ларсом.

— Всё в полном порядке, мой дорогой друг. Долго в наши времена не проживешь, не пойдя на кое–какие компромиссы.

Еще как, хрен собачий.

— Точно.

— Да–да, в эти печальные времена я чувствую себя весьма привилегированным. Я последний из ныне живущих, ценящий культуру эфемерной современности. — Моторы снова загудели, и тонкие проводки, которых Олли раньше не замечал, подняли руки Ларсона, придав ему позу благословения, как будто он был марионеткой невидимого божества. — И каждая реликвия, которую я возжелаю, приходит ко мне, что доказывает твое присутствие. Я стал главным хранителем этого восхитительного жанра человеческого творчества. И посему я решил, что, когда придут оликсы, я встречу их здесь и введу в мой храм несравненного художественного богатства. Вместе мы понесем сию уникальную коллекцию к Концу Времен. Их бог возрадуется дивному дару.

— Э–э–э… — Олли разочарованно вздохнул, осознав, что Ларсон абсолютный псих. Но в его сумасшедшей башке все равно хранилась информация о местонахождении Николаи. — Изолировать пентхаус, — велел он Таю.

— Сделано.

— Пожалуйста, приподними «Ночную звезду», — попросил Ларсон. — Выглядит воистину великолепно. Говоришь, это ручная работа?

Улыбающийся Олли протянул «Ночную звезду», точно предмет религиозного культа.

— Тай, отключи подъемник.

Сияющий лоб Ларсона сморщился: он нахмурился.

— Что–то не так.

Толстяк вновь присосался к трубке и вдруг издал дикий мяукающий звук: тросы барабанов лебедки, удерживающие его, начали раскручиваться. Он запрокинулся назад — смехотворно медленно, как будто гравитация не вполне властвовала над ним. Игрушки и книги, на которые он приземлился, с хрустом мялись и сплющивались под тяжестью туши.

Олли запустил руку в ангар «Ночной звезды» и вытащил нервно–паралитический пистолет. Хотя мысль о том, чтобы применить его к Ларсону, уже не казалась ему хорошей идеей. Кто знает, что произойдет с таким телом, если откажет нервная система? Тай торопливо выплескивал данные с медицинских модулей толстяка. Олли не разбирался в подробностях, но количество янтарных значков сильно тревожило. Он выудил из «Ночной звезды» синт–слизней и перелез через нелепые сувениры, встав так, чтобы Ларсон мог его видеть.

— Возьми… возьми…

Ларсон, задыхаясь, судорожно грыз трубку для воздуха.

— Что взять? Нет, послушай, мне плевать на этот хлам. Я здесь, чтобы выяснить, где сейчас Николаи. Это всё, что мне нужно, понимаешь? Ну, где дом семьи Пэйнор, в котором она скрывается? Скажи мне, и я опять подвешу тебя.

Испуганные глаза Ларсона не отрывались от него.

— Скажи.

Олли поднял свой козырь, своих слизняков, вспоминая речь, которую толкнул Шамдеру. Хотя, если честно, он не был уверен, что сумеет найти в этой туше хоть какую–нибудь кость без больничного сканера.

— Я… я… помогите!

Олли стиснул челюсти: несколько медицинских иконок покраснели. Но он должен был это сделать. И быстро, потому что…

— Это синтетические слизни, а этот их блеск… Ладно, забудь. Они как бриллианты. Они и есть бриллианты. Действительно лучшие друзья девушек, потому что чертовски тверды, как я. И я позволю им съесть тебя — э, нет, проесть в тебе ход. Ага. Это будет очень больно. Если ты не…

Целый ряд медицинских значков Ларсона покраснел. Один из модулей на его «сбруе» хрипло завизжал, видимо, подавая сигнал тревоги.

— Черт! — рявкнул Олли.

Рот Ларсона слабо открывался и закрывался. Толстые пальцы подергивались, как пытаемые током черви.

— Воздух? — выкрикнул Олли. — Тебе нужен воздух?

Он бухнулся на колени и попытался приподнять голову Ларсона. Груда мусора, на которой он балансировал, угрожающе поехала, встряхнув их обоих. На одно жуткое мгновение Олли показалось, что чудовищная туша вот–вот навалится на него. Между губ Ларсона торчал синеватый язык.

— Что не так? — Олли уже выл. — О черт, черт, черт! — Медицинские модули пытались отправить экстренный вызов в специализированную кардиологическую клинику в Челси, но вирусы Олли блокировали сигналы. — Нет! Нет, пожалуйста! Скажи мне, где Николаи. Пожалуйста! Я вызову скорую. Клянусь. Они тебя спасут. Только скажи!

— У него остановка сердца, — сообщил Тай.

— Нет, нет, нет! Как он может!

— Жизненные показатели на нуле.

Олли умоляюще уставился на пустое лицо Ларсона.

— Где Пэйноры?

— Полиорганная недостаточность. Поддерживающие медицинские системы не способны обеспечить функционирование основных систем организма.

Ларсон перестал дышать.

— Ты кусок дерьма! — возопил Олли и ударил ублюдка, ударил кулаком прямо в гнусную жирную рожу. И еще раз. И еще. Ничего. — Ублюдок! Тупой безмозглый ублюдок! Как ты посмел это сделать? Почему? — Олли откинулся назад, неверяще глядя на свой единственный шанс найти Николаи и спасти бабулю и Бика.

Два года. Два гребаных года, чтобы найти его. А он, сука, взял и ПОДОХ?

Олли не помнил, как спустился по лестнице, как вышел из здания «Иконы». Только когда свет и гул лондонского дьявольского неба снова накрыли его, он опять начал замечать внешний мир. Дома и доки обернулись смазанными серыми пятнами. Даже резкая смена данных, выплеснувшихся на линзы, не особо привлекла его внимание. И только слова Тая «На тебя нацелено восемь лазеров» встряхнули Олли, заставив сфокусироваться на окружающем пространстве.

За углами ближайших зданий прятались военные в черной броне. Наверху, прямо над крышей «Иконы», зависли три уродливых городских противоповстанческих дрона. Куча стволов — неужто и вправду восемь? — смотрели на него.

Олли вскинул сжатые кулаки, беззвучно вопя от ненависти.

— Олли Хеслоп, вы арестованы, — громыхнул неприятный, словно бы механический голос. — Деактивируйте всю периферию и опуститесь на колени. Заведите руки за голову, сцепив пальцы в замок.

— Хрен вам! — взревел в ответ Олли. По щекам его текли слезы. Он поверить не мог, что это происходит на самом деле. Он вошел в «Икону», готовый узнать, где Николаи, чтобы начать спасать бабулю и Бика. А теперь он остался ни с чем, и особый отдел нашел его. Бик и бабушка пропали, их заберут оликсы, когда Лондонский щит наконец рухнет.

— Повторяю. Деактивируйте всю периферию…

— Нет! — Он шагнул вперед, тыча пальцем в свой черный ошейник. — Просканируйте это, говнюки! Ну же! Давайте! Видите? Видите, что это? Я воспользуюсь этим, клянусь, воспользуюсь! Просто отвалите и оставьте меня в покое! — Слезы побежали быстрее, из содрогающейся груди рвались жалкие рыдания. — Оставьте меня в покое, — провыл он. — Вы победили. Понятно? Ура, черт возьми, ура. Чего вам еще нужно? На Загреус вы меня уже не сошлете. Все равно мы все превратимся в коконы, так какой, к чертям, смысл?

Он привалился к стене и медленно сполз по ней, уронив голову, чтобы ничего не видеть, и продолжая рыдать. А когда слез не останется, когда все мысли оцепенеют — он это сделает. Ошейник действительно был страховочным. Начиненный взрывчаткой, он обезглавит его мгновенно; взрыв разнесет череп, расплескает мозг. Оликсы не сумеют окуклить его.

Это единственная победа, которая у него осталась.

Двадцать минут спустя он все еще не двигался. Слезы иссякли сами собой. В голове прокручивались воспоминания о прежних временах. О проказах Бика. О бабуле, всегда напряженной и измотанной, пытающейся вырастить двух мальчишек, заставить их ходить в школу, не позволить им связаться с дурной компанией. «Нет. Не им. Мне. Именно я подвел ее. Нужно было мне остаться в университете. Зачем я позволил себя вышвырнуть? Нельзя было возвращаться в Легион.

Вот почему я оказался в итоге здесь. Вот почему мы все здесь. Я был дико глуп, помогая оликсам. Я сделал это с Лондоном. Со всем миром».

Плотную пелену черного горя всколыхнул звук приближающихся шагов. Он вздохнул и сосредоточился на иконке ошейника. Последнем, что он увидит в жизни. Вот, сейчас…

— Олли, дорогой.

Пол. Ный. На. Хрен. Атас!

Олли истерически захохотал. Он был на самом дне, в самом худшем состоянии, в каком только может пребывать человек, — но нет, оказывается, имелся–таки способ опустить его еще ниже. И кто же тот единственный, кто сумел это?..

— Что ты тут делаешь?

— Олли, пожалуйста, не надо.

Он поднял глаза. Лоло стояло в десяти метрах от него — в алом летнем платье в крупный белый горошек, отливающий под дьявольским небом болезненно–лиловым. Несмотря на это, выглядело оне потрясающе. На прекрасном лице читались печаль, и тревога, и любовь.

— Я беременно, Олли.

Тело Олли отключилось. Все до единого мускулы окаменели. Как и легкие. Как, кажется, и сердце.

«Должно быть, я привел в действие ошейник. И не один раз. И это ад — тот же мир, но после каждой смерти все хуже и хуже».

— Прости, — продолжало Лоло. — Я должно было сказать тебе. Я хотело сказать. Но не могло выбрать подходящее время. Пожалуйста, это Кохаи Ямада. Выслушай его. Все совсем не так плохо, как ты думаешь, Олли. Правда–правда.

Рядом с оне стоял мужчина с неподвижным от омолаживающей терапии лицом, в ветровке с логотипом «Связи». Олли захрипел, с мучительным трудом протолкнув в себя глоток воздуха.

— Привет, Олли, — сказал Кохаи. — Мы тоже хотим заполучить Николаи. И мы знаем, где она. Ну как, интересно?

МЕЖЗВЕЗДНОЕ ПРОСТРАНСТВО Год 5 ПП

За шесть часов до отлета «Моргана» Ирелла сидела на краю кровати, глядя прямо перед собой, на неактивную текстурную стену каюты. Оптика опять проигрывала перед ней все тот же файл. С тех пор как записала, она просматривала его по крайней мере раз в день и все равно каждый раз чувствовала легкий укол вины.

«У меня не было выбора. Надеюсь, они поймут».

— Нельзя продолжать совещаться и откладывать решение до появления какого–то мифического консенсуса, — говорила она в записи. — Это не настоящее лидерство, а в его отсутствии мы виноваты, виноваты тысячи лет. Иногда просто нужно сделать выбор — потому что если ты в состоянии сделать выбор, значит, ты имеешь на это право. Обстоятельства таковы, что иного выбора у нас нет, кроме как создать вас. Цивилизация, которой мы даем начало, сходна с моим поколением. Как и вас, нас родили не спрашивая. Из–за обстоятельств, в которых мы оказались, у нас не было выбора, как прожить нашу жизнь. Но, в отличие от нас, у вас свобода выбора будет. Это самый ценный подарок, который я могу вам сделать. Сам факт того, что вы родитесь одни, в этом уникальном месте, дает вам свободу. Вы можете выбирать, помогать ли борьбе, длящейся вот уже десять тысяч лет… или нет. Эта способность — единственное, чего у вас не отнять. Конечно, я надеюсь, что, сделав выбор, вы решите присоединиться ко мне. Но если нет, я желаю вам всего наилучшего на вашем пути к той цели, которую вы для себя наметили.

Запись кончилась. И, как всегда, с губ Иреллы сорвался тихий вздох. «Теперь слишком поздно беспокоиться». Она никогда до конца не понимала, почему сожаление сжигает ее каждый раз, когда она проигрывает запись. «Я все сделала правильно». Хотя судить будет история. «Если останется хоть кто–то, чтобы пересмотреть человеческую историю».

Может, совсем не вина была причиной ее тревоги, а осознание ответственности, которую она на себя взяла, ее самонадеянность. Масштаб сделанного ею был колоссален, и только один человек разделял это — что отнюдь не снимало с ее плеч бремени обязательств.

Дверь каюты открылась, и вошел Деллиан, сопровождаемый дистанционкой, нагруженной всем их имуществом — парой коробок, вместивших всё, что они накопили. Совсем немного для двух жизней. Давным–давно люди обзаводились целыми домами, полными материальных воспоминаний.

Но то, как он улыбнулся при виде нее, сделало вселенную чуточку лучше. Даже супероружие оликсов не могло убить его любовь, и это стоило больше любых сокровищ.

— Привет, — сказала она.

Он озадаченно глянул на пустые стены:

— А что, текстура не работает? Ради святых! Переоборудование «Моргана» заняло три месяца. Могли бы проверить получше!

Ирелла встала и обняла его.

— Успокойся. Я ждала тебя, вот и всё.

— О. Спасибо. Так что там у тебя?

Она велела своей инфопочке включить среду. Стены превратились в голые металлические переборки с вмурованными в них овальными иллюминаторами, выходящими на гигантскую космическую станцию, всю из шпилей и дисков, висящую высоко над ночной стороной планеты, каждый континент которой представлял собой отдельный город. Огни городов сияли так, будто все звезды спустились с небес, чтобы заселить землю, а над всем этим великолепием сотни планет вращались вокруг солнца, разделяя одну орбиту, и каждая блистала сапфировыми, белыми, нефритовыми оттенками землеподобного мира. Причудливые и удивительные космические корабли грациозно курсировали в пространстве станции, отбывая и прилетая непрерывными потоками.

— Это уже кое–что, — признал Деллиан.

— Это могло бы быть нашим, — с грустью сказала Ирелла. — Так бы мы жили, такое бы строили. После Последнего Удара.

Он обнял ее крепче, так что голова его прижалась к ее груди.

— Мы справимся. Вот увидишь.

— Да.

— Ты готова?

— Конечно.

Он оторвался от нее и посмотрел снизу вверх. Взгляд его был пугающе глубоким, напряженным.

— Мы еще можем остаться здесь, в хабитатах. Это будет хорошая жизнь.

— Для нас. А как насчет наших потомков, если Последний Удар не сработает?

— Как сказало Лонев, они разработают тут новое оружие, такое, которое сможет победить оликсов. Кроме того, я думал, ты этого хочешь: общества, разорвавшего цикл исхода.

— Да, конечно. Но я слишком много вложила в миссию Последнего Удара, и тебе бы стало все здесь ненавистно. Не притворяйся, что это не так.

— Полагаю, мы достаточно хорошо знаем друг друга.

Она наклонилась и поцеловала его в макушку:

— Полагаю, да.

Это было совсем не похоже на отлет «Моргана» с Джулосса. Тогда они собрались отпраздновать отправление других кораблей Удара, каждый из которых избрал свой путь через галактику. То была церемония надежды и предвкушения, и их преданность цели оставалась нерушимой. На этот раз в главном зале звездолета собралось едва ли сто человек из тысячи, находящихся на борту. Более семисот уже распределились по анабиозным камерам, чтобы проспать все двенадцать лет путешествия к нейтронной звезде. И все равно они прибудут на пятьдесят лет позже кораблей–сеятелей, движущихся с еще более высокой релятивистской скоростью.

— Где все остальные? — спросил Деллиан, одевшийся по такому случаю в парадный мундир взводного — и потому оказавшийся в меньшинстве.

— Заняты, — ответила Ирелла. — Нужно мониторить много новых систем.

Деллиан отнесся к этому скептически; для мониторинга систем существовали гендесы. Он взглянул на большой экран, на котором демонстрировалось пространство сразу за корпусом «Моргана». Тридцать недавно построенных боевых кораблей Последнего Удара окружили станцию условной сферой диаметром пятьсот километров. Все они создавались по образцу «Моргана», то есть представляли собой семь выстроившихся в ряд решетчатых шаров, щетинящихся множеством сбрасывающих тепло зубцов. Но были и отличия. Задняя секция теперь содержала двигатель, разработанный для проекта «Актеон», — пять ребристых овалоидов, испускающих жутковатое аквамариновое свечение, а на пятой палубе размещалось ядерное оружие, созданное командой Вим: длинные пучки отвердевшего света пульсировали в ритме сердцебиения. За флотом виднелись три хабитата — тенями на фоне звездной гряды, рассекающей бездонную тьму глубокого космоса.

— Ты в порядке? — спросила Ирелла.

— Конечно.

Люди начали рассаживаться. Деллиан показал на ряд перед сценой.

— Нас так мало, да? — сказал он. Словно признался в чем–то.

— Ты говорил с Энсли перед тем, как он улетел с кораблями–сеятелями?

— Не так уж много. А что?

— Мы частенько беседовали о том, как мало на самом деле влияния оказывает жизнь на вселенную.

— Не думаю, что дотягиваю до такого уровня философии.

Ирелла взяла Дела под руку и помахала только что вошедшему Александре.

— Самоуничижение паче гордости.

— Тебе его не хватает?

— Да. Потому что без него мы в меньшей безопасности. Но он правильно сделал, что улетел вместе с сеятелями. Он сможет защитить их, пока они насаждают цивилизацию нейтронной звезды, а та уже воздвигнет свою защиту.

— Точно.

И снова он почувствовал легкое беспокойство. Несмотря на все заседания консультативного совета, дебаты и комитеты стратегических разработок, Последний Удар по–прежнему оставался концепцией Иреллы. Логичной, разумной, имеющей наибольшие шансы на успех. И всё же…

«Может, я параноик».

На каком–то фундаментальном уровне он знал, что Ирелла никогда не предаст их. Так, может, его сомнения — остатки воздействия нейровируса оликсов?

Будем надеяться.

И это была, пожалуй, самая безумная мысль из тех, что когда–либо приходили ему в голову.

Александре присоединилось к ним, сев рядом с Иреллой; нашли себе места и остальные из взвода.

— У тебя есть еще минута, прежде чем закроются порталы на Сисакет, — с усмешкой сказал Деллиан старому наставнику.

— Ни за что, — ответило Александре. — Видишь, что случилось в последний раз, когда я позволил вам уйти одним?

— Не стоит превращать нас в предлог, оправдывающий то, что ты покидаешь хабитаты, — сказала Ирелла. — Мы собираемся дать бой оликсам. Шансы на успех неизвестны.

Деллиан сердито нахмурился:

— Святые! Это же все твоя идея.

— Знаю. Но вы должны следовать плану по правильным причинам.

— Эй, вы двое, перестаньте ругаться, — одернул их веселый Джанк. — Капитан здесь.

На сцену вышло Кенельм. Деллиан обрадовался, увидев, что оне тоже в форме. Знакомые вещи и традиции действовали на него успокаивающе, хотя он и вполовину не был сейчас так уверен, как тогда, когда «Морган» покидал Джулосс. Борьба оказалась куда серьезнее, чем они тогда представляли. И отчаяннее.

На экране появилось лицо Лонев, заслонив половину флотилии Последнего Удара.

— Мне бы хотелось произнести мою старую прощальную речь, — сказало Кенельм, — но все мы знаем, что она больше не подходит. На этот раз, отправляясь в путь, мы идем навстречу угрозе, куда более серьезной, чем можно себе представить. Приманка Ваяна, возможно, и не дала того результата, который мы ожидали, зато мы стали сильнее и лучше осведомлены. Кроме того, мы спасли от порабощения четверть миллиона человек, а это достижение, которым воистину можно гордиться. Теперь освобожденные нами жизни останутся здесь, в безопасности, среди звезд, вольные выбирать собственную судьбу.

Деллиан почувствовал, как напряглась Ирелла при этих словах Кенельм.

— Едва ли мы когда–нибудь еще увидим друг друга, — продолжил капитан, глядя на изображение Лонев, — но, возможно, наши потомки встретятся с вашими потомками на отвоеванной Земле.

— Мы будем стремиться исполнить это пророчество, — официально отозвалось Лонев. — От имени всех нас, выбравших эту жизнь, я благодарю вас за службу и желаю удачи.

— Чтобы победить, нам понадобится много больше, чем просто удача, — пробормотал Фалар. Тиллиана двинула его локтем.

Кенельм с достоинством поклонилось Лоневу:

— В любом расставании есть и горечь, и сладость. Мы идем вперед, чтобы противостоять древнему врагу. Святые больше не с нами, но их дух живет в каждом из нас. Миссия Последнего Удара почтит их память той же самоотверженной решимостью, какую продемонстрировали они нам. Знайте, Святые: мы вас не подведем.

— Мы вас не подведем, — торжественно пообещал и Деллиан.

Или погибнем, стараясь не подвести.

По знаку Кенельм все встали.

— Мы улетаем не с печалью, но с надеждой, — сказало оне.

Оптический дисплей показал Деллиану, что все портальные соединения с хабитатами отключены. Двигатель «Моргана» включился, и они начали набирать разгон. Вокруг выстраивались широким кругом остальные тридцать кораблей флотилии, оставляющей позади три хабитата. Такого порядка они будут придерживаться следующие сто тридцать семь световых лет.

Деллиан молча смотрел на экран. Три хабитата тускнели, удаляясь. Потом в темноте космоса быстро выросли три тонких голубых кольца расширяющихся порталов, приветливо приглашая хабитаты скользнуть в них. Потом все исчезло.

Вот так. Мы это сделали.

Он повернулся и поцеловал Иреллу:

— Спасибо.

Затем Деллиан обратился к своему взводу:

— Ладно, завтра, значит, последняя тренировка, а потом все в анабиозные камеры. Честно говоря, не хочется мне целых двенадцать лет торчать на этом корабле, пялясь на вас, ребята.

ЛОНДОН декабря 2206 года

Камера предварительного заключения была вся из бетона: стены, пол, потолок. Только дверь железная, взрывоустойчивая, толщиной в полметра.

Олли так и не снял свой страховочный ошейник. Он сидел на карбоновой койке рядом с Лоло. Они не держались за руки. Не разговаривали. Оба смотрели прямо перед собой.

Наконец Олли не выдержал и завопил:

— КАКОГО ХРЕНА?

Лоло заплакало.

— Ох, ради Христа. — Олли неуверенно приобнял оне.

— Прости. Прости. Прости.

— За что? — спросил искренне озадаченный Олли. — Это дерьмовое время для жизни, и чем дальше, тем хуже. Я, наверное, сдох бы, добираясь до Николаи. Лондонский щит скоро падет, как Берлинский. Как же ты залетело?

— Так получилось. Мой гендерный цикл нарушен. Думаю, из–за стресса. Это случайность. Но это прекрасная случайность, Олли. У нас будет ребенок!

— Ребенок… Мы же не выберемся из этого дерьма, ты же знаешь, верно? Это будет самая короткая, самая жалкая жизнь. Мой ребенок…

— Олли, там, где есть жизнь, есть и надежда. Всегда.

— Тупица ты.

— Прости.

Он придвинулся ближе.

— Перестань это говорить. — Ладонь Олли легла на живот Лоло, прижалась к красной ткани платья. — Сколько уже?

— Два с половиной месяца.

— И не скажешь. Ты уверено?

— Тесты на беременность не ошибаются. Я сделало четыре.

— Почему ты мне не сказало?

— Боялось. В смысле это же не лучший в мире день, да?

— Этот день не настал бы, если бы ты сказало.

— Это не моя вина! — всхлипнуло оне.

— Я знаю. Всё в порядке. Это мне надо просить прощения. Я не должен был кричать на тебя. Просто… время, Лоло. Не слишком хорошее ты выбрало время.

— Они собираются предложить тебе сделку.

— Знаю.

— Не делай ничего безумного, ладно? Я люблю тебя. Я не смогу сделать это без тебя. — Рука оне потянулась к животу.

Олли сокрушенно кивнул:

— Понял.

— Ты действительно думаешь, что Лондон падет?

— Не сейчас. Не для тебя. Я позабочусь об этом. Во всяком случае, ты же утопиец. Ты имеешь право на репатриацию в Акиту. — Он вскинул голову, разыскивая датчики, которые должны были тут быть, но оставались невидимыми. — Эй, слышите? И это прежде, чем вы сделаете мне предложение!

— Я никуда не уйду без тебя, — сказало Лоло.

— Давай просто посмотрим, куда это нас приведет, ладно? Я им, верно, страшно нужен, иначе лежал бы уже носом вниз на дне доков.

Олли выжидающе озирал голые стены.

Меньше чем через минуту дверь распахнулась. В камеру вошел Кохаи Ямада всё в той же ветровке. Двавооруженных охранника остались стоять снаружи.

— Значит, так, — сказал Кохаи. — Лоло, попрощайся–ка пока со своим приятелем. Нам с Олли надо чуток побеседовать.

— Я никуда не пойду, — заявило Лоло.

Олли отлично знал этот тон. Вздохнув, он обнял оне и нежно поцеловал:

— Всё путем. Это наш билет отсюда, так что не капризничай, а то испортишь чего ненароком.

Лоло хмуро покосилось на Кохаи и с демонстративной неохотой поднялось:

— Будь осторожен. Я им не доверяю.

— Я тоже.

— Знаешь, они забрали Бика и бабушку, когда привезли меня сюда. Погрузили их коконы в ап–фургон.

Олли мрачно зыркнул на Кохан:

— На хрена?

— Вот, — многозначительно протянуло Лоло. — Что ты и говорил.

— Э. А что именно?

— Ты не параноик, если за тобой действительно следят.

Оне повело рукой, как бы охватывая камеру.

— Береги себя. — Олли поцеловал Лоло, потерся щекой о щеку. — И… ешь нормально, и все такое. И никакого нарка, вообще никакого!

— Я завязало больше месяца назад. А ты и не заметил.

— Ох. Прости. Уже знаешь, кто у нас будет?

Лоло нахмурилось, потом с легким раздражением покачало головой:

— Мои гены доминантные, Олли. Наш ребенок родится омни, конечно.

— Хорошо. Это хорошо.

Последний поцелуй, и Лоло вышло из камеры, быстро оглянувшись, когда дверь уже захлопывалась:

— Я люблю те…

Олли перевел дыхание.

— Я имел в виду именно то, что сказал, — твердо проговорил он. — Оне вернется на Акиту прежде, чем мы хотя бы начнем обсуждать условия.

— Крутой парень, да?

— Я знаю свои права.

— Немудрено. Ноль — число, которое несложно запомнить.

— Оне — гражданин Утопии.

— Что дает право на полное дерьмо.

— Да пошел ты!

— Но в качестве жеста доброй воли я согласен. Лоло Мод будет позволено вернуться на Акиту.

— О. Хорошо. Спасибо.

— Олли, это путешествие в один конец. Оне больше не вернется. И ты — известный преступник, досье которого длиннее интерактива о Сумико. Ты же любишь Сумико, верно?

О, черт.

— Угу. — Если им известно это, значит, им известно все. — Чего вы хотите?

— Того же, чего и ты: Николаи.

— Ты сказал, что знаешь, где она. Зачем же вам я?

— О, вот тут–то все и усложняется. Мы не можем позволить ей узнать, что нам известно о ней.

— Так возьмите и уберите ее. Есть же снайперы. Дроны. При чем тут я? Я — никто.

— Отнюдь, Олли, отнюдь. Ты — кое–кто очень важный. Сегодня, во всяком случае.

— Пошел ты еще раз.

— Дело вот в чем. Николаи работает на оликсов…

— Зачем? — выпалил Олли. — Не понимаю. Никогда не понимал. Она и Джад — они же обе предали нас.

— Ты тоже, Олли. Вы пытались уничтожить ретрансляционную станцию в Кройдоне. Без нее — без той энергии, которую она подает на генераторы Лондонского щита, — мы все сейчас были бы коконами на борту «Спасения жизни».

— Слушай, мы же не знали. Мы были глупы, да, но Легион никого не предавал. Мы сделали это ради денег. Не для гребаных чужаков! Но Николаи и Джад — они знали. И все равно делали. Они, должно быть, заключили какую–то сделку с оликсами, верно?

— Ты так полагаешь?

— Ну а как иначе–то? Нет никакой другой причины. Я думал об этом два года. Потому и пошел за ней.

— Понимаю. Месть заложена в каждом из нас. Культура, воспитание, цивилизация… Месть первобытна. И когда мы теряем все остальное, остается она.

— Нет, ты все–таки не понимаешь. Николаи стала бы моим рычагом давления.

Кохаи взглянул на него с любопытством:

— Ты хотел заключить с ней сделку?

— Я собирался заставить ее пойти на сделку, да. Мне нечего было терять. А потом случилось все это дерьмо. — Он развел руками, точно приглашая полюбоваться на бетонную камеру. — И Лоло… в смысле… черт!

— Какую сделку?

— Она знает оликсов. Оликсы знают, как обратить вспять окукливание. Должны знать. Они могут вернуть мне бабулю и Бика.

— А. — Кохаи улыбнулся.

Не понравилась Олли эта улыбка. Не было в ней ни грана сочувствия.

— Теперь понимаю, — сказал Кохаи. — Что ж, умный ход.

— Да? Тогда как я тут оказался?

— Судьба. И бедный старый Карно Ларсен. Что ты с ним сделал?

— Ничего! Клянусь! Он просто умер. Вы не можете обвинить меня в этом.

— Нет. Но остаются еще налет на Кройдонскую станцию и дом на Личфилд–роуд. Эти обвинения никуда не делись.

— Ну? И что? Что вы собираетесь делать? Запереть меня здесь? Надолго?

— Часов на десять.

— Э?

— Лондонский щит откажет самое большее через десять часов, если не остановить диверсионную деятельность Николаи. Они буквально грызут генераторы, кусок за куском.

— Но… если вам об этом известно, остановите их.

— Тут картина пошире, Олли. Такая широкая, что даже я не вижу ее всю.

— Погоди. Вы что, собираетесь позволить Лондону пасть? Не может быть.

— Чтобы предотвратить падение Лондона, нам нужно сначала устранить Николаи — причем таким способом, который не вызовет никаких подозрений. И этот способ — ты, Олли. Парень из банды, затаивший злобу и жаждущий мести, — тут нет ничего подозрительного. Ты недостаточно умен, чтобы быть кем–то другим.

— Дерьмо. Вы хотите, чтобы я убил ее?

— Я не политик и не собираюсь нести всякую чушь вроде «устранения угрозы» или «разрешения конфликта». Да, мы хотим ее смерти. Но она должна знать, что это делаешь ты — чтобы отомстить за Легион.

— Нет, не врубаюсь. Если она умрет, какая разница, что там она подозревала — а кстати, что?

— Что мы знаем о ней. Что тебя послали мы. Ясно? Так что просто сделай то, что мы просим. Тебе же все равно.

— Вовсе нет. Ты просишь меня кого–то убить. А я даже не уверен, что смогу.

— Ты убил Карно Ларсена.

— Нет! Он… Я не виноват!

— Конечно. А что насчет Николаи?

— А что насчет нее?

— Ты пытался найти ее два года. Что ты планировал сделать, заполучив ее? Сводить на романтический ужин? А потом в клуб?

— Да пошел ты!

— Олли, у нас мало времени. Мне нужно знать твой ответ.

— Скажи, почему она не должна знать о вас, — упрямо сказал Олли. Это все, что у него осталось сейчас, чтобы разобраться в том потоке дерьма, в который превратилась его жизнь.

— А ты подумай. Она работает на оликсов, верно? Они поддерживают с ней связь, так что, если она что–то заподозрит, они об этом узнают. А этого мы не можем допустить ни при каких обстоятельствах.

— Но если она умрет, она… Ох! — Олли захотелось свернуться клубком. Сошла бы и доза зеро–нарка, пожалуй. — Если она заподозрит, что я работаю на вас, и убьет меня… та–а–ак. Черт. Ты не веришь, что я это сделаю.

— Вообще–то верю. Проблема в том, что ты попадешь в исключительно враждебную среду. Нет никаких гарантий. Так что приходится планировать исходя из этого.

— Да. Полагаю.

— Могу чуток подсластить, — сказал Кохаи.

— Чем? Вы же отошлете Лоло домой. — Олли резко вскинул глаза. — Отошлете же, да?

— Да, но мне нужна твоя преданность — настоящая преданность. У нас только один шанс, и он должен сработать.

Дверь камеры открылась, и Олли уставился на вошедшую женщину. Она была в простой белой рубашке и темных брюках, то есть явно не относилась к тем, кто заботится о своей внешности. И лицо ее было довольно обыкновенным. Светло–карие глаза, аккуратно и коротко подстриженные черные волосы. Пожалуй, небольшая примесь азиатской крови. Человек, которого трудно запомнить. Идеальная «типичная женщина».

— Это Лим Танью, — представил «гостью» Кохаи.

— Рада познакомиться, — сказала Лим.

— Да уж.

— Лим из медицинской группы Обороны Альфа. Правильно, Лим?

— Имею такую честь.

— Медицинской? Обороны? — Олли не улавливал смысла, и это было нехорошо.

— Лим занимается исследованием коконов.

— Исследованием?

— Моя группа изучает возможность обращения процесса вспять, — пояснила женщина. — И мы добились кое–каких весьма многообещающих результатов.

— Да вы, на хрен, издеваетесь!

— Нет. Процесс находится на экспериментальной стадии, но, чтобы продвинуться дальше, нам нужно перейти к полноценному испытанию на людях.

— Охренеть. Это вы о бабушке и Бике, что ли?

Кохаи пожал плечами:

— Кто–то должен быть первым. Это их шанс, Олли. Иначе их отправят в убежище «зеленой зоны», к миллионам других, кто там содержится. Ну вот скажи — даже если Лондон переживет завтрашний день, насколько ты уверен в том, что правительственная программа восстановления доберется до них прежде, чем мы победим и прогоним оликсов?

— Ублюдки. А если не получится?

— Честно говоря, — сказала Лим, — я даю семидесятипятипроцентную гарантию их полного восстановления в заново выращенном теле.

— А какие у тебя шансы заставить Николаи это сделать? — мягко поинтересовался Кохаи.

Олли уже знал, каким будет его ответ. Конечно, он согласится. Просто сказать это вслух, признать это будет очередным поражением. Но он уже проиграл партию жизни — в тот день, когда Легион получил первый платеж от Джад.

— Для этого вы заберете их с Земли? — слабо спросил он.

— Моя лаборатория в системе Дельты Павлина, — кивнула Лим.

— Так что Лоло сможет подтвердить, что мы играем честно, — сказал Кохаи. — Олли, мне нужен ответ. У нас очень мало времени.

— Ладно. Я это сделаю.

Лейпциг пал, когда Кохаи вел Олли в комнату внедрения, устроенную на третьем этаже Гринвичской башни. Новости выплеснулись на его линзы еще на лестнице. Единственный генератор щита отключился, пораженный вирусом, и одновременно вырубилась энергия из–за диверсии на кабеле. В обычное время вторичный источник питания среагировал бы мгновенно. Но оборудование, перегруженное двумя годами напряженной работы, слишком истрепалось, а вирус «запорошил глаза» управляющему Ген 8 Тьюрингу, и перенаправление энергии включалось слишком долго, слишком много миллисекунд. Генератор взорвался, запустив каскад, поскольку оставшиеся генераторы не смогли ничего скомпенсировать.

Орбитальные спутники–шпионы видели, как защитная стена искусственно сгущенного воздуха разлетелась в клочья. Секундой позже корабли Избавления отключили энергетические лучи, но это уже не имело значения. Бушующий наружный воздух обрушился вниз, точно наэлектризованный поток магмы. В городе словно разразилось землетрясение. Лопнули миллионы окон, просели крыши, стены пошли трещинами. Здания повыше угрожающе зашатались. Некоторые рухнули в грохочущих клубах пыли, закручивающихся свирепыми вихрями под напором штормовых ветров, несущихся по всем дорогам.

Муниципальные датчики показывали людей, что пробирались по улицам, борясь с ураганным шквалом. Крики их терялись в вое катаклизма. Летящие обломки превратились в шрапнель, режущую кожу. Сухая трава и голые деревья начали тлеть.

Все сетевые каналы связи с Лейпцигом сразу отключились — вместе с остававшимися в городе порталами. Где–то на подсознательном уровне Кохаи этому даже обрадовался. Он уже видел, что происходит после того, как рушится щит, — как на людей охотятся, как их подчиняют и забирают. И не хотел «любоваться» этим снова.

На линзы выплеснулась иконка Юрия.

— Видел Лейпциг?

— Да. — Кохаи неуверенно покосился на Олли; пожалуй, они не могли мотивировать его еще сильнее, открыв доступ к информации.

— Согласно последним разведданным, на подходе новый тип боевого корабля оликсов. Они будут здесь через пять дней, — сказал Юрий. — Не хотелось бы затягивать Ответный Удар, но нам нужен еще день, чтобы все подготовить. Если ты собираешься закрывать проблему диверсий в Лондоне, то это надо провернуть быстро.

— Мои команды наготове. Нужно только, чтобы Олли сделал свое дело. Это еще максимум полчаса.

— Хорошо. Ладно, удачи. Мне правда жаль, что приходится накладывать на тебя все эти ограничения.

— Я понимаю. Не волнуйся.

— Слушай, если Олли облажается, возвращайся сюда, в Дельту Павлина.

— Спасибо за предложение, шеф, но тут, внизу, много людей, заслуживающих того, чтобы выбраться. Не только я.

— Не строй из себя мученика, Кохаи. За последние два года их было так много, что еще одного никто не заметит. Кроме того, тебя ждет жена.

— Да.

— Еще одно. Когда бы ты ни появился здесь, меня рядом не будет, так что я просто хотел сказать, как высоко ценю то, что ты сделал. Ты отличный сотрудник службы безопасности, Кохаи.

— В каком смысле — «тебя рядом не будет»?

— У всех у нас свои роли.

— Тут кто–то что–то говорил о мучениках?

— Я не мученик. Со временем ты это узнаешь. Но мы больше никогда не увидимся.

— Шеф!

— Ты хороший человек, Кохаи. Я доверяю тебе спасти Лондон. А теперь прощай. — И иконка Юрия исчезла.

— Дерьмо!

Олли встревоженно посмотрел на него:

— Что?

Кохаи промолчал, только сейчас осознав, что у него дрожат руки. Потом посмотрел в лицо этого глупого парня. Олли получил несколько периферий, доставленных Лим, созданных по какой–то новой технологии, разработанной Обороной Альфа. Предполагалось, что эти устройства невозможно обнаружить, но с имплантацией пришлось поторопиться. В результате Олли явно страдал от боли: он был красным, потным и постоянно морщился.

— Ничего, — ответил наконец Кохаи так бодро, как только смог.

— Что–то не похоже, — угрюмо отозвался Олли.

— Ты — не единственная операция, которую я провожу, сынок. Не льсти себе.

В комнате внедрения был установлен трехметровый портал. Там же ждал вооруженный отряд из пяти человек; на линзы Кохаи выплеснулась информация, что пятнадцать уже перемещены. А высоко над городом летело восемь противоповстанческих дронов, направлявшихся в сторону Челси.

— Идем, — сказал Кохаи.

Он хотел, чтобы Олли продолжал двигаться, чтобы у него не было времени остановиться и подумать. Крылась в нем какая–то уязвимость, тревожащая Кохаи. Десять минут ушло только на то, чтобы уговорить парня снять кожемаску и ошейник со взрывчаткой. Десять минут, которые они не могли себе позволить.

Олли с беспокойством смотрел на портал и охрану.

— Куда он ведет?

— Я же говорил. Николаи в Челси, в доме семьи Пэйнор на Пелхэм Кресент. А этот портал ведет к дому на Онслоу–сквер, что сразу за углом.

— Пелхэм Кресент?

— Да, на Фулхэм–роуд. Идем. — Он нетерпеливо махнул рукой.

Олли без особого интереса оглядел комнату, в которую они вышли. Типичный старый лондонский шик: гостиная с высокими потолками, большими створчатыми окнами и дорогой мебелью, сдвинутой к одной из стен. На этом фоне жилище Клодетты Бомон выглядело дешевкой. Охранники тоже проследовали через портал. Один отряд уже находился там, так что в помещении сделалось тесновато.

Кохаи провел Олли в зал с классическим черно–белым мраморным полом.

— Так, Лоло на связи. У тебя минута, чтобы убедиться, что оне в порядке и что мы выполнили свою часть сделки.

Олли потребовалась пара секунд, чтобы понять, что ему только что сказали. Боль от только что установленной периферии пульсировала в мозгу несмотря на местную анестезию. Мысли были туманными, вялыми, и всё происходившее он воспринимал с некоторой задержкой. На линзы выплеснулась иконка Лоло.

— Эй, привет, — протянул Олли. — Ну и где ты?

— В Аките. Я действительно здесь, Олли! Где–то в столице; я узнаю силуэты зданий.

— А бабуля и Бик?

— Их пронесли через портал вместе со мной, но потом Лим Танью куда–то ушла с ними. Меня, наверное, туда не пустят.

Олли, нахмурившись, оглянулся на Кохаи.

— Это сверхсекретное учреждение, — измученно пояснил Кохаи. — У оне нет туда допуска. Но будет полный доступ к наблюдению за процедурой. Прямо сейчас команда сопровождения ждет прибытия семьи Лоло. Можешь себе представить, в каком они состоянии.

— О да, — буркнул Олли. Он никогда и не думал о семье Лоло. Оне редко упоминало о них, разве что рассказывало, насколько расширенные утопийские семьи лучше любых других вариантов.

— Закругляйся, — велел Кохаи.

— Люблю тебя, Лоло, — сказал Олли. — Ты лучшее.

— Олли, дорогой, пожалуйста, будь осторожен.

— Осторожность — мое второе имя.

— Вот и нет. И никогда не было.

— Слушай, через полчаса все это закончится. Они снабдили меня кое–какой навороченной периферией, из самых лучших. А потом я сразу присоединюсь к тебе, ладно?

— Обещай!

Связь не позволяла ничего толком определить, но Олли точно знал, что оне плачет. Опять.

— Обещаю. Думаешь, я хочу оставить нашего ребенка без отца?

— Олли!

— Ладно, мне пора. Увидимся.

Охранники покинули зал, удалившись куда–то вглубь дома. Кохаи открыл переднюю дверь.

— Ты нас не увидишь, — сказал он Олли, — но мы будем с тобой. В доме много синт–жучков. Мы будем отслеживать каждую секунду.

Олли шагнул наружу.

— Понял, — кивнул он, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.

— Эй, Олли…

— Что?

— Удачи, — торжественно произнес Кохаи. — Серьезно.

— Конечно.

Гладкая черная дверь закрылась, оставив Олли одного под каменным портиком. Сухой порывистый лондонский воздух качал ветви мертвых деревьев на площади и отвешивал Олли пощечины. Он к такому не привык; впервые за очень долгое время он вышел наружу без кожемаски. Медики, вживлявшие периферию, дали ему какого–то крема для щек и носа, но ощущения все равно были странными. Голая кожа оказалась такой чувствительной…

Он вышел на расчищенную дорогу вдоль Сидней–плейс, всего в нескольких метрах от Фулхэм–роуд. Повернул налево — и вот уже впереди Пелхэм Кресент. Белое здание в георгианском стиле зловеще сияло под дьявольским небом, нависая над небольшим парком, который, как и все остальные открытые пространства в городе после Блиц-2, представлял собой заброшенное кладбище кустов и деревьев.

Мысли подошедшего к входной двери Олли всё еще были погружены в оцепенение. Снаружи стоял человек. Он и разрушил чары. Олли ухмыльнулся ему. Дорогой костюм, темный — всегда темный. Униформа мелкого рядового солдата–мафиози. Охранник нахмурился, опустив взгляд, и махнул рукой — убирайся, мол.

Олли знал, что справиться с ситуацией можно лишь одним способом — тем, который применил бы Петр: подавляющей наглостью.

— Эй ты, — рявкнул он. — Я здесь, чтобы повидаться с Николаи. Открывай.

— Отвали.

— Хрена с два. За ней должок. Так что ты либо впускаешь меня, либо я возвращаюсь с ракетным дроном и взрываю дверь, перед которой ты торчишь. Давай–давай, звякни ей. Скажи, что тут Олли из Легиона, а потом открой эту гребаную дверь.

На лице мужчины вроде мелькнула неуверенность. Последовала пауза, потом ненависть вытеснила сомнение. Дверь распахнулась. Олли издевательски ухмыльнулся и шагнул внутрь.

В доме не наблюдалось никаких признаков присутствия кого–либо из семьи Пэйнор. Кохаи сказал, что их не видно тут уже несколько месяцев, с тех пор как безопасники внедрили сюда синтетических жучков. Неизвестно, что сделала с ними Николаи — убила или держала где–то в заложниках. Так или иначе, теперь она руководила делами семьи, какими бы эти дела ни были во время Блиц-2.

Дом походил на пятизвездочный отель, постояльцев которого не затронули события двух последних лет. У каждого из капитанов семьи имелась своя комната. Ели они вместе, в столовой, определенно не беспокоясь о нормировании. Отрывались каждую ночь и с парнями, и с девушками, подстегивая себя зеро–нарком (только мягким и основательно подрезанным; все–таки Николаи требовала от них выполнения своих обязанностей снаружи). Носили костюмы с Сэвил–роу и играли с любой безделушкой, какую только хотели.

Олли, шагающего среди всего этого декадентства, тошнило. Таким стал бы и Легион, к такой жизни они стремились — более богатой, более успешной.

«Знают ли эти люди о том, что они помогают оликсам? Да как они могут не знать? Просто им плевать. Ублюдки»!

У подножия лестницы его ждал юноша, даже подросток, совершенно голый, если не считать серебряного ошейника с инкрустированной рубинами подвеской — гнездом для таблеток нарка. Золотой мальчик, чьи яркие черты лица привлекали взгляд даже сильнее, чем внешность Лоло. Но Олли, следуя за ним вверх по ступеням, мог думать только о том, что этот паренек едва ли старше Бика.

— У Николаи номер на втором этаже, — предупреждал Олли Кохаи. — Мы никогда не видели, чтобы она покидала его. Так что, если они попытаются завести тебя куда–то еще, это ловушка.

Они добрались до лестничной площадки. Там стояла пара солдат семьи. Один покрупнее Ларса, хотя мускулатура его выглядела совсем иначе, изящнее, что ли, — так отличаются горилла и пантера. Они молча зашагали по обе стороны от «гостя». Стараясь не обращать внимание на запугивание, Олли шел дальше с высоко поднятой головой. Мальчишка постучал в обшитую темными дубовыми панелями дверь в дальнем конце площадки и застыл в ожидании.

Тай сообщил, что Олли подвергают глубокому сканированию, которое выявит все системы, оставшиеся у него со времен Легиона, — те, которые он вшил в куртку. Именно этого Николаи от него и должна была ожидать. Но именно сейчас он выяснил, насколько хороша периферия Лим.

Дверь открылась. Олли вошел внутрь; Тай анализировал дверь, оказавшуюся именно тем, чем выглядела, — обычным дубом, даже без какой–либо современной арматурной сетки. Даже замки самые простые. Это плохо. После того как он убьет Николаи, нужно будет задержать рядовых, пока военизированная охрана Кохаи не ворвется в дом, чтобы спасти его. И Олли не был уверен, что эта дверь устоит перед тем оружием и мускулами, которые он уже видел.

Он очутился в довольно симпатичной гостиной: большой антикварный стол, кожаные диваны, задернутые шторы, ярко сияющая — словно все еще черпала энергию из солнечного колодца — люстра. Николаи стояла перед столом, чуть наклонив к плечу голову, словно оценивая его. На линзах заплясали иконки. Ее альтэго было подсоединено к сети дома, но кодирование такого высокого уровня Тай взломать не мог.

Планирование, вечное планирование, даже сейчас. Если воспользоваться столом, чтобы забаррикадировать дверь, она, пожалуй, продержится чуть дольше. Остается только придумать, как протащить этого монстра пять метров по толстому ковру.

Тай просканировал комнату в поисках скрытого оружия. Но если такое и было, его пассивные сенсоры не сумели ничего обнаружить. Олли попытался прикинуть, где бы он сам разместил пушки, а Тай продолжал сканирование; не мешало удостовериться, что синт–жучки наблюдают за ним.

— А тебе не занимать наглости, раз ты явился сюда, — сказала Николаи.

Олли повернулся к ней, так что график–мишень точно наложилась на ее голову. Она была выше Джад — и стройнее, о чем свидетельствовали облегающая блузка и красные брюки. Волосы подстрижены коротко и, по мнению Олли, плохо уложены, из–за чего голова кажется странно вытянутой, особенно с этим тонким носом и округлым подбородком.

Сделай это. Просто сделай это сейчас. Ну давай же.

Но сперва нужно свести кое–какие счеты. Это его долг перед Легионом. А она должна знать. И именно этого требовал от него Кохаи.

— Семья Пэйнор мне задолжала. Много задолжала за Кройдон.

— О, Олли, я сильно разочарована.

— А мне плевать. Плевать даже на деньги.

— Тогда на что тебе не плевать?

— Знаешь, что сказала мне Джад, как раз перед тем, как полиция нагрянула на Личфилд–роуд? Перед тем, как мои последние друзья погибли в бою?

— Это имеет значение?

— Ага, имеет. Это единственная вещь в мире, которая имеет значение.

— Что–то сомневаюсь, но все равно скажи. Вижу, тебя это гложет.

Линзы Олли оставались сфокусированы на Николаи; Тай анализировал инфракрасное излучение ее кожи, выискивая температурные колебания — или любые аномалии, которые показали бы активацию периферии. И ничего не находил. Это было… неправильно.

— Она сказала: оликсы навсегда.

Он ждал, что в ее глазах вспыхнет тревога, что она всполошится, поняв, что он знает, что она предатель. Но она только поджала губы:

— Нет.

— Что?

— Коу–Джад такого не говорила. Ты лжешь. Зачем?

— Что это, черт возьми, за Коу…

Все было очень странно. Олли услышал громкий хлопок, и в тот же миг мир словно заледенел, и сам он оцепенел. Потом взгляд его сместился: Олли рухнул.

Все чувства резко вернулись, завизжав в мозгу. Он ударился об пол, раздираемый такой агонией, что казалось, голова вот–вот взорвется. Взгляд скользнул вдоль тела, мимо пояса… Олли заорал от ужаса. Ног у него не было — только лужа крови растекалась по ковру. Позади, в двери, зияла пятисантиметровая дыра.

— Анализ указывает на попадание волоконной пули, — сообщил Тай; голос его, казалось, пульсировал в такт миганию на линзах красных медицинских сигналов. Мир отступал, холод полз по спине, заставляя Олли дрожать.

Потом перед ним оказалась Джад. Хмурясь, она опустилась на колени:

— Ты истекаешь кровью, — сказала она. — Но я могу тебя спасти.

Она кивнула, подзывая кого–то.

Дверь открылась, и вошел обнаженный мальчик. В одной руке он держал большой пистолет, в другой — медицинский саквояж.

— Я наложу на твои раны заплаты из К-клеток, Олли. Никто не должен больше умирать. Мы спасем тебя. Мы тебя любим.

Олли попытался заговорить, но губы, к вящей его досаде, отказывались шевелиться.

Джад наклонилась ближе:

— Что?

— Все умирают, — радостно сказал ей Олли. — Так что давай мы с тобой встретимся с Легионом вместе. — И он приказал Таю активировать все новое оружие периферии. Всё сразу.

Кохаи бежал по лестнице сразу за боевиками и чуть впереди парамедиков. В доме гремело эхо выстрелов: это ликвидировали последних капитанов семьи Пэйнор. Им не дали возможности сдаться.

В гостиную.

— Черт!

На полу лежало три тела. Первое: обнаженный мальчик с черным кратером в левой стороне груди, оставленным микроракетой, разорвавшей сердце. Второе: Олли, на спине, ноги ниже бедер отсутствуют, по ковру размазалась мясная каша — все, что осталось от костей и мышц, развороченных изнутри волоконной пулей. Кровь еще выплескивалась слабыми толчками из разорванных бедренных артерий. И третье тело, тело Николаи. С аккуратной дырочкой в виске от проникшего в череп кинетического взрывателя органов. Из ушей, из ноздрей, изо рта течет суп–пюре из инопланетного мозга. Микроракеты сдетонировали также в коленях и локтях, оторвав конечности от туловища.

Визор шлема Кохаи, бухнувшегося на колени рядом с Олли, скользнул вверх. Он хотел что–то сказать парню.

— Ты сделал эту суку. — Боже, какая глупость! — Ты спас Лондон, Олли.

Парамедики принялись заталкивать истерзанные обрубки ног Олли в аварийные модули. Но Кохаи в свое время видел достаточно ранений, чтобы понимать, что все их усилия бесполезны.

Челюсть Олли с трудом шевельнулась, изо рта вырвалось невнятное бульканье.

— Что? — Кохаи наклонился, вслушиваясь.

— Да пошел ты.

И последняя кривая улыбка застыла на мертвых губах.

Медкомплекс пронзительно засигналил. Кохаи отодвинулся, тяжело вздохнул и закрыл глаза.

— Шеф, что бы вы ни планировали, пусть это будет чертовски зрелищно. — И он отдал приказ своим тактическим группам пресечь все диверсионные операции против Лондонского щита, которые организовала Николаи. — С максимальным ущербом для исполнителей, понятно?!

КВИНТА ГОКС-НИКОЛАИ «Спасение жизни», 11 декабря 2206 года

Чер–р–р-рт! Как всегда, боль от насильственной смерти тела была мучительной. Слишком много оружия поразило наше человеческое тело Николаи; в плоти Олли Хеслопа было спрятано пять периферий. Разработали их, должно быть, неаны, поскольку сенсоры дома ничего не засекли. Что ж, неудивительно. Предательство неан — вещь неизменная во вселенной. Мы уверены, что Бог у Конца Времен сурово покарает их за неповиновение.

Мы знали, что с этой встречей что–то не так. Входя в кабинет, Олли Хеслоп был напряжен и встревожен. Признаем, чего–то подобного следовало ожидать. Как и многие люди, он был сильно травмирован неминуемой добротой нашей цели вознести их расу. Однако разум его сохранил воспоминания о событиях на Личфилд–роуд и последнем бое Коу–Джад. Нам всем было бы очень интересно узнать, что случилось с человеческим телом Коу–Джад. Отряд людей, напавших на дом, явно пытался захватить ее.

Да, поведение Олли Хеслопа настораживало. Проведя так много времени среди людей, особенно пользующихся дурной репутацией, мы знали, что что–то не так. Эмоциональное совмещение — чужеродная черта, от которой нам придется избавиться по завершению вознесения, но пока что оно позволяет эффективно действовать на Земле.

Олли Хеслоп нервничал, а потом солгал. Сказанные им слова не были последними словами Коу–Джад. Мы предположили, что он собирается с духом, чтобы совершить какой–нибудь жалкий акт мести, как делают многие люди. Естественно, мы приказали Джоэлю стрелять. Выстрел искалечил бы Олли Хеслопа, поставил бы его на грань смертельного исхода. Тогда его можно было бы подчинить, и мы приняли бы его с любовью.

А этот засранец взял и…

Нет, это плохая мысль. Человеческая мысль, подхваченная от эмуляции, которой мы пользовались, маскируя нашу личность в теле Николаи. Теперь она исторгнута. Мы Гокс. Мы квинта. Не человек.

Олли Хеслоп использовал скрытую периферию. Кошмарная боль пронзила плечи и бедра. Ужас затопил наш объединенный разум при виде отрывающихся от туловища — моего туловища — человеческих конечностей. Шок человеческого тела скрутил все наши тела. Проклятье, как мы ненавидим подобную слабость.

Олли Хеслоп лежал на полу и смотрел на меня, беспомощно воющего. Губы его скривились в злобной ухмылке. Периферия на его правом запястье развернулась, и мы уставились прямо в узкое дуло. Последовала вспышка…

На то, чтобы восстановить самообладание, ушло слишком много времени. Каждый раз времени требуется все больше и больше. Все наши тела испытывают от этого дискомфорт, как будто бы потеря человеческой эмуляции — это что–то плохое.

Наши оставшиеся тела на миг замерли. И перевели дыхание — словно мы были людьми.

Стоп. В четырех наших оставшихся мозгах квинты нет включающих эмоции нейрохимических потоков. Они идеальны. Мы не подвержены случайным животным вспышкам хаоса. Превосходство квинты первостепенно.

Единое сознание «Спасения жизни» осознало мое беспокойство.

— Объясните происходящее, — потребовало оно.

— Мы обратились в четырех Гокс. Наше человеческое тело Николаи уничтожено.

— Как?

— Выстрелом человека, Олли Хеслопа. Единственного уцелевшего члена уличной банды Саутаркский Легион.

— Личность установлена. Его использовали при нападении на лондонскую электросеть в Кройдоне.

— Подтверждаем. Людей низкого статуса легко ввести в заблуждение. Они поддаются жадности.

— Зачем он убил ваше тело Гокс–Николаи?

Мы сделали паузу, обдумывая ответ. Горячность Олли Хеслопа свидетельствовала о том, что им двигала жажда мести. Вполне человеческая черта. И все же — что–то тут было не так. Что–то неуловимое.

— Он заявил, что хочет отомстить Николаи. Он считал, что Коу–Джад, заключившая договор с Легионом, входившая, как и Николаи, в преступную семью, предала его. Такая реакция типична для людей. С искоренением общественных ограничений подобные стычки стали обыденными.

— Объясните свои сомнения.

— Я… у нас… Объяснение в данном случае сложное и неопределенное. Это инстинкт. Я… мы общались с людьми больше любой другой квинты. Мы видели, как они ведут себя в критических ситуациях. Мы хорошо их знаем. Что–то в этой встрече было не так.

— Что именно? — спросило единое сознание.

— Определенные поведенческие индикаторы указывали на чересчур сильный стресс.

— Олли Хеслопу удалось при помощи шантажа и дерзости проникнуть в хорошо охраняемое здание. Он пришел туда с целью убить Гокс–Николаи, зная, что подвергает себя серьезной опасности. Это вызвало бы стресс у любого человека.

— Лондонский щит вот–вот будет ликвидирован. Я считаю совпадение во времени подозрительным.

— Вы чувствуете свою правоту? — требовательно осведомилось единое сознание. — Страдаете неврологическим расстройством? Не заражены ли вы нейровирусом неан?

— Нет! Мы чисты, и сейчас, и всегда. Незначительный сбой понятий произошел из–за остаточных процессов человеческой эмуляции. Мы лучшие из проникших на Землю агентов. И доказали это в ходе многочисленных заданий, которые выполняли на Земле и в других человеческих звездных системах.

— Признаю утверждение об эффективности, несмотря на Верби.

— Теперь нам известно, что наша диверсионная миссия против астроинженерных объектов Дельты Павлина сорвалась из–за неанского метачеловека, Джессики Май. Это был внешний фактор.

— Согласно. Однако необходимость во внедрении пропадает. Городские щиты Земли падают один за другим. Наш окончательный успех близок. Вы будете переведены на корабль. Вместе мы удержим дар людей в священном равновесии и преподнесем их Богу у Конца Времен.

— Я благодарю за возможность служить Богу у Конца Времен.

— Я уполномочу координатора сформировать для вас новое тело квинты. Вы вновь обретете целостность.

— Прекрасно.

— А пока проследите, чтобы в вашей мыслефункции не было никаких остаточных мыслей человеческой эмуляции.

— Их не будет.

МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Седьмой год полета

Когда Деллиан проснулся, тело было вялым, а мысли медленными. Ему хотелось вновь провалиться в уютную дрему с такими приятными снами — снами, которые сейчас уносились прочь, как подхваченные ветром облака. Но нет, ему не позволили. Кровь ускоряла бег, пока различные «пуповины» извлекались из брюшных впадин. Ощущение давления на кожу уходило. Заныло, закололо в отдельных мышцах. А что до привкуса во рту…

Он поморщился и попытался сесть. Ребристые амортизаторы анабиозной камеры послушно приподнялись, поддерживая спину. Но от бурления в животе это не помогло — бурления, стремительно набирающего силу. Даже сейчас, при всех знаниях их общества о генетике и человеческой биологии, всякое тело упорно оставалось уникальным, единственным в своем роде. Его нельзя было просто включить и выключить удобства ради при массовых межзвездных перемещениях.

— Святые!

Его слабо стошнило, жижа тут же смешалась с остатками прилипшего к коже прозрачного геля. Стайка дистанционок размером с жуков заскользила по груди и рукам, очищая тело. Рвота вызвала головную боль, на которую вживленные железы отреагировали выделением легкого успокоительного. От этого голова стала какой–то ватной.

Свет по ту сторону прозрачного корпуса сделался ярче, и Деллиан увидел смотрящего на него сверху вниз — с сочувственным выражением на лице — Ована. Капсула открылась.

— Не заморачивайся, помнишь?

— Угу, — простонал он и поднял руку. Жучки суетливо убрались. Ован стиснул протянутую ладонь и помог Деллиану выбраться.

От движения закружилась голова, зашумело в ушах. Он сел на край капсулы, дожидаясь, когда ощущения улягутся.

— Сперва душ? — спросил Ован.

— Сперва отлить!

Он знал, что это чисто психологическое; трубки для выведения отходов позаботились бы о мочевом пузыре. Однако, если уж тебе нужно идти, ты должен идти. Опираясь на Ована, Деллиан двинулся через ячейку к уборной. И увидел, что Ирелла все еще в анабиозной камере. Все дисплеи мониторов спокойно зеленели. От этого он почувствовал себя немного лучше.

Душ завершил его превращение в нечто живое. Хотя ему и пришлось сесть, позволив мыльной воде изгонять из костей воображаемый холод, а с кожи — остатки геля. До сушилки удалось доковылять самостоятельно. Пока теплый воздух из вращающегося обруча обдувал его, Деллиан вывел инфопочку из режима ожидания. Прочитав то, что выдал ему дисплей, он поспешно отключил сушку.

— Что случилось? Прошло только семь лет. А на вахту нам назначено заступать на девятый год.

— Эффективность двигателя «Миана» падает. Когда возникла проблема, Цинри встретилось с капитаном, и оне приняло решение замедлить ход. Это было год назад.

— Замедлить? В смысле мы уже движемся не с околосветовой скоростью?

— Нет. Мы на эффективной скорости покоя в межзвездном пространстве. Вот уже пять недель.

Деллиан снова запустил обруч, чтобы занять время. Ован принес ему пакет с только что напечатанной одеждой.

— Так что мы делаем, ждем ремонта?

— Ремонт почти закончен. Физики связали неисправность с производственной проблемой в партии деталей. Цинри приказало всем кораблям провести полную проверку двигателей.

Деллиан натянул штаны и с досадой обнаружил, что они с него сваливаются.

— Извини, — хмыкнул Ован. — Я не подумал. Я просто воспользовался твоим файлом. В анабиозе мы все основательно похудели.

— Пожалуй, мне это было нужно.

— Да ладно, это не нужно никому из нас. Я свое набрал за несколько недель. Кстати, анабиозные системы не вполне компенсируют мышечную атрофию, так что тебе придется этим серьезно заняться. Ты уже не так силен, как был.

— А долго ты снаружи?

— Почти два года. Мы дежурили вместе с Цинри. А поскольку мы с тобой знакомы, меня назначили твоим «приятелем по восстановлению».

— Спасибо.

— А ты сможешь помочь Ирелле. Цинри приказало разбудить и Кенельм, и весь консультационный совет.

— Зачем? Ты вроде сказал, что двигатель починен.

— Потому что мы засекли Сигнал.

— Нет. Не может быть. Вы не могли. Святые мертвы. И в любом случае мы слишком далеко от анклава, чтобы засечь Сигнал, даже если они отправили его до того, как их поймали оликсы.

— Деллиан, Сигнал пришел не из анклава оликсов.

То, что «Морган» неподвижно висел между звездами, отчего–то нервировало Деллиана на самом фундаментальном уровне. Полет со скоростью, близкой к скорости света, защищал корабль, делая задачу обнаружить его — а тем более перехватить — феноменально трудной даже для оликсов. Но это инертное парение в почти абсолютной тьме космоса, без всякого аварийного эвакуационного портала, который соединял бы их хоть с каким–нибудь местом, наводило ужас. Деллиан чувствовал себя жутко уязвимым.

Ирелла — что неудивительно — не слишком ему сочувствовала.

— В этом нет никакого смысла, — сказала она ему в их первую совместную ночь после того, как ее вывели из анабиоза. — Эта точка совершенно случайна. Даже если бы сенсорная станция оликсов находилась в пределах пяти световых лет и могла засечь нас — а это практически невозможно, — прошло бы десять лет, прежде чем они сумели бы добраться сюда.

— Знаю, — с жалким видом ответил он. — Просто… Мы здесь совсем одни. Я это чувствую.

— Дел! В нашей флотилии тридцать боевых кораблей, самых грозных из когда–либо построенных человечеством. Ну–ка прекрати, возьми себя в руки!

Он слабо усмехнулся, сбросил халат и лег на кровать, пытаясь не обращать внимания на то, каким он стал тощим.

— Да, мэ–эм.

Она еще раз осуждающе посмотрела — и забралась к нему. Ее длинная футболка совершенно не скрывала, какими тонкими стали руки и ноги за время, проведенное в анабиозе. От этого они казались еще длиннее.

— Даже не думай, — дразняще сказала она, поймав его откровенный взгляд. — Нам обоим нужно как следует восстановиться. А это включает в себя отсутствие лишних физических нагрузок.

— Лишних?

— Да.

Он притянул ее к себе, наслаждаясь тем, как она прижалась к нему.

— А объятия разрешены?

— Ровно одно.

— Ах, кто сказал, что романтика умерла.

Ирелла хихикнула и поерзала, устраиваясь поудобнее.

— Я рада, что тебя разбудили первым. Так здорово было открыть глаза — и увидеть твое лицо. Успокаивающе.

— Ха, а мне досталась физиономия Ована.

Они полежали немного в уютной тишине.

— Как думаешь, что нам делать с Сигналом? — спросил Деллиан.

— Я знаю, что нам делать. Ничего.

— Правда?

— Да. Это, конечно, интригующе, но в конечном счете не имеет отношения к нашей миссии. Вопрос в том, что сделает Кенельм.

— Уверен, ты направишь оне в нужную сторону. Как всегда.

Ирелла повернулась так, что ее лицо оказалось в сантиметре от его лица.

— Дел, я тут думала кое о чем до начала полета. На самом деле я много об этом думала. И правда надеюсь, что это не имеет отношения к делу.

— О. И о чем же?

— Мы знаем об Убежище, верно?

— Да, — осторожно согласился он. — И ты — больше кого–либо другого.

— Правильно. И никто не обрадовался больше, чем я, когда Энсли сказал, что это не миф. Что оно реально. Или, по крайней мере, может быть таковым. Какие–то люди–бродяги присоединились к материнскому кораблю Като и отправились в путь, чтобы основать пристанище, которое никогда не найдут оликсы. Он даже сказал, что с ними был кто–то из его семьи. Внучка, кажется.

— Ты думаешь, у них ничего не получилось?

— Не в этом дело. Энсли сказал, что, когда Фабрика, создавшая его, в конце концов распалась, все фракции пошли своими путями: Като и некоторые люди — строить Убежище; неаны вернулись в укрытие; военный флот ангелов улетел в другую галактику; а корабль поколений людей — искать новую планету. Между мирами, где обосновались люди, нет никакой связи, а значит… — Она выжидающе посмотрела на него.

— Фабрика — это наше прошлое! Корабль поколений, бывший частью альянса, отправился дальше, чтобы основать Джулосс!

— Возможно. Разумеется, не так прямо. Наша ветвь живет в новом мире пятьсот лет, потом оставляет его и летит дальше. Энсли сказал, что его создали около двух тысяч лет назад, в линейном временном интервале. Это указывает на то, что Фабрика, вероятно, существовала три планеты назад, в нашей ветви.

— Джулосс был основан кораблем поколений с Квиллера, который, в свою очередь, был основан Серджи, — процитировал Деллиан. — А тот — Фальконом.

— Да. Так что я полагаю, что место Фабрики — где–то между Фальконом и Серджи.

— Да, это имеет смысл. — Он пытался понять, к чему она клонит, но, как обычно, безуспешно. — И что?

— И то, что если Убежище — это по нашей линии, то почему мы не знаем о Фабрике? Хуже того, почему мы не знали о корабле Энсли — или кораблях?

— Ох, святые. Да, почему?

— Ответ — безопасность, не иначе. Кенельм имеет доступ ко всем видам засекреченных оперативных инструкций.

— Да! Как тот приказ, который оне отдало: если оликсы не среагируют на нашу ваянскую приманку, мы должны по примеру неан выстроить скрытое межзвездное общество.

Ирелла кивнула.

— Выходит, оне знало о кораблях типаЭнсли? — спросил Деллиан.

— Кто–то должен был знать. И Кенельм очень быстро перепоручило мне командование сетью Бенну, когда появился Энсли. Только подумай — неизвестная угроза, возникающая в разгар битвы, а ты перекладываешь проблему на меня. На меня! Да, я умна, но я первая признаю, что стрессоустойчивость у меня не на высоте.

— Святые, оне знало, что Энсли — не угроза!

— И еще кое–что. Мы — ты, я, взводы — не знали, что люди Джулосса умеют продлевать жизнь с помощью биологических инициаторов, восстанавливающих тела. Нас заставили поверить в то, что эта технология предназначена для создания новых тел окупленным, так что возврат «Спасения жизни» не будет бесплодным. И она так хорошо сработала на людях с «Калибара», что, вполне очевидно, это весьма зрелая технология.

— Они все еще с нами! — воскликнул Деллиан, радуясь, что не отстает от хода мысли Иреллы. — Люди с Фабрики. Святые, они всё контролируют. всегда контролировали. Они бессмертны.

Ирелла пожала плечами:

— Возможно. Мы ничего не знаем об омни, входивших в экипаж «Моргана», кроме их официальных досье и того, что они соизволили нам рассказать, точно так же как мы мало что знаем на самом деле об обществе Джулосса, потому что жили там в последние его дни. Нас растили, чтобы мы сражались, а не чтобы задавали вопросы. Наша награда за то, что мы живем жизнью, которую для нас спланировали, — наша свобода после победы. И мы согласились на эту сделку.

— Я — да, — тихо сказал Деллиан. — А вот ты — едва ли.

— Я живу с этим, потому что так решила. Я выбрала тебя.

— Значит, и ты не так уж непогрешима.

Она поцеловала его.

— О, думаю, я все–таки приняла несколько верных решений.

— Я не жалуюсь. Так что, если эти бессмертные существуют и они знали об Энсли, думаешь, они сохранили технологию, чтобы создать больше таких, как он?

— Не знаю, но сомневаюсь. Если бы у них была возможность построить больше — они бы построили. Фабрика возникла благодаря уникальному сочетанию инопланетных технологий. Это был единичный случай. Мы не знаем, сколько звездолетов типа Энсли они создали две тысячи лет назад, но у нас больше нет доступа к этим технологиям. Мы не можем построить новые корабли.

— Ладно, так что же ты хочешь с этим делать?

Почему–то он не мог представить себе бунта. Хотя был совершенно уверен, что другие взводные поддержат его, если узнают о Кенельм. «Или нет? Не потому ли Ир была такой встревоженной и настороженной в последние месяцы перед отлетом»?

— Не знаю, — сказала она. — Я презираю отсутствие честности. А если мы спросим Кенельм, что происходит, к чему такая секретность, мы получим обычные ответы: это для вашей безопасности, чтобы информация, если что — если нас захватят, — не досталась оликсам. Все это политическое дерьмо. Сомневаюсь, что мы получим правдивое объяснение их намерений.

— А у тебя есть какие–нибудь идеи?

— Это должно быть связано с первоначальной операцией Удара. По принципу бритвы Оккама тут что–то простое: не показать, например, что они считают нас, бинаров, расходным материалом, или просто гарантировать, что каждый новый мир исполнит свой долг и создаст военные корабли, которые отправятся наносить Удар.

— Так они что, контролируют ортодоксальность?

— Что–то в этом роде. Я всегда думала, как это удивительно, что наша линия так жестко придерживается единой политико–культурной идеологии на каждой итерации в каждом новом мире.

— Но эта модель оказалась неработоспособной, да? — горько сказал Деллиан. — Ни один Удар не принес Сигнала. К тому времени, когда корабль поколений с Квиллера встретился с чужими и построил Фабрику, они, должно быть, были уже серьезно обеспокоены этим. Так почему же они продолжали придерживаться неудачной стратегии?

— Не уверена, что так и было. Фабрика построила корабль Энсли — или корабли. Но ты прав, Энсли невероятно мощен, так зачем же было продолжать миссии Удара? — Ирелла покачала головой, словно в мозгу ее теснилось слишком много мыслей. — Задумайся о том, что произошло. Энсли, скрываясь в системе Ваяна, находился в каком–то усеченном режиме. Он только ждал и наблюдал. Приманку создали мы. А оликсы ничего не знали об Энсли, что заставляет предположить, что на Ваяне они впервые столкнулись с боевым кораблем с Фабрики.

— Значит, он — единственный?

— Не могу в это поверить. Но едва ли их много. И сейчас мы наконец поймали Сигнал, но это не Сигнал Святых. Кто–то другой одолел корабль оликсов. Это не может быть совпадением. После тысяч лет они терпят поражение дважды — на отрезке в восемьдесят световых лет. По галактическим меркам это очень близко — практически по соседству. Фабрика, должно быть, отправила их сюда, в эту часть космоса, довольно далеко от того места, где они появились, что дает всем причастным к Фабрике огромную фору, если выяснится, что оликсы способны победить корабль класса Энсли.

— Убежище, — сказал Деллиан. — Даже если оликсы выяснят, где была Фабрика, они никогда не смогут определить, куда отправился материнский корабль Като. Теперь уже нет.

— Значит, в итоге все опять сводится к безопасности. Страшный секрет, который хранится две тысячи лет.

— Но… вся миссия Удара — корабли вроде «Моргана», все наши взводы — мы что, всего лишь прикрытие, чтобы материнский корабль Като мог выйти сухим из воды?

— Мы всегда знали, что мы расходный материал, — медленно проговорила Ирелла. — Если все это правда, то мы имеем дело с сущностями, которых по–настоящему не понимаем. Не могу даже представить, насколько выше бессмертный человек может считать себя по сравнению с нами, недолговечными бинарами. Мы для них, наверное, совсем как мунки.

Деллиан почувствовал, как кулаки его сами собой сжимаются от злости:

— Нам нужно встретиться с Кенельм. Заставить оне рассказать нам, что происходит. Взводные поддержат меня, я знаю, что поддержат.

— Нет, Дел, ни в коем случае.

— Но почему?

— Во–первых, это всего лишь предположения — башня из гипотетических возможностей. Во–вторых, флот несет нас именно туда, куда нужно, куда я хочу, — к нейтронной звезде. Если мы разоблачим клику бессмертных, манипулирующую нашей миссией в соответствии со своими планами, политические последствия внутри флота будут чудовищные. Одни Святые знают, что сделают люди! Я не могу на это пойти, особенно сейчас, когда мы уже так близко. Я рада, что непредвиденная задержка отодвинет дату прибытия. Это удача. Но я не могу допустить, чтобы Последний Удар был скомпрометирован. Кроме того, я не верю, что Кенельм — со всеми своими секретами — это сделало.

Больше всего сейчас Деллиану хотелось в отчаянии ударить кулаком по подушке. Конечно, Ирелла права. Права, как всегда. Но это не означает, что ситуация честная. Как же это унизительно — знать, что тебя так нагло использовали. Необходимость дать сдачи была инстинктивной, не говоря уже о том, что оправданной.

— Ладно, — сказал он. — Но если мне покажется, что Кенельм уводит нас от Последнего Удара, я…

— Знаю. И спасибо тебе за то, что ты веришь в меня.

Она поцеловала его — куда нежнее, чем раньше. Свет в каюте потускнел, замерцал розовато.

— Это что, взятка? — ухмыльнулся он во мраке. — Мы же не собирались, помнишь?

Ирелла хихикнула:

— Думай об этом как о нашей первой акции неповиновения власти Кенельм.

Совет стал куда меньше. Вернулся к приемлемому числу, подумала Ирелла, когда они с Деллианом сели рядом друг с другом. Он, как всегда, облачился в форму, но это же Деллиан, обладающий старомодным достоинством, не нашедшим себе места в этой эпохе. Но она любила его — в том числе и за это.

Кенельм заняло свое место за столом.

— Выношу свою благодарность Цинри за то, что оне так умело справилось с данным инцидентом. Хотелось бы сказать спасибо и вам всем за то, что пришли, но поскольку ни у кого из вас не было выбора… Ладно, начнем, пожалуй, с двигателя «Миана».

— Проблема решена, — доложило Вим. — Мы изготовили компоненты–заменители, и они функционируют нормально.

— И всё?

Тон Кенельм был удивленным.

— Не люблю это выражение, — призналось Вим, — но, похоже, случай был единичным. Мы провели доскональное тестирование всех двигательных систем флотилии. Все модули изготовлены в полном соответствии с техническими требованиями.

— Я не понимаю, как партия бракованных деталей могла пройти нашу проверку качества, — сказала Тиллиана. — Выпуская флот, вы проводили те же процедуры?

Ирелле удалось сохранить невозмутимое выражение лица — в отличие от Вим. Оне яростно уставилось на Тиллиану:

— Стоило бы проявить ко мне хоть немного уважения. Анализы и расчеты, которые мы проводили последние шесть недель, абсолютно новые. Даже программы, которые мы использовали, отличаются от прежних. Флотилия снова может разогнаться до релятивистской скорости, не беспокоясь больше о поломке компонентов.

— Значит, теперь нам нужно решить, куда мы направляемся, — сказало Кенельм. — Мы…

— Прошу прощения, капитан, — перебила Тиллиана. — Но если что–то произошло с одним компонентом, то же самое может случиться и с остальными.

— Ты же не всерьез предлагаешь проверить каждую деталь каждого корабля флота?

— Нет, — ответила Тиллиана. — Но меня беспокоит совпадение. Мы висим здесь на скорости покоя и — Святые! — ловим Сигнал. Разве не удивительно?

— В каком смысле — совпадение? — переспросило Цинри. — Ты хочешь сказать, что поломка не была случайной? Что кто–то хотел, чтобы мы остановились и смогли принять Сигнал?

Ирелла бросила на Тиллиану удивленный взгляд.

«А я-то полагала себя королевой заговоров!» Она не могла решить, следует ли ей вмешиваться, чтобы опровергнуть предположение подруги. «Потому что я точно не знала о Сигнале».

— Мы приняли его только потому, что стоим на месте, — сказала Тиллиана. — Нашим датчикам было бы трудно засечь Сигнал, когда мы шли с околосветовой скоростью, но когда мы начинали полет, такой вопрос даже не ставился, потому что мы больше и не искали Сигнал. Нам же уже известно местоположение анклава оликсов, и, если Святые и отправили что–то, их Сигнал не достиг бы нас еще десять тысяч лет. Значит, совпадение?

— Да, — ответило Кенельм. — Потому что, чтобы саботировать наш полет в нужное время в нужном месте, надо было по крайней мере знать, что Сигнал, который необходимо перехватить, идет.

— Более того, — сказала Ирелла, глядя в упор на Тиллиану и надеясь, что ощущение вины не написано у нее на лице. — Сигнал неважен — особенно для нас.

— Что? — захлебнулась Тиллиана.

— Он содержит координаты анклава оликсов, верно?

— Да, — подтвердило Цинри.

— Что ж, эти координаты нам уже известны, так что нет нужды и исследовать источник Сигнала. Что и требовалось доказать. Он неважен.

— Так, — сказало Кенельм. — Я пока воздержусь от вынесения заключения по этому поводу. Что еще нам известно об этом Сигнале?

— Звезда К-класса, от которой он идет, находится в семнадцати световых годах от нас, — сказало Цинри. — Как только мы засекли его, я отправило «Урквай» и «Конво» на а. е. от основного флота, чтобы провели начальные измерения. Анализ показал, что передатчик представляет собой массивную сферическую решетку; мы оцениваем его диаметр в десять тысяч километров. Таким образом, трансляция идет всенаправленная, распространяясь по всей галактике. Мощность передатчика феноменальна — Сигнал вполне способен добраться отсюда до края ядра Галактики.

— Как же он приводится в действие? Какой энергией питается?

Цинри улыбнулось. Экран в конце стола включился, показав нечеткое изображение звезды, окруженной ореолом светил поменьше.

— Это лучшее визуальное изображение, которое мы смогли получить с помощью нашей сенсорной матрицы. По нашим оценкам, там задействовано по меньшей мере четыре тысячи солнечных колодцев.

— Человеческая технология, — радостно возвестило Вим.

— Человеческая технология периода, предшествовавшего вторжению, — поправило Цинри. — Мы не пользовались солнечными колодцами с начала исхода.

— Они быстры и просты, — сказала Ирелла. — Именно то, что нужно для питания непрерывного Сигнала. Тут изящество ни к чему. Оликсы знают, что их корабли засады были разбиты у этой звезды, и знают, что мы сделаем, выяснив местоположение их анклава. Значит, они сразу направятся туда от своей сенсорной станции, вероятно, с целым флотом кораблей Решения. Значит, Сигнал должен быть отправлен — и получен — быстро. Я бы так и сделала.

— А что насчет самого Сигнала? — спросило Кенельм.

— Он короткий, но транслируется на ста человеческих языках. Само послание очень простое. Координаты анклава оликсов, вычисленные по пульсару, и предупреждение.

— Какое? — быстро спросил Деллиан.

Цинри щелкнуло по экрану, и на нем появился текст:

«Это боевой корабль „Лоло Мод" с посланием для всех уцелевших людей, все еще бегущих с украденной у нас Земли. В этой звездной системе была устроена приманка для привлечения оликсов. Когда они прибыли, я содействовал миссии Удара, и мы разгромили их. Будьте осторожны, оликсы знают о наших мирах поколений, они вычислили курс нашей экспансии в галактике. Они знают, что наши корабли Удара создают приманки. Их оружейная технология продвинулась гораздо дальше той, что дали нам наши союзники–неаны. За последние две тысячи лет они заманили в засады несчетное множество человеческих кораблей и сообществ. Пожалуйста, считайте, что эта стадия нашего исхода завершена. Не вступайте в бой с их кораблями; это стало слишком опасно. Выработайте новую стратегию. Я желаю всем, кто получит это сообщение, удачи в их начинаниях и верю, что однажды мы снова будем вместе во всех мирах, которые мы потеряли. Идите с миром и помните, что наша любовь всегда сильнее их ненависти».

— Вот и всё, — сказало Цинри. — Повторяется постоянно, без изменений.

Тиллиана прикрыла глаза.

— Это ловушка оликсов, — заявила она.

— Как так? — спросило Кенельм.

— Они знают о нас всё: миры поколений, Удары, приманки. Всё. Знают, что мы намеревались делать после того, как примем Сигнал.

— О святые, — простонал Деллиан. — Ожидалось, что мы, получив Сигнал, отправимся к ближайшей нейтронной звезде.

— Думаешь, они ждут нас там? — спросило Цинри.

— Вероятность высока, — откликнулась Тиллиана.

— Нет. — Ирелла уже оправилась от шока. — Это подлинник.

— Почему ты так считаешь? — устало вздохнуло Кенельм.

— По двум причинам. Первая логическая: это Сигнал высокой мощности, и он становится все сильнее, верно?

— Да, — подтвердило Цинри.

— Сценарий, при котором оликсы стали бы транслировать сведения о местоположении своего анклава, просто невозможен — тем более что передача непременно разойдется по всей галактике. Любые инопланетяне, которые засекут ее, не смогут перевести написанное, поскольку у них нет ни лингвистических, ни символичных ссылок. Однако карта пульсара основана на математике, так что в ней относительно несложно разобраться. Неаны поняли бы. И Като тоже. Может, даже военный флот ангелов развернулся бы и двинулся к анклаву. Если вы — раса, пострадавшая и бежавшая от вторжения оликсов, единственное, чего у вас нет, это координат анклава. Потому что, едва вы их получите, победить оликсов станет теоретически возможно. Так что — нет, Сигнал не ловушка оликсов. Он настоящий.

— Ладно, — осторожно признала Тиллиана. — А вторая причина?

— Лоло Мод — в некотором роде мой предок.

— Что?

Она, наверное, рассмеялась бы, видя реакцию собравшихся, — если бы все это не было так чертовски трагично.

— Я проследила свою генетическую родословную, когда проходила… лечение на Джулоссе. — Она взглянула на Александре, которое сдержанно кивнуло. — Она восходит к некоему человеку по имени Бик Хеслоп. Известен он — и это единственная причина, по которой он попал в наши записи, — благодаря тому, что стал первым человеком, успешно перенесшим процедуру извлечения из кокона.

— А Лоло? — спросил Деллиан.

— Оне было партнером брата Бика, Олли Хеслопа, который… Ну, он погиб в Лондоне, помогая Святым попасть на борт «Спасения жизни». И Лоло, и Бик покинули Землю, перебравшись на Акиту.

— Но как это доказывает, что послание Лоло настоящее?

— Доказательство — абсолют, которого нам в данном случае не достичь, но это еще один байт, добавляющий данным достоверности. Расширенная семья, в которую вошли Лоло и Бик, жила на Пасобле; это тот же хабитат, который принял Эмилью и Энсли после того, как оликсы вернулись к людским мирам. Так что Лоло было, видимо, на том же корабле поколений, что и Энсли, когда он покинул Фалькон. Оне было на Фабрике. Оне стало одним из боевых кораблей, точно так же как Энсли.

— Раньше мы не знали, выпустила ли Фабрика другие корабли, кроме Энсли, — сказало Александре. — Теперь знаем. Ты права, это добавляет достоверности.

Ирелла благодарно кивнула:

— Нужно также учитывать, насколько близко в галактических масштабах находились корабли Лоло и Энсли. Это не может быть совпадением. Эта часть космоса — фронт волны человеческой экспансии. Все сосредоточено здесь.

— Хорошо, — сказала Тиллиана. — Значит, Лоло Мод — настоящий корабль с Фабрики, и он уничтожил засаду оликсов. Но за этим должен был последовать автоматический ответ; пока мы сидим здесь, оликсы возвращаются к звезде — со значительными силами. Когда они доберутся туда, то немедленно уничтожат шар–передатчик. А когда поймут, что он транслировал, устроят засаду у каждой нейтронной звезды вдоль всего фронта экспансии. Как ты и сказала, именно здесь сосредоточена вся человеческая деятельность — если кто–то вообще остался. Оликсы будут ждать все уцелевшие корабли миссии Удара.

— Точно, — сказала Ирелла. — Но они пока не приняли сообщение. Еще слишком рано. Так что мы должны продолжить полет к нейтронной звезде. Теперь у нас есть преимущество.

Кенельм перевело взгляд с Вим на Цинри:

— Мы готовы возобновить полет?

Вим кивнуло:

— Да, капитан. Год торможения, затем еще год разгона до релятивистской скорости — таким образом мы прибудем позже, чем предполагалось, но, уверено, никаких больше проблем с двигателями у нас не будет.

— Но где сейчас другая миссия Удара? — выпалил Ован.

— Прошу прощения? — переспросило Цинри.

— Лоло Мод — не приманка. Мы знаем, что корабли Фабрики просто ждут оликсов, пребывая в некоем ограниченном состоянии. Они, как и «Морган», выполняли миссию. Какие бы люди ни находились у той звезды, они биоформировали ее планету. Значит, прямо сейчас, если они следовали протоколу…

— Святые, да! — взволнованно воскликнул Деллиан. — Они направляются к той же самой нейтронной звезде, что и мы!

— Как и все уцелевшие корабли Удара, — сказала Тиллиана. — Как только они засекут Сигнал, они полетят туда — и все корабли Фабрики тоже. Черт, если остался еще хоть кто–то, мы могли бы даже убедить некоторые корабли поколений изменить курс и присоединиться к нам.

— Мы не были бы больше одни!

Ирелла не видела Дела в таком возбуждении с тех пор, как они засекли корабль оликсов, приближающийся к Ваяну. Это был почти что прежний Деллиан. Она потянулась и стиснула его руку.

— Не обязательно, — сказала она, словно прося прощения. — Сигнал Лоло яснее ясного: люди должны выработать новую стратегию — теперь, когда оликсы знают всё. А значит, к нейтронной звезде любой человек отправится в последнюю очередь.

— О. Верно.

— Мы не имеем права строить предположения, как интерпретируют предупреждение другие, — сказало Кенельм. — Возможно, решат не вмешиваться, а может, отправят исследовательскую миссию. Однако я согласно с Иреллой в том, что Сигнал Лоло — хотя он и очень важен — не меняет нашей цели. Таким образом, мы возобновим полет к нейтронной звезде. Тиллиана?

— Да, капитан?

— Поддерживай взаимодействие с Вим. Я хочу, чтобы был разработан тактический сценарий для фазы торможения у нейтронной звезды. Нас больше не поймают и не заманят в засаду.

СТАНЦИЯ КРУЗ День «S», 11 декабря 2206 года

В командном центре Ответного Удара станции Круз стояло восемь кресел главных координаторов; их массивные рамы почти терялись среди ярких сталактитов голограмм, выступающих из гладких стен и потолка помещения и заполняющих практически все свободное пространство. Генерал–адъютант Дэвид Джонстон, войдя, поприветствовал личный состав штаба, после чего сел на свое место сзади, с которого ему открывалось больше данных, чем мог бы воспринять любой человек. Очередной голографический дисплей изогнулся, окружая его, а генерал снял очки в тонкой оправе и сунул их в карман кителя.

— Мы готовы? — спросил он.

Восемь координаторов, приведенных им из Обороны Альфа, утонули в собственных цифровых гнездах из лазерного света и один за другим подтвердили готовность.

— И вновь на прорыв, дорогие друзья, — мягко сказал Джонстон. — Но когда в ушах гремит гром войны, будьте подобны тигру. — Он сделал паузу, закрыл глаза, перевел дыхание и велел своему альтэго открыть канал связи с Ген 8 Тьюрингом, который будет направлять Удар. Тотчас же графические дендриты его дисплеев обросли цифровыми листьями данных. Тренировки позволяли ему сохранять спокойствие, хотя генералу очень хотелось оказаться сейчас где–нибудь в другом месте. Но кому еще он мог бы доверить эту работу? Однако поток свежей информации в реальном времени усилил подозрение, что это уже слишком. Правда в том, что на самом деле он будет играть очень скромную роль в атаке: этакий уборщик, вертящийся под ногами Ген 8 Тьюринга.

Крохотная багровая иконка вспыхнула где–то наверху и состыковалась с линзами, позволяя получить доступ к символу.

— Впустить, — с легким намеком на возмущение приказал генерал командному центру.

Дверь позади него открылась. Вошли Эмилья Юрих и Энсли Зангари — на этот раз без помощников. Эмилья — в черном шелковом платье с высоким воротом — выглядела, как всегда, высокомерно и величаво. А Энсли облачился в университетский синий с бордовым пиджак, словно собрался на студенческую вечеринку. Джонстон едва сдержался, чтобы не нахмуриться при виде него; Энсли месяцами не появлялся на заседаниях совета. Ходили слухи…

— Не волнуйтесь, генерал. — Энсли усмехнулся. — Мы не собираемся вмешиваться. Мы просто понаблюдаем. Это ведь история.

— И окажем вам некоторую моральную поддержку, — добавила Эмилья. — Кое–какие решения, которые привели к сегодняшнему дню, сомнительны с этической точки зрения — и это только точка зрения Энсли.

— Проклятье! Я с самого начала был прав насчет этих дерьмовых оликсов.

— Кажется, ты время от времени действительно упоминал об этом.

— Я ценю ту политическую поддержку, которую вы оказывали мне последние пару лет, — нейтрально проговорил Джонстон. — Сенат Сол не вполне разделяет ваше мнение.

— Кучка гребаных политиков, — прорычал Энсли. — Это они не дали вам оружие для защиты Земли, а потом вас же и обвиняют. Уроды. Надо было бросить их всех в Лейпциге. Показать им, как кусается порой реальность.

Эмилья холодно улыбнулась:

— Мы готовы, генерал?

— Да. Если не сработает сегодня, то не сработает никогда. — Он быстро провел обобщенный анализ, проверяя позиции кораблей оликсов в системе Сол; скрытые расширяющиеся порталы вокруг Земли; статус кораблей, сосредоточенных в Дельте Павлина, у Кормы, Эты Кассиопеи, 82-й Эридана, Трапписта-1; команду Ответного Удара.

— Как дела?

— Мы готовы, сэр, — ответил Луи. — Все на позициях, сенсорный охват отличный.

— Хорошо. На связи. «Еретик–мститель», идем на Ответный Удар.

— Вас понял, генерал, — откликнулся Юрий. — Мы готовы.

— Счастливого пути, «Еретик–мститель». Увидимся по ту сторону вечности.

Джонстон сверился с плотной панорамой данных. Ген 8 Тьюринг выплеснул подходящие начальные ходы. Генерал долгие секунды изучал их. Эскадрилья из трехсот транспортных кораблей оликсов спускалась со своей тысячекилометровой орбиты; головной корабль направлялся к светящемуся пятну, которое было Лондоном — пока еще упорно и дерзко существующим. Он мстительно улыбнулся.

— Не так все просто, ублюдки. — На линзы выплеснулся ряд значков скрытых порталов: горячие янтарные звезды высоко над Атлантическим океаном. — Начинаем первую фазу.

В трех тысячах километров над Землей, в центре внутреннего радиационного пояса Ван Аллена, где концентрация опасных электронов и протонов максимальна, полностью открылись сорок расширяющихся порталов диаметром восемьдесят метров. Корабли, прошедшие через них, были построены на огромных промышленных базах на орбите Нанкина, третьей планеты Трапписта-1, заселенной выходцами из Китая. Сразу после начала вторжения все производственные мощности, задействованные в проекте терраформирования, были реконструированы под создание хабитатов исхода, а также новых ударных крейсеров класса И-Ксиан.

Спроектированные в основном как ракетоносители и орудийные платформы, крейсеры представляли собой простые додекаэдры, двенадцатигранники диаметром шестьдесят метров, разгоняемые тремя термоядерными ракетными двигателями. Их защита обеспечивалась щитами ближней обороны, покрывающими карботаниумный фюзеляж азотным слоем пятиметровой толщины, градиент плотности которого поддерживали связующие генераторы, наподобие поперечного сечения атмосферы газового гиганта — с газообразным внешним слоем, быстро сгущающимся в оболочку сверхъестественной прочности. Простота и модульный принцип конструкции позволили оперативно наладить массовое производство. Ко Дню «S» Траппист-1 произвел больше восьми с половиной тысяч таких крейсеров.

Две тысячи из них вылетали сейчас из расширяющихся порталов — по одному каждые пять секунд. Каждый шел по вектору, немного отличающемуся от вектора предыдущего корабля. Потом включались термоядерные двигатели, развивая ускорение до четырех g. Крейсеры не обладали маневренностью транспорта оликсов, но они компенсировали это численностью.

Корабли оликсов над Землей немедленно приступили к маневрам уклонения, уходя с орбитальной траектории на семи g. Высоко над ними продолжали появляться крейсеры И-Ксиан, развертываясь накатывающей грозовой тучей. Первые сорок запустили восьмерку термоядерных ракетных двигателей, разогнавшись до пятидесяти g. Игнорируя корабли оликсов над мезосферой, они нырнули вниз, в стратосферу, где пытающиеся спастись транспорты пробивали озоновый слой.

Поврежденную атмосферу Земли встряхнули множественные сверхзвуковые ударные волны; ракеты нещадно рвали изнемогающий воздух. Все они выбросили шквал крохотных сенсорных сфер, которые распространялись, имитируя метеоритный дождь, обеспечивая уникальными данными наблюдений Ген 8 Тьюринг команды Ответного Удара. Поскольку ведущий транспортный корабль оликсов все еще находился в ста километрах западнее Азорских островов и шел на восемнадцати Махах, ракеты начали взрывать свои двадцатипятимегатонные боеголовки в тщательно рассчитанной последовательности.

Сенсорные сферы наблюдали за интенсивным разрушением атмосферы, отслеживая энергетические взрывные волны и всплески радиации, тщательно рассматривая их влияние на незащищенный корабль оликсов. Оборона Альфа разработала ядерное оружие с усиленным эффектом гамма–излучения. Транспорты, похоже, обладали очень слабой устойчивостью к радиации. Как только бомбы начали взрываться, корабли стали терять ускорение. Те, что были ближе всего к взрывам, полностью потеряли мощность и, кувыркаясь, полетели с небес. Затем на оставшиеся суда обрушилась колоссальная взрывная волна. Часть кораблей рассыпалась на части, остальные беспомощно завертелись, потеряв управление. Датчики отслеживали все подробности их распада и смерти — для дальнейшего анализа Ген 8 Тьюрингом.

Крейсеры И-Ксиан выпустили вторую партию ракет. У этих боеголовки были поменьше, и сдетонировали они к западу от первой линии огня, ближе к Бермудам, где оликсы в отчаянии неслись к вершине мезосферы. Их судьба предоставила еще один транш подробных данных для Ген 8 Ответного Удара, уточнив технологические параметры кораблей оликсов. Джонстон наблюдал, как накапливается информация.

На его дисплей выплеснулась иконка Соко.

— Вы их ошеломили, — сказал он. — Единое сознание «Спасения» глубоко потрясено нападением. Они не ожидали, что мы применим ядерное оружие на Земле. «Спасение жизни» перебрасывает корабли Избавления на защиту транспортов.

— Но не отзывает их? — уточнил Джонстон.

— Нет. Пока нет.

— Отлично, заставим их относиться к нам посерьезнее. Переходим к фазе два.

Восемьсот порталов открылись над Землей, полностью окружив земной шар. В них хлынули крейсеры. Большинство устремились вниз, к планете, а оставшиеся выстроились для атаки по пятьдесят в ряд и, набирая скорость, двинулись курсами перехвата навстречу приближающимся кораблям Избавления. Все пространство было пронизано тонкими шлейфами термоядерных реакций, заштриховавшими раскаленным светом верхний слой атмосферы, заключив в клетку всю планету.

В восьми тысячах миль над Индийским океаном корабль Избавления выполнил параболический маневр на одиннадцати g, чтобы поравняться с одной из атакующих шеренг. Из него ударили невероятно мощные энергетические лучи, рассекая щиты крейсеров, убивая корабли, обращая их в клубы накачанного энергией пара. Уцелевшие ответили синхронным залпом, выпустив каллумиты. Маленькие — всего два метра в диаметре, — эти ракеты использовали тот же принцип, что и человеческие субсветовые звездолеты, превращая каплевидный корпус в одиночный портал. «Дыры» неслись сквозь космос с ускорением в двадцать пять g.

Понять, что они есть, можно было только по шлейфу выхлопных газов. Корабли Избавления выстрелили по ним энергетическими лучами; кинетическими гарпунами; тридцатипятимегатонными боеголовками, чьи плазменные сферы насыщали локальное пространство высокоэнергетичными частицами. И ничто из этого не возымело ни малейшего эффекта. Любая угроза просто проходила сквозь дыру, вылетая из инертного портала–двойника в тысячах километров отсюда.

Первый корабль Избавления был поражен семнадцатью каллумитами за полторы секунды. Двигаясь со скоростью больше семидесяти километров в секунду, каждая из ракет проложила сквозь корабль идеальный туннель, пробивая все, с чем приходилось сталкиваться. А миллисекунды спустя каждую из этих дыр затопило выхлопом термоядерной плазмы. Корабль Избавления уже распадался, но тут разрозненные фрагменты его мигом превратились в атомную порошу.

— Отлично, — сказал Соко. — Единое сознание напугано.

— Начинаем зачистку, — приказал Джонстон. — Убрать все корабли оликсов ниже геостационарной орбиты. — Он сосредоточился на секции дисплея, фиксирующей северную Юту. — Луи, приготовься.

МИССИЯ «НОКДАУН» День «S», 11 декабря 2206 года

Их было трое в транзитной камере, когда взрывостойкие двери с грохотом захлопнулись и заперлись с глухим металлическим щелканьем. Кольца семи расширяющихся порталов перед Луи светились яркой бирюзой, окружившей призрачную центральную серость, как будто они подсвечивались сзади слабым лунным светом.

Скафандр послушно сомкнулся вокруг него. Не слишком изящная вещь добавляла к росту полметра. Рядом в своем скафандре стояло трехметровое Элдлунд. И Лим Танья — два метра шестьдесят сантиметров.

На секунду, когда свет исчез, Луи скрутил приступ клаустрофобии. Шлем был прочным, как и весь скафандр, толстый панцирь отливал тем же тусклым оловянным блеском, что и средневековые доспехи. Луи знал, что древние рыцари ездили обычно на лошадях, специально выведенных, чтобы выносить огромный вес всадника, — еще одна вещь, роднившая его с теми благородными воинами былого. Сейчас он весил больше полутонны. И, в отличие от брони, которую современные наемники и сотрудники служб корпоративной безопасности носили на боевых заданиях, весьма малая часть веса скафандра приходилась на оружие. Здесь все служило защите, защите и еще раз защите. Основной задачей его «доспехов» была защита владельца от радиации. Сквозь них не пробился бы и гамма–импульс тактической ядерной бомбы. Почти треть массы составляли искусственные мускулы, без которых в скафандре нельзя было бы даже стоять, не говоря уже о том, чтобы двигаться. Вес и прочность делали его подходящим для загубленной атмосферы Земли. Нет, в роду у этого скафандра все–таки не было древних рыцарских доспехов; скорее уж его прародители трудились армейскими танками.

На линзы выплеснулось изображение с внешнего датчика брони, и Луи задышал спокойнее. Тактические дисплеи показывали титаническую битву, разворачивающуюся в пространстве над Солт–Лейк–Сити. Помимо армады человеческих боевых кораблей, расширившиеся над Землей порталы выпускали рои сенсорных спутников, собирающих оперативные данные для Ответного Удара. Ген 8 Тьюринг вычерчивал запутанную паутину корабельных векторов. На орбите сотнями уничтожались транспортные суда оликсов. Корабли Избавления вели яростный арьергардный бой с потоками крейсеров, но остановить каллумиты не могли.

— Ты разбил его, босс, — воскликнуло Элдлунд. — Мы громим их!

— Чертовски верно, — согласился Луи. — А вот и наземная волна.

Тысячи крейсеров спускались в верхние слои земной атмосферы, осыпая корабли оликсов, что окружали каждый уцелевший город, градом каллумитов. Вблизи перенапряженных щитов нельзя было применять ядерное оружие — но и избегать его применения не следовало. Эта фаза должна была быть убедительной.

— Луи, приготовиться, — приказал Джонстон.

На линзы Луи выплеснулись лучшие варианты развертывания порталов.

— Третий и пятый, — решил он.

— Согласно, — подтвердило Элдлунд.

— Соберитесь.

— Есть, — откликнулась Лим.

Все три скафандра наклонились вперед.

Перед ними серый псевдоцентр порталов под номерами три и пять растаял, сменившись другой, более разреженной текстурой. Воздух с воем ворвался внутрь, неся шквал грязи и пыли. Скафандры слегка качнулись, но удержались.

Луи снова сверился с тактическим дисплеем. В Южной Америке и Китае пятимегатонные боеголовки взрывались в двадцати–тридцати километрах над землей, рядом с колоннами поднимающихся транспортных судов оликсов. Под напором ударных волн корабли кренились — и срывались в смертельное пике. Те, что еще не стартовали, катились по земле, налетая на камни, врезаясь в скалы, трескаясь и сминаясь от ударов. В ответ корабли Избавления, бомбардировавшие города, направили энергетические лучи вверх, целясь в приближающиеся ракеты, что частично ослабило давление на щиты. Другие транспортные корабли оликсов воспользовались передышкой, чтобы взлететь, ища ненадежного убежища в небе.

А черные дыры каллумитов спускались в тишине, с одинаковой безмятежностью поглощая воздух и рентгеновские лазеры, — и насквозь пробивали корабли Избавления, нещадно потроша их.

Несмотря на то что Луи присутствовал на большинстве совещаний по Нокдауну и знал план наизусть, наблюдать за тем, как крейсеры с феноменальной скоростью расходуют боеприпасы, оказалось очень тревожно. Он ведь отлично знал, сколько у них запасов. Они разогнали производственные станции до максимума, чтобы подготовиться к сегодняшнему дню, и все равно ясно было, что им придется туго.

Тактический дисплей Нокдауна показал крейсеры над Ютой, приближающиеся к оптимальным точкам атаки. Корабли Избавления отреагировали на их приближение, открыв огонь по собравшимся наверху. В ответ посыпались ракеты, вспарывая густой грязный воздух.

Три командные иконки вспыхнули зеленым.

— Вперед, — приказал Джонстон.

Луи двинулся к пятому порталу. Потребовалось некоторое время, чтобы перейти на бег, даже с таким обилием искусственных мышц; столь большую инерцию нелегко было преодолеть. Когда они с Элдлунд тренировались в скафандрах, то обнаружили, что лучший способ затормозить, разогнавшись, это просто упасть на землю и упереться локтями и коленями, вспахивая грязь до полной остановки.

Голубой обод пятого портала он переступил уже на скорости бега трусцой. Равновесие сместилось, но сеть скафандра это исправила. Прямо за его пятками прижималась к крутому склону горы Кесслера в самом сердце хребта Окирр синтетическая черепаха — «проныра». Элдлунд появилось из портала номер три, двадцатью метрами западнее. За оне следовала Лим.

Штормовой ветер, обрушившийся на горы, был так свиреп, нес столько песка и каменного крошева, что визуальные сенсоры Луи не справлялись. Камни отскакивали от его брони с таким звуком, словно он попал под пулеметный огонь. Несмотря на неустойчивость почвы Луи продолжал двигаться вперед, сохраняя инерцию. На линзы выплеснулись данные о кораблях оликсов, выстроившихся за ближайшими горами. Они появились в километре от транспортного судна — в то время как в двух с половиной километрах от этого места корабль Избавления размолол в порошок пик Фарнсворта, над которым висел последние два с половиной года, бомбардируя щит Солт–Лейк–Сити.

Транспорты начали взлетать, а корабли Избавления все стреляли вверх, по рою сыплющихся на них ракет. На этот раз каллумиты прибыли первыми. Тянущиеся за ними шлейфы были достаточно яркими, чтобы свет их пробивался сквозь муть атмосферы, превращая склон в дикую монохромную пустошь. Луи даже различил громоздкие силуэты двух других неуклюже бредущих вровень с ним скафандров.

Пять каллумитов пробили насквозь корабль Избавления на пике Фарнсворта и вонзились в гору. Секундой позже их оболочки пространственной запутанности отключились. К этому времени раскаленные выхлопы уже опустошили внутренность корабля Избавления — и тот взорвался, разлетевшись каскадом расплавленных осколков и зазубренных элементов конструкций.

Сияние исчезло, сменившись яростными вспышками в вышине, — это взорвалась очередная серия ядерных боеголовок. Луи едва различил смутную тень взлетающего транспортного судна — усеченный конус с задранным носом. Ударные волны новых взрывов обрушились на землю. Транспортный корабль находился в этот момент на высоте более трехсот метров — и его швырнуло назад, скручивая и выгибая, словно он все еще пытался вернуться на заданный вектор полета. А потом корабль врезался в землю. Сильно. Фюзеляж растрескался — но не развалился.

Луи определил, где находятся выхлопные трубы термоядерной камеры, и его скафандр выпустил тактическую ракету со всего–навсего двухдекатонной ядерной боеголовкой, взорвавшейся к тому же в двадцати метрах от корабля. И все же она оказалась достаточно мощной, чтобы оторвать от земли половину транспорта. Нос с хрустом врезался в скалу, трещины в фюзеляже разошлись, корма смялась и почернела, а маленькое грибовидное облако ядерного взрыва тут же разметал ветер.

Луи присел на корточки, но это не помогло — взрывная волна опрокинула его на спину. Из разбрасывателя скафандра Элдлунд вылетело три высокоскоростных дрона — они воткнулись в изувеченный корпус транспортного корабля и прочно засели там.

— Подавление запутывания активировано, — объявило Элдлунд. — Единое сознание «Спасения» не знает, что происходит с этим кораблем.

Луи выпрямился и рванул вперед так быстро, как только мог. Вспышки ядерных взрывов над головой становились все реже и реже. Все это было частью стратегии Нокдауна, позволяющей оставшимся кораблям уйти на орбиту.

Транспорт был в скверном состоянии. На его темно–красном фюзеляже чернело столько трещин и выбоин, что едва ли этот корабль когда–нибудь смог бы снова взлететь. Внутренние резервуары разорвало. Жидкость с бульканьем лилась наружу, растекаясь по корпусу и обожженной земле. Часть прозрачной корабельной «крови» была криптогенной, она пузырилась под горячим ветром, исходя клубящимся белым паром, скрывающим тайны внутренних помещений.

Луи активировал сенсорную матрицу скафандра, и датчикам удалось пробиться сквозь плотные тучи. С таким кораблем, идентичным первоначальной конструкции «Еретика–мстителя», Луи был знаком досконально. Непосредственно под обшивкой фюзеляжа размещалась толстая прослойка систем манипулирования экзотической материей, позволяющей кораблю лететь сквозь червоточины. Гравитонные двигатели и термоядерные генераторы располагались в кормовой части, превращенной сейчас выпущенной им тактической ядерной ракетой в искореженный шлак. Основное тело корабля составляли цилиндрические отсеки, соединенные перекрывающими друг друга круглыми коридорами, напоминающими толстые трубы.

Добравшись до корабля, Луи ухватился обеими руками за края широкой трещины. Искусственные мышцы врубились на полную мощность, и он даже сквозь изоляцию скафандра услышал скрежет расходящихся металлических листов. Миг, и Луи уже оказался внутри, стараясь не поскользнуться на покрывающей пол и стены маслянистой пленке. Ледяной белый пар из пробитого криогенного бака клубился вокруг него, блокируя визуальные сенсоры. Радар УКВ засек впереди какое–то движение. Выплеск показал странный профиль — словно бы осьминога с двумя рядами щупальцев, окаймляющих туловище двумя кольцами, сверху и снизу, и с хлыстами–кабелями посредине. Чудовище стремительно приближалось. Встроенные в плечо магнитные мини–пушки активизировались, поворачиваясь в сторону противника, и выдали пару полусекундных импульсов, вызвав свирепую вибрацию, от которой у Луи застучали все зубы. Тело конструкта разорвало в клочья — почти той же консистенции, что и пузырящаяся жидкость под ногами.

По коридору, молотя конечностями, спешили еще три твари. Луи пристрелил всех, после чего он, Элдлунд и Лим добрались до центрального отсека — цилиндра, занимающего всю высоту корабля, разделенного на три секции простыми решетчатыми перекрытиями–переходами. На полпути вверх располагалась двухметровая сфера, удерживаемая десятью радиальными столбами. Там было, наверное, больше двадцати чудищ–конструктов — разных размеров, с разной длиной щупалец. Двигались они вяло, точно пьяные, и датчики не увидели у них ничего похожего на оружие. Луи и Элдлунд открыли огонь. Десять секунд спустя их скафандры были покрыты потеками запекшейся крови, все твари валялись мертвые, а в стенах отсека зияли сотни дыр размером с кулак, пробитыхбронебойными микрогарпунами.

— Это облегчает задачу, — сказала Лим и начала карабкаться по стене с ловкостью бывалого, объятого азартом скалолаза, пользуясь дырами как опорами для рук и ног. И если они оказывались недостаточно велики, она била или пинала стену, неизменно получая желаемое.

Луи при помощи датчиков скафандра наблюдал за двумя коридорами в нижней части отсека, а Элдлунд прикрывало три верхних входа. Буря криогенных паров наконец иссякла, и пространство очистилось.

Лим добралась до среднего перехода и двинулась по нему. Если единое сознание транспортного корабля и было встревожено ее присутствием, оно никак этого не проявляло. Но Луи сохранял бдительность. Адреналин так и бурлил в его крови.

«Выходит, паранойя прадедушки Энсли передается по наследству».

Тактический выплеск показал, что над Солт–Лейк–Сити поднялось уже около двух дюжин транспортных судов оликсов. Пара уцелевших кораблей Избавления шла с ними, кромсая энергетическими лучами последнюю порцию ракет. В двухстах километрах над ними строй крейсеров двигался на восток. Второй отряд шел за первым на расстоянии ста пятидесяти километров. Вот в этот зазор между ними и нацелились корабли оликсов. После двух лет анализа летных возможностей транспортных судов совет Ответного Удара пришел к выводу, что более пятидесяти процентов кораблей сумеют попасть в этот промежуток и продолжить подъем.

— Приступаем к извлечению, — объявил Луи.

Датчики скафандра дали приближение. Лим прижала к сфере рядом с одной из радиальных спиц глянцевый черный контейнер. Поверхность зарябила и потекла, словно очень густая жидкость.

В этой части они полностью зависели от неан. Инопланетники обладали нейровирусом, который, по их утверждению, не могли использовать люди. Пришлось положиться на Лим и Джессику. Луи хотелось верить, что все обойдется, но он никак не мог выкинуть из головы подозрения Кандары. Слишком многое пришлось принять на веру. А ведь от этого зависит выживание. Наше выживание.

Перчатка Лим разошлась, и она до самого запястья погрузила правую руку в зыбкий черный контейнер.

— Я внутри.

Луи опять просканировал коридоры. Тишина, никакого движения. Интересно, а что же в других отсеках? Они никогда не исследовались, даже при помощи мобильных датчиков. Сегодняшняя миссия преследовала лишь одну цель — самую важную на Земле. Все остальное служило ей.

Все, что нужно было сделать Лим, — это подключиться к органическому нейронному процессору, размещенному внутри сферы, и загрузить в него нейровирус. Луи ничем не мог тут помочь; тогда он занялся сравнением размеров. Даже если масса нейронных процессоров занимает лишь половину сферы, она все равно в семь–восемь раз больше мозга Лим. Так что недостаточно просто верить в то, что неаны — настоящие, верные союзники людей; еще и их нейровирус — нечто, созданное в кластере обиталищ неан несчетные века назад, — должен сработать идеально. Невольно задумаешься, откуда им так много известно о мыслительных процессах оликсов.

«Может, у них были пленные, на которых они экспериментировали? Но это идет вразрез с их предполагаемой философией, принцип которой — скрываться между звезд».

Соко обещал, что все получится. «Я отключил с его помощью единое сознание транспортного корабля, помнишь?»

— Есть! — воскликнула Лим и осторожно убрала руку. Перчатка ее вновь стала целой. Поверхность контейнера чуть прогнулась — и плавно погрузилась в сферу, словно ее засосало внутрь.

Эта часть всегда казалась Луи самой странной. Нейровирус позволял Лим копировать идентификационные структуры единого сознания. Но чтобы полет «Еретика–мстителя» увенчался успехом, им нужен был особый узел клеток, расположенный глубоко внутри нейронного процессора транспортного корабля, тесно связанный с нейростратой «Спасения жизни». Если бы бронированный скафандр не был таким тяжелым, Луи бы, пожалуй, нервно притоптывал от нетерпения.

Черный контейнер выполз из дыры, и Лим сорвала его со сферы. Тридцать секунд спустя она отчасти слезла, отчасти спрыгнула на пол отсека.

— Пошли.

— Аллилуйя! — воскликнуло Элдлунд.

Они поспешили к выходу — следом за Элдлунд. Выйдя в коридор, Луи уронил на пол десятидекатонную ядерную бомбу, установил таймер на десять минут и двинулся дальше, не оглядываясь.

Путь до порталов занял у них семь минут. И когда бомба взорвалась, уничтожив то, что оставалось от транспортного корабля, а равно и любые свидетельства миссии «Нокдаун», троица уже вернулась на станцию Круз.

«ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» День «S», 11 декабря 2206 года

Все пятеро, сидевшие за своими консолями в белой овальной рубке, наблюдали за висящим между ними изображением. Внутренние датчики «Еретика–мстителя» показывали инженерного дрона, который принес черный контейнер, доставленный Лим по завершении миссии «Нокдаун», — и осторожно опустил его в открытый белый цилиндр.

Каллум пытался сосредоточиться на дроне, но разум его продолжал визуализировать чистые данные — не разложенные по столбцам и графикам, но в виде клубящейся массы символов, которые он помнил весьма смутно. Навязчивые призраки проникали прямо в мозг из сети «Еретика–мстителя» через нейронный интерфейс, и этот отвлекающий фактор он не мог игнорировать, поскольку попытки игнорировать заставляли концентрироваться сильнее.

Он вроде бы знал, что данные касались статуса клеток узла — опорный цилиндр запускал в них нитевидные капилляры, налаживая подачу и извлечение питательных веществ и прямую неврологическую связь. Проверка функциональных возможностей…

— Узел жив, — объявила Джессика.

Голос ее встряхнул Каллума. Блуждающие данные обернулись неяркой искрой.

— А вспомогательная система? — спросила Кандара.

— На данный момент она поддерживает клетки. А что до долгосрочной перспективы, то поживем — увидим.

— Продержался бы узел хотя бы день, — сказал Юрий. — Ответный Удар, мы готовы.

— Знакомство с вами — честь для меня, — раздался голос Джонстона. — Со всеми вами. То, за что вы взялись, не имеет прецедентов в истории человечества. Будущие поколения вознесут благодарность каждому из вас. А я могу только пожелать вам удачи.

— Увидимся, — усмехнулся Алик.

Мысль–желание–приказ Каллума вновь переключили его внимание на окруженное консолями изображение в цифровом сенсориуме, служащем сейчас оболочкой реального мира. «Еретик–мститель» висел в пространстве, в десяти а. е. от сияния Дельты Павлина, один, если не считать маленького, окаймленного голубым диска в сотне метров от его приплюснутого носа. Тактический снимок Северной Америки показал флотилию транспортных кораблей оликсов, устремившихся прочь от Юты стайкой вспугнутых птиц, ведомых единственным уцелевшим кораблем Избавления. Они были уже в трехстах километрах над планетой и стремительно ускорялись.

— Развертываем эскадрилью перехвата, — спокойно сообщил Джонстон. — Готовьтесь.

Двадцать расширяющихся порталов открылись в двухстах километрах над убегающими транспортными кораблями. Из них потоком хлынули крейсеры. Полетели ракеты, оставляя за собой колеблющееся кружево термоядерных шлейфов, превращающееся в светящийся саван, подобный северному сиянию в истерзанной атмосфере. Пять каллумитов нашли корабль Избавления и расправились с ним в считаные секунды. Внутри и вокруг транспортов начали взрываться ядерные ракеты, превращая огромный участок космоса в беснующуюся туманность.

— Вперед, — приказал Джонстон.

Расширяющийся портал перед «Еретиком–мстителем» стремительно рос; сквозь него пробивался белый свет. «Еретик–мститель» рванулся вперед, возникнув в эпицентре ядерной катастрофы над Ютой. Сверхжесткое излучение вгрызлось в корпус, мимо с ужасающей скоростью проносились обломки кораблей оликсов.

— Отключаю подавление, — сообщила Джессика. — Связываюсь с единым сознанием «Спасения».

Каллум затаил дыхание, зная, что на самом деле это не так — что с телом его, покоящимся в анабиозной капсуле, ничего подобного не происходит. Там он вообще не дышал самостоятельно. Но симулякр подчинился. Он считал секунды, слыша, как все громче и громче стучит в ушах кровь.

Со всеми, с кем только можно, он попрощался два дня назад. С Сави, конечно; они уже несколько десятков лет поддерживали ровные вежливые отношения. Она пожелала знать, зачем он позвонил и затеял эту сентиментальную беседу.

«Всегда была умнее меня».

Попытка уклониться от ответа оказалась просто смехотворной.

— Когда придет День «S», у меня есть задание, — признался он. — Трудное задание. Выполнение его может занять некоторое время.

— А если я спрошу, какое именно, ты мне расскажешь?

— Не могу. Соображения безопасности. Ты же понимаешь, да? — Это не было насмешкой, напоминанием о Загреусе, но он напрасно беспокоился. Она не обиделась. Они давно уже миновали эту стадию.

Потом последовали действительно тяжелые звонки — детям и их семьям. Для праправнуков он сделал записи; близнецы семи месяцев от роду в будущем услышат его любовь, дошедшую до них из прошлого, точно какой–нибудь исторический артефакт.

«Надеюсь, эти сообщения покажутся им скучными. Это будет означать, что они живут по–настоящему».

— Он принял нас, — сказала Джессика. На лице ее читался восторг. — Копия обманула его, он признал нас кораблем, который уничтожила команда Нокдауна.

— Что он говорит? — спросил Юрий.

— Он не столько говорит, сколько посылает автономные импульсы, как будто мы являемся его продолжением. Я попробую показать. Смотри внутрь.

Каллум неохотно закрыл глаза, пытаясь уловить… звуки? Цвета? Жар? Холод? Вместо всего этого возникло какое–то слабое ощущение — будто ловишь равновесие, ступив на неровную землю. Телу хотелось качнуться, нагнуться, повернуться. Что–то невидимое манило его вперед, к безопасности. Беспокойство скрутило его, сдавило, будто тисками, — дикое желание избавиться от страшной взрывной опасности, возникшей так внезапно вокруг планеты новых возлюбленных. И тревога за тех, кто уже спит в начале великого пути к Богу у Конца Времен. Шелест миллионов расчетов в секунду, точно хлопанье крыльев летучей мыши, эхом отдавался в черной пещере размером с гору, поневоле определяя самый безопасный путь бегства.

Он открыл глаза, терзаемый необходимостью увидеть нынешнее положение. Космос вокруг фюзеляжа «Еретика–мстителя» потемнел — это испарились остатки плазмы. Внизу лежал огромный полумесяц Земли, заляпанный грязно–белыми грозовыми тучами. Он не мог сказать, находятся они над сушей или над морем; под скомканным перисто–кучевым одеялом ничего не было видно. Обломки всё еще проносились мимо, остовы разбитых транспортных кораблей уменьшались, кружась и падая в объятия безжалостных ураганных вихрей.

Реакция его на эту бурную панораму была сложной. Слишком много эмоций. Радость из–за разгрома оликсов, пускай даже разгром этот и не имел особого значения, а был лишь ходом в самой сложной шахматной игре из всех, что были когда–либо придуманы. Еще сомнение и неуверенность в их миссии, от которых хотелось закричать: «Нет, поворачиваем, я не хочу! Я не могу! Я хочу присоединиться к исходу. Неаны правы — мы должны спрятаться между звезд и жить тихо с нашими друзьями и семьями». Но он не закричал; перед ним вдруг возникло призрачное лицо отца, выжидающе глядящего на него.

Ох, черт. Мы, верно, все тут гребаные сумасшедшие.

Кажется, он произнес это вслух — судя по тому, как ухмыльнулись все остальные.

Скорость начала нарастать: Джессика активировала гравитонный двигатель. Они поднимались среди уцелевших оликсов, осаждавших Солт–Лейк–Сити и стремящихся сейчас ввысь, к относительной безопасности. Дюжины флотилий шли над потускневшим белым шариком Земли к надежной гавани корабля–ковчега, висящего на своей орбите в третьей точке Лагранжа в трехстах восьмидесяти тысячах километров над поверхностью, прямо напротив Луны.

На расстоянии четырех тысяч километров от Земли различные флотилии оликсов начали объединяться в более крупные группы. Каллум продолжал наблюдать за происходящим через сенсоры корпуса, одновременно ощущая призывы единого сознания «Спасения». Импульсы постепенно начали обретать смысл, поскольку Ген 8 Тьюринг совершенствовал расшифровку и базовый импульс превращался в многогранный комплекс. Нащупывать отдельные нити было сложнее, чем выделять звучание отдельного инструмента симфонического оркестра. Удивительно и поразительно, как во всем этом разбиралась Джессика.

— Оборона Альфа консолидирует крейсерные флотилии, — сообщил Юрий.

— Преследует нас, — сказал Алик. — И — о, поглядите — стратегически так никогда и не догонит. Облом, да?

— Крейсеры специально строились так, чтобы ускорение их было меньше, чем у транспортных кораблей, — пояснила Кандара. — Некоторым же из них нужно позволить сбежать.

— Это должно быть подозрительно, — сказал ей Каллум.

— Единое сознание не мыслит в таких терминах, — ответила за Кандару Джессика. — Все его внимание сосредоточено на стратегическом отходе и защите коконов, которые у него на борту. Его главная забота — что делать с отступающими кораблями, включая этот. В его ангаре места недостаточно. Так что нам приказано лететь прямо в червоточину.

— Мы можем это сделать? — спросил Юрий.

— Регуляторы отрицательной энергии полностью функциональны, так что это не проблема. Но наша миссия состоит в том, чтобы остаться со «Спасением жизни».

— И что ты предлагаешь?

— Отступающие оликсы всё еще несут тяжелые потери. Многие корабли повреждены. Я могу имитировать ухудшение состояния наших регуляторов. Может, тогда нас направят в ангар.

— Давай, — согласился Юрий.

Каллум продолжал наблюдать за полетом к кораблю–ковчегу. Крейсеры всё еще обстреливали удирающие транспортные суда оликсов. Правда, огонь сделался реже, создавая совершенно верное впечатление, что запасы боеприпасов у людей на исходе. Каллумиты практически не выпускались, что позволило немногим уцелевшим кораблям Избавления более успешно защищать транспортные флотилии.

Просьба, направленная Джессикой единому сознанию «Спасения», мелодично прошелестела на краю подсознания Каллума тихой слабой мольбой. Он не думал, что корабль–ковчег, всецело поглощенный атакой Ответного Удара, удостоит хотя бы малейшего внимания нечто столь незначительное.

— Думаешь, он пойдет на поводу нашей стратегии? — спросил Каллум.

— Должен пойти, сукин сын, черт возьми, должен, — прорычал Алик. — Нам это нужно. Нужно, чтобы он сделал то, что мы хотим. Ответный Удар затевался ради того, чтобы загнать его в угол. Только ради этого…

— Он сделает, — сказала Кандара. — Единое сознание продемонстрировало значительные тактические способности. Оно должно знать, что мы могли напасть — вот так, неожиданно — непосредственно на него. Тысяча каллумитов превратила бы ковчег в самый большой кусок швейцарского сыра во всей вселенной, а инерция вращения довершила бы дело.

— О, благослови Господь могучие каллумиты. — Алик рассмеялся. — Только посмотрите, как бегут эти суки.

— Нам повезло жить в эпоху таких чудес, — спокойно сказала Кандара.

— Ой, да идите вы на хрен, — проворчал Каллум. — Использовать порталы как оружие было хорошей идеей, и вы это знаете.

— Нам ли не знать? — ухмыльнулся Юрий.

— Да, Калл, — согласилась Джессика. — Они действительно сбили единое сознание с толку. Ковчег понимает, насколько он уязвим при массированной атаке.

— А еще он понимает, что мы не стали бы так рисковать, — сказал Юрий. — Мы, люди, отчаянные, но не настолько, чтобы уничтожить все до единого коконы, находящиеся на борту, что неизбежно произойдет при его распаде. Он знает, что мы работаем над их спасением, над обращением вспять процесса окукливания.

— Доверься Джонстону, — сказала Кандара. — Удар по «Спасению» будет точным. Единое сознание сообразит, что мы пытаемся нанести ему вред, уничтожив червоточину — теперь, когда мы уже перебили большую часть кораблей Избавления. Это логичный ход с нашей стороны. И это оставляет ему только один вариант.

Каллум почувствовал импульс, пришедший от единого сознания «Спасения» — многоплановый стимул для всех транспортных кораблей флотилии. И был рад, что ему не пришлось спрашивать Джессику, что это означает.

Пришла пора «Еретику–мстителю» развернуться и, замедлив ход, направиться к «Спасению жизни». Этот маневр сделал бы все транспортные корабли оликсов уязвимыми для крейсеров, но крейсеры–то не собирались сближаться с ковчегом; они планировали пронестись мимо на большой скорости и провести заключительный массированный ракетный обстрел. Каллум почти чувствовал, как это обескураживает оликсов.

Корабли Избавления, сгруппировавшиеся вокруг «Спасения жизни», защищая ковчег, двинулись на перехват крейсеров, как и те, что сопровождали транспорты. Идеальный расчет.

Доверься Джонстону.

К счастью, все зависело не только от генерал–адъютанта. Ответный Удар заключал в себе два года трудов и планирования, работу миллионов людей, вовлеченных в производство боевых кораблей, и тысяч, руководивших ими. Сотни тактиков разрабатывали и анализировали план, учитывая множество непредвиденных обстоятельств. Шесть контролеров вместе с самым мощным из когда–либо созданных гиперкубом Ген 8 Тьюрингом осуществляли надзор. Нет, это было совсем не то, что просто метнуть кости и надеяться.

И все равно осознание этого не умаляло беспокойства.

«Еретик–мститель» был в восьми минутах от «Спасения жизни» и шел уже на трех g, когда в тысяче километров от кормы корабля–ковчега открылись четыре скрытых портала. Из них вылетели двадцать каллумитов в сопровождении роя сенсорных спутников. Пять оставшихся кораблей Избавления, охранявших «Спасение», тут же запустили сверхскоростные ракеты. Как и прежде, без толку. Пятидесятимегатонные взрывы не возымели эффекта. Каллумиты просто глотали все, пересекавшее их границу: радиацию, частицы, плазму… Мигом позже все двадцать дыр вонзились в «Спасение жизни», пробивая глыбу корабля насквозь со скоростью двадцать два километра в секунду. Датчики высокого разрешения показывали повреждения, узкие туннели, пробуренные быстро остывающим термоядерным пламенем движков каллумитов. Там, где перед ними оказывались механизмы, повреждения были серьезными, но конструктивно корабль–ковчег оставался целым. Что для такой громады новые туннели? Пустяк.

Каллум почувствовал, как беспокойство единого сознания усилилось. Анализируя векторы атаки, по которым летели каллумиты, оно видело, что люди выцеливают инженерные системы корабля–ковчега — и, что куда важнее, терминальный механизм червоточины. Среди всего этого проскользнул слабый ответ на запрос Джессики, незначительное согласие, простое включение в общую расстановку сотен транспортных кораблей оликсов, поврежденных, но еще пригодных для полета.

— Нас направляют в ангар, — подтвердила Джессика.

Первая волна транспортных кораблей подошла к «Спасению жизни». Приблизившись, все они активировали регуляторы отрицательной энергии — сотни маленьких, похожих на плавники зубцов, которыми ощетинились гладкие корпуса — точно дикобраз среагировал на угрозу. В центре кормовой части «Спасения» мерцала характерным фиолетовым светом черенковского излучения^[18] горловина червоточины диаметром разве что чуть–чуть поменьше самого ковчега. Глядящему в нее не открывалась ни воронкообразная перспектива, ни далекая точка схождения в конце туннеля пространства–времени. Горловина червоточины была просто местом, где заканчивалась существующая вселенная.

Каллум вздрогнул, получив доступ к сенсорному изображению.

«Что, если ничто вырвется наружу?»

Транспортные корабли ныряли в светящуюся пустоту, маневрируя ловко и проворно, точно косяки рыбок, и мгновенно исчезали из виду. «Еретику–мстителю», парящему среди себе подобных, оставалось всего сто километров до входа. Они больше не тормозили, но направлялись к сверкающей цели. Семьдесят километров. Сорок.

— Э… — выдавил Каллум.

Нереальная Джессика сидела за своей консолью, закрыв глаза, лицо ее выражало предельную сосредоточенность. На лбу даже поблескивала испарина. «Еретик–мститель» аккуратно выскользнул из потока транспортных кораблей, удаляясь от червоточины. Теперь они скользили над кораблем–ковчегом, над крапчатой мрачно–серой громадой, на поверхности которого то и дело вспыхивали яркие пятна — это продолжали взрываться ракеты с ядерными боеголовками, преследующие транспорты. Джессика вела судно по извилистой траектории, слишком близко к ковчегу. Даже сейчас Каллум ощущал призрачные импульсы гравитационных колебаний, воздействующие на его подвешенное физическое тело: как будто они катались на потерявших управление американских горках. Сенсоры показали тень «Еретика–мстителя», зыбким привидением скользящую над серой «скалой», то появляющуюся, то исчезающую при каждой вспышке взрыва.

Чернота накрыла их так стремительно, что он вскрикнул от потрясения. Идеально затормозив, они влетели прямо в ангар ковчега. Джессика пилотировала феноменально. Каллум не мог даже представить такой точности и проворства у единого сознания транспорта.

«А не заметило ли „Спасение", что мы слишком хороши?»

Он перевел дыхание, размышляя, не стоит ли применить какие–нибудь транквилизаторы из поддерживающих модулей капсулы, потому что при таком ходе мыслей здоровая паранойя способна перерасти в откровенное безумие.

— Срань господня! — воскликнул Алик. — Проклятье, ну и поездочка!

Сенсоры сфокусировались на новом окружении. «Еретик» находился в огромной пещере, каменные стены которой пронизывали извилистые черные корни, как будто они попали в какой–нибудь подземный скандинавский грот. Здесь уже стояло больше двадцати транспортных кораблей в различном состоянии — от тех, внешние повреждения которых были почти незаметны, до таких, у которых корпуса были чудовищно искорежены и расколоты близкими ядерными взрывами. «Еретик–мститель» плавно скользнул между ними, выискивая место для приземления. Джессика направила судно в дальнюю половину ангара, к нескольким серьезно пострадавшим кораблям, и медленно опустила «Еретика» рядом с ними.

— Ох, Матерь Мария, — выдохнула Кандара. — Поверить не могу. Мы это сделали.

— Они внутри, — объявил Джонстон, вглядываясь в густеющую вокруг него массу тактических данных. Слева висело единственное застывшее изображение — хвостовая часть «Еретика–мстителя», исчезающая в черноте входа в ангар в середине ковчега. Остальные иконки расплескались, подтверждая, что связь с кораблем разорвана — деактивирована на тот случай, если «Спасение жизни» способно засечь ее.

Генерал сосредоточился на кольце из двадцати скрытых порталов, кольце диаметром шестьсот километров, окружившем «Спасение жизни».

— Начинаем пятую фазу, — приказал он.

Порталы расширились. Из них градом полетели каллумиты, устремляясь к кораблю–ковчегу, выстраиваясь в линию в районе кормы, там, где мерцала червоточина. Длинные вереницы транспортных кораблей оликсов всё еще продолжали исчезать в ней.

Джонстону хотелось молиться. Все–таки этот момент — величайшая авантюра всех времен. Неаны заверили их, что корабль–ковчег способен перемещаться по червоточине, хотя у него на борту и есть терминальный генератор. Если этого не произойдет — если они ошиблись или единое сознание откажется отступать, — восемьсот дыр, оставленных восемью сотнями каллумитов, полностью уничтожат «Спасение жизни».

По оценкам Обороны Альфа, на борту ковчега находилось сейчас более миллиарда человеческих коконов.

— Ну же, — выдохнул он. Первым каллумитам оставалось двадцать секунд полета. Пятнадцать. — Беги, черт побери.

Десять.

Странный колеблющийся лиловый свет излучения Черенкова окружил громаду ковчега зыбким ореолом. Каким–то образом огромный каменный цилиндр погружался в это сияние. Потом свет исчез, а вместе с ним исчезло и «Спасение жизни».

Джонстон шарил взглядом по выплескам данных в поисках информации, но ничего не было. Сотни каллумитов пересекали пространство, которое всего несколько секунд назад занимала их цель. Координаторы командного центра начали перенаправлять ракеты на перехват брошенных транспортов и кораблей Избавления.

Генерал развернул кресло, оказавшись лицом к Эмилье и Энсли. Они смотрели на центральный дисплей, на пустой участок космоса, где только что находилась громада корабля–ковчега.

Энсли победно вскинул кулак:

— Ну вот! Мы надрали этим ублюдкам задницы!

И засмеялся.

— Да хранят нас небеса, — пробормотала Эмилья. — Что мы сделали?

— Единственное, что могли, — заверил ее Джонстон.

— Они вернутся.

— О да. И когда они вернутся, нам останется только одно: бежать. Мы должны быть готовы.

— Ради Христа, вы двое, — рявкнул Энсли. — Расслабьтесь. Мы победили. Через пару веков мы сможем драться с ними на наших условиях. Вот увидите.

Эмилья с жалостью улыбнулась ему:

— Я, к счастью, не увижу. Это будет бой наших детей. И они не поблагодарят нас за это.

ХАБИТАТ НАШУА, ДЕЛЬТА ПАВЛИНА День «S», 11 декабря 2206 года

Гвендолин Сеймур–Квинг–Зангари находилась в главном фойе строительного департамента хабитата исхода — просторном общественном помещении, куда сотрудники приходили расслабиться. Стандартная подпрограмма, спроектировавшая его, предназначалась для европейских домов–усадеб, а не для зон отдыха работников компаний, однако диваны тут были мягкими и удобными, голографический проектор — высшего качества, программное обеспечение ап–сервов, разносящих напитки, — вполне разумное, а распечатанные закуски на удивление неплохи. Она могла бы отправиться в свои апартаменты с потрясающим видом на цилиндрический ландшафт Нашуа, но сидеть в одиночестве, когда идет решающая — судьбоносная — битва за будущее человеческой

расы, было бы слишком угнетающе. Наблюдать за происходящим вместе со своей семьей она не собиралась. А поскольку прибыла она сюда всего два года назад, то друзьями обзавестись не успела. Поэтому Гвендолин решила обосноваться тут и посмотреть Ответный Удар вместе со своей командой; за последние двадцать месяцев они достаточно сблизились, хотя никто из сотрудников не был Зангари. Она перетащила сюда нескольких коллег из лондонского офиса — с которыми работала в прошлом и знала, что они суперкомпетентны. Других назначила Дельта Павлина. Некоторые из них были из Обороны Альфа, что на самом деле означало Сенат Сол, проверяющий, выполняют ли Зангари и утопийцы свою часть соглашения о строительстве флота исхода. Остальные пришли из различных астроинженерных консорциумов, преимущественно из Пояса Миллионеров Эты Кассиопеи.

Висящий в воздухе дисплей был перегружен данными и огромным количеством изображений с дистанционных сенсоров, демонстрирующих взрывы над Землей и, к сожалению, в атмосфере.

— Мы действительно никогда не вернемся, да? — с горечью сказала Матильда д’Горро. — Со всем этим радиоактивным дерьмом поверх отравы оликсов…

В Лондоне она была одним из исполнительных директоров Гвендолин и отрывалась так же усердно, как и работала — с полной отдачей. Теперь она стала закоренелой пессимисткой, склонной наслаждаться всем мрачным и депрессивным, но не утратила впечатляющей сосредоточенности на задачах, поэтому Гвендолин и продолжала работать с ней.

— Это однофазные термоядерные бомбы, — откликнулась Беттин Эбби, одна из научных руководителей Пояса Миллионеров. — Чистая вспышка, так что загрязнений от них не много.

— От десяти–то тысяч? — усмехнулся Жоскен. — Да еще гамма–излучение…

— Мы терраформировали и худшее. Посмотри на Улисс.

— На Дельте Эридана было иначе. Там не было такого распада частиц, от которого страдает сейчас Земля. И в любом случае…

— Хватит, — прервала спор Гвендолин. — Никто из нас никогда не вернется на Землю.

— Но Земля — наша родина, — воскликнула Матильда, чуть не плача. — Там же оставались еще целые области биосферы, о которых мы ничего не знаем. Как же мы теперь их опишем?

— Пусть этим занимаются те, кто не собирается присоединяться к исходу, — фыркнула Беттин.

— Земля — это не только люди!

— Ты что, всерьез решила заняться сейчас видовой дискриминацией? Сегодня?

— Ну–ка перестаньте, вы обе, — скомандовала Гвендолин. Она знала, что должна быть добрее, отзывчивее, но все они вымотались, все были напуганы, и у каждого была семья. Семья, которая пострадала. Споры насчет списков тех, кого следовало принять хабитатам исхода, шли горячие — в лучшем случае. Порою доходило и до драки.

«Просто наша психика не подготовлена к Армагеддону».

Хотя, судя по секретным медицинским отчетам, с которыми совет Зангари позволил ей ознакомиться, у людей определенно имелись лекарства — точнее, психотропные вещества — и на этот случай.

Она смотрела, как кучки транспортных кораблей оликсов бегут от Земли. Собираясь огромными эскадрильями, они неслись к висящему в третьей точке Лагранжа «Спасению жизни». Это ее озадачило. Неожиданный первый удар по инопланетному кораблю–ковчегу был бы наверняка лучшим шагом? Они могли бы вывести из строя червоточину и гравитонный двигатель, и ковчег сел бы на мель. Тогда можно было бы спасти коконы. Но теперь единое сознание корабля оликсов знало, что крейсеры и ракеты Ответного Удара приближаются, и, несомненно, готовилось к бегству.

— Позвони Луи, — велела она Теано, своему альтэго.

— Подключение к сети невозможно.

— Что? Попробуй еще раз.

— Подключение невозможно. Он не в сети.

Гвендолин нахмурилась. Сын был активно задействован в Ответном Ударе, возможно, даже находился в командном центре вместе с Юрием, так что, несомненно, был сейчас страшно занят. И определенно не обрадовался бы звонку матери. Но…

— Где он?

— Данные засекречены.

— Так, а каково последнее незасекреченное место его нахождения?

— Звездная система Дельты Павлина.

— Ясно. Ладно, оставь ему сообщение. Я хочу… — Она удивленно замолчала: на линзы выплеснулась иконка Энсли Зангари Третьего. — Да?

— Не пытайся дозвониться до Луи, — сказал Энсли Третий.

— Я просто хотела…

— Ты переполошила все системы безопасности. Он участвует в Ответном Ударе; тебе это известно. А от Ответного Удара, если ты еще не заметила, зависит сейчас все наше выживание. Перестань быть его матерью, черт возьми. Он достаточно взрослый, чтобы самому заботиться о себе и принимать собственные решения.

— Но…

Иконка Энсли Третьего исчезла.

«Что за чертовщина?»

Гвендолин украдкой окинула взглядом фойе, проверяя, не смотрит ли кто–нибудь в ее сторону. Нет.

«Ну вот, теперь и ты становишься параноиком».

Но реакция Энсли Третьего встревожила ее. Значит, Луи помогает в командном центре. Но это же не причина рычать на нее. Если только он не…

«Ох, черт!»

Горацио, по крайней мере, сразу откликнулся на вызов.

— О, привет. Ты знала, что это произойдет? — беззаботно спросил он.

— Что?

— Ответный Удар, глупышка. А ты о чем подумала?

Прекрасно осознавая, что отвечающий за безопасность Ген 8 Тьюринг будет теперь пристально следить за ней, она сказала:

— Именно над этим мы и работали.

— Это великолепно, Гвендолин! Все корабли Избавления ушли. Лондонский щит больше не обстреливают. Ни гула, ни грохота, ни этого дьявольского неба — ничего больше нет. У нас здесь, в общественном центре, все рыдают. Мы знали, что заселенные миры помогут нам. Я всегда так всем и говорил, но это были очень долгие два года. Видела бы ты вечеринку, которая вот–вот тут начнется.

— Я рада, — сказала она, и глаза ее отчего–то наполнились слезами.

— Правительство открыло несколько визуальных каналов с орбиты. Мы видели, как отступают оликсы. Ваши силы собираются захватить «Спасение жизни»?

— Я понятия не имею, что будет дальше. А если бы и имела…

— То ты бы мне не сказала.

— Чертовски верно.

— Хорошо тебе. Господи, я так счастлив. Как бы мне хотелось, чтобы ты была здесь, хотя бы сегодня. Ты не представляешь, каково это — видеть, как треклятые корабли Избавления удирают, поджав хвосты.

— Я скучаю по тебе, — сказала она. — Очень сильно.

— Да, я тоже. Но это помогает, правда?

— Помогает?

— Ты и я, — сказал он. — Я знаю, это не та победа, о которой люди здесь думают прямо сейчас. Полагаю, мы не сможем даже отключить щит, ведь оликсы жутко испортили нам климат. А значит, всем придется уйти.

Гвендолин не могла этого сделать, не могла рассказать ему. Нигде на Земле не осталось больше льда: ни глетчеров, ни величественных белых корон, венчающих горы, — ничего. Жалкие крохи бывшей арктической ледяной шапки стремительно исчезали, а массивные антарктические шельфовые ледники, медленно утолщавшиеся после антропогенных изменений двадцать первого века, раскололись, и огромные айсберги размером с небольшую страну быстро таяли. Повышение уровня моря, столь же опасное, как и перегретая атмосфера, измученная единым, душащим мир ураганом, скоро усугубит страдания выживших городов.

— Да, придется, — тихо сказала она. — Мы думаем, оликсы вернутся. И ты не захочешь быть рядом, когда это произойдет. Никто не захочет.

— Когда это произойдет, я хочу быть с тобой, отправиться… куда угодно. Но только с тобой.

— Ты же знаешь, ты можешь быть здесь уже через минуту. У тебя есть портал.

— Да, но пока мне нужно быть здесь. Я не могу бросить своих людей. Только не сейчас. Я тут делаю много хорошего, я приношу пользу, Гвендолин. Я помогаю.

«И всё впустую».

— Знаю. Я так горжусь тобой.

— Ты тоже выполняешь свою часть сделки, не так ли?

— Да. Да, конечно. Мы построим сотни хабитатов исхода — тысячи, если у нас будет время.

— Спасибо. Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Девятый год полета

Когда они с Деллианом вошли в гибернационный отсек, Ирелла уже зевала. Было в этом месте что–то такое успокаивающее: размеры помещения, безмолвное присутствие похожих на capкофаги анабиозных капсул, приглушенное освещение, температура на несколько градусов ниже, чем в остальных отсеках «Моргана». Она подозревала, что именно так было в церквях и храмах на старой Земле.

Они вместе вошли в душевую и разделись, ухмыляясь так, словно вернулись в год выпуска в поместье Иммерль.

— Наша последняя ночь, — смущенно сказала она.

— Знаю.

Последние четырнадцать месяцев они провели друг с другом, и это было хорошее время. Все, разбуженные к капитанскому совету, оставались активны, пока флотилия разгонялась до релятивистской скорости.

Ирелла с удовольствием принимала участие во всех собраниях экспертной группы по поводу Сигнала Лоло Мод, строя догадки о том, что произошло и куда подевалась первоначальная миссия Удара — если она была. «Морган» сконструировал новые сенсорные матрицы для изучения звезды К-класса, но это ничего не добавило к их знаниям. У них были только предположения и догадки — а значит, Ирелла оставалась в своей стихии.

Если не считать собраний и официальных вахт, они с Деллианом воспринимали это время как праздничные каникулы, которых у них никогда не было на Джулоссе. Настолько, что весь последний месяц она ловила себя на том, что болезненно воспринимает приближение того дня, когда они вновь достигнут девяти десятых световой скорости. Этот промежуток дал Ирелле возможность расслабиться, как никогда раньше. С их точки зрения, цель, к которой они стремились, была столь отдаленной, что ее спокойно можно было игнорировать, что давало уникальную для нее степень свободы. Ограниченной свободы, возможно, но цифровая библиотека «Моргана» хранила многовековые запасы музыки, литературы и сериалов, так что Ирелла могла погружаться в них, когда пожелает, и был Деллиан, на этот раз не застрявший в вечном цикле спортивных и боевых тренировок. Она словно выяснила, каково это — на самом деле быть человеком, — после года той жизни, которую им всегда обещали.

Они уже стояли возле его анабиозной капсулы, и она поцеловала Деллиана на прощанье, борясь с запутанными эмоциями.

— Увидимся через мгновение — и через три года, — нежно сказал он.

— Назначаешь свидание?

По пути к своей капсуле Ирелла не оглянулась. Ее уже ждал медицинский техник.

— Я справлюсь, — чуть раздраженно сказала она, когда он протянул ей руку.

Когда прозрачная крышка закрылась, наступил неизбежный момент «гробовой лихорадки». По ту сторону стекла медтехник показал ей поднятый большой палец, и она кивнула, с опаской вздохнув. Гибкие роборуки выскользнули из мягких стен капсулы и осторожно вставили пуповинные трубки в брюшные впадины. Ирелла закрыла глаза и активировала нейронный интерфейс.

После того как она помогла вылечить Деллиана, ей не удалили этот маленький биотехнологический модуль. Она сказала Алимин, что он будет полезен ей в работе по проектированию цивилизации нейтронной звезды, позволяя получать доступ к Ген 8 Тьюрингу и управлять подпрограммами форматирования много быстрее, чем через стандартную инфопочку. Алимин нехотя согласилось.

Ирелла оказалась права — модуль показал себя чрезвычайно полезным при разработке норм, которые корабли–сеятели будут использовать в качестве основы для цивилизации нейтронной звезды, которую они должны породить. Но он также предоставлял ей куда больший доступ к сети «Моргана», чем инфопочка. В сочетании с программами приоритетов, которыми снабдил ее Энсли, она получила такой уровень контроля над кораблем, который встревожил бы Деллиана — если бы он об этом узнал.

Ирелла воспользовалась прямой связью и загрузила в подпрограмму управления анабиозной капсулой простую инструкцию, после чего закрыла глаза и слабо улыбнулась. В ее тело уже текла по пуповине первая доза успокоительного.

Сознание вернулось легко. Ирелла как будто проснулась утром, а не вышла из гибернации. Впрочем, прошло всего три дня. Она чувствовала себя свежей, отдохнувшей и немного взволнованной тем, что собиралась сделать. Сперва она убедилась в том, что следящие системы отсека не замечают ее; корректировка, загруженная ею, создала слепую зону вокруг ее капсулы. Никаких сигналов тревоги не последовало.

Пуповины отсоединились, крышка откинулась. Принимая душ, Ирелла проверила корабельный статус — в частности, узнала местонахождение несущих вахту, после чего пересмотрела другую начатую ею незаконную процедуру. Двумя палубами ниже биологический инициатор потратил три недели на производство человеческого тела. У киборга не было полного набора органов, только основные модули, способные поддерживать биомускулы, обтягивающие карбоновый скелет, одетый, в свою очередь, в весьма реалистичную кожу.

И он был готов.

Программа наметила безопасный путь к гибернационному отсеку. Ирелла осторожно подняла киборга.

Когда тот вошел в душевую, неся коробку с дополнительными дистанционками, произведенными для нее инициатором, Ирелла уже была полностью одета и готова. Вид точной своей копии вызывал странные ощущения. Она не знала, бежать ей или восхищенно улыбаться.

Эта часть плана всегда оставалась самой неопределенной, потому что они с Энсли не вполне понимали, с чем имеют дело. По одной — первоначальной — версии инициаторы должны были произвести партию дистанционок размером с жуков, начиненных датчиками, которыми она могла бы управлять, «отдыхая» в капсуле. Это, безусловно, было сопряжено с наименьшим риском. Потом «Морган» засек Сигнал Лоло — случайный фактор, который никак нельзя было предвидеть. Целый год без всего — без тревог, без интриг — отвратил ее от мысли все предоставить дистанционкам. Ей хотелось вовлечения, она говорила себе, что способна выполнить работу лучше любого сенсора, что ей нужно быть там. Вот она и создала киборга.

Ее двойник лег в капсулу, и крышка скользнула на место. Таким образом, любая внешняя проверка — осуществляемая вахтенными в обязательном порядке раз в день — показала бы, что Ирелла спокойно спит, как обычно.

Путь от отсека жизнеобеспечения «Моргана» до личной капитанской каюты, находящейся несколькими палубами выше, оказался долог. Ирелла шла осторожно, секция за секцией отключая мониторы, постоянно проверяя позиции всех членов экипажа, чтобы ни на кого не наткнуться в коридоре. Три с половиной часа спустя она стояла перед нужной дверью. Последний осмотр показал, что Кенельм внутри нет. Все вроде чисто — если, конечно, Кенельм не пользуется такими же хитрыми подпрограммами, как Ирелла. Все–таки, если она права, оне было на Фабрике, когда создавали Энсли.

Ирелла на секунду замешкалась, потом отправила дверному механизму разблокирующий код. Дверь бесшумно открылась, и она вошла. Личные апартаменты Кенельм состояли из восьми комнат: официальной приемной, гостиной, комнаты отдыха с интерактивной сценой в центре, столовой, комнаты–спа, спальни, ванной и кабинета. Едва она перешагнула порог, зажегся свет. Маленькие сенсорные дистанционки выпустили насекомьи ножки и, цепляясь за одежду Иреллы, спустились на пол. Они разбежались, а она закрыла глаза, «оседлав» их. Множество картинок вливалось в мозг через нейронный интерфейс, позволяя заглянуть во все комнаты сразу, изучая одновременно планировку и оборудование.

Здесь не было никаких активных независимых датчиков, и Кенельм не лежало в своей кровати. Оне действительно вновь погрузилось в спячку через день после Иреллы, как и было запланировано. Ирелла позволила себе выдохнуть и принялась за работу. Дистанционки тщательно записывали обстановку каждой комнаты на тот момент, когда Кенельм отправилось в гибернацию, положение каждого незакрепленного предмета, даже расстановку и поворот стульев. Возможно, предосторожность и была чрезмерной, но Ирелле не хотелось, чтобы Кенельм узнало, что кто–то тут шпионил.

Когда все было зафиксировано, Ирелла, естественно, решила начать свой экспертно–криминалистический анализ с кабинета. Она направила туда большинство дистанционок, а сама устроилась в столовой. Кенельм, безусловно, располагало лучшими пищевыми принтерами во флотилии, а после трехдней внутривенного питания Ирелле жутко хотелось есть.

За пять часов дистанционки обследовали и изучили каждый квадратный миллиметр кабинета и всего, что в нем находилось, даже просканировали стены в поисках потайных ниш или проходов. Ирелла стояла в центре комнаты, оглядываясь по сторонам, и в голове ее крутились результаты осмотра. Под полом, в стенах, в потолке — всюду тянулись сетевые кабели. Силовые кабели представляли собой яркие шипящие линии; эфемерные силуэты систем и сенсоров мерцали, как тающие голограммы. Она пришла сюда лично, поскольку знала, что никакие дистанционки никогда не заменят интуицию. Но теперь оказалось, что подозрительное разглядывание кабинета в реальной жизни не ведет к озарению и раскрытию всех тайн, как непременно случалось во всех книгах, к которым она имела доступ.

Она не очень представляла, что именно рассчитывает найти, но в кабинете этого определенно не было. Главным образом она боялась, что то, что могло бы подтвердить наличие у Кенельм тайных планов, содержится в зашифрованных файлах, укрытых где–нибудь в глубине сети «Моргана». А учитывая, сколько данных хранится в ячейках памяти корабля, найти там нужное почти невозможно — разве что гендес провел бы полный анализ содержимого каждого файла; а такая задача растянулась бы на много веков.

Дистанционки переместились в приемную. В конце концов, разве святой Юрий не сказал, что лучший способ спрятать что–нибудь — это поместить на виду? Она нахмурилась. Или это был святой Каллум?

Дальше — спальня. Когда дистанционки закончили там, она прилегла ненадолго отдохнуть.

Гостиная.

Столовая.

Спа.

К тому времени, как дистанционки добрались до комнаты отдыха, Ирелла провела в апартаментах капитана уже два дня: ела, спала, волновалась. Антикварная книга, которую она листала, чуть не выпала у нее из рук, когда дистанционки сообщили, что завершили сканирование. Все было в норме. Все на местах, никаких тайников за фальшивыми панелями, никаких скрытых инопланетных приспособлений.

— Дерьмо.

Она встала и поставила книгу на полку рядом с остальными, предварительно сверившись с записью, что задвигает ее на верное место. У Кенельм было двадцать томов, в которых подробно описывалась история терраформирования Фалькона. Судя по титульному листу, на этой планете они и были отпечатаны. Рука Иреллы легла на корешок. И застыла.

Кенельм явно ценило эти книги. А почему бы и нет? Они важны, они часть их наследия.

Но почему именно эти?

Бегло просмотрев несколько страниц, она убедилась, что это исключительно скучный научный труд. Скучными были даже иллюстрации: бактерии, генетические последовательности, трехмерные графики, резервуар для клонирования, лабораторное оборудование, экспедиции экспертов по оценке, биологические инициаторы размером с небоскреб, орбитальная геологоразведка.

Она помнила историю святого Юрия, как он упрямо следовал за святым Каллумом, отчаянно разыскивавшим свою жену, Сави. Каждый хороший детектив понимает, что о любом человеке можно судить по тому, что он считает важным.

— Чего я не вижу? — спросила она себя и сняла с полки первый том.

«ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» Неделя четвертая

— Должен признать, — сказал Алик, — вот это я и называю упражнениями.

Кандара только закатила глаза, насмехаясь над мужскими гормонами, и натянула свою неизменную черную майку. Каюта была крохотной, и пространство для маневров практически отсутствовало.

— Весьма лестно. Тебе нужно чаще ходить в тренажерку. Мы же не знаем, долго ли нам еще этим заниматься.

Она пошарила взглядом вокруг в поисках туфель — и обнаружила их под койкой, под ворохом его одежды.

— Надеюсь, довольно долго.

— Идиот. — Она отпихнула его ноги и села на край койки, чтобы достать обувь. — Я имела в виду нашу миссию.

— О. Да. — Малоподвижные черты лица Алика сложились в хмурую гримасу.

— Серьезно? Уже передумал?

— Нет. Просто очнулся на передовой реальности. Время — абстракция, ты же знаешь. Люди на самом деле не понимают этого. Думаю, это потому, что все мы не желаем принимать того, что стареем.

Она бросила усталый взгляд на его закаменевшее лицо с перекроенными мышцами и глянцевитой, как пластик, кожей:

— Ну…

— Да–да, знаю–знаю. Не тычь меня в это носом. Человеку в моем положении приходится плыть по течению. В наши дни у всех на Холме клонированных частей больше, чем оригинальных.

Она похлопала его по ноге.

— Больше нет.

— Эй, Вашингтон жив. Ну… в День «S» его щит все еще держался.

— Зато в Рио, держу пари, полный бардак.

На миг она вновь оказалась там, на горячих песках Копакабаны, с молодыми и энергичными, горделиво демонстрирующими свои роскошные тела солнцу. Запах уличной еды и крема от загара на ветру, музыканты, играющие на авенида Атлантика, живущие мечтой о том, что какой–нибудь продюсер остановится и поманит их за собой. Ночная жизнь: буйствующие в барах футбольные болельщики, сирены мотоциклов, разгоняющие гуляк. Марши гордости, марши протеста, влюбленные, которым никто больше не нужен, семьи, заполняющие парки, — всем хорошо живется под солнцем. Карнавал — прекрасное, дикое, счастливое празднество смеющихся маньяков, петляющее по улицам приземлившейся радугой.

Ничего этого больше нет.

Весь остаток ее жизни пройдет здесь, на этом стерильном модифицированном чужом корабле.

— Милая, — Алик фыркнул, — весь гребаный мир сейчас — чертов бардак.

— Да.

Милая. О Матерь Мария!

— Эй, с другой стороны, когда все это кончится, мы увидим, как он станет новехоньким.

Она недоуменно ухмыльнулась:

— Что–то на тебя не похоже.

— Что?

— Оптимизм. Неужто ты веришь в то, что мы способны завершить хоть какой–нибудь из этапов этой безумной миссии, не говоря уже о том, чтобы закончить ее?

— Э, тогда почему ты здесь?

— Кто–то же должен. Какая польза от меня там? Теперь, когда «Спасение жизни» отступает, на Земле уже не будет битвы один на один, пока оликсы не вернутся с подкреплением — лет через двадцать–тридцать. К тому времени я стану слишком старой.

— Никогда!

— Ну вот, теперь ты просто пытаешься залезть мне под юбку.

— Не вини парня за попытку.

— Ты можешь остановиться. Оба мы — практичные взрослые люди.

— Ладно. Сегодня ночью?

— Конечно.

Скупая улыбка Алика исчезла, когда его взгляд скользнул по небольшим выпуклостям на ее предплечьях.

— Эй, я думал, ты избавилась от всех периферий…

— Избавилась. Поначалу. — Она подмигнула. — А потом приобрела несколько новых.

— Гос–споди. Но Лим же сказала, что это может быть опасно, когда мы в баке. Никто не знает, как на них повлияет длительное погружение.

— Ага. Вот почему Лим соорудила для меня в инициаторе эти, бакоустойчивые.

— Какого хрена мне не сказали, что это возможно?

— А ты спрашивал?

— Вот блин!

Ухмыляясь, Кандара вышла из его каюты в салон — нижнюю треть главной цилиндрической камеры корабля, окруженную крошечными персональными спальными каютами, которыми они пользовались, когда не висели в баках. Полезного пространства, таким образом, оставалось немного, и большую его часть занимал стол. Ну, по крайней мере на средней палубе удалось поставить тренажеры, и умывальную, и медицинский отсек, управляемый Ген 8 Тьюрингом, — Кандара буквально молилась, чтобы он ей никогда не понадобился. Предубеждение, но она все–таки предпочитала врачей–людей. На верхней палубе размещались анабиозные баки с системами обеспечения. Ее первоначальная надежда на то, что каждый из них получит по личной каюте, быстро развеялась, когда инженеры принялись набивать все доступные камеры дронами, принтерами и инициаторами на основе неанских технологий. Старые бачки оликсов для биомусора теперь заполнили сырьем, которое использовала человеческая техника. Стратегический отдел хором клялся, что запасы оборудования для их миссии покроют большинство непредвиденных обстоятельств. Клятвам этим Кандара не верила ни на грош; обитатели корпораций, эти теоретики просто не могли постичь одну простую истину: ни один план сражения не выдерживает контакта с врагом.

Каллум сидел за центральным столом и ел яичницу–болтунью с тунцом. Рядом с его тарелкой исходила паром кружка с чаем.

— Утро доброе, — буркнул он, махнув вилкой в ее сторону.

Она улыбнулась ему — немного неловко — и подошла к пищевому принтеру. Сапата, ее альтэго, выплеснула на линзы обнадеживающе–зеленую медицинскую иконку; железы работали отлично, поддерживая нейрохимическую стабильность.

«Да и не было никакой травмы, чтобы спровоцировать шизофрению. А если железы откажут, я просто воспользуюсь Аликом для снятия стресса».

Она едва удержалась, чтобы не рассмеяться в голос.

Ах, какая романтика.

— Я собираюсь отсутствовать еще двадцать четыре часа, — сообщила она, когда принтер выдавил ее смузи. — Еще один сеанс аэробики.

— Понятия не имею, отчего ты считаешь, что тебе это нужно, — сказал Каллум. — Это мы, старые галоши, должны топтать беговые дорожки.

— Беговые дорожки? Я что, единственная занимаюсь на тренажерах?

— Ну, я пару дней назад воспользовался одним из них. Так ноги до сих пор огнем горят.

— Матерь Мария, я думала, доктора нас всех подлатали. В какой же форме ты был раньше? Мы пролежали в баках всего три недели. Это ж репетиция в детском саду. Настоящая каторга начнется, только когда мы доберемся до сенсорного аванпоста, ну или что там еще.

— Расскажи мне об этом.

Кандара взяла свой смузи и села за стол рядом с Каллумом. Она разделяла его мрачное настроение. Это был огромный удар — обнаружить, что «Спасение жизни» не летит прямо в анклав. Начав кое–как разбираться в мыслях единого сознания, они поняли, что червоточина заканчивается у какой–то местной наблюдательной базы. Оликсы разбросали по галактике тысячи таких пунктов, и каждый следил за появлением разумных видов в своем секторе. Именно там ждала червоточина, ведущая в звездную систему анклава.

Великолепная логическая организация. Полная подстава. Именно то, чего они не предвидели. Кандара согласилась бы даже, пожалуй, обнаружить себя, только чтобы отправить Обороне Альфа сообщение: «Вы, умники, все–таки не всё предусмотрели!»

— Знаешь, что меня беспокоит больше всего? — сказала она.

— Что?

— Неаны не знали.

— Про аванпост?

— Да. Мы полностью зависим от их знаний и технологий. И в первый же раз, как мы воспользовались ими… Бах! Тут же проблема.

— Пессимистка. Я бы сказал — затруднение, а не проблема. Значит, анклав оликсов находится дальше, чем мы рассчитывали. Это не меняет ни характера нашей задачи, ни того, с чем мы имеем дело. И, если честно, прибыв на Землю, Джессика и Соко не ожидали, что мы предпримем что–то настолько глупое, как эта миссия. Намеренно отказаться от всех наших планет, чтобы наши потомки могли проникнуть в анклав? Глядя в завтрашний день, скажу, что это не слишком хорошая идея.

— Знаю. Но этот корабль — всего лишь крохотная часть общего плана исхода. Живем ли мы между звезд, как неаны, или выбираем вариант Эмильи и прыгаем от планеты к планете, создавая между делом арсенал самого опасного оружия во вселенной, настанет время, когда нам придется встретиться с оликсами. То, что делаем мы с тобой, дает нашей расе чуть больше шансов на успех. И если мы потерпим неудачу, то в конце концов они сами найдут анклав.

Каллум поднял кружку с чаем:

— Отличная мотивирующая речь. Спасибо.

— Извини. — Она хихикнула. — Что я могу сказать? Я прагматик.

— Понимаю. По крайней мере, это означает, что у нас чуть больше шансов провернуть это дело.

Кандара подняла стакан со смузи:

— А пока наслаждайся видом.

Она отхлебнула зеленой жижи и поморщилась. Вкус был совсем не тот, к которому она привыкла, совсем не так она смешивала этот коктейль у себя дома — с настоящими фруктами и дорогущим органическим йогуртом. Неужто одно знание того, что все это ненастоящее, подчеркнуло разницу?

Если она вообще есть.

Через пару минут появился и Алик. В белой футболке и шортах. Это тоже было неправильно. Кандара так привыкла видеть его в костюме, что то, что он разгуливает в нижнем белье, выбивало ее из колеи почти так же, как понимание того, что они сидят в корабле–ковчеге пришельцев, который, в свою очередь, летит по червоточине.

— Пойду приму душ, — объявил Алик и двинулся к лестнице на среднюю палубу.

Кандара наблюдала за Каллумом, изо всех сил пытающимся сохранить невозмутимое лицо.

— Просто — не надо.

Она устало вздохнула.

— Я не осуждаю. Но вы, детишки, хотя бы предохраняйтесь, ладно?

— Ох, отвали.

Он засмеялся. И Кандара, вопреки самой себе, обнаружила, что радостно улыбается.

— Это долгий полет, — сказала она, словно защищаясь.

— Который становится все дольше.

— О Мария, прости меня.

Кандара шагнула к пищевому принтеру и заказала сэндвич с беконом, авокадо и капелькой острого томатного соуса, а еще теплую булочку с шоколадом. Если добавить черный кофе и апельсиновый сок, она сможет считать себя истинным дитя интернациональной курортной кухни.

Один из способов сохранить потерянную Землю живой.

Юрий вышел из своей каюты, когда она снова садилась. Он облачился в футболку полузащитника футбольного клуба «Динамо» и черные шорты. И этот наряд ему, как ни странно, шел.

— Доброе утро, — сказал он. — Думаю, я сегодня вернусь в бак.

— Не терпится перейти к действию? — поинтересовалась Кандара.

— Скучно.

— Ползунчик продвигается, — сказал Каллум. — Скоро нам будет на что посмотреть.

Всю первую неделю, пока «Еретик–мститель» торчал в ангаре, они только наблюдали, стараясь впитывать как можно больше мыслей единого сознания корабля–ковчега. Установив, что единое сознание совершенно не проявляет интереса к отдельным кораблям, Джессика приступила к проникновению в местную нейросеть, мягко отвлекая ее внимание. Воспринимающие клетки на толстых, похожих на стволы трубах, оплетающих ангар, по–прежнему видели все; просто программам интерпретации, куда поступали данные, стало плевать.

Создав зону укрытия–на–виду, они следили за биологическими существами, выполняющими основные задачи технического обслуживания «Спасения жизни». Кандара видела записи из трех пещер ковчега, ничем не отличающихся от внутреннего пространства хабитата. Разница заключалась в поддержке окружающей среды. Люди в космических хабитатах пользовались машинами; оликсы предпочли «зверинец» из существ, руководимых единым сознанием.

Очень немногие квинты оликсов отваживались входить в ангар. В первые дни некоторые появлялись, проводили проверки наиболее сильно поврежденных транспортов. За исключением этого, практически никакой деятельности не велось. Существа, похожие на гигантских слизней, медленно скользили по плавно изгибающемуся полу и черным трубам — похоже, в заведенном порядке, на который никак не повлияло прибытие транспортных кораблей. Какие–то паукообразные организмы помельче скакали на пяти ногах, приглядывая за отдельными участками ячеек. Одного из таких и сконструировала Джессика в биоинициаторе «Еретика–мстителя» — он напоминал дрона–ползунчика, которых используют в тайных операциях в качестве шпионов. У них имелись подробные описания всех типов существ, с которыми люди сталкивались во время своих визитов на корабль–ковчег до начала вторжения: размер, вес, окраска, скорость, маневренность, даже предположительный уровень автономного интеллекта.

Фальшпаука выпустили в ангар три дня назад. Джессика направляла его, медленно ведя вдоль стен, избегая настоящих служителей оликсов. Продвигаясь, шпион тянул за собой длинную мономолекулярную нить, по которой передавались данные. Каждую сотню метров Джессика останавливала существо и устанавливала датчик размером с булавочную головку, открывая команде вид на ангар.

Кандара это одобряла. Теперь ничто не могло подкрасться к ним незаметно. Не то чтобы они могли что–то сделать, если оликсы их заметят, но…

Сейчас дрон добрался до большого входа в ангар, затянутого невидимой силовой мембраной, удерживающей внутри воздух, подобно земным щитам, хотя через эту мембрану могли проходить транспортные корабли. Джессика двинула шпиона вперед. Ему противостояла ураганная сила. Ползунчик напрягся до предела, прорвался — и оказался в вакууме. В нисходящем извилистом проходе за мембраной не было труб, как в ангаре; только голые каменные стены, тянущиеся до самого выходного отверстия в корпусе ковчега. Ползунчик застыл на краю.

— Он что, заглючил? — спросил Алик.

Они снова вернулись в баки — а значит, и в имитацию рубки, изменившуюся со времен их первых полетов в Дельте Павлина. Пространство разделилось на уровни, появились изогнутые перила. У стен стояли незанятые кресла для экипажа; на консолях, между маленькими экранами, заполненными цветными графиками, пестрели ряды переключателей и клавиш. Вместо дисплея, висевшего между консолями, перед ними растянулся панорамный настенный экран. Кандара подозревала, что либо Юрий, либо Каллум подгрузили в шаблон симуляции воспоминания о старых научно–фантастических фильмах. Но приходилось признать, что теперь пространство гораздо больше походило на рубку космического корабля.

Все смотрели на главный экран. Пустой. Кандара проверила прямую передачу с дрона, и в поле ее зрения мелькнул скальный выступ. Шпион находился в нужном месте.

— Что происходит? — спросила она. — Почему мы не видим червоточину?

— Технически — как бы видим, — ответил Каллум. — Это та часть изображения, которой не существует. Навскидку я бы сказал, что внутренность червоточины представляет собой континуум, не допускающий распространения фотонов.

Кандара и забыла, что у Каллума имеется степень по физике. Конечно, устаревшая на столетие, зато единственная на борту.

— Ты хочешь сказать, что там темно?

— Нет. Там вообще нет визуальности. Это структура, полностью состоящая из экзотической материи, которую, вероятно, даже нельзя классифицировать как открытое пространство. Неудивительно, что сенсоры дрона ничего не видят. Полагаю, наши бедные старые животные мозги интерпретируют это как черный цвет.

— А как насчет излучения Черенкова?

— Только не здесь. Хотя теперь, когда ты заговорила об этом, я подумал, что где–то на ковчеге физическая структура должна пересекаться с экзотической материей. Возможно. Не знаю.

— То есть ты хочешь сказать, что мы не увидим приближения конца туннеля? — уточнил Юрий.

— Полагаю, так.

— «Спасение жизни», безусловно, будет об этом знать, — сказала Джессика. — Насколько я понимаю, до сенсорной станции осталась всего пара дней пути.

— Нам нужно утвердить наши действия, — заявил Юрий. — Может, попробуем выпустить там передатчик Сигнала?

— Это же не анклав, — быстро проговорил Алик.

— Да, но теперь мы знаем, что анклав находится гораздо дальше, чем полагал кто–либо. А у наших передатчиков ограниченный радиус действия.

— Я думал, распознавание ограничено размером радиотелескопа, которым пользуются люди для обнаружения Сигнала.

— Ты прав, — кивнул Каллум. — Но чем дальше мы уходим, тем больше времени потребуется Сигналу, чтобы достичь этой части галактики. Если хабитаты исхода не засекут его через пару тысяч лет, они, наверное, решат, что мы ничего не передавали. И никто не будет искать Сигнал. А если и будет, улавливать импульсы тем труднее, чем больше расстояние.

— Оликсы не покинут свою сенсорную станцию, к которой мы направляемся, только потому, что мы передадим ее координаты, — сказала Кандара. — Они воспользуются ею, чтобы отправить следующую волну кораблей к Сол и населенным мирам. Это займет у них век или больше, в зависимости от того, насколько мы далеко. Если что, они усилят оборону кораблями из звездной системы анклава, где бы он ни находился.

— Может, и не век, — возразила Джессика. — Я исследовала всё, что могла, в едином сознании «Спасения жизни». Оликсы удивились, когда прибыли на Землю; они не ожидали, что люди так быстро совершают межзвездные путешествия. Мы знали, что они пытаются установить собственные порталы между Сол и населенными мирами, но, похоже, у них имелся запасной вариант на случай, если это не сработает.

— Какой еще запасной? — резко спросил Юрий.

— Девять кораблей идут от сенсорной станции к населенным мирам. Насколько я могу судить, вышли они несколько десятилетий назад.

— Чертова Матерь Мария, — прорычала Кандара. — И когда же они долетят?

— Не знаю. Может, еще через несколько десятков лет. Но наверняка один или несколько из них теперь будут перенаправлены к Земле. Это же смысл всего их крестового похода — захватить столько людей, сколько они сумеют, на пути к их Богу у Конца Времен. На Земле остались миллиарды людей, и, когда прибудут корабли Решения, исход будет только один.

— Так ты говоришь, что не стоит даже пытаться послать Сигнал Сол, когда мы долетим до наблюдательной базы? — спросил Алик.

— Мы не сможем, — с сожалением ответила Джессика. — Это разоблачит нас. И тогда наши шансы найти анклав сведутся к нулю.

— Звучит убедительно, — согласился Каллум.

— Я за то, чтобы попытаться добраться до анклава, — сказала Кандара.

Было бы, конечно, неплохо запустить передатчик Сигнала, будучи уверенными, что люди его примут, но в конечном счете это все–таки пустой жест. Не за этим они здесь. Кроме того, столько усилий было затрачено и столько жертв принесено, чтобы они оказались на борту «Спасения жизни»; отправлять Сигнал отсюда было бы предательством.

— Наша миссия не признает полумер, — заявил Алик. — Мы нацеливаемся на анклав — и сжигаем этих ублюдков.

— Вопрос, — вставил Каллум. — А что насчет неан? Джессика?

— А что насчет них?

— Если они засекут наш Сигнал, идущий от сенсорной станции, смогут ли они его использовать?

— Чтобы что?

— Чтобы сражаться. Прилететь сюда, пробиться через червоточину к анклаву. Наверняка это и ваша конечная цель?

— Я не неана. Я человек или пытаюсь им быть. Я не знаю, какова конечная цель неан.

— Извини. Я думал, ты хотя бы догадываешься.

— Не больше и не меньше, чем ты.

Кандара сдержала улыбку. Она видела, как вспыхнули щеки Каллума.

«Мы действительно сливаемся с симуляцией — или она с нами».

— Неаны нам не помогут, — сказал Алик. — Они сделали всё, что собирались, отправив тебя предупредить нас.

— Почему ты так считаешь? — спросила Джессика.

— Потому что, если бы они хотели атаковать оликсов с помощью военных кораблей, подобных кораблю внедрения, который доставил вас, они бы отправили их к Сол и устроили засаду на «Спасение жизни».

— Верно подмечено, — сказал Юрий.

— Ну признай же. После того как ты вогнала топор в башку Феритона, целые команды наших стратегов, психологов и ученых пытались разобраться в неанах. Черт, один научно–исследовательский центр даже привлек писателей–фантастов — ради, так сказать, свежего взгляда. И все, что они придумали, было полным дерьмом.

— Ладно, — подытожил Юрий. — Когда мы прибудем к сенсорной станции, будем сидеть тихо и надеяться, что «Спасение жизни» полетит прямо в червоточину, которая ведет к анклаву.

«Спасение жизни» вышло из червоточины в реальное пространство через пять недель и один день после ухода из системы Сол. Наконец–то Алику было на что посмотреть. Он не говорил остальным, даже Кандаре, но антисуществование червоточины начало его доставать. Не то чтобы это была клаустрофобия, нет, скорее, ощущение потерявшегося ребенка. После всего, что он видел за время работы на ФБР, после всего, через что прошел, после всех ужасов и смертей — почему именно это так подействовало на него? Буквально — ничто? Жизнь действительно иногда может быть полной сволочью.

Но теперь снаружи снова можно было увидеть что–то реальное. За последние два дня Джессика провела дрона по опасной кромке входа в ангар, к вершине скалы с падением в бесконечность, устанавливая повсюду группы крошечных датчиков, после чего вернула ползунчика обратно на «Еретика–мстителя». Кластеры показывали обычный на вид звездный пейзаж, окружающий их: гелиоцентрическую панораму, привязанную к красному карлику. Алик так глубоко погрузился в визуализацию, что буквально чувствовал на щеках сияние. Он не был экспертом по созвездиям, но это не выглядело слишком чужеродным.

— Звездная корреляция помещает нас примерно на сто семь световых лет от Солнца.

— Соко повезло, — сказал Каллум. — Он, верно, вовремя выбрался. Еще немного, и корабль выпал бы из червоточины здесь.

Визуализация показала оставшийся позади огромный обруч. Лиловый ореол вокруг серебристо–белой поверхности быстро исчезал. Алик догадался, что это терминал червоточины.

— «Спасение» ускоряется, — сказала Джессика. — Поехали, значит.

— Ускоряется — куда? — спросил Каллум.

— Ко входу в другую червоточину, — ответила Джессика. — Это занимает все мысли единого сознания. Его единственная цель сейчас — возвращение в звездную систему анклава.

— А мы? — спросила Кандара. — Он собирается прихватить с собой транспортные корабли?

— Думаю, да. Ну, он точно не приказывает никаким кораблям высадиться здесь.

Визуализация расширялась по мере того, как «Спасение жизни» медленно вращалось, что позволяло группам сенсоров собирать полное изображение с охватом в триста шестьдесят градусов. Терминальный обруч висел на орбите в семидесяти миллионах километров от поверхности красного карлика. Датчики показали также несколько других объектов на той же орбите, весьма массивных.

Конечно, кластеры датчиков были очень малы, а расстояния — огромны, так что разрешение не дотягивало до оптимального. Но все равно понятно было, что большинство объектов представляют собой пятиугольные додекаэдры, каждая плоскость которых имеет две тысяч километров в поперечине.

— Это, верно, радиотелескопы, — сказал Каллум. — Тут ведь, как–никак, сенсорная станция оликсов, так что сомневаюсь, что это может быть чем–то другим. Черт возьми, ну и масштабы! Неудивительно, что они засекли радиопередачи с Земли.

— Туда мы и направляемся, — сообщила Джессика.

Визуализация перефокусировалась. Угол обзора оказался не слишком удачным, поскольку скалистая поверхность корабля–ковчега превратилась в красный «марсианский» полумесяц, занимающий три четверти изображения. В трех миллионах километров перед ними находилось «гнездо» из семи широких обручей, причем диаметр внешнего составлял километров двести. Каждое следующее кольцо было меньше предыдущего, центральное не дотягивало и до тридцати километров. Все они располагались под определенным углом друг к другу, так что центральное стояло перпендикулярно внешнему. Поверхность каждого глянцевито отливала багрянцем. Никаких видимых маркировок не наблюдалось. Температура твердо держалась на двадцати семи по Цельсию.

— Что думаете? — спросил Юрий. — Хабитат оликсов?

— Скорее всего, — ответила Джессика. — Рядом есть несколько терминальных обручей входов в червоточины. Мы направляемся к ближайшему.

— Что–то не видно движения, — заметила Кандара. — Мы словно у звезды–призрака.

— Планет я тоже не заметила, — сказала Джессика. — И вообще в плоскости эклиптики отсутствует какая–либо твердая материя; ни астероидов, ни комет… Они всё зачистили.

— Адское пламя! — воскликнул Каллум. — А я-то гадал, чем они питают свои червоточины, учитывая, сколько энергии требуется, чтобы держать их открытыми. Взгляните–ка на экватор этой звезды.

Алик подождал, когда визуализация, подстраиваясь под прихоти каждого, вновь перефокусируется. Он ничего не сказал о чудесах этой чужой звезды, потому что, честно говоря, чудеса эти находились далеко за пределами его зоны комфорта. Вложенные кольца были куда больше хабитатов, которые строили люди, — если это «гнездо» действительно являлось таковым; а радиотелескопы размерами превосходили любую гребаную луну. Он всегда знал, что их полет — предприятие рискованное, почти безнадежное, но теперь они явно увязли не в своей стихии — и продолжали тонуть. Он неохотно посмотрел на мерцающий красный диск маленькой звезды. Экватор, отмеченный тонкой черной линией, был ясно виден. Изображение увеличилось, став расплывчатым.

— Он что, твердый? — недоверчиво спросил Юрий.

— Похоже на то, — откликнулся Каллум. — Вращается быстрее звезды, но расположен выше хромосферы.

— Радиус звезды — приблизительно треть от солнечного, — прикинула Джессика. — Что дает окружность… Черт! Один и три десятые миллиона километров.

— Они построили кольцо из твердого вещества длиной один и три миллиона километров? — поразился Юрий. — Из чего, черт возьми?

— Из чего–то достаточно прочного, чтобы сидеть на звезде, — процедил Каллум. — И этот экватор действует как генератор. Господи, если это то, что они построили для питания червоточин, что им нужно для питания того, что замедляет время внутри анклава? Какого размера? Что оно делает, глотает звезды целиком?

Кандара хмыкнула:

— У тебя когда–нибудь было чувство, что ты откусил больше, чем можешь прожевать?

— Это ни хрена не смешно! — рявкнул Алик.

— Расслабься. Мы здесь не для того, чтобы сойтись врукопашную с этими ублюдками. Мы — бактерия на слоне. Мелкая, пустяковая бактерия. Но если бактерия попадет в кровоток…

Алик закрыл глаза, выдохнул и откинулся на спинку кресла. Он знал, что все это не по–настоящему, и все же это помогло ему успокоиться.

— Кажется, реальность все–таки укусила меня за задницу.

— Везет тебе, — сказал Каллум. — А я? Я все еще полностью отрицаю все это. Юрий?

— Жаль, что клонирование вне закона. Я бы вырастил одного себя и послал его вместо себя. Возможно, мне все–таки следовало так сделать.

— Неплохо бы.

— Вы, парни, слабаки, — заявила Кандара. — Я бы ни за что это не пропустила.

— Да, но ты…

Алик захлопнул рот.

— Полный псих? Да ладно, признай, здесь только я и Джессика нормально функционируем. А она…

Кандара сделала вид, что задохнулась от ужаса, и прикрыла рот рукой.

— Не родилась человеком, — подзуживая, завершила Джессика.

— Мы, должно быть, одна из самых больших компаний лузеров в истории.

— Надежда не умирает никогда, — торжественно провозгласил Каллум. — Но это, черт побери, слишком часто упускается из виду.

— Отвали–ка ты, гуру, с этим дерьмом, — ухмыльнулся Алик. — Я никогда не говорил, что теряю надежду. Я парень практичный. Мы просто продолжаем делать свою работу.

— Какая глубокая мысль, — пробормотала Кандара.

— Я знаю вектор курса «Спасения жизни», — сказала Джессика. — Мы движемся ко входу в червоточину, расположенную рядом с кольцами хабитата, — к самому большому из них. Терминал двадцать километров в поперечине. В него легко могли бы войти два ковчега, идущих бок о бок.

— Сколько? — коротко спросил Юрий, но Джессика поняла.

— Восемнадцать часов.

Оставшееся время они провели в скучной рубке. Алик уже подумывал о том, чтобы немного оживить ее, добавить роскоши, как в каком–нибудь из пентхаузов, где ему приходилось бывать. Отчего у них вообще так убого? Они же либо в рубке, либо в забытьи в баке. Они даже не смоделировали утилитарные отсеки настоящего «Еретика–мстителя».

Несколько раз за эти улитками ползущие часы корабли Избавления описывали круги над «Спасением жизни», точно орлы, охраняющие свое гнездо.

— Почему? — спросил Юрий, когда восьмой дозорный корабль обогнул ковчег. — Это же их звездная система. Тут не может быть никакой угрозы. Что они ищут?

Джессика нахмурилась:

— Думаю, это какой–то ритуал. Они празднуют успешную миссию. Или возвращение; я не вполне уверена, что именно. Я еще не улавливала в мыслях единого сознания такого эмоционального содержания, как сейчас.

Каллум усмехнулся:

— Танцуй так, будто никто не видит.

— Счастливые оликсы! — пробормотал Алик. — Вселенная не только куда более странная, чем мы представляли, но и куда более странная, чем мы вообще можем себе представить.

— Матерь Мария, спаси и помилуй! — воскликнула Кандара. — Я заперта на корабле, полном философов!

— Может, оликсы не всегда были жалкими фашистскими ублюдками, — сказал Юрий. — Что–то их изменило.

— Бог у Конца Времен, — фыркнула Кандара. — Все просто.

— И никто из них ни разу не усомнился? — удивился Каллум. — Как–то в это трудно поверить.

— Некоторые усомнились, — пожала плечами Кандара. — Один раз. Поэтому их больше нет.

— А вот я думаю, — сказал Юрий, — если господствующая культура у оликсов фашистская, не допускающая инакомыслия, то должно же быть сопротивление, группа неверующих.

— Сейчас это маловероятно, — ответила Джессика. — Отдельные оликсы не умирают; они просто включают новое тело в свою квинту всякий раз, когда старое начинает отказывать. Они больше не рождаются. Оликсы стали по–настоящему искусственным видом. Любой из их числа, не соответствовавший требованиям, наверняка был истреблен тысячи лет назад, как сказала Кандара. Оликсы превратили себя в монокультуру. Им уже не измениться.

Кандара резко села. Столь заметное проявление эмоций в относительном спокойствии рубки оказалось почти пугающим.

— Если только…

Она уставилась на Джессику.

— Да? — поторопил заинтересовавшийся Алик.

— Неверующие увидели, что происходит, и пустились в бегство как раз перед «ночью длинных ножей» по версии оликсов. Они укрылись среди звезд, делая все возможное, чтобы предупредить другие расы и не попасться самим.

На сей раз самообладание покинуло Джессику:

— Я… у меня нет насчет этого никакой информации.

— Биотехнологии неан удивительно похожи на биотехнологии оликсов, — сказал Каллум. — И откуда неаны узнали об анклаве и его владениях? Они либо посещали его до того, как рассеялись по укрытиям, либо просто были там, когда он строился.

Все посмотрели на Джессику.

— У меня нет ответа, — слабо проговорила она.

— А я считаю, это чушь собачья. — Алик с ухмылкой посмотрел на Кандару. — Если бы неаны когда–нибудь были в анклаве, то они, конечно, знали бы, где он находится. Точно так же возможно, что нейровирус извлек какую–то информацию о зоне замедленного времени из квинты или единого сознания.

— А биология? — спросил каллум.

— Планеты земного типа, вероятно, идут по одному и тому же эволюционному пути на биохимическом уровне, — сказал Юрий. — Этой теории всегда придерживались экзобиологи «Связи». Конечно, чем дальше ты продвинулся по эволюционной шкале, тем фантастичнее и разнообразнее будет животная жизнь. Но если исходные элементы на планетах были одинаковые, то и базовая клеточная химия будет схожа. Бритва Оккама.

— Черт, — раздраженно фыркнула Кандара. — А мне понравилась моя теория заговора.

— Продолжай в том же духе. — К Джессике вернулось чувство юмора. — Нужно же чем–то занять время.

— Я не согласен, — обратился Каллум к Юрию. — Наш химический состав обусловлен миллионами случайностей и беспорядочных мутаций. Вот почему у нас своя особая биохимия. И мы понятия не имеем, какова биохимия настоящих неан.

— Конечно, ты не согласен, — проворчал Юрий.

— Так держать, мальчики, — сказала Кандара. — Вижу, время пролетит незаметно.

Алик в отчаянии застонал.

«Интересно, смогу ли я смоделировать несколько искусственных людей для приличной компании?»

МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Пятнадцатый год полета

Сперва у Иреллы не было даже сил, чтобы застонать от разочарования. Пробуждение от анабиоза — дело всегда нелегкое, но это, по крайней мере, значит, что ты жива. Каждый раз перед тем как открыть глаза она думала об одном. Кто там? Дел, или кто–то еще из ее друзей, или квинта оликсов, поджидающая, когда откроется крышка капсулы?

Она почувствовала, как пуповины выходят из живота, и заставила себя открыть глаза. Лицо по ту сторону прозрачного корпуса было немного не в фокусе. Но принадлежало оно человеку. Что ж, начало хорошее. Чувствуя, как ворочается в желудке тошнота, Ирелла прищурилась. Процедура выхода из анабиоза подразумевала, что тебя будет встречать близкий друг. Она узнала пришедшего — Матиас, один из взводных. Неплохой парень, но к близким друзьям Ирелла бы его не отнесла.

Крышка откинулась, и Ирелла медленно села. Подушка тоже поднялась, поддерживая ее.

— Ты в порядке? — спросил Матиас.

Ирелла вовремя вспомнила, что кивать не стоит. Она подняла палец и прохрипела:

— Почти.

Матиас терпеливо ждал, когда она будет готова вылезти. Ирелла стиснула зубы и кое–как приподняла ногу. Когда она перекинула обе ноги через край капсулы, Матиас протянул ей руку. Тогда–то она и увидела Рафу, одного из членов взвода Матиаса, стоящего в паре метров от них. Впервые за много лет ей стало неловко из–за своей наготы. Потом она заметила, что оба они при оружии, и едва успела спрятать улыбку.

Она встала, держась за край капсулы, чтобы не упасть. Смущенный Матиас подал ей халат.

— Что происходит? — спросила она. Данные на оптике говорили, что «Морган» уже достиг половины световой скорости и находится на расстоянии одного светового года от нейтронной звезды.

— Ты нужна на капитанском совете.

— Ладно. Приму душ и приду туда.

Она не смогла удержаться от сарказма.

Рафа кашлянул.

— Это срочно, — с несчастным видом объяснил Матиас. — Мы тут, чтобы проводить тебя прямо туда, как только ты оденешься.

— Правда? Почему?

— Слушай, Ирелла, извини. Я знаю только, что им нужно посоветоваться с тобой. И это очень срочно.

— Похоже на то. — Она кивнула на капли маслянистой жидкости на своей коже. — Но сперва все–таки душ.

Рафа хотел что–то сказать, но Матиас его опередил:

— Конечно.

Неспешно умываясь, она через инфопочку заказала пищевому принтеру куриный бульон. Избавляясь от остатков масла на коже, Ирелла воспользовалась интерфейсом, проверив своего киборга. Тот пребывал в режиме ожидания, находясь там, где она оставила его семь лет назад, — в одном из множества пустых отсеков на нижней палубе, неподалеку от того места, где взводы устраивали свои идиотские рукопашные бои. Судя по записям в бортовом журнале, никто этого не заметил — да никто на «Моргане» и не патрулировал корабль в поисках злоумышленников. На миг у нее возникло искушение вывести киборга из режима ожидания, просто на всякий случай. Но это было бы глупо — никакой ведь физической угрозы нет. Сопровождай он ее на совет, это было бы равносильно «заеданию» стресса. А как только она вышла из душа, подкатила дистанционка с бульоном. Так что…

Кружка, в которой доставили суп, казалась непомерно тяжелой. По дороге к капитанским каютам им пришлось пять раз останавливаться, чтобы Ирелла присела и отдохнула. Но она упрямо отказывалась от предложений Матиаса вызвать для нее медицинское автокресло.

Кенельм сидело во главе стола в приемной. В любое другое время суровое выражение лица омни было бы пугающим. Но сегодня Ирелла с трудом сдерживала усмешку. Александре, тоже сидящее за столом, жестом пригласило Иреллу устраиваться. Она благодарно кивнула и отхлебнула еще супа. Руки и ноги дрожали от напряжения после долгой ходьбы. Сидящая напротив Тиллиана обеспокоенно смотрела на нее.

Цинри и Вим заняли места по обе стороны от Кенельм. Еще были Напар, капитан «Коллесии», и Иллатан, командовавший «Кинзалором». Они бросали на нее тревожные взгляды.

— Прошу прощения за то, что тебе не дали толком прийти в себя после анабиоза, — сказало Кенельм, — но мы столкнулись с неожиданным развитием событий.

Ирелла повернула голову, посмотрев на стоящих за ее спиной Матиаса и Рафу.

— Это что, расширенный совет, капитан? Если да, то разве взводный Матиас не должен сидеть рядом с нами?

— Матиас здесь, чтобы обеспечить порядок, — спокойно сказало Кенельм.

— Порядок?

— Ирелла, мы обнаружили у нейтронной звезды нечто странное, — устало произнесло Александре. — Или, скорее, тревожащее. Мы надеемся, что ты сумеешь помочь нам понять, что происходит.

— Я постараюсь.

— Я вышла из анабиоза девять месяцев назад, чтобы помочь команде расчета подхода Вим, — сказала Тиллиана. — Пять кораблей флотилии выгрузили удаленные сенсорные спутники для ведения наблюдений.

— Я в курсе технических характеристик, — сказала Ирелла. — Сенсоры хорошие, еще с «Актеона».

— Да. Спутники замедлились до пятидесяти g, сравнявшись скоростью с нейтронной звездой. Затем они выпустили зонды и отправили нам данные через порталы.

— И?

— Скорость вращения нейтронной звезды изменилась.

Ирелле потребовалась секунда, чтобы осознать сей монументальный факт.

— Что ж, это хорошо. Это должно помочь привлечь внимание оликсов.

— Хорошо? — ледяным тоном сказало Вим. — Ты так думаешь? Хорошо? Мы совершенно не представляем, как это сделать.

— Представляем, — возразила Ирелла. — У нас есть несколько теорий, как этого добиться.

Она отпила еще супа.

— Да, но у нас нет для этого технологий.

— У Энсли, наверное, есть. Он нес разные удивительные системы.

— Энсли не знал, как они работают.

— Нет, но команда, которую ты возглавляло в хабитатах, добилась поразительного прогресса, разбираясь в нейтронных функциях Энсли, не так ли? Это было впечатляюще. Вложите достаточно усилий в проект ретропроектирования, и непременно добьетесь успеха.

Вим метнуло на Кенельм возбужденный взгляд.

— Ты предлагаешь, чтобы Энсли анализировал свою собственную структуру? — спросило оне.

— Я не знаю. О чем ты меня спрашиваешь?

— Мы спрашиваем тебя вот об этом, — сказало Кенельм.

В конце стола загорелся экран, показывая звездное поле. Прямо в центре его виднелось маленькое кольцо из тускло–красных крапин.

— И что это? — спросила Ирелла. Хотя она знала. Знала, потому что это было прекрасно. Идеально. Это было все, на что она надеялась. И все же она хотела — нет, нуждалась в том, чтобы — услышать подтверждение.

— Цивилизация нейтронной звезды, — сурово произнесло Вим. — Инфракрасное излучение почти четверти миллиона отдельных «гранул», обращающихся по орбите в трехстах восьмидесяти четырех тысячах километров от звезды. Все, что могут измерить отсюда наши датчики, — это что диаметры объектов варьируютсяот одного до двадцати пяти километров. Есть еще несколько, побольше размером, хотя их инфракрасная характеристика ниже.

— Ого!

— Триста восемьдесят четыре тысячи километров — весьма специфическое расстояние.

— На таком расстоянии Луна обращалась вокруг нашей утраченной Земли, — сказала Ирелла. — Значит, у Энсли все–таки есть чувство юмора. Кто ж знал?

— Ты говоришь, что это сделал Энсли? — вызывающе спросило Вим.

— Я говорю, что он дал возможность это сделать. — Ирелла глотнула еще супа, глядя на Кенельм поверх чашки.

— Как это произошло? Цивилизация–приманка, спроектированная вами, должна была состоять из десяти хабитатов и нескольких платформ с нейтронным оружием. Они собирались заявить о своем существовании оликсам, обстреливая нейтронную звезду массивными глыбами, чтобы создать искусственную картину сверхвысокоэнергетического рентгеновского излучения. А теперь мы видим вот это. Как? Как такое могло случиться?

Ирелла поставила чашку на стол.

— Это случилось, потому что я дала людям полный контроль над инициаторами корабля–сеятеля.

— Что ты сделала?

— Каким людям? — вмешалось Вим. — Ведь популяция–приманка — андроиды.

— Нет. Это была первоначальная идея. Я изменила план.

— По чьему распоряжению? — осведомилось Александре.

— По моему собственному. То, что вы видите вокруг нейтронной звезды, — естественная космическая человеческая цивилизация, развивавшаяся без пределов и ограничений, так что она могла продвинуться куда дальше нас.

Кенельм закрыло глаза и словно оцепенело.

— О святые! Ты не могла этого сделать.

— Ну нет, я это сделала — с помощью Энсли. Я сделала то, что, уверена, мы должны были сделать, чтобы покончить с этим. Я дала людям наши самые сложные технологии и дала им свободу — свободу строить всё, что они захотят.

— Так это настоящие люди? Ты вообще понимаешь, какой опасности их подвергла?

— Не надо мелодрам. Никакой опасности они не подвергаются — именно потому, что я сняла все ваши ограничения. Все эти чересчур осторожные — «играй–по–правилам» — ортодоксальные утопийские ограничения, которые такие, как вы, накладывали на нас тысячелетиями. Ограничения, которые затормозили нас, превратив в беспомощных жертв; ограничения, которые обрекли миллионы на плен оликсов. Слепое подчинение, означающее, что я буду не так уж и не права, назвав тебя предателем нашей расы.

— Довольно! — воскликнуло Кенельм, стукнув кулаком по столу. — Матиас, помести ее под домашний арест — до тех пор, пока мы не созовем общий совет.

— Нет! — так же громко выкрикнула Ирелла. — У тебя нет таких полномочий. Твое звание капитана — ложь.

— Ир, — в отчаянии выдохнула Тиллиана. — Что ты делаешь?

— У меня вопрос к нашему капитану, — сказала Ирелла. — Один вопрос, вот и всё. Ты же не боишься этого, капитан, а?

— Уведите ее отсюда, — приказало Кенельм Матиасу.

Ирелла злобно усмехнулась:

— Сколько тебе лет?

— Что?

Ее нейронный интерфейс приказал экрану отобразить то единственное изображение, которое она скопировала из пятого тома собрания, посвященного терраформированию Фалькона. Пять высоких омни улыбались в камеру, стоя где–то среди продуваемых всеми ветрами болот, с серым морем за заднем плане. У их ног громоздились открытые ящики с оборудованием.

— О, черт, — прошептало Кенельм.

— Что это? — в замешательстве спросило Александре.

— Это, — ответила Ирелла, — экспедиционная группа три-Б подразделения создания биосферы Управления терраформирования Фалькона. Они берут пробы в прибрежных болотах, чтобы измерить плотность пропагул в осадочных породах. Важная работа с учетом того, что две тысячи двести двадцать восемь лет назад Фалькон находился всего лишь в конце третьей фазы процесса терраформирования.

Тиллиана вгляделась в изображение, повернулась, посмотрела на Кенельм, потом снова уставилась на экран.

— Гребаные святые! Это ты.

ЛОНДОН февраля 2231 года

— Вчера днем я видел небо, — задумчиво сказал Горацио. — У нас был разрыв в тучах, почти на пять минут. Я и забыл, какая странная эта голубизна — такая светлая и одновременно такая глубокая, как будто ее и нет… Смотреть на нее было настоящим откровением, пускай и продлилось оно недолго.

Изображение Гвендолин на экране печально улыбнулось ему:

— Я рада, что тебе понравилось.

— Говорят, за этот год облака расступились уже в третий раз. Первые два я пропустил. Тогда небо показалось всего на пару секунд.

Он откинулся на спинку дивана, наслаждаясь воспоминаниями. Снаружи небеса над щитом темнели: сгущались сумерки. Но внутри лампы под потолком ярко сияли. Включая их, Горацио каждый раз слегка удивлялся, что они работают. За двадцать пять лет, прошедших после окончания Блиц-2, Лондон всего четыре года оставался без электроснабжения, а заселенные миры постоянно усиливали свою поддержку Земле. Горацио подозревал, что точно такое же изумленное недоумение испытывали лондонцы двадцатых годов двадцатого века, переходя с газового освещения на электрические лампочки. Долго ли протянет такое чудо? Те первые годы стали серьезным уроком того, что многие привилегии воспринимались как нечто само собой разумеющееся.

Когда энергия вернулась, вновь заработали принтеры (после основательного ремонта), и в конце концов они даже организовали общественные системы утилизации отходов. Главным производственным вопросом была еда. Жидкости на основе органики оставались нормированы еще пять лет, пока завершалось строительство ряда новых внеземных фабрик. Теперь уже вновь можно было распечатать большинство блюд, хотя некоторые отдушки по–прежнему было трудно достать. Последние десять лет Лондон старательно озеленяли заново, возрождая давно почившие сады и сажая овощи. В парках, где имелись ирригационные системы, даже пробилась трава — благодаря тому, что вода теперь была вполне доступна в любых количествах. Темза очищалась каждые две недели, когда секция щита открывалась, позволяя зловеще–теплой реке вновь течь по городу. Недавно на берегу расцвело даже несколько банановых деревьев.

Жара под изогнутым щитом стояла тропическая. Даже без кораблей Избавления, лупящих энергетическими лучами по всем городским щитам, ежедневно выбрасывая в атмосферу тераватты энергии, глобальная температура с момента бегства «Спасения жизни» упала разве что на пару градусов. И никто ничего не мог с этим поделать, кроме как включить кондиционер, выкачивая тепловую нагрузку своего дома во влажную жару города. Когда специалисты по окружающей среде расширили высотное отверстие в щите, чтобы впустить немного свежего воздуха, они словно открыли портал в одну из пустынь прошлого.

— Маленькими шажками, — сказала Гвендолин.

Она казалась встревоженной — странное для нее настроение. Горацио не вполне это понимал.

Последний сюрприз она преподнесла ему три года назад, перебравшись из Нашуа в Пасоблу в системе Дельты Павлина. Но это, по крайней мере, было понятно; Луи только что объявил, что Элдлунд беременно, и Гвендолин не собиралась отказываться от роли бабушки. Кроме того, она утверждала, что свою работу может с тем же успехом выполнять и в Пасобле. «У их промышленных систем те же недостатки, что и у наших. Я уже переговорила с Утопийским комитетом проекта исхода, они примут меня как гражданина второго уровня».

— Второго уровня? — поддразнил он тогда. — Что так низко?

— Не больше чем через месяц я поднимусь до первого. Они примут и тебя тоже.

Это испортило ему настроение.

— Я подумаю об этом, — ответил он, как обычно. Если пинать банку по дороге достаточно долго…

— Я уже получила разрешение взять с собой портал.

— Боже милостивый, как тебе это удается?

Она усмехнулась:

— Второй уровень, не забывай. Это часть моего «золотого парашюта»^[19].

— Управляющих корпораций больше нет.

— Да–да, продолжай тешить себя этой мыслью.

Никогда еще он не испытывал такого искушения присоединиться к ней, и к Луи, и к Элдлунд. Той ночью он даже собрал чемодан. Трогательно маленький. Но потом ему позвонили из одного из общественных центров. «Простите за поздний звонок, но у нас тут возникли некоторые проблемы с нормировками. Вы всегда так хорошо справляетесь с этим, Горацио». Люди рассчитывали на него.

Чемодан остался упакованным. Он так и стоял в шкафу рядом с сумкой с порталом. Наготове. Потому что однажды он воссоединится с семьей, пребывающей в безопасности. Однажды, очень скоро…

— Не шагаем мы, а скорее, бредем, — возразил он. — С ноября уровень моря поднялся еще на десять сантиметров. На прошлой неделе вода перехлестнула через парапет Таррока. Даже если воздух когда–нибудь стабилизируется настолько, что мы сможем убрать щит, половина города затонет.

— Да, — сказала Гвендолин. — Я знакома с прогнозами. Все беспокоятся о Нью–Йорке — настолько, что увеличили скорость эвакуации города в Нью–Вашингтон.

— Уверен, в Поясе Миллионеров отнесутся к этому с восторгом.

И вновь он заметил, как она рассеянна.

«Не понимаю. Она что–то недоговаривает?»

Она улыбнулась, мягко упрекая его.

— Последний из первоначальных обитателей Пояса покинул его семь лет назад.

— А скольких вы уже отправили?

— Сведения засекречены. Но все заселенные системы строят хабитаты исхода с феноменальной скоростью.

— Правда?

— Ну, относительно — да. Учитывая размеры хабитата и число вспомогательных систем, которые мы должны отослать вместе с ними. И они должны работать, Горацио. Они ведь, в сущности, подобны звездолетам — им никто не поможет, если что–то пойдет не так.

— Я не сомневаюсь в тебе.

Гвендолин подалась ближе к камере, давая ему возможность лучше разглядеть ее лицо — на удивление неизменное, хотя она никогда и не выглядела на свой возраст, даже тогда, во время вторжения. Об этом позаботились деньги Зангари. Ее антивозрастной режим, созданный специально для того, чтобы Зангари продолжали вести свой роскошный образ жизни, — практически без изменений, не прервался, и когда она отправилась на Нашуа. В Пасобле тоже прекрасные медицинские учреждения, особенно для граждан второго уровня. Просто глядя на эти черты — черты женщины, которой никто не дал бы и тридцати, Горацио с болью осознавал, на сколько десятков лет выглядит он сам. Редеющие, седеющие волосы, расползающаяся талия, старческое кряхтение, сопровождающее каждый его подъем со стула. И память уже не такая, как раньше, и альтэго внимательнейшим образом следит за его диетой, снижая потребление углеводов, чтобы избежать полномасштабного сахарного диабета и инсулиновой недостаточности, чреватой пересадкой — если он вообще сможет попасть в список очередников на имплантацию. Если бы не велосипедные прогулки, поддерживающие его в относительно сносной форме, он непременно набрал бы вес — и приобрел бы все связанные с этим проблемы. Посещение спортзала становилось с каждым разом все утомительнее, и он не помнил, когда в последний раз совершал пробежку по лондонским улицам. Он твердил себе, что теперь, когда все вновь оседлали ап–борды и велосипеды, когда возродились ап–такси и модифицировали ап–троллы, все это стало слишком сложно. Ради всего святого, дороги сейчас стали как в начале двадцать первого века. Никаких порталов, конечно; и никогда уже не будет. На заселенных мирах не так уж и много энергии. Хабы, петли, радиалы Лондонской транспортной сети «Связь» стали легендой прошлого, о которой родители рассказывали детям.

— Утопийцы — хорошие люди, — сказала Гвендолин. — Мне здесь нравится. И тебе понравится.

— Гвен…

— Горацио, — твердо проговорила она, — тебе действительно пора уходить из Лондона.

— Я не могу просто бросить людей. Они нуждаются во мне.

— Я нуждаюсь в тебе.

— Нет. У нас есть воспоминания. Прекрасные воспоминания — которыми я владею с огромной благодарностью.

— Ты нужен Лакасте.

Это был удар ниже пояса, и Горацио пару секунд просто не мог выдавить ни слова.

— Не надо.

— Оне почти три, и оне хочет встретиться со своим дедушкой, а не просто увидеть его на экране. Нужно, чтобы ты взял оне на руки, обнял, любил. Не отказывай оне в этом.

— Зачем ты это делаешь? — в ужасе спросил он. — Я не могу уйти. Это будет нечестно.

— А ты нечестен по отношению к нам, твоей семье. Ты все равно что в коконе.

— Я не жертвую честью. Я вижу, что происходит.

— Нет, Горацио. Поверь мне, ты ничего не знаешь.

— Да? О лондонцах, которые уходят? Они тщательно отбираются.

— Выбор случаен. Это лотерея.

— Лотерея по районам. Равномерно распределенная, естественно, — это всегда кто–то с соседней улицы, кто–то, кого знаешь либо ты, либо друг твоего друга. Специально поддерживаемая иллюзия того, что и сам ты очень скоро уйдешь. Чтобы не умерла надежда.

— Без надежды Земля погрязла бы в анархии. Живущим под щитами нельзя себе этого позволить.

— Знаю. Но ты не можешь спасти нас всех.

— Я могу спасти тебя.

— А если все подобные мне уйдут?

— Прости, Горацио, дорогой, но ты не настолько уникален.

Он сгорбился, терзаясь тем, что их разговор дошел до такого. В начале Блиц-2 он чувствовал себя таким сильным, таким воодушевленным, оставаясь и помогая тем, кто в этом нуждался, то есть практически всем. У него была цель, которой не существовало бы, если бы он последовал за Гвендолин на Нашуа. Но минули первые годы, потом десятилетия, и цель поблекла, почти исчезнув. Люди справлялись, город вновь работал. Конечно, это был совсем другой тип экономики, не тот, что раньше, — производство в абсолютно замкнутом цикле. Если принтеру требовалось сырье, его получали за счет разборки чего–либо — особенно если были нужны специальные составы. Это требовало организации и взаимодействия на местном уровне, в чем Горацио преуспел. Он занимался этим уже много лет.

— Знаю, — уныло сказал он.

— Тогда есть кое–что, чего ты не знаешь. — Гвендолин оглянулась по сторонам, как будто в ее доме был еще кто–то, и решительно вздохнула. — Наблюдатели Ген 8 могут отрубить мне связь, но… Трапписта-1 больше нет.

— Нет? Ты хочешь сказать, что китайцы эвакуировали всех со всех планет? Это немыслимо.

— Нет, Горацио. Его нет, он пал. Портальные связи оборвались прошлой ночью, сразу после обнаружения открытия червоточин. Из червоточин вышли корабли Решения. Оликсы вернулись. Значит, осталось недолго. Падут все заселенные миры. И Земля! Земля падет. Возможно, через несколько часов.

— О, черт.

— Ну и скажи мне теперь, чего ты добьешься, оставшись? Здесь твоя семья. Неужели это ничего для тебя не значит?

— Это значит всё!

— Хорошо. Тогда открывай портал. Я знаю, он еще работает; Ген 8 Тьюринг проверяет его каждый час. Пройди через него. Прямо сейчас.

— Каждый час? — тупо переспросил он.

«Каждый час — двадцать пять лет? Это дольше, чем мы были женаты».

— Да, Горацио. — Голос все–таки выдал ее возраст. — Я никогда не переставала надеяться.

— Господи, я не знаю, что сказать.

— Знаешь.

— Хорошо, — ответил он, и после двух с половиной десятков лет это оказалось удивительно легко. Он даже не чувствовал никакой вины.

— Ты придешь?

— Да. Только попрощаюсь с парой людей.

Уголки губ Гвендолин лукаво приподнялись:

— Ты можешь привести ее, если хочешь. Давай смотреть правде в глаза, я не жила монашкой эти двадцать пять лет.

— Это совсем не такое прощание, — слишком уж поспешно возразил он. — Дай мне пару часов.

— Я позвоню Луи. Он будет тут, чтобы встретить тебя.

— И Лакаста?

— Попытайся остановить оне.

МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Пятнадцатый год полета

Когда Деллиан открыл глаза, над его анабиозной капсулой стояла Элличи — совершенно непристойно ухмыляющаяся, скользя взглядом по его влажной коже. Он проигнорировал и ухмылку, и протянутую руку и медленно выбрался сам. Искусственная гравитация, создаваемая вращением, не пошла на пользу его чувствительному желудку. Искусственная гравитация?

На оптике развернулись таблицы данных.

— Мы не замедляемся? — в замешательстве спросил он. В прошлый раз он просыпался три года назад — для несения последней вахты перед тем, как они должны были достичь пункта назначения. Данные указывали на то, что они находятся в девяти десятых светового года от цели, что теоретически означало, что флот завершил исследование нейтронной звезды.

Элличи вновь предложила ему руку:

— О, она действительно тебе не сказала, да?

— Э?

Он инстинктивно оглянулся на капсулу Иреллы. Та была пуста.

— На старой Земле это называлось правдоподобным отрицанием, — сказала Элличи.

Ему не нравилось постоянно повторять «Что?» — чтобы не выглядеть совсем уж тупым. Но…

— Что?

— Ирелла вызвала настоящий переполох. Сюрприз! Завтра по этому поводу состоится большой совет. Все хотят, чтобы ты в нем участвовал. Александре распорядилось вывести тебя из анабиоза.

— О святые, у нее неприятности?

— Это с какой стороны посмотреть.

— Что она натворила?

— Ты не очень торопишься?

Добравшись до их каюты, он обнаружил, что Ирелла дает аудиенцию двум десяткам человек, восемь из которых — взводные. Остальные были омни в форме кораблей всего флота. Все выглядели мрачными.

Она сразу вскочила и долго обнимала его. Отпустила только тогда, когда он покачнулся, едва не упав. Он сел на койку, а остальные вышли.

— Все это правда, — угрюмо проговорила Ирелла. — Все параноидальные теории, которые у меня когда–либо были, и еще некоторые. Марионетки не только мы, отсталые бинары; всеми омни исхода манипулировали. Никогда бы не подумала, что, оказавшись права, победив, буду чувствовать себя так дерьмово.

— Святые. Что ты выяснила? Подожди: я только что понял. Александре уполномочило вывести меня из гибернации?

— Да. Оне на данный момент исполняет обязанности капитана — вот уже два дня. Многие — и экипаж, и взводы — очень злы сейчас на Кенельм.

— Значит, это оне управляло нами?

— Да, похоже на то.

— Но наверняка ты не знаешь?

— Оне не было слишком откровенным. Пока. — Ирелла протянула ему большую кружку с говяжьим бульоном и тарелку с теплым, нарезанным толстыми ломтями хлебом. — Ешь и слушай, к утру ты должен быть готов.

Совет проходил на спортивной арене «Моргана», набитой сейчас до отказа. Деллиан подозревал, что личное присутствие людей усиливает чувство причастности и, как следствие, добавляет происходящему правомерности. Никакая арена не вместила бы всю флотилию, так что девяносто процентов участников присутствовали виртуально; текстурные стены превратили открытое пространство в старинный амфитеатр с поросшими травой ярусами. Доступ к этому собранию получили все, не находящиеся в данный момент в анабиозе.

Войдя, Деллиан почти не заметил толпящихся людей, разыскивающих свободные места. Он видел только Кенельм, сидящее с краю на помосте, установленном в дальнем конце арены.

— Так сколько же оне лет? — спросил он Иреллу.

— Точно не знаю. Может, три тысячи?

— Живые Святые!

Они прошли сквозь толпу и поднялись на помост. Ирелла заняла место между Напар и Иллатан. Два капитана дружески поприветствовали ее. Остальные капитаны составили первый ряд виртуальных зрителей. Некоторых, несомненно, только–только вывели из анабиоза.

Деллиан сел рядом с Цинри, которое устроилось подальше от Кенельм. Странно было видеть оне в форме, на которой отсутствовали капитанские нашивки. Усевшись, Деллиан заметил, как много враждебности направлено на Кенельм со стороны собравшихся на арене. По крайней мере, никто не расстроен из–за того, что учинила Ирелла. Ему все еще было больно, что она не поделилась с ним своим планом касательно нейтронной звезды. Он просто не мог избавиться от мысли, что она больше не доверяет ему целиком и полностью — из–за нейровируса.

Александре встало со своего места в центре помоста и жестом призвало всех к тишине.

— Нам многое предстоит понять и многое решить. Я прошу вас не принимать поспешных решений. Мы можем позволить себе не торопиться; пройдет еще год, прежде чем мы сравняемся скоростью с нейтронной звездой. Так что… Кенельм, думаю, начать следует вам. Не хотите ли вы рассказать нам, откуда вы родом?

Кенельм наклонило голову:

— Благодарю за возможность…

— Предатель! — выкрикнул кто–то из зрителей.

Деллиану показалось, что это был голос Ована.

— Нет. — Александре предостерегающе подняло руку. — Я не допущу оскорблений такого рода. Мы выше подобной нетерпимости. Наш совет с уважением выслушает Кенельм и Иреллу, прежде чем решать, какие у нас есть варианты.

— Я прошу прощения за то впечатление, которое, должно быть, производит мое существование, — проговорило Кенельм. — Но, уверяю вас, что цель, которую мы с моими коллегами преследуем, состоит исключительно в том, чтобы продвигать человеческие интересы и помочь нам пережить оликсов. Я никогда не откажусь от этой ответственности. Ради этого я существую.

— Так не могли бы вы рассказать нам, откуда вы? Пожалуйста, — попросило Александре.

— Я родилось на Каниме две тысячи шестьсот лет назад. Покинуло планету на корабле поколений «Байссел», который основал Фалькон. Именно там, по инициативе Соко и Эмильи, была сформирована наша группа. Их сильно беспокоили отступление от первоначальных утопических идеалов и неизменное отсутствие успеха любой миссии Удара. Мы все были гражданами первого уровня, которым было поручено поддерживать проект исхода на верном пути. И я горжусь своей ролью в этом.

— Вы нами манипулировали?

— Мы направляли — конечно, с непропорционально большой степенью влияния из–за нашего статуса. Благодаря этому наше общество осталось утопийским, что я считаю позитивным достижением. Утопийский идеал — вершина человеческой культуры, он демонстрирует сочувствие к каждому и всеобщее единение.

— Сколько вас в этой группе?

— Полагаю, на Фальконе нас было около тысячи. Потом мы разделились по разным новым планетам. Некоторые отправились с миссиями Удара. Остальные продолжали наше начинание на кораблях поколений. К тому времени, когда мы добрались до Джулосса, нас осталось меньше пятидесяти. Мы, конечно, сохранили гражданство первого уровня, что позволило нам оказывать значительное влияние.

— А в нашей миссии? — спросило Цинри.

— Мы с Лонев были последними.

— Значит, нами больше не управляют? — уточнила Ирелла. — Этот совет может принять независимое решение?

— Конечно. Как и всегда. Если бы кто–то выдвинул убедительное предложение по изменению утопийской политики исхода, к голосованию на совете отнеслись бы с уважением и пониманием. Я всегда подозревало, что из всех, кто агитирует за перемены, ты, Ирелла, будешь самой успешной. Должно признать, однако, что никогда не предвидело, чем ты готова рискнуть ради своих амбиций.

— Спасибо. Наверное.

— Прежде чем совет примет какое–либо решение, мне хотелось бы подчеркнуть, как сильно Эмилья, Соко и даже Энсли были обеспокоены отсутствием Сигнала. Вот почему все в нашей группе согласились с тем, что после Фабрики мы станем склонять наши планеты к прекращению экспансии на кораблях поколений и созданию по примеру неан изолированных межзвездных сообществ — построенных на утопийской основе, конечно.

— Так вы считаете, что мы ничего не должны делать с оликсами, кроме как прятаться от них? — спросило Александре.

— Нет. Тут нечто большее. Люди могут жить между звездами; мы способны процветать там, как никогда не процветали на планетах. И благодаря засаде у Ваяна мы теперь понимаем, насколько оликсы могущественны, как широко они распространены. Они неодолимы — и они охотятся на нас.

— По–моему, в этом и был смысл нашего исхода — дать людям время и ресурсы, дождаться, когда мы станем достаточно сильными, чтобы бросить вызов оликсам.

Кенельм пожало плечами.

— Концепция Удара была разработана во времена крайнего кризиса, когда люди еще не вполне понимали, с чем столкнулись. Не думаю, что даже неаны понимали это; Соко был, несомненно, обеспокоен нашими неудачами. Энсли и Эмилье удалось добиться от тогдашнего правительства поддержки идеи отложенной мести и спасения, финалом которого стало бы триумфальное возвращение на Землю. Но поскольку Сигнал так и не засекли, Эмилья осознала, что использование приманок для отправки лучших из нас прямиком в неизвестный вражеский оплот чрезвычайно глупо. Однако к тому времени концепция набрала колоссальные психологические и политические обороты — и продолжала набирать с каждым тысячелетием. Один человек, даже такой влиятельный, как она, не мог остановить этого одним предложением. Политика того времени была нестабильной, особенно после контакта с Като, ангелами и неанами. Поэтому было принято решение о двустороннем подходе. Боевые корабли, построенные Фабрикой, такие как Энсли, были нашей последней попыткой обеспечить себе преимущество перед оликсами. Они предназначались для борьбы с ними здесь, в этой части галактики, и для создания безопасной зоны для людей. Гораздо проще уничтожить терминал червоточины, доставленный на нашу территорию кораблем оликсов, чем бросать вызов самому анклаву.

— Святые пожертвовали собой ради нас! — выкрикнул Деллиан. Слова вырвались из его рта неожиданно для него самого. Он вспыхнул от направленных на него взглядов — и пары ухмылок, — но не раскаялся.

— Четыре человека и неана, — спокойно сказало Кенельм. — Их гибель достойна сожаления, но совершенно незначительна по сравнению с числом людей, доставшихся оликсам. Миллиарды с одной лишь Земли — а сейчас, когда оликсы догнали расширяющийся фронт волны, возможно, раза в четыре больше.

— Значит, вы собирались отказаться от Удара?

— Это второй аспект. Члены нашей группы указывали советам на планетах и кораблях поколений, что концепция Удара застопорилась. Сигнал Святых не принят; приманки не работают; мы понятия не имеем, где находится анклав. Таким образом, вариант неан должен был быть представлен идеей, чье время наконец пришло. Давление, которое мы оказывали бы на общество — веками, если потребуется, — в конечном счете привело бы к принятию этого решения. В случаях, подобных «Моргану», можно было бы просто сказать, что это включено в приказ, так как нашей приманке потребовалось непредвиденно много времени, чтобы привлечь оликсов.

— Но мы разгромили оликсов у Баяна, — сказал Ован.

— Энсли разгромил оликсов у Ваяна, — уточнило Кенельм. — Простите, но миссия Удара больше не эффективна. Нет, при всем уважении к Ирелле, это Последний Удар. До анклава сорок тысяч световых лет. Сейчас у нас есть прекрасная возможность обосноваться меж звездами — в безопасности. Пусть корабли Фабрики преследуют силы оликсов и нападают на их сенсорные станции; эта партизанская война лишит их результативности на тысячи лет. И кто знает, что мы сумеем создать в конечном счете, если прекратим мигрировать и объединим всё, что построили.

— Что я и сделала, — с нажимом заявила Ирелла.

— Нет. — Кенельм покачало головой. — Ты дала людям возможность развиваться, не задумываясь о последствиях. Это полная противоположность тому, за что выступаю я. Они вообще утопийцы?

— Кто знает? — ответила Ирелла с насмешливой невозмутимостью. — Если это действительно вершина человеческой культурной эволюции, уверена, они выбрали именно ее.

— Я предлагаю совету придерживаться мнения неан, — сказало Кенельм. — Цивилизация нейтронной звезды продемонстрировала себя всем сенсорным станциям оликсов в галактике! Это безрассудство приведет к катастрофическим последствиям, если они не поймут, что должны немедленно эвакуироваться. Я предлагаю отправить к нейтронной звезде корабль добровольцев, чтобы они предупредили людей и всецело объяснили им обстоятельства.

Александре бросило на Иреллу почти комичный ожидающий взгляд.

— Я не могу согласиться с методами, которые использовала эта тайная группа граждан первого уровня, но замечание Кенельм насчет опасности попытки вторжения в анклав вполне обоснованно.

— Согласна, — очаровательно улыбнулась Ирелла.

Кенельм удивленно покосилось на нее.

— Ирелла, — сказало Александре, — тебе слово.

Деллиан ободряюще улыбнулся ей, когда она поднялась, но Ирелла этого не увидела. Она стояла лицом к зрителям, совершенно невозмутимая. И он знал, откуда она черпает свою уверенность: она была права. Права, как всегда.

— Мы проигрываем, — сказала она без затей. — Это стало для меня очевидно после катастрофы с нашей приманкой-Ваяном. Энсли едва удалось вывести из строя улучшенные корабли Решения. Он сказал, что кое–что из их оружия оказалось сюрпризом даже для него. Что, с учетом того, что он был создан две тысячи лет назад, на самом деле не является таким уж большим откровением. Итак, подумайте, что мы собирались делать дальше: снова заманить оликсов, имея при этом почти тот же уровень оружейных технологий плюс Энсли. Это чертовски глупо. Кенельм совершенно право: мы понятия не имеем, что ждет нас в анклаве. Но их количество должно быть феноменально. Также логично предположить, что свое самое мощное оружие они приберегли для обороны. Если мы собираемся лететь навстречу такой опасности, нам нужно быть лучшими — насколько это возможно.

— Это не давало тебе права единолично снимать ограничения с корабля–сеятеля, — сказало Кенельм. — И мне известно, что ты это знаешь, потому что ты даже не попыталась получить одобрение совета. Ты просто пошла напролом и действовала в одиночку. Ты подвергла опасности всю человеческую популяцию у нейтронной звезды, посеянную тобой незаконно.

— Это полная чушь, — отрезала Ирелла. — Если ты в состоянии принять решение, значит, ты имеешь на это право.

Кенельм, пораженное столь откровенным презрением, отшатнулось, откинувшись на спинку стула.

— И я действовала не в одиночку, — продолжала Ирелла. — Энсли согласился со мной, согласился, что мы должны попытаться выбраться из этого отвратительного тупика. Наш Удар был почти на пределе, когда оликсы прибыли на Ваян. Наши предки требовали от нас слишком многого, а мы слишком многого требовали от себя. Теперь все иначе. Первоначальная группа людей, которых вырастили в биологических инициаторах корабли–сеятели, получила базовые мыслительные процедуры, позволяющие им функционировать, пока они не начнут мыслить самостоятельно и развивать собственные личности — со всеми нелепыми мнениями, со всем упрямством, со всем тем, что делает нас такими, какие мы есть. Им была предоставлена вся информация об экспансии и миссии Удара. Они знают, что оликсы устраивают нам засады у каждой приманки и выслеживают корабли поколений в каждой звездной системе с планетой, которую можно терраформировать. Обществу нейтронной звезды ничто не угрожает. Они ждут нас. Энсли сказал им, что мы идем. Они могли уйти, но изменение вращения звезды — бесспорный показатель того, что они этого не сделали. В реальном времени с момента прибытия кораблей–сеятелей прошло шестьдесят лет. Этого вполне достаточно, чтобы они определили свою судьбу и построили то, что хотели.

— А что Энсли просил их сделать? — спросило Александре.

— Он не давал им никаких советов. — Ирелла хитро улыбнулась. — По крайней мере, так он сказал мне. Мы планировали предоставить им факты: все знания, накопленные людьми; беспристрастные отчеты о нашей истории и обществах, которые мы создали; все, что нам известно об оликсах. Таким образом, они могли сами выбирать, как им жить. Ибо это и есть настоящая свобода. И мы до сих пор не знаем, что они решили, но это должна быть высокоэффективная цивилизация. Определенно, среда, где царят конфликты и беспорядки, не смогла бы прилагать постоянные усилия, требующиеся для изменения вращения нейтронной звезды. Это очень серьезное начинание — и, полагаю, оно доказывает правоту моего решения. Я поняла, что нейтронная звезда — самый большой потенциал для нашего развития из всех, которые мы имели, полагаю, и будем иметь когда–либо, потому что нейтронная звезда — единственное место, где люди никогда раньше не были; она не похожа ни на одно из мест, где пытались обосноваться люди. Комбинацию этих обстоятельств я не смогла игнорировать. Если когда–то где–то может появиться нечто исключительное, если мы способны изменить свое мышление, то это случится здесь. И если это получилось, жители сами решат, куда им идти, — без нашей устоявшейся идеологии, без отягчающих их ожиданий прошлых поколений. Всё в итоге сводится к двум вариантам: они могут ждать нашего прибытия и присоединиться к нам в нашей миссии Последнего Удара по анклаву или укрыться в межзвездной пучине, чтобы жить так, как им хочется.

— Если вы сейчас отправитесь в анклав и проиграете, людей, которые живут сейчас здесь в безопасности, выследят и затравят, — сказало Кенельм. — Таково твое решение?

— Конечно, нет. Вот почему я предлагаю всей флотилии завершить наше путешествие и отправиться к нейтронной звезде. Только тогда мы получим все факты. Я открыла путь к последней для нас возможности. Другой, возможно, не будет еще тысячу лет. Вот он, наш кульминационный момент. Если люди нейтронной звезды отправились в свой вариант Убежища, наш выбор прост: мы последуем совету неан и предоставим разбираться с оликсами следующим поколениям — в который раз. Однако, если люди остались на нейтронной звезде, если они хотят противостоять анклаву с тем оружием, которое создали, — тогда у нас снова есть выбор. Те, кто хочет присоединиться к ним, могут это сделать; те, кто устал, кому не хочется противостояний, не хочется наносить Последний Удар, могут улететь в ночь и пребывать в безопасности.

Деллиан услышал, как Цинри негромко пробормотало:

— Разумно.

Александре коротко посовещалось с Напар и Иллатан, потом встало и повернулось к аудитории:

— Капитаны не поддерживают отправку к нейтронной звезде одного корабля, — сказало оне. — После всего, через что мы прошли, этот флот должен оставаться единым на пути к цели. Поэтому у нас есть четкий выбор. Либо флотилия отклоняется от текущего вектора и обустраивает себе мирную жизнь между звездами, либо мы летим к нейтронной звезде, чтобы посмотреть, что ждет нас там. Пожалуйста, обдумайте эти варианты, обсудите их со своими друзьями; в любой момент вы сможете задать любые вопросы Ирелле, Кенельм, мне и другим капитанам. Совещательное голосование мы проведем через пять дней. И да даруют нам Святые мудрость.

ЛОНДОН февраля 2231 года

Велосипед был для Горацио компромиссом. Ему постоянно приходилось лично посещать различные общественные центры, которыми он помогал управлять, а расстояния без старых портальных хабов стали большой проблемой. Его квартира находилась в Бермондси, и до трех центров он спокойно добирался пешком, но еще один располагался в Кеннингтоне, а еще два — в Ламбете. Ап–такси он пользоваться отказывался — не то чтобы он мог себе это позволить. Так что оставался велосипед.

Он жил на втором этаже дома на углу Грэйндж–роуд, с видом на Бермондси Спа Гарденс. Четыре последних года группа добровольцев упрямо засеивала парк травой. Когда они начинали, никакой ирригационной системы там не было, так что они установили резервуары и медленно прокладывали сеть старых водосточных труб, позаимствованных с ближайших зданий. Мертвые иссохшие лондонские платаны и клены по–прежнему стояли безмолвными часовыми по периметру парка, но трава уже стелилась изумрудным одеялом посреди городской пустыни. Место это пользовалось популярностью в любое время суток.

Едва закончив разговор с Гвендолин, он достал из шкафа два чемодана. В первом лежали предметы первой необходимости, которые он упаковал три года назад, — которые, по зрелому размышлению, теперь казались ему либо совершенно бесполезными, либо чудовищно глупыми, либо и тем и другим разом. Во втором был портал, простой двадцатисантиметровый круг с серой псевдоповерхностью. Альтэго подтвердил, что портал все еще работает — не то чтобы он сомневался в словах Гвендолин, но сейчас это имело решающее значение. Горацио поставил его вертикально, чтобы подвязать сразу, как только вернется.

«Возможно, это последний портал, который тебе доведется подвязывать; заселенные миры теперь пользуются расширяющимися моделями».

Он покатил по Бэкон–гроув под бодрую мелодию, наигрываемую джаз–бандой для благодарной публики на старой баскетбольной площадке; люди частенько устраивали там вечерние пикники с вином. Даже сейчас в Лондоне светилось мало уличных фонарей, а на узкой, совершенно не расчищенной Бэкон–гроув — вообще ни одного. Приходилось полагаться на велосипедную фару, работающую от динамо–машины, и на собственную память. Бэкон–гроув сузилась до короткой, огороженной бетонными столбами тропы и быстро вывела на Кертис–стрит. Еще пара сотен метров, и он оказался на задах старого бизнес–парка.

Большие склады из кирпича и карбоновых панелей были идеальным местом для общественного обменного центра. Горацио посмотрел на стены, затянутые коричневым мертвым плющом, таким старым, что хрупкие листья крошились буквально на глазах. Он чувствовал себя окрыленным и одновременно подавленным. Сколького удалось добиться благодаря таким обменам, скольким они помогли. А теперь он собирается бросить все это, бежать в безопасность заселенных миров. Так в чем же был смысл?

Долгое мгновение он просто стоял, упиваясь жалостью к себе. Потом, рассердившись на себя за слабость, толкнул маленькую заднюю дверь. И как только оказался внутри, среди шума и запахов систем рециркуляции, все предательские сомнения исчезли. Нет–нет, все было не напрасно.

Как только в городскую сеть вернулось электричество и домашние принтеры вновь заработали, люди столкнулись с проблемой поиска смесей, необходимых для фабрикации чего угодно. Нынешняя экономика Лондона сильно отличалась от той, при которой он вырос, — и это последствие Блиц-2 было единственным, которое ему нравилось. Гиперкапиталистический потребительский подход Универсалии, поклонявшейся продукту и статусу, исчез, сменившись более мягкой, более продуманной — и, главное, полностью ориентированной на общество — системой.

Горацио был одним из зачинателей этой «биржи». Отработав свое в агентстве Бенджамина, он знал парней, перерабатывавших что попало без всяких корпоративных лицензий и тем паче без контроля Инспекции по опасным веществам. Они создавали свои полулегальные продукты для неотслеживаемых крипжетоновых платежей — в основном для крупных криминальных семей Лондона и местных барахольщиков. Это был подпольный рынок, который Горацио мог вывести на поверхность и приспособить для помощи людям, чтобы они могли восстановить сносный уровень жизни.

Много лет он помогал расширять эту концепцию, и теперь она стала основополагающей для жизни Лондона после Блиц-2. В город ничего больше не ввозилось, кроме основных органических жидкостей и пищевых гранул. Так что люди могли принести сюда на обмен старые ненужные отпечатанные вещи и получить за них местные рекрип–жетоны. Собранное перерабатывалось тут в огромных чанах Клемсона или геобактериальных силосах для металлов, построенных и обслуживаемых особыми общинными командами. Затем в процесс включались более традиционные установки, производя ценные смеси, которые можно было купить за рекрип–жетоны и снова пустить в печать.

Сперва восстановленные принтеры производили простейшее бытовое оборудование, вышедшее из строя из–за длительного неиспользования, — в первую очередь водяные насосы и фильтры. Горацио всегда удивляло, какое значение оказало на уровень жизни возвращение питьевой воды. Затем, когда базисные элементы вновь стали доступны, начала появляться новая одежда, а также множество солнечных батарей, покрывающих сейчас стены и крыши.

Большинство районов имели свои обменники — и свои жетоны. Что являлось одной из самых сложных частей ратификации предприятия, так что Горацио стал чем–то вроде чиновника местного казначейства, контролируя различные рекрип–жетоны и следя за их разумным обращением, устанавливая цены и проверяя, чтобы какие–нибудь «рационализаторы» не подделывали их и не злоупотребляли возможностями системы. Судя по востребованности, получалось у него неплохо.

— Настоящий корпоративный финансист, — поддразнивала его Гвендолин чуть ли не каждый раз, когда звонила. Правда, она же и посоветовала, как структурировать торговлю и обезопасить ее. Хороший совет, признал он, когда она объяснила, что данная идея заложена в ее первоначальный проект экономики Корбизана — общества, дублирующего утопийское времен снятия ограничений, но основывающееся на политике Универсалии. Он даже немного устыдился того, что никогда толком не осознавал, насколько его жена сведуща в своей области.

Горацио покатил велосипед мимо высоких цилиндрических чанов, в которых бурлили генетически модифицированные микробы. Резервуары гнездились среди хаотичного переплетения разномастных труб. Все было откуда–то изъято, притащено с улиц, переделано. Но работало. Он помахал дежурной бригаде, снующей среди клапанов и регуляторов с анализаторами неисправностей, плоскогубцами и молотками, следя за тем, чтобы процесс шел без запинок. Даже в этот час на бирже еще были клиенты. Чаны и силосы работали двадцать четыре часа семь дней в неделю, и люди торчали под щитом круглосуточно.

Горацио настоял на том, чтобы устроить в старых складских офисах кафе, подчеркивая важность биржи не только как источника жизненно важных ресурсов, но и как социального центра. Когда он появился, кафе как раз закрывалось. Мария О’Рурк была там, как он и предполагал, убирала не распроданные за день кексы в холодильник. Его альтэго даже не проверял графики смен; Горацио и так знал их наизусть. Они с Марией были вместе уже три года. До Блиц-2 она управляла пабом в Уолворте, затем сменила несколько мест, работая волонтером, и вот оказалась помощником в кафе обменника. Поначалу они много спорили, потому что у нее ко всему имелся свой подход и вообще она была не в его вкусе. Но любовь под щитом — штука странная и ох какая желанная среди всего этого ненормального существования.

Мария заметила его и улыбнулась, но тут женахмурилась, недоумевая, что он здесь делает, если она через двадцать минут должна была прийти к нему. И ему, конечно, не удалось скрыть от нее тревогу.

— Что случилось? — спросила она.

Тут он увидел сидящих за одним из столиков Ниастаса и Джазмин. Джаз кормила грудью их четырехмесячного малыша. Горацио захотелось зажмуриться и заплакать. Ниастас вместе с Мартином налаживал перерабатывающие устройства обменника; они с Джаз внесли огромный вклад в сообщество. Горацио в отчаянии возвел глаза к небесам.

— Горацио?

И Горацио принял решение.

«Она убьет меня, но что я еще могу сделать…»

— Идемте со мной, — сказал он всем троим. — Без вопросов. Повторять не буду.

Он прислонил велосипед к столу и развернулся, двинувшись к двери, в которую только что вошел. Теперь все зависело от них.

А он видел перед собой только лицо Гвендолин с неодобрительно поджатыми губами.

«Вселенная — чистый холст, — сказала она ему как–то. — Ей не присуще добро — есть только то, что ты на этом холсте напишешь».

Что ж, это ведь можно считать добрым делом.

Мария догнала его, когда он открыл дверь, схватила за руку:

— Что происходит?

— Мы уходим. Пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Просто доверься мне, ладно?

— Уходим? — воскликнула Джаз. — Куда уходим?

Ниастас взял ее за руку, не отрывая глаз от Горацио.

— Просто иди.

— Но…

— Идем, — настойчиво повторил Горацио.

Они подошли к задней двери старого склада. Горацио снова помахал ремонтникам, колдующим над протекающим коллектором, чувствуя себя дерьмово. Он не мог представить реакции Гвендолин, когда она увидит, что он привел с собой этих людей. Молодая парочка с ребенком, ладно, она посмеется над ним, сентиментальным старым дураком. Что правда. Но Мария? Что будет после того, как они покинут планету? Пожмут друг другу руки и он пожелает ей доброго пути? «Скорее всего, Гвендолин вышвырнет меня из ближайшего шлюза. Но она сказала, что я могу привести кого–нибудь. Пошутила? Черт!» Но дело уже сделано.

Дверь закрылась, оставив их на раскрошенном асфальте запущенной неосвещенной улицы. Только теперь Горацио сообразил, что по пути сюда он целиком и полностью полагался на велосипедную фару. А велосипед он оставил как непрактичный, и…

— Черт.

Обычно он так хорошо все продумывал. Альтэго активировал функцию усиления света в линзах, и дорога стала чуть–чуть четче, только по поверхности заплясали синие крапины статических помех.

— Эй, — спокойно сказала Мария и обняла его за талию. — Не хочешь сказать нам, что происходит?

— Нам надо идти, — ответил он. — Ко мне. Первым делом.

— Зачем? — спросила Джаз.

— Есть выход. Отсюда. И я думаю, мы…

На линзы выплеснулась иконка Гвендолин — с маркировкой экстренной ситуации. От одного ее вида Горацио пробрал озноб.

— Да?

— О боже, Горацио, — выкрикнула Гвендолин. — Они на орбите!

— Что?

— Оликсы! Над Землей только что открылись червоточины; они в пяти тысячах километров. Орбитальные сенсоры даже не засекли корабли–носители, идущие через систему Сол. Корабли Решения летят, как чертова чумная саранча! Первые уже в верхних слоях атмосферы.

— Ну ни хрена себе! — охнул он и потрясенно вскинул глаза. Мутный щит изгибался над городом, обыденный и неизменный. Неестественно плотный воздух превратил лунный серп в размытое мерцание на востоке над Дартфордом.

— Они пришли за всеми нами, — сказала Гвендолин слабым от страха голосом. — Червоточины открылись у Дельты Павлина и восемьдесят второй Эридана, щит над столицей Эты Кассиопеи уже отказал. И — о господи! — Рангвлад пал.

— Пал?

— Да, мы потеряли все межзвездные портальные связи с Бетой Гидры. Нам надо уходить, Горацио. Немедленно. Пасобла начинает обратный отсчет. Я не могу остановить этого. Даже Энсли не может.

— Энсли?

— Да, он был здесь на какой–то сверхсекретной конференции с Эмильей. Теперь ему придется отправиться с нами; пути назад на Нашуа больше нет. Ради любви Господа, Горацио, открой портал!

— Я уже иду. Буду через пять минут.

— Черт, Восемьдесят вторую Эридана только что отрезало. Поторопись!

Он посмотрел на остальных:

— Оликсы здесь. У меня есть выход с планеты. Я могу взять вас четверых. Только сейчас или никогда. Вы идете?

— Да. — Ниастас забрал у дрожащей Джаз младенца. — Мы бежим?

— Черт возьми, да.

И едва Горацио это произнес, скудное городское освещение вырубились. Погасли фонари, погасли огни в тех домах, где не запаслись аккумуляторами. Позади них замолчала общественная «биржа», только громко гудели, полязгивая, разбалансированные насосы, беспорядочно вертясь при аварийной остановке.

— Христос на костылях, — выдохнула Мария. — Ты не шутишь, правда?

— Нет. Идем.

Он трусцой побежал в сторону Кертис–стрит. Остальные не отставали, так что он ускорил темп. Впереди послышались голоса, люди в стоящих стенка к стенке домах перекрикивались, что–то спрашивали друг у друга. Раздергивались шторы, и из окон квартир, где лампы питались от аккумуляторов, лился свет. Люди прижимались к стеклам, силясь разглядеть, что происходит.

А потом и без того не слишком надежная лондонская сеть рухнула.

Это было глупо, но Горацио опять посмотрел вверх, словно взывая к древним богам. Высоко над головой небеса раскалывались под ударами несчетных молний. Горацио прищурился от бешеного сияния. В самом центре огненной патины что–то двигалось — что–то темно–серое, овальное, неуклонно растущее. Зигзаги молний, бьющие из этой серости, без устали вонзались в щит, сливались воедино, создавая ширящееся зазубренное полотнище. Кошмарная энергия, излучаемая огромным инопланетным кораблем, озарила все, как будто снова вернулся день.

— Это… — прошептала Мария.

— Да.

Горацио невольно притормозил, взирая на страшное представление, но теперь он снова рванул вперед, через Кертис–стрит.

Всего несколько сотен метров. Пожалуйста!

Свет внезапно изменился, сделавшись резким, тревожно–лиловым. А Горацио уже надеялся, что никогда больше этого не увидит. Дьявольское небо. Огромные участки щита начинали флюоресцировать, когда в них врезались выпущенные кораблем лучи. Свет был более ярким, чем во времена Блиц-2, — и становился все ярче.

Горацио знал, что щит долго не продержится.

Джаз тихо скулила. Они с Ниастасом брели вместе, спотыкаясь, заслоняя глаза от ярящейся в вышине световой бури. Горацио вспомнил, что девочке всего девятнадцать; Блиц-2 закончился еще до ее рождения. Так что рассказы своих родителей она, наверное, слушала со здоровым подростковым скептицизмом и скукой. «Нам, молодым, тяжело было, а вам, дети, сейчас куда легче». И вот теперь реальность обрушилась на все ее чувства с неведомой ей раньше жестокостью.

Он повернулся к ней:

— Всё в порядке. Пять минут, и мы уберемся отсюда. Только держись, ладно?

Она лихорадочно закивала, вцепившись в Ниастаса, свою единственную опору в бушующем вокруг шторме.

Свет дьявольского неба вдруг исчез — и Горацио скрутила дикая паника, словно кипящий адреналин захлестнул мозг. Для этого может быть лишь одна причина. Он едва осмелился взглянуть вверх, но…

В воздухе витал привкус неизбежного. Не было ни ветра, ни сквознячка, но грудь невыносимо сжимало предчувствие. А потом он увидел, увидел то, что двигалось в небе, — темный столб, похожий на смерч, только разбитый на сегменты. Он летел быстро, как самолет, поднявшись уже на несколько километров. Горацио застыл, ошеломленный. Столб венчало искореженное здание размером побольше общественного центра, оставшегося позади, оно вращалось, взбираясь все выше и выше, роняя куски стен, панельная кровля проминалась и рассыпалась на части. Ниже тянулся хвост обломков: дома поменьше, комья земли, даже стволы деревьев. Что–то, потянувшись с неба, подхватило и увлекло их.

Он понял, что это за здание, понял инстинктивно. Генератор щита. Корабль Решения каким–то образом изменил гравитацию и вырвал с корнями единственную защиту города. Горацио обернулся и увидел еще пару таких же столбов, уже достигших своего пика: обломки градом сыпались на землю.

— Сейчас поднимется ветер! — крикнул Горацио. — Найдите что–нибудь, за что можно держаться! — Он окинул взглядом улицу. Да, выбор невелик. Несколько мертвых деревьев и несколько железных столбов, ограничителей заезда, в дальнем конце сужающейся к Бэкон–гроув дороги. — Вот!

Он кинулся к столбам. Яростный шквал молний над головой утихал, слепящее сияние чуть померкло, и он разглядел два корабля Решения, зависших над Лондоном.

Черт, какие они огромные.

Когда они добежали до стоек, ветер уже вовсю продувал Бэкон–гроув. Горацио и Мария вцепились в один из столбов, Ниастас и Джаз крепко обнялись, укрыв своими телами ребенка. Грохот шторма приближался — пробирающий до костей, оседлавший сильнейшую волну давления, вполне способную оторвать людей друг от друга. Навалилась жара, не дающая толком дышать.

Окна по всей улице со звоном разбились вдребезги, осколки полетели вместе с подхваченными ветром кусками кровельного шифера. В воздухе было так много мусора, что эти тучи даже затмили гигантские ореолы молний вокруг кораблей Решения, и улица вновь погрузилась в серые сумерки. Одежда хлестала тело, словно стараясь оторваться и взлететь.

Лицо Марии, пальцы которой до боли впивались в его руки, было в считаных сантиметрах от его лица, и Горацио видел исказивший ее черты испуг. И знал, что она видит на его лице точно такое же выражение.

— Что нам делать? — прокричала она. Вой ветра почти заглушал слова.

Горацио вздрогнул, когда сухая сосна рухнула на землю в пятидесяти метрах от них и покатилась, кувыркаясь, пока ветер не прижал ее к стене; тонкие ветви вибрировали, ломались, и ураган уносил их в небо вместе с другим мусором.

— Лучше не будет! — крикнул он в ответ. — Надо попытаться!

Джаз взглянула на него с неподдельным ужасом, но Ниастас кивнул.

— Все держитесь друг за друга, — скомандовал Горацио. — Мы поползем.

Это было лучшее, что ему пришло в голову, чтобы как можно меньше подставиться ветру. Встать означало тут же оказаться в воздухе, среди обломков.

До входной двери дома, по его прикидкам, оставалось метров двести. Но уже после первых метров отчаянной борьбы с ураганом Горацио усомнился в своих силах. Тучи смертоносных осколков неслись вдоль Бэкон–гроув: куски шифера, сучья, стекла, консервные банки, мешки с отбросами, лопающиеся, вываливающие свое содержимое, точно огромные артиллерийские снаряды. Он даже не считал, сколько раз содрогнулась земля при обрушении какого–нибудь из соседних зданий. Один раз прямо на них огромным железным мячом покатилось двухместное ап–такси, мотаясь из стороны в сторону и осыпая дорогу разбитым стеклом и отвалившимися деталями корпуса. Им всем пришлось отползти, чтобы избежать столкновения. Отлетевшее шасси едва не пришибло Марию.

Спустя целую вечность они добрались до конца Бэкон–гроув. Дом Горацио находился по ту сторону широкого перекрестка. И едва ли ветер на Грэйндж–роуд дул слабее. Повсюду вокруг кувыркался мусор, мимо проносились бесхозные ап–такси. Они увидели катящуюся по асфальту женщину — юбка раздулась, как парус, переломанные конечности с содранной кожей безвольно болтаются, лицо измазано кровью. Горацио не сомневался, что она мертва.

— Что за черт? — прокричал Ниастас.

Горацио проследил за его безумным взглядом, заранее зная, что увидит нечто плохое. Из открытого люка в задней части фюзеляжа ближайшего корабля Решения, зависшего совсем низко над Лондоном, хлестал черный водопад: точно кибернетический птеродактиль справлял на город нужду. Линзы дали максимальное приближение, и поток оказался плотной массой черных шаров.

В последний раз он видел такое двадцать пять лет назад, но зрелище этих шаров заставило его заскулить, как испуганного ребенка, угодившего в петлю кошмара.

— Охотничьи сферы оликсов, — крикнул он, когда мимо в сторону Спа Гарденс прокатилось еще одно взбесившееся ап–такси. — Шевелитесь!

Это было безумие, воздух Грэйндж–роуд рассекало слишком много смертоносной дряни, но он предпочел рискнуть. Низко пригнувшись, они побежали вперед, остановившись лишь раз, пропуская волочащийся по асфальту навес магазина. Потом нырнули под круглый столик. Мелкие, почти невидимые частицы беспрерывно молотили по нему с силой профессионального кулачного бойца.

Меньше чем за минуту они перебрались на ту сторону и прижались к стене. Колено Горацио горело огнем: в него врезался кусок кирпича. Из рваной раны на лбу Марии бежала кровь. Плачущая Джаз, прижимая к себе ребенка, поддерживала едва стоящего Ниастаса.

Стеклянные дверные панели растрескались, но пока не разбились. И не открывались — косяк перекосило.

— Вместе, — бросил Горацио Ниастасу.

Они навалились плечами на дверь. Тщетно. Они ударили еще раз — и все–таки сдвинули упрямую раму. Раздался ужасный рев, воздух яростно закружился. Горацио тяжело рухнул в вестибюль, не понимая, что случилось. А потом увидел несущуюся вдоль Грэйндж–роуд сферу оликсов, из которой что–то сыпалось. Он пригляделся. На асфальте извивались дюжины ловчих киберзмей. Ветер, естественно, не уносил их — и только их.

— Идите! — крикнул Горацио и втащил Джаз внутрь. — Идите, идите. Наверх.

Концы змеиных тел приподнялись, точно головы кобр, высматривающих добычу. Горацио подтолкнул Ниастаса к лестнице.

— Помоги ему, — велел он Марии.

— Но ты…

— Идите. Я за вами.

Несколько киберзмей, извиваясь, поползли к открытой двери. Горацио понимал, что пытаться закрыть ее бесполезно. Джаз и Ниастас уже одолели несколько ступеней. Мария бросила на него отчаянный взгляд, потом быстро развернулась, начав подъем.

— Давайте, давайте, — торопила она, отчасти подталкивая, отчасти волоча Ниастаса. — Второй этаж, квартира двадцать четыре. Шевелитесь!

Горацио попятился к лестнице — довольно узкой, с бетонными ступенями и железными перилами. Под потолком вдоль кирпичных стен тянулись устаревшие вентиляционные трубы. Он добрался до первого поворота, когда его альтэго получил наконец сигнал от портала. На линзы выплеснулась иконка Гвендолин.

— Горацио!

— Я здесь. Почти у квартиры. Подвязывай, ради бога. Быстрее!

— Горацио… ты в безопасности?

— Здесь ловчие змеи. Они нас преследуют. Не волнуйся, я за ними слежу.

— Горацио!

— Скорей!

— Я… я попробую.

— Что?

— Мы не можем впустить оликсов, даже киберзмей. Это вопрос безопасности.

— Черт! Я же сказал, что слежу. Ни одна змея не приблизится к порталу.

— О господи.

— Подвязывай!

Он заметил движение в вестибюле и вытащил телескопический электропрут, раздвигающийся на целый метр. Луковицеобразный конец искрил фиолетовым. Горацио никогда не гордился тем, что носил оружие. Как–никак, это была его работа — убеждать и урезонивать сбившихся с пути детей, запутавшихся, нуждающихся в сочувствии и руководстве. Сила никогда не была ответом. Но он достаточно хорошо знал этих заблудших детей, чтобы признавать, что некоторые из них не поддаются никаким уговорам, а Лондон постоянно балансировал на очень тонкой грани анархии. Так что… он всегда брал с собой электропрут, покидая квартиру. Практичная мера предосторожности.

Две змеи, стремительно извиваясь, рванулись вперед, вверх по лестнице. Программа самообороны, заложенная в альтэго, подсказала сперва ударить ту, что была слева. Горацио ткнул прутом вниз, попав в точку сразу за «головой». Электропрут выпустил сильный разряд, и Горацио тут же сделал выпад вправо. Последовала еще одна вспышка. Заклубился дымок, потянуло запахом горелого пластика и смазки.

— Что там у тебя? — крикнула Мария.

— Ничего, я же сказал, разберусь.

— Я получила разрешение, — сообщила Гвендолин. — Мы подвязываемся.

— Ты Зангари, — сказал он ей. — Меньшего я и не ожидал.

Альтэго показал еще одну змею, скользящую по ступеням. И все больше и больше их проникало в вестибюль.

Горацио дождался, когда следующая змея окажется на ступеньку ниже него, — и резко ткнул прутом. Кибертварь метнулась в сторону и тут же ринулась вперед — едва электропрут врезался в бетон. Она обвилась вокруг его лодыжки, царапая кожу. Черт, как же будет больно! Горацио рванул прут на себя, вонзил его в заднюю часть змеи. Кольцо вокруг лодыжки превратилось в обжигающую лаву. Горацио закричал от жуткой боли, инстинктивно отдернул электропрут и затряс ногой, сбрасывая дымящуюся, дергающуюся ловчую змею. А по лестнице уже поднимались еще три твари.

Со слезящимися от боли глазами он двинулся к следующему пролету. На втором этаже не было света, поэтому линзы переключились в инфракрасный диапазон. Горацио видел алые и персиковые силуэты остальных, ковыляющих к его квартире. Позади на лестнице горели янтарем маленькие солнца, готовые начать день.

— Метровый портал подвязан, — сказала Гвендолин. — Долго еще?

Мария возилась с дверным замком.

— Почти с тобой.

Он застыл в коридоре нерушимым барьером между лестницей и квартирой. За спиной Мария наконец–то открыла дверь. Тусклый изумрудный свет озарил коридор.

— Кто это, черт возьми, с тобой?

Головки трех ловчих змей поднялись над лестничной площадкой. Горацио встал в стойку, взяв прут на изготовку, готовясь разить и парировать, как какой–нибудь древний флибустьер. Змеи бросились на него — две напрямик, одна вдоль стены. Тактическая программа подсказывала наилучшую стратегию атаки, углы выпадов и уколов, оптимальное время между ударами. Прекрасная программа — если бы он при этом еще и обладал давным–давно канувшими в небытие великолепными рефлексами подростка–футболиста…

Он стукнул по той, что ползла у стены. Линзы автоматически затемнились, защищая оптический нерв от вспышки, но он увидел, как киберзмея упала, содрогаясь в предсмертных судорогах. Во вторую змею он не попал, однако разряд, пройдя по дуге, вошел прямиком в третью. Зрение опять затуманилось, и в этот момент что–то со страшной силой ударило его в левое колено. Горацио, задохнувшись, рухнул на пол.

— Горацио? — вскрикнула Мария.

— Валите! — рявкнул он в ответ. — Гвендолин, они мои друзья.

Даже он слышал в своем голосе откровенную мольбу.

— Я не могу, — прошептала Гвендолин.

— У них ребенок!

— О, черт.

Больше ничего Горацио не слышал; ее голос смыла волна боли. Адреналин в сочетании с дикой паникой пересилили паралич, скрутивший мышцы, и он уставился на свое дрожащее тело. Ловчая змея обвилась вокруг обоих его колен, стиснув их, точно кандалами, и пробила передним концом кожу, прокладывая себе путь через четырехглавую мышцу бедра. Он увидел, как она проникает в него все глубже, завопил от ужаса — и, резко опустив электропрут, бешено замолотил по омерзительному инопланетному устройству. Мучительная боль от разряда вынудила его остановиться после третьего или четвертого удара. Горацио заливался слезами. Лежа на полу, задыхаясь, он увидел, что киберзмея мертва — или, по крайней мере, инертна. Нога онемела, но он знал, что это ненадолго. Он протянул руку, ухватил жуткую тварь, потянул… Целая вечность, заполненная немыслимой болью, ушла на то, чтобы извлечь змею. Из раны сразу хлынула кровь, ужасно много крови. Но хуже всего было ощущение, что внутри него что–то движется, протискивается вдоль бедра к паху. Киберзмея выполнила свою функцию, впрыснув ему дозу К-клеток, отвечающих за окукливание. Желудок скрутило, и он обмяк, теряя сознание.

Чьи–то руки схватили его за плечи и потащили назад, из коридора в квартиру. Разлепив веки, он увидел Марию. Маниакально ухмыляясь, она волокла его за собой. За ней, в дальнем углу гостиной, скромно стоял простой круглый портал на тонких механических ножках. По ту сторону маячила ярко–зеленая комната. Горацио оцепенело уставился на призрак потерянного прошлого.

Джаз стояла перед порталом на четвереньках, просовывая в круг ребенка.

— Я иду, — сказал Горацио Гвендолин.

— Ребенок у нас, — ответила она.

Ниастас подтолкнул Джаз, и та поползла в портал. Горацио стиснул зубы, пережидая очередную волну жгучей боли в ноге. Сгусток К–кле–ток, которыми его наградила змеюка, снова двигался.

— Мне потребуется медицинская бригада, — прошипел он.

— Уже едут.

Ниастас полез в портал. Откуда–то взявшаяся ловчая змея упала Марии на голову. Женщина закричала, содрогаясь так, будто ее ударило током. Змея свалилась, и Горацио приложил гадину электропрутом. Но в квартиру ворвалось еще четверо тварей. А пола в коридоре за дверью уже не было видно под извивающейся массой киберзмей, залитых нефритовым светом портала.

— Горацио! — крикнула Гвендолин, зовя его.

— Иди, — выдохнул он, умоляя Марию. Первая из змей метнулась на него. Горацио ударил прутом, удивленный и разочарованный собственной неожиданной слабостью. Что–то впилось в его ногу. Ловчая змея, прокусив кожаный ботинок, ввинчивалась в щиколотку. Другие змеи тоже устремились вперед, словно почувствовав растущую уязвимость жертвы. Он бешено замахал электропрутом. — Иди. Пожалуйста.

Мария в ужасе смотрела на приближающихся змей.

— Нет.

— Живи ради меня.

— Горацио!

Киберзмея вонзилась ему в живот — и он полоснул ее прутом, будто делая себе харакири. Разряд выгнул позвоночник дугой; мышцы закаменели. Вселенная тускнела и стремительно удалялась, отчего–то уносясь сразу во все стороны.

— Иди.

— Я люблю тебя, — сказала Гвендолин.

— Каждый день, во веки веков.

Последней улыбки не случилось — «голова» ловчей змеи нырнула в его рот, и тварь, извиваясь, поползла вниз, по пищеводу. Кусать ее было бесполезно: чешуйчатая кожа была тверже камня. Он начал задыхаться, и тут зеленый свет потускнел. Тело Марии заполнило портал. Последний удар он нанес по двум рванувшимся за ней змеям, успев обрадоваться белой вспышке, поджарившей киберпотроха. Нефритовое сияние вновь сделалось ярче: ноги Марии быстро скользнули по краю и исчезли. Совсем.

Я буду ждать тебя там после конца времен.

«ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» Год второй

Это был второй длительный период Каллума вне забвения бака, и Каллума удивляло, как быстро он пролетел. Режим работы экипажа был достаточно прост: два человека несут вахту три месяца, потом всех выводят из анабиоза, чтобы провести месяц вместе, потом к дежурству приступает другая пара.

Он думал, что первая вахта — с Джессикой — будет трудной. В голове все еще оставались сомнения — и не только потому, что она была инопланетянкой (или, наверное, лучше было бы сказать, что ее происхождение было инопланетным), но и потому, что он раньше ни о чем не догадывался. Сколько времени они работали вместе на Аките, сколько раз заходили куда–нибудь выпить вечерком после работы: пара бинаров, мягко посмеивающаяся над причудами недавно принявшей их Утопии. Не было никаких признаков, никаких намеков на то, что она не вполне человек. Сколько он всего навидался в жизни — и всегда считал, что неплохо разбирается в людях. Так что винить стоило только себя — что неизбежно зажгло в душе искру эгоистичного гнева.

Конечно, если рассуждать логически, у него не было причин подозревать ее. Ее создали, чтобы помогать людям, — реальная версия посланного на Землю ангела. Последнее тому доказательство — то, что она здесь, поддерживает эту безумно глупую миссию. Поэтому он со своими сомнениями выглядит еще более жалким. Наверное, он отреагировал слишком остро, пытаясь компенсировать это чрезмерной вежливостью и слишком громким смехом от ее шуток, зайдя так далеко, что после десяти проведенных вместе дней она спросила:

— Ты в порядке?

Он смутился, пристыженный, и попытался увести разговор в другую сторону, ответив:

— Просто вспомнил слова Кандары о том, что неаны — отколовшаяся группа оликсов.

— Меня это тоже задело, — призналась она. — Но есть и контраргумент: почему мы тогда не знаем местоположения анклава?

— Вашей группе неанских металюдей много чего не сказали. Что на самом деле представляет из себя ваша раса, где вы обитаете… Соображения безопасности.

— Логично. Но на твоем месте меня бы больше беспокоило другое предположение Кандары.

— Какое?

— Что я не властна над своей судьбой. Что в меня вложены подсознательные приказы предать вас или еще что похуже.

— Спасибо. Ты меня очень успокоила.

— Но, с другой стороны, что я могу в данный момент сделать, чтобы было еще хуже?

— Э…

— Вот–вот.

Каллуму пришлось признать, что этот раунд остался за ней. Так что оставшаяся часть их вахты прошла гладко.

Потом, шесть месяцев спустя, когда на дежурство заступили они с Юрием, Каллум приготовился к неделям угрюмого игнорирования и короткого бурчания при встречах. Но оказалось, что Юрий для этого слишком профессионален. Хотя, конечно, был он не из разговорчивых.

— Я тут поразмыслил кое о чем, сказанном Джессикой, — признался как–то Каллум за завтраком во время второй их совместной недели.

— О чем?

— Будь она неаной, своего рода двойным агентом, как она могла бы повредить миссии.

— Так. И?

— Ну, не думаю, чтобы у нее имелись какие–то тайные планы.

Юрий закатил глаза, не переставая жевать сырник.

— Рад, что мы с этим разобрались.

— Но это заставило меня задуматься, что вообще может произойти. Ну, знаешь, наихудшие варианты развития событий и все такое.

— Угу. Ну?

— Теперь мы знаем больше о «Спасении жизни»; даже я более–менее разобрался в его мыслительных процедурах. Ну, по крайней мере в основных.

Это потребовало много времени и еще больше уговоров Джессики, но в конце концов он научился извлекать определенную долю смысла из импульсов, поступающих в его мозг из клеточного узла. Единое сознание «Спасения жизни» было на удивление спокойным. Каллум всегда полагал, что любое существо, достаточно фанатичное для того, чтобы затеять насильственное завоевание, будет психически ненормальным, — мнение, навязанное человеческой точкой зрения. Земная история изобиловала подобными примерами, начиная с таких личностей, как Гитлер и Пол Пот, и заканчивая демократическими принципами, так сильно навредившими так называемым демократическим нациям с девятнадцатого века и далее. То, что единое сознание оказалось твердо, методично и последовательно в своих целях и убеждениях, жутко нервировало. По сути, эта холодная решимость пугала его больше, чем он ожидал.

— Оно не видит нас, Каллум, — сказал Юрий успокаивающим тоном. — Джессика позаботилась об этом. Визуальные подпрограммы для ангара просто стирают наших ползунчиков из его восприятия.

То, что Юрий точно знал, что сказать, навело Каллума на мысль, что мысли старого шефа безопасности текли в том же направлении.

— Да, оно не видит ничего постороннего, — согласился Каллум, — потому что в данный момент наблюдение автономно. Проблем нет, вот ковчег их и не ищет. Но если он действительно начнет искать, как думаешь, долго ли продержатся те глюки, которые мы внедрили в местные подпрограммы?

— И «Спасение» займется поисками всерьез, — заключил Юрий.

— Чертовски верно, приятель. Как только мы включим передатчики Сигнала, вся звездная система оликсов узнает, что люди каким–то образом добрались до анклава. И разорвут «Спасение жизни» в клочья, только чтобы найти нас.

— Оставаться здесь, на «Спасении», и, возможно, призвать ударные силы будущих людей было всего лишь второстепенным аспектом нашей миссии. Главное для нас — передать Сигнал, чтобы люди узнали, где находится анклав. Ты знал это, когда мы начинали. Так что мы должны смириться с неизбежным. Когда Сигнал уйдет в эфир, его уже никто не остановит.

— Я согласен с этим, чувак. Но это не значит, что мы не можем принять некоторые меры предосторожности.

Юрий отхлебнул чаю из своей огромной кружки.

— Например?

Следующие десять недель они бодро обстреливали друг друга самыми дикими идеями, разрабатывая концепции выживания, пока не пришли к чему–то, что можно было предложить остальным перед следующей сменой вахтенных.

Джессика всегда пробуждалась безукоризненно, поднимаясь из бака так, словно проспала всего пару часов. Алику и Кандаре требовалось куда больше времени, чтобы прийти в себя, и Каллум, помогая им выбраться из баков, с глубоким сочувствием воспринимал их раздраженное недовольство. Его собственному телу тоже требовалось немало времени на восстановление, когда заканчивался его срок анабиоза.

По уже установившейся традиции через двадцать четыре часа после общего пробуждения они собрались за столом на большую китайскую трапезу. Каллум даже заставил принтеры соорудить им контейнеры из термофольги, чтобы все выглядело так, будто они заказали еду навынос.

— Бункер? — спросил Алик, пытаясь палочками выловить из риса креветку.

— Запасное убежище, — пояснил Каллум. — Когда мы отправим Сигнал, они начнут охоту на нас. Тут не так уж много мест, где мы можем оказаться. И они непременно это вычислят.

— Вычислят или обыщут весь ковчег, — сказал Юрий. — Каллум прав. Мы должны быть готовы покинуть корабль.

— И что? — спросила Кандара. — «Еретик–мститель» дает нам хоть какие–то возможности.

— Ограниченные возможности, — поправил Юрий. — После того как мы вылетим из червоточины, наша первоочередная задача — послать Сигнал; только после этого мы можем думать о проникновении в анклав. Они сразу поймут, что мы здесь, — и спустят ищеек. Если мы попытаемся бежать в реальном космосе, нам просто некуда будет податься; мы же в тысячах световых лет от Солнца.

— Если мы попробуем улететь, корабли Избавления все равно нас поймают, — заметила Джессика. — Скорость у них выше нашей, и, полагаю, это еще не самые мощные местные боевые корабли. Далеко не самые мощные.

— Думаю, ты права, — мрачно согласился Юрий.

— Мы первоначально предполагали, что если сумеем добраться до звезды анклава незамеченными, то сможем оставаться невидимыми для единого сознания и после того, как отправим Сигнал, — сказал Каллум. — Теперь, когда мы чуть лучше разбираемся в работе «Спасения жизни», я так не считаю. По крайней мере, нам нужна какая–то обманка.

Джессика подцепила палочками немного жареной лапши и задумчиво уставилась на Каллума.

— Мы могли бы захватить другой транспортный корабль. Только в этом ангаре их двадцать семь — разной степени исправности. Но большинство пригодны к полету. Корабль может начать героическую борьбу за свободу и трагически погибнуть от ядерного взрыва.

— Звучит рискованно, — сказал Юрий. — Тебе придется запустить нейровирус в его сознание.

— Соко доказал, что мы на это способны.

— Да, верно, — сказал Алик. — Но вот какая штука. Он находился внутри транспортного корабля, соединившись напрямую с его нервными волокнами. А как ты сейчас собираешься проникнуть на один из них?

— План нуждается в доработке, — признала она. — Но я все равно от него не отказываюсь.

— Ладно, — сказал Юрий. — Это запасной вариант номер два. Но мне кажется, нам следует начать с анализа предложения Каллума.

— Мы либо делаем, либо нет, — заявила Кандара. — Чего тут анализировать?

— Место, — ответил ей Каллум. — Я уже несколько недель осваиваю местные процедуры восприятия единого сознания.

Кандара ухмыльнулась:

— У каждого должно быть какое–то хобби.

— Из этого ангара есть двенадцать выходов. Некоторые — просто туннели, разновидность инженерно–технических каналов; другие — нормальные входные коридоры. И там и там, похоже, есть какие–то отсеки, помещения. Мне бы хотелось послать туда наших дронов–шпионов, посмотреть, не найдется ли чего подходящего.

— А если найдется? — спросила Джессика.

— Начнем создавать резерв оборудования.

— В смысле — ты хочешь перенести содержимое «Еретика–мстителя» в пещеру?

— Нет, — сказал Юрий. — Столько всего нам не понадобится. Воздух «Спасения» пригоден для дыхания, помните? Так что потребуется только основное оборудование и запас еды по крайней мере на пару месяцев. Может, на год.

— Месяцев? — воскликнул Алик. — Ты издеваешься?!

— Нет. Внутри анклава время течет медленно.

— Кто сказал? — резко спросила Кандара и ткнула китайской палочкой в сторону Джессики. — Неаны? Откуда им знать? Если ваши там не были, как они это выяснили? А если они и были здесь, то когда? И кто они после этого?

— «После этого» они раса, способная запустить нейровирус в единое сознание оликсов, — заявил Юрий. — Способная извлечь знания из памяти корабля–ковчега. И даже если они близкая родня оликсов или мятежники, какая, к черту, сейчас разница? Мы же не можем развернуться и отправиться домой. Пока что вся информация, предоставленная Джессикой и ее коллегами, подтверждалась. Мы подписались на эту миссию, а значит, приняли как данность то, что анклав — пузырь замедленного времени.

— Из того, что я извлекла из единого сознания «Спасения», следует, что так и есть, — серьезно сказала Джессика. — Что подтверждает первоначальную информацию.

— Мы с Юрием говорили об этом, — добавил Каллум. — Анклав создавался, чтобы довести оликсов до конца времен, так что время там должно течь медленно. Очень медленно. Год внутри — это века здесь, если не больше. Так должно быть, иначе никак. Даже если перенестись вперед, когда галактика замрет и перестанет зажигать новые звезды, это же миллиарды лет.

— Ты о чем?

— Если человеческая армада не постучится в двери анклава через год или два по тамошнему времени, значит, этого не произойдет никогда, — пояснил Юрий. — Снаружи пройдут тысячи лет.

— Так что же нам делать? — требовательно спросил Алик. — Если они никогда не придут?

— Пожалуйста, ты всегда знал, что такое возможно. Но мы это не рассматриваем, да? Не позволяем этому отвлекать нас. Мы продолжаем нашу миссию, стараемся прожить как можно дольше. Потом…

Юрий пожал плечами и закинул в рот кусок курицы в кисло–сладком соусе.

— Присоединимся в виде коконов к остальной человеческой расе и выясним, что предназначил нам этот их инопланетный бог, — сказал Каллум.

— Или исчезнем в великолепной вспышке, — зловеще предрекла Кандара.

Юрий ухмыльнулся Алику:

— Видишь, сколько вариантов? А ты беспокоился, что полет будет скучным.

Алик прикрыл глаза:

— О гос–споди.

Каллум пилотировал одного из шпионов–ползунчиков. Вел он уверенно, хотя протекала операция ужасающе медленно. Скопление выпученных глазок маленького паукообразного дрона давало довольно странное изображение. Непонятно было, почему Джессика не использовала линзы попроще, но, когда Каллум как–то раз поинтересовался этим, она пробормотала что–то насчет достоверности и избегания расхождений.

Дрон осторожно пробирался по широкому проходу, вырубленному в скале. Идеально гладкая поверхность пола потускнела с годами. Стены и потолок представляли собой беспорядочное переплетение деревянных труб (некоторые обхватом превосходили ствол старого дуба), опутанных стеблями в палец толщиной, образующими загадочный серо–коричневый гобелен. Листвы было немного, а биолюминесцентные полосы, протянутые вдоль коры, располагались на изрядном расстоянии друг от друга, так что большие участки терялись в тени. На полу под растрескавшимися трубами скапливались лужицы густой липкой жидкости, которые ползунчик под руководством Каллума старательно обходил.

В полукилометре от ангара пол начал подниматься. В паре больших труб обнаружились вентиляционные клапаны, которые Каллум сперва принял за корявые наросты на коре. Когда же он остановил шпиона возле одного из них, то увидел, что луковицеобразная нашлепка медленно расширяется и сжимается, выдыхая влажный воздух. Кору рядом с клапаном покрывала пушистая сине–зеленая дрянь, нечто среднее между плесенью и папоротником.

Еще через пару сотен метров проход раздваивался. Каллум направил дрона в туннель поуже. Тот опять разветвился, а потом вывел на перекресток пяти туннелей, один из которых шел вертикально вверх и был почти полностью забит трубами, свившимися совсем уже непристойно. Ползунчик двинулся дальше, вновь выбрав самый узкий проход, и нашел в древесной паутине щель, как раз такую, чтобы в нее мог протиснуться человек. Внутри было темно.

Каллум остановил дрона и сосредоточился на хаосе мыслей единого сознания. Фильтрация и интерпретация тут были больше искусством, чем наукой. Но в конце концов ему показалось, что он различил узкий туннель, у которого ждал ползунчик. Что бы ни скрывалось там, в щели, оно казалось естественной паузой в восприятии единого сознания.

— Что думаешь? — спросил он Джессику. — Ловушка или настоящий разрыв?

— Давай посмотрю, — ответила она.

Прошел почти час, прежде чем она заговорила снова:

— Там какая–то активность. Внутри идут трубки, и я чувствую давление. Но поток очень слаб. Все импульсы — часть автономного процесса. Предполагаю, там какой–то запас жидкости.

— Бак?

— Бак, камера, резервуар — что угодно. Место для хранения.

— И никакой вооруженной квинты, поджидающей внутри?

— С вероятностью девяносто восемь процентов: нет. Думаю, там чисто.

Каллум вздохнул, снова сосредоточился на дроне–шпионе — и направил его в щель. На первый взгляд, это была естественная трещина в астероиде, существовавшая еще до того, как оликсы превратили его в корабль–ковчег. Неровности стен создали расщелину, протянувшуюся больше чем на полсотни метров, причем ширина ее варьировалась от двадцати метров до считаных миллиметров. На стенах возле входа теснились шелковистые пятиметровые сферы, крепящиеся с помощью прочных волокон, оплетающих шары, точно сети. Вокруг вились трубки, медленно перекачивая жидкости. Каллум подумал, что шары эти похожи на яйца, отложенные какой–нибудь бестией вдвое крупнее тираннозавра — и в десять раз страшнее.

Кроме яиц–резервуаров, в пещере ничего не было.

— Это место противоречит всему, что мы знаем о составе астероида, — сказала Кандара. — Я повидала их достаточно, чтобы знать, что они бывают двух типов — либо цельные и твердые, либо смерзшаяся груда обломков. В них нет никаких пещер. Это часть планетарной геологии: полости в скалах образуются, когда вода размывает известняк. А единственное, чего не найти в космических породах, это известняка, поскольку он — осадочный. Ну и, конечно, там нет воды, тем более свободно текущей.

— Обелиски, которые, по словам Феритона, он видел в четвертом отсеке, были сделаны из осадочных пород, — заметил Алик.

— Четвертого отсека не существует, — возразил Юрий. — Это была симуляция.

— И все же здесь у нас настоящая пещера. Мне почему–то не кажется, что оликсы сотворили ее для эстетического удовольствия. Это может иметь большое значение.

— Меня абсолютно не волнуют процессы образования астероидов, — сказал Каллум. — У нас тут пещера, внутри которой восприятие минимально. Конец истории.

— Но почему она здесь?

— Понятия не имею. Подними этот вопрос на следующей лекции по философии геологии. Мы нашли укрытие.

— Мы нашли первое возможное место для укрытия, — поправил Юрий. — Хотя я согласен, место неплохое. Давайте продолжим осмотр.

Через три дня все согласились, что лучше пещеры Каллума им не найти. В радиусе километра от ангара имелись и другие полости, но они были либо меньше, либо забиты биологическими конструкциями корабля–ковчега.

— Ну и как нам добраться туда? — спросил Алик.

— Визуальные накладки подпрограмм восприятия прикроют нас в ангаре, — ответила Джессика. — Это займет какое–то время, но я смогу растянуть их на всю дорогу к пещере.

— А физически? — спросил Юрий. — Как мы доставим туда припасы?

— Троянский конь. Применим инициатор, чтобы собрать дрона в виде одного из местных существ среднего размера, и используем его внутреннюю полость в качестве грузового трюма. И мало–помалу перенесем вещи.

— Хотелось бы сперва установить в проходе наши датчики, — сказала Кандара. — Такие же, какие мы понатыкали вокруг ангара; они проследят за любым из существ «Спасения» и за перемещением квинт. Меньше всего нам нужно, чтобы наш «носильщик» неожиданно наткнулся на нечто, способное к анализу. Доставку мы будем осуществлять только при условии абсолютно свободного прохода, согласны?

— Да, мэм, — рявкнул Каллум.

— Что ж, решено, — подытожил Юрий. — Этим и займемся. Начнем со списка пожеланий. И, Кандара, — только оружие личной самообороны.

— Ох, Матерь Мария, умеешь же ты испортить вечеринку.

НЕЙТРОННАЯ ЗВЕЗДА Прибытие «Моргана»

Флот был все еще в двух а. е. от нейтронной звезды, когда появился Энсли, так идеально рассчитав скорость, что изящный белый корабль аккуратно занял позицию в тысяче километров от «Моргана». Дежурные в рубке не получили предупреждения; ни один сенсор ни одного корабля флотилии не засек демаскирующих гравитационных волн, которые — теоретически — должны были исходить от двигателя Энсли при приближении.

— Скрытый гравитонный двигатель, — пробормотала Ирелла, вылезая из постели. — Кто ж знал?

Уведомления, пришедшие на инфопочку, разбудили ее всего через пару часов сна. Ложилась она, предвкушая, что встанет бодрой и хорошо отдохнувшей, когда они уже завершат маневр торможения примерно в миллионе километров от неестественного кольца нейтронной звезды. Пока контакты были ограничены — флот отправил всего несколько сообщений о том, что они находятся в одном световом месяце от звезды и прибывают с миром. И короткое: «Мы знаем, добро пожаловать» — в ответ. И детали — на какую орбиту выходить, протоколы контакта; жители нейтронной звезды организовали «приемный конгресс», чтобы обсудить «единые намерения». Резонно и предсказуемо, хотя и несколько суховато. Они не отправили никаких изображений, ни себя, ни своих хабитатов, и не объяснили, что собой представляют термически активные гранулы кольца.

И только в самом конце последовал единственный вопрос, заданный обитателями нейтронной звезды; «Ирелла с вами?»

Это обескуражило прилетевших.

В приятном смысле.

Деллиан — с весьма озадаченным лицом — присел рядом с ней, почесал шею, потом руку. Зевнул.

— Значит, твой приятель вернулся, — пробормотал он, просматривая поступающую на оптику информацию.

Ирелла подавила вздох досады. Он и не собирался забывать. Она пыталась объяснить, чтодать кораблям–сеятелям независимость и свободу было ее идеей, ее авантюрой, ее ответственностью. И она слишком хорошо понимала, что, если бы призналась ему в том, что сделала, бремя знания раздавило бы его. Да, следовало бы официально вынести свое предложение на совет, должным образом обсудить его и проголосовать. Только вот дело в том, что тогда бы оно было отклонено. Это доказывает хотя бы реакция Кенельм, а оне — не единственное, считающее ее поступок крайней безответственностью. Так что каждый раз, когда Ирелла пыталась смягчить, успокоить Дела, то натыкалась на раздражение и обвинения в своекорыстии. Конечно, она была уверена, что в конце концов он простит ее или по крайней мере перестанет огрызаться — со временем, лет эдак через двести.

— Похоже на то, — кивнула она.

— И что теперь?

— Ничего. Полагаю, Энсли просто подтверждает, что мы — не замаскированные оликсы, идущие в атаку.

— А кто подтвердит нам, что это не засада оликсов?

Ирелла стиснула зубы, не желая показывать ему, как это все ее бесит.

— Верно подмечено. Цинри дежурит. Я скажу оне.

— Не думаю, что я нужен.

— Тебя не вызывали в рубку?

— Нет.

— Это хорошо. Значит, они не думают, что в нас собираются стрелять.

Она быстро натянула тунику и вышла из каюты. Когда дверь закрылась, Деллиан повернулся лицом к стене и закрыл глаза.

— Святые, — тихо прошипела Ирелла.

На оптику скользнул белый значок.

— Проблемы в раю? — спросил Энсли.

— И ты тоже можешь катиться в ад! — рявкнула она.

Ответный смешок Энсли совсем взбесил ее.

— Рад тебя видеть. Честно. Как прошел полет?

— Насыщенно.

Она рассказала о Кенельм, о группе утопийцев, собранной Эмильей и Соко, чтобы направлять поколения исхода.

— Что ж, мы ведь и думали, что это будет что–то в таком роде, не так ли? — отозвался Энсли. — Хотя — две тысячи лет политического мошенничества… должен признать, это впечатляет. Мой отец частенько говорил мне, что, когда он был ребенком, перемены — в культуре и технологии — были настолько глобальны, что люди жаловались, что ни у кого из них нет больше работы на всю жизнь. Интересно, одобрил бы папочка эту конкретную реинкарнацию синекуры?

Ирелла улыбнулась.

— А я думала, что политика — призвание, а не работа.

— Ты молода. Ты еще научишься.

— Так что, во имя Святых, люди тут построили? Они же изменили скорость вращения звезды!

— Ага. Отличный способ объявить всей галактике: «Мы здесь». Эта цивилизация очень умна и… нет, либералистична — не то слово, и преодолевший бедность коммунизм тоже не подходит. Не знаю даже, как описать их политику. Скажем так: начиная мыслить самостоятельно, они очень любили поспорить. Но по большинству вопросов пришли к консенсусу. Ох, как бы не прослезиться.

— Так они собираются сражаться с оликсами?

— Увидишь. Они собирают для тебя настоящий конгресс.

— Они, э, спрашивали обо мне.

— Ах да, насчет этого; возможно, я слегка выдвинул твою роль в нашем маленьком заговоре по содействию их сообществу на первый план.

— Ох, святые.

— Ну–ну, не дуйся. Это сработает в твою пользу.

— Думаешь?

— Предсказываю. Хотя, с другой стороны, именно на предсказаниях я сколотил себе состояние, когда был человеком.

— Я проверяла. Состояние ты унаследовал.

— Я унаследовал маленькое состояние и превратил его в величайшее богатство в истории.

— Да, почти такое же большое, как твое эго. Так что дальше?

— Вы заканчиваете торможение, они отправляют к «Моргану» портал. И вы все попадаете прямо на конгресс. Всё просто.

— Ничего так просто не бывает. Только не в наши времена.

Когда флотилия приблизилась к согласованной парковочной орбите в миллионе километров от кольца, сенсоры «Моргана» начали собирать данные об испускающих тепло «гранулах» с высоким уровнем детализации. Ирелла, Элличи и Вим сформировали аналитическую группу и собрались в малом конференц–зале, чтобы внимательно изучить изображения и таблицы данных, составленные гендесом. Стен комнаты было почти не видно за напластованиями голограмм; панорама словно бы помещала их в центр системы, расположенной на поверхности самой нейтронной звезды.

— Есть определенная стандартизация, — заметило Вим. — Тут тысячи гранул, имеющих схожие размеры и массу; мы предварительно классифицировали их по типу. Не то чтобы это имело большое значение, поскольку у всех у них совершенно одинаковая внешняя оболочка — вот этого медного цвета. Так что мы не знаем, что они представляют собой на самом деле.

— Среди них нет ни одной меньше километра, — сказала Ирелла. — Но коэффициент теплового излучения практически одинаков для всех типов.

Она внимательно изучала увеличенное изображение того, что выглядело как астероиды, хотя казалось изваянным из полированной меди. Однако поверхности пребывали в постоянном вялом движении — выпуклости и впадины медленно, неритмично колебались. Глядя на снимки, Ирелла вдруг с тревогой вспомнила лекцию по биологии, на которой им показывали плодный мешок с ворочающимся внутри эмбрионом с генетической патологией.

Мысль эта была настолько неприятной, что она сдалась и вызвала Энсли.

— Что это, черт возьми, за штуки?

— Хабитаты, корабли, фабрики, склады расходных материалов, лаборатории, научная аппаратура, датчики; всё, что только можно ожидать от продвинутой цивилизации.

— Но у них у всех одинаковая поверхность.

— Это усовершенствованная защитная зеркальная ткань вроде той, что используете вы, — объяснил Энсли. — Оболочка защищает от излучения нейтронной звезды. Ну и для обороны полезно.

— Так странно, — задумчиво проговорила Элличи, выводя более подробную информацию с датчиков. — Действительно странно. Нейтронная звезда обладает несимметричным гравитационным полем.

— Как такое возможно? — удивилось Вим. — Нет такой теории, которая могла бы объяснить неравномерное распределение массы внутри звезды, не говоря уже о нейтронной звезде.

— Это, должно быть, те внутренние станции, — предположила Элличи. — Сто пятьдесят больших станций. Их гравитационное излучение зашкаливает. Вот они и влияют…

— Мы видели, на что способны корабли Решения, на Ваяне, — сказала Ирелла. — Возможно, это подобное излучение. Какой–то луч направленной гравитации?

— Если достаточное их количество «потянет» поверхность нейтронной звезды, они могут создать волну во внешней коре; в конце концов, это всего лишь ионы и электроны на глубине около четырехсот метров.

— Мне нравится твое «всего лишь», — вставило Вим.

— Но они восприимчивы к внешним силам, — продолжила Ирелла. — Интересно, сможем ли мы составить точную карту поверхности? Там, внизу, как будто катятся настоящие волны.

— Они невысоки, — сказало Вим. — Нейтронная звезда всего двадцать один километр в диаметре, так что волна поднимется разве что на пару миллиметров. Может, меньше.

— Мы упускаем главное, — сказала Элличи. — Почему?

— Потому что они могут?

— Полагаю, потому что они используют нейтроний в качестве оружия. Помните, у Энсли есть какое–то сверхплотное оружие, которого мы еще не видели в действии.

— И вот мы витаем на орбите вокруг массы нейтрония, в два целых три десятых раза превышающей солнечную, — сказала Ирелла. — Материя тут настолько плотна, насколько это вообще возможно. Если использовать ее как оружие, у оликсов будут серьезные проблемы.

— У любого будут, — фыркнуло Вим. — Это оружие для захвата галактики.

— Не согласна, — возразила Ирелла. — Это оружие устрашения галактики, да, но годится оно лишь для уничтожения. Оно не вынудит людей подчиниться — только заставит бежать.

— Или погибнуть.

— Хорошо, что они на нашей стороне, — сказала Элличи.

Ирелла ухмыльнулась подруге:

— В этом кольце не хватает кое–чего — да и вообще–то во всей системе.

— Чего?

— Кораблей–сеятелей.

— Тогда где же они? — нахмурилось Вим.

— Внутри музейной гранулы? — предположила Элличи.

— За ненадобностью, — сказало Вим. — К тому же кольцевая орбита неудобно близка к нейтронной звезде. Радиация там внизу опасна. Если бы у нас не было зеркальной обшивки, флот не смог бы находиться на этой орбите ожидания. Мы бы витали намного дальше.

— Корабли–сеятели устарели, — сказала Ирелла. — И люди не стали утруждать себя их обслуживанием. Простейшее из решений.

— Интересный экскурс в их психологию, — заметила Элличи. — Обычно человеческие культуры проявляют больше почтения к прошлому. Знаете же, что над лунным модулем «Аполлон» в Море Спокойствия был построен защитный купол, чтобы уберечь отпечатки следов Армстронга и Олдрина от чересчур любопытных туристов.

— Которого, вероятно, не стало в тот день, когда оликсы бросили в кратер Теофил супербомбу. Просто чудо, что они не раскололи при этом всю Луну.

— Скорее всего, — раздраженно сказало Вим. — Так какова твоя точка зрения?

— Это первая человеческая цивилизация, о которой мы знаем, что у нее нет ни прошлого, ни наследия, — сказала Ирелла. — Я намеренно не стала обременять их ожиданиями и традициями. Их система ценностей несомненно будет отлична от нашей. И Энсли сказал мне, что они поначалу… спорили.

— Значит, им потребовалось время, чтобы установить границы и поведенческие модели, которые родители обычно прививают детям. Но, конечно, им пришлось определять все это самим. Так что да, вероятно, они будут смотреть на вещи иначе. Со строго логической точки зрения прошлое для них по–настоящему мертво, безотносительно.

— Сентиментальность — врожденная человеческая черта, — сказало Вим.

— Неужто?

— Ой, только не начинай тут развивать тему «природа против воспитания». Пожалуйста.

— Их общество, равно как и отдельные люди, еще недостаточно взрослое, чтобы иметь опыт смерти от старости, — сказала Ирелла. — Подобная потеря им неизвестна. Это не могло не повлиять на их мировоззрение.

— Святые, что же ты сотворила?

— Понятия не имею, — ухмыльнулась она. — Чудесно, не правда ли?

Небольшое шарообразное судно с вездесущей медной обшивкой вылетело из кольца к «Моргану», разогнавшись и притормозив на двадцати g. Нырнув в самый большой шлюз звездолета, кораблик открылся, явив одинокий портал три метра в диаметре. Стоящее перед ним во главе делегации старших офицеров и капитанов флотилии Александре мельком увидело обрамленный сияющим голубым ободом зеленый пейзаж — скорее всего, там расстилались тропические леса. Потом сквозь портал шагнула человеческая фигура.

Ирелла зачарованно смотрела на человека с нейтронной звезды, не в силах унять дрожь. Рост гостя был около трех метров, и она решила, что это, наверное, омни; что–то в резких чертах лица человека наводило на такие мысли. Пол — если таковой имелся — трудно было определить из–за ярких лент ткани, спиралью обвивающих тело и колышущихся так, словно их всё еще наматывают. Глаза словно отказывались воспринимать это неуловимое движение. Кроме того, по ткани струились цветные полосы — в направлении, противоположном кажущемуся физическому движению. Глаза гостя представляли собой бледно–золотистые шары, явно не биологические. Необычной была и его кожа, темная, хотя не такая черная, как у нее, с вкраплением сине–фиолетовых пятен, словно тут не обошлось без ДНК какой–нибудь рептилии. Предположение относительно рептилий подкреплялось хвостом метровой длины, гибким, извилистым, сильным, со свистом рассекающим воздух, помахивающим из стороны в сторону с четкостью маятника — что говорило о том, что орган этот отнюдь не рудиментарный.

Деллиан потянулся к ней и прошептал:

— Это ты их так спроектировала?

— Нет. Инициаторы были настроены на производство стандартных бинарных людей. Тут не обошлось без множества модификаций.

— Вольны делать всё, что им нравится, так?

Ирелла уже собиралась как следует зыркнуть на него, когда гость повернулся к Александре, которое как раз начало официальную приветственную речь. Ленты на спине разделились, обтекая пять торчащих из позвоночника металлических раструбов. Ирелла даже не поняла, что это; насадки были слишком грубы для того уровня технологий, который демонстрировало то же кольцо.

— Я Иммануээль, — сказал гость высоким голосом, в котором чудилась нотка веселья. — Я благодарю вас за приветствие. Это важное событие для нас.

Иммануээль оглядел всех выстроившихся за Александре людей, глубоко вздохнул — и двинулся прямо к Ирелле. Все расступились, давая ему дорогу.

Ирелла не привыкла смотреть на людей снизу вверх. Из всех аспектов модификации Иммануээля больше всего ее выбивал из колеи рост.

— Создатель, — благоговейно произнес Иммануээль и поклонился. — Я польщен. Ты создала нас не связанными ничем — величайший дар, который может быть дан разумным. Мы благодарны тебе за наши жизни и нашу свободу.

Ирелла открыла белую иконку Энсли:

— Что, во имя Святых, ты наделал?

И получила в ответ насмешливое фырканье:

— Всем нужен миф о сотворении мира. Не порти игру. Мессия.

— Вот дерьмо. — Она изобразила любезную улыбку специально для Иммануээля. — Это я польщена нашей встречей. Кольцо и то, что вы сделали с нейтронной звездой, необычайно впечатляют. Вы должны по праву гордиться своими достижениями.

— Спасибо. Мы построили хабитат, подходящий для вас. Конгресс решения можно провести, как только вы будете готовы.

Ирелла покосилась на Александре, которое, кажется, скорее забавляло, чем расстраивало то, что Иммануээль обращается с ней как с главной.

— Полагаю, мы уже готовы, — вежливо сказала она.

Иммануээль повернулся и указал на портал — жестом, который Ирелла ассоциировала со средневековым придворным, сопровождающим королевскую особу.

— Тогда я буду счастлив, если вы последуете за мной.

— Конечно.

В голове ее зудел крошечный призрак сомнения, говорящий о том, что это может быть роскошной ловушкой, — и оттого она злилась на саму себя.

«Вот что происходит, когда тебя воспитывают в вере, что все, что находится за забором, тебе враждебно».

Хабитат, в который вел портал, возможно, обладал земной средой, но визуально Иреллу это дезориентировало. Она ожидала оказаться в одном из крупных цилиндров, обнаруженных сенсорами флотилии в кольце. Но Иммануээль же сказал: «Мы построили для вас хабитат».

«Следовало обратить на это внимание».

Портал открывался на просторную площадь, выложенную каменными плитами, поросшими лишайниками; и щели были забиты мхом. Плиты выглядели старыми, как будто их уложили много десятков лет назад, если не больше. Но тогда густому лесу из болотных кипарисов и дубов, окружившему площадь, Ирелла — в обычной ситуации — дала бы не меньше века, учитывая размеры деревьев. Наверное, их семена генетически модифицировали, запрограммировав на быстрый рост, но в результате образовалась по–настоящему древняя на вид биосфера.

«Мы могли бы сделать так на Ваяне».

На другой стороне площади, напротив портала, в тридцати метрах над землей парило, опираясь на каннелированные колонны, дисковидное здание. Опоры обвивали глицинии, лианы, почти такие же толстые, как стволы ближайших деревьев. Здание тонуло в роскошных темно–фиолетовых гроздьях, так что виднелась лишь полоса ленточных окон. Здание производило впечатление чего–то священного, отданного природе, напоминая о древних доиндустриальных земных храмах.

В конце концов подсознание заставило Иреллу поднять взгляд выше крон деревьев, чтобы рассмотреть хабитат в целом. И Ирелла нахмурилась. Цилиндр плавно изгибался по всей длине, торцов даже видно не было. Значит, он гораздо длиннее любого из тех цилиндров, что вращались вокруг нейтронной звезды. Ирелле потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что не так с тем, что она видит. Она стояла на полу цилиндра, а ландшафт выгибался над ней вопреки любой планетарной географии; вершина его скрывалась за осевым пучком слепящего света. Типичная, казалось бы, планировка больших человеческих хабитатов вроде Сисакета, который они покинули, отправляясь в полет Последнего Удара. Такие хабитаты вращались вокруг продольной оси, обеспечивая возникновение силы Кориолиса. Только вот тут не простая цилиндрическая геометрия. Ирелла стояла внутри изгибающейся трубы, образующей тороид, который не мог вращаться вокруг осевого «солнца».

— Живые Святые, — пробормотала она. Это же искусственное гравитационное поле. — Вы умеете управлять гравитацией, — констатировала она, обращаясь к Иммануээлю.

— Да.

— Опять–таки — впечатляюще.

— Я бы сказал спасибо, хотя на самом деле все это благодаря тебе.

— В каком смысле?

— Мы существуем благодаря тебе. Если мы построили что–то, что произвело на тебя впечатление, я рад. Ты — корень, из которого растем все мы, такие, какие есть.

Ирелла почувствовала, что краснеет.

— А, точно.

Она осмотрелась в поисках других обитателей нейтронной звезды, но увидела только вышедших и продолжающих выходить из портала представителей флотилии.

— Где ваша делегация? — спросила она.

Иммануээль совершенно по–птичьи наклонил голову к плечу:

— Прошу прощения. В конгрессе примет участие этот мой физический аспект. Мои коллеги будут присутствовать в виде своих прямых информационных составляющих. За исключением Энсли; он появится как андроид.

— А у него такой есть?

— Да. — Иммануээль сделал очередной замысловатый жест, указывая на парящий диск здания. — Не будете ли вы любезны присоединиться к нам?

Они вместе прошли через площадь к висячим гроздьям глициний, и Ирелла поняла, что недооценила масштаб. Диск оказался гораздо больше, чем она думала: по меньшей мере сто пятьдесят метров в диаметре.

— Что это за место?

— Это Гостеприимный Дом — для вас.

— Красивые цветы. Мне нравятся.

— Спасибо. Мы приурочили сезон цветения к этому моменту.

Сразу за колонной светился голубым портал. Они прошли через него вместе, оказавшись в центре здания — огромном зале с потолками под двадцать метров, охваченном ободом окон. В самой середине его высилась толстая многогранная кристаллическая колонна, расширяющаяся у основания и под потолком. Ирелла не удивилась бы, узнай она, что это настоящий бриллиант; первозданный блеск, безусловно, претендовал на подлинность. Каждая из граней радужно лучилась, и сияние это плавно колебалось, как будто внутри него двигалось что–то крошечное, искажая свет.

— Аспекты моих коллег, — официально представил Иммануээль. — Большинство из них аналитичны.

Ирелла кивнула колонне:

— Рада встрече.

Точки света, все до единой, разом окрасились в розово–золотой, погрузив зал в великолепную сумеречную дымку. Ирелла вежливо улыбнулась. Похоже, она как–то неправильно истолковала кое–что из слов Иммануээля. Оглянувшись, она заметила смутное недоумение на лицах Деллиана и Александре.

— В каком смысле — аналитичны?

— О. Способ, который мои коллеги используют, чтобы освещать этот конгресс, будет тщательно изучаться и обсуждаться. Когда мы поднялись над формой, данной нам при рождении, мы перераспределили наше мышление по нескольким физическим хранилищам. Сегодня каждая личность, проживающая в кольце, представляет собой целый комплекс тел. Данное биофизическое тело — всего лишь часть меня.

С точки зрения Иреллы, это звучало ересью, но она все равно спросила:

— Как у квинт оликсов?

Колонна возбужденно замерцала молочно–белым с радужными переливчатыми оттенками светом.

— Вполне применимая аналогия, — признал Иммануээль. — За исключением того, что, едва мы выросли, развились и созрели, мы решили расширить наше сознание, усилить разум; наш комплекс — много больше, чем простое резервное копирование, лежащее в основе модели квинты. Мой разум, например, прекрасно взаимодействует с сетью квантовой обработки данных, а также с биологическими компонентами, подверженными нейрохимическим и гормональным искажениям. Таким образом я сохраняю полную человеческую эмоциональную реакцию на свое окружение, а также повышаю свои интеллектуальные способности и скорость мышления. Другой набор неврологических сегментов усиливает интуицию — или воображение. Я считаю, что этот аспект наиболее тесно связан с разумом, данным мне при рождении. Я все еще мечтаю, Ирелла.

Она улыбнулась Иммануээлю — улыбнулась печально:

— А какой из компонентов комплекса содержит твою душу?

Иммануээль восхищенно зааплодировал.

— Прекрасный вопрос. Ты воистину создатель, творец жизни, как и говорил Энсли. Этот вопрос, несомненно, привел бы в восторг древнегреческих философов.

— А тебя?

— Душа — абстракция. В комплексе она везде и нигде. Она ничто — и она всё.

— Единственный недостаток — рациональность, но в то же время это путь к величию.

— Именно. Наша человеческая сущность точно такая же, как ваша.

— Совершенно другая.

— Признаюсь, я беспокоился перед встречей с тобой, Ирелла. На старой Земле была поговорка: «Никогда не встречайся со своим кумиром». Но ты в точности такая, какой я тебя представлял.

— Ты еще с ней не спорил, — негромко пробурчал Деллиан. — Дай мне знать, много ли восхищения у тебя останется после того, как это случится.

Ирелла показала ему средний палец.

— О, друг создателя, — кивнул Иммануээль.

— У него есть имя, — предупредила Ирелла.

— Так и не удосужился его запомнить, — громко заявил знакомый голос.

Ирелла обернулась и увидела просто–таки белоснежного мужчину, идущего к ней. Несомненно, мужчину — поскольку он был обнажен и анатомически безупречен. Черты его лица были легко узнаваемы.

— Привет, Энсли.

— Привет, крошка. Рад видеть тебя — во плоти.

— Инициатор не мог сделать тебе одежду?

— Вот уж не считал тебя ханжой.

— Ладно, а как насчет цвета?

Андроид был абсолютно бел — глаза, волосы, изнанка рта. Все было из одного и того же пластика.

— Я экономный. Если мы преодолели бедность, это еще не значит, что мы должны быть расточительными.

— Не можешь не умничать?

— В точку.

Ирелла не знала, стоит ли посмеяться или поиздеваться над андроидом–аватаром Энсли, но удивлена она почему–то не была.

— Ну и что теперь?

— Конгресс! — Он подмигнул, и идеально гладкое лицо неприятно сморщилось.

Деллиан ухмыльнулся.

— Ох, да спасут нас Святые, — простонала Ирелла. В большом зале собрались все восемнадцать капитанов. — Начнем? — спросила она Александре.

— Думаю, да. — Оне слегка поклонилось Иммануээлю. — Надеюсь, вы проявите к нам терпение. Не все здесь так быстро соображают, как Ирелла.

— Конечно.

— Тогда мне хотелось бы начать с благодарности за этот прием. Вы сказали, что построили этот хабитат для нас?

— Да. Я рад, что вам он понравился. Он вызревал шесть недель.

Александре перевело дыхание, собираясь задать следующий вопрос, но Ирелла подняла руку:

— Мы не на вашем уровне, верно? — сказала она.

— Прошу прощения?

Она закрыла глаза, сосредотачиваясь на том, что увидела и услышала.

— Естественная гравитация — результат искривления пространства–времени.

— Да?

— Но вы полностью овладели этим. Этот хабитат — тому доказательство.

— Да.

— Значит, вы умеете создавать червоточины, для чего вам приходится манипулировать негативной энергией?

— Да.

— Та же технология, что и у оликсов. Итак, вы обладаете феноменальным контролем над структурой пространства–времени. — Она щелкнула пальцами. — И управляете временами года. Ты сказал, что вы приурочили цветение глицинии к сегодняшнему дню. Значит, это анклав, но анклав, обратный анклаву оликсов.

— Э? — крякнул Деллиан.

— Теперь я впечатлен, — сказал Иммануээль.

Ирелла повернулась к Делу:

— В зависимости от точки зрения наблюдателя, этот хабитат и нов, и не нов. Он был построен недавно, а потом народ Иммануээля изменил внутренний поток времени. Внутри анклава оликсов время течет медленно относительно внешнего наблюдателя, позволяя им путешествовать к концу времен, не слишком страдая от возраста и энтропии. Здесь относительно того же наблюдателя время течет быстро. Так что этим деревьям действительно сотни лет.

— Чертовы святые, — пробормотал Деллиан.

— Это же должно требовать колоссального количества энергии? — Ирелла выжидающе посмотрела на Иммануээля.

— Мы получаем ее непосредственно из нейтронной звезды.

— Ого.

— Мы знали, что если хотим уничтожить анклав оликсов, то должны разобраться в механизмах, которые создали и поддерживают его. Это было одним из первых наших достижений, после того как мы расширили свое сознание.

Деллиан обвел взглядом экипажи флотилии:

— Ну что, кто–нибудь еще думает, что Ирелла поступила неправильно?

Белая рука Энсли хлопнула его по плечу:

— Наш человек!

— Хорошо, Деллиан, — сказало Александре. — Только давайте постараемся быть конструктивными, ладно?

В зале стояли полукругом ряды тяжелых деревянных стульев — лицом к бриллиантовой колонне. У Иреллы создалось впечатление, что все они были сделаны вручную — а если и нет, то кто–то приложил большие усилия, создавая в резном дубе крошечные отличия.

Иммануээль сел на самый большой стул перед мерцающей колонной; раздвоенная спинка этого стула, очевидно, специально предназначалась для размещения хвоста. Капитаны и члены экипажей тоже расселись — лицом к хозяину. Ирелла оказалась в первом ряду, между Энсли и Александре; Деллиан устроился у нее за спиной. Судя по его напряженному лицу, он с трудом сдерживал смех.

— Что? — спросила она уголком рта.

— Мы словно при дворе эльфийского короля, — прошептал он в ответ.

Что ж, Ирелла не могла с ним не согласиться. Фигура Иммануээля была весьма внушительной, а его стул вполне сошел бы за трон.

Если взглянуть без современных фильтров, этот барочный зал, обремененный весом новых веков, придавал обстановке убедительно царственный вид: словно милостивый монарх давал аудиенцию своим верноподданным.

Хотя у некоторых, пожалуй, были на уме цареубийство и революция. Ирелла видела сидящее тремя рядами дальше Кенельм, с неприкрытым неодобрением разглядывающее купол потолка.

— Если позволите, я начну с краткой истории, — сказал Иммануээль. — Мы начали переход от базовой человеческой формы через пять лет после того, как родились из биологических инициаторов корабля–сеятеля, около пятидесяти пяти стандартных земных лет назад — в обычной пространственно–временной реальности. И все–таки мы не монокультура. Многие из нас выбрали нейронную экспансию в сочетании с разработкой комплекса; некоторые этого не сделали. Некоторые, такие как я, решили подождать здесь и встретиться с вами с единственной целью — отправиться вместе к анклаву оликсов и нанести Последний Удар.

Ирелла метнула на Александре удивленный взгляд; оне ответило ей тем же.

— Таким образом, — продолжил Иммануээль, — мы посвятили себя разработке того, что Энсли предпочитает называть технологией вооружения.

— Значит, вы собираетесь помочь нам захватить анклав оликсов? — спросило Александре.

— Воистину так. Я придерживаюсь мнения, что оликсов нельзя оставить безнаказанными, — особенно в свете их воздействия на историю человечества.

За спиной Иммануээля колонна вспыхнула и замерцала разными цветами.

— Могу я спросить, многие ли из вас придерживаются такой точки зрения? — осведомилось Вим. — Кстати — а сколько вас вообще?

— Последний вопрос сейчас не имеет ответа. Многие из нас уже ушли; они начали расширяться и заселять свои собственные домены.

— Кто же ушел?

— Они назывались фракцией выхода; они опровергают понятие межвидового конфликта, справедливо считая его незрелым и неуместным для столь высокоразвитых эволюционно созданий, как мы. Нам не нужна борьба; мы способны просто возвыситься над подобными ситуациями животного происхождения. Мы верим, что оликсы не способны захватить и окуклить нас. Однако, поскольку мы начали изменять скорость вращения звезды, оликсы неизбежно однажды прибудут сюда. Поэтому фракция выхода и отбыла, отправившись к другим звездам, где они обоснуются в новых пространственно–временных доменах.

— Ты имеешь в виду анклавы? — спросила Ирелла.

— Полагаю, некоторые территории «выходцев» включат альтернативные скорости времени относительно пространства–времени вселенной, так что — да.

— Убежище! — воскликнул Деллиан.

— Новые святилища, — поправил Иммануээль. — Мы ничего не знаем об Убежище, которое основали люди Фабрики и Като.

— Сколько же народу было в этой фракции выхода? — поинтересовалась Ирелла.

— Пятьдесят семь тысяч восемьсот тридцать два, — ответил Иммануээль. — Каждый из них создал эскадру мощных боевых крейсеров на случай, если они столкнутся с кораблем Решения прежде, чем смогут основать свой домен.

— Прошу прощения. Каждый? — Вопрос Иреллы вызвал бурное перешептывание аудитории за ее спиной.

— Да.

— Ты хочешь сказать, что все они пошли своими путями? — недоверчиво уточнила она.

— Конечно. Мы все — личности. Индивидуумы. Это и есть свобода, которую ты дала нам. Каждый здесь независим, никто не несет ответственности перед другим. Это предельное освобождение. Благодаря тебе, создатель.

Она отлично представляла себе, какое сейчас лицо у Кенельм.

— Подождите, — сказала Тиллиана. — Вы говорите, что все эти выходцы сейчас расширяют свою популяцию?

— Верно. Индивидуалисты, мы сохраняем социальную природу. Каждый, кто улетел отсюда, создал или еще создаст свое собственное сообщество.

— У пятидесяти семи тысяч различных звезд?

— Да. Для начала, во всяком случае. Звезды нужны как источник энергии для внешних пространственно–временных доменов. Я полагаю, они просто снимут газовых гигантов с орбиты и превратят их массу в энергию, как только сконструируют соответствующие сооружения.

Как и все в зале, Ирелла на миг онемела, пытаясь осознать смысл только что сказанного Иммануээлем.

— Так кто же остался? — спросила она наконец. — Кроме тебя.

— Мы называем себя фракцией истории.

— Хорошо. Итак, сколько вас в этой фракции истории?

— Три тысячи пятьсот семнадцать. — Он лениво махнул рукой в сторону бриллиантовой колонны, которая вспыхнула в ответ сумеречным янтарем.

Зал вновь умолк.

— Три с половиной тысячи?

— Да. Это число беспокоит тебя? Ты считаешь, что это мало? Не беспокойся, уверяю, мы способны уничтожить анклав оликсов.

Ирелла не могла заставить себя посмотреть на андроида Энсли. Тело словно заледенело и не могло ничего, кроме как пялиться на Иммануээля на его не–троне. Очень осторожно она сказала:

— Перед кораблями–сеятелями стояла задача вырастить в биологических инициаторах базовую популяцию из ста тысяч человек. Вы пребываете тут уже шестьдесят лет. И мне хотелось бы знать, что сталось с теми, кто не относится к фракциям выхода и истории.

— Вижу, ты озабочена, — сказал Иммануээль. — Не все из первоначальных ста тысяч выбрали путь разработки комплекса. Зовите их натуралистами. Они сохранили первоначальную форму, данную при рождении. Многие даже отказались от неврологического усовершенствования.

— Значит, они люди, как мы? — оживился Деллиан.

— Именно так.

— Так где же они сейчас? — спросила Ирелла.

— Те, кто родился здесь, теперь мертвы.

— Что?

— Не пугайтесь. Они все умерли от старости. Многие в течение жизни неоднократно проходили процедуры клеточной замены — омолаживались, если хотите. Старшей было чуть меньше четырех тысяч лет, когда она скончалась. Это была трогательная церемония. Каждый комплекс, находившийся здесь в этот момент, присутствовал в биофизическом теле, чтобы почтить ее.

Ирелла медленно выдохнула.

«Мне нужно время, чтобы приноровиться к новым возможностям, которые открываются здесь, сделать их частью своих инстинктов».

— У натуралистов должны были быть дети, — сказало Вим.

— Именно так, — с энтузиазмом подтвердил Иммануээль. — Чтобы разместить их, было построено восемнадцать отдельных доменов, каждый с несколько иной социальной структурой. Некоторые оказались более… успешны, чем другие. — Впервые безмятежное самообладание Иммануээля слегка поколебалось. — Джордж Сантаяна был прав: кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его вновь. Но все, кто родился здесь, в конце концов приспособились и преуспели. Домены, содержащие их сообщества, забрала с собой фракция выхода — туда, где их будут оберегать и лелеять, пока время внутри не перезапустится.

— Четыре тысячи лет, — пробормотало Вим. — Сколько же их было, когда они ушли?

— Точно не скажу. Мы, комплексы, не любим вмешиваться в дела натуралистов. Но в каждом домене размещалось по несколько миллионов. Некоторые даже начали разрабатывать субдомены.

— А как они жили? Что делали?

— Есть записи, показывающие их существование, вы можете ознакомиться с ними в любой момент, если захотите удовлетворить свое любопытство.

— Спасибо. Мне было бы интересно.

— Итак, теперь вы должны решить, — сказал Иммануээль. — Я отправлюсь к анклаву оликсов вместе с остальной фракцией истории, чтобы нанести Последний Удар. Вы собираетесь сопровождать нас?

— А есть ли смысл? — спросил Деллиан и пожал плечами. — Я хочу сказать, что каждый из вас, похоже, по меньшей мере не слабее Энсли. Так какой, черт возьми, вклад можем внести мы? Святые, я вообще не понимаю, зачем вы нас ждали?

— Что касается военных кораблей и вооружения, мы полагаем, что обладаем ресурсами, чтобы справиться с оликсами в бою, достигнув таким образом цели, поставленной много лет назад Энсли и Эмильей. Взломав анклав, мы должны будем отыскать «Спасение жизни» и все остальные корабли–ковчеги, в которых хранятся человеческие коконы, — не такая уж простая задача, которая при необходимости будет выполняться в зоне активных боевых действий. Вот тут и становится актуален вопрос о вашем участии. Вы взяли на себя обязательство освободить обычных людей от оликсов, а взводы «Моргана» имеют опыт ведения войны внутри вражеских кораблей. Нам хотелось бы помочь вам выполнить свои обязательства, пригласив вас присоединиться к нам. После всего, что вы пережили, мы искренне верим, что вы заслужили шанс внести свой вклад в Последний Удар — если пожелаете. И, конечно, нам хотелось встретиться с создателем.

Ирелла почувствовала, что все опять смотрят на нее. Щекам стало жарко от прилившей к ним крови.

Словно ощутив ее дискомфорт, Александре сказало:

— Иммануээль, спасибо за объяснение. Нам действительно нужно многое обсудить.

— Конечно. Пожалуйста, не стесняйтесь, отдыхайте. Оборудование тут — лучшее из того, что мы можем предложить, и, полагаю, вы найдете, что оно приятно отличается от систем жизнеобеспечения ваших кораблей. Если что–то понадобится, просто закажите это через свои инфопочки.

Все встали — как в детстве, в поместье Иммерль, когда учитель выходил из класса, окончив урок. Заскрежетали об пол передвигаемые стулья; все заговорили разом.

А Ирелла подошла к поднявшемуся Иммануээлю:

— Нам надо кое–что обсудить.

Ирелла уже представила, как они вдвоем прогуливаются по одной из гравийных тропинок, вьющихся между старыми болотными кипарисами тора, и вспугнутые птицы с возмущенным щебетом летают среди высоких ветвей. Вместо этого Иммануээль повел ее к порталу на другой стороне зала.

Пройдя через него, она оказалась в причудливом полусферическом помещении двадцати метров в поперечнике, с металлическими пурпурно–красными стенами, которые могли быть деталями какого–то механизма; а может, то было гнездо, зарытое в груде мусора. Между странными, геометрически правильными выступами тянулись глубокие трещины, сходящиеся в верхней точке купола. По трещинам мерно и неизменно, из ниоткуда в никуда, скользило множество крохотных искр, от которых и исходил свет.

— Что это за место? — спросила Ирелла.

Пол был так гладок, что она боялась поскользнуться, сделав хоть шаг. Цвет под ногами отсутствовал, как будто голограмма застыла в нейтральной позиции, и Ирелле казалось, что она стоит на стеклянной крышке, закрывающей жутко глубокий колодец.

— Мой центрекс, — ответил Иммануээль.

— Э?

— Дом. Мне хотелось бы, чтобы мы стали друзьями или по крайней мере образовали прочный союз. Если не ошибаюсь, приглашение кого–то в свое жилище имеет большое значение в вашей культуре?

— Да, конечно. Имело. Приглашение разделить что–то с тобой обладало большой социальной силой на старой Земле, но тогда были другие времена. Постдефицитный период изменил социальный подтекст. Однако обычай остался — и это очень мило. Но ты сам это знаешь. Я предоставила тебе все имеющиеся записи.

— Воистину.

— Значит, если ты — комплекс, физически распределенный по многим элементам… — она театрально повела рукой, как бы охватывая машинный рельеф стен, — это они?

— Некоторые — да.

— Ладно, тогда я должна спросить: почему — «создатель»?

— Тебя это обижает?

— Нет. Это разжигает мое любопытство, хотя я и знаю, что тут не обошлось без Энсли. Я считаю его несколько эксцентричным, особенно для искусственного интеллекта — или кто он там на самом деле. Он больше чем гендес, но меньше чем человек, несмотря на то, насколько быстр и умен.

— Именно так он нам себя и описал. Умный, но без воображения. А воображение, по–видимому, неотъемлемая часть человеческой души, если не суть ее.

— Не надо мне всей этой романтики. Интуиция, воображение, импульс; все они — часть случайных биохимических взаимодействий в нашей нервной системе.

— Пожалуй. Но они никогда по–настоящему не воспроизводились вне биологического мозга. Сколько бы случайных факторов ни генерировал искусственный разум, истинное творческое воображение ему не подвластно. Идея насчет нас исходила от тебя, а не от него, не так ли?

— Да.

— Так что простое обращение к тебе — «изобретатель», «начинатель», «первая мать» и тому подобное — не передает грандиозности того, что ты сделала. Ты ведь действительно, в самом прямом смысле, создала нас, Ирелла.

— Ладно. Полагаю, я смогу с этим жить.

— Нам больно, что твои партнеры не вполне осознают твою ценность. Ты должна возглавлять флотилию.

— «Вам»? Неужели нас слышит сейчас вся фракция истории?

— Не совсем, но они настроены на наш разговор.

— Но только небольшой частью своего сознания? Каким–то аспектом?

— Верно.

— Вам и вправду нужно, чтобы мы отправились с вами в анклав?

— Мы можем нанести Последний Удар без вас. Конечно, можем. Однако ваши взводы идеально подходят для этой задачи. Они внесут ценный вклад.

— Завершение, — изумленно сказала она. — Вы предлагаете нам завершение.

— Именно так.

— Меня тревожит то, что взводам придется сражаться внутри анклава. Неважно, насколько вы продвинуты, сколько аспектов несете, оликсы — серьезный противник.

— Ты права. Даже мы не можем ничего гарантировать.

— Но вы должны все–таки представлять, что там внутри. Вы строите свои домены по тому же принципу.

— Да, мы знакомы с принципами квантовой темпоральной механики, в соответствии с которыми был создан и поддерживается анклав оликсов. А с его внутренней природой — нет. Это то, чего люди всегда боялись…

— Иное.

— Воистину. Мыслительные процессы оликсов по–настоящему нам чужды. Мы можем строить догадки о том, как устроена внутренняя часть анклава, — логические догадки. Но наверняка мы ничего не знаем.

— А если узнаете, то сразу сформулируете план.

— Всё гораздо хуже.

— Ни один план сражения не выдерживает контакта с врагом.

— Вот именно. Активная боевая обстановка постоянно меняется. И тут нужен командир, который делает выбор. Ты, возможно, подошла бы.

Иммануээль наклонился, спина его изогнулась, так что хвост задрался довольно неприятным образом. Потом он прислонился к стене, с силой прижался к асимметричным контурам. Сияющие пурпурные компоненты раздвинулись, создав нишу, в которую тело Иммануээля вошло, как рука в перчатку. Патрубки плавно скользнули в гнезда на спине комплекса, включая его в конструкцию стены.

— Нет, спасибо, — сказала Ирелла. — Тиллиана, Элличи и другие тактики могли бы предложить альтернативную точку зрения в случае столкновения с чем–то неожиданным, но я действительно плохо справляюсь в стрессовых ситуациях.

— Понимаю и даже сочувствую. Мы не станем требовать от тебя мгновенного решения, но будем рады твоему участию в выработке общей стратегии.

Голос Иммануээля, чье неподвижное тело объял центрекс, сделался всенаправленным.

— Ну, по крайней мере ты не сказал, что будешь польщен.

— Тем не менее ты знаешь, что мы были бы. Было бы уместно, если бы вы сопровождали нас; таким образом вы засвидетельствовали бы свой триумф. Ты — архитектор истинного Последнего Удара, Ирелла. Извини за бесцеремонность, но, с учетом того, что до анклава сорок тысяч световых лет, если вы не пойдете с нами, то никогда не узнаете исхода. Это ведь не то, чего ты хочешь.

— Ох, святые!

— Да покоятся они с миром.

— Ты прав, конечно. Все первые взводы «Моргана» жаждут расплаты. Как–никак, именно для этого мы, бедные бинары, и были рождены. Даже мне трудно избавиться от обусловленности.

— Жизнь дана для того, чтобы радоваться. И причину рождения, хорошую или плохую, не стоит принимать во внимание.

— Вы действительно другие. — Ирелла все–таки сдвинулась с места, обходя центрекс по кругу, выискивая закономерности в формах и потоках огней, образующих неровные стены. — Но я рада, что ты и другие комплексы, члены фракции истории, считаете, что мы должны постараться освободить представителей нашего вида.

— Не только нашего. Если неаны правы, оликсы держат в заложниках своего бога многие расы.

— О. Вот загадка, лежащая в основе проблемы.

— Бог у Конца Времен.

— Да. — Она оторвалась от изучения силуэта, напоминающего удлиненную камеру сгорания с тонкими ребрами теплоотвода, и далеко не сразу отыскала взглядом тело Иммануээля в стене. Его пятнистая черно–синяя кожа меняла цвет, уже сливаясь с королевским пурпуром остальных форм. — До того как Энсли отправился сопровождать корабли–сеятели, я попросила его обратиться с просьбой к тому обществу, что возникнет здесь. — Она наклонила голову к плечу, с отстраненным интересом разглядываятело–хамелеон. — Вы выполнили эту просьбу?

— Да. Мы построили вам тахионный детектор.

— И? Он работает?

— Теоретически — да.

— Теоретически?

— Он не обнаружил никаких тахионов.

— Я искренне надеюсь, что это потому, что ни один из них не направлен на эту звезду.

— Как и мы. Доказательство, конечно, будет получено, когда мы запустим его в точке приема.

— Да.

— Я чувствую себя обязанным указать на проблемы, связанные с путем, который вы хотите избрать.

— Например?

— Мы считаем, вы понимаете, почему этого хотите. И не можем согласиться с тем, что ваша идея сработает.

— Я услышала это послание, когда была в мозгу Деллиана; нейровирус поместил его глубоко и прочно. В сущности, это было ядро нейровируса, поскольку ради этого они его и внедрили. Принесите мне всю свою жизнь, принесите мне весь свой свет. Вместе мы увидим, как вселенная возродится из нас. Послание действительно пришло откуда–то из будущего. Так что если тахионный луч движется из некой точки назад, в тот момент истории, когда оликсы поймают его, он должен существовать и в этом времени. Фактически он должен существовать в любом времени до момента его отправки.

— И поскольку он движется быстрее света, то создает постоянную ударную волну черенковского излучения, разрезая пространство–время.

— Да, — кивнула Ирелла. — Что, надеюсь, позволит детектору отследить, откуда он движется.

— Мы понимаем ваши доводы, но сначала нужно подтвердить местонахождение точки приема — а эта информация, предположительно, доступна любому единому сознанию, руководящему анклавом оликсов. Тем не менее, даже если у нас получится извлечь эти данные, останется еще задача определения пространственного местоположения точки приема в момент получения послания. Если оликсы поймали его миллион лет назад, точка эта за прошедшее с той поры время переместилась на феноменальное расстояние. Все во вселенной находится в постоянном движении относительно всего остального. Эта нейтронная звезда в настоящий момент движется по орбите вокруг ядра галактики со скоростью двести километров в секунду. Кроме того, следует учитывать скорость галактики относительно местного сверхскопления, а также массу Великого Аттрактора^[20] — и это всего лишь два фактора, которые следует принять во внимание. Честно говоря, чем дальше в прошлом было получено сообщение, тем меньше у нас шансов найти его источник в настоящее время.

— Знаю, — сказала Ирелла. — Но, обладая соответствующими знаниями, его ведь можно будет перехватить, верно?

— Теоретически это возможно, но существуют и значительные практические проблемы.

— Десять тысяч лет назад оликсы вторглись на Землю, и наши предки отправились на их поиски, чтобы вернуть наш народ домой. И вот мы здесь, вы и я, наконец–то приблизились к достижению этой цели. Так что люди, мне думается, неплохо справляются с решением значительных проблем.

— И что случится — какова завершающая фаза вашего плана, — если вы найдете несущий сообщение поток тахионов?

— Отправимся к источнику — в нашем времени.

— Мы опять–таки предполагали, что такова и будет ваша стратегия. Вы думаете, если уничтожить источник — планету, звездную систему, расу — в настоящем, то послание не будет отправлено из будущего. Оликсы не превратятся в религиозных фанатиков, Земля и другие миры не подвергнутся вторжению.

— Да.

— А как же парадокс?

— Этот уровень квантовой временной космологии выше моего понимания, — призналась Ирелла. — Я могу сосредоточиться только на том, что это проклятое Святыми тахионное послание меняет прошлое — наше настоящее, — развязывая крестовый поход оликсов по галактике. Таким образом, если мы сможем истребить здесь, в нашем настоящем, цивилизацию, расу или юного бога, передавшего послание, то послание не будет отправлено.

— Твоя логика безупречна. Но как насчет причинно–следственной связи? Всё, что мы о ней знаем, говорит о том, что путешествия во времени невозможны.

— Ты говоришь о линейном времени.

— Естественно. Наше восприятие позволяет нам видеть время только линейным. Но сама природа линейного времени подразумевает, что — с точки зрения внешнего наблюдателя — история всей вселенной от сотворения до тепловой смерти существует в статичной форме, позволяя нам — нашему сознанию — воспринимать время движущимся только в одном направлении. Следовательно, совокупная вселенная — и пространство, и время — была создана как единое целое. Что доказывает, что изменение невозможно.

— Только вот наше восприятие может и ошибаться, потому что путешествие во времени все же произошло, — возразила Ирелла. — Бог у Конца Времен отправил послание из будущего. И ты должен признать, что эта временная линия должна отличаться от той, которая существовала до того, как послание изменило поведение оликсов.

— О. Что ж, сама концепция временных линий подразумевает мультивселенную. Одна теория — которую наш комплекс одобряет — гласит, что нарушение причинно–следственной связи, такое как путешествие во времени, является аномалией, которая создает новую вселенную. Это означает, что, если ты вернешься в прошлое и убьешь своего дедушку, он умрет в новой вселенной — той, где твое будущее «я» еще не существует и уже никогда не возникнет. Вселенной, в которой ты теперь чужая, — но также и той, в которой у тебя никогда не будет двойника. Однако, если бы ты каким–то образом могла переместиться в свою первоначальную вселенную, твой дедушка там был бы все еще жив.

Ирелла поджала губы:

— Путешественники во времени — боги? Интересно.

— Скорее, создатели машины времени — боги. Каждый раз, когда используется машина времени — для каждого отправленного сквозь время тахионного послания или каждый раз, когда кто–то отправляется убить своего дедушку или какого–нибудь тирана, — это действие создает новую копию вселенной, ответвляющуюся от оригинала.

— Значит, каждая альтернативная вселенная — продукт машины времени? Но они по–прежнему являются точной копией «оригинальной» вселенной — вплоть до момента, непосредственно предшествующего расщеплению?

— Да.

— Выходит, тахионное сообщение, принятое оликсами, пришло на самом деле не из этой вселенной?

— По теории возникновения аномалий — да.

— Значит, Бог у Конца Времен существует только в определенных вселенных, история которых развивалась особым образом?

— Возможно. Но если мы примем допущение, что послание было отправлено из времени тепловой смерти оригинальной вселенной — когда бог определил необходимые для решения проблемы условия, — тогда это делает наше настоящее желаемым результатом возникшей новой реальности.

— Это значит, что Бог у Конца Времен также существует — или будет существовать — в данной реальности, потому что к этому результату он и стремился. Получается, физические условия для появления Бога у Конца Времен наличествуют в этой вселенной — прямо здесь, прямо сейчас. Его родная звезда реальна. Если мы уничтожим место, где он появился, здесь, в настоящем, то он никогда не родится и не отправит послание, что создаст еще одну копию вселенной. Цикл завершен, петля парадокса разорвана.

— Так рассуждали и мы и потому построили для вас детектор. Мы не думаем, что ваша стратегия обязательно сработает, но мы не можем игнорировать вероятность того, что это возможно.

— Спасибо. Похоже, это делает всю вселенную котом Шредингера. Мы не знаем исхода, пока не откроем ящик, но, даже открыв, мы ничего не узнаем, потому что открытие ящика изнутри означает, что мы перестаем быть наблюдателями.

— Верно. Очевидно, какая–то форма путешествий во времени или управления им все же возможна — это доказывает послание. Но что, если классическая темпоральная теория верна? Что, если существует только одна вселенная и возможно изменить линию времени? Если так, то за вашу стратегию возврата придется заплатить огромную цену.

— Да. Меня не станет. Как и тебя, как и всех остальных, живущих здесь и сейчас. В мультивселенной все равно будет какая–то вселенная, где все мы существуем, а если нет, поколения исчезнут, будто их и не было вовсе.

— Не совсем.

Глаза Иреллы сузились; прищурившись, она изучала нечеткий профиль Иммануээля, почти неотличимый уже от любого другого участка стены.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Отрицание эволюции Бога у Конца Времен означает, что послание никогда не будет отправлено и впоследствии оликсы не начнут свой отвратительный крестовый поход. Они не вторгнутся на Землю. История последних десяти тысяч лет будет совсем другой.

— Да, мы все спасемся от катастрофы. В этом–то весь смысл. И если я не смогу этого сделать — если ваши теории креационизма путешествий во времени верны, — значит, завершится цикл новых вселенных, созданных тахионным посланием бога, каждая из которых содержит всю ту же угрозу оликсов. Одно это уже оправдает затраченные усилия.

— Но, дорогой мой создатель, хотя вторжение оликсов и стало для нас настоящей катастрофой здесь и сейчас, подавляющее большинство населения Земли все еще живо, пребывая в форме коконов, и мы надеемся, что наша миссия Последнего Удара поможет вернуть им тела. И не только; нам доступны такие технологии, что высокому проценту из них никогда уже не придется жить в бедности, как жили они до вторжения. Их социально–экономический индекс сильно повысится. Записи показывают, что из девяти миллиардов, живших на Земле в момент прибытия «Спасения жизни», четыре миллиарда относились к необеспеченным слоям населения из–за культурно–экономический структуры Универсалии, превалирующей в ту эпоху. Сами они никогда бы не выбрались из бедности. Теперь наши инициаторы и гендесы могут обеспечить постдефицитную среду для каждого, а медицинская наука способна продлить жизнь базовых человеческих тел на неопределенный срок, а также открыть возможности для усовершенствования и подъема на уровень комплексов.

— Ты всерьез намекаешь мне, что вторжение оликсов было для нас благом?

— Это зависит от точки зрения. Для тех, кто покинул Землю и заселенные миры в хабитатах исхода, это было катастрофическое время — время, когда их устоявшаяся жизнь разрушилась навсегда. Остаток своих дней они провели в страхе, в бегстве через всю галактику — эра столь страшного опыта сформировала психологию поколений, оставив порченое наследие, конечным результатом которого стали вы с вашими взводами. Но теперь эпоха полетов исхода закончилась, так или иначе. Некоторые из исходов, чью неимоверную самоотверженность мы должны почтить, стремились дать будущим поколениям шанс на свободу. Некоторые — и их миллиарды — все–таки стали жертвами экспансии оликсов. И если рассматривать всю эту эпоху с точки зрения малообеспеченного, неудовлетворенного жителя Земли две тысячи двести четвертого года, то мнение таковых касательно возможного успеха Последнего Удара будет сильно отличаться от твоего. Только представь: они словно бы отключились, выпали из жизни, а очнулись тысячи лет спустя в чем–то вроде рая миллионеров, где они могут делать что угодно и быть кем угодно. Теперь спроси себя: получит ли человеческая раса чистую выгоду от того, что вы измените временную линию на ту, где вторжения оликсов не случилось? Вычеркнув при этом из жизни себя и всех тех, кто родился после прибытия в систему Сол «Спасения жизни»? Конечно, вместо них родятся другие, но все те жизни не только не будут больше существовать — получится, что они никогда и не существовали.

— Гребаные святые, — выдохнула Ирелла.

— Вот истинный парадокс, — с сочувствием произнес Иммануээль.

— Но вы считаете, что причинно–следственная связь в теории исключает перезагрузку временной линии и что, устранив возможность появления Бога у Конца Времен, я добьюсь только предотвращения повторения текущего цикла?

— Это совершенно неизвестно. И, вероятно, таковым и останется. Наблюдатель — ты — не может наблюдать за тем, что произойдет с ним самим в рамках парадокса. А все путешествия во времени — это парадокс, так или иначе.

— Мне действительно нужно все это обдумать.

— Конечно. А есть и третий вариант. Некоторые из наших, скажем так, наиболее нетрадиционных теоретиков утверждают, что темпоральные петли могут быть вызваны только внешним фактором.

— Внешним?

— Побудительная причина должна исходить из–за пределов этой вселенной.

— В смысле, когда машина времени создает новую ветвь?

— Нет. Полностью из–за пределов пространства–времени, независимо от нашего существования во вселенной или мультивселенной.

— Гребаные святые!

— Эта теория допускает любое нарушение причинно–следственной связи, какое только можно себе представить.

— Ты всерьез утверждаешь, что Бог у Конца Времен пришел не из этой реальности?

— Эта теория бездоказательна, пока ее не проверят. Если она верна, значит, уничтожение исходного мира послания в настоящем невозможно, ибо этот исходный мир даже не является частью нашей реальности.

— Так что же мне делать? — спросила она в отчаянии.

— Ничего. Если это внешний фактор, ничего из того, что мы делаем, не будет иметь никакого эффекта. Если мы живем в мультивселенной, где любая попытка исправить нашу временную линию просто приводит к появлению другой временной линии, ничего в нашем прошлом не изменится. И если мы живем в предопределенной вселенной одновременного тотального существования, твое решение, каким бы оно ни было, не будет иметь никакого значения, потому что оно уже было принято и дало результат; нет такой вещи, как изменение. В каждом случае всё, что ты можешь делать, — это просто наслаждаться своим нынешним существованием.

— Святые, уж поверь, я совсем не наслаждаюсь такой жизнью.

— Да. И все же, судя по тому, что рассказал нам Энсли, и по тому, что видел я сам, у тебя есть Деллиан, и ты этому рада, не так ли?

Она не нашла, что ответить. Просто печально кивнула.

— Какие–то путешествия во времени возможны. Послание это доказывает, верно? Не думаю, что беспокойство о возможном прекращении моего существования — повод для бездействия. В конце концов, я жила здесь и сейчас, этого не отнять. Только вселенная забудет меня — но не я сама. И если задуматься о чудовищных масштабах происходящего… Я полагаю, решение бога отправить послание оликсам было первоначальным решением, и наши действия обусловлены им. Здесь у меня нет выбора. Следовательно… — Она перевела дыхание. — Я хочу доставить тахионный детектор к анклаву. Если мы сумеем выяснить, где были оликсы, когда было получено сообщение, тогда мы примем окончательное решение: отправимся ли мы за Богом у Конца Времен.

— Твое первое решение — именно то, которого мы от тебя ожидали. Хорошо, создатель, мы возьмем с собой тахионный детектор.

«ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» Год четвертый

Вспоминая, какой была рубка «Еретика–мстителя» в День «S», Алик видел лишь пустую комнату с большой голографической проекцией в центре. Теперь же помещение выглядело так, словно его обставили для съемки какого–нибудь сериала, — впрочем, он догадывался, что многое тут именно из сериалов и утащено. Главным подозреваемым был Каллум, а его сообщницей — Кандара, хотя она только рассмеялась, когда он спросил ее об этом. Перепланировка претворялась в жизнь медленно. Однажды изменилась форма кресел. Они стали больше, массивнее, как будто их изъяли из каких–нибудь боевых машин начала двадцать первого века, и хотя выглядели кресла неуклюже, на деле они оказались весьма удобными, и никто ничего не сказал. Консоли увеличивались постепенно весь второй год, поверхности окрасились в армейский болотно–зеленый и приобрели черную окантовку, которая отрастила светящуюся — при уменьшении общего освещения — голубую кайму. Функции управления сделались интуитивно понятнее. Тактические дисплеи переросли в полусферические пузыри вокруг голов. Хромированные тумблеры появлялись, как осторожные грибы: сперва лишь несколько штук, потом к ним присоединились подковообразные щитки, потом они выстроились длинными рядами. Кресла опять выросли, обрели дополнительную защиту, и ремни безопасности, и противоударные сетки. Из потолка вылезли красные мигалки и аварийные сирены.

— Да что за хрен, люди?! — взвыл Алик, когда Джессика впервые проверила их. В ушах виртуального аватара звенело, а когда он моргал, перед глазами плыли яркие пятна. — Что–то наша рубка превращается в фетиш бункера завзятого геймера. Мы здесь нейровиртуальны.

— Обстановка прививает правильное отношение, — сказал Юрий.

Алик стиснул зубы, чтобы не нахамить, — слишком уж насмешливо прозвучал голос Юрия.

— Ага, — вмешалась Кандара. — Проживи этот опыт, чувак.

Он сердито зыркнул на нее и увидел, что Каллум пытается подавить смех. Несмотря на пребывание на корабле с людьми, которые могли, когда хотели, быть по–настоящему чертовски раздражающими, Алик не мог не признать, что новая конструкция оказалась значительно лучше. Она каким–то образом облегчала связь разума с сетью «Еретика–мстителя». Симуляция, конечно, была показухой, но предназначалась для того, чтобы повысить скорость реакции во время тренировок. Поэтому он предположил — хотя и неохотно, — что она действительно сформировала нужный уровень боевого напряжения. Их миссия по сути тактическая; им нужны четкие команды и ясная информация о целях и угрозах. И все же светящаяся каемочка…

Вдобавок ко всем точным данным, поступающим с дисплеев консоли, на заднем плане разума Алика проскальзывали более прозаичные мысли единого сознания «Спасения». Теперь он уже лучше понимал их; годы призрачного присутствия, подкрадывающегося злобным вторичным подсознанием каждый раз, когда он открывал нейронный интерфейс, научили его фокусироваться на отдельных процедурах. Это, а также бесценное попечительство Джессики облегчили попытки разобраться в каскадах чуждых импульсов, помогая отделять важные аспекты без ведома единого сознания.

Прямо сейчас он испытывал нечто, чего единое сознание никогда раньше не проецировало: нетерпение. Конец червоточины близок. Они прибудут в анклав, где их встретят и радушно примут. Нет, не так. Обнимут? Поддержат? Окажут честь? У чувства не было человеческого эквивалента.

— Не понимаю, — сказал Алик. — Какого приема оно ожидает?

Он посмотрел на Джессику, почти утонувшую в пышной подушке безопасности — наружу торчали только голова да руки.

— Речь идет о том, чтобы утвердиться в анклаве. Его цель будет достигнута; ковчег прилетел домой с миллиардом людей, чтобы доставить их Богу у Конца Времен. Так что теперь он отправится — кажется — на орбиту хранения или в какое–то место отдыха внутри анклава, к другим вернувшимся с успехом кораблям–ковчегам. И сможет занять там свое законное место.

— Он считает, что это успех? — спросил Алик. — Ему же надрали задницу в День «S».

— Зависит от точки зрения, — сказал Каллум. — Земля теперь непригодна для жизни. Будут эвакуированы десятки миллионов, но цифра эта просто смешная — с учетом того, что население планеты по–прежнему насчитывает около шести миллиардов человек. Значит, следующая волна оликсов соберет всех оставшихся. Они победили, ублюдки. В этом раунде. Потому что то, что мы здесь, тоже успех, только наш, не так ли?

— Гос–споди, какой мрачный тон, чувак.

— Я тоже это почувствовал, — сказал Юрий. — «Спасение»… не счастливо, нет, но удовлетворено. Его активное участие в крестовом походе оликсов закончено, и оно предвкушает следующую фазу своего существования.

— Пока в двери не постучатся наши потомки. — Кандара ухмыльнулась из–за дисплея, в оформлении которого преобладал кроваво–красный.

— Ясно, — хмыкнул в ответ Каллум. — Оптимизм.

— Угу, верно, — буркнул Алик.

— Интересно, сколько кораблей–ковчегов уже в анклаве? — задумчиво произнес Каллум. — Сколько других рас?

— Скоро мы это узнаем, — сказала Джессика. — Действительно, будет интересно. Я не знаю, как долго длился крестовый поход оликсов. Нам не говорили.

— Какого черта ваш кластер вообще это засекретил? — спросила Кандара.

— Не знаю. Могу только предположить, что информация раскрыла бы о неанах что–то такое, что увеличило бы их уязвимость перед оликсами.

— Когда они вообще успели побывать рядом с оликсами и проследить за ними?

Руки Джессики раздвинули иконки на дисплее: это она пожала плечами.

— Стоит ли вообще гадать, со сколькими расами они это сделали? — вздохнул Каллум.

— Совершенно бессмысленно, — подтвердила Джессика. — Мы понятия не имеем, сколько разумных видов в галактике достигает высокого уровня научно–технического развития за, скажем, период в пять тысяч лет.

— И сколько падает по собственному желанию, — добавил Юрий.

— И сколько разумны, но не идут по пути технологического развития, — сказал Каллум.

— Гос–споди, люди, можем мы сосредоточиться на чем–нибудь позитивном? — взмолился Алик. — Пожалуйста. Хотя бы сегодня, а?

Он переключил внимание на данные сенсоров.

Скопления датчиков, которые их дроны–ползунчики установили вокруг входа в ангар, как всегда, ничего не показывали. Алик просто не мог смотреть в пустоту червоточины. Так что для оценки прогресса полета ему приходилось полагаться на странное восприятие червоточины единым сознанием — тусклый серый туннель с колеблющимися стенами, пронизанными золотистыми нитями. Теперь в какой–то невообразимой дали эти светящиеся нити сплетались, создавая впечатление брезжащего у горизонта рассвета.

«Спасение жизни» зафиксировало конец червоточины.

— Уже недолго, — сказала Джессика. — Приготовьтесь.

Алик и не знал, чего он ожидал. В конце концов, они уже выходили из червоточины раньше, возле сенсорной станции оликсов. И он не помнил, чтобы единое сознание из–за этого напрягалось.

Он молча ждал, а корабль–ковчег продолжал свой стоический полет сквозь ничто. Очень трудно было осознать и принять то, что они наконец–то прибывают в анклав. Четыре года полета — по большей части проведенные в анабиозе — казалось бы, должны были его подготовить. Хотя, если честно, он как–то не ожидал, что дело зайдет так далеко.

Конец полета в червоточине застал Алика врасплох. Визуальный дисплей в одно мгновение переключился с пустоты, которую он пытался игнорировать, на изображение нормального космоса — и столь резкая перемена стала ошеломительной. Поначалу половина пространства казалась Алику сияющей белой туманностью.

На основных дисплеях, окружающих кресло, распустились данные — как листья на ветвях дерева после долгой зимы. Информационный поток хлестал не слабее визуального. Игнорируя фактическую сводку, предоставленную корабельным гендесом, Алик удивленно улыбнулся, медленно осмысливая сигналы сенсоров, показывающих на переднем плане огромную звезду. За ней в черноте космоса сверкало гигантским драгоценным камнем бело–золотое галактическое ядро. Он не мог поверить, что на свете и впрямь существует столько звезд, не говоря уже об одном скоплении.

— Гос–сподь рыдающий. Где мы, черт побери?

— Далеко–далеко от дома, — тихо ответил Юрий.

Несмотря на грандиозность галактического ядра, Алика потрясла звезда, к которой они прибыли. Таблицы и ряды чисел, множащиеся вокруг него, подтверждали, насколько она необычна.

— Ну и громадина, — пробормотал он.

— Да, — согласилась Джессика. — Почти вдвое больше Сириуса. Сенсоры не обнаружили никаких планет — с этой стороны, по крайней мере.

— Даже не газовый гигант? — спросил Алик, просматривая информацию.

— Нет. Но это кольцо — нечто особенное.

Алик сконцентрировался на тонком ободе, вращающемся в полутора а. е. от звезды. В отличие от обычного грязно–серого астероидного реголита, кольцо мерцало преломленным светом яркой звезды, как будто каждую гранулу пояса припорошила, точно снежком, кварцевая пыль.

— Плотность частиц сумасшедшая, — сказал Каллум. — Это неестественно.

— Это определенно не аккреционный диск, — кивнула Джессика. — Так что, полагаю, понятно, что случилось с планетами.

— Но почему нужно было это делать? — недоуменно спросил Юрий.

— Потому что они могли? — ответила Джессика.

— Нет, — сказал Каллум. — Взгляните на эти узлы в кольце. Они же полны активности.

Алик навел увеличение на указанную Каллумом область. Разрешение было невелико — чего ожидать от скопления датчиков размером с булавочную головку, — но каждый из объектов узла неторопливо вращался вокруг какого–то артефакта, создавая этакий замедленный ураган.

— Индустриальные станции оликсов? — вслух удивился он.

Предметы были в основном сферичные и щетинились десятками конических выступов. На поверхности под ними паутина четких пурпурных и янтарных светящихся линий бросала на вершины разноцветные тени. Неподалеку держали строй звездолеты — размерами куда больше кораблей Избавления. На глазах Алика еще один корабль поднялся со станции и присоединился к строю.

Алик переключил внимание на следующий узел, где похожую станцию окружала флотилия кораблей Избавления. Уменьшив изображение, он разглядел целую серию подобных узлов, разбросанных по кольцу, — их, наверное, были тут тысячи.

«Что означает десятки тысяч кораблей — а скорее, сотни тысяч. Гос–споди».

Одна из дальних станций как будто прижималась к большому каменному объекту, придавая ему форму цилиндра.

«Ковчег! Так вот почему в „Спасении" есть пещеры, какие бывают на планетах: раньше оно было частью твердого мира».

— Видимо, они раскололи планеты на удобоваримые куски, — заметила Джессика. — Теперь у них есть целая солнечная система — в качестве сырья для производства боевых кораблей и ковчегов.

— Нашла радиотелескопы, — объявила Кандара.

Алик переключился на указанную Кандарой зону. В трех а. е. от кольца, сияя под светом звезд, виднелись пятиугольные додекаэдры, старшие братья тех, что висели на орбите звезды сенсорного аванпоста оликсов. Если размещались они через равные промежутки, их должно было оказаться сто пятнадцать.

— Хорошо. Мы можем использовать их, чтобы усилить Сигнал наших передатчиков. Просто понадобятся только те, что направлены на участок пространства, где находится Сол.

— Гендес почти закончил составлять звездную карту, — сказала ему Джессика. — Но, судя по видимым размерам ядра, мы находимся примерно в пятидесяти тысячах световых лет от дома.

Число не нашло отзвука в душе Алика. В какой–то момент в течение этих четырех лет он смирился с тем, что никогда не вернется на Землю. На самом деле он, возможно, не продержался бы и нескольких часов после того, как они добрались до звездной системы анклава. Обустройство запасного убежища окончательно утвердило его в этой мысли. И все равно — пятьдесят тысяч световых лет!

— Как вообще человеческая армада доберется сюда? — спросил он. — Если они поймают наш Сигнал, вероятность чего колеблется между ничтожной и нулевой, им придется пролететь пятьдесят тысяч световых лет. Что — и поправьте меня, если я ошибся в расчетах, — займет у них пятьдесят тысяч лет.

— Для нейтрального наблюдателя, — поправил Каллум. — Но релятивистское путешествие сильно сократит этот срок для любого находящегося на борту корабля армады.

— Да? Что ж, мы и будем этими нейтральными наблюдателями, и нам придется ждать сто двадцать тысяч лет, прежде чем кто–то появится. Проклятье! Это же безумие!

— Ты хочешь сказать, что нам не нужно посылать Сигнал?

— Черт возьми, не знаю. Вся эта миссия — одна гигантская ошибка.

— Мы пошлем Сигнал, — отрезала Кандара. — «Еретика–мстителя» вот–вот отправят в какой–нибудь док на ремонт, а может, вообще захотят разобрать и переработать.

— Ах да, конечно, — усмехнулся Алик. — Экологическая репутация оликсов известна всей галактике. Переработка отходов, блин.

— Это неважно, — с ледяным терпением проговорила она. — «Еретик–мститель» скоро покинет этот ангар. Вот почему мы подготовили убежище. Так или иначе, оликсы узнают, что мы здесь. Итак, мы пошлем Сигнал, и, если люди не поймают его, возможно, это сделает кто–то еще. Неаны, быть может. Кто–то, кто способен на большее, кроме как убегать и прятаться. Мы чего–то добьемся. Я проделала весь этот путь не для того, чтобы предстать перед единым сознанием и сдаться, как гребаный трус.

— Я и не говорю о сдаче, — сердито буркнул Алик.

— Тогда почему бы тебе не сказать нам четко и ясно, что, черт возьми, ты хочешь сделать? — рявкнул Юрий.

— Я не знаю, чувак. Послать Сигнал, полагаю. Просто… Это место. Они дробят планеты, чтобы использовать их! Я чувствую себя таким чертовски крошечным. И даже не говорите мне, что никто из вас этим не страдает.

— Я с Аликом, — сказала Джессика. — Я только что нашла энергетическое кольцо. Проверьте экватор звезды.

Удивление — от того, что она согласилась с ним, — боролось в душе Алика с тревогой.

— Они построили его для этой звезды? Да тут же длина окружности больше тринадцати миллионов километров!

Но дисплей подтвердил, что Джессика говорит правду. Темная лента вращалась над короной, притягивая миллионокилометровые вихри раскаленной плазмы, образующие огромные изгибающиеся протуберанцы.

— Так и должно быть, — сказал Каллум. — Я проверил, сколько на этой орбите терминалов червоточин. Пока насчитал больше тысячи. Им нужен постоянный источник энергии.

Сенсорные кластеры показывали слабое фиолетовое мерцание, следующее по собственной орбите в десяти миллионах километров от кольца. Некоторые пятна были ярче других; эти червоточины были открыты, корабли ныряли в них — и выходили из них наружу.

— Черт побери, — проговорил Юрий. — Неужели все они ведут к сенсорным станциям?

— Надеюсь, что так, потому что я определенно не хочу, чтобы они вели к другим анклавам, — и это так же точно, как и то, что в Глазго дождливо.

— Сукин ты сын, во что же мы вляпались? — пробормотал Алик.

— Именно в то, что, как мы знали, тут будет, — ответила ему Кандара. — Ну же, возьми себя в руки.

Он насупился, хотя и понимал, что она, конечно, права. Впрочем, это совершенно не помогало.

— Ладно, — сказал Каллум. — Итак, мы видим червоточины. А где ворота анклава?

Алик проверил дисплеи и увидел, что фиолетовое мерцание конца червоточины съеживается за «Спасением жизни». Поток больших пирамидальных кораблей по широкой спирали обтекал ковчег. Единое сознание приветствовало их, возвращаясь к тому странному удовлетворенному состоянию, которое продемонстрировало по прибытии к сенсорной станции. Корабли тоже присылали свои приветы и поздравления, смешанные с жаждой информации. В ответ на их любопытство хлынул такой поток воспоминаний, что Алик даже не пытался с ним справиться. Он только ловил короткие кадры: Земля, люди, городские щиты, пылающие, точно гибнущие солнца, МГД-астероиды, распадающиеся в ядерном огне, страшные взрывы, ровняющие с землей кратер Теофила.

— Ублюдки.

Увиденное не улучшило настроения Алика.

— Врата должны быть другими, верно? — сказала Кандара. — Червоточины уводят отсюда. Нам нужно что–то, что идет… внутрь космоса?

— Я попробую поискать координаты в мыслях единого сознания, — сказала Джессика. — Подождите.

Стая пирамидальных кораблей, поприветствовавшая их, шустро умчалась прочь, словно испугавшись чего–то. Несмотря на «жесткую» геометрию, было что–то пугающее в их птичьем поведении — как будто они не вполне контролировали свои действия, просто позволяя инстинкту направлять их. Потом Алик увидел, почему они улетели. Приближалась целая флотилия кораблей Решения. Казалось бы, размер должен был сделать их величавыми, движущимися с тяжеловесной уверенностью, но нет, они были быстры и проворны, непринужденно демонстрируя вселяющие страх силу и точность. Они сделали круг вокруг «Спасения жизни», салютуя достижениям ковчега, и пронеслись мимо, направляясь к черенковскому сиянию червоточины.

— Они летят к Сол, да? — спросила Кандара.

— Да, — кивнул Юрий.

— Это займет у них какое–то время, — сказал Алик. — Десятки лет.

— Да, — неохотно согласилась Кандара. — Так что люди смогут немного подготовиться. Построят хабитаты исхода. Наверное, они уже запустили пару десятков.

— И через сто двадцать тысяч лет прибудут сюда, чтобы освободить нас.

Кандара показала ему соответствующий палец, подкрепив жест раздраженным взглядом. Он знал, что по окончании дежурства его ждут огорчения и похлеще.

— Я нашла ворота, — объявила Джессика. — Они в одной с четвертью а. е. от нас, на миллион километров вглубь кольца.

Датчики послушно увеличили указанную ею область пространства. Алик буквально затылком чувствовал, как единое сознание определяет курс, ведущий к вратам, намечает полетные векторы. «Спасение» готовилось увеличить мощность главных генераторов и направить ее в гравитонный двигатель, который бездействовал, пока они находились внутри червоточины.

Уловил он и другие мысли. Небольшая подсекция единого сознания начала распределять по пунктам назначения перевозимые в трюме корабли. Ни один из них уже не потребуется, когда они пройдут через ворота; их ждет долгое затишье — до прибытия в эпоху Бога у Конца Времен. В настоящий момент пересматривались оценки ущерба, чтобы выяснить, не ухудшилось ли в пути состояние судов. Те корабли, которые не смогут больше летать, будут убраны, их единые сознания перенесут в пустое бионевральное ядро новых кораблей, а сами корабли выпустят в кольце, чтобы вакуум за миллион лет превратил их в газ и пыль — пыль, которая в конечном счете сольется с другими частицами, что идут на питание промышленного строительства.

«Ладно, вот что я теперь буду называть рациональной переработкой», — с мрачной усмешкой подумал Алик. Такое долгосрочное планирование посрамило бы хабитаты исхода.

— Нам нужно развернуть передатчики Сигнала, — сказал Юрий. — Если корабли в этом ангаре начнут пробуждаться, они могут заметить нашу активность. Насколько я понимаю мысли единого сознания, времени у нас осталось немного.

Джессика повысила уровень искажения, заразив, насколько осмелилась, нейрострату, отвечающую за ангар, чтобы прикрыть их выход из «Еретика–мстителя». Алик и Каллум вели больше дюжины пауков–ползунчиков по проходам и коридорам, тянущимся к их пещере–убежищу, готовые поднять тревогу при появлении на пути квинты или кого–то из крупных существ. Установив наблюдение по периметру, они собрались уходить.

Симуляция рубки растаяла в сознании Алика, и он, открыв глаза, увидел остальных, сидящих вокруг стола в главном отсеке жизнеобеспечения. По какой–то причине все они расселись в том же порядке, что и в рубке. Окинув взглядом тесное помещение со скопившейся в углах грязью и давно засохшими, втоптанными в пол пятнами раздавленной пищи, он с удивлением обнаружил, что как–то привык иметь хотя бы несколько метров личного пространства.

— Ну что ж, — бесстрастно произнес Юрий. — Пошли.

Скафандр, выданный инициатором, очень напоминал тот, что Алик носил во время тактических рейдов в начале своей работы в Бюро, — цельный костюм из серой ткани со странным размытым отливом, на котором очень трудно сфокусировать взгляд. Предположительно, столь же трудно будет и оптически чувствительным клеткам биологической решетки из труб–стволов и листьев, растянутой по ангару. Имелся и шлем — чуток поизощреннее старых противогазов тактических групп. Он представлял собой полусферу с тем же серым покрытием и без смотрового щитка, что давало полное оптическое размытие. Алик надел шлем и застегнул ворот. Изображение с камер шлема поступало непосредственно на линзы, что обеспечивало четкость, высокое разрешение и отличную возможность увеличения. Встроенные в шлем фильтры рециркуляции гарантировали, что выдыхаемый воздух не будет виден даже в инфракрасном излучении. Не совсем, конечно, полный скафандр, и все–таки, случись разгерметизация, он защитит их от вакуума, пока они не доберутся до безопасного места.

Единственное, чего ему не хватало, это усиления брони. Это заставляло его нервничать — на каком–то глубинном уровне; инстинкт велел дать отпор, если оликсы загонят их в угол. Умом он соглашался с Юрием в том, что бой ничего не изменит, но от этого легче не становилось.

Герметизируя скафандр, он увидел, как Кандара — стоя спиной к Юрию, — прежде чем застегнуться, запихнула за пояс громоздкий пистолет. Они обменялись понимающими взглядами, ухмыляясь, как дети, перехитрившие родителей.

Люк «Еретика–мстителя» открылся. Алик заметил, как Джессика на секунду замерла на краю, потом загерметизировала шлем и шагнула на пол ангара. Юрий последовал за ней — с маленьким биологическим модулем жизнеобеспечения, который содержал узел нервных клеток оликсов, связанных с единым сознанием «Спасения жизни». Следующей спустилась Кандара. Алик махнул рукой Каллуму, потом быстро оглянулся, преисполненный сомнений, — слишком поздно, конечно. Они уже приступили.

Медицинский дисплей выплеснул на линзы сообщение о росте частоты сердечных сокращений. Проигнорировав предупреждение, Алик шагнул следом за Каллумом на каменный пол, не в силах избавиться от ощущения уязвимости. Корпус «Еретика–мстителя» загораживал их от других поврежденных кораблей, выстроившихся в ангаре, а многочисленные дроны и скопления сенсоров сообщали, что квинт поблизости нет. И все–таки тревога не отпускала его, пока через несколько минут они не добрались до ведущей в пещеру трещины в стене.

Оказалось, что он недооценил размера щели; толстые стволы–трубы занимали куда больше пространства, чем ему представлялось. Протискиваться мимо них было мучением, чреватым вывихом. А значит, выбраться быстро тем более не получится.

К счастью, пещера за резервуарами–яйцами — темное, неправильной формы помещение, температура в котором была на несколько градусов ниже, чем в проходе, — соответствовала ожиданиям. Алик снял шлем и сразу увидел, как сгущаются в сухом воздухе облачка его дыхания. Он впервые вдохнул атмосферу ковчега — и сморщил нос от ощущения. Произведенная биологическими системами, она тем не менее оказалась на удивление безводной, хотя Алик и учуял мягкие экзотические запахи, подтверждающие ее инопланетное происхождение. И здесь точно было гораздо холоднее, чем на «Еретике–мстителе».

Сам не зная почему, он почувствовал совершенно нелепое облегчение при виде поджидающей их на неровном каменном полу груды оборудования. Рядом стояло десять дронов–паучков и парочка обслуживающих созданий покрупнее, которых они использовали для переноски вещей.

Люди сняли скафандры и натянули толстые туники, спасаясь от холода. Алик напомнил себе сварганить на одном из трех маленьких инициаторов, принесенных в пещеру, перчатки.

— Все готовы? — спросил Юрий. — Отлично, приступим.

Алик устроился поудобнее на одном из скальных выступов, позволил интерфейсу накрыть сознание симуляцией — и вновь оказался в причудливой рубке, где Джессика активировала приводные системы «Еретика–мстителя». Центральный дисплей показывал ангар со множеством стоящих там поврежденных транспортных кораблей. Пара существ покрупнее, обслуживающих оликсов, висела вниз головой на толстой потолочной трубе, перетирая жвалами мертвые листья. В глубине сознания далеким водопадом импульсов бормотало единое сознание «Спасения» — вечно присутствующее, но не на переднем плане.

«Еретик–мститель» оторвался от пола и медленно развернулся; его нос, как стрелка компаса, искал вход в ангар. Поток мыслей единого сознания не нарушился; системы, наблюдающие за ангаром, просто не зарегистрировали движения.

— Думаешь, нам действительно сойдет это с рук? — спросил Каллум.

Алик, не сдержавшись, прыснул: ну что за детский оптимизм?!

— Ни единого гребаного шанса, друг мой.

— Помехи восприятия в нейрострате ангара держатся нормально, — сказала Джессика. — Единое сознание не знает, что мы движемся. Другие корабли знают, но это не их забота. Корабли независимы лишь отчасти. Сомневаюсь, что в их психике вообще предусмотрено какое–то нечестное поведение.

— Может, нам следовало остаться на борту, — пробормотал Алик.

«Еретик–мститель» двинулся вперед — сперва медленно, но постепенно увеличивая скорость. Алик завороженно смотрел на вход в ангар, залитый потрясающим сиянием галактического ядра.

— Готовы к запуску передатчиков Сигнала, — сообщила Кандара.

— Как только окажемся снаружи, — ответила Джессика. — Надеюсь, нам выпадет момент, когда мы будет уже далеко от края, а «Спасение» нас еще не заметит.

Нос «Еретика–мстителя» уперся в невидимую полунепроницаемую мембрану входа, и Алик мог бы поклясться, что ощутил, как искусственно скомбинированные молекулы воздуха скользнули по его коже, словно промасленное перо, когда корабль выходил в открытый космос. И вот уже массивная каменная стена корабля–ковчега осталась позади.

— Сейчас! — приказала Джессика.

Аппараты–носители передатчиков Сигнала были порождением лучшей стелс–технологии станции Круз, сочетающей методы людей и неан. Команда разработчиков воспользовалась концепцией, примененной кораблем внедрения неан, произведя сферы четырех метров диаметром с матово–черным корпусом, полностью абсорбирующим свет. Внутренние теплопоглощающие устройства отвечали за соответствие температуры шара температуре окружающей среды и были экранированы, чтобы не производить никакого электромагнитного излучения. Вместо гравитонного двигателя их снабдили внешним слоем активных молекулярных блоков, что превратило весь фюзеляж в ракетный двигатель, выбрасывающий холодные нейтральные частицы, практически не оставляющие следов. Теоретически эти выхлопы не должны были отличаться от порывов солнечного ветра.

Алик только мельком увидел пять скрытых передатчиков, когда они покидали бункеры, — и то лишь потому, что корабельные сенсоры отслеживали черные силуэты на фоне скалы. Дисплей ожил, принимая сигнал от передатчика, который Алик дистанционно пилотировал. Он активировал поверхностные блоки, уводя шар от корабля–ковчега, быстро увеличивая расстояние и скорость. Потом отключил двигатель, позволяя сфере двигаться по инерции. Сенсоры передатчика показали быстро удаляющееся «Спасение жизни»,сверкающее в ярком серебристом свете, господствующем в этой звездной системе.

— Требую объяснения полета.

Алик содрогнулся от инстинктивного чувства вины, когда «Спасение жизни» обратилось к «Еретику–мстителю». Мысль пришла напрямую через узел запутанных клеток. Пока это был всего лишь вторичный уровень сознания; программы ковчега еще не осознали ухода «Еретика».

— Курс к назначенной ремонтной станции, — ответила Джессика, отправив заодно идентификационный код станции в кольце, который получила, когда проводилась оценка каждого поврежденного корабля.

— Вы не получали этого назначения.

Джессика увеличила тягу гравитонного двигателя «Еретика–мстителя», разгоняя его до восьми g. Корабль лег на курс, ведущий к вратам.

— Ошибка, — ответила она. — Назначение получено и подтверждено. В пути.

— Неверно. Курс не разрешен. Вы отклоняетесь. Возвращайтесь.

Алик чувствовал, как меняется «тембр» мыслей «Спасения» по мере того, как все более высокие уровни сознания сосредотачивались на заблудшем грузовом корабле.

— Он проснулся и обратил на нас внимание, — сказал Юрий.

Алику показалось, что в голосе его прозвучало веселье — а может быть, возбуждение.

— Действую в соответствии с первоначальной инструкцией, — настаивала Джессика.

Последовала секундная пауза, потом прозвучало:

— Кто вы?

Вопрос задало первичное сознание «Спасения жизни». Алик почувствовал перемену, почувствовал необъятное присутствие, скрытое за запросом. Странные шепотки поползли из этого сознания в узел… но Джессика легко блокировала их.

— Неана, — провозгласило «Спасение жизни».

— Близко, но не настолько, чтобы прокатиться на единороге, — парировала она.

Наблюдая через сенсоры передатчиков, Алик увидел, как дюжина кораблей Избавления, сопровождавших ковчег, резко нарушила строй и, ускоряясь, ринулась в погоню за «Еретиком–мстителем».

— Ты — один из человеческих конструктов, отправленных к Сол жилым кластером, — объявило «Спасение жизни». — Зачем ты здесь?

— Да мать твою, насколько ж ты туп? — рявкнул Юрий. — Думаешь, хоть кто–нибудь во вселенной ответит на этот вопрос?

— Человек. Я чувствую твои мысли, чувствую неуверенность, скрывающуюся за бравадой. Твой инстинкт верен; неаны солгали тебе. Мы ваши друзья; всё, что мы хотим, — это преподнести вам величайший дар, который только может дать жизнь. Вы познаете Бога у Конца Времен. Мы доставим вас к этой славе.

— Мы гибли миллионами, сражаясь против своих собственных богов на протяжении всей нашей истории, а их ведь даже не существовало. Как думаешь, что, черт возьми, мы сделаем с вашим богом, если когда–нибудь встретимся с ним лицом к лицу?

— Я скорблю, видя, как ты околдован обманом.

— Они приближаются, — предупредил Алик.

Корабли Избавления разогнались до пятнадцати g, стремительно сокращая расстояние между собой и «Еретиком–мстителем».

— Моя очередь, — радостно заявила Кандара.

«Еретик–мститель» выпустил из бункеров группу каллумин. Они действовали по тому же принципу, что и каллумиты: корпус на девяносто процентов состоял из портала, но не имел пространственной привязки к порталу внутри звездной короны, а отсутствие плазменного двигателя лишало «мины» способности маневрировать на сверхскоростях. Зато они были оснащены небольшим сегментом активных молекул, выступающим из портального фюзеляжа. Это обеспечивало достаточный толчок, чтобы направить снаряды навстречу кораблям Избавления.

У Кандары было слишком мало времени, чтобы каллумины успели рассыпаться по большому пространству. Они поразили только семь преследователей. Дыры в пространстве за миллисекунды пронзили корабли Избавления насквозь. Семь яростных взрывов полыхнули за «Еретиком–мстителем».

Кандара победоносно вскинула кулак.

— Упс, — усмехнулся Юрий. — Я думал, вы убрали из этой звездной системы весь мусор.

— Вы этим ничего не добьетесь, — сказало «Спасение жизни».

Еще ряд кораблей Избавления перестали сопровождать «Спасение жизни» и погнались за «Еретиком–мстителем».

Алик, как и остальные четверо, включил молекулярный блок привода своего передатчика Сигнала. Никем не обнаруженные, темные сферы улетали все дальше от корабля–ковчега, ориентируясь на громадные радиотелескопы, вращающиеся далеко за пределами кольца.

Из бункеров продолжали сыпаться каллумины. Но на этот раз они пересеклись только с одним кораблем Избавления.

— Черт. Простите, — буркнула Кандара. — Промазала.

— Идите к нам, — призывало «Спасение жизни». — Мы понимаем вашу панику и замешательство. Позвольте нам принять вас в нашем доме.

— Дави, Юрий, — прорычал Каллум.

— Мы никогда не сдадимся, — заявил Юрий. — Знайте: мы отомстим. Пускай не сегодня, но расплата настигнет вас до тепловой смерти вселенной. Жизнь на каждой планете объединится, чтобы помешать злу, которое вы несете. Ваш бог сдохнет среди боли и страдания, когда увидит, как вы корчитесь в пламени.

— Неплохо, — признала Кандара. — Чуток ветхозаветно, но…

Юрий ухмыльнулся и пожал плечами.

Девять кораблей Избавления всё еще преследовали «Еретика–мстителя». Один из них выпустил энергетический луч, уменьшив его колоссальную потенциальную мощность: чтобы повредить, ослабить, а не уничтожить.

Тогда Джессика открыла магнитную ловушку, удерживавшую полкило антиматерии. «Еретик–мститель» исчез в яростной вспышке, излучение ударило по трем кораблям Избавления, и те взорвались — синхронно, один за другим. Еще два беспомощно закувыркались в пространстве. Мертвые.

Жуткая плазмосфера разбухла, на миг сравнявшись яркостью с галактическим ядром. Потом начала затухать.

Алик молча смотрел, как вспышка рассеивается, пораженный и смущенный дикой силой взрыва. И все же это было ничто по сравнению с мощью кораблей оликсов.

— Миленькие погребальные костры, — пробормотала Кандара. — Лучшего и я бы не пожелала.

— Джессика? — окликнул неану Юрий.

— Я переключила запутывание клеточного узла на чисто пассивное. Мы по–прежнему сможем воспринимать мысли единого сознания, но это всё. Загружать потихоньку свои запросы в нейрострату уже не получится.

Алик потянулся к постоянному фоновому потоку мыслей единого сознания и обнаружил, что мысли эти приглушены; Это не вызвало у него особого недовольства; многочисленные чужие размышления и воспоминания, вплетающиеся в его собственный мозг, всегда выводили его из себя. Теперь он чувствовал только, как «Спасение жизни» сканирует остывающее ионное облако, бывшее только что «Еретиком–мстителем», чувствовал недоумение ковчега, его озадаченность тем, что они так долго скрывались от него, чувствовал, как «Спасение» исследует собственные мыслительные процедуры. Почувствовал он и вспышку раздражения, с которой корабль избавился от внедренного Джессикой нейровируса, восстановив восприятие ангара в полном объеме.

— Мы чисты? — нервно спросил Каллум.

— Думаю, да, — ответила Джессика. — Я не чувствую подозрений в его мыслях. Конечно, он проанализирует нейровирус и наметит контрмеры, так что мы уже никогда не сможем воспользоваться вирусом снова.

— Неважно, — отмахнулся Юрий. — Как только мы включим передатчики Сигнала, наша миссия завершится.

— Ты имеешь в виду: завершится успехом, — вставила Кандара.

— Угу. Потом нам нужно будет просто не высовываться и ждать.

Алик позволил симуляции рубки растаять и сел. Пещера являла собой мрачный контраст с чистой элегантностью рубки; даже слишком маленькая каюта «Еретика–мстителя» была бы предпочтительнее. Много десятков лет он жил исключительно в городах — с тех пор, как прошел свой последний обязательный для служащего Бюро учебный курс выживания в парке Денали на Аляске — в районе, отчего–то совершенно невосприимчивом к антропогенному теплу, охватившему всю остальную Землю. Целая неделя дрожания в спальном мешке по ночам, готовка еды на термоблоке, который либо сжигал пищу, либо оставлял ее сырой, установка силков, куда ничего не попадалось, без душа, без какой–либо защиты от влаги, соседство с коллегами, прикидывающимися веселыми, отчего ему очень хотелось им хорошенько врезать, и толстый–толстый слой покрывающего всё снега… Снега, который, как он обнаружил, вовсе не был белым рождественским идеалом, который все так любят; он не превращал вылазки в беззаботные лыжные прогулки. Снег на полпути к вершине крутой горы был холодным. Он проникал сквозь одежду, затруднял ходьбу, скрывал предательские рытвины, на которых можно запросто вывихнуть, а то и сломать лодыжку. Снег схоронил все сухие ветки, которые можно было бы подбросить в костер. Снег был дерьмом. И вот он здесь, в пещере, — и застрял в ней, возможно, на годы; с замкнутым циклом переработки отходов и печати пищевых продуктов, о котором и думать не хочется. Но снега, по крайней мере, тут нет.

Он подошел к груде оборудования и включил пищевой принтер.

— Кто хочет позавтракать?

Они по очереди следили за передатчиками Сигнала, летящими к намеченным радиотелескопам. Цели выбирались так, чтобы тарелка была наведена на тот сектор космоса, в котором находится Сол. При правильном наведении сферы могли использовать тарелку для фокусировки своего вещания — хотя сомнительно, конечно, что Сигнал, пролетевший пятьдесят тысяч световых лет, сохранит мощность, которая позволила бы его обнаружить. Межзвездный газ и закон обратной квадратичной зависимости — серьезные ослабляющие факторы.

Вопрос, сумеет ли кто–нибудь когда–нибудь поймать Сигнал, стал главной темой их разговоров. Алик воспринимал монотонность этого порочного круга рассуждений о неизвестном как неизбежное зло. Он относился к происходящему как к засаде. Ты не знаешь ни ее исхода, ни когда придется действовать, так что просто упорно ждешь и терпишь вздор, который несет твой партнер. Вздор с лихвой обеспечивал Каллум, решивший, что их миссия теперь бессмысленна.

— Пятьдесят тысяч световых лет, — жаловался он. — Мы–то ожидали две, в худшем случае три тысячи. Мы же уже миновали чертово галактическое ядро. Мы даже не видим Солнца.

— Чем больше пройдет времени, тем могущественнее станут люди, — сказала Кандара. — Подумай, какого прогресса мы добились за последние пятьсот лет. И мы возьмем их числом. Хабитаты исхода будут расширяться экспоненциально.

— Если у них есть хоть капля здравого смысла, они двинутся в противоположном направлении. Я бы так и сделал.

— Отличная идея. — Юрий рассмеялся. — И откуда же они узнают, какое направление противоположное?

Каллум мрачно посмотрел на него.

— Мы сделали дело, — сказала Джессика. — Теперь нам нужно только ждать.

— Мы планировали ждать максимум год, — проныл Каллум.

— Это до того, как мы узнали, где на самом деле находится звездная система анклава, — напомнил ему Алик. — Теперь мы просто должны извлечь из ситуации максимум выгоды.

— Черт возьми, чувак, мы даже не можем выйти из этой пещеры.

— А что ты предлагаешь? — резко спросила Кандара. — Пойти сдаться оликсам?

— У нас все еще есть миссия, — заявил Юрий. — Не просто миссия — цель. Когда сюда придет человеческая армада, мы должны показать им, где находимся мы пятеро и где все коконы. На этом мы и сосредоточимся; только на этом. Все остальное — чушь.

— Аминь, — подытожил Алик, хоть и знал, что все это безнадежно.

«Сто тысяч лет! Гос–споди».

Через десять дней сферы передатчиков Сигнала приблизились к гигантским радиотелескопам. И как раз вовремя. «Спасению жизни» оставалось часов пятнадцать до ворот. Больше половины сенсорных блоков, которые люди установили на внешнем корпусе корабля–ковчега, были потеряны. После взрыва «Еретика–мстителя» единое сознание отправило тридцать квинт в бронескафандрах прочесать ангар в поисках любых признаков человеческих махинаций. Квинты обшаривали каждый корабль, невзирая на его состояние, — зрелище, напомнившее Алику, как в прежние времена отряды полицейского спецназа врывались в нарколаборатории. Все было подозрительно.

Достаточно скоро «Спасение жизни» доказало его правоту. После ухода поисковых партий Алик услышал приказы единого сознания, даже не концентрируясь на разрозненном бормотании в глубине головы. Требования были четкими и однозначными. Всем кораблям в ангаре было приказано покинуть ковчег. Каждому задали траекторию, и в каждом случае вела она прямиком в гигантскую солнечную корону.

Вся эта суета в ангаре разорвала половину паутины информационных нитей, которая так тщательно плелась много месяцев. Хорошо еще, что часть сети прокладывалась под потолком, так что у людей осталось еще достаточно сенсоров, чтобы наблюдать за приближением врат анклава.

Врата выглядели как призрачный шар в сотню километров в поперечнике, окруженный роем кораблей Решения, снующих вокруг него, как электроны вокруг ядра. Если бы не они, Алик никогда бы и не догадался о существовании сферы. Слепящий серебристый свет галактического ядра, отражающийся от фюзеляжей, мерцал и искажался, окунаясь в странные силы, определяющие границы врат пузыря пустоты, от которой исходило монохромное зарево, столь зыбкое и неуловимое, что Алик даже засомневался в его существовании. Но по ту сторону был анклав: область, или строение, или королевство, или какое–то иное пространство, в котором, по словам неан, время текло медленно.

«Гос–споди, чертовски надеюсь, что они не солгали насчет этого».

Существование анклава отзывалось в едином сознании «Спасения жизни» удовлетворением, которое росло по мере приближения к вратам.

— Самодовольный засранец, — пробормотал Алик, усевшись на каменный выступ, который уже считал «своим».

Рубка снова окутала его. Дисплеев с данными стало существенно меньше, консоли по большей части представляли собой пустые блестящие поверхности.

Однако проклятая голубая каемочка осталась.

Он быстро просмотрел скудную информацию. Телеметрия сферы–передатчика показывала, что она израсходовала больше восьмидесяти процентов активных молекулярных блоков, составлявших ее толстый корпус, потеряв больше половины первоначального размера.

Изображение, поступающее с сенсоров передатчика, показывало огромные додекаэдры, омытые великолепным серебряным светом ядра. Тарелки были составлены из стокилометровых шестиугольных сегментов. Алик предположил, что, когда их только–только изготовили, они были зеркально яркими, как и человеческие астроинженерные конструкции. Но века пребывания в космосе и интенсивное излучение звезды поистерли поверхность до тусклой белизны: лишь несколько полированных полосок осталось там, где копились тени.

Интересно, сколько они уже торчат здесь, прислушиваясь к радиосигналам?

— Пожалуй, худшей невезухи во всей вселенной и не представишь, — сказал он.

— В смысле? — не понял Каллум.

— Быть расой, эволюционировавшей на звезде неподалеку отсюда, в сердце крестового похода оликсов. Я хочу сказать, если живешь на планете где–то в районе Сол, у тебя есть по крайней мере хоть какой–то шанс. Тебя предупредят неаны, у тебя будет время построить несколько спасательных кораблей и разработать какие–нибудь безумные планы вроде нашего. Но здесь — здесь отклик мгновенен. Ты едва–едва поднял голову над парапетом, чтобы взглянуть на чудо вселенной, и — бац! — в следующее мгновение ты уже в коконе, на борту корабля–ковчега. У тебя нет ни шанса.

— Может, именно отсюда и пришли неаны, — сказал Юрий. — Они были на той же технологической стадии, что и оликсы, жили всего в паре световых лет и видели, что те делают. Они не воинственны, поэтому убежали — и поклялись предупредить любую расу, которую смогут найти.

Все посмотрели на Джессику, а та пожала плечами.

— Слушайте, серьезно. Я. Не. Знаю.

— Извини, — смущенно пробормотал Каллум.

Когда сфера передатчика приблизилась к радиотелескопу, Алик разглядел на гигантских полотнищах полированного металла изъяны. Огромные шестиугольные сегменты подверглись термической деформации, так что они уже не совсем плотно примыкали друг к другу. Некоторые приподнялись, другие немного съежились. Микрометеориты пробили в них небольшие сквозные дыры, над которыми потом поработал вакуум, оставив рваные края, — как будто металл гнил, как сырое дерево.

Алик подождал, пока бортовой ГенвТьюринг разместит передатчик в точке, удаленной от центра на тысячу триста километров. Теоретически оттуда любое электромагнитное излучение должно было отразиться в сектор пространства, где находится Сол, — с усилением уровня сигнала.

— Не знаю, как другие, — сказал он, — но этот радиотелескоп явно нуждается в серьезном ремонте.

— Тебе повезло, — откликнулся Каллум. — Мой нуждается в полном демонтаже и замене. В одной тарелке тут дыра размером с Лох–Несс.

— Это хорошо, — сказал Юрий.

— Как это? — удивился Алик.

— Это значит, что деятельность оликсов тут не кипит. Все их корабли сосредоточены в кольце и вокруг червоточин. Им потребуется время, чтобы перебросить сюда что–нибудь, когда мы включим передатчики.

— Мой почти на месте, — сообщила Кандара.

— Джессика?

— Пять минут. Сенсоры передатчика не обнаружили тут никаких кораблей.

— Гадские телескопы, — пробурчал Каллум. — Кто знает, что у них в середине. Кто–то же должен следить за приемниками.

— Отсутствие кораблей и состояние тарелок обнадеживают, — ответил Юрий. — Трансляция может сойти нам с рук.

— Девяносто минут, если повезет. Но поймать Сигнал поможет только чудо.

— Они будут следить, — сказала Кандара. — Будут–будут.

Через десять минут все вышли на позиции.

— «Спасение» взбесится, — радостно заявил Алик.

— Надеюсь, — кивнул Юрий. — Готовьтесь.

Когда начался обратный отсчет, Алик в последний раз проверил положение передатчика. И при счете «ноль» отправил Сигнал.

Центр каждого передатчика представлял собой плотный шар активных молекул, формирующих динамическую решетку, предназначенную для изоляции отдельных антипротонов. Решетка должна была отключаться при длинной последовательности, обеспечивая полноценную аннигиляцию материи/антиматерии, при этом высвобождаемая энергия запускала феноменально мощный электромагнитный импульс. Теоретически это должно было длиться девяносто минут.

Но запутанная связь Алика с передатчиком тут же оборвалась: чувствительная бортовая электроника мгновенно вышла из строя от энергетической бомбардировки.

— Ну вот, кое–что случилось, — сказал он. — Мой вырубился.

Остальные тоже признались, что потеряли прямой контакт со своими передатчиками.

— Мы в семи а. е. от ближайшего Сигнала, — сказала Джессика. — Через час узнаем, что случилось.

— Если у нас получилось, «Спасение жизни» узнает об этом гораздо раньше, — заметил Каллум. — У каждого корабля и станции в этой звездной системе имеется запутанная связь. Так что узнают они все, сразу.

Алик закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на чужих мыслях, шелестящих в его голове. И действительно, через минуту из бормотания единого сознания выделилось главное — удивление и тревога. Это сознания, управляющие радиотелескопами, делились своим восприятием.

Он сосредоточился на мыслях, касающихся того радиотелескопа, до которого добрался его передатчик. Крохотная мощная звезда висела над ним, сгорая в верхней части фиолетового спектра. Ниже тарелка помогала отражать и концентрировать Сигнал, превращая его в луч, тянущийся в направлении Сол.

— Черт, сработало. — Голос Алика невольно выдал его удивление.

Хоть что–то мы сделали правильно!

— Рада за тебя, — проворчала Кандара.

Исследуя мысли единого сознания, Алик увидел четыре передатчика Сигнала — четыре яркие фиолетовые искры, но вот пятый… Что–то пошло не так с процедурой аннигиляции. Все антипротоны вырвались из ограничивающей решетки одновременно, вызвав сильнейший взрыв, в основном в форме гамма — и рентгеновского излучения, — так что выброс энергии на миг сравнялся мощностью со звездой оликсов. Додекаэдр из тарелок уже разрушался, вогнутые поверхности с континент размером плавились и трескались. Он видел раскалывающие тарелки длинные трещины, поверхность которых, обращенная к взрыву антиматерии, уже закипала. Потом ближайшая к катастрофе точка обзора исчезла из мыслей единого сознания.

— Что случилось? — спросил Каллум.

— Ядро моего передатчика переусердствовало, — пробурчала Кандара.

— Да ладно, не стоит вешать нос, — сказала Джессика. — Четыре передатчика работают. Если активные молекулы сохранят сцепление, они продержатся еще почти полтора часа.

— Но без моего мы потеряли двадцать процентов мощности вещания.

— Ничего, осталось вполне достаточно, чтобы разозлить оликсов, — заявил довольный Каллум.

Алик улыбнулся, вслушиваясь в яростные мысли, бурлящие в едином сознании. Они были правы насчет того, что рядом с радиотелескопами нет никаких звездолетов. Восемнадцати кораблям Избавления и одиннадцати кораблям Решения было приказано отклониться от курса и перехватить генераторы сигнала. Но ближайшие находились больше чем в а. е. от цели. Даже при максимальном ускорении им потребуется пара часов, чтобы добраться до радиотелескопов, а к этому времени передатчики Сигнала исчерпают свой запас антипротонов.

Они продолжали читать мысли единого сознания, пока не погас последний передатчик. В общей сложности Сигнал транслировался девяносто одну минуту семнадцать секунд.

— Всё хорошо, — сказала Джессика. — Любой хабитат исхода с приличным набором сенсоров сможет принять его.

— Девяностоминутное окошко в пятидесяти тысячах лет? — с горечью произнес Каллум. — Ну конечно, дело верное. Давайте откроем шампанское и устроим вечеринку.

— Ой, расслабься, черт побери, — сказал ему Алик. — Ты же чувствуешь, как всполошились оликсы. Даже если люди не поймают Сигнал, это сделают другие расы. Половина галактики узнает, что здесь что–то есть. И любой, кто бежит от вторжения оликсов по совету неан, сразу поймет, что к чему. Это начало конца, чувак.

Каллум опустил голову.

— Может быть.

Восемь часов спустя «Спасение жизни» прибыло к вратам. Корабли сопровождения больше не нарезали вокруг него восторженные спирали; никто ничего не праздновал. Мысли единого сознания сделались сухи и формальны.

Оставшиеся группы датчиков на внешнем корпусе ковчега показали им приближающуюся преграду — почти иллюзорное рефракционное полушарие, окруженное ореолом галактического ядра, растущее, растущее — и заслонившее наконец всё наружное пространство. И они вошли в него с легким всплеском, раздвигая зыбкое серебристое мерцание.

КВИНТА ГОКС

«Спасение жизни», прибытие к вратам

Блин, ну я так и знал! Это пронырливое дерьмо, эти жалкие человечки все–таки провернули какое–то темное дельце. Нельзя им доверять, нельзя! Никогда.

Наверное, они каким–то образом запустили в транспортный корабль нейровирус неан и подорвали его единое сознание. Совсем как Соко тридцать лет назад. Завели его в ангар, когда мы отступали от Земли. В тот день была такая суматоха. Мы так и не поняли, почему они не атаковали все наши позиции одновременно. Они могли бы обстрелять этими своими смертоносными ракетами–порталами «Спасение жизни». Не чтобы уничтожить — тогда они перебили бы кучу своих, а они похвально сентиментальны. Но они могли бы вывести из строя генератор червоточин. Мы бы оказались в весьма затруднительном положении, одни–одинешеньки. Что ж, теперь мы знаем, что они затевали на самом деле. Всё в этом нападении было намеренно хаотичным, тысячи наших кораблей бежали от нападающих; даже единое сознание не анализировало подробно все маневры.

Я оторвался от своей бесконечной задачи, проверил контейнеры с миллиардами людишек и потянулся дальше, к дивному союзу с единым сознанием. Оно в срочном порядке пересматривало память ангара. Этот корабль поднялся от Солт–Лейк–Сити, там люди атаковали особенно яростно. Воспоминания были неполными, неадекватными, изобилующими слишком большим количеством пробелов. Мы были глупы. Нет: оно было. Чересчур снисходительно.

Теперь мы платим за наше сострадание, за то, что относились к людям с любовью и уважением. А тем временем их питаемые антиматерией радиоустройства транслируют наши координаты на всю галактику. И мы ничего не можем с этим поделать. Пока. Ближайшим кораблям туда два часа лету.

Я не понимаю, зачем они устроили эту передачу. До системы Сол — пятьдесят тысяч световых лет. Не могут же они звать на помощь. Для нас это заминка, неудача, но не поражение. Наши доблестные корабли Решения вернутся к жалкому человеческому миру и заселенным планетам уже через тридцать лет. Все оставшиеся люди будут освобождены от их никчемных жизней, чтобы мы понесли их в объятия Бога у Конца Времен. Для тех же, кто уже у нас, не будет никакого «спасения».

Так что… зачем? Зачем это? Зачем тратить столько усилий, вбухивать массу ресурсов — пожалуй, всё, что у них было, — только чтобы доставить сюда эти передатчики? Люди никогда не получат их сообщения. О. А им и не надо…

Я полностью открылся единому сознанию.

— Это неаны, — заявил я. — Они за этим стоят.

— Почему вы так решили? — благосклонно спросило единое сознание.

— Крайне маловероятно, что это послание будет обнаружено какой–либо группой людей, ускользнувшей от нашей доброты. Однако нам известно, что предательские гнезда неан рассеяны по всей галактике. Они, как и мы, прислушиваются к передачам недавно возникших видов. Они поймут, что означает этот сигнал и откуда он исходит.

— Не только неаны, — неосмотрительно призадумалось единое сознание.

Глубинные воспоминания из нейростраты корабля–ковчега. Мы увидели Като — красные пятна, портящие звездный ландшафт, разрушения, учиненные ими, когда они разгадали нашу истинную благородную миссию. Хуже того, мы почувствовали гибель доблестных единых разумов, когда боевой флот ангелов громил и жег наши корабли Гостеприимства. Печаль потери и по сю пору живет в мыслях каждого оликса.

— Мы можем выяснить истинную цель этой передачи, — сказал я. — Люди, наверное, еще на борту. Их можно допросить.

— Дестабилизированный транспортный корабль был уничтожен. Сымитировать это не способно никакое нейровирусное искажение; осуществлялась внешняя проверка. Я очистило себя от скверны и подтвердило свою абсолютную целостность. Остававшиеся в ангаре корабли летят в звезду. Их траектории отслеживаются. Иллюзий больше нет. Люди погибли вместе со своим кораблем.

— Люди, посвятившие себя какой–то миссии, редко кончают жизнь самоубийством. Я знаю. Я хорошо понимаю людей. Очень хорошо.

— Ваше знание человеческой психологии не оспаривается. Вы поделились им со мной, и теперь я использую ваши процедуры в своем анализе. Во мне им спрятаться негде. Квинты и обслуживающие организмы обыскали ангар и не нашли никаких следов человеческой деятельности. Их нет. Люди мертвы.

Единое сознание глядит на меня с поистине неимоверной высоты. Оно, блин, даже не слушает.

— Это не так.

— Ваше нежелание признать мой авторитет вызывает беспокойство.

— Я просто предлагаю вероятные возможности. Если люди на борту этого корабля, они попытаются выжить.

— Если, если… А если, как вариант, кораблем управляет Ген 8 Тьюринг? Если на борту находится неанский метачеловек? Нет. Прискорбный инцидент закрыт. Радуйся; мы вот–вот войдем в анклав.

— Я радуюсь. Единое сознание врат следит за приближением враждебных кораблей чужих?

— Конечно. Уже отдано распоряжение, дозорные сенсоры в звездной системе врат будут обновлены. Установят новые датчики ближнего действия, чтобы усилить наблюдение за ближним космосом. Теперь приступайте к своим обязанностям. Ситуация вернулась в обычное русло.

Но это не так! Из–за этого высокомерного ублюдка нас всех убьют. Эти инопланетные паразиты всё еще на борту, прячутся где–то. И я собираюсь найти их. Я собираюсь доказать, что единое сознание ошибается. Я с удовольствием ткну его в это самодовольной мордой. Кто знает, может быть, полное сознание оликсов даже вознаградит меня, повысив до единого сознания — не на корабле Решения, а на ковчеге, как я и заслуживаю. Это было бы что–то. Разве оно того не стоит?

«МОРГАН» Миссия «Последний Удар», год двенадцатый

Деллиан, Ирелла и все остальные экипажи провели двенадцать лет в домене–торе. Двенадцать лет, пока фракция истории реконструировала тридцать кораблей флотилии. Они также усилили защиту нейтронной звезды, добавив концентрические слои датчиков и порталов на три световых года, готовясь к прибытию любых кораблей со стороны сенсорной станции оликсов, находящейся на расстоянии шестидесяти семи световых лет от них. Иммануээль изменил скорость течения времени, убрав ускоренный режим, превративший биосферу в древний восхитительный парк, и включив то самое медленное время, которое использовалось в анклаве оликсов.

Деллиану пришлось признать, что это намного лучше, чем вновь погрузиться в анабиозную капсулу.

— Так ты думаешь, они смогут переместить во времени флот, пока мы будем находиться внутри червоточины? — спросил он.

В последний день перед тем, как отправиться к звезде анклава, они с Иреллой прогуливались по одному из лесов домена. Они проделывали это каждый день, наслаждаясь временной передышкой и погружением в обстановку, наверное, самую близкую к окружающей среде старой Земли. Как ни странно, лес казался даже более естественным, чем на Джулоссе. Деллиан решил, что это связано с древностью природы, которая сама по себе внушала уверенность. Некоторые деревья в лесу были настоящими столетними великанами. Так что они с Иреллой исследовали не слишком заросшие тропинки, иногда забирались на величественные деревья и заканчивали купанием в одном из больших каменных бассейнов.

В целом это был приятный опыт — до сегодняшнего дня. Когда течение времени нормализовалось, чтобы они могли вернуться во внешнюю вселенную, им нанес визит андроид Энсли.

— Комплексные ребята знают свое дело, — сказал белоснежный андроид. — Если все пойдет по плану, мы действительно будем у анклава через пару недель — по нашему времени. Можете в это поверить?

— Нет, — безучастно ответил Деллиан.

— Легко. — Ирелла сердито покосилась на него.

— Да ладно тебе, Деллиан, — хмыкнул Энсли. — Только не говори, что тебе не интересно посмотреть, как они модернизировали оружие.

Черт, если бы они сделали вам боевые скафандры, как у Янки из «Космического префекта — 3», я бы запихнул этого андроида в один такой и самолично присоединился бы к штурму «Спасения жизни». Потрясающие штуки.

— Отлично. Хотя я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— «Космический префект — 3» — это была такая игровая матрица, когда мне было… Ну, когда у меня было обычное человеческое тело. Игра вышла, пожалуй, году эдак в две тысячи сотом. Моя память отчего–то магическим образом не улучшилась, когда меня переместили в корабль Фабрики; всё, что я помнил тогда, — это всё, что я буду когда–либо помнить. Но имейте в виду, теперь у меня отличный доступ ко всем этим воспоминаниям.

— Так ты умирал? — спросила Ирелла.

— Черт, нет. К тому времени я перенес немало полных клеточных перестроек. Мое тело пребывало в хорошей форме. Методы омоложения в хабитатах исхода были весьма неплохи. Уж получше тех, что на Сол. Мне поначалу нейроны–то повредили. Не то чтоб серьезно, но достаточно, чтобы изменить меня. Да уж, поверьте, у меня тогда выдалась парочка действительно психованных столетий.

— Ты хочешь сказать, что твое первоначальное тело — настоящий ты — все еще где–то живет?

Андроид задумчиво нахмурился:

— Я не помню. Помню себя на койке в какой–то модной клинике; рядом Эмилья, кто–то из моей семьи — Гвендолин, безусловно. Потом я возродился в корабле. Но — два меня? Черт, нет, это было бы слишком странно. Я почти уверен, что не пошел бы на это. Есть только один я, вот этот — истинный Энсли Зангари, не принимающий замены. Ядро моей личности — точная копия моей первоначальной нейронной структуры, но большая часть мышления протекает в квантовых массивах; это дает мне быстродействие и сноровку в бою.

Деллиан усмехнулся:

— И что, это не слишком странно?

— Эй, хватай всё, что может предложить тебе вселенная, парень.

— Так твое тело мертво? Прости.

— Да ладно. Оно прожило тысячи лет, без всяких притом махинаций со временем. Каждый из этих годов я прожил по–настоящему. И могу проделать это снова.

— Погоди. Что?

— Видишь ли, в данном случае моя личность как бы заморожена, заперта в том, в чем была в тот момент, когда ушло мое тело. Нейронное ядро корабля не обладает той неупорядоченностью, которой подвержен человеческий мозг. Я неизменен. Значит, когда все это закончится — и при условии, что я выживу, — у меня будет выбор. Я могу продолжить быть кораблем или могу клонировать себе новое тело и перенести в него мой разум. Я снова буду собой, точно таким же, как прежде.

Деллиан рискнул взглянуть на Иреллу, заранее зная, что увидит: лицо, лишенное всякого выражения, ну разве что плоский нос слегка сморщится. Это не имело значения; он точно знал, что она думает.

А как насчет души?

— Похоже, преемственность тут — тема многоуровневая. Ты знал о той группе ультраутопийцев, что собрала Эмилья?

— Отчасти. Я знал, что она и некоторые утопийцы первого уровня сформировали политическую группировку, этакое движение лоялистов. Воспоминания опять–таки не слишком точны. Знаю, что мы с Эмильей были обеспокоены отсутствием успеха в хабитатах исхода. Когда мы бежали с Сол, мы верили, что не пройдет и тысячи лет, как мы осадим анклав. Что ж, этого не случилось. К тому времени, как мы попали на Фабрику, мы поняли, что нам придется изменить подход к исходу. Наши технологии остановились в развитии, но были достаточно хороши, чтобы позволить людям адаптировать неанский подход к выживанию при оликсах. Я никогда не знал, кого она завербовала, но мы договорились о программе мягкого влияния с долгосрочными перспективами. Так мы сохраняли нашу цивилизацию, но медленно меняли цель, отвращая корабли поколений от планетарной жизни. Впрочем, должен признать, что я не ожидал, что это будет так мягко и так медленно. Люди вроде Кенельм… оне могло бы быть и чуточку поактивнее.

— Не такое впечатление о тебе сложилось у меня на Ваяне, — сказала Ирелла. — Там тебя интересовало нападение на анклав, а не ведение защитной кампании, направленной на то, чтобы держать оликсов подальше от этой части галактики.

Гладкое лицо андроида умудрилось изобразить нечто вроде задумчивости:

— Ну, да. Может, я и не способен изменить своего мнения, но я и не Тьюринг с заранее заданными тактическими задачами. Все, что я когда–либо хотел, с того дня, как «Спасение жизни» объявилось у Сол, — это отправить этих ублюдков–оликсов в небытие. И это был мой величайший шанс.

— А на Фабрике знали это, когда помещали тебя в корабль?

— Эмилья знала. Но это не имеет значения. В этих краях полно других кораблей с Фабрики, которые способны причинить оликсам немало горя, если те начнут рыскать поблизости.

— Сколько? — спросил Деллиан.

— Не знаю. Это стратегическая информация. Но теперь нам известно, что есть не только я, Сигнал Лоло Мод тому доказательство. Счастливое совпадение, да?

— Что? Что другой корабль с Фабрики победил оликсов?

— Нет. — Пугающе пустое лицо андроида повернулось к Ирелле. — Что вы притормозили в полете. Эта флотилия, знаете ли, строилась не по правительственному заказу.

Деллиан открыл было рот…

— За каждый компонент отвечал подрядчик, запросивший самую низкую цену, — сообщил ему Энсли. — Так когда–то создавались все звездолеты. Летать на них было довольно интересно. Сидишь на вершине столба огня и ярости, гадая, какая же часть откажет первой.

— Я хотела дать цивилизации нейтронной звезды как можно больше времени для развития до нашего появления, — сказала Ирелла. — Торможение, потом новый набор релятивистской скорости добавили к нашему полету годы. Некритический единичный сбой — вполне безобидный способ добиться этого.

Деллиан стиснул зубы.

Святые! Я должен был догадаться.

Он не осмеливался взглянуть на Иреллу.

— Мне нравится ирония, — сказал Энсли. — Расщелкав манипуляции с экзотической материей, комплексные люди буквально получили столько веков, сколько их душам угодно.

Ирелла пожала плечами:

— Задним умом…

— Но сейчас мы здесь, — сказал Деллиан.

— И оликсы тоже, — весело добавил Энсли.

— Иммануээль засек их?

— Да. Одиннадцать кораблей Решения, в двухстах восьмидесяти а. е. от нас, приближаются; притормозили до ноль двух световой. И все несут терминалы червоточин. В червоточинах, конечно, тоже имеются корабли Решения, и немало.

— Быстро они добрались, — сказала Ирелла.

— Мы в шестидесяти семи световых годах от сенсорной станции, — повторил Энсли. — Они знали, что мы придем сюда, еще когда мы надрали им задницы на Ваяне. Это кульминация плана Удара, и оликсы теперь понимают это лучше, чем кто–либо другой.

— Я должна была задаться вопросом, сколько человеческих сообществ на самом деле займутся этим, приняв Сигнал или вытащив координаты анклава из единого сознания, — пробормотала Ирелла. — В смысле если ближайшая нейтронная звезда в ста пятидесяти световых годах от вас… зачем беспокоиться? Предоставь это кому–то другому. Все равно не доберешься туда вовремя.

— Неважно, — ответил Энсли. — Комплексные люди собираются нанести удар через двадцать три минуты.

— Они уже там? — удивленно спросил Деллиан.

— О да. — Энсли изобразил приводящую в замешательство ухмылку. — Они воспользовались порталами, чтобы отправить корабли за спину оликсам. И теперь разгоняются до сотни g, чтобы догнать, в то время как корабли Решения тормозят.

— Они маскируются?

— Ну, скажем так, их довольно трудно обнаружить. Мы не знаем всех возможностей кораблей Решения, но Иммануээль полон надежд.

— Ты уничтожил все корабли Решения у Ваяна, — сказал Деллиан. — Уверен, комплексные люди тоже на это способны.

— Да не вопрос, малыш. Суть в том, насколько быстро они перебьют их. Думай об этом как о большом испытании армады комплексов перед серьезным визитом в анклав.

— Но сенсорная станция узнает, что они потерпели поражение, — сказала Ирелла. — Как только генераторы червоточин будут уничтожены, червоточины схлопнутся. Все одиннадцать разом — и оликсы сообразят, что люди разработали здесь что–то пугающе мощное, особенно после Ваяна и того, что Лоло Мод сделало с оликсами у звезды другого Сигнала.

— Ну–ну, давай.

— Я хочу по–настоящему наблюдать за тем, что происходит, — заявил Деллиан.

«Если смогу понять», — подумал он, но вслух не произнес.

— Попкорн готов и ждет в конгресс–зале, — любезно пригласил Энсли.

Через инфопочку Деллиан вызвал портал — и получил его пару секунд спустя. Портал упал на тропинку и расширился.

Они шагнули в него и оказались в зале. Чрезвычайно высокое тело Иммануээля уже было здесь, присутствовали и люди, имеющие доступ к новостям. Деревянные стулья исчезли, так что все стояли, глядя на большой тактический дисплей, спроецированный в воздух перед центральной колонной. Сегодня призматический свет внутри кристалла был заметно приглушен: комплексные люди сосредоточились на приближающихся кораблях Решения.

. Деллиан и Ирелла подошли к Иммануээлю.

— Как дела? — спросила Ирелла.

— Никаких отклонений в траектории кораблей Решения, — ответил комплексный человек. — Мы считаем, что они еще не обнаружили наши силы.

Деллиан изучал большой дисплей. Графика была довольно проста: скопление из одиннадцати алых значков с лиловыми векторами курсов, ползущими к сверкающему изумрудному сгустку данных — нейтронной звезде. Позади них, выстроившись фиолетовой стрелой, мчались за кораблями Решения ударные крейсеры. Через секунду Деллиан разобрался в масштабе; одиннадцать кораблей Решения занимали пузырь пространства диаметром больше а. е. Крейсеры уже шли на ноль четырех световой и продолжали ускоряться.

— А какое оружие вы намерены применить против них? — спросил Деллиан.

— Первый залп будет чисто кинетическим, — ответил Иммануээль. — Крейсеры могут стрелять с релятивистской скоростью. Не будет ни плазменного выхлопа, ни гравитационной эмиссионной волны. Но когда корабли Решения поймут, что их атакуют, мы сразу переключимся на активное оружие. Это займет от десяти до ста миллисекунд после обнаружения.

Деллиан невольно — и с недоверием — хмыкнул.

— Быстрота нам необходима, — пояснил Иммануээль. — Если дать им время, корабли Решения просто замкнут червоточины, находясь в них, и полетят обратно к сенсорной станции, или где там находится другой конец. Если вы помните свою историю, именно так Оборона Альфа вынудила поступить «Спасение жизни» над Землей, когда «Еретик–мститель» благополучно оказался на борту ковчега.

— Да. Но… как думаешь, сколько времени им понадобится?

— Мы полагаем, от одной до одной и пяти десятых секунды. Когда они приблизятся к нейтронной звезде, то будут очень бдительно следить за нашей реакцией. Что включает и возможность мгновенного бегства. Что мы бы и сделали.

Дел и представить себе не мог, сколько факторов комплексные люди включили в свой сценарий атаки.

— Мы же вам на самом деле совершенно не нужны, да? — тихо проговорил он.

— Это всего лишь базовая орбитальная механика, — сказал Иммануээль. — Простая математика. С анклавом всё будет гораздо сложнее.

— Ух.

— Если вы не захотите присоединиться к нам на Последнем Ударе, мы поймем.

— О нет, всё в порядке, мы с вами, — заявила Ирелла; отсветы изображения на дисплее играли на ее лице, словно подчеркивая ее целеустремленность — решительность, всегда пленявшую и пугавшую Деллиана разом.

Он обменялся понимающим взглядом с белым андроидом, что вызвало целый ряд новых вопросов. К примеру:

Неужто Энсли действительно смотрит этими пустыми глазами?

Атака оказалась скучной. Совершенно не оправдала ожиданий. Алые значки просто исчезли. Кто–то радостно ухнул, кто–то зааплодировал, но в целом люди просто послушно приняли такой исход. Деллиана почтивозмутило то, что у них нет непосредственного сенсорного покрытия; потребовалось несколько секунд, чтобы получить визуальное изображение взрывающихся кораблей Решения. Но даже тогда это была всего лишь белая–сфера–на–черном–фоне — ничего особенного, ничего, что указывало бы на истинную жестокость зрелища, ничего, что помогло бы прочувствовать успех.

— Червоточины схлопнулись? — нетерпеливо спросила Ирелла.

Иммануээль кивнул:

— Да. Оликсы не смогут вернуться сюда шестьдесят семь лет. Так будет считать сенсорная станция, пока мы не появимся там.

Деллиан следил, как увядают белые соцветия плазмы. Тактика, применявшаяся здесь, слишком уж напоминала жутко продвинутую шахматную партию, разобраться в которой ему было не под силу, — оставалось лишь радоваться тому, что его собственная роль ограничивается штурмом корабля–ковчега и убийством квинт — ничего сложного. Уничтожение червоточин кораблей Решения было отвлекающим маневром, оно должно было заставить оликсов сосредоточенно гадать, кто же обитает на нейтронной звезде. Они отчаянно захотят вернуться, собрав серьезные силы, чтобы противостоять брошенному им вызову. На самом же деле тридцать четыре года назад комплексные люди отправили звездолет, несущий червоточину, к сенсорной станции. И прибудет он за десятки лет до того, как кто–либо из оликсов вернется сюда, застав их врасплох, совершенно неподготовленными.

— Что будет, если за первой волной кораблей оликсов, которую вы только что уничтожили, идет вторая? — спросил Деллиан. — Или третья. Или больше?

— Мы будем бдительны и не пропустим приближение любых кораблей, — ответил Иммануээль. — Какое–то количество судов оликсов при разрушении червоточины материализуются в реальном пространстве между этим местом и сенсорной станцией. И некоторые из них могут решить полететь сюда, а не возвращаться домой. Не думаю, что они станут проблемой.

Ирелла не отрывала взгляда от затухающих взрывов.

— Хорошо. Теперь мы можем нанести настоящий ответный удар.

Два часа спустя Деллиан прошел через портал назад в обновленный «Морган». Корабль радикально отличался от того, что улетал с Джулосса. Комплекс сферических решеток сменился обтекаемым пятикилометровым конусом из того же защитного зеркально–медного материала, из которого состояла оболочка всех гранул кольца нейтронной звезды. Основанием служила простая неглубокая полусфера, озаренная аквамариновым светом усовершенствованного гравитонного двигателя, с ободом, «поросшим» длинными алыми и черными зубцами и напоминающим оттого окровавленный терновый венец.

На оптике Деллиана развернулась схема. Почти всю переднюю секцию занимал ангар, загруженный оружием и вспомогательной аппаратурой; далее располагались пятьдесят две палубы секции жизнеобеспечения и кормовая инженерная палуба. Вот и всё. «Морган» лишился и сложного оборудования для разработки (и переработки) недр астероидов, и репликаторных систем фон Неймана. Теперь это был чистокровный военный корабль. Никаких компромиссов, никаких поправок на неудачу. Нельзя было не признать безупречность логики. Если в анклаве оликсов они проиграют, не будет никакого бегства, и не смогут они укрыться среди звезд, чтобы спокойно перегруппироваться. Проиграв, они погибнут — или того хуже. Но если — когда! — они выиграют, их ждет светлое будущее с воссоединившейся в победе, богатой возможностями человеческой расой.

Этот исход был так близок, что Деллиан почти пережил его, шагая по круговому главному коридору тридцать третьей палубы к каюте, отведенной им с Иреллой. Пол был плоским, к чему он не привык, но этой версии «Моргана» не требовалось вращаться, чтобы обеспечить гравитацию.

— Искусственная гравитация — всего лишь одна из функций манипулирования экзотической материей, — одобрительно сказала Ирелла. — Точно так же здесь обеспечивается и контроль над потоком времени. Они прекрасно овладели этой технологией.

— Да, — сказал он. — Знаешь, я действительно сомневаюсь, что мы им нужны.

— Мы им не нужны. Но я должна лететь.

— Конечно. И я с тобой, Ир.

Решение было не таким уж трудным, по крайней мере для него. К счастью, и весь его взвод решил поучаствовать в Последнем Ударе — хотя значительная часть экипажей боевых кораблей, прибывших к нейтронной звезде, предпочли пойти своим путем и построить хабитаты, чтобы дрейфовать в бескрайних безднах межзвездного пространства. Удивительно, но Кенельм решило остаться с «Морганом».

Деллиан не обижался на тех, кто ушел, — не обижался даже на бывшего капитана за то, что оне осталось. Ему хотелось, чтобы, когда они наконец прибудут к «Спасению жизни», на штурм ковчега вместе с ним пошли только те, кто по–настоящему предан делу.

Он опустился на кровать, оказавшуюся больше и мягче прежней. Стены пустовали, ожидая, когда Ирелла отформатирует их текстуру.

— Как думаешь, сколько времени тебе потребуется, чтобы адаптироваться ко всем усовершенствованиям брони? — спросила она.

— Пара месяцев по меньшей мере. Я изучал возможности. Они перешли на микро — и макроуровни. Кое–что из этого оружия способно уничтожить целую эскадрилью охотничьих сфер, а кое–что — стереть мельчайшие участки нейростраты.

— Святые, ты уж будь теперь осторожен, используя то, что хоть как–то контактирует с единым сознанием.

Он развел руками:

— Поверь, я усвоил урок. В этих новых системах имеются кое–какие предохранительные средства.

— Отли–и–и-чно.

— Да! Процедура нью–анимации анализирует любой импульс, исходящий от нейростраты. Это как независимый аспект комплекса — умный, но не осознающий себя.

— Послушать тебя — ну просто мастер кодирования.

— Я только что прочел инструкцию. Но сложнее всего будет обучить когорту обращаться с новым оборудованием. Надо вложить в них целый набор свежих ответных рефлексов. Это займет время.

— Ну, в этом и заключается преимущество управления временем. Ты можешь получить его столько, сколько тебе угодно, — хоть много, хоть мало.

Деллиан приподнялся на локте и посмотрел на нее:

— Я могу придумать кое–что, на что мы могли бы потратить все это дополнительное время.

— Не сомневаюсь, — лукаво усмехнулась она.

— Нет! То есть — да. Но нет, я имел в виду, что мы могли бы сделать то, что сделали все те люди с нейтронной звезды, как их там называл Иммануээль… натуралисты? Они жили тысячи лет. И жизнь их не была обременена угрозой оликсов. У нас тоже могла бы быть такая жизнь.

— У каждого может быть такая жизнь, Дел. Как только мы освободим их из анклава.

— Да. Да, наверное. Если так посмотреть…

— Но я понимаю.

Она села рядом, начала растирать ему спину между лопатками.

— Тебя не тревожит, насколько комплексные люди… другие? — спросил он.

— Тревожит меня? Нет. Если честно, я малость благоговею перед ними.

— Святые, правда? Так ты бы усовершенствовала себя? Стала комплексом? Как они?

— Не сегодня.

Она улыбнулась, но это не успокоило его.

— Но ты думала об этом?

— А ты нет?

— Не всерьез. Но… Святые! В этом месте, со всеми этими их технологиями локального сдвига времени ты могла бы выйти отсюда и вернуться через час по моему времени, прожив пятьдесят лет полноценным комплексом. Я бы и не узнал.

— Да. От этих изменений времени у тебя просто голова идет кругом, верно?

— Конечно. У меня. Моя тупая голова.

— Ну что ты. У тебя прекрасная голова. Я знаю. Я была там внутри.

— Ох, дерьмо. Мы действительно собираемся это сделать, да?

— Ну, оружие комплексов выполнит за нас большую часть, но — да. — Она торжественно вскинула голову. — Мы собираемся это сделать. Собираемся войти в анклав.

— Раньше мы были слишком самоуверенны. Пускай мы победили у Ваяна, но могла ли ты себе представить, что мы выступим против анклава с такими кораблями, каким был «Морган»? Нас окуклили бы в первую же минуту.

— Это еще вполне может случиться. Кто знает, на что способны оликсы? В этом отношении встреча с ними ничуть не отличается от того, что было раньше. Но никогда не предполагалось, что «Морган» пойдет в бой в одиночку. План Удара всегда имел целью собрать людей у нейтронной звезды и объединенными силами напасть на анклав. Именно это мы и сделали.

— Ты сделала.

— Я вооружила нас надеждой, вот и всё.

— Святые! Все–таки как насчет того, чтобы нам с тобой прожить эти четыре тысячи лет, Ир? Мы могли бы это сделать, ты и я. А потом, пожив вдосталь, мы вышибли бы пинком дверь анклава.

— Нет, Дел. Как бы ни ошибалось поколение Александре, создав нас. Мы здесь. У нас есть цель, даже если у нас и не было выбора. И едва ли мы первые люди, оказавшиеся в такой ситуации.

— Что ж, будем надеяться, что мы — последние.

Взвод собрался вокруг пары больших столов в столовой тридцать третьей палубы, оттекстурированной кем–то в стиле парижского левобережного кафе двадцатых годов двадцатого века, с высокими сводчатыми потолками и мерцающими газовыми лампами под абажурами из матового стекла, с длинной полированной стойкой вдоль одной из стен — только вот пищевые принтеры вместо официантов в белых накрахмаленных фартуках несколько портили эффект. Высокие окна, якобы выходящие на знаменитый бульвар Сен–Жермен, туманили тактические дисплеи, демонстрирующие систему нейтронной звезды.

Деллиан потягивал горячий шоколад, наблюдая, как фракция истории готовится покинуть нейтронную звезду. Как и всё в диске вокруг звезды, генератор червоточин представлял собой большую неопределенной формы гранулу с волнистой медной поверхностью, защищающей находящееся внутри оборудование. На его глазах покрытие отогнулось плавным движением, открыв утробу, испускающую отчетливое фиолетовое сияние черенковского излучения. Он даже был немного разочарован тем, что сияние не скручивается в бесконечный вихрь.

— Далеко она тянется? — спросил Ксанте.

— Фракция истории отправила корабль–носитель к сенсорной станции оликсов за двадцать два года до нашего прибытия, — сказала Тиллиана. — А мы здесь двенадцать лет, так что корабль уже в тридцати четырех световых годах отсюда, плюс–минус. Осталось еще тридцать два.

— Трудно поверить, что здесь было всего две фракции, — сказала Элличи. — Истории и выхода. На сто тысяч человек? Да ну, это нереально.

— Их фракции — организации, вмещающие широкий спектр идей, — пояснила Тиллиана. — И не забывай еще о куче натуралистов, тех, кто не усовершенствовался до уровня комплекса.

— Эй, смотрите, гранулы кольца движутся, — воскликнул Урет.

Деллиан бросил взгляд на дисплеи. Гранулы, ближайшие к червоточине, устремились к ней, за ними потянулись другие. Движение напомнило ему косяк игривых рыбок, следующих за своими предводителями.

Через час в движение пришло все кольцо, каждая гранула направлялась к червоточине.

— Значит, все кольцо идет с нами, чтобы вторгнуться в анклав? — спросил Джанк.

— Каждая гранула, да, — подтвердила Ирелла. — Это ведь либо боевые корабли, либо особое оружие. Это армада, и наша маленькая флотилия — ее часть. Наконец–то!

На оптике Деллиана замигала иконка Александре.

— Приготовьтесь, — сказало оне. — Мы отправляемся к терминалу червоточины.

Данные на оптике показали, что «Морган» ускоряется. Деллиан нахмурился, увидев, что они уже перешагнули отметку в десять g. Гравитация оставалась абсолютно стабильной, как будто они сидели на планете.

— Может, нам сперва следовало провести испытательный полет… или двадцать полетов, — сказал Урет. — В смысле, а что если бы компенсаторы не сработали?

— Все корабли флотилии были тщательно протестированы, пока мы отдыхали в домене, — сказала ему Ирелла. — Все неполадки устранены.

— Э… какие неполадки?

Уголки ее губ приподнялись в слабой улыбке. Деллиан присмотрелся. Ирелла сидела с Элличи и Тиллианой на другом конце стола, закрыв глаза, с отстраненным выражением лица.

В последнее время он все чаще видел ее в такой позе. Почти половину времени Ирелла где–то витала, тело ее было духом, перемещающимся по этому миру без какой–либо реальной основы. А разум… Он знал, что она использует нейронный интерфейс, чтобы напрямую подключаться к сети «Моргана». Это помогало ей гораздо глубже погружаться в цифровую вселенную — никакая инфопочка такого восприятия не обеспечивала. Он сам не пользовался своим интерфейсом после излечения. Даже несколько раз ходил в медотсек «Моргана», собираясь его удалить. Но каждый раз останавливался у порога, разворачивался и шел назад.

«Я хочу быть равным ей… или по крайней мере не считаться низшим».

Все визуальные дисплеи, заполнявшие окна кафе, показывали сто пятьдесят очень крупных гранул, от которых исходили мощные гравитационные волны.

Гранулы начали приближаться к самой нейтронной звезде. Больше половины из них меняли наклон орбиты, поднимаясь из плоскости эклиптики, в результате равномерно распределяясь над темной поверхностью.

— Они формируют клетку, — сказала Ирелла.

Деллиан понятия не имел, о чем это она. Он взял миндальный круассан, откусил кусок.

— Какую клетку?

— Крупные гранулы — высокомощные гравитонные системы, которые удержат нейтронную звезду во время перевозки. Они также действуют как проводники отрицательной энергии, как и любой корабль, летящий внутри червоточины.

— Перевозки? — переспросил Урет.

Ирелла открыла глаза и улыбнулась друзьям:

— Полагаю, никто из вас так и не удосужился получить доступ к полному плану миссии?

Тиллиана усмехнулась:

— Ну конечно, они и не подумали.

— Требуется очень много энергии, чтобы удерживать червоточину открытой на протяжении шестидесяти с лишним световых лет, не говоря уже обо всем пути до анклава, — сказала Ирелла. — Действительно очень, очень много.

— Ох, великие святые, — выдохнул Деллиан, когда на его оптике наконец промелькнула информация о миссии. — Она летит с нами. Они берут нейтронную звезду в анклав.

— Если точнее, — вставила Ирелла, — они собираются атаковать анклав с помощью нейтронной звезды. Это в высшей степени волшебная пуля.

— Против чего? — требовательно спросил Фалар. — Я в курсе, все говорят, что мы не знаем, что там внутри, но там, наверное, тысячи различных конструкций оликсов. И все хранящиеся в кораблях–ковчегах коконы, для начала.

— Есть только одна цель, — сказала Элличи, — одна главная. У анклава должна быть звезда, чтобы снабжать его энергией. Если уничтожить звезду, отключится питание. А лучший способ уничтожить звезду…

— Ударить по ней нейтронной звездой, — закончила за нее Ирелла, весело улыбаясь. — Бум! И новая. За этим, вероятно, последует коллапс в черную дыру, если звезда анклава достаточно велика.

— Ты шутишь, да? — спросил Урет.

Ирелла, ухмыляясь, очертила указательным пальцем круг вокруг собственного лица:

— Тебе кажется, это лицо шутника?

— Святые!

— Это война, ребята. Победа или поражение, это последняя битва, в которой когда–либо будут сражаться люди. И в этой войне не победишь полумерами.

Потребовалось полтора дня, чтобы все гранулы комплексов влетели в червоточину. Когда большинство оказалось внутри, флотилия «Моргана» — все семнадцать оставшихся кораблей — скользнула следом за ними.

Деллиан снова сидел в кафе, наблюдая за дисплеями, показывающими данные, поступающие с внешних сенсоров. Когда они оказались в тысяче километров от конца червоточины, проводники отрицательной энергии «Моргана» — маленькие, похожие на кинжалы зубцы — плавно вышли из своих пазов по всему фюзеляжу. Ускорение снизилось до ноль одной g. Остальные корабли выстроились вереницей позади «Моргана». Место в арьергарде занял Энсли, его белый корпус отражал тусклый фиолетовый свет черенковского излучения червоточины.

«Морган» вошел в горловину червоточины, и все визуальные изображения разом отключились.

— Что за?..

— Мы больше не в естественном пространстве–времени, — объяснила Тиллиана, не отрываясь от блинчиков с кленовым сиропом и фруктами. — То, что находится за пределами корпуса, не распространяет фотоны.

— Тогда как же мы узнаем, где сейчас другие корабли?

— Их масса проявляется в виде искажений на детекторах экзотической массы «Моргана».

Деллиан изменил входные настройки оптики и обнаружил, что смотрит теперь вдоль гладкой белой трубы, ведущей в какую–то необозримую даль, к точке схода, с какими–то серыми пятнами впереди и сзади, похожими на сгустки тумана. Потом труба изогнулась, по ней побежала рябь, и воображение дополнило картинку дрожью. Потом узкий туннель за «Морганом» заполнила черная сфера, вынуждая трубу деформироваться вокруг себя. Деллиану невольно пришла на ум змея, проглотившая громадную крысу; выпуклость медленно продвигалась вперед.

— Нейтронная звезда, — с довольным видом провозгласила Ирелла.

Отчего–то эта звезда, ползущая сразу за ними, вызывала у Деллиана глубокое беспокойство. Но он вообще оказался как–то не готов к путешествию по червоточине. Однако, окинув взглядом сидящих за столом друзей, сгорбившихся в своих креслах, нервно сжимающих в руках чашки с чаем, кофе и соком, Деллиан понял, что они, похоже, разделяют его тревогу.

— Нам нужно начать тренироваться, — объявил Деллиан.

Что угодно, лишь бы отвлечься от того, что происходит снаружи. Не то чтобы снаружи что–то было. Там не было даже вакуума. Вот в этом–то и проблема.

Тиллиана ухмыльнулась:

— Отлично. Мальчики, мы разработали для вас новые сценарии. Корабль Гостеприимства у Ваяна дал нам основу для некоторых реалистичных условий, которые можно воссоздать для вас в яйце. Вот будет потеха.

— Потеха? — с опаской повторил Ксанте.

— Для нас с Элличи.

Армада комплексов вышла из червоточины в половине светового года от сенсорной станции оликсов. Все взводы находились в состоянии боевой готовности, когда «Морган» вывалился в обычное пространство и время. Они перешучивались и ворчали, облачаясь в скафандры за три часа до прохода через терминал, заявляя, что если оликсы поджидают их, то для них, для людей, все кончится так быстро, что они, наверное, ничего и не узнают. Но случись задержка, стычка между равными кораблями, есть отдаленный шанс, что они все–таки понадобятся и сыграют свою роль.

Так что Деллиан привел взвод в транспортер, где они ждали, и ждали, и ждали… Тиллиана с Элличи сидели в своем тактическом ситуационном центре на двадцать четвертой палубе, а специальный сопряженный с мунками гендес поставлял им огромное количество сенсорных данных в реальном времени.

А Ирелле снова нечего было делать. Она ждала в каюте, лежа на кровати, среди голых, лишенных текстур стен. Ее нейронный интерфейс соединял ее непосредственно с сетью «Моргана». Комплексные люди, перестраивавшие корабль, создали лично для нее полноценную связь. Блуждание по сетевым каналам оказалось непростым опытом пребывания в свободном состоянии, особенно когда она пользовалась квантовой матрицей как буфером для огромного количества доступной информации. Так, наверное, нейронный интерфейс мунков фильтровал данные для Тиллианы и Элличи. За исключением того, что вычислительная мощность матрицы также форсировала и ее сознание.

В этом состоянии трудно было продолжать подыскивать оправдания для того, чтобы по–прежнему оставаться в единственном плотском теле, а преимущества усовершенствования до комплекса были как никогда очевидны.

«Время еще есть. Сколько угодно времени. Сколько я захочу».

Она начала разделять расширившийся разум на части, каждый сегмент мониторил отдельный блок информации: червоточину, армаду кораблей комплексов, клетку нейтронной звезды, транспортер взвода, Деллиана в новехоньком смертоносном бронескафандре, его когорту в новых боевых корпусах. Ее основное внимание легко переключалось между всеми ними.

«На этот раз я действительно ангел–хранитель».

В сознание с фантомным приветом вторглось присутствие Иммануээля, признавая ее соседство в сети.

— Можно понаблюдать вместе с тобой? — спросила она.

— Рад буду компании, — ответил тот.

Она переместила фокус на несколько (всего несколько) гранул, вмещающих аспекты комплекса Иммануээля. Некоторые немногим отличались от носителей боевых кораблей, способных уничтожить своим оружием целые луны. Другие были механизмами посложнее.

— Я не знала, что ты такой… я хотела сказать — большой, но, наверное, лучше подойдет — обширный.

— Я такой, каким хочу быть, — вежливо ответил комплекс. — Возможно, после Последнего Удара я перестроюсь в нечто менее агрессивное.

Вместе они смотрели, как армада выходит из червоточины. Когда корабли шли через горловину, их медные поверхности раздвигались, позволяя большему числу датчиков исследовать новое окружение. Они находились в шести световых месяцах от сигнальной станции оликсов — скромной звезды L-класса с безвоздушной каменистой планетой, вращающейся на расстоянии двух а. е. от нее, и ледяным гигантом размером с Нептун, удалившимся на тридцать две а. е.

Когда корабль — носитель червоточины замедлил здесь ход два года назад, фракция истории направила эскадрилью кораблей–невидимок к аванпосту оликсов, и каждый из них нес расширяющийся портал. Они прилетели в звездную систему незамеченными. А теперь Ирелла наблюдала через выделенные каналы связи, как они медленно скользят на позиции, приближаясь к своим целям.

— Впечатляет, — невольно пробормотала она.

Сенсоры кораблей–невидимок показывали подробные изображения конструкций оликсов. Они зафиксировались на самой станции, когда та находилась в двух третях а. е. от звезды L-класса. Станция представляла собой «гнездо» из семи концентрических, медленно вращающихся обручей. Их поверхности ярко сияли пурпуром в лимонном свете солнца и казались выточенными из цельной глыбы металла.

— Значит, это хабитат оликсов? — спросила Ирелла.

Диаметр внешнего кольца был километров двести.

— Похоже на то. Учитывая уровень их технологического развития, удивительно, что им нужно что–то такое большое, чтобы управлять подобным аванпостом. Возможно, это связано с количеством обслуживающих биологических конструктов, которые они используют.

— Значит, это жилище единого сознания и… что? Стойло для конструктов?

— Возможно. Но активность тут так и бьет ключом, это бесспорно.

Ирелла проследила за орбитальной траекторией станции, разглядев одиннадцать радиотелескопов, пятиугольных додекаэдров, напоминающих симметричные подсолнухи, только шириной в две тысячи километров. Они располагались на равном расстоянии от звезды, что позволяло им сканировать межзвездное пространство в поисках любых, даже самых невинных радиопередач зарождающихся цивилизаций.

Впрочем, радиотелескопы не имели значения. Ее беспокоило число кораблей Решения в пятидесяти тысячах километров от большой многокольцевой станции. Эскадрилья охраняла корабль Гостеприимства, каменный цилиндр длиной тридцать пять километров.

Восприятие увеличило изображение, повисшее в центре сознания детализированным призраком. Профиль корабля оказался неприятно знаком по встрече с почти таким же пришельцем на Ваяне.

— Интересно, сколько там коконов? — пробормотала она.

— Неизвестно, — ответил Иммануээль. — Мы пришли к выводу, что он приписан к новому военному флоту, направлявшемуся к нам. Они полагали, что способны захватить нас.

— Скорее всего, — согласилась Ирелла. Изучив корабли Решения и убедившись, что они действительно представляют собой улучшенную версию прежних, она переключила внимание на экватор звезды, где вокруг кипящей короны вращалась петля материи, частично перекрываемая неестественным штормом протуберанцев, вызванным ее присутствием. — Это, должно быть, генератор, питающий их червоточины. Святые! Сколько энергии они производят!

— Воистину.

Она сфокусировалась на червоточинах, лениво кружащих вокруг станции. Тридцать семь активных, выглядящих омутами излучения Черенкова, ярко сверкали на фоне черноты космоса. Чуть дальше на орбитальной траектории неровно, со смещением относительно оси, дрейфовали одиннадцать мертвых полушарий — обнаженные тонкие механизмы за десятки лет основательно источил беспощадный вакуум. Еще две инертные полусферы медленно вращались друг вокруг друга в призрачном танце.

— Те одиннадцать в первом скоплении, наверное, были терминалами червоточин, которые вы уничтожили, — сказала Ирелла.

— Да. А оставшаяся пара, по–видимому, предназначалась для Баяна и мира–приманки, где они встретились с Лоло Мод.

— А активные червоточины? Наверное, самая большая ведет назад к анклаву?

— А остальные, предположительно, к кораблям, в данный момент летящим к нейтронной звезде и звезде Сигнала. Они хотят устранить все источники сопротивления.

— Угу.

Ирелла смотрела, как три невидимых корабля комплексов дрейфуют к самой большой червоточине оликсов. После двух лет полета их отделяло от цели всего десять тысяч миль. Мягко выделялись темные клубы инертных молекул, внося окончательные коррективы в курс.

— Никаких признаков того, что оликсы нас обнаружили, — сказал Иммануээль. — Все идет по плану.

Ирелла невольно задалась вопросом, сколько же беспокойства она бессознательно транслировала через нейронный интерфейс. А может, Иммануээль просто слишком хорошо ее знал. Она снова вернулась к наблюдению.

Повсюду вокруг «Моргана» специализированные системы и корабли армады стекались к расширяющимся порталам, связанным с их близнецами на кораблях–невидимках. Они уже начали выстраиваться в заранее намеченной последовательности для атаки, и Ирелла сосредоточилась на пяти генераторах отрицательной энергии, целью которых должна была стать ведущая в анклав червоточина. Если они не войдут в нее, если им не удастся взять червоточину под контроль, армаде предстоит очень долгий кружной путь. Так что их задача была чрезвычайно важна.

Она наконец поняла, отчего люди старой Земли обожествляли созвездия. Приятно верить, что есть высшая сила, которую можно молить изменить судьбу. Бесполезно… но приятно.

«Святые, как бы мне хотелось не быть такой умной».

— Поехали, — сказал Иммануээль.

Головной корабль–невидимка, приближающийся к червоточине анклава, был меньше метра в поперечине. Он сбросил внешний слой молекулярных блоков — в несимметричной последовательности, приняв неправильную форму, так что любое тщательное сканирование показало бы естественно выглядящую глыбу, обломок астероида. Курс, по которому он шел со скоростью три тысячи семьсот девятнадцать километров в час, должен был вывести его на тысячу двести метров к югу от генераторного механизма. Близко, но не опасно. Комплекс ожидал, что структуры оликсов должны иметь защиту от ударов — как минимум поле гравитационного искажения, отклоняющее космический мусор.

Данные, поставляемые квантовым массивом, действующим словно бы на инстинктивном уровне, проносились в сознании Иреллы. Генератор действительно находился в центре вывернутой гравитационной воронки. Но никаких других активных мер не отмечалось — пока.

Корабли–невидимки максимально приблизились к цели, слегка отклонившись от курсов, проскакивая границу поля гравитационного искажения, — так подпрыгивает пущенный по озерной глади камешек. Они обогнули полусферу генератора червоточины, разместившись по одному с каждой стороны сияющего входа, в то время как третий корабль проследовал за изгиб механизма. На расстоянии двух километров порталы расширились.

Через порталы стремительно пролетели пять генераторов отрицательной энергии. Их окружали крейсеры обороны, готовые отразить любую атаку, энергетическую или физическую. Иммануээля это не волновало. Единственной его целью было за секунду установить собственный контроль над червоточиной.

Для Иреллы, обособленной на своем цифровом Олимпе, эта секунда растянулась до бесконечности благодаря сверхбыстрому представлению квантового компьютера, встряхнувшему старые серые клетки ее мозга, силящегося справиться с огромными объемами поступающей информации. Происходящее пронзило ее, как зубная боль от ледяного мороженого; все обстоятельства были болезненно, кристально ясны.

Едва выйдя из порталов, пять генераторов соединились с горловиной червоточины; их выброс отрицательной энергии заблокировал отверстие, зафиксировав его на месте и обеспечив энергией. Меньше чем через секунду на них обрушилось гравитационное искажение в сочетании со свирепой бомбардировкой энергетическими лучами. Одновременно генератор оликсов прекратил излучать свою отрицательную энергию. Без нее червоточина должна была схлопнуться. Но этого не произошло.

Как только крейсеры обороны подтвердили, что червоточина сохранила целостность и находится под контролем комплекса, был нанесен удар. Генератор оликсов пошел трещинами, став жертвой мощнейшего гравитонного импульса, скрутившего всю его внутреннюю структуру. Затем деформация обратилась вспять — и генератор разлетелся вдребезги, разбросав зазубренные осколки, которые отскакивали от медных корпусов кораблей комплекса. Расширяющееся облако обломков искрилось в темно–желтом свете звезды.

— Мы это сделали! — воскликнула Ирелла.

— Конечно, сделали, — согласился Иммануээль.

В самом сердце мерцающего скопления обломков и газа устойчиво горело фиолетовое черенковское излучение червоточины.

Оставшиеся десять кораблей–невидимок, проникших в звездную систему, развернули свои порталы. И в них хлынула находящаяся в двух световых годах отсюда меднокожая армада фракции истории. Потоп этот длился пять часов. С Энсли, вставшим во главе одного из отрядов, они, резко ускорившись, двинулись по направлению к кораблям Решения.

СВЯТЫЕ Анклав оликсов

Когда «Спасение жизни» проходило через врата, они оставались в симуляции рубки. Юрий озадаченно изучал изображения, поступающие с сенсорных блоков на корпусе корабля–ковчега. Сперва он решил, что возникшее перед ним разноцветное пятно говорит о неисправности прибора или это какая–то пространственная деформация вроде внутренностей червоточины. Затем его мозг все–таки осознал масштаб, и он понял, что видит.

Пятно обернулось монументальными газовыми завесами, обвивающими друг друга, — медленно, горделиво, почти чувственно, светясь всевозможными завораживающими оттенками. Значит, туманность. Запертая в клетке анклава, сферической зоне, создающей впечатление бесконечности, но оцененной Ген 8 Тьюрингом примерно в девяносто а. е. в диаметре.

— Чтоб меня, — крякнул он.

В пяти а. е. от них, в центре этой искусственной микровселенной, едва видимая сквозь густые потоки пыли и газа, горела белая–белая звезда — близнец той, что сияла снаружи, — в полтора раза больше Солнца, окруженная какой–то перевозбужденной короной. Юрий никогда не видел столько солнечных пятен и протуберанцев, загрязняющих звезду. Огромные плазменные плети вырывались из хромосферы, некоторые взлетали вертикально вверх больше чем на миллион километров, прежде чем обрушиться вниз грандиозными каскадами раскаленного дождя.

На этот раз звезду окружало пять колец. Внутреннее вращалось вокруг экватора в том же направлении, что и сама звезда, а второе, расположенное почти вплотную к первому, но наклоненное под углом в двадцать градусов, крутилось в обратную сторону.

Каждое следующее кольцо размещалось под все более крутым углом к первому, так что внешнее опоясывало полюса. Только, в отличие от плотной внутренней пары, они полностью состояли из опалесцирующего света, сияющего ярче звездной короны под ним.

— Экзотическая материя? — предположил Каллум.

— Длина волны не соответствует излучению Черенкова, — сказала Джессика. — Но, учитывая уровень энергии, необходимый для поддержания управления временными потоками в такой громадине, как анклав, возможен и такой вариант. Судя по впечатлению, которое создалось у меня после «общения» с единым сознанием, это генераторы, а внутренняя пара колец питает их.

— Чуваки, я не уверен, что смогу со всем этим разобраться, — тихо сказал Алик. — На каждом этапе нашего путешествия мы видим что–то еще более невозможное, чем на предыдущем. Может, людям вообще не следовало идти по технологическому пути. Сидели бы себе в пещерах. И все было бы просто, вот так.

Юрий не припоминал, чтобы когда–нибудь раньше видел на лице агента ФБР такое потрясенное выражение. И отчего–то ему даже не хотелось язвить; анклав поразил и его тоже.

— Мы больше не в вакууме, — сообщила Джессика. — У этой туманности измеримая плотность. Посмотрите на корму «Спасения».

Юрий выбрал нужный вид с датчиков. Неана была права. Позади них висели неподвижные врата — черной версией наружного призрачного пузыря. А за уходящим от врат ковчегом тянулся длинный биофосфорецирующий хвост вроде того, что оставлял на ночной воде древний океанский лайнер.

— Почему? — спросила Кандара. — Эта штука как–то связана с временным потоком?

— Нет, — ответил ей Каллум. — Анклав очень ограничен. Солнечному ветру некуда тут деваться, поэтому он просто крутится здесь, поглощая всю избыточную энергию звезды. Через миллиард лет тут будет нормальная водородная атмосфера, только ужасно плотная.

— И горячая, — добавила Джессика. — И радиоактивная. Весь анклав в конце концов уподобится внутренностям красного гиганта. Но ничего, если нам хоть капельку повезет, мы не пробудем тут так долго.

— Миллиард лет по местному времени или по внешнему? — уточнил Алик.

— Какая нам разница, — хитро усмехнулась Кандара. — Даже я никогда не планировала прожить миллиард лет.

— По внутреннему — но это только предположение, — сказал Каллум. — На самом деле все, что им нужно сделать, — это отключить анклав на денек и позволить туманности улететь в межзвездное пространство, а потом включить всё снова.

— О, ну, если ты так ставишь вопрос…

— Неважно, как тут все устроено, — сказал Алик. — Всем плевать. У нас есть наша миссия. Будем стараться оставаться живыми и свободными столько, сколько сможем. И, может, в конце мы сумеем сообщить спасательному кораблю, где мы. Вот так. Точка.

— Должен быть какой–то способ узнать, с какой скоростью течет здесь время, — пробормотал Юрий.

— Это только если бы мы имели возможность сравнивать с внешней скоростью, чтобы получить точку отсчета, — сказала ему Джессика. — А у нас такой возможности нет.

— Черт.

— Неважно, — настаивал Алик. — Сосредоточьтесь на миссии. Мы здесь для того, чтобы привести человеческую армаду к «Спасению», верно? С которым нам, кстати, повезло, потому что тут ни хрена не видно. А любому вторгшемуся кораблю нужно будет знать, где мы. У нас есть настоящая цель, чуваки.

Главный дисплей рубки отодвинул туманность в сторону, показав внутреннюю часть пещеры. Вся пятерка неподвижно сидела на облюбованных ими скальных выступах.

«Странная перспектива», — подумал Юрий. Она отчего–то вызвала у него легкое головокружение. Находясь в симуляции, он смотрел на самого себя, а в реальности образ, который он видел, существовал лишь внутри его головы. Шизофреническая версия стояния между двумя зеркалами и любования собой, уходящим в бесконечность.

Джессика сфокусировала камеру на передатчике, сооруженном инициаторами «Еретика–мстителя», простом черном диске метрового диаметра, достаточно мощном, чтобы разнести послание по всей солнечной системе, с резервом питания по меньшей мере на час.

«Мы столько не протянем».

Но и нескольких минут должно было хватить. Любая армада, ворвавшаяся в анклав, непременно будет иметь сенсоры, способные уловить человеческую радиопередачу.

— Хорошо, — сказал Юрий. — Значит, надо разработать наилучший способ доставить его ко входу в ангар.

— Обстановка–то нестабильна, — откликнулась Кандара. — Мы не знаем, что будет в ангаре или вокруг него, когда явится армада.

— Значит, начнем с наихудшего варианта, — предложил Алик. — Когда на страже стоит бронированная квинта.

— На страже? — фыркнул Юрий. — Мы что, в средневековом замке?

— Квинта в одной из этих их летающих сфер в любом случае куда хуже, — заметила Кандара.

— Никто не станет обращать внимание на ангар, — сказал Каллум. — «Спасение жизни» отправляется на склад или на консервацию. Никакие силы вторжения не доберутся сюда тысячи лет. Оликсы думают, что мы мертвы, так что единое сознание не будет искать нас. На самом деле, если нам действительно повезет, к тому времени единое сознание просто отключит биологические системы ангара. Они ему не нужны, и ангар не нужен. Сейчас единственная задача «Спасения» — сохранять коконы живыми.

— Поздравляю, — буркнул Алик. — Это самая большая чушь, которую я слышал с тех пор, как мы покинули Землю. Хотя на самом деле, с тех пор как… не знаю когда.

Юрий едва сдержал смех, увидев, как потемнело от раздражения бледное лицо Каллума; он так покраснел, что даже веснушек стало не видно. Юрий поднял открытую ладонь, останавливая Алика:

— Ладно. Нам бы хотелось, чтобы так и случилось. Но, Каллум, мы строим план на худший случай, ага? Так мы по крайней мере сможем чем–то заняться.

— Да, конечно.

— Я должна иметь возможность отследить физическое местоположение нексуса этой области, — сказала Джессика.

Юрий нахмурился:

— Чего?

— Нексуса. Это вроде узла цепи в нейрострате. Уберите его, и единое сознание не сможет ни воспринимать, ни контролировать всю зону.

— А что, он не сможет просто использовать запутанность со своими квинтами и обслуживающими существами для наблюдения? — спросил Каллум.

— Да, но это даст очень ограниченный обзор. Уничтожение нексуса даст нам большое тактическое преимущество.

— Хорошо. Поищи, может, найдешь этот нексус. Если доберемся до него, будет еще вариант. Иначе придется рассматривать самый простой способ позиционирования передатчика.

Кандара указала на черный диск:

— Сунуть его какому–нибудь дрону, который летает, и летает быстро. Тогда мы доставим его наружу прежде, чем «Спасение» опомнится.

— Одного дрона мало, — заявил Каллум. — В данном случае избыток лучше недостатка.

— Сперва мы должны убедиться, что армада здесь, — сказала Джессика. — А это значит, нужно следить за мыслями единого сознания.

Юрий поморщился; перспектива не казалась ему привлекательной.

— Ну да.

— Посмотрим, куда мы направляемся, прежде чем начинать строить какие–то планы, — сказала Кандара. — Если окажется, что на какой–нибудь большой склад, то мы действительно облажались.

— На склад? — повторил Каллум. — Для кораблей–ковчегов?

— Ты понял, что я имела в виду.

— Я не получаю от единого сознания никаких намеков, — сказала Джессика. — Только чувство — что–то вроде удовлетворения от того, что он присоединится к другим.

— Мы определенно куда–то направляемся, — сказал Алик. — И «Спасение» продолжает ускоряться.

Их место назначения стало очевидно только через день. В семи а. е. от солнца находилась планета — газовый гигант. Нет, датчики не могли пока получить ее изображение; они видели только яркое пятно в глубине туманности, к которой они направлялись. Но у планеты имелся хвост, изящно изгибающийся хвост, растянувшийся на десять процентов орбиты, — странный мазок в этом залитом светом миникосмосе. Как будто кто–то взял нож, чтобы разрезать туманность, вскрыв вены внутренней тьме.

— Как? — выдохнул Алик.

— Толчок, — ответил Каллум, изучая немногие извлеченные из изображения Ген 8 Тьюрингом данные. — Газовый гигант прокладывает себе путь сквозь туманность, и его магнитное поле действует как буфер, прогибая облака. Когда ионы и электроны попадают в поле, оно ускоряет их, они нагреваются, и плазма расширяется — вот почему эта зона темнее окружающей ее туманности. По сути это версия плазменного тора Ио вокруг Юпитера, но величина тут опять–таки другая.

— Это опасно?

— Черт возьми, да, если у вас нет защиты от радиации. И тепловых перегородок. И нужно следить за электрическими разрядами. А хуже всего — вон та искра на конце хвоста. Видишь? Это фактически молнии размером с луну. Попадешь под удар такой — и все, игра окончена.

Алик просиял:

— Значит, это потенциальное оружие?

— Нет, корабль–ковчег достаточно большой и прочный, чтобы выдержать такое воздействие, даже если каким–то образом и заманить его в хвост. Между прочим, от атмосферных разрядов слезятся глаза.

— Мы не хотим выводить из строя ковчег, — мягко напомнил Юрий агенту ФБР. — На борту живет миллиард людей.

— Ты называешь это жизнью?

— Подожди, пока мы не подойдем достаточно близко, чтобы увидеть эффект буфера, — радостно сказал Каллум.

Только на расстоянии одиннадцати миллионов километров они смогли что–то разглядеть сквозь сияние окружающей газовый гигант туманности.

— Супер–Юпитер, — объявила Джессика, когда появились цифры. — Диаметр две тысячи километров. Но тяжелее всего в сорок раз.

— Неудавшаяся звезда, — сказал Каллум. — Недостаточно большой и плотный, чтобы вспыхнуть. Но горячий.

— Значит, туманность замедлит его достаточно, чтобы врезаться в звезду? — спросила Кандара.

— Со временем, — сказала Джессика. — Но туманность только технически не является вакуумом. Несмотря на все сопротивление, которое она оказывает, газовый гигант столь же инертен, как бог. Воистину потребовались бы сотни миллионов лет, чтобы притормозить его на орбите.

— Возможно, — тихо пробормотал Каллум.

Юрий видел, что он внимательно изучает астрономические данные. По мере того как они приближались, изображение улучшалось. Газовый гигант обзавелся крыльями. Огромные эллиптические дуги ярких розово–золотых плазменных потоков завивались вокруг феноменальной громады — результат взаимодействия мощного планетарного магнитного поля с туманом отбрасываемых элементарных частиц.

— Похоже на иллюстрацию к научной статье, — сказал Каллум. — Магнитный поток воочию.

— Кольцо планеты неправильное, — заявила Джессика.

Юрий проверил дисплей. У газового гиганта имелось единственное кольцо, расположенное на высоте двух с четвертью миллионов километров над бурливым облачным пейзажем, сразу за границей освещенной носовой волны магнитосферы. Обычно кольца газовых гигантоввращались вокруг экватора; а это было полярным, и главенствовала в нем розетка из пяти малых лун. Промежутки между ними заполняли тысячи отдельных светло–серых частиц, довольно крупных — относительно — для кольца. Там определенно не было песка и пыли, составляющих кольца Сатурна.

— Это то, что я думаю? — спросил Юрий.

Джессика только кивнула.

— Гос–споди, — протянул Алик. — Это же не могут быть корабли–ковчеги, правда?

— Похоже на то, — пробормотал Каллум.

— Сколько?

— По оценке Ген 8 — пятнадцать тысяч, если предположить, что размещение равномерно. Когда приблизимся, получим более точные цифры.

— Пятнадцать тысяч!

— Да.

— Это, верно, ошибка.

— Почему? — поинтересовалась Джессика. — Потому что ты думаешь, что это слишком много?

— Ну… Черт, я не знаю. Пятнадцать тысяч!

— Оликсы давно уже занимаются этим, — сказала Джессика. — Просто подумай — сенсорная застава, через которую мы прошли, находится приблизительно в пятидесяти тысячах световых лет отсюда. Это означает, что оликсам потребовалось примерно столько же, чтобы доставить к ней корабль, несущий червоточину. И это при условии, что они не расширяют свои аванпосты поэтапно. Потом неизвестно, сколько они уже тут. Неужели ты считаешь, что они засекли радиосигналы с Земли сразу, как только прибыли?

— Срань господня. Пятнадцать тысяч рас захвачены в плен?

— Едва ли их столько, — заметил Юрий.

— Откуда, черт побери, тебе знать?

— Человеческая раса не вместилась бы в один корабль–ковчег; нас слишком много. И даже таким высокомерным ублюдкам, как оликсы, требуется некоторая избыточность. Так что они, пожалуй, распределили каждый плененный вид по двум или трем ковчегам…

— А что так мало? — вскинулся Алик. — Почему не по десяти или почему бы им не запихнуть пять рас в один корабль? Почему…

— Эй, успокойся–ка, ладно? Все это только «что, если». Ну, давай скажем — пять. В качестве отправной точки. Значит, предположим, что на каждую расу выделено пять ковчегов. Это, получается, дает нам три тысячи разных видов инопланетян.

— следуТри тысячи прерванных эволюций, — безжизненно произнесла Джессика. — Три тысячи рас, лишенных будущего. Три тысячи разрушенных судеб. Неважно, какая у вас этика; это кольцо — величайшее преступление, которое только можно совершить в этой вселенной.

— Думаешь, и ваш народ там? — спросила Кандара.

— Вы мой народ, — отрезала Джессика с несвойственной ей яростью. — Но мои создатели, неаны? Да, один из тех кораблей наверняка стал тюрьмой для тех из них, кто не сбежал вовремя.

Юрий чуть не улыбнулся, заметив, как покраснела от неловкости Кандара.

— Джессика попала в самое яблочко. Оликсы делают свое черное дело очень долго. Может, сотни тысяч лет, а может, и много больше. Им требуется время, чтобы распространиться по всей галактике. От этой звезды до края не добраться одним прыжком.

— Значит, мы должны сказать спасибо за то, что там не больше трех тысяч? — спросила Кандара.

— Спасибо тут ни при чем. Думаю, вся ситуация слишком серьезна, чтобы подходить к ней эмоционально. Нам нужно придерживаться фактов.

— Наблюдать и двигаться дальше, да? — вставил Каллум. — И не принимать близко к сердцу?

Может, остальные и не уловили сути — но только не Юрий.

«Он еще не забыл Сави и Загреус. Сто лет, черт возьми».

— Как сказал Алик, у нас есть работа, которую нужно делать. Работа на результат. И нам нужно сосредоточиться на этом.

— Конечно. Конечно, ты прав.

В следующие часы «Спасение жизни» изменило курс, поднявшись из плоскости эклиптики, чтобы замедлить ход и выйти на полярную орбиту вокруг газового гиганта. Когда они приблизились, состав кольца стал абсолютно ясен. Действительно, все объекты были кораблями–ковчегами, хотя размеры их и варьировались. Большинство, благодаря магнитному эффекту носовой волны, приобрели собственный флюоресцирующий ореол, более яркий и фиолетовый, чем вызолоченное мерцание газового гиганта под их орбитой.

Пока они маневрировали, идя на сближение, проскальзывая в большую брешь в кольце, «Спасение жизни» тоже успело украситься нимбом. И потеряло длинный хвост бурлящего пара, который тянулся за ними, когда они летели сквозь туманность.

Юрий чувствовал, как возвращается удовлетворенность единого сознания, оживляя его мыслительные процессы, — то самое самодовольство, которое оно утратило, когда они подали Сигнал. Теперь оно было среди своих, обменивалось приветственными мыслями с другими добившимися успеха кораблями–ковчегами, уже устроившимися на отдых на вечной орбите накопления. Подтверждение паломничества, совершенного в крайне сложных обстоятельствах. Корабли–ковчеги в кольце ценили и понимали, через что пришлось пройти «Спасению», — больше любого наружного единого сознания. Больше тех, кто еще не проявил себя.

«Суки», — подумал Юрий.

За уютными мыслями, пропитавшими все кольцо, маячило нечто огромное, объединяющее их всех: полное сознание. Сумма всего, чем были оликсы. Любящий проводник, направляющий их судьбу, пока они не прибудут к концу времен.

— Жрец–вождь, — негромко сказал он.

— Эй, — объявила Кандара. — Она вернулась.

— Кто?

— Странная квинта.

Юрий вызвал данные с сенсорных кластеров ангара. Теперь, с уходом всех транспортных кораблей, ангар казался гораздо просторнее, чем во время их путешествия к анклаву. Он словно смотрел на неподвижную голограмму: густое переплетение похожих на корни труб, цепляющихся за каменные стены и потолок, с чахлыми веточками и вялыми листьями. Змеящиеся полосы биолюминесцентных клеток, встроенных в кору, освещали пространство ровным оранжевым светом, изгоняющим тени.

Ангар не изменился с тех пор, как масса обслуживающих созданий и бронированных квинт обшаривали его в тот день, когда «Еретик–мститель» покинул ковчег, совершив обреченный маневр побега. Только один раз после этого заглянула и медленно обошла помещение какая–то квинта.

Теперь она вернулась.

— Что она делает? — спросил Каллум.

Квинта стояла посреди ангара, ее громоздкое дисковидное тело раскачивалось в тяжеловесном ритме, как будто в такт слышному только ей медленному танцу. Юрий задался вопросом, не сканирует ли внимательнейшим образом золотистый круглый глаз квинты все вокруг синхронно с движением. Юбка из вялой манипуляторной плоти лениво болталась, хотя по канту то вытягивались, то опадали маленькие гребешки, не формируя никаких реальных придатков. Юрий видел, как самая толстая из пяти ног, наверное, ведущая, нервно подергивалась: так ведет себя земное животное, когда ждет наказания.

— Она… волнуется? — рискнул предположить он.

— Чушь собачья, — буркнул Алик. — Я бы сказал — напряжена, злится на что–то.

— Их язык тела отличен от нашего, — заметила Джессика.

— Да? Ну и что? Уж возбуждение–то я всяко опознаю.

— Это рефлекс — «дерись или удирай», — сказала Кандара. — Тут я согласна с Аликом.

Ну, естественно. Юрий сдержался и даже не покосился на Каллума.

— Она тут не просто так. Всё, что они делают, имеет причину. У них нет нашего…

— Воображения? — предположил Каллум. — Причуд? Поэтичности? Индивидуальности? Души?

— Ну да. Всего этого дерьма. Джессика, ты можешь определить что–то через единое сознание?

— Сомневаюсь. Размышления одной квинты, по сути, теряются в потоке мыслей единого сознания. Они слишком малы, чтобы иметь значение. Их обрабатывают разве что подподподпрограммы.

Но прежде, чем он попросил ее попробовать, она закрыла глаза, сосредотачиваясь. Юрий снова уставился на странную квинту. Различать тела квинт было чертовски трудно — слишком мало индивидуальных особенностей. С учетом того, что всех их изготовили на инициаторе, собрав все клетки по стандартному шаблону, они должны быть идентичны. Но и у них имелись случайные пятна, шрамы или слабые цветовые отличия полос внутри полупрозрачной манипуляторной плоти.

Всё, что видели их датчики, записывалось в специальное хранилище памяти. Юрий попросил своего альтэго, Бориса, провести сравнение.

— Это не то же самое тело квинты, что было тут в прошлый раз, — отозвался альтэго. — Дефекты манипуляторной плоти иные.

— Но она ведет себя странно, как и та, прошлая.

— Тогда это, скорее всего, та же самая квинта, только в одном из пяти других физических тел.

— Точно.

— У меня ничего, — задумчиво сообщила Джессика.

— Ладно, — кивнул Юрий. — Спасибо за попытку.

— Нет, ты не понял. Я не могу найти ангар — наш ангар — в потоке мыслей единого сознания.

— Э?

— Давай покажу.

Юрий закрыл глаза, принимая симуляцию. Нет, он оказался не в рубке; Джессика погрузила его в собственный интерфейс. Он очутился в полноводном потоке мыслей единого сознания — буквально в потоке. Вода неслась мимо, импульсы, поступающие от кожи, говорили, что ему мокро и холодно. Рябящая поверхность отливала серебром, вода изобиловала смутными, плохо различимыми образами, стремительно проскальзывающими мимо. Сосредоточиться на них не получалось.

— Значит, так ты воспринимаешь мысли единого сознания?

— Да. А ты нет?

— Нет. Это… у меня всё совсем бессистемно.

Он невольно задумался, насколько на самом деле отличаются их разумы.

«Может, Кандара и права в своих подозрениях».

— Его просто нет, — сказала Джессика.

Они вырвались на поверхность, оказавшись где–то внутри ковчега, — как нерестящаяся рыба, прыжками идущая вверх по течению. Множество прыжков, ни один из которых не длился больше секунды. Новая обстановка исчезала, не успев толком проявиться. Туннели. Помещения, набитые биомеханическими системами. Высоченные штабеля коконов, за которыми ухаживают уродливые обслуживающие твари. Мрачные пещеры, ими не пользовались с того времени, как покинули Землю. Ангары без кораблей. Ангары с кораблями — одинаковые, неотличимые друг от друга. Но их ангара среди них не было.

Сидящий на каменном выступе Юрий резко выпрямился, напряженно осматриваясь, пока разум переориентировался, помещая его туда, где ему и следовало быть в этой вселенной. Он жадно втянул в себя воздух, как будто действительно слишком долго пробыл под водой.

Кандара бросила на него странный взгляд:

— Ты в порядке?

Он коротко кивнул, не решаясь заговорить.

— Нашего ангара нет, — спокойно сказала Джессика. — Импульсы, идущие от каждой сенсорной клетки ангара, каким–то образом исчезли прежде, чем добрались до какой–либо из основных процедур единого сознания, и, естественно, не включились в его память. Мы знаем это лишь потому, что наши сенсорные кластеры видят там квинту. Ничто другое ее не видит.

— Кто–то убил нексус?

— Это не имеет никакого отношения к нексусу. Если бы его сожгли, нейрострата заблокировала бы гораздо большую площадь. А слепое пятно накрыло лишь наш ангар и ведущие к нему проходы.

— И почему же? — спросил Каллум.

— Не знаю. — Джессика нахмурилась. — Что–то заблокировало восприятие единого сознания.

— Нейровирус? — удивился Алик. — На борту есть еще один отряд тайных агентов?

— Невозможно, — отрезала Кандара. — Чтобы поместить нас на борт, потребовались объединенные усилия Обороны Альфа и всех заселенных миров. Второй миссии быть не может.

— Тут поработало что–то более тонкое, чем нейровирус, — сказала Джессика. — Единое сознание не знает, что оно чего–то не знает. И я этого не понимаю. Невозможно так глубоко погрузиться в автономные процедуры. Я, по крайней мере, не могу.

Малоподвижное лицо Алика выразило замешательство.

— Ты хочешь сказать, что Странная Квинта прячется от единого сознания?

Джессика пожала плечами:

— Если исключить невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, будет правдой.

— Так что же, черт возьми, она затеяла?

«МОРГАН» Сенсорная станция оликсов

Бой длился три дня. Нет, не грандиозная битва между двумя противоборствующими сторонами; она, по существу, закончилась в первые две секунды, когда генераторы армады захватили ведущую в анклав червоточину. То, что происходило дальше, было в основном операцией по зачистке. Семь концентрических колец хабитата оликсов охраняли десятки кораблей Решения. Они сильно уступали фракции истории и численностью, и вооружением, но капитуляция явно не была частью генетического кода оликсов. Каждый корабль сражался до конца.

Некоторые корабли Решения пытались бежать, вероятно, чтобы попытаться предупредить другие аванпосты оликсов. Они начали ускоряться через минуту после того, как армада прошла через расширяющиеся порталы. Их пришлось преследовать, и это заняло несколько дней. Энсли самолично изловил двоих.

Наконец все корабли Решения были уничтожены. Семь колец остались без защиты. В дело вступили десантные транспортеры «Моргана» в сопровождении армады линкоров. Взводы людей вошли в кольца, прокладывая себе путь сквозь соты внутренних камер. Их прикрывали группы мобильных орудий комплексов, которых взводы прозвали «морпехами». Слаженными действиями им удалось загнать в угол и подчинить несколько отдельных тел квинт. Рейды длились недолго. Оликсы яростно сопротивлялись; их охотничьи сферы разрушали целые сектора внутри колец.

Что ж, это для них плохо кончилось. Армада ударных крейсеров комплексов использовала взрывы антиматерии и гравитонные импульсы, чтобы раздробить кольца станции и испарить самые большие уцелевшие куски. Быстро расширяющееся облако обломков поглотило клубы пара, бывшие недавно кораблями Решения. Уничтожив станцию, ударные крейсеры атаковали гигантские радиотелескопы. Расправившись с ними, армада переключила внимание на огромный обруч, вращающийся вокруг экватора звезды. Флотилия из пятидесяти боевых крейсеров вышла на трехмиллионнокилометровую орбиту над экстраординарным артефактом. Комплексных людей интересовали его состав и устройство; их зонды определили, что внешняя структура имеет единую квантовую сигнатуру.

— Ты имеешь в виду одноатомную оболочку? — спросила Ирелла.

— Слишком грубая интерпретация, — ответил Иммануээль. — Это расширение классической двойственности, которое, по сути, делает ее сингулярной волной, одновременно объединяя множество частиц. Оба состояния существуют в модифицированном квантовом поле. Разумное решение проблемы перегрузок, которым подвергается петля, — не только экстремальных радиационных и термальных воздействий из–за близости солнца, но и сохранения физической целостности во время вращения. Обычная материя просто распалась бы.

Ирелла бесстрастно наблюдала, как Энсли вышел на орбиту в двух миллионах километров над звездой. Его белый корпус сделался серебристым, отчего казалось, что это осколок самой звезды завис над буйной короной. Разведывательная флотилия комплексов быстро отступила, унеслась в безопасность расширяющихся порталов — и вылетела в тени единственной каменной планеты в системе звезды, где собралась вокруг второй точки Лагранжа большая часть армады.

Энсли выпустил одинокую ракету с квантово–модифицированной боеголовкой, и та сдетонировала всего в тысяче километров над поверхностью петли. Сверхгорячие газы хромосферы резко деформировались и, испаряясь, создали вокруг ракеты бешеный вихрь. Миг — и смерч обрушился на петлю.

Громада раскололась вдребезги со скоростью света, эффект аннигиляции покатился по окружности в разные стороны, двумя волнами. Триллионы осколков брызнули в пространство, сверкая Ядерными кометами. Энсли ушел от них, просто поднявшись чуть выше своей эклиптической орбиты.

— Великие святые, — прошептала Ирелла. — Мы стали смертью, истребителями звезд.

— Пока нет, — ответил Иммануээль. — Но скоро.

— Опустошение, — выдохнула она, глядя на разбухающую тучу обломков, бывшую только что хабитатом из семи колец, и на светящиеся дымчатые облачка поменьше, останки кораблей Решения. Венцы обломков отмечали места, где недавно сонно дрейфовали радиотелескопы, а выбросы излучения схлопнувшихся червоточин уже кричали о своей гибели на весь космос. — Пугающих масштабов.

— Брось, комплексы и оликсы — цивилизации второго типа по шкале Кардашева^[21], воюющие за будущую свободу галактики, Наши поля сражений будут вызывать благоговейный трепет и недоумение у инопланетных астрономов на протяжении тысячелетий независимо от исхода. Если и есть в нашей борьбе какая–то ценность, то это ее великолепие.

— Полагаю, так. Теперь нас никто никогда не забудет.

— Никогда — это слишком долго. Но мы, так или иначе, оставим свой след.

— Как ты думаешь, Бог у Конца Времен может увидеть, что мы сделали?

— Если может, то нам не удастся убить его до того, как он родится.

— Парадокс.

— Вечный.

— Когда я думаю о нем, мне приходит на ум осужденный в камере смертников, встречающий свой последний рассвет перед казнью. Он знает, что перестанет существовать, но ничего не может сделать, чтобы остановить восход солнца.

— Он попытается. Ты ведь знаешь это, да?

— Знаю. Но его пока нет.

— Нет. А солнце восходит.

Грохот и суета обрушились на вышедшего из десантного корабля Деллиана неожиданно. Несмотря на тяжелые нагрузки внутри кольца хабитата оликсов, на быстрые и беспощадные стычки с врагом, несмотря на адреналин и ужас, их бои оставались бесшумными. Шлем защищал его от, вероятно, смертоносных звуков высокоэнергетических разрядов: лучевых, кинетических, плазменных. Тихая война — пускай и не особо цивилизованная.

Потом на возвращающемся на «Морган» корабле оказалось не так много места, так что движение свелось к минимуму. Но теперь здесь, в ангаре, грубый механический шум сотрясал воздух, словно рядышком шел рок–концерт. Освещение было резким, воздух отдавал металлом, дистанционки и устрашающие «морпехи» комплексов, с которыми он сражался бок о бок, сновали вокруг, занимаясь чем–то непонятным. Ему даже почти захотелось вернуться в святилище транспортера и переждать, пока суматоха утихнет. Почти. Потому что она стояла у подножия трапа и лучезарная улыбка осветила ее лицо, когда она увидела его. Призрак тревоги и беспокойства, мелькнувший в ее блестящих глазах, растаял так быстро, что он решил, что ему показалось. Возможно, он просто вообразил то, что хотел увидеть; в конце концов, она лучше, чем кто–либо другой, знала, что он и его взвод прошли через всё и остались невредимы.

Он поспешил вниз по трапу, а она возбужденно подпрыгнула и крепко обняла его, осыпая поцелуями. В окружении улыбок и веселого улюлюканья Ирелла широкой ухмылкой поприветствовала возвращение остального взвода.

— Вы все целы, — сказала она. — Слава Святым.

Деллиан заметил промелькнувшую за счастьем неуверенность и понял, о чем думает Ирелла.

Это всего лишь сенсорная станция, крохотная застава, которую застали врасплох и задавили числом. В следующий раз все будет по–настоящему. В следующий раз никто не будет знать, кто спустится по трапу после прилета… если у корабля еще будет трап. И если прилетит сам корабль.

Как и она, он припрятал беспокойство поглубже.

Они поспешили в свою каюту, как перевозбужденные дети, какими были когда–то — давно, слишком давно. И сразу рухнули в кровать, где все было быстро и жестко. Поели, приняли душ — и снова в койку. Потом уснули, вжавшись друг в друга. Потом опять были ласки — уже не обезумевших подростков, а нежные, чувственные, полные любви ласки взрослых людей.

— Ты наблюдала за нами? — спросил Деллиан, когда они вместе направились в душ.

— Да. — Теплые струйки побежали по ее голове, потекли по спине, сливаясь в мыльные ручейки. — Тиллиана и Элличи хороши. Ну и твоя подготовка помогла. Ты был очень собран, не то что там, на Ваяне.

— Не такой наивный? — поддразнил он.

— И это тоже.

— Да. Я доволен всеми. Хотя я по–прежнему думаю, что при наличии армады мы лишние.

— Они не смотрят на нас свысока. Именно потому, что поднялись так высоко, сомневаюсь, что они принимают в расчет чьи–то задетые чувства.

— Точно.

Едва ли его согласие прозвучало убедительно. Но потом скользкие от мыла руки принялись гладить его по груди, и все сомнения вылетели из головы.

Деллиан наблюдал через оптику, как фрагменты энергетического кольца оликсов долетели до каменной планеты. Под ударами на дневной стороне беззвучно вспучились серые клубы, взметнулись на десятки километров обломки, заслоняя древний ландшафт, не менявшийся сотни миллионов лет. Когда пыль начала оседать, от вековых каньонов, сухих морей и дряхлых гор ничего не осталось; их заменили перекрывающие друг друга кратеры, центры которых еще светились: это остывали и затвердевали рдеющие лавовые озера.

От вида опустошения у Деллиана, шагающего вместе с Иреллой по главному коридору тридцать третьей палубы к хабу портала, рефлекторно напряглись мышцы живота. Снаружи, в безопасности второй точки Лагранжа, корабли армады увеличили мощность гравитационного эффекта отклонения, ожидая, когда смертоносная туча пройдет мимо. Деллиан знал, что им ничего не грозит — технически. Тем не менее от масштабов разрушения его бросало в дрожь; то, что когда–либо проделывал его взвод, не шло с этим ни в какое сравнение.

Портал привел их в ксенобиологический исследовательский центр, где разместился один из аспектов Иммануээля. Они прошли прямо в огромную центральную камеру с полупрозрачными жемчужно–белыми стенами, дробящими помещение на полусферические ячейки, сложенные в широкую спираль. На взгляд Деллиана, это слишком уж походило на биологические технологии, которые использовали оликсы. Приближаясь к любой из изогнутых стенок, он различал под поверхностью бордовое кружево вен. Вопиющее сходство заставляло его нервничать.

— Проектирование всегда дает одно оптимальное решение проблемы, верно? — спросил он на ходу. — Мы прорабатываем методы и прототипы, пока не отыщем способ выполнить задачу должным образом. Я имею в виду, что построить генератор или процессор можно только одним–единственным способом, так?

Ирелла несколько озадаченно покосилась на него:

— Как правило, да.

— Значит… в конце концов комплексные люди разовьют ту же технологию, что и оликсы? Это же теория плато — ну, что некоторые вещи просто нельзя улучшить еще больше, поэтому они становятся универсальными, неизменными?

— Как правило, да. Но к чему ты клонишь?

— Ну, если все, что мы делаем, ведет нас в одном направлении, не значит ли это, что мы можем стать такими, как они? Как оликсы?

— Нет! Почему ты так решил? Что заставит нас шнырять по галактике, порабощая другие расы?

— Это вроде как добавляет смысл жизни, не так ли? Я не говорю, что это хорошая цель, — поспешил пояснить он. — Но они прониклись этим; они строят на этом свою бессмертную жизнь. Ну, посмотри на Кенельм и таких, как оне. Их идея — поддерживать в поколениях философию Утопии — нацеливала, концентрировала их, давала то, ради чего стоит жить. Идеи опасны, Ир.

— Я знаю. Но, правда, Дел, мы же не думаем так, как оликсы. Они чужаки, помнишь? Не только в плане биологии и культуры, но и в том, как они мыслят.

— А может, они просто настроили себя так, чтобы вписаться в этот их крестовый поход, в который их снарядил Бог у Конца Времен? Это несложно, если ваша биотехнология настолько продвинута, что позволяет изменять собственное тело, просто для удобства. И именно это мы имеем сейчас, так? У нас есть потенциал жить вечно, если мы того захотим. Но я не уверен, что мы — такие, как мы есть, — созданы для этого. Наш разум просто не продержится так долго, так что нам придется изменить его. Как сделали комплексные люди. Наши взгляды должны будут эволюционировать, чтобы справиться с экстремальной продолжительностью жизни. И как насчет всех тех людей, которых мы собираемся освободить?

— А что насчет них? — резко спросила она.

— Ну, сама знаешь. — Он выразительно пожал плечами, надеясь, что у него не слишком сконфуженный вид.

— Нет, Дел, не знаю.

— Ой, да ладно. Они же не… ну, не такие просвещенные, как мы. Они росли в другие времена.

— И?

Деллиан уже пожалел, что затеял этот разговор.

— Ну, там же есть люди вроде тех, с которыми имел дело святой Алик, — из нью–йоркских банд, например. Таким людям мы ведь не можем предоставить свободный доступ к инициатору, да? Нет, правда. Черт знает, что они могут сотворить!

— Человеческая цивилизация всегда регулируется, Дел. Так она поддерживает себя, вечно балансируя между свободой и диктатурой закона. Мы все живем посередине, подчиняясь правилам ради общего блага.

— Возможно, — пробормотал он. — Но люди с Земли могут и не принять ограничений, увидев, чего мы достигли, что может предложить наша технология.

— С чего это вдруг ты стал таким… порицателем?

— Ну, у тебя же обычно есть ответы на случай любых непредвиденных обстоятельств. А я просто спрашиваю, вот и всё.

— Если Последний Удар окажется успешным, многое придется согласовывать. Мы можем начать с какого–нибудь собрания граждан, полагаю, чтобы договориться о новой конституции. Потом поговорим о введении ограничений для инициаторов, как поступили неаны.

— Хорошо. Но я не уверен, что это что–то принципиально изменит.

— Ты что, говоришь, что мы не должны освобождать захваченных оликсами людей?

— Нет! Но, просто… как–то все стало… нелегко. Когда мы покинули Джулосс, я думал, будет пара битв — пускай тяжелых, — но после этого все закончится и мы сможем поселиться где–нибудь вместе и вести нормальную жизнь.

— Не в первый раз кто–то, выигравший войну, теряет мир. Но, Дел, сначала мы все–таки должны выиграть. А потом начнем думать, что дальше.

— Да, но нам придется измениться самим. Это и беспокоит меня, Ир: кем мы станем?

— Если мы изменимся и будем контролировать то, как мы меняемся, мы сможем сохранить наши души. В отличие от оликсов.

— Надеюсь, ты права. Но мы же были просто одержимы идеей распространения земной ДНК по всей галактике. Это тоже своего рода завоевание.

— Этого не случится, Дел.

Ему хотелось ей верить. Но даже Ирелла едва ли могла четко разобраться в таком множестве переменных. Так что приходилось полагаться только на веру. Что ж, это просто.

— Ладно, вернемся к технической идентичности. Интересно, неаны тоже прячутся в анклавах с замедленным временем? Что, если они движутся к тепловой смерти вселенной параллельно оликсам и однажды они наконец столкнутся друг с другом?

— Великие святые, Дел, откуда ты всего этого набрался?

— Не знаю. Просто пытался думать о чем–то кроме тренировок и того, что мы делаем. Я хочу видеть общую картину, Ир. Как ты. Но, поскольку я не ты, у меня, наверное, не получится.

— Дел… ты думал о возвышении до комплекса? Все сводится к этому?

Он вяло пожал плечами:

— Я не хочу делать это в одиночку. То есть — если бы я это сделал.

Ее рука легла на его плечо, остановив его, и Дел обнаружил, что смотрит в ее лицо — печальное лицо.

— Ты не тупой, Дел. Тебе не нужно это прямо сейчас. Мы играем важнейшую роль в Последнем Ударе.

Снова накатили сомнения, но эти слова его успокоили — тем более что сказала их она.

— Потом, — продолжила Ирелла, — если ты продолжишь все это чувствовать, мы возвысимся до комплекса вместе.

— Святые, ты это сделаешь? Серьезно?

— Да. И знаешь почему?

— Я никогда тебя не понимал.

— Потому что это обратимо. Если это окажется для нас неправильно, мы просто вернемся к самим себе.

Он невольно ухмыльнулся:

— Я думал, ты скажешь что–нибудь о судьбе, или любви, или еще какой чуши.

— Ага. — Она облизнула губы. — Сдается мне, ты решил это попробовать, потому что тогда все твои тела будут заниматься сексом вместе.

— Эй! Я об этом и не думал! Круто!

Она вздохнула — с мученическим раздражением.

— Пойдем. Пока твой мозг не растаял. Я хочу посмотреть, что там у Иммануээля есть для нас.

В двадцати камерах исследовательского центра содержались тела квинт — обездвиженные, зафиксированные на каких–то странных, напоминающих табуреты колоннах. Их короткие толстые ножки были помещены в припаянные к полу черные «чехлы», а юбку из манипуляторной плоти опоясывали широкие стальные браслеты. Шею и нижнюю часть головы тоже охватывали металлические обручи — только наверху блестел одинокий глаз. Сверху на пленников лился белый актинический свет, лишь подчеркивая первое неприятное впечатление: квинты выглядели распятыми.

В одной из камер рядом с заключенным обнаружился андроид Энсли. Они вместе с рослым гуманоидным телом Иммануээля застыли по обе стороны подвешенной квинты: вечный образ бесстрастных ученых, изучающих любопытный экземпляр.

— Хороший прогресс, — сказал Энсли, когда вошли Ирелла и Деллиан.

Его гладкие белые руки вкладывали в полупрозрачную плоть инопланетника маленькие алые полушария. Деллиан видел волок–на, растущие из основания каждого приспособления, предназначенные для того, чтобы обвивать темные внутренние органы; все они направлялись к самой сердцевине туловища, туда, где находился мозг. Отчего–то он понимал, что золотистый глаз квинты расфокусирован.

— Прогресс — в чем? — спросил он.

— В извлечении памяти, — ответил Иммануээль. — К сожалению, ни одному из наших «морпехов» не удалось изолировать центральную нервную систему корабля до того, как единое сознание самоуничтожилось.

— Та же проблема, с которой я столкнулся во время засады у Баяна, — отметил Энсли. — Как только единое сознание понимает, что его целостность нарушена вторгшимися системами, оно совершает благородный поступок — убивает себя. С такой громадой, как корабль–ковчег, у которого нейрострата размером с небоскреб, это требует времени, так что я смог извлечь кое–какие воспоминания. Но корабли Решения очень быстры, и единое сознание хабитата получило массу предупреждений. Оно стерло все самое важное еще до того, как вы, парни, ворвались туда.

Деллиан уставился на квинту, стараясь оставаться бесстрастным.

— Но квинты не покончили с собой?

— Нет, — ответил Иммануээль. — По крайней мере, не все. Взводы и «морпехи», захватив станцию оликсов, усердно подавляли запутывание, разрывая связи между телами квинты. Будучи изолирована от четырех других, квинта становится менее склонна к суициду. Полагаю, это остаточный инстинкт с той поры, когда они еще были обычными животными, обладающими каждый своим телом, а не этой косной расширенной версией. Замешательство позволило вам с «морпехами» оглушить их.

— А эти твои волокна? Они высасывают воспоминания?

— По сути — да. Но, чтобы оживить их разум, нужно позволить им подняться на определенный уровень сознания. Они пытаются сопротивляться.

— Они… чувствуют боль?

— Нет. Квинты полностью искоренили само это понятие из своих тел. Их нервная система больше похожа на вычислительную сеть. Тело понимает, что повреждено, но не интерпретирует это так же, как мы.

— Ладно. — Деллиан не знал, рад он этому или нет. Подвергать вражеского бойца пыткам противоречило его принципам, но это ведь были оликсы. Они заслужили наказание — хотя он понятия не имел, какая кара подошла бы для преступления космического масштаба, совершенного ими. — Ну и что вы выяснили? И вообще, что вы ищете?

Хвост Иммануээля лениво дернулся.

— Наша главная цель — информация о звездной системе анклава. В первую очередь подтверждение того, что она находится именно там, где мы предполагаем.

— Спасибо, блин, большое, — буркнул Энсли.

— Да, спасибо — кажется, мы это подтверждение получили.

— Сорок тысяч световых лет, — задумчиво проговорила Ирелла.

Деллиан взглянул на нее. Она была ошеломлена расстоянием, но его это не тревожило. Цифры — всего лишь цифры. У них был путь и был способ добраться до цели через захваченную червоточину оликсов. Они могли потратить на путешествие столько времени, сколько захотят, — много или мало. Цифры значения не имеют.

— Да, — сказал Энсли. — Десять тысяч лет, и у нас наконец есть цель. По статистике, едва ли мы будем первыми людьми, которые возьмутся за них. Но… эти перерывы…

Взгляд Иреллы не отрывался от обездвиженной квинты.

— Неаны, должно быть, делали что–то подобное. У Соко и святой Джессики было столько информации об оликсах…

— Устаревшей информации, — уточнил Энсли.

— Это неизбежно, — возразил Иммануээль, — учитывая масштаб событий. Однако основные факты вполне надежны. К сожалению, среди оликсов существует строгая иерархия, и квинты, созданные вне анклава, находятся в самом низу. Они мало что знают.

— Я думал, это эгалитарное монокультурное общество, — заметил Деллиан.

— Ты ошибался, парень, — хмыкнул Энсли. — Похоже, эволюция вступает в одно и то же дерьмо вне зависимости от того, с какой точки галактики начинать. Квинты, низшие из низших в цивилизации оликсов, — по сути рабочие дроны. Но имеющие определенную степень автономии.

— Свободу воли? — резко спросила Ирелла.

— Нет, это больше похоже на способность принимать малозначительные решения без руководства единого сознания. Как в любой религии или идеологии, ты волен делать то, что ты хочешь, до тех пор, пока это соответствует определяющим заповедям. Но это позволяет им продвигаться по общественной лестнице — еще один пережиток естественного отбора. Дарвин гордился бы этими маленькими засранцами.

— Значит, они могут начать сомневаться в том, что они делают?

— Полагаю. Теоретически. Но для того, чтобы квинта изменила свое отношение и убеждения, она должна подвергнуться воздействию других способов мышления, чего–то, что заставило бы ее воспротивиться идеологической обработке. А этому случиться не суждено. Как ты сказал, у них царит монокультура.

— Черт возьми, но какая же тогда ступенька для квинты — следующая? Шесть тел?

— Единое сознание. Тебя пересаживают во что–то относительно простое вроде транспортного корабля, где ты преданно трудишься, и если выполняешь свою работу хорошо, то получаешь следующее повышение. Может, корабль Избавления, потом корабль Решения или аванпост станции обитания, корабль–ковчег, корабль Гостеприимства, производственная база. Но даже у них разные уровни. Если твое существование началось за пределами анклава, то в анклав ты попадешь только после того, как завершишь крестовый поход и вернешься с сокровищем — коконами другой расы.

— В этом–то и проблема, — сказал Иммануээль. — У нас есть воспоминания квинт о звездной системе анклава, но ни одна из этих квинт никогда не проходила через врата в сам анклав. Так что информации из первых рук у них нет.

— Но вы нашли воспоминания о звездной системе анклава? — взволнованно уточнила Ирелла.

— Да. Относительно недавние, им от силы несколько лет.

Деллиан запросил через инфопочку информацию, извлеченную Иммануээлем и Энсли. Центром системы анклава служила огромная белая звезда, лишенная каких–либо планет. Вместо планет имелось невероятно плотное кольцо, вращающееся в пяти а. е. от звезды, окруженное великолепием галактического ядра.

— Это развалины, — сказал Иммануээль. — И неестественно большие сегменты тоже. Они раздробили свои планеты, обеспечивая легкий доступ к эксплуатируемой массе.

— Как по мне, так по шкале Кардашева это цивилизация второго с половиной типа, — заявил Энсли. — Перестройка звездной системы, прости господи! И только для того, чтобы подготовиться к крестовому походу.

— Мы знали, что будет нелегко, — откликнулся Иммануээль.

Оптика Деллиана показала ему изображение врат. Он заранее представлял огромную технологическую сферу, возможно, защищенную жуткими энергетическими пушками, способными разнести в клочья небольшую планету. Однако, хотя кораблей Решения кружило рядом немало, сами врата оказались почти неразличимы и выглядели гигантским воздушным шариком, наполненным темной водой, едва отражающей свет ядра.

Деллиана пробрал озноб.

«Столько истории. Люди ждали десять тысяч лет, только чтобы мельком это увидеть. Ради святых, это же дольше, чем документированная история людей на Земле. Столько усилий, столько страданий… Мне кажется, я недостоин».

— Врата в ад, — тихо произнес он. — Думаешь, мы все это время знали? Это так велико, так грандиозно, что, возможно, каким–то образом просочилось в нашу коллективную расовую память?

— Может быть, — отозвалась Ирелла.

Он знал, что она просто потакает ему, и это добавило нотку гнева в его голос:

— Иммануээль, что–нибудь в памяти этих квинт подтверждает, что Святые убиты? Я… я хочу знать.

«Знать, что это была не просто пропаганда, часть нейровируса, ложь, задача которой — сломать меня».

Он увидел, как Энсли и Иммануээль переглянулись. Странный поступок — физический показатель — с учетом того, к каким системам с невообразимо высокой скоростью передачи данных они подключены.

— В мозгу каждой квинты есть уровень базовых знаний, — сказал Иммануээль. — Расовая память — ну, так мы изучаем основные моменты нашей истории. Это способ лучше понять самих себя.

— Они мертвы, — отрезал Энсли. — Они добрались до звездной системы анклава на «Спасении жизни» и попробовали совершить прорыв на «Еретике–мстителе», когда поняли, что обнаружены. Их сбили, но им удалось прихватить с собой несколько кораблей Избавления. Только представь! Они отправились в путь, пользуясь примитивнейшей технологией — лучшей из того, что у них имелось в то время, хотя по сравнению с тем, что есть у нас сейчас, это просто ничто. Чудо, что они вообще попали на борт корабля–ковчега! Но они добрались до системы анклава оликсов и были первыми людьми, увидевшими ее. И они послали Сигнал. Они сделали все, что на них возлагалось, вопреки тому, что шансы у них были просто–таки смехотворные. Меня поразить непросто, но эти ребята действительно были лучшими из лучших. Они воистину Святые. Я горжусь тем, что знал их.

Инфопочка Деллиана воспроизвела единственный доступный файл. Он увидел размытое изображение: передатчик Сигнала, пылающий перед громадным радиотелескопом. Странная получилась визуальная инверсия естественной астрономии: как будто звезда вращалась вокруг планеты.

— Значит, первоначальный Сигнал уже на пути к нам, — благоговейно произнесла Ирелла.

— Да, — кивнул Иммануээль. — Он достигнет этой части галактики примерно через тридцать тысяч лет.

— Интересно, а он будет еще достаточно сильным, чтобы его можно было засечь?

— Должен.

— Надо следить! Мы в долгу перед ними!

— Если люди всё еще будут свободны, полагаю, мы построим немало догм и ожиданий вокруг прибытия Сигнала Святых. Это поистине великолепный символ силы нашего духа.

Деллиан еще раз прокрутил файл.

«Спасибо, — мысленно сказал он Святым. — Вы показали мне, что мы можем победить даже в самые черные времена».

Отдав дань уважения былому, он перевел дыхание и попытался сосредоточиться на планировке звездной системы анклава с ее множеством кораблей и производственных хабов.

— И что теперь?

— Теперь все аспекты комплексов соберутся, чтобы сформулировать нашу стратегию нападения, — ответил Иммануээль. — Мы приглашаем вас присоединиться к нам на решающем конгрессе.

«Конечно, как будто мы можем внести хоть какой–то вклад», — мрачно подумал Деллиан.

— Спасибо, — сказала Ирелла. — Наша приоритетная задача — добраться до «Спасения жизни» и других кораблей, где хранятся человеческие коконы.

— Мы оцениваем масштаб звездной системы анклава и ее ресурсы. Мы понимаем первостепенную важность освобождения коконов. Однако, если это окажется недостижимым, запасным вариантом будет окончательное пресечение способности оликсов продолжать их крестовый поход. С устранением угрозы люди смогут возобновить более–менее нормальное существование.

— Нет, — заявила Ирелла. — Я не могу этого допустить. Мы существуем для того, чтобы освободить наших братьев.

— Для достижения этого будут приложены все усилия. Но, создатель, пожалуйста, подумай о характере оружия, которое собираются применить обе стороны. Где–то в системе врат есть механизмы, которые разрушали планеты.

— В прошлом, — вставил Деллиан.

— Да. Но мы не можем игнорировать возможность того, что они всё еще существуют. Против нашей армады встанет огромное количество кораблей Избавления и Решения, а значит, высвободится феноменальная разрушительная энергия. И это только со стороны оликсов. Мы несем нейтронную звезду, чтобы ударить по их звезде. Результатом будет новая — а может, сверхновая. Мы понесем потери, значительные потери. И вы должны быть готовы к потерям.

— К потерям — да. К провалу — нет.

— Мы разработаем наилучшую стратегию из возможных. Неизвестных все еще слишком много, чтобы гарантировать победу. Мне жаль, но это не та война, что ведет к абсолютам. Как и Святые, мы приложим все усилия, чтобы выполнить свою миссию. Это все, что могут требовать от нас наши предки: чтобы мы старались изо всех сил. И мы будем стараться.

— Мы знаем, — сказал Деллиан прежде, чем Ирелла успела что–то возразить. Он же знал ее. — И мы будем с вами. Все взводы.

— Ценю, Деллиан, — кивнул Энсли. — Что ж, давайте уже начнем этот конгресс решимости, да?

СВЯТЫЕ Анклав оликсов

Каллум вынул из пищевого принтера миску с ризотто из лосося и спаржи и сунул ее на девяносто секунд в микроволновку. Пока еда разогревалась, он ждал, когда принтер закончит печатать чесночный хлеб. Микроволновка дзинькнула, он открыл дверку и вдохнул аромат. От поблескивающего риса тянулись зыбкие струйки пара. Пахло чудесно…

Черт побери!

— Эй, эти сенсорные клетки на листьях, ну, на трубках снаружи — они что, и запахи ловят? — с тревогой поинтересовался он.

Джессика и Юрий сгорбились на своих каменных выступах, вслушиваясь в мысли единого сознания. Кандара и Алик сидели вместе — он с пивом, она с белым вином. Все посмотрели на Каллума.

— Ну? — Он ткнул пальцем в сторону дымящейся миски. — Как у единого сознания с обонянием?

Джессика взглянула на ризотто и нахмурилась.

— Некоторые почки на стволах чувствительны к составу атмосферы. Я бы не назвала это обонянием. Способность используется для выявления дисбаланса в газовой смеси — если накапливается слишком много углекислого газа и тому подобное.

Каллум с подозрением уставился на свое ризотто.

— Да, но выделяющиесямолекулы имеют земную сигнатуру. У единого сознания должны быть записи…

Теперь все смотрели на Джессику.

— Возможно, — признала она. — Хотя я не уверена насчет уровня чувствительности.

— Если мы будем готовить тут пару лет, запахи точно будут накапливаться, это как пить дать, — сказал Каллум. — И выплывут в наружный коридор. С едой всегда так. Отлично помню, как я гулял по Эдинбургу субботними вечерами.

— О чем ты, чувак? — спросил Алик и качнул кружкой с пивом. — Я что, должен отказаться от этого?

Каллум пожал плечами:

— Вода нейтральна.

— Да пошел ты!

— Холодная пища не такая вонючая, — задумчиво сказала Кандара.

— Вонючая? — опешил Алик.

— Ну, в смысле испарения. Горячая еда пахнет сильнее.

— Ты хочешь сказать, что нам предстоит десять лет жевать холодные бутерброды?

— Возможно, Каллум прав, — заметила Джессика.

— Гос–сподь всемогущий. Ни–за–что.

Пищевой принтер мигнул индикатором готовности, и из лотка выскользнул чесночный хлебец. Каллум виновато уставился на него.

— Чеснок воняет будь здоров, — сказал Юрий. — Тем паче если его разогреть.

Каллуму очень хотелось злобно зыркнуть на Юрия, который явно напрашивался. Но тогда бы Юрий победил.

— Нет, серьезно, холодная еда? — не унимался Алик. — А как насчет — ох, дерьмо! — кофе? Нет! Нет, чуваки, нет и нет.

Кандара глубокомысленно кивнула.

— Я думаю, Каллум прав. Мы не должны рисковать.

— Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь пить… — Алик захлебнулся воздухом и закончил совсем тихо: — …воду.

— Водка почти не пахнет, — забавляясь, заявил Юрий. — А если ее подавать со льдом, старым русским способом, то выделяется еще меньше случайных молекул.

Алик охнул от отвращения и всплеснул руками.

Каллум наградил чесночный хлебец последним досадливым взглядом и бросил его в утилизатор. Водоворот смыва подхватил лакомство и унес в атомизатор в нижней части биогенного составителя. Ну а ризотто он все–таки съест.

— Ген 8 Тьюринг наверняка сумеет предложить нам достойное меню с низким уровнем выброса, — сказала Кандара.

— Подождите, — вскинула руку Джессика. — Прибыл еще один корабль: «Освобождение от невежества».

Ошеломленный Каллум застыл в идиотской позе — с полной вилкой перед открытым ртом.

— К газовому гиганту?

— Нет. В анклав. Только что прошел через врата. Я чувствую, как его мысли объединяются с полным сознанием. О черт!

— Что? — вскинулся Юрий.

— Они послали… они называют это флотом Улаживания. К Земле. «Освобождение от невежества» вернулся первым. С полным грузом.

— С полным?

Каллум знал, что она имеет в виду, но…

— Коконов.

— О господи, нет. Это же невозможно. Мы провели здесь всего… Ох. Верно. Замедленное время. Снаружи, должно быть, прошли годы.

— Пара десятков лет, по меньшей мере, — сказала Кандара. — Больше, если учесть время полета по червоточине к Сол и обратно. Лет тридцать, пожалуй.

— Мы не пробыли в анклаве и двух дней, — запротестовал Алик.

Она насмешливо улыбнулась ему:

— Очень медленное время.

— Что произошло? — спросил Юрий.

— Земля пала, — ответила Джессика. — Они послали тысячи кораблей Решения. Те взломали городские щиты. Окуклили всех оставшихся на планете. Миллиарды наших. Миллиарды!

— А как насчет заселенных миров? — спросил Алик.

— «Освобождение от невежества» чувствует печаль, некую незавершенность, — сообщила Джессика. — Наши терраформированные миры были практически пусты, когда прибыли оликсы. Хабитаты исхода воспользовались порталами, и оликсы не смогли обнаружить, куда все ушли.

— Слава богу, — вздохнул Каллум. — Они это сделали. Разбрелись по галактике. Надежда еще есть.

Он смахнул с глаз влагу, непонятно как там оказавшуюся.

«Дети в безопасности. Черт, сейчас они уже старые; у внуков, наверное, есть уже свои дети. При таких темпах у нас не пройдет и недели, а они станут старше меня. И никогда не узнают, что я жив, что мы все сделали».

— Все прошло лучше, чем я ожидал, — сказал Юрий. — Они выбрались — Эмилья и Зангари, даже, по–видимому, Соко. Они знают, что делать. Теперь у нас простая задача.

— Простая? — взметнулся Алик.

— Сидеть и ждать, — пояснил Каллум. — И думать, как позвать человеческую армаду. Когда она придет.

В ту ночь Каллум спал беспокойно. В своем коротком ярком сне он шел по вечернему Эдинбургу — в старые добрые времена. Он и его приятели направлялись к кому–то на квартиру, потому что пабы уже закрылись. Чистые мощеные улицы были скользкими от холодного дождя, льющегося с Шотландского нагорья. В лужах дрожали зыбкие полосы — отражения света фонарей и голограммных реклам. Затем огни погасли один за другим, оставив его одного, бредущего по каньону, стенами которого служили каменные здания с какими–то перекошенными боками. В меркнущем городе еще сохранилось немного света: витрины шашлычных, закусочных, бургерных, пиццерий и лапшичных. Заведения были набиты битком; грили и печи полыхали оранжевым цветом раскаленной лавы, бросая загадочные отсветы на нарисованные лица — лица, теряющие черты, медленно тающие, превращающиеся в овалы плоти. И жирный дым, поднимавшийся от обугливающейся еды, втягивали вытяжные вентиляторы. Потоки едкого смога захлестнули улицу, накрыли ее всепроникающей вонью.

В канавах, за решетками водостоков, подергивались носы крыс, рвущихся к источнику… ’

— Калл?

Он ахнул, и сон рассеялся. Над ним склонилось лицо Джессики — нежное, обеспокоенное.

— Ты кричал, — объяснила она. — Дурной сон?

— Что–то вроде того. Который час? — Он расстегнул боковую молнию спального мешка. Внутрь сразу заполз прохладный воздух.

«Мне нужен мешок потолще».

— Пять утра по корабельному времени.

— Э, ясно. Спасибо. И прошу прощения.

Свет в пещере едва мерцал, и распоясавшиеся тени тесно сжимали мир. Как в его кошмаре.

— Ген 8 Тьюринг подправил формулу молока, — сказала она. — Теперь его молекулы разлетаются меньше. Я могу подогреть тебе немного, если хочешь.

«Теплое молоко. Я что, пятилетка? Черт побери. Может, Алик прав; некоторые жертвы слишком велики. Уходить — так уходить окутанным парами приличного виски».

— Спасибо. Ценю. — Он потер руки, сложил их чашечкой и подул на сухие ладони. — Мне холодно.

— Привыкай. — Джессика занялась пищевым принтером.

— Черт. Вот уж не думал, что все так кончится. Надеялся на взрыв, а не на нытье.

Она поставила кружку в микроволновку.

— Прибыл еще один корабль.

— Господи, что теперь?

— Он называется «Убежище надежды», и он собрал людей исхода. Кажется, с двух новых планет.

— Черт. Исхода? Это хреново. Значит, они охотятся на нас?

— Да. Мне жаль, но это было неизбежно. Они фанатики.

— Проклятье. Кто же там?

— Я могу попробовать копнуть чуть глубже.

Каллум взял протянутую ему кружку.

— Спасибо.

Вкус у жидкости отсутствовал напрочь: теплая белая вода.

— Есть одна вещь, которую полное сознание рассматривает в первостепенных мыслительных процедурах, — сказала Джессика. — Они озабочены. Они знают об исходе и его целях.

: — О целях исхода? В смысле — о том, что люди будут наращивать военную мощь, чтобы дать отпор?

— Да. — Она помедлила. — Но не только.

— Не только?

— Должно быть, они допрашивали людей, извлекали воспоминания непосредственно из мозга. Оликсы знают, кто мы. Мы пятеро играем не последние роли в потоке мыслей полного сознания.

КВИНТА ГОКС «Спасение жизни»

Свести на нет восприятие нейростраты в ангаре было проще простого — всего–то и понадобилось, что несколько неверных указаний в автономных процедурах локального узла. Мне не нравится скрывать свои поступки от единого сознания, но у меня нет выбора; единое сознание ошибается насчет приоритетов. Эти ублюдки–люди все еще живы и где–то здесь, так что я должен сделать то, что должен.

Все, что происходит, — еще одно доказательство моей правоты. Я собираю информацию, доставленную нам грозным «Убежищем надежды», который несет так много представителей этой гнусной человеческой расы. Вы этого не ожидали, да, маленькие засранцы? Не ожидали, что мы будем преследовать вас через века и световые годы? Знаете, мы видели все это прежде, все предательства и злодейства, на которые способны переоцененные обезьяны вроде вас. Мы знаем, как с вами разбираться.

У конца времен вы за все ответите. Не избежать вам той благородной судьбы, которую мы призваны нести.

Я хочу сказать, неужели вы действительно думали, что ваши жалкие маленькие мозги смогут перехитрить нас, пускай даже эти гребаные подонки–неаны подначивали вас, врали вам, подсовывали ложную надежду и лучшие технологии, которые они, вероятно, украли у нас или Като? Нет, мои обманутые друзья. Эта вселенная устроена не так. Совсем не так.

Вообще, насколько глупым был весь этот план? Убежать и размножаться, как бешеные крысы, пока вас не станет достаточно, чтобы заполонить наш анклав? Неужто у вас вообще нет мозгов? Неужто вы не можете даже попытаться представить, какие средства защиты мы накопили? Мы пасли и спасали другие несчастные заблудшие расы еще до того, как ваши убогие, лишенные разума предки хотя бы научились разжигать огонь.

Ну, пробрались вы тайком на борт? И что, засранцы? И что? Никто никогда не услышит ваш Сигнал. С такого–то расстояния? Никогда. Вы проиграли.

И теперь все, что мне нужно сделать, это завершить последнее задание. Закончить уборку. Потому что я собираюсь найти вас, сколько бы времени это ни заняло. Я собираюсь надрать ваши мерзкие…

О. Интересно. Это что? Это они? Лучшие из лучших? И вы называете их Святыми? Правда? Их? Вы, верно, издеваетесь. Некоторые мои тела из тех, что уже умерли и сгнили, и те были бы лучшим выбором.

Значит, вы теперь мои; мои–мои, черт возьми. И я буду наслаждаться каждой секундой. Может, даже подключусь к биоструктурной сети местной среды, чтобы вдыхать ваш страх, когда найду вас. Ну да, я знаю, что мне следовало бы отправить вас в маленькую уютную люлечку корабля–чистилища, идущего к концу времен. Но — эй, бывают же несчастные случаи, а ваши тела такие хрупкие; их так легко повредить в бою. Я знаю. Мне ли не знать! Я и в этом хорош.

Видите ли, когда охотишься на земных животных, фокус в том, чтобы поставить себя на их место, перенять их образ мыслей, понять их мотивы. Сделай это — и увидишь, какие у них есть варианты, и запросто предугадаешь их действия.

Когда я извлек из нейростраты память украденного транспортного корабля, то точно выяснил, какую он занимал позицию. Сейчас я стою там, где был его нос, глядевший в стену. Я чувствую это, превращаю воспоминание в пространственное зрение. Я — транспортный корабль. Они перемещаются внутри меня. Они прячутся. Изо дня в день, изо дня в день. Их примитивные мозги тускло мерцают, формулируя жалкие планы.

Все, что людишки делали в тот день, День «S», когда они напали на нас, делалось для того, чтобы доставить этот конкретный корабль на борт «Спасения жизни». Большое дело! Вложили всё, что имели, вплоть до последнего ваттдоллара. В ход пошло всё — вся продукция всех промышленных станций, все грязные политические сделки — только ради того, чтобы пять человек оказались тут, в этом ангаре.

И они всё еще где–то здесь. Где–то рядом. Правильно? Я знаю, знаю, пускай даже «Спасение жизни» и не признает этого. Единое сознание слишком высоко вознесло свою могучую задницу, чтобы услышать меня.

Что ж, теперь я вас знаю. Святые.

Юрий Альстер, бывший шеф тайной полиции, алкоголик и мизантроп, неспособный к общению с другими.

Старший следователь ФБР по особым делам Алик Манди. Профессиональный подхалим, самый коррумпированный из высокопоставленных чиновников, какого только можно найти.

Каллум Хепберн, опальный инженеришка, слабак и трус, придворный евнух Эмильи Юрих.

Джессика Май. Неанское творение. Даже не живая, как ни крути.

И Кандара Мартинес. О, Кандара, думаешь, ты крутая, да? Мисс Добродетель, тайный нелегальный убийца гангстеров. Смерть родителей так сильно повлияла на тебя, что твой поврежденный разум надо постоянно контролировать и унимать наркотой, чтобы твоя собственная ярость не спалила тебя.

Я найду тебя, Кандара. Обещаю, что найду тебя и закончу то, что мы с тобой начали на Верби. Я напомню тебе, как ваш вид называл меня, когда я жила среди вас. Это было хорошее имя, потому что каждый знает, что Меланома в конце концов побеждает, сука.

«МОРГАН» Сенсорная станция оликсов

За день до выступления армады Ирелла навестила Иммануээля в его центрексе. Вошла она осторожно, как всегда опасаясь поскользнуться на гладком полу. Формы, составляющие полусферическую стену, казались сейчас немного другими, более округлыми, менее механическими. Как и раньше, она попыталась определить, какой из выступов был большим биофизическим телом Иммануээля, но сегодня ей это почему–то не удалось.

— Ты в порядке? — раздался голос Иммануээля.

Ирелла обошла помещение по кругу, продолжая искать. Маленькие огоньки, скользящие по трещинам, не помогали.

— Нормально, как всегда. Только нервничаю из–за того, что мы собираемся надрать оликсам задницу.

Эхо разнесло по залу легкий смешок:

— Кажется, ты слишком много времени проводишь с Энсли.

— Наверное, ты прав. Мне нравится его уверенность. Она успокаивает.

— Можно называть это уверенностью. А можно — эгоизмом.

— Да, но подумай, чего он добился в своей жизни. Ради святых, он родился в двадцать первом веке. Он создал корпорацию «Связь», помог Эмилье протолкнуть идею исхода. И вот он здесь — военный корабль, который заставляет нервничать даже вас, ребята.

— Родился богатым и поднялся на эксплуатации технологии порталов. Потом купил политиков. «Связь» была среди первых, осознавших выгоду использования астероидов в качестве офшорных зон, что помогло сохранить культуру Универсалии по всей системе Сол.

— Люди не рождаются равными; у всех у нас разные способности. И его способности нужны нам, прямо сейчас, как цивилизация Джулосса нуждалась во мне и в мальчиках.

— Я признаю необходимость различий между нами и поощряю ее. Будь она валютой, каждый человек в нашей истории был бы богат изначально.

Ирелла уловила какое–то движение. Один из фрагментов стены колебался чуть быстрее прочих, световые бусины соскальзывали с него.

— Я пришла спросить, не извлекли ли вы еще что–нибудь из мозгов квинт. Например, историю звездной системы анклава?

— А. Ты насчет поиска источника тахионного послания? Что ж, у меня есть хорошие новости: процесс продвигается довольно быстро. Система анклава — действительно система домашней звезды оликсов. Увы, я не смог определить, как давно они услышали послание той сущности, которую называют Богом у Конца Времен. Однако крестовый поход оликсов длится, похоже, уже больше двух миллионов лет.

— Святые! Они же, наверное, практически непобедимы. Флот ангелов бежал в другую галактику. Даже Като уклонились от прямой конфронтации. Неужели одни мы настолько тупы, чтобы ввязаться в бой?

Фигура на миг застыла.

— Интересное допущение, — произнес голос Иммануээля. — В активной фазе своего крестового похода оликсы, совершая вторжения, захватили более трех тысяч инопланетных рас. Точное число нам неизвестно, поскольку такие подробности для квинты не важны. Им недостает нашего неутолимого любопытства. Возможно, если ты родился или был создан в обществе, так долго бывшем недоступным, ты больше не чувствуешь необходимости задавать вопросы, ибо на все уже есть ответы.

— Да. Это, безусловно, объясняет их высокомерие, веру в собственную правоту. Я просто не могу перестать думать о том, какой ущерб они нанесли космической экологии. Их действия опустошительны.

— В отличие от нашей экспансии, старательно распространявшей земную ДНК по галактике.

— Туше. — Ирелла наблюдала, как очертания биофизического тела Иммануээля проступают все четче. — Значит, ты не думаешь, что там, в будущем, сидит бог?

— Я считаю это крайней маловероятным. Что, признаю, звучит как ответ агностика, а не как категорическое утверждение атеиста. Скорее всего, это какие–то остатки оликсов пытаются затянуть временную петлю, чтобы укрепить собственное положение.

— Очередной парадокс.

— Не совсем. Судьба — или предназначение — оликсов, несомненно, связаны с этой сущностью. Ну подумай: кто еще мог представлять, куда направить тахионный луч? Эта сущность должна была знать и то, что в то время там находилась звезда, и то, что там был кто–то, способный принять послание. Не говоря уже о том, что использовался язык, понятный оликсам эпохи, предшествовавшей крестовым походам.

— Боги всеведущи, — задумчиво проговорила Ирелла.

— Воистину, так зачем же им нужно, чтобы к их алтарю несли пленников из прошлого?

— В смысле зачем они нужны оликсам следующего поколения? Пожалуй, в этом–то и дело. Нужно будет спросить.

Биофизическое тело Иммануээля выпрямилось и отделилось от стены. Хвост, освободившийся последним, радостно завилял.

— Ох, как же мне нравится каждый раз делать первый вдох. Это переживание у меня всегда ассоциируется с пробуждением моего старого единственного тела ото сна.

Ирелла озадаченно улыбнулась.

«И он говорит о богах…»

— Вылет запланирован через семнадцать часов.

— Да. А что, какие–то проблемы?

— Нет. Я просто хотела спросить, как ты думаешь, есть ли у вас все, что нужно. Мы могли бы подождать здесь, пока ваши производственные системы выпустят еще оружие.

Любезное лицо Иммануээля озарилось блаженной улыбкой.

— Если Последний Удар нельзя осуществить с тем, что у нас есть сейчас, то его нельзя осуществить вообще.

— Ну ладно. Я только спросила. Кстати, я здесь для того, чтобы официально сообщить: консультационный совет полагает, что четырех дней полета для нас достаточно.

— Значит, по дню на год. Отлично, мы отрегулируем внутреннее время ваших кораблей соответствующим образом. Могу я поинтересоваться, а чем вы собираетесь заниматься в процессе?

— У взводов будет еще один день на последнюю тренировку. Потом — спортзал и планирование на случай чрезвычайных обстоятельств. Так что, когда мы подойдем к вратам, взводы будут на пике эффективности.

— Похвально. А что насчет тебя лично, дражайший создатель? Что будешь делать ты во время Последнего Удара?

— Наблюдать. Только наблюдать. Мы либо победим, либо нет. На данный момент я сделала всё, что могла.

— Воистину так. — Иммануээль наклонился и взял ее за руку. — Тебе необязательно идти вместе с армадой в анклав.

— Нет! Даже не начинай. Я не брошу своих друзей и Деллиана. Никогда!

— Создателю стоит рассмотреть все рациональные предложения.

— Ну, удачи в поисках.

— Ты даже не выслушала, что я предлагаю.

Ненавидя себя, она сказала:

— Ну?

— Подгруппа моих аспектов может отделиться, став независимой.

— Погоди, что? Я думала, это… ну, не то чтобы незаконно, но не одобряется. Комплексные люди не разделяются, не так ли?

— Обычно нет. Но, так или иначе, мы стоим перед концом целой эпохи. Мы сделали всё, что могли, для выживания нашей расы, а благодаря фракции выхода некоторые люди навеки останутся свободными. Если наша армада не справится с оликсами, то в последнем бою будет применено такое оружие, что не уцелеет никто из нас.

Ирелла судорожно вздохнула:

— Что ж, я не ожидала такой откровенности. Но мы не должны так рисковать. Пессимизм не побеждал ни в одном сражении.

— О да, цитата из Дуайта Д. Эйзенхауэра, полагаю.

— Правильно полагаешь.

— Это не пессимизм, Ирелла. Объективность — мое кредо. И с учетом обстоятельств было бы разумно иметь запасной вариант. Ты тоже можешь создать вспомогательную версию самой себя.

— Черт! Ни за что. Никогда!

— Если Последний Удар завершится успешно, мы просто сольемся с нашими оригиналами. Если нет, ты будешь жить.

Ирелла от души стиснула его руку.

— Если нет того, ради чего жить, то и жить не стоит. Нет, Иммануээль, ты добр и мил, но нет. Какая бы судьба ни ждала нас в анклаве, я приму ее — вместе с теми людьми, с которыми разделила свою жизнь. И я рада, что ты тоже стал одним из них. — Она встала на цыпочки и нежно поцеловала его в щеку. — Спасибо.

Андроид Энсли ждал возле столовой тридцать третьей палубы, как одинокая статуя. Увидев его, Ирелла замедлила шаг и скорбно улыбнулась. Она знала, зачем он здесь.

— Присоединяйся к нам, — сказала она. — Весь взвод тут. Твои друзья.

— Твои друзья, хочешь сказать.

— Закаленные в огне и все такое. Они будут рады видеть тебя. Мы следим за формированием армады. Это стало чем–то вроде традиции.

— Еще одна причина, по которой я не могу остаться.

— Да, я ознакомилась с планом построения. Ты идешь первым.

— Должен же кто–то идти впереди, стрелять первым, а потом задавать вопросы.

— Потом — это никогда.

— Ну так это буду я. Есть возражения?

— Нет. — Она покачала головой, изучая пустое белое лицо в поисках хоть какого–то намека на выражение. — Иммануээль сказал, что кое–что из твоего оружия они не могут воспроизвести.

— Да, это та часть моего арсенала, что досталась нам от Като. Я мало что помню о них; полагаю, это стерли из моей памяти из соображений безопасности. Но они подняли понимание состояния вещества до небес. Уж поверь, такими мечами боги разят неправедных.

— Интересно. Тогда почему же они никогда не встречались с оликсами лицом к лицу?

— Полагаю, по той же причине, что и мы. Если мы проиграем, оликсы получат технологию. Что чертовски усложнит задачу тем, кто придет за нами.

— В этом нет никакого смысла. Зачем же тогда отдавать оружие тебе?

— Не забывай, моя задача была — партизанить. Корабли Фабрики вроде меня должны были досаждать оликсам в этой части галактики, чтобы потомки совершивших исход могли хоть немного передохнуть. Здесь, в кромешной тьме, они никогда бы не поймали меня — как никогда не поймали материнский корабль Като. Да, мне доступны такие методы уклонения, каких вы и представить не можете. Видала, что я вытворял там?

— Да уж. — Она с любовью усмехнулась, хотя и поморщилась. — Значит, мы никогда не найдем Убежище?

— Нет.

— Что ж, спасибо Святым за это. Если мы не найдем, то и оликсы не найдут.

— Да.

Белые губы скривились, голова слабо кивнула, как бы изображая неловкость.

Ирелла выдержала паузу.

— Ну что ж… значит, увидимся на той стороне.

— Назначаешь свидание?

— Береги себя, ковбой.

— Угу. Ирелла, ты же знаешь, что он без ума от тебя? Твой парень.

— Да.

— Ну это я так, просто убедиться. Иногда вы принимаете подобные вещи как должное, даже не осознавая, что делаете. А я женился пятнадцать раз, так что действительно понимаю, о чем говорю.

— Святые, Энсли Зангари — романтик. Этой информации не найдешь ни в одном историческом файле!

— Вид влюбленных старшеклассников всегда делает меня счастливым. А в галактике сейчас не так уж много счастья. И мне не хотелось бы видеть, как умирает еще одна его частица.

— Кажется, я уже вышла из этого возраста, ну да ладно. Тебе не нужно беспокоиться обо мне и Деле.

— Хорошо. Пойду я. Увидимся через неделю, или когда там. Когда все закончится.

Горло внезапно сжалось, и ей пришлось приложить усилие, чтобы ответить:

— Увидимся через неделю.

— Всё в порядке? — спросил Деллиан, когда она вошла в кафе с арочными окнами, впускающими в помещение теплый парижский весенний свет.

— Конечно, — бодрая улыбка Иреллы была столь же подлинной, как текстура кафетерия. Она села за столик, присоединившись к взводу. — Ну, как дела?

СВЯТЫЕ Анклав оликсов

Нет, Кандара не составляла список. Ну, не совсем. Но… если бы составляла, тогда булькающий, сосущий звук, который издавал Каллум каждый раз, когда сосредотачивался, стоял бы на первом месте. Или еда. После двадцати дней холодной безвкусной еды живот ныл почти постоянно. Затем — медленно закипающая ярость Алика. Угрюмость Юрия. Одна Джессика вроде не изменилась.

Хотя, может, она просто сложный искусственный интеллект, и только.

Дело было не только в дерьмовой еде, замкнутом пространстве и скуке, преследующей каждого. Новости из–за пределов анклава становились все хуже — и медленное время внутри анклава не помогало, ибо означало, что новости снаружи поступают порциями и столетия активной деятельности сжимаются в плотные пакеты обновлений.

Они все ужаснулись, узнав, что оликсы начали захватывать корабли и планеты, которые, как считали разбежавшиеся по галактике люди, они создавали втайне. В глубине души Кандара начала подозревать, что все кончено, что они проиграли. Через несколько дней стало очевидно, что она не одинока; настроение у всех становилось все хуже и хуже, пламя сжигало остатки воздуха. Единственным, что поддерживало их сейчас, был заведенный порядок; создание дронов–передатчиков уже стало напоминать ей систему социального обеспечения, стимулирующую получающих пособие браться за любую работу. Бессмысленное — зато занятие.

«Три гребаные недели, и мы совсем расклеились! Матерь Мария!»

— Угадайте, кто опять объявился? — воскликнула Джессика.

Кандара даже не потрудилась поднять взгляд. Они с Каллумом как раз тестировали последний передатчик, прежде чем спаять корпус. Инициаторы изготовили все компоненты, но без сборочного участка их приходилось прилаживать вручную. Работа тонкая, сложная даже с учетом применения небольших установок–манипуляторов, которыми инициаторы снабдили людей в первую очередь. Положительный момент заключался в том, что Каллум был занят, так что им приходилось выслушивать меньше стонов.

После пары неудачных запусков они усовершенствовали форму передатчика, уподобив его обтекаемому морскому скату метровой длины с заостренной воздухозаборной решеткой впереди вместо рта и сдвоенными ионными движками сзади. Гибкие серповидные крылья помогали ему довольно быстро маневрировать, чтобы дрон мог добраться до наружного прохода, совершить пару акробатических трюков, если в ангаре поджидает что–то враждебное, и вырваться на свободу через главный вход. Оказавшись снаружи, дроны должны были позвать вторгшуюся человеческую армаду, сообщив местонахождение «Спасения жизни».

Только вот время снаружи тянулось, и тянулось, и тянулось, пока не превратилось в абстракцию. Насколько они могли судить, там прошло около десяти тысяч лет. Цифра эта не имела для Кандары никакого смысла. Она уже начала задаваться вопросом, а не отказывают ли вообще ее железы и не живет ли она в состоянии сумеречного помрачения сознания.

Когда Сапата, ее альтэго, отодвинула в сторону тестовые данные, Кандара получила доступ к оставшимся в ангаре сенсорам. Что ж, Джессика оказалась права; Странная Квинта вернулась. Она неуклюже обходила ангар, держа на выступе манипуляторной плоти черный, похожий на камень шар, — точно жрец, явившийся с подношением.

Или как оликс со стояком.

— Какого хрена она делает на этот раз? — прорычал Алик.

— То же, что и раньше, — ничего, — откликнулся Каллум.

— Нет, — поправила его Кандара. — Она приносит эту штуку уже второй раз. Наверное, это что–то важное.

За последнюю пару недель квинта (или много тел квинты) возвращалась восемь раз, осуществляя свой странный осмотр ангара, чем и заработала себе прозвище. Каждый раз Странная Квинта нейтрализовывала рецепторы нейростраты, оставаясь невидимой для единого сознания корабля–ковчега. Будь они на Земле, Кандара сказала бы, что квинта занимается какой–то преступной деятельностью. Может, провозит контрабандой человеческие артефакты? Или это такой инопланетный наркодилер? Однако, несмотря на то что о культуре оликсов она знала смехотворно мало, Кандара отчего–то в это не верила. За постоянными появлениями квинты стояла какая–то цель. Тайная цель — и это особенно беспокоило Кандару.

— Этот шар, должно быть, какой–то сенсор или записывающее устройство, — сказал Юрий.

— Но Странная Квинта вроде бы ничего не анализирует, — проныл Каллум. — Это же не может быть счетчик Гейгера, да?

Кандара присмотрелась к тому, как квинта держит шар, как качается из стороны в сторону манипуляторная плоть, немного не в такт с ковыляющей походкой.

— Она им машет, — заявила Кандара. — Матерь Мария, возможно, ты был прав насчет запаха еды, Калл. Держу пари, эта штука берет пробы воздуха.

— Черт. — Алик бросил виноватый взгляд на неровный вход в пещеру. — Насколько этот прибор может быть чувствителен? Что, если он хорош как ищейка? Если так, мы знатно облажались.

— Всё, что можем сделать мы, могут и они — и еще кое–что, — сказал Юрий.

— Если бы этот шарик был хорош как ищейка, Странная Квинта была бы уже здесь вместе с остальными своими телами, — фыркнула Кандара. — Так что, возможно, у нас еще есть время.

— О, началось, — сказала Джессика.

Странная Квинта двинулась по одному из малых туннелей, ведущих прочь от ангара. В этих магистральных трубах люди не размещали никаких сенсоров, так что все, что они видели сейчас, — это медленно поглощаемую густыми тенями спину квинты, все еще держащей шар.

— Определенно вынюхивает нас, — сказала Кандара.

— Согласен, — кивнул Алик. — Но почему она не хочет, чтобы единое сознание знало?

Кандара встревоженно покосилась на него:

— Не знаю.

— От ангара отходит одиннадцать туннелей и коридоров, — сказал Юрий. — Так что это лишь вопрос времени, когда она найдет вход в нашу пещеру. Если у этого шарика хоть сколько–нибудь приличный уровень чувствительности, квинта нас учует.

— Надо убить ее, — заявила Кандара.

— Воистину идиотская идея, — огрызнулся Алик. — Выйди отсюда, пристрели эту тварь — и у нас, остальных, будет потом не больше десяти минут.

— Не уверена, — возразила Кандара. — В ангаре ведь все еще нет покрытия нейростраты, верно?

— Нет, — неохотно подтвердила Джессика.

— И?

— Что — и? Это же гребаная квинта. Одна из пяти, — фыркнул Алик. — Ты пристрелишь эту, а остальные четыре мигом узнают.

— Да, но только расскажут ли они кому?

Она ухмыльнулась — насмешливо и самодовольно, намеренно дразня Алика, — уж она–то знала, на какие его кнопки давить. Однако сидение взаперти в этой каменной темнице сводило ее с ума.

Рот Алика приоткрылся, потом захлопнулся. Он бросил взгляд на Юрия, ища поддержки:

— Мы же этого не сделаем, верно? Скажи, что не сделаем.

— Мы не знаем, являются ли действия Странной Квинты незаконными, — медленно проговорил Юрий, — или еретическими, или еще какими–то, что привлечет к ней внимание местного гестапо. Но это явно что–то не вполне честное.

— Но нельзя же просто взять и бросить на кон все наши жизни! Гос–споди! У нас же есть миссия. — Алик ткнул пальцем в сторону четырех законченных дронов–передатчиков; их гладкие серые бока впитывали тусклый свет пещеры. — Наша приоритетная задача — вывести их наружу, так?

— Я же не планировала выходить и драться с ней врукопашную, придурок, — сказала Кандара. — Мы соорудим жалящего ползунчика. Биотоксин, созданный Обороной Альфа по формуле Соко, убивает квинт, верно, Джессика?

— Должен, да. Наверняка не скажу.

— И если мы воспользуемся ползунчиком, — она кивнула на ряд неподвижных паукообразных существ, — то сможем подавить запутывание. Тогда остальные четыре тела даже не узнают наверняка, что пятое мертво.

— И что потом? Они ведь просто спустятся и посмотрят.

— Ну, их будут ждать скверные новости.

— Ты не можешь быть посерьезнее, а?

— Ты вообще видишь, где мы? — Она презрительно раскинула руки, тыча пальцами в стены пещеры. — Ты хоть представляешь, в каком мы дерьме? По уши, по макушку в дерьме! Оликсы захватывают наши корабли поколений. Мы проигрываем. Соображаешь? Проигрываем! Счастливого конца не будет, по крайней мере для нас. Мы не уйдем в закат, Алик! Заката нет, потому что нет больше Земли, на которой бывали закаты. Они убили ее — убили наш мир, нашу планету! И теперь всё, что у нас осталось, — это праведная месть. И я, клянусь именем Марии, заставлю их заплатить. Клянусь, они проклянут своего бога за то, что тот отправил им послание, раньше, чем я закончу!

Алик потрясенно уставился на нее, уголок его рта слегка подергивался, чего она никогда не видела раньше. Наверное, для него это было равнозначно отвисшей челюсти.

— Эй. — Джессика приобняла Кандару за плечи. — Отдышись. Всё в порядке.

— В–гребаном–порядке? Что? В каком еще порядке?!

— В полном. Понимаешь: только что прибыл корабль с одного из контрольных аванпостов оликсов, расставленных вдоль фронта волны экспансии. Полное сознание напугано, ошарашено. Оно никогда не было таким прежде.

— Из–за чего? — спросил Юрий.

Джессика прикрыла глаза.

— Там что–то случилось. Они решили, что люди создали еще одну планету–приманку, Ваян, так что послали корабль Гостеприимства с группой кораблей Решения. Как только они добрались до Ваяна, червоточина схлопнулась. Кто–то нанес им сильный удар.

— Наконец–то, — выдохнула Кандара. И напряжение на миг действительно отпустило ее.

— Подожди. — Рука Джессики непроизвольно поднялась. — Нейтронная звезда. Это странно.

Кандара едва сдержалась, чтобы не заорать на нее.

— Что странно?

— Скорость вращения изменилась.

— Нельзя изменить скорость вращения нейтронной звезды, — возразил Каллум.

— Изменилась, — повторила Джессика. — Сенсорная застава оликсов провела тщательные наблюдения. Там что–то есть, у этой нейтронной звезды. Что–то могущественное. Полному сознанию известно, что план предполагал сбор людей у ближайшей нейтронной звезды, как только будет получен Сигнал. Оликсы отправляют Флот Гармонии. — Джессика открыла глаза. Она была явно озадачена. — Но мы слишком далеко. Наш Сигнал не мог добраться туда.

— Мы должны быть наготове, — резко сказал Юрий. — Каллум, давай сюда законченный передатчик. Кандара, нужно разобраться со Странной Квинтой.

— Жду не дождусь!

— Да ладно, чувак, — протянул Алик, — до них же сорок тысяч световых лет. Даже если эти люди с нейтронной звезды сокрушат Флот Гармонии, пройдет целая вечность, пока они доберутся сюда.

— Двадцать пять лет — по их корабельному времени — если они полетят на ноль девяти световой, — сказал Каллум. — Для нас это — от шести месяцев до года. Но оликсам за пределами анклава это дает сорок тысяч лет на укрепление обороны.

— И столько же — на отслеживание прогресса. И перехват, — добавил Юрий.

— Они изменили скорость вращения нейтронной звезды, — настойчиво повторила Джессика. — Это цивилизация второго типа по шкале Кардашева — если не ближе к третьему.

— А оликсы что, нет? — встрял Алик. — Вы вообще помните, что питает этот анклав? Генераторное кольцо вокруг гребаной звезды.

— Я просто говорю, что перехватить их будет не так–то просто.

— По мне так это первая хорошая новость с тех пор, как Феритон собрал нас вместе для оценочной миссии на Нкае, — заявил Каллум. — Я с Юрием; нам нужно быть наготове.

Кандара широко ухмыльнулась, радуясь чуду. Они с Каллумом закончили диагностику компонентов дрона–передатчика и приступили к сращиванию корпуса. Тестов обычно проводилось больше, но сейчас они решили, что в этом нет смысла. Если и выявится какая–то проблема, все равно исправлять ее нет времени. Так что оставалось только закончить и надеяться на лучшее.

— Вот это называется настоящей комплексной проверкой, — пробормотал Каллум, когда верхние сегменты обшивки сомкнулись и срослись вдоль спинного хребта дрона.

Кандара собиралась что–то ответить, когда ощутила в едином сознании «Спасения жизни» странную дрожь удивления. Она сосредоточилась на потоке мыслей «Спасения», пытаясь разобраться, но вместо ясности почувствовала прилив тревоги.

Джессика, недоверчиво улыбаясь, вскинула голову:

— Они здесь.

ПОСЛЕДНИЙ УДАР

Деллиан знал, что нет таких примет, по которым можно определить, что ты находишься в замедленном времени, и все–таки назойливый, раздражающий инстинкт все твердил и твердил ему, что со вселенной что–то не так. Путешествие армады по червоточине должно занять четыре года реального времени — ну, в зависимости от того, что считать реальным. Но для «Моргана» оно продлится всего четыре дня. Вот разум и продолжал искать признаки нестыковки.

— Больше похоже на знамения, чем на признаки, — посмеялась над ним Ирелла в первую ночь. — А знамения — выдумка. Время всегда постоянно для наблюдателя, Дел. Просто забудь.

Но он, конечно, не мог. Все параноидальные предчувствия, все инстинкты, развитые во время боевых тренировок, были постоянно начеку. А постоянная бдительность весьма утомительна. А он к тому же упорно отказывался от использования желез, чтобы избавиться от лезущей в голову ерунды химическим путем, на что Ирелла в очередной раз закатила глаза.

И вот осталась всего пара часов. Беспокойство подняло его очень рано. Нужно ведь быть наготове. Потому что если они хоть немного ошиблись с этим искусственным временем…

«Ир права. Я идиот».

Длинные, уходящие вдаль стеллажи на скудно освещенной седьмой палубе, где отдыхали когорты, напоминали Деллиану какой–то мрачный склад. Шагая по одному из проходов, он чувствовал, как вибрирует под ногами пол: это работали всякие вспомогательные механизмы.

После последней тренировочной симуляции его когорта отдыхала два дня. Он почти жалел, что и сам не может отключиться, пока они летят к звездной системе анклава, но потом понял, что почти все на борту пребывают в таком же возбужденном состоянии. Все эти последние инструктажи, устраиваемые комплексными людьми, все данные, извлеченные непосредственно из мозга захваченных квинт, — и в перерывах между собраниями много, много лихорадочного страстного секса.

— Ну ты же понимаешь, что это не секс «прощай–грусть»? — сказала Ирелла ночью, когда они лежали, прижавшись друг к другу. — В смысле мы оба нервничаем из–за Последнего Удара; это естественно. Но это же не решающий бой.

— Э? — Вот и все, что он смог выдавить из себя в сумраке каюты, текстурированной под лесную хижину в поместье Иммерль — ту самую, которую он занимал в год их выпуска.

— Нам так много надо сделать после того, как мы освободим «Спасение жизни» и всех остальных людей в анклаве, — горячо сказала она ему.

— Да. Для начала нужно доставить их домой.

— Возможно. Но комплексные люди справятся с этим и без нас. Если мы собираемся покончить с угрозой, мы должны уничтожить самого Бога у Конца Времен.

Он перекатился на кровати и удивленно уставился на нее.

— Святые! Что?

— Он все еще там, Дел, скрывается в будущем. Ничто не помешает ему отправить послание уцелевшим оликсам, снова и снова возобновляя крестовый поход. Ничто — кроме нас. Мы можем остановить его.

— Мы?

— Кто–то же должен. И я не вижу, чтобы этим занимались неаны, а ты?

— Но… как?

Тогда–то она и рассказала ему о тахионном детекторе, который комплексные люди построили для нее. И когда она закончила, он не знал, смеяться ему или плакать.

— Но, если мы уничтожим сейчас звезду, родину бога, — медленно проговорил он, чувствуя, что разум его, как всегда, отстает от ее на световые годы, — значит, он не отправит послание оликсам. Никто не вторгнется на Землю, исхода не случится. Мы не родимся.

— Парадокс. Знаю. Удивительно, сколько теорий существует на этот счет, правда? Но не волнуйся. Если темпоральная петля раскручена машиной времени, создавшей альтернативную вселенную, то мы, разорвав цикл, стабилизируем нашу временную линию. И просто продолжим двигаться дальше, но в этой реальности Бог у Конца Времен не отправил сообщение оликсам, так что дальнейшего раскола нет, как нет и альтернативной Земли, которую снова постигнет та же участь. По крайней мере, так постулируют Иммануээль и другие комплексные люди.

Ее страстность пугала его. И в ужас приводила мысль о том, что они собираются начать собственный маниакальный крестовый поход. Он посвятил всю жизнь Последнему Удару, зная, что потом — если он выживет — они с Ир смогут прожить обычную спокойную жизнь на новой планете или, может, даже на самой Земле. А теперь — вот это.

«С Последним Ударом для Иреллы ничего не закончится. Святые, она никогда не остановится, пока не увидит, что последний оликс в галактике мертв и их бог уничтожен».

Он сел и обхватил голову руками, чувствуя то же оцепенение и отчаяние, которые обрушились на него, когда он услышал о смерти Релло.

Рука Иреллы легла ему на плечи; она обняла его.

— Что–то не так?

— Не так? — рявкнул он. — Гребаные святые, Ир, почему ты никогда не останавливаешься? Почему не подумаешь о том, что может хотеть кто–то другой?

— Но, убив божественную сущность до ее рождения, мы будем в безопасности, Дел.

— Ты уверена? Потому что я — нет, Ир. Я слишком туп, чтобы рассчитать квантовые временные линии и понять, какая реальность реальна. И не пытайся объяснять, только не сегодня, ладно?

— Я просто хотела, чтобы ты завтра знал, что я всегда буду рядом, пытаясь придумать ответы, — кротко сказала она.

Он кивнул, боясь посмотреть ей в глаза.

— Конечно. Ну, я все равно это знал. Ты — единственное, что стабильно в моем мире.

— Это моя реплика, Дел. Это я опираюсь на тебя.

После этого он, естественно, толком не спал. Утром он сделал все возможное, чтобы загладить свою вину перед ней; они вместе позавтракали вкуснейшими яйцами по–бенедиктински и расстались — со множеством объятий, поцелуев и демонстрацией неохоты вперемешку с радостью от того, что все завершается. Только вот он ничуть не радовался. До смерти бояться битвы — это одно; а вот пребывать в отчаянии от того, что за этим последует, — совсем другое.

«Ох, святые, я весь — одна сплошная лажа».

Он остановился у той секции стеллажей, где размещалась его когорта. Они получили новые корпуса, разработанные комплексными людьми. Упрямо продолжая отказываться от использования нейронного интерфейса — тем паче сегодня утром, — он активировал когорту через инфопочку. Бывшие мунки теперь стали похожи на большие приплюснутые черные яйца, только из фарфора, инкрустированного тонкими серебряными иероглифами. Сделавшись меньше размерами, они отчего–то выглядели кудасмертоноснее прежнего.

Включив приводные системы, когорта поднялась из люлек и двинулась вперед. Деллиан протянул руку и нежно провел пальцем по изогнутому носу ближайшего «яйца». Когорта закружилась вокруг него, ласково тычась носами, точно щенки, и он на миг вернулся в те времена, когда они были просто мунками, спали вместе с ним в общежитии поместья, успокаивая, согревая и обожая. И понимая его так, как он понимал их, — когда знание было чистым инстинктом.

Даже сейчас они считывали его печаль; он видел это — по углам, под которыми они зависали, по мягкому давлению, когда они игриво терлись об него, по легкой дрожи прохладных корпусов, когда он гладил их, чувствуя под руками короткую серо–коричневую шерстку. Он даже мысленно слышал знакомое мягкое гудение, которое они обычно издавали.

— Спасибо, ребята, — пробормотал он. — Мы пройдем через это, да? — Он выпрямился и в последний раз похлопал каждого по «спине». — Ну ладно, давайте… — он усмехнулся, — вперед и с песней.

Чуть дальше на стойке ожила экзоброня когорты. Еще одно новшество, любезно предоставленное Иммануээлем и его друзьями. Комплексы клялись, что не моделировали экзоброню по типу адских гончих, но Деллиан был абсолютно уверен, что они просто скрывают смущение от того, что «заигрались в войнушку». В конце концов, оликсов не испугать кибернетическими тварями из людской мифологии. Но, Святые, любое живое существо наверняка сочло бы это угрожающим.

Церберы получились размером вдвое больше человека, весом в добрую четверть тонны, с четырьмя стандартными земными конечностями и двумя цепкими хвостами — чтобы прокладывать себе путь по узким туннелям корабля–ковчега, если там нельзя пролететь; имелась даже клиновидная голова на короткой шее, содержащая сенсоры и оружие, в то время как обшивка была пронизана энергетическими отражающими волокнами и усилителями атомных связей, что делало носителей брони способными пережить прямое попадание ядерной бомбы.

Яйцевидные тела когорты легли в специальные углубления в экзоброне, и подобные лепесткам щитки плотно сомкнулись над ними. Конечности принялись сгибаться и разгибаться, проходя процедуру проверки; выдвигались и прятались многочисленные оружейные стволы. Кибернетические церберы приземлились и выстроились нетерпеливой стаей, их самонастраивающиеся лапы скребли гладкий пол.

— Отлично, — улыбнулся им Деллиан. Его собственный неуклюжий бронескафандр ждал дальше на стойке. Он направился к нему, и тут в конце прохода появились Джанк и Ксанте.

— Святые, я думал, мы будем первыми, — воскликнул Джанк.

— Вот поэтому некоторые из нас — простые члены взвода, а кое–кто — взводный, — сообщил им Деллиан.

Все трое громко рассмеялись — и крепко обнялись. Это так много значило для них сегодня. Конечно, он чувствовал громадное напряжение, когда вел взвод там, на Ваяне, но тут… тут анклав оликсов!

Следующим пришел Урет, потом Фалар и Маллот. Каждый активировал свои когорты. Шум неуклонно нарастал. Деллиана только радовала суета вокруг; он сосредоточился на рутине, следя, чтобы все провели проверку снаряжения. Его собственный бронескафандр нуждался в замене заднего левого визуального датчика — ультрафиолетовые рецепторы давали показатели ниже оптимальных; а Ксанте требовалась новая подающая трубка для магнитного импульсника. Всё их снаряжение разрабатывалось с многочисленными режимами резервирования и было готово к любым повреждениям, какие только можно получить в бою, но Деллиан не собирался никому позволять выступать с неполной рабочей мощностью.

Перед тем как ребята надели скафандры, он собрал всех в круг, и они постояли так, обняв друг друга за плечи.

«Нам нужна эта близость. Возможно, мы в последний раз видим друг друга во плоти».

— Все мотивирующие речи мы оставили на Джулоссе, — сказал он. — Кроме того, я в курсе, что всегда выступаю дерьмово. Но мы готовились к этому всю свою жизнь. Святые, мы и родились–то именно для этого! Так что я знаю, что мы будем прикрывать спины друг другу и выкладываться по полной, особенно для тех бедных ублюдков, которых мы пришли освободить. Все, что я хочу сказать, — я счастлив, парни, что иду на это дело вместе с вами.

Руки крепче сжали плечи соседей, и у Деллиана перехватило горло. Он смахнул подступившие к глазам слезы, даже не пытаясь скрыть их. Он хотел, чтобы ребята увидели, как много они для него значат. Оглядевшись, он понял, что пробрало не его одного. И от этого на сердце стало теплее.

Его скафандр с открытыми грудными сегментами стоял перед нишей для хранения и обслуживания. Деллиан все еще чувствовал себя не слишком уверенно, управляя искусственными руками и ногами, бывшими намного длиннее его собственных конечностей и снабженными к тому же тремя суставами, а значит, и дополнительными локтями и коленями. За конечности отвечали двигательные реакции человеческого организма, обеспечивая ходьбу, бег, подтягивание, подъем, а экстраполирующий интегральный гендес гарантировал идеальную координацию движений.

Эксплуатационная дистанционка выдвинула для него небольшую лесенку, Деллиан забрался наверх и, неуклюже извиваясь, залез внутрь скафандра. Сунул ноги в «штанины» с губчатой подкладкой, напоминающей на ощупь промасленную кожу, и прочно уселся на амортизирующую подушку. Затем наступил неприятный момент подсоединения трубок для удаления отходов, сопровождающийся, как обычно, глубокомысленными гримасами. И наконец, он просунул руки в рукава. Скафандр активировал первый уровень, и мягкая подкладка обрела упругость, прижавшись к коже и крепко стиснув руки и ноги. Отдельного шлема не было — шею и голову полностью закрывал верх торса, что значительно снижало уязвимость. Верхняя секция опускалась и запиралась, вызывая короткое, но неприятное ощущение того, что ты оказался внутри средневековой «железной девы».

На оптике теснились графики и выгрузки с камер; инфопочка подтвердила полную интеграцию. Системные данные окрасились зеленым. Быстрая двойная проверка ультрафиолетовых рецепторов — и он инициировал полное удержание, что позволяло ему управлять движениями скафандра при помощи собственной физической силы. Итак… обзор прицельных ручных станков, бег на месте, разворот, нырок, наклон — танец дурацкий, но без него никак. От клаустрофобии, охватившей его секунду назад, он уже избавился и, невесомый, грациозно поплыл по проходу.

Все дисплеи оставались зелеными.

Он проверил свой взвод, заканчивающий разминочную гимнастику, подтвердил телеметрию и слабо улыбнулся, отметив, что когорты каждого держатся на расстоянии, словно не вполне верят тому, что видят.

Деллиан активировал иконку связи:

— Элличи, Тиллиана, проверка. Переключение на множественное резервное соединение.

— Мы слышим тебя, Дел, — откликнулась Элличи. — Усиленное шифрование, как общее, так и направленное, плюс множественные завихрения запутывания. Готовьтесь. Час до выхода из червоточины.

«Если все будет нормально», — мысленно добавил он.

— Спасибо, тактик. — Он поднял руки, словно благословляя кого–то. — Так, взвод, давайте–ка спустимся в арсенал и вооружимся. Даю двадцать минут.

Он двинулся к порталу в дальнем конце прохода, втайне довольный тем, что выглядит как настоящий крутой демон — тем паче что сопровождала его рьяная свора адских псов.

Этим утром «Морган» ощутимо тревожил Иреллу. Корабельные помещения были большими — специально чтобы дать людям пространство. Обычно сложно было сказать, сколько вокруг тебя человек, сотня или ни одного. Но сейчас, шагая по извилистому коридору, она знала, что осталась одна. Если ты — часть экипажа «Моргана», то ты либо член взвода, либо сидишь в одной из тактических командных кают. Никаких исключений — кроме нее. Даже Александре находилось сейчас, в преддверии конца червоточины, с Элличи и Тиллианой.

Расставание с Делом тоже не улучшило ее настроения. Она думала, что поступила правильно, рассказав ему все о тахионном детекторе, перспективе уничтожить Бога у Конца Времен в этой эре, об интригующей сложности квантовой темпоральной теории. Но все пошло не так, как ей представлялось: он не увлекся, не загорелся энтузиазмом. И, конечно, не восхитился ее предприимчивостью и решимостью, на что она втайне надеялась.

«Эгоистичная идиотка», — выругала она себя.

Ему предстояло сражение куда страшней и серьезней, чем в прошлый раз, — и это если они вообще пройдут через врата и попадут в анклав. И меньше всего ему сейчас нужны неопределенности и сложности.

«Но это же был мой прощальный подарок! Дурак!»

Он улыбался и был ласков этим утром во время завтрака, к которому едва притронулся. Конечно, она уловила тревогу, омрачавшую его мысли. И потребовалось все ее самообладание, чтобы не давить на него по этому поводу: «Что ты думаешь? Что ты чувствуешь?» Ему это не нужно, хватит с него ее диких амбиций. Так что, может, она и помогла.

— Да черт возьми! — выкрикнула она в пустоту коридора. — Причем тут ты?

«Мне нужно к тактикам. Я могу пойти к тактикам. Я способна на выбор. Много разных выборов!

Но мой выбор привел нас сюда».

Когда она вошла в столовую тридцать третьей палубы, силы покинули ее. Тут было приятно тепло, воздух благоухал кофе и корицей. За окнами просыпался весенним утром бульвар Сен–Жермен. Корзины с яркими цветами украшали фасады других баров и кафе, дорога блестела после освежающего ночного дождя, мимо проезжали радостно улыбающиеся велосипедисты.

Ирелла поймала в стекле свое отражение. Сгорбленные плечи, выглядящие при ее росте просто жалко; лицо несчастного, сломленного человека. Она сердито уставилась на себя:

— Соберись. Ты нужна ему.

Пищевые принтеры выдали ей парочку круассанов, и она сварила себе кофе. Колумбийский: черный, крепкий, горький. Сжав бока чашки обеими руками, она откинулась на спинку стула, полуприкрыла глаза и запела:

— Не возражаешь, если я присоединюсь?

Ирелла взвизгнула и дернулась всем телом, выплеснув кофе на стол и собственные штаны.

— Святые! Я не знала, что тут есть еще кто–то.

И не кто–то, а оне!

— Извини, не хотело тебя напугать. — Кенельм торопливо подхватило горсть салфеток и принялось промокать сырые брюки Иреллы. Стало только хуже.

— Дай сюда.

Нахмурившись, Ирелла начала нормально вытираться. Смущенное Кенельм занялось лужей на столе.

— Я никогда раньше не слышало этой песни. Теперь смутилась Ирелла:

— Она из тех времен, когда мы были еще детьми.

Ничего, сойдет и такое объяснение; ни к чему рассказывать о большой фазе музыкальной терапии в ее лечении. Стихосложение занимало разум и отвлекало от проблем, из–за которых она оказалась взаперти.

— Хорошо. — Кенельм с потерянным видом застыло у стола. Оне было в простой сине–зеленой тунике, которую по ошибке легко можно было принять за форму.

Кое–кому трудно привыкнуть к потере статуса.

Ирелла сдалась:

— Садись уж. День будет долгим.

— Спасибо.

Дистанционка подобрала комок мокрых салфеток, и оне опустилось на стул — через один от Иреллы.

— Я ждало этого две тысячи лет, но знаю, что на мостике меня будут опасаться.

— Вот ты говоришь — «на мостике», а я говорю — в комфортном главном зале консультативного совета. Иногда мне кажется, что наши баснословные ресурсы толкнули нас на ложный путь. Может, нам следовало придерживаться тех структур, что существовали у наших предков. Вы знали, что отправляетесь на войну на старых военно–морских линкорах.

— Вы тоже знали, что ваши шансы выжить не слишком велики, — возразило оне. — Те дни чересчур романтизированы.

— Наверное, ты право.

— Другая эпоха, другие требования. Большинство сражений ведут гендесы.

— Но окончательное решение все равно принимают люди, и это обнадеживает, — настаивала Ирелла. — Когда встречаешься лицом к лицу с врагом, нужно верить в свои силы — но не грешить высокомерием.

— Мне кажется, засада у Ваяна излечила нас от высокомерия, — заметило Кенельм.

— Да. Но я беспокоюсь о Деле.

— Это естественно. И это хорошо.

— Правда? Возможно, перед его уходом я сказала кое–что не то. Мне следовало быть более… чуткой.

— Ох, пожалуйста. Никогда не видело более гармоничной пары, чем вы двое. Как будто вы мунки друг друга. Знаешь, вы, когда разговариваете, в половине случаев даже не заканчиваете предложения. Вам это не нужно.

Ирелла нахмурилась:

— Неужели?

— Ну да. Это забавно и мило. Нам, остальным, остается только наверстывать.

— О.

— Один разум, два тела. Или квинта без трех.

— Не говори так.

— Извини. Скверная шутка.

— Какой она была? — внезапно спросила Ирелла. — Я имею в виду Эмилью. Поверить не могу, что ты знало ее. Она для меня история, а не кто–то, с кем можно запросто пообщаться.

— Честно говоря, я с трудом вспоминаю столь далекое прошлое. Иногда мне кажется, что моя жизнь до Джулосса была сном. Но… она была усталой, вот что засело у меня в голове. Дело не в недосыпе, нет, просто она вымоталась. Исход не работал просто как концепция, и она вложила всё, что имела, чтобы он случился. И восемь тысяч лет наблюдала, как он терпит неудачу. Представляешь? Восемь тысяч лет, век за веком, видеть, как угасает надежда. Мы отправили в галактику столько кораблей Удара и кораблей поколений, а в ответ получили лишь тишину. Но она выдержала это, хотя и попала в ловушку собственного представления.

— Поэтому она и собрала вашу группу?

— Да. Она понимала, что мы неизбежно изменимся, но наша собственная жесткая духовная стабильность это затрудняла.

— Так ты на самом деле мятежник?

— Да. — Кенельм криво улыбнулось. — Можно сказать и так. По–своему. Я ничего не имею против тебя, Ирелла. Просто ты хотела перемен — так много и так быстро. Это было рискованно.

— И все же мы здесь. С армадой комплексов, готовые к Последнему Удару. Первые люди, зашедшие так далеко.

— Да. Фантастическое достижение. Но задумывалась ли ты когда–нибудь, что бы случилось, если бы что–то пошло не так? Ты поставила под удар целую человеческую цивилизацию. Однажды ты спросила, что дало мне право уводить «Морган» от Удара. А это ведь очень скромная реорганизация по сравнению с твоей затеей.

— Но ведь сработало!

— Мы получили шанс. Но — сработало? Надеюсь, так и будет, потому что не думаю, что последует еще одна человеческая атака на анклав. За десять тысяч лет эта — единственная.

— Не знаю. — Ирелла бездумно поигрывала кофейной чашкой. — Если стратегия вашей группы сработала, там, во тьме космоса, много людей — и они в безопасности. Но не могут же они прятаться вечно. Это не в нашей природе. Как вы уже выяснили.

— Туше.

— Если мы потерпим неудачу, найдутся другие. Корабли Фабрики дадут оставшимся передышку для перегруппировки.

— Возможно, — сказало Кенельм. — Но, как бы то ни было, я считаю, что лучшего шанса у нас не будет. — Оне недоверчиво ухмыльнулось. — Проклятая нейтронная звезда!

— Да. — Ирелла заказала принтерам новую порцию кофе и круассанов. — Десять минут.

Никакая сила воли не смогла изгнать нервную дрожь из ее голоса.

— Давай посмотрим.

Через интерфейс Ирелла активировала в окнах кафе тактические дисплеи. Уютный мираж бульвара Сен–Жермен сменился яркими схемами. Часть данных поступала напрямую в сознание.

Червоточина представлялась белым туннелем с едва заметными неоднородностями стен — как будто они неслись сквозь глаз урагана и лишь эти дефекты позволяли отслеживать продвижение. Ведущий корабль — Энсли — медленно вращался на лету. За ним шли семь специализированных кораблей с генераторами отрицательной энергии, в чью задачу входило взять на себя контроль над червоточиной сразу по прибытии в систему врат. Дальше двигались больше тысячи боевых кораблей и ракетоносцев — чтобы защищать терминал червоточины. Ведь армаде нужно будет уйти после завершения Последнего Удара, а значит, червоточина подвергнется яростным атакам оликсов.

Дальше следовала остальная армада, с кораблями класса «Моргана» в центре. Как и прежде, нейтронная звезда находилась в хвосте — зловещим присутствием, словно бы надвигающимся на армаду.

Ирелла щелкнула по иконке Энсли.

— Добро пожаловать на борт, — тут же откликнулся он, и она вспыхнула от ощущения скорости, просочившегося по каналу связи в ее нейронный интерфейс; то было пьянящее возбуждение кружения, чистая радость ныряющего зимородка, скрывающая более глубокое чувство: сдерживаемая мощь феноменального оружия дарила ему изысканную уверенность.

Впереди уже виднелся конец червоточины — черное, неуклонно расширяющееся пятнышко в белизне туннеля. Энсли перестал вращаться, и скорость его, кажется, увеличилась.

— Тридцать секунд, — радостно заявил он.

— Что бы ни случилось, — сказала Ирелла, — я рада, что мы встретились.

— Встреча была коротка, крошка, зато ну и врезали же мы этой вселенной!

Энсли вылетел из червоточины. Ирелла решила, что должен раздаться грохот, что–то вроде сверхзвукового хлопка, хотя, наверное, когда прокалываешь ткань реальности, чтобы вернуться в нее, можно ожидать и вспышки Большого взрыва. И — ничего. Полное отсутствие звука, как в вакууме. Но свет…

— О святые, — прошептала она.

Впереди висела огромная звезда белого спектра, опоясанная великолепным кольцом, мерцающим, точно дитя, рожденное от столкновения двух алмазных миров. Но за ним раскинулось истинное величие родины оликсов — галактическое ядро, занимающее половину космоса.

Внешние сенсоры Энсли уже обнаружили спектральные врата — до них было около двух с половиной а. е.

— По крайней мере, они не по ту сторону звезды, — сказала Ирелла.

— Все равно туда еще надо добраться, — парировал Энсли. — Вот веселуха будет!

Через секунду после Энсли терминала достигли гранулы–генераторы, производящие собственную отрицательную энергию, взаимодействующую с существующей структурой, удерживающей червоточину открытой. Так же, как и у сенсорной станции, они установили контроль над структурой экзотической материи, чтобы, даже если оликсы отключат свои генераторы, терминал не закрылся.

Энсли шел с таким ускорением, что сам засиял звездой, встретившись с солнечным ветром. Больше пяти миллиардов воспринимающих «листьев» сорвались с его корпуса, насыщая пространство, чтобы обеспечить беспрецедентное разрешение. Семь кораблей Решения уже приближались к Энсли на восьми g. Он инициировал отрицательный импульс, и частица сверхплотной материи превратилась в чистую энергию, разделившуюся на семь лучей. И семь кораблей Решения взорвались, обернувшись недолговечными огненными памятниками великолепному насилию.

Часть избыточной энергии отрицательного импульса преобразовалась во всенаправленный радиовзрыв.

— Привет, ублюдки! — проорал Энсли на всю систему оликсов. — Люди приехали. Извините, что опоздали. Но вот мы здесь, так что давайте веселиться!

Как только «листва» активировалась, тактический дисплей Иреллы начал расширяться.

— О, черт, — охнула она. — Ты это видишь?

— Меньшего мы и не ожидали, — спокойно ответил Иммануээль.

Теперь «листья» воспринимали сферу пространства диаметром в миллион километров, центром которой служил терминал червоточины. В этой зоне находилось восемьсот семьдесят три корабля Решения. И все они уже двигались. Сотни ближайших к червоточине рвались туда, а восемьдесят, выстроившись в боевом порядке, ринулись за Энсли.

Корабли армады вырывались из червоточины; ударные крейсеры устанавливали защитный периметр вокруг генераторов, уничтожая системы оликсов и ближайшие звездолеты. Корабли Решения выпускали ракеты и гравитонные лучи, которым противостояли ядерные барьеры и снаряды антиматерии ударных крейсеров. Сверхвысокая радиация сотен взрывов создала смертоносную энергетическую бурю вокруг терминала червоточины, превращая все незащищенные объекты в субатомные частицы, вливающиеся в радиационный поток. Колоссальная перегрузка нарушила даже работу воспринимающих «листьев». Волны ракет катились одна за другой сквозь хаос. Крейсеры обороны гибли, но корабли армады все летели и летели из червоточины, сразу закрывая бреши в защитном кордоне, а эскадрильи тяжелых боевых крейсеров проносились по накаленной до предела арене, чтобы нанести удар по приближающимся кораблям Решения. Управляемые субаспектами комплексов, бронированные крейсеры были чрезвычайно маневренны. После того как первые двадцать стычек закончились уничтожением кораблей Решения, уцелевшие звездолеты оликсов начали прибегать к тактике уклонения. Плотно сомкнутый строй боевых крейсеров произвел залп, и волны каплевидных каллумитов устремились вперед, оставляя за собой недолговечные черные инверсионные следы, поглощая плазму, сквозь которую пролетали. В считаные секунды ускорение их достигло немыслимых тысяч g. Ближайшие корабли Решения не успели даже среагировать, а первые ракеты уже пропороли их фюзеляжи. Те корабли, что находились дальше, вышли из–под удара, наблюдая, как каллумиты пролетают мимо; их колоссальная скорость быстро вывела ракеты за пределы кольца судов оликсов, охранявших терминал червоточины. Некоторые корабли Решения использовали подавляющие излучатели, убивающие спутанность каллумитов, обнажая чувствительную структуру маленьких ракет, мгновенно становящихся уязвимыми, не защищенными ни от трения сверхскоростной межзвездной пыли, ни от обычных рентгеновских лазеров.

— Это хорошо, — сказал Иммануээль, когда они потеряли восемнадцать каллумитов. — Мы разобрались в их технологии подавления. И модифицируем соответствующим образом вторую фазу стратегии развертывания.

Ирелла смотрела, как больше пятисот каллумитов исчезают в недрах звездной системы. Проследить за ними не могла даже сенсорная «листва» — лишь их собственные внутренние коммуникационные каналы связывали их с тактической сетью армады.

После минуты полета, в течение которой он уничтожил девятнадцать кораблей Решения, Энсли увеличил ускорение до двухсот восьмидесяти g и развернулся по огромной параболе, направляясь теперь прямо к терминалу червоточины, навстречу ста семидесяти преследовавшим его кораблям Решения. Ирелла, хотя и знала, что должно произойти, поймала себя на том, что сидит, вцепившись в подлокотники кресла.

За двадцать пять секунд до столкновения с противником Энсли инициировал еще один отрицательный импульс. На этот раз вся энергия ушла на чудовищный электромагнитный разряд, временно ослепивший множество следящих за ним датчиков, на пару секунд лишив врага важнейших данных.

— Ох, святые, — простонала Ирелла.

Она видела вектор курса несущегося обратно Энсли; он собирался пролететь мимо конца червоточины, с пространственным разносом в какие–то две тысячи километров, на ужасающей скорости.

Если у него не получится…

Энсли развернул щит сверхплотной материи. В этот момент он находился в семнадцати тысячах километров от строя кораблей Решения и быстро приближался к ним. В пятнадцати тысячах километров он активировал свой щит.

Весил щит примерно столько же, сколько луна средних размеров. В сложенном состоянии это был диск диаметром тридцать метров и толщиной один сантиметр. Когда щит развернулся на скорости ноль девяносто пять световой, диаметр его стал восемьдесят тысяч километров, а толщина — сто микрон. Усиленное квантовое равновесие гарантировало, что все композиционные атомы находятся в одном и том же состоянии — что и объединяло их.

У кораблей Решения не было времени отклониться от курса; они врезались в то, что по сути своей было двумерной луной, со скоростью сближения, превышающей девятьсот километров в секунду. Щит послушно распределял и поглощал удары. Неудержимая инерция сметала с пути раскаленные обломки, так что по поверхности потекли релятивистские реки, каскадами срываясь с краев.

Через пять секунд после последнего столкновения Энсли вновь сложил щит.

Ирелла невольно вскрикнула, видя, как это немыслимое полотнище несется на смертельной скорости к терминалу червоточины. Щит заслонил все галактическое ядро, притушил пылающую звезду, затмил даже сверкающее кольцо. На каком–то животном уровне мышления Ирелла пребывала в твердой уверенности, что такого просто не может быть.

А потом щит исчез, так же быстро, как появился, и Энсли пролетел мимо конца червоточины. Еще три секунды — и щит развернулся снова. Десятки приближавшихся кораблей Решения разлетелись вдребезги; гравитонные лучи и удары антивещества не могли повредить искусственную структуру щита.

— Я же говорил, что сработает, — усмехнулся Энсли. — Като и впрямь знают, как управлять материей. — Он снова убрал щит и выполнил очередной маневр на трехстах g, возвращаясь к терминалу червоточины. — А вы, парни, готовы? — спросил он комплексных людей.

— Подтверждаю, — отозвался Иммануээль. — Приступаем к третьей фазе.

Генераторы, удерживающие червоточину открытой, начали разгон до двухсот пятидесяти g, направляясь к вратам. Крейсеры армады, окружившие червоточину, не отставали. Энсли вернулся на свою передовую позицию. Очередная порция выпущенных каллумитов выстроилась защитным «зонтом» для перехвата идущих в атаку кораблей оликсов.

— Десять часов, чтобы добраться до врат, — сказала Ирелла. — За это время многое может пойти не так.

— Только не для нас, — ответило Кенельм. — Наш способ атаки вынудит оликсов отвлечь от нас все ресурсы.

— Эта часть всегда вызывала у меня сомнения, — призналась Ирелла. — Если бы я защищала анклав, то бросила бы всё, что у меня есть, на то, чтобы помешать противнику добраться до врат. Если мы убьем анклав — все будет кончено. Они не посчитаются с потерями.

— Не согласно. Если мы уничтожим их червоточины, у галактики будут тысячелетия, прежде чем оликсы вновь смогут отправиться в свои грязные крестовые походы. Это даст шанс эволюционирующим расам выйти к звездам, а неанам — первыми наладить контакт с новичками.

— Да, — пробормотала Ирелла. — Насчет этого… Я не так уж уверена, что быть объектом тонких манипуляций неан — обязательно наилучший вариант для кого–либо.

— Но это шанс — что на данный момент куда больше, чем получает большинство рас. Кроме того, мы говорим о ближайшей тактике. Единые сознания оликсов еще должны решить, насколько сильно они хотят сохранить сеть червоточин. Я полагаю: довольно сильно.

— Святые, надеюсь. Чем больше я просматриваю данные с сенсоров, тем больше кажутся их ресурсы.

Она перевела взгляд с тактических дисплеев на напряженное лицо Кенельм.

— Они активно ведут свой крестовый поход вот уже пару миллионов лет, — сказало оне. — Даже если они остановились или притормозили — называй как хочешь, — у них было достаточно времени, чтобы подготовиться к нападению. Потому что они чертовски хорошо понимали, что в конце концов кто–нибудь непременно придет сюда, чтобы бросить им вызов.

— Теперь это не имеет значения. Если мы победим, галактика освободится от них. Если проиграем, то… нам это будет уже безразлично, поскольку нас не будет.

— Странный ты фаталист.

— Да, я знаю.

Ирелла оглянулась на мерцающие в окнах дисплеи. Гигантская флотилия каллумитов, мчащаяся в систему врат, находилась в четверти миллиона километров от цели. Строй растянулся: сорок процентов ракет летело прямо к вратам, оставшиеся нацелились на кольцо, развернувшись веером, чтобы накрыть все промышленные станции. Сенсоры показывали тысячи кораблей оликсов, несущихся навстречу захватчикам через всю систему. Большинство двигалось к червоточине, остальные шли на перехват каллумитов.

— Приумножение, — объявил Иммануээль.

Визуальных подсказок было слишком мало, даже от сенсорной «листвы» Энсли, так что Ирелле оставалось полагаться на тактическую сеть армады. Порталы в корпусах каллумитов расширились до полукилометра в диаметре — и из каждого вылетели еще сотни ракет. Это напоминало вспышку фейерверка, только наоборот: черные пятна вместо слепящих огней. Новички разогнались до тысячи g — и через пять минут тоже расширились, выпустив еще одну партию каллумитов.

— Задействовано полмиллиона активных порталов, — сообщил Иммануээль десять минут спустя. — Это по меньшей мере займет их корабли. Через двадцать четыре часа мы получим полный доступ к системе.

Несмотря на десятки тысяч кораблей и тысячи промышленных станций кольца, оликсы, казалось, не знали, куда направлять свои силы. Как и предсказывала Ирелла, почти все корабли в радиусе а. е. от врат кинулись защищать их, а оставшиеся рассеялись, пытаясь разобраться с распространением каллумитов.

Важным фактором являлась скорость сближения. Корабли Решения просто не могли разогнаться настолько, чтобы поймать ракеты. Им приходилось идти на перехват на встречнопересекающихся курсах, с высочайшей точностью используя подавление запутывания. Тактика армады была достаточно проста. Если корабль Решения шел на перехват, каллумиты совершали маневр, нанося удар. Когда противников разделяло десять тысяч километров, портал в корпусе каллумита расширялся, и боевой крейсер, находящийся рядом с двойником портала, открывал огонь гравитонными лучами или сверхмощными рентгеновскими лазерами. Промахи не имели значения; корабль Решения уносился от системы врат с такой скоростью, что ему потребовалось бы слишком много времени, чтобы затормозить и вернуться к кольцу или еще куда–то, где он мог бы пригодиться. То же самое относилось и к каллумиту, ставшему жертвой подавления и разорванного солнечным ветром. Он отвлекал корабль Решения от защиты стратегических объектов, так что цель достигалась.

Несмотря на масштаб сил армады и важность достижения врат, Ирелла продолжала следить за семью тысячами каллумитов, направляющихся к звезде. Маневр был не из очевидных; вектор курса мог привести их и к кольцу по ту сторону звезды. Но в плане атаки они имели решающее значение. Ракетам потребуется три часа, чтобы достичь короны, и к этому времени оликсы могут и догадаться, какова их истинная цель. Но через три часа будет уже поздно.

Три эскадрильи кораблей Решения и Избавления вперемешку атаковали проносящийся по системе терминал червоточины. Тактически они столкнулись с той же проблемой, что и корабли, пытавшиеся остановить каллумиты. Скорость сближения давала им единственный шанс, и армада видела их приближение, вычерчивая траектории с поразительной точностью. Множащиеся каллумиты при поддержке боевых крейсеров разобрались с двумя эскадрильями, а щит Энсли уничтожил третью.

Восемьдесят семь кораблей Решения огибали колоссальную звезду на высоте в тридцать миллионов километров над экватором и титаническим черным энергетическим кольцом, стремительно вращающимся над краем короны, притягивая гигантские протуберанцы. Теперь цель группы из семи тысяч каллумитов стала очевидна, и оликсы наконец–то отреагировали на налет. Все корабли в радиусе пятидесяти миллионов километров помчались навстречу угрозе с полным ускорением в девяносто g. Даже если бы каллумиты пробили тысячу дыр в силовом поясе, это не оказало бы большого влияния на столь громадную структуру, но оликсы явно не хотели рисковать.

— Слишком мало, слишком поздно, — удовлетворенно пробормотала Ирелла.

Корабли Решения были, конечно, хороши, и к этому моменту оликсы усовершенствовали свои методы, объединяя звездолеты по три и триангулируя эффект подавления запутанности. Они начали уничтожать каллумиты по краю строя, но армаде нужен был только один.

В пятнадцати миллионах километров над звездой этот каллумит перестал ускоряться. Портал в его фюзеляже расширился, и из него выскользнул Энсли, выпустив восемь ракет с квантово–модифицированными боеголовками по силовому кольцу.

— Восемь? — удивилась Ирелла.

— Нам нужна абсолютная уверенность, — ответил Энсли и нырнул обратно в портал, чтобы вновь возглавить строй летящих к терминалу червоточины кораблей.

Первые две ка–эм ракеты взорвались прямо на силовом обруче — и кольцо распалось так быстро, что шестерке оставшихся просто не досталось мишени.

Ирелла уже видела это раньше, но и сейчас с благоговейным ужасом смотрела, как силовое кольцо разбивается вдребезги, гибнет, разбрасывая несчетное множество осколков — сверкающих кинжалов размером с земную Луну.

По всей системе врат червоточины оликсов умирали, отрезая хозяев от их галактической империи сенсорных станций.

— Мы это сделали! — в восторге воскликнула Ирелла. — Им потребуются века, чтобы построить еще одно силовое кольцо, а до тех пор они будут заперты в этой системе!

Кенельм осторожно кивнуло:

— Стало безопаснее. Но там, снаружи, еще тысячи станций оликсов, а посмотри, что мы создали, используя лишь доступные «Моргану» ресурсы.

— Нет. — Ирелла покачала головой. — Мы вырвались из их хватки. Теперь они рассеются, как сделали мы. Монокультура разрушена.

«А я позабочусь о том, чтобы их бог не начал всё сначала, отправив еще одно послание».

— Врата всё еще целы.

Ирелла вытащила из тактической сети последние сенсорные данные. Да, гибель энергетического кольца никак не отразилась на сфере врат.

— Мы были вполне уверены, что уничтожение силового обруча не скажется на вратах; они наверняка подпитываются изнутри. Так что гипотеза комплексов верна. Там должна быть еще одна звезда.

— Значит, это была двойная звезда?

— Да. Что может быть… проблемой.

— Новая?

— Если мы ударим по звезде анклава нашей нейтронной звездой, рухнет сама граница анклава. И мы вернемся в систему двойной звезды, в которой одна звезда становится новой. Что, вероятно, спровоцирует и вторую.

— И в итоге мы получим сверхновую?

— С высокой вероятностью — да. И если это произойдет, радиация уничтожит всё в радиусе пятидесяти световых лет. Так что нам нужно защитить терминал червоточины. Сейчас это единственный способ для любого из нас выбраться отсюда живым.

— Что ж, будем надеяться, мы сможем попасть в анклав.

Теперь, когда оликсы узнали, что каллумиты могут выступать в роли троянских коней, пропуская через свои порталы корабли армады, их тактика изменилась. Корабли Избавления и Решения, двигавшиеся на перехват направлявшихся к кольцу ракет, резко развернулись, устремившись к каллумитам, летящим в сторону врат, а тысячи кораблей, пассивно охранявших врата, присоединились к атаке.

Каллумиты начали все быстрей и быстрей исчезать с тактического дисплея.

Ирелла нахмурилась:

— Как они это делают?

— Столкновения, — пояснил Иммануээль. — Единые сознания кораблей жертвуют собой. Корабли Решения выстроились прямо напротив каллумитов. Таким образом эффект подавления неизбежно достигает цели, но и корабли Решения не успевают уйти с дороги.

— Но у нас тут сто двадцать тысяч каллумитов, летящих к вратам! И мы! А у них…

— Двадцать восемь тысяч кораблей в пределах досягаемости, — сообщил Иммануээль.

— Святые! И они все собираются покончить с собой? Они и вправду фанатики, да?

— Нашим каллумитам придется сбросить скорость. Уменьшение скорости сближения даст силам оликсов тактическое преимущество.

— Но численное преимущество по–прежнему за нами, так?

— Для штурма врат — да. Мы можем произвести еще два залпа, но кораблей у них в конечном счете больше. Нам надо попасть в анклав прежде, чем они прибудут.

Залпы армада произвела, когда каллумитам оставалось двадцать миллионов километров до врат. Это пространство стало «полем смерти» кораблей Решения. Идущие на сниженной скорости ракеты сделались куда более восприимчивыми к эффекту подавления. Сотни, тысячи каллумитов исчезали с тактического дисплея. Но оставшиеся расширили порталы, и в них ворвались новые тысячи каллумитов. Слишком много, чтобы оликсы могли их остановить.

Незадолго до начала четвертой фазы Ирелла активировала иконку Деллиана.

— Как у вас там внизу?

— Скучно, и броня чешется.

— Ох, бедняжка. Но, по крайней мере, все идет по плану.

— Если все идет по плану, почему я должен преть в этой броне целый день, дожидаясь, когда мы доберемся до врат?

— Вот несчастье, подумать только. Если бы все пошло не по плану, червоточина схлопнулась бы, «Морган» отбросило бы назад, куда–нибудь в пространство–время поблизости от звезды врат, и десять тысяч кораблей Решения накинулись бы на нас. Так что смирись со своим роскошным уютным одеяльцем, мистер.

— Странные у тебя представления о роскоши.

Ирелла ухмыльнулась:

— Вовсе нет. Круассаны нынче утром были совершенно неправильного золотистого оттенка; так что вот: я разделяю твои страдания.

— О великие святые!

— Боевые крейсеры выходят к вратам через две минуты.

— Да, я слежу за тактическими данными. На вид всё в порядке.

— Число потерь достигло максимума от прогнозируемого, что мне не нравится, но — да. Мы пока держимся.

— Ты ведь собираешься наблюдать за взводом? Когда мы войдем, я имею в виду.

— Наблюдать, да. Но и только.

— Знаю. Тиллиана и Элличи лучшие. Просто ты мой ангел–хранитель, вот и всё. Ты это знаешь.

— Я присмотрю за тобой.

Тысячи каллумитов гасили скорость, окружая эфемерные врата, над которыми дрейфовали семь крепостей–станций оликсов и которые заслонял последний щит из девяти тысяч кораблей Решения. Все каллумиты расширили свои порталы, и из них принялись вылетать тяжелые крейсеры армады.

Бой продолжался два часа. Пространство вокруг врат заполнилось обломками и энергетическими выбросами и порой сверкало едва ли не ярче звезды, преломляя фотохимически активные взрывы в недолговечных асимметричных волнах. Но к тому времени, как орбиты Энсли и терминала червоточины совпали, в радиусе десяти миллионов километров от ворот не осталось ни одного оликса. Хотя десятки тысяч кораблей Решения торопились к вратам со всей системы.

— Они бросили всё, — сказала Ирелла. — Большинство станций кольца охраняются хорошо если десятком кораблей.

— Трудно будет защищать врата, когда мы пройдем внутрь, — заключило Кенельм. — Если пройдем.

— Защитникам нужно будет только немного прикрыть нас — чтобы мы успели запустить четвертую фазу.

— Наши сенсорные зонды сообщают, что граница открыта, — сказал Иммануээль. — Интерфейс представляет собой простой образец отрицательной энергии, который вроде бы не должен причинить вред.

Ирелла рассматривала мерцающий шар с величайшим недоверием.

— Мне это кажется маловероятным. Значит, на другой стороне должно быть что–то, что нападет на нас, когда мы войдем.

— Да, но не сразу. Внутри анклава время течет медленнее. Возможно, они только–только заметили наше присутствие. По их срокам потребуется несколько дней, если не больше, чтобы собрать флотилию и приготовиться к обороне.

— Как только мы войдем внутрь, мы окажемся в том же временном потоке и о «днях» можно будет забыть.

— Да, но пока у нас есть преимущество.

Ирелла бросила взгляд на приближающиеся орды кораблей Решения. Цифры внушали тревогу.

— Мы должны защитить терминал червоточины. Это же наш единственный выход отсюда.

— Принято, — отозвался Иммануээль. — Как только нейтронная звезда выйдет, мы тут же изымем терминал из системы. Оликсам как минимум придется разделить силы. Мы полагаем, что большинство войдет в анклав, преследуя нас.

— Хорошо. Так когда же мы войдем?

— Прямо сейчас, — заявил Энсли.

Ирелла почувствовала, как бешено забилось ее сердце. Пробиться к вратам было нелегко, но она была уверена и в боевых кораблях, и в тактике. А сейчас они воистину делали шаг в неизвестность.

При помощи нейронного интерфейса она собрала как можно больше тактических данных в режиме реального времени. Линейные крейсеры занимали позиции перед вратами, крупные гранулы выходили из червоточины. Едва они появлялись, медная оболочка отгибалась, обнажая орудийные платформы. Воздвигаемый защитный слой утолщался.

— Увидимся на той стороне, — бросил Энсли.

Ей хотелось крикнуть: «Подожди, нет, будь осторожен!» — просто что–нибудь, что могло бы помочь, что дало бы ему понять, что она беспокоится о нем. Но большой белый корабль плавно набрал скорость и легко скользнул сквозь мерцающую поверхность. Секундой позже за ним проследовал поток боевых кораблей армады. Терминал червоточины, поманеврировав, занял позицию всего в двух километрах от эфирной поверхности врат. Еще тысячи тяжелых крейсеров вырвались из червоточины и тут же нырнули в анклав.

— Есть ответ? — тревожно спросила Ирелла.

— Никакого, — ответил Иммануээль. — У меня нет контакта ни с одним из прошедших через врата аспектов моего комплекса. В сущности, та группа, что осталась снаружи, сейчас в меньшинстве. Наш интеллект сократился. Необычное обстоятельство. И оно приводит меня в замешательство. Быть разделенным на две сознательные сущности неестественно.

Ирелла переглянулась с Кенельм. Признание Иммануээля отчего–то деморализовало.

Большая часть армады уже вошла в анклав. Ну, по крайней мере, во врата, сказала себе Ирелла.

«Ох, святые, а что, если это самая хитроумная ловушка во вселенной? Что, если все расы, которым удалось вырваться из тисков вторжения, заманиваются сюда? Что, если…»

«Морган» ускорил ход — и через несколько секунд нос его ткнулся в зыбкий фотонный пузырь врат. Ирелла не могла вмешаться. Не могла уже ничего остановить, даже если бы использовала все доступные ей средства сети.

— О, черт!

Она зажмурилась, чтобы хоть как–то отгородиться от мучительной огненной смерти, которая вот–вот разорвет «Морган» в клочья.

И ничего.

Ирелла открыла глаза, огляделась. Тактические дисплеи быстро заполнялись: «Морган» восстанавливал контакт с армадой и… Энсли. Да!

Но с визуальным изображением определенно было что–то не так. В окнах кафе бешено кружились разноцветные облака. Корабль словно погрузился в атмосферу газового гиганта. Что, конечно, было не так. Ирелла просто не могла разобраться в перспективе — чтобы с чего–то начать.

— Великие святые, это туманность, — охнула она.

— О, значит, ты это сделала? —подал голос Энсли.

Ирелла облегченно вздохнула:

— Мы это сделали. Ну, и какие местные разведданные у тебя есть для нас?

— Даже моя сенсорная «листва» плохо видит сквозь этот мрак. Сейчас датчики рассеиваются, так что мы должны получить более внятную картинку, хотя это и нелегко. Хорошая новость заключается в том, что тут не так уж и много кораблей и ни один из них не находится близко к нам. Звезду окружают два энергетических обруча и еще несколько колец поверх них — полагаю, это генераторы экзотической материи, создавшие это место. Здесь есть только одна планета, газовый гигант; это тот участок туманности, который выглядит так, словно там пожар. Вижу огромный заряженный ионный хвост и тысячи маленьких лун на полярной орбите — это, наверное, корабли–ковчеги. Скоро мы, надеюсь, получим хоть сколько–нибудь приличное разрешение.

— И у оликсов нет тут никакой флотилии? — недоверчиво спросила Ирелла. Ей это казалось просто невозможным.

— Это одна большая плотная туманность, крошка. Здесь может прятаться что угодно, особенно если оно не движется с ускорением. Я засек какие–то странные… мерцания.

— Мерцания?

— Точки света, которые то появляются, то исчезают. Совершенно бессистемно.

— Столкновение ионизирующего излучения с частицами туманности?

— Не знаю.

— Они представляют потенциальную угрозу?

— Тоже не знаю. Еще какие–нибудь тупые вопросы?

Ирелла плотно сжала губы; ей было совсем не смешно.

— Мы отправим три линейных крейсера к ближайшему мерцанию, чтобы его исследовать, — решил Иммануээль. — Но остальная армада двинется дальше. Силы оликсов вскоре нагонят нас. Берем курс на газовый гигант. Этого достаточно — пока наша база знаний об анклаве расширяется.

Дрон–передатчик, снабженный тремя небольшими движками, от каждого из которых тянулись крохотные льдисто–голубые побеги электростатических разрядов, медленно поднялся в воздух на высоту человеческого роста, потом осторожно обогнул пещеру.

— Хватит, — сказал Юрий. — Работает.

В его сознании сомнения боролись с желанием.

Чтобы со всем этим покончить. Чтобы все закончилось.

Но он на собственном горьком опыте научился тому, что бросаться очертя голову во враждебную среду к добру никогда не приводит.

— Чувак, — пробурчал Алик, — первый полет братьев Райт и тот длился дольше^[22].

— Ну, честно говоря, у них и пляж был побольше, — сообщил Каллум. — А мы с тех пор чуток набрались опыта полетов.

— Уверена, братья очень бы гордились всеми вами, — сказала Джессика. — Но сейчас в анклаве очень много человеческих кораблей. И они начинают удаляться от точки входа. Так что мы должны это сделать.

Юрий бросил взгляд на три других дрона, лежащих на неровном каменном полу.

— Сколько надо послать?

Каллум недоуменно посмотрел на него:

— Ну… всех, естественно. Второго шанса у нас не будет.

— Одного, — отрезала Кандара. — Мы выпустим одного. И как только он окажется снаружи, пошлем остальных.

— Мы отправим всех, — заявил Юрий, игнорируя удивленное выражение лица Каллума. — Сегодня не тот день, чтобы валять дурака.

— Яйца, — напомнила Кандара. — Корзина. Одна.

— Я согласен с Юрием, — сказал Алик. — Нам нужно выйти наружу и крикнуть. Господи, именно для этого мы здесь.

— Чертов тестостерон, — проворчала Кандара.

— Джессика, как далеко эти корабли? — спросил Юрий. Мысленным взором он видел то, что воспринимало полное сознание: огромный рой незваных гостей, аккуратным строем текущий сквозь туманность. Кораблей было несколько видов, и оликсы медленно классифицировали их.

— Они идут конусом за тем белым кораблем, из–за которого так нервничает полный разум. Похоже, они держат курс к газовому гиганту. Они направляются к нам!

— Время прибытия?

— По прикидкам полного сознания, пара часов.

— Часов? — переспросил Каллум. — Нам потребовалось несколько дней, чтобы добраться сюда по прибытии в анклав.

— Это боевые звездолеты, — сказала Джессика. — Я не шутила, когда сказала, что они быстрые.

— И немало их сенсоров будет направлено в нашу сторону, — добавил Алик.

— Ну ладно, — завершил Юрий. — К делу.

— Сперва нексус, — сказала Кандара. — Запасной вариант. Всегда должен быть запасной вариант.

Знаю!

— Да. Алик, ты сможешь пилотировать их?

— Конечно.

Алик поерзал на каменном выступе и закрыл глаза. Пять пауков–ползунчиков поднялись, «разминая» ноги.

— В туннеле никого из обслуживающих созданий, — доложила Джессика. — И Странная Квинта все еще блокирует восприятие нейростраты в районе ангара. Путь чист.

Дроны выстроились гуськом и покинули пещеру.

— Сколько? — коротко спросил Юрий.

Нексус нейростраты, идентифицированный Джессикой, размещался в одном из ведущих от ангара коридоров, так что ползунчикам придется сперва отправиться туда. В общей сложности до помещения с нексусом было около двух километров.

— Столько, сколько потребуется, — процедил Алик сквозь стиснутые зубы, не открывая глаз.

Каллум вскинул руку, как бы останавливая Юрия:

— Давайте просто сохранять спокойствие, ладно?

Он чуть не сказал: «Я-то спокоен». Но взял себя в руки и промолчал. Единственным его утешением было то, что другие напряжены не меньше.

Всего пара часов, и все закончится — так или иначе.

— Полное сознание что–то делает, — сообщила Джессика.

— Что? — одновременно спросили Юрий и Кандара.

— Какое–то оружие. — Джессика нахмурилась. — Не оружие. Нет. Анклав — оружие. Не понимаю. Оно думает, что может остановить флот.

— Мы должны предупредить их, — сказал Каллум. Три оставшихся дрона–передатчика поднялись.

— Подожди! — воскликнул Юрий. — Ничто из того, что мы можем сказать, ничего не изменит. Если на них нападут, они, черт возьми, и сами об этом узнают, так? Нам нужно сосредоточиться на том, чтобы сообщить им, где мы. И чтобы у нас был хоть какой–то на это шанс, нам надо отрубить нексус. Алик, сколько еще?

— Спроси еще раз, ублюдок, и, клянусь, я приведу их назад и сожгу дотла твою гребаную задницу!

Юрий пожал плечами, глянул на Каллума, закрыл глаза и попросил Бориса вывести тактическую карту. Тонкие паутинки, тянущиеся от спин пауков–ползунчиков, обеспечивали высококачественное изображение того, что видели дроны. А они уже приближались к ангару.

Резкое потрясение, которое испытало полное сознание, нарушило концентрацию. Юрий попытался сосредоточиться на потоке чужих мыслей, но увидел только какой–то… сгусток? Что–то двигалось сквозь туманность анклава. Только вместо того, чтобы разгонять завитки разноцветного газа, пятно словно бы всасывало в себя пряди.

— Что за хрень?

— Черт возьми! — воскликнула Джессика.

Юрий даже не знал, чему удивляться больше: тревоге полного сознания или ругани неаны.

— Что это за штука?

— Звезда.

— Что?

— Это нейтронная звезда! Вторгшиеся в анклав принесли с собой нейтронную звезду. Они собираются нанести ею удар по звезде анклава.

— Невозможно, — выдохнул Каллум. — Это же будет… Полный ад!

— Что будет? — с трудом сдерживаясь, поинтересовался Юрий.

— Новая, — ответила Джессика. — Если повезет.

— Повезет?

— Технически это умный ход, — сказал Каллум. — Уничтожить энергетические кольца на пути к звезде, что погубит анклав. Так что нас выбросит обратно в прежнее пространство–время.

— Ох, Матерь Мария, — вздохнула Кандара. — Мы окажемся прямо возле звезды врат.

— «Возле» — понятие относительное, — сказал Каллум. — Но да, это двойная система. И если звезда такого размера станет новой…

— Это спровоцирует и другую, — сообразил Юрий.

— Мы можем оказаться в центре сверхновой.

— Но эти, которые вторглись, должны это знать, верно? — сказал Алик. — Они наверняка наметили путь к отступлению.

— Конечно, — ответила Джессика. — Корабли вторжения движутся сюда, а здесь находятся корабли–ковчеги. Так что у них должна быть стратегия.

— Отлично, — заключил Юрий. — Так давайте поможем им. Алик?

Алик злобно зыркнул на него и тут же снова зажмурился. Его глянцевая, пластмассовая на вид кожа даже немного сморщилась от напряжения. Юрий проверил данные и убедился, что пауки–дроны покидают ангар, двигаясь по коридору, который приведет их в камеру нексуса. Двое суетливо бежали по полу, остальные почти так же быстро перемещались среди переплетения труб, тянущихся по стенам и потолку. Юрий не мог не признать, что Алик прекрасно справляется с пилотированием ползунчиков.

Он проверил сенсорные кластеры в ангаре, потом коридор, куда удалилась Странная Квинта, — там ничего не двигалось.

— Ну, идем? — спросил Каллум. Он мелко дрожал, словно собираясь начать гонку.

— Вторжение займет несколько часов, — сказал Юрий. — А Алик выведет ползунчиков на место уже через несколько минут. Так что не будем все портить из–за того, что не можем чуть–чуть обождать.

Каллум издал стон разочарования, проигнорированный Юрием.

— Полное сознание сплачивается, — предупредила Джессика.

Попытавшись разобраться в потоке чужих мыслей, Юрий ощутил только давление. Полное сознание каким–то образом сжимало, уплотняло анклав — и процесс этот поглощал феноменальное количество энергии, создавая опасную нагрузку на силовые кольца звезды. Ничего из этого Юрий не понимал. Так что…

«Сосредоточься на том, чего можно достичь».

Дроны–ползунчики наконец добрались до огромной пещеры, набитой всяческими механизмами, живыми трубами и гигантскими резервуарами размером с городской квартал: мрачное напоминание о временах земных нефтеперерабатывающих заводов, дополненное темными лужами, протекающими стыками и слоистым неряшливым туманом. Все пять пауков быстро взобрались на странную кривую колонну из стекла и карбона, огибая наросты свежей зеленой листвы, спаянной с плотно упакованными внутренними волокнами.

— Так, я на месте, — сообщил Алик. — Могу ослепить нейрострату этой секции, как только скажете.

— Каллум, Кандара, — сказал Юрий. — Приступайте.

Дроны слаженно двинулись к выходу из пещеры; воздух, возмущаемый крохотными голубыми струйками их выхлопов, чуть колебался, но дроны двигались практически бесшумно. Влетев в туннель, они устремились к ангару. В огромном пустом пространстве дроны буквально затерялись. А через несколько секунд они уже оказались у открытого входа.

И остановились, просто зависнув в воздухе, максимально приглушив ионные выбросы.

— Какого хрена? — воскликнул Юрий.

— Ох, черт, — простонал Каллум. — Они врезались в мембрану. Та затвердела.

— Но мы же легко пролетели сквозь нее, — запротестовал Алик. — Как и все транспортные корабли; влетели и вылетели.

— Это было, когда ангар использовался, — сказал Каллум. — Тогда единое сознание оставило мембрану неплотной. А теперь она затвердела, предотвращая утечку атмосферы. Значит, дронам не пройти. Ни дронам — ничему.

— И что нам делать? Нам же нужно вывести передатчики наружу.

Юрий взглянул на Кандару. Судя по ее лицу, она уже знала, что он собирается сказать.

— Мы пойдем в ангар и ликвидируем генератор мембраны. Физически.

Ни один из кораблей оликсов в анклаве не летел на перехват армады. Некоторые в самом начале попытались, но потом из врат появилась нейтронная звезда, и оликсы поспешно изменили курс.

— Как думаешь, они ждут подкрепления? — спросила Ирелла.

— Мы не уверены в их тактике, — сказал Иммануээль. — Похоже. Никто не последовал за нами во врата. Это странно, с учетом того количества кораблей, которые находятся в наружной системе. Возможно, в анклаве есть еще не замеченные нами корабли Решения.

— Но они должны знать, что Энсли расправится с силовыми кольцами точно так же, как он сделал в системе врат. Если они хотят остановить нас, то должны были быстро организовать сопротивление. Если только… — Нет, конечно же, нет. — А что, если они смирились с проигрышем?

— Насколько мы разбираемся в характере оликсов, это весьма маловероятно.

— Да. — Она вновь, на сей раз почти без содрогания, посмотрела на нейтронную звезду. Генераторы клетки выполнили последние корректировки курса и отключились, дав возможность звезде самостоятельно пролететь конечный участок траектории. При ее нынешней скорости нейтронной звезде потребуется два дня, чтобы достичь звезды анклава. — Я всегда считала, что тащить сюда нейтронную звезду было перебором, но теперь, когда я увидела, что соорудили тут оликсы, мне кажется, что вы приняли правильное решение.

— Это наша гарантия — на тот случай, если Энсли потерпит неудачу. Удар уничтожит звезду и анклав. И, каким бы ни был исход для нас, оликсы уже никогда не восстанут.

— Что ж, давайте просто надеяться, что мы сможем достичь большего.

— Тридцать минут до точки замедления, — объявило Александре. — Десантным кораблям — боевая готовность.

Ирелла активировала иконку взвода:

— Удачи, ребята. Да пребудут с вами Святые.

Ей ответил радостный нестройный хор. Едва получив доступ к сенсорам десантного корабля, она поняла, насколько бессмысленной была визуальная обратная связь. Темные, громоздкие механизмы в промышленного вида тисках висели в галерее, набитой таким количеством запутанных, переплетенных кабелей, что казалось, их произвел на свет гигантский, страдающий диареей паук. Ничего человеческого видно не было; установить хоть какую–то эмоциональную связь не представлялось возможным. И не смогла она в последний раз увидеть лица парней.

«Но я их помню. Остальное неважно».

Ирелла переключилась на внешние камеры «Моргана», наблюдая, как десантные корабли вылетают из своих труб — массивные черные клинья со сдвоенными жалами, торчащими из носов, такие отчетливые на фоне размытых радужных спиралей туманности. Корабли набирали скорость, чтобы выстроиться кольцом в тысяче километров от «Моргана».

Именно тогда она и увидела мерцание — загорающиеся и гаснущие огоньки, словно «Морган» летел среди разбросанных в пространстве микрозвезд.

— Эй, мы еще не выяснили, что это за штуки? — спросила она. — Они словно прыщи на континууме анклава, этакие дефекты, искажающие свет.

Последовала долгая пауза, потом раздался голос Иммануээля:

— Идет выяснение.

— Что?

— Подтверждение интеграции аспекта.

— Иммануээль?

Ирелла повернулась к Кенельм, которое хмурилось, явно озадаченное не меньше нее. Сеть «Моргана» начала анализ защищенных каналов связи армады.

— Энсли, ты поддерживаешь контакт с Иммануээлем?

— Частичный. Какой–то сбой. Оликсы создают помехи. Веду анализ.

Ирелла проверила дисплей тактического статуса:

— Ну вот. У меня проблема с доступом к твоей «листве».

Огни кафе замигали, потом успокоились. Ирелла озадаченно уставилась на светящиеся полосы. Часть ее тактического дисплея застыла, потом цифры и графики пустились вскачь, превращаясь в бессмысленные размытые пятна.

— Какого черта? Они запустили в нашу сеть вирус?

— Энсли?

— Святые!

— Гендес «Моргана» не отзывается, — встревоженно сказало Кенельм. — За эту секцию корабля отвечает отдельная установка. Похоже, сетевые узлы вышли из строя. Осуществлен вброс большого объема данных, вот протоколы безопасности и активировались, изолировав каждый физический сектор сети.

— Святые! Как они это сделали? Как занесли вирус в наши системы? Комплексы ведь полностью перестроили «Морган».

Взгляд, который оне бросило на нее, сказал все, что Ирелла хотела знать. Они разом подумали об одном и том же — о проникновении агентов оликсов.

«И я знаю одного человека, который был с нами очень долго, так долго, что даже записей о нем не существует. Только картинка в книге…»

Она воспользовалась интерфейсом, проверяя, где можно взять личное оружие. Палубой ниже.

«Значит, придется импровизировать?»

В кафе много столовых приборов.

«Спокойствие. У меня нет доказательств. Пока нет».

— Я не знаю, — сказало Кенельм. — Но гендес вычислит и уничтожит любой вирус.

— Верно, — кивнула Ирелла, надеясь, что оне не сумеет прочитать ее мысли и сомнения. — Энсли, мы думаем, что «Морган» заражен.

Иконка Энсли оставалась неизменной, но ответа не последовало. Ирелла воспользовалась субсетью палубы, чтобы получать сигналы от любых внешних датчиков корпуса, до которых возможно дотянуться. Обзор получился ограниченный, но несколько десантных кораблей, занимающих позицию в тысяче километров от «Моргана», она все же увидела. На вид с ними все было в порядке. Вдалеке маячила белая точка Энсли. Ирелла разглядела даже завихрения газа, потревоженного его прорывом сквозь туманность. Сразу за кораблем завитки застыли в неподвижности, но внешняя «листва» как будто все еще колебалась. Трудно было сказать наверняка. А странные, искажающие свет точки вокруг Энсли множились и множились; их было уже столько, что они мешали обзору.

— Ох, святые! — Ирелла навела фокус. Мерцание в строях армады участилось и сделалось ярче. — Это не сетевой вирус. Это они что–то делают с нами.

— Что?

— Не знаю. Похоже на… Ох, дерьмо! Тиллиана?

Ответа не последовало.

Ирелла поспешно активировала значок общей связи. Внутренние системы корабля должны были быть защищены от любого радиоэлектронного воздействия.

— Кто–нибудь? Это Ирелла. Кто–нибудь на «Моргане» меня слышит?

Дисплеи сообщили, что каналы открыты, но никто по–прежнему не отзывался.

— Что происходит? — спросило Кенельм.

— Это мерцание, которое мы видим, — линзовый эффект от «прыщей» на континууме анклава, — сказала Ирелла. — Оликсы что–то меняют. Думаю, они замедляют время вокруг армады.

«Но почему это влияет на нашу внутреннюю сеть?»

— Вот черт.

Ирелла проверила нейтронную звезду и обнаружила, что ее окружают отблески искаженного света. Здесь, однако, огоньки выглядели перекошенными и нечеткими, они дрожали, как мучающиеся живые существа. И туманность вокруг них флуоресцировала гораздо ярче.

— Мне нужно поговорить с Тиллианой и Элличи. Надо добраться до их тактической командной каюты.

Кенельм неохотно кивнуло:

— Да.

— Это на двадцать пятой палубе. Пошли.

Они вместе вышли из столовой. На ходу Ирелла попыталась изучить диаграмму корабельной сети.

— Не понимаю, — пожаловалась она. — Протоколы безопасности блокируют входные сигналы с некоторых палуб, где скорость передачи данных запредельно высока, в то время как некоторые из них мертвы.

Они добрались до портального хаба. Ирелла в смятении огляделась. Края каждого портала светились красным, а середины почернели и выглядели абсолютно непроницаемыми. Она никогда не видела их в таком состоянии.

— Хреново, — сказало Кенельм.

— Точно.

Интерфейс вывел схему палуб «Моргана». Ирелла представляла планировку отсека жизнеобеспечения, но только в общих чертах.

Вот что происходит, если постоянно пользуешься порталами.

Секция обеспечения имела три основные шахты технического обслуживания, проходящие через все палубы; в них скрывались трубы, воздуховоды, кабели, а также винтовые лестницы, вьющиеся вдоль стен, и центральная колонна, по которой ездили вверх и вниз дистанционки.

Ирелла с Кенельм направились к ближайшей шахте. Через интерфейс Ирелла проверила, можно ли как–нибудь соединиться с передатчиком на корпусе. Оказалось, что можно; нужно только направить энергию аварийного элемента питания к резервному модулю и воспользоваться альтернативными кабелями передачи данных для обеспечения надежной связи.

Ирелла остановилась, сосредоточившись на настройке.

До процедур управления передатчиком она добралась, но оказалось, что к навигационным данным он доступа не имеет, так что воспользоваться прямым лучом невозможно, потому что она понятия не имеет, где находится сейчас десантный корабль Деллиана по отношению к «Моргану». Так что пришлось довольствоваться общей трансляцией.

«Я помогу тебе. Я буду твоим ангелом–хранителем, в котором ты так нуждаешься».

— Вызываю взводного Деллиана. Говорит Ирелла с «Моргана». Ты слышишь?

Ответа не было. Она загрузила избирательные фильтры и приказала устройству расширить спектр приема — получив в награду шквал помех. Тогда она отключила ограничители, повышая мощность передатчика — настолько, насколько осмелилась.

— Это Ирелла с «Моргана». У нас проблемы со связью. Думаю, оликсы меняют временной поток. Кто–нибудь слышит меня?

По–прежнему ничего. Она повторила вызов еще несколько раз — безрезультатно. Туманность, гигантское ионизирующее поле, должно быть, блокировала сигнал. Поэтому Ирелла поставила сообщение на повтор и загрузила программу мониторинга, оценивая выходную мощность приемника.

— Ни до кого не достучаться, — сказала она уныло.

Кенельм рядом не оказалось.

Ирелла нахмурилась и огляделась:

— Кенельм?

Нет, оне нигде не было видно. Ирелла велела своей инфопочке дать пеленг, но инфопочка Кенельм не ответила.

Это же невозможно. Инфопочки способны напрямую связываться друг с другом на расстоянии до километра. А оне было тут секунду назад.

Все недоверие, которое она испытывала к Кенельм, накрыло ее адреналиновой волной. Иреллу бросило в жар, сердцебиение участилось. Рефлекс «бей или беги» заставил ее принять что–то вроде боевой стойки, в сознании всплыла какая–то мешанина полузабытых приемов. Ирелла резко развернулась, напряженно обшаривая взглядом помещение.

Ярко освещенный коридор плавно изгибался впереди и сзади, совершенно пустой. Безобидный — и все же вдруг ставший невероятно зловещим.

И не было ничего, что она могла бы использовать в качестве оружия. В голове промелькнула мысль, не сбегать ли обратно в столовую, чтобы вооружиться чем–нибудь.

«О да, вилочкой для торта; это очень поможет. Святые!»

Впереди, в трех метрах от нее, располагался перпендикулярный коридору проход. Согласно схеме корабля, вел он к одной из опорных шахт. Ирелла двинулась к нему — напряженная, сосредоточенная на том, что может скрываться там, лихорадочно прокручивая в голове всевозможные кошмарные сценарии. Рой монстров, прущих из дверей шахты. Охотничьи сферы, несущиеся по коридору со сверхзвуковой скоростью, преследующие ее. Кокон Дела, свисающий с потолка, как какая–нибудь гнилая паучья еда.

«Прекрати».

Она заглянула в проход — всего на миг — и тут же нырнула обратно, на тот случай, если кто–нибудь вздумает в нее выстрелить.

«Ну да, системы наведения ведь такие медленные. Давай же, соберись».

Однако и от увиденного мельком она содрогнулась и взвизгнула. Маленькими шажками выдвинулась на середину прохода, лицом к двери опорной шахты, до которой было метров тридцать.

В пяти метрах от нее, в коридоре, вниз лицом лежало Кенельм. Ирелла знала, что это Кенельм; оне было в сине–зеленой тунике. Но оне было мертво уже давно. Ирелла видела голову — с иссохшими, сморщенными лохмотьями кожи на черепе, гнившими так долго, что от них уже мало что осталось. Тело окружало расползшееся омерзительное пятно, только органические жидкости давным–давно высохли.

Но…

Эти раздутые ноги, эта разлагающаяся, отвратно–зеленая плоть…

Ирелла стояла и смотрела, окаменевшая от потрясения и непонимания.

«Оликсы не замедлили время, — догадалась она наконец. — Они его ускорили. Но как это убило Кенельм?»

Это не имело смысла. Если бы Кенельм вошло в зону с ускоренным потоком времени, оне бы просто стало жить на такой скорости. Точно так же, как жил в замедленном потоке «Морган», когда они летели по червоточине.

Она снова уставилась на тело. Распухшие ноги сморщивались, плоть темнела, а пергаментная кожа на голове исчезала, превращаясь в ничто, и клочья волос падали на пол.

— Разная скорость, — прошептала Ирелла. — Градиент.

Зона быстрого течения времени не имела четкой границы. Время разгонялось на участке в нескольких метрах от того места, где стояла Ирелла, — с обычного темпа до такого, при котором человеческий труп разлагается за пару минут. Инфопочка сказала, что такой распад должен занять годы.

Великие Святые! Ирелла невольно сделала шаг назад. Этот градиент, каким бы коротким он ни был, смертелен для любого живого существа. Вступи в него — и все части твоего тела будут жить с разной скоростью. Кровообращение станет невозможным, нервные импульсы потекут от быстрых участков к медленным, перегружая аксоны до полного выгорания, и синапсы мозга откажут, не справившись с мыслями.

Ирелла сглотнула подкативший к горлу комок желчи. Начальная инерция будет поддерживать движение по градиенту. Но… когда ты начнешь падать, часть тебя будет мертва уже год, в то время как остальное…

Она упала на колени, захлебываясь рвотой. Но даже сейчас Ирелла не могла отвести глаз от трупа.

Значит, вот что произошло с «Морганом». Оликсы перемешали временной поток, сделав его сегментированным. Одни участки стали быстрыми, другие — медленными; именно поэтому поток сетевых данных в некоторых секторах увеличился, а в других замедлился настолько, что даже не регистрировался. То же самое случилось и со всеми аспектами комплекса. Дело не в прямом сбое связи; просто они оказались разделены во времени. Оставшись в одиночестве.

Кратковременное разделение всего–то на два сознания, когда его аспекты влетели в анклав, привело Иммануээля в сильное смятение. А теперь каждый из его аспектов одинок. И все аспекты комплексных людей будут разъединены. Разрозненная армада… Разбитая.

Ирелла судорожно вздохнула, выплевывая последние горькие капли. Потом медленно попятилась от прохода, в ужасе от судьбы, поджидающей любую ничего не подозревающую душу, пересекающую невидимую границу. И резко остановилась. Она понятия не имела, где могут начаться другие искаженные временные потоки.

«Думай. Должен быть какой–то способ обнаружить их».

Сначала — обзор сбоев в сети. Конечно, коридор, ведущий к вспомогательной шахте, не имел никакого оперативного соединения со всей секцией. Используя это как основу, Ирелла начала вычерчивать другие пустые области секции жизнеобеспечения. Картинка складывалась. И была она обнадеживающе простой. «Морган» разделился на слои — медленные, обычные, быстрые. Сравнение скорости передачи данных при обрушении сети показало различие потоков, но только приблизительно. Ирелла получила представление о территории, на которой время изменилось, но сказать, где именно проходят границы, не представлялось возможным.

«Что же может их выдать?»

Ирелла переключила оптику в инфракрасный режим, задав максимальную чувствительность. Очищенный воздух, нагретый до температуры ровно двадцать один градус по Цельсию, вырывался из расположенных вдоль пола вентиляционных отверстий и всасывался такими же отверстиями под потолком, чтобы пройти через фильтры. Это течение было медленным, едва заметным. Но и малейших температурных различий достаточно, чтобы распознать циркуляцию.

Ирелла вгляделась в проход. За трупом Кенельм воздух клубился, как сверхзвуковой облачный покров газового гиганта. Она уважительно кивнула и отступила чуть дальше.

Зона обычного времени, в которой она находилась, похоже, занимала четыре палубы и больше половины секции жизнеобеспечения. Сюда, кажется, входили все жилые помещения: личные каюты экипажа, несколько комнат отдыха и столовых, спортзал, медицинский отсек и помещения со вспомогательным оборудованием. Питание от основных корабельных генераторов не поступало; все работало от местных резервных квантовых батарей. Быстрый расчет показал, что палубы, на которых она застряла, способны поддерживать жизнь одного человека, обеспечивая его продовольствием, в течение следующих трехсот семидесяти двух лет — при условии бесперебойной работы оборудования. Тут отсутствовали инициаторы, которые могли бы произвести запасные части, если что–то серьезное выйдет из строя. Затем Ирелла поняла, что у нее нет возможности перемещаться между палубами. Порталы закрыты, а до служебных шахт, где есть лестницы, ей не добраться.

— О великие святые!

Ирелла вернулась в столовую. Без сети бульвар Сен–Жермен зациклился, обрекая счастливых стильных парижан на одну и ту же утреннюю прогулку каждые семь минут. Подумать только, какая ирония — сидеть во временном пузыре, наблюдая этот замкнутый цикл! Ирелла поспешно отключила окна.

И что теперь?

Она не была уверена, что аспекты корпуса по отдельности достаточно умны, чтобы решить проблему. Они еще на нейтронной звезде освоили технологию управления временными потоками, создавая свои домены, но в случае с колоссальным анклавом им пришлось бы снова объединиться, чтобы противостоять ему. Очевидным — и, по сути, единственным — решением было уничтожить энергетические кольца вокруг звезды. Без них анклав непременно падет. Но «контрастные» временные потоки, точно чума, пресекли любые действия людей, не говоря уже о полете к звезде и атаке на кольца.

Значит…

Значит, нужно каким–то образом воссоединить «Морган», устранить разницу в потоках времени. И когда корабль вновь станет единым целым, можно будет начинать сопротивляться.

В секции жизнеобеспечения имелась собственная регулирующая время установка, необходимая во время полета по червоточине.

«Если я смогу включить ее, это защитит нас от темпоральных искажений оликсов».

Но, конечно, Ирелла не могла включить блок, потому что сеть «Моргана» не работала, — а если бы и могла, это всего лишь защитило бы секцию жизнеобеспечения от атаки.

«Мне нужен весь корабль, объединение всего, что находится внутри корпуса».

Она представила себе корабль, окруженный защитной оболочкой, отражающей искажения, и в голове ее возникла идея. На фундаментальном уровне внутренний континуум анклава ничем не отличается от червоточины. Оба они — не что иное, как плод манипуляции с пространством–временем посредством сложноорганизованной экзотической материи. Проводники отрицательной энергии «Моргана» также направляли эту псевдоматерию, позволяя кораблю лететь вдоль червоточины. По всему фюзеляжу располагались сотни таких проводников. Если бы можно было активировать их и перенастроить их функцию на отклонение временных искажений, весь «Морган» вновь оказался бы в одной часовой зоне.

Но тут опять возникала извечная проблема «курица или яйцо». Нужно обеспечить корабль единым потоком времени, чтобы активировать проводники — что даст кораблю единый поток времени.

— Ненавижу парадоксы, — заявила она пустой столовой.

Все проводники на корпусе должны быть активированы одновременно. Это возможно только в том случае, если субсеть каждой секции будет знать, когда их включать. Но для этого нужно как минимум загрузить инструкцию в каждую местную субсеть. Попытка перемещаться между временными потоками равнозначна смертному приговору.

— Для людей! — торжествующе выкрикнула Ирелла.

И тут же отправила сигнал своему киборгу.

— Ох, гребаные святые.

Бесполезно; киборг хранился на складе сорок шестой палубы, в трех временных зонах отсюда. Абсолютно вне досягаемости. Поэтому она провела инвентаризацию всех дистанционок палубы тридцать три. Доступными оказались больше дюжины маленьких уборщиков и даже три небольших ремонтника, плюс…

— ДА!

Она бросилась было бегом, но все–таки сдержалась, перейдя на разумный темп, пользуясь оптикой интерфейса, чтобы отслеживать любые признаки еще не нанесенной на виртуальную карту границы. Неиспользуемая каюта располагалась через пять дверей от той, что делили они с Деллианом.

Резонно.

Дверь открылась, и она заглянула внутрь. Включился свет. Там на неоттекстурированном параллелепипеде кровати неподвижно сидел андроид Энсли. Интерфейс немедленно подключил ее к нему. Грудная полость андроида содержала огромный нейронный массив, находящийся в режиме ожидания. Ирелла осторожно выбрала программу, которой уже пользовалась раньше, когда внедряла свое сознание в сеть «Моргана». Только на этот раз будет по–другому; на этот раз она не останется подключенной к андроиду.

Процесс усовершенствования до уровня комплекса, до становления чем–то большим, чем ты один, был сложен. Часть времени она с нетерпением ждала его запуска, а остальную часть — боялась, что структура ее личности, ее воспоминания не просто дублируются, но методично удаляются из биологического мозга, поглощаемые массивом андроида. Конечно, глупо было так думать, но это ее — ее собственная! — слабость.

И в итоге, вот она — два разума Иреллы, удерживаемые в идеальной гармонии единой мощнейшей связью. Ирелла отключила связь.

Она открыла глаза и увидела… андроида.

«Слава святым, я — это настоящая я, изначальная».

Уголки губ андроида опустились.

— Извини, — сказала она.

— Я снова стану тобой, — откликнулся он. — Когда все закончится.

— Теперь все зависит от тебя. Может, ты потом и не захочешь.

— Ты знаешь ответ на этот вопрос и знаешь, что просто высказываешь свое беспокойство, чтобы его опровергли, черпая в этом уверенность.

— Да.

— Так что этого не случится. Комплекс явно не для нас.

— Не сейчас. Но мы с тобой разъединены. И с этого момента расхождение будет увеличиваться с каждой секундой. И в секторах быстрого времени ты проживешь годы — возможно, десятилетия. Различия станут… значительными.

— Как только наши аспекты воссоединятся, различий не будет.

— Я не аспект. Я Ирелла.

— Мы — аспекты.

— Нет. Ты — искусственная личность, функционирующая в массиве, никогда не предназначавшемся для тебя.

— И все же вот я. — Андроид поднялся, посмотрел на себя и усмехнулся: — И отличия не только в массиве.

— Ох, святые.

Она тоже невольно ухмыльнулась; и губы ее дернулись точно так же.

«Возможно, мысли обладают собственной запутанностью, больше духовной, чем квантовой?»

— Нам лучше заняться делом, — сказал андроид.

— Да. Думаю, тебе лучше на чем–то поехать. Не уверена, что даже ты способен скоординироваться, проходя через градиент.

— Знаю. Кресло подойдет.

— Да.

Говорить что–то еще не было смысла. Копируя себя, она размышляла о том, как лучше всего добраться до лестницы. Значит, это знал и андроид.

Андроид взял кресло с колесиками и без усилий понес его к проходу. Там, у перекрестка, он сел — лицом к трупу Кенельм. Разложение прогрессировало. Скелет распался на части, поскольку суставы отделились друг от друга, кости осели, туника распласталась по ним. Череп перекатился, пустые глазницы уставились в потолок.

Ирелла ухватилась за спинку кресла и потянула на себя, проверяя, насколько легко оно катится.

— Постарайся не наехать на скелет, — сказал андроид.

Замечание, не достойное ответа.

— Готов?

— Риторический вопрос.

Ирелла собралась и побежала к проходу, толкая перед собой кресло. Сильно толкая. А потом отпустила его — и резко остановилась, замахав руками, ловя равновесие.

«Только бы не упасть вперед».

Кресло с грохотом покатилось дальше, легко пересекло границу, и бешеные воздушные потоки захлестнули его. Вот оно миновало скелет…

И андроид исчез. Так быстро, что даже размытого пятна не осталось.

Ирелла испустила долгий вздох облегчения. Кресло оставалось несколько секунд в том же положении, потом ей показалось, что она заметила какую–то тень, мелькнувшую позади него, — тень, двигавшуюся со скоростью молнии. Затем появилась небольшая колесная платформа с одинокой вертикальной штурвальной колонкой в центре. Платформа пересекла границу. На ней стоял андроид Энсли — и еще четыре таких же андроида, только бесполых и с кожей почти столь же черной, как у Иреллы.

— Что случилось? — спросила она.

Четверо чернокожих андроидов спрыгнули на пол и поспешили прочь по коридору.

— Эй! — возмущенно пролепетала она.

— Мне очень жаль, — сказал андроид Энсли, сходя в платформы.

— Что? Почему?

У нее возникли дурные предчувствия.

На оптике Иреллы замигала ее собственная иконка. Но она не решилась открыть ее, догадываясь, что воспоминания будут плохими.

— Просто скажи. Мы можем изменить временные потоки?

— Полагаю, да. Остальные наши ушли, чтобы начать процесс. Ирелла активировала иконку…

Ощущения были как при пробуждении. Сознание поднималось из туманной тьмы, неся с собой память о том, кем она была и что сделала, чтобы восстановить свою личность. Она самоопределилась — не было ни сомнений, ни биомеханической тревоги за андроида Энсли. Однако его проход через градиент был мучительным. На внутреннюю сеть обрушилась лавина помех, массив в груди бессистемно сбоил. Ей казалось, она теряет рассудок… в некотором смысле так и было. Она сопротивлялась, помещая драгоценные воспоминания в глубокие хранилища, а кресло все ехало и ехало через градиент, и маленьким колесикам требовались долгие томительные дни, чтобы совершить один–единственный оборот. Наконец безумные временные потоки сгладились, и сознание вернулось в полном объеме. Время вновь сделалось целым. Она встала и поспешила к лестнице. Поднялась на двадцать пятую палубу. Палуба состарилась. Огни потускнели, некоторые вообще не горели. От воздухораспределительных решеток черными языками пламени тянулись по стенам полосы пыли. Краски повсюду поблекли — она оказалась в мире тусклой пастели. Пол перед тактической рубкой истерся, из–под тонкого ламината проглядывал металл.

«Сколько же прошло времени?» — гадала она.

В рубке никого не было. Но когда–то там кто–то был. Больше половины комнаты занимала огромная гора мусора — в основном старых подносов с остатками еды, давно высохшими и затвердевшими, но все еще источающими мерзкое зловоние.

«Погоди–ка. Что? У андроида есть обоняние? Зачем?»

Она торопливо закрыла дверь. Тактическая рубка, должно быть, использовалась в качестве свалки. Потом она осознала размер кучи.

«Святые, сколько же подносов там было? Сотни? Нет, больше похоже на тысячи».

Сколько прошло времени?

— Тиллиана? Элличи? Александре?

Нет ответа. Программы управления андроидом были сложными; чтобы разобраться в структуре системы связи, пришлось сосредоточиться. В этом секторе имелась функциональная субсеть, хотя некоторые узлы и бездействовали. Иконка журнала технического обслуживания увеличилась, предоставляя детальную информацию о неполадках. Узлы начали выходить из строя одиннадцать лет назад.

«Одиннадцать лет?»

Она запросила подробности. Изо рта вырвался крик ужаса, взлетела рука, чтобы приглушить его. Раздвоение. Полное раздвоение. Рука — ее рука — была белой, и несколько секунд она не могла понять почему. Потом вспомнила, что она в теле андроида. Странно, как она приспособилась — за считаные минуты. Но шок осознания оказался достаточно силен, чтобы разрушить этот уют. Согласно журналу, узлы первоначально отключились от сети «Моргана» девяносто семь лет назад.

— Ох, святые, нет. Нет, нет, нет!

«Этого не может быть».

Она побежала, открывая каждую попадающуюся на пути дверь. За десятой обнаружилась столовая. Здесь тоже валялось много подносов, посвежее, чем в конференц–зале. Объедки подсохли не все, и запах стоял посильнее. Стеновые панели вокруг пищевых принтеров были сняты. Кто–то чинил машины; две стояли открытыми и частично разобранными. Их сложные комплектующие подключили к оставшемуся принтеру при помощи грубых шлангов и кабелей. Ирелла заглянула в меню принтера: очень скудное, в основном супы и рогалики. Имелось еще некоторое количество фруктовых заправок, а из молочного производиться могло только собственно молоко да сыр. На всем твердом стояли пометки об ошибке; продукт выходил только пастообразный. Резервуары с питательными веществами были практически пусты — в них не осталось и пяти процентов биогенов.

Ирелла, пошатываясь, вышла из столовой. Палубой ниже располагался медотсек; если Тиллиана, Элличи и Александре выжили, они могут быть там. Она спустилась по лестнице, заставляя себя поторапливаться. Дверь госпиталя была открыта — ее механизм не работал. Внутри все пять медицинских отсеков явно подвергались ремонту: крышки сняты, деликатные внутренние системы обнажены, и видно, что в них копались, неумело пытаясь что–то исправить. Тело андроида не обладало программой непроизвольных мышечных сокращений, но Ирелла определенно чувствовала, что ее бьет дрожь.

Вернувшись в коридор, она осмотрела пол и обнаружила бросающиеся в глаза потертости — следы, ведущие к нескольким каютам. В первой было темно и тихо; во второй тоже. Однако, приблизившись к третьей, она услышала оркестровую музыку. Когда дверь открылась, звук стал таким громким, что Ирелла замешкалась на пороге. Текстура стен каюты воспроизводила великолепный туринский оперный театр Реджо — в его первоначальном виде, каким он был в восемнадцатом веке. Зрительный зал был полон мужчин во фраках и женщин в длинных вечерних платьях, в оркестровой яме играли музыканты, по сцене вышагивали актеры в аутентичных костюмах. Подпрограмма определила представление. Опера «Богема». Пуччини.

В первом ряду партера сидела старая женщина в экстравагантном, обшитом кружевом платье, которое ассоциировалось у Иреллы со сварливыми вдовствующими знатными дамами из романов Джейн Остин. Если бы не причудливое одеяние, легко можно было бы представить, что эта старуха шагнула на «Морган» прямо из эпохи неолита. Визуальная подпрограмма определила с вероятностью в сорок три процента, что это Тиллиана. Предельно сосредоточившись, Ирелла и впрямь улавливала черты, которые знала всю свою жизнь, — состарившиеся и истершиеся за девять десятков лет.

Она опустилась на колени рядом с Тиллианой.

— Тилл? Тилл, это ты?

Ошеломленная Тиллиана уставилась на нее и жалобно запричитала:

— Кто ты? Ты не из труппы. Я не текстурировала тебя. Ты оликс? Ты пришла за нами?

— Нет, я не оликс. Я человек, честное слово.

Оркестр перестал играть, и актеры на сцене замерли. Ирелла старалась не обращать внимания на то, что весь зрительный зал смотрит сейчас на нее.

— Так долго, — пробормотала Тиллиана. — Знаю, это кара. Мы страдаем в наказание за то, что пришли в анклав.

Ирелла потянулась к иссохшим, похожим на птичьи лапы рукам Тиллианы, но та их отдернула.

— Нет, Тилл. Я не оликс. Я Ирелла, но я в теле андроида Энсли. Ты помнишь меня? Помнишь андроида? Помнишь, когдамы прибыли к нейтронной звезде, мы думали, какой он смешной и какое это ребячество со стороны Энсли — не носить одежду?

— Энсли? Энсли был прекрасен. Корабль, какой могли построить лишь на самих небесах.

— Да. Да, он прекрасный корабль, лучший корабль. А я, Тиллиана? Ты помнишь меня? Иреллу?

— Я помню Иреллу. Мы потеряли ее, когда пришли в анклав. Мы потеряли всех. Они все застыли снаружи. Окаменели навеки. Оликсы оставили их ждать конца времен, а нас решили наказать. Сделали так, чтобы мы жили все эти миллиарды лет. Потому что мы были в тактической рубке, знаешь ли. Мы так решили. Мы командовали, вот они и обвинили нас. Остались только мы.

Слезы покатились по ее щекам.

— Я не потерялась, Тилл. Я все еще здесь. Оликсы намутили со временем внутри «Моргана». Ты прожила много больше нас. Но я Ирелла. Мы росли вместе в поместье Иммерль. Александре было нашим наставником, помнишь? Александре здесь? Оне в порядке?

— О, нет, дорогуша. Александре мертво, с того самого первого дня.

— Нет! — Она не сдержала крика ужаса. Для массива, силящегося справиться с эмоциональными программами, это был очень сильный удар, и она поняла, что, кажется, пытается зарыдать. Только бесполезно; импульсы уходили в пустоту. Энсли не удосужился снабдить андроида слезными железами. — Как? Как оне умерло?

— Оне попыталось пройти в другую секцию. Мы ничего не поняли. Оне просто упало замертво, но тело так и не разложилось. Оно все еще там. Я так думаю. Я не заглядывала туда много лет.

— А Элличи? Она еще жива?

Тиллиана скорбно кивнула:

— Она еще жива. Но для нее все это оказалось слишком. Она давно уже не в себе. Тяжело это было, знаешь ли. Жизнь — такое бремя, если ее не на что направить. Иногда я думаю, что надо все это заканчивать, но она нуждается в присмотре. А у меня есть мои шоу и моя музыка, сохранившиеся в остатках сети. Возможно, это было ошибкой.

— Нет. Нет–нет. Я здесь. Мы выберемся из этого.

— Не думаю, дорогуша. Не знаю, кто ты на самом деле, но пути из анклава нет. Он вечен.

— Могу я увидеть Элличи? Пожалуйста. Я буду очень благодарна.

— Полагаю, в том нет вреда. — Театр Реджо и фантомные почитатели оперы медленно растаяли, растворившись в нейтральной текстуре стен каюты. — Помоги мне встать, дорогуша; что–то артрит разыгрался. А фармацевтический диспенсер медотсека недавно совсем отказал. Мне его уже не починить. В этой части корабля нет никаких инициаторов.

— Знаю.

Ирелла помогла Тиллиане подняться на ноги. Это оказалось несложно; старушка была такой худой. Ирелла удивилась и даже встревожилась, поняв, как мало она весит. Выпрямившись, Тиллиана продолжала сжимать руку андроида в поисках поддержки. И к тому времени как они добрались до каюты Элличи, все дряхлое тело непрерывно дрожало от напряжения.

— Зайди, — сказала Тиллиана. — Я немного устала. А она порой так утомительна.

Дверь открылась. За ней оказалась тускло освещенная комната. Текстуры Ирелла не опознала: тут не было ни известного классического дома, ни какого–нибудь исторического вида за окном. Стены, обитые чем–то бархатистым, серебристо–серым — как и пол, и даже потолок, за исключением нескольких встроенных полос, излучающих рассеянный свет. Тут имелся унитаз — тоже обтянутый мягким, внутри и снаружи, и маленькая ниша с раковиной, словно бы выдолбленная в стене.

Кроме этого, в комнате стояла только кровать — чуть приподнятая над полом прямоугольная плита, тоже, конечно, с толстой упругой обивкой. На ней лежала Элличи, одетая в ужасно грязный тонкий комбинезон. Ирелла узнала его — это был скин–слой скафандра, предназначенный для поддержания стабильной температуры тела и удаления отходов. Колени Элличи были подтянуты к животу, руки суетливо рисовали что–то на «матрасе», но она не смотрела на них: глаза ни на чем не фокусировались.

— О нет, — простонала Ирелла. Видеть всегда энергичную подругу в таком состоянии было невыносимо. Она всегда считала, что они будут вместе еще много–много лет, оставаясь прежними благодаря способности восстанавливать и омолаживать свои тела. Возможно, со временем, вернувшись на отвоеванную Землю, они бы и разошлись в разные стороны. Но успели бы к этому подготовиться. А это… это самое жестокое оружие из всех, которые оликсы применяли когда–либо против людей. Так внезапно…

— Мы всё исправим, — прошептала она. — Я починю «Морган». Медотсек вновь заработает. Тебя вылечат.

Физически — возможно. Но она, пожалуй, как никто другой понимала, как глубоки бывают душевные травмы. Элличи и Тиллиана, те, которых она знала, теперь ушли навсегда.

Ирелла молча попятилась из комнаты, и дверь закрылась.

— Мне так жаль, — сказала Тиллиана. — Для нее это оказалось слишком. Ожидание, пустота. Они сломали ее.

— Я понимаю. — Ирелла повернулась к старой подруге. — А другие тактические посты, другие взводы? Ты не связывалась с кем–то из них?

— Нет. Границы времени перекрыли все входы и выходы из этой части корабля.

— Ясно. Подожди еще немного, ладно? Я сделаю то, для чего пришла сюда.

— О. А для чего?

— Чтобы все исправить. Это может занять какое–то время, но я вернусь, обещаю.

Она помогла Тиллиане вернуться в ее каюту, потом извлекла из изношенной подсети дисплей состояния. Получив хорошие новости и плохие новости. В силовых ячейках достаточно производственной мощности и приличный запас. Проводники отрицательной энергии на фюзеляже функциональны: надо только дать им оперативные инструкции.

Чего ей по–прежнему не хватало, так это действующего инициатора. На двадцать второй палубе их было три, но туда субсеть не дотягивалась. Там текло другое время. Ирелла провела инвентаризацию дистанционок и обнаружила три грузовые тележки. Две из них работали.

Минуту спустя она уже была в другой шахте — сидела на тележке, прицепившейся к центральной колонне. Переключив оптику в инфракрасный режим, под своими болтающимися ногами Ирелла увидела восходящие клубы воздуха, катящиеся вроде бы с меньшей относительно других скоростью. Она приказала тележке разогнаться до максимума, чтобы быстрее преодолеть градиент.

На этот раз все оказалось не так уж плохо. Она даже не поняла, находится ли двадцать вторая палуба в медленном или быстром потоке.

Лампы в режиме ожидания источали тускло–зеленый свет. И с воздухом было что–то не так; он пах затхлостью. Вентиляционные решетки, похоже, вообще не перекачивали воздух. Тоже режим ожидания?

Она подключилась к субсети и просмотрела журналы. Узлы были изолированы от сети шестьдесят три года. Значит, тут время шло медленнее, чем в секции, где застряли Тиллиана и Элличи, но быстрее по сравнению с той, из которой пришла Ирелла. И здешний градиент тоже убил бы любое биологическое тело, которое попыталось бы пересечь границу.

Изучая журналы, она увидела, что субсеть ждала год, в течение которого никакое оборудование не потребляло энергии. Атмосфера не менялась — за неимением углекислого газа, от которого нужно избавиться; двери не открывались, не регистрировалось никакое движение. Управляющая программа перевела все в режим бездействия и ждала дальнейших инструкций.

Что ж, Ирелла их предоставила.

Когда она подошла к инженерному отсеку, он уже был ярко освещен, и из вентиляционных решеток вырывались тугие потоки свежего воздуха. Три цилиндрических инициатора завершали внутренние проверки. Ирелла подключилась к их управляющим массивам, загрузила чертеж андроида и занялась его модификацией. Некоторых видов сырья просто не было в наличии, так что она проконтролировала замены. Оставалось только… сгладить излишнее пристрастие Энсли к анатомическим подробностям. Кроме того, если это ее первый неуверенный шаг к возвышению до комплекса, у новых андроидов не должно быть профиля Энсли.

Покончив с дизайном, она активировала инициаторы. Процесс изготовления занял восемь часов. Один из инициаторов засбоил на середине процедуры — когда Ирелла открыла крышку цилиндра, то обнаружила внутри нечто похожее на обуглившийся труп, — но оставшаяся пара продолжала работать.

Через пять дней у нее было тридцать андроидов. Странное это было ощущение, когда каждый из ее новых аспектов входил в эксплуатацию и начинал разделять ее мыслительные процессы. Она чувствовала, как ее сознание расширяется по мере того, как разум приобретает дополнительные «вычислительные мощности» — не совсем, конечно, эквивалент повышения интеллекта, но определенно помогает решать проблемы, в частности количественно определить паттерны отрицательной энергии, которую должны будут направить проводники «Моргана». С этим решением — пускай только теоретическим — она приступила к форматированию процедур загрузки. Новые андроиды также были оснащены квантовыми логическими часами, достаточно точными, чтобы можно было синхронизировать активацию проводников в разных временных потоках.

Двадцать андроидов она разослала по всему кораблю с двумя основными заданиями. Первое состояло в том, чтобы установить контакт с любыми другими выжившими тактическими группами. Второе — найти работающие инициаторы, которые могут произвести еще больше Ирелл. Гладкий конус «Моргана» длиной в пять километров обладал сейчас, по ее прикидкам, по меньшей мере двумя с половиной сотнями разных временных потоков. Хорошо хоть андроиды не нуждались в скафандрах, чтобы перемещаться по заполненным вакуумом отсекам, так что они должны были равномерно распределиться по кораблю.

Двое продолжили производить новые аспекты на инициаторах. Восемь проводили аспект–андроид Энсли на ту палубу, где жили Тиллиана с Элличи, и четверо остались там, оказывая товарищескую и практическую помощь двум подругам Иреллы. Другая четверка с андроидом Энсли вернулась туда, где ждала настоящая Ирелла…

…Она пошатнулась, словно под порывом ветра, и чуть не упала на колени, пережив столько за считаные секунды.

— Гребаные святые, — простонала она. А перед глазами стояли Элличи и Тиллиана — ее умные, веселые подруги, превращенные годами в тени тех удивительных людей, которыми они были.

Сморгнув с глаз липкую влагу, она увидела собственное скорбное выражение на лице андроида Энсли. Остатки принесенного им знания плескались в ее голове, как штормовые волны, бьющиеся о скалистый берег.

— А проводники?

— Мы активируем их через три минуты, — сказал андроид Энсли.

Ну, конечно. Это воспоминание она тоже получила; просто нужно было сосредоточиться. Если те первые двадцать андроидов, которых она отправила обыскать корабль, обнаружили еще инициаторы, то сейчас по всему «Моргану» разбросано больше тысячи ее аспектов, и все готовы загрузить оперативные инструкции в систему проводников и перенаправить резервные источники энергии. Если нет, то те двое, которых она оставила на двадцать второй палубе, к этому времени произвели около двухсот андроидов, что вполне достаточно для того, чтобы активировать все проводники. Все теперь зависит от согласованности действий, регулируемых квантовыми логическими часами.

По мере погружения в ситуацию она все четче осознавала, что ее внимание изо всех сил старается справиться с шестью аспектами на тридцать третьей палубе, соединенными в одну личность. И дело не в том, что восприятие шести разных пар глаз и других органов чувств разом приводило ее в замешательство. Просто она не могла нормально обработать мысли своих находящихся в единстве аспектов. Ее мозг не был создан для этого, хотя процедуры комплекса делали все возможное, чтобы сгладить чувства и объединить мысли.

— Я думаю, Иммануээль и прочие изменили нейроструктуру своих биологических тел, — сказала она вслух. — А у меня только голова раскалывается, несмотря на всю фильтрацию.

— Держись там, — откликнулся аспект–андроид Энсли. Остальные четыре аспекта выразили поддержку и сочувствие, уменьшив свой вклад в общую личность.

Она начала беспокоиться о том, как справится, если «Морган» действительно освободится от временных потоков и сотни аспектов присоединятся к ее личности.

Есть вещи и похуже.

И она не была вполне уверена, где возникла эта мысль — в ее органическом мозгу или в той мультиаспектной личности, до которой она усовершенствовалась.

«Но я приму ее. Потому что она — моя».

Обратный отсчет на оптике показал, что осталось девяносто секунд. Она получила доступ к камерам корпуса — как раз вовремя, чтобы увидеть, как проводники отрицательной энергии поднимаются из своих углублений в блестящем медном фюзеляже «Моргана». Она смотрела на изящный изгиб и угрожающие острия и не могла думать ни о чем, кроме как об ушах морокса, напавшего на Дела после того, как их флаер потерпел крушение на Джулоссе. Эта форма порождала слишком много эмоций.

Осталось двадцать секунд. Аспекты загружали схему форматирования в местные управляющие программы. И тут в ее голове возникло осознание, исходящее от множественной личности, — мягкий ментальный толчок слабого биологического мозга. Поднимались зубцы не только их секции фюзеляжа. Камеры показали, что ощетинился весь «Морган».

— Святые, — выдохнула она. — Сработало. Я сработала.

Обратный отсчет достиг нуля. По палубе пробежала дрожь, оптику заполонили иконки, детализирующие статус узла. Процедуры восстановления активировались. Ее личность расширялась с феноменальной скоростью по мере реинтеграции сети, вознося Иреллу к семнадцати сотням аспектов. Уровень комплекса! Она была разбросана по всему кораблю: в каютах, в инженерных отсеках, в ангарах, в тесных пространствах между резервуарами, в машинных модулях, в безвоздушных камерах. Она прижималась к корпусу, она цеплялась за балки. Все ее аспекты взаимодействовали с массивами и энергетическими системами, контролировали схемы проводников, сканировали туманность, готовили оружие. Она видела, что проводники расходуют почти всю мощность, генерируемую «Морганом», чтобы стабилизировать временные потоки. Они работали на пределе, просто чтобы разогнаться. Что же до лучевого оружия… Она приказала отключить его. Им нельзя сражаться — по крайней мере, если они действительно хотят избавиться от темпоральной мешанины.

Тридцать семь Ирелл ухаживали за древними тактиками, пережившими десятилетия горестного заточения на своих изолированных палубах, и еще пятнадцать пытались успокоить тех, кто находился в нормальных или замедленных временных потоках и даже не успел заметить, что что–то не так.

В оперативном отношении «Морган» работал примерно на семидесяти процентах мощности, при том что для восстановления подключения оборудования, бездействовавшего десятки лет, требовалось время, а некоторые аппараты оказались так изношены, что нуждались в полной замене. Но это был военный корабль, и создавался он так, чтобы продолжать функционировать и сражаться даже при сильных повреждениях.

— Статус армады! — затребовала Ирелла.

Главный тактический дисплей обновлялся по мере того, как в сеть включались восстановившиеся датчики. Теперь она отчего–то могла спокойно анализировать информацию — она, та Ирелла, которая трепетала при мысли об активном участии в планировании самого Последнего Удара.

«Вероятно, потому, что только один аспект страдает от гормонального стресса, в то время как остальные тысяча семьсот — чистые аналитики. А что, нормальный баланс!»

Армаду осаждали фотонные искажения, каждый корабль стал центром мерцающего циклона микрозвезд.

— Взводы, — вздохнула она с облегчением, увидев десантные корабли, все так же удерживающие позицию в тысяче километров от «Моргана». К ним мерцание не пристало. «Слишком незначительны». Эта мысль разозлила ее. «Ничего–ничего, просто подождите чуток».

Ее коммуникатор разрывался от вызовов всех взводных — включая Деллиана. Всем отчаянно хотелось знать, что происходит. И она разговаривала с ними со всеми одновременно, приказывая возвращаться на «Морган», где они будут в безопасности, защищенные от хаотичных временных потоков.

А еще она следила за эскадрильей из восьмидесяти кораблей Решения, легко и быстро расправляющейся с кораблями армады. Из оставшихся позади врат вылетали новые корабли, присоединяясь к избиению. Никто не мог дать им отпор; боевые корабли комплексов оказались парализованы искаженными временными потоками. Они гибли от гравитонных импульсов, ядерных ракет, энергетических лучей, взрываясь яркими вихрями раскаленного пара. Облака эти росли, как дикое скопление разномастных корявых опухолей, поскольку время разрушения разных частей варьировалось.

Пока ее андроидные аспекты занимались тактиками, ее оригинальное тело открыло иконку Деллиана.

— Ну, привет. Как дела?

— Ирелла! Святые! Что происходит? Ты в порядке?

— В полном. Оликсы ударили по нам странным временным оружием. Вот почему тебе приказано вернуться на «Морган». Внутри безопаснее.

— Точно. Да. Слушай, Элличи и Тиллиана не отвечают. Не знаешь, с ними все нормально?

Она напряглась, готовясь солгать. Хотя это будет ложь во спасение. Взводам нельзя отвлекаться, им же еще входить в ковчег.

— Да, все хорошо. Тактики сейчас очень заняты, вот я и взялась за эту работу.

— Спасибо, Ир. Так что, Последний Удар завершен? Мы отступаем? Мы видим, как гибнут корабли армады.

— Нет, Дел, мы не отступаем. Комплексные люди собираются дать отпор. Мы знаем, как противостоять оружию оликсов. Наши корабли освободятся.

— Слава святым. После всего этого мы не можем пойти сейчас на попятный. Просто не можем.

— Знаю. Я перезвоню.

— Конечно. Спасибо, что участвуешь. Я понимаю, как это, верно, тяжело для тебя.

— Нет проблем.

Она отключилась, испытывая безмерное облегчение от того, что услышала его голос. Ирелла дала своему первоначальному телу лишнюю секунду, пока комплекс завершал разработку стратегии. Армаду действительно нужно освободить, и побыстрее. Иначе эта свобода долго не продлится.

Генераторы «Моргана» вновь заработали, почти все, обеспечивая практически полную выходную мощность — достаточную, чтобы снабдить энергией целый континент старой Земли. Губы Иреллы сложились в улыбку:

— Огонь по этим проклятым мерцаниям, — велела она сети «Моргана». — Задействовать все гравитонные лучи.

Ей необходимо было увидеть, какое воздействие окажет это оружие. Мерцания были просто локусами в континууме замедленного времени анклава. Никаких физических тел, которые можно взорвать, — но она пребывала в твердой уверенности, что их можно исказить, деформировать — и таким образом разрушить темпоральный эффект.

Гравитонные импульсы проносились сквозь косяки мерцающих огоньков, разбрасывая их, как торнадо — кучу листвы. Десантные транспортеры, не обращая внимания на искристый световой шторм, возвращались в свои ангары. Как только последний из них оказался на борту, Ирелла разогнала «Морган» до восьмидесяти g, устремившись к ближайшему тяжелому крейсеру. Они быстро поравнялись; гравитонные импульсы бомбардировали плотное скопление мерцающих пятен, окруживших удлиненный цилиндр в медной оболочке.

— Работает! — радостно воскликнула она, когда осколки зыбкого сияния посыпались с корпуса звездолета.

На оптике возникла иконка связи Иммануээля: вызов был перенаправлен по защищенным каналам армады.

— Что произошло? — спросил он. Боевой крейсер был лишь одним аспектом комплекса, но сам факт контакта обнадеживал. Ирелла отправила файл собранных ею данных. Секунду спустя медный корпус крейсера ощетинился зубцами — проводниками отрицательной энергии.

— Я свяжусь с Энсли, — сказала она. — А ты займись очисткой армады.

— Немедля, — ответил Иммануээль.

Сенсорное изображение крейсера обернулось размытым пятном: корабль унесся прочь. «Морган» снова ускорился, уже до трехсот g, и двинулся к Энсли.

Оликсы совершили ошибку, подумала Ирелла, не уничтожив Энсли в первую очередь. Корабли Решения, пройдя через врата, настигли хвост армады — и принялись атаковать беспомощные суда. Плохая стратегия.

К тому моменту, как «Морган» добрался до Энсли, Иммануээль извлек из разрозненных временных потоков еще четыре корабля. Каждый из них полетел помогать другим; свобода росла в геометрической прогрессии. Судя по усилившейся интенсивности мерцания, оликсы осознали неизбежный исход.

При длине в два километра Энсли был короче «Моргана», так что Ирелла была абсолютно уверена, что они сумеют очистить его от искажений. Но оликсы, очевидно, тоже это сообразили. Когда корабли сошлись, белый корпус был почти не виден под тучей дьявольских мерцающих духов. «Морган» посылал гравитонные импульсы в непрерывном режиме, один из аспектов комплекса Иреллы взял на себя непосредственное управление системами корабля в обход матриц гендесов и направлял каждый выработанный генераторами ватт в проводники отрицательной энергии.

Шел бой, который не разглядишь через сенсоры, тем паче не интерпретируешь. Но контрмеры, предпринятые «Морганом», методично очищали прилегающий к Энсли континуум от мерцающих безобразий, создавая вокруг двух кораблей темную зону.

Наконец появилась белая иконка Энсли.

— Ублюдки! Подлые мелкие засранцы! Отдельные части меня прожили тысячи лет. Ничто не работало. Как будто меня душили целую вечность. Это… Проклятье. Мне приходится удалять целые кластеры памяти. Это очень больно! Черт их побери! Они искалечили половину моего разума, а вторая половина об этом даже не догадывалась. Уж я им устрою! Я зажгу им сверхновую! Я заражу нейровирусом каждую квинту и заставлю сожрать нейрострату единого сознания…

— Энсли.

— …а когда закончу, от них не останется ничего, даже страшной сказки, чтобы пугать детишек. Я…

— Энсли.

— Ну, блин. Что?

— Энсли, ты нам нужен. Пожалуйста.

Из белого корпуса плавно выскользнули зубцы проводников отрицательной энергии. Похожие на крылья конструкции на миг расчертила сложная паутина сверкающих алых и бирюзовых линий, но краски быстро смягчились до цветов, лежащих ниже порога сознательного восприятия.

— Да. Верно. Отлично. Я перестраиваю свою психику. Большинство систем уже под контролем. Черт! Даже у некоторых моих компонентов отняли время. Блин, если бы это продолжалось чуть дольше, это могло бы повредить системы поэтапного развертывания. Показатели восстанавливаются.

— Энсли, оликсы нацеливают эту хрень с темпоральным искажением на нейтронную звезду. Думаю, они пытаются задержать нас. Так что мне нужно, чтобы ты уничтожил силовые кольца. Мы должны убить анклав. Сейчас.

— Понял. Ирелла?

— Да.

— Что с тобой?

— Я стала комплексом. Это был единственный способ преодолеть множественные временные потоки.

— Ясно. Ну… э, спасибо, крошка.

— Пожалуйста. Энсли?..

— Да?

— Тиллиана и Элличи оказались в ловушке быстрого времени. И это прикончило их. Нет, они живы, но прожили девяносто лет.

— О боже, нет. А как насчет твоего дружка?

— С ним всё в порядке. Он жив и на борту «Моргана».

— Ладно. Я разберусь с кольцами. Увидимся у ковчега.

— Да.

Она наблюдала за тем, как удаляется Энсли, оставляя темный след на светлой туманности. Как показала проверка, общее время, прошедшее с момента их встречи, составило две и восемь десятых секунды.

«Выходит, в возвышении есть некоторые преимущества».

Тактический дисплей показал, что скорость восстановления кораблей армады резко возросла. Еще десять минут, и освобождение завершилось, хотя ее и мутило от вида горы мерцающего мусора, засорившего огромный кусок туманности, — кружащийся памятник их высокомерию.

«Так много кораблей уничтожено, так много аспектов потеряно».

Но теперь ударные крейсеры вступили в бой с кораблями Решения, продолжающими залетать во врата, создавая новый вихрь обломков среди перенасыщенной энергией плазмы туманности.

— Нам надо уходить, — сказала она Иммануээлю. — Мы способны развить большую скорость, чем корабли Решения. Оставим пятнадцать процентов армады сражаться с ними, а остальные двинутся к кораблю–ковчегу.

— Согласен.

Курс был уже проложен. «Морган» начал разгоняться до пятисот g.

СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

Кандара надела поверх скафандра легкий бронежилет и нажала кнопку герметизации. Ребра слегка сдавило. Этот бронежилет для нее изготовил инициатор в первую же неделю после того, как они перебрались в пещеру, предусмотрев индивидуализированные отверстия под периферию в предплечьях, чтобы без помех вести стрельбу. Кандара опустила взгляд и недовольно покачала головой: жилет едва прикрывал бедра.

«Пользы от него — примерно столько же, сколько от кольчужного бикини, что носила Сумико в сериале „Нож Стеллы"».

Нет, бронежилет, конечно, защитит жизненно важные внутренние органы от кинетического удара или энергетического луча, но и только.

«Ах, а конечности — да кому они вообще нужны?»

Она пристегнула к поясу сверхмощный индукционный пистолет и вызывающе приподняла бровь в ответ на раздраженный взгляд Юрия.

— А чем, интересно, ты собирался уничтожать генераторы мембран? — спросила она его.

Он качнул силовым мачете:

— Я просто отрублю электричество. Последнее, что нам нужно, — ввязываться в перестрелку с охотничьей сферой оликсов. Это добром не кончится. Кому, как не тебе, это понимать.

Что ж, ей совсем не хотелось вспоминать ту встречу в хабитате Макдивитт.

— Не охотничья сфера, нет. Но Странная Квинта наверняка бродит где–то поблизости. Она еще не вернулась.

— Тут Кандара права, — кивнула Джессика. — Восприятие ангара все еще нейтрализуется, значит, Странная Квинта рядом.

— Вам идти не обязательно, — сказала Кандара. — Я и сама справлюсь.

— Не знаю, как вы, — заговорил Каллум, — а я считаю, что сейчас мы должны держаться вместе. Мы уже так далеко зашли. И я не хочу… ну, остаться за бортом, когда прибудут человеческие боевые корабли.

«И умереть в одиночестве», — мысленно закончила за него Кандара. Прекрасно; именно так она и сама думала.

— Согласен, — буркнул Алик и надел шлем.

Юрий коротко кивнул и протянул ему еще одно мачете.

— Так–то лучше.

— Спасибо, чувак.

— Ох, черт побери. — Каллум со стоном протянул руку, и улыбающийся Юрий выдал мачете и ему.

— А мне? — вызывающе поинтересовалась Джессика.

— Я бы предпочел, чтобы ты следила за единым сознанием, — ответил Юрий. — Любое твое предупреждение…

Кандара ухмыльнулась и приобняла Джессику за плечи:

— После того как Юрия испарят, ты всегда сможешь воспользоваться его ножичком.

— Да пошла ты, — буркнул Юрий.

Кандара могла поклясться, что видела, как горестно ссутулились его плечи, когда он, открыв небольшой контейнер, достал индукционный магнум и три запасные обоймы.

Она хихикнула:

— Чертовски типично. Тебе следовало стать политиком: не делай, как я, делай, как я говорю.

— Крайнее средство, — ушел в оборону Юрий.

— Абсолютно. — Алик поднял мазерный карабин.

— Господь рыдающий! — воскликнул Каллум.

— Вот теперь я счастлива, — фыркнула Кандара.

— Мы пойдем в ангар вместе, — сказал Юрий. — Сделаем дело вместе и сразу вернемся. Идет? Ну, в путь.

Кандара ничего не сказала, надевая шлем, но…

«Я явно не единственная, кто смотрел слишком много интерактивных боевых сериалов».

Она осторожно обошла яйца–резервуары. На линзы ей поступала информация с датчиков двух дронов–ползунчиков, ждущих в наружном туннеле. Один нес подавитель запутывания и пистолет, заряженный дротиками с биотоксином, а у второго имелся лишний ряд сенсоров, обеспечивающих улучшенное изображение туннеля. Кандара продвинулась еще немного и быстро заглянула за неровный край трещины.

— Чисто.

— Что–то происходит, — сказала Джессика. — Полное сознание атаковало человеческие корабли, но все пошло не по плану.

— Хорошо!

— Наши освободились от того, что по ним ударило.

— Давайте сосредоточимся на ангаре, пожалуйста, — раздраженно попросил Юрий.

— Восприятие единого сознания по–прежнему нейтрализовано.

Кандара протиснулась сквозь трещину и вышла в мрачный туннель. Пара ползунчиков находилась в пяти метрах от нее. Больше никого и ничего видно не было. Кандара с подозрением покосилась на стволы. Извилистые трубы с морщинистой корой казались совершенно безобидными — ну просто лесной пейзаж, навевающий воспоминания о долгих прогулках с родителями в горах над Тавернолой, когда они посещали головной офис.

«Соберись!»

Она сделала пару шагов в сторону ангара. Больше ничто в коридоре не двигалось. Кандара осмотрелась, включив полную чувствительность оптики шлема. Инфракрасный режим ничего не выявил — в земном пейзаже светились бы, по крайней мере, точечки–насекомые. Она двинулась дальше, слыша, как сзади из щели вылезают остальные, — и даже сдержалась и не остановилась, чтобы отругать их за то, что подняли такой шум.

— Эй, Алик?

— Да?

— Как думаешь, может, нам следовало просто отправить вооруженного ползунчика в туннель за Странной Квинтой и включить подавление запутывания?

— Зачем? Мы же хотим быстро войти и выйти, а не гоняться за какой–то там призрачной угрозой. Мы разберемся со Странной Квинтой, если она встанет у нас на пути. Не усложняй ситуацию.

— Я ничего не усложняю. Но Странная Квинта действительно угроза. Ее нужно устранить.

— Мы это уже проходили, — сказал Юрий. — Мы не понимаем Странную Квинту. Так что оставь ее в покое.

— Глупое отношение. Не понимаю. Странная Квинта выслеживает нас. Она… ну, все равно что тайный агент оликсов.

— Маловероятно, — заметила Джессика. — Все квинты оликсов действуют по приказам своего единого сознания.

— Тогда почему она блокировала восприятие единого сознания в ангаре? — спросил Каллум.

— Потому что она — тайный агент, — упрямо повторила Кандара. — И каким–то образом независима.

— Возможно. — В голосе Джессики звучала неуверенность. — Я согласна, что эта квинта ведет себя не так, как обычные оликсы.

— Интересно, где она этому научилась? — пробормотала Кандара. — Что сбило ее с пути истинного?

— Оликсы обладают определенными естественными амбициями, — сказала Джессика. — Как и большинство разумных рас. Это универсальная часть арсенала природы, действующая как эволюционный катализатор. Только проявившая себя квинта возвышается до статуса единого сознания. Так что, возможно… она считает, что охота на нас поспособствует ее продвижению.

Кандара задумалась.

— С тех пор как мы прибыли сюда, на борту появлялись какие–нибудь новые квинты?

— Нет. «Спасение жизни» самодостаточно. Его системы просто выращивают новые тела квинт, когда старые приходят в негодность.

— Значит, все квинты на борту участвовали в крестовом походе оликсов на Землю. Матерь Мария, держу пари, Странная Квинта принадлежала к диверсионным группам, и теперь у нее что–то вроде посттравматического расстройства. На Земле она переняла кое–какие наши скверные качества типа скрытности и жадности, а может, и чуток нашей паранойи.

— Полагаешь, Странная Квинта — Феритон? — резко спросил Юрий.

— Ох, черт возьми, да, — выпалил Каллум. — Выполняя задание для «Связи», он точно так же рыскал по «Спасению жизни». Возможно, он переживает все заново!

— Ну, это немного натянуто, — усомнилась Кандара. — На протяжении десятилетий к нам проникали сотни — тысячи! — оликсов. Это может быть любой из них.

— Неважно, — сказал Алик. — Мы знаем о проблеме, и это все, что имеет значение. Если Странная Квинта встанет у нас на пути, мы ее убьем. Если не встанет, то мы уберем мембрану, и ее вытянет в вакуум. Так или иначе, искать ее мы не будем. Не стоит усложнять себе жизнь.

Кандара понимала, что он прав, но от этого было не легче — ведь квинта все равно бродила где–то рядом.

Ползунчики вошли в ангар и рассредоточились. А Кандара снова остановилась, теперь в десяти метрах от ангара. Изображение с дронов и сенсорных кластеров на потолке было как нельзя более знакомо: пустой ангар.

Вытащив пистолет, держа периферию наготове, она двинулась ко входу. Все, что она видела, подтверждало данные датчиков.

— Чисто, — сообщила Кандара остальным.

Профессиональная подготовка брала свое. Привычно держа пистолет двумя руками, прижимаясь к стене, она скользнула в ангар, отслеживая точки потенциальной угрозы, — и застыла, целясь в жерло туннеля, у которого видела в последний раз Странную Квинту. На линзы выплеснулся график–мишень, фиксируя гипотетические враждебные локации. Кандара чувствовала, как периферийные устройства тычутся в рукава, готовые — нет, жаждущие! — стрелять.

Четыре дрона–передатчика зависли у широкого входа в ангар. Кандара видела легкую статическую дымку в воздухе мембраны, где стволы–трубы уступали место двухсотметровому проходу к скале, ведущему в анклав. Зыбкое сияние туманности едва брезжило по ту сторону, бросая на каменные стены колеблющиеся пастельные отблески.

Не обращая внимания на дронов, Кандара поспешила к туннелю, в котором скрылась Странная Квинта. Остальные тоже вошли в ангар.

— Алик, мне бы не помешало прикрытие.

— Понял.

Каллум, Юрий и Джессика побежали к перекрытому мембраной входу, а Алик бросился за Кандарой. Она остановилась в двух метрах от туннеля и прижалась к стене. Алик втиснулся в переплетение труб–стволов позади нее.

— Ползунчик все еще не видит там никакой активности.

— Хорошо. Слушай, нам надо как–нибудь закрепиться тут, приготовиться к отключению энергии мембраны. Когда грянет декомпрессия, тут будет хуже, чем в канзасском торнадо.

— Угу. — Она изучала вход в туннель, где, казалось, не было никакого оборудования — только все те же растворяющиеся во мраке трубы. — У них ведь должна быть аварийная шлюзовая дверь, верно?

— Полагаю. У нас бы была.

— Да? А я вот что–то не вижу ничего похожего.

— Может, внутри труб есть что–нибудь интересное? И оно просто выскакивает при необходимости.

— Матерь Мария, не знаю. Эй, Джессика?

— Да?

— Тут есть аварийные гермостворки?

— Понятия не имею.

— Черт.

— Должны быть, — сказал Каллум. — С чего бы им не быть?

— Ве–е–ерно. Вы уже нашли силовые кабели генератора?

— Нет! Дай нам хоть чертов шанс. Господи!

Кандара приблизила изображение сладкой троицы, суетящейся возле мембраны, размахивая сенсорами над извилистыми стволами, обрамляющими вход, и мысленно выругалась. Они находились точнехонько на одной линии с выходом из туннеля, который она стерегла. Если Странная Квинта там, ничто не помешает ей сделать точный выстрел.

Она сняла с пояса пучок тонкого кабеля — страховочный трос — и обмотала его вокруг толстого ствола. Сильно дернула — трос выдержал. Что ж, пожалуй, он справится и с ее весом.

— Один есть, — сказал Юрий. — Органический проводящий кабель. Похож на толстую зеленую лиану, да? Он ведет сюда.

— Я проверю с той стороны, — решил Каллум.

— Тут должен быть и запасной, — заметила Джессика. — И, наверное, не один.

— И запасной генератор мембраны тоже. Само собой разумеется. Я бы так и сделал.

Кандаре хотелось заорать на них, чтобы поторопились.

«Возьми себя в руки. Они знают, что делают».

Тонкие нити освещения, протянутые по потолку ангара, загорелись ярче. Много ярче. Шлем скафандра включил фильтры, приглушая сияние.

— Ох, Матерь Мария! — Кандара вскинула пистолет, целясь в туннель, сжимая оружие так крепко, что рукоять чудом не треснула. Отверстия в рукавах открылись. В инфракрасном спектре свечение было столь же интенсивным — настолько, что глушило сенсоры.

«Это не может быть совпадением».

— Они идут!

Кандара сконцентрировалась на данных, поступающих с сенсоров дронов. Туннель осветился так же ярко, как и ангар, но движения в нем не улавливалось.

— Алик.

— Что?

— Убей нексус.

— Что?

— Нексус нейростраты. Убей его. Быстро! Нельзя позволить единому сознанию увидеть, что здесь происходит.

Процедуры тактического монитора засекли движение в ангаре позади Алика. Кандара резко развернулась, пригибаясь…

КВИНТА ГОКС «Спасение жизни»

Я наблюдала через нейрострату, как четыре маленьких летательных аппарата пронеслись через ангар и врезались во входную мембрану, зависнув в воздухе. Но, поскольку я аккуратненько отвлекла локальный нексус, это экстраординарное зрелище не стало достоянием единого сознания. Хотя, даже если бы картинка дошла до него, не думаю, что единое сознание удостоило бы ее внимания. Человеческая армада вырвалась из ловушки временных искажений, в которую мы ее заманили. Теперь корабли Решения гибли, хотя несколько секунд назад они сами несли гибель. Одно это уже безмерно тревожило полное сознание, поглощая все грани его интеллекта. Для меня же прибытие людей в таком количестве свидетельствовало о его предательстве. Как могло наше руководство быть таким невежественным, таким самодовольным, таким чертовски тупым?

Наши червоточины, наши священные пути по галактике потеряны. Наши праведные флотилии уничтожены ужасным человеческим оружием. В наш благословенный анклав — заветную сердцевину нашей цели — вторглись. Он осквернен животными, которые лишь с очень большой натяжкой могут считаться разумными. Черт возьми, они притащили нейтронную звезду, чтобы убить наше солнце!

И все потому, что полный разум не снизошел до мысли о немыслимом: что мы не ограждены от неан, Като и прочих, чьи корабли сбежали от участия в нашем славном паломничестве.

Воистину жалкая ортодоксальность полного сознания: как могли мы быть избранными Богом у Конца Времен, если он не верил, что мы — высшие? И как мог наш Бог не знать — там, в будущем — о тех опасностях, с которыми мы столкнемся? Если бы нам, его избранным, действительно грозило что–то серьезное, он бы предупредил нас еще одним посланием, позволив нам устранить негативный фактор прежде, чем тот возникнет.

Наше полное сознание верит в то, что понимает божественное. Какое бредовое высокомерие! Высокомерие, которое обрекло нас. Мы должны доказать свою состоятельность нашему Богу, а не наоборот. Любой придурок это понимает.

Так что теперь вся изысканная история оликсов исчезнет вместе с нами. Из–за людей. Людей! Тупейшего вида в галактике, управляемого и пестуемого на продолжении тысячелетий ублюдками–неанами.

Возможно, такая судьба ожидает и мою квинту, но я не собираюсь безропотно кануть во тьму и варварство галактики, лишенной наших благодеяний. Я не подведу нашего Бога. Теперь я вижу для себя другой путь.

Убогие летающие дроны Святых не могут быть оружием против ковчега; для этого они слишком малы. Кроме того, они никогда не осмелились бы нанести ущерб «Спасению жизни» — со всеми этими людишками на борту. Значит, это какие–то коммуникаторы. Здесь, в лимбе, тысячи кораблей–ковчегов и кораблей Гостеприимства; люди не знают, который из них — «Спасение жизни». Подлые маленькие засранцы, которые прячутся здесь, должно быть, пытаются позвать на помощь себе подобных, как сделали за вратами. Повторяют одно и то же, снова и снова — потому что их второсортные мозги лишены воображения.

Но они не разобрались в мембране, натянутой, чтобы изолировать атмосферу, — сейчас, когда «Спасение жизни» отдыхает в лимбе. Мембрана остановила их дронов. Так что им придется явиться в ангар самим, чтобы отключить питание мембраны или — с учетом примитивности их мышления — расстрелять генератор.

Оставшаяся четверка моих тел бросила свои занятия и направилась к ангару.

Если полное сознание не может остановить нейтронную звезду — а оно не верит, что может, — та врежется в солнце анклава. Силовые кольца и кольца экзотической материи будут разрушены, а солнце неизбежно превратится в новую — вместе с тем, что снаружи. Всем придется уйти — или умереть. В такой ситуации человеческий флот, несомненно, посвятит себя спасению кораблей из лимба. Их эмоциональная привязанность к тем, кто еще не обратился к благодати нашего Бога, — принципиальная стратегическая слабость, еще один из их недостатков.

Они не заслуживают жизни, дарованной им вселенной.

И я, несомненно, та, кого наш Бог у Конца Времен избрал для божественного возмездия тем, кто в ответе за эту катастрофу. Если я хочу сохранить свою цель здесь и сейчас, то буду бороться с нечестивыми захватчиками до конца. И каждый убитый будет означать, что стало на одного меньше тех, кто живет, чтобы осквернять время нашего Бога.

У Святых должны быть какие–то устройства наблюдения в этом ангаре.

Не уверена, что они меня не видели, хотя я не сделала ничего, что выдало бы мою цель. Придется это учитывать. Они наблюдали за моим туннелем, проверяя, не вернусь ли я. Схема путей в — «Спасении жизни» довольно проста. У ангара двенадцать разных входов. Я исключила тот, из которого вылетели машинки, и выбрала четыре других.

Четверка моих тел, прибыв, двинулась по проходам, внимательно следя, не появятся ли презренные проныры. Долго ждать не пришлось. Мое восприятие внутри нейростраты показало пятерых Святых — неуклюжих, плохо развитых животных, одетых в примитивные скафандры, суетливо вылезающих из трещины в стене туннеля. При них была парочка поддельных обслуживающих существ не нашего производства. Я узнала технологию: ползунчики–дроны. Преступные отбросы, которых я использовала на Земле, применяли подобные машинки при налетах и мелких стычках.

Квартет моих тел осмотрительно шел по выбранным мной туннелям, приближаясь к ангару. Настоящее оружие было лишь у троих людей: два пистолета и мазер. Ну, еще несколько длинных силовых клинков, которые бесполезны в битве со мной. Оружие моих тел гораздо мощнее, но наша последняя встреча с Кандарой показала, что эта сучка чрезвычайно опасна. С ней придется быть особенно осторожной.

Квартет уже подобрался к ангару. Впереди меня двое Святых стерегли туннель, который я обыскивала, когда прибыла армада. Трое других исследовали территорию вокруг генераторов мембраны. Я активировала оружие, приготовившись стрелять. Святые не догадываются, что моя кварта рядом, и это дает мне преимущество. Но преимущество должно быть побольше. Я расширила свое влияние в локальном нексусе, уже не просто пассивно глуша фильтры восприятия, но перенастраивая автономные процедуры.

Я приказала поднять уровень освещенности в ангаре до максимума. Моя кварта ринулась вперед, всияние, пока люди пребывали в замешательстве. Первым появилось тело два, выстрелив из многолопастного кинетика в Алика Манди, который жался у входа в туннель. Одну ногу агенту ФБР оторвало выше колена; другую туча вращающихся клинков основательно освежевала. Он упал, заливаясь кровью.

Человеческие тела: совершенно ошибочный путь эволюции. Никакая другая раса из тех, что мы приветили, не обладает таким высоким давлением в системе циркуляции питательной жидкости.

Но тело два я потеряла. Кандара, стоявшая рядом с Аликом Манди, стремительно открыла ответный огонь. Мы даже не ожидали от нее такой скорости реакции. Сука!

Внутренние органы тела два разорвало в клочья. Я испытала шок и невозможный намек на невыносимую боль — приглушенную осознанием того, что она не реальна. Но я все–таки еще заражена человеческой автономностью, привязавшейся ко мне в те времена — долгие, слишком долгие, — когда я выполняла задания на Земле, включая их грубые тела в свою квинту и еще более грубые мысли в свой разум, чтобы лучше вписываться в их быт.

Кандара выпустила в тело два волоконную пулю. Ноги тела два подогнулись, и оно рухнуло на пол ангара. Толчок разорвал поврежденную кожу, та лопнула — и наружу выплеснулась липкая волна превращенных в кашу тканей.

Все мои четыре оставшихся тела застыли, потрясенные. Гребаный человеческий рефлекс — опять! Никакой настоящий оликс так бы не сделал. Когда все закончится, мне обязательно нужно будет основательно очиститься.

А потом я утратила контакт с локальным нексусом. Свет в ангаре потускнел. В чем дело? Нексус дал сбой? Или… или единое сознание обнаружило мое вмешательство? Но поток мыслей по–прежнему фиксировался лишь на надвигающейся армаде.

Тела три, четыре и пять вели непрерывный огонь, обстреливая те участки, где находились Святые. Люди рассеялись; Кандара и Юрий отстреливались, укрывшись в туннелях. Тело три ранили в ногу. Я быстро развернула его, направив к туннелю, из которого оно только что вышло. Еще чуть–чуть…

Пули вошли в мозг. Из единства выпало и тело три.

Ублюдки!

При помощи тела пять я жахнула по пространству у входа в ангар протонной дробью. Каллум и Джессика Май, неанский метачеловек, укрывались там. Длинные секции биоструктуры ангара взорвались, разбрасывая щепки и капли. С потолка посыпались молнии, оставляя в каменном полу дымящиеся дыры. Я переместила прицел тела пять и выстрелила в одного из маленьких темных дронов. Топливный элемент сдетонировал мгновенно, и взрывная волна подхватила и бросила на пол всех — и Святых, и тела четыре и пять.

Единству пришел конец.

Я осталась одна в теле пять. Невозможно. Я знала, что тело один в безопасности, далеко от ангара; я не могла сократиться до одного, если только тело четыре не уничтожено. И все–таки у меня было только это единственное тело. Я увидела, как тело четыре, пошатываясь, поднялось в пятидесяти метрах от меня. Мы посмотрели друг на друга. И я в безумном жесте протянула к нему манипуляторную плоть. И оно сделало то же самое. Но наши мысли никак не могли соединиться.

Часть моей манипуляторной плоти еще сжимала пистолет с протонной дробью. Я выпрямилась, ища цель. Один из мелких ползунчиков валялся на земле возле тела четыре, ножки его уже сгибались, готовясь поднять дрона. Я повела пистолетом, захватывая цель. Но прежде, чем я выстрела и разнесла эту штуковину, из маленького, анатомически неправильно отверстия в верхней части тела дрона выплеснулось зеленое пламя.

Тело четыре покачнулось, содрогаясь так, словно его схватили и принялись трясти какие–то невидимые противники. Манипуляторная плоть выпустила длинный побег, заканчивающийся вытянутой присоской. Я беспомощно наблюдала, как тело четыре шлепает присоской по маленькой круглой ранке в своем торсе, словно пытаясь потушить огонь. Столь незначительная травма не должна была вызвать такой бешеной реакции. Ноги тела четыре задергались, выписывая дикие кренделя. Манипуляторная плоть бессистемно пульсировала, усик терял сцепление.

Я знала, что тело четыре испытывает невозможное: агонию. Но квинты оликсов не чувствуют боли. Наши тела слишком развиты для этого. Мы не страдаем, как примитивные животные, как… люди.

Я пристрелила ползунчика. Протонная дробь разнесла его в клочья. Наверное, в него был встроен подавитель запутывания. Мысли тела один и тела четыре воссоединились с моими. Спасибо, черт возьми, и на том. Мы снова стали полноценной квинтой Гокс. Нет… часть нас умирала; мы чувствовали, как наш мозг растворяется, как токсин разъедает клетки, распространяясь со скоростью лесного пожара. Драгоценные воспоминания, которые содержало лишь это тело, были утрачены, унесены во тьму.

Тело четыре испытывало не боль, но ужас. Ужас и гнев — от того, что вся его память перекачивалась в мозг тел один и пять. Бурлила кошмарная мешанина хаотичных операций и воспоминаний Гокс, всех нас прошлых: Гокс–Ли, Гокс–Мэнди, Гокс–Эсфирь, Гокс–Сюзанна, Гокс–Намоно, Гокс–Юа, Гокс–Азуцен, Гокс–Ренпа, Гокс–Кирти, Гокс–Ниоми, Гокс–Мириана, Гокс–Галина, Гокс–Аннукка, Гокс–Орнелла, Гокс–Чайлайл; кипели все поведенческие привычки, вся сущность человеческих самок, которых мы поглощали, чтобы играть их роль, превращаясь в идеальное человеческое тело квинты — Меланому. Мы все были одно, пускай и полностью рассогласованы среди этой сумятицы отчаяния и страха. Я не чувствовала физической боли, но из–за нашего инопланетного происхождения познала истинный ужас.

Я попыталась закричать: слишком уж мучительной была смерть тела четыре. Его манипуляторная плоть вскинула руки, человеческие руки, потрясая ими в ярости на вселенную.

— Что происходит? — требовательно спросило единое сознание «Спасения жизни» — потому что я ослабила ментальную защиту. — Почему вы в ангаре? Что там делают люди? Как они попали в меня?

— Да пошло ты! — мстительно завопила я. — Это ты с нами сделало! Ты! Я говорила тебе, что люди всё еще здесь. Говорила, черт побери!

— Квинта Гокс, держи себя в рамках.

Я сделала невероятное усилие, восстанавливая равновесие, потеснив инопланетных демонов, задвинув их глубоко, глубоко в мой прекрасный, совершенный разум оликса. Они для меня ничто — инструкция по уловкам, открытая книга, которую я раз уронила, трепыхающиеся в угасающем свете страницы, несколько ничего не значащих фраз. И только. Это не реально. Это не я.

Я разорвала запутанность со «Спасением жизни». Я отвергла его — как бесполезного неудачника.

Тело четыре рухнуло на землю. Мертвое.

Среди дыма и развалин ангара что–то зашевелилось. Юрий двигался осторожно, пробираясь между неровными выступами биоструктуры. Я выстрелила в него из обоих стволов. Сквозь дым и статические разряды ударили ответные выстрелы. Каменное крошево и осколки биоструктуры завертелись вокруг тела пять. Несколько попали в цель, вызвав незначительные повреждения.

Я метнула тело пять в туннель и быстро побежала, пригибаясь. Но это не было уже тело пять. Это было тело два. Я больше не квинта, кварта или трио. Я теперь дуо. И это уже не изменится, ибо последний день оликсов наступил.

Не смейтесь, люди. Я слышу вас. Чувствую вашу горькую радость. Глубоко в сознании, где прячутся ваши презренные останки. Я вас знаю. Но это и ваш конец тоже. Ибо это время моей славы.

Я убила одного из этих ублюдков Святых, ранила других. Она этого так не оставит. Кандара. Скоро она последует за мной в пустынные пространства корабля–ковчега, на протяжении веков бывшего моим домом. Глупо, конечно, но я любила его все это время, и потому его схема запечатлелась в моем сознании. И теперь ковчег станет моим полем боя.

СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

Кандара проехалась по скользкому от липкой питательной жидкости полу ангара, разбрасывая обломки, и остановилась, склонившись над Аликом. В ужасе смотрела она на его культю и искалеченную ногу. Из ран толчками выплескивалась кровь.

«О, сладчайшая Матерь Мария, ни в ком не может быть столько крови».

Костенеющие пальцы вцепились в висящую на бедре аптечку — смехотворно маленькую. Страшные раны Алика бросили бы вызов целой реанимационной бригаде.

— Нужна помощь! — крикнула она. — Тащите свои аптечки! Скорее! Алик? Ох, Мария. Алик, ты меня слышишь?

Где–то позади нее Юрий все еще стрелял из пистолета в коридор, в котором исчезла последняя квинта.

Тело Алика слабо содрогнулось: он закашлялся. Застежки на вороте щелкнули, и шлем упал, со стуком ударившись о камень.

Кандара не раз видела, как смерть забирает людей, видела в их глазах отчаяние и потерю. И вот опять…

Сапата, воспользовавшись санитарными подпрограммами, проанализировала повреждения и выплеснула на линзы последовательность действий.

Этого недостаточно.

— Эй, ты свободна сегодня вечером? — прошептал Алик. Изо рта его сочилась кровь.

— Молчи! Не болтай!

Она наложила первый кровоостанавливающий зажим прямо на разорванную бедренную артерию. Потеря крови замедлилась, но не прекратилась. Второй зажим зацепился за что–то, и вытащить его из аптечки сразу не получилось. Кандара сердито дернула его и воткнула наугад в страшную багровую рану на уцелевшей ноге, пытаясь перекрыть источник крови. Перчатки скафандра не предназначались для выполнения таких деликатных задач; она была уверена, что только навредила еще больше.

Шанго, альтэго Алика, тоже выплеснул на ее линзы медицинскую диагностику, окрасив мир в катастрофический красный. Зажимы, похоже, ничего не изменили. Подбежала Джессика, протянула уже открытую аптечку. Пока Кандара пристраивала еще один зажим на протекающую артерию, Джессика приложила к шее Алика пузырь с кровезаменителем; медуза–вампир сразу приникла к яремной вене раненого.

— Надо насытить его органы кислородом, — сказала Джессика, когда пузырь начал съеживаться. — На это уйдут все кровезаменители, какие у нас есть.

Кандара изучила комбинацию лекарств, которые Сапата хотела скормить Алику, и подключила фармацевтический модуль прямо к пузырю с плазмой. Было трудно; горячие слезы заливали линзы, искажая изображение. На красное поле выплеснулась иконка Алика.

— Продолжайте миссию, — произнес его спокойный голос прямо у нее в голове. — Передайте сообщение о том, где мы.

— Я доставлю тебя в пещеру, — сказала ему Кандара. — Все будет в порядке. Инициаторы помогут. Ты выздоровеешь, Алик.

Медицинский дисплей высветил критические оповещения: внутренние органы Алика начали отказывать. Глаза его закатились.

— Гос–споди, Кандара, — отправил он через интерфейс, — исполни последнее желание умирающего. Взорвите мембрану, выведите дронов наружу, а потом прикончите для меня этого сукиного сына, Странную Квинту. Прикончите хорошенько, убейте все ее гребаные тела. Понятно?

— Я займусь этим, как только мы тебя стабилизируем.

— Нет! — Тело его слабо подрагивало. — Я чертовски хочу этого.

Изо рта Алика выполз большой сгусток крови, и жесткие мускулы его перекроенного лица наконец–то обмякли.

Медицинские данные Шанго исчезли.

— Черт! — выкрикнула Кандара, не зная, сделала это сразу или сперва целую вечность бездумно смотрела на труп Алика. Тело ее оцепенело, скрученное дикой яростью.

— Гм-м… — подал голос Каллум. — Мне бы не помешала некоторая помощь.

Кандара оглянулась, готовая осыпать его самыми грязными ругательствами. Алик мертв. Неужели он не понимает? Мертв. Преодолев пятьдесят тысяч световых лет — умер бесславно, в боли и крови.

Каллум привалился к стене, среди переплетения искореженных стволов–труб, заливаемый неритмично выплескивающимися из них клейкими соками. Левая рука его была согнута под неестественным углом, рукав скафандра разорван от плеча до локтя. Он накладывал себе повязку из лип–кожи — слабыми втирающими движениями, которые, кажется, не имели никакого эффекта. Кандаре показалось, что она видит выпирающий из плоти острый обломок кости, но все было таким красным…

— Черт! — взвизгнула Джессика, схватила аптечку и кинулась к Каллуму.

Кандара снова посмотрела на Алика. По общему мнению, когда люди переселяются в мир иной, на них нисходит спокойствие. К Алику это не относилось.

Отлично.

Она подобрала его карабин, перебросила ремень через плечо. Потом поднялась и направилась к одному из трех мертвых тел квинты — тому, что взорвало большой участок стены со стволами–трубами.

— Юрий, ты достал ту последнюю квинту?

— Не думаю. Коридор просматривается на сотню метров. Тела там нет.

Кандара велела Сапате проверить три оставшихся дрона–передатчика.

— Продолжай наблюдать. Я попробую пробить эту штуку.

— Кандара…

— Продолжай наблюдать, — резко повторила она. — Всем советую привязаться. Тут будет… неприятно.

Она взяла пистолет оликса — размером с ее предплечье и весом примерно килограммов десять. Вместо рукояти один его конец раздваивался, образуя зубцы, увенчанные двумя крупными бугристыми «луковицами», — Кандара видела, как их обволакивала манипуляторная плоть квинты. Курок отсутствовал, зато имелся круг из пяти резиновых кнопок. Кандара вскинула оружие, пристроив ствол на колено — для упора.

— Нет, — предостерег Юрий. — Не надо.

Кандара приказала дронам зависнуть прямо перед мембраной. Они послушно застыли в грязном дыму, прослоившем воздух ангара.

— Ох, дерьмо, — пробормотала Джессика, быстро залепила разорванный рукав Каллума пластырем и принялась возиться с его страховкой, прикрепляя трос к своему поясу.

Юрий бросился к концу своего ремня:

— Подожди…

Кандара направила дуло большого пистолета на стену у мембраны и нажала одну из кнопок. Ничего. Вторую. Третья попытка — счастливая.

Пистолет выстрелил. Маленькая белая вспышка вырвалась из ствола, а потом среди труб взорвалась шаровая молния, разбросав по рассыпающейся коре потрескивающие электрические молнии. Мембрана налилась фиолетовым.

— Подожди, черт возьми, — взвыл Юрий; он согнулся пополам, возясь со своим тросом… или что–то вроде того.

Кандара нажала третью кнопку еще раз. И еще. И еще!

Внутри шлема ее крик звучал громче грохота взрывов. Она расстреливала периметр входа, уничтожая все биотехнологии оликсов на стене и добрую часть самой стены. Последний силовой кабель генератора мембраны разорвался внезапно. Еще секунду мембрана держалась, мерцая, как окно, глядящее в чистое закатное небо, потом исчезла.

Атмосфера с ревом вырвалась в вакуум, подняв жуткую короткую метель из рассыпанного по полу мусора. Мертвые тела квинты поползли по полу, набирая скорость, — и выплыли в космос вместе с яростными газовыми потоками. Кандара и не ожидала, что ветер будет так свиреп. Она упала на четвереньки — хотя сила сцепления, пожалуй, не имела большого значения, особенно с учетом растекшейся по полу коричневой жижи. Пришлось воспользоваться страховочным тросом, подтянуться и, перебирая руками, добраться до скалы и там уже ухватиться понадежнее за кривые стволы. И молиться Марии, чтобы трос выдержал.

Быстро осмотревшись, она обнаружила Юрия, проделывающего то же самое, что и она, только в конце туннеля, в который сбежала последняя квинта. Он даже умудрился удержать пистолет — в отличие от нее. Пушка оликсов канула в небытие вместе со своим предыдущим хозяином. Сбоку от входа Джессика и Каллум цеплялись за узловатые пряди биоаппаратуры: ее рука обвивала его талию, а его ноги не стояли на полу.

— Юрий? — позвала Кандара. — Есть что–нибудь?

— Пока нет, — откликнулся он. — Дроны–передатчики сработали?

Сапата сообщила, что уловила сигнал трех дронов, хотя и слабый. Изображение с их датчиков выплеснулось на линзы, явив яркие волны туманности вперемешку с обветренным серым камнем. Ионные движки работали в полную силу, пытаясь стабилизировать дронов. Крошечные ледяные кристаллы и ошметки коры, выплюнутые темной пастью в кривом боку горы, кружились вокруг них, то появляясь, то исчезая из виду. Большую часть изображения занимали облачный ландшафт перегретых клубов газового гиганта и золотистое сияние обнимающих его крыльев головной волны. Инерциальная навигационная система дронов вычислила участок туманности, где должен был находиться человеческий флот, и направила туда антенны.

Кандара приказала передатчикам начать отправку сообщения, присовокупив к заранее записанному посланию свое:

— Вызываю флотилию вторжения. Это Кандара с «Еретика–мстителя» — если кто–нибудь из вас еще помнит нас. Мы это сделали. Мы на борту «Спасения жизни», вместе с коконами — со всеми коконами, которые оликсы забрали с Земли перед Днем «S». Они живы. Матерь Мария, я счастлива видеть вас. Но ваше появление навело тут шороху. Мы загнаны в угол, и нам и впрямь не помешала бы ваша помощь. Пожалуйста, побыстрее. Мы в ангаре, который…

Темный кривой силуэт скользнул в зону видимости, почти заслонив прекрасную головную волну, и все иконки дронов исчезли с линз — вместе с передаваемыми ими изображениями и телеметрией.

— Ох, Мария, — простонала Кандара. — Ладно, дроны сработали. Остается надеяться, что люди еще используют старое доброе радио.

Атмосферное давление в ангаре сильно упало. Все двенадцать коридоров и туннелей, ведущих вглубь корабля–ковчега, теперь действовали как выхлопные трубы ракеты: мощные струи белого газа пролетали через просторный ангар и высасывались космосом через огромный выход. По крайней мере это означало, что сила, тянущая ее, утратила мощь, сравнявшись с простым штормом. Она могла бы даже стоять прямо, но скользкий пол был коварен, и липкие лужи на нем пузырились в разреженной атмосфере.

— Матерь Мария, их звездолеты пересекли всю галактику — неужто не ведая о технике безопасности? Где, черт возьми, аварийные двери?

— Кандара! — гаркнул Юрий. — Идет.

Кандара двинулась через ангар, пригибаясь как можно ниже. В разреженном воздухе еще просвистывали темные хлопья, ветки, листья и маленькие волокнистые трубочки, вырванные из биотехнологической оснастки корабля–ковчега, — и каждый клочок, попадая в нее, наносил удар с силой профессионального боксера.

Юрий начал стрелять, когда ей еще оставалось пройти метров тридцать.

Край входа в туннель рядом с ним разлетелся каскадом каменного крошева под энергетическим огнем, ведущимся откуда–то изнутри. Юрий бросился на землю, потом плавно откатился назад и застыл в полуприседе, продолжая целиться в проход.

«Как будто он уже проделывал такое прежде», — восхищенно подумала Кандара, метнувшись под прикрытие тревожно покачивающихся перепутанных и изломанных труб, держа карабин наготове. Струя тумана, с ревом вырывающаяся из коридора, заколебалась, ее слабое свечение потускнело. Квинта брела вдоль стены коридора, ноги ее отчаянно скользили по каменному полу, манипуляторная плоть поросла толстыми псевдоподиями, пытающимися ухватиться за колыхающиеся стволы–трубы и трепещущие листья, но податливая полупрозрачная масса была недостаточно прочной, чтобы удержать вес квинты, борющейся с кошмарной силой атмосферного цунами, с воем хлещущего в наружный вакуум. Один отросток все еще сжимал оружие, пытаясь целиться в тлеющий круг выхода.

— Моя! — взвыла Кандара.

Тонкий оранжевый график–мишень карабина выплеснулся на линзы, и она осторожно подняла оружие, ища, отслеживая… Выстрел глубоко прожег манипуляторную плоть квинты. Плоть пошла воронками, словно пытаясь отстраниться от ожога. Кандара чуть–чуть сместила карабин и выстрелила снова, спалив еще часть манипуляторной плоти.

— Какого хрена ты делаешь? — заорал Юрий. — Стреляй в голову. Убей ублюдка!

— Я убиваю, — прорычала она в ответ. — Только медленно.

Еще несколько разрядов мазера, и изуродованная, дымящаяся плоть потеряла хватку. Поток воздуха оторвал квинту от стены, и та закувыркалась, неуклюже дрыгая ногами.

Кандара встала, борясь с ветром, и резко рубанула ребром ладони по сгибу локтя.

«Да, ты это видела. Ты знаешь. Я это сделала. Я прикончила тебя, тварь. Я!»

Тело квинты вылетело из ангара, успев несколько раз врезаться в каменные стены. Кандара даже не поморщилась, наблюдая за этими жестокими столкновениями.

— Теперь довольна? — спросила Джессика.

— Ох, Матерь Мария, да. Вполне.

Увидев, что Джессика и Каллум всё еще цепляются друг за друга, она поползла к ним. Но их разделяли три неуправляемые атмосферные струи.

— Не двигайся, — сказала Джессика. — Мы в порядке.

— Ладно.

Кандара принялась озираться в поисках пути побезопаснее. Но все маршруты предполагали карабканье по стене и протискивание над входом в туннель в считаных сантиметрах от струй.

Дерьмо.

— Они глохнут, — сказал Юрий.

— Что?

— Смотри. Давление падает.

И действительно, струи съеживались, теряя напор. Всего минута — и они исчезли. Ангар заполнил вакуум.

— Наконец, — вздохнула Джессика. — Хоть какая–то техника безопасности.

Кандара двинулась к ним, но сделала всего несколько шагов — и резко остановилась, оглядываясь, потрясенная осознанием:

— О Мария! Нет!

Тела Алика нигде не было. Его выбросило в пространство.

Она думала, что снова заплачет, но нет. Никаких эмоций. Либо железы царили безраздельно, либо сама интенсивность всего произошедшего навсегда избавила ее от всяких чувств.

Когда она наконец добралась до Джессики и Каллума, Юрий был уже там. Все осматривали руку Каллума.

— Всё нормально, — настаивал он. — Я в порядке.

— Ну да, будешь, — ответил Юрий. — Тут ничего серьезного.

— Что?

Кандара сухо усмехнулась, услышав в голосе старика негодование. Она подозревала, что Каллуму хочется поспорить с Юрием, чтобы во вселенной все встало на свои места.

— Но, — продолжил Юрий, — меня беспокоит сохранение целостности скафандра. Пластырь–то медицинский. Он не предназначен для ремонта таких разрывов в вакууме. Так что старайся не дергать рукой. Я наложу сверху еще заплату, а потом нам нужно будет вернуться в пещеру. Инициаторы соорудят для тебя что–нибудь получше, пока не прибудет человеческий флот вторжения.

— Я не против, — пробурчал Каллум.

И даже не стал возражать, когда Джессика помогла ему, неловко держащему сломанную руку на отлете, осторожно подняться на ноги.

Кандара вновь перебросила ремень мазера через плечо и загнала запасную обойму с волоконными пулями в свой магнум.

Осталась еще одна.

С пояса Каллума свисало силовое мачете. Кандара отцепила его и пристегнула на свой.

— Что ты делаешь? — спросил Юрий.

— Ты что, считать не умеешь?

— О чем ты?

— Странная Квинта. Квинта. Их пять. Мы убили четыре тела. — Она показала на туннель, куда ушла первая квинта. — Эта так и не вернулась.

— Мы в вакууме, — напомнила Джессика. — Они стойкие, но им все равно нужно дышать.

— И всё же мы здесь, — фыркнула Кандара. — Я бы забеспокоилась, если бы мы находились в звездолете — ну, знаешь, это такое транспортное средство, на борту которого может найтись какое–нибудь оборудование, позволяющее квинте выжить в вакууме. Как бишь его — скафандр?

— Ты ведь знаешь, что там, по ту сторону аварийной двери, какой бы та ни была, да, — сказал Юрий, — все квинты «Спасения жизни» — и все они весьма заинтересованы в том, чтобы выяснить, уцелели ли мы.

— Да? — Кандара похлопала по карабину. — Что ж, им придется узнать это на собственной шкуре.

— Пожалуйста, — взмолилась Джессика. — Не надо. Мы победили. Я вижу в потоке мыслей единого сознания: человеческие корабли уже близко. И Алик не хотел бы, чтобы ты это делала.

— Дешевый прием.

— Зато это правда, — вздохнул Каллум.

Кандара стояла неподвижно. Вакуум убрал все фоновые звуки, которые обычно не замечаешь, и стук собственного сердца, отдающийся в шлеме, казался немыслимо громким. Громким и быстрым. Ей отчаянно хотелось уничтожить последнее тело Странной Квинты.

«Значит, у меня еще остались чувства, пускай даже это всего лишь жажда мести и гнев».

— Я проверю туннель. Идет? И всё. Не выйду за ту аварийную дверь, что перекрыла дальний конец.

— Кандара… — устало проговорила Джессика.

— Клянусь жизнью Матери Марии, я останусь в вакууме. Но я должна знать, есть ли там пятое тело Странной Квинты. И если единое сознание отправило за нами батальон квинт — вы не поверите, как быстро я умею убегать.

— Будь осторожна, — попросил Юрий. — Пожалуйста.

Она ухмыльнулась. В его голосе действительно звучало беспокойство.

— Осторожность — мое второе имя.

«МОРГАН»

Ирелла не могла заставить себя вернуться в главный зал совещаний «Моргана». Воспоминания о каждом сидевшем там — болтавшем, спорившем, делавшем пылкие предложения по Последнему Удару — были еще слишком яркими. Так что она снова торчала в кафе на тридцать третьей палубе в компании андроида Энсли, устроившегося по другую сторону стола. Больше никто из ее аспектов–андроидов здесь не присутствовал. Интересно почему?

«Какая–то подсознательная неуверенность? В моих собственных андроидах слишком много от меня, чтобы успокоить меня? Мне нужно одобрение со стороны?

Ой, прекрати».

Тактическая ситуация была не так уж плоха. Мерцание все еще осаждало «Морган», но до газового гиганта оставалось всего несколько минут. Корабль замедлил ход, но все равно шел с огромной скоростью, разрывая плазму туманности и оставляя за собой длинный инверсионный след пустоты. Строй армады растягивался, корабли разлетались, направляясь к отдельным ковчегам. И Энсли приближался к силовым кольцам — со скоростью, от которой Иреллу пробирал озноб. Он и не думал тормозить. Остаточные шлейфы девяти кораблей Решения все еще рассеивались позади него, а сам белый корабль был почти невидим в центре непроницаемого скопления мерцающих огоньков, горящих ярче короны, к которой он подлетал.

— Что ты делаешь? — спросила она. — Твой вектор становится опасным.

— Чтобы наверняка.

— Энсли…

— Оликсы знают, что я собираюсь сделать. Они пытаются задушить меня потоками времени, крошка, — пытаются не шутя. Я отгоняю их на максимуме выходной мощности. А мой максимум, как тебе известно, способен пробить дыру в Юпитере. Если я выпущу квантово–модифицированную ракету, отклонения потока в этом чертовом мерцающем скоплении изувечат ее, как только она окажется за пределами моего корпуса.

Даже сейчас ее комплексная личность — самый, казалось бы, рациональный разум из всех возможных — просто отказывалась принять то, что было, увы, неизбежно.

— Так как же ты собираешься уничтожить энергетические кольца?

— Лично. Это единственный способ. Сам доставлю ка–эм ракету на место.

— Нет. Ты не можешь. Ты нам нужен. Тут тысячи кораблей–ковчегов. Мы должны спасти их.

— Ты справишься. Технология, которую комплексы извлекли из моих ментальных подразделов и переработали, годится и для единых сознаний. Помнишь, что я сделал с кораблем Гостеприимства на Баяне? Вы запросто выведете отсюда этих громил и без меня. Ведь ради этого все и затевалось, ради этого мы прилетели сюда: чтобы спасти несчастных окукленных ублюдков.

— Ты нужен мне.

— А мне нужно, чтобы ты выжила. Для этого я убью анклав; иначе ты не попадешь домой. Сопротивляться этим дерьмовым временным потокам — слишком большая морока и жуткая нагрузка; в конце концов мы не выдержим. А без этого у вас будут неплохие шансы.

— Ох, святые, Энсли. А как же щит? Разве ты не можешь использовать его? Если он ударит по внутреннему кольцу при твоей нынешней скорости, инерция дестабилизирует ось вращения. Кольца полетят в хромосферу — это будет катастрофой.

— Щит — запасной вариант, крошка, потому что я не могу позволить себе все испортить. Когда я врежусь в кольцо, щит будет на борту — и масса его никуда не денется. Так что либо ка–эм боеголовка сделает свое дело, либо масса щита. Так или иначе, мы победим.

— Не надо…

Но она знала, что отговаривать его бессмысленно; видела, что Энсли не меняет курса. Никакие эмоциональные призывы не заставили бы его передумать. Он уже почти достиг скорости света и начинал переход в красное смещение.

— Считай это удовлетворением от работы. Это всегда меня мотивировало. Видела бы ты, как мы отрывались каждый раз, когда заключали сделку. Хе, мы могли бы поведать римлянам кое–что о распущенности нравов.

— Энсли?

— Доставь «Спасение жизни» домой, Ирелла. Но, прежде чем ты это сделаешь, выясни, где скрывается бог оликсов. И передай от меня привет этому ублюдку, ладно?

— Ох, святые.

Тактический дисплей показал, что Энсли приближается к внутреннему силовому кольцу. Ирелла в ужасе наблюдала за происходящим. Учитывая его феноменальную скорость, погрешность была ничтожной. У Энсли уже не было времени изменить курс. И если он хоть немного ошибся…

«Святые, это что, значит, я хочу, чтобы корабль врезался?»

Корабль врезался.

Энсли идеально рассчитал время, выпустив ракеты с квантово–модифицированными боеголовками за наносекунды до того, как удар уничтожил бы их, но достаточно близко, чтобы задеть ткань кольца: так пуля попадает в ледяную скульптуру. Кольцо разлетелось вдребезги, рой обломков усеял эклиптику. Едва оно распалось, три внешних кольца экзотической материи замерцали и исчезли. И радужные искры, окружавшие корабли армады, тут же погасли.

Там, куда врезался Энсли, раскрывался щит — неестественно черный круг на фоне сияния короны. Он падал, медленно кувыркаясь, пролетая сквозь бешено пляшущие протуберанцы, — и нырнул наконец в хромосферу. Гигантские сгустки плотной плазмы вспыхнули вокруг диска, окутали пришельца, утаскивая его вниз, в неведомые глубины.

А потом радиальный взрыв осколков ударил по второму кольцу в двух точках пересечения орбит. Одна из областей столкновения сохранила целостность, но другая распалась на части, оставив нестабильную мегапетлю, вращающуюся в полумиллионе километров над короной. Рождение первой флуктуации, казалось, растянулось на целую вечность, но длина окружности кольца составляла все–таки больше восьми миллионов километров. На самом деле деформация шла поразительно быстро — и скорость ее нарастала. Меньше чем через пять минут начали появляться первые трещины, а потом откололся и улетел прочь кусок длиной в четверть миллиона километров.

— Траектория? — поспешно спросила Ирелла, когда к первому массивному фрагменту присоединился второй. На тактическом дисплее возникли векторы, указывающие траекторию. Поскольку орбита второго кольца располагалась под углом в двадцать два градуса к орбите первого, обломки не должны были пройти рядом с газовым гигантом. Второе кольцо продолжало трескаться, в космос летели всё новые и новые куски.

— Экзотический континуум анклава распадается, — сообщил Иммануээль. — Мы снова в реальном пространстве–времени. Я связался с моими аспектами из червоточины.

Ирелла посмотрела через стол на андроида Энсли. Очень тяжело было видеть перед собой его лицо. Аспект только кротко улыбнулся и, едва шевельнув губами, произнес:

— Извини. Нет.

Какая–то глупая, подростковая часть ее сознания почти ожидала, что Энсли создал свою резервную копию и — вуаля! — разум его сейчас распакуется в нейронном массиве белого андроида. Однако с фактами не поспоришь; Энсли больше нет.

Но он не забыт.

За пределами «Моргана» все так же мерцали облака туманности. Ирелла увеличила изображение, поступающее с визуальных датчиков, до максимума.

— Не вижу никаких звезд.

— Диаметр анклава составлял девяносто а. е., — сказал Иммануээль. — Наружному свету потребуются часы, чтобы добраться до нас.

— Значит, мы даже не представляем, где находится звезда врат?

— Ну, к счастью, она не материализовалась прямо среди нас. Следует быть благодарными за это.

— Да. Полагаю, да. — Ирелла переключила сенсоры на корабли–ковчеги на полярной орбите. — Нейтронная звезда достигнет этой звезды еще через восемь часов. Нужно отыскать «Спасение жизни» и увести все здешние ковчеги в червоточину.

— Мои аспекты у червоточины могут наблюдать туманность анклава.

— Что?

— Она стала видна им; внешний край пересекает кольцо обломков в звездной системе врат.

— Святые, это ближе, чем мы ожидали.

— Да. Что имеет свои преимущества и недостатки. В системе врат всё еще находятся десятки тысяч кораблей Решения. Теперь они могут легко добраться до нас.

— Но червоточина тоже близко. Мы можем…

Тут датчики «Моргана» засекли радиосигнал, идущий с полярной орбиты газового гиганта. И все изменилось.

КВИНТА ГОКС «Спасение жизни»

Я как раз добралась до вспомогательной пленки удержания атмосферы, когда та начала разворачиваться, перекрывая туннель. Давление струи воздуха на тело один было экстремальным. Моим выростам манипуляторной плоти едва хватало сил удерживаться, цепляясь за переплетающиеся биоструктуры, затянувшие потолок и стены туннеля. Засовывая ноги в щели между трубами — для устойчивости, — я кое–как, рывками тащилась вперед, пока «Спасение жизни» истекало воздухом.

Если бы я поскользнулась, то полетела бы назад по туннелю, как кинетическая пуля, рвущаяся из ствола винтовки; как тело пять в своем коридоре. Сила воздушного потока — загустевшего от опасных осколков разрушенных биоструктур — уже одолела хватку тела пять. Я никак не могла толком уцепиться, и мои проклятые ноги скользили по полу. Пистолет с протонной дробью усугублял положение, ведь его тоже приходилось держать, что нарушало равновесие и уменьшало количество манипуляторной плоти, которой я могла бы держаться за стену.

Тело пять приближалось к концу туннеля, когда в стену рядом с ним ударили кинетические пули. Я открыла ответный огонь, разнеся стену у выхода протонной дробью.

И ощутила первые повреждения тела пять. Его нервная система зарегистрировала атаку: часть клеток моей манипуляторной плоти гибла от мощного теплового воздействия. Все верно. Но мой разум… Мой разум отчего–то интерпретировал это как боль. Жуткую, жгучую боль ожога. Все, что я могла сделать, это не дать манипуляторной плоти расползтись. Хотя больше всего мне хотелось передернуться.

— Черт!

— Квинта Гокс, — требовательно поинтересовалось единое сознание «Спасения жизни». — Что происходит?

— Отвяжись!

Из–за боли я потеряла концентрацию, и запутанность возобновилась. Но я опять захлопнула разум, отгородившись от этого бесполезного дерьма.

Тело пять продолжало поджариваться. Я задрожала от шока, заставляя себя держаться. Лучевое оружие — должно быть, гребаный мазер — продолжало стрелять. Разрушалось все больше и больше манипуляторной плоти, и в конце концов я сдалась.

Тело пять взлетело, подхваченное безжалостным потоком выходящего воздуха, беспомощно покатилось по туннелю, ударяясь о стены, и оказалось в ангаре. Я ожидала смертельного выстрела в мозг тела пять. Меня пронесло мимо двух Святых, оба стояли с оружием в руках. Я собралась, убеждая свой разум, что боли нет. Квинты не чувствуют боли, только люди.

Выстрела не последовало.

Когда меня крутануло в очередной раз, я увидела, что один из людей развернулся — и рубанул себя по сгибу локтя.

Ах ты, чертова шлюха! Я убью тебя, сучка! Убью вас всех! Взорву «Спасение жизни», разнесу его на атомы и заберу с собой все ваше дьявольское отродье, всех, кто есть на борту. Вы мертвы! Вы уже, считай, сдохли!

Тело пять врезалось в стену у входа в ангар. Сильно. Меня так оглушило, что тело один едва не потеряло хватку. Кто б знал, чего мне стоило удержаться. Но я удержалась. Иначе нельзя. Я ведь собираюсь прикончить Кандару, даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни. Последовали новые удары: бешеная атмосфера снова и снова била меня о скалу.

Когда тело пять в конце концов выбросило в вакуум анклава, оно было почти разрушено, мозг едва функционировал. Но боль ушла. Меня вертело и крутило, мимо проносились изысканные облака туманности — и изогнутые бока «Спасения жизни». Воздух выходил из жабр тела пять, закручиваясь странными серыми спиралями, как будто кто–то медленно обматывал вокруг меня туманную ленту. Потом зрение начало тускнеть.

Я потеряла тело пять.

Осталась только я.

Защитная пленка, вытекающая из лопнувшего стручка волокнистыми нитями, покрытыми вязкой желтой жидкостью, уже начала перекрывать туннель. Освободившись, она стала разворачиваться быстрее. Отчаянным усилием я дотянулась до нее и перелезла через край, пока еще оставалось место. Это была первая из трех пленок, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга, — и все они стягивались. Яростная воздушная волна сошла на нет.

Я чуть приоткрылась, активировав слабейшую запутанность с единым сознанием, только чтобы пассивно читать его мысли. В мыслях этих доминировала тревога — тревога по поводу приближающейся человеческой флотилии, тревога по поводу разрушения силовых колец, тревога по поводу курса нейтронной звезды, тревога по поводу событий в ангаре. Отряд почтительных квинт уже направлялся туда, чтобы поприветствовать уцелевших людей, заключить их в объятья и поинтересоваться, что они делают. Единое сознание действительно считало, что они могут владеть информацией, касающейся ситуации снаружи; оно даже предложило данный вариант полному сознанию, которое отнеслось к этому бреду с одобрением.

Тупые ушлепки.

Я протиснулась сквозь вторую сдерживающую пленку и открыла резервное хранилище скафандров. Достала один, и тот быстро обтек меня. Его нейрофибры впечатались в мои нервы, налаживая синхронизацию движений. Я взяла протонный пистолет и отправилась назад, за защитные пленки, в вакуум. Времени у меня немного. Отряд прибудет быстро — хорошо вооруженный, готовый подчинить оставшихся Святых.

Некоторые люминесцентные нити биоструктуры над головой были повреждены или просто оторвались при бешеной разгерметизации, но света хватало, чтобы видеть. Питательные жидкости сочились из прорех в трубах, и по полу растекались липкие лужи, пузырящиеся в вакууме. Коридор передо мной изгибался. Я отрегулировала визуальные датчики скафандра, усилив инфракрасный и ультрафиолетовый спектры, после чего подключила электромагнитные считыватели — радиационный монитор и радиодетектор. Без точек восприятия других моих тел, к которым нужно было приспосабливаться, интерпретировать информацию оказалось чрезвычайно легко. Я как будто внесла в туннель дневной свет, и множество дивных цветов раскрасили каждую грань в свои особые тона.

Вот почему я заметила инфракрасные следы с расстояния в пятьдесят метров. Пятна на полу испускали тепло в окружающую среду — и это несомненно были следы человека. Кого–то, кто прошел этим путем — а потом вернулся.

Я замедлила шаг. Впереди, на повороте, верхний свет практически отсутствовал, но не может же быть, чтобы так пострадала от шторма разгерметизации только эта секция.

А она хороша, надо отдать ей должное. Я оттолкнулась от стены и осторожно двинулась вперед. Из зазоров между стволами биоструктуры исходило яркое инфракрасное свечение. А еще обнаружился маленький тугой узел магнитных силовых линий — так может проявлять себя источник энергии человеческого оружия.

Засада. Грубая, но достойная попытка — учитывая обстоятельства.

Я устремилась вперед, вскинула протонную пушку и трижды выстрелила прямо в источник тепла. Энергетическая вспышка детонации на миг перегрузила датчики скафандра. Это неважно; целая секция стены и биоструктуры превратилась в пыль; тлеющие угольки, рассыпавшись по полу, с шипением тонули в лужах. Инфракрасного излучения было так много, что мне пришлось понизить чувствительность.

Я остановилась возле новой дыры, у неровного края, окруженного сломанными стеблями биоструктуры, испускающими клубы пара. На полу валялся изодранный человеческий бронежилет. С примотанным к нему ремнем изуродованным лазерным карабином. Но ни тела, ни ошметков плоти, ни обугленных костей, ни кипящей крови не было.

Дерьмо!

Я повернулась… попыталась повернуться, но от шока у меня отказали ноги.

Я же, черт побери, квинта оликса. КАКОЙ, К ЧЕРТУ, ШОК… Ох.

СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

Это был не самый умный поступок в жизни Кандары, и она это понимала, но сейчас ей было все равно. Называйте это одержимостью, называйте завершением миссии — нет, называйте как есть: откровенной местью. Люди наконец–то нанесли ответный удар, как всегда предусматривалось планом Удара.

«Пришло время и мне внести свой вклад в активную стадию миссии».

Так что она отключила железу, дав волю своему разуму.

Ох, Мария, и как же это оказалось здо–о–о-рово!

Никаких ограничений — впервые за десятки лет. Если что ее сейчас и беспокоило, так это излишняя самоуверенность. Или, может, то была паранойя, вознесшаяся до уровня любого другого необузданного психоза. Да какая разница.

Шагнув в коридор, она сразу начала перебирать варианты. У нее не было даже минимума того вооружения, с которым она обычно в былые дни отправлялась на операцию. Всего четыре периферии: умный гранатомет в предплечье — хорош, но ограничен в размере, в магазине всего три гранаты средней мощности; кинетический ствол с разрывными пулями в предплечье; блокиратор нервов в предплечье и катушка мономолекулярной нити в запястье. Даже когда железа поддерживала в ней спокойствие и рассудительность, она всегда испытывала глубокое недоверие к этой синтетике — невидимой ниточке, способной без всяких усилий разрезать человеческое тело. Кошмар любого тайного агента — особенно если у тебя нет нужных датчиков, чтобы предупредить о том, что ждет впереди. Ее суперпродвинутые линзы были способны разглядеть эту проклятую Марией дрянь, если какой волосок выбьется, но сейчас–то она в чертовом шлеме, так что от линз никакого проку. С кинетикой всё в порядке, а вот магнум с волоконными пулями жутко громоздкий. Сработает ли блокиратор нервов — неизвестно. Джессика утверждала, что он должен действовать на оликсов, но на деле пока никто не проверял. Гранаты можно считать как плюсом, так и минусом; слишком уж сильный энергетический сигнал они испускали — для того, у кого имелись соответствующие сенсоры.

Она приказала гранатомету выбросить все три гранаты, поморщившись от шипения выходящего воздуха, когда разрез в скафандре раздвинулся, выпуская их. Обнаженную кожу точно оса ужалила.Гранаты она разместила среди стволов–труб. В крайнем случае их можно будет взорвать и дистанционно, обрушив на Странную Квинту потолок. Потому что та придет за ней. Кандара это знала. Пускай они и принадлежат к разным расам, к разным видам, но узнать себя в зеркале, даже самом кривом, не так уж и сложно. Она свирепо ухмыльнулась. Где–то на другом конце коридора Странная Квинта готовится сейчас к их последней встрече.

И она, Кандара, здесь, на чужом корабле–ковчеге, в анклаве с перекошенным временем, куда прибыла по червоточине, преодолев пятьдесят тысяч световых лет, за десять тысяч лет от своего покинутого дома — собирается сразиться с затаившим злобу инопланетным религиозным экстремистом. Прикольно.

Вокруг нее со стен и потолка свисали расщепленные и поломанные стволы–трубы с редкими рваными листьями, опутанные потрепанными лианами. Липкий сок капал из них на пол и кипел в вакууме, так что ходить было опасно. Впереди коридор изгибался, но они со Странной Квинтой увидят друг друга с расстояния в пятьдесят метров. Значит, все сведется к тому, кто быстрее выхватит оружие — ну просто пара стрелков старого доброго Дикого Запада. Вот где ей пригодилось бы самое совершенное оборудование, которое только способны произвести технологии людей и неан. Кандара окинула взглядом душащие скалу инопланетные биотехнологии — настоящие первобытные джунгли в сумерках.

«Или… если уж речь зашла о первобытном…»

В мозгу бурлили сомнения — много, много сомнений. Первые тридцать секунд, втиснувшись вниз головой в потолочную щель между стволами–трубами, она испытывала воодушевление, граничащее с ликованием. Вот ее истинная сущность — готовое к насилию, невзирая на риск, коварство. То, для чего она была рождена. Но потом начали обнаруживаться недостатки плана, подтачивая ее уверенность. А что, если у Странной Квинты нет никаких инфракрасных сенсоров? Потому что на самом деле не следовало бы закорачивать топливный элемент мазерного карабина, только чтобы он стал заметен в тепловом диапазоне, поскольку его предохранители стараются сдержать ответную реакцию. Нет, это добром не кончится. И заворачивать оружие в бронежилет, ограничивая тепловыделение, тоже было глупо. А если бронежилет ей понадобится для защиты?

Столько всего может пойти не так.

Какая скверная идея.

Но если она сработает…

«Матерь Мария, вот для чего мне нужна была железа: для ясности».

Вися под потолком, она не могла смотреть вдоль коридора; Кандара видела только небольшой участок липкого пола прямо под собой. Любой кусочек ее шлема, высунувшийся за пределы неровной поверхности изодранной коры, выдал бы ее местоположение даже простейшему сенсору. Так что она просто ждала, испытывая нарастающий физический дискомфорт; мысли путались, тело становилось все горячее и горячее. Она отключила терморегулятор скафандра, чтобы тепло, выделяемое телом, не вырвалось наружу, выдавая ее.

Несмотря на то что она ожидала чего–то подобного, взрывы застали ее врасплох. Кандара взвизгнула от неожиданности — и звук этот внутри шлема показался ей пугающе громким. Все мускулы напряглись: гнездо из окружающих ее стволов–труб покачнулось. Стебли ослабли, и тело Кандары просело на несколько сантиметров вниз.

Она затаила дыхание, зная, что наступил решающий момент. Под ней была квинта в сером скафандре, выглядящем так, словно его сделали из рыбьей чешуи. Квинта осторожно шла к разрушенной стене — именной той, куда Кандара засунула бронежилет. Кандара активировала блокатор нервов, разжала руки, отпустив стволы–трубы, за которые держалась, и наклонилась вперед, поднапрягшись, чтобы высунуть голову из гнезда. Хрупкие тлеющие плети лопнули, и она свесилась вниз всем туловищем, цепляясь только ногами. Ей открылась дивная, хотя и перевернутая вверх ногами картина: трясущаяся квинта, стоящая над разорванным бронежилетом.

Кандара вскинула руки, на линзы выплеснулись график–мишени. Периферийная кинетика вышибла оружие из рук Странной Квинты, разбив его вдребезги. Выстреливший одновременно магнум отправил три волоконные пули в три ноги противника. Клочья плоти и чешуйки скафандра брызнули во все стороны, и Странная Квинта рухнула на пол.

Кандара ухватилась обеими руками за самый прочный на вид ствол, высвободила ноги и довольно ловко спрыгнула на землю. Две оставшиеся ноги Странной Квинты дико дергались, но встать квинта не могла — только ерзала, вращаясь вокруг своей оси. Альтэго включило в скафандре радио, хотя Кандара и подозревала, что у Странной Квинты радио нет. А если какая–то часть корабля–ковчега способна засечь сигнал — то к черту ее!

— Потеряла ноги? Истекаешь кровью, да? Скверная смерть. Знаю. Давай помогу. — Кандара взмахнула силовым мачете. Рука не дрогнула, отрубив одну из оставшихся ног Странной Квинты.

Полумесяц уцелевшей манипуляторной плоти мучительно корчился, безуспешно пытаясь сформировать придатки. Кандара взмахнула мачете еще раз, лишив квинту последней ноги.

— Всю свою жизнь я истребляла фанатиков. Людей, оликсов; и среди тех, и среди других есть больные ублюдки вроде тебя, которые портят всё остальным. И все вы совершаете одну и ту же ошибку. Вы думаете, что наша порядочность делает нас слабыми, делает легкой добычей. Ты тоже все еще так считаешь?

Она занесла мачете, собираясь отрезать еще немного манипуляторной плоти. На стене несколько уцелевших листьев затрепетали от ветра.

Ветра?

По коридору пронеся порыв воздуха. Слабый, всего на пару секунд, но откуда–то ведь подуло. Как будто открылась и закрылась аварийная дверь…

«Ох, Мария сладчайшая…»

На линзы выплеснулась иконка Джессики.

— Они идут, Кандара. Единое сознание отправило кого–то в ангар за нами. Уходи оттуда. Немедля!

Кандара выстрелила в Странную Квинту из магнума. Пять волоконных пуль превратили в кашу все внутренние органы твари — и под конец мозг.

Убегая от трупа квинты, она вывела на линзы изображение с датчиков шлема, чтобы видеть коридор за спиной. Там, где он изгибался, исчезая из виду, по неровным стенам текли рваные тени. Кандара пронеслась мимо гранат — а потом активировала их.

Кора и щепки забарабанили по спине так, что она, зашипев от боли, растянулась на скользком полу, шлепнувшись в кипящую липкую лужу. Плеснули янтарем несколько предупреждений, но скафандр сохранил целостность. Обернувшись, она убедилась, что коридор перекрыт грудой обломков.

— Ты в порядке? — спросила Джессика.

— Почти. Я остановила их. О, Джессика, я ее сделала. Убила ту гадину, которая застрелила Алика.

— Хорошо. Мы наложили на руку Кэлу шину высокого давления. Должна выдержать. Тебе нужно возвращаться сюда.

— Да. Уже иду.

Не без труда, но ей удалось подняться на ноги. Кандара пошатнулась — хотя, возможно, это коридор закачался вокруг нее. Она точно не знала.

По склону перегородившей проход горы покатились камни.

— Э?

Она заморгала, не веря своим глазам. Камни продолжали катиться, сталкиваемые с осыпи темными червями.

— Ох, Матерь Мария.

Червеобразные существа вываливались из проделанных ими отверстий на пол; за ними, извиваясь, ползли другие. Их, наверное, были сотни. Она вдоволь навидалась их в новостях из земных городов — сразу после того, как рухнули щиты. Ловчие змеи.

Кандара развернулась и побежала.

ВЗВОД ДЕЛЛИАНА Анклав

Деллиан очень старался не показывать своего беспокойства. Да и что может показать неподвижная бронированная статуя, втиснутая на стойку десантного транспортера, — в ней же нет ничего человеческого. Хотя голос… голос может его выдать. Так что он общался со взводом только короткими бесстрастными фразами.

Потому что по ним никто ничего не сможет понять. Верно?

Все шло по плану. Прибытие в звездную систему анклава. Пролет через врата. Развертывание десанта. А потом вдруг — это странное дерьмо. Они потеряли связь с «Морганом» и остальной армадой, слышали только другие транспортеры, да и то не всё время, а периодически.

Потом Ирелла связалась с десантом и приказала им вернуться на «Морган», где они будут в безопасности. Радость Деллиана, услышавшего ее голос, узнавшего, что с ней всё в порядке, тут же притупила тактическая ситуация в целом. Оликсы что–то сделали с анклавом, обрушив на армаду темпоральный хаос. Через врата хлынули корабли Решения, уничтожая беспомощные суда комплексов. А хуже всего то, что Тиллиана и Элличи оказались в медотсеке. Ирелла заверила взвод, что с ними всё в порядке, но они нуждаются в уходе и лечении. Так что она взяла тактическое управление на себя.

Вот и еще одна причина, по которой Деллиан радовался тому, что на нем скафандр. Он знал, что взвод будет обмениваться возмущенными взглядами. Ирелла исключительно умна, Ирелла пугающе решительна, но руководство в стрессовой ситуации — это не ее. А ситуация несомненно будет ухудшаться.

Весь взвод радовался, когда Энсли уничтожил силовые кольца, погубив анклав, но командный канал Деллиана показал ему, какой ужасной ценой досталась эта победа. Он не поделился горем со взводом; нельзя позволить, чтобы что–то отвлекало их, когда они прибудут на корабль–ковчег.

Ирелла приказала десантным кораблям стартовать снова. А потом пришли по–настоящему безумные новости, которые он сразу отверг как ловушку оликсов — притом грязную ловушку.

— Святые мертвы, — сказал он ей по защищенному каналу.

— Наш анализ сообщения дает семидесятипроцентную вероятность того, что оно подлинное. Это была святая Кандара.

— У оликсов было десять тысяч лет, чтобы сработать идеальную подделку.

— Но зачем? — возразила она. — Мы здесь. Мы высылаем взводы на корабль–ковчег. Если это подделка, мы сразу узнаем.

— Да, когда ковчег взорвется и заберет нас всех с собой.

— Опять–таки, какой смысл, Дел? Они должны понимать, что мы собираемся победить на этом этапе кампании. Мы захватим их ковчеги. И они должны знать, что мы скептически отнесемся к любому сообщению, особенно обрывающемуся. Ты лишь станешь еще более бдительным и осторожным, когда поднимешься на борт «Спасения жизни».

— Когда я поднимусь на борт?

— Я могу отправить в ангар кого–нибудь другого.

Он в смятении стиснул зубы. Слишком долго он жил с образом гибнущего в ядерной вспышке «Еретика–мстителя», слишком долго. Это была его реальность. Свежие новости разбередили старые раны.

Но если есть хоть шанс, пусть даже крошечный…

— Спасибо, не надо, — сказал он. — Ценю доверие.

— Пожалуйста. Готовьтесь.

«Морган» чуть изменил траекторию, чтобы поравняться с источником короткого сообщения. Корабль–ковчег на полярной орбите, предположительно являющийся «Спасением жизни», соответствовал всем параметрам всех записей со старой Земли. Хотя… не то чтобы он сильно отличался от любого другого корабля–ковчега и кораблей Гостеприимства, окружающих газовый гигант.

Тяжелые крейсеры армады полетели вперед, чтобы атаковать корабли Избавления, сосредоточившиеся вдоль полярной орбиты. Деллиан наблюдал за стычками. Они выглядели такими незначительными: маленькие вспышки яркого белого света, как будто сгорали последние мерцающие огоньки. Почему–то все, что он видел, казалось очень далеким. Сенсоры десантного транспортера обеспечивали превосходное изображение гигантской магнитной носовой волны планеты. По сравнению с бойней, учиненной армадой, это зрелище казалось ему невероятно красивым: как будто планета бесконечно кружилась в этой странной реальности, трепеща множеством сияющих призрачных крыльев.

— Проход чист, — сообщила Ирелла.

Десантный транспортер устремился к массивному каменному цилиндру, воскрешающему слишком много воспоминаний. На поверхности скалы расцветали вспышки взрывов: это ударные крейсеры уничтожали защитные системы «Спасения жизни». С близкого расстояния на камне стали видны «узоры» — морщины напластований и маленькие кратеры, соответствующие старым записям. И этот зазубренный край — там, где отделилась задняя четверть, обнажив конец червоточины… Полное совпадение.

— Они ведь не могли это подделать, верно? — спросил Деллиан.

— Теоретически — могли, — ответила Ирелла. — Только зачем?

— Ну, может, потому что ожидали нас.

— Напрашиваешься на отмену задания?

— Нет.

Транспортер обогнул ковчег и скользнул в один из кратеров в средней части корабля. На дне кратера обнаружился вырубленный прямоугольный вход с уводящим внутрь туннелем. Достаточно широкий, чтобы в него мог войти десантный транспортер.

Через двадцать секунд они влетели в ангар.

— Ради святых, что здесь произошло? — спросил Фалар.

— Взрывная декомпрессия, — откликнулся Ксанте. — Наверное, из–за этого и прервалось сообщение.

— Аварийные затворы активированы, — сказал Маллот. — Здесь сейчас глубокий вакуум.

— Выход, план три, — приказал Деллиан. — Предполагается присутствие противника.

— Может, ты имел в виду заложников? — спросил Фалар.

— План три.

— Да, сэр.

В корпусе десантного корабля открылось восемнадцать различных люков. Из них выскочили когорты и рассыпались по пустому ангару. Некоторые «церберы» принялись «обнюхивать» места наибольших разрушений; тут определенно много стреляли.

— Протонная дробь, — считал Деллиан с дисплея. Почти с облегчением. Их зеркальная броня выдержит и не такое. Внутри, конечно, потрясет малость, но когорта быстро разберется с нападающими.

— Посмотрим, что там в коридорах, — сказал Деллиан. — Фалар, Джанк, Урет — налево. Остальные — направо.

Когорты начали занимать позиции, разбиваясь на пары возле каждого ведущего из ангара прохода. В зоне прямой видимости ничего не было. Маленькие авиадроны взлетели под потолок ангара и зависли у входов в туннели. Потом нырнули внутрь.

— У меня тут порыв воздуха, — доложил Ксанте. — Возможно, аварийная заглушка отказала.

— Ясно, — сказал Деллиан. — Что бы тут ни случилось, это произошло недавно, так что давайте…

В туннеле прогремел взрыв.

— Готовим «вилку», — приказал Деллиан и с трудом сдержал улыбку. Возможно, его когорта и считывала все его намерения, но и когорты друзей не отставали. Он еще не закончил фразу, а они уже действовали.

Ксанте и Урет подпрыгнули и вцепились в потолок. Карабкаясь по разбитым трубам, к ним присоединилась дюжина адских псов. Сам Деллиан отступил под десантный корабль, укрывшись за одной из посадочных опор. Остальные когорты рассыпались веером, готовые броситься на того, кто появится из туннеля.

— Вижу! — воскликнул Ксанте. — Это же… Святые! Человек.

— Уточни, — велел Деллиан.

— Фигура человеческая. Масса и температура аутентичны. Грубый скафандр, не броня. Стрелковое оружие.

Деллиан изучал поступившее на оптику изображение, чувствуя, как все быстрее и быстрее бьется в его груди сердце. Либо это потрясающе детализированная приманка, о какой даже Ирелла могла только мечтать, либо…

— Ладно, в сторонку. Впускаем.

Две наплечные пушки выскользнули из гнезд и уставились на вход в туннель.

— Ты видишь? — спросил он Иреллу.

— Да.

Фигура в скафандре ворвалась в ангар — и сразу увидела адских гончих в экзоброне: когорту, изготовившуюся к прыжку. Реакция появившегося была почти комичной — человек замахал руками, отчаянно пытаясь притормозить, ботинки его поехали по скользкому от соков полу, и он шлепнулся на задницу, проехавшись еще немного.

Бронескафандр Деллиана засек радиосигнал.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо! — провыл женский голос. — Джессика, я спятила. Они повсюду!

— Не стрелять, — скомандовал Деллиан. Гендес его брони высветил полное совпадение с голосовым «отпечатком». На миг у Деллиана перехватило горло так, что он и слова сказать не мог. — Святая Кандара? — выдавил он наконец. — Это ты?

— Что? — Фигура в скафандре быстро развернулась и вскинула пистолет, держа под прицелом два ближайших экзоскелета когорты. — Кто здесь?

«Армейский опыт», — вертелось в голове Деллиана.

— Я взводный Деллиан, — сказал он. — Я под десантным транспортером. Я собираюсь встать. Просто… не нервничай.

Пистолет качнулся в его сторону. Он поднял руки над головой и встал.

— Так ты что, человек, что ли? — спросила Кандара.

— О да!

— Матерь Мария, с тех пор как мы улетели, многое изменилось. Ноги, руки… да и выросли вы неслабо.

— Да нет, это просто скафандр.

Взвод покинул укрытия.

Кандара резко крутанулась, ткнув своим пистолетом в коридор, откуда она появилась.

— Надеюсь, что боевой!

— Ты действительно святая Кандара? — с придыханием спросил Ксанте.

— Черт! — взвизгнула она. — Они идут!

Аэродроны дали сигнал тревоги. Из туннеля выскользнула темная волна. Деллиан потрясенно уставился на ловчих змей — точь–в–точь таких, как в архивных файлах. Взвод и когорты открыли огонь.

СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

Каллум пытался сохранять хладнокровие. Это было нелегко. Он находился в напряжении так долго, что боялся разрыдаться при любой попытке расслабиться и плыть по течению. Не то чтобы это имело значение, поскольку все равно никто бы не увидел. По крайней мере, никто, в ком бы он признал человека.

Кандара привела в пещеру отряд солдат вторжения: двух типов в откровенно устрашающей броне — экзоскелетах. Первые еще кое–как походили на людей, только конечности их обладали слишком уж большим количеством суставов, а вторые были просто стаей демонических боевых роботов, выходцев из кошмарных снов. И те и другие оказались слишком велики, чтобы протиснуться в щель в стене туннеля, не разворотив при этом скалу. Хотя, судя по рукам скафандров, для этого им, вероятно, даже не потребовалось бы оружие.

Между прочим, рука самого Каллума к этому моменту сильно пульсировала — притупленная медикаментами боль пугала, потому что лекарства не сняли ее полностью. Нелепая шина, которую Джессика соорудила на инициаторе, придавала ему такой вид, словно рука его застряла внутри пляжного мяча.

Отряд проводил их в ангар, где ждал корабль человеческой армады. Командира звали Деллиан, и в его звучащем по радио голосе слышалась странная смесь подросткового возбуждения и религиозного благоговения.

«И почему, черт возьми, он все время называет нас святыми?»

Но тут Каллум увидел ангар — и вопрос умер, не сорвавшись с его губ. Весь пол был усеян ошметками ловчих змей и осколками охотничьих сфер, разбитых, как яйца — железные яйца, из которых выплеснулись расплавленные металл и пластик… и к внутренним стенкам которых прикипела обугленная плоть квинт.

Слишком сильный контраст с десантным транспортом, внутри которого все поверхности сияли черным хромом. Но когда шлюз закрылся и давление поднялось, Деллиан опустился на свои первые колени, и верхняя часть его брони откинулась, точно крышка.

Каллум пристально рассматривал молодого человека, в чертах которого было что–то неуловимо неправильное. Голова слишком… большая? А может, толстая шея слишком коротка? Он оставил попытки разобраться и стянул свой собственный шлем.

— Это правда ты, — сказал Деллиан. — Святой Каллум.

Юрий и остальные тоже сняли шлемы. Деллиан ошеломленно оглядел их — и заплакал.

— Ну–ну, — смущенно проговорил Каллум. — Не так уж скверно мы выглядим.

— Вы не понимаете. — Деллиан скривился, словно от боли. — Я видел, как взорвался «Еретик–мститель». Мы думали, вы все погибли.

— Ты видел? — Джессика нахмурилась.

— Да. Единое сознание вроде как заразило меня нейровирусом. Та картинка была частью того, что сломало меня.

— Вот черт, — крякнул Юрий. — Значит, вы уже какое–то время сражаетесь с оликсами?

— Всю мою жизнь. Все мы сражаемся. И вы вдохновляли нас. Вы пятеро — наши Святые. То, что вы сделали, пожертвовав всем, чтобы бросить вызов оликсам, направляло нас с тех пор, как наши предки покинули Землю. Мне так жаль, что мы не успели вовремя, чтобы спасти святого Алика.

— Святой Алик, — криво улыбнулась Кандара. — Ничего себе.

— Знаешь, что бы он сказал по этому поводу? — спросил Юрий.

— Что? — вскинулся Деллиан.

— Он был бы весьма польщен, — поспешно проговорил Каллум, пока Юрий не брякнул что–нибудь.

— Э-эм, теперь нужно доставить вас на «Морган», — протянул Деллиан. — Там безопаснее, и святой Каллум подлечит руку в одном из наших медотсеков. А мне нужно идти, вести взвод на «Спасение жизни». Мы на этапе зачистки.

— Зачистки?

Бесхитростное лицо Деллиана посуровело.

— Ирелла разбирается с единым сознанием, а мы уничтожим всех квинт на борту.

Каллум пожал плечами и тут же поморщился от боли.

— Ну ладно.

В дальнем конце загроможденного помещения расширился портал.

— Мне бы хотелось поговорить с вами, — сказал Деллиан. — Потом. Если не возражаете.

— Конечно.

И они прошли через портал. Это напоминало возвращение в штаб–квартиру корпорации — только стены были, пожалуй, белее, чем в любом офисном здании «Связи», и воздух оказался слишком стерильным. И люди… которые не были людьми в биологическом смысле. Их встретили бесполые чернокожие андроиды ростом на добрых полметра выше даже Юрия. Всех андроидов звали Ирелла, что отнюдь не прояснило ситуацию. Но они показали Каллуму и остальным медотсек. Тут, по крайней мере, все было обнадеживающе нормально, хотя медицинское оборудование выглядело куда миниатюрнее и изящнее всего, что доводилось видеть Каллуму прежде.

. Отсек не пустовал. Каллум сидел на кровати напротив пары поразительно старых женщин. Даже на Земле в его время только самые бедные люди могли выглядеть такими старыми.

— Что с ними случилось? — спросил он двух андроидов, помогавших ему снимать скафандр.

— Жертвы войны, — ответил один из них. — Борьба с оликсами повлекла за собой множество жертв. Я не ожидала, что это будет так… жестоко. Для меня это очень личное.

— Да. Я начинаю понимать, как много оставил позади. Мы настоящие путешественники во времени, верно?

Андроид Ирелла, только что снявшая с его руки защитную шину, задумчиво кивнула:

— Да, полагаю. Хотя, боюсь, это путешествие только в один конец.

На свою руку Каллум даже не мог смотреть; его тошнило от одного вида выпирающей кости. Появился еще один андроид, белый, чуть пониже черных, с определенно мужской анатомией. И в зеленых шортах. Он принес длинный синий рукав, выглядящий связанным из толстых шелковых нитей.

— Что это? — спросил Каллум, потом всмотрелся в лицо андроида. — Энсли?!

— Больше нет, — вздохнул белый андроид. — Извини, но я тоже Ирелла. Я просто подумала, что тебе будет спокойнее, если с тобой в медотсеке будет знакомый тебе на вид аспект. Все это, должно быть, очень сбивает с толку…

— Ну да, тут ты не ошиблась. Я никак не ожидал, что наша миссия завершится таким образом.

— А чего вы ожидали?

— Честно говоря, мы вообще не думали, что зайдем так далеко. Я все еще подозреваю, что это сон, а мой мозг на самом деле в коконе оликсов.

— Поверь мне, ты не спишь и не в коконе.

Каллум лег на спину, и андроид с лицом Энсли осторожно надел ему на руку синий рукав, подключив его трубки и провода к серебристой стойке в изголовье кровати. Рукав раздулся, и фантомная боль наконец исчезла. Каллум облегченно вздохнул. Трубки начали покачиваться: по ним потекли разные жидкости. Одна из них оказалась кошмарного коричневого цвета. Каллум снова отвел глаза.

— И что же сейчас происходит? — спросил он.

— Мои другие аспекты разбираются с единым сознанием «Спасения жизни».

— Разбираются?

— Убивают его. Мне нужно перехватить контроль над основными системами «Спасения», чтобы поддерживать жизнь коконов.

— Тут есть и другие ковчеги с человеческими коконами. Штук пять, думаю.

— Знаю. Армада уже вступила с ними в бой, как и со всеми здешними кораблями оликсов. Они заключили в коконы — или их эквивалент — тысячи различных рас. Мы должны спасти всех. Это наш долг — и для нас честь сделать это. Мы собираемся забрать их всех с нами, обратно через галактику, к фронту волны экспансии.

Каллуму потребовалось какое–то время, чтобы переварить информацию.

— Вы обладаете такими… мощностями?

— Пока да. Мы понесли больше потерь, чем ожидали. Но армада комплексов одерживает верх. Аспекты заменят каждое единое сознание.

— Э–э–э, аспекты?

— Комплексные люди — это люди, которые разделили свой разум на множество аспектов, каждый из которых обитает в отдельном «сосуде»: биологических телах, квантовых массивах, машинах, боевых кораблях…

— Андроидах.

Ему было трудно принято то, о чем она говорила. Слишком много странностей.

— Некоторые — да. Теперь их аспекты начинают занимать корабли–ковчеги, единые сознания которых уничтожены. И очень скоро нам придется уходить.

— Знаю; вы принесли сюда нейтронную звезду. Она врежется в местную звезду, не так ли?

— Да. И та скоро обернется новой, что в свою очередь спровоцирует и ее близнеца. С вероятностью восемьдесят два процента это приведет к вспышке сверхновой. Так что наш моральный долг — позаботиться о том, чтобы ни одна из жертв оликсов тут не осталась.

— Я чертовски рад это слышать. Вы пугающе продвинуты, и весьма утешительно знать, что вы так много внимания уделяете этике. От нее ведь так легко отказаться во время войны.

— Мне приятно, что я могу успокоить вас. Мы так многим вам обязаны.

— Ну не так уж и… Сигнал, который мы послали, не достигнет Земли еще сорок тысяч лет. Так много людей стольким пожертвовали, чтобы мы оказались здесь. Риск, на который мы пошли… И в итоге вы нашли путь без нас.

У Каллума перехватило горло; к глазам подступили жгучие слезы. Глупо, но… Жизнь, которой он жил сейчас, была совсем не той, какую он когда–либо ожидал. Во многих отношениях это была загробная жизнь. Он ведь навеки разделен с теми, кого любил, с кем жил. Он начал смеяться. Смех перешел в рыдания.

Рука белого андроида тронула его за плечо.

— С тобой всё в порядке?

— Да. Похоже, реальность догоняет меня. Я только что осознал, что единственные сверстники, которые остались у меня в этом дивном новом мире, — это Юрий, Кандара и Джессика. Черт побери, отряд реликвий.

— Живые — не реликвии. И скоро к вам присоединятся миллиарды людей из вашего собственного времени. Ты возвращаешься домой, святой Каллум. И когда ты вернешься, ты и другие Святые займете почетное место на восстановленной Земле — и на каждой планете людей, которую мы заселим.

— А зачем?

Слова прозвучали куда горше, чем он ожидал — и чем хотел.

— Ты привел нас сюда, Каллум, ты и твои товарищи-Святые. Вы — звезды, за которыми мы следовали в ночи. Вы — герои из наших самых древних легенд. Мы — я, взвод, с которым вы встретились, все остальные взводы, которые пересекли полгалактики, чтобы оказаться здесь, — мы все были рождены ради одного этого момента. Как ты думаешь, что мы почувствовали, когда услышали голос святой Кандары и отследили ее передачу до самого «Спасения жизни», величайшего зла, которое только знали люди? Легенда о вас сделала моему поколению самый ценный подарок, как и всем предшествующим поколениям исхода. Вы дали нам надежду, святой Каллум. И мы были правы, веря в вас, потому что никто из вас не сдался, не так ли? Вы исполнили свой долг до конца. Можешь ли ты представить, как это важно для тех из нас, кто переживает то, что стало концом света?

— Я ни о чем таком не просил, — промямлил он.

— Знаю. Как и все мы. И, возможно, впервые в своей жизни я рада тому, что существую. Благодаря вам, святой Каллум. Вы — причина, по которой я живу. Вы — подтверждение правильности моей жизни. Спасибо.

— Да всегда пожалуйста. Но я должен предупредить, что мы не заслуживаем вашего восхищения.

— Посмотрим. Даже с червоточиной, которая перенесет нас на расстояние десяти тысяч световых лет от Сол и других заселенных миров, это путешествие будет долгим.

— Назад на Землю? — удивленно произнес он. — Думаешь, у нас получится?

— Фактически эта часть войны закончена. Мы победили. Теперь единственная червоточина, ведущая из этой звездной системы, в руках людей. Она доставила нас сюда и сейчас уходит, разогнавшись так, что ни один корабль оликсов ее не догонит.

— А мы?

— Мы — несомненно. Эту кампанию планировало много очень умных людей.

— С нетерпением жду встречи с ними. — Он замешкался: рука под медицинским рукавом опять зачесалась. — Мы действительно собираемся вернуться домой?

— Да.

ИРЕЛЛА «Морган»

Ирелла не слишком доверяла себе, никак не решаясь встретиться со Святыми «во плоти». Она была почти уверена, что ее исходное тело будет беспрестанно фонтанировать восхищением и она выставит себя полной дурой. Даже ее разместившиеся в андроидах аспекты восторженно трепетали в присутствии Святых.

Она помогла им снять скафандры в медотсеке и провела базовое сканирование, чтобы убедиться, что всё в порядке, удивляясь, насколько точны все имевшиеся о них сведения. Каллум, утративший вкус к жизни и все же оптимист по сути своей, — хороший человек в глубине души, напуганный и ошеломленный их невероятной миссией. Юрий, грубый профессионал, изо всех сил скрывающий свое облегчение — но не прячущий подозрений. Джессика, невозмутимая и загадочная; человек с благородным оттенком неаны. Идеально владеющая собой, где бы она ни оказалась. С печалью признавшаяся, что не знает, будет ли гибель анклава означать, что неаны выйдут наконец из своих укрытий. И Кандара, крутой наемник, тайный агент, настоящий профессиональный убийца, сдерживаемый только неврологическими препаратами. Когда аспекты стояли рядом с ней, беседуя обычно о «Моргане» и о том, что происходит с армадой, Ирелла находила ситуацию смутно–волнующей.

Она убивала людей. Плохих парней, террористов, но все равно — людей.

Все они были восхитительны, и ей ничего так не хотелось, как разговаривать с ними — разговаривать десятилетиями. Люди, жившие на старой Земле, ходившие по ней. Но теперь ее аспекты были и в «Спасении жизни». Тысячи «морпехов» комплексных людей помогали взводам и их когортам преследовать и уничтожать квинты, ликвидируя заодно и большинство служебных существ. С ними продвигались три машины — ментальные аспекты, немногим больше, чем релейные модули для ее комплексной личности. Они шагали по коридорам и помещениям корабля–ковчега, разыскивая нексусы. В первый же найденный они ввели ряд игл, установив связь с нервными волокнами нейростраты.

— Привет, — сказала Ирелла.

— Человек, но не человек. Я чувствую твой разум, твои мысли упорядочены, как у механизма.

— Отчасти так и есть, но сейчас это не имеет значения, не так ли?

— Что ты здесь делаешь? Зачем принесла столько смерти и разрушений в нашу гавань? Мы любим тебя.

— Знаешь, хватит пороть чушь. Вы проиграли. Вот мое предложение. Добровольно откажись от контроля над кораблем–ковчегом, и я позволю некоторым вашим квинтам основать колонию. Они не будут помнить свою историю, не будут знать о послании вашего бога, но ваш вид выживет.

— Чувствую, ты исследуешь мои воспоминания. Что ты ищешь?

— Вижу, ты стираешь свои воспоминания. Что ты пытаешься скрыть?

— Мы открыты для вас, сейчас и всегда.

— Никогда не понимала вашего фанатизма. Ты предпочитаешь умереть, чем получить второй шанс. Это немыслимо.

— Я — лишь грань в полном разуме оликсов. Часть меня будет жить независимо от того, сколько из нас погибнет в устроенной вами бойне. Это не положит конец нашей божественной цели. Она вечна.

— Вот уж нет. Я слышала послание вашего бога. Чушь собачья.

— И все же ты продолжаешь рыться в моих мыслях. Это ты и ищешь? Послание Бога у Конца Времен? Не утруждайся, я дам его тебе. Наша благородная задача — донести его до всех живущих при свете.

— Не стоит, я уже досыта нахлебалась этого дерьма на Ваяне. Но, признаю, я любопытна. Наверняка сейчас вы уже осознали, что вселенная не циклична? Единственное, что ждет там, в далеком будущем, — это тепловая смерть, а не возрождение, несущее новый свет. У вас было достаточно времени, чтобы ваши астрономы смогли это выяснить, — много, много тысяч лет. Мы, люди, поняли это уже после четырехсот лет изучения космоса.

— Дорогой человек, мы знаем правду гораздо дольше.

Ирелла улыбнулась. Ассоциация сработала; она увидела прибытие сообщения на родину оликсов, эту самую двойную звезду, два с половиной миллиона лет назад.

— Вот как. Спасибо.

В безмятежных мыслях единого сознания наконец проскользнула неуверенность.

— Ты хотела узнать, когда Бог у Конца Времен благословил нас своим посланием?

— Да, это часть того, что я искала.

— Зачем?

— Чтобы победить вас.

— Тебе не победить Его. Новая, которую создаст ваша нейтронная звезда, уничтожит эту звездную систему, но у нас тысячи аванпостов по всей галактике. Каждый из них расцветет и вырастет в новый анклав. И каждый продолжит наш крестовый поход.

— Да. Меня беспокоила такая возможность. И, вижу, ты действительно веришь в это. Так знай вот что. Мы разберемся с любыми выжившими и пресечем любую попытку возобновить ваш презренный крестовый поход. Теперь у нас есть для этого возможности — и друзья. Много друзей — благодаря вам.

Она почувствовала, что единое сознание стирает огромные участки себя самого, и это отступление сильно облегчило ее вторжение в его личность.

— Я уничтожило сведения о местах расположения наших доблестных застав. Дорогой человек, однажды мои потомки встретятся там с твоими. Эта битва — всего лишь одна из битв в той войне, которая продлится до тех пор, пока не восстанет наш Бог.

— Знаю.

— Тогда прекрати свое святотатство. Останови нечестивую атаку. Еще не слишком поздно для искупления. Теперь у людей есть возможность добраться до эпохи нашего Бога на собственных кораблях. Присоединяйтесь к нашему паломничеству как равные.

— Вы разрушили эволюцию тысяч видов — это миллиарды и миллиарды потерянных жизней. А ты, лично ты, осуществляло надзор за гибелью моего родного мира. При обрушении городских щитов погибло не меньше людей, чем вы украли. Вы убили моих друзей, ваш бессмысленный фанатизм заставил меня принимать решения, которые никогда не дадут мне покоя, не говоря уже о счастье. После всего зла, которое вы натворили, ты просишь меня быть милосердной? Ты все еще ничего не понимаешь, что ли? Не бог отправил вам послание; это был дьявол, психованное ты дерьмо. А теперь сдохни.

СВЯТЫЕ «Морган»

Если Юрий чего и не ожидал обнаружить на супертехнологичном боевом корабле, построенном какими–то весьма странными людьми будущего, то, пожалуй, парижское кафе эпохи «ревущих двадцатых» находилось бы где–то наверху списка.

Тем не менее именно там они с Джессикой, Кандарой и Каллумом и оказались. Они сели за один из деревянных столиков, и дистанционки принесли ему лучшую еду, которую он пробовал… ну, за очень долгое время.

Пока они ели, в больших арочных окнах разворачивались тактические дисплеи. Армада комплексов убила все единые сознания во всех кораблях–ковчегах над газовым гигантом; взводы при поддержке механических «морпехов» заняли все ковчеги и корабли Гостеприимства, где имелись человеческие коконы. Другие «морпехи» продолжали захватывать другие суда с пленными инопланетянами, но время заканчивалось — пора уже было переходить к следующему этапу миссии.

Нейтронная звезда должна была столкнуться с большой звездой белого спектра через девяносто минут. На окраине туманности выстраивался громадный флот кораблей Решения. А армада израсходовала большую часть своих каллумитов.

— Поверить не могу, что их все еще так называют, — в явном смятении покачала головой Кандара.

— А почему бы и нет? — спросил Каллум. — Бозон Хиггса, теория относительности Эйнштейна, прогрессия Робсона, дверь Риндстрома, закон всемирного тяготения Ньютона. Много открытий названо в честь изобретателей.

— Но то были важные исторические фигуры, — заметил Юрий с невозмутимым лицом. — Гиганты человеческой науки.

— Значит, я в хорошей компании.

Джессика и Кандара рассмеялись. Каллум, стараясь сохранять молчаливое достоинство, игнорировал их, потягивая пиво.

Юрий через альтэго вызвал визуальные данные с внешних сенсоров «Моргана». И увидел «Спасение жизни» в окружении двадцати превосходящих его размерами крейсеров армады. Целый рой маленьких насекомоподобных суденышек прыгал по скале, прикрепляя к поверхности ковчега множество полусферических аппаратов. На заднем плане, в прекрасных полихроматических облаках туманности, искрились какие–то точки света. На миг он встревожился, что вернулось мерцание, но потом понял, что это — одна за другой — появляются звезды, чей свет преодолел наконец пустое пространство, бывшее недавно анклавом. И действительно, когда корабль–ковчег пролетел над экватором газового гиганта, Юрий увидел галактическое ядро, поднимающееся из–за планеты — точно самая громадная драгоценная луна вселенной.

За стойкой кафе начались перешептывания — там шла оживленная, хотя и неразборчивая, дискуссия. Юрий не стал оборачиваться, а вот Кандара удосужилась — и перегнулась через стол, тихонько пробормотав:

— Детишки вернулись из школы.

Соизволив все–таки оглянуться, Юрий увидел Деллиана в тесном кружке других молодых людей; спор их прекратился, как только они обнаружили, что на них смотрят. Несмотря на очевидные этнические различия, все они обладали своеобразным сходством — невысокие, широкоплечие: не олимпийцы, но бодибилдеры с избытком мышечной массы. Земные культуристы когда–то достигали такой формы посредством приема абсолютно незаконных препаратов.

— Присоединяйтесь к нам, — сказала ухмыляющаяся Кандара прежде, чем Юрий успел возразить. Хотя после стольких лет, проведенных впятером, новая компания — не такая уж плохая идея.

Взвод Деллиана и еще несколько их друзей торопливо подошли к столику.

— Это большая честь… — восторженно начал Джанк.

— Не надо. — Юрий предупреждающе поднял палец. — Просто не надо. И мы не святые. Отнюдь.

— Да, сэр.

Ладно, хоть так.

— Ну, и в каком же состоянии находится «Спасение»? — спросил Каллум.

— Под контролем, — ответил Деллиан. — Ирелла уничтожила единое сознание и позаботилась о жизнеобеспечении коконов. А мы убили много квинт.

— Да, — мрачно буркнул Урет. — Но, как мы знаем из засады на Ваяне, потребуются месяцы, чтобы выследить всех до последнего. Эти ковчеги — самые большие трехмерные лабиринты в галактике; внутри миллионы местечек, где можно спрятаться.

— Кому ты говоришь, — хмыкнула Джессика.

Урет вспыхнул.

Кандара подняла бокал с вином, пристально глядя на него.

— Значит, вы организуете охотничьи партии?

— Есть команды «морпехов», специализирующихся на отслеживании, — сказал Ксанте. — И дистанционки растягивают всеобъемлющую сенсорную сеть по всем помещениям и коридорам. Но мы установили график дежурств. Это держит нас в форме.

— Нам еще предстоит разбираться со всем этим большую часть полета, — сказал Джанк. — В прошлый раз мы перенесли все коконы в хабитат и быстренько смылись, но сейчас так не получится.

— В прошлый раз? — переспросил Юрий.

— Угу. Мы попали в засаду.

— Ясно. Мы знали, что оликсы совершают набеги на волну экспансии. Здесь есть еще пять кораблей, в которых хранятся человеческие коконы.

— И коконы тысяч других рас, — добавила Джессика. — Со слов андроидов Иреллы я поняла, что они все пойдут с нами?

— Подальше отсюда, да, — кивнул Деллиан. — Долетим до того конца червоточины, а там уж посмотрим, что делать. Ирелла говорит, мол, мы должны все поселиться неподалеку друг от друга, у соседних звезд, образовать что–то вроде великого межвидового альянса на тот случай, если оликсы вернутся.

— Смелый шаг, — заметил Юрий. — А что, если некоторые из этих видов еще безумнее оликсов?

— Пожалуйста, простите Юрия, — сказал Каллум. — Он всегда предполагает худшее.

Половина восхищенной аудитории энергично закивала:

— Мы знаем.

И Юрий впервые растерялся.

— Будет много работы, — сказал Деллиан. — Нужно всё о них разузнать. Но, хотя бы по статистике, найдутся те, кого бы мы хотели видеть своими соседями.

Каллум поднял кружку и в пару глотков расправился со своим пивом.

— Время покажет. А пока — какое пиво из будущего вы, парни, порекомендовали бы старшему поколению?

ИРЕЛЛА «Моргам»

Комплексная личность Иреллы наблюдала за кафе тридцать третьей палубы через сенсоры. Она все еще не встретилась со Святыми в своем изначальном теле, которое тихо сидело в официальной капитанской приемной вместе со своим клоном. Иммануээль потратил последний час, выращивая для нее этот клон в домене быстрого времени. Размерами домен едва ли сильно превосходил чан–матку. Вырастить биологическое тело на инициаторе было бы гораздо проще, но ей не хотелось дешевок. Это тело должно было быть совершенным во всех отношениях; он этого заслуживал.

Оба аспекта с волнением наблюдали за кораблями комплексов и аппаратами, устанавливающими проводники экзотической энергии на корпусах всех захваченных кораблей оликсов. Одновременно немалая доля ее внимания была сосредоточена на продвижении нейтронной звезды. Звезда находилась теперь всего в часе от короны. Широкие пылевые реки туманности втекали в нее, вспыхивая солнечными протуберанцами, ныряя в небытие черного горизонта. Впечатляющее, но зловещее зрелище.

— Не слишком быстро?

— Все идет по графику, — спокойно ответил Иммануээль.

— При условии, что ничего не сорвется. Не попадись в ловушку самонадеянности. Мы не оликсы. Нам нужно уходить немедля; можно закончить крепить проводники и попозже.

— Хорошо. Мы признаем твою точку зрения, создатель.

Ирелла не совсем поняла, что из этого следует. Иммануээль обращался к ней так только во время официальных речей.

— Я тебя чем–то обидела?

— Нет. К мнению создателя всегда нужно относиться с уважением — особенно если ты решила усовершенствоваться.

— Это не вполне усовершенствование. К такому я не готова.

— Понимаю. Я помню, как начинал процесс. Он требует значительной ментальной перенастройки.

— Да.

— Сейчас мы размещаем порталы.

Ирелла сосредоточила большинство аспектов напоступающей от армады информации. Еще одно преимущество того, что тебя много, — вполне можно оценить общую картину.

Вдалеке виднелся терминал червоточины, окруженный более чем тысячей ударных крейсеров комплексов. Преследователи, корабли Решения, сильно отстали. Большинство из них, кажется, даже снизили скорость. Точно сказать было трудно; миллиарды сенсорных «листьев», разбросанных червоточиной, только–только зарегистрировали их. Ирелла считала расстояние и удивилась:

— Как долго мы находились в анклаве?

— Вопрос относительный, и правильного ответа на него нет — тем более что полное сознание оликсов управляло временным потоком анклава.

— Конец червоточины находится в трех четвертях светового года отсюда. Мы, верно, проторчали там несколько месяцев.

— Да, но это означает, что ближайшие корабли Решения находятся почти в семи тысячах а. е. за червоточиной. Что дает нам преимущество.

— Определенно.

— Эвакуация начинается.

Перед каждым ковчегом открылись расширяющиеся порталы, залив корабли густым сапфировым светом. Личность Иреллы все еще оперировала нейростратой «Спасения жизни» — хотя и пользовалась огромным количеством защитных процедур и режимов на случай, если единое сознание оставило после себя какие–нибудь вирусы. Она отказалась от попыток активировать гравитонный двигатель. Целые секции его были выведены из эксплуатации, а компоненты загружены в оликсовский эквивалент дезинтеграционных реакторов, готовых к переработке массы. На некоторых кораблях–ковчегах постарше даже не имелось отсеков, где размещался бы двигатель; все они были перепрофилированы на содержание коконов.

Сейчас она могла только обеспечивать поставку энергии в огромные хранилища коконов, поддерживающие жизнь мозга более чем миллиарда человек. И эта ответственность была ей ненавистна.

Ударный крейсер занял позицию в километре перед кораблем–ковчегом. А сам портал двинулся назад, поглощая «Спасение жизни».

«Я так и не увижу, как упадет нейтронная звезда. Мы будем обгонять свет новой на всем пути до Земли. Жаль. Зрелище, верно, удивительное».

Оставшиеся ударные крейсеры и «Морган» проследовали в портал за «Спасением жизни». Ирелла бросила последний взгляд на изысканные облака туманности, обрамленные тонким голубым ободом. Как только все корабли прошли, Иммануээль деактивировал портал.

Ирелла отрегулировала поступающие с сенсоров «Моргана» данные. Вокруг «Спасения жизни» вырастала корона полыхающей межзвездной пыли: одинокие молекулы сталкивались с защитной границей ударного крейсера и распадались на элементарные частицы. В сотне тысяч километров впереди ждала открытая червоточина.

— Итак, за тобой осталось еще одно решение, — проговорил Иммануээль. — Ты скажешь ему?

Ирелла поднялась; ее изначальное тело и ее новый клон застыли лицом друг к другу.

— Не могу. Он заслуживает той жизни, которую нам обещали. Я не могу отказать ему в этом. Я люблю его.

Двадцатью семью палубами ниже, в одном из грузовых трюмов «Моргана», она собрала все свои аспекты–андроиды. Теперь она оставила их, чувствуя, как они каменеют, отключаются. Иммануээль принял сеть «Моргана», затем она передала ему контроль над «Спасением жизни».

И вот их осталось двое.

Точно у кого–то двоилось в глазах: эти два ее изображения, два ее аспекта были абсолютно идентичны, даже носили одну и ту же одежду.

«Потому что я не могу позволить себе быть с ним честной».

Из всех необъяснимых страхов, порожденных существованием в виде сонма аспектов комплекса, этот был самым острым.

В конце приемной открылся портал. Биофизическое тело Иммануээля прошло сквозь него, резко пригнувшись и дергая хвостом, чтобы сохранить равновесие.

— Мы готовы, — сказал он.

— Спасибо.

Она нежно обняла темное пятнистое тело.

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Да. Я должна. Он никогда не поймет. Не простит.

— Он может. Он любит тебя.

— Нет. Я знаю моего Дела. Его война теперь закончена. После всего, что он сделал, после всего, что случилось с ним, я не могу просить его о большем.

— А как насчет тебя? Ты этого заслуживаешь?

— Заслуживаю? Простота тут больше не применима. Я давно уже поняла, что, если ты в состоянии сделать выбор, значит, ты имеешь на это право.

— Ты воистину создатель.

Ирелла в своем настоящем теле расправила плечи и последовала за Иммануээлем в его корабельный центрекс. Разум ее раздвоился и разделился. Шагнув за светящийся край портала, она оглянулась и взмахнула рукой, прощаясь.

— Позаботься о нем.

Когда Ирелла вернулась в кафе, там шла настоящая вечеринка. Всем хотелось заглянуть в столовую и встретиться со Святыми, которые после почти правдоподобного сопротивления все–таки храбро согласились смириться со статусом кумиров. Звучали громкие разговоры — и еще более громкая латиноамериканская музыка.

Юрий все еще сидел за столом, с Джанком и Ксанте, между ними громоздилась куча липких рюмок и две пустые бутылки из–под водки — которая, видно, была такой холодной, что стекло все еще покрывала изморозь. Юрий разлил всем по новой из следующей бутылки, повествуя о какой–то героической миссии, которую некогда выполняли они с Кохаи, спасая мир от террористов, или революционеров, или безумных мечтателей. Твердость его руки произвела на Иреллу поистине глубокое впечатление — меж тем как Ксанте едва ли видел свою рюмку, не говоря уже о том, чтобы поднять ее.

Каллум вел очень серьезный разговор с Ованом о последнем (перед тем, как он покинул Землю) потрясающем сезоне «Донов» в шотландском первом дивизионе, а Кандара учила Урета и Фалара танцевать самбу — настоящую самбу — при дружной поддержке громогласной аудитории.

Деллиан увлеченно беседовал с Джессикой, глядя на тактический дисплей в окне. Ирелла обняла его сзади, привычно положив голову ему на плечо.

— Ну, привет.

— Наконец–то! — радостно воскликнул он и поцеловал ее. — А я все гадаю, куда ты подевалась.

— Времечко было напряженное.

— Да! — Улыбка его поблекла. — А Тиллиана и Элличи?

— Живы. Мы омолодим их тела, так же как восстановили всех на «Калибаре».

— Здорово!

— Их тела, Дел. Их тела восстановятся. Но от них самих мало что осталось.

Он уныло кивнул:

— Верно.

Ирелла улыбнулась Джессике, которая бросила на нее оценивающий взгляд.

«Как будто она знает».

— Рада встрече.

— Взаимно. И спасибо.

— Я должна спросить: вы знали про это, когда прибыли на Землю? Думали, что мы будем теми, кто победит оликсов?

— Ничего определенного. Но я была уверена.

— Ясно. Что ж, и вот мы здесь.

— И что же будет дальше?

Ирелла указала на окно и вызвала визуальное изображение терминала червоточины. Корабли–ковчеги один за другим ныряли в открытую горловину.

— Примерно через три минуты мы тоже войдем туда, а четырьмя годами позже выйдем у небольшой звезды, бывшей сенсорной станции оликсов. Бывшей — потому что армада позаботилась об этом. А потом — долгий путь в десять тысяч световых лет к Земле.

— Так просто — на словах.

— Вы были там — на Земле, в смысле. Мы — нет.

— Когда я покидала ее, она была в ужасном состоянии. Планету потребуется восстанавливать.

— Мы на это способны, — выпалила Ирелла. — У нас есть опыт терраформирования многих миров. Мы можем восстановить Землю. Энсли всегда смеялся надо мной, когда я говорила что–то подобное.

Джессика подняла высокий бокал с коктейлем:

— Похоже на него.

— Да.

— Осталось еще много оликсов. Вам это известно, не так ли? Их корабли и промышленные станции здесь, но их заставы разбросаны по всей галактике. Еще ничего не кончено. Я как–то переговорила с единым сознанием «Спасения жизни», когда мы прибыли к этой звезде, и оно думало, что я сижу внутри «Еретика–мстителя» — как раз перед тем, как корабли Избавления его взорвали. Я ощутила его фанатизм.

— Знаю. Но уничтожение анклава — начало конца. Для них.

— Надеюсь, — ответила Джессика.

— Отсчет пошел. Все эти корабли армады, охраняющие терминал червоточины, — они вот–вот укроются.

— Укроются?

— Как только последний корабль–ковчег окажется в безопасности внутри червоточины, комплексные люди захлопнут ее точно так же, как сделало «Спасение жизни», когда вы вынудили его бежать с Земли. И тогда эти укрытые боевые корабли тихонько вернутся и начнут выслеживать корабли Решения. Оликсы не смогут оставаться здесь. Их звезда станет новой, может быть, даже сверхновой — а может, как знать, и черной дырой. Им придется уйти, чтобы выжить. И они отправятся к своим аванпостам. Наши боевые корабли последуют за ними. И, оказавшись в световых годах от какого–либо места, нанесут удар.

— Черт побери, — пробормотала Джессика. — Комплексные люди сделают это?

— Да. Их аспекты будут делиться и множиться; они к этому готовы. Защитить невинных этой галактики, чтобы их история не оборвалась.

— Этим и собираются заниматься люди?

— Вы, неаны, тоже это делали. Пассивно, придя на Землю. Мы не пассивны.

— Я человек, — горько сказала Джессика. — Как я всегда говорю: такая же, как ты.

Ирелла прищурилась, изучая ее:

— Конечно.

— Это будет что–то особенное: галактика с тысячами разных видов, контактирующих друг с другом. Какой контраст с изоляцией и одиночеством, которые длились для нас последние два с половиной миллиона лет.

— Да! Мы можем установить порталы и червоточины, чтобы снова связать все звезды, как сделала «Связь», только в гигантских масштабах. Кольцо станций по всей галактике, чтобы путешествовать среди всех рас и культур и просто… жить.

— Ты мечтатель, Ирелла.

Она крепче обняла Деллиана и улыбнулась ему:

— Меня уже обвиняли в этом.

Деллиан поцеловал ее.

— Да ладно. Уже почти время.

Веселье приостановилось. Все столпились у окон, наблюдая за приближением «Моргана» к червоточине. Руки со стаканами и рюмками замерли в предвкушении.

— Как Хогманай^[23], — радостно выдохнул Каллум.

Ирелла, нахмурившись, оглянулась на Джессику. Откуда она знает, что крестовый поход оликсов начался два с половиной миллиона лет назад?

Кто–то начал обратный отсчет. Ирелла временно отложила вопрос и поспешно схватила стакан. Впереди них «Спасение жизни» скользнуло в червоточину, и тьма поглотила ковчег. На корпусе «Моргана» поднялись проводники отрицательной энергии.

— Три. Два. Один!

Червоточина объяла их, и окна погасли. Грянули аплодисменты; последовало празднование — исступленное и попойка — грандиозная. Ирелла удостоверилась в том, что перецеловала всех присутствующих в кафе, а потом принялась танцевать, смеясь над Деллианом, чей энтузиазм сильно превосходил грацию. Закончили они тем, что просто стояли, чуть покачиваясь, крепко вцепившись друг в друга, среди буйной танцующей толпы.

А потом, когда музыка стала медленной, а повсюду распростерлись пресытившиеся тела, она наклонилась и поцеловала его как следует.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Я не хочу жить без тебя.

И заплакала.

Ее прекрасный Деллиан улыбнулся ей — такой же восторженный и обожающий, как и тогда, когда им обоим было по пять лет.

— Глупышка, — сказал он и пальцем смахнул ее слезы. — Ничто не может разлучить нас. Мы заживем чудной жизнью в галактике, которую создала ты.

Ее мысли на миг — краткий, кратчайший миг — скользнули к другому аспекту, тому, который она оставила сопровождать Иммануээля, тому, кто завершит ее искания.

«Потому что если не можешь доверять себе, то кому ты можешь доверять?»

— Теперь мы вместе, — сказала она любимому. — Навсегда.

ОБРАТНЫЙ ПОЛЕТ «Морган»

У «Моргана» не было настоящих иллюминаторов, таких, через которые можно смотреть. Ну естественно — это ведь военный корабль, спроектированный так, чтобы выдерживать ядерные взрывы, толчки на сверхсветовых скоростях и интенсивные удары энергетических лучей. Но во время путешествия домой все поняли, что им хотелось бы видеть мир–легенду, а не просто его проекцию, пускай и в отличном разрешении. Поэтому, когда армада вышла из червоточины у звезды L-класса, бывшей сенсорной станции оликсов, пользуясь передышкой, произвели небольшую реконструкцию. Теперь над гладким корпусом возвышалась полусфера прозрачного пузыря — как будто на теле корабля вздулся огромный волдырь.

Кандара дождалась, когда схлынет первый поток «туристов», насытившихся видом жуткого льдисто–голубого гиганта, и только тогда решилась взглянуть сама. Обсервационный салон выглядел по–спартански в сравнении с остальными помещениями звездолета с их текстурированными поверхностями. Можно было даже усомниться, что ты находишься внутри корабля. Купол был оптически безупречен, абсолютно невидим — если только мерцание звезды не падало на него под острым углом, создавая ничтожно малый дифракционный ореол. Все нормальные чувства говорили, что ты стоишь на фюзеляже, открытая всему космосу.

Корабли армады и «приписанные» к ним ковчеги оликсов двигались по орбите одинокого ледяного гиганта звезды — тысячи световых точек образовывали тонкое кольцо в миллионе километров над холодным облачным ландшафтом. Кандара смотрела на мутные медленные ураганы кристаллов аммония, заторможенно кружащие высоко–высоко над ее головой, иногда озаряемые вспышками молний. Только сейчас она начала осознавать масштаб. Некоторые из этих вихрей размером превосходили Южную Америку, а значит, вращались они не так уж и лениво. Что же касается энергии каждой молнии…

Она услышала приближающиеся шаги: кто–то намеренно давал знать о своем присутствии. Кто–то, кто знал, что к ней не стоит подкрадываться.

— Привет, Юрий.

Она почти не видела своих коллег-Святых во время обратного путешествия по червоточине; и не то чтобы они тоже искали ее общества. Долгожданный отдых друг от друга…

Благодаря медленному течению времени на «Моргане» дорога заняла всего неделю. Большую часть ее Кандара провела со взводом Деллиана — славными ребятами, которые впервые в жизни начали по–настоящему расслабляться. Как и она, они не знали, что, черт возьми, им теперь делать, а значит, стали для нее родственными душами.

— Прекрасный вид. — Юрий встал рядом с ней.

— Не совсем, но я впервые за десять тысяч лет увидела наружный мир. Перед полетом мы так долго торчали на станции Круз, а потом вся визуальная информация подавалась датчиками на нейронный интерфейс. Этот смотровой купол — анахронизм; сенсоры обеспечивают гораздо лучший обзор с более высоким разрешением. Но, Мария, это же настоящее. Это успокаивает меня.

— Да, такое количество кораблей расставляет всё по своим местам, верно?

Кандара кивнула, переведя взгляд на растянутую петлю светящихся точек, надежно захлестнувшую ледяной гигант. Ближайшая была и самой большой: само «Спасение жизни». И Кандара испытывала по этому поводу смешанные чувства.

— Да. Вот мы и снова на парковочной орбите рядом с этим ублюдком. Так и не освободились от него, а?

— Необходимый шаг в путешествии. Я разговаривал с Иммануээлем и Иреллой. Возникли некоторые споры о том, что нам делать дальше.

— Я думала, все уже решено. Мы же возвращаемся на Землю, не так ли?

— Так. До того как армада ушла, комплексы отправили туда несколько кораблей с червоточинами. И еще несколько летит сейчас к заселенным первоначально звездам.

— Где–то в твоих словах явно прячется «но», Юрий.

— Комплексные люди составили опись всех приведенных сюда кораблей–ковчегов и кораблей Гостеприимства. На них шесть тысяч четыреста двадцать три инопланетные расы в различных видах стазиса.

— В различных видах?

— Да. Один, например, это невылупившиеся яйца — миллионы яиц. Из–за эллиптической орбиты их год составлял сорок пять земных лет; таким образом каждое поколение жило около тридцати лет, а с наступлением зимы умирало, предварительно отложив яйца. Все, что нужно было сделать оликсам, — это явиться с началом зимы и забрать эти яйца.

— Звучит… странно. Как они вообще изобрели радио за тридцать лет?

— Природа, оказывается, весьма аккуратна. Очевидно, яичный желток — это своего рода химическая память, отпечаток взрослого мозга. В процессе роста эмбрионы впитывают его. Так что, вылупившись, они просто перебираются в построенные их предками здания, обладая всеми знаниями насчет того, как все работает. Разбираются они и в науке — и продолжают исследования.

— Ладно, соглашусь: это аккуратно.

— Есть там и раса хладнокровных, которую оликсы буквально заморозили в жидком азоте при экстремальном давлении. Еще одни…

— Спасибо, Юрий, я не нуждаюсь в кратком описании всех шести тысяч видов. О чем же спор?

— Нужно решить, куда их всех отправить.

— Ага.

— Звездолетам потребуется десять тысяч лет, чтобы достичь Земли, так что время принять решение у нас, очевидно, есть.

— Теперь поняла. Нам нужно оценить каждую расу и определить, кого мы хотим видеть своими соседями. О, догадываюсь, такой уровень технологий нам тоже доступен?

— Верно. Некоторые могут быть настроены враждебно. Нужно проявить осторожность. В таком случае мы не выведем их из стазиса, пока не восстановим человеческое общество.

— Потому что и у них было бы десять тысяч лет на то, чтобы развить собственные технологии…

— Да.

— Что ж, в этом есть смысл. В конце концов, еще сотня лет — и человечество, вероятно, сумело бы справиться с оликсами. И кто же будет проводить все эти вычисления и оценки?

Юрий скромно пожал плечами:

— Иммануээль полагает, что этим не должны заниматься только комплексы. Соберется совет, в него войдут оживленные люди с разных ковчегов и из разных эпох. Ирелла, конечно. И Джессика вполне способна привнести новую достойную точку зрения.

— Совет? Кажется, ты говоришь о бюрократии?

— Я нахожу это весьма обнадеживающим. Даже комплексы, столкнувшись с проблемой, инстинктивно создают комитет.

— И ты, конечно, тоже поучаствуешь?

— Меня попросили. Как–никак, я жизнь положил на службу безопасности. Как и ты.

— Что? О нет. Нет. На это я не подписывалась. Я свою роль уже сыграла.

— И тем заработала себе репутацию святой Кандары. Знаешь же, ни один план сражения не выдерживает контакта с врагом. Кроме того, чем вообще ты собиралась заниматься следующие десять тысяч лет?

— Это время я планировала провести в домене с исключительно медленным течением времени.

Губы Юрия дрогнули, сложившись в улыбку.

— Святой Каллум уже согласился.

— Матерь Мария, ты меня удивил. А Ирелла? Ты сказал, она тоже в комитете?

— Да. — Юрий бросил на нее проницательный взгляд. — А что? Ты ей не доверяешь?

— Естественно, доверяю.

— Вот такие инстинкты и нужны нам в комитете.

— Это не инстинкт, это…

— Предубеждение?

— Да пошел ты. Но ты заметил, что все, что предсказывает Ирелла, неизбежно случается?

— Потому что она умна.

— Как и комплексные люди.

— Они в некотором роде благоговеют перед ней, что меня немного тревожит. Было бы хорошо, если бы среди нас был кто–то вроде тебя, чтобы служить ей противовесом.

— Ох, Мария.

— Отлично. Первая встреча — через два дня. Ознакомься пока со списком видов.

— Ты полагаешь, я выучу все шесть тысяч четыреста рас за сорок восемь часов?

— Они предварительно сгруппированы по категориям. Но, полагаю, первый десяток сессий мы проведем, обсуждая, что делать с теми, кого мы не желаем видеть в соседней звездной системе.

— Конечно.

— Потом мы должны решить, какую человеческую культуру мы хотим создать, когда вернемся на Землю. С той мощью, что дают нам технологии комплексов, должны быть какие–то ограничения на индивидуальное пользование.

Кандара уставилась на него, не рискуя заговорить и, как всегда, размышляя, насколько эффективно работает ее железа.

— Верно, — фыркнула она наконец.

— Ну подумай, кому еще можно это доверить? Мы же, как–никак, Святые.

ЛОНДОН Далекое будущее

Придя в сознание, Горацио закричал — и кричал, и кричал, и кричал. Тело его боролось с ловчими змеями, вторгшимися в него, руки и ноги бешено дергались, и какие–то полосы белой ткани развевались вокруг, как паруса застигнутого бурей корабля. Но даже его исступленный, перепуганный разум в конце концов осознал, что что–то тут не так. Боли не было. Он перестал метаться и впервые по–настоящему увидел, где он и что с ним. Он лежал, завернутый в свежую белую простыню из чистого хлопка, на большой круглой кровати, мягко прогибающейся под ним, не давая упасть. У кровати стояли двое в стильных зеленых туниках, наводящих на мысли о медицинских халатах. На их лицах читалось сочувствие.

— Ну вот, — сказал один, успокаивающе улыбаясь. — Все закончилось. Никаких ловчих змей нет. Ты выздоравливаешь. И все у тебя хорошо. Просто попытайся успокоиться. Не торопись, времени у нас предостаточно. Мы здесь, чтобы помочь.

Что–то в его тоне разъярило Горацио; медик старался внушить уверенность, голос его звучал слишком покровительственно.

«Тебе не помешало бы подучиться эмпатии».

И Горацио хрипло рассмеялся, поскольку обижаться на того, кто спас тебя от оликсов, было настолько глупо, насколько это вообще возможно. Так что он действительно успокоился и отдышался.

— Что случилось?

Снова улыбка — не вполне искренняя.

— Тебя извлекли из кокона и вернули в тело.

— Э… — Должно быть, Гвендолин нарушила правила и отправила агентов службы безопасности отбить его у ловчих змей. Рискованно, конечно, но клиники неотложной помощи здесь, на Пасобле, самые лучшие. — Где Гвендолин?

Медики переглянулись.

— Подобная дезориентация — дело обычное. Я предлагаю воспользоваться моментом и подготовиться к нашим объяснениям. Но все будет хорошо, подчеркиваю — хорошо.

— Я не дезориентирован, — с угрозой заявил Горацио и поднял руки — нет, не для того, чтобы сжать кулаки. Нет. Он уставился на свою кожу. Молодую кожу. Испуганно вскрикнув, он сел и потянул простыню, обнажая тело. Идеальное тело — стройное, мускулистое, способное на быстрые уверенные движения — и никакой боли в суставах. Тело из ностальгических воспоминаний — то, которое он привык видеть в зеркале в лучшие дни своей поздней юности.

— Что? Что?

— Спокойнее.

— Не надо, черт возьми, меня опекать! — взревел он. — Где я? Что произошло?

— Ладно. Если в двух словах, оликсы превратили тебя в кокон. Потом, много позже, тебя спасли. Теперь ты вновь в системе Сол, в хабитате на орбите Земли. Сейчас идет масштабная операция по восстановлению биосферы, поврежденной в результате осады оликсов. Когда мы вернулись, на нашей дорогой родной планете царил новый ледниковый период, но наши геотехники полагают, что им удалось инициировать самоподдерживающуюся инверсию.

— Гвендолин, — прошептал он.

— Извини, но мы не обладаем никакой информацией о тебе. Мы даже не знаем, как тебя зовут.

— Горацио. Я Горацио Сеймур. Я жил в Лондоне. Вплоть до того дня, когда оликсы вернулись.

— Ты молодец, Горацио. Похоже, твои воспоминания интегрировались. Можешь сказать, кто эта Гвендолин?

— Моя жена.

— Прекрасно. У нас есть для тебя хорошие новости. Мы создали агентство по розыску и воссоединению семей. Если ты сообщишь нам подробности, мы сможем сказать тебе, получила ли она новое тело или все еще… ожидает процесса восстановления.

— Она… — Он вновь откинулся на кровать. — Она была на Пасобле, когда вернулись оликсы.

— О. Мне жаль, но тогда ее не может быть ни на одном из кораблей оликсов, возвращенных армадой. Пасобла успешно покинула Дельту Павлина, став частью исхода.

— Значит, она спаслась?

— Да.

— Сколько прошло времени? — тихо спросил он.

— Много. Анклав оликсов — их родная звезда — находился довольно далеко от Земли.

— Просто скажи, черт возьми. Сколько?

— Примерно двадцать тысяч лет.

Горацио хотелось взвыть, заорать, что они ошиблись, или он ослышался, или… Но он знал, что все именно так. Двадцать тысяч лет. На глаза навернулись слезы, и он не смог остановить их.

НЬЮ-ЙОРК Далекое будущее

Через десять лет после возвращения звездолета к Сол они четверо наконец–то спустились на родную планету, чтобы посетить то, что когда–то было Центральным парком Нью–Йорка — и будет им снова. Земля была болотистой — и немудрено, ведь еще семнадцать месяцев назад ее покрывало море, — поэтому они держались временной дорожки, проложенной точно по линии аллеи, и шли молча. По обе стороны от них армия тестообразных белых синтетических биоформ, напоминающих гусениц размером с белку, прокладывала себе путь сквозь соленую грязь, накапливая соли и другие нежелательные океанические минералы в раздутых фильтрах–желудках, оставляя за собой очищенную землю. Между ними сновали дистанционки помельче, более механизированные, изучая старые пни, открывшиеся после осушения Манхэттена, собирая образцы и анализируя древесину, готовясь по завершении ландшафтных работ засадить парк точь–в–точь такими же видами.

Добравшись до усеянного красными кирпичами склона, бывшего когда–то террасой Бетесда, они остановились и посмотрели на север. К холодному лазурному небу тянулись похожие на скелеты каркасы новых зданий. Далекие, километровой высоты башни вдоль реки Гарлем были уже возведены и заселены первой партией возрожденных жителей Нью–Йорка; остальная часть города еще отстраивалась, продвигаясь на юг квартал за кварталом.

Джессика ощущала странную ностальгию — и гордость.

«Я помогла этим людям. Я сделала свою работу. Теперь я могу наконец жить с ними».

Конечно, восстановление Нью–Йорка — непростая задача. Настоящий вызов. Едва пройдя процедуру восстановления жизни, ну и после надлежащей терапии, конечно, его старые обитатели начали делать то, что у них получалось лучше всего: громко спорить. Об уровнях подлинности, о том, что воссоздать, а что предать истории. Удивительное число людей хотело чего–то радикально нового, заявляя, что они должны смотреть в будущее, а некоторым, прошедшим долгий и трудный путь к принятию своего нового существования, вообще было все равно.

Она потерла замерзшие руки, жалея о том, что не надела куртку потеплее. Стояла середина августа, но ветра, дующие с ледников, покрывших Великие озера, делали здешнее лето как нельзя более северным. Впрочем, льды уже отступали, оставляя за собой совершенно иную географию.

Каллум и Юрий оба прошли процесс полного омоложения, аналогичный процедуре восстановления из коконов, которая сама по себе являлась наследием биотехнологий неан, принесенных на Землю так много лет назад. Джессика лишь печально усмехнулась тщеславию, порожденному ее даром. А вот Кандара, как ни удивительно, не вернулась к вечным двадцати, как мальчики. Кажется, ее устраивали биологические сорок — со всей их физической привлекательностью и энергетикой вождя племени в придачу. Помогало и то, что каждый на планете знал, кто она, благодаря легенде о Святых, а теперь и ее роли посредника в Оценочной комиссии по инопланетянам, основанной Парламентом Альянса. Люди на улицах останавливались, глядя на нее с нервным благоговением, как будто она могла изгнать их на другой конец галактики, как сделала с огромным количеством инопланетных рас.

«Интересно, а со мной она могла бы так поступить?»

Джессика не призналась в этом своим друзьям — и уж точно не откровенничала с Кандарой, — но после уничтожения анклава оликсов она чувствовала себя куда более… осведомленной. В ее сознании появились сведения, которых — она точно знала — там прежде не было. Не какая–то там массивная загрузка, вызванная успехом Последнего Удара, но информированность о фактах, неведомых ей раньше.

«Так что, возможно, Кандара была все это время права, и в глубине моего подсознания скрывается какая–то управляющая программа неан. А может, я просто становлюсь таким же параноиком, как обычные люди».

— Хорошо выглядишь, — сказала Джессика Кандаре. — Периферии всё еще при тебе?

Кандара бросила на нее высокомерный взгляд.

— Да, плюс еще парочка разработок. Уверена, комплексные ребята проделывают отличную работу, взрывая все уцелевшее дерьмо оликсов, но кому ж хочется рисковать.

— Они никогда больше не приблизятся к нам, — сказал Юрий. — Людьми заселены сорок две планеты. Еще полторы тысячи звездных систем выделено Альянсу, и еще три тысячи выбраны для потенциального биоформирования. Вот это я называю надежной границей.

— Хотел сказать — буферной зоной?

Кандара ухмыльнулась.

— Эти звезды могут быть частью Альянса, — заметил Каллум, — но, полностью биоформированные, они будут принадлежать инопланетянам. Не думаешь, что мы окажемся в клетке?

— Старая добрая паранойя Каллума, которую все мы знаем и любим.

— Наши червоточины и порталы охватывают почти половину галактики, — сказала Кандара. — Мы никогда и ни за что не окажемся «в клетке». Перестань мыслить в терминах докосмической эры.

— Новости фронтира, — объявила Джессика. — За последние шесть месяцев с нами установили контакт еще восемь групп хабитатов.

— Знаю, — кивнул Юрий.

— Конечно, знаешь, — насмешливо отсалютовал Каллум. — Генерал–адъютант, сэр.

— Эй, это моя головная боль, — парировал Юрий. — Мы должны дать оценку созданной ими культуре. Эмилья добилась слишком уж большого успеха со своим отколовшимся неолибертарианским движением. Там попадаются очень странные идеи насчет того, как именно должны жить люди.

— Что ж, давайте просто возблагодарим Марию за то, что она тебя сейчас не слышит, — хмыкнула Кандара.

— Могло быть и хуже, — заметил Каллум. — Вспомните Джукуар.

Даже Джессика содрогнулась при упоминании о прошлогоднем кризисе — первых квазивоенных действиях, которые Альянс вынужден был предпринять против одного из своих.

— Мария! — рявкнула вконец разозленная Кандара, яростно уставившись на Каллума. — Одна ошибка — из трех тысяч оценок! Одна!

— Я ж не в порядке критики, — пробормотал Каллум.

— Откуда моей команде было знать, что взрослые особи способны производить подвиды? Первая группа с Джукуара, которую мы возродили, согласилась со всеми дипломатическими нормами Альянса, со всеми статьями о ненападении. Обязывающими статьями! Не стоило им создавать касту солдат.

— Скорпионы, — сказал Юрий.

— Что?

— Вам всем известна эта нравоучительная история. Скорпионы делают то, что делают, потому что они такие, какие они есть. В семьях джукуаров есть солдаты, потому что такова их природа.

— Ну, хорошо, теперь мы об этом знаем, — вздохнул Каллум.

— Нельзя их винить.

— Проанализировать генетический код джукуаров настолько, чтобы он показал, что они обладают способностью к селективному размножению подвидов, было бы феноменально сложно, — сказал Каллум. — У нас и так достаточно проблем с биоформированием миров для инопланетян, чья биохимия хотя бы немного отлична от нашей. Нам приходится синтезировать организмы с нуля, чтобы обеспечить их необходимыми питательными веществами.

Кандара задумчиво посмотрела на Джессику:

— Было бы неплохо, если бы нам кто–нибудь помог. Неаны никак не проявились?

— Нет, — ответила Джессика. — Пока нет, во всяком случае. Но они проявятся. Однажды.

— Что ж, они наверняка знают, что мы сделали, — сказала Кандара. — Каждая планета, которую заселили люди в этом нашем безумном Альянсе, громогласно транслирует свои мнения на всю галактику. Даже старый Солнет на этом фоне выглядит вполне вменяемым. Сейчас мы воистину живем в эпоху постпарадокса Ферми^[24].

Каллум хихикнул:

— Столько интриг, столько политиков, требующих демократического голосования. Ему бы это понравилось, знаете ли.

— Да, — согласилась Кандара. — Понравилось бы.

— Чертовски верно, — сказал Юрий. — Он был вашингтонцем до мозга костей.

— Воистину. — Джессика огляделась. На юге, вдоль разметки для Западной Пятьдесят девятой улицы, в ледяной черный ил уже погрузились первые фундаменты, потеснив старые бетонные сваи. Карбоновые брусья тянулись вверх — их с впечатляющей скоростью устанавливали строительные дистанционки–гендесы. — Помните, как мы были там наверху? На крыше башни «Связи», смотрели сверху вниз на людей, молящихся на этой террасе?

— Рождение потрясающей идеи каллумитов, — фыркнула Кандара.

— Ох, черт возьми, ты когда–нибудь прекратишь?

Джессика рассмеялась:

— Эти ракеты выиграли войну.

— Поэтому мы здесь? — спросил Каллум.

— Нет, — ответила Джессика. — Мы здесь, чтобы вспомнить его. Потому что никто другой этого не сделает.

— Он один из нас. Святой, — возразила Кандара. — Никто никогда не забудет любого из нас. Мария, могла ли я когда–нибудь такое подумать!

— Но они не знали его — так, как знают нас. Мы четверо — практически единственное здешнее правительство.

— Мы и Ирелла, — мрачно добавила Кандара. — Если мы Святые, то она — гребаный ангел для всей галактики.

Каллум робко кивнул.

— Как думаете, может, нам воздвигнуть мемориал?

— Ну нет, — отрезал Юрий. — Ему бы это не понравилось. Он был призраком, внедренным агентом. Он жил в тени. Он жил ради тени.

— Достаточно того, что мы будем приходить сюда и вспоминать о нем, — сказала Кандара. — Не каждый год, это было бы сентиментально, и я не зажигаю свечи и все такое. Но мы будем приходить, когда сможем. Он бы как минимум жутко радовался, что эти приходы причиняют нам неудобства.

Юрий улыбнулся:

— Так выпьем за неудобства, святой Алик Манди, с благодарностью от освобожденной тобой галактики.

ИРЕЛЛА-2 Лондон

Ирелла любила снег. Даже прожив на Земле два года, она все еще наслаждалась выходом на улицу, когда белые хлопья волшебно падают с неба. Поэтому она и настояла на том, чтобы их дом находился на северной окраине Лондона, откуда открывался панорамный вид на субарктический ландшафт. В своем новом воплощении древняя столица представляла собой совокупность уютных деревень, призванных обеспечить обитателям сплоченное сообщество, необходимое для выздоравливающих. Несмотря на то что теперь они были благословлены идеальными телами и не знающей дефицита межзвездной цивилизацией, люди продолжали страдать от шока и слишком резкого перехода от вторжения к новым временам.

Деревня, в которой они поселились, называлась Лавандовый Холм и состояла либо из уединенных хижин, как у них, либо из длинных каменных зданий в аутентичном георгианском стиле. Причудливая архитектура вызывала у нее смех, но обладала определенной элегантностью, и это соответствовало тому образу Лондона, который сложился в ее голове.

Стоя перед эркером, она смотрела, как с сонного серого неба исчезает дневной свет. Снаружи изгибалась широкая улица, озаренная неяркими фонарями, скрытыми среди высоких елей. Центральная дорожка была расчищена от снега, но повсюду вокруг лежал толстый, сантиметров в тридцать, слой утрамбованного наста, а ветви деревьев и кустарников совсем обледенели. Осень и зима длились тут не меньше семи месяцев, да и весна часто запаздывала. Все ходили, кутаясь в толстые пальто и длинные шарфы, и постоянно жаловались на холод. А Ирелла, выросшая в тропиках, наслаждалась снегом и льдом, замерзшими озерами и заиндевелыми деревьями. Она как будто жила в романтической зимней стране чудес. Единственным ее разочарованием было то, что они находятся слишком далеко на юге, чтобы видеть ледник, покрывший большую часть Северной Англии.

Деллиан не разделял этого мнения. Нет, он никогда не жаловался. Но она знала.

Кто–то осторожно шел по центральной дорожке, проверяя каждое здание. Потом остановился перед их домиком, глядя на него снизу вверх. Ирелла воспользовалась прямым слиянием с горсетью, чтобы получить основную информацию о незнакомце. Его звали Горацио Сеймур. Согласно досье, он был жителем Лондона, захваченным в две тысячи двадцать шестом, получившим новое тело пару лет назад и ныне работающим психотерапевтом, специализирующимся на недавно восстановленных детях — то есть самых трудных случаях.

Она увидела, как он огляделся, потом толкнул железные ворота и двинулся к их крыльцу.

— У нас гость, — крикнула она.

Деллиан отвел взгляд от горящего в центре комнаты подвесного камина. Скандинавский дизайн: металлическое блюдо с медной крышкой, укрепленное под железным дымоходом. Она обзавелась им больше из эстетических, чем из практических соображений, но камин этот давал на удивление много тепла. Конечно, дрова, которые заталкивал в него Деллиан, не были настоящим деревом; эти цилиндрики представляли собой самоокисляющуюся горелку, не выделяющую углекислого газа. Как–никак, никто не хотел нарушить хрупкое равновесие, установившееся в земном климате теперь, когда ледниковый период вынужденно отступил.

Деллиан поправил кочергой «дрова» — делая при этом такие выпады, как будто ему приходится фехтовать с более опытным противником.

— Кто?

— Я его не знаю.

— Святые!

Из камина вырвался сноп искр, они запрыгали по полированному паркету, и Деллиан кинулся их топтать.

Сенсор на двери прислал вежливое уведомление о появлении гостя.

— Пойду выясню.

Проходя мимо него, Ирелла сдержалась, не нахмурилась. Деллиан, как обычно, был в форме констебля, что не слишком гостеприимно, но, если бы она указала на это, возник бы спор, переходящий в ссору. Опять.

Ирелла открыла дверь — и невольно приветливо улыбнулась Горацио Сеймуру. Он был весьма привлекателен и выше Деллиана, но дело не только в этом; просто его присутствие отчего–то рождало в душе спокойствие. Что ж, такой человек идеально подходит для помощи измученным проблемами детям.

«Жаль только, что сам он выглядит таким встревоженным».

— Искренне прошу прощения за вторжение, — сразу сказал Горацио, — но я ищу свою жену, и вы единственный человек на Земле, который может мне помочь.

Ирелла замялась:

— Боюсь, я всего лишь внештатный советник Оценочного комитета Альянса, — сказала она. — У меня нет официального статуса. И в любом случае для этого есть агентство по розыску семьи.

— Нет, мне не нужно ее разыскивать. Я уже знаю, где она.

— И где? — автоматически спросила она.

— В Убежище.

— Вам лучше войти.

Они устроились на длинном диване лицом к камину: Ирелла с Деллианом — уютно, поближе к огню, Горацио — на дальнем конце, скованный, напряженный, не обращающий внимания на чай дарджилинг, налитый ему дистанционкой.

— Если вы были в коконе с две тысячи двадцать шестого, откуда вы знаете, что ваша жена в Убежище? — спросила Ирелла.

— Гвендолин была в Пасобле, когда появились оликсы. Они покинули Дельту Павлина через портал, войдя во флотилию исхода. Они основали цепочку миров поколений.

Ирелла почувствовала, как напряглась рука Дела, сжимающая ее руку, при упоминании о Пасобле.

— Эмилья и Энсли тоже из этого хабитата исхода, — сказал он.

— Да.

— Подождите… — Слияние извлекло из архива целую охапку файлов. — Гвендолин Зангари? Она была вашей женой? Вы — отец Луи? Ассистента святого Юрия? Луи, укравшего узел запутывания в Солт–Лейк–Сити?

Горацио кивнул:

— Да, это она. И мой мальчик.

— Оликсы однажды уже похищали вас, задолго до вторжения. А Юрий нашел.

— Да.

— Вы и сами практически святой, — восхищенно пробормотал Деллиан.

— Едва ли, — ответил Горацио. — После восстановления я только и делал, что просматривал файлы. Существуют десятки тысяч общедоступных записей. Но при помощи фильтров мне удалось выстроить стратегию. Ключ к ней — Лоло Мод.

— Боевой корабль Фабрики?

— Да. Видите ли, я знал и Лоло, еще во времена Блиц-2.

— Вы шутите!

— Нет. Оне часто приходило на общественную кухню, которой я помогал управлять.

— Погодите! Если вы знали Лоло, то, должно быть, встречались и с парнем омни, Олли. Олли Хеслопом?

Горацио нахмурился.

— Не думаю. Парнем Лоло был Дэвис Мохан.

Ирелла облегченно усмехнулась:

— Это вымышленное имя Олли. Во время Блиц-2 он был в бегах.

— О. Ясно.

— Простите. Это просто… ну, вы — живая история, понимаете? Мы учили все это в школе, когда проходили Святых.

— Понятно. Но суть в том, что Лоло, очевидно, добралось до Фабрики. И стало там боевым кораблем, как Энсли.

— Я знаю. Мы поймали сигнал Лоло на «Моргане».

Горацио подался вперед, его нетерпение перевесило опасения:

— Когда я узнал о Лоло, я проверил записи «Моргана». Энсли кое–что сказал вам.

— Его внучка! — воскликнула Ирелла и улыбнулась Деллиану: — Помнишь? Энсли сказал, что, когда альянс Фабрики распался, его внучка присоединилась к материнскому кораблю Като, чтобы основать Убежище.

— Это Гвендолин, — выдохнул Горацио.

— Конечно. Он сказал, что она была там, когда он перенес свое сознание в боевой корабль. — Восторг ее угас. — Извините, Горацио. Вы правы, Гвендолин, должно быть, в Убежище. Но…

— Его недаром назвали так, — твердо сказал Деллиан. — В лучшем случае оно спрятано между звезд, как и обиталище неан. В месте, которое оликсы никогда не найдут. И никто не найдет.

— Но никто и не ищет, — возразил Горацио. — По–настоящему — нет. А вы, Ирелла, величайший эксперт в этом.

— Это было просто хобби, вот и всё. Я получала доступ к имеющимся файлам, в основном это были просто рассказы. Никаких достоверных фактов — ни единого. Все сведения об Убежище обрываются на том, как корабль Като отправился его строить; люди, улетевшие с ними, очень тщательно удалили всю информацию. С тех пор всё, что у нас есть, — воспоминания из вторых рук, ставшие нашими легендами. Я могу дать вам список всего, что нашла, и вы тоже получите доступ к этим файлам.

— Мы можем сделать много больше.

Она озадаченно посмотрела на него:

— Правда?

— Да. Мы можем расспросить людей, бывших на Фабрике.

— Энсли был там, но он ничего не знал, или его память подчистили безопасности ради. Единственный, о чьем пребывании на Фабрике мы знаем наверняка, — это капитан Кенельм, но оне мертво.

— Вы ошибаетесь, — сказал Горацио. — Есть еще кое–кто.

— Кто? — резко спросила она.

— Лоло Мод.

Ирелла задумчиво уставилась на него:

— Мы не знаем, куда отправилось Лоло Мод.Оне не показывалось у нейтронной звезды.

— А кто–нибудь искал?

— Нет, — неохотно согласилась она.

— Тогда это может стать хорошей отправной точкой, не так ли?

— Я… Ну, да, полагаю.

— Это было тысячи лет назад, — сказал Деллиан. — И боевые корабли Фабрики передвигаются довольно быстро. Это же получается огромное пространство. Идея хорошая, но непрактичная.

— Оне бы полетело к анклаву, — сказал Горацио. — И сейчас бы уже знало, что оликсы побеждены. Альянс транслирует в космос множество сообщений, чтобы связаться с потерявшимися людьми.

— Это лишь предположение. — Ирелле очень хотелось, чтобы ее голос звучал более уверенно.

«Но он прав, это имеет смысл».

— Вот почему я и пришел к вам, — сказал Горацио. — Комплексные люди построят вам флот для поиска Лоло Мод, если вы попросите. Вы — создатель. Вы сотворили их, а потом спасли их в анклаве. Я прав?

— Ну, — медленно проговорила она, — это сокращенная версия событий.

— На сто процентов! — гордо заявил Деллиан.

— Я прошу вас обдумать мою просьбу. Вам не обязательно присоединяться ко мне, но, если бы вы могли просто достать мне один корабль, я был бы бесконечно благодарен.

— Если Гвендолин жива и в Убежище, — сказал Деллиан, — она провела там тысячи лет. Вы думали об этом?

— Думал, — кивнул Горацио. — В конце я отказался от всего, что делал на Земле, бросил людей, которые зависели от меня, только чтобы воссоединиться с ней на Пасобле. Но оликсы поймали меня прежде, чем я прошел через портал. Она знает, как я люблю ее. И знает, что я был в коконе, что я не мертв. Я просто хочу увидеть ее снова. Я хочу знать, что с ней всё в порядке, что она прожила хорошую жизнь после…

Ирелла уставилась в пол — только бы не видеть слез Горацио.

— Позвольте мне подумать, — сказала она.

— Ты будешь думать? — спросил Деллиан, как только Горацио ушел.

— Ну а что я еще могла сказать? Бедняга явно любит ее.

— И я помню их историю: как святой Юрий вернул Горацио после того, как его захватили агенты оликсов. Она тоже любила его.

— Ну вот и всё.

— Больше двадцати тысяч лет назад!

Ирелла откинулась на спинку дивана, обхватив голову руками.

— Если бы это был ты, я бы тебя нашла.

Он сел рядом с ней и со вздохом обнял за плечи:

— Я тебя тоже.

Она не могла смотреть на него. Чувство вины преследовало ее — за то, что она не доверяла ему настолько, чтобы признаться, что ее изначальный аспект ушел, отправившись на охоту за Богом у Конца Времен. Доверие — это ведь огромная часть безоговорочной любви. А ведь есть еще и то, с чем она никогда не сможет свыкнуться. Она — клон. Не тот человек, с которым Дел вместе рос, в которого влюбился. Она — самозванка, пускай и с благими намерениями.

Что бы он почувствовал, если бы узнал? Был бы польщен? Или напуган? Посмеялся бы или ушел, хлопнув дверью? Она не хотела этого выяснять. Никогда.

Этот позор, этот стыд висел между ними, как призрак, которого он не видит — и которого ему нельзя позволить увидеть, — мешая тому, что сделало бы его по–настоящему счастливым. Ему нужны были семья, дети, всё, о чем они мечтали, всё, что хотели получить после того, как война будет выиграна. А она просто не могла ему этого дать. Ей нужно было быть абсолютно уверенной в том, что они в безопасности.

«Потому что я знаю, что война не окончена, а тем более не выиграна. Святые, знаю ли я?»

Альянс растянул червоточины и установил порталы, покрыв почти треть галактики. Не у каждой звезды, конечно: это потребовало бы колоссальной — и ненужной — сети. Но благодаря тому, что корабли комплексов постоянно продвигались вперед, их охват был всеобъемлющим. Оборона Альфа получала много сообщений о столкновениях с оликсами, но пока Альянс оставался непобедим.

«Но галактика не безопасна». Да, да, это было глупой верой, уходящей корнями в их детство, когда страх перед иными, скрывающимися за оградой поместья Иммерль, внушался им с самого рождения. «И знание того, что это ложная вера, должно помочь мне отвергнуть ее. Я прежде всего рациональна». И все же она боялась завести ребенка. «Что с ним будет, если оликсы вернутся?» Так глупо. Очень, очень глупо.

Она поцеловала Дела, погладила его аккуратный мундир констебля.

— Что ты делаешь завтра?

— А? Ну… завтра у меня еще одна серия встреч с управляющим советом ИиК.

— И что там с Исполнением и Контролем?

— Ничего особенного. Как лучше добиваться соблюдения законов, когда люди борются с травмами возрождения и диссоциации.

— Осторожно, полагаю.

— Да. Но на некоторых констеблей нападают, потому что они представители власти. Так что теперь обсуждают уместность легкой брони во время патрулирования. Им интересно мое мнение насчет усиления тренировок по рукопашному бою и, возможно, о кое–какой нелетальной периферии.

— Звучит слишком по–военному.

— Да, но обычные люди, которые уже восстановились, имеют право на безопасность и защиту от собственных соседей. Альтернатива — сегрегация по психическому состоянию. А это слишком… позорно.

— Похоже, нам нужно больше психотерапевтов.

— Да, но это дело не Исполнения и Контроля. С населением миров исхода все не так уж и плохо. Но — ха — люди Земли! Их нормы совсем другие.

— Предвкушаешь, значит?

— Я… ты шутишь, верно?

— Тебе безумно скучно, не так ли?

Она смотрела, как он изо всех сил пытается справиться с виноватым выражением лица.

— Возможно, — сдался он наконец. — Не этому я учился, не ради этого тренировался. Тут требуется только некоторая корректировка, вот и всё. Я ничем не отличаюсь от остальных. В смысле — тебе нравится твой Оценочный комитет?

— Никогда, ни за что.

— Ага. И?

Она с довольной улыбкой стиснула обе его руки. Ее нос почти прижимался к его носу.

— Хочешь выбраться отсюда?

— Святые, да!

— Я вызову Иммануээля. Они могут начать проектировать для нас поисковый корабль.

— Ох, святые, спасибо! — Он поцеловал ее. — Эй, может, мы найдем твой тахионный сигнал, пока ищем Лоло Мод.

Ирелла, вздрогнув, скривилась в неловкой гримасе:

— Может…

ИРЕЛЛА-1 Глубокий космос

Домен был сферическим, что поначалу несколько смущало Иреллу. Шар диаметром пять километров, заполненный буйной зеленью диких джунглей. В центре, высоко наверху, восемь крошечных ярких звезд со свистом вращались друг вокруг друга по сферическим орбитам, двигаясь так быстро, что сливались в сплошные линии, — ну просто электроны в классической модели атома.

Она понятия не имела, почему комплексы всегда предпочитали тропический климат. Может, это как–то связано с тем, что их солнцем была нейтронная звезда? Но теплый влажный домен был мирным и дал ей время смириться со всем, что случилось. Бесконечное время — если бы ей потребовалось. Время, когда размышления в конце концов переходят в решение. Она гуляла по утрам по мягкой росистой траве, изгоняя сомнения, а после полудня по большей части просматривала воспоминания, извлеченные армадой из единых сознаний. Потом йога, успокаивающая — особенно сейчас. И она научилась готовить то, что росло, росло по–настоящему — из земли. Не то чтобы она отказалась от печатных блюд, но бывали дни, когда приготовление пищи давало почти лечебный эффект.

Потом шли новости. Корабль Иммануээля сканировал пространство при помощи широкого спектра датчиков, охватывая пространство более тысячи а. е. в поперечнике. Там не царил мир; они это видели. Разыгрывались грандиозные сражения, достаточно мощные, чтобы их радиационные последствия ярко сияли на тысячи световых лет, — флотилии комплексов громили заставы оликсов. Каждый раз, обнаруживая тлеющие угли этих схваток, она вспоминала взвод — Тиллиану, Элличи, Александре. И его. И свою потерю.

«Это все ради тебя, — говорила она воспоминаниям. — Чтобы ты был в безопасности».

Курс, по которому они летели с тех пор, как покинули анклав, не был прямым. Каждые несколько столетий они останавливались, чтобы добыть и переработать породы и материалы с планет в безжизненных звездных системах; конструкторы создавали всё новые и новые боевые корабли для постоянно растущего числа аспектов Иммануээля. Так что в итоге они получили небольшую флотилию звездолетов с медной обшивкой, сопровождающую их в поиске. Благодаря такой траектории и паузам она все–таки увидела сверхновую, которую они породили, — блеск ее затмил немыслимый вихрь звезд ядра. Ирелла часами сидела в астрономическом куполе, глядя на происходящее невооруженным глазом, ничуть не жалея о космическом катаклизме. Пусть сверхновая станет маяком для всех вновь появляющихся рас, говорящим о том, что им нечего бояться. Почти.

Это было несколько недель назад по времени домена.

Биологическое тело Иммануээля пришло к ней домой, когда она заканчивала ланч, состоящий из салата с авокадо и (напечатанного) лосося. Ирелла улыбнулась ему:

— Что скажешь сегодня?

— Создатель, мы нашли его, — сказал Иммануээль.

В его голосе звучала гордость, какой она раньше не слышала. Рука инстинктивно потянулась к животу. То, что она сделала, непростительно. Но она пожертвовала своей жизнью и любовью ради этого поиска. Она имела право хотя бы на толику радости!

— Покажи!

В этом куполе она наблюдала за разрушением родной звезды оликсов. Сейчас, однако, скопление кораблей Иммануээля застыло в межзвездном пространстве, а галактическое ядро поблескивало в стороне. Впереди же виднелось неестественное свечение цвета индиго, как будто там, в темноте, висела миниатюрная монохромная туманность. Только не было ни пыли, ни клубов газа, оживленных радиацией.

— Тахионный луч, — прошептала она.

К глазам подступили слезы, но ведь она была так взволнована…

— Когда он проходит сквозь этот момент пространства–времени, — подтвердил Иммануээль.

— Можете определить направление?

— Уже. И это не совсем то, чего мы ожидали.

— О? — Она повернулась к нему, нахмурившись. — Так откуда же он исходит?

— Исходная точка находится на орбите этой галактики, расположенной под углом восемьдесят градусов к эклиптике.

— Близко.

— Да. И, создатель, послание отправлено из будущего, удаленного на шестьдесят тысяч лет от нас.

— Это не конец времен. Даже приблизительно.

— Нет.

— Ну что ж. — Она ухмыльнулась в злорадном предвкушении загадочного мерцания излучения Черникова. — Пойдем убивать бога.

Брайн Майкл СТЭБЛФОРД ПУТЕШЕСТВИЕ К ЦЕНТРУ

Глава 1

Не будь я тогда таким бесчувственным чурбаном, события на Асгарде развивались бы совсем по-другому. Как ни крути, а моя черствость могла выйти боком всей человеческой расе. Хотя, возможно, я сам дал себя в этом убедить. От этой мысли меня бросает в дрожь, и я уверен — случившееся послужит всем нам хорошим уроком. И все же не только это заставило меня взяться за перо.

Все могло пойти по-другому, не раздайся тот злополучный звонок посреди ночи, в 12.87 стандартного времени. Да кому это понравится! У меня настенный телефон, по нему разговаривать лежа в кровати невозможно; и мне пришлось-таки выбраться из спального мешка, чтобы проковылять к аппарату через всю комнату. По пути я привычно споткнулся о собственные ботинки и не менее привычно зарычал в трубку, от чего слова мои прозвучали скорее как проклятие, нежели чем приветствие.

Однако в голосе, донесшемся в ответ на мой рык, не было и тени смущения. По слишком правильному выговору я моментально вычислил, что звонит тетронец. Пангалактический язык — пароль, изобретенный на Тетроне, использует широкий спектр фонем, поэтому любому существу, кроме тетронца, свободно изъясняться на нем трудно. В устах людей, имеющих западные корни, он звучит варварски. Сам я знаю три языка Земли — английский, французский и японский, — но на пароле мой говорок звучит не лучше, чем межзвездный эквивалент мычания какого-нибудь деревенского увальня.

— Это мистер Майк Руссо? — спросил тетронец.

— Возможно, — ответил я.

— У вас проблемы с идентификацией собственной личности? — озабоченно поинтересовался он.

— Да, я — Майк Руссо, — устало заверил его я. — Проблем нет. Что дальше?

— Мой код — Скарион-74. Я — дежурный офицер Иммиграционной Службы. Один приезжий объявил о своей принадлежности к вашей расе. Ему нужно в город. Но я не могу пропустить его, пока кто-нибудь из вас не возьмет его под свою ответственность и на свое обеспечение. Вам известно, что у вашей расы на этой планете нет консульства, а другие официальные каналы, через которые я мог бы действовать, тоже отсутствуют.

— Но почему я? — Я не скрывал досады. — На Асгарде живет еще две сотни землян. Или вы перекроили алфавит, и мое имя стоит теперь первым в списке?

— Ваше имя подсказал мне Александр Соворов, член Координационно-Исследовательского Центра. Разумеется, в первую очередь я связался с ним, поскольку он наделен некоторыми властными функциями. Он сообщил, что не уполномочен нести ответственность за "старателя и охотника за удачей", как он выразился, и заметил, что у вас с такими типами гораздо больше общего.

(В дальнейшем вы убедитесь, что на Асгарде я оказался не единственным бесчувственным чурбаном. Далеко не единственным.) — Послушайте, что вам от меня нужно? — Я был в ярости.

— Предоставьте ему место, пока он не подыщет себе жилье. Познакомьте с нашими порядками и законами. В общем, окажите гостеприимство, пока он здесь не освоится. Вот и все.

Реакция моя была чисто инстинктивной: я продолжал костерить про себя Соворова и ничего не мог сделать.

— Вашей просьбы я выполнить не могу, — твердо сказал я, — потому что вот-вот уеду в холод. Дня через три-четыре, максимум через семь. У меня полно проблем с комплектацией. К тому же пускать к себе в дом всяких там бродячих котов не собираюсь.

— Не понял, — ответил Скарион-74.

Мне не следовало использовать слово «кот»; на его родной планете — Тетроне — таких существ, насколько мне известно, не водится. Тетраксы не любят, когда их изысканный, рафинированный язык засоряют провинциализмами. Для них это хуже ругани. Возможно, они правы.

— Не могу, и все тут, — произнес я. — Вообще вы не вправе вешать его на шею кому бы то ни было. Возможно, я даже не знаю его языка. — Здесь пошла в ход моя старая заготовка:

— Он на каком говорит?

Дело в том, что на пароле нет слов, обозначающих тот или иной человеческий язык. Однако Скариона-74 это не смутило.

В наш разговор вклинился некто.

— Меня зовут Мирлин, мистер Руссо, — сказал он по-английски. — Я владею английским, русским и китайским. Тут проблем не будет. Если вы не в состоянии меня принять, навязываться я не собираюсь. Ни вам, ни кому бы то ни было. Но в этом случае офицер не даст мне разрешения на вход в город. Кто бы мог за меня поручиться?

Речь его звучала так вежливо, что я ощутил слабые угрызения совести. Вместо того чтобы воспользоваться случаем и в такую рань обрушить на голову какого-нибудь своего недруга телефонный звонок, я стал судорожно вспоминать, у кого хватило бы духу добровольно взвалить на себя заботы о незнакомом бродячем коте и не проклинать меня за это.

— Кажется, я знаю человека, который смог бы за вас поручиться, — сказал я на пароле из уважения к тетронцу. — Его зовут Саул Линдрак. Он живет в шестом секторе. Мы виделись вчера. Он только что прибыл из экспедиции и, похоже, с неплохим наваром. Это значит — какое-то время он побудет здесь, и с деньгами у него порядок. Думаю, он согласится вам помочь.

— Благодарю вас, мистер Руссо, — без всяких эмоций произнес Скарион-74. Я немедленно позвоню мистеру Линдраку. Извините за беспокойство.

Я и не беспокоился — до тех пор, пока не повесил трубку и не задумался о Мирлине. Я так хотел его сбагрить, что даже не поинтересовался, кто он, откуда его принесло и за каким чертом он сюда явился. В конце концов, к любому приезжему землянину следовало бы проявить побольше дружеского участия, когда из трех тысяч жителей города человеческая раса насчитывает менее трехсот, а мир этот удален на несколько тысяч световых лет от Земли.

"Бедный Мирлин, вероятно, решил, что все люди на Асгарде похожи на Александра Соворова", — подумал я. Однако тут же успокоил себя: Саул Линдрак окажет ему должный прием. Заодно я дал себе слово обязательно заскочить к нему в ближайшие дни, чтобы извиниться перед ним и Мирлином.

Такое решение показалось мне благоразумным, как и весь ход моих мыслей во время телефонного разговора. И в постель я вернулся с твердым убеждением, что, в общем, все это не так уж важно.

Откуда мне было знать, что в мистере так-называемом-Мирлине, владевшем английским, русским и китайским языками, человеческого было не больше, чем в мистере Ска-рионе-74 из Иммиграционной Службы, и что он представлял собой смертельную угрозу нашей расе, самую страшную из всех, с которыми нам приходилось сталкиваться?

Глава 2

Я проснулся, когда в Небесной Переправе уже ярко горели огни Вне купола царила тьма, но, согласно суточному расписанию Тетрона, сейчас был день. А расписание — вещь святая. Реальный день на Асгарде длится примерно неделю по земным меркам, или шесть тетронских дней, но ни мы, ни тетраксы не сумели приспособить наши Циркадианские ритмы к такому режиму, поэтому ведем свой (точнее говоря — тетронский) счет времени. Все другие постоянные базы на Асгарде располагаются на первом подземном уровне, только город Небесная Переправа торчит на поверхности и служит причалом для шаттлов. Они переправляют людей и товары из доков орбитального спутника-порта на планету и обратно. Спутник-порт, переправа, а следовательно, и город Небесная Переправа, принадлежат тетраксам, хотя Палата Представителей и полиция — мульти-расовые. Самое смешное, что для демократичности принимаемых решений представители всех гуманоидных рас на Асгарде собираются вместе и часами спорят, а потом делают все, как скажут тетраксы. Что ж, как говорится, такова жизнь.

После завтрака я пошел повидать моего хорошего друга Александра Соворова и сердечно поблагодарить его за честь быть рекомендованным офицеру Иммиграционной Службы. В действительности мне надо было узнать о судьбе своей заявки на новое снаряжение. Я хотел взять его напрокат под некоторый процент от находок, которые привезу из экспедиции в нижние слои. Для них это было неплохое предложение — с учетом моего послужного списка. Хотя относительно будущих доходов большого оптимизма я не испытывал.

— Никаких официальных документов я пока не получал, — сказал Соворов, крутя ручку «Биро» в коротких, чем-то перепачканных пальцах. Я никогда не мог понять, чем же они испачканы. Даже подозревал, что он нарочно окунает их в какой-то реактив, дабы носить эти пятна как служебные знаки. "Смотрите, я ученый, — во всеуслышание заявляла грязь. — Я весь день тружусь в лаборатории, делаю тяжелую, грязную работу, докапываясь, что же означают все эти планетные артефакты, из чего они сделаны и как работают". Нет нужды говорить, что Александр Соворов считал себя одним из самых важных людей на белом свете. Он всерьез полагал, что будущее человеческой расы покоится на плечах людей его типа.

О Мирлине он тоже понятия не имел.

— А что, кто-то возражал против моей заявки? — спросил я. — Или мне отказывают не глядя? Может, кто-нибудь возьмет на себя труд сходить в комитет и сказать: "Слушайте, ребята, это хорошая идея, и Руссо — хороший человек?? Ты же сам знаешь, немного моральной поддержки мне бы не помешало.

Соворов пожал плечами.

— Лично я не знаю никого, кто возражал бы против твоей заявки, — сказал он. — Сам я не стал бы ее поддерживать. Но в данном случае это, естественно, не мое решение.

— Ты мог бы мне чуть-чуть помочь, если б захотел. Почему нет?

Соворов постучал по столу «Биро». Мне оставалось догадываться, что именно его подсознание пыталось сообщить мне столь оригинальным и невнятным способом.

— Я не могу ставить дружеские отношения выше своих принципов. Случилось так, что мы с тобой представители одной разумной расы и можем даже быть друзьями, но из этого не следует, что в твоих действиях есть хоть что-то общее с методами и принципами учреждения, к которому я принадлежу. Мы пытаемся раскрыть знания, спрятанные в артефактах, сохранившихся в подземных слоях. Мы пытаемся действовать осторожно и рационально, шаг за шагом. Мы посылаем собственные, отлично подготовленные поисковые экспедиции, высшим приоритетом которых является безопасность. Они точно знают, что делают и что ищут. Они не искатели сокровищ, они — ученые.

Ты же — прямая противоположность, старатель. Ты работаешь в одиночку, бессистемно блуждая по неизученным районам в поисках путей в нижние слои и подбирая лишь то, что привлечет твое внимание. Твоя главная цель — не приумножить знания, а сделать деньги, отыскав предметы, которых раньше никто не находил. Одному Богу известно, какой ты наносишь вред тем отдаленным районам, где работаешь. Будь на то наша власть, мы бы немедленно поставили вне закона собирательство, которому ты потворствуешь, и тогда нам не пришлось бы заключать сделки ни с тобой, ни с тебе подобными. Но дело, к сожалению, обстоит так, что нам приходится торговаться из-за многих находок, которые ты и такие, как ты, приносят в город. Обстоятельства вынуждают нас помогать вам, вместо того чтобы оградить от вас этот бизнес.

— Мы живем в свободном мире, — заметил я не без сарказма. — Обнаружили его тетраксы. Они могли оставить его полностью для самих себя. Им не было нужды пускать сюда вообще кого бы то ни было. Я не вижу, почему вы должны рассчитывать на какие-то привилегии только из-за того, что создали мультирасовый концерн, посвятивший свою деятельность продвижению знаний в сотнях миров, и ставить вне закона независимого искателя, пытающегося заработать себе на кусок хлеба. Никто не может присвоить себе то, что находится в нижних слоях. Исключая тамошних людей, если они действительно существуют. Все мы паразиты, рыскающие по потаенным местам внешней шкуры Асгарда, и все мы пытаемся извлечь выгоду из наших паразитических действий. Ты работаешь ради лучшего будущего человеческой расы и сотни других существ с похожим на наше мышлением, — я делаю то же самое, только по-своему, скромнее. Могу поспорить, вы узнали куда больше из материала, добытого старателями, чем из того, что нарыли ваши экспедиции. Они чертовски стреножены приказами и методиками. Спотыкаются на каждом шагу, заглядывают под каждый камешек. Нет у них такой интуиции, как у нас.

— Конечно, они не ходят так далеко и так быстро, как вы, — произнес Соворов. — Но по результатам их работы мы постепенно выстраиваем согласованную картину цивилизации гуманоидов, живших на Асгарде до "большого холода", как вы очень любите говорить. Со временем этот солидный фундамент знаний даст нам возможность открывать новые и новые тайны и технологии Асгарда. Да, сегодня те диковинные штучки, которые приносите вы, старатели, могут дать нам больше, чем ограниченные, но согласованные данные, получаемые нашими экспедициями, в перспективе наши методы плодотворнее. Когда мы овладеем новой технологией, вы все еще будете оставаться великовозрастными детьми, рыскающими повсюду в поисках забавных вещиц. И наступит время, когда ваши безделушки станут никому не нужны, ибо мы будем знать все, что они могли бы рассказать.

— Когда это время наступит, — дерзко произнес я, — вы все еще будете ползать по поверхности. Так и не продвинетесь глубже четвертого уровня. А мы будем на полпути к Центру.

В ответ он рассмеялся смехом мудреца, столкнувшегося с бредовой идеей. Такие смеялись над Галилеем. Такие смеялись над Колумбом. Они так же смеялись над многими, но это не повод, чтобы отрицать подобные явления и идеи.

Если бы мы не умели думать, мы никогда бы не добрались до Асгарда.

Глава 3

Своими заявками я предусмотрительно зарядил еще несколько мест и до конца дня пытался выяснить, сработала ли хотя бы одна из них. Но все они тоже сгорели вхолостую, а я потратил кучу времени, споря и торгуясь, пока в конце концов не пришел к этому печальному выводу.

Если никто не хочет дать то, что тебе нужно, надо просто пересмотреть свои потребности. Есть два способа. Первый — перестать работать в одиночку и присоединиться к команде. Я мог бы наняться в любой из дюжины концернов, они прекрасно обеспечивают своих полевых работников. Но проблема в том, что тогда я стану обычным служащим. Если моя команда найдет что-то особенно ценное, все мы получим свою долю, но это далеко не то, что я мог бы получить один. Я не хотел отказываться от мечты найти действительно что-нибудь стоящее. И не столько деньги играли здесь роль, сколько престиж. Я хотел, чтобы люди узнавали меня на улицах. Я хотел, чтобы люди моего родного мира, которого я никогда не видел, произносили мое имя с почтением. Я хотел быть героем, живой легендой. Уж не знаю почему, но мне действительно всего этого страстно хотелось.

Другой способ сократить собственные потребности был прост. Надо было решить, что часть необходимого оборудования, которое у меня есть, сгодится, пожалуй, еще на одну экспедицию. Доходы от последней увеселительной прогулки позволили полностью выкупить мой вездеход, поэтому теперь я запросто мог добраться до любой точки поверхности. Проблемы начнутся, когда я вылезу из вездехода и стану спускаться вниз. Мой термоскафандр еще мог пройти основные проверки на безопасность, но он уже был стар и изношен. Дневная температура на поверхности Асгарда достаточна высока для комфортного проживания, но на первом уровне она никогда не подымается выше точки замерзания воды, на втором стабильно держится на добрых ста сорока градусах ниже нуля, а на четвертом сохраняется в пределах двадцати — тридцати градусов выше абсолютного нуля, как будто Асгард все еще находится в глубинах темного облака, в котором, согласно расчетам Соворова и его приятелей из КИЦ, он пребывал несколько миллионов лет назад.

Естественно, я хотел спуститься на четвертый. Я хотел бы спуститься еще ниже, если бы сумел отыскать дорогу. Но отправляться в любой маршрут, не имея самого лучшего оборудования, все равно что играть в русскую рулетку с одним лишь недостающим патроном в барабане. Если вы хотите оставить свой след в кислородно-азотном снегу, ваш термоскафандр должен быть безупречен. Крохотный дефект — и вы превратитесь в ледышку за несколько минут. Говорят, жизнь лишь временно покинет ваше тело; если вас вовремя найдут, есть надежда оттаять, но серьезный исследователь теории вероятности в такие игры играть не стал бы. Я дважды видел подобные попытки: результат — груда гнилого мяса. Даже у тетраксов нет подобных чудес.

Естественно, не в одном скафандре дело. Горючее, еда, вода — все это надо было купить. Количество расходных материалов определяло время, которое я смогу провести внизу, а от него зависела вероятность найти что-то стоящее. Нельзя забывать и о том, что если по возвращении я сумею лишь покрыть текущие расходы, то о следующей экспедиции можно забыть. Чтобы поддерживать баланс в свою пользу, необходимо постоянно выигрывать. Стоит один раз проиграть, и ты за бортом.

Потому-то я и носился по Небесной Переправе в поисках спонсора, вместо того чтобы, потратившись до последнего пенни, ринуться в неизвестность. Возможно, в глазах людей типа Соворова я действительно "ловец удачи", но я не дурак. Я вовсе не собирался умерять свои аппетиты до тех пор, пока все, до последней инстанции, на Асгарде не дадут мне от ворот поворот.

В эту ночь я спал безмятежным сном, что удавалось далеко не всегда. Утром Соворов позвонил и сказал, что моя заявка на оборудование отклонена. Он даже не потрудился извиниться или посочувствовать. Это произошло еще до того, как я закончил завтрак, и тогда мне показалось, что хуже быть уже не может.

Я ошибался.

Едва я запустил тарелки в измельчитель, как зажужжал звонок. Открыв дверь, я увидел двух спиреллов. Сначала я хотел немедленно захлопнуть ее — не потому, что имел что-то против спиреллов, а из-за крикливого одеяния этой парочки, свидетельствующего о том, что они неженатые самцы, еще не получившие статуса в своей иерархии. Способы, которыми спирелл может добиться приличного места в иерархии клана, различны и многочисленны, но большинство из них основано на унижении кого-то другого. Существует полсотни разумных существ, которых тетраксы считают дремучими варварами. На первом месте стоят люди, на втором спиреллы. Лично я оценил бы спиреллов гораздо ниже, но меня не спрашивали.

В общем, я их впустил. Чтобы выжить в местечке типа Небесной Переправы, где сосуществуют несколько сотен различных гуманоидных рас, вам надо подавлять свои инстинкты.

— Меня зовут Хелеб, — произнес первый визитер после тщательного и терпеливого осмотра моей комнаты. — Полагаю, вы — мистер Майк Руссо.

Он даже не взглянул на меня. Я не возражал; это означало лишь, что он ведет себя вежливо. Когда один спирелл смотрит в упор на другого более нескольких секунд, это расценивается как вызов и угроза.

— Именно так, — подтвердил я.

Говорил он хорошо, но у него было одно неприятное преимущество. Спиреллы вовсе не похожи на тетраксов: у них мраморная с розовыми и голубыми прожилками кожа ч две выдающиеся челюсти, которые придают им вид гусениц в крылатых шлемах, в то время как тетраксы больше напоминают бледнолицых мартышек с темной, как отполированная кора черного дерева, кожей, хотя рот у тех и других устроен одинаково — с плоским небом и многофункциональным языком.

— Я слыхал, вы ищете работу, — произнес он.

— Не совсем так, — ответил я, с подозрением приглядываясь к его младшему партнеру, который начал проявлять повышенное внимание к книжным записям, хранившимся в моей компьютерной библиотеке. Их коды были написаны по-английски и по-французски в зависимости от языка дисплея, поэтому прочитать их он не мог, но это не уменьшало его любопытства.

— Я пытался найти денег, чтобы организовать самостоятельную экспедицию. Ни в какую команду я записываться не собираюсь.

Хелеб выдал мне спирелльский эквивалент улыбки, но взгляд его был прикован к какой-то точке за моей спиной.

— Я сам думаю организовать экспедицию, — сказал он- Нас будет пятеро, включая моего младшего брата Лему. Он коротко кивнул в сторону своего спутника.

— У нас есть деньги, чтобы как следует экипироваться, и мы ищем опытного помощника. Нет ничего глупее, чем ползать под землей без проводника. Со временем мы сами наберемся опыта, но сейчас нам нужна помощь. Нам порекомендовали обратиться к вам.

— Кто? — спросил я.

— Один офицер из Координационно-Исследовательского Центра. Он знал, что ваша заявка на оборудование была отвергнута, и хотел вам помочь.

— Должно быть, он знал об этом раньше меня, — пробормотал я себе под нос. Хелебу же сказал:

— Мне надо подумать.

Существуют некоторые расы — или по крайней мере отдельные категории в определенных расах, — которые не признают дипломатического способа отказа. Они принимают его за оскорбление.

Хелеб смотрел мне прямо в глаза достаточно долго, чтобы дать понять: мой ответ ему не нравится.

— Я пригласил вас присоединиться ко мне, — хладнокровно произнес он. Ваше колебание можно расценить как оскорбление.

— Я не хотел вас оскорбить, — заверил я его, стараясь не смотреть слишком долго в его сторону.

— Я думал, вы обязательно примете мое предложение, — произнес он — У меня есть еще несколько других вариантов, — лживо начал уверять его я. — Мне нужно рассмотреть все.

— Тогда рассмотрите их внимательно, — сказал он. Затем внезапно подал знак своему брату, который продолжал проявлять интерес к кругу моего чтения, и они ушли, аккуратно закрыв за собой дверь.

Я сел на кровать и задумался: что за судьба у меня такая. Только этого не хватало — поцапаться со спиреллом лишь потому, что какой-то идиот из КИЦ заверил их, будто я именно тот человек, который поможет им успешно провести первый поход в холод. Если Хелеб задумал это всерьез, то он будет продолжать давить, — ради успеха спиреллы не жалеют ничего.

Я ощутил потребность вложить все мои злоключения в какое-нибудь дружественное ухо и получить моральную поддержку, поэтому решил сходить в гости к Саулу Линдраку, а заодно посмотреть на таинственного Мирлина.

Глава 4

К несчастью, Линдрака дома не оказалось. Он, как и я, жил в однокомнатной ячейке сотового одноопорного дома, из тех нескольких сотен, которые тетраксы построили для первой своей базы, впоследствии разросшейся до Небесной Переправы. Домоправитель не видел, как тот выходил, да и вообще не видел его со вчерашнего полудня, когда он пришел в компании какого-то великана. Этот великан (как он меня заверил) был на целую голову выше Линдрака, который на ту же целую голову выше меня. Это звучало невесело. Рост Линдрака составлял почти два метра, и это было много по стандартам девяноста восьми процентов гуманоидных рас, собравшихся на Асгарде. Если гигант Мирлин, — тогда он редкий экземпляр землянина, подумал я.

Я спустился к соседнему кабачку, зная привычку своего приятеля убивать здесь кучу времени. Скорее всего он сидит там, высказывая гостю свои странные идеи относительно Асгарда, его центра и пропавших туземцев, а вовсе не знакомит пришельца с пейзажами Небесной.

Бармен сказал, что Саула не было весь день и что никаких великанов он никогда с собой не приводил. С этим бы я и ушел, но внезапно решил, что стоит ненадолго задержаться — пропустить рюмочку. Пока я тихо ее потягивал, в голову пришла другая мысль.

— Эй, — спросил я бармена (забаранца, как мне казалось), — не знаешь ли ты спирелла по имени Хелеб? У него еще есть брат Лема.

Этот невинней, на мой взгляд, вопрос заставил бармена отпрянуть на несколько шагов. — Ну и что, если да? — задал он контрвопрос. Я нахмурился, совершенно не ожидая подобной оборонительной реакции.

— А что здесь такого? — подозрительно спросил я его.

— Это не мое дело, — ответил забаранец.

— А чье тогда? — поинтересовался я, начиная уже беспокоиться.

Поворачиваясь, чтобы обслужить другого клиента бармен тихо произнес:

— Гююра.

Для непосвященных это бессмысленное воркование, но для меня — имя. Амара Гююр — вормиран. Не скажу, что хороший субъект, — как раз наоборот.

Хелеб сильно беспокоил меня и сам по себе. Если же он действительно работает на Амару Гююра, тогда мотивы его визита могли быть куда хуже, чем я себе представлял. Я понятия не имел, что могло заинтересовать Амару Гююра в моей персоне, но если такая причина имелась, она явно служила мне не на пользу. Совсем не на пользу.

Потягивая из рюмки, я начал подумывать, не сорваться ли с Небесной Переправы, пока все не выплыло наружу. У меня возникло ощущение опасности, какого до сих пор испытывать не приходилось. Поддайся я тогда своему предчувствию, эта история стала бы значительно короче и проще. Но тут мое внимание отвлек приход еще одного моего приятеля — человека, занимавшегося тем же бизнесом, что и мы с Саулом Линдраком. Звали его Симон Балидар.

Сказать по правде, я недолюбливал Балидара. Возможно, у нас было слишком много общего. Он вечно охотился за сведениями о наиболее доходных местах поисков. Все мы, разумеется, этим занимаемся, но Балидар скорее потратит три недели, собирая по крохам сведения о чужих находках, чем проведет две недели в самостоятельных поисках. Вот он-то действительно был старателем — следовал проторенной дорожкой, надеясь получить выгоду за счет тех, кто ее проложил. Однако, несмотря на все это, я никогда не избегал его и никогда с ним не ссорился. Не имеет значения, сколько времени вы прожили среди чужих рас или насколько близко вы сошлись с их представителями, все равно вам ближе собственная. Вот поэтому Александр Соворов, независимо от того, насколько люто не одобрял он мою деятельность, продолжал искренне называть меня своим другом. И не важно, насколько человек — мизантроп (вероятно, он не станет сыном звезд, если прежде им не стал), все равно он продолжает оставаться внешне похожим на других представителей людской расы. А это сходство кое-чего да стоит.

Балидар рассыпался передо мной в приветствиях, словно никого в мире ему не доставляло большего удовольствия лицезреть. Я спросил его про Саула Линдрака, но он знал не больше, чем я. Какое-то время мы поболтали о том о сем секретов, которыми я хотел бы поделиться, у меня не было, и вот, слово за слово, мы присоединились к карточной игре, давно уже продолжавшейся в одной из задних комнат. Мне захотелось развеять растущую от нашей болтовни скуку. Какое-никакое, а занятие, способное отвлечь от раздражавшей неопределенности моего положения.

Двое других игроков были забаранцами, третий — слисом. Балидар явно знал их, а они хором утверждали, что знают Саула Линдрака, хотя никто его не видел уже давно и не слышал, где он может находиться. О великанах слухи до них не дошли, или же они просто так говорили.

Наличных на игру у меня было мало, поэтому я намеревался уйти, как только просажу ту скромную сумму, которую поменял на фишки. Проигрыша я ожидал: мы играли в забаранскую игру, которая в принципе была достаточно проста, чтобы не давать существенного преимущества заядлым и умудренным опытом игрокам.

Однако случилось так, что я начал выигрывать. Мастерство было ни при чем; мне просто шла карта. Раз за разом я срывал банк, что особенно раздражало слиса. Играл он достаточно рассудительно, но каждый раз карта его была бита. Этого хватило бы, чтоб терпение кончилось и у святого. К тому времени, когда моя первоначальная стопка фишек выросла в десять или двенадцать раз, я начал уже испытывать смущение — но не то чтобы я собирался их просто взять да отдать.

Некоторые люди, проигрывая, начинают вести игру более осторожно. Другие более агрессивно. Слис принадлежал ко второй категории. Он начал чаще ставить на кон и поднимать, когда мог, ставки. Это лишь увеличивало вероятность того, что он проифает, и он проигрывал.

За полчаса до взрыва я уже знал, что он неизбежен. Меня это не сильно волновало. Это была головная боль забаранцев — удержать их друга от совершения какой-нибудь глупости, но, даже если они промедлят, справиться со слисом мне не составит труда. Вероятнее всего, он в жизни не видел своего родного мира впрочем, как и я, — но нес его наследие в своих генах. Тощий и легкий, он был создан для быстрого передвижения в условиях четырех пятых силы тяжести Асгарда. Чтобы прижиться здесь, ему приходилось носить специальный корсет, ни дать ни взять — искусственный внешний скелет. И тем более он не мог позволить себе роскоши затеять драку, особенно с тем, кто в силу сложившихся обстоятельств физически лучше адаптирован к условиям на Асгарде.

Его терпение кончилось, когда он проиграл мне сумму, которая на нем как на участнике игры ставила крест. По большей части это была его ошибка — ходы он делал не более изящные, чем движения человека, пытающегося станцевать джигу в термоскафандре, но, повернувшись к забаранцам, он указал пальцем на Балидара, сидевшего на сдаче.

— Они нас обжулили! — закричал он. — Неужели вы не видите — это одна шайка! Балидар всю дорогу подтасовывает своему дружку хорошую карту.

Забаранцы посмотрели каждый на свою стопку фишек, стоявших перед ними. Они оба проигрывали, но не так много, чтоб хотя бы не купить на эту сумму выпивку для всех. Балидар проигрывал больше них обоих, вместе взятых.

— Послушай, — сказал я как можно дружелюбнее, — карты тебе счастья не принесли, но ведь и ты не выказал им того уважения, которого они заслуживают. Остынь и, может быть, станешь играть лучше.

— Ты ублюдок! — выкрикнул он и вытащил нож. Я вскочил со стула, одновременно отрывая его от пола. Когда слисом овладела ярость сражения, стул уже был передо мной. Когда он сделал выпад, я ударил его по запястью одной ножкой, а другой заехал в левый глаз. В изданном им рыке ярость настолько превосходила боль, что я решил предпринять дальнейшие меры предосторожности и треснул его по голове с такой силой, чтобы он отключился.

Дверь за моей спиной открылась, и я обернулся, ожидая увидеть в ее проеме кучу любопытных лиц.

Лица там действительно были, но отнюдь не любопытствующие. Однако вполне знакомые. Одно из них принадлежало бармену, а другие два — спиреллам: Хелебу и его младшему братцу.

Я все еще держал в замахе стул, но всякая охота опускать его пропала. Ища поддержки, глянул на Балидара. Однако тот смотрел в потолок и с отсутствующим видом тасовал колоду.

Хелеб глядел на меня тяжелым упорным взглядом. Он ни слова не сказал. Да этого и не требовалось.

— Привет, Хелеб, — произнес я как можно осторожнее. — Вы не меня ищете?

Одному же из забаранцев я сказал:

— Не сходишь ли обменять эти фишки? Забаранец даже не шелохнулся. Бармен закрыл дверь, оставив внутри комнаты Хелеба и Лему. Я, похоже, остался в одиночестве.

— Беда людей в том, — произнес Хелеб на своем отточенном пароле, — что они варвары. Они вечно все делают не так и не уважают обычаи других рас. У них нет понятия чести.

Я не мог сдержаться, чтобы еще раз не глянуть на Балидара, но он продолжал избегать моего взгляда. Некоторым людям, похоже, действительно кое-чего не хватает. Он подставил меня.

— Ты не сможешь скрыться, имея на совести убийство, — продолжал Хелеб. — У нас есть закон, и закон должен соблюдаться. Иначе как мы могли бы сосуществовать?

Он продолжал в упор смотреть на меня, но не пытался хоть что-то предпринять.

Слис перекатился на спину, издав стон.

"Так что, — подумалось мне, — до убийства здесь еще далеко".

— Обменяй фишки! — грубо крикнул я.

На этот раз забаранец пошевелился и начал их считать. Он тянул время, а остальные продолжали стоять неподвижно, словно замороженные. Раздавалось только пощелкивание фишек да хруст тетронских купюр, служивших официальными денежными знаками в Небесной Переправе.

К тому времени когда я повернулся, чтобы забрать наличные, слис уже выглядел довольно живо. Он сел, а увидев, что я потянулся за деньгами, опять схватил нож, который лежал на Полу, возле ножки стола. Мне не составило труда наступить слису на пальцы, едва он дотянулся до ножа.

Однако теперь зашевелился Хелеб.

Драться со спиреллом совсем не то, что со слисом. Хелеб адаптирован к гравитации не хуже, чем я, и натренирован в боевой драке без оружия, практикуемой его народом. Но в моей левой руке по-прежнему был стул, и я ударил им изо всех сил. Он этого ожидал и в момент удара сделал кувырок, крепко ухватившись за стул обеими руками. Кэнергии моего удара он добавил еще и свое усилие, и в результате, если б я вовремя не отпустил стул, мой выпад закончился бы сальто об стену.

С зажатыми в правом кулаке кредитками я ринулся к двери. Хелеб подставил мне ногу, а Лема нанес изящный удар по шее. Я упал на колени, оглушенный, но еще в сознании, и опять попытался рвануться вперед. Плечо мое грохнуло в закрытую дверь, которая ни на дюйм не поддалась. Жесткие пальцы стиснули с боков мою шею, нащупывая сонную артерию.

"Кто-то здорово попотел над изучением человеческой анатомии", отключаясь, подумал я.

Глава 5

Очнулся я в ужасном похмелье. Это было довольно странно, я помнил, что вовсе не напивался, — но изо рта так несло перегаром пахучего ликера, что человека более чувствительного давно бы вывернуло наизнанку.

Я попытался открыть глаза, и меня ослепил яркий свет. Пришлось раз десять моргнуть, прежде чем я смог его выдержать. Наконец, оглядевшись, обнаружил, что нахожусь в камере. Она была идеально чистой, а одна из четырех стен сделана из прозрачнейшего стекла. На стекле играли отраженные блики. Вне всяких сомнений — тетронская работа.

Я скатился с низенькой кушетки и попытался встать. С третьей попытки мне это удалось. Стеклянная стена была монолитной, за исключением решетчатого отверстия на уровне головы, откуда поступал свежий воздух. Сделав несколько глубоких вдохов, я стукнул кулаком по стеклу. Прошло несколько минут, прежде чем появился охранник. Это был, естественно, тетронец, одетый как и все тетронские гражданские служащие.

— Который сейчас час? — спросил я.

— Тридцать два девятнадцать, — ответил он. Это означало, что я проспал всю ночь.

— Как я сюда попал?

— Полиция вас доставила.

— Откуда?

— Я точно не знаю. Не хотите ли, чтобы я посмотрел арестантский листок, составленный на вас офицером? Его тон был мягок, участлив и неколебимо вежлив. — Не стоит беспокоиться, — сказал я. — Вы не вспомните, какое было обвинение?

— Убийство, — ответил он. — Есть заявление, что вы убили слиса, забив его до смерти.

Я зарычал. Не стал понапрасну кричать "Это ложь!" или "Меня подставили". Это ничего бы не изменило. Он просто напомнил, что у меня есть презумпция невиновности до тех пор, пока не будет доказана моя вина, а следовательно, я могу рассчитывать на его непредвзятое отношение.

— Вы можете найти мне адвоката? — спросил я его.

— Конечно, — ответил он. — Вы имеете в виду кого-то определенного?

— Нет, я никого из них не знаю. Не могли бы вы позвонить Александру Соворову из Координационно-Исследовательского Центра, чтобы он ко мне пришел. Он-то наверняка знает дюжину.

— Я сделаю это, — пообещал охранник. — Вы хотите, чтобы я известил еще кого-нибудь?

— Да, — сказал я. — Человека по имени Саул Линдрак. Попросите его тоже ко мне прийти. Мне потребуется помощь, какую только можно заполучить. Могу я попросить у вас воды?

— Конечно. Есть тоже будете?

— Сейчас нет. Но я бы с удовольствием избавился от мерзости, которую они залили мне в глотку после того, как вырубили.

— За задней загородкой есть душ. Там есть Также аппарат для чистки одежды. Вам нужна инструкция, как пользоваться этими приборами?

Я устало покачал головой.

Он ушел. Тетронская тюремная система базируется на высочайших этических принципах — так говорят они. Режим содержания подследственных здесь самый мягкий во всей Галактике. Тетронская предвариловка — лучшее из мест, где можно сидеть в ожидании суда. Одна беда — никто не задерживается в ней дольше чем на несколько дней. Осужденных преступников в ней не держат.

Попив воды, умывшись и почистив одежду, я почувствовал себя значительно лучше. Одно плохо: чем больше я приходил в себя, тем отчетливее понимал гнусность моего положения. Ну и в глубокую же задницу я попал. Ясно, что ни одно из событий предыдущего дня не было случайным. Хелеб и Балидар составляли часть какого-то заговора, имевшего целью подставить меня под обвинение в убийстве. А за всем этим, если воркующий бармен имел в виду то, что он вроде бы произнес, стоял Амара Гююр. Откуда у Амары Гююра мог возникнуть малейший интерес к моей персоне, понять я не мог, но прекрасно знал, что любой его интерес имел бы крайне нежелательные для меня последствия. Слишком много людей, затронувших сферу интересов Гююра; стали покойниками.

Мой адвокат появился в сорок один десять, рассыпаясь в извинениях за задержку. Он с сожалением объяснил, что найти Саула Линдрака оказалось невозможным. У последнего, естественно, было право исчезнуть, если ему этого хотелось, но тетраксы искали его, потому что беспокоились о человеке по имени Мирлин, которого тот взял под свою ответственность.

Адвоката звали Зенатга-238. Разумеется, он был тетрвнцем.

— Дело уже закончено и передано в суд, — сообщил он. — Мне остается только подготовить вашу защиту. Естественно, мне потребуется ваше полное сотрудничество. На мой взгляд, есть один шанс уменьшить наказание — сделать упор на пониженную осознанность своих действий в результате алкогольного отравления.

— Черта с два! Я этого не делал!

— Извините, — произнес он. — Я не предполагал, что здесь могут возникнуть разногласия. Пожалуйста, объясните своими словами, что, по-вашему, произошло.

Я дал ему доскональное описание последовательности происшедших событий. Потом объяснил свою теорию заговора.

— Эти показания сильно отличаются от тех, с которыми согласились остальные свидетели, — произнес Зенатга-238, выказав тетронский эквивалент озабоченности. — Симон Балидар признал, что в игре вы действительно мошенничали: на картах, представленных в качестве вещественного доказательства, обнаружены умышленно проставленные жирные пятна. Балидар подтвердил показания двух остальных ифоков и спиреллов: от нанесенных вами ударов у покойного раскололся череп. О ноже они не упоминали. Кроме того, была нанесена телесная травма пострадавшему Хелебу и вдобавок причинен ущерб заведению. Следствие установило, что некоторое время назад вы предприняли ряд попыток найти деньги на закупку оборудования для экспедиции в нижние слои и отвергли предложение Хелеба поступить на работу, сославшись на имеющийся у вас способ раздобыть капитал. Предполагается, что под этим имелось в виду карточное мошенничество при помощи Симона Балидара. Балидар это подтвердил. Оспорить такие показания будет чрезвычайно трудно. Похоже, в них нет слабых мест.

— Их и не будет, — глухо отозвался я. — Это тщательно выстроенная на лжи конструкция. Кто-то здорово подсуетился, чтобы ее возвести.

— Но, мистер Руссо, зачем им это нужно? Зачем кому-то пускаться в непростую операцию по совершению убийства, чтобы потом обвинить в нем вас? Если есть заговор, значит, должна быть причина, его породившая. В чем она состоит?

Это, разумеется, был вопрос вопросов. Без ответа на него даже самый благожелательный и доверчивый тетронец во всей галактике не стал бы мне верить.

— Не могли бы вы установить связь между Балидаром и Хелебом? Что, если мы сумеем доказать, что оба они связаны с Амарой Гююром?

Тетронец покачал головой.

— Возможно, это нам удастся. Но что это докажет? Чтобы открыть заговор, необходимо нечто большее, чем наличие общих знакомых у свидетелей. Повторяю, почему Амара Гююр — или кто-то другой — хочет обвинить вас в убийстве?

— Хорошо, — сказал я, соображая так быстро, как только был на это способен. — Это не связано с нашими прошлыми взаимоотношениями. Нельзя мстить за то, чего я не совершал. Поэтому, если причина не кроется в прошлом, значит, она должна быть в будущем. Гююр, должно быть, пытается извлечь пользу из вашей однобокой системы наказаний. Он собирается купить мои услуги.

Тетраксы построили свою систему наказания осужденных преступников, разумеется, так же цивилизованно, как и содержание подследственных. Любое преступление превращалось в долг обществу, который необходимо вернуть. Определялся и долг пострадавшей в результате преступления стороне. В случае смертельного исхода ответчики попадали в зависимость от жертвы: его семьи, его работодателя и т. д. Если меня признают виновным, суд должен будет решить, какие отступные я должен выплатить. За убийство фиксированной платы не существовало — это было на руку богатым. Мне — будет стоить всего моего состояния и даже сверх того. "Сверх того" придется заработать. Я мог бы работать на тетраксов, выполняя какую-нибудь тяжелую и непривлекательную работу за плату, которую установят они, плюс проценты, опять-таки установленные ими.

На Земле на этот счет существует одно понятие — рабство. Однако его тетронский эквивалент не несет в себе тех же эмоциональных оттенков. Альтернативой работе на тетраксов является крепостная зависимость от кого-то еще — от того, кто предложит вам подписать контракт. Такие контракты должны соответствовать определенным стандартам — даже рабы имеют некоторые права, но законы гибки. Если меня признают виновным, мне придется принять предложение какого-нибудь внешнего источника единовременной и немедленной выплаты моего долга в обмен на службу ему в течение оговоренного количества дней (скорее лет).

Существовала еще одна альтернатива, по крайней мере теоретически, — это отказ от сотрудничества. Никто не может заставить вас работать, если вы скажете «нет». В этом случае тетраксы погружают вас в состояние комы и используют ваше тело в качестве плантации для производства различных органических компонентов и даже живых вирусов. Если вы не хотите работать как человек, извольте поработать машиной, а когда вы свое отработаете, то очнетесь уже не совсем тем, кем были раньше. Не многие люди делают такой выбор, хотя некоторые расы с особо мощными метаболическими системами совершенно необходимы производству, даже приговор им значительно смягчается.

Словом, если вы нехороший человек и вам очень надо заполучить услуги другого человека, то вы можете подвести его под особо тяжкое преступление, а затем предложить ему приемлемый крепостной контракт, зная, что другие варианты будут для него гораздо менее привлекательны.

— Но я не понимаю, — произнес Зенатта-238, - зачем Амаре Гююру понадобились ваши услуги. В Небесной Переправе есть сотни старателей. Почему ему нужны именно вы?

Это была, конечно же, главная проблема. Если бы я смог вычислить причину, по которой Амара Гююр настолько стал во мне нуждаться, что организовал ради моего закабаления убийство, это стало бы величайшей победой теоретического мышления.

Глава 6

— Рабство, — произнес я, — отвратительно. Ни одно цивилизованное общество не должно мириться с ним. Только что я посмотрел по телевизору nianoaaiный суд. Зенатта-238 продемонстрировал то, что я назвал бы бесцветным спектаклем, но вряд ли кто другой мог сделать на его месте больше. Не стоит и говорить судья признал меня виновным. Апелляция была отклонена в течение нескольких минут. Теперь я проводил положенные три дня в ожидании, пока кто-нибудь предложит внести за меня выкуп. Мы играли в карты с моим тюремщиком Акилой-69. Он не позволил себе ни единой шуточки по поводу крапленых карт. Имейте в виду: карты были его, и он выигрывал. Мы играли на интерес, без всяких денег. — А как поступают с преступниками в вашем мире? спросил он. Я рассказал. Он рассмеялся.

— Я прекрасно знаю, — все, что делаем мы, существа менее разумные, вы считаете варварством, — произнес я. — Но вы должны понимать, что иногда имеет место и обратное. Нам кажутся варварскими некоторые ваши обычаи. Мы покончили с рабством более четырехсот лет назад.

— Это служит лишь подтверждением, насколько отстала ваша цивилизация. Существует великое множество вещей, с которыми вы могли бы покончить, и это означало бы переход на определенный уровень развития. Например, войны. Я понимаю, что сделать это трудно, как трудно вообще что-либо изменить, — вы, разумные существа, ведете межпланетные войны с тех пор, как начали пользоваться звездолетами.

— Так говорят, — уступил я. — Но вы уклоняетесь от темы. Вопрос о вашем поведении, а не о нашем. Вот сижу я здесь и жду, что кто-то предложит меня выкупить. Если этого не произойдет, я автоматически вынужден буду отработать на вас столько, сколько вы сочтете нужным; или рабство, или превращение в подопытное животное с выключенным на ближайшие двадцать лет сознанием. Не думаю, что кого-либо следует подвергать таким наказаниям.

Акила-69 пожал плечами.

— Это необходимо, — произнес он. — И не просто необходимо — это неизбежно. У тетраксов была возможность изучить тысячи гуманоидных цивилизаций. Наши ученые выявили и объяснили закономерность: социальные отношения, доминирующие в гуманоидных цивилизациях, в большой степени зависят от уровня достигнутой технологии. С развитием технологии меняется экономическая база. Когда технологии еще нет и все трудовые усилия человека направлены на выживание, нет и сложной социальной организации. Главные социальные группы — это семья и племя; политическая власть — грубая сила в чистом виде.

Когда знания продвинулись настолько, что позволили небольшому количеству землепользователей производить вдвое больше еды, чем им требовалось, начали расти города, а вместе с ними и более сложные организации. Политическая власть попала в полную зависимость от землевладельцев, потому что тот, кто контролировал землю, контролировал и излишки производимых на ней сельхозпродуктов, а от этого зависело благополучие горожан.

Когда знания продвинулись еще дальше, появились сложные технологии, и большую часть производства взяли на себя машины. Сельское хозяйство повысило свою эффективность, это повлекло за собой расширение городов, появились фабрики, и теперь политическую власть получили люди, имеющие машины, ибо последние позволили им конкурировать с теми, чья власть базировалась на обладании землей. Именно этот исторический период переживает в данный момент ваша цивилизация. Вам кажется это естественным. Но у вас просто нет воображения. Иначе бы вы давно увидели, что постоянно ссоритесь из-за того, кто должен владеть землей и машинами и какая политическая надстройка должна быть над ними.

Нам знаком ход исторического развития, выходящий за пределы вашей варварской фазы, но нас вы не слушаете. Варвары испокон века были глупы и алогичны. Из вашего нынешнего уровня развития цивилизации родится, а возможно, уже рождается, — если б вы имели глаза, вы бы увидели, — новая система социальных отношений. Так же как на смену феодализму пришел капитализм, на смену последнему придет рабовладение. Это неизбежно. Ваша технология дает возможность неограниченного производства энергии. Раз вы овладели связующими энергиями и нашли способ осуществлять межзвездные перелеты, вопрос контроля над землей теряет всякое значение — хотя ваши дурацкие войны с варварскими соседями показывают, что понять этого вы не сумели. Сейчас у вас достаточно возможностей, чтобы жить в экономике изобилия, но, насколько мне известно, в родном мире все еще есть люди, страдающие от голода, хотя в этом нет никакой неизбежности. В любом из миров, управляемых тетраксами, нет ни одного голодающего. Выходит, что контроль над машинами не есть источник политической власти.

Где же тогда кроется этот самый источник? В контроле над другими людьми, контроле над услугами, которые один может оказать другому. По правде говоря, это всегда было основой политической власти — это и есть сама власть, — но на примитивных этапах социального развития контроль достигается промежуточными средствами. В конечной фазе промежуточные средства исчезают; результат достигается напрямую. Все социальные отношения начинают приобретать форму учреждений, обеспечивающих передачу одному человеку контроля над услугами, производимыми другими людьми. Деньги становятся мерилом труда, а не товара, а все обязательства членов общества — будь то добровольные или принудительные разрешаются подписанием контракта об оказании услуг. В экономике изобилия каким еще способом человек может погасить долг, как не продав самого себя? Больше ему продавать нечего. Назовите это рабством, если вам так хочется, но оно не перестанет быть неизбежным Это участь всех гуманоидных сообществ. Очаровательная теория, — сказал я. — Но от нее мне ничуть не лучше.

— Мы называем ее теорией диалектического материализма, — сказал Акила-69.

— Кажется, на моей родине уже было нечто похожее, — произнес я.

Он рассмеялся.

— Какие вы, варвары, смешные! — возразил он. — Мы рассказываем вам о своих открытиях, и если вы их не отвергаете, то пытаетесь утверждать, что они вам, уже известны. Насколько же вы нелепы! Только посредством усердного сопоставления историй бесчисленных гуманоидных рас можно сделать эмпирическое обобщение подобного сорта. Как могли вы разработать теорию, не имея возможности наблюдать, что есть общего в сотнях различных случаев?

— А я продолжаю утверждать, что ставить меня в положение, когда я вынужден продавать себя самому ничтожному покупателю, — это нарушение моих прав как существа, наделенного органами чувств, — произнес я, отступая на свои первоначальные позиции. Тетронца вам не переспорить. Это просто невозможно.

— Ну вот, опять вы за свое, — сказал Акила-69. — Если вы не можете подстроить теорию под себя, то и понять ее не хотите. Если вы считаете нас такими нецивилизованными, возможно, вы предпочли бы, чтобы здесь правил вормиран?

— Вормиран и так здесь всем заправляет, — ответил я ему (хотя должен был добавить еще пару крепких словечек — не из пангалактического пароля). — Вы можете жить и свое удовольствие по легальной системе, но Амара Гююр живет по преступной. Вы поймали, судили и осудили меня, но все это организовал Амара Гююр. Вы лишь средство, а все концы в его руках. Вот на что я жалуюсь.

На этот раз он хотя бы не рассмеялся. Он просто пропустил замечание мимо ушей, отказываясь принимать его всерьез.

— Надеюсь, вы не обидитесь, если я задам вам один вопрос, — сказал я, — но мне всегда хотелось узнать одну вещь, которая в вас, тетраксах, мне не совсем понятна. Зачем вы носите номера вместо имен?

Следует с осторожностью задавать инопланетянам личные вопросы. Вы рискуете нанести смертельное оскорбление, показав, что для вас странно то, что для них самое сокровенное. Однако тетраксов очень трудно оскорбить.

— Мы пользуемся номерами в качестве идентификаторов как раз в противоположность тому, почему многие разумные существа отказываются быть пронумерованными и настаивают на именах, — хладнокровно ответил он. — Вы отказываетесь носить номера, потому что боитесь потерять свою индивидуальность. Мы же не хотим имен, потому что боимся потерять наш коллективизм, беспокоясь о том, как бы не стать ничтожной индивидуальностью, оторванной от контекста наших понятий. Понятно?

Я уже говорил — тетронца не переспорить. На этом месте нашу оживленную беседу прервал сигнал вызова его наручного телефона. Он посмотрел на дисплей, потом на меня.

— Похоже, — сказал он, — кто-то желает предложить вам контракт.

— Подумать только! — удивился я.

Глава 7

Визита Амары Гююра собственной персоной я, конечно, не ожидал. Как и Хелеба, уже пытавшегося заполучить мои услуги более ортодоксальным способом. Побывав свидетелем на моем процессе, он наверняка на какое-то время ляжет на дно.

Лицо, пришедшее предложить мне контракт, от которого я едва ли откажусь, оказалось женщиной по имени Джейсинт Сьяни. Она была китнянкой.

Все гуманоидные расы галактического сообщества более или менее похожи друг на друга — имеют две ноги, две руки, одну голову и в некотором смысле одинаковые чувственные способы обмена информацией. При этом остается великое множество особых свойств для каждых конкретных органов чувств, типа кожи и т. д. Существует множество классификаций, отражающих разные приоритеты в схожести и различиях, но приблизительно можно сказать, что есть с полдюжины разумных существ, столь близких человеку, что обладание такой женщиной не будет казаться извращением. Китаянки принадлежат именно к этой узкой, но избранной категории.

Джейсинт Сьяни была настолько красива, что мысль об обладании ею не просто казалась допустимой — возбуждала самые романтические чувства. Правда, тон ее кожи был слегка зеленоват, но если отбросить это, она смогла бы сойти за балинезийку. Правда, уши у нее были заостренными. Но я люблю заостренные уши.

— Время идет, — сказал я ей, — а мое положение становится все более сюрреалистическим. Амара Гююр идет на любые хлопоты, не так ли? Сначала Хелеб и стальной кулак, теперь ты и замшевая перчатка. Пожалуй, он перестарался.

— Не знаю, о чем вы говорите, — промурлыкала она. Голос у нее был мягкий, тихий, изумительного тембра.

— Другого ответа я от тебя и не ждал. Дай-ка сам догадаюсь — ты ищешь офицера для своего конезавода?

— Мне нужен человек с вашим опытом, — ответила она.

— Именно, — подтвердил я.

— С вашим опытом исследования нижних уровней, — уточнила она.

— О-о, — протянул я, стараясь сделать это как можно удивленнее и разочарованнее. Не лучшую я выбрал тактику для этого разговора. Сказать по правде, не умею подолгу вести шутливую болтовню.

— Люди, которых я представляю, — продолжала она, — готовят экспедицию, которая проникнет глубже, чем все предыдущие. Мы намереваемся пройти до самого Центра.

— Я знаю человека, который вам нужен, — сказал я. — Про Центр ему известно больше, чем кому бы то ни было на Асгарде. Он помешан на нем. Его зовут Саул Линдрак.

На долю секунды по лицу ее пробежала тень. Глаза сузились, а в коротком движении бровей промелькнуло нечто большее, чем простое удивление. Не ожидал я встретить такую реакцию. Просто ляпнул в процессе разговора.

— Эй, — сказал я, — что-то здесь нечисто. Какое ты имеешь отношение к внезапному исчезновению Линдрака? А этот великан Мирлин — ты его знаешь?

Никакой реакции. Больше преимущества внезапности у меня не было.

— Я уполномочена предложить вам двухгодичный контракт, — сказала она. — У вас будет обычная защита от физических оскорблений и умеренный риск.

— Разумеется, — произнес я. — Пока мы будем в холоде, все статьи по моей безопасности не будут стоить и ложки азотного снега.

— Не будь дураком, — сказала она. — Нам нужна именно твоя экспертиза. В наших интересах оберегать твое здоровье.

— Абсолютно согласен, — кивнул я. — Меня волнует, что будет, когда я стану вам не нужен. И вообще — почему я? Небесная Переправа кишит охотниками за сокровищами из полусотни различных разумных существ, и две трети из них наработали в холоде больше времени, чем я. Что такого особенного в бедном мистере Руссо?

— Тебя легче заполучить, — напомнила она.

— Но не дешевле, — возразил я в ответ. — Вам придется выкупить меня из-под приговора за убийство. За меньшую сумму можно купить дюжину парней. Вы, возможно, смогли бы заполучить вообще кого угодно, кроме Саула Линдрака. Если он вам нужен, то придется придумать что-то поинтереснее, чем убийство какого-то злосчастного слиса. Но вам это известно, не так ли? Саула вы уже попробовали. Что же привлекательного нашли вы именно в людях?

— Я люблю работать с людьми, — сказала она. — Ты настолько близок моей собственной природе, как только может быть близок инопланетянин.

— Я кое-что уяснил о таинственной связи между событиями, происшедшими за последние несколько дней. Есть парень, которого я могу вам порекомендовать, если вы хотите заполучить настоящую дешевку, — Симон Балидар. Но ведь он и так уже из вашей шайки, разве нет?

— Никогда о нем не слыхала, — ответила она. Умение лгать с необычайной легкостью было у нее отлично отработано. — Мне нужен только ты.

— Я весь трепещу, — пробормотал я. Последние слова она произнесла самым заманчивым образом. Но наживка всегда выглядит заманчиво.

— Это хороший контракт, — заверила она меня. — Разве у тебя есть выбор?

— Я могу поработать на тетраксов. — Половину жизни?

— Не так много, но все же это жизнь. Я буду защищен работой.

— За это я бы не поручилась. Некоторые виды работ, которые тетраксы предлагают своим должникам, чрезвычайно опасны. Ты можешь не прожить и года.

Тон ее был как бы нейтрален, но за ним я четко различил угрозу.

— Неужели из-за меня надо было нагородить столько трудностей? — сказал я.

— Мы не обращаем внимания на трудности, когда нам надо получить то, что нам надо, — заверила она.

— Всегда есть шанс, что у меня будет другое предложение, — заметил я. Если моя репутация настолько высока, как вы полагаете, тут должна толпиться дюжина работодателей, пытающихся купить мои услуги.

— Не думаю, — возразила она. — Я очень удивлюсь, если тебе предложат еще хоть что-то.

— Меня не волнует, насколько ты будешь удивлена. Закон дает мне три дня, и я собираюсь воспользоваться этой привилегией. Когда срок кончится, я, возможно, и подпишу ваш вшивый контракт. Сейчас все карты в кармане у Амары Гююра, но я не собираюсь облегчать ему задачу. Так и передай. Увидимся, когда истечет срок, а пока…

Я сделал ручкой, и не было ничего более абсурдного, чем мои слова.

Она улыбнулась.

— Можешь звать кого угодно, — сказала она, — но никто не собирается тебя выкупать. У тебя нет друзей с такими деньгами. И я удивлюсь, если ты вообще сумеешь откопать хоть каких-нибудь друзей.

С этими словами она ушла. Я стукнул по стеклянной стенке, но в результате стало лишь больно пальцу.

Было у меня ужасное подозрение, что она права.

Глава 8

Первый, кому я попытался позвонить, и в этом нет ничего противоестественного, — Саул Линдрак. Дома его не оказалось. Я позвонил Скариону-74 из Иммиграционной Службы и спросил, знает ли он что-нибудь о местонахождении Мирлина, но тот не знал. Он выказал легкую озабоченность, но также сообщил, что никакого следствия не будет. Раз уж Саул взял на себя ответственность за Мирлина, то Иммиграционная Служба умывает руки. Куда еще было мне обращаться за помощью? Без особой надежды я позвонил Александру Соворову.

— Алекс, я не делал этого.

— Естественно, — ответил он. — Я никогда так и не думал.

— Меня подставили. Амара Гююр. Это может показаться бредом сумасшедшего, но он, похоже, готовит экспедицию в нижние слои.

— Это может показаться бредом сумасшедшего, — согласился Соворов, — но именно это он и делает. Слухи расползлись быстро. Опять всплыли старые сказочки про Центр. Случается это раз в год, если судить по моему опыту, но вормиран попался на этом впервые. Полагаю, загадки Асгарда в конце концов поглотят нас всех.

— Вытащи меня, — сказал я, не желая втягиваться в философический спор об эффектах массового гипноза.

— Я бы рад помочь, но только не вижу, каким образом. Денег у меня нет.

— У КИЦ есть фонды. Я продам им свои услуги уа любых условиях, которые они назовут. На десять… даже пятнадцать лет. Только вытащи меня.

— КИЦ такими делами не занимается, — возразил он.

— Алекс, — терпеливо произнес я, — это вопрос жизни и смерти. Хорошо, пусть ты не считаешь себя вправе замолвить словечко за мое прошение на аппаратуру. Это я могу понять. Но сейчас — другое дело. Мне наплевать, в чем состоит политика КИЦ, я только хочу, чтобы ты оторвал свой жирный зад от стула и начал ее менять. Ты просто обязан помочь мне выбраться.

— Майк, ты никак не можешь понять. Координационно-Исследовательский Центр очень специфическое учреждение. Десятки различных рас вливают в него свои ресурсы, свои знания, свое старание, чтобы работать ради коллективной цели. Ты представления не имеешь, как это трудно — сохранить установившийся баланс. Каждый из нас, независимо от расы, отдал свою личную преданность более великому. Интересы КИЦ прежде всего — это не лавочка, которую можно использовать для частных нужд отдельных индивидуумов и даже целых рас. Это самое серьезное предприятие из всех, в которых когда-либо участвовало человечество, и мы должны показать, что отдаем ему себя на все сто процентов, чтобы нас наконец-то перестали считать варварами. Бог свидетель, я желал бы помочь тебе, но не могу. Ты понимаешь?

— Слушай, ты, глупый ублюдок, — произнес я так спокойно, как только смог. — Меня убьют, если я отсюда не выберусь. Убьют. Сделают ПО-КОЙ-НИ-КОМ. Мне не нужны лекции по вопросам межрасовой кооперации. Мне нужна помощь.

— Извини, — сказал он, и в голосе его действительно звучало сожаление. — Я просто ничего не в состоянии сделать. Ничего, что затрагивало бы КИЦ. Помимо этого, могу я хоть что-то предпринять?

— Нет, — устало вымолвил я. — Помимо — нет.

— Мне действительно очень жаль, — сказал он. — А кстати, если это имеет какое-то значение, война кончилась.

— Какая война? — Голова моя была занята куда более серьезными вещами.

— Та самая. Господи, неужели ты не знал, что мы воюем?

— А-а, — протянул я. — Эта. И кто победил?

— Ну, по моему личному мнению, — никто, да никто и не мог победить. Сам факт ведения войны нанес нашему престижу в галактическом сообществе непоправимый вред. Однако в результате мы разбили врага. Действительно уничтожили их всех, вплоть до последнего человека. Теперь их мир стал нашим.

— Отлично. От этого мне стало много лучше. На самом деле — вовсе нет. Страшно сознаваться в таких вещах, но тогда я совершенно не придал этому значения.

И так продолжалось до тех пор, пока я не понял, насколько радостной была для меня та новость. В конце концов именно наша победа в войне спасла мою жизнь.

Глава 9

Я вас не сильно удивлю, если скажу, что отчаянных попыток выкупить меня не последовало. При других обстоятельствах этого оказалось бы достаточно, чтобы человек почувствовал себя никем не любимым, но вещи таковы, каковы они есть. Теоретически я мог успокоить себя тем, что все, кого серьезно заботило мое благополучие, были либо слишком бедны, либо запуганны, чтобы что-то предпринять.

Пока период милосердия медленно близился к концу, я отчаянно пытался найти способ выбраться отсюда, но мне явно не хватало воображения. Единственным шансом на краткосрочное выживание была продажа самого себя Амаре Гююру. Ничего я так страстно не желал, как развалить весь его дьявольский план, в чем бы он ни состоял, но перестал бы уважать себя, если для этого мне пришлось бы себя убить или превратиться в фармацевтическую фабрику.

Когда настал роковой час (а роковые часы всегда настают неизбежно и безжалостно), мысли мои обо всем происходящем приобрели фаталистический характер. Даже явные прелести "соблазнительной женщины", подосланной Амарой Гююром, чтобы подсластить горькую пилюлю, не сумели сделать мои виды на будущее более заманчивыми, чем они были на самом деле. Из камеры меня доставили во Дворец Правосудия, где я должен был подписать определяющий мою жизнь документ в присутствии официального представителя — судьи, моего недоверчивого адвоката и хорошего приятеля Акилы-69. Все они должны были засвидетельствовать, что контракт я подписываю по собственной воле. (Бурный хохот.) Пока судья зачитывал документ на чистейшем пароле, глаза мои смотрели, как бегут сотки на стенных часах. Тетронский стандартный день длится около двадцати восьми наших часов и поделен на сто частей. Каждая часть поделена еще на сто. Малая часть составляет, таким образом, порядка десяти секунд. Наблюдение за истекающими сотками сродни легендарной китайской пытке водой.

Уже наготове была и ручка, и подушечка для снятия отпечатка пальца, когда колесо судьбы вдруг выскочило из накатанной колеи и сделало один из тех драматических поворотов, которыми по праву славилось.

Раздался неожиданно звонкий грохот подошв по полированному пластиковому полу, и в зал ворвалось полдюжины людей в изящной черной униформе, возглавляемых белокурой женщиной, свирепый взгляд которой, казалось, должен был обращать все вокруг в камень.

— Рассел! — командным голосом крикнула она. — Не подписывай бумагу!

В тот момент я и не подумал пререкаться из-за правильности произношения моего имени. Я просто во все глаза смотрел на нее. Она промаршировала — в прямом смысле промаршировала — по проходу между рядами, а за ней и отряд ее космических воинов. И уже сзади — рысцой, чтобы не отстать, — Александр Соворов. Джейсинт Сьяни огляделась как бы в поисках поддержки, но осталась в одиночестве. Даже будь с ней дюжина гююровских головорезов, это не имело бы значения. Во-первых, начинать разборки во Дворце Правосудия в присутствии судьи при исполнении — это дипломатическая ошибка. Во-вторых, звездный капитан и шесть ее парней носили пистолеты-огнеметы, и было видно, что обращаться с ними они умеют.

Капитан подошла к помосту и запрыгнула на него, чтобы присоединиться к нашей группе, где за маленьким столом происходила вся эта церемония. Она оглядела Джейсинт Сьяни, слегка скривила губы, затем отвернулась от нее, излучая удовлетворение. Китнянка заскрежетала зубами.

— Капитан Сюзарма Лир, Военно-космические силы Земли, — отрекомендовалась блондинка. — Я хочу освободить этого человека, взяв его в свое распоряжение. Что нужно — заплачу.

— Вы не можете! — крикнула Джейсинт Сьяни. — Срок истек. Он должен подписать контракт, с которым уже согласился.

Я понял, что сейчас не время для соблюдения официальных условностей. Схватив со стола кабальный договор, я разорвал его пополам и бросил к ногам китнянки.

— Я передумал еще до того, как истек срок, — объявил я. — Вместо него принимаю предложение капитана.

С надеждой посмотрел на судью. Судья посмотрел на Зе-натту-238. Зенатта-238 встал.

— Довожу до сведения, — начал он, — что в отсутствие очевидных свидетельств обратного мы должны принять заявление мистера Руссо, сделанное им по поводу изменения своих намерений до истечения срока. В любом случае он не давал подтверждения намерению подписать данный документ, и формально его нельзя заставить принять контракт мисс Сьяни.

— Это представляется разумной оценкой возникшей ситуации, — согласился судья. — Если капитан Военно-космических сил может удостоверить, что требования закона будут соблюдены, я не вижу причин, почему бы ей не взять заключенного на ее условиях.

Я посмотрел в лицо Джейсинт Сьяни и расплылся в улыбке.

— Мое сердце разрывается пополам, но я люблю женщин в форме, — сказал я ей.

— Ты еще об этом пожалеешь, — прошипела она, не в силах сохранять до конца спокойствие под обрушившимся на нее ударом.

— Сказать по правде, — заверил я ее, — ноги моей не будет на этой планете еще до того, как Амара Гююр начнет от злости жевать ковер.

Капитан углубилась в переговоры с судьей и Зенаттой-238. Тем временем по ступенькам к нам поднялся Соворов. Воины стояли внизу, провожая взглядом Джейсинт Сьяни, решительной походкой покидавшей зал.

— Иисус Христос! — воскликнул я. — Если уж ты делаешь хорошо, то делаешь не наполовину. Где ты ее нашел?

— В общем-то это не я ее нашел, — ответил он. — Она разыскала меня. Тот идиот офицер из Иммиграционной Службы позвонил мне и сказал, что поскольку Саул Линдрак исчез, а ты в тюрьме, то, может, я ненадолго приму нескольких иммигрантов? Я уже хотел отослать его к кому-нибудь еще, но капитанша сама взяла трубку и сказала, что ее дело слишком безотлагательно, чтобы ждать окончания бюрократических проволочек, и не буду ли я так любезен немедленно провести ее через Службу. Я подумал, лучше сделать, как она говорит.

— Не могу понять, — пробормотал я. — Но как ты сумел заставить ее выкупить меня?

— Она призналась, это была не моя идея. В этом месте непередаваемая буря восторга, овладевшего мной, прекратилась как по волшебству.

— Понимаешь, — продолжил он, — первое, о чем она меня спросила при встрече, — это где найти Саула Линд?ака. Что истинная причина, по которой она разыскивает Линдрака, — инопланетянин, которого он приютил несколько дней назад. Я сказал, что тот скрылся, выехав через пятый шлюз вчера ночью на твоем вездеходе. Тогда…

— Он — что?! — возопил я. Сердце мое и так билось колоколом от последнего полученного шока. Известие об угоне моего собственного вездехода начисто вымело из головы мое же решение драпать с этой планеты, даже не сменив костюма.

— Извини, — сказал Соворов. — Разве ты не знал?

— Конечно, не знал! Но как узнал ты?

— Скарион-74 из Иммиграционной Службы позвонил мне в первую очередь… еще до того, как появилась капитан, разумеется… Спросить меня, был ли на борту вездехода инопланетянина Саул Линдрак. Если нет — значит, это нарушение правил ответственности. Обычно такие вещи мало интересуют Скариона-74, но поскольку вокруг затеялась такая возня…

— Так был Саул с инопланетянином?

— Откуда мне знать? Как бы то ни было, я изложил все это капитану и сказал, что лучше всех знал Линдрака ты. И добавил, что если она собирается идти в холод искать инопланетянина, то лучшего проводника, чем ты, ей не найти. Я также подчеркнул, что ты, вероятно, захочешь вернуть себе вездеход, если тебя выкупят из-под приговора за убийство, так что у вас будет общая цель.

События менялись слишком калейдоскопично.

— А как он завел мой вездеход? — спросил я. — Ключи у меня в комнате — и от машины, и от ангара. Капитан хлопнула Меня по плечу.

— О'кей. Ты свободен. Тетраксы уже несут мешок денег с моего корабля. Только запомни: я ничего не делаю за спасибо. Ты мне должен. Распишись здесь.

Она сунула мне стопку бумаг — бланки в трех экземплярах, отпечатанные на английском и китайском языках.

Я непонимающе на них посмотрел. И задал глупый вопрос:

— Что это?

— Твои призывные документы. Армия сделает из тебя человека.

— Я не хочу… — начал было я. И тут же осекся, как только ее небесно-голубые глаза приобрели взгляд Медузы горгоны — тот самый, которым она уничтожила Джейсинт Сьяни.

Я уставился в бумаги, думая, за что мне выпала такая несчастливая судьба.

— Не вы ли говорили мне, что ваша раса покончила с рабством несколько поколений назад? — спросил Акила-69, с интересом наблюдавший за всем происходящим.

— Да, — согласился я. — Но все же считаю, что не такие уж мы варвары, разве нет?

Глава 10

Комиссию я не проходил. Даже форму мне не выдали. Капитан Военно-космических сил Сюзарма Лир запихнула мои бумаги под китель и двинулась по проходу между рядами в сияние купольных огней. Курс молодого бойца, занявший около полминуты, состоял из того, что она показала на одного из своих бравых парней и сказала:

— Это лейтенант Крусеро. Что он прикажет, то ты и будешь делать. Я капитан Лир. Все, что я прикажу делать, ты сделаешь. Если есть вопросы забудь о них. Теперь, что тебе известно об андроиде?

— Каком андроиде? — спросил я.

— Большом. Он украл твой вездеход. Похоже, скрывается под именем Мирлин.

— Он не человек? — поинтересовался я.

— Он андроид. Ты уже задал два вопроса сверх нормы. Что тебе о нем известно?

— Я даже не видел его, — сказал я ей. — Меня попросили помочь ему попасть внутрь, но я отфутболил его Саулу Линдраку. До того как меня втянули в это паршивое убийство, я пытался разыскать Саула, но не смог. Он скрылся, и вместе с ним андроид, пока какой-то идиот привратник не выпустил его через шлюз на моем вездеходе. Я только надеюсь, что он попытается залезть в мой термоскафандр. Это кое-чему научит ублюдка!

— Почему? — спросила она.

— Говорят, он на полметра выше меня. Термоскафандры не растягиваются. По крайней мере настолько. Выйдя из Дворца, мы остановились.

— Куда мы идем? — спросила она.

— К переправе, к вашему кораблю, — с надеждой в голосе ответил я. — Разве нет?

— Мы пришли сюда за андроидом. И мы его достанем. — Но он ушел в холод, запротестовал я. — Как, черт возьми, вы собираетесь его искать? Пока он не вернется, мы не сможем ничего сделать, а ждать на борту вашего корабля куда лучше, чем здесь.

— А если он не вернется? — спросила она.

— Тогда вам нечего будет за него беспокоиться, не так ли? Она опять наградила меня кремневым взглядом.

— Послушайте, — сказал я, — вы, похоже, не вполне понимаете мою нынешнюю ситуацию. То есть нашу ситуацию. В этот самый момент я являюсь ходячей мишенью. И вы тоже. Возможно, вы этого не сознаете, но у меня есть враги, и, вырвав меня из их лап, вы автоматически превратили их и в своих врагов тоже.

Ее белесые глаза пробуравили меня до самых потаенных уголков души.

— Рядовой Рассел, — произнесла она с каменным лицом, — вы находитесь в Военно-космических силах. Конечно, у вас есть враги. У нас тоже есть враги. Мой корабль в походе уже девятнадцать земных месяцев без перерыва, и все это время мы постоянно встречались с врагами, в руках которых против нас были ресурсы целых миров. Мы их уничтожили. Мы сожгли целые миры. Перспектива нажить себе врагов среди мелких уголовников Небесной Переправы нас не волнует. Ясно?

— Мне-то ясно, — заверил ее я. — Но Амаре Гююру — нет.

— Где мы можем встретиться с местными органами правопорядка? — спросила она. По странной случайности, как только она произнесла эти слова, к нам, поигрывая парализаторами, направились трое представителей закона — тетронские офицеры-миротворцы. Их взгляды были прикованы исключительно ко мне.

Когда я не ответил на ее вопрос, капитан глянула через плечо. Она сделала приветливый вид, но миротворцы не обратили на нее внимания, а, проворно соскочив с тротуара, подошли, и один из них обратился прямо ко мне.

— Вы мистер Майк Руссо? — спросил он.

— Я этого не делал, — сказал я.

— Вас не подозревают в совершении какого-либо преступления в настоящее время, — проинформировал он меня служебным тоном. — Однако мы расследуем убийство со многими жертвами, и, поскольку ваше имя связано с некоторыми из них, мы должны задать вам несколько обычных вопросов. Звездный капитан наградила меня довольно многозначительным взглядом, как будто сомневаясь, уж не призвала ли она по случайности в армию Джека-Потрошителя.

— Кого пришили на этот раз? — спросил я.

— Семерых, всех разом, — сказал полицейский. — Трех вормиран, одного спиредла, одного человека и двух забаранцев. Трое из них недавно давали показания в суде — по нашему делу. Все трое утверждали, что вы забили до смерти слиса, повздорив во время карточной игры.

— Балидар мертв? — спросил я слабым голосом. Вот уж воистину день сюрпризов. — Симон Балидар — убитый человек, — подтвердил офицер-миротворец. Спирелл по имени Лима тоже давал против вас показания, как и забаранец по имени Шиан Мор.

Должен признаться, я испытал легкое разочарование, когда среди покойников не назвалиХелеба.

— Вы знаете, что это не я, — сказал я ему. — Я сидел в тюрьме. Спросите Акилу-как-его-там-по-номеру.

— Я уже сказал, что вы вне подозрений, — ответил тетронец, хмурясь из-за моего непочтительного обращения к его собрату по расе. — Все, что я хочу, это просто узнать, известно ли вам что-нибудь о преступлении. Не знаете ли вы кого-то, кто мог бы иметь что-то против убитых?

— О преступлении не знаю ничего, — честно признался я. — Убитые участвовали в заговоре с целью ввести в заблуждение правосудие, обвинив меня в преступлении, которого я не совершал. Я полагаю, что заговор возглавлял Амара Гююр. Вероятно, вам следует спросить его, кому интересно было бы видеть его агентов мертвыми. Или же он один из убитых вормиран?

Похоже, мое заявление не сильно осчастливило офицера-миротворца, но он тщательно все записал.

— Среди убитых Амары Гююра нет, — вежливо ответил он на мой вопрос. — У вас есть какие-нибудь доказательства правдивости ваших слов?

— Конечно. Могу с полной уверенностью заявить, что слиса я не убивал и что меня подставили. Доказательства — моя собственная память и мои собственные чувства. Других мне не надо.

Капитан явно решила, что здесь попусту теряется ее драгоценное время.

— Вы собираетесь предъявлять обвинение этому человеку? — спросила она.

— Нет, — ответил офицер-миротворец.

— В таком случае вы не имеете права задавать ему вопросы без моего разрешения. Этот человек — рядовой Военно-космических сил Земли, а я его старший офицер. Я хотела бы получить от вас некоторую информацию. Мне нужно ваше сотрудничество в аресте и выдаче преступника-вора.

— Боюсь, — сказал офицер, — что в настоящее время я буду занят расследованием убийства и не смогу вам помочь. Если вы позвоните в участок из обычного уличного автомата, я уверен, что кто-нибудь сможет обсудить с вами эти вопросы. Возможно, мы еще встретимся.

Он развернулся и вскочил на тротуар, который повез его имеете с двумя спутниками дальше.

Капитан опять посмотрела на меня.

— Если вы спросите меня, — дружелюбно проговорил я, — то я бы предложил начать собственное маленькое расследование. Чтобы залезть в вездеход, он должен был проникнуть в мою комнату. Я бы хотел туда вернуться и посмотреть, что еще он спер. Возможно, мы увидим нечто для нас полезное. К тому же я голоден. Там найдется что пожевать.

— А не боишься ли ты путешествовать по улицам, где на тебя могут совершить покушение? — с насмешкой поинтересовалась она.

— Трушу, — сознался я. — Но вы ведь не заставите меня идти до вашего корабля? А кроме того, на стороне ангелов, похоже, не мы одни. Кто-то начал убивать будущих убийц.

Я не знаю, кто это, но от всего сердца желаю ему успеха в дальнейшей деятельности. Так мы идем ко мне?

— Идем, — мрачно произнесла она.

У меня сложилось впечатление, что она мне не доверяет, но вслух говорить об этом не собирается — пока не собирается.

Дорога до дома заняла двадцать минут. Обошлось без покушений. Я провел капитана и ее воинов в мою комнату. Никаких признаков взлома не было — и я уже хотел было расслабиться в ощущении безопасности, которое придает привычная окружающая обстановка, когда заметил в ней нечто совершенно непривычное.

На моей кровати лежал Саул Линдрак, и выглядел он — мертвее не бывает.

Глава 11

Не буду утомлять вас полным отчетом обо всем, что было предпринято до наступления вечера в поисках объяснения, как и почему Саул Линдрак оказался в моем доме. Упомяну лишь тетраксов, ведущих расследование с похвальным усердием, которые пришли к следующим выводам.

Первое. Линдрак умер приблизительно в двенадцать восемьдесят утра, когда я все еще спал в своей камере. Это на два часа позже, чем Мирлин выехал из пятого шлюза на моем вездеходе. По словам тетронского патологоанатома, несколько часов до смерти Саул был без сознания.

Второе. Причина, по которой Саул находился без сознания, — пытки. По предположению патологоанатома, пытать его начали несколько дней назад — вскоре после того, как Саул согласился приютить бездомного андроида.

Третье. Прежде чем впасть в бессознательное состояние, Линдрак по телефону сделал целую серию крупных покупок. Он купил термоскафандр гигантских размеров и столько расходных материалов, что, загрузив их в мой вездеход, мог совершить путешествие продолжительностью в несколько сотен дней (по тетронскому времени). Покупки были доставлены к ангару, где стоял мой вездеход.

Четвертое. Ни Саул Линдрак, ни индивидуум, называющий себя Мирлином, не обращались за медицинской помощью. Саул, однако, оставил мне послание на дисплее моего телефона: "Дорогой Майк. Мы не знаем, где ты, и поэтому не могли спросить твоего разрешения, но нам чертовски нужен твой вездеход. Моим мы воспользоваться не можем, но после нашего отбытия это сможешь сделать ты.

Думаю, обмен вполне подходящий, извини, если не так. Саул. Из этого мы заключили, что Саул не знал о моем аресте и что он собирался отправиться в путешествие с Мирлином. Но почему, спрашивали мы себя, он не мог воспользоваться своим вездеходом?

Вот почти все, за исключением одного поначалу незамеченного факта, мимоходом сообщенного офицером-миротворцем во время беседы. Симон Балидар и остальные шестеро были убиты одинаково — сильными ударами, перебившими их, как тряпичных кукол. Оружия против них не применялось. Кто бы это ни сделал, силища у него должна была быть громадная, даже если он разделывался с ними по одному.

Когда выяснились все эти факты, я уже достаточно хорошо представлял, кто это сделал, как и когда, но не понимал — зачем. Однако даже в этом я был на шаг впереди миротворцев, хотя с тетраксами такого никогда не происходит.

После ухода тетраксов, захвативших с собой тело Саула Линдрака, в комнате моей еще оставалось полно народу. Была она невелика и вовсе не рассчитана на большие приемы. Но капитана и ее бойцов это совершенно не беспокоило, а меня они не спрашивали. Мы ели сидя на полу — спасибо Космическим силам, оплатившим этот обед.

— Когда они арестуют андроида? — спросила капитан Лир.

— А с чего вы взяли, что они собираются преследовать его? — ответил я вопросом на вопрос.

На лице ее отразилось изумление, и я понял, что она имеет слабое представление о том, как делаются дела на Асгарде.

— Он же убийца! — воскликнула она.

— Он скрылся на темной стороне очень большой планеты, — сказал я. — Он не только скрылся на поверхности, но и ушел в нижние слои. Тетраксы и гроша ломаного не дадут за его поимку.

— Господи! — сказала она. — Что тут искать? Они же могут проследить его со спутника-порта.

— Только не на темной стороне, — ответил я. — Да и чего им беспокоиться? Пока не доказана его вина, он невиновен. У тетраксов нет доказательств, что он кого-то убил, и даже если они будут знать это наверняка, вряд ли сумеют мобилизировать столько сил, сколько потребуется на его поимку.

Капитан ничего не сказала. Я мог побиться об заклад — она задумалась.

— Для интереса, — произнес я. — Как вы думаете, кого он убил?

— Саула Линдрака, разумеется, — ответила она.

— Вы совершенно не правы. Он убил всех, кроме Саула. Балидара, Лему и остальную «малину». Он их убил, вызволяя Саула, возможно, вчера. Если вы называете это убийством, то я — героизмом. Определенно самозащита. Саула убил Амара Гююр. Не сам, конечно, но это его рук дело. Иначе быть не может.

Она, прищурившись, посмотрела на меня.

— Откуда ты знаешь?

— Логическая дедукция. Все, что нужно, — это знать предпосылки, а с большой степенью вероятности можно утверждать, что за всеми грязными делами здесь стоит этот вормиран. Люди Гююра, должно быть, начали дергать Саула вскоре после того, как он принял Мирлина от Скариона-74. Вряд ли они ожидали встретить Мирлина, но они либо захватили его с собой, либо подловили где-то в тихом месте. Возможно, выстрелили в него и Саула наркотическими иглами, чтобы те не могли сопротивляться. Одна проблема — с Мирлином оказалось не просто справиться. Так или иначе, он улучил момент, освободил Саула, но тот наверняка был в ужасном состоянии. Опасаясь ищеек Гююра, они не могли вернуться домой к Саулу и не отважились идти к ангару, где стоял его вездеход. Они стали искать помощи, пришли сюда, не ведая, что Гююр взял на мушку и меня. Саул мог легко открыть замок — у него золотые руки. Затем он начал подготовку к отбытию на моем вездеходе. Только закончить этого уже не сумел. Наверное, впал в забытье, оставив Мирлина одного решать, что делать дальше. Тому бы позвать доктора или еще кого, но он, вероятно, не знал, как это сделать. В худшем случае просто оставил Саула умирать, не попытавшись спасти. Но убивать его он не убивал.

— Думаю, — медленно произнесла Сюзарма Лир, — тебе лучше бы подробнее объяснить мне, что здесь происходит.

— А мне бы хотелось, — сказал я, — знать, что вы здесь делаете.

Лицо ее опять превратилось в маску Медузы.

— Рядовой, — произнесла она натянутым тоном, — в Военно-космических силах ты не должен говорить таким тоном с офицером. Вопросы здесь задаю я.

Я решил проявить великодушие и простил ее. В конце концов, с тех пор, как она спасла мою жизнь, прошло лишь несколько часов. — О'кей. Я расскажу вам все, что знаю. Я предполагаю, Гююр уцепился за Саула потому, что во время своей последней экспедиции в холод тот нашел что-то действительно замечательное. По академии мудрецов Алекса Соворова поползли слухи. Предположительно Саул нашел путь гораздо ниже тех уровней, которых мы сумели достичь. Возможно, он вообще нашел длинный спуск вниз. Именно это мы здесь ищем всю свою жизнь, и у Саула было больше шансов, чем у кого-либо другого. Единственное, чего я до сих пор не могу понять, зачем Гююру понадобился еще и я. Очевидно, я знаю что-то, чего я не знаю, что я знаю. Вот практически нее, что я могу вам рассказать.

— О каких это уровнях ты все время говоришь? — спросила она.

Я был ошарашен. До меня до сих пор не дошло, что она не знает про Асгард самого главного. Я-то считал: вся вселенная знает про загадку Асгарда.

— Поверхность этого мира — искусственная конструкция, — начал я. — Она представляет собой последовательность вложенных оболочек. Следующий уровень вниз — уровень один — имеет пять главных тоннельных сетей, каждая размером с континент. Известно несколько точек, где можно спуститься на второй уровень и не слишком сложно найти дорогу к третьему и четвертому. Единственная проблема — там очень холодно. Когда-то там жили люди, но они ушли. Большинство полагает, что они спустились вниз, спасаясь от катастрофы, уничтожившей наружную атмосферу и заморозившей верхние уровни. Это должно было случиться давным-давно, может, миллионы лет назад, но некоторые люди верят, что обитатели до сих пор живут где-то внизу, в центре. Мы здесь зарабатываем тем, что собираем оставленные ими вещи, которые в холоде отлично сохранились. Для нас это новые технологии. Институты типа КИЦ Координационно-Исследовательского Центра — пытаются воссоздать связную картину исчезнувшей цивилизации и знаний, лежащих в основе их технологий. Вот это и есть истинная причина нашего пребывания здесь.

— Поняла, — сказала она. На самом деле — нет. Она могла понять лишь мельчайшую частицу того, что здесь творилось. Я чувствовал, что мне еще много чего придется ей объяснять. Она продолжила:

— Ты много раз покидал поверхность, это я запомнила. Исследовал нижние уровни.

— Было дело.

— Это хорошо. Тогда ты сможешь давать нам советы, когда мы отправимся за андроидом.

Я давно ждал, что она это скажет. Мне бы оцепенеть от ужаса, но я лишь покачал головой.

— Это невозможно. У нас не больше шансов выследить его, чем у тетраксов. Мы должны это сделать, — настаивала она.

— Почему?

— Этого я не могу тебе сказать. Но андроида необходимо найти.

— И что вы с ним сделаете, если найдете?

— Убьем, — равнодушно произнесла она.

— Я ничего против него не имею. Ни вот столечко.

— Ты солдат Космических сил, — напомнила она в очередной раз. — Этого достаточно. Андроид должен быть уничтожен.

— Нет способа вычислить, куда он направился. Наступило секундное молчание. Затем она сказала:

— Рядовой Рассел, я имею все основания полагать, что Военно-космические силы — если это будет необходимо для нейтрализации андроида — готовы подвергнуть этот мир бомбардировке и полностью его уничтожить.

Я засомневался, все ли у нее в порядке с головой. Единственное, что в конце концов пришло мне на ум, это сказать:

— Мое имя Руссо, а не Рассел. Оно французского происхождения.

— Ты осознал всю серьезность проблемы? — торжественно спросила она.

— Разумеется, — сказал я. — Уничтожив одну гуманоидную расу, вы хотите теперь замахнуться сразу на триста, включая тетраксов. Только народу у нас будет маловато: по самым скромным подсчетам, один к миллиону. И это только по людям. А если прикинуть по мирам, кораблям и вооружению, мы вообще составим ничтожно малую величину. Послушайте, леди, если в этом мире вы хотя бы снимете с предохранителя свой пистолет-огнемет, это обернется угрозой дипломатического скандала. Если вы повторите то, что сейчас сказали мне, кому-то еще, а в особенности тетронцу, то скорее всего мигом окажетесь на борту своего корабля и будете лететь в неизвестном направлении со строжайшим приказом даже не оглядываться в эту сторону. Что вы, черт возьми, о себе воображаете?

Могу поклясться, воины перестали дышать. Они положительно были зачарованы. Я подумал, что сейчас капитан впадет в неистовство, но она оказалась не настолько сумасшедшей.

— Мои приказы, — достаточно вежливо произнесла она, — предписывают мне сделать все, что только в моей власти, ради поимки и уничтожения этого андроида. Все!

— В этом случае, — заметил я, — вам следовало бы поточнее вычислить границу, где ваша власть кончается, потому что она кончается намного ближе, чем вы себе это представляете. Вы с Земли?

— Да, — ответила она.

— Раньше вам доводилось бывать в чужих мирах?

— Несколько раз. Думаю, я поняла, куда вы клоните. Нет, рядовой Руссо, у меня нет опыта ведения дел с другими расами, за исключением врагов, которых я уже уничтожила. Мое заявление относительно того, насколько далеко могут зайти вооруженные силы, должно было показать вам важность нашей миссии. Этот андроид несет в себе угрозу будущему всей человеческой расы.

— Я-то думал, у нас с ним соотношение несколько миллионов к одному, сказал я. — Даже если он достаточно силен, чтобы уничтожить семерых головорезов Гююра одним ударом. Он что — супермен? Как я предполагаю, его собрали наши побежденные враги?

— Верно.

— Тогда логика подсказывает, что он не может быть опасен, иначе мы не выиграли бы войну, разве не так?

— Факт остается фактом, — упрямо повторила она. — У меня есть приказ убить его любой ценой. И ты сделаешь псе, что в твоих силах, чтобы я его выполнила. Ясно?

Есть существа, с которыми нельзя спорить. И не все они тетраксы.

Я уже собрался было объяснить, что какой я ни есть хороший даже в лучшие свои дни, но все равно не могу сделать невозможное, как зазвонил телефон. Я поднял трубку, связь установилась одновременно и по видео, и по аудио. На экране был вормиран.

Все вормираны для нетренированного человеческого глаза похожи друг на друга, но мне не пришлось угадывать с трех раз, чтобы определить, кто передо мной.

— Мистер Руссо? — спросил он на безобразно исковерканном пароле. — Меня зовут Амара Гююр.

Глава 12

Вежливость требовала держать взгляд поверх своего телефона, чтобы он мог видеть меня. Но я и не подумал так сделать. — Чего тебе надо? — грубо спросил я.

Он улыбнулся. Вормираны — хищные существа, неисправимо плотоядные. Мне говорили, что у них жутко воняет изо рта. Во всяком случае, у них имелись зубы, соответствующие их диете. Гююр напоминал помесь волка с крокодилом, а это не совсем гармоничное сочетание. Улыбка же была еще менее привлекательна.

— У меня есть для тебя подарок, — сообщил он.

— Оставь его себе.

— Не могу. Это твоя собственность, ты ее законный владелец, если я правильно понял последнюю волю Линдрака.

— Что за хреновину ты порешь? — воскликнул я. В переводе выражение потеряло часть своей выразительности, но суть он, похоже, уловил.

— Это маленькая вещица, которую… он оставил под мою ответственность.

С этими словами он что-то поднес к моим глазам. Черная записная книжка. Журнал Саула. В нем, как я тут же вычислил, должна содержаться запись его последнего путешествия. Это была великолепная, на двадцать четыре карата, карта сокровищ. Но почему, интересно, Амара Гююр добровольно отдавал ее мне?

— Не понимаю, — сказал я.

— Позже поймешь, — пообещал он.

— Если ты думаешь, что на эту приманку можно заманить меня в капкан, то ошибаешься.

— Нет, — ответил он. — Если хочешь, ее передадут тебе в людном месте средь бела дня. Можешь взять с собой охрану, пистолеты-огнеметы и все остальное. Я пошлю Джейсинт без оружия. Думаю, ты извинишь меня, если я не приду лично. Не хочу быть связанным с Саулом Линдраком, который умер так нелепо и некстати. Это была случайная смерть, уверяю тебя.

— Как у того слиса, — сказал я. Он опять улыбнулся.

— Приношу свои самые искренние извинения за все неудобства, которые я мог неумышленно тебе доставить. Однако ни о каком слисе я слыхом не слыхивал. Между прочим вовсе не в твоих интересах сообщать о нашей встрече миротворцам. Попадись эта книжка к ним в руки, ты никогда ее больше не увидишь. Тетраксы неисправимо честны, но четко блюдут собственную выгоду и на этот счет редко обманываются. Если хочешь узнать то, что знал Саул Линдрак, будь на площади к западу от переправы завтра в пятьдесят ноль-ноль.

— Черта с два я приду!

— Подумай хорошенько, мистер Руссо, — посоветовал тот. И отключился.

Я положил трубку на место. Как только капитан открыла рот, я поднял руку.

— Не просите меня объяснить. Я сам ни черта не понимаю. Только знаю, что Амара Гююр никогда ничего не выпускает из своих лап, разве что с летальным исходом. И никакая сила в мире не заставит меня согласиться на это предложение.

— А тебе и не надо, — сказала Сюзарма Лир. — Я пойду вместо тебя.

— Зачем?

— Потому что эта книжка может сообщить нам, куда направился андроид.

— А если так, то почему Гююр запросто нам ее отдает?

— Не знаю, — ответила она. — Но если то, что он сказал, правда, то это единственный шанс найти его.

— Поступайте как хотите, — сказал я, пожимая плечами. — Попутного вам ветра.

— Ты пойдешь со мной, — приказала она.

— Вы только что сказали, мне не обязательно! — запротестовал я.

— Я решила, что тебя лучше держать под присмотром. Если тебя оставить здесь, ты можешь потеряться. Думаю, нам лучше быть вместе, пока не появятся основания больше доверять друг другу. Завтра на площадь пойдем мы все, но забирать книжку буду я. Вряд ли Гююр попытается тебя убить. Один лишь факт, что он появился на экране и говорил с тобой, зная, что его слова могут слышать свидетели, похоже, означает, что он затеял более сложную игру. Если тебя убьют после его звонка, ему не избежать обвинения в преступлении.

Я должен признать — в словах ее был здравый смысл. Гююр неизвестно по какой причине отказался от своей обычной политики и намеренно вышел из тени. Даже с его стороны это была какая-никакая гарантия благополучного исхода. Но что он надеется таким способом выиграть? Это было страшно любопытно, и оттого, что Гююру удалось разжечь во мне такое любопытство, я чувствовал себя скверно.

— А, черт с ним, — сказал я. — Я и так уже увяз во всем этом по уши. Так и быть, положу свою глупую голову под топор рядом с вашей. Да и что, собственно, могу я иметь против жизни с опасными приключениями?

— Вот теперь, — сказала она, — ты начал говорить как боец Военно-космических сил.

Тут я не мог не вспомнить мудрые слова моего хорошего приятеля Акилы-69: когда с вами начинают соглашаться, тогда и надо беспокоиться.

Глава 13

По счастью, мне удалось воспользоваться еще одной комнатой в той же секции дома, поэтому в моей комнате спали не восемь человек. Капитан Лир настояла на том, чтобы в коридоре выставить пост: то ли чтоб не пробрались убийцы, то ли чтоб я не убежал, то ли чтоб найти хороший предлог оставить в моей комнате лишь троих. Капитан заняла мою кровать, а мне и лейтенанту Крусеро предоставила полную свободу разместиться на полу. Быть старшим по чину — в этом есть свои привилегии.

На следующее утро капитан начала готовиться к походу в холод. Ключи от вездехода Саула оказались в ящике стола, где прежде лежали мои, — прекрасный обмен, как он и обещал. Тем не менее я объяснил капитану, что ни при каких обстоятельствах один вездеход не может везти более трех человек. В конце концов убедил ее, что еще одного вездехода, пожалуй, хватит, если она оставит пару своих громил в Небесной Переправе. Когда я представил ей список необходимого оборудования, она подозрительно просмотрела его, но раз уж вы заплатили за вездеход, то какой смысл противиться покупке шести термоскафандров, полного комплекта расходных материалов и набора рабочих инструментов? Когда тетраксы приняли ее платежное поручение на адрес Военно-космических сил, мной овладели смешанные чувства. С одной стороны, я не собирался в дальнейшем присоединяться к ее компании диких гусей, а с другой если все пройдет как надо, то этот день окончится разрешением всех моих проблем с оборудованием. (Я, разумеется, предполагал, что смогу обойти такие мелкие проблемы, как контракт с Военно-космическими силами. Мирлин далеко не единственный, кто может скрыться в неизвестность, когда настанет подходящий момент.) Незадолго до полудня мы вышли в город на площади перед доком переправы. Капитан назначила Крусеро ответственным за снаряжение и взяла двух воинов охранять нас на случай неприятностей. Один из них был восточного типа по имени Халекхан, другой — неопределенного происхождения, по имени Серн. Они, как я догадался, были специалистами по рукопашному бою и знали толк в своем деле. Возможно, ничего другого они как следует делать не умели, но мастерство убивать людей тщательно в себе культивировали. Несмотря на их квалификацию, я все еще не чувствовал себя в безопасности. Амара Гююр был слишком хитер, чтобы что-то предпринимать на чужом поле.

Ожидание проходило мучительно. Любая часть Небесной Переправы выглядит точно так же, как все остальные, и даже тот факт, что площадь являлась самым большим открытым пространством под куполом, не привлекал толпы туристов. Сама переправа находилась, естественно, над куполом, и с площади был виден лишь столб, поддерживавший главную платформу. Единственное, что помогло несколько сбросить напряжение, это случай на тротуаре с капанульцем, попытавшимся сделать сразу двойной перескок. Он потерял равновесие и повалил за собой еще троих представителей разных рас, при этом уронив что-то в катковый механизм; тот застопорился, после чего сработало такое количество аварийных реле, что главные тротуары вышли из строя на полкилометра в обе стороны.

— Отлично, — прокомментировал я. — Теперь, чтобы добраться до дому, нам придется идти до следующей пересадки.

— Такое часто случается? — спросила Сюзарма Лир, изучая стальным взглядом происходящее и оценивая, какая здесь может произойти бойня.

— Раза два в день, — сказал я. — Ремонтники довели свое мастерство до уровня искусства. Через час все будет работать. Если какой-нибудь идиот не защемил руку или ногу.

Джейсинт Сьяни немного опоздала — в основном из-за транспортной аварии. В толпе, густо повалившей пешком, я не видел ее до тех пор, пока она едва на нас не наткнулась.

При остановке тротуаров пешие дорожки заполняются чрезвычайно быстро, особенно в таком месте, как площадь.

Когда китнянка подошла, капитан положила руку на рукоятку пистолета, но глаза Джейсинт были прикованы ко мне. Она приблизилась ко мне вплотную и достала из кармана жакета записную книжку.

— Вот и вы, мистер Руссо, — сказала она. — Это ваше. Насколько мы понимаем, вы единственный человек во всей Небесной Переправе, который может ею воспользоваться. Вы очень везучий человек.

Я проворно схватился за книжку, словно боялся ее выронить. Джейсинт стояла, опустив руки и не собираясь уходить.

Я наугад раскрыл книжку и пролистал несколько страниц. Тут на меня снизошло озарение, и последняя загадка получила свой ответ. Саул Линдрак вея свой журнал по-французски. Из почти трех сотен людей, живших в Небесной Переправе, очень многие знали английский, русский, японский и китайский языки. Но возьмите триста человек на выбор из всего населения Земли и ее колоний, сколько из них владеют французским? Двое. Так вот какой экспертизы хотел от меня Амара Гююр. Он замучил Саула, пытаясь заставить его говорить, но Саул не раскололся.

Я поднял глаза на Джейсинт Сьяни. Она смотрела на меня с полуулыбкой на прелестной мордашке.

— Почему? Почему вы мне ее отдаете?

— Теперь это не секрет, — сказала она. — Если б у нас было время, мы бы нашли способ извлечь информацию, но времени нет. Мы не ожидали вмешательства великана. Линдрак наверняка все ему рассказал. Очень скоро дорога к центру станет не труднее поездки по тротуару. Для нас эта книжка больше не представляет ценности, и мы решили, что она, возможно, пригодится вам. Это жест доброй воли. Извинение, если хотите.

— Ну да, конечно. На самом деле вы ожидаете, что я брошусь в погоню за Мирлином, не дожидаясь ночи. Вы упустили свой шанс выследить его, но с большими предосторожностями собираетесь выследить нас. Мы ловим Мирлина, вы ловите нас, а большой приз возьмет тот, у кого окажется больше стволов. Вот и все извинение.

— Думайте как вам угодно, — сказала она, улыбаясь во весь рот. Сделав шаг назад, она не посмотрела, куда ступает, и какой-то ноемьян в спешке налетел на нее, едва не сбив с ног. Упала она прямо на капитана, которая ее поймала и поставила на ноги. Звездный капитан действовала рефлексивно и теперь оттолкнула от себя китнянку, словно стряхивая грязь. Они еще раз обменялись взглядами, исполненными зарождающейся взаимной ненависти. Затем Джейсинт поспешно удалилась, затерявшись в толпе.

Я посмотрел на капитана, желая выяснить, поняла ли она, что сейчас произошло.

В книге, возможно, был спрятан микропередатчик, а теперь как минимум еще один посажен на капитана. Кто-кто, а я-то знал. Если Амаре Гююру приспичило, он мог отслеживать нас на поверхности дюжиной способов. Внизу — другое дело. Если там действительно существует путь вниз, то представится добрая сотня возможностей отделаться и от книжки, и от капитана. Там я буду в своей стихии, и что бы ни думали себе Амара Гююр и Сюзарма Лир, преимущество будет на моей стороне.

— О'кей, — сказал я капитану. — Эта вещица, возможно, расскажет нам, куда пошел андроид. Мы готовы выступить, как только пожелаете.

Глава 14

Из шлюза мы выехали за пять минут до того, как по расписанию тетраксов «дневное» освещение должно было смениться пониженным «ночным». Снаружи до рассвета оставалось еще двенадцать часов. Мы направились на север, через громадную плоскую равнину, окружавшую город со всех сторон. Я ехал с Серном и капитаном. Крусеро, Халекхан и человек по имени Вазари следовали за нами во втором вездеходе. Связь поддерживалась как с ними, так и с военным кораблем Сюзармы, пришвартованным в спутниковом комплексе Небесной Переправы. Во мраке ночи саму переправу не было видно.

Фары вездехода играли на однообразном, белом, безжизненно-плоском ковре. Теней не было вообще.

— Бог ты мой! — воскликнула Сюзарма Лир после часа путешествия. — Неужели здесь всюду так?

— В основном, — сказал я. — Чтобы двигаться с большой степенью точности, нужен компас. Совсем не просто искать направление на Асгарде ночью, когда небо совершенно пустое. Никаких земных ориентиров нет, а снег покрывает абсолютно все. Разумеется, здесь не так плоско, как кажется. Гор и долин нет, но есть мелкие дыры и провалы. Вы увидите их днем, когда снег растает.

Она сидела рядом со мной, глядя сквозь купол вездехода в небо.

— Оно действительно такое черное и беззвездное? — спросила она. — Или это просто облако?

— Беззвездное. Мы находимся как раз на краю рукава галактики, и в это время года ночное небо абсолютно черное. У горизонта есть несколько звезд, а над головой ничего, кроме беспредельной тьмы. Но оно не пустое — просто черное. В обычный телескоп видно несколько других галактик. Только не черную для той нужен рентгеновский.

— Какую еще черную?

Я повернул голову в ее сторону.

— Вы действительно ничего не знаете об этом мире?

— Откуда мне знать? — огрызнулась она.

— И вы никогда не слыхали про черную галактику?

— Так, краем уха, — ответила она, как бы оправдываясь.

— Это скромный член нашего семейства галактик, — сказал я. — Она удалена на сто двадцать тысяч световых лет, находится к нам ближе, чем Магелланово Облако, но не столь заметна. Мы постоянно сближаемся со скоростью примерно тридцать тысяч метров в секунду. Чтобы долететь до нас, ей потребуется более ста миллионов лет, так что нам можно не волноваться. Это неоднородное облако пыли типа облаков внутри нашей галактики, но более плотное. Повсеместно имеет очень низкую температуру, но с большими перепадами: внутри есть несколько звезд, но их свет поглощается, не достигая нас. Это наша галактика-спутник, которая в один прекрасный день поглотит большую часть этого рукава спирали. Конечно, это не означает, что Земля — или какой-то другой мир — обязательно переживут катастрофу, которая обрушилась на Асгард в глубоком и туманном прошлом.

— Что за катастрофа? — поинтересовалась она. Я вздохнул.

— Как вы уже, наверное, заметили, посмотрев на датчик давления, мы едем не в вакууме. Когда дневное тепло растопит снег, вы увидите, что поверхность Асгарда не абсолютно безжизненна. Однажды, давным-давно — даже Александр Соворов не берется судить, сколько лет назад, — на поверхности бурлила изобильная жизнь. Та жизнь, которую мы знаем, основана на знакомом процессе фотосинтеза. И атмосфера похожа на ту, которой привыкли дышать мы и многие гуманоидные расы. Кислорода в ней было полно.

Затем, по стечении космических обстоятельств, как мы предполагаем, Асгард попал в холодное облако, состоявшее по большей части из водорода, приправленного космическим мусором, кометным льдом и тому подобной дрянью. С течением времени водород начал все больше проникать в атмосферу, которая становилась холоднее. Солнце Асгарда стало странно себя вести, но людей этот факт не мог взволновать, так как процесс был малозаметным. Весь кислород из атмосферы был высосан газами облака и выпал с неба в виде легкого дождика. Предположительно, со временем атмосфера сама стала уплотняться. В течение длительного периода водород, аммиак и другие космические газы сгущались, покрывая снегом пустынную поверхность.

Несмотря на утверждение некоторых людей о преимуществах глубокой заморозки, живая система планеты неважно отреагировала на эту цепочку событий. Когда большой холод наконец закончился, мало чего осталось, чтобы привести поверхность в порядок. Спасибо, что вообще хоть что-то осталось. Благодаря тетраксам сейчас здесь цветут растения — они очень хорошо адаптировались к еженощному замерзанию, и мало-помалу решается проблема воссоздания пригодной для дыхания атмосферы. Большая часть водорода уже улетучилась обратно в космос, а уровень метана стал вполне терпимым. Через несколько тысяч лет даже меньше, если тетраксы добьются успеха в своих изысканиях, — гуманоиды опять смогут скакать по поверхности Асгарда. Но только днем. — А местные жители зарылись в сердце планеты, чтобы избежать катастрофы?

— Вот теперь, — сказал я, — вы прикоснулись к предмету спора. Я рассказал то, что нам известно. Есть, однако, и некоторые странные вещи, которых мы не понимаем. Мнения здесь различны. Во-первых, мы не знаем точно, где находился Асгард, когда все это произошло.

Не думаю, что она вообще была способна внимать с невинным удивлением. Стоило мне сообщить очередной поразительный факт, как она смотрела на меня так, словно, рассказывая ей что-то новое и непонятное, я совершал акт агрессии — разрушал ее сбалансированное понимание устройства мироздания.

— Ты имеешь в виду — это случилось не здесь? — спросила она таким тоном, словно это предположение вызывало в ней чувство брезгливости.

— Я этого не говорил Некоторые люди полагают, что произошло это здесь и планета всегда была здесь, на месте, вращаясь вокруг теперешнего солнца. Одна загвоздка — тайна исчезновения пылевого облака. Его явно нет ни здесь, ни в ближайшем межзвездном пространстве. Поэтому, если вы верите, что Асгард находится там, где он был всегда, вам придется изобретать вторичные гипотезы по поводу исчезновения облака. Все эти гипотезы зависят от решения загадки сколько лет прошло с момента катастрофы, а этого никто не знает. Пылевые облака есть лишь за несколько тысяч световых лет, но ни одного, которое бы двигалось от этой звезды таким образом, чтобы та могла некогда пройти сквозь него. Одно-два могли бы подойти при условии, что за последние несколько миллионов лет с ними произошло что-то веселенькое — но это тянет за собой новые гипотезы. Поэтому возможно — пока только возможно, — что во время катастрофы Асгард находился где-то в другом месте.

— Где? — захотелось ей узнать. Я показал пальцем вверх.

— В черной галактике?

— Это одно из наиболее вероятных мест. Если уж предполагать, что планета двигалась, то можно также предположить, что она прилетела из какого-то интересного места.

— Но ведь ты сказал, что эта галактика к нам пока только приближается.

— Так оно и есть. Гипотеза предполагает, что планета прилетела раньше. Идея заключается в том, что первоначально Асгард вращался вокруг какой-то звезды в чистой области черной галактики — на том ее краю, с которого виден Млечный Путь. Ее обитатели обнаружили, что их собирается поглотить облако и что поглощение это наступит практически навсегда. За короткий срок они поделать ничего не могли. Поэтому составили долгосрочные планы, согласно которым придали планете ускорение и вылетели из своей галактики в направлении нашей. Чтобы выжить до прибытия к месту назначения, они скрылись в глубине, ближе к центру, возможно, погрузив себя в заторможенное состояние.

— Это бред!

— Может быть, — согласился я. — Но он ничуть не хуже фокусов-покусов, необходимых для объяснения загадки прохождения через пылевое облако.

— И каким же образом могли они двигать свою планету? Ракетами?

— Нет. Посредством как-то приложенных связующих сил. В основном по варианту шнекового ускорителя.

— Но невозможно поместить предмет планетарных размеров в шнековый канал.

— Теоретически предела массы, переносимой по шнековому каналу, не существует, — сказал я. — Все упирается в количество затраченной энергии. Мы считаем экономически невыгодным строить звездолеты большего размера, чем морские суда, плавающие у нас дома по океанам, но некоторые расы строят. В общем, дешевле построить сотню кораблей по десять тонн, чем один в тысячу тонн, а взятые имеете мелкие корабли потребляют меньше энергии, чем один большой. Но если запас энергии велик, можно не Заботиться о сведении концов с концами в бюджете.

— Это нелепо! — сказала она. — Чтобы поместить планету в шнековый канал, потребуется энергия целой звезды.

— Да, маленькая звезда будет нужна, — согласился я. — И громадное количество водорода для ее подпитки. Но ведь даже мы, бедные людишки, имеем под своим контролем несколько маленьких звездочек. Повторяю, они очень малы, но они у нас есть. И нам известно, что некоторые расы пользуются искусственными солнцами.

— Ты хочешь сказать, что внутри планеты стоит гигантский ядерный реактор?

— Точно.

— И, как я понимаю, они прорыли собственную планету, чтобы сделать для него камеру. Или она уже была полая?

— Это еще один повод для дискуссий. Понимаете ли, люди, придерживающиеся теории летающей планеты, не из тех, что боятся новых больших идей. Консерваторы же утверждают, что в сердцевине Асгард — совершенно нормальная планета, и лишь у поверхности построено ограниченное число искусственных уровней. Их оппоненты дают голову на отсечение, что она целиком — артефакт, от верха до низа, и всегда такой была. Они считают, что уровни существуют на протяжении всей глубины. По их мнению, Асгард — разновидность рукодельной сферы Дайсона. Вместо того чтобы строить гигантскую сферу вокруг существующего солнца, утверждают они, строители Асгарда сделали гораздо более удобное укрытие, а затем зажгли внутри него солнце. Таким образом теряется меньше места.

— А не слишком ли жарко будет в самых нижних слоях? — спросила она.

— Жарко, как в аду, — согласился я. — Генерируется гигантское количество энергии. Но это именно то, что им нужно, чтобы двигать планету по шнековому каналу в галактическом кластере. Как вы уже заметили, превращение целой планеты в вещественную матрицу потребует колоссального количества энергии.

Она покачала головой с озлобленным удивлением.

— Неужели во всем этом есть здравый смысл? — спросила она тоном, заранее отрицающим наличие какого бы то ни было здравого смысла.

— Некоторые говорят, что есть, — заверил я ее. — Себя же я причисляю к агностикам. В конце концов нет доказательств той или иной теории — пока нет. Я предпочел бы узнать правду, какая она есть, но одни варианты этой правды гораздо удивительнее других.

— Чтобы сделать такое, — сказала капитан, — они должны были иметь технологию, намного превосходящую пашу. И как я понимаю, они ее имели, иначе здесь не копалось бы столько старателей.

— На самом деле им вовсе не требовалось слишком много дополнительных знаний. Надо было разумно применить имеющиеся. А ума им, похоже, хватило. Мы не ковыряемся здесь в поисках каких-то приборов, производящих чудеса, а только тех, которые делают знакомые вещи, но чуточку лучше, чем наши. Важные изобретения мирового значения довольно часто возникают из давно известных знаний. Древние греки могли бы строить паровые двигатели, если бы захотели или если бы стали в них нуждаться. Впервые электрическая батарея была изобретена, по-видимому, в античную эпоху, но потом забыта, потому что в ней не было особой нужды. Если бы вы побывали с визитом в родных мирах десятка гуманоидных рас, то обязательно обнаружили бы, что технологическое развитие шло у них совершенно разными путями, хотя все они обладают примерно одинаковыми знаниями о строении мироздания. Мы считаем технологию приложением знаний, но слово «приложение» стремится скрыть тот факт, что технология в первую очередь и в основной своей сути — искусство. Существует миллион способов разработать любую простую вещь, такую, как скрепка, выключатель или дверь. Люди настолько загипнотизированы традиционными способами производства вещей, что совершенно не видят десятков других путей достижения тех же целей, причем некоторые из них — лучше. История технологии вовсе не похожа на историю научной теории; если внимательно на нее посмотреть, у нее гораздо больше общих черт с историей живописи. Архитектурные школы, например, не только школы искусств, базирующиеся на эстетических условностях, но и школы технологий, различных способов сочетания целей и средств. Мы работаем на Асгарде не потому, что его обитатели знали гораздо больше нашего. Мы здесь потому, что они были совершенными художниками и их технология может рассказать нам о великом множестве способов применить те знания, которыми мы уже располагаем.

Если же мы обнаружим, что люди, построившие уровни, имели какие-то знания, которых у нас нет, это будет уже нечто другое. Тогда игра пойдет по новым правилам. Но это вовсе не обязательно, до тех пор пока мы окончательно не определимся, что же интересует нас в материалах, добытых в уровнях. Также вовсе не обязательно предполагать, что они имели превосходящие по сравнению с нашими знания, дабы оправдать их способность создать искусственную планету пусть даже такую большую — и запихнуть ее в интергалактический шнековый канал. Если все это правда, значит, Асгард достиг пункта назначения. А до того как его начало обволакивать облако, он сотни миллионов лет просуществовал в свободном пространстве. Тогда, если все это так, где же они? Почему они не выходят из укрытия? Если они действительно переместились соответственно своему замыслу, то почему до сих пор не проснулись?

Какое-то время она сидела молча, обдумывая детали этой фантастической сказки. Я видел, что, несмотря на враждебную реакцию, она захвачена магией рассказа. Так происходит со всеми. Думаю, если копнуть глубже, то окажется, что все мы здесь сидим именно поэтому.

Она повернула ко мне свои голубые глаза и впервые посмотрела не так, как смотрит змея, гипнотизирующая мышь.

— Возможно, — сказала она, — их искусственное солнце до сих пор работает. А вдруг облако заморозило не только верхние уровни. Возможно, холод проник до самого дна.

— До сегодняшнего дня я всегда допускал такую возможность. Никогда не хотел в нее верить, но не сбрасывал со счетов. Однако теперь я знаю, что это не так.

— Откуда? — спросила она, хотя могла бы сама догадаться, если бы потрудилась хоть чуть-чуть задуматься.

Я щелкнул по журналу Саула Линдрака, лежавшему на полке приборной панели.

— Солнце, протащившее Асгард через шнековый канал, могло исчезнуть, но внутри есть ядерные реакторы, которые работают до сих пор. Там внизу есть тепло и жизнь — но не совсем такие, какие мы ожидали обнаружить.

Глава 15

Глаза ее сощурились, и она произнесла:

— Что точно содержится в этой книжке?

— Путевой дневник последнего путешествия Саула, — нарочито грубо ответил я.

— Когда я говорю «точно», — произнесла она каменным голосом, — это означает «точно».

— Давайте договоримся, — предложил я. — Вы мне говорите, почему вам так чертовски необходимо отловить Мирлина, а я рассказываю, что в книжке.

— Ни о чем договариваться я не собираюсь, — сказала она. — Твое дело выполнять приказания. Я приказываю тебе рассказать, что в книжке.

Тут я подумал, не встать ли мне в позу. Что она тогда будет делать проведет трибунал и расстреляет меня за нарушение субординации? Однако я решил быть великодушным. Вести личную войну в холоде — занятие неблагодарное: неприятностей там хватит и без того.

— Саул обнаружил некуюшахту, — сказал я. — Он спустился на дно. Там он остался без оборудования и не смог продолжить путь, но ему удалось просверлить в стене смотровой канал. На другом конце были свет и жизнь. Температура — выше точки замерзания. Он видел растения, каких-то насекомых, но дальше — ничего, потому что обзор был закрыт. И никаких свежих следов присутствия людей. Все, что не было сделано из камня, превратилось в труху.

— Так, значит, Мирлин направился именно туда?

— У него есть с собой бурильное оборудование, — сказал я. — Они заказывали его по моему телефону. Если только он найдет спуск в шахту, в его распоряжении для укрытия будет целый мир. Даже нам это будет сделать не просто, а ведь у нас в руках подробные письменные инструкции. Сначала ему надо будет спуститься на четвертый уровень, а затем совершить большой марш-бросок через холод. Опыта поведения в таких условиях у него нет, а полагаться ему придется на устный рассказ умирающего человека. Возможно, он даже не успел ничего рассказать. Но если все-таки успел, то Мирлин, вероятно, сможет найти более глубокую шахту, которая приведет его еще ниже. Для света и тепла нужна энергия, а значит, где-то глубоко внизу до сих пор работают машины, в которых есть реактор. Это предполагает наличие людей. Если так, то период ползания под кожей Асгарда закончен, и мы сможем разрешить все загадки, о которых я нам рассказывал.

— Это могут быть не люди, — сказала она. — То есть не гуманоиды.

— Все вещицы, которые мы нарыли в верхних слоях, предназначены для использования существами, очень похожими на нас. Несомненно, они гуманоиды. Некоторые люди с богатой фантазией полагают, что они-то и есть истинные гуманоиды.

— Не поняла.

— В известной нам части галактики проживает почти тысяча гуманоидных рас. Все они выходцы из миров земного типа и имеют основательное сходство по физическому и химическому строению. Большинство теоретиков уверены, что это результат схожей эволюции, то есть что нуклеиновые кислоты — единственный тип молекул, который может существовать в репродуктивных системах, и что эволюционные последовательности, всех нас создавшие, имеют некую внутреннюю общую предопределенность, поэтому различаются лишь в деталях. Спорят о том, является ли существо нашего типа единственным носителем такого интеллекта. Встреченные нами негуманоидные расы по-своему похожи Друг на друга и происходят из миров со схожими условиями, но совершенно отличными от земных. Меньшее количество ученых утверждает, что все гуманоидные расы похожи потому, что имели одного общего предка — то есть что жизнь на планеты потенциально земного типа была занесена из одного независимого источника. Кое-кто спорит, что основные химические системы, необходимые для зарождения жизни, присутствуют в межзвездных пылевых облаках и что таким образом они засевают все мало-мальски подходящие миры одинаковым изначальным материалом. Другие утверждают, что посев производился целенаправленно некими разумными существами, которые решили продублировать свой эволюционный процесс. А так как никто не знает, откуда пришел Асгард и сколько он здесь находится, то вполне может оказаться, что он и есть дом всех протогуманоидов. — Сдается мне, сказала звездный капитан, — что люди готовы цепляться за любую чепуху, которая только придет им в голову. Все это — голые фантазии.

— Абсолютно точно, — ответил я. — Центр Асгарда — лучшее место для приложения фантазии и вообще всякой мифологии. Пока никто не знает, что там есть в действительности, можно говорить все что угодно. В каком-то смысле это главная притягательная сила. Есть даже резон считать наши поиски технических диковинок в холоде лишь разумным прикрытием того, чем мы в действительности здесь занимаемся. Таинственное любят все. Люди называют эту планету Асгардом потому, что это имя является эквивалентом того, которое дали тетраксы. Асгард был обиталищем скандинавских богов, но тетронское слово не подразумевает понятия "жилище богов", а скорее — "средоточие таинственного", где слово «таинственное» употреблено в метафизическом смысле. Большинство людей горят желанием проникнуть в сердце планеты так глубоко, как это только возможно. Они наполовину верят — там действительно можно отыскать нечто выходящее за рамки вселенских амбиций, что позволит увидеть под новым углом всю систему строения вселенной. Хотя миллионы других проектов на тысячах других миров, вероятно, имеют не меньшее значение для тех, кто ими занимается. С тех самых пор как мы перестали верить в Бога, мы все ищем и ищем ему замену.

— Сдается мне, — произнесла Сюзарма Лир, несомненно, занимавшая последнюю строку в списке великих романтиков, — что все вы здесь рехнулись.

— Возможно, — согласился я.

— До тех пор пока ты не прочитал записную книжку, у тебя не было оснований полагать, что существуют слои ниже тех, в которые ты уже проникал. Даже теперь их может оказаться всего десять или двадцать. Там вообще может быть одна-единственная глубокая пещера. А весь этот треп о солнце в центре планеты и о расе, создавшей всех гуманоидов нашей галактики, просто сказки для маленьких детей.

— Очень может быть, — бодро согласился я.

— Ты ведь сам в них не веришь, — тоном судебного обвинителя бросила она мне. — Ни в одну из них.

— Это не вопрос веры. Это лишь предположения. Полет вольной фантазии. Но к фантазиям нужно относиться уважительно. Они заслуживают серьезного к себе отношения. Возможно, это единственное, к чему следует серьезно относиться.

— Тогда я повторю: ты рехнулся.

— Сказать по правде, — ответил я, — вы тоже не производите впечатления абсолютно психически нормального человека. Эта маниакальная погоня за андроидом имеет не слишком здоровый оттенок, а секретность причин, ее вызвавших, и вовсе отдает паранойей. Что такого он совершил?

Она отвернулась, устремив взгляд в ночную темноту.

— Он… оно… он ничего не совершил, — сказала она потухшим голосом. — Но он может совершить, если представится возможность.

Я не мог отделаться от чувства, что это заявление говорит гораздо больше о ней самой, чем об андроиде. Мне показалось, что она приговорила себя к какому-то странному наказанию. Один Бог ведает — за что.

Для меня это оставалось тайной.

Глава 16

Взошло солнце. Я все еще сидел за рулем. Капитан пошла отдохнуть. Ее место занял Серн и теперь готовился сменить меня у руля.

Солнечный диск показался из-за горизонта медленно растущим желтым полукружием справа по курсу. Небосвод уже некоторое время серебристо светился, но тут было совсем другое.

Солнечный свет потоком разлился по равнине. Небо поменяло цвет с интенсивно-черного на глубокий голубой, не замутненный ни малейшим признаком облачка.

Серн приложил ладонь к глазам и попытался всмотреться в это сияние, чтобы увидеть, как его буйный огненный разлив выше переходит в небесную синь, но не выдержал яркости.

Из подсумка рядом с креслом я достал две пары темных очков и вручил ему одну.

— Не смотри туда прямо. Ослепнешь.

— Какое оно большое, — прошептал он.

— Больше, чем звезда Земли, — подтвердил я. — Да к тому же Асгард ближе к ней. Но это отчасти оптическая иллюзия, вызванная отражением от снега и тем, что встает оно очень медленно. Ведь Асгард вращается еле-еле. Дождись заката, когда в воздухе будет больше водяных паров, и весь мир на час превратится в кровавый океан.

Он оглядел сверкающую равнину, впервые в жизни видя ее. Она по-прежнему была абсолютно однообразной и останется такой, пока снег не растает и не обнажит провалы и растительность. Для него это было неестественно — он привык к деревьям, холмам и всем прочим вещам, разнообразящим пейзаж и позволяющим видеть все в перспективе. Здесь никаких ориентиров не было, и расстояния теряли свою определенность. Казалось, мы движемся в преддверие ада.

Я вызвал по рации второй вездеход и сказал, чтобы Крусеро надел очки. Он доложил, что все в порядке, никак не прокомментировав красоту восхода.

— Может, наш капитан захочет на это посмотреть? — спросил я Серна.

Он лишь покачал головой.

— Думаю, она спит. Не стоит будить звездного капитана только для того, чтобы показать ей, какой здесь красивый рассвет.

Я пожал плечами.

— Давно ты с ней служишь? — спросил я.

— Какое-то время, — неохотно отозвался он. — Мы долго летели, пока наконец не приземлились, и все началось.

— Ты входил в силы вторжения?

— Это не было настоящим вторжением. Мы как следует разбомбили саламандров из космоса — война в системе шла целый месяц. Для окончательной чистки мы высадились только по окончании бомбардировки. Там мало что осталось.

— Значит, вы прибыли на Асгард прямиком с поля боя?

— Это так, — подтвердил он. — Есть еще дельце. Надо псе подчистить до конца.

— Почему вам так важно поймать этого андроида? Лицо его, очевидно, никогда не меняло своего выражения. Говорил он низким бесцветным голосом, а глаза все время бегали. Сейчас он, наверное, впервые посмотрел на меня из-за защитного экрана очков. — Он опасен, — последовал лаконичный ответ. У меня создалось впечатление, что дальнейшая настойчивость с моей стороны может натолкнуться на весьма недоброжелательный прием. Я умолк. Удивительно, но он продолжил:

— Если капитан захочет, чтобы ты знал, она сама все расскажет. И не пытайся давить.

— Да, — сказал я. — Действует она так, словно в прошлом ей много чего пришлось вынести.

— Ты даже понятия не имеешь, что говоришь, — внезапно сказал он едва ли не угрожающим тоном. — Не суй свой нос ни в ее дела, ни в чьи-то еще. Тоже мне, умник нашелся.

Я не стал отвечать. Да и сказать особо было нечего. Но все же существовал какой-то камень, который он хотел снять со своей груди.

— Думаю, ты должен знать, — произнес он уже значительно мягче, — что если из-за твоих действий что-нибудь случится с капитаном, ты — покойник.

Произнеся это, он вновь уставился в окно. Интересно, подумал я, сколько еще сумасшедших принимает участие в этой экспедиции. В преданности Серна своему старшему офицеру проглядывало нечто большее, чем уважение к воинской дисциплине. И нетрудно было заметить — что именно. На борту корабля, доставившего Сюзарму Лир на Асгард, было примерно одинаковое количество мужчин и женщин, но в регулярных войсках вряд ли служило много женщин. Капитан Военно-космических сил Лир представляла собой специфическое исключение — а о ком еще мечтать Серну и его товарищам, когда они ухлестывают за работницами техслужб или уходят на задание? Рядовые не могут ухаживать за капитаном, но они могут мечтать.

— Ты с Земли? — спросил я, ощущая, что наши отношения неплохо бы перевести в более дружеское русло.

— Из космоса, — коротко ответил он. — Родился на поясе.

— Я тоже родился на поясе. Мой отец, выходец из Канады, отправился в космос строить корабли. В конце концов он оказался в составе дипломатической миссии, полетевшей налаживать отношения с тетраксами. Пока мы были в команде корабля, нам немного довелось узнать о тетраксах. Вот там-то я впервые и услыхал об Асгарде. А сюда прилетел с тремя ребятами десять лет назад. Остальные уже умерли. Они погибли в катастрофе на темной стороне. Меня с ними не было — я тогда держал лавочку в Небесной Переправе. После этого я чуть было не бросил все и не улетел домой, но почему-то пропускал все корабли, летящие на Землю.

— Ты и войну пропустил, — сказал он. Голос его был ровный, но за словами скрывалось осуждение — Да, — устало произнес я. — Войну я пропустил. После некоторой паузы он сказал:

— До Земли они не добрались. Пояс не так-то легко разбить. В нем, должно быть, больше миллиона человек. И черт знает, сколько погибло. Все, кого я знал вне армии.

— Сожалею.

— Ублюдки за это заплатили, — заверил меня он. — Мы уничтожили их почти всех до одного.

— Я слыхал, — сухо произнес я.

— А ты, может, считаешь, что мы не должны были? Я пожал плечами.

— Я не знаю, ни как, ни почему началась война.

— И тебя это не волнует?

— Волнует.

Он нарочито отвернулся, глядя вдаль сверкающей равнины, словно что-то там потерял. Мне показалось, что он уже потерял самого себя. Думаю, он тоже это ощущал.

Глава 17

Прежде чем отправиться в чрево вездехода спать, я дал Серну подробную инструкцию, как пользоваться навигационным оборудованием и картой водных течений. Я доверил ему управление без особого энтузиазма, но полагал, что под зорким оком капитана ошибок он ia наделает. В ее компетентности я был уверен.

Основная идея состояла в том, чтобы постоянно продолжать движение в надежде перехватить Мирлина еще до того, как он найдет точку, где Саул ушел под землю. У него был солидный запас времени, но ведь ему надо было спать и есть. Что произойдет, если нам удастся настигнуть его наверху, я не представлял, но в одном был уверен: разворачиваться и ехать домой после того, как Военно-космические силы его отловят, я не собирался. У меня было твердое намерение пройти по всему маршруту Линдрака до конца, независимо от того, рассердит это звездного капитана или нет.

Когда я опять проснулся, солнце уже поднялось над восточным горизонтом, словно собираясь в любой момент обрушиться нам на головы и спалить дотла. Снег пока не проявлял желания таять — всю солнечную энергию он отражал, поглощая лишь малую ее часть. Под воздействием светового потока верхняя часть купола кабины стала темной и дымчатой, но очки все равно приходилось надевать.

Когда Серн побрел к койке, я занял пассажирское кресло рядом с капитаном.

— Что-нибудь произошло? — спросил я ее.

— Есть сообщение с корабля. Спустя несколько часов после того, как мы покинули город, через тот же шлюз выехал караван вездеходов. Они следуют нашим курсом прямо как стрела.

— Это меня не удивляет.

— И что нам теперь делать?

— Ничего. Во всяком случае, пока не спустимся под землю. А там посмотрим, как избавиться от жучков, которые они понавешали, чтобы выследить нас. Пусть некоторое время думают, что мы находимся там, где им надо.

— Есть альтернатива, — сказала она.

— Попытайтесь меня удивить.

— Мой корабль оснащен ракетами орбита — земля. Мы можем покончить с ними одним ударом.

— Не думаю, что это понравится тетраксам, — мягко произнес я. — Они наверняка расценят это как акт варварства. Помните — война уже окончилась. Нельзя проводить остаток своих дней, расстреливая чужие планеты.

— А что они могут сделать? — спросила она, на какое-то мгновение убрав руки с руля. — Попытаются взять вооруженный корабль? Какими силами?

Я медленно покачал головой.

— Даже если они вообще ничего не предпримут, отношения между нашими двумя расами будут испорчены на целое столетие, — подчеркнул я. — Хотя на самом деле я полагаю, что они без особого труда сумеют вырвать у вашего корабля зубы. Вы окажетесь в том же самом положении, из которого вытащили меня, а вместе с вами и половина вашего экипажа. Тетраксы в драку не полезут, но они не любят людей, которые пытаются с ними воевать. Если уж нам придется сражаться с Амарой Гююром, лучше сделать это по-тихому, внизу, в холоде. Осторожность принесет свои плоды, можете мне поверить.

Она пожала широкими плечами.

— Хорошо. Сделаем по-твоему. Но ни один вшивый гангстер не помешает нам выполнить нашу задачу. Если ему пришло в голову затеять драку с Военно-космическими силами, то он еще пожалеет об этом.

Знать это было приятно. Так полагал я, несмотря ни на что.

Я предложил принести ей что-нибудь поесть, но она отказалась. Тогда я решил подкрепиться сам и принялся медленно жевать свой завтрак.

— Эй, — сказала она, когда я закончил. — Как далеко, по-твоему, еще нам до места?

— Саул об этом не сообщает, — ответил я. — Однако не беспокойтесь — до самого ядра нам лезть не придется. У нас нет такой длинной веревки.

— А сколько там может быть слоев?

— Радиус планеты порядка десяти тысяч километров, — сказал я. — Если он на самом деле состоит из полых слоев, то их может быть от пятидесяти до ста тысяч. Пока этого никто не знает. Нам известна только средняя плотность планеты, которая составляет чуть больше трех с половиной граммов на кубический сантиметр. Разумеется, это больше, чем у Земли, хотя сила тяжести на поверхности примерно та же. У нас нет сведений, является ли эта плотность монолитной до самого низа, хотя, конечно, наиболее вероятно, что нет.

Она некоторое время сидела молча, а затем сказала:

— Если радиус этой планеты в полтора раза больше Земли, значит, поверхность больше минимум вдвое. Если внутри существует только пятьдесят уровней, причем каждый по площади не более половины поверхности планеты, значит, там содержится по меньшей мере пятьдесят миров размером с Землю.

— Это точно, — согласился я.

— Сколько людей могло потребоваться на создание такого объекта?

— Много. Если они все еще живут там, внизу, то у них должно быть довольно тесно. Убравшись с поверхности и только верхних четырех уровней, они оставили территорию, в семь-восемь раз больше земной. Их может быть около миллиарда. Именно поэтому они, возможно, пропустили через шнековую свертку всю свою планету — если действительно пришли из черной галактики, вместо того чтобы отправлять население на мелких кораблях.

Она опять замолчала, обдумывая сказанное. Я знал, что с того самого момента, когда стала прикидывать цифры, она подпадала под власть мистической тайны Асгарда. Теперь до нее стало доходить, сколько уровней может скрываться под поверхностью.

— В Небесной Переправе есть саламандры? — неожиданно спросила она.

— Я даже не знаю, на что они похожи. Это народ, с которым мы воевали, да?

— Да.

— А зачем вам это понадобилось?

Я хотел было добавить в свой комментарий каплю сарказма относительно охоты за ними до последнего представителя, но решил, что лучше не стоит.

— Мне интересно знать, почему андроид прибыл именно сюда.

— Саламандры должны были знать об Асгарде, даже если ни один из них здесь не побывал, — заметил я. — Они должны были установить контакт с тетраксами, как сделали это мы.

— А вдруг он решил, что здесь самое подходящее место, чтобы спрятаться, сказала она.

— Возможно, — эхом отозвался я. — Где еще можно заполучить пятьдесят миров по цене одного? Это лучшее место в галактике, чтобы затеряться.

Я не стал добавлять, что если таково его решение, то нам его никогда не найти. Последнее место, куда он мог направиться, это то, о котором рассказал ему Саул, если только он не пришел к выводу, что единственный для него путь найти дорогу к уровням, где есть жизнь и пригодный для дыхания воздух. Ничего этого вслух я высказывать не стал, ибо решил — пусть лучше она говорит дальше.

— С другой стороны, — сказала Сюзарма Лир, — он, возможно, что-то ищет, "А разве мы — нет?" — подумал я про себя.

— Скажи-ка, — задумчиво произнесла она, — знают ли тетраксы, как клонировать других гуманоидов? Смогут ли они сделать сотню копий этого андроида, если он их уговорит?

— Думаю, смогут, — ответил я. — Самих себя они определенно клонировать умеют. Вы полагаете, он хочет превратить себя в армию суперменов? Чтобы беспощадно отомстить людям за саламандров, которые его создали? Не думаю, что тетраксы согласятся в этом участвовать. Я даже уверен, что ни в коем случае не будут.

Она внимательно посмотрела на меня из-под темных стекол очков, и трудно было понять, о чем говорили сейчас ее глаза.

— Его надо убить, — произнесла она. — Я хочу, чтобы ты это понял. Его непременно надо убить.

— Разумеется, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Это я понял. Единственное, чего я не понял, так это что он может сделать в одиночку против всей нашей проклятой человеческой расы?

Однако на этот раз молчание ее было своеобразным отступлением — бегством в какие-то глубины собственного сознания, где она могла сидеть, мирно зализывая старые душевные раны.

Как я догадываюсь, участие в убийстве целого мира не может не оставить в вашей памяти плохие воспоминания. По крайней мере какая-то ее часть все еще находилась в состоянии шока.

Глава 18

Два дня напролет нам пришлось ехать в восточном направлении, чтобы обогнуть юго-восточный рукав одного из самых крупных морей северного полушария. Лед едва начал таять, и айсберги дыбились вдоль горизонта, как ряды оскаленных зубов, посверкивая там, где на них падали солнечные лучи. Какое-то время искрящаяся игра света на льдинах послужила приятным контрастом однообразию равнины, но по-своему была тоже однообразна.

— Неужели все здесь такое чертовски плоское? — прорычал Серн в один из редко посещавших его моментов общительности, когда мы сидели вдвоем в кабине.

— По большей части, — сказал я. — Моря очень мелкие, а о горах и говорить не приходится. Это не Земля с ее тектоническими платформами, громоздящимися друг на друга, от чего вздымаются горные хребты и начинают действовать вулканы. Эта поверхность сделана искусственно. Городов на ней также нет. Тетраксы нашли несколько скоплений, похожих на здания, разбросанных там и сям, но никаких городов-призраков, древних храмов и пирамид. Выглядят они так, словно люди в них работали, но не жили. Когда они ушли, то, очевидно, забрали с собой все, что смогли унести, — по крайней мере техники здесь осталось куда меньше, чем в подземных уровнях.

Большинство полагает, что жители спустились в глубину задолго до того, как опустели верхние уровни. Поверхность они, должно быть, использовали для выращивания урожаев, но палеобиологи из КИЦ, работающие над семенами и микроископаемыми, не обнаружили явных признаков упорядоченной сельскохозяйственной деятельности. Есть предположение, что этот уровень просто служил всей планете крышей и они оставили его выполнять лишь защитные функции. В лучшем случае это была крыша-сад. Море на ней явно могло служить лишь резервуаром для воды или озером, но в КИЦ полагают, что это просто лужа, где вода скопилась сама по себе. Скоро мы проедем мимо станции КИЦ, и это развеет скуку.

— А там, куда мы едем, тоже есть какой-нибудь купол? — спросил он.

— Вряд ли, — ответил я. — Люди из КИЦ очень щепетильны в этих вопросах. Они не позволят ребятам вроде нас с тобой пользоваться их маршрутами вниз. Они даже не предложат нам чашки чаю, если мы к ним постучимся. Так гордятся своей принадлежностью к организации, где вместе работают сотни разумных существ, что обособленность их достигла степени паранойи. Люди, подобные мне, ищут свои собственные пути на первый уровень, а сейчас мы воспользуемся лазом Саула.

Серн прильнул к окну, уставившись сначала на угрюмые серые волны, слабо накатывающие на бесплодный берег, затем в глубь суши — на пустынную, в туманной дымке, однообразную равнину, окрашенную, насколько хватало глаз, в монотонный бледно-серый цвет без единого зеленого пятнышка. Даже по нетребовательным стандартам обычного пейзажа на Асгарде место это выглядело исключительно уныло.

— И как вы, черт возьми, узнаете, где копать? — кисло спросил Серн.

— Мы не копаем, — пояснил я. — На поверхности есть участки, откуда вымело почву миллионы лет назад, — громадные пустыни, выщербленные метеоритной пылью. Там мы находим лестничные люки, которыми раньше пользовались жители пещер. Это непросто, потому что в таких местах присутствует разве что трещина толщиной в волос да практически стертая маркировка — ни ручек, ни петель, однако найти все же можно.

— И ты находил?

— Именно так. Каждая пещерная система на первом уровне напоминает лепестки цветка, тянущиеся из одного относительно небольшого центра. Разумеется, все системы, возможно, соединены более мелкими туннелями, но большие открытые пространства — бывшие фермы — формируют именно такую конфигурацию. Центр системы лежит далеко на севере. Там КИЦ поставил свой купол, но тот, который мы скоро проедем, расположен на рукаве, тянущемся к экватору. Тетраксы здесь уже достаточно давно, они начали понимать схему, которой следовали архитекторы пещер, а большое количество люков расположено в определенном порядке. Лаз Саула находится примерно в том же месте на следующем рукаве, что и тот, под куполом, который мы проезжаем. Чтобы его найти, потребовалось время — непросто искать круг радиусом в несколько метров на площади в несколько сотен квадратных миль — но откуда начинать, он знал.

— Думаешь, у нас будут проблемы с его поиском?

— Не слишком много. В книжке даны координаты с точностью до нескольких сотен метров — к лазу нас выведет спутник. Если повезет, мы можем обнаружить следы вездехода Саула, но если их уничтожило снегом, я все равно смогу найти пробку, которую он вставил в просверленную им дыру.

Сказать по правде, я молился, чтобы погода была как можно хуже: пиратской команде Амары Гююра будет не так просто следовать нам в кильватер. Если хотя бы один из его вездеходов увязнет, это внесет существенное изменение в расклад сил. Мы не можем от них оторваться, пока не доберемся до входа, но некоторая поправка в соотношении сил может оказаться весьма кстати там, внизу. Я все еще надеялся выйти из этой заварухи живым, если, конечно, повезет. Плохая погода может быть одним из подарков, которые судьба пошлет нам в пути.

— На какой тяге работают сани? — спросил Серн. Я рассмеялся:

— На мускульной.

— Господи! — воскликнул он. — Не хочешь ли ты сказать, что ничего лучше нельзя придумать?

— Там, куда мы направляемся, будет очень холодно. На третьем и четвертом уровнях, где в лучшем случае температура составляет несколько градусов по Кельвину, машины отказываются работать. Атмосферное давление крайне слабое большинство известных нам газов кристаллизуется и выпадает в виде снега. Но это совсем не то, что в космосе. Твои подошвы и перчатки каждый раз, когда ты чего-либо касаешься, входят в контакт с более холодными материалами, чем во внутренних пространствах любой солнечной системы, и уж куда холоднее корпуса корабля. Колесные тележки бесполезны. КИЦ иногда пользуется левитаторными платформами, но в узких коридорах им не пройти, и даже эти платформы при остановке садятся на землю, а это значит, что им придется выпускать какую-то подушку при каждом торможении. Далеко на них не уедешь, зато они позволяют поддерживать темп проходки со скоростью улитки.

Если вы хотите действительно продвигаться на нижних уровнях, остается положиться только на две ноги и полированные салазки. Но даже здесь могут возникнуть трудности, если те, кто делал ваши ботинки и перчатки, соврали относительно их надежности.

Эти новости Серну, похоже, не слишком понравились, тем более удовольствие, с каким я расписывал предстоящие трудности.

— Сколько нам предстоит пробыть внизу? — спросил он.

— Ни минутой больше, чем потребуется, — заверил я его. — До интересных мест я собираюсь добраться так быстро, как позволит моя походка. Если ничего плохого не произойдет, то в холоде мы пробудем лишь несколько дней.

— А потом?

— Газовые пакеты будут обновлять воздух в течение тридцати дней. Сам скафандр рециркулирует всю воду, выделяемую организмом, и введенные углеводороды — это позволит нам идти до тех пор, пока не начнет ухудшаться качество воздуха, но вес мы будем терять, а пищеварительные отходы будут выводиться. Надеюсь, ты привычен к таким побочным эффектам.

Он уныло посмотрел на меня. Мне не хотелось расспрашивать его, какой максимальный срок доводилось ему проводить в скафандре жизнеобеспечения — тот вряд ли был на уровне моего, — но в моем послужном списке не значились армии инопланетян, пытавшихся взорвать, поджарить или испарить меня.

— Полагаю, у тебя уже есть опыт обращения со скафандрами и газовыми пакетами, — кротко произнес я.

— Тяжелыми скафандрами мы пользовались только в безвоздушном пространстве, — безразлично ответил он. — Большинство настоящих боев проводилось на поверхности. Температура, как правило, была нормальной, а воздух пригодным для дыхания — если не считать того, что саламандры вовсю использовали биотехнологическое оружие. Вироиды, нейротоксинные бактерии и тому подобное… Все, разумеется, настроенное против человека. В основном мы носили тонкие стерильные костюмы, похожие на всем известные пластиковые сумки, которые не сильно стесняли движения. Еще было микрокапиллярное белье, собиравшее пот. Прежде чем его надеть, приходилось выбривать все волосы… Нам давали мазь, предотвращавшую рост волос, но от чесотки она не помогала. Через пять-шесть дней миссии я почувствовал, что мое тело распухло. И не почешешься… то есть нормально не почешешься.

Мы привыкли ходить крадучись под голубым небом, которое можно встретить на любой подходящей планете, или под звездами, когда вокруг много всякой красивой зелени, иногда города, не важно — чьи… Но воздух вокруг всегда был наполнен такой гадостью, что стоит один раз вдохнуть, и ты уже сплошной гангренозный комок. Даже когда воздух был чист, все равно приходилось носить костюмы… на всякий случай. Мы полагались на машины жизнеобеспечения, висевшие у нас на спине. Костюмы были практически непробиваемые… их не порвешь, что бы ты с ними ни делал… Но я почему-то никогда не любил ни до чего в них дотрагиваться, а то уколешь палец и сдохнешь, крича от боли.

Заплечный аппарат мне тоже никогда не нравился. Его не видно, до него не дотянешься… но моей химией он управлял, как маленький бог. Иногда он казался также далеко, как корабль или звезды в небе.

Если б он удосужился замолчать, я бы сказал ему, что вполне понимаю, как он себя чувствовал. Но он все бубнил и бубнил, убежденный, что я этого не знаю. Такова была разновидность его паранойи.

— Здесь все будет не так, — сказал я. — У громил Амары Гююра будут добрые старые ружья, и у вашего приятеля андроида — тоже. Но даже в этом случае там, в холоде, достаточно одного попадания, и ты — покойник. Еще глубже, там, где Саул обнаружил жизнь, мы, возможно, переживем одну или две раны… но тогда останемся там, как в капкане, навсегда. Изнутри запросить помощь по радио будет невозможно.

— Об этом не волнуйся, — сказал он. — Когда дело дойдет до стрельбы, мы им покажем, а ты пока не назвал ничего, что могло бы замедлить наш ход.

Я хотел спросить его, не страдает ли он клаустрофобией. Там, внизу, будет много открытых пространств, но придется идти также и по узким коридорам настоящим кротовым норам, совершенно не похожим на те, которые наши звездолеты оставляют в подпространстве, перекочевывая из одной точки космоса в другую. Чем больше я приглядывался к капитану и ее бравым парням, тем больше росла во мне уверенность, что они сумеют вести себя разумно даже в условиях, которые для них абсолютная terra incognita. Может быть, все они и сумасшедшие, но ребята крепкие — сомнений нет.

— Если на войне было так плохо, как ты говоришь, — заметил я, — то, по-моему, вам следовало после окончания направиться прямиком домой. Зачем было тащиться сюда?

Едва приоткрытыми губами он произнес:

— Она не окончена.

— Нет? — скептически спросил я. — Не ты ли сказал, что из всей той гуманоидной расы остался один паршивый андроид?

"Точно, особенная паранойя!" — подумал я, когда тот отвернулся.

Он тихо сказал:

— Надо довести дело до конца. Это необходимо.

— Ну хорошо, может быть, и так. Это ваши дела, и вы, похоже, не собираетесь меня в них посвящать. Но тут есть и оборотная сторона, и мне очень хотелось бы заставить капитана взглянуть на все это немного иначе. То, что делается сейчас на Асгарде, не менее важно для будущего всей человеческой расы, чем выигранная вами война, — да и для всего галактического сообщества в целом. Асгард неизмеримо более важнее.

Он в упор посмотрел на меня своими белесыми глазами.

— Послушай, — сказал я, — капитан уже вычислила, что если там есть хотя бы пятьдесят уровней, то общая их площадь будет в сто раз превышать площадь поверхности Земли. Если же, как это представляется возможным, все тело планеты — искусственное сооружение, — то там может быть и десять тысяч уровней, что эквивалентно пятнадцати — двадцати тысячам миров… и сотням тысяч населенных мест. Внутри Асгарда может жить больше гуманоидных рас, чем во всех естественных мирах галактики. Кто знает? Тетраксы пытаются приоткрыть крышку этой гигантской консервной банки с червями уже черт знает как давно, а теперь и мы собираемся сделать это. Ты, да я, да наша белокурая бомба! Неужели, черт возьми, ты никак не поймешь, о чем я тебе толкую?

— Не дави мне на мозги, Руссо, — мягко произнес он. — Я такой же уроженец пояса, как и ты. Я действительно ни хрена не знаю об этом месте. Но я не дурак, а капитан и подавно. Если мы найдем внизу что-то полезное для человеческой расы, мы сделаем то, что нужно. После поимки андроида разберемся, чем дальше заняться подолгу службы. Но, честно говоря, то, что я увидел в этом мире, и то, что ты рассказал мне о подземных уровнях, не наполняет меня энтузиазмом.

Он попросил меня — скорее приказал — не давить ему на мозги, и я не стал. Но подумал, что передо мной человек с напрочь покинувшим его воображением. С его точки зрения, то была война людей против саламандров за контроль над кусочком пространства, а весь великий космос с тысячами гуманоидных цивилизаций был для него меньше чем ничего. В голове его могла отложиться мысль, что Асгард представляет какую-то ценность в политическом контексте, но в чем здесь загадка, он действительно понятия не имел. Он явно не понимал и того, что, разрешив эту загадку, мы сможем точно определить, каково наше место — "гомо сапиенс" и всех остальных гуманоидных рас — в величайшей из всех сущих — космической табели о рангах.

Его нисколько не интересовала тайна нашего происхождения или, возможное развитие неминуемого будущего.

А меня интересовала.

Человеком увлекающимся меня назвать никак нельзя. Я — холоднокровная рыба, довольная компанией с самим собой и удовлетворенная каждым прожитым днем в этой новее не дружелюбной вселенной. Личные взаимоотношения — не моя стихия. Но кое-что меня действительно интересует: эти самые что ни на есть глубокие вопросы.

Мне было небезразлично, что находится в центре Асгарда, хотя почему, я не мог объяснить человеку типа Серна. Я хотел знать, кто построил Асгард и зачем; откуда он пришел и куда пойдет дальше. Я хотел знать, не из одной ли колыбели вышли все гуманоидные расы галактики; а если да, то из чьей и почему. Я хотел знать, кем был, потому что, несмотря на слова Серна, я был не просто уроженцем пояса пли даже человеческим существом, но гражданином вечности и бесконечности, со свидетельством о рождении, записанным в ДНК моих хромосом.

Вот поэтому, при полном уважении к моему новому командиру и звездным воинам-однополчанам, в сердце своем я никак не мог найти места для беспокойства о каком-то жалком андроиде и их глупой паранойе.

Я был на пути к центру вселенной и разрешению моей личной борьбы с глубочайшими вопросами.

Случилось так, что путешествие это пошло более окольным путем, чем мне хотелось бы, но не все ли равно?

Глава 19

Мало-помалу самая скучная часть путешествия подошла к концу.

На душе у меня от этого стало гораздо легче, хотя я не понимал, чему здесь особенно радоваться. Моими действиями по-прежнему руководил отряд лунатиков, преследующих великана, имевшего привычку превращать надоедавших ему людей в кровавое месиво, а на хвосте у нас неотрывно висела дюжина самых отвратительных негодяев во всем галактическом сообществе.

Тут кто угодно почувствовал бы себя небезопасно. Как бы то ни было, но посреди пустынной равнины стояли в безмолвном великолепии вездеходы. Снег кружился вокруг их колес, вздуваемый пронзительным ветром, дующим с ночной стороны туда, где солнце в это время стояло в зените.

Сторожить вездеходы, которых теперь насчитывалось три, включая тот, что Мирлин «позаимствовал» у меня, остался один человек — Вазари. За нами вдогонку Амара Гююр выслал четыре вездехода; даже если мы избежим с ним встречи внизу и выберемся обратно на поверхность, нас будут поджидать значительные силы.

— Полагаю, я все еще могу сказать кораблю, чтобы он уничтожил этих ублюдков, — заметила Сюзарма Лир. — Лазер или ионный пучок найдет свою цель.

Но сейчас в ее интонации было гораздо меньше энтузиазма — она поразмыслила над тем, что сделает Верховное Командование Земли с офицером, который втянет их в конфликт с тетраксами.

В глубине души я поддерживал это предложение. Но мне необходимо было оставаться на стороне тетраксов. Не так уж плохо возвратиться из нашей маленькой экспедиции и встретить у входа вместо гангстеров офицеров-миротворцев, но что бы мы ни нашли там, внизу, месторасположение спуска Саула в теплые уровни было секретом, за который многое бы отдали как тетраксы, так и КИЦ. И я не собирался делиться с ними ничем иначе как через покупку оного, — Я в точности рассказал тетраксам, что здесь происходит, сообщил я капитану. — Думаю, они приглядывают за Амарой Гююром, ибо им вовсе не нужно, чтобы по возвращении с нами случилось какое-нибудь несчастье. Сейчас Гююр открыт со всех сторон, а пока тетраксы будут иметь возможность наблюдать за ним, он ничего не начнет. Но как только мы скроемся с глаз — другое дело, хотя я ожидаю, что тетраксы доставят сюда своих наблюдателей так быстро, как это только возможно.

Она пожала плечами. Я не стал разъяснять ей одно из последствий политики рассказывать все: если Мирлин вернется на поверхность, тетраксы отнюдь не с большим удовольствием допустят, чтобы она убила его, чем чтобы Амара Гююр убил нас. Это было еще одно маленькое дельце, которое можно обтяпать только скрытно, в нижних слоях, куда не дотягивается длинная рука закона.

Тетраксам рассказанная мной история вовсе не понравилась, и они указали на несколько второстепенных моментов, в которых я мог ошибаться, но я видел, что мою позицию они поняли. Здесь я предположил, что Гююр все это подслушал, но добавить ему было нечего, и он не ответил на попытки втянуть его в эту историю; ценность молчания он прекрасно понимал.

Наша экспедиция из пяти человек потянула сани по снегу, на котором еще слегка виднелись следы вездехода Саула и абсолютно четко свежие — Мирлина. Капитан и ее бойцы носили пистолеты-огнеметы; мимоходом я подумал, будут ли они работать при десяти градусах абсолютной температуры, но спрашивать не стал. Наверное, будут, ибо если человечество что и делало хорошо, так это оружие на все случаи жизни.

До лаза Саула добираться пришлось меньше часа. И без свежих следов Мирлина найти его не составило труда. Последний даже не подумал убрать пробку, оставленную Саулом, чтобы запечатать просверленную им дыру, а пейзаж вокруг был настолько однообразным, что пройти мимо нее было просто невозможно.

Двери, которые обитатели пещер оставили на крыше своей планеты, были сконструированы так, чтобы отзываться на определенный сигнал, по которому преграда должна была уходить вниз, а потом задвигаться в паз. Нет нужды говорить, что ни один из подобных механизмов не был в рабочем состоянии. Просверлить люки особого труда не составило — сделаны они были не из металла, а из какого-то искусственного биопродукта типа зубопротезного цемента, и галактическая технология была достаточно развита, чтобы предоставить подходящий инструмент. Основной же конструкционный материал, из которого, как предполагалось, был создан Асгард, имел совершенно другие свойства; и это естественно, учитывая сотни пустотелых уровней, что должны были быть в нем прорыты и при этом не обрушиться. Бурить и взрывать капитальные стены Асгарда — занятие не то чтобы невозможное в принципе, но настолько трудоемкое, что вскрытие дверей по сравнению с ним кажется пустяком. Внизу картина выглядела аналогично: там, где не было открытых дверей, нам приходилось искать закрытые, через которые не так трудно пробиться. Существовало, вероятно, порядка миллиона таких, которых мы даже не видели — ведущих в проходы на все нижние уровни, — только знать бы, где они.

Увы, никто еще не находил ни карты, ни синьки со схемой межуровневых переходов. Переправка саней на первый уровень заняла у нас еще час. Мирлин оставил одну из своих веревок привязанной к кольцу альпинистского крюка, но мне пришлось закрепить еще одну, чтобы спустить оборудование. Это был биотехнический шнур, сплетенный из мономолекулярных волокон и феноменально крепкий. Холод на него никак не влиял, а смотать его можно было так плотно, что один человек, если б захотел, мог унести на себе большую часть тысячекилометровой его бухты. Так много нам не требовалось; играть роль Тезея, рыскающего по лабиринту в поисках Мирлина — Минотавра, мы не собирались.

Давным-давно вдоль шахты тянулась вертикальная лестница, но коррозия сделала свое дело еще в те дни, когда холод только начинал вносить свой вклад в процесс обветшания. Много времени прошло и с тех пор, как на первом уровне возобновились химические процессы.

Мало-помалу все мы спустились в какое-то полукруглое помещение и начали продвигаться по короткому узкому туннелю в сторону гораздо большего, который, должно быть, являлся одной из центральных транспортных артерий обитателей пещеры.

Фонарик на моем шлеме имел достаточную мощность, чтобы освещать лучом противоположную стену.

— Где мы? — спросил лейтенант Крусеро. Для связи использовался общий канал, поэтому каждый мог слушать и говорить со всеми остальными. Задавая вопрос, Крусеро повернулся и ослепил меня своим лучом. Это настоящее наказание — работать в уровне с командой: людям приходится привыкать говорить глядя куда угодно, только не в лицо тому, к кому они обращаются.

Здесь я уже не мог вытаскивать записную книжку Саула и сверяться с ней, поэтому оставил ее в вездеходе. Но все мало-мальски ценное записал на магнитофон, встроенный в наплечник, и при помощи языка мог включать его на воспроизведение и поиск. Маршрут Саула указывали его личные символы, оставленные на стенах во всех местах разветвлений, но запись мне все равно была нужна, чтобы эти символы расшифровывать и прослушивать комментарии, которые Саул счел нужным добавить к своим записям.

— Саул говорит, что это главная дорога, — ответил я Крусеро. — Вероятно, она тянется на всю длину рукава. Другие дороги ответвляются через равные промежутки, у них есть свои подответвления, и так далее. Хорошая была находка этот люк — далеко не все они ведут в такое шикарное место.

Из записной книжки я узнал, что Саул пользовался этим люком уже раз двенадцать. Если принять продолжительность одного похода за двадцать пять дней, то выходит, что Саулрегулярно сюда наведывался уже больше одного земного года Из походов он возвращался, как правило, с обычными находками, добываемыми на третьем и четвертом уровнях. И вот он находит нечто замечательное: величайшее золотое дно за всю историю исследования галактики.

И он позволил себя замучить и убить типам, подобным Амаре Гююру.

Иногда совесть не позволяет просто пожать плечами и произнести сакраментальное "Се ля ви".

— Ну, пошли, — сказала Сюзарма Лир.

Мы двинулись вдоль шоссе, тянущегося на северо-запад. Шли молча, хотя время от времени мои спутники задавали возникающие по ходу дела вопросы. По большей части это был Крусеро — очевидно, любопытство являлось второй обязанностью заместителя командира.

— Если книжка у нас, — спросил лейтенант, — то откуда андроид знает, куда идти?

— Возможно, у него абсолютная память, — сказал я. — В конце концов, раз уж вы сами делаете андроидов, то почему бы вам не начать улучшать некоторые их природные функции? Он мог даже в глаза не видеть этой книжки, а идет теперь по фонограмме, сделанной для него Саулом. Конечно, андроиду будет сложнее найти правильный маршрут, чем нам, и это может помочь в поимке.

— Только если он идет к той шахте, — мрачно вымолвил Серн.

— А ему больше некуда идти, — заметил я. — Если он не собирается подниматься обратно наверх, ему придется добираться до теплых уровней. Если же он намерен все-таки подняться, то ему необходимо прихватить из глубин что-то стоящее и сделаться настолько полезным для тетраксов, чтобы они оградили его от каких бы то ни было врагов. Шоссе было пустынным. Слой льда, покрывавший его, был очень тонок; слишком мало воды успело сюда проникнуть, а сам первый уровень был настолько теплым, что никакого другого льда, кроме водяного, в нем не имелось. Поверхность льда была исключительно гладкой, и сани скользили по ней — лучше не пожелаешь, поэтому я даже не думал, что пора бы мне кого-то подменить.

Один или два раза мы прошли мимо кучи шлака — все, что осталось от транспортных средств, на которых туземцы ездили по шоссе в невообразимо далеком прошлом. Они были припаркованы в нишах, чтобы не загораживать проезд, — обитатели пещер были людьми аккуратными.

— Как вы можете извлекать из этого дерьма что-то полезное? поинтересовался Крусеро после того, как капитан остановилась, чтобы разглядеть груду шлака.

— А мы и не извлекаем, — сказал я. — Это даже не обычная ржавчина; пещерники были помешаны на биотехнологии, как тетраксы и ваши бывшие враги саламандры. Повозка сделана из органических материалов. Большинство их, вероятно, получалось при помощи какого-то искусственного фотосинтеза, тогда как электроника обязательно включала бы в себя кремний и неорганические вещества. Сейчас это просто мусор. На первом уровне старатели ничего ценного не находят… лучшая добыча поступает с третьего и четвертого, где время остановилось с тех пор, как и период большого провала туда проник холод. Вряд ли там хоть одна молекула сдвинулась с места, пока КИЦ не начал открывать двери. Солнечное тепло туда пока не просочилось, а мы, старатели, пытаемся действовать с разумной осторожностью, устанавливая пробки и пузырчатые купола.

Мы прошли, наверное, мимо тысячи широких боковых ответвлений. На некоторых были пометки, выгравированные Саулом в его последних экспедициях, но большинство он просто проигнорировал. Как он принимал решение, которые из них изучать, я не знал: он следовал то ли инстинкту, то ли настроению.

После трех часов ходьбы мы устроили привал. Переход был долгий, и я устал как собака, но воины, казалось, переносили все как само собой разумеющееся. Для них, полагаю, это был пикник по сравнению с ползанием по объятой ураганным пожаром планете. Мне они этого не сказали.

Скафандр натер кожу в тех местах, где врезался в тело. Моему организму всегда требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к химическому тирану за спиной. Желудок продолжал требовать пищи и теперь жаловался, потому что получать ее ему не полагалось. Не так-то просто взять да и превратиться в киборга.

Интересно, испытывал ли андроид аналогичные проблемы, или же он сконструирован так, чтобы моментально адаптироваться к любым условиям?

С внешним миром связь мы уже потеряли; крыша над головой была непрозрачна для радиоволн. Я не совсем хорошо представлял, жучков какого типа насадил на нас Амара Гююр, и понятия не имел, как он собирается нас выследить. Те крохотные устройства, которые Джейсинт Сьяни запустила в волосы капитана, и те, что спрятаны в корешке записной книжки, не могли обеспечить достаточно мощного сигнала. Если он пользовался электроникой, то любая наша попытка скрыть следы собьет его с пути, как только мы сойдем с шоссе, поскольку значения пометок Саула он не понимал.

И все же я чувствовал, что успокаиваться рано. Амара Гююр был злобной рептилией, но умной, и хотя я слышал об этом лишь краем уха, где-то существовало псевдообонятельное устройство слежения тетронской разработки, которое позволяло отслеживать людей, обладающих определенными органическими запахами, через полмира, да еще через пять лет после того, как они там прошли. Нам пришлось закупить много оборудования, и наверняка где-то в нем был поставлен источник запаха, для нас неразличимого, но для этой искусственной ищейки воняющего не хуже скунса.

Когда мы двинулись дальше, тишина и однообразие уже стали действовать воинам на нервы. Серн и Халекхан начали обмениваться колкостями, а остальным оставалось только их слушать. Наверняка они принимали участие в длительных миссиях, общаясь друг с другом единственно по открытому каналу связи, и поэтому выстроили для себя стратегию взаимного общения с учетом того, что их перебранку слушают другие, включая офицеров. Но вскоре и этот треп прекратился, и я почувствовал, что пора взять на себя роль экскурсовода. В конце концов, я был единственным, кто находился сейчас на своей земле и мог сообщить много полезного об окружающей обстановке.

Сделать это стало еще проще, когда мы свернули с шоссе на побочное ответвление, которое быстро привело нас на совершенно иную территорию.

Я заметил, что на них произвели впечатление новые открытые пространства с потолками высотой двадцать, а не десять метров, которые поддерживались громадными колоннами, расставленными с большими, но равномерными интервалами.

— Это ферма в пещерном стиле, — сказал я. — Насколько могут судить эксперты, большая часть сельскохозяйственного производства использовала процессы искусственного фотосинтеза, одни на жидкой, другие на твердой основе. Существует спор, использовали ли они естественные организмы вообще. На своих первичных продуктовых фабриках под Небесной Переправой тетраксы разводят зеленый растительный ковер, питаемый светом, теплом или же напрямую электричеством, выращивая таким образом однородный продукт, пригодный для употребления различными расами и называемый обычно «манна». Из ковров добывают другие полезные материалы. Предусмотрена сложная ирригационная система, а также система транспортировки, упаковки и распределения продуктов. В своей основе системы пещерников аналогичны — на втором уровне вы увидите водоотводные каналы и конвейеры, по которым продукты транспортировались.

— А лампы здесь были на потолке? — спросил Крусеро, показывая лучом фонарика вверх.

— Разумеется. Но проследить, куда идут от них кабели, самому черту не под силу. Здесь было множество настоящих электрических лампочек, но только не везде. В других местах использовалась, как мы полагаем, искусственная биолюминесценция — тетраксы тоже умеют такое делать. Вероятно, есть кабели, соединяющие между собой все уровни, сходящиеся, возможно, глубоко внизу, у маленькой звезды… центрального ядерного реактора, если такой, конечно, существует. Но стены настолько толсты и прочны, что практически невозможно проследить ни один провод или выявить законченный системный блок.

— Мы идем в какой-то город? — спросил Халекхан.

— Возможно, — ответил я ему. — Трудно сказать, что считать городом, а что — нет. Мы придем к большой стене с громадным количеством входов, которые ведут в лабиринт коридоров. Порядка миллиона дверей — и все закрыты. Исследование таких комплексов занимает у КИЦ несколько лет, а изучение аналогичных больших комплексов в системных узлах займет, с их неторопливыми методами, пожалуй, несколько столетий. Они уже вычислили, что в узловых точках должны быть шахты, которые ведут до самого низа, и рано или поздно, вооружившись терпением и следуя методике, они их обнаружат. Возможно, они правы… но в настоящее время тактика Саула, похоже, дает сто очков вперед их черепашьей стратегии. Мы устало тащились по пустынной местности. В свете фонарей все сверкало белизной. Территория была поделена с геометрической точностью, распадаясь на прямоугольники и пятиугольники, в каждом углу которых возвышались колонны, поддерживающие кровлю. Мы шли вдоль стен, некогда разделявших секции, где давным-давно покоились озера искусственных фотосинтетических, электросинтетических и термосинтетических веществ. Пещерники смотали свои поля и осушили резервуары, забрав все с собой, когда отправились дальше в глубинные слои.

Вся эта система представляла собой самоподдерживающийся экологический блок; законченную, работающую экосферу. Теперь она была мертва, как поверхность какой-нибудь планеты, пережившей космическую катастрофу или ядерный холокост. Это был абсолютно заброшенный мир-призрак. И все же… может быть, его хозяева переместились в другую закрытую экосферу, на сотню или на сотню тысяч метров под нашими ногами.

Я попытался представить очередь у лифта и вспомнил старинную шутку про наблюдателя, стоящего на месте, когда мимо него проходит друг за другом все население Китая, — очередь эта никогда не кончится, потому что китайцы рождаются быстрее, чем успевают проходить.

У пещерников, как я предположил, таких проблем не возникало — раса, сумевшая наладить жизнь в закрытой и запечатанной экосистеме, наверняка должна поддерживать стабильную численность населения. Но полностью уверен я быть не мог. А вдруг именно из-за нестабильной численности пещерникам пришлось добавлять своему миру уровень за уровнем, чтобы обеспечить больше жизненного пространства? В этом случае в глубинах Асгарда могла однажды произойти катастрофа.

Я попытался отбросить эту мысль, утешая себя тем, что в конце нашей экспедиции станет гораздо яснее, что здесь происходит.

Мы пришли, как я и предполагал, к стене — длинной высокой стене, плавно загибавшейся в обе стороны, насколько хватало глаз. Прямо перед нами оказалась раскрытая дверь, помеченная с обеих сторон как Саулом Линдраком, так и Мирлином: три таинственных иероглифа — два слева, один справа. Проем был достаточно широк, чтобы через него могли пройти санки.

Я шел во главе, оглядываясь на своих спутников и стараясь не пропустить пометок Саула, то и дело дергая языком магнитофон, чтобы найти место, с которого были записаны мало-мальски значимые подробности. Я продолжал идти вперед без остановок и не заметил тонкий проводок, который поджидал меня в темноте за дверным проемом. Сопротивление ноге я почувствовал только в момент контакта, но было уже поздно.

Не успел я в панике оглянуться, как нечто напоминающее миниатюрное солнце, вылетело из темноты прямо мне в голову.

Глава 20

Говорят, дураки бросаются очертя голову туда, куда ангелы боятся зайти на цыпочках.

Я мог бы со знанием дела оспорить это утверждение, заметив, что дураки спотыкаются там, где ангелы продолжают стоять на ногах. Это не обязательно плохо, ведь если пистолет-огнемет нацелен в то место, где должно быть ваше лицо, то вам лучше всего в этот момент споткнуться и упасть.

Пистолет-огнемет вовсе не выпускает огненную струю. Он просто выплевывает чрезвычайно нестабильную горючую жидкость, которая самовоспламеняется при контакте с кислородом. Горит она очень быстро и жарко, поэтому человек, в которого направлен выстрел, попадает в стремительно расширяющееся газовое облако. Иногда лучше броситься к этому оружию, потому что увернуться от него удается, лишь опустив голову как можно ниже. Чем дальше вы от него будете, тем ниже вам придется пригибаться.

Когда я споткнулся о веревку, натянутую Мирлином в дверном проеме, то был достаточно близко. Миниатюрное солнце прошло в десяти сантиметрах, но расширилось еще не настолько, чтобы обжечь меня. Испускаемого им электромагнитного излучения оказалось недостаточно, чтобы прожечь тяжелый скафандр. К тому времени, когда раздался второй выстрел, я уже лежал на полу и собирался оставаться в таком положении, пока все не кончится.

Пистолет-огнемет, очевидно, был поставлен на автоматическую стрельбу, поскольку второй выстрел оказался далеко не последним. После пятого я сбился со счета, но думаю, что эта чертова машина выплюнула восемь или десять порций огня. Даже если так, то курок наверняка соскочил, потому что полностью заряженный пистолет-огнемет имеет огромный боезапас. Я не шевелился больше минуты, прежде чем поднял голову, а затем с дрожащими коленками встал на ноги.

Обернувшись, я ожидал увидеть за своей спиной горы трупов, готовый лицезреть ужасную картину побоища.

Там клубились облака газа, дыма, пара и алели большие пятна в тех местах, где выступ, вдоль которого мы шли, внезапно нагрелся с нескольких градусов по Кельвину до нескольких тысяч. Одни сани были превращены в кучу шлака, столь же бесполезного, как те машины миллионнолетней давности, что встретились нам на шоссе. Вторые были слишком близко от меня — огонь прошел над ними, не нанеся особого ущерба излучением.

Если бы капитан и ее люди шли ко мне ближе и в тот момент входили в туннель, их бы зажарило заживо, но привычная осторожность заставляла их держаться поодаль. Как только произошел первый выстрел, они сделали самую правильную вещь, полностью использовав свои натренированные рефлексы: прикрыв глаза, быстро отскочили под защиту монолитной стены, подальше от взрывов, вызванных попаданием расширяющихся зарядов в сани, поэтому огонь прошел мимо, не причинив вреда. Счастье, что на них были тяжелые скафандры, а не тоненькие стерильные костюмы, которые описал мне Серн как основной вид их боевого облачения. Но даже в этом случае я приказал немедленно провести серию тестов, дабы убедиться в отсутствии фатальных повреждений от выделившегося тепла.

— Руссо, — сказала ледяным голосом звездный капитан. — Ты идиот, каких мало.

— Может, и так, — ответил я. Действительно, я чувствовал себя последним идиотом, поскольку не ожидал веревки и даже не предполагал возможности ее существования.

— Надо благодарить всех богов, что он натянул ее так близко к двери. Будь мы метров на тридцать в туннеле, от этих огненных шариков и мышь не смогла бы укрыться. Как вы думаете, он тоже идиот или просто это предупредительный выстрел над нашими головами?

— Отставить, Руссо, — сказала она со своим обычным «шармом». — Скажи, сколько мы потеряли и насколько это снизит наши шансы.

Я вздохнул.

— Ну, тут уж ничем не поможешь. Это обошлось нам в большую часть режущего инструмента и целиком потерян пузырь-укрытие. А это значит, что будут проблемы со сном. Придется крепить гамаки на открытом воздухе, причем так, чтобы ни в коем случае не упасть. Судя по показаниям тестов, скафандры в порядке, но материал, из которого они сделаны, не любит, когда его облучают инфракрасными и микроволновыми лучами. Он спас нас от поджарки, но в будущем рискует потерять свою стойкость. Идти дальше мы можем, хотя теперь риск удваивается. В следующий раз… в общем, в следующий раз, кто бы ни шел первым, лучше a капкан не попадаться. Вот и все.

Больше нечего было добавить, да она и не собиралась. Нет смысла запугивать меня всеми мыслимыми и немыслимыми угрозами, если я настолько глуп, что могу позволить себя убить. Ей пришлось просто поверить, что впредь я буду осторожнее. Никто заменить меня не мог — здесь моя территория, а гарантией выхода из глубин были ее ребята.

После происшедшего идти стало еще труднее. Крадучись, мы прошли по коридору, миновали место, где Мирлин укрепил на потолке пистолет, и начали искать путь в лабиринте по меткам Саула и моей фонограмме. Двигались медленно, внимательно оглядывая дорогу впереди.

До привала на ночлег мы обнаружили еще две веревки-ловушки, скрывавшиеся в темноте. Но ни одна из них не была ни к чему привязана — просто обманки, чтобы задержать нас и поиграть на нервах. Для андроида у этого Мирлина было слишком развитое чувство юмора.

Гамаки мы развесили на пластиковых рамах, стоявших на полу на четырех ножках. Без пузыря другой защиты от холода у нас не было. Холодный пол причинить вреда нам не мог, поскольку от него нас отделял метр почти полного вакуума, и так спать мне уже приходилось дюжину раз, но удовольствия было мало.

Стартовав вновь, мы, следуя указаниям Саула, вышли в более широкий коридор с двумя массивными рельсами, приподнятыми над полом, некогда служившими монорельсовой железной дорогой с двусторонним движением. Я рад был их видеть. Однако туннели, по которым в далеком прошлом ходили поезда, казались практически бесконечными, без каких-либо мешающих движению дверей. Они могли привести в некоторые интересные места, — например, станции. Станция прекрасное место для поиска лифтовой шахты.

— Сколько еще идти? — спросила капитан после того, как мы полдня уже протащились между рельсами. Я справился с записками Саула.

— Через несколько часов мы перейдем на третий, — сказал я ей. — Вот тогда действительно попадем в холод. Но в ледяном доме пробудем лишь сутки. Через двенадцать — четырнадцать часов после привала доберемся до большой шахты. Саул долго ее искал, но мы можем направиться туда напрямую.

Это оказалось не так просто, как я предполагал, частично из-за того, что в туннеле мы натолкнулись на потерпевший крушение поезд, заблокировавший проход. Для Саула он препятствий не представлял, но это было до того, как добрый наш приятель Мирлин заложил взрывчатку и разворотил его, загромоздив обломками все пространство. По счастью, он разорвал поезд на достаточно мелкие куски, и баррикада оказалась легкопреодолимой. Стены, потолок и дорога были слишком крепки, чтобы их могла повредить маленькая петарда, применяемая старателями, поэтому Мирлину не удалось создать завал, который помешал бы нашему продвижению.

Расчищая дорогу, воины трудились, как троянцы, и вскоре мы продолжили путь со всей возможной скоростью. Лишняя помеха слегка омрачила наше настроение, но моих товарищей по оружию и без того уже переполняла злость на несчастного беглеца, поэтому я понимал: где бы и когда бы он ни попался им в руки, они ему покажут почем фунт лиха.

Я дал себе слово при этом не присутствовать, если только будет возможность находиться где-нибудь в другом месте.

Переход на третий уровень отнюдь не напоминал увеселительную прогулку, но у нас по-прежнему были веревки и достаточно оборудования, чтобы установить лебедку и сделать подъемник, поэтому спуск в пустую шахту не представлял особой проблемы. Очень скоро нам пришлось сделать еще одну остановку и опять взяться за лебедку. Воины выглядели устало, но не раздраженно. Мы продвигались сквозь тесные проходы уже целый день. Я знавал людей, ранее никогда не выказывавших признаков клаустрофобии, но в подобных условиях у них начинала ехать крыша; несмотря на параноидальные замашки, эти ребята держались крепко как кремни. Возможно, они находили облегчение в том, что их пытается убить лишь враг-одиночка, а не берут в кольцо кровожадные инопланетяне и страшные биотехногенные жуки. Невзирая на то, что андроид сотворил с клевретами Амары Гююра, и несмотря на маленький инцидент с ловушкой, они его действительно не боялись. В них жила уверенность, что тому стоит только попасться, а уж поджарить его они сумеют.

Сам Серн сказал мне перед сном, что не понимает, как это человек может в одиночку бродить по подземельям в течение двадцати дней и не спятить, но я заверил его, что при некоторой практике бремя одиночества переносится довольно легко. Одноцветная окружающая обстановка, поведал я ему, действует в какой-то мере успокаивающе. Но сообщать о том, что обычно мой магнитофон загружен музыкой на несколько сотен часов звучания для преодоления скуки и что у меня есть привычка непрерывно говорить с самим собой, я не стал. Это означало бы признание в слабости, неприличное даже для самого захудалого героя Военно-космических сил.

На следующий день разговор пошел уже более непринужденно, отчасти потому, что мы стали чувствовать себя комфортнее в присутствии друг друга, отчасти из-за того, что пейзаж вокруг оставался настолько бедным для глаз, что все мы нуждались хотя бы в слуховой стимуляции. Бесконечные коридоры лабиринта, по которым мы блуждали, не сильно отличались друг от друга, а Мирлин перестал подкладывать свои незамысловатые ловушки в виде привязанных или непривязанных веревок.

Я рассказал воинам о своих приключениях во время работы в пещерах — о вещах, которые находил, о вещах, которые каждый хотел бы найти ради того, чтобы совершить очередной качественный скачок в познании Асгарда и его таинственных обитателей. В ответ они рассказали мне о своих приключениях во время войны с саламандрами. Их истории казались куда более захватывающими, чем мои, а лаконичный стиль повествования заставлял кровь стынуть в жилах.

— Возможно, это глупый вопрос, — наконец не удержался я, — но за что мы воевали с саламандрами?

— Мы пытались колонизировать один и тот же район космоса, — ответила капитан. — За пределами этого района мы попали бы в окружение других цивилизаций, уже давно укрепивших свои пространственные владения. Оставалась лишь горстка миров, которыми можно было завладеть, причем как люди, так и саламандры находились в одинаково благоприятном для этого положении. Не мы начали войну — на самом деле мы хотели сотрудничать, соглашались совместно владеть большей частью этих миров и совместно защищать их, если кто-то еще попытается вклиниться.

— Девяносто процентов этих миров представляют собой мертвые скалы, и потребуются тысячи лет, чтобы сделать их действительно пригодными для жизни не важно, будем ли мы организовывать на них жизненную форму по земному образцу, или забьемся внутрь, как на астероидах. Сражаться там особо было не за что, и нам казалось, что договориться с саламандрами, кто какую кучу камней себе возьмет, будет просто. Некоторое время мы прямо-таки бредили сотрудничеством, особенно когда обнаружили, что биотехнология саламандров опередила нашу, в то время как у нас лучше была технология металлов и физика плазмы, — здесь, как казалось, мы бы только обоюдно выиграли от обмена информацией.

Однако чем ближе становились наши расы, тем больше возникало трений. В конце концов мы поняли, что стали слишком близки. Когда начинает расти вражда, ее нельзя ни удержать внутри, ни направить в другое русло. Мы попали в замкнутый круг, превративший череду отдельных инцидентов в цепь разрушительных конфликтов. А когда начались бомбардировки, остановиться было уже невозможно. Либо геноцид, либо небытие, и вопрос состоял лишь в том, которая из рас будет либо уничтожена, либо превратится в рабов. Для переговоров о мире посредники нам были не нужны, поскольку расселились мы очень слабо, в куске пространства порядка сотни световых лет в диаметре, и как только стало известно, что в дюжине мест началась резня, другого ответа, кроме ввода Военно-космических сил, не оставалось. Если бы мы промедлили, то, вероятно, были бы уже уничтожены. В результате мы потеряли половину населения вне системы и заметную часть внутри — особенно на поясе и на внешних точках.

— А вы уверены, — спросил я, — что драку абсолютно невозможно было остановить?

— Да нет же, черт возьми, — отрезала она. — Не надо мне тут заливать тетронские штучки насчет совместного сосуществования, Руссо. Мы все это знаем. Мы знаем, что наша галактика — большая и в ней полно разумных гуманоидных рас, и мы хотим быть частью одной большой и счастливой семьи, как все остальные. Но раз уж бойня началась, то нельзя впадать в оптимизм. Приходится каждый раз, когда ложишься спать, беспокоиться, как бы, проснувшись, не узнать, что за ночь все человечество вымерло от чумы, выращенной саламандрами, или Землю превратил в груду мусора какой-нибудь корабль-планетокол. Раз уж они начали нас убивать, то мы должны были первыми покончить с ними. Вот и все, что оставалось делать. У тебя нет никакого права говорить, что мы неправильно поступили, потому что тебя там даже не было. Ты здесь ишачил на Тетрон, помогая этим лицемерам с обезьяньими рожами удерживать первенство среди технологических рас галактики. Сам понимаешь, некоторые из людей вообще могут посчитать такое поведение предательством.

Я и в самом деле это понимал. Но сдаваться не собирался.

— Дело не в одних тетраксах, — возразил я ей. — В Небесной Переправе живет несколько сотен различных рас. Это единственное место во всей галактике, где каждый должен сотрудничать со всеми. В КИЦ работают ученые десятков миров, включая Землю, и если есть где-то во вселенной зерно настоящего галактического содружества, то только здесь. Возможно, работа, которую мы ведем, и способы, которые применяем, — единственное, что спасет население целой галактики от гибели в бессмысленных войнах.

— А может, и нет. — Ее слова прозвучали как аргумент человека, не собирающегося сдаваться под напором разумного критицизма.

Затем она добавила нечто действительно интересное.

— Может быть, этот железный искусственный мир — единственное, что осталось от последней межзвездной войны. И именно поэтому на нем выжжена атмосфера, а верхние слои выморожены. Черт, да война может до сих пор продолжаться там, внизу, — и хозяева никогда не вылезали на поверхность именно потому, что они все, до последнего, пережили катастрофу.

Я вынужден был признать существование такой вероятности. Мысль о том, что это может оказаться правдой, была самой угнетающей из всех, с которыми до сих пор мне приходилось сталкиваться. Что бы ни ждало нас в центре, оно наверняка должно быть лучше. Из всех возможных решений загадки Асгарда наиболее тягостным было бы узнать, что наша общая цивилизация-прародитель уничтожена межзвездной войной. Даже капитану с ее темпераментом волчицы оно не очень-то было по вкусу.

— Галактические расы достаточно похожи друг на друга, чтобы быть членами одной семьи, — сказал я. — В действительности у вас и у меня больше общих генов с гориллами и шимпанзе, но по особенностям работы мозга люди и саламандры, — черт, даже тетраксы и вормираны — практически зеркальные отображения друг друга с очень маленькими различиями.

— Это точно. А девяносто процентов убийств случаются в семье. И так было со времен Каина и Авеля… и, похоже, будет всегда. Межзвездные расстояния лишь упрощают ссоры, вот и все.

— Надеюсь, вы не правы. От всего сердца надеюсь, что не правы.

— О черт, Руссо, — сказала она. — А что, по-твоему, я ощущаю? Но ведь одной надежды мало, не так ли? На это мне нечего было ответить.

Глава 21

Не знаю, что за странный инстинкт руководил Саулом Линдраком. Я не уставал восхищаться его поворотами и принимаемыми решениями. Возможно, когда он нашел путь к центру, им двигало исключительно упрямство, возможно, именно упрямство является ключом к решению любой проблемы. Одно не подлежало сомнению: маршрут вел нас в весьма своеобразную местность.

Старатели почти всегда охотятся в тех районах подземелья, где сконцентрированы какие-либо технологические конструкции. В конце концов мы ищем артефакты, и любой старатель надеется найти какую-нибудь сногсшибательную вещицу, которую никто до него не встречал. Вот уж куда мы никогда не ходим, так это в дикие места.

Никто толком не знает, сколько диких мест есть на первом, втором и третьем уровнях. Хотя на первом и втором их кажется гораздо меньше, чем на третьем. Непонятно, что это может означать, но с учетом того, что третий уровень ничуть не слабее оснащен технологически, чем его соседи, лично я всегда думал просто они любили дикие места. Возможно, они хотели сохранить как можно больше из истории собственной эволюции; возможно, начав производить пищу при помощи искусственного фотосинтеза, они отпустили на волю всех живых существ, которых эксплуатировали в более примитивные времена, предоставив им место обитания, где те могли бы сами распоряжаться своей судьбой. Этого не знал никто, да и вопрос этот всегда считался одним из последних в списке загадок Асгарда.

Саул Линдрак неоднократно ходил в глушь, как будто искал там нечто особенное; и со временем именно в глуши откопал он свою бонанзу. Туда мы сейчас и направлялись, преследуя андроида.

Теперь, кроме деревьев и костей, от бывшей дикой природы ничего не осталось. Все умерло миллионы лет назад, и большинство успело сгнить, прежде чем холод законсервировал оставшееся. Все поверхностные ткани исчезли, однако тетронские биологи, по праву считающиеся самыми учеными в галактике, сумели восстановить изрядное количество образцов хромосомных наборов. На заснеженных деревьях листьев не было — только искривленные стволы да узловатые сучья. Мой нетренированный глаз не мог даже приблизительно определить количество имевшихся там пород, но я знал, что самые старые из них — с крупными стволами и ветвистыми кронами, разделяющимися до веточек толщиной с иголку.

Кости, как правило, залегали кучами, часто в извилистых выемках и провалах, некогда бывших ручьями и лужами. Вода из них испарилась еще до наступления большого холода, и теперь они лежали, подернутые тем же тонким белым покрывалом из смешанных льдов, что и весь окружающий ландшафт. Сами по себе кости были ничем не примечательны, или это только так мне казалось. Не составляло труда найти бедренные, берцовые и челюсти с зубами, явно похожие нате, что встречаются в любом гуманоидном мире, обладающем наряду с квазилюдьми собственным квазискотом и квазиптицей.

Однако человеческих черепов здесь не было. Не было и динозавров; никаких ископаемых гигантов; никаких отвратительных существ, мучающих воображение.

На почве под ногами когда-то росла трава, но, она, как и все остальное, вымерла до наступления холода и превратилась в труху. Наши ботинки безжалостно растаптывали ее в пыль, словно мы шли по мороженой шелухе.

— Действительно, странное место, — заметил Крусеро, которому эта местность явно нравилась гораздо меньше, чем простой туннель, по которому бегали монорельсовые поезда. — А есть здесь хоть что-нибудь живое?

Это был далеко не такой глупый вопрос, каким он мог сразу показаться.

— В таком холоде, — сказал я ему, — не сможет функционировать ни один живой организм. С другой стороны, здесь ничто не меняется. Есть простейшие существа, которые были живы, когда пришел холод, и которых можно восстановить после миллионов лет криогенной спячки. Пока что биологам не удалось оживить ничего сложнее бактерии, но это не показатель. Будет великим тот день, когда удастся оживить амебу.

— Если бы холод наступил быстро, — поделилась своей мыслью капитан, возможно, сохранились бы многие растения и животные.

— Это не могло случиться внезапно, — сказал я ей. — Мы находимся на глубине порядка шестидесяти — семидесяти метров под поверхностью, а искусственная скала, из которой они создали стены и потолки, — очень хороший изолятор. Прошло, должно быть, несколько тысяч лет с тех пор, как на поверхности разыгралась катастрофа и холод начал просачиваться сюда, а падение температуры наверняка проходило очень медленно. К тому времени, когда здесь воцарился холод, на его долю осталось уже очень мало жертв — жители давно отсюда ушли. Возможно, они прихватили с собой зверей и птиц.

— У меня складывается другой сценарий, — сказала она. Меня это не удивило. Все время с тех пор, как она поняла, что вариант Асгарда-крепости мне неприятен, она находила определенное удовольствие в его разработке, мало-помалу добавляя доказательства к своим словам.

— Расскажите, — попросил я ее. Еще жива была уверенность, что я достаточно крепок, чтобы переварить ее гипотезу.

— Предположим, в центре действительно находится какой-то источник энергии, — сказала она. — Маленькая звезда, как вы его называете. И ее энергия действительно подавалась на тысячи уровней, включая и этот, для обогрева. Если так, то нет причины, по которой холод вообще должен был проникнуть так глубоко. Возможно, он не проникал, а атмосфера планеты уничтожена умышленно. Возможно, все это лишь часть военной стратегии.

— Вы думаете, это результат инопланетной агрессии? — спросил я.

Лица ее я видеть не мог, но представил появившуюся на нем улыбку.

— Нет, — ответил она. — Я думаю, это было защитное мероприятие. Полагаю, причина, по которой эвакуировали эти уровни, состояла в том, что они больше не могли их удерживать, а заморозили их из-за того, что не смогли бороться с начавшимся здесь разложением.

Я вспомнил рассказ Серна о методах ведения войны, с которыми довелось столкнуться Военно-космическим силам. У саламандрой была биотехногенная цивилизация, и они использовали биотехнологическое оружие: искусственную чуму.

— Может быть, вы и правы, — неохотно согласился я.

— А если так, — заметила она, — то в один Прекрасный день твоих тетронских друзей, пытающихся оживлять бактерии, найденные в снегу, ожидает хороший удар?

Я понимал, что здесь она, возможно, тоже права, но не собирался говорить об этом. Ей не требовалось дополнительных побуждений, чтобы заставить тикать механизм своего порочного воображения. Что и говорить, остальную цепочку рассуждений я мог выстроить и без ее помощи. Если Асгард действительно был крепостью, чьи внешние редуты прорвал противник, то причины, по которым изгнанные пещерники не вышли из своего укрытия миллион лет назад, нетрудно было вычислить. Возможно, сдача внешних уровней не смогла остановить наступление, а возможно, под нашими ногами просто не было ничего, кроме длинной череды мертвых слоев. Я знал, что настолько плохо все быть не могло. И знал я это из нескольких вымученных строчек, оставленных Саулом в его записной книжке. Уровень, которого он достиг на дне шахты, не был холодным. Там был свет, растения и животные, и там жили живые существа. Саул успел много повидать, пока его не вынудили вернуться назад кончающиеся ресурсы. Но виденное им не служило доказательством того, что внутри Асгарда продолжала существовать разумная жизнь. Необходимо было доказать, что если здесь и произошла война, то она не истребила жизнь окончательно.

Сценарий капитана по-прежнему представлял собой возможную альтернативу. А если она была права, тогда теплая, обитаемая часть Асгарда, куда мы направлялись, могла оказаться гораздо опаснее, чем я раньше предполагал.

Тем временем мы подошли к следующей стене.

Выглядела она так же, как и большинство стен в уровнях: заиндевевшая, закругляющаяся, без окон. Перед нами находилась дверь, которую Саул вскрыл при помощи лома и горелки, поэтому она представляла собой узкую, с рваными краями, темную дыру. Приближались мы к ней с большой осторожностью, поскольку это было идеальное место для очередной ловушки Мирлина. Вероятно, именно по этой самой причине мы так ничего и не нашли. Андроид, вероятно, посчитал, что раз уж он сумел добраться сюда не будучи пойманным, то он, стало быть, уже в доме, где сухо и тепло. Начав путь со дна шахты, он будет теперь действовать самостоятельно, и единственное, что ему останется делать, — это заметать следы.

Коридоры за стеной были точно такие же, как и во всех остальных комплексах, но за дверями, вскрытыми Саулом, нас ожидало такое, чего раньше мне видеть не доводилось. Во-первых, комнаты вовсе не были пусты. Здесь было достаточно всяких штучек, чтобы сделать Саула богатым даже без открытия шахты.

Стены были заставлены плотно набитыми складскими полками, причем там имелись отделения для экспонатов и большое количество оборудования с дисплейными экранами, клавиатурой и приборными досками. Даже стулья оставались на своих местах. Были там моечные раковины и банкетки, а также герметичные камеры с ручными манипуляторами. И огромное количество стеклянной посуды.

Очевидно, в это место пещерники собирались вернуться. Так же очевидно было и то, что их здесь не было очень и очень давно.

— Это лаборатория, — произнес Крусеро, разглядывая одну из больших комнат.

— Несомненно, — отозвался я, думая о другом. В этот момент я как раз изучал большие стальные ящики, которые могли быть холодильниками, печами, лучевыми камерами или автоклавами.

— Это биологическая лаборатория, — уточнила Сюзарма Лир.

Я мог поклясться, что воображение рисовало ей ряды лаборантов, пытающихся разрешить проблему защиты замкнутого мира от чумной атаки и… потерпевших поражение.

— КИЦ заплатил бы за все это бешеные деньги, — сказал я. — Если здесь и имел место грабеж, то внешне этого не заметно. Возможно, они прикрыли свои работы, но готовы возобновить их в любой момент. Во всех остальных местах они не оставили после себя практически ничего, что могло бы представлять какую-то ценность.

Но даже в этом случае на окружающем не лежала печать заброшенности. Слишком все аккуратно. Не была панического бегства; какая бы работа тут ни велась, она была доведена до конца. Создавалось впечатление, что стоит повернуть какой-то выключатель, и жизнь снова закипит. Но оно было обманчивым.

Халекхан ткнул пальцем в перчатке в одну из клавиш, словно сейчас должен был раздаться щелчок и засветиться экран. Но клавиши намертво примерзли, и какая бы информация ни хранилась в кремниевых чипах компьютера, она давно уже превратилась в хаос. Даже при двадцати градусах по Кельвину — а холоднее здесь не было — энтропия потихоньку брала свое. Электронные системы могут жить миллионы лет, потому что кремний — прочный материал, но ими надо пользоваться и проводить профилактику. Неестественное бездействие глубокой заморозки не является лучшим консервантом, как мог бы кое-кто подумать.

— Не будем терять времени, — энергично сказала капитан. — Вот вернемся, тогда играй сколько влезет. У нас есть работа, помнишь?

Я не протестовал. Мне не менее страстно, чем ей, хотелось найти шахту, хотя по совершенно другим причинам.

Лаборатории были прекрасны, но по сравнению с тем, что могло ожидать нас внизу, они теряли всякое значение.

Итак, мы пошли дальше, минуя двери, которые Саул не успел вскрыть, и едва заглядывая в те, что он все-таки открыл. Только возле одной я ненадолго задержался, уступив собственному любопытству, — когда я оказался перед герметичными прозрачными боксами, где ручные манипуляторы застыли над немногочисленным оборудованием: пипетками, пробирками и колбами. Здесь лежал отпечаток некоторой небрежности — бросающейся в глаза и многообещающей. То, что было внутри герметичных боксов, последнее, над чем работали пещерники, прежде чем спуститься в глубокую лифтовую шахту, возможно, унесшую их всех к загадочному Центру.

Пока я стоял здесь. Серн ушел вперед, изучая дорогу на предмет ловушек. Натянутых веревок он не нашел, зато обнаружил шахту.

Он крикнул, чтобы мы скорее шли к нему, но сам находился вне пределов видимости. Через некоторое время мы все же нашли его. Если у нас и возникал вопрос, находится, ли Мирлин все еще впереди нас, то теперь ответ был ясен. Вглубь свисали две сплетенные веревки, а вокруг валялась куча брошенного оборудования. Это было оборудование из моего вездехода. Саней не оказалось Мирлин был достаточно силен, чтобы тащить все, что нужно, на себе.

В шахте гулял сквозняк. Через скафандры он не ощущался, но его действие было заметно в коридоре, где часть льдов начала пучиться и таять. То был единственный уголок третьего уровня, начавший прогреваться, хотя наши приборы говорили, что эффект пока слишком слаб. Здесь работал вытяжной эффект, когда теплый воздух поднимается по трубе с чрезвычайно холодным верхом. Саул просверлил лишь небольшое отверстие в двери на дне шахты, но наблюдаемый нами воздушный поток свидетельствовал, что сейчас брешь гораздо крупнее. Мирлин явно расширил дыру настолько, чтобы она смогла пропустить его.

Нам удалось заметно нагнать его, несмотря на задержки, вызванные одной настоящей и несколькими фальшивыми ловушками, поэтому я был уверен, что наше преимущество позволило бы поймать любого нормального беглеца. Однако андроид все время обгонял нас на полтора шага. Вслух я этого не говорил, но надеялся, что мы никогда его не настигнем. — Похоже, вниз нам придется спускаться глубоко, — сказал я. — Конечно, можно сигануть туда очертя голову, но прежде следует укрепить на веревках люльку с лебедкой. Рано или поздно нам придется возвращаться, а мысль лезть вверх на руках меня не очень вдохновляет. Температура здесь достаточно высока, чтобы установленные тали не примерзли, но человека наверху в любом случае оставить придется.

— Зачем? — спросил Крусеро.

— Если этого не сделать, — вступила в разговор капитан, — то бандиты, идущие за нами по пятам, могут устроить засаду и сидеть, дожидаясь нас. Кто-то должен защищать это место и расставить несколько ловушек вроде той, которую андроид приготовил для нас. Бели это не поможет, ему придется напасть на ублюдков сзади. Я не против, чтобы они проследовали за нами вниз и там мы встретились бы с ними на равных, но я не хочу, чтобы они перебили нас по одному, когда мы начнем подниматься. О'кей?

— Нужен доброволец? — спросил Серн.

— Нет, — ответила она. — Я оставляю Крусеро. Объяснять почему, она не стала. Что ж, это одна из прерогатив капитанского звания. Думаю, Крусеро испытывал смешанные чувства насчет этого задания, но ее логику он понял правильно. Такого любопытства, как у меня, — что там, внизу? — у него не было, поэтому он не выл от досады, что упускает возможность выяснить это. Вероятно, его больше заботила численность отряда Амары Гююра, посланного за нами, и сможет ли один несчастный лейтенант сдержать их всех.

— Они всегда служат тому, кто стоит и выжидает, — заверил я его.

Он не рассмеялся.

— За работу, — сказала Сюзарма Лир.

Мы начали готовиться к спуску в бездну — из седьмого круга ада в то, что, как я предполагал, окажется преддверием рая.

По природе я не оптимист, но когда мы закрепили на веревках люльку, то меня охватил прилив воодушевления. Я действительнонадеялся, что нахожусь на пути в рай, где люди правят как боги; и заманчивая таинственность центра планеты мощно держала меня цепкой хваткой.

Но, как заметила звездный капитан, иногда одной надежды недостаточно.

Глава 22

Очередной спор возник, как только мы закрепили на канатах платформу и готовы были начать спуск первого посланца Земли в сердце Асгарда. Первым хотел быть я, но меня отстранили. После короткого спора им оказался Серн. Очевидно, капитан боялась, что Мирлин залег на дне шахты и ждет, когда нас можно будет расстрелять по одному. Она милостиво разрешила мне пойти третьим, после нее, перед Халекханом.

Не то чтобы ее логика мне абсолютно претила, но ждать для меня было просто невыносимо. Спуск Серна в глубины занял довольно продолжительное время, а еще больше — подъем люльки на поверхность, после того как он благополучно высадился. Точно глубину шахты я определить не смог, но по моим прикидкам она составила порядка семи тысяч метров. Заноза — по сравнению с радиусом планеты, но очень глубокая, как самые глубокие шахты на Земле, и достаточно глубокая, чтобы вместить в себя уровней двести, если только они попадались по пути.

— Почему в шахте нет лифта? — спросил Крусеро, когда мы вытянули люльку на поверхность.

— Хороший вопрос, — сказал я. — Возможно, все, что от него осталось, это куча лома внизу. Серна мы спросить не можем, — радиосигнал через шахту не доходит. В шахте нет ни кабелей, ни каких-либо приспособлений на потолке, чтобы его подавать. На противоположных стенах расположены жесткие пазы, в которых могла бы ходить кабина. Но с первого взгляда не скажешь, как она была закреплена и откуда подавалось питание.

Даже если ниже уровня, на котором сейчас Серн, нет пути, — сказал я скорее самому себе, чем своим компаньонам, — эта шахта даст нам доступ к двум сотням уровней, каждый из которых имеет пещерную систему размером с целую планету. Чтобы изучить их, потребуются столетия. Здесь может затеряться вся человеческая раса, не то что один андроид.

"А когда сюда доберутся тетраксы, — добавил я про себя, — у нас будет переправа номер два, но не снаружи, а внутри планеты. И вся галактика на Асгарде устремится их исследовать. Того, что было прежде, уже не будет никогда. Никогда".

Тут я, пожалуй, немного опережал события. Впереди был андроид-убийца, представлявший каким-то таинственным образом угрозу всей моей расе. Сзади преследовала банда гуманоидных крокодилов, жадно стремившаяся использовать это открытие в своих отвратительных целях. А сам я находился посреди героев Военно-космических сил, объятых лихорадкой всеобщего геноцида и по-своему спятивших. Ничто вокруг не внушало ощущения безопасности, и стоило мне замешкаться в подобных обстоятельствах, как вряд ли я тогда встретил бы с радостной уверенностью будущее; и все же внутри меня сидело чувство, что мне предначертано судьбой пережить некий триумф и ликование, поэтому по мере возможностей потворствовал собственным устремлениям.

Когда капитан оказалась на середине пути вниз, обнаружилось, что она может слышать Серна и одновременно поддерживать контакт с нами, поэтому удалось наладить своеобразный связной мост.

— Он говорит, что здесь то ли рыхлая земля, то ли что-то похожее, наросшее на стенах, — сообщила она. — Никаких признаков андроида — тот без труда пробился в дверь… ш-ш-ш… Снаружи идет тусклый свет — только не электрических лампочек… возможно, искусственная биолюминесценция, о которой ты говорил. Какой-то коридор… без признаков недавнего пользования… ш-ш-ш…ш-ш-ш… возле шахты нет остатков сломанного лифта… ш-ш-ш… ш-ш-ш-ш…

Обмен длился недолго и принес больше разочарования, чем информации. Голос звездного капитана утонул в статических шумах, и испытание моего терпения началось с новой силой.

— Негусто, да? — насмешливо сказал Крусеро.

— Если бы мне предстояло встретиться лицом к лицу с бандитами Амары Гююра, — со злостью ответил я ему, — я бы сильно беспокоился.

— Я натренирован в партизанской тактике, — заверил он меня. — Убивать их всех мне не придется, их надо остановить, расставив ловушки. Если удастся взорвать их ко всем чертям и уйти, это будет прекрасно. Если нет, я пущу их в шахту, а там уже капитан о них позаботится. Все, что мне надо сделать, это убедиться, что они не поставили здесь капкан… и остаться в живых. Обо мне не беспокойся, боец. Я свое дело знаю, посмотрим, как ты справишься со своим.

Я ничего не ответил. Что хотел, то и получил.

— Пушку возьмешь? — спросил лейтенант после некоторой паузы. Он протянул мне пистолет-огнемет.

— У меня нет места на поясе, — сухо ответил я. И это была не отговорка. На мне висела целая гроздь различного инструмента.

Тем временем вернулась люлька, и настала моя очередь спускаться вниз. Я с радостью полез в нее, полагая, что вот это — настоящее дело. Военные маневры были, как я считал, испокон веку самым неинтересным занятием. Все прожитые годы готовился я к этому моменту, даже если первые двадцать — двадцать пять из них сам того не сознавал.

И идея приехать на Асгард тоже принадлежала не мне — мой друг Микки Финн долго меня уговаривал, впрочем, точно так же, как всех, кто с нами отправился. Но я знал, что Микки Финн послужил в данном случае перстом судьaы. Все, что до сих пор делал или обдумывал Майк Руссо, было не более чем подготовкой к этому спуску… этому проникновению… И я намеревался насладиться им в полной мере.

Спускаясь в темноту и вращаясь туда-сюда градусов на шестьдесят вместе с люлькой, я воображал себя человеком фаустовского архетипа, жаждущего знаний и богатства, ради которых я закладывал собственную душу.

Сладчайший вкус иллюзии ни в коей мере не портило окончание самой древней версии этой истории, когда Фауст в результате попал в ад.

Помещение — если это можно назвать помещением, — куда в конце концов спустился лифт, сразу же принесло горькое разочарование. Оно было пусто, как и сказал Серн, а стены покрывало нечто очень похожее на обычную землю. Нельзя сказать, что он вел себя необщительно, рассказывая об этой земле и о результатах исследования всего видимого пространства. Но свет здесь действительно был, вероятно — биолюминесцентный, эманирующий из стен и потолка.

Еще там была дверь. В ней зияла дыра, через которую мог пролезть человек, очень большой человек, — но края ее были выгнуты на место, так что в результате осталась довольно узкая щель. Сюзарма Лир и Серн даже не попытались ее расширить. Они сидели внутри, внимательно изучая — что за ней.

Я хотел было пройти, но капитан остановила меня. Она решила дождаться Халекхана, чтобы идти всем вместе. Я столько ждал, что подождать еще немного ничего не значило, но все равно был сильно раздосадован.

Тогда я поиграл лучом головного фонарика по стенам, а затем более тщательно осмотрел дно шахты. Пол казался достаточно твердым; пазы уходили прямо в него.

— Вот туда-то лифт и ушел, — тихо пробормотал я. Говорил я это самому себе, но услышал Серн.

— Куда? — спросил он. Я показал вниз:

— Туда.

— Здесь твердая поверхность, — сказал он. — Это дно. — Да, сейчас она твердая, — согласился я. — Но можно заметить, что она — всего лишь пробка; посмотри на мениск возле стен. Должно быть, раствор, который они сюда закачали, очень долго затвердевал. Естественно, кабину они опустили под пробку, чтобы продолжать дальше ею пользоваться.

— Ну и что? — спросил он.

— А то, — устало ответил я, — что внизу еще есть уровни. И мы вовсе не добрались до настоящего центра — пока не добрались.

Как обычно, мысль у меня работала быстрее, чем язык. Здесь они шахту замуровали. Почему? Потому что это последний из заброшенных уровней? Продолжает ли цвести цивилизация Асгарда под нашими ногами? Всеми потрохами я чувствовал — должна. Вот она где, Валгалла — обиталище богов, куда попадают герои, когда докажут, что они того достойны. Мне хотелось встать на четвереньки и прислониться ухом к полу — послушать, нет ли там отдаленного гула машин или гомона счастливых толп людей.

— Не очень-то здесь светло, — проворчала звездный капитан, полоснув как ножом своим холодным голосом по моей мечте. — Температура порядка точки замерзания воды, но здесь всего лишь туннель. Довольно тусклое место. Да и дикой живности что-то не видно.

Я хотел присоединиться к ней, но не стал. Решил не стоять, подглядывая в щелочку, когда должен решительно пролагать путь вперед. Они уже убедили меня, что много через нее не увидишь.

Даже когда появился Халекхан, произошла задержка на выполнение воинского ритуала — бойцы проверили пистолеты и молчаливым жестом дали понять, что готовы к встрече со всем чем угодно. Мое участие в нем было, мягко говоря, нежелательным. Но в конце концов все закончилось.

— Я пойду первым, — с надеждой вызвался я.

Вероятно, Сюзарма Лир решила, что если впереди засада, то я вполне могу быть первым, кто на нее напорется. Теперь мной можно было жертвовать.

Как бы то ни было, но она махнула рукой.

И я пошел.

Глава 23

Преодоление порога между двумя мирами далось мне без особого труда. Дверь просто подалась под давлением моей руки. Я удивился, очутившись в коридоре. Окружающее пространство здесь напоминало имевшееся на верхнем конце шахты. Однако этот коридор был гораздо теплее, чем наверху, и, как лифтовая комната, был слабо освещен биолюминесцентным свечением. Луч моего фонарика выхватил из полумрака каких-то снующих белых насекомых, которые моментально разбежались по норкам и щелям. Ничего более впечатляющего пока не было.

Температура здесь оказалась двести семьдесят шесть градусов абсолютной шкалы. На два градуса выше обычного нуля. Для насекомых не слишком приятно, но терпимо. То, что шахта была открыта, вероятно, породило сильное понижение температуры в окрестностях. За пределами строения, наверное, будет гораздо теплее.

Я шел по проходу, ориентируясь по следам, оставленным великаном андроидом, когда он плелся, волоча ноги, по тонкому слою органики, устилавшему пол. Мы миновали еще две двери, открытые при помощи грубой силы и так оставленные. Только на главной двери виднелись следы режущего инструмента и взлома. Эта дверь открывалась внутрь, и мне пришлось отодвигать ее, воспользовавшись как рычагом собственным резаком. Пока что мы не видели ничего, относящегося к функции самого строения, — то ли это была лаборатория, то ли прачечная, — но впереди еще будет много времени для выяснения. Единственной моей мыслью было поскорее выбраться отсюда наружу, на вольный простор по-пещерному.

Оттянув дверь, я задержал дыхание и, очень медленно выдыхая, двинулся вперед.

Снаружи было значительно светлее — рассеянный белый свет, исходивший, казалось, отовсюду: от пятнистого неба, странно напоминавшего негативное изображение неба земного, серебристого фона, на котором там и сям были разбросаны черные «звезды»; от земли, блестевшей, словно шкура гадюки или бесцветной лягушки, точно так же испещренной серыми и черными точками; и от длинных паутиноподобных лохмотьев, свисавших с «деревьев» и «кустов».

Хотя света здесь было больше, все равно складывалось впечатление, что сейчас скорее ночь, чем день. Без головных фонарей было видно кое-что, но очень плохо. И даже с фонарями мы как будто попали в мир теней.

Перед нами возникло нечто, чего иначе, как «лес», я охарактеризовать не могу, хотя «деревья» вовсе не были покрыты зеленой листвой. Несомненно, здесь присутствовали фотосинтетические организмы, но они не являлись главной частью экосистемы. Энергией, питающей рост и развитие этих существ, служило тепло, поступающее снизу, и меня осенила догадка, что там его должно быть более чем достаточно.

Рядом на расстоянии вытянутой руки находилась ветка, и я дотронулся до нее, сдвинув в сторону несколько паутинных биолюминесцентных лохмотьев. Темная ветка была твердой, но ломкой; она легко обломилась. Ухватив ее перчаткой, я вгляделся в текстуру, напоминавшую гриб.

Наши лучи привлекли громадное количество мелких летучих существ, похожих на крохотных мотыльков с черно-белыми крылышками, и налетели они таким роем, что сквозь их массу едва можно было видеть землю под ногами.

Сюзарма Лир выругалась.

— Выключить свет! — скомандовала она.

Мы послушались и заспешили прочь от дверей, чтобы выйти из этого живого облака. У деревьев не было ветвей, растущих вверх по всей длине ствола, поэтому пробираться под их раскинувшимися в стороны кронами не составляло труда. В вертикальном сечении они имели скругленную эллиптическую форму, а вокруг густо росла молодая поросль. Голая земля была в основном покрыта тонким ковром из грибковых форм. В таком месте легко было заблудиться, но и запросто можно было идти по следу врага, — Смотрите, — сказала капитан, указывая вверх, неподалеку. Там мы увидели других летучих существ, сильно превосходящих по размерам насекомых. Они планировали и неистово махали крыльями меж конических крон деревьев. Некоторые слабо светились — то ли собственным свечением, то ли обвалявшись в вездесущей биолюминесцентной паутине.

— Похоже, я знаю, что здесь происходит, — сказал я, отрываясь вперед от моих компаньонов и стараясь впитать в себя все, что только можно было увидеть. Однако мне не удалось показать им, какой я умный, потому что меня прервали.

Внутри скафандра, разумеется, никаких внешних звуков не было слышно. Скафандры предназначены для работы в почти безвоздушном пространстве, поэтому встроенных наружных микрофонов не имеют. Таким образом, для меня первым предупреждением стал тревожный крик Серна, когда он вдруг увидел некое существо, которое к тому времени уже пошло в атаку.

Неслось оно с правой стороны и, учитывая размеры туши, прекрасно развивало ускорение. Вес его, вероятно, вдвое превышал мой собственный, и хотя бы по этой причине мне вовсе не хотелось с ним сталкиваться, а когда я разглядел торчащие по бокам рыла шипы, то быстро сообразил, что мне пора уносить отсюда ноги. К сожалению, термоскафандры не рассчитаны на спринтерский бег. Я отскакивал с его пути под прямыми углами, но оно разворачивалось, чтобы вновь преследовать меня, и с каждой секундой дистанция между нами становилась все меньше и меньше. Чертова тварь находилась уже в каком-то метре от меня, когда огненный снаряд из пистолета Серна на лету поджарил ей мозги. Но даже тогда мне пришлось отскочить в сторону, чтобы избежать удара, — она продолжала нестись по инерции, а ее ноги по-прежнему работали как поршни.

— Спасибо, — поблагодарил я Серна.

Тот не ответил. Он стоял, пригнувшись, медленно поводя пистолетом, нацеленным в воздух, и внимательно вглядываясь в деревья справа от себя. Сюзарма Лир и Халекхан тоже достали пистолеты. Они сформировали треугольник, перекрывая по шестьдесят градусов в каждую сторону, как будто ожидая, что вот-вот из кустов на них нападет ватага голых дикарей.

Я склонился над телом животного. Кожа его была гладкой и безшерстной, но толстой и крепкой. Ступни маленькие, с тремя пальцами, собранными в некое подобие копыта. Массивные лобные доли выдавались вперед, а вдоль почти всего взгорбленного позвоночника тянулся то ли гребень, то ли плавник. Хвоста не было заметно. Унизанное шипами рыло было большим и круглым, а расположенный под ним рот щерился крупными прямоугольными жевательными зубами, если не считать нескольких передних резцов. Большого опыта в экологии инопланетных животных форм у меня не было, но я наверняка кое-что знал о спектре гуманоидных представителей и об экологических факторах, ответственных за различия между ними. Глядя на внешний облик этого существа, я пришел к некоторым весьма любопытным заключениям.

Сюзарма Лир наконец убедилась, что больше ни один ужасный чужеземный зверь не собирается прыгнуть нам на голову, и подошла, встав рядом со мной.

— Хочешь вернуться за пистолетом? — спросила она. Я медленно кивнул.

— Придется нам сказать Крусеро, чтобы спустил сюда по веревке остальное оборудование, — сказал я. — Наверняка здесь есть штучки и похуже этой., Ей не было нужды спрашивать, откуда я знаю. Шипы вокруг рыла росли отнюдь не для красоты, а тот факт, что зверь был настроен на нападение, предполагал, что есть и другие звери, на которых он нападает. Посадка головы и зубы во рту свидетельствовали, что животное изначально вовсе не было хищником.

— Учитывая, что весь этот мир искусственный, — заметила звездный капитан, — его обитатели явно не следят за поддержанием в нем порядка. Интересно, какие еще у них есть зверушки, а?

— Природа на этом уровне одичала, — сказал я. — Поэтому его и замуровали. Когда весь мир функционирует нормально, то каждый пещерный комплекс должен иметь закрытую экосистему. Все сбалансировано. С началом исхода, когда пришлось эвакуировать верхние слои… можно себе представить, с какой легкостью этот баланс был нарушен. Вероятно, существовали способы его восстановления, но не позволили обстоятельства. Когда-то эта тварь была травоядной. Биолюминесцентная масса, вероятно, специально разрабатывалась как источник освещения. Одно мы знаем наверняка: этот уровень покинут не вчера — я имею в виду период в миллион лет. За одну ночь такое не вырастет.

— Это ничего нового нам не говорит, — заметила капитан. Мне вовсе не нравилось, что она продолжает тыкать меня носом в грязь. Но, с другой стороны, это облегчало мою совесть, если учесть, что рано или поздно я все равно собирался дезертировать.

— Я скажу, чего я не знаю, — произнес я. — Есть какой-то источник энергии, питающий этот комплекс. Что-то поддерживает жизненную систему и температуру. Этот малыш не настолько утеплен, чтобы поддерживать внутреннее тепло за счет собственного метаболизма — как раз наоборот. Если я не ошибаюсь, этот гребень на спине мог быть выращен и пронизан кровеносной системой для того, чтобы отводить лишнее тепло. А это предполагает, что с теплом здесь проблем нет.

— Ну так что? — спросила она.

— Они отключили энергию от верхних уровней, — сказал я. — Отсюда они тоже могли ее отключить, но не отключили.

— Может, они забыли?

— Точно, — сказал я тоном человека, убежденного в абсолютно противоположном.

— Нам это ничего не дает, — отрезала капитан. Она оглядела остальных воинов. Пока мы беседовали, Серн продолжал изучать окружающую обстановку. Он нашел след Мирлина и обратил на него наше внимание. Жестом указав в глубь диких зарослей, он великодушно воздержался от того, чтобы не сказать: "Он ушел туда".

Халекхан тем временем все еще держал в руках пистолет и терпеливо хранил бдительность.

— Возвращаемся обратно внутрь, — сказала капитан. — Будем спускать оборудование; затем отдыхаем — и в путь.

Я посмотрел на следы подошв Мирлина. Ничего общего с теми, которые оставил напавший на меня зверь. Возможно, дальше найдутся достаточно нахоженные звериные тропы, по которым он пойдет, не оставляя столь заметного следа. Может, встретится голая земля. Наверняка там должна быть вода. Скрыться он мог запросто, если бы только знал, что его преследуют. В этом я вовсе не был уверен — скорее всего он недооценил степень помешательства Военно-космических сил.

Некоторое время назад, когда я споткнулся о веревку, привязанную к пистолету-огнемету, и потом, приводя в порядок месиво, в которое тот превратил часть верхней оболочки моего скафандра, был момент, когда я ощущал примерно то же, что и бойцы Военно-космических сил, бесстрашно попирающие сапогами чужие земли во имя неувядаемой славы Старой Земли. Ощущение это было не настолько отвратительным, как я ожидал.

Хотя — достаточно отвратительным.

Глава 24

Вода, как я и предполагал, там была. Ее оказалось больше, чем я ожидал, и выглядела она страшно. Следы Мирлина привели нас прямо к ней, не далее, чем в шести переходах нашего отряда от дна шахты. Возможно, это когда-то была гидропонная ферма или система водохранилищ. Теперь здесь раскинулось болото со стоячей и затхлой водой, с дрейфующими по ней клубками растительности, мелкими островками, окруженными скелетоподобными древесными стволами и покрытыми блестящими бляшками, а также тучами насекомых и пузырями болотного газа.

— Жаль, что мы не прихватили лодку, — пробормотал я, пока мы изучали слабо поблескивающую ширь. Теперь наши глаза уже привыкли к сумеречному освещению, и мы могли различать, что там, вдали, но болото выглядело, пожалуй, похуже «леса».

— Рядовой Руссо, — холодно произнесла капитан. — Это не смешно.

— Не смешно, — подтвердил я. — Это моя ошибка. Мы проиграли, — продолжил я, когда она не ответила. — Он здесь не пройдет. Мы потеряли его раз и навсегда.

Я попытался выразить голосом сожаление, но не сумел. Азарт погони уже привел меня туда, куда мне хотелось попасть, и теперь, по моему разумению, эта маленькая игра была окончена.

— За мной, — сказала Сюзарма Лир наиболее решительным своим тоном. Ее голос звучал так, словно она давила по земле стекло. Медленно она зашла в воду, промеряя по ходу дела глубину и придерживаясь направления, в котором двигался Мирлин. Вода успела дойти ей только до бедра, как дно выровнялось, и когда мы подошли ближе, то заметили, что впереди, в волокнистых плавучих скоплениях, видны явные признаки того, что совсем недавно вода была взбаламучена.

Я вздохнул и побрел вперед, уверенный, что даже если уйду под воду с головой, то не утону. Пока скафандр непроницаем, со мной ничего не случится. Успокаивая себя таким образом, я одновременно беспокоился о том, что могут сделать со скафандром твари, таящиеся под водой, когда получат беспрепятственный к нему доступ. Перспектива промочить ноги была слишком ужасна, чтобы спокойно о ней размышлять. Провести остаток жизни в подобном месте мне вовсе не хотелось.

Большого счастья от того, что мое пророчество сбылось, я не испытал. Мы действительно потеряли его. И прошагали по болоту десять или двенадцать километров, не имея ни малейшего представления, куда идти дальше, некоторое время мы двигались не прямо, а зигзагами, кидаясь от одного следа к другому. Не было способа узнать, принадлежали ли все эти следы — или хоть один из них Мирлину.

На отдых мы остановились, когда перед нами открылась широкая водная гладь.

— Взгляните правде в глаза, — сказал я. — Ваш дикий гусь улетел. По своему следу мы сумеем выбраться назад — в этом я уверен. Ничего другого мы сделать не сможем.

— И что мы будем делать, когда вернемся? — спросила капитан совершенно нелюбезным тоном.

— Можно подождать его в надежде, что он вернется, — сказал я. — Может быть, вам удастся закупорить его здесь раз и навсегда. Я хочу найти какое-нибудь шоссе или железную дорогу — то есть то, что от них осталось, которая ведет прочь отсюда. Давным-давно здесь были города. Я хочу найти их и вовсе не намерен лазить ради этого по гнилому болоту.

— Ты кое-что забыл, рядовой, — сказала она. — Твои старательские дни кончились. Теперь ты солдат Военно-космических сил. Если уйдешь самовольно, это будет дезертирством. И тебя ожидают очень большие неприятности.

Мысль эта уже приходила мне в голову. Но я также прекрасно понимал, что стоит мне отсюда выбраться, как я тут же становлюсь обладателем уникальных сведений, которые могут соблазнить даже тетраксов. Никто на Асгарде не позволит отдать меня в руки Военно-космических сил, пока я буду полезен. А взрастить эту полезность до максимально возможной величины было уже моим делом.

Однако я ответил просто:

— Хорошо, капитан, что вы предлагаете?

— Мы возвращаемся на край болота, — сказала она. — А затем пойдем вокруг него. Он должен был где-то выйти, если только не бродит тут до сих пор.

Я замотал головой со смешанным чувством отвращения и отчаяния. И тут же замер, едва мой глаз уловил какое-то движение в черной глади озера. Это была лишь рябь, бегущая по направлению к берегу, но очень большая.

— Капитан, — прошептал Серн, который тоже ее заметил. Произнося это слово, он одновременно достал пистолет.

Нечто медленно вошло в пределы видимости, гоня перед собой мелкие буруны, и тут я облегченно вздохнул. Выглядело существо плоско и студенисто, слегка посвечивая, и его запросто можно было принять за ком водорослей. Единственное отличие — здесь не было течения, чтобы его нести. Оно должно было двигаться самостоятельно. Халекхан, поднявший было пистолет, теперь расслабился и опустил его. Серн же, наоборот, взял прицел. У него была врожденная подозрительность.

Я наблюдал за тем, как эта тварь продолжала увеличиваться в размерах по мере того как ее туша вылезала из воды, и тут вдруг понял, что она вовсе не плыла. Она текла по дну, а на поверхности виднелась лишь верхушка айсберга. Тело ее было полупрозрачным, мелкие светящиеся точки находились не в поверхностном покрове, а внутри тела. Существо поразительно напоминало не что иное, как гигантский протоплазменный шар — амебу-левиафана.

Даже после того как я это понял, она все еще вызывала во мне удивление. Аналогия с верхушкой айсберга ни в коей степени не давала понятия, насколько велика она в действительности. Псевдоподы выползли из воды и теперь обтекали вокруг наших лодыжек, в то время как голова еще находилась в тринадцати метрах от берега.

Инстинкт подсказывал мне, что надо бежать, и я, пританцовывая, попятился назад от рыщущих щупалец студня. Это походило на попытку выпрыгнуть из вязкой патоки, и я чуть было не упал, но реакция спасла меня. Рефлексы Серна были настроены совершенно иначе, и в тот момент, когда он услыхал мои перепуганные проклятия, тут же выпустил огненный факел. Красный язык лизнул выступавшую на поверхность массу, она тут же вскипела и испарилась. Но в ней не было ни мозга, чтобы его выжечь, ни нервной системы, чтобы оповестить все органы твари о факте смерти. Моноклеточная масса попросту разошлась в месте попадания факела, откатившись под его смертоносным касанием. Полыхнуло еще дважды, но эта тварь вовсе и не подумала развалиться на части, а клейкое, блестящее, серое желе уже обволакивало ноги неустрашимых воинов Земли.

Все выше, и выше, и выше.

Я бежал по мелководью со всей скоростью, на которую был способен, и в любом случае быстрее, чем могло передвигаться водяное чудище. В моих ушах стоял крик — не вопль агонии или боли, но крик безумной паники. Невозможно было сказать, у кого из трех оставшихся, обнаруживших себя в объятиях этого сверхъестественного кошмара, сдали нервы, потому что этот вопль заглушил все остальные, более трезвые голоса.

Когда по прошествии тридцати секунд он не утих, я не смог больше слушать его и выключил радио. Теперь не было ничего проще, чем продолжать идти. Я был один и на свободе. Их игра, как я предупреждал, кончилась, и единственное, что мне оставалось, это разыгрывать свою собственную.

Одна беда: в пылу бегства я сбился с проторенного нашей маленькой экспедицией следа, который до этого тщательно запоминал. Начав поиски мелких островков, на которых я оставлял свидетельства нашего посещения, я не нашел ни одного. Должно быть, я забрел слишком далеко в неверном направлении. Не сумев сориентироваться, сделал излишне много поворотов и безнадежно заблудился.

Выругав себя, я попытался успокоиться. Когда наконец я снова мог себе доверять, то выбрал наугад направление и пошел по нему, изо всех сил стараясь не отклоняться ни в какую сторону, торя новый след, чтобы узнать его, если опять вдруг начну ходить кругами. Добраться до края болота было лишь вопросом времени, и там я окажусь в безопасности, если оставлю свое остроумие при себе, и буду держаться подальше от страшных обитателей этого региона.

Чтобы как-то скрасить общение с самим собой, я включил языком музыку, загруженную в шлем на случай ухода от военных. Это помогло мне окончательно взять себя в руки, не столько благодаря качеству музыки, сколько оттого, что ситуация приобрела более или менее привычные очертания. Я был один, в полумраке, под поверхностью Асгарда, и за многие годы это стало нормальным условием моего существования.

О прекрасном капитане и ее верных соратниках я не думал. Просто выкинул их из памяти, как будто они никогда не существовали. Не потому, что я был настолько бессердечен и меня не интересовало происшедшее с ними — просто я не мог позволить себе растрачиваться еще и на это. Я понимал, что рано или поздно наступит чувство раскаяния и вины, но в настоящий момент я как бы был один во всей вселенной, не имея ни связи с другими живыми существами, ни ответственности за них.

Прошло еще двадцать пять временных блоков, прежде чем я выбрался на край болота, но интуиция никогда меня не подводила. Вероятно, шел я все же не совсем по прямой, но и не кружил, и в конце концов вылез на топкий пологий склон узкой гряды, окаймлявшей болотистую равнину. Еще не поднявшись на гребень, я уже знал, что выиграл главный приз, и вовсе не удивился, когда обнаружил там остатки рельсов. От них осталась лишь миллионнолетняя ржавчина, но это были рельсы. Я посмотрел в оба конца дороги, а затем пошел, готовый идти и идти до изнеможения.

Капельницы продолжали закачивать в мою кровяную систему питание и выносить отходы. Скафандр поддерживал подачу кислорода в головное отделение, очищая его от двуокиси углерода и других ядов. Музыка как наркотик ласкала слуховые каналы, успокаивая и приводя психику в равновесие, а внутри росло предвкушение нового.

Когда я разглядел впереди массивные контуры зданий вдоль путей, то на какое-то мгновение подумал, что это тот самый город, который я искал, но мягко светящаяся дикая растительность окаймляла дорогу нетронутыми зарослями, поэтому я понял, что передо мной лишь станция. И все равно она обещала место для ночлега, в котором будет так же безопасно, как и в любом другом месте среди стен, на которых будет подвешен мой хрупкий гамак.

Само место, как я уже догадался, представляло сплошные руины. Все, что было здесь брошено, давным-давно кануло в вечность. Даже стены, несмотря на то что сделаны они были из материала, который строители наверняка считали вечным, начали крошиться.

Но я не был разочарован; я знал, что мое время. — впереди. Просто взял и с привычным спокойствием крепко заснул. Если даже меня мучили ночные кошмары, то они были не настолько страшны, чтобы заставить меня проснуться или отложиться в памяти неприятным воспоминанием.

Глава 25

Спать я привык в одиночестве, то есть одиночество — это чувство, с которым я в нормальных условиях развешиваю свой гамак в кромешной темноте, при температуре несколько градусов выше абсолютного нуля, уверенный и том, что ближайшее человеческое существо находится от меня на расстоянии нескольких тысяч миль. В таких условиях сплю я просто великолепно.

Хотя условия настоящего путешествия — а в особенности настоящего момента были далеки от нормальных, я не стал изменять привычке, выработанной за семь лет. Просто взял и беспечно заснул сном невинного младенца. Все это я излагаю для того, чтобы подчеркнуть то досадное обстоятельство, что, пока я безмятежно посапывал, кто-то ухитрился снять с моего пояса пистолет-огнемет, даже не заставив меня пошевелиться. Я еще не проснулся, а вор уже начал тыкать дулом мне в лицо.

Первое, что предстало моему заспанному взору, был темный контур ствола. Тогда я поднял глаза. За спиной незнакомца слабо просвечивала биолюминесценция, и с моего ракурса его шлем казался просто большим черным шаром, но мне не составило труда понять, кто это.

Он действительно был гигантом.

Удостоверившись, что я могу отвечать, он опять начал водить стволом перед лицевым щитком — на этот раз не тыкая, но вырисовывая им какие-то цифры. Ему оказалось достаточно повторить их еще один раз, как до меня дошло, что это код частоты канала связи. Он хотел, чтобы я перенастроил свою рацию. Я сделал, как он сказал.

— Привет, — произнес я, справившись с задачей. Больше мне ничего говорить не хотелось. Хозяином положения был он.

— Мистер Руссо, как я понимаю, — сказал он. В ответ я чуть было не хихикнул, но ситуация сложилась далеко не шуточная.

— Можешь звать меня просто Майк, — ответил я. — Нас толком не представили, но все же парой слов мы с тобой обменялись по телефону. Извини, что не смог принять тебя — похоже, что так или иначе, но именно я втянул тебя в неприятности.

— Все в порядке, — заверил он меня. — В конце концов подумай, насколько хуже было бы нам обоим, если б Военно-космические силы появились в тот момент, когда ты показывал бы мне красоты Небесной Переправы.

— Да. Но я чертовски желал, чтобы ты был со мной во время той карточной игры.

Некоторое время я молчал, погрузившись в воспоминания.

— Полагаю, ты знаешь, что я привел с собой Военно-космические силы? Хотя, наверное, понимаешь, что другого выбора у меня не было.

Мирлин отступил, чтобы я смог вылезти из гамака. Пистолет он держал довольно расслабленно, не направляя его на меня. Разумеется, ничего бы не изменилось, если бы он согнул ствол подковой и выкинул в кусты. Я никоим образом не мог представлять для него угрозы. Мне даже на память не мог прийти ни один гуманоид как на Асгарде, так и за его пределами, который сумел бы выдержать против него два раунда и не превратиться в отбивную. Затем я сделал несколько символических упражнений, чтобы привести себя в норму.

— Как ты меня нашел? — спросил я.

— Шел по следу. Я тебя не искал, но понял, что ты впереди, когда дошел до места, где ты вылез из болота.

— А как получилось, что я оказался впереди?

— Я обнаружил, что вы идете за мной по пятам, когда мы спустились на дно шахты и попали в пределы радиуса действия радиосвязи. Еще я понял, что звездный капитан начнет форсировать болото, если подбросить ей ложный след. Поэтому сходил туда и обратно, после чего спрятался и стал ждать развития событий. Думаю, следовало бы разобраться с капитаном и ее бойцами.

— Но не со мной?

— Из того, что я подслушал, вытекало, что ты не совсем заодно с капитаном. Я, разумеется, не знаю, что они наговорили тебе про меня, поэтому не могу с определенностью судить о твоем отношении.

Тут я решил, что настал самый подходящий момент, и сказал:

— Ну, похоже, болото сделало всю работу за тебя. Остались только ты, да я, да мы с тобой — если не считать Крусеро и того парня, что охраняет вездеходы.

Не успел он ответить, как я уже понял, что ошибался. Его молчание выражало неопределенность. Наверняка он был занят тем, что спрашивал себя, можно ли мне верить. Но будучи натурой доверчивой решил, что да.

— Я не понял, что ты выключил рацию, — сказал он. — Я подумал, что ты, как я, лег на дно. Только из этого соображения я решил найти тебя.

Тут до меня дошло — правда, с большим опозданием, — зачем он заставил меня сменить частоту.

— Сколько осталось в живых? — спросил я, чувствуя себя дураком.

— Все, — ответил он. — Что бы ни означали те вопли, но в конце концов ничего страшного не случилось.

"Благодари Бога и береги патроны, — подумал я. — Та чертова тварь, должно быть, перетекла прямо через них. И ее соки не проделали и дырочки в скафандре".

В уме я сделал пометку написать об этом случае изготовителям скафандров, чтобы они могли использовать его в рекламе своей продукции к вящей пользе будущих исследователей сего благословенного края.

— Хорошо, — сказал я, — если тебе от этого будет легче, знай, тот факт, что они остались в живых, ни в коей мере не меняет моего поведения. Полагаю, они понимают, что я еще жив?

— Да.

— И это их не радует?

— Звездный капитан клянется, что расстреляет тебя за дезертирство.

— Так, значит, мы с тобой оказались в одной лодке?

— Возможно, — осторожно ответил он.

Мне подумалось, не стоит ли именно сейчас задать вопрос, почему Военно-космические силы так жаждут его смерти, но решил все же повременить.

Вместо этого я сказал:

— Тогда нам лучше идти. Нельзя терять времени.

— Не думаю, что им удастся отыскать нас в течение ближайших нескольких часов, — произнес он. — Они вернулись к шахте, чтобы составить новый план.

— Да черт с ними, — презрительно бросил я. — Я говорю о том, чтобы идти вдоль железной дороги. Я хочу добраться до города. Термоскафандра хватит только на эту прогулку — я и так потерял достаточно времени, позволив Сюзарме Лир затащить меня охотиться на уток в эту чертову трясину. Давай вернемся к делу.

Он издал какой-то нечленораздельный звук, явно не означавший отказа, поэтому я быстро начал собираться в дорогу. Он наблюдал за мной, не задавая вопросов. Когда же я вновь вышел на улицу, он послушно последовал за мной. Это добавило мне хорошего настроения. Рассчитывать на главенствующую роль со всей определенностью я не мог, но по крайней мере сейчас все шло так, как я хотел.

Однако по пути он вновь вернулся к вопросам, представлявшим для него интерес.

— Подслушивая ваши переговоры, — заметил он, — я услыхал упоминание об Амаре Гююре. Вы, похоже, считаете, что он преследует вас точно так же, как вы преследуете меня. Не могу понять, как такое может быть; впрочем, не понимаю, каким образом вам удалось так близко подобраться ко мне. Это ведь совсем не просто — идти по следу человека, удаленного на полпланеты, да еще внутри такой, как Асгард?

— Я достал записную книжку Саула Линдрака. И прочитал, причем на Асгарде я единственный, кто это мог сделать.

— Как ты достал ее?

— Ее отдала мне Джейсинт Сьяни — одна из шестерок Амары Гююра, которую ты не уничтожил.

— В обмен на перевод? Это предположение я незамедлительно отверг. — Ни в коем случае, — сказал я. — Мне известно, что эти ублюдки убили Саула. Я даже не стал им отвечать, сколько сейчас времени. Они ведь подвели меня под рабство, ты это помнишь? Нет, они просто отдали ее мне. Не без некоторых добавлений, но в их намерения входило пристроить эти добавления так, чтобы их не было видно. В книгу, разумеется, они вмонтировали какой-то электронный жучок, но я оставил ее наверху. Еще, я думаю, они посадили жучка — или несколько — на капитана. Не знаю, как он работает, но могу себе представить, что он поможет им выследить нас даже здесь.

— Ты не говорил об этом устройстве капитану? — спокойно поинтересовался он. Я заметил, что он использовал правильный официальный термин, в то время как я вовсю беспечно пользовался жаргонным. Для саламандрского андроида, если он действительно таковым являлся, его английский был чересчур корректным.

— Нет, — ответил я. — А теперь, что вполне естественно, тебе хотелось бы знать — почему. Сначала эта мысль показалась мне хорошей, но сейчас, когда все сложилось так, как есть, я вижу, что ошибался. Я думал, они, залезая на мою территорию, подавятся, откусив кусок, который не смогут прожевать. Люди, подобные Гююру и Хелебу, не из категории бродяг по подземельям, а обычные бандиты. Влияние Гююра за пределами города минимально, а опыт вообще нулевой. Вероятность того, что они сядут нам на хвост, не сильно меня беспокоила. В любом случае это был не мой хвост. Жучка прицепили на капитана, а находиться при ней столько времени, сколько требовали ее планы, я не собирался. Решил пусть они с Гююром дерутся сами. И перегрызут друг другу глотку. Еще одна причина — раз устройство при нас, то я был уверен, что Гююр и его громилы будут держаться на почтительном расстоянии, по крайней мере до тех пор, пока мы не попадем в какое-нибудь примечательное место. А будут ли они вести себя подобным образом, если устройство обезвредить, уверенности не было. Рано или поздно я собираюсь вернуться на поверхность и хотел бы найти свой вездеход на прежнем месте и никаких преград, чтобы им воспользоваться. Если Гююр окажется слишком жадным и проследует вслед за нами сюда, рассчитывая избавиться от нас на одном из уровней, то у меня будет шанс выбраться. С другой стороны, если он решит, что лучше дождаться на первом уровне, а потом при помощи силы выжать из меня все, что ему не удалось выжать из Саула, тогда… у меня будут причины для беспокойства.

— А чем эти доводы стали хуже сейчас?

Я незаметно пожал плечами внутри скафандра.

— Сейчас есть вероятность, что Гююр совсем близко. Мне не хочется, чтобы он меня сцапал так, как это сделал ты, даже если такая возможность пока лишь только маячит. Кроме того, несмотря на то что большой любви к звездному капитану у меня нет, я не могу отделаться от мысли, что любой, кто оставит ее в неведении насчет Амары Гююра, которому доподлинно известно, где ее искать, будет в этом случае последним ублюдком.

— Ты мог предупредить ее, — заметил он.

— Разумеется. Но тогда она не собиралась расстреливать меня. У меня еще есть что терять. Ты можешь представить себе ее реакцию, если я вдруг вернусь и скажу, что на ней закреплено устройство, которое она сейчас не может снять и о котором я ни словом не обмолвился тогда, когда она могла запросто его обезвредить? Сам знаешь, к особам умеренного темперамента она явно не принадлежит.

— Знаю, — мягко произнес он.

Мы продолжали идти по путям посреди ландшафта, который стал к тому времени удручающе знакомым. Это было совсем не то, чего я хотел, но внутри жила уверенность: то, что мне действительно нужно, находится где-то на дальнем конце железнодорожного пути. До тех пор пока мы туда не доберемся, время будет тянуться бесполезно и пусто. Меня пока не слишком заботили намерения других людей, невзирая на то что я был с ними повязан. Думаю, я всегда был чуточку эгоистом. Однако очень скоро это молчаливое шествие начало мне надоедать.

— Послушай, — сказал я, пытаясь не отставать, ибо его ноги были куда длиннее моих, — не мог бы ты мне объяснить, что, черт возьми, за вражда пролегла между тобой и звездным капитаном? Я не собираюсь в нее встревать просто хочу знать, во что я вляпался.

— А что ты уже знаешь? — спросил он.

— Почти ничего. Она говорит, что ты — андроид. Она говорит, что тебя создали саламандры — наши враги в маленькой межзвездной заварушке, которая закончилась ни больше ни меньше как полумиллиардными потерями. Еще она говорит, что ты представляешь угрозу для будущего существования человеческой расы. Насколько все это правда, я не имею ни малейшего представления.

— По первым двум пунктам — так оно и есть, — ответил он. — По третьему нет. Угрозы я не представляю, но у нее действительно есть причины так думать, а доказать обратное я не мог. Здесь он замолчал, и мне пришлось подтолкнуть его.

— Попробуй на мне. Может быть, я тебе поверю. Любому с первого взгляда видно, что капитаном руководит не один только служебный долг. Что бы ты ей ни причинил, этого оказалось достаточно, чтобы ненависть приобрела личный характер. Я не собираюсь держать ее сторону толькопотому, что она — человек.

Наступило короткое молчание, затем он произнес:

— Хорошо. Я расскажу тебе так, как я это понимаю. Позже ты сам решишь, верить мне или нет. Вот так он и начал свое повествование.

Глава 26

Земля, похоже, всегда одерживала победы в этой войне. Такой незначительный факт был гораздо более очевиден саламандрам, чем землянам, потому что только саламандры понимали, насколько бедны их ресурсы, когда в ход пошла огневая мощь. Технология Земли, ориентированная на тяжелую промышленность, была лишь немногим лучше, чем у саламандров, если говорить о стоящих за ней знаниях, но знания не превращаются автоматически a промышленные изделия. Технология, как я уже пытался объяснить звездному капитану, — искусство не в меньшей степени, чем наука. Мы, люди, всегда рассматривающие технологию с точки зрения машиностроения и в основном по части вооружений, достигли более значительных успехов в физике и химии, чем наш противник. У нас было больше пушек и гораздо богаче их ассортимент.

Однако саламандры были далеко не примитивны. Их знания были столь же обширны и глубоки, как наши, но только они их употребляли совершенно другим образом, ориентируясь на различные практические нужды. Они были фанатами биотехнологий, поэтому большинство их исследований и открытий происходило в таких областях знаний, которых мы едва касались. Это и определило перевес сил в войне: в космосе наши корабли и пушки всегда брали верх, но на планетах все было иначе. (Когда Мирлин начал это объяснять, в перспективе забрезжили контуры стерильных костюмов и боевых действий в условиях герметичности, о которых поведал Серн.) Возможности биотехнологий позволили саламандрам уничтожить большое количество наших войск на ранних стадиях войны, прежде чем Верховное Командование Земли разобралось, что к чему, и сумело снабдить войска эффективными средствами защиты.

Однако саламандры, похоже, всегда знали, что их возможности позволяют им вести лишь оборонительные действия. Они понимали, что Земля найдет средства защиты против их биотехнологического оружия гораздо быстрее, чем они — против тяжелой артиллерии. С самого начала они наверняка понимали, что проиграют войну и что последствием этого проигрыша может стать фактический геноцид. Они решили, что единственный шанс установить долгосрочное господство над этой частью космоса — готовиться ко второй войне, а первую проиграть с как можно меньшими потерями. Идея состояла в том, чтобы в нынешних сражениях выиграть время, дабы запустить проект, который неминуемо приведет к коренному изменению соотношения сил. Под словом «неминуемо» подразумевалось — через несколько поколений, возможно, даже через тысячу лет. Они способны были оперировать такими долгосрочными категориями, какие большинство людей обычно вообще не принимают в расчет.

Для саламандров война — это прежде всего биологическая война. Их оружие это живые существа, начиная с искусственных вирусов и кончая чудовищами, выращенными из позвоночных и беспозвоночных самых различных видов. Против людей микроорганизмы — самое лучшее оружие, во многом благодаря тому, что разница в строении позволяла саламандрам не беспокоиться, что другим концом оружие ударит по ним самим, как это бывало в междуусобных войнах. Они вырастили большое количество всяческой заразы, убивающей людей, но эффективность каждого нового вируса становилась все меньше и меньше, потому что Земля научилась защищать свою армию и подавлять очаги инфекции среди гражданского населения. Человечество потеряло очень много своих представителей, но саламандрам так и не удалось уничтожить всех людей, а на мирах, заселенных исключительно человечеством, их успехи были и того меньше. Они знали, что, если хотят выиграть войну против землян, им надо изобрести очень хитрые средства возбуждения инфекций сразу в максимальном количестве мест и за столь короткое время, чтобы здание человеческого общества, причем не на одном, а на многих планетах, затрещало по швам, прежде чем нашло способ организовать ответный удар.

Задача была непростой, но они ее решили. По мнению Мирлина, лишь в двух местах дело пошло не так. Прежде всего они опростоволосились, взяв на вооружение столь сложное средство; во-вторых, им не хватило времени, потому что война слишком быстро, всего за несколько лет, докатилась до самой Саламандры.

А план был таков. Саламандры решили создать человеческих андроидов, причем настолько хороших андроидов по своим репродуктивным функциям, что те могли бы скрещиваться с нормальными людьми. Возможно, термин «андроид» здесь был неуместен, за исключением узкотехнического смысла; чего они хотели, так это создать подлинных людей. Эти искусственные люди должны были нести в себе смертельный вирус, но не столь явно, как это делала Тифозная Мэри. Они несли бы вирус, заключенные в инверсии одной из хромосом, совершенно инертный и не способный к размножению или причинению малейшего вреда. Искусственные люди могли смешиваться с нормальными, оседать среди них и иметь общих детей. Половина детей, в свою очередь, стала бы носителями, половина их детей — тоже, и так далее. До поры до времени ничто не должно было проявляться. За это время саламандры сделали бы вид, что сдались, и терпеливо несли бы на себе ярмо побежденного, зная, что в рукаве у них спрятан козырной туз. Тузом этим должен был стать активатор — совершенно безвредный вирус, который открыл бы инверсию и высвободил гены, запрограммированные на производство главного вируса в миллиардных количествах. К тому времени, когда, должен быть выпущен вирус-активатор, достаточное количество людей на множестве планет уже попали бы в генетическую ловушку, и распространение активатора шло бы незамеченным, но породило бы серию эпидемий, способных выкосить почти все население.

Как я уже сказал, период подготовки выявил, что создать подобный вирус самое простое. Но сделать людей — проблема совершенно другого уровня. У них сидели земляне-пленники, от которых те получали сперму и яйцеклетки, и простейший план предусматривал инфицировать оплодотворенное яйцо и поместить его обратно в матку пленной женщины. Однако трудность схемы заключалась в том, что здесь слишком многое оставлялось на волю случая. Очень долго носители были бы уязвимы — слишком долго. Возможность потери носителей еще в детском возрасте была чрезмерно велика. А усилия, которые могли бы предпринять саламандры для спасения этих детей от разрушительного действия войны, заключали в себе слишком много проблем.

Поэтому саламандры решили, что не станут делать инфицированных детей. Они решили сделать инфицированных взрослых. Действительно, они задумали создать целый полк взрослых человеческих самцов, превосходно развитых физически и интеллектуально. Они хотели получить индивидуумов, которые после сдачи быстро рассеялись бы среди людского населения, и передача скрытых носителей началась бы немедленно. На взгляд саламандров, этот путь имел гораздо больше шансов на успех, чем выращивание полка малюток, которые могли вымереть или быть уничтожены до достижения репродуктивного возраста.

Это нельзя назвать полным абсурдом, учитывая любовь саламандров к эффектам и образ их мышления — довольно чуждый нашему, разумеется. Они уже привыкли лепить форму и поведение живых существ, родственных их миру, а также другим мирам. Они осуществляли вмешательство и в организмы представителей своей расы, хотя делали это с большой осмотрительностью. Способ быстрого производства взрослых индивидуумов посредством ускорения их роста был им не в новинку. Они имели повышенный интерес — и это естественно — к биотехнологическим достижениям других рас, которым удавались такие трюки, о каких саламандры могли только мечтать.

Очевидно, саламандры вкладывали большие средства в чужие биотехнологии, чтобы сдвинуть с места свой проект. Вероятнее всего, они не рассказывали продавцам, в каких целях будут использованы их технологии, а те скорее всего предполагали, что цели эти будут носить вполне невинный характер. С посторонней помощью саламандрам удалось наладить производство взрослых индивидуумов (или, скорее, их подобий), способных стать людьми, а не человекообразными овощами.

Мое сознание содрогнулось при мысли о том, что содержала в себе заключительная часть этого плана, но Мирлин заверил меня, что гипносуггестивная техника позволяет заложить в мозг соответствующий набор обучающих программ и блоков памяти за поразительно короткий срок. Начинало казаться, что мы сильно преувеличиваем собственную уникальность и сложность, а человеку вроде меня, к примеру, вовсе не нужно иметь опыт целой жизни, чтобы стать тем, кто я есть. Все, что составляет мою сущность, похоже, можно было закачать в меня за несколько месяцев, сэкономив прожитые годы, если предварительно выпарить все лишнее, оставив лишь самое главное. Но я отклонился от темы… Достаточно сказать, что план был хорошо проработан.

За исключением того, что прототип получился ошибкой. Она была невелика во всех отношениях (здесь напрашивается каламбур), а с учетом осуществляемого ими плана она вообще выглядела пустяком по сравнению с грядущим ослепительным успехом, но ее оказалось достаточно.

Когда Мирлина извлекли из резервуара, он был такой, как надо. Физически хорошо развитый, на вид — около тридцати лет, считавший себя сыном фермера одной колониальной планеты, которого взяли в плен вместе с другими людьми в первые дни войны и давно уже держали в заключении. Создатели его наверняка восторгались собственным творением, пока не обнаружили, что оно продолжает расти.

Они переборщили с каким-то волшебным ингредиентом или же не сумели проконтролировать какой-нибудь чудодейственный процесс. Мирлин был работоспособной моделью, но воспроизвести его в сотне экземпляров они не могли. Если бы они на это пошли, им пришлось бы выискивать, где допущена ошибка. Раса гигантов выглядела бы слишком подозрительно.

У меня не было сомнений, что они могли изолировать модель и найти неполадку в системе. Будь у них еще года три, по прикидке Мирлина, они сумели бы вырастить маленькую армию нелюдей, предназначение которых, неведомое им самим, заключалось в уничтожении человеческой расы. Трех лет им не дали. Даже одного года. Неумолимая колесница бронированной цивилизации людей скосила легионы саламандров, и их родная планета попала в осаду еще до того, как удалось создать второй прототип. Планы спешно попытались сохранить в секрете уберечь одну крохотную базу, которая могла бы продолжать свою смертоносную работу, в то время как остальные саламандры отвлекали на себя захватчиков, но и этого не удалось. Подразделение космических воинов, подчищавших пространство после битвы в небесах Саламандры, обрушилось на лабораторию как снег на голову и буквально смело ее, даже не подозревая, что это могло быть. У лаборатории имелись охрана и периметр, чтобы держать местных на почтительном расстоянии, — и этих двух вещей оказалось вполне достаточно для коммандос Сюзармы Лир, чтобы оценить ее как потенциальную цель.

Звездный капитан обнаружила Мирлина заключенным и стальную клетку где-то в глубине подвала. Не было ничего противоестественного в том, что она его выпустила. Рассказанная им история звучала достаточно убедительно: в конце концов, ничего другого он просто не знал, а был он там единственным пленником. Возможно, если ваш рост превышает семь футов, это выглядит несколько необычно, но явно недостаточно, чтобы заставить людей считать вас инопланетным чудовищем.

Будучи отпущен на свободу, Мирлин просто остался жить на месте. Саламандры, проигравшие сражение за базу, попытались уничтожить все свидетельства того, чем они здесь занимались, и почти преуспели в этом, прежде чем звездный капитан сумела их остановить. Она вызвала военную разведку, а Мирлина подключили к следствию, чтобы он помог раскрыть, в чем заключалась тайна их деятельности. Когда ему все стало ясно — несколько раньше, чем агентам спецслужбы, — он попытался закончить дело, начатое его создателями. Он не хотел, чтобы правда о нем выплыла наружу, прекрасно понимая, какие последствия это может иметь. Все, что требовалось с ним сделать, так это просто стерилизовать, но даже несколько дней знакомства со звездными капитанами и офицерами военной разведки убедили его, что действовать они будут совершенно другими методами. К тому же в их глазах он не был человеком. Они бы уничтожили его без тени сомнений.

Однако исчезнуть, не оставив следов, ему не удалось. Прикинув, что ни малейшего шанса остаться в живых у него не осталось, он со всей возможной быстротой совершил бегство с этих кровавых подмостков. Преследуемый Сюзармой Лир и ее усталым от сражений взводом, он пересек всю искореженную войной поверхность Саламандры и в конце концов пробрался на шаттл, доставивший его на орбиту. Если бы военные лучше координировали свои действия, у него не осталось бы ни малейшего шанса, но в неразберихе, царившей после жесточайшей из войн, ни одна служба, кроме медицинской, не работала как положено. Он перебрался на работающую звездную станцию и там совершил одно из тягчайших и сложнейших преступлений — угнал звездолет.

Вкратце описывая события, Мирлин опустил множество мелких подробностей. Он обыденным тоном говорил о пещах, казавшихся мне на грани возможного, отчего они приобретали едва ли не заурядный характер. Мое воображение оказалось слишком бедным, чтобы представить, каковыми могли быть обстоятельства на поверхности Саламандры — разорванной в клочья бомбардировками, где значительная часть населения была попросту стерта с лица планеты. Она, должно быть, представляла собой специфическую разновидность ада. И тем не менее этот человек — это создание, который, по сути дела, был новорожденным, сумел пройти по ней невредимым и выбраться оттуда, невзирая на то что в целом мире не было ни одного существа, к которому он мог бы обратиться за помощью.

— Все, что я могу тебе сказать, — произнес я, как только он закончил свой рассказ, — это то, что они, должно быть, волшебники, раз сумели так здорово набить твою башку знаниями.

— Да, — согласился он. — Должно быть.

Глава 27

— Итак, — подвел я итог, — ты угрозы не представляешь.

— Я не собирался иметь детей, — ответил он. — Но даже если б у меня была их дюжина, а у каждого из них еще дюжина… то у ружья все равно больше нет курка.

Человечеству нечего бояться.

— Почему же они тебя не отпустили? Они должны были псе понять.

— Они же не знают, ни кто я, ни что я представляю собой внутри. С их точки зрения, я есть нечто, похожее на человека, но на самом деле — саламандр. Они рассматривают меня как своеобразного агента двойного профиля — внедренца и диверсанта. Насколько им известно, я полностью осведомлен о своем саламандрском происхождении и привержен античеловеческому курсу. Мертвый я буду гораздо безопаснее. Жить обычной жизнью они мне никогда не дадут. И я их понимаю. Я могу по достоинству оценить их глубокую ненависть ко всему саламандрскому. Они только что вышли из жестокой и ошибочной войны, равной которой человечество до сих пор не переживало.

Хотелось бы мне видеть выражение его лица, но приходилось довольствоваться лишь бестелесным голосом, спокойным и ровным, который рация делала еще более ровным и спокойным, чем в действительности.

— Кроме того, — сказал он, — для капитана это личный вопрос. Именно она меня выпустила. Она входила в техническую группу базы, где я попытался уничтожить материалы, свидетельствующие о военных намерениях неприятеля, и откуда я бежал. С ее точки зрения, это были ошибки, которые при абстрактном рассмотрении понять можно, но простить за них себя — нет.

— Да, она не из тех, кто прощает, — согласился я. — Я бы даже сказал, что с собой она обходится круче, чем со своими людьми. Вся эта история — сплошное безумие, но, когда в сумасшедших обстоятельствах начинают действовать сумасшедшие люди, она звучит убедительно.

— Значит, ты мне веришь?

— Почему бы и нет? Разумеется.

Мы по-прежнему брели вдоль путей, и впереди по-прежнему ничего не было видно. Я понимал — Асгард велик, и нельзя рассчитывать, что, выйдя на прогулку, на каждом шагу будешь спотыкаться о города, но меня уже начинало терзать нетерпение.

— Жаль, что они не смогли поддерживать движение поездов так же долго, как питают это место энергией, — заметил я.

— Почему ты думаешь, что сюда подается энергия? — спросил Мирлин. — Это дикая экосистема. Она может держаться исключительно на замкнутых циклах.

— Все жизненные системы нуждаются в подпитке энергией. Они не могут до бесконечности питать самое себя. Та, что вокруг нас, могла дегенерировать с точки зрения потери своей старой функциональной организации, но она давно превратилась бы в ничто, если б не получала энергию извне — возможно, благодаря диффузии тепла из нижележащих уровней. Пусть лишь тоненькой струйкой, но обязательно, чтобы компенсировать энтропию. Этого они тебе в голову не заложили, а?

— Нет, — ответил он. — В голову они этого не заложили. Они дали мне биографию, три языка и хорошую базу знаний, но в основном лишь фундаментальных. Полагаю, я умнее большинства людей и обучен огромному количеству пещей, но идея состояла в том, чтобы сделать из меня человека, а не супермена.

— Как ты думаешь, откуда они их взяли? Например, биографию — хранилище бытовых знаний, которыми может обладать человек. Такое нельзя набрать по кусочкам.

Он шумно вздохнул.

— Полагаю, биография была в основном позаимствована. Возможно, они даже не меняли имени, имей в виду: Мирлин — вовсе не то, что дали мне они. Определенно могу сказать — все, что они в меня заложили, должно было быть взято у реальных людей в то или иное время, тем или иным способом. В этом нет ничего сверхъестественного, хотя это вовсе не разновидность механической телепатии или некоего процесса переселения душ, когда душу одного человека вытащили из его собственного тела и закачали в мое. У меня такой же образ мышления, как у тебя, — и информацию я получил через органы чувств, пусть даже нетрадиционным способом.

— Есть еще несколько маленьких неясностей. Хотя, как я догадываюсь, они вне твоей компетенции. Но одна из них: почему Асгард? Зачем прилетать сюда, когда у тебя на выбор была целая галактика?

— Это достаточно просто, — произнес он. — У меня есть странное чувство, что я родился здесь. Я уже говорил, что саламандры покупали помощь со стороны. Не уверен — чью, но я видел документы, на которых стоял вот такой значок, — он нарисовал в воздухе некую картинку указательным пальцем перчатки, — и были ссылки на Асгард. Тогда я решил, что неплохо бы узнать побольше о своем происхождении. Разумеется, тогда я не понимал, что закупленная саламандрами технология было наследием давно вымершей расы или скрывшейся из виду по крайней мере несколько миллионов лет назад.

Я замер на месте, остолбенев от удивления.

— Боже мой! — пробормотал я. — Ты хочешь сказать, что кто-то нарыл все это среди людских отбросов, как мы извлекаем на поверхность вещи из уровней?

— Похоже на то.

— Тогда они умеют хорошо держать язык за зубами.

— А почему бы нет? — сказал Мирлин.

Как он был прав?'Возможно, даже больше, чем сам это понимал. Я готов поклясться, что Александр Совбров ничего не знал о достижениях такого уровня. Но тогда мораль истории Мирлина, если в ней вообще присутствует хоть какая-то мораль, состоит в том, что иногда мы не в состоянии даже осознать, насколько бедно наше воображение, когда дело доходит до искусства технологий. Алекс шел по следу, ведущему в громадную, прекрасно оборудованную мышеловку из блестящей хромированной стали. Люди относятся к биотехнологиям вовсе на так, как, скажем, тетраксы.

— А что бы ты сделал, если бы оказалось, что такая технология здесь действует постоянно? — спросил я. — Или же это просто грубое любопытство по поводу своего генеалогического древа?

— Не знаю, — ответил он. — Возможно, мне предназначено судьбой построить соответствующий мост. Не об этом ли просил монстр по имени Франкенштейн?

— Ты читал «Франкенштейна»?

— Нет, но помню, что слыхал эту историю. Помню, как я догадываюсь, даже цитаты из нее.

Диалог приобрел кисловатый привкус, а мне этого вовсе не хотелось. Не дай Бог раздуть слона из его происхождения. Я не стал травмировать его расспросами, не собирается ли он в дальнейшем продолжить свой род с генетической бомбой внутри или без оной.

— Итак, что теперь?

— Теперь, — ответил он, — я с тобой. Будем искать путь к центру. Это шанс оторваться от людей, которые хотят меня убить, а раз ты тоже бежишь от них, значит, у тебя, вероятно, есть куда бежать. Разве не так?

Мне показалось, он подразумевал, что я тоже беглец, и не только от белокурого звездного капитана, грозившей расстрелять меня за дезертирство. Не важно. Если он считает себя сильным психоаналитиком, пробыв лишь несколько месяцев человеком, — пусть его. Я не должен подавать виду.

— Не знаю, заметил ли ты, — сказал он, — но, по-моему, горизонт за последние несколько минут стал значительно светлее. Думаю, твой город уже недалеко — и надеюсь, что он не настолько повержен в хаос, как все вокруг нас.

Я этого не заметил и выругал себя, что, запутавшись в дебрях собственных мыслей, отключился от действительно важных в нашем нынешнем состоянии вещей. В то же время я вознес молчаливую благодарность за то, что мои молитвы были услышаны. Похоже, отсюда был шанс сделать первый шаг длинного и тяжелого путешествия к сердцу загадки, имя которой — Асгард.

Глава 28

Я ожидал чего-то необычного — того, что действительно меня потрясет. Я понимал, что мы не настолько глубоко забрались под поверхность, но все равно надеялся встретить людей, создавших Асгард. Если это окажется возможным, тогда возникнут тысячи альтернатив, на которые я пойду с радостью.

Однако, как всегда происходит в подобных случаях, я получил лишь малую толику желаемого. В городе мы обнаружили действительно неожиданные вещи. Сам он постепенно деградировал, как и все на этом уровне. Он разрушался уже в течение долгих времен. Стены покосились, двери зияли пустыми проемами, улицы покрылись липкой грязью и мусором. Единственная вещь, оставшаяся нетронутой, это городское освещение, причем ни о какой хилой биолюминесценции речь не шла; город освещался белым светом от миллиона лампочек накаливания, каждая величиной с человеческую голову. Не было ни одной перегоревшей: ремонтная система, поддерживавшая освещение в порядке, находилась в рабочем состоянии.

Однако то, что высвечивали лампы, довольно странно было созерцать, но уже совсем в другом смысле. Нам не пришлось искать обитателей города — они слетелись сами, как мошки на свет. Эта метафора в данном случае куда больше соответствовала действительности, чем могло сначала показаться, поскольку в их глазах не было и намека на движущее ими активное любопытство; вместо этого отсутствующее выражение на лицах предполагало, что их направил сюда какой-то внутренний импульс, который они не могли или не хотели подавить.

Они были гуманоидами, но среди всех разношерстных рас, собравшихся на Асгарде, не было ни одной, похожей на них. Их взрослые представители имели рост одиннадцати-двенадцатилетнего земного подростка. Они были тощие, с выступающими костями, а головы их были маленькие и удлиненные. Кожа серебристо-серая, морщинистая, поэтому даже младенцы имели лица, казавшиеся безнадежно старыми. На них была одежда, но у большинства оставались лишь слабые ее признаки, а одетые наиболее экстравагантно носили только штаны до колен и драные, заношенные куртки.

Как только толпа собралась — не вокруг нас, а по бокам, — я заметил, что никто из них ничего не нес в руках. Ни инструментов, ни оружия. Не было и признаков того, что хоть кто-то из них имеет занятие, от которого его оторвало наше появление, за исключением некоторых детей, забросивших свои игры с булыжниками, чтобы поглазеть на нас.

Никто даже не попытался подойти к нам поближе. Никто не встал на пути. Пока мы шли по улице! они просто стояли и смотрели на нас, причем не все, а затем пошли следом, так что увязавшийся за нами хвост становился больше с каждой минутой.

— Если это потомки тех, кто построил Асгард, — пробормотал я, — то можете считать меня сыном беззубого тетронца.

— Они деградируют, — заметил Мирлин. — Они могут быть потомками кого угодно. По тому, что они сейчас собой представляют, нельзя судить, какими они были раньше.

— Наследственная деградация или зависимость от машин? — поинтересовался я. — Это миф. Теория, будто эволюция начинает идти в обратном направлении, когда прекращается естественный отбор, — заблуждение. Устранение фактора отбора может остановить замену посредственных генов более хорошими, но оно не может спровоцировать замену нормальных генов на худшие. Организм всегда старается освободиться от вредных мутаций.

— Вовсе нет. Если представители этой расы когда-то были гораздо выше ростом, чем сейчас, то их обмельчание вызвано не генетическими отклонениями, а плохим питанием и психологическим настроем на маломерность. Если их кажущаяся глупость действительно имеет место, она передается через культуру. Как ни крути, а фактор отбора здесь присутствует. Он просто обязан быть. За пределами города условия отвратительны. Если б они жили там, то давно бы пустили наших сумасшедших друзей на легкую закуску. А на нас они реагируют так потому, что не видят причин опасаться… И даже более того, именно поэтому они реагируют, а не игнорируют нас. Что подразумевает…

— Гиганты в термоскафандрах здесь зрелище знакомое, — закончил за меня Мирлин. Он постарался придать голосу интонацию сомнения в своих словах.

— Не в термоскафандрах, — ответил я. — Но, возможно, в стерильных костюмах. Никто не заставит меня поверить, что городское освещение продолжает светить лишь благодаря собственной системе самоподдержания, в то время как пригород давно уже превратился в ад. Кто-то сюда приходит. Кто-то снизу. Они не пользуются той шахтой, через которую пришли мы. Следовательно — другой.

— Выдаешь желаемое за действительное, — сказал Мирлин.

Разумеется, он был прав. Мои умозаключения целиком были направлены именно в эту сторону. Но их логический фундамент страсть не затрагивала.

Я остановился и обернулся, чтобы рассмотреть следовавшую за нами толпу. Их было, пожалуй, сотни четыре с лишним, в основном — взрослые. Те, кто отсеялся или же вовсе не присоединился к шествию, были дети.

Когда остановился я, остановились и они. Мирлину пришлось вернуться на несколько своих гигантских шагов. — Что это? — спросил он.

— Проявление желаемого в действительности, — сказал я. — Да посмотри же ты на них, черт побери! Во всем этом должен быть смысл. Это не детская глупость пополам с любопытством. Это ответная реакция, каким-то образом запечатленная в их сознании, и в ней должно быть рациональное зерно. Не ты ли задал вопрос "что это?".

Он посмотрел на них с высоты собственного роста.

— Странно все это, — согласился он. — Но меня ни о чем не спрашивай. Помни, я всего лишь бедный андроид.

Он обвел толпу ищущим взглядом, как бы задаваясь вопросом, могли ли они докатиться до такого состояния, если технология, позволившая создать Мирлина, у обитателей Асгарда была когда-то обычным делом. Я же эту гипотезу отверг. Верна она или нет, но помощи от нее не было ровным счетом никакой.

— Они идут за нами, — сказал я, — потому что ожидают получить какое-то вознаграждение. Подачку.

— Возможно, они принимают нас за богов, — рискнул предположить Мирлин. Вероятно, они ждут чуда — или просто какого-то слова и одобрительного жеста.

Я не стал на это отвечать. Просто разглядывал море морщинистых лиц, выискивая среди них хоть одно с признаками одухотворенности. Мне нужен был лидер. Мирлин развернулся, готовый идти дальше, но, когда я остался стоять на месте, остановился и он.

Никто никуда не спешил, но в конце концов напряжение оказалось для них слишком большим. Они вытолкнули из своих рядов одного, и ему ничего не оставалось, как взять на себя ответственность. Он вышел вперед, остановившись в нескольких метрах, украдкой глянул в лицо Мирлину (есть ли во вселенной хоть одно место, где люди не связывали бы высокий рост с верховной властью?) и начал говорить.

Не было ничего удивительного в том, что это оказался не пангалактический пароль.

Я замахал рукой, чтобы дать ему понять: я не знаю его языка; постучал по шлему — показать, что я его не слышу; поводил указательным пальцем одной руки по ладони другой — предложил ему попробовать написать все сказанное на своем языке. Тот не слишком быстро схватывал, чего от него хотят, и мне пришлось продолжить пантомиму. Я показал в,?етыре разные стороны и попытался дать понять, что не знаю, куда идти. Я сымитировал ходьбу, стараясь донести до его сознания, что хочу взять его в провожатые. Некоторое время казалось, что все мои усилия потерпели неудачу.

Однако в толпе произошло брожение. Какой-то местный гений наконец-таки догадался, что все мы топчемся на месте, потому что никто не знает, куда нам идти, и решил, что настал его черед подумать о конечной цели маршрута. Растолкав толпу, он выскочил вперед, несколько минут о чем-то горячо поговорил с первым, выиграл спор и вышел впереди нас.

Я отдал ему честь по-военно-космически и произнес:

— Отведи меня к вашему вождю.

После чего процессия двинулась дальше. Он продолжал идти в том же направлении, в котором мы двигались до остановки, не отклоняясь ни вправо, ни влево так долго, что я начал сомневаться, а ведет ли нас этот человек, или просто идет первым по тому пути, который мы якобы выбрали сами.

С возобновлением движения толпа опять стала расти, но медленно. Многие откололись, вероятно, потому, что мы завели их дальше, чем они намеревались пройти, и общее число участников ни разу не превысило тысячной отметки. Город явно был рассчитан на гораздо большее количество людей, чем сейчас в нем жило, но тем не менее, на мой взгляд, сейчас его население имело разумную численность. Это была не просто семейная группа, однако концепция семьи здесь вполне могла иметь место.

Наконец мы все-таки свернули в сторону и тут же оказались в новой части города, где полуразрушенные жилые дома уступили место более крупным зданиям, преимущественно общественного назначения. Большинство их гораздо сильнее пострадало от разрушительного действия времени, чем здания попроще, и лежали грудой развалин или торчали тощими скелетами каменных колонн и обвалившихся арок. Перекрещенные длинные тени лежали на растрескавшейся и закопченной мостовой, по которой мы шли, особенно когда приходилось пересекать открытые площади, где расстояние между фонарями было непостоянно.

Едва я увидел место, куда вел нас провожатый, сердце мое учащенно забилось. Это был сферический купол, ослепительно ярко освещенный изнутри, так что лучи света снопами били из многочисленных круглых окон. Из всех зданий он один выглядел не затронутым всеобщим упадком. Да он к ним и не принадлежал.

Гид подвел нас прямо к двери — большому круглому порталу, похожему на воздушный шлюз гигантского межзвездного фузовоза. Здесь он отошел в сторону и знаками предложил нам приблизиться к двери, одновременно показывая, что дальше мы должны идти без него.

Мы бы и сами пошли, если бы дверь не была плотно закрыта, а у нас имелась хоть малейшая идея, как открыть ее. Рядом с дверью находилось некое подобие панели, укрепленной на покатой поверхности купола, но она была закрыта щитком из прозрачного пластика, который ни на миллиметр не подался от мягких надавливаний и попыток подцепить его пальцами.

Толпа продолжала стоять, выжидая.

— Я начинаю чувствовать себя дураком, — сознался я Мирлину после нескольких минут тыканья в дверь и в ее предполагаемый запорный механизм.

Мирлин уже доставал режущий инструмент. Я с сомнением следил за его действиями, не вполне уверенный, правильно ли он поступает, но в то же время без малейшей мысли насчет возможной альтернативы.

Я вынул нож и попытался лезвием сковырнуть щиток, предположительно закрывавший панель управления дверью. Безрезультатно.

— Это не защитная оболочка от пыли, — высказал свое мнение Мирлин. Скорее, специальный запор. Дай-ка попробую.

Я уступил ему место, и он включил луч резака. Оглянувшись, я посмотрел на толпу, но та стояла, наблюдая за всем происходящим с ангельским терпением.

Центр щитка Мирлин вырезал за несколько секунд. При первом же прикосновении луча пластик вскипел и расплавился. Тогда он выключил резак и стал давить на большую кнопку в середине панели.

Ничего не произошло. Когда он отошел в сторону, предлагая попробовать мне, я обратил его внимание на вертикальную прорезь слева от центра.

— Это, — сказал я, — во всем мире всегда означало замочную скважину.

— Предосторожность, чтобы посторонние не попали внутрь, не так ли? отозвался он.

— И что теперь?

Я занялся критической оценкой ситуации, в которую мы попали, оглядываясь по сторонам, взвешивая каждую деталь и делая прочее в том же духе Однако Мирлин был человеком действия, или же он просто плохо переносил, когда что-то ему не хотело поддаваться. Он опять включил луч резака, поставив его на максимум мощности, и направил на эту чертову кнопку. Пластик головки зашипел, а металл панели, плавясь, окутался языками пламени.

— Эй! — крикнул я. — Ты бы лучше…

И тут я осекся, потому что все огни в куполе — да и в городе тоже внезапно погасли.

Терпение людей в толпе наконец иссякло. Они побежали — рассыпались по укрытиям, как перепуганные кролики.

Когда примерно через полминуты свет включился опять, мне тут же стало ясно, что происходит. Он больше не был ни белым, ни постоянным, как раньше. Городское освещение, правда, не изменилось, но внутри купола что-то произошло. С уровня земли в окна не было видно ничего, кроме длинного, однообразного коридора, очевидно, опоясывавшего купол по периметру. Он был по-прежнему освещен. Однако снопы белого света теперь регулярно перемежались красными вспышками.

Я просто млел от длинной цепочки совпадений. В тысячах световых лет от Земли, глубоко внутри гигантской искусственной планеты, в качестве сигнализатора тревоги использовались красные мигающие огни Галактика в конце концов оказалась устроена весьма по-домашнему. Петли у двери были сверху, и она откинулась вверх, открыв темный полукруглый проход.

Мы двинулись в его темноту, готовые встретиться с чем угодно, что может выползти из мрака. Внезапная вспышка света застала нас врасплох и настолько меня ослепила, что я вообще перестал хоть что-нибудь видеть. Я услыхал болезненно-удивленный крик Мирлина, а затем в мозгу моем возникло ужасное ощущение, как будто в него налили кислоты.

Я заорал.

Мирлин, возможно, тоже, но в таком состоянии слышать его я уже не мог. Был момент, когда мне показалось, что душу мою рвут на части, а затем сознание покинуло меня на долгие, долгие времена.

Глава 29

Пусть это покажется сумасшествием, но очнулся я в прекрасном самочувствии.

Я давно уже смирился с тем, что, независимо от обстоятельств, у человека по пробуждении не бывает хорошего самочувствия, и это есть неизбежный аспект человеческого бытия, но сейчас я ощущал себя свежим, с легкой головой и в приподнятом настроении.

Это удивительное состояние длилось до тех пор, пока я не понял, что представления не имею, где нахожусь. А затем пришло осознание того, что, где бы я ни находился, влип я ужасно. На мне больше не было термоскафандра только майка с короткими рукавами да подштанники, в которых я обычно влезал в термоскафандр. Открыв глаза, я долго моргал, ослепленный ярким светом, и даже вынужден был прикрыть их рукой, чтобы привыкнуть.

Сделав попытку встать на ноги, я обнаружил, что лежу на твердой земле, на боку. Тело не ломило, из чего следовало, что лежу не так давно. Внутреннее побуждение, заставившее меня вскочить на ноги, оказалось на поверку обыденной привычкой, — до меня не сразу дошло, что я стал очень легким. Именно такой вес был у меня во времена забытой молодости, когда мы жили на микропланете в астероидном поясе. Все годы, что притягивала меня к Земле гравитация Асгарда, казалось, растаяли как дым, вернув меня в предшествовавшее состояние.

Разумеется, это была иллюзия; оказаться опять в астероидном поясе я никоим образом не мог. Но если я все еще нахожусь внутри Асгарда, то, значит, очень и очень глубоко. Возможно, не в самом центре, чье тяготение продолжало удерживать на Земле мои босые ноги, но гораздо ближе к нему, чем та реликтовая экосистема, откуда меня выдернули.

Убрав с глаз ладонь, я готов был увидеть все что угодно. Но то, что предстало моему взору, выглядело настолько странно, что от удивления у меня даже перехватило дыхание.

Наибольшее изумление вызвала вовсе не поросшая сочной травой равнина, убегавшая от меня во все стороны, и не высокие пальмообразные деревья, росшие группками там и сям, и не ярко окрашенные, щебетавшие в листве птицы, каких мне в жизни встречать не доводилось.

Я никогда не видал светлого голубого неба и золотого солнца. Я никогда не был на Земле и ни на одном из похожих на нее миров. Небо на Асгарде имело совершенно другой оттенок из-за тонкости атмосферного слоя, и видел я его все время через оконное стекло. Я никогда не стоял обнаженным под бескрайним небосводом, а иллюзия, что когда-то я здесь уже бывал, наполняла меня неизъяснимой паникой.

Иллюзия?

Скрючившись в три погибели, словно пытаясь спрятаться от этого неба, я убеждал себя, что это наверняка иллюзия. В конце концов, где еще мог я встретить такое небо? Я находился внутри Асгарда, и небо здесь не могло быть выше двадцати — тридцати метров над моей головой, а сделано оно из твердого вещества… и тем более в нем не должно быть никакого сияющего солнца, но лишь ряды электрических лампочек или бледное свечение биолюминесцентного мха. Я не мог быть снаружи, потому что я был внутри.

Или не был?

В центре, я всегда в это верил, должны жить чудесные строители, люди-боги, суперученые. Неужели Асгард — не дом, не Ноев Ковчег, не крепость, а какой-то терминал невообразимой транспортной системы? Неужели меня телепортировали с Асгарда в какой-то далекий мир?

Мозг мой наконец смирился с мыслью, что здесь возможно в буквальном смысле все что угодно — и не в моей власти судить об этом.

Осторожно я поводил босой ногой по траве, на которой стоял скрючившись, и моментально понял, что зрительный образ не совпадает с тактильной реальностью. Глаза говорили мне, что я стоял на пыльной земляной поверхности, поросшей пучками травы, но ноги утверждали, что это ложь. Не было ни земли, ни травы, а только твердая, нейтральная плоскость. Ни теплая, ни холодная — в точности тот самый сверхпрочный пластик, из которого сделаны стены Асгарда.

"Значит, иллюзия, — пробормотал я. — Все-таки иллюзия".

Поднял глаза, услыхав шелест травы, которой, вероятно, вовсе и не было.

Не далее чем в десяти метрах от меня, кося кровожадным взглядом, стоял большой хищник с рыжевато-коричневой гривой и похожими на кинжалы зубами. Узнать его не составило труда, хотя видеть доводилось только на картинках и по видео. Это был большой лев-самец.

Он приблизился, и я заметил, как он лениво поводит хвостом. Он смотрел мне прямо в глаза, и не требовалось большого воображения, дабы понять, какие мысли вращаются в его мозгу.

Я быстро сказал себе, что это всего лишь иллюзия, но поверить в это, когда зверь откровенно смотрит на тебя столь осторожным и недоброжелательным взглядом, было просто невозможно. У меня не было и тени сомнения, что он меня видит и в намерение его входит полакомиться моей плотью. Охваченное ужасом сознание не могло тратить время на сомнение — существует ли этот лев в действительности; единственный сверливший его вопрос — замереть в полной неподвижности или бежать изо всей мочи.

Мне бы оглянуться, посмотреть, нет ли под рукой какого-нибудь оружия, но я не мог оторвать взора от лохматой головы и черного языка, лежащего меж огромных зубов. Он сделал еще один вялый шаг вперед и вдруг напрягся, готовый быстро разогнаться и совершить мощный прыжок.

То, что я делал, не было результатом сознательного решения. Скорее глубоко сидящий рефлекс, хранившийся без дела, невостребованным, в глубинах подсознания с тех самых пор, как его заложили туда скрытые процессы памяти поколений.

Я встал во весь рост, раскинул руки и издал яростный, во всю силу легких, крик.

К сожалению, кто бы ни заложил в меня этот инстинкт, он не имел дела с конкретным львом. Хищник не поджал хвост и не убежал. Вместо этого он сделал именно то, что собирался.

Разогнавшись в три шага, прыгнул, выпустив когти из вытянутых вперед лап и широко открыв зияющие челюсти, готовые сомкнуть на мне свои ужасные клыки.

Мое сознание вновь обрело контроль над бренным телом, вырвав его из под власти подсознания, и приказало ему бежать что есть духу.

Но лев растаял в воздухе, едва я выбросил вперед руки, закрывшись ими как убогим щитом, прежде чем развернуться на пятках и дать стрекача.

Я зашатался, влекомый импульсом к бегству, хотя нужды и нем больше не было. Через несколько метров от того места, где я очнулся, тело мое натолкнулось на невидимую стену. Я ударился плечом, болезненно вывернув руку.

Глаза говорили, что впереди никакой стены нет — даже стеклянной. Глаза утверждали, что впереди простерлась до самого горизонта поросшая травой равнина. Единственной уступкой, которую они могли позволить моей ноющей руке, было предположение, что здесь стоит невидимая силовая стена, не позволяющая идти через поле.

Я знал, что глаза мне лгут. Я находился внутри Асгарда, возможно, в какой-то комнате, и не существовало никакой равнины, ни неба, ни льва. Это были всего лишь картинки, спроецированные на стену.

Пяти минут хватило, чтобы выяснить: комната была прямоугольной формы, примерно три на четыре метра, без каких-либо швов и намеков на дверь.

— Ублюдки! — крикнул я, совершенно уверенный, что за мной кто-то или что-то подсматривает и подслушивает — иначе к чему бы все эти иллюзии, тем более лев?

Дальше буйствовать не было никакого смысла, и черт меня побери, если я стану потакать такому одностороннему изучению. Существовали вещи, которые я хотел для себя выяснить, и здесь присутствовало несколько существенных пунктов для размышления, которыми можно было занятьсянезависимо от типа клетки, куда меня посадили.

Я проверил места на теле, где система жизнеобеспечения была подключена к организму. Места, где капельницы входили в вены, были болезненны на ощупь, но полностью зажили. Это говорило о том, что я был без скафандра уже довольно продолжительное время — порядка нескольких дней. Но ни голода, ни слабости я не ощущал. На самом деле я был в полной боевой форме.

Пальцами провел по всем местам тела, куда они могли достать. Нащупал несколько старых шрамов, несколько крупных родинок, которые всегда там и были, и несколько новых аномалий. Кожа на задней стороне шеи была как бы покрыта оспинами, а на голове необычно чесалась. Но выбрит я был чисто, а волосы не стали ничуть длиннее, чем они были, когда я надел термоскафандр. Для приостановки роста волос я ничего не брал, потому что внутрь скафандра ничего помещать нельзя, значит, когда парализатор меня отключил, на лице должна была быть уже трехдневная щетина.

Очевидно, промежуток времени между парализацией и оживлением был довольно большим. Офицеры-миротворцы в Небесной Переправе носят парализаторы, но более грубого действия по сравнению с тем, который вырубил меня, — не сложнее сторожевой хлопушки. У тетраксов были и комнаты иллюзий, но не такие изощренные, как та, где я сейчас сидел. В тетронской иллюзорной картинке всегда можно различить сочленения. Там требовалось напрягать волю, чтобы подавить недоверие. Здесь же иллюзия была на целый порядок правдоподобнее.

Вероятно, в конце концов я попал в руки творцов чудес — людей, которые если богами и не являлись, то по крайней мере любили играть в божественные игры с бедными гуманоидами, попавшими, на свое несчастье, в их руки.

"Если боги хотят наказать, — напомнил я сам себе, — то прежде отнимут разум".

Ну, так я был самым натуральным сумасшедшим; действительно, ярость переполняла меня.

Я скептически огляделся по сторонам, и травянистая равнина исчезла. Я не смог удержаться от того, чтобы не ощутить легкий шок, но совершенной неожиданностью это для меня не явилось. Реакцию вызвала лишь внезапность перемены. Теперь я знал — показать они мне могут все, что им заблагорассудится.

Сейчас они демонстрировали мне комнату, три на четыре метра, с открытой слева от меня дверью. Освещалась комната сверху — весь потолок излучал ровный белый свет. Стены серые, без каких-либо деталей.

Я не был до конца уверен в том, что это — реальность; я играл на второй руке и прекрасно знал, что следует опасаться двойного блефа. Никакого приза за догадку, как я должен пройти в дверь, мне не предложили. Раздумывать, не стоит ли немного покапризничать, я не стал, но решил, что комната не лучшее место для отсидки. Я сделал то, чего от меня хотели, и пошел налево.

За дверью оказался тускло освещенный коридор. В конце тоже была дверь, так что другого пути не оставалось, и я пошел. Коридор был закруглен, поэтому дальше трех метров вперед я ничего не видел. Свет лился с потолка; стены оставались серыми и безликими. Степная равнина выглядела куда привлекательнее, но я не жаловался. Скуку вытерпеть я мог; голодные же хищники сильно действовали на нервы.

И тут передо мной возник Т-образный перекресток. Пока я к нему подходил, в левом ответвлении показалась какая-то фигура, заметила меня и быстро вскинула пистолет, зажатый в правой руке. Это был гуманоид, но не человек. Оказалось вормиран или очень хорошая его имитация. Точная копия Амары Гююра, хотя все вормираны похожи друг на друга.

Одет он был в рубаху и панталоны в обтяжку, но ноги босые, как у меня, и вполне могло статься, что некоторое время назад его вытащили из термоскафандра. Направленный на меня пистолет был маленьким игольником, выстреливающим крохотные металлические кусочки — по шесть и секунду.

Я остановился.

— Руссо? — неуверенно спросил вормиран. Голос у него был глубокий и мрачный, но говорил он на удивление вежливо.

— Два раза это не сработает, — сказал я проглотив комок в горле. — Думаю, ты — иллюзия.

Но свои сомнения я выдал тем, что заговорил на пароле, а не по-английски. Тут я вспомнил старинную притчу о мальчике, который, желая подшутить, часто кричал "Волки! Волки!", а потом настоящий волк его в самом деле съел.

Я стоял неподвижно, твердо решив не поддаваться никаким диким инстинктам и не бежать.

Он вышел вперед, приставил дуло игольника к мягкой коже пониже моей скулы.

— О'кей, — сказал я, ощущая внезапную сухость во рту. — Ты не иллюзия.

Дыхание у него действительно было скверным. Я чувствовал его теплую вонь. Глаза — большие, с расширенными от тусклого света зрачками-щелочками. Толстые черные губы расползлись в стороны, обнажая заостренные зубы. Рябая кожа сейчас выглядела значительно бледнее, чем когда я видел его в прошлый раз на экране в квартире Саула Линдрака.

— Где мы, мистер Руссо? — спросил он с присвистом на звуке «с» в моей фамилии.

— Я сам хотел бы это знать, — кисло ответил я. — Как они тебя захватили, мистер Гююр? Ты ведь Амара Гююр, как я понимаю?

— Задавать вопросы буду я, — мягко произнес он. — Пистолет ведь у меня.

Тут меня как громом поразило. Насколько чудовищна несправедливость, что пистолет оказался у него! Я же проснулся, не имея при себе ничего, кроме исподнего. Кем бы ни был тот, кто нас захватил и теперь изучал с клинической дотошностью, он сделал большую ошибку, выдав пистолет Амаре Гююру, а мне нет. Я был уверен, что они наблюдают за нами, но совершенно не представлял, что именно они хотят увидеть. Надеюсь, они не позволят Амаре Гююру пристрелить меня, вмешавшись и остановив его в последний момент? В конце концов, слишком накладно так быстро отправлять одну из подопытных крыс на свалку без особых на то причин.

Возможно, я до сих пор нахожусь в не меньшей безопасности, чем во время львиного прыжка.

С другой стороны, возможно, и нет. Я решил не испытывать судьбу.

— Ты знаешь ровно столько же, сколько я, — хладнокровно сказал я Амаре Гююру. — Вероятно, даже больше. Я очнулся всего несколько минут назад в какой-то комнате иллюзий, причем довольно большой, — не то что тот славный гробик, в котором крутят шоу на Небесной Переправе. Это была картина моей родной планеты или очень на нее похожей. На меня напал хищник, но растворился, как только прыгнул в мою сторону.

Тот удивился, поэтому я добавил:

— С тобой было то же самое? Он покачал головой и сказал:

— Я просто проснулся. Затем спросил:

— Где и когда они тебя взяли?

— Не знаю, как давно это произошло. Я был на уровне дна шахты в течение тридцати часов, возможно, чуть больше. Со мной находился андроид Мирлин. Они оглушили нас парализатором, когда Мирлин вскрыл нечто вроде городской энергостанции.

Он продолжал пристально на меня смотреть. Его взгляд очень сильно напоминал мне выражение глаз того льва. Возможно, именно поэтому хозяева показали мне сначала зверя, — чтобы настроить сознание на реальность.

— Так там был город? — спросил он. Игольник он убрал, и это можно было расценить как жест примирения. Как только ствол перестал давить мне на шею, я благодарно кивнул.

— Значит, вы так далеко не заходили? — сделал я вывод. Он колебался, поэтому я продолжил:

— У нас нет причин любить друг друга, мистер Гююр, но я сильно подозреваю, что мы оказались в одной лодке. Считаю, самое разумное будет рассказать друг другу все, что мы знаем, и попытаться вместе найти выход. Как вам известно, мы глубоко внутри Асгарда, и кто бы нас сюда ни доставил, он просто потешается над нами. Сейчас за нами наверняка следят.

Глаз он не отвел, но едва заметно кивнул и сомкнул губы, спрятав за ними свои острые клыки. Затем опустил пистолет, который продолжал держать в руках.

— Нас застали врасплох, — сказал он. — В замороженном лесу. Мы попались в ловушку, и несколько моих людей были уничтожены огнеметами. Сразу после этого они нас взяли.

— Они? — переспросил я, сомневаясь, не принял ли он Крусеро за целый взвод. Ловушку-то наверняка расставил он.

— Какие-то роботы, — ответил тот. — Похожие на гигантских насекомых, но искусственные.

"Тогда это точно не Крусеро, — подумал я. — Охотничий сезон начался слишком рано".

Я понял, что когда Мирлин вонзил свой резак в систему управления, то всполошил, должно быть, все это осиное гнездо. Они и выползли, чтобы взять нас всех.

— Кому-нибудь из вашего отряда удалось бежать? — спросил я Амару Гююра.

— Думаю, нет. Я что, с людьми-солдатами?

— Тоже не знаю. Но если местные ребята вылезали аж на третий уровень, чтобы захватить вас, то, полагаю, звездного капитана и остальных они прихватили по пути. Сдается мне, они не хотят, чтобы кто-то вернулся назад и рассказал о них, а еще похоже, что теперь у них под арестом все, кто знает сюда дорогу.

Эта явная ложь предназначалась как для него, так и для тех, кто нас подслушивал. Журнал Саула Линдрака по-прежнему лежал в вездеходе на поверхности. Тетраксам потребуется некоторое время, чтобы отыскать еще одного франкоговорящего человека для перевода, но они это сделают. Они очень дотошны, когда захотят.

Больше ничего не дождавшись от Гююра, я спросил:

— Как вы следили за нами в уровнях?

Это была лишь уловка, чтобы затушевать эффект от произнесенной мною лжи, и намек, что ложь эта предназначалась для обмана таинственных наблюдателей. Он наверняка знал, что оставленный им в книжке жучок все еще был наверху.

— Жучок был в пятке твоего ботинка, — ответил он. — Когда великан взял твой вездеход, мы поняли, что тебе нужен будет другой термоскафандр. Где бы этот ботинок ни прошел, он оставлял органический след. Мы могли идти по нему куда угодно, но нас интересовал о только расположение шахты. Мы собирались подождать вас там, в надежде, разумеется, что вы вовсе не вернетесь. Нас вполне устраивало, если б по иронии судьбы андроид перебил всех вас, как он сделал это с моими людьми, разве нет?

Я не стал говорить, что мы, предусмотрев такую возможность, оставили наверху шахты Крусеро. В этом не было ни логической, ни дипломатической необходимости. Я решил — пусть он думает, что расстрел из огнемета организовали местные хозяева.

— Ладно, что было, то прошло. Вопрос — что нам делать дальше?

— За моей спиной нет ничего, кроме глухой комнаты, — сообщил Гююр.

— Здесь то же самое. Значит, у нас есть только одно направление, куда идти, и кто знает, кого мы там можем встретить? Не хотите возглавить шествие?

— У меня есть пистолет, — напомнил он. — Ты пойдешь первым.

Амара Гююр определенно принадлежал к тому типу разумных существ, которым лучше не показывать спину, но иногда другого выбора просто нет.

Я свернул в коридор, где никто из нас еще не был, и пошел навстречу новым неожиданностям.

Глава 30

Коридор мог бы стать настоящим лабиринтом, если б того захотели наблюдатели, — в глубине души я был уверен, что они могли открыть множество дверей и других проходов, — но их цель, похоже, состояла лишь в том, чтобы доставить нас из точки А в точку Б.

Точка Б, как выяснилось, представляла собой большое открытое пространство. Мы вышли из узкого портала и оказались в инопланетном лесу. Под словом «инопланетный» я имею в виду, что он не был похож ни на одно из тех мест, где мне доводилось бывать, — а поскольку Земля в их число не входила, я не мог судить, что за равнина была мне показана по пробуждении, но внутри жило легкое ощущение, будто от того пейзажа веяло чем-то родным. Однако при взгляде на окружающие деревья и кусты всколыхнулись совершенно противоположные чувства: это — место, с которым у меня точно не было никаких родственных связей.

И вовсе не их формы выглядели для меня странно, — листья, как я понимаю, могут иметь настолько разную форму, что никакой из них не покажется чем-то сверхординарным, но вот пропорции — другое дело. Листья были все очень крупные, темной окраски По большей части они имели зеленый цвет, хотя некоторые — красный и фиолетовый. Цветы, весьма крикливой окраски, были очень велики: с человеческое туловище каждый. Желтые имели цвет охры, синие индиго, красные — темно-кровавый; тычинки и пестики, собранные в центре цветка, все были черные. В основном цветы имели форму колокольчика, хотя встречались и полусферические, полые внутри; но все без исключения смотрели вверх, на потолок, сиявший золотистым электрическим светом примерно в двадцати метрах над лесным полом.

Растений, напоминавших деревья, здесь было очень немного, и ни одно из них не казалось маленьким. Скорее это были кусты, только укрупненные, или же водяные лилии великанских масштабов. Они росли плотно друг к другу, не оставляя между собой даже узеньких тропинок, где мог бы без помех гулять гуманоид. Они нависали надо мной, и хотя их самые высокие побеги достигали лишь трех четвертей расстояния до искусственного неба, они, казалось, господствовали даже в этом оставшемся свободном пространстве. Запах стоял одуряющий, приторно-сладкий. В лесу раздавался шум, похожий на жужжание трещотки, и сначала я никак не мог определить его источник. Затем увидал, как что-то ползет по лепестку одного из цветков, и понял, что это гигантское нелетучее насекомое, размером с человеческую голову, такого же темного окраса, как и растение, которое оно инспектирует, а расцветка делает его незаметным, пока оно не движется. Тогда до меня дошло, что звук наверняка исходит от аналогичных тварей, стрекочущих наподобие кузнечиков. — Узнаешь это место? спросил я вормирана почти шепотом.

— Нет, — ответил тот. — Я путешествовал по большинству тропических мест моей родной планеты, но не видел ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего это.

Тут я подумал, не является ли данная территория местом обитания людей, населяющих этот слой. Если да, то они запросто могут оказаться великанами. Но полагаться на это умозаключение я не стал. Во-первых, потолок был всего лишь в двадцати метрах над нашими головами — не выше, чем на первом, втором и третьем уровнях, где когда-то обитали гуманоиды нормальных размеров. Во-вторых, серая стена в обе стороны от дверного проема заметно закруглялась, уходя вдаль. Если эту кривизну экстраполировать, получалось, что мы находились на замкнутой территории диаметром не более километра. И это был просто большой сад или виварий; но ни в коем случае не целый мир.

Я собрался было спросить, что делать дальше, но вопрос так и остался незаданным, потому что до нас донесся новый звук, гораздо более громкий, чем жужжание опылителей, ползавших вокруг по гигантским цветкам.

И звук был безошибочно узнаваем: ружейная пальба. Не из пистолета-огнемета и даже не из игольника, но из старинного карабина, извергающего настоящий град пуль.

Едва выстрелы смолкли — зашумели насекомые. Когда мы услыхали их впервые, они, очевидно, находились в благодушном состоянии, теперь ими овладела паника. Трескотня усилилась в тысячу раз, превратившись в ужасающий скрежет, который продолжался не утихая.

Я зажал уши ладонями, чтобы хоть как-то избавиться от шума, и Амара Гююр сделал то же самое, однако игольник он по-прежнему крепко держал в правой руке. Я попытался отступить в коридор, из которого мы вышли, но наткнулся на твердую стену и, полуобернувшись, с удивлением обнаружил, что портала больше не было. Серая стена, отрезавшая нас, выглядела монолитно, без щелей.

Мы стояли, прижавшись к ее гладкой поверхности, пока скрежет не стих и крещендо не уступило место былому спокойному шуму. Только тогда стало возможным говорить.

— Туда, — гортанно произнес Гююр. Он показал направо, в направлении, откуда пришел звук выстрелов. В ту сторону, где растения не сильно выступали за отведенное им место, уходила вдоль стены узкая, извилистая тропинка. Идти по ней было достаточно легко, и мы пустились бегом.

Через сотню метров мы наткнулись на полуголого спирелла и едва одетую китнянку, склонившихся над окровавленным телом. На теле было темное исподнее, вроде того, что мне доводилось видеть раньше, — под военно-космической формой. Китнянка была не кто иная, как Джейсинт Сьяни; спирелл, все еще державший автомат направленным на убитого, был мой старый знакомый Хелеб.

Пока мы с Амарой Гююром подходили с одной стороны, с другой показались еще два вормирана. По моим подсчетам, ситуация, в которой я оказался, стала теперь в пять раз хуже. Я быстро приблизился к покойнику. Это был Халекхан. Он получил три выстрела в грудь, и его буквально разрезало пополам. В руке был зажат пистолет-огнемет, из которого он так и не выстрелил. Я даже не пытался до него дотронуться, но Хелеб обхватил меня за горло волосатой рукой и крепко держал, пока один из вновь прибывших не взял оружие себе. Когда он отпустил меня, я остался стоять на коленях, но отвернулся от трупа, чтобы посмотреть на тех, кто взял меня в плен.

— Это тот самый ублюдок, который устроил нам засаду, — сказал Хелеб. — Я его видел прямо перед тем, как роботы взяли нас всем скопом.

Я понял, что он обознался, но говорить об этом и не подумал.

— Он был один? — проревел Амара Гююр. В голосе его звучала неуверенность; вероятно, в засаде он не высмотрел никого, но я-то понимал: сложить два и два он способен, особенно после того, как стало очевидно, что военные используют пистолеты-огнеметы, а это не в стиле наших предыдущих пленителей.

Хелеб поколебался и произнес:

— Думаю — да.

— Он думает!

Хелеб залебезил перед объятым яростью Гююром. Чтобы заставить спирелла раболепствовать, надо сильно потрудиться. Ни одному человеку еще не удавалось добиться такого эффекта.

— Я тоже никого больше не видела, — вставила китнянка. Гююр посмотрел на автомат в руках Хелеба.

— Сколько выстрелов у тебя осталось? — спросил он. Хелеб отстегнул магазин и посчитал.

— Три.

В его голосе не прозвучало восторга по этому поводу, и я понимал почему. Ни у кого больше ничего не было, кроме нижнего белья, в котором они залезли в термоскафандры. Ублюдки, наблюдавшие за нами, оставили кое-кому оружие, но без лишнего боезапаса. Хелеб выпустил дюжину выстрелов впустую, прежде чем попал в Халекхана, на поприще насилия он привык действовать с избытком. Теперь у него осталось только три пули. Он тоже умел считать, если его заставить, и подсчет сказал, что здесь в кустах могут быть еще трое воинов Военно-космических сил плюс один крупногабаритный андроид.

Я оглядел покореженные и израненные заросли, разорванные на части не нашедшими своей цели пулями. Некоторые из них истекали густым бурым соком, и это страшно напоминало кровоточащие раны. Одно из насекомоподобных существ тоже угодило под выстрел; его серые с коричневым липкие внутренности были разбрызганы по окружающей зелено-лиловой листве. Скелет этой твари имел скорее кожистый, чем хитиновый состав; жесткими были только шесть лапок. Они еще вздрагивали конвульсивно, подстегиваемые каким-то автоматическим рефлексом, но прямо на глазах заметно сбавляли темп.

Совершенно очевидно, что шансы собраться вместе и объявить перемирие, до тех пор пока не найдется выход из нынешнего затруднительного положения, были почти нереальными. Звездный капитан не принадлежала к тем, кто умеет прощать, а одного из ее парней только что убили. Я мог себе представить, какую это вызовет в ней ярость, даже если Хелеб всего лишь мстил за то, что случилось с тремя их людьми.

Я попал в руки не тех, кого надо: то ли пленник, то ли заложник. И совершенно не понимал, зачем таинственные наблюдатели отвели мне такую роль, потому что — слепому видно — они подсунули меня Амаре Гююру, сделав все так, как следовало.

— Не важно, был он один или нет, — задумчиво произнес Гююр. — Если остальные люди здесь, они наверняка слышали выстрелы и тот гам, который после них поднялся. Но там только три солдата, и они, похоже, не меньше нашего желают уничтожить андроида. Даже если у них есть ружья, мы — сильнее. Нас пятеро, а теперь, когда появился огнемет, мы все вооружены.

Я проверил его арифметику и, ничуть не удивившись, нашел ее резонной. У обоих вормиранов, подошедших с другой стороны, было по игольнику. Теперь один из них отдал огнемет Хелебу, а тот сунул свой автомат Джейсинт Сьяни. Ее явно причисляли к боевой единице, и не менее очевидным было то, что в случае чего ее смерть будет вполне допустимой. Она против такого распределения не протестовала, хотя именно Хелеб оставил автомат почти без боезапаса. Я медленно поднялся на ноги. Гююр подвел меня к серой стене и еще раз пристально посмотрел мне в глаза.

— Убей его! — крикнул Хелеб.

— Заткнись! — огрызнулся Гююр, не желая, чтобы ему давали советы. — Хелеб, ты пройдешь недалеко вдоль стены в ту сторону, откуда пришли мы. Держи пистолет наготове. Севиир — в другую. Каат — в джунгли.

Пока они расходились, исполняя приказ, он молчал. Затем немного расслабился.

— Зачем мы здесь, мистер Руссо? — тихо спросил он. Я и представить не мог, что он захочет обсуждать абстрактные вопросы. Его заботы носили куда более насущный характер.

— Они наблюдают за нами, — сказал я ему. — Мы не можем их видеть, но готов побиться об заклад — им видно все, что мы делаем. Возможно, они способны даже подслушивать наши мысли. Они хотят посмотреть на наши реакции, и я думаю, что ваш друг спирелл уже разочаровал их.

Гююр убрал губы с зубов. Сейчас он действительно походил на помесь волка с крокодилом, а изо рта у него воняло гораздо сильнее, чем раньше.

— Не думаю, что у нас осталось много секретов, — сказал он. — У тебя есть маленькие ранки на шее, мистер Руссо, у меня тоже. Моя раса обладает более четким чувством времени, чем ваша, и я знаю, что с момента, когда нас захватили, прошло двенадцать дней. У них было время изучить нас очень дотошно, и, возможно, у них есть методы исследований, о которых мы понятия не имеем. Ты не согласен?

— Похоже на то, — уступил я. Он был безобразен на вид, и образ мышления имел злонамеренный, но дураком его назвать было нельзя.

— Когда ты сделал вывод, что они останутся недовольны, если увидят нас дерущимися, — продолжил он, — ты ведь считал их травоядными, как тетраксы?

Тут я понял: о травоядных существах он вообще невысокого мнения. И намотал себе на ус, что если мне когда-нибудь понадобится разозлить вормирана до бешенства, то сделать это можно будет, назвав его травоядным.

— Я не знаю, чем они питаются, — ответил я. — Но думаю, что обитатели Асгарда вряд ли знают, что их мир был открыт людьми, пришедшими еще откуда-то; они, возможно, даже не подозревают, что вселенная вне Асгарда населена. Если бы вы внезапно обнаружили в наружных слоях гигантской луковицы, в которой вы прятались миллионы лет, чужеземных пришельцев, то какого типа людей хотели бы в них видеть?

Он ответил фразой, которая, как я подозревал, прозвучала на его родном языке.

Когда я непонимающе на него посмотрел, он перевел.

— Это значит, — сказал он, — "съедобного типа". Добычу.

— Но люди не добыча.

— У вормиран нет слова, обозначающего понятие «люди». У нас есть понятие «хищник» и понятие «добыча». Гуманоиды подпадают либо под одну категорию, либо под другую, как все живые существа.

— Такими понятиями нельзя оперировать в цивилизованном сообществе, благочестиво сообщил ему я.

— Это тетраксы так говорят, — презрительно фыркнул он. — Как и все травоядные, они исповедуют стадную этику. Этику трусов. Отрицание жизни и силы. Есть только два способа существования, человек. Те, которые едят, и те, кого едят. Истинный закон требует лояльности к стае, уважения к хищникам и строгого контроля над теми, кого будут есть. Мы осторожные хищники, человек, и никогда не забываем, кто мы такие. Мы тихо и скрытно бродим меж тетраксов и им подобных, потому что стадо травоядных может быть очень опасно, но мы знаем, кто мы есть. Мы никогда не забываем истинного способа существования, истинной цивилизации.

Я всегда считал, что гангстеры от природы глупы и что галактические расы, сохранившие мораль крокодилов, тупы особенно. Амара Гююр явно неадекватно воспринимал положение вещей. Меня всегда обижал тот факт, что тетраксы считают людей такими же варварами, как и вормиран, ведь одного взгляда достаточно, чтобы понять: если вормираны — настоящие варвары, то люди — далеко нет; у вормиран же на это был совершенно иной взгляд: их изначально оскорбляло, что их ставят на одну доску с нами.

— Это глупо, — сказал я ему. — Нельзя решать вопросы морали с позиций того, кто чем питается, это надо делать с позиций разума.

Не успел я договорить, как понял, что никакого впечатления слова мои не произвели. На ум пришло сразу несколько возражений, которые он мог бы привести в ответ. В конце концов довольно спорный вопрос, кто мы такие и насколько, по-нашему, это определяется тем, что мы едим. Возможно, я способен был посмотреть на эту проблему и с двух сторон, потому что до сих пор являлся нераскаявшимся всеядным. Но он не захотел продолжать дискуссию на этом уровне. Для него было совершенно очевидно, что мнение целой кучи вшивых потребителей зелени не стоит и гроша, и представители его расы продолжали сохранять это убеждение даже живя рядом с дюжинами травоядных представителей галактического сообщества.

"Нечего удивляться, — подумал я, — что они так лихо управляются со спиреллами. Нечего удивляться, что все их ненавидят до мозга костей. И нечего удивляться, что на Небесной Переправе они организовали свою собственную преступную субцивилизацию".

Я вспомнил — слисы были вегетарианцами. Ничего удивительного в том, что подставивший меня паренек был убит. Для Гююра это вовсе не было убийство, потому что слис с точки зрения его морали имел нулевую ценность. Интересно, что он думает обо мне.

— Полагаю, вы считаете тех, кто за нами наблюдает, великолепными хищниками, — сказал я. — Они посадили нас в эту клетку, чтобы посмотреть, насколько великолепны мы.

Гююр отвернулся, глянув сначала на мертвое тело Халекхана, затем на сочные лесные цветы.

— Нет, — угрюмо произнес он. — Они — травоядные. Хотел бы я думать иначе, но все говорит именно за это.

— Все?

— Броня, — сказал он. — Броня — характерный покров травоядных. Хищник быстр и упруг, его оружие — это оружие нападения. Только те, кто сидит на зерне и листьях, могли захватить целую планету и спрятаться внутри, как это сделали местные жители. Они — не охотники; они те, кто наращивает жир. Как и тетраксы, они производят в машинах свою мертвую и аморфную, подлую и нечистую пищу. Вселенная полна стадами, которые ненавидят действительно живущих существ. Но закон заставляет хищников вести себя осмотрительно. Хищники умные, они способны обмануть всех. Этика стада защищает стадо, но только до того момента, когда к нему подходит хищник. Здешнее стадо уже знает, кто мы такие. Оно боится охотников, которые придут за нами.

— Вы могли бы сложить оружие, — предложил я, — и несколько рассеять эти страхи.

Я понимал, что это бесполезно. Настоящее предложение травоядного. Его абсолютно не заботило, что могут подумать о нем наблюдатели. Он был хищником.

"Хищники — умные, — беззвучно повторил я про себя. — Хищники обманывают всех. Всех без исключения".

— Звездный капитан тоже хищница, — сказал я вслух. — Она прилетела, только что уничтожив целый мир. Не уверен, но у меня есть подозрение, что саламандры тоже были мясоедами. Возможно, я похож на травоядного, однако Военно-космические силы стоят на вершине пищевой цепочки, за это я ручаюсь.

Он продолжал пристально смотреть мне прямо в глаза, его зрачки сузились до тонкой вертикальной щелочки, и теперь меж век полыхало злобное темно-оранжевое пламя.

— Твой тип потерпел неудачу. Ты чувствуешь силу истинного закона и теперь капитулируешь со своей стадной этикой. Ты ищешь равновесия, которого в действительности не существует, и это ослабляет тебя. Когда звездный капитан увидит, что ты в моих руках, она начнет колебаться. Она попытается выторговать твою жизнь и из-за этого колебания потеряет свою собственную.

Я подумал, что здесь он, вероятно, ошибается, но не знал, стоит ли этому радоваться. В действительности я совершенно не представлял, как на что реагировать. Я был смущен и подавлен.

"Всеядные вселенной — объединяйтесь! — подумал я. — Покажем этим охотникам, какими мы можем быть двуличными!" — Кто-то идет, — прошептала Джейсинт Сьяни в заостренное ухо Амары Гююра.

Вормиран быстро обернулся. Он схватил меня за руку, оттащил от стены и поставил между собой и лесом.

— Ты будешь моим щитом, — пробормотал он. — Стой не двигаясь и молчи. Пока ты нужен, я позволю тебе жить. Осторожный хищник никогда не убивает зря.

Это двусмысленное обещание совершенно не показалось мне обнадеживающим.

— Гююр! — раздался из джунглей женский голос. — Я хочу с тобой поговорить.

— Согласен, — отозвался Амара Гююр. — Нам очень жаль, что произошел этот несчастный случай, когда мой глупый дружок от страха потерял голову. Теперь мы все должны действовать вместе. Пожалуйста, выходите.

Я оглянулся по сторонам. Вормиран по имени Каат стоял с одного моего боку, Джейсинт Сьяни — с другого. Ни Хелеба, ни другого вормирана видно не было оба они скрылись в густых зарослях.

Если бы я был более храбрым человеком, то должен был крикнуть капитану, что он приглашает ее в ловушку. Но в действительности я просто лишился голоса.

Я наблюдал, как Сюзарма Лир — явно безоружная — вышла на открытое пространство между двумя большими ярко окрашенными цветками, и сердце мое упало, как только мне представилось, что этот чудесный сад может стать ареной, где императоры Асгарда дают представление гладиаторов. Теперь было ясно, кто здесь играет роль львов, и я не мог удержаться от мысли, что заблудшие во мраке ночи христиане вообще не смогут оказать никакого сопротивления.

Глава 31

— Мы глубоко сожалеем о гибели вашего солдата, — гладко произнес Амара Гююр. — Это была лишь досадная ошибка, вызванная шоком, когда мы обнаружили, что оказались в столь удивительном положении.

— Я могу это понять, — холодно ответила Сюзарма Лир. — Мы не хотим сражаться с вашими людьми. Мы пришли, чтобы прикончить андроида, и именно это мы хотим сделать. Насколько я догадываюсь, у вас тоже нет особых причин любить его — видеть его покойником вы желали бы не меньше нашего.

Амара Гююр слегка сбросил напряжение, хотя продолжал держать игольник уткнутым мне в позвоночник пониже шеи.

— Это так, — сказал он. — Тот великан… андроид… убил много ценных людей. Разумеется, мы не желаем мешать вашей миссии.

— Как только андроид будет мертв, — продолжила капитан, — нашей следующей главной целью станет выбраться отсюда. Нет смысла тратить энергию, пытаясь убивать друг друга. Нам надо работать вместе.

— Согласен, — произнес Амара Гююр.

— Тогда я предлагаю вам опустить оружие, чтобы мы могли разговаривать как цивилизованные люди.

Я почувствовал, как ослабло давление на мой хребет. Но пистолет Гююр не опустил. Джейсинт Сьяни направила ствол карабина в землю, но вормиран не пошевелил и мускулом.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, — солгал Амара Гююр. — Но вы должны оценить мое решение соблюдать осторожность. Мы видим, что у вас нет оружия, но не видим ваших спутников. Наконец-то у меня прорезался голос.

— Он врет, — сказал я звездному капитану. — Я бы на вашем месте убирался отсюда подобру-поздорову.

Пистолет опять уперся мне в спину, а когтистые пальцы Гююра впились в мою руку там, где он продолжал ее держать.

— Мистер Руссо не понимает, — спокойно произнес он. Лицо звездного капитана ни на йоту не изменило выражения. Я не мог сказать, глядит ли она на меня или же на эту тварь за моей спиной.

— У рядового Руссо большие неприятности, — коротко сообщила она. — Он обвиняется в трусости и дезертирстве. Он бросил нас, когда мы, как тогда казалось, попали в беду. Если он вам нужен, можете взять его себе. Мне, честно говоря, наплевать.

Говорят, что когда карты раскрыты, становится ясно, кто твой друг, а кто нет. У меня, похоже, не оказалось ни одного. Единственным, с кем за последнее время я перекинулся дружеским словцом, был Мирлин, чье положение было еще хуже моего. Меня и прежде мучило беспокойство, теперь же начал терзать настоящий страх. Я не настолько хорошо знал звездного капитана, чтобы почувствовать ее истинные намерения и понять, кому она действительно верит. Я понимал, Амара Гююр — чистой воды паразитствующий мерзавец, убивающий при первой же возможности всех, кто попал в его поле зрения, но насчет того, какую игру вела капитан, я не мог знать определенно. Возможно, она думала, что сможет с ним договориться. Или поимка андроида настолько для нее важна, что ради этого можно встать на сторону Амары Гююра.

— Если ваши люди выйдут из укрытия, мои сделают то же самое. Когда все мы будем видеть друг друга, то одновременно положим оружие. Это подходит?

— Разумеется, — сказала Сюзарма Лир с видимым спокойствием.

Где-то слева раздался безошибочно узнаваемый звук выстрела из пистолета-огнемета. Повалил густой дым, и все населявшие джунгли насекомые-переростки застрекотали в безумной панике.

Свои действия я успел спланировать заранее. Нырнул вперед из-под игольника Гююра и, нанеся ему удар рукой промеж ног, вытолкнул вверх. В условиях пониженной гравитации Гююр имел примерно половину своего нормального веса, и хотя мне не удалось запустить его вверх свечой, от земли я его оторвал, поэтому его выстрел пришелся по Джейсинт Сьяни, заставив ее отлететь в сторону. Автомат выскочил у нее из рук и приземлился прямо внутрь цветка гигантского колокольчика с янтарными лепестками, прочерченными красными полосками.

Амара Гююр был слишком умен, чтобы выпускать игольник, но сейчас он судорожно пытался собраться. В этих гравитационных условиях быстрые рефлексы подвели его. Он шлепнулся на землю и тут же попытался волочить на ноги, но грохнулся снова, полностью потеряв равновесие и сделав в воздухе головокружительное сальто-мортале.

Вормирана, которого Гююр звал Каатом, нисколько не смутили акробатические прыжки хозяина, но когда он выхватил свой игольник, чтобы изготовиться к стрельбе, тоже доверился рефлексам, выработанным в условиях нормальной гравитации Асгарда. Выстрелы прошли высоко и далеко стороной.

Звездный капитан явно была натренирована к бою при малой силе тяжести. Я не заметил, откуда она вытащила свой огнемет, но вся верхняя часть туловища Каата вдруг превратилась в полыхающий факел.

Я прыгнул к цветку, где упал автомат, и не глядя, безошибочно схватил его рукой. Продолжая лететь, развернулся в воздухе вместе с ним. Гигантский цветок сложился под весом моего тела, как кусок липкой резины, но разворота не затормозил, поэтому, когда мои ноги вновь коснулись земли, я встал во весь рост, отбросив остатки деликатности и взведя автомат.

Встав на ноги, я увидел, что Амара Гююр вот-вот восстановит контроль над своим телом. Он прислонился к покатой стене и, опираясь на нее, разворачивал игольник, целясь мне в грудь.

Я выстрелил, утопив курок, чтобы выпустить три последние пули как можно быстрее. Первая попала ему прямо в область пупка, вторая — в грудину; третья разнесла голову.

Отдачей меня отбросило назад. Как только я приземлился, скопище гигантских тараканов прыснуло во все стороны с максимальной скоростью, на которую были способны их тощие ножки.

Когда я встал на ноги, капитан держала пистолет, направляя его на меня и прикрывая Джейсинт Сьяни, прижавшуюся к стене с широко расставленными руками и безумно напуганную. С одной стороны из кустов вылез Серн. С другой — Крусеро. Ни Хелеба, ни последнего вормирана видно не было, да я и не ожидал больше кого-нибудь из них увидеть.

Шум от насекомых начал стихать, и, когда мы собрались все вместе, появилась возможность быть услышанным.

— Отличный бросок, Руссо, — сказала капитан. — Возможно, в конце концов из тебя выйдет настоящий воин-звездолетчик.

— Я вырос в малой гравитации, — сказал я, объясняя свои действия. Никогда по-настоящему не дрался, но много играл в разные игры. Гююр прожил всю свою жизнь на планетах и допустил оплошность, рассказав мне об этом. Я понял, что он превратится в сидячую утку, если его выбить из равновесия.

Я посмотрел на разорванное тело Гююра. Кровь его ничем не отличалась от людской — даже запах был тот же.

— Я могла бы справиться со всеми тремя, — без тени сомнения произнесла капитан. — Но с учетом обстановки твоя помощь пришлась кстати. Однако полагаю, ты мне не поверил, когда я сказала, что он может забирать тебя себе.

— Я вычислил, что вы хотите расстрелять меня чуть меньше, чем он. Ведь вы всегда хотели его уничтожить, не так ли? А вся эта болтовня насчет сотрудничества велась лишь для того, чтобы выиграть время и позволить оставшимся двоим разделаться с Хелебом и вторым вормираном, ведь так?

— Так, — сказала она, уже поворачиваясь к Крусеро.

— Хищник — умный, — пробормотал я. — Хищник обманывает всех.

— Это еще что? — спросила она.

— Так, одно изречение, которое я недавно услыхал. Надеюсь, вы также блефовали, когда говорили об обвинении меня в трусости и дезертирстве?

— Такая мысль мне на ум приходила, — ответила она. — Но когда бедный Халли начал орать, все мы подумали, что нам крышка. Будем считать, ты искупил свою вину, поддержав меня в этой стычке, о'кей?

Не очень-то она была щедра, но я решил, что результат вполне приемлем.

— А с этой что делать? — спросил Крусеро, показав пистолетом на Джейсинт Сьяни.

— Убей ее, — посоветовал Серн. В этот момент он сильно напомнил мне Хелеба.

— Подождите, — вмешался я. — Она, вероятно, единственная оставшаяся в живых, кто может рассказать тетраксам всю правду, как меня подставили. Она мне нужна.

— О'кей, — сказала звездный капитан. — Теперь она безвредна и не доставит нам неприятностей. Или доставишь?

Джейсинт Сьяни энергично замотала головой.

— Тебе она нужна, — произнес Серн, — значит, сам за ней и смотри.

Он сунул мне в руки игольник, взятый у одного из убитых. Я его принял и посмотрел в ту часть леса, откуда он прибыл. Шум насекомых, казалось, снова нарастал. Тут я понял почему. В тот момент как до меня дошло, что происходит, сквозь буйство красок донесло вонь, резанувшую как ножом и заставившую сердце учащенно биться.

— О черт! — воскликнул я, но слишком тихо, чтобы быть услышанным.

По выражению моего лица они догадались, что что-то не так, и капитан быстро обернулась, чтобы узнать причину моей тревоги.

Клубы дыма уже яростно поднимались из леса, заполняя пространство между листвой и небом двадцати метровой высоты, затеняя яркие электрические лампочки и опуская над джунглями ночь, возможно, впервые за тысячи лет.

— Я же говорила тебе — аккуратнее! — упрекнула капитан.

— Я не мог подойти настолько близко, чтобы воспользоваться шнурком, оправдывался Серн. — Пришлось прикончить ублюдка огнем. — Будем надеяться, что у них есть пожарная команда, — сказал я.

Звездный капитан ждать прихода пожарных не захотела.

— Туда, — произнесла она, указывая на извилистую тропинку, тянущуюся по самому краю горящего леса.

Она побежала. Крусеро не колебался, и Серн тоже. Джейсинт Сьяни продолжала сидеть у стены, и, хотя глаза ее смотрели на поднимающийся из кустов дым, двигаться она, похоже, не собиралась.

Я схватил ее за руку, оторвал от стены и толкнул в направлении, куда скрылись остальные.

— Беги! — скомандовал я.

Наконец она побежала. Я бежал сзади большими скачками. Непривычная к такой гравитации, она три раза падала, но я продолжал ее поднимать и гнать дальше, вдоль закругляющейся однообразной стены. Мы оба еще не однажды о нее ударялись, потому что тропинка была очень узкой, а реакция в прыжке подводила даже меня.

Огонь распространялся не слишком быстро, и скоро мы выбежали из задымленной зоны, но я не мог не вспомнить, каким образом за мной закрыли дверь. Мы, насколько понимали, находились в наглухо закрытом цилиндре, и не было причин полагать, что люди, нас сюда поместившие, захотят нас отсюда выпустить. Они и пальцем не пошевелили, чтобы вмешаться, когда мы начали друг друга убивать, так надо ли им вмешиваться сейчас, чтобы спасти убийц от последствий собственной стрельбы? Я надеялся, что они хотя бы позаботятся о своей оранжерейной растительности и погасят огонь только для того, чтобы спасти лес.

Я настолько был занят подталкиванием Джейсинт Сьяни по узкой тропке, что даже не заметил, как капитан и ее бравые ребята остановились. И мне пришлось резко затормозить, когда передо мной вдруг возникла широкая спина Серна, но даже многолетний опыт пребывания в условиях низкой гравитации не позволил до конца справиться с проблемой. Я пролетел мимо и окончил свой бег, растянувшись во весь рост под очередным кустом сбоку от него.

Когда я выкарабкался, чувствуя себя так, словно все мое тело представляло теперь сплошные синяки, то увидел, что он принял боевую полусогнутую стойку, а в руках его опять появился пистолет. Крусеро уже исчез в кустах. Когда же я попытался встать, меня схватила за плечо капитан и прижала к земле, одновременно толкнув вбок, под укрытие какого-то широколистого растения.

— Что там? — спросил я, пытаясь перекрыть шум насекомых, но не сорваться в крик. — Еще один вормиран?

Но то был вовсе не вормиран. Она не ответила на мой вопрос, а я лежал достаточно близко, чтобы разглядеть кровожадный блеск в ее глазах. Мне стало ясно — она заметила Мирлина.

Едва она отпустила мое плечо, как я тут же схватил ее за руку, заставив взглянуть на мое разъяренное лицо. Когда она попыталась меня стряхнуть, ее губы раздвинулись, обнажая зубы в таком бешеном оскале, какой раньше мне ни когда не доводилось видеть у людей.

— Не делайте этого, — сказал я. — Он не представляет никакой опасности. Клянусь вам!

Она опять попыталась меня стряхнуть, но как только смысл сказанного мною до нее дошел, озлобленный оскал сразу исчез.

— Что, черт возьми, ты обо всем этом знаешь? — спросила она. Ее лицо было рядом с моим, иначе я бы не расслышал ее слов, которые она шептала почти через силу.

— Я был вместе с ним, — сказал я ей. — После того, как мы разошлись. Он все мне рассказал. Он не представляет никакой опасности!

— Это он тебе так сказал! — парировала она. Он мне сказал, и я ему поверил. Но когда я увидал покрытое каплями пота лицо Сюзармы Лир, ее растрепанные и перепутанные белокурые волосы и голубые глаза, холоднее которых мне видеть не доводилось, я понял, что нет такой силы ни на Земле, ни на Асгарде, ни в единой точке вселенной, какую ни назови, которая заставила бы ее поверить моим словам.

— Не убивайте его, — взмолился я. — Пожалуйста, неубивайте.

Руку ее я не отпускал. Точно не могу сказать, почему это так меня волновало. В конце концов, это были его слова против ее… или его слово против ее инстинктов. Что он сделал для меня за те несколько часов, что мы были вместе? Какой был смысл в моих попытках защитить его?

Но меня это волновало. Возможно, я просто достиг предела терпимости к смерти и разрушениям.

Она развернула пистолет и направила его мне в лицо.

— Если ты меня не отпустишь, — сказала она, — я разнесу ко всем чертям твою башку.

И уже готова была воплотить свои слова в действия — да и что ей терять!

Никаких сомнений здесь не возникало. Паранойя особого вида, владевшая ею, вырвалась наружу, и я ничего не мог сделать, чтобы загнать ее обратно.

Я отпустил ее руку.

Джейсинт Сьяни по-прежнему оставалась на открытом месте, сидя, скрючившись, посреди тропы. Никто не позаботился вытащить ее оттуда. Она выглядела очень жалко, вырванная из привычного для нее мира всеми падениями и столкновениями, которые выпали на нашу долю. Волосы ее превратились в спутанный ком, а на почти человеческом лице застыло выражение панического отчаяния. Она глядела вдоль загибающейся тропинки, и хотя я не видел того, на кого был устремлен ее взгляд, я знал — кто это.

Сюзарма Лир от меня отвернулась и тут же позабыла о моем существовании.

Думаю, в жизни каждого человека наступает такой момент, когда он делает совершеннейшую глупость без всяких на то причин.

Я вскочил на ноги и изо всей мочи заорал:

— Беги, ты, дурак, беги!

Стоя, я уже мог его видеть. Он находился в семи-восьми метрах посреди необычно широкой прогалины. Он смотрел на Джейсинт Сьяни широко открытыми, удивленными глазами. Когда я встал, он повернулся ко мне, но не подал виду, что расслышал мои слова, а шум от напуганных пожаром насекомых был столь велик, что он, вероятно, не мог даже говорить. Его внимание привлек лишь мой вид, и он смотрел на меня как на сумасшедшего. Оружия при нем не оказалось, а из одежды остались одни кальсоны. Несмотря на свой гигантский рост, выглядел он в высшей степени уязвимо — самая простая мишень в мире.

Сюзарма Лир встала передо мной, извергая непристойнейшую брань. Не колеблясь ни секунды, она вскинула пистолет и выстрелила. Огненные заряды зашипели, словно на них плеснули воды, как только ударили ему в грудь: один, второй, третий.

Он упал назад, корчась, едва раскаленные газы вскрыли грудную клетку, выжигая сердце и легкие.

Звездный капитан издала могучий победный клич, и тут небо тоже сошло с ума.

Все лампочки начали мигать, и я во второй раз почувствовал кошмарное ощущение, будто в голову мне налили кислоты. Потянулся руками прикрыть лицо, одновременно пытаясь зажмурить глаза, чтобы уберечь их от действия парализатора, но тщетно.

Последнее, что я увидел, прежде чем меня грубо выпихнули в бессознательное состояние, было искореженное тело Мирлина, лежавшее с распростертыми руками на прогалине голой земли.

Оно мерцало, как искаженная помехами видеокартинка, которая сейчас заморгает и уйдет в небытие. Но в небытие ушел я.

Глава 32

Когда я очнулся на этот раз, состояние мое было хуже некуда. Тошнило, голова кружилась, а во рту был омерзительный металлический привкус. Веки слипались, словно клеем намазанные, а мышцы ног болезненно ныли.

Тем не менее мне удалось принять сидячее положение, а через некоторое время открыть глаза, сильно моргая, чтобы восстановить способность видеть.

Находился я в том же самом месте. Небо перестало мигать и теперь излучало вполне приемлемую имитацию сумерек. Некоторые из светильников горели, но большинство погасло. Лес стоял не шелохнувшись, очень тихо. Все еще чувствовался запах дыма, но очень слабый, отдаленный.

Сюзарма Лир лежала распростершись на гигантском листе, а подушкой ей служил лиловый цветок. Она была без сознания и не отреагировала, когда я тронул ее за рукав. Тогда я глянул на прогалину, где должно было лежать тело Мирлина.

Его там не было. Не было и прогалины.

Несмотря на туман в голове, я вспомнил, как замерцало тело, и тогда же в мозгу моем зародилось подозрение, что все здесь обстоит совсем не так, как выглядит.

Я проверил Джейсинт Сьяни, которая отреагировала на мои не слишком усердные попытки пробудить ее точно так же, как звездный капитан. Еще я видел Серна, безучастного ко всему миру, но не убитого.

Несколько раз кашлянув, я попытался освободиться от ужасного привкуса во рту, затем прислонился к стене, стараясь набраться сил от ее прохладной твердости.

Мирлин вышел из кустов. Одет он был точно так же, как в момент расстрела, но большое волосатое тело нисколько не пострадало, хотя тусклый свет делал его чуть более серым, чем оно запечатлелось в моей памяти, и выглядел он куда здоровее, чем я.

Теперь я впервые получил возможность как следует рассмотреть его лицо, не закрытое визором. В чертах не было и тени суровости. Кожа на круглом лице выглядела очень мягкой. Он вообще был похож на ребенка страшно больших размеров. — Привет, мистер Руссо, — мягко произнес он.

— Так вот зачем нужен был тот чертов лев, — сказал я с некоторой досадой. — Вы не меня проверяли. Вы проверяли иллюзию.

— Они не вполне верили, что это сработает — сказал он. — Это новая штука, которую они придумали специально на этот случай. Ты обеспокоил меня, когда обнаружил, что к чему, но я подумал, уловка все же пройдет. Решил, что на звездного капитана она подействует. Она, должно быть, совершенно уверена, что убила меня. Душеочистительный эксперимент, это точно. Но она находилась под большим стрессом.

— Однако остальные — мертвы по-настоящему.

— О да, — мягко произнес он. — Амара Гююр и его люди действительно мертвы. Она знает, что они мертвы, и это поможет убедить ее и в моей смерти, если вдруг у нее возникнут сомнения. Я ничуть их не жалею — они замучили, Саула Линдрака до смерти. Они бы и меня убили, если бы транквилизаторы, которые мне кололи, оказались настолько эффективны, как они ожидали. В великанском сложении есть свои преимущества.

— Так всеми событиями руководил ты?

— По большей части. Но они вмешивались почти во все, что я предлагал.

— Они?

— Местные жители. Они, похоже, немного застенчивы — во плоти я их еще не встречал. Но у них очень сложные машины.

— Пожар потушен? — спросил я, намеренно выбирая наиболее нейтральный вопрос.

— Да. Большого ущерба он не причинил. Все можно восстановить.

— Для меня это большое облегчение.

Сарказм здесь был не слишком уместен, но, думаю, меня можно было извинить.

Наступила пауза, пока Мирлин смотрел на распростертого звездного капитана, у которой на лице сейчас было самое мирное выражение из всех, что мне доводилось раньше видеть.

— Я думаю, они мне всерьез не поверили, — произнес Мирлин.

— В чем не поверили? — заинтересовался я.

— Они не поверили, что все здесь начнут друг друга убивать. Сами они никого не убивают, — сказал он. — Подозреваю, что и мрут они не часто. Похоже, их мир и их жизни — все находится под строжайшим контролем.

— Честь им и хвала. Но ты-то как сумел организовать свой собственный расстрел?

— Я заключил с ними сделку.

— Я так и понял. Но почему не с капитаном? Или с Амарой Гююром? Или со мной?

— У меня с ними оказались общие интересы, — сказал он — Мне нужен дом… жизнь… свое место. Я с радостью согласился остаться здесь и помочь им выбраться.

— Помочь им выбраться? Каким образом? Их мир и их жизнь под контролем, ты это помнишь?

— Им нужно время все обдумать, мистер Руссо. Время, чтобы решить, как быть со вселенной.

— Со вселенной?

У меня складывалось ощущение, что я начинаю выходить за рамки собственных философских глубин Все становилось слишком сюрреалистичным.

— Они не знают о существовании вселенной, — сказал он — Они думали, Асгард — это все, что есть в этом мире… уровень за уровнем, до бесконечности. Теперь им надо… уяснить для себя, кто они, где находятся и почему.

— Значит, они не создатели? Не они создали Асгард и не знают, для чего он?

— Нет. Создатели не они. Им кое-что известно о нескольких сотнях уровней, но о том, что там, ближе к Центру, они знают не больше тебя. Сами они мало занимались исследованиями, но роботы у них точно есть. Однако по шахте Саула они никогда не поднимались. И что там, на третьем уровне, — понятия не имеют. Теперь им стало известно о холодных слоях… о галактическом сообществе… о тетраксах и вормиранах, о воине людей с саламандрами Но у меня сложилось впечатление, что это мало их волнует. Подозреваю, они не слишком агрессивны и считают все здесь происшедшее совершенно ужасным.

Я и сам считал все это ужасным, но говорить об этом не собирался. Вместо этого я сказал:

— Значит, ты собираешься остаться преподавать им строение вселенной?

Лицо мое осклабилось в сардонической улыбке. Он был новорожденным, и все знания о вселенной и человечестве были закачаны в него какой-то машиной. Он не был настоящим. Возможно, поэтому таинственные обитатели подземного мира так охотно пошли с ним на контакт.

— Тогда зачем ты спровоцировал кровопролитие? — спросил я его. — Не проще ли было попросить твоих друзей сунуть Амару Гююра вместе с его головорезами в холодильник? Они, должно быть, изучили нас вдоль и поперек за те двенадцать дней, что мы были в их руках. Им не обязательно было вообще кого-то из нас пробуждать. Они могли бы использовать нас как банки данных о вселенной, а затем выбросить нас на помойку.

— Я думал, ты хотел бы вернуться домой, мистер Руссо. Я хотел сделать тебе как лучше. Звездному капитану тоже, как ни противоестественно это может показаться. У меня действительно нет на нее зла, ты ведь понимаешь. Она может видеть вещи лишь такими, какими она их видит.

— Ты вывел меня прямо в лапы Амары Гююра, — заметил я. — Он мог прикончить меня в любой момент.

Мирлин что-то поднял с земли. Это был игольник, который вручил мне Серн, чтобы я мог грозить им Джейсинт Сьяни. Полагаю, один из тех, что имел при себе Гююр. Он направил его вверх и выстрелил. Ничего не произошло.

— Он не заряжен, — сказал я.

— Он заряжен, — возразил он. — Просто он не может стрелять.

Странно, ноя ощутил горечь разочарования. Еще совсем недавно я совершил единственный в своей жизни героический поступок. Я решился на настоящий бунт против одного из самых больших негодяев в известной вселенной. Но его оружие уже было обезврежено. Весь героизм тут же стал выглядеть глупо.

— Автомат, убивший Халекхана, не был обезврежен, — холодно заметил я.

— Халекхан — это случайность, — сказал он. — Как заметил Гююр, то была нелепая оплошность Хелеба. Я ничего против него не имел, но и плакать по поводу его смерти тоже не буду. Это была часть цены, которую необходимо уплатить, если хоть кто-нибудь из вас хочет выйти на поверхность. Ты единственный, кому я доверяю, мистер Руссо, но даже здесь я буду соблюдать осторожность. Кровопролитие не было чисто моей идеей; как я уже сказал, те, с кем я контактирую, не были полностью уверены, что вы за существа, несмотря на информацию, выделенную из вашей программы, пока вы спали. Теперь они знают. Но я действительно помогал им планировать это и был готов к тому, что люди погибнут. Я также был готов и к тому, чтобы поступить неспортивно, подсунув Амаре Гююру неработающий пистолет. Думаю, я не лучше вас всех — но вполне хорошая имитация человечества в целом, как считаешь?

— Слишком хорошая, — должен был признать я. — Но почему они согласились меня отпустить, если так обеспокоены? Они разрешили тебе сказать мне об этом?

— Они особо и не хотели задерживать вас. Они понимают, что секрет шахты невозможно хранить до бесконечности, особенно учитывая, что записную книжку ты оставил на поверхности. Разумеется, сюда, вниз, вы больше никогда дороги не отыщете. Проход они закроют навсегда. Тетраксы могут пользоваться всеми слоями до дна шахты Саула, но это будет нижний предел, пока они толком не выяснят, как работает местная техника.

Что касается этой нашей маленькой беседы, то я полагаю, ее можно рассматривать как мою поблажку самому себе. Но у нее есть и чисто утилитарный аспект. Ты понял, что я не убит. И ты был единственным человеком, способным понять это, а после эпизода со львом я уже знал наверняка, что ты догадаешься. Я и не думал, что тебе удастся переубедить капитана, — уж слишком сильно хотела она меня убить. Но я бы предпочел, чтобы ты даже не пытался сделать это. Желательно этот секрет оставить при себе, мистер Руссо. Хочу, чтобы ты был на моей стороне. Ты ведь и так на моей стороне, не правда ли, мистер Руссо?

Я устало посмотрел на него.

— Можешь звать меня Майк, — сказал я с легкой хрипотцой.

— Именно так я и думал, — произнес он. — А ты хочешь вернуться на поверхность, не так ли? И получить свой большой приз? И стать человеком, который нашел путь к более чем ста уровням?

Какое-то мгновение я колебался. Но затем кивнул.

— Да, — ответил я.

— Так я и думал. Очень жаль.

— Жаль?

— Жаль, что ты не можешь остаться. Думаю, меня здесь ожидают более крупные призы.

— Типа чего?

— Типа бессмертия, например… Как я уже сказал, хозяев во плоти мне еще встречать не доводилось, но, насколько я понял, они очень умные люди.

На это мне ответить было нечего.

Тут меня посетила еще одна мысль, но вслух я ее не высказал. Эти люди не знают, что лежит в центре, — о строителях Асгарда у них не больше сведений, чем у меня. Но если кто-то до этого докопается, то могут узнать. Нас они запугивали, чтобы тетраксы их не опередили, но теперь они сами узнали о вселенной, и это должно было возбудить их любопытство. Меня вернули на половине пути к центру, но Мирлин свой только начинает У него есть все шансы туда добраться, будь он бессмертен или нет.

Не взять ли мне назад свое решение вернуться, подумалось мне. И смогу ли я получить выгоду с этим безнадежно застенчивым, сказочно умным народцем. Но меня спросить они не удосужились. Что бы ни несли в себе пробы, взятые из моего оцепенелого мозга за те двенадцать дней, которые я провалялся на их анатомическом столе, это не возбудило у них желания войти со мной в контакт. Очевидно, они очень тщательно выбирают себе друзей. Вполне вероятно, они величайшие снобы со времен Творения.

— Почему в верхних слоях так плохо? — спросил я Мирлина, внезапно обеспокоившись, что беседа наша подойдет к концу, прежде чем я успею задать важные вопросы. — Почему они из них ушли? Почему этот, в который мы спустились, был оставлен на произвол судьбы? И почему дегенерировали населявшие его люди?

— Не знаю, — сказал он. — Честно — не знаю.

— Асгард прилетел из черной галактики? Он — крепость, ковчег или что-то еще?

— Не знаю, — настойчиво повторил он. — Я не могу ответить на эти вопросы, Майк. И думаю, что люди здесь никогда ими не задавались — до настоящего времени.

"Но ты-то сможешь найти ответы, — подумал я, — а я — никогда".

Я чувствовал себя как Адам перед выдворением из Эдема. Но что, черт возьми, я сделал не так? Какой грех я здесь совершил? У меня даже не было шанса продемонстрировать свою полезность. Единственным человеком из всех, заброшенных сюда злым роком и обследованных, у которого не найдено недостатков, оказался андроид. Он один, похоже, был свободен от первородного греха… нерожденный и непадший.

— Это все? — спросил я его, борясь с тошнотой и по-прежнему опираясь на невидимую стену. — Неужели больше нечего сказать?

— Да, — виновато произнес он. — Теперь все. Вы все проснетесь в термоскафандрах на третьем уровне. Резервов у вас будет достаточно, чтобы выбраться на поверхность, с небольшим запасом. Звездного капитана будет тешить мысль, что она выполнила-таки свою миссию; ты же сможешь продать за большие деньги все, что здесь узнал. Удачи тебе, Майк.

— И тебе тоже, — сказал я со всей тактичностью, которую удалось наскрести. — И…

Он уже начал поворачиваться, но опять обернулся ко мне, глядя вниз с высоты своего роста, до последнего дюйма похожий на полубога.

— Что? — спросил он.

— Я очень рад, что у нас состоялся этот маленький разговор.

— И я, — заверил он меня. — И я тоже.

Из его интонации я понял, что это было не "до свидания". Это было «прощай». Он думал, что больше никогда меня не увидит.

Небо опять как-то замерцало, и я снова провалился в глубокий обморочный колодец, сказав последнее «прости» всем своим мечтам.

Ну… почти всем. У меня на продажу был еще один секрет.

Глава 33

Нет смысла подробно описывать наше путешествие обратно к поверхности. По счастью, оно прошло без происшествий.

Звездный капитан и ее оставшиеся в живых сподручные были, по-моему, на удивление безразличны к тому, что произошло с ними внизу. Они считали, будто нас захватил некий инопланетный разум и, поиграв с нами, отпустил, и поразительно спокойно восприняли столь бесцеремонное обращение.

Они с огромным удовлетворением вспоминали, как им удалось расстрелять бедного Мирлина, и это сыграло главную роль в безучастном отношении к непочтительному с ними обхождению; по крайней мере капитан явно сбросила с себя страшное бремя и только поэтому испытывала благодарность за свое освобождение. Она даже одарила меня некоторой долей дружеского участия и больше не заводила речь о таких неприятных вещах, как обвинение в трусости и дезертирстве. Она была чрезвычайно рада порвать мои призывные документы после того, как Джейсинт Сьяни дала показания в тетронском суде, снявшие с меня всякое обвинение в убийстве слиса и восстановившие незапятнанной биографию.

Нечего и говорить, что в Небесную Переправу я вернулся куда более известным человеком, чем ее покинул. Я был обладателем заветной книжки, записи, которая могла бы указать дорогу К И Ц к шахте жизни.

Остальные, вернувшиеся вместе со мной, тоже были весьма популярны, за исключением того факта, что никто из них не вел собственных записей, которые могли бы провести к точке Х третью экспедицию. Звездного капитана это не интересовало, но Серн кусал локти, когда понял, что беспечно упустил свой шанс урвать кусок добычи.

В то время как звездные воины направлялись к переправе, чтобы отправиться на своем звездолете-истребителе в родную систему, где они, несомненно, огребут кучу медалей, я пошел навестить моего друга Александра Соворова, чтобы оговорить с ним мою сделку с КИЦ.

Я рассказал ему нашу историю. Правда, оставил некоторые ее части под покровом тайны, но привел несколько весьма сочных подробностей о цивилизации, с которой мы вошли в тесное соприкосновение глубоко в недрах планеты. Я испытал мстительную радость, глядя, как он мучается. Он смотрел на меня так, словно перед ним стояло какое-то мохнатое членистоногое с омерзительным запахом.

— Значит, у вас был контакт с продвинутой цивилизацией где-то за тысячи уровней от поверхности? — повторил он, дабы убедиться, что правильно меня понял.

— Именно так, — сказал я ему. — Должно быть, на полпути к центру.

— И когда они вас всех обнаружили, то твои армейские друзья и гангстеры Амары Гююра устроили эту кровавую оргию с убийствами, после которой они вас выкинули обратно на третий уровень и навсегда замуровались?

— Похоже, главная суть именно в этом, — подтвердил я, хотя не все здесь было до конца точно. — По-моему, они решили, что мы варвары. Возможно, они правы.

Он взревел. Он всегда немного переигрывал.

— Ты хоть понимаешь, что вы натворили? — спросил он. Стоило видеть выражение боли в его глазах.

— Если бы КИЦ не отверг мою заявку, — отметил я, — то ничего такого бы не произошло. Как ни крути, выходит — ошибочка ваша.

— Если бы КИЦ сделал то, что я предлагал, — взвился он, — то людей вашего типа не подпустили бы к подземельям и на пушечный выстрел.

— Если бы они это сделали, — возразил я, — то Саул Линдрак никогда бы не нашел свою шахту, это во-первых. А суперученые внизу до сих пор находились бы в счастливом неведении относительно существования вселенной. А ты не сидел бы сейчас здесь, покупая дорогу к сотням новых уровней — теплых уровней, где есть жизнь и вполне восстановимые технологические диковинки, на изучение которых уйдет еще несколько столетий.

— Ты эгоист и мерзавец, — прошипел он. — Ты разрушил все, ради чего был создан КИЦ. Ты отбросил человечество вниз. Как, по-твоему, нам теперь глядеть в глаза галактическому сообществу? Выходит, вселенная не смогла показать тем людям ничего лучше кучки озлобленных друг на друга дикарей. Тебе не доставило большой радости брать с собой вниз Военно-космические силы, разве не так? Тебе пришлось притащить за собой туда и вормиран со спиреллами, чтобы продемонстрировать им, какими мерзкими могут быть гуманоиды в, худшем своем проявлении.

— Амара Гююр сунулся туда по своей собственной инициативе, — пришлось заметить мне. — Если бы я знал, что в моей подошве спрятан жучок, я надел бы галоши. Да к тому же ты забываешь о пареньке, который всем нам указал туда путь. О саламандрском андроиде. Как ты думаешь, кто несет ответственность за то, что он оказался там?

— Саул Линдрак, — не задумываясь ответил он.

Я покачал головой.

Из стола я достал кусок бумаги и указал на именной штамп. Помимо символов, обозначавших Координационно-Исследовательский Центр на пароле, там стоял некий знак.

— Это что такое, Алекс? — спросил я. Пару секунд он просто излучал раздраженность и нетерпение, но потом понял, что я говорю серьезно.

— Это пиктограф на одном из тетронских наречий, — сказал он. — Это герб нашей организации, насколько тебе известно. Ну так что?

— Он стоит на всех ваших документах, как торговая марка.

— Да. Но что из этого?

— Именно этот символ Мирлин нарисовал мне в воздухе, когда рассказывал, как саламандры закупали технологии на Асгарде — технологии, при помощи которых создали его. Тетраксы и верхние пещерники одинаково помешаны на биотехнологиях, помнишь? Они выудили из того, что здесь нашли, чуть больше, чем позволили узнать таким мелким сошкам, как вы. И они кое-что из этого продавали одинаково с ними мыслящим варварам, чтобы те использовали это кое-что в ужасных войнах, которые тетраксы якобы осуждают. Если бы все пошло по плану, на ваш поганый КИЦ легла бы ответственность за истребление человечества как разумного вида. Твоего и моего вида, Алекс. Так кто, как ты говоришь, эгоист и мерзавец? Кто же теперь, выходит, варвары, Алекс?

— Ты лжешь, — с надеждой в голосе сказал он. Но он понимал, что это не так. Я покачал головой.

— Я не знал… — робко начал он.

— Я знаю, что ты не знал. Зато знаешь теперь.

Он с минуту обдумывал услышанное, а затем произнес:

— Это никак не влияет на мое отрицательное отношение к тому, что вы натворили. Ваше поведение перечеркивает все, во что я верил. То, что произошло на нижних уровнях… это катастрофа для гуманоидного сообщества и для человечества. И я не верю, что тетраксы были в курсе насчет торговли технологиями, а если и были, то я не верю, что они предназначали их для войны. В КИЦ существует куча фракций, и это могла быть любая из них.

— Вселенная полна варваров, Алекс, и в нижних слоях Асгарда я не заметил ничего, что могло бы убедить меня в ангельском характере тамошних жителей. Военно-космические силы вырезали громил Гююра, но подстроили все это именно пещерники, и именно пещерники сидели и, жуя свой поп-корн, с интересом наблюдали за происходящим. Возможно, нам следует только радоваться, что они решили себя замуровать. А если они действительно подумают-подумают, как им поступить со вселенной… да и решат, что весь космос следует стерилизовать?

— Это просто нелепо, — произнес он скорее эмоционально, чем с убеждением.

— Возможно, — согласился я. — Но ведь все здесь несколько гипотетично, не правда ли? А теперь почему бы нам не поговорить о более интересных вещах. О деньгах, например. Сколько предложит мне КИЦ за мою маленькую карту сокровищ?

На лице его отразилось некоторое удивление.

— После всего, что ты рассказал мне о продаже КИЦ технологий саламандрам, ты все еще хочешь продать нам координаты шахты Саула?

— Это плутовская игра, но в городе только в нее и играют.

— А ты не думаешь, что мне следует подать в отставку?

— Да нет же, черт возьми. Нам нужен по крайней мере один человек внутри этой системы, дабы иметь уверенность, что такое больше не повториться. Я буду работать с тобой, но организаций я терпеть не могу. Я ведь одиночка.

Мои откровения, очевидно, не сильно потрясли его, поскольку он изо всех сил старался выгадать даже минимальный барыш. Потребовалось очень много времени, чтобы сократить разрыв между гонораром, о котором я мечтал, и пределом его «щедрости».

В конце концов мы ударили по рукам и заключили сделку к обоюдному удовлетворению сторон.

Прежде чем военно-космический корабль покинул орбиту, чтобы ввинтиться в созданный им же самим шнековый канал, мне позвонила мой экс-командир. Ее изображение было на экране несколько размыто, но сейчас она выглядела прекрасно и счастливо.

— Я действительно могла бы сделать из тебя настоящего воина, — сказала она. — Ты отлично поработал над Амарой Гююром.

— Я обнаружил, что его пистолет выведен из строя.

— Когда? — спросила она.

— Да вот, попробовал, — уклончиво ответил я.

— Но когда ты его брал, ты ведь этого не знал, — продолжала давить она, не так ли?

Мне пришлось сознаться, что нет. Тогда она расплылась в волчьей улыбке, как будто довольная тем, что знала меня лучше, чем я сам. Она ошибалась.

— Какой из меня герой. Я убежал от гигантской амебы. Да и с Амарой Гююром я пошел только потому, что думал, вы меня пристрелите на месте, если я этого не сделаю.

— Здесь ты, возможно, прав, — произнесла она. — Вот я — настоящий герой, потому что стреляю, когда надо, независимо оттого, кто передо мной. Ты сам знаешь, от скольких неприятностей ты бы нас избавил, если бы приютил андроида, когда тебя попросила Иммиграционная Служба. Будь у тебя хоть атом социального сознания, ты бы сохранил его тепленьким в Небесной Переправе.

Что-то в ее манере говорить заставило меня подумать, что Сюзарма Лир в конце концов не очень хороший человек. Впрочем, настоящие герои, наверное, всегда такие.

— Здесь есть тысячи людей, которые отдали бы все, что у них есть, лишь бы повидать то, что видели мы с вами… и сходить туда, где побывали мы, — сказал я. — А вас это совершенно не трогает, не правда ли? Вам наплевать, что находится там, в центре. У вас узкое мышление, капитан Лир.

— Оно было достаточно широким, чтобы снять тебя с крючка, — ответила она. — Ты задолжал мне за хорошее с тобой обращение. Когда-нибудь я захочу получать должок.

Я совершенно не считал, что должен ей хоть что-то за хорошее обращение, даже если и утаил от нее кое-какие секреты.

— Думаю, вы меня простите, если я не буду заглядывать так далеко. Вы же понимаете, это не мое плохое отношение к женщинам в форме. Просто я люблю нормальную жизнь.

— Но в человеке, который стремится тратить свою жизнь, копаясь в замерзших останках исчезнувшего миллион лет назад мира, есть что-то ненормальное, сказала она. — Это свидетельствует о скудости желаний и ущербности души. Попробуй быть героем, Руссо, перешагнув через себя самого. Просто попробуй.

Раздача материнских советов не входила в число ее сильных качеств. И слова ее меня совершенно не тронули.

— Прощайте, — произнес я.

— О'ревуар, — ответила она по-французски. Когда она отключила связь, я еще раз повторил то, что сказал, но только про себя. «Прощайте». Надеюсь навсегда.

Затем я занялся довольно серьезным делом: стал выяснять, каково чувствовать себя умеренно богатым человеком.

Ощущение могло быть и лучше, если бы не насущные проблемы. Пережитое не нанесло большого вреда мне как личности, но посеяло в душе семена сомнений относительно видимости и реальности, правды и обмана, Я продолжал думать о Мирлине, одновременно и умершем и не мертвом, а также о том, есть ли здесь какое-нибудь различие.

Я не мог удержаться от того, чтобы не нагромоздить в голове кучу гипотетических сценариев и тут же отринуть их за громоздкость.

По первому сценарию саламандры довели до успешного завершения свой проекте генетической бомбой, но боялись, как бы все не открылось. Они прекрасно понимали: спрятать все концы в воду здесь не удастся, особенно с учетом того, что в деле замешан КИЦ. И они решили скрыть свой успех, гениально пустив преследователей по ложному следу… подсунув им подсадную утку. От Мирлина даже не требовалась сознательная ложь. В конце концов, он знал лишь то, что они в него заложили. Я не мог отделаться от мысли, не был ли Мирлин создан лишь для того, чтобы убедить Военно-космические силы, что с угрозой человечеству покончено.

Возможно, все это было лишь фарсом, отвлекающим маневром, чтобы увести внимание от главных событий. Возможно, человеческая раса и по сей день находится в смертельной опасности стать жертвой саламандрской мести, уготованной ему в неопределенном будущем.

Второй сценарий, частично навеянный первым, был более приближен к окружающей действительности. Я попробовал представить, что обитатели подземного мира имели больший контроль над видимыми предметами, чем могло показаться. Если принять во внимание, что воспоминания звездного капитана ложь, почему столь же фальшивыми не могут оказаться и мои? Возможно, они закачали их в меня тем же самым способом, каким закачали в Мирлина воспоминания о прожитой человеческой жизни. И не существовало способа проверить, не является ли фикцией все, что произошло после моего первого знакомства с действием парализатора. Все остальное вполне могло быть иллюзией. Действительно ли Амара Гююр был мертв? Действительно ли жив Мирлин? Не было способа убедиться ни в том, ни в другом. Возможно, я вообще никогда не был на нижних уровнях Асгарда или даже никогда не опускался ниже уровня дна шахты Саула.

Откуда мне знать?

Моему инстинкту оставалось только доверять сделанным мной умозаключениям тому, что проект саламандров провалился, — и поверить в то, что рассказанное Мирлином о мире, который он избрал себе для жительства, правда. Но я видел, как были убиты люди, которых здорово подвели их инстинктивные реакции только потому, что с ними было незнакомое окружение. Тогда как может человек полагаться на свои инстинкты?

Ничего нельзя было добиться прокручиванием загадок в голове, но, даже понимая это, я не мог остановиться.

Последними словами одной из моих любимейших книг был совет не тратить слишком много времени на неразрешимые вопросы. "Надо ухаживать за собственным садом", — говорит Вольтер, один из умнейших людей всех времен Мы должны ухаживать за своим садом. Мы должны отвечать за то, чем действительно можем управлять.

Возможно, мы никогда не докопаемся до истинной сути вещей, правда о которых старательно скрыта. Возможно, чистое, нефальсифицированное зерно Абсолютной Истины нельзя отыскать ни при каких обстоятельствах, независимо от того, насколько длительную и тяжелую одиссею вы проделаете в попытках его обрести.

Мое собственное путешествие еще не окончилось. Я даже толком не был уверен, что оно вообще начиналось.

Но я стал свыкаться с мыслью, что в конце пути придется заплатить за все, что вы сможете приобрести.

Брайн Майкл СТЭБЛФОРД ЗАХВАТЧИКИ ИЗ ЦЕНТРА

Глава 1

Порой меня беспокоит странное ощущение, что мировой разум решил сделать мою жизнь поучительной притчей. Я сопротивлялся, как мог, но убедился, что сопротивление бесполезно. Боюсь, мне на роду написано и судьбой уготовано совершить рано или поздно нечто выдающееся.

Пожалуй, стоит объяснить, как получилось так, что я пришел к столь ужасающему выводу.

Кажется, у древних китайцев было страшное проклятие:

"Чтоб тебе жить во время перемен". Время перемен — интересное время. Всю жизнь я понимал его справедливость, но прежде мне в голову не приходило задуматься над подтекстом: "Чтоб тебе жить во время перемен". Если вас, как мотылька на огонь, тянет к переменам в "интересные места", можете быть уверены: на вас лежит проклятие. Тому примером моя судьба: меня, совсем еще зеленого пацана, соблазнил отправиться через полвселенной мой хороший приятель Микки Финн — и в результате мы оказались на огромной искусственной планете, именуемой на земном языке «Асгард» в честь некогда живших на ней технократических «богов».

Много лет в верхних слоях планеты копались представители трехсот различных гуманоидных рас галактики, занимаясь поисками всяких технических артефактов. Организовывал и направлял этих добросовестных трудяг Координационно-Исследовательский Центр, который, в свою очередь, организовывали и направляли тетраксы — одна из верховных рас галактического сообщества. Я-то никогда в Центре не работал, предпочитая оставаться самому себе хозяином и прокладывать маршруты в холодных и пустынных подземельях Асгарда там, где захочется.

Не мне выпала честь совершить эпохальное открытие — обнаружить под верхними уровнями, насквозь промороженными после космической катастрофы, более теплые и интересные для исследователей пещеры. Этим мы обязаны моему другу Саулу Линдраку, а ему открытие стоило жизни — беднягу Саула подвергла мучительной смерти банда отъявленных негодяев, попытавшихся силой вытянуть из него сведения о маршруте. И тогда до меня дошло третье скрытое пожелание китайского проклятия: "Чтоб тебе быть интересным человеком". Не пошевелив и пальцем, я попал вдруг в центр внимания совершенно различных сил.

Во-первых, мной заинтересовались гангстеры, поскольку на Асгарде я оказался единственным человеком, знавшим французский, на котором Саул вел свои дневники. Во-вторых, подразделение военно-космических сил Земли, прибывшее на Асгард прямиком с только что окончившейся войны против саламандров: их уничтожили до последнего. Командир отряда — звездный капитан Сюзарма Лир была уверена, что некий детина гигантского роста, которого по доброте душевной приютил Саул, ни много ни мало как созданный саламандрами андроид, их тайное оружие, запрограммированное на месть всему человечеству; потом она пришла к твердому убеждению, что лучше меня никто ей не поможет поймать и убить андроида.

Подробности моих приключений вы можете узнать из первого тома повествования, а здесь, чтобы не тянуть резину, скажу лишь, что андроид попытался скрыться в бездонных глубинах Асгарда, и мы с отрядом звездных воинов пустились за ним в погоню. Вслед за нами двинулась разношерстная банда из кровожадных вормиран и спиреллов под предводительством вормирана.

В результате, как и следовало ожидать, произошло кровавое побоище.

Когда все разборки наконец закончились, звездный капитан и ее бравые ребята отправились обратно на Землю, довольные тем, что с честью завершили свою грязную миссию, а мне оставалось лишь подороже продать секрет тропы в нижние слои Асгарда.

Быть богатым я не привык. Всю жизнь только и делал, что кое-как сводил концы с концами, никогда не вынашивая далеко идущих честолюбивых планов, ибо не всегда знал даже, на какие шиши буду покупать через неделю кусок хлеба. Наконец-то судьба мне улыбнулась, но тут я столкнулся с ужасной проблемой: чем же заняться дальше?

Ныне Асгард напоминал мне проколотый воздушный шар. Он хранил еще много тайн, но утечка уже началась, и теперь, когда стали доступны сразу сотни уровней, исследователь-одиночка вряд ли мог рассчитывать на какой-либо крупный успех. Загадочный центр планеты так и остался в недосягаемой дали, но в глубине души начало расти ощущение, что мой звездный час был, да весь вышел. И я стал подумывать, не найдется ли в остальной части галактики еще что-нибудь интересное для такого нувориша-отшельника, как я. В конце концов мои размышления привели меня к родным местам: Солнечной системе, астероидному поясу, планетоидам и Земле-матушке.

На самой Земле я никогда не был. Единственной планетой, сравнимой с ней по размерам и массе, на которую ступала моя нога, был Асгард, удаленный от нее более чем на тысячу световых лет. Мне даже показалось несколько странным, что в свое время, находясь от колыбели человечества всего в каких-то нескольких миллионах миль, я не подумал посетить ее, и только теперь, оказавшись в невообразимой дали от исходной точки моих странствий, вдруг начал ощущать потребность там побывать. И чем больше я об этом думал, тем больше эта потребность во мне росла.

На верхнем конце Небесной Переправы, пришвартованный к тетронскому орбитальному спутнику-Порту, стоял «Мистраль» — тот самый корабль, на котором Микки Финн, Хельмут Белински, Жан Эйврод и я прибыли на Асгард. Уходя, мы подготовили его к длительной стоянке и наглухо задраили. Поэтому внутри — ни пылинки, ни соринки; все так, как было оставлено. И Финн, и Белински, и Эйврод — все погибли от несчастного случая во время одной из экспедиций в подземелье; оставаться дома в тот раз была моя очередь. По заключенному меж нами соглашению корабль достался мне в наследство. Это — единственное, что я унаследовал, если не считать длинного списка неоплаченных счетов Микки, которые тетраксы тут же великодушно повесили на меня.

То были трудные времена: жить вчетвером на планете, населенной по большей части инородными расами, — одно, а остаться вдруг в полном одиночестве совсем другое. Но я привык; со временем даже понравилось. Пока шел процесс адаптации, я вынужденно задвинул «Мистраль» в самый дальний угол своего сознания, чтобы тот не бередил ненужных мыслей. Но он стоял там всегда и ждал своего часа.

Часть моих скромных сбережений я потратил на его переоснастку. Подремонтировал ядерный реактор и сделал профилактику пространственному компрессору. Поскольку я ни шиша не понимал в физике связующих сил, которые, сворачивая пространство, позволяли нам скакать по Вселенной словно дамке по шашечной доске, мне хотелось иметь уверенность, что когда я нажму нужную кнопку, то окажусь в пределах именно Солнечной системы. На всякий случай купил для бортового компьютера новые навигационные программы, а также лучшие программы обработки нештатных ситуаций, которые только удалось найти. Затем, решив, что путешествовать на голодном пайке мне не к лицу, приобрел новейшее достижение тетронской органотехники — интегральную термосинтетическую систему, способную производить еду, перерабатывать продукты жизнедеятельности, регулировать параметры атмосферы, давать биолюминесцентное свечение и служить маломощным источником тока, причем все это исключительно с использованием органических технологий; никаких встроенных живых организмов в ней не было. Страшно вспомнить, что во время перелета на Асгард нам приходилось питаться бактериальным супчиком и грибковой плесенью. Отвратительная пища и жуткая вонь.

Когда все было готово и мой корабль стал первоклассным транспортным средством, я в последний раз поднялся по Небесной Переправе, чтобы сказать «оревуар» доброму старому Асгарду. Тогда я не был уверен, вернусь ли сюда еще когда-нибудь.

Да и вообще ни в чем уверен не был.

Звездолеты — очень быстрые корабли. При полете светящиеся объекты снаружи превращаются в тягучие световые нити, словно растекаясь по плоской крышке стола. Но и расстояния в галактике не маленькие; лететь к Земле — это не речку переплыть.

В дорогу я прихватил диски с записями музыкальных и художественных произведений. Еще у меня была центрифуга для создания искусственной силы тяжести и различные тренажеры. Какое-то время они скрашивали мое одиночество, но под конец пришлось заняться поисками новых, еще не опробованных развлечений.

Вот тогда-то мне и стукнула в голову мысль взяться за воспоминания, после чего я немедля включил магнитофон. Не скажу, что скрупулезное описание событий — блаженное времяпрепровождение: я не писатель, поэтому сочинительство давалось мне с превеликим трудом. Публиковать написанное в мои намерения не входило, ибо в записках содержалась весьма щекотливая информация об истинной судьбе андроида: Сюзарма Лир полагала, что уничтожила его собственноручно, а я, описывая все, как было в действительности, в глубине души испытывал удовлетворение.

Работа закончилась за несколько дней до выхода из свернутого пространства, после чего я должен был обычным ходом пересечь границу Солнечной системы. Но из шнекового канала я вывалился вовсе не там, где хотел. Думаю, навигационные системы и без того совершили чудо, доставив корабль в такую крохотную точку, как Солнечная система; бессмысленно ожидать, что вас подкатят прямо к порогу нужной вам планеты. До Земли еще было ой как далеко, до астероидного пояса тоже. Поблизости оказался лишь Уран.

На Уране я не бывал. Насколько мне известно, этим вообще мало кто может похвастать, однако, еще когда я жил в системе, отдельные смельчаки начали заселять его луны и кольца. Обычное сканирование, произведенное корабельным оборудованием, показало, что по соседству с планетой существовал крохотный обитаемый планетоид с жизнерадостным названием Весельчак. Мой корабль немедленно был занесен в его регистрационный журнал, а бортовой компьютер передал положенные данные, получив в ответ кучу обычной в таких случаях цифири касательно Весельчака: размеры и физические характеристики планетоида, численность населения и прочее, и прочее. Я и не подумал выводить всю ее на экран, а отобрал лишь главное. На планетоиде жили восемьсот человек; все, кроме, пожалуй, дюжины, — штатские. Основное занятие — картография и сбор научных данных. Все это хорошо, но малоинтересно.

В контакт они вступили первыми. Видимо, их компьютеры переварили полученную информацию чуть быстрее, чем мой, или же потому, что обитатели планетоида более серьезно относятся к соблюдению приличий, нежели ваш покорный слуга. В своем послании они весьма дружелюбно пригласили меня пришвартоваться в их доке. Я подумал, что, наверное, не так уж часто в этот маленький мирок, где все друг друга знают, заглядывают странники. И уж конечно, путешественник, который может многое поведать о тайнах Вселенной, будет для них желанным гостем.

Тут я понял, что давно пора попробовать: каково это — оказаться в шкуре светского льва. И я решил погостить здесь денек-другой.

"Ведь ничего плохого в этом нет, правда?" — спросил я самого себя.

Но очень скоро выяснилось, что человек, живущий в интересные времена, ошибается чаще, чем другие.

Глава 2

Полет до планетоида занял почти два дня. По пути мой компьютер бесперебойно поддерживал дружескую беседу с компьютером этой микропланеты, ведь вести голосовую связьво время работы пространственного компрессора невозможно. Когда речевой контакт с хозяевами планеты стал наконец возможен, это уже стало неактуально, ибо очень скоро я должен был предстать перед ними воочию.

Договариваться о скучных подробностях захода в док я предоставил машине, а сам тем временем умылся и распаковал чемодан с лучшим своим гардеробом. Поверх всего я надел спецовку из тонкой пленки, чтобы не запачкаться, когда буду лезть по переходному рукаву в причальный шлюз. Считается, что гравитационный колодец, именуемый Земля, оставил понятие «грязь» в далеком прошлом, но вы сами знаете, как оно бывает в действительности. Протискиваясь по рукаву, я думал, насколько приятно будет снова ощутить силу тяжести, вызванную вращением. Уже влезая в шлюз, я предвкушал наслаждение от ждущего впереди ощущения легкой гравитации. Сам шлюз, естественно, располагался на оси станции и не вращался, но я-то знал, что заветная сила тяготения уже совсем близко.

Внутри шлюза, забитого какой-то аппаратурой, никого не было. Помимо обычных шлюзовых камер, здесь стояли, едва заметные на фоне навороченных вокруг труб и шлангов, стальные барабаны около полутора метров в высоту и одного метра в диаметре, снабженные кнопочными пультами и предупредительными надписями. Я не стал к ним особо приглядываться, а сразу же направился к люку, где начиналась лестница, по которой явно можно было выйти к жилым отсекам станции.

Даже не спускаясь, а скорее протягивая себя вниз по лестнице, я настолько увлекся ощущениями от медленно прибывавшей силы тяжести, что, выйдя из люка, не сразу заметил, что состав встречавшей меня делегации несколько неожидан.

На меня смотрели лица, далеко не дружественные. Все внутри оборвалось, когда я понял, что физиономии эти принадлежат мускулистым ребятам, одетым в форму военно-космических сил; и совсем стало кисло, когда я увидел, что один из них — лейтенант — навел на меня пистолет.

Единственное, что пришло мне в голову: "Кажется, я опять попал в дерьмо".

Кто однажды побывал под дулом нацеленного на него армейского пистолета, тот вряд ли захочет повторить этот опыт.

Чисто рефлекторно, не имея ни малейшего намерения бежать, я повернулся к люку, через который только что вошел. Но мне уже успели перекрыть путь к отступлению. Слишком замедленны оказались мои реакции, чтобы увернуться, и слишком непривычна была новая сила тяжести. Удар пришелся в челюсть, отчего ноги моментально взметнулись выше головы, а сам я, пролетев изрядное расстояние по воздуху, со всего маху грохнулся под ноги лейтенанту. Разумеется, получать по морде в условиях малого тяготения — совсем не то, что в нормальном гравитационном колодце, однако приятным это ощущение все равно не назовешь. Удар причинил боль, причем не столько физическую, сколько от унижения. Я хотел было ответить, но тут в нескольких сантиметрах от моего носа возникло дуло лейтенантского пистолета.

— Блэкледж, — растягивая слова, произнес офицер, — кто тебя просил? Приказа бить его не было.

— Так точно, сэр, — ответил рядовой Блэкледж и полушепотом добавил:

— Ну погоди у меня, сука!

Последняя реплика относилась явно не к лейтенанту.

— Майкл Руссо, — спокойно произнес тот. — Ты арестован по обвинению в дезертирстве из военно-космических сил Объединенных Наций. Тебя будут держать под охраной на Весельчаке до прилета "Леопардовой Акулы" — крейсера военно-космических сил, после чего тебе будет предоставлен адвокат для защиты в военном трибунале, где тебя будут судить по законам военного времени. По тем же самым законам на твой корабль накладывается арест с конфискацией.

Я все еще сидел на полу, пытаясь встать на четвереньки. Хоть это и выглядит нелепо, но единственной моей мыслью было — что за дурацкое название для военного корабля:

"Леопардовая Акула".

Вслух ее я не высказал.

И говорить им, что с конфискацией моего корабля у них номер так просто не пройдет, я тоже не стал.

— Встать! — скомандовал лейтенант. Он убрал пистолет, явно довольный разыгранной мелодрамой.

Я поднялся, приложив руку к ноющей скуле. Крови не было, но от синяка никуда уже не деться.

— Полагаю, вы даже не хотите посмотреть на мои дембельские документы? поинтересовался я. — На них стоит подпись капитана военно-космических сил Сюзармы Лир — пусть нечеткая, зато вполне законная.

Лейтенант ответил каменной улыбкой.

— Все станции системы подняты по тревоге, чтобы тебя арестовать, — сказал он. — Мы знали, что ты летишь сюда, хотя тебе лучше было бы оставаться за кордоном, у своих инопланетных друзей. И еще заруби себе на носу, что, оскорбляя капитана Лир, такие типы, как ты, могут лишь усугубить свое положение. Капитан Лир — героиня.

— Жаль, что ей не хватило геройства послать соответствующий рапорт, только и оставалось кисло вымолвить мне.

Для мрачных настроений были все основания. Я и не предполагал, что Сюзарме Лир хватит подлости подложить мне такую свинью, особенно после того, как мы по-хорошему обо всем договорились, однако ни секунды не сомневался — это ее рук дело.

Чего ради ей вздумалось подать на меня в розыск? Или она вычислила, как я утаил от нее то, что Мирлин остался жив?

Тут я с досадой подумал: "Дернул же меня черт оставить против себя улики мои мемуары, записанные в файлах диск-библиотеки".

На планетоидах, как правило, тюрем не делают, поэтому меня посадили в обычную каюту со специальным замком. Все в ней было как положено — койка, миниатюрный санузел, пищераспределитель и несколько дисплеев. Очень скоро выяснилось, что дисплеи для пущей безопасности заблокировали. Я мог сколько угодно смотреть по ним телепрограммы или старые фильмы, но не мог позвонить. От связи меня отрезали.

Это показалось мне дополнительным оскорблением в придачу к зуботычине, поэтому, вместо того чтобы тихо сидеть, я стал искать канал связи с внешним миром. Начал с того, что потребовал адвоката, но система мой вызов не пропустила, тогда я попытался вызвать врача. Когда компьютер запросил мои симптомы, я убедил машину, что у меня, вероятно, сломана челюсть. Ничего не стоит обвести искусственный интеллект вокруг пальца, стоит лишь завладеть его вниманием. Через десять минут ко мне в камеру вошла докторша.

— Меня зовут Марийо Кимура, — сказала она, протягивая руку, чтобы ощупать мой подбородок. — А челюсть у вас не сломана.

— Неужели? — произнес я. — Вы не представляете, как я рад это слышать. Но она чертовски болит.

Могу побиться об заклад — она мне не поверила.

— Вы уж простите, что я не при смерти, но мне очень нужно с кем-нибудь поговорить. Я чуть ли не год просидел наедине с самим собой в крохотном звездолете, и первый же человек, которого я встретил, сделал попытку меня нокаутировать. А затем меня бросили сюда с явным намерением сгноить заживо. По-моему, это жестоко и негуманно. Я понятия не имею, какие у вас здесь действуют законы, но, может, вы посоветуете, что мне делать в моем положении. Вызвать адвоката я уже пытался.

— На Весельчаке нет адвокатов, — сказала доктор Кимура. — Нам они не нужны.

— Но стоит же у вас взвод военно-космических сил. Что, без них вы обойтись не можете?

Она открыла свою сумку и, покопавшись, достала пузырек с какой-то жидкостью. Затем смочила ватку и решительным жестом усадила меня на койку. Я понял: сейчас будет больно — такова медицинская традиция, корнями уходящая в века. Но я встретил боль как настоящий мужчина.

— Мистер Руссо, — сказала она, — я не знаю точно, что вы совершили. И я не одобряю ни способ, которым вас сюда заманили, ни то, что рядовой Блэкледж позволил себе вас ударить. Но вы тоже должны постараться понять ситуацию. Пока вы сидели где-то там, в своей системе, мы пережили здесь долгую войну. Корабли саламандров вторгались в наше пространство не менее сорока раз. Все это время мы были объектами для оккупации или полного уничтожения. Большинство из нас просидело здесь все десять лет, пока шла стрельба, и планетоид стал нашим домом, а перемещаться по системе тогда было совсем не просто. Одной ракеты было достаточно, чтобы разнести Весельчак на мелкие куски, поэтому мы с радостью разместили у себя форпост военно-космических сил, защищавших нашу систему. И симпатии к дезертирам вы здесь не найдете.

— Изменится ли ваше отношение, если я скажу, что я невиновен?

— Разумеется. Но ведь это надо доказать, не так ли?

— Вот поэтому мне и нужен какой-либо официальный представитель. Военно-космические силы затеяли против меня какую-то непонятную вендетту. Мне нужен адвокат со стороны, а не их карманный защитник. Я — не дезертир.

Пока она изучала меня своими черными глазами, на лице ее не отражалось никакой ответной реакции. У нее была миниатюрная фигурка — ростом не выше метра шестидесяти пяти, — и даже с учетом того, что я сидел, а она передо мной стояла, наши глаза находились примерно на одном уровне.

— Значит, не дезертир? — спросила она. — Тогда что вы делали во время войны, мистер Руссо?

То был удар ниже пояса. Чего от меня хотели — чтобы я бросился домой в ту же минуту, когда узнал, что у нас начались серьезные боевые действия? Задавать этот вопрос вслух не требовалось. Понятно, что ответ наверняка был «да».

На Асгарде война всегда казалась какой-то далекой, и в том космополитичном мире легко было поддаться мировоззрению тетраксов. А это значит рассматривать и землян, и саламандров как две равнозначные банды варваров, которые сами не ведают, что творят.

— Мне надо кому-нибудь рассказать всю историю со своих позиций, — произнес я вежливо, но твердо.

Докторша выбросила ватку в мусоросборник и закрыла сумку.

— Я посмотрю, что можно для вас сделать, — пообещала она. — Но не думаю, что вам от этого будет какая-то польза.

У меня было мрачное предчувствие, что она права.

Глава 3

Хлопоты доктора Кимуры насчет меня принесли определенные плоды. Она, должно быть, пошла прямиком к руководству, потому что следующим, кто нанес мне визит, был главный человек на планетоиде. Звали его Аюб Хан. Он был высокого роста и солидного вида, с небрежной грацией в движениях. У меня сложилось впечатление, что ему от роду положено быть главным, где бы он ни находился на планетоиде или на целой планете.

— Мне очень жаль, — произнес он с видимым участием, — что от имени Солнечной системы нам пришлось встретить вас столь печальным образом. Мы понимаем, что вы только что вышли из, так сказать, "добровольного одиночного заключения" и что, к несчастью, вам пришлось вновь ему подвергнуться, теперь не по своей воле. Но у нас связаны руки. Военно-космические силы утверждают, что вопрос этот находится исключительно в их юрисдикции, и у них есть для этого основания.

— На Асгарде меня забрали в армию в результате ложного обвинения в совершении преступления, — сказал я ему, заранее понимая тщетность своих потуг. — Мои услуги были предметом кабального договора, по которому я мог попасть в рабство к людям, подставившим меня. Со временем правда выплыла на поверхность, и по тетронским законам подписанный мной контракт стал недействителен. Подразделение военно-космических сил выполнило свою задачу, после чего мне был выдан официальный документ об увольнении из армии. Я вовсе не дезертир; у них нет права арестовывать меня.

Хан только пожал плечами:

— Тетронские законы здесь не действуют, мистер Руссо. Данный случай должен быть рассмотрен в соответствии с законодательством Объединенных Наций. Я уверен, что трибунал примет к сведению все относящиеся к делу факты.

— А что, дезертиров нынче расстреливают? — поинтересовался я.

— Крайне редко, — заверил меня он. — В большинстве случаев пойманные дезертиры просто дослуживают свой срок в штрафном батальоне.

— Отличная перспектива, — мрачно произнес я.

— Враг побежден, но у военно-космических сил еще много работы, подчеркнул он. — После межзвездной войны вокруг такая разруха! Нашим колониям надо заново отстраиваться, и об оставшихся саламандрах тоже необходимо позаботиться. Даже в штрафном батальоне у вас будет полезная и ответственная работа.

Не скажу, чтобы эти радужные перспективы вызвали во мне большое воодушевление.

— Мистер Руссо, — мягко произнес он, — мы все очень рады считать вас на Весельчаке своим гостем, невзирая на реальные обстоятельства. За еду и пользование информационными сетями платы мы с вас не возьмем. Но законы одинаковы как для вас, так и для нас, поэтому мы обязаны действовать в рамках, определяемых обстоятельствами.

Он очень сильно напоминал мне моего последнего тюремного охранника Акилу-69, который тоже был до щепетильности вежлив.

— Очень признателен, — ответил я довольно неискренне. — Мне хотелось бы, если можно, задать несколько вопросов. Насколько я понимаю, военно-космические силы были заранее предупреждены, что я направляюсь в вашу систему, и инструкции относительно моей встречи были получены загодя. Это так?

— Полагаю, да.

— А вам случайно не известно, откуда они узнали о моем прибытии? До того, как я выключил пространственный компрессор, корабль идентифицировать было невозможно, а сам я никаких упреждающих сообщений не посылал. Кто проинформировал их обо мне?

— Понятия не имею, — без тени смущения ответил он. — Насколько я понимаю, информация о вашем прибытии должна была поступить из точки вашего отправления, когда вы находились в пути.

До этого я и сам догадался. Гиперпространственный информационный импульс легко опередит любой находящийся в полете корабль. Но посылка этих импульсов чрезвычайно дорогое удовольствие, и ими пользуются весьма редко. Сюзарма Лир послать его не могла, потому что ее корабль вылетел с Асгарда задолго до моего. Она уже несколько месяцев как должна была прибыть в Солнечную систему. Ответственность за объявление меня дезертиром наверняка лежит на ней, но она никак не могла знать, что я возвращаюсь домой. Если предупреждение о моем прибытии поступило с Асгарда, это могли быть только тетраксы. Но откуда тетраксы знали мои намерения? Да и вообще какое им до этого дело?

— Доктор Хан, — вежливо произнес я. — Я был бы очень вам признателен, если б вы, пользуясь своим влиянием, сумели выяснить, откуда военно-космические силы узнали о конечной цели моего маршрута. Это может оказаться жизненно необходимо для моей защиты.

— Рад буду вам помочь, — заверил он. — Весельчак — цивилизованный мир, и я не хочу, чтобы вы плохо о нас подумали.

Я даже в порядке бреда не мог себе представить, что у меня останется о них хоть одно положительное воспоминание, но решил оставить этот вопрос открытым. Когда Аюб Хан ушел, я сел на койку и попытался поднять себе настроение, подсчитывая оставшиеся капиталы. В конце концов утешил себя тем, что пока еще я богатый человек.

И тут появился следующий гость.

— Привет, Руссо, — как ни в чем не бывало произнес он, проходя через запираемую на кодовый замок дверь. — Не правда ли — мир тесен?

Я глянул на него и от удивления открыл рот. Мы не виделись уже много лет, но узнал я его моментально.

— Господи Иисусе! — пробормотал я. — Джон Финн!

— Здесь меня зовут Джек Мартин, — предупредил он. — Будь добр, запомни это как следует.

Джон Финн играл в семье Микки роль того самого урода, без которого семья не семья. Еще на поясе, подростком, я знал его лишь издали, и даже у Микки не было с ним близких отношений. Микки — большой, застенчивый и неуклюжий; Джон маленький, плутоватый и себе на уме. Однажды он прилетел на Асгард, так толком и не объяснив, зачем покинул родительскую систему. Деньги у него были — по крайней мере достаточно, чтобы купить билет на дальний рейс тетронского корабля. Но к тому времени Микки уже погиб. Большого сожаления это известие у Джона не вызвало; только злость на то, что Микки оставил корабль мне. Возможно, если б я твердо знал, что Микки хотел отдать корабль ему, то так бы и поступил, но ничего такого он не говорил, поэтому и отдавать судно не стал.

Джон пробыл на Асгарде около шести месяцев. Несколько раз он спускался с бригадами старателей в холодные уровни, однако такая работа пришлась ему не по вкусу. Ему удалось откопать для тетраксов кое-что из остатков техники, но заработал он гораздо меньше того, что ожидал, и отбыл назад, в Солнечную систему, при этом даже не попрощавшись. Я ничуть не сожалел.

— Постараюсь запомнить, — пообещал я, говоря самому себе, что вот — по крайней мере одно знакомое лицо, и даже, быть может, дружески настроенное. Но что ты здесь делаешь? И как ты открыл дверь с кодовым замком?

— На свиданку пришел, — насмешливо произнес он. — А с замком — нет проблем. Я работаю здесь техником.

Мне оставалось только кивнуть, не пытаясь скрыть свое замешательство. Он уселся рядом со мной на койку, закинув ногу на ногу. Ситуация, похоже, доставляла ему явное удовольствие.

— Я, когда вернулся, решил осесть на периферии системы, — беззаботно продолжил он. — Внутренние планеты не по мне. Я ведь такой же парень с пояса, как и ты. Сначала сидел на Титане, потом на Ганимеде. Вот там и завербовался на Весельчак. Народ здесь — что надо. Работаю подсобником: то техником, то пилотом шаттла, то наземным водителем, то еще кем-нибудь в том же духе. Негусто, но жить можно, пока не найду какую-нибудь настоящую работу. Заодно рассказываю длинные сказки про Асгард. Говорят, ты добрался до центра и видел его создателей.

— Не совсем, — ответил я. — Просто залез очень глубоко и пообщался с народом, который делает чертовски умные машины. Хотя долго поговорить нам не пришлось. Но кто соорудил Асгард — до сих пор неизвестно.

Мне без труда удалось подделаться под его манеру вести разговор.

Он предложил выпить. Я заказал пищевому автомату несколько чашек. Кофе получился не так хорош, как на моей тетронской органической машине, но это неудивительно.

— У тебя большие неприятности, Майк. Тебя ведь по-прежнему зовут Майк?

— Да, я все еще Майк. И неприятности у меня действительно есть.

— Космические вояки всерьез собираются тебя прижучить. Такую тревогу из-за ерунды не подымают. Вся система сидела в засаде и ждала твоего прибытия. Я не знаю, что ты там натворил, но для кого-то ты точно — гвоздь в заднице.

— Для звездного капитана по имени Сюзарма Лир, — ответил ему я. — Может, это и смешно, но мы вполне ладили с начала и до конца. Хоть я ей и не нравился, но, как мне казалось, вовсе не настолько, чтобы меня уничтожать. Похоже, я ее недооценил.

— Я слыхал о ней, — сказал Финн. — Она сделала себе имя. На дерзких рейдах в глубь саламандрских территорий. И ей за это понавешали медалей… Знаешь, а я могу тебе помочь.

Я смерил его пристальным взглядом. У него по-прежнему было лицо заморыша, только теперь украшенное мелкими усиками, точь-в-точь как у парижского сутенера из старого фильма. Манеры этого типа всегда напоминали потуги шестиклассника выдать себя за важную персону и ничего, кроме отвращения, у меня не вызывали.

— Можешь? Ты? — настороженно спросил я.

— Раз плюнуть. Вытащу тебя отсюда и отвезу в любое место системы, куда пожелаешь, или за ее пределы. Если останешься, значит — на Землю. Единственная большая планета, где можно раствориться. Там по-прежнему копошится три миллиарда человек. И до черта мест, где не надо проходить полную регистрацию. Ты ведь канадец, не так ли? Это не совсем здорово. Австралиец — было бы лучше. Биозаводы по переработке отходов, мелиорация пустынь… население растет, полно рабочих мест и без лишних вопросов. С другой стороны, тебе, конечно, лучше бы свалить из системы. Раз и навсегда. На Асгарде друзья остались?

— Думаю, да, — не слишком уверенно ответил я. — Раз пошло такое дело, разлуку навек с нашей системой я как-нибудь переживу. И будь я сейчас на борту моего корабля, то не стал бы дожидаться трибунала.

Все это время я не сводил глаз с его лица в ожидании, когда тот начнет говорить о главном.

— Ходят слухи — ты разбогател, — начал он, не заставив себя долго ждать.

— И откуда же они идут? — поинтересовался я. — С чего это я вдруг стал таким знаменитым? Говорят — я забрался в глубины Асгарда, говорят — я повстречал там каких-то странных людей. Теперь — слухи, что я разбогател. Откуда они идут, Джон?

— От звездных вояк, — лаконично ответил он. — Кое-кто из них побывал там вместе с тобой, ведь так? Хорошая получается история, особенно для звездного капитана. Она знаменитость. Ты — дешевка. Но они все еще продолжают вспоминать тебя, Майк. Усекаешь?

— Не совсем. Я бы хотел, чтобы обо мне забыли.

— Понимаю. Вытащить тебя с Весельчака я, как ты понял, смогу. Короче говоря, в знакомстве с техником есть свои преимущества. Замки — не помеха.

— Но ты ведь не в память о добрых старых временах собрался мне помогать? спросил я его не без некоторого сарказма.

— А ты думал! — грубо ответил он.

— Тогда на какую награду ты рассчитываешь?

— Я не говорил, что все это будет просто. Мне придется рисковать. И после я не смогу здесь остаться, ведь так?

Военно-космические силы будут охотиться и за мной тоже. Так что ты можешь предложить мне взамен?

Часть моего состояния хранилась в металле, часть — в органике, и часть — в тетронских облигациях. Тетронские ценные бумаги — единственные бумажные обязательства, которым можно доверять. Я все это ему сказал, не сообщая о количестве.

— Облигации мне не подходят, — сказал он. — Они именные, поэтому по ним меня легко будет выследить. Но если мы будем работать вместе, мы тогда сможем поделить все пополам, не так ли?

Я подумал, что — да. Плата технику за услуги по вскрытию одного-двух замков выливалась в кругленькую сумму, а иметь Джона Финна своим партнером у меня и вовсе не было желания. Тем не менее я уверенно мог сказать, что желания пахать десять лет в штрафном батальоне у меня было еще меньше. Но торг наш на этом не закончился.

— К тому же ты отпишешь на меня половину корабля, — добавил он.

— Ну, ты хватил!

— Слушай, — терпеливо произнес он, — если разобраться, это ведь не твой корабль. Он принадлежал Микки. И в конце должен был стать моим. Я только получу его с отсрочкой, вот и все. К тому же прощу лишь половину. Половину всего. У тебя есть альтернатива?

— Не думаю, — кисло произнес я. — Но если б она была, она обошлась бы дешевле.

— Это точно, — заметил он.

Таких предложений мне никто не делал с тех пор, как Джейсинт Сьяни пыталась на денежки Амары Гююра выкупить меня из тюрьмы на Асгарде. Будь у меня тогда возможность выбора, я предпочел бы иметь дело с Джоном Финном, чем с Амарой Гююром, но выходит, что меня опять посадили на сковороду и единственное, что пообещали, это вскоре поставить ее на огонь.

— Я пока не знаю, что собираются делать со мной военно-космические силы. Он расхохотался.

— Если ты хочешь подождать, чтобы выяснить, то тогда их уже будет поздно останавливать. На Весельчаке всего двенадцать солдат, причем таких, от которых вряд ли в деле будет толк, но сюда летит "Леопардовая Акула" с сотней обстрелянных воинов на борту. А уж из их лап тебя не вытащит ни Майти-Маус, ни Бэтмен. Я — твой последний шанс, Майк. Воспользуйся, пока не поздно.

Большой надежды на успех я не возлагал, но других шансов не было и подавно.

— О'кей. Твоя взяла. Вытащи меня, и половина корабля твоя. Половина денег тоже. Полагаю, я могу тебе доверить подготовку нужных бумаг?

— Разумеется, — заверил он меня. В его голосе звучало торжество и самодовольство. Что ж, для этого были все основания. Когда я подумал, через какие злоключения пришлось мне пройти ради этих денег, то сама мысль поделиться с ним показалась мне кощунственной. Но если я не буду свободен, что мне от них проку?

— Тебе надо поспать, — произнес Финн. — Я кое-что подготовлю, и мы уматываем. Для кого другого я бы этого делать не стал, но ведь мы почти одна семья, сам знаешь.

Я попытался скроить улыбку. Братьев у меня никогда не было, но таких, как Джон Финн, иметь бы не хотел. Достаточно гадко уже то, что мы с ним знакомы. Однако встречаются ситуации, когда вокруг настолько мало друзей, что выбирать не приходится.

Глава 4

Претендовать название лучшего специалиста галактики по побегам из тюрем я, разумеется, не стану и все же рискну изложить четыре непременных условия, выполнение которых жизнен но необходимо, чтобы побег имел шансы на успех.

Во-первых, очень полезно, если внимание людей, заинтересованных в вашем заточении, чем-то отвлечено. Этого можно достичь, договорившись со своими сообщниками на свободе о проведении отвлекающей диверсии, но гораздо лучше, если ваши тюремщики просто спят.

Во-вторых, большим подспорьем будет свобода передвижения сразу по выходе из мест заточения. Темнота, разумеется, помогает, но даже в темноте неплохо бы предпринять меры, чтобы ни один встречный не заподозрил в вас беглеца.

В-третьих, необходимо, чтобы в удобном и надежном месте ждал транспорт, готовый переправить вас в безопасное место, где вы сможете укрыться, когда вас начнут искать.

В-четвертых, ни за что и никогда не полагайтесь на помощь человека, который в прошлом, если это вам известно, прослыл явным неудачником.

Ознакомившись с этими условиями, любой моментально поймет, что план моего побега с Весельчака, составленный Джоном Финном, никуда не годился. Возможность открыть дверь была пустяком по сравнению с тем, что предстояло дальше.

Первая проблема состояла в том, как пройти незамеченным по планетоиду с компактной, искусственно созданной жилой частью. Свет внутри горел постоянно: циклической смены дня и ночи не было. Вторая — каждый знал здесь друг друга в лицо, поэтому любой незнакомец привлекал внимание. Среднестатистическая малая планета имеет очень немного потаенных уголков, не говоря уже о том, что она напичкана разными сенсорами и охранными системами, поскольку постоянно должна быть начеку. А если ее население к тому же занимается научной работой, то вряд ли оно, отбарабанив на службе положенные восемь из двадцати четырех часов, разбредается по каютам, даже если двадцатичетырехчасовой распорядок дня здесь введен официально; каждый работает по своему графику в соответствии с расписанием времени своих наблюдений.

Если б я вовремя все это обдумал, то наверняка бы понял, что план бегства Джона Финна почти не имеет шансов на успех. К сожалению, я этого не сделал. Просто решил, что он сумеет его провернуть. Это произошло не потому, что я готов был доверять своему напарнику как самому себе, просто шок от всего произошедшего парализовал мои мыслительные способности.

Проснувшись, я обнаружил, что тусклый свет стал поярче, а Джек Финн пытается сунуть мне в руку какое-то оружие.

— Это еще что такое? — спросил я его.

— Плевун, — сказал он. — Щадящее оружие, применяемое полицией просвещенных наций. Стреляет мокрой слизью, проникающей сквозь одежду. Кожа впитывает из нее какую-то органическую компоненту, действующую расслабляюще на мускулы. Такое ощущение, как бывает иногда во сне, когда хочешь двинуться и не можешь. Чисто временный эффект. Пойдет?

Я взял пистолет. Затем он вручил мне комбинезон из серебристого пластика. Такой же был на нем. Я надел.

— Отлично, — произнес Финн. — Думаю, слиняем без шума и пыли, если уложимся вовремя. Когда кто-нибудь встретится, пригни голову, и тебя, возможно, примут за кого-то из моей бригады. Свет я гасить не стал: любая непривычная вещь заставляет людей сильно нервничать: Сейчас пойдем прямо к рукаву. До него несколько сотен метров. Держись рядом.

Я кивнул.

Он остановился, глядя на ручные часы. Через три минуты сказал:

— Пошли.

Мы тронулись. Он задал хороший темп. У меня подкашивались ноги, но я старался не отставать. Как бы мне хотелось, чтобы он вез меня укрытым в какой-нибудь тачке, но на планетоидах таких средств передвижения не предусмотрено. Корзины для белья, и то редко где увидишь, кроме старых фильмов.

Мы прошли уже три четверти пути, пока не случилось непредвиденное: из люка впереди вылез какой-то человек. Это был высокий, седовласый мужчина, с головой погруженный в дисплей читальной доски, которую нес в руках. Я нырнул за спину Финну, чтобы мое лицо не попалось ему на глаза. Финн смело прошел вперед, бодро его поприветствовав на ходу. Тот пробормотал ответное приветствие, едва приподняв от доски голову. Целых пять секунд я считал, что все прошло хорошо, пока мы не стали пролезать в тот же самый люк, и я не оглянулся, замешкавшись.

Седовласый мужчина остановился и с явным недоумением смотрел нам вслед.

— Быстрее, — сказал я Финну. — Теперь нам надо выбираться отсюда поскорее.

Я все еще полагал, что нам это удастся, поскольку впереди оставалось сделать лишь короткий бросок до причальной оси.

"Только бы подняться по рукаву и проникнуть в корабль, — думал я, — а там — отдал швартовый, и поминай как звали".

В то, что они попытаются сбить нас в космосе, я серьезно не верил.

До люка последнего коридора мы добрались без видимых признаков тревоги, но на лазанье вверх по лестнице ушло время: в условиях меняющейся гравитации субъективное ощущение времени всегда нарушается. Финн был впереди, поэтому он первым бросился в люк на противоположном ее конце с пистолетом навскидку, готовый стрелять. Я чуть-чуть задержался сзади, пытаясь оценить ситуацию.

В мозгу моем завертелись фантазии: Финн парализует часовых, часовые парализуют Финна, и тут я преспокойненько улетаю на своем корабле в гордом одиночестве. Тогда я еще не осознавал, насколько просто все может полететь ко всем чертям.

Что и говорить: именно к чертям оно все и полетело.

В шлюзовой камере часовых не было и в помине. Когда я, предварительно заглянув, вошел внутрь. Финн преодолел уже половину расстояния к рукаву. Но еще до того, как он оттолкнулся от стены и врезался в один из таинственных металлических цилиндров, при этом грязно выругавшись, я понял, что на всех моих радужных мечтах поставлен жирный крест.

Герметичный люк, закрывавший вход в рукав, был наглухо задраен. Рукав втянули обратно, и другой его конец ни с чем не соединялся, — Черт, они убрали корабль! — в бешенстве завыл Финн, явно выбитый из колеи столь неожиданным поворотом событий. У меня опустилось сердце.

— Они не могли этого сделать!

Позади, из коридора, где только что были мы, послышался топот. За нами гнались.

Финн быстро перелетел к люку, перекрывавшему выход на лестницу. Он с силой его захлопнул, вновь отрикошетив в один из цилиндров, присутствие которых заметно облегчало движение в условиях невесомости, а затем принялся лихорадочно нажимать кнопки пульта заслонки. И тут разом зазвенели все тревожные звонки, а над люком заморгала красная лампочка.

Он повернул ко мне лицо, оскалившись в улыбке.

— Маленькая аварийная ситуация, — сказал он. — Теперь системы станции подумали, что в шлюзе утечка. Все люки задраены. Сюда им не войти.

— А мы выйти сможем? — простодушно спросил я.

— В общем, нет, — заметил он. — Но нам нет смысла угонять шаттл. Дальше Урана на нем не улетишь. Нам нужен твой корабль.

События развивались слишком быстро для моего восприятия.

— Тогда где он, черт возьми?

— Есть только одно место. В трюме грузовоза. Раз они не смогли проникнуть внутрь, то наверняка решили переправить его на Оберон. Там находится штаб местного военно-космического гарнизона.

— Они сказали, что конфискуют его, — ни к селу ни к городу пробормотал я. Вот теперь мы, похоже, окончательно созрели, и единственное, что оставалось, это вернуться в тюрягу.

Но из Финна энергия била ключом. Он проворно щелкал по клавишам, ожидающе вглядываясь в ближайший настенный дисплей. Обернувшись, он кивнул мне через плечо в сторону одного из люков.

— Там космические скафандры, — сказал он. — Ты знаешь, как их одевать?

— Конечно, — ответил я. — Но что толку?

— Сейчас я им сделаю аварию, — процедил он. — Настоящую аварию.

Я даже не успел открыть рот, чтобы ответить. Тревожные звонки внезапно смолкли, а красные огни погасли.

Финн выругался, перелетел обратно к входному люку и опять забегал пальцами по кнопкам панели управления электронным замком. Не помогло. Он оказался далеко не единственным асом программирования. На этом планетоиде таких пруд пруди.

Возле пульта висела телефонная трубка, и Финн сорвал ее с рычага. Быстро набрал аварийный номер.

— Говорит Джек Мартин, — без предисловий выкрикнул он. — Если кто сунется в этот люк, у вас будет настоящая авария. Не пытайтесь откачать воздух. У нас есть скафандры, и мы не блефуем.

У меня появилось страшное предчувствие. Не знаю, насколько хороша идея запугивать население малой планеты. К тому же я понятия не имел, какое наказание предусмотрено за подобные акции, но чувствовал, что явно не меньшее, чем за дезертирство из военно-космических сил.

Люк остался на месте. Наступила долгая пауза. Тишина стала вдруг угнетающей.

— Надеваем скафандры, мать их! — нетерпеливо выкрикнул Джон.

— Черт побери, Джон, — произнес я, — этого они нам не простят. Может, лучше сдаться, а? Так мы меньше потеряем, — Ты ублюдок, Руссо, — прошипел он, когда до него дошло, насколько глубоко он залез в дерьмо. — Все из-за тебя.

Здесь он явно был не прав. Мои проблемы начались только тогда, когда все было уже сказано и сделано. Его погубила собственная жадность. Тут я понял, что у этого человека, должно быть, имелись гораздо более серьезные причины не быть раскрытым, и его решение внезапно разбогатеть за мой счет было принято далеко не сгоряча. Насколько я понимал, ему во что бы то ни стало надо было выбраться из Солнечной системы. И вновь я задал себе вопрос: что же побудило Джона Финна раскрыть себя по телефону? Нет, здесь все далеко не так просто.

Он подлетел к одному из люков и распахнул его. За дверью ровными рядами стояли космические скафандры. Было там и несколько более легких костюмов — тех самых, стерильных. Нужны они, насколько я помнил, для работы в биологически зараженных зонах. Один из космических скафандров наверняка скроен по мерке Финна. Он оглядел их, затем, очевидно, передумав, устремился к стерильным костюмам. Один из них бросил мне. Второй — себе и тут же его надел.

— Плохо дело, — пожаловался он искаженным, скрипучим голосом, словно в рот ему набили стекла. — Нам осталось одно: вернуть твой корабль.

— Как ты предлагаешь это сделать? — спросил я.

— Шантаж, — коротко сказал он. — Создадим угрозу. Трудность в том, что, кроме воздушного шлюза, я больше ничего отколупнуть от станции не смогу. Слишком много тут понатыкано защитных систем. Поэтому нам остается только одно.

Он надел костюм и задраил его. Затем взял плевун, висевший в воздухе на том же месте, где он его оставил. Я почувствовал его пристальный взор, устремленный на меня из-за лицевого щитка, и буквально ощутил лихорадочный бег его мыслей.

Зазвонил телефон возле люка. Финн не стал обращать на него внимание, поэтому трубку взял я.

— Это Мартин? — спросил звонивший.

— Это Руссо, — ответил я.

— Говорит Аюб Хан. И что вы собираетесь делать дальше, мистер Руссо? Уверен, вы понимаете, что любые нанесенные вами повреждения лишь подвергнут еще большей опасности вашу жизнь, как жизнь любого человека на вашем месте. Отсюда некуда идти, уверяю вас.

— Мистер Мартин полагает, что нам терять уже нечего, — ответил я. — Он считает, раз он связался со мной, то теперь военно-космические силы расстреляют и его. Трудно будет его в этом разубедить.

— У мистера Мартина слишком буйное воображение, — заметил Аюб Хан. — Здесь цивилизованная планета — научно-исследовательская станция. И военно-космические силы — не банда головорезов.

— Но они ведь не погладят его по головке, разве не так? Финн снял с головы шлем и отобрал у меня трубку.

— Послушай, Хан, — грубо бросил он. — Тебе не хуже моего известно, что терять мне нечего. Думаю, ты уже знаешь, кто я такой и за что меня ищут. Я не собираюсь долбить стены твоего драгоценного планетоида, но вот заразу из всех твоих вонючих инкубаторов я повыпускаю. И здесь будет полный шлюз милых твоему сердцу букашек, поэтому не только полетит псу под хвост половина экспериментов, но и возникнет угроза бактериологического заражения станции. Тебе не кажется, что пора связаться с грузовозом и вернуть сюда «Мистраль», чтобы мы смогли на нем улететь? Тогда все останутся при своих, за исключением вояк. Мыс Руссо покинем систему, а твои людишки смогут преспокойно и дальше влачить свое жалкое существование, занимаясь любимыми исследованиями. Договорились?

Не знаю, был ли хоть какой-то ответ. Через полминуты Финн просто повесил трубку.

Я посмотрел на Финна, он — на меня.

— Тебе лучше застегнуться, — сказал он мне.

— На хрена? — поинтересовался я. — И что в этих баках?

— Пыль с кольца… фильтрат верхних слоев атмосферы планеты… грязь с Ариэля и Умбриэля.

— А что за чертовы букашки? Он пожал плечами.

— Да здесь всякой дряни полно. Вирусы, бактерии… и вообще Бог знает что.

Наверное, я поглядел на него как на сумасшедшего.

— Так на кольцах Урана полно бактерий? Но это невозможно!

Он смерил меня гнусным взглядом.

— Я и не ждал, что ты об этом можешь знать, — презрительно бросил он. — Но могу поспорить на половину нашего корабля, что доктора Аюб Хана гораздо больше заботит содержимое этих баков, чем интересы Крамина и его мордоворотов.

Телефон зазвонил опять, и я поднял трубку.

— Слушаю.

— Все в порядке, мистер Мартин, — произнес Аюб Хан, у которого явно были нелады с узнаванием по голосу. — Грузовозу, транспортирующему «Мистраль», дан приказ вернуться. Он прибудет примерно через четыре часа. Можете подниматься на борт и лететь.

Я заморгал. Потом посмотрел на Финна и сказал:

— Ты был прав. Они отдают корабль.

— Победа! — выкрикнул он, не сумев скрыть за этим радостным восклицанием собственного удивления. Значит, сам он далеко не был уверен, что все получится. И тут, прямо на моих глазах, из него хлынул фонтан самодовольства и бахвальства. Теперь он был точно уверен: умный он мужик, хотя сам, в общем, никогда в этом и не сомневался.

— Спасибо, доктор Хан, — довольно неуклюже произнес я в трубку. — Очень любезно с вашей стороны. С радостью будем ждать.

Я не поверил ни единому его слову. И то, что испытывал я тогда, было чем угодно, только не радостью.

Глава 5

Как утверждают поэты, самые отлично составленные планы идут вкривь и вкось, когда они зависят от слаженных действий большого количества участников. Причем, как утверждают те же поэты, такое случается не только у людей, но и у мышей. Что уж тут говорить о планах, скроенных на живую нитку!

— Ты всерьез полагаешь, что они дадут нам просто так уйти? — спросил я у Финна.

— А ты можешь предложить что-нибудь получше? — огрызнулся он в ответ. Стерильный костюм был по-прежнему на нем, но шлем расстегнут, чтобы иметь возможность говорить. Свой я вообще не надевал.

Ничего лучше предложить я не мог. У меня вообще не было никаких идей. Но и к плану Финна потерял остатки доверия. Он, похоже, обладал слишком буйным воображением, уже неоднократно его подводившим. И уже не в первый раз я клял судьбу, что свела меня с ним. Из всех знакомых мне людей, которых только можно было встретить на затерянном планетоиде, вращающемся вокруг Урана, он был, вероятно, единственным, кто мог настолько усложнить мои проблемы. У всех остальных наверняка хватило бы ума и порядочности не втягивать меня в свои дела.

— Итак, кто же ты теперь, называющий себя Джеком Мартином? — спросил я его.

Он ответил мне кислой миной.

— Дезертир из военно-космических сил. Помимо всего прочего.

Не скажу, чтобы меня это сильно удивило.

— А прочее это что?

— Ничего серьезного. Так, воровство. Он помолчал, затем продолжил:

— Меня призвали, как только я вернулся с Асгарда. Все было бы о'кей, если б я оставался там, но меня тошнило от этого места. От этих мерзких гуманоидов и холодных, темных пещер. Вернувшись, провернул несколько компьютерных афер с поддельными идентификаторами. Это было несложно. Но теперь невозможно и шагу ступить ни на Земле, ни на Марсе, чтобы за тобой не тянулся электронный след, как вонь от скунса. Даже в Австралии стало припекать. Пришлось возвращаться на пояс; да и оттуда пора было делать ноги. Здесь торчу уже год. Аюб Хан просек, кто я такой, но виду не подал. Сам понимаешь: не от врожденного великодушия. Большой пользы я для него не представляю, даже несмотря на свои особые навыки, но найти мне замену — тоже непросто. Да и незаконно. Поэтому он приставил кое-кого следить за мной. А когда тебя обложат с двух сторон… Я много бы дал, чтобы вернуться на Асгард, даже если он весь, к чертям, замерз. Или на какую-нибудь колониальную планетку. Никогда не был в колониях. А ты?

— Да ты прямо-таки маленький Наполеон преступного бизнеса, — произнес я. Еще в старые дни я знал, что ты добром не кончишь. Микки сейчас, должно быть, ворочается в гробу.

— Но здесь ведь не одного меня разыскивают за дезертирство, не так ли?

— Я не виновен.

— Ну да. Ты настоящий герой войны, Руссо. Ты делал свое скромное дело ради дорогой старушки Земли, ползая в абсолютном нуле где-то на задворках галактики. Это правда, что твои боссы приторговывали суперсолдатам и андроидами с саламандрами?

То был удар ниже пояса, но я мог понять эту точку зрения. Тетраксы действительно поставляли стратегические материалы саламандрам, включая технологии, разработанные ими в результате наших поисков на Асгарде. Возможно, мои находки по ходу дела внесли в это свой вклад. Однако меня интересовало, не продавали ли тетраксы кое-что и нашей стороне. Это было бы логично. То, что человеческая цивилизация основывалась в первую очередь на машинных, а не на биологических технологиях, делало разработки тетраксов еще более привлекательным предметом торговли.

— Ладно, — сказал я Финну. — Робин Гудов здесь нет. Но теперь мы с тобой станем настоящими преступниками, если не передумаем и не сдадимся.

— Ха-ха, — произнес он без тени юмора.

— Я серьезно, — сказал я ему. — Можешь стрельнуть в меня из плевуна и стать героем. Скажешь, что я тебя шантажировал, поскольку знал твое настоящее имя. Или я могу стрельнуть в тебя и сказать, что только сейчас понял, какой ты козел и неудачник.

От такого предложения в восторг он не пришел.

— Так что в действительности ты нашел на Асгарде? — спросил он, меняя тему разговора на менее неприятную. Я решил, что разговаривать лучше, чем молчать.

— Вниз идет очень много уровней, — ответил я без особого энтузиазма. — Их там тысячи. И общая их площадь больше, чем площадь всех вместе взятыхматеринских планет и колоний всех гуманоидных цивилизаций галактики. А если они к тому же населены, то народу внутри этого шарика жуть как много.

— Знаешь, что я по этому поводу думаю? — изрек он.

— Догадываюсь. Я слыхал все теории, которые есть насчет Асгарда. Самая популярная в широких кругах, это что Асгард — тот же Ноев Ковчег, уплывший от космической катастрофы в черной галактике незнаемо сколько эонов назад.

По его лицу я понял, что попал в точку. Он беспомощно заметался мыслями, пытаясь изобрести еще хоть что-нибудь, лишь бы показать, что я не угадал.

— Это мог быть какой-нибудь зоопарк, — сказал он наконец. — Или это могли быть беглецы из нашей собственной галактики, сохранившиеся с тех времен, когда ни одни нынешние гуманоиды еще не выходили в космос. Ведь говорят же, что неспроста все гуманоидные цивилизации нашего рукава примерно одного возраста, а гуманоидные расы очень похожи. Ребята на Весельчаке предполагают, что у всех у нас общие предки, а землеподобные планеты были созданы в далеком прошлом какими-то родительскими разумными существами.

— Я слыхал, как другие оспаривают эти теории.

— А ты сам-то, умник, что думаешь? — спросил он с легкой насмешкой в голосе.

— Не знаю, — честно признался я. — Но считаю, что если кому-то удастся добраться до центра Асгарда, то ответов будет больше, чем когда-либо заданных нами вопросов. Я достаточно повидал внизу и пришел к убеждению: в глубинных уровнях живут люди, по сравнению с которыми тетраксы примитивные дикари. Тетраксы сами это подозревают. И это их беспокоит: тяжело вдруг оказаться в соседях с суперцивилизацией. Они самозабвенно называют всех нас варварами, и нетрудно представить, какой для них будет удар, если их самих возьмут да и сунут в ту же категорию. Они из кожи лезут вон, чтобы выяснить, что такое Асгард в действительности, но не уверен, что ответ им понравится.

— И пахать на новых хозяев, как пашем мы на тетраксов, им тоже не хочется? Господи, как же я ненавидел работать на них, но вынужден признать, что кое-чему в охранных системах они меня научили. Если б меня не загребли на эту чертову войну, я был бы здесь уже большим боссом. На Асгарде я выучился некоторым тонким вещам. Пусть эти ублюдки имеют обезьяньи рожи, но когда им выгодно, они всегда готовы поделиться знаниями. Может быть, они открыли доступ на Асгард только для того, чтобы вместо них в нем ковырялись такие дураки, как мы с тобой?

— И это тоже, — сказал я. — Сумей они удержать Асгард в секрете, они так бы и сделали. Но они были не одни, кто о нем знал, когда там появились их первые базы. Чтобы скрыть свои истинные намерения, им гораздо выгоднее всячески поощрять мультирасовые научные изыскания. Они просто помешаны на идее мирного и гармоничного галактического сообщества. И по их мнению, это наилучший путь заставить нас убедиться, что жить хочется каждому. А что касается биотехнологий, которые они продали саламандрам, то я не думаю, что здесь присутствовала одна лишь корысть; это была также и попытка изменить ход войны в сторону затухания. Огневой мощи они боятся, потому что с ее помощью можно разом уничтожать целые планеты. Им гораздо более по душе генетические адские машинки и тонкие биотехнологии, потому что такое оружие не вызывает экологических катастроф.

Но беседу я поддерживал без всякого удовольствия. Слишком много времени провел я на Асгарде в размышлениях над самыми фантастическими вариантами возможного прошлого этого артефакта и ломая голову над прочими загадками сложившегося в галактике статуса-кво. Доводилось мне обсуждать эти вопросы и с гораздо более умными, чем Джон Финн, собеседниками, и, во имя того, во что я еще верил, мне вовсе не хотелось разжевывать очевидные вещи его сырому, неподготовленному интеллекту.

— Что ты знаешь об этих бактериях и вирусах с колец Урана? — спросил я его, решив, что раз уж нам надо о чем-то говорить, то лучше говорить о том, что интересует меня. — Там ведь не больше тридцати градусов Кельвина в верхних слоях атмосферы.

— Где-то около того, — , подтвердил он. — На самом верху до ста двенадцати Кельвина.

— Но ничто живое не может существовать при такой температуре!

— Не может, — лаконично согласился он. — Эти твари — в глубокой заморозке. Как в холодильнике. Но когда мы их оттаяли, они стали как новенькие. По крайней мере часть из них.

— А сколько они пробыли в заморозке? И откуда, черт возьми, они могли там взяться?

— Вот это здешние ребята и пытаются выяснить. Сам знаешь — Асгард не единственная загадка Вселенной. Чтобы найти что-то странное, вовсе не обязательно забираться на самый край галактики. Великих загадок до хрена у тебя под ногами. Знаешь, здесь даже тетраксы побывали. Несколько лет назад, когда война была еще в самом разгаре, на Весельчак прилетал тетронский биолог. Потом он отправился к голове кометы.

— Только не говори мне, что в кометной пыли полно микроорганизмов, саркастически произнес я.

— Ну, не то чтобы полно, — сказал он, — но чуть-чуть имеется. А здесь, говорят, их общая биомасса превышает биомассу Земли. Рехнуться можно, да?

Я в замешательстве покачал головой. Сама мысль о том, что на Уране живых организмов, пусть даже в замороженном виде, по массе больше, чем на Земле, как-то не укладывалась в голове.

— Тогда где были эти микроорганизмы до заморозки? — снова задал я вопрос.

Могу поклясться. Финн надо мной потешался.

— Прямо здесь, — ответил он, снисходительно посмотрев на меня как на глупого школьника. — По крайней мере это вполне приемлемая идея.

Я все еще никак не мог прийти в себя и потому просто выжидательно посмотрел на него.

— Здесь не всегда был такой холод, — произнес он. — Только с тех пор, как Солнце вошло в стабильную фазу. Несколько миллиардов лет назад, когда Солнечная система еще только формировалась. Солнце было сверхгорячим. На таком удалении здесь имелись прекрасные триста Кельвина. Тепло, сыро, и полно углерода с азотом. Для людей не очень подходяще, но для микробов — самое оно.

— Господи Иисусе! — воскликнул я под впечатлением услышанного, даже не обратив внимания на то, что мое изумление приносило Финну огромную радость. Так, значит, жизнь здесь была еще тогда, когда Земля не остыла? С ДНК и со всем остальным?

— Разумеется, — насмешливо произнес он. — А откуда, ты думал, взялась жизнь на Земле?

Когда я был еще маленький, кто-то рассказывал мне сказочку про молекулы жизни, развивавшиеся в горячем органическом бульоне. В ней говорилось, что из этого бульона состояли океаны древней Земли. Очевидно, в свете новейших открытий историю эту несколько подновили. Чтобы отодвинуть ее еще глубже в прошлое, большого воображения не требовалось. Откуда, скажем, взялась первая бактерия в горячем органическом бульоне, омывающем молодой Уран?

Скорее всего — еще откуда-нибудь.

Меня это не удивило бы. Как напомнил мне несколькими минутами ранее Финн, факт практически одинакового биохимического строения гуманоидов галактики веский аргумент в пользу их происхождения от общего предка. Я уже знал, причем это несильно меня беспокоило, что случилось это несколько миллиардов лет назад. Асгард был в заморозке, очевидно, очень долго. Изучая экологическую среду, бесконтрольно просуществовавшую в одном из глубинных слоев, я рискнул предположить, что Асгарду по меньшей мере несколько миллионов лет. Теперь эта догадка казалась не такой уж дикой. Возможно, потрудись я еще упорнее, то смог бы довести возраст Ас-гарда и до нескольких миллиардов лет. Тогда я подумал, а не могли ли молекулы ДНК распространиться по нашему рукаву спирали от Асгарда?

И я над этим задумался. В конце концов, ничего другого мне просто не оставалось.

На протяжение всех четырех часов я ждал, что сейчас невесть откуда на нас свалится какой-нибудь мелкий, но очень скверный сюрприз. Я представлял, как из потайных проходов выскакивают герои военно-космических сил, на ходу стреляя из огнеметов. В конце концов для Аюб Хана потеря результатов многолетнего труда была, вероятно, куда страшнее, чем бегство двух дезертиров военно-космических сил, но для рядового Блэкледжа и ему подобных все эти чертовы микроорганизмы с Урана наверняка гроша ломаного не стоили. А насколько мне известен характер военных, то им, грубо говоря, плевать, что там у местной интеллигенции стоит на первом месте, а что на втором.

Но не произошло ровным счетом ничего.

Мне бы сообразить, что это-то и есть самое подозрительное, но тогда подобная мысль как-то не пришла в голову.

Когда четыре часа наконец истекли, телефон вновь затренькал, и нам сообщили, что корабль сейчас пришвартуют к доку. Тут уж Финн начал не просто командовать — повелевать, словно право это лежало у него в кармане, скрепленное высшей инстанцией. Он потребовал, чтобы команда грузового корабля выходила из рукава без оружия и без костюмов. Аюб Хана он предупредил, что палец его лежит на кнопке открытия драгоценных баков и что при малейшем неверном движении он выпустит всех сидящих в них тварей. Пока корабль приближался и подсоединялся к рукаву, он неотрывно следил за приборами шлюзовой камеры. Все выглядело абсолютно безупречно.

Мы с Финном терпеливо ждали, держа плевуны наготове.

Теперь Финн был настолько уверен в успехе, что расстегнул шлем, дабы иметь возможность говорить. Очевидно, он полагал, что успеет его задраить одной рукой, в то время как другой будет выпускать микробов из бака. Костюм я надел, но шлем, как и он, оставил открытым. Плясать от радости мне вовсе не хотелось, но и тревожиться было особенно не о чем. Финн приказал мне занять позицию возле люка, чтобы оказаться за спиной у вылезающего, кто бы он ни был. Мне не нравилось, что он мною командует, но тем не менее я последовал его инструкциям.

Кто появится из люка, мы в точности не знали, поскольку не знали, кто пилотирует грузовоз с моим кораблем в трюме. И увидеть на этом человеке форму военно-космических сил тоже не было для нас полной неожиданностью, поэтому я не слишком удивился, что когда люк открылся, то на вылезшем был плотный черный китель с галуном.

Удивление мое наступило, когда человек оказался женщиной. Голова ее была увенчана копной чудеснейших серебристо-белых волос, и, хотя она стояла ко мне спиной, ужаснейшее подозрение начало закрадываться мне в душу еще до того, как она успела произнести хоть слово.

Пистолета при ней не было. Руки она держала вдоль бедер, приняв стойку, выражавшую якобы полную беспечность. Я зрительно мог себе представить, как на лице ее отразилось полное презрение при взгляде на Джона Финна.

— Опусти пушку, — сказала она, — и отойди от бака. Только попробуй открыть клапан, и я лично позабочусь, чтобы каждое мгновение до самого конца твоей вшивой жизни прошло очень плохо. Это касается и тебя, Руссо, если ты будешь настолько глуп, что попытаешься напасть на меня сзади.

Тут до меня дошло, что корабль, столь гладко пришвартовавшийся, если судить по приборам, был вовсе не грузовоз. Это была "Леопардовая Акула". Выходит, Аюб Хан просто попросил нас подождать, пока не прибудет подкрепление.

И мы подождали.

— Да, тесен мир, — брякнул я, изобразив удручающе хилую потугу на шутку. Мистер Финн, рад представить тебе капитана военно-космических сил Сюзарму Лир.

— Ублюдок! — только и ответил тот. Я великодушно отнес этот возглас на счет Аюб Хана. Рука его потянулась к клапану. Еще секунда — и шлюзовая камера наполнилась бы микробами с Урана. Шлем он застегивать не стал.

Ничего другого мне не оставалось.

Я выстрелил ему прямо в лицо. Должно быть, слизи ему набило полон рот, потому что обмяк он уже через секунду. Бак остался цел и невредим. Пока сознание отключалось, удивление на его лице постепенно уступило место дикой ненависти. Последняя явно предназначалась мне.

Сюзарма Лир повернулась и взяла у меня из рук пистолет.

— Вот это мне в тебе нравится, Руссо, — сказала она. — Когда карты сданы, ты всегда вовремя просекаешь расклад.

Я проследовал за Сюзармой Лир «вниз» по лестнице к коридору, где нас поджидало трое представителей местного гарнизона, возглавляемых лейтенантом Краминым. Мне стало легче, когда я не обнаружил среди них Блэкледжа. Крамин с энтузиазмом отдал честь, расплывшись в широкой улыбке. Улыбка продержалась недолго.

Сюзарма Лир оглядела меня с ног до головы, а затем наградила лейтенанта одним из своих леденящих кровь взглядов.

— Кто ударил этого человека? — спросила она. Крамин опешил.

— Один из моих людей слегка переусердствовал вовремя ареста.

— Вам ведь сказали только задержать его, — вкрадчиво произнесла она. — Вам особо подчеркнули, чтобы этому человеку не причинили никакого вреда. Это была для меня новость. Она меня озадачила, но слышать тем не менее было приятно.

Затем она перевела свой взгляд горгоны Медузы на меня:

— Какого черта ты влез в это дерьмо, Руссо?

— Пытался бежать, — сказал я ей, изо всех сил пытаясь не спасовать под ее взглядом. — И у нас бы все получилось, если бы какой-то мерзавец не украл мой звездолет.

— Лейтенант Крамин, — произнесла она тем же зловеше-вкрадчивым голосом. Что произошло с кораблем Руссо?

— Мы наложили на него арест и перетащили в трюм грузовоза, — ответил Крамин, теперь уже явно неуверенный, что его инициатива будет одобрена. Сейчас он на пути к Оберону. Майор Кар Пинг хотел… э-э-э… обследовать его.

— А вам известно, лейтенант Крамин, какое наказание предусмотрено за грабеж?

— Какой тут грабеж! Это же дезертир… — Он осекся на полуслове, вспомнив, с кем говорит. Потом добавил:

— Распоряжение майора Кар Пинга… — Он сделал легкое ударение на слове «майор», теперь уже намеренно повесив окончание предложения в воздухе.

Если пахнет жареным, вали все на другого. И как можно скорее.

Из кармана штанов Сюзарма Лир вытащила сложенную тонкую бумажку и вручила ее Крамину.

— Вот ваши приказы, лейтенант. Но сначала — там у вас по шлюзу человек витает, — позаботьтесь. Он случайно и наткнуться на что-нибудь может, а нам ведь этого не нужно, как вы считаете?

Она коротко дернула пальцем в сторону люка, откуда мы пришли. Затем опустила руку мне на плечо и произнесла:

— А о рядовом Руссо я позабочусь сама. Я думал, меня пихнут обратно в ту же импровизированную камеру, но то был неоправданный пессимизм с моей стороны. Вместо этого один из бойцов Крамина проводил нас в каюту для гостей. Она не слишком отличалась от комнаты, где меня держали взаперти, но была попросторнее и имела боковую дверь, выходившую в диванную. На малой планете это был предел комфорта, и капитан Сюзарма Лир явно считалась здесь почетным гостем. Она огляделась и приказала солдату подготовить запасную комнату.

— Устроим маленький обед, — сказала она мне. — Сейчас здесь, наверное, время ближе к завтраку, но местные жители с радостью перейдут на корабельный распорядок. Такого развлечения они уже несколько лет не видели. Будет Аюб Хан без свиты и дипломат по имени Валдавия. Еще тетронский биолог Нисрин-673. Ты ведь знаешь этикет и сумеешь вести себя прилично?

К этому времени я начал понимать, что все здесь далеко не так просто, как кажется. Не каждый день дезертира приглашают за великосветский стол.

— Что такое, черт возьми? — спросил я. — Вы подкладываете мне свинью, объявляя меня дезертиром, а потом приглашаете на званый обед. Вы поднимаете по тревоге всю пограничную охрану, чтобы меня арестовать, а теперь встречаете, как доброго старого друга. Почему?

— Говоря технически, — произнесла она с деланной усталостью, — ты и есть дезертир.

С этими словами она вернулась в каюту и присела на кушетку. Мне она сесть не предложила, поэтому я остался стоять.

— У меня есть только полномочия призвать тебя в армию, но демобилизовать нет. Технически. Однако, что бы ты там ни думал, военно-космические силы благоразумно щепетильны в вопросах чести, и если бы не сложившиеся обстоятельства, то твой дембель был бы в силе до сих пор. Мне очень жаль, что тебя пришлось отлавливать, подняв по тревоге всю армию, но это была не моя идея. Я бы подождала твой корабль и вежливо попросила о сотрудничестве. Но мое начальство не слишком-то верило, что ты добровольно на это пойдешь, а за последние несколько лет оно попросту разучилось говорить по-человечески. Они только знают, чего хотят, и отдают приказ. Ты был нужен, поэтому они решили забросить сеть и вытащить тебя из пруда быстро и без церемоний, воспользовавшись первым же пришедшим в голову предлогом. Под словом «они» я имею в виду командование военно-космических сил и политических боссов Земли. Ты стал очень важным человеком, Руссо.

Она вытащила из брючного кармана очередную кипу бумаг и разложила их на кушетке. Одну отложила в сторону для себя, три протянула мне.

— Приказ первый снимает все выдвинутые против тебя обвинения, — сказала она. — Теперь твой послужной список в армии чист. Второй подтверждает возобновление контракта и поручает тебе выполнение спецзадания. Третий — о присвоении звания.

Отложив на потом первые два, я взялся за самый интересный. Пробежал его один раз, потом другой, уже медленнее. В то, что видели мои глаза, невозможно было поверить.

— Это что, розыгрыш? — Единственные слова, которые у меня нашлись. Глупый вопрос. Она органически не умела шутить и в ответ лишь отрицательно покачала головой.

— Если то, что я прочитал, — правда, значит, я теперь капитан военно-космических сил?

— Начиная с этого момента, — подтвердила она. — Это самое быстрое продвижение в звании за всю историю наших войск. Быстрее, чем при любых боевых действиях. Когда я заключала с тобой контракт, ты был просто слюнтяй, оказавшийся в ненужном месте в ненужное время. А теперь ты специалист, и военно-космические силы будут о тебе заботиться, как сочтут нужным.

Выяснить, какого профиля я специалист, время у меня еще будет. Сейчас ситуация диктовала более насущные вопросы.

— А ведь это означает, что мы теперь равны по чину, — с легкой усмешкой произнес я.

Она вновь мотнула головой и помахала своей бумажкой.

— С настоящего момента я — полковник. Сейчас с корабля нам принесут новую форму, чтобы на обеде мы выглядели как положено.

Я лишь беспомощно кивнул головой.

— Мы нужны нашей матери Земле, — произнесла она. — И похоже, очень сильно. Мне сказали, что от нас, возможно, зависит политическое будущее всей человеческой расы. Даже с учетом того, что военные любят все преувеличивать, это говорит о том, что сейчас политические боссы готовы плясать перед нами на задних лапах. Мы больше не пешки, капитан Руссо, — из нас делают фигуры.

Даю слово, она вовсе не впала в чинодральский раж. Дефекты личности "а-ля Джон Финн" были ей несвойственны, хотя своих собственных у нее был прекрасный букет. Мне новее не хотелось стоять и повторять как попугай одно и то же "почему?", поэтому я предоставил ей самой поделиться всеми новостями. Она очевидно, с одобрением восприняла этот кажущийся признак дисциплины, потому что перешла сразу к главному:

— Через несколько дней после твоего отлета с Асгарда город Небесная Переправа был захвачен. Битва, да-да — именно битва, продолжалась несколько дней, но у тетронских миротворцев не оказалось достаточно снаряжения, чтобы справиться с массированным вторжением вражеских войск. Саму Пере праву уничтожил и. Спутник-порт серьезно повредили, и теперь он перешел на падающую орбиту. Все, что могло летать, было поднято в воздух с уцелевшими жителями, и этот маленький, переполненный людьми флот рассеялся в пространстве быстро, как только мог. Тетраксы запросили помощи: им нужен каждый, кто имеет хоть какой-то опыт путешествий по нижним уровням. Но больше всех им нужен именно ты. Земля хочет быть уверена, что они тебя получат. Из-за войны наши отношения с тетраксами сильно пошатнулись, а правительство Объединенных Наций просто в паранойе от того, что наш моральный кредит в галактическом сообществе упал практически до нуля. Вероятно, мы для них ключ, который позволит им пролезть на престижные ступеньки галактической табели о рангах. Поговаривали также, что ООН пошлет военно-космические силы отвоевывать обратно поверхность Асгарда. Да и где еще в галактике сыщешь опытных солдат, оснащенных таким количеством тяжелой бронетехники?

— Да, не любят они делать грязную работу своими руками, — пробормотал я, вспоминая нелицеприятные замечания Финна о тетраксах. — Но я никак не могу себе их представить в роли партнеров в такой сделке. Они слишком большие гордецы, чтобы принимать помощь от грязных варваров. Да и как, черт возьми, их вообще удалось захватить врасплох? Тетраксы знают, где в галактике какая муха пролетела. И чтобы кто-то провел у них под носом целый флот для захвата Асгарда… — Меня осенило раньше, чем я успел свалять дурака, ожидая услышать ответ из чужих уст. — На них напали изнутри! Мы радовались, что наконец прокололи шарик, а попали в гнездо шершней. Господи Иисусе!

— Ходят слухи, — осторожно сказала она, — кое-кто из тетраксов полагает, что ответственность за это лежит на нас. На тебе и на мне. Они считают нашу маленькую экспедицию в нижние слои легкомысленно опрометчивой, ибо в результате мы создали у людей, с которыми вошли в контакт, неприятное впечатление обо всей галактике в целом.

Зловещее начало. Я поспешил сказать самому себе, что то была не моя ошибка. То есть абсолютно не моя. Возможно, Сюзармы Лир, но только не моя.

— Сколько людей убито? — спросил я слегка осипшим от сухости в горле голосом.

— Никто не знает, — сказала она. — С захватчиками нет никакой связи. Мы можем только предположить, что политическую и производственную базу города они взяли без особого труда и большого кровопролития — кому там сопротивляться? и что тетраксы приказали своим людям сдаться, как только увидели, у кого преимущество. Когда мы вернемся на Асгард, тетраксы первым делом сообщат нам последние новости. "Леопардовая Акула" — самый быстрый из всех имеющихся кораблей.

— Но вы-то ведь понимаете, что это действительно могла быть наша ошибка, уныло произнес я.

— Понимаю, — спокойно ответила она. Теперь она была вовсе не такой надменной и безжалостной, какой я ее помнил.

— И вы уверены, что тетраксы хотят нас просто завербовать? Возможно, они просто хотят связать нам руки.

— А сам-то ты как думаешь? — отпарировала она. Я думал, что тетраксы очень и очень обеспокоены. Насколько я их знал, затевать войну против Асгарда — это последнее, чего бы они хотели. И вовсе не потому, что цивилизованные расы так не поступают, но потому, что они боятся проиграть. Если за вторжением стоят строители Асгарда, тогда у тетраксов есть все основания полагать, что они столкнулись с расой, обладающей куда более продвинутой, чем у них, технологией. И даже если это не строители (ведь те, к кому ушел Мирлин, строителями не являлись, если только он не наврал), все равно в своем развитии далеко обогнали любую другую цивилизацию галактики. Я понимал, что контрнаступление тетраксы собираются вести чрезвычайно осторожно и что им позарез нужен человек с моим опытом работы в подземельях.

Сюзарме же я сказал:

— Думаю, они хотят забросить нас обратно на Асгард. Наверняка им нужны разведчики, вот они и собирают всех, кто знает дорогу вниз. Возможно, они выбросят нас где-нибудь на поверхности, подальше от города, чтобы подобраться к нему под землей по второму или третьему уровню. А там наша задача будет набрать как можно больше сведений — кто, что, где и зачем.

— Точно так же решило мое начальство, — сказала она. — Они считают, что нам повезло с этой работой. Полагаю, немного найдется людей с твоим опытом, кто оказался вне Асгарда в момент нападения. К счастью, ты вовремя оттуда смотался.

Определение "к счастью" здесь было, пожалуй, не совсем уместно. Да, улететь я оттуда улетел, но оторваться — не получилось.

— Не нравится мне все это, — произнес я.

— Об этом они тоже догадывались, — подметила она. — Именно поэтому был отдан приказ арестовать тебя при первой же посадке. Всем известно — ты теперь богат, следовательно, предложение тебе надо делать так, чтобы ты не смог отказаться.

У нее хватило такта не злорадствовать по этому поводу. Официальных извинений от имени военно-космических сил она явно приносить не собиралась, но не менее очевидно было и то, что ей не нравятся методы руководства. А может, все это просто дипломатический маневр — "Извини, Руссо, тебя подставили большие боссы, а я твой друг!" — хотя и тон, и манера ее поведения говорили за то, что она не кривит душой.

— А если я скажу "нет"? — решил я поторговаться.

— Разве ты не знаешь, какое наказание ждет дезертира, при том, что состояние повышенной боеготовности до сих пор не снято?

Ничего, кроме расстрела, мне в голову не пришло. Пригладив твердой рукой свои жесткие белокурые волосы, она с этим предположением согласилась.

— Мы оба здесь повязаны, — произнесла она.

Более впечатлительный, чем я, человек после такой атаки наверняка бы пал. Некоторые мужчины вообще предпочитают жить под началом женщины. И даже многие мужчины, к предыдущей категории не относящиеся, были бы рады находиться рядом с такой привлекательной женщиной, как Сюзарма Лир. Что касается меня, то я слишком много времени провел в одиночестве, чтобы попадаться на такие крючки. Я размышлял.

— В этом случае, как только я выберусь из этой передряги сам, то подумаю, как вытащить из нее вас.

Давать пустые обещания я умел не хуже других.

Глава 7

Вот так оно и было.

Судьба возжелала вернуть меня обратно на Асгард и готова была употребить для этого любые средства. Вскоре после нашего небольшого формального совещания мы спешно поднялись на борт "Леопардовой Акулы", и «Акула» нырнула в кратчайший шнековый канал, который только сумела пробить, чтобы через сорок дней вынырнуть в пределах системы Асгарда.

Я всегда считал космические полеты одним из самых скучных времяпрепровождении, изобретенных человечеством. Пилоту звездолета не нужно делать вообще ничего, только давать необходимые команды машинам, искусственный интеллект которых сам во всем разберется и обо всем позаботится. Но служба в военно-космических силах — это принципиально иной образ жизни, когда обучение искусству звездного воина для скуки просто не оставляет времени.

Мне пришлось научиться пользоваться десятками типов воинского снаряжения, включая оружие всех форм и размеров. Я овладел техникой боя, стратегией выживания и защитой от всех видов опасностей, включая такие, которые даже представить не могло мое отнюдь не бедное воображение.

Последние часы каждого дня я рассказывал бойцам все, что знал об уровнях, обучал их навыкам обращения с термоскафандром и прочим оборудованием, которым старатели работали вручную. Определенное сходство между снаряжением военно-космических сил и тем, что тетраксы вместе с другими расами изобрели для работы в верхних уровнях, разумеется, существовало. Но именно этот тип снаряжения, которым нам предстояло воспользоваться, во время войны ни разу не применялся ни в одном бою с саламандрами.

Непременное условие — все тренировки обязательно должны были проводиться при нормальной гравитации, поэтому «Акулу» пришлось еще и раскрутить. Семь последних месяцев, за исключением коротких передышек, я провел почти в невесомости, и теперь к концу каждого дня, прожитого на космическом крейсере, у меня от боли ныло буквально все.

Бойцы отряда военно-космических сил, к которому ныне я был приписан, корабельной службы не несли и во время полета "Леопардовой Акулы" были просто пассажирами. Звание звездного капитана не имело ничего общего со званием капитана звездолета, стоявшего чином гораздо выше. "Леопардовой Акулой" командовал капитан Хазерья — старый седовласый вояка с едким характером. В его обязанности входило решать все «флотоводческие» задачи, встававшие перед войсками. Когда корабль находился в шнековом канале, вся высшая власть и ответственность лежали на нем. В обязанности тридцати человек его команды входила защита корабля и доставка его в точку назначения всеми средствами.

"Армейское" подразделение во время полета никакими властными функциями не обладало: наша работа — вне корабля, когда мы начнем свою миссию. Выше Сюзармы Лир по званию на корабле не было никого; мой старый знакомец лейтенант Крусеро, теперь уже звездный капитан, по-прежнему был ее правой рукой. Далее шли три младших офицера, полдюжины сержантов и всего пятьдесят рядовых, что в сумме составляло менее половины количества пассажиров, которое могла принять на борт "Леопардовая Акула". Задача отвоевать обратно весь Асгард перед нами не ставилась; наше подразделение было специального назначения. Но даже при таких условиях обучение бойцов давалось очень тяжело, и чем больше я их тренировал и чем больше ныли мои мышцы, тем меньше становилось мое желание брать этих людей с собой в нижние уровни.

Было и несколько мелких, но приятых моментов. Во-первых, лейтенанта Крамина и его бравых ребят сдернули с синекуры по охране Весельчака и приписали к десанту "Леопардовой Акулы". А это означало, что теперь я мог ими командовать. И рядовым Блэкледжем, в частности. Увы, настоящей работы на борту звездолета не было, а если таковая и появлялась, то с ней успешно справлялся экипаж. Но мне все же удалось придумать несколько мелких поручений, чтобы Крамину с Блэкледжем служба медом не казалась. Сам факт моего производства в офицеры заставлял их скрипеть зубами ничуть не меньше, чем любое мое распоряжение. От спокойной жизни на Весельчаке они заплыли жирком, и, когда я вспоминал, что сумел внести свою лепту в переживаемые ими растяжения и ломоту суставов, моя собственная боль уже не казалась такой тягостной.

Джона Финна тоже вернули в строй, причем от дисбата его спас факт пребывания на Асгарде и некоторый опыт работы в подземельях. С ним мои отношения складывались совершенно по-другому. Если Крамин с Блэкледжем просто не любили меня, то Джон Финн люто ненавидел. И его, похоже, ничуть не радовало, что дело обошлось без дисциплинарного батальона. И достижение заветной цели — на халяву слетать на Асгард — тоже вовсе не воодушевляло. Он чувствовал себя преданным и несправедливо обиженным со всех сторон, при этом твердо убедив себя, что во всем виноват исключительно я. С моей стороны не было абсолютно никаких попыток как-то попенять ему или в чем-либо ущемить. Честно говоря, мне было наплевать, но у него при одном моем виде начинало от бешенства клокотать в груди. Тут уж я сразу зарекся: на Асгард и ногой не ступать в компании Джона Финна. Слишком легко происходят несчастные случаи в подземельях.

Во взаимоотношениях с остальными людьми проблем у меня не было. Мой старый приятель, рядовой Серн — теперь уже сержант, — воспринял мое появление самым дружеским образом. И Крусеро ничуть не огорчало, что теперь мы были одного с ним звания, поэтому мы беспрепятственно общались на равных. Полковник предусмотрительно держала всех нас на расстоянии (она тщательно отыгрывала вошедшее в поговорку командирское одиночество), но никакого давления не оказывала. Отдавая приказы, она вовсе не стремилась, чтобы они ложились как пудовые гири. Но таких бесед, какие иногда вела со мной на Асгарде, больше себе не позволяла, словно между нами пробежала кошка. Весьма приятная перемена.

Пассажиров из штатских мне доводилось видеть крайне редко. Дипломат Валдавия был худощав, мрачен, имел среднеевропейский акцент и утонченные манеры. Насколько я понимал, эту работенку он зацепил, оказавшись в ненужное время в ненужном месте, но, возможно, я его просто недооценивал. Куда больше меня интересовал тетронский биолог, Нисрин-673, но тот все время сидел запершись у себя в каюте.

Пока "Леопардовая Акула" буравила пространство по шнековому каналу, у нас не было связи ни с Землей, ни с тетраксами. Когда мы были еще в обычном космосе, приемная станция передала нам все последние данные, полученные по гиперимульсу, но ничего нового они не прибавили. Так что составление плана дальнейших действий откладывалось до тех пор, пока мы не прибудем в систему Ас-гарда и не переговорим с тетраксами на месте. Единственное, что оставалось, — это готовить все необходимое для успешного проведения операции. Но разговоры о том, какое задание нас ожидает и удастся ли нам выйти из него живыми, естественно, не прекращались.

Большого оптимизма по поводу перспективы стать удачливым разведчиком я не испытывал, но и официального подтверждения, что тетраксы хотят заслать нас в тыл неприятеля, мы тоже не получали. За годы блужданий по второму и третьему уровням у меня сложилось убеждение, что исчезнувшие обитатели Асгарда были сильно похожи на остальных представителей галактической цивилизации; отличительную черту составлял лишь стиль, в котором исполнена их техника, но не ее возможности. Однако, когда я, погрузившись в шахту, попал в сердце этой планеты, оказалось, что мои предположения ошибочны. Там, в глубине, обитали куда более развитые разумные существа, и наша техника выглядела просто жалко. Но если эти расы повылазили теперь из своей скорлупки с враждебными намерениями, то все галактическое сообщество может рассыпаться как карточный домик. И вряд ли тут сумеет что-то изменить горстка спецагентов с Земли. Основываясь на скудных сведениях, имевшихся об этих суперученых, я полагал, что они должны быть миролюбивыми существами, но раз уж они предприняли вторжение, значит, это впечатление ложное. И чем больше я обсусоливал мысль, что они обвели меня вокруг пальца, тем более страшные мысли по поводу дальнейших событий роились в моем мозгу.

Своим же собственным воспоминаниям о том, что происходило в глубинах Асгарда, я тоже не очень-то доверял. В конце концов, Сюзарма Лир точно помнила, что убила того типа, с которым я потом вел просветительскую беседу. И если ее память хранила иллюзию, сфабрикованную только для того, чтобы ее успокоить, то же самое могло быть и со мной.

Разумеется, Сюзарме Лир я даже заикнуться не мог о моих сомнениях, потому что тут же вскрылось бы, что все это время я знал — Мирлин жив, а так это на самом деле или нет, вопрос второй. Но и отделаться от размышлений, а не Мирлин ли предпринял это нападение на Небесную Переправу, да еще во главе целой армии таких же, как он, супервоинов, я тоже не мог. Весьма возможно, что его использовали так же, как меня, — в качестве наемника.

Но если так, то мне чертовски не улыбалась перспектива мериться с ним силой. Саламандры сделали его большим и сильным, а полубоги Асгарда могли сделать еще сильнее. От одной, мысли, что, спустившись на поверхность, мы встретимся с армией подобных великанов, вооруженных достижениями супернауки, в жилах стыла кровь.

Угрызения совести, что я не поделился откровенно своими опасениями с Сюзармой Лир, меня не мучили.

Кто-то рождается интересным человеком, кто-то делает себя интересным, а на кого-то этот интерес сваливается как снег на голову. Но и с этим можно бороться, если приложить усилия.

Глава 8

Мне страшно хотелось поговорить с тетронским биологом Нисрином-673, но сделать это было сложно — частично из-за моей занятости, частично потому, что он сидел безвылазно у себя в каюте, а еще потому, что Валдавия хотел, чтобы все контакты с тетронцем осуществлялись исключительно при его посредстве.

Однако в конце концов мне удалось достаточно долго пообщаться с Нисрином, и в конце концов тот пригласил меня к себе в каюту. Ему, похоже, не меньше моего хотелось встретиться, и, насколько я догадывался, он и сам давно предложил бы поговорить, если б не был, как Валдавия, связан условностями протокола.

Честь задавать вопросы первым я предоставил ему, чтобы он мог понять, что такое Асгард. Сам он никогда там не бывал и все сведения черпал лишь из давно устаревших банков данных.

Для начала я вкратце рассказал ему о своих приключениях и только после этого перешел к вызванным ими последствиям.

— У людей, утверждавших, что внизу лежит не более дюжины уровней, было для этого достаточно оснований, — заметил я, — потому что образчики технологии, найденные на верхних уровнях, свидетельствовали о том, что на большее обитатели Асгарда просто не были способны. Романтикам же, полагавшим, что Асгард — артефакт от поверхности до самого центра, приходилось наделять его строителей технологической мощью, равной которой даже близко нет во всем галактическом сообществе. Но мы до сих пор не можем сказать, есть ли внутри под всеми оболочками обычная планета-ядро. Даже если таковая имеется, то надстройка над ней представляет собой произведение инженерного искусства, о котором нам с вами можно только мечтать. Только подумайте, сколько потребовалось времени, чтобы собрать такую махину!

— Да, это выглядит действительно замечательным достижением, — высказался он в типично тетронской манере.

— А теперь есть основания полагать, — продолжил я, — что он гораздо древнее, чем считали многие исследователи. И это может пролить интересный свет на источник происхождения галактических рас. Насколько мне известно, ваши ученые тоже занимаются этой проблемой, не так ли?

— Было бы преждевременно делать какие-либо заключения, — произнес он.

Но я не собирался просто так с него слезать. Свою точку зрения я ему высказал. Теперь мне хотелось бы услышать его.

— На Весельчаке мне рассказали, что в пограничных областях Солнечной системы Земли обнаружена ДНК-форма жизни: микроорганизмы, подвергшиеся заморозке миллиарды лет назад, — заявил я, пытаясь как можно больше расширить тему разговора, но стараясь не показаться назойливым. — У вас, у тетраксов, была возможность обследовать тысячи несущих жизнь солнечных систем. Сколько из них аналогичны в этом смысле нашей?

— Почти все, — просто произнес он. — Один-два аномальных случая известны, но наиболее интенсивные исследования мы вели как раз в системах солнечного типа, с похожей планетной организацией.

— А ведь из этого следует, что ни в одной из них жизнь не возникла сама по себе, источник происхождения ДНК нам по-прежнему неизвестен.

— Для теории происхождения жизни у нас действительно мало данных, подтвердил тетронец.

— Мои предки всегда считали, что жизнь возникла на Земле, — осторожно закинул я удочку, чтобы вытянуть из него побольше информации. — Даже когда мы вышли в космос и встретились с другими гуманоидными расами, то продолжали цепляться за эту идею и для ее поддержки придумали теорию эволюционной конвергенции.

— Наши ученые так никогда не считали, — сообщил он мне со слегка высокомерной интонацией превосходства, которую так обожают тетраксы. Лучший способ заставить их разговориться — сыграть на этой слабости.

— И как же они пришли к такому выводу? — поинтересовался я, изобразив приличествующее случаю почтение.

— Это вопрос элементарной математики вероятностей. Базовый химический аппарат жизни — очень сложная вещь. В него входит не просто ДНК сама по себе, но и все относящиеся к ней энзимы, а также разнообразные типы РНК, участвующие в процессе передачи генетического кода. Вероятность самопроизвольного возникновения подобного комплекса в результате случайного соединения молекул высчитать было довольно просто. Когда мы сопоставили полученную величину с размерами нашей планеты и временам ее существования, стало совершенно очевидно, что вероятность возникновения жизни как на нашей планете, так и на любой другой ничтожно мала.

Кроме того, нам стало ясно, что при такой сложности химической основы жизни случайное зарождение эволюции могло произойти только на огромных пространствах и в течение невообразимо продолжительного периода времени. По самым скромным подсчетам, если принять во внимание известные размеры Вселенной, время ее существования и время существования в ней жизни, шансы за возникновение жизни и против — относятся как один к десяти. И в таком случае наша жизнь есть следствие исключительно удачного стечения обстоятельств.

Я не стал просить его раскрывать математический аспект этих замечательных вычислений, но воспринял их с некоторой долей скепсиса. Недостаток вероятностных расчетов всегда состоит в том, что вы запросто можете получить совершенно дурацкий результат, если окажется, что часть действующих факторов вам просто неизвестна. А неизвестных факторов в научных исследованиях может быть десяток на один известный.

— Не объясняет ли это, почему жизненные формы различных миров и галактических рас столь похожи друг на друга? — поинтересовался я.

— Как самодостаточное объяснение — нет, — ответил он. — Наши с вами миры изначально получили одинаковые элементарные биохимические наборы в виде бактерий и вирусоподобных организмов, но естественный отбор мог бы определить существенные различия в их последующем развитии. В действительности же они оказались очень близки, как, например, насекомые Земли и их собратья на Тетре, а это позволяет предположить, что жизненный посев производился на каждом из миров неоднократно. Мы считаем, что свежий генетический материал более или менее постоянно поступает от периферии солнечных систем к их центрам, и только благодаря этому происходит естественный отбор. Но одновременно мы полагаем, что посев более сложных генетических структур происходил в недавнем прошлом галактики, то есть за последний миллиард лет всего раза два или три.

— Следовательно, вы считаете, что генетический комплекс гуманоида был запущен в необитаемые миры некими божественными существами, для которых рукав галактической спирали — своеобразный цветник?

Тетраксы не умеют хмурить лоб, но могу поклясться, он решил, что тут я уже хватил через край и такая интерпретация его аргументов ему явно не импонирует.

— Мы не можем рассматривать генетический комплекс гуманоида изолированно, — произнес он. — В настоящее время наша наиболее разработанная теория предполагает, что последний посев происходил во времена, когда на Земле вымерли динозавры. И такая радикальная ломка в истории эволюции произошла на многих планетах. Но нет оснований полагать, что посев осуществлялся какими-то разумными существами.

— Но ведь, по-вашему, генетический комплекс млекопитающих пришел из открытого космоса, а не развился из ДНК, уже существовавших на Земле и Тетре?

— Да, это так, — подтвердил он. Возникла двухминутная пауза, во время которой он внимательно меня изучал, словно пытаясь оценить, насколько я в состоянии понять то, что он говорит. У меня было ощущение, что он наконец-таки сел на своего любимогоконька.

— Вы хотя бы знаете, что означает термин "молчащая ДНК"? — спросил он.

— Нет, — ответил я, начиная подозревать, что на этом наш разговор может закончиться. Пангалактический пароль — это язык, предназначенный специально для простоты межрасового общения. Для сложных научных диспутов он вовсе не был предназначен, и вскоре мои ограниченные познания в нем подошли к своему пределу.

— Генетический код вашей расы, как и наш несколькими веками раньше, успешно справился с активизацией и развитием хромосомного набора млекопитающего, включая гуманоида, то есть тех генов, которые отвечают за производство прогеина, а значит, заведуют строительством вашего тела.

Он замолчал. Тогда я произнес:

— О'кей, это мне понятно.

— Эти гены оставляют от пяти до десяти процентов ДНК, содержащейся в ваших клетках. Все остальное — "молчащая ДНК".

— То есть вы хотите сказать, — произнес я, желая продемонстрировать свою сообразительность, — что никто не знает, за что отвечают остальные девяносто процентов.

— Примерно так. Одно время наши ученые полагали, что эти гены управляют другими. Вы же понимаете: создать организм — это не химическую фабрику запустить. Яйцеклетка в процессе превращения в самостоятельный организм должна не только производить необходимые протеины, но и организовывать их в определенную структуру. Многие годы наши биологи пытаются выяснить, каким образом яйцеклетка запрограммирована на превращение в организм именно свойственного ей типа. Каждый раз мы приходили к заключению, что разгадка лежит в молчащей ДНК. Но решить проблему мы не смогли. Ваши биологи еще только ступили на тропу разочарований, которая упирается в этот барьер. Мы нашли великое разнообразие практических применений нашим биотехнологическим разработкам" и создали множество полезных вещей, невзирая на неполное понимание механики процесса, мы вынуждены признать, что фундаментальные основы химических процессов биологического воспроизводства для нас до сих пор абсолютная загадка.

Однако, что мы действительно обнаружили, так это то, что молчащая ДНК низших млекопитающих, причем практически всех их видов, включает и гены, которые у высших форм активны.

Мне было трудно понять все сразу, поэтому потребовалось время на осмысление полученной информации. Но вдруг я понял, к чему он клонит.

— Вы хотите сказать, что фактически все гены, составляющие код гуманоида, присутствовали и в коде млекопитающих, когда те впервые заселили Землю или Тетру, и что только последующая эволюция привела к пробуждению отдельных молчащих ДНК?

Он посмотрел на меня с удивлением.

— Именно так, звездный капитан Руссо, — ответил он. — По крайней мере моя личная точка зрения такова, что это вполне возможно, хотя еще и не доказано. По нашему мнению, эволюция млекопитающих — частично запрограммированный процесс. Программа адаптируется в процессе естественного отбора к местным условиям, но эволюция разумных гуманоидных жизнеформ во всех мирах галактического сообщества была неизбежна с момента появления в них носителей генетических кодов млекопитающих. Последующие миллионы лет эволюции можно рассматривать как процесс раскрытия потенциала, изначально заложенного в ДНК-комплексе.

Мне это показалось поразительно смелой идеей. Нис-рин-673 продолжал изучающе на меня смотреть, и я понял, что за этим стояло что-то еще. Теперь, после того, как я произвел на него впечатление своей сообразительностью, можно было ожидать от него следующего шага в аргументации. Молчание длилось около минуты.

— Но ведь это еще не конец! — воскликнул я, изображая возбуждение. Девяносто процентов ДНК человека и тетронца по-прежнему молчат. И мы даже не представляем себе, какие возможности скрыты в наших клетках!

— Действительно, не представляем, — подтвердил он. — Незнаем мы, и какой нужен толчок для их запуска.

Наши ученые, впервые углубившись в биотехнологию, вообразили, что стали хозяевами собственной эволюции. Но такое заключение оказалось, судя по всему, преждевременным.

— Значит, цветник еще не расцвел, — пробормотал я. — Значит, мы, возможно, лишь первые ростки, пробившиеся из весенней почвы; и ни малейшего понятия, кем должны стать… и зачем.

— Должен повторить свое отрицательное отношение к вашему предположению, будто рукав галактики был целенаправленно засеян жизнью, — сказал Нисрин-673. — Ваша теория насчет божественных садовников при всей своей привлекательности не имеет подтверждающих ее фактов. На данный момент превалирует концепция естественной природы распространения генетического материала в космическом пространстве.

— Разумеется, — произнес я. — Жизнь занесла стая летучих свиней, случайно залетевших к нам во время отпуска.

Шутку он не воспринял. На пароле понятие «свинья» отсутствовало как таковое, но даже если б оно и существовало, слишком долго пришлось бы объяснять тетронцу, что выражение "летучая свинья" — лишь гипербола, означающая полную невозможность данного явления.

Человечество выбралось из колыбели Солнечной системы и обнаружило более развитую цивилизацию — тетраксов. В результате мне легко было предположить, что на очереди может стоять еще более развитая. У тетраксов же были серьезные идеологические причины избегать подобных умозаключений. Мы, люди, погрязли в антропоцентризме, предположив, что являемся продуктом специально задуманного творения, а тетраксы, хоть и знали куда больше нашего, тоже не избежали антропоцентрических тенденций, но на свой — тетронский манер.

— Если ответ на этот вопрос и существует, — поспешил я загладить собственную бестактность, — то, на мой взгляд, его можно найти внутри Асгарда. Там, насколько мне известно, сидят исключительно сильные биологи.

— Возможно, вы и правы, — сказал Нисрин-673. — И если эволюция наших с вами рас запрограммирована в молчащих ДНК, очень может быть, что в нижних слоях Асгарда мы сможем воочию увидеть результат их активизации.

Его, как видно, подобная мысль сильно не расстраивала, возможно, потому, что любопытство ученого стояло выше амбиций представителя верховной политической расы галактики. Я мог поспорить, что многие его соплеменники не сумели бы столь же спокойно допустить саму мысль об этом.

Покинув ученого, я начал прокручивать в голове возможные сценарии, по которым Асгард мог бы играть решающую роль в деле превращения галактики в сад. Возможно, именно на нем находился домик садовника. Возможно, он был семенным банком.

А может быть — комбайном для сборки урожая.

Как-то сами собой мысли мои переключились в более мрачное русло возможных грядущих бедствий и страданий.

"Предположим, — говорил я себе, — что галактика — это сад, а где-то в самом сердце Асгарда живут его садовники. Но представим на секунду, что мы являем собой вовсе не тот урожай, на который они рассчитывали. Что, если мы сорняки?! Но даже если нет, то чего можно ожидать, когда нас начнут тестировать: те ли мы существа, которыми нас хотели видеть?

Что могло бы случиться, — спрашивал я себя, — если б на Земле вдруг появился легион неандертальцев, решивших, что настало их время погулять на празднике жизни?" Довольно мрачный вопрос, хотя тогда я еще не представлял, как скоро встанет он передо мной во весь рост и какой ужасный ответ уготовила на него мне судьба.

Глава 9

К тому времени, когда мы добрались до Асгарда, я уже почти привык к нормальной гравитации, а мои мышцы (не без помощи медиков) обрели силу, достаточную для серьезной прогулки по нижним уровням. Все люди были натренированы в обращении с термоскафандром и получили все известные мне данные по географическому положению города Небесная Переправа. Сказать по-честному, какого-то особого энтузиазма идти на это задание я за ними не замечал; просто — очередной опасный поход, что для них было не в новинку. Не нюхали пороху лишь Крамин со своими громилами.

В системе Асгарда мы присоединились к маленькой флотилии интергалактических кораблей, причем не все из них были тетронскими. Они стояли, пришвартовавшись даже не к планетоиду, а к крохотной пристани-времянке — наспех слепленной из подручных материалов миниатюрной станции, не приспособленной для жилья. С момента вторжения прошло уже несколько месяцев, и тетраксам удалось собрать ее по кусочкам, но не восстановить. Из системы Тетры и из ближних систем прибывали корабли поддержки, но, по моим расчетам, тетраксам потребовалось бы не меньше года, чтобы создать мало-мальски пригодную для временного пристанища базу.

Наши встречи и совещания с хозяевами происходили на одном из кораблей. Чтобы протянуть соединительный рукав, приходилось подходить к нему очень близко, да к тому же были мы далеко не одни. Со стороны наше скопище напоминало, пожалуй, взорванную мусорную кучу, застрявшую в лохмотьях паутины.

Первые встречи проходили лишь при участии Валдавии и Нисрина-673, но без представителей военно-космических сил. У меня сложилось неприятное ощущение, что Валдавия играл там роль купчика, выторговывая у тетраксов максимальную цену за наши услуги. Не менее неприятно было и то, что тетраксы, похоже, играли в ту же игру; в основе их социальных отношений всегда лежал детально проработанный контракт, по которому одна сторона приобретает права частичного управления другой стороной, предоставляющей свои услуги. С пангалактического пароля на людской язык соответствующий термин можно перевести как «рабство», но наш страх по этому поводу у тетраксов ничего, кроме смеха, не вызывает. С их точки зрения продажа самого себя полностью или частично — это обычная процедура, параллельно с которой существует система квазифеодальных отношений и обязательств, и вот здесь-то каждый из них несет свои гражданские обязанности (да и военные тоже) в зависимости от потребностей текущего момента. Таким образом, Нисрина-673 ничуть не обидело и не рассердило, что его оторвали от биологических исследований и сделали посредником в общении с ООНовскими бонзами. Интересно, думал я, как бы чувствовал себя доктор Аюб Хан, если б ООН приказала ему забыть про Уран и отправиться на Асгард дипломатом?

Когда торги закончились (а Валдавия тщательно скрывал от нас подробности), то полковник, Крусеро и я отправились вместе с ним на тетронский корабль в конце концов узнать, чего ждут от нас Земля и Тетра. Тетраксы, всегда очень щепетильные в вопросах соблюдения формальностей, встретили нас делегацией также из четырех человек.

Один из них был мне немного знаком. Звали его Ска-рион-74, и служил он офицером иммиграционной службы. Именно с его подачи я вляпался во всю эту историю с Мирлином. Среди тетраксов он явно был самым молодым, и в делегацию его включили наверняка только из-за того, что прежде он встречался со мной.

Остальные трое отрекомендовались как Тульяр-994, Альфеус-871 и Камина-1125. Нисрин-673 не присутствовал. Камина была женщиной, но, если б она специально нас об этом не уведомила, никто бы и не заметил. У всех тетраксов лицо — круглое, а кожа на нем — черная морщинистая и блестит, как отполированная. Кое-какие волосы у них имеются, но темные и очень короткие, одинаковые у всех. Одежда — без отличительных признаков по полу, и они, похоже, совершенно не стремятся вносить в нее какие бы то ни было знаки индивидуального различия. Одного от другого можно отличить только по форме носа и рисунку морщин на лице, но это непросто. Они признают, что как огня боятся индивидуализации, поэтому вместе с именем дают себе номер. Уж не знаю, насколько сродни эти имена нашим христианским именам или фамилиям или какое родство существует между двумя тетраксами с одинаковыми именами, однако мне известно наверняка, что чем больше номер, тем выше социальный статус тетронца. Четырехзначные номера вообще встречаются редко, поэтому немудрено, что Ками-на-1125 оказалась главой делегации.

— Мы высоко чтим и испытываем величайшую благодарность за ваше стремление протянуть нам руку помощи в этот трагический момент, — заверила нас она. Наступили тяжелые времена для всей галактики, и нет в ней планеты, которая не оплакивала бы своих сыновей и дочерей. Проект Асгарда сплотил вокруг себя в едином порыве представителей всех рас, послужив таким образом бесценным символом гармоничных отношений между членами нашего сообщества. Но случилось ужасное.

Пангалактический пароль гладко катился с ее языка, будучи великолепно приспособлен под большой рот тетронца. У человека язык более плоский и широкий, поэтому нюансы всего звукоряда пароля воспроизвести с его помощью невозможно. В результате, когда мы пытаемся говорить на пароле, наше вынужденное произношение отдельных согласных нестандартным образом оборачивается чрезвычайно неуклюжим звучанием всей речи в целом. Увы, другого способа общения в сообществе не предусмотрено. Вряд ли стоит ожидать, что тетраксы когда-нибудь выучат английский.

Вот от того-то официальный ответ Валдавии на приветствие был более краток, чем хотелось дипломату, и срывался с уст отнюдь не медоточивым потоком.

— Мы весьма сожалеем, — продолжила Камина-1125, обращаясь теперь непосредственно к полковнику, — что нам не удалось установить связь с оккупантами Небесной Переправы. И виноват здесь не только языковой барьер; со стороны захватчиков не было ни единой попытки его преодолеть. На наши передачи просто не отвечают. Мы посылали туда невооруженные эмиссаров, и никто не вернулся, хотя сведений, что с кем-то из них обошлись плохо, у нас тоже нет. Под поверхностью до сих пор находятся представители галактических рас, работавшие в куполах Координационно-Исследовательского Центра, которых еще не схватили. Время от времени нам удается связаться с этими группами, хотя мы опасаемся привлечь к ним внимание. Некоторое время после захвата мы поддерживали связь с нашими людьми, оставшимися в городе, но уже давно не получали от них сообщений. С вашего разрешения мы вкратце изложим то, что нам известно о захватчиках.

Валдавия наклонил голову, давая понять, что она может продолжать. Полковник просто подняла белесую бровь. Она, как обычно, не сильно церемонилась. Камина-1125 передала эстафету Тульяру-994.

— Захватчики вышли прямо из-под города, — начал он. — Они появились одновременно предположительно в пяти различных точках, воспользовавшись дверями, на которые мы прежде не обращали внимания. Из этого мы сделали вывод, что перед атакой они какое-то время группировались на третьем и четвертом уровне; возможно также, что они там присутствовали еще до того, как мистер Руссо проник в глубинные слои, и что их атака — это ни в коем случае не ответ на проникновение. Есть одно странное совпадение, в значении которого мы до сих пор не уверены. Взгляните…

Из стоявшего под столом портфеля он достал несколько листов. В основном это были фотографии, сделанные сразу же после боя за Небесную Переправу и переданные, пока не прервалась связь.

Захватчики выглядели как люди.

Из всех звездных рас, составляющих сообщество, лишь с полдюжины настолько похожи на людей, что некоторые их представители могли бы сойти за земного человека. Люди сами по себе очень разные, поэтому, когда инопланетника схожей расы принимают за землянина, то для нас это в порядке вещей, и вряд ли здесь можно говорить о каком-то случайном совпадении. На фотографии захватчики были белокожи, с бледными, несколько одутловатыми лицами и светлыми волосами. Чертами они напоминали голландцев, только с утяжеленными надбровными дугами и эскимосскими приплюснутыми носами. Появись они где-нибудь на улице земного города, вряд ли на них кто-то обратил бы внимание, а на мультирасовом планетоиде их просто встретили бы как старых приятелей.

И тут я понял, что пробудившийся во мне интерес объясняется не только опытом работы в нижних уровнях.

— Люди, некогда населявшие первый, второй и Третий уровни, были гуманоидами, — заметил я. — Мы всегда это знали. Так что нет особых причин удивляться.

— Возможно, — ответил тетронец. — Возможно даже, что это совпадение удастся обернуть нам на пользу. Полковника Лир определенно можно принять за одного из пришельцев, и вас, капитан Руссо, тоже. Это может пригодиться при сборе разведданных. К тому же оккупанты, возможно, пойдут на контакт с расой, столь сильно похожей на них, чем тетраксы, к несчастью, не отличаются.

Очень трудно передать на пангалактическом пароле тонкий смысл, но ему удалось произнести слово "к несчастью" с ироничной двусмысленностью. Подразумевалось, что захватчики — такие же варвары, как мы, и хотя бы поэтому у них гораздо больше общего с нами, чем с цивилизованными и высококультурными тетраксами.

— Нас только за этим сюда пригласили — наладить контакт? — резко спросила Сюзарма Лир на пароле, который н ее произношении звучал грубо даже по земным меркам.

Тут в разговор проворно, но гладко опять вступила Ка-мина-1125.

— Наше общее мнение таково, что вам стоит производить попытку контакта "только при самых благоприятных обстоятельствах Наши дипломаты с помощью представителей нескольких рас, наиболее похожих на захватчиков, предпринимают открытые усилия к установлению диалога. Мистер Валдавия тоже будет нам помогать, о чем его любезно попросили. От вас же мы хотели бы, если вы готовы нам помочь, восстановить связь с тетраксами, оставшимися в городе. Нам крайне необходима информация, собранная ими с момента прекращения радиосвязи, и, может статься, они сыграют роль посредников в общении с захватчиками.

Я изо всех сил пытался проникнуть в смысл, оставшийся между строк, дабы оценить, насколько все это ее действительно волнует. Мне показалось, что за ее словами скрывается действительная обеспокоенность; как я понял, тетраксы боятся, что дело еще не кончилось, что в глубинах Ас-гарда может скрываться достаточно людских и огневых ресурсов, чтобы их обитатели начали воевать и с другими звездными системами. Тетраксы боялись, как бы захватчики вместо переговоров о мире не хлынули с ружьями наперевес в галактику, по примеру того, как они уже наводнили Небесную Переправу.

— Чьих приказов нам слушаться после высадки? — спросила полковник, вновь едва не вызвав обморок у Валдавии своей безапелляционностью. Дипломат кипел от злости, но она плевать на него хотела.

— Операцией будет руководить Тульяр-994, - ответила тетронка. — Он несколько лет прожил на Асгарде и хорошо знает город. Служащие военно-космических сил будут, разумеется, под вашим командованием, но мы вас почтительно просим не предпринимать никаких акций без консультации с Тульяром-994.

Другими словами, что этот парень скажет, то мы и будем делать. Сюзарма Лир спорить не стала.

— Какое снаряжение нам взять с собой? — спросила она. Камина-1125 была достаточно проницательна, чтобы под туманным термином «снаряжение» понять его истинный смысл «оружие».

— Мы не считаем, что обстоятельства диктуют необходимость брать оружие, ответила она. — Наша принципиальная позиция — стремиться установить Дружественные отношения с вторженцами, а ваша миссия — лишь одно из средств для достижения этой цели. Мы не хотим демонстрировать никаких признаков враждебности. Вы же должны стараться действовать скрытно, не привлекая к себе внимания захватчиков и тем более не пытаясь никого из них убить.

Меня слегка удивило, когда Сюзарма Лир, согласно кивнула, не меняя выражения лица. Наверняка Валдавия предупредил ее, что это — твердая позиция тетраксов, и заранее уговорил не протестовать. Она давно бы уже дала знать, что при необходимости будет действовать на свой страх и риск, но теперь она была полковником, а полковникам надо очень осторожно демонстрировать свое неудовольствие. У нее был приказ, и она прекрасно понимала, что в конце концов ей придется довольствоваться тем, что милостиво разрешат тетраксы. Еще одна героическая жертва во славу Земли-матушки.

Слава Богу, я — не полковник. Это значит — меня не спросили, и я остался при своем мнении. Заставить себя выслушать я могу и в следующий раз.

— В этом вопросе у обоих наших рас и у всего галактического сообщества одинаковый интерес, — добавил Аль-феус-871, который присутствовал здесь, только чтобы поддакивать.

— Это наш долг и наша обязанность, — подала голос еще более мелкая сошка мой старый знакомец Скарион-74.

Не зная точно, как перевести сию фразу на понятный язык, я остановился на следующей интерпретации: "Наша жизнь здесь — дешевка, приятель, и выбора у нас нет". Складывалось впечатление, что он прав. Я слегка улыбнулся и ответ, только вряд ли он это понял.

— В идеальном варианте, — произнесла Камина-1125, обращаясь теперь к Валдавии, — нам хотелось бы вывести из города кое-кого из наших людей и установить маршруты последующей скрытной транспортировки туда и обратно. Несомненно, воздушные шлюзы, представляющие собой главные проходы в город, усиленно охраняются, но найти потайные точки входа через нижние уровни, вероятно, будет достаточно просто.

Весь предыдущий треп нужен был лишь для того, чтобы наконец-таки задать основной вопрос.

— Это можно сделать? — спросил меня Валдавия.

В ответ я лишь пожал плечами.

— Город местами выходит в нижние уровни. КИЦ всегда стремился охватить побольше площадей. В подземельях были созданы гигантские поля — фабрики для производства пищи, поэтому у защитников города есть много мест, где можно скрыться. Все шлюзы расположены на поверхности, а сообщение между городскими подвалами и холодными уровнями представляет из себя слаборазвитую и беспорядочную сеть накачанных воздухом пластиковых камер. Некоторые из них имеют скрытые вентили. Прорубаться внутрь напрямую сквозь оболочку нельзя: моментально сработает аварийная система утечки, но если отгородиться сзади своей пластиковой стенкой и накачать воздух, то тогда можно будет войти. Не могут же захватчики расставить охрану везде; скорее всего там действуют патрули. А что слышно от КИЦовцев из других мест — они не пытались это сделать? Все необходимое оборудование у них имеется.

— Мы бы с радостью отдали им такой приказ, если б могли, — поведал Тульяр-994. — Но уцелевшие группы находятся слишком далеко от города. Кроме двух, все они разбросаны по другим пещерным системам. Мы решили, что до прибытия подкрепления лучше не привлекать внимания к той, что ближе всего от Небесной Переправы.

Означало это следующее: "Еще чего не хватало! Для этого вас, дураков, и ждали".

— Следующий аспект вашей миссии, — продолжила Камина-1125, - доставить в город некоторые весьма сложные приборы наблюдения, чтобы с их помощью мы могли получать разведданные, даже если все остальные источники провалятся. Надеюсь, среди вас есть человек, хорошо знающий город и имеющий опыт работы со средствами наблюдения.

Я не сразу уловил, что она имеет в виду, а ее мимолетное замечание насчет провала "остальных источников" меня слегка обескуражило. И только потом до меня дошло, что говорит она о Джоне Финне, который, по его словам, какое-то время учился на Асгарде "тетронским средствам охраны". Не успел я вставить по этому поводу замечание, как шанс уже был упущен.

— Когда нам отбывать? — спросила полковник, в очередной раз демонстрируя свой талант прорываться бульдозером сквозь путы бюрократических условностей.

— Как можно скорее, — ответил Тульяр-994. — У нас уже все готово. Я в вашем распоряжении. Поэтому, когда будут готовы ваши люди…

Она искоса глянула на меня.

Я изобразил подобие сардонической ухмылки и тихо сказал по-английски:

— Тогда — "по коням!" Подобных выражений в пангалактическом пароле не предусмотрено, да они и не нужны. В конце концов, пароль изобрели тетраксы, а всем остальным остается только кричать вместо них "По коням!".

Глава 10

Для спуска на трех шаттлах мы разбились на три отряда. Каждый из них должен был приземлиться вне пределов видимости из Небесной Переправы, но вблизи от люка, позволявшего спуститься на первый уровень. Таких люков было множество, нанесенных на карту и подготовленных к пользованию кропотливым трудом экспедиционных отрядов КИЦ. В прежние времена такие отряды расходились во все стороны по первому уровню, на основе которого впоследствии и был построен город.

Я оказался в одном отряде с Сюзармой Лир. Крусеро командовал вторым; в третий записали Крамина с его людьми и Джона Финна, воспрявшего духом после того, как он узнал, что тетраксы его помнят и считают знания, полученные им в области электронного шпионажа, настолько ценными, что гарантируют ему дальнейшее обучение и продвижение по службе. Теперь его самомнение, последние недели ничего, кроме тычков, не испытывавшее, опять безобразно раздулось до невыносимого высокомерия.

Альфеус-871 был ответственным представителем Тетрона в команде Крусеро. Тульяр-994 и Скарион-74 были приписаны к моей группе, удостоверяя своим присутствием, что тетраксы считают нас главной ударной силой миссии и группой с наибольшими шансами на успех.

Каждый из разведывательных отрядов был укомплектован опытными старателями. Кроме меня, в моей группе находился тюркан с труднопроизносимым именем Джоаксан. Раньше мы не встречались, но он был ветераном КИЦ, проработавшим в подземельях даже больше, чем я. В момент разрушения города он находился на спутнике.

Должно быть, дикие предки тюрканов обитали по большей части в лесах, потому что у их потомков сохранились длинные руки и полусогнутые ноги с хорошо развитыми пальцами. Из одежды они обходятся минимальным набором, а тело их покрыто легкой шерстью довольно странной расцветки — зеленой с коричневым. Редко у кого из гуманоидов встречается подобный защитный окрас, поскольку их предки, как правило, были достаточно велики, чтобы не слишком таиться от хищников. Но тюрканы — случай особый: в их менталитет как будто от природы заложен параноидальный "комплекс жертвы", они как огня боятся драки, хотя назвать их абсолютно неагрессивными было бы ошибкой. По-своему они могут быть очень целеустремленны, а в галактике за ними закрепилась репутация лучших воров-карманников.

Снаряжения нам выдали разумно достаточное количество. У каждого был термоскафандр, запчасти и комплект жизнеобеспечения, рассчитанный на автономное пребывание в течение нескольких месяцев; если потребуется еще, то нам сказали, что сбросят. Кроме того, мы взяли различный режущий инструмент, оборудование для установки камер и сани. С учетом того, что перемещаться нам предстояло оперативно, у нас было все необходимое.

Ко времени десантирования Сюзарма Лир, очевидно, как следует поговорила с кем надо по поводу оружия, и пистолеты нам все-таки выдали, только убить из них было нельзя. Вся моя тренировка по владению стрелковым оружием на борту "Леопардовой Акулы" пошла псу под хвост; всем без исключения выдали по плевуну. В промерзлых слоях толку от них будет, разумеется, не больше, чем от водяных брызгалок, но в Небесной Переправе мы сможем защитить себя, не причинив никому особого вреда. Это служило еще одним напоминанием, что основная цель нашей миссии — принести мир и гармонию как на Асгард, так и в галактику и во Вселенную в целом.

По крайней мере эту мысль нам не уставали вдалбливать.

Только однажды, да и то частным порядком, полковник высказала собственное мнение, что тетраксам нельзя доверять и что она не собирается принимать за чистую монету все, что они говорят. Это был классический пример профессиональной паранойи, но я тем не менее поддакнул, сказав, что тетраксы ребята ушлые и облапошат глазом не моргнув, если им покажется, что с обмана они получат гарантированную прибыль. Свое мнение я оставил при себе.

При десантировании пришлось понервничать, особенно в момент приземления. Атмосфера на Асгарде разреженная, поэтому тихо выбросить нас из шаттла на парашютах не представлялось возможным. Пришлось шаттлу приземлиться, включив для смягчения посадки воздушно-реактивный двигатель. Судно это — небольшое, но, когда оно с ревом и пламенем приближается к поверхности, трудно не обратить на него внимания. Хорошо, когда ты стоишь на земле, за линией горизонта от противника, но плохо, когда надо спускаться незамеченным с большой высоты. Нам оставалось только надеяться, что у захватчиков нет своих радаров, ибо на помощь тетронских спутников им нечего было рассчитывать. Рассуждая логически — откуда взяться радару в армии, которая всю жизнь сражалась в подвалах двадцатиметровой высоты? Но нервы упорно отказывались внимать логике.

Выйдя на поверхность планеты, нам оставалось только сказать спасибо точности тетронских навигационных приборов; сели мы чуть ли не на крышку люка, поэтому спуск в подземелье занял не более десяти часов местного времени.

Шаттл мы просто бросили; наше первое задание было дойти до второго люка в двух днях хорошего хода по направлению к городу, установить там антенны связи и развернуть более или менее постоянную оперативную базу. В результате мы пришли к выводу, что не будет большой разницы, если захватчики найдут шаттл.

Хотя, если нам, не дай Бог, придется уносить ноги, то домой придется добираться на попутных.

Первый переход был очень прост. Из люка мы попали прямиком на главную магистраль первого уровня. Двоих воинов выслали вперед в разведку и поволокли груженные оборудованием санки по тонкому ледку прямо по середине шоссе. Первый уровень — сущий рай: температура в нем редко падает ниже двухсот тридцати Кельвина, а иногда даже подходит к точке таяния.

Если бы мы прошли по шоссе до конца, то очутились бы в самом центре Небесной Переправы, но заходить так далеко в наши планы не входило. Вблизи города надо было вести себя тихо.

Дорогу нам освещали установленные на санках фары. Энергию нашлемных фонариков мы экономили. Санки толкали все по очереди, включая полковника и двух тетраксов. Пассажиров здесь не было. Привалы делали по расписанию; на каждой стоянке вперед высылался свежий человек сменить одного из разведчиков. Все работало четко, как часы.

Первый день прошел без каких-либо неприятностей; захватчики магистралью не пользовались, а если на ней и были посты, то гораздо ближе к городу.

На второй день уже не все протекало столь же гладко.

Около 37.50 по часам Небесной Переправы (хотя с приходом новых хозяев система времяисчисления на планете могла в корне измениться) разведчики сообщили, что наткнулись на какое-то светочувствительное устройство, установленное возле шоссе. Оно, по их словам, было достаточно примитивно, однако дело свое делало исправно. Были все основания предполагать, что оно их засекло и сообщило в Небесную Переправу о нашем приближении. Это означало, что нам надо было немедленно сворачивать с магистрали.

Большой беды в произошедшем не было, потому что мы находились еще на таком расстоянии от города, что вражескому патрулю придется добираться до нас несколько часов даже на быстроходном колесном транспорте, а мы к тому времени будем уже далеко. Но тем не менее один — ноль в пользу противника.

Уже далеко за полдень мы подошли к точке перехода на второй уровень, где температура постоянно держится на страшноватой отметке — сто тридцать Кельвина. Глубже я забираться не хотел: не было смысла рисковать людьми и снаряжением, пробираясь через более холодные уровни. Третий я приберег на самый крайний случай, если придется спасаться бегством. Разумеется, мы понятия не имели, как поведут себя захватчики в третьем и четвертом слоях. Возможно, они привыкли путешествовать только по теплым и ярко освещенным туннелям и не имели опыта хождения по холоду. Но полагаться на подобные предположения мы не могли, ведь кто знает, не просидела ли их армия в засаде на третьем и четвертом уровнях, готовясь к штурму города. Мы знали только, что они могли себе позволить проводить в холоде летний отпуск.

Лично для меня возвращение в мир серебристых стен и ледяных полов было как в дом родной. На втором уровне я ощущал себя куда свободнее, чем на "Леопардовой Акуле". Джоаксан тоже чувствовал себя как рыба в воде и своим видом немного воодушевлял остальных воинов, для которых окружающая обстановка была совершенно чужой и враждебной. Кто-то, наверное, думает, что люди, проведшие большую часть своей жизни на борту звездолета, в принципе не могут страдать клаустрофобией, но подземелья порождают свои заскоки. Что самое странное, хуже всех себя чувствовал Скарион-74, много лет проживший в Небесной Переправе, включая подземные ее части, но ни разу не спускавшийся в холод.

Мы отозвали разведчиков и пошли единой колонной по местности, которая некогда была "фермерским полем". Потолок в этой части второго уровня располагался на высоте метров пятнадцать, и с него свисали некогда очень мощные источники света. В Золотой Век Асгарда они сияли над коврами фотосинтетических материалов, перемежаемых озерами фотосинтетической жидкости. Под коврами и вокруг озер дружно трудились машины, накапливавшие произведенный продукт, а под машинами располагался еще один активный слой, устланный термосинтетическим материалом. Все вместе составляло сложнейший органо-технологический процесс, в котором живые организмы играли лишь крайне малую роль. Никаких тучных стад домашних животных: мясо для обывателей синтезировалось из комбисмеси… если только конечный продукт такого синтеза можно было назвать мясом.

Теперь же от заведения остались одни развалины. Большинство агрегатов были разорены еще до ухода жителей, а и целом система прекратила свое существование до наступления большого холода. После себя ушедшие оставили лишь груды мусора, в которых тем не менее угадывались останки высокотехнологичной системы биопроизводства. У тетраксов в их родной системе было много аналогичных предприятий, и даже на нашей старушке Земле последнее время стали возникать фабрики искусственных фотосинтетических продуктов на месте бесполезных тропических пустынь. Безусловно, часть технологий была закуплена у тетраксов, но многое пришлось изобретать самим, поскольку мы мало чего могли предложить тетраксам взамен.

Для второй ночевки мы искали место, где можно было надуть небольшой купол-пузырь. Обследовав несколько «деревенек», решили было организовать резиденцию в блоке, растянувшемся ввысь от пола до потолка, но я всегда считал такие места самыми малопригодными для стоянки. Квартиры пещерников вечно были замусорены, разграблены и ободраны, как и все вокруг, то есть хуже не придумаешь. Не менее остро стояла проблема с открыванием дверей, ибо замки давно уже накрепко вросли в косяки. Много лет я только тем и занимался, что с огромными усилиями прорубался сквозь запертые двери и ничего стоящего за ними не находил.

В конце концов мы решили, что лучше всего будет устроить резиденции в здании, которое раньше служило то ли амбаром, то ли складом. Здесь было место, чтобы надуть пузырь, и здание стояло не на открытом месте. В подземельях вообще нет открытых пространств, аналогичных полям на поверхности, потому что вся конструкция нуждается в несущих опорах, но площади полей-фабрик все же достаточно обширны, и спрятаться в них непросто. Именно поэтому мы искали как можно более скрытное место.

У нас имелось достаточно энергии, чтобы поднять температуру внутри пластиковой камеры до приемлемого значения, но воздух приходилось экономить, поэтому полноценной атмосферы внутри не получилось. Да, подготовить место для обитания в холодном подземелье — это не палатку поставить. Мы, оставались в скафандрах, а химическая система в ранце за спиной снабжала организм всем необходимым.

Друг с другом мы продолжали переговариваться по открытому радиоканалу, поэтому частные беседы не велись, хотя мы с командиром по секрету договорились о нескольких запасных волнах, на которых при необходимости можно было переговорить, не опасаясь, что тебя подслушают тетраксы. Как бы то ни было, но все испытали огромное облегчение, когда сгрузили аппаратуру и разлеглись, уверенные, что здесь самое безопасное место.

— Захватчики могут нас проследить от места, где мы потревожили их охранную систему? — спросил меня Тульяр-994, когда мы наконец-таки обустроили свой уют.

— Вряд ли. Они не смогут определить, где мы сошли с магистрали. Наши следы, разумеется, остались, но за последние двадцать лет по первому уровню прошли такие стада путешественников со всей галактики, что отличить наш след от чужого практически невозможно. На данный момент мы здесь в безопасности. Вот когда мы опустимся в нижние слои, чтобы подобраться по ним к городу, то там следы будут совсем другие. Там придется соблюдать все предосторожности.

-; Есть все основания полагать, что поля-фабрики в будущем заработают нормально, — заметил Скарион. — Сюда прибудут рабочие многих галактических рас. Как только здесь можно будет ходить без скафандра, все наладится.

Скорее всего он пытался убедить себя, а не, нас, ведь только что Тульяр дал ему приказ сопровождать нас на первую вылазку в нижние уровни под городом. Нагнетать страхи сейчас, пожалуй, не стоило, поэтому свои не столь оптимистичные рассуждения я оставил при себе. Возможно, он прав. Единственная задача на первый день была установить предварительный контакт, попытаться переслать весточку руководству города и избежать встречи с врагом. Программа эта казалась весьма благоразумной, хотя оставалась опасность, что при попытке вступить в контакт нас перехватят и ликвидируют.

День был долгий, и поработали мы на славу, поэтому заснули в своих гамаках, что называется, сном праведников. Хотя и последнем я был далеко неуверен.

Глава 11

Проблем с подходом к городу по второму уровню у нас не было. Мы заранее наметили по карте подходящую точку входа и без труда ее нашли. Основной проход представлял из себя узкий коридор, расположенный в первом уровне. На полпути его разделяла надвое пластиковая перегородка. Сначала надо было установить за собой вторую перегородку, потом уравнять давление, потом прорезать первую. Мы пошли через первый уровень из-за того, что разница в температуре и давлении на нем были не столь резки, Как на втором, а это означало, что перегородки на нем менее прочные и проникнуть сквозь них будет гораздо легче.

Эта была самая рискованная часть нашей операции. Как только мы установили заднюю перегородку, то вместе с большей частью снаряжения оказались запертыми в замкнутом пространстве. Стоило привлечь к себе внимание, до того как будет готов проход, — и бежать некуда. В городском подземелье огромное количество лазеек, но если нас обнаружат раньше — с нами все кончено. Вторая опасность состояла в том, что, пока мы будем в городе, какой-нибудь дотошный патруль обнаружит проход и устроит здесь засаду.

Мы решили, что на первую ознакомительную вылазку пойдут четверо. Тульяр-994 и Сюзарма Лир, разумеется, остались на базе, ибо не дело ставить в первую шеренгу главных командиров операции. Тюркан тоже остался: на этом парне лежала задача вывести их обратно, если со мной что-нибудь случится. Таким образом, я стал командиром разведывательной группы, а под моим началом оказались Ска-рион-74, сержант Серн и рядовой по имени Вазари.

На первый уровень мы перебрались через колодец с обычными дверьми, какие бывают в воздушных шлюзах. На них были простые, закрываемые вручную замки, поэтому время и холод их не испортили: специалистам КИЦ не составило труда вернуть их в рабочее состояние. Сотни таких колодцев были нанесены на карту в пределах городской черты, больше — между первым и вторым уровнями, меньше между вторым и третьим, а вот попасть на четвертый было очень трудно, потому что главная пещерная система четвертого уровня под городом не проходила, а там, где пролегали лишь дальние ее ответвления, порода была чрезвычайно тверда.

Мы вылезли из скафандров и сложили их между перегородками вместе с оборудованием. Извлекать из тела капельницы, в особенности глубоко внедренные инъекторы, — грязная и болезненная процедура, и мы бы с радостью остались в скафандрах, но сойти за горожан можно было только без них.

Мы переоделись в специально взятые с собой коричневые ботинки и неопределенного вида комбинезоны цвета хаки, достаточно широкие, чтобы спрятать под ними плевуны. Ботинки были сделаны по тетронской органической технологии, и я с удовольствием отметил, насколько удобно сидят они на человеческой ноге. Однажды мне довелось надеть ботинки тетронца, но ходить в них оказалось невозможно; не знаю, как выглядит обнаженная нога тетронца, могу предположить только, что у них очень странные пальцы.

Покончив со сменой экипировки, осторожно двинулись по темному коридору. Дорогу впереди освещал лишь один фонарь.

Не успели мы пройти и тридцати метров, как в темноте раздалось шуршание. Все застыли на месте.

— Там кто-то есть! — воскликнул Скарион прежде, чем я подал ему знак соблюдать тишину. Серн и Вазари, разумеется, сами знали, что в таких ситуациях надо держать рот на замке.

Бледный луч нашего фонарика не нашел никого и ничего. Характер звуков подсказывал, что это мог быть какой-то паразит. Считается, что на звездолетах крыс нет, но некоторые расы галактического сообщества любят жить в окружении различных жизнеформ и таскают их с собой как ручных животных. Небесная Переправа просуществовала уже достаточно долго, и в ней завелись одичавшие, похожие на кошек существа, избравшие себе местом жительства туннели вблизи полей-фабрик и скрывавшиеся именно в таких потаенных углах, которые как нельзя лучше подходили для наших целей.

Пройдя чуть дальше, мы опять услышали те же звуки, но теперь я уже не мог поручиться, что исходили они от маленького, спасающегося бегством зверька, а не от кого-нибудь побольше.

Я бросил взгляд на Серна, чтобы узнать его мнение, но тот только пожал плечами. Пускаться в погоню смысла не было. В конце концов мы двинулись дальше: у нас своя работа, и сделать ее необходимо.

Наконец впереди блеснул свет, и я выключил фонарь. Мы осторожно выглянули из укрытия и обнаружили, что находимся на дальнем конце поля из органо-синтетического материала, похожего на пластиковую траву, а само поле поделено рельсами и пешеходными дорожками на пятигранные участки. Вверху, на высоте пятнадцати метров, ярко сиял потолок.

Местность просматривалась на несколько сотен метров, хотя кое-где обзор закрывали секции опорных стен. Вдали весело бежал автоматический поезд. Ни одного гуманоида видно не было.

— Не прыгнуть ли нам на поезд? — спросил Серн.

— Неплохо было бы, — ответил я. — Но поезд может привезти нас прямо в лапы врага. Придется идти. Если мы заметим противника, можно успеть спрятаться.

И мы пошлипо подземным плантациям в направлении городского центра, хотя подбираться к нему слишком близко в наши намерения не входило. А вот, кажется, и гуманоиды. Может, это рабочие, обслуживавшие автоматическую линию? С виду они походили на выходцев из галактики — некоторые явно были забаранцами, — но из предосторожности я решил не полагаться на первое впечатление. Одна мысль сверлила мне голову: не являются ли человекообразные лишь ударными частями, сделавшими грязную работу для основных хозяев. А вышли те на поверхность или нет, мы не знали.

Своего присутствия мы не выдавали, пока не заняли позицию, с которой можно было наблюдать за дорогой, окаймлявшей по периметру границу города. Движение было интенсивным: в основном повозки-автоматы, но среди них мелькали и военные машины. Броневики появлялись через нерегулярные промежутки времени, поэтому оставалось только догадываться, что это — то ли патруль, то ли разрозненные передвижения воинских частей.

Мы подошли чуть ближе и, выглянув из-за стены, увидели гуманоида, копавшегося в двигателе остановившегося поезда. Понаблюдав из укрытия, Скарион-74 опознал в нем ксилянина. Представителей этой цивилизации смуглокожих, с большими ушами и черными глазами, в которых как бы навеки застыло плаксивое выражение, мне доводилось видеть и раньше, но этим мои знания о них исчерпывались.

— К нему лучше пойти мне, — произнес Скарион-74. — Вас он наверняка примет за захватчика.

— О'кей, — согласился я. — Действуйте. Тетронец вылез из убежища, вскарабкался на дорожку и уже по ней добрался до рельсов. Увидев его, ксилянин тут же прекратил работать и опасливо оглянулся по сторонам. Скарион-74 беседовал с ним минут пятнадцать, потом наконец подал нам знак присоединиться. По выражению лица ксилянина нельзя было судить, какое впечатление произвело на него наше появление.

Мы встали возле поезда так, чтобы со стороны нас не было видно, и начали быстрый обмен информацией.

— Он говорит, что в городе все спокойно, — сказал Скарион-74. — Когда захватчики нанесли первый удар, сопротивление длилось очень недолго, потому что офицеры получили от командования приказ сдаться, и побоище быстро закончилось. Для начала захватчики вытащили всех представителей галактики из домов и выстроили их на улице, а потом разрешили почти всем вернуться к своим обычным занятиям. Они остановили движущиеся тротуары и отключили кое-какие городские системы. Он говорит, что захватчиков много — по крайней мере, десять — двадцать тысяч принимали участие только в первой атаке. А с тех пор, как ему кажется, они привели в город еще тысяч десять — двадцать. Они заняли несколько жилых кварталов, и теперь, по его словам, некоторые горожане живут втроем, а то и вчетвером в комнате.

Еще он говорит, что очень трудно с ними общаться. Языковый барьер до сих пор порождает много проблем. Сам он и такие, как он, очень нужны пришельцам, потому что те не разбираются в машинах, но он не может понять, чего они от него хотят, а это причиняет массу неудобств. Он также говорит, что захватчики до сих пор толком не знают, кто чем занимается и какие работы необходимы в первую очередь для поддержания городского хозяйства. По его словам, они глупы и абсолютно не понимают тетронской технологии; тетраксы же, как видно, не желают с ними сотрудничать, поэтому у захватчиков большие проблемы с поддержанием систем в рабочем состоянии. Их собственные технологии крайне примитивны.

Это звучало удивительно. Я готов был предположить, что внешне асгардианцы похожи на голландцев, но они должны были быть по меньшей мере столь же учены, как тетраксы. Если ксилянин прав, то захватить город им удалось только благодаря громадному численному превосходству.

Он также считает, что жертв оказалось гораздо больше, чем этого требовала военная обстановка, — продолжил Скарион. — Говорят, расстреляны тысячи жителей, но не знает, можно ли этим слухам верить. Еще, говорят, многие горожане, особенно тетраксы, были угнаны в нижние уровни, но никто не знает куда. И эта переброска продолжается по сей день, хотя для интернирования всего населения Небесной Переправы потребовались бы годы. По его мнению, захватчики хотят полностью подчинить город себе, но пока не могут обойтись без остальных галактических рас, ибо не знакомы с принципами работы здешних машин. Еще он говорит, что ему все равно, на кого работать — на тетраксов или на захватчиков, но захватчиков он боится.

— Какое вооружение они принесли с собой на поверхность? — напрямую спросил я у ксилянина.

Тот изъяснялся на пароле с большим акцентом, но понимали мы друг друга без труда.

— Броневики, много ружей. Сейчас они пытаются понять принцип действия наших машин. Многие занимаются изучением пароля, а горожане работают на них в качестве учителей.

— Они все похожи только на меня или и на представителей других рас тоже?

— Все, кого я видел, похожи на вас. Я слыхал, что у них есть в подчинении и другие существа — рабы.

— Гуманоиды?

— Да, но я не знаю, какие галактические расы они напоминают. Пока не видел ни одного раба или просто не знаю, что видел.

— Насколько свободно ходить наверху? Можем ли мы выйти на улицу под куполом, чтобы нас не разоблачили?

— Это сложно. Они стараются делать так, чтобы людей на улицах не было. Всем выданы паспорта, а поскольку их языка никто не знает, то паспорта сложно подделать.

— Как вы думаете, мы можем позвонить по телефону или все разговоры прослушиваются?

— Этого я не знаю. В тетронской системе связи они разбираются плохо, но свои телефоны у них есть.

Мы единодушно решили, что звонить — это идти на большой риск.

— А здесь мы можем перемещаться безопасно? Ксилянин покачал головой, но трудно было понять, что он хотел этим сказать.

— Возможно, — неуверенно ответил он. — Захватчики не препятствуют рабочим исполнять свои обязанности, поскольку совершенно не понимают, как поддерживать технологию производства пищи. Они лишь выяснили, какая еда для них самая подходящая, и хотят, чтобы ее вырабатывали как можно больше. Тетраксы помогать им в этом не собираются.

Основная масса пищи производилась на полях-фабриках и была различными модификациями «манны» — точно подобранные компоненты под гастрономические потребности многочисленных рас. Небесную Переправу населяло большое разнообразие гуманоидов, и это заставляло вырабатывать манну десяти разновидностей. Если захватчики действительно так были похожи на меня, то они нуждались в манне, предназначенной для людей и производившейся в гораздо меньших количествах, чем сорта, предназначенные для тетраксов, или чем спецсорта для плотоядных хищников типа вормиран, или даже чем сорта для полных вегетарианцев типа слисов.

— Есть только один способ посмотреть, что творится на улицах, — сказал Серн.

— Какой? — спросил я его.

— Остановить броневик, перебить сидящих внутри и надеть их форму. Потом мы сможем кататься сколько влезет.

— Это слишком мелодраматично, — ответил я. — Позже, может быть.

— А сейчас, пожалуйста, уходите, — произнес ксилянин; справедливо посчитав, что раз уж мы начали пререкаться между собой, то с тем же успехом можем продолжить это в другом месте и не заставлять его нервничать.

— Вы можете передать записку какому-нибудь тетронцу в городе? — спросил я его. — Желательно с большим номером.

Ксилянин задумался. Мне показалось, что он собирался сказать «нет». Но он наверняка сообразил, что если тетраксы однажды вернутся к власти, то в чести будет тот, кто с ними сотрудничал, и горе тому, кто отказался.

— Попробую, — произнес он, вновь качая головой.

Скарион-74 достал составленный заранее текст. Написан он был по-тетронски, поэтому ни ксилянин, ни захватчики не смогли бы его прочитать. Мы решили, что так безопаснее: в конце концов, ксилянин, попадись он захватчикам, смог бы придумать десяток оправданий, откуда у него этот непонятный клочок бумаги. Пытаясь передать его, он практически ничем не рисковал.

Я тоже не мог прочитать записку, но Тульяр сказал нам, что в ней содержится приглашение на встречу и просьба о сборе подробной информации о ситуации в городе. Мы предполагали, что тетраксы в Небесной Переправе до сих пор продолжали сбор разведданных, хоть у них и не было канала для их передачи.

Ксилянин сунул записку в карман, справедливо полагая, что это цена, за которую его оставят в покое.

Мы, в свою очередь, тоже не собирались ставить на единственную лошадку, поэтому пошли дальше, устанавливая по пути аналогичные контакты. В результате ничего особенно нового мы не услыхали, если не считать нескольких совершенно неправдоподобных домыслов, но получили подтверждение сказанному ксилянином. Все единодушно отмечали примитивизм технологии захватчиков и что последние тратят уйму сил, пытаясь овладеть машинами, при помощи которых тетраксы содержали город. Нам сказали, что захватчики не любят тетраксов из-за их нежелания сотрудничать.

Эта информация меня насторожила. Тетраксы, проводившие инструктаж перед нашей высадкой, должны были такое предполагать, но ничего об этом не сказали.

Сначала я было подумал, что их напугало громадное технологическое преимущество захватчиков, но теперь решил, что их больше беспокоили свои, находившиеся в руках тупых варваров. Одновременно я предположил, что если вторжение явилось ответом на мое проникновение в нижние уровни, то все равно никакой связи между захватчиками и суперменами биотехнологий, забравшими Мирлина, не прослеживалось. Возможно, захватчики просто играли роль пешек, но если так, то почему главные фигуры никак не помогают им в преодолении технологических трудностей?

Когда настало время возвращаться, прошедший день можно было охарактеризовать как довольно успешный.

Возвращаясь обратно, мы никак не рассчитывали, что впереди нас могут ждать неприятности. Я уже заранее обдумывал тактику действий на подступах к следующей опасной точке — назначенному месту встречи.

Но как я уже говорил раньше, планы имеют ужасную тенденцию идти наперекосяк.

Вернувшись к лазу, мы обнаружили пропажу двух термоскафандров.

Глава 12

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что произошло.

Мы же слышали какой-то шорох, и теперь я проклинал себя за то, что не придал этому значения. Посмотрев и лицо Серну, я безошибочно прочитал его мысли, словно он произнес вслух: надо было оставить охрану. Но тогда он этого не предложил, а ложка, как говорится, дорога к обеду. Очередной урок мне как офицеру военно-космических сил.

— Наверное, какой-нибудь одинокий старатель, скрывающийся от захватчиков, — мрачно произнес я.

— Наверняка их было двое, — отозвался Скарион. — Ведь пропало два скафандра.

— Нет, — возразил я, — если б их было двое, мы потеряли бы больше. Вместе со скафандрами он прихватил и режущий инструмент, а для одного человека это предел.

В какой-то степени нам даже повезло: будь похититель умнее, он оттащил бы инструменты в укромное место, а затем вернулся за остальным. Возможно, ему просто не хватило выдержки. Но в любом случае он наверняка плясал от счастья, что отхватил такой куш, и теперь уволок свою добычу как можно дальше.

Однако я сообразил, что его поспешное бегство вовсе не означает, что он не вернется за оставшимся. Но если вернется, то явно не один.

Да, плохо, что наш лаз в город столь скоропостижно прекратил свое существование. Одновременно нельзя было не считаться с тем, что теперь он мог стать притягательным магнитом для всяких нежелательных личностей, бродящих окрест.

Теперь, когда у нас осталось всего два скафандра, а впереди могли ждать новые неприятности, наши возможности сильно сузились. Мы могли бы взвалить на плечи остатки оборудования и пойти дальше, искать место для нового лаза, но это было бы бессмысленно. Поэтому я принял решение разделиться. Двое должны были остаться в городе, отрезанные от базы, а двое других — доложить о случившемся полковнику и Тульяру-994.

— Но какая им польза от скафандров? — продолжал скулить Скарион-74. — Они настроены на ваш и мой метаболизм, поэтому воспользоваться ими могут только представители близких к нам рас.

Обследование показало, что украли скафандр Скарио-на-74.

Второй был мой.

— Ну может, они им не совсем подойдут, — ответил я, — зато достаточно долго смогут поддерживать жизнь, если в намерения похитителей входит прогулка по уровням. Как в вашем, так и в моем скафандре любой гуманоид продержится несколько дней. Хотя лично я не считаю, что похититель собирается воспользоваться ими самолично. Скорее всего он снесет их на черный рынок. Хуже всего, что продаст их кому-нибудь из наших, кто отчаянно стремится доставить разведданные из города в один из куполов КИЦа, чтобы оттуда их передали тетраксам на орбиту. Но если покупатель поймет, откуда у него эти скафандры…

— Наши дела совсем не так плохи, — произнес Серн. — На базе у нас есть запасные скафандры. Моим не хотите воспользоваться? А запасные можно принести сюда за несколько часов. Я буду ждать здесь сколько потребуется.

— Нет, — ответил я. — Вы с Вазари уходите, но вернетесь в другое место. Здесь слишком опасно. Тюркан доведет вас до второй условленной точки. Мы со Скарионом пойдем прямиком туда и будем ждать вас. Встречаемся в… черт бы побрал это идиотское городское время… завтра, в 25.00.

Серн нахмурился.

— Откуда нам знать, что вторая точка более безопасна, чем эта?

Он был прав — знать этого мы не могли.

— Иногда приходится полагаться на интуицию, — сказал я ему. — Имея на руках лишь плевуны, мы не можем держать здесь оборону. Лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Мы ходили весь день и убедились, что риск перемещения небольшой. Лучше уж быть на свету, чем сидеть здесь и ждать, как крысы в западне.

Серну пришлось согласиться с этими доводами, хотя мое предложение ему по-прежнему не нравилось. Пока они с Вазари одевали скафандры, мы со Скарионом-74 вернулись обратно в город.

— Все-таки вам лучше было бы уйти, — произнес тетронец. — Скафандр сержанта вполне бы подошел.

— Полагаю, что звездный капитан должен выходить из неудачной операции последним, — сказал я. — Так по крайней мере принято в военно-космических силах.

Произнес я это с нескрываемым сарказмом, нотетронец принял сказанное за чистую монету.

— Понимаю, — произнес он. Понятия служебного долга и ответственности для тетраксов низкого ранга — священны.

Рядом вдруг что-то зашуршало, и, когда я включил фонарь, его луч на долю секунды выхватил из темноты какое-то мохнатое существо, опрометью бросившееся в туннель. Тут я медленно перевел дыхание.

— Надо выбираться из подземелья. На свету я чувствую себя гораздо увереннее, — произнес я.

И мы пошли обратно по темному коридору быстро, хотя осторожно. Но было поздно. Едва мы приблизились к выходу в поля и выглянули наружу, то первое, что увидели, это группу гуманоидов, торопливо бегущих в нашу сторону.

— Дерьмо наше дело!

Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: хуже некуда. Это были три вормирана и три спирелла во всем присущем их расам безобразии и исполненные злобы. Стало ясно: наши шансы завербовать их в ряды благородных борцов с оккупантами равны нулю. Очевидно, тот ублюдок, что спер наши термоскафандры, успел их предупредить.

Нам со Скарионом-74 ничего не оставалось, как броситься обратно в коридор. Мелькнула мысль попытаться спрятаться. Но я тут же ее отринул. Эти ребята наверняка прекрасно знали окрестности, а как только они обнаружат пропажу остального оборудования, то наверняка начнут нас искать. К тому же вормираны прекрасно видят в темноте, и у меня не было ни малейшего желания играть с ними в прятки.

Единственное наше преимущество состояло в том, что они не знали о нашем приходе. Был шанс застать их врасплох.

Как бы мне хотелось, чтобы рядом сейчас был Серн или Вазари! Эти закаленные в боях солдаты без труда разобрались бы со всей бандой. Скарион-74, тетронец, всю жизнь прослужил в Иммиграционной Службе, и боец из него был никудышный.

— Придется устроить им засаду, — шепнул я ему.

Он неохотно кивнул.

Взяв плевуны на изготовку, мы стали ждать. Сейчас я ни в чем не был уверен. Беглого взгляда хватило, чтобы обнаружить у одного вормирана игольник, а предположить, что остальные будут безоружны, мог только круглый идиот.

Хуже того, я сильно подозревал, что они знали о моем личном присутствии. У Амары Гююра вряд ли были друзья, но вормиранское понятие вендетты основано отнюдь не на дружеских чувствах. Если так, то это лишь подхлестнуло их желание оторвать мне голову.

— Сначала выбиваем трех вормиран, — прошептал я Скариону-74. — Спиреллы опасны, но не так. Вормираны хуже.

Он кивнул в знак того, что понял.

Как только они свернули за угол и на фоне светлого проема показались их силуэты, я выстрелил первую порцию слизи по вормирану с игольником. Не спуская пальца с курка, я поливал их парализующим раствором, стараясь охватить как можно больший сектор. Скарион-74 стрелял, похоже, еще быстрее, с панической поспешностью.

Но фокус с плевуном состоит в том, что его действие не всегда наступает моментально. В прошлый раз я выстрелил Джону Финну прямо в открытый рот, но даже он сломался не сразу. От ответного выстрела его остановил скорее шок, чем действие анестетика.

А у этих ребят рефлексы были прекрасно развиты, тогда как слизи надо было еще просочиться сквозь одежду. Ворвавшись внутрь с яркого света, они наверняка ничего не видели, но для ответной реакции им вовсе не обязательно было нас видеть. Тот, что был с игольником, отключился быстро, не успев сделать выстрел, но пистолет достал. Один из спиреллов выхватил старинного вида пистолет и уже взвел курок, как его ноги подкосились. У остальных оказались только ножи, но махать ими они начали с необыкновенной быстротой.

На меня бросился вормиран, и мне пришлось нанести ему резкий удар ногой в грудину, а затем ударить сбоку ребром ладони. Бежавший вслед за ним спирелл едва не пырнул меня ножом, но выпад прошел мимо, угодив в стену, когда он споткнулся о вормирана. Мне оставалось лишь единожды двинуть ему, после чего парализующая слизь, залепившая его глаза, отключила его.

Мне повезло.

Скариону-74 пришлось гораздо хуже.

Когда все враги лежали пластом и я прекратил стрельбу, пистолет был почти пуст. Среди бандитов лежал и Скарион, но мои надежды, что его слегка задела парализующая струя, испарились с первого взгляда.

Мне пришлось высвободить его из-под обездвиженного вормирана, и когда я отвалил навалившуюся сверху тушу, то обнаружил, что тетронец истекает кровью из смертельной раны в груди. Он попытался что-то сказать, но кровь уже заполнила легкие, и в результате из горла вырвался лишь кровавый кашель. Помочь ему я ничем не мог, и через минуту он скончался.

Тогда я осторожно вынул пистолет из его кожистых пальцев; в нем оставалось еще немного заряда. Положил его в карман, а свой выкинул.

Затем осмотрел шестерых бандитов. Все они лежали без сознания. Я пошевелил их носком ботинка, не рискуя дотрагиваться руками, чтобы не вляпаться в оставшуюся на одежде слизь. Затем с нескрываемым удовольствием поднял игольник и пистолет. Я понимал, что уйти просто так — полное безрассудство. Разумнее было изрешетить их из игольника, пока они обездвижены, а тела оттащить в темноту, где их прекрасным свежим мясом вдоволь полакомятся всякие твари. Серн и секунды бы не колебался, Сюзарма Лир — тоже. В конце концов благодаря какой-нибудь глупости я снова попаду к ним в лапы, и тогда они не скажут мне «спасибо», а просто шлепнут при первой же возможности.

Но сделать этого я не мог. Не мог убивать их, лежачих и беззащитных. Я ругал себя слюнтяем и с отвращением взирал на собственное нежелание разделаться с ними. При этом понимал, что позорю форму военно-космических сил.

В конце концов я просто взял и ушел, забрав игольник и оставив их отсыпаться.

После этой короткой, но жестокой схватки у меня дрожали колени, а перед глазами стояло окровавленное тело Скариона. На душе было так мерзко, что могло попросту стошнить.

По мере того как я быстрым ходом шел по уже знакомой дорожке, тошноту сменила жажда, и тогда мне ничего не оставалось, как окунуть лицо в один из ирригационных каналов, подпитывавших искусственные поля, чтобы глотнуть минерализованной водицы. Это немного прояснило мою голову и напомнило, что бандиты — далеко не единственная опасность, о которой мне следовало помнить. Нельзя было забывать и о захватчиках.

Тогда я спрыгнул в канаву, тянувшуюся вдоль поля, и попытался привести свою психику в равновесие. Постарался сосредоточиться и вспомнить карту города, над которой мы с Тульяром провели столько времени.

Выбранное место для второго лаза находилось, как я уже сказал Серну, в десяти километрах. Нескольких часов мне бы вполне хватило, чтобы туда добраться, а отыскать место я мог даже в темноте. Если повезет, это будет просто, но полагаться лишь на везение — непростительная глупость.

Немного успокоившись, я направился к месту встречи с Серном.

Но настроение оставалось скверным, и чем дальше я продолжал клясть судьбу, вопрошая, что я такого сделал, что она обрушивает на мою голову испытание за испытанием, тем хуже оно становилось. Последние проблески былого оптимизма бесследно угасли, и теперь я ждал, что дальше будет только хуже.

Ожиданиям этим суждено было оправдаться, как это бывало со всеми моими мрачными предчувствиями.

Глава 13

Второй предполагаемый вход в городские подземелья очень походил на первый. Это был глухой, кончающийся перегородкой туннель, затерянный в хитросплетении коридоров на самом краю сельскохозяйственной зоны.

Здесь тетраксы рекультивировали поля; на развалинах аграрных фабрик, оставшихся после пещерников, они построили собственную систему, но жилыми кварталами древних никогда не пользовались, оставив их в первобытном состоянии. По нашим предположениям, эти коридоры должны были оставаться такими же безлюдными, как уже несчетное количество лет.

Но их заселили захватчики.

Еще издали я увидал, как по дорожкам и рельсовым путям сновали полчища неонеандертальцев, облаченных в военную форму. Тогда я спустился в тесные туннели под фотосинтетическими коврами, где собиралась пищевая масса, и обнаружил, что и здесь полно врагов. Побродив вокруг, но не приближаясь близко, чтобы не подвергаться риску быть замеченным, я наконец понял, почему это произошло.

Именно здесь тетраксы производили манну для людей. Правда, люди были не единственными обитателями Асгарда, разделявшими эту диету. Очень похожие на нас китняне тоже ее потребляли. Но другие расы находили ее безвкусной, предпочитая ароматы и плотность пищевой массы, наиболее привычные им от природы.

Наш информатор-ксилянин сказал, что у захватчиков большие проблемы с продовольствием. Но если наиболее пригодную для них пищу производят здесь, то естественно, что сюда они устремились, пытаясь выяснить, как перестроить всю систему на производство человеческого сорта манны.

Насколько я понимал, у захватчиков были явные проблемы с продовольственным снабжением армии. Наверх из подземелий они выбирались окольными путями. В результате подъемные лифты, доставлявшие огромное количество пищи, броневиков и людей, работали с перегрузкой. Если они намеревались закрепиться в Небесной Переправе и эффективно ею управлять, продовольственную проблему надо было решать на месте. Жизненно необходимо было овладеть двумя вещами: во-первых, используемой повсеместно тетронской биотехнологией, а во-вторых, системой управления механизмами транспортировки и распределения пищи. Небольшого количества автоматических поездов, курсировавших между аграрными районами и гигантскими складами в центре города, вполне хватало для удовлетворения потребностей сотни людей, пятисот китнян и нескольких других малочисленных групп потребителей этой пищи. Но захватчики собирались расселиться здесь десятками тысяч, а всем известно, что на голодный желудок много не навоюешь.

Рядом с захватчиками я заметил нескольких тетраксов под конвоем. Новые хозяева, похоже, изо всех сил старались наладить с ними контакт, а это означало, что уроки языка уже начали приносить плоды и хотя бы некоторые из пришельцев научились общаться на пароле. Но насколько я знал тетраксов, общаться с ними будет не так-то просто. Есть старая поговорка: "Лошадь можно подвести к воде, но нельзя заставить пить". Можно научиться говорить по-тетронски, но из этого вовсе не следует, что он станет вас понимать. Я мог побиться об заклад, что тетраксы вели себя с ними исключительно вежливо, демонстрируя полную готовность помочь. На это они мастаки. Но на самом деле не сказали своим тюремщикам ни слова о том, что те хотели узнать.

Чем больше я наблюдал за захватчиками и их технологией, тем очевиднее становилась правота ксилянина, когда тот назвал их технику примитивной. Благодаря поразительному сходству с человеком они выглядели как люди, пришедшие из нашего прошлого. Более того, я с удивлением заметил, что их умственные способности лежали ниже уровня среднего человека. В этом смысле они напоминали жителей какого-нибудь двадцатого, в крайнем случае двадцать первого века. Батальона звездных воинов со стандартным снаряжением хватило бы, чтобы стереть в порошок вчетверо большие силы неандертальцев.

Подобные расчеты меня сильно встревожили. Нетрудно было понять, как, воспользовавшись преимуществом внезапности, армии варваров удалось захватить Небесную Переправу, вообще не имевшую никакого гарнизона за исключением небольшого отряда офицеров-миротворцев. Но совершенно не понятно, как такая армия смогла бы удержать город, если б тетраксы организовали хорошо спланированное восстание. И тут мне пришла в голову мысль, не является ли главной целью нашей миссии, якобы предназначенной организовать канал связи с городом, разведка способов и маршрута доставки сюда оружия, возможно химического или биологического, для уничтожения неприятельской армии?

Но если так, то нечего удивляться, что тетраксы ни словом об этом не обмолвились. Я не мог не вспомнить, как они убеждали нас, что захватчики куда умнее, чем они есть на самом деле. Тетраксы наверняка знали истинное положение вещей, учитывая, что некоторое время после захвата города продолжали получать из него разведданные. Что-то было не так во всей организации нашей миссии. От нее явно шел дурной запашок.

Я нашел укромное местечко за грудой пустых тарных ящиков в помещении гигантского склада возле поля. Это была хорошая наблюдательная точка, потому что, кроме всего прочего, здесь хранилась еда, а я успел сильно проголодаться. К сожалению, добраться до нее я не мог: слишком много народу сновало вокруг. Здесь же, внутри пакгауза, находилась платформа, к которой подходили поезда для загрузки, а также большой компьютерный пульт, с которого осуществлялось управление поездами. Но то была лишь маленькая подстанция — главный компьютерный центр управления полями-фабриками находился в тридцати километрах отсюда. Перед экранами сидели одетые в форму захватчики и вели оживленную беседу с представителями одной из галактических рас.

Это были китняне. Девяносто процентов жителей галактики не отличат человека от китнянина, хотя сами мы различаем друг друга без всякого труда. Первое, что я услыхал о китнянах, когда впервые ступил на Асгард, — несмотря на все наше сходство, верить им нельзя ни на грош. Возможно, то же самое они говорят о нас.

В любом случае мой личный опыт общения с китнянами не изменил мнение о них в лучшую сторону — последняя китнянка, какую я видел, была Джейсинт Сьяни приспешница Амары Гююра. Поэтому я легко пришел к заключению, что китняне гораздо охотнее будут сотрудничать с захватчиками, чем с тетраксами.

После недолгого наблюдения за группой у пульта я решил, что неандертальцам мало пользы от сотрудничества с китнянами: последние донимали тетронскую технологию ненамного лучше, чем сами захватчики. Они научились более или менее управляться с приборами повседневного пользования. Но тут столкнулись с совершенно неведомым для них миром.

Я хотел было подойти поближе, чтобы подслушать их разговор, но к ним присоединились еще двое захватчиков в вычурной форме, очевидно, старших офицеров, и еще один, в штатском. Позже, уловив отрывок разговора на пароле, я вдруг обнаружил, что это был человек. Неудивительно, что я его не узнал, ибо не был знаком даже с половиной из двухсот пятидесяти людей, живших на Асгарде.

При виде человека меня впервые за последнее время посетил легкий прилив душевных сил. Хоть это звучит и парадоксально, но мне очень хотелось, чтобы он оказался махровым коллаборационистом и грязным предателем интересов галактики, потому что если это так, то у него была свобода передвижения, а это означало, что и я смогу ходить, где вздумается, не рискуя быть подстреленным при первом же появлении.

Но когда я напряг слух, энтузиазм мой сильно поубавился. От человека, как выяснилось, было мало пользы. Единственное, что он пытался объяснить переводчикам, причем не в самых деликатных выражениях, это — что он пилот звездолета, а не инженер-биотехник, и ни хрена не понимает в производстве манны.

После бурного разговора все они направились к железнодорожному тупику. Там стоял прицепленный к поезду железнодорожный вагон, куда захватчики поместили китнян и человека, плюс полдюжины охранников. Двое офицеров, приведших землянина, остались.

Я проследил за их возвращением к пульту. Они, похоже, о чем-то спорили. Насколько я понял, никто не мог объяснить им то, что они хотели, и теперь их терпение было на пределе. Они просто боялись тыкать наобум по клавишам компьютера, чтобы случайно не нарушить весь рабочий цикл системы и не внести в нее неразбериху. Захватчикам удалось овладеть лишь ручным управлением поездами, не более того.

Трудно править напичканным автоматикой городом, не зная языка машин. С другой стороны, эти ребята, похоже, не сильно продвинулись вперед за все месяцы оккупации. Ксилянин назвал их тупыми. Теперь понятно, почему он так думал. Интересно, много ли смог бы сделать для них я, если б захотел? Мы привыкли воспринимать технологические чудеса как нечто само собой разумеющееся, особенно когда на другом конце телефонной линии к вашим услугам всегда инженер-тетронец. И тут меня пронзила страшная догадка, что в сложившихся обстоятельствах человек типа Джона Финна окажется гораздо более полезным для захватчиков, чем я, потому что в свое время изучал тетронские электронные системы.

Я глянул на часы и с ужасом обнаружил, что время пролетело гораздо быстрее, чем казалось. Было уже 22.50, и менее чем через полчаса земного времени должна состояться моя наспех условленная встреча с Серном. Есть ли хоть один шанс, что я на нее приду, не угодив в лапы захватчиков по выходе из города?

Тут меня обуяло жгучее желание совершить какой-нибудь исключительно героический поступок. В плевуне Скариона оставалось достаточно заряда, чтобы уложить обоих офицеров.

"Надев униформу захватчиков, я смогу беспрепятственно пройти сквозь толпу в коридоры" — вот о чем я подумал.

Была вероятность того, что ведущий к нужной мне перегородке туннель до сих пор оставался без света и никем не использовался, хотя скорее всего я просто сам себя в этом убедил. Передо мной открылась блестящая возможность совершить диверсию. Инженером-биотехником я был не больше, чем тот бедняга пилот, которого они мучили вопросами, но автоматическую систему гораздо легче отключить, чем заставить работать. Потому я и решил поднять тревогу, как это сделал Джон Финн на Весельчаке.

Офицерское звание начало-таки пропитывать мое естество — теперь я думал как разведчик-диверсант военно-космических сил. Да и осторожничать мне уже обрыдло. Безрассудство всегда было моей отличительной чертой. Без этого мне бы ни в жизнь не очутиться на Асгарде.

Оба офицера были увлечены дискуссией и не заметили моего приближения; только в самый последний момент один из них увидел меня краем глаза. Но было поздно: я произвел два точных плевка прямо в их незащищенные лица. От попадания слизи в глаз один офицер взвизгнул, и оба попытались дотянуться до оружия, но тут в нервной системе начался тормозной процесс, и они медленно осели на колени.

Прежде всего я подошел к пульту и внимательным образом осмотрел клавиши и дисплеи. Мне удалось вызвать на экран системную карту, где разноцветными огоньками обозначалось местонахождение поездов как под землей, так и на поверхности. Разумеется, вызвать серьезную аварию было не в моих силах; единственное, что оставалось, это обмануть систему так, чтобы сработали все возможные виды сигнализации.

Я ввел аварийный код и сообщил машине, что прямо перед одним из поездов заблокирован вход в туннель. Соответствующий огонек тут же прекратил движение, из чего я сделал вывод, что машина врезала по тормозам. Затем система получила оповещение о пожаре в подземном уровне и о том, что жизнь находящихся там людей — в опасности. Верить мне беспрекословно ее никто не обязывал: в системе имелись собственные детекторы дыма, но программа была составлена по принципу сведения к минимуму возможного риска, поэтому для перестраховки она обязательно должна была произвести соответствующие действия.

Где-то вдали затрезвонили звонки.

Я попытался придумать еще что-нибудь. Но мне уже приходилось с опаской озираться на пустое пространство пакгауза. Там были еще три или четыре двери, откуда в любой момент могли показаться пришельцы.

Тогда я решил, что времени на шутки больше не осталось. Вытащив игольник, захваченный у убийц Скариона, я отошел в сторону, чтобы не попасть под рикошет, и нажал на курок. Металлические шипы веером ударили по пульту, по клавиатуре, по экранам и соединительным коробкам. Этой аварии система поверила с полуслова: оглушительно завыли сирены. Я оттащил одного из офицеров за ящики, чтобы выиграть несколько минут, если сюда вдруг хлынет толпа, и начал стягивать с него китель и брюки. Это оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал, потому что весил он чертовски много и был весьма тучным и рыхлым. В тот момент, когда я уже натягивал его китель прямо поверх одежды, в помещение хлынула толпа. Оружие я бросил, оставив себе только кобуру парализованного захватчика, и решительно вышел из укрытия, широким шагом устремившись в нужном мне направлении. Достигнув боковой двери, я вышел наружу. Никто не сказал мне ни слова, и даже трудно было судить, заметили они меня или нет: все внимание приковал к себе пульт и лежащий рядом офицер.

Наверху никто понятия не имел, что происходит. Множество людей бежало по дорожкам в разные стороны. Я не хотел выделяться из толпы, поэтому тоже побежал, с той лишь разницей, что знал, куда направляюсь. Выбравшись из полей, я нырнул в коридоры, повсеместно проложенные в массивном основании Асгарда, прошагал мимо нескольких рядовых захватчиков, стараясь выглядеть человеком, спешащим по чрезвычайно важному поручению, которого нельзя отвлекать ни под каким предлогом. Пролетев как во сне почти девять десятых расстояния до конечной цели, я вдруг наткнулся в узком коридоре на группу противников, среди которых оказалось двое в весьма вычурно украшенных мундирах. Они явно превосходили по чину бедного сапера, чью униформу мне пришлось украсть.

Один из них, толстый и лысый, что-то гаркнул. Я остановился и принял глупейший вид. Деваться все равно было некуда. Прошмыгнуть мимо я не мог. Лысый опять что-то рявкнул. Меня схватили и потащили к нему.

Лысый раскусил меня с первого взгляда. Мои не ярко выступавшие надбровные дуги плюс полная неспособность ответить на его обращение выдали меня с головой.

До этого момента я, упоенный собственной дерзостью и находчивостью, чувствовал себя превосходно. Теперь я вдруг с отвращением ощутил себя полным идиотом.

Замелькали ружья, заклацали затворы, и я оказался посреди толпы врагов. Оставалось только поднять руки вверх, страстно желая лишь одного; чтобы они поняли этот жест как акт добровольной капитуляции.

Ясно, что вели меня вовсе не как дорогого гостя. Может, они и глупы, но вычислить как дважды два, что в поднявшейся тревоге виноват я, они смогли. Куда я шел, они не знали, поэтому Серну ничто не угрожало, зато мне грозило наказание как диверсанту.

Интересно, думал я, пока меня гнали по коридорам, что они делают с диверсантами? Помнится, на доброй старой Земле их просто ставили к стенке.

Глава 14

Отобрав краденую форму, меня привели в слабо освещенную комнату, где стояли стол и несколько стульев. Не могу пожаловаться, что обращались со мной чрезмерно грубо: насколько я понял, где-то по дороге им сообщили, что офицера, с которого я снял форму, я не убивал. Обыскали, но ничего, что помогло бы им установить, кто я такой и откуда взялся, не нашли.

Приблизительно через час начался допрос. Удалось ли им прекратить к этому времени вызванный мной хаос, я не знал. Вряд ли тетронская техника могла полностью выйти из строя даже от такого грубого насилия над ней, однако тетраксы, как я догадывался, не спешили помогать своим незваным гостям собирать развалившегося Шалтая-Болтая. Одновременно я понимал, что лично мне рассчитывать на доброжелательное отношение не приходится: свой удар я нанес в самую жизненно важную для них точку.

Допрашивать пришли двое. Разыгрывать следователя-зверя и следователя-добряка они не собирались. Просто один из них говорил на пароле и мог служить переводчиком другому. Мне это было на руку — давало возможность тянуть время. Вообще допросы должны вестись обстоятельно, без лишней спешки, но атмосфера складывалась довольно напряженная.

Разумеется, они ничуть не сомневались, какую роль сыграл я в этой драме. Для начала на стол передо мной швырнули пустой ллевун, демонстрируя, что им известно, кто я такой и что сделал.

— Ваше имя? — спросил переводчик на пароле. Он был примерно моих лет и моего роста, имел бледную кожу, белокурые волосы и белесо-голубые глаза. Его товарищ выглядел постарше, с сединой, а глаза его были интенсивно-синие. Видеть земные моря и небеса, кроме как по видео, мне не доводилось, но для себя я разделил их так — у одного были небесно-голубые глаза, у другого синие, как море.

— Джек Мартин, — недолго думая ответил я.

— Где вы живете?

— В однокомнатной квартире в третьем секторе, но дома не был давно.

— А где вы были?

— Здесь, внизу. После того, как в город вошли танки, я решил, что мне лучше спрятаться.

Оба они посмотрели на меня задумчиво, но изобличать во лжи не стали.

— Кем вы работаете? — спросил голубоглазый.

— Я — старатель; как правило, брожу в третьем-четвертом уровне в поисках артефактов. Но теперь это занятие не котируется. Вы, придя к власти, похоже, не собираетесь поддерживать Координационно-Исследовательский Центр.

Блондин перевел мои слова компаньону, и на лицах обоих застыло бесстрастное выражение. Подобное выражение лица присуще почти всем гуманоидным расам, но разгадать его суть не под силу даже принадлежащим к одной расе гуманоидам, если они происходят из разных культурно-социальных слоев. Синеглазый достал из кармана несколько листов бумаги и минуты две внимательно их изучал. Я же старался хранить спокойствие, напоминая себе, что звездному воину следует сохранять достоинство даже перед лицом опасности.

— Вы — человек? — был следующий вопрос.

— Да, — ответил я.

— Ваше лицо очень похоже на наши, — произнес голубоглазый, — однако вы прилетели сюда с очень далекой планеты.

— Примерно за тысячу световых лет, — подсказал я. Не знаю, много ли значило для него понятие "световой год", учитывая его превратное представление о строении Вселенной, но вида он не подал. Возможно, ему приходилось слышать этот термин.

— Мы переписали всех людей, остававшихся в городе. Джек Мартин в списках не значится.

Я спокойно встретил его прямой взгляд.

— Никто не знает, сколько в городе людей находится в действительности, тем более никто не знает всех по именам. Старатели приходят и уходят.

На самом деле тетраксы наверняка знали, сколько в городе людей и все их имена, но я рассчитывал, что захватчики не получили свободный доступ к данным, хранящимся в Иммиграционной Службе. Они же останавливаться на этом не стали. Тут я почувствовал, что обретаю некоторый контроль над ситуацией, хотя они все еще довольно враждебно на меня косились.

— Зачем вы украли униформу и уничтожили компьютер?

— Я хотел пробраться в склады, мне была нужна еда, одежда и оружие. Я оказался в безвыходном положении. Здесь очень трудно выжить в одиночку. Вокруг полно гуманоидов со скверными характерами: вормираны, спиреллы и прочие в том же духе. Думаю, вам известно, кто такие вормираны?

Они коротко посовещались между собой.

— А много там осталось таких, как вы? — спросил голубоглазый.

— Несколько сотен. Город занимает большую площадь, и внизу много заброшенных мест, не занятых тетраксами под производство. Есть где спрятаться.

— Где находится главный штаб сопротивления? Тот, что планирует диверсии?

— Откуда мне знать? — спокойно ответил я. — Я держусь от других рас подальше. Если они примут меня за кого-то из вас, то мне каюк. И прикончат они меня с той же радостью, что и вы.

Посовещавшись в очередной раз, они повернулись ко мне со зловещим видом.

— Мы действительно расстреливаем диверсантов, мистер Мартин, — произнес голубоглазый. — Прежде мы слишком великодушно обходились с представителями вашей расы. Мы полагали, вероятно, ошибочно, что раз вы так похожи на нас, то мы могли бы сотрудничать. Нам говорили, что тетраксы были угнетателями и у вашей расы нет причин сохранять к ним лояльность. Несмотря на эти заверения, от людей мы получили очень мало помощи, а теперь даже обнаружили, что вы пускаете под откос поезда, на которых мы перевозим пищу. Есть ли хоть одна причина, по которой мы не должны вас казнить?

Я был рад, что мне предоставили шанс, но не был уверен, что сумею им воспользоваться.

— Вы ворвались в город, стреляя во все стороны, — произнес я. — Говорят, вы увозите людей в какой-то концентрационный лагерь внизу. Естественно, я спрятался. Если б знать, что вы не сделаете мне ничего плохого и что я могу быть вам полезен, то, вероятно, пришел бы сам, добровольно. Но откуда мне было знать об этом? Я попытался жить сам по себе. Делал то, что делал бы любой из вас в моем положении. Но если от меня действительно может быть какая-нибудь польза, толучше помогать вам, чем быть расстрелянным.

Произнося эти слова, я не мог отделаться от чувства, что аргумент мой был слаб — гораздо слабее, чем того бы хотелось. Но что еще мог придумать "Джек Мартин"?

— Вы прятались в надежде на контратаку тетраксов? — спросил переводчик.

— Не совсем, — скромно ответил я. — Тетраксы — не такие. Они наверняка будут уверять вас в своей искренней дружбе и, вероятно, добьются в этом успеха.

— У вас много друзей среди тетраксов?

— У меня вообще нет друзей. Я малообщительный человек.

Теперь я пытался прикинуться безобидной овечкой, мелкой сошкой, хотя не хотел, чтобы они поверили этому на все сто. Такая тактика могла оказаться неправильной; мне следовало бы постараться войти к ним в доверие, рассказав, как много я могу для них сделать, но меня останавливало предчувствие, что в результате они, будут относиться ко мне лишь с еще большим подозрением. Я хотел, чтобы предложение последовало с их стороны. Я уже понял, что они с энтузиазмом вербовали в свои ряды коллаборационистов среди представителей наиболее близких к ним рас, демонстрируя тем самым определенный шовинизм, который тетраксы, вне всякого сомнения, причислили бы к варварству.

"Интересно, — подумал я, — как это может соотноситься с мультирасовым составом населения в нижних уровнях?" Тем временем голубоглазый и синеглазый опять о чем-то посовещались. Похоже, согласия меж ними не было. Понаблюдав за захватчиками со стороны, я решил, что они, очевидно, довольно склочные существа.

— Этот пистолет сделан людьми? — спросил голубоглазый, когда их тихая перебранка наконец закончилась.

— Да, — ответил я.

— Но ведь из него нельзя убить.

— Он не убивает существ с метаболизмом нашего типа.

— Несмотря на то что ты не убил офицера, в которого стрелял, ты подлежишь смертной казни, — осторожно произнес блондин. — По нашим законам тебя следовало бы расстрелять.

Услыхав словечко «бы», я внутренне возрадовался.

— Тогда, — произнес я, стараясь показать, что сохраняю твердость духа, незачем тянуть. Я знал, на что шел. Се ля ви.

Последнюю фразу я произнес, естественно, на французском. Следователь попросил ее объяснить. Когда он перевел мои слова компаньону, мне показалось, что мой фатализм произвел впечатление на седого. И я уже начал было слегка себя поздравлять. Полной уверенности, однако, не было; оставался шанс, что меня поймают на слове и поставят к стенке.

Синеглазый выдал на своем языке довольно длинную тираду, во время которой голубоглазый кивал и утвердительно хмыкал. Затем повернулся ко мне и сказал:

— Здесь очень странное для нас место со множеством весьма странных обитателей. Мы понимаем, что ваше вторжение в наш мир произошло по невежеству, и мы готовы смотреть на это сквозь пальцы. Тем не менее тетраксы и другие расы из звездных миров должны свыкнуться с мыслью, что Асгард, как вы его называете, принадлежит нам и мы собираемся его защищать. Мы хотим, если это возможно, установить дружественные отношения со всеми галактическими расами. Поэтому нам нужна помощь. Несмотря на совершенное против нас преступление, мы готовы проявить снисхождение. Если вы будете искренне с нами сотрудничать, вас не расстреляют. Но предупреждаю, что вы должны приложить максимум стараний, чтобы загладить свою вину. Вы согласны?

— Почему бы и нет? — с легкостью произнес я.

— Вы знаете, как исправить нанесенные вами повреждения?

— Не совсем, — произнес я. — Но с тетронской техникой я работаю уже несколько лет. Помочь вам овладеть городскими системами управления я в состоянии, а тетраксов знаю достаточно хорошо, чтобы помочь вам иметь с ними дело.

— Мы уже ищем способы, как заставить тетраксов рассказать все, что нужно, — процедил он сквозь зубы. Я понял, что захватчики устали соблюдать приличия и были склонны перейти к более жестким методам. Тетраксы чувствуют боль так же, как и все мы. Захватчики овладеют ситуацией — это только вопрос времени. Станут ли тетраксы спасать своих людей от казней и пыток, или же понятие о долге индивидуума перед обществом у них настолько сильно, что они ограничатся наведением дипломатических мостов? Ответа у меня не было.

— Первое, что мы от вас хотим, — произнес блондин, — искреннего ответа на все задаваемые вопросы. Мы столкнулись с новой для нас ситуацией. Наш предыдущий опыт не совпадает с тем, что мы обнаружили в городе и особенно за его пределами. Мы понимаем, что должны многое узнать, и здесь вы могли бы нас научить. Но предупреждаю: терпение наше на пределе. Нам все равно, живы вы или мертвы, и при малейших признаках саботажа мы вас расстреляем. Есть много других людей-помощников, и чем больше мы узнаем от них, тем менее полезным окажетесь вы. Понятно?

— Понятно, — спокойно произнес я. — Но отвечать на вопросы лучше на сытый желудок.

Ему не слишком понравился тон, которым были произнесены мои слова, но поняв, что я имел в виду, смягчился, и я подумал, что чаша весов склонилась в мою пользу.

— Вы хотите есть?

— Да, — ответил я. Из всего сказанного мной это был, вероятно, первый честный ответ.

— Тогда я провожу вас в столовую. Вы увидите там других помогающих нам людей. А потом сразу же начнете на нас работать, отплатив таким образом за наше великодушие.

Голубоглазый встал и жестом предложил мне выйти в дверь. Открыв ее, я увидал нескольких охранников, которые тут же направили на меня ружья, и остановился, чтобы уступить дорогу следователю. Он бросил несколько слов, и они расслабились, но ружья не опустили. Мы пошли по коридору, а они за нами, не отставая ни на шаг.

Электрическую систему освещения коридоров захватчики сделали на скорую руку, а свет от нее имел желтый оттенок в отличие от сияющих белизной тетронских источников света. Я лишь искоса глянул на ряды лампочек, свисавших с провода, прибитого к потолку, но голубоглазый воспринял это как критику с моей стороны.

— Да, выглядит убого, — согласился он. — Но эти уровни не подсоединены к единой энергосистеме, и мы не можем воспользоваться проводкой, оставленной нашими предками. Так что — прошу прощения. Ближе к Центру, где двигателем нашей цивилизации является энергетический источник наших предков, все по-другому.

Я с удовольствием продолжил бы эту беседу, ибо у меня накопилось по крайней мере столько же вопросов к нему, сколько у него ко мне, но мы уже вошли в просторное, оборудованное под столовую помещение с дюжиной длинных столов и сотнями стульев. Здесь царил шум: в столовой было много солдат. Из больших котлов раскладывали горячую еду — благоуханную манну со специями, которые, очевидно, делали ее более похожей на то, что готовили им их мамаши.

От запаха пищи рот моментально наполнился слюной. Такого эффекта тетронская кухня никогда на меня не производила, даже когда я бывал очень голоден, и из, этого можно было заключить, что у захватчиков действительно много общего как физически, так и биохимически с моей расой. Нормальной пищи я не держал во рту с тех пор, как покинул "Леопардовую Акулу", и, пусть скафандр доставляет организму все необходимое, никаких вкусовых ощущений при этом не получаешь.

Людей вокруг было так много, а сам я настолько был погружен в собственные мысли, что хоть и заметил сидящих за одним из столов китнян, внимания на них не обращал. Вдруг из-за стола резко поднялась какая-то китнянка. Она пристально смотрела на меня, а я лишь рассеяно провожал ее взглядом, не понимая, что происходит, пока она не указала на меня пальцем. Взяв голубоглазого за локоть, она отвела его в сторону, что-то торопливо шепча на ухо.

Стволы ружей охранников вдруг резко ощетинились в направлении моей груди, и я понял, что уже в который раз моя маленькая удача повернулась ко мне спиной.

Китнянка оказалась Джейсинт Сьяни. Другую такую продажную тварь еще следовало поискать. И она прекрасно знала, кто я такой на самом деле. Вероятно, ей было известно, что с Асгарда я улетел еще до вторжения, и мое нынешнее присутствие здесь — это сюрприз на двадцать четыре карата.

С голубоглазого как рукой сняло благодушие, и он оторопело уставился на меня, едва она закончила свой торопливый шепот. Взгляд его отяжелел, не предвещая ничего хорошего.

— Здравствуйте, мистер Руссо, — кровожадно пропела Джейсинт Сьяни. — На этот раз мое участие, похоже, не поможет тебе сорваться с нар.

— А тебе-то какая радость? — Я изо всех сил пытался бравировать. — Не думай, что тебе от этого много обломится.

Но положение мое было — хуже некуда. Наработанное с таким трудом доверие было вдребезги разбито, и впереди мне определенно светила стенка, если не хуже.

Глава 15

Удивительно, немедленно назад они меня не повели. Для начала усадили в углу столовой и дали обещанную еду. Но есть вместе со мной голубоглазый не стал — торопливо, встревоженным шершнем куда-то полетел, прихватив, с собой Джейсинт Сьяни. Охранники следили, как я принимаю пищу; делали они это с неослабным вниманием, что свидетельствовало о строгости полученных в отношении меня приказов.

Не успел я съесть и половины, как голубоглазый вернулся, а вместе с ним появился маленький старичок с непомерно развитыми даже для захватчика надбровными дугами. Это был уже настоящий босс. Пока они обсуждали ситуацию, я продолжал есть, ибо твердо решил, что быть расстрелянным на полный желудок куда приятнее, чем на пустой. Аппетит, правда, был не ахти какой, и, когда они подали знак, что пора идти, я еще не закончил обед.

Меня почти бегом прогнали к пассажирскому железнодорожному вагону и бесцеремонно втолкнули внутрь. Голубоглазый, старик, Джейсинт Сьяни и несколько солдат вошли тоже.

По дороге я сказал голубоглазому:

— Разве не проще расстрелять меня прямо здесь?

— Мы не собираемся вас расстреливать, мистер Руссо, — ответил он. — Вы знаете много полезного для нас. Но мы вполне можем считать вас шпионом с враждебными намерениями.

Это прозвучало как явная угроза.

— Я вернулся, потому что меня попросили тетраксы, — быстро сказал я ему, но я не столько шпион, сколько посол. Тетраксы очень хотят наладить диалог. Они хотят подружиться и не понимают, почему вы не отвечаете на их послания. Если хотите, то, когда мы выйдем на поверхность, я с радостью послужу парламентером.

— Мы едем не на поверхность, мистер Руссо, — ответил тот. — В другую сторону. И нам нет нужды спешить с установлением контактов за пределами Асгарда. Наладить отношения с тетраксами у нас будет время, когда мы подготовимся. В настоящий момент есть более насущные вопросы. То, что вы можете рассказать, представляет наивысший интерес, и вы расскажете нам все, что знаете.

На этот раз мне самому стало интересно. Складывалось впечатление, что вся Вселенная желала поговорить с Майклом Руссо и слышать не хотела об отказе. Я понял, что Джейсинт Сьяни заложила меня не как тетронского шпиона, а как парня, который проник в нижние уровни и говорил с суперучеными.

Все виденное мной у захватчиков свидетельствовало, что по галактическим меркам они просто неотесанная деревенщина. Да они и сами уже должны были об этом догадаться. Они понимали, что тетраксы опережают их во многих отношениях, и изо всех сил старались, чтобы за пределами планеты об этом не стало известно. Но Джейсинт Сьяни рассказала, что внутри Асгарда у них есть соседи, вероятно, еще более продвинутые, чем тетраксы. Думаю, что была главная причина отказа от переговоров. Захватчики надеялись найти союзника, который поможет им покорить Вселенную!

Теперь они явно считали, что смогут сделать это с моей помощью, стоит лишь развязать мне язык. К сожалению, они не поверили, когда я предупредил, что большой пользы от меня в этом деле не будет… и это могло обойтись мне очень дорого, если они крепко возьмутся за допрос.

Я подумал, насколько, должно быть, обеспокоены и обескуражены эти предполагаемые будущие властелины Асгарда. Какой, наверное, это кошмар сначала открыть для себя Вселенную, а потом узнать, что ты даже не самый крутой паразит в кишках у собственной планеты!

— Вы не знаете, кто построил Асгард, не так ли? — спросил я, заглядывая в блеклые глаза блондина. — Сколько уровней вы контролируете? Десять… двадцать?

— Не надо нас недооценивать, мистер Руссо, — спокойно ответил он, глядя в сторону полей-фабрик, проплывавших за окном. — В наших владениях сотни обитаемых пространств более чем в пятидесяти уровнях. Да, мы действительно не могли вычислить реальные размеры Асгарда, пока неожиданно не вышли на поверхность, и даже сейчас не знаем, сколько еще уровней там, внизу. Но то, что строители Асгарда — наши предки, нам доподлинно известно, и лишь вопрос времени, когда мы вновь обретем оставленные ими знания. Может статься, что наши предки — это и ваши предки, и вы, как и мы, тоже потеряли ключ к их знаниям. Если так, тогда у нас с вами общие интересы, и вы должны помочь нам наладить контакт с нашими двоюродными братьями, с которыми вы встречались в глубинах Асгарда.

Я глянул на Джейсинт Сьяни. У нее, как и у большинства китнянок, была оливкового цвета кожа и жгуче-черные волосы, глаза — темно-карие. Здесь, в вагоне, она явно отличалась от остальных, хотя в мире существовало много настоящих людей, гораздо меньше похожих на голубоглазого и его друзей, чем она.

— Вы полагаете, что у нас общие предки? — спросил я.

— Похоже — да, — подтвердил голубоглазый.

— А как насчет тетраксов?

— Похоже — нет.

— Боюсь, что здесь вы ошибаетесь, — сказал я ему. — У нас есть серьезные основания полагать, что все мы — кровные братья и сестры. Любой наш с вами общий предок так же далек от нас, как и тот, что объединяет и нас, и вас с тетраксами. "Или со свиньями нелетучей породы", — добавил я про себя.

— Об этом мне ничего не известно, — ответил он. — Я просто солдат. У вас будет шанс поговорить с компетентными в этих вопросах людьми.

И вновь в его словах прозвучала скрытая, угроза.

— Уж кто-кто, а тетраксы в этом разбираются, — заверил я его. — Если вы действительно готовы установить с ними контакт, то можете организовать прекрасный диалог своих умников с теми. Наверняка можно будет выяснить, кто здесь все создал, когда и зачем. Нам всем хотелось бы это знать.

— Не мне решать такие вопросы, — произнес он. Затем перевел боссу все, о чем мы говорили. Я переключился на Джейсинт Сьяни.

— Они хорошо с тобой обходятся? — спросил я ее. Она улыбнулась странной кошачьей улыбкой.

— Вполне прилично. Мне они нравятся гораздо больше многих моих прежних друзей.

Я не сильно этому удивился, поскольку прекрасно знал компанию, в которой она раньше вращалась.

— Какого черта ты меня заложила? — спросил я ее. — Я ведь никогда не делал тебе ничего плохого. Неужели ты не помнишь, что именно ты хотела меня продать?

— Я помню все, — заверила меня она.

Тогда я решил, что она меня просто не любит. С некоторыми людьми такое бывает. Что ж, как-нибудь переживу.

Из вагона мы пересели в машину, которая быстро повезла нас по сельской местности. Двигалась она бесшумно, питаясь, вероятно, от топливных батарей. Я предположил, что изобрели их вовсе не захватчики; сказать по правде, я начал подозревать, что они вообще ничего сами не придумали. Чем дальше, тем становилось яснее: передо мной самые настоящие варвары, построившие технологию на всем готовом, уже открытом, точнее сказать — переоткрытом, научившись лишь пользоваться этим. И дань уважения, отдаваемая ими своим предкам, была просто хорошей миной при плохой игре. Даже внутри Асгарда это были всего лишь мальчики, заблудившиеся в лесу. Нетрудно представить, какой скудной была жизнь в их родном уровне.

Придя к такому заключению, я уже готов был не удивляться, если наше путешествие в нижние уровни пройдет не совсем гладко. Гигантского шахтного лифта, курсирующего до уровня, куда они хотели меня доставить, разумеется, не существовало. За один раз мы могли спуститься на три, максимум — четыре уровня, но дальше приходилось опять садиться на машину или поезд, чтобы проехать до следующего спуска. На дорогах вокруг нас царило интенсивное движение, и я начал понимать, с каким трудом доставлялась наверх армия вторжения и насколько уязвимы сосредоточенные в Небесной Переправе войска.

На двенадцатом уровне, если только я не сбился со счета во время спуска, группы пленных обитателей галактики нам встречаться перестали. Где бы мы ни ехали, вокруг, легион за легионом, мелькали одни лишь захватчики. Все, за редким исключением, — одетые в военную форму мужчины. И все без исключения бледнокожие. Я не мог тут не вспомнить Мирлина и создавших его биотехников продукт программы ускоренного выращивания тела с форсированной закачкой информации в мозг. Лучший способ производства солдат. Мелькнула мысль, что все эти солдаты, возможно, созданы аналогичным образом и питаются лишь иллюзиями относительно собственной природы и происхождения. Но быть может, это слишком смелое предположение.

По моим предположениям, мы должны были остановиться где-то на пятьдесят втором, плюс-минус пара уровней. Самые верхние были абсолютно мертвы, без каких-либо признаков жизни. Пятый и шестой походили на первый и второй: очень холодные, но не настолько, как третий и четвертый. Сидя в наглухо задраенных машинах, перевозивших нас по уровням, трудно было судить, какова температура снаружи, но явно ниже нуля.

Седьмой и восьмой я вообще не видел, а в девятом уже была жизнь, хотя и очень скудная. Он сильно напоминал уровень, лежащий гораздо глубже, тот, куда привела нас в свое время шахта Саула Линдрака, — некогда процветавшую, но теперь совершенно одичавшую экосистему. Разумеется, никаких признаков машинной цивилизации и фотосинтетических установок там не было: даже если таковые там когда-то имелись, то они давно уже сгнили, и на их месте выросли настоящие растения, влачившие свое существование под хилым, тускло светящимся небом. Земля здесь напоминала субарктическую пустынную тундру. Ни местных жителей, ни колонистов нам здесь не встретилось.

Складывалось впечатление, что на одиннадцатом и двенадцатом уровнях биолюминесцентные небеса деградировали больше, чем на девятом, поэтому освещение было еще более тусклым.

Прежде, когда мы путешествовали по уровню, открытому Саулом, то решили, что изначально в нем присутствовала сложнейшая биотехнологическая система, со временем полностью распавшаяся. Давным-давно она получала как электрическую, так и термальную энергоподпитку, а свет обеспечивали устройства на органической основе, и живые организмы не были способны к независимому существованию. За долгий период времени, вероятно, несколько миллионов лет, энтропия сделала свое дело, и тщательно продуманные органические компоненты уступили место настоящим живым организмам, перенявшим некоторые свойства искусственных систем, хотя и не настолько эффективно.

Здесь произошла самая настоящая деволюция, или дегенерация, от искусственных систем к живым. Я понимаю, что это может показаться вредом, особенно учитывая тот факт, что мы всегда считали живые формы более упорядоченными, чем неживые, но биотехники строителей Асгарда действительно создали искусственные системы с гораздо большей эффективностью, чем бывают живые. Даже фотосинтетические установки тетраксов на первом уровне, если их предоставить самим себе, со временем уступят место «природной» траве. И тогда их следовало бы рассматривать не как неживые системы, деградировавшие до живых, — они были предназначены для самовоспроизводства и для удовлетворения сырьевых потребностей садовников — культурные растения, постепенно превратившиеся в дичок со свойственной ему более грубой структурой, проще говоря — в сорняк.

Основываясь частично на догадках, частично на логических умозаключениях, я пришел к выводу, что угнанных жителей Небесной Переправы расселили в нижних уровнях в развалинах древних городов, чтобы те начали заново их обживать для своих новых хозяев. Для тетраксов это было равносильно возвращению в каменный век. Когда мы пересекали особенно унылую равнину на двенадцатом уровне, я вдруг подумал, а не происходит ли в данный момент некое тестирование. Возможно, захватчики хотели посмотреть, действительно ли тетраксы настолько умны, чтобы разобраться, как восстановить работу встроенных в структуру Асгарда систем после столь долгого периода запустения и деградации.

Еще глубже. Упадок, поразивший верхние уровни, уже не так бросался в глаза. Но там были свои проблемы.

Пока мы не добрались до пятнадцатого уровня, я предполагал, что состав воздуха везде примерно одинаков. Атмосферы населенных гуманоидами планет действительно очень похожи; относительное содержание в них азота, кислорода и двуокиси углерода находится в пределах разумно установленных границ. Разумеется, планетные атмосферы — результат жизнедеятельности организмов, а поскольку химический состав живых форм примерно одинаков во всех гуманоидных мирах, то и вырабатывают они похожие условия. Их экосферы адаптируются под производство и поддержание этих условий так же, как гомеостатические механизмы в эндотермических организмах обеспечивают постоянную внутреннюю температуру тела.

Правда, есть пара галактических рас, которые дышат не совсем пригодным для остальных воздухом, но именно поэтому они не полностью интегрированы в галактическое сообщество. Существуют и жизненные системы с альтернативной химической основой, но они очень сильно отличаются от жизненных систем, формирующих гуманоидов. Например, в атмосферах газовых гигантов тоже встречается жизнь, даже таких холодных, как Уран, но такого разнообразия организмов, какое дает ДНК-основа, там не наблюдается, и, насколько мне известно, еще никому не удавалось обнаружить в таких системах разум хотя бы на уровне насекомого, не говоря уже о человеке.

Я удивился, увидев на пятнадцатом уровне воздушный шлюз и в особенности когда наша группа взошла на борт транспортного средства, напоминавшего скорее гигантскую пулю или поставленный на колеса космический корабль, чем обычную машину. А когда мы выехали на нем в уровень, то очутились в атмосфере, похожей на гороховый суп.

В течение нескольких минут я с изумлением смотрел, как цветной туман, взбаламученный продвижением нашей машины сквозь его гущу, растекался по толстым стеклам. Он был темно-зеленого цвета, подсвеченный низким, высотой не более пятнадцати метров, небом. Но зелень не представляла собой однородную массу. В ней наблюдались вкрапления фиолетового и синего цвета, похожие на газовые разводы, и более крупные бледные образования, напомнившие мне старинные картинки с привидениями и прочей нечистью.

Могу поклясться, Джейсинт Сьяни уже все это однажды видала, но не настолько часто, чтобы совершенно не обращать внимания. Голубоглазый и солдаты сидели со скучными, казенными лицами.

— Что там? — спросил я голубоглазого.

— В основном — метан, водород и углекислый газ, — угрюмо ответил тот. Немного гелия, много длинных цепочек углеродистых молекул. Очень высокое давление. Сейчас главное, чтобы не нарушилась герметичность шлюзов. При смешении атмосферы вступают в химическую реакцию. Иногда со взрывом. Но другого пути мы не знаем. Наши карты далеко не полны. Нам повезло, когда удалось найти путь наверх; этот уровень наверняка служил барьером для многих поколений. Первый такой слой, обнаруженный нашими прадедами, долго был границей нашей империи, но теперь мы можем перемещаться в аналогичных средах и даже извлекать из них определенную пользу.

— Здесь есть какая-нибудь жизнь?

— Некое подобие жизни. Но нам она хлопот не доставляет.

— А нет ли у вас объяснения, зачем ваши предки заполнили некоторые пещерные системы такими чуждыми атмосферами?

Не успел он ответить, как в наш диалог вмещался босс, сделав несколько отрывистых замечаний на своем языке. Голубоглазый наградил меня презрительным взглядом, из которого стало ясно, что ему напомнили: я — шпион и враг.

Когда мы вышли из пятнадцатого уровня, я приготовился к новым сюрпризам. Сказать по правде, я даже страстно их желал, поскольку это отвлекало от того, что могло ждать меня внизу. По этой же причине все двадцатые уровни стали для меня сплошным разочарованием. Разумеется, они не были мертвы и деградация в них почти не ощущалась, но территории, по которым мы проезжали, были пустынны, небеса светили ярко, а растительность цвела довольно буйно. Никаких признаков машинной технологии, за исключением транспортных средств на дорогах, не наблюдалось, а единственными встреченными аборигенами были все те же бледнокожие захватчики.

Я видел множество колонн, подпирающих потолки, но не заметил ни одного блока с многочисленными дверями и окнами. Однако я понимал, что нашему взору открывается лишь малая часть каждого уровня и что любой из них так же велик и разнообразен, как земной континент. Поэтому судить обо всем уровне по увиденному — это все равно что пытаться судить о природе и многообразии жизненных форм Земли, проехав двадцать километров по шоссе в выбранной наобум части Канады. Может быть, в действительности эти уровни были куда хуже, чем казались на первый взгляд, но не менее возможно было и то, что захватчики не удосужились хотя бы бегло их изучить, они хотели только побыстрее отыскать путь наверх, а не тратить время на исследования бесполезных и безвредных с виду территорий.

Когда мы остановились на ночлег в придорожной станции на двадцать девятом уровне, я начал опасаться, что Асгарду больше нечего мне показать.

"Ну не свинство ли, — думал я, — если Центр окажется не более экзотичным, чем Небесная Переправа или планетоид Весельчак?" Нет более гнусного способа срывать покровы с тайны, чем впадать в ироничный пессимизм.

Оставалось утешаться мыслью, что от Центра мы находились еще очень и очень далеко, а также осознанием причины, по которой меня заставили проделать это маленькое путешествие в самое сердце империи: мне-то уже было продемонстрировано, что в Асгарде есть совершенно другие места, похожие на рай, которые даже во сне не могли, присниться захватчикам с их убогой философией.

Но такой ли я представлял для них интерес, чтобы ради этого сохранить мне жизнь?

Глава 16

Уровни, шедшие, по моим подсчетам, под тридцатыми номерами, были гораздо более светлые и населенные, чем двадцатые. Каждый раз, когда мы выходили из блоков, где располагались лифтовые шахты, то попадали на оживленные городские улицы — широкие дороги с фасадами домов от пола до потолка, с мостовыми и магазинами. Это и было, насколько я понимал, сердце империи захватчиков; колонизация произошла здесь очень давно. Выяснить самостоятельно, который из них изначально служил метрополией, я не мог, а мои спутники на вопросы не отвечали. Голубоглазый и босс посовещались в очередной раз, после чего голубоглазый закрыл рот на замок. Джейсинт Сьяни старалась держаться от меня подальше, очевидно, желая создать у своих новых друзей впечатление, что она полностью на их стороне.

На улицах чаще стали встречаться женщины, и гражданских лиц стало больше. Внешне неонеандертальцы мало отличались друг от друга. Я предположил, что все они произошли из относительно бедного генетического пула; а это хорошо согласовывалось с популярной теорией, по которой Асгард являлся не чем иным, как Ковчегом, чьи многочисленные отсеки предназначались для заселения представителями немногих избранных тварей. Возможно, все захватчики имели своими предками единственную пару — Адама и Еву, — хотя сейчас их популяция разрослась настолько, что им пришлось заполнить несколько других уровней вдобавок к дарованному им Эдему.

Конечно, колонизация оказалась не простым заселением пустых пространств, иначе для освоения девственных земель им не понадобились бы миллионы бронемашин и армия, составлявшая, похоже, девяносто девять процентов всего взрослого мужского населения. Трудно было на первый взгляд судить, какая участь постигла завоеванные расы. Несколько замеченных мной экзотических индивидуумов вполне могли быть рабами или вольноотпущенными реликтами истребленного населения.

Пока мы шли по улицам, я развлекался тем, что производил в уме кое-какие вычисления.

"Предположим, — размышлял я, — бледнокожие псевдонеандертальцы в настоящее время населяют двадцать пещерных систем площадью не менее земной суши каждая. При достаточном производстве продовольствия они могут удваивать свою численность каждые сорок — пятьдесят лет. Это означает, что в следующем столетии им понадобится более пятидесяти пещерных систем, а к концу следующего века — еще четыреста восемьдесят. Тогда сколько времени им потребуется, чтобы заполонить собой весь Асгард? И когда они наткнутся на тех, кто положит конец их экспансии? А если Асгарду действительно несколько миллионов лет, то почему ни одна из населяющих его рас еще не расширилась до масштабов всей планеты?" Я попытался обсудить эти вопросы с моими охранниками, но блондин был не в духе и говорить отказался. Ему и так уже недвусмысленно напомнили, что его работа конвоировать меня, а не просвещать.

Ниже сорокового уровня картина опять начала меняться. Похоже, с продвижением вниз у захватчиков было не меньше проблем, чем с продвижением вверх. Опять вместо городов начали встречаться лишь редкие придорожные строения, а территории стали менее пригодны для жилья. Но эти уровни уже не были ни темными, ни тусклыми. Наоборот, многие были ярче, жарче и полны жизни. Если верхние ассоциировались с тундрой или степью, то эти — с джунглями, болотами и саваннами. Во время одного особенно долгого перехода между шахтами — километров в шестьдесят — я так пропотел, что даже пожалел об отсутствии термоскафандра с его прекрасной системой терморегуляции. Здесь, как ив других уровнях со слаборазвитой цивилизацией, мы передвигались на броневике и сидели в нем как в духовке, раскаленной лучистой энергией, льющейся с тридцатиметрового потолка.

Обочину дороги регулярно поливали каким-то гербицидом, и молодая поросль лишь кое-где пробивалась меж почерневших и скрюченных растений. Но чуть дальше росли деревья высотой почти до потолка, раскинувшие широкие пальмовые листья во все стороны, дабы забрать на себя как можно больше лучистой энергии, едва ли не из самого источника. Поэтому вниз, сквозь хитросплетения живой массы просачивалось мало света. Я не мог поверить, что странный подлесок, разросшийся меж деревьев, питался единственно этим скудным световым рационом, хотя с виду ему явно этого хватало. Тогда я решил, что большая часть приземной растительности имеет термосинтетическую природу и получает энергию прямо от почвы.

Прежде мне никогда не доводилось видеть природные термосинтетические органические системы, поэтому я удивился, когда обнаружил, что они отнюдь не белые, как грибы, как того следовало ожидать, а разнообразны и многоцветны.

Лес был наполнен стрекочущими звуками, которые я по незнанию принял за крики птиц, но после нескольких минут беседы с Джейсинт Сьяни выяснилось, что в этой экосистеме даже у растений есть голос, настолько интенсивно идет здесь соревнование за привлечение к себе насекомых. Здесь, по ее словам, водились толстые нелетающие птицы, мимикрирующие под цветы физически и музыкально, заманивая таким способом добычу прямо в свой голодный клюв.

Я поинтересовался, нет ли здесь у захватчиков автоматических систем управления температурой и почему бы просто не увернуть немного термостат, чтобы сделать условия более благоприятными. Невозможно было поверить, чтобы неонеандертальцы решили, как старые консерваторы, просто оставить систему в таком виде, как она была, и не вызвать ненароком экологической катастрофы. Скорее всего они ничего не изменили только потому, что не знали, как это сделать. Они действительно напоминали неандертальцев, попавших на улицы Нью-Йорка двадцать первого века; те могли сойти за местных, нацепив одежду, и выжить, кривляясь перед зрителями и потрясая дикарским оружием, но не имея понятия, как работают окружающие их вещи.

Тогда — где же смотрители заповедника, которые должны следить, чтобы дикари не вырвались из отведенной для них клетки? Где, о, где вы, боги Валгаллы?

Пока мы пересекали очередной отрезок тропического полурая, я прикидывал, где могут жить здесь ученые. Так и не увидев ни одного человека, я все же не решился относить эти системы просто к огромным вивариям. Ясно, что захватчики не стали колонизировать эти уровни в удаленных областях, но они могли заставить местных держаться от них подальше. В своем воображении я рисовал мирных пигмеев, племена поедателей лотосов и умных дикарей, которые изобрели музыкальные инструменты, чтобы услаждать ими бабочек и пчел.

Чем глубже, тем более странной становилась окружающая местность. Я с удовольствием обнаружил, что температура не растет с глубиной. Если б изначально было запрограммированно, что температурный клин должен начинаться с абсолютного нуля наверху и к нынешнему уровню плавно возрастать до пятидесяти градусов, при которых замирает жизнь, то впереди у меня было бы мало шансов увидеть что-либо интересное. Но гравитация здесь лишь едва заметно ослабла по сравнения с поверхностью планеты, и я понимал, что благоуханная арена, на которой произошло мое сражение с Амарой Гююром, находилась гораздо ниже.

Под тропическими уровнями располагались более прохладные, с менее буйными экосистемами. Некоторые из них выглядели вполне пригодными для колонизации, но экспансия захватчиков здесь ощущалась еще меньше, чем в тропических парилках, а встречавшиеся нам люди носили маски и защитные костюмы.

Мои спутники не стали меня предупреждать, что между сорок третьим и сорок пятым уровнями они столкнулись с наиболее враждебной для проникновения средой, хотя с виду этого никак нельзя было сказать, но маски и костюмы моментально напомнили мне рассказы об исследователях галактики, которые обнаруживали буйно цветущие миры, а в результате попадали в биохимическую ловушку. Когда много гуманоидов из различных рас собирается вместе, то истории о космических приключениях сыплются как из мешка, но хорошо, если хоть в одной из ста найдется крупица правды. Лично я с удовольствием слушал их потому, что, во-первых, это весело, а во-вторых, они вызывали приятное ощущение необычности Вселенной.

Вы, быть может, считаете, что, если землеподобные планеты имеют одинаковую биохимию и похожий спектр основных жизненных форм, то они и сами очень похожи друг на друга. Это так, но лишь до определенной степени. Мне говорили, что даже искушенный галактический путешественник может никогда не встретиться с вещами, способными убедить его в обратном.

Самыми экзотическими мирами оказываются те, где гуманоидная жизнь не смогла эволюционировать или эволюционировала в отличном от обычного экологическом окружении; довольно часто такие миры оказываются весьма враждебны к посетителям. Это не значит, что их жители обязательно будут при первой же встрече забрасывать вас копьями, — просто местная органика для вас ядовита во всех проявлениях. Пространства, которые, по моим прикидкам, должны были принадлежать сорок третьему и сорок четвертому уровням, являли собой, возможно, именно такой тип, хотя, сколько я ни старался, но так и не увидел явных признаков, почему они могут быть опасны. Растительность была зеленой и выглядела как обычные травы, деревья и цветы.

Сорок седьмой и сорок девятый были хорошо освоены колонистами. По сторонам дороги располагались цветущие поселения захватчиков, хотя температура воздуха оставалась высокой. Пятидесятый, хотя мне довелось увидеть лишь маленький его кусочек, являлся настоящим чудом. Еле-еле освещенный рассеянным светом, словно пробивающимся сквозь густые облака, в отличие от звездной ночи он был насыщен богатой жизнью, состоявшей преимущественно из термосинтетиков.

Трудно представить планету или место на какой-то планете, где существовали бы подобные условия. Разве что на планете с вечным туманом и вертикальной осью вращения, где-нибудь в районе с повышенной вулканической активностью могло возникнуть нечто похожее. Но такой район вряд ли способен просуществовать в стабильном состоянии так долго, чтобы здесь развилась богатая флора и фауна.

Кое-кто может подумать, что в такой системе нет места ярким краскам, поскольку слабый свет дает лишь серые тени. Но только не здесь. Это был мир рождественских елок со вживленными в них биолюминесцентными лампочками. Множество насекомых тоже являлись светлячками. Куда бы я ни посмотрел, везде роились тучи светящихся мошек, а почву бороздили огоньки светящихся червей.

Через некоторое время я понял: то, что происходит здесь, — любопытная инверсия характерных особенностей земной жизни. Там свет являлся для экосферы источником энергии, а сложные организмы сами вырабатывали тепло. Здесь основным источником являлось тепло, а сложнейшие организмы вырабатывали свет для общения друг с другом, причем, вероятно, с той же простотой, с какой земные животные издают запахи. Ни о чем подобном я прежде и слыхом не слыхивал и находил этот мир восхитительным, но, мои скучные попутчики не удостоили его даже взглядом через герметичные окна машины. Вдоль дороги встретилось несколько зданий и ни одного путника. Я догадался, что здесь, вероятно, один из тех уровней, где захватчикам приходится надевать для дыхания маски-фильтры.

Ни голубоглазый, ни Джейсинт Сьяни добровольно просвещать меня об этом месте не захотели, и тогда я понял, что единственная реплика китнянки по поводу музыкальных растений знаменовала собой предел того, что могло возбудить ее любознательность. Что касается офицера, то он хоть и был "просто солдатом", но, кажется, совершенно не чувствовал красоты и природного очарования того, что нес в себе Асгард. Он воспринимал все как само собой разумеющееся, то есть никак.

"Дикарское мышление, — подумал я, — зацикленное на мудрости воображаемых предков и ничуть не стремящееся к прогрессу собственной мысли. Неужели такие люди могут отобрать бразды правления Асгардом у тетраксов, неся опустошение его огромным пространствам?" Даже если я когда-нибудь серьезно подумывал, не связать ли мне свою судьбу с захватчиками, предав тетраксов, то теперь был уверен, что не смогу этого сделать. Моя планида сражаться под знаменами тех, кто действительно интересуется разгадкой тайн Асгарда.

После тех отрывочных картин, что удалось мне подглядеть в экосистеме пятидесятого уровня, мне хотелось видеть еще и еще. Следующий спуск доставил нас на пятьдесят второй, по моему счету, уровень. Здесь нас встретила очередная сказка, но, когда мы пересели с машины на машину, не покидая сложной шлюзовой системы, я понял, что атмосфера этого уровня тоже непригодна для дыхания. Местное транспортное средство напоминало наглухо закрытый звездолет в миниатюре.

Жизнь здесь кипела — в водородном окружении. Туманы, болота, странные древовидные растения, которые я не рискнул бы назвать «деревьями», они скорее походили на кораллы и, разумеется, не имели листвы, а лишь сучья и шипы. Росли они на удалении друг от друга, а на некоторых, как и в туманном пятидесятом уровне, висели светящиеся плоды.

Летучие, точнее сказать, планирующие существа здесь тоже имелись. Наблюдая за их перелетом с одного дендрита на другой, я не заметил ничего похожего на взмахи крыльев. Была и кое-какая приземная растительность, состоявшая в основном из образований круглой формы разного размера. Я и представить не мог, какой метаболизм был у этих созданий; мне было известно лишь о бактериях в обычных экосистемах, которые способны расти в отсутствии кислорода, но о метазоидных существах с полностью анаэробным существованием слышать не доводилось. Здесь, насколько я понимал, имела место какая-то исключительно обособленная версия базовой ДНК-системы, если только эта жизнь вообще имела что-то общее с нашей.

Поездка по уровню оказалась короткой. Мы подъехали к большому зданию с окнами, стены которого, округляясь в обе стороны, тонули в темноте. Проехали сквозь вторую систему воздушных шлюзов, но вместо того, чтобы погрузиться в очередной гигантский лифт, который спустил бы нас к следующему уровню, мы припарковались на стоянке. По выходе из машины нас моментально окружили вооруженные солдаты, и я понял, что дальше пути нет. Мы достигли конечной точки.

Мои наручные часы показывали время в асгардианской метрике, но по человеческим меркам наше путешествие заняло почти двое суток. Пока было на что глазеть, я совершенно не чувствовал усталости, зато теперь, когда мы добрались до «дома», я вспомнил, что из прошедших сорока восьми часов спал всего шесть.

Сначала я удивился, что конечный пункт расположен в столь враждебной окружающей среде, но быстро понял логику выбора. Какое место может быть лучше для устройства тюрьмы, чем здание, окруженное ядовитой атмосферой? Одно это должно отбить пыл у всех любителей побегов.

Теперь, когда мы прибыли на место, ничто уже не отвлекало мысли от бедственности моего положения. Здесь, в пятидесяти уровнях от поверхности, не было ни малейшей надежды, что тетраксы смогут что-нибудь сделать для моего освобождения. У Сюзармы Лир тоже не будет шанса хотя бы найти меня, даже если она задействует всю мощь военно-космических сил.

К тому же, словно мало бедствий свалилось на мою голову до сих пор, я предчувствовал, что мои тюремщики собираются выжать из меня гораздо больше сведений, чем я мог им дать, и что при этом они не будут принимать на веру мои ответы.

Глава 17

Позже я обнаружил, что народу в этой тюрьме сидело немало, но в момент нашего появления это никак не проявилось. Коридоры были пусты, охрана малочисленна. Впрочем, ее много и не требовалось: мысли о побеге или восстании казались в этих стенах абсолютно бессмысленными.

Казематы были выстроены основательно, в чем я убедился, пока меня вели по коридору. Стены отливали холодным металлическим блеском, одинаковые двери камер находились в шести метрах одна от другой.

Пока меня вели к месту заключения, будущее казалось абсолютно беспросветным, но, когда меня втолкнули в камеру, я с удовольствием обнаружил, что все не так плохо, как я ожидал. Заключенные жили по двое в камере, наши тюремщики оказались достаточно деликатны, ибо сажали подобных к подобным, то есть сокамерники принадлежали одной расе. К моменту моего прибытия в лагере сидел всего лишь один человек, поэтому меня не долго думая поместили к нему.

Едва дверь захлопнулась за моей спиной, как он уставился на меня соткрытым от удивления ртом, словно мое появление было настоящим чудом.

— Привет, Алекс, — сказал я. — Тесна Вселенная, не так ли? И давно ты здесь баланду хлебаешь?

Какое было счастье видеть на его лице сменявшие друг друга оттенки изумления!

— Руссо! — воскликнул он так, словно встретил не меня, а Санта-Клауса или дьявола во плоти.

— Можешь звать меня Майк.

— Но ты же улетел еще до вторжения, — пробормотал он. — Ты же должен быть сейчас на Земле.

Говорил он на пароле; английский не был его родным языком, и он старался им не пользоваться, если его специально об этом не попросят.

Я осторожно огляделся.

— Здесь подслушивают? — спросил я по-английски. Он устало мотнул головой, скорее с удивлением, чем отрицая.

— Вряд ли, — ответил он тоже по-английски. — По-моему, эти люди — варвары. Если не принимать во внимание технологии, которыми они овладели, сами их не понимая, то они не более образованны, чем люди начала двадцатого века.

— Хорошо, — произнес я. — Возможно, это даже не имеет значения. Просто я не знаю, что этим неандертальцам известно обо мне и что я могу им рассказать. Джейсинт Сьяни донесла на меня как на парня, который опускался в шахту Саула Линдрака, и полностью разрушила сочиненную мною легенду. Я интересен им в связи с тем, что видел там, внизу, и, насколько понимаю, это единственное, что удержало их от расстрела меня на месте как тетронского шпиона. До сих пор я старался держать язык за зубами, но не знаю их намерений. Сам-то ты что им рассказал?

— Смею тебя заверить, — напыщенно произнес он, — что я не сказал этим дикарям абсолютно ничего и не имею ни малейшего желания это делать. Они могут считать меня своим двоюродным братом по расе из-за нашего внешнего сходства, но это лишь выдает убогость их мышления.

Я кивнул. В вопросах чести на Александра Соворова можно было положиться. К тому же он никогда не шел на полумеры. Раз уж он решил ничего не говорить своим тюремщикам, значит, будет хранить молчание до самого Судного дня.

Я сел на свободную койку и вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Слегка знобило, и саднило горло. Сначала я приписывал свое недомогание усталости, но теперь мои синусы начали всерьез меня беспокоить.

— У тебя случайно нет лишнего носового платка? — спросил я. — Кажется, по дороге я простудился, а путешествовать пришлось налегке. Вряд ли медицинские услуги здесь хотя бы издали напоминают тетронские стандарты.

— Разумеется, — буркнул он, потом нашел платок и решительно сунул его мне в руку. Не было смысла избегать физического контакта: раз уж нам сидеть в одной камере, значит, пусть и вирусы будут общими.

— Насколько я понимаю, кто-то из наших друзей-землян донес, что ты лучше всех разбираешься в тетронской технологии? — предположил я. — Им не понравилось твое нежелание сотрудничать, в результате тебя отправили сюда, вниз, на перевоспитание.

— Примерно так, — сказал он.

— Тебя не пытали?

— Нет. Пока что они пробовали добиться моего сотрудничества убеждениями и подкупом. Кому они по-настоящему грозят, так это тетраксам.

— Приятно слышать. Надеюсь, ко мне они будут применять ту же тактику. Убеждения и подкуп я как-нибудь выдержу.

— Я думаю, — холодно произнес он, — ты не собираешься сотрудничать с этими кровожадными убийцами.

— Это зависит от того, что они хотят узнать, — ответил я. — У меня есть определенные полномочия вести переговоры. Кто здесь, в лагере, главный тетронец?

— Его зовут Вела-822, - с некоторой подозрительностью сказал Соворов.

— У нас есть возможность с ним поговорить?

— Конечно. Два раза в день здесь выпускают на прогулку, и заключенные могут общаться довольно свободно. У тебя есть достаточно оснований вступать с ним в контакт?

— Я агент военно-космических сил. Тетраксы наняли меня, Сюзарму Лир и корабль с солдатами, чтобы разведать обстановку на планете и установить каналы связи.

— Ну и как ты собираешься передать ответ? — язвительно спросил он. Охрана здесь слабая, да что толку. Даже если тебе удастся достать скафандр, то идти здесь некуда, кроме шахты лифта. Но даже если ты поднимешься или спустишься на лифте, все уровни контролируют захватчики.

— Значит, пока никто отсюда не убегал?

— Никто даже не пытался, — заверил он меня.

— В таком случае, — сказал я, — мне придется выторговывать свой выход отсюда. А если для этого потребуется рассказать кое-что из того, чем они интересуются, я это сделаю. Всем нам рано или поздно приходится чем-то жертвовать.

Пока я не произнес эту мысль вслух, то до конца не сознавал острейшую необходимость разработать четкую линию поведения; сказать по правде, я вообще ничего не успел спланировать, но Алекс Соворов был из тех, кто всегда провоцировал меня своей нетерпимостью, поэтому я прикусил язык, чтобы не проболтаться о полном отсутствии у меня представления, что я могу или что должен сделать.

Он смерил меня неопределенным взглядом, не будучи вполне уверен, допустимо ли ему оспаривать мое последнее утверждение. Для него эта дилемма была внове: во всех предыдущих наших делах он всегда был уверен, что ничего, кроме неодобрения, я не заслуживаю.

— Так ты работаешь на тетраксов? — поинтересовался он, — Да, работаю. У них были трудности в налаживании контактов с нашими дружелюбными хозяевами, поэтому они послали на планету три команды разведчиков для выяснения ситуации. Мне не повезло, и я вышел из игры еще до окончания первой фазы. Надеюсь, что, пока меня сюда везли, кому-нибудь из остальных повезло больше. Но я был бы весьма тебе признателен, если б ты удовлетворил мое любопытство и рассказал все, что ты знаешь, конечно, если твое намерение молчать не распространяется и на меня.

— Разумеется, нет. К сожалению, много информации мне здесь собрать не удалось. Больше всего я хотел бы поговорить с сидящими здесь аборигенами Асгарда, но меж нами языковой барьер. Некоторые из них с радостью выучили бы пароль, как и захватчики, но у них ограниченные возможности. Кое-кто немного научился говорить во время прогулок, в то время как лингвисты захватчиков дни и ночи работают с коллаборационистами и преуспели в этом гораздо больше.

— Чудес не бывает, — сказал я. — Давай начнем с тюрьмы. Сколько здесь народу и кто они?

— У меня не было возможности точно их сосчитать. Его педантичность начала меня утомлять. Голова раскалывалась. Наверное, лучше было бы пойти поспать и с большей пользой продолжить разговор завтра. Но я пересилил себя.

— Давай же, Алекс. Хотя бы примерно. Что это вообще за место?

— Хорошо, — произнес он. — По моим предположениям, здесь порядка двух тысяч заключенных. Большинство — представители негалактических гуманоидных рас. Я насчитал по меньшей мере двенадцать различных типов. Приблизительно десятая часть заключенных — жители галактики. Большинство — тетраксы, но захватчики, похоже, поместили сюда по представителю от всех рас, находившихся в Небесной Переправе. Это одновременно и тюрьма, и учебный центр. Наверное, поэтому любого, кого хотят как следует допросить, доставляют именно сюда. Кажется, здесь нет обычных издевательств над заключенными, но где что происходит, я толком не знаю. Пока у меня не будет больше данных, я не хочу делать предварительных заключений.

— Вот дерьмо, — пробормотал я. — Мне следовало этого ожидать.

Затем я положил голову на подушку и посмотрел на него снизу вверх.

— У тебя усталый вид, — заметил он. Приятно было видеть, что он способен делать хоть какие-то умозаключения.

— Ты еще не сказал мне, когда здесь кормят, — напомнил я ему.

— Мы живем по дневному графику чуть короче тетронского, — сказал он мне. У захватчиков сорокачасовое деление суток. Понятия не имею, почему. Свет включают в ноль часов и выключают в двадцать пять ноль-ноль. Прием пищи в час, в одиннадцать и в двадцать один ноль-ноль. Прогулка между пятью и шестью и между пятнадцатью и шестнадцатью.

— Постараюсь запомнить, — пообещал я. После некоторой паузы, во время которой в его толстый череп наконец-таки пробилась мысль, что пользы от его информации очень мало, он, понизив голос, спросил:

— Что с нами будет, Руссо? Смогут ли тетраксы нас отсюда вызволить?

— А с какой стати тетраксам о тебе беспокоиться? — Я не преминул добавить в свой вопрос злорадства. — Несмотря на всю твою самоотверженную работу в Координационно-Исследовательском Центре, они наверняка и палец о палец ради тебя не ударят, а теперь, когда моя миссия провалилась, то и обо мне будут беспокоиться ничуть не больше. На твоем месте, Алекс, я бы задумался, как помочь себе самому. Лично я делаю именно это.

— А-а, — уныло протянул он. — Тогда — желаю удачи.

Когда человек говорит неискренне, я всегда это чувствую. К сожалению, мне действительно может потребоваться максимум удачи, и даже немного больше. Я закрыл глаза и попытался прикинуть, какую роль играть, когда допросы возобновятся, а в том, что они возобновятся, сомнений не было. Жаль, но с мыслями собраться я уже не мог. Слишком устал и постоянно хлюпал носом в безуспешных попытках прочистить синусы.

"Из всех самых дурацких мест, где можно подцепить простуду, — пронеслась в моей голове раздраженная мысль, — я выбрал то, где нельзя получить нормальной медицинской помощи".

Судьба, похоже, упрямо продолжала сдавать мне плохую карту, и я понял: то, что я сказал Алексу, скорее всего окажется правдой — никто не пошевелится, чтобы вызволить нас. И если я не буду правильно разыгрывать свою карту, то могу застрять здесь очень и очень надолго.

Глава 18

Второй допрос начался куда более вежливо, чем первый. Новый переводчик говорил на пароле гораздо лучше моего голубоглазого приятеля и явно не был "просто солдатом". Он даже начал с того, что представился. Звали его Сигор Дьян. Одет он был в черную униформу, как и все мужчины, но никаких знаков отличия не имел, что косвенно указывало на его значительность, позволявшую стоять вне иерархии. У него была привычно бледная кожа, белые волосы росли там, где положено, но глаза — необычные: лилового цвета — нечто среднее между светло-синим и розовым, какой бывает у альбиносов. Надбровные дуги несильно выдавались под высоким лбом, что делало его совсем похожим на человека.

Он принял меня в уютно обставленной комнате и предложил сеть на софу, тогда как сам остался сидеть на угловатом стуле с подъемным сиденьем, что давало ему возможность смотреть на меня сверху вниз, хотя ростом я был выше него на добрых три сантиметра. Между нами располагался низенький столик, покрытый стеклом, две чашки и чайник с каким-то горячим напитком. Не спрашивая, он наполнил чашки и подвинул одну из них мне. Я осторожно попробовал жидкость. Она была зеленой и сладкой, как мятный чай с сахаром. Тут же я почувствовал облегчение в горле, которое жестоко саднило. Сейчас наверняка шла демонстрация пряника, но я понимал, что впереди ждет и кнут.

— Ваше имя — Майкл Руссо? — спросил он.

— Да, — просипел я в ответ.

— И вы являетесь жителем планеты, называемой вами Земля?

— Это исходная планета представителей моей расы. Я же родился на планетоиде в астероидном поясе. Это тонкий слой из больших скальных обломков, удаленный от звезды гораздо дальше, чем наша родная планета. Вам известно, что такое звезды и солнечные системы?

— Мы изучаем это. Я верю, что Асгард действительно находится очень далеко от вашей системы, так далеко, что мне трудно это представить. Мы привыкли обращаться с расстояниями гораздо меньших масштабов. Теперь мы узнали, что наши концептуальные горизонты оказались гораздо уже, чем мы могли предполагать.

— Надеюсь, ваши солдаты не страдают агорафобией, — прокомментировал я его слова. Он улыбнулся.

— Боюсь, что все-таки страдают, — ответил он. — Многим трудно работать на поверхности. Даже под куполом Небесной Переправы открытые пространства для нас непривычно велики. А вне купола… вы, очевидно, можете представить, как закружилась у наших людей голова, когда они впервые глянули в небо.

— Наверно, могу, — согласился я. На самом деле не мог: если ты родился в астероидном поясе, то вырос под таким небом, после которого все остальные небеса кажутся милыми и домашними.

— Что привело вас в Асгард, мистер Руссо? Говорил он вежливо, и мне искренне не хотелось его разочаровывать. Но слишком скверно я себя чувствовал, хотя пытался сохранять бравый вид и подавлять внешние симптомы простуды.

— Романтика приключений, — сказал я ему. — Рано или поздно в жизни наступает момент, когда ты можешь позволить себе купить звездолет, и внезапно в твоих руках оказывается вся галактика. Планетоид становится невыносимо патриархален, и вдруг выясняется, что астероидный пояс может предложить тебе крайне мало — лишь миллионы вращающих по орбите булыжников. У меня был друг, который любил слушать романтические истории. Асгард — это Романтика, причем с большой «Р» — самый крупный, самый странный обитаемый мир во всей известной Вселенной. В те времена известия о его открытии только достигли нашей системы, и он представлялся великой тайной, величайшей загадкой Вселенной. Рожденные в космосе, как правило, глядят вдаль… редко кто из них возвращается обратно на Землю. Для них Земля — это мертвое прошлое, а галактическое сообщество будущее. А вас что сюда привело?

— Определенные способности к языкам. Хотя вы, вероятно, задали этот вопрос, не имея в виду меня лично. Может быть, вы спрашиваете, что привело мой народ в эти условия существования?

— Интересно было бы знать, — ответил я.

— Первоначально, — сказал он, — потребность открывать новые территории, помимо тех, что достались нам в качестве места обитания, была вызвана проблемой перенаселенности. Наш уровень имеет примерно тридцать миллионов квадратных километров полезной площади, но у нас нет никаких сдерживающих факторов роста населения. Мы не знаем, сколько нас было вначале — вероятно, не очень, много, — но, когда мы нашли выход на другие уровни, нас насчитывалось уже шесть миллиардов, и перспектива удвоения населения за период одной человеческой жизни была неизбежна. Большую часть нашей истории — я бы назвал ее предысторией, поскольку у нас не осталось письменных свидетельств о событиях той жизни, — мы принимали все, что было вокруг, как само собой разумеющееся. Только в последние времена начали учиться самостоятельно пользоваться заложенными в окружающих вещах технологиями.

Мы считали, что быстро прогрессируем по мере того, как уходили от первоначального уровня. Других уровней, столь же совершенных в техническом плане, как наш, нам не встретилось, зато мы обнаружили много пустых уровней. Большие трудности для экспансии вниз похожи на те, что окружают нас здесь. Под нами точно такие же. Было очевидно, что проще и перспективнее двигаться вверх, но мы дошли до холодных слоев. Вот тут возник непреодолимый барьер, пока мы не наткнулись на нижние уровни вашего города. Тогда это показалось отличной лазейкой, и мы даже не подозревали, какой недоброжелательный прием ожидает нас впереди, пока не ввели в действие войска.

Он выжидательно замолчал. Я не хотел его разочаровывать, поэтому поддержал дискуссию, которую ему не терпелось развернуть.

— Значит, вы обнаружили, что вы — вовсе не боги, сотворившие этот мир, произнес я. — И теперь не знаете, что делать.

— Мы… в растерянности, — согласился он. Он явно ждал продолжения, и я решил, что ничего плохого в этом не будет.

— Как я понимаю, вы мало знаете даже об Асгарде, не говоря уже о Вселенной. Вы понятия не имеете, как сюда попали. Когда ваши прапрапрадеды впервые начали открывать, что представляет из себя мир, в котором они живут, они, разумеется, решили, что все это было построено исключительно для них и для удовлетворения потребностей растущего населения. Хвалу же за это они воздали своим предкам. Ваши экспедиции и завоевания, вероятно, заставили кое-кого взглянуть на эти утверждения скептически, но не было решающего фактора, чтобы поколебать нашу веру в собственную исключительность. До тех пор, пока вы не вышли в Небесную Переправу. Вы сделали вылазку, рассчитывая стереть в порошок еще несколько варваров, паразитирующих на технологии ваших предков, и вдруг обнаружили, что сами попались, как кур в ощип. Это было ударом для вас.

"Кур а ощип" перевести на пароль довольно трудно, но суть мой собеседник уловил правильно.

— Вы — проницательный человек, мистер Руссо, — произнес он. Вид у него был чрезвычайно довольный. Вероятно, он изголодался по интеллектуальной беседе, поскольку ни Алекс Соворов, ни тетраксы не хотели с ним говорить.

— Почему вы не идете на переговоры с тетраксами? — напрямик спросил я его. — Они не собираются мстить. Заблуждение они простят. Они с радостью порешили бы все миром к обоюдной выгоде сторон.

— В этом же нас уверяют наши тетронские гости, — произнес он. — Но вы должны попробовать взглянуть на все с нашей стороны. Что произойдет, если мы заключим мир с тетраксами? Они захотят получить доступ в контролируемые нами уровни, чтобы продолжить свои мирные исследования. В ответ, вне всякого сомнения, они предложат нам свою технологию и знания. Они начнут принимать участие в наших проектах и интересоваться нашей средой обитания. Но они уже считают, что Асгард принадлежит им, только потому, что обладают технологией, позволяющей строить города на его поверхности и исследовать его глубины! Если мы разрешим им ходить где угодно и делать что угодно, Асгард действительно станет тетронским. Тогда они, и только они, научатся управлять технологией наших предков. Это будет несправедливо. Наследники всего, что вокруг, — мы. Поэтому мы должны делать все, что в наших силах, дабы сохранить над этим наследством контроль.

И вновь он выжидательно замолчал. Я играл честно, пытаясь встать на его точку зрения. И должен был признать, что в его доводах есть разумное зерно.

— Если вы пустите тетраксов хозяйничать в своих уровнях, они, безусловно, окажутся в гораздо более выигрышном положении, чем вы, с точки зрения изучения строения Ас-гарда. Технология строителей, та самая, что заложена в архитектуре этого макромира и системах энергоподачи в уровни, во много раз превосходит тетронскую. Но если вы и тетраксы одновременно станете пытаться ими овладеть, то у тетраксов гораздо больше шансов сделать это первыми. Я понимаю, почему вы хотите сохранить все для себя. Вы сидите на самой мощной технике, которая известна Вселенной, и если вы научитесь понимать принципы ее действия, вы опередите тетраксов, вы опередите всех. Однако пока вы не имеете никакого представления, как она действует, вы не понимаете даже технологию, захваченную вами у тетраксов в Небесной Переправе, разве не так?

— Асгард — наш! — произнес Сигор Дьян. — Мы принадлежим этой планете. Я думаю, что слово «захватчики», которое население Небесной Переправы применяет к нам, не совсем уместно, не так ли? На самом деле жители города — захватчики нашего мира. Разве нет?

— Лично я могу понять вашу точку зрения, — осторожно согласился я.

— Насколько мне известно, ваша раса недавно воевала против других разумных существ и победила, — сказал он. — Или я не прав?

— Нет, это правда.

— А почему вы воевали?

В ответ я лишь криво улыбнулся.

— Территориальные споры, — только и оставалось сказать мне.

— И, насколько я понимаю, ваши противники тоже были гуманоиды, но, как мне сказали, не так похожие на вас, как мы?

— И это тоже правда, — осторожно подтвердил я.

— А как вы думаете, если б они были похожи на вас так же, как мы, смогли бы ваши расы уладить разногласия более мирным путем?

— Сомневаюсь, — сухо ответил я. Тем не менее это был интересный вопрос, хотя однозначного ответа на него я и не знал.

— Ваша раса считается технологически ниже тетраксов. Но, несомненно, выше нашей. И вам пришлось найти свое место в сообществе рас, управляемом тетраксами. С учетом того, что известно вам о сообществе, как вы полагаете, сможет ли когда-нибудь человечество сравняться с тетраксами? Позволят ли сами тетраксы какой-нибудь расе сравняться с ними, когда сейчас они имеют такое превосходство?

Я отхлебнул зеленого напитка. Все, что он говорил, звучало в высшей степени разумно. И вопросы его были таковы, что лучше было отвечать вопросом на вопрос.

— А каковы ваши шансы, если вдруг случится вооруженный конфликт с тетраксами? — спросил его я. — Они очень гордятся тем, что избегают насилия, но могу побиться об заклад — в случае необходимости они могут применить оружие ужасающей разрушительной силы.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Дьян. — Если хотя бы половина того, что рассказывают нам люди о своих военно-космических силах, правда, то я не сомневаюсь в вашей способности превратить Небесную Переправу в пыль и нашем бессилии ее защитить. Но захотят ли тетраксы бомбардировать Небесную Переправу, пока здесь находится столько их людей? И что они выиграют в далекой перспективе? У нас в нижних слоях двадцать миллиардов. Если они попытаются отбить Небесную Переправу, не разрушая ее, то сделать это будет сложно — я не говорю «невозможно», но способа, которым это можно осуществить, пока не вижу. А если Небесную Переправу все же придется уничтожить, то что тогда? У нас по-прежнему останется двадцать миллиардов внизу. И сколько, по-вашему, времени понадобится вашим армиям, чтобы взять хотя бы десять уровней, не говоря уже о пятидесяти?

Разумеется, у него было больше времени на обдумывание этого вопроса, чем у меня. И аргументация его выглядела подозрительно сильно. Если жители галактики попытаются взять их маленькую империю силой, то работа действительно предстоит тяжелая. В самом деле: отбить Небесную Переправу большого труда не составит, но что дальше? Смогут ли тогда тетраксы посылать своих исследователей в нижние уровни, заселенные огромным по численности и враждебно настроенным народом? Я слишком хорошо знал, как трудно давались КИЦ первые шаги, хотя тогда единственным врагом был холод. Возможно, неонеандертальцам удастся выиграть время, чтобы как следует укрепиться. Возможно, они сумеют держать тетраксов на расстоянии не только в течение нескольких лет, но нескольких поколений, и все это время будут трудиться в поте лица, чтобы действительно овладеть разбросанной вокруг техникой, которая встроена в ткань их замкнутой Вселенной.

— О'кей, — произнес я. — Вы можете не пускать их в Небесную Переправу и в контролируемые вами уровни. Но у вас нет способов контролировать, что происходит на другой стороне планеты, не так ли? Ваша империя простирается вверх и вниз, а если возникнет соперничество, тетраксы начнут бурить во всех остальных зонах первого уровня, И тогда они подключат к этому куда больше людских ресурсов, чем когда-либо было у КИЦ. Вы, разумеется, будете превосходить их численно пусть даже миллион к одному, но вы уже успели убедиться, что они умнее. В этом случае у них все равно больше шансов выиграть гонку, даже если вы сделаете все возможное, чтобы их остановить, но стоить это будет очень дорого. Возможно, все двадцать миллиардов жизней. Неужели вам нужна такая война?

— Мы привыкли воевать, — холодно ответил он. — А отдать врагу то, что наши предки оставили нам, значит гнусно их предать.

Я мог бы оспорить его утверждение о так называемых предках, но не захотел. Я тихо сидел, превозмогая головную боль, которая быстро нарастала как расплата за нашу дискуссию.

— В любом случае, — мягко произнес Сигор Дьян, — существуют другие факторы, которые нельзя сбрасывать со счетов, или я не прав? Нам известно, что на Асгарде есть и другие обитатели, куда более развитые, чем тетраксы, тем более — мы. Это могут быть наши предки, все еще живые, ушедшие в глубины планеты. Если наши предки вдруг возникнут из небытия, ситуация может драматически измениться. Вы понимаете, мистер Руссо?

И тут я сообразил, хотя и поздно, чему так обрадовались захватчики, когда меня выдала им Джейсинт Сьяни. По Сигору Дьяну получалось, что я был человеком, говорившим с их предками… то есть мессией, который имел контакт с самими богами. Я все время думал о сотрудничестве, исходя из того, что захватчики интересуются своими нижними соседями как потенциальными союзниками. До меня не дошло, что их миропонимание сделало меня гораздо более важной фигурой, чем я есть.

Но от перспективы стать мессией я большого удовольствия не испытал. Это очень опасная во всех отношениях работа.

Я чуть было не ляпнул, что Александр Соворов и по меньшей мере дюжина тетронских пленников знают дорогу к шахте Саула, но вовремя прикусил язык.

Я не знал, сколько они уже успели наговорить. Бели вся информация поступила к захватчикам исключительно от Джейсинт Сьяни, то она должна была отличаться вопиющей некомпетентностью. Возможно, они понятия не имели о сделке, которую я заключил с КИЦ, а также то, что путь вниз, к биотехническому супермену Мирлину, был тщательно заблокирован. Мне не следовало забывать предостережение "безответственная болтовня может стоить людям жизни", потому что жизнь эта запросто могла оказаться моей. Я должен был тщательно взвешивать каждое слово до тех пор, пока не выясню, чего они от меня хотят и что, по их мнению, я могу им дать.

— У вас нет никаких оснований полагать, — осторожно начал я, — что люди внизу имеют отношение к вашим предкам. Они вполне могут оказаться еще одной расой, посаженной в соответствующую среду обитания, как вы — в свою. То, что они имеют технологическое преимущество, ничего не значит. Спросите самого себя, мистер Дьян, что будет, если они окажутся еще одной захватнической расой? Под чьим игом вам будет лучше жить — их или тетраксов?

— Именно на этот вопрос, мистер Руссо, мы надеемся услышать ответ от вас, — произнес он не менее сахарным голосом, чем напиток, которым меня поил и который теперь, после того как я его допил, оставил во рту странное, не совсем приятное вкусовое ощущение.

Глава 19

Во время следующей прогулки, когда меня временно оставили в покое, вероятно, чтобы дать обдумать все услышанное, представилась возможность поговорить с Велой-822.

Мы стояли возле одного из смотровых окон, поэтому во время беседы у меня была возможность переводить взгляд, с его морщинистого лица на дикий пейзаж. Клубившийся маслянистый туман не позволял видеть дальше, чем метров на десять — пятнадцать, но возле стены росло несколько дендритовых кустов, и среди них, как расплывчатые пятна, порхали какие-то мелкие существа. Разноцветные огоньки, мерцавшие на ветвях дендритов, мягко трепетали в тумане, подсвечивая его радужными красками, а вокруг танцевали, и проносились огненными стрелами светящиеся мушки.

"Зачем здесь создали это? — думал я. — Неужели такая жизнь настолько необычна для громадной вселенской схемы, что ее нужно оберегать как сокровище?" Вела-822 объяснял мне политику, которой решили следовать тетраксы в Небесной Переправе.

— По сути своей, — говорил он, — наша стратегия базируется на трезвом размышлении, взвешенном упрямстве; и заманчивых предложениях. Мы стараемся высветить выгоды, которые получат от соединения знаний и ресурсов как галактические расы, так и жители Асгарда. Мы делаем упор на стандарты поведения, необходимые для существования галактического сообщества в мире и гармонии. Мы отказались рассказывать захватчикам о наших технологиях, об открытиях на Асгарде и о месте расположения наших подземных баз до тех пор, пока они не заключат с нами какого-либо соглашения и не позволят установить эффективную связь с космическими кораблями.

— Это хорошо, — произнес я, решив поднять свой рейтинг, упомянув пару громких имен, — потому что Камина-1125 и Тульяр-994 логическим путем вычислили, что вы будете следовать именно этой политике, и увязывают с ней свои планы. Проблема в том, что захватчики не отвечают ни на какие призывы, а без дополнительной информации трудно решать, что делать дальше. Если повезет, то хотя бы одна из наших групп сумеет установить связь, и люди на орбите получат полную информацию, но что будет дальше, сейчас судить трудно. Вам, вероятно, легче судить, пойдет ли Камина-1125 на какую-либо военную акцию.

Выуживать информацию из тетраксов — занятие неблагодарное. Они слишком умны, чтобы попадаться на удочку, закинутую простым человеком. Вот все, что он мне ответил:

— Несомненно, Камина-1125 примет наилучшее решение. Можем ли мы рассчитывать, что в этом вопросе вы будете следовать нашим указаниям, как делает это доктор Соворов? Многие ваши собратья по расе активно сотрудничают с захватчиками, но, к счастью, мало кто из людей или китнян может оказать им существенную помощь.

Трудно было судить, что он имел в виду; возможно, что от меня тоже будет мало толку, но меня это не волновало. Некоторое время я просто смотрел на клубы тумана и размышлял: неужели в этом уровне тоже десятки миллионов квадратных километров обитаемых территорий и какие еще экзотические вариации жизненных систем могут на них располагаться?

Мой ответ ему был таков:

— Из сотрудничества тоже можно извлечь выгоду. Вы уже заметили: мои собратья по расе не в состоянии объяснить захватчикам премудрости тетронской техники, поэтому вреда от них мало. Зато они смогут войти в доверие. Мы должны помнить: то, что внезапно открылось им, когда они захватили Небесную Переправу, перевернуло все их мировоззрение. Когда моя, раса вышла за пределы Солнечной системы, мы знали о Вселенной куда больше и предвидели, что она может быть населена. Контакты с галактическим сообществом не явились для нас неожиданностью. Эти же пережили гораздо больший шок. Возможно, их похожесть на нас позволит им переубедить самих себя, и постепенно они сумеют войти в контакт со всей галактикой. Возможно, мои братья по расе как раз и наводят эти жизненно важные мосты.

Я гордился собой; моя речь была ничуть не хуже тетронской по своей деликатности и коварству. Не было ни малейшего сомнения, что Вела-822 с ней не согласится, но тетронец никогда не соглашается с теми, кто играет в его игры хотя бы наполовину так же хорошо, как он сам.

— Это была бы опасная политика, — заметил Вела-822. — И вы должны помнить, мистер Руссо, что вы, люди, не имеете достаточного опыта в дипломатии. Точнее даже — вы вообще не имеете опыта в политике установления дружественных отношений и легко можете принести больше вреда, чем пользы.

Что другими словами означало: "Не пытайся строить из себя умника, человек; ты еще не дорос до этого".

— Я не уверен, что они до бесконечности будут соблюдать вежливое обхождение, — сказал я ему не без некоторой мстительности. — Полагаю, что представителям вашей расы грозит пытка. По-моему, просто необходимо дать захватчикам некоторые ответы, и те из них, которые можем дать мы, люди, способны предотвратить попытку насилия.

Нельзя сказать, что лица тетронцев вообще не имеют выражения, но прочесть его трудно, даже человеку, который прожил с ними достаточно долго. Я остался в неведении, был ли он разочарован, раздражен или просто подумал, что ничего иного от паршивого варвара ожидать нельзя.

Откуда ни возьмись рядом со мной материализовался Александр Соворов. Он, очевидно, понял, что я произнес секунду назад, хотя, когда я говорил, наверняка не подслушивал.

— Очень важно, Руссо, четко знать, где твоя лояльность начинается и где кончается, — строго произнес он. — Твоя безрассудная храбрость уже однажды стоила нам шанса установить контакт с более прогрессивной расой, живущей в нижних слоях. И уж совсем будет скверно, если твое нынешнее безрассудство обернется невосстановимой потерей нашего престижа в галактическом сообществе.

— Дело в том, Алекс, — произнес я со всей любезностью, которую только смог из себя выжать, — что ты не в состоянии воспринимать картину в целом. Как бы то ни было, но теперь я боец военно-космических сил, и безрассудство — моя профессия.

Соворов и тетронец обменялись взглядами, и, прежде чем уйти, тетронец слегка кивнул.

— Вчера, пока тебя допрашивали, у нас с Белой был разговор, — сообщил мне Соворов. — Мы попытались выработать линию, которой тебе лучше всего придерживаться.

— Очень любезно с вашей стороны, — просипел я. — Тетраксы могут гордиться тобой, Алекс. Ты знатный подпевала. Тетраксы любят подпевал. Рано или поздно они дадут тебе почетный номер. Может быть, даже тринадцатый.

— Трудно поверить, — отчужденно произнес он, — что для разведки тетраксы выбрали именно тебя. Наверное, у них не было выхода. — Ага! — подтвердил я. Мой взгляд продолжал изучать извивающиеся ветви дендритов, унизанные разноцветными огоньками, и танцующих между ними светлячков.

— Как ты думаешь, эта жизненная система имеет ДНК-основу? — спросил я его.

Он едва глянул через плечо.

— Думаю, да, — жестко произнес он с упрямством человека, не желающего менять тему разговора.

— Ну же, Алекс, продолжай. Ты ведь ученый. Тебе все это должно быть интересно. Оно же восхитительно, оно прекрасно. Пусть ты торчишь здесь давно и уже привык, но не мог же ты полностью утратить любопытство.

Соворов лишь пожал плечами.

— Да, выглядит красиво, — согласился он. — Но мы можем только смотреть издали. Если тебе нужно побольше узнать про здешнюю биологию, расспроси своих новых друзей. Может, это заставит их самих хоть что-нибудь исследовать самостоятельно. У меня сложилось впечатление, что псе, что не стреляет, их не интересует.

— Иногда, Алекс, — сказал я ему, — ты можешь быть жутко неинтеллигентным, и тогда слушать тебя просто отвратительно. Похоже, ты уже начинаешь забывать, зачем прилетел на Асгард. Ведь прилетел ты, чтобы вести научные исследования, не так ли? Ты прилетел, чтобы добывать знания. Я понимаю, тебя раздражают «фантазии» насчет Центра, но это раздражение, кажется, убило твою собственную фантазию. Неужели ты никогда не задавался вопросом, для чего существует Асгард и какую роль играет он в мировом масштабе?

— Нет смысла задавать вопросы, пока нет данных, чтобы сформулировать ответы, — сказал он.

По-моему, это было стопроцентное заблуждение. Вопросы сначала надо сформулировать, и чем крупнее вопрос, тем он ценнее.

— А тебе было известно, — спросил я его, — что вокруг Урана сейчас летает исследовательский планетоид, который собирает органический материал из атмосферы и колец? Они нашли уже тонны — упаковки ДНК во всех возможных вариациях. Если верить тетронскому ученому, с которым я говорил, то материал этот существует там с момента возникновения Солнечной системы, когда Солнце было еще очень горячим. Жизнь старше Солнечной системы, Алекс. Возможно, старше самой галактики. Она рассеяна в пылевых облаках между звездами. Иногда она пребывает в замороженном состоянии миллиарды лет. Но это не имеет значения. Она плавает в пространстве до тех пор, пока местные условия не становятся благоприятными для репродукции, и тогда она оживает. Она падает как дождь на все гравитационные колодцы Вселенной, и в тех местах, где находит благоприятные для себя условия, начинает множиться и множиться, позволяя естественному отбору отсортировать наиболее эффективные для данной местности формы. Там, где она может дать жизнь экосфере, она ее дает. Она согласовывает свои энергетические параметры с окружающей физической обстановкой и вырабатывает своеобразный химический компромисс.

Этот тетронец уверен, что ДН К образовались спонтанно, в очень далеком прошлом — порядка десяти миллиардов лет назад — и размножались, пока не заполонили всю Вселенную. Он считает, что базовый генный набор гуманоидов возник очень давно в каком-то удаленном уголке Вселенной и со временем приплыл в наш рукав вместе с гигантским галактическим облаком несколько сотен миллионов лет назад, засеяв, таким образом, окрестные звездные системы почти одновременно.

Тогда получается, что Асгард — продукт отдельного творения, имевшего место в какой-то другой галактике невообразимо давно. И сейчас его обитатели, а возможно, и строители, являются братьями как нам, так и тетраксам. Но если так, то почему он здесь? Не был ли Асгард послан, чтобы оплодотворить нашу галактику? Не он ли занес первичные ДНК-упаковки, которые затем распространились по всему галактическому рукаву? А может, его снарядили в путешествие с целью что-то спасти? Не потому ли он несет в себе образцы экосфер тысяч миров, что спасает их от какой-то невообразимой угрозы? И, наконец, где сейчас его строители? Почему существование их чудесной планеты пущено на самотек, в результате которого целые уровни вымерли или деградировали, а на их месте возникли карликовые империи, мечтающие о неограниченных завоеваниях? Что вообще здесь происходит, Алекс? Ты ведь тоже думал об этом, не так ли?

Он все-таки оказался достаточно любезен, чтобы не вздернуть свою черную бородку с брезгливым "Не знаю". Вместо этого он произнес:

— Насчет Урана я ничего не знал. Это действительно проливает новый свет на теорию "галактического посева". Теперь теория конвергентной эволюции выглядит довольно шатко.

Я кивнул в сторону чужого леса с волшебными огоньками.

— Здесь конвергентной эволюцией вообще не пахнет, — сказал я. — Похоже, мы имеем дело с…

Тут я, поперхнувшись, осекся на полуслове. Соворов смотрел мне в лицо, стоя спиной к лесу, поэтому ему понадобилось время, чтобы развернуться и увидеть то, что видел я. Но он опоздал: видение за окном исчезло.

— Что там такое? — спросил он.

— Если мне не показалось, — ответил я, — то, возможно, это продукт конвергентной эволюции. По-моему, я видел среди деревьев гуманоида.

— Этого не может быть, — ответил он. — Местная экосистема имеет слишком слабую энергетику. Она не может поддерживать живые формы крупнее твоего мизинца. Недостаточная экологическая эффективность, обусловленная слабыми пищевыми цепочками.

Его комментарии выдавали, что он все-таки размышлял об окружающей экосфере, и это несколько восстановило мою пошатнувшуюся веру в природное любопытство человека. Сам же я был уверен, что мгновение наблюдал гуманоида. Оценить расстояние до объекта и, соответственно, его размеры мешал туман, но у меня сложилось впечатление, что он был большим и грузным, напоминая скорее не человека, а гигантскую обезьяну.

Едва я открыл рот, чтобы спросить Алекса, не имеет ли местная охрана привычки разгуливать в скафандрах по окрестностям, как меня прервали. Подошли два солдата и бесцеремонно увели меня. Очевидно, Сигор Дьян собирался на этот раз получить от меня кое-какие ответы.

К сожалению, я до сих пор толком не знал, какие ответы ему давать, и каждый раз, когда я собирался придумать приемлемую стратегию, голова безжалостно трещала.

Сейчас бы потерять сознание и тем самым покончить разом со всем. Вместо этого я шел под конвоем подлинным коридорам на очередную встречу с инквизитором.

Глава 20

Когда меня вновь привели к Сигору Дьяну, все было как в прошлый раз, за исключением напитка, который он предложил мне. Новая жидкость имела мутно-коричневый цвет и немного напоминала суп из мидий. В юности мне довольно часто приходилось есть этот суп, потому что в замкнутых экосферах астероидных миров, где в те дни еще и слыхом не слыхивали о тетронской биотехнике, искусственные моллюски часто служили основным элементом процессов рециркуляции. Эти организмы обладают некоторыми особенностями, которые нельзя встретить у других живых существ. Хотя нельзя сказать, что у них приятный вкус. Суп из мидий мне не нравился никогда.

Сделав несколько глотков из чашки, я отставил ее в сторону, чтобы уже больше не прикасаться. Меня по-прежнему одолевали слабость и высокая температура. Болезнь, похоже, не только не собиралась покидать мои носовые пазухи, но проникала все глубже и глубже. И головная боль становилась с каждым часом все сильнее.

— Я не испытываю особенно теплых чувств к тем, на кого работаю, — сказал я Дьяну. — Мне совершенно не нравится манера тетраксов обделывать свои делишки, но сотрудничать с ними я могу. Думаю, что с вами мы тоже могли бы сработаться. Я расскажу вам, где искать шахту, ведущую и нижние уровни, о которой говорила Джейсинт Сьяни. Только скажите, и я вас туда отведу.

Он расплылся в довольной улыбке.

— В настоящий момент нам уже известно местоположение всех баз, установленных Координационно-Исследовательским Центром, включая и ту, что была создана у шахты, ведущей с третьего уровня вниз. Тетраксы могут считать нас дикарями, но мы не дураки. Мы умеем читать карты, найденные в здании КИЦ.

— Тогда зачем же вам нужен я?

— Потому что в этих картах нам не все понятно. Мы не можем читать по-тетронски и не умеем работать с тетронскими банками данных. Рассказ китнянки — вот все, что нам известно об открытии, сделанном вами в том походе. Почему тетраксы до сих пор не установили контакт с обнаруженной вами суперрасой, если таковая действительно существует?

— Эти существа не захотели ни с кем контактировать. Они, как и вы, были сильно удивлены, узнав о существовании Вселенной. Кому-кому, а вам должно быть понятно, какой это был для них удар. Ведь и вам потребовалось время, чтобы подумать, как жить дальше. У них был контакт с уровнем, на котором заканчивалась шахта; экосистема там одичала, а гуманоидные обитатели превратились в самых настоящих дикарей. Но после встречи с нами они решили отгородиться от нового мира. Так по крайней мере они мне сказали.

— Как они выглядят? Я полагаю, они — гуманоиды?

— Я тоже так думаю, — сказал я. — Но со мной говорил лишь посредник.

Мне пришлось вкратце изложить ему историю Мирлина, объяснив при этом, что обитатели нижних уровней захотели принять только его. Эту историю я постарался излагать как можно проще, но были в ней и некоторые детали, на которых пришлось остановиться подробнее, потому что Дьян начал задавать вопросы. Я не стал лгать, и, когда вопросы были исчерпаны, оказалось, что я рассказал ему все, что знал. Но это, разумеется, вовсе не означало, что он мне поверил.

— Если судить по сказанному вами, — произнес он, — этим существам не больше нашего известно о том, кто построил Асгард?

— Так по крайней мере мне сказали, — подтвердил я. — И нет никаких оснований предполагать, что они — ваши предки. Очень может быть, что они, как и вы, просто отдельная раса, которая, единственно, дальше ушла в понимании технологий, заложенных в окружающем ее мире.

— Это вы так говорите. К тому же вы утверждаете, что не знаете, как установить с ними контакт. Все это выглядит слишком складно, словно вы изо всех сил пытаетесь убедить меня, что из всего рассказанного вами мы не сможемизвлечь никакой пользы.

— Я не знаю, будет ли вам какая-нибудь выгода от установления контакта с этими людьми или с любыми другими расами, которые, возможно, живут под вашей империей. Есть шанс, что вы найдете союзника, с которым можно объединиться в борьбе против тетраксов. Возможно, вы даже найдете своих предков. Но, мне кажется, вы уже и сами поняли, что никаких гарантий здесь нет. У вас нет данного от Бога права выйти из этой ситуации победителями.

Я думал, что он действительно это понимал. Разумеется, начинать долгую дискуссию о гипотетических предках в его намерения не входило. Во всем, что касалось предков, он, похоже, был агностиком, независимо от того, во что верили окружающие его соплеменники. После некоторой паузы он вернул наш разговор в более практическое русло.

— Есть ли у жителей галактики оружие, аналогичное тем, как вы их назвали, парализаторам, которые применяли существа из нижнего уровня?

— Да. У тетраксов есть точно такое же устройство. И еще у нескольких рас. Оно не действует на всех гуманоидов одинаково, и иногда его надо настраивать на определенные мозговые характеристики существа, но это решаемая проблема.

Беспорядочное и неразборчивое оружие: вы не можете направить его на индивидуальную цель, его сигнал нельзя передать по телевидению — из него можно только выстрелить. Во второй раз они использовали для генерации сигнала весь небосвод, а в первый — какого-то робота.

— Где в Небесной Переправе можно найти широкодиапазонные образцы этого оружия?

— Сейчас, вероятно, нигде. Парализаторам и были вооружены антидиверсионные устройства, защищавшие собственно Переправу. Я подозреваю, вы их уже обезвредили, превратив в кучу мусора и парализаторы, и все остальное, когда уничтожали Переправу.

— А я подозреваю, что это всего лишь одна сторона вашей истории, подчеркнул он. — Интересно было бы знать, почему именно вам вернули сознание, дабы предоставить возможность выслушать рассказ вашего приятеля-андроида. Не лгали ли они вам?

— Этого я не знаю, — ответил я. — Там все могло быть ложью.

— Действительно — могло, — заметил он тоном, говорившим о том, что и в моей честности он вовсе не уверен.

Мне самому вся эта история никогда не нравилась, хотя вслух я этого высказывать не любил. Из глубин я вышел в убеждении, что стал теперь умнее всех, и ужасно гордился своим маленьким секретом. Возможно, они возбудили во мне такие чувства примерно тем же способом, каким взрослый осчастливливает ребенка, дав ему леденец. Мирлин мог быть мертв, а я — стал дубликатом.

Я высморкался и приложил тыльную сторону ладони ко лбу. Пот катился градом, а голова трещала так, словно надо мной только что как следует поработали парализатором.

— Еще одна вещь не дает мне покоя, — сказал Дьян, выдержав паузу, во время которой он потягивал суп из мидий. — Если эти люди настолько превосходят нас с вами, то почему им неизвестно о существовании Вселенной? Почему они не исследовали Асгард сверху донизу, когда могли перемещаться по стольким уровням? Слишком много совпадений, которые не дают возможности предполагать, будто, несмотря на свою ученость, они ведут исследования примерно столько же времени, сколько и мы. Ведь в результате у них под контролем находится лишь небольшое число уровней.

— Не обязательно, — возразил я ему. — Помните, что начали они со своего базового уровня, который находится гораздо глубже вашего. Мирлин предположил, что они бессмертны, а это может означать, что они давно прекратили размножаться, поэтому я лично сомневаюсь, что у бессмертной расы могут возникнуть такие пустяковые проблемы, как перенаселенность. Если в их уровне численность населения стабильна, то они не заинтересованы в распространении экспансии на другие уровни. Научная любознательность не настолько мощная сила, как страсть к завоеваниям. Они могли вести исследования в течение времени, превышающего в десятки тысяч раз продолжительность вашей жизни, прежде чем проникнуть во столько уровней, во сколько проникли вы.

Он с отсутствующим видом кивнул и сделал очередной глоток своего пойла.

— Вам тоже следовало бы это выпить, — произнес он. — При простуде надо пить много жидкости. Может быть, мне вызвать врача, чтобы он вас осмотрел? Возможно, он сумеет помочь.

— Нет, спасибо. У меня все в порядке, — пробормотал я. — Только вот насморк замучил.

— Вы сможете ответить еще на несколько вопросов?

— Думаю — да, — произнес я и тут же пожалел об этом.

— Постараюсь говорить только о самом главном. Я благодарен вам, что вы решились все это рассказать, но есть и другие вопросы, в которых вы можете нам помочь и о которых я обязан вас расспросить. Изложите в письменном виде все детали плана, выработанного вами совместно с вашими работодателями перед засылкой на Асгард. Мы хотели бы иметь подтверждение тому, что нам уже известно о шпионских группах, заброшенных с орбиты, — их состав, их цели, точки базирования и места проникновения в город. Вы можете это сделать?

Если бы я не чувствовал себя так ужасно, то одно это предложение заставило бы меня пойти на попятный. Но получилось так, что к разговору я подошел с большей безответственностью, чем следовало.

— Значит, Джейсинт Сьяни не знала, что я улетал с Ас-гарда, — сдаваясь, произнес я.

— Нет. Но вы были первым членом вашей группы, которого удалось взять. Мы схватили и других, и некоторые из них оказались очень сговорчивым. Информация о вашей миссии поступила ко мне сегодня утром. Кое-кто из ваших компаньонов присоединится к вам завтра. Я думаю, у наших людей есть достаточно данных, чтобы схватить всех диверсантов, но я был бы вам очень признателен, если б вы рассказали нам все, что вам известно.

Я угрюмо посмотрел на него, жалея, что нахожусь отнюдь не в лучшей форме.

— Как офицер военно-космических сил я не могу рассказать вам ничего из того, что может подвергнуть опасности жизнь моих товарищей. Это вопрос воинской чести.

Здесь я лукавил. Сюзарма Лир была далеко не лучшим моим другом, но выдать ее у меня не поднималась рука.

— Как хотите, — просто произнес он, давая понять, что эти данные у него уже имеются. — По-моему, вы сейчас слишком плохо себя чувствуете, чтобы справиться с этой трудной задачей. Я обязательно попрошу доктора осмотреть вас. В конце концов, мы вовсе не хотим, чтобы вы…

Внезапно его благодушное настроение улетучилось, и он посмотрел на меня уже совсем по-другому. По-моему, в тот момент я абсолютно точно прочувствовал, что творилось у него в голове, словно это был я сам, ибо на лице у него застыло выражение, какое бывает у человека, пораженного очень неприятной догадкой.

Я сглотнул. Горло саднило, и голова шла кругом. Пот катился по лбу, затекая на брови и в уголки глаз, где, скопившись, становился похожим на горючие слезы. Мне пришлось даже прилечь на софе, обитой похожим на кожу материалом.

— А не могло ли случиться так, мистер Руссо, — спросил он зловещим голосом, — что ваши тетронские хозяева рассчитывали именно на то, что вас всех схватят?

Я открыл рот, чтобы сказать «нет», но слово это не слетело с моих губ. И не боль в горле была тому виной; я вдруг сам отчетливо осознал, что такая возможность существовала.

Много раз я спрашивал себя, каким образом собираются тетраксы воевать против захватчиков Небесной Переправы. Постарался взвесить в уме все возможные варианты. Но одно я забыл: тетраксы — это не люди. Они не мыслят категориями бронированных машин. Они мыслят как биотехники. И всегда думают в первую очередь о биологической войне и биологическом оружии.

Теперь до меня дошло, правда, с большим опозданием, что лучшим и, возможно, единственным путем внесения под закрытый куполом город вирусного оружия была посылка туда живых бациллоносителей. А с учетом того, что вирус должен быть четко привязан к определенной биологической разновидности, чтобы не покосить самих тетраксов, носители должны были иметь биологическое строение, максимально приближенное к строению мишени.

Внезапно разрозненные куски большой картины встали на свои места. Тетраксы получали послания с поверхности планеты в течение нескольких дней после нападения на город. У них имелись фотографии — они знали, как выглядят захватчики. Возможно, у них даже были результаты генетических анализов. Вероятно, у них имелось все, что нужно для организации контратаки, за исключением неглупых носителей, которые смогли бы занести заразу в город.

Они понимали, насколько примитивны в своем развитии захватчики и насколько не подготовлены они к борьбе с эпидемией. Они понимали, насколько легко будет оставшимся тетраксам восстановить контроль над городом, если суметь ослабить силы противника.

И они использовали нас! В исполнители были наняты военно-космические силы и я в том числе; нам рассказали более или менее похожую на правду легенду о необходимости восстановления каналов связи для передачи разведданных… Единственное, что им было надо, это сделать из нас "ходячую заразу".

— Вот дерьмо! — воскликнул я. — Каковы ублюдки!

Но по лицу Сигора Дьяна было видно, что он ни на грош не верит в мою невиновность.

Настало самое подходящее время прекратить неравную борьбу. Отдавшись на растерзание головокружению и простуде, я упал в обморок.

Глава 21

Понятно, что часть последующих событий вспоминается как в тумане. Бредовых кошмаров я не испытывал, но лихорадка действительно сильно действовала на голову, и в результате я подолгу лежал в забытье.

Мне пытались задавать еще вопросы, и я пытался на них отвечать, но язык не слушался, поэтому вряд ли из моих ответов можно было извлечь много пользы. Обратно меня отвели уже не в камеру, а в тюремный медицинский изолятор. Самое странное, что все, кому приходилось иметь со мной физический контакт, носили резиновые перчатки и хирургические маски. Но, даже лежа пластом, я понимал: двери за мной запирают накрепко. С тех пор, как я обрызгал слизью из плевуна первого захватчика, меня все время держала под прицелом целая туча солдат. К этому времени болезнь уже наверняка мирно заканчивала свой инкубационный период во множестве тел. Если тетраксы заложили в меня биологическую адскую машину, а я в этом уже не сомневался, то они наверняка постарались сделать ее такой, чтобы ее действие не проявилось слишком рано и длилось достаточно долго. А мне оставалось только продолжать ругать самого себя за то, что вовремя не понял, насколько они коварны.

Тетронские биотехники — прекрасные медики, и против них самих такое оружие было бы бесполезно, даже если заражать им самых близких к ним гуманоидов. Захватчики же не только мало что могли этому противопоставить, но для них было проблемой даже вовремя выявить симптомы. А я, бедное и злосчастное орудие, должен был страдать вместе с ними.

Так я пролежал несколько дней, мучаясь жестокими приступами лихорадки. Сначала я даже не заметил, когда в палату вкатили несколько новых кроватей с больными, и лишь позже до меня дошло, что среди моих знакомых есть только один человек с роскошной копной золотисто-белых волос, которые сейчас рассыпались вокруг головы по подушке.

Теперь нужда выдавать Сюзарму Лир захватчикам отпала сама собой. Ее уже выдали и, возможно, по приказу тетраксов, чтобы она распространяла своих микробов на всех, с кем имела контакт.

Я припоминаю, как в голове моей бродили не совсем связные сожаления по этому поводу, ибо теперь стало ясно, что кавалерия Соединенных Штатов не скачет мне на выручку.

Наверняка был такой момент, когда я потрудился как следует разглядеть оставшихся двух соседей по палате, потому что к тому времени, когда я снова стал "существом разумным", уже знал, кто они такие.

Это были сержант Серн и рядовой Джон Финн.

Как бы мне ни хотелось похвастаться, что организм мой оказался достаточно силен и первым стал вылечиваться от приступов лихорадки, но этого не случилось. Сказать по правде, я все еще продолжал жестоко мучиться, когда другие уже выздоравливали, и полковнику пришлось как следует потрудиться, чтобы я начал более или менее осмысленно ей внимать, когда однажды она разбудила меня посреди ночи.

— Да просыпайся ты, черт бы тебя побрал, — прошипела она, тормоша меня самым немилосердным образом.

— Дайте мне умереть, — хрипло проскрипел я в ответ.

— Хрен тебе, а не умереть, глупый ублюдок. Хочешь, чтобы я тебе по роже дала или окатила холодной водой?

— Не надо, — жалобно взмолился я.

— Тогда подбери сопли и вставай.

Не выпуская из рук ворот ночной рубашки, которую выдали мне наши хозяева, она бешено трясла мою голову, пытаясь таким способом вбить в нее хоть каплю рассудка.

— Ради Бога, перестаньте! — только и сумел произнести я. Она перестала, и сразу стало легче.

Включив лампы на прикроватной тумбочке, чтобы лучше видеть происходящее, она направила ее неяркий свет прямо мне в лицо, чтобы я не впал в забытье и внимал ее словам.

— Теперь лучше? — спросила она. — Серн все еще в отключке, но, кажется, он и эта крыса, Джон Финн, выкарабкаются. Они тебе уже говорили, что считают, будто тетраксы нас использовали для занесения вируса в город?

— Как раз при мне они до этого додумались, — сказал я ей.

— Это правда?

— Я знаю не больше вашего, — заверил я ее. — Но в это верю. А вы?

— Здесь есть подслушка?

— Господи, Сюзарма, да откуда ж мне знать? Алекс Соворов клянется, что они недостаточно для этого умны, но у него самого что голова, что задница — думают одинаково. В любом случае они по-английски — ни в зуб ногой, поэтому не надо устраивать мелодраму! Разве у нас есть еще секреты?

— Только один, — ответила она. — Перед вылетом из Солнечной системы мне поручили изучить возможность заключения сделки с захватчиками для помощи им в борьбе против тетраксов, если это будет более заманчиво, чем то, что предлагают тетраксы. Но если те действительно использовали нас для начала биологической войны, то теперь я начинаю серьезно подумывать, на чьей нам быть стороне.

— А я думаю, что идти против тетраксов — очень плохая затея. Захватчикам этой войны не выиграть, пусть даже их действительно двадцать миллиардов.

— Саламандры все время подкладывали нам аналогичные подарки, — заверила она меня. — И ничего, мы научились бороться. Когда знаешь, с чем имеешь дело, это не так сложно. У захватчиков есть шанс выиграть, если мы им поможем.

— Только не против тетраксов, — сказал я ей. — Это все усугубит. Сейчас у нас простуда, а не бубонная чума; пусть они сыграли грязную шутку, но они могут сыграть еще грязнее. Пока они хотят лишь обездвижить захватчиков, но не убивать их.

— Думаешь, они дали предупредительный выстрел в воздух, чтобы захватчики поняли, насколько они уязвимы?

— Какая разница? — устало ответил я. Затем она меня разбудила — просто по-дружески поболтать, или у нее были более серьезные вещи для обсуждения?

Мое тело словно налили свинцом, а голова раскалывалась. Она, должно быть, понимала, что я в ужасном состоянии, поэтому сразу перешла к главному.

— Нас доставили прямиком сюда, — сказала она. — Поэтому по дороге мы почти ничего не видели. А что видел ты? Каковы наши шансы отсюда выбраться?

Я попытался выдавить из себя подобие смешка, но в результате лишь глухо кашлянул. Тогда я понял, что в ближайшем будущем другого у меня и не получится.

— Они не слишком сильно охраняют двери, — сказал я ей. — Выйти через них пара пустяков. Проблема в том, что в атмосфере на улице нет кислорода. Даже имей мы скафандры, все равно идти здесь некуда, кроме шахты, по которой нас сюда доставили. А по обе стороны от нее — миллионы захватчиков.

Новость эта ее, похоже, не сильно испугала.

— Но если б мы сумели сойти за захватчиков… — произнесла она. Предложение повисло в воздухе. Затем спросила:

— Сколько здесь еще наших людей?

— Только Алекс Соворов, — ответил я ей. — А от него толку как от козла молока. К тому же через день-другой его свалит болезнь: мы сидели в одной камере. Мне он этого никогда не простит.

Она обвела взглядом другие кровати.

— А ему насколько мы можем доверять? — спросила она, кивая в сторону Финна.

— Он наверняка уже выложил им все, что знал, и его подослали сюда шпионить за нами. Подслушивающих устройств у них может и не быть, но если есть Финн, то они им ни к чему.

Такое выражение лица мне доводилось видеть у нее и раньше: решительность, смешанная с отвращением. Когда она вновь посмотрела на меня, я с удивлением заметил в ней перемену. Не то чтобы она лучилась стопроцентным дружелюбием такого в ее репертуаре просто не имелось, — но во взгляде явно читалось беспокойство о моем состоянии.

— Выспись как следует, — сказала она усталым голосом. — Утром продолжай разыгрывать умирающего. Не нужно, чтобы они знали о нашем выздоровлении.

Изобразить смертельно больного было для меня парой пустяков. К тому же мне самому не сильно верилось, что я пошел на поправку.

Однако поутру мне действительно стало намного лучше. Проснувшись, я испытал давно желанное чувство отсутствия болей и дезориентации. Не могу похвастать тем, что жизненная энергия начала бить во мне через край, но и ощущения, будто меня пропустили через машинку для уничтожения документов, исчезло. Голова была теперь гораздо яснее, и я начал замечать происходящее вокруг.

Впервые я заметил медсестру, пришедшую покормить меня завтраком с ложечки, и влить опытной рукой несколько глотков воды в мой иссохшийся рот. Но она была не из захватчиков, а принадлежала, очевидно, к одной из покоренных ими асгардианских гуманоидных рас, выполнявших в тюрьме большую часть подсобных работ. Она ни слова не произнесла, хотя наверняка заметила, что я впервые обратил на нее внимание. И наверняка поняла, когда я поблагодарил ее на пароле за помощь, пусть даже не понимая сказанного мной.

Доктора я тоже увидел впервые, когда тот пришел на утренний осмотр. Он смерил мне температуру и пульс, а потом задрал веки и посветил фонариком в зрачок. Я делал все, что мог, пытаясь выглядеть больным, но понимал — тело не умеет лгать, поэтому не удивился, когда вскоре после доктора вошел Сигор Дьян. Прежде чем придвинуть стул и сесть возле моей кровати, он кинул короткий взгляд на полковника.

— Рад, что вы пошли на поправку, — бесцветно произнес он.

— Спасибо, — слабо отозвался я.

— Это вселяет надежду, что наши люди тоже выздоровеют. Вирус уже косит войска в городе. И я начинаю ощущать его действие. Дня через два слягу.

— Мы на самом деле были в полном неведении, — сказал я ему. — Если тетраксы действительно заслали нас с целью возбудить эпидемию, то сделали это без нашего ведома.

— Хотел бы я верить вам, — ответил он. — Но не получается. Если наши люди начнут умирать… Я понял, что он имеет в виду.

— Мы хотим нанести ответный удар, — сказал он. — То, что сделано, сильно нас рассердило, и если вы говорите мне правду, то должны испытывать не меньшую злость. Ваше желание реабилитироваться в наших глазах требует подтверждения: вы должны подсказать, как нам напасть на тетраксов.

Я понимал, какие чувства бродили сейчас в его душе. При всех прочих условиях мне это было понятнее, чем любому из тетраксов. Когда они задумывали удар, то рассчитывали, что он не только упростит контратаку на Небесную Переправу, но и убедит захватчиков в резонности и неизбежности заключения мирного соглашения. Все это было шито белыми нитками. Тетраксы всегда насмехались над глупостью варваров, но когда дело доходило до вычисления ответной реакции этих так называемых варваров, то тут они часто попадали впросак.

С другой стороны, понимание его чувств не означало моего с ним согласия. Я вовсе не собирался помогать репрессиям против пленных тетраксов или попыткам их уничтожения в городе.

— Это будет плохая затея, — сказал я ему. — Помните: первый выстрел сделали вы. Почему бы теперь не решить, что вы квиты? Они не оставят вас в покое. Для них это тоже вопрос чести. Если вы на них нападете, есть вероятность, что они вас уничтожат. Они могут говорить все что угодно о преимуществах мира и гармонии, но лишь до той поры, пока знают, что им нечего бояться силового сопротивления.

Он сурово посмотрел на меня. Судя по выступившим на лбу крупным каплям пота, чувствовал он себя далеко не лучшим образом. Возможно, сейчас его восприятие уже носило искаженный характер. Но империя из двадцати миллиардов людей, расселенных по пятидесяти уровням, — грозная сила, и поэтому мне было понятно, что сама мысль сдаться на милость нескольких тысяч тетраксов выглядела для него отвратительно.

— Мистер Руссо, — произнес он. — Вам бы лучше окончательно решить, на чьей вы стороне. И доказать это. Сдаваться мы не будем.

После того как он ушел, мы обменялись взглядами с Сюзармой Лир. Она приподнялась на кровати и задумчиво на меня смотрела. Даже издали было видно, как лихорадочно работает мысль за ее голубыми глазами.

— Если мы не будем вести себя осторожно, то можем превратиться в горсть зерен между двумя жерновами, — сказал я.

— Придется играть по обстоятельствам, — ответила она. — Мы можем сделать вид, что на их стороне. На самом деле мы ни на чьей стороне, кроме своей собственной.

Это была, вероятно, единственно правильная точка зрения. У меня возражений не нашлось.

Чуть позже вернулась санитарка с очередной чашкой питья. Я самостоятельно сел на кровать: симулировать смертельно больного больше не было нужды. Он терпеливо стояла рядом, ожидая. У нее была голубоватая кожа, большие глаза и заостренные уши, а на голове, где у людей и захватчиков должны расти волосы, у нее пробивалась шапочка из короткой, похожей на мышиную, шерсти. Мне показалось, что на меня она смотрит дружелюбно, и ничего плохого от нее ждать нельзя. Я улыбнулся в ответ благодарной улыбкой и, возвращая чашку, дружески кивнул. Принимая ее из моих, рук, она быстрым движением сунула мне в ладонь сложенную бумажку. От удивления я заморгал, но у нее хватило сообразительности, чтобы быстро зажать мою ладонь в кулак и сунуть его под одеяло. Записку я развернул осторожно, втайне от всех и не имея ни малейшего представления, что в ней могло быть.

Послание оказалось достаточно простым. Оно гласило:

"Четыре скафандра и искатель направления к дому будут ждать вас в девятом воздушном шлюзе через три часа после того, как выключат свет. За вами придут. Будут еще двое тетраксов. Делайте в точности, как вам скажут, и все будет хорошо".

Подписи не было.

Но это неудивительно.

Удивительно было то, что записка была написана по-английски.

Глава 22

Вы наверняка помните мое четвертое правило успеха при побеге из тюрьмы. Уверен, что догадываетесь, насколько не соответствовала ему нынешняя ситуация. Я заметил, что с первым и вторым правилами — полный порядок: захватчики в отличие от жителей Весельчака действовали по привычному расписанию и нисколько не усиливали бдительность в ночные часы. К тому же принесенная нами зараза начала косить ряды наших добродушных тюремщиков. Я не сомневался, что нам удастся добраться до нужного воздушного шлюза легко и безопасно.

Но вот третье и четвертое правило — это уж как повезет. Было ли у нас безопасное убежище? Куда нам было идти? Что могло нас ждать впереди? Таинственному корреспонденту легко было написать, что вместе со скафандрами, необходимыми для защиты от чужой атмосферы, нам предоставя! устройство, которое укажет "направление к дому", но что это за «дом»?

И еще одна мысль сверлила мозг: что за человек решился нам помочь? Насколько я знал, за пределами больничной палаты лишь один умел писать по-английски — Александр Соворов. Более неподходящей персоны для организации побега из тюрьмы невозможно было придумать.

Оказавшись в безнадежном положении, Алекс мог бы дать Джону Финну хорошую взбучку, но Финн по крайней мере был перебежчиком, и Алекс никогда бы не докатился до того, чтобы устраивать ему побег.

При первой же возможности я встал с кровати и как можно более скрытно передал записку Сюзарме Лир. Попутно я бросил взгляд на Финна и утвердился в подозрении, что с ним надо держать ухо востро и соблюдать осторожность даже в общении друг с другом. Финн еще не поднимал своей дурной башки с подушки, чтобы выяснить, кто здесь и что делает, но я заметил, что пищу он лопает ничуть не хуже меня и скорее всего просто притворяется, что еще не пришел всезнание. Притворство было для него естественно, как дыхание.

Пока полковник читала записку, я передвинулся так, чтобы оказаться между ней и Финном, поэтому теперь она могла двигать губами, не опасаясь, что тот подглядит. А подслушать наш шепот, по моим расчетам, он тоже не мог.

Первый ее вопрос был прям:

— От кого записка?

— Не знаю, — прошептал я. — Единственный, кто мог написать ее по-английски, это Александр Соворов, если только они не привезли свежую партию англоговорящих заключенных. Но мне не верится, что за этим стоит Алекс. Скорее всего он посредник. Организовать побег могли тетраксы, а ему просто доверили перевести послание.

— Но зачем тетраксам освобождать нас? — спросила она.

— Кто знает? Возможно, из признательности. У них сильно развито чувство ответственности даже по отношению к рабам.

— Ты действительно в это веришь?

— Поверить трудно. Я имел разговор с Велой-822, но умным тот мне не показался. Тогда кто мог договориться с тетраксами? Как бы он ни был, но записку послал. А что нам терять?

Она лишь фыркнула. Слишком много ответов можно было дать на этот вопрос.

Если мы решимся бежать, то это будет прыжок в неизвестность. Для начала следовало задать себе обычный в таких случаях вопрос: "Насколько новая сковородка будет лучше той, на которой мы уже жаримся?" — Так мы идем? спросил я ее. Впервые в жизни меня интересовало чужое мнение. Похоже, военно-космическое сознание начало крепко внедряться в мою душу. Вместо того чтобы самому пошевелить мозгами, я ждал указаний вышестоящего офицера. Чего только не делает с человеком болезнь!

— Разумеется, черт побери, — сказала она. — А как еще, к чертовой матери, нам выяснить, что здесь происходит? Я скажу Серну.

— А с этим… — Я слегка кивнул головой в сторону паренька у меня за спиной.

Она наградила меня одним из лучших своих пламенных взглядов.

— Думаю, мы не можем доверять этому ублюдку.

— Именно поэтому лучше забрать его с собой, — заметил я. — Когда он рядом, за ним можно следить. Но если его оставить за спиной… Кто знает, что еще сможет он натворить?

Она пожала плечами.

— Он все еще под моим командованием. Я не знаю, сколько времени он пробыл у них в руках и что успел выболтать. Нам вообще не следовало брать его с собой, несмотря на его опыт работы в подземельях и знание тетронских систем наблюдения. Его надо было послать в штрафной батальон, который давно по нему плачет.

Здесь я спорить не стал. Эх, знать бы нам тогда, зачем мы вообще понадобились тетраксам…

— Как ты думаешь, что сейчас происходит наверху? — спросила она.

— Думаю, битва за город, — ответил я. — Тетраксы в Небесной Переправе и те, кому они доверяют, будут делать все возможное, чтобы распространить эпидемию как можно шире. У них было несколько месяцев для того, чтобы лучше перерезать пути снабжения захватчиков. Звездолеты приземляются, обеспечивая поддержку. Нам известно только, что тетраксы собираются установить контроль на десять-двадцать уровней под городом. Возможно даже, что сейчас они идут сюда вытаскивать нас. Я не могу недооценивать их способность к ведению эффективной войны.

— А, мы-то думали, что для этого они захотят нанять военно-космические силы, — сказала она голосом, полным сожаления.

— Они никогда не скрывали своего отношения к военно-космическим силам, напомнил я ей. — Косолапые варвары — вот кто мы для них.

Я не стал добавлять, для каких целей, по их мнению, наша армия единственно пригодна; незачем лишний раз бередить рану. Я понимал, какие сейчас она испытывала чувства. Лир была бойцом военно-космических сил до мозга костей, и подлость тетраксов ранила ее больше, чем любая телесная травма. Ее гордость будет питаться ее ненавистью к тетраксам, и если именно тетраксы подготовили наше спасение, то ненависть от этого будет еще глубже. Не стал я выдавать и свою точку зрения: тетраксы сделали то, что сделали, основываясь на собственном чувстве гордости.

К себе на кровать я вернулся с тревожным чувством, что нас вытаскивают на сцену, управляя нашими действиями из-за кулис. Трудно найти рациональное зерно в предстоящем побеге, и чем больше я об этом думал, тем сильнее начинала болеть голова. Надо было поспать, чтобы максимально восстановить силы. В конце концов Сюзарма Лир права: если мы хотим знать, что за чертовщина здесь творится, нужно идти за путеводным клубком.

Перед тем как заснуть, я припомнил фигуру, виденную из смотрового окна во время разговора с Соворовым. Ни с того ни с сего мысль о том, что это мог быть человек в космическом скафандре, перестала казаться нелепой. Но возможно ли, чтобы здесь, снаружи, у нас были друзья?

Проснулся я уже перед ужином и тут же ощутил зверский аппетит — верный признак скорого выздоровления. Медсестра, кажется, обрадовалась, обнаружив, что я сам управляюсь с тарелкой и ложкой. Все трое компаньонов по палате сидели на кроватях, наблюдая. В тарелке был все тот же бульон с большим количеством незнакомых овощей и кусочками третьесортного мяса, но сейчас мне было не до вкуса.

Когда Серн вылез из кровати, у него был очень нелепый вид в ночной рубашке, едва прикрывавшей бедра. И я тут же подумал, есть ли у нас шанс обзавестись приличной одеждой, прежде чем пуститься в бега.

Глянув под кровать, с радостью обнаружил свои замечательные тетронские ботинки, но, к сожалению, комбинезона там не было. Видимо, его отдали в стирку. Сама идея бежать в ночных рубашках, ботинках и космических скафандрах могла вызвать смех своей несуразностью и от этого не становилась более привлекательной. Оставалось надеяться, что тот, кто придет за нами, принесет и соответствующее обмундирование.

Серн прошелся по палате, чтобы поговорить с Сюзармой Лир. Финн тоже вылез из кровати и начал тереться вокруг. Внезапно дверь распахнулась, и он замер на месте с виноватым видом. Когда несколько санитаров вкатили в палату пятую кровать. Серн лишь бесстрастно глянул через плечо. За санитарами в полуобморочном состоянии шел Александр Соворов.

Когда санитары в перчатках помогли справиться с ночной рубашкой, он бросил на меня злобный, уничтожающий взгляд. Я спокойно дождался конца переодевания, а затем подсел к нему на кровать.

— Извини, Алекс, — сказал я. — Откуда мне было знать?

— Ходят слухи, что так тетраксы начали боевые действия, — проклокотал он. — Это ваших рук дело?

— Не совсем, — ответил я. — Нас не спросили.

— Неправда, — сказал он.

— Ну да, конечно, — сказал я. — Наверное, мы с Финном подцепили эту заразу на Весельчаке. Она лежала себе в кольцах Урана миллиарды лет, поджидая, пока кто-нибудь не подойдет поближе и не получит инфекцию. И вот — ура! — вирус на свободе, избавленный от позора прозябать и замороженном виде, пока Солнце опять не превратится в сверхновую.

Произнеся это, я оглянулся на Финна, но тот упорно смотрел в другую сторону. Тогда я еле слышно прошептал:

— Кто поручил тебе послать записку?

Несмотря на ужасное самочувствие, ему все же удалось выжать из себя такой недоуменный взгляд, что вся моя конспирация едва не пошла псу под хвост.

— Какую записку? — прохрипел он. К счастью, голос его был слишком слаб, поэтому слова прозвучали негромко.

— Никакую, — быстро произнес я. — Проехали. Забудь.

Я обернулся, чтобы обменяться взглядами с Сюзармой Лир. Она смотрела на меня, как ястреб, и, хотя беседа наша была не слышна, ей хватило дедуктивных способностей, чтобы вычислить правильный ответ.

— Кстати, — тут же добавил я, — в тюрьму не привозили новых людей? Может, кого-нибудь из военно-космических сил?

— Я никого не видел, — заверил меня Соворов. — Да мне и дела нет до этого.

— Сделай одолжение, Алекс, — сказал я. — Засни. Просто засни и не обращай внимание ни на что, происходящее вокруг.

— Именно это я и собираюсь сделать, — слабым голосом поведал он.

Судя по внешнему виду, сейчас ему можно было верить. Я подождал, пока Финн вновь улегся в кровать и, казалось, ничего не замечал. Думаю, он уже почувствовал, что вокруг что-то происходит.

— Алекс записку не писал, — сказал я Сюзарме Лир, подтверждая ее догадку.

— Это ничего не меняет, — произнесла она. — Мы все равно идем. Здесь могут быть и другие люди — о которых ни тебе, ни ему не было известно. Да это, черт возьми, может быть кто-то из наших парней; мы ведь не знаем, скольких из них, где и когда схватили. Когда мы с Серном попали в засаду, с нами был Джоаксан. Это случилось в том самом месте, которое указал нам этот безмозглый идиот Тульяр. Я уже догадывалась, что здесь не все чисто.

Разумеется, она была права. В тюрьме действительно могли находиться другие люди. И уж наверняка были такие, кто сотрудничал (или делал вид, что сотрудничает) с захватчиками. Возможно, некоторые, как и я, пытались вести двойную игру. В Небесной Переправе к началу всей этой мелодрамы насчитывалось двести человек, и был шанс, что кто-то из них взял на себя роль подсадной утки. Если так, то ждать, пока мы встретимся, я уже не мог.

Глава 23

Пока мы делали вид, что спим, вокруг было темно и тихо. Иногда я действительно начинал дремать, но тут же ловил себя на том, что расслабился, и встряхивался. Для пробуждения хватало малейшего звука. Один или два раза я даже слышал, как открывалась дверь, но то была лишь игра напряженных нервов. Задолго до назначенного часа меня начало терзать нетерпение, смешанное с подозрительностью.

Когда дверь наконец-таки действительно открылась, я увидел пляшущий в темноте луч карманного фонарика, но державший его человек оставался практически невидим. Он вручил мне одежду и специально посветил на нее, чтобы я мог в ней разобраться. Принимая сверток из рук в руки, я случайно задел его пальцы. Они походили на звериные когти и были покрыты шерстью. Не человек и не захватчик. — Одевайтесь, — свистящим шепотом произнес незнакомец. Слово было произнесено на жутко акцентированном пароле.

"Значит, варвар, а следовательно, не тетронец". Сзади замелькали другие фонарики, и я понял, что у нас еще гости. Однако посчитать их количество я не мог, потому что пляшущие лучи то и дело перекрывались чужими фигурами. Я натянул брюки, легкую рубашку. Затем, легко соскочив с кровати, достал из-под нее мои ботинки.

Когда я был готов, шерстистая рука взяла меня под локоть и проводила к дверям. Остальные тоже уже были готовы. Ко мне подвели Сюзарму Лир, Серна и Финна. Я слышал, как Серн предупредил Финна, что если тот попробует пикнуть, тянуть резину и вообще как-то мешать, то мигом станет трупом. Когда Серн не в духе, он просто страшен, и я не сомневался, что Финн будет вести себя тише воды, ниже травы. К тому же выбраться отсюда он явно хотел не меньше нас.

— Я поведу, — произнес один из гуманоидов. — Быстрее! И без шума.

Коридор был погружен во тьму, и мы следовали за скачущими огоньками фонарей. В этой части тюрьмы вообще не было света, но довольно скоро мы вышли к извилистому коридору с несколькими окнами, сквозь которые пробивались слабые разноцветные сполохи.

На фоне окон мне удалось разглядеть контуры наших провожатых. Они были высокие и тощие, с длинными конечностями, похожие на гиббонов. Пару раз мне уже доводилось встречать их на прогулке до того, как я слег, и тогда же я предположил, что это одна из завоеванных захватчиками и изгнанных со своих земель рас. Очевидно, лучшая тюрьма захватчиков была не столь неприступна, как казалась на первый взгляд, а управление завоеванными территориями давалось им нелегко.

Мы добрались до нужного шлюза и нашли в нем, как было обещано, скафандры. Не вакуумные скафандры, используемые в космосе, а тонкие и легкие защитные костюмы. У них не было сложной системы жизнеобеспечения и утилизации продуктов выделения; единственный агрегат состоял из пары цилиндров регенерации кислорода. Столь слабая оснастка заметно поубавила мой энтузиазм. Комплекта должно было хватить часа на четыре дыхания, не больше. А когда это время истечет, мы должны уже быть там, где воздух пригоден для дыхания. Выход в чуждую атмосферу, без определенной цели впереди и четкого направления внезапно представился мне сумасшедшей авантюрой.

— Что за ерунда? — спросил я волосатого проводника. — Куда мы идем?

— Нет времени, — ответил он (или она?). У меня сложилось впечатление, что на этом его (или ее) знания-пароля заканчивались.

— Надеть скафандры! — грубым шепотом приказала Сюзарма Лир. Ее ничто уже не могло остановить. Это была стихия, однажды уже сделавшая ее героиней. Оставалось только надеяться, что сегодня эта стихия не сделает из нее героиню посмертно.

Чтобы надеть костюм, ботинки пришлось снять, но потом я вновь их натянул поверх пластиковой оболочки, ибо впереди нас ждала нелегкая прогулка, а набивать мозоли мне не хотелось. Пока я облачался, народу в шлюзе прибавилось. И хотя в окружающей темноте никого и ничто нельзя было разглядеть, я вспомнил, что в записке говорилось о тетраксах, значит, это могли быть и они.

Внутренняя дверь шлюза с лязгом закрылась, автоматически загорелся свет, резанув привыкшие к темноте глаза. Я лихорадочно заморгал, не в состоянии видеть, что творится вокруг. Высокие шерстистые гуманоиды остались в коридоре. Вместе с нами оказались двое тетраксов. Трудно отличить одного тетронца от другого, но один из них я поймал мой взгляд, и по его ответной реакции я понял, что он меня узнал.

— Тульяр? — спросил я, не будучи уверен, что это именно он.

По выражению лица тетронца нельзя судить об эмоциях, но его ответный взгляд красноречиво свидетельствовал, что я не ошибся. В нем читалось смущение, смешанное со страхом.

Внезапно зазвенели сигналы тревоги. Двое тетраксов со всей возможной торопливостью облачались в костюмы, звук тревоги подхлестнул их до состояния панической спешки. Я тут же понял, что Тульяр-994 и его компаньон не больше нашего знали, куда мы идем. И это означало, что не тетраксы организовали наш побег.

Я развернулся, чтобы поделиться снизошедшим на меня озарением с полковником, но она даже не смотрела в мою сторону. Она сосредоточенно изучала некий прибор, который мохнатые гуманоиды, прежде чем исчезнуть, прикрепили к ее запястью поверх пластиковой оболочки костюма. Как и все приборы, указующие "дорогу к дому", он был чрезвычайно прост. Это был допотопный компас с подвижной стрелкой, которая всегда смотрит в одном направлении, как его ни поверни. Но здесь, насколько я понял, стрелка смотрела отнюдь не на север.

Работа шлюза происходила в два этапа: сначала нормальный воздух заменялся на азот, а затем его вытесняла газовая смесь с улицы. Насосы работали быстро, но секунды тянулись бесконечно долго. Тревожные гудки были слышны даже в скафандрах, правда, приглушенно, как бы издалека. Я заметил, как Серн нервно поглядывал на свои пустые руки, явно жалея, что в них нет ничего, чем можно было бы отбиваться. Свой скафандр я уже задраил. Тетраксы сделали то же самое. Мы еще могли кое-как слышать друг друга, если кричать во весь голос, но возможность переброситься парой слов накоротке отпала сама собой. Я еще раз глянул в лицо Тульяру, стараясь угадать, что он чувствует, но глаза инопланетника были пусты и бесстрастны.

Когда наружная дверь наконец открылась, мы бросились в ее проем. Скорее, под защиту тумана и «деревьев»! Я молился, чтобы компас, который полковник из предосторожности прикрывала ладонью, привел нас в какое-нибудь нормальное место, а не в какой-нибудь забытый Богом уголок, где мы тихо скончаемся от удушья.

Сначала я предполагал, что у нас есть четыре-пять минут форы — это время полного цикла шлюзования. Но я упустил из виду, что шлюзов здесь было много и что неонеандертальцы запросто могли ввалиться в первый же попавшийся. Не прошло и двух минут, как дендрит слева от нас внезапно взорвался, разлетевшись на мелкие куски. В него попала одна-единственная пуля, но все тело этого растения, должно быть, было хрупко, как стекло. Не хватало только поймать на излете какой-нибудь острый осколок.

По мере того как мы углублялись в лес, инициатива проводника полностью перешла к полковнику, поскольку компас имелся только у нее. Сначала она тщательно обходила ветвистые кроны дендритов, унизанные огоньками всевозможных цветов и форм, но, задев несколько раз внешние веточки и убедившись, что они не причиняют вреда, петлять стала меньше. Однако броситься напрямую сквозь гущу кустарника по-прежнему не решалась. Колючки уже не казались такими страшными, хотя острые предметы представляли опасность для наших скафандров, и потому, прокладывая путь, мы прорубались сквозь ветви и кусты. Мысли об уроне, который наносили мы нежному квазикристаллическому лесу, меня удручали, но разрушения, причиняемые ему летевшими нам вдогонку пулями, были куда сильнее, поэтому ощущение вины поглощалось чувством злости.

Вокруг нас кружили планирующие насекомоподобные существа. В туманной полутьме они казались облаком поднятых вихрем старых листьев или колышущимся на ветру пламенем свечей. Когда очередной дендрит рушился, сраженный пулей, его огни не гасли сразу, словно кто-то повернул выключатель, а медленно умирали до полной темноты, поэтому оставляемый нами след постепенно превращался в серую полосу.

Я обрадовался, когда из разноцветного леса мы перешли в поле, где своим продвижением не могли уже проявлять столь очевидного вандализма. Но если иметь в виду погоню, от которой хотели мы уйти, то изменение характера местности играло не в нашу пользу. Туман здесь был прозрачнее, а почва стала мягкой и податливой, засасывающей ноги на каждом шагу. Одно утешение: вместо деревьев здесь росли гигантские шарообразные образования, скрывавшие нас от глаз преследователей. Красочная феерия сменилась одноцветным ландшафтом, состоявшим по преимуществу из разнообразных оттенков серого. Биолюминесцентные «цветы» росли мелкими группами между грибообразных шаров. То, что шары эти — живые формы, сомнений не вызывало: по ним пробегали медленные волны, и они казались влажными, как кожа лягушки. Встретилось нам и несколько древообразных структур, но уже без разноцветных огней. Их голые ветви свисали вниз, а бледный цвет говорил о том, что они, возможно, мертвы, хотя в столь чуждой нам экосистеме болезненные, на наш взгляд,симптомы могли служить признаком цветущего здоровья и мощной жизненной силы.

Летучих существ тоже было мало. Светлячки стали мельче, да и попадались реже, а "животный мир" состоял в основном из планирующих тварей размером с вытянутую руку, удивительно напоминавших сделанных из папиросной бумаги бабочек и воздушных змеев.

Теперь по нам стреляли реже — на глаза преследователям мы попадались нечасто, к тому же первый безумный раж у них прошел, и они начали экономить патроны. Серн в отличие от меня уделил им куда больше внимания и в конце концов подал знак, что их всего полдюжины. Но Сюзарма Лир несколько раз быстро выбросила пальцы руки, напоминая ему о возможности скорого прибытия подкрепления. Мы могли перекрикиваться сквозь пластиковую оболочку шлемов, но расслышать друг друга было крайне затруднительно, поэтому приходилось пользоваться особым языком жестов, типа того, каким пользуются для общения в вакууме. Я видел раздражение, с каким полковник выдирала ноги из трясины, и нетрудно было догадаться о его причине.

Если наши преследователи пустятся в погоню на машинах, то передвигаться им здесь будет значительно легче, чем нам.

К тому же наши проблемы осложнялись тем, что Тульяр со вторым тетронцем держались уже на пределе сил. Даже Финн оказался достаточно натренирован и быстр, но тетраксам физическая культура была чужда, а Тульяр вообще был просто городским обывателем, привыкшим к комфорту развитой цивилизации. Я заметил, как Сюзарма Лир уже не в первый раз задумчиво на них оглянулась, и мог представить, какие мысли шевелятся у нее в голове.

До какого предела должны мы рисковать собственными жизнями? Что с того, если они отстанут, заблудятся — компас-то в наших руках?

Моего совета она даже не спросила. Я ни на грош не верил в ее желание помочь им выбраться из этой передряги, но и за собой такого желания не замечал. И никто не мог меня осудить, что теперь я охладел в своих чувствах к тетраксам вообще и к Тульяру-994 в частности.

По прошествии часа наше положение нисколько не улучшилось. Стрельба прекратилась, но радоваться, что мы ушли от погони, тоже не было оснований. Бежать напролом изо всех сил мы прекратили, но за нами все еще оставался видимый след. Иногда серая топь становилась достаточно жидкой, чтобы скрыть следы сразу у нас за спиной; иногда она была твердой, как полистирен, и не оставляла отпечатков подошв; но в основном представляла из себя нечто среднее. Захватчики, очевидно, не имели опыта хождения по следу, но, чтобы разобраться, в каком направлении мы движемся, им не нужен был следопыт-профессионал.

К концу первого часа мы продолжали идти быстрым шагом. Тульяр и второй тетронец по-прежнему старались не отставать, хотя все признаки, что силы их на исходе, были налицо.

Я подумал, что шары не просто лежали на земле и тем более росли из нее, а были сгустками квази протоплазмы, пружинящей у нас под ногами, внутреннее тепло которой я ощущал даже сквозь ботинки. Казалось, что идем мы по гигантскому надувному матрасу мраморно-белого цвета, который почему-то вздувался через неравные промежутки гигантскими пузырями.

Легко было вообразить себя горсткой паразитов, снующих по коже какого-то чешуйчатого зверя, и я, повинуясь своей привычке фантазировать, постарался усилить иллюзию, представив окружающий нас ландшафт в качестве покрытого бородавками некоего укромного места на теле гигантского альбиноса. Шары имели совершенно разные размеры: от одного до тридцати метров в диаметре; самые крупные нависали над нами тяжелыми громадами и, казалось, касались блекло светящегося потолка.

Мы старались не делать остановок для отдыха. Серн шел по пятам за Сюзармой Лир, и иногда они касались друг друга шлемами, очевидно, чтобы лучше слышать друг друга. Их голоса доносились до меня в виде тихого, отдаленного воркования, а большая часть ручных сигналов оставалась для меня невидимой, но я понимал, что они обсуждают тактику дальнейших действий. Я понял, у Серна чесались руки отбить несколько ружей, потому что он чувствовал: двое опытных воинов военно-космических сил запросто одолеют полдюжины дикарей, вооруженных вульгарным допотопным оружием. И чем дальше мы будем идти, не зная, где нас ждет конечная точка, тем привлекательнее будет казаться полковнику эта идея. Однако она понимала, что времени на организацию сложной засады у нас нет. Мы не представляли, сколько еще идти, а регенераторов кислорода хватит еще лишь часа на три.

Будь я полон сил, темп нашего продвижения можно было бы считать вполне нормальным, но лихорадка только-только меня отпустила, и теперь я стал ощущать катастрофически нараставшую слабость. Желудок подавал мятежные сигналы, и я испугался, что меня вырвет прямо в скафандре. Задохнуться в собственной блевотине можно даже раньше, чем кончится запас воздуха.

Полковник и сержант как будто не устали, однако я все же заметил, что на ходу они слегка пошатываются. Быть может, они великодушно предоставляли тетраксам шанс от нас не отстать, но скорее всего слабость начинала одолевать и их. К моей досаде. Финну, казалось, все было ни по чем.

Очень скоро во мне начало пробуждаться чувство, именуемое "дежа вю", то есть — "уже видел", напомнившее мой последний побег из тюрьмы; и очень скоро я от всей души пожалел, что покинул свою безопасную и комфортабельную камеру. Я напомнил себе, что захватчики сделали все, что могли, стараясь обращаться со мной так, словно я был им добрым другом, пока их не начала косить зараза, которую, пусть невольно, но занес именно я. Моя неблагодарность за оказанный ими радушный прием теперь наверняка вызывала в них желание убить меня. Но за что? Мы до сих пор не имели ни малейшего представления, куда идем и зачем.

И тут же я вспомнил, что с тех пор, как в последний раз я был захвачен глубоко внутри Асгарда вместе с Сюзармой Лир, ее доблестным отрядом, бандитами на хвосте и неизвестностью впереди, жизнь превратилась в продолжительный кошмарный сон.

"Вот сейчас я вдруг проснусь с больной головой после действия этого дурацкого парализатора и обнаружу, что стою на том месте, где подловил меня его выстрел".

К сожалению, произошло не это. Над нами грохнула взрывом целая небесная секция, и ее осколки черным дождем посыпались на грибные джунгли. На какую-то долю секунды это выглядело так, словно фантастические друзья Мирлина наконец-таки воспользовались своим парализатором ради нашего спасения, но ничего подобного не было и в помине. Звук и ударная волна, сопровождавшие расщепление небосвода, объяснили причину произошедшего. Захватчики пустили в нас снаряд из танка. Но они сделали неверный прицел, траектория оказалась слишком высокой, и снаряд задел потолок.

Это было совершенно неспортивно — все равно что гарпунить рыбу в аквариуме. Я не сомневался, что их действия возымеют эффект, даже если они будут просто продолжать долбить в небеса, обрушивая на наши несчастные головы тонны обломков.

Страх придал моим ногам свежие силы, которых, как мне казалось, у меня уже не было, и я побежал. То же самое сделали все остальные. Иногда бывают моменты, когда нужно дать панике овладеть тобой и отдать свое будущее в ненадежные руки судьбы, даже если ты прекрасно знаешь, что она к тебе не благосклонна.

Глава 24

С ног меня сбил, кажется, четвертый взрыв, хотя грохот, ударные волны и твердый черный дождь превратились в нескончаемый хаос вокруг, а голова трещала так, словно мозг пытался извергнуться из черепа, как магма при взрыве вулкана.

Я ткнулся лицом в белую тестообразную землю, моментально прилипнув к ней своими закованными в пластик конечностями, как муха к липучке. Какое-то время я продолжал дергаться, пытаясь встать, но тут рядом страшно грохнуло и вниз обрушилась еще часть потолка.

Силы меня оставили. Тогда я попытался спрятать голову в вязкую массу, надеясь, что она полностью меня поглотит. Я не думал о том, что будет дальше: переварит она меня, задушит или выплюнет. Мне было так плохо, что смерть уже не страшила.

Очередной разрыв прогремел уже чуть поодаль, но тут что-то тяжелое ударило о шлем, и мир поплыл перед глазами. От залепившей лицевой щиток жижи я стал слеп, как крот, поэтому слегка приподнял голову и начал потихоньку счищать ее пальцами. Но тут же получил удар по руке, и кто-то с силой опять сунул меня лицом в грязь.

— Лежи и не рыпайся, ублюдок несчастный!

Слова эхом гудели в ушах, словно я слушал их под водой. Несмотря на преобладание глухих, низких тонов, пробивавшихся сквозь пластик шлема, я моментально узнал чарующую, исполненную поэтического изящества дикцию моего старшего офицера.

Тут в канонаде наступило временное затишье. Я чувствовал, как дергалось ее тело, лежащее бок о бок с моим, а сверху меня обнимала ее рука, с силой притягивая к себе. Но это не было знаком привязанности. Просто она хотела сдвинуть наши шлемы, чтобы говорить без лишней натуги.

— Они не знают точно, где мы находимся, — сказала она. — Но они знают направление, в котором мы шли. По-моему, эти ублюдки хотят обрушить нам на голову крышу, чтобы пробить скафандры обломками.

Я еще раз попытался счистить грязь с щитка. Вокруг стало гораздо темнее, вероятно, потому, что часть неба прямо над нами больше не испускала света даже слабого. На мгновение я представил, как на нас обрушивается целиком весь потолок, вся макроархитектура планеты, вычеркивая из схемы строения Асгарда пятьдесят второй уровень. Перед моим внутренним взором промелькнула картина всеобщего коллапса, в результате которого от уровня остается тонкая прослойка органической грязи между двумя кусками необыкновенно твердого сандвича. В действительности такого, разумеется, произойти не могло. Какой-то жалкий снаряд был способен лишь отколупнуть пару кусков внешнего слоя неба. А под этим тонким слоем лежала стена ужасающей прочности, на которой вряд ли осталась даже царапина.

Прошла минута, и Сюзарма Лир сказала:

— Сейчас они пошлют пехоту прочесывать местность. Замри, Руссо.

На этом наши шлемы разъединились, и она ушла. Я сел и оглянулся. Под испорченным небом было трудно хоть что-то разглядеть. В воздухе по-прежнему стояло много пыли, а туманы превратились в тяжелые клубы дыма. Наперекор известной поговорке, огня здесь не было вообще. Для его горения нужен свободный кислород.

Кое-как я встал на Ноги и продолжил очистку щитка. Из взбаламученной темноты в шести-семи метрах от меня возникла какая-то фигура. Это мог быть кто угодно, если бы не одна деталь: у незнакомца было оружие. Меня он, должно быть, увидел в тот же самый момент и вскинул ружье к плечу. Я ни о чем не успел подумать: слева метнулась еще одна фигура, потрясая большим, с зазубренными краями куском. Томагавк из обломка неба описал в воздухе дугу и едва не снес человеку с ружьем голову с плеч. Ружье отлетело в сторону, и Сюзарма Лир кинулась на него, как ястреб. Потом, бросив мне зазубренный кусок, махнула в направлении, куда мы двигались до сих пор. Ее указательный палец несколько раз настойчиво ткнул воздух, после чего я понял приказ — уматывать отсюда ко всем чертям.

Пустившись бегом, я услыхал уже за спиной, как она открыла огонь.

Каждую минуту я ожидал, что танк опять начнет свою канонаду, и в моем воображении опять возникали картины рушащегося на голову неба. Мышление стало неуправляемым, а сам я находился в состоянии глубокого шока. Все воспоминания о желудочных спазмах, о тошноте и агонизирующих конечностях исчезли без следа. Но голова еще побаливала, кровь стучала в висках, и все равно у меня даже мысли не было, что, если я прекращу бег, мне станет легче.

Наконец я выбежал из дыма и тьмы — небо по-прежнему источало свет, а земля была твердой и ровной. Теперь, вспоминая те минуты, я понимаю, что мне просто повезло. Скоро я опять оказался в зарослях дендритов, но уже совсем не тех слабо светящихся, криво растущих деревьев, что окружали тюрьму. Эти были гораздо крупнее и росли прямо, занимая почти все пространство от пола до потолка, напоминая своими сложно сплетенными ветвями с шипастыми утолщениями нагромождения металла. По счастью, они росли редко друг от друга, а их раскидистые ветви простирались выше моей головы.

Я бежал как по гигантскому подвалу с изукрашенными резьбой колоннами; а то, что деревья упирались как в землю, так и в небо, лишь скрадывало высоту потолка.

Пару раз я оглянулся, посмотрел и по сторонам, но не заметил вокруг ни души. Иногда до меня доносилась редкая ружейная пальба, но теперь она была слышна на удивление слабо и отдаленно. Впрочем, тогда у меня было не то состояние, чтобы над этим задумываться. Я продолжал бежать и бежать. Три или четыре раза падал, но каждый раз, грохнувшись костями о землю, подымался и продолжал движение.

Вот так я бежал и бежал, пока не уперся в стену.

В подземельях Асгарда много всяких стен. В конце концов, без них просто нельзя обойтись, поскольку должно же что-то поддерживать один уровень над другим. В самых верхних уровнях они одновременно были стенами городов со множеством дверей и коридоров. Однако там, наверху, свободные пространства, как правило, имели меньшую площадь, то и дело перегороженные и ограниченные секциями конструкций. Здесь открытые места с виду были больше, а несущие опоры казались толще, потому что стена, преградившая мне путь, была черной, гладкой и без единого признака окон или каких бы то ни было архитектурных деталей. Такой она оставалась насколько хватало глаз, то есть метров на тридцать в обе стороны.

Я всем телом привалился к стене, распластал по ней руки, как будто хотел, чтобы она растворила в себе. На ощупь она была твердая, как алмаз, и удивительно холодная. В отличие от земли, температура которой была близка к температуре крови, стена дышала ледяным холодом. Я оттолкнулся и остался стоять, совершенно не зная, что делать дальше.

Легкие глубоко и торопливо гоняли воздух, а сердце стучало колоколом. Тогда я обернулся и посмотрел назад, в ту сторону, откуда пришел, но сил у меня от этого не прибавилось. На меня навалилась усталость, заставив опуститься на колени, а затем даже прилечь на бок, облокотившись на левую руку. В правой я с удивлением обнаружил зазубренный обломок, который Сюзарма Лир кинула мне перед тем, как приказала бежать. Оказывается, я бессознательно нес его от самого места кровавой схватки.

Сколько прошло времени, я не знал, и тут меня охватил страх, что кислород может кончиться в любой момент. Регенератор продолжал работать нормально, несмотря "а полученные мной удары, но я не представлял, когда он выработает свой ресурс.

В сложившейся ситуации мне пришла одна-единственная разумная Мысль: есть лишь три вещи, которые я в состоянии сделать, — во-первых, пойти вдоль стены налево, во-вторых, направо и, в-третьих, остаться на месте.

Я остался на месте. Теперь можно гадать сколько угодно, почему я так поступил и почему это было правильное решение, но я не могу ручаться, что сделать это меня заставила какая-то реальная причина. Скорее всего я тогда просто почувствовал: настал конец всему. Может быть, я себя недооценил; в конце концов, такое ощущение возникало у меня и раньше, но в тот момент я не смог бы вновь встать на ноги даже под страхом смерти.

Даже когда между шипастыми колоннами замелькали облаченные в скафандры фигуры, я не смог подняться. Сначала одна… потом две… потом полдюжины. Я увидел, как первая рванулась вперед, потом присела на колено и дважды выстрелила. Потом откинула в сторону ружье, в котором, очевидно, кончились патроны, и побежала ко мне. Один человек из тех, что были сзади, упал, а двое или трое открыли ответный огонь. Но шквального огня не получилось, а кое-, кто из преследователей даже отступил назад. Как видно, патроны кончились у всех.

Первой удалось до меня добраться Сюзарме Лир. Она едва на меня посмотрела, но тут же не поленилась нагнуться и забрать у меня из рук зазубренный обломок. Из последних сил я протянул его ей. Когда она вновь обернулась к преследователям, я понял, что пробиться удалось только ей. Серна с нею не было. Не было Финна. И обоих тетраксов. Остальные фигуры в скафандрах были вражескими.

Теперь, когда они поняли, что наконец-таки загнали нас в угол, погоня прекратилась, солдаты залегли и теперь продвигались вперед крайне медленно. Я понял: они ждали подкрепления. Их было пятеро, но ближе тридцати — тридцати пяти метров они не приближались, ожидая подхода свежих сил.

Секунды ползли, но ничего не происходило. Неандертальцы были, очевидно, вымотаны не меньше нашего. Я сидел на земле. Рядом стояла Сюзарма Лир, держа наготове импровизированную секиру.

"Интересно, — подумал я, — хватит ли ей сил самой напасть на солдат, если те и дальше будут продолжать осторожничать?" Затем я увидел, как из-за колонны выехал танк. То был огромный и неуклюжий драндулет на гусеничном ходу, с бронированной пластиком и оттого еще более нелепой башней. Метрах в сорока он остановился. Открылся башенный люк, и из него вылезли трое в скафандрах. С пистолетами в руках они не спеша двинулись в нашу сторону. Мне оставалось только смотреть, как они подбирались все ближе и ближе четкими, неторопливыми перебежками, представлявшими резкий контраст с неверной походкой их собратьев по оружию, измотанных затяжной погоней.

Она ждала, и ни один мускул у нее не дрогнул до тех пор, пока они не приблизились на три-четыре метра. Ее поза была слегка расслабленной, словно она собиралась сдаться.

Но не тут-то было.

Внезапно "боевой топор" молнией вылетел из ее рук, ударив со всей силой в грудь одного из нападавших. Тот упал на спину, все же успев вскинуть пистолет. Не теряя ни секунды, она прыгнула вперед, и, хотя движения ее были гораздо быстрее, чем я мог себе даже помыслить, после всего, что нам довелось пережить, реакции чуть-чуть не хватило. Солдат выстрелил.

Прицелиться он не успел, поэтому пуля попала в бедро и прошла навылет. В пространстве между прозрачным пластиком скафандра и панталонами начало быстро расти кровавое пятно. Она вскрикнула от боли, и тогда я бросился к ней, пытаясь обхватить ногу руками, в безнадежной попытке зажать дыру. Я понимал, что теперь, когда скафандр прорван, жить ей оставалось лишь несколько минут, независимо от тяжести ранения.

Но все мои попытки были тщетны. Парень, получивший в грудь секирой, поднялся на ноги, подошел и с размаху саданул меня по шлему рукояткой пистолета. Лучшее, что могли они сделать в создавшейся ситуации, это оттащить меня в сторону и наложить ей пластырь или бинт.

Но оказывать первую помощь они не спешили. Наоборот, с нескрываемым удовольствием смотрели, как мы умираем. Удар пистолетом пришелся примерно туда же, куда раньше попал кулаком рядовой Блэкледж, только на этот раз я ощутил, что челюсть сломана по-настоящему. Распластавшись на земле, я увидел, что враг мой готовится нанести еще один удар, а для спасения полковника они не собираются даже пошевелить пальцем. Один из них просто отпихнул ее ногой в сторону. В этот момент внимание мое было сосредоточенно как раз на нем, а не на том, кто меня бил, поэтому второй удар получился сильным и неожиданным, обрушившись на шлем уже с другой стороны.

Будь пластик, из которого сделан шлем, твердым, он наверняка бы треснул, но для мягкого скафандра такие удары большой опасности не представляют. К сожалению, это не относилось к системе регенерации воздуха внутри скафандра. Раздался треск, и я понял, что следующие несколько вздохов могут оказаться последними.

Я дрыгнул ногой, но ни в кого не попал и тут же оказался на лопатках, агонизируя от нехватки воздуха. Сверху на фоне полыхающего неба надо мной склонились три силуэта с закованными в шлемы головами — наши убийцы.

А затем началась, как я тогда подумал, галлюцинация: мне показалось, что все три головы превратились в клубящийся черный пар и растаяли.

Несколько секунд надо мной было только небо, потом в поле зрения вплыло «нечто». Оно имело серебристую окраску, поэтому даже при тусклом свете мрачного подземного мира оно сияло и переливалось как волшебное видение.

"Боже мой! — подумал я. — Значит, тот свет все-таки существует!" И тут я, похоже, действительно умер.

Глава 25

Вас, наверное, ничуть не удивит, что я все-таки остался жив. Иначе кто смог бы поведать вам эту историю. Но, с другой стороны, тогда я не мог знать, как оно все получится То, что я очнулся, само по себе уже было удивительно, но окружающая обстановка явно предназначалась для того, чтобы повергнуть меня в еще большее смятение. Я плавал.

Сначала мне в голову закралась мысль, что это мне просто кажется. Я парил в невесомости, но через какое-то время тактильные ощущения вновь подчинились мозгу, и постепенно начала вырисовываться более стройная картина, из которой становилось понятно, что я в самом прямом смысле плаваю в какой-то густой, не смачивающей кожу жидкости. Единственной известной мне жидкостью такого типа являлась ртуть, но для ртути я был погружен слишком глубоко.

В ушах стоял какой-то шум — еле слышное шипение неопределенного типа.

Тогда я решил открыть глаза, но тут возникли проблемы. Нет, глаза не были залеплены, просто к векам были подведены два провода, оканчивающиеся электродами. Чтобы их оторвать, пришлось сначала с усилием вытянуть правую руку из желеобразной жидкости. Еще несколько проводов подходило ко лбу, и чуть больше — к волосистой части головы. Но были они не просто приклеены, а каким-то образом проникали под кожу. И все равно я их вырвал, ничуть не заботясь о сохранности электродов. «Корни» датчиков без особого труда вышли наружу, доставив лишь мгновенное ощущение легкого дискомфорта, а после слабое почесывание кожи.

Стоило мне сорвать провода с ушей, как шипение тотчас прекратилось и вокруг воцарилась полная тишина.

Но от того, что я наконец-таки открыл глаза, проку оказалось мало, потому что свет оказался столь же слаб и невыразителен, как предшествовавший ему шум в ушах. Вокруг было только ровное серое свечение. Я протянул руку и примерно в пятнадцати сантиметрах над головой нащупал твердую поверхность. Она была вогнутой.

И тогда я понял, куда попал. Не в ад и тем более не в рай. Это была анабиозная ванна.

Я попытался толкнуть вогнутую крышку, которая на ощупь была ни теплая, ни холодная. Противодействующая толчку сила заставила меня нырнуть в жидкость в полном соответствии с третьим законом Ньютона, а затем жидкость вытолкнула меня обратно, ударив о стенку ванной. Крышка не поддалась.

Тогда я сжал пальцы в кулак и ударил. От резкого движения несмачивающая жидкость сомкнулась над моей головой, и тогда мне ничего не оставалось, как изменить тактику. Поднапрягшись, я опустил ноги вниз, достав до дна ванной, которое тоже оказалось скругленным.

"Так, значит, я сижу в каком-то дьявольском яйце! — озарила меня внезапная догадка. — Или, чего не хватало, в какой-то высокотехнологичной матке!" И тут я вспомнил, что по всем параметрам мое физическое состояние должно было быть хуже некуда. Пошевелив челюстью из стороны в сторону и ощупав пальцем место, куда пришелся удар, я обнаружил, что ни перелома, ни следов удара больше не было.

Вот тут-то меня и посетила окончательная догадка, куда я попал. Вероятно, мое последнее предположение все же оказалось правильным: как не уставал повторять Шерлок Холмс, стоит отмести все лишнее, чтобы осталась чистая, пусть даже самая невероятная на первый взгляд, правда.

Но мне по-прежнему не терпелось выбраться из ванной. Клаустрофобией я не страдал, но было в этой необычной жидкости что-то неприятное. Вдобавок я больше не лежал без сознания, а наоборот — голова была чистой, мысль ясной. Если в вас есть потребность хоть как-то участвовать в празднике жизни, то анабиозная ванна не лучшее для этого место.

Еще раз толкнув крышку, я внезапно ощутил, что она поддалась. Выпуклый верх съехал в сторону, следуя собственной кривизне. Выглядело это так, словно верхняя прозрачная половина яйца повернулась вдоль длинной оси и убралась в нижнюю.

Еще пара усилий, и я вылез из ванной, причем совершенно сухим. Несмотря на наготу, кожа не ощутила ни тепла, ни холода.

Вне ванной свет был такой же серый и нереальный, как внутри яйца. Даже форму комнаты трудно было определить. Стены представляли из себя бесцветные серые плоскости, лишенные каких-либо деталей. Я перевел взгляд на ополовиненное яйцо, из которого только что вылез, и заметил, что жидкость уже успокоилась. Провода, выходившие из обода яйца, тонули в ванной. Их было даже больше, чем я предполагал. Но сделаны они были не из металла; насколько я понял, их материал имел органическую природу.

Единственное, что я чувствовал, — это собственное тело. Теперь оно стало гораздо легче, чем было раньше. Сила тяжести была здесь куда меньше, чем на Земле или на поверхности Асгарда.

Едва я начал осматриваться в поисках двери, как серая стена зашевелилась. Внутрь помещения поплыли белые, совершенно бесформенные облака, причем образовывались они не на стенах, но внутри их, и даже за пределами, словно это были не стены, а окна, выходящие в мир призраков.

Постепенно облака стали формироваться в гуманоидные лица, но очень странные, размытые. Лица наползали друг на друга, и от этого их еще труднее было разглядеть. Они плыли по комнате, меняя обличье. Эффект был фантастический, но меня он ничуть не напугал и не удивил. Очевидно, стены представляли собой экраны, а туманные лица — какие-то голографические картины. Голограммы выглядели примитивно, как бы неумело слепленными, но не убогая технология была тому виной. Мешало что-то другое, что-то неправильное. И тут в воздухе раздался странный свистящий голос, словно множество людей пытались одновременно сказать одно и то же, никак не попадая в такт.

— Р-р-ру-с-с-со-о, — гулко разнеслось по комнате.

— Кончайте играть в привидения, — сказал я, обращаясь к стене и стараясь придать своему голосу как можно больше солидности. — Я знаю, где нахожусь, и знаю, кто вы. Какого черта вы тут комедию ломаете?

Лица имели гигантские размеры — метра два от подбородка до макушки, — а когда они выплывали и исчезали друг в друге, комната начинала казаться очень маленькой. Постепенно их черты стали четче. На мой взгляд, теперь они представляли собой вполне приемлемую имитацию человеческих лиц. Женских лиц. Но к чему все это нужно, у меня не укладывалось в голове. Машинально я занялся их подсчетом — лиц оказалось девять. Девять — число не круглое, поэтому я пересчитал еще раз, пытаясь довести количество до десяти; нет, их точно было девять.

— П-п-по-жа-а-луйста, п-подо-жди-те, — сказали они. Речь звучала медленно, доносясь как бы из другого мира. Но говорили они по-английски. И все же казалось, что это и впрямь голос из загробного мира, не только из-за призрачности лиц, но и потому, что во всем этом не прослеживалось здравого смысла.

— Как долго я здесь? — задал я вопрос. Ответа пришлось дожидаться, но, заговорив опять, они сменили тему.

— И-и-из-ви-ни-те, — сказали они. — П-п-про-сим п-прощения, н-но не от-ве-ти-те ли-и вы на во-о-прос?

Ждать, когда они выговорят все предложение, становилось довольно утомительно, но и спешить в этом мире мне было совершенно некуда.

— Конечно, — ответил я.

— В-в-вы о-о-ди-но-о-ки?

От удивления я даже заморгал. Что за несуразный вопрос? Сосредоточив внимание на одном лице, я попытался уловить момент, когда оно будет на меня смотреть, и заглянуть ему в глаза. Я понял, что оно кого-то мне напоминает. Черты, пусть не совсем правильно, были срисованы с Сюзармы Лир. Тогда я пригляделся к остальным, чтобы убедиться в справедливости своей догадки. Они были разные. Создавалось впечатление, что их сделали разными насильственно, причем с большим трудом, но по одной модели. Но и различия тоже не были взяты с потолка. Пришлось как следует поднапрячь воображение, чтобы наконец сообразить, чьи черты были взяты, чтобы разбавить ими лицо Сюзармы Лир.

Их украли у Джона Финна.

— Комплексом одиночества я не страдаю, — сказал я им. — Но был бы весьма признателен, если б мне составили маленькую компанию. Я знаю: это в ваших силах. Имеется в виду Мирлин или кто-нибудь из ваших шерстяных друзей. Я бывал здесь раньше; это мне прекрасно известно, но тогда вы демонстрировали более впечатляющие эффекты. Помните — яркие и резкие пейзажи со львами, а стен я тогда вообще видеть не мог. Здесь же, насколько я понимаю, — место вашего обитания. Не обязательно было надевать человеческие лица специально ради меня. Меня ничуть не смутило бы, если в действительности вы похожи на гигантских пауков.

Пауза.

Затем раздалось:

— На-а-ам на-а-до п-п-по-го-о-во-рить с-с-с ва-а-ми… за-а-а-ин-те-е-ре-со-о-ва-н-но.

Откуда исходили голоса, я так и не понял. Никаких громкоговорителей видно не было, а голос был размыт, как и все, что было вокруг, как будто они слабо представляли себе понятие "наводка на резкость".

— Мне тоже интересно поговорить с вами, — ответил я, — но мне кажется, вам нет смысла говорить именно со мной. По-моему, в прошлый раз вы очень тщательно просмотрели содержимое моих мозгов, а теперь, судя по проводам, выбрали и остаток.

— Не-е-льзя чи-и-тать мы-ы-сли-и, — сказали они мне. — Та-а-кое во-о-змо-о-жно то-о-лько-о в со-о-зна-а-тель-но-о-ом с-со-о-сто-я-ни-и-и. Мы-ы не-е по-о-ни-и-ма-а-ем сло-о-во "о-о-ди-и-но-о-чес-тво".

Но мне не представилось возможности объяснить им, что такое «одиночество». Наконец-таки распахнулась дверь. Я не заметил, то ли одна половина убралась в другую, то ли просто исчезла, образовав проем. Только что там была стена, а в следующее мгновение появился черный прямоугольник высотой более двух метров.

Но когда он входил, ему все равно пришлось пригнуться. Большой любезностью с его стороны было и то, что он принес с собой мои вещи. Даже мои удобные ботиночки.

— Тесна Вселенная, не так ли? — произнес я, натягивая штаны. Лица не исчезли; они все еще плавали вокруг, то сливаясь, то разделяясь. Что-то очень странное было в их незрячих глазах. Им удалось синтезировать человеческие черты, но человеческая мимика оказалась им неподвластна. И уж совсем они не походили на тех бессмертных суперменов, которых рисовал я в своем воображении.

— Привет, мистер Руссо, — ответил Мирлин.

— Можешь звать меня просто Майк, — уже не в первый раз предложил я ему. Особенно после того, как ты спас мою жизнь. Насколько я понял, Сюзарму Лир ты тоже спас. А что с Серном?

— Он погиб. Но мы подобрали также одного из тетраксов.

— Тульяра-994?

— Да. Второй был Вела-822. Но когда мы его нашли, он, как и Серн, был невосстановимо мертв.

Я заметил: не просто «мертв», а "невосстановимо мертв".

— Ну, так Тульяр, наверное, вам и был больше всех нужен, — сделал я вывод. К этому времени я уже облачился в рубашку и штаны, а теперь натягивал ботинки.

— Это как сказать, — произнес он. Сделав шаг в сторону, он подал знак, чтобы я пошел в дверь. За дверью меня ждал полутемный коридор, освещенный маленькими лампочками, свисающими вдоль провода. Это сильно напоминало наспех сделанную захватчиками проводку в подвале Небесной Переправы, где меня и поймали. Стены были черные, во все стороны отходили боковые коридоры. Они закруглялись, петляли и пересекались, но Мирлин уверенно вел меня сквозь этот умопомрачительный лабиринт.

— Зачем я вам нужен? — спросил я его.

— По двум причинам, — ответил он. — Во-первых, я считал, что был перед тобой в долгу. Увидев тебя в тюрьме, я включил тебя в список. Во-вторых, им действительно интересно. Им интересен как ты, так и твои товарищи. Сделанные с вас записи у них были, но пропали; теперь сделать их по новой — это не только шанс возобновить знакомство, но и способ оценить, насколько серьезные повреждения перенесли они сами.

— С ними что-то не так? — спросил я как бы невзначай, хотя его слова лишь подтверждали сложившееся впечатление.

— Да, сильно не так, — подтвердил он. — Они все еще функционируют, но… Позже объясню. А кто тот, четвертый, которого мы спасли?

— Человек по имени Джон Финн. Сказал, что разбирается в электронике. Мы прихватили его с собой только потому, что боялись — он много наговорит захватчикам, если оставить его в тюрьме. Вашим он тоже интересен?

— О, да.

— Остальные уже проснулись?

— Еще нет. Сейчас изучают тетронца и Финна. Звездный капитан пролежит чуть дольше. У нее пулевое ранение ноги и некроз тканей.

Коридоры начинали казаться бесконечными. Некоторые из боковых проходов тонули во тьме, и в них, похоже, света вообще никогда не было.

— А тем коридорам свет противопоказан? — спросил я.

— Местным хозяевам видимый свет вообще не нужен, — ответил он. — Проводку сделали для меня. Раньше они сами могли зажигать потолки, но теперь эта способность утеряна, как и многое другое.

— Я должен был догадаться, что за нашим побегом стоишь ты, — сказал я. По записке. Глупо было предполагать, что написать ее мог Алекс Соворов. Твои боссы-супер-ученые наверняка давно уже наблюдают за захватчиками. И как я не додумался!

Он покачал головой.

— В действительности мы едва успели начать мониторинг за Небесной Переправой. Появление Скариды было для нас таким же сюрпризом, как и для тетраксов. Тогда мы не собирались вставать ни на чью сторону. Наши дела и так пошли плохо, и у меня стало полно других забот. Необходимо было поговорить как с тетраксами, так и со Скаридой. Сционы, которых заслали в тюрьму для сбора информации, сейчас обязательно себя раскроют, но тетронский вирус оборвал командную цепочку как здесь, так и в Небесной Переправе. Жаль, что ты заразил такого важного человека, как Дьян. И еще жаль, что тревога сработала слишком рано; теперь у сционов могут возникнуть трудности.

— Ну, это вряд ли моя вина, — напомнил я ему. — А кто такие сционы?

— Шерстистые гуманоиды. Девятка создала их примерно так же, как саламандры создали меня, — по образу и подобию одной из рас, поглощенной Скаридой. Поместить их в тюрьму было совсем нетрудно, особенно после того, как мы нашли путь к этому уровню. Выход на пятьдесят второй от нас прям и эффективен; есть такие маршруты, надо лишь знать к ним доступ.

Наконец мы вышли из лабиринта и очутились на открытом, по асгардианским меркам, пространстве. Потолок имел в высоту стандартные тридцать метров, но освещен он был самым сумасшедшим образом бесформенными массами серебристых сгустков света, плавающих, сливающихся и разъединяющихся, словно облака, на сером фоне. И под этим тусклым небом не простиралось абсолютно никаких «полей» — даже тех искусственных фотосинтетических фабрик, что удалось воссоздать тетраксам под Небесной Переправой. Было шоссе и железная дорога, убегающие в обе стороны и теряющиеся в полумраке, а также здания, похожие на металлические иглу, но вокруг — никаких признаков живого.

С опозданием я понял, что это «небо» ничем не отличалось от «стен» той самой комнаты, где меня откачали. Все вместе представляло собой гигантский видеоэкран, а облака — это следы какой-то электронной активности. До меня вдруг дошло, что в тот самый день, когда хозяева Мирлина нокаутировали меня в одном из уголков своего рукотворного рая, они не просто использовали небосвод как гигантский парадизатор.

Они и были самим «небом», как и всем, что имелось в этом таинственном мире.

Они были везде.

"Нечего удивляться, что им трудно показать себя в компактном виде в определенном месте, — подумал я. — И неудивительно, что им непонятен термин «одиночество».

Я повернулся к Мирлину и впервые наконец четко разглядел его лицо, несмотря на тусклый свет.

— Они тебя сделали бессмертным? — напрямую спросил я его.

— Да, — ответил он.

— А как ты думаешь, могут ли они сделать то же самое со мной? — закинул я удочку.

— Они уже сделали, — заверил он меня. Когда судьба играет тобой как игрушкой, всякое может произойти. Вот, ты думаешь — "смерть моя пришла", а в следующее мгновение оказывается, что будешь жить вечно.

Глава 26

Но на деле все было далеко не так прекрасно, как на словах. Меня все равно могли убить насильственно: заколоть, удушить, отравить, сжечь или взорвать. И если после этого меня моментально не сунуть в ремонтный чан, то тут мне и конец. Но вот стареть теперь я не буду. Именно эту маленькую ошибку в моей конструкции они исправили.

По крайней мере так сказал мне Мирлин. Лично я никакой разницы не почувствовал.

— Они могут сделать для тебя даже больше, — поведал он мне, — только дай им время.

— В таком случае, если они хотят сторговаться с тетраксами и с захватчиками, им, естественно, придется сделать какое-нибудь заманчивое предложение. Но неужели они действительно предложат бессмертие двадцати миллиардам неандертальцев?

В этот момент мы находились уже в более привычной: обстановке. Стальные иглу оказались домами, выстроенными для Мирлина и его мохнатых друзей. В них было нормальное освещение, мебель и все обычные бытовые удобства… Мирлин предложил поесть, но я до сих пор не проголодался. Во время пребывания в яйце и даже некоторое время после о моих нуждах заботились, разумеется, если всерьез воспринимать мои обретенные дары.

— Теперь ситуация усложнилась, — произнес Мирлин, — но лучше я расскажу тебе все с самого начала. Начнем, как говорится, от печки.

— Пожалуйста, сделай милость, — ответил я ему.

— Себя они называют истоми, — произнес Мирлин, погружаясь в кресло гигантских размеров. — А сами они закодированные в компьютерах сущности, своего рода искусственные интеллекты. Но изначально они оказались результатом эксперимента по дублированию сознания гуманоидных индивидуумов. Их предки-гуманоиды жили в замкнутом мире, который не сильно отличался от этого, но Девятке неизвестно, был ли то Асгард или другой подобный же артефакт.

— Девятке? — переспросил я мгновенно вспомнив свои подсчеты. — Однажды ты их так уже называл. Это действительно означает, что их — всего девять?

— Да, всего лишь девять, — подтвердил он. — Предки Девятки прошли эволюцию внутри своего замкнутого пространства, начиная с не имеющих письменности дикарей. У них имелись легенды, в которых говорилось, что их отдаленные предки жили в мире другого типа, и пока Девятка не открыла для себя Вселенную, считалось, что легенды эти не имеют никакой фактической основы.

Живя в своем замкнутом мире, гуманоидные истоми прошли путь технологического развития, почти такой же, каким идет сейчас Скарида империя, захватившая Небесную Переправу, — за исключением того, что им никогда не удавалось найти выхода во внешние слои. У них было не больше оснований предполагать, что свет с потолка и тепло от пола даны им искусственно, чем людям Земли считать, будто Солнце создано и помещено в положенное ему место лишь для того, чтобы освещать Землю, поэтому они воспринимали свой замкнутый космос как данность.

Истоми гуманоиды много воевали и, несмотря на относительно малые запасы тяжелых металлов, умудрились изобрести технологию огромной разрушительной мощи. Наступил час, когда в руках у них оказалась сила, способная разрушить весь их мир. Но им удалось избежать такого развития событий, объединив нации и фракции в единое мировое сообщество, а после этого превратиться в то, что ты называешь на своем жаргоне "помешанными на биотехнологии". Кроме того, они разработали и мощную информационную технологию на силиконовой основе, но на это у них ушло гораздо больше времени, чем у цивилизаций человеческого типа, для которых ускорителем служило изобилие исходного материала.

Гуманоидные истоми разработали технологии генной инженерии, способные трансформировать соматические клетки во взрослые тела и производить манипуляции с яйцеклетками. В результате появились технологии, весьма похожие на ту, с помощью которой создали меня, — ускоренный рост совокупно с переносом индивидуальности. Их эксперименты по созданию, модификации и транскрипции индивидуальностей неизбежно привели к мысли попробовать продублировать личность в различные оболочки, включая дуплицирование сознания в силиконовые электронные системы. Вот так появились на свет программные истоми.

Невозможно судить, насколько точную копию человеческого сознания представляла Девятка сразу после создания, но этот вопрос неизбежно должен был возникнуть. Сознанием они действительно обладали, а с момента реинкарнации получили возможность осваивать абсолютно новый вид роста, взросления и эволюции. Когда ограничения, накладываемые телесной оболочкой, исчезли, они сильно изменились. Расселившись по гигантскому компьютерному комплексу, объединенному в единую систему, они заполнили собой все его «пространство», слившись таким образом воедино со множеством бесчувственных программ и друг с другом.

Но на каком-то этапе истории Девятку, вернее, то, что осталось от первоначальной Девятки, изъяли из привычной среды обитания и поместили в другую, где они оказались единственными разумными обитателями, и эта среда, похоже, была специально предназначена для их существования. Но в их памяти не содержится сведений, что именно с ними — сделали. Они не знают, зачем это сделано, как и кем.

Девятке неизвестно, какой временной промежуток оказался в ее памяти заблокированным. Она даже не совсем уверена, что имеющиеся у нее воспоминания о предыдущем существовании вообще реальны и что им можно верить. Зато она знает, насколько просто создать новую индивидуальность, не важно, роботизированную или органическую — с искусственно-синтезированным «прошлым», поэтому ей тем более хотелось бы выяснить, не тем ли же способом создали ее саму, загрузив ей в память рукотворную историю. Но на первом плане по-прежнему остаются вопросы "кто?" и "зачем?".

Истоми по натуре очень терпеливы. В обычных условиях их жизнь протекает крайне медленно. Их сон и другие похожие на транс состояния длятся для них как мгновения, а по человеческим меркам, растягиваются на периоды жизни многих поколений. У них нет необходимости прибегать к воспроизводству и размножению, чтобы заполнить собой этот недавно обнаруженный новый мир. Но они явно собираются его изучить и со временем действительно заполнить. В машинных телах есть средства для механического наращивания, поэтому, расширяя машины, они расширяют самих себя. Процесс колонизации в данном случае подобен высадке группы гуманоидов на новую планету с последующим расселением и строительством цивилизации, но отличие состоит в том, что производство новых индивидуумов отсутствует, а имеет место лишь наращивание и усложнение уже имеющегося тела. Их подвижные роботы — это просто отдельные части более крупного целого. Здесь тебе на ум может прийти аналогия с муравейником,но она не годится; лучше представить себе, что роботы — это служебные клетки внутри организма, как, например, белые кровяные тельца.

Этот процесс расширения длился много тысяч лет. Члены Девятки никогда друг с другом не спорили, действуя во всех случаях согласованно. Каждый из них считает участие остальных восьми исключительно полезным. Девятка — не сборище эгоистов; скорее — наоборот: они боятся одиночества и проявления излишнего, индивидуализма, а ценят больше всего совместную: жизнь. Правильнее было бы назвать их не Девяткой, а Одним-в-Девяти-Лицах.

"С таким отношением, — подумалось мне, — они легко споются с тетраксами".

Но меня не покидали сомнения, будут ли тетраксы рады появлению рядом с собой слишком умных партнеров.

— На определенном этапе, — продолжил Мирлин, — Девятка с удивлением открыла, что их замкнутое жизненное пространство — не единственное в мироздании, что есть другие обитаемые уровни, как сверху, так и снизу. Одновременно они обнаружили, что вокруг все напичкано древними, созданными до их появления технологическими конструкциями, соединяющими уровни и снабжающими их энергией упорядоченным и управляемым образом.

Разумеется, они пришли к заключению, что мир, в котором жили гуманоиды истоми, аналогичен этой искусственной среде обитания и, возможно, существует где-то рядом. Тут же последовало предположение, что, отыскав; его, они сумеют наконец выяснить, зачем их вынули, из одного окружения и пересадили в другое. Естественно, со, свойственной им неторопливостью началось изучение технологии, по которой создан и функционирует Асгард, а также изучение соседних уровней.

Мира истоми-гуманоидов они не нашли, хотя очень может быть, что где-то в недрах Асгарда он все же существует. Но обнаружили множество миров с другими гуманоидными обитателями, правда, в большинстве случаев эти расы находились в упадке. После основательного анализа они пришли к выводу, что соседние уровни похожи на их собственный, а следовательно, в отдаленном прошлом все цивилизованные существа были сюда просто пересажены, а потом предоставлены самим себе. Но никого себе подобного они не встретили — только гуманоиды и другие телесные существа.

Многие гуманоидные расы добились определенных успехов в восстановлении цивилизаций, из которых были взяты, но почти у всех у них прервался процесс социальной эволюции. Какие бы унаследованные знания ни принесли с собой первые колонисты, все они были утеряны, поэтому, потомки сначала скатились к дикарству, а потом либо ударились в земледелие, либо начали промышлять охотой и собирательством. В некоторых случаях первоначальный упадок сменился восстановлением, породившим рост численности населения. В результате, когда их становилось достаточно, чтобы заполнить собой весь мир, начиналось восхождение по ступеням технологического прогресса, но Девятка не обнаружила, чтобы хоть кто-то добился успехов, сравнимых с ее собственными, или хотя бы законсервировал принесенные с собой в этот новый мир знания.

Самый верхний из открытых обитаемых уровней был тот, дорогу к которому нашел Саул Линдрак и куда попал сначала я, а вслед за мной и ты. Тебе прекрасно известно, что мы там нашли: деградирующее население, живущее на развалинах города, выстроенного их далекими предками, и грозящая со всех сторон опасность от хищников, эволюционировавших из менее агрессивных предков в монстров благодаря жестокому естественному отбору. Ты знаешь, что Девятка начала снабжать местное население материалами из опасений, что, не делай она этого, они просто вымрут. На этот проект, впрочем, как и на все свои проекты, они смотрели с долгосрочной точки зрения, составляя планы на тысячи лет.

Наше появление радикально перевернуло их мировоззрение, а все, что я смог рассказать им о верхних уровнях Асгарда и о Вселенной в целом, было для них таким откровенным шоком, что размеры его мы с тобой вряд ли можем представить. Мы все — молодые расы, что люди, что тетраксы, и мы ничему уже не удивляемся. Девятка же очень стара, но ей пришлось сильно перестроиться, чтобы сжиться с мыслью о том, что Вселенная в действительности отличается от той, какой она ее себе представляла.

Ее первая реакция, как ты знаешь, была отгородиться от всего мира и дать себе время обдумать и обсудить новые факты. Девятка не только приняла меня к себе в качестве информатора, который мог бы рассказать о Вселенной за пределами Асгарда; она также начала использовать технологию, посредством которой я был создан, чтобы воспроизвести новые человеческие тела. Ты называл меня андроидом и сционов, очевидно, тоже считаешь андроидами, но в обоих случаях такое подразделение в корне неверно. Я — настоящий человек, выросший из человеческой яйцеклетки, хотя и несколько необычным способом. Мои новые компаньоны тоже настоящие гуманоиды. Они достигли взрослой стадии развития за несколько месяцев, и хотя их сознание — это сокращенный вариант сознания того или иного члена Девятки, их должно считать людьми, но никак не машинами. В соответствии с происхождением им дали девять имен, а для другого способа различия — номера, чтобы знать, какую версию какой родительской сущности они представляют.

И вновь я отметил про себя, насколько это благоприятствует установлению контактов между Девяткой и тетраксами, а мое подозрение вылилось в вопрос, как далеко зашла Девятка в подготовке к осуществлению этой сделки. Уже на протяжении многих лет тетраксы с наслаждением считают другие галактические расы недоумками, поэтому неудивительно, что им вовсе не хочется получить хорошую порцию такого же презрения по отношению к себе.

— Последние события в верхних уровнях очень обеспокоили Девятку, продолжил Мирлин. — Очевидно, скариды отличаются от других рас; им хоть и не удалось полностью избежать схемы развития, которая завела другие расы в состояние дикости, но они быстрее соседей преодолели эту стадию. Численность их тоже росла гораздо быстрее, чем у других, и это заставило их выйти за пределы своего уровня… До сих пор они не встречали никакого сопротивления, зато; теперь прекрасно поняли, с какой трудной задачей столкнулись, когда противопоставили себя технологически превосходящему противнику. Но их непросто убедить, что они достигли пределов своей экспансии.

Девятка понимает, что задача формирования сообщества из рас, принадлежащих к очень разным фракциям — империи скаридов, галактического сообщества и жителей уровней, известных только Девятке, — будет очень сложной, но ей пришлось открыто посмотреть правде в глаза: здесь на карту поставлено все будущее Асгарда, и им придется играть свою роль, чтобы определить, каким станет это будущее.

Вот тут-то Девятка и решилась на очень опасный эксперимент.

— В результате которого, — вставил я, — все пошло кувырком, не так ли?

Он медленно кивнул.

— И что же они попытались сделать?

— Они попробовали подключиться к программному обеспечению самого Асгарда: расширить себя за пределы стоящих на этом уровне компьютеров, внедрившись в базовые компьютеры, управляющие всем макромиром. Они спроецировали свое сознание в сеть систем управления, которыми пронизана структура планеты. Те системы, что работают в обитаемых уровнях, контролируя распределение света и тепла, разумеется, очень просты. Однако Девятка предположила, что через эти системы можно получить доступ в более глубокие и сложные, где могут обитать похожие на них машинные личности. Она решила, что сумеет установить с ними контакт, расширив свое сознание но внутренние регионы асгардианского программного «пространства».

— То есть она решила, что сможет установить "горячую линию" с самими строителями, — подытожил я.

— Ну, в общем, так, — согласился Мирлин. — Она надеялась, что по крайней мере сумеет выяснить, насколько далеко простирается электронное «сознание» Асгарда и какова его природа.

— Ну и почему же это не сработало? — спросил я.

— Потому что системы, в которые они пытались себя спроецировать, нанесли им серьезные повреждения. Девятка не транслирует «послания» в физические устройства асгардианских стен. Она пересылает самое себя. Причем всех девятерых одновременно, поскольку они хоть и раздельны, но не разделимы.

Если бы системы, управляющие Асгардом, были простыми автоматами, то они стали бы частью расширенного тела Девятки. Если бы они имели свой высокоразвитый искусственный интеллект, то был бы установлен контакт, хотя нам с тобой трудно даже описать такое словами. Это походило бы не на встречу двух гуманоидов за столом переговоров, а скорее на слияние двух несмешивающихся жидкостей. Девятка не думала, что ее действия грозят реальной опасностью, хотя и не могла знать, какой прием окажут ей разумные существа, с которыми она пыталась установить контакт. Здесь она ошиблась.

— Так что же произошло?

— Сам я не совсем уверен, а Девятка не может объяснить. Даже не знаю, то ли они стали жертвой действительно враждебных действий, то ли несчастливого стечения обстоятельств. Но чем бы ни было то, с чем они столкнулись там, внизу, оно поразило их электронное «я» как взрыв бомбы и нанесло значительные разрушения. Нельзя сказать, что сейчас они мертвы или абсолютно беспомощны, но очень серьезно повреждены. Вполне возможно, произошла потеря отдельных присущих им черт, и еще, что гораздо страшнее, они, сами того не зная, могли частично зацепить чужую личность. Теперь они уже не могут действовать слаженно. Трудно подобрать аналогию, но выглядит так, будто ты проснулся в самом дурном самочувствии и не можешь восстановить большие куски памяти, действуешь, не понимая, что делаешь и зачем, и, возможно, слышишь чужие голоса, словно твой мозг и твое тело больше тебе полностью не подчиняются, словно они стали частицами чужих индивидуальностей, поселившихся в твоей голове.

Несколько минут я переваривал услышанное, пытаясь прийти к какому-то логическому заключению. Но отрывочные части никак не хотели складываться в стройную картину, позволяющую понять, что же он имеет в виду. Вместо этого в голове стоял туман, словно в нее перебрались те размытые лица, в чьем облике Девятка предстала передо мной. Как бы то ни было, но теперь наши программные супермены больше не были такие «супер», как раньше. А если их грандиозные планы по-прежнему включали в себя установление всеобщего мира и гармонии на Асгарде, то дела обстояли еще сложнее.

— Из пережитого Девяткой трагического эксперимента нельзя сделать ясных выводов, — произнес Мирлин. — Но я боюсь, что все же существуют два правдоподобных варианта его интерпретации, хотя ни один из них не сулит ничего хорошего.

— Выкладывай, — сказал я.

— ЕСЛИ, — произнес он, намеренно подчеркнув это слово, чтобы я понял, насколько оно имеет большое значение, — строители Асгарда или управляющий интеллект, оставленный ими приглядывать за макромиром, — сущности типа истоми, а не гуманоидные существа, то случившееся с истоми при попытке установления контакта можно опять интерпретировать двояко. Или это враждебная акция, или же там тоже происходит глубокий упадок, как это имеет место в наружных и внутренних уровнях планеты: проще говоря — сумасшествие, старческий маразм или некомпетентность.

В случае, если первая гипотеза верна, то тебе, мне, жителям Асгарда и пришельцам из рукава спирали грозит большая беда. Невозможно бороться с такими существами. Если же верна вторая гипотеза, то дела обстоят еще хуже. Все вышеперечисленное остается в силе плюс опасность, грозящая самому Асгарду.

— Не обязательно, — возразил я.

— О да, — произнес он, — конечно, не обязательно. Но подумай вот о чем: если последствия контакта оказались для Девятки равносильны взрыву бомбы, который низвел их до почти беспомощного состояния, то как, по-твоему, пережила его другая сторона? ЕСЛИ ("Опять это большое ЕСЛИ!") то же самое произошло и с системами жизнеобеспечения Асгарда, то в будущем ему грозит неминуемое разрушение. Л тебе ведь известно, какое устройство должно стоять в центре Асгарда, чтобы производить достаточно энергии для питания всех уровней, не так ли?

Мне это было известно. В физическом центре Асгарда, что бы там ни было поначерченно вокруг, должна находиться маленькая звезда — величайший искусственный ядерный реактор во всей известной Вселенной.

— Так ты считаешь… — начал было я.

— Не знаю, — оборвал он меня. — Но я уверен, что нам надо во что бы то ни стало это выяснить.

Глава 27

Чуть позже Мирлину пришлось меня покинуть. Настало время пробуждения Тульяра-994, и ему хотелось быть там, чтобы начать заново объяснять долгую историю того, что происходит вокруг. Он хотел как можно быстрее вывести Тульяра на прямой контакт с Девяткой, чтобы тот скорее начал работу по восстановлению мира и гармонии в верхних уровнях.

— Надеюсь, сционам удастся привести сюда, вниз, лидеров Скариды, — сказал Мирлин. — Скариды просто будут вынуждены довериться сционам, оставив оружие дома, и придут они сюда, если хоть немного понимают сложившуюся ситуацию. Дорога будет быстрой и прямой: одна из выгод, полученных Девяткой от выхода на внутренние структуры, — это полная картина межуровневых переходов. Как я сказал уже раньше, теперь у нас есть доступ к шахте, ведущей прямиком с этого уровня до пятьдесят второго, причем с работающим в ней лифтом.

— А что вы хотите от меня? — поинтересовался я.

— Пока держись в стороне. Однако Девятка очень хочет с тобой поговорить. Наверное, они уже послали несколько сционов, чтобы вести разговор, но слышать все будут сами. Сционов не бойся: они лишь частичные индивидуальности членов Девятки, модифицированные под условия жизни гуманоидных существ; пусть они выглядят несколько странно, но за последние месяцы многому научились. Пока Девятка не поправится, мы ничего не можем больше сделать, даже загрузить их головы информацией. А плодить сумасшедших нам ни к чему. Очень жаль, что мы вовремя не понаделали еще несколько сотен в различных формах. Сейчас они бы нам очень пригодились. А кстати, стоит ли будить Финна, или лучше оставить его в ванной?

— Здесь все о'кей, — ответил я. — Выпускайте. Я за ним пригляжу. А как насчет Сюзармы Лир? Он покачал головой.

— С ней, я думаю, придется подождать еще двадцать четыре часа.

После его ухода меня навестили двое шерстистых гуманоидов. Действительно, эта парочка выглядела несколько диковато.

— Нас зовут Талия-7 и Каллиопа-4, - представился один из них, устремив на меня свои большие карие глаза. Внешне они напоминали скорее тетраксов, чем людей, но имели более косматую и более светлую шерсть, а лица — гораздо крупнее. У них были широкие, губастые рты, напомнившие мне плоскомордого орангутанга.

— Талия и Каллиопа? — переспросил я.

— У членов Девятки нет имен. Они им не нужны. Когда были созданы наши частичные персоналии, нам понравились имена, предложенные вашим двоюродным братом по расе Мирлином, а различие по номерам в зависимости от того, чье родительское сознание из членов Девятки каждый из нас получил, мы взяли у ваших более отдаленных родственников тетраксов.

Они уселись на софу, повторяя движения друг друга. Их можно было принять за близнецов, и из столь близкого сходства я мог бы заключить, что они восходят к одной родительской личности, но тут же догадался, что двое должны быть разными, ибо двое — это уже не один, а «одиночества» они не любят. Трудно было судить, какому полу они принадлежат, но с учетом выбранных ими имен я решил считать эти скорее всего бесполые существа женщинами.

— Какой интерес вы имеете ко мне? — спросил я их. — Это может выглядеть парадоксально, но в голове у Мирлина гораздо больше знаний, накопленных человечеством, чем у меня, хотя он никогда не бывал в Солнечной системе.

— Но вы повидали больше, чем он, и больше, чем он, знаете об Асгарде. В любом случае разговор — это то же знание. А поделиться знанием… — какое-то время она подбирала нужное слово, — это все равно что создать новое существо.

Я окинул их взглядом, неприятно пораженный тем, что эти существа показались мне куда более чужими, чем любая встречавшаяся до сих пор гуманоидная раса.

— А я-то думал, что машины Девятки полностью просканировали мои мозги, произнес я. — И что вам известно обо мне больше, чем мне самому.

Каллиопа покачала головой, очевидно, выражая этим жестом отрицание.

— Нам многое известно, — подтвердила она, — но есть области, где наши знания очень ограниченны — то есть их практически нет. О вас мы можем знать лишь то, что вы сами о себе думаете. Одним словом, реально можно полагаться лишь на то, что можно дать. Вы понимаете, о чем я говорю?

Мне казалось — понимаю. Реальная личность — это активная, думающая, говорящая личность. Никто, кроме меня, не мог им рассказать обо мне самом. И существовали вещи, которые действительно должны быть рассказаны, а не вытянуты нейронными присосками, подключенными к моему мозгу. Возможно, они каким-то таинственным способом скопировали данные, содержащиеся у меня в голове, но все же это не то, чтобы узнать человека, которому эта голова принадлежит.

— Что вы хотите узнать? — спросил я их. А знать они хотели многое: обо мне, об истории человечества, об эволюции жизни на Земле, о космологии, космогонии, атомной физике и о вещах, которые могут присниться лишь в кошмарном сне. В какой-то мере все это уже было им известно, но они хотели обо всем «услышать». Мне стоило гигантских трудов объяснять им то, что объяснить я не мог — тем более подобрать подходящие слова с учетом собственного невежества, но я все же сделал попытку. Все это время они пристально разглядывали меня. Складывалось впечатление, что на мне они изучают, как быть человеком, как быть гуманоидом. Вопросы они задавали с предельной вежливостью, как большие дети, которые хотели бы, чтобы перед ними открыли тайны взрослой жизни.

И под конец, разумеется, меня спросили об Асгарде: о том, кто бы мог его построить и зачем и что я обо всем этом думаю и каковы мои аргументы. Так или иначе, но мы опять подошли к главному вопросу, поэтому трудно было удержаться, чтобы его не задать. С одним отличием: теперь его суть усложнилась, потому что у Девятки появился собственный неудачный опыт, занесший еще одну строку в список реально существующих головоломных загадок.

Говорили мы долго, словно блуждали по замкнутому кругу. Я рассказывал им об Асгарде, о галактических расах и обо всем, о чем мы спорили с Нисрином-673 на борту "Леопардовой Акулы", причем это для них было абсолютной новостью. Постепенно складывалось впечатление, что мы чуть-чуть приблизились к пониманию целостной картины, но все еще не могли сложить вместе ее разрозненные фрагменты.

— Наиболее убедительным выглядит вариант Ковчега, — сказал я им. — Судя по тому, что я увидал в уровнях по дороге в скаридскую тюрьму, строители Асгарда создали объект, хранящий в себе тысячи различных экосистем, какие только могут встретиться в галактике, плотно заселенной обитаемыми мирами. Из каждого мира было взято несколько образцов окружающей среды и несколько видов обитателей. Но то, что рассказал мне Мирлин об истоми, плохо увязывается с этой гипотезой. Есть основания предполагать, что родительская цивилизация сама жила в макромире типа Асгарда и не помнила о своем существовании на планете в космосе. Поэтому может статься, что Асгард — дочерний макромир, воспроизводящий структуру и набор цивилизаций более ранней модели. Но что же тогда представляла собой та модель: Ковчег или это просто бесконечный регресс?

— Нас больше волнует несчастье, которое затронуло весь наш мир, — сказала Талия. — То, что мы обнаружили в верхних слоях Асгарда, — большая загадка. Во-первых, верхние уровни принадлежали цивилизации, достигшей такого технологического прогресса, который мало кому из цивилизаций нижних уровней удалось воспроизвести. Куда они ушли потом? Почему?

— Стандартная теория говорит, что Асгард потерял большую часть своей внешней атмосферы, проходя через плотное, холодное облако, и только из-за этого пришлось эвакуировать наружные и верхние уровни. Мы всегда полагали, что наружные уровни в отличие от уровней внизу существовали за счет внешнего, а не внутреннего источника энергии, то есть за счет солнца.

— Такое возможно, — согласилась Каллиопа-4, - но с учетом систем получения и распределения внутренней энергии в стенах уровней, лежащих сразу же под поверхностью, трудно поверить, что верхние уровни не смогли пережить эту катастрофу. Мы до сих пор не можем понять, почему температура верхних уровней опустилась так низко. Мы думаем, что это не могло произойти вследствие какого-то природного процесса. Нам ближе гипотеза, по которой они были специально охлаждены до абсолютного нуля, чтобы превратить их в своеобразный защитный барьер.

— Барьер — против чего?

— Против какого-то вторжения извне. Эстафетную палочку подобрала Талия.

— Но только не существ нашего с вами типа, а чего-то микроскопического, размером с бактерию или вирус.

Мне тут же вспомнились бактерии, пролежавшие в замороженном виде в кольцах Урана миллиарды лет и все еще, живые. Но в окрестностях Урана температура составляла все-таки десятки градусов Кельвина. Холод действительно консервирует жизнь, но только не абсолютный холод. Вероятно, наружные слои планеты оказалось проще заморозить, чем раскалить или подвергнуть радиационной чистке, чтобы уничтожить микроскопических агрессоров-вторженцев. Поверить в это было трудно. В условиях развитой цивилизации бактерии не могут представлять угрозу, и с вирусами тоже можно бороться. Мирлин заверил меня, что ни ему, ни мне бактериологические атаки более не страшны.

Я объяснил им, что у этой проблемы есть еще один интересующий меня аспект: существование многих объектов типа Асгарда может объяснить, почему все галактические звездные расы примерно одного возраста. Я особо подчеркнул, что историю Асгардов (теперь о них правомерно было говорить во множественном числе) можно вывернуть с точностью до наоборот: они были заселены позаимствованными на галактических планетах экосферами. А может, и наоборот: экосферы планет взяты с Асгардов. Я объяснил это своей любимой аналогией с садом и садовниками: Асгард — это оранжерея, а его строители — садовники, занимающиеся проектом колонизации, растянутым на миллионы лет. Мои нынешние слушатели сочли в отличие от Нисрина эту историю более правдоподобной, но они слишком были закомплексованы на персоналиях, обитающих в неорганических устройствах, чье чувство времени очень сильно отличалось от того, что испытывают рожденные на планетах гуманоиды.

Жители галактики всегда представляли строителей подобными себе, воодушевленные тем фактом, что обитатели внешних уровней были гуманоидами. Девятка считала строителей существами, более похожими на нее самое, существами, чьи личности, возможно, были распределены по системам всего макромира. Это выглядело бы более веской гипотезой, особенно теперь, когда я узнал, что такое тоже возможно, если бы не две вещи.

Во-первых, как объяснить то, что произошло с Девяткой, когда она попыталась вступить в контакт с этими мастерами?

И во-вторых, зачем существам типа Девятки, пусть даже более развитым, засеивать целую галактику спорами ДНК, из которых впоследствии вырастут только гуманоиды?

— Если хронология Девятки более или менее точна, то наш рукав галактики был засеян моими протомлекопитающими предками кем угодно, но не Асгардом. Возможно, был другой Асгард, но он давно куда-то исчез. Есть вероятность, что в галактике существуют иные бродячие Асгарды, даже где-то рядом, в околозвездном пространстве, которое пока изучено плохо, и если они не принадлежат звездным системам, то обнаружить их труднее, чем отыскать иголку в стоге сена. Мы перемещаемся от одной звездной системы к другой по шнековым каналам, при этом никто не задумывается — быть может, межзвездные пространства заполнены макромирами. Более того: этот мог попасть в поле нашего зрения лишь потому, что с ним не все в порядке.

Продолжать беседу в том же духе мы могли еще много часов, но тут нас прервал стук в дверь. Это был слишком привычный для меня звук в этом непривычном месте.

— Вот и Финн пришел, — произнес я вставая, чтобы открыть дверь.

Мои дедуктивные способности заслуживали высшей оценки. Когда я открыл дверь маленького иглу Мирлина, то на пороге действительно показался Джон Финн. Но выглядел он не совсем так, каким я ожидал его увидеть.

Во-первых, в руках у него было ружье, которое он тут же направил мне в грудь. По выражению его лица было ясно: в случае чего он нажмет на курок с большой радостью. К тому же это был не плевун: это было ружье из арсеналов захватчиков. По примеру Мирлина, приведшего ко мне сционок, он тоже кое-кого с собой привел: трех скаридов, причем один из них был моим старым голубоглазым неприятелем.

Ружья были у всех.

"Просто солдат", — напомнил я себе, чувствуя, как в животе что-то оборвалось. — Он — "просто солдат".

Именно он ни за что в жизни не стал бы вести переговоры на наших условиях… И вообще, если судить по их виду, они явно не собирались вести никаких переговоров.

Глава 28

Когда дверь закрылась, я позволил себе немного расслабиться. Не то чтобы этому способствовала ситуация: блеск в глазах Джона Финна говорил о том, что больше всего он желал бы сейчас же отстрелить мне башку. Он продолжал ненавидеть меня за все, что было и что будет. Трое пришедших с ним захватчиков нервно озирались по сторонам, но, насколько я понимал, абсолютно не представляли, какова ситуация. Талия-7 и Каллиопа-4 встревоженно встали.

— Что случилось? — спросила одна из них. Офицер захватчиков посмотрел на нее, но ничего не ответил. Он выглядел так, словно ничто вокруг для него не имело значения. И это неудивительно.

— Что у вас происходит? — спросил я его. — По-моему, сейчас полным ходом должны идти переговоры между сционами и вашим начальством.

Ответом мне был лишь тупой, равнодушный взгляд. Ни о каких переговорах он не знал. Он не знал даже, что Талия, Каллиопа и их сиблинги — это сционы, созданные Девяткой. Для него все они были лишь представителями покоренной расы, и он не мог понять, что они здесь делают. Это было выше его интеллектуальных возможностей.

— Кто вас сюда привел? — спросил я, пытаясь заранее завладеть инициативой и надеясь, что со временем я сумею ему все разъяснить.

— Выходит, что ты, — ответил Джон Финн. Я ошарашенно посмотрел на него, выбитый из колеи таким ответом. Но тот лишь самодовольно улыбался. Мне ничего не оставалось, как только ждать его объяснений.

— Насчет меня ты был абсолютно прав, — сказал он. — Мне прекрасно известно, о чем ты говорил с нашей белокурой в лазарете. Ты сказал, что верить мне нельзя. Истинно так. Мне глубоко наплевать на военно-космические силы, на матушку Землю и на всю человеческую расу, не говоря уже о тетраксах. Когда захватчики меня взяли, я тут же выложил им все, что они хотели, и даже больше. Я рассказал им обо всех хитростях, которым тетраксы меня обучали и о которых знал чуть больше, чем они рассчитывали. Для начала объяснил скаридам, как искать жучки, которые уже были расставлены. В городе мы их нашли ого-го сколько, и даже в тех местах, где совсем не ожидали. Через некоторое время до меня дошло, что жучок есть и на мне, но я его вычислил. Из подошв выделялась какая-то органическая дрянь, оставляя след, прекрасно читаемый сенсором. Попробуй догадайся, у кого еще была прилеплена такая же хреновина.

И тут мне вспомнилось, как все было, когда за мной гнались в пятьдесят втором уровне.

— Вот дерьмо! — воскликнул я. — Что, опять?! Он удовлетворенно кивнул.

— Но зачем? — спросил я. — Какой смысл тетраксам сажать жучки на своих собственных агентов?

— Возможно, они не доверяли тебе, — ответил Финн. — Хочешь знать, что я думаю? Они рассчитывали, что мы переметнемся на сторону противника. Если не сразу, то по крайней мере когда обнаружим, какую заразу на себе принесли. Они понимали, что после того, как захватчики вычислят, кто занес этот чертов вирус, нам придется туго. Поэтому ожидали от нас совершенно логичного в этом случае хода. И они хотели нас найти, когда война кончится.

Я мог допустить, что такое возможно, но не мог поверить. У тетраксов не было интереса идти за нами по следу. По моей теории, они отпустили нас на все четыре стороны и только таким образом могли спасти от мести со стороны захватчиков, если нам повезет. Тетраксы воевали грязно, но у них в самом деле было на удивление развито чувство долга, и пусть по-своему, но они придерживались норм морали, Однако человеку типа Джона Финна такое просто не понять, поэтому я даже не попытался с ним спорить. К тому же его распирало бахвальство по поводу того, как он умен.

— Скариды и слыхом не слыхивали об электронных системах безопасности, но очень скоро я открыл им глаза на то, что происходит в Небесной Переправе, кичился он. — Я оказался куда сообразительнее, чем меня считали тетраксы, уж это точно. Когда началась болезнь, меня спустили вниз вместе с остальными. И уже когда мы все слегли, вот тут-то они и обнаружили, насколько ценна выданная мной информация. Выследить нас до этого места оказалось делом нескольких дней.

Все это было по-своему достаточно интересно, но сейчас имелись дела поважнее. Я повернулся к голубоглазому.

— Теперь ситуация изменилась, — сказал я ему.

— Это по твоей вине она изменилась, — перебил меня Финн. Он хотел быть здесь главным и задавать тон. — Небесная Переправа уже опять в руках тетраксов, и они доставляют на нее боеприпасы кораблями со всей возможной скоростью.

Я пропустил его слова мимо ушей и продолжил взывать к блондину.

— Уже есть много жертв, — сказал я ему. — Если вы не капитулируете, тетраксы вас истребят. Отсюда вам помощи не будет — по крайней мере той, на которую вы рассчитываете. Эти люди — не ваши предки, и они не могут дать вам супероружие, чтобы снова повернуть ход сражения. Все, что они могут сделать, это заключить с тетраксами собственный мир, причем многое им за это пообещав. Они уже начали диалог с вашими людьми в ваших собственных уровнях. А бегая здесь с ружьями, вы можете только все испортить.

Большого впечатления мои слова не произвели. Он был "просто солдатом". С таким же успехом я мог взывать к кирпичной стене. Не то чтобы он не верил. Нет. Просто на все мои слова ему было ровным счетом наплевать. Мне надо было найти более убедительные аргументы, но я не знал, с чего начать.

Тогда я перевел взгляд на Финна, желая лишь одного: чтобы он провалился и не усложнял ситуацию своим присутствием.

— А каковы ваши намерения? — спросил я самым вежливым тоном, какой только удалось из себя выжать.

— Нам нужно оружие, — произнес голубоглазый, как будто это разумелось само собой. — Парализаторы, о которых ты говорил Дьяну. Оружие должно быть достаточно мощным, чтобы остановить тетраксов и вытурить их с планеты. Правление Асгардом и заботу о нем мы берем на себя.

— И каким же образом вы собираетесь этого достичь? — спросил я, стараясь, чтобы мои слова не выглядели издевкой. При этом я кинул быстрый взгляд на сционок, которых происходящее, кажется, совершенно ошеломило. Пока они уступали мне всю инициативу. Их доверие польстило, но я сам не верил в то, что мне удастся найти разумный выход из этой сумасшедшей ситуации.

— Мы хотим говорить с бессмертными, — заявил блондин со свойственной ему солдатской прямотой. — Мы хотим, чтобы нас представили главным начальникам этой зоны обитания.

— Нет нужды вас куда-либо вести, — сказал я ему. — Они здесь. Но это не Талия с Каллиопой; это — стены, пол и потолок. Они — не люди вроде нас с вами. Они — электронные сущности. Разумные компьютерные программы. У них нет тел в нашем понимании этого слова. Они повсюду вокруг нас.

Его глаза были по-прежнему пусты, из чего стало понятно, что смысл моих слов до него просто не дошел.

— Мне и самому хотелось, чтобы они приняли активное участие в нашем разговоре, — продолжил я. — Я бы нисколько не обиделся, если бы они нас усыпили на месте любым из своих чудесных способов, а потом дали возможность разобраться во всем без ружей, которыми вы тычете во все стороны.

Разумеется, я надеялся, что за всем происходящим Девятка тихо наблюдала, как наблюдала она в тот момент, когда военно-космические силы сводили счеты с Амарой Гююром во время моего прошлого визита сюда. Я полагал, что они контролируют ситуацию, что прискакавших сюда ковбоев засекли и тщательно изучали, едва они ступили ногой на этот уровень, и что единственная причина, по которой Девятка себя до сих пор не проявила, — это нежелание создавать ненужную панику. И все же мне хотелось бы, чтобы она дала о себе знать.

Но ничего не происходило, а мне оставалось лишь беспокойно поглядывать на Талию и Каллиопу. И тут я понял, что до сих пор точно не знаю, насколько сильно повредили Девятку в той компьютерной дуэли. Возможно, они даже не обратили внимания на появление здесь солдат Скариды. Я рассчитывал, что они сами поймут: настало время обратить на себя внимание, поскольку Мирлин заверил меня, что они будут подслушивать мой разговор со сционами. Но в ответ лишь молчание и полное бездействие.

"А не могло ли случиться, — подумал я, — что истоми больше не контролируют свои системы и не смогут ничего предпринять против захватчиков? Но если так, то где, о где же ты, Мирлин?" — Вы не вправе выдвигать здесь никаких требований, — сказал я голубоглазому. — Вам следовало бы это усвоить.

— Дела обстоят таким образом, — произнес скарид, — что у нас гораздо более сильная позиция, чем ты думаешь. Насколько я знаю, ты был ранен, когда тебя сюда тащили, и не видел ни лифта, ни шахты, соединяющей этот уровень с верхними. Это очень глубокая и необычайно широкая шахта. Я не знаю, на сколько уровней она идет вниз, но над нами их точно несколько сотен. В общем огромная шахта.

— Ну и что? — спросил я.

— А то, что теперь она опасна, — произнес Финн, нехорошо улыбаясь. — Все таблички там написаны на неизвестном нам языке, но кто бы их ни оставил, любому существу, обладающему хотя бы каплей интеллекта, они будут понятны. Сюда вниз мы добирались долго, и у нас было достаточно времени, чтобы разобраться в этих письменах. Клеть прекрасно ездит вверх и вниз по всей длине шахты, а шахта достаточно глубока, чтобы высосать на себя большое количество воздуха из этого уровня. Надо только подложить взрывчатку и взорвать дверь лифта. Одним большим взрывом мы можем разворотить ее ко всем чертям, а если люди этого уровня любят воздух, то будут с нами говорить. О'кей?

Я сокрушенно покачал головой.

— Ты так ничего и не понял, — произнес я, внутренне кипя от его идиотизма. — Ты совершенно не представляешь себе, в какой Вселенной все мы сейчас находимся, и не важно, хватит ли у вас взрывчатки пробить дыру в уровне. Возможно, хватит. Но истоми вы не причините никакого вреда. Им не нужен воздух так же, как и свет. Вы можете годы напролет палить в них из своих дурацких пищалей, и это не нанесет им абсолютно никакого урона. Неужели до ваших куриных мозгов не доходит, что ваше оружие больше никуда не годится?

Они одновременно посмотрели на ружья, все еще нацеленные мне в грудь. Я повернулся к Талии и Каллиопе: ну, можете ли вы хоть немного помочь? Кажется, я сделал все, что мог, и теперь настал их черед. Но те лишь обалдело наблюдали странные взаимоотношения совершенно чуждых им существ. Вероятно, они даже не думали, есть ли у них повод для беспокойства.

— Мы можем провести вас туда, где вы свяжетесь с Девяткой напрямую, сказала Каллиопа. Я не совсем понял, что она имела в виду. Разумеется, Девятка присутствовала и здесь. Она была в стенах, она была в небе, она слышала каждое слово, и нам не нужно никуда идти. Или я что-то не понял?

Но мог ли я жаловаться? Я был всего лишь сторонний наблюдатель.

— А тебе. Финн, разве они до сих пор не встречались? — спросил я. — Когда ты проснулся, там не было никаких призраков?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил он.

— Мне следовало бы предупредить Мирлина, что не стоит будить спящих собак. Ну хотя бы самого Мирлина ты видел?

— Того верзилу, который выводил меня из жуткого лабиринта?

— Разумеется.

— Он пошел обратно как раз перед тем, как я повстречал здесь своих товарищей.

— Они вовсе не твои друзья, Джон, — произнес я, переключившись с пароля на английский. — По сравнению с ними военно-космические силы для тебя все равно что мать родная. Ты можешь быть куском дерьма, но ты — кусок дерьма под командованием Сюзармы Лир. Ей ты можешь доверять. А неандертальцы стрельнут тебе в спину с той же легкостью, с какой смотрят тебе в глаза.

Голубоглазый вздернул ружье, чтобы показать, что мой образ действий ему не нравится.

— Заткнись, Руссо, — произнес Финн на пароле.

— Я хочу, чтобы меня отвели к начальству. И немедленно! — потребовал голубоглазый.

Тут в разговор вступила Талия-7 и заговорила с захватчиками, как я понял, на их языке.

Офицер ответил на нем же и, что самое удивительное, вступил в серьезный диалог со сционками. Внезапная отставка меня несколько задела и заставила обеспокоиться. Наиболее очевидная причина перехода на другой язык состояла в том, что товарищи голубоглазого не знали пароля и теперь могли понимать все, что говорилось. Но в глубине души меня не покидало грызущее сомнение: может, они просто не хотят, чтобы я все это слышал? Пришлось себе напомнить, что сционы могут сколько угодно быть похожими на долговязых плюшевых мишек, но откуда знать, на чьей они стороне.

Прошло около трех минут, прежде чем они опять перешли на понятный мне язык. Говорить была очередь Каллиопы.

— Мы сделаем все, что хочет этот человек, — произнесла она, подтверждая ранее высказанное ею же нелепое предложение. — Мы проведем их по коридорам, чтобы они получили возможность поговорить с Девяткой напрямую.

Ну, если она хотела подключить их к линии, то я не возражал. В конце концов это был мир Девятки, а все мы, независимо — знали мы это или нет — были для хозяев не более чем насекомые. И тут уже не стоял вопрос, насколько интересен каждый из нас сам по себе: Все козыри были в руках Девятки, я в этом ни секунды не сомневался и готов был играть в любую игру, какую она предложит.

— О'кей, — произнес я. — Раз надо, значит, надо. С этими словами мы двинулись обратно в лабиринт коридоров, представлявший из себя лишь крохотную часть тела Девятки. По дороге я чувствовал себя очень неуютно, потому что Финн шел у меня за спиной, нацелив ружье между лопаток. Оставалось одно утешение: если Финну встречаться с привидениями раньше не доводилось, то сейчас ему от этой встречи никуда не деться.

Глава 29

Чтобы идти по узким коридорам, нам пришлось растянуться цепочкой. Талия-7 и Каллиопа-4 ее возглавляли, сразу же за ними шли скаридский офицер и один из его крепких парней, угрожающе выставив ружья. Затем шел я, а в затылок мне дышал Джон Финн, по-прежнему наслаждаясь возможностью держать меня на мушке. Замыкали колонну двое скаридских солдат — за стенами иглу было подкрепление. Еще двое остались снаружи, прикрывая, согласно военной теории, тылы экспедиции.

Пока мы шли по лабиринту, я не уставал надеяться, что стены по бокам вдруг оживут, отобрав у наших конвоиров контроль над ситуацией одним росчерком парализатора, что было для них не сложнее, чем отобрать конфету у ребенка. Однако ничего не происходило, и внутри меня начали роиться сомнения. Где-то впереди находились Мирлин и Ту-льяр-994, и откуда мне было знать, предупредили ли их о происходящем. Да и вообще, не ошибаюсь ли я, полагая, что Девятка сидит, как на спектакле, ожидая, кто кого здесь выставит за дверь.

Однажды, проходя мимо темного коридора, я хотел было рвануться в бегство, но Финн был ко мне слишком близко и слишком жаждал подвергнуть наказанию за любое неповиновение. Да и куда мне было бежать?

Стены по сторонам по-прежнему оставались черными. Никаких проблесков не просматривалось, а жизнь внутри них текла невидимо, вероятно, желая оставаться скрытой. Сционки вели сквозь лабиринт уверенно, без каких-либо колебаний. Я заметил, что офицер с белесо-голубыми глазами начал беспокоиться, когда до него стало доходить, что в случае чего ему отсюда никогда без посторонней помощи не выбраться. Дважды он подносил рацию к губам, чтобы связаться с людьми, оставшимися снаружи, и убедиться, не вышел ли он за пределы радиуса ее действия. Для себя я пока так и не решил, как относиться к рассказанной Финном истории о шахте и взрывчатке — не дурацкий ли это блеф, выдуманный от безысходности, — но у офицера каждый раз, когда он проверял возможность послать саперам команду на подрыв, вид был совершенно серьезный.

Я полагал, что Девятка при желании может обрубить ему связь в любой момент, поэтому, если дело дойдет до разборок, тот ничего не успеет передать. Но сомнение оставалось. Ничего не происходило, и я не мог понять почему.

Тогда я решил черпать уверенность в юморе, повторяя про себя шутку, что от Девяти Муз следовало ожидать обострения драматичности событий и нагнетания состояния неизвестности. Но иногда даже собственный юмор кажется несмешным.

Наконец мы пришли. В стене образовался проем, заставив голубоглазого от удивления отвесить челюсть, и теперь нам предоставилась возможность войти в комнату без углов, с мерцавшим легким, рассеянным светом потолком.

Талия и Каллиопа пошли вперед, но скаридский офицер отступил на шаг, изучая таинственный портал. Наконец и он вошел внутрь, но оставил двоих солдат, шедших в арьергарде, снаружи — охранять вход. Это означало, что в комнате были мы и три ружья, но для меня такого их количества было более чем достаточно, чтобы оставить всякую надежду хоть что-нибудь предпринять. Да и сционки вряд ли имели опыт в искусстве рукопашного боя. Будь здесь Серн или Сюзарма Лир, расклад был бы совершенно иной.

Анабиозных ванн в комнате не было, зато стояли три кресла, оснащенные всевозможной электроникой. Мне они напомнили медицинское кресло, в которое пациента усаживают для снятия энцефалограмм при исследованиях мозга, а также при непосредственной загрузке информации в мозг на биологическом уровне. При креслах имелись оголовья с паутиной проводов, похожих на те, со сверхтонкими электродами, которыми утыкали мою голову, пока я лежал в яйце. Я понял, что передо мной стоят сверхсложные интерфейсы, с помощью которых гуманоиды, находясь в сознании, могут подключаться к главным системам Девятки. Наверное, это и были устройства, при помощикоторых сционы вели самые сокровенные беседы с породившими их программными персоналиями, а Девятка могла подробно и обстоятельно поговорить с Мирлином, Тульяром-994 и другими желающими.

Мирлин и Тульяр-994 уже сидели здесь, комфортабельно откинувшись в креслах. Когда мы вошли, они не пошевелились и даже не открыли глаз, но, когда я потрогал Мирлина за руку, он все равно не подал виду, что знает о моем присутствии.

Я понял, что здесь происходит что-то совсем не то, и, когда молчание Девятки перестало казаться проявлением терпимости и любопытства, мной овладело настоящее беспокойство.

Выражение лица голубоглазого говорило, что представшая его взору картина совсем ему не нравится. Его было прекрасно видно, поскольку комната по сравнению с полутемным коридором была хорошо освещена. Стены походили на экраны, но сейчас оставались монотонно-серыми. И никаких пультов управления перед креслами не стояло. Все находилось в огромных шлемах, надеваемых участниками сеанса связи на голову. Скарид никогда в жизни не видел ничего подобного, но тут и он заметил, что Мирлин с Тульяром ведут себя слишком спокойно.

Я отошел в сторону, а офицер подступил к Мирлину и тряхнул его за плечо, точно так же, как до этого делал я. Мой взгляд устремился к Каллиопе, но та молчала и пристально смотрела на сестру. У обеих на лице было одинаковое выражение, и оно говорило о многом, несмотря на то что это были лица совершенно чужой расы. И уже не немой вопрос был на них написан, но ужас оттого, что самые худшие их опасения оправдались, превратившись в трагедию, которую невозможно было скрыть.

Если раньше у меня были какие-то сомнения, то этот взгляд рассеял их. Все ложные умствования, которыми я пытался себя обмануть, развеялись как дым. Случилось нечто очень скверное, необычное, абсурдное и ужасное.

Не обращая внимания на Финна, я взял Мирлина за запястье, пытаясь нащупать пульс. Тело было теплым, но признаков сердцебиения не прощупывалось. Задрав ему веко, я увидел лишь белое глазное яблоко.

Теперь настала очередь Тульяра. Мне не было известно, каким тестам надо подвергнуть тетронца, чтобы констатировать смерть, но пульс тоже не прощупывался. Тогда я перевел взгляд на Мирлина, вспомнив, что несколько часов назад этот здоровяк клялся, что я так же бессмертен, как он.

— Что случилось? — спросил я Талию-7.

Она покачала головой, давая понять, что сама не знает.

— Что происходит? — гаркнул голубоглазый. Ему она ответила:

— Мне кажется. Девятки здесь нет.

Понять значения этих слов он все равно не мог. Природа Девятки была далеко за гранью его воображения. Он по-прежнему рассчитывал встретить какого-нибудь крутого начальника типа Сигора Дьяна, который вылез бы из укрытия и сказал:

— Что для вас сделать, ребята?

Конечно, он в состоянии был понять, что Мирлин и Тульяр мертвы, но факт исчезновения Девятки и характер сил, которые за это ответственны, были для него пустым звуком.

Я оглядел серые стены.

"Или они тоже мертвы? — подумал я. — Но могут ли они умереть по-настоящему? Ведь умереть должен тогда целый мир?" — Повторяю, я хочу знать, что здесь происходит! — заорал голубоглазый. Еще немного, подумалось мне, и он начнет в ярости топать ногами.

— Нашим хозяевам нездоровится, — сказал я ему. — Их повредило нечто, с чем они вступили в контакт вблизи Центра.

Не верилось, чтобы они повторили свою попытку, значит, произошло нечто другое. Оно само пришло за ними! Возможно, оно пришло именно для того, чтобы их уничтожить. А может, оно лишь попыталось сделать то же самое, что и они, установить контакт. Девятки здесь нет, но…

Я оглядел неподвижные серые стены, ожидая, что в любую секунду они взорвутся всеми красками жизни.

— Может, хоть кто-то уцелел, — прошептал я. — Хоть кто-то.

Реакция голубоглазого по своей глупости выглядела жалко. Он подскочил ко мне и ударил прикладом. Я успел увернуться, но все-таки задел он меня довольно сильно. Кажется, правая сторона лица превратилась в магнит, притягивающий насилие, словно там нарисована мишень.

— Если ты не начнешь говорить понятным языком, — проревел он, — то я буду действовать грубо.

Талию и Каллиопу этот выпад привел в состояние, близкое к обмороку, словно боль довелось испытать им самим, и теперь они застыли на месте, еще теснее прижавшись друг к другу. Ждать от них помощи было нечего. Но это и неудивительно. Ужас одиночества повеял на них с той стороны, откуда они никогда этого не ждали. Ничего страшнее исчезновения родительских персоналий они, наверное, представить себе не могли.

Я хотел было посоветовать бежать; для этого надо было рассказать тупоумным варварам, что сейчас они находятся внутри тела какого-то неизвестного, абсолютно чуждого существа, которое в любой момент может их уничтожить, и если б они хоть на йоту понимали, что здесь творится, то уже сейчас бежали без оглядки до самого дома… и даже дальше.

Но это было бы глупо. Если системы Девятки были захвачены какой-то чужеродной личностью, то выбраться отсюда у нас не было и шанса. Если же это последствия разрушительного удара, приведшего к уничтожению жизни в системах, то бежать не было нужды.

Я глянул на третье — свободное — интерфейсное кресло. Вероятно, существовал только один способ выяснить это. Я еще раз посмотрел на сционок и заметил, что их взгляды тоже прикованы к креслу, но желания воспользоваться им в них не читалось.

К этому времени Джон Финн решил, что разобрался в ситуации. Он взялся объяснить своим друзьям, каков расклад.

— Насколько я понимаю, — начал он, — всем здесь заправляли компьютеры. Хозяевами здесь были машины, а эти шерстяные уроды — просто наемная прислуга. Тетраксы начали с ними договариваться, и тут случилось что-то из ряда вон выходящее. Какая-то тварь извне влезла в машины и сумела их повредить. Сейчас похоже на то, что их искусственный интеллект уничтожен, а эти двое отдали концы, угодив под перекрестный огонь. Руссо думает, что машины до сих пор здесь. Одному Богу известно, так это или нет. Возможно, все это чистая туфта, но мне так не кажется. Думаю, лучше убираться отсюда.

Голубоглазый холодно на него посмотрел и ни на дюйм не сдвинулся. Поскольку он был "просто солдатом", то в его армейском существе было девяносто девять процентов храбрости и один процент мозгов. По-моему, интеллектом его обделили еще при рождении.

Но ему трудно было выработать иной план действий.

— Это одни уловки! — наконец изрек он. Отличная идея! Хотел бы я в нее поверить, но на такое оказался неспособен даже Финн, который был специалистом по доверию ко всему, что лежит под носом. Скарид указал на пустое кресло.

— Через эту штуковину говорят с машинами? — спросил он.

— Определенно, — ответил я. — Садитесь, и они начнут вещать вам прямиком в мозг, минуя уши, если все еще могут хоть что-то говорить. За это можно получить медаль. Возможно — посмертно, но самые почетные награды именно таковы. — Я кивнул в сторону сохранявших многозначительную неподвижность фигур Мирлина и Тульяра-994.

К сожалению, я опрометчиво развязал язык. Он подумал, что я над ним издеваюсь. Всегда опасно иронизировать с чужими расами, даже если чужаки вылитые неандертальцы. Либо они не понимают юмор, либо воспринимают его совершенно извращенно. Он все еще желал доказать, что его пытаются на чем-то обвести вокруг пальца, а я вообще считаю его идиотом. Кажется, в этот момент он ощутил ко мне такую же ненависть, как и Финн.

— Очень хорошо, — произнес он. — Вот ты первый и попробуешь.

Финн наигранно захохотал. Мне оставалось только развести руками.

— Почему бы просто не расстрелять меня? — поинтересовался я. Вся моя бравада ничего, кроме отчаяния, под собой не имела. Хотел бы я сейчас быть не в центре всеобщего внимания, а где-нибудь на второстепенных ролях, которые играл всегда. Но вокруг не оказалось никого, кто взялся бы исполнить сольную партию. Мирлина нет, а Сюзарма Лир, если и жива, то плавает в анабиозной ванной, пропуская самое веселое место в разыгрывающейся драме.

— Если ты сейчас не сядешь, — сказал блеклоглазый, — я пристрелю тебя на месте. Можешь быть уверен.

Ясно, что с меня он давно получил все, что хотел. Сейчас он уже не считал, что от меня может быть еще какая-то польза.

— Эх, семь бед — один ответ, — произнес я. — Все равно я уже считал себя трупом, когда ваши ублюдки взяли меня в последний раз. А все, что было с тех пор, — лишь оттяжка срока.

Разумеется, я не хотел доставлять ему удовольствия расстрелять меня, тем более что Джон Финн вызвался бы ему помогать. У Мирлина и Тульяра вид был вполне мирный, без всяких признаков предсмертных мучений. Я даже начал убеждать себя, что до конца не уверен, мертвы ли они. Если повезет, то я сяду в кресло, включу электронику, и ничего не произойдет. Вообще ничего.

Коротко посмотрел на Талию и Каллиопу. Ни одна из них не рванулась вперед, чтобы добровольно занять мое место, но на меня они смотрели с надеждой. Они тоже страстно желали, чтобы мне повезло.

На удачу я надеялся, удача ко мне и пришла. Разумеется, я не умер. «Разумеется» — это с вашей точки зрения, которая не совсем совпадает с моей, но то, что произошло, отнюдь не являлось провалом в никуда. Едва я сел, не успев оглядеться в поисках кнопки, как меня уже взяли в оборот. Машине для приведения в рабочее состояние моя помощь не требовалась: она была наготове и только ждала. Нейронные черви тут же стали ввинчиваться в плоть моей головы, ища активные точки, через которые можно было подсоединиться к центральной нервной системе. Впервые в жизни я был в сознании, когда со мной делали такие вещи, и это действо вызывало серии приливов и отливов тошноты в желудке. Ощущение, когда в тебя проникают подобным образом, — самое неприятное из испытанных мной, хотя совершенно безболезненное. Оно даже не щекотно.

Но то, что происходит потом, — это боль, вероятно, сильнее самой сильной боли, которую можно ощутить естественным путем.

Я заранее стиснул зубы в ожидании боли, но то, что вслед за этим навалилось на меня, сделало абсолютно бесполезной мою жалкую защитную реакцию. Я почувствовал, что голова разрывается на части, а мысли агонизируют, опаляемые неведомым огнем, и я заорал.

В любой отвратительной ситуации присутствует какая-нибудь мелочь, которая делает ее еще отвратительнее: последнее, что я услышал, прежде чем расстаться с этим миром, был звук выстрела.

Глава 30

Н вот я стал Прометеем, прикованным к скале, чьи ребра с мясом выдирает хищный клюв, а в сердце впились острые орлиные когти. Я стал сэром Эверардом Дигби, болтающимся на эшафоте вниз головой и все еще находящимся в сознании: вот к нему медленно приближается палач, чтобы сначала кастрировать, а потом вытянуть внутренности. Мозг плавился от ощущений, переживаемых Дамианом, распростертым на колесе, с растянутыми при помощи раскаленных докрасна крючьев конечностями, залитыми расплавленным свинцом, кипящим маслом, горящей смолой и серой ранами, а также лошадьми, растягивающими во все стороны тело, которое невозможно разорвать…

И здесь я не просто подпустил страху для мелодраматического эффекта, но совершил акт самозащиты. Я справился со взрывоопасным пожаром, поселившимся в моих нейронах, единственным доступным мне способом: реконструировав пережитый мной экстремальный опыт в некую историю, где представшие моему воображению картины имеют более или менее связную последовательную цепь.

Я не сознавал, что делал, но спасал свою жизнь и сознание от шока. Иначе всему конец.

Говорят, правда, что эти исторические факты всего лишь плоды больного воображения, страсти к дешевым эффектам, особенно в случае с Дамианом, когда десять лошадей в течение нескольких часов обрывали ему одну конечность за другой и никак не могли оборвать — даже после того, как палачи ослабили его бедренные и плечевые суставы, частично подрезав сухожилия. Но даже после этого Дамиан продолжал жить, только не мог говорить, а следовательно, покаяться в грехах.

Очевидцы утверждали, что Эверард Дигби все еще был в сознании, когда его четвертовали, но это на совести очевидцев — им хотелось выжать последнюю каплю ужаса из своего повествования, чтобы подчеркнуть, будто на всем белом свете никому и никогда не доводилось пережить таких мучений. Но когда в Дигби превратился я, то это был именно Дигби из легенды, и здесь пределы правдоподобия ни в коей мере не определялись богатством моей фантазии.

Разумеется, свидетелей, которые могли бы поведать о мучениях Прометея, не существовало, поэтому никому не пришлось приукрашивать это событие. Хотя бы поэтому быть Прометеем было значительно легче.

Но сейчас я рассказываю о том, что происходило со мной, рассказываю не как очевидец, а как жертва, и поражаюсь, почему мне это интересно. Мою память отфильтровали, я не могу вспомнить боль, но я воображаю боль, и теперь, когда мне известно, что она не была «реальной» (ведь в конце концов ничего же со мной не случилось), вспомнить ее такой, какой она была тогда, я не в силах. Разумеется, мое описание выглядит преувеличенным, как и любое другое, особенно если учесть, что я вышел из этого эксперимента живым. Тем не менее искренне заверяю вас, что я действительно страдал от жуткой боли — пусть, если хотите, воображаемой — и поэтому с полным правом соотношу свои мучения с описаниями самых чудовищных страданий, когда-либо испытанных человеческим существом.

Можете считать, что я просто нагнетаю страх, — ваше право.

От переживаемой боли мне хотелось стать мельче, сжаться, превратиться в полное ничто. Я пробовал раствориться в самом себе, я пробовал исчезнуть во времени и пространстве, как звездолет в шнековом канале или как блуждающая микрочастица, маскирующая свое ничтожество среди бесконечных структур пространства невообразимо коротким сроком жизни, исчисляемым долями пикосекунд.

Самое удивительное, что этот акт малодушия, похоже, сработал.

Как только я сжался, боль стала меньше, и к тому времени, когда я был в своем воображении уже не больше атома, я вообще перестал ее ощущать. Зато я ощутил удивительную свободу; превратившись в мирок, куда более мелкий, чем песчинка, я погрузился в себя, как в блаженную вечность, длившуюся, по нашим меркам, не больше часа. Ничто вне меня не могло сейчас привлечь моего внимания.

Можете считать меня эгоистом — ваше право.

Затем, как герой античного романа из микромира, я пережил потрясение, неожиданно открыв, что большое и малое поменялись местами. Одним прыжком, словно при гимнастическом упражнении в невесомости, я стал вдруг целой Вселенной, собранной из пространства и наполненной звездами, растекающейся Вселенной, заключенной в кожу из галактик толщиной с бумагу, скорость разбегания галактик относительно ритма моего сердца пульсировала на критической отметке магического числа с.

Внутри меня, как протоплазма в амебе, перетекала семенная жидкость из парообразных туманностей, танцующих похожий на водоворот танец, а биение моего сердца было биением Сердца Бога, пульсом и ритмом Творения. И никакой боли только хрустальный экстаз музыки сфер.

Обезопасившись таким образом, превратившись в гуманоида, не привязанный ни к каким человеческим органам или чувствам, я был готов трансформироваться в любое гипотетическое тело, принадлежащее любым другим сущностям, и вступить в контакт с этими сущностями.

В конце концов именно ради контакта я здесь и находился.

Причудливые романы на Старой Земле, повествующие об интимных встречах типа той, что мне предстояла, как правило, не скованы языковыми трудностями. Когда боги вещают в голове мифологического героя, когда инопланетники-телепаты просвещают ученых двадцать первого века, когда одушевленные компьютерные программы впервые обмениваются интеллектуальными объятиями со своими прародителями из крови и плоти, обычно предполагается, что все языковые барьеры устранены и что сознание главного героя автоматически транслирует передаваемое ему прямиком в мозг послание на английском языке; иногда, для пущего эффекта, искаженном английском, но все же английском.

Но мысль не шире языка. Когда встречаются два гуманоида, в языках которых ни одно слово не совпадает, они могут общаться посредством мимики и жестов. А когда человек и чужак вступают в контакт не с глазу на глаз, а с помощью микросхем, все гораздо сложнее. Но насколько трудно дается общение, когда одна из сторон, ищущих контакта, не имеет ни малейшего представления, что ей делать и как поступать в предлагаемом состоянии материальной матрицы, совершенно не похожей на наше доброе старое пространство-время!

Можете мне поверить, контакт с чужеродным интеллектом через нейроканал это примерно то же самое, как если бы вас попросили участвовать в телевикторине сразу же после вашего рождения, причем за каждую ошибку пообещали больно наказывать.

Мало-помалу я опять начал ощущать, что стал размером с человека. Но что я собою представлял, сказать не берусь и полагаю, что то, чем я был, не имело ни формы, ни материальной основы; мне оставалось быть только собственной точкой зрения. Не могу судить, насколько моя творческая активность участвовала в том, что начинало возникать из небытия вокруг; подозреваю, что все там было сделано ради меня, но те, кто создавал эту картину ради моего обучения псевдосенсорному восприятию, максимально использовали ресурсы моей памяти и воображения.

Это было похоже, если хотите, на сон?

Мне снилось, что я стою в пустыне, бывшей когда-то морем, и что жизненные формы, заполнявшие это море, вдруг застыли, превратившись в кристаллы, которые по ночам светились, словно ледяные скульптуры, а в дневном тепле растворялись, принимая ни на что не похожие парообразные формы и превращаясь в сгустки света. Мне снилось, что я иду по лесу из сталагмитов со множеством наплывов, словно у литых статуй, вылизанных до зеркального блеска природными стихиями. В серебристом рассветном свечении парообразные сущности просыпались от ночного сна и уплывали вверх, корчась в непрерывных, но тщетных попытках вновь зафиксировать свою форму.

Они начали медленный мрачный танец, хороводом кружась вокруг майских деревьев под л иловым небом, медленно светлеющим до розового оттенка. Чувствовалось, что эти мерцающие привидения тосковали по форме, по твердости, но их стремление к материализации было безнадежно. На мое присутствие они никак не реагировали, сосредоточившись на самих себе и занимаясь своими, одним им ведомыми делами.

Скалы имели серо-зеленую окраску, но цвета выглядели размыто. Вдалеке скалы пропадали, терялись в колышущихся тенях разноцветного тумана, но впечатление было такое, как будто они находились на самом краю моего восприятия, за которым лежала непостижимая тайна.

Словно напитавшись водой из теплого воздуха, лес начал расти, и по нему забегали огоньки — прозрачные лучики света, напоминавшие солнечных зайчиков, отраженных мелкими зеркальными чешуйками. Впечатление о пустыне как о бывшем море казалось иллюзорным: ни воды, ни морских животных в ней не было, но были запечатленные в ландшафте отголоски морского пейзажа. Здесь царил дух моря, словно пустыня знала, что значит быть морем.

Но ни в одно из происходящих вокруг действ я не чувствовал себя вовлеченным. И ничто, похоже, не адресовалось непосредственно мне. Вместо этого я ощущал себя посторонним, случайным прохожим в живущем своей жизнью царстве, которому не мог принадлежать. И сон этой пустыни воспринимался мной как квинтэссенция одиночества.

Но тут я увидел четыре огненных глаза, горящих как раскаленные угли, смотрящих на меня из колышущихся теней и затмевающих своим внутренним светом как солнечный свет, так и свечение морских миражей.

По мере того как они приближались, пустыня, казалось, начала волноваться и бормотать, недовольная этим вторжением. Глаза полыхали, и поток кровавого света, Как раскаленный ветер, опалял лес, нарушая и рассеивая его сон.

Пустыня страдала и сопротивлялась. Вихри пара поднимались, пытаясь поглотить глаза, и обвивали их удушающими змеиными кольцами. Потоки черного дождя падали с неба, а во все четыре глаза били молнии, но тщетно. Глаза смотрели на меня. Это не был взгляд Медузы, обращающий в камень, скорее, это был взгляд, который мог растворить меня или испарить, превратив в невещественное существо.

Поскольку я был нигде и ничем, но лишь присутствовал без определенного места в пространстве, то взгляд этот сидел как внутри меня, так и снаружи. Это не я смотрел, и не огненные зрачки смотрели в мои зрачки, но их пламенный взор изучал меня изнутри, снова и снова, и я чувствовал, что больше никогда уже не смогу существовать отдельно от него. Я поверил, что всегда теперь буду под пристальным взглядом этих глаз, что всегда нечто похожее на этот огненный взор будет присутствовать в моих размышлениях о самом себе.

Пустыня вздохнула, но не поглотила меня. Каменные колонны продолжали кровоточить, и кровь их испарялась, возникая в воздухе образами туманных чудовищ — драконов и других крылатых тварей. Эти драконы теперь кровью текли во мне, и я почувствовал, что если когда-нибудь снова обрету живые, наполненные вены, то биение Сердца Бога отныне и во веки веков будет гонять этих драконов внутри моего тела.

Я пересчитал колонны — их оказалось девять. Тут мое сознание впервые пробудилось, пытаясь докопаться до смысла этого символа и пытаясь найти к нему ключ. Внезапно на меня обрушился поток страстей, словно мое метафорическое сердце готово было разорваться, но я предположил, что это мне просто кажется. Невозможно было отличить ярость от жалости и горе от радости.

И тут снизошло озарение: "Девятка жива!" Я решил, что они потеряли контроль над собой и своими системами, как бы упав в обморок; возможно, кататонический, но не умерли. Эта мысль оказала животворное действие. Она заставила меня вспомнить, кто я, что я и что здесь делаю. Но "где я?" и "как выгляжу?" — оставались вопросами без ответов, хотя я понимал, что рядом была Девятка, и была Четверка, и Девятка — не мертва, а Четверка по-прежнему здесь присутствует, пытаясь прийти к какому-то неведомому заключению и не зная как.

Затем пришло понимание того, что не один я нахожусь в полном неведении, как установить связь. Между Девяткой и Четверкой существовали свои барьеры, свои стены непонимания, которые надо было преодолеть. Они тоже не могли понять друг друга и одинаково мучились от боли и странности символов. Исследование друг друга они начали, нанеся друг другу урон при первом контакте и претерпев не меньшие разрушения при втором, но теперь их поврежденные сущности, вероятно, взывали друг к другу, пытаясь оказать взаимную поддержку или даже произвести слияние. Они старались дотронуться друг до друга так интимно, как если бы были одним или другим целым, но это было опасно, и теперь они это знали.

Сейчас казалось, что глаза находятся от меня очень близко, парами глядя с обоих боков, хотя у меня и не было своих глаз, чтобы ответить им взглядом. Они все еще посылали мощные волны гипнотического воздействия, но я до сих пор не понимал, что должен почувствовать. Каким-то образом это ощущение ассоциировалось со страхом, ни одновременно присутствовало и уравновешивающее ощущение, что это не так. Между нами происходило некое взаимное отталкивание, словно глаза пытались отдалиться от меня.

Но страх внутри меня рос, а вместе с ним и боль, поэтому я вновь ощутил потребность стать маленьким. Одновременно я чувствовал противодействие страху и боли, и здесь я не могу подобрать слов, чтобы описать ими странные, противоречивые ощущения, боровшиеся внутри меня.

Не уступай боли! Не бойся!

Это кричала мне Четверка? Или Девятка? Находились ли Девятка с Четверкой до сих пор в конфликте, как Музы с Временами Года, соревнуясь, кто первым сумеет внедрить в мою частную вселенную свои смысловые каноны? Ответа я не знал.

Боль уже не в состоянии была возобладать над всем моим существом. Уже не было ассоциаций с легендарными пытками, способными разрушить, а затем спасти мою душу. Но страх уходить не хотел. Он то приливал, то откатывался, словно пытаясь подвергнуться какой-то очень важной метаморфозе, но не мог явно выразить, чем пытался стать.

Тогда я попытался помочь.

"Кто боится? — задал я себе вопрос. — Наверное — не я. Наверное…" Тут в моих мыслях как будто что-то прояснилось. Ощущение стало более конкретным, ближе к тому, что оно пыталось выразить.

И тогда я догадался.

"То, чем ты пытаешься стать, — сказал я сам себе, потому что мои мысли были им столь же трудны для понимания, как их для меня, — это потребность! Ты посылаешь сигнал бедствия!" Как только это было осознано, привкус страха многократно усилился. Вот она — точка соприкосновения! Я установил контакт с сознанием, которое, по моим предположениям, могло оказаться как сознанием самого Асгарда, так и сознанием более мелкого масштаба, например, микромира в одном из уровней. У нас с этим сознанием не было никаких перекодирующих устройств, чтобы сказать хоть что-то друг другу, в отличие от сознания Девятки, помнившего гуманоидную инкарнацию и оснащенного интерфейсами для связи с существами моего типа. Это новое сознание (или группа сознаний) было определенно чужим, как Девятке, так и мне. Оно научилось «говорить» со мной только одним словом.

Но мне показалось, что слово это я понял. Я молился, чтобы это было так, поскольку если нет, то все, через что я прошел, оказалось бы напрасным.

Я вновь превратился во вселенную, объемлющую все сотворенное. Я обрел некое подобие телесной формы, хотя теперь она имела макрокосмический масштаб. Я стал четверо глаз и девятителесен, глаза мои были глазами огня, а кости скалами, сердце — Сердцем Бога, а кровь — драконами, и семя мое теперь было призраками всех людей, кто жил и еще будет жить в будущем.

Это было более чем Сотворение. Это было Посвящение, и началом его было слово.

И было оно, как я понял, — "Помогите!".

Или даже: "ПОМОГИТЕ!" ПОМОГИТЕ!

ПОМОГИТЕ!

Кричал его не я, а нечто гораздо более страшное и беспомощное.

Это был Прометей и умерщвленный Пан. В этом крике было пробуждение Брахмы от своего вневременного сна. В этом крике была боль Одина, пережитая им, когда он вырвал свой глаз, чтобы продать его, — цена божественной мудрости. В этом невыносимом крике слышалось дыхание "Сумерек богов", божественной смерти, уносящей богов в глубокий холод "вечной зимы", пришедшей потревожить Валгаллу и заставить богов встретиться с судьбой.

Но когда боги вопиют о помощи, чем могут помочь им слабосильные смертные?

Глава 31

Я при шел в себя и первым делом освободился из паутины опутавших мою голову проводов. Электроды вылезали из-под кожи с тупой, тянущей болью. Я почувствовал, как кто-то обхватил меня, но не стал сопротивляться, только дернулся, уклоняясь, чтобы не возвращаться в кресло. Если бы меня не поддержали, я наверняка грохнулся бы лицом об пол, но сильные руки помогли встать на ноги.

Тут я вспомнил о последнем выстреле и стиснул зубы в ожидании реальной боли, но ее не было. Значит, пристрелили кого-то другого.

Я открыл глаза и огляделся.

Прямо в лицо мне смотрели другие глаза, светло-голубые, я бы даже сказал небесно-голубые. Это был ясный ч теплый взгляд, а не блеклый и холодный. А еще были белокурые волосы, и в каком изобилии!

Я заморгал — увидеть именно эти глаза было так неожиданно. Я оглядел ее сверху донизу, не веря, что передо мной она. Но все округлости находились в положенном месте. Единственная странность — на ней была форма скаридского рядового, на несколько размеров больше нужного.

Только тогда я перевел взгляд на комнату. Скаридский офицер лежал на спине, раскинув руки, с пулевым отверстием во лбу. Второй солдат, зашедший с нами в комнату, тоже был мертв, валяясь в широкой луже крови, натекавшей из большой дыры в груди, проделанной, очевидно, совсем недавно.

Поодаль стоял, озираясь, Джон Финн. Кресло, в котором некоторое время назад находилось тело Тульяра-994, пустовало. Теперь у Финна не было ружья, а от былого самодовольства не осталось и следа. Он во все глаза смотрел на меня, явно удрученный фактом моего возвращения к жизни. Мне было так радостно, что я произнес по-английски:

— Какого черта, что здесь произошло?

— Для начала мне пришлось уложить двоих, что стояли у входа, и позаимствовать у них одежду и пару ружей, — произнесла Сюзарма Лир. — А те, что были здесь, даже не смотрели за дверью. Я могла бы пристрелить и его, но не знала точно, на чьей он стороне. Он успел кинуть ружье и сдаться. Это он мудро поступил.

— Но как тебе удалось выбраться из яйца? Мирлин сказал, что тебе лежать там еще двадцать четыре часа.

— Считай, что меня волной выбросило на берег. Наверное, на какое-то время там отключили электроэнергию. Минуту или две я думала, что сижу в западне, но потом откинула крышку. Выбравшись в коридор, занялась изучением окрестностей. А на тех двоих солдат наткнулась случайно.

— Но ты же была без оружия! — воскликнул я. — На тебе даже не было одежды!

— Как раз в этом заключалось мое преимущество, — ответила она. — Если б на их месте стоял ты, то увидел бы во мне полковника военно-космических сил. Но для них и предстала всего лишь беспомощной обнаженной женщиной. У них не было ни единого шанса.

Я в восхищении покачал головой. Бедные глупые варвары! Еще раз оглядел комнату.

— А что случилось с сестричками-близняшками? Не говоря уже о тетронце и… — Тут мое предложение осталось незаконченным.

— Ты хотел сказать — Мирлине? — поинтересовалась она.

— Да, — подтвердил я.

— А я-то думала, что он мертв, — сказала она зловеще приветливым тоном.

— А разве нет? — только и смог выдавить я.

— Как видно, наш пострел везде поспел, — ответила она. — Твои мохнатые друзья бегом понесли его к волшебному яйцу. Тульяра тоже. Они сказали, что еще есть шансы восстановить их здоровье.

— Да, это они умеют делать, — подтвердил я, высвобождаясь от ее стальной хватки, после того как почувствовал, что могу стоять сам. — Они уже сообщили тебе, что теперь ты бессмертна?

Она недоверчиво подняла бровь.

— Кто? Я? — переспросила она.

Когда в ответ я кивнул, она перевела взгляд на Финна.

— Думаю, этот хорек — тоже. Есть от чего прийти в уныние, не правда ли? Единственное, что оставалось сказать мне.

Финн смотрел на нас так, словно мы сговорились разыграть его. Новость определенно должна была прибавить ему уверенности, но, как видно, сейчас он был не в том расположении духа. Я решил, что позже, когда до него дойдет смысл сказанного и он в это поверит, то будет плясать от радости, вспоминая, как был на волоске от того, чтобы полковник размазала его мозги по стенке.

Стены вдруг налились туманом. Призраки вернулись. Сюзарма Лир и Финн остолбенело смотрели, как серебристые формы вновь начали возникать ниоткуда, но я был очень рад их видеть. Девятка опять обретала по крайней мере частичный контроль над своим телом. Мореплаватели, заблудившиеся в неведомых морях, наконец-то возвратились в родную гавань. Оставалось только надеяться, что они не пострадали, хотя, судя по внешнему виду, до былой мощи и целостности им было еще далеко. р-р-ру-у-с-с-со-о, — произнес свистящий голос, ничуть не лучше, чем раньше. — Те-е-перь м-мы-ы т-т-те-бя-я з-н-на-а-ем…

Как и в прошлый раз, сгустки света сформировались в лица — девять лиц, накладывающихся друг на друга и перетекающих одно в другое, заполняя комнату неустанным движением.

Однако теперь это было не лицо Сюзармы Лир. Это было мое лицо.

Я услыхал, как полковник судорожно вздохнула, и заметил, что Джон Финн беззвучно молил какого-то несуществующего ангела о пощаде. Мое лицо расплылось в улыбке. Да, эффект был впечатляющий, наполнявший меня непривычным чувством гордости. Но затем я задумался над их словами. Теперь они меня знали. Они побывали внутри меня и продолжали каким-то странным образом там оставаться. По спине прошел холодный озноб, и я уже готов был услыхать у себя в голове чужие голоса, обнаружив при этом, что мои бессловесные мысли ведут между собой умопомрачительный диалог или — хуже того: в голове стоит вавилонская разноголосица не понимающих друг друга сущностей. Но этого не случилось. «Бытие» внутри меня проявлялось по другому. Я по-прежнему был самим собой и, насколько мог об этом судить, целостен и самодостаточен, как раньше. Какие бы экстраспособности я ни приобрел, пока они никак себя не проявили.

Как Савл по дороге из Тарса в Дамаск, я переживал откровение. Я был преображен. Во мне был дух, и во мне было слово. И слово это было…

Но тут у меня вдруг все поплыло перед глазами, и, если бы не расторопность полковника, я бы грохнулся на пол. Она смотрела на меня, и во взгляде ее я неожиданно для себя открыл участие, но поверить в такое я не мог.

— Что с остальными скаридами? — спросил я, вторично высвобождаясь из ее объятий. — Теперь их можно разоружить?

Вопрос адресован был Девятке, и хотя Сюзарма Лир, не поняв, открыла было рот, ответить ей не дали.

— В-в-с-с-се п-под к-ко-н-т-ро-о-лем, — заверили они меня.

Этот заикающийся голос больше не испытывал моего терпения. Теперь я знал, насколько трудно может даваться деловое сотрудничество.

— А что с битвой в Небесной Переправе?

— Там, — заверили они меня, — потребуется чуть больше времени. — Видимо, решение этого вопроса находилось не только в их руках.

— Все о'кей? — спросила Сюзарма Лир. — Мы можем уходить?

— Придется ждать сционов, — сказал я ей. Затем совершенно безобидным тоном добавил:

— Прошу прощения, я на секунду…

Она удивленно глянула и отошла в сторону, чтобы выпустить меня из комнаты. Я же направился совсем в другую сторону и со спокойной ловкостью, удивительной в условиях низкой гравитации, нанес резкий удар ногой в пах Джону Финну. Когда он ударился спиной о стену и скрючился, я открытой ладонью хлопнул его по роже. Под моей рукой его нос хрустнул, но я даже не поморщился. Не скажу, что в этот момент меня обуяла брезгливость. Когда он уже валялся на полу, я изо всей силы еще пару раз пнул его ногой.

После этого я наклонился к нему.

— Это, — прошипел я ему зловещим шепотом, соответствующим моменту, исключительно в назидание. Хочу, чтобы ты знал, что тебя ждет. Если ты еще хоть раз встретишься у меня на пути, я тебя так отделаю, что ты будешь корчиться в муках весь остаток своей гребаной жизни. А это может продолжаться очень и очень долго.

Поднимаясь, я встретился глазами с Сюзармой Лир. Она смотрела на меня чуть ли не со страхом — не оттого, что я сделал, а от факта, что сделал это именно я. Это, возможно, покажется странным, но я-то думал, что она будет довольна, впервые в жизни увидев, что я поступаю как герой военно-космических сил. Иногда очень трудно угадать, как доставить удовольствие другому человеку.

— Господи, Руссо, ты ли это?! — воскликнула она. Я ничего не чувствовал. Вообще ничего.

— Видимо, не совсем, — ответил я ей. Но это была неправда. Я был полностью собой. Я чувствовал себя так, словно впервые в жизни получил право импровизировать, а не играть заранее утвержденную роль.

Как бы то ни было, но я действительно стал героем. Не метафорическим, каким в свое время была она, а реальным. Меня принимали боги или кто-то вполне подходящий на их роль в нашей глубоко светской Вселенной. Судьба поставила на моем лбу жирную печать и указала на меня корявым пальцем. У меня не оставалось в этом ни малейших сомнений.

— Ну, теперь-то у нас будет полно времени, — произнес я. — Свою порцию неприятных неожиданностей мы получили по полной программе.

Глянув на корчащегося на полу Джона Финна, я хладнокровно подумал, что тому, пожалуй, досталось с лихвой, но явно не больше, чем он заслужил. То же относилось и к скаридскому офицеру; слишком велика была его опасная уверенность, что можно получить желаемое посредством простого запугивания людей оружием. Настали времена, когда важно не быть "просто солдатом". Я страстно желал, чтобы на этом печальном примере его начальники выучили урок и их не пришлось ставить на место подобным способом.

Время показало, что урок они действительно усвоили. Они открыли для себя единственно возможный способ защиты против технологически превосходящего вооруженного противника.

Они сдались.

И тогда скариды, тетраксы и Девятка сели за стол переговоров, чтобы попытаться преодолеть все барьеры, стоящие на пути разумных контактов между ними, и чтобы обсудить, какими эти контакты могут быть.

Глава 32

Позже сомнения начали возвращаться. Волшебные моменты всеобщего согласия никогда не длятся долго. Я замечал и раньше — не надо пытаться искать чистое золото полной ясности, надо довольствоваться тем, что есть.

Увы, факт остается фактом: человеку свойственно ошибаться. Никто не знает, что ждет его впереди, не говоря о том, где оно его поджидает.

Впервые с тех пор, как я поставил жирную точку в первом томе своих мемуаров, вокруг воцарились мир и спокойствие. Верховное командование скаридов наконец-таки здраво посмотрело на вещи; Девятка вытащила Мирлина и Тульяра-994 из когтей смерти; а я, как непосредственный участник событий, ощущал, что во Вселенной установились мир и равновесие.

Мне не составило большого труда убедить своего командира, что остаться здесь — в наших интересах. От Девятки можно было много чему поучиться, принеся тем самым бесценную пользу матушке Земле и всему человечеству в целом. Полковник быстро сообразила, что оставить процесс общения с Девяткой исключительно на попечение тетраксов было бы интеллектуальным преступлением. Действительно, не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы видеть: выгоды, которые мы получаем, пребывая здесь, в нужном месте и в нужное время, легко перевешивают мелкую досаду от того, что Мирлин до сих пор жив и здравствует.

Я решил, что со временем он даже сможет ей понравиться, если только она навсегда отбросила мысль убить его. Мне тоже пришлось пойти на некоторые жертвы. К работе пришлось привлечь даже Джона Финна, хотя я прекрасно понимал, что как только он получит малую толику знаний, которые нам приходилось тщательно здесь собирать, то из него опять попрет наружу невыносимое высокомерие.

Теперь я уже жалел, что сломал ему нос. Однако это воспоминание до сих пор меня согревало, так же как и ощущение того, что этим своим действием я внес лепту в сохранение морального равновесия во Вселенной. Правда, теперь мне всегда приходилось помнить: если Финн рядом, не поворачивайся к нему спиной, иначе получишь острый нож между лопаток.

Невзирая на мелкие трудности, очень скоро я возрадовался жизни. В очередной раз я занялся своим любимым делом: бродить по странным местам и встречаться с незнакомыми вещами. И пусть вокруг было множество других людей в главном я оставался один, если не считать собственной любознательности единственной дамы моего сердца.

Это не означает, что мне была совсем неинтересна большая политика. Вдохновляло, что впервые Асгард и Вселенная договорились о сотрудничестве. Это наполняло меня оптимизмом, ибо я знал: Скарида и галактическое сообщество решили для себя, что можно многому друг у друга поучиться и выиграть от обмена возможностями. Тетраксы (разумеется, говоря от имени всего галактического сообщества) пообещали обучить скаридов достижениям галактической технологии; Скарида пообещала пустить тетраксов во все уровни Асгарда, находившиеся под ее контролем. У Девятки ближайшая цель была самовосстановиться, но она согласилась не отгораживаться от всего мира и решила, что пойдет на трехстороннее сотрудничество.

Вернувшись невредимым из галлюцинаторного приключения при контакте с чужеродными сознаниями, я имел все основания быть довольным собой. Так я и делал. Какое-то время я был полон кипучей энергии и огромного чувства гордости, поскольку полагал, что сделал огромный прорыв, оставшись в живых после этой встречи и достойно проведя то, что я считал контактом.

Сам Асгард воззвал ко мне стать его спасителем.

Но когда я спустился с адреналиновых небес на землю, меня вдруг забеспокоило, что же там произошло в действительности и каких дальнейших действий от меня в связи с этим ожидают?

И тогда меня охватили сомнения.

Во-первых, теперь я был гораздо менее уверен, что виденное мной вообще хоть что-то означало. Как я мог быть уверенным, что мой сон не был просто сном, а мое чувство самозначимости не что иное, как обычная мания величия?

С другой стороны, если действительно произошло «нечто», как я могу узнать, что это такое? Даже если я не ошибся, когда ощутил направленный на меня сигнал информации и принял его, то могу ли я ручаться, что правильно его прочитал?

И если только все произошедшее действительно имело место и какое-то существо из глубин макромира, большое, прекрасное и совершенно таинственное, взывало ко мне о помощи… тогда что, черт возьми, может сделать простой человек для существа, настолько от него отличного и настолько превосходящего по своим возможностям?

Действительно, что я мог сделать?

Эту главу своей жизни я открывал с ужасным ощущением непонимания смысла дальнейшего существования, но то было от обычной скуки и обилия возможностей самореализации. Теперь же я встал перед новой неизвестностью — "что я могу?" и "что делать дальше?", — гораздо более неопределенной и ужасной.

Существовала вероятность, что я действительно избран совершить нечто грандиозное, но я не имел ни малейшего понятия, как к этому подступиться.

Я, и только я один, был вместе с Девяткой, когда из глубин Асгарда донесся тот страдальческий зов о помощи, пронесшийся сквозь нас как раскаленный ветер. Мирлин и Тульяр пережили настолько сильный шок на первых стадиях контакта, что их забросило в долину смерти, в чем я очень скоро убедился, когда они выздоровели и заявили, что ничего не помнят из произошедшего с ними. Даже если в их сущности закрались частички чужой души, то они об этом не подозревали.

А тот факт, что я пережил это совершенно по-другому, ничуть не прибавлял мне доверия. Я готов был признать, что ко времени вступления в игру существ, проявлявших себя в моем видении в образе огненных глаз, они научились действовать мягче и осторожнее, поэтому хрупкое и жалкое гуманоидное сознание на сей раз сумело их выдержать.

За разъяснениями я обратился к Девятке, но она не смогла пролить хоть каплю света. Контакт воздействовал на нее так же жестоко, как на Мирлина и Тульяра, а нанесенные ей раны по-своему были даже тяжелее. Она не смогла ни подтвердить, ни отрицать моей интерпретации контакта как зова о помощи. Даже когда я вочередной раз подключился к ней через интерфейс, чтобы предоставить прямой доступ в мои воспоминания и интерпретации пережитого опыта, она не сделала никаких выводов. Ее знания в этом смысле были не более достоверны, чем мои, а скептицизм не менее стойкий.

Вероятно, будь она в полном порядке, ей удалось бы задействовать более мощные ресурсы, чтобы разобраться во всем этом, но сейчас она отдавала все внимание и все силы, за исключением малой части, делу самовосстановления.

Разумеется, мои отношения с Девяткой имели более специфический характер, чем ее отношения с Мирлином или любым другим существом моего типа. У нас имелся общий секрет; обстоятельства связали нас узами, и слово «узы» в данном случае не являлось абсолютной метафорой. Каким-то образом Девятка была во мне… и огненные глаза тоже были во мне, какое бы сознание за ними ни стояло.

Не имело значения, что я только-только начал понимать Девятку. Она естественным образом выбрала мое лицо для последующих визуальных проявлений. Она признала, что каким-то неуловимым, но явным образом мы частично обменялись сущностями, и теперь часть меня жила в ней, а часть ее — во мне. Это взаимное признание было краеугольным камнем, на котором мы могли строить доверие и делать общие дела.

Но она, как и я, понятия не имела, что можно и что должно сделать в ответ на якобы полученный мной призыв.

Томясь в неведении, мы колебались, выжидая, когда произойдет что-нибудь еще. Но мы надеялись не только на третий контакт: Девятка с удовольствием избежала бы очередного столь травмирующего эксперимента. Мы ожидали некоего процесса изменения во мне. Мы ждали и боялись, что мой опыт может иметь непредсказуемые последствия.

В конце концов я действительно ощущал, что здорово изменился по сравнению с тем, каким был раньше, хотя описать словами, на что это походило, было очень трудно.

Пока я бодрствовал, я был самим собой, а когда первичное ликование испарилось, то оказалось, что внутренне я остался тем, кем был раньше упрямым, замкнутым, часто насмешливым и грубоватым, но все же с человеческим сердцем в нужном месте.

Правда, во сне меня иногда посещало странное чувство, затягивающее в более глубинные слои моей личности, чем те, с которыми я привык повседневно иметь дело и которые я использовал для общения с миром. Но в призрачную пустыню я больше никогда не возвращался и никогда больше не видел отшлифованных эрозией монолитов, не видел огненных глаз, хотя какие-то смутные ощущения таились во мне. И даже больше, чем ощущения. Иногда слышались слабые, хрупкие голоса, бормотавшие ворчливым шепотом, словно пытаясь что-то сказать, вспомнить или даже чем-то стать. Я стал опасаться, что эти сны начнут вторгаться в реальность. Время шло, но этого не происходило.

Очень часто я возвращался в комнату, где стояли кресла с подголовниками, чтобы вновь и вновь войти в прямой контакт с раненой Девяткой, чтобы испытать наяву еще более экзотические сны, чем виделись мне по ночам. Но начать серьезную работу по организации канала связи было, как я уже объяснял, совсем непросто.

Хотя Девятка уже знала пароль и английский, но между нашей речью и странным, не существующим нигде миром электронной информации существовало еще много преград. Девятка же страстно хотела говорить. На самом деле она хотела, чтобы я хоть чуть-чуть прикоснулся к их сообществу. Разумеется, ей не было никакого смысла принимать меня к себе, сделав Десятым, но она действительно хотела меня знать, и совсем не так, как знала Мирлина.

Я думаю, что ожидание и проводившаяся во время него работа имели большое значение. Я думаю, что по-своему имела значение даже неопределенность.

Нельзя было развернуться и уйти. Ни я, ни Девятка не знали, что нам или мне надо совершить. Нам было известно наверняка; что путь вперед — это путь вниз, и, кто бы нас ни встретил в самом сердце Асгарда, дорогу туда необходимо найти.

Один очень умный человек сказал: "Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать". Он мог бы здесь добавить, что придет время, когда всего лишь выдумать окажется недостаточным. Необходимо еще и встретить. Даже если наши боги — выдуманные, в нас все равно живет потребность узнать, чего они от нас хотят.

Вот поэтому, окончив писать второй том своих приключений, я собрался вновь продолжить путешествие к Центру Асгарда, чтобы узнать, не найдется ли для меня местечка в чертогах Валгаллы и какую задачу я должен выполнить, чтобы это местечко получить.

Я буду, как всегда, героем по недоразумению и оставляю на суд читателя, хорошо это, или плохо.

Брайн Майкл СТЭБЛФОРД ЦЕНТР НЕ УДЕРЖАТЬ

Глава 1

Признаюсь, я пришел в этот мир без всякого намерения становиться полубогом. Я провел детство на маленькой планетке Ахиллес в поясе астероидов, и мне в голову не могло прийти, что дойду до жизни такой.

Знай я это заранее, я остался бы дома и избежал многих приключений. Бурная жизнь никогда меня не прельщала.

В том, что из миллиардов людей — обитателей Асгарда в роковой момент истории жребий судьбы пал именно на меня, моей заслуги нет. Тогда я был чертовски удручен ярмом ответственности, теперь считаю, что мне чертовски повезло — миссия оказалась по силам.

Дважды я убеждался, что доверять кое-что из истории пленке имеет смысл, и теперь ранние фрагменты моей биографии, должно быть, рассеяны где-то во Вселенной. Впрочем, не уверен, можно ли собрать их воедино и положить в основу захватывающей дух трилогии.

В первой части моих воспоминаний описаны попытки заработать на жизнь ремеслом археолога: я искал артефакты на верхних уровнях Асгарда. Это занятие внезапно осложнилось. Мой друг Саул Линдрак обнаружил шахту, которая вела к ста уровням, не ведомым никому в галактическом сообществе. Саул не успел вкусить плодов своего открытия — его убили какие-то мерзавцы из команды Амары Гююра. Убийцы были ужасно разочарованы — они не смогли прочесть дневник Саула, ибо не знали французского, но что с них возьмешь: варвары.

Так уж получилось, что я — потомок канадцев французского происхождения. Следовательно, был единственным человеком на Асгарде, способным прочесть записи Саула. Меня заманили в ловушку. Но тут вмешались доблестные Военно-космические силы Земли. У них были свои причины для поиска обнаруженной Саулом шахты. Им было нужно выследить и уничтожить андроида, именовавшего себя Мирлином. Тот был изготовлен для каких-то гнусных целей обитателями Саламандры, позднее потерпевшими поражение от землян в пустяковой звездной войне.

Упомяну, что наша экспедиция в нижние уровни Асгарда закончилась чудовищным побоищем. За побоищем пристально следили некие техногенные существа, обитавшие в самом центре макромира. Обнаружив, к своему вящему смущению, что Вселенная куда больше, чем они полагали, и значительно отличалась от их представления о ней, они прекратили контакты с галактическим сообществом.

Во второй части хроники я рассказал, что на Асгарде и вне его воцарился переполох, потому что база галактического сообщества подверглась набегу варварских племен из нижних слоев. Главная раса на базе сообщества — тетраксы. Они воспользовались тем, что захватчики напоминали гуманоидов, и начали привлекать к военным действиям людей, дабы те помогли утрясти им дипломатические трудности. Естественно, что двуличие, печально знаменитая черта тетраксов, вовлекло их помощников (и меня в том числе) в крупные неприятности. Однако это было лишь прелюдией к тем бедствиям, которые зрели в глубине Асгарда.

В конце концов, вернувшись на уровень, населенный машинными интеллектами (они называли себя истоми, или, не побоюсь употребить числа, Девяткой), я обнаружил крайнее запустение в делах. Истоми, стремясь изучить тайны Вселенной, пустились исследовать уровни Асгарда, одновременно пытаясь вступить в контакт с подобным себе разумом. И потерпели ощутимое поражение, открыв лишь печальную правду: огромными внутренними пространствами Асгарда некогда и впрямь повелевали великие машинные умы, но теперь они либо окончательно свихнулись, либо были вовлечены в борьбу, суть которой простые гуманоиды были не в состоянии постичь.

К несчастью, война, кипевшая на верхних уровнях, оказала губительное влияние и на мир обессилевших истоми, а крайняя глупость воинов-варваров привела меня к взаимодействию с их машинным интеллектом, а затем и с разумом, что был еще ближе к Центру.

После контакта с ними мой рассудок был не только потревожен, но и неведомо каким образом изменен. Я уловил загадочный крик о помощи. Сказать, что я был возмущен таким вмешательством в собственный разум, — значит ничего не сказать. Однако обратного пути не было. Я знал, что в свое время должен буду сыграть роль в странной игре, вновь переместившейся в нижние слои Асгарда. Ставка в этой игре оказалась куда более важной, чем можно было вообразить.

Глава 2

Думаю, что все началось с призрака. Я уже привык ко всякого рода «явлениям». Находясь на грани разрушения, истоми с трудом находили форму и облик, в которой бы они могли не пугать гуманоидов. Их попытки встретиться со мной "лицом к лицу" заканчивались появлением размытых белесых образов на фоне черных стен их обители. Мне они казались привидениями. Но эти привидения отличались от того, что позже явилось мне в связи с двумя важными событиями. Во-первых, они проецировали себя на стены уровня, они вмещали в себя «тело» истоми, а во-вторых, в их внешнем облике, как бы неприятен или непонятен он ни был на первых порах, не было ничего угрожающего.

Новое привидение выглядело абсолютно другим, да и напугало меня не на шутку.

Я спал и видел кошмарный сон — один из тех, что мучили меня с момента моего вынужденного контакта с обитателями компьютерного пространства Асгарда. Я помню лишь мимолетные детали — сокол, беспомощно и отчаянно бьющийся в ловушке; сфинкс, бесшумно крадущийся по пескам пустыни, бредущий за путеводной звездой; темные боги и устрашающие титаны, собирающиеся на чудовищную, великую битву… Все эти видения мое дремлющее сознание воспринимало как пророческие, предвещавшие скорый приход хаоса, разрушения и запустения, судьбу обеих вселенных — той, в которой я существовал, и той, которая существовала во мне.

Память о десятках подобных снов преследовала меня и тогда, когда я проснулся. Я помню, что был абсолютно уверен в том, что бодрствую. Вот почему я так удивился и испугался, когда, открыв глаза, я обнаружил нечто ужасное, призрачное, парившее над моей кроватью.

Комната, где я жил, была без окон, но ее внутреннее освещение никогда не отключалось полностью. Искусственное свечение потолка просто меркло, превращая его в звездное небо на то время, пока я спал. Из-за этого слабого свечения было нелегко различить нечто, что светилось всего лишь чуточку ярче. Я видел его не из-за формы (кстати, не очень сфокусированной), а из-за того, что оно слегка колыхалось, словно дымка тумана.

Я сразу же понял, что оно пытается принять форму лица. Это не метафора, когда я говорю «пытается»: некие намерения были очевидны. Лицо, казалось, парило на расстоянии двух метров от меня, прямо над моей головой, пока я лежал и всматривался в него. Сначала я решил, что это иллюзия. Это не было нечто, парившее в воздухе, это была его проекция.

Мимоходом я потешил себя мыслью, что это работа Девятки. Но она уже прилично справлялась с образами и не опустилась бы до столь топорного варианта. Ее изображения-фантомы всегда были заключены в стену. Это же было другим. Из чего я быстренько заключил, что оно — продукт моего воображения.

Мне померещилось. Галлюцинация.

Я сделал то, что сделал бы любой на моем месте, — поморгал, потряс головой, но ни одна из этих жалких потуг не увенчалась успехом. Разве что галлюцинация начала дрожать и переливы цвета стали чуть ярче. Испробовав весь арсенал традиционных мер, я подошел к делу по-новому. Я постарался увидеть галлюцинацию как можно отчетливее, даже глаза скосил, чтобы сфокусировать изображение.

В конце концов я понял, что это женское лицо. Только верхняя часть была какая-то не такая. Все дело в волосах. Сначала они показались мне золотистой копной, гордостью Сюзармы Лир, но тут я заметил, что пряди слишком толсты. Они напоминали щупальца морского анемона. Потом я посмотрел ей в глаза — вместо них были темные впадины.

Меня охватил ужас.

Темнота пустых глазниц была удивительной. В тот ужасный и загадочный миг, когда я увидел Нечто, скрывающееся в пучине компьютерного пространства Асгарда, Иные явились передо мной словно четыре глаза; они горели, как раскаленная топка. И с того момента меня преследовало странное чувство, что за мной следят, что эти необычайные глаза видят меня насквозь.

Но почему же, удивился я, у этого нового видения — напоминания о том событии — черные провалы вместо глаз? Они были прямой противоположностью тем, первым, которые я называл огненными глазами. А это были глаза пустоты, внушающей почтительный ужас. Они обещали тому, на кого были устремлены, судьбу, столь чудовищную и мрачную, что нельзя было глядеть в них без содрогания.

У меня не осталось сомнения, что это было грозное привидение. И его проекция выдавала присутствие в моем мозгу — в моей святыне — чего-то враждебного, угрожающего и опасного. Что-то гнездилось во мне и желало мне зла, и вот теперь оно силилось освободиться от меня, взглянуть на меня — не для того, чтобы просто посмотреть, увидеть, как я выгляжу, но для того, чтобы, устремив свой взгляд, потрясти жертву.

Во мне крепло убеждение, что чудовищный посланник зовет меня — только то был не крик о помощи, который я слышал во время моего первого контакта с богами и демонами Асгарда, но приказ. Медуза не могла быть просителем, слишком уж суров был ее лик.

Я назвал ее Медузой — для нее я и не мог бы придумать другого имени. К тому же взгляд Горгоны — это чувствовалось — вызывал меня на поединок разумов, в ходе которого я мог впасть в оцепенение.

Я обливался потом, пытаясь противостоять этим глазам, я стискивал зубы, изображая решимость, способную противостоять их воздействию. Я не хотел, чтобы мной владели, я отказывался мириться с чьим-то присутствием в закоулках моего сознания.

— Черт бы тебя побрал, — пробормотал я, надеясь уязвить видение звуком. Оставь меня в покое!

Но звук не принес ему вреда, и тут я понял, что оно становится отчетливее. Я видел глаза, вырисовывающиеся на мордах змей, растущих на голове вместо волос, я видел, как мелькали их раздвоенные языки, высовываясь из недавно появившихся пастей… Я видел линию скулы явственно, четко и знал, что эта линия позаимствована у Сюзармы Лир, но у этого лица не было глаз и волос Сюзармы…

На самом деле у него не было никаких глаз. Пока. Я подумал, что случится, если эти пустые глазницы вдруг заполнятся, и меня объял панический ужас… Внезапно я осознал, что их внушающая трепет пустота — ничто по сравнению с их заполненностью, — ведь если это была Медуза, то, обрети она глаза, последовало бы грозное завершение — и мои живые, подвижные черты обрели бы навек неподвижность и холод серого камня…

— Убирайся, — прошептал я. — Сгинь! Но приказания остались пустым звуком… А тут и змеи начали извиваться, сердито шипя друг на друга, словно раздраженные своим необычным положением и соседями. Некоторые из них распахнули свои пасти, обнажив острые, как иглы, зубы, и глаза их горели ярко-красным, коралловым огнем. Женщина тоже начала раскрывать рот, медленно-медленно, обнажая зубы, вовсе не похожие на женские, а заостренные, словно зубы акулы. Угольно-черный язык пробегал по ним, словно она все еще облизывалась после еды, и он был раздвоен, словно змеиный, но гораздо толще, и в том, как он извивался, было что-то непристойное.

А глаза… Темные провалы глазниц теперь были не такими черными, в них угадывалось нечто, напоминавшее мерцание далеких звезд.

Несомненно, назревало что-то страшное. Затем лицо передвинулось, приблизившись к моему. Теперь оно не парило под потолком, а снижалось, и язык все размазывал ядовитую слюну по зубам, и змеи шипели от переполнявшего их гнева, и в глазах разгорались звезды…

— Свет! — заорал я, преодолев смертельное оцепенение истерическим воплем. — Осветите комнату, ради всего святого!

Говорят, история Вселенной началась с крика: "Да будет свет!", — хотя та же история умалчивает, был ли свет создан, встроен в стены, ограничивающие пространство, и включался на звук голоса искусственным разумом. У меня было преимущество — я знал, что автономная подсистема истоми была всегда в моем распоряжении, и знал, что на призыв всегда ответят.

Это было правильное решение — как только яркий свет залил комнату, отзываясь на биоэлектрический удар, лицо Горгоны, созданное слабым свечением, растворилось и исчезло. Чудовище не добралось до меня. Ее глаза так и не проявились. А я был сделан из чего угодно, только не из камня — ведь только слабая плоть ощущает, как ползут мурашки по телу, и старается сжаться, встречаясь с чем-то ужасным.

— Вот черт! — сказал я с чувством, садясь в кровати и вытирая пот со лба. Я нашарил свои часы, хотя это действие само по себе было абсолютно бессмысленным, как и время, которое они показывали. Здесь не существовало деления на ночь и день, и на минуту я позабыл, какое время было установлено на цифровом экране, на который я вознамерился взглянуть. Стояло ли там земное 24-часовое время, метрический цикл тетраксов, или 40-часовой период изобретение армии скаридов, принесших хаос на Асгард. К тому времени, как я сообразил, сколько времени я проспал, число уже не имело значения. Да и спать мне расхотелось.

Я встал, оделся, а затем приказал кухонному компьютеру сварить мне чашку кофе.

Что ни делается — все к лучшему, так вот и кухонный компьютер, который собрали истоми, теперь научился приспосабливаться к удовлетворению потребностей моего желудка и притязаний моего неба. Давненько минули времена, когда человек питался манной и водой, и я надеюсь, что вскоре компьютеры научатся синтезировать хорошее красное вино. А сейчас годился и кофе — просто как знак того, что не вся Вселенная сошла с ума.

Потягивая горячий напиток, я обдумывал свой следующий ход. По своей старой привычке первым делом я решил начисто забыть об этой истории или по крайней мере держать ее в строжайшем секрете. Были причины, чтобы считать такое решение подходящим. Я надеялся, что обстоятельства вскоре позволят, сколотив группу единомышленников, начать одиссею во внутренний мир Асгарда и найти окончательную разгадку всех тайн. Вряд ли можно рассчитывать на то, что найдешь таких людей (не говоря уж о том, чтобы примирить их с мыслью о моем предводительстве), если тебя сочтут сумасшедшим, одержимым или недостойным доверия по иным причинам. Никто, кроме меня, не знал, сколь отчаянным был крик о помощи, пришедший из глубин Асгарда, и никто, кроме меня, не был столь сильно убежден, что вопль был понят. Будет довольно трудно уговорить Сюзарму Лир, чтобы она согласилась стать под мое начало. Это будет особенно непросто, если учесть, что ее старый противник Мирлин мне понадобится в той же мере, что и она. То есть даже без упоминания о видении головы Горгоны мне предстоит нелегкая задача.

С другой стороны, я должен допустить, что в последнее время был не на высоте или даже не на глубине моих умственных способностей. По человеческим меркам, которые, несмотря на мнение тетраксов, считаю довольно высокими, я вовсе не глуп. Однако ничто в моем обучении или опыте не дало мне понимания того, что случилось со мной, пока я вступал в контакт с Нечто, находящимся в компьютерных глубинах Асгарда. Если я хотел сражаться по правилам, мне нужно было провидение и совет того, кто был бы намного умнее меня. Следовательно, не оставалось иного выхода, как рассказать обо всем Девятке. Как бы она ни была немощна, она — единственная, кто может ответить, что же значила вся эта чертовщина.

Осушив чашку, я обернулся к ближайшей голой стене и произнес:

— Думаю, нам нужно немного поболтать.

Глава 3

Серая стена поблекла, и комната стала другой. Хотя это было всего лишь изображение на плоскости, оно выглядело объемным, до смешного похожим на мир Зазеркалья, в который попала кэрроловская Алиса. Такое чувство возникало отчасти благодаря яркости и контрасту изображения, а отчасти оттого, что я знал — тот мир, посланцами которого были эти образы, не походил на наш, а был просто чокнутым, с иными границами возможного. Нечто, смотревшее на меня, сидело на воображаемом стуле. Тот выглядел весьма похожим на богато украшенное сиденье для пианистов — без спинки и с низкими подлокотниками. Девятка предстала в образе женщины в прозрачной одежде. На вид ей было не больше двадцати лет, и она была прекрасна. Но черты ее лица, частично позаимствованные у Сюзармы Лир, напомнили о недавнем видении. Я кашлянул, стараясь справиться со смущением, в которое меня повергло ее появление.

— Не хочу показаться грубым, — начал я, — но нельзя ли надеть что-нибудь менее пикантное?

Изображение переменилось — без ряби или тому подобных эффектов, и теперь женщина была в строгой форме Военно-космических сил. Ее волосы стали черными, и она менее, чем когда-либо, напоминала Сюзарму Лир.

— Спасибо.

— Что-нибудь не так? — заметила она с вопросительной интонацией.

— Очень может быть, — сказал я, вяло размышляя, правильно ли в конце концов действую.

Теперь комната была ярко освещена, и я сидел лицом к лицу с тем, что казалось живым человеком, и недавнее переживание выглядело лишь дурным сном, а паническая реакция казалась абсурдной и неуместной.

— Вы были здесь, в этой комнате, несколько минут назад? — осведомился я.

— Конечно, нет. Как только вы высказали нам свое пожелание уединиться, мы, из уважения к вам, возникаем только по вашему зову.

Я так и знал.

— Я видел Нечто, — сообщил я, — хотя не уверен, что оно было реальным. Оно не было твердым. Возможно, это был сон.

Лицо отразило интерес и тревогу. Странно, что их копирование человеческой мимики зашло так далеко, но именно это истоми заложили в программу, создавшую образ для разговоров со мной. Девятка очень скрупулезно относилась к воссозданию внешности — их собственной внешности — и гордилась тем, как ей удается передавать выражение и интонацию и невербальные сигналы.

— Прошу вас описать его как можно подробнее, — сказала она.

Я сделал все, что мог, запнулся пару раз, припоминая кое-какие детали, но в итоге рассказал ей о том, что мне привиделось. Когда я закончил рассказ, она была озадачена, даже слишком, словно переигрывающий актер.

— Возможно, это отрывок из немого кино, — сказал я с вызовом. — Мы оба знаем, что это был отголосок взаимодействия с тем, что едва не погубило вас. Я только хочу узнать, не было ли это своего рода атакой? Я что, компьютер с чьей-то испорченной программой?

— Расскажите нам все, что вы знаете о той, кого вы называете Медузой, невозмутимо произнесла она.

— Я не очень-то много про нее помню, — сказал я. — Это персонаж из греческой мифологии. Всех, кто смотрел па нее, она превращала в камень. Герой по имени Персей отрезал ей голову, следя за ее отражением на полировке щита. Все.

— Вы уверены? — усомнилась она.

Этот вопрос поставил меня в тупик. Я знал, что она пытается заставить меня вспомнить что-то еще. Она, а точнее говоря, коллективный разум, обитавший на полпути к сердцу искусственного макромира, отстоявшего на многие сотни световых лет от Земли, знала о древнегреческой мифологии больше, чем я. И, что совсем странно, первым источником ее информации о делах людских был андроид, детище жителей Саламандры. Его знания, также полученные из вторых рук, были введены в его мозг враждебными инопланетянами, пока он рос не по дням, а по часам в своей ванне с питательным раствором, превращаясь из зародыша в гиганта.

— Абсолютно, — с тупым упрямством заявил я. — Не исключено, что все остальное заперто в пещерах моего подсознания, а у меня лишь примитивный уровень памяти, а следовательно, нет доступа к этой информации.

— Прошу вас, не тревожьтесь, — мягко ответила она. — Здесь кроется тайна, но я уверена — мы решим ее.

У нее были некоторые черты Сюзармы Лир, но не голос, который, как признали бы даже ее поклонники, был слегка скрипучим. Этот голос напоминал о Джейсинт Сьяни. Что вполне понятно: Сюзарма и Джейсинт были примером женщин-гуманоидов, которых Девятка использовала для создания своих образов. Джейсинт, до сих пор сохранившая доверие Скариды как самый надежный межгалактический партнер, была ранена группой скаридцев же вскоре после окончания войны.

— Вам хорошо призывать меня не беспокоиться, — заметил я, — ноя все-таки не уверен, что смогу контролировать это и дальше. Дурацкая галлюцинация выбила меня из колеи. И хотя я убежден, что по собственному желанию не свихнусь, сдается, что я подцепил враждебную программу.

— Что вы этим хотите сказать — "враждебную программу"? — поинтересовалась она с каким-то надрывом в голосе. Я вздохнул.

— Вы Знаете об этом больше, чем я. Я не специалист в электронике. А с первых дней существования технологий передачи информации у нас были "информационные вирусы", или «паразиты». То есть программы, которые можно было спрятать на диске или в пузырьке и загрузить в компьютер с соответствующим программным обеспечением. Если сразу не обезвредить, они могли испоганить любую информацию. Все наши полуразумные системы имели защиту от этих вирусов, но те становились все хитрее и хитрее. Их использовали в основном саботажники. Несомненно, вы и другие машинные умы, таящиеся в глубинах Асгарда, гораздо умнее, и в вашу систему не так-то просто ввести вирус, который разрабатываем мы. Однако осмелюсь сказать, у вас есть свои трудности. Я, собственно, спрашиваю следующее: не подцепил ли я какой-нибудь вирус во время того контакта? Нет ли в моем мозгу чего-нибудь враждебного, настроенного на уничтожение моего разума? Казалось, она погрузилась в раздумья.

— То, чего вы боитесь, — сказала она обнадеживающе, — можно сформулировать таким образом. Когда вы были вынуждены вступить в контакт с моим собственным компьютерным пространством, то столкнулись с чуждой сущностью, проникшей в меня. Ваш собственный мозг был каким-то образом вынужден сделать биокопию чуждой программы. Теперь, как вы подозреваете, эта биокопия начала активизироваться. Вы полагаете, что ее цель — разрушить нашу истинную программу, включая ту часть, что составляет вашу индивидуальность.

— Похоже на то, — согласился я. — К тому же я не могу отделаться от ощущения, будто что-то вошло в мой разум во время того контакта. Хотя я и не знаю, что это за чертовщина такая, но я не желаю, чтобы она оставалась во мне. И уж тем паче мне не по душе то, что она активизируется. Вы, может быть, и привыкли совмещать девять личностей в одном теле, но я — нет. Я единственная, единичная личность, и мне не требуются кандидатуры на замещение вакансии в моем мозгу. Так ответьте мне — я и вправду подцепил чуждую программу?

— Не могу сказать наверняка, — отозвалась она. Я же был уверен, что может. — Несмотря на мои успешные попытки самовосстановления, я не вполне уверена, что и сама свободна от тайной программы внутри меня. До сих пор не имею четкого представления ни о том, с кем взаимодействовала в глубине Асгарда, ни о том, что за сущность оперировала моими системами после контакта. Когда я начала экспериментировать с созданием потомков, чье сознание, безусловно, лишь часть моего коллективного разума, я значительно расширила свой кругозор. Легко поверить, что сущность, с которой вы вступили в контакт, была способна внедрять собственные биокопии внутрь чужого мозга. Это, конечно, всего лишь гипотеза. И она не дает ответа на вопрос, действительно ли это Нечто настроено враждебно.

— Я не хочу, чтобы меня посещали привидения, — тупо повторил я, — и всякие чудища, смысл жизни которых — обращать людей в камень. Ничто не утешит меня, кроме сознания, что программа, которую я подхватил, — дружественная и не сведет меня с ума. Но вряд ли можно трактовать Медузу как дружественный образ, так?

— Маловероятно, чтобы такая сущность знала мифы человечества, — возразила она. — То, что вы недавно видели, было в основном вашим творением. Вы среагировали на раздражитель, вы включили свое воображение, чтобы справиться с последствиями контакта. Поэтому спросите себя с пристрастием — что предвещает Медуза, каковы ее намерения; этот символ мы должны расшифровать.

— Медуза предвещает: ты превратишься в камень, — уперся я.

— Вы интересовались греческой мифологией в юности? — терпеливо продолжала она спрашивать. Я помедлил, а затем пожал плечами.

— Да, пожалуй. Окружение этому способствовало. Я родился на астероидном поясе, на микромире. Он слегка переместился, но, в сущности, остался в том же районе, в виде равностороннего треугольника, у которого две другие вершины образовывали Солнце и Юпитер. По неким эксцентричным законам эти астероиды именуются Троянскими астероидами и названы в честь героев троянской войны. Одна из групп так и называется — Троянской, хотя там есть один астероид, названный в честь греческого героя Патрокла. В другой, так называемой Греческой группе есть астероид, названный именем троянца Гектора. На Гекторе, одном из двух астероидов, первоначальная жизнь была уничтожена для того, чтобы устроить там микромир. Второй — как раз тот, на котором я родился, — назывался Ахиллес. Очевидно, между двумя микромирами было нечто ироде конкуренции, здоровой, правда. На потребительском уровне мы соревновались за право иметь одни ресурсы. Но попытки создать некое подобие культурного единства наших миров привязывало нас — психологически и эмоционально — к именам наших миров. Ахиллес и Гектор в конце «Илиады» встретились в фозном поединке, и, знаете ли, Ахиллес победил. Эпосы Гомера были главной книгой каждого ребенка в наших микромирах, остальная греческая мифология была лишь закономерным продолжением этих пристрастий. Первые земляне, попавшие сюда, на вашу планету, очевидно, были воспитаны в другой культуре, иначе они перевели бы название, которое дали макромиру тетраксы, как Олимп, а не как Асгард.

— В таком случае, — сказала она с едва заметным самодовольством, — вы читали о Медузе больше, чем вспомнили.

— Я знаю, что она никогда не показывалась в Трое и что Одиссей не сталкивался с ней в своих странствиях. Персей — это другая история. Так скажите мне — что я упустил?

Этого она не хотела говорить, а хотела, чтобы я вспомнил сам. В конце концов от понимания моего странного переживания зависело собственное согласие с самим собой, с собственным подсознанием.

— Зачем Персею была нужна голова Горгоны? — спросила она.

Я отчаянно напрягал память, пытаясь ответить. Микромир Ахиллес был так далеко, и мое детство представлялось мне чужой страной.

— Он дал какое-то обещание царю и был вынужден отправиться за ней, — вдруг вспомнил я. — Афина помогла ему обмануть сестриц-горгон, у которых был только один глаз на двоих, и он сумел узнать у них, как получить необходимое крылатые сандалии и шлем-невидимку. Когда он вернулся обратно, то обнаружил, что царь успел что-то натворить, кажется, пытался изнасиловать его мать, или…

Озарение пришло, когда я пытался восстановить смысл давно забытых историй. Персей принес голову Медузы, чтобы превратить мерзавца и весь его двор в камень <Нa самом деле Персей убил Медузу, чтобы спасти жителей Афин, а уж потом, узнав про коварство Полидекта, показал ему смертоносную голову.>.

— Вы же не думаете, что это направлено на меня? — пробормотал я. — Ладно, враждебная программа, согласен, но неужели вы думаете, что видение может быть оружием?

— Такая возможность не исключена, не так ли?

Я задумчиво уставился на нее. Черные волосы, глаза светло-серые — совсем не похожи на глаза Сюзармы или Джейсинт. Они, скорее, напоминали мои. Невозможно было думать о ней как о сообществе девяти индивидуальностей, но и представлять, что она носит имя одной из девяти муз, было тоже как-то некстати. Пока она, в свою очередь, смотрела на меня с озабоченностью психоаналитика, я вспомнил кое-что из того, о чем читал много лет назад.

Матерью девяти муз была Мнемозина. Имя Мнемозина означает «память».

Еще одна мысль пронеслась в мозгу — хотя музы и покровительствовали разным видам искусств, их верховной богиней-покровительницей считалась Афина, которая помогала Персею. Я задумался, как назвать видение, которое сейчас смотрело на меня, — Мнемозиной или Афиной? Но Мнемозина скорее всего была чистейшей абстракцией, а не личностью, я же, несмотря на всю произвольность ее образа, смотрел в лицо подлинному и могущественному созданию. Оно вполне могло быть одним из божеств, чьим домом считался Асгард.

— У меня малоприятное чувство, — начал я, — что вы склонны находить в этом происшествии куда больше тайного смысла, чем хотелось бы.

— Напротив, — мило отозвалась она. — Вы уже заявили о своем намерении проникнуть на самые нижние уровни макромира. Вы уже готовы совершить путешествие к загадочному Центру и даже попросили меня найти маршрут, который бы доставил вас туда. Возможно, именно эти исследования приведут нас в царство неизведанного… И не будем сбрасывать со счетов возможность того, что путь к Центру уже отпечатался где-то в глубине вашего подсознания. Нечто, взывавшее о помощи, кем или чем бы оно ни было, тоже не оставило вас своими заботами.

Тут я сглотнул — в горле неизвестно каким образом возник комок.

— Пусть я ахиллеец по рождению, — заметил я, — но наверняка сделан из другого теста, нежели Персей. Его-то отец, насколько я помню, был сам Зевс.

— Не буду притворяться, что до конца понимаю существ из плоти, послышался ответ, — несмотря на то что уже многому научилась. Не думаю также, что происхождение нашей плоти имеет здесь какое-либо значение. Нас заботит лишь программа, внедренная в ваш мозг. Разум, который вы принесли сюда, обладает знаниями и силой, которые, вероятно, смогут стать собственностью целой расы, а какие последствия это повлечет, можно лишь гадать.

Вот к этому я как раз и не был готов. И без тени насмешки продолжил:

— Вы можете оказаться для меня опаснее, чем голова Юргоны. От враждебных программ, желающих свести меня с ума, я могу избавиться, но вы говорите о чем-то куда более зловещем, чем обычный вирус.

— Это только догадка, — пыталась она обнадежить меня. — Мы должны узнать больше до того, как начнем действовать, хотя фактор времени весьма для нас существенен. Нужно выяснить, нет ли еще у кого-либо подобного опыта.

Я единственный сознательно вступил в контакт, когда истоми были близки к уничтожению. Однако Мирлин и Тульяр-994, хоть и бессознательно, но тоже участвовали в нем. Мимоходом я попытался представить, какие образы можно выудить из памяти тетраксов, из их мифологической системы символов.

— Вы хотите услышать мои вопросы? — вяло поинтересовался я.

— Напротив, — уверила она меня. — Возможно, если речь идет о тетраксах, понадобится дипломатическое искусство.

Этот намек, что в дипломатии я несилен, пришлось ей простить.

— В таком случае, — подытожил я, — постараюсь вздремнуть.

— Если увидите сны, — заметила она перед тем, как исчезнуть, постарайтесь запомнить как можно больше.

Не могу сказать, что это поручение меня успокоило, однако, судя по тому, как шли дела, приходилось повиноваться. Но какие бы сны ни теснились у изголовья, им не удалось прорваться сквозь блаженную пелену моего забытья.

Глава 4

Мой мирный сон был прерван звонком телефона, который истоми установили в моем обиталище. Перед тем как уснуть, я всегда вешаю трубку над кроватью можно сразу ответить на звонок, не тратя лишних сил, даже не открывая глаз. Так и сейчас — я просто снял трубку с крючка, наугад ткнул в кнопку «ответ» и пробормотал в аппарат нечленораздельное приветствие.

— Господи, Руссо, — сказал голос на том конце провода, — ты же офицер Военно-космических сил. Какого черта ты спишь в этот час?

— Время, — ответил я, — чисто относительно. — А то, что ты называешь "этот час", может означать любой час, черт подери. Чего ты хочешь, Сюзарма?

— Для начала, — ответила она, — я хочу, чтобы ты называл меня «полковник». Во-вторых, я хочу прогуляться с тобой по саду.

Я открыл глаза, отвел трубку от лица и уставился на нее. Так обычно смотрят на предметы, которые вдруг начинают нести себя по-своему.

— Ты хочешь, чтобы мы с тобой пошли гулять в сад? — настороженно переспросил я.

— Именно это я сказала, — подтвердила она. В голосе ее слышалось легкое раздражение, что, впрочем, было привычно. Необычным был ее разговор о саде, словно следовало бы догадаться, что она имела в виду. С минуту я подумал над этим, пытаясь вычислить, какой сад она подразумевала, но, хоть убей, не мог сообразить, куда и зачем меня вызывали. Одно было ясно — на то были причины. Ей не была свойственна страсть к играм в «угадайку».

Очевидно, что-то случилось. "Интересно, — подумал я, — это то же самое «что-то», с которым я уже сталкивался, или нечто совсем особенное. Беда одна не ходит".

— Ладно, — отозвался я небрежно. — Значит, в салу. Дай мне двадцать минут, чтобы окончательно проснуться.

Я гордился собой, не дав понять, насколько обескуражен ее словами, и продолжал гордиться, принимая душ, одеваясь и завтракая. И только после этого попросил истоми перенести меня в тот район, который они использовали как место битвы во время моего первого появления на их уровне. В тот раз там разгорелась великая битва между Военно-космическими силами и полчищами Амары Гююра, там была инсценирована смерть Мирлина, сраженного оружием беспощадной Сюзармы Лир.

Истоми открыли один из удобных ходов в потаенные места их мира, и робот-автомобиль понес меня по извивающимся туннелям на захватывающей дух скорости. Эта поездка заняла больше времени, чем я предполагал, хотя раньше мне не приходило в голову раздумывать, далеко или близко друг к другу находились два лабиринта: первый, в котором разыгрывались недавние события, и второй, где я бывал раньше. Делать мне было абсолютно нечего. Я только ужасался скорости автомобиля — слишком уж это напоминало ночной кошмар.

Внезапно машина остановилась. Передо мной открылась дверь, пропуская меня в теплицу — мир гигантских цветов разнообразных оттенков и запахов. Это было поистине буйство цвета — пурпурного и золотого, а над всем царил огромный куст, чьи ветви сплетались между собою в немыслимом беспорядке, а из-за огромных цветков, напоминавших вьюнок, ты чувствовал себя словно на сказочной фабрике колоколов. Теперь, когда у меня по любому поводу возникали ассоциации с мифами, этот куст показался мне гордиевым узлом. Однако, чтобы разрубить его одним ударом, потребовалась рука куда мощнее моей.

— Полковник Лир! — крикнул я, помня о том, что нам все еще необходимо соблюдать военную субординацию. Я огляделся по сторонам — и вправо, и влево от меня простиралась серая стена с тонкой зеленой дорожкой у подножия — знать бы только, куда она вела.

Дверь, куда я вошел, бесшумно закрылась, не оставив в стене ни малейшего следа, зато открылась другая — метрах к десяти от меня, и появилась Сюзарма Лир. На ней, как всегда, была форма Военно-космических сил, и черная материя составляла разительный, но приятный контраст с ослепительной копной белокурых волос. Она была при оружии — с тем самым пистолетом, с которым прибыла мне на помощь, когда я вступил в мучительный контакт с богами Ас гарда.

Нетрудно было поверить, что твердый взгляд ее ярко-голубых глаз мог превращать людей в камень.

— Привет, Руссо, — сказала она сдержанно. — Спасибо, что ты так легок на подъем.

— По-моему, — сказал я, — некий злодей насовал нам и комнаты потайные микрофоны.

— Правильно, — отозвалась она.

— Опять Финн?

— Полагаю, что он в этом замешан. И Тульяр-994 стоит за этим — наверняка.

— Почему?

— Если ты хочешь спросить, почему они делают это, — наверное, потому, что они просто кучка расчетливых подонков. Мне это не нравится. Я не знаю, в какие игры играет Тульяр, но думаю, что следует все разузнать.

— Почему ты вызвала меня именно сюда?

— Я не знаю, куда еще они могли напихать свои подслушивающие устройства. С тех пор как тетраксы из лагеря пленных пришли сюда вместе с целой скаридской делегацией, весь уровень буквально кишит типами, которые не вызывают у меня ни симпатии, ни доверия. Единственный человек здесь — Финн, да и то он похож на флюгер — откуда подует, туда и повернется. Похоже, Руссо, что мы с тобой против всей Вселенной. А здесь — единственное место, где никого из тех не было.

Она не упомянула Мирлина в списке возможных врагов. Он также не значился в списке избранных, знающих про этот райский уголок. Как я понял, она все еще избегала упоминать о нем, хотя и не горела желанием уничтожить его еще раз.

— Что ж, мы собрались на военный совет? — попытался уточнить я.

— Если тебе угодно, — прозвучало в ответ. — Представить не могла, что ты останешься единственным, кому можно доверять, но так уж получилось. Вот прочти это.

Она вынула тонкий листок и передала его мне. Я быстро пробежал его глазами. Письмо было на английском и подписано Валдавией, дипломатом. На борту "Леопардовой Акулы" он отбыл представлять Солнечную систему в ООН в союзе с тетраксами. Документ предписывал полковнику Сюзарме Лир вернуться как можно скорее в Звездную цепь. Кроме того, там значился еще один приказ: она и ее подчиненные обязаны исполнять приказы Тульяра-994 и сотрудничать с тетраксами. Был там и намек на то, что Валдавия знал, как вероломно тетраксы использовали нас, распространяя вирус. Однако он, видимо, предполагал, что мы с Тульяром повздорили, и призывал нас не принимать близко к сердцу все произошедшее.

— Ишь ты, надеется он, — проворчал я. — Скариды талдычат нам который день, что из-за этого чертового гриппа невозможно никого перевозить до пятьдесят второго уровня вверх или вниз.

— Уж это они переправили вниз, — сухо заметила она. — А еще они спустили вниз нескольких ученых-тетраксов. В основном электронщиков, но там есть и пара биологов. Они прибыли ночью. Наш старый друг Нисрин-673 — среди них. Тетраксы используют нас как боевые орудия, но сейчас уже ясно, орудия могут выйти из повиновения. Они хотят, чтобы мы ушли.

— Не совсем так, — парировал я. — Они хотят, чтобы ты ушла. Заметь, не идет речи о том, чтобы я или Финн, что тоже важно, вернулись с тобой. У меня есть подозрение, что Тульяр вынашивает кое-какие планыотносительно меня, и они мне вовсе не нравятся.

— Ты это о чем? — насторожилась она.

Про Медузу ей было вовсе не обязательно знать.

— Я тот, кто связывался с божествами, которые чуть не вышибли дух из Девятки, — напомнил я. — Тульяр никак не может понять, что происходит, а для высокочислового тетракса нет худшей вещи, чем непонимание. Более того, то, что он не понимает, не умаляет его страстного желания контролировать события. Я думаю, что он тоже здесь, как и командующие Скариды. Несмотря на его обходительные тетронские манеры, он в большой панике. Уверен — ничего хорошего я от него не дождусь. Не думал, что когда-нибудь скажу об этом, но, полковник, боюсь, мне будет тебя не хватать.

— Черта с два, — отрезала она. — Никуда я не уйду. Я удивился, зная, сколь серьезно относится она к службе в Военно-космических силах. Представить ее в роли мятежника было невозможно.

— У тебя что, есть выбор?

— Валдавия не понимает положения вещей, — заявила она. — Мой долг защищать интересы человеческой расы, и я лучше, чем он, понимаю, в чем состоят эти интересы. Мне придется заняться политикой, это мой долг.

— Какой политикой? — удивился я. И вспомнил — без энтузиазма — ее «политику» в поисках Мирлина во время первого прибытия на Асгард. Она упрямо гнула собственную линию, и ее стиль меня не мог обмануть: она демонстрировала чутье и хватку росомахи.

— Пока сказать трудно, — не растерялась она. — До тех пор пока у меня не будет других данных. Ты же знаешь больше, чем кто-либо из нас, Руссо. Никогда не думала, что ты окажешься единственным, кому можно доверять, но сейчас это именно так. Вот и скажи: что мы должны делать?

Я удивился меньше, чем мог бы, скажем, день назад. В конце концов мысль, что мы живем в новый расцвет века чудес, стала привычной. К сожалению, у меня не было заготовлено никакого ответа.

— Это сложный вопрос, — попытался отделаться я.

— Если бы вопрос был прост, черта с два я бы стала задавать его тебе, не так ли?

Я счел это своего рода комплиментом, хотя она вкладывала в свои слова другой смысл.

— Ты должна знать, — сказал я, помолчав какое-то время, — что ситуация может быть гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Пока я имел дело с истоми, они были вовлечены в борьбу не на жизнь, а насмерть. Что-то вселилось в меня. Что-то с тем же успехом могло вселиться в Тульяра и Мирлина. Думаю, что в глубинах Асгарда происходит нечто, по сравнению с которым нашествие скаридов просто досадная неприятность. Может статься, в опасности весь макромир может, но не обязательно. В одном убежден — те сущности, которые вселились в нас, намерены превратить нас в пешки для своих игр, а мы можем попасть в переплет куда круче, чем с тетраксами. Они тоже нанимали нас — как собственное оружие. Для меня нет выхода — я слишком увяз в этом, — но если ты хочешь выбраться из этой переделки живой, может быть, лучше подчиниться приказу и убраться с Асгарда. Так ты будешь в безопасности.

Она наградила меня красноречивым взглядом.

— Ты собрался к Центру, так?

— Так, — подтвердил я. — Полагаю, что пробыл здесь достаточно долго и стал слишком зависим от Великой Тайны. В любом случае я не намерен препоручать себя отеческой заботе Тульяра. К тому же я чувствую, что Нечто, вселившееся в меня, не даст мне спокойно жить, пока я не доберусь до сути вещей.

— Ты намерен идти один? Не было смысла притворяться.

— По правде говоря, — был мой ответ, — надеялся взять с собой Мирлина. Я посчитал, что он — единственный, которому могу довериться. Думаю, пойдут еще несколько отпрысков. Хотел просить и тебя, но не был уверен, захочешь ли ты.

— Ты, конечно, не позаботился принять в расчет того, что ты — капитан Военно-космических сил и что я — твой командир?

— Боюсь, что я — кругом дезертир, — признался я с некоторой неловкостью. Но собирался посвятить тебя в свои планы.

— О Господи! — В ее голосе звучала скорее усталость, чем неприязнь. — Что я сделала, чтобы заслужить такую участь? Беднягу Серна застрелили, и всего-то у меня осталось — ты и это ничтожество Финн. Мы, наверное, стоим на том самом месте, где был убит Халекхан, ты это понимаешь? Куда идешь ты, туда иду я. Всюду. Понял?

Тут я поймал себя на том, что рот мой открыт немного больше, чем следовало.

— Ты хочешь пойти к Центру? — переспросил я.

— Если ты действительно пойдешь, тебе будет нужен кто-то, чтобы за тобой присматривать. Ты не мой идеал героя, Руссо. Но убегать наверх — трусость в глазах врага, а это мне несвойственно. Мы отправимся к Центру, Руссо.

Я удивился: кто же из нас вызывался добровольцем? Все казалось слегка перекошенным, если не окончательно поставленным с ног на голову. Но чего можно ожидать, когда попадаешь в волшебный мир Зазеркалья?

— Тульяру-994 не понравится, что ты не собираешься подниматься.

— К черту Тульяра! — парировала она. — И вообще, к черту Тетру и все, что она когда-либо породила! Отныне и впредь посланцы галактических сообществ — ты и я. И какое бы сокровище мы ни нашли в глубинах этой дыры — оно принадлежит Земле. Когда ты намерен выйти?

— Робот-вездеход, должно быть, уже готов, — сказал я. — Главное — решить, каким путем идти. У нас нет карты уровней. Девятка иногда намекала, что существует несколько путей к Центру, но они не объяснили, как это следует понимать. Быть может, они сумеют вычислить дорогу и повести нас, но…

Мне так и не представилась возможность обсудить сомнительные пункты моего плана. Стена позади меня взорвалась, и взрывная волна отбросила меня, перевернув в воздухе, в самую гущу гордиева узла.

Глава 5

Сила тяжести была низкой, однако я, по правде говоря, не похож на перышко, поэтому и врезался в растение со всей силой. Но ветви оказались настолько прочно переплетены меж собой, что я не застрял среди них. Они были эластичными — и я подпрыгнул, словно акробат на батуте. А затем скатился вниз — и продолжал падать. Обломки взорванной стены разлетались повсюду, а с ними — и цветы-колокольчики, роняя лепестки. Я ощутил, что моей спине щекотно, значит, помимо того, что мне досталось от ударной волны, меня еще и порезало осколками. Правда, я избежал смертельного удара в спину. Шум стоял невообразимый — крупные бескрылые насекомые, населявшие этот дикий уголок, начинали ужасно пищать, если их покой нарушали. Когда я приземлился, их накрыло листвой. Теперь я чувствовал, как они пытаются выбраться из-под меня.

Осмотревшись, я обнаружил, что стою на четвереньках под сенью пальмового листа. Вскочил на ноги и огляделся. Что за снаряд использовали, чтобы проделать дыру в стене, — не знаю. Она была недостаточно велика, чтобы Нечто, пытавшееся сквозь нее пролезть, сделало это с легкостью. Было ли это живым созданием или механическим, я не разобрал — оно выглядело вполне уместным в этом саду с его огромными насекомыми и исполинскими цветами. Если его можно было с чем-то сравнить, так это с колоссальным богомолом, воздевшим лапы в своей молитве. У него были такие же длиннющие ноги, маленькая, высоко поднятая голова, загребущие передние лапы — заканчивались они чем-то средним между крабьей клешней и захватом роботов — исследователей планет, непригодных для жизни человека.

"Насекомое" казалось сделанным из металла и пластика, но его суставы были гибки, словно принадлежали живому созданию. Протискиваясь в дыру, оно вертело головой, голова могла описывать полный круг и была снабжена четырьмя линзами, дающими полный обзор всего происходящего. Жесткий хоботок зловещим образом напоминал ствол автомата или пушки.

Ему не удалось надолго сохранить полный обзор — Сюзарма Лир, стоящая на дорожке вне его досягаемости, уже подняла скаридский бластер, стрелявший разрывными зарядами. То ли ей повезло, то ли она упражнялась до этого, но первый же выстрел угодил прямиком в черную линзу и разнес ее вдребезги.

Одна из лап тут же рванулась к ней, двигаясь с поразительной скоростью. Я с ужасом понял, что, если бы монстр сцапал ее, он переломил бы Сюзарму пополам без труда. Но этот маневр намертво заклинил машину в узкой щели, через которую она пыталась протиснуться. Поэтому страшная лапа щелкнула в десяти сантиметрах от Сюзармы. Чудище плюнуло огнем из хоботка, но и пламя прошло мимо цели.

Средний человек средней храбрости уже давно бы унес отсюда ноги, но полковник Лир не относилась к их числу. Она взглянула на загребущую руку, протянувшуюся к ней, ч даже не шевельнулась. Затем снова подняла свой бластер и, положив его на локоть другой руки, быстро, но тщательно прицелилась и снова выстрелила.

Выстрел пришелся совсем рядом со второй линзой. Срикошетив, заряд отскочил. Я не слышал ее голоса в этом чудовищно-жалобном гвалте насекомых, но мог представить, как она ругается.

Я видел — как и она, наверное, — что гигантский богомол воспользовался этим промахом и протащил свое тело еще чуть-чуть сквозь V-образный пролом в стене, и ему нужно было совсем немного, чтобы оказаться в саду. Кажется, я закричал ей, чтобы она бежала. Как всегда, это было абсолютно бесполезно — она лучше меня оценивала ситуацию и не собиралась ждать следующего огненного плевка или попытки схватить ее. Она отступала, с оружием на изготовку, примериваясь к третьему выстрелу, — скаридские бластеры отличались сильной отдачей.

Опасаясь за ее жизнь, я совершенно позабыл про собственную безопасность и немало удивился, обнаружив вторую клешню. Она тянулась ко мне: даже с оставшимися 75 процентами зрения чудище могло гоняться за двумя зайцами сразу.

Я давно пришел к выводу, что природного чутья создатель на мою долю не отпустил. А то, с чем я родился, доверия не заслуживало. Но пока удача была на моей стороне — как и Сюзарма, я был вне досягаемости, и механической клешне пришлось убраться.

Я был уверен, что в следующий раз она свое возьмет, поэтому развернулся и побежал. Багровые цветы слева от меня внезапно превратились в сноп пламени. Ясно — голова чудовища поворачивается в мою сторону. Паника гнала дальше, хотя бежать было нелегко. Растения были посажены слишком часто. Их стебли и ветки не были одревесневшими, но все равно здорово мешали, попадаясь на пути. Единственное, что можно было сделать, — нырнуть под самые нижние листья растений — туда, где жили насекомые. Там был узкий просвет, где бы мог проползти человек, вздумай он заняться этим. Извиваться, как змея, непривычное для меня дело, но, когда смерть буквально наседает на пятки, тут и не то сделаешь.

Я полз, прижавшись к земле, насколько это было возможно. Мне казалось даже, что я плыву. Но, черт возьми, как же здесь, на земле, было тесно! Каждый сантиметр был занят насмерть перепуганными насекомыми — они не знали, куда бежать, но явно стремились убраться куда-нибудь побыстрее. Отовсюду слышались их жалобные песнопения. Шум выводил меня из себя, хотя их состояние нетрудно было понять.

Извиваясь, как змея-инвалид, я чувствовал, как негодует моя спина, чувствовал рубашку, приклеившуюся к телу, но понятия не имел, насколько сильно шла кровь. Утешала мысль, что истоми были первоклассными врачами — они восстанавливали тела и могли сделать людей бессмертными. Кроме того, они уже обещали значительно улучшить мое тело. Но боль нарастала, и заманчивость этого обещания померкла. Тем более что с некоторым запозданием возник вопрос: почему это вдруг исполинский механический богомол пытался уничтожить меня в собственном саду истоми? Что-то неладно в "королевстве истоми".

Я продолжал ползти, постепенно осознавая, в какую идиотскую ситуацию попал. Куда полз — я не знал. Где находился механический богомол, преследующий меня, не знал. Собственного оружия у меня не было, а от Сюзармы Лир я был отрезан. Насекомые не особенно приветствовали мое вторжение в их мир и не желали убираться с дороги, чтобы облегчить мне путь. По счастью, были основания полагать, что они не кусались и не жалили, хотя их прикосновения были невыразимо противны. Я думал, что они, наверное, существовали здесь, поскольку опыляли цветы, и в то же время не мог отделаться от мысли, что со вкусом сделанный и подходящим образом запрограммированный робот мог справиться с этим не хуже.

Я добрался до места, где листья почти касались извивающихся змеями вышедших на поверхность корней, — протискиваться дальше было невозможно. Корни расходились веером от главного стебля, и я забрался в пространство между ними. Теперь можно было встать. Хорошо, что листья над моей головой, напоминавшие папоротник, легко раздвигались. Их изящность восполнялась изобилием — даже когда я выпрямился в полный рост, они не шелохнулись и по-прежнему закрывали обзор. Глянув вверх, я заметил проблеск света, проникший сквозь полупрозрачную листву, но больше не увидел ничего. Насекомые, которых я потревожил своим ползанием, постепенно прекратили свое пронзительное верещание. Очевидно, они решили, что угроза их благополучию миновала. Наконец-то можно было распрямиться и прислушаться.

Не знаю, какой звук производил бы механический Бармаглот, ломясь сквозь сад, но, полагая, что его передвижение вызвало бы новый переполох, я заключил, что нахожусь и относительной безопасности.

Потом захотелось выяснить собственное местоположение, и я решил влезть на дерево. Легко сказать — на дерево, когда вокруг тебя — лишь кустарники-переростки с мягкими ветвями. Тем не менее самая верхняя часть зеленого навеса, поднимавшаяся вверх на десять метров под пятнадцатиметровым потолком, держалась на сравнительно крепких стволах. Пробравшись сквозь «папоротники», я дошел до ствола с особенно плотной листвой.

Выступов, достойных называться опорой, на этом стволе явно не хватало. К тому же он стал угрожающе раскачиваться, как только я доверил ему свой вес. Боль от порезов в спине тоже не служила подспорьем, да к тому же от ударной волны и воплей насекомых у меня раскалывалась голова. Тем не менее я кое-как лез вверх, выжимая из своего организма те ресурсы, которые он приберегает для подобных моментов.

Угнездившись на стебле одного листа и обхватив руками другой, я огляделся, стараясь изо всех сил сохранять равновесие. Огляделся — и тут же пожалел об этом.

Исполинский богомол, очевидно, был не очень тяжелым. Длиннющие ноги простирались во всех направлениях — теперь, когда я видел чудовище во всем его устрашающем великолепии, я насчитал по крайней мере десять конечностей. Он передвигался на трех-четырех ногах одновременно, находя точку опоры где угодно. Протискиваясь сквозь зеленый навес, он разворачивался, направляясь прямо ко мне. Он увидел меня своими тремя оставшимися глазами в тот момент, когда я высунул голову.

Я не стал тратить время и лезть вниз — просто прыгнул и начал падать, скользя по толстому слою растительности. Потом воровато изогнулся, пытаясь снопа нырнуть в мир негостеприимных насекомых.

Тут одна из клешней обрушилась рядом, едва-едва миновав меня. Раздался звук разрываемой листвы — это чудище другой клешней раздирало растения, пытаясь разыскать свою жертву. Я вильнул влево, потом вправо, пытаясь сбить механический мозг со следа. Но меня все же заметили — загребущая рука просунулась сквозь листву и цапнула наугад воздух в десяти сантиметрах от моего левого уха.

Насекомые заголосили что было сил. Уши мои наполнились таким звуком, который не смог бы извлечь из инструмента самый никудышный трубач.

Я споткнулся о корень, опять вскочил на ноги и помчался что было сил. Клешня потянулась за мной — и вновь неудачно, а затем я вдруг обнаружил, что стою у лужайки, покрытой растительностью не выше моего ботинка. По форме эта лужайка напоминала звезду двадцати — тридцати метров в ширину. Когда я заметил это, мое сердце подпрыгнуло от радости, что уж здесь-то я побегу, а потом снова упало, ибо здесь наш Бармаглот заметит меня и не преминет "пылкнуть огнем" <Поскольку Майкл постоянно повторяет, что попал в кэрроловскпй мир Зазеркалья, я взяла на себя смелость иногда называть механического монстра Бармаглотом, "пылкаюшего огнем", чтобы было больше совпадений.>.

Однако менять планы было уже поздно — ноги сами вынесли меня на открытое место, но тут, стараясь изменить направление, я подвернул ногу и упал. Падая, я постарался перекатиться и определить, где же находилось чудовище; оно было здесь, оно возвышалось надо мной, его голова казалась крошечной, а лапы отыскивали точку опоры — укрепиться перед последним, роковым для меня выпадом.

Я видел, как повернулась и остановилась голова, как она уставилась на меня тремя неповрежденными глазами, как выдвинулся хоботок-ствол, как чудище отвело назад «руки», готовясь выбросить их вперед…

А затем монстр застыл, словно его свело какой-то механической судорогой, по его телу пробежала странная дрожь, а потом оно враз повалилось, словно нелепая, колоссальная кукла, у которой в один миг обрезали все нитки. Я закрыл лицо, когда оно падало, испугавшись, что оно свалится прямиком на меня и раздавит в лепешку, но его мерзкая голова грохнулась в метре от меня. Я поднялся и огляделся, чувствуя себя несколько по-дурацки.

На дальнем краю лужайки высился Мирлин с чем-то тонким и длинным, напоминающем базуку, на плече. Сюзарма Лир стояла рядом с ним, возмутительно аккуратная и подтянутая. В руке у нее все еще был автомат. Им-то она и поманила меня.

— Эй, Руссо, — крикнула она, перекрыв скрежет насекомых, — давай-ка выбираться отсюда побыстрее!

Я поднялся — грязный, оборванный, в кровавых пятнах, словно на меня наступили огромным ботинком, и захромал через лужайку. Опасность миновала, и весь адреналин — вместе с ней. Я ковылял, спотыкаясь, как пьянчужка, словно ноги были сделаны из резины. Вдруг я рухнул на землю, и затуманенный мозг еще успел подумать, что я, должно быть, потерял порядочно крови.

Мирлин сделал три исполинских шага и подобрал меня, словно тряпичную куклу. Перебросив меня через плечо, он пустился бежать.

Безумно радуясь, что кто-то взял на себя заботу о моем измочаленном теле, я с благодарностью потерял сознание.

Глава 6

На меня сразу же навалился сон. Именно так я воспринял то, что произошло следом. Словно кто-то во мне рос и развивался по собственным законам и ждал, пока то, что составляет мое «я», ослабит бдительность. Когда я потерял сознание, я словно провалился в огромный холодный пруд темноты. Он всосал, пожрал меня, умял, словно механический монстр-богомол. Ощущение падения длилось недолго, и не было резкой остановки <Здесь снова можно усмотреть аналогии с Алисой Л.Кэррола, на этот раз — с "Алисой в стране чудес", с тем, как она упала в кроличью нору, где была и банка с джемом, и внезапное падение на кучу листьев.>, но внезапно я обнаружил себя стоящим посреди бесконечной равнины, посреди простора столь же невыразительного, как и поверхность Асгарда. В небе ярко светили звезды, и я знал, что дует холодный ветер, хотя я не ощущал его, словно он дул сквозь меня.

Я смотрел на себя и не удивлялся, что стал призраком — бледным, тускло мерцающим, прозрачным Нечто. Мои призрачные формы были облачены в призрачную же тунику в древнегреческом стиле. Но ткань ее была порвана и запятнана кровью, и я знал, что был смертельно ранен неким яростным острием — мечом или копьем.

И я был мертв и ждал своего путешествия в Подземный мир.

И меня вышли встречать — на огромной, черной как ночь крылатой лошади через все небо летела женщина, женщина в доспехах. Ее волосы были светлы, а лицо бескровно, и я не мог разобрать цвета ее пронзительных глаз, не мог сказать — были ли они голубыми. И я знал — что-то здесь не так, знал, что это видение было чуждым, словно появилась валькирия, пришедшая за павшим викингом, чтобы отнести его в Валгаллу, а я был убит в осажденной Трое, и мне был уготован совсем другой рай.

Когда это порождение ночи, эта черная кобылица, этот мрачный кошмар встал на землю рядом со мной, а всадница протянула крепкую руку, чтобы помочь мне сесть верхом, я протестующе поднял свою руку, словно предлагая ей улетать прочь, но она сгребла мою руку и легко, без усилий, словно я ничего не весил, усадила меня в седло позади себя.

Мне не удалось воспротивиться вслух, потому что исполинское создание устремилось в небо, унося нас в звездную ночь, где мы внезапно стали такими огромными, что звезды казались лишь снежинками, летящими по воле холодного ветра.

Я смотрел вниз и думал, что сейчас закружится голова, но не ощутил высоты. Я словно был Всевидящим оком, которое замечает любую тварь земную. Я увидел то, что считал великим миром людей и что на деле оказалось не только крошечной Землей да горсткой микромиров, а чем-то необъятным, неизмеримым, растущим по мере того как я смотрел и тщетно пытался постичь бесконечность вечности. Необъяснимо, но эта нерасчетливая безграничность совсем не тронула меня. И пока я смотрел, крылатая лошадь взлетела над самой границей космоса, и знаки перемен отозвались во мне приступами беспокойства и страха.

Несмотря на безграничность того, что окружало нас, не было ни единой малости, ускользнувшей от моего понимания — я мог бы видеть, как рождается воробышек, если бы меня не занимали другие вещи, если бы они не поглощали все мое внимание.

Я видел землю, содрогающуюся от поступи огромного голодного волка, ведущего стаю неясных, чудовищных теней на кровавую тризну.

Я видел мир — огромное искривленное дерево, искореженное паразитами, которые выели его изнутри, отняв у него жизнь, иссушив его листву и осыпав его многочисленные плоды.

Я видел корабль, чей корпус был сделан из растущих ногтей мертвецов, лежащих в гробу, а паруса — из поседевших волос, и он плыл по гигантским волнам, которые вздымал огромный, больше, чем вся галактика, морской змей. Командой корабля были скелеты, снаряженные к бою.

Я видел предателя — с глазами, горящими как раскаленные угли, волшбой призывающего стаю волков-призраков явиться на поле битвы.

Я видел чудовищную армию, чьи солдаты были сделаны из огня. Войско шло, словно поток раскаленной лавы, изливающейся из плоти времени, и знамена света гордо реяли в горячем дыхании бесчисленного множества остывающих СОЛНЦ.

Я видел мост — бесконечную радугу, вставшую из нижних миров и уходящую в другие таинственные вселенные, на которые не распространялась моя чудесная способность видеть. Ее цвета померкли, она треснула и развалилась, предвещая тем самым гибель всем богам, опустошение Валгаллы, в которой, конечно, мне не было места.

И я видел лицо, обращенное ко мне с усыпанного звездами неба, и знал, что это был тот, чье неведомое, божественное зрение я позаимствовал на краткий миг. Это было лицо, преисполненное боли и заботы, лицо, в выражении которого милосердие было слито с гневом, а зрение проникало в каждый атом моего существа, в каждую тайну моей души. И я знал, что это — Бог, которого создали люди, Бог, который, в свою очередь, создал людей, Бог, которому предстояло увидеть разрушение. Бог, который, отчаявшись, снизошел до поиска своих героев везде, где только возможно было их найти, не задумываясь, принадлежали они ему или нет…

А потом Он, державший меня в своей заботливой руке, был вынужден отпустить меня, и я снова падал, падал, падал — назад, в собственное сознание.

Глава 7

Я открыл глаза и посмотрел вверх — на лицо своего старого друга Мирлина, которое вовсе не походило на божественный лик, Я лежал на спине, а он, стоя на коленях, заботливо наклонился надо мной. Спину жгло, но не особенно; под нее было подложено что-то мягкое и податливое. Обнаружив, что я нахожусь не и исцеляющей камере истоми, где можно было ждать полнейшего выздоровления в абсолютном покое, я слегка удивился. Тем не менее выяснилось, что мое тело все еще было моим телом, да и рассудок пока что подчинялся мне. Вокруг были только серые стены, потолок слабо освещен. На полу, прислонившись спиной к стене, сидела Сюзарма Лир в легкой майке и смотрела на меня с куда меньшей заботой, чем Мирлин. Понятно: часть формы Военно-космических сил пошла на то, чтобы устроить мне мало-мальски уютное ложе.

— Где мы? — хрипло спросил я.

— В безопасности, на некоторое время, — отозвался Мирлин. — Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо. Хотя только что видел во сне черт знает что.

— Все утрясется, — уверил он, — истоми зарядили нас так, что теперь мы живучи, как кошки. Так что твои порезы быстро затянутся.

Я сел и ощупал спину — надо же понять, что там творится. Порезы больше не кровоточили, и трогать их было не больно. Осмотрев куртку полковника и не найдя на ней никаких пятен, я вернул ее Сюзарме.

— Спасибо.

Сюзарма надела куртку, но не застегнула. Вид у нее был усталый.

— Есть что-нибудь выпить? — спросил я Мирлина. — Хотя бы простой воды.

Он покачал головой.

Я посмотрел на оружие, которое высилось в углу крохотной комнатушки.

— Что это за штуковина?

Непонятно, как это она могла свалить монстра без грохота и шума.

— Нечто вроде излучателя. Я не понимаю физики, но это оружие создает нечто вроде магнитного зародыша в искусственном мозге; зародыш растет, растет, а потом взрывается, стирая большую часть программы за пятую долю секунды. Что-то вроде дешифровщика, паразита сознания, только для машинного разума, а не для рассудка живых существ. Мне так кажется.

Итак, это было оружие, убивающее враждебное программное обеспечение. Девятка знала толк в подобных штуках. Тут мне пришло в голову, насколько оно опасно, даже если стоит без дела. Ведь оно могло быть обращено против Девятки с тем же успехом, что и против ее врагов. Я знал, что могу верить Мирлину. Однако мысль, что скариды, вооруженные таким образом, будут шататься вокруг мира истоми, могла заставить призадуматься и беспечную богиню.

— Не думай, что меня не поразил твой трюк с базукой. И все же каким образом истоми пропустили это страшилище в сад?

— Они в беде, — был ответ. — Твой богомол был не единственным чудовищем, вторгшимся в эти края. Нашествие было пугающим и внезапным, а способность Девятки противостоять ему была подорвана, поскольку кто-то выключил питание.

Я уставился на него, поморгал, провел языком по пересохшим губам.

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил я, — что кто-то вытащил вилку от аппаратуры Девятки из розетки?

— Не совсем так, — отозвался он. — Я имел в виду вот что — кто-то вырубил питание на всех уровнях. На всех.

Я еще не совсем пришел в себя, поэтому тупо смотрел на него — минуту или две. Это была поистине сногсшибательная новость. Мы-то знали: по крайней мере существовало две тысячи уровней, и на каждом их них располагалось от двух до десяти сообществ — всего десять тысяч населенных миров. Некоторые из этих сообществ были пусты, некоторые медленно клонились к закату, но большинство из них все же зависело от энергии, которую они набирали из стен. Эту энергию вырабатывала «звезда» — огромный ядерный реактор в сердце макромира.

Остановить его не значило в тот же момент лишить энергии всех обитателей Асгарда. Большинство сообществ были снабжены биолюминесцентными системами, которые могли автономно работать некоторое время. Остальные обладали приемами и технологиями, позволяющими генерировать собственную энергию для поддержания жизни. Не означало это и гибель информационной системы макромира — у большинства были устройства, включающиеся в экстренных ситуациях. И у Девятки должна быть аварийная система, выручающая в случаях посерьезнее этого, но огромное число их вспомогательных и периферийных систем работало на энергии, которую вырабатывала главная станция. Когда она отключалась, истоми лишались девяноста процентов своих способностей. Если же в это время они должны были отражать еще и нашествие извне, им приходилось действительно туго. Их силы и программное обеспечение и без того были ослаблены двумя событиями, теперь же кто-то или что-то покушался на их машины.

Чтобы подтвердить свою догадку, я переспросил:

— Значит, с целью нападения на истоми кто-то вырубил ток во всем микромире?

— Не обязательно, — возразил он. — Может, это совпадение, а может, враги только пригрозили отключением энергии и соответственно тут же напали на Девятку. Такой ход может стать частью большой кампании. Если в компьютерном пространстве Асгарда действительно идет война — а Девятка убеждена в этом, ситуация очень осложнилась.

Я снова обвел глазами пустые стены. Сюзарма Лир по-прежнему, невзирая на усталость, изучающе смотрела на нас.

— Мы скрылись в убежище, — сообщил Мирлин. — Девятка воздвигла стены вокруг нас, и, надеюсь, ни один робот-дракон сюда не прорвется. Битва разворачивается за жилыми кварталами. Нам троим посчастливилось: нас там нет. Возможно, только мы и останемся в живых. У Девятки не хватает ни роботов, чтобы противостоять вторжению, ни оружия.

Чтобы снова подвести энергию к периферийным системам и привести в порядок машины вроде той, что доставила тебя о сад, понадобится уйма времени. Они пришлют что-нибудь за нами, когда смогут, сделают стену активной, чтобы поговорить с нами, как только будут уверены, что это не привлечет внимания врагов. Я не знаю, это ли они подразумевали, когда в последний раз связались со мной, но они и не обещали многого.

— Что ж, — подытожил я, — пожалуй, хватит питать тщетные надежды. Все потери, понесенные ими во время контактов, не были случайными. Мы в самом деле втянуты в настоящую войну. И противник вряд ли воспримет нас как безобидных зевак. Энергия не вернется.

Я вспомнил, как Сигор Дьян однажды вскользь упомянул численность скаридов. Их было десятки миллиардов, не считая изгнанных или порабощенных ими рас. Их собственная империя была опустошена болезнью, которую распространили среди них тетраксы. Теперь и энергия, которую, как они считали, оставили им добрые предки, внезапно исчезла. Люди должны были умереть. Множество людей. Если энергию не вернуть в ближайшее время, каждое сообщество в макромире окажется под угрозой полного исчезновения.

— Короче говоря, — пробормотал я, — очень бы мне хотелось оказаться в Звездной цепи.

(Все системы в Звездной цепи были установлены тетраксами, а энергия «звезды» была выключена на первых четырех уровнях уже давно.) — Почему они так стараются заполучить нас? — спросила Сюзарма Лир. — Чем это мы так интересны, чтобы пускать по нашему следу электрических насекомых и прочих чудищ?

Мирлин посмотрел на нее через плечо.

— Не знаю, — сухо отозвался он. — Не уверен, что это личный интерес. Это, скорее, напоминает цепную реакцию. Что-то глубоко внизу было разбужено попыткой Девятки исследовать информационные системы Центра. Сначала, возможно, это были действия на уровне рефлексов, а теперь, кажется, разработана целая стратегия уничтожения. То Нечто, с которым контактировал Майкл, по всей вероятности, другой природы. Но если оно и вправду звало на помощь, оно могло привлечь внимание наших врагов.

— Если бы твои компьютерные дружки не влезли во все это, — сказала Сюзарма, — не заварилось бы такой каши.

Она все еще относилась к бедняге Мирлину пристрастно, если не сказать агрессивно.

— Они бы не взялись за все это, не будь у них знаний, полученных от нас, мягко заметил он. — И не пришлось бы привлекать их внимание, внеся ошибки в одну из систем, если бы ты не преследовала меня с целью убить.

— Выходит, я во всем виновата? — едко заметила она. Тем не менее мне показалось, что до нее дошла нелепость ситуации.

— Нет, — вмешался я, — вы же мне объясняли это раньше, помните? Это я во всем виноват — в том, что не спрятал Мирлина и не держал его в укрытии, пока не прибыл твой карательный отряд. У меня случился краткий припадок великодушия, а последствия моего упрямства расхлебывает вся Вселенная, черт бы ее побрал! Недостаток милосердия — ужасная вещь, как вы считаете?

— Ну вот что, — отрезала она, — одно тебе скажу, Руссо. Когда ты рядом, скучать не приходится!

— Мне просто повезло, — скромно заметил я, — жить в интересное время.

Стена позади нас внезапно осветилась и приняла вид другой комнаты с тем же глупым стулом и той же безупречной богиней в прозрачном одеянии. Но я не стал просить ее переодеться — с меня хватало одного полковника Военно-космических сил.

На лице ее не отражалось ни любопытства, ни беспокойства, ни тревоги. Напротив, оно лучилось невозмутимостью. Я так и не решил, что это означало то ли ситуация была под контролем, то ли дела шли из рук вон плохо, и Девятка даже не решалась признаться в этом.

— Я постараюсь прислать за вами вездеход в ближайшее время, — сообщила она. — Сожалею, что вам приходится столько ждать.

— Вы пристрелили всех богомолов? — полюбопытствовал я.

— Роботы-захватчики все либо обезврежены, либо обездвижены, ответствовала она. — Большинство систем еще не работает, серьезных повреждений много, но сейчас положение стабилизировалось.

— Но мы не можем рассчитывать, что оно останется стабильным, — заметил я. — Мы должны готовится к нашей вылазке к Центру — она должна состояться как можно скорее.

— Согласна, мистер Руссо, — сказала она с едва заметной улыбкой, которая мне сильно не понравилась. — Мы должны не тратить время, а всерьез попытаться выяснить, что происходит на нижних уровнях и как нам улучшить ход событий. Питание будет восстановлено, а враждебные силы, которые пытаются уничтожить нас, обезврежены.

— Не поврежден ли транспортер роботов? — поинтересовался Мирлин. Он имел в виду тот, что Девятка строила для нашего путешествия к Центру. Если мы потеряли его, у нас не оставалось иного выбора, как сидеть и ждать нового нападения.

— Он не пострадал, — ответила Девятка, — но для нашей цели может оказаться неподходящим. Попытаемся достичь Центра иным путем. Вторжение наводит на мысль, что мы должны сделать именно так, и как можно скорее.

Сначала я подумал, что она подразумевала лифтовую шахту, по которой можно добраться до пятьдесят второго уровня. Для наших целей она не годилась, в частности из-за того, что она была недостаточно глубокой, а частично из-за того, что в ней нельзя было перевезти вездеход. Потом до меня дошло, что без центральной системы электропитания лифты не будут работать. К тому же я понял, что открыть двери и привести в движение лифты без той же центральной системы весьма и весьма непростая задача, так же как и опустить вездеход в недра макромира. И это при том, что нам удастся отыскать маршрут.

— А нет ли пути получше? — спросил Мирлин, пока я переваривал эти новости.

— Через компьютерное пространство, — прозвучало в ответ.

— Это вы уже пробовали, — заметил я, — и чуть не погибли. Кроме того, мы не можем пройти сквозь компьютерное пространство, не так ли?

Не успел я договорить, как почувствовал, что поступаю очень неосторожно.

— Вы можете, мистер Руссо, — сказала она. — И, если наше понимание ситуации верно, мы думаем, что сущность, вступившая в контакт с вами, хочет именно этого.

Уже с тех пор, как люди научились создавать искусственный интеллект, они предвкушали времена, когда можно будет создать дубликат человеческого сознания на основе машинного разума. В нашей системе ученые-компьютерщики еще и не приближались к задаче такой сложности, не достигли тех знаний, которые бы потребовались для выполнения подобной задачи. Однако другие расы в галактическом сообществе продвинулись дальше — изготовление личности Мирлина довольно необразованными обитателями Саламандры было лишь знаком того, что эпоха искусственного разума не за горами. Девятка начала свое существование как подражание личностям других истоми — воплощенных в теле, мало чем отличающемся от моего. Нечто, с кем я вступил в контакт во время связи с истоми, похоже, сделало своего рода биокопию собственной программы с тем, чтобы захватить пространство в моем мозгу. Истоми создали сходные копии самих себя и наделяли ими создаваемых потомков. Если такое было возможно, возможно было обратное — истоми в своих системах могли сделать матрицу моей индивидуальности, в том числе и чужой биокопии, навязанной мне в ходе контакта.

Поэтому, как я понял. Девятка пришла к выводу, о котором я и помыслить не мог. Когда мои мистические «собеседники» взывали о помощи, они ожидали, что помощь придет из компьютерного пространства, а не просочится сквозь трещины и разломы строений Асгарда.

— Значит, вы хотите скопировать меня, — начал я, — и послать эту копию в компьютерное пространство — бросить вызов тому, что едва не уничтожило вас при ваших попытках достичь Центра.

— У нас есть основания полагать, что вы преуспеете, — заверила она меня.

— Может быть, — отозвался я. — Но я не уверен, что хочу посылать компьютерную копию самого себя к Центру. Честно говоря, меня вовсе не радует, что мои компьютерные двойники будут шататься бог знает где. Нет, не хочу этого. Вы, может быть, привыкли быть девятью в одном теле, но мне как-то спокойнее ощущать себя одной личностью в одном теле. Помнится, я уже говорил вам, что я — единое целое. Мне претит идея использовать номера, чтобы понимать, о каком «я» идет речь. Увольте.

— Почему вы думаете, что Руссо преуспеет там, где вы потерпели неудачу? встряла Сюзарма, прервав мои возражения так, словно они вообще ничего не значили. Да так оно, в сущности, и было.

— Теперь мы можем предвидеть трудности и неприятности, — отозвалось изображение на стене. — У нас есть уверенность — мы можем создавать матрицы. Они будут гораздо устойчивее к разрушению, чем пробные образцы, которые мы высылали раньше. Новые личности будут зашифрованы — написаны на языке арканов.

— Что такое язык арканов? — спросил я, чувствуя себя совершенно бестолковым.

— Это язык, который используют Военно-космические силы и все остальные для защиты своих данных от враждебных программ, — небрежно пояснила Сюзарма. Никогда нельзя быть уверенным, что ты выведешь все вирусы из своего оборудования. Поэтому надо твердо знать — они там, но вред, который они приносят, сведен к минимуму. Все, что надо сделать, — зашифровать информацию специальным кодом — языком арканов. Он не восприимчив к вирусам. Если у тебя хватит ума, чужая программа не сможет испортить твою систему или уничтожить ее. Понятно?

Сообщив это мне, она снова посмотрела на изображение, неуловимо похожее на нее. Никогда раньше не представлял Сюзарму копией Афины. Мне-то как раз казалось, что образ валькирии больше подходит ей.

— Да, это так, — откликнулась женщина на стене.

— А почему вы не можете делать копии самих себя на языке арканов? спросил я. — Вы знаете, как действовать в виртуальном пространстве, а я — нет. Я не принесу вам пользы.

— Есть две причины, — прозвучал спокойный ответ. — Во-первых, мы в значительной степени создания Асгарда. Хотя мы и провели много времени в так называемом виртуальном заточении, отрезанные от нашей «кровной» системы в макромире, тем не менее нашим развитием и своей природой взаимодействия мы приспособились к этой системе. Это дает нам некоторую власть, но в равной степени делает нас уязвимыми. Нам будет очень сложно перевести себя в форму, в которой мы смогли бы сопротивляться попыткам родной среды атаковать и уничтожить нас.

С другой стороны, ваша индивидуальность сформировалась в других условиях и абсолютно чужда здешним системам. Если аналогии помогут вам, можете думать о себе как о вирусе, против которого у Асгарда нет врожденного иммунитета. А мы, даже мутировав, остались бы вирусами, против которых иммунитет давным-давно выработан.

Подобное сравнение было не очень-то лестно, но с ним пришлось примириться.

— А какова вторая причина? — спросил я.

— Голова Медузы, — кратко сообщила она. Меня порадовало, что теперь Сюзарма Лир казалась совершенно сбитой с толку.

— Вы думаете, у меня есть оружие, — запинаясь предположил я. — Вы думаете так: кто бы ни звал меня на помощь, он дал мне нечто, отзывающееся на призыв, — биокопию.

— Если это оружие, — услышал я, — то оно, вероятно, может быть использовано только в компьютерном пространстве. Голова Медузы сама по себе только источник информации. Но мы можем скопировать ее вместе с остальной вашей личностью, зашифровать наилучшим образом — и тогда вы станете мощным оружием.

Тому, кто поместил этот пресловутый источник информации в мою голову, не хватало ясности мысли. Мои замечательные сны были изрядно зашифрованы, словно древние знания. Осталось только внять уверениям Девятки, отказаться от своего тела — и готов супергерой.

— Как насчет тебя? — обратился я к Мирлину. — Что тебе снилось в эти несколько дней?

Он грустно посмотрел мне в глаза. Понятно: я не первый спрашиваю его об этом.

— Ничего, — ответил он. — Может быть, что-то и пыталось внедрить биокопию в мой мозг, но она там не прижилась. Не скажу о Тульяре-994, но ты был единственным, кто вступил в сознательный контакт. Похоже, ты же и единственный, кому они передали то, что пытались передать.

— Вот дерьмо, — выругался я. И вздохнул так, что сам себе удивился.

У меня было отчетливое ощущение, что меня втянули в войну, на которой я не хотел сражаться. И как всегда, у меня не хватило сил отказаться.

Глава 8

Когда мы добрались до места, где Девятка предоставляла жилище своим гостям и потомкам, мы собственными глазами увидели размеры бедствия. Поселение, предназначенное для нас, состояло из сорока куполообразных строений, располагавшихся ровными рядами на одном из немногих открытых пространств этого мира. Над поселком на высоте двадцати метров было освещенное электрическим светом небо. Оно было неярким, словно сгущались сумерки. Половина куполов была разрушена, а улицы завалены мусором. Было сложно сказать, сколько роботов-захватчиков бесчинствовали здесь. Я насчитал восемь остовов, составленных из разных видов пластика и металла. На пяти из них не было заметно механических повреждений. Должно быть, потомки Девятки стерли их внутренние программы тем же оружием, что и Мирлин.

На наш приход никто не обратил внимания. Несколько потомков все еще деловито укладывали убитых и раненых гуманоидов на носилки и направлялись с ними к дверям в серых стенах. Девятка уже выпустила в лабиринт туннелей яйцевидные плавающие капсулы, в которых раненые оставались до тех пор, пока истоми не заканчивали врачевание. Девятка была умна и умела возвращать к жизни даже тех, кого врачи-тетраксы и люди уже объявляли мертвыми. Но их магия не была безграничной, а большинство раненых пострадали очень серьезно. Я посмотрел на двух тетронцев-ученых, совсем недавно прибывших на этот уровень, — их тоже уносили потомки. И я был почти уверен — для них ничего нельзя было сделать. Они были мертвы, они слишком далеко ушли от земли живых.

Несколько скаридских солдат делали вид, что патрулируют улицы. Они были вооружены, как в тот день, когда явились заключать договор с Тульяром-994. И выглядели слегка потрепанными, как любые солдаты, внезапно принявшие бой, но в то же время весьма довольными собой. Нетрудно догадаться почему. Они были военными людьми. Недавно они перенесли унижение — тетраксы обманом вынудили их признать, что их великая империя — ничто по сравнениям с реальной Вселенной. Они пришли сюда, чтобы получить урок от всезнающих, не стремящихся к насилию завоевателей, но в трудный час они, а не тетраксы, знали, как действовать. Они были в силах победить кого-то и гордились этим.

Оглядев обломки роботов — основной силы нападавших, я быстро понял, что солдаты Скариды не могли отнести поражение монстров полностью за свой счет. Чудовища были сражены куда более мощным оружием, чем допотопные автоматы скаридов. Некоторых гигантов просто разнесло в клочья, очевидно, из-за неполадок во внутренних программах, уничтоживших их силовые установки. Всю грязную работу проделала Девятка, несмотря на свои мирные намерения.

Мы попытались найти себе какое-то занятие, чтобы не остаться без дела, но главный труд был завершен, а уборка могла быть сделана роботами-слугами Девятки. Я осмотрелся в поисках знакомых и увидел только белую как мел Джейсинт Сьяни. Не особенно хотелось с ней разговаривать, но она, видимо, решила, что сейчас не время вспоминать старые распри, и подошла ко мне.

— Что происходит? — спросила она. — Я думала, что воина закончена.

— То была война между Скаридой и обитателями Звездной цепи, — сухо отозвался я. — А это другая война, куда серьезнее. Армии, вступившие в нее, сильно отличаются от армии галактических младенцев. Не сомневаюсь, твои услуги предательницы еще пригодятся.

Она не отреагировала на оскорбление. Она была насмерть испугана и выглядела потерянной. И была человеком и достаточно хороша собой, чтобы обычный мужчина, более милосердный, чем я, пожалел ее. Но я без особых трудов поборол искушение обнять ее. Слишком много пакостей она мне устроила.

— Чем скорее я выберусь наверх, тем лучше, — заявила она. — Не нравится мне здесь.

— До верха — долгий-долгий путь, — отрезала Сюзарма Лир, которая испытывала еще большую неприязнь к этой женщине-китнянке. — Все лифты вышли из строя. Думаю, что никто из нас не доберется до дому в ближайшее время.

Джейсинт об этом не подумала. Она тоскливо устремила на меня свои огромные черные глаза.

— Мир полон разочарований, не так ли? — отметил я. Я произнес это мягче, чем намеревался. Попросту не нашел в себе жестокости повернуть нож в ране.

Безутешная Джейсинт побрела к разрушенному куполу — единственному дому, что остался у нее.

Я подошел поближе к одному из поверженных роботов. Он вовсе не напоминал гигантского богомола, пришедшего по мою душу. Этот был больше похож на двуногого броненосца с оружейными стволами вместо рук. Он был грубо сработан типичная машина-убийца. Похоже, нападение не было тщательно продумано. Кажется, обе стороны были удивлены внезапной вспышкой воинственности. Нападавшие пытались использовать все подручные средства, но действовал и наугад.

Я спросил одну из наследниц о потерях. Она не знала точных цифр, а сказала только, что более трех четвертей скаридского гарнизона убито или тяжело ранены, а из тетраксов — половина. Я спросил о Тульяре-994, но она ничего не знала.

— А Финн? — спросила Сюзарма и, услышав от наследницы, что он невредим, отозвалась:

— Жаль.

Я понимал ее.

Кто-то еще заметил нас и подошел поговорить, и наследница удалилась. Я не сразу узнал подошедшего — не то чтобы все тетраксы были на одно лицо, но требуется время, чтобы различить отдельные черты.

— Мистер Руссо? — неуверенно произнес он. С некоторым опозданием я узнал его.

— Нисрин-673? — спросил я. И в первый раз почувствовал облегчение. Хотя бы одного спасшегося я был рад видеть. Он слегка поклонился.

— Я прибыл сюда всего несколько часов назад, — сказал он. — И почти не знаю, что тут произошло. Не смог найти Тульяра-994, и, если он пропал — или его убили, — ко мне перейдет власть над тетраксами, над теми, что остались здесь в живых. Я говорил с Девяткой. По ее словам, нужно время, чтобы восстановить связь с верхними уровнями. Я, как вы знаете, биолог и, хотя выступаю в роли посла, не совсем представляю своих обязанностей. Я не знаю, ради какой цели мы работаем, какие средства можем использовать. Говорят, у вас есть связь с любопытными созданиями, населяющими этот уровень, и вы пробыли здесь дольше, чем кто бы то ни был. Дайте мне совет, мистер Руссо, скажите, как вы представляете себе ход событий? Что мы должны делать?

Никогда прежде тетракс не просил у меня совета, и никогда я не ждал этого. Тульяр-994 не снисходил до того, чтобы спросить у меня, который час. В предыдущей долгой беседе с Нисрином я чувствовал, что он разговаривает высокомерно, как и любой из его расы. Тем не менее у меня сложилось благоприятное впечатление о нем. Вот только я не знал, что ему посоветовать, и перебирал в уме варианты.

— Первое, что необходимо сделать истоми, — сымпровизировал я, организовать некую защитную стратегию на случай, если подобное повторится. Не знаю, кто натравил на них эти машины-убийцы, но было бы глупо полагать, что они на этом остановятся. Девятка мало осведомлена. Скаридское оружие примитивно. Ваши ученые достаточно опытны, ваше оружие значительно мощнее. Подумайте, какую помощь вы сами можете предложить истоми.

— Понял, — отозвался Нисрин и замер в ожидании. Видимо, я разбудил в нем аппетит к дальнейшим советам.

— Девятка сейчас по горло в заботах, — продолжил я. — Вы наверняка знаете, она уже пострадала от двух куда менее значительных происшествий. Теперь, когда захватчики выключили питание по всем макромире, Девятке хотелось бы узнать, кто они и как их остановить. Более других пострадали скариды. Для них испытание еще не закончилось. Поговорите с ними, попытайтесь внушить им, что их и наши цели совпадают. Мы не хотим, чтобы они наделали глупостей, и нам, безусловно, понадобятся их солдаты, если повторится нападение.

Он снова кивнул и, не промолвив ничего в ответ, продолжал ждать. Не многого ли он хотел от простого варвара? Несколько поколебавшись, я решил посвятить его в свои планы.

— Девятка строит для меня робот-вездеход, — сообщил я ему. — Он рассчитан на прохождение по любой территории, даже в разреженной атмосфере. Я намерен повести его сквозь уровни, чтобы выяснить, что происходит в глубине и что с этим можно сделать. Если выключить питание так же просто, как дернуть за веревочку, его так же легко включить. Если одна из воюющих сторон имеет веские причины погасить свет, у другой стороны столь же уважительный повод зажечь его. Если участники этой войны думают, что истоми не будут вмешиваться, они, вероятно, не хотят уничтожить их. Значит, нам есть над чем подумать и что сделать, даже если мы не представляем истинной природы происходящего.

Судя по выражению его лица, он ждал подобной откровенности, поэтому я замолчал. Большего я не мог сказать. Не предложить ли Девятке очередную бредовую идею об экспедиции специального отряда личностных копий сквозь компьютерное пространство? Мне по-прежнему не по нраву эта идея, и не хотелось вызываться добровольцем.

— Простите, Нисрин, но я не могу говорить, что вы должны делать. Если есть роль, которая предназначена для вас, вы должны сыграть ее сами.

Нисрин изучающе воззрился на меня. Лицо его было совершенно непроницаемым.

— Я в долгу у вас, мистер Руссо, — изрек он. — Для всех нас настали тяжелые времена, и каждый обязан внести свой вклад — сообразно долгу. Если можно, мы поговорим с вами снова. Но могу ли я еще спросить?

— Конечно, — великодушно ответил я.

— Однажды, очень бегло, мы обсуждали различные гипотезы о возможной природе Асгарда в связи со множеством звездных миров, населенных гуманоидами. Не можете ли вы сказать — какое предположение сейчас наиболее правдоподобно?

Вот уж был всем вопросам вопрос.

— В последнем разговоре с вами, — неуверенно начал я, — я сказал, что Асгард и ему подобные могут быть генетическими системами одного происхождения, разбросанными одной и той же вселенской рукой. Творцы Асгарда были отпрысками звездных миров, создавших галактические сообщества. Другая возможность, которую я имел в виду, — сбор генов творцами со всех звездных миров. При этом сообщества на уровнях использовались для хранения или транспортировки и развития этих генов. Не могу сказать, что я остановился на какой-то из двух теорий, — но вынужден признать, что каждый проходящий день убеждает меня в следующем. Идея, которой придерживается полковник Лир, самая правдоподобная: Асгард — это своего рода крепость, вооруженная до зубов и защищенная, чтобы прикрывать населяющие ее системы от вторжения. Если это так, то Асгарду не удалось осуществить свою миссию и конец его уже близок. Если Асгард крепость, то, похоже, в ее стенах существует брешь, и весь макромир в опасности, и не из-за медленной смерти от нехватки энергии. Нужно учитывать, что захватчики намерены полностью уничтожить этот макромир.

Не могу сказать, что это произвело на него впечатление. Но вид у него был очень серьезный. Еще бы ему таким не быть, когда я только что расписал ему, что, если битву выиграет другая сторона, десять тысяч сообществ будут распылены на атомы!

Тетраксы всегда представляли себя сторонниками братства всех гуманоидных рас и всегда с готовностью проповедовали другим доктрину — цивилизованные расы поумнели настолько, чтобы не воевать. Я все время сомневался в истинной вере Тульяра-994 в это учение, но Нисрин-673 не казался лицемером. Для него поистине ужасной была мысль о втянутых в войну богоподобных существах, построивших Асгард. И в этом сражении геноцид представлялся сравнительно небольшим бедствием.

Как я уже сказал Джейсинт Сьяни, начинало казаться, что мы живем в разрушительной Вселенной.

Глава 9

Моя собственная комната, по счастью, была невредима, и я был счастлив наконец оказаться н ней. Сняв с превеликой осторожностью заляпанную кровью рубашку, осмотрел свои раны с помощью двух зеркал. Порезы выглядели несерьезными и уже стали затягиваться. С тех пор как истоми отрегулировали мое тело, все заживало с поразительной быстротой. Однако я знал, что мысль о возможном бессмертии не особенно утешительна, если ты постоянно подвергаешь себя опасностям — стоишь рядом со взрывом или играешь в догонялки с огнедышащим драконом. Я не знал, чего стоило убить меня, да и не особенно стремился узнать.

Я попросил аптечку дать мне что-нибудь от головной боли и порадовался, что она все еще слушается, пусть даже это «что-нибудь» оказалось простым аспирином.

Только сев на постель, я смог немного расслабиться. Но тут раздался тихий звонок — не дверной и не телефонный. Это Девятка таким образом просила разрешения почтить мои стены своим присутствием.

— Валяйте, — устало отозвался я, — все в порядке. Это, конечно, было преувеличением, но я надеялся, что Девятке было все равно.

Они явились мне в обычном женском обличье — на сей раз в форме Военно-космических сил. В соответствии с моментом даме следовало бы иметь на поясе огнемет, но Девятка еще не дошла до такого занудства.

— Я пока не решил, — с ходу выпалил я. — Хотя это свидетельствует о недостатках моего воображения, меня гораздо больше заботит участь моего бренного тела, чем громкие подвиги какой бы то ни было копии моей души.

— Я прошу вас рассказать мне о сне, — спокойно сказала она.

— О сне?

— После происшествия в саду вы лежали без сознания и видели сон.

— Это что — так важно?

— Думаю, да. Посредством этого биокопия в вашем мозгу заявляет о своем существовании. Образы же, несомненно, позаимствованы — точно так же, как я использую заимствованный образ, появляясь перед вами, — но в вашем случае это похоже на попытку вступить с вами в контакт. Пока безуспешную.

Я рассказал ей все, что смог вспомнить. Она выудила из меня некоторые подробности, устроив мне нечто вроде допроса. Я порадовался, что принял аспирин.

— Ядро сна, — сказала она, — это образ приближающейся развязки. Волчья стая, умирающее древо мира, корабль мертвецов, предатель, грозная армия, мост и божественный лик.

— Думаю, что это вообще ничего не значит, — уперся я. — Я не знаю, откуда все взялось. Это часть мифологии других народов Земли — оттуда мы и позаимствовали имя Асгард. То, что я видел, можно назвать Сумерками Богов. События, происходящие на Асгарде, — не что иное, как война богов против гигантов. Как понять, что здесь творится? Все, что я когда-то читал, всплывает наружу — как в истории с Медузой.

— Биокопия не может проявиться иначе, как заимствуя оттенки ваших собственных мыслей, — пояснила Девятка. — Она должна разговаривать с вами на языке образов, который вы уже освоили. Она не может изобретать. Упоминание о непримиримой войне между богами-гуманоидами и гигантами могло быть порождением вашего собственного сознания. С таким же успехом это может быть информация, переданная новой программой, обосновавшейся в вашем мозгу. Рассматривайте это как послание, постарайтесь понять, что именно пытаются вам передать.

Ну и дела.

— Так и быть, — смилостивился я. — Идет война. Как различить — где боги, а где гиганты? Неужели сновидение расскажет, кто есть кто? Сможет ли это объяснить, кто и зачем пытается нас уничтожить? Неужели оно предупреждает, что мы должны делать со всем этим?

— Возможно, — с возмутительной настойчивостью отозвалась она, — если мы сумеем правильно истолковать образы. Тут я потерял терпение:

— Ну и читайте тогда их сами!

— Основные личности, вовлеченные в конфликт, — не гуманоиды, — как ни в чем не бывало продолжала она. — По сути дела, они даже не органические существа. Они — искусственно созданные машинные разумы. Вроде нас, только гораздо более сложные и могущественные. Органические существа, сотворившие Девятку, создавали машинный разум в соответствии с особенностями собственных личностей. Машинный разум, участвующий в этой войне, был сотворен для других, более честолюбивых замыслов. Мы признаем, что некоторые были рождены как раз для того, чтобы управлять макромиром и контролировать его, — именно они являются вам в ваших снах как боги Асгарда. Другие, как мы полагаем, были созданы для особых целей — атаковать макромир, уничтожить его богов, — в ваших снах они предстают гигантами. Они могут быть всего лишь автоматами-разрушителями, вроде тех, что вы называете вирусами, — но они способны вызвать настоящий хаос.

Мы настроены всерьез воспринимать эти образы, слепые силы пытаются уничтожить этот мир, атакуя его снова и снова. Эти атаки ставят под угрозу весь Асгард — это древо жизни в вашем сне, — но некоторые органические формы могут стать орудием в руках атакующих — отсюда и образ предателя. Какие-то жизненно важные функции будут исполняться органическими сущностями, но мы не уверены, будут ли их осуществлять подлинные существа, или же их компьютерные копии. Это героическая роль, мы убеждены, но кто, где и как ее должен сыграть, мы не знаем.

Все это звучало чудовищно, но она, по-видимому, здорово толковала сны. Малоприятно понимать, что Девятка может истолковать любое видение.

— Не знаю, — неуверенно произнес я. — Все это звучало бы убедительнее, если бы предполагаемые боги умудрились ос-1авить послание в мозгу Мирлина так же, как в моем. Или в мозгу Тульяра. Кстати, Тульяр объявился или нет?

— Нет, — откликнулся облик Афины. — Мы не можем определить его местоположение.

В этом бесхитростном ответе внезапно послышалось нечто угрожающее. Даже с отключенными периферийными системами Девятка была в состоянии обнаружить тетракса — живого или мертвого, — если он находился в пределах их мира. Я вспомнил, что, хотя Девятка не смогла найти посторонние программы в мозгу Мирлина, с Тульяром они проявляли осторожность.

— Что же из этого следует? — спросил я с нетерпением.

— Трудно сказать, — отозвалась она неуверенно. — Возможно, в мозг Тульяра была внедрена другая программа, не такая, как ваша.

— Под словами "другая программа" вы подразумеваете, что и внедрил ее кто-то другой? — уточнил я.

— Возможно, — признала она.

— Вы думаете, Тульяр имеет отношение к нападению?

— Возможно, — повторила она.

— Почему война внезапно возобновилась? — не унимался я. — Судя по состоянию верхних уровней, макромир уже давно в беде. Уже сотни тысяч, миллионы лет. Почему же энергию отключили только сейчас?

— Соотношение энергии между осажденными хозяевами макромира и разрушающими сущностями должно находиться в равновесии. Возможно, другого выхода не осталось. Возможно, в нижних слоях возник и продолжался бесконечный конфликт, и соотношение энергии постоянно менялось. Мы подозреваем, что этот мир и другие, сходные с ним, были опечатаны в далеком прошлом. То есть нас намеренно спрятали для нашей же безопасности. Когда мы, подогреваемые знаниями о существовании великой Вселенной, начали продвигаться в глубь уровней, мы могли неосторожно заявит" о своем существовании нашим противникам, некоему враждебному разуму. И первый же наш с ними контакт оказался губительным.

Вторая встреча с ними, где паша роль была манной, возможно, и началась как атака гигантов, но теперь это было вторжение властелинов макромира, которые, возможно, и сами шли на риск. Видимо, они спасли нас от разрушения, но не смогли установить прямых контактов. Только вы сумели разобрать что-то в этой попытке связи, и мы полагаем, что совершенно правильно истолковали случившееся как отчаянный призыв о помощи.

Очевидно, стараясь помочь, владыки макромира уступили некоторое пространство своим врагам, и поэтому энергия отключилась. Мы предприняли все меры защиты против нападений на компьютерное пространство, но, увы, не ожидали такого жестокого удара, как физическая атака. Внезапность нападения сыграла на руку агрессорам, пострадали мы все. Сейчас мы опечатали границы, но мы не сможем сопротивляться мощи высших сил. Надежная защита — еще не все. Необходимо вступить в контакт с владыками макромира — это насущная потребность. И вы должны всемерно помочь нам.

Речь была вдохновенная. Если на весах была судьба макромира, то мог ли я быть столь жесток, чтобы отказаться сделать свою компьютерную копию? Но если речь шла о войне с поистине глобальным размахом, как могло такое ничтожное создание, как я, повлиять на ее ход?

Я не стал ни о чем расспрашивать. Я уже уяснил, что Девятка предпочитала верить в меня. Предположительно у меня было оружие: голова Медузы. Были, конечно, и сложности — я не знал, как его использовать, что оно должно было делать, но у меня оно было. В любом случае Девятка верила, что оно у меня есть.

— Вы живете в компьютерном пространстве, — промямлил я. — Это ваша вселенная. Я даже не представляю, что значит — быть привидением в вашем компьютере, как будет выглядеть место, где я окажусь, если выражение «выглядеть» вообще уместно.

— Это будет полностью зависеть от созданной копии, — поспешила она успокоить меня. — В любом случае она сохранит основные черты вашей личности. Скажем так — будет максимально приближенной к вам в топографическом отношении, но в то же время она будет достаточно гибкой и том, что касается ее свертки. Ваше восприятие окружающего мира во многом будет зависеть от характера вашей шифровки. Подобно тому, как мир, где вы живете, в значительной степени связан с языком, придуманным вашей культурой для описания его явлений, вселенная компьютерных программ зависит от языка, позволяющего оперировать и ней, только с гораздо большей степенью свободы.

Языки гуманоидных рас легко переводятся с одного на другой в силу того, что физический мир изобрел массу ограничений для создания определений. Языки программирования непросто переводить из-за того, что физические определения компьютерного пространства заданы не так жестко. Здесь кроется ваше двоякое преимущество. Мы намерены закодировать копию вашей личности наиболее эзотерическим языком, который позволит наложить на восприятие компьютерного мира видение, радикально отличное от видения тех сущностей, которые пытаются уничтожить нас. Это позволит нам снабдить вашу компьютерную личность способностями восприятия, сходными с вашими нынешними. Вы понимаете это?

Самым простым ответом на такой вопрос было бы «нет». Несомненно, Девятка готова предоставить мне куда более подробное объяснение, было бы только время, но я был уверен, что она стремилась докопаться до причин происшедшего, и постарался помочь ей.

— Вы имеете в виду, — осторожно начал я, — что у компьютерного пространства не много отличительных черт. Эти черты в большой степени зависят от программы, действующей в нем, определяющей его по своему усмотрению. Если вы превращаете меня в программу, мои ощущения себя и мира, в котором я буду обитать, будут зависеть от того, в какой программе меня создадут. Пусть я будут написан на языке арканов — это и будет определять, каким я буду себе казаться, как я буду воспринимать другие сущности, созданные на других языках?

Она с готовностью кивнула, улыбнулась и опять приняла свой образ актрисы немого кино.

— Верно, — только и сказала она.

— Есть ли у меня выбор? Могу ли я быть тем, кем захочу?

— Это невозможно, — любезно ответила она. — Существуют жесткие ограничения. Мы должны создать копию — плодотворно действующую, и не надо опасаться, что ваша копия окажется чем-то абсолютно чуждым.

— Вы меня просто утешаете, — пробормотал я, вовсе не успокоенный. Слово «абсолютно» может скрывать массу осложнений. Говорили мы так, словно я уже согласился на их план.

— Верьте нам, мистер Руссо, — сказала она. — Пожалуйста.

То, как она произнесла это, наводило на мысль, что любое доверие будет жестко, если не жестоко испытываться в будущем. Она уже признала, что никоим образом не может выдавать свою точку зрения за абсолютно правильную, а я думал, что под ее рассуждениями скрывается намного больше замыслов, чем мне открыли.

Я смотрел в ее прекрасное лицо; кажется, линия челюсти стала более мягкой, глаза — темными, огромными, умоляющими. Она прилагала все усилия, чтобы растопить слабое человеческое сердце. Мне не приходилось часто иметь дела с женщинами, а те, с которыми я с недавнего времени знался, вообще воспитали во мне стойкий иммунитет к дамским чарам, но все же я был человеком.

По крайней мере пока.

— А что будет со мной? — уперся я. — С этим существом из плоти и крови, у которого порезана спина и который боится спать?

— Есть возможность, что окончательная судьба вашего земного тела будет зависеть от успеха вашей копии, от контакта с богами макромира. Но в любом случае планы, которые вы вынашиваете, могут развиваться согласно вашему желанию.

Подобного и следовало ожидать. Дескать, думай не о том, что потеряешь тело, а о том, что приобретешь душу.

Мне отчаянно захотелось побыть одному несколько минут и все обдумать, но я мог только подчиниться неизбежному. Можно было попросить ее отключить изображение, но, однако, мне не хотелось тупо смотреть на серую стену.

— Вы уверены, что скопируете меня вполне надежно. Судя по тому, что я видел, программы можно легко уничтожить — Оружие, которое вы видели у Мирлина, может применяться только в реальном пространстве. Существа, населяющие компьютерное пространство, не назовешь беззубыми, но они не смогут с той же легкостью ввести в вас свои разрушительные программы.

Заметь себе, Майкл Руссо: не то что они не могут выстрелить разрушающей программой в мою программную сущность, — им попросту это нелегко сделать — А есть ли оружие созидающее? — Я поднял на нее глаза, потому что эта мысль только что пришла мне в голову. — Можете ли вы передавать программы по воздуху — при помощи этой волшебной пушки, а не по проволокам, подобно тому, как наши друзья вживили в меня Медузу?

— Теоретически да. Но это очень сложно. Принимающая матрица — органической или неорганической природы — должна быть чрезвычайно дружественной к входящей программе, иначе результат может быть поистине плачевным. Чуждая программа нуждается в физическом мосте — как в случае с вашим контактом, — тогда она внедряется успешно.

Это был интересный вопрос, только совершенно не связанный с нынешней проблемой, которая требовала убедить мое сопротивляющееся сознание согласиться на раздвоение.

— Мне нужно подышать, — сообщил я ей Ужасная глупость Воздух снаружи моего иглу был ничуть не более свежим, чем воздух внутри. Мне просто надо было выйти на простор.

Выяснилось, что и это было глупостью. Не успел я открыть дверь, как Джон Финн вонзил мне ствол игольника в горло и уведомил меня, что, если я не буду выполнять его команды, члены моего бренного тела окажутся среди мусора, лежавшего повсюду в окрестности.

Глава 10

— Послушай, Джон, — терпеливо сказал я. — Знаю, тебе нелегко дается учение, но даже и тебе давно пора бы запомнить — мы это все проходили. Если угодно попрактиковаться в составлении завещания, мог бы сделать это сегодня с утра.

— Что до меня, — отозвался он, — я бы давно тебя прикончил, не будь ты по какой-то идиотской причине чрезвычайно важной шишкой. Запомни, ни с одним заложником так мило не обращались — просто веди себя как следует, и твоим дурацким дружкам на стене не придется за тебя беспокоиться. Понял?

— Чего тебе надо? — спросил я равнодушно.

— Мы хотим выбраться отсюда, пока эти чертовы машины-убийцы не вернулись. Нам нужен вездеход, который волшебницы-музы строят для тебя.

Игольник был по-прежнему прижат к моей шее. Случись что — и он бы тут же вышиб из меня мозги.

— Чья это гениальная идея?

— Давай-давай, топай, — услышал я в ответ. Свет все еще был неярким, и вокруг никого не было, но, как только мы миновали купола, к нам присоединились еще две вооруженные фигуры. Я не удивился, признав в них скаридских солдат. Они были единственными вокруг, кто не понимал, что только под защитой истоми они будут в безопасности.

— Тебе чертовски повезло, что ты сбежал в прошлый раз, — прошептал я ему. — Полковник уж очень жалела, что не пристрелила тебя. Она будет благодарна судьбе за второй шанс.

— Его не будет, — с оптимизмом заявил он.

В одном из туннелей нас ждала машина. Как я понял, кто-то из приятелей Финна уже объяснил Девятке, что они намерены сделать со мной, и та, очевидно, согласилась рискнуть. Видимо, я представлял для нее немыслимую ценность, раз она решила пожертвовать вездеходом, но не мной. Потом стало ясно — Девятка не интересовалась ни вездеходом, ни моим путешествием к Центру в реальном мире. Сбывалось то, чего я ждал и чего опасался.

— Думаю, вам стоило попросить Девятку позаботиться о нашем «жучке». Вам бы нипочем не догадаться, что я за штучка, если бы вы не подслушивали, — заметил я, забираясь на переднее сиденье.

Он сел за мной, по-прежнему прижимая пистолет к шее. Вся ситуация здорово напоминала мое первое посещение этого уровня. Тогда Амара Гююр угрожал мне точно таким же образом. Только Девятка, заботясь обо мне, еще не столь для них ценном, снабдила Гююра пистолетом, который не стрелял. Однако было бы глупо надеяться, что и пистолет Финна — просто игрушка.

Из тени вынырнул еще один скарид и забрался в машину. Теперь их стало трое — мрачных и неприступных офицеров, ни один из которых, похоже, не собирался брать командование на себя. Я был озадачен — непонятно, как они согласились исполнять приказы такого ничтожества, как Финн. Можно было представить, как они себя чувствуют — вытащенные из своих глубин. Как им хотелось домой! Я знал, что насилие для них естественно, и все же это не объясняло, почему в час отчаяния они обратились к такой мрази, как Финн.

Мое удивление возросло, когда от поселения к нам двинулась четвертая фигура. Джейсинт Сьяни. Уж ей-то не следовало вмешиваться в это дело. Однако она была под командованием Скариды, так что выбора у нее не было.

— Если вы попытаетесь вывести вездеход, — сказал я на пароле, а не по-английски, чтобы скариды поняли меня, — вы можете опять нарваться на тех, кто атаковал нас утром. Девятка установила защиту — тут вы в безопасности. Вы, вероятно, пойдете навстречу смерти, поднимаясь по уровням, даже если вы вычислите дорогу.

— Заткнись, Руссо, — оборвал меня Финн, тоже на пароле. — Мы знаем, что делаем.

Я и заткнулся. В конце концов, чего ради я должен беспокоиться о Финне и кучке скаридов, идущих на верную смерть? Веских причин не было, кроме одной не хотелось отдавать им свой вездеход. Если я собирался к Центру, он был мне необходим.

Вскоре мы подъехали к месту, где собирали вездеход. Здесь было меньше света, чем в жилых кварталах, и царила неестественная, мертвая тишина. Все механические руки праздно торчали из стен, вездеход одиноко стоял на открытом месте. Казалось, он был закончен и весь сиял — так выглядят только что собранные, ни разу не использованные машины. И он был гораздо массивнее, чем автомобиль, который служил мне на поверхности, но не особенно отличался от него внешне. Большинство усовершенствований были внутренними, хотя сверху у него была башня с тремя стволами, смотревшими в разные стороны.

— Мы поедем кое-куда, — сообщил мне Финн, — где нас ждут друзья. Затем мы дадим тебе кое-что подержать. Бомбу. Только не беспокойся — она не взорвется, потому что детонатор у меня. Как только мы выедем за пределы мира и толстые стены Асгарда окажутся между нами, мы будем в безопасности, и бомба тоже. И мы никогда не увидим друг друга.

Что ж, подумал я, это не так уж плохо.

Финн и я забрались на передние сиденья вездехода, а скариды сели сзади. На передней панели находилось несколько щитков, хотя робот был самоуправляемым. Или же им могло манипулировать взаимодействие двух искусственных интеллектов. Щитки были рассчитаны на водителя-человека и были сделаны, как в обычных машинах. Я с легкостью включил двигатель и повел машину в туннель шириной с вездеход, так что ехать было нетрудно. Я даже не поворачивал — очевидно. Девятка уже знала, куда направлялся Финн, и выбрала для нас прямой путь.

Я не намерен был больше искушать судьбу и поэтому делал все так, как велел Финн. И утешал себя мыслью, что, возможно, везу их к месту свидания со смертью.

Когда мы остановились, я не видел ничего, кроме круглого открытого пространства и пустой шахты над ним. Это была платформа, которая могла поднять или опустить вездеход на любой уровень.

Мы оставались в кабине, пока Финн прилаживал мне на спину какой-то цилиндрик, так, чтобы до него нельзя было добраться. Штуковина была не больше мизинца Мирлина, но, если это действительно была бомба — чему я вполне был склонен верить, — она могла разрушить многое.

Наконец Финн приказал мне вылезти на платформу. Исполняя эту команду, я заметил в отдалении группу фигур. Они медленно подошли, и я испытал сразу два потрясения — большее вслед за меньшим.

Первое было оттого, что это были не солдаты Скариды, по тетраксы. Второе то, что они шли под командой Ту-льяра-994. Я довольно хорошо знал его, чтобы не ошибиться, хотя на этом лице застыло прежде незнакомое мне выражение. Он посмотрел на меня, и его глаза заблестели, неизвестно как отразив свет стен. Подо мной была пустая, неосвещенная шахта, и мне внезапно показалось, что меня окунули в темноту.

— Мне говорили, вы пропали, — сказал я ему. И, когда он не ответил, понял — произошло что-то страшное. Я подумал — уж не обознался ли, но был уверен, что нет. Это был Тульяр, точнее, он был им раньше. Я стал вспоминать, нет ли в фольклоре тетраксов упоминания о зомби.

Он до сих пор ничего не ответил, просто смотрел на меня с трудно передаваемым выражением — враждебности за пределами моего понимания. Затем он быстро и как-то воровато взглянул вбок, и я почувствовал облегчение: он хотел убить меня, но знал — сделай он это, и на него обрушится гнев Девятки.

Тут я понял, что за всем этом безумным делом крылось нечто большее, чем желание горстки скаридских молодцов попасть домой. Финн не просто пытался сбежать. Он снова действовал из корыстных побуждений — он рассчитал, что может получить больше от благодарных высокочисловых тетраксов, чем от правосудия Военно-космических сил или от гостеприимства истоми.

Я взглянул на одного из скаридских офицеров.

— Вы надеетесь, что этот тип вернет вас на землю предков, не так ли? спросил я с плохо скрываемым презрением. — Вы едете не наверх — вы спускаетесь.

— Заткнись, Руссо, — бесцеремонно заявил Финн. В первый раз за все время он убрал ствол от моей шеи.

— Джон, — начал я, почувствовав к нему малую толику участия, — это не Тульяр. Я знаю, он выглядит как Тульяр, но он бы никогда не выкинул подобный номер. Что-то внедрилось в его мозг — вселилось в него, когда он вступил в контакт с Девяткой в самый страшный для нее момент. Он одержим компьютерным демоном.

Бесполезно. Финн и скариды не верили мне, и я не мог упрекнуть их в этом. Они не могли знать про голову Медузы, не смогли бы понять, какая война развязалась в глубинах Асгарда. Тульяр-994 неподвижно стоял, не проронив ни единого слова. Он просто ждал. Я подумал, нельзя ли воззвать к лучшему в нем, возможно, настоящий Тульяр скрывался где-то в глубинах его подсознания и все еще мог говорить, думать и действовать, если подсказать ему дорогу.

— Тульяр, — позвал я, — вы понимаете, что происходит с вами?

Глупый вопрос. Это был даже не сбитый с толку тетронец, следующий призрачной мечте, это был совсем другой человек. Что бы там ни вселилось в его мозг, оно проделало куда более разрушительную работу, чем Нечто, живущее во мне. Глядя на Тульяра, или, точнее, на то, что когда-то было Тульяром, я мог считать себя счастливым человеком.

— Делай, что тебе сказали, Руссо, — холодно сказал Финн. Голос его стал хриплым от напряжения. — Не вмешивайся — и все будут живы-здоровы.

С беспокойством думая о штучке на моей спине, я отошел от круглой платформы — в глубь туннеля, по которому только что приехал. Мой взгляд метнулся по трем скаридам и двум тетраксам — ни один из которых, радостно заметил я, не был Нисрином-673. Все они, казалось, покорились судьбе. Скариды болезненно реагировали на вопросы, касающиеся возможных прародители их империи. Предполагалось, что эти прародители включили свет, который недавно погас, на благо и на славу великой Скаридской империи. Я знал также, как сильно у тетраксов развито чувство долга. Тем, кто находился под командованием Тульяра, должно быть, невероятно трудно, почти невозможно не подчиняться ему. Хотя они наверняка заметили: с ним творится что-то странное.

— Пусть они идут, Джон, — воззвал я к своему соплеменнику, рассчитывая, что братство землян должно что-то значить. — Останься.

Его ответ был кратким и непристойным. Он никогда меня не любил, а сейчас эта неприязнь просто омрачила его рассудок.

— Ты не знаешь, что творишь, — обратился я к Джейсинт Сьяни.

— А ты знаешь? — парировала она. — Знает ли кто-нибудь из нас?

Времени спорить не было. Скариды уже забирались в машину, а некто, облаченный в тело Тульяра, влезал за ними. Оставшиеся тетраксы сели на переднее сиденье, последним влез Финн и захлопнул дверь.

Когда платформа начала падать в глубины, унося вездеход в черную бездну, я внезапно почувствовал чудовищную слабость и схватился за стену.

Тут же стена осветилась — и, пожалуйста — Девятка была тут как тут, свежая, как огурчик с грядки.

— Можете убрать заряд, мистер Руссо, он совершенно безопасен, — заверила она.

— Учитывая, что ваша сила почти божественна, — сказал я ей, — вы каждый раз оказываетесь беспомощными, когда дело принимает серьезный оборот.

— Прошу прощения, что не предупредила вас. Это должно было случиться, последовал ответ. — Они подслушивали наши разговоры.

— Так вы знали, что они собирались сделать? — изумился я.

— Конечно.

— И разрешили им уйти? — Я был раздосадован, придя к выводу, что Девятка рада была спровадить вездеход и не оставить мне иного выбора. Теперь я мог только повиноваться их воле. Но, как всегда, я их недооценил.

— Когда мы поняли, что в мозг тетракса вселилось нечто, чуждое программе в вашем мозгу, — сказала она ровным голосом, — мы поняли, что его поразил враг. Пришлось решать, что нужно делать с врагом в нашем окружении. Если бы это нечто проявило враждебность, мы, безусловно, уничтожили бы его. Оно же хотело только сбежать. Нам показалось, что такую возможность нельзя упускать. Правда, мы скрыли это от вас.

— Возможность? — переспросил я. — Возможность чего?

— Как вы сами догадались, — ответила она, — биокопия, завладевшая телом Тульяра, знает, как попасть на нижние уровни, пусть это и трудно. Предположительно она знает, как достичь пункта назначения.

— Как же это поможет нам? Вездеход только один! Ее терпению следовало отдать должное.

— Строительство машины заняло немало времени, — разъяснила она, — потому что трудно программировать строительные устройства. Теперь они знают, как действовать, и для того, чтобы создать дубликат, потребуются считанные часы. Мы успеем. Мы сможем оборудовать украденный вездеход прибором, устройство которого вы должны помнить.

Тут-то меня и осенило.

Когда тетраксы заслали нас на этот уровень — разносить чуму по империи скаридов, они предусмотрительно обули нас в башмаки, оставлявшие органический след, улавливаемый олфактронным <Олфактроника — обнаружение и анализ запахов техническими средствами.> сенсором. Этот прибор, обнаруженный Джоном Финном, привел скаридов на уровень истоми как раз в критический момент моего контакта. Я всегда подозревал, что ответственность за это нес Тулья р.

Теперь, казалось, стороны поменялись местами. Финн, Тульяр и их приспешники прокладывали след, который мог привести меня — в моем человеческом обличье — к Центру.

Теперь ботинки были на других ногах.

Глава 11

Боюсь, что с этого момента мой рассказ становится сбивчивым — по причинам, о которых читатель уже догадался.

Должен признать, что я не испытывал особого смущения, когда осознал, что с моего молчаливого согласия Девятка получила мою копию. В прошлом я уже несколько раз взаимодействовал с истоми и полагал, что и этот контакт не будет каким-то особенным. Создание из плоти и крови, о котором я думал как о настоящем «я», попросту будет себе жить дальше. А некая призрачная сущность станет блуждать по обширному лабиринту силиконовых нейронов и перемычек из оптического волокна — по рассеянному «мозгу» Асгарда. Она будет думать о себе как о Майкле Руссо, сохранит все мои знания, воспоминания, заскоки — что ж, пускай. По крайней мере я не соотносил копию Руссо с настоящим Майклом и его будущим опытом. Выяснилось, что я ошибался. Как и в чем именно, выяснится позже, когда мое повествование — может быть, справедливее было бы говорить мои повествования подойдут к своему — или к своим — кульминациям. А сейчас я могу лишь сказать, что пишущий эти заметки, похоже, наделен памятью двух разных существ и обязан — если повествование должно иметь смысл — описывать две цепи одновременно происходивших событий.

Для читателя, может статься, было бы удобнее, если дальше я передал бы нить рассказа третьему лицу и называл компьютерную копию "вторым Руссо", оставив для собственного тела наименование «я». Но вы можете запутаться, пытаясь представить, кто же сейчас рассказывает эту повесть. К тому же не могу отделаться от мысли, что такой ход сбил бы меня с толку и был бы равносилен предательству самого себя.

Таким образом, я прошу читателей простить меня, если они будут вдруг введены в заблуждение. Начиная с этого момента негибкое личное местоимение будет в равной степени применяться к двум совсем разным созданиям. Тем не менее, зная, что на долю этих двоих выпали совершенно разные приключения в совершенно различных, как им казалось, мирах, я думаю, что читатель легко поймет, о ком из нас двоих идет речь в каждом фрагменте. Простоты ради я буду приводить два повествования в виде чередующихся глав, хотя при таком подходе могут возникнуть произвольные параллели.

Глава 12

Кажется, было небо, покрытое серыми тучами, и их гнал порывистый ветер. Облака висели так низко, что стоило протянуть руку — и можно было почувствовать их холодное влажное дыхание, когда они проплывали надо мной.

Неспокойное море было серым, только значительно более темного оттенка, словно из свинца. Брызг почти не было, словно океан был сделан из чего-то более вязкого, чем простая вода.

Корабль, на палубе которого я стоял, был странным, он выглядел скорее как рисунок, чем предмет, построенный из дерева и железа. Как мне показалось, он был создан по моим смутным воспоминаниям о боевых баркасах викингов, с красно-золотым флагом, реющим на единственной мачте, и сорока парами весел, чье мерное движение не нарушала пляска судна на волнах.

Гребцов не было видно — весла, будто выросшие из прорезей в бортах, действовали сами собой. На палубе стояли ряды молчаливых воинов, белокурых великанов в рогатых шлемах и сияющей бронзовой броне. Вооружены они были пиками и палашами, а мечи покоились в ножнах. Они стояли неподвижно, словно шахматные фигуры. Они не были похожи на живых людей — скорее, на персонажи мультфильмов, как и их корабль.

Нос судна был увенчан странной головой со змеями вместо волос. Змеи слегка покачивались, когда корабль взмывал на волну. Под изображением Медузы помещался острый наконечник, который блестел, словно был сделан из стали. Если бы у головы Горгоны было тело, она могла бы лететь на этом наконечнике, как ведьма на помеле. А сейчас это острие, особенно при отсутствующем теле, было похоже на фаллический символ.

Капитанский мостик на корме был незначительным возвышением, состоявшим из платформы и защитных резных перильцев. Был и штурвал (такой же анахронизм, как Медуза или таран), но рулевой рубки не было.

Я обнаружил, что изо всех сил вцепился в поручни, стараясь удержаться на ногах.

Мне раньше не приходилось плавать на корабле. А близко к океану я подходил единственный раз, когда вел свой автомобиль по берегу ледяного моря на поверхности Асгарда. То море, вверху, было абсолютно серым, с возвышающимися айсбергами, придававшими ему спокойное величие. Эти же воды, несмотря на их кажущуюся вязкость, были очень бурными.

У меня мелькнула дурацкая мысль, что я вот-вот свалюсь с морской болезнью или с чем-нибудь еще,гораздо менее приятным, но такого не произошло. Лучшее определение, которое можно подобрать для моих ощущений: я чувствовал, словно слегка подвыпил и мой одурманенный мозг больше не в силах управлять телом. Оно не чувствует боли и начинает терять контроль над собой. Нелепо, конечно, но я чувствовал себя ненастоящим. Да так оно и было. Меня просто скопировали в мир сновидений. И самое смехотворное заключалось в том, что я сам чувствовал себя порождением сна.

Интересно, подумал я, сохранились ли у моей новой формы прежние инстинкты? Достаточно ли у меня воли к жизни?

Как ни странно, я сам испугался этой мысли. Я не чувствовал себя — собой, в каком-то отношении я и не был собой, и знал это. Знал, что это было некое другое, отличное я — уходящее в виртуальное пространство Асгарда. И в то же время я был личностью в полном смысле этого слова. Знал, что расщепленное сознание, каким бы абсурдным оно ни казалось, принадлежало сущности, которая была уязвима. И разрушение ее будет похоже на смерть, которая однажды придет за двойником из плоти.

Я осмотрелся и увидел, что был не один. На меня смотрел Мирлин. Он прекрасно сохранял равновесие, ни за что не держась, прислушиваясь ко всем движениям корабля. Он казался не больше, чем в реальной жизни, где не был обижен ростом. В настоящем Мирлине было два метра росту при могучем сложении. Его компьютерное изображение передавало все ту же стать. Я встретил его взгляд, такой же любопытный и недоумевающий, как и мой, и должен был признать, что и он выглядит персонажем мультфильма, как и дурацкий корабль, на палубе которого мы стояли.

Он был облачен в броню, черную и блестящую, словно покрытую лаком или отполированную. Отдельные ее части были так точно подогнаны друг к другу, что напоминали внешний скелет. Он стоял с непокрытой головой, и цвет волос слегка изменился — они посветлели, хотя в жизни были скорее рыжевато-каштановыми, чем белокурыми. Глаза его были такими ярко-серыми, что казались серебряными.

В правой руке Мирлин держал огромный молот, весивший без рукоятки по меньшей мере килограммов сто. Он обращался с ним, как с перышком. К поясу был прикреплен огромный меч в ножнах. Несмотря на некоторое несходство, я не мог отделаться от мысли, что это именно та роль, для которой его создала судьба (а не коварные саламандры). В образе рыцаря-варвара он выглядел убедительно, а настоящий андроид в Звездной цепи и на нижних уровнях Асгарда казался огромным, неловким и нелепым.

Я взглянул на собственное тело — посмотреть, что же надето на мне, и убедился, что тоже вооружен, хотя по-другому. На мне было одеяние, словно связанное из тончайшей стальной нити — легкое и одновременно прочное. Как и у Мирлина, моя броня сияла, словно отполированная, но цвет был темно-красный, как у бургундского вина.

Хотелось думать, что я не буду служить хорошей мишенью.

Переведя глаза вниз, я увидал руки, вцепившиеся в поручень. Внезапно я с удивлением и облегчением понял, что они мне знакомы. Знакомы, как тыльные стороны моих рук… хотя я никогда не уделял им пристального внимания в иной жизни. Может быть, это был фокус сознания — попытка успокоить себя, что я все тот же, что и был, настоящий и живой.

У меня были меч и ножны, оружие выглядело огромным и нескладным, но не тяжелым. Не то чтобы оно было легким, нет, в нем ощущалось какое-то внутреннее могущество, которое должно было освободить. Это был волшебный меч. Сознание этого казалось мне абсурдным не более, чем мое пребывание здесь. Вокруг был мир, где все было волшебно, где законы, что вершились в другом времени и в других мирах, могли быть изменены по желанию. Менявший должен был только знать, как эго сделать, и уметь справляться с этим.

У меня было и другое оружие — большой лук, он стоял у поручня близ руки. Он не падал и не подпрыгивал в такт движению корабля, и я понял, что он также обладает магической силой. За плечами у меня был колчан, полный стрел, как у Робин Гуда.

— Принеси мне мой лук, что как солнце горит, — продекламировал я про себя с пьяной велеречивостью. — Стрелы мне принеси, что остры, как желанье.

А затем более мрачно:

— Все рушится, и центр сдержать не может разрушенья, анархия над миром воцарилась… И пробил час кровавого прилива, в котором все невинные утонут…

Тут я снова повернулся, чтобы посмотреть на третьего человека, стоявшего на палубе. Она подошла, встала рядом с Мирлином и пристально смотрела на меня. Она не была Сюзармой Лир, хотя в лице ее мелькало некоторое сходство. Я видел ее раньше и не раз — она смотрела на меня из своего сумасшедшего зазеркального мира, все время отделенная невидимым, но прочным барьером — вовсе не там.

Теперь она в самом деле была здесь. Или, чтобы быть совсем точным, "в самом деле" там.

Ее длинные прямые темные волосы были распущены и доходили до середины спины. Передо мной стояла амазонка, облаченная в такую же броню, что и у меня, только темно-золотого цвета. Ее карие глаза горели, как и у Мирлина, изнутри, словно от жара. У нее тоже был лук высотой с нее и колчан стрел. Ее меч казался совсем легким. И она-то выглядела настоящей, хотя это было неизбежное следствие знания, что она пребывает в собственном мире. Она была Девяткой, ей не приходилось подгонять под себя роль Афины Паллады, богини-воительницы — эта роль принадлежала ей изначально.

Я оторвался от перил и встал прямо, удивившись, что могу это сделать.

— Почему вы не одели нас в форму Военно-космических сил и не вооружили огнеметами? Почему не посадили нас в бронеавтомобиль и не отправили по дороге? Там бы мы чувствовали себя привычно. Зачем нужна эта сказка, эта волшебная страна?

— Вы помните, что случилось с Амарой Гююром тогда, в саду? — возразила она. — Помните, почему он не мог сражаться в полную силу?

Я помнил. Не в пример мне, Гююру еще не доводилось бывать в зонах низкой гравитации. Когда началась битва, возобладали инстинкты, спутав все его рефлексы. Его собственные знания обернулись против него.

Она заметила, что я понял.

— Это не ваш привычный мир, — сказала она. — Если бы я и создала его похожим на тот мир, вы бы пытались делать все по привычке. А так вы должны подчиняться тем правилам, которые действуют здесь. У нас обширные познания, чтобы превратить ваш опыт в псевдосенсорные толкования, но полной свободой мы не обладаем. В этом мире ограничений, которым следует подчиняться, значительно легче, чем там, в мире, где остались ваши другие сущности. И все же они действуют здесь, и с ними следует считаться.

— Допустим, но это глупо.

— Наоборот, — серьезно возразила она. — Для вас это может казаться абсурдным: построить мир из обрывков древних мифов и литературных фантазий вашей молодости, но в данных условиях это единственно верный подход. Вымыслы когда-то были значимы для вас, значимы и сейчас, хотя вы отказались от них, как от игрушек. Мир внутри нас — убежище, где можно было отдохнуть от грубой реальности материального мира. Этот мир представляет собой часть пашей личности внутри вашего тела — силу с меньшим числом ограничений. Волшебный мир древних мифов, преданий и сказок возникает из попыток спроецировать собственное сознание на окружение. Компьютерное пространство — это как раз та вселенная, где личность получает власть.

Сейчас вы находитесь в мире, который лучше всего можно понять — он только так и может быть понят, — вспоминая сюжеты мифов и сказок. Мои заимствования кажутся вам чрезвычайно запутанными, но непоследовательность присуща и вашей памяти, и вашему разуму, который может предать беспечному забвению все источники. Весь смысл в том, что подобного рода испытания могут — и оказываются — для вас значащими. Здесь вы — как дома, а когда придет время действовать, в вас проснутся возможности, отличные от рефлексов, необходимых в материальном мире. И это новое скорее всего не подведет вас.

— Скорее всего? — недоверчиво переспросил я.

— Гарантий нет, мистер Руссо. Вам предстоит научиться использовать новые возможности и применять их как можно лучше. Мы отправились в чрезвычайно опасный поход, где нас поджидают враги. Я не могу сказать, насколько силен будет противник, но он выступит против нас во всеоружии своей силы и хитрости.

Я осторожно дотронулся до рукояти меча, не зная, к чему прикоснусь. На ощупь она была твердой, но я слишком много знал, чтобы назвать эту твердость успокаивающей, и напомнил себе, что на самом деле она не была твердой. И корабль тоже. И я. И мир вокруг меня, по которому я плыл.

— Кажется, вы скопировали нас на языке арканов, чтобы враждебные программы не могли повредить нам, — заметил я. — Возможно, были веские причины, почему вы не копировали себя. Как же тогда вы очутились здесь?

Я говорил, а ко мне в душу начало закрадываться чудовищное подозрение, что из меня силой вырвали согласие, силой навязали эту ложную претенциозную миссию.

— То, что вы видите перед собой, — отозвалась она с обезоруживающей улыбкой, — больше похоже на одного из потомков, чем на единое в девяти лицах существо. Ранее оно использовало мой нынешний образ, чтобы говорить с вами. Я не столько копия, сколько переработанная версия. Здесь у меня не больше сил, чем у вас или у Мирлина, и не исключено, что у меня их даже меньше. Я все еще склонна полагать, что у вас есть оружие, отличное от того, которым я снабдила вас. Когда придет время, вы сумеете вдохнуть в образ головы Горгоны, которым я украсила нос корабля, сверхъестественную силу. Важно, чтобы вы осознали это. Вы вправе ждать от меня объяснений, только помните, когда начнется битва: я не сильнее вас.

— Вы все хорошо объяснили, — с долей иронии заметил я. — Но боюсь, что мы недостаточно углубились в предмет во время наших скоротечных бесед в прошлом.

— Мы закодированы на языке арканов. Программы-разрушители не смогут с легкостью напасть на нас, особенно в том случае, что захватчики Асгарда (я так и полагаю) — это машины, не наделенные разумом. Нужно также допускать, что, какие бы силы ни были посланы против нас, они реагируют на наше присутствие и приспосабливаются к нему. Ведь их цель — уничтожить нас.

Думаю, нам следует ожидать от врагов разрушения понятия "компьютерное пространство". Они явятся как чудовищные захватчики под разными личинами — я не знаю, какие именно формы они примут. Но они должны будут выразить себя по нашему образцу. То есть они должны будут перевести себя на язык символов, принятый нами, — на язык, основанный нашим воображением.

— У меня гнетущее чувство, — подытожил я, — что вы рассказываете, как пришедшие убить меня будут добиваться своего, превратившись в мои самые кошмарные сны.

— Это очень точное понимание, — сообщила она с раздражающей невозмутимостью.

— А друзья, если таковые есть? — вдруг спросил Мирлин. — Им тоже придется вмешиваться, и только таким же способом?

— Если придет помощь, — согласилась она, — они получат свое выражение по тому же образцу.

Я посмотрел на палубу, где в молчании стояло войско — пугающе неподвижное.

— А эти молодчики?

— Автоматы, — ответила она. — Нечувстпующие программы, ограниченные в способностях. Но в свое время они смогут защитить нас, и, если повезет, мы не встретим ничего более сложного, чем они. Врагам будет нелегко от них избавиться.

Что-то она была нарочито бодра. Пока длился наш разговор, я успел привыкнуть к странному окружению и даже как-то сроднился с ним. Итак, этот парень (то есть я) избран исправить некие помехи в пустынных пещерах верхнего Асгарда. В то же время его вторая сущность (честное слово, детские мечты!) этакий супергерой, побеждающий кошмары и предъявляющий богам свои требования.

Грустно, когда обстоятельства вынуждают тебя проникать в глубины отчаяния, вынуждают забираться в самые потаенные уголки твоей души в поисках утешения и исполнения желаний. Но как я понимаю, собственные наши фантазии, как и внешность, уникальны и требуют не меньшего артистизма. И наша способность мечтать вселяет надежду, утешает нас, когда холодная и пустая Вселенная сокрушает наши безудержные амбиции, заставляя увидеть, сколь малы и ничтожны мы на самом деле. Эта способность говорит нам, что из податливой глины — самих себя — мы можем вылепить нечто лучшее, она поднимает нас из грязи Вселенной и возносит к звездам.

Выпрямившись, я смотрел мимо головы Горгоны — на безлюдное море впереди нас и думал: какого берега мы пытаемся достичь?

Глава 13

Сюзарма Лир склонилась надо мной, едва только я открыл глаза. На краткий миг ее лицо смягчилось, на нем читалась забота. Кажется, я начинал ей нравиться, хотя и не походил на героического офицера военно-космических сил.

— Ты в порядке, Руссо? — спросила она. Я выдохнул и ощупал небо языком. Во рту было сухо и отдаленно чувствовался неприятный привкус.

— Естественно, в порядке, — отрапортовал я. — Слыхано ли, чтобы документ жаловался, когда с него снимают копию?

Ее глаза обрели прежнее жесткое выражение — Ты и вправду остряк, Руссо, процедила она. — Ты знаешь об этом?

Я знал это, но соглашаться было бы невежливо, раз она воспринимала эту мою черту без особого энтузиазма.

— Как Мирлин? — спросил я, пытаясь заглянуть из-под колпака в другое кресло. Он тоже постепенно приходил в себя. Даже поднял руку в знак того, что готов встать и приступить к следующему этапу нашей кампании.

Рабочие Девятки — роботы были запрограммированы, и особой спешки не было. Вездеход мог быть собран быстрее, чем в предыдущий раз, и значительно скорее, чем бы это сделал человек. Но это вовсе не значило, что он будет построен по мановению волшебной палочки и магических заклинаний. В настоящем мире такие вещи требуют времени.

Я выбрался из кресла, вышел из комнаты и направился домой. Там я намеревался провести час-два, не делая ничего — даже не думая, если таковое удастся. Но то были только благие намерения. Я хотел уйти один, но полковник Лир пошла за мной. Очевидно, она что-то задумала.

— До сих пор не понимаю, — начала она, — почему эти ненормальные ничего не сказали мне. Они должны были знать: что-то назревало, пускай они не могли сами вмешаться, я хотя бы прикончила Финна.

У меня не было ни времени, ни желания посвящать ее полностью в ход событий. И Девятка тоже не станет этого делать.

— Так было задумано, — ответил я жестко. — Девятка хотела, чтобы они отобрали вездеход. Рассчитывали, что смогут сами провести нас к Центру. То, что вселилось в мозг Тульяра во время компьютерного побоища, преследует сейчас единственную цель. Есть надежда, что это Нечто не совсем разумно. Оно хотело куда-то сбежать. Что ж, мы последуем за ним.

— Мы?

— Ты же сказала, что хотела пойти. Передумала?

— Нет же, черт возьми! Выбраться отсюда — и то благо для меня. Но ты уверен, что ты поступаешь правильно?

— Нет, — кратко ответил я. — Но, сидя на месте, ничего не добьешься, так ведь? Хотя сейчас хорошо бы просто поспать, не опасаясь кошмаров, которые могут сожрать меня и проснуться в моем обличье в моей же комнате.

Она с подозрением уставилась на меня:

— Думаешь, что можешь повторить судьбу Тульяра? Или уже подозреваешь, что и в тебя вселилось Нечто и только ждет возможности завладеть твоей личностью?

— Пока могу сказать, что я — это я. Истоми полагают, что я получил какой-то дар — оружие для моего компьютерного «я». В своих снах я получаю информацию. Хочется верить, что программа — дружественная и не причинит мне вреда. Но этого нельзя утверждать наверняка.

— Если ты превратишься в кого-нибудь другого, — сказала она с напускным безразличием, — что ты хочешь, чтобы я сделала? Пристрелила этого кого-нибудь?

— Все зависит от того, понравится ли тебе он больше меня. Если он окажется сносным, присматривай за ним ради меня прежнего. Кроме того, вдруг он решит вернуть мне тело — так уж пускай оно остается в целости.

Этот необычный разговор звучал вполне нормально, что в некотором роде могло свидетельствовать о моем состоянии. Сначала я было подумал, не потерял ли я власть над собой. Затем вспомнил тусклый взгляд Тульяра-994 и поежился. Если мне суждено так выглядеть, я перестану смотреться в зеркала.

— Как ты думаешь, почему Тульяр — или то, что живет и его теле, стремится к Центру? — спросила она. — Если самый короткий путь тот, по которому идет твое второе «я», то есть сквозь виртуальное пространство, почему враг пытается действовать по-другому, посылая собственную копию сквозь реальное пространство?

Вопрос был что надо. Помнится, я и сам его задавал Девятке.

— Наверное, этого нам не суждено узнать, пока мы сами туда не доберемся, предположил я. — Но истоми вычислили — творцы были гуманоидами, почти как мы с тобой. Да еще Девятка одарила нас дополнительной ДНК для прочности наших тел. Творцы создали искусственный интеллект, контролирующий Асгард, этаких рукотворных богов, гораздо могущественнее их самих. Может быть, творцы не во всем доверяли созданным ими богам. Или боялись именно того вторжения, от которого после и пострадали. По той или иной причине они сохранили за собой некоторые инструменты для выполнения чисто механических операций. Истоми полагают, что внизу есть выключатели, которые поддаются лишь действию руки. Их догадка сводится к следующему: как только захватчики одержали верх, творцы опечатали Центр, чтобы защитить выключатели. И они были под защитой, пока захватчики наконец не обрели для себя пару рабочих рук — Тульяра. А если учесть авторитет Тульяра и доверчивость Скариды, то и несколько пар рук.

Она обдумывала сказанное минуту-другую, и я понял, что это ей не нравится. Я не мог упрекать ее. Даже для меня здесь было слишком много безумных предположений.

— Эти системы, которым нужно механическое управление, — как они должны выглядеть? — раздраженно спросила она.

Я пожал плечами.

— Уж у них-то, — предположила она, — вообще нет никаких выключателей.

— Вероятно, — кротко ответил я. — Если только Тульяр — не их собственные руки. Может быть, в руках у него больше ума, чем у тех, кто вырубил свет. С другой стороны…

Тут я замолк, размышляя, насколько полезно было продолжать эти догадки.

— Продолжай, — велела она замученным голосом. Ей, должно быть, пришла в голову та же мысль, но она не собиралась прерывать меня на полуслове.

— С другой стороны, — подчинился я приказу, — захватчики с равным успехом могли выключить свет, а Тульяр опять его включит.

Она пристально смотрела мне в лицо. Мы снова стояли на открытом месте, почти рядом с моей дверью. И если я не приглашу ее войти, наша игра в вопросы и ответы закончена. У нее оставался последний ход.

— Итак, все сводится к тому, что ты даже не знаешь, на чьей мы стороне. Мы не знаем, кто эти захватчики, каковы их цели, не знаем ничего о создателях. И не знаем наверняка, кто из них — друзья, а кто — враги.

— Примерно так, — согласился я. — Мы пойдем за Тульяром с открытым сердцем и умом. Сложность заключается только в том, что свой ум я приоткрыл шире, чем следовало. Не знаю, что происходит на всей этой чертовой войне, но мне больше не резон уклоняться от призыва.

Тут она решила оставить меня — и оставила — стоящим на собственном пороге, а сама пошла к своему маленькому пристанищу. Вероятно, собираясь последовать моему совету и отдохнуть. Но моим планам о кратком отдыхе не суждено было сбыться. Нисрин-673 ждал моего возвращения, и я едва не захлопнул дверь у него перед носом.

— Мистер Руссо, — произнес он в присущей ему чопорно-вежливой манере, не допускавшей отказа, — могу ли я поговорить с вами?

— Конечно, — отозвался я слабым голосом, — что случилось?

Я не приглашал его войти, потому что у меня было ощущение, что в противном случае от него будет нелегко избавиться. Я рассчитывал, что, пока мы стоим снаружи, он не будет слишком затягивать разговор.

Он, видимо, понял мой намек и перешел прямо к делу.

— Я получил приказ от Тульяра-994, - сообщил он. — Его передали после того, как Тульяр покинул уровень.

— Что предписывает приказ? — поинтересовался я.

— Я должен удержать вас здесь и попытаться помешать истоми.

Я поднял брови.

— Поскольку вы об этом говорите, я делаю вывод, что вы не намерены выполнять приказ.

— Истоми рассказали мне, что в Тульяра-994 вселилась некая чужая сущность. Они заявили, что вы можете подтвердить это.

Я осторожно заметил:

— Думаю, что это правда.

— В таком случае, — ответил он, — я хотел бы сопровождать вас, когда вы отправитесь в погоню.

Ну и ну. Риск и страсть к приключениям никогда не были свойственны тетраксам, да и Девятка наверняка говорила ему, что безопаснее всего оставаться под из защитой.

— Почему? — только и спросил я.

— Это вопрос долга и чести, — был ответ.

— Я склонен думать, что ваш долг — оставаться здесь и заботиться об оставшихся в вашем распоряжении людях.

Его маленькие темные глаза блеснули в сумраке, а маленькое лицо умной обезьяны на мгновение приобрело потерянное выражение.

— Я не могу «заботиться» в вашем понимании, мистер Руссо. При других обстоятельствах, согласен, мой долг — оставаться на этом уровне и узнать у истоми все возможное, что могло бы принести пользу моему народу. Но теперь, обдумав положение вещей, я считаю, что нужно действовать по-другому.

— Итак, вы хотите отправиться со мной к Центру?

— Если ситуация не изменится, мистер Руссо, я никогда не возобновлю контакта с моими людьми. Мы находимся в глубине макромира, окруженные врагами. Единственная надежда на наше спасение — если вы, бесстрашная полковник Лир и ваш друг-великан сумеете устранить нехватку энергии. Тульяр-994, или та враждебная сущность, что сейчас использует его мозг, может попытаться остановить вас. Для меня остаться здесь, в то время как вы берете на себя такую миссию, равносильно позору. Я должен идти с вами.

— Нисрин-673, - с сомнением начал я, — вы ученый, а не военный человек.

— А вы — военный человек, мистер Руссо? Порою приходится оказываться лицом к лицу с нелицеприятной правдой.

— Сейчас — да, доктор Нисрин.

— В таких вопросах у нас не всегда есть выбор, — продолжал он с мрачной решимостью, — не так ли, мистер Руссо?

Пожалуй, он был прав.

— Хорошо, — ответил я. — Считайте себя в нашей команде. Но помните, что игра, вероятно, будет вестись по варварским законам. Вы не будете иметь никакого преимущества только из-за того, что вы — тетронец.

— Я не жду никаких преимуществ, — ответил он. — Я думаю, что на пятой фазе развития мы должны оставить старые порядки.

Он имел в виду теорию тетраксов об исторических фазах развития. Согласно ей, Земля пребывала на третьей фазе, где власть основывалась на искусственных технологиях, в то время как Тетра находилась на четвертой, при которой власть основывалась на служебных обязательствах — своего рода оговоренное рабство с точки зрения землян. Я чуть, было не спросил его, какая основа для власти должна быть на пятой, только что изобретенной им фазе, но, едва открыв рот, понял, что этого лучше не делать. Основа власти на пятой стадии крылась в машинах, населенных рукотворными богами вроде тех, что сражались в глубинах Асгарда. Нисрин-673 обладал даром предвидения, он узрел "бога из машины", который положит конец истории гуманоидов.

Возможно, это будет уроком — Асгард собрался преподать его тщеславным галактикам Млечного пути. Ведь все мы песчинки в Великом положении вещей.

— Вам стоит выспаться. Если нам придется принять вызов машин-убийц подобных тем, что чуть не уничтожили нас сегодня, наш поход не будет легкой прогулкой.

Он вежливо кивнул:

— Боюсь, что вы правы, мистер Руссо. Я желаю вам спокойной ночи.

Я сомневался, что Сюзарма Лир одобрит подкрепление и виде тетракса, даже наименее коварного и опасного, чем покойный, но еще не оплаканный Тульяр-994. Она просто не любила тетраксов и не доверяла им. И имела на то все основания. "Но какого черта, — подумал я. — Это же и их Вселенная. Он имеет право пытаться спасти ее, как и любой другой".

Глава 14

Холодный туман окутывал корабль. Он был настолько густым, что я с трудом видел медлительные полны, плещущие о борт. На мне был плащ, черный как ночь. Когда я заворачивался в него, он надежно ограждал мое тело от ветра, и тогда ветер с удвоенной силой жалил мое лицо.

— Мы ничего не делаем, — сказал я той, что ждала, стоя рядом. У нее все еще не было имени, а я не решался думать о ней как об Афине. — Что происходит?

— Это начало, — отозвалась она. — Силы, собирающиеся против нас, знают, что мы выступили. Они пытаются привести себя в соответствие с компьютерным пространством, которое мы им навязали и сквозь которое мы движемся. Вскоре они начнут мешать нам.

Я взглянул на серый туман, на серые тени, мрачно кружившие над нами. Казалось, проходя над нами, тучи замедляли бег и начинали падать. Если бы этот мир следовало описать как Мидгард, людскую обитель, то наши враги пытались унести нас в Нифлхейм, в царство богини Хель <Hell — ад (англ.).>. Ее именем мы называем место, где мертвые обречены страдать за свои прегрешения.

А в тумане над нами реяли демоны, и я видел их лица, похожие на черепа с пустыми провалами глазниц. И они пытались — правда, пока безуспешно — стать отчетливыми, видимыми, пытались обрести силу, чтобы ринуться на нас и яростно пронзить нас когтями.

Я знал, что создания из скандинавских мифов и Нифлхейм существовали задолго до Земли и были миром туманов на краю бездонной Вселенной. Но я не мог вспомнить, как из этого хаоса возник мир форм, мир человека. И во мне зрело болезненное убеждение, что если этот провал в памяти не был временным, то и мир не должен знать, как он родился и развивался.

Я примеривался к мысли о том, что Бог, создавший Землю, породившую людей, лишь пытался оживить некие смутные воспоминания. А все беды людские коренятся в его забывчивости. Я тешил себя мыслью, что и та бесконечная Вселенная, откуда я пришел, тоже была компьютерным пространством внутри колоссальной машины, что ее непреложные законы — всего лишь уверенность некоего тонко организованного разума, который не сомневается в своих замыслах.

Здесь, однако, игра с идеями может оказаться опасной, и было бы неразумно усиливать собственное беспокойство.

Я поднял воротник плаща повыше и попытался согреть щеки и уши. Время шло, но его ход не отпечатался в моей памяти, и я не мог сказать, сколько часов или дней — мы уже плывем. Это было дремотное время, оно не могло быть измерено ни часами, ни ударами притихшего сердца.

Я снял колчан со стрелами и поставил его рядом с луком. Письмена, вырезанные на балюстраде, не были ни картинами, ни буквами известных мне алфавитов. Я предположил, что это руны, составляющие могущественное охранное заклятие, ведь ничем другим палуба не была защищена.

Вот некая тень — более плотный сгусток темноты — вылетела из тумана и понеслась в нашу сторону, принимая облик огромной хищной птицы. Однако это было всего лишь привидение. Когда оно пролетало над нами, я пригнулся и, не ощутив дыхания ветра, понял: пока не опасно. Но с этого момента туман наполнился хищными тенями, которые кружили над нами, ожидая, пока их тела обретут твердость и можно будет обнаружить себя. Казалось, они пьют черноту из кружащихся клубов тумана, и небо постепенно светлело, словно яркое белое солнце пыталось прорваться сквозь пелену тумана.

"Смею ли я желать, чтобы лучезарный лик солнца разогнал этот туман, пронеслось и моем мозгу. — Не спеть ли мне магическую песнь, которая заставит мглу исчезнуть?" Но я не стал пытаться — не потому что не был уверен в силе слов, а потому что боялся, как бы заклинание не сработало против нас. Мы шли вперед под грозным и хмурым небом, у нас была своя цель, а я хорошо знал, какую опасность таит в себе колдовство, знал, что глупые заклятия приносят несчастья неумелым магам.

Я слышал плеск невидимых весел, слышал, как они погружались в воду, чтобы нести нас по волнам, и думал — водятся ли рыбы в атом море, рыбы, для которых наш корабль выглядит как диковинное многоногое насекомое, бегущее по поверхности? Но и эта мысль меня не приободрила.

Мирлин стоял у штурвала, лишь слегка придерживая его, а женщина смотрела вперед. Не знаю, так ли было нужно стоять у руля, наверняка им правила та же неведомая сила, что вздымала весла. Видно, Мирлину было легче, когда он хотя бы делал вид, что работает. Я подошел и встал рядом с ним. Забрав с собой лук и стрелы, переставил их к фальшборту.

— Кажется, они становятся четче, — сказал он, глядя вверх на кружившие над нами тени. В голосе его звучала тревога, и ему хотелось, чтобы наша первая встреча с опасностью произошла как можно позже. Я повернулся к нашей спутнице, богине в человеческом обличье, и смотрел на нее, пока она глядела в небо.

— Слишком скоро, — прошептала она и, перехватив мой взгляд, добавила:

— Не беспокойтесь, прошу вас. Вряд ли начнется нападение, они все еще слабы. Наш мир не так легко разрушить.

Словно наперекор словам одна из теней понеслась на нее, вырастая в небе. Исполинский орел вытянул вперед когти, чтобы, вонзившись в жертву, разодрать ее на части. Защищаясь, она выставила вперед руку и увернулась, плащ упал с плеч, с золотистой брони.

Дотронулась ли ее рука до призрачного создания, сказать трудно, но она была невредима, и демон улетел прочь огромной бессильной птицей. Но было ясно, что в следующий раз создание не будет столь бессильным, ибо тени стали чернее черного, а полет их — быстрым и яростным. Я обнажил меч и отбросил плащ, решив больше не прятаться от холода.

Будто радуясь моему вызову, три тени слетели на меня, сложив крылья. Я смотрел на них и видел, как исчезли птичьи головы, а на их месте возникли человеческие лица, а разверстые рты были полны заостренных зубов. Огромные когти на вытянутых лапах, казалось, вырастали по мере их приближения.

Я взмахнул мечом, и он был легок и быстр. На мгновение почудилось, что клинок был только тенью. И подумалось, что я не смогу отразить нападение гарпий. Но легкость меча восполнялась его силой. Взмахнув им лишь единожды, я поразил всех трех демонов в птичьем облике. Он прошел сквозь них, как сквозь туман, разорвав их в клочья. Их тела потеряли форму и растаяли в красном облаке, а затем черно-красные тени, описав дугу, скрылись за бортом беззвучно, без всплеска.

Внезапно я ощутил себя столь могущественным, что голова закружилась. От первой победы душа возликовала, и я внезапно почувствовал себя высшим существом, которое не дрогнет перед ночными чудовищами. Хотя рассудок и нашептывал мне, что то было лишь начало, а сама опасность подстерегает нас дальше, я чувствовал себя непобедимым, словно впервые в жизни понял, что значит быть героем. Я по-прежнему чувствовал себя так, будто слегка выпил, но это было опьянение победой.

Я перегнулся через борт, оперевшись на поручень левой рукой. Я вглядывался в пучины вод, но видел не больше, чем слышал до этого, а создания уже исчезли в глубине. Внезапно что-то длинное и черное возникло из этой мрачной бездны, словно вынырнув из-под днища корабля, и обвилось вокруг запястья моей руки, покоящейся на перилах.

На ощупь оно было мягким и скользким, и все же его хватка была поистине железной. Чем-то это создание напомнило мне исполинскую пиявку, и я уже был готов ощутить ядовитый укус, почувствовать, как она сосет кровь. В ужасе я инстинктивно отшатнулся и попытался отдернуть руку. И поступил неправильно. Рынок тут же отозвался в теле противника: как только рука дернулась, упругое щупальце вернуло ее назад с такой силой, что я чуть не вылетел за борт.

Именно тогда я испугался, что пришла настоящая опасность, что именно сейчас наша защита рухнет. Я оказался не готов к нападению. Если бы чудище утянуло меня и спою обитель под бурными волнами, это наверняка лишило бы меня рассудка и отдало во власть бесформенных морских монстров.

Но я не упал: какой бы запоздалой ни была моя реакция, какими бы неловкими ни были мои движения, я смог удержаться на ногах, выпрямиться и ударить мечом, начисто отрезав черное щупальце, словно его и не было. И снова туман окрасился красным. Петля, захлестнувшаяся вокруг моего запястья, растворилась, а само создание кануло в пучину.

— Слишком, слишком быстро! — прокричал я моим товарищам, хотя не было никакой нужды повышать голос. — Но это не остановит их. Они ополчились против нас и не дадут передохнуть.

Ее не нужно было предупреждать. Изящный меч был в руке, да и Мирлин оторвался от своего бессмысленного занятия и держал оружие наготове. Он возвышался надо мной на целую голову, если не больше, и вращал над головой мечом, разрубая нападавших на него кривлявшихся демонов с хищно выставленными когтями. Сейчас он казался потомком богов или титанов.

Все больше черных созданий заполняло палубу — одни из них лезли через борта, другие захлестывались вокруг перил, как кнуты или ремни. Я рубил мечом направо и налево, сокрушая их в тот момент, когда они прикасались ко мне, одно из них подползло к моей щиколотке, но не успело обвиться.

На палубе под нами автоматы наконец ожили и, обнажив мечи, натянув луки, также вступили в битву с тенями, которые поднимались из морских глубин. У этих призрачных созданий были собачьи головы и огромные обезьяньи руки, которыми они неуклюже пытались схватить противника.

Сражение длилось уже довольно долго, когда стало ясно — твари не могут одолеть нас. И тогда крылатые демоны и скользкие щупальца исчезли. Когда я осознал это, мне показалось, что самого понимания случившегося достаточно для победы. Всего мгновение назад вокруг нас толпились враждебные силы — и вот они уже унеслись в туманные дали, и небо засияло, очистившись от их зловещих теней.

Я воспринял это как добрый знак, пока не увидел лица нашей соратницы И понял, что она ожидала совсем другого хода событий.

— Они знают, что мы здесь, — произнесла она. — Они готовятся испытать нас. Я ожидала не столь быстрой реакции, и, думаю, нам придется сражаться с противником посерьезнее, чем простые роботы. За всем этим стоит разум, а я не знаю, насколько он совершенен. Боюсь, что мы недооценили его.

— Что ж, — промолвил я в ответ, — будем надеяться, что они, в свою очередь, недооценили наши способности сражаться с им подобными.

Не успел я произнести это, как туман вновь сгустился и потемнел, снова вернулся пронизывающий ветер, проникая до костей, несмотря на плащ. Хоть я и был героем, вооруженным и поддерживаемым богами, я ощутил в сердце чудовищный холод и знал, что впереди меня ждут боль и страдания.

Глава 15

Нас было пятеро в вездеходе или шестеро, если посчитать негуманоидов. На одного больше, чем первоначально предполагалось. Однако я думал, что с этим нарушением планов можно справиться, учитывая то, что в вездеходе, за которым мы отправились в погоню, ехало восемь пассажиров. Присутствие Нисрина-673 в нашей компании вызвало неодобрение Сюзармы Лир. Она все еще не могла отрешиться от мысли, что все дети Тетры были в той или иной мере склонны к предательству. Тем не менее она понимала, что подкрепление лишним не бывает, и присутствие Нисрина в группе было делом решенным. У нее не оставалось сил спорить.

Наследница, определенная нам в проводники, была, на мой взгляд, неотличима от ее сестер (или собратьев). Она предложила нам называть ее Уранией-3. Я не вижу смысла в номере, поэтому опускаю его. Шестого участника нашей экспедиции можно было бы тоже называть наследницей, хотя она (буду называть ее так просто по привычке, хотя с тем же успехом мог говорить «он» или "оно") не была органической сущностью. Она была отдаленно похожа на чемодан, утыканный разного рода проводами: металлическими, из стекловолокна и органических материалов. Она могла выпускать ложноножки из каждого провода и прикрепляться к каждой системе или предмету, которые встречались на ее пути. При необходимости она могла внедрять искусственные нейроны в человеческое тело, наподобие колпаков на стульях, которые истоми использовали для связи с нами. Она чувствовала себя как рыба в воде, взаимодействуя с роботами и лифтами. По-моему, ее основная цель заключалась в том, чтобы помочь нам открыть многочисленные двери, отделявшие нас от глубинных уровней Асгарда. Тем более что некоторые из этих дверей нужно было открывать, используя внешние источники энергии, поскольку их связь с общей сетью была нарушена, а собственного запаса у них не было. Я не сомневался, что она — подлинный проводник и глава экспедиции, значительно более могущественное и разностороннее воплощение Девятки, чем Урания. Собственного голоса у нее не было. Урания сказала, что, если мы захотим, нам следует называть ее Клио-14. Номер я тут же постарался забыть, хотя мне нелегко было думать о коробочке как о живом существе, имеющем имя. Слишком она отличалась от мохнатых гуманоидов — обитателей Клио, с которыми мне довелось встречаться.

После того, как мы погрузили в наш вездеход дополнительные элементы питания и прочее оборудование, которое либо Девятка, либо я посчитали пригодным на всякий случай, свободного места осталось весьма и весьма немного. Тем, кто не сидел в кабине, надо было выбирать — либо сидеть в башне, либо лежать на узкой полке. Для начала полковник заняла башню, а Мирлин, Клио и Урания примостились вместе со мной на передних сиденьях. Нисрин притулился где-то сзади.

— Ты уверена, что справишься с огнеметами? — спросил я Сюзарму еще до того, как она заняла свое место.

— Это — оружие, Руссо, — саркастически сообщила она. — Учитывая, что по первоначальному замыслу ими должен был управлять ты, не думаю, что для меня это будет сложнее. А вот ты сам уверен, что сможешь управлять этим чертовым вездеходом?

Все обстояло несколько по-другому. Первоначальный замысел заключался в том, что разумный чемодан, соединенный с системой роботов, будет управлять вездеходом, а человек — огнеметами, и все это должно происходить одновременно. Нет нужды говорить, что у робота есть внешние сенсоры, которые видят лучше, чем человеческие глаза. Оба пульта ручного управления служили для страховки. Сюзарма Лир никак не могла выработать правильный стиль поведения с истоми. Я не пытался ничего объяснить. К тому же Клио явно стремилась разделить место у орудий с Сюзармой, считая, что рефлексы офицера Военно-космических сил могут быть несомым дополнением к ее собственным механическим рефлексам в тяжкий миг боя. За пределами защитного барьера Девятки нас могли ждать всевозможные "разбойники с большой дороги", а наш недавний опыт предполагал, что проскочить мимо них будет нелегко. Дюжина механических богомолов по сравнению с ними представлялась детской забавой.

Мы были уверены: в глубине шахты нас ждет засада. Поэтому Девятка снабдила нас подкреплением. Оно должно было помочь нам сделать первый ход в этой жестокой игре. За нашим вездеходом топала армия потрепанных роботов. Ни один из них не был предназначен для битвы, у многих из них даже не было оружия, но их роль была не в этом. Они должны были принять на себя все удары, которые могли бы причинить нам ущерб. Это были механические камикадзе.

Они были чрезвычайно разношерстной толпой. Половина из них была на колесах, половина — на ногах, некоторые — маленькие и круглые, некоторые напоминали связки металлических прутьев. Если думать об этом сборище как о зоопарке, то сюда согнали червяков и жуков-щелкунов, крабов и гигантских черепах, а также гибриды жирафа с палочником и павлина с головоногим. Я с трудом догадывался о предназначении большинства из них. Все свободные и подвижные механизмы истоми были собраны здесь, и хотя ни один из них не считался личностью, как Клио, некоторые из них были действительно оригинальными машинами. Использовать их просто как материал было чудовищным расточительством.

Девятка блокировала платформу, которую Финн со товарищи использовали как стартовую площадку. Но еще до того, как мы вывели новый вездеход в коридоры, они подняли ее из глубин и позаботились, чтобы она была свободной от возможных захватчиков. Круг из хитинового бетона был последним безопасным местом на Асгарде, и, спустившись или поднявшись на любой уровень, мы оказывались предоставленными самим себе.

Когда мы сгрудились на круглой платформе, я увидел армию камикадзе во всей ее мощи. Я знал, что едва ли один из пяти был наделен проблесками сознания, не говоря уж о способности чувствовать, но видеть их мне было грустно и больно.

"Обреченные на смерть приветствуют тебя, — мелькнула мысль. — Славься, Цезарь Асгарда!" Путешествие вниз заняло больше времени, чем я ожидал, даже учитывая рассказы Девятки об их неудачных исследованиях нижних слоев. Я надеялся спуститься на десять или двенадцать уровней, но, по моим приблизительным подсчетам, мы погрузились во мрак на два километра и находились где-то между семьдесят пятым и восемьдесят пятым уровнями. Пока мы спускались, я пробовал решить в уме несколько уравнений и удивлялся — как и в былые дни: сколько же ярусов отделяет обитель истоми от Центра планеты. Слишком много было неизвестных — хотя бы размер и масса звезды, вокруг которой был построен этот макромир. Но, рассуждал я, начни искать отгадки, особенно те, что кажутся хотя бы слегка резонными, — получишь ответ — от пятисот до пяти тысяч уровней. Это, конечно, был грубый расчет, и вероятность ошибки очень велика. Она становилась тем больше, если мои представления о звезде были ошибочными. Мне, однако, было приятно думать, что я знаю эти цифры, а в скором времени узнаю еще больше. Я чувствовал — мое продвижение к Центру будет отражено в возрастающей точности расчетов.

Платформа остановилась, дойдя до низа шахты. Я включил фары вездехода, а Урания склонилась над своей чемоданоподобной сестрицей. Она не контролировала ее — она просто готовилась перевести нам любое сообщение или приказ, которые захотела бы передать Клио. Я сидел рядом с рычагами, намереваясь взяться за них при необходимости, хотя знал, что таковой не будет, и чувствовал себя не в своей тарелке. И даже позавидовал Сюзарме Лир и ее огнеметам.

Зацикливаться на этой мысли не стоило: едва успела платформа остановиться, наше жертвенное оловянное войско разбросало во все стороны, и начались выстрелы — один, другой, третий.

Мы слышали взрывы, видели сполохи спета и огонь, но противник был не слишком близко от нас. Наши смертники, чьим долгом было вставать под пули, играли в героев и жертвы один лучше другого. Те из них, что могли хоть немного постоять за себя, выпускали свои снаряды с целью посеять панику в стане врага. На это я по крайней мере надеялся. Тут в нас выстрелили чем-то чрезвычайно солидным, потому что вездеход слегка откатился назад, но не получилповреждения.

Сюзарма открыла ответный огонь, как только получила такую возможность. Она палила по врагу, посылая потоки огня сразу в двух направлениях. Снопы пламени, вырываясь на свободу, становились газообразными. Их было куда труднее остановить, чем снаряды, которыми стреляли в нас. И хотя пламя не могло проникнуть сквозь броню, подобную нашей, оно все же могло изрядно покорежить что-нибудь менее прочное — стволы оружия и огнеметы, Клио стреляла тоже, ибо она управляла волшебной пушкой — разрушителем программ.

Хотелось бы узнать, насколько мы навредили противнику, но я ровным счетом ничего не мог разглядеть, кроме обломков нескольких наших защитников.

Вездеход шел на полной скорости, и силой инерции меня отбросило назад. Дверь, сквозь которую мы въехали, была не особенно высокой и широкой, а то, что находилось за ней, выпустило в нас один из трех самых больших снарядов в этом побоище. Единственное, что мы могли и должны были делать, — это идти на полной скорости и стараться вырваться из засады.

Вцепившись в рычаги мертвой хваткой, я не переставал надеяться, что Сюзарма и Клио-чемоданчик достойно выдерживают боевое крещение. Мы должны были обогнуть что-то большое и твердое и бросить вызов стволам, выдвинувшимся по обеим его сторонам. Эта пара своим внешним видом смахивала на хоботок богомола, преследовавшего меня в саду, а остальные просто напоминали огнеметы на ножках. Каждый раз, когда что-нибудь подобное приближалось к нам, оно исчезало — то его поражал кто-то из быстро убывающего подкрепления, то Сюзарма, то Клио.

Впереди вездехода внезапно что-то взорвалось, и дорога набросилась на нас языками пламени. Я зажмурился, догадавшись, что дорогу начинили минами, способными перевернуть наш вездеход или расколоть ему брюхо. По счастью, Клио вовремя обнаружила их, и теперь они взрывались одна за другой впереди нас.

Все сражение длилось две минуты пятнадцать секунд, а затем вездеход унесся во тьму со скоростью ста километров в час, с целой и почти невредимой броней. Яростные звуки побоища затихали позади — автоматы противника и наши доплевывали зарядами друг в друга, из чего я заключил, что битва продолжалась еще некоторое время после нашего прорыва. Я не знал, сколько автоматов пережило это событие и сколько из них на нашей стороне.

Теперь фары вездехода были единственным источником света во всей округе. Мы различали лишь дорогу и следы, оставленные другим вездеходом. Тьма скрывала от нас обочины. Мы были на открытом пространстве, среди которого лишь изредка попадались толстые колонны, соединявшие пол с потолком. Это напоминало лес, который высох задолго до того, как выключили свет. На деревьях не было листвы, большинство веток было сломано и торчало, что гнилые зубы. В свете фар все казалось серым, словно окаменевшим, но очень хрупким. Ничто не шевелилось. Даже пыль, поднимаемая вездеходом, тут же оседала на землю.

— Девятка исследовала этот уровень? — спросил Мирлин. — Знают ли они, что здесь произошло?

— Наши машины были здесь, — ответила Урания со странной хрипотцой в голосе, будто столкновение не прошло для нее бесследно. — Они не нашли ничего интересного для нас и поэтому не искали новые маршруты. Мы не знаем, что за напасть уничтожила здешнюю жизнь.

— А может быть, эти деревья — последнее, что осталось после экологической катастрофы? — не унимался Мирлин. — Это могло быть что-то совершенно обычное замкнутые экосферы всегда беззащитны перед вирусами, мутациями, которые нарушают привычные пищевые цепи, убивая тот или иной вид.

— Маловероятно, — сухо отозвалась Урания. — Далеко идущие последствия таких событий пагубно влияют на высшие виды, но трудно поверить, что так можно истребить всю жизнь. Такое впечатление, что этот мир был искусственно опустошен.

— Война? — осмелел я, зная, что она не сможет ответить. В противном случае мы бы давно это узнали.

— Не обязательно, — ответила она осторожно.

— Сколько уровней прошли ваши роботы-исследователи? — спросил я.

— Еще сто три уровня, считая от этого, хотя и не смогли проникнуть на некоторые из них.

— Сколько еще мертвых уровней?

— Только один, — ответила она, — но в семи мирах иная атмосфера, и их было трудно исследовать. Еще десять имеют термосинтетическую атмосферу, шесть абсолютно темные и населены организмами, которые даже не светятся.

— На скольких уровнях существуют гуманоидные цивилизации?

— На четырех из семидесяти одного, о которых мы что-либо знаем, отозвалась она. — Мы не пытались установить контакт ни с одной, но были удовлетворены результатами наблюдений. Из этих четырех ни одна цивилизация не подозревает, что есть другие миры, кроме них. На наш взгляд и по галактическим меркам, все четыре находятся на примитивной стадии развития. Они ограниченно используют энергию центральной сети, хотя это не страхует их от экологических катастроф, происходящих из-за отключения энергии.

Не было смысла развивать эту тему. Не имело значения, был ли мир населен гуманоидами или нет, была ли его атмосфера богата кислородом или нет, были ли здешние организмы фото- или термосинтезирующими: погасший свет вынуждал их использовать только собственные ресурсы. Некоторые сложные организмы могли просуществовать сотни лет, простые — до сотен тысяч, простейшие — до сотен миллионов. Но если свет не вернется, энтропия превратит все в бесплодную пустыню.

— В любом случае, — подытожил я, — мы всегда сможем уповать — некоторые из нижних уровней населены разумными существами. Они знают, что творится вокруг, намного лучше нас. Насколько нам известно, сотни миров могли выслать собственные ремонтные команды, одну умнее другой, для которых вернуть энергию так же просто, как включить свет, дернув за веревочку.

— Будем надеяться, — заявила Сюзарма Лир, спустившаяся к нам из башни (видимо, она пришла к выводу, что стрелять пока не в кого), — но я предупреждала тебя, Руссо, — одной надежды недостаточно.

Как лозунг это заявление звучало замечательно, в моем же случае оно больше напоминало утешительный приз.

— Раз на то пошло, — сказал я, — лучше нам беречь наш чемоданчик. Ибо результаты общения машин и людей убедили меня в том, что мы значительно лучше ломаем, чем создаем.

— Может быть, нам удастся в полной мере проявить оба таланта, предположил Мирлин с видом человека, не опасающегося возражений.

— Мы сделаем все, что можем, — просто заметила Урания. — Большего мы сделать не в силах.

Глава 16

Туман превратился в легкую серебристую дымку; видимость заметно улучшилась. На море воцарился мертвый штиль. Весла, погружаясь в воду, нарушали покой и гладь, и рябь бежала за кораблем, но вязкая вода быстро поглощала ее. Кильватерный след, что оставался позади, тянулся за кораблем как морские водоросли, тоже ненадолго возмущая морскую гладь.

Я наблюдал за темноволосой Афиной, пока она, облокотившись о поручень, всматривалась в безмолвное море. Все происходившее, очевидно, тревожило ее слишком уж неожиданно развивались события. Мне казалось, что она предпочитает встречу с явным злом, которому можно противостоять открыто.

— Что происходит? — спросил Мирлин, но не ее, как можно было ожидать, ибо она лучше знала ответ, но меня.

— Кажется, они отступили ненадолго, — ответил я. — Выжидают время для реванша. Должно быть, собирают военный совет. Когда они в следующий раз пойдут на нас, то будут лучше знать, что делать. Подозреваю, что они поступали так и раньше и знают пару-другую штучек, о которых мы и не догадываемся.

Она повернулась и посмотрела на меня, пока я говорил, и холодный блеск ее глаз подтверждал, что у нее возникло то же подозрение.

— Еще рано отчаиваться, — отрезала она. — Пока они отступают, мы наступаем. Наше оружие все еще могущественно. Они могут породить любых чудовищ, но, чтобы причинить нам вред, они должны материализоваться и стать уязвимыми для мечей и стрел. Сейчас вас труднее уничтожить, чем раньше, когда вы были существами из плоти и крови, — помните об этом!

Пока она призывала нас сохранять мужество, окрестности вновь изменились. Снова начал сгущаться, словно падая на нас, туман, и мы уже не видели безграничного пространства прозрачной воды вокруг. Мгла снова изменила цвет и была уже не серебристо-белой, а желто-розовато-красной. Сначала я подумал, что это кровь, но в этом оттенке было слишком много желтого, и цвет скорее напоминал окраску диковинных цветов. Странное ощущение овладело мной: я был уверен, что именно такими дети видят сахарные облака в своих представлениях о рае. Я глянул на верхушку мачты, которую все еще раскачивал ветер. Клубы тумана напоминали розоватые языки пламени. Море утратило свою серость, излучая яркий оранжевый отсвет. Я вспомнил фильмы, из которых узнавал о красоте мира моих предков, — сам я никогда не бывал на Земле. Вспомнил, как камера смотрит прямо в лицо заходящему солнцу. Мне навсегда врезалось в память, что в этих кадрах светило казалось оплывшим, наползающим на горизонт, подернутым переливающимся маревом горячего воздуха.

Я тут же представил себе, что океан, по которому мы плывем, — раскаленная поверхность заходящего солнца, озеро, полное затаенного огня. Но, несмотря на красные сполохи, окружавшие нас повсюду, тепла так и не было. Хотя я и не кутался в свой плащ, не хотелось и сбрасывать его, словно холод пробирал изнутри.

— Смотри, — обратился ко мне Мирлин, указывая вперед. Мы почти ничего не увидели за фигурой Медузы на носу корабля, чьи змееподобные пряди были окутаны розоватой мглой. Приглядевшись, мы поняли, что туман прямо по нашему курсу начал сгущаться, клубиться и темнеть. Я напрягал зрение, пытаясь понять, что же происходит. Потом увидел — в воздухе вырастает огромная арка, сквозь которую должен проплыть корабль. И эта арка была пылающе-красной.

На море снова поднималось волнение. Оно не имело ничего общего с тем беспорядочным движением, какое вызывает крепчающий ветер. Оттуда, где неистово-красная арка касалась поды, исходила некая сила, вздымающая огромные гребни и валы. Корабль заплясал на этих валах, ныряя носом, а затем стремительно взлетая ввысь. Потом раздался звук, словно в предсмертной муке одиночества кричало неведомое создание, — слабый, глухой, безнадежный стон, разнесшийся над всей водой.

Я не отрываясь смотрел на концы арки, под которой мы должны были пройти. Они все утолщались, словно втягивая в себя туман. Теперь мне показалось, что они напоминают огромные вращающиеся колонны, сужающиеся книзу. Они походили на исполинские смерчи, качающиеся из стороны в сторону, вбирающие в себя покрытые рябью воды.

— Они выбирают воду, — заорал я, осознав происходившее, — это смерчи!

Корабль качался на волнах все сильнее, и я перебрался от борта поближе к рулю, в который мертвой хваткой вцепился Мирлин, Они не напустили на нас монстров, падающих с небес или поднимающихся из пучин, но бросили против нас саму природу, которую мы создали, они атаковали нас бурей, чтобы растерзать нас и создавшую нас программу.

— Сохраняйте спокойствие, — прокричала богиня, одетая в золото. Держитесь, и мы прорвемся. Нас нельзя утопить!

Как бы мне хотелось верить этому обещанию! Море вокруг нас кипело, словно огромный котел, и в лицо нам неистовыми порывами дул ветер, напоминая голос разгневанного божества, а туман все сгущался. И казалось, что наш корабль вот-вот будет разбит в щепки, а наши тела разорвет в клочья.

Не в силах выдержать натиска ветра, секущего со всех сторон, я упал на колени, не разжимая рук, схватившихся за поручень. Я сжался в комок, пытаясь сделаться невидимым, заползти в уголок, образованный палубой и перилами.

Поскольку я не видел, что творилось вокруг, мне было уже не так страшно, да и шторм, как почудилось, стал стихать. Но корабль все еще швыряло из стороны в сторону, вверх и вниз, и щупальца тумана все еще впивались в меня, силясь не то придушить меня, не то разорвать в клочья, и я знал, что ни мечом, ни руками мне не справиться с этим ощущением. Я вытянул ноги, пытаясь зацепиться ими за небольшие проемы в деревянном лице Горгоны. Лук и колчан, еще не послужившие мне, висели сзади и впивались своими нелепыми формами в спину, когда я попытался лечь на палубу.

Я видел, что Мирлин стоит, все так же вцепившись в штурвал, не давая ветру повергнуть себя. Я не видел богини, но в краткий момент затишья услышал ее голос, полный гнева, обращенный к буре. Хотя неистовый шум ветра и старался обрести былую мощь после недолгого перерыва, она боролась с ним, черпая силу для своего голоса в его неукротимом реве.

Я поднял голову, убедив себя, что негоже прятаться. Я подумал, не смогу ли сам побороться со стихией, если с ней нужно бороться силой голоса. Но не успел я открыть рот, как могучий порыв ветра словно выдул из меня все слова, готовые лететь на битву с ним. Но я не собирался молчать и закричал во всю силу своих легких, и мне показалось, что они опустели от этого крика и ветер сейчас задушит меня. Но голос мой был такой силы, что не хватило лишь малости, чтобы одолеть вопль ветра. Собравшись с силами, я закричал снова, и это был победный клич, ведь я понял, что и Мирлин кричит во все горло. Его могучий голос Стентора <Стентор — глашатай в Илиаде.> поддержал и ободрил меня. И мы ткали ковер из наших криков, на которых плясал голос нашей богини, и чем громче становились наши вопли, тем яснее слышались ее заклятия на старом, давно забытом языке, незнакомом мне, но не ветру. И ветер, пытавшийся извести нас, слышал в нем угрозу.

Всепоглощающее чувство радости охватило меня, когда я понял, какую силу обрел. Здесь действовала магия. Пусть я не знал, как ее использовать, необходимость всегда рождает способность к импровизации. Я мог защищать себя не только странным мечом, но одной только силой мысли или слова.

Впервые за всю мою жизнь я почувствовал себя абсолютно свободным, подлинным хозяином положения.

Корабль миновал центр бури, пройдя под аркой розовеющего огня, и вырвался из густого красного тумана в мерцающую легкую дымку.

Когда мы проходили под смерчами, вздымающими воду вверх, она обрушилась на нас, но смерчи не могли сомкнуться над нашим судном и не могли сломать наших весел, а вода была только водой и не причинила нам ни малейшего вреда.

Наши гневные вопли сами собой перешли в ликующие победные крики. Встав на ноги, я понял, что мы втроем смотрим назад, на исчезающую позади нас арку. Теперь она уничтожала сама себя — красный цвет сменился нежным розовым и растаял в серебристой мгле.

— Что я говорила, — заметила она, когда мы перестали орать и перевели дыхание. Ее голос был надтреснутым, и теперь каждое слово давалось ей с трудом. Однако в ее слонах слышалось торжество, эта победа принесла ей радость. Теперь мы знали, что, недооценив врага, мы могли недооценить и себя, и это внушало надежду. Она повернулась к нам, а я встал рядом с Мирлином, и мы оба, навалившись на штурвал, смотрели, как буря отдаляется от нас, как успокаивается море.

Я жадно вдохнул и собирался присоединиться к ликованию, когда заметил, что торжествующее выражение на лице богини начало меркнуть. Она открыла рот и хотела сказать что-то еще, но так и осталась стоять, и я понял, что онемела она не от радости и не оттого, что ей не хватило воздуха.

Я резко повернулся, держась за штурвал, чтобы сохранить равновесие, и посмотрел вдаль — на то, что снова преграждало наш путь. Если бы я не видел этого чудовищного видения раньше, оно повергло бы меня в дрожь. Но я знал его по моим снам.

Прямо на нас из дымки шел другой корабль, вчетверо больше и вдвое выше нашего. Казалось, он столкнется с нами и разрежет пополам.

Его корпус был сделан из странно переплетающихся полос, о природе которых я нипочем бы не догадался, не приснись он мне. Но в том сне я не догадывался я знал, что это было.

Это был корабль мертвых, чьи борта были сколочены из ногтей мертвецов, которые продолжали расти после того, как тела уснули вечным сном в могилах. Корабль мертвых, чьи белые паруса были сотканы из волос, принадлежавших усопшим. И на палубе стоял экипаж — кости воскресших мертвецов, скелеты и сухожилия, безглазые, бессердечные, но вооруженные и горящие страстью к битве.

Само по себе зрелище было ужасным, а когда я понял, что это был плод моей фантазии, кошмар, возникший из давно прочитанных и забытых старинных преданий, меня и вовсе охватила паника. Такие образы отбирались и культивировались паразитом, проникшим в мое сознание, но теперь они стали доступны другим врагам, пытавшимся уничтожить меня. Минуту назад я чувствовал такое могущество, что возомнил себя богом. Сейчас же я вспомнил, что Сумерки богов предвещали восставшим гибель от рук гигантов и их мрачных армий.

Своей могучей рукой Мирлин отбросил меня и попытался изменить курс, но было уже чересчур поздно. Он развернул корабль под возможно большим углом, но столкновение, хоть и мимолетное, все же произошло. Наш блестящий нос едва поцарапал борт другого судна. Голова Горгоны зловеще уставилась на фигуру, сидящую на носу вражеского корабля. Но враги не имели глаз, в которых можно было прочитать свидетельство их силы или бессилия.

И когда борт нашего доблестного корабля царапнул о жуткий борт другого, воины-скелеты уже раскручивали веревки из седых волос и по ним спускались на нашу хрупкую палубу, словно мириады чудовищных насекомых.

Глава 17

Через тринадцать часов езды по мертвому миру мы достигли следующего спуска. Я надеялся, что нам предстоит долгий путь вниз, поскольку путешествие по горизонтали не радовало, оно не приближало нас к цели. Если всякий раз, чтобы проехать вниз километр-другой, мы будем проделывать по тысяче километров, то доберемся до Центра глубокими стариками.

Во мне жила надежда, что сущность, поселившаяся в мозгу Тульяра, знала расположение шахты и могла доставить нас к цели за один долгий спуск. С другой стороны, я пробыл на Асгарде слишком долго, чтобы надеяться на существование сплошного пути сверху донизу или хотя бы половины такого пути. Нам предстояло пересечь еще три или четыре мира, а это долгая дорога. Если еще и платформы будут закрыты для нас, то число миров может вырасти до десяти, двадцати, а то и до сотни.

Я думал и том, что же вселилось и мозг Тульяра. Любопытно: эта гадость полностью завладела телом тетронца, или он все же понимал, что с ним происходит, пытался обрести контроль над своим разумом. Жуткая планида, да я и сам не застрахован от подобной участи. В любой момент я мог перестать быть собой и превратиться в воина, участвующего в сражении, длящемся с незапамятных времен. Чтобы подбодрить себя, я стал думать о Джоне Финне, который сейчас сидит рядышком с лже-Тульяром и понимает, как его провели — ведь даже Военно-космические силы позаботились бы о нем лучше, чем его нынешние товарищи по оружию. Но я не чувствовал жалости к нему — было легче считать, что он получил по заслугам, что худший из всех жребий выпал на его долю не случайно.

Вскоре мы подъехали к месту, где отпечатки шин и ол-фактронные следы исчезали словно по волшебству. Стена казалась совсем гладкой, но в ней должна же быть дверь. И дверь должна вести в люк, а тот, в свою очередь, в шахту.

Тут настала очередь Клио-чемоданчика. Она прикрепилась к системам вездехода полудюжиной проводов. Подчиняясь ее командам, вездеход стал выпускать щупальца из 1айника, расположенного между передними фарами. Я зачарованно следил за тем, как щупальца пошарили по стене, исследуя невидимые швы и выискивая скрытые механизмы. Я понятия не имел, как и что они проделывают, но манипуляции заняли всего несколько минут. Секция стены отделилась от остальных и отъехала в сторону, как любая дру-1ая дверь на Асгарде. За ней был люк, достаточно большой, чтобы в него вошел вездеход. Он заканчивался дверью, и я подумал, что будет, если мы в нее не протиснемся. Урания уверяла меня, что у нас есть с собой более компактные вездеходы, но я-то их не видел.

Когда мы проехали в люк, Клио закрыла за нами внешнюю дверь и установила последовательность команд, открывающих внутреннюю. Урания подтвердила, что воздуха в шахте не было. Некоторые из уровней, которые пользовались этим спуском, имели разреженную атмосферу. Шахта была достаточно широка для нашего вездехода, но в ней не было платформы, на которую он мог бы встать.

— Так, — сухо заметил я. — Вряд ли можно ожидать, что они вернут нам платформу.

— Ее нельзя вызвать? — спросила Сюзарма. — А если можно, сколько это займет?

Пальцы Урании проворно застучали клавишами на боку ее квадратной сестрицы. У Клио не было экрана, на который она могла бы выводить слова, но они с Уранией как-то понимали друг друга.

— Мы не можем вызвать платформу, — спокойно ответила она. — Она обездвижена.

Я почувствовал, как на меня накатывает дурнота.

— Пусть она скажет, какова глубина шахты, — попросил я.

— Двадцать пять километров.

Это была не та глубина, на которую я рассчитывал, — всего лишь крошечный шажок к Центру. Но даже такой крошечный шажок — огромное расстояние для человека, и на этих глубинах давление может оставить от него мокрое место.

К этому времени я уже приучился правильно оценивать Девятку. Она знала, как справляться с подобными неурядицами.

— Можем ли мы построить новую платформу? — спросил Мирлин.

— Нет необходимости, — просто ответила Урания. — Мы спустимся обычным способом.

— Каким это обычным способом? — спросила Сюзарма, насторожившись.

Обычный способ для гуманоидов-мусорщиков, работающих на верхних четырех уровнях, подразумевал подъемную систему блоков или в простейшем варианте спуск по канату. Она сама испробовала его, преследуя Мирлина в шахте Саула Линдрака. Но здесь речь шла о шахте глубиной в двадцать пять километров. Чтобы опустить в нее бронированный вездеход, нужна была чертовски крепкая и длинная веревка.

— Я думаю, мы пойдем, — предположил я, — как скалолазы, по стене. Или как трубочисты внутри трубы. Прикрепим себя изнутри к шахте и начнем медленно падать.

Тут лицо Сюзармы на мгновение исказилось от ужаса, и я поспешно продолжил:

— Не каждый по отдельности, а вездеход. Он может выпускать ножки, как щупальца. Кстати говоря, сколько их?

— Восемь, — ответила Урания. — Четырьмя он будет держаться, а другими четырьмя нащупывать путь. Это гибкие ноги, они могут использовать органическое клейкое вещество, чтобы зафиксировать себя, а потом с равной легкостью растворять клей. Только это будет долгий и не очень удобный спуск.

— Подумай, какое необычное переживание, — обратился я к Сюзарме. — Мы станем первыми людьми, страдающими от морской болезни в брюхе механического паука, ползущего вниз по сточной трубе.

— Попытайтесь отдохнуть, мистер Руссо, — заботливо сказала наследница. — У вас сейчас нет дел. Спуском будем управлять мы с Клио. Вам тоже следует отдохнуть, полковник Лир.

Это звучало заманчиво. Я приветствую новые ощущения, но не горел желанием сидеть в кабине во время спуска. Хорошо бы поверить в то, что щупальца смогут надежно удерживать нас, но такое зрелище могло поколебать веру в успех подобного испытания. Могу представить состояние, когда ты ползешь по стене, а под тобой — двадцать пять километров пустоты.

В хвосте вездехода, если там начинали одновременно ходить трое или четверо людей, толчея становилась невообразимой. По стенам были расположены четыре узкие полки, и я с тубой пищевого концентрата и с пакетиком какого-то питья пристроился на верхней левой. Сюзарма забралась на верхнюю правую, а Нисрин, до того мирно дремавший на нижней правой, ушел в кабину составить компанию Мирлину и двум непохожим друг на друга наследницам Девятки.

Пережевывая ароматизированный пищевой концентрат, я бросил взгляд на Сюзарму. То, что я поглощал, на вкус было ничуть не лучше, чем манна тетраксов, но и не хуже. Я уже притерпелся к подобной еде. Судя же по страдальческому выражению на лице полковника, она все еще не могла забыть вкус земных блюд. Я посочувствовал ей — нелегко есть и с каждым кусочком вспоминать кушанья детства, которые скорее всего для тебя так и останутся воспоминаниями.

— Тебе, Руссо, не приходило в голову, что мы здесь не к месту? — спросила она.

— Если ты будешь называть меня Майком, это не будет вопиющим нарушением дисциплины Военно-космических сил. Всех об этом прошу, но никому и дела нет. От тетраксов 1ак или иначе ждешь формального обращения, но ты бы могла стать исключением.

— Нарушать привычное положение только потому, что мы знакомы друг с другом! — воспротивилась она. — Черт побери, Руссо, я ничего о тебе не знаю, хотя вынуждена проводить все время в твоей компании. Так вот, мне кажется, что этот робот-вездеход со всем справляется сам. Нам не надо управлять им, не надо стрелять — этот дурацкий чемоданчик делает все сам, так? Если даже рычаги механические, так чемоданчик и эта косматая двуполая наследница вполне могут с ними управиться. Зачем же здесь мы?

Не стоило заострять ее внимание на просьбе — называть меня по имени или же упирать на то, что мы знаем друг друга гораздо лучше, чем кажется.

— Мы здесь потому, что истоми, как и мы, не могут разобраться в этом деле. Они не знают, чего ждать от нижних уровней. Но одно им известно об Асгарде и, уж коли на то пошло, о Вселенной, — что мы, слабые создания из плоти и крови, на что-то годимся.

— Давай договоримся, — предложила она. — Я постараюсь называть тебя Майком, если ты не будешь говорить со мной загадками.

— Истоми, — продолжал я, слегка уязвленный, — очень умны. Кажется, они во всем превзошли нас. Вот почему у нас возникает чувство ненужности. Но Асгард, как и остальная Вселенная за его пределами, населен в основном существами, подобными нам. Истоми никак не могут понять: почему, если они такие умные. Вселенная не принадлежит им? Они силятся разглядеть свою ахиллесову пяту. Однажды они уже пострадали от контактов с Нечто, свободно разгуливающим по компьютерному пространству Асгарда.

Истоми столь могущественны, что нам представляются богами, а на самом деле они вовсе не боги. Они уязвимы во всех отношениях. Мы пробили себе бластерами дорогу сквозь враждебную программу, явившуюся за нами, но это не было войной. Это был прорыв. Наверное, нам еще придется противостоять чему-нибудь посерьезнее, чем салют, которым нас встретили в первой шахте. Я говорю про нападение враждебных программ. Каждый раз, когда Клио выпускает щупальце и ищет потайной замок, она обнаруживает себя. Таким же образом Девятка исследовала глубины компьютерного пространства Асгарда и в результате пострадала В решающий момент к битве будем готовы лишь ты и я. Так что береги спой скаридский автомат — когда-нибудь…

Тут я вынужден был прервать свое мелодраматическое повествование, потому что вездеход накренился, зашатался, и я вцепился в собственную лежанку. Казалось, что сейчас мы сорвемся, что механические паучьи ножки совсем нас не держат.

— Это объясняет, почему истоми готовы развлекать нас. — Голос Сюзармы вторгся в мои размышления. — Но что мы делаем здесь, а, Руссо… то есть Майк?

Я уставился на нее с некоторым изумлением. В конце концов она сама вызвалась на это дело. Ей следовало подчиниться приказу и последовать наверх. И хотя обстоятельства сложились против нее, помешав выполнить приказ, она уже вообразила, что обратно мы не вернемся никогда. Теперь я понял, что она пришла к этому решению, руководствуясь лишь отрицательными мотивами. Ее приказы казались ей же самой нелепыми, внушенными силами без человеческих чувств, без сердца, и ее подсознание диктовало ей неповиновение. Над остальным она не задумывалась.

— Мы стараемся спасти макромир, — напомнил я. — Если нам нужна причина, мы получили ее, когда погас свет. До этого я, кажется, слышал крик о помощи. А еще до того было простое любопытство — желание решить величайшую загадку, загаданную судьбой. Ну, не считая, конечно происхождения жизни, это здесь можно не учитывать. Кажется, причин достаточно.

— Может быть, — отозвалась она. — Но мне еще кажется, что откусить-то мы откусили, а проглотить не сможем. Как бы ни обстояли дела, существа, подобные нам, довольно ничтожны.

Я всегда это знал. И понял, что ей-то раньше такая мысль в голову не приходила. Припомнил, как она вела себя, только попав на Асгард. Тогда она считала, что может взорвать Звездную цепь, если ей не дадут действовать. Полагаю, что активное участие в уничтожении саламандров лишь подогрело в ней идеи о значимости Homo Sapiens. A сейчас эти же идеи остывали.

— Ну йот, — продолжал я. — Вирус, ничтожно малый, заметь, уничтожил Скаридскую империю, насчитывающую двадцать миллиардов гуманоидов. Нет ничего незначительного, если оно на своем месте, занимается своим делом и пришлось ко времени.

Тут я почувствовал себя неловко в роли проповедника, но повторил про себя последние слова, словно смакуя их. Определенно, в моей проповеди что-то было. Однако Сюзарма была настроена отводить душу новым для нее способом.

— Проблема в том, — задумчиво произнесла она, — что мы не представляем, какова наша роль. Ты только что любезно подчеркнул это.

Вообще-то я не полез бы за словом в карман и дал бы ей великолепный убедительный ответ. Но судьба избавила меня от этой необходимости. Что-то огромное и увесистое с чудовищным грохотом обрушилось на крышу нашего вездехода и оторвало нас от стены шахты.

Стена внезапно стала полом, и я вылетел из койки. В моем мозгу бешено стучало, что двадцать пять километров полета вниз — это жутко много и даже низкая гравитация не спасет нас.

Глава 18

Для наших викингов пришло время ожить и вступить в бой. До этого был страшный миг, когда они неподвижно стояли, а ходячие мертвецы так и сыпались на них.

— Лук! — крикнул я Мирлину. А сам инстинктивно потянулся к мечу на поясе.

Я знал — бесполезно оправдываться, что я в жизни не стрелял ни из большого, ни из малого лука. Здесь действовала магия, и во мне мог с легкостью пробудиться Робин Гуд.

Я схватил колчан и перебросил его через плечо, затем сгреб лук и вставил в него первую стрелу. Я представил себе, что именно такой тугой лук пытался согнуть один из незадачливых женихов Пенелопы. Мне он покорился с легкое -1ью. Я натянул тетиву и прицелился, избрав своей жертвой скелет, чуть больше прикрытый истлевшей плотью, чем его ужасные соратники. Он выбрал удобную позицию на голове Горгоны. Я выпустил стрелу, и она полетела так быстро, что я тут же уверовал в свой лук. Стрела вошла в грудину скелета и разворотила ребра. Кости разлетелись в разные стороны.

Викинги зашевелились, размахивая мечами и пиками. Некоторые из них вздымали над головой боевые топоры, и их лезвия кромсали скелеты с отрадной легкостью. Пусть наши воины были автоматами — от этого они становились лишь грознее. Ни один из них не задевал другого во время битвы, скелеты сыпались со своего мрачного корабля такими потоками, что, казалось, должны были превзойти нас численностью, но, оказавшись на палубе, они тут же разлетались на части.

Один костлявый воин выхватил копье прямо из рук одного нашего молодца. И уже собрался метнуть его, как Мирлин сшиб Прага с насеста метко пущенной стрелой. Стрела пошла в глазницу, вышла из позвоночника и унесла жертву за собой в мрачные воды.

Столкнувшись, оба корабля замерли на месте. Наша корма слегка выступала из-за корпуса другого. То возвышение, на котором стояли мы с Мирлином и богиней, было труднее атаковать, чем основную палубу. Однако по веревке костлявые воины могли спуститься и на него. Лук больше не был подмогой; я опустил его и вынул меч из ножен. Раскрутил в воздухе с чудовищной скоростью навстречу тем, что спускались ко мне, держа наготове собственные ржавые мечи. Оба были разрублены пополам.

Я не мог избавиться от ощущения, что все давалось слишком легко, что эти страшилища, несмотря на их внешность, не могли быть серьезными противниками. Но тут увидел, как белокурый воин споткнулся, увидел, как его тянут руки, которым вообще не подобало двигаться. Тогда стало понятно — мало разбить скелеты. Кости снова могут соединяться и образовывать новые тела.

Наша гвардия нарубила столько противников, что палуба была вся засыпана костями. Но из них уже начало возникать новое воинство. И, восстав, мертвецы начинали наносить удары — пусть даже некоторые из них и потеряли мечи, они снова могли хватать, ломать и тащить все, что попадалось под руку.

На нашем мостике дела пока шли не так плохо. Мои противники ссыпались грудой костей вниз или за борт. Мирлин размахивал своим молотом и превращал нападавших даже не в обломки, а в пыль. Но опасность таили в себе даже осколки, собиравшиеся у наших ног. А скелеты псе прыгали на нас сверху, готовые распасться на кости и соединиться вновь.

Действительно, мертвых нельзя убить.

И не было смысла предостерегать наших викингов, они бы не услышали нас. Я оглядывался в поисках богини — только она знала, как противостоять нашим напастям. Только она умела и знала, как защитить нас с помощью магии. Смогла же она спасти нас от огненной дуги.

Она стояла в одиночестве в самом дальнем углу нашей «крепости» и боролась с луком, который я отбросил. Она пыталась приладить к нему стрелу с обернутым тканью наконечником. Бьющиеся по ветру лоскуты осложняли ее задачу.

Я не знал, каковы были ее намерения, но понял, что ей нужен защитник — к ней подбирался скелет, зажавший между гнилыми зубами дротик. Вот-вот он пригвоздит ее к палубе.

Я ударил плашмя мечом, намереваясь не рассечь его, а сбросить в море. Мой замысел был удачен, но тут я почувствовал костлявую руку на своем горле другой скелет подобрался ко мне сзади. Я не мог ударить его мечом, но, как только мерзкие пальцы сомкнулись на моей шее, я ткнул свободной рукой наугад, стараясь попасть в пустые глазницы. Когда мне удалось и это, я резко дернул руку кверху. Нежить была почти невесомой — я раскрутил ее и бросил за борт, чтобы не усеивать палубу смертоносными останками.

И снова я должен был сражаться с очередным скелетом, который подбирался к богине. К тому времени она уже справилась с луком и выпустила стрелу. Та пролетела всего в метре от моей головы, когда клочья материи вдруг вспыхнули ярким огнем. Я обернулся и увидел, как стрела вонзилась в борт странного корабля.

Пламя перекинулось с наконечника на роговой борт и уцепилось за край одного из парусов. Последний сразу занялся, словно того и ждал. Через минуту все чудовищное судно было объято синеватым пламенем. Скелеты, все еще стоящие на палубе своего корабля, были погребены под горящими крыльями падающих парусов. Их старые кости с трудом уступали пламени. Казалось, пламени противостоит тот же дух, что заставлял кости собираться вместе.

Скелеты на нашем корабле объяла такая паника, что они начали разбегаться и словно растаяли в воздухе. Некоторые, правда, добрались до нашего возвышения, но Мирлин обрушивал на них сокрушительные удары. Молот в его руках был пострашнее любого меча и нес собой разрушение под стать колдовскому огню женщины. Гигант остановился лишь на краткий миг — чтобы спрыгнуть на нижнюю палубу, спеша остальным на помощь. Он проскользнул мимо сверкающих мечей, которыми размахивали викинги, круша черепа, пальцы, ноги, руки. Какой бы скелет-воин ни пытался подняться из праха, он снова превращался в прах.

Последний скелет перегнулся через поручень и пытался пронзить богиню мечом, но я остановил удар, а затем скинул нападавшего в воду.

Теперь вражеский корабль был весь объят пламенем, и жара стояла невыносимая, но весла работали что было сил, унося нас прочь.

Вода, разделившая два корабля, кружилась и пенилась. И корабли стали отдаляться друг от друга, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Уцелевшие весла уносили нас от горящей развалины.

Воины в рогатых шлемах, хоть и были машинами, не были лишены чувства долга и начали убирать останки своих врагов. Их сбрасывали в воду, лишая возможности снова ожить. Шестеро из воинов получили роковые раны, но, слава Богу, только шестеро. А разбитые кости были только разбитыми, нестрашными костями.

Я не осмеливался передохнуть и решил осмотреть наше возвышение — не осталось ли там зловещих обломков. Когда это неприятное дело было сделано, моим первым желанием было взглянуть на море перед нами — не выставил ли кто-нибудь из мертвецов мерзкую голову над волнами. Но не было видно ничего, кроме стены серого тумана.

— Передышка? — спросил я нашу предводительницу, когда она опустила лук и обвела поле битвы сияющими глазами.

Она покачала головой.

— Они должны дать нам время отдохнуть или собрать совет. Мы не ограничены материей или пространством, да и они тоже. Не сомневаюсь, они очень умны, они поняли, как им следует атаковать. То, что прячется в тумане, горит желанием уничтожить нас, как и то, что уже миновало нас. И оно близится.

Я невесело усмехнулся:

— Мы достигли цели? Мы можем рассчитывать на помощь?

— Не могу сказать, — ответила она. — Я не знаю, насколько мы сильны, не говоря уж о том, что не знаю, чему придется противостоять на этот раз. Мы создали этот мир из ваших тайных мыслей и снов, Майкл Руссо. Никто не знает, сколько продлится затишье, что нарушит его. Они пробуют разные образы защиты и нападения. Никто не знает, что на сей раз изобретут они, что придется делать нам, чтобы противостоять этому. Делайте все возможное, а время покажет, достаточно ли этого. Помните, что вы, очевидно, могущественнее всех нас, что вам уже помогают.

Я отвернулся к стене тумана, готовой поглотить нас, и подумал, что это слабое утешение. Может, это и был мир моих снов, но в нем я все равно чувствовал себя чужаком. Если я и был там раньше, во времена своего глубочайшего сонного забытья, я не помнил об этом, да и способности моего подсознания не соответствовали этому волшебному миру. Меч мог быть легким, как перышко, глаз мой зорок, рука тверда, а лук меток, голос был послушен моей воле, но я был человеком мира, где правили злые духи. И они могли быть гораздо могущественнее, чем можно представить себе. За образами сражающихся против нас стояли сущности, которые привели Асгард к уничтожению. Им не было нужды до конца понимать нас — они могли сокрушить нас так, как Мирлин крушил костлявых воинов.

А потом надо мной сомкнулся туман, и холод пробежал по моему телу. Я устал, и даже холод, отеревший пот сражения с моего лба, не взбодрил меня.

Вдруг показалось, что мы движемся сквозь туман словно против ветра, затем наш ход замедлился, словно огромная рука остановила наш корабль. Я не видел весел, но знал, что они работают, и работают впустую. Не важно, сколь близко мы подошли к таинственному берегу. Теперь мы остановились.

Глава 19

У меня было неприятное ощущение, что я умер и был мертв давным-давно. Умер и для мира материального, и для собственного сознания. В обычном случае потеря сознания так или иначе разрывает вторую связь с миром, который существует в тебе и независимо от тебя. Но я уже не был «обычным». Как и Тульяр-994, я приютил внутри своего разума чужака, который в подобных обстоятельствах мог сделать все возможное, чтобы укрепить свою власть над моим рассудком.

Вот потому-то я приходил в себя дважды, причем сначала — не в себя, а в сон, который казался чужим. Я присутствовал во сне как зритель, наблюдая за ходом событий отстраненно, из далекой дали, чего никогда раньше не испытывал во сне или под действием психотропных веществ.

Сон, который прервался на сей раз, был сном о Сотворении, но я не знал, когда оно началось. Я опоздал к рождению Вселенной, если то, что я упустил, можно было назвать рождением. Не увидел я и причудливого танца атомов, которые возникли гораздо раньше сложных молекул, а из них потом возникли первые живые организмы. Я не знал, появились ли и начали сменять друг друга мириады самовозрождающихся молекулярных систем, пропустил то, как эти системы восходили по лестнице эволюции, не знал, какие причинно-следственные связи взяли верх над логикой случайностей. Когда я пришел в этот сон, самые молодые звезды возникающей Вселенной давно уже были мертвы, и взрыв, умертвивший их, породил множество тяжелых элементов. Последние, в свою очередь, скорректировали схему, по которой должна была развиваться жизнь. Уже существовала молекула — первый предшественник ДНК, а также другие, занявшиеся сложной игрой передачи энергии.

Обиталище этих игривых молекул находилось не на поверхности миров, а в облаках газа и пыли, столь исполинских, что, реши кто-нибудь пройти их насквозь, ему понадобились бы годы. В чреве этих облаков вызревали новые звезды. В свете, сопровождавшем их появление, радостно роились молекулы первой жизни. Где-то еще их попытки стать жизнью были неудачными, где-то их хитроумные старания были сведены на нет всесильной темнотой, но молекулы не прекращали своей игры. Даже в самых мрачных уголках Вселенной они терпеливо ждали сияния новых звезд, чтобы вновь попытаться стать жизнью. С каждым новым солнцем молекулы создавали все более и более сложные формы, с каждой смертью светила взрыв разбрасывал эти зачатки жизни по окраинам Вселенной, где большинство гибло, а немногие уцелевшие снова ждали момента, чтобы продолжить нескончаемую историю существования.

Проходили века, и появилась подлинная жизнь — жизнь ДНК, она была побочным детищем рождения и распада звезд, детищем Вселенной, чей пульс не переставал биться, она была началом всех начал.

Не всюду во Вселенной царила жизнь, кое-где она просто опоздала возникнуть. Но там, где ей это удалось, она нее громче заявляла о себе. Она плодила себе подобных в разных уголках пространства. Раз возникнув, она распространялась мириадами одноклеточных, которые искали и находили себе пищу в толще облаков. Клетки охотились за пищей и светом, росли и развивались дальше.

Жизнь, по сути, открывала новые миры — планеты, купающиеся в свете солнц, планеты с перепадами гравитации, это позволяло молекулам собираться тесными группами и продолжать свои игры в доселе невиданном единении. Нелегко было завоевывать миры. Они были полны опасностей. Однако в газовых облаках жизнь находила укрытие, а в водных океанах, плещущихся вокруг скал, жизнь играла в захватывающие игры — борьба за жизнь там была жесточайшей, а эволюция поднималась по ступенькам, становилась все сложнее и требовала все больше ума для выживания.

Казалось, нужно только время — пусть это время и занимало миллиарды лет, чтобы жизнь в самом деле заполонила Вселенную, добравшись до самых отдаленных ее уголков. Она затаилась, она ждала лишь вспышки новой звезды, чтобы можно было проснутьсяи устремиться вперед. Казалось, не было ничего, что могло бы замедлить или остановить ход великой игры.

Казалось, не было ничего.

Но что-то все же было.

Сущность этого нечто я не совсем постиг. Я должен был бороться за понимание этого. Возникло ли оно позже, чем началась история жизни? Было ли это, удивлялся я, другой формой жизни, которая играла материей, пространством и временем по другим правилам? Можно ли было думать о нем как о противожизни, как о разрушении или по крайней мере как о распаде? Было ли оно противоположно по своей сути не только жизни, но самой материи, подобно антиматерии, состоящей из позитронов и антипротонов?

Этого я не знал. Но все время тщился понять, какое послание содержится в этом сне. И понял, что мое видение смещается — превращается из того, что казалось действительным воплощением, в нечто мифическое. В то, где жизнь появляется благодаря Богу, отцу и матери всего сущего. И Богу противостоит демоническое начало: Сатана, Вельзевул, Ариман, Иблис, Тиамант.

Но это мистическое понимание не давало ясного и доходчивого ответа, равно как и реальное, ибо простой дуализм осложнялся сомнениями. Я уловил образы гигантов, которым моя память не замедлила дать имена — И мир и Пуруша. Они блуждали по задворкам моего сознания, словно тени по экрану. Мне представлялось, что эти великаны — лишь символы некоего уничтожения, и наблюдал, как они уступали места другим теням — человеческим, звериным или причудливому, несказанному их сочетанию.

Я пытался найти имена этим танцующим силуэтам, но безуспешно, ибо они уже начинали светлеть и растворяться. Я чувствовал себя Танталом, приговоренным стоять под плодоносящим древом познания и неспособным вкусить его плодов. Тщетно пытался я найти что-либо разумное и значащее в хаотическом кружении впечатлений, но поздно, слишком поздно.

Связь прервалась. Я проснулся.

Голова болела невыносимо, словно прежняя боль не удвоилась, а просто обрела новое качество. Тем не менее я открыл глаза и обнаружил, что лежу на скамье, с которой перед этим свалился. Напротив меня сидела Урания, лучась неподдельной заботой.

— Пожалуйста, на вставайте несколько минут, мистер Руссо, — попросила она. — Перелома черепа нет, но вы сильно контужены. Силы самовосстановления, которые мои сестры пробудили в вашем теле, позаботятся о вас, но вы должны лежать.

Как раз на такие случаи обычно приходились однообразные дурацкие вопросы:

— Что случилось? — и тут же, сразу, второй. — Где мы?

— В шахте нас ждала засада, — отвечала она. — Боюсь, что мы были чересчур легкомысленными и не проследили за нашим спуском. Вскоре после того как мы начали спускаться по стене, нечто тяжелое было сброшено на нас. К счастью, мы раскачивались, поэтому удар был скользящим. Свободные «ножки» цеплялись за ту же сторону шахты, что и остальные, поэтому мы легко перенесли потерю трех из них. Затем мы возобновили спуск. Никто серьезно не пострадал, только у Нисрина-673 сломана рука. Он не обладает вашими способностями к самоисцелению, поэтому его травма вызывает беспокойство.

Она посмотрела вниз, произнося это, и я понял, что ученый-тетронец лежит на нижней полке. Я хотел повернуть голову и поприветствовать его, но моя голова этого не хотела.

— Вы уверены, что это я, а не кто-то еще, позаимствовавший мое тело?

Это была жалкая попытка пошутить, однако я чуть не перешел грань дозволенного. Она воззрилась на меня с беспокойством, очевидно, всерьез восприняв эти слова.

— Все в порядке, — опомнился я. — Это в самом деле я. Тот, другой, действительно был тут полновластным хозяином, но недолго. Я вернулся и помешал ему. Он пытался мне что-то сказать, растолковать, что к чему.

— Если вы и дальнейшем будете видеть сны, — с теми же интонациями глубокого участия в голосе, что были свойственны ее зазеркальной родительнице, произнесла она, — я в высшей степени буду признательна вам за подробный рассказ о них.

— Ничего особенного, — сообщил я с кислой миной, — так, урок истории. Мне так и не довелось дослушать его до конца, возможно, я слишком глуп для этого. Уверен только в одном. Мне пытались сообщить, что идет война — не только на Асгарде, но во всей Вселенной.

Я говорил это, а сам не переставал удивляться. Интересно, было ли существо в моем мозгу независимым разумом, который пытался растолковать мне, что к чему? Или же это было некоей трансляцией, которую я умудрился подслушать? Если последнее предположение было правильным, неужели нечто в моем мозгу — просто своего рода компьютерная игра? Может быть, Тульяр вовсе был не столько одержим демонами, сколько являлся ходячим автоматическим вспомогательным механизмом? Скажем, ходячий магнит, зомби или первопроходец-голем… К сожалению, конца этим догадкам не предвиделось. Слишком много названий и сравнений роилось в моей голове, они толкались и шумели, словно посетители ярмарки, но никто из них не говорил ничего дельного и не мог указать мне, в чем же суть дела.

— Ах ты черт, — с чувством произнес я. — Лучше бы мне вообще не просыпаться. Вы не знаете, мне удалось доесть свой ужин?

Она протянула мне тубу и пакет — оба были наполовину пустыми — или полными — смотря по тому, в оптимистическом или пессимистическом ключе вы воспринимали события. Я приник к пакетику и после долгого глотка почувствовал себя намного лучше. Боль в голове быстро проходила — я понял, что дело пошло на поправку.

— Как долго я был без сознания? — спросил я.

— По вашим меркам — примерно пятьдесят два часа, — последовал вежливый ответ.

Следовательно, шок был очень сильным. Не так давно мне приходилось раздавать свою жизнь пригоршнями направо и налево. Будь я, как обычный человек, запрограммирован природой на семьдесят лет жизни, я бы чувствовал себя убогим калекой. Теперь же Мирлин и Девятка убедили меня, что мои собственные регенерационные способности неизмеримо возросли. Если я буду вести себя осторожно, смогу пережить Мафусаила. Так что можно было позволить себе немного побездельничать.

Вездеход слегка раскачивался, и тут я понял, что мы уже путешествуем по горизонтали. За те два дня, что я валялся без сознания, мы добрались до конца шахты.

Я поднялся со своего узкого лежбища, невзирая на отчаянные неодобрительные гримасы Урании. Ее большие коричневые, словно у обезьяны, глаза с легкостью могли изобразить грусть, но меня это выражение не убедило. Затем я пробрался в кабину. Мирлин сидел за рулем — просто так. Вездеход шел себе собственным путем и с некоторой помощью чемоданчика, лежавшего на коленях Мирлина. Сюзарма Лир сидела рядом, согнув руку и опираясь на нее подбородком. Она задумчиво смотрела перед собой и обернулась, едва я вошел.

— В Военно-космических силах, — заметила она, — мы привыкли быть готовыми ко всему. Мы не позволяем себе спать по пятьдесят два часа.

Однако она сказала это беззлобно и даже без иронии. У нее была такая же возможность поучиться остроумию, как и у меня — проникнуться духом Военно-космических сил. С той лишь разницей, что она в самом деле старалась.

Я посмотрел поверх ее головы на пейзаж, тускло освещенный фарами. Ничего особенного — просто бесконечный песок или пыль серебристо-серого цвета. Воздух, казалось, был полон этих частиц, мерцавших в свете фар. Вездеход еле полз, и я понял, что колеса вязли в песчаной пыли. За нами, должно быть, поднималось целое облако.

— Уровень пуст? — спросил я, пристраиваясь между Сюзармой и Мирлином.

— Видимо, нет, — ответил Мирлин.

— Однако к тому идет, — возразила Сюзарма.

Голоса их звучали нерадостно.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Нам трудно идти по следу, — объяснил Мирлин. — След другого вездехода исчезает очень быстро. Может быть, отпечатки соединяются с частицами, которые просто сносит ветром. Тем не менее похоже, что на молекулы действует метаболизм. Нужно еще иметь в виду, что другой вездеход не идет прямо. Если он петляет, след тоже трудно искать.

— Метаболизм? — переспросил я. — Вы хотите сказать, что пыль полна бактерий?

— Девяносто процентов органики, — сказал Мирлин. — Миллионы видов в каждой пригоршне.

— Обычное дело, — отозвалась Сюзарма. — Пепел к пеплу, пыль к пыли. На этом уровне нет ни миссионеров, ни арендаторов.

Тут я понял, что мы с ней нашли общий язык — ибо ничего подобного я раньше от нее не слышал.

— Это то же самое, из чего состоят кольца Урана? — спросил я. — Кто-нибудь сказал об этом Нисрину?

— Он спит. — Полковник была лаконична. — На таблетках. Руку сломал.

Вездеход слегка дернулся, преодолевая холмик повыше других. Одно из колес крутилось вхолостую секунды две, прежде чем обрело равновесие. В воздухе было столько пыли, что невозможно было заметить границу между землей и воздухом. Сказать, что видимость была плохой, — значило не сказать ничего. Мы двигались словно в густом тумане. Я подумал, действительно ли этот уровень был полон той пыли, которую можно было обнаружить в газовых облаках — месторождениях звезд второго порядка? Была ли эта пыль примитивной формой жизни, что засеяла все моря, как только появилась вода? Может быть, это вообще была другая форма жизни — очень древняя? Откуда было ждать ответа? Возможно, метазойская эра была лишь этапом, который должны были пройти все биосферы и к которой в конце концов возвращались все формы жизни? Как сказала Сюзарма, пепел к пеплу, пыль к пыли.

Мой странный сон повлиял и на мое бодрствующее существо. Вся история Вселенной и судьба всего сущего на ней прочно сидела в моем мозгу. Головная боль проходила, но я не чувствовал себя лучше. Я был как в прострации, словно одурманен наркотиками — знаете, такое чувство, когда исстрадавшиеся нервы отключаются, в теле воцаряется низкая сила тяжести, а в голове — и вовсе нулевая.

— Ну, — заключил я, — если все так паршиво, я пойду и прилягу.

Мне не следовало искушать судьбу. Мы перевалили через другой подъем и вдруг понеслись вниз. Все четыре колеса утратили опору, мы ехали по склону, и впереди нас неслась пыль. Она вздымалась перед нами огромными клубами, закрывая обзор, словно земля полностью поглотила нас.

Первые пять секунд я совершенно не беспокоился. По крайней мере я привык к уровням с потолками высотой в двадцать метров, где нельзя было утонуть в самом глубоком озере. Я посчитал, что склон не может длиться вечно и что мы вскоре обретем землю под колесами.

Пять секунд превратились в десять, и тогда я понял, что мы в беде. Мы рухнули в шахту, и нам предстояло лететь до самого конца мира.

С другой стороны, это было неплохо — конец мира и был нашей целью. Но под сколькими тоннами пыли мы будем похоронены, когда доберемся до цели? И как, черт возьми, мы найдем след? Ведь мы потеряли его раньше, чем свалились в эту чертову дыру!

Глава 20

Туман медленно рассеивался, словно давая нам понять, сколь затруднительно наше положение. Мы стояли у поручней и хмуро смотрели на бескрайние поля водорослей, представшие нашим взорам. Застряли мы накрепко. Весла безнадежно бились среди бесконечных зеленых прядей. Вокруг были собраны водоросли всех видов и мастей — бурые и зеленые, тонкие, словно нити, и жесткие, словно резиновые жгуты, — из таких волокон враги и соткали смирительную рубашку для судна. В сплошной массе не было заметно ни единого просвета, зато попадались пятачки, где водоросли были столь густы, что выпирали из воды буграми и холмами. Чудилось, что мы можем спуститься с корабля и пойти по этой поверхности, такой надежной она казалась. Однако никто из нас не собирался проверять ее прочность. — Что теперь? — мрачно спросил Мирлин. — Они пошлют армию гигантских крабов, чтобы напасть на нас? Или же под этим покровом прячутся морские чудища, готовые разом разделаться с нами?

— Есть вопрос получше, — подхватил я. — Собираются ли они вообще что-либо делать? Зачем им пытаться убить нас, если можно держать без движения? Где бы ни была наша цель, мы не приблизимся к ней, пока не найдем способа выбраться из этой ловушки.

В ожидании ответа мы оба уставились на нашу богиню-воительницу. Она сама выглядела растерянной.

— Не ожидала этого, — призналась она. — Что бы ни строило нам козни, оно сумело задержать нас. Не знаю, как это сделано, а потому не могу сказать, в чем спасение.

Я опустил лук и сунул меч в ножны. Было бы не совсем справедливо благодарить судьбу за кратковременную передышку, ибо тот, кто уже начинал жить по законам волшебного мира, понимал — любое промедление, передышка играли на руку врагам. Каверзы пока были относительно бесплодны, ибо враги еще не знали, откуда мы черпали опыт, и до поры наша магия была сильнее. Но это пространство было их обиталищем. Значит, им потребуется не так уж много времени, чтобы обратить безобидную фантазию в безграничный кошмар. Мирлин и я были здесь чужаками, да и перелестная богиня — воплощение Девятки, сколь бы она ни приноровилась к этому окружению, оставалась новичком в битвах и колдовстве.

— Можно ли поджечь водоросли так же, как корабль мертвецов? — спросил я.

Она посмотрела на меня пустым взглядом. Ее прекрасное лицо осталось бесстрастным. Не знаю, была ли способна моя новая форма испытывать влечение, но не думаю, чтобы она могла пробуждать его, поскольку эта красота была лишь маской.

— Может быть, — неуверенно произнесла она.

— Если дело только в том, чтобы найти нужное колдовство… — начал Мирлин, но тут же затряс головой в замешательстве.

— Только, — отозвался я, невесело усмехнувшись.

— Но вы же создали эту ловушку из наших снов, — жалобно воззвал гигант в черном к Афине. — Мы не искали его, оно возникло с нашим приходом. Почему же вы не можете найти способ противостоять этому?

— Мы далеко не всемогущи, — прозвучал ответ. — Мы вынуждены следовать определенным правилам. Если враги разгадают нашу реальность, мы окажемся бессильны против них.

— Разве это просто игра? — с горечью спросил я. — Когда я согласился, мне казалось, это нечто большее.

— Игры — всего лишь фантазии, отражение нашего опыта, — заметила она. Да, это игра, если вам угодно. Но на карту поставлена жизнь — та, что дана вам здесь, там, где-нибудь еще. И другой ставки нет.

— Значит, нужно всего лишь придумать правильный ответный ход? Взять пленного, который вызволит нас из ловушки, придумать заклинание, которое сожжет или высушит водоросли, вызвать стадо морских коров из пучины морской, и пусть они пожрут всю эту траву?

Она по-прежнему смотрела на меня — неотрывно и без возмущения.

— Да. Именно это и надо сделать.

— Я не могу помочь, — начал я злиться. — Это у вас в распоряжении целый магический арсенал. Она покачала головой:

— Нет, — и перевела взгляд на молот, висевший на поясе у Мирлина. Но какой толк бороться молотом против Сарагассова моря? Я тоже отвернулся и стал смотреть на резную голову, венчающую нос корабля. Это был символ могущества, спящего внутри меня, жаждущий пробуждения. Что будет, если водоросли обратятся в камень? Поможет ли это? Да, если камень будет гладким, как стекло. Но неизвестно, как это сделать. Как разбудить силы, дремлющие во мне? Как заставить Сезам открыть моего двойника?

— Возможно, — сказала она в раздумье, — что война в компьютерном мире Асгарда достигла такого же состояния. Никто из противников не в силах взять верх, поэтому они выжидают момент и держат друг друга в бездействии. Возможно, наше появление нарушило равновесие, заставив действовать армии обеих сторон. Вероятно, равновесие должно возвратиться, если….

Она надеялась, что, пока ситуация менялась, была возможность получить некоторое преимущество — здесь или в Центре, куда добирался мой двойник. Но что-то в ее словах привлекло мое внимание. Она говорила о кристаллизации — о временном затишье в войне. И тут в голову пришла мысль об окаменелостях, о том, как живая материя становится неподвижной. Не в этом ли была суть вверенного мне оружия? Не потому ли оно явилось мне как голова Медузы? Не был ли я зерном, вызывающим кристаллизацию. Может, именно это проникло в сознание взывавших о помощи и породило тишину и покой в компьютерном пространстве Асгарда?

Нелегко описать мои чувства. Я был на многих уровнях и знал, что размеренная, едва ли не застойная жизнь в системах Асгарда поразила многие сообщества, бесчисленное количество гуманоидов.

"Ну и какой же здесь выбор? — спросил я сам себя. — Есть ли он вообще и насколько применим?" А был ли выбор у Персея, которого избрали капризные Олимпийцы. Сами боги были слугами неумолимой судьбы — трех сестер, плетущих нить жизни, трех беспощадных Парок.

Я поглядел на весла — они все еще скребли по поверхности водорослей, хотя и с меньшим рвением. Их работа напоминала мне жука, перевернутого на спину и в немощном отчаянии дергающего лапками. Тут появилась идея, и я перевел взгляд на богиню.

— Сколько человек в команде корабля? Нельзя ли изменить их движущую силу?

— Команда — это мы, — бесхитростно ответила она. — Он — наше тело, такое же, как и это. — Она показала на грудную клетку.

Говоря «мы», она, естественно, имела в виду Девятку, а не трех застрявших в глубинах Асгарда страдальцев.

— Тогда надо попробовать не плыть, — посоветовал я, — а ползти. Надо переделать лопасти весел в лапы, а сами весла — в ноги, вроде как у насекомого. Если водоросли достаточно прочны, они выдержат нас, тем более что наш вес правильно распределен.

Она тут же уставилась на весла, и глаза у нее снова заблестели — ведь решение могло оказаться спасительным. Я смотрел на нее, а весла в это время перестали бессильно дергаться. Лопасти превратились в нечто, напоминающее лапы водоплавающих птиц, а на древках появились суставы. Как только оформились все ступни, ноги стали выпрямляться. Хотя поначалу казалось, что водоросли нипочем нас не отпустят, внезапно мы очутились на поверхности. Одна или две лапы сначала провалились, но для других хватало точек опоры, и мы начали двигаться, переваливаясь и покачиваясь, как диковинная сороконожка. Сначала мы шли медленно, затем — все быстрее и быстрее, пока не стали двигаться с той же скоростью, как и на веслах.

Я видел улыбку Мирлина — он радовался не столько тому, что мы снова были в движении, сколько нашему умению находить выход. Так что мы были не столь уж бессильны перед неизвестным.

— Здорово придумано, — похвалил он. — Может, им и вовсе не удастся остановить нас.

Но я не собирался почивать на лаврах. Я успел заметить — едва мы пошли, как туман вокруг нас снова стал сгущаться. Небо, только что светлое и высокое, снова стало низким, снова забурлило вихрями. Каждую минуту водоросли могли растаять, а мы — рухнуть в жуткое море. Но не это занимало меня. То, что мы выбрались, могло заставить наших врагов сражаться с удвоенной силой, пытаясь уничтожить нас. Мы не бессильны — значит, в нас таится опасность, и каждый последующий выпад против нас будет страшнее предыдущего.

Игра, если это можно назвать игрой, только начиналась.

Глава 21

Когда мы наконец остановились, нос вездехода врезался в землю под углом в сорок пять градусов. Наша остановка не была внезапной, и толчков во время нашего падения почти не было — вполне безобидное приключение. То есть, по приблизительным расчетам, мы скользили по пыли примерно полминуты, но перевести время в расстояние я не мог. Ускорение из-за низкой силы тяжести было вполне сносным, да и пыль играла роль тормоза. До конца мира мы, естественно, не добрались, но, по меркам Асгарда, сидели на дне глубокого колодца, да еще по уши в грязи.

Из окошка было видно, что это не совсем грязь, а густая, вязкая жидкость вроде ила. Итак, мы на дне грязевого моря. Моря ила и грязи. Я знал, что вездеход мог ползать, но вот сможет ли он плавать…

— Жертвы есть? — осведомился я. Молчание. Я счел его отрицательным ответом.

— Что же теперь? — спросила Сюзарма Лир. Как и все остальные, она упиралась руками в панель управления, чтобы не сползти вперед. Стекло выглядело как тусклое зеркало, посеребренное пылью, мое смутное отражение пялилось на меня.

Ответом на ее вопрос было все то же молчание. Потом раздался странный звук, словно что-то скреблось о стену вездехода. Где бы мы ни были, мы не были одни.

— Борта свободны? — спросил я Уранию, лихорадочно размышляя, только ли вездеходы обитают в этой грязи.

— Нет, — коротко ответила она. Ее пальцы так и летали над механической сестрицей, а на лице застыло болезненно-сосредоточенное выражение.

Звук повторился, словно что-то шевелилось у бортов вездехода. Я посмотрел на бледное отражение лица Сюзармы — оно исчезло так проворно, словно взорвалось. Я заморгал глазами, а потом понял: что-то ворочалось в мутном месиве, обвиваясь вокруг вездехода.

— Вот пакость, — отреагировала Сюзарма. — Чертов червяк. Пребольшущий.

Бояться было нечего — червяк не представлял опасности. Конечно, он мог быть самым большим и самым противным в целой Вселенной, но внутрь он бы не проник. Судя по скребущим звукам, он либо один обвивался вокруг нас, либо там работала шайка из трех-четырех его помощников. Во всяком случае, они были бессильны. С другой стороны, их компанию нельзя было назвать приятной.

— Что нам делать? — снова спросила Сюзарма. Видимо, она надеялась, что кого-нибудь осенит за время, прошедшее после ее первого вопроса. Меня ничто не осенило, поэтому я посмотрел на Уранию. Та все еще совещалась с волшебным чемоданчиком.

— Мы выпускаем ложноножки, — сообщила она. — Под нами твердая поверхность, которая удержит нас. Потом мы пойдем по грязи.

— Сдается, это займет уйму времени, — предположил я. Мы ждали. Вскоре она произнесла:

— Мы достигли дна расщелины. Через тридцать метров начнется подъем вверх, уклон приблизительно двадцать градусов. Если нам повезет, мы быстро выберемся.

Как и следовало ожидать, это сообщение было не слишком-то радужным. Нам по-прежнему нужно было напасть на след другого вездехода. Земля, вдруг становящаяся жидкой, и бактерии, деловито пожирающие органику, — все это осложняло дело. Если мы не нападем на след, мы заблудимся. А в этом месте мне меньше всего хотелось бы заплутать.

— Можем ли мы как-то помочь? — справился я.

— Это вовсе не обязательно, — уверила она меня. — Вам лучше отдохнуть.

Вечно она пыталась заставить меня спать. Потом я рассудил, что ожидание само по себе беспокойное занятие, к тому же малоприятное, если смотреть, как за окнами извиваются червяки. Я выбрался из кабины и поплелся в хвост нашей машины.

Нисрин-673 проснулся, как только мы остановились. Он так повернулся на полке, что его ноги свисали под углом в сорок пять градусов. Но вид у него был несчастный. Он спросил, что случилось, и я вкратце рассказал ему. На свою лежанку я не полез, а устроился в узком проходе между двумя навесными полками, выбрав самое удобное в данном случае место.

— Как рука? — поинтересовался я.

— Наследница выправила ее, — ответил он. — Ушиб при падении, но, думаю, без дальнейших неприятностей.

Как и все тетраксы, считавшие себя расой, исполненной достоинства, он легко относился к собственным страданиям.

— Кажется, нашлась часть головоломки, — сообщил я. Он не понял. Видимо, то соответствие на пароле, которым я перевел слово «головоломка», было неполным. Тогда я рассказал ему свой сон. Урания была занята, но Клио все равно услышит.

— Что бы они ни ввели в мой мозг, — сказал я напоследок, — оно старается сообщить нам, что нас подстерегает и как с этим справиться. Сравнивая его поведение с программой в мозгу Тульяра, могу предположить, что мы на стороне гуманных сил, то есть добрых. Хотелось бы только понять, чему оно старается меня научить. Что такое противожизнь? Вы биолог — что это значит, на ваш взгляд.

Он был тетронец-биолог, что означало уклончивые ответы, если вопрос требовал догадок и размышлений. Но готов поспорить — мой рассказ его заинтересовал.

— Простейшее предположение, — осторожно начал он. — Можно допустить, что некая сущность имеет те же характеристики, что и системы жизни, основанные на ДНК, — развитие, самовоспроизведение, эволюционирование и так далее, но основа другого химического толка. Если ее основная молекулярная система имеет другую углеродную цепь, эта другая система вступает в борьбу с ДНК за жизненно важные элементы: углерод, кислород, водород и азот. Тогда макромир типа Асгарда становится Ковчегом и крепостью в войне между ДНК-жизнью и Икс-жизнью за власть во Вселенной. Первая запрограммирована на сбор и сохранение форм ДНК, на завоевание миров, где существуют пригодные для жизни условия. Но существуют миры, полные второй жизнью, управляемые Икс-гуманоидами, Икс-компьютерными сущностями, которые пытаются сделать то же самое. И каждая сторона пытается вытеснить другую.

— Какие у нас возможности выбора?

— Эти антижизненные сущности, очевидно, не в состоянии воспроизводить зеркальное отображение форм, созданных ДНК. Вероятно, только ДНК создает деревья, насекомых, гуманоидов…, а жизнь, основанная на других молекулах, создает иные формы. Не исключено, что она не создает форм метазойской эры как таковых — или нечто не больше бактерии. Но и это не объясняет присутствия враждебных программ на Асгарде. Может быть, эволюция сущностей антижизни включает вовсе не углерод и начинает вторгаться в нашу жизнь лишь тогда, когда возникают мыслящие машины с силиконовой основой мозга.

— А из-за чего разгорелась война? Какова цель всех этих миров?

— Собирать и разбрасывать, как вы и предположили. Захватчики Асгарда ничего не имеют против органических обитателей миров и рады оставить их в покое. Они могут вступать в соревнование, противоречие — и в войну — только с программами и компьютерным разумом. Тогда можно будет объяснить, почему наш вид не был уничтожен или серьезно поврежден при попытках истоми исследовать внутреннее виртуальное пространство Асгарда, хотя на это последовала бурная реакция.

Я обдумал оба варианта. У них были свои привлекательные стороны. Я не мог отдать предпочтение тому или иному. Не исключено, что существуют именно эти две возможности.

— А другие? — спросил я Нисрина.

— Размышления, — парировал он, — предполагают неопределенность. Все вероятно.

— Расскажите, — попросил я.

— Это вне моей компетенции.

— Не думаю, что сейчас подходящее время скромничать. Те, что остались на Тетре, никогда не узнают. Ведите себя раскованно.

— В таком случае, — сдался он, — мы можем расширить возможности догадок предположить, что конкуренция становится все более жесткой. Допустим, что псевдожизнь основана на иных химических элементах, нежели углерод. Если не сдерживать воображение, можно наделить признаками органической материи воспроизводством, развитием, контролем за окружающей средой — других существ, отличных от скопления атомов и молекул. Давайте допустим такую возможность и порассуждаем о системах квазижизни и интеллекте на податомном уровне. Или даже на уровне пространства как такового. Вы знаете, что, если бы основные физические постоянные имели значения, отличные от своих нынешних, наша форма жизни прекратила бы свое существование. Не исключено, что сами эти характеристики допускают возможность манипуляций с ними — но на это наше воображение не распространяется. Я, со своей стороны, не в состоянии больше строить предположений.

Тут я припомнил, что в моем сне было упоминание о недостаточной силе воображения, невозможности постичь суть вещей. Может быть, это и было причиной. И любая история, придуманная мной или Нисрином, — ложная, по той простой причине, что мы пытаемся придать ей смысл, а действительность не признает его. Вероятно, ответ столь необычен, что мы даже не способны сформулировать его. Мы, но отнюдь не премудрая личность из компьютера. Или у тех, кто ведет эту гротескную войну, собственные, для нас непонятные причины? Или Девятка так примитивна и тупа, что представляет лишь пушечное мясо в конфликте, который так же мало касается ее, как и нас.

В памяти снова возникло окончание сна. Некое призрачное понимание пыталось стать реальным, тихо и незаметно, как биокопия в моем мозгу пыталась помочь мне найти ответы на мои «как» и «почему».

Все это я тщился объяснить Нисрину — рассказать ему о подоплеке греческих и скандинавских мифов, чтобы спросить у него, какие сны видел бедняга Тульяр и с чем в мифологии тетраксов можно соотнести мои переживания.

— У нас псе обстоит по-другому, — ответил он. — Ваша нынешняя культура лоскутное одеяло, составленное из преданий разных племен, говорящих на разных языках и мыслящих по-разному, рассеянных по Земле еще до изобретения земледелия, до поселений. Вся ваша история строится на идее небольшого племени, окруженного чужаками… врагами.

На Тетре наши предки изобрели земледелие и стали оседлыми, поэтому постепенная колонизация разных частей нашего мира представляла собой разрастание одной культуры. В то же время у нас появлялись разные языки и прочие культурные различия. Однако в нашей истории преобладала идея одного племени, растущего и видоизменяющегося. Как вы можете заметить, результат такой системы — неприятие преувеличенного индивидуализма, привычка нумеровать себя в наших именных группах. Еще до эпохи межзвездных полетов мы обнаружили, что представляем собой одно племя, и после всегда стремились связать галактическое сообщество в единое целое, хотя нас все время преследовала мысль, что это либо невозможно, либо неуместно. Поэтому мы так интересуемся историей биологических исследований, предполагающих существование общих предков у всех гуманоидов галактики.

По нашей мифологии, мы всегда поклонялись единому богу. Единое племя быстро приходит к идее единого бога. Это, в свою очередь, ведет к восприятию Вселенной как машины, управляемой законами. Именно поэтому наши историки считают тетраксов наиболее развитыми с научной точки зрения, хотя эволюционно мы не старше остальных.

В нашем историческом и мифологическом наследии нет ничего общего со сложными понятиями греческой или скандинавской мифологии. Сумерки богов нечто совершенно чуждое нам. У нас нет даже скрытого дуализма, кроющегося в каждой монотеистической религии, которая противопоставляет Творца первобытному хаосу. Совершенно случайно, как я полагаю, у пас больше возможностей и способностей к воображению, вам легче представить то, что происходит вокруг нас, чем Тульяру-994. Может быть, это совпадение позволило смоделировать ваше мифологическое переосмысление событий во Вселенной и роль участвующих в конфликте богоподобных существ.

Тут моя голова снова начала болеть, но отнюдь не от попытки осмыслить сказанное. То, что рассказывал Нисрин, занимало меня по многим причинам. Во-первых, все это могло объяснить, почему выбор судьбы пал именно на меня. Учитывалась, следовательно, некая особенность человеческого разума, созданного историческим и культурным наследием. В силу этой особенности человеческий разум мог осмыслить войну, идущую в глубинах Асгарда. Значит, мое второе, скопированное «я», зашифрованное истоми, пустившись в героический поход, сможет добиться такого, чего не добьется иной гуманоид.

Тут впервые я задумался, как он там поживает, что с ним творится в том подлинном обиталище богов. Видел ли он уже Валгаллу? Или его постигла ужасная участь?

Я не предполагал когда-нибудь узнать об этом, но моя неутолимая страсть к размышлениям заставляла думать и об этом, пока в мои мысли не вторгся голос Сюзармы Лир. Она просунула голову в пассажирско-багажный отсек и сообщила:

— Нам повезло.

— Что, напали на след другого вездехода?

— Не совсем. Они не собираются оставлять следы для нас, да и мы могли запросто их потерять, если бы они не стали подавать сигналы о помощи. Они все еще на этом уровне и тоже попали в переделку.

Она, конечно, была права. Но радоваться рано. Пока мы не выясним, в какую переделку попали наши неприятели, с тем же успехом можем угодить туда сами.

Глава 22

Исчезли последние следы водорослей. Снопа рассеялся туман, снова было спокойным море. Но это было затишье перед бурей. Я смотрел на весла, мерно погружающиеся в воду, и сожалел, что наша богиня, сотворившая этот мир, не права. На твердой почве я чувствовал бы себя увереннее. Она заверила, что земля и скалы с не меньшим рвением пытались бы поглотить нас, чем воды этого призрачного океана, что так или иначе нам пришлось бы укрываться на борту судна. А море по-прежнему казалось чуждым и враждебным.

Я спрашивал себя почему. Ведь если она руководствовалась необычностью обстановки как главным козырем против наших врагов, почему она не пустила нас в вакуум, космос на корабле вроде "Леопардовой Акулы"? На это она отвечала, что аналог сжатого пространства гораздо привычнее для наших врагов, и они скорее смогут разбить корпус космического корабля. Гораздо безопаснее — тут вновь последовали заверения — пребывать в царстве магии, иллюзий, неточностей. В нем враги не смогут сразу же оценить, какой иллюзорной силой они обладают или что мы, в свою очередь, можем противопоставить им.

— Мы же сами не знаем об этом! — воспротивился я.

— Вот это и может быть нашим главным преимуществом. По тону ответа я догадался, что разговор закончен. Не думаю, что роль мага идеально подходила мне. Некоторым, может, и нравится думать, что в них дремлют не изведанные доселе силы, которые придут им на помощь в безнадежный момент, однако я не особенно уповал на это. Я бы предпочел просто знать, что я собой представляю, что могу делать, и знать, что мои силы соответствуют обстоятельствам. Увы, сами люди мало что смыслят в этом, и редкий счастливчик может быть уверен в себе.

Следующее испытание началось с волнения — на воде оно было не особенно заметно, но судно начало сворачивать вправо. Весла начали сопротивляться тяге — те, что слева, почти не двигались, но правые забили по воде изо всех сил.

— Смотри! — Мирлин показывал далеко вперед и вправо.

Там мы увидели зарождающийся водоворот, который крутился все быстрее и быстрее. Мы попали на самый край водоворота, который пытался затянуть нас в свою чудовищную воронку. Конечно, его сила была побольше, чем у наших весел. Корабль начал описывать дугу.

Мирлин вцепился в руль, пытаясь отвернуть наш корабль влево, но тот пошел вовсе не влево, а все сильнее и сильнее к центру смертельной спирали. Снова поворот руля, снова попытка вернуть веслам опору, но тщетно: движение было таким сильным, что мы не могли управлять судном. Весла беспомощно бились бесполезные, как и в тот раз, когда мы попали в водоросли.

И снова я почувствовал себя беспомощным — мое тайное оружие не годилось для отражения атаки такого рода. Я обернулся и взглянул на женщину воплощение Девятки. Она пела, словно надеясь обрести волшебные силы против тех, что тянули нас в водоворот.

Поднялся страшный ветер, он изо всех сил пытался выдуть нас из водяной воронки. Автоматы на нижней палубе пытались управиться с большим квадратным парусом, стараясь поставить его по ветру. Мирлин изо всех сил крутил руль, чтобы направить корабль под спасительные порывы.

Единоборство воды и ветра вздыбило море огромными волнами, и яростные брызги летели прямо в наши лица.

Я вцепился в поручень, зажал ногами лук и колчан, чтобы не потерять их. Корабль и раньше трепали ветер и полны, но все это было пустяком по сравнению с нынешней схваткой стихий. Небо потемнело, облака стали почти черными. И вдруг, словно в припадке гнева, небеса обрушили на нас потоки дождя, холодного, перемежающегося градинами, похожими на пули.

Водоворот, до этого ясно видимый, исчез. Казалось, мы попали в самое чрево хаоса, беспорядочно буйствующего вокруг нас.

Мой желудок словно перевернулся, и мне пришлось скорчиться, встать на колени, пряча лицо от неистового ветра. Я не знал, что пытается сделать Мирлин, не знал, кто побеждает в поединке двух видов колдовства — мы или они. Мне оставалось только ждать и надеяться, что сумею проплыть сквозь шторм и водоворот, если корабль перевернется.

Я услышал, как закричал Мирлин, и решил, что это торжествующий клич. Я думал, что ему удалось выправить наше судно, но тут раздался другой крик, полный отчаяния. Значит, враг нашел новые силы.

Я заставил себя поднять голову, заглянуть в черную пелену тумана и тут же увидел то, что напугало моего друга.

Из-под воды вырастали кольца колоссальной змеи. Казалось, сам водоворот внезапно ожил — Харибда превратилась в Сциллу. Теперь уже не важно было, куда направлять корабль, поскольку мы были окружены кольцами чудовища. Головы не было видно, только чешуйчатое тело обвивалось вокруг корабля дважды или трижды, словно змея схватила себя за хвост. Чешуя была яркой и могла бы сиять при солнце, но в сером свете туловище казалось только серовато-коричневым, с темно-зелеными полосами водорослей, прилипших к телу монстра.

Подняв лук, я почувствовал облегчение оттого, что могу действовать, могу поразить врага собственными силами. Приладив стрелу и даже не встав с колен, я выстрелил в массу, шевелящуюся по правому борту. Стрела летела прямо, несмотря на порывы ветра, и впилась глубоко в тело зверя. Но ничего не последовало — я видел ее белое оперение, но ни красной крови, никаких других признаков, что я уязвил врага. Без промедления выпустил я вторую стрелу, она впилась в тот же изгиб, но подальше от первой на несколько ярдов, и снова — безрезультатно. Я выругался, увидев, что кольца плотнее смыкаются вокруг корабля.

Потом. — , потом поднялась голова, вынырнула из пены в кормовой части судна, словно хотела поддеть нас, как бык поддевает на рога невезучего матадора, но по случайности промахнулась.

Огромная голова лишь отдаленно напоминала змеиную: у нее были змеиные зубы и глаза, но над головой вздымался гребень, похожий на капюшон кобры. Это была голова настоящего дракона, и за клыками шел ряд острых, словно мечи, зубов. Глаза с узкими зрачками, злобно желтеющие, уставились на меня, гребень раздулся и стал похож на затканные паутиной рога.

На минуту голова застыла в воздухе, глаза буравили жертву — я знал, что дракон готовится к броску.

Третья стрела была наготове, и я выпустил ее в пасть, едва она распахнулась. Мелькнул черный раздвоенный язык, и стрела вонзилась в его основание. Чудище ощутило это, ибо голова покачнулась, захлопнув челюсти. На мгновение мне показалось, что я нанес смертельный удар, а потом пасть вновь распахнулась, обнажив острые белые зубы, и голова метнулась ко мне со скоростью молнии.

Не скрючься я вовремя, меня бы прикончили. Но я инстинктивно согнулся и услышал, как огромные клыки сомкнулись на парапете, раскрошив дерево, но не задев меня.

Растянувшись на досках, я увидел левый глаз чудища — непомерно большой со столь близкого расстояния, хотя на самом деле он был всего лишь с человеческую голову. В нем плескалась безграничная ненависть, от которой кровь стыла в моих жилах.

Голова отпрянула — я получил несколько секунд, чтобы приготовиться к выстрелу. Прилаживая стрелу, я намеревался поразить тварь прямиком в злющий глаз, лишить ее части зрения, проникнуть в ее мозг.

Голова застыла в воздухе, готовясь ко второму броску, и тут я выпустил стрелу. К ней присоединилась еще чья-то, но чудище качнулось, и оба выстрела не причинили твари никакого вреда. Кольца страшного тела так туго свернулись вокруг судна, что не было слышно плеска и движения воды, затих и ветер, надувавший наш парус, и в этой тишине дракон повторил свой выпад.

Я попытался откатиться, но голова была огромной. Избежать встречи с ней было непросто. По счастью, она задела мое плечо не клыком, а краем губы, и отбросила меня прочь от спасительного поручня. Лук дрогнул и сломался — я защемил его между досками палубы. Я бросил его и постарался обрести равновесие.

Другая стрела (должно быть, ее выпустила богиня) настигла чудище, когда оно отводило голову для очередного выпада, и впилась в черную губу между клыками. Змею было плевать на такую рану, а я понимал, что в следующий раз он до меня доберется.

Я отчаянно пытался высвободить меч из ножен, но меч не поддавался.

В тот миг, пока голова монстра застыла в воздухе, я посмотрел ему прямо в глаза — они примеривались к последнему удару.

И тут Мирлин, с тяжелым молотом в правой руке, закрыл меня собой и молниеносно обрушил чудовищный удар на голову дракона. Не берусь судить о силе удара — я видел только, что молот вошел в отверстую пасть и ударил по верхнему небу ближе к горлу, а не к губе.

Колоссальная сила Мирлина делала молот более грозным оружием, чем голова дракона. Чудище отшатнулось так, словно у него был сломан позвоночник, и рухнуло на собственные кольца, а затем голова исчезла под водой.

Мирлин неистово закричал, и я подхватил его клич, но наша радость была преждевременной. Огромные кольца все еще обвивались вокруг судна, держа его в неподвижности, а когда голова дракона ушла под воду, они словно взбесились и, обхватив нос и корму, приподняли корабль.

Из воды снова поднялось нечто, показавшееся мне второй головой. Но это был украшенный гребнем хвост, который ударил по вздыбленному кораблю изо всех сил.

Мачта переломилась, словно спичка, все доски корабля и средней палубы, треснув, сломались. Голова Горгоны, отделившись от своего места на носу, взлетела в воздух и исчезла среди вспененных волн. Я услышал, как вскрикнула богиня, и вспомнил, что корабль — такая же часть ее самой, как и доспехи. И в этом крике слышалось отчаяние смерти.

Мне уже было безразлично, годился ли к плаванию наш корабль или нет, потому что я вылетел из него, чтобы упасть не в бурные воды, но прямо на дракона, неподалеку от того места, куда впились две мои стрелы.

Какое-то краткое мгновение я цеплялся за тело змея между чешуями, словно хотел унестись на нем в пучину, но затем волны сбросили меня и ударили о воду с такой силой, что чуть не вышибли дух.

Силясь не потерять сознание, я изо всех сил пытался вдохнуть, но воздуха не было. В легкие попала только грязная ледяная вода, которая, казалось, отравила самое мое сердце. Я все еще барахтался на поверхности странного моря, и моя красная броня оказалось совсем невесомой, но что-то тащило меня вниз, засасывало меня вглубь. Я уцепился за какую-то доску, но она была недостаточно велика, чтобы служить плотом.

Меня, задыхающегося, кружили волны. Я лихорадочно оглядывался, пока не заметил большой обломок корабля. За него отчаянно цеплялся полубесчувственный Мирлин. Были бы у меня силы, я бы закричал от радости, что он тоже уцелел. Я вытянул руку, пытаясь уцепиться за этот импровизированный плот, но волны отнесли меняпрочь. Я все еще не мог позвать на помощь, но вот Мирлин поднял голову, и я утешился, что сейчас он поможет мне.

Его глаза встретились с моими, на миг в них блеснула радость — он узнал меня. Но миг был недолгим — что-то вспыхнуло в его мозгу, его глаза разгорелись, словно разгневанные маяки, и он забился в конвульсиях.

Он спас бы меня, если бы мог. Но демоны добрались до него и уничтожили еще до того, как он вцепился в обломок.

Они добрались и до меня — я чувствовал это, они тянули меня вниз, в мрачные воды, сомкнувшиеся над моей головой. Я знал, что дыхание, за которое я боролся, никогда не вернется.

Последняя мысль мелькнула в моем сознании: я знаю, каково это — тонуть.

23

Как только фары нашего вездехода выхватили из сумрака силуэт другого, Клио плавно остановила нашу машину. Сюзарма Лир сидела на месте водителя, но не делала вид, что ведет ее. Урания, держа Клио на коленях, сидела между нами.

— Иди-ка лучше к пушкам. Они нам могут понадобиться, — сказал я Сюзарме.

Полковник Лир тут же ушла, а на ее место сел Мирлин. Рядом с чужим вездеходом, который стоял, упершись в голую стену, не было заметно никакого движения. Свет фар отражался от стены и создавал вокруг него ореол. Двери вездехода выглядели наглухо закрытыми.

— Ты думаешь, они все спустились? — спросил Мирлин. Он, конечно, имел в виду, что наши недруги нашли шахту, слишком узкую для вездехода, и пошли дальше в скафандрах. Но это было бы слишком просто. Или Тульяр со товарищи все еще сидели внутри, либо мы нарвались на ловушку вроде той, что ждала нас в первой шахте.

— Они не могли знать, что мы потеряли след, — задумчиво сказал я.

Но так или иначе должны были предполагать, что мы настигнем их, если выйдем живыми из всех испытаний. А если и оставили вездеход, то вполне могли превратить его и бомбу замедленного действия.

— Но он понадобится им на обратном пути, — заспорил Мирлин. — Тульяр ведет их на верную гибель, но они-то этого не знают.

Это было справедливо. Нетрудно представить реакцию Джона Финна, если бы ему предложили взорвать машину.

— Те, кого мы преследуем, могли оставить скаридов как прикрытие, поручив им стрелять, если мы попробуем открыть двери? — спросила Урания.

— Могли, — ответил я, — но и это вызывает сомнение. Парочка снайперов не может перестрелять нас всех. Предположим, они все же сделают это. Кому охота оставаться в этом Богом забытом месте? Если Тульяр и иже с ним ушли, прикрывающие будут предоставлены сами себе — деваться-то некуда.

— Достаточно ли у них скафандров? — спросил Мирлин с тревогой. — Может, на всех не хватило, и они оставили кого-то здесь?

— Их было восемь, — заметила Урания. — На всех хватит. Вездеход оснащен электричеством, обогревом и достаточным количеством припасов. Возможно, некоторые остались, вместо того чтобы спускаться навстречу очевидной опасности. Они могут рассчитывать, что на вездеходе выберутся обратно, если остальные не вернутся.

Это было вероятно, но все равно что-то было не так.

— Скорее всего они не ответят на позывные по радио? — спросил я.

— Мы передавали сигнал некоторое время назад, — сообщила Урания. Автоматическая система отвечает сигналом, что все в порядке, но я не знаю, есть ли там гуманоиды. Какая-то погрешность в конструкции.

Даже истоми не могут предугадать всего.

— Похоже, кто-то должен выйти посмотреть, — сказал я.

— Подождите! — воскликнула Урания. Чемоданчик на ее коленях что-то передавал, мигая лампочками. — Инфракрасный сенсор обнаружил два тела между передними колесами и стеной. Возможно, они прячутся от нас.

— Для чего прятаться с оружием в руках, если можно воспользоваться пушками наверху? — Мирлин был встревожен.

— Приборы не сообщают этого, — механическим голосом ответила Урания.

— Невелика проблема, — сказал я. — Нам нужно позвать их, сказать, чтобы выходили, подняв руки, или мы уничтожим их из наших орудий. Они услышат нас.

— Попробуем, — отозвался Мирлин, которого эта болтовня начала раздражать. — Должно сработать.

Мы попробовали. Изнутри звуки воспринимались очень странно. Я решил, что искажение шло из-за брони вездехода, а не из-за неисправности нашего громкоговорителя.

Но Мирлин был прав — это и впрямь сработало.

Через пятнадцать секунд одинокая человеческая фигура, шатаясь, вышла из кустов. Женщина в облегающем одеянии. До того, как она упала ничком, мы успели разглядеть ее лицо. Хотя оно было покрыто пылью и грязью, мы без труда узнали ее. Джейсинт Сьяни.

Первая моя мысль была: это ловушка. Но ее товарищ так и не вышел. Так что оставалось единственное правдоподобное объяснение — ее спутник был в худшем состоянии, чем она, и просто не мог выйти.

С полминуты мы сидели в молчании, лихорадочно перебирая все варианты и соображая, что предпринять.

— Ну вот. — В голосе Сюзармы слышалась насмешка, несмотря на то что голос этот был приглушен — она говорила из башни. — Держу пари, она нарвалась на неприятности. Одна женщина в тесной кабине с тремя тетраксами, тремя скаридами и ублюдком Финном.

До этого мне и в голову не приходило, что китнянку могли просто-напросто изнасиловать. Но сама идея показалась мне не слишком правдоподобной.

— Кто-то должен выйти, — устало повторил я. — Вот я и пойду.

— Черта с два ты пойдешь. — Полковник выросла в проходе между кабиной и кузовом. — Я пойду. Запомни, у меня единственной полная боевая подготовка.

Я поежился. Бывают времена, когда ты вынужден уйти в тень и дать возможность светить другим. К тому же она была старше меня по званию.

Пока она одевалась, я смотрел на Джейсинт, лежащую в грязи. Один раз она попыталась встать, но сил у нее уже не было. Если она играла, то замечательно справлялась с ролью. Затем я увидел, как Сюзарма подошла к безжизненно лежавшему телу с преувеличенной осторожностью, держа наготове огнемет. Джейсинт снова пошевелилась, когда Сюзарма дотронулась до нее, подняла лицо, словно что-то хотела сказать. Слон не было слышно. Сюзарма снова встала и обошла вездеход, высматривая того, кто скрывался за ним.

Голос Сюзармы в переговорном устройстве звучал устало и опечаленно. Определенно, она была бы рада найти врага и пристрелить его.

— Лучше выслать Мирлина, чтобы подобрать парня. Он очень плох.

— Что с ними случилось? — спросила Урания.

— Не знаю. Похоже, они попали в хорошую переделку. Они потеряли все оружие, что было у них. К тому же их здорово потрепало. У парня в скафандре море крови. Кажется, и кости сломаны. Они оба уже давно бы умерли, не будь в скафандрах систем жизнеобеспечения. Тут еще разбросано нечто, похожее на червяков, разрезанных пополам. Видимо, они обвились вокруг ног парня.

Пока она передавала сообщение, Мирлин ушел одеваться. Сюзарма к тому времени смогла поднять Джейсинт и перетащить ее к заднему люку вездехода. Прежде чем попасть к нам, они прошли сквозь стерилизующий душ. Незачем было вносить заразу в вездеход. Потом Сюзарма смогла пристроить китнянку на одну из полок, и мы расстегнули на ней скафандр. Из стены тут же показались щупы толщиной с волосок и вошли в ее тело. Она застонала, постаралась открыть глаза, но не смогла.

— Когда она сможет разговаривать? — спросил я Уранию, возившуюся с Клио.

— Через несколько минут. Серьезных повреждений нет — она ослабла от потери крови и истощения.

Я поглядел на голову китнянки и заметил несколько основательных синяков. Похоже было, что ее пытали.

Мирлин внес другого страдальца. Это был один из скаридских офицеров. Его бледная кожа казалась еще бледнее. Он пострадал серьезнее Джейсинт и выглядел так, словно по верхней части его тела прошлось что-то тяжелое. Скафандр остался цел, но его содержимое испытало изрядное потрясение — в буквальном смысле. Несчастный выглядел жертвой чудовищной, бессмысленно примененной силы.

Мы уложили его на койку, и системы вездехода занялись его ранами.

— Его можно спасти, — констатировала Урания после некоторого молчания, хотя он очень слаб. Надо дать ему отдохнуть несколько часов — ведь он был в коме.

Мы терпеливо ждали, пока Джейсинт Сьяни придет в себя. Любопытно было узнать, что она скажет.

Вскоре китнянка открыла глаза и посмотрела на лица, окружавшие ее. Должно быть, мы, скопившиеся в узком проходе, выглядели смешно, но она ехала в вездеходе с семью попутчиками и, наверное, привыкла и не к такому.

— Руссо? — слабо прошептала она. Меня она знала лучше других, или нет привыкла узнавать в неожиданных ситуациях.

— Что произошло? — спросил я на пароле, переходя к делу.

— Я не смогла затащить его в вездеход, — прошелестела она. — Я залезла туда передать сигнал бедствия, но не смогла втащить его. Я подняла его по шахте, но не смогла…, очень ослабла….

Не это хотелось узнать.

— Что напало на вас? — спросил я. — И где?

— Там, внизу, — ответила она на второй вопрос. — Чудовища…, со щупальцами… Не смогли забраться в скафандры… и пытались разорвать нас.

— Остальные? — спросил я так же отрывисто.

— Не знаю… Кто-то умер, кто-то прорвался… мы стреляли., но пули их не брали… нужны огнеметы…

Я был готов поверить ей. Никто бы не стал наносить себе подобных ударов, чтобы сделать игру правдоподобной.

— Начали спускаться четверками, — продолжала она, — взяли снаряжение… я была последней… Темно… потом щупальца… как кнуты или кабели… схватили нас… мы не могли продвигаться… вытащила его из шахты… они столько повредили…, он потерял сознание, пока мы добрались… залезла в вездеход… потом к нему…, не смогла… никто не вернулся…

А потом появились мы. Я положил ей руку на плечо, чтобы она не продолжала. Она замолчала и закрыла глаза.

Сюзарма Лир сняла шлем, но не торопилась снять скафандр.

— Никто не говорил, — с вызовом сказала она, — что это будет легко.

— А нам-то что делать? — спросил Мирлин.

— Помолимся за умников, укравших наш вездеход, — ответила она, обращаясь ко мне. — Возблагодарим их за обнаруженную опасность.

— Ты готова спускаться? — изумился я. — После того, что нам рассказала любимая предательница?

— Ясное дело, — прозвучал ответ. — Но сначала нужно опустить им подарочек. Плевать, сколько у них там щупалец, но если они из плоти, они сгорят. Если выжженная земля проведет нас сквозь дверь, давайте выжигать землю.

— Мы можем это сделать? — обратился я к Урании. — Можно ли спустить робота-бомбу, взорвать то, что внизу, к чертовой бабушке, но так, чтобы подъемник работал и смог подняться за нами.

— Что-то похожее можно сделать, — отозвалась она. — И это не повлечет непреодолимых трудностей.

Казалось, работает старая поговорка: предупрежден — наполовину вооружен. Она тем не менее не особенно вдохновляла. В следующий раз не будет никого, кто бы смог предупредить нас, и, кажется, остаток пути придется топать пешком, без скафандров и роботов, защищающих нас.

— Что делать с этими двумя? — спросил Мирлин.

— Оставить их в другом вездеходе. — Сюзарма среагировала со скоростью человека, привыкшего к экстремальным ситуациям. — Предоставить их в его распоряжение. Закрыть дверь, если сможем, и бросить их. Может быть, мы вернемся этим путем. Если только кто-то из вас не хочет остаться и приглядывать за машинами.

— Этого не потребуется, — спокойно заметила Урания. — Но нужно тщательно подготовиться. Нужно точно установить, какое оборудование снял Тульяр-994 с вездехода, и сделать собственные выводы. Потребуется некоторое время.

Я вернулся в кабину не потому, что в этом была необходимость, а чтобы уйти с дороги. Сюзарма, все еще в скафандре, подошла ко мне. Глаза ее лихорадочно горели жаждой действия, она так и рвалась в бой. Я не раз видел ее в таком состоянии и пришел к выводу, что один из таких моментов будет для нее роковым.

— Вот так-то, Руссо, — принужденно сказала она, — давай-ка залезай в скафандр и начинай вырабатывать адреналин.

— Будет сделано, — заверил я. — Только помечу в дневнике: свидание с внезапной смертью, выживание — по возможности. А что, Майком ты меня больше не называешь?

— Это не принято в Военно-космических силах, — отрезала она. — А теперь, как я подозреваю, настало время действовать так, как предписывают Военно-космические силы. Тебе не кажется?

Это предполагало, что надо идти к цели, сметая все на своем пути. Помня, что могло подстерегать нас, я догадывался — она может быть права. С этого момента и до самого Центра мы должны поступать, как предписывает Устав Военно-космических сил.

Глава 24

Бессознательное состояние сменилось сном во сне, Я все еще плавал в серой воде, хотя сейчас она казалась спокойной и не такой холодной.

Моя броня не весила ничего, но все же тащила меня вниз. Я пытался подергать рукам и ногами, чтобы выбраться на поверхность, но действовал, как муха, попавшая в мед. Не было сил выдохнуть воду, попавшую в легкие, да последние и не стремились вбирать в себя воздух. Слабые руки обвил намокший плащ, и больше не было смысла притворяться, что ты плывешь. Я прекратил бороться за жизнь. Отдав себя на волю судьбы, медленно погружаясь в серые глубины, я почувствовал, как слабеют стянувшие меня путы, как плащ превращается в парашют и раздувается надо мной.

Вода совсем успокоилась, и ее поверхность над моей головой выглядела словно сделанной из хрусталя. Подо мной разверзалась темная бездна без единого проблеска света.

То ли вода к этому времени потеплела, то ли мое тело привыкло к ней, но я не шел ко дну, а падал, словно в пустоту. Или это было из-за того, что и вязкой она больше не была? Я вообразил, что плыву в черной пустоте беззвездном небе. И тишина была оглушительной — никогда раньше я не думал, что такое возможно.

Мне удалось открыть рот, но вода не входила и не выходила из него, грудь не поднималась, будто не было никакого дыхания. Пульс тоже не ощущался. Время словно остановилось.

Едва последние проблески света померкли, чувство непереносимого одиночества охватило меня в наступившей непроглядной черноте. Оно парализовало все мысли и затмило память. И в этот бесконечный миг я почувствовал, как душа моя отлетает, покидая меня окончательно и навсегда.

Я был уверен, что такое состояние означает смерть, что я утонул и что смерть пришла за мной на дно этого моря, и был благодарен ей за то, что она не привела с собой ужаса и боли последней минуты. Я молча ждал ее — совершенно спокойный.

Толи смерть пришла, затем наступила пора воскреснуть, то ли я рано приготовился к ней — не знаю. Но вскоре я ощутил проблеск сознания. Не знаю, как описать это состояние. Почему-то возникло ощущение, что не все умерло. Это было похоже на непоколебимую уверенность Декарта, провозгласившего свое: "Я мыслю, следовательно, я существую". Есть мысль — значит, существует и носитель мысли.

Тем более странно, что я сомневался — я ли этот мыслитель или то была мысль в мозгу какого-то загадочного бога или гиганта. Я не понимал, снится ли мне это, либо я сам — чей-то сон. Но шла какая-то работа — воссоздания, возрождения. Что-то обретало форму, и, хотя я был частью части этой формы, я не мог с уверенностью сказать, что творю ее сам. Если что-то во мне и действовало, то я не сознавал этого.

Не знаю, как описать то, что созидалось. Оно целиком принадлежало сущностям, населяющим компьютерное пространство, и, казалось, полностью зависело от взгляда того, кто на него смотрел. Если бы я захотел увидеть это, мне бы понадобилось определить, что хочу увидеть. Однако не было решимости сделать это, по крайней мере осознанной решимости. Они ничего не значили, эти образы, зарождающиеся в возникающем разуме, который с равной вероятностью был моим и не моим. Я попробую описать, что помню.

Вероятно, то была паутина, сотканная невидимым пауком, чтобы заполнить темноту — крест-накрест, крест-накрест, а затем — круги, круги, круги, или нет, витки спирали. Основа паутины была не круглой, она представляла собой вершины тетраэдра, так что ее ткань простиралась в трех измерениях, а середина была впалой, словно некая сила тянула ее под прямым углом к другим осям — в четвертое измерение.

Мне казалось, что я уловил звуки шагов танцующего ткача, бегающего вокруг своего творения, но дрожание паутины могло быть частью ее самой.

В паутине не было ничего, она словно дрожала от ветра. Наверное, она была соткана между ветвей огромного дерева. Оно выросло специально для этого. Очевидно, дерево я смог увидеть оттого, что немного посветлело, в то время как паутину я ощущал только кожей. Сияние ширилось, и дерево вырисовывалось все четче. Словно вокруг меня возникала новая Вселенная. Это дерево было всюду единое творение, суть бытия. Его ствол образовывали круги, сплетающиеся в странные узлы, его ветви, простирающиеся во все концы Вселенной, были покрыты листвой и цветами всевозможных оттенков. Цветы осыпали серебристую пыльцу и подставляли звездоподобные пестики, чтобы пребывать в вечном наслаждении.

И была мысль, и мыслью этой было: "Это сотворение волшебной Вселенной. Это все сущее и все грядущее".

А потом настало пробуждение.

Не то чтобы я проснулся сам. Я вообще ни в чем не уверен. Рука ощутила влажный песок и тепло солнца, голова кружилась, обретая сознание, а конечности ныли от боли.

Затем был переход в сидячее состояние, и это правда, хотя нет нужды продолжать рассказ столь иносказательно.

Итак, чтобы рассказ был проще, я сел.

Я был спасен. Чем-то, что выхватило меня из лап уничтожения и сохранило нет, переделало по своему подобию.

Я осмотрелся и обнаружил себя лежащим на песчаном пляже. Волны океана лизали мои ботинки, а сам он был голубым — в нем отражалось яркое безоблачное небо с золотым солнцем посерединке.

Медленно поднявшись на ноги, я осмотрел себя. На мне по-прежнему была красноватая броня, но плащ я потерял, хотя меч все еще висел в ножнах у пояса. Состояние слабости и нереальности происходящего, сопровождавшее мое первое воплощение в компьютерном мире, полностью рассеялось. Как ни странно, я чувствовал себя настоящим Майклом Руссо.

Я посмотрел на то, что простиралось за мной, желая узнать, на какой берег меня выбросило. За спиной находился лес, деревья росли так густо, что он казался непроходимым. Пространство между шишковатыми стволами было заполнено колючими ветками или острыми листьями растений без цветов, деревья имели чрезвычайно странный вид, отдаленно напоминая человека с поднятыми кверху руками, вросшего в землю по щиколотки. Ветки были яростно зеленеющими пальцами несчастных душ. Лица, словно вырезанные сверху на стволах, были мужскими и женскими, с закрытыми глазами. Цвет их разнился от слоновой кости до черного, некоторые из них были словно отполированными, некоторые — очень грубо вырезанными, без всякой отделки.

Я стоял на песке, и волны лизали мне пятки. В трех метрах от меня начиналась растительность. Тропинки в чаще не было видно, но я все равно подошел к лесу. Заостренные листья подлеска выглядели очень гибкими и отклонялись при моем приближении. Когда я подошел совсем близко, люди-деревья, казалось, пробудились от своего сна. Глаза открылись, а лица, вырезанные из дерева и лишенные подвижности черт, смотрели на меня с такой болью и отчаянием, что я содрогнулся. Только глазные яблоки поворачивались в глазницах. Рты из коры не могли, по-видимому, открываться, не могли скалить зубы или показывать языки, не могли складываться в улыбку. И все же было ясно — это души, обреченные на странные и страшные пытки, души, потревоженные при моем приближении. Листья деревьев шуршали, словно кто-то, сидящий в кроне, тряс ветки, и шум этот напоминал лепет младенцев. Казалось, что деревья силились что-то сказать мне.

Я отступил от леса, отвернулся от этих отчаянных глаз и побрел по пляжу, торопясь туда, где лица еще спали. Я не пытался подойти ближе, но, оглядываясь, замечал, что лица закрывали глаза и погружались в дрему, как только я проходил.

Множество деревьев было покрыто яркими желтыми или красными округлыми плодами. Они прятались высоко и кронах, и ни один из них не падал на песок.

Я не знал, куда шел, но шагал, не останавливаясь, словно у меня была цель. Не знаю, сколько времени длился этот переход. Солнце неподвижно стояло в небе — прямо посередине, над моей головой.

Вокруг начали появляться камни — некоторые вздымались из песка на четыре-пять метров. На этих камнях были вырезаны различные животные — лошади, олени, коровы и овцы. Я был готов к тому, что звери откроют глаза, когда я буду проходить рядом, но такого не случилось.

Меня мучила жажда, поэтому я обрадовался, обнаружив между скал небольшое озерцо. Вокруг него в грязи отпечаталось множество копыт и лап, вокруг никого не было видно, да и в лес не уводила ни одна тропинка. Опустившись на колени, я обмакнул в воду кончики пальцев, а затем облизнул их. Вода была противная на вкус и очень соленая.

Я вернулся к зеленой стене, которая мешала мне проникнуть в глубь страны, посчитав, что идти берегом бесполезно. Мне не хотелось возвращаться к ужасным лицам, но ничего другого не оставалось. Я был один, и не было никого рядом, кто мог бы направлять меня. Если те, кто вел меня, требовали чего-то взамен, я не мог угадать их желания.

Впереди был ствол потолще и попрямее других. Взглянув на закрытые веки из коры, я почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки. Затем я перевел глаза на руку, которой так легкомысленно зачерпнул воды, — пальцы на ней распухли. Кожа начала слезать, обнажая нездоровую, чуть тронутую зеленью гниения плоть. Зрелище это тем более потрясло меня, что я чувствовал себя вполне сносно.

Вода в озерце успокоилась, и я попытался разглядеть свое лицо, снова опустившись на колени. Оно было бледным, отвратительно бледным — глаза стали бесцветными ч волосы — грязно-серыми. Кожа на лбу начинала шелушиться.

Внезапно меня осенило, что только разум избежал гибели, но не тело. Итак, я вижу знаки разрушения. Почти одновременно мелькнула мысль, что это не смерть, а Перемены. Вероятно, мне суждено стать деревом в этом странном лесу. Вскочив на ноги, я посмотрел на дерево, так напугавшее меня.

Знакомым ли было лицо, запечатленное в коре? Зная, в каком мире нахожусь, я не думал, что могу удивиться. Меня бы не поразило, узнай я в нем яростное лицо, обрамленное гривой из ядовитых змей, или же божественный лик, что ужаснее лиц всех смертных. Но это была не Медуза и не герой других земных мифов. Вместо этого я увидел знакомые черты. Лицо принадлежало не человеку, а гуманоиду. Я всмотрелся пристальнее. Оказывается, лишь часть его была человеческой, другая же часть была смешением волчьей морды и крокодильей пасти. Я сделал еще один шаг вперед, глаза открылись, и не было больше сомнений, чья душа прячется в этом адском дереве.

Все оборотни выглядят одинаково, но одно имя всегда приходит мне на память, если я вижу оборотня или рисунок, изображающий оборотня, или слышу, как говорит оборотень, — это имя Амары Гююра.

— Ты мертв, — спокойно сказал я. И не ждал ответа из деревянных губ, ибо знал, что они не могут двигаться. Но меня ожидал еще один сюрприз.

— Вы тоже, Руссо, — послышался вкрадчивый ответ. — Вы тоже.

Глава 25

Пришлось довольно долго ждать, пока Урания и Клио приготовили конверт с начинкой для монстров, живших в глубине. Они быстро пришли к выводу, что бомба здесь не годится — слишком много с ней возни, шума, да и сработает ли она наверняка? Изучив крохи чужеродной плоти, которую израненный скарид вынес на своих лодыжках из шахты, истоми решили предпринять биотехнологическую атаку.

Вычисляя и рассчитывая свои шаги, они в том числе запрограммировали и вызвали к себе для разведки несколько летучих видеокамер. Эти электронные глаза размерами не превосходили крупных летающих насекомых, только без крыльев. Большую часть пути им предстояло пролететь в пустынной шахте, источником энергии им служили крошечные ракеты. Поэтому мы решили не спускать их в нашем вездеходе.

В то же время мы вскрыли другой вездеход и перенесли туда раненых и сняли с них оружие. Я немного побыл с ними. Об этом просила Урания, которая хотела убедиться, что раны скарида заживают, а мне самому хотелось переброситься словом с Джейсинт Сьяни.

Она уже пошла на поправку, но все еще была здорово напугана. Она не хотела оставаться одна, обрадовалась, что кто-то был с ней. Особого отношения к себе она не ждала, учитывая наши отношения в прошлом, но и с моей стороны было бы свинством оставить ее в таком состоянии без поддержки.

— Ты здесь в безопасности, как и везде на Асгарде, — заметил я. — Если мы прорвемся, есть крошечный шанс, что мы восстановим питание. Если нет, все равно остается маленькая надежда, что мы вернемся. Если и этого не произойдет, вскоре ты окрепнешь настолько, что сможешь поискать дорогу в мир Девятки. У тебя есть время, чтобы сделать это. Девятка — лучшие из тех, к кому можно обратиться в этой ситуации. С тобой все будет в порядке. Хотел бы я так же быть уверенным в своем будущем.

— Тогда зачем идти? — тихо спросила она. Она не признавала героизма ради героизма. Я пожал плечами:

— Мне всегда хотелось добраться до Центра. А теперь еще что-то хочет, чтобы я шел туда.

Узелок на память — вот о чем нужно с ней поговорить.

— Расскажи о Тульяре-994, - попросил я. — Ты же понимаешь, что это вовсе не Тульяр.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Его ранило, когда на нас напали машины. Рана не очень серьезная, но ему трудно говорить. Теперь луч те. И еще он говорит, что знает, как включить свет.

Не было смысла обсуждать сказанное. Ей и невдомек было, что случилось со мной во время контакта с чужаками, она даже не представляла себе, что такое возможно. Даже два тетракса, которые уж наверняка должны были заметить разницу между Тульяром прежним и нынешним, наверняка предполагали, что, раз тело Тульяра ходит и разговаривает, значит, это и есть Тульяр. Если оно, это тело, вело себя немного странно, они, как и Джейсинт, списали все на ранение. Они могли посчитать его сумасшедшим, если бы он буйно себя вел, однако мысль о том, что его телом управляет биокопия некой программы, вряд ли приходила им в голову.

— Он вел вас, да? — Я избрал путь наименьшего сопротивления. — Он знает путь к Центру?

— Он сказал, что видел карту. — Ее голос окреп, и она говорила без запинок.

— Тульяр объяснил вам, почему решился угнать вездеход?

— Сказал, что не доверяет истоми — ведь они виноваты в том, что энергию отключили. Сказал, что они ведут собственную войну и нас убьют, останься мы на их уровне. Там, внизу, сказал он, мы найдем тех, кто поможет нам, — потомков Скариды. Тульяр сказал — они смогут восстановить свет на скаридских уровнях, как только узнают, что Скарида в беде. Потом — потом у Девятки нет друзей среди скаридов или тетраксов, что Скаридская империя и галактическое сообщество их напугали и они были бы рады уничтожить и то, и другое.

Она перевела дух и продолжила:

— А еще — скариды и тетраксы должны вступить в контакт с творцами Асгарда, не важно, понравится ли это Девятке или нет, ведь речь идет о спасении гуманоидов макромира. Если мы этого не сделаем, пригрозил он, все гуманоидные расы погибнут и лишь истоми и подобные им уцелеют. Он сказал, что они обвели тебя вокруг пальца и сделали своим рабом.

Тут я припомнил собственные слова: "Истоми — лучшие друзья". Будут ли они справедливыми, если не восстановится энергия? Да и вообще — насколько все это правда? Действительно ли истоми интересуют гуманоидные цивилизации в Асгарде и вне его? Не могут ли они действовать исключительно в собственных интересах? Могут ли они обвести меня вокруг пальца?

Я так не думал… но откуда взяться полной уверенности? И тут страшная мысль мелькнула в мозгу: все это — чудовищный розыгрыш. Девятку никогда не атаковали, Девятка, и только Девятка, ввела загадочную программу в мой мозг. И Тульяр остался самим собой и был единственным, кто знал правду. Он видел карту, а я-то, дурень, все время попадал впросак.

Потом я обдумал все это еще раз, и панические соображения показались мне лишенными всякого смысла. Если Девятка хотела низложить Скаридскую империю, отрезав себя от галактического сообщества, она могла сделать это сама. Ей не пришлось бы притворяться ослабленной, да и не возникло бы нужды во мне. Скорее всего именно Девятка говорила правду, а то, что использовало тело Тульяра, лгало. Не так ли?

— А Тульяр что, вообще не упоминал о снах? — слабо поинтересовался я.

Джейсинт сочла этот вопрос идиотским и не удостоила его отпетом. Мне оставалось узнать только одно.

— Наверное, ты не очень хорошо разглядела окрестности, когда началась эта заваруха внизу, — заговорил я, — но, должно быть, видела, каким образом удалось уйти остальным.

— Не помню, — прошелестела она. — Все так быстро произошло… Наши фары погасли, а потом разбились. Знаю только, что некоторые погибли. Будь я на твоем месте, Руссо, я бы не ходила туда.

— Если бы я следовал твоим советам, Амара Гююр уже давно изрубил бы меня в котлету.

Она ничего не ответила, лишь в огромных черных глазах появилось выражение оскорбленной невинности. Если ей и вправду удалось вытянуть скаридского офицера из переделки внизу, то не такой уж она плохой человек, как привыкли думать о ней. Однако я долго буду помнить, в какой переплет не раз попадал из-за нее.

— Ладно, не тревожься. С тобой все будет в порядке, насколько это вообще возможно. Когда зажжется свет, не исключено, что мы встретимся снова.

Так я и оставил ее — переживать прошлое да гадать, что за будущее готовит ей судьба.

Когда летучие камеры принесли свои снимки, мы убедились в правоте ее слов. Качество пленок было чудовищное, да и чего можно ожидать, если фары погасли, а наши шпионы снимали в инфракрасном свете. Но тут наша коробочка-с-мозгами умудрилась объединить все данные и придать им удобоваримый вид. Снимки изображали чудовищное количество мусора, но мы смогли разглядеть размытые контуры двух фигур в пластиковых скафандрах. Значит, убийцам не удалось повредить их. Но это было слабым утешением, ибо те, что носили эти скафандры, были переломаны и смяты внутри защитных костюмов.

Сами хищники выглядели странной помесью колоссальных слизняков и морских анемонов. Они затаились, пока наши разведчики летали над ними, поэтому трудно было судить, насколько они быстры, хотя проворства от них вряд ли можно было ожидать. Двадцать из них собрались у двери люка, некоторые были серьезно ранены, а некоторые — определенно мертвы. Те же, что были живы, беспорядочно громоздились друг на друге. У меня даже мелькнула мысль, что верхние пожирают нижних. К тому же охота не принесла им желанной съедобной добычи. Вот они и толпились у входа в ожидании следующей порции.

— Ерунда, — презрительно заметила Сюзарма Лир. — Если бы у скаридов были огнеметы Военно-космических сил вместо разных там бластеров, они бы превратили этих чудищ в пюре за пару секунд.

Я проявил чудеса дипломатии — не стал напоминать ей, что наши огнеметы давно пропали, да и она сама вряд ли бы смогла сейчас тащить пусть даже примитивный пистолет.

— Нет нужды необдуманно рисковать, — вступила в разговор Урания. — Мы запрограммировали органический след вездехода. Теперь он выделяет широкую полосу сильного яда, поражающего нервные узлы щупалец. Этот яд настолько мощный, что машина инфракрасного излучения, в которой мы поедем, может быть запрограммирована на перенос его смертельной дозы. Сейчас нам не понадобится наше оружие, хотя придется взять его — оно пригодится в дальнейшем.

Я увидел, что Нисрин одобрительно кивает. Тетраксы всегда полагали, что металлическое оружие — ничто по сравнению с хитроумными биотехнологиями.

Когда наш мушиный ударный отряд выполнил свою миссию, мы выступили сами. Было, конечно, нелегко втиснуться впятером в машину да еще прихватить с собой необходимое оборудование, но мы справились и с этим. Экспедиция лже-Тульяра разделилась на две четверки потому, что четыре — половина от восьми, а не из-за того, что в машину входило четыре человека. Мы, конечно, набились в маленький вездеход, как сельди в бочку, но и в большом ехали в тесноте, да не в обиде.

Путешествие вниз было очень долгим. Вне вездехода время для нас словно стало течь по-другому. В новой кабине было уютно, словно в коконе, и минуты длились бесконечно, словно все вокруг умерло. Теперь на мне был легкий скафандр да небольшой заплечный груз — оружие и оборудование, но тишина, наполненная опасностями, давила на плечи посильнее поклажи.

Я не стал расспрашивать Уранию, что именно взяла экспедиция Тульяра из своего грузовика, что там было в свертках. Это было понятно, как и то, что за транспорт теперь мы использовали. Несомненно, это были сложные роботы, но они все напоминали украшенные велосипеды. Сюзарма привыкла рваться в бой, и ей было безразлично, верхом на чем и с чем в руках сражаться, но Мирлин явно беспокоился по поводу их малых размеров и кажущейся хрупкости. Нис-рин-673, у которого рука все еще покоилась в пластиковой люльке, казалось, был готов просить оставить его. Я предложил ему остаться в вездеходе, если его нерешительность зависела от гордости, но он отказался. Тетраксы славятся преувеличенной осторожностью, но, если судить по Нисрину, трусами их не назовешь.

Длинный спуск был жестоким испытанием. Когда мы достигли дна, так и хотелось подвигаться, с кем-нибудь повоевать. И каким же разочарованием было узнать, что наши механические осы сделали свое дело и в окрестности не было ни единого монстра, способного пошевелить щупальцем.

Я утешал себя мыслью, что Сюзарме могло быть еще хуже по той же причине не в кого было разрядить бластер.

Земля была совершенно ровной, мертвенно-белого цвета. Потом я понял, что это хитиновый слой необъятного термосинтезируюшего организма — живой ковер, простирающийся по всему этому миру и получающий энергию из пола. Хитин, несомненно, предназначался для защиты от травоядных, которые — тоже несомненно — должны были вгрызаться в этот покров, чтобы поддерживать свою жизнь. А травоядные, опять же в свою очередь, были жертвой хищников со щупальцами. Классическая пирамида живых сообществ, она встречается повсюду в галактике. Не будь мы так заняты, можно было бы поболтать с Нисрином-673 об эстетике пищевых цепей.

Теперь, когда можно было предпринять тщательные поиски, мы обнаружили четыре тела — двух скаридов и двух тетраксов. Среди них не было ни Тульяра, ни Джона Финна.

Только эти двое и уцелели из вышедшей в путь восьмерки. Теперь наше преимущество выражалось так: пятеро против двух, или шестеро против двух, если считать Клио — коробочку-с-мозгами, в рюкзаке пристроившуюся за плечами Урании. Интересно, подумал я. Финн догадался, что Тульяр — это не Тульяр, и попросту его дурит. Наверное, нет, сам себе ответил я. Несмотря на то что Джон Финн здорово разбирался но всяких приборах, он все же был феноменальным тупицей.

Земля была слишком плотной, и на ней не осталось почти никаких отпечатков, кроме тех, что напоминали следы от обуви скафандров. Вскоре выяснилось, что так оно и было, а значит. Финн и Тульяр указывали нам дорогу.

С четверть часа мы провозились, прилаживая всяческое оборудование, прибывшее по шахте вслед за нами, и в результате состроили из него пять двухколесных велосипедишек, у которых элементы питания располагались под коленями, а багаж крепился за седлом. Я ездил на подобных коньках-горбунках по пригородам Звездной цепи, где нет движущихся тротуаров. Но здесь сила тяжести была очень низкой — даже ниже, чем на уровне Девятки, и я раздумывал, удастся ли мне удержать равновесие.

Мы совсем были готовы отправляться, как вдруг наши фары осветили трех слизняков, с поразительным проворством скользящих по гладкому белому покрытию. Пока Сюзарма копалась со своим бластером, механические осы уже кружились над врагом, одаряя их смертоносным ядом. Вскоре слизняки задрыгались в конвульсиях и замерли. Все заняло считанные секунды.

— Настанет и твой черед, — утешил я Сюзарму, горячо надеясь на обратное. Потом посмотрел на Уранию, которая (с помощью Клио) занималась с олфактронным сенсором. Она нашла след и тут же устремилась в кромешную тьму, за ней — мы с Сюзармой, потом Нисрин, замыкал шествие Мирлин.

Вскоре седло уморило меня настолько, что последний спуск казался мне действительно последним.

Глава 26

Я сказал ему, что он мертв, и он ответил, что я тоже умер. Самое время ожидать, что в кроне чудовищного дерева появится игломет. От ощущения, что меня вот-вот разорвет на куски смертоносный металл, я зажмурился. Ветви, что при жизни были пальцами, зловеще зашуршали, но ничего не случилось. А раз так, у него не было намерения меня убивать — значит, он имел в виду нечто другое.

— Не могу сказать, что чувствую себя трупом, — с пренебрежением парировал я. Это было не совсем правдой — я же помнил, как тонул, помнил смертельный холод.

— Тем не менее, — отозвался он на варварски исковерканном пароле, — ваша попытка достичь компьютерного центра Асгарда провалилась. Вас остановили. Ваше тело уже начинает разлагаться. Не обманывайтесь тем, что вы сохраняете сознание, — это ад, Руссо, и вы — в числе проклятых. Я снова перевел взгляд на свои руки, чтобы внимательнее рассмотреть шелушившуюся кожу. Пальцы почти ничего не чувствовали, а отставшие полоски кожи по краям начали сочиться сукровицей. Мертвенные пятна гангрены, проникшие глубоко в ткани, распространялись дальше, пока я раздумывал над тем, сколь сильна может быть власть внушения. Вероятно, это очередное нападение, только совсем другого рода? Не нужно ему верить, сказал я себе, никогда не нужно верить ему.

И все же я удивился, почему эти слова были вложены в уста Амары Гююра. То, что он явился передо мной в таком виде, соответствовало желанию, каким бы я хотел видеть врага. Не во мне ли родилось это представление, или же его внедрило в мое сознание нечто, противостоящее мне?

— Ты — плод моего воображения, — заявил я ему.

— Моя внешность — действительно плод вашей фантазии, — подтвердил он. Ваше сознание слишком ограниченно, вы не способны воспринимать меня как-нибудь иначе. Все вокруг — плод вашей фантазии, игра воображения. Это всего лишь ваши воспоминания, переведенные в зрительные символы. Но не в этом суть, а в том, что вы обречены — не важно, во сне или наяву.

Услышав резкие звуки, я поднял голову и увидел стаю хищных птиц, круживших в небе. Потом перевел взгляд на зловещую листву, ядовитые плоды, прячущиеся в ней, и подумал: вот оно каково — быть выброшенным на затерявшийся в океане остров. Но, если я действительно обречен, захлопнут в ловушке и препровожден в ад, зачем все его слова? Я был уверен, что это очередное испытание. Боги спасли меня от жестокой смерти в море, гиганты нашли свой способ говорить со мной, но битва, частью которой я был, все еще кипела вокруг меня, и победитель не был известен.

— Это посмертные фантазии, — упрямо твердил Омара Гююр.

Я твердо решился не отвечать на ложь. А он продолжал:

— Вы на пути в ад, но не ищите дорогу к нему. Он сам придет к вам.

Не верить ему, не верить. Однако этого мало. Что же делать дальше? Бежать? Пробираться сквозь преграду, в глубь зловещего острова? Или попытаться узнать что-либо здесь и обернуть знание в свою пользу?

Возможно, подумал я, враг столь же мало знает обо мне, как и я о нем. Он хочет узнать меня, а значит, каким-то образом выдаст себя.

— Что ты такое? — спросил я резко, намеренно избегая слова «кто».

— Я то, чего ты боишься больше всего, — был ответ. — Я Немезида <Немезида — богиня возмездия в греческой мифологии.>. Я то, что однажды привело бы тебя к смерти, если бы Девятка не спасла тебя, всучив мне неисправный пистолет. Но на этот раз спасения тебе нет. Я не андроид, не капитан Военно-космических сил, не волшебник. Я — Амара Гююр.

— Ты — просто мелкая частичка, вторгшаяся и макромир. Ты — зараза, поразившая систему, ты — компьютерный вирус, проникающий в программы и уничтожающий их. Ты — часть того, кто пытается уничтожить Асгард.

Рот, обозначившийся в коре ствола, открылся, обнажив зубы — белые, острые, как у хищника. Дерево улыбнулось.

— Не стану спорить. — Он по-прежнему выглядел помесью волка с крокодилом, а не гуманоидом. — Сумерки богов наслали холод под своды Валгаллы. Звук горна слышен на мосту Байфрост, и боги идут навстречу собственной гибели. Тор встретился со змеем Мидгарда — своей предначертанной смертью. Фенрир разорвал оковы и разметал пепел Игдрасила споим воплем. Огненные великаны вырвались на свободу и добрались до свода небесного. Один мертв. Хаймдалл и Локи умертвят друг друга. Все великие боги мертвы, обитатели Асгарда ждут своего конца во тьме.

Все это было взято из моей памяти. Он продолжал говорить на пароле, но имена были земными, и произносил он их по-земному. Неужели это значило, что захватчики Асгарда прочитали мою память всю без остатка, вроде истоми, когда я впервые попал в их любопытствующие руки? Или это неведомое было волшебным зеркалом, в котором мне виделись собственные мысли и фантазии?

— Но все начинается заново, — воспротивился я. — В легенде все начинается сызнова. В легенде нет конца.

— О да, — отозвался он. — Все начинается сначала — в других макромирах, на любой маленькой планете, напоминающей Землю и движущейся вокруг желтой звезды. Все начинается заново, снова и сызнова. Но каждому началу приходит конец, а то, что происходит сейчас, — конец Асгарда. Сурт поглотит все.

Этот символ был предельно ясен. Сурт — огненный великан, чье пламя обратило поле битвы в Сумерках богов в пепел. Сурт — вот как называлась звезда в центре макромира, которая погубит его, а сама превратится в новую.

Тогда тысячи созданий — внутри или на поверхности макромира — будут уничтожены и рассеяны взрывом чудовищной силы. Пепел — к пеплу, прах — к праху. Не к тому ли стремились захватчики Асгарда, отчаянная орава компьютерных камикадзе?

— Тогда умрешь и ты, — заметил я. — Овцы умирают, волки голодают. Разрушители разрушат себя со своими жертвами. Какой в этом смысл?

Он рассмеялся:

— Вы вообразили меня гуманоидом, чтобы лучше воспринимать меня. Но я не тот, кем кажусь вам.

— Я тоже не тот, кем кажусь. Я всего лишь некая информация, ироде тебя. Я просто тень на стене, тень, которую отбрасывает светильник.

— Именно так, — подтвердил он. — Все мы — тени себя самих, мы посланы в бой нашими прототипами. Вот с чем вы сражаетесь, Руссо, — с прототипами хищников. Ваш Амара Гююр — бледное подобие настоящего. Вы не представляете себе, насколько ограничена ваша фантазия.

— Хищники убивают ради еды, — возразиля. — Амара Гююр был мошенником. Называя себя хищником, он старался оправдать свое поведение, какого не потерпела бы даже волчья стая.

— Вы не понимаете меня и обманываетесь сами, — ответил тот, что был похож на Амару Гююра. — Хищник убивает по многим причинам — ради еды, защищая собственную территорию, а также для удовольствия. Заметьте, Руссо, — для удовольствия. Это сантименты, что хищнику не нравится убивать. Хищник благоразумен, хищник лицемерен, и он любит убивать. Лишь дурак не верит этому.

— Территория, — повторил я. — Дело только в ней?

— Или в удовольствии, — не растерялся он. — Опять вы упускаете это из виду — удовольствие.

— Несмотря на нашу перебранку, я изо всех сил постарался отрешиться от мысли о разрушении и упадке, — все гуманоиды имеют общую ДНК. Тетраксы правы, стремясь к галактическому братству, разве нет? Они правы, пытаясь образовать сообщество. А ты, точнее, твоя копия не состоит из ДНК. Это уже посерьезнее, чем война между плотоядными и травоядными. Это уже конкуренция между биохимическими сущностями.

Он снова захохотал.

— Вы что, Руссо, полагаете, что биохимиков это заботит? Ваша идиотская точка зрения держит на привязи наш разум. Уж не считаете ли вы, что сможете что-либо осмыслить, если сила вашего воображения способна на какие-то фокусы? Наивно надеяться, что у вас была возможность хоть что-либо понять!

Он уклонялся от темы разговора, уводил меня сначала в одну, а затем в другую сторону. Зачем ему это надо, подумалось мне, если я был в аду, мертвый, обездвиженный и распадающийся на части? Амара Гююр не стал бы язвить и издеваться надо мной. И внезапно я понял, что позволяю ему главное: задерживать себя, а мне надо идти вперед.

И снова я посмотрел на свои руки, испещренные серыми пятнами, с шершавой, изъязвленной кожей. Они были покрыты болячками, некоторые из них стали ярко-красного цвета и уже гноились. Эти пятна по цвету странным образом напомнили мне плоды на ветвях деревьев. «Мертв» я или нет — не имело значения. Главное, я все еще мог действовать, думать, представлять угрозу для странной армии, которая вознамерилась не допустить меня к Центру макромира.

Вытащив меч, я поднял его высоко над головой, готовясь отрубить ветви, заслонявшие путь. Никакого страха не отразилось в безумных, неподвижных глазах, словно они насмехались надо мной и провоцировали на самый бессмысленный поступок. И я начал крошить спутанные ветви и тернистый подлесок ясным, острым мечом, продираясь сквозь них бесстрашно и яростно.

Я попытался обойти того, кто казался Амарой Гююром, и тут заостренные листья набросились на меня, проникнув под броню, но не в тело. Казалось, стена из шипов тает от моего натиска, тает, соприкасаясь с моей ожесточенной горячностью. Пробив себе путь и оставив Амару Гююра в одревесневшем забытьи, я вошел в чащу, где ветви закрывали солнце. Пахло гнилью и еще какой-то мерзостью, зелень пропала, вокруг был только серый цвет, только распад и тление. Ощущение такое, словно прокладываешь дорогу внутри огромного трупа. Стены не было видно. Похоже, я углублялся во что-то чудовищное и страшное. Я повернулся.

Дороги, по которой я пришел со стороны солнечного пляжа, не было. Вокруг виднелись лишь клубки тускло освещенных, белых, мягких лиан.

В отчаянии я закрутил головой, и в этот момент спутанные узлы корней, на которых я стоял, сдвинулись. Я очутился в круглой клетке. От моего гниющего тела ее отделял какой-нибудь метр. Все еще мерцал тусклый свет, и я видел: на уровне лица корни извиваются, как личинки, и стена становится все плотнее и плотнее.

Подняв меч, я изо всех сил обрушил его на клетку, стараясь освободиться. На мгновение я испугался, что преграда не поддастся, но меч снова не подвел, и в моей тюрьме образовалась брешь. Сквозь нее я выбрался наружу — и снова в лес, где ветви опять пытались преградить дорогу. Ничего не оставалось делать, как бешено работать мечом.

Руки болели, голова раскалывалась, но я не решался остановиться и снова попасть в ловушку. Ветки хватали меня за руки, корни подставляли подножки, но я двигался, и они не успевали закрепить хватку. Неизвестно было, сколько я смогу так идти, сколько нужно бороться, но, пока оставались силы, я не намерен был сдаваться. Странно, что при этом я не чувствовал слабости.

Сколь долго тянулась эта странная битва, не знаю. Но лес поредел, и над головой засияло солнце. Ободренный светом, я ринулся вперед, и последние приставучие ветви разжали руки. Не было больше ни хватких усиков, ни кровожадных шипов.

Я вышел на опушку и заслонился рукой от неправдоподобно яркого, сияющего солнца. Под моими ногами простиралась мощеная дорога, воздух звенел бесчисленным количеством голосов… Это место не было необитаемым, здесь кипела жизнь.

Когда глаза привыкли к свету, я решил осмотреться и обнаружил себя стоящим в кольце мужчин — мощных, словно Мирлин, вооруженных мечами. Похоже, что они были выведены клонированием, но затем я подумал, что их сходство — это сходство автоматов, вроде тех, что толпились на палубе магического корабля. Крошечный шаг вперед заставил их поднять мечи и угрожающе нацелиться в мою сторону. Их кольцо плотно сомкнулось вокруг меня, и я оглянулся назад. Леса не было — только мощеная дорога и воины. Шестнадцать воинов, окруживших пленника.

— Браво, Майкл Руссо, — произнес голос по-английски. — Мы узнали тебя, и теперь ты в нашей власти.

Глава 27

Первые часы езды обернулись сущим кошмаром. Не из-за слизняков (они были слишком медлительны, да к тому же мы знали об их существовании) и не из-за сколько-нибудь серьезной опасности. Попросту в легком защитном скафандре я чувствовал себя абсолютно раздетым. В прошлый раз, когда скаридские штурмовики наседали на пятки и чуть было не прикончили меня, я был в 1ом же одеянии. Одного такого переживания достаточно, чтобы сделать человека параноиком. Пусть сейчас я был суперменом, пусть отовсюду звучали уверения в этом, ощущал я себя вовсе не как сверхчеловек.

Передние фары наших велосипедов привлекали всяких летучих созданий. Эти мотыльки своими размерами превосходили всех, встречавшихся мне прежде в жизни. Они летели к нам роями, неуклюже толкаясь в надежде подобраться поближе к свету. Некоторые, оцепенев, падали под колеса, и нам приходилось ехать по ним, чувствуя, как их тела подаются под шинами. У этих созданий не было крыльев метрового размаха, хотя их тела были длинны, как моя рука. Их крылышки были причудливо раскрашены, но я не мог рассмотреть их как следует из-за мельтешения перед фонарем. Глаза мотыльков отражали свет, подобно кошачьим. Зато рты были типичными для насекомых, с челюстями и усиками, похожими на тараканьи. Все вместе это производило странное впечатление, и, хотя я уже достаточно повидал разнопланетных обитателей, удивление, насколько причудливые формы может создавать ДНК, не убывало, а только крепло.

Деревья были не лучше, если растительность, сквозь которую мы ехали, можно было назвать этим словом. Корни и корешки окружали нас со всех сторон, сверху и снизу, а листва образовывала причудливый навес. Хитиновый термосинтетический панцирь покрывал пол и потолок этого мира так, что для его обитателей не было различий между верхом и низом; а из-за низкой силы тяжести вес не был большой проблемой. Я видел, что слизняки преспокойно ходят по потолку, прочно удерживаясь присосками, а вскоре проехал прямо под одним, хищно нацелившем на меня щупальца. Но я был вне пределов их досягаемости.

Местная природа в основном тяготела к формам членистоногих, даже ветки деревьев с раздвоенными корнями напоминали конечности не то жука, не то краба. На крепких ветвях сидели создания размером с человеческую голову, со створками, напоминающими ракушечные. Последние время от времени приоткрывались и выплевывали чьи-то конечности, похожие на щупальца слизняков. Они представляли угрозу только для мотыльков, но все же я старался объезжать их.

Самые крупные травоядные походили на раков и омаров, пауков-сенокосцев и ходячие радиомачты. Они были на редкость пугливы и уносились прочь, едва завидев наши фары.

Так мы ехали — часы напролет без единой остановки, не очень быстро, хотя дорога между деревьями была свободная и ровная. Наверное, мы делали не больше пятидесяти километров в час; дорога так петляла, что, будь она прямой, мы бы уже миновали две трети нашего пути.

Постепенно окружавшая нас местность стала привычной — гигантские мотыльки, бодающие мой шлем, больше не привлекали внимания. Я неотрывно смотрел на свет задних фар впереди идущего велосипеда и старался не отставать. Очевидно, наступило состояние транса — я потерял чувство времени и не смог бы сказать, сколько длилось наше путешествие, когда мы наконец прибыли к месту назначения.

Я ожидал увидеть еще одну стену и еще один люк и призадумался, размышляя, могут ли велосипеды спускаться по заброшенной шахте с легкостью вездехода. Потом я просто перестал об этом думать — Девятка в равной мере способна решить любую задачу, и нечего тревожиться раньше времени.

И это в самом деле был другой люк; но не в стене, а в полу. И он был просто огромным. Люк красовался посередине голой площадки на земле, окруженный защитной изгородью. Мы приблизились к нему со всеми предосторожностями — вдруг он был под напряжением, хотя в отсутствие электричества эта мера казалась излишней. Но могло статься, что это была очередная ловушка, поэтому мы тща-1ельно прочесали окрестности и обнаружили место, где останавливались Тульяр и Финн, побросав свои машины.

Урания «зашепталась» с волшебным чемоданчиком, я поставил велосипеды полукругом, направив свет фар в темноту. Мы почти ничего не увидели, кроме уймы мотыльков, псе еще слетавшихся на наш огонек. Я решил выключить свет, когда заметил нечто странное. Деревья, слабо освещенные фарами, стояли теснее, чем там, откуда мы приехали, а кое-где на них виднелись зарубки — будто кто-то или что-то прокладывало себе путь в чащу.

Я показал свою находку Мирлину.

— Не мог ли Тульяр встретить здесь дружков?

— Если твоя догадка верна, нашим противникам нужны были руки для такой работы. Видно, кто-то ждал здесь Тульяра.

Это звучало неутешительно. Я ободрял себя мыслью, что мы превосходили Тульяра в численном отношении, а ведь внизу нас может поджидать армия роботов — сильных и зловещих, как и те, что пытались разрушить мир истоми.

— Если у них тут была подмога — зачем им вообще Тульяр? — недоумевал я.

Недоумение и вопрос были, впрочем, риторическими. Ответь мне Мирлин что-нибудь, я бы выслушал его со вниманием, но он промолчал. Только Тульяр то, что раньше было Тульяром, — знало, что и зачем оно делает.

К этому времени Клио смогла отомкнуть замок, закрывший нам путь в подземный мир. Едва глянув вниз, я понял, что этот вход совершенно отличен от тех, которые до сих пор встречались.

Камера внутри люка была огромной и глубокой — метров двадцать в диаметре и пятнадцать в глубину. По нижнему краю шел выступ почти метровой ширины, окруженный перилами. Внутри был гладкий пол. В стенах помещались панели управления и четыре лестницы, ведущие на площадку.

Тут и там на платформе валялись разные предметы — Тульяр и его единственный уцелевший попутчик решили путешествовать налегке, взяв с собой только оружие.

Мы спустились на круглую площадку, и Урания пристроила Клио на ближайший пульт управления. Сестрица-в-чемоданчике была непревзойденным мастером контактов, и вскоре Урания сообщила нам о состоянии атмосферы за нижней дверью, о наличии кислорода и так далее и тому подобное. Скафандры мы не снимали — на случай встречи с враждебной органической жизнью.

Круглая дверь начала медленно закрываться, и мне показалось — я знаю, что увижу сейчас. Это не шахта лифта.

Руки мертвой хваткой уцепились за поручень, а голова закружилась.

Света внизу было недостаточно. Что-то виднелось под нами, но что именно и как далеко — неизвестно. Крошечные, едва мерцающие огоньки напоминали облака, видные сквозь мощный телескоп, или город, на который ты смотришь с высоты птичьего полета сквозь легкий туман.

От люка не отходило никакой шахты. Наш спуск через Асгард был закончен, мы добрались до самого нижнего слоя макромира. Нас и мир внутри мира, далекого и маленького, разделяла только пустота.

Тут я понял, что лишь нехватка света могла создать такое впечатление, а небольшая сфера — центр Асгарда, его сердце, должна крепиться к остальной части макромира дюжинами нитей или балок. Но мы не видели ничего.

Я изо всех сил вглядывался в этот адский мрак, надеясь, что хоть один луч, который станет нашим мостом, должен быть близко. Потом, с некоторым опозданием понял: для того, чтобы пересечь такое пространство "по ниточке", нам понадобятся лифты вроде тех, что связывали Звездную цепь с орбитальной станцией. А электричества не было. Сложно представить, что велосипеды, на которых мы приехали сюда, могут быть приспособлены и для этого — не зря же Тульяр и Финн бросили свои машины здесь.

— О святы и Боже! — пробормотала Сюзарма Лир, стоя рядом со мной на узеньком балкончике. — Что это?

— Предположительно — звезда-младенец в пеленках высоких технологий, отозвался я. — Там, внизу, должны быть базы, где живут — или жили — творцы. Больше уровней нет.

— Это оболочка звезды, — подтвердила невесть откуда возникшая Урания. Внутри — термоядерный реактор, снабжающий Асгард энергией. Мы смотрим на последний из уровней, на величайший из них. Помните, здесь есть воздух, может быть, и жизнь. Уровни вверху имеют высоту пятьдесят — шестьдесят метров. Но не смотрите на это как на нечто необычное — это свой мир.

— Ну, — изрекла Сюзарма, — в одном он точно необычен. Я не могу сказать, как далеко он находится, но ведь это черт знает что за спуск, а в багаже у нас нет аэроплана. Что нам дальше-то делать?

Я тупо смотрел во внушительную бездну и потихоньку осознавал, что вижу Центр — загадочную Валгаллу, пристанище богоподобных существ, создавших макромир. Вот он висит здесь посреди пространства, точно магическая люстра, едва светящаяся, мерцающая крошечными огнями.

— А Тульяр-то все еще в пути, — пробурчал я себе под нос. — Идет впереди.

Сюзарма посмотрела на Уранию, стоявшую по другую сторону от нее.

— Что в этих мешках? — В ее тихом голосе угадывалось напряжение.

— Нет нужды беспокоиться, — отозвалась наследница с таким видом, с каким всегда говорят об очевидных пещах. — Сила тяжести очень низкая; в отличие от тех, кого мы преследуем, мы, за исключением Нисрина-673, почти неуязвимы.

Но Сюзарме эти доводы не показались особо убедительными.

— Это что же, — ледяным тоном промолвила она, — мы будем прыгать?

— У нас нет выбора, — подал голос Мирлин. По его тону было заметно, что и он не приветствует эту идею.

— Черт возьми, полковник, — прошептал я пересохшим ртом. — Тебе-то нечего жаловаться. Ты единственная, кто умеет обращаться с чертовым парашютом.

— Что такое парашют? — вопросила Урания с тихим изумлением. С тем же изумлением я уставился на нее, ибо был убежден, что Девятка тем или иным способом узнает все, что известно человеку. Но наследницы были только частью этой личности. Они появились на свет еще до того, как я вступил в контакт, давший Девятке полный доступ к моей памяти. Все, что потомки знали про обитаемые миры, было основано на их знакомстве с уровнями. Никто не изобретает парашюты и не пользуется ими, когда твердое небо всего в двадцати метрах над тобой.

— То есть, — решил выяснить я, — в тех мешках, которые приторочены к нашим лошадкам, нет парашютов?

— Нет, мистер Руссо.

— А как же мы спустимся? — ядовито осведомился я. — Привяжем крылья и будем учиться летать?

По тому, каким взглядом наградила меня Урания, я понял: обо мне были лучшего мнения.

Сюзарме, по-моему, все это доставило удовольствие, хотя и она наверняка предпочла бы спуск, о котором имела представление.

— Не беспокойся, — сказала она, безуспешно пытаясь передразнить доводящий до безумия спокойный тон Урании. — Летать вовсе не сложно. Насекомые занимаются этим постоянно.

Я глянул в ее холодные голубые глаза — посмотреть, какова будет ее реакция, и произнес не без злорадства:

— В Военно-космических силах мы должны быть готовы ко всему, не так ли?

Глава 28

Я совсем было смирился с мыслью, что проиграл, но чувствовал — нужно сопротивляться. В конце концов неизвестно, насколько сильным могу оказаться в поединке на мечах. Может статься, что я д'Артаньян в той же степени, что и Робин Гуд.

Я шагнул вперед и сделал выпад в сторону одного из воинов. Его меч встретился с моим, и мой рассыпался, словно был стеклянным. Осталась одна рукоять, на которую я тупо уставился.

Остальные воины стояли неподвижно, хотя и настороже. Тот, на которого я хотел напасть, вернулся в строй. Еще один разглядывал меня с неподдельным интересом. Он был слегка похож на Джона Финна, но сходство было поверхностным. Он был значительно выше и куда привлекательнее. Помимо хитрого выражения, свойственного моему недругу, в его лице была некая самоуверенность властность, предполагающая аристократизм. Последний потомок жалкого рода Финнов никогда бы не смог придать своему лицу такое выражение.

Тут он улыбнулся жесткой, отвратительной улыбкой, напомнившей мне Амару Гююра.

— Я вас не знаю.

Чувствовал я себя ужасно. Если бы в этот миг я решился взглянуть на себя, то наверняка увидел бы тряпье и клочья гниющей плоти. Теперь они точно одержали верх. Я больше не был закодирован языком арканов.

— Нет, мистер Руссо, — ответил он сладким голосом, который странным образом не вязался с его зловещей внешностью. — Вы не видели меня раньше никогда, даже во сне.

Тем не менее я такой же плод пашен фантазии, как и все остальные. Моя внешность дарована мне нами.

Не зная, что ответить, я промолчал. Не было уверенности, что игра продолжается, а причин его разговорчивости перед моей казнью не находилось.

— Это наш дом, — сказал высокий. — Это наш мир. У вас есть власть в нем, но вы не знаете, как ею пользоваться. У вас нет шанса выжить. Хотите верьте, хотите — нет, но мы не желаем вам зла. Мы воюем не с вами, мы просто делаем то, что должны. Воспринимайте это как сон, мистер Руссо. Боль, от которой страдаете вы сейчас, это не боль вашего тела. Это так, преходящее.

Бывает — спящий вот-вот готов проснуться, но все еще не просыпается. И когда сила возвращающегося сознания вторгается в сон, она может управлять им. Как я желал, чтобы такой миг наступил именно сейчас! Как я хотел изменить хоть что-нибудь в застывшем узоре событий, но не мог даже шевельнуть рукой. Я замер, как те несчастные в лесу, и мог только смотреть по сторонам.

Я заметил, что мы находились в городе, построенном из серого камня и белого мрамора, пышущих жаром под лучами огромного солнца. Здания с высокими арками и мощными колоннами вздымались ввысь. Их фасады были украшены батальными сценами. Сам же я стоял на возвышении примерно в половину человеческого роста посреди огромной площади, запруженной людьми. Шум и толчея стояли немыслимые. Я не понимал слов, произнесенных на чужом языке. Не все смотрели на меня, но я чувствовал, что нахожусь в центре внимания, словно пленник, выведенный к столбу на позор и казнь. Сюда меня должны были доставить — живого или мертвого, — и здесь я должен выслушать свой приговор.

Архитектура города была выужена из моего сознания, из моих зыбких представлений о древних городах, основанных на фильмах об античности, а не на истинном знании. И было вполне уместно, что я, претендующий на божественность, выслушаю приговор судьбы на площади города, рожденного воображением полузнайки. Мой двойник не способен был создавать высокохудожественные сны, претенциозная посредственность окружения удручала меня.

Удивительно, но мне страшно захотелось получить отпеты на некоторые вопросы, хотя я понимал, что унесу эти вопросы с собой в небытие.

Я взглянул богочеловеку в лицо так же, как смотрел на Омару Гююра, и спросил:

— Скажи мне, частью чего я являюсь? Чего я должен был достичь? Почему вы так стараетесь остановить меня? Он криво ухмыльнулся.

— Не старайся понять это. — И тут же добавил:

— Не 1ВКОЙ уж жестокой была эта битва. Истоми слабы, как и псе божки.

— Они думали, что здесь я встречу друзей, которые помогут мне, пробормотал я.

— Бедный кретин, — не без жалости произнес он. — Ты пытался вмешаться в битву, суть которой не в состоянии постичь. Здесь нет друзей, здесь только те, кто использует тебя. У твоего двойника схожая судьба — он пешка, даже не подозревающая, на чьей стороне воюет. Он не подозревает, как распорядится квартирант его мозга — уничтожить макромир или спасти его.

— А ты знаешь? — спросил я как можно более нахальным тоном.

Он развел руками — не имеет значения. Сделал ли он так из жестокости, или же в нашем диалоге таился иной смысл? Зачем же он медлит с расправой, если решил уничтожить меня? Тут я заметил, что, стоя меньше чем в двух метрах от меня, он даже не пытается дотронуться до своего пленника. Что же, я представлял для него опасность?

Я сверлил его глазами, надеясь, что взгляд может убивать, потому что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Тление настолько завладело моими конечностями, что они уже не подчинялись приказам мозга. Последний, по-видимому, и сам уже с трудом сохранял себя. А конца все не было — значит, существовала причина отсрочки. Если у них есть силы уничтожить меня, они это сделают. Но, видимо, они еще не достигли вершины своего могущества, которое поможет нанести им решающий удар. И возможно, в этом и кроется надежда. Я все еще могу что-то изменить. Знать бы, что именно.

Но единственное, что я мог делать, — разговаривать.

— Кто ты? — Я изо всех сил старался вложить в свой голос презрение. Он засмеялся.

— Как тебе ответить? Облик ты видишь, а личность — порождение твоего разума. Другого ответа нет — я могу взывать только к твоим идеям, к твоим описаниям. Богов не существует, и все же я — бог, потому что у вас нет другого названия для сущностей, подобных мне, кроме разве гигантов. Творцы макромира были гуманоидами, их сущность уже гнездится в твоем «я», с которого тебя скопировали, и ДНК тихо дремлет в каждой клетке. Но ты не можешь постичь происхождение и могущество тех, кого они создали внутри машин, и захватчиков, пришедших низвергнуть их. Мы не боги, но вы воспринимаете нас именно так, чтобы иметь о нас представление. Вы назвали макромир Асгардом, потому что он показался вам обиталищем богоподобных существ. Опасность, угрожающую ему, вы трактуете как Сумерки богов, потому что иного ваши ничтожные умишки не в состоянии придумать.

Ты спрашиваешь меня, кто я. Для тебя — только для тебя — я тот, кто направлял руку слепого убийцы Балдера, тот, кто освободил великого волка Фенрира и ехал на нем во главе воинства Нижнего мира, где мертвецы, отрицавшие Валгаллу, стонали под грузом нищеты и лишений. Я тот, кто разбудил великанов огня и направил корабли мертвецов. Ты должен называть меня Локи. Поумнел ли ты от этого, маленький творец богов? Понял ли, как нить твоей жизни вплетается в бесконечное полотно, сотканное норманнами? Нет, о человек, ничего ты не знаешь. Ты не понимаешь ничего — ровным счетом ничего.

— Забудем о Локи, — отрезал я. — Сбрось мифическую маску. Ты один из захватчиков, ты вирус, созданный для разрушения и распада. Зачем ты хочешь уничтожить Асгард?

Снова улыбка.

— Макромир в опасности, — холодно заметил он. — Но мы не собираемся уничтожать его. У нас другие планы.

Наши посланники должны были спасти его и сделают это, если не вмешается твое телесное «я». Но если кто-нибудь попытается взорвать звезду, тогда стерегущие Асгард боги воспротивятся этому. Что за сущность они вселили в мозг твоему другому «я», не знаю. Но известно — те, кто сражается с нами, скорее взорвут макромир, чем получат его во владение. Ты не ведаешь — кто они, призвавшие тебя на это сражение, ты не понимаешь смысла игры, в которой ты всего лишь пешка, ты не можешь быть верен тем, кому ты служишь.

Казалось, он специально сгущает краски, чтобы ослабить мою решимость, показать, насколько я глуп и ничтожен. Интересно, сколько же еще усилий понадобится, чтобы наступил конец?

— Вы отключили энергию, — обвинил я его. — Вы захватчики, а не создатели, вы обрекли тысячи миров на медленную смерть.

— Да, — подтвердил он не; колеблясь. — Мы отключили энергию. Исследования истоми загнали нас в тупик. Пришла пора поквитаться. Роботы, проникшие сквозь звездную оболочку, были жестоки по необходимости и не добились многого. Пространство внутри звезды не приспособлено для таких, как мы. У нас нет легионов пушечного мяса, как у богов, но сейчас силы уравнялись. С нашей победой свет вернется на все уровни — это правда. Нам нужен Асгард — и без ревнивых богов. Но тебя, боюсь, придется уничтожить. Мы не знаем, какому сонму богов ты обязан своим появлением. А от незнания необходимо защищаться.

Вот лицемерный подлец! Он все еще был уверен, что я могу быть опасен. Он все еще выжидал, когда тление доконает мое тело. Двинуться я не мог, зато был способен призвать на помощь волшбу. Мне удалось усмирить бурю силой голоса, даже не зная заклинаний. Значит, где-то должен быть ключ, открывающий дверь к этому могуществу.

— Локи тоже умер, — прошелестел я. Мне показалось, что мой немощный голос, словно гром, прокатился над площадью, перекрыв шум жаждущей казни толпы. — На поле Рагнарок умерли все! Когда все повторится, будут новые боги, и новый Балдер, который не свершит убийства. Вы все умрете. Слышите — все!

Мой голос окреп, но не обрел полной силы и свободы. Он остался надтреснутым и хриплым. Локи, совсем не напуганный моей угрозой, от души развеселился, и толпа подхватила его смех.

Сердце мое пылало от унижения, я изо всех сил пытался вызвать гнев в своей душе и своем гаснущем сознании. Я уже был уверен, что могу поднять руку и начать бой. В этот миг величайшего гнева я и впрямь почувствовал себя богом всемогущим и всесильным.

Но одной страсти было недостаточно. Рука не слушалась. Я опустил глаза и понял почему. Вся моя плоть уже кишела личинками мух, которые сожрали меня почти до костей. Вместо кожи виднелось серое гнилье, бледное и мерзкое, висевшее клочьями, как рваная одежда.

И снова я в бессильной ярости посмотрел в стальные глаза своего мучителя и палача. Теперь в его руке был меч, и гладкий клинок полыхал в лучах солнца, словно жидкое пламя. Он взмахнул оружием, описав внушительную дугу, и губы его растянулись в улыбке. О, как в этот момент он стал похож на хищника, с которым я говорил раньше!

Это был Локи-предатель, Амара Гююр, сам дьявол, и я был беззащитен перед этим злом.

Вытянув руку, он схватил меня за растрепанные волосы, и вонзил меч мне в шею.

Полусгнившее тело рухнуло прямо на согретый солнцем камень, а голова оказалась в его руке, и он высоко воздел ее над толпой. Он испустил радостный вопль, и я понял — он все еще боялся меня. Выходит, перед смертью я мог сделать что-то, но не знал что.

Глава 29

На первый взгляд они вовсе не походили на крылья. Предметы, которые предусмотрительная Урания вытащила из упаковки, странным образом напоминали полусдувшиеся воздушные шары. Сначала я даже подумал, что мы будем спускаться вниз, как братья Монгольфье. Но ничего подобного — это были все же крылья крылья из искусственной органики. Они, если такое сравнение возможно, спали, свернувшись калачиком.

— Как обращаться с этими штуками? — спросил я Уранию, взяв в руку непонятный предмет. В моей руке он казался обескураживающе легким и хрупким.

— Воспринимайте их как особый тип роботов, — предложила она. — Они не слишком отличаются от летающих камер. Разве что приспособлены переносить гуманоидов. Вам ровным счетом не надо ничего делать — они обеспечат надежный полет. У них достаточно опыта. Они приспособятся к любым вашим движениям, но лучше, если вы постараетесь занять, горизонтальное положение, вытянув руки и ноги, и не меняйте его, пока не коснетесь оболочки, окружающей звезду.

Сюзарма Лир отнеслась к этим странным созданиям с не меньшим удивлением, чем я. Очевидно, надеялась увидеть что-либо поэлегантнее. Что ж, истоми вполне можно сравнить с легендарным Дедалом — и лабиринт у них был, и Минотавра им создать — раз плюнуть. Но я хорошо помнил, что случилось с беднягой Икаром.

— Не бойтесь, — Урания принялась успокаивать Сюзарму. — Опасаться нечего. По крайней мере самого полета.

Вот те раз. Моя тревога совсем было унялась, и тут эти слова!

— Чего же тогда бояться? — полюбопытствовал я.

— Пространство заполнено воздухом, пригодным для дыхания, — напомнила она. — Вероятно, он облегчит нам полет. Но он может и поддерживать сложную систему жизни, в которой есть хищники.

Я глянул в бездну и уловил слабый неверный свет, мерцающий на поверхности звездной оболочки. Энергия была отключена, так что эти огни были природным свечением. Внешняя сторона звездной оболочки могла по праву считаться астероидом, хотя подобного ему не было во всей галактике. Астероид такого размера не мог иметь атмосферы — он слишком легкий. А у этого воздух был, потому что планетка жила в замкнутом пространстве. Сочетание чрезвычайно низкой силы тяжести и довольно высокого атмосферного давления было уникальным, а живые существа, обитающие в такой среде, под стать ей. Везде была жизнь, везде были хищники и жертвы. И первые, должно быть, хорошо приспособились к темноте. Мирлин протянул мне какой-то предмет — Урания только что распаковала его. Игольник. Еще один был передан Сюзарме, несмотря на то что скаридский бластер болтался у нее на поясе.

— Возьми, — сказал Мирлин. — Только не стреляй в меня.

Она наградила его отвратительной ухмылкой. Однажды для того, чтобы уничтожить его, она прочесала полгалактики. Никогда она не чувствовала себя лучше, чем тогда, когда ей показалось, что он мертв. Сейчас она научилась вести себя благоразумнее, но любить его она не станет.

Нисрин-673 отказался от предложенного оружия из-за поврежденной руки. Долгая поездка на велосипеде не пошла на пользу его травме. Однако у него была железная выдержка — он не собирался отступать.

Я наблюдал, как Урания пристраивает скомканные крылья на спину Мирлина, как те начинают разворачиваться, опутывая его паутиной щупальцев. На вид эта сетка была прочной, но зловещей — сразу вспомнились монстры, напавшие на Тульяра со товарищи. Никаких крыльев не было видно из комка на спине — тот просто пристроился за дыхательным аппаратом меж лопаток андроида.

Выворачивая голову под разными углами, Мирлин пытался разглядеть новую поклажу. Он-то знал истоми получше нашего, понимал, что им можно доверять безоговорочно. Но какой же должна быть вера, чтобы не сомневаться — едва ты прыгнешь в пропасть, как из розоватого комка на спине появятся крылья, достаточно умные, чтобы нести тебя.

Нисрин-673 стоял с разнесчастным видом, хотя тетраксы славятся своей невозмутимостью. Мирлин пообещал держаться поближе к нему, а я вообще сказал, что нам не стоит рассеиваться. Хотя, если нам придется стрелять, это добавит хлопот.

Мысль о том, что можно будет пострелять, всегда была по душе Сюзарме, но сейчас ее мрачное лицо так и не просветлело. Ее ум быстро приспосабливался к боевым ситуациям и решительно отказывался признать таковой нынешнее положение вещей.

— Осторожнее, — предостерег я. — Ребята с огоньками на башке держат нашу сторону. Но внизу, должно быть, прячется что-то огромное. Хотя оно вряд ли опаснее, чем эти гиганты-мотыльки. Надо бы поберечь заряды для Тульяра.

Когда мы все были готовы, Урания просто перелезла через ограждение и устремилась в бездну, прижимая Клио к груди. Оружия у нее не было, не было и страха или беспокойства. Когда она приладила себе на спину хрупкую плоть крыльев, она не приобрела повадок крылатых существ. Она просто знала, что она — Девятка и всегда в форме.

Мне бы доставило несказанное облегчение увидеть, как разворачиваются крылья, но тьма скрыла ее от лучей наших фонариков. Я понадеялся, что она взлетит к нам еще раз — показаться, но этого не произошло.

Нисрин-673 оглядывался с напряженным видом, словно спрашивая: "Кто же следующий?" Я не стал высовываться и посмотрел на Мирлина. Тот стоял с озабоченным видом — ведь рост его был больше двух метров, да и весил он килограммов сто пятьдесят — раза в два побольше наследницы.

— Руссо, — объявила Сюзарма Лир командным тоном, — на счет «три» мы прыгаем вместе. Тот, кто струсит, будет разжалован в капралы. Раз… два…

И она полезла на ограждение, даже не оборачиваясь на меня. В Военно-космических силах приказы не обсуждаются.

— Три! — крикнула она, прыгая.

К своему удивлению, я обнаружил, что сиганул вместе с ней. Не иначе, я привык к дисциплине Военно-космических сил. Или же мое сверхчеловеческое «я» проснулось в критический момент. Так или иначе, я барахтался в воздухе и видел, как светлое пятно люка медленно тускнеет. Страх захлестнул меня, а затем сменился сокрушительным облегчением. И я падал, падал — в невесомости, кружась, как перышко.

Тьма не была непроглядной, но единственные источники слабого света находились так далеко от меня, что казалось, я просто застыл в пространстве. Несомненно, я набирал возможное при ничтожной гравитации ускорение, но не чувствовал этого. Зато одиночество ощущалось даже слишком хорошо — я был почти один во Вселенной.

Почти.

Долю секунды я пребывал на грани бодрствования, в полусне. И уже почти засыпая, понял, что происходит, и резко очнулся. Так бывало много раз, если внезапно сбросить теплую дремотность. На этот раз было и так, и не так. Что-то было во мне, в моей голове, что-то воспользовалось моей дремой и силилось захватить власть надо мной. Может статься, это намерение было вполне мирным желанием показать еще один фрагмент фильма об истории Вселенной. Но у видения была голова Медузы, напугавшая меня, поэтому я решил держаться за сознание любой ценой. Я попытался заглянуть через плечо — проверить, похож ли я на ангела. И тут же начал медленно перекатываться, вращаясь вокруг двух осей.

Скорость полета (или падения) все еще не ощущалась. Тьма становилась чернее и чернее, а скафандр не давал ощутить движение воздуха. К тому же возникло подозрение, что крылья так и не раскрылись. Или даже так — они вообще не раскроются.

Потом я стал высчитывать, как глубоко мы уже упали. Спускаясь по уровням, я научился приблизительно оценивать расстояние. Радиус макромира составлял приблизительно четырнадцать тысяч километров, из которых следовало вычесть радиус оболочки звезды и глубину уровней. Принимая, соответственно, первое и второе за семь и четыре тысячи, я получил не особенно впечатляющий ответ так, три тысячи километров свободного падения. Сила тяжести составляла здесь от одной девятой до одной десятой земной, следовательно, и ускорение не могло быть больше одного метра в секунду за секунду. Но эти цифры получены без учета сопротивления воздуха, что немаловажно, и при этом не учитывается трение воздуха о скафандр. Пытаясь высчитать, когда же я превращусь в метеор и вообще произойдет ли это до приземления, я несколько запутался. На метеоры мы явно не похожи, но и сама ситуация до того странная — нет, не стоит и пытаться понять ее.

— Все в порядке? — воззвала Сюзарма Лир, заставив меня вздрогнуть. Увлекшись расчетами, я как-то позабыл, что мы можем разговаривать друг с другом по радио.

— Не знаю, — правдиво отозвался я. — Ничего не вижу и не чувствую. Да и крылья — то ли отросли, то ли нет.

— У вас есть крылья, — заявила Урания. — У меня есть Клио. Она за всеми наблюдает.

— Я в порядке, — заверил Мирлин.

— Нисрин?

— Все хорошо, — подтвердил тетронец. Если судить по его речи, он говорил правду.

— К сожалению, — послышался слегка обеспокоенный голос наследницы, — мы не одни. Здесь есть и другие крылатые создания, они приближаются к нам снизу. Их много. Через несколько минут они окружат нас.

— Мозг-в-коробочке может сказать, что они из себя представляют? потребовала Сюзарма.

— Только то, что они очень большие, масса каждого из них значительно превосходит нашу.

— Ни черта не вижу, — послышалась жалоба полковника. Я просто увидел, как она вглядывается в темноту, палец на спусковом крючке игольника, а цель не заметна.

— А как они видят нас? — с отчаянием в голосе спросил Мирлин.

— Может, и не видят, — осмелился предположить я, всматриваясь в темноту, отделявшую меня от Центра Асгарда, и нацеливаясь в нее игольником.

— Боюсь, что их зрение не зависит от света, — ответила Урания, которая должна была первой встретить опасность, если таковая существует.

Мой разум, и без того сбитый с панталыку, живо вообразил гигантских летучих мышей-вампиров, безошибочно отыскивающих нас с помощью ультразвука и алчущих нашей крови.

А потом Урания издала какой-то звук. Именно так — не вопль, ибо я не уверен, могла ли она вообще вопить, но звук, в котором были ужас и потрясение, и в нем, в этом звуке, было нечто зловещее.

— Что случилось? — вскинулась Сюзарма. Но ответа так и не последовало.

А потом я уловил мельтешение теней, появившихся на фоне неясного света. Их было великое множество, и, хотя сперва они показались крошечными, они стали расти с пугающей быстротой.

— Ох, черт, — простонал я, взяв парализатор на изготовку. Но выстрелить не пришлось. В свете фонарика на шлеме я видел тысячи крыльев, но они были еще далеко, хотя двигались проворно. Руки так и чесались выпустить заряд игл, но я не был уверен, поможет ли такое оружие против мотыльков-Левиафанов, против исчадий тьмы, охраняющих Центр. Каждый раз, когда я прицеливался, кожистые крылья уносили мишень прочь.

Так и не выпустив ни единого заряда, я провалился в утробу чудовищной тени, и сознание вновь покинуло меня.

Глава 30

Быть обезглавленным не особенно приятно, даже если это случается с тобой во сне, где такие потери воспринимаются легче.

Даже не подозревал, что могу пережить это. Ведь когда лезвие разрубило меня, я понял весь ужас собственного положения. Я хотел выкрикнуть — даже не слово, нет, просто крикнуть, но выяснилось, что без глотки могу лишь булькать и пускать пузыри. Рот открылся, язык силился сказать что-то протестующее — но все тщетно, все впустую. Удивительно, но при всем при этом мое сознание продолжало плестись своей дорогой, даже не запнувшись. Получается, что моя казнь произвела большее впечатление на зевак, чем на меня самого.

Я догадывался, что обезглавленное тело не являет собой усладу для взоров, догадывался, что одинокая голова, поднятая в воздух рукой злобного божка, также не самое заманчивое зрелище, но совершенно не был готов к тому, что случилось на самом деле, Смех, эхом разносившийся над площадью, внезапно стих. Лица, недавно сияющие от восторженного возбуждения, столь же внезапно изменились от ужаса, глаза, только что сиявшие от восторга, теперь были закрыты руками или опущены долу. Тысячи ртов открылись — словно для того, чтобы издать единый крик боли, но губы были бессильны, и ни звука не сорвалось с них. Тишина упала, как занавес, и все замерло.

Тот, что называл себя Локи, отвел глаза от моего лица, нанося роковой удар, но я-то все еще видел его боковым зрением. Его и без того бледная физиономия побледнела еще больше, побелели волосы и глаза. В молчании застыл и он.

Подобно толпе, он обратился в камень.

Единственным различимым звуком было шипение змей, единственным оставшимся движением — шевеление тех же змей, обвившихся вокруг каменной руки, отчего голова, зажатая в ней, слегка раскачивалась.

Девятка, трактуя мои сны с некоторой осторожностью, говорила, что я наделен оружием, которое могу обратить против врагов. Кое в чем они ошиблись. Биокопия в мозгу не снабжала меня оружием, перекодируя личность, она, эта копия, превращала меня самого в оружие.

Я нашел Медузу — я сам был ею!

Захватчики компьютерного пространства Асгарда никогда не догадывались, какую тактику применяли в борьбе против них. Теперь было ясно, почему Локи колебался и выжидал время. Ради своей безопасности! Он хотел дождаться, пока мое тело не сгниет заживо. Далее, полагал он, опасность исчезнет. Он волновался, и не без причины. Враг был сбит с толку, одурманен успехом, заполучив меня в плен и наблюдая за моим тлением. Недруг и помыслить не мог, что моя смерть повлечет за собой его собственную гибель. Итак, я был подсадной уткой, волком в овечьей шкуре, я был… Троянским конем.

И все же происшедшее пока не укладывалось в голове — как этот "мешок сюрпризов" повлияет на войну в компьютерном пространстве? Откуда мне знать, было ли это побоищем средней руки или же подлинным Армагеддоном? Раздумывать над этим мне не хотелось. Собственная судьба занимала меня куда больше.

Несмотря на то что со своими врагами я разделался одним ударом, мое положение все еще оставалось весьма щекотливым. От меня и сохранилось только, что отсеченная голова со змеями вместо волос и зловещим взглядом. И эта голова была зажата в каменной руке. Пусть она сохранила здравый рассудок, думать о дальнейшей судьбе ей-было явно затруднительно. Наверное, я был обречен болтаться между небом и землей целую вечность, буравя, злобным, парализующим взглядом толпу насмешников и палача. Для прославленного героя такая судьба могла быть почетной, но мне не хотелось бы с ней мириться.

Мои враги уверяли меня, что я следую прямиком в ад. Что ж, если это мне суждено, я обречен на адские муки. Все еще рисуя устрашающие картины собственного будущего, я уловил движение в толпе — самым краешком глаза. Сначала не поверил, посчитал за ошибку, но змеи, извиваясь, развернули голову прямо к месту действия, и стала видна фигура гуманоида, проталкивающаяся сквозь плотную толпу. Пробираясь между окаменевшими людьми, он повернулся. Лицо его можно было бы рассмотреть совсем ясно, если бы не легкая дымка. Было только понятно, что это человек, притом довольно пожилой. Каждый шаг давался ему с величайшим трудом. Сначала я перепугался, что, встретив мой взгляд, он обратится в камень, но вскоре беспокойство рассеялось. Большинство из присутствующих на площади не смотрели мне прямо в лицо перед тем, как окаменеть. Значит, будь я так же опасен для него, как и для них, он застыл бы на месте, едва попав на место моей казни.

Я смотрел, как он поднимается по ступенькам и подходит к окаменевшему Локи. Он был высокого роста, а когда подошел ближе, обнаружилось, что у него римский нос, голубые глаза и удивленное выражение лица. Мне показалось, чтоя знаю его. Это был один из создателей. Один из тех, чей крик о помощи превратил меня в героя и привел на эту площадь. Но, если враг носил личину моего злейшего врага Амары Гююра, то это лицо напоминало черты ушедшего друга.

Это был Саул Линдрак, благодаря которому началась моя эпопея.

Я все еще не мог вымолвить ни слова. Он увидел это и улыбнулся. Не думаю, чтобы это выглядело смешно, и эта мысль, видимо, отразилась на страшной маске, бывшей когда-то моим лицом.

— Pardonnez moi <Простите меня (фр.).>, - отозвался он.

Он не мог сказать этого по-французски, но именно на этом языке я услышал его слова.

Будь я в силах говорить, я бы посчитал уместным такой ответ: "Si Dieu nous a fait a son image, nous le lui avons bien rendu" <Если Бог создал нас по своему подобию, мы воздали ему за это сторицей (фр.).>. Саул бы понял. Саул мог даже прочувствовать тонкую иронию ситуации — Руссо цитирует Вольтера. Но, к сожалению, сейчас я никак не мог проявить свое остроумие.

— Вы оказали нам великую услугу, — произнес он, и теперь я услышал его слова по-английски. Сейчас он говорил не как Саул, но как один из богов-хранителей Асгарда, врагов которого я поразил своим взглядом. — Вы помогли нам выйти из тупика, в котором мы пребывали сотни тысяч лет, вы, вероятно, думаете, что с вами плохо обошлись. Увы, это правда. Однако вы и представить не можете, насколько приблизили победу благодаря своей силе и стойкости. Весь план мог бы рухнуть, подчинись вы хотя бы раз силе обстоятельств. Вы пережили то, что другие на вашем месте предпочли бы игнорировать. Возможно, имея полное представление об опасности, вы бы не преуспели, но незнание было подкреплено мужеством и упорным нежеланием проиграть. Благодарим вас, Майкл Руссо.

В своем роде это была трогательная речь. Нам всем нравится, когда нас гладят по шерстке, путь даже мы лишились спины, на которой эта шерстка растет. Но сейчас для меня существовали дела поважнее, нежели выслушивать похвалы в собственный адрес. Единственный вопрос, терзавший меня, требовал ответа — что, черт возьми, случится дальше? Можно ли собрать Шалтая-Болтая? Пусть, выражаясь компьютерными терминами, эта моя версия должна была жить в предоставленном запрограммированном пространстве, не возвращаясь больше в реальное «я». Но могу я получить новое тело? Дар речи? Нормальные волосы, наконец?

— К сожалению, — продолжал Саул, — опасность, которая угрожает Асгарду, все еще не преодолена. Война в компьютерном пространстве не закончена. События теперь складываются в нашу пользу благодаря вам, но конфликт так и не исчерпан. Кроме того, требует завершения еще одно дело, а оно, при неблагоприятном стечении обстоятельств, способно перечеркнуть все ваши достижения. В пространстве, окружающем звезду, должна разыграться еще одна битва.

Мы можем наблюдать за тем, что происходит под оболочкой звезды, но защита от врагов, возведенная снаружи и внутри ее, непроницаема и для наших, и для враждебных машинных разумов. Враг послал подвижные механизмы — роботов сквозь поврежденную защиту. И как раз в то время, когда мы пребывали в бессилии из-за неудачной попытки Девятки остановить их. Роботы были уничтожены с опозданием, им удалось отключить энергию на всех уровнях. Недостаток энергии восполняется встроенным источником внутри звезды, но это разрушает ее, и она может взорваться. Мы изо всех сил стараемся послать собственных роботов под оболочку звезды. Несмотря на то что мы восстановили свою власть на периферийных уровнях, роботы не могут войти в контрольный отсек. Только органические сущности могут достичь систем управления и оперировать ими.

К несчастью, враг сделал ход — зеркальное изображение того приема, который использовали мы, создавая вашу копию. Мы ввели в ваш мозг биокопию. Она должна была наделить вас огромной разрушительной силой. Захватчики вживили схожую разрушительную программу в мозг одного (по крайней мере) подобного вам. Агрессор использует Ту-льяра-994 и его спутника как разрушителей Асгарда. Надеется использовать, если Тульяр доберется до управления внутри оболочки. Враг пытается уничтожить нас с помощью тетронца так же, как и мы с вашей помощью избавились от тех, кто угрожал нам. К сожалению, Тульяр и его компаньон почти достигли цели. Свершись недавняя победа чуть раньше, мы задержали бы их на верхних уровнях, но сейчас они уже предприняли прыжок к кромке звезды.

О, как бы мне хотелось спрашивать — но голоса не было. Оставалось только висеть и слушать.

Саул с сожалением продолжал:

— Не исключено, что наши уловки были никчемными. Возможно, для наших целей было бы лучше вживить программу в вашу органическую сущность, чтобы именно она управляла системами звезды. Однако такое решение неизбежно повлекло бы утрату вашей индивидуальности — а такой подход нам не свойствен. Мы созданы гуманоидами, наша первоначальная цель — защищать и сохранять их жизнь. К сожалению, копия, оставшаяся в вашем втором «я», в такой форме абсолютно бездейственна. Он только получает некие послания. И даже не может их расшифровать. Хотя та ваша сущность и пытается изо всех сил достичь оболочки звезды, она не представляет, что делать, добравшись до цели, а передавать ей информацию уже слишком поздно. Второй Руссо тоже совершил прыжок, но невозможно предсказать его дальнейшую судьбу.

Он замолчал. Самое время подбросить ему парочку каверзных вопросов, тем более что нынешнее состояние начинало не на шутку бесить меня. Я слишком хорошо помнил, что говорили захватчики о миссии Тульяра, что они несли по поводу богов Асгарда — они, дескать, скорее взорвут макромир, чем согласятся потерять над ним власть. Мне бы очень хотелось услышать какое-нибудь утешительное опровержение на этот счет.

— Нам по-прежнему нужна ваша помощь, — спокойно сказал он. — Поединок еще не завершен. Я сочувствую тому, сколько вы выстрадали и вынесли, и мне очень жаль, что впереди вас могут ожидать большие страдания. Нам не хотелось бы далее использовать вас, если вы не в состоянии понять, как и для чего мы действуем. Однако мы искренне полагаем, что вы согласитесь, если сможете понять смысл нашей просьбы. Наша цель — спасение макромира, сохранение общности миров.

Сейчас я заберу вас в самое сердце компьютерного пространства Асгарда. Это путешествие не должно быть особенно опасным, но необходимо правильно оценивать врага — он может нанести ответный удар. Затем мы сделаем все возможное, чтобы вернуть вам привычный образ, и снова введем вас в игру. Хотя вы в какой то мере орудие в наших руках, мы постараемся сохранить в вас личность, ваше «я». Призываю вас к терпению. Сейчас мы должны идти, и по дороге постараюсь объяснить вам все так полно, как сочту возможным сообразно вашему пониманию.

С этими словами он простер вперед скрюченную, но сильную руку и высвободил меня из каменной хватки.

Я неистово желал обрести дар речи или хотя бы дать какой-то знак — я и так узнал предостаточно, дальнейшие объяснения будут излишними. А больше всего на свете мне хотелось спрашивать — не потому, что жаждал разъяснений, но потому, что хотел узнать — как много он собрался мне поведать. В конце концов он сказал, что был на стороне добра. Он старался вести себя как положительный герой, но откуда мне знать — заслуживает ли он доверия?

Ему-то было хорошо — превозносить мое мужество и долготерпение, которые я черпал в себе самом. И конечно, я хотел спасения Асгарда. Хотел, чтобы на всех уровнях была восстановлена энергия, чтобы все вернулось на круги своя. Но было уже столько обманов и предательства, что и этот шаг можно было рассматривать как умелый маскарад. Как я могу быть уверен, что они не хотят взорвать макромир к чертям?

Меня снова используют. Как посредника, не совсем понимающего расклад событий. Хотелось бы знать, что в конечном счете из меня не сделают жертвенного козла, который покорно топает на казнь, или, что еще хлеще, Иуду, ведущего на погибель моего двойника и его друзей.

Я хотел — но не мог быть уверенным. Нив чем.

Закончив свою речь, Нечто, присвоившее лицо покойного и оплаканного друга, сунуло мою горгонью голову под мышку и удалилось прочь среди всеобщего недоумения.

Глава 31

Мне снилось, что я окутан змеями, они скручиваются и свиваются вокруг тела, а их теплые полированные чешуи скользят по моей коже. Кольца не душат, как у удава, нет, просто сжимают и держат ласково, но крепко, надежно. Их глаза светятся в темноте, их головы касаются меня, и раздвоенные язычки ласкают мое лицо… пробуют его…

Потом сон ушел, и вернулся тот, прежний — сон Сотворения, в котором жизнь зарождалась в виде облаков газа, плывущих в межзвездном пространстве, а после изливалась в крошечные светящиеся колодцы — солнечные системы, находила ниши в плотной атмосфере газовых гигантов, в океане мировых вод.

Космос был офомен, и вся материя, находившаяся в нем, была всего лишь вихрем пыли, который несли беспечные энергетические ветры. Молекулы были столь ничтожны, что вся жизнь, все облако, носившееся во Вселенной, казалась тенью, призраком — бледным и невнятным. А потом пришло то, что приходило раньше, оно не было жизнью, напротив, оно угрожало ей, но я не мог постичь его сути.

Однако мое восприятие стало меняться, и безбрежное море звезд пропало из виду. Вместо этого перед взором проносились молекулы, занятые игрой-эволюцией, образующие все более и более сложные клетки, затем многоклеточные создания, усложнявшиеся с ходом времени. Теперь я понял узор жизни, ее структуру. Она простиралась в бескрайнем космосе. Она походила на дерево, раскинувшее свои ветви, внедрившее свои корни повсюду. Это дерево цвело и плодоносило там, где его ветви соприкасались с миром, где могли расцвести цветы и завязаться плоды. Я видел Землю как один плод, Тетру — как другой, галактики — как ветви. Плоды светились изнутри, а цветы пели, наполняя бесконечность ароматом.

Это дерево было домом для многих других сообществ, для других существ для птиц и лягушек, для насекомых и червей. И хотя многие из них всего лишь паразитировали на дереве, оставляя после себя следы разрушения, они не были опасны для его существования. Я знал, что изменения, приносимые ими, — всего лишь неизбежный ход времени, смерть и превращение, неизменное равновесие.

Но потом я заметил иной изъян на дереве — омертвение. Оно протягивало гибельные пальцы к цветам, лишая их красок, к плодам, высушивая их в уродливые рожки. Эта гниль принимала форму обитателей дерева, крошечных паразитов, и могла воспроизводить себе подобную псевдожизнь, нарушая равновесие и постоянство: либо уничтожала она, либо уничтожали ее. И другого выбора не существовало, касалось ли это целого дерева или частей его, пораженных напастью. И было еще много здоровых ветвей, на которых цветы поражали своей красотой, а плоды — изобилием, но много было таких, что уже ссохлись и почернели, и тех, где жизнь и смерть вели борьбу между собой. В конце концов судьба всего дерева была поставлена на карту, и от исхода каждой такой крошечной битвы зависела участь целого.

Тут я проснулся, смертельно уставший от сознания того, что все это происходило раньше и будет происходить снова и снова. Я уже не владел собственным мозгом, каждый раз, когда хрупкое сознание было потревожено, воображение — или же зловещая копия чуждой программы — отвоевывало пространство, силясь обрести владычество надо мной.

Но я пока был собой. Моя сущность была невредимой.

По крайней мере пока. Неизвестно было, сколько времени паразит сознания, похожий на квартиранта в мозгу Тульяра, будет мирно похрапывать, ожидая своего часа.

При других обстоятельствах я занялся бы тщательным анализом своих снов. Сейчас, едва открыв глаза, я столкнулся с проблемами посерьезнее.

Перво-наперво выяснилось, что кошмарный сон о змеях был отчасти в руку. Я был спеленут толстым клейким жгутом так, что напоминал окуклившуюся гусеницу. Из этого кокона торчала только голова. Я дернулся, стараясь освободиться, но руки были туго припеленуты к бокам. Пока я брыкался, выяснилось, что путы крепки, но тем не менее позволяют мне болтать ногами. Небольшое утешение знать, что тебя подвесили вверх головой, но и то ладно в этой веселенькой истории. Не говоря уж о том, что вообще остался в живых.

Я попытался подвигать пальцами. Безуспешно. Огнемет я наверняка потерял, даже не узнав — довелось мне выстрелить или нет.

Огонек на шлеме все еще работал, можно было покрутить головой и осветить сумрачные окрестности. Выяснилось, что я подвешен в какой-то камере, в толще серых, лишенных листвы ветвей. Поверхность казалась сферической, но по стене шли утолщения, жесткие на вид, словно покрытые засохшим клеем, который тут и там собирался в капли, застывшие прямо перед падением.

Нижняя часть сферы была завалена чем-то большим и белым — точь-в-точь мячи для регби длиной в метр и толщиной в рост человека. Куча кое-где была покрыта слизью. Они выглядели как яйца гигантских насекомых, а при мысли о том, что за отпрыски должны появиться из них на свет, меня передернуло.

С потолка каморки свисали пряди высохшей, некогда клейкой субстанции с аккуратно упакованными свертками. Тут я понял, что эти упаковки похожи на меня — у всех сверху торчали головы, но, увы, ни одна даже отдаленно не напоминала человеческую; скорее, они выглядели как головы насекомых. Как и у всех насекомых нижних уровней Асгарда, глаза у них были как у ночных млекопитающих. Усики, щупы, жвала — как у насекомых, а глаза — просто гляделки — невинные, большие, влажные. Как и я, пленники были еще живы — их усики и рты двигались, словно они беззвучно разговаривали или пели. Некоторые пялились на меня, пока я смотрел на них, будто сочувствуя моей ужасной участи. Ручаюсь, последнее было чистой игрой воображения.

Все мы были подвешены в некоем подобии кладовой — припасы для детишек, которые вскорости вылупятся из чудовищных яиц.

То, что летело за нами к Центру Асгарда, поймало меня и утащило в свое гнездо. Вот не знаю — благодарить ли его за то, что не разорвало меня в клочья. Затем я подумал, скоро ли начнут вылупляться детишки, сколько времени понадобится гусеницам, чтобы сожрать меня целиком, если они начнут с ног. Потом вспомнил, как слизняки наверху мучились со скафандрами, значит, и гусеницам нужно какое-то (интересно — какое?) время, чтобы прогрызть сверхпрочную упаковку.

Потом я осознал, что система жизнеобеспечения, подвешенная на спине, может обеспечивать мою жизнь весьма долго, пусть даже мои ноги будет жевать какая-нибудь дрянь.

И лишь после этого несколько запоздало подумал, что же случилось с остальными.

— Эй, — сказал я сдавленно в микрофон, — есть кто-нибудь живой?

— Руссо?! — забрали мне в ответ. Это был голос Сюзармы Лир.

— Сюзарма? — откликнулся я. — Что с другими?

— Господи, я думала, все погибли. Что это за игры, Руссо? Где ты?

— Я только что очнулся, — сообщил я понуро. — Насчет того, где я, — сам себя спрашиваю. Но, очевидно, в беде. Что-то запеленало меня, как мумию, и я вишу где-то. До чертиков напоминает кладовку.

— Видишь других? — спросила она. Я еще раз оглядел своих товарищей по несчастью — решительно ничего человеческого.

— Нет, если кто-нибудь не висит прямо за мной. У меня не настолько длинная шея. Ты-то где?

До того, как я услышал ее ответ, до меня донесся протяжный, сонный стон. Точно — не она и не Мирлин. И не Урания.

— Нисрин? — спросил я. — Это вы? Молчание. Потом послышалось:

— Мистер Руссо?

— Где вы, Нисрин?

Еще молчание, потом снова его голос:

— Я обездвижен. Где-то в воздухе. И рядом несколько созданий с головами, как у бабочек. Они спеленуты, как и я.

— Вот черт. — Голос Сюзармы. — Значит, у меня двое, за которыми надо присматривать. Не знаю, с кого и начать. Прямо иголки в стоге сена. Мне нужна эта коробочка-с-мозгами, но не слышу ни Урании, ни Мирлина.

— Ты что, свободна? — спросил я. Это было обнадеживающей новостью, хотя и не обещавшей моего спасения.

— Да, — рявкнула она. — Что-то сцапало меня. Я бы его пристрелила, но оно держало меня, а мне не улыбалось просто падать — без крыльев. Я притворилась мертвой, пока оно не приземлилось. Я на кроне громадного дерева — должно быть, высотой в две мили, и то не уверена. Крылья повреждены, я не осмеливаюсь лететь. Здесь светлее, чем можно было предположить, прыгая вниз. Какие-то светляки повсюду, деревья сами тоже светятся. Летучих созданий полно, черт дери, но лес не такой густой — не получается перешагивать с ветки на ветку, с дерева на дерево. Полдня убьешь, если вздумаешь слезать вниз. Можно рискнуть и прыгнуть, но я не знаю, куда идти и где вас искать.

Звучало неутешительно.

— Мирлин! Урания?! — воззвал я с надеждой. — Есть кто-нибудь?

Если бы они могли ответить, они бы уже отозвались, это точно. Вдруг я почувствовал себя чудовищно одиноким.

— Тут за мной еще двое явились, но они больно тихоходны, прокомментировала Сюзарма. — Думаю, что могу спуститься. Но ничего похожего на фонарик не видно. Кстати, не уверена, что смогла бы отличить фонарик от светляка, привали такое счастье.

— Увы, — сухо заметил я, — счастье не привалит. Я внутри какой-то колоссальной тыквы. Нисрин, очевидно, в таком же плену. Нас может разделять тридцать километров, а может — только одна дверь.

— Так что же мне делать, черт возьми? А, Руссо?

— Не знаю, — сказал я. — Просто ума н? приложу.

— Кажется, — отозвался Нисрин, — я вряд ли выберусь из кокона, в который меня упаковали.

— В таком случае, — заключила Сюзарма, — мы влипли в историю.

Похоже, она недооценила ситуацию. Я глянул вниз. Не имеет значения, какая нечисть вылупится из этих яиц. Любой монстр может принять форму яйца, как человек или цыпленок. Вся жизнь, если я только правильно толкую свои сны, это нить, выхваченная из мотка Создания, и она свивается в петлю судьбы.

Меня сожрет некое дитя-чудовище, молекулы, составлявшие меня, вернутся в хаотическое состояние, потом они перераспределятся, — и так несчетное множество раз, века напролет. Даже привычные пищевые цепи разрушатся, когда звезда станет новой, но атомы уцелеют и будут спешить сквозь вечность, пространство, пока их не поглотят жадные микроорганизмы. И через миллиарды лет история начнется где-нибудь за многие тысячи миль отсюда.

Но вообще это не имело значения.

Ни одна точка зрения не принимала в расчет, что бедный и несчастный Майкл Руссо, единственный и неповторимый, важнейшая часть Вселенной (все это, разумеется, на взгляд моего ничтожного тщеславного умишки), должен встретить чудовищную, неизбежную, мучительную смерть, почти достигнув Центра Асгарда.

Для себя я не мог представить более сокрушительного несовершенства в устройстве Вселенной. Это было попросту нечестно.

В тот же миг я уловил движение. Часть круглого гнезда приотворилась, открывая вход чему-то большому и живому. Долю секунды я лелеял надежду, что это дружественный гуманоид пришел мне на помощь, но то были тщетные мечтания. Голова, протиснувшаяся в отверстие, была слишком велика и безобразна для кого-либо из моих знакомых.

Она выглядела головой чудовищной многоножки, золотой в свете моего фонарика, с громадными рогами-антеннами, ярко-желтыми глазами и четырьмя челюстями, здоровенными, словно садовые ножницы, увеличенные в несколько раз.

— Прошу прощения за плохие новости, — прохрипел я, — но, кажется, мной пришли закусить.

Глава 32

Макромир, который вы называете Асгардом, не всегда находился здесь, — все еще по-английски вещал голос Саула Линдрака. — В далеком прошлом он был перенесен сюда из другой галактики. По вашим меркам — около полутора миллионов лет назад.

Мы шли сквозь серебристую мглу. Его больше не было видно, и не чувствовалось руки, сжимающей шевелюру из змей. Последней, кстати, я тоже не чувствовал. Зато осталось подозрение, что голова — единственное, оставшееся при мне, продолжает гнить и тление вот-вот доберется до глаз. Каждую минуту я ждал наступления слепоты. После этого, надо полагать, пропадет слух, и я останусь один на один с умирающим мозгом.

Но пока мой предполагаемый котелок варил, пока в нем жило достаточно клеток, можно было представить себе это время — полтора миллиона лет. Когда Асгард прибыл в эту галактику из каких-то темных миров, Homo Sapiens представлял собой едва заметную мутацию в генах наших видов-прародителей.

— Асгард появился на этом месте, проникнув через то, что вы называете червоточиной, — продолжал объяснять голос. — В некоторых специфических обстоятельствах звезда может вырабатывать энергию, необходимую для переброски макромира сквозь сжатое пространство.

Не было оснований не верить ему, но я снова подивился этому про себя. Понадобится уйма энергии, чтобы перенести нечто, подобное Асгарду. Чертовски много энергии, гораздо больше, чем обычно вырабатывает звезда. Действительно, в Центре Асгарда есть звезда, но выброса ее энергии недостаточно, чтобы передвинуть макромир отсюда, скажем, до нашего Солнца. О межгалактическом путешествии и речи быть не может.

И тут, словно прочитав мои мысли, он заметил:

— Энергию для переноса производит контролируемое рождение новой. Искусственная звезда подходит для этого больше, чем можно предполагать. И все же это было весьма сложное путешествие. Не было необходимости задавать определенное направление, но сам по себе фокус с перераспределением энергии взрыва на создание червоточины требует изрядной сообразительности. Всегда есть опасность устроить слишком мощный взрыв, и тогда весь Асгард обратится в крошечную суперновую, а остальная масса будет развеяна по галактическому пространству. Существует еще и опасность распространения результатов термоядерной реакции, после того как необходимое ее количество будет направлено в сжатое пространство.

Межгалактический сдвиг был не совсем удачным. С Асгардом проделали то, что нужно, но утечка энергии в ходе реакции все же произошла. Повреждения были небольшими, с течением времени их можно было устранить, но они вызвали перебои в подаче энергии на уровни. А еще хуже — произошло вторжение, и захватчики переместились с макромиром на новое место. Тогда-то война на Асгарде развернулась во всю мощь, и недостаток энергии работал против его защитников. Верхние уровни опустели, теперь они и новее заморожены. Естественным путем они бы не остыли до такой степени.

Было даже намерение опечатать нижние уровни. Не для того, чтобы защищать нижние уровни, на которые захватчики проникли давным-давно, но для того, чтобы защитить пространство вне макромира. Творцы, управляющие взрывом звезды, решили уйти в темное межгалактическое пространство. К сожалению, червоточины не появляются сами по себе, они всегда связаны с гравитационными колодцами. Последние весьма облегчают межзвездные путешествия видам вроде вашего. Пытаясь удалить зараженное место из собственной галактики, творцы Асгарда попросту перенесли его в вашу. Они знали, что эта галактика обитаема, и поэтому смогли приблизительно подсчитать, сколько времени займет межзвездное путешествие. Они знали, что не выживут в телах гуманоидов, но в то же время полагали, что армия, сражавшаяся на их стороне в компьютерном пространстве, выиграет битву за отпущенное время. Тщетные надежды. Они не могли выиграть. Они могли лишь поддери живать существующее состояние.

Творцы надеялись снова перебросить Асгард, но время работало против них. Военные действия складывались не в пользу творцов. Требовалась колоссальная отдача сил — при такой они не смогли бы выжить как органические существа. Сотни тысяч лет ни один гуманоид не ступал на оболочку звезды, а неорганический разум, достигший ее поверхности, не смог преодолеть заслон, защищавший отсек управления. Так было до тех пор, пока истоми не нарушили равновесие.

Творцы создали искусственный разум, заселивший машины. Эти создания были гораздо могущественнее, чем они сами, это были боги, если угодно. Но боги, созданные людьми, не сильно отличавшимися от вас. Однако творцы не доверяли своим богам-слугам в полной мере. Системы, контролирующие звезду контролирующие сам макромир, — не были полностью доверены программам, населяющим компьютерное пространство Асгарда. Самые ответственные решения требовали человеческого ума и заботливых рук с чуткими пальцами. Управление звездой — это не просто переключение рычажков, хотя таким способом можно здорово навредить всем системам, выключив свет и энергию. Так что в некотором смысле нам повезло — энергию могли отключить несколько сотен тысячелетий назад, даже без вмешательства захватчиков. Да и сама звезда могла взорваться без вмешательства гуманоидов. Однако равновесие сохранялось, и борьба превратилась в бесконечное противостояние.

Асгард населен гуманоидами, и в принципе, получив информацию, как управлять звездой, любой из них мог быть вовлечен в войну. Но творцы ушли, изолировав звезду, разумы вроде истоми были опечатаны, поэтому органические формы не имели доступа к компьютерному разуму. По сути дела, они жили в параллельных мирах. Возможности виртуальных сущностей были ограничены. Они не могли проникать в мир гуманоидов даже в те времена, когда макромиром правили творцы, а машинные боги были, если так можно выразиться, в расцвете власти. Увы, война подорвала нашу мощь, и наша способность устанавливать контакт с гуманоидами ослабла.

Я упоминал, что война плохо отразилась на творцах — но и врагам пришлось несладко. Ваш разум вряд ли сможет постичь природу войн, которые мы вели. Но они были разрушительными, судя по тому, что обе стороны сохранили лишь малую часть своей былой силы. Уже долгое время обе стороны просто обороняются, сдерживая ходы противника.

Я не могу описать, как именно развивались события, ход военных действий, почему мы зашли в тупик. Но вы видели множество уровней, вы знаете, что на многих из них воцарился покой смерти. Там мы бессильны — захватчики отрезали нам доступ. Существует лишь горстка миров, населенная гуманоидами с достаточно развитыми технологиями, которые сами могут создавать машинный разум. Среди них истоми стоят особняком. Одна из целей Асгарда — сохранять и защищать гуманоидов и другие виды обитателей, поэтому-то мы и опечатали мир истоми. Когда они обнаружили существование других миров и начали исследования, то начали делать это с помощью подвижных установок — роботов. Те беспрепятственно двигались в реальном пространстве наподобие скаридской армии.

Хотя они привлекали внимание обеих воюющих сторон, мы не мешали их продвижению. Тем не менее мы понимали — это продвижение постепенно приближает их к звезде, а это имело огромное значение в войне. Когда они попытались достичь центральных систем, пробравшись в виртуальное пространство, и активизировали защиту, дальнейшее бездействие стало невозможным. Война вспыхнула с новой силой, с новыми ходами и контрходами. Захватчики напали на истоми и уничтожили бы их, не ослабь мы удар. Они воспользовались преимуществами контактов систем истоми с мозгом некоторых гуманоидов, мы же сделали ответный выпад — оба этих приема были поспешным, плохо рассчитанным экспромтом. Наш ход — создание вас — удался на славу, превзойдя все ожидания. Увы, враги могут преуспеть в том же самом, повторив нашу идею.

Ваше второе «я» пытается восстановить подачу энергии на уровни. Но ни он, ни Девятка не знают, как защищена оболочка звезды. Эти проблемы не исчерпываются, потому что гуманоиды, зараженные враждебными программами, не знают, как достичь желанной цели. Что это за цель — мы тоже не знаем наверняка, но она повлечет за собой наше уничтожение, установление чуждой власти в Асгарде. Компьютерное пространство Асгарда, да и прочие системы могли бы вскоре перейти к нам, не будь вражеских лазутчиков-гуманоидов. Они, вероятно, уже достигли вожделенной цели.

Вам, вероятно, трудно понять, какие трудности повлечет за собой победа захватчиков. Они не сразу сотрут органическую жизнь с лица Асгарда или из галактического сообщества. Тем не менее их конечная цель — уничтожение жизни, а завоевание Асгарда предоставит им невообразимые доселе возможности изучения жизни и позволит тщательно подготовиться к ее истреблению. До сих пор они не преуспели в своих опытах по изготовлению органического оружия. Самое сложное, что им удалось создать, — бактерии и относительно безопасные болезни. Мы бы очень хотели лишить их и этих навыков, и, возникни необходимость, мы скорее взорвем Асгард, чем отдадим его.

Вам, безусловно, интересно узнать соперника, понять, как мы сражаемся с ним, но на это нелегко ответить — мы встречали только механизмы, которые представляют собой орудия, а не личности. Могу сказать, чем мы заняты сейчас, в чем, по нашему разумению, состоит дело. Однако вряд ли это прояснит ситуацию.

Похоже, это родительские сущности, создавшие захватчиков Асгарда, не имеют ничего общего с гуманоидами — создателями защитников макромира. Первые могли существовать задолго до возникновения жизни. До появления первого атома углерода Вселенная принадлежала им. Упорядоченность их структуры подразумевает наличие основной материи. Нынешняя их форма повторяется в мельтешений субатомных частиц. Возможно, они возникли из хаоса взрыва и разрослись с тем, чтобы заполонить Вселенную, привнести некий порядок в космос. Но Вселенную тогда стали осваивать другие упорядоченные сущности — молекулы вашей формы жизни.

Поначалу, на наш взгляд, жизнь во Вселенной должна была казаться врагам неуместной. Затем, когда жизнь приняла сложную форму — появились гуманоиды, которые стали создавать новый, подчас лучший разум — силиконовых богов макромира, — Предразум был озадачен. Он понял, что эволюция неизбежно приведет к противостоянию двух способов мышления, к навязыванию ему другой формы жизни во Вселенной. Творцы захватчиков попытались вмешаться и послали первые орудия уничтожения. Они создали собственных богов, подобно вам, и грубое подобие живых существ, напавших на фабрику органической жизни.

Все это произошло в далеком прошлом, до заселения нашей галактики, до создания Асгарда. Война идет во всей Вселенной и будет продолжаться до ее исчезновения. Битва на Асгарде — всего лишь рядовая потасовка, пусть и жестокая. Асгард живет этой войной — не будь ее, для макромиров не было бы нужды сохранять и строить новые миры, новые галактики.

Первоначальное вторжение на Асгард осуществили организмы с биохимическим составом, чуждым большинству систем, часть которых — и ваш мир. Это были бациллы чумы, единственная задача которой заключалась в уничтожении ДНК повсюду. С этим оружием творцы могли относительно легко справиться, поскольку захватчики так и не приспособились к процессам органических существ. Виртуальные личности, вступившие в борьбу, оказались очень могущественными. На том этапе мы победили. На начальной стадии всегда побеждает жизнь. Мы должны в это верить, не так ли?

Его слова постепенно стали затихать. Мое зрение затуманилось, и все казалось размытым, хотя дымка, сквозь которую мы шли, была почти незаметна. Я уже не мог определить, насколько далеко зашло разрушение, если я стал терять слух. Получалось, что мне нужно было довольствоваться полученными объяснениями, хотя они были далеко не полными.

Потом подумалось: а что будет со мной, когда пропадут нее чувства? Когда невозможно будет ни слышать, ни видеть, ни осязать что-либо? Ослабеет ли память? Останется ли от меня вообще хоть что-нибудь?

Я цеплялся за тот факт, что мои творцы взяли меня, так сказать, с места работы и пообещали вернуть к той же деятельности. Обещание, правда, было какое-то расплывчатое. Но, несмотря на все случившееся, я все еще цеплялся за жизнь, как бы ее ни определял мой загадочный спутник. Я, конечно, был в чрезвычайном положении, но среди друзей. Пусть макромир в опасности, конец еще не скоро.

Тут я горячо взмолился, чтобы моему двойнику сопутствовала удача, чтобы он успешнее меня преодолевал угрозы и сражался с врагами, чтобы друзья уберегли его от смерти.

Глава 33

Как только чудище влезло в дыру, я понял, что оно вовсе не напоминало многоножку. У него был круглый оранжевый, ужасно волосатый живот, и от груди отходило только двенадцать ног. К тому же гость был снабжен громадными прозрачными, за исключением жилок, крыльями, сверкавшими в свете моего фонарика. При других обстоятельствах я бы полюбовался на их великолепие, контрастировавшее с уродством владельца. Но сейчас мое внимание было приковано к выпученным глазам и зловещим челюстям. Последние блестели от какой-то слизи, усики по обеим сторонам рта извивались, словно белые червяки. Я рефлексивно дернулся, но, натуго спеленутый, смог только качнуться, словно груша на ветру. Я не закричал, но, кажется, слабо пискнул. Меньше всего мне хотелось привлекать к себе внимание, поэтому дергаться я прекратил. Поначалу я хотел выключить фонарик, дотянувшись до выключателя языком, но мысль о том, что в потемках вокруг тебя бродит чудище, показалась невыносимой.

Создание направилось прямиком ко мне, даже не удостоив взглядом других пленников. Несмотря на грозное чувство неотвратимости, я, как ни странно, был рад, что не придется наблюдать кровавую тризну, смотреть, как страшные челюсти разрывают на части мотыльков.

Пресловутые челюсти подбирались к моему лицу, а само чудище спотыкалось о яйца, разложенные на полу гнезда. Страшенная голова достигла уровня моей груди, жвала распахнулись… Я живо представил себе картину: нот моя голова попадает между ними и кости, подаваясь, вонзаются в мозг…

Но челюсти сомкнулись чуть выше моей черепушки и удивительно бережно перекусили нити, на которых я висел. Я даже не успел упасть — тварь оперлась на шесть задних ног, а четырьмя передними поймала меня и прижала к хитиновой груди, словно потерянное дитя, чудом вырванное из лап похитителей. Затем, не мешкая, развернулась и заторопилась прочь со всей возможной прытью. Бег насекомого был не особенно быстрым, да и я не был легкой ношей, но так или иначе мой похититель проворно ковылял к выходу.

— Руссо! — Голос Сюзармы чуть не разорвал мне барабанную перепонку. Руссо, ради Бога, что с тобой?

— Я жив, — отозвался я полумертвым голосом. — И, кажется, стал призом в игре "обворуй кладовку". Меня попросту украли.

Разоритель гнезд вылез из каморки и заторопился прочь, прижимая меня к себе. Тут я закрутил головой, потому что свет фонарика, отражавшийся от грудных пластин, резал глаза. Лучше бы мне этого не делать. Кража не прошла незамеченной — за нами маячила большущая раскачивающаяся тень. Фонарику не хватало мощности, чтобы высветить преследователя полностью, но у меня сложилось впечатление, что размеры его исполинские, голова, как у паука и гораздо отвратительнее, чем у обнявшего меня создания.

Я-то думал, что мы полетели, но ощущение было словно от падения. Снова повернув голову, я заметил другие тени, проносившиеся мимо, — ветви огромных деревьев, которые росли на оболочке звезды — Центра Асгарда. Мы пролетели в опасной близости от одной из таких веток, крылья моего похитителя зацепились за нее, и мы перевернулись в воздухе. Я успел подумать не без злорадства, есть ли у этой огромной мухи лицензия на управление самолетом. Эта простенькая шутка здорово потешила меня в малоприятный момент.

Мы секунд на пятьдесят опережали преследователя. Я порадовался, что нам удалось улизнуть, но падение было самым возмутительным образом прервало. Но вовсе не разъяренным хозяином гнезда, а какой-то живностью, сидевшей на ветках дерева в ожидании добычи. Как только я опомнился от шока, то увидел, что один из сегментов моего спасителя был чем-то опутан. Это что-то находилось между четвертой и пятой парой ног и всего в десяти сантиметрах от моего шлема.

Нечто было толстым, мокрым и очень грубым. Нетрудно догадаться — это был язык, тащивший моего похитителя в утробу столь обширную, что в ней вполне мог поместиться весь макромир. Так по крайней мере казалось со страху. Краем глаза я уловил розовую мокрую глотку, ведущую в темный туннель — к огромному желудку-пещере, заполненному едким морем пищеварительного сока.

И тут мой спаситель-грабитель выпустил меня из лап в тщетной попытке спасти собственную насекомую персону. Я мысленно вознес ему хвалу и сделал бы это вслух, если бы язык мне повиновался.

Сюзарма Лир и Нисрин-673 изо всех сил пытались привлечь мое внимание; тетронец делал это с присущей ему деликатностью, Сюзарма — довольно резко. Я, видите ли, не снабжал их информацией о происходящем. Но давать более или менее связные комментарии я не мог — язык не поворачивался.

Я падал — на этот раз свободно, беспрепятственно и бескрыло. Мелькнула глупая мысль — достаточно ли эластична моя упаковка, чтобы спружинить, если, конечно, не приземлюсь на голову. В этом случае последствия были более чем ясны. Низкая гравитация или высокая — все едино, от головы ничего не останется.

Потом меня опять изловили, да так грубо, что я чуть не отдал Богу душу. И все же это было лучше, чем врезаться в землю, но пока я не мог ни видеть, ни чувствовать, что происходит вокруг, — только понимать, что мне очень плохо.

Когда способность видеть наконец возвратилась, мне показалось, что я вернулся обратно. Тот, кто преследовал разорителя гнезд, таки заполучил меня. Была видна его волосатая паучья голова, черные глаза, расположенные повсюду на его черепе, и непомерные, тоже волосатые, челюсти. Он крепко зажал меня между двумя верхними укороченными конечностями и держал пальцевидными щупальцами за спеленутый торс.

— Руссо! — воззвала ко мне публика, алчущая новостей. — Что происходит?

— Попал из огня да в полымя! — проорал я, сам не понимая, зачем кричу.

Затем мой желудок снова перевернулся. Не потому, что направление еще раз изменилось, нет, мы просто встали. И стояли смирно — не заблудившись, а приземлившись. За мерзкой башкой виднелись края крыльев, слегка подрагивающих. Я попытался повернуть голову и определить, сидим мы на земле или на ветке, но не смог.

Я посмотрел вверх — на исполинское призрачное лицо. Интересно, сколько его глаз глядело на меня?

Щупальца с величайшей осторожностью поставили меня на землю, но не разжались. Потом что-то очень странное выскочило, словно змея, из-за страшенной головы. Оно было тонкое и серебристое — нипочем не догадаться, что за штука такая. И странный инструмент стал разрезать нити, опутавшие меня, аккуратно и благоговейно.

— Вот черт, — обалдело пробормотал я. — Эта скотина вроде как друг!

— Что? — переспросила Сюзарма. Она больше не орала. Нисрин тоже затих.

— Кажется, прорвались, — сообщил я. Когда меня окончательно освободили от пут, я понял, что мы и впрямь прорвались. Преследователь расхитителя гнезд не был возмущенной жертвой грабежа — это был спаситель. Сомнений нет, он тоже был хищником в разыгравшейся мелодраме, но, видимо, он был единственным, кого застигла врасплох собственная жертва. Именно он сцапал коробочку — самое совершенное детище Девятки. Однако вместо обеда он получил паразита. Клио тут же вживила синтетические нити в его панцирь и завладела его нервной системой. Бедное чудище никогда не отличалось особым умом и полностью оказалось во власти разума, превосходящего все вместе взятые умы экосистемы.

Через несколько минут я был свободен, но кровообращение в ногах пока не восстановилось — встать не было сил. Поэтому оставалось сидеть на чем-то деревянном и тщательно растирать лодыжки.

Попутно я объяснил Сюзарме и Нисрину ход событий и посоветовал найти надежное убежище.

— Клио все еще опекает нас. Она слышит, хотя и не может ответить, и все еще держит ситуацию под контролем. Чудище ушло, видимо, за вами, Нисрин. Не пугайтесь, когда увидите его. Позвольте унести себя. Вскоре мы будем вместе. Подумать только — удалось! Пусть пришлось несладко, но — получилось! Удалось, удалось, черт возьми!

Восторженное состояние прошло так же быстро, как и нахлынуло — ведь я вспомнил о тех, кому не удалось. Об Урании, прыгнувшей вниз с Клио в охапке. То, что сцапало ее, жаждало еды, а вовсе не заботилось о малютках. Даже Мирлину, чей исполинский рост делал его самым лакомым куском среди нас, не удалось победить драконов, живущих в зловещих пространствах внутри Асгарда.

Поостыв, я вновь огляделся. Ощущение радости, что я достиг легендарного Центра Асгарда, оставалось, но к нему примешивалась горечь потери. Надо поискать укрытие. Летучий паук с Клио на спине не будет высматривать меня повсюду — для него найдутся дела поважнее. Он избавил меня от двух ужасных напастей, но здесь, на нулевом уровне, могут рыскать всякие кровожадные создания, а никакого оружия у меня не было.

Густого подлеска здесь не было, и ничто ужасное и алчное не бродило между расходящихся корней деревьев. Они, эти корни, простирались во все стороны, встречались друг с другом и сплетались жгутами. Посветив вокруг фонариком, я понял, что оболочка звезды покрыта плотным ковром из корней и прочей растительности, в которой тут и там попадаются дыры, ямы и щели неизвестной глубины.

Найдя ровное место, одинаково удаленное от ям и впадин, я пристроился между корней и начал осматриваться. Стараясь не думать, что со мной станется, если нечто кровожадное вылезет из какой-нибудь норы, я тем не менее был настороже. Уж если на то пошло, я не дам себя испугать какому-нибудь червяку из здешнего Подземного Царства.

Я терпеливо ждал, пока мы не соберемся вместе. Хотя мы потеряли Мирлина и Уранию, Клио все еще была в игре, сражаясь изо всех электронных сил. Пусть Тульяр и Финн остались живы после встречи с летучим ужасом, у нас все еще преимущество — их двое против нас четырех, причем один их этих четырех чертовски умен. Нам предстоит найти вход в оболочку звезды, и мы найдем его. Я чувствовал себя как бегун, опередивший своих соперников финишным рывком.

Центр Асгарда, колыбель ответов на все вопросы и загадки Вселенной, ждал часа своего открытия, казался моим, близким и доступным. А я наивно полагал, что теперь ни одно препятствие не остановит меня.

Глава 34

Пока мы продвигались сквозь дымку, я впал в транс. Я не видел и не слышал ничего, а мысли, что еще возникали в мозгу, были вялыми и робкими. Я уже готов был поверить, что мертв, как утверждал тот, что носил личину Амары Гююра. Нынешнее состояние можно было воспринимать как послежизнь: медленное увядание сознания, испарение души.

Какой бы силой я ни обладал, чтобы воображать внешний мир, сейчас она была утрачена. Я даже не знал, по-прежнему ли представляю собой голову Медузы, и не чувствовал шевеления змей на голове. Я пыталсяпротивостоять распаду. Не видя, заставлял себя смотреть на все внутренним зрением. Я был уверен, что мой спутник все еще здесь и несет меня сквозь компьютерное пространство Асгарда. Его образ я тоже пытался воссоздать в своей душе. Сначала я представил его Саулом Линдраком, но потом вспомнил, что лицо Саула — это лишь маска, которую он носил, повинуясь прихоти моих фантазий. Попробовал представить его по-другому — как валькирию, уносящую мою спеленутую душу в Валгаллу. Там душе надлежало отдыхать в ожидании таинственного возрождения. Не сомневаюсь, я заслужил место в раю героев, хотя скорее я был пешкой, а не игроком с тех самых пор, как возник в мозгу моего прототипа. Но смелости мне уж точно не занимать.

По какой-то причине я не мог четко видеть этот образ. Валькирия была позаимствована из раннего сна, а сам образ был составлен из знакомых лиц. Лицом она не напоминала Сюзарму Лир, хотя пронзительные голубые глаза были точной копией Сюзарминых, да и в остальных чертах нет-нет, да и проскальзывало что-то от нее. Девятка создавала женские образы примерно по той же схеме. И эти бесконечные вариации на одну и ту же тему напоминали о ее влиянии на меня. Ну и ну, подумалось мне, неужели по воле капризной судьбы я должен увлечься ею? Хотя это как раз было объяснимым — единственная женщина-гуманоид, с которой я имел дело в течение многих лет.

Этот сюжет я отставил. Нечего предаваться эротическим мечтам, когда даже виртуальный образ настоящего тела, принесенный в этот мир, утрачен, — какие уж тут плотские желания?

Позволив лицу валькирии растаять, я разрешил мыслям плыть по собственному усмотрению. Результатом этого явились сюрреалистические формы — сначала головы насекомых, затем — чистые абстракции. И тут я понял, что и сам — всего лишь иллюзия. Подсознательное ворочалось на дне сознания, отбрасывая чудовищные отблески в разум, но все было так размыто, так призрачно… Слышались отголоски воспоминаний, но не было сил вспомнить, не за что было зацепиться. Ничто не говорило о моем существовании в виде цельной личности и целого тела.

Я почти утратил счет времени, да и не было точки отсчета, чтобы заняться этим. Ни биения сердца, ни внутреннего ритма. И путь наш длился, длился, и ничего похожего на новое место не возникало. Теперь все перемены должны были управлять мной, а не я ими. Образы в памяти померкли и сменились сумраком. Вне меня ничего не было, а внутри оставалось слишком мало.

Я припомнил, что чувствовал раньше, предпринимая путешествие, которое Декарт проделывал в своем воображении. Перед тем как обрести самосознание, вернуть его, я вплотную приблизился к собственному уничтожению.

Тогда все действительно происходило со мной. Теперь все повторялось, но разрушение зашло гораздо дальше. Казалось, отпадают все ощущения мира, в том числе ощущения собственного тела. Словно змея, сбрасывающая кожу, я освобождался от груза своей души. Нет, не терял ее, а просто ослаблял свою власть над памятью и временем, оставаясь в настоящем. Как и раньше, я не мог ни о чем думать. Лишь одна фраза мелькала в сознании: "Я мыслю, следовательно, существую". Может быть, существовал не я. Может быть, я размыт, и сознание мое безгранично, но я остаюсь личностью.

Однако оставалось чувство: то, что осталось от меня, подошло к границе, за которой нет ничего.

Потом что-то стало возвращаться из этой пропасти забытья. Казалось, создавалось новое «я». Моя сущность набирала плоть, обретала виртуальный образ. Я снова получал тело. Чувства восстанавливались, и появлялось ощущение заполненности, прочности. А главное — возникали новые мысли, наполнявшие черную бездну небытия.

Было ли это, размышлял я, похоже на чувства умирающего человека из плоти и крови? Возможно ли, что так же уходит сознание, исчезает, когда сердце перестает биться, а органы чувств перестают передавать информацию в мозг? Пусть не было темного занавеса, внезапно омрачающего сознание, — потрясения смерти, когда обрушивается гильотина. Но, вероятно, всегда существует эта постепенно ослабевающая связь — странствие за пределы чувств, боли, памяти, самого себя.

Поначалу смерть представлялась мне ужасной, ужасной тем более, что момент умирания может быть продлен и боль будет терзать гаснущее сознание. Теперь я думал, что существование порой безжалостнее смерти, к тому же оно не ввергает тебя в такой упоительный транс, как последняя.

После подумалось, что мое самосознание странным образом находится вне времени, все еще глупо убеждает меня, что я человек из плоти и крови, хотя ничего подобного нет. Может быть, я использую эту возможность, чтобы отрезать от себя все прошлые мысли и принять новую истину: между созданием из плоти, породившим меня, и мной не больше сходства, чем между стрекозой и личинкой, между яйцом и тем, что должно из него появиться? Возможно, продолжалась та же мысль, мне не доведется больше обдумывать идею о смерти. Стал ли я богом среди богов? Не перенесли ли меня, как и моих предшественников, в царство Асгарда и Олимпа, чтобы сделать меня всезнающим и бессмертным, лишенным всего человеческого, земного?

Я попытался приучить себя именно к такому ходу мысли, внушал себе, что моя новая личность — насекомое, появляющееся на свет из временной могилы куколки. Из рассеянных обломков крушения одной формы возникала новая, которая должна была забыть о старом и научиться летать.

Я вынуждал себя осознать, что в моей душе крылось закодированное знание, о чем раньше я и не подозревал, что пережило не только «копирование» в аркане, но и уничтожение в этом обличье. Оно же дало мне возможность и форму возродиться в виртуальном «я». Я был человеком, псевдочеловеком, а стал божеством.

Разве не так?

Не так?

И вновь я вообразил, что вырастаю из ничтожного атома мысли, до которого меня низвели, и попытался представить, как буду выглядеть. Я чувствовал, что зерно бытия взрывается ростком. Одновременно с этим ощущал — что-то не так, обещание изначально ложно. Я чувствовал себя слишком знакомым самому себе.

Я был Майклом Руссо, но знал и понимал, что мне должно быть кем-то или чем-то большим.

Некоторое время (казалось, оно тянулось бесконечно) я не мог понять, какую форму приобретаю. Я нарочно представил, что могу возродиться уже не в теле гуманоида или животного, а как огромное древо мира Игдрасил, сотканное из моих снов. Именно в снах я пытался постичь суть войны, которая шла в разных пространствах Асгарда. Потом вообразил себя спорой, плавающей в межзвездной бесконечности на протяжении миллионов лет, ожидающей совпадения — прибытия в мир, где смогу прорасти, дать начало жизни. Скажем, в дымку, окружающую газовую планету-гигант, либо на теплый холм облаков, окутывающий нарождающееся солнце. Затем представил себя тугосвернутой спиралью ДНК, разворачивающейся, образующей мир, полный возможностей. Я раздваивался бесконечно, порождая органическую жизнь. Мои детища воспроизводили не только себе подобных, но и тех, кто нес в себе, в своих молекулах ДНК, предвестников грядущем эволюции, образы новых форм, новых видов, в чьем взаимодействии кроется сложность мышления, человечность человека, созидающая сила того, кто пока таился внутри человека, в миллионе миллиардов особей, спящих в коконе времени, сотканном Вселенной.

Я воображал себя одновременно целой и малой частью нити, которую ткут три Парки, дочери Ночи, сестры Времен года. Я не мог видеть самих сестер, но смутно помнил — в одном своем проявлении они были едины с Кересом, который уносит души мертвых в Гадес, они носят те же маски валькирий, завладевших моей душой. Я чувствовал, как нить бесконечно струится в темноту Вселенной, сплетаясь в повторяющиеся узоры, разнящиеся в плетении, но одинаковые в своем предназначении.

И наконец, представил себя зародышем, плавающим в водной оболочке, растущим и принимающим форму по чьему-то замыслу, прикрепленным к уже бесполезной плаценте, ждущим обновления чувств и сознания, собственной жизни, ожидающим рождения, возрождения, своего места в бесконечной их цепи. Ибо рождение и возрождение, размножение и превращение, смерть и разложение — все это лишь знаки препинания в предложении бытия.

Все это, я знал, принадлежало к реальному и возможному. И в то же время знал, что меня лишат этого. Меня создавали с другой целью. Меня готовили не для бессмертия и не для жизни в мире богов. Я мог бы стать божеством, но мне сулили другую судьбу, другую участь. Я все еще был инструментом, оружием, беспомощным в руках тех, кто стремился использовать меня.

И тогда я понял, как просто людям возненавидеть собственных богов, как мудро они поступают, не доверяясь последним.

Глава 35

Крылатый паук, одержимый Клио, точно демоном, возвратился, неся Нисрина-673, через полчаса. Бедняга тетронец был полумертв от переживаний и боли в сломанной руке. Третьим рейсом Клио и паук доставили Сюзарму. Пока все было спокойно. Лес у подножия деревьев выглядел просто заповедным уголком.

Перед тем как освободить паука от своего общества, Клио усыпила его. Чудовищное насекомое распласталось на корнях, раскинув крылья и ноги во все стороны. В жизни не видывал более неуклюжего и страховидного создания. Мы с облегчением унесли ноги прочь, оставив его на произвол судьбы. Я надеялся, что нашего спасителя не тронут, пока он лежит одурманенный, неспособный пошевелить лапами. Пусть не по собственной воле, но он вызволил нас из беды. Уж мне ли не знать, что негоже преуменьшать роль пешек, которые вовлечены в события против своей воли?

С временного наблюдательного пункта на деревьях Сюзарма видела множество ярко светящихся созданий, но внизу их огоньки были тусклыми, и дорогу нам освещали только фонарики на шлемах. Мы не представляли, куда нужно идти, но волшебный сундучок, как обычно, оказался на высоте. Клио пристроилась у меня на плече, но не стала вживлять усики-нейроны в скафандр и в затылок. Вместо этого она принялась посылать сигналы в наши переговорные устройства. Вскоре мне удалось выяснить, куда она ведет нас.

— Это далеко? Час?

"Нет".

— Два часа?

"Да".

Не бог весть какой разговор, но главное я выяснил.

При гравитации, равной земной, наш путь был бы весьма трудным — землю изрыли трещины от корней деревьев, достигавшие пяти метров в глубину и десяти — в ширину. Но при нынешнем раскладе наш вес составлял всего одну десятую от земного, и мы с относительной легкостью преодолевали препятствия. При желании можно было бы даже крутить сальто. Желания желаниями, а приходилось постоянно смотреть на деревья. Пусть самые нижние ветки были высоко над головами, но по стволам бегали разные создания. Один раз на нас спикировали три крылатые тени, видимо, вознамерившись проверить: не сгодимся ли мы на обед? Сюзарма держала игольник наготове. Мы, должно быть, выглядели не слишком аппетитно, и тени пролетели мимо. В расщелинах между корнями прятались пресмыкающиеся, но они-то нас вовсе не беспокоили.

— Корни не просто переплетаются, — обратил я внимание Нисрина. — Это единый организм, а деревья — попросту его ветви. Звезда — вроде колыбели для одного исполинского растения.

Я намеренно не упоминал об Игдрасиле, мифическом древе мира, которое видел в собственных снах. Название ничего не говорило ни тетронцу, ни Сюзарме Лир, получившей образование попрактичнее моего.

Нисрин-673 согласился — да, дерево в самом деле замечательное. Для тетронца такое признание было значительной уступкой. Думаю, он бы проникся темой разговора, если бы не сломанная рука. Я снова чувствовал себя бодрым, но он-то не прошел "настройку тел" у истоми. Он не был сверхчеловеком, или нет, сверхгуманоидом. Не важно, биолог он или нет, просто разговор о чудесах не представлял для него сиюминутного интереса. Мне оставалось в одиночестве дилиться на многочисленные ответвления дерева, обнимающего звезду. Не сомневаюсь, будь здесь посветлее, обнаружились бы и другие чудеса. А сумрак напомнил мне об экспедициях на холодные уровни в то мирное время, пока Саул Линдрак, Мирлин и Сюзарма Лир бесцеремонно не вмешались в мою судьбу.

Путь занял меньше двух часов — Клио недооценила нашу способность передвигаться в условиях низкой силы тяжести. Следуя ее указаниям, мы устремились к некоему подобию башни, стоявшей рядом с одной из свай, соединяющей Центр с остальным макромиром. Башни имела вид четырехгранной пирамиды с несколькими квадратными в сечении выступами и была увенчана полукруглым куполом. Свая, уходящая в высоту, имела овальное сечение и толщину метра четыре по большему диаметру. Купол, очевидно, был прозрачным, но сейчас не был освещен: как и все вокруг, он выглядел темным и безмолвным.

Вокруг здания шел рои — ограждение другого рода, как, например, заборчик вокруг люка наверху, не смогло бы сдержать натиска корней. Ширина его составляла двенадцать, а глубина — пять метров. Напротив находился дверной проем, дверь, похоже, была выломана. Наверное, под нее подложили какой-то хитрый заряд. В образовавшийся проем мог пройти человек или робот такой же высоты.

Мы с превеликой осторожностью приблизились к двери. Сюзарма держала оружие на изготовку.

Внутри никого не было видно.

Мы остановились на пороге, и коробочка на моем плече начала жужжать, стараясь привлечь мое внимание.

— Что такое? Ловушка?

"Да. Нет".

— Не понял. Что ты хочешь сказать? Есть или нет?

"Да". Пауза. «Нет».

Я в отчаянии покачал головой. Усики, прильнувшие ко мне, разжимались, словно Клио хотела спуститься. Тут-то меня и озарило.

— То есть это ловушка не для всех. Она опасна для некоторых из нас?

"Да".

На минуту я крепко задумался, потом до меня дошло. Что-то вроде волшебных пушек, вроде той, что истоми дали Мирлину — пристрелить механического богомола. Внутри оболочки искусственный разум не мог существовать.

— Что происходит? — Проволочек Сюзарма не приветствовала.

— Думаю, что она думает, — пустился я в объяснения, — что за порогом искусственный разум перестает действовать. Наверное, именно это чуть не погубило Девятку в первый раз, когда она хотела установить контакт с Центром. Полагаю, поэтому враг использовал тело Тульяра-994. Сами-то они могут прорваться сквозь защиту и отключить энергию, но программу, которая проведет остальную работу, им не протащить. Здесь нужен мозг органического происхождения и умные руки.

"Да", — прожужжала Клио. Тихо и нежно, но никак не ободряюще.

— То есть тебя нельзя вносить внутрь?

"Нет".

— Кажется, она пытается сказать нам, что бросает нас, — сухо подытожила Сюзарма.

"Да. Нет".

— Она будет говорить с нами отсюда, пока между нами не окажется слишком много стен. Может быть, она пошлет за нами летучие камеры, как тогда, со слизняками. Они не слишком начинены программами.

"Да. Да".

Клио не воодушевилась, такое поведение ей несвойственно, она просто пыталась ободрить нас. Ей придется осторожничать, чтобы не попасть в засаду, но она не выходит из игры. Нам следует подумать, как разговаривать друг с другом. Она должна будет направлять нас, поэтому надо придумать, как переговариваться. Гудки и жужжание могут не подойти. Она по крайней мере сможет сказать нам, как отключить защиту, которая не впускает ее.

Я подождал, пока она сползла с плеча, и бережно опустил рядом с дверью. Она тут же выпустила два аппарата — точь-в-точь мухи из нормального мира, где вещи весят столько, сколько должны.

Сюзарма возглавила наше шествие, держа игольник в боевой готовности, я пошел за ней, Нисрин замыкал шествие.

По обе стороны коридора были двери с табличками, но мы прошли мимо. В дальнем конце находился глубокий колодец шириной метра четыре. По его стене шла спиральная дорожка, уводившая в сердце звезды. Мы начали спускаться, стараясь не торопиться. Здесь были еще двери, тоже с табличками, но я посчитал, что наша цель находилась внизу. На ступеньках лежал толстый слой пыли, на ней ясно отпечатались следы. Было трудно определить, сколько пар ног прошло здесь, но явно больше двух. Пришлось распрощаться с надеждой, что Тульяр и Джон Финн висят как припасы в чьем-то гнезде.

Дорожка уже сделала столько витков по стене, что я потерял счет. Моего фонарика не хватало дальше чем на двенадцать метров, поэтому приходилось терпеливо ждать конца пути — и своей судьбы. Из-за низкой силы тяжести мы могли широко и свободно шагать, но путь был кружной и казался бесконечным.

И все же мы вскоре достигли дна колодца. Дорожка расширилась и превратилась в площадку. Изогнутая стена выпрямилась, и дальнейший путь лежал перед нами, видимый ясно.

Пространство было покрыто слоем фантастического мусора. Видимо, здесь во время оно разыгралась битва — повсюду громоздились обломки роботов, покрытые густой, маслянистой пылью. Тут и там виднелись скелеты гуманоидов, обглоданные подчистую давно ушедшей отсюда живностью. Не скажу, что кости были именно человеческие, но они определенно принадлежали гуманоидам. Бели это все, что осталось от творцов, то они действительно приходились нам, так сказать, роднее. Нам и тетраксам.

От окончания дорожки тянулся отчетливый след и скрывался в глубине переходов.

— Не знаю, как на твой взгляд, — сказал я Сюзарме, — но, кажется, здесь прошло больше, чем две или три пары ног. Она опустилась на колени и посмотрела на пыль.

— Больше, чем двое, — согласилась она. — Но не обязательно, что они шли вместе. Тульяр и Финн сами могли идти по следу — того, кто отключил энергию.

Возможно. Мы возобновили путь, идя по следу в пыли осторожно, каждый миг ожидая засады. Скафандры Тульяра и Финна были такими же, как у нас, поэтому они могли слышать наш разговор. Если, конечно, нас не разделяла толстая стена. Значит, они были, вынуждены сами хранить молчание. Нас они не увидят, пока незаметны наши фонарики, но они знают, какой дорогой мы идем.

Тут я подумал, каково-то сейчас бедняге Джону — один на один с тетронцем, который вовсе не тетронец? Может быть, он опять переметнется — теперь на нашу сторону? А может быть, нет. Он был неумен, и нельзя было предсказать, как он рассчитывает свою выгоду.

— Клио, — тихо позвал я, — ты с нами?

В ответ — едва слышное жужжание. Слишком много всякой всячины разделяло нас. Скорее всего, выйдя из колодца, мы будем предоставлены самим себе.

Я замер в нерешительности и обернулся к Сюзарме.

Она-то всегда была готова действовать, особенно сейчас, когда мы почти настигли негодяев. Потеря контакта с Клио ее не особенно беспокоила. Ее целью было не дать нам умереть, пока Тульяр-994 и Финн живы. Она поманила нас и поднесла руку к губам, точнее к шлему, призывая к молчанию. Затем жестами она объяснила, что пойдет по следу, я — слева, Нисрин — справа. Держаться в пределах видимости фонариков, но не сходиться, чтобы не попасть на мушку одновременно.

Она отцепила скаридский разрывной бластер с пояса и пристально смотрела на него и на игольник. Затем, сопоставив боевые качества оружия, дернула плечом и протянула мне игольник. Это было самое грозное оружие, и я было собрался отказаться в ее пользу, но вспомнил, как лихо Сюзарма управлялась с бластером. В том, что сам смогу с ним управиться, я сомневался, и очень сильно. Так что я взял игольник, и мы снова пустились в погоню. Разговор при помощи жестов был навряд ли лучше, чем жужжание Клио, но тоже был понятен. Хуже всего было то, что мы разделились, и ни один не смел вымолвить н слова.

Мы крались по коридору между двумя рядами низеньких колонн, увенчанных платформами, на каждой из которых высилось нечто вроде лопнувшего пластикового пузыря. Платформы были небольшие — два метра в длину и метр в ширину, с закругленными углами, пузыри были поменьше, высотой в тридцать сантиметров. Расстояние между ними было настолько забито мусором, что я не сразу обратил внимание на сами платформы. Лишь с некоторым опозданием я понял, что это ироде врачующих камер Девятки. Должно быть, здесь была больница или роддом-инкубатор. Может быть, здесь творцы создавали других гуманоидов, именно в этой лаборатории шло развитие, проращивание семян, а потом таинственные садовники высаживали их в подготовленную ДНК. Или же здесь творцы Асгарда исследовали формы жизни, собранные на разные уровнях. До сих пор неизвестно, считать ли Асгард Ковчегом или детским садом, пусть даже мы были уверены, что он был крепостью.

Но сейчас эта загадка не казалась важной. Требовалось не постичь Асгард, но спасти его.

Мы шли медленнее обычного, короткими перебежками. Я только и делал, что искал взглядом Сюзарму, всматриваясь во мрак впереди. Так мы прошли с полчаса, я было совсем успокоился, когда ситуация изменилась.

Все началось со вспышки яркого света, впереди и вверху меня. Перед глазами у меня словно бомба взорвалась, и я ослеп, понимая, что сейчас меня можно брать голыми руками. Тут выучка Военно-космических сил взяла свое, и я нырнул под одну из платформ. Луч яркого света последовал за мной, и я начал продираться сквозь обломки роботов, пытаясь затеряться среди теней.

Я услышал выстрел разрывного бластера, и один луч света исчез. Потом я понял, что их по крайней мере было три. Выстрелил игольник, выплюнув заряд кусочков металла, в ответ ему грохнул бластер, и воцарилась тишина. Я пытался уловить движение фонариков и прицелиться.

А затем я услышал нечто странное.

— Ах, черт, — голос Сюзармы, — чуть было… Что же ты не…

Она не злилась, только была бесконечно удивлена. Тут голос ее оборвался, тишина сменилась кратким рычанием игольника.

Я понял, что в нее выстрелили.

Почему же она не стреляла первой? Думала, что это я?

Я скорчился под платформой, прячась и лихорадочно размышляя. Клио не слышала нас, Сюзарма ранена или убита, Нисрин даже не был вооружен. Сейчас они все явятся по мою душу. Что же происходит? Я постарался выглянуть поверх пластикового пузыря, надеясь, что глаза уже привыкли к свету. Однако в ярком свете была видна лишь грозная надвигавшаяся тень. Мы, должно быть, ослепили друг друга нашлемными фонариками, хотя они не могли потягаться по силе с прожектором.

Я не видел лица, но этого и не требовалось. Его бы я узнал везде.

Это был Мирлин, спасшийся от пищеварительных соков насекомых и надвигавшийся из мрака, словно разъяренный медведь. Я приподнял игольник, едва удержавшись от выстрела, и слишком поздно вспомнил слова Сюзармы. Озарение не спасло меня.

Это было тело Мирлина, но не его разум. Он выстрелил, попав мне в живот. Выстрел отбросил меня на одну из платформ. Тут я понял, как жестоко ошиблись истоми, да и я тоже, полагая, будто Мирлин не подцепил никакой программы во время того контакта.

То, что вселилось в Тульяра, поселилось и в нем и преспокойно спало, выжидая момент. Это оказалось правильной стратегией — оно победило.

Мы все умирали, а звезда должна была вот-вот взорваться.

Глава 36

И был голос, но не было говорившего. Зрение все еще не восстановилось, не думаю, что и голос слышался. Он был больше похож на мысль вслух в моем мозгу, хотя и не был моей мыслью. "Мы возобновили контакт с оболочкой звезды, шелестел бестелесный голос. — Наши системы пока инертны, обездвижены, большая часть виртуального пространства опустошена, защита все еще не дает послать машины с мыслящими программами в реальное пространство. Но у нас есть глаза здесь благодаря истоми. И есть еще один ход, который может удасться. Мы готовимся". Наконец-то появилась возможность спросить:

"Что такое — я?" — и удивиться слабости собственного голоса.

"Нет времени, Майкл Руссо, — ответил голос. — Верьте мне, совершенно нет времени. Вы знаете, кто вы, обсуждение не даст ничего. Не то чтобы мы хотели использовать вас как тупое оружие в своих руках, просто тетронец уничтожит нас через пару минут. Кризис назрел, отчаяние подгоняет нас. Смотрите!" Вспыхнул свет, словно я обрел способность смотреть, пусть даже не совсем обычным образом, ибо тела у меня до сих пор не было. Я был образом, перенесенным кинокамерой в глубины собственного сознания, на экран собственного воображения.

Я видел комнату, где стояли несколько фигур — одна против двух других, смотревших на нее, и еще одна маячила за спиной первой. Я смотрел на них словно с потолка в лицо двоим, через плечо третьего.

Одинокая фигура принадлежала Нисрину-673. Прямо напротив него стоял второй тетронец, или — для точности повествования — то, что жило в теле тетронца, то есть Ту-льяр-994. Рядом с Тульяром стоял Мирлин, третий был Джон Финн.

"А где же я? — подумалось мне. — Где Урания и Сюзарма Лир?" — Я не понимаю, — говорил на пароле Нисрин. Очевидно, я встрял в середину разговора.

— От вас и не требуется понимания, — отвечал Тульяр тихим, мертвым голосом. Когда я впервые услышал его на уровне истоми, у меня поползли мурашки по коже. — Всем объяснениям придет черед. Не сейчас. Сейчас необходимо выполнить срочную работу, это вопрос долга. Звезда почти готова, в периферийных системах накопилась критическая энергия.

Я увидел: Нисрин оглядывается, растерянно и сердито одновременно.

— Что происходит? — повторил он. — Вы намерены уничтожить макромир?

— Разумеется, нет, — ответил захватчик в теле Тульяра. — Неужели Руссо именно так трактовал наши намерения? Именно поэтому он вынудил вас отправиться в погоню?

Нисрин не ответил. Сущность в теле Тульяра управляла своим пристанищем намного лучше, чем в первый раз, когда я увидел его (или ее?). Это тело больше не было косноязычным, пропал и безумный взгляд, оно вполне могло сойти за тетронца. Оно даже говорило о долге. Я ощущал нерешительность Нисрина — тот род неуверенности в себе, когда спрашиваешь — а не ошибался ли ты все время?

Тут я понял, что по крайней мере один из присутствующих ведет себя как зомби. Я вспомнил голос, шептавший мне слова, пока меня несли сквозь дымку. Он говорил о гуманоидах, зараженных враждебными программами, — о гуманоидах, во множественном числе!

— Нет, Нисрин-673, - отвечал псевдо-Тульяр, — мы не собираемся уничтожать макромир. Мы, и только мы, намерены спасти его, спасти тысячи братьев по разуму. Макромир мог бы сам себя уничтожить, если позволить энергии и дальше накапливаться в периферийных системах. Мы здесь для того, чтобы помешать этому. Благодарите судьбу, что ваши спутники остановлены — убей они нас, Асгард был бы обречен.

— Какова ваша конечная цель? — неуверенно спросил Нисрин.

— Мы намерены вернуть энергию в макромир. Мы наводним системы Асгарда энергией. Мы пошлем такой заряд, что он опустошит любую систему, по которой будет проходить. Это будет приливная волна, она уничтожит богоподобных существ, противостоявших нам в этой многотрудной битве. Нет нужды опасаться за судьбу гуманоидов, не они — наша цель. Некоторые, несомненно, будут испытывать неудобства. Не исключено, что кто-то погибнет, но, увы, это просто издержки. Наши истинные враги — сущности другого рода. Это искусственный разум, созданный творцами Асгарда, боги, которых они выдумали, чтобы определять судьбу своего детища. Мы их должны уничтожить! Отсюда мы можем направлять энергию куда нам угодно, защищая системы под нашим контролем и разрушая те, что находятся вне его. Безусловно, мы немного повредим макромир, и жизнь в некоторых сообществах никогда уже не будет прежней, но мы постараемся, чтобы нашим расам был причинен наименьший ущерб. Мы намерены сохранить жизнь — и себя в том числе. Если бы враги были на нашем месте, они вряд ли поступили бы милосерднее.

Нисрин-673 уставился на создание, некогда бывшее его сородичем.

— Что вы такое? — спросил он. Он больше не был рассержен, только недоумевал.

— Я — Тульяр-994, - спокойно ответил его собеседник. — Я не отрицаю, что несколько изменился с прежних времен, но все же остался собой и требую подчинения. Когда дело будет сделано, останется еще много работы для нас, тетраксов. Население макромира должно прийти к братству гуманоидных рас для того, чтобы уничтожить враждебные расы — истоми и подобных им. Для тетраксов будет много работы, да и для людей тоже.

Последние слова сопровождались выразительным взглядом в сторону Джона Финна. Я заметил, что Финн выглядит подавленным и неуверенным, но выслушивал все напряженно, как и Нисрин.

— Что за войну вы ведете? — ровным голосом спросил Нисрин. — Руссо представлял это как сражение между двумя видами существования — жизнью и не-жизнью. Я не понимал его.

— Этого и Руссо не понимал, — послышался ответ. — Наши союзники — разум, подобный разуму гуманоидов, выпущенный на свободу, а затем запертый внутри машин. Их первоначальную сущность, как и нашу, надо искать в пыли, именно межзвездном пространстве, только они, а не мы были первым разумом в этой Вселенной. Основа жизни — продукт второго поколения звезд, наши соратники происходят из более простой материи. Сейчас это не имеет значения, поскольку оба вида сознания превзошли материальные сущности, их породившие. Асгард одно поле битвы, когда исход сражения на нем будет предрешен, война будет вестись во всей Вселенной. Вы должны понять, Нисрин-673, что созданиям из плоти и крови надо решить, на чьей они стороне, но это еще полдела. Каков бы ни был выбор, они не могут соблюдать абсолютную верность. Мы тетраксы, Нисрин-673, мы верны тетраксам и галактическому сообществу, в котором мы лидеры. В любом союзе мы должны служить Тетре и галактике по мере сил, и этот союз уже создан.

Нисрин-673, казалось, совсем не был убежден в этом, хотя и бросил взгляд на Джона Финна. Ни он, ни финн не проронили ни слова, хотя взгляды их были куда как красноречивы. Джон Финн был кругом предатель. Ему было плевать, на чьей он стороне, если о нем заботились. Нисрину это было отнюдь не безразлично, и все же было непонятно, на чьей же он теперь стороне. Мою версию, основанную на снах, он выслушал, но может ли тетронец-скептик доверять человеческим снам?

Нисрин поглядел на Мирлина, оценивая состояние андроида. Глаза последнего блестели, он молчал. Однако в руке у него был игольник, и он бы не преминул им воспользоваться.

Снова вернулся вопрос, которым я уже задавался, — где же я сам? Где был Руссо из плоти и крови, из чьего сознания тайным образом появился я? Я посмотрел на того, кто был моим другом, и вспомнил странный блеск в глазах другого Мирлина, как раз перед его смертью. В тот момент, когда он пытался добраться до меня, он изменился. Возможно, если бы он не умер здесь, он уничтожил бы меня. Да, вот оно, страшное подозрение — настоящий Мирлин был оружием, изготовленным чуждым мастером. Это оружие должно было убить живого Руссо.

Нисрин снова посмотрел на Тульяра, но то, что завладело телом тетронца, уже отвернулось. Он сидел перед консолью с клавишами и множеством рычагов и кнопок.

Разум в теле Тульяра-994 начисто игнорировал другого тетронца. Он казался полностью поглощенным изучением пульта. Он неуверенно повернул пару рычажков, а затем вернул их в прежнее положение. Теперь он казался столь же невозмутимым, как и любой другой тетронец, но для решающего выстрела в этой войне еще не настало время. Счет шел на минуты, а не на часы, и, казалось, ничто не могло остановить ход событий.

Конечно, хорошо было утешиться мыслью, что макромир в конце концов не разлетится в клочья, но, если я правильно прочитал мысли псевдо-Тульяра, тот заряд, который он собирался выпустить, будет подлинной катастрофой для всего компьютерного пространства, для тех, кто так или иначе противостоит ему.

Включая и меня.

И, черт возьми, никто ничего с этим поделать не может.

И снова зазвучал бестелесный голос:

"Совсем нет времени, Майкл Руссо. Вы знаете, что делать, хотя и не догадываетесь о своем знании. Надежды на установление физического взаимодействия, с помощью которого можно было бы перекодировать вас, не осталось.

Кажется, мы однажды объясняли, что передача личности в форме волн чрезвычайно сложна. Это почти безуспешное дело, если только мы не передадим вас в ваш собственный мозг.

Мы возвращаем вас в ваше тело, Майкл Руссо, если это получится. Мы выстрелим вами, как пулей из магического ружья. Не знаем, сработает ли это, не знаем, как сильно повреждено ваше тело, но ничего другого сделать нельзя. Вы наш последний выстрел, наш последний шанс. Простите за непристойную спешку, но времени совершенно не…" 37 Я проснулся как от удара, со страшнейшим и тошнотворным ощущением, словно некое зло пронизало весь мой мозг.

Я все еще чувствовал себя скованно, словно был под водой. Видимо, меня до беспамятства накачали болеутоляющим. Это сделала система. Напичкав меня анестетиками, она пробуждала меня к жизни со всей возможной осторожностью.

Я пошевелил руками — они прикрывали живот, ощупывали края раны. Под пальцами было что-то грубое — попросту разорванный скафандр. Сама рана уже зарубцевалась. Девятка сделала невероятное — тело заживало буквально на глазах. Попытавшись сесть, я тут же пожалел об этом. Боли не было, одна только чудовищная тошнота.

Привалившись к колонне, я размышлял, стоит ли вообще оставаться в живых, и крутил головой, словно желая отыскать надежду на выживание. Фонарик на шлеме все еще работал, но его чахлый луч не освещал ничего, кроме пыли и разрухи, в том числе скелет, который привалился к колонне в позе, до ужаса напоминавшей мою. Повернув голову, я обнаружил неподалеку еще один источник света. Сначала я принял его за лампочку на шлеме Сюзармы, но затем понял — это открытая дверь метрах в тридцати от колонны. Я не видел, что делалось внутри, но по связи услышал голос Нисрина-673. Пришлось прикусить язык, чтобы не вскрикнуть от изумления.

Опять попытавшись сесть, я, можно сказать, преуспел. Сидеть было не очень-то удобно, и почему-то казалось, что нужно поторапливаться. Странно: возникло именно ощущение спешки. Встав на колени, я не без труда поднялся. Осмотревшись, понял, что игольник пропал Мирлин — или то, что жило в его теле, — забрал его с собой.

С того места, где я сейчас стоял, видны были ботинки, тело скрывалось за колонной. Должно быть, они принадлежали Сюзарме Лир. И ни движения. Если ее способность восстанавливаться сохранилась, там, видимо, работы побольше, чем в моем случае.

Тут я вспомнил, что у Сюзармы был разрывной бластер. Мирлин выстрелил сначала в нее, потом добрался до меня и обезоружил. Однако вряд ли он разоружил ее.

Я все еще не был уверен, смогу ли идти, но низкая гравитация давала мне шанс. Кажется, я вообще ничего не весил. Но каждый шаг отдавался движением игл в теле — или то была игра воображения? Стиснув зубы, я изо всех сил сдерживался, чтобы не застонать.

Не помню, сколько шагов мне понадобилось, чтобы добраться до Сюзармы, но я подошел к ней и опустился на колени.

Бластер все еще был зажат в ее руке. Лицо виднелось сквозь шлем — очень бледное и осунувшееся, бесстрашные голубые глаза закрыты — казалось, она просто спала. Она не чувствовала боли, даже если осталась жива; я знал это. Потом посмотрел на рану — игл в нее попало больше, чем в меня, и все угодили под нижние ребра. Не важно, сколь сильно усовершенствовали ее истоми, — если ее легкие изорваны в клочья, она не выживет. Я положил руку ей на грудь и, кажется, уловил слабое биение сердца.

Я не осмеливался ждать, так спешил. Потянув бластер из ее руки, понял, что она не была сведена окоченением, напротив, Сюзарма, казалось, отозвалась на мое движение, слегка сжав пальцы. Этот рефлективный жест укрепил во мне надежду, если не уверенность, что она жива. Если так, система жизнеобеспечения доведет дело до конца.

Я проверил магазин и обнаружил, что осталось совсем немного зарядов. На ее поясе висели дополнительные магазины, я отстегнул еще два. Не думаю, что мне придется перезаряжать после семи выстрелов, но мало ли… Потом встал внутренности тут же взбунтовались, и я подивился, хватит ли моих сверхъестественных способностей, чтобы избежать перитонита. Выключив свой фонарик, я пошел к открытой двери, стараясь ступать как можно тише. Я всячески старался сделать так, чтобы меня не было заметно, хотя вряд ли они различили бы что-нибудь, выглянув из ярко освещенной комнаты в темноту. Не входя в дверь, я попытался рассмотреть местонахождение каждого из тех, кто стоял в комнате: псевдо-Мирлин по левую руку, Финн — по правую. Нисрин-673 — между ними. Лже-Тульяр представлял собой самую трудную мишень — он снова сидел.

Снова?

Я тряхнул головой — ощущение, что видел это раньше, не проходило. Голова кружилась, словно что-то должно было вспомниться, но никак не приходило на ум. Однако времени размышлять над этим не было.

Встав за дверью, я затих и привалился к стене — ведь при стрельбе мне понадобится максимальная опора. К тому же следовало собраться с силами. Я сосредоточился, как никогда, хотя все еще прокручивал в уме, как и куда надо стрелять, и горячо молился, чтобы хватило умения управиться с разрывным бластером. До этого не приходилось иметь дело с таким оружием.

Мои расчеты сильно осложняло то, что я не знал, сколько выстрелов придется сделать. Что бы там ни вселилось в Мирлина, оно пока не освоилось, хотя ему и удалось ранить Сюзарму, используя эффект неожиданности. Тело Мирлина было отлажено, как и мое, и к тому же не было начинено иглами. Даже зарядом полной мощности его трудно уложить. А сколько выстрелов понадобится потом? Один для Тульяра — как пить дать, а что делать с Финном? Опомнится ли он настолько, чтобы понять — Тульяр ему не друг? Поймет ли его затуманенный мозг, что я на его стороне?

Я осторожно встал напротив дверного проема, все еще опираясь спиной на стену, помня, что у этого оружия отдача гораздо сильнее, чем у игольника. Вспомнив, как делала Сюзарма, я начал выравнивать бластер, положив правую руку на предплечье левой. Лже-Мирлин и Финн уже не были вооружены, но все еще настороже. Когда Джон заметил меня, выросшего словно из-под земли, его глаза расширились от ужаса. Андроид тут же потянулся к игольнику, лежащему под рукой.

Тогда я выстрелил в нечто, занявшее тело моего друга, крепко зажмурившись при этом. Выстрел получился не ахти какой, но мишень была большой, и пуля угодила под правую ключицу. Лже-Мирлина не было опоры, как у меня, и пуля отбросила его назад, на консоль. Я было собрался выстрелить в него вторично, чтобы уложить наверняка, когда краем глаза заметил Финна. Увы, мои надежды относительно его человечности и здравого смысла не оправдались. Он уже искал свой игольник. Резко повернувшись, я пальнул в него.

Он заметил, что я разворачиваюсь в его сторону, и его лицо перекосило от страха. Вот так, с перепуганным лицом, Джон нашаривал на поясе свое оружие. Заряд угодил в Финна, когда он достал игольник. Конвульсивно дернувшись, Джон выпустил все иглы в потолок. Пуля попала в голову, и он рухнул как подкошенный. Содержимое шлема представляло кровавое месиво. Теперь не имело значения, как поработали над его телом истоми, — Джон Финн был не жилец Будь у меня выбор, я бы постарался оставить его в живых, но выбора-то как раз и не было.

И не было выбора относительно того, что делать дальше, ибо лже-Мирлин снова поднялся. Чем больше человек, тем сильнее он ударяется при падении, но при низкой гравитации даже гигант поднимается с удивительным проворством. Теперь у него, как и у меня, появилась опора, и он медленно поднимал игольник. Я нацелился ему прямо в грудь и выстрелил. Хорошо было бы разнести ему башку, как и Финну, но этот выстрел был просто никудышный. Пришлось стрелять еще раз, чтобы он не располовинил меня зарядом игл, а потом нужно будет палить в него, пока не упадет.

Лже-Тульяр, казалось, на время потерял контроль над ситуацией, но не тут-то было. Кресло не вращалось, но он развернул его с потрясающей прытью и оказался за широкой спиной андроида. Оружие было под рукой, и он уже приготовился стрелять, но так и не сделал этого. Нисрин-673, этот стареющий ученый муж, обрушил свою сломанную руку в твердом футляре на его запястье. Лже-Тульяр выронил оружие, и Нисрин начал выворачивать ему руку, используя спинку кресла как рычаг. Через нее-то и перевалился Тулья р.

Я уже второй раз выстрелил в лже-Мирлина, попав ему прямо в грудь. Он, однако, словно не обратил внимания на раны. Остановить его могла только пуля посолиднее.

Теперь выстрелил он, и иглы разлетелись во все стороны, врезавшись в стену за моей спиной. Тут я наконец понял, что настоящий Мирлин ни за что бы не промазал, но биокопия обитала в совершенно чуждом для нее теле. Она даже не успела обжиться, не то что в случае с Тульяром. Против нас сработала неожиданность, потому-то ему удалось уложить нас с Сюзармой двумя выстрелами. Получается, он попал мне в живот не потому, что хотел навредить побольше, а потому, что действовал наугад. За эту ошибку он сейчас расплачивался.

Я стрелял безостановочно, как одержимый. И ни разу не промахнулся. Третья пуля разворотила ему грудь, и ребра впились в ткани, четвертая и пятая превратили его легкие и сердце в месиво.

Еще три или четыре иглы отскочили от пола, одна из них впилась мне в ногу, но я все еще держался, все еще стрелял.

Нисрин-673 рухнул на пол — лже-тетронец подмял его под себя. Тут мне пришлось остановиться.

Я кашлянул — кровь пошла горлом и брызнула на щиток шлема. Падать ни в коем случае нельзя. Перед тем как я умру, я должен что-то сделать, я знал это. Но перед этим мне нужно уничтожить чужака в теле Тульяра-994. Раны было недостаточно. Тетронца нужно было убить.

С нарастающим нетерпением я ждал, пока он разжал слабую хватку Нисрина и вырвался из нее. Нисрин падал, как в замедленной съемке, а Тульяр лихорадочно искал оброненный игольник.

Отпихнув Нисрина, он подписал себе смертный приговор — теперь он был идеальной мишенью. Я выстрелил.

И впервые промазал.

Вроде бы, родившись на Ахиллесе, при низкой гравитации я должен был чувствовать себя как рыба в воде. Однако последнюю пулю я выпустил, еще не успев встать в стойку, и не был готов к отдаче.

Почувствовав дурноту, я даже не смог сглотнуть комок крови во рту. Я закашлялся, и красные пятнышки испещрили щиток. Однако бросился вперед, зная, что должен разделаться с ним прежде, чем он убьет меня.

Я изо всех сил обрушил бластер на его шлем, но теперь у него была опора, а я был легок, как перо. Он оттолкнул меня, и я проделал то же сальто, что и Нисрин. Снова обретя равновесие, я увидел: на меня нацелен его игольник, и в его черном зрачке читался холод смерти. Но опять иглы пролетели мимо. Зомби опоздал на долю секунды, а конвульсия, расстроившая его выстрел, была вызвана зарядом другого игольника. Выстрел прошил ему правый глаз, скулу и разнес мозг, уничтожив то, что завладело телом Тульяра-994.

Нисрин-673 держал игольник Джона Финна, он и стрелял. Тело Финна лежало у его ног, и, когда Нисрин опустил глаза, чтобы не смотреть на труп своего соплеменника, его глаза уперлись прямо в кровавую кашувнутри шлема человека. Тетраксы не бледнеют, но Нисрин был близок к этому — я видел, как его передернуло.

Господи, подумал я, как же тяжело дался ему этот шаг. Он сделал то же, что и Финн, — встал на сторону чужаков, против своих сородичей, пусть даже и цель была другой. Да, цели их были различными, что бы ни говорил ему Тульяр в тот момент, когда я очнулся, Нисрин не поверил. Здравый смысл указал ему, чью сторону принимать, и он принял ее, хотя сердце его разрывалось на части от этого выбора.

Не тратя времени на слова, я сел туда, где только что сидел Тульяр-994, и взглянул на циферблаты и шкалы. Здесь было чуть ли не две сотни разных выключателей, приспособленных для человеческих пальцев. Я тупо смотрел на обозначения и ничего не понимал. Отчаяние захлестнуло меня, а затем взорвалось озарением. Я с остервенением забарабанил по кнопкам. Не последовало ни вспышек, ни звона колоколов, предупреждающих, что энергия, скопившаяся внутри звезды, вот-вот вырвется наружу. Кажется, я потерял страх перед тем, что Асгард взорвется. Словно отключившись от собственных рук, я лишь наблюдал за ними, не имея понятия, что и как делать. А руки знали все.

Не хватило духу даже подумать, не испытывал ли Мирлин сходного изумления, когда Нечто, дремлющее в его мозгу, выскочило из засады и превратило его в предателя, чуть было не изменившего ход войны.

Окончив работу, мои руки замерли. Я словно окаменел в кресле. Сколько понадобилось, чтобы провернуть все действия с рычажками, не знаю. По правилам мелодрамы — совсем немного, но я как не узнал этого тогда, так не знаю до сих пор.

И вот я сидел неподвижно и думал, можно ли теперь спокойно умирать. Боли не было, просто чувствовал себя ужасно. Скажи мне кто-нибудь, что я умер, я бы еще подумал, возражать или нет.

Тут до моего плеча дотронулись. Нисрин-673 стоял и смотрел на меня. Он все еще не понимал, что, как и почему произошло, и отчаянно ждал одобрения своих действий.

— Что вы сделали? — Для начала тетронец решил задавать вопросы полегче.

Тут-то меня и осенило, что именно я сделал. Я не знал, как мне удалось, но знал, что именно произошло.

— Я использовал энергию, накопленную звездой, чтобы перебросить макромир сквозь дыру в пространстве — сквозь червоточину, — объяснил я. — Именно это было проделано полтора миллиона лет назад, когда война впервые достигла критической точки. Тогда творцы все еще были живы и были гуманоидами. В последующих битвах они были уничтожены, но по крайней мере им удалось опечатать звезду и передать командование действиями виртуальным богам — они были готовы к сражениям.

— Где мы? — прозвучал второй вопрос. По его глазам я понял — он живо представил себе «червоточину», огромную настолько, чтобы сквозь нее прошел макромир. Пожалуй, ответ его не очень испугает.

— Не знаю, — признался я. — Я перебросил макромир, но не представляю куда. Не иначе, как на расстояние пары миллионов световых лет. Надеюсь, вас не мучает ностальгия, ибо нам уже не суждено увидеть Млечный путь, не говоря уж о Тетре. Теперь у нас только Асгард — так постараемся же быть любезны со Скаридой. Наверху их миллиарды. Ну и приблизительно тысячи две тетраксов и дюжины две людей.

Иглы впивались в мои внутренности, я истекал кровью, но все еще мог работать головой. Меня опять словно накачали обезболивающим.

Нисрин приступил к сложным вопросам.

— Ведь это был не Тульяр, правда?

— Нет, — согласился я. — Это были не Тульяр и Мирлин. Какие бы перспективы они ни рисовали, они не желали добра ни вам, ни мне, ни нам подобным, ничему и никому живому. Не знаю, что их создало, но если нужно выбирать между их богами и нашими, то следовало бороться за наших. Уверен в этом, как ни в чем другом.

— Как вы сделали это? Откуда вы знали, что делать?

— Физически от меня осталось меньше половины прежнего Майкла. В плане разума, как мне кажется, я даже больше, чем прежний Руссо. Копия моего сознания, которую Девятка запустила в виртуальное пространство, была заново переписана в мой мозг. Она много перенесла и была столь же близка к гибели, как и я сам, но все еще сохраняла могущество. Что-то вроде программы-прививки в виде биокопии — инструкции по обращению с макромиром.

Боги создали для себя героя, Нисрин. Или полубога — как вам больше нравится. Верьте мне, часть меня видела кое-что и была чем-то. Никому не следует повторять этот опыт. Похоже, это наказание за то, что я живу в интересное время.

Теперь наступила моя очередь спрашивать, хотя я сомневался, знает ли он ответ.

— Полковник жива?

— Да, — ответил он. Оказывается, прошло больше времени, чем я думал, — я сидел неподвижно несколько минут. Вполне достаточно, чтобы проверить.

— Не знаю, каким чудом, — повторил Нисрин, — но все еще жива. Я думаю, она продержится до тех пор, пока мы не позовем на помощь.

— Помощь — не проблема, — сказал я. — Это же подлинный Центр Асгарда. Отсюда можно делать все что угодно, если знаешь как, боги, которых создали творцы, чтобы защитить себя и спои создания, могут быть вызнаны из глубин, могут явиться на наш зов. Все в наших руках. Если Сюзарму можно спасти, мы сделаем это. И вас тоже. Даже меня, хотя я проваляюсь долго-предолго в камерах Девятки. Благодаря вам, Нисрин, мы будем жить. Если бы вы не остановили Тулья ра…

— Это был не Тульяр-994. — Внезапно в его голосе прозвучали отчаяние и ненависть, на которые, как мне казалось, тетронец не был способен. — Это что-то страшное. Что-то…

Он даже не мог подобрать слова. Слишком поздно я понял, каким мучительным шагом было для него это решение. Разум, здравый смысл был только частью этого выбора, хотя, может статься, и главной частью. Тетраксы отождествляют себя друг с другом сильнее, чем люди. Братство людей — притворство на девять десятых. Братство тетраксов — особый разговор. То, что захватило тело Тульяра, не убило Нисрина. Оно рассчитывало поработить его так же, как Финна, но просчиталось. Взглянув на Нисрина-673, я понял, что, даже если бы проиграл и лже-Тульяр сумел бы уничтожить богов Асгарда, война бы не пришла к концу. Отнюдь. Тетраксы могут казаться примитивными по сравнению с богами Асгарда, но они были на стороне жизни, и они бы дрались за жизнь до последнего атома.

И я знал, что война все еще продолжается во всей Вселенной, но остается надежда. Не потому, что я выиграл свое ничтожное сражение, нет, существовало нечто большее.

Какое бы воображение ни создало демонов Асгарда, ему придется попотеть, чтобы уничтожить жизнь как таковую. У жизни есть люди и боги, сердца и мысли, а у ее врагов — нет.

Глава 38

Очень осторожно я дотронулся до плеча Сюзармы Лир. Открыв глаза, она пустым взором уставилась на меня. Бедняга не осознавала, где она и кто она. Виноват, — шепнул я.

Несколько минут она смотрела на меня. Вскоре сознание вернулось к ней.

— Руссо? — едва слышно прошептала она и улыбнулась. Мысли ее все еще бродили где-то далеко, расплывались, как облака по небу. — Я думала… начала она и умолкла. Видимо, она поняла, что вот-вот сморозит глупость.

— Ты правильно думала, — успокоил я ее. — Мы оба должны были умереть. Но Девятка изменила нас, помнишь — мы же сверхлюди!

Она попыталась сесть, но я предупреждающе выставил вперед руку. Она почувствовала рану, и глаза ее расширились. Да, ей досталось больше, чем мне.

Сюзарма открыла рот, намереваясь что-то сказать, но не издала ни звука. Кажется, я догадывался, что ее занимает.

— Помощь идет, — успокоил я. — Боги Асгарда вернулись в Валгаллу. Питание восстановлено. Нас с тобой ранило, причем тяжело, но благодаря истоми мы выжили. Не знаю, надолго ли мы останемся в сознании, но точно будем жить. Для Асгарда война закончена, осталось лишь кое-что прибрать. Нисрин-673 в порядке, не то что мы. Правда, он снова сломал руку, спасая мне жизнь.

Это хорошие новости. Теперь плохие. Мы находимся за миллион световых лет от дома и никогда туда не вернемся. Должно быть, это не так плохо. Если все еще существуют Военно-космические силы, тебе присвоят титул генералиссимуса, так сказать, без страха и упрека. Никому больше такое звание не пристало. Невообразимо, но ты — единственная женщина детородного возраста на Асгарде. Однако не беспокойся, с помощью биотехнологий истоми ты станешь прародительницей нового рода. От нас ничего не потребуется, никаких таких отношений — только пройти тесты. А после можно ломать голову, как назвать пострелят.

Эта шутка не пришлась ей по душе — материнский инстинкт у нее напрочь отсутствовал.

— Ты пристрелил этого ублюдка-андроида? — прошептала Сюзарма.

— Это был не он, — глухим голосом отозвался я. — Это другой подонок использовал его тело. Его все использовали — сначала саламандры, потом творцы антижизни. Была бы возможность, он был бы лучшим из нас, но судьба была к нему чересчур сурова.

— Ты пристрелил его? — Она не отвлекалась от цели.

— Да, — заверил я. — Вышиб из него дух. Можешь мною гордиться. И с Финном тоже покончено. И с тем, что притворялось Тульяром. Я перебил всех, как предписывают Военно-космические силы. Никаких если да кабы — лишь трупы да гробы…

Она взглянула на меня. Никакого благоговения перед героем во взгляде.

— А теперь, — продолжал я, — позволь мне уйти в отставку. Награду можешь получить сама. Тут полковник Лир слабо ухмыльнулась.

— Ну, добрался до Центра? — спросила она. Я осмотрелся. На уровнях сиял свет, но здесь царили мрак, пыль и мертвецы.

— Добрался, — подтвердил я. — Здесь все ответы. И теперь у меня сколько угодно времени, чтобы их найти.

Кое в чем это было правдой. Наши друзья-боги с радостью посвятят победителя во все сразу и по отдельности, вот только починят меня… И будет у меня в кармане неизданная история Вселенной и все уроки о происхождении жизни — осталось только пожелать. Все секреты Асгарда-Ковчега, Асгарда-крепости, Асгарда — садовника Вселенной — мои, спрашивай, не хочу!

Можно вести долгие разговоры с любым из богов, можно стать равным Афине-истоми.

Потрясающе.

Что-то внутри сознания издевалось надо мной, смеялось над моим триумфом. Я был другим человеком — я погружался в глубины собственного разума, который мог тревожить меня образами почище Медузы, пусть даже это был я.

Только я!

Впереди ждало множество находок. Зловещее путешествие в глубь Асгарда было закончено, но путь в глубины собственного сознания только начинался.

Валентин Егоров АС ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

Глава 1

1

Когда я открыл глаза, то сразу же понял, что в данный момент нахожусь в какой-то летающей машине, которая двигалась сквозь облака, была незнакомой мне формы и конструкции и вообще казалась довольно необычной. Сам я располагался в удобном кресле, а помещение было узким и очень тесным, плечами я упирался в стены. Ноги и руки мои время от времени двигались. Одна рука лежала на рычаге, спиралью поднимающемся из днища машины, а другая — на рычаге, который перемещался только в горизонтальном положении. Ноги выжимали то одну, то другую педаль, расположенные на дне этого тесного закутка.

Потребовалось всего мгновение, чтобы заработала память и включилось сознание, в залежах которых хранилась информация о моих прошлых жизнях. Они услужливо подсказали, что первый рычаг — это штурвал для управления самолетом, а второй регулирует мощность двигателя. Быстрый взгляд на переднюю доску управления машиной подсказал, что в данную минуту эта машина находилась на высоте трех с половиной тысяч метров над уровнем моря и двигалась в северо-западном направлении. Через блистерное остекление своего закутка я успел заметить, что впереди летел другой летательный аппарат. Моя машина следовала за ним на расстоянии всего двухсот метров от его хвостового оперения. Хищные обводы летательных аппаратов, высота и относительно высокая скорость их передвижения, мощное вооружение и то, что их пилотирует всего один пилот — все это позволило моей памяти сделать определенный вывод: в данный момент я пилотирую самолет-истребитель.

Я был одет в несуразный комбинезон странного фасона, серо-голубой расцветки, на голове был доисторический летный шлем с двумя телефонными наушниками по бокам и ларингофонным устройством на горле для переговоров во время полета. Наушники фонили, и настолько сильно, что кроме звука этого фона ничего не было слышно. Но внезапно эти естественные помехи радиоэфира перебились знакомым голосом, который заговорил на языке, казалось, мне не известном, однако в следующую секунду, словно по мановению волшебной палочки, ставшим моим родным.

— Зигфрид, как дела, еще не спишь? Мы уже час в полете, еще минут тридцать будем лететь на северо-запад, а затем пойдем на посадку на аэродром четвертого истребительного полка города Ханау.

— Спасибо, Арнольд, за информацию! Принял ее к сведению. Надеюсь, по дороге на новое место службы не встретим наших дорогих русских или английских друзей. Если такой встречи не произойдет, тогда не задержимся в пути и успеем вовремя перекусить у ребят из четвертого истребительного полка, — заговорил я, и тембр моего голоса теперь несколько отличался от прежнего, к которому я привык и которым пользовался до моего появления в этом странном летательном аппарате.

До чего же выходила интересная и даже забавная ситуация! Всего несколько секунд назад в большом тронном зале императорского дворца на Желтом Карлике я давал аудиенцию чрезвычайному уполномоченному послу звездной системы Лебедя. С послом предстоял тяжелый разговор о добровольном вхождении его государства в мою империю. В самый интригующий момент беседы в моих глазах внезапно вспыхнул ослепительно-белый свет, затем послышался слабый хлопок, и я обрел сознание уже в этой узкой щели с доморощенной приборной панелью управления летающей машины. Давненько мне не приходилось пользоваться подобными допотопными летательными аппаратами, которые оснащены малоэффективными двигателями внутреннего сгорания, сжирающими громадное количество авиационного топлива. Один только этот тянитолкай пропеллер чего стоит!

Всплеск активности моей памяти позволил мне также идентифицировать голоса этих переговаривающихся между собой людей. Со своим командиром эскадрильи капитаном Люфтваффе Арнольдом Цигевартеном говорил обер-лейтенант Люфтваффе Зигфрид Ругге, один из старших пилотов эскадрильи SG 1. Эта эскадрилья в ближайшее время должна была перебазироваться с Восточного фронта на Западный специально для борьбы с «летающими крепостями» из Североамериканских штатов, которые еще не объявили нам войны, а их тяжелые бомбардировщики все чаще и чаще начали нарушать воздушные границы нашего рейха. Но что касается обер-лейтенанта Зигфрида Ругге, то я смело мог утверждать, что в настоящий момент этот парень отсутствовал за штурвалом своего истребителя BF109E. Судьба решила вмешаться в его будущее и перенесла его сознание в другое тело на другой конец вселенной, где он сейчас в тронном зале дворца моей звездной империи беседовал с послом государства другой звездной системы. Мне было очень интересно, какими словами этот простой немецкий летчик начнет свои переговоры с официальным посланником звездной системы Лебедя, который к тому же не был гуманоидом, а был ходящей и говорящей рептилией с головой динозавра.

Только что произошел случай обмена сознаниями двух разных личностей, мое сознание переместилось в тело обер-лейтенанта Люфтваффе, а его сознание — в мое старое тело и одновременно в совершенно новую для этого парня реальность межзвездной жизни. Всего в одно мгновение мне удалось проникнуть в сознание этого простого немецкого офицера, овладеть его памятью, освоить и осознать хранящуюся в ней информацию. За столь малый промежуток времени в моем сознании закрепилась вся необходимая информация, жизненный путь и опыт этого человека с младенческих лет и до настоящего времени, а также его знания и навыки профессионального летчика-истребителя. К слову сказать, мой прошлый опыт позволил мне успешно и довольно неплохо совместить свое недавнее прошлое с прошлым и настоящим обер-лейтенанта Зигфрида Ругге. А это, в свою очередь, позволило мне совершенно легко и свободно в новой для себя реальности превратиться в Зигфрида Ругге, парня двадцати семи лет, обер-лейтенанта Люфтваффе, то есть я действительно стал им, а не какой-либо его вторичной человеческой копией. Информация по жизненному опыту и знаниям этого совсем недавнего немецкого мальчишки — Зигфрид по своему возрасту, если сравнивать его со мной, был для меня мальчишкой, — потоком хлынула в память и сознание сорокалетнего мужика, звездного путешественника и императора звездной империи одновременно. Для меня это перемещение в пространстве и обмен сознаниями произошли мгновенно и безболезненно, и теперь молодое тело обер-лейтенанта беспрекословно подчинялось импульсам моего умудренного жизненным опытом взрослого головного мозга, что позволило мгновенно вернуться в кабину истребителя, совершающего перелет с Восточного фронта на Западный.

Нашу эскадрилью только что вывели в стратегический резерв верховного командования рейха, и в соответствии с полученным приказом она должна была в самое ближайшее время улететь с русского фронта, где мы неплохо повоевали и немало русских Иванов вогнали в землю, на Западный фронт. Когда мы получили приказ о перебазировании на аэродром под Оснаабрюкке, то командир эскадрильи, капитан Арнольд Цигевартен, решил слетать в Оснаабрюкке сам, чтобы на месте проверить, все ли там готово к приему нашей эскадрильи «Медведи». В эту разведку, по неведомым для меня причинам, Цигевартен решил захватить и меня, в качестве ведомого. А в полете я предложил ему задержаться на пару часов в Ханау, в моем родном городке, где я родился, вырос, окончил школу и аэроклуб. В этом городке я не бывал с 1936 года, почти семь лет, с тех пор как был призван в армию и попал на курсы первичной летной подготовки, а затем поступил в летную школу Люфтваффе. К этому моменту умер мой отец, в свое время широко известный архитектор, замуж вышла старшая сестра и покинула отцовский дом, а мать продолжила воспитывать мою младшую сестру Джулию, которой совсем недавно исполнилось восемнадцать лет. Вот я и решил воспользоваться оказией и побывать дома и предложил Арнольду переночевать в Ханау, в доме, который спроектировал и построил мой отец еще в начале тридцатых, когда фюрер только что пришел к власти. Командир с удовольствием принял мое приглашение.

Истребитель Арнольда Цигевартена вошел в резкий вираж и, падая на правое крыло, начал резко терять высоту. Через долю секунды я повторил его маневр, при этом не выпуская истребитель ведущего BF109E из рамок прицела. Одно движение пальцем — и красная кнопка на штурвале управления будет утоплена, и тогда истребитель Цигевартена распустился бы в этом пасмурном небе огромным цветком красного мака. С некоторым трудом я избавился от этой мысли и видения красного цветка в сумрачном позднелетнем небе и продолжал внимательно следить за снижением истребителя ведущего.

Такое резкое снижение напомнило мне один случай, когда я чуть не погиб, было это неделю тому назад на Восточном фронте. Подобным маневром со снижением я уходил из-под атаки русского истребителя ЯК-9 и теперь прекрасно понимаю, что совершил настоящую глупость, используя этот маневр. Русский истребитель был эффективной боевой машиной, имел высокую скорость, отлично маневрировал на горизонталях и имел мощное вооружение. Но в то же время машина была слегка неуклюжая и не так хорошо набирала высоту. Поэтому отрываться от русского мне следовало бы уходом на вертикаль и набором высоты, а не совершать детскую глупость и бежать, поджав хвост, от ЯК-9 резким пикированием к земле. Разумеется, русский Иван мгновенно догнал меня на пике и, захватив мою машину в перекрестие прицела, открыл огонь на поражение. Мгновение или один шаг оставались до моей гибели, уходить от вражеского огня было совершенно некуда, да и поздно, поверхность земли стремительно и неуклонно приближалась. Я уже принялся было читать молитву о спасении, умолять Господа Бога, чтобы он принял мою душу, отпустив мои вольные или невольные грехи. И в этот момент за моей спиной раздался слабый хлопок взрыва и мимо меня к земле пронеслись остатки русского истребителя. Оказалось, что капитан Арнольд Цигевартен вовремя заметил ситуацию, в которой я оказался по своей глупости, и из всех стволов своего BF109E еще издали открыл огонь по вражескому истребителю, стараясь преградить ему путь и не дать преследовать мой истребитель. Один из его снарядов с хирургической точностью поразил центр планера вражеского ЯК-9 и разнес его в пух и прах. С того случая я начал буквально боготворить своего командира, а он все чаще стал брать меня своим ведомым.

Истребитель капитана Цигевартена с высоты в три с половиной тысячи метров в доли секунды рухнул на высоту пятисот метров, чтобы сразу же выйти на глиссаду посадки, рваным зигзагом снижаясь на бетонированную полосу аэродрома Ханау. Мой истребитель тенью, словно приклеенный к хвостовому оперенью командирской машины, стал заходить на посадку. Шасси обеих машин практически одновременно коснулись бетона ВПП, и после короткой пробежки истребителей мы аккуратно развернулись и, двигаясь крылом к крылу, порулили на выделенные стоянки в расположении четвертого истребительного полка гарнизона Ханау.

Когда мы в сопровождении командира истребительного полка гарнизона Ханау входили в полковую столовую, то летчики-истребители поднимались и громкими криками, свистом и аплодисментами приветствовали нас. Большинство этих ребят собственными глазами могли видеть, как быстро мы посадили наши истребители. Этот способ мы, воевавшие на Восточном фронте летчики, называли посадкой «впритирку». Когда вблизи аэродрома базирования появлялись вражеские истребители-охотники, — чаще всего это были отлично подготовленные вражеские летчики-истребители, — они никогда не упускали возможность полакомиться такой легкой добычей, как истребители, идущие на посадку. Полковник Шмидке, командир гарнизонного полка, официально представил нас, коротко отрекомендовав меня и Арнольда: он сообщил количество одержанных нами побед — 65 сбитых самолетов у капитана Цигевартена и 35 машин у меня. При этих словах зал взорвался аплодисментами. Молодые парни в форме офицеров Люфтваффе снова громко закричали, засвистели, бурно выражая свой восторг от встречи с героями-фронтовиками.

Капитан Цигевартен поднял вверх правую руку, призывая офицеров к вниманию. Затем лаконично поблагодарил за теплую встречу и пообещал, что в случае если у местных офицеров появится желание узнать о том, что в действительности происходит на Восточном фронте, то он готов после обеда встретиться со всеми желающими офицерами и поговорить. Альфред может поделиться с ними своим опытом участия в воздушных боях и рассказать о житье-бытье воинов рейха на Востоке. Офицеры местного гарнизона, разумеется, не могли отказаться от такой возможности и новым всплеском криков одобрения выразили свое желание послушать такого опытного и широко известного в войсках рейха летчика-истребителя, как капитан Арнольд Цигевартен.

А я загрустил, потому что долгожданная встреча с матерью и сестрой откладывалась на неопределенное время, приходилось на ходу вносить изменения в свои личные планы, причем не в лучшую сторону. Ведь чем позже я встречусь с родными, тем меньше времени смогу провести с ними вместе, а я так давно не видел их!

Капитан Цигевартен заметил, что я загрустил, и, конечно же, сразу догадался почему. Как старший нашей группы, он тут же принял решение и предложил мне немедленно отправляться домой к родным, не ожидая окончания обеда в столовой и его встречи с офицерским составом местного гарнизона. Он хотел, чтобы я как можно скорее встретился со своими родственниками и провел бы с ними как можно больше времени. А он приедет часам к шести-семи вечера, чтобы вместе где-нибудь поужинать. Должен признать, что это было разумно, я был очень рад и с жаром поблагодарил Арнольда за понимание.

Капитан Цигевартен в нескольких словах объяснил полковнику Шмидке мою ситуацию, и тот согласился отпустить меня немного раньше, чтобы я встретился со своими родными.

Еще раз поблагодарив старших офицеров, я выскочил из-за стола, чтобы сейчас же помчаться домой. Вдогонку полковник Шмидке крикнул мне, чтобы я воспользовался его мотоциклом «Цундап КС 600», который он обычно парковал у центрального КПП на авиабазе. Вскоре я мчался по отличному автобану в один из пригородов Ханау, где был мой родной дом. Скорость мотоцикла доходила до ста двадцати километров в час, а в иные минуты стрелка показателя скорости поднималась и выше этой отметки. Так что очень скоро я увидел знакомые очертания дома, каждый раз, видя себя во сне ребенком, я снова и снова заходил в этот дом. Внешне этот двухэтажный особняк мало изменился, он ничем не отличался от окружающих его соседских домов. Стены из красного кирпича, белое обрамление зеркальных окон, зеленый, только что подстриженный газон вокруг дома. Ко входу вела идеально выложенная кирпичом и идеально чистая пешеходная дорожка. Я затормозил перед этой дорожкой, но еще некоторое время продолжал сидеть в седле мотоцикла, чтобы еще раз всем сердцем насладиться открывшейся передо мной картиной моего детства и юности. Шум мотора моего мотоцикла привлек внимание соседей: в окнах домов стали появляться любопытствующие лица, а некоторые соседи даже приоткрывали двери домов, чтобы получше рассмотреть, кто же я такой. Я на это никак не отреагировал и продолжал сидеть в седле мотоцикла и мять обер-лейтенантскую фуражку в руках.

По всей очевидности, Зигфрид Ругге по настоящему любил своих родителей и сестер, а я пока еще оставался им чужим, и хотя часть моего сознания принадлежала их сыну, но и я сам лично в душе получал истинное наслаждение от каждого мгновения пребывания у входа в этот дом.

Тихо скрипнула и приоткрылась дверь дома, от которого я ни на секунду не открывал своего взгляда, и на пороге появилась симпатичная рыжая девушка, которая, по всей очевидности (лицо ее мне хорошо знакомо), была моей сестрой. Да и девчонка моментально узнала меня. Она, словно на крыльях, пролетела разделяющее нас расстояние и с ходу запрыгнула в мои объятия. Это была Джулия, моя младшая сестренка, которая родилась много позже меня, любимое дитя моих родителей. Сердце, видимо, успело подсказать девчонке, кто это мог так нагло рассиживаться на мотоцикле напротив входа в ее дом и так пристально его рассматривать. Скорость ее бега, а также желание скорее обнять брата были настолько сильными, что мне едва удалось сохранить равновесие и не слететь с мотоцикла, когда сестра оказалась в моих объятиях. Некоторое время, словно влюбленная парочка, мы обнимались и целовались, но затем сестренка вспомнила, что перед ней брат, взрослый мужчина, и объятия с ним некоторые соседи могут не так понять, она застеснялась, щечки закраснелись, и она попыталась вырваться из моих объятий. Но я не сразу отпустил ее, а все еще прижимая ее к груди, поднялся на ноги, поцеловал ее еще раз в щечку и только после этого предоставил ей свободу передвижения. Я неспешно подкатил мотоцикл ближе к дому, поставил его на парковочный треножник, а затем, взяв сестренку за руку, торжественно повел ее в наш дом.

2

Мамы дома не было. Незадолго до моего появления она устроилась на новую работу. Руководство нашего рейха, принимая во внимание военное время, тяжелое положение на фронтах и постоянную нехватку рабочих рук, недавно приняло решение об обязательном трудоустройстве всех неработающих граждан, независимо от пола и возраста. Теперь немецкие граждане любого социального положения и возраста должны были работать на производстве от 40 до 50 часов в неделю. Как истинная гражданка своей страны, которую любила и признанием которой очень дорожила, моя мама была вынуждена в свои шестьдесят пять лет устроиться санитаркой в госпиталь, а сегодня она впервые заступила дежурить в ночную смену. Джулия хотела было позвонить маме в госпиталь и сообщить, что я приехал. Но я интуитивно чувствовал, что этого делать не надо, и отговорил ее. Я взял телефонную трубку из ее рук и попытался связаться с командиром местной авиабазы, полковником Шмидке. Как это было ни удивительно, телефонная связь в городе Ханау работала отлично, девушки на коммутаторе быстро отыскали номер телефона и тут же связали меня с полковником. Коротко я изложил полковнику Шмидке свою просьбу, и он обещал помочь разобраться: по его словам, когда герои-фронтовики приезжают домой в отпуск, то их работающие родители получают официальные отгулы с производства. Завершая наш разговор, Шмидке добавил, что выступление капитана Цигевартена перед офицерами его полка было отличным, слушатели встретили его с громадным интересом и энтузиазмом. И еще он сказал, что Арнольд через час собирается отправиться ко мне домой.

Вскоре я узнал и о результате разговора с полковником Шмидке — минут через тридцать домой прибежала моя мама. К сожалению, никто не объяснил ей причину ее освобождения от ночного дежурства, поэтому она неслась домой перепуганная: очень боялась услышать плохие новости с фронта обо мне. Увидев меня, мама от радости чуть не упала в обморок. По щекам потекли слезы, она целовала меня и что-то шептала. Немецкие женщины, они очень любят своих детей, внуков и всегда были сентиментальны! Но мне, хотя, если уж признаваться честно и если судить обо мне как о личности, на деле ведь я и не был Зигфридом Ругге, было очень приятно, что эта пожилая и симпатичная женщина так печется обо мне, всей душой переживает и болеет за меня. Мне было приятно целовать ее старые щеки и, крепко прижимаясь лицом к ее лицу, вытирать своей щекой ее слезы. Вокруг нас беспрестанно суетилась Джулия, она прыгала вокруг нас, пытаясь проникнуть в круг наших объятий, и то беспричинно плакала, то смеялась, прислушиваясь к нашим с мамой перешептываниям. Но вскоре вся эта кутерьма закончилась. Мы все чинно, по-семейному расселись за столом в столовой на первом этаже, и я тогда лишь упомянул о том, что скоро к нам в гости пожалует мой друг и мой командир, капитан Арнольд Цигевартен.

Что тут началось! Прежде всего, я был обвинен в злостном сокрытии информации, потом обнаружилось, что в доме очень мало продуктов, которых двум женщинам хватило бы еще на неделю, но двум мужчинам, да и к тому же героям-фронтовикам, не хватит и на один зуб. Чтобы успокоить маму, я сказал, что привез мешок продуктов, перед нашим отлетом на родину вся эскадрилья скинулась и набросала в этот мешок всяких деликатесов, на фронте нас, летчиков-истребителей, неплохо кормили. Но мама категорически воспротивилась идее использовать привезенные мною продукты, она яростно утверждала, что все блюда для ужина должна приготовить сама лично. Но для того, чтобы маме было из чего готовить, нужно было сходить за продуктами в магазин, и сделать это нужно было мне. Я только начал одеваться, как раздался звонок в дверь. К двери побежала Джулия, широко распахнула ее, ожидая увидеть моего командира, но вместо Арнольда увидела пятерых рядовых в мышиной униформе с большими тюками в руках. Старший команды отдал честь и, приложив руку к козырьку фуражки, поинтересовался, может ли он видеть фрау Ругге. Мама, решительно оттеснив Джулию из проема двери, представилась и внимательно выслушала, что ей говорил старший ефрейтор, командир этой команды. Из столовой мне было плохо слышно, о чем они говорили, но вскоре, когда они вошли в комнату, все стало ясно. Команда солдат, осмотревшись кругом, принялась раскладывать принесенные тюки. Довольно быстро они превратили столовую в зал для вполне торжественного приема гостей.

Мама, не обращая на меня внимания, принялась хозяйничать и командовать солдатами, которые, признав в маме истинную хозяйку дома, беспрекословно ей подчинились. Джулия, сообразив, что этим вечером у нас будет много гостей, умчалась наверх одеваться. Глядя ей вслед, я подумал, насколько беззаботна в военное время наша молодежь, ей ничего не надо, только бы хорошо провести свободное время. Оставшись один, я в недоумении пожал плечами: только что меня не отпускали от себя две женщины, а теперь я стал им не нужен, они занялись своими делами, а меня бросили совсем одного. Ну что ж, подумал я, и побрел на второй этаж, где была моя комната. Здесь ничего не изменилось, все вещи оставались на своих местах, я присел за письменный стол, поднял трубку с телефонного аппарата и попросил телефонистку соединить меня с полковником Шмидке, мне очень хотелось исправить допущенную мною ранее ошибку, извиниться перед ним и пригласить его на ужин в наш дом.

Когда я спустился на первый этаж в отглаженной форме обер-лейтенанта Люфтваффе, уже все было готово к началу приема гостей. Мама только что открыла дверь, и на пороге дома выслушивала комплименты от капитана Люфтваффе Арнольда Цигевартена, который пытался одновременно вручить ей букет цветов, большой торт и поцеловать руку. Из-за его плеча выглядывали полковник Шмидке и пара незнакомых мужчин с дамами. Вскоре все гости прошли в прихожую и принялись снимать свои шинели и плащи. Джулия на ухо нашептывала мне фамилии и имена приехавших людей. Это были бургомистр города господин Вроцлав с супругой, криминалькомиссар (гауптшарфюрер СС) Монке, глава городского управления государственной тайной полиции, его белокурая секретарша Лиза и снова супружеская пара — глава городского медицинского управления Рунге с супругой.

Все мужчины, даже медик и бургомистр, носили военную или военизированную форму, которая была им к лицу, потому что придавала мужественности и подчеркивала гордую осанку, а женщины были в вечерних платьях, почти что нами позабытых за время войны, и украсили себя драгоценностями. Пока я был на втором этаже, мама успела переодеться и сейчас была в великолепном синем платье с поясом. Оно так шло к ее аквамариновым глазам, она надела шикарное колье, которое ей подарил папа незадолго до смерти. Мама выглядела настоящей королевой бала, мужчины сразу это поняли и оценили, они вновь и вновь подходили к ней и говорили ей комплименты. Особенно усерден в этом был Монке, за вечер он, похоже, ни разу не отошел от мамы дальше, чем на шаг.

Час, проведенный за столом, когда все общались между собой и одновременно поедали приготовленные военной бригадой поваров и официантов блюда, стал самой скучной частью нашего вечернего приема. Солдаты мгновенно превратились в лощеных официантов и безупречно обслуживали нас за столом. Но когда все поднялись из-за стола, официанты отодвинули его к стене, превратив столовую в маленький танцзал, и тут началось настоящее веселье — танцы. Вальс сменялся танго, фокстрот — тустепом, и все это было красивейшим танцевальным зрелищем. Дамы были восхитительны, они грациозно танцевали со своими партнерами. Лучшим танцором оказался бургомистр, который иногда танцевал с двумя партнершами сразу, и это у него получалось так красиво и мастерски! Лучшими его партнершами были жена и наша Джулия, которая так заскучала за столом и так расцвела в танцах!

По своей натуре Зигфрид рос молчуном, домоседом и любил проводить время за чтением книг. Поэтому, пользуясь этой характеристикой, я устроился в кресле в дальнем уголке столовой с бокалом красного вина в руке и наблюдал за разгоревшимся весельем. Время от времени ко мне подходила мама, ласково проводила рукой по моим волосам и все время что-то пыталась рассмотреть в моих глазах. В этот момент я чувствовал себя не особенно уверенным в себе человеком. Неужели эта женщина, настоящая мама Зигфрида Ругге, почувствовала во мне те изменения, которые я произвел в ее сыне Зигфриде?! Затем ко мне в кресло, словно пантера, гибко протиснулась белокурая Лиза, секретарша гауптшарфюрера Монке, которая всем телом плотно прижималась ко мне. Время от времени она брала мой бокал в свои руки и делала небольшой глоток. Я был не против подобного соседства, а она не собиралась покидать меня и тогда, когда гости начали одеваться и расходиться по домам. Первым с женой ушел бургомистр Вроцлав, вслед за ним Монке, последними супруги Рунге.

Я полагал, что мой командир останется ночевать у нас дома. Но Арнольд решил прогуляться по ночному Ханау, а моя сестренка с подругами, которые уже толпились в прихожей, решила познакомить бравого капитана с этим небольшим немецким городком. Брошенный и забытый всеми полковник Шмидке решил вспомнить молодость и пригласил мою маму посетить кафе-мороженое, расположенное неподалеку от нашего дома, где к тому же собирались любители джаза послушать блюзы, исполняемые молодыми музыкантами. Мама, к моему большому удивлению, охотно согласилась сопровождать полковника в этом ночном путешествии. Таким образом, вскоре во всем доме остался я с Лизой. Мне было интересно наблюдать за этой девушкой. В своей жизни мне встречалось немало женщин, но ни одна из них не была похожа на другую и не вела себя так, как другая. Так и Лиза: как только входная дверь захлопнулась за последними гостями, она с трудом отклеилась от меня, поднялась на ноги, подошла к большому зеркалу и, напевая мелодию, стала двигаться в такт музыке, одновременно расстегивая многочисленные пуговицы и снимая с себя предметы женского туалета.

Вскоре предо мной была совершенно обнаженная женщина с прекрасной оливкового цвета кожей, небольшой, но удивительно красивой грудью, неплохо развитой мускулатурой и не очень широкими бедрами. Прекратив танцевать, Лиза подошла ко мне и протянула руки. Неизвестная ранее сила выбросила меня из кресла и поставила на колени перед этой обнаженной и прекрасной незнакомкой, стоя так, я мог обнимать ее бедра, лбом слегка касаясь лобка женщины. Но девушка нагнулась и с силой подняла меня на ноги, взяла за руку и, словно непослушного ребенка, повела к лестнице, ведущей на второй этаж. Лиза никогда раньше не бывала в этом доме, но сейчас она ориентировалась в нем, слово прожила здесь всю свою жизнь. Я не помню, как мы поднимались по лестнице и оказались в моей комнате. Память вернулась ко мне, когда я обнаженный стоял на коленях перед Лизой и был готов войти в ее лоно. Но Лиза не торопилась с близостью, она уклонилась от соития и рывком притянула меня к себе. Перед моими глазами и ртом оказалась ее грудь, два небольших, удивительно мягких, но в то же время сохраняющих форму холмика. Язык коснулся соска, который немедленно стал отвердевать, окаменевать, но его было так приятно нагибать языком то в одну, то в другую сторону. Дыхание Лизы стало порывистым и тяжелым, с большим усилием она прошептала, что помимо рта у меня имеются и руки. Сначала я не понял, что она имела в виду, но, когда она сделала движение животом, руки сами собой занялись делом. Одна рука пыталась свести вмести два мягких холмика, чтобы было удобнее их целовать и ласкать, а другая по-хозяйски опустилась ниже и занялась влажной ложбиной, об обладании которой мечтают мужчины с раннего возраста до стариковских седин. Эта моя рука, по всей очевидности, отлично разбиралась в женской сексуальности, так как вскоре Лиза металась в экстазе, закрыв глаза, она быстро поворачивала голову из стороны в сторону и стонала. По движению ее коленей я понял, что сейчас девушка готова принять меня. Не теряя времени, я поднялся на колени и мы слились в единое целое. Это безумие любви продолжалось всю ночь напролет, после небольшого отдыха мы раз за разом с любовью и нежностью приникали друг к другу, стараясь найти в себе что-то новое и неизведанное. И нам это отлично удавалось.

Когда я с Лизой проснулся следующим утром, то наша одежда была собрана, отглажена и аккуратно разложена по стульям в комнате. Часы показывали десять часов утра, всего два часа нам удалось поспать этой ночью, слишком мало времени, чтобы выспаться, поэтому я за минуту до того, как проснулась Лиза, пробормотал несколько слов и сделал два пасса руками. Лиза проснулась, и казалось, что она отлично выспалась. Тут же она снова захотела заниматься любовью, против чего я, разумеется, не возражал.

Через полчаса мы спустились вниз, где мама хлопотала на кухне, готовила мне с Лизой завтрак. В этот момент раздался телефонный звонок. Это был мой командир, он сообщил, что мы вылетаем в полдень, тогда нам удастся засветло долететь до Оснаабрюкке. В заключение разговора командир сказал, что ожидает моего появления на аэродроме в половине двенадцатого дня, и, попрощавшись, положил трубку. По дороге на авиабазу я подбросил Лизу до ее работы. Видели бы вы, сколько сотрудниц городского управления — государственной тайной полиции — прильнули к окнам в этот момент и с бьющимися от волнения сердцами наблюдали за тем, как Лиза демонстративно медленно слезала с мотоциклетного сидения, расположенного у меня за спиной, целовала меня в губы и, небрежно покачивая бедрами, направилась ко входу в здание.

Я тогда не знал, увижу ли эту девушку еще раз, но мне было грустно и немножко больно прощаться с ней сейчас. Когда она подошла к подъезду здания, я сдернул с головы фуражку, сложил ее вдвое и сунул под левый погон на плече. Небрежно бросил сигарету в рот, но, не прикуривая, продолжал наблюдать за Лизой, гадая, обернется ли она, чтобы посмотреть на меня.

Не обернулась!

Одним резким движением руки я включил зажигание мотоцикла и, когда он радостно заревел, врубил вторую скорость и резко рванул с места. Когда разворачивался перед зданием гестапо на площади, то перед входом в него увидел Лизу с высоко поднятой рукой — девчонка по-своему прощалась со мной.

Ровно в двенадцать по полудню два истребителя BF109E, сделав короткую пробежку по взлетной полосе и задрав носы к небу, начали набирать высоту, чтобы взять курс на Оснаабрюкке.

3

Взлетно-посадочная полоса аэродрома в Оснаабрюкке ничем не отличалась от ВПП гарнизонного аэродрома в Ханау, такая же стандартная ширина и такой же стандартный асфальтобетон. Одно только небольшое «но» — ремонтные корпуса и ангары в Ханау открыто высились вдоль ВПП и ярко освещались по ночам. Аэродром в Ханау вообще не был замаскирован, как в Оснаабрюкке, и ежедневно использовался по своему назначению. В светлое время суток там регулярно проводились тренировочные полеты летчиков-новичков, а в темное время — по вечерам и ночью — «старички» тренировались по перехвату вражеских бомбардировщиков. Наш будущий базовый аэродром в Оснаабрюкке меня с Арнольдом поразил своей северной суровостью,значительностью и готовностью в любую минуту встретить врага. Все его здания и технические сооружения были отлично замаскированы, они так сливались с его естественным ландшафтом, что с высоты этот аэродром было трудно обнаружить.

Примерно минут за пятнадцать до подлета к Оснаабрюкке наши BF109E снизились до высоты в семьдесят метров, и дальше мы летели стригущим полетом, оставив безответными радиовызовы диспетчеров Оснаабрюкке, которые, потеряв нас на экранах своих локаторов, постоянно запрашивали наше местонахождение. На Восточном фронте подобные вызовы были строго запрещены, чтобы враг не мог определить точного месторасположения нашего базового аэродрома. Когда наша эскадрилья располагалась на аэродроме в прифронтовой полосе, то ее летчики заходили на посадку на такой аэродром, издалека подкрадываясь к нему на малой высоте, тем самым избегая зоны действия вражеских РЛС. Причем иногда приходилось так поступать многие месяцы подряд. Подобная манера посадки истребителя и стала второй натурой прифронтовых пилотов. Мы с капитаном Цигевартеном еще перед вылетом из Ханау договорились осуществить подобную посадку наших истребителей. Во-первых, такой посадкой мы проверяли готовность аэродромных служб Оснаабрюкке работать в условиях фронта и, во-вторых, проверяли самих себя: не забыли ли мы, как должен работать рядовой фронтовой летчик-истребитель.

Над аэродромом Оснаабрюкке наша пара истребителей возникла словно из ниоткуда, но именно в этот момент над ним пролетал английский самолет-разведчик «Бристоль Бленхейм». Проведя фотосъемку военных объектов и промышленных предприятий этого северного региона рейха, англичанин совершил неторопливый разворот практически над аэродромом, с которого на его перехват так и не взлетел ни один истребитель-перехватчик, и направился в сторону Северного моря. Его появление означало, что эту ночь жителям Оснаабрюкке придется провести в бункерах и бомбоубежищах. До недавнего времени англичане вообще боялись летать на территорию Третьего рейха без истребительного сопровождения.

Авиадиспетчеры Оснаабрюкке заранее предупредили нас о том, что над городом и базой кружит вражеский самолет-разведчик, и попросили нас немного задержаться с посадкой. Но капитан Арнольд Цигевартен никогда не стал бы командиром нашей эскадрильи, если прислушивался бы к подобным советам. Мы хорошо видели разведчика английских ВВС, этот «Бристоль Бленхейм», или ББ, как называли его летчики нашей эскадрильи. По ближней окружности мы проскочили над крышами домов восточных окраин Оснаабрюкке, оглушив жителей этих районов ревом моторов истребителей, и перед прибрежной полосой Северного моря стали резко набирать высоту. Пилоты английского разведчика в удивлении протирали свои глаза, когда увидели над собой два истребителя BF109E с ярко-красными коками. Но мы с Арнольдом не дали им времени прийти в себя и тут же пошли в атаку с передней полусферы.

— Зигфрид, — обратился капитан Цигевартен ко мне по имени, пока мы еще не получили новых позывных для радиообмена, — этот е…ный англичанин твой.

В легком пикировании я обогнал истребитель Арнольда и, подойдя к ББ спереди на высоте ста пятидесяти метров над ним, короткой очередью ударил по пилотской кабине из пушек и обоих пулеметов. Во все стороны брызнули осколки блистера кабины, один пилот упал головой на прицел приборной доски, а другой исчез из поля моего зрения.

— Неплохо, малыш, неплохо! — на весь рейх в радиоэфире похвалил мою атаку капитан Цигевартен.

А ББ слегка тряхнуло, но он продолжил следовать по своему маршруту — по всей видимости, работал автопилот. У меня едва не сдали нервы, и я чуть было не ринулся в новую атаку на самолет с автопилотом, так как был на сто процентов уверен в гибели английских пилотов. Но командир охладил мой пыл словами:

— Нечего, малыш, бросаться с кулаками на хорошо отлаженный автопилот. Мы оба знаем, что пилоты этого ББ погибли и что этот разведчик никогда не достигнет своего конечного пункта назначения. Поэтому давай, малыш, не будем тратить свое время и боеприпасы на этого ублюдка и поторопимся на аэродром в Оснаабрюкке, где нас уже давно ждут.

Мы пошли на снижение для посадки, а английский ББ неторопливо продолжил свой полет в один конец по экспресс-маршруту без остановок или посадок. Наши посты ВНОС подтвердили, что поврежденный самолет-разведчик в такое-то время пересек линию побережья и исчез в Северном море. Другое сообщение о ББ пришло с патрульного эсминца, который сообщил, что над ним прошел английский самолет-разведчик, который никак не отреагировал на его обстрел из зенитного орудия.

Оснаабрюкке принял нас хорошо, только наши BF109E прекратили движение после посадки, замерев в конце посадочной полосы, как к ним подскочили два аэродромных тягача и потащили их на техническое обслуживание в отлично замаскированный ангар, а меня с капитаном посадили в автомобиль «Опель» и отвезли в штаб местного полка.

Командир полка, обрюзглый подполковник Кундер, принял нас в своем рабочем кабинете и был с нами чрезвычайно дружелюбен и гостеприимен. Свое общение с нами он начал не с рассказа о боевой обстановке или о том, как воюют летчики его полка, а с рассуждения о бытовых вопросах: где бы мы хотели устроиться на постой, как и где будем питаться. Он не обратил внимания на довольно-таки резкий ответ моего командира на эти вопросы, а продолжал настаивать, желая получить ответы на эти вопросы сию же минуту. Тогда капитан Люфтваффе Арнольд Цигевартен не выдержал и прямо заявил подполковнику, что его лично, как боевого офицера Люфтваффе, эти вопросы совершенно не интересуют. Он, как боевой офицер, хотел бы знать обстановку в этом регионе, какими силами располагает противник и на что он прежде всего нацелен. А что касается прибывающей эскадрильи, то он хотел бы знать, какие основные задачи будут выполнять его летчики, где и как будут размещены истребители. Именно в этот момент подполковник Кундер заявил, что в соответствии с полученным им распоряжением десятый истребительный полк Оснаабрюкке переходит в подчинение подполковника Цигевартена, капитан Ругге становится командиром первой эскадрильи этого полка, а он, сдав командование полком, должен явиться в резерв верховного главнокомандования рейха. А затем добавил, что в связи с осложнившейся обстановкой на Восточном фронте решение о переброске нашей эскадрильи пересмотрено, она остается на прежнем месте.

Некоторое время я вместе с Арнольдом находился в состоянии полного столбняка, так как мы оба не ожидали подобного поворота событий. К концу беседы Арнольд поднял вопрос о передаче ему командования полком. Поведение подполковника Кундера тут же изменилось, с непонятным ожесточением он швырнул на стол перед Арнольдом тонкую стопку исписанных листов бумаги и заявил, что это все документы, которые потребуются новому командиру полка. Я взял в руки верхний листок и, к своему удивлению, обнаружил, что это оригинал приказа Геринга о присвоении мне нового воинского звания и о моем новом назначении. Меня очень удивил этот приказ, так как я никогда не слышал, чтобы фельдмаршал лично подписывал приказы о повышении званий или приказы о новых назначениях офицеров, для этого и существовали начальники штабов и их аппарат исполнителей. Но, если подобный приказ и имел место, то это могло лишь означать только одно, что десятому истребительному полку на самых верхах уделяется особое внимание и что в будущем ему придется выполнять весьма специфические и трудные боевые задачи. Я быстро просмотрел другие бумаги из этой стопки, но там уже не было ничего интересного, в основном приказы и распоряжения по полку.

Между тем в настоящее время уже подполковник, но пока еще с капитанскими погонами на плечах, Арнольд Цигевартен тоже внимательно просмотрел все эти бумаги, аккуратно сложил их стопочкой и поднялся на ноги. Он негромко, но твердо сказал подполковнику Кундеру, что всю свою сознательную жизнь провел на военной службе, во время которой получил достаточно высокую профессиональную подготовку офицера, поэтому и сейчас готов принять командование полком, но ему лично не нравится, как это предложил сделать бывший командир полка. Ведь полк — это сложная боевая единица, состоящая из большого числа людей — офицеров и рядовых, которые приняли военную присягу защищать отчизну и умирать за нее и которые двадцать четыре часа в сутки делают все возможное во имя победы над врагом, поэтому о каждом из них можно было бы многое рассказать. Новому командиру полка было бы ценно мнение старого командира по этому поводу, ему очень хотелось бы знать, как эти люди поведут себя в бою, будут ли они способны во имя родины пойти на подвиг. К великому сожалению, эти сведения отсутствуют в тех листках, которые подполковник Кундер так небрежно швырнул на стол, и если он считает, что этого достаточно, чтобы осуществить передачу этой живой боевой единицы из одних рук в другие, то пусть так и будет, а он может быть свободен и отправляться в распоряжение армейских кадровиков. Дружелюбие и напускное гостеприимство тут же слетели с лица подполковника Кундера, его лицо покраснело, и он резко заявил в ответ, что у него имеется заместитель, начальник штаба полка, который располагает всей необходимой информацией по этому вопросу и который готов сию же минуту приступить к документальному оформлению этого процесса. Он поднял телефонную трубку, глухо буркнул короткую фразу и с видом победителя положил трубку на рычаг телефонного аппарата.

Майор Киммель был настоящим боевым офицером и истинным летчиком-истребителем. Из-за полученного ранения в ногу, он был временно переведен на штабную работу, где неплохо справлялся с обязанностями начальника штаба полка. Все бумаги и документы у майора были в идеальном порядке, поэтому он моментально подготовил необходимые документы для оформления процесса передачи командования полком из одних в другие руки. Вечером этого же дня была проведена церемония передачи полка новому командиру и обеими сторонами подписан соответствующий акт о передаче дел.

Ровно в полночь подполковники Кундер и Цигевартен поставили свои подписи под этим актом и подполковник Цигевартен вступил в новую для себя должность командира десятого истребительного полка гарнизона Оснаабрюкке. Этот полк имел на вооружении 52 истребителя в основном серии BF109E, пару транспортных самолетов и 12 легких связных самолетов, которые могли также выполнять и разведывательные функции. Все хозяйство имело четыре истребительных эскадрильи и одну эскадрилью из связных самолетов, штатный состав которых доходил до семисот человек приписного штабного, летного и технического состава.

После подписания акта о передаче командования полком подполковник Кундер незаметно исчез из нашего поля зрения и из нашей жизни, так и оставив меня и подполковника Цигевартена без мест для проживания. Тем более что, приняв командование, Арнольд вообще не собирался ложиться спать и покидать штаб полка, до тех пор пока основательно не ознакомится со всеми штабными инструкциями и документами, а затем он хотел начать знакомиться с людьми. Майор Киммель с видимым удовольствием помогал новому командиру полка, и ему некогда было заниматься решением моих житейских проблем. Поэтому я незаметно для обоих офицеров покинул помещение с дежурными офицерами, немного прошелся по коридору, чтобы попытаться попасть в одну из штабных комнат и переночевать там, но все двери были заперты на ключ. Только одна оказалась открытой, я зашел в эту комнату и, не включая верхнего света, нашел четыре стула, на которых притулился, устало закрыл глаза и моментально провалился в глубокий сон.

Удивительно, я никогда в жизни не спал на стульях, а в эту ночь этого не почувствовал и даже не свалился с них, мне не снились кошмары, вообще ничего не снилось, да и вообще удалось очень даже неплохо выспаться. Правда утром, когда я хотел побриться, я не успел еще выйти из комнаты, чтобы найти ванную или уборную, как в дверях появилась красивая девушка в форме обер-ефрейтора Люфтваффе. Увидев меня роющимся в армейской сумке, она громким голосом потребовала объяснений по поводу моего присутствия в этом помещении. Она громко возмущалась тем, каким это я образом сумел проникнуть в комнату для хранения секретных инструкций и документов истребительного полка. Девушка была сурова, а я спросонья сразу не смог объяснить ей, почему мне пришлось спать именно в ее рабочем кабинете. Скандал начал разгораться, но мимо проходил майор Киммель, который дружески приструнил девушку, посоветовав на ночь запирать на ключ служебное помещение, как делают другие офицеры штаба, а не думать о красивых мальчиках. Подобным дружеским советом майор спас меня от неминуемого ареста, так как девушка уже вызывала по внутреннему телефону охрану штаба. Но после слов майора Киммеля обер-ефрейтор покраснела, потупила глаза и сменила гнев на милость, предложив мне позавтракать бутербродами, которые она сама приготовила и принесла из дома. Бутерброды были на настоящем немецком маргарине и с баварскими колбасками, которые оказались чрезвычайно вкусными. Пока я завтракал, девушка развлекала меня разговорами о полку, она оказалась весьма общительной особой.

Она весело рассказывала, щебетала о том, что летчики полка мало летают, только некоторые из них имеют боевой опыт, а так они были собраны по принципу «из леса по сосенке». Она говорила и смотрела на меня своими удивительными зелеными глазами, а я яростно уничтожал ее бутерброды и не заметил, как съел их все, а ведь хотел пару оставить девчонке на обед. Я почувствовал себя очень виноватым и не знал, куда девать свои глаза от стыда за допущенный промах. А обер-ефрейтор только посмеивалась и говорила, что она счастлива уже тем, что ей удалось всего семью бутербродами накормить хорошего, симпатичного и первого в ее жизни мужчину. От прозвучавшей двусмысленности в ее словах я почувствовал себя совсем растерянно, но меня спас шустрый парнишка вестовой, который появился в дверях и, улыбаясь, сообщил, что первая эскадрилья построена и ожидает встречи с новым командиром.

Около сотни молодых мужчин в военной форме стояли в строю и внимательно наблюдали за мной, стараясь не пропустить ни одного движения. А я, как опытный фронтовой офицер, взад и вперед расхаживал перед строем, всматриваясь в лица вытянувшихся передо мной в струнку ребят и девчат, размышляя о бренности бытия и о том, что война призвала на фронт такую молодежь. В этом строю не было ни одного человека старше тридцати лет, в основном передо мной тянулись ряды двадцатилетней молодежи. В первой шеренге стояли офицеры — летчики-истребители, когда-то детская мечта о небе привела их в аэроклубы, а затем — в военные летные школы, где они и смогли осуществить свою мечту и поднялись в небо на стальных птицах, когда стали летчиками-истребителями. Слава богу, среди пилотов не было девушек! Во второй шеренге стояли такие же молодые люди, что и в первой, но воинские звания у них были чуть ниже, это были авиационные инженеры, техники и специалисты по вооружению. Эти ребята отлично знали устройство любого авиационного двигателя, с закрытыми глазами в мороз и пекло могли собрать или разобрать его. В этой шеренге встречалось немало девушек, чьи личики были перемазаны моторным или оружейным маслом.

Этих парней и девушек собрала и выстроила передо мной война, которую наш рейх ведет со всем миром за расширение своего жизненного пространства. Мало кто из них задавал себе вопрос: а зачем нам расширять свое жизненное пространство? Они по зову родины сели за штурвалы боевых самолетов, чтобы громить врага. Сейчас они выстроились в шеренгу, чтобы встретиться и познакомиться со мной, своим новым командиром эскадрильи. Я мало чем отличался от этих парней и девушек и так же, как и они, был немцем и любил летать на самолетах, только у меня было чуть больше звездочек на погонах. И воевал я немного больше, чем они, да еще на Восточном фронте, где смерть подстерегала на каждом шагу. И теперь я должен был обратиться с напутственным словом к этим замечательным ребятам, которые отдавали свою молодость войне. Я остановился и заговорил с командирским металлом в голосе:

— Друзья и коллеги! Сегодня меня назначили командиром вашей эскадрильи. Два года я воевал на Восточном фронте, где сбил тридцать пять вражеских машин и около десяти машин в групповых боях. На Восточном фронте я начал воевать младшим летчиком и вырос до командира звена, получив звание обер-лейтенанта. Больше о себе мне нечего сказать, этим моя боевая биография только начинается. И продолжать ее мы будем вместе, сражаясь с врагом и дописывая строки нашей боевой биографии. До войны я, Зигфрид Ругге, как и вы, учился в немецкой школе, увлекался авиамоделизмом, со временем выучился летать на планерах. Затем поступил в районный аэроклуб, а после призыва в армию окончил летную школу и стал летчиком-истребителем, которым являюсь и по настоящее время. Мои товарищи по старой эскадрилье сначала учили меня понимать поведение противника, а затем тому, как с ним бороться и побеждать. С вами, мои новые друзья и коллеги, мы вместе будем учиться побеждать любого противника, чтобы остаться живыми и из каждого боя выходить только победителями.

Обычно я не очень-то любил выступать перед большой аудиторией, а предпочитал в тишине и наедине пообщаться с нужным человеком, чтобы его выслушать, а затем обсудить с ним проблему, которая его беспокоила. Поэтому ограничился в своем выступлении этими словами. Так я приступил к исполнению обязанностей командира первой эскадрильи десятого истребительного полка. Иной раз я ловил себя на том, что и сам не понимаю, что происходит с этой войной и почему мы воюем со всем миром, поэтому решил особо не вдаваться в бесконечную игру вопросов и ответов и распустил ребят своей эскадрильи.

А сам я отправился в штаб, чтобы решить проблему своего житейского обустройства. На этот раз у майора Киммеля не было срочных дел, и он смог уделить мне немного времени. Он был чрезвычайно удивлен тем, в каких условиях мне пришлось провести прошлую ночь. Киммель внимательно выслушал мой детский лепет до конца и тут же сообщил мне о том, что еще со вчерашнего дня в офицерском общежитии мне выделили блок для проживания со всеми удобствами. Тут он поднял телефонную трубку и вызвал какого-то фельдфебеля Рооме. Когда здоровый парень с лицом, сплошь усеянным веснушками, появился перед майором Киммелем, тот, небрежно кивнув в мою сторону, представил меня и приказал, чтобы фельдфебель проводил меня в мой блок в офицерском общежитии. Мы с фельдфебелем уже направлялись к выходу, когда майор Киммель бросил нам вслед, чтобы Рооме занялся решением моих личных и житейских проблем, чтобы «капитан больше не беспокоил вышестоящих офицеров своими мелкими проблемами». Не могу сказать, чтобы эта реплика майора пришлась мне по вкусу, я, конечно, правильно понял скрывавшийся в ней намек: Киммель хотел сказать, чтобы впредь офицер такого ранга, как я, все мелкие хозяйственные проблемы решал самостоятельно.

Уладив все дела по моему проживанию в офицерском общежитии, дав мне электрочайник, два сервиза для чая и кофе, банные полотенца и прочие мелочи, необходимые в обиходе, фельдфебель Рооме покинул меня. Чуть позже мы встретились снова в небольшой комнатенке на первом этаже общежития, которая считалась штабным помещением первой эскадрильи. По всей очевидности, Рооме постоянно работал в этой комнате, а бывший командир первой эскадрильи нечасто его навещал, так как он не любил бумажной работы и предпочитал свое время проводить в ангарах и ремонтных мастерских авиабазы. Таким образом, фельдфебель Рооме, занимая пост старшины эскадрильи, взвалил на свои плечи обязанности адъютанта и каптенармуса эскадрильи. В моем присутствии Рооме чувствовал себя как-то скованно, при первой же возможности он сбежал из штабного офиса эскадрильи, прикрывшись надуманным срочным делом.

Я захотел поближе познакомиться с командирами звеньев эскадрильи и попросил их зайти в штабной офис. Лейтенант Фердинанд, обер-лейтенанты Фокс, Гауптман и Линц, а также капитан Фромм, главный инженер эскадрильи, едва разместились в этой комнатушке. Командиры звеньев были молодыми ребятами, старшему из них было двадцать восемь лет, а младшему — двадцать два, но они уже имели боевые ордена и медали. Эти парни были настоящие молодцы! Правда, никто из них не воевал на Восточном фронте… Капитан Фромм на фоне этой молодежи выглядел почти что пожилым, к тому же он был небрит и китель у него был мятый. По всему было видно, что этот здоровый мужчина «пересидел» свой чин капитана и, по крайней мере, должен был уже стать подполковником. Почему этого не произошло, из объяснений капитана трудно было понять, и я решил, что потом как-нибудь нужно будет узнать причину.

Я немного удивился, что первым заговорил капитан Фромм. В нескольких словах он обрисовал ситуацию относительно технического состояния парка истребителей первой эскадрильи. Фромм доложил, что материальная часть истребителей, в частности двигатели машин, сильно изношена, двигатели нуждаются чуть ли не в еженедельной технической профилактике. Инженеры и техники эскадрильи делают все возможное, чтобы истребители летали и пилоты могли бы вылетать на боевые задания, но хронически не хватает запасных частей, которые трудно получать с армейских складов, а нередко бывает и так, что и на армейских складах их просто нет. Одним словом, я изменил свое первое мнение о капитане Фромме. На деле он оказался отличным инженером, знающим свое дело, он полностью контролировал положение дел по технической части в эскадрилье. Я увидел, что на него можно положиться и что он, настоящий профессионал, мог бы быть неплохим моим заместителем.

На его фоне командиры звеньев выглядели не столь убедительно, все это были мальчишки в обер-лейтенантских мундирах, не имеющие жизненного и боевого опыта. Единственное, что они умели делать, это пилотировать истребители. Они побывали в нескольких воздушных боях и даже сбили несколько самолетов, но в основном это были самолеты-разведчики, плохо вооруженные и малоскоростные машины. Но, конечно, я понимал, что делать серьезные выводы из одного только разговора с ними было бы неправильно. Мнение о них я могу составить только после того, как увижу этих молодых обер-лейтенантов в деле, в воздушном бою.

Собрание окончилось, и я с капитаном Фроммом прошелся по ремонтным мастерским, чтобы своими глазами увидеть, как работают его подчиненные. Капитан Фромм продемонстрировал мне один истребитель BF109E, у которого двигатель был на последнем издыхании, имелся большой люфт центрального вала, были сильно загрязнены форсунки прямого впрыска, изношены электронные платы системы зажигания, а турбина не имела нескольких лопастей. Из-за этих повреждений двигатель терял тридцать процентов мощности, а на длительном форсаже вообще мог выйти из строя. Тут я сразу же вспомнил, какими зверскими методами мы эксплуатировали свои истребители на Восточном фронте. В долю секунды ты должен был оторваться от своего противника или мгновенно настичь его, чтобы сбить, а этого можно было достичь лишь при жесточайшей перенагрузке двигателя истребителя.

Пока я общался с капитаном Фроммом, к нам подошел человек в идеально чистом и отлично выглаженном рабочем комбинезоне, он был невысокого роста и щуплого телосложения. Этого человека капитан Фромм представил мне как обер-лейтенанта Норта, персонального инженера-техника моего истребителя. Обер-лейтенант Норт вытянулся по стойке смирно, лихо козырнул в ответ на мою улыбку и неожиданно густым басом доложил, что мой истребитель будет в его надежных руках. Сейчас он «прокачал» систему зажигания и сегодня ночью заново переберет двигатель, чтобы завтра истребитель был готов к вылету на боевые задания. Мне очень понравилось подобное оптимистическое заявление обер-лейтенанта, и я подумал, что наверняка сработаюсь с таким замечательным парнем, как Норт. Только меня несколько насторожило поведение капитана Фромма, он как-то осторожно высказывался об инженере-технике Норте, упомянул о каких-то «странностях», но не договорил. Я решил особо не спешить выяснять по поводу этих странностей: время само рассудит и обо всем расскажет.

Вместе с капитаном Фроммом мы продолжили осмотр истребительного парка эскадрильи, и я остался доволен результатами этого осмотра. Большинство истребителей находилось в отличном техническом состоянии, но имелось несколько машин, которым требовалась замена двигателей. Одним словом, осмотр убедительно показал, что, в принципе, я был прав, думая, что летчики и истребители первой эскадрильи десятого истребительного полка мало пока воевали. Да, они совершали боевые вылеты, но не так часто во время этих вылетов встречались с противником, а если такие встречи и происходили, то в основном с вражескими транспортными самолетами или дальними разведчиками. Эскадрилья была готова и в то же время не совсем готова к проведению таких боев, которые мы на Восточном фронте ежедневно вели с русскими Иванами, дравшимися в небе так, будто оно размером с овчинку.

Распрощавшись с капитаном Фроммом, я вернулся на стоянку своего истребителя и стал помогать инженеру-технику Норту снимать двигатель с истребителя. Работа спорилась, время от времени Норт подгонял или поощрял меня своим замечательным шаляпинским басом. Часто подходили другие летчики моей эскадрильи, некоторые из них выражали желание помочь мне, но я приказывал, чтобы они не вмешивались, так как считал, что нас двоих — меня и Норта — вполне достаточно для качественного выполнения этой работы. Меня удивил другой факт: ни один из инженеров-техников эскадрильи не подошел к Норту с предложением о помощи. Ведь общеизвестно, что немцы — это дружная нация и бравые солдаты, они всегда и во всем помогают друг другу, но, как выяснилось, не в случае с Нортом. Еще одна маленькая, но весьма важная засечка на памяти.

Работа пошла с трудом, когда мы начали собирать двигатель: не все новые детали подходили к местам их крепления, пришлось повозиться. Мы шлифовали детали и притирали их, чтобы они вставали на положенные места и имели соответствующие технические люфты и зазоры. Это была тяжелая и совершенно неблагодарная работа, я устал, руки болели от ссадин и ушибов, да и от долгой работы в полусогнутом положении ломило спину. Где-то за полночь, когда Норт отошел в сторонку перекурить — курил он очень редко, только когда сильно уставал, — я подошел к полуразобранному двигателю, прочитал небольшое, всего из нескольких десятков слов магическое заклинание, протянул руку и из ладони высыпал в двигатель несколько сотен тысяч наномеханизмов. Это чудо науки и техники моего мира, где сейчас обитало сознание истинного Зигфрида Ругге, точно знало, что ему требуется делать. Незримыми полчищами наномеханизмы стали расползаться по всему двигателю, чтобы выполнить незримую глазу работу по окончательной доводке двигающихся частей и механизмов авиационного двигателя. Они подгоняли детали по месту, балансировали работу шатунов и шарниров, шлифовали и полировали поверхности отдельных деталей и целых блоков этого механизма так, чтобы звук работающего двигателя мог услышать только согнувшийся над ним инженер-техник, да и то только тогда, когда он этот двигатель настраивал. Когда Норт вернулся, он застал меня стоящим у почти собранного двигателя, оставалось только произвести его настройку и подключить к зажиганию. У добропорядочного немецкого инженера-техника отвисла нижняя челюсть, он выругался и принялся завершать работу.

4

Мне так и не удалось выспаться прошлой ночью, полночи перебирал двигатель истребителя, а вторую половину пришлось контролировать работу инженера-техника Норта и этих технических роботов-микробов, так называемых наномеханизмов. Оставалось только в полете проверить полученный результат, поэтому, как только начало рассветать, я натянул на себя летный комбинезон, парашют и полез в кабину истребителя. Обер-лейтенант Норт суетливо помогал мне готовиться к вылету, но время от времени он бросал испуганные взгляды на мой истребитель. Ему почему-то перестал нравиться мой истребитель, который я собирался облетать. Этот его испуг можно было бы объяснить только тем обстоятельством, что мне все же пришлось магически воздействовать на его сознание, добавив в его память ложную информацию о том, как он вместе с товарищами по эскадрилье трудился, собирая и устанавливая двигатель на истребитель. Мне пришлось осуществить это вмешательство, потому что в памяти Норта образовалась незаполненная по времени лакуна, Норт совершенно не помнил, кто именно собирал и монтировал двигатель на планер самолета. Я же не мог оставить такой большой провал в его памяти, он ведь всю ночь простоял рядом со мной с опущенной до земли нижней челюстью. Поэтому я постарался посредством искусства маминой магии убедить этого твердолобца в том, что он проработал не покладая рук всю ночь, что это именно он за одну только ночь перебрал двигатель истребителя и под утро установил его на специальные салазки планера. Но, похоже, я чуть переборщил с магией, инженер чувствовал себя не в своей тарелке. Он пытался, но никак не мог вспомнить, как он все-таки устанавливал двигатель, за всю ночь к нему не подошел ни один инженер-техник нашей эскадрильи, а один он не мог справиться с этой работой…

На высоте в три тысячи метров я несколько раз изменял шаг винта, но двигатель истребителя работал идеально, повысилась тяга, а значит, выросла и скорость. Сейчас, когда истребитель легко скользил среди облаков небольшой плотности, в шлемофон пробивались едва слышные звуки работающего двигателя, которые никак не напоминали его былой рев на малых и больших оборотах винта. Еще во время разбега по ВПП, когда я только собирался потянуть штурвал на себя для набора высоты, многие офицеры невольно обратили внимание на то, что у моего истребителя полностью отсутствовал столь привычный всем рев двигателя. Майор Киммель не выдержал и даже связался со мной по рации, интересуясь, почему истребитель совершает разбег по ВПП, а у него не работает движок. Я коротко ответил майору, что все в порядке, двигатель истребителя выдает норму, а что касается деталей, то вернусь и объясню.

В воздухе я провел около часа, протестировал истребитель на всех возможных и невозможных режимах полета и углах набора высоты, входа в пикирование, крена. Двигатель машины работал подобно хронометру, ни разу не сбился с такта и не терял мощности. В иные минуты я забывал о его существовании, так как он убедительно доказал, что на него можно положиться. Когда я пошел на выполнение такой сложной фигуры высшего пилотажа, как «кобра», то и тут он проявил себя во всей красе. В тот момент, когда нос истребителя был задран к самому верху, а машина хвостовым оперением начала проваливаться к земле, то двигатель в этот опасный момент не захлебнулся и даже не кашлянул, а уверенно вытянул машину из так и не начавшегося процесса падения. После выполнения этой фигуры высшего пилотажа я занимался в основном изучением местности вокруг Оснаабрюкке, несколько раз пролетел над самим городом, полюбовался его панорамой с высоты птичьего полета. Когда я летел над городом, то пытался представить себе и понять, с каких направлений враг будет атаковать город, чтобы уничтожить неприятеля, если он решится совершить налет. Оказалось, что таких направлений всего два — север и северо-запад, причем эти направления можно было бы легко блокировать истребительной эскадрильей. Все это я намотал на ус и потом нанес на карту предположительные направления при налете.

Затем я занялся подступами к нашему аэродрому, присматривался к карте и изучал прилегающую к нему местность, стараясь запомнить рельеф и скрытые подступы для посадки на аэродром. Аэродром со всех сторон был окружен реками, лесными озерами и болотами. К нему вели две широкие асфальтированные дороги, по которым и доставлялись основные грузы для обеспечения нормального функционирования авиабазы. Были и еще две дороги, грунтовые, которые практически не использовались. ВПП аэродрома была хорошо оборудована и отлично замаскирована, ее было трудно обнаружить с высоты, она была способна принимать не только маленькие истребители, но и большие транспортные самолеты. Мне очень не понравилось одно весьма серьезное обстоятельство: с высоты отлично просматривались резервуары с горючим, выкрашенные в черный цвет. Я отметил себе это и решил идти на посадку, а чтобы намертво вбить себе в голову координаты взлетно-посадочной полосы и отработать всевозможные углы заходов на посадку и соотнести их с ориентирами окружающей местности, я несколько раз сымитировал посадку и только затем приземлился. Вполне успешно.

Едва я посадил машину и еще не успел отереть пот со лба, как к моему истребителю набежал народ. Были там и представители местного городского управления тайной государственной полиции, которых весьма интересовало, почему это я без всякого предупреждения столько времени летал над городом. Меня настолько возмутило это наглое и беспочвенное обвинение, к тому же не станешь же гражданским лицам объяснять цель и задачу маневров, совершающихся над Оснаабрюкке, так что я грубо отослал их обращаться за информацией в штаб полка. Не моя обязанность информировать всех заинтересованных лиц о предстоящем вылете или пролете над городом.

В тот момент я не обратил особого внимания на эту пустую стычку и тут же забыл о ней. А затем меня вопросами атаковали инженеры-техники всех эскадрилий по поводу бесшумной работы отремонтированного двигателя истребителя. Мне ничего не оставалось делать, как вину за это с положительной точки зрения, разумеется, возложить на золотые руки своего инженера-техника обер-лейтенанта Норта. В этот момент Норт стоял невдалеке, он то краснел от видимого удовольствия из-за моих похвал, то страшно бледнел, пытаясь вспомнить, как работал прошлой ночью. Тут я понял, что эти коллеги Норта наверняка, чтобы выпытать у него секрет «золотых рук», подвергнут его испытанию. Поэтому, пользуясь имеющейся возможностью, набросил на него и на себя «полог тишины» и в доли секунды сплел и наложил на Норта заклинание, по которому он во временное пользование получил конкретный набор знаний о нанотехологиях и о методике их применения, а также я выделил ему в подчинение пару-тройку туменов наномеханизмов. Только я успел наложить это заклинание, как инженеры-техники, захватив с собой ошеломленного Норта, покинули стоянку моего истребителя. А я решил переговорить с пилотами своей эскадрильи, обменяться с ними мнениями. Парни расселись, и мы в спокойной обстановке начали разговаривать. Я поделился своими соображениями по поводу того, что отметил в полете, и мы принялись обмениваться мнениями.

Кроме того, пришло время выбрать себе ведомого. Еще перед моим вылетом со мной связался подполковник Арнольд Цигевартен, новый командир полка и мой старый товарищ, и предложил мне, чтобы я остался его ведомым, потому что между нами уже установилось взаимопонимание и то, что называется «мы уже слетались». Правда, он не скрывал, что теперь, в новом ранге, ему вряд ли придется много летать. Конечно, я согласился выступать в качестве ведомого подполковника Цигевартена, когда тот будет совершать боевые вылеты, но в то же время мне и самому, как старшему летчику-истребителю и командиру эскадрильи, требовался свой ведомый. Истребительная авиация Люфтваффе уже в середине тридцатых годов прошлого века во время гражданской войны в Испании вела воздушные бои парами и тем самым весьма эффективно проявила себя в испанском небе, в то время как штурмовая и бомбардировочная авиация Германии сохраняла звенья из трех самолетов. Моя эскадрилья имела три звена — двенадцать самолетов-истребителей. Когда вчера мне представляли летчиков первой эскадрильи, то их насчитывалось двенадцать человек, все они уже давно работали в парах и хорошо слетались. Прежний командир эскадрильи мало вылетал на боевые задания и не имел постоянного ведомого, всякий раз менял их в зависимости от предстоящего задания. Но в те времена военные действия авиации на Западном фронте велись не столь активно, второй фронт еще не был открыт, поэтому офицеры Люфтваффе позволяли себе воевать, особо не руководствуясь уставом несения военной службы и особо не загружали себя участием в военных действиях. Служба на Западном фронте, в отличие от службы на Восточном фронте, многими боевыми офицерами часто рассматривалась как отдых на курорте. Но я всем сердцем чувствовал, что все это в ближайшее время изменится и наступят трудные времена и на Западном фронте. Поэтому наличие опытного и надежного ведомого я рассматривал как возможность выжить в любом бою.

К этому времени я уже более или менее определился со своим выбором, пригляделся к одному молодому лейтенанту, который только что окончил бременское летное училище. Он был приписан к нашему полку в качестве летчика-стажера и еще не был зачислен младшим летчиком ни в одну из эскадрилий полка. Подполковник Цигевартен, похоже, имел другое мнение относительно этого лейтенанта-стажера, поэтому долго не соглашался переводить его в мою первую эскадрилью. Но когда я пообещал ему из этого тщедушного сосунка вырастить настоящего летчика-истребителя, своего ведомого, то подполковник смягчился и уступил мне. Таким образом, численность моей эскадрильи увеличилась на одну пару, сейчас в ней было семь пар истребителей, в то время как в остальных эскадрильях по-прежнему оставалось по шесть пар.

День пролетел быстро, и уже совсем стемнело. Взлет на учебной спарке, выполнение задания в учебной зоне, посадка и взлет с новым вторым пилотом. Снова взлет и снова посадка — и так до бесконечности, пока я не слетал в учебную зону со всеми летчиками своей эскадрильи. На первый взгляд может показаться, что это простая работа: сиди себе спокойно в спарке, в кресле второго пилота, и наблюдай, как работает первый пилот, не вмешивайся в его управление истребителем, но на деле такой труд требует хорошей сосредоточенности и забирает много физических сил, да и психологически это не просто. Иногда хотелось выругаться на манеру пилотирования, взять ручку в руку и самому показать, что и как надо делать. Но каждый вывезенный мною пилот обладал свойственной только ему манерой управления истребителем, и мне приходилось держать себя в руках. Каждый раз в промежутках между полетами я вылезал из кабины на крыло истребителя, насквозь взмокший. И снова полет с очередным пилотом! После окончания тренировки наша эскадрилья строем направилась в полковую столовую на ужин и громко распевала песню «Лили Марлен», я же плелся сбоку, едва переставляя ноги и думая, как бы не свалиться на землю на глазах у всех офицеров полка.

Когда мы пришли на ужин, столовая уже опустела, только в дальнем углу подполковник Цигевартен и майор Киммель неторопливо доедали свои порции. Нас обслуживали две девушки, русские переселенки, они уже неплохо знали немецкий: принимая у нас заказ, ни разу не оговорились и не ошиблись в названиях блюд, а между собой болтали только по-русски. В какой-то момент я обратил внимание на то, что неплохо понимаю, о чем они говорят. Но самым примечательным было то, что Зигфрид Ругге, прослужив на Восточном фронте почти два года, так и не научился русскому языку. После всего этого можно было сделать вывод, что это я, а не Зигфрид понимал этот язык. Следовательно, я могу заключить, что в одной из своих прошлых жизней, когда я путешествовал между звездами, русский язык был моим родным.

Глава 2

1

С момента нашего появления в Оснаабрюкке, когда я сбил свой первый самолет на Западном фронте, прошло две недели. Кстати, разведывательный самолет британских королевских ВВС мне так и не засчитали. Что я мог сказать, когда майор Киммель пододвинул мне карту и попросил показать на ней место падения британца, он был готов направить туда разведывательную группу для подтверждения факта падения самолета. Подполковник Цигевартен только улыбнулся, когда я, злой как черт, развернулся и вышел из кабинета Киммеля.

За две недели своего командования подполковник Цигевартен внес небольшие изменения в структурную организацию полка и много времени посвятил переучиванию старых пилотов, они должны были овладеть новой методикой ведения боевых действий в воздухе, апробированной и освоенной, а теперь и широко применяемой немецкими летчиками-истребителями на Восточном фронте. К тому же западные границы рейха были оснащены новыми станциями раннего оповещения РЛС воздушных целей, которые обнаруживали цели на гораздо большем расстоянии, чем раньше. Несколько раз дежурные диспетчеры этих РЛС на экранах своих мониторов обнаруживали метки устойчивых воздушных целей, направляющихся к границам рейха. Штаб полка по тревоге поднимал дежурные звенья, операторы РЛС пытались вывести нас на эти цели, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Когда наши истребители вылетали по их заявкам, то в указанных операторами местах не обнаруживали вражеских самолетов. Штабные аналитики проанализировали все эти наши попытки и пришли к двум выводам. Либо цели по каким-либо причинам резко изменяли курс следования, либо сказывалась несработанность цепочки: операторы РЛС — штаб — дежурное звено. Если бы спросили мое мнение, то я поддержал бы второй вывод.

Эти первые две недели я не вылезал из кабины истребителя и летал с утра до позднего вечера. Мы много тренировались поодиночке, кроме того, я работал со всеми парами нашей эскадрильи и, в частности, со своим новым ведомым — лейтенантом-стажером по имени Динго, который не сразу и только после долгих раздумий согласился стать ведомым командира своей эскадрильи.

Этот Динго оказался весьма интересным и необычным парнем. Казалось бы, его биография ничем не отличалась от биографий большинства немецких парней его возраста, призванных или добровольно ушедших в армию. Родился и вырос он в семье немецкого рабочего, сталевара одного из заводов Круппа. Мама — юная немецкая фройляйн, которая ничего не знала и ничего не умела. Она, как и многие другие немецкие девочки ее возраста, состояла в союзе немецких девушек и, достигнув определенного возраста, готовилась рожать и воспитывать настоящих немецких парней и девушек. Она участвовала в турпоходах, там девушки разводилибольшие костры, танцевали вокруг них и пели песни. Особенно популярными у них были ночные бдения под луной и ночевка в стоге сена. Девушки репетировали и ставили театральные постановки и кукольные представления, учились народным танцам и игре на флейте. Конечно, много времени уделялось занятиям спортом и всяческим групповым играм. Если у мальчиков акцент делался на силу и выносливость, то гимнастические упражнения для девушек были призваны формировать у них грацию, гармонию и чувство тела. Спортивные упражнения подбирались с учетом женской анатомии и будущей роли женщин как матерей. В зимнее время девушки занимались рукоделием и поделками.

В одном из турпоходов мама Динго встретила своего мужа и отца своего первого ребенка. Она, совершенно случайно забеременев, тут же вышла замуж за этого парня, и через положенное время на белом свете появился Динго. Сам по себе парень был весьма перспективным ребенком, и если бы он родился в семье немецкого аристократа или потомственного военного, то хорошее будущее было бы ему обеспечено. Деньги или титул родителей легко бы проложили ему дорогу, а его природный ум и удача подняли бы его до высот немецкого общества — он был бы знаменитым лоботрясом или популярным на всю страну аристократом. А так с раннего детства Динго пришлось локтями и кулаками прокладывать себе дорогу в жизнь. Он дрался за право жить и существовать в детском саду, в школе, на мероприятиях гитлерюгенда, где на него в конце концов обратили внимание активисты Национал-социалистической рабочей партии (НСДАП). Можно себе представить, как среди прочих мальчишек они обнаружили дикаря, способного и зубы пустить в ход в своей борьбе за право существования — да, это настоящий воин и нацист. Среди активистов НСДАП нашлись думающие люди, которые захотели взнуздать это дикое существо и предложили ему выучиться летать в небе, стать военным летчиком. Следует отметить, если мечта парня и предложение партийных активистов не совпали бы, то Динго в конечном итоге плохо кончил бы свою никому не нужную жизнь, а так в летной школе он расцвел и возмужал. Когда его руки впервые коснулись штурвала планера, то он понял, что жизнь отдаст за то, чтобы летать наравне с птицами. С тех пор он шаг за шагом пробивал себе дорогу в небо, забыв о своих спившихся родителях.

Мне пришлось много повозиться с этим парнем, обучая его новой манере пилотирования истребителя BF109E. Иногда в учебных зонах мы с ним выделывали такие коленца, что люди на земле говорили, что этого на таком истребителе, да и в принципе, невозможно совершить. А летали мы на такой высоте, где уже не было кислорода, чтобы человек мог выжить. Особенно долго с ним пришлось осваивать полеты на сверхнизкой высоте, в метрах пяти-десяти на землей. Мы часами стригли траву на крестьянских покосах, чтобы Динго набрался опыта таких полетов. И что вы думаете? Вскоре Динго предложил мне летать на этой высоте вниз головой! Хорошо, что на Восточном фронте пару раз мне приходилось выполнять этот финт, а то бы пришлось краснеть перед парнем. Одним словом, мой ведомый, лейтенант Динго, ловил все на лету, отлично знал маттехнику и научился великолепно ей пользоваться.

Большую популярность среди летчиков моей эскадрильи получили учебные бои. Парни сходили с ума от восторга, когда у них появлялась возможность подраться в небе. Но они не спешили сцепиться со своими товарищами и посмотреть, кто из них более сильный и ловкий, они прежде всего засели за терминалы всемирной информационной сети и стали изучать биографии известных летчиков и описание проведенных ими воздушных боев. Чтобы достичь большей слетанности одной пары, я разрешил проводить поединки между ведомым и ведущим одной и той же пары. Эти поединки показали напористость и неумение моей молодежи вести затяжные бои, в которых было нужно все планировать и уметь предугадывать маневры противника. Молодежь великолепно строила первую атаку, осуществляла ее, а потом начинался первозданный хаос. Мы снова засели за пособия и терминалы, вскоре все семь пар эскадрильи дрались на равных со всеми, кроме, разумеется, моей пары. Мы с Динго были лучшими из лучших летчиков-истребителей эскадрильи.

Вскоре многие наши коллеги из других эскадрилий стали отказываться от выступления в качестве наших спарринг-партнеров в воздушных боях. По их словам, летчики моей эскадрильи не дрались в таких боях согласно букве устава или джентльменским правилам, а часто совершали маневры, которые в офицерском обществе рассматривались как нечестные, недостойные или просто непозволительные. В свое время аналогичные аргументы проводились некоторыми летчиками первой эскадрильи, которые, разумеется, никогда не воевали на Восточном фронте. Тогда я собрал своих летчиков-истребителей и попросил их подумать о том, что они будут делать, когда перед ними возникнет дилемма следующего порядка. Вражескими истребителями они загнаны в тупик, из которого два выхода: если действовать в соответствии с уставом, то остается принять смерть, а если действовать нестандартно, то имеется шанс вырваться и наказать врага. Потом я этот пример с Фомой неверующим осуществил в воздушном бою… и что вы думаете?.. Да, победа в бою достается потом и кровью, побеждает тот, кто больше знает и умеет эти знания применять на практике, причем действуя нестандартными методами. Одним словом, Динго очень понравилось летать и работать вместе со мной, а мне очень нравилось учить этого парня.

Операторы станции РЛС подняли тревогу ранним утром, когда полк еще почивал глубоким сном, а дежурное звено по неизвестной причине замешкалось с вылетом по тревоге. Только одна пара сумасшедших BF109E уже крутилась в воздухе, отрабатывая очередной воздушный бой со своими тенями. Разумеется, командование полка, а именно майор Киммель, лично приказало паре Ругге и Динго прекратить учебное задание, найти и атаковать вражеские истребители Р-47. К слову сказать, Р-47, или по-другому «Тандерболт», был одним из лучших истребителей Североамериканских штатов, на них летали хорошо обученные и подготовленные американские летчики.

Но при встрече с нашей парой этим ребятам сильно не повезло, к тому же они не знали, что встретились с сумасшедшими пилотами-истребителями рейха. Вражескую пару мы атаковали с ходу, на вираже по горизонтали, высота у нас и у американцев была одинаковая. Ребята североамериканцы к этому времени немало повоевали на других фронтах, борта их машин были раскрашены экзотическими иероглифами, парой десятков звездочек, говоривших о том, что эти парни немало япошек утопили в Тихом океане. Но мы — немцы, и это вам не японцы, и пока они соображали, в чем именно таится эта разница, мы сумели подойти к ним на дистанцию в сто метров и открыть огонь на поражение из пушек и пулеметов. Я из обеих пушек палил в район расположения топливных баков ведущего «Тандерболта», а Динго из бортового оружия неожиданно саданул прямо по кабине пилота второго истребителя. Мой противник расцвел в небе гигантской ромашкой, по всей очевидности, его топливные баки были наполнены авиационным бензином до самой горловины. А второй истребитель, после того как огнем Динго было разбито остекление кабины вражеского пилота, внезапно, что называется, споткнулся на ровном месте и начал быстро терять высоту, пока носом не воткнулся в прибрежную гальку Северного моря. Моряки прибрежной батареи, рядом с которой взорвался самолет, долго выпытывали у нас, что это был за взрыв и почему он раздался так рано утром и, между прочим, разбудил их старого контр-адмирала, командующего береговой обороной, который в прошлый вечер остался ночевать на батарее.

Мой и Динго BF109E приземлились на ВПП, а основной состав полка продолжал досматривать утренние сны, возможно, потому что эти сны под утро были наиболее интересными, общая побудка должна была прозвучать еще только через пять минут. Помимо обычного дежурного офицера на КПП взлетной полосы нас встречал диким взором майор Киммель с громадной бутылью французского коньяка в руках.

— Ребята, — сказал он задыхающимся голосом и с каким-то странным прищуром в глазах, — этих американцев вы угробили в течение пятнадцати секунд, подошли к ним и расстреляли их в упор, а эти хваленые и перехваленные парни даже не шелохнулись, не оказали вам сопротивления, а ведь североамериканцы считаются лучшими летчиками-истребителями во всем мире. В Североамериканских Штатах даже маленьких детей, которые только-только встали на ножки и только начинают ходить, сажают за штурвалы самолетов, а в шестнадцать лет подростки бьют мировые рекорды в авиации по скорости, высоте и грузоподъемности самолетов. Таким образом, они вырастают в лучших пилотов в мире, а североамериканская промышленность все производит и производит новые модели самолетов, с характеристиками которых не может сравниться ни один самолет, спроектированный в Старом Свете. Любой гребаный североамериканец может купить себе истребитель, сесть за штурвал и летать на нем, сколько душа пожелает, не беспокоясь о затрачиваемом на этот полет топливе, занимаясь оттачиванием мастерства своего пилотажа. Разумеется, в подобных условиях только больной на голову человек не станет лучшим в мире летчиком-истребителем. Поэтому они одним простым щелчком пальцев сбивают десятки япошек на Тихом океане и дерутся с нашими парнями, оставаясь некоронованными королями небес. А вы, ребята, этих самых королей в одно мгновение свалили на землю, они даже не успели сообразить, что произошло с ними, когда вы прижали их к ногтю! — восклицал в восторге майор Киммель, бесцельно перекладывая бутылку коньяка из руки в руку, словно забыв, что с ней следует делать.

Лейтенант Динго спокойно, с болтающимся между ног парашютом, подошел к майору, забрал у него бутылку коньяку и ударом донышка бутылки о каблук сапожка выбил пробку, и секунд на десять приложился к горлышку. Разумеется, меня ошеломила подобная наглость ведомого, и я быстро ухватил суть: если вовремя не принять меры, то итог этой наглости окажется более чем печальным и для меня, то есть мне не удастся промочить горло этим замечательным напитком с французских виноградников. Пришлось применить силу старшего по званию офицера и напомнить лейтенанту, что рядом с ним находится капитан, который также хочет насладиться солнечным напитком. Я выхватил бутылку из рук Динго и, запрокинув голову, стал пить. Коньяк, и правда, оказался превосходным. Не менее трети бутылки разместилось в моем животе, прежде чем Киммель вспомнил, что имеет звание майора, а я всего лишь капитан. Приказывать передать бутылку он не стал, а просто властной рукой спокойно взял ее из моих рук и тут же опробовал качество французского виноградного напитка.

— Ну и как вам удалось сбить эту североамериканскую пару, Зигфрид? — на малую долю секунды оторвавшись от бутылки, спросил меня Киммель, а затем продолжил вливать в себя великолепный французский коньяк, одновременно навострив уши, чтобы не пропустить самые интересные моменты из моего рассказа.

А мне рассказывать-то было особо нечего: не будешь же говорить своему командиру о том, что с этими североамериканцами мы поступили не совсем по-джентльменски, и когда наш истребитель приближался к ним, то, мерцая, представлялся попеременно BF109E и японским «Зеро». Тут даже смелый и бывалый пилот не сразу сообразит, что же происходит с ним: то ли его атакует враг, то ли ему все это только кажется. Пилотам из Североамериканских Штатов потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение, как им поступить в данной ситуации. А мы с Динго оказались шустрыми парнишками, не дали времени североамериканцам спохватиться, разобраться в ситуации и вступить в схватку с нами. Мне потребовалось некоторое время, чтобы продумать, как правильно ответить майору Киммелю на его несколько нетактичный вопрос.

Но в этот момент из-за угла ангара появился инженер-техник Норт. За эти две недели из простого труженика он превратился в настоящего героя трудового фронта и был нарасхват, имя его не сходило с уст начальства и рядовых летчиков полка. Ни один инженер-техник не мог так хорошо перебрать двигатель истребителя, чтобы он превратился в более мощный и практически бесшумный агрегат. Обер-лейтенанта Норта освободили от обязанности инженера-техника по обслуживанию моего истребителя, назначили заместителем капитана Фромма, в обязанности вменили заниматься одной только переборкой двигателей истребителей полка. Сегодня половина истребителей нашего полка имела перебранные его руками двигатели, которые работали действительно надежно и мощно, значительно увеличив сроки их эксплуатации.

Поэтому я, отвечая на только что заданный вопрос майора, головой кивнул в сторону Норта, словно говоря, что эти золотые руки вот этого парня помогли нам с Динго победить североамериканцев. Ведь сегодня мы вылетали на истребителях, двигатели которых были одними из первых перебраны Нортом.

Немного захмелевший майор Киммель (ведь только офицер и настоящий джентльмен может за один присест влить в себя треть бутылки такого благородного и очень крепкого напитка, как коньяк, и при этом удержаться на ногах) по-своему понял мой кивок в сторону Норта. Некоторое время он еще постоял, в упор рассматривая меня каким-то рассеянным взглядом своих карих глаз, еще раз кивнул и чуть заплетающимся шагом отправился в штаб. Лейтенант Динго на лету перехватил мою невысказанную мысль и, бросив парашют на землю, неторопливой рысцой поспешил за майором, чтобы майор, не дай бог, случайно не вступил бы своими начищенными до глянцевого блеска сапогами в грязную лужу. Вскоре мой верный ученик, лейтенант Люфтваффе и ведомый одновременно, един в трех лицах, вернулся обратно с устным подтверждением того, что майор Киммель благополучно дошел до штаба и по дороге не столкнулся с подполковником Цигевартеном, который в полку прослыл настоящим блюстителем трезвости.

2

Утром следующего дня первая эскадрилья была поставлена на боевое дежурство. На взлетно-посадочной полосе постоянно находилось звено истребителей, готовое подняться в воздух по первому сигналу тревоги, а остальные звенья находились в готовности № 2, когда все пилоты были одеты в полетные комбинезоны, имели при себе личное оружие и не отлучались от своих истребителей на очень большое расстояние. Парни были готовы вылететь в любую минуту, им оставалось только получить приказ и идти на взлет.

Этим утром я лежал на спине в тени от крыла своего истребителя и, покусывая травинку, посматривал в ясную синеву неба, где буйствовало неистовое, но такое родное солнышко. Издалека послышался приближающийся шум двигателя штабного «Опеля». Повернув голову в этом направлении, я увидел только длинный хвост пыли, но не сам автомобиль. Однако вскоре «Опель» остановился недалеко от меня, и на траву ступили мужские ноги в отлично начищенных сапогах. Только один человек в полку носил такие сапоги, каждое утро ординарец начищал эти сапоги гуталином до идеального блеска, и этим человеком, разумеется, был майор Киммель. Сапоги остановились подле меня и носами чуть не уткнулись мне в нос. После вчерашнего мальчишника по случаю первой победы, который завершился далеко за полночь, я чувствовал себя совершенно разбитым и у меня совершенно не было желания даже реагировать на появление такого уважаемого лица, как начальник штаба полка. Сначала майор Киммель немного покашлял, стараясь кашлем разбудить меня или хотя бы вызвать во мне хоть какую-то реакцию на его появление. Но все, что я мог сделать в это отличное, но одновременно такое паршивое утро, так это только слушать, стараясь как можно дольше сохранять неподвижность тела. Поэтому первым пришлось заговорить начальнику штаба.

— Зигфрид, мы тут немного подумали, посовещались и решили предложить твоей первой эскадрилье одно небольшое дело, — не спеша заговорил майор Киммель.

Майор не закончил мысль и умолк на полуслове. Из-под крыла я увидел, как судорожно сжались его руки в кулаки. Потому что в этот момент лейтенант Динго, увидев автомобиль рядом с моим истребителем, резонно предположил, что к нам прибыло высокое штабное начальство, и решил поддержать меня морально своим присутствием. Он поднялся с земли, где отдыхал после вчерашней вечеринки (ему очень понравился вражеский напиток — виски), и решительно зашагал в нашем направлении. Выражение его лица выдавало серьезный настрой молодого офицера, а это не предвещало ничего хорошего ни мне, ни майору. Дело в том, что в последнее время лейтенант Динго стал очень сурово относиться к штабным офицерам, он на дух их не переносил их в моем присутствии. В эти моменты с парнем происходили странные метаморфозы, словно он снова возвращался в свое взбалмошное детство, становился нетерпимым к любому высказыванию штабников, начинал ерничать, кривляться, а в иных случаях открыто им грубить и хамить. Но все это происходило только в том случае, если офицеры штаба разговаривали со мной или передавали мне очередной приказ, а лейтенант Динго оказывался случайным или неслучайным свидетелем таких разговоров. Ничего подобного вообще не происходило, если штабные офицеры разговаривали по отдельности со мной или с лейтенантом Динго. Каждый случай подобного хамского поведения лейтенанта Динго по отношению к старшим офицерам заслуживал строгого дисциплинарного взыскания, но штабники хорошо понимали, что молодого офицера просто заносит в таких случаях, и потому не предпринимали никаких мер и не устраивали служебных разбирательств. А что касается Динго, то он, по всей очевидности, воспылал высоким уважением ко мне, но полагал, что эти старшие офицеры не оценивают должным образом моих боевых заслуг и обращаются ко мне, к его командиру, неподобающим тоном.

Чтобы избежать никому не нужных осложнений с Динго и позволить майору Киммелю до конца высказать мысль, я со стоном перевернулся на другой бок и взмахом руки дал понять лейтенанту Динго, что со мной все в порядке, никаких проблем с майором Киммелем нет и что он может снова возвращаться к своему истребителю.

— Тут из штаба армии поступил приказ на нанесение бомбоштурмового удара. Твой и Динго истребители на сегодняшнюю ночь мы превратим в штурмовики и на каждый из них подвесим по три авиабомбы по двести пятьдесят килограмм. — Краем глаза майор заметил, что лейтенант Динго возвращается на стоянку своего истребителя. Он свободно передохнул, опустился на колени рядом со мной и, расстелив передо мной карту, принялся объяснять детали боевого задания.

— Чтобы отвлечь внимание истребителей противника и чтобы вы смогли незаметно проникнуть на его территорию, — сказал он, — третья эскадрилья пролетит вдоль южного побережья Острова и совершит налет на одну из прибрежных деревень, где расположена одна из станций РЛС. А тебе с лейтенантом Динго в этот момент следует, не привлекая внимания противника, добраться вот до этой уэльской деревушки и уничтожить вот эти два рядом стоящих дома. — Карандаш Киммеля подчеркнул два строения на карте.

— Оба дома, — продолжал майор, — каменные, построены черт знает сколько веков назад, но в этот вечер, желательно в десять или чуть позже десяти часов, они должны обязательно взлететь на воздух. Почему в приказе особо оговаривается такое точное время нанесения удара, не знаю, но предполагаю, что, вероятно, какая-либо британская или уэльская шишка решила в этот вечер посетить родителей. Поэтому я надеюсь, что ты, Зигфрид, хорошо понимаешь, что подобные приказы выполняются в обязательном порядке!

День пролетел быстро. Когда стемнело, мы еще были заняты подготовкой ночного вылета. Пока вооруженны подвешивали бомбы на наши истребители, мы с Динго, склонившись над картой, изучали маршрут следования до цели, до деревушки в Уэльсе. Много времени отняло изучение планировки местности и расположения домов, а также имеющихся подходов для бомбежки. И только с наступлением полночи мы с Динго поднялись на ноги и отошли от стола. Мы отлично подготовились и прекрасно усвоили всю необходимую информацию о местности, в которой предстоит работать сегодня, знали все возможные подходы к деревне и важные точки маршрута нашего следования.

После взлета истребителей и выхода к побережью Северного моря всю остальную дорогу до цели полета мы пролетели на высоте семи-десяти метров над землей. Погода была чудесная, полная луна освещала нам сначала волны в море, а затем каждый холмик, канавку, когда мы летели над Островом. Мы летели уже в течение часа, и никто не встретился нам на пути, противник РЛС нас не засек. Правда, совершенно случайно, огибая одну из возвышенностей Острова, мы наткнулись на небольшое стадо спящих овец. Двигатели наших истребителей работали настолько тихо, что их шум не разбудил домашнюю скотину, а бодрствующий сторож только глазами проводил тени наших истребителей, скользнувшие прямо над его головой.

Когда наши BF109E на низкой высоте первый раз прошлись над уэльской деревушкой, конечной целью нашего полета было окончательно сориентироваться и определиться, точно ли в указанном месте находятся отмеченные на карте дома. Кругом было тихо и спокойно, жители укладывались спать или уже спали. Деревня была освещена плохо, уличные фонари не работали, но луна отлично высвечивала все необходимые нам детали. Сама по себе эта уэльская деревушка насчитывала около полусотни домов, разделенных между собой низкими заборчиками или декоративным кустарником. Нужные нам дома располагались в самом центре деревни, к ним вели две широкие улицы, одна из которых была центральной.

Между двух домов стояло четыре легковых автомобиля: видимо, гости уже прибыли на место, под охраной часового, который испугался нашего появления и попытался спрятаться под одним из автомобилей. В поведении этого британского солдата мне, конечно, не понравилась одна вещь: он сумел мгновенно определить, что над деревушкой пролетел вражеский самолет. И если он действительно бывалый солдат, то успеет поднять тревогу и второй заход нам придется совершать под вражеским огнем. С другой стороны, он может предупредить людей о нашем появлении, и тогда они попытаются бежать и скрыться. Иными словами, мы с Динго не имели права медлить с атакой, но и поспешать особо не требовалось. Только мы с Динго завершили разворот для нового захода на деревню, как над ней расцвел огненный цветок из разрывов зенитных снарядов.

Что же это были за люди, приехавшие погостить в родную деревушку, подумал я в этот момент, если их воскресную ночевку в родительских домах прикрывали две зенитные батареи… Одна из зенитных батарей развернулась с противоположной стороны деревни, а другая представляла собой четыре грузовика с четырьмя «Бофорсами», установленными в кузовах, и она непосредственно прикрывала эти два дома.

Небо над деревней сплошь заполонил дым от разрывавшихся зенитных снарядов. Вражеские зенитчики предпринимали все возможное, чтобы перекрыть наш прорыв к центру деревушки, где располагались нужные нам дома. Еще на подлете к этой стене разрывов я сообразил, что, если наши истребители попадут в нее, то будут мгновенно уничтожены. Данный эшелон с высоты был надежно перекрыт вражеской зенитной артиллерией. Времени на размышления не было, я приказал Динго отойти от меня в сторону, чтобы мы под сходящимся углом, вдоль двух деревенских улиц, могли построить атаку на центр деревни. Я резко бросил истребитель к земле, вывесил его на высоте в семь метров и, раскачивая с крыла на крыло в ритме танго, бросил машину в промежуток между двумя домами. Хорошо, что британцы, думал я, планируя свои деревни, строили улицы прямыми, как стрела, и достаточно широкими, чтобы между домами могли бы пролетать истребители BF109E, и тут же припомнил русские деревни с их кривыми улицами. Истребитель лейтенанта Динго, словно привязанный ленточкой, плотно следовал за моей машиной. Наши машины одна за другой скользили по деревенским улочкам, стремительно приближаясь к центру. В тот момент, когда машина оказалась в заранее рассчитанной точке, я резко задрал нос своего BF109E, одновременно нажимая кнопку сброса авиабомб, подвешенных под крыльями истребителя. Две двухсотпятидесятикилограммовые чушки авиабомб в высшей точке, на которую я поднялся, полетели на землю, но сразу не взорвались — взрыватели были установлены на пятнадцатисекундную задержку. Они нежно прильнули к земле и по инерции заскользили по деревенской улочке. Это скольжение продолжалось до тех пор, пока чушки не врезались в стены двух домов. Несмотря на то что все действие продолжалось доли секунды, я смог заметить, как одна из бомб скользнула в промежуток между двумя нужными домами и стерла с лица земли соседский дом, а вторая точно врезалась в заднюю стену нужного нам дома. Оба взрыва последовали почти одновременно, мой истребитель сильно встряхнуло взрывной волной, и я едва сумел удержать контроль над ним и повернуть в сторону. Покидая эту негостеприимную деревенскую улицу, я ушел на вираж вправо и по спирали стал набирать высоту.

Третья и четвертая бомбы, сброшенные малышом Динго, тоже поразили оба дома, один из которых был нашей целью, и оставили на их месте глубокие воронки посреди деревенских строений. Вся эта уэльская деревушка была разбужена взрывами, мужчины, женщины, дети и старики неодетыми выбегали на улицы в поисках укрытий. С ужасом в глазах они смотрели в темноту ночного неба, пытаясь отыскать вражеские бомбардировщики, но ничего не могли обнаружить. Война внезапно нагрянула в эту деревушку, в центре которой в небо поднимались четыре столба пламени и дыма. А вражеские зенитчики продолжали вести огонь, грохот их орудий и разрывы снарядов в небе вносили еще большую сумятицу в происходящее и наполняли ужасом сердца беззащитных людей.

Мы с лейтенантом Динго не спешили возвращаться домой, под фюзеляжами наших истребителей еще висели две бомбы, с которыми нельзя было идти на посадку. В этот момент из деревушки выдвинулись грузовики с автоматическими зенитными орудиями и крупнокалиберными пулеметами, они выстроились полукругом, тылом прикрывая уэльскую деревню, не прекращая вести постоянный огонь.

Мы с Динго оттянулись подальше от деревушки, всем своим видом демонстрируя, что покидаем место боя. Затем внезапно развернулись и, совершая противозенитные маневры, бросили машины в атаку на передвижную группу противника. Еще на подходе я заставил замолчать одну вражескую зенитку пушечным огнем и успел поджечь грузовик, стоящий рядом со второй зениткой. Следует честно признать, что британские солдаты смело сражались, они продолжали бой и тогда, когда огонь от грузовика уже лизал их ноги и спины. Я окончательно заткнул горло этой передвижной артиллерийской группе, сбросив на нее остававшуюся на борту авиабомбу. Она разорвалась и разметала все кругом, зенитчики и пулеметчики смолкли.

Наш внезапный налет на эту деревушку, принесший гибель важным британским чиновникам, заставил противника отреагировать. В воздух по тревоге были подняты «Спитфайеры», которые хотели перехватить наши машины, когда мы возвращались домой. Нам с Динго пришлось снова стричь траву животом и крыльями истребителей, касаясь верхушек колосьев и прочих трав. В результате британские РЛС, как ни пытались, не смогли нас найти, нас спасла темнота и скрывшаяся на время луна, нам удалось ускользнуть от преследующих «Спитфайеров».

Британцы обнаружили нас, когда мы уже приближались к побережью Северного моря. Они попытались зажать нас в клещи и не дать вернуться домой. Должен признаться, что этот бой доставил мне истинное наслаждение, я ничего не боялся, задание было выполнено, а вернуться домой мне с Динго ни один британский летчик был бы не в состоянии помешать, сколько бы их ни было. Выжимая то одну, то другую педаль и яростно работая штурвалом, я бросал машину из стороны в сторону, шел горизонтальным зигзагом, ни на секунду не забывая при этом, что до земли чуть более метра. Но не забывали об этом и британцы, они снижались до высоты в пятьдесят метров и осторожно атаковали нас с верхней полусферы, давали очередь из пушки или пулемета и тут же уходили на высоту. Первое время их огонь был неприцельным, то ли они спешили и не успевали прицеливаться, то ли просто боялись находиться на такой маленькой высоте. Но затем они приноровились, и их пушечные или пулеметные трассы пролетали все ближе и ближе к нашим истребителям, а иногда взрыхляли землю прямо перед машинами. Обстрел становился опасным: малейшее повреждение — и истребитель врезался в землю или становился неуправляемым, в любом случае мы уже не вернулись бы домой.

Первым пассивной обороны не выдержал мой молодой ведомый, лейтенант Динго. Парень сделал полубочку, а затем вошел в боевой разворот Иммельмана. Макс Иммельман был одним из лучших немецких летчиков Первой мировой войны, он всегда говорил, что такой боевой разворот следует выполнять на высоте 500–700 метров. Но лейтенант Люфтваффе Динго, по всей очевидности, не был лично знаком с Максом Иммельманом, поэтому не слышал и не знал о таком правиле. С высоты в семь метров над уровнем моря лейтенант Динго перевел свой истребитель в полубочку, а затем вошел в разворот Иммельмана, что оказалось полной неожиданностью не только для меня, но и для наших британских друзей. Выполняя этот боевой разворот, он нагло атаковал пару «Спитфайеров», только что отстрелявшуюся по моему BF109E. Один из британцев резко рванул ввысь: видимо, Динго повредил радиатор охлаждения двигателя британского истребителя. Я даже видел, как через некоторое время этот британец сорвался в штопор, из которого так и не вышел. А Динго, экий наглец, находясь в верхней точке боевого разворота Иммельмана, уже заходил в хвост другим британским загонщикам, которые никак не могли сообразить, откуда появился этот BF109E и что он тут вообще делает?! Прогремела пушечная очередь немецкого истребителя, и один из главных загонщиков, разматывая тяжелый и черный клуб дыма, отправился на знакомство и встречу с земной поверхностью.

Вот тут-то британские пилоты совсем озверели, восемь «Спитфайеров», не соблюдая никаких джентльменских правил ведения воздушного боя, всем скопом обрушились на молодого и несчастного немецкого парня Динго. Если «Спитфайеров» в этот момент было два или даже четыре, то они быстро разобрались бы с этим парнем, но восемь британских истребителей в основном только мешали друг другу нанести последний смертельный удар по истребителю этого молодого парня. А он так пилотировал свой BF109E, который, словно неопытный цыпленок, оказался в стае опытных ворон и так яростно вертелся в самом центре взбесившихся загонщиков, что ни один британец не мог попасть в него. В этот момент все они, очевидно, забыв обо всем на свете, думали только о том, как наказать этого наглого птенца.

Настало время размять свои старые косточки и мне. Мой BF109E с полуразворота свечкой устремился в небо, по пути двумя короткими пушечными очередями по четыре снаряда в каждой охладил пыл двух слишком увлекшихся игрой «охота на лисицу» британских загонщиков. Когда мы с Динго снова соединились на высоте, то нам противостояла несколько уменьшившаяся свора британских загонщиков, которые моментально сообразили, что теперь уже охота пойдет не на нас, а на них, и они тут же попытались увести из-под нашего обстрела свои «Спитфайеры». Эти ребята, видимо, уже успели достаточно повоевать и поднаторели в том, как следует вести себя в подобных ситуациях, три оставшиеся пары британцев стали быстро расходиться. Особо не торопясь, мы с Динго выбрали пару «Спитфайеров», которая выходила из боя, взяв курс в сторону южного побережья Острова, нам было с ними по пути, и мы решили атаковать их. Я стрелял только из пушки и выпустил десять снарядов, а BF109E Динго расцвел выстрелами из всего бортового оружия истребителя. Когда мы пересекали береговую полосу и ныряли в белую пелену Северного моря, за нашими спинами два разноцветных парашюта с британскими пилотами медленно скользили к земле.

3

По возвращении на родной аэродром мы доложили о выполненном задании, и никто больше не вспоминал об этом и не говорил по этому поводу ни со мной, ни с Динго. Так мы с моим ведомым никогда и не узнали, кого именно штурмовали в той уэльской деревушке в то памятное воскресенье и удалось ли нам кого-либо там уничтожить или нет. Правда, совершенно неожиданно нам засчитали по четыре сбитых британских «Спитфайера», поэтому мы на фюзеляжи своих BF109E нанесли по четыре звездочки, означавшие четыре сбитых вражеских истребителя, и по одному взрыву — за успешную штурмовку объекта. Полковник Цигевартен хотел было заполнить на нас наградные листы на «Медаль за храбрость», но сверху ему посоветовали не спешить и подождать с наградами.

С того воскресенья прошла неделя, а штаб армии продолжал хранить упорное молчание по этому поводу, и было очень похоже, что там об этом событии уже все забыли. Еще и потому для нас с Динго то воскресение стало памятным, что с тех пор на боевые задания мы начали вылетать по нескольку раз в день, в основном на перехват штурмовой и бомбардировочной авиации противника. Сотни и сотни британских бомбардировщиков «Галифакс» и «Ланкастер» покидали Остров и, тяжело нагруженные авиабомбами, медленно плыли к границам рейха, чтобы нанести бомбовый удар по гражданским или военным целям в городах и промышленных центрах нашего рейха. Если «Галифаксы» были устарелыми бомбардировщиками, то по крайней мере обладали достаточно высокой скоростью и имели сильное бортовое вооружение, одних только пулеметов «Браунинг» имелось на борту до восьми штук.

За вторую неделю боевых действий я увеличил общий счет сбитых мною вражеских машин на шесть — два «Галифакса» и один «Ланкастер», а также два «Спитфайера». Лейтенант Динго не отставал от меня, он сбил два британских истребителя — «Тайфун» и «Харрикейн», а также два бомбардировщика «Ланкастер». Еще две вражеские машины мы с Динго серьезно повредили в одном из воздушных боев, но британцы не свалились на землю, а с большим трудом перевалили за береговую полосу и скрылись в Северном море. Мы совершенно случайно столкнулись с этими машинами, у нас с Динго не было времени, чтобы окончательно добить этих поганцев, потому что мы спешили на выполнение основного задания в тот день. Вражеские самолеты были серьезно повреждены, но не сбиты, поэтому и записать их на свой счет мы не могли. Но зенитчики одной нашей береговой батареи неожиданно попытались записать их на счет сбитых батареей самолетов.

Командир полка, подполковник Цигевартен, будучи прирожденным летчиком, с лютой ненавистью относился поголовно ко всем зенитчикам на земле. Когда он случайно услышал, что эти «рожденные ползать» претендуют на британские самолеты, которые вышестоящий штаб отказался записать на наш счет, то он из одного только чувства противоречия написал новую заявку на эти самолеты и отправил ее в вышестоящую инстанцию. Подполковник Цигевартен был на сто процентов уверен, что никогда не получит ответа на этот свой запрос. Обычно офицер штаба, получив такую бумажку из истребительного полка, клал ее под зеленое сукно и тут же забывал о ней. Но не в нашем случае! Уже на второй день Арнольд Цигевартен держал в руках официальный ответ из вышестоящего штаба и, честно говоря, не знал, что с ним делать. Майор Киммель, человек, который не теряется в любой ситуации, забрал конверт из рук Цигевартена, надорвал его и прочитал ответ. В письме сообщалось, что два британских самолета-разведчика, подбитые летчиками десятого истребительного полка, упали в Северное море. Таким образом, мы с Динго увеличили свои личные счета сбитых самолетов еще на один самолет. Позже совершенно случайно выяснилось, что когда в штаб армии поступила наша заявка на эти поврежденные самолеты, то из штаба морского флота только что пришло сообщение. В этом сообщении говорилось, что эсминец, патрулировавший в Северном море, стал невольным свидетелем падения в море двух поврежденных британских самолетов. Дежурный по штабу офицер сопоставил эти два факта и направил в наш полк официальное подтверждение, подписанное командующим армией, согласно которому эти сбитые самолеты-разведчики закреплялись за десятым истребительным полком. А мы с Динго подумали, когда собственноручно рисовали дополнительную звездочку на фюзеляже истребителя, что дежурный по штабу офицер, по всей очевидности, в душе так же ненавидел зенитчиков, как и наш командир полка.

Все эти самолеты, которые были на моем счету, были сбиты в течение второй недели службы на новом месте. Росли, но не так быстро, разумеется, и личные счета сбитых самолетов летчиков первой эскадрильи, которых я тренировал дни и ночи напролет. С ними мне пришлось совершить немало вылетов на учебные задания, в ходе которых я делился с ними своим боевым опытом и навыками пилотирования истребителя. В течение этой недели летчики эскадрильи повысили уровень взаимопонимания, ведения группового воздушного боя, неуклонно рос их профессионализм. Они становились все более и более уверенными в себе и опытными бойцами, которые были способны принимать быстрые и правильные решения.

Британцы внимательно следили за развитием обстановки на авиационном фронте. Проанализировав свои потери бомбардировщиков, они пришли к весьма неутешительной мысли, что эти потери чрезвычайно высоки. В этой связи британское авиационное командование приняло решение о том, что во время налетов на рейх бомбардировщиков будут сопровождать истребители. Уже со следующей недели британские «Ланкастеры» тянулись к границам рейха в сопровождении «Тайфунов» или «Спитфайеров». Одна из таких комбинированных групп сумела прорваться к цели и успешно бомбить артиллерийский завод Круппа, были разрушены два цеха, и погибло много рабочих и инженеров. Наши истребители-перехватчики несколько раз пытались перехватить эту группу, но «Спитфайеры» успешно нейтрализовали атаки наших истребителей, позволив «Ланкастерам» выйти на цель и успешно отбомбиться.

Новость о таком успешном прорыве бомбардировщиков британцев была мгновенно доведена до сведения фюрера, который, спокойно выслушав доклад, потребовал, чтобы впредь ничего подобного не происходило. Фюрер вызвал Геринга и в нескольких словах объяснил этому борову, бывшему летчику, что его будущее напрямую зависит от того, как будет в дальнейшем воевать Люфтваффе и как будет защищать границы рейха. Герман Геринг тут же издал приказ по Люфтваффе, в котором потребовал от подчиненных заняться поднятием воинского духа немецких летчиков-истребителей по защите границ рейха. Помимо этого, в приказе Геринга перечислялись кары, которые обрушатся на головы воинских начальников и рядовых летчиков в случае невыполнения параграфов и положений этого приказа.

Поэтому, когда в полк поступил очередной приказ, в котором высшее командование потребовало активизировать действия полка и провести профилактическое мероприятие по уничтожению вражеских бомбардировщиков, командование полка впало в горестные размышления. Оно, разумеется, слышало об успешном прорыве британских бомбардировщиков, который, к счастью, имел место не в нашей зоне ответственности, и слышало о вызове Геринга в Верховную ставку для беседы с фюрером. Поэтому подполковник Цигевартен и майор Киммель, посовещавшись, решили свои головы доверить первой эскадрилье, летчики которой, по их просвещенному мнению, были лучше всего подготовлены для ведения боевых действий в воздушном пространстве, и приказ на исполнение был спущен в первую эскадрилью. Причем данный приказ не сопровождался советами и мнением штабного начальства о том, как следует его исполнять. Расписавшись о получении настоящего приказа, я несколько раз его перечитал, чтобы разобраться, в чем же его смысл. Получалось так, что на плечи первой эскадрильи возлагалась ответственность за сохранение воздушных границ рейха в неприкосновенности, по крайней мере, в зоне ответственности всего полка. Но неприкосновенность границы состояла из многих различных факторов, которые напрямую не подчинялись ни мне, ни командованию полка. Летчики моей же эскадрильи представляли собой самую последнюю ступень в иерархической организации охраны границы. Они непосредственно противопоставляли врагу свое мужество, знания и навыки, чтобы победить врага и не пустить его на территорию нашего рейха. Но я же не командовал станциями РЛС, которые контролировали воздушное пространство, в том числе и зону ответственности полка. Если они допускали ошибку и не проинформировали полк о появлении вражеских самолетов в нашей зоне ответственности, то как я должен был поступать в этом случае?

Я бросился в штаб полка за разъяснениями и указаниями, но встретил там глухое молчание и нежелание разговаривать со мной офицеров штаба. Парни были готовы нам помочь, но не знали как. Помогли разведчики, они недавно получили данные аэрофотосъемки, которую только вчера осуществил соседний полк. Аэрофотосъемка раскрывала некоторые вражеские секреты: на фотографиях красовались «Ланкастеры», сорок бомбардировщиков которых располагались на двух прибрежных аэродромах Острова, подальше в глубь побережья Северного моря. Аэродромы имели мощное зенитное прикрытие. К тому же рядом находился аэродром, на котором расположился полк «Спитфайеров», их использовали для охраны побережья Острова, и они часто ходили в прикрытии бомбардировщиков. Эти три аэродрома образовали треугольник со сторонами в тридцать-сорок километров.

Вместе с разведчиками проанализировав схему расположения этих аэродромов, я пришел к выводу, что в качестве профилактики можно было бы осуществить налеты на аэродромы с бомбардировщиками, уничтожение сорока таких машин было бы серьезным поражением для врага. Тем более что мы с Динго недавно осуществили бомбоштурмовой удар по одной уэльской деревушке. Тогда наши истребители выдержали нагрузку в три двухсотпятидесятикилограммовые бомбы. Восемнадцать таких бомб и пулеметно-пушечный огонь могли бы нанести серьезнейший ущерб противнику, а мы тремя парами истребителей могли бы осуществить мгновенную бомбоштурмовую атаку каждого аэродрома с бомбардировщиками. А одна пара с бомбами и пулеметно-пушечным огнем должна была бы блокировать аэродром со «Спитфайерами». План атаки на противника очень красиво смотрелся на бумаге, но я знал, как будет трудно выполнить это задание, всего было невозможно предусмотреть. Приходилось полагаться на удачу, а это штучка непостоянная, она может повернуться к тебе любойстороной. Подполковник Цигевартен долго изучал наше совместное с разведчиками творение, что-то мычал себе под нос, порывался несколько раз спросить меня о чем-то… А затем взял и просто размашисто подписал приказ на боевое задание.

4

В последнюю минуту перед вылетом на боевое задание к первой эскадрилье присоединился подполковник Цигевартен и принял на себя командование одной из групп, которая должна была штурмовать более дальний от побережья аэродром с бомбардировщиками. С момента прибытия в полк Арнольд еще не вылетал на боевые задания, а сейчас сердце летчика-истребителя не выдержало, и он, наплевав на все советы и рекомендации, решил принять участие в налете. Собрав три пары над аэродромом, он повел их к побережью Северного моря, в ходе полета выдавая последние инструкции пилотам по организации и очередности осуществления штурмовки. Я с Динго в этот момент уже летел над Северным морем, чтобы вражеские истребители раньше времени не поднялись бы с аэродрома, мы должны были начать их атаку несколькими минутами раньше начала общей атаки. Я связался по рации и узнал, что подполковник Арнольд Цигевартен присоединился к нам.

Если бы я только знал, какое количество истребителей базировалось на этом аэродроме, то обязательно прихватил бы с собой и вторую истребительную пару, хотя бы из другой эскадрильи. А сейчас, находясь на высоте всего в сотню метров, я наблюдал, как аэродром вырастал на моих глазах, по мере того как мы опускались, и удивлялся, какая замечательная трава выросла за это лето на нем. На ярко-зеленом сочном фоне отчетливо выделялась единственная взлетно-посадочная полоса. Вдоль ВПП в четыре ряда выстроилось около сотни «Спитфайеров» и «Тайфунов». Примерно пятьдесят истребителей прогревали двигатели, и вокруг них крутились механики. По всей очевидности, именно эти истребители и должны были сопровождать «Ланкастеры» в налете на наш рейх. Один из этих «Спитфайеров» чуть опередил своих коллег и уже выруливал на ВПП. Истребитель врага в воздухе в этот момент нам был бы ни к чему, ему нельзя было позволить взлететь. Я слегка опустил к земле нос BF109E и двумя короткими пушечными очередями в четыре снаряда вдребезги разнес двигатель этого истребителя. Потеряв движок, тот закружился на одном месте, с каждым витком замедляя ход. Его пилот выскочил из кабины и, сорвав шлемофон с головы, стал грозить мне кулаком. В этот момент рванул боезапас истребителя, в секунду превратив его в пылающий костер. Британский пилот, словно заяц, гигантскими скачками удирал подальше от пожара. Ни я, ни Динго ни разу не выстрелили по нему, ведь этот человек такой же летчик-истребитель, как и мы.

При повторе захода на ВПП вдали я увидел черные резервуары, где хранился авиабензин. Правда, они находились на достаточно дальнем расстоянии от служебных и жилых зданий авиабазы, но я не удержался и направился в их сторону. Первая же бомба накрыла эти баки, а я поспешил обратно, по ходу дела отделавшись от опасного и тяжелого груза. Одну бомбу я сбросил в центр взлетно-посадочной полосы, а другую — на вышку, где располагался командный и диспетчерский пункт. А лейтенант Динго все три свои бомбы направил на выстроившиеся вдоль взлетной полосы истребители.

Только что прозвучавшие пушечные очереди и пылающий костер на ВПП оказались настолько неожиданными для персонала британской авиабазы, что первоначально на ней ничего не происходило. Офицеры и солдаты так и застыли на местах, наблюдая за тем, как на ВПП пролетают два вражеских BF109E, поливая пулеметно-пушечным огнем истребители «Тайфун» и «Спитфайер». Этого времени нам с Динго хватило на то, чтобы поджечь по три машины, выстроившиеся вдоль взлетно-посадочной полосы. Несколькими минутами позднее британцы, словно джейраны в степи, поскакали по местам, согласно боевому расписанию. А среди гражданского и инженерно-технического персонала базы началась небольшая паника, которую мы с Динго поддерживали совсем короткими, весьма экономными очередями из пулеметов. Люди испуганно носились по территории базы, в ужасе задирая головы в небо, одновременно пытались рассмотреть в небе врага, убежать и спрятаться от него в убежищах, которые пока еще не были открыты. Истребители с черными крестами на фюзеляже и крыльях продолжали кружить над базой, неся на своих крыльях смерть и разруху.

Некоторое время спустя зенитчики базы добежали до своих «Эрликонов GDF-005» и крупнокалиберных зенитных орудий, а пилоты стали занимать места в истребителях. А наша пара BF109E продолжала метаться над авиабазой, усеивая свой путь телами британских офицеров и рядовых, а также горящими британскими истребителями. Мы с Динго несколько раз наискосок пересекали ВПП, не давая возможности британцам поднять свои истребители в воздух. Нам некогда было считать, какое количество «Тайфунов» и «Спитфайеров» горели на земле или замерли на ней, получив серьезные повреждения. Сделав очередной разворот на 360 градусов, я предпринял атаку на пока еще продолжающие ехать по земле «Спитфайеры» и «Тайфуны», а обер-лейтенант Динго отошел немного влево и всем бортовым оружием обрушился на выстроившиеся вдоль ВПП вражеские истребители. Я тоже стрелял экономными очередями из бортового оружия, пытаясь своим огнем поразить как можно больше целей на земле. Одна из атак принесла неожиданно отличный результат: пять вражеских истребителей прекратили свое метание по земле и металлоломом застыли на местах, где их застал обстрел, пуская в небо всполохи пламени и черные клубы дыма.

Землю все больше и больше заволакивало черным дымом от горящих британских истребителей, резервуаров с топливом и строений аэродрома!

А мы продолжали кружить над аэродромом, выискивая новые цели для атак, но в этот момент открыла огонь первая зенитная батарея, которая прикрывала аэродром с южной стороны. Она открыла шквальный, но неприцельный огонь малокалиберных орудий, первые разрывы снарядов пришлись далеко в стороне от нас, но постепенно стали сближаться к центру, чтобы окружить нас и расстрелять в упор. Мы с Динго, не сговариваясь, разошлись далеко в стороны, заняли разные высоты и продолжили каждый самостоятельно штурмовать подвижные цели на земле. Юркий истребитель Динго преградил дорогу к старту трем вражеским истребителям, а я — только одному, так как в этот момент мне пришлось повоевать со «Спитфайером», которому удалось оторваться от ВПП и начать набирать высоту.

Британские летчики наконец-то сообразили, что ровная поверхность аэродрома позволяет взлетать из любой его точки, а не только с ВПП. Вот мне и пришлось практически животом своего BF109E придавливать этого смельчака, не давая ему возможности свободно набрать высоту. Британец поелозил-поелозил под моим истребителем, пытаясь взять заход на высоту то с одной, то с другой стороны, но у него ничего не получилось, тогда он вынужденно плюхнулся на шасси своего истребителя и поломал их. Тридцать минут уже прошло с момента нашего появления над аэродромом, в течение тридцати минут ни один «Спитфайер» или «Тайфун» так и не оторвался от аэродрома и не ушел на сопровождение «Ланкастеров». Да и воздушное пространство над аэродромом пока оставалось в наших руках. Но приближалось время и нам собираться домой. Как вдруг за долю секунды обстановка в воздухе кардинальным образом поменялась: теперь уже нас не хотели выпускать из боя. Британские пилоты, используя все поле аэродрома, начали подниматься в небо из разных точек, которые мы уже не успевали перекрывать. Пока мы с Динго разбирались с одними «Спитфайерами», два других «Тайфуна» прорывались в небо. Вскоре в воздухе было более десяти «Спитфайеров» и «Тайфунов», и они не спешили идти на помощь «Ланкастерам», а в первую очередь хотели покончить с нами. Мы с Динго метались из конца в конец аэродрома, выделывая разные штучки-дрючки высшего пилотажа, но оторваться от этой пока еще неорганизованной, но очень злой толпы британцев не могли. Требовалось срочно предпринять что-нибудь такое, что могло бы отвлечь их внимание от нас, но в усталую голову ничего экстраординарного не приходило.

До сих пор не понимаю, как это мне удалось вернуться на родной аэродром, пролетев такое большое расстояние, когда сознание то возвращалось, то на глаза вновь надвигалась темнота. Но каждый раз, когда оно возвращалось и я мог контролировать свои действия, я всматривался в приборы панели управления истребителем и вносил необходимые изменения в курс следования. Одним словом, руки и ноги работали на полной автоматике и, по всей очевидности, вбитые в меня навыки пилотирования истребителя сделали свое дело — мне удалось вернуться домой.

Окончательно сознание вернулось ко мне, когда я заходил на посадку на аэродром в Оснаабрюкке. Сделав короткую пробежку, мой истребитель замер в самом конце ВПП, несколько перекрыв ее. Когда я убедился, что посадка успешно завершена, то головой откинулся на бронеспинку пилотского ложемента и уже сам закрыл глаза. Руки сильно дрожали, во всем теле разливалась непонятная слабость, и у меня не хватало сил на то, чтобы откинуть стопора блистера пилотской кабины и поднять стеклянный фонарь. Перед тем как закрыть глаза, я успел мельком заметить, что к моему истребителю сбегается народ. Видимо, скоро должна была вернуться группа истребителей, штурмовавшая аэродромы с британскими бомбардировщиками, и им была нужна свободная ВПП для посадки, а мой истребитель этому мешал. Эта мысль сверлила мне голову, но не было сил выжать тормоза и скатиться с полосы.

Я хорошо слышал, что люди, подбежав к машине, что-то кричали и советовали мне, но на меня стала наваливаться странная тишина, а перед глазами стояла чернота. Вскоре эти тишина и темнота поглотили мое сознание, а перед глазами то вставала, то гасла та страшная вспышка огня, пламени и дыма, когда взорвались баки с авиационным горючим. Я телом почувствовал, что мой истребитель начал медленно катиться — это, видимо, подбежавшие ребята сообразили, что нужно было бы поспешить с освобождением ВПП, и всей гурьбой покатили меня вместе с истребителем в сторону. Над головой послышались звуки двигателей нескольких истребителей, заходящих на посадку, а я вновь соскользнул в безвременье.

Когда я снова открыл глаза, то сразу понял, что нахожусь в медсанчасти полка. Палата не удивила меня, она ничем особенным не отличались от палат других лазаретов и госпиталей, в которых пришлось побывать Зигфриду Ругге за годы этой войны. Небольшой закуток, примерно в десять квадратных метров, с больничной койкой и тумбочкой для лекарств, два стула вдоль стены для посетителей и гардероб для хранения верхней одежды. К этому моменту я почувствовал себя совсем здоровым и мне совершенно не хотелось проводить время на больничной койке, поэтому я быстро поднялся на ноги и подошел к доисторическому монстру-гардеробу за своей одеждой. Но он оказался пуст, моей формы в нем не было. Я в нерешительности застыл на мгновение, про себя размышляя, где же она могла быть, как вдруг раздался негромкий стук в дверь палаты. Едва я успел повернуть голову, как дверь распахнулась и в палату вошла женщина бальзаковского возраста, в белом халате, она пронесла мимо меня мою аккуратно сложенную форму и стала методично раскладывать ее по полкам гардероба, а выглаженный китель повесила на плечики. Проделав эту работу, медсестра развернулась и направилась к двери, где уже находился второй мой посетитель.

Подполковник Арнольд Цигевартен вежливо пропустил в дверь даму, а затем повернулся ко мне и сказал:

— Зигфрид, что это с тобой происходит? Я столько времени проторчал в этой двери, наблюдая за твоим поведением, и не могу поверить своим глазам. Прекрасная дама спокойно покинула твою палату, а ты не сказал ей ни одного комплимента и не пытался даже завалить на койку. Раньше ничего подобного с тобой не бывало.

С этими словами Арнольд Цигевартен прошел в комнату, взял один из стульев, стоявших у стены, и уселся, широко расставив ноги. Подполковник внимательно осмотрел меня критическим взглядом бывалого солдата, что-то пробурчал себе под нос, хмыкнул и поинтересовался, что я собираюсь сейчас делать. Честно говоря, я уже раздумал покидать эту уютную и тихую палату, мне было бы неплохо снова забраться под одеяло, которое не успело остыть, и понежиться под ним часика два-три, чтобы хорошенько отоспаться. Но внезапное появление в палате командира полка, даже несмотря на то что он твой старый друг, могло означать только одно: время лечения и отдыха прошло. Не скрывая перед другом своего полного нежелания делать что-либо, я начал медленно и, как можно дольше растягивая время, натягивать на себя форму капитана Люфтваффе.

В штабе полка моего появления ожидали три незнакомых офицера, которым хотелось переговорить со мной. С первых же слов этот разговор стал напоминать больше допрос, чем беседу офицеров-джентльменов. Они даже не представились мне, а тут же начали задавать вопросы касательно того, как мне с обер-лейтенантом Динго удалось так успешно блокировать аэродром с вражескими истребителями. Отвечая на вопросы этих офицеров в общевойсковой форме, я кратко рассказал, каким образом мы вместе с Динго прорвались к этому аэродрому и в течение тридцати минут блокировали его. Офицеры не были удовлетворены этим кратким рассказом и попросили меня несколько подробнее осветить интересующие их моменты этой операции. По тону задаваемых ими наводящих вопросов, а также по общей тональности беседы можно было прийти к выводу, что офицеры не верили ни одному моему слову и не верили в то, что одной парой истребителей можно было успешно блокировать работу аэродрома, на котором базировались две дивизии вражеских истребителей. Вначале я пытался убедить этих людей в военной форме, которые к тому же не были профессиональными летчиками, что такая блокада возможна при совпадении многих составляющих — времени и неожиданности нападения, профессиональной подготовки и слетанности пары, ее наглости и удачливости, поведения противника, а также многих других составляющих. Но эти офицеры ничего не поняли из моих разъяснений, да они и, в принципе, не желали понять, что конкретно я говорил в своем рассказе. Они задавали вопросы с подтекстом и очень интересовались моими взаимоотношениями с обер-лейтенантом Динго.

Я уж было собрался подниматься на ноги, чтобы навсегда покинуть заседание так называемой «комиссии по морали и наградам», члены которой в беседе со мной должны были лишь определиться по вопросу, достоин или не достоин я награды, на которую представило меня командование полка. Почувствовав, что запахло жареным, в беседу, вернее сказать, в перекрестный допрос, вмешался командир полка. Подполковник Цигевартен своим мягким баритоном сообщил членам комиссии о том, что командующий Люфтваффе фельдмаршал Герман Геринг был лично проинформирован о бое, в ходе которого противник безвозвратно потерял двадцать семь бомбардировщиков «Ланкастер» и около двадцати пяти «Спитфайеров» и «Тайфунов». Фельдмаршал попросил подготовить ему информацию о том, какими именно наградами был награжден каждый участник этого боя. Члены комиссии молча выслушали информацию подполковника, так же молча подписали какие-то бумаги, лежавшие перед ними на столе, молча поднялись на ноги и молча покинули помещение штаба. А я стал понимать, что такое недоброжелатели и как с ними трудно бороться.

5

Я уже начал забывать Лизу, девушку, с которой познакомился на ужине в родном доме, когда заезжал туда по пути на новое место службы. Но она не забыла этой встречи и решила сама напомнить мне о ней и о начавшихся между нами взаимоотношениях. В этот день полк не планировал вылетов на боевые задания, и наши инженеры и техники занимались мелким ремонтом истребителей, устранением всякой мелочевки, а пилоты, с удобством расположившись под крыльями своих BF109E, сладко подремывали подальше от командирских глаз.

После сытного обеда в полковой столовой дремать стало вдвое приятнее. Правда, меня несколько насторожил звонок майора Киммеля и его странные слова. Мне, как командиру эскадрильи, на стоянке истребителя установили выносной телефонный аппарат для передачи и получения важных сообщений. Вот по этому аппарату и позвонил Киммель, который вначале произнес несколько ничего не значащих слов, а потом с хитрецой поинтересовался, почему это я все еще дремлю под крылом истребителя, а не несусь на крыльях любви в общежитие. На что, особо не задумываясь, я отшутился, что у меня нормальная ориентация, а с любовью в офицерское общежитие можно стремиться только к мужику. Тут майор Киммель как-то странно захихикал, потом сказал, что что-то не в порядке с телефонным аппаратом и повесил трубку. Знал бы я, что, разговаривая со мной, майор в бинокль рассматривал и одновременно наслаждался женскими формами атлетической фигурки Лизы, которая, не сгибаясь, тащила на себе два громадных чемодана. Тащить эти чемоданы ей пытался помочь штабной вестовой, выделенный, чтобы проводить девушку до моей комнаты в общежитии, но не смог оторвать их от земли.

Когда Лиза появилась в штабе, то она, разумеется, нос к носу столкнулась с подполковником Цигевартеном, которому и заявила, что приехала навестить Зигфрида, который наверняка соскучился по ней, и что пора ее ребенку обрести настоящего отца. Все штабные офицеры внимательно выслушали это заявление дамочки и тут же демонстративно начали затыкать уши пальцами, мол, ничего не слышу, ничего не знаю. Но через пять минут весь полк знал, что у капитана Ругге имеется внебрачный ребенок и что горе-папаша не хочет платить алименты. Но от подобных заявлений Лизы больше всего пострадала голова Арнольда Цигевартена, чтобы окончательно ее не потерять, он срочно и самолично разыскал дубликат ключа от моей комнаты в общежитии, выделил вестового, чтобы он проводил Лизу до комнаты, где и назначил ей проживание, от греха подальше.

После этого весь офицерский состав полка прилип к окнам и через бинокли наблюдал, как слабая женщина тащила свои чемоданы ко мне в комнату в офицерское общежитие. К этому времени во всем полку только один-единственный офицер не знал, что к нему на побывку приехала гражданская жена с еще не рожденным сыном. Разумеется, этим офицером был я, капитан Зигфрид Ругге.

Прибыв на место, Лиза первым делом выставила на улицу мою солдатскую койку с ее убогим постельным бельишком. К койке тут же подкрался каптер полка и осторожненько, хотя и у всех на виду, поволок ее в свою каморку, ведь когда-нибудь кому-нибудь пригодится и эта койка. А Лиза решила устроить демонстрацию военного дефицита: на базу стали прибывать гражданские грузовики, доставляя множество вещей непонятного назначения. Один из грузовиков доставил нечто громадное и неразборное, которое специальными талями протаскивали через окно в мою комнату на втором этаже. Пока я спокойно дремал под крылом своего истребителя, офицерский состав полка с напряжением через бинокли наблюдал за работой грузчиков, которые перетаскивали доставленные вещи на второй этаж. Некоторые офицеры даже спорили между собой, смогут или не смогут они перетащить на второй этаж все эти вещи. Смогли, но повредили подъездные стены. Лиза вызвала бригаду строителей-ремонтников, которая провела косметический блиц-ремонт комнаты капитана, а также быстро и культурно заделала все прорехи в подъезде.

Первая эскадрилья в жилом секторе авиабазы появилась под самый вечер, они шли спаянной ватагой — молодые, полные здоровья и физической силы парни. Всем им было чуть больше двадцати лет, но каждый из них уже провел немало времени в небе и не раз смотрел в глаза смерти, а сейчас эти парни шли по пешеходным дорожкам, и им казалось, что весь мир лежит у их ног. Они шли плечом к плечу, громко шутили, смеялись и чуть свысока посматривали на встречающийся им народ — офицеров и рядовых авиабазы, которые уступали им дорогу, прижимаясь к бордюру дорожки. Я, как командир эскадрильи, протягивал нити товарищества и братства, которые объединяли всех летчиков-истребителей.

Мы под крыльями истребителей провели немало часов, продрыхли завтрак и обед, а некоторые из парней не хотели идти на ужин. Вчерашний вечер нас сильно измотал, но чуть более пятидесяти сожженных на земле и в воздухе вражеских самолетов легким адреналином будоражили наши сердца и души. Поэтому мы не сговариваясь, а с улыбками и шутками, единым механизмом изменили направление нашего движения: теперь первая эскадрилья шла не в полковую столовую, а в офицерский бар, который недавно открылся на территории авиабазы и где можно было за деньги немного выпить и перекусить. Когда мы переступили порог бара, там находилось немного народу, поэтому мы могли сохранить единство и усесться все вместе, сдвинув три маленьких столика. Мы настолько были заняты своими мыслями, что не сразу обратили внимание на молодую особу, которая расположилась в дальнем углу бара, курила папиросы и пила какой-то незатейливый коктейль. Но первые появившиеся на общем столике коктейли разогрели воображение молодых парней, и вот тогда они первыми обратили внимание на следующие обстоятельства: женщина была привлекательна и одета в гражданское платье. Первым к ее столу рванул, разумеется, обер-лейтенант Динго, который думал и принимал решения быстрее многих людей, но был остановлен мною, так как я уловил что-то знакомое в силуэте ее фигуры.

Я приподнялся со стула и решительно направился к столику женщины. Через пару шагов я уже знал, кто именно расположился за дальним столиком. Если говорить честно, положа руку на сердце, то первое знакомство с Лизой не оставило в моей душе и памяти глубоких следов. Как любому самовлюбленному самцу, мне было приятно, что такая красивая женщина, как Лиза, обратила на меня внимание и в первую же ночь отдалась мне. А сейчас я даже не знал, почему эта женщина оказалась в нашем баре, и не имел ни малейшего представления, как мне вести себя в сложившихся обстоятельствах.

Лиза давно заметила появление нашей компании, но ничем не выдала, что ожидает какого-то человека, она не переставая курила и время от времени делала небольшие глотки коктейля «Маргарита». Когда мне оставалось сделать всего один шаг до ее столика, то она медленно поднялась на ноги и, устремив на меня взор своих зеленоватых глаз, протянула ко мне руки. Мы обнялись и поцеловались. Офицеры, собравшиеся в баре, встретили этот наш первый поцелуй негромкой овацией, потом многие из них говорили, что в этот момент на их глазах происходила романтическая встреча Ромео и Джульетты.

Ромео долго целовал Джульетту, затем оторвался от нее и, подхватив девушку на руки, вместе с ней покинул бар и помчался в офицерское общежитие, которое располагалось в этом же доме, но на втором этаже, и вход был с другого торца здания. Я почувствовал такое неистовое желание обладать этой женщиной, что забыл обо всем на свете и моим единственным желанием стало стремление как можно быстрее добежать до своей комнаты в общежитии, подальше от любопытных глаз. Во время этого бешеного бега несомая на руках Джульетта внезапно почувствовала возникшее неудобство, какой-то твердый предмет уперся в ее бок и начал тереть его. Чтобы избавиться от этого неудобства, Джульетте пришлось разомкнуть объятия на шее Ромео, освободить одну руку, чтобы убрать или отодвинуть в сторону этот твердый предмет. Проверка рукой показала, что женщинам следует с особой осторожностью относиться к подобному неудобству с мужской стороны, постоянно холить его и лелеять. Чем рука Лизы немедленно и занялась, доставляя массу удовольствия и Ромео, и самой Джульетте.

Это был настоящий взрыв адреналина, всю ночь мы не отрывались друг от друга, обнимались, ласкались, целовались и незабвенно любили друг друга. Иногда мне казалось, что целый мир непознанного сосредоточился в Лизе, я ни на секунду не мог оторваться от нее. Мы занимались любовью на широком и мягком пространстве, каждый по-своему упиваясь нашей объединенной любовью. То мы стояли на коленях, когда Лиза предпринимала немалые усилия, чтобы полностью лишить меня мужской силы и семени. То я нежно сжимал в объятиях эту прекрасную женщину, поражаясь мягкости, женственности и красоте ее тела, в душе удивляясь ее силе и настойчивости в стремлении объединить наш род и продлить на века его существование. Время от времени мне требовалась передышка, чтобы восстановиться и набраться новых сил для продолжения ласк женщины. Эти передышки Лиза использовала, она нежила и лелеяла меня, стараясь добиться, чтобы я быстрее восстановился и снова набрасывался бы на нее.

В какой-то момент нервное напряжение этой ночи любви превысило человеческие возможности, и память Лизы полностью раскрылась передо мной. Я внутренне содрогнулся от оглушающей новости: оказывается, Лиза не любила меня в истинном понимании этого слова, а рассматривала меня в качестве быка-производителя. Нет, у Лизы не было другого любовника, она вся от кончиков пальцев на ногах и до кончиков волос на голове принадлежала только мне. Она была готова забыть о своей собственной жизни, стать моей официальной женой или жить со мной в гражданском браке — ей это было абсолютно безразлично. Лиза была готова на все это, если я приму или усыновлю ее еще не рожденного сына, которого она вынашивала в своем чреве. Я не знал, кто был истинным отцом этого нерожденного парня, но твердо знал, что в свое время он появится на свет и Лиза станет ему хорошей матерью и вырастит из него настоящего немецкого мужчину.

Лиза уже знала мой ответ на это ее предложение: мне требовалось время подумать, я не мог сразу принимать положительное или отрицательное решение, но все равно она приехала ко мне, чтобы попрощаться и со мной, и со своей юностью. В глубине души она к тому же надеялась и на то, что я смогу каким-либо образом обеспечить ее настоящее и будущее, тогда она сможет не работать и заниматься только своим сыном. Разумеется, Лиза глубоко ошибалась в этом своем предположении: знакомый нам обоим Зигфрид Ругге, который сейчас находился в другой вселенной, не имел достаточно средств, чтобы взять на себя содержание Лизы и ее сына. Но я, новый Зигфрид Ругге, обладал средствами, чтобы помочь Лизе.

До конца ночи мы с Лизой не сомкнули глаз, несколько раз по телефону переговорили с ее агентом по недвижимости в Швейцарии, подписали с ним соглашение о покупке небольшого особнячка в Женеве и перевели на его счет соответствующую сумму рейхсмарок, и к утру Лиза стала обладательницей этого особнячка в Швейцарии с прилегающей территорией в один гектар.

Рано утром, когда большинство рядовых и офицеров авиабазы досматривали утренние сны, от дверей офицерского общежития отъехало старое такси и помчало Лизу на городской вокзал Оснаабрюкке, откуда в шесть часов утра в Женеву отходил экспресс, который должен был доставить ее в нейтральную Швейцарию.

Глава 3

1

После уничтожения такого большого количества британских бомбардировщиков и истребителей на аэродромах о летчиках нашего полка и, в частности, о летчиках первой эскадрильи много заговорили в прессе рейха. Имена летчиков, их фотографии и интервью с ними стали постоянно мелькать на страницах периодической печати. О них снимались киносюжеты для показа в выпусках новостей, которые можно было посмотреть в кинотеатрах рейха. Несколько раз журналисты пытались переговорить и со мной, чтобы подготовить материал о летчике-истребителе, чей личный счет сбитых самолетов противника поднялся до цифры более чем в сотню самолетов, таких летчиков в Люфтваффе насчитывалось около десятка. Но все эти попытки ограничивались первоначальным разговором, и ни одного интересного материала обо мне так и не было подготовлено. Может быть, это происходило потому, что, со своей стороны, я не проявлял особого желания рассказывать о своих подвигах, или потому, что вышестоящее командование особо не жаловало меня и всячески тормозило популяризацию моего имени. Зато лицо моего ведомого, обер-лейтенанта Динго, не сходило со страниц газет и журналов. Иногда сидишь себе в туалете и от нечего делать разворачиваешь газету или журнал, чтобы вскользь просмотреть последние новости с фронта или из рейха и… вот, нате вам — фотография обер-лейтенанта во весь разворот. Его улыбка стала хорошо знакома многим немецким женщинам и девушкам, они завалили беднягу письмами с выражением желания подарить ему ребенка, так что если бы он согласился, то стал бы отцом половины всего рейха будущего.

Что касается меня, то за время своего пребывания на этой Земле мне удалось более или менее акклиматизироваться, и я неплохо себя чувствовал на ней. Только это ведущаяся война рейха с другими державами мира несколько ограничивала мои возможности в передвижении между государствами, так как для пересечения границ требовались специальные штампы в паспортах. Я уже говорил, что перенос сознания из одного тела в другое произошел с некоторой потерей моих магических возможностей, но мне все-таки удалось сохранить кое-какие знания в этой области. Поэтому было не проблемой сфабриковать любое количество паспортов, чтобы я более или менее свободно путешествовал по этому миру и наслаждался жизнью. Но я привязался к людям, окружавшим Зигфрида Ругге, его жизнь стала моей жизнью, а его друзья стали и моими друзьями, поэтому я не мог бросить маму и сестру и навсегда исчезнуть из их жизни. Я не мог бросить обер-лейтенанта Динго, к которому сильно привязался и сам. Я воевал с британцами и североамериканцами, хотя мне до них не было дела, и я не хотел убивать их, я только защищал жизнь Зигфрида Ругге, а следовательно, и свою собственную. Я позволил событиям на этой Земле развиваться естественным образом, хотя был способен привнести в этот мир столько новинок вооружения, что рейх мог победить своих противников в течение последующего полугода. Но я не делал этого, потому что не был уверен в том, будет ли это справедливо и принесет ли счастье людям этой Земли. Я всегда придерживался мнения, что каждый человек выбирает свою собственную судьбу.

По ночам, когда тело Зигфрида Ругге отдыхало после очередного тяжелого дня, мое сознание бродило по миру. Время от времени оно соединялось с сознаниями других людей, и я в симбиозе с этими людьми предпринимал определенные действия. Таким образом, мне удалось познакомиться или, вернее сказать, близко сойтись с одним миллионером в Североамериканских Штатах, с политиком в Британии и одним виноградарем во Франции. Эти личные и деловые отношения позволили мне открыть счета в крупнейших банках ведущих стран мира и на этих счетах аккумулировать крупные финансовые средства. Деньги не просто хранились на счетах, а работали, я вкладывал их в развитие ракетной техники, которая со временем превратится в космонавтику, а также — в связь и телекоммуникации, будучи уверенным, что со временем они обернутся миллиардами. Я начал подумывать и о своем возможном возвращении в бескрайние просторы вселенной, но пока не мог этого сделать. Чтобы вернуться, скажем, обратно в звездную систему Желтого Карлика, мне требовались точные координаты этой системы в привязке к этой Земле, но где во вселенной располагалась эта звездная система, земные астрономы не имели понятия. Целую ночь по этому вопросу я общался с дежурным астрономом обсерватории в Гринвиче, но мы так и не поняли друг друга, этот парень никогда не слышал о звездной системе Желтого Карлика. Этот так называемый британский астроном ничего не слышал и о теории множественности миров, согласно которой во вселенной могут существовать миры, в которых развитие гуманоидных цивилизаций повторяется, но с определенными вариациями.

Так, что о возвращении домой мне было пока еще рано думать! Да и куда я должен был вернуться, где находился мой настоящий родной дом? Ведь я родился не в системе Желтого Карлика, а на Земле. Правда, не на этой Земле, где я сейчас нахожусь в облике Зигфрида Ругге. Хотя более сорока лет я не был на родной планете, но память моя сохранила, что на той Земле я родился после войны с Германией, которая началась в 1939 году и окончилась страшным поражением немцев в 1945 году. На этой Земле война началась только год назад, в 1942 году, войска и флот рейха практически блокировали Остров, иными словами, Британию. Люфтваффе давала прикурить британцам и, если бы не Североамериканские Штаты, то Остров давно был бы оккупирован рейхом.

Основным истребителем Люфтваффе был BF109, который обеспечил успех рейху и помог завоевать Польшу, Скандинавские страны и страны Северо-западной Европы. BF109 имел отличные характеристики, но и некоторые недостатки, которые выявились, когда этим самолетам пришлось совершать дальние рейды против британских истребителей в Битве за Остров в 1942 году. На смену ему пришел BF109E («Эмиль»), модернизированный вариант BF109, но с более сильным двигателем и пушечным вооружением. По своей конструкции двигатель BF109E почти вплотную приблизился к разрабатываемым в то время двигателями для реактивных истребителей, имел непосредственный впрыск топлива, степень сжатия увеличили с 6,5 до 6,9, усиленный турбонаддув, а нагнетатель получил автоматическую систему регулирования. Непосредственный впрыск снижал расход топлива, позволял использовать бензин с меньшим октановым числом, а мотор мог работать даже при отрицательных перегрузках. Из ранних вариантов этого самолета основными были BF109E-1 со 1075-сильным двигателем DB-601A-1, BF109E-3 — с более мощным двигателем, улучшенным бронированием и местом для размещения 20-мм орудия в развале цилиндров двигателя, а также BF109E-4 без мотор-пушки.

Немецкие пилоты считали «Эмиль» одной из лучших моделей BF109, которая превосходила британские модели «Спитфайера». Вооружение BF109E составляли две 20-мм крыльевые пушки MG-FF с боекомплектом в 60 снарядов и два 7,92-мм пулемета MG-17 с боекомплектом в 500 патронов на пулемет.

Впервые за штурвал BF109E Зигфриду Ругге пришлось сесть в феврале 1942 года, когда его перевели служить в эскадрилью SG 1 на Восточный фронт. Если бы не вовремя оказанная поддержка тогда еще старшего летчика, обер-лейтенанта Арнольда Цигевартена, то Зигфрида сбили бы в первом же бою, так как он растерялся и не знал, что делать. Разумеется, его детально инструктировали по вопросам психологии боя, советовали, как вести себя в бою, много говорили о преимуществах, которые имел BF109E, и о слабых местах русских самолетов. Несколько раз Зигфрид летал в разведку, разумеется, в этих полетах ему приходилось быть ведомым опытных летчиков эскадрильи, и он с дальней дистанции даже стрелял из бортового оружия по русским ЯК-9. Парень начинал чувствовать себя настоящим боевым летчиком. Но когда на ровный и строгий строй бомбардировщиков «Юнкерс-88», которые сопровождали истребители эскадрильи SG 1, обрушились четыре пары ЯК-9 и началась дикая кутерьма, в которой немецкие истребители пытались не допустить русские истребители к своим бомбардировщикам и которую называли воздушным боем, то Зигфрид моментально забыл о полученных инструкциях и советах опытных летчиков. В самые первые минуты боя он совершенно глупо расстрелял боезапас своего истребителя: одним нажатием пальца на кнопку он выпустил все пушечные снаряды и пулеметные очереди. А после этого ему пришлось начать борьбу за свою жизнь. Русские Иваны моментально сообразили, что перед ними новичок, и стали постоянно его атаковать, стараясь через него пробиться к бомбардировщикам. В конце концов истребитель Ругге был выбит из общего строя истребительного прикрытия, и русские Иваны стали отгонять Зигфрида все дальше и дальше от его товарищей, а он ничего не мог сделать в ответ. Иваны же могли сбить его в любую минуту, но продолжали упрямо гнать все дальше и дальше в одном и том же направлении, видимо, там находился их аэродром, куда они и хотели посадить истребитель Зигфрида Ругге. Мечта любого летчика-истребителя — продемонстрировать всем, что он классно владеет искусством высшего пилотажа, и пленить вражеского пилота вместе с его истребителем. Именно в тот момент, когда Зигфрид подумывал о том, чтобы в крутом пике к земле покончить с собой, к нему на помощь пришел BF109E с бортовым номером 23, который пилотировал обер-лейтенант Арнольд Цигевартен. Несколькими маневрами Цигевартен разогнал русские истребители и увел Зигфрида Ругге на родной аэродром.

Когда мое сознание перенеслось в Зигфрида Ругге, я многое отдал бы, разумеется, чтобы узнать, кто и с какой целью это проделал, но этот парень пилотировал BF109E. В доли секунды мне пришлось вспоминать руководства по эксплуатации и пилотированию аналогичных летательных аппаратов, которые я штудировал еще в юношеском возрасте, чтобы перехватить управление истребителем. Этот истребитель вначале показался мне допотопным и устаревшим устройством, но со временем я в корне изменил свое мнение об этой машине, в которой было немало недостатков, но и немало положительных качеств. Причем следует откровенно признать, что этот истребитель имел неплохое будущее.

Если в моем распоряжении имелся бы мощный компьютер, то я мог бы спроектировать космический истребитель, который в системе Желтого Карлика был наиболее популярным видом вооружения, так как эти тридцатитонные звездные корабли можно было использовать как в безвоздушном пространстве, так в атмосферах планет. Причем я не стал бы разрабатывать совершенно новый тип такой боевой машины, а постарался бы поэтапно модернизировать BF109E, чтобы приспособить земную науку и промышленность для производства подобных боевых машин. Первый шаг в этом направлении уже сделан, земляне познакомлены с нанотехнологией при доводке двигателей этих истребителей, которые благодаря этой технологии стали гораздо более экономичными и эффективными. Пока это нововведение малозаметно и нерешительно завоевывает позиции в немецкой авиационной промышленности, однако медленно и верно оно захватывает одну позицию за другой. Скоро капитан Норт получит новое назначение на пост заместителя главного инженера авиационной дивизии, и его инновация будет работать сначала на дивизионном уровне, а затем и на корпусном… чтобы вскоре завоевать всю промышленность рейха. После поражения рейха в этой войне нанотехнология захватит весь мир этой Земли, а господин Норт, так называемый изобретатель этой технологии, займет место министра промышленности и транспорта в новом правительстве Германии.

Но это уж я слишком глубоко залез в будущее этой Земли, а следовало бы заниматься своими баранами, а именно: как модернизировать BF109E, но не превратить его при этом в «чудо-оружие». Мне совершенно было не нужно широкое общественное внимание ко мне и к тому, что я собирался сделать. В мои планы не входило изменить ход истории и развитие человеческой цивилизации в этом мире. Рейх должен пасть, уступить место новой Германии и одновременно не мешать мне разрабатывать и внедрять в жизнь новые методы и технологии производства истребителей. Создание нового поколения BF109E означало бы, что мне и моим друзьям и коллегам было бы проще бороться за сохранение своих жизней.

В короткое время и при непосредственной помощи своего нового инженера-техника обер-ефрейтора Шульце, который заменил обер-лейтенанта Норта, я разработал и собрал прибор-датчик по преобразованию импульсов головного мозга человека в электрические сигналы. Этот прибор будущего своими габаритами и внешним видом ничем не отличался от других приборов и датчиков, имевшихся в большом количестве на BF109E. Датчики шлемофона принимали импульсы головного мозга пилота и передавали их на этот прибор, черный эбонитовый ящичек размерами 2 на 4 и на 10 мм, который эти импульсы преобразовывал в электрические сигналы, управляющие механическими тягами. Посредством этого прибора-преобразователя пилот получал возможность ментального управления истребителем. К сожалению, я пока не мог добиться того, чтобы во время работы головного мозга пилота по пилотированию боевой машины отключались бы механические тяги штурвала и педалей. Получалась несуразная картина — пилот сидел в кабине с закрытыми глазами, так ему легче было ментально пилотировать машину, а его руки и ноги продолжали двигаться в определенном режиме, словно невидимый кукловод руководил всеми этими движениями пилота. Эта проблема меня особо не беспокоила, любая группа квалифицированных авиационных инженеров-конструкторов могла решить ее в течение одной недели. Два таких ящичка вот уже около недели были установлены на моем и Динго истребителях. Своему ведомому я ничего не говорил об этих ящичках, а сам попытался во время полетов пару раз проверить, как работал преобразователь. Могу сказать, с горем пополам, но прибор все-таки работал, и его можно было бы использовать во время простых перелетов, когда не надо было принимать быстрых решений. Но для использования в воздушных боях этот прибор пока не годился. Из-за несовершенства шлемофона по приему и передаче ментальных импульсов требуемая информация не выводилась на сетчатку глаза, а также при последующем преобразовании ментальных импульсов в электрические сигналы происходили большие временные задержки. Эти задержки были совершенно непозволительны при мгновенно сменяющихся ситуациях воздушного боя. Естественно, вставал вопрос о разработке и создании более совершенного передатчика приема-передачи импульсов головного мозга пилота, который я еще в давние времена называл контур-шлемом.

Вся эта работа велась только в моей голове, мне не с кем было посоветоваться, не на кого было положиться, поэтому решение отдельных проблем осуществлялось с большим трудом. У меня не хватало свободного времени, чтобы обдумать какую-либо проблему, так как служба в полку и боевые вылеты требовали полной отдачи сил и знаний Зигфрида Ругге, которым я был в то время. Именно в это же время подполковник Цигевартен разработал новую методику ведения воздушных боев с применением так называемых «охотничьих пар». Применение на практике этой своей методики он, разумеется, не мог доверить никому, кроме своего старого приятеля, капитана Зигфрида Ругге и его ведомого обер-лейтенанта Динго. А это означало, что я должен был прервать на время все свои неотложные дела и заняться тщательным изучением плюсов и минусов методики Цигевартена.

2

Мой ведомый, обер-лейтенант Динго всегда хорошо знал, когда у меня по утрам плохое или хорошее настроение. Вот и в этот день, когда у меня было просто отвратительное настроение, эта каналья предложила мне и остальным пилотам эскадрильи смотатьсяна рыбалку. Для организации подобного мероприятия у Динго было все уже схвачено. Незадолго до этого он встретился с одним местным крестьянином, который владел небольшим участком земли, где протекала река, а в ней, конечно же, водилась рыба. По поводу рыбалки я переговорил с подполковником Арнольдом Цигевартеном, и тот согласился предоставить пилотам моей эскадрильи возможность немного отдохнуть и развеяться на свежем воздухе.

Ранним утром следующего дня мы, не позавтракав, всем составом толпились у КПП авиабазы, ожидая появления грузовика, который должен был нас доставить на место рыбалки. Проходившие мимо офицеры и рядовые с удивлением поглядывали на молодых парней, вырядившихся в полуцивильную одежду — кто-то из нас натянул на себя военные галифе с сапогами, а на плечи набросил гражданский свитер или куцый пиджачишко, на головах одних были гражданские кепки, а на головах других офицерские пилотки или фуражки. Иными словами, мои летчики в тот момент больше напоминали толпу оборванцев, а не военнослужащих.

Когда появился грузовик, парни с шумом и веселыми криками полезли в кузов. Проходившие мимо пилоты других эскадрилий, которые спешили на боевые дежурства, с завистью в глазах глядели на эту нашу веселую кутерьму. Весь полк уже прослышал о предстоящей рыбалке, предложенной обер-лейтенантом Динго, поэтому летчики и инженеры других эскадрилий под вымышленными предлогами появлялись у КПП авиабазы, чтобы своими глазами еще раз взглянуть на счастливчиков из первой эскадрильи.

Пока грузовик двигался по асфальтированному шоссе, все было в порядке, но когда потянулась проселочная дорога с ее ухабами и рытвинами, мы сразу же прочувствовали неудобство езды в грузовике без скамеек для сидения. Интендант полка на нашу просьбу о выделении грузовика для поездки на рыбалку быстро откликнулся и выделил нам грузовик с металлическим кузовом и без скамеек. Мы не брали с собой вещей, поэтому приходилось сидеть прямо на металлическом дне, а это было не только неудобно, но и холодно и жестко, да еще на каждом ухабе нас высоко подбрасывало, а кузов с большого разгона прикладывался к нашим тощим задницам. Но голь на выдумки хитра, и в конце концов мы изобрели позу «китайского кули», это когда ты сидишь на корточках, а руками держишься за борт грузовика. В такой позе снизу тебе ничего не угрожало, тряска на ухабах амортизировалась коленями, да и задница особо не страдала! Таким образом, наша поездка на рыбалку стала приобретать черты положительного и приятного времяпрепровождения.

Когда грузовик, торжественно подревывая мотором, въехал во двор старой мельницы, то нас радушно встретил ее владелец и хороший приятель Динго, крестьянин-немец с громадным животом. Он непоколебимо стоял на земле на своих ногах — тумбах посреди двора, смотрел на грузовик и никак не мог понять, почему это приехавшие к нему в гости парни продолжали оставаться в грузовике. А ребята были не в силах разогнуть свои колени-амортизаторы и встать на ноги, чтобы покинуть грузовик. Они сидели и смотрели на хозяина, глупо улыбаясь ему в ответ и моргая с беспомощным видом. Потом на весь двор послышался громкий хруст костей, это мы наконец-то решились оторвать свои руки от борта грузовика и подняться на ноги. Оставалось сделать один только шаг, взяться руками за борт грузовика и спрыгнуть на землю. Но сил на это все еще не хватало.

А рядом с грузовиком стоял белобрысый балбес рядовой с ярко-красными веснушками на лице, который был водителем этого грузовика и виновником всех наших мучений. Своей манерой вождения по проселочной дороге, когда летел на полной скорости, не пропуская ни одного ухаба и рытвины, он напрочь выбил из моих боевых парней всю былую смелость и кураж, на время превратив их в инвалидов. Балбес стоял, прислонившись к дверце кабины, небрежно поплевывал на землю и нагло улыбался. Этот рядовой был слишком молод для того, чтобы сообразить, что это именно он довел бесстрашных героев неба до такого плачевного состояния. Преодолевая боль и слабость, я первым шагнул за борт грузовика и, с трудом согнув колени, мягко приземлился. Вслед за мной этот передвижной и скоростной рефрижератор покинули и другие парни.

Бюргер, так звали местного хозяина и хорошего приятеля обер-лейтенанта Динго, улыбался во весь рот, когда мои ребята подошли к нему и стали здороваться, кулаками тыкая его в живот, и, приподнимаясь на носки, радостно хлопали по крестьянским плечам в косую сажень. Мужичище ожил и засуетился, стал приглашать всех отведать угощения, только что приготовленного настоящего крестьянского блюда. Одно из помещений своей мельницы Бюргер превратил в столовую и выложил на составленные столы выпечку с различными вареньями, творогами, молоком, сметаной и маслом, а также собственного изготовления колбасу и ветчину с десятком различных сортов чая и кофе. Хозяину не пришлось нас долго упрашивать сесть за стол, поездка на грузовике и свежий воздух сделали свое дело, аппетит разгулялся не на шутку, и не успел Бюргер моргнуть и глазом, как мы смели все со стола, не оставив даже крошки.

Настало время отправляться на рыбалку, толпа хотела тут же двинуться к речке, но неожиданно выяснилось, что для ловли рыбы требуются специальные принадлежности — какие-то удочки и спиннинги, которых у нас с собой, разумеется, не было. Ну, откуда, скажем, у летчиков возьмутся рыболовные снасти, когда у них кроме истребителей ничего за душой нет. К тому же в этот момент выяснилось, что куда-то запропастился наш главный советник, организатор поездки обер-лейтенант Люфтваффе Динго. Вот уже более получаса этот наглец не вертелся под ногами и не давал советов по поводу и без повода. Молодой человек пропал именно тогда, когда возник вопрос: где виновный и почему он заранее не предупредил, что для рыбалки требуются какие-то рыболовные снасти?!

Но Бюргер оказался хорошим и запасливым хозяином, он даже из этого положения нашел выход и предложил нам воспользоваться его удочками и спиннингами, он пригласил всю толпу в свою каптерку, где хранилось множество рыболовных снастей.

Мои ребята с видом знатоков заходили в помещение каптерки и долго выбирали рыболовную снасть. Они брали в руки то одну, то другую удочку, долго рассматривали удилища на свет, чтобы выявить скрытые изломы или неправильные изгибы этих удилищ или какие-либо другие аномалии. Я же поступил совсем просто: подошел к одному из стеллажей, закрыл глаза и взял первую попавшуюся в руку удочку. Во дворе рассмотрел ее более тщательно, эта снасть очень походила на инструмент для поимки рыбы, краткое описание которого я нашел в голове Зигфрида Ругге, удочка имела леску с грузилом, поплавком и рыболовным крючком. В этот момент я неожиданно и чуть ли не нос к носу столкнулся с Динго, который, разумеется, меня не заметил. Обер-лейтенант выходил из каптерки и в руках держал ультрасуперсовременный и, вероятно, самый дорогой в коллекции Бюргера спиннинг. Мой ведомый с умным видом подкручивал катушки на спиннинге, которые приятно жужжали, когда леска разматывалась или наматывалась на бобины.

Рыбаки первой эскадрильи с удочками и спиннингами в руках вышли во двор и по военной привычке построились в две шеренги, ожидая появления нашего главного экскурсовода, консультанта по рыболовному делу и главного рыбака по совместительству — Бюргера. К этому моменту обер-лейтенант Динго, по нашему общему решению, был разжалован и лишен всех своих рыболовных постов из-за своего пока еще неясного и им не объясненного исчезновения в ответственную минуту. Новый главный рыбак Бюргер появился во дворе вооруженный двумя удочками, и при виде нашего построения этот большой дяденька сильно засмущался и застеснялся. Необъятной пятерней он задумчиво погладил свой крестьянский затылок и, приняв решение, жестом руки пригласил колонну удальцов-рыбаков следовать за ним. Колонна по два человека в ряд замаршировала, как единый организм.

Бюргер оказался малоразговорчивым человеком, на протяжении всего пути с нами он общался одними только жестами. Когда колонна во главе с ним тронулась с места, то он направил ее не к затону у мельницы, а в противоположное от реки направление. Сначала мы прошли небольшой перелесок, по краю обогнули поле созревающей пшеницы, колосья которой вымахали почти в рост человека, а затем новый перелесок и вышли на берег реки. По всей очевидности, река дугой изгибалась вокруг пшеничного поля, вот мы и срезали наискосок эту дугу.

Место, куда привел нас Бюргер, имело прекрасный пологий берег. Склон был сплошь покрыт ракитником, другие деревья и растения здесь тоже были, но я их названий не знал. В одном месте кусты расступались и освобождали широкий подход к речной стремнине, что-то вроде пляжа. Только колонна ступила на этот песок, как Бюргер остановил ее и жестом дал понять, что мы прибыли на место и что можем расходиться и приниматься за рыбную ловлю. Мне с первого взгляда понравилось это местечко, где было много солнца, свежего воздуха и воды, а если судить по раздавшимся крикам и воплям ребят, им тоже понравилось это место. Сначала мы бесцельно бродили по песку, подходили к реке и прямо в обуви и одежде заходили по пояс в воду, при этом лица у парней были счастливые и восторженные. Нашлись умники, которые начали сбрасывать с себя обувь и одежду, чтобы зайти в реку и на середине окунуться с головой и даже немного поплавать. Хорошие пловцы купались настолько соблазнительно, что вскоре весь состав первой эскадрильи, сверкая незагорелыми спинами и голыми задницами, находился в воде и с громким гомоном, свистом и воплями гонялся друг за дружкой. Наверное, впервые этот берег видел такое непосредственное веселье и радость от сиюминутного удовольствия.

Я был капитаном Люфтваффе и командиром этих веселящихся в воде оболтусов и, разумеется, не мог ничего подобного себе позволить. Принадлежность к высшему офицерскому составу не позволяла опускаться до младшего офицерского состава, поэтому я остался на берегу и, сцепив руки за спиной, прохаживался взад и вперед по песочку.

Несколько раз во время этих проходов я натыкался на спину или живот Бюргера, пока не обратил внимания на то, что наш гигант чем-то очень сильно обеспокоен. Нет, он не метался по берегу и не пытался тащить из реки разбушевавшихся в воде парней, Бюргер озадаченно смотрел на меня, но чаще поглядывал на ребят, так и не желающих выходить на берег. Я сначала подумал, что мужик боится, что кто-нибудь из парней поскользнется в воде и утонет в этом лягушатнике, но присмотревшись внимательно к тому, как Бюргер почесывал затылок, понял, что гостеприимный хозяин переживает за то, что время проходит, скоро полдень, а рыбалка еще не начиналась. Я остановился, вложил два пальца в рот и резко выдохнул воздух: громкая разбойничья трель прорезала воздух. Веселье и игрища в воде мгновенно прекратились, и вся голозадая банда в мгновение ока выкатилась на берег, построившись передо мной в две ровные шеренги по ранжиру.

Проходя вдоль строя и всматриваясь в лица хорошо знакомых парней, я чуть засмущался, одновременно едва сдерживаясь от смеха: впервые в жизни передо мной по стойке смирно тянулась дюжина молодых парней, на которых не было ни клочка одежды. Я понимал, что годы службы в армии, когда еще в учебных подразделениях опытные сержанты и старшины выбивали из голов гражданских лиц все лишнее и ненужное для армии, именно тогда и были выбиты все понятия о скромности, целомудрии и невинности. Поэтому сейчас, когда молодые офицеры, проведшие в армии не один год, услышали призыв своего командира, они моментально забыли обо всем на свете, кроме своих служебных обязанностей, и бросились из воды, чтобы встать в строй и выслушать новый приказ командира. Разумеется, в данный момент этих парней совершенно не заботил их внешний вид или наличие одежды на теле, так как их головы были заняты только тем, как наилучшим образом исполнить приказ командира. Кивком головы я подтвердил свое удовлетворение быстротой выполнения приказа и в нескольких словах напомнил молодежи об истинной цели нашего пребывания в указанном месте. Затем попросил Бюргера приступить к инструктажу по вопросу организации и проведения ловли рыбы в данном водоеме, а в заключение общения с молодежью тихо приказал парням прикрыть излишнюю наготу.

Приказ был услышан, правильно понят и выполнен с ошеломляющей быстротой, парни прямо из строя бросились к своей одежде, в куче которой быстро отыскали трусы и тут же натянули их на свои чресла. Трусы оказались из породы так называемых «семейных», они были длиной до колен и изготовлены из материала с симпатичными белыми ягодками — то ли вишенками, то ли черешенками. От чужого глаза эти трусы надежно прикрывали то, чем так любят гордиться мужчины, но главное — сзади на поясе этих трусов имелась огромная наклейка с надписью большими черными буквами «Собственность Люфтваффе рейха». Именно поэтому мне нравится служить в армии — в ней никогда не бывает двусмысленности, если она и претендует на что-то, то всегда стремится обладать всем, как и в данном случае — армия положила глаз и на предмет нижнего белья, и на самого офицера.

Когда Бюргер начал инструктаж по рыбной ловле, все собрались вокруг него, включая и головную боль — обер-лейтенанта Динго. В глубине души успокоенный этим обстоятельством, я скинул верхнюю одежду и, оставшись в семейных трусах с белыми ягодками на черном фоне, блаженно растянулся на речном песочке. С утра песок хорошо прогрелся на солнышке, поэтому, вбирая всем телом его тепло, я чувствовал себя на седьмом небе и от удовольствия прикрыл глаза.

После инструктажа Бюргера половина рыбаков-практиков, следуя моему примеру, спокойно дремала на речном песке под лучами умеренно теплого солнца, а другая половина — романтики — со спиннингами и удочками в руках стремительно атаковала речные глубины. Романтики расселись рядком на песчаном берегу, забросили лески с крючками в воду и теперь сидели, стараясь особо не двигаться и не отрывать глаз от поплавков. В нашей общей компании обнаружилось и трое рыбаков-профессионалов, которые тихо пошептались между собой, а затем полезли в самую гущу ракитника, где они общались только жестами, а другим парням запрещали даже подавать голос вблизи своих рыбных позиций. На крючок без червя они поймали одну дурную плотвичку, долго обсуждали ее половую принадлежность, а затем также долго спорили о том, достаточно ли они наловили рыбы, чтобы ее хватило на ужин. Потом и в ракитнике все затихло. По всей очевидности, и неугомонные профессионалы заснули, как и рыбаки-практики и романтики на песчаном берегу. Переходя из дремоты в глубокий сон, я продолжал размышлять над тем, удобно ли спать, сидя на берегу, положив голову на согнутые колени, держа удочки в руках и с поднятыми веками наблюдая за поплавком?

Сон на открытом и свежем воздухе получился в цвете и с большим количеством оригинальных деталей. А приснилось мне большое авиационное конструкторское бюро. Сначала снились крупные планы: здание бюро — многоэтажное строение со множеством однотипных широких окон по фасаду, затем интерьер здания — большие и светлые залы со множеством чертежных кульманов, и лишь потом детали — множество людей в белых халатах работали у кульманов. Люди в халатах сосредоточенно работали, вычерчивая какие-то узлы и агрегаты, выводя на ватмане сложные схемы и проекции, а я в это время беседовал с одним среднего возраста мужчиной, который своим внешним видом очень походил на начальника отдела или генерального директора КБ. Мужчина был одет в приличный костюм и белую рубашку с галстуком, он походил на настоящего интеллигента и говорил со мной тихим и весьма убедительным голосом. Сначала изображение шло без звукового сопровождения, но когда внезапно появился звук, то мужчина говорил о необходимости выделения дополнительного финансирования для завершения работы, ведущейся КБ по моему заказу. Мужчина говорил и говорил, показывал мне различные сметы расходов и демонстрировал непонятные детали. Один раз он озвучил такие слова, как «преобразователь импульсов головного мозга», но я не понимал сути всего ведущегося между нами разговора и очень удивился, когда этот симпатичный мужчина упомянул о «преобразователе». Ведь даже во сне моя память отлично работала. При упоминании слова «преобразователь» она подготовила и выдала следующую справку: «Преобразователь импульсов головного мозга человека в электрические сигналы был разработан Зигфридом Ругге в 1943 году, собран, а затем установлен на истребители, которые пилотировали Ругге и Динго, обер-ефрейтором Шульце». Таким образом, никакого КБ я к этой работе не подключал и никаких денег за якобы проделанную работу никому не был должен платить. Как только эта мысль сформировалась и закрепилась в моей голове, лицо моего визави начало меняться — на моих глазах его нос и рот с губами начали удлиняться и выдвигаться вперед, лоб сплющился, а на голове стали расти такие симпатичные витые рожки. При виде всего этого безобразия, творящегося с моим собеседником, я перекрестился тремя перстами, плюнул через левое плечо, чтобы избавиться от нечистой силы. Цветовая насыщенность сна тут же поблекла, пропала четкость и контрастность изображения, появились сильные эфирные помехи, и в конце концов изображение исчезло. Я еще не проснулся, но в мое сердце холодной змеёй стала заползать сильная тревога: к чему это, когда снится всякая нечисть?

Окончательно ото сна меня пробудил сильный пинок в бок и поднявшийся вокруг громкий крик. С трудом разлепив глаза, я поднял голову и мутным, заспанным взглядом осмотрелся кругом, пытаясь разобраться в том, кто и за что бил меня сапогом и кто это кричит. А кругом творилось нечто непонятное, совершенный бедлам: по пляжу метались странные люди, которые своей верхней одеждой мало чем отличались от нас. Но, что особенно поразило меня, в руках они держали реальные армейские карабины и современные пистолеты-пулеметы, которые наставляли на моих заспанных парней, угрожая применить оружие, если они окажут сопротивление. Этих сумасшедших с оружием было человек десять-двенадцать, часть их разбежалась по пляжу и ракитнику, сгоняя моих парней на пляж, где и держали их под прицелом.

Я не знаю, когда и откуда эти безумцы появились на берегу реки и чего им надо было от нас, но их безответственное поведение, проявленное неуважение ко мне и моим коллегам и товарищам, а также прямые угрозы оружием мне совершенно не нравились. Я приподнялся на локтях и еще раз, прищурив глаза, осмотрелся вокруг, чтобы получше оценить обстановку. В этот момент из общей группы незнакомых оборванцев выбрался молодой человек и направился ко мне. К губам парня приклеилась ужасно пошлая улыбка голливудского актера-неудачника, а в руках он тащил тяжелый пистолет-пулемет «Суоми» финского происхождения. Один такой пистолет-пулемет мне однажды попался на Восточном фронте, он был таким тяжелым, что я с трудом его поднимал. Подойдя ко мне, этот актер-неудачник произнес длинную и непонятную тираду на совершенно непонятном языке, направил на меня ствол пистолета-пулемета и, не говоря больше ни слова, нажал на курок.

Я не успел испугаться или среагировать на выстрелы, два сгустка пламени вылетели из дула пистолета-пулемета и взрыли песок между моими голыми волосатыми широко расставленными ногами. Неприятное это дело, признаюсь вам, смотреть в дуло направленного на вас пистолета-пулемета. Адреналин так и забурлил в моем сердце, но я ничем не продемонстрировал своего возмущения подобным поведением и остался сидеть на песке. А мне так хотелось вскочить на ноги и двумя апперкотами свернуть набок рожу этому уроду из Голливуда, чтобы он почем зря не наставлял свое оружие на живого и нормального человека и не нажимал на курок, но я не пошел на поводу у своих эмоций. Вместо этого согнул ноги в коленях и поджал их, чтобы затем резко распрямить их и по ходу дела, зачерпнув босыми ногами песку и швырнуть пару горстей в глаза этому идиоту. Получив порцию песка в глаза, урод из Голливуда от неожиданности выронил пистолет-пулемет из рук, а ладонями начал тереть глаза. На некоторое время неудачник вышел из строя, чем я не преминул воспользоваться. Перекатом спиной по песку добрался до «Суоми» и схватил его в руки, вскочил на ноги и быстро огляделся. В центр пляжа мерзавцы с оружием согнали практически всех моих парней, окружили их плотным кольцом и о чем-то расспрашивали, время от времени угрожая карабинами и пистолетами-пулеметами, на меня они пока не обращали внимания. А мне нужно было как можно скорее освободиться от этого голливудского клоуна, чтобы затем заняться остальной группой. Сосновым прикладом «Суоми» я крепко долбанул неудачника по затылку, у него подогнулись колени, и он безвольным мокрым мешком свалился на землю. Теперь у меня было тридцать минут его бессознательного состояния, чтобы за это время решить вопрос с его друзьями и освободить своих парней.

Передернув затвор пистолета-пулемета, я прицелился в главаря банды и выпустил две очереди по три патрона каждая, три пули послал ему в левую и три в правую ногу. Выстрелы для бандитов оказались неожиданными, они замерли от изумления, повернув только головы в моем направлении. А главарь из-за страшной боли от ранений впал в шоковое состояние и грузно оседал на землю, теряя сознание.

Таким образом, группа нападающих оказалась на время обезглавленной, в армии никто кроме командующего офицера не имеет права отдавать распоряжения, а в этой группе, по всей очевидности, заместителей у главаря не было. Громким командным голосом я приказал бандитам бросить оружие и сдаваться. Некоторое время оборванцы мешкали с выполнением приказания офицера, может быть, это происходило потому, что язык, на котором я сформулировал и отдал приказ, оказался им незнаком, а может быть, и потому, что эти люди были настоящими бандитскими отморозками. В любом случае сейчас эти отщепенцы медлили с исполнением моего приказа, и я уже собирался открыть огонь на поражение, но в этот момент в песок упал первый карабин, за ним второй… и вскоре все отморозки стояли плотной гурьбой с поднятыми руками в окружении моих парней.

Молодцы мои парни!

Когда отморозки подняли руки вверх, парни моментально сообразили, что к чему, похватали с песка брошенное оружие и тут же направили его на сдавшихся бандитов.

3

Пока мы рыбачили, дремали на песке, а потом возились с этими клоунами из Голливуда, стало вечереть. Бюргера поблизости нигде не было видно, он не отреагировал на выстрелы, но, следуя предварительной договоренности с ним о времени ужина, мы поднялись с песка, натянули на себя цивильное рванье и отправились обратно на мельницу, таща за собой группу непонятных отморозков, их главаря с перебинтованными ногами на носилках и их оружие.

Дорога обратно на мельницу заняла гораздо меньше времени, чем утренний путь на пляж, к месту рыбалки. Но настроение у ребят было на высоте, ведь мы хорошо погуляли, повеселились, порыбачили и повоевали. К тому же трем рыбакам-профессионалам здорово повезло в самую последнюю минуту рыбалки — на простую удочку с червяком им удалось поймать настоящего сома. Если уж честно признаваться, то этого сома поймал обер-лейтенант Динго, мой ведомый, который посоветовал рыбакам-профессионалам насадить на рыболовный крючок простого червя, которого самолично откопал в ракитнике. Первый же раз и оказался удачным: удочку с червем забросили, и рыбное чудо-юдо не выдержало и клюнуло на червя. Сейчас двое молодцов на своих плечах тащили эту чудище.

Мельница Бюргера встретила нас безлюдьем и ароматнейшими запахами, раздававшимися из помещения, где мы завтракали поутру. Мы с парнями из моей эскадрильи были воспитанными и интеллигентными людьми, каждый помимо средней школы, аэроклуба и курсов обучения одиночного бойца, закончил летную школу. Поэтому мы не ринулись сломя голову ужинать, а вернули удочки и спиннинги в запасник Бюргера, отправились в туалет, помыли руки, дали перекусить пойманным партизанам и только после этого отправились ужинать сами. В течение тридцати минут мы молча насыщали наши желудки свежайшими крестьянскими продуктами, которые Бюргер выставил на стол — блюда из телятины, баранины и свинины в различных вариациях, сыр и картофель.

Я был очень голоден, но ел мало, так как меня все время отвлекала мысль о том, куда же пропали обер-лейтенант Динго и Бюргер. Последние два часа никто из нас их не видел. Динго исчез после того, как профессионалы поймали сома, а Бюргера не видели после инструктажа. Они не могли не услышать моих выстрелов, прозвучавших на пляже. Я еще допускал возможность, что Бюргер, как гражданское лицо, мог испугаться выстрелов и убежать подальше, чтобы спрятаться. Но что касается Динго, то он, как боевой офицер, не раз смотревший в глаза смерти, должен был вернуться на пляж и помочь нам в пленении врага. Но мой ведомый этого не сделал, что в свою очередь могло означать только одно: что Динго попал в тяжелое положение и, возможно, нуждается в нашей помощи. Чтобы прояснить исчезновение этих двух человек, мне ничего не оставалось делать, как прибегнуть к помощи искусства Императрицы, моей незабвенной тещи в прошлой жизни.

Очень тихо, чтобы на меня не обратили внимания парни, я поднялся из-за стола и отправился к затону у мельницы. Вечерняя темнота практически захватила уже весь небосклон, но у земли было еще пока достаточно светло, чтобы во дворе мельницы заметить сбившихся в общую кучку французов маки, находившихся под охраной двух наших вооруженных парней. Малоразличимой тенью я проскользнул мимо них и вскоре, стоя на берегу затона, я стал сосредоточенно вглядываться в черноту воды. Меньше чем через минуту в голове появился шум от повышающегося давления, а зрение полностью расфокусировалось. Незримой и бестелесной тенью мое сознание выскользнуло из тела Зигфрида Ругге, которое боком легло на землю, и стало набирать высоту. Витая над землей на высоте двадцати метров, я устремился к месту нашей рыбалки, одновременно стараясь перепрыгнуть в недалекое прошлое. Когда мое сознание замерло над пляжем, я понял, что немного переборщил с прыжком во времени — Бюргер на пляже инструктировал моих парней по правилам ловли рыбы. Я хотел было произвести новую настройку прыжка во времени, но тут же передумал, так как перемещаться следовало всего на пару минут вперед и можно было бы опять ошибиться. Поэтому замер над пляжем, решив дождаться реальных действий моих поднадзорных, Динго и Бюргера.

Завершив инструктаж, Бюргер подобрал с песка свои удочки и по берегу реки отправился вниз по течению, то есть он практически возвращался к своей мельнице. Отойдя на довольно далекое расстояние от нашего пляжа, этот хитрый крестьянин бросил на берег свои удочки, залез в прибрежный ракитник и вытащил оттуда превосходный спиннинг. Мне все стало ясно, и я сразу же потерял интерес к этому человеку: к рыбачившему Бюргеру всегда можно было бы вернуться и посмотреть, что он делал позже. Я постарался как можно быстрее вернуться на пляж и заняться наблюдением за обер-лейтенантом Динго.

* * *

А Динго, раздевшись до семейных трусов, кайфовал: много плавал и бесконечно нырял в реке, брызгал водой на товарищей, от избытка сил и переполнявшей его радости орал и бил ладонями по воде. Выбравшись синющим из воды, когда она уже слегка подостыла для купания, обер-лейтенант погрелся немного на песке и тут же поспешил на помощь рыбакам-профессионалам. Он подходил к ним то с одной, то с другой стороны, давал советы, а иногда нагло лез под самые руки рыбакам, торопясь помочь им перехватить удилища или забросить в воду леску с рыболовным крючком. Рыбаки-профессионалы не нуждались в его помощи, они его отпихивали, больно толкали в спину, а иногда острым словцом посылали очень далеко, но Динго не обижался, ему было слишком хорошо, чтобы пускать в дело свои кулаки. Именно он подсказал профессионалам о необходимости насаживать червей на рыболовный крючок и одолжил им своего единственного червя, которого тут же приговорили. Когда сом купился на червя и заглотил крючок, Динго нырнул в омут, чтобы проверить, надежно ли заглочен этот несчастный рыболовный крючок, и принял самое непосредственное участие в подъеме этой большой рыбы на поверхность и извлечении ее из воды. Когда сом оказался на берегу, мой ведомый тут же потерял интерес к рыбе и к рыбакам, ее поймавшим.

В поисках новых приключений и развлечений Динго отправился вверх по течению реки, но в тех местах рос один только ракитник и ничего интересного не было. Неохотно парень развернулся и отправился в обратный путь, но, сделав пару шагов, почувствовал себя усталым. Он на секундочку присел, спиной опершись на деревце и, незаметно для себя, заснул.

Через пару часов парня разбудил чужой взгляд, устремленный на него, и глухо прозвучавшие вдалеке выстрелы. Открыв глаза, он увидел перед собой лишь спокойную гладь воды и, навострив уши, прислушался. Над рекой повисла тишина, но за спиной Динго, в кустах, в этот момент послышался треск сломанной веточки. Чтобы проверить, есть ли у него кто-нибудь за спиной, Динго медленно принялся разворачиваться, как вдруг на голову ему обрушился приклад карабина.

С двадцатиметровой высоты я хорошо видел, что прикладом карабина моего ведомого ударил оборванец из той же самой группы, с которой в данную минуту мы сражались на пляже и которую уже практически одолели. Этому отморозку было трудно промахнуться, так как он стоял прямо за спиной Динго, правда, для нанесения удара несколько мешало деревце, на которое опирался ведомый, но приклад все же угодил парню по затылку. Глухо застонав, Динго откатился в сторону от деревца, переваливаясь со спины на живот, и потерял сознание. Оборванец осмотрелся, осторожно обошел деревце и, подойдя к парню, лежавшему без сознания, носком грязного ботинка повернул залитую кровью голову Динго лицом к себе. Увидев его лицо, оборванец радостно поцокал языком и, взяв моего ведомого за ноги, потащил вниз по склону, к реке.

У самой кромки воды отморозок остановился, проверил биение пульса на шее у Динго и, отложив карабин в сторону, начал стаскивать с него семейные трусы. Оголив задницу моего ведомого, он ладошкой ласково похлопал по ней и, выпрямившись, бандюга начал расстегивать ширинку своих штанов, радостно улыбаясь при этом. А я на своей высоте практически сходил с ума: этот грязный отщепенец собирался изнасиловать моего друга, которому я не способен был помочь. Бестелесные существа лишены физических характеристик, поэтому не в состоянии вмешиваться в жизнь реально существующего мира. Спикировав с высоты, я несколько раз пронзал тело бандитского отморозка в районе сердца, но он даже не заметил этого, так же как не видел моего бесполезного трепыхания перед его лицом. Страшная минута неумолимо приближалась, бандит-насильник достаточно обнажился, сделал шаг вперед и начал сгибать колени, чтобы встать между широко раскинутых ног моего друга. Его колени еще не коснулись земли, когда Динго стремительно извернулся и правой ногой нанес удар в самое уязвимое для насильника место, в его пах.

Удар в пах получился таким неожиданным и таким сильным, что тело бандита подбросило высоко вверх и швырнуло в воду реки. Динго мгновенно оказался на ногах и, словно разъяренный тигр, последовал вслед за отморозком в воду. Борьба в реке продолжалась недолго и, разумеется, закончилась поражением бандита, очень скоро мой ведомый вышел на берег реки, волоча за собой труп отморозка. Оставив труп на берегу наполовину притопленным в воде, Динго первым делом разыскал свои семейные трусы и тут же надел их. Потом нагнулся и взял в руки валявшийся на земле карабин бандита, внимательно его осмотрел, поднял дулом вверх и, прицелившись в меня, нажал курок. Послышался резкий и сухой щелчок, осечка.

В этот момент со стороны берега послышался скрип тормозов и гулкий удар. Обер-лейтенант прислушался и с карабином в руках бросился вверх по берегу. Через короткий промежуток времени, преодолев заросли ракитника, он выскочил на грунтовую дорогу, проходившую вдоль реки. Некоторое время парень стоял на дороге и, решая, в какую сторону бежать, посматривал то в одну, то в другую сторону дороги, пытаясь вспомнить, с какой стороны послышались скрип тормозов и удар. В какой-то момент ему показалось, что справа что-то желтеет, и он решительно побежал в эту сторону. За поворотом дорога шла под сильный уклон и поворачивала влево. В самой низкой части уклона виднелся желтый автобус, которым обычно по утрам и вечерам перевозили школьников и который сейчас съехал с дороги и стоял сильно наклонившись, уткнувшись носом в большое дерево.

Картина дорожного происшествия производила печальное впечатление, и у Динго мелькнула мысль, что там, возможно, пострадали дети, и он помчался к автобусу. Подбежав ближе, он первым делом попытался проникнуть в салон, чтобы помочь детям. Но двери автобуса были плотно закрыты, а за стеклами ничего не было видно и слышно. Тишина стояла такая, что обер-лейтенант слышал только свое дыхание. Динго медленно обошел кругом автобус, надолго задержался у места его столкновения с деревом, осмотрел помятости и через переднюю решетку руками ощупал радиатор охлаждения двигателя. Если внешняя обшивка автобуса и пострадала, то мотор остался в неприкосновенности. И тут в Динго родилась уверенность, что повреждения не очень серьезные и что автобус остался на ходу. Кабина водителя была настежь распахнута, а ключ торчал из-под панели приборов. Парень по ступенькам залез в кабину, немного поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и повернул ключ в гнезде зажигания. Мотор автобуса схватился мгновенно и вскоре уверенно порыкивал, словно застоялся на месте и сейчас подгонял водителя с выездом на проезжую дорогу.

* * *

Я успел вовремя вернуться в тело Зигфрида Ругге, так как ребята уже хотели разыскивать меня, чтобы узнать, когда и каким образом мы вернемся в полк. Бюргер объявился всего пару минут назад, но вел себя так, словно все время находился рядом с нами и ни секунды не отсутствовал черт знает где. Его почему-то очень интересовали плененные нами оборванцы, он не отходил от них, всматривался в их лица и все время неоднократно повторял: «Маки, маки».^[25] В какой-то момент он ринулся к телефонному аппарату, который был установлен в его спальне на мельнице, но вскоре вновь появился во дворе и на мой вопрос, что с телефоном, безнадежно махнул рукой и сказал, что с телефоном все в порядке, а вот телефонная линия с городом оборвана и будет восстановлена только завтра утром.

А меня крутило, выворачивало и постоянно тошнило из-за долгого пребывания вне тела Зигфрида Ругге. Долгое отсутствие сказалось на качестве симбиоза двух сознаний, ухудшилось взаимодействие базисного сознания Зигфрида с моим собственным сознанием. Нет, мое сознание не отторгалось базисным сознанием Зигфрида и не воспринималось им враждебно, так как базисное сознание Зигфрида не могло существовать самостоятельно. Если такое и происходило, то человек с таким сознанием превращался в растение, становился старой развалиной без единой мысли в голове. Когда сознания пребывали в отрыве друг от друга, то в каждом из них происходили качественные изменения, которые не согласовывались между собой. Результат несогласованности выражался в сильной головной боли, в дискоординации движений тела.

С большим трудом я поднялся с земли, распрямил плечи, потер виски и долго откашливался. Ночная прохлада — а тело Зигфрида, пока я витал в облаках, разыскивая Бюргера и Динго, долго лежало на земле скрюченным, без движения, и результат был налицо — я оказался немного простуженным. Сделав пару физических упражнений, чтобы согреться, я отправился во двор мельницы успокаивать своих ребят и пообещал им, что скоро отправимся в полк. На улице уже стемнело, и на небе появились первые звезды. Бюргер, словно никогда и никуда не пропадал, крутился во дворе, силой вкладывая в руки парней завернутые в лощеную бумагу сэндвичи. Он, видимо, помешался на еде и за один только день сумел запихать в парней столько пищи, сколько они не съедали за неделю. Убедившись, что с ребятами все в порядке, я продолжал пристально смотреть на полотно проселка, уходящего в темноту наступающей ночи. Чтобы успеть до двенадцати ночи вернуться в полк (в это время кончалась наша увольнительная), нам нужно было уже сейчас отправляться в путь.

Но обер-лейтенант Динго не подвел меня и в этот раз: вскоре на проселке мелькнул отблеск света от автомобильных фар, а затем эти фары стали быстро приближаться к мельнице.

4

Как только обер-лейтенант Динго остановил автобус в раскрытых воротах мельницы, ребята принялись рассаживаться на места. Я попросил Бюргера накормить голодного обер-лейтенанта, а сам стал заниматься вопросами загрузки автобуса. Первым делом на задние ряды салона автобуса отправил наших пленников, которые волокли с собой и носилки с главарем банды, которому я прострелил ноги. Главарь был совсем плох и метался между жизнью и смертью, он то впадал в беспамятство, то с с болезненным криком выходил из него. У больного был жар, в горле совсем пересохло, но ни один из его товарищей или подчиненных не шевельнул рукой, чтобы его помочь ему. На долю секунды во мне проснулась жалость к этому человеку, который страдал от боли, поэтому я подошел к носилкам, и пока его отморозки заходили в салон автобуса, приложил ладонь правой руки к его шее. Виртуальный кибер-доктор моментально впрыснул лошадиную дозу обезболивающего, обеззараживающего и снотворного лекарств, главарь дернулся телом и тут же заснул. Чьи-то руки подхватили носилки с этим раненым мужиком и потащили на задние сиденья салона автобуса.

Скоро мы прощались с Бюргером, который вошел в автобус и всем стал пожимать руку. Когда подошла моя очередь, он ударил себя ладонью по лбу и, словно вспомнив что-то, спрыгнул с автобусной ступеньки и скрылся во тьме ночи. Я собрался было закрывать двери автобуса и отправляться в дорогу, как из темноты вновь появился наш друг и главный рыбак Бюргер, тащивший на плечах огромную бутыль с белой жидкостью. С помощью ребят, вышедших к нему на помощь, он затащил бутыль в автобус и поставил ее у моих ног. В этот момент меня распирала благодарность к Бюргеру, который догадался, что по дороге обратно в полк ребятам будет нечего пить и они с удовольствием попьют его крестьянского молочка.

Пришел обер-лейтенант Динго, который лаконично доложил, что перекусил, отдохнул и готов приступить к исполнению обязанностей водителя автобуса.

Вернуться в полк мы были обязаны до двенадцати ночи, когда кончались наши увольнительные, поэтому каждая минута была на счету. Любая задержка в пути могла фатально сказаться на времени возвращения. Поэтому я решил обойти кругом наш автобус и посмотреть, как он выглядит со стороны. В принципе, автобус, как обычно все школьные автобусы, был окрашен в яркий желтый цвет. Спереди были видны следы небольших повреждений из-за столкновения с деревом. В голове у меня мелькнули две мысли. Первая: дорожная полиция обязательно заметит повреждения, и второе: она наверняка заинтересуется тем, что это делает школьный автобус на дороге в столь позднее время. Эти два обстоятельства требовали немедленного своего устранения, а иначе мы никогда не доберемся до авиабазы и постоянно будем объясняться с дорожной полицией. Поэтому я еще раз внимательно осмотрел повреждения и несколько раз щелкнул пальцами рук. Металл обшивки и поврежденных деталей ожил, зашевелился, начал оплывать, расширяться. Повреждения на глазах исправлялись, дыры и прорехи в металле заделывались, и вскоре передняя часть автобуса выглядела как новенькая, даже желтая краска восстановилась. Я снова щелкнул пальцами и закрыл глаза, пытаясь вообразить, в какой цвет выкрасить наше только что отремонтированное транспортное средство. Когда открыл глаза, то передо мной стоял туристический автобус, окрашенный в серый цвет с перламутром. Удовлетворенно кивнув головой самому себе, я на всякий случай затемнил стекла автобуса, так чтобы снаружи никто не мог разглядеть, что творится внутри салона и что за люди в нем располагаются.

Таким образом, все было готово для отправки в обратный путь! Крепко пожав Бюргеру его крестьянскую пятерню, я по ступенькам поднялся в салон автобуса. Динго, еще раз осмотрев салон, где разливался приятный полусумрак, мягко подсвечивали лампы, а в удобных креслах уже дремали некоторые парни, занял водительское место, запустил двигатель и закрыл двери автобуса. Автобус мягко тронулся с места.

Первый час дороги мы проспали, а второй болтали. Затем кто-то из парней проголодался и решил перекусить. Вслед за ним разворачивать бутерброды начал второй, третий… и вскоре весь автобус жевал бутерброды, выданные нам в дорогу Бюргером. Но тут выяснилось, что бутерброды без жидкости плохо пережевываются и с трудом заглатываются. Тогда я вспомнил о молоке Бюргера, нагнулся и поднял бутылку с пола, удивляясь тому, насколько эта бутыль была тяжела, наполнил молоком стакан первого парня, который тут же залил молоко в свое горло. Сначала лицо парня дико искривилось, а глаза полезли на лоб, но взгляд лучезарно заискрился, он хотел было рукавом рубашки вытереть губы, но вовремя одумался и несколько нерешительно снова протянул руку со стаканом ко мне. Автобус был полон людей, которые еще не пробовали крестьянского молочка Бюргера, поэтому я решительно отказал этому парню и налил молока другому. Кончилось тем, что молоко Бюргера внезапно захотели попробовать все пассажиры автобуса. Я с детства не любил молока, поэтому даже и не думал пить молоко Бюргера. Да и водитель нашего автобуса Динго из-за сплошной темноты (из-за угрозы бомбардировок были отключены осветительные уличные фонари) не мог отвлечься от дороги, поэтому ему тоже не удалось попробовать этого молока. А парни в салоне ожили и внезапно почувствовали настоящую страсть к молочку Бюргера, они сидели на местах и держали в руках стаканы с молоком. Некоторые выпивали молоко одним махом или глотком, другие смаковали, делая маленькие глоточки и беседуя с соседом. К моему великому удивлению, эта, казалось бы, необъятная бутыль опустела: молока в ней осталось на самом донышке. Я решил прекратить бесплатную раздачу, оставив немного молока для Динго, которому так и не удалось попробовать этого удивительного напитка Бюргера.

А с ребятами за моей спиной начали твориться странные вещи.Они начали громко разговаривать, почти кричать друг на друга, грубо перебивали разговор соседей или лезли к ним с беспардонными предложениями. Обычно спокойные парни на моих глазах и по неизвестной причине превращались в буйных, нервных, раздражительных и невоспитанных персон, которые требовали к себе особого внимания или уважения. Некоторые парни, развалившись на парных сидениях, выталкивали с соседних мест товарищей и приятелей, а другие лезли к ним с поцелуями и заверениями в вечной любви и дружбе. Всего за каких-то полчаса до распития молока пассажиры автобуса мирно жевали бутерброды и пили молоко Бюргера, а сейчас салон автобуса медленно, но верно сходил с ума и превращался в вертеп. Двое парней вылезли в проход между сиденьями, стали помахивать кулаками, выясняя отношения друг с другом.

В этой изменившейся атмосфере только седоки задних рядов кресел автобуса вели себя спокойно и не привлекали к себе внимания. Эти бандиты не трепали языками, не вели пустых разговоров, не навязывались в друзья, а с безучастными лицами наблюдали за событиями на передних сиденьях.

А мои парни разошлись не на шутку и буянили уже так, что мне пришлось подняться на ноги и хорошо поставленным командирским голосом напомнить им, что они офицеры и летчики-истребители, которым не пристало опускаться до свинского состояния и которые на людях обязаны вести себя прилично. Моя речь достигла умов, парни взяли себя в руки, вернулись на свои места и остаток пути до авиабазы провели тихо, не нарушая общественного порядка.

* * *

Когда автобус медленно вполз во двор базы и остановился, сквозь затемненное стекло салона я увидел, что нас пришло встречать все командование полка — от подполковника Арнольда Цигевартена до обер-ефрейтора секретной части Смугляночки. Небольшая справка: Смугляночка — это не кличка и не псевдоним обер-ефрейтора, а самая настоящая фамилия девушки, но в переводе на русский язык. Командование полка и остальные офицеры выстроились в одну шеренгу, ожидая нашего выхода из автобуса.

Подполковник Цигевартен встал немного в стороне от остальных офицеров и, сцепив руки за спиной, со зверским выражением на лице размеренно раскачивался с пяток на носки и обратно, из-за чего я понял, что эта встреча ничего хорошего нам не принесет. Но и ругать нас было особо не из-за чего, поэтому мы с Динго обменялись понимающими взглядами, я решительно махнул рукой, и двери автобуса распахнулись. Я первым ступил на землю и строевым шагом направился к подполковнику Цигевартену. Приблизившись к нему на положенные три шага, я небрежно бросил правую руку к гражданской кепке на голове и громко, внятно отрапортовал, что первая эскадрилья задание выполнила и вовремя вернулась в полк, рыбалка состоялась и сом пойман, захвачены в плен диверсанты и что эскадрилья без потерь вернулась для продолжения дальнейшей службы. А тем временем из автобуса стали выходить парни, и за моей спиной начали твориться странные вещи: послышались вскрики, звуки падения тел, стоны, проклятия и немецкая военно-полевая брань. Мне пришлось проявить силу воли истинного арийца, чтобы не оглянуться и не посмотреть за спину, что там такое творилось. Арнольд Цигевартен был настоящим полковником и командиром полка, он смотрел только в мои глаза и ничего не видел, что творилось прямо перед его глазами, его это не интересовало.

Продолжая поедать глазами, как этого требовал устав, своего командира, я неожиданно почувствовал, что Цигевартен изменил свою точку зрения на рыбалку и наше поведение, в ходе моего рапорта я заметил, что он стал положительно реагировать на все это. Вдруг двое моих парней, еще держащихся на ногах и находящихся под строгим оком трезвого обер-лейтенанта Динго, подтащили к нам пойманного сома и сунули эту противную рыбу под нос подполковника Цигевартена. Арнольд вынужденно понюхал эту вонючую рыбу, как-то странно фыркнул и, словно довольный кот, отвел подальше нос от рыбы и стеком показал, чтобы ее унесли и сдали на кухню в офицерскую столовую, ни слова не молвив об этом безобразии.

Такой жест со стороны полковника послужил косвенным доказательством того, что командирская гроза прошла стороной, и я поэтому, естественно, решил наглеть до конца. Тихим голосом я стал докладывать Цигевартену о том, что во время рыбалки мы встретились и пленили неизвестного противника, и вкратце рассказал, как мы боролись, разоружили и пленили непонятно откуда взявшихся на пляже оборванцев с оружием. Видели бы вы, как по мере рассказа менялось выражение лица подполковника, было хорошо заметно, что рассказ его заинтересовал и он страдал, переживал за нас! Когда я завершал свое черное дело доносительства, подполковник Цигевартен многозначительно посмотрел в сторону затемненных окон автобуса и взмахом руки подозвал к себе «серую мышку», заместителя командира полка по вопросам безопасности. «Серая мышка» внимательно выслушал указания подполковника и тут же обратился к обер-ефрейтору Смугляночке, что-то рявкнув ей очень грозное. Смугляночка вытянула вдоль бедер руки, выдвинула как можно дальше вперед свою немалую грудь, крепко подтянула живот и оттопырила свой несколько утяжеленный зад, создавая великолепную тригонометрическую проекцию, которая могла свести с ума любого мужика.

Пока я любовался тригонометрической проекцией, в руке обер-ефрейтора появился обычный полицейский свисток, который она поднесла ко рту, и над всей авиабазой пронеслась мощнейшая трель соловья-разбойника. В темноте послышался дробный топот ног, и вскоре в свет уличного фонаря вбежал десяток бойцов с нейлоновыми чулками на лицах. Размахивая резиновыми дубинками, эта группа бойцов пронеслась в салон автобуса, откуда начали выпадать один за другим наши диверсанты. Вскоре незнакомцы-диверсанты стояли в центре светового пятна на коленях и с руками, заложенными за голову, а за их спинами группировались люди в черных комбинезонах с нейлоновыми масками на лицах. Картина масок-шоу получилась такой зловещей, что у меня на душе заскребли кошки и я подумал, что зря не расстрелял этих людей на месте, а привез их в службу безопасности полка, где им тяжело придется на допросах и пытках. И перед моим воображаемым взглядом появилось лицо «Серой мышки», который с садистским удовлетворением потирал руки, посматривая на пленников.

Когда все бандиты оказались в круге света от фонаря, то обер-ефрейтор Смугляночка приказным голосом подняла их на ноги и, свистком выводя маршевую мелодию, направилась в глубь двора. Бойцы в нейлоновых масках следовали за ней, резиновыми дубинками подгоняя оборванцев пленников. Вскоре эта колонна навсегда исчезла из поля зрения и нашей жизни в темноте ночи. Вместо одних тут же нарисовались другие бойцы, но уже без масок, которые собрали оружие диверсантов, без разрешения забрали мой трофейный пистолет-пулемет «Суоми» и унесли оружие в неизвестном направлении. Эти бойцы снова вернулись, чтобы на этот раз забрать с собой и носилки с раненым главарем банды, все еще продолжающим спать.

Подполковник Арнольд Цигевартен глубоко вдохнул свежего воздуха. По всей очевидности, он устал от подобной демонстрации службой безопасности своей обученности и необходимости. Арнольд помассировал кончиками пальцев область сердца и, доверительно положив мне руку на плечо, высокопарно произнес для окружающих нас офицеров полка, что настоящий характер истинного немецкого офицера проявляется и не только в боевых ситуациях. Я не совсем разобрался в смысле этого высказывания командира, лихорадочно размышляя над тем, что же он имел в виду: моих пьяных парней или пойманных диверсантов, которыми могли оказаться и заблудившиеся в лесу скауты?! Но так как ни тех, ни других поблизости уже не было, решил промолчать, не задавать лишних вопросов. Да и чувствовалось, что Арнольду хотелось отдохнуть, он еще раз положил руку мне на плечо, кивнул головой и медленно побрел к штабному зданию, где у него имелась небольшая квартирка для отдыха во внеурочное время.

Очень скоро я остался один в центре светового пятна от фонаря: только я и невдалеке школьный автобус серого цвета с распахнутыми дверьми салона. Посмотрев на него, я горестно вздохнул и безнадежно махнул обеими руками, автобус начал складываться и складываться, пока совсем не растворился в темноте ночи. С трудом переставляя ноги, я побрел в офицерское общежитие, чтобы поспать до утра. Но на линии терминатора, линии разделения тьмы и света, нос к носу столкнулся с обер-ефрейтором службы безопасности полка. Она была одна, остановилась и выразительно посмотрела мне в глаза. В ее же глазах я прочитал, что девушка оказалась случайной свидетельницей того, что я сотворил со школьным автобусом, но она никогда и никому об этом не расскажет, даже если ее будут пытать в службе безопасности. И я безоговорочно поверил этим глазам обер-ефрейтора, взгляд которых был чист и невинен. Этот взгляд также подсказал мне, что девушка одинока, ей не хочется возвращаться в свою солдатскую келью и ночь проводить в холодной, никем не согретой постели. Тогда у меня родилась мысль, а почему бы Смугляночке не проводить меня до общежития и не разделить со мной одиночество, тем более что Лиза оставила после себя такую шикарную постель, в которой одному делать было совершенно нечего.

Уже к середине ночи я понял, что в своей жизни допустил еще одну крупную ошибку — поверил глазам женщины, в которых она обещала беспроблемную и спокойную ночь. А сама, как только мы оказались в постели, не слезала с меня и объезжала меня, словно я был диким мустангом в североамериканских прериях. Одним словом, поспать нам этой ночью не удалось, мы поочередно ласкали и нежили друг друга, и, когда уставал один, за дело принимался другой партнер.

5

Расплата за рыбалку и ночное бдение последовала ранним утром следующего дня. По приказу командира полка подполковника Цигевартена меня с Динго назначили на боевое дежурство. Еще не рассвело, когда вестовой из штаба начал вытаскивать меня из-под великолепного тела Смугляночки. Девчонка под утро возомнила себя наездницей диких мустангов, но, проскакав по прериям всего сотню миль, заснула и спящей свалилась мне на грудь. Даже не приласкав девчонку, я тут же закрыл глаза, надеясь хотя бы немного подремать перед подъемом. Но через пару минут присланный из штаба полка вестовой прошел в комнату, он еще не знал о наших отношениях со Смуглянкой и начал теребить меня за плечо и нашептывать, что пора вставать и бежать на дежурство.

Вестовой оказался вполне нормальным парнем, помог рассортировать и разложить по стульям в беспорядке валявшуюся на полу мужскую и женскую одежду. Когда порядок был наведен, я первым делом натянул на себя галифе и отправил парня восвояси, сказав ему, что через десять минут буду у истребителя. Я уже натягивал китель, когда вспомнил, что для полетов необходим летный комбинезон. Пришлось долго его разыскивать, я уж было собрался бежать на дежурство в галифе и кителе, когда комбинезон обнаружился на вешалке в прихожей. Ровно в назначенное время я был у истребителя, обер-ефрейтор Шульце осмотрел меня критически, но ничего не сказал, только пожал плечами.

Следом за мной на стоянке появился обер-лейтенант Динго, который выглядел как хорошо выспавшийся ребенок: с опухшими веками и синяками под глазами. При виде этого лица друга я застонал и крепко сжал кулаки: какой же я идиот — собственными руками передал ему вчера бутыль с остатками молока Бюргера, и результат налицо! К тому же на дежурство обер-лейтенант явился без летного шлемофона, пробормотав себе под нос, что не мог его найти. Пришлось дать ему свой запасной шлемофон, который я случайно прихватил из дома, а свой рабочий шлемофон я всегда держал в кабине истребителя. Потом мы с другом немного поговорили о погоде на сегодня и полезли в кабины своих BF109E, где я чувствовал себя как дома.

Я привычно пощелкал тумблерами приборной доски истребителя, проверяя показатели топлива и масла в двигателе, зарядку электробатарей и наличие боезапаса в пулеметах и пушке. Приборы выдали показания: все в норме. Через открытый фонарь я крикнул обер-ефрейтору Шульце, что он отлично поработал и что на таком истребителе можно и полетать. Шульце, вместо того чтобы вытянуться по струнке и громко поблагодарить капитана Ругге, то есть меня, за высказанную благодарность, заулыбался, залез на крыло машины и, наклонившись к ушку, поинтересовался, как я теперь буду относиться к обер-ефрейторам?! Я удивленно посмотрел на Шульце, хотел было пожать плечами, словно не понял, что этот пройдоха имел в виду, но меня предало собственное лицо, которое стремительно начало краснеть. Шульце, довольный полученным эффектом, грохнулся на задницу и на ней скатился по крылу машины к земле, где продолжал громко ржать.

Полк для летчика — это настоящая семья, в которой каждый хорошо знает или, по крайней мере, всегда слышит, что в полку происходит, чем дышит и занимается каждый. Обмен информацией в такой семье мало чем отличался от обмена информацией в большой деревне, где всегда и все обо всем знают. Шила в мешке не утаишь, вот и сейчас, не успел я вчера переспать со Смугляночкой, а сегодня весь полк уже гудит и обсуждает детали нашей совместной ночи. Я осознаю, что в данный момент — от замухрышки рядового до командира полка — все ожидают новой информации относительно того, случайная ли это встреча или серьезные отношения? Но сейчас я и сам не знал ответа на этот вопрос, к тому же, невыспавшийся, я не способен был даже думать на эту тему — меня клонило в сон. Поудобнее устроившись в кресле пилота, прислонив голову к бронеспинке, я забылся тяжелым и вязким сном. Спал ли я в этот момент или не спал, сказать не могу, помню только, что все это продолжалось секунду, только я прикрыл глаза, как сквозь опущенные веки увидел красную ракету, взлетающую над зданием штаба.

В любые времена красный цвет означал тревогу и опасность, вот и пущенная в небо красная ракета означала срочный вылет на боевое задание! Я действовал на автомате, выработанном за многие годы службы в армии: с закрытыми глазами протянул руку и повернул ключ зажигания в гнезде-замке, табло передней панели истребителя вспыхнуло угрожающим красным цветом ламп и индикаторов, который постепенно начал меняться на успокаивающий зеленый. Двигатель заурчал, набирая обороты, а затем мощно, но тихо заревел. Инженеры-техники уже несколько раз прогоняли двигатель, и сейчас он был полностью готов отдать всю тысячелошадную мощь своих шестнадцати клапанов.

Ожидая команды штаба на взлет, а также приказа, разъясняющего цели и задачи боевого задания, я на тормозах придерживал истребитель. В наушниках шлемофона послышался голос обер-лейтенанта Динго, подтвердившего свою готовность к взлету. Его тут же сменил голос майора Киммеля, который не говорил, а дико орал в микрофон, чтобы мы срочно взлетали, встречали британских бомбардировщиков, приближающихся… а дальше я не стал его слушать, отпустил тормоза и, действуя по наитию, пересек взлетно-посадочную полосу и рванул истребитель на взлет, резко потянув на себя рычаг увеличения мощности двигателя.

В какой-то момент мне показалось, что истребитель, обиженный моей грубостью, дико взрыкнул двигателем и на такой скорости рванул в разбег, что при этом чуть ли не перевернулся на спину от своего усердия. Таким мощным и стремительным получился этот рывок, что в сотую долю секунды мы пересекли ВПП, по которой в этот момент хлестанули пулеметные очереди двух «Спитфайеров», промелькнувших над нашими головами. Чтобы не попасть под обстрел неизвестно откуда появившихся британцев, Динго вслед за мной повторил маневр с разбегом поперек ВПП. Кстати, если мы разбегались бы по ВПП, то одна из наших машин, и весьма вероятно, что именно моя машина, а может быть, и оба истребителя уже пылали бы буйным пламенем на этой полосе. Британские истребители били из пулеметов и пушек по всему, что шевелилось на ВПП.

Британских бомбардировщиков еще не было видно, они находились на дальних подступах к авиабазе, а над нами уже крутились их проклятые истребители. Четыре пары «Тайфунов» и «Спитфайеров» носились над аэродромом, и это были, как подсказала мне память, так называемые «чистильщики». Эти истребители прилетели пораньше, чтобы до подхода своих бомбардировщиков блокировать взлетно-посадочную полосу, не позволить истребителям, базирующимся на этом аэродроме, подняться в воздух, чтобы создать такие условия для бомберов, чтобы те смогли чисто и спокойно отработать по целям на земле. Одним словом, эти хитрые британцы воспользовались и применили на практике наш недавний опыт, когда мы громили их бомбардировщики на одном аэродроме и блокировали истребители сопровождения на другом аэродроме.

Я еще размышлял над тем, как нам с Динго побыстрее разобраться с этой четверкой «чистильщиков», одновременно краем глаза наблюдая за тем, как пилоты других эскадрилий бегут к своим машинам. Парни спешили подняться в воздух, чтобы помочь нам. А я в этот момент продолжал искать возможность без особого риска оторваться от земли и уйти на высоту. Память подсказала, что метров через триста начнется глубокий и широкий овраг. Вот мы с Динго и нырнули в этот овраг, едва шасси истребителей оторвалось от земли, чтобы уйти от преследования двух вражеских «Тайфунов», которые пришли на смену промахнувшимся «Спитфайерам». По рации связался со штабом и попросил, именно попросил, чтобы во избежание излишних потерь они временно не поднимали бы в воздух другие истребители, так как с «чистильщиками» мы постараемся справиться своими силами. Майор Киммель начал было возражать, что это не мое дело — руководить боевыми операциями полка, но его грубо перебил обер-лейтенант Динго, который проорал, что полку не нужны самоубийцы в воздухе и чтобы майор помолчал и делал то, что ему говорит капитан Ругге.

Дальше нам уже было некогда общаться со штабом, овраг кончился, и теперь нам предстояло лезть на высоту, которую стерегли вражеские «чистильщики». Подъем на высоту был чрезвычайно опасным делом, так как на ней британцы имели значительное преимущество: они видели все, что творилось внизу, могли атаковать и легко сбить любой истребитель. В очередной раз оглянувшись, я увидел, что оба наших преследователя допустили грубую ошибку, они увлеклись и слишком близко подошли к нам, оказавшись в зоне, в которой могли быть подвержены нашей атаке. Британские парни, видимо, не хотели потерять нас из виду, когда мы спрятались и летели в глубине оврага, поэтому и снизились на опасную высоту.

Коротко буркнув Динго, что будем атаковать преследующую нас пару, я взял штурвал на себя и выжал ногой педаль. Мы, словно черти из табакерки, выскочили из оврага и стали резко уходить влево, чтобы затем перейти в боевой разворот, атакуя зазевавшихся «Тайфунов». Британцы промедлили, и в судьбе их была поставлена точка двумя пулеметными очередями. Я, словно в тире, стрелял по ведущему британской пары, а обер-лейтенант Динго подстрелил его ведомого. Оба британских «Тайфуна» без единой искорки пламени грохнулись на вниз, где они, словно на лыжах, скользнули по земле и через минуту навсегда замерли друг напротив друга. Сверху последовала всполошная пушечная очередь одного из «Спитфайеров», которой он пытался преградить нам путь на высоту, но нас уже было нельзя остановить, наши оба BF109E набрали скорость и перли напролом на высоту. По дороге обер-лейтенант Динго злобно отмахнулся еще от одного «Тайфуна», бесцельно метавшегося неподалеку, выпустив по нему пушечную очередь. Мне показалось, что в этот раз он стрелял наудачу, но метко попал в топливные баки. Британский «Тайфун» лопнул, словно мыльный пузырь, а на его месте возник большой огненный шар, который быстро угас, но британского истребителя уже нельзя было обнаружить.

«Спитфайеры» окончательно вызверились, они начали клевать нас со всех сторон, и, куда ни бросишь взгляд, повсюду были эти засранцы. В такой ситуации нам ничего не оставалось делать, как отбиваться от их назойливости, посылая то пушечную, то пулеметную очередь в разные стороны.

В какой-то момент вражеские «чистильщики» настолько увлеклись поединком с нами, что забыли о своей главной задаче — блокировании аэродрома. А мы с Динго дрались так лихо, что у британцев не оставалось времени разобраться в том, что происходит вокруг. Поэтому «боевые соратники» прозевали момент, когда мы оттянули бой несколько в сторону от аэродрома, позволив подняться в воздух новым истребителям нашего полка, которые бросились на перехват бомбардировщиков. Но этот прогресс нам дорого стоил, мы с Динго сильно устали и находились на грани полного физического и психического истощения. Но не это было главным — подходил к концу боезапас, у меня оставалось шесть выстрелов к пушке и десяток патронов к пулеметам. Аналогичная картина наблюдалась и у обер-лейтенанта Динго, он уже больше не пользовался пулеметами, а делал одиночные выстрелы из пушки.

Первыми беспокойство по поводу того, что бой отодвинулся от центра аэродрома и ушел за его пределы, выказали пилоты «Спитфайеров», наиболее обученные и профессионально подготовленные британские летчики. Каждый бой с такими пилотами велся на пределе нервных и физических сил, их можно было победить только в том случае, если тебе удавалось найти и применить в бою с ними нестандартное решение или маневр. Вот и сейчас я всей своей шкурой почувствовал, что пилоты «Спитфайеров» пойдут на прорыв нашей линии обороны, чтобы вернуться и продолжить блокаду аэродрома нашего полка. Я мгновенно просчитал имевшиеся варианты направлений их прорыва и шесть снарядов из пушки залепил в пустоту непосредственно перед собой. Обер-лейтенант Динго следовал впритык за мной и все мои маневры повторял с задержкой секунд на пятнадцать. Мое сердце сжималось от предчувствия, что наши последние снаряды ушли в молоко, но расчеты оказались правильными — за малую долю секунды до того, как снаряды должны были пронзить пустоту пространства, в нем нарисовалась кабина пилота британского «Спитфайера», а вслед за ней кабина второго британского истребителя. Серия взрывов — и «Спитфайер» ведущего, а вслед за ним «Спитфайер» ведомого встали на крыло и повалились к земле, с каждой секундой ускоряя свое падение. Мы наблюдали два сполоха взрывов на пустоши вблизи аэродрома, королевские военно-воздушные силы сократились на двух британских пилотов.

После гибели этих двух британцев поблекли краски восприятия действительности, а бой потерял свое былое напряжение. Оставшиеся в живых британцы уже тянули время, не ходили в атаку, а при малейшем намеке на нее с нашей стороны прятались друг за другом. Спасало их только одно: у нас кончился боезапас, и стрелять было не из чего. Последние атаки мы с Динго имитировали, но британцы вскоре догадались об этом, и вторая пара «Спитфайеров» даже попыталась атаковать нас.

К тому времени подполковник Арнольд Цигевартен поднял в воздух все исправные истребители полка, и те с разных направлений стали долбать появившиеся бомбардировщики. В результате три «Ланкастера», семь «Галифаксов» и пара истребителей сопровождения были сбиты нашими парнями. Если к общему счету сбитых машин полка приписать и наши пять сбитых истребителей и три поврежденные машины врага, то получались запредельная цифры — семнадцать сбитых истребителей и бомбардировщиков и восемь поврежденных машин противника.

Вражеские бомбардировщики после такой встречи стали избавляться от бомбовой нагрузки, сбрасывая бомбы на крестьянские поля, расположенные вблизи нашего аэродрома. А когда небо расцвело куполами парашютов пилотов и членов экипажей сбитых британских самолетов, то крестьянские ребятишки устроили настоящую охоту за ними. Выловленных британцев сдавали в полицейские участки, а за пойманных пилотов получали сотню немецких рейхсмарок.

Но меня это уже не интересовало, со слипающимися от сна глазами я вывел свой истребитель на глиссаду посадки и полностью отдался на волю своих рук и ног, которые автоматически выполняли необходимые движения по управлению машиной. Когда ее шасси коснулось асфальтобетона ВПП и истребитель бежал по взлетно-посадочной полосе, то я уже практически спал.

Глава 4

1

В последние дни наш северо-запад превратился в одно из наиболее активных направлений действия вражеской авиации. Казалось, что все самолеты противника шли на прорыв в рейх через зону ответственности нашего полка, и поэтому участились наши вылеты на боевые задания. Шасси истребителя только касалось асфальтобетона ВПП, а нас уже ожидал новый приказ и новый вылет на боевое задание. Инженеры-техники едва успевали обслужить истребитель, залить топливо, добавить масло и пополнить боезапас, как ты лез в пилотскую кабину и взлетно-посадочная полоса вновь стремительно неслась тебе навстречу. В иные дни напряжение, казалось, росло не по дням, а по часам, и я молил Бога, чтобы он дал сил не только мне, но и другим летчикам полка, которые сначала переставали улыбаться, затем смеяться, а потом наглухо замыкались в себе и уже на мир смотрели опустошенными глазами. Я понимал, что эта ситуация — временное явление и рано или поздно это пройдет и вернутся времена, когда парни оживут, интерес к жизни воскреснет и мы снова начнем шутить и улыбаться девушкам.

Наш полк начал терять летчиков-истребителей в этих боях, но отличная система подготовки летчиков, существующая в рейхе, в немалой степени способствовала тому, что эти потери сохранялись на очень низком уровне. Подполковник Арнольд Цигевартен всем сердцем переживал за каждого потерянного летчика и предпринимал всевозможные меры, чтобы эту тяжкую нагрузку боевых вылетов между летчиками полка перераспределить таким образом, чтобы они не сломались и не согнулись под этим бременем. Он стал громадное внимание уделять планированию боевых вылетов и особо не полагался на информацию, поступающую из вышестоящих инстанций, на организацию и осуществление разведывательных полетов.

К этому времени Арнольд редко когда садился в кабину своего истребителя и летал на боевые задания, как это делал ранее на Восточном фронте. Сегодня подполковник Цигевартен все время проводил в штабе, планируя операции и координируя боевые вылеты, а также решая вопросы технического обеспечения. Но его авторитет боевого пилота оставался по-прежнему весьма высоким и непоколебимым, офицеры и рядовые полка продолжали любить своего командира и доверять ему.

Двадцатипятилетним парнем Арнольд Цигевартен принял участие в гражданской войне в Испании и воевал в составе эскадры Кондор, где в боях сбил более десятка истребителей и бомбардировщиков республиканцев. В те времена он был молод, подвижен и, как говорили люди, знающие его, больше времени находился в небе, чем на земле. В то же время этот парень не хватал с неба звезд, здраво и рационально подходил к решению многих вопросов, но его сердце всецело принадлежало этим маленьким, быстрым и юрким самолетикам — истребителям.

В Оснаабрюкке подполковник Цигевартен очень редко бывал на свежем воздухе, он постоянно был занят штабной работой. При случайных встречах мы дружески кивали друг другу, и он как-то жалобно посматривал на меня. И в эти минуты я его хорошо понимал: при виде меня Цигевартен вспоминал небо и свой истребитель, который большую часть времени простаивал на стоянке. Несмотря на свою занятость, Арнольд продолжал всем сердцем рваться в небо и снова хотел сесть за штурвал истребителя, чтобы в бою с противником познать радость новой победы. Неоднократно он поговаривал, когда я в штабе из его рук получал приказ на новое боевое задание, что свою страсть к небу и полетам на истребителе он, как эстафетную палочку, передал мне. Поэтому мне приходилось не вылезать из кабины истребителя, постоянно участвовать в воздушных боях, водить в бой Динго и других летчиков своей и других эскадрилий.

Однажды, в один из обычных фронтовых дней, подполковник Цигевартен не выдержал напряжения штабной работы в закрытом помещении и попросил меня в качестве его ведомого слетать с ним на разведку, пройтись вдоль побережья Северного моря и посмотреть, что там происходит. Чтобы этим вылетом не сбить напряженный график других своих вылетов, я предложил подполковнику Цигевартену осуществить этот вылет очень рано утром до момента официальной побудки пилотов полка.

* * *

Солнце только проснулось, и край его диска едва показался из-за горизонта, когда пара наших истребителей, сделав короткий разбег по ВПП, начала набирать высоту, направляясь в сторону Северного моря. Перед вылетом Арнольд Цигевартен сильно нервничал, много курил, часто посматривал на часы, но, когда он сел в кабину своего BF109E, то магические флюиды донесли мне, что командир успокоился и пальцами рук прошелся по тумблерам и выключателям приборов, расположенных на передней панели истребителя. Двигатель истребителя негромко чихнул, из патрубков повалил черный дым, пару раз провернулся вал с тянущим винтом, и вскоре он равномерно загудел, набирая обороты. Черный дым из патрубков напомнил мне, что этот двигатель не проходил соответствующей обработки и модернизации нанотехнологией Норта. Что ж, мне опять пришлось прибегнуть к тещиному искусству вязать магические заклинания. Слава богу, что в этот ответственный момент никто не видел, как я дергаюсь телом и головой и руками делаю пассы. Через минуту магическая нанотехнология обработала основные узлы двигателя, сразу снизился шум от его работы, а его мощность, а значит, и скорость истребителя возросла на десять процентов.

Обер-ефрейтор Шульце, с которым мы недавно работали над созданием новых авиационных пушек, которые я после назвал «мотор-пушками», продолжал возиться со своим техническим барахлом в стороне и ни на что не обращал внимания. Двигатель же истребителя Арнольда Цигевартена набрал обороты и теперь тихо шелестел. Можно было идти на разбег и взлетать, но меня в эту минуту корежила эта мысль о мотор-пушках. Почему бы их не испытать в этом вылете на боевое задание, ведь по предварительным расчетам нам предстоял разведывательный полет, не обремененный встречами с врагом?!

Сказано — сделано: когда наши машины еще бежали по ВПП и готовились оторвать шасси от асфальтобетона, на них произошла смена оружия: мотор-пушки заменили обычные авиационные пушки.

Арнольд Цигевартен уверенно набрал высоту в четыре тысячи метров и направился к побережью Северного моря, а я по пятам следовал за ним. Когда вдали показалась синева моря, на нас свалилась пара североамериканских дальних истребителей Р-47 «Тандерболт». Эта атака североамериканцев не оказалась сюрпризом, мы ожидали ее с того момента, когда отметки двух истребителей появились на экранах наших бортовых радаров. А когда они появились в поле нашего зрения, мы опознали в них Р-47 «Тандерболт». Североамериканцы совершили красивый вираж и с шести тысяч метров начали неторопливо заходить на нас в атаку с задней полусферы. Причем парни пилотировали свои машины уверенно, выполняли сложные маневры, но пилотировали истребители так, словно работали на ринге с привычными спарринг партнерами. За одну только эту наглость североамериканцы заслуживали наказания поркой или парой очередей из мотор-пушки, но подполковник Цигевартен не захотел осложнять и так непростую международную обстановку. Он сделал вид, что не заметил этих выкаблучивающихся перед нами идиотов, и продолжал наш полет к побережью Северного моря, а я летел за ним в левом пеленге и чуть выше.

Несколько раз в этот момент я пытался связаться с Арнольдом по рации, поделиться мнением о североамериканцах и их наглом поведении, но в наушниках шлемофона можно было услышать только одни эфирные помехи. Но в какой-то момент эти помехи исчезли, и в наушниках послышались два голоса, переговаривающихся между собой на знакомом, но не родном для меня языке. Один из голосов предлагал другому не обращать внимания на эти два «мессера», так как они ничем не могут угрожать британцам, а им пора возвращаться домой на ланч. Второй голос отвечал, что с эти двумя ублюдками надо как следует разобраться, когда начнется война. Таким образом, получалось, что эти североамериканские пилоты не горели особым желанием лезть в драку с нами и посмотреть, кто из нас окажется более сильным и умелым. Драке они предпочитали возвращение домой, где их ждал завтрак. Затем сквозь эфирные помехи прорезался голос подполковника Цигевартена, который говорил:

— Зигфрид, эти двое североамериканцев подозрительны мне, они не просто так крутятся в этом районе. Похоже на то, что их сюда послали, затем чтобы из этой зоны были перекрыты подступы к Северному морю. Затеять с ними драку — это, по-моему, зря потерять время и потратить боеприпасы. Поэтому предлагаю не обращать на них внимания и не лететь вдоль морского побережья, а немного углубиться в него и посмотреть, что там происходит. Мое сердце чует беду, ведь не зря эти североамериканские братки в такую рань и без особого дела решили покрутиться в этом районе.

Чтобы наверняка оторваться от североамериканских олухов, истребитель Цигевартена пересек линию побережья и начал быстро снижаться, чтобы скрыться в пелене прибрежного тумана, который по утрам всегда покрывал побережье Северного моря. Я следовал за истребителем Цигевартена, но, когда мы вошли в туман, немного оттянулся назад, чтобы между нами увеличить дистанцию и случайно не столкнуться с истребителем ведущего. А североамериканцы не полезли в прибрежный туман, сохраняя высоту они все дальше и дальше углублялись в Северное море, короткими импульсами своих бортовых радаров прощупывая воздушное пространство.

Когда мы на пару километров углубились в Северное море, то находились в сплошной пелене тумана, за которой ничего не было видно, и, честно говоря, я чувствовал себя не очень уютно в этой белой пелене, где даже не было видно винта своего истребителя. Подполковник Цигевартен, по всей очевидности, в этом проклятом тумане чувствовал себя аналогично, поэтому начал понемногу набирать высоту, чтобы с птичьего полета осмотреться кругом. Удивительное дело, но на высоте в пятьсот метров оканчивалась верхняя кромка тумана и, прорезав эту кромку, мы вырвались под лучи сверкающего солнца.

На этой высоте стояла чудесная солнечная погода, видимость во все четыре стороны света была прекрасная, за исключением пелены тумана, расстилавшегося под крыльями наших истребителей. Я нутром почувствовал, что и командиру понравилась эта чудесная погода, хотел было поделиться с ним своими впечатлениями по этому поводу, но радиосвязи с его истребителем не было, в наушниках слышались одни только завывания космических монстров и звук, похожий на шум работающего трактора. Поэтому приходилось поддерживать с ним один только зрительный контакт. Продолжая лететь вслед за истребителем командира, я немного расслабился и отдался чувству внутренней неги и истомы. Правда, голова продолжала работать, поворачиваться то в одну сторону, то в другую, чтобы вовремя засечь появление в небе истребителей противника.

Наступало время возвращения домой, но из-за отсутствия радиосвязи мне ничего не оставалось делать, как только ожидать, когда подполковник Цигевартен примет решение о развороте на сто восемьдесят градусов. Но командир не спешил возвращаться, он чуть повернул свой истребитель вправо, и теперь мы летели на высоте пятьсот метров вдоль морского побережья. Повернув голову влево, я вдруг мельком уловил какую-то странную игру света у горизонта: на поверхности моря то появлялись, то исчезали яркие пятна.

Никогда прежде мне не доводилось видеть подобной картины, да и над морем я летал только последние два месяца. Но в этот момент память Зигфрида Ругге выдала один небольшой фрагмент из его воспоминаний. Лет семь назад в Балтийском море проводились учения флота с участием крупных надводных кораблей и авиации, во время одной из летных разведок он случайно стал свидетелем учебных стрельб надводных кораблей. Когда эти корабли стреляли из орудий главного калибра, то те, кто находился вдали от зоны стрельб и наблюдал за ними невооруженным глазом, видели аналогичные вспышки света над поверхностью моря, правда, окаймленные черным муаром.

Мне нужно было срочно донести эту информацию до сведения подполковника Цигевартена, но радиопомехи по-прежнему заполняли эфир и прорваться сквозь них не было никакой возможности. К тому же мне очень не хотелось демонстрировать подполковнику и свои магические способности, мысленно передавая ему эту информацию. Подполковник Цигевартен — это вам не обер-лейтенант Динго, этот офицер обязательно обратит внимание на такой неординарный способ обмена информацией, обязательно задумается над этой проблемой и когда-нибудь позже обязательно поинтересуется, что я за человек, способный передавать мысли на расстоянии. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как зрительно привлечь внимание командира: я покачал крыльями истребителя и решительно выдвинулся вперед, всеми этими действиями предлагая ему следовать за собой. Подполковник спокойно уступил мне место ведущего, а сам оттянулся в правый пеленг и занял место ведомого.

Особо не высовываясь из пелены тумана и лавируя между белыми облачными горами и возвышенностями, мы полетели в сторону странных световых вспышек. Когда мы приблизились к этому месту, то увидели, как несколько крейсеров пытались окружить и зажать в клещи один большой корабль, на палубе которого были видны четыре четырехорудийные башни главного калибра. Корабль, вернее сказать, линкор пытался оторваться от своих преследователей, он ловко маневрировал на воде, уходя от вражеского обстрела. На наших глазах орудия двух его башен главного калибра выплюнули по четыре снаряда в сторону своих преследователей, два из которых взорвались на палубе одного из крейсеров, а остальные шесть упали в море, подняв высокие водяные столбы по бортам остальных крейсеров. На крейсере, в который попали два снаряда, занялся и очень медленно начал разгораться пожар, но, к чести его капитана, крейсер не выкатился из строя и не покинул ордер преследования. С нашей высоты хорошо было видно, что преследователи после этого залпа линкора стали более осторожно выбирать позиции для его обстрела и старались держаться подальше от него. По всей очевидности, орудия главного калибра линкора стреляли на большую дистанцию, чем могла себе это позволить артиллерия крейсеров.

Моя нога до этого момента ни разу не ступала на палубу боевого корабля, мне никогда не приходилось участвовать в морских сражениях, но сейчас мне, как полному дилетанту в этом вопросе, становилось ясно, что, несмотря на это преимущество в артиллерии, часы линкора сочтены, в одиночку он долго не сможет сопротивляться такому количеству крейсеров. Наступит момент, когда крейсера сумеют лишить его свободы маневра, дорвутся до его тела и быстрыми наскоками начнут рвать на части, пока он не пойдет ко дну. К тому же по поведению крейсеров можно было прийти к выводу, что они не спешат покончить с линкором, а это означало лишь одно: они ждали появления поддержки.

Снова заговорили орудия главного калибра линкора, залпами которых он снова отгонял от себя крейсера, которые пытались приблизиться или остановить его, на флагштоках эти крейсера несли флаги «Юнион Джека». Снаряды одной из серий накрыли второй крейсер, они пронзили его верхнюю палубу и разорвались в двигательном отсеке. Крейсер потерял ход, накренился на правый борт и сильно запарил, а затем последовал мощный взрыв котлов, который разорвал крейсер надвое. Носовая часть быстро затонула, а корма некоторое время покачалась на морской волне, а затем ее затянуло в гигантскую воронку водоворота, и она навсегда исчезла с поверхности моря. На долю секунды я прибегнул к магическому зрению, чтобы прочитать название преследуемого линкора, сражавшегося с британской флотилией не на жизнь, а на смерть, им оказался линкор «Бисмарк».^[26]

Но сейчас линкор «Бисмарк» находился в полном одиночестве, рядом с ним не было эсминцев сопровождения и каких-либо других вспомогательных судов флота рейха. Со всех сторон его окружала свора цепных псов из шести британских крейсеров и нескольких эсминцев и миноносцев! По всей очевидности, это сражение продолжалось уже несколько часов, и к этому моменту линкор получил несколько прямых попаданий в борт, имел повреждения настроек на верхней палубе, но продолжал упорно сопротивляться. Британцы же не сидели сложа руки, то один, то другой крейсер выходил вперед, обстреливал линкор из всех орудий и тут же возвращался на свое место в ордер, они всячески препятствовали линкору оторваться от них и скрыться в прибрежном тумане. При этом британские крейсера совершали наскоки таким образом, чтобы увести линкор еще дальше на север в глубь Северного моря и, дождавшись своих линкоров, его потопить.

2

Обе стороны, участвовавшие в морском сражении, были настолько увлечены борьбой друг с другом, что прозевали наше появление. Мы по-прежнему придерживались высоты в пятьсот метров, но хорошо маскировались пеленой тумана, то появляясь, то проваливаясь в его облака, особо не лезли в центр сражения и наблюдали за сражением со стороны.

В этот момент вблизи бортов «Бисмарка» поднялись четыре водяных столба взрывов, линкор серьезно встряхнуло и качнуло с борта на борт. Но линкор выправился и продолжил свой зигзагообразный бег на северо-восток, всеми силами стараясь оторваться от противника и уйти под защиту береговых батарей. В этот момент орудия крейсеров британской флотилии хранили молчание, поэтому у меня, естественно, возник вопрос: а кто же тогда стреляет по линкору? Совершенно случайно я задрал голову к небу и чуть не заорал от обиды и горечи, охвативших меня. В этот момент прямо над нашими головами медленно проплывали два стареньких самолета-разведчика «ББ», способные нести четыре бомбы по двести пятьдесят килограмм каждая. Это вот старье времен Первой мировой войны спокойно разгрузилось над нашим линкором, а мы их вовремя не увидели и не шелохнулись, чтобы воспрепятствовать этой бомбардировке.

В районе морского сражения появились новые действующие лица — четыре бомбардировщика «Ланкастер» в сопровождении шести «Спитфайеров» и еще пара торпедоносцев неизвестной национальности, на их крыльях не было никаких опознавательных знаков.Но магия — это наука непознанных возможностей, мое магическое зрение подсказало, что эти торпедоносцы пилотируют североамериканские летчики и что оснащены они самыми новыми, только что принятыми на вооружение флотом ССШа самонаводящимися торпедами. Я даже протер глаза: неужели североамериканцы настолько обнаглели, что решились принять участие в боевых действиях на стороне британцев? Ведь до настоящего момента война рейху была еще не объявлена, и до этой поры эти друзья старались не лезть с нами в открытую драку, а исподтишка обстрелять одинокий истребитель или бомбардировщик или под шумок завалить зазевавшегося немецкого летчика. А чаще североамериканцы вели пассивное наблюдение со стороны, как мы надирали задницы этим гордым и свободолюбивым британцам.

«Спитфайеры» встали в оборонительный круг над крейсерами флотилии, видимо, решив таким образом на всякий случай прикрыть ее от атак сверху. Североамериканские торпедоносцы скромненько отошли в сторону и стали наблюдать издали за изменениями, происходящими на море. А британские бомбардировщики, нагло покачивая крыльями, словно разминаясь перед кулачной дракой, начали готовить заход на бомбометание на линкор «Бисмарк». Но тут заговорила зенитная артиллерия линкора и все крупнокалиберные пулеметы, небо над кораблем покрылось сплошным зонтиком черных разрывов зенитных снарядов и разноцветными трассами крупнокалиберных пулеметов.

Внезапно в наушниках исчезли завывания космических монстров, прорезался приятный мужской баритон, который сказал, что линкор «Бисмарк» вызывает пару истребителей BF109E на связь. Это означало, что радиотелеграфная служба линкора наконец-то обнаружила нашу пару и сейчас пытается установить связь с нами. Наше пребывание инкогнито в этом районе закончилось, вскоре и британцы обратят внимание на наши истребители. В этот момент эфир снова проснулся и новый голос обратился к нам со следующей просьбой:

— Пара BF109E, назовитесь, и просим вас срочно помочь нам связаться со штабом флота рейха. Вот уже в течение четырех часов британцы пытаются нас потопить в этом дрянном канале. А мы не можем по радио связаться со штабом Шпеера и попросить поддержки. Сами мы не можем это сделать, очень похоже на то, что наши британские друзья не только загнали нас в ловушку, но и блокируют радиоэфир. В этой связи, ребята, просим вас не лезть в эту драчку, у нас еще достаточно сил, чтобы оказать достойное сопротивление противнику. Да они особо и не горят желанием лезть под наш главный калибр, а ждут появления своих линкоров. Но пока эти монстры доберутся до нас, а им для этого потребуется пара или тройка часов, мы успеем скрыться в прибрежном тумане. Но для этого и нам нужна помощь, поэтому помогите нам установить связь с главным морским штабом рейха. Наши радиотелеграфисты рекомендуют вам подняться на высоту и через ретрансляционные вышки связать нас со штабом гросс-адмирала Шпеера. Этот мужик прекрасно знает, что нужно делать в подобных случаях. Установите нам связь с ним, а мы уж сумеем с ним договориться, как нам помочь, да и позднее найдем чем отблагодарить и вас за услугу.

Беседа с капитаном «Бисмарка» продолжалась не более десяти секунд, но этого времени хватило, чтобы британцы засекли наши переговоры в радиоэфире и в результате обнаружили нашу пару. Два «Спитфайера» отделились от группы прикрытия и направилась в нашу сторону. В этот момент у меня и Цигевартена даже мысли не возникло бросить все и скрыться из этого района, своими авиационными пулеметами и пушками мы ничем не могли помочь линкору, попавшему в беду. Истребитель подполковника Цигевартена поднялся на высоту в тысячу метров и сделал двадцатисекундную площадку, а затем вновь полез на высоту. Связи с ним у меня в данную минуту не было, Цигевартен был очень занят общением с «Бисмарком», а я методом исключения понял, что Арнольд взвалил на свои плечи бремя восстановления связи линкора с главным штабом флота. Но это также означало, что я должен был защищать его ото всего на свете, и в частности, от британских истребителей, пара которых, снижаясь, выходила на нас.

А истребитель Арнольда Цигевартена приступил к выполнению взятой на себя работы. Происходило это следующим образом: поднявшись на высоту в полторы тысячи метров, истребитель Арнольда Цигевартена двадцать секунд барражировал на этой высоте, а подполковник в течение этих двадцати секунд вызывал штаб флота. Если попытка связи оказывалась неудачной, то его истребитель снова поднимался на очередную высотную площадку, где следовала очередная попытка связаться со штабом… и так до бесконечности, пока на наши вызовы не ответил дежурный офицер по главному штабу флота. Британцы оказались технически подкованными людьми и сумели создать вокруг линкора «Бисмарк» достаточно плотную зону радиомолчания, где блокировался любой радиосигнал. Но как бы ни были предусмотрительны британские радиоинженеры, я все же полагал, что они не могли предусмотреть появления в этой зоне пары BF109E, которой, чтобы прорвать эту радиоблокаду, требовалась высота. Поэтому подполковник Цигевартен методично и рутинно шел на очередную высотную площадку, где вновь и вновь вызывал главный штаб флота.

Я ничего не имел против такой рутины, но британская пара «Спитфайеров» уже кружила рядом с нами, высматривая, как бы атаковать нас. Чтобы отогнать эту пару прочь, мне требовалось на некоторое время оторваться от сопровождения и охраны истребителя подполковника. Но я не мог оставить без охраны истребитель командира в эту минуту, так как это означало бы реальную угрозу не только его жизни, но и угрозу жизни всем членам экипажа линкора.

Пара «Спитфайеров» наконец-то ожила и решила атаковать нашу пару. «Спитфайеры» приблизились к нам на расстояние до трехсот метров, но не спешили пересекать границы этой дистанции. Так как на ней было очень трудно, практически невозможно поразить быстро передвигающуюся цель, и повреждения, полученные от пулеметно-пушечного огня с этой дистанции были не столь тяжелыми, как, скажем, при стрельбе по цели с расстояния в двести и сто пятьдесят метров.

Продолжая следовать левым пеленгом за истребителем Цигевартена, я, не покидая строй, слегка повернул свою машину в сторону истребителей противника и наудачу выпустил две пушечные очереди. В жизни иногда происходят удивительные вещи, как это случилось и сейчас. Я стрелял не на поражение истребителей противника, а чтобы напугать их и подальше отогнать от истребителя моего командира. А получилось так, что прозвучали две короткие пушечные очереди и были сбиты два «Спитфайера», которые сами наткнулись на снаряды и, переваливаясь с крыла на крыло, рухнули в морскую пучину.

А Арнольд Цигевартен продолжал трудиться над решением своей задачи и, по всей очевидности, даже не обратил внимания на мою случайную победу, в результате которой мы получили дополнительные пять-десять минут спокойного времени, когда могли свободно вздохнуть. В конце концов провидение вознаградило труд и терпение подполковника Арнольда Цигевартена: на высоте в пять тысяч метров подполковник смог связаться и установить радиоконтакт с дежурным офицером по штабу флота рейха. Как только связь со штабом флота стала устойчивой, Арнольд Цигевартен передал радиотелеграфной службе линкора «Бисмарк» коммуникационный канал.

О том, что командир наконец-то установил связь со штабом флота и самолет его превратился в радиотрансляционную антенну, я догадался потому, что его машина в течение продолжительного времени оставалась на одной и той же высоте. В этот момент крейсера британской флотилии открыли огонь из своих зенитных батарей по BF109E, в мгновение ока небо под нашими машинами покрылось разрывами малокалиберных зенитных снарядов. А истребитель Арнольда Цигевартена продолжал кружить на высоте, время от времени выполняя противозенитный маневр, морякам требовалось время, чтобы передать в штаб информацию и получить ответ из штаба. В этот момент истребитель Цигевартена был особо беззащитен для зенитной артиллерии противника, так как не мог покинуть своей высоты и уйти из этой зоны, пока не получит подтверждения от моряков, что сеанс связи завершен.

Прошло пятнадцать минут, как истребитель Цигевартена вертелся на высоте в пять тысяч метров, а его организм начал ощущать нехватку кислорода на этой высоте, и из-за этого командир начал засыпать. Пришлось мне коленями придерживать штурвал истребителя, дико махать руками и трясти кистями рук, пока герметизировалась кабина его истребителя и восстанавливалось нормальное давление в кабине пилота.

После установления связи со штабом флота радиообстановка в районе морского сражения нормализировалась, восстановился и наш радиоконтакт между истребителями. Проснувшийся подполковник Цигевартен почувствовал прилив сил и, вызвав меня на связь, поинтересовался, что это с ним происходило, когда он очень хотел спать, и сейчас происходит с его машиной, так как исчезли все посторонние звуки — рев мотора, свист ветра, а в ушах появился противный писк. Я начал было говорить о высоте, о разреженном воздухе, нехватке кислорода, но командир перебил меня и сообщил:

— Зигфрид, дело сделано. Еще минута, и мы будем свободны, моряки получили из штаба всю необходимую информацию. Правда, командир линкора попросил нас до прибытия помощи не позволить британским бомбардировщикам повторить заход на линкор. А пока, друг мой, — тут он заметил приближающуюся к нам новую пару «Спитфайеров», — прикрывай мой тощий зад от атак этих самоуверенных британцев. Штаб флота с пониманием отнесся к просьбе «Бисмарка» и «Юнкерсы» уже вылетели с аэродромов. Скоро они будут здесь, и тогда мы можем отправляться домой.

* * *

В этот момент в морском сражении линкор «Бисмарк» прекратил огонь главным калибром, и в основном огонь вела его малокалиберная зенитная артиллерия, которая помешала британским «Ланкастерам» прицельно отбомбиться. Но британские бомбардировщики не отказались от идеи нового наскока на линкор, они тяжело плыли среди разрывов малокалиберных зенитных снарядов, и черные зевы их бомболюков вновь были открыты.

Эту картину я был вынужден наблюдать со стороны, а в то время истребитель Цигевартена продолжал функционировать в качестве ретрансляционной антенны. Но у меня чесались руки рвануть к этим хваленым «Ланкастерам» и показать им где раки зимуют, но Цигевартен пока еще был занят, я не мог рисковать его безопасностью и бросить на произвол судьбы.

Но вот наконец-то долго ожидаемое событие свершилось!

Сеанс связи штаба флота с линкором закончился, моряки подтвердили, что информация передана и указания из штаба флота получены, а значит, и мы можем быть свободными. Истребитель Цигевартена вздрогнул и, словно йоркширский кот, встряхнулся, чтобы в один момент с высоты в пять тысяч метров над уровнем моря скатиться на высоту в четыре тысячи метров и атаковать британские «Ланкастеры», которые уже были готовы к новому бомбометанию. Вниз пошли первые бомбы, которые разорвались вдали от бортов линкора «Бисмарк». В этот раз британцам было не суждено повторить атаку в спокойной обстановке, как это было в первый заход. Арнольд Цигевартен с полуразворота, на вираже, обстрелял задний бомбардировщик из мотор-пушки. Кабина башенного стрелка, расположенная под хвостовым оперением бомбардировщика, перестала вращаться, остекление окрасилось кровью убитого стрелка, а стволы спаренных пулеметов поникли к земле. Но «Ланкастер» продолжал полет, чудом удерживаясь в воздухе, следуя за своими собратьями. Я выкатился в сторону от курса следования истребителя Цигевартена и бортовым оружием расстрелял этот прихрамывающий британский бомбардировщик. Целился я по кабине пилотов «Ланкастера», и пушечная очередь разнесла ее вдребезги, бомбардировщик клюнул и вошел в крутое пике. Северное море радушно встретило небесный подарок и тут же постаралось запрятать его в своих глубинах подальше от человеческих глаз.

Во второй раз Арнольд Цигевартен стрелял более удачно, я собственными глазами увидел, как снаряды, выпущенные из мотор-пушки его истребителя, разрезали ведущий «Ланкастер» ровно пополам, и в воды Северного моря посыпались бомбовая загрузка вперемешку с членами экипажа с раскрытыми парашютами. Мужикам здорово не повезло, купола парашютов скользили к воде медленнее, чем туда падали бомбы, поэтому им приводняться пришлось на водную поверхность, закипевшую от взрывов бомб.

3

Я откинул фонарь кабины, медленно выполз на крыло истребителя, полной грудью вдохнул свежего воздуха и несколькими ударами ладони расстегнул замки крепления ремней и строп парашюта. Ко мне подскочил инженер-техник Шульце и поинтересовался качеством подготовки машины к полету. Я взглянул на обер-ефрейтора, и, видимо, мой взгляд был весьма красноречивым, потому что Шульце понял меня без слов, он мгновенно отскочил в сторону и занялся своими делами. А я, стоя на крыле истребителя, смотрел, как подполковник Арнольд Цигевартен выползал из кабины своего истребителя. Даже издали было понятно, что командир устал, но держит себя в руках. Но он не удержался на поверхности крыла машины, поскользнулся и упал на ранец с парашютом и покатился к земле, где инженер-техник успел его подхватить и затем освободить от строп парашюта. Я спустился на землю, присел на крыло и закурил папиросу, хотя никогда до этого не курил, тем более что курить вблизи истребителя было категорически запрещено. Но в этот момент душа потребовала, а у меня не было сил сопротивляться этому зову.

А в это время в глазах всплывали картины последних минут нашего пребывания в зоне над «Бисмарком». К тому времени прибыла обещанная штабом флота помощь в виде двух эскадрилий BF109E-1, эскадрильи пикирующих бомбардировщиков Ju-87^[27] и эскадрилья Ju-88. «Штуки» шли на высоте трех тысяч метров и, не обращая внимания на зенитный зонтик, повисший над вражеской флотилией, поочередно парами стали пикировать на крейсеры противника — Courageous, Furious, Glorious.^[28] Скоростные бомбардировщики Ju-88 отошли немного в сторону и занялись британскими эсминцами и миноносцами. Линкор «Бисмарк» сумел воспользоваться возникшим замешательством и предпринял попытку вырваться из вражеской ловушки. Британцы замешкались именно в тот момент, когда перед ними встал один вопрос: что делать в этой кардинально изменившейся обстановке — спасать себя или добивать противника? Разумеется, когда ситуация потребовала, они занялись спасением самих себя: открыли огонь по атакующим их бомбардировщикам противника. А линкор главным калибром дал очередной залп по крейсеру Furious и устремился на него в лобовую атаку. Командир крейсера Furious оказался настоящим джентльменом и поступил так, как и должен был поступить истинный британский джентльмен: вежливо уступил дорогу нахалу. В результате линкор покинул британскую флотилию и через некоторое время скрылся в тумане прибрежной полосы.

С высоты птичьего полета мне было хорошо видно, как два североамериканских торпедоносца, до этого момента индифферентно кружившие в стороне от центра сражения, тенью скользнули в туман вслед за линкором. Издали эти торпедоносцы выглядели смирными овечками, но под их крыльями висело по две самонаводящихся торпеды, которые сами находили и поражали цель. Эту информацию я успел донести до ушей подполковника Цигевартена, и он тут же свалил свой истребитель с трехтысячной высоты до пятисот метров и с ходу ввинтился в прибрежный туман вслед за противником. Я коротко бросил ему, чтобы возвращался — в тумане, где ничего не было видно, делать нечего, — а сам включил бортовой радар и начал импульсами прощупывать прибрежную полосу тумана.

Вскоре на маленьком мониторе бортовой РЛС появилась крупная точка, это был линкор «Бисмарк», следовавший параллельно берегу. Тут из тумана вынырнул истребитель Цигевартена и пристроился в хвост моего истребителя, а я продолжать работать с бортовым радаром. Вскоре на мониторе засверкала и вторая точка, которая все быстрее приближалась к первой точке, которой маркировался линкор «Бисмарк». Североамериканцы пока еще не вступили в войну, но, по всей очевидности, эти хитрованы не хотели упустить такой возможности, как помочь будущим союзникам потопить такой крупный боевой корабль, как линкор потенциального противника. В данный момент «Бисмарк», случайно оказавшийся в одиночестве и без прикрытия других надводных кораблей, представлял собой удобную цель, которую можно было под шумок атаковать самонаводящимися торпедами.

Мы проинформировали командира «Бисмарка» о надвигающейся угрозе с воздуха, а сами, ориентируясь на показания бортового радара, попытались атаковать североамериканцев. Радар сообщал, что расстояние между линкором и североамериканскими торпедоносцами сократилось до четырех километров. Я выждал еще пару минут и выпустил две длинные очереди из мотор-пушки в то место, где предположительно должны были находиться североамериканские торпедоносцы. Пелена охотно приняла в себя мои снаряды, не подтвердив и не опровергнув при этом, поразил я цель или нет. Могу сказать только, что после выстрелов в пелене ничего кардинальным образом не изменилось. Она как была, так и осталась сплошным белым маревом, в котором ничего не было видно, даже ярких вспышек света или клубов черного дыма от попаданий в торпедоносцы. По нашему запросу акустики и радиотелеграфисты линкора «Бисмарк» просканировали РЛС окружающее воздушное пространство и ничего не обнаружили. Они также докладывали, что их звукоулавливающая аппаратура улавливает звук работающих моторов двух небольших самолетов, находившихся на расстоянии в пять километров от линкора, по их предположению это были наши истребители BF109E. Никаких других звуков аппаратура линкора больше не улавливала. А североамериканские торпедоносцы также исчезли и с экранов наших бортовых РЛС.

Я продолжал вспоминать эпизоды только что завершившегося сражения на море, когда мои спокойные размышления были прерваны бесцеремонной тряской за плечи. Я открыл глаза и увидел перед собой майора Киммеля, который руками больно вцепился в мои плечи и пытался вытрясти из меня душу. Мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и понять, что происходит и чего он от меня хочет.

Первая мысль была, что меня хотят отправить в очередной боевой вылет. Но сейчас как летчик-истребитель я был конченым человеком, я был настолько психологически опустошен, что не был способен на какие-либо самостоятельные действия. Я чувствовал себя полностью разбитым, мне казалось, что я даже не могу просто встать на ноги и добраться до своей комнаты в офицерском общежитии. Но увидев, что я открыл глаза, майор Киммель прекратил зверскую экзекуцию над моим несчастным и разбитым телом и начал что-то мне втолковывать. Из его слов я понял, что подполковника Арнольда Цигевартена и капитана Зигфрида Ругге срочно желает видеть и требует к себе гросс-адмирал Шпеер. Он прислал в штаб Люфтваффе официальное приглашение на встречу, и запланирована она была на сегодняшнюю ночь.

Майор Киммель продолжал что-то говорить, а я в это время думал о том, что необходимо привести себя в порядок и к вечеру быть свежим как огурчик. Для этого нужно было осуществить некоторое экстремальное действие, которое позволило бы мне быстро восстановить силы и встать на ноги. Вот я и вспомнил, как однажды на Восточном фронте очень холодной зимой я попал в баню одной пехотной части. Парилка была так протоплена, что от жары в ней только очень немногие солдаты и офицеры могли долго пролежать на полках, а большинство, видимо, сойдя от жары с ума, каждые пятнадцать минут лезло купаться в ледяные проруби, чтобы немного охладиться. Сами солдаты говорили, что таким образом они получали отличную встряску. Такой способ восстановления сил показался мне приемлемым и довольно быстрым. Я спросил у майора Киммеля, имеется ли у нас на авиабазе баня с парилкой и бассейном. Майор сначала не понял моего вопроса, потом долго смеялся и утвердительно закивал головой. При мне Киммель связался с кем-то по телефону, кратко переговорил, а затем попросил меня направиться в медсанблок и спросить там майора Штрассе, в подчинении которого находилась административно-хозяйственная служба полка, ему уже сообщили о моем приходе, и он поможет мне с помывкой в бане.

Майора Штрассе на месте не оказалось. Как доложила мне санитарка, ожидавшая моего прихода, майор убежал решать какую-то срочную проблему, но для бани все было уже готово: вода подогрета, парилка раскочегарена, и все уже давно пышет жаром. Больше двух часов я нежился на полке в парилке, изгоняя из тела усталость, хорошо прогрелся, но экстремального пекла, о котором я мечтал, в парилке не было. Санитарка постоянно крутилась поблизости (ей, наверное, нравилось смотреть на голых мужиков), но едва температура в парилке переваливала за сто градусов, тут же убегала в техническое помещение и подкручивала там вентили, в результате чего температура опускалась до нормы — до ста градусов по Цельсию. В любом случае, все вышло замечательно, я остался доволен: в парилке мне удалось расслабиться, потом я пару раз поплавал в бассейне с подогревом и в предбанник вышел уже действительно свежим как огурчик и обнаружил там дожидавшуюся меня отлично вычищенную и выглаженную форму.

Главный штаб флота рейха располагался в большом сером здании с красивым фасадом, колоннадой центрального подъезда и прекрасными дорожками для автомобилей.

Целый час до этого мы с подполковником Цигевартеном провели в лимузине, который моряки прислали за нами и скорость которого в среднем составляла сто пятьдесят километров в час. Большую часть пути мы проехали по отличному немецкому автобану, затем водитель лимузина притормозил, и мы свернули на тихую городскую улицу. Проскочив насквозь небольшой провинциальный городок по его центральной улице, лимузин снова свернул на широкую магистраль, которая и привела нас к этому зданию. В тот момент, когда наш автомобиль свернул на магистраль и мчался по ней, в голове у меня впервые мелькнула мысль о том, что такие немецкие скоростные магистрали могли бы использоваться в качестве запасных аэродромов или аэродромов подскока для истребительной авиации. Перекрыл движение автомобилей в обе стороны — и сажай себе на эту магистраль истребители и штурмовики. Но в тот момент зашевелился наш сопровождающий, капитан-лейтенант флота, он что-то сказал водителю, тот снизил скорость автомобиля. Вскоре лимузин стоял у центрального входа в здание, нам открыли дверь в салон и широким жестом руки пригласили проходить в здание главного штаба флота. Поэтому, собираясь покинуть лимузин, я решил отложить мысль о дорогах и аэродромах в архив и пометить ее как очень ценную, чтобы вернуться к ней попозже и продумать ее до конца.

Всю дорогу до штаба флота подполковник Арнольд Цигевартен просидел молча, в этот момент его лицо напоминало лицо сфинкса, вечного охранника древних пирамид египетских фараонов. Мы ни разу не обмолвились ни единым словом, хотя я сильно волновался по поводу предстоящего награждения и мне так хотелось поговорить с другом на эту тему. Получилось так, что награда моряков становилась моей первой боевой наградой на Западном фронте. Три наградных листа на меня были утеряны в штабе армии по неведомой причине. Еще с одним моим наградным листом подполковник Цигевартен специально выезжал в вышестоящую инстанцию, встречался там с высшим офицерским чином, который, положа руку на сердце, клятвенно обещал лично проследить за прохождением наградного листа по инстанциям… но и это обещание так и осталось обещанием. На моем кителе как были, так и остались знак пилота Люфтваффе, испанский крест, медаль «За взятие Киева» и медаль за зимнюю кампанию в Русинии — награды, которые я привез с Восточного фронта, хотя на Западном фронте мне удалось значительно увеличить счет сбитых мною самолетов противника.

Некоторое время меня и Арнольда Цигевартена продержали в огромной приемной гросс-адмирала Шпеера. Несмотря на то что время двигалось к полночи, вокруг кипела странная, на мой взгляд, работа. За двумя столами удобно расположились два молодых лейтенанта флота, которые то и дело отвечали на поступающие телефонные звонки или сами звонили абонентам, к ним приходили и уходили офицеры различных рангов. За все время нашего ожидания аудиенции в приемной эти лейтенанты ни разу не переключили телефон на соседний кабинет и ни разу не просили офицеров проходить к гросс-адмиралу, а все дела, проблемы или вопросы они решали самостоятельно. Создавалось впечатление, что именно они, эти лейтенантики, и являлись реальными командующими флотами рейха, а не те адмиралы флотов, которые наглухо закрылись от мира и от поступающей информации в своих кабинетах. Когда я эту мысль начал доводить до ума своего подполковника-сфинкса, тот мягко улыбнулся мне в ответ уголками губ и указательный палец приложил к губам. Любому дураку было понятно, что мой старший товарищ и командир этим жестом советовал мне держать язык за зубами и особо не трепаться по этому поводу в этом месте.

Когда истекли первые десять минут ожидания аудиенции у большого флотского начальства, я уж было решил, что о нас просто забыли и это ожидание продлится незнамо сколько времени, поэтому в глубине души решил набраться терпения. Но словно по волшебству в приемной снова объявился капитан-лейтенант флота, который приезжал за нами в полк и доставил нас в приемную. Сейчас он снова стоял перед нами и своим тщательно ухоженным видом приглашал проходить в кабинет начальства. Едва мы перешагнули порог, как навстречу к нам устремился высокий толстый и симпатичный гросс-адмирал, на ходу протягивая руку для пожатия. Некоторое время он продержал нас в начале ковровой дорожки и говоря о том, что очень рад видеть спасителей линкора «Бисмарк». В обычной жизни я очень осторожно относился к такому высокому начальству, как этот толстяк, но гросс-адмирал мне понравился как человек, по его глазам было понятно, что он всегда говорил то, что думал, а это было приятной неожиданностью.

В ходе знакомства выяснилось, что этот толстяк и был гросс-адмиралом Шпеером, командующим флотом рейха. Я внимательно присмотрелся к этому человеку и был поражен тем, что гросс-адмирал представлял собой точную копию Зигфрида Ругге, только старше, копию лет на сорок старше. Шпеер своей внешностью и телосложением мало чем отличался от меня: он был такого же высокого роста, как я, у нас были широкие плечи, узкая талия и сильные руки. Только живот гросс-адмирала угрожающе нависал над брючным ремнем, а у меня с этим пока было все в порядке, живота не наблюдалось. Гросс-адмирал тоже обратил внимание на наше сходство, он внимательно осмотрел меня с головы до ног, почему-то потрогал свой живот, недовольно посмотрел на то, что у меня было выше ремня, а затем отошел к открытому окну, чтобы раскуривать гаванскую сигару. Приятный аромат «Кэпстена» поплыл по адмиральскому кабинету. Гросс-адмирал, отрываясь от сигары, кивнул нам головой в сторону чайного столика, спрятавшегося в дальнем углу кабинета. На столике уже стояла бутылка виски и несколько идеально чистых бокалов с утяжеленным дном, а также вазочка со льдом. Дураку было понятно, что нам предложили усаживаться за столик и угощаться. Но не успели мы с Цигевартеном сделать и шага к этому столику, как внезапно распахнулась дверь адмиральского кабинета и в него стремительно, словно вихрь, ворвался молодой контр-адмирал флота.

Этот новый адмирал был не старше тридцати лет, очень энергичен и подвижен. Быстрыми шагами он пересек гросс-адмиральский кабинет, за руку поздоровался со Шпеером, долго тряс руку Арнольду Цигевартену, а затем и мою. Когда этот вихрь-молодец жал наши руки, то не отрывал своих глаз от наших лиц, одновременно произнося слова благодарности в связи с нашим своевременным появлением в зоне, куда британцы загоняли линкор «Бисмарк», чтобы его потопить. Затем он вежливо взял меня и Цигевартена под локоть и потащил к чайному столику, где быстро и умело разлил янтарный виски по бокалам. Шпеер, не выпуская сигары из рук, присоединился к нашей компании.

— Прозит, друзья! — сказал контр-адмирал и глотком перелил содержимое бокала в свое горло, не закусив и не поморщившись при этом. Рукавом контр-адмиральского мундира небрежно вытер выступившие на глазах слезы, дружески улыбнулся и терпеливо стал ожидать, когда гросс-адмирал, я и Арнольд повторим его манипуляцию с бокалом виски, а затем начал говорить:

— Здравствуйте, парни! Позвольте мне на время забыть и отставить в сторону офицерский и джентльменский набор любезностей или паркетный протокол. Сейчас здесь встречаются друзья, товарищи и братья по оружию. Я попросил гросс-адмирала Шпеера пригласить вас, чтобы встретиться и познакомиться с теми, кто спас меня и мой экипаж от гибели, а также чтобы вручить вам высшие награды рейха за смелость и мужество, проявленные в бою против превосходящих сил противника. От имени офицеров и матросов линкора «Бисмарк» позвольте мне поблагодарить вас, подполковник Арнольд Цигевартен, и вас, капитан Зигфрид Ругге, за то, что вы спасли от неминуемой гибели более восьмисот немецких моряков, готовых сражаться до конца, но не спустить свой флаг перед врагом. Я, контр-адмирал флота Герман Менцель и одновременно командир линкора «Бисмарк», имел удовольствие лично наблюдать за тем, как эти два офицера Люфтваффе геройски сражались с превосходящими силами британцев и вывели «Бисмарк» из окружения вражеской флотилией. Британцы сумели обмануть нас и лукавством заманить линкор в заранее заготовленную ловушку, где лишили нас связи со штабом флота. В таких условиях и без связи с командованием флота не было даже надежды вырваться из окружения и вернуться домой, оставалось только сражаться до последней капли крови. Но тут в небе появились две маленькие стальные птички, которые на своих крыльях несли кресты древних тевтонов, и тогда надежда снова вернулась в наши сердца, а время словно повернуло вспять. — Тут он прервался и обратился к гросс-адмиралу Шпееру, который к этому моменту вернулся к окну, чтобы докурить свою сигару: — Слушайте, господин гросс-адмирал, а почему бы вам не присоединиться к нашей компании, чтобы вместе выпить по бокалу этого отменного виски, затем вешайте на грудь этим парнем кресты, которые они заслужили, а по окончании церемонии предлагаю рвануть в какой-либо ресторан, чтобы хорошенько там оттянуться сегодня вечерком и чтобы вместе с парнями отметить это событие. Ведь это так замечательно — жить, наслаждаться каждой минутой этой жизни и полной грудью вдыхать свежий воздух! Война рано или поздно окончится, мы победим, и весь мир будет жить по нашим законам! Да, ребята, вы можете обращаться ко мне просто по имени. Меня зовут Герман, между прочим, а как вас зовут?

4

Наступил второй осенний месяц 1943 года, который ничем не отличался от других месяцев военных лет, правда, день ото дня воевать становилось сложнее, постоянно росла нагрузка, возлагаемая на плечи пилотов Люфтваффе. Все чаще и чаще летчики-истребители поднимались на перехват британских бомбардировщиков в ночное время. До настоящего момента мы имели дело с одной только королевской бомбардировочной и истребительной авиацией Великобритании. Североамериканские ВВС взяли на себя воздушное прикрытие трансатлантических конвоев и поставок по ленд-лизу в Британию и Русинию, и до официального объявления войны^[29] рейху особо не лезли в прямые столкновения с нами. Правда, время от времени североамериканские бомбардировщики вторгались в воздушное пространство рейха, осуществляя разведывательные полеты, или небольшими группами и с британскими опознавательными знаками подключались к группам британских бомбардировщиков, направляющихся на бомбометание по гражданским и военным объектам рейха. Силуэты североамериканских бомбардировщиков А26 «Либерейтор» или А20 «Бостон» многими деталями своего внешнего вида отличались от силуэтов британских бомбардировщиков «Галифакс» и «Ланкастер», поэтому любой, даже самый молодой и неопытный немецкий летчик-истребитель, по этим силуэтам легко распознавал их. Среди наших летчиков считалось за высокую честь найти в ночном небе, повредить или сбить североамериканский бомбардировщик, сделавшие подобное дело летчики пользовались уважением своих товарищей.

За время своего пребывания на Западном фронте и участия в боевых вылетах мне пока еще не встречались эти хваленые североамериканские бомбардировщики, поэтому на моем счету не было их сбитых самолетов. Что касается североамериканских истребителей, то я уже несколько раз встречался с ними в боях, и на моем счету насчитывалось около восьми истребителей Р-47. Следует также заметить, что их истребители вступали с нами в бой только в том случае, когда оказывались в безвыходном положении или чувствовали свою безнаказанность, имея численное превосходство или считая, что легко разберутся со своим противником.

Народ и фюрер рейха отлично знали, что Североамериканские Соединенные Штаты рано или поздно объявят нам войну и что воевать они будут на стороне Британии и Русинии, но не знали времени, когда именно это случится. На стол высшему руководству рейха регулярно ложилась секретная разведывательная информация, в которой прямо говорилось, что первые североамериканские полки и эскадрильи уже передислоцированы на Остров, где их пилоты и экипажи осваивали новую авиационную технику и знакомились с новым для них театром военных действий.

В 1939–1940 годах британцам с большим трудом удалось отстоять свой Остров, не позволить немецким войскам высадиться на побережье и оккупировать его. В то время военная инициатива всецело принадлежала немецкой стороне, и с того времени британцы неоднократно предпринимали различные шаги на Западном фронте, чтобы перехватить эту инициативу, начать диктовать другой стороне свои условия. Но это им плохо удавалось, сначала не хватало силенок, но к концу 1943 года они оживились и своей бомбардировочной авиацией стали наносить по рейху сильные удары. При явной поддержке североамериканской стороны британцы все чаще и чаще стали осуществлять массированные налеты авиацией и бомбардировку гражданских, промышленных и военных объектов рейха. Следует особо отметить, что как в то время, так и сейчас, когда упоминается Западный фронт, то и речи не идет о боях на сухопутном фронте, а разговор ведется только о воздушных боях.

Но и в этот раз истребительная авиация рейха — Люфтваффе — сумела найти достойный ответ своему противнику. С Восточного на Западный фронт Люфтваффе перебросила несколько эскадрилий истребителей, чтобы в летние месяцы 1943 года эти эскадрильи своей активностью свели на нет наметившийся было весенний успех британцев. Они вынудили противника перенести акцент боевых действий в воздухе на ночное время суток, чтобы в дальнейшем избегать больших потерь, которые британская авиация начала нести днем.

Но принимая во внимание то обстоятельство, что рано или поздно ССШа объявят войну рейху, в ранние осенние месяцы британская авиация начала осуществлять новую эскалацию своих действий в форме организации и осуществления массированных налетов на города, промышленные и военные объекты рейха. Сначала небольшие группы британских бомбардировщиков, количеством от десяти до двадцати машин, атаковали и прорывали воздушные границы рейха в сотне различных мест, тем самым распыляя силы Люфтваффе. Затем британцы занялись количественным увеличением этих бомбардировочных групп, они планировали к концу 1944 года количество бомбардировщиков в таких группах увеличить до ста — ста пятидесяти.

* * *

Таким образом, в полку именно на мои плечи свалилась основная работа по организации переобучения летчиков летать и воевать в темное время суток. Немецкая система обучения и профессиональной подготовки летчиков этими двумя годами войны убедительно доказала, что она является одной из лучших в мире. Молодые немецкие летчики за штурвалы истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков садились подготовленными пилотами, имея за плечами до тысячи часов учебных и тренировочных полетов. Они хорошо и уверенно пилотировали, отлично стреляли и в трудных ситуациях воздушных боев проявляли характер выдержанных бойцов, могли на равных сразиться с британскими, североамериканскими и русскими летчиками.

Основная трудность переучивания летчиков на полеты в новых для них условиях лежала не в получении ими новых технических навыков пилотирования боевых машин, а в преодолении психологического барьера. Пилот должен был за короткое время осознать необходимость и привыкнуть к полетам темной ночью, когда ничего не видно. Ночью все кошки серы, и ни один человек не может невооруженным глазом ориентироваться в абсолютно черном пространстве, в котором невозможно определить, где низ или верх, где право или лево, так же как невозможно без ориентира отыскать противника в черном небе. Вначале такая учеба продвигалось с большими трудностями, пилоты плохо ориентировались ночью, слабо взаимодействовали друг с другом или в групповых полетах. Мне пришлось освоить истребитель-двойку, чтобы на нем по одному поднимать парней в черное небо, давать им штурвал в руки, а затем наблюдать, как они с каждым полетом все больше полагаются на показания приборов, и давать советы по управлению машиной. И когда наступал момент преодоления психологического барьера, пилотирование истребителя ночью для этих ребят становилось столь же привычным, как пилотирование в светлое время суток, я передавал ученику штурвал боевой машины и благословлял его на полеты в любое время дня и ночи.

Мне приходилось работать с разными по своему характеру пилотами. Одни спокойно воспринимали мои советы и быстро преодолевали психологический барьер, другие много нервничали и с большими трудностями решали свои психологические проблемы. Но в конце концов и эта работа была успешно завершена, вскоре полк был готов во всеоружии встречать противника и ночью и днем, и я снова перешел в распоряжение подполковника Арнольда Цигевартена.

Командир полка не раз говорил окружающим его людям, что капитаны Ругге и Динго, мой ведомый, — сегодня лучшая пара истребителей на всем северо-западном направлении, общий счет сбитых нами самолетов противника перевалил за цифру в двести вражеских самолетов. Британская разведка, неизвестно каким образом узнавшая имена немецких пилотов, которые наиболее эффективно прореживали ряды их летчиков-истребительной и бомбардировочной авиации, поставила нас на первое место в своем списке лучших немецких пилотов Западного фронта. Из открытых источников британцы собрали на нас подробные досье и своим «маки» приказали найти и уничтожить этих офицеров Люфтваффе. Между тем однажды служба безопасности полка случайно обмолвилась на людях, что плененная нами во время рыбалки группа «оборванцев» была одной из таких групп вражеских диверсантов, которая охотилась за мной и Динго.

* * *

Таким образом, сами не желая этого, мы с Динго превратились в нечто вроде «чудо-оружия» рейха, вылетали на выполнение специальных или секретных заданий только по специальному разрешению службы безопасности полка. Ночами, когда мы никуда не летали и проводили время дома в офицерском общежитии, меня охранять взялась обер-ефрейтор службы безопасности полка Смугляночка.

С некоторых пор она постоянно находилась в моей комнате, прибиралась в ней, кое-что из имеющейся мебели переставила по-своему и, укладываясь спать в мою постель, стыдливо говорила мне, что вынуждена так поступать по приказу своего командования, которое требовало, чтобы служба безопасности рейха ни на мгновение не спускала с меня глаз. Иногда мне трудно было поверить в то, что эта стальная женщина и настоящий боец службы безопасности имела слабое женское начало. Когда наступало время отхода ко сну, девушка исполняла вечерний танец с раздеванием, во время его исполнения она демонстрировала свою беззащитность и готовность беззаветно служить мне.

Предметы военного туалета обер-ефрейтор службы безопасности снимала с таким изяществом и одновременно с такой наивностью, что это меня сильно волновало. Когда на Смугляночке оставались только стандартные армейские трусики цвета хаки, то я уже находился в состоянии полной боевой готовности и готов был бороться с ней в любом положении. Она же предпочитала бороться лицом к лицу со мной, крепко прижимая меня к себе ногами, и громко кричать, что хочет ребенка от меня. Вначале из-за этих ее криков ко мне в комнату сбегались все офицеры-соседи по этажу. Парни думали, что у меня включен радиоприемник, транслировавший очередную речь фюрера перед союзом немецких женщин, и бежали ко мне, чтобы вместе послушать радиотрансляцию, но со временем привыкли и перестали обращать на эти крики внимание. Однажды обер-ефрейтор Смугляночка во время своего коронного переворота на спину умудрилась сорвать с моего боевого коня резиновый намордник, а я не ощутил этого действия и с обер-ефрейтором поступил так, как мужья каждый день поступают со своими женами.

Обер-ефрейтору Смугляночке очень нравилось охранять меня и участвовать в наших ночных и утренних играх. Без предварительного согласования со мной и своим начальством она взяла и переехала ко мне на постоянное жительство. Забросила работу и все время проводила со мной, готовя завтраки, обеды и ужины, при первой же возможности затаскивая меня в семейную постель. Командование полка попыталось воздействовать на обер-ефрейтора и вернуть ее на службу, но Смугляночка продемонстрировала свой железный характер и свою служебную винтовку МП.44 Шмайсер, после чего проблема отпала сама собой, а девушка, как я это почувствовал нутром, навсегда осталась жить у меня. Что касается моего отношения к Смугляночке, то, в принципе, я был не против такого альянса, после полетов было приятно возвращаться домой, где тебя с нетерпением ожидали горячий ужин и девушка-красавица в чине обер-ефрейтора службы безопасности полка, которая всегда была готова принять участие в паре постельных сцен. Причем, следует признаться, что Смугляночке и мне эта семейная жизнь нравилась, и я почувствовал себя нужным и востребованным мужчиной.

Но, к сожалению, безответственное манкирование обер-ефрейторомСмугляночкой своими служебными обязанностями было замечено руководством всей службы безопасности рейха. Ведь оно перестало получать важнейшую, по их мнению, информацию о положении дел в десятом истребительном полку: о чем говорит и думает командование и рядовые летчики полка, как воюет секретное «чудо-оружие» рейха. К тому же руководство службы безопасности рейха не было уверено в том, как в дальнейшем поведет себя этот стальной обер-ефрейтор в юбке, который неожиданно для всех оказался «слабой женщиной». К тому же обер-ефрейтор не была «стукачом» в истинном смысле понимания этого слова.

До переезда ко мне на постоянное жительство обер-ефрейтор Смугляночка пунктуально исполняла свои служебные обязанности, вовремя заполняя и отправляя обратно поступавшие по линии службы безопасности в штаб полка документы. Когда документы перестали поступать и руководство службы безопасности рейха убедилось, что время невозможно повернуть назад и что «жену» «чудо-оружия» нельзя превратить в простую шпионку, то оно попыталось завербовать в агенты моего лучшего друга. Но капитан Динго проявил характер боевого офицера, набил морду вербовщику, выбил ему пару зубов и переломал ему ноги, спуская того по лестнице со второго этажа офицерского общежития. После этих попыток была сделана пауза, а в нашем штабе полка внезапно объявился белобрысый лейтенантик, который сразу же стал проявлять необычайно высокий интерес к моей личности и к капитану Динго.

Глава 5

1

Ночь была безоблачной, но с утра натянуло облаков и заморосил мелкий и нудный дождь, который продолжался до середины дня. Когда дождь прекратился, солнце так и не показалось на небосклоне, а мощные дождевые облака сплошной стеной обложили небо. В штабе полка уже с утра обсуждался вопрос, будем или не будем сегодня летать. Утром пара истребителей поднималась в воздух, но тут же вернулась обратно, потому что облачность на высоте оказалась весьма плотной и дальше своего носа ничего нельзя было увидеть. Чтобы как-то провести время, я с ребятами из третьей эскадрильи резался в покер, одновременно сражаясь со своей совестью. Карта не шла, и к этому времени я проиграл триста рейхсмарок, но если бы захотел, то мог бы выиграть тысячу рейхсмарок. В то же время я чувствовал себя не в своей тарелке, мне следовало бы бросить эту игру в покер и валить отсюда куда глаза глядят.

Дело было в том, что у всех игроков я прекрасно знал весь их расклад карт, знал кто, когда и какой картой сделает следующий ход. У меня была отличная память, одного взгляда на рубашку карты было достаточно, чтобы узнать ее номинал. Поэтому в покер или в любую другую карточную игру я мог играть с закрытыми глазами. А сейчас все время мне приходилось делать вид, что я, как и все игроки в покер, полный дурак и не знаю, с какой карты делать ход. Я нарочно и часто ошибался, делал неверные ходы, чтобы партнеры поверили в то, что я такой же человек, как и они. В таком положении дел ощущался определенный дискомфорт, и мне это совершенно не нравилось. Правда, пока я не знал, как выбраться из этого положения. Проблема игры в покер разрешилась сама собой: в комнату вбежал белобрысый лейтенантик, наш новый помощник дежурного офицера по штабу полка, который прямо с порога громко прокричал:

— Капитаны Ругге и Динго на вылет! Капитан Ругге — ведущий, капитан Динго — ведомый. Контрольный облет зоны ответственности полка. Вылет по готовности.

Чтобы добежать до истребителей и не промокнуть под дождем, мы с Динго накинули дождевики на летные комбинезоны и выскочили на улицу. Снова шел дождь, на этот раз это была не утренняя изморось, а настоящий дождь с крупными каплями. Когда мы добежали до истребителей, то почувствовали сладковатый аромат, тянувшийся из-под крыла истребителя Динго, где от дождя укрылись оба наших инженера-техника. Парни, чтобы согреться, потягивали «травку» и так увлеклись беседой, что не заметили нашего появления. В нескольких шагах от истребителей я наморщил лоб, мысленно связался с их Искусственными Разумами, разработку которых я недавно завершил, а обер-ефрейтор Шульце вчера установил их на обе машины. Мне очень хотелось проверить, функционируют или нет эти наши новинки. Я установил с ними ментальный контакт и, когда они подтвердили получение вызова, приказал им начать прогревать двигатели истребителей. Через небольшой промежуток времени начал вращаться главный вал двигателя с тяговым винтом первого истребителя, а за ним заработал двигатель второго истребителя.

Видимо, услышав звук заработавших двигателей, оба наши инженера-техника, словно ошпаренные кипятком, выскочили из-под крыла истребителя. Они стояли и вытаращенными от изумления глазами смотрели на вращающиеся винты обеих машин. В этот момент капитан Динго дружески ткнул одного из инженеров-техников кулаком в бок, хотел так поздороваться с ним, но тот не понял шутки и чуть не упал в обморок.

Быстро пришедший в себя обер-ефрейтор Шульце понимающе посмотрел на меня и поднял вверх большой палец, этим он хотел сказать, что мы все сделали правильно и ИРы работают. Но я не стал особо панибратствовать со своим инженером-техником, а сбросив ему на руки дождевик, полез в кабину пилота. Уже в кабине я первым делом опустил фонарь, чтобы капли дождя не залетали в кабину. Затем принялся внимательно изучать показания приборов на передней панели, на которой горел один только зеленый свет и не было видно ни одного красного огонька. Все было в порядке, истребитель готов к полету. Но прежде чем отпустить тормоза и выруливать на взлет, я откинулся на бронеспинку кресла и, закрыв глаза, прислушался к ночи, чтобы магическим зрением и слухом просканировать небо над головой. Воздушное пространство в радиусе пятидесяти километров было пустынным. Правда, наблюдалась активность британских истребителей в семидесяти километрах на северо-востоке.

— Зигфрид, — послышался в шлемофоне голос Динго, — экран бортового РЛС пуст, но по краям его наблюдаются засветки.

Капитан Динго информировал меня о том, что его бортовой радар захватывает какие-то цели далеко в стороне от нашей авиабазы, но радар эти цели не может захватить и вывести на экран монитора РЛС. Иными словами, бортовая РЛС истребителя Динго подтвердила мои наблюдения, что над нашими головами противника нет. Включив мощную подкрыльевую фару, чтобы ее светом немного отогнать эту неприятную и некомфортную дождевую темноту, я порулил истребитель на стартовую площадку ВПП, где несколько раз прогазовал двигатель, чтобы еще раз убедиться, что с ним все в порядке и он не подведет меня во время полета. Истребитель капитана Динго встал чуть сзади и влево от моей машины. Оба истребителя одновременно тронулись в разбег по ВПП.

А я в этот момент размышлял над тем, на какую высоту подниматься и в какой стороне вести поиск противника. До 1943 года британские истребители и бомбардировщики в основном работали на высотах в четыре и пять тысяч метров над уровнем моря. К тому же сегодня был пасмурный осенний день с дождем и никакой видимостью. В такие дни британские офицеры-джентльмены предпочитали не летать, а время проводить перед камином с бокалом виски в руках. Так что у нас было мало надежды встретиться с британцами в эту пасмурную ночь. Но вот их коллеги и будущие союзники-североамериканцы наверняка воспользуются непогодой и попробуют пошпионить за нами. Поэтому сегодня есть вероятность встречи с нашим будущим противником. Тяжело вздохнув, я пытался хоть что-нибудь разглядеть через тонированное остекление фонаря кабины, но ничего, кроме капель дождя на стекле, не увидел. А приборы показывали, что истребитель продолжал набирать высоту, пока не поднялся на шесть тысяч метров над уровнем моря. Еще перед взлетом мне пришлось немного потрястись в «лихорадке» магии, в результате чего оба наших истребителя сейчас имели герметичные кабины пилотов с отдельной системой поддержания нормального давления и подачи кислорода.

Вот уже больше часа мы с Динго болтались в темноте ночи. Вокруг простиралась сплошная темень, ни единой звездочки на небе не было видно, дождевые тучи плотно обложили нас как с боков, так сверху и снизу. В этом бутерброде тьмы простому человеку было невозможно ориентироваться, а иногда у него пропадало ощущение низа и верха, земли и неба, как это случается в полетах над морем. Я еще мог кое-что разглядеть своим магическим зрением, но капитан Динго вынужден был все это время ориентироваться только по показаниям приборов передней панели и бортового радара боевой машины.

Истребители черными тенями скользили от одной грозо-дождевой тучи к другой, не менее грозной и страшной дождевой пирамиде. Я уже говорил, что такие полеты в ночной черноте приносили мне много приятных минут, так как мне очень нравилось парить в облаках, вспоминая безбрежность и бескрайность космоса, вселенной. А ночные полеты мало чем отличались от полетов во вселенной, когда космос со всех сторон охватывает твой космический истребитель и ты несешься в нем со скоростью, в тысячу раз превышающей скорость света. Когда истребитель приближался к какой-либо звездной системе, то сначала появлялась белая точка центрального светила, спектр который начинал увеличиваться и изменяться по мере приближения к светилу. И когда эта точка распадается на составляющие эту звездную систему компоненты: на центральное светило и планеты, вращающиеся вокруг него, — то уже видишь такую красочную игру света, что дух захватывает и сердце начинает быстрее пульсировать от мощного потока адреналина. Подобные полеты в темноте ночи позволяли мне становиться самим собой, вспоминать целые фрагменты или слои своей прошлой жизни, вспоминать утерянных друзей и товарищей, — поэтому я и дорожил каждой минутой ночных полетов.

А сегодняшний полет мне доставлял особое наслаждение. Впервые за месяцы своего пребывания на Земле я пилотировал истребитель, физически не касаясь его педалей и штурвала. Сегодня всем этим занимался Искусственный Разум истребителя, процессор исполнял роль автопилота, который к этому времени пока еще не был создан. Автопилот появится на свет, когда один из двух наших истребителей по недосмотру попадет в инженерно-техническую службу полка. Инженерно-техническая служба полка капитана Фромма, проводя обычный профилактический ремонт истребителя, обратит внимание на некоторые незнакомые узлы и устройства, установленные в машине. Чтобы разобраться в их функциях, подчиненные капитана Фромма разберут истребитель по винтику, в результате чего на свет появятся три академика и четыре профессора. Службу капитана Фромма и его самого засекретят и передадут в ведение службы безопасности рейха. Но это произойдет несколькими месяцами позднее, а сейчас мне было хорошо и одновременно любопытно наблюдать за тем, как под влиянием моих мыслей движутся штурвал и педали управления истребителем.

Я, по всей очевидности, сильно расслабился и размечтался, когда пушечная трасса откуда-то сверху скользнула перед носом моего истребителя, чтобы раствориться в темноте ночи. Обстрел оказался таким неожиданным, что я от испуга втянул голову в плечи, оглядываясь по сторонам в поисках противника. Через малую долю секунды я уже оправился от неожиданности, чтобы мысленно проинформировать Динго о появлении противника. А мой BF109E уже уходил в левый вираж, а затем в боевой разворот, чтобы больше не подставляться и осмотреться.

Две тени скользнули чуть в стороне и тут же пропали в тени грозовой тучи, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы я разглядел, что этими тенями были североамериканские истребители Р-47 «Тандерболт». По всей вероятности, пара североамериканцев возвращалась из разведывательного полета и по чистой случайности нарвалась на наш патруль. Когда на обратном пути они увидели два «мессера», беспечно болтающихся в ночном небе, то решили проучить этих олухов «фрицев». Пилоты североамериканских истребителей были самоуверенными людьми, они обстреляли нас с дальнего расстояния и, разумеется, промахнулись, тем самым потеряв свой единственный шанс уцелеть и вернуться домой.

Пара Р-47 снова черканула небосклон справа от меня, она завершала боевой разворот, чтобы оказаться в точке, откуда можно было бы снова стрелять по нашим истребителям. С небольшим скольжением вправо я начал выводить свой BF109E в лобовую атаку на североамериканцев. Ведущий вражеской пары охотно пошел на обострение обстановки и, словно соскучившийся по играм ребенок, принял мой вызов на поединок. Видимо, встретившийся мне ковбой хорошо изучил тактико-технические данные истребителя BF109E и знал рабочие высоты этой машины, но, разумеется, он не мог догадаться о том, что совершенно случайно встретился с непростым противником и модернизированным истребителем.

Поэтому только сейчас североамериканец обратил внимание на то, что атакованный им противник занимает один и тот же эшелон высоты, что и его хваленый истребитель Р-47. К тому же мы с Динго даже попытались вскарабкаться на еще большую высоту, но нас подвел двигатель, который оказался слабоват и уже плохо тянул на новый эшелон высоты. А ковбой удивленно наблюдал за тем, как мы его медленно, но верно обставляем по высоте. Если нам удалось бы быстро осуществить этот маневр, то мы могли бы атаковать североамериканскую пару с верхней полусферы. Когда начали входить в пикирование, то этот дикарь прерий начал выполнять фигуру высшего пилотажа «Кобра», а я, как деревенский мальчишка, попался на его уловку и проскочил его истребитель, подставив себя и Динго под его пушки. Хорошо, что мой оппонент слишком завалил свой Р-47 на спину и не смог ковырнуться вперед носом, чтобы расстрелять в упор обе наши машины. Североамериканский истребитель слишком заваливался на истребитель ведомого, и его пилоту было также не до атак на мой истребитель. Истребитель ведущего слишком просел по высоте, и, чтобы выйти из «Кобры», его пилот начал заваливать Р-47 на крыло, затем падал к земле. Таким образом, мы оба сильно потеряли в высоте и были вынуждены разойтись в стороны, чтобы тактически улучшить свое положение. Мой североамериканский ковбой хотел перейти в набор высоты, но сверху его прижал Динго, а на Динго в свою очередь пикировал истребитель ведомого ковбоя. Эта лесенка из истребителей стремительно неслась к земле, чтобы разойтись по вертикалям для последующего набора высоты в каких-то метрах от земли.

По всей очевидности, я и североамериканский ковбой слишком увлеклись, наблюдая за падающими с неба истребителями наших ведомых, поэтому и не заметили, как наши истребители сблизились и около пяти секунд пролетели рядом крыло о крыло. За это мгновение мне удалось рассмотреть лицо пилота «Тандерболта», которое показалось мне хорошо знакомым. Я приложил правую руку к брови, чтобы поприветствовать своего североамериканского коллегу, а тот радостно задрал обе руки вверх, в ответ приветствуя меня. Перед тем как мы расстались, перед глазами скользнул бортовой номер североамериканского истребителя — 109-99-9 US Army.

2

В это утро обер-ефрейтор службы безопасности полка проснулась явно в плохом настроении, ее чуть-чуть подташнивало, и она, естественно, решила, что виноват я: ночью слишком долго не давал ей уснуть. Обычно, просыпаясь по утрам, моя девушка, не открывая глаз, руками проверяла на месте ли находится ее дружок «энди» и в каком он состоянии. Но в это утро обер-ефрейтор проснулась позже и, не взглянув в мою сторону, вскочила на ноги и в чем мать родила, сунув ноги в тапки, пошлепала на кухню, откуда вскоре послышался ароматный запах контрабандного кофе. Я же проснулся оттого, что в этот момент меня никто не мучил поцелуями, не говорил о любви и не требовал доказательств этой любви. Изменившееся поведение обер-ефрейтора сильно удивило меня, поэтому, не отрывая головы от подушки, я приоткрыл глаза и успел заметить, как шикарные женские бедра в одних только тапках удаляются на кухню. Когда моего носа достиг ароматный запах кофе, то я окончательно понял, что сегодня случится что-то очень важное, ведь до этого моя Афродита никогда не пила кофе в одиночестве.

Обер-ефрейтор Смугляночка была настоящей немецкой фрау, крепкого телосложения, с мощными бедрами и высокой грудью. Даже когда она вышагивала в форме обер-ефрейтора Люфтваффе по коридорам штаба, то глаза многих офицеров не отрывались от ее фигуры, которая излучала незабываемый женский шарм и привлекательность. А сейчас моя обер-ефрейтор удобно устроилась на высоком барном табурете, который у нас был в единственном экземпляре, и, закинув ногу на ногу, с видимым удовольствием попивала кофе. Ничуть не стесняясь своей наготы и моего присутствия, эта кошка сладко потянулась и напрягшимися сосками груди прижалась ко мне, поцеловала в губы и тут же снова ускользнула в тень отчужденности. Видимо, девушка снова вспомнила о том, что у нее болит голова и один только я в этом виноват.

Я взял турку, насыпал туда две чайные ложки молотого кофе и направился к примусу, чтобы вскипятить воду, по дороге к примусу случайно посмотрел в глаза своей женщины и, будучи не в силах разорвать контакт, стал погружаться в бездну женской грусти и печали. Внезапно на моем пути возникло препятствие в форме мрачной глыбы непонимания и расставания. Я попытался остановиться, прекратить погружаться в эти безбрежные глубины семейного счастья. Появился новый фрагмент, в котором вместе со Смугляночкой я играл с малышом, брал его на руки, подбрасывал вверх, мы все смеялись и улыбались, а затем мы втроем бежали по красивой набережной… и в этот момент на меня вновь обрушилась мрачная глыба непонимания и расставания. Грусть жестоко вторглась в мое сердце и дала ясно понять, что случайно я заронил в Смугляночку семя новой жизни, чего не имел права делать здесь, в чужом мире. Кто-то втолковывал мне, что этого не было предусмотрено сценарием и что за это кто-то из нас будет наказан, один из нас должен умереть. У меня все закружилось в голове, мысли слипались друг с другом, и я не понимал, что происходит. Не понимал, о каком сценарии идет речь, кто и чем недоволен и кого будут наказывать, и, чтобы избавиться ото всего, резко встряхнул головой, в результате контакт со Смугляночкой был разорван. В тот момент эту мешанину из мыслей и воображения я воспринял как фантасмагорию и не поверил в то, что это предупреждение, в котором прозвучала угроза нашим жизням. Радость от известия, что любимая женщина беременна и что скоро на свет появится наш общий малыш, пересилила скрытое предупреждение. С этого момента моя голова была занята планированием жизни Смугляночки на ближайшее будущее, так как ей нельзя было оставаться в рейхе, который воевал на два фронта. Ей следовало немедленно покинуть эту страну и перебраться на жительство в Швейцарию, где можно было бы неплохо устроиться и спокойно рожать. Там уже была Лиза, которая недавно перезвонила и рассказала, что ей удалось официально легализоваться, дешево купить хороший особняк в Люцерне. Так и не приготовив кофе, я отставил турку в сторону и коротко бросил своей примадонне:

— Одевайся, нам нужно кое-куда съездить!

Без капризов моя беременная подружка вспорхнула на ноги и на моих глазах стала натягивать песочного цвета форму обер-ефрейтора Люфтваффе. Смугляночка никогда мне не говорила, но я знал, что в действительности она имела звание штурмфюрер службы государственной безопасности рейха. Полтора месяца спокойной семейной жизни положительно сказались на фигуре моей боевой подруги: отдельные детали формы сегодня едва налезали на положенные им места. Но в любом случае моя Афродита выглядела просто восхитительно. По внутренней связи я набрал полковника Арнольда Цигевартена — мой друг вчера получил очередное повышение в звании, — и попросил разрешения съездить в Оснаабрюкке вместе с обер-ефрейтором для решения личных вопросов. В последнее время вылеты на перехват вражеских самолетов стали происходить по вечерам и по ночам, а в светлое время суток мы отсыпались, занимались личными делами или готовились к ночным полетам. Поэтому Арнольд охотно удовлетворил мою просьбу и даже предложил для поездки воспользоваться его личным мотоциклом. Пока я разговаривал по телефону, Смугляночка за моей спиной украдкой сняла со стены и повесила на плечо свою служебную винтовку МП.44, которая полтора месяца пылилась без дела на одной из стен нашей комнатушки.

* * *

Персонал авиабазы еще досматривал утренние сны, когда мы со Смугляночкой на мотоцикле катили по автобану в Оснаабрюкке, который находился в шестидесяти километрах от авиабазы. Дорога была отличной, мотоцикл выдавал приличную скорость, и до города мы домчались словно на крыльях, как раз к тому времени, когда начинали работать муниципалитет и различные учреждения и ведомства городских органов управления. Оставив мотоцикл на служебной парковке чиновников муниципалитета, я вместе с обер-ефрейтором прошел в здание и по красивой мраморной лестнице поднялся на второй этаж. Большая дверь вела в огромную приемную главы Оснаабрюкке, который, как мы выяснили у секретарши, еще не появлялся, но ожидался в самое ближайшее время.

Мы еще разговаривали с секретаршей, когда за нашими спинами послышался густой мужской бас, который интересовался целями нашего визита. Мужчина оказался бургомистром Оснаабрюкке Карлом Шорнхостом, который мгновенно разобрался в сущности нашей просьбы, тут же вызвал в свой кабинет городских чиновников, которые зарегистрировали мой брак с фрау Данклис, это была настоящая немецкая фамилия Смугляночки, ставшей вскоре после подписания соответствующего документа фрау Ругге. Что касается проведения таинства венчания в кирхе, то мы с фрау Ругге решили отложить осуществление этого таинства на время после завершения войны. Свадьбу с женой мы отпраздновали в небольшом городском кафе, где было кофе и много мороженого, большой любительницей которого оказалась моя дорогая женушка.

После свадьбы я чувствовал себя на седьмом небе от счастья, разрешилась проблема появления на свет ребенка, теперь у него появился официальный отец. Смугляночка получила право на подачу официального заявления на увольнение из армии.

А пока суть да дело, мотоцикл плавно катил по пустынному автобану, на котором только изредка нам встречались другие автомобили. Было три часа пополудни, поэтому мы особо не торопились, до вечера у нас еще была уйма времени. В городе мы совершили небольшую экскурсионную вылазку по бутикам и магазинам, расположенным на центральной городской площади, где накупили кучу гражданского барахла для фрау Ругге. Теперь она сидела на заднем сиденье мотоцикла и держала между нами большую сумку с накупленным барахлом. Затем смотались на городской вокзал и забронировали билет для фрау Ругге на поезд Берлин — Женева, который в десять вечера проходил через Оснаабрюкке.

В эту сладкую минуту семейного счастья настроение Смугляночки изменилось в лучшую сторону и ничто не предвещало грядущих потрясений. После всего свершившегося я много раз вспоминал этот момент, шаг за шагом повторяя его в своей памяти, и каждый раз убеждался в том, что в ту минуту судьба уже приняла решение и распоряжалась нами, не особо интересуясь последствиями. Мчавшийся впереди грузовичок странно заманеврировал, словно хотел перекрыть дорогу, он резко тормознул на скорости, и его занесло, из-за чего он носом уткнулся в дорожное ограждение и частично перекрыл полторы полосы движения транспорта. Но автобан был не особенно сильно загружен транспортом, и я легко обошел его по оставшимся свободным полосам дороги. Когда я уже почти миновал остановившийся грузовик и считал, что опасность позади, то внезапно увидел, что из его кабины выскочили два человека, которые в руках держали армейские пистолеты-пулеметы МП.38.

Смугляночка одновременно со мной обратила внимание на автоматчиков, ее тело напряглось, и она громко прокричала, чтобы я увеличил скорость и как можно быстрее покинул бы это место. Мотоцикл летел уже на максимальной скорости в сто двадцать километров в час, и, когда люди в гражданской одежде открыли огонь из «шмайсеров», мы уже отъехали на сто — сто пятьдесят метров от места аварии грузовичка. В душе я надеялся, что это не засада, специально устроенная на нас, а роковая случайность и что огонь по нам ведут не профессиональные солдаты, а дилетанты, впервые взявшие в руки оружие. Но по тому, как близко брызнули от мотоцикла фонтанчики от попадания автоматных пуль, я понял, что глубоко ошибался в оценке способностей стрелков, эти парни были настоящими профессионалами. Следующая автоматная очередь прошлась по заднему колесу мотоцикла, шина в мгновение ока слетела с его обода, и мы загрохотали ободом по асфальту.

С большим трудом мне удалось удержать мотоцикл на ходу, а Смугляночка, сбросив сумку с барахлом на землю, всем своим телом прижалась ко мне, а руками стиснула мою шею так, что мне стало трудно дышать. Она тяжело дышала и все это время пыталась что-то мне сказать. Когда я подумал, что нам удалось избежать засады и все уже позади, то впереди показались два автомобиля «Опель», которые приткнулись к обочине дороги и вокруг которых не было видно ни одного человека. Голова взорвалась непонятными дикими криками и воплями, я почти потерял способность управлять мотоциклом — глаза застилали слезы, а руки начали дрожать. Смугляночка прошептала, чтобы я быстрее сворачивал с дороги и уходил в придорожную лесополосу, где мы могли бы спрятаться. Мне стало совсем плохо, и тогда Смугляночка схватила меня за правую руку и резко дернула ее. Мотоцикл мотнуло в правую сторону, он с силой врезался передним колесом в бордюр дороги, из-за чего, словно дикий мустанг в прериях, вскинул вверх заднее колесо и с большой силой выбросил меня со Смугляночкой из седел. До конца жизни я буду помнить ужас этого полета и надвигающейся навстречу мне ствол белого дерева, последней мыслью стал вопрос: куда пропала Смугляночка?

* * *

По всей очевидности, я сильно ударился головой о дерево, потому что дальше ничего не помню, видимо, на некоторое время потерял сознание. Когда очнулся, то увидел жену, которая стояла одним коленом на земле и из винтовки вела огонь по фигуркам людей, мелькавшим вдали. Вероятно, она почувствовала этот мой взгляд, прекратила стрельбу и посмотрела на меня. Ее форма обер-ефрейтора была порвана спереди, сквозь дыру проглядывала белая кофточка, которая была вся в вишнево-красном цвете. Я хотел у нее поинтересоваться, что происходит и кто хочет нас убить, но не выдержал всплеска боли в голове и снова провалился в беспамятство.

Когда я снова очнулся, то уже находился в офицерской палате городского госпиталя, а передо мной на стуле сидел капитан Динго, который в нескольких словах рассказал мне о случившемся. По его мнению и по мнению полиции тоже, мы с женой попали в хорошо организованную засаду «маки», которые по приказу британцев вышли на тропу охоты за моим скальпом, но фортуна повернулась таким образом, что я остался жив, но погибла моя жена. Смугляночка в течение пятнадцати минут сражалась с «маки» и отбивала их попытки подобраться ко мне и захватить меня в плен. Когда на место стычки прибыла полиция, то обнаружила два трупа гражданских лиц без документов, фрау Ругге, которая еще дышала, но умерла от ранения в грудь еще до прибытия скорой помощи. Рядом с разбитым мотоциклом был обнаружен капитан Ругге, который находился в бессознательном состоянии и почему-то был закопан в листве.

Служба безопасности рейха не позволила мне присутствовать на похоронах своей супруги. В этот момент я не находил себе места, метался по комнате, метался по авиабазе, не мог разговаривать с друзьями. И тогда я полез в кабину своего истребителя, поднялся на нем в воздух и отвел душу. В течение двух часов я гонял машину на всех режимах и выжимал из нее все возможное и невозможное, выполнял фигуры высшего пилотажа и одновременно размышлял о своем дальнейшем житье-бытье на этой Земле. Несколько раз я пикировал и выходил из пикирования на такой малой высоте, что крыльями стриг траву. Подвергал свой организм таким перегрузкам, что за это время с меня сошло десять потов и я вымотался так, что еле живой дополз до своей комнатушки в офицерском общежитии, где без сил и без мыслей рухнул на узкую солдатскую койку. Меня даже не обеспокоило, что за время моего отсутствия мое жилое помещение преобразилось: исчезла мебель и многие другие вещи, которые в той или иной мере напоминали бы мне об обер-ефрейторе Смугляночке. Выветрился даже запах ее любимых духов. Вначале мне захотелось выяснить, кто же вторгся сюда и таким образом побеспокоился обо мне, навел эту чистоту и порядок. Но, подумав немного, я решил особо не дергаться, так как понимал, что мне было бы гораздо труднее находиться там, где вещи постоянно напоминали бы о женщине, которой не стало. Облокотился на спинку койки, скинул сапоги и задремал с открытыми глазами. Снился мне странный сон.

Сухонькая, но очень симпатичная старушка величаво сидела на деревянном кресле с высокой и прямой спинкой. Старушка всмотрелась в мои глаза и начала говорить:

— Сынок, сколько лет тебя не видела. Ты стал настоящим мужчиной и воином. Извини, что побеспокоила тебя, но думаю, что эта новость обрадует тебя. До меня дошли плохие вести о том, что погибла твоя жена и что ты очень переживаешь по этому поводу. Я попыталась сама разобраться в том, что произошло с тобой и твоей женой, но случай оказался сложным. В короткое время ты сумел перейти дорогу важной особе, и убийцы по его приказу охотились за твоей жизнью, но подстрелили твою женушку. Мне удалось разыскать ее и, чтобы ты не наделал глупостей, я перенесла ее, тяжело раненную, на другую Землю, где ее вылечат и она сможет родить твоего сыночка. Поэтому ты больше не волнуйся за нее и него, я не оставлю твоей немочки и сына без присмотра, и мы вместе с ней вырастим его, но ты с ними никогда не встретишься, такая встреча с ними обязательно приведет к твоей или их гибели. Так что судьба разделила вас навеки, и тебе теперь одному придется нести бремя жизни на своей Земле. Не печалься, не переживай и до скорой встречи. — Изображение потускнело, несколько мгновений продержалась надпись «Сеанс дальней связи завершен», а затем она исчезла.

Пришедшие вечером друзья и товарищи по полку принесли выпивки, закуски, и мы помянули нашу обер-ефрейтора. Но я ни слова не сказал о том, что Смугляночка была беременна и что погибла она, защищая меня. Совершенно случайно во время встречи выяснилось, что никто из присутствующих на поминках людей не был на ее похоронах. Среди гостей затесался и представитель службы безопасности полка, который на протяжении вечера только скалил зубы, видимо, считал этот волчий оскал улыбкой сожаления по поводу смерти штурмфюрера Смугляночки, но и этот проходимец не знал, в каком конкретно месте и когда она была похоронена.

3

В моей жизни поломалось что-то очень важное. Душой я ощущал, что со мной происходят изменения, но не мог определить, какие конкретно и в какой области. Физически я оставался здоров как бык, морально — гибель жены меня основательно потрясла, но эта старушка… и ее информация несколько успокоили мою душу. К тому же каждый вечер я по-прежнему поднимался в небо и летел навстречу с врагом, редко возвращаясь обратно без победы, без сбитого истребителя или бомбардировщика противника. Но я перестал думать о завтрашнем дне, замкнулся в себе и перестал быть фантазером и жил только проблемами сегодняшнего дня. Однополчане говорили, что я превратился в нелюдима, но и в прошлом я не отличался большим количеством друзей или приятелей, мало выходил в свет.

Все чаще и чаще я начинал задумываться: ради чего мы воюем? Кому нужна эта бесконечная и никому не нужная война? Я хорошо понимал, что капитан Зигфрид Ругге — человек, который разделил свое физическое тело с моим виртуальным сознанием звездного пришельца, был маленьким и ничего не значащим винтиком в громаде государственного механизма. Он мало что решал в определении государственной политики, но к его или моему голосу прислушивались. Ведь к этому моменту на моем счету было сто тридцать два сбитых вражеских самолета. Во всем рейхе таких асов, которые имели бы на своем счету такое количество сбитых самолетов противников, насчитывалось человек десять-пятнадцать, и их имена не сходили со страниц газет и журналов.

Иногда в этом хоре голосов слышался и мой голос, и мое мнение, которое я высказывал журналистам. Обо мне хотели писать многие популярные публицисты, но моя тяжелая манера высказывать свои мысли, своеобразно с подтекстом отвечать на вопросы журналистов, недоговаривать или замалчивать наиболее интересные, по мнению журналистов, эпизоды боев или собственной жизни, делали меня непривлекательным собеседником. Поэтому подготовленные статьи, репортажи и интервью со мной на страницах газет и журналов рейха выглядели интересными, но тяжело читаемыми, а читателям хотелось бы получить такой материал, который легко и просто раскрывал бы или, по крайней мере, обозначал бы проблему. Да и мне самому хотелось бы, чтобы голос мой доходил до сознания простого человека, читателя.

Понимая, что у меня плохо получается прямое контактирование с журналистами, однажды я попросил капитана Динго присутствовать на одной из таких встреч. Это решение оказалось правильным: необходимое звено для установления контакта с журналистом было найдено, благодаря капитану Динго с интервьюером мгновенно устанавливались деловые отношения, и он получал ту информацию, которая, по его мнению, могла бы заинтересовать читателей газеты или журнала, а я получил возможность доносить до рядового читателя свою точку зрения. Капитан Динго был прирожденным рассказчиком, и моя информация, сдобренная его побасенками, мгновенно укладывалась в головы читателей. Как результат — меня начали узнавать и стал расти мой авторитет в рейхе.

В одном из рассказов обо мне капитан Динго затронул вопрос о неадекватном поведении командования в деле оценки моих боевых заслуг. Он не обвинял командование, а просто сказал, что я занимаю полковничью должность в полку, а хожу в чине капитана и что за такое количество сбитых самолетов противника на шее у меня висит один-единственный орден — Рыцарский крест с дубовыми листьями. Материал получился интересным и привлек внимание широкой публики, читатели затем много писали мне и в своих письмах выражали возмущение по поводу безобразного, по их мнению, отношения высшего командования к моим боевым заслугам.

* * *

На следующей неделе после публикации материала в полк неожиданно пришло письмо из ставки верховного главнокомандующего, в котором сообщалось, что фюрер лично ознакомился с публикацией о капитане Зигфриде Ругге. Принимая во внимание то обстоятельство, что командование Люфтваффе недостаточно высоко оценивало заслуги своего боевого офицера, фюрер принял решение и лично подписал необходимые документы о производстве его в звание подполковника Люфтваффе и о его награждении орденами — Железным крестом первой и второй степени. В заключение в письме говорилось, что канцелярия фюрера своевременно и отдельным письмом направит в полк информацию о дате и о времени проведения церемонии награждения. Письмо было подписано начальником канцелярии фюрера, что вызвало соответствующую реакцию соответствующей службы. В секретной части службы безопасности полка мне лишь показали это письмо, попросили только расписаться на его обороте, что я с его содержанием ознакомлен, но взять в руки письмо так и не дали. Три дня канцелярия фюрера хранила молчание, а затем пришел вызов в «Волчье логово»,^[30] на меня и капитана Динго. В полку начался настоящий переполох, засуетились все службы — административно-хозяйственная служба заказала нам новые мундиры и сапоги, служба безопасности бросилась проверять до какого колена мы настоящие арийцы. Когда настал день отлета, то за нами из ставки прилетел связной самолет Fieseler Fi-156 «Шторх», который был способен взлетать и садиться на любой ровной площадке в пятьдесят метров длиной. Провожать меня и капитана Динго пришло много однополчан, явился и полковник Арнольд Цигевартен с майором Киммелем. Мой старый друг был совершенно спокоен и особо не суетился, а на ухо при расставании посоветовал мне особо не выгибаться перед фюрером.

* * *

Перелет в ставку был скучен и неинтересен. Спасибо за то, что пассажирская кабина этого самолетика оказалась более комфортабельной, чем у простой боевой машины. В его салоне были установлены удобные кожаные кресла, в которых было приятно дремать. Через минуту после взлета капитан Динго уже мирно спал, удобно положив голову на изголовье кресла и широко расставив ноги. Сон ко мне так и не шел, мешали странные мысли, вертящиеся в голове. Я посматривал в иллюминатор и наблюдал за тем, как под нами медленно проползала территория рейха, к этому времени мы летели в темноте наступающего вечера. Города и села из-за светомаскировки представляли собой сгустки темноты. Своим вторым зрением я хорошо различал их очертания на земле, но человеческому глазу тут делать было нечего — внизу сейчас царила сплошная темнота, ни одного светлого пятна. Зигфрид Ругге беззаветно любил свою родину, и она в его памяти всегда представлялась веселой, светлой и прекрасной страной, народ которой был велик и счастлив, а сейчас в иллюминаторе «Хорха» она больше походила на калеку, который всеми силами пытается спрятать от чужого взгляда свои увечья.

Через некоторое время «Шторх» скользнул к земле и колеса его шасси, прокатившись несколько метров по гравию, замерли у какого-то строения.

Два офицера в черных мундирах и с одним погоном на правом плече встретили нас прямо у трапа и предложили пройти к автомобилю, ожидавшему неподалеку. В салоне автомобиля из-за тонированных стекол царил сумрак, а так как мы с Динго расположились на заднем сиденье, офицеры, сопровождавшие нас, прикрыли специальными шторками еще и эти окна. Служба безопасности, видимо, не хотела, чтобы мы случайно запомнили дорогу к верховной ставке.

В салоне автомобиля послышалась тихая камерная музыка, и машина мягко тронулась с места. Офицеры в черных мундирах расположились на приставных сидениях напротив нас, за время поездки они ни разу не открыли рта, чтобы поговорить с нами или между собой. Когда автомобиль остановился, мы уже находились в закрытом со всех сторон помещении, которое чем-то походило на подземный туннель. Через стальную дверь в сопровождении офицеров в черных мундирах мы прошли в бункер верховной ставки, где нам выделили помещение с туалетом и дали тридцать минут, чтобы привести себя в порядок. Капитан Динго быстро принял душ, оделся, расчесал волосы и долго кривлялся перед зеркалом, пытаясь подобрать позу и выражение лица, которые, по его мнению, соответствовали бы серьезному и уважаемому человеку. Но парень зря тратил свое время: все, что ему было даровано природой и мамой, нельзя было изменить за одну или две минуты. Ровно через полчаса уже знакомые нам офицеры в черных мундирах вернулись вместе с каким-то полковником, которому и передали нас.

* * *

Полковник остановился у двустворчатой двери и мягко, фалангой согнутого пальца, коснулся ее, чтобы тихо постучать. Створки двери распахнулись. Я первым перешагнул порог и оказался в приемной, где работала женщина, личный секретарь фюрера. Она мгновенно поднялась, подошла к новой двери и без дополнительного предупреждения распахнула ее, вежливым голосом попросив нас проходить в кабинет.

Красная ковровая дорожка от порога проходила до самого рабочего стола монументального вида, расположенного у дальнего окна кабинета. Владелец кабинета, по всей очевидности, имел слабость к монументализму: не только стол, но и сам кабинет был огромен. Потребовалась целая минута, чтобы нормальным шагом пройти от порога до рабочего стола, оставляя справа малую копию Земли в виде громадного глобуса. Приблизившись к столу, мы наконец-то разглядели человека, сидевшего за столом и работавшего с документами. Человек был нормального телосложения, в сером костюме и щеточкой усов под носом. Когда он отбросил в сторону последний просмотренный им документ, предварительно оставив на нем личную закорючку, то только тогда поднял глаза на нас, застывших по стойке смирно перед его столом. Человек поднялся на ноги и как-то по-театральному протянул к нам руки и воскликнул:

— Ба, ребята, да вы уже здесь! Рад вас приветствовать в своей берлоге. Прошу извинить меня за то, что заставил вас ожидать, пока я освобожусь. Эта чертова работа во благо народа отнимает все время. У меня нет свободных пяти минут, чтобы выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Ну, ребята, почему вы застыли такими истуканами? Проходите к столику, вместе попьем чайку с конфетами и поговорим о наших делах. Не хотите? Ну да ладно, тогда давайте примемся за дело и начнем церемонию награждения. — Фюрер склонился к столу и нажал кнопку на пульте.

Раздвинулись шторки на потолке, опустилась арматура с осветительными приборами, которые тут же начали наливаться светом. Через незаметную дверь в стене в кабинет ворвалась съемочная группа с двумя кинокамерами, которые тут же были установлены на штативы и сбалансированы по свету. Появилась молодая, но не очень красивая девушка-режиссер, которая показала, где нам следует стоять, и капризным голосом громко объявила, что группа к съемкам готова. Фюрер тут же, словно молодой олень, появился перед камерами и зачастил, что он рад видеть героев воздушных боев на Западном фронте… Говорил он около минуты, а затем вручил мне Железные кресты обоих степеней, затем перешел к Динго и почему-то вручил ему погоны подполковника Люфтваффе. В этот момент девушка-режиссер приостановила съемку и сердито заметила ему, что к фотогеничному лицу Динго больше подходят не погоны подполковника, а орден Железный крест. Тут засуетились адъютанты фюрера, которые на съемочной площадке появились неизвестно откуда, с обеих сторон они окружили фюрера и стали что-то нашептывать ему на ухо, время от времени кивая головами то на меня, то на Динго.

Именно в этот момент девушка-режиссер возобновила съемку и фюрер, заслонив плечами обоих адъютантов, как танк, бросился к объективам кинокамер, перед которыми вручил Динго Железный крест второй степени, а мне полковничьи погоны и Железные кресты обеихстепеней. Мне показалось или это было на самом деле, не знаю, но, работая на камеры, фюрер сильно волновался и начал чуть-чуть заикаться, он никак не мог выговорить слово «подполковник», а слово «полковник» было гораздо короче, и его было легче выговаривать. Как только съемки закончились и верхняя осветительная аппаратура была отключена, фюрер потерял к нам интерес и ушел в комнату отдыха рабочего кабинета.

Адъютанты фюрера вывели нас в приемную, попросили подождать сопровождающих офицеров, а сами отошли в сторону и начали о чем-то перешептываться. Затем один из них подошел ко мне и виноватым голосом поинтересовался, как я отношусь к тому, что мне присвоили звание «полковник», минуя два воинских звания? Это произошло потому, что фюрер устал и все перепутал во время съемок сюжета о нашем награждении. Сложность ситуации заключается в том, что им легче исправить указ фюрера или даже заново составить, чем договориться с режиссером о перемонтаже сюжета. Я подумал и сказал, что, в принципе, у меня нет возражений по этому поводу. Адъютанты улыбнулись, козырнули и лихо вышвырнули меня и подполковника Динго из ставки, предоставив два свободных дня в столице, чтобы мы могли отпраздновать повышения в званиях и награждения.

* * *

Номер в гостинице оказался не ахти какой, но имел джакузи и предварительно оплаченное обслуживание. Подполковник Динго перед расставанием с офицерами-черномундирниками, встречавшими и сопровождавшими нас, отвел их в коридор, о чем-то пошептался с ними, и они мгновенно исчезли. Но не успели мы осмотреться в номере, как они снова появились и сейчас стояли перед нами, улыбающиеся, держа руки за спиной и что-то пряча. Затем они поздравили нас с присвоением очередных воинских званий и награждением Железными крестами и, улыбаясь, протянули нам погоны полковника и подполковника Люфтваффе. Они оказались неплохими ребятами, помогли нам укрепить погоны на наших старых кителях. Мундиры полковника и подполковника немного отличались от мундиров капитанов, которые сейчас были на нас, поэтому ходить в полковничьих или подполковничьих погонах в капитанских мундирах походило на бельмо на глазу для опытного офицера. Но мы в данную минуту ничего не могли с этим поделать. Так как мы находились в чужом городе, то нам было трудно найти портного, который за два выходных дня смог бы пошить два мундира — полковника и подполковника Люфтваффе. Поэтому мы и пошли этим путем, прикрепили новые погоны на старые мундиры. А шарфюреры СС^[31] достали из-за спины бутылку французского коньяка, которую мы и распили с ними вместе, обмывая наши новые звания и награды.

Когда за ребятами захлопнулась дверь — служба есть служба, и даже элита элит войск СС не могла манкировать своими обязанностями, — мы с Динго осмотрели наш гостиничный номер. В нем было три комнаты, в одной с большой кроватью решил расположиться я, как старший по званию, в другой — подполковник Динго, а третью комнату мы использовали в качестве гостевой или столовой. Чтобы нагулять аппетит, а главное, показаться перед людьми в новом качестве, мы с Динго решили немного прогуляться перед ужином.

Война изменила столицу и сказалась на ее жителях: исчезли яркие краски с улиц и площадей города и веселые лица людей, бесследно исчезли смех и шутки. До войны берлинцы каждый вечер покидали дома и квартиры, чтобы прогуляться, продемонстрировать соседям достаток в жизни или показать, какие у них замечательные дети. Сегодня на улицах столицы в гражданской одежде нам встречались только пожилые люди или совсем старики, на губах которых застыли каменные улыбки, а в глазах поселилась вечная тревога, а вся молодежь переоделась в зеленую солдатскую униформу. Сами дома и улицы столицы мало чем изменились, в некоторых районах даже появились новые только что построенные здания с разнообразной и причудливой архитектурой, но серый фон войны скрывал или полностью нивелировал красоту этих архитектурных форм.

Во время нашей прогулки по улицам столицы мы вели себя как нашкодившие щенята, весело смеялись, шутили и даже приставали к прохожим женского пола. Когда на нашем пути встречалась девушка, то подполковник Динго пытался познакомиться с ней и взять у нее номер мобильного телефона. Несколько лет назад от таких девиц или от сопровождающих их молодых парней за подобное обращение Динго наверняка получил бы по мордасам, а сегодня не происходило ничего подобного. Прежде всего, все встретившиеся на нашем пути девицы были одни, никто их не сопровождал, они молча стояли перед нами, опустив руки и глядя в землю, а мы громко на всю улицу смеялись, шутили и пытались их расшевелить, предлагая им провести с нами вечер. К тому же и мы сами были молодыми ребятами, нам еще не исполнилось и тридцати лет, да и мы были еще в таких высоких воинских чинах, как полковник и подполковник!

Я еще не отошел от гибели Смугляночки, поэтому на этих девиц обращал мало внимания, а Динго веселился от всей души, вводя в глубокое смущение встречавшихся нам девчонок. В конце концов мне надоела эта бессмысленная игра в пустые слова, я развернулся и решительно зашагал обратно в гостиницу. Удивительно, но подполковник Динго быстро распрощался со своей очередной жертвой и последовал за мной.

Вестибюль гостиницы был переполнен людьми в черных мундирах. Я попытался найти свободное место в ресторане, чтобы поужинать, но свободных мест не было. Раздраженный и раздосадованный, я направился к лифту, чтобы подняться к себе в номер, но дорогу мне преградил какой-то мальчишка в черном мундире, который при виде меня задрал нос и глумливо осведомился, что этот червяк, которому положено только ползать, делает в этой столичной гостинице. Я не сразу сообразил, что под этим словами сопляк в мундире младшего офицера войск СС имел в виду, ведь я тоже был в военной форме, да и к тому же на моих плечах красовались погоны полковника. Но осмотревшись кругом, я понял, что я оказался единственным офицером в голубовато-серой форме Люфтваффе в этой толпе людей в черной форме. Как только осознание этого факта достигло моего головного мозга, правый кулак вылетел из кармана дождевика и со всего размаху врезался в лицо сопляка. Под кулаком что-то хрустнуло, а по лицу парня потекли тонкие струйки крови, и нос стал стремительно опухать, превращаться в крупную картофелину. Глаза мальчишки округлились, он прижал руки к разбитому носу, а когда отнял и увидел на них кровь, то закачался от ужаса и чуть не свалился в обморок. А я степенно продолжил свой путь к лифту, люди же в черной форме расступались передо мной, освобождая путь.

* * *

В номере было тепло и спокойно. Я повесил дождевик на вешалку и прошел в гостевую комнату, стол в которой был заставлен тарелками со свежими закусками, салатами, рыбными и мясными блюдами. Стычка в вестибюле гостиницы оставила грустный осадок, а на душе поскребывали кошки, ведь было неприятно бить по лицу… мальчишку, хотя он и был в мундире. Чтобы облегчить душу, из пузатой бутылки с непонятной надписью на этикетке я наполнил бокал янтарной жидкостью и одним глотком проглотил ее.

Затем прошел в туалетную комнату, где долго приводил себя в порядок. Услышав в гостевой комнате женский смех, я решил выяснить, кого это Бог послал нам в гости. Разумеется, этих трех женщин нельзя было назвать божьими посланницами, они очень напоминали тех девушек, которых недавно подполковник Динго останавливал на улице и набивался к ним в знакомые. Обратив внимание на мое появление, три девицы привстали со стульев, на которых сидели и щебетали между собой, сделали книксен и вежливо представились мне:

— Элиза.

— Эмма.

— Брунгильда.

Гостьи назвали одни только свои имена, ни словом не упомянув о воинских званиях или личных воинских номерах, что, по всей вероятности, означало, что все они гражданские лица. Я мрачно кивнул в ответ на их приветствия и, ни слова не говоря, прошел к столу и из той же пузатой бутылки налил себе еще один бокал янтарной жидкости и так же лихо опрокинул его. Девушки вежливо и хором произнесли:

— Прозит.

Это пожелание прозвучало так неожиданно, что девчонки тут же негромко рассмеялись самим себе. В этот момент в гостевую комнату влетел весь сияющий и сама воплощенная вежливость подполковник Динго, который нежно обнимал за плечи и с силой тащил за собой юнца в черном мундире, которому я недавно набил морду. Еще на входе Динго успел переглянуться и переговорить с девчонками, которых он нашел и пригласил поужинать в гостиницу, одновременно разговаривая с юнцом.

— Эрни, тебе не следует обижаться на босса, он всегда был ведущим пары и привык поступать так: сначала сделает, а потом думает, что сделал. К тому же он простой мужлан, всю жизнь провел за штурвалом истребителя, поэтому ничего другого не знает и ему трудно разобраться, кто и чей родственник. Знаешь, этот мужлан привык хвататься за парабеллум, в крайнем случае за вальтер и стрелять, а если человек ему очень понравился, то он тогда бьет его кулаком. Вот ты и попал под его горячую руку, но тебе повезло, свой пистолет он забыл в номере гостиницы! Слушай, Эрни, давай забудем о прошлом и выпьем с этими красивыми девушками за веселую жизнь. А вот и мой командир, с которым ты уже познакомился, если хочешь, то я уговорю его выпить с тобой на брудершафт!

Я по собственному опыту хорошо знал, что если Динго принимается за уговоры, то перед ним никто не устоит. Вот и сейчас этот сопляк с разбитым носом не смог ему противостоять и минуты. Парень забыл о разбитом носе и уже держал в руках бокал с янтарной жидкостью, почему-то налитой из моей пузатой бутылки, и хищно поглядывал на Брунгильду, девушку, которой еще добавить бы пару годков — и она ему в матери сгодилась бы. Обо мне молодежь на время забыла, да и я особо не старался быть в центре внимания. Поэтому расположился на большом диване подальше от стола и, забрав с собой бутылку, со стороны наблюдал за весельем. Молодежь в основном налегала на напитки и мало внимания обращала на еду, так, клевала понемногу, а вот бокалы опустошались с космической быстротой. Когда опустела первая бутылка, то молодые люди нашли ей совершенно неожиданное для меня применение — они начали играть в бутылочку на поцелуи.

Первой меня попыталась захомутать Элиза или Эмма, к этому времени я забыл, кого и как из девушек зовут. Девчонка подошла ко мне, взъерошила мне волосы на голове и попыталась пристроиться на моих коленях, но я, извинившись, сумел противостоять натиску. Понимая, что в дальнейшем будет труднее избежать искушения, я взял со стола две бутылки с вином и отправился в свою спальню искать уединения. После того как кончилось вино в первой бутылке, а во второй уровень вина начал опускаться к донышку, я понял, что уединение — хорошая вещь, но без вина вечер может оказаться скучным или тоскливым. Выйти к ребятам за вином в соседнюю комнату означало бы подвергнуть испытанию силу воли настоящего мужчины. Поэтому я решил прибегнуть к военной хитрости, набрал номер телефона гостиничной службы обслуживания и хорошо поставленным голосом потребовал в мой номер подать ведро коньяку с двумя ковшиками. Почему ведро? Да потому, что мы пили за государственный счет, а зачем два ковшика к ведру, это не могу объяснить, возможно, на всякий случай. Глубоко удовлетворенный проявленной хитростью, я откинулся на подушки кровати и слегка вздремнул.

Проснулся минут через тридцать, в горле сухо, а в голове пустота. Осматриваюсь, а в спальне никакого ведра коньяку и в помине нет. Слегка приоткрыв дверь в соседнюю комнату, я посмотрел в образовавшуюся щель и ахнул, эти молодые негодяи допивали мое ведро коньяка, а сами пребывали в невменяемом состоянии. Эрни полулежал голым на обнаженной Брунгильде, Динго обрабатывал Элизу или Эмму, а свободная девушка полулежала на тахте и курила папироску, время от времени касаясь губами бокала с коньяком. С независимым видом, ни на кого не обращая внимания, я деловым шагом промаршировал до ведра. В нем оставалась еще четверть объема коньяку, я взял его за ручку, нашел один из ковшиков и вместе с трофеями вернулся на свой плацдарм. Первый бокал, наполненный при посредстве ковшика, легко скользнул в желудок и поднял мое настроение. Я хорошо помню, как наполнял второй бокал и не торопясь подносил его к губам, но дальше простиралась сплошная темнота беспамятства.

Хотя подполковник Динго через день после этого события и уверял меня в том, что эти два дня в гостинице прошли достойно и никто из нашей компании не нарушал гостиничного распорядка, но я ему особо не верил. Да и как можно поверить человеку, который, глядя на меня честными глазами, утверждал, что именно я был тем человеком, который и предложил забрать этого юнца Эрни на передовую линию фронта, так как хотел сделать из него настоящего мужика и офицера. А наш молодой черномундирник в столичном аэропорту показал свой неустоявшийся характер, он вырвался из нежных объятий подполковника Динго и попытался скрыться. В течение часа за ним гонялась вся полиция и все военнослужащие аэропорта, загнали в угол и хотели расстрелять на месте как дезертира, но подполковнику Динго удалось убедить коменданта аэропорта, что Эрни не дезертир, а трус, испугавшийся фронтовых будней. Парня обездвижили, а тело его бросили на пол салона правительственного «Шторха».

4

Инженер-техник обер-ефрейтор Шульце заканчивал осмотр двигателя и время от времени удовлетворенно кивал головой, дотрагиваясь до каких-то его деталей и узлов, затем опустил капот двигателя на место и несколькими щелчками стопорных механизмов закрепил его. К этому моменту вооруженцы поменяли стволы мотор-пушки и пулеметов, до нормы довели боезапас. Подготовка к вылету шла в полном соответствии с ранее заведенным порядком, и ничто не предвещало проблем. Неожиданно по радиосвязи меня вызвал подполковник Динго, который поинтересовался, как мои дела, и сообщил, что его истребитель готов к вылету.

Над зданием штаба полка в небо взлетели две красные ракеты. Этот сигнал означал, что на взлет должна идти третья эскадрилья, а наша пара — я и подполковник Динго — назначалась ее ведущей парой. Я тут же запустил двигатель своего боевого скакуна и через некоторое время стал выруливать на ВПП. Особо не задерживаясь на старте, я пустил мой старенький BF109E в разбег по ВПП, который, поскрипывая всеми узлами и соединениями, развил большую скорость и уже на десятой секунде разбега оторвал шасси от земли и начал быстро набирать высоту. Только в этот момент я обратил внимание на то, что в наушниках шлемофона не было слышно ни привычного потрескивания фона, ни голоса диспетчера, сообщавшего об очередности взлета, ни голоса дежурного офицера по штабу, информирующего о целях и задачах боевого задания. Пока мой истребитель аккуратненько набирал высоту, на которой был назначен сбор всех участвующих в вылете, я несколько минут щелкал тумблерами на приборной панели, пытаясь заставить шлемофон заработать, но безрезультатно. И тогда на память мне пришел последний разговор по радио с моим ведомым Динго, беседа наша только вызвала у меня досаду, оторвала от дела и оказался пустопорожней. Ну, зачем, скажем, было подполковнику Люфтваффе связываться со мной и сообщать об очевидных вещах — о готовности его истребителя к вылету?! Вот мне и пришлось на это реагировать соответствующим образом, резким движением руки выдернуть все штекера шлемофона из разъемов для подключений. Я стыдливо опустил очи долу, чтобы увидеть, как на груди свободно болтается шнур шлемофона со всеми штекерами.

Таким образом, выяснилось, почему радиосвязь с землей и ведомым не функционировала — она была моей собственною рукой отключена, и работать она не будет в течение всего этого полета. Чтобы подключить штекера, мне нужно было бы выйти из кабины и воткнуть штекера в полагающиеся им разъемы, расположенные в кресле-ложементе под самой моей задницей. Проделать эту работу в то время, когда истребитель находился в воздухе, не было никакой возможности.

Оставалась последняя возможность исправить создавшееся положение: вспомнить, чему меня учила теща, и минуту потрястись в лихорадке магии. Я сосредоточился, наморщил лоб и представил себе лицо своего ведомого подполковника Динго. Это оказалась не очень простая работа, да и трястись и махать руками пришлось более минуты. Первоначально в моем сознании сформировалось плоское изображение подполковника Динго, которое переформатировалось в изображение 3D измерения, а через секунду фотография ожила и зашевелила губами. И я услышал, как подполковник по рации вызывает меня.

— Зиг, откликнись! Зиг, скажи, что слышишь меня! Зиг, с тобой никто не может связаться, ты молчишь и не отвечаешь ни на один запрос. С тобой что-нибудь случилось? Зиг, откликнись! — В голосе ведомого слышалась настоящая тревога.

Мне потребовалось немного времени, чтобы собраться с силами, а затем, крепко стиснув зубы, я решился на продолжение эксперимента по установлению магической связи и вообразил себе, как в вымышленном мире с бобин разматывается коммуникационный кабель, соединяя мой и Динго истребители. Когда соединение осуществилось, я прокашлялся и чистым голосом начал вызывать подполковника Динго.

— Динго, это я, Зигфрид, у меня была повреждена антенна радиопередающего приемника, и я ни с кем не мог связаться, удалось подремонтировать антенну и частично восстановить связь, но могу разговаривать только с одним тобой. Динго, подтверди, как слышишь меня?

Несколько секунд магический эфир хранил молчание, в нем не было никаких помех, ощущалась только одна пустота. Затем в этой пустоте возникли потусторонние, я сказал бы, технические звуки, и через мгновение эту пустоту прорезал голос моего ведомого.

— Зиг, я слышу тебя хорошо, но происходят странные вещи, твой голос слышится не в наушниках шлемофона, а непосредственно в моей голове, — начал говорить подполковник Динго. — Зиг, я очень рад, что ты откликнулся и мы теперь можем общаться. Из-за повреждения радиосвязи ты, вероятно, не слышал информации майора Киммеля, поэтому довожу до твоего сведения, что штаб полка получил развединформацию о том, что через зону ответственности полка прорывается большая группа британских бомбардировщиков. Приказ — третьей эскадрилье перехватить этих бомбардировщиков и рассеять, не допустить их прорыва в рейх.

— Спасибо, Динго, информация получена, и задание понято. Передай другим парням, что на перехват британцев идем эшелонируемым по высоте строем. Первая пара поднимается на максимальную высоту, чтобы контролировать воздушное пространство и координировать действия остальных наших пар, а в крайних случаях приходит на помощь тем парам, которые не справляются со своим противником. Четыре пары составляют основную группу, которая непосредственно занимается бомберами, две пары, одна из которых мы с тобой, Динго, атакуют вражеские истребители прикрытия.

Подполковник Динго отключил связь со мной, это он подумал, что отключил, а в реальности я слышал, как подполковник передавал мой приказ остальным летчикам третьей эскадрильи. До этого вылета мы с Динго много летали с ребятами первой и второй эскадрилий, и у нас неплохо получалось, так как мы хорошо знали возможности летчиков этих эскадрилий. С летчиками третьей эскадрильи мы шли в бой в первый раз: командир эскадрильи заболел ангиной, вот полковник Арнольд Цигевартен и решил, чтобы именно я возглавил их группы по перехвату британских бомбардировщиков. Обычно командир эскадрильи со своим ведомым ходил по самому верху, осуществляя общее руководство боем, координируя действия своих подчиненных, но в этот раз я решил несколько изменить это эшелонируемое построение. На самый вверх я послал пару во главе с заместителем командира эскадрильи, так как краем уха слышал, что этот парень неплохо руководит и неплохо держится в бою. А сам решил заняться истребительным прикрытием британских бомбардировщиков, что позволило бы мне контролировать бой и время от времени вмешиваться в его ход, чтобы получить требуемый результат.

Четыре пары BF109E выдвинулись вперед и на высоте в три тысячи метров полетели навстречу британским бомбардировщикам. Две пары поднялись на высоту в четыре тысячи метров и выдвинулись чуть-чуть вперед четверки, а на самой верхотуре в пять тысяч метров летела пара заместителя командира эскадрильи. Эта пара опять-таки выдвинулась вперед, чтобы первыми увидеть самолеты противника и предупредить об их появлении остальные истребители. Как и предполагалось, именно эта пара и заметила появление на горизонте британских бомбардировщиков, вокруг которых крутились истребители сопровождения. Подполковник Динго продублировал остальным летчикам группы мой приказ готовиться к бою.

Заметив появление нашей группы истребителей, британские бомбардировщики уплотнили походный ордер строя и ощетинились стволами спаренных и крупнокалиберных пулеметов. Именно в этот момент восьмерка наших истребителей бросилась в атаку на этих бомберов, они на скорости прошли над строем бомбардировщиков, стреляя из всего бортового оружия. Бомбардировщики огрызались пулеметными очередями, помогая соседям по строю отбивать атаки BF109E. В результате истребители группы проскочили строй бомбардировщиков, несерьезно повредив только один «Галифакс», и британцы, сохранив единый строй, продолжали следовать по своему маршруту. С высоты я хорошо видел, как вначале загорелся один из двигателей этого бомбардировщика, но вскоре огонь исчез, видимо, сработала его система пожаротушения, а двигатель продолжал работать. Но поврежденный бомбардировщик снизил скорость, вышел из общего строя группы, развернулся и потопал в обратном направлении, по всей очевидности, экипаж решил вернуться на Остров, на свою авиабазу. А общий строй британских «Галифаксов» неумолимо приближался к границе рейха, я нутром почувствовал, как засуетились и как забегали наши штабные командиры, которые по показаниям РЛС увидели, что третья эскадрилья не справляется с заданием и намечается прорыв британцев через зону ответственности полка.

Через подполковника Динго я приказал четверке повторить атаку, но в этот раз атаковать противника сверху и с пологого пикирования. Восьмерка истребителей вновь обрушилась на британские бомбардировщики, на этот раз каждая наша пара заранее выбирала себе цель и обстреливала ее с короткой дистанции, пока он не получал серьезных повреждений или не загорался. В воздухе появились первые горящие машины, и на этот раз системы пожаротушения их не спасли. Четыре британца навсегда покинули походный строй, но группа продолжала двигаться по своему маршруту, ведь и среди британских летчиков находились люди, которым была дорога честь мундира.

Британские бомбардировщики сопровождали истребители «Тайфун», но они как-то бестолково исполняли свои обязанности: беспорядочной толпой носились от одного края походного строя бомбардировщиков к другому. Поэтому я попросил подполковника Динго передать верхней паре снизиться на нашу высоту и вместе со второй парой атаковать «Тайфуны». К этому времени внутри меня родилось ощущение, что если в данный момент усилить давление на врага, то он не выдержит напряжения боя и обратится в бегство. Не теряя времени, мы с Динго ринулись в самую гущу строя британских бомбардировщиков и с первого же захода сбили по «Галифаксу», но на нас тут же набросились британские истребители сопровождения, которые, словно очнувшись от своего долгого и непонятного забытья, проявили активность.

Карусель закрутилась на вертикалях и горизонталях, шесть британских «Тайфунов» бросились на меня и Динго, стараясь вытолкнуть нас из строя бомбардировщиков или, по крайней мере, блокировать нас, но лучше бы они этого не делали. Фигура высшего пилотажа следовала за фигурой высшего пилотажа, в какой-то момент у меня даже потемнело в глазах от возникших перегрузок, но нам пока не удавалось достать хотя бы один «Тайфун». В конце концов мне эта катавасия надоела, и я мысленно поинтересовался у Динго, почему так получается, на что парень ответил, что это не первый наш вылет за день, мы немного устали, поэтому наши действия стали более или менее предсказуемыми, вот британцы этим и пользуются. Между прочим, эти переговоры прошли в таком быстром темпе, что я понял, что Динго сделал еще один шаг на пути становления профессионального мага, да, было бы хорошо найти для него какую-нибудь школу для начинающих волшебников. Одновременно в моей голове вращались и другие мысли, я думал и о том, как быстрее покончить с этой игрой в кошки-мышки с врагом. Здесь следует отметить, что от своего ведомого я не скрывал ни одной из этих мыслей, при малейшем желании он мог бы услышать их.

Чтобы изменить рисунок боя, место ведущего пары я уступил подполковнику Динго и дал ему в руки карт-бланш, по которому он мог делать все, что ему заблагорассудится. Первую половину минуты подполковник привыкал к изменившимся обстоятельствам, а затем выдал череду головокружительных виражей, фигур высшего пилотажа, один маневр шел вслед за другим, и противник не выдержал, допустил роковую ошибку. А в этот момент восьмерка истребителей третьей эскадрильи, воспользовавшись тем обстоятельством, что британские истребители по горло увязли в разборке с моей парой, снова набросилась на британские бомбардировщики. На этот раз их атака удалась на сто процентов, еще в начале захода они сбили два «Галифакса», один из которых взорвался в воздухе и этим взрывом серьезно повредил своих соседей по строю, и с этой минуты походный строй британцев заколебался.

Подполковник Динго удачно атаковал ведущую пару «Тайфунов», заставив ведомого пары выходить из-под удара в противоположную от своего ведущего сторону. Мне оставалось только повернуть свой BF109E и влепить длинную пушечную очередь в хвостовое оперение этого истребителя. От попаданий снарядов мотор-пушки «Тайфун» развалился на куски металлолома. А его ведущий резко набрал высоту и бросил на произвол судьбы своих товарищей, удаляясь в сторону Северного моря. Оставшаяся четверка «Тайфунов» еще пыталась атаковать нас, но позорное бегство их товарища, видимо, сказалось на их нервах, чем мы с Динго немедленно воспользовались. Ведущему нашей пары удалось при выполнении восходящей спирали атаковать и сбить ведущего пары вражеских истребителей. На этом воздушный бой и закончился, британские истребители прекратили сопротивление и на форсаже рванули к побережью Северного моря.

А внизу, под нами, на высоте три тысячи метров творилось что-то непонятное: походный ордер строя британских бомбардировщиков нарушился и сейчас представлял собой беспорядочное сонмище машин, которые через открытые бомболюки освобождались от бомбовой нагрузки и всеми силами старались развернуться и долететь до побережья Северного моря. В этот день ожесточенных боев полк не потерял ни одного истребителя, все летчики третьей эскадрильи живыми и здоровыми вернулись на базу. В течение боя мы сбили восемь бомбардировщиков «Галифакс», три истребителя «Тайфун», а главное — не дали британским бомбардировщикам прорваться на территорию рейха.

5

Мне пришлось снова встретиться с этим странным североамериканцем, лицо которого показалось мне таким знакомым и бортовой номер истребителя которого был 109-99-9 US Army. Это произошло в разгар воздушного боя, когда мы с подполковником Динго сопровождали первую эскадрилью и помогали разгромить двадцатку «Ланкастеров», которая прорывалась в рейх, чтобы разбомбить крупповские заводы в Эссене. Ребята, увидев, что британцев не так уж много, решили покончить с ними одним махом, толпой без какого-либо строя они навалились на бомбардировщики, больше мешая друг другу, чем в реальности атакуя врага. Поэтому не зря говорят, что спешка к добру не приводит.

Вот и пришлось мне с Динго продемонстрировать им, как следует атаковать противника: мы с высоты и на скорости обрушились на походный ордер вражеских бомбардировщиков, обстреляли их с ближней дистанции и повредили два «Ланкастера», один из которых сильно задымил и вывалился из общего строя. Он снизился до самой земли, встал на обратный курс и медленно поплелся к своему непотопляемому Острову. А второй бомбардировщик перевалил береговую линию и навсегда растворился в Северном море. Затем наша пара атаковала ведущего группы «Ланкастеров» и объединенными усилиями сбила его. Вот в этот момент и появились североамериканские истребители, которые всем скопом набросились на нас и наших коллег, всеми силами стараясь оттеснить нас от «Ланкастеров». Если честно признаться, то мы были чрезвычайно удивлены таким агрессивным поведением североамериканцев: война еще не объявлена, а они, несмотря ни на что, уже бросаются в открытую атаку. Один из летчиков первой эскадрильи ринулся в лобовую атаку на один из истребителей североамериканцев. Парень, по всей очевидности, хотел наказать эту группу наглецов, но в этот момент управляемая ракета сбила его. Все это произошло на моих глазах.

Я смотрел на происходящее и не верил своим глазам, ведь сегодня был один из дней 1943 года, разгар Второй мировой войны, а североамериканский истребитель Р-47 выпускает управляемую ракету, которая, если верить истории развития цивилизации человечества, появится только через пятнадцать лет. Чтобы до конца прояснить ситуацию и найти ответы на все вопросы, а также наказать наших будущих противников за подлое и беспричинное убийство нашего боевого товарища нужно было сбить хотя бы одного североамериканца. В крутом вираже мы с Динго ушли ближе к земле и, задрав носы своих машин, снова пошли в атаку на наших североамериканских друзей, но теперь уже атакуя их с нижней полусферы. Прорывая линию обороны противника, мы с ближней дистанции из пулеметов и пушек врезали по двум Р-47, оказавшимся на нашем пути. Один из североамериканцев невероятным маневром вышел из-под обстрела, а второй получил прямые попадания в двигатель, и тот загорелся. Его пилот откинул фонарь кабины, перевалился за борт истребителя, и вскоре внизу развернулся красный купол парашюта. Следуя нашему примеру, пилоты первой эскадрильи прорвались к британским «Ланкастерам», и в течение минуты завалили три бомбардировщика. Этого оказалось достаточно, чтобы и остальные «Ланкастеры» начали освобождаться от бомбового груза и разворачиваться на обратный маршрут.

Именно в этот момент, когда мы были так близки к желанной победе, я снова заметил вражеский истребитель с бортовым номером 109-99-9 US Army, меня словно кипятком ошпарило, и моментально обездвижились руки и ноги. Североамериканец, особо не скрываясь и не прячась, готовился атаковать немецкую пару истребителей, которая уже заходила в атаку на «Ланкастеры». Эта пара слишком увлеклась подготовкой своей атаки и проглядела появление истребителя моего старого знакомого.

Громадным усилием воли и мощными импульсами головного мозга я удержал истребитель на прежней высоте и скорости, но продолжать бой был уже не в состоянии, руки и ноги отказывались меня слушаться. Бочком, бочком моя машина отползала в сторону, покидая зону воздушного боя, стараясь не попасть в прицел вражеского истребителя. Я почувствовал, что со мной что-то не все в порядке. Нет, у меня не поднялась температура, не появился мерзопакостный озноб и со здоровьем, в медицинском понимании этого слова, все было в порядке. Но во мне исчезла уверенность в самом себе, сейчас я чувствовал себя тем новичком, который впервые сел за штурвал боевой машины.

Мой головной мозг логически правильно оценивал складывающуюся ситуацию и в зависимости от обстановки направлял в мускулатуру рук и ног соответствующие биотоки или импульсы, но на конечном участке пути эти биотоки и импульсы непонятным образом искажались или видоизменялись. В результате изменений в головном мозге, а также потери контроля над руками и ногами с каждой минутой мне становилось все труднее пилотировать истребитель. Я смотрел на показания приборов передней панели истребителя и не понимал, что они мне говорят и что я должен делать, чтобы машина выполнила тот или иной маневр или продолжала полет. В этот момент я словно напрочь забыл все то, чему учился в летной школе и познал в боях на Восточном и Западных фронтах.

Я видел, как мой несколько минут назад такой послушный истребитель начал заваливаться в штопор и падать к земле, но ничего не мог с этим поделать. На последней секунде до касания с поверхностью земли, когда по волшебству, но на краткий момент я стал ощущать и контролировать свои руки и ноги, мне удалось вывести истребитель из штопора и направить его в горизонтальный полет. В этот момент отказало мое зрение, я уже не видел приборной панели истребителя и не мог определить, в каком направлении полетел мой истребитель. Тогда я магией вывел на сетчатку глаз карту Европы и стал на ней строить свой маршрут, ИР машины взял на себя управление ею. В эти секунды я боролся за жизнь, не хотел сдаваться и погибать, сидя в пилотской кабине истребителя со сложенными руками. Я боролся за выживание своего истребителя, чтобы еще на несколько минут продлить свою жизнь, а когда я перевел истребитель в горизонтальный полет, то этим самым продлил свою жизнь до момента полной выработки топлива из баков машины.

Убедившись в том, что сделал все возможное для спасения своей жизни, я плотно прикрыл веками незрячие глаза и откинулся на бронеспинку своего пилотского ложемента, чтобы попытаться понять, что же такое произошло со мной. Я уже было полностью погрузился в эти мысли, когда услышал до крайности встревоженный голос своего ведомого Динго.

— Зигфрид, что с тобой произошло? Ты не отвечаешь на мои вызовы вот уже пять минут! Куда ты направляешься? Я очень испугался, когда твой истребитель так неожиданно заштопорил к земле, но ты сумел справиться с этим странным штопором. Я не могу последовать за тобой, так как меня связали боем четыре североамериканца. Зигфрид, ответь, пожалуйста! Зигфрид, что с тобой произошло? — Но с каждой секундой голос Динго становился все тише и тише, пока совсем не исчез в радиоэфире.

Я попытался ответить Динго по радиосвязи, но у меня ничего не получалось. Тогда я мысленно сформировал телепатему, в которой постарался объяснить или по крайней мере рассказать о произошедшем со мной казусе, и направил ее подполковнику Динго, своему ведомому.

* * *

После этого я отрешился от всего, предоставив ИРу пилотировать машину, а сам углубился в свои мысли, пытаясь разобраться в том, что конкретно со мной произошло. До полной выработки топлива осталось пятнадцать минут. Любая моя попытка каким-либо образом заставить свое тело и конечности подчиниться биотокам или импульсам головного мозга не приносила положительного результата. Я еще раз просканировал тело Зигфрида Ругге, в которое было перенесено мое сознание. Сканирование показало, что Зигфрид Ругге подвергся мощному психическому воздействию. Я выжил только потому, что нападавший не знал, что в этом теле скрываются два сознания, а он подверг воздействию головной мозг Зигфрида и практически полностью выжег его, оставив меня единственным владельцем тела Ругге. А то, что это было именно психическое воздействие, а не что-то другое, я уже успел разобраться, изучая реакцию органов теперь уже своего человеческого тела на внешнее воздействие. До глубины души пораженный этими результатами, я начал думать над тем, как моему сознанию восстановить контроль над телом этого человека и действительно стать Зигфридом Ругге.

Попытка следовала за попыткой, но мне никак не удавалось найти ключ к решению этой проблемы, а с организмом Зигфрида Ругге становилось все хуже и хуже. Мысленным взглядом еще раз окинув показания приборов на виртуальной панели истребителя и убедившись, что агрегаты машины работают в норме, я вместе с ИРом приступил к рассмотрению конструкции машины. Попытался, но уже своим сознанием проникнуть в каждый ее узел или агрегат, в каждую ее систему, в каждый ее винтик или болтик, пока сознание не растворило BF109E в себе. А затем сам истребитель стал терять свои очертания и начал растворяться в воздушном пространстве, первым исчез фонарь-колпак пилотской кабины, затем исчезли стены пилотской кабины. Некоторое время я летел, оставаясь привязанным ремнями в пилотском ложементе, а вокруг меня уже не было стен кабины пилота, правда, по бокам моего тела вместо рук виднелись крылья. Но наступил момент, когда в воздушном пространстве растворились и эти детали, и тогда я превратился в истребитель BF109E.

Нет, не совсем правильно — истребитель исчез или растворился в пространстве, а во временном континууме остался Зигфрид Ругге, который, широко раскинув руки в стороны на высоте три с половиной тысячи метров, летел в южном направлении. Если нашелся кто-нибудь наблюдавший за этим зрелищем со стороны, то он увидел бы уникальную картину — настоящего homo sapience, парящего в воздухе.

Но мне не удалось в полной мере насладиться этим парением, сильно мешали две вещи — встречный ветер и сильные боли в теле. Как только мой BF109E был перенесен в другое измерение и перестал существовать в земной реальности 1943 года, встречный ветер буквально истрепал меня, я начал сильно мерзнуть, а глаза наполнились слезами так, что я не видел, что происходит впереди меня. А тело заболело во многих местах — резко заломило поясницу, шея вдавилась в плечи так, что я с трудом мог повернуть голову из стороны в сторону, сердце стало пульсировать с перебоями. Единственное — дышалось легко и свободно! В какой-то момент я осознал, что эти боли — временное явление и что они были вызваны несовершенством конструкции моего истребителя, а перебои сердечного ритма возникли как прямой результат опустошения топливных баков истребителя, кончался авиационный бензин.

После выхода из боя я интуитивно стремился к одной определенной точке, расположенной на юге французского побережья. Встречный ветер в данной ситуации больше мешал полету моего тела в этом направлении. Когда я снизился до высоты в пятьсот метров, резко понизилась и скорость полета, но встречный ветер не утихал, а наоборот, усиливался, постепенно он переходил в настоящий шквал. А далеко впереди возникло светлое пятно, которое манило, звало, притягивало меня к себе. В этот момент закончился бензин в топливных баках истребителя, его полет прекратился и началось планирование, но пятно пока оставалось далеко впереди. В свое время мне приходилось летать на планерах, и это было весьма увлекательное занятие, воздух и ветер были твоими союзниками, они помогали преодолеть притяжение земли и почувствовать себя настоящим небожителем. Но сейчас, когда истребитель всей своей немалой тяжестью лег на твои плечи, тебе надо было по-прежнему планировать, борясь одновременно со шквальным встречным ветром, чтобы достичь этого спасительного пятна. К тому же резко усилились боли в моем человеческом организме, с большими перебоями заработало сердце. На грани своих возможностей я продолжал планировать к пятну, которое увеличилось в размерах. Уже просматривалась взлетно-посадочная полоса, ярко освещенная светильниками.

Истребитель с выключенным двигателем и неработающим винтом коснулся своим шасси прекрасно уложенного асфальтобетона и побежал по нему, но я ничего этого уже не видел, мое сознание погрузилось в темноту беспамятства.

Глава 6

1

Меня разбудил солнечный зайчик, который сквозь оконную штору проник ко мне в комнату и расположился так, что смотрел прямо в мои глаза. В это утро все было как всегда, когда я просыпался после долгой и трудной ночи. Солнце разбудило меня около получаса назад, но подниматься на ноги совершенно не хотелось. Спешить мне было некуда, никто не ждал меня. В последние недели боевые тревоги переместились только на вечернее время суток, а по утрам никто уже не стоял над душой, требуя немедленного подъема и вылета на боевое задание. Поэтому я так комфортно расположился на этой шикарной двуспальной кровати и размышлял о своем прошлом и предстоящем будущем. Кровать, словно магнит, притягивала к себе, лишая силы воли. Никогда прежде я не испытывал подобного наслаждения, никогда прежде я не знал, что ночь, проведенная на такой кровати, может настоящего человека, взрослого и уважаемого мужчину-самца превратить в его лишь некое подобие. Но этот солнечный зайчик достал меня: куда бы я ни повернул голову, он упрямо не хотел покидать облюбованного места — моих глаз, лишая меня возможности рассмотреть, что происходит в комнате.

Не обращая на него внимания, я приподнялся на локтях, осмотрелся кругом и увидел, что нахожусь не в своей комнате офицерского общежития полка, а в каких-то покоях с современной мебелью, от которой уже отвык, с множеством зеркал вокруг и большим панорамным окном во всю стену. Окно было плотно перекрыто жалюзи, сквозь которые не проникал ни один лучик солнца, а в комнате сохранялся приятный полумрак. Поэтому, естественно, у меня появился вопрос: а откуда тогда взялся этот зайчик, который так настойчиво не покидал моих глаз, пока я не проснулся? Я еще раз внимательно осмотрел комнату, но в ней не наблюдалось никаких источников света, которые могли излучать этот противный яркий свет.

Не желая больше валяться в кровати, я вскочил на ноги, подошел к окну и поднял жалюзи. Панорама, раскрывшаяся передо мной, поражала своей красотой, непривычностью и заставляла забыть о том, что идет война и на фронтах гибнут тысячи людей. Передо мной во всей своей красоте раскинулось великолепное лазурное море, волны которого с неторопливой ленцой набегали на песчаный берег, а сверху светило великолепное солнце, которого я не видел со времен своего детства. Здесь все дышало гордостью и степенностью. Некоторую обеспокоенность, правда, вызывало одно обстоятельство: нигде не было видно ни единого человека. В море никто не купался и всюду куда достигал взгляд моих глаз, не было катеров, яхт и пароходов, изредка над берегом появлялась чайка, которая с криком пролетала над волнами моря и тут же исчезала в неведомом направлении. А песок — даже из моего окна было заметно, — был девственно чист, на него никогда не ступала нога человека.

В этот момент проснулась моя память и стала подсовывать мне различные и очень интересные картинки. Я хорошо помнил последний бой, североамериканский истребитель с бортовым номером 109-99-9 US Army, болевой шок от психического воздействия, белоепятно в сумраке наступающей темноты и мою посадку на ВПП современного аэропорта. Но заработавшая память внесла некоторые коррективы в эти воспоминания. Да, я попал под мощный луч пси-излучения, но был ли истребитель североамериканца источником этого излучения, утверждать было нельзя, не было никаких свидетельств в пользу такого решения. Второе: в критическую минуту мне удалось прибегнуть к магии и перенести свой старенький BF109E в другое измерение, но сейчас я не знаю, удалось ли мне вернуться в измерение, где существует Земля-2, или пока еще я пребываю в новом измерении? И третье: память услужливо подсказала мне, что я не сажал истребитель в современном аэропорту со специальными светильниками для подсветки ВПП, а посадил его на прибрежную асфальтовую дорогу со столбами освещения. Что-то было не так с этими столбами уличного освещения?!

Таким образом, складывалось уравнение со многими неизвестными и рядом не было никого, кому можно было бы задать вопрос. Я отошел от окна, подошел к столику с двумя креслами и расположился в одном из них. Мне нужно было время, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию и решить, что делать дальше. Но воспоминания не остановились на этом, память снова вернула меня к моменту посадки. Я пробежал уже большой отрезок расстояния, но у меня не было сил пустить в дело тормоза и прекратить это пробежку, истребитель остановился, уткнувшись пропеллером в чугунную ограду. Оказывается, я приходил в сознание, когда неизвестно откуда прибежавшие парни стали вытаскивать меня из кабины, но лично ничего не помнил об этом.

Четверо здоровых бугаев, не расстегивая привязных ремней безопасности, пытались силой вытащить меня из кабины. Возникшая из-за этих усилий сильная боль заставила меня открыть глаза и увидеть лица двух парней, которые, насупив брови, тащили мое тело, находившееся из-за пси-излучения в ужасном состоянии. Я не мог пошевелить ни языком, ни рукой, ни ногой. Но у меня пока еще сохранялась магическая связь с истребителем в целом, поэтому силой мысли я заставил центральный замок крепления ремней безопасности и строп парашюта раскрыться. Случилось так, что именно в этот момент незнакомцы предприняли новую попытку вытащить меня из кабины и со всей силы дернули мое тело на себя. Я свободно покинул кабину, проделал двойное сальто в воздухе и спиной ударился о землю.

Сегодня, когда я проснулся из-за этого вредного солнечного зайчика, я и не вспомнил о прежнем своем состоянии и о тех болях, которые корежили мое тело и мою память. Я сидел сейчас в кресле и чувствовал себя абсолютно здоровым, как в физическом, так и в психическом плане. У меня ничего не болело, на теле не было ни шрамов, ни синяков и ни ушибов, а руки и ноги отлично слушались. Я и не замечал, что они существуют и что их нужно заставлять выполнять какую-либо работу. В одном из зеркал я увидел свое отражение — заросшее недельной щетиной лицо. Я поднялся на ноги и подошел к одному из зеркал, которое позволяло видеть свое отражение в полный рост. Перед зеркалом стоял мужчина высокого роста, с широкими плечами и узкой талией. Он был одет в легкие трусы и тенниску, мне даже понравился открытый взгляд его глаз. Пока я рассматривал себя в зеркале, в комнате произошло малозаметное изменение.

Уже отходя от зеркала, в дальнем ее углу я заметил неизвестно откуда появившийся столик с легким завтраком, и вот тогда я почувствовал звериный голод. Мне так захотелось есть, словно я не видел пищи целую неделю, а на столике были различные сорта растворимого кофе, чая, пирожные, фрукты, напитки и мясные и рыбные нарезки на тарелках. Как голодный пещерный дикарь, я набросился на эти неземные деликатесы и, пока немного не насытился, не отходил от них. Особенно мне понравился кофе, в полковой столовой кофе был всегда, но он имел вкус жженого сахара из-за его производства из плохого сырья, а этот был настоящим кофе. Насладившись ароматом и букетом своего любимого напитка, я внимательно осмотрел комнату и решил сбрить с лица эту невозможную щетину. Туалетная комната была устроена в лучших традициях будущего, джакузи вернуло тонус моим мышцам, бритва «Джиллет» — чистоту и нежность кожи лица, бассейн позволил немного размяться и вновь почувствовать себя цивилизованным человеком.

К полудню я был готов покинуть свою комнату и отправиться на поиски новых приключений за ее пределы, оставалось встретиться с хозяевами этого места и разобраться в том, куда я попал. Возможно, целый час я проблуждал по коридорам и непонятным переходам, окон там совершенно не было, они были освещены одними только фонарями с маленьким язычком пламени. Такие фонари больше создавали полумрак, нежели освещали эти коридоры, из-за чего в них трудно было ориентироваться, не за что было зацепиться глазу, чтобы планировать маршрут следования. Несмотря на природную способность ориентироваться в пространстве, я по нескольку раз проходил одни и те же коридоры и переходы, прежде чем понимал наконец, что прохожу по одним и тем же который уже раз. Но я сумел-таки собраться и, придерживая в памяти месторасположение комнаты, в которой проснулся и где окна выходили на морское побережье, нашел верный путь наружу и вскоре стоял на пандусе центрального входа в замок.

Да, на этот раз судьба меня забросила в настоящий рыцарский замок земного Средневековья. Только этот замок был построен не из валунов и больших камней, а из белых блоков, почему имел не мрачный вид средневекового замка, а вполне европейский вид замка-особняка, в котором живут современные богатые люди. Но все мои попытки найти живую душу во внутренних помещениях пропадали втуне: ни одного живого человека мне так и не удалось встретить на своем пути. Я спустился по пандусу и на несколько метров отошел от центрального входа, чтобы весь фасад замка уместился в поле зрения моих глаз. Когда это строение полностью предстало передо мной, то я вздохнул с восхищением, настолько уникальна была архитектура этого сооружения! Передо мной был замок с оборонительными башнями, окнами-амбразурами и одним входом, простреливаемым со всех сторон. Не хватало только рва с водой, моста через ров и перекидного мостика к главному входу. Но было бы одновременно неправильно называть это сооружение замком, так как он в себе объединял древность рыцарских времен и фешенебельность современных особняков, чем-то напоминал шикарную гостиницу.

Перед этой красотой я почувствовал себя маленьким человечком и, так как мои поиски живого человека не увенчались успехом, решил возвращаться в свою комнату. Переступив порог комнаты, я сразу же почувствовал, что в ней кто-то побывал. На одном из стульев был аккуратно сложен отстиранный и высушенный мой полетный комбинезон, парабеллум лежал на столе, нагуталиненные до блеска полусапоги стояли рядом со стулом. Помимо этого на столе были разложены мобильник с разряженной батарейкой, офицерская книжка и летная книжка. В этот момент я почувствовал облегчение на сердце, так как понял, что я не один живой человек в этом замке.

В этот момент через открытое окно я услышал голоса людей, подошел к окну и, перегнувшись через подоконник, посмотрел вниз. Четверо парней — у каждого в плечах косая сажень, — катили по двору мой истребитель BF109E. Они громко переговаривались и шутили и так же громко смеялись над своими шутками. Один из этих парней случайно заметил меня, высунувшегося из окна, ткнул в меня указательным пальцем, и вся четверка радостно заржала, демонстрируя отличный прикус зубов. Я уж было собрался бежать вниз и выяснять, куда эти парни перегоняют моего боевого друга, когда увидел, как они направили истребитель в узкий проход, где тот со своими широко расставленными крыльями никак не мог бы пройти. Я открыл было рот, чтобы криком предупредить об опасности, как на моих глазах совершилось чудо. В самую последнюю секунду, когда несущие крылья истребителя вот-вот должны были врезаться в каменные стены, расположенные по обеим сторонам прохода, крылья произвели хитрое упражнение, сложились сами собой вчетверо. А истребитель прокатился через этот тесный и ранее для него не рассчитанный проход, так и ничего не задев своими крыльями.

У меня отлегло от души, но за спиной послышался звук открываемой двери, я быстро развернулся, чтобы увидеть, как в комнату входит седовласый мужчина среднего роста, сухощавого телосложения и с мощной гривой волос.

— Рад вас приветствовать в замке, милсударь! — послышался голос в моей голове. Я присмотрелся к лицу этого человека и увидел, что губы на лице оставались недвижимыми, а его голос проникал в самую душу. — Когда мне доложили, что ваш аэроплан приземлился у ворот замка, а вы без памяти находитесь в его кабине, то я был несколько обескуражен, так как не ожидал гостей с небес. Разумеется, я не мог отказать в гостеприимстве раненому и умирающему от пси-воздействия офицеру. Хотя, если уж признаться честно, то ваше появление, милсударь, было не совсем ко времени. Но как говорится, все, что ни происходит в жизни, происходит к лучшему. Поэтому я искренне рад приветствовать в своем доме лучшего летчика-истребителя рейха, полковника Зигфрида Ругге.

2

Князю Петру Алексеевичу Оболонскому недавно исполнилось шестьдесят лет. Он родился в России и всю свою жизнь посвятил служению российским монархам. Он служил им верой и правдой на фронтах Первой мировой войны, дослужился до полковника гвардии Преображенского полка, получил немало орденов и медалей из рук самого царя Николая Второго. Когда Николая и его семью расстреляли большевики, то гвардии полковник, решительно отказавшись принимать участие в братоубийственной Гражданской войне, покинул Россию в семнадцатом году и уехал на постоянное место жительства во Францию. Князю Оболонскому посчастливилось вывезти с собой немалый капитал в североамериканских долларах и английских фунтах стерлингов, на который он построил себе прекрасную виллу в древнеримском стиле на Лазурном берегу. За время проживания во Франции ему повезло приумножить свой капитал, вложив немалые деньги в развитие военной промышленности стран Европы. Но он особо не афишировал свои финансовые успехи, а старался оставаться в тени. Влиятельные люди и государственные деятели предвоенной Европы считали за честь познакомиться с Петром Алексеевичем и поддерживать с ним деловые контакты.

Когда разразилась Вторая мировая война, совершенно неожиданно для окружающих его людей князь Оболонский изъял из оборота все свои вложения в военное производство и пустил эти деньги на развитие авиационного и автомобильного транспорта, телекоммуникационных средств связи. К этому времени бывший гвардии полковник все реже и реже стал появляться на публике. Его представители, да и он сам, открыто заявляли, что князь увлекся интересным делом, которое отнимает у него все его время и в которое он вложил все свои деньги. Эта информация была почерпнута мной несколько позднее в газетах и журналах Франции и рейха, которые я разыскал в файлах глобального информационного канала.

Я сделал приглашающий жест, человек перешагнул порог и прошел в комнату. Некоторое время он осматривал меня, затем, видимо, удовлетворенный осмотром, довольно кивнул, прошел к столу и сел в кресло за журнальным столиком. Я расположился напротив него. Пауза несколько затягивалась, но я продолжал умышленно хранить молчание, предоставляя хозяину право первым начать разговор.

Человек поднес запястье правой руки ко рту и что-то тихо прошептал в циферблат часов, распахнулась дверь, и в комнату с тихим шелестом вкатились два робота с подносами в руках. Своим внешним обликом роботы мало чем походили на людей, они были небольшого росточка, имели чуть вытянутое тело с небольшой головой-шаром, на котором просматривалось лицо с двумя глазами, носом-бугорком и прорезью рта. Роботы имели длинные руки-манипуляторы, которыми один из них бросился убирать остатки моего завтрака, а другой занялся сервировкой журнального столика. В секунду на нем появилось все необходимое для кофе и чая — кофейники, чайники, молочники, кофейные и чайные чашки. Пока я с громадным удивлением присматривался к обслуживающему персоналу, этим аксессуарам домашнего обихода из моего недавнего прошлого, человек с видимым удовольствием принялся заваривать себе чай. А роботы, завершив работу и получив на то разрешение хозяина, выкатились из комнаты.

— Как вы себя сейчас чувствуете, милсударь? — Этим вопросом человек прервал несколько затянувшееся молчание. — Когда я впервые увидел вас, то вы были на грани смерти, ваша психика была сильно истощена, что сильно сказалось и на вашем физическом состоянии. Вы проспали целую неделю, в течение которой, правда, только отчасти вам удалось восстановить свои силы. Вероятно, вы сильный маг, но я рекомендовал бы вам пройти обследование в процедурном кабинете замка. Наш виртуальный врач — большой зануда, но хорошо знает свою профессию, он осмотрит вас и решит о курсе лечения, который было бы вам желательно пройти. Извините, милсударь, но я забыл вам представиться — князь Петр Алексеевич Оболонский. — Князь привстал и протянул мне руку.

Дальше князь Оболонский в нескольких словах рассказал о себе. Его рассказ во многом соответствовал информации, почерпнутой мной позднее из глобальной информационной сети. Но меня несколько смутило окончание этого рассказа, я почувствовал, что он что-то недоговаривает, замалчивает. Поэтому, когда настала моя очередь рассказывать о самом себе, то я решил говорить полную правду о прошлой жизни и о переносе сознания в тело Зигфрида Ругге. Князь Оболонский выслушал мой рассказ с большим вниманием, не пропуская ни малейшей детали, внешне он сохранял полное спокойствие, разве что в иных местах рассказа его глаза начинали странно поблескивать. Это когда я говорил о жене и сыне, теще и тесте.

За этими разговорами время пролетело незаметно. Мой кофейник давно опустел, а мне очень хотелось попить кофейку. Поэтому я рискнул в присутствии гостя сформировать телепатему и послал ее за пределы комнаты. Вначале ничего не происходило, я продолжал свой рассказ, а князь Оболонский слушал меня и одновременно внимательно рассматривал мое лицо. Внезапно дверь распахнулась, на пороге появился один из роботов с кофейником в руке-манипуляторе. По несколько суетливым его движениям можно было понять, что робот находится в нерешительности и не знает, что ему делать — обслуживать меня или нет. Краем глаза я заметил, как князь Оболонский поднес запястье руки ко рту, и робот преобразился, он, словно ветер, налетел на меня и принялся обслуживать, в мгновение ока заменив кофейник, молочник и кружки передо мной. Свой рассказ я уже заканчивал, попивая ароматный и свежий кофе.

Князь поблагодарил меня за рассказ и сказал, что немного засиделся со мной, а у него еще осталось много дел, которые требуют его внимания. Он легко поднялся на ноги и перед уходом посоветовал мне решить вопрос о здоровье, познакомиться с замком и его людьми, подумать над тем, чем я собираюсь заниматься в ближайшее время. В этот момент меня терзала одна душевная проблема, ведь получалось так, что я самовольно покинул воздушный бой, в котором принимали участие мои товарищи по полку, и исчез в неизвестном направлении, не предупредив никого. Мне требовалось как можно быстрее связаться с полком и сообщить о своем настоящем местонахождении, чтобы меня не считали дезертиром.

Князь Оболонский добродушно улыбнулся и сказал, чтобы я особо не беспокоился, так как время пребывания человека в замке необязательно находится в прямой зависимости от времени, реально протекающего за его пределами. Что же касается связи с полком, то я всегда имею возможность воспользоваться обычной телефонной линией, которая связывает замок с любым абонентом внешнего мира, и князь кивнул головой в один из углов комнаты. Утром там находился столик, на котором был сервирован завтрак, а сейчас там в углу на столике расположился обычный телефонный аппарат. Чуть удивленный этими магическими трансформациями, я перевел взгляд обратно на князя, но того уже в комнате не было. Только внутри меня появилась и крепла уверенность в том, что завтра утром мы вместе позавтракаем.

После беседы с князем Оболонским два часа я провел в коридорах, переходах, жилых и служебных помещениях, продолжая знакомиться с замком. Каждый его этаж (сколько всего этажей было в этом замке, я так и не разобрался) был разбит на отдельные жилые блоки, которые состояли из двух-трех, а в некоторых случаях из гораздо большего количества жилых комнат, нескольких спален, туалетных и ванных комнат. Жилые блоки различались большим разнообразием мебели, технического оборудования и санитарными условиями проживания. В некоторых жилищах могли жить люди из средневековья, в других — современные люди, а в третьих — люди из будущего. А некоторые жилые блоки, в интерьере и обустройстве которых я так и не смог до конца разобраться, были, по всей вероятности, предназначены для проживания гуманоидов неизвестных мне рас вселенной. Вывод из всего этого следовал один: замок — это гостиница или перевалочный пункт для гуманоидов вселенной, которая существует вне реально текущего времени и пространства.

Правда, пока было непонятно, какую конкретно роль князь Оболонский исполнял в этом замке-гостинице, был ли он простым портье, менеджером-управителем или же был реальным хозяином всего этого предприятия? Я не стал особо задумываться над этими вопросами, прекрасно понимая, что рано или поздно ответы будут получены.

Двор замка был разбит на две неравных части, большую часть занимал парк с цветниками, экзотическим кустарником и прекрасно ухоженными деревьями, а меньшую часть — хозяйственный двор. Немного побродив по аллеям парка и подышав свежим воздухом, я отправился знакомиться с хозяйственным двором.

Хозяйственный двор занимал серый квадрат прекрасно уложенного асфальта, который был окружен кирпичными строениями производственного назначения. По двору сновали люди, которые с интересом поглядывали на меня и вежливо здоровались, но не останавливались, чтобы переговорить, а спешили по своим делам. Некоторое время я молча наблюдал за этой активностью, кивком головы отвечая на приветствия незнакомых мне людей. Еще издали я обратил внимание на парня, появившегося в дверях одного из зданий. Он внимательно осмотрел двор, перекинулся парой слов с ребятами, которые в этот момент проходили мимо. Затем он подтянул свои рабочие брюки, одернул куртку и решительно направился в мою сторону. В трех шагах от меня этот парень остановился, стянул с головы берет и, слегка поклонившись, вежливо обратился ко мне:

— Милорд, позвольте вас проинформировать о ходе работ по ремонту вашей летающей машины, на которой вы прибыли в замок. — Он сделал паузу и продолжал: — Пока нам удалось только провести общую диагностику ее технического состояния. Но мы не знаем, что вы хотите иметь в окончательном варианте, поэтому, чтобы мы могли продолжать ремонтные работы, нам требуется ваше мнение и более детальный совет по ремонту. — Парень сделал шаг в сторону, всем видом предлагая следовать за ним.

Я оторвался от стены, которую подпирал плечом, и направился вслед за парнем.

3

Производственно-ремонтный бокс, где находился мой истребитель, представлял собой нечто среднее между студией модного художника и холлом современного отеля. Казалось бы, небольшое помещение было ярко освещено и сверху донизу оплетено легкими лестницами, мостками и переходами с одной стороны на другую, не говоря уже о множестве стационарных приборов, счетчиков, осциллографов и пультов. Когда я перешагнул порог бокса, то застыл на месте, вглядываясь в картину рабочего помещения без единого пятнышка грязи или масла на полу и на стенах, воздух которого был наполнен запахами леса. Я опустил взгляд чуть ниже и только тогда увидел свой BF109E, который лежал на стапеле с выпущенным шасси, не достававшим до пола бокса. Истребитель находился в центре этих ажурных переплетений, окруженный тестовыми стендами и от шасси до фонаря укутанный проводами, коммуникационными кабелями с какими-то непонятными нашлепками на фюзеляже и крыльях.

Интуитивно я выбрал одну лесенку из множества других и по ней спустился вниз на пол ремонтного бокса. Даже с этого места истребитель казался таким безобидным и маленьким и напоминал собой красивую детскую игрушку. Подошел к машине и ладонями коснулся ее внешней обшивки, вместо холода металла под руками почувствовал необычный материал, от которого исходили ощущения теплоты и непонятной нежности. От неожиданности я отдернул руки от обшивки, и ощущения немедленно исчезли. Перейдя на магическое зрение, я проник в структуру стали обшивки истребителя и увидел, что это не жесть с присадками броневой стали, из которой изготовлялась обшивка серийных BF109E, а неизвестный мне материал.

— Милорд, прошу извинить меня за беспокойство. Что-то не так с вашей машиной? — внезапно послышалось за моей спиной.

Резко развернувшись на каблуках, я увидел перед собой еще одно человеческое существо, одетое в чистую робу и с простодушным лицом крестьянина. Только тут я заметил в углу этого нижнего яруса большой стенд с множеством экранов, мониторов, приборов, трамблеров и ручек переключений. Этот парень, видимо, работал на стенде, и потому я его и не заметил.

— Мы провели техническую диагностику всех узлов и агрегатов вашей машины. С нею все в порядке, но, насколько мы понимаем, это упрощенный экземпляр машины без особых технических наворотов и эффектов, поэтому можно хоть сейчас садиться в ее кабину и подниматься в воздух. Но князь попросил нас, — в этот момент парень сильно засмущался и покраснел, — немного обновить и адаптировать отдельные узлы и системы вашей машины. Чтобы проделать это в соответствии с духом вашей реальности, нам потребуется ваш совет и помощь, нам нужна одна неделя, чтобы довести машину до ума.

Парень замолчал, с интересом поглядывал на меня и ждал реакции на свое предложение, а я пока оставался в полном замешательстве. Становилось ясно, что замок и его обитатели в определенной степени связаны с человеческими и гуманоидными цивилизациями вселенной и размещают их представителей в гостиничном комплексе, в случае необходимости ремонтируют их транспортные средства. Но мне была не совсем понятна роль Зигфрида Ругге, немецкого летчика-истребителя времен Второй мировой войны, совершенно случайно оказавшегося на территории девятого чуда света. Да и кому это потребовалось — переносить мое сознание в его тело? На этот и многие другие вопросы мне предстояло еще искать ответы. В этот момент я вспомнил о вопросе техника ремонтного бокса и вновь переключил свое внимание на него.

— Как вас зовут, молодой человек? — с этими словами я обратился к деревенскому увальню, и лицо парня расцвело добродушной улыбкой. — Знаете, это несколько неудобно — разговаривать с человеком, имени которого не знаешь.

— А я и не человек, милорд, — ответил парень, глядя на меня честнейшими в мире глазами. — Но можете называть меня Ортисом. Мне очень нравится, когда ко мне так обращаются.

— Ортис, мне очень хотелось бы поблагодарить вас за техническую диагностику моего истребителя. Разумеется, мне доставит большое удовольствие поработать вместе с вами над его модернизацией. Я готов каждое утро приходить в этот бокс и работать с вами столько времени, сколько потребуется. Не могли бы вы, Ортис, сказать мне, почему заменили его обшивку. Ведь броневая жесть в иные моменты может противостоять попаданию винтовочной или пулеметной пули…

— Милорд, новая обшивка вашей летательной машины, — я обратил внимание на то, что в течение всего разговора Ортис всячески избегал мой истребитель называть словом «истребитель», а пользовался другими словами-синонимами, — изготовлена из специального материала с керамзитным напылением. Этот квазиматериал, получив от бортового Искусственного Разума информацию о месте предполагаемого попадания пушечного снаряда, ракеты, торпеды или энергосгустка, производит специальную подготовку к столкновению обшивки с упомянутыми предметами. К предполагаемому месту поражения, говоря языком военных, подтягивается дополнительное усиление, меняется внутренняя структура материала, в результате чего обшивка может выдержать прямое попадание. — Ортис на секунду задумался и добавил: — Правда, пушек, ракет, торпед и энергометов, но не очень крупного калибра.

В этот момент завибрировал вызов браслета, носимого на руке и стилизованного под русалку, играющую с мячом в морских волнах. Князь Оболонский, покидая комнату, оставил этот браслет на тумбочке при входе и попросил меня не снимать его с руки и носить все время с собой. Когда я первый раз надел его на запястье, то концы браслета сами собой защелкнулись, а он так комфортно устроился на руке, что было любо-дорого смотреть. Сейчас браслет своей нежной трелью звонка напомнил о своем существовании. Извинившись перед Ортисом, я поднес браслет к уху и услышал приятный женский голосок:

— Милорд, вы хотели связаться и переговорить с командованием своего полка. Предварительно я уже разговаривала со штабом и там мне сказали, что полковник Арнольд Цигевартен через двадцать минут будет на месте. Чтобы переговорить с полковником, милорд, вам придется подняться в свою комнату, где установлен аппарат для прямых переговоров, и вам нужно поспешить, чтобы вовремя оказаться на месте. Ортис может проводить вас, чтобы вы не заблудились по дороге.

Ортис провел меня к лифту, который находился в ремонтном боксе, и мы поднялись этажей на десять, прежде чем оказались на нужном этаже, в иные минуты мне казалась, что мы движемся не только вверх, но и в горизонтальной плоскости. А затем Ортис быстро провел меня по этажу, и вскоре мы стояли перед дверями номера с цифрами 197. Пока я ломал голову над тем, было ли это случайным совпадением цифр или хозяева замка намекали на соответствующие обстоятельства, так как данная цифра соответствовала количеству сбитых мною самолетов противника, а Ортис, попрощавшись, растворился в неизвестном направлении. Безнадежно махнув рукой на всю эту белиберду, я взялся за ручку двери и попытался ее открыть, но не тут-то было. Дверь была заперта, как и должно было быть во всех приличных гостиницах. Но я хорошо помнил, что, покидая комнату, не запирал ее и не брал с собой каких-либо ключей.

Минута проходила за минутой, но мои попытки вытрясти из двери душу ни к чему не приводили. Дверь отлично держалась, достойно выполняя свой служебный долг, и проявляемой стойкостью препятствовала проникновению посторонних людей в чужой номер.

— Милорд, где вы находитесь? Полковник Цигевартен готов побеседовать с вами через пять минут! — В браслете снова послышался приятный женский голосок, но сейчас мне не хотелось общаться с этой девушкой. Ну, скажите, какой представитель сильного пола может признаться представительнице слабого пола, что не в силах проделать ту или иную работу! Тем более когда речь идет об открытии двери гостиничного номера. — О боже, милорд, вы не можете пройти в свою комнату?! Браслет на вашем запястье является универсальным ключом ко всем помещениям замка, только прислоните его к замку номера — и дверь обязательно откроется. Милорд, почему вы не обратились ко мне, искусственному интеллекту этого замка, и я обязательно бы… — В интонациях женского голоса ИИ замка проявились нотки настоящей немецкой фрау. Развенчалась очередная иллюзия моего пребывания в этом мире, в этом замке. Искусственным интеллектом замка оказывается была не красивая и хрупкого телосложения девушка, а настоящая немецкая фрау соответствующего телосложения и характера.

Резкая и привычная трель телефонного звонка раздалась в тот момент, когда я уже преодолел сопротивление двери номера и находился в комнате. Оставалось сделать пару шагов и взять в руки трубку телефонного аппарата «Сименс», чтобы услышать знакомый голос командира Арнольда Цигевартена.

4

Радио сообщило, что русские начали наступление на Восточном фронте и освободили Киев, город, в котором Зигфриду Ругге неоднократно приходилось бывать. Во время последнего боя его сознание было сильно повреждено, но кое-что сохранилось, и память хранила этот эпизод его жизни. Перед глазами поплыли чистые и прибранные улицы и проспекты большого города. Кое-где виднелись разрушенные в результате попадания авиабомб здания, но руины были очищены и огорожены. На улицах встречались мужчины и женщины, одинаково одетые в ватные полушубки черной или синей окраски. Мне очень нравилось общаться с русскими, но я плохо знал их язык, а они еще хуже знали мой язык. Поэтому наше общение часто сводилось к вопросам и ответам на самые простые темы.

Однажды, это было в самый разгар зимы 1942 года, летчиков нашей эскадрильи направили в Киев для получения новых истребителей BF109E, но случилось так, что эшелон с истребителями задержался в пути и целую неделю нам пришлось ожидать прибытия этого эшелона. Целую неделю мы оказались предоставленными самим себе, чем хотели, тем и занимались. Одни офицеры беспробудно пьянствовали, другие читали, а третьи — шатались по улицам города, стараясь убить время.

Как истинный немецкий офицер, я достойно прошел все три эти состояния. Но должен признаться, что попусту пьянствовать, переводить деньги на алкоголь мне особо не нравилось. Но никогда не отказывался вечерком посидеть в хорошей компании, выпить две-три стопки хорошего немецкого шнапса и обсудить с товарищами и приятелями насущные проблемы. Но чтобы поглощать выпивку стаканами и пытаться выпить как можно больше русской водки, это было не для меня. Но и на старуху бывает проруха, так и со мной во время этой недельной командировки в Киев у меня появился русский приятель, который всегда пытался убедить меня в том, что он истинный украинец, но разговаривал со мной только на русском языке. Поэтому я считал его русским. Да и к тому же, он имел абсолютно русское имя Иван. Иногда я пытался называть его Айван, но он всегда поправлял меня и говорил, что его зовут Иван. Вначале он сильно обижался на это, но со временем привык и больше не обращал внимания на то, когда я иногда неверно произносил его русское имя.

Встретились мы совершенно случайно, когда на второй день пребывания в Киеве всей гурьбой побежали на рынок закупить себе продуктов и немного выпивки. Рынок оказался недалеко от нашей гостиницы, пятнадцать минут ходьбы быстрым шагом. Он раскинулся на большой площади, сплошь забитой лошадьми и санями. Крестьяне торговали прямо из саней, и из еды можно было купить все, что пожелаешь. Были бы деньги! А деньги у нас были, причем настоящие немецкие рейхсмарки, а не какие-то там оккупационные марки. Очень быстро мы набрали все необходимые продукты, оставалось только купить выпивку. Русская водка на рынке продавалась всех цветов и сортов — «Пшеничная», «Московская», «Кремлевская», «Старка», «Ржаная» и т. д. Но одному из наших летчиков захотелось приобрести водки под названием «самогон». Мы обошли все ряды саней, но самогона нигде не было. Русские мужики выслушивали нас, подсмеивались в усы и бороды, но всегда отрицательно трясли головами в ответ на нашу просьбу.

Вот с одним из таких мужиков у меня и завязались приятельские отношения. Самогона у него, разумеется, не оказалось, но различной водки было столько, хоть налей себе полную ванну и купайся в ней. Слово за слово мы разговорились, представились друг другу и договорились встретиться вечерком, чтобы вместе провести время. Так как я плохо знал город, Иван — именно так звали моего нового приятеля, — пришел к моей гостинице, и от нее мы отправились путешествовать по городу. Прошли весь Крещатик, спустились к Днепру, посидели на бережку и посмотрели на лед, почти полностью скрывший реку. А затем забрались в один небольшой ресторан, где просидели допоздна, поглощая галушки с вишней, вареники со сметаной. Так, каждый вечер Иван приходил за мной, вначале мы бродили по городу, посещая его исторические места, а затем занимались чревоугодием. Но последний день мы решили провести несколько иначе, Иван пообещал мне много сюрпризов на этот день.

Мы встретились у собора Святой Софии и сразу же направились в главный ресторан города для старших офицеров и высокопоставленных чиновников городской администрации. Несколько дней назад в этом ресторане я заказал два места — для себя и Ивана. Вначале администрация ресторана отказалась принимать мой заказ, она посчитала мой чин обер-лейтенанта не особо высоким офицерским чином. Но своевременное вмешательство моего друга и в то время командира эскадрильи капитана Арнольда Цигевартена разрешило эту проблему, и свой прощальный вечер в Киеве я провел вместе с Иваном в лучшем ресторане города, как и обещал своему русскому приятелю.

Еще в гардеробной ресторана я обратил внимание на то, что он переполнен молодцами в черных мундирах — офицерами городского гестапо. Но они не приставали к нам с вопросами и даже не обращали на нас внимания, поэтому я с Иваном даже не смотрел на этих крыс. С детства не любил людей в черной одежде, они своим видом очень напоминали мне представителей потустороннего мира, к которым я никогда не испытывал симпатии.

Наш столик находился в глубине зала, неподалеку от танцплощадки. Когда я с Иваном сел за свой столик, то танцплощадка была еще пуста, да и самой музыки не было, оркестр еще не занял своих мест. Первое время Иван смущался, но, когда я делал заказ, начал вносить свои небольшие коррективы в него. Зачем-то заказал два больших граненых стакана, отказался от заказанной мною бутылки «Кремлевской», вытащил откуда-то здоровый шмат сала и стал ножом резать его на аккуратные дольки. Только официант отошел от нашего стола, как Иван из-под стола достал большую бутылку с прозрачной жидкостью, набулькал ее в стаканы и предложил опустошить стаканы за нашу дружбу. Мы встали, громко чокнулись стаканами и опрокинули их в рот.

В зале ресторана пока еще было мало посетителей, но в этот момент головы тех, кто успел занять за столиками свои места, были повернуты в нашу сторону, и хлопками ладоней люди приветствовали наше столь геройское выступление. Несколько долек сала, метко брошенные в рот, приятно смягчили принятый алкоголь. Неторопливо потекла беседа на смеси немецкого и русского языков. Иван рассказывал мне о своем деревенском быте, а я говорил о своей матери и своем отце. Он поинтересовался, имею ли я свою фрау и деток, на что я рассказал ему о своей дружбе с девчонками.

Он сожалеюще цыкнул зубами, сказав, что одно другому не мешает, а детей нужно иметь, чтобы твой род продолжался. Затем предложил снова выпить, и мы выпили по второму стакану этой бесцветной и не имеющей запаха жидкости. На третьем стакане эта русская бестия призналась, что мы пьем чистейший, словно слезинка непорочной девушки, самогон. Меня это поразило до глубины души, но я никак не мог разобраться, какую именно девушку, русскую или немецкую, Иван имел в виду. На что приятель ответил, что это не имеет значения, так как все девушки, независимо от цвета кожи и национальности, имеют одинаковое строение тела. Мы выпили и за девушек всех цветов кожи и национальностей. К этому времени ресторан заполнился посетителями, которые в основном были в черных мундирах. Оркестр во всю наяривал джазовые мелодии, а танцплощадка была переполнена танцующими молодыми офицерами и девушками.

А я пил и пил, сало спасало и не давало моему сознанию утонуть в этой без цвета и запаха прозрачной жидкости под таким звучным названием — «самогон». Я хорошо помню, когда время приближалось к полуночи и нам пора было покидать ресторан, до начала комендантского часа Иван должен был добраться до своего жилья, а иначе его мог арестовать любой патруль полевой жандармерии. Перед нашим уходом он достал из своей заплечной сумы большую шкатулку, поставил ее в центр нашего стола и прилепил к ней горящий огарок свечи. На мой вопросительный взгляд, небрежно пожав плечами, пояснил, что это наш прощальный подарок, нечто вроде чаевых официанту.

Некоторое время мы по ночной улице шагали вдвоем, каждый молчал и думал о чем-то своем. Дойдя до перекрестка, где наши дороги расходились, я с чувством пожал руку своему русскому приятелю и от всего сердца пожелал ему всего наилучшего. Иван что-то начал говорить в ответ. Русские мужики — это странные и чрезвычайно говорливые люди, там, где можно обойтись одним словом, они могут говорить десять минут. Так и в этот раз, Иван проговорил целую минуту, из которой я ничего не понял, слаб тогда был в русском языке, но прощальная речь моего русского приятеля была прервана сильным взрывом, произошедшим где-то в городе за нашей спиной. Мы развернулись лицами в сторону взрыва и некоторое время наблюдали за всполохами пожара. Еще раз пожали друг другу руки, и наши пути навсегда разошлись.

Эта случайно услышанная по радио информация о взятии Киева русскими затронула какие-то внутренние струны организма Зигфрида Ругге, так как его память вновь и вновь возвращалась к его пребыванию на Восточном фронте. Но испытательный полет подходил к успешному завершению, и мне пора было идти на посадку.

Глава 7

1

Утром меня разбудил робот, который доставил срочную телеграмму. В ней говорилось о прибытии подполковника Динго. Я вспомнил свой недавний телефонный разговор с полковником Арнольдом Цигевартеном, в котором меня потрясли его первые слова — он попросил меня оставаться в госпитале столько времени, сколько необходимо для моего полного выздоровления. Дальнейший разговор показал, что Арнольд Цигевартен был убежден в том, что в последнем бою я получил ранение и сейчас прохожу курс лечения в одном из специальных закрытых госпиталей Люфтваффе. Полковник Цигевартен также сообщил мне, что собирался сам посетить меня в этом госпитале, но дела на фронте складывались не лучшим образом, и он не смог оставить полк, поэтому решил командировать ко мне подполковника Динго.

Вот сейчас я снова и снова читал телеграмму, в которой говорилось о точном времени прибытия подполковника Динго, и в то же время пытался сообразить, а куда именно прибывал этот поезд, ведь замок находился в другом измерении. В этот момент по интеркому со мной связался князь Оболонский, который проинформировал меня, что встреча подполковника Динго поручена Жеко и Ортису, которые поедут на вокзал на специальной машине с медицинскими эмблемами на борту. Уже завершая разговор, князь вежливо поинтересовался, когда я найду время, чтобы пройти медицинское обследование в лазарете замка, так как время моего пребывания здесь близится к завершению.

Последние дни я работал над модернизацией своего истребителя и мне было некогда заниматься другими делами. Но сегодня моя работа в ремонтном боксе отменяется, потому что половина ремонтников будет занята встречей подполковника Динго, а вторая половина будет занята построением второго экземпляра истребителя, на котором предстоит летать и воевать моему ведомому Динго. Поэтому, подумав немного, я сказал князю Оболонскому, что готов пройти освидетельствование сегодня во второй половине дня. На что князь утвердительно кивнул головой и отключил интерком.

Подполковника Динго я встречал у ворот замка. Когда машина с эмблемами медицинской службы Люфтваффе въехала во двор замка и остановилась, то здоровяк Ортис, осторожно поддерживая подполковника Динго, помог ему выйти из машины. А я ужаснулся при виде своего друга и ведомого, сейчас он выглядел ужасно, по всему было видно, что человек болен и очень серьезно болен. Я вспомнил, что в свое время, когда появился в этом месте, то выглядел аналогичным образом, даже не мог самостоятельно передвигаться. Но время в замке текло независимо от скорости протекания времени за его стенами. В замке могут пройти сутки, а за его стенами — всего лишь час времени. К моменту приезда моего друга я провел в его стенах уже две недели, а за этими стенами, как я понял из разговоров с Цигевартеном, прошла одна неделя. После двух недель пребывания в замке я выглядел здоровым тридцатилетним мужчиной, а Динго за одну неделю превратился в ходячую мумию. Он страшно похудел, как будто на нем остались только кожа да кости, щеки у него ввалились, глаза запали и потеряли присущий ему мальчишеский блеск, он едва переставлял ноги. Если бы не Ортис, то Динго не смог бы самостоятельно покинуть санитарный автомобиль. Я обнял друга, а затем поддержал его под локоть, и, я с одной стороны, а Ортис с другой, мы повели его к входу в замок.

Я очень ждал появления в замке своего друга и заранее готовился к его приезду, еще утром попросил автоповара-кулинара замка приготовить экзотический обед, которым собирался угостить его. Но увидев, в каком состоянии Динго приехал, я отказался от этой идеи и первым делом решил подвергнуть его медицинскому осмотру в лазарете. По браслету связался с Жеко и попросил его подготовить для Динго койку в лазарете и срочно вызвать доктора. Жеко заверил меня, что в лазарете все уже давно готово для приема нас обоих. Оказывается, Жеко и Ортис, когда увидели, в каком состоянии находится Динго, еще на вокзале по рации связались с ИИ замка и попросили искусственный интеллект заранее подготовить кибер-доктора к приему больного. Пока я разговаривал по браслету, рядом с нами появилась гравитационная медицинская тележка, Ортис глазами показал, что нам необходимо уложить на нее подполковника, который в этот момент был совсем плох и близок к потере сознания. Гравитационная тележка опустилась до уровня колен, а мы с Ортисом осторожно опустили Динго на нее. Как только его голова коснулась подушки, Динго с видимым облегчением закрыл глаза и забылся тяжелым сном. Тележка с заснувшим Динго приподнялась и скользнула в одну из дверей, по всей очевидности, ведущую в лазарет. Я рванулся было следом за ней, так как судьба друга была мне небезразлична, но путь мне преградил Ортис. Смущенно почесывая рукой затылок, парень вежливо сказал:

— Милорд, сегодня вы обещали князю Оболонскому пройти медицинское обследование. Так почему бы вам не воспользоваться этой возможностью. Ваш друг целые сутки будет находиться в распоряжении кибер-доктора, построение второго истребителя займет около пяти часов. Таким образом, вы свободны все эти пять часов, а за это время наш кибер-доктор мог бы поработать с вами.

Мне нечего было сказать илипротивопоставить логике рассуждений Ортиса. Пришлось и мне лечь на вторую тележку, которая уже поджидала меня, и, как только голова коснулась подушки, то я почувствовал, что тело наливается тяжестью и мне очень хочется спать. От яркого света я на минуту прикрыл глаза и не заметил, как заснул.

Проснулся я в кровати своей комнаты, когда за окнами уже сгустилась ночная темнота. Первое, на что я обратил внимание, так это на то, что мне страшно хотелось есть: я был готов съесть целиком зажаренного быка. Отбросив в сторону простыню, которой был прикрыт, я вскочил на ноги и устремился к угловому столику, который уже был заставлен едой, но на середине пути круто изменил маршрут и присел за стол с интеркомом. Князь Оболонский ответил на третий звонок вызова. Увидев меня на мониторе, он даже не дал мне возможности задать вопрос, а тут же начал, предварительно вежливо поздоровавшись со мной, отвечать на вопрос о здоровье моего друга. Он сказал, что в настоящее время подполковник Динго чувствует себя лучше, но кибер-доктор считает, что его лучевая болезнь была запущена и перешла границы дозволенного, она стала угрожать его жизни. Больному предстоит еще много процедур, но утром ему будет позволено покинуть помещение лазарета при условии, что в назначенное время подполковник будет возвращаться в лазарет для проведения определенных процедур.

Несколько раз я встречался и разговаривал с князем Оболонским, но так до конца и не разобрался, что это за человек и какие конкретно функции этот бывший белый офицер-интеллигент выполняет в этом замке неземных чудес.

— Получилось своевременно, и замечательно, что вы имеете еще одного, и такого умного друга, как полковник Цигевартен, — продолжал говорить князь Оболонский. — Он вовремя сообразил, что врачам медсанчасти полка нечем помочь Динго в борьбе с лучевой болезнью, они ведь даже не знали, что это такое. Понимая, что если срочно не принимать меры, то парень умрет в ближайшее время, его решили командировать в твой госпиталь, под предлогом посещения раненого друга. Он полагал, что врачи госпиталя, которые справились с лечением одного больного лучевой болезнью, наверняка обратят внимание на состояние здоровья подполковника Динго и займутся его лечением. Это был единственный шанс спасти вашего друга, и Арнольд Цигевартен сумел им правильно воспользоваться. Динго будет жить, но он уже не будет тем человеком, которым был прежде.

Я некоторое время постоял, посмотрел на уже потухший экран монитора интеркома — князь Оболонский только что отключился, — а затем поплелся к столику с едой, где начал без всякого разбора поглощать сэндвичи с ветчиной, сыром и колбасой. Придавив парой сэндвичей голодного червяка в желудке, по интеркому я набрал Ортиса и, увидев на экране его добродушное лицо, поинтересовался, как обстоят дела со вторым истребителем. Ортис, улыбаясь, замер по стойке смирно и, приложив руку к пустой голове, доложил, что работа завершена и оба истребителя находятся во внутреннем дворике замка в полной боевой готовности. Дальше он говорил о том, что кибер-доктор передал им информацию по физическим и психическим параметрам подполковника Динго, которые уже введены в ИР его истребителя, но завтра перед вылетом следует провести последнюю калибровку этих параметров с техническими характеристиками его машины. Я поблагодарил Ортиса за информацию и отключил интерком.

* * *

Я был доволен временем пребывания в замке неземных чудес. Мне удалось многое сделать, самому поработать и головой, и руками, а главное, я познакомился и встретился с такими людьми, как князь Оболонский, Ортис, Жеко, Мунди и Олекса. Несмотря на их молодость и крестьянскую внешность, за плечами последней четверки стоял богатый жизненный опыт, авантюры и приключения, которые и привели их в это место пересечения миров.

Ортис родился и вырос в послемавританской Испании, где свою честь и достоинство отстаивал не шпагой дворянина, а складным ножом-навахой в трущобах раннесредневековых Мадрида и Валенсии. Инквизиция (а в Испании того времени не было другой более страшной организации) на этого молодого удальца положила свой тяжелый глаз и поставила его перед жизненной дилеммой — стать ее наемным убийцей или идти на костер еретиком. Молодой испанец свято верил в Бога, но не захотел лишать жизни невинные души по решению неизвестно кого и во имя кого, поэтому он собрал немногие свои вещи и бежал из Мадрида. Инквизиция преследовала его по пятам по всей Испании, она вновь и вновь находила беглеца, но он вновь и вновь в последний момент вырывался из ее рук и бежал в другой город, пока его не загнали в угол в Валенсии. Проведенная городскими стражниками всегородская ночная облава в трущобах бедняков Валенсии собрала всех городских босяков на морском побережье. Утром стражники, а за спиной каждого из них маячила фигура монаха-иезуита, начали просеивать и отсеивать попавших в облаву людей. Они не торопились, а тщательно проделывали свою работу, осматривая каждого человека, чтобы определить, что он собой представляет. Если стражник начал сомневаться в чем-то при осмотре или обыске подозреваемых, то монах тенью скользил к нему и подсказывал, что сделать в таком случае.

К этому времени Ортис сообразил, что на этот раз ему не удастся бежать из оцепления, и, достав свою верную наваху, он приготовился дорого продать свою жизнь. Совершенно неожиданно внутри оцепления перед ним появился испанский гранд, который жестом руки приказал ему следовать за ним. Никто из валенсийских оборванцев, попавших в облаву, городских стражников и монахов-иезуитов не видел, как эти два человека покинули оцепление. Этим испанским грандом, разумеется, оказался князь Оболонский, который и доставил Ортиса в замок. Князь помог Ортису обучиться грамоте и направил его для дальнейшего продолжения учебы в университет, который появится на Земле лет через четыреста после даты рождения парня в Испании. По разговорам с Ортисом я понял, что ему нравится такая жизнь вне времени, но он хотел остепениться, создать семью и иметь детей. Несколько раз он уже отправлялся в средневековую Испанию в поисках будущей жены, но пока не встретилась женщина, которую полюбил бы с первого взгляда и сделал бы своей женой.

Аналогичные истории скрывались за плечами и других работников замка. Мунди в прошлом был французским жандармом, Олекса — холопом боярина Кучки, первым жителем древней Москвы, а Жеко — человек из будущего, родная планета которого была уничтожена космическим агрессором, а он спасся, бежав на космическом квадроцикле. Воздух в квадроцикле быстро закончился, и Жеко уже находился на грани смерти, когда пролетавшая неподалеку космическая яхта князя Оболонского спасла погибающего космонавта. Всю четверку объединяло одно — их любовь и беззаветная вера в князя Оболонского, который был спасителем, отцом родным и богом для каждого из них. В разговорах со мной они, улыбаясь, не раз говорили, что не колеблясь отдадут свою жизнь за этого человека, который нашел их и сделал из них настоящих людей.

2

Когда я снова увидел подполковника Динго утром следующего дня, то это был совершенно другой человек, который ничем не напоминал вчерашнего доходягу, едва передвигавшего ноги. Тот парень, который без стука в дверь ворвался в мою комнату, уже ничем не напоминал ходячий труп, он двигался очень быстро, и в его движениях ощущалась та легкость, которая присуща одним только охотникам на крупного зверя или лесным егерям. Динго, увидев меня спящим, резко сдернул с меня простыню и нагло заявил, что в такое утро пошло дрыхнуть в постели, когда за окном стоит такая прекрасная погода. И он предложил немного пробежаться вдоль морского побережья. Целый час мы носились по прибрежному песку, время от времени окунаясь в морские волны, чтобы немного охладиться. Когда настало время завтрака, я коротко объяснил другу правила и регламент проведения завтрака, и мы помчались по своим комнатам, чтобы привести себя в порядок и прилично одеться. Все это время я наблюдал за Динго, ведь парню было всего двадцать шесть лет от роду, а он уже сбил сто шестьдесят три самолета противника и в столь раннем возрасте стал подполковником Люфтваффе. Еще в полку я много слышал разговоров о том, что парень получает тысячи и тысячи писем от немецких парней, которые мечтают стать летчиками-истребителями и сражаться с врагом во имя фюрера и славы рейха, а также множество писем от немецких фройляйн, которые готовы были выйти замуж за него и нарожать ему кучу детей. Что самое удивительное, подполковник всерьез принимал эти письма, и, когда у него выдавалось свободное время, его часто можно было видеть отвечающим на эти письма за переносным компьютером.

Подполковник Динго некоторыми чертами лица и сложением тела, а когда он отвечал на твой вопрос своим вопросом, то и этой своей привычкой, напоминал моего единственного сына, пропавшего в раннем возрасте. Но могло быть и так, что в душе я очень хотел бы, чтобы такие близкие мне люди, как сын Артур и подполковник Динго, были бы не только похожими друг на друга, но были бы близки между собой, не только родственными связями, но и дружбой.

Завтрак был накрыт на летней веранде, где уже собрались все обитатели замка — Мунди, Ортис, Олекса и Жеко, разодетые в шикарные костюмы от лучших модельеров мира. Я пришел в шортах и летней тенниске, Динго натянул на себя мундир подполковника Люфтваффе и выглядел весьма экстравагантно на общем фоне гражданской одежды. В этот момент к нам присоединился князь Оболонский, одетый в весьма приличный костюм. Прежде чем всех пригласить к столу он представил подполковника Динго, сказав несколько слов о том, что он великолепный летчик-истребитель, которого ожидает большое будущее. На этом официальная часть закончилась, все расселись по местам за столом и принялись завтракать. Первые несколько минут за столом царила полная тишина, слышались только стук столовых приборов о тарелки да краткие просьбы завтракающих о передаче соли, сока или хлеба.

Постепенно официальщина закончилась, парни за столом оживились, стали переговариваться и переходить с места на место, чтобы положить себе в тарелку ту или иную пищу. Здесь я на собственной шкуре убедился, что моя одежка оказалась все же наиболее подходящей для подобного утреннего мероприятия. Я свободно передвигался по веранде, мог дотянуться до любого блюда, не боясь поставить пятно на одежду, а разодетая в пух и прах четверка чувствовала себя более скованно. В результате неосторожного движения Мунди умудрился капнуть кетчупом на свой великолепный пиджак от Версаче. У парня моментально пропал аппетит, он начал тяжко вздыхать, постоянно сыпать соль на пятно и пытался стереть его специальной салфеткой, но у него, разумеется, ничего не выходило. Князь Оболонский посоветовал Мунди особо не суетиться и после завтрака сдать костюм в какую-нибудь итальянскую химчистку, где за пару минут растворят пятно специальными реактивами. Но к этому моменту Мунди уже практически плакал и в ответ на предложение князя хмуро заявил, что эти хваленые итальянские химчистки скорее способны испортить костюм, как это произошло с его прошлогодним костюмом, после этой хваленой химчистки пиджак оказалось невозможно натянуть на плечи.

А я в этот момент за обе щеки уплетал французский паштет и внимательно прислушивался к семейной перепалке за столом. Благодаря этой перепалке я почувствовал, что снова попал домой, завтракаю вместе с родными, которые ласково переругиваются между собой по не особенно важному поводу. Когда Мунди в своем костюме от Версаче в очередной раз пробегал мимо меня, то я пальцем слегка коснулся этого яркого пятна на его пиджаке, и оно без следа исчезло. В свое время моя теща Императрица очень увлекалась подобными магическими трюками и часто во время семейных застолий меня учила, как плести эти заклинания и когда ими пользоваться. А за столом внезапно наступила тишина, все присутствующие прекратили болтовню и уставились на меня. Первым это молчание нарушил князь Оболонский, который поднялся и тихо сказал, что он и его коллеги горды тем, что их скромную компанию впервые посетил настоящий маг. Все парни поднялись на ноги и негромкими хлопками ладоней поприветствовали меня.

* * *

Наши модернизированные истребители BF109E практически ничем не отличались от серийных машин, тот же планер, те же крылья и шасси. Разве только была изменена кривизна угла крыльев, имелся второй двигатель, который работал в экстренных ситуациях, по мысленному приказу пилота, разумеется. Ортис настаивал на том, чтобы летный шлемофон превратить в настоящий контур-шлем со всеми полагающимися ему причиндалами — с выведением на сетчатку глаза доски приборов истребителя, целеуказаний и прицеливания для пушки и пулеметов, с мощным локатором. Но подумав немного, я отказался от такой кардинальной ломки привычных стандартов работы летчика-истребителя, оставив привычный шлемофон, добавив к нему кислородную маску. Было много и других нововведений типа герметизированной кабины пилота, мощного бортового локатора, но все это было глубоко запрятано в истребителе, и человеку со стороны было незаметно. А что касается моего мастера на все руки обер-ефрейтора Шульце, то в моей голове для него хранилась специальная программка для любознательных. Получив такую программу, человек перестает удивляться всяким там новинкам и обслуживает истребитель по высшему уровню, молча и не задавая лишних вопросов. Аналогичную программу подполковник Динго имел и для своего инженера-техника.

А сейчас мы с подполковником Динго стояли перед истребителями, одетые в летные комбинезоны, а шлемофоны держали в руках. В этот вечер нам предстояло совершить испытательный полет на этих стальных птицах, которые стояли крыло в крыло во внутреннем дворике замка, готовые в любой момент подняться в небо, но пока площадки для разбега у них еще не было. Дворик был квадратом десять на десять метров, и по его периметру располагались замок и хозяйственные постройки, трех или четырех этажей высотой. Все это время ожидания вылета меня трепало сильное волнение по отношению к тому, а как именно будет осуществляться процесс взлета, но на лице я сохранял выражение абсолютного спокойствия, так как хорошо помнил, каким образом мой истребитель попал во внутренний дворик.

Еще раз обойдя кругом машины, осмотрев и потрогав руками ее основные узлы, мы с Динго не торопясь взобрались на крылья истребителей и нажатием кнопки отодвинули назад фонари кабин, чтобы занять кресло пилота. Подполковник Динго, особо долго не раздумывая, перекинул ноги через борт кабины и скрылся в ней, фонарь автоматически вернулся на свое прежнее место. Сначала загорелись бортовые огни его истребителя, а затем они начали весело перемигиваться между собой. Потом послышался тихий шелест двигателя, начал вращаться главный вал. В этот момент я сообразил, что несколько задержался и мне пора было поспешить с разогревом двигателя своего истребителя. Я еще раз осмотрелся кругом, все мои новые друзья во главе с князем Оболонским собрались в проеме ворот ремонтного бокса и, улыбаясь, внимательно наблюдали за моими действиями. Их лица все это время оставались спокойными, но я-то хорошо знал, какая буря чувств бушует в их сердцах, ведь они столько своих знаний, умений и сил вложили в этих стальных птиц! Я еще раз вдохнул этот изумительный воздух, наполненный морской свежестью и кислородом, натянул на голову шлемофон с кислородной маской и решительно полез в кабину своего истребителя.

Я не успел еще удобно расположиться в кресле-ложементе пилота, как в голове прозвенел колокольчик и послышался голосок искусственного разума моего истребителя. ИР поинтересовался, готов ли я ко взлету, и, получив мое мысленное подтверждение, включил зажигание и начал процесс запуска двигателя. Через затемненное остекление своей кабины я увидел, что в этот момент истребитель Динго подпрыгнул вверх и завис на высоте в десять метров над землей. Это было настолько неожиданно, что я даже охнул от удивления, охватившего меня. По непонятной мне сейчас причине мы с ремонтной бригадой никогда не обсуждали вопрос взлета истребителей с внутреннего дворика замка. Я всегда думал и был уверен в том, что разбегаться и взлетать они будут с асфальтированного шоссе, ведущего к замку. А что касается момента протаскивания истребителей через узкий проход, то я хорошо помнил, как Мунди, Ортис, Жеко и Олекса проделали этот трюк на второй день моего появления в замке.

Истребитель Динго на мгновение завис на высоте десять метров, а затем медленно, а потом все быстрее и быстрее стал набирать высоту. Несколько секунд спустя и моя машина подпрыгнула вверх, внутренний дворик замка резко ушел вниз, а затем все быстрее начал уменьшаться в размерах, пока вместе с замком не превратился в мелкую точку, которая быстро исчезла из виду. Внизу подо мной с одной стороны простиралось бескрайнее Средиземное море, которое на горизонте сливалось с небосклоном в одну линию, а на другой стороне темнела земля. Я связался с подполковником Динго, поинтересовался, как он себя чувствует, и, получив ответ, что сейчас ему лучше, чем в саркофаге кибер-доктора, предложил подполковнику следовать заранее запланированным курсом. На один из мониторов приборной доски истребителя, а потом на сетчатку моего глаза ИР вывел карту местности с проложенным маршрутом. Альтиметр показывал высоту в четыре тысячи метров.

Маршрут проходил через Францию, Испанию в Португалию, а обратный путь мы должны были пролетать в основном над Средиземным морем. Пока маршрут проходил над Южной Францией, нас никто не беспокоил. В этом районе британцы проявляли малую активность своей бомбардировочной авиации и наших истребителей-перехватчиков практически не было. Одна неполная эскадрилья на все побережье?! Франция к этому моменту была полностью оккупирована нашими войсками и сохраняла спокойствие. Поэтому я не обращал внимания на местность, проплывающую под крыльями своего истребителя. В этот момент вместе с ИРом тренировался по пилотированию машины в условиях воздушного боя. Старался поднять уровень своих рефлексов и быстрее реагировать на воссоздаваемые в бортовом компьютере ситуации одиночного боя. К стыду своему, я обнаружил, что сказывается долгий период отсутствия хороших симуляторов воздушного боя для компьютеров, когда играл в покер с товарищами по полку, а не стучал пальцами по клавиатуре, играя с компьютером. К тому же секретная служба рейха наложила такие наказания за включение компьютеров не в рабочей обстановке, что многие офицеры и рядовые не подходили к ним и после объявления тревоги или появления врага. ИР истребителя наголову обыгрывал меня в самых простейших ситуациях, я не успевал мысленно заставить истребитель вовремя отреагировать на угрозу и постоянно ему проигрывал. Судя по тому, как испуганно шарахался из стороны в сторону истребитель подполковника Динго, то и он со своим ИРом играл в симулятор.

Но как только мы с Динго приблизились к границам Испании, то на перехват наших машин поднимались истребители BF109M, более современные, год назад переданные рейхом франкистской Испании в знак нерушимой дружбы и военного братства. В этой ситуации франкистские пилоты вели себя более чем нагло, имея численное большинство, они с ходу пошли на нас в атаку. Шесть испанских BF109M еще в процессе набора высоты с дальней дистанции открыли огонь из пулеметов и пушек по нашим истребителям. Франкисты хорошо видели, что стреляют по истребителям BF109E, несущим на своих крыльях опознавательные знаки из черных крестов Люфтваффе рейха. Огонь они вели с дальней дистанции, поэтому он был неэффективен, но эти парни стреляли по нашим машинам! Некоторое время мы с подполковником Динго не обращали внимания на эту шестерку дилетантов от авиации, ни один из маневров которых нельзя было бы подвести под рамки искусства пилотирования истребителей-перехватчиков. Но когда эта толпа так называемых истребителей приблизилась к нам на близкое и опасное для нас расстояние, то мы с Динго совершили простейший маневр. Он ушел на мертвую петлю Нестерова и с верхней полусферы зашел франкистским истребителям в хвост, а я кувырком к земле начал заходить в атаку на эти истребители с нижней полусферы. Несколько очередей из мотор-пушки — и четыре истребителя франкистов потянулись к земле, разматывая за собой черные клубы дыма и жирного пламени.

Франкистская авиация Испании, наученная первым горьким опытом, больше не поднимала в воздух своих перехватчиков, а передала эстафету противоборства с нами в руки зенитной артиллерии. Гражданская война в Испании официально закончилась в 1940 году, но по стране, особенно в горных районах, еще можно было встретить остатки подразделений республиканской армии, которые вели партизанскую войну. Поэтому вокруг крупных городов Испании создавались оборонительные укрепления с размещением как зенитной, так и обычной артиллерии. Зенитные батареи заработали, как только наши истребители начинали вырисовываться на горизонте на подступах к защищаемым городам. Особенно яростно зенитная артиллерия обрушилась на наши истребители, когда мы стали приближаться к Мадриду.

Это я, дурак, решил поинтересоваться, как там Мадрид поживает, ведь столько лет не был там, когда в 1938 году безусым мальчишкой прибыл в «Кондор»,^[32] на замещение должности младшего летчика-истребителя. Когда мы приближались к Мадриду, то небо над городом и его окраинами расцвело сначала разрывами мелкокалиберных, затем 88-ми миллиметровых зенитных снарядов. Облако разрывов было настолько плотным, что, сколько бы мы ни давали противозенитных маневров, отдельные разрывы происходили в опасной близи от крыльев и фюзеляжей наших истребителей. Подполковник Динго даже поинтересовался, что я такое забыл в этом городе, что пру туда, несмотря на такой не столь, по его мнению, гостеприимный прием. Но я не мог даже своему другу открыть очень важную военную тайну, которую хранил в сердце с тех лет.

Однажды на улицах этого города я встретил одну девчушку пятнадцати лет, которую полюбил всем сердцем, перед глазами появилось изображение чудной красавицы с грустными испанскими глазами. А тем временем наша пара BF109E, поднырнув под зонтик разрывов зенитных снарядов, неслась над улицами Мадрида на высоте в сто пятьдесят метров. Очень хорошо, что в это время в городе еще не были построены североамериканские небоскребы, а то мы с Динго наделали бы делов, а так между нашими истребителями и крышами высоких зданий города еще оставалось достаточно пространства. Но по улицам и проспектам Мадрида метались и бежали люди: женщины, дети, старики и старухи, а также мужчины — в поисках убежища, в их памяти еще сохранились времена гражданской войны и постоянных воздушных тревог. Естественно, при виде наших истребителей, пролетающих над их головами, жители города страшно запаниковали и бросились спасать свои жизни.

Только тогда я осознал, что эта испанская девчонка из воспоминаний фельдфебеля Зигфрида Ругге чуть не довела нас до греха. Зигфрид так полюбил ее, что предложил ей выйти за него замуж и уехать с ним в Германию. В то время он был настоящим красивым мальчиком, и девочки отдавались ему в первую же встречу. Безусый мальчишка в военной форме Люфтваффе возомнил себя настоящим «мачо». Но с этой молодой испанкой у него произошел настоящий облом, девчонка отказала «мачо» и выгнала его из своего дома. «Мачо» озверел и поклялся отомстить своей первой настоящей любви. Но война закончилась, и Зигфрид вернулся в рейх с неотмщенной честью младшего офицера Люфтваффе.

Я удивился тому обстоятельству, что после перенесения моего сознания в его тело в некоторой степени Зигфрид Ругге нравился мне как человек, и даже представить себе не мог, что он мог столько лет хранить в себе эту лютую ненависть к женщине, которая отвергла его ухаживания и предложение. С трудом я начал разжимать по одному пальцы своей руки, сжатые на ручке штурвала управления истребителем. Особенно с трудом поддался указательный палец, который уже снял с предохранителя и лежал на кнопке «открытия огня» мотор-пушки. Еще секунда, и трассы снарядов устремились бы вниз, чтобы вспыхнуть серией разрывов на улице Ортега-и-Гассет Мадрида, унося в мир иной десятки, а может быть, и сотни жизней невинных жителей Мадрида, но палец все же поддался приказу моего головного мозга и разжался. Никакой стрельбы не будет! Я приказал ИРу поднять истребитель на высоту в шесть тысяч метров и следовать в направлении Средиземного моря.

Когда разрывы зенитных снарядов над Мадридом остались далеко позади, я переговорил с подполковником Динго и разъяснил ему ситуацию, возникшую над Мадридом. Затем предложил своему ведомому возвращаться домой, нечего нам было теперь еще будоражить и Португалию, а сам задумался над тем, что меня волновало в последнее время.

Зигфрид Ругге был нормальным немецким офицером, искренне любил свою родину, фюрера и боролся за достойное место рейха среди других стран мира. Это его так научили думать, причем вбивали в голову с малых лет и до самой последней минуты, когда его разум не переселился в мое тело в другой вселенной, а он всем сердцем и душой поверил и принял это, поэтому честно воевал и сбивал самолеты противника. Когда мое сознание оказалось в его теле, то я понял и принял этого человека именно потому, что мне понравилось его отношение к жизни. В течение нескольких месяцев наши сознания, мое и его остаточное, мирно сосуществовали, и я в полной мере был Зигфридом Ругге.

Но последний бой с участием североамериканских истребителей, мое, а также подполковника Динго неожиданное заболевание лучевой болезнью резко повлияли на это мирное существование. Сознание Ругге было поражено направленным лучом ионизирующего излучения и перестало существовать, правда, сохранив в моем сознании какие-то свои вторичные проявления. Теперь можно смело говорить, что Зигфрид Ругге умер, оставив меня одного в своем мире. Болезнь, замок, встреча с новыми друзьями — все это на время меня отвлекло от реальной жизни, на некоторое время я забыл о войне и был за это жестоко наказан.

Во время полета, когда требовалось только проверить, как функционирует модернизированная техника, проснулось измененное сознание Ругге, и он на практике продемонстрировал свою некую звериную сущность. Если бы мне вовремя не удалось перехватить управление истребителем, то сегодня улица Ортега-и-Гассет в Мадриде была бы залита кровью невинных людей, а я даже не догадывался о таком возможном варианте развития ситуации. Но и сейчас я не верил в то, что именно Зигфрид Ругге воспылал такой страстью к испанской девушке, что за обладание ею готов был залить кровью одну из улиц города, который полюбил пять лет назад. В моих руках не было фактов или свидетельств очевидцев, чтобы документально подтвердить изложенные выше мысли. Но я твердо был убежден в том, что Зигфрида заставили поступить подобным образом, что эта попытка кровопролития заранее планировалась.

ИР истребителя сообщил, что мы приближаемся к конечной точке полета, диспетчер замка предупрежден о нашем раннем возвращении. На сетчатке глаза появилась масштабная карта, на которой мигали три точки — замок и наша пара истребителей. Действительно, через несколько минут следовало заходить на посадку. Я усмехнулся про себя, замок находился в другом измерении, а эти бездушные роботы и автоматы его местонахождение привязали к земной карте и сейчас будут имитировать посадку тяжелой машины. Но меня это особо не волновало: я знал, что посадка будет успешной, иначе на что нам нужны эти ИРы истребителей?!

Но мне так и не удалось продолжить свои размышления о том, что делать дальше в этом мире, когда меня покинул Зигфрид Ругге, я аж от ярости готов был скрежетать зубами, но ничего дельного в голову не приходило. Когда шасси истребителя касалось асфальта внутреннего дворика замка, меня словно озарило — следует встретиться с североамериканским летчиком, пилотировавшим Р-47 «Тандерболт» с бортовым номером US Army 109-99-9 E.

Испытательный полет успешно завершился. Завершился очередной этап нашей с Динго жизни, настало время возвращаться в родной полк.

3

Когда шасси истребителей коснулись асфальтобетона взлетно-посадочной полосы родного аэродрома, мы из кабин выскочили на свежий воздух и осмотрелись кругом, то у меня захолодело сердце и мне показалось, что мы вернулись не домой, а в другое место. Производственные, служебные и хозяйственные здания авиабазы, заново заасфальтированная взлетно-посадочная полоса, ангары и укрытия для истребителей BF109E — все это за две недели моего отсутствия практически не изменились. Удивление вызывали люди, работающие на авиабазе, их поведение и отношение друг к другу. В большинстве своем приписной состав полка составляли молодые люди в возрасте от восемнадцати до тридцати лет. Таких парней, только начинающих жизнь, трудно представить себе не подтрунивающими, не улыбающимися по поводу и без повода и не разговаривающими друг с другом. А сейчас перед нами проходили, проезжали на мотоциклах и автомобилях эти молодые люди, которые перестали улыбаться и громко смеяться. Они занимались работой и сноровисто делали свое дело, но глаза их не излучали прежнего мальчишеского и озорного блеска. Совсем недавно они много и охотно смеялись над любой шуткой друга или товарища. Да, с офицерами унтер-офицерский и рядовой состав полка всегда был серьезен, но и офицер, отдав распоряжение унтер-офицеру или рядовому, улыбаясь, наблюдал, как они исполняют его распоряжение. А сейчас этого не происходило, отдав приказ, офицер отправлялся по своим делам и не обращал внимания на то, как рядовой исполнял этот приказ. Одним словом, сегодня люди на базе больше напоминали тени.

До глубины души раздосадованный неприятными впечатлениями, я вместе с подполковником Динго отправился в штаб полка, чтобы доложить о прибытии и готовности приступить к исполнению служебных обязанностей. Полковник Арнольд Цигевартен встретил нас в своем кабинетике, расположенном в здании штаба на втором этаже. Он был одет в отутюженный мундир полковника Люфтваффе, и вся его фигура сохраняла присущее Арнольду арийское высокомерие. Но, усталое и испещренное морщинами, его лицо не скрывало напряженного графика работы, который приходилось Цигевартену выдерживать каждый день, независимо от дня недели. К тому же очень трудно командовать истребительным полком, зона ответственности которого лежала в секторе, наиболее притягивающем внимание высшего руководства рейха. Арнольд тяжело поднялся из-за стола, вышел мне навстречу, обнял за плечи и сказал, что рад возвращению старых друзей. Возвращаясь за стол, он сунул свою правую руку для рукопожатия подполковнику Динго. Когда они жали друг другу руки, я обратил внимание на то, что рука Цигевартена мелко подрагивает. В этот момент я очень надеялся, что это была не болезнь Паркинсона или возрастное подрагивание руки, а простая усталость, и подумал, что один-два сеанса лечения у кибер-доктора замка и полковник Цигевартен стал бы другим человеком и напрочь забыл бы о том, что это такое усталость.

Устал не только полковник Арнольд Цигевартен, но устал воевать и весь десятый истребительный полк. Разговор с Арнольдом не получился, ему приходилось все время говорить по телефону, который звонил не переставая. Офицеры штаба крутились, словно заведенные волчки, все время к ним поступала информация из различных штабов, пунктов наблюдения за самолетами противника ВНОС, с радиолокационных станций РЛС, а иногда и от простых граждан рейха. Всю эту информацию им следовало проверить, процедить через ситечко и отобрать только те факты, которые позволили бы спланировать рабочий день полка и определить цели и задачи боевых вылетов эскадрилий. Полковник Цигевартен извинился, что не может найти свободной минутки и переговорить с лучшим другом, поэтому предложил перенести встречу и беседу на более позднее время, когда утихнет эта чехарда с информацией и принятыми на ее основании решениями. Он успел только добавить, что очень рад видеть меня посвежевшим и не таким усталым, каким был до своего ранения. Когда он глядел на подполковника Динго, то глаза его по-отцовски и одновременно по-собственнически поблескивали, мне в этот момент вспоминались слова князя Оболонского о том, что командир нашего полка — настоящий умница.

* * *

За время моего отсутствия никто не побывал в моей комнате, поэтому я воспользовался имеющимся у меня ключом, чтобы ее открыть и убедиться, что там все в порядке, немного пыли, но жить было можно. Армейскую сумку с запасной формой бросил на специальную подставку при входе, снял черный дождевик и повесил его на вешалку, хотел было посидеть в кресле, но развернулся и отправился в комнату Динго. Вход в нее находился строго напротив двери моей комнаты. Вежливо постучав в дверь, я подождал немного и, так не дождавшись приглашения, вошел в комнату ведомого.

Подполковник Динго, в отличие от меня, не любил путешествовать налегке, он всегда набирал с собой много нужных и ненужных вещей. Даже будучи при смерти, в свою командировку ко мне на излечение он умудрился притащить два чемодана шмоток. Сейчас Динго был чрезвычайно занят, он распаковывал чемоданы и аккуратно раскладывал рубашки и все, что находилось в чемоданах, по отдельным полочкам в стенном шкафу. Пока парень занимался таким важным делом, я осмотрел его комнатку и пришел к выводу, что по площади она меньше моей, к тому же чуть продолговатая, вытянутая к окну. Стенной шкаф неимоверных размеров, двуспальная кровать или сексодром, как называл это мощное ложе сам герой, и четыре мощных довоенных стула составляли обстановку этого бедного офицерского жилища. При этом чувствовалась опытная женская рука, пол комнаты был отмыт до зеркального блеска, да и кругом было очень чисто, а вещи аккуратно расставлены по местам. Ни один мужчина этого сделать не мог! Но подполковник хранил полное молчание по поводу того, кто же из связисток полка предпочитает ночевать на этом сексодроме, а в свободное от ночевок и службы время отмывать пол и следить за порядком в этой офицерской берлоге.

При моем появлении подполковник Динго кивнул головой, словно хотел дать знак, что обратил внимание на появление гостя в комнате и хорошо знает, кто именно посетил его, но продолжал заниматься любимым делом. Почувствовав, что подчиненный мне офицер этим кивком ограничился и не собирается больше обращать на меня внимания и развлекать приятными разговорами, я предложил ему сходить перекусить в офицерскую столовую, ведь последний раз мы с ним завтракали рано утром в замке. Динго тут же согласился, хорошо понимая, что иначе я от него не отстану. Столовая была уже безлюдна, основной офицерский состав полка давно поужинал, а дежурные повара ожидали появления пилотов, заявленных в ночные полеты и перехваты. Они с удовольствием покормили нас. Съев по бифштексу, которые в действительности были приготовлены наполовину из мяса и наполовину из ржаного хлеба, мы сразу поняли, что вернулись в родные пенаты. Я смотрел, как мой ведомый красиво и аристократично разрезал котлету-бифштекс столовым ножом, и думал о том, что сейчас Динго ничего не помнил о времени нашего пребывания в замке.

Князь Оболонский перед нашим отлетом в полк подошел ко мне и попросил разговора тет-а-тет. Мы отошли в сторону, и он заговорил о том, что как только истребитель подполковника Динго оторвется от земли, то в памяти подполковника сотрутся воспоминания о замке, его обитателях и о его пребывании в нем. Одновременно с этим у него сохранятся знания обо всех технологических усовершенствованиях, внесенных в конструкцию истребителя. Причем подполковник будет знать, как применять на практике эти усовершенствования, но при общении с товарищами и приятелями по полку будет избегать разговоров на тему их использования. Что касается отсутствия в полку, то Динго будет думать, что вместе со мной лежал в закрытом госпитале, где проходил курс лечения от тяжелого заболевания. В конце разговора князь Оболонский остановился на мгновение и добавил, что подполковник Динго в свое время вспомнит о замке и когда-нибудь обязательно вернется в него, но для этого он должен пройти некоторые испытания. Я не стал задавать князю лишних вопросов, про себя решив, что если наступит такой момент и мне придется покидать данную реальность, то я обязательно предложу подполковнику отправляться вместе со мной: Динго стал моим настоящим другом.

Было уже совсем поздно, когда мы с Динго вернулись в общежитие, но полковник Цигевартен пока не приходил. Через час он перезвонил мне в комнату, извинился и сказал, что встреча откладывается, так как командир дивизии вызвал его к себе для важного разговора. В комнате, несмотря на сильный и холодный ветер на улице, было хорошо и уютно. Двойные окна держали тепло, не давая возможности холоду извне проникнуть в комнату. Я некоторое время постоял у окна, чтобы полюбоваться непогодой.

Затем разделся и нырнул под теплое одеяло, потянулся всем телом и начал думать о том, как там, где-то во вселенной, поживает обер-ефрейтор Смугляночка, ведь скоро у этой девчонки начнет расти животик с моим сыном. Это были приятные мысли, но хотелось спать, щелчком пальцев я выключил верхний свет, оставив тоненький лучик ночного светильника, стоящего на прикроватной тумбочке. С детства я не любил и боялся спать в темноте, тогда мама меня научила засыпать при свете ночника. Бесконечная мысль о маме увела меня в сон, я даже не помнил, удалось ли мне веками прикрыть глаза, как уже забылся глубоким сном.

4

С утра до вечера мы с Динго провели в кабинах своих истребителей в ожидании очередного сигнала тревоги и вылета на боевое задание. Но, как назло, день выдался нелетным, был очень пасмурным, и вражеские самолеты не покидали своих аэродромов. Может быть, нелетная погода пришла потому, что сегодняшний день был воскресным днем. До войны по утрам в такие дни недели люди всей семьей ходили в церковь, чтобы помолиться Господу Богу о спасении души. А может быть, я был не прав, думая, что по воскресным дням люди вообще не воюют. Но в любом случае, погода была нелетной, а мне и Динго пришлось на всякий случай восемь часов просидеть в кабинах своих истребителей.

Все это время я поддерживал магический контакт с подполковником Динго, который находился в кабине своего истребителя, я обучал его азам магии. Обучение происходило в виртуальном мире, а для этого нужно было закрыть глаза и с головой погрузиться в этот мир магии и волшебства. Долгое время парень категорически отказывался закрывать глаза, так как ужасно боялся магии и не хотел иметь с ней дела. В принципе, Динго был не против того, чтобы поболтать с собеседником, находящимся далеко от него, на ментальном уровне. Он не возражал, чтобы потусторонние голоса звучали в его голове, но категорически не хотел выучиться на мага, так как считал их исчадиями ада. Когда в очередном сеансе магической связи я предложил ему начать обучение на мага, то подполковник пришел в ужас и первым делом перестал спать, чтобы я не мог больше связываться с ним магическим путем. Вот и этим утром подполковник долго хорохорился, но уже через час впал в утреннюю дрему, и тогда я в его сознании сформировал изображение приборной панели истребителя. Динго потребовалась целая минута, чтобы убедиться, что реальный аналог приборной доски ничем не отличается от виртуального изображения этой же приборной доски.

Поверив в то, что панели управления истребителя ничем не отличались друг от друга и что обеими можно пользоваться в равной степени, Динго перестал противиться мне и согласился учиться магии. Парню нравилась сама идея летать во сне или пилотировать истребитель с закрытыми глазами. Но, как это часто случается, ученик захотел одним махом освоить весь предмет в целом, он начал спешить и начал делать ошибки из-за своей спешки. Я немного подумал, как отучить парня от ненужной в учебе спешки, и придумал следующее. Поместил его в компьютерный стимулятор обучения пилотированию BF109E, где на хорошо знакомом ученику предмете воссоздавал различные летные ситуации, объясняющие причину той или иной совершенной им в процессе обучения магии ошибке. Аллегорически, разумеется.

Обучение магии я решил начать со спички, этот трюк у меня наиболее легко получался. А именно, взять в руку спичку и попытаться зажечь ее взглядом. Сначала Динго отказывался брать спичку в руки, затем отказывался смотреть на эту спичку, но когда спичка вспыхнула в его руке, то от испуга этот осел так отбросил ее в сторону, что чуть не поджег кабину своего истребителя. Слава богу, вовремя сработала система пожаротушения истребителя и пожара не произошло. Через некоторое время Динго научился зажигать спичку не взглядом, а щелчком пальцев. Открылось это совершенно неожиданно для него и меня. Мы тысячу раз повторяли этот трюк зажжения спички одним взглядом, но у парня ничего не получалось, если же спичка и загоралась, то это сразу грозило началом большого пожара, но чаще спичка холодно реагировала на пристальные взгляды этого парня. Честно говоря, я не знал, как следует поступать в таких случаях, и хотел уже было прекратить этот эксперимент, чтобы перейти к другому опыту, как взбешенный своими неудачами Динго с остервенением щелкнул пальцами правой руки — и спичка загорелась ровным пламенем. Сам парень не обратил на это внимания, так как продолжал, страшно выпучив глаза, всматриваться в спичку, но я, выступая в роли опытного наставника, успел-таки заметить этот щелчок и попросил для чистоты эксперимента его повторить. Спичка загорелась и после второго щелчка, третьего… шестого и седьмого. Таким образом, Динго вступил на стезю изучения магии, оставаясь при этом упертым дилетантом, не верящим в существование самой магии.

Поэтому мне пришлось перейти к обучению своего ученика еще одному простейшему магическому трюку — движению физического предмета в пространстве под влиянием силы мысли или взгляда. Практикующий мастер телекинеза способен силой своей мысли переносить в пространстве любой предмет и на любые расстояния, но я решил начать обучение с движения по пластмассовой панели коробка спичек.

Не знаю, по каким причинам этот трюк оказался не под силу не только Динго, но и мне. Правда, коробок спичек и пластмассовая панель находились в кабинеистребителя Динго, а я в кабине своего истребителя, но сколько бы я ни старался, коробок спичек ни на йоту не сдвинулся со своего места. Может быть, этот эксперимент мне не удавался из-за плохого качества передачи сигналов по магическому коммуникационному каналу?! Я уж было решил сходить к Динго и попробовать напрямую мысленно воздействовать на коробок, как раздался вызов по рации и полковник Арнольд Цигевартен вежливо попросил меня заглянуть к нему в штаб.

Вежливая просьба командира — это вежливый приказ, и пришлось мне трусцой пробежаться по жуткому холоду до штаба полка. Когда я ввалился в здание штаба полка, то представлял собой полузамерзший труп.

Арнольд лично напоил меня двумя стаканами горячего чая и, когда убедился в том, что я стал в некоторой степени вменяемым, то заявил, что из столицы рейха получен приказ, согласно которому мне и подполковнику Динго в эту ночь было приказано совершить налет на одну из правительственных резиденций Острова. Полковник Цигевартен ткнул своим толстеньким пальчиком в карту северного побережья Острова и продолжил, что для выполнения задания оба истребителя на борт должны взять максимальную бомбовую нагрузку и, избегая встреч с врагом, найти и полностью уничтожить эту виллу. При этих словах полковник замолчал, а я спокойно ожидал продолжения его пересказа столичного приказа, так как хотел понять, что нам делать после уничтожения этой виллы. Ведь что получается: долететь до виллы мы сможем, сможем разыскать и уничтожить ее, но на чем нам тогда возвращаться назад, на родной аэродром? Эта чертова вилла была расположена на северном побережье, на дальнем конце Острова, а не на его ближнем к нам южном побережье. И расстояние до нее по прямой составляло радиус действия наших истребителей BF109E. Чтобы ее уничтожить потребуется минут десять-пятнадцать пребывания над целью, а это еще дополнительный расход топлива. Получается, что в данный момент полковник Арнольд Цигевартен продает мне билет в один конец — нашим истребителям будет не на чем вернуться на родной аэродром, на это попросту не хватит топлива!

Арнольд Цигевартен спрятал под тяжелыми веками свои честные глаза старого вояки, продолжая при этом хранить молчание, и тогда я понял, что и он не знает ответа на вопрос, каким образом нам можно вернуться домой после выполнения этого задания. Тогда я сделал то, чего никогда не сделал бы в другой ситуации — я силой воли заставил его поднять глаза, и взгляды наши встретились. Не торопясь, я начал мысленно рассказывать своему приятелю — он был другом Зигфрида Ругге, но сумел за короткое время стать и моим настоящим другом, — как мое сознание оказалось в теле его друга Зигфрида Ругге. Я рассказал обо всем, что со мной произошло за это время службы Оснаабрюкке и пребывания в замке.

Когда рассказ закончился, я поднялся на ноги и, небрежно козырнув присутствующим, направился к выходу. На улице по-прежнему завывал арктический ветер, но я уже не чувствовал холода. Только что стемнело, но я не торопясь брел к своему истребителю, размышляя о том, что следовало бы предпринять, чтобы в первом же боевом вылете не потерять модернизированные истребители. Но ничего путного не приходило в голову, разве только магическая ерунда. Расстроенный этими мыслями, я ментально связался с Динго и поделился с ним нашими несчастьями. Этот пилот-ариец, упрямый как осел, с абсолютным безразличием отнесся к информации, он беспечно отмахнулся от меня рукой, словно хотел бы сказать: «Ну и что, слетаем, отбомбимся и как-нибудь вернемся домой».

В расстроенных чувствах я добрался до своего истребителя, кивнул обер-ефрейтору Шульце, который в русском тулупе возился в своем уголке. И когда я уже поднимал ногу, чтобы взбираться на крыло своего BF109E, в мой лоб неожиданно врезался спичечный коробок, прилетевший неизвестно откуда. Удар по лбу был не очень сильным, но неожиданность всегда считалась одним из факторов успеха. Растерявшись, я со всего размаху глупо шлепнулся пузом на острую кромку крыла своей машины и стал озираться в поисках наглеца, так по-детски подшутившего надо мной. Никого из посторонних рядом не оказалось, и только тогда я услышал в своей голове хихиканье подполковника Динго, с большим трудом до моих мозгов дошло, что спичечный коробок — это дело его рук. Мой ученик самостоятельно научился телекинезу и стал настоящим телепатом! И тогда в моей голове родилось решение вопроса, каким образом мы после выполнения задания вернемся домой.

К нашим истребителям подъехали грузовики. Оружейники проверили вооружение и боезапас, стали на специальных кронштейнах в планерах машин подвешивать и крепить по две двухсотпятидесятикилограммовые авиабомбы. Я наблюдал за работой оружейников, а сам по телефону разговаривал с командиром полка и объяснял ему, что нам с подполковником Динго нужно, чтобы наши истребители вернулись бы на родной аэродром. Когда оружейники полка завершили работу и грузовики уехали, я мысленно пообщался с Динго, кратко объяснив, что он должен делать, и молча полез в кабину своего BF109E. Удобно расположившись в кресле-ложементе пилота, я мысленно приказал ИРу включить зажигание, и тут же приятными зелеными огоньками засветилась приборная панель машины. Чтобы не вызвать подозрений со стороны наземных служб аэродрома: как это может быть, чтобы два истребителя уходили на боевое задание без переговоров по рации о подготовке к полету, я по рации связался с Динго и поинтересовался, как его дела, и он в нескольких словах сообщил мне о полной готовности к полету.

Я ввел в память-карту ИРов обоих истребителей точное месторасположение виллы, предполагаемый маршрут следования до этой точки и предполагаемый маршрут возвращения. Через пару секунд получил подтверждение и согласие подполковника Динго со своим предложением, правда, с некоторыми небольшими коррективами. Подполковник предложил прорываться к вилле на малой высоте через центр Острова, так мы, по его мнению, могли бы избежать раннего обнаружения вражескими радарами, которые в основном были сконцентрированы на побережьях Острова.

После долгого разбега, натужно подгуживая двигателями, наши истребители оторвались от взлетной полосы и по спирали с большим трудом начали набирать высоту. Этим неуклюжим взлетом и тяжелым набором высоты мы хотели продемонстрировать невольным свидетелям, насколько перегружены оба истребителя. Достигнув требуемой высоты в четыре тысячи метров, наши истребители взяли курс на север. Но как только они достигли побережья Северного моря, мы с Динго увеличили их скорость полета, перейдя в пологое пике, чтобы скрыться в белой пелене прибрежного тумана.

Глава 8

1

Совершенно неожиданно получил весточку от Смугляночки. Я никак не мог привыкнуть называть свою собственную жену по имени — Олга, она навсегда осталась в моей памяти обер-ефрейтором или просто Смугляночкой. Жена сообщала, что местные врачи спасли ее от смерти, но очень долго ее выхаживали, так как хотели спасти и ее ребенка. Из-за этих предосторожностей ей пришлось два месяца провести в королевском госпитале без права покидать постель. С выздоровлением местная королева забрала ее в свои покои, но режим ее пребывания в этих королевских покоях стал гораздо строже, чем был в госпитале. Сейчас ее жизнь расписана по минутам: когда следует просыпаться или ложиться спать, когда проходить медицинское обследование или принимать пищу. Врачи повсюду следуют за ней по пятам, даже и тогда, когда она прогуливается в горах и дышит свежим горным воздухом. Королева, которая утверждает, что является моей матерью, также не спускает глаз с нее и ее формирующегося окружения. Она полностью доверяет ей и просит беречь себя, чтобы дать жизнь моему сыну. Затем в послании последовали многочисленные поцелуи, надежды на встречу и намеки на то, что бы девушка проделала со своим любимым мужчиной. В постскриптуме говорилось, что Смугляночка сбросила пару своих фотографий на мой компьютер.

Я на мгновение задумался, когда голос обер-ефрейтора растворился в магическом эфире, какой именно компьютер Смугляночка имела в виду. Думать долго не пришлось: принимая во внимание некоторую странность женского мышления, отгадка этой фразы девушки могла быть только одной. Когда девушка переехала на постоянное место жительства ко мне, то помимо служебной винтовки она захватила с собой и служебный компьютер «Цузе», который с тех пор пылился в углу комнаты. Девушке было некогда работать на компьютере, так как она была сильно занята обустройством своей семейной жизни, а я к нему не притрагивался, так как хорошо знал, что любое его использование будет проходить под строгим оком службы безопасности рейха.

Покряхтывая, я опустил ноги с кровати, была глухая ночь, и в тапочках «а-ля Смугляночка» побрел в угол за компьютером. Свет ночника не достигал этого угла, и в полной темноте я нащупал этот здоровый ящик и попытался перетащить его в светлый угол. Но что бы я ни предпринимал, ящик упорно не желал покидать своего насиженного места, а мне оставалось только удивляться его тяжести. Моих сил явно не хватило даже на то, чтобы сдвинуть этот железный сундук с места, а в свое время Смугляночка умудрилась одна перетащить его из своей служебной комнаты в здании штаба полка в офицерское общежитие. Поэтому я, нащупав в темноте какой-то провод с вилкой, потащил его к электрической розетке на другой стороне комнаты. Удивительно, но длина провода оказалась достаточной и, ни секунды не сомневаясь, я воткнул вилку в электрическую розетку.

Послышалось шипение нагревающихся лампочек компьютера, загорелась панель, и послышалась симфоническая музыка из Вены. Я разочарованно вздохнул, вероятно, по ошибке перепутал провода и подключил к электросети радиоприемник, но тут же вспомнил, что свой радиоприемник сдал в полицию еще в самом начале войны и никакого другого радиоприемника у меня не было. В этот момент засветился монитор компьютера, размер его экрана был настолько маленьким, что для того, чтобы рассмотреть, что он показывал, требовалась лупа филателиста. Но я воспользовался магическим зрением, а когда разглядел, то сначала сильно покраснел, а потом с интересом стал рассматривать фотографии, присланные электронной почтой Смугляночкой. Фотографий, разумеется, было не две, не три, а по крайней мере десяток. Смугляночка была в чем мать родила и всеми силами старалась продемонстрировать свой чуть подросший животик, она показывала его в профиль, фас, в полуоборот, сверху… и так далее. То ли фотограф был неопытным, то ли у него дрожали руки, но на каждой фотографии обер-ефрейтор демонстрировала и некоторые интимные детали своей великолепной немецкой фигуры. Я млел от восторга и временами мычал, как бык-производитель, так как не мог от вожделения говорить. Но все хорошее быстро кончается, передо мной мелькнула и канула в вечность последняя фотография Смугляночки.

Проснулся я весь в поту, простынь подо мной сбилась в один мокрый комок, а сам я был разбит, чувствовал слабость во всем теле и ничего не помнил, что же такое особенное со мной произошло этой ночью, чтобы утром я проснулся таким убогим человеком. Память тут же услужливо подсказала мне взглянуть на один из листов бумаги, в беспорядке разбросанных на полу комнаты. Не вставая с кровати, я протянул руку и подобрал с пола листочек с изображением в черно-белом варианте обнаженной девушки. Одного взгляда на нее хватило, чтобы вспомнить все, что произошло этой ночью — послание Смугляночки и ее фотографии.

Я поднялся с кровати, аккуратно подобрал все листки с пола и развесил их по стенам своей комнаты. Натянул галифе, но без рубашки и на босу ногу, и стал расхаживать вдоль стен, внимательно всматриваясь в фотографии обер-ефрейтора. Вскоре ко мне присоединился подполковник Динго, который оделся в мундир подполковника, собрался на завтрак и заглянул ко мне, чтобы вдвоем отправиться в офицерскую столовую полка. Увидев своего друга увлеченно рассматривающим рисунки, развешанные на стенах комнаты, он присоединился к нему и стал рассматривать эти картинки. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать обер-ефрейтора Смугляночку, изображенную на этих фотографиях. В полку старались как можно меньше упоминать имя этой девушки и говорить о ее смерти, но Динго внутренне осознал, что рассматривает фотографии Смугляночки, сделанные совсем недавно, вчера или позавчера. И тогда его охватило трепетное волнение и понимание того, почему его друг и названный брат Зигфрид так внимательно рассматривает эти снимки.

Вдруг в дверь раздался негромкий стук, и оба офицера одновременно с разных углов развернулись и уставились на открывающуюся дверь в комнату. На пороге стоял «серая мышь», начальник службы безопасности полка, в сопровождении четверых рядовых этой службы. «Серая мышь» внимательно осмотрел мою комнату, смело перешагнул порог комнаты и нагло заявил, что специальная служба рейха засекла, что поздно ночью в этом месте произошло несанкционированное использование радиоприемного устройства. Мы с удивлением смотрели на этого офицера службы безопасности рейха и слушали его непонятные слова, одновременно размышляя над тем, что конкретно этот урод имел в виду, когда говорил о несанкционированном использовании какого-то устройства. Если верить моему сну, то единственное, что работало в этой комнате, так это был включенный мной компьютер Смугляночки, утащенный ею со службы. Пауза несколько затянулась, и я, как хозяин этой комнаты и старший по званию офицер, все-таки настоящий полковник, это вам не «серая мышь» в черном мундире, должен был прореагировать на это несанкционированное вторжение в комнату старшего офицера Люфтваффе.

Не обращая ни малейшего внимания, что не совсем полностью одет в соответствии с армейским уставом, я, скривив верхнюю губу, как обиженный ребенок, сделал шаг вперед и негромко поинтересовался у черномундирника, что он такого забыл в моей комнатушке, куда вторгся без разрешения, прервав мою беседу с младшим по званию и подчиненным мне офицером. Глаза «серой мыши» лихорадочно забегали из стороны в сторону, урод сообразил, что поддался своим настроениям и беспричинно ворвался в жилую комнату старшего офицера. Черномундирник вытянулся по стойке смирно начал что-то лепетать в свое оправдание, тем самым все больше и больше загоняя себя в тупик. Можно было бы ломать этого засранца и дальше, но тогда у меня появился бы серьезный враг, который начал бы шпионить за каждым моим шагом, чтобы рано и поздно отомстить. Об этом мне сейчас и нашептывал в голову подполковник Динго, а мой дружочек, оказывается, способный маг, он не только телекинез освоил, но и вовсю пользуется мыслеречью. Но к его советам нужно относиться серьезно, враги среди своих нам не нужны, поэтому я смягчил выражение своего лица и предложил уроду забрать компьютер, до этой ночи без дела пылившийся в углу. Услышав мои слова, «серая мышь» обрадовался и воспрянул духом, ведь ему предложили возможность исправить допущенную ошибку, а главное — сохранить лицо, ведь радиоприемное устройство найдено и возвращено хозяину.

Завтрак в офицерской столовой мы проглотили на раз, правда, я и Динго не были особо голодны, но молодость давала о себе знать, и многие вещи мы делали не раздумывая. После этого направились в учебный класс, где хотели ознакомиться с информацией по североамериканскому бомбардировщику «Летающая крепость», первые экземпляры которого недавно появились в королевских ВВС Великобритании. Но класс был заперт на замок, ключ от которого находился у новичка, этого белобрысого лейтенантика. Искать лейтенанта нам было просто лень, толкаться по коридорам штаба — опасно, увидит полковник Цигевартен и решит, что офицеры свободны и их следует занять делом, а заниматься каким-либо делом мы совсем не желали. Поэтому мы покинули штабное здание и отправились искать приключения к связисткам. Подполковник Динго великолепно знал, как окольными путями, не привлекая к себе внимания, можно было пройти к девочкам. Вскоре мы вновь стояли у запертых дверей, по всей очевидности, этот день для нас был днем запертых дверей. Я уж собрался разворачиваться и искать приключения в другом месте, как мой напарник засунул пальцы обеих рук в рот и озорно свистнул. Нет это не был посвист соловья-разбойника с большой дороги, это была шифрованная трель, состоящая из точек и тире, и дверь мгновенно распахнулась.

В дверном проеме возникла маленькая, но весьма женственная фигурка в хорошо подогнанной форме обер-лейтенанта войск связи, которая на этот утренний мороз выскочила в одном только тонком кителе. Я аж ахнул при виде этой великолепной пигалицы, а подполковника аж всего скривило от моего мысленного выражения восхищения женственностью обер-лейтенанта. Мы уже привыкли мысленно разговаривать друг с другом, были в любое время дня и ночи открыты друг для друга и пока не ставили барьеров на пути нашего мысленного общения, вот вам и результат такой открытости мысленного общения — Динго приревновал меня к этой особе. Я ничего не успел в этой связи объяснить этому несчастному парню. Обер-лейтенант строгим голоском начала выговаривать моему напарнику за его безобразное поведение перед лицом ее подчиненных унтер-офицеров. Я поднял глаза к окнам второго этажа и снова ахнул: в каждом окне виднелось по две красивые мордашки, которые с огромным вниманием наблюдали за развитием ситуации перед входом в здание, а некоторые в этот холод даже приоткрыли форточки, чтобы лучше слышать слова своего командира.

Я приготовился давать деру и мысленно сообщил об этом подполковнику Динго, который к этому моменту был растерт в пыль, но стоически выслушивал нотацию обер-лейтенантши. Именно в этот момент в моей голове появился новый голосок, который с возмущением выговаривал, что настоящие боевые офицеры не бегут с позором с поля боя, а с поднятым забралом идут навстречу врагу. Я начал с удивлением оглядываться в поисках источника этого голоска, но рядом со мной никого не было, а мой напарник с поднятыми руками, это в аллегорической форме, разумеется, уже шел сдаваться обер-лейтенанту в плен. Пожав плечами, я пристроился ему вслед и независимой походкой следовал за этой странной парой, в которой обер-лейтенант чуть-чуть не доставала до плеча подполковника, хотя она была на каблуках-шпильках.

Коридор, по которому мы проходили, ничем не отличался от других служебных коридоров, был окрашен суриком и имел множество дверей по обеим сторонам. Правда, сейчас каждая дверь этого коридора была приоткрыта ровно на половину сантиметра, и в щелочках мелькало множество женских глаз различных оттенков и окрасок.

Кабинет обер-лейтенанта ничем не отличался от других служебных кабинетов, разве что ли своей чистотой, аккуратно разложенными предметами для письма, телефонными аппаратами и вымытым до зеркального блеска полом. Я поднял нижнюю челюсть, закрепил ее на месте и решил дальше молчать до победного конца, ведь это была не моя чашка чая. Нас с подполковником Динго разместили по местам, женским пальчиком было показано, кому и где сидеть. Подполковника приблизили к себе, а я, разумеется, оказался тем самым третьим лишним, отчего сразу загрустил и замкнулся в самом себе, не обращая больше внимания на происходящие вокруг события. Даже стал напевать про себя «Лили Марлен», но в этот момент по ментальному каналу связи я услышал воркование влюбленных. Приоткрыл правый глаз и увидел напротив себя за столом подполковника, который с отстраненным взором рассматривал что-то на столе, а сам в это время мысленно объяснялся в любви Маргарите, так, оказывается, звали обер-лейтенанта. Я приоткрыл левый глаз и увидел Маргариту, которая с улыбкой смотрела на меня, но сама в этот момент выслушивала влюбленные перлы моего напарника и своего ухажера, время от времени мысленно и очень мягко комментировала высказывания своего Ромео в погонах подполковника.

Эти два негодяя на моих глазах и в моем присутствии, притворяясь, что занимаются другими делами, сами в это же время мысленно объясняются друг другу в любви. Причем при человеке, который всему этому их и научил! Это надо же дойти до такого состояния, чтобы, вообще не обращая на меня внимания, ворковать о своей любви друг к другу на ментальных волнах магического эфира, ведь мне неудобно подслушивать этих олухов! Подобным образом они могут обманывать других людей, но не меня. Честно говоря, я просто не знал, как выйти из этого положения, очень надеялся на то, что моя ругань дойдет до их голов и они наконец-то прекратят этот театр. Но минута проходила за минутой, и ничего в окружающей меня обстановке не менялось — Маргарита и Динго слишком были заняты друг другом, чтобы услышать мое ворчание.

Я, применив магию, поднял трубку интеркома и, нажав на три кнопки, голосом обер-лейтенанта приказал принести чай, кофе и много пирожных. Понимаете, с детства любил пирожные эклеры и мог поглощать их в любом количестве. Последний раз этим лакомством меня угощала мама Зигфрида Ругге, когда мы с Цигевартеном перелетали в Оснаабрюкке. Через минуту дверь кабинетика распахнулась и делегация в пять связисток на подносах принесла чай, кофе и множество эклеров. Позже мне удалось узнать, что Смугляночка в свое время часто приходила сюда к девчонкам, когда я вылетал на задание, и за чаем делилась с ними своими секретами, пониманием мужчин, и тогда она не раз говорила им, что такой взрослый мужчина, как я, является большим любителем сладкого, особенно эклеров. Я поблагодарил девчонок и первым делом забрал с подноса тарелки с пирожными, а затем чайник и кофейник с кружками. Девчонки выстроились вокруг меня полукругом и с восхищением в глазах наблюдали, как я распоряжаюсь их подносами, не обращая ни малейшего внимания на свою начальницу и ее ухажера подполковника. Видимо, уже привыкли к подобным сценам, но к тому же ни одна из девчонок даже не дернулась помочь с приборами для чая и кофе и пирожными.

Пришлось, как начальнику, цыкнуть на них, и только тогда девчонки уселись за стол, и мы вместе стали пить чай и кофе.

2

Погода была замечательной, мы с подполковником Динго вылетели на «свободную охоту», которую в свое время придумал и обосновал перед начальством мой друг и командир десятого истребительного полка Люфтваффе полковник Арнольд Цигевартен. Перед вылетом на задание полковник приехал к нам прямо на стоянку истребителей и провел небольшую летучку, чтобы поделиться с нами информацией. По информации агентурной разведки, ССШа через неделю собираются вступить с нами в войну, а пока усиленно готовятся к ней. Что касается авиации, то большое количество североамериканских истребителей и бомбардировщиков уже сосредоточено на Острове и готово в любую минуту к вылетам на боевые задания для нанесения бомбовых ударов по территории рейха. Основной североамериканский бомбардировщик — это Б-17 «Летающая крепость», который имеет высокую скорость полета, сильное защитное вооружение и умопомрачительную бомбовую нагрузку почти в двадцать тонн. В свое время североамериканцы несколько штук таких бомбардировщиков передали британцам для проведения их испытаний в боевых условиях. Британцы не справились с этой задачей, так как не имели обученных экипажей для пилотирования таких громадин. Совсем недавно около десятка Б-17 со своими экипажами британцы направили в береговую охрану для патрулирования побережья Острова. Один такой бомбардировщик регулярно летает вдоль северного побережья Острова, и немецкие РЛС просчитали его маршрут. Полковник Цигевартен передал мне компьютерную дискету и сказал, что на этой дискете хранится маршрут североамериканцев, нанесенный карту.

Кода запись с дискеты я перекинул на ИРы наших истребителей и мы вместе с Динго знакомились с маршрутом вражеского бомбардировщика, то я обратил внимание на то, что он всегда летал на высоте в девять тысяч метров, куда ни один немецкий истребитель не мог забраться. К этому времени наши модифицированные истребители BF109E могли забираться на любую высоту и даже выходить на околоземную орбиту, поэтому нам не составило бы труда перехватить вражеский самолет в любой точке этого маршрута. Единственной проблемой оставался подполковник Динго, уж очень мне не хотелось использовать этого парня «втемную», ведь он до настоящего времени не помнил, что с ним происходило в госпитале замка, где он излечился от радиационной болезни. Наш вылет на боевое задание был запланирован на раннее утро, а этим вечером я решил открыть глаза Динго и предоставить ему возможность самому решать, останется ли он со мной, или… он должен все решить сам.

Разговор начался за вечерним чаем. Мы неплохо поужинали в офицерской столовой, где вот уже в течение длительного времени из одних и тех же продуктов готовились одни и те же блюда, которые только одним своим видом вызывали у нас полное неприятие. Но эти блюда отлично воспринимались молодыми офицерскими организмами, перерабатывались ими, поддерживая жизнедеятельность этих офицеров. Войдя в комнаты, я зажег верхний свет, и мы устроились за столом для долгого разговора. Подполковник, видимо, почувствовал мой настрой поговорить с ним о важных делах, поэтому особо не хохмил и не прикалывался, а терпеливо ждал, что я начну разговор.

Мы уже приканчивали по третьей чашке чая, а я все никак не решался начать разговор и настолько углубился в свои мысли, что был сильно удивлен, когда услышал голос Динго, который первым заговорил со мной:

— Зигфрид, мы с тобой знакомы всего около полугода, но иногда мне кажется, что мы были знакомы всю мою сознательную жизнь. Временами мне кажется, что ты мой отец и подсказываешь мне, как решить или преодолеть ту или иную проблему, которая всплывает передо мной в моей жизни. Иногда ты становишься моим младшим братом и тогда я даю тебе советы, что требуется делать в той или иной ситуации, а иногда мы с тобой вместе и на равных ищем ответы на вопросы, которые в одинаковой степени волнуют нас обоих. Когда ты предложил стать твоим ведомым, то я долго колебался, так как в то время это был непростой выбор для меня. Сейчас я не сожалею, что пошел за тобой и стал твоей тенью в воздушных боях. Я многому научился и только благодаря тебе я стал тем, кем сейчас являюсь. Я стал летчиком-истребителем Люфтваффе рейха… Но я не об этом хочу поговорить с тобой, Зигфрид, сейчас меня волнует…

Далее подполковник Динго начал говорить о вопросе, который его очень волновал и бередил его душу и сердце. Он заговорил о войне и о том, что его очень тревожит проблема, когда на полях сражения погибают люди, миллионы людей. Динго говорил о том, что не знает, кто был прав или виноват, начиная эту войну. По его мнению, когда погибают люди, то это, прежде всего, несправедливо по отношению к погибшим и так не должно быть. Парень говорил и говорил, а я смотрел в его глаза и думал, что сделал отличный выбор, взяв его в свои ведомые. Когда подполковник прекратил говорить и с надеждой посмотрел на меня, то я ему сказал, что на этот вопрос не существует односложного или простого ответа. Что у некоторых уходит вся жизнь, чтобы на него дать ответ. А что касается меня, то у меня сейчас нет ответа на этот вопрос. И я пояснил Динго, в чем сложность моего положения… и медленно перешел на рассказ о себе и своем появлении на этой Земле.

Рассказ получился долгим, часы на стене показывали половину третьего, когда я закончил свой рассказ эпизодом появления подполковника Динго в этом волшебном замке хранителей времени. Динго давно забыл о чашке чая, которая давно остыла на столе, он внимательно слушал, о чем я ему рассказывал, широко раскрыв глаза и рот. В этот момент он выглядел мальчишкой, мечты которого осуществились и он попал в волшебное королевство. Парень верил и одновременно не верил всему, что я ему рассказывал. Иногда он по-мальчишески тер ладонями глаза, не из-за того, что было поздно и ему хотелось спать, а из-за того, что парню трудно было поверить в эту галиматью и в то, что перед ним сидит путешественник во времени. Разумеется, я не стал ему рассказывать о своих прошлых жизнях и о своих друзьях в этих жизнях, тогда бы он точно не поверил моему рассказу.

Наконец я остановился, а затем поинтересовался, готов ли подполковник Динго получить подтверждения фактам, изложенным в моем рассказе. Он немного подумал и кивнул в знак согласия. Я протянул руку и ладонью провел перед его глазами. Скрытая до времени информация мощным потоком хлынула в разум этого парня, от неожиданности его слегка шатнуло. Динго закрыл руками глаза, а голову опустил на стол и замер, он лежал на столе и не шевелился минут пять. Я подумал о кибер-докторе, но его услуги не понадобились, мой ведомый справился сам. Сначала он поднял голову и, опираясь ладонями о стол, повернулся в мою сторону. Видимо, ему захотелось узнать мою реакцию на то, как он воспринял информацию, а потом я догадался: парню захотелось увидеть себя через мое восприятие, воспользовавшись появившейся у него способностью смотреть на мир чужими глазами. Несколько минут он изучал себя через посредство моих глаз и, по всей очевидности, остался доволен увиденной картиной. Вытащил расческу из внутреннего кармана кителя и тщательно причесался. Затем глазами поискал выключатель верхнего света и стал внимательно его рассматривать. Послышался легкий щелчок, и свет в комнате погас.

Справа от меня в темноте комнаты возникли два красных рубина. Динго оставался верен себе, воспользовавшись магией, он потушил свет в комнате, а сейчас пытался напугать меня своими рубиновыми глазами.

Мальчишка всегда остается мальчишкой, даже если на нем погоны подполковника Люфтваффе!

Я небрежно махнул рукой, комната засветилась золотистым светом, который отдельными лучами выхватывал на стенах листы бумаги с изображением обнаженной Смугляночки. Если в этот момент посмотреть на этот рисунок, то моя жена словно оживала, она начинала двигаться и приветствовала меня улыбками или махала рукой. Два рубина моментально погасли, мой друг был смекалистым парнем и сразу догадался, что ему до меня еще далеко. Передо мной вновь стоял прежний Динго в мундире подполковника Люфтваффе, но одновременно он уже не был прежним человеком.

Очень скоро, но я, правда, не знал, когда это произойдет, но наши пути разойдутся, Динго будет прокладывать свою дорогу в жизнь, сначала на этой Земле, а потом эта планета станет слишком маленькой для этого начинающего мага, и он, как и я, начнет путешествовать между мирами. Каждый новый мир будет дарить тебе новую жизнь, а когда ты будешь покидать его, то будешь отдариваться перед ним этой жизнью. Когда я буду покидать мир этой Земли, то Зигфрид Ругге останется на ней. Он будет много уметь, многое знать, будет очень богатым человеком, Лиза родит ему четверых детей, но он уже не будет мной, а я не буду им. Кем я стану, когда настанет время шагнуть из этого мира, этого я не знаю. Мне бы очень хотелось вернуться в звездную систему Желтого Карлика, но Лиану не воскресишь, Артур уже взрослый и подбирается к императорскому престолу, который ему принадлежит по праву престолонаследия. Он прямой наследник погибшего Императора. Так что мне там делать нечего. Но не будем загадывать на будущее, пока не разгадано прошлое. До настоящего времени я не знаю, почему оказался на этой Земле, кто перенес мое сознание в Зигфрида Ругге и с какой целью это было проделано.

Подполковник Динго правильно понял, что я освободился и мои мысли ничем не заняты. Он подошел ко мне, и мы вместе стали смотреть на одно из изображений Смугляночки, где она спешно собиралась в дорогу. Ее чуть-чуть увеличившийся животик пытался мешать ей во всем, чем только мог, но женщина не обращала на него внимания. Вдруг она вздрогнула и стала смотреть в нашу сторону, радостно улыбнулась и помахала обеими руками. Я был уверен, что в этот момент она видела и меня, и Динго.

3

Наши с Динго истребители пробежали около ста метров и легко, словно играючи, полезли в небо. Оканчивалась поздняя осень, и приближалась зима. На севере Европы зимы не были такими холодными и суровыми, как, скажем, в Швеции или Финляндии, но временами шел дождь, на проселочных дорогах стояла слякоть. Но сегодняшний день, видимо, решил нас порадовать последним осенним теплом, было около десяти градусов, и дождя не предвиделось. Хотя нельзя было сказать, что туч на небе не было. Мы поднялись на высоту в пять тысяч метров, но продолжили набор высоты, пробивая слабую пелену облачности.

В этот момент с нами связался оператор одной из станций РЛС и начал передавать информацию о погоде в Северном море. Подобное произошло впервые, обычно данные о метеообстановке в воздухе мы получали перед вылетом. Сейчас нам с Динго было приятно, что о нашем вылете слышали синоптики и всеми силами старались облегчить выполнение боевого задания. По их информации, погода над морем была спокойной, не было сильных ветров и слабая облачность стояла на высоте шести-семи тысяч метров над уровнем моря. Поблагодарив синоптика за информацию, мы с Динго решили набрать высоту до десяти тысяч метров. Со своим ведомым я общался не по рации, а ментально. Со вчерашнего вечера Динго стал обладать этой способностью не хуже, чем я, поэтому мы легко и свободно общались между собой. Не нужно было думать, не нужно было нажимать кнопок, чтобы включить и выключить какой-нибудь тумблер для связи. Ты только подумай том, что тебе нужна такая-то информация, и собеседник моментально перехватит твою мысль, и через долю секунды нужная информация появится в твоей голове. Правда, начинаешь задумываться, а нужен ли тебе языковой аппарат человека?

С земли начали поступать новые сообщения. Операторы РЛС интересовались нашим самочувствием, они были обеспокоены по поводу того, что наши истребители BF109E поднялись до своего потолка высоты, а на этой высоте ощущается нехватка кислорода и человек без специального оборудования теряет сознание. Динго по рации связался с оператором РЛС и сообщил, что наши истребители прошли модернизацию и теперь мы можем подниматься до высоты в десять-одиннадцать тысяч метров над уровнем моря и что мы, пилоты, неплохо чувствуем себя в этом полете. Разумеется, кроме этого оператора, дилетанта в области авиационной техники, никто другой объяснения Динго не услышал.

Было похоже на то, что на рандеву с североамериканской «Летающей крепостью» мы прибыли немного рановато, вокруг нас простиралось бескрайнее синее небо, в котором не наблюдалось ни малейшего движения. Даже ничего похожего на тяжелый бомбардировщик в этом пространстве мы не видели, экраны бортовых локаторов спокойно мерцали. Они регистрировали только два торпедных катера, которые устремились по поверхности моря от Острова в южном направлении. Через блистер фонаря я взглянул вниз, катеров не увидел, но заметил две кильватерные струи, расходящиеся по морю. У Динго мелькнула мысль, а не атаковать ли эти две вражеские крошки, пока ждем появления тяжелого бомбардировщика. Я категорически мотнул головой на это предложение ведомого, один выстрел — и прощай, «Летающая крепость»: вся береговая охрана Острова моментально будет поднята по тревоге. Поэтому я предложил Динго оставить это место и, чтобы нас не засекли вражеские радары и не предупредили, слетать к датскому побережью.

Мы загнули большую восьмерку и на пятистах километрах в час помчались к временной цели, одновременно внимательно отслеживая обстановку на морской поверхности и в воздушном пространстве. Подполковник Динго, получив вчера некоторые магические способности, не удержался и раскинул магическую сеть — опознавание над всем Северным морем. Я только удивился мощи его дара. Покрыть целое море такой сетью — для этого действительно требовалось особое дарование! Я хотел было одернуть мальчишку и приказать ему свернуть это магическое чудо, но, немного подумав, решил не возражать: сеть нам поможет. Подполковник Динго мысленно, чувствуя себя немного виноватым за принимаемые скоропалительные решения, поблагодарил за проявленную мною выдержку. Хронометр на приборной доске показывал, что с момента отлета с предполагаемой точки встречи с «Летающей крепостью» прошло больше двадцати минут и можно было бы возвращаться к этой точке, но сеть Динго хранила молчание, и мы решили особо не торопиться с возвращением.

В этот момент на нас по рации вышел полковник Цигевартен и поинтересовался, куда мы подевались с запланированной точки встречи и чем сейчас занимаемся. Я собрался уже отвечать командиру полка, но в этот момент в голове мелькнула мысль: а с какой это стати Арнольд сейчас вызывал меня по рации и говорил со мной столь выспренным голосом? Никогда он не обращался ко мне по имени «Зигфрид». Обычно, разговаривая со мной, свою речь он перемежал такими словечками, как «дорогуша», и никогда во время выполнения боевого задания офицерами его полка он не вызывал их по рации и не интересовался тем, как у них обстоят дела. Все эти «но» и мои сомнения по мысленному каналу услышал Динго и моментально перебросил приемный порт радиоканала, по которому вызывал якобы наш командир полка, в свою чудо сеть для выяснения его источника. Тут же был получен результат: со мной говорил не полковник Цигевартен, который не мог в данный момент находиться в центре Острова, в неком городке Рединг, откуда и шел этот радиоканал. Я ответил командиру, как оно и было в настоящий момент, что пара патрулирует европейское побережье и скоро войдет на территорию рейха. «Полковник Цигевартен» поблагодарил за информацию и отключился. В голове послышался смешок подполковника Динго, этот сообразительный парнишка подумал, что я начал вести загадочную игру с этим загадочным полковником. Я же попросил напарника сохранить точные координаты источника этого канала радиосвязи.

И в эту минуту сеть-опознавание встрепенулась и сообщила о появлении летательного аппарата, выдавая одновременно информацию о курсе его следования. Полученные координаты совпадали с предполагаемым маршрутом следования ожидаемой «Летающей крепости». Североамериканский бомбардировщик только что отошел от побережья Острова и начал углубляться в Северное море, летел он на высоте в десять тысяч метров, как в свое время информировала нас разведка. На сетчатке глаза появилось мгновенное воспроизведение красивого самолета-моноплана с четырьмя работающими двигателями, расположенными на крыльях. Изображение этого самолета не было ни к чему привязано, поэтому судить о его размерах было невозможно. Вскоре бортовые радары наших машин засекли появление целей над морем, но они регистрировали три цели. Единственное предположение, которое крутилось в наших головах, сводилось к тому, что «Летающую крепость» сопровождают истребители. В этот момент изображение самолета на сетчатке глаза размылось и исчезло, сеть-опознание подполковника Динго перестала существовать, выполнив поставленную перед ней задачу. Она зарегистрировала и передала нам координаты и изображение крупной цели — североамериканского бомбардировщика, — проигнорировав сопровождающие крупный самолет малые цели.

Мы с Динго развернули свои истребители и, увеличив скорость до шестисот километров в час, направились в точку пересечения с курсом вражеского бомбардировщика. Поверхность Северного моря оставалась пустынной, помимо двух торпедных катеров, которые уже скрылись в неизвестном направлении, в море не наблюдалось других надводных или подводных кораблей, ни вражеских, ни наших. По показаниям бортовых радаров, в этот момент два сопровождающих «Летающую крепость» истребителя начали выдвигаться в нашу сторону, из-за чего можно было сделать вывод, что и метки наших истребителей появились на экранах их бортовых РЛС.

Сегодня нашей основной целью был сам бомбардировщик, руководство Люфтваффе много слышало об этой тяжелой машине, об ее великолепных летных характеристиках, вот и в рамках подготовки войны с Североамериканскими штатами дало нам приказ выявить плюсы и минусы этой машины. Таким образом, два североамериканских истребителя сейчас нам были совершенно не нужны, они были занозой в заднице, только мешали выполнению основной задачи. Но в жизни ничего не бывает так, как тебе этого хотелось бы. Дела обычно складываются так, как их определяет рок или судьба, даже и в том случае, когда ты и обладаешь способностями выше рамок человеческих возможностей. В ответ на мои мысли Динго чуть ли не расхохотался в голос, он получал искреннее удовольствие, наслаждаясь своими новыми знаниями, возможностями и положением. Со вчерашнего вечера, когда он по-новому начал осознавать себя, этот мальчишка не переставал изучать свои новые возможности, с каждым разом раскрывая все более новые дарования. Но приближался момент встречи с врагом, и парню требовалось всерьез приниматься за дело, а мысли о новых возможностях в области магии могли бы немного подождать. Динго был вынужден согласиться с этим мнением, перестал мечтать и принялся деловито щелкать тумблерами на приборной панели своего истребителя. А я переключил свои мысли на обдумывание ситуации с вражеским бомбардировщиком, который вот-вот должен был появиться в поле нашего зрения. В памяти всплыли основные характеристики этого бомбардировщика: мощность одного двигателя — тысяча двести лошадиных сил, максимальная скорость — пятьсот двадцать километров в час, дальность полета с боевой нагрузкой — две тысячи километров, потолок высоты — одиннадцать тысяч метров и количество членов экипажа — девять человек.

С момента своего появления на белый свет этот бомбардировщик стал легендой в среде летчиков, о нем много говорили и восхищались его способностями возвращаться на базу в случае получения тяжелых повреждений. И до нас, немецких летчиков, через линию фронта дошел рассказ об одном из таких бомбардировщиков, который вернулся на родную авиабазу на одном только работающем из четырех двигателей. «Летающая крепость» не зря так называлась: североамериканский бомбардировщик был буквально нашпигован пулеметами Браунинга калибра 12,7 миллиметров, которые превращали его в труднодоступную цель для истребителей противника. Другой характерной особенностью «Летающей крепости» был высокоточный бомбовый прицел системы Нордена. В случае прорыва к цели эти бомбардировщики атакуемую цель сравнивали с землей. Причем этот прицел позволял производить эффективное бомбометание с высоты более семи километров, то есть вне зоны эффективного огня зенитной артиллерии.Именно поэтому руководство Люфтваффе пыталось определить, какой из имеющихся в их распоряжении истребителей мог бы противостоять этому бомбардировщику, эффективно бороться с ним и уничтожать на подлете к цели.

Первыми в поле нашего зрения, разумеется, появились североамериканские истребители, которыми оказались Р-17 «Тандерболт». Пилоты этих истребителей повели себя несколько хамовато по отношению к нам. Они демонстративно шли на высоте одиннадцать тысяч метров, готовились нас атаковать с верхней передней полусферы, атака из которой не совсем эффективна. Но эти ребята уже посчитали нас слабыми пилотами, собираясь с одной лишь атаки покончить с нами. По собственному опыту боев на Восточном и на Западном фронте я знал, что к врагу, каким бы неуклюжим он ни показался при первой встрече, всегда следует относиться с большим уважением и драться с ним, выкладываясь до последнего. В противном случае, твоя жизнь летчика-истребителя окажется весьма короткой, тебе не удастся особо много повоевать. Вот и сейчас, пока североамериканские пилоты разевали рты, не торопясь переговариваясь между собой, обсуждая угол, с которого они собирались расстрелять наши старенькие истребители BF109E, мы с Динго единой и сплоченной парой пошли на них в лобовую атаку. Такая атака быстротечна и продолжается несколько секунд, и если у тебя не хватает боевой подготовки или ты являешься средним пилотом, то в таких атаках у тебя нет шанса сбить противника.

Чтобы не потерять времени на выполнение основного задания и заодно получить свободный доступ к «Летающей крепости», я чуть-чуть замедлил течение времени. Мне очень не хотелось просто расстрелять пилотов североамериканских истребителей, так как они ничего не могут противопоставить нам с Динго в магическом плане, но нам сейчас требовалось как можно быстрее выйти из этого положения и заняться «Летающей крепостью», точка которой начала вырисовываться на горизонте. И тогда из моей памяти всплыл один аналогичный случай из моей прошлой жизни: моей истребительной паре тогда удалось нанести повреждения пяти истребителям, которых мы не хотели сбивать, и их пилоты в добром здравии вернулись домой. В том случае мы повредили топливные баки истребителей и тогда их пилоты, чтобы спасти свои жизни, повернули машины на курс возвращения на авиабазу. В этот момент подполковник Динго передал мне на ментальном уровне, что основной топливный бак Р-47 расположен под кабиной пилота истребителя, любое попадание в этот бак может привести к возгоранию истребителя и гибели пилота. Я тяжело вздохнул, пытаясь углубиться в мысли для поиска иного решения этого вопроса, как вновь послышались мысли Динго по этому вопросу. Он сообщил, что резервный топливный бак расположен между кабиной пилота и хвостовым оперением. Новая информация возродила надежду на выход из этого положения без смертоубийства. Расстреляв топливный бак «Тандерболта», и одновременно внушив пилотам мысль о сильном повреждении истребителей, чтобы они могли спокойно с чистой совестью вернуться на авиабазу.

Остававшееся мгновение до открытия огня по североамериканским истребителям мне удалось растянуть на достаточно долгое время, чтобы обдумать, выбрать цель атаки и возможные варианты ее осуществления. Сразу после того, как время заскользило в привычном русле, наши BF109E забрали влево и по пологой дуге стали заходить в атаку на североамериканцев. Когда время возвращалось в нормальное течение, то подполковник Динго почувствовал этот момент перехода и негромко вскрикнул от неожиданности. Все-таки возвращение к нормальному течению времени негативно сказывается на работе головного мозга человека, который за доли секунды пребывания в замедленном времени мгновенно привыкает к этому процессу и продолжает работать с той же скоростью, что и при нормальном течении времени. Когда же происходит обратный процесс, то на грани перехода возникает заминка в его работе. В этот момент скорость течения времени увеличивается, а головной мозг продолжает работать в том же темпе, в котором и работал при замедленным мышлении. В этот момент он замедленно воспринимает действительность и замедленно реагирует на происходящие в момент перехода события. Что в немалой степени способствует появлению человеческой лени, которая прекрасна в любых формах своего проявления!

Мы уже находились в точке открытия огня, а североамериканские пилоты все еще глазами разыскивали нас впереди своего пути следования, перемещение наших истребителей в сторону для этих пилотов прошло незамеченным. Две длинные очереди из пулеметов — пули, пробив обшивку «Тандерболтов», достигли резервных топливных баков, а их ровный стук по дюралевой обшивке истребителей заставил североамериканцев повернуть головы вправо. По тому, как дернулись их истребители и слегка приподнялись по высоте, можно было понять, что наше появление в другой точке для этих пилотов оказалось полной неожиданностью и они не были готовы на принятие контрмер. Но и было поздно, мы с Динго собственными глазами могли наблюдать, как за спинами пилотов и фюзеляжей их «Тандерболтов» потекла струйка авиабензина, которая тут же исчезала, распыляясь на малые частицы в воздухе.

Мы сумели прострелить запасные топливные баки, такое повреждение нельзя было посчитать тяжелым, так как Р-47 еще могли держаться в воздухе и даже сопровождать бомбардировщик. Но теперь пилоты не смогут отрывать взгляда от показаний прибора, регистрирующего наличие топлива. Их головы будут заняты вопросом, а сколько там бензина осталось, что обязательно скажется на их общей боеспособности. Как показала прошлая практика воздушных боев, любой пилот не может в полной мере отдаваться воздушному бою, если заранее знает о том, что у него мало горючего. Так оказалось и в нашем случае: моментально заметив, что на приборной доске быстро меняются показания устройство, замеряющего количество топлива, остающегося в истребителе, североамериканские ребята приняли решение о возвращении на родную авиабазу. В правом развороте, встав на крыло, они, быстро теряя высоту, развернулись на обратный маршрут к Острову.

Нам удалось перехватить и подслушать их разговор с экипажем «Летающей крепости», в котором они уведомили командира экипажа капитана Рокфеллера о повреждении истребителей и о своем решении возвращаться на авиабазу. Североамериканский капитан совсем юным голосом пожелал им счастливого возвращения на базу, напоследок хвастливо добавив, что у него достаточно пулеметов для самообороны от двух паршивых фрицев и есть опытный экипаж, которому довелось на своем веку повоевать.

4

Издали своим внешним видом «Летающая крепость» очень походила на настоящий бомбардировщик, она была по-женски красива, по-мужски скромна, да и в общем выглядела очень мужественной. Четырехмоторный большой самолет плыл над облаками, его мало что могло потревожить, ни яростный холод на этой высоте за бортом, ни шквальные ветры, трепавшие наши истребители, ни воздушные ямы. Он, подобно паруснику в океане, гордо и независимо преодолевал воздушный океан. К этому североамериканскому тяжелому бомбардировщику можно было испытывать одно только уважение. Он медленно рос на наших глазах, когда мы подлетали к нему. Одно дело — смотреть на истребитель и бомбардировщик, когда они стоят на летном поле и к ним можно подойти и хорошенько их рассмотреть, но совершенно другое дело, когда эти две машины встречаются в качестве смертельных врагов.

Когда наши истребители BF109E приблизились к нему на расстояние до пятисот метров, то на фоне этой громадины выглядели мошками. От нахлынувших впечатлений дух захватывало, наблюдая, «Летающая крепость» медленно начала разворот на обратный курс. Мы с Динго хорошо видели, как завращались нижние и верхние пулеметные турели, стволы пулеметов в боковых шаровых установках, казалось, весь бомбардировщик усеян пулеметами, стволы которых сопровождали каждый маневр наших BF109E. Но все они хранили молчание, еще не последовало ни одного выстрела в нашу сторону, что стало бы сигналом для начала атак с нашей стороны. Но в то же время это свидетельствовало и о том, что этой тяжелой машиной управляет опытный экипаж, который, по всей очевидности, не раз имел дело с истребителями противника. «Летающая крепость» уверенно продолжала свой полет, не обращая внимания на «мошкару». Но в то же время было заметно, что экипаж бомбардировщика проявляет разумную настороженность, а по частоте радиообмена экипажа с землей можно было судить, что экипаж готовится к отражению наших атак, но и одновременно запрашивает помощь с земли. Парни из Северной Америки хорошо понимали, что наши истребители появились здесь не для того, чтобы на них полюбоваться. Но возможно также, что североамериканцы сохраняли и последнюю надежду на то, что война между нашими государствами пока еще не началась, и мы не осмелимся открыто их атаковать. Хотя и сами хорошо понимают, что надеяться на подобное обстоятельство нельзя. Только вчера ночью сто бомбардировщиков Б-17 «Летающая крепость» атаковали заводы «Баварской авиастроительной компании» в Бэмберге, сто сорок рабочих погибли, так что надеяться нашим оппонентам особо было не на что. Но в любом случае помощь с земли не помешает, вот они и задействовали радиоканал на полную катушку.

А я в этот момент сильно удивлялся следующему обстоятельству: Динго так легко удалось прослушать радиообмен пилотов истребителей Р-47, а вот о том, о чем этот экипаж В-17 беседует с землей мы могли только предполагать, так как этот радиоканал был защищен от магического прослушивания. Радиоканал этого бомбардировщика имел защиту от магического прослушивания! Что могло означать только одно: в экипаже «Летающей крепости» находился человек, а может быть, и не человек, который имел магический дар, что, в принципе, возможно, и который знал, что в данный момент немецкие истребители пилотируют пилоты, обладающие паранормальными возможностями. А это весьма удивительно и многообещающе, впервые я встречаю человека, который много знает того, о чем не должен был догадываться. А главное, этот человек скрывается под личиной члена экипажа «Летающей крепости». Все это время моих размышлений мы маневрировали вокруг бомбардировщика, внимательно осматривая и изучая его, но держались дальше дистанции открытия прицельного огня.

Но и тянуть время нам было нежелательно, по поведению экипажа «Летающей крепости» можно было понять, что в данный момент затягивание времени играет им на руку. Видимо, экипаж ожидал появления нового истребительного прикрытия, вот командир этого крылатого корабля начал разыгрывать театр одного актера, чтобы как можно на дольшее время оттянуть начало наших атак. «Летающая крепость» уже встала на обратный маршрут и вскоре, минут через двадцать, достигнет берега Острова.

К этому времени мы с Динго завершили программу ознакомления «диковинки», записали ее во всех ракурсах на видеокамеру, оба истребителя вели видеозапись нашей встречи с этим воздушным исполином. Сперва мы не атаковали, а имитировали атаку бомбардировщика, когда я с верхней полусферы и в правом пеленге стал на него пикировать, чтобы тут же уйти в сторону. Нервы североамериканцев не выдержали, целых шесть пулеметов полыхнули мне в лоб длинными и короткими очередями. Огонь получился весьма плотным, не было никакой возможности сблизиться с бомбардировщиком на дистанцию прицельного выстрела, и я был вынужден отойти в сторону, чтобы не превратиться в кучу обломков. Подполковник Динго в этот момент резвился чуть в стороне, записывая на видеокамеру мою атаку и ее фиаско. Вторую атаку я произвел из нижней полусферы, провалился ниже «Летающей крепости» и, задрав нос истребителя кверху, попытался снова сблизиться с бомбардировщиком на расстояние эффективного огня. Огонь трех пулеметов, один из которых был закреплен на турели, преградил мне дорогу. Бортстрелки «Летающей крепости» были хорошо обучены, наблюдательны и умели вести синхронный огонь по одной цели.

Чтобы не пасть жертвой этого огня, я прекратил атаку и вышел из-под обстрела. На безопасном расстоянии мы с Динго перестроились и уже парой ринулись в атаку с правого борта бомбардировщика. В этот момент Динго коротким мыслеобразом сообщил мне, что, по его подсчетам, на бомбардировщике задействованы около десяти пулеметов, которые и создают непроходимую оборонительную линию вокруг самолета. Я и предложил ему в ответ осуществить один вариант атаки. Подполковник Динго на лету подхватил мою мысль, и через полсекунды я устремился в атаку на стрелка в башенке с турельным пулеметом. Пушечной очередью мне удалось поразить стрелка, но правое крыло истребителя было повреждено пулеметной очередью из шаровой установки, из которой, по всей очевидности, стрелял радист. Но вслед за мной Динго прорвался к борту «Летающей крепости» и всадил в ее правый борт пушечную очередь. Через посредство глаз Динго я видел, как разрывы пушечных снарядов выдирали из обшивки борта бомбардировщика целые дюралевые листы, в результате чего появилась большая пробоина, в которой просматривались какие-то тяги, трубопроводы и дверь, ведущая в следующий отсек.

Если бы на месте «Летающей крепости» сейчас находился бы британский «Ланкастер» или «Галифакс», то от пушечной очереди Динго они уже падали бы в море, а эта громадина продолжала уверенно держаться в воздухе, продолжая полет к спасительному берегу. Бросив взгляд вниз, я увидел, что мы всего в нескольких минутах полета к Острову и вскоре бой мы будем продолжать над враждебной территорией. Если британские «Спитфайеры» еще не взлетели на помощь будущим союзникам, то сейчас они уже наверняка готовятся и вскоре пойдут на взлет.

Я начал строить новый заход в атаку, а в этот момент услышал гогот подполковника Динго. Моментально переключившись на его глаза, я увидел увлекательную картину. Пробоина в «Летающей крепости» получилась действительно большая, сейчас в ней в военной форме, спустив форменные брюки, Динго демонстрировал свою голую задницу. Мой ведомый надрывался от смеха, но я вежливо попросил его прекратить веселиться и заняться делом. Из своих истребителей мы выжимали все, что могли. Атака следовала за атакой, все чаще и чаще наши пулеметные и пушечные очереди били в упор, но эта красивая громадина продолжала полет, не замечая пробоин или пулевых ран в обшивке фюзеляжа. Динго сумел подобраться вплотную и пушечной очередью вывести из строя третий двигатель североамериканского бомбардировщика. Хорошо было видно, как вначале этот двигатель запарил, а затем из него посыпались какие-то детали и обломки, повалил густой дым и показалось пламя. Но тут же сработала автоматическая система пожаротушения, огонь и дым исчезли, а «Летающая крепость» как в ни чем не бывало продолжала полет. В этот момент мне казалось, что никакое оружие это произведение инженерного искусства не возьмет, уже замолчала половина огневых пулеметных точек, а оставшиеся целыми огневые точки не так уж остро реагировали на наше приближение. Видимо, ощущалась нехватка патронов.

Каким бы ты ни был большим самолетом и сколько бы ты ни имел пулеметов для обороны, все равно это очень трудно — вести бой на равных одному бомбардировщику с двумя истребителями! Малая маневренность создавала большие ограничения и отдавала предпочтение вертким маленьким машинам-истребителям. Бой длился всего пятнадцать минут, а «Летающая крепость» была вся избита, в нескольких местах пробиты плоскости крыльев, замолчала задняя пулеметная турель, расположенная под хвостовым оперением бомбардировщика. Динго подошел к стеклянной кабине бортстрелка и, когда тот снова начал огрызаться короткими в два патрона очередями, вынужден был расстрелять эту кабину в упор.

Я решил хоть раз попытаться атаковать североамериканцев спереди, с лобовой атаки. Ушел вперед километра на три-четыре и начал разворачивать истребитель в атаку. Далеко внизу подо мной я увидел четыре точки, которые только что оторвались от земли и начали набирать высоту, явно направляясь в нашу сторону. Британцы тоже не спали и направили свои «Спитфайеры» на поддержку бомбардировщика Б-17. В голове мелькнула мысль о том, что, вероятно, это наша последняя атака, после чего нам следует возвращаться домой. Пока мы обнаружили одни только положительные качества этой машины и не нашли угла атаки, который на сто процентов гарантировал бы победу. Я встал на встречный курс, и мой BF109E ринулся в последнюю и решительную атаку на «Летающую крепость». Вначале наше сближение шло замедленным темпом, но с каждой секундой скорости обеих машин стали возрастать. На замедленном участке сближения я успел продумать, что буду делать на последних секундах перед открытием огня. Предварительные расчеты показали, что эффективный огонь на поражение можно будет вести только в течение всего двух секунд, поэтому я решил открывать огонь из всего бортового оружия по кабине пилотов за пять секунд до реального столкновения машин. Одновременно с открытием огня я начал вывод истребителя из опасной зоны, чтобы избежать этого столкновения.

Только гораздо позже, когда я просматривал видеозапись боя, память помогла восстановить мои действия на последнем участке лобовой атаки. Навстречу друг другу летели два самолета, один из которых был реальной громадиной с размахом крыльев в сорок метров, а второй — небольшим самолетиком. Этот самолетик за мгновение до столкновения с исполином вдруг расцвел разноцветными огоньками, заработало его бортовое оружие — пушка и пулеметы. И в тот момент, когда столкновение, казалось бы, было неизбежным, маленький самолетик юрко поднырнул под исполина и нижней спиралью стал уходить от него. А бомбардировщик-исполин некоторое время продолжал лететь по прямой линии, но его штурманская кабина и кабина пилотов были сильно покорежены. По всему было видно, что штурман погиб, а пилоты если и остались живыми, то получили серьезные ранения. Внезапно из бомбардировщика одна за другой посыпались фигурки людей, над которыми вскоре раскрылись белые полотнища парашютов. Из девяти человек экипажа «Летающей крепости» к земле на парашютах опускались шесть человек. А затем я собственными глазами наблюдал, как бомбардировщик качнул крыльями, затем тяжело клюнул носом и неторопливо и уверенно начал пикировать к земле. Я почувствовал, как в эту минуту Динго мысленно поинтересовался, не будем ли мы драться с четырьмя «Спитфайерами», которые практически вскарабкались на нашу высоту, но все-таки они немного опоздали со своей помощью, в данную минуту уже было некому помогать.

Я и не ответил Динго, так как в этот момент провожал глазами приземление шести белых полотнищ парашютов, ведь под одним из этих куполов находился человек, а может быть, и не человек, с которым было бы интересно встретиться и поговорить о будущем. Ведь надо было бы обладать весьма незаурядным даром, чтобы из многих тысяч телекоммуникационных каналов плотно заблокировать только один-единственный канал. Этого человека следовало бы как можно быстрее разыскать и с ним переговорить.

Глава 9

1

Фюрер прислал поздравительную телеграмму, в которой прославлял подвиги замечательной истребительной пары Ругге-Динго, и с этого момента мы с Динго оказались под плотным колпаком секретных служб рейха. Особенно старалась тайная государственная полиция. В одном из последних телефонных разговоров с мамой Ругге она начала мне расхваливать, какой замечательный человек господин Монке. Я сначала не понял, кого она имела в виду, но затем вспомнил, что у Лизы, которая сейчас процветала в Швейцарии, в свое время начальником был штурмбанфюрер Монке, занимавший должность начальника городского управления тайной полиции Ханау.

Так вот этот замечательный человек каждый вечер навещал моих родных и дарил им шоколадки или цветы. Сначала он хотел завязать романтические отношения с моей сестричкой Джулией, но был послан куда подальше со своей лысиной. Но мама почему-то воспылала симпатией к этому оберштурмбанфюреру. Она не только принимала его дома, но вместе с ним выходила в свет. В тот момент, когда я разговаривал с мамой, я подумал, что в юности она была красивой девушкой, за что ее полюбил и взял в жены отец. А он по характеру и внешним обликом совершенно не походил на этого Монке, которому больше подходила ипостась змеи, а не человека. Так почему же мама на склоне лет почувствовала такую симпатию к этому «супермену», но, видимо, не зря говорят, что пути Господни неисповедимы. А этот господин оберштурмбанфюрер Монке пару недель назад заступил на должность заместителя командира по вопросам безопасности нашего истребительного полка. Когда полковник Арнольд Цигевартен узнал о том, что «серая мышь» отправлен на Восточный фронт и место его заместителя займет совершенно другой человек, то он флегматично пожал плечами. Разумеется, «своего человечка» в органах государственной безопасности рейха у него не было и в подобные дела он вообще пытался не вмешиваться.

Уже на следующий день после своего назначения оберштурмбанфюрер «случайно» заскочил ко мне в гости. Тогда у меня не было причины отказывать этому мерзкому человеку, я поднялся с кресла, чтобы рукопожатием его поприветствовать и даже предложил кофе, который Лиза прислала мне из своего Люцерна. Мы пили кофе и разговаривали на светские темы о погоде, оберштурмбанфюрер был настолько тактичен, что даже не поинтересовался рисунками обнаженной Смугляночки, которые время от времени оживали на стенах моего жилища. Мы расстались добрыми товарищами и договорились время от времени встречаться, чтобы потрепать языком на общие темы. Монке не произвел на меня ни плохого, ни хорошего впечатления: зашел человек… поговорили ни о чем и расстались ни с чем.

Но когда я вернулся после встречи и боя с «Летающей крепостью», в тот момент я чувствовал себя сильно измотанным и усталым и после устного доклада полковнику Цигевартену отправился домой немного отдохнуть. Но уже на пороге комнаты я почувствовал и увидел, что неприкосновенность моего жилища нарушена. Все вещи лежали нетронутыми, на своих местах, в комнате все выглядело так, словно чужих людей в ней никогда не было. Но последнее время я практиковал оставлять несколько пылинок, создавал подобие сети-опознавания, которую сегодня изобрел подполковник Динго, чтобы вести скрытое наблюдение за всем, что происходило в комнате за время моего отсутствия. Так и сегодня утром, когда уже бежал в ангар к истребителю, я оставил три таких пылинки в разных углах своего жилища. Когда вернулся в общежитие и перешагнул порог своей комнаты, то первым делом почувствовал, что этих пылинок в комнате не было. Любая моя попытка обнаружить эти пылинки была напрасной. Воздух в комнате был чист и свеж, в нем не было ни пыли, ни других каких-либо химических примесей. Кто-то с чисто немецкой пунктуальностью поработал в этой комнате, очищая комнатный воздух.

Тогда я подошел к рисункам Смугляночки на стене, моя жена была прекрасна, ее позы были выразительны и непосредственны, но все рисунки сейчас были мертвы. Олга больше не реагировала на мое появление и не махала мне рукой. Мне стало до слез обидно, что в нашем полку нашлась сволочь, которая в мое отсутствие проникла в мою комнату и безжалостно умертвила эти рисунки. Я попытался магическим путем узнать, кто же побывал в комнате во время моего отсутствия, и воссоздать хронику событий — что именно этот человек сделал, чтобы рисунки, приносившие радость, перестали реагировать на мое появление. Но, что бы я ни предпринимал, ничего у меня не получилось, в комнате не оставалось ничего, за что можно было бы зацепиться и размотать клубок событий в обратном порядке. В этот момент глубокого разочарования своей неудачей я и обратил внимание на один из рисунков Смугляночки, на котором она смотрела мне прямо в глаза, словно хотела что-то рассказать. Я подошел к рисунку и посмотрел в глаза своей жены. Неожиданно свет начал меркнуть, и я начал медленно тонуть в этих громадных глазах моей любимой женщины.

Распахнулась дверь моей комнаты, и на пороге возникла черная фигура Монке, изображение было записано в черно-белом варианте. Монке сопровождали еще два черных человека, они не имели лиц, только контуры фигур. Троица моментально рассредоточилась по комнате, и каждая из черных фигур занялась своим делом, в комнате начался самый настоящий обыск. Но этот обыск производился очень аккуратно, в течение десяти минут черные люди осмотрели, сфотографировали и буквально ощупали каждую находящуюся в комнате вещь. Две фигуры были еще заняты обыском, а оберштурмбанфюрер Монке подошел к стене, на которой висели рисунки Смугляночки, он не притронулся ни к одному рисунку, но они умирали один за другим, как только этот человек начинал его рассматривать. Усмехнувшись, оберштурмбанфюрер, заложив руки за спину, начал медленно расхаживать вдоль стены, всматриваясь уже в мертвые рисунки, а двое за его спиной начали монтировать какую-то аппаратуру со шлангами. На этом воспроизведение эпизода закончилось, я мысленно поблагодарил Смуглянку за помощь и открыл глаза. Рядом с собой я увидел подполковника Динго, который терпеливо ожидал, когда я выйду из транса.

— Зигфрид, — сказал он, — они обыскивали и мою комнату. Зачем это им было нужно, я не понимаю. Мы не враги рейха и никогда ими не были, мы верные его солдаты, которые сбили немало вражеских самолетов. Только из-за одного этого нам должны доверять, нам незачем хранить какие-либо секретные или антиправительственные материалы в своих комнатах.

Я мысленно прервал монолог друга, сказав, что мы можем мысленно общаться между собой, в этом случае чужие уши никогда не услышат того, что хотели бы услышать. А что касается обыска в комнате, то я посоветовал другу особо не обращать внимания на эти никому не нужные потуги службы безопасности. Они не искали компрометирующие нас материалы, так как хорошо понимали, что факт проведения обысков рано или поздно станет нам известен. По всей очевидности, внимание господ из этих служб привлекли наши личности, обысками они хотели нас запугать, показав, какие они сильные и что могут с нами делать все, что захотят. Решить эту дилемму можно только двумя способами. Первый вариант — смириться и продолжать верную службу рейху, не обращая внимания на то, что вытворяет по отношению к тебе служба государственной безопасности. Второй вариант — это другой путь: следует отказаться от смиреннической позиции, покинуть страну и уехать за границу. В заключение я рассказал о проблемах, которые возникли в недавнее время и которые требуют разрешения. Рассказал Динго о встрече с североамериканским истребителем, чей бортовой номер был 109-99-9 US Army, и о спасшихся членах экипажа «Летающей крепости».

Оказывается, Динго давно обратил внимание на эти вещи, но не знал, в какой степени они беспокоят меня. Он уже был давно уверен, что я не от мира сего, но не в прямом значении этой фразы, а в том, что у меня был большой жизненный опыт и я всегда знал, как вести себя в любой ситуации, поэтому многие вещи, происходившие со мной и им, он воспринимал как должное. Вчерашний разговор за чаем на многое открыл ему глаза, и Динго был уверен, что этот разговор будет иметь логическое продолжение. Поспешные и непродуманные действия службы безопасности лишь только ускорили развитие событий и поставили нас перед необходимостью принятия окончательного решения.

Наша беседа продолжалась довольно-таки длительное время, она закончилась около к полуночи. Наверное, это была странная картина, если наблюдать за ней со стороны — два офицера пили чай и кофе за столом, чаепитие продолжалось часа три-четыре, и все это время они молчали. Мы вставали из-за стола, подходили покурить к окну, наливали в чайник воду, кипятили его на примусе, и за это время не произнесли ни одного слова. Если предположить, что служба безопасности каким-то образом умудрилась оставить в комнате видеокамеру и сейчас вела за нами наблюдение, то оператор должен был сойти с ума, получая изображение с фоновыми звуками, но без единого произнесенного нами слова.

Провожая подполковника Динго, я пожал ему руку и проводил до порога своей комнаты. Мы приняли решение и в самое ближайшее время решили покинуть полк и рейх.

Уже лежа в постели, я подумал о том, что не смогу покинуть полк без предварительного объяснения с другим своим другом, полковником Арнольдом Цигевартеном. Решил не откладывать это дело и закрыл глаза.

Полковник Цигевартен имел небольшую двухкомнатную квартирку, расположенную непосредственно в здании штаба. Когда я, не постучав, открыл дверь и вошел, то удивился убогости меблировки этой комнаты. Письменный стол в углу, терминал на столе и несколько стульев, больше в комнате ничего не было. Примерно такой вид имела моя комната, но после мимолетного появления в ней Лизы и довольно-таки длительного проживания Смугляночки она изменилась и превратилась в нормальное жилище человека мужского пола. В данный момент в квартире было темно, окна были закрыты светомаскировочной тканью, но мой фантом прекрасно видел при любом освещении и в полной темноте. Я видел, что квартира представляет собой хороший образец служебного, а не жилого помещения, которого не коснулась женская рука. Я не раз здесь бывал и хорошо знал, что в этот момент Арнольд спит или читает книгу, лежа на солдатской койке в соседней комнате. Там кроме койки была еще прикроватная тумбочка с ночным светильником и четыре стула с аккуратно разложенной них формой полковника.

Я не предупреждал заранее Арнольда Цигевартена о своем возможном появлении, и, чтобы в этой связи не поставить его в неудобное положение, я мысленно связался с ним и попросил разрешения войти к нему в спальню. Мое мысленное обращение вызвало полный сумбур мыслей у моего друга, но он быстро привел их в порядок и громко крикнул мне через дверь:

— Входи, раз пришел!

Я приоткрыл дверь, прошел к одному из стульев и удобно устроился на нем. Полковник Арнольд Цигевартен еще не спал, но и не читал, книга лежала на половичке рядом с койкой. При моем появлении он попытался подняться на ноги и поприветствовать меня, но я вовремя остановил его, заявив, что руки нам жать незачем, сегодня мы много раз встречались.

— Зигфрид, — Арнольд Цигевартен первым начал разговор, — спасибо, что пришел. Я никак не мог заснуть, все это время я думал только о тебе. Чем больше тебя узнаю, тем меньше понимаю, что ты за человек. В тебе имеется что-то такое, что ты, словно магнит, притягиваешь к себе одновременно хороших и плохих людей? Ты быстро знакомишься с людьми. Некоторые твои знакомые души не чают в тебе, они сами раскрывают перед тобой душу и хотят быть твоими друзьями. А другие знакомые тоже хотят разобраться, что ты за человек, но их цели непонятны или покрыты мраком тайны. И ты так плотно закрываешься от них, что ни один из них ни в чем не может разобраться, и начинают измышлять о тебе черт знает что. Этот Монке, как только прибыл в полк, тут же начал копать под тебя, он признался мне, что ты не тот человек, за которого себя выдаешь. Нет, — заметив, как я вздрогнул всем телом, продолжил Арнольд, — он не думает, что ты подрывной элемент и выступаешь против фюрера. Он полагает, что ты вообще не человек. Когда его спрашиваешь, что он под этим имеет в виду, то оберштурмбанфюрер путается в мыслях, говорит ерунду, пускается в загадочные научные рассуждения о множественности миров. Одним словом, сплошная ахинея, он тебе ни на грош не верит, поэтому и пытается отыскать свидетельства твоей паранормальности. Притом имей в виду, сам Монке — это не человек, а какая-то гадина, без мыла и масла пролезет в любую дырку. Так что, имей это в виду. Ну и зачем ты, Зигфрид, явился ко мне в столь позднее время, я, правда, всегда рад видеть тебя, но сейчас поздно вести какие-либо разговоры, даже с другом!

Наш разговор продолжался чуть ли не до рассвета: так много вопросов оказалось у Арнольда Цигевартена, полковника Люфтваффе рейха и моего друга. Мне пришлось многое ему рассказать, но он не верил мне до тех пор, пока сам не прошел через меня. Когда он сделал это первый раз, то начал хвататься за сердце и пить литрами валидол. Только с третьего свидетельства, это когда я его научил понимать мысленную речь, он начал верить мне и моему рассказу. В конце концов он сдался и сказал, что у него не так уж много друзей и терять меня он не намерен.

2

Боевая тревога мгновенно оторвала мою голову от подушки. Сирена заревела так рано утром, что вначале я не поверил, что меня разбудил именно рев сирены боевой тревоги. Вчерашний день, вечер и ночь оказались очень тяжелыми для меня в физическом плане, но весьма продуктивными в психологическом. Поэтому мы с Динго решили именно сегодня, не откладывая в долгий ящик, покинуть наш полк и на два дня слетать в Швейцарию для поправки подорванного здоровья. Даже будучи очень усталым и разбитым, я слышал, как поет, заливается радостью моя душа. Впервые за время моего пребывания на этой Земле ее ничто больше не тяготило: друзья узнали всю правду обо мне, какие у меня имеются сейчас проблемы. Они знали, что эти проблемы я не могу решить без их помощи, и согласились помочь мне. А враги — оказывается, что за это время, помимо друзей, я завел и врагов, — уже начали догадываться о том, что я не из этого мира. Рев сирены продолжался, и я вынужден был подняться на ноги и быстро натянуть летный комбинезон, с которым уже мысленно попрощался. Уже сегодня мы с Динго планировали покинуть полк и, взяв на пару дней отпуск, слетать в Швейцарию на лечение. Полковник Цигевартен выделил нам штабной «Шторх», которым мы могли воспользоваться для полета в нейтральную страну. Но, видимо, сегодня нам была не судьба выполнить все, что ранее планировали. Мы не имели права бросить полк, Цигевартена и друзей в трудную минуту, когда они вылетали на встречу с врагом. Они бы нас не поняли.

Когда летчики были в кабинах истребителей, полковник Цигевартен по общему каналу сообщил, что на задание полк вылетает в своем полном составе. Сегодня Североамериканские Штаты объявили войну рейху, и в эту же ночь триста «Летающих крепостей» бомбили столицу рейха, столица полуразрушена и много жертв среди гражданского населения. «Летающие крепости» через двадцать минут будут пролетать через зону ответственности нашего полка. Приказ Геринга полку был однозначен: «наказать врага за гибель сотен граждан рейха». Перед самым взлетом полковник Цигевартен связался со мной и сказал:

— Зигфрид, полк поведу я сам. Но твоей паре придется взять на себя самую трудную часть нашего боевого задания. Ты и Динго, вы будете первыми атаковать североамериканские бомбардировщики. Я не могу найти другой пары в нашем полку, которая могла бы выполнить эту задачу лучше вас. Только вы можете прорваться к «Летающим крепостям» и расстроить их походный строй. Если этого не будет сделано, то полк не сможет выполнить поставленную перед ним боевую задачу. А что это означает, ты и сам понимаешь, полк будет расформирован, а летчики рассортированы по другим полкам, а командование полка пойдет под суд.

Давая этот приказ, полковник Цигевартен собственноручно подписал смертный приговор мне с Динго. К этому времени все воздушные бои с «Летающими крепостями» завершались гибелью тех летчиков-истребителей, которые первыми бросались на походный строй вражеских бомбардировщиков. Эти пары ценой своих жизней прокладывали путь остальным летчикам, и в случае успеха таких атак вражеский походный строй расстраивался, терялось взаимодействие между бомбардировщиками, и тогда враг терпел поражение. Заканчивая разговор со мной, полковник Цигевартен виноватым голосом попытался извиниться передо мной, сказав, что иначе поступить ему не позволила его совесть. Подполковник Динго, который не участвовал в разговоре с командиром полка, но отлично его слышал, наша мысленная связь работала и на большие расстояния, так его прокомментировал:

— Командование хотело как лучше, а получилось как всегда!

Тридцать восемь истребителей BF109E взлетели и, делая над аэродромом круги, собрались в три группы по двенадцать истребителей в каждой и, когда все истребители полка собрались в воздухе, взяли курс на северо-восток. Посты ВНОС, передавая информацию о маршруте следования североамериканских бомбардировщиков, каждый раз подчеркивали, что их очень много. Впервые немецкое небо видело мощную группировку врага из такого количества самолетов-громадин, которые несли смерть людям. Они неторопливо плыли в тяжелых дождевых облаках, и казалось, что никакая сила на земле не может их остановить, прервать полет. Эта группа бомбардировщиков была с большим опозданием выпущена с Острова, поэтому ее появление над столицей рейха оказалось для нас неожиданным и было встречено одной только зенитной артиллерией. Отбомбившись и потеряв пять бомбардировщиков, сейчас они возвращались на свои базы на Острове, но рассвет застал их на середине маршрута. Геринг лично перезвонил полковнику Цигевартену и приказал ему поднять в воздух полк.

Сколько раз мне приходилось подниматься в воздух по боевой тревоге, вылетать на встречу с врагом, и каждый раз я не мог привыкнуть к тому моменту, когда на бортовом радаре возникали засветки вражеских машин, а затем они появлялись в поле нашего зрения. Тело покрывалось мурашками, в голове слышался звон, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Не от страха, разумеется, а в предвкушении новой победы над сильным врагом. Но сегодня я не испытывал подобных чувств, в сердце была пустота, а тело было разбитым, и я чувствовал одну усталость. Когда впереди показался авангард вражеских бомбардировщиков, они выглядели мухами на оконном стекле, но с каждой минутой их становилось все больше и больше. Щелчком кнопки я снял с предохранителей бортовое оружие и, негромко бросив в радиоэфир Динго о полной готовности к открытию огня, подправил курс своего BF109E, выходя на встречный курс с врагом. Тридцать восемь истребителей BF109E подтянулись, собрались в кулак и, следуя за нашей парой, устремились в лобовую атаку на приближающегося противника.

За пять секунд до столкновения болида истребителей с вражескими бомбардировщиками все тридцать восемь истребителей открыли огонь из бортового оружия. Всего пять секунд длился этот огонь, но он унес на землю около десяти тяжелых машин противника, а пятнадцать были повреждены, что сказалось на общем построении североамериканских бомбардировщиков. Походный строй этой колонны был нарушен. Да и наш полк не сумел сохранить общего построения, чтобы повторить удар и нанести врагу еще большие потери. Отдельные пары заметались во вражеской колонне, атакуя отдельные бомбардировщики. Мы с Динго уцелели во время первого удара, североамериканцы растерялись и не сумели сосредоточить огня своей походной колонны на нашей атакующей паре.

Сейчас мы с ведомым парили над всем полем сражения, прикрывая наших парней от появления вражеских истребителей. С большим трудом еще семь бомбардировщиков были сбиты нашими истребителями. «Летающие крепости» не хотели просто так сдаваться, экипажи вражеских бомбардировщиков не хотели умирать. Позже военные статистики обнародуют следующую информацию: для того чтобы сбить бомбардировщик «Летающая крепость», истребитель должен был выстрелить одну тысячу раз по этому самолету, иначе этот бомбардировщик отказывался умирать. Я слышал, как подполковник Динго молился Господу Богу и просил его сохранить жизнь его боевым товарищам. В тот момент этот молодой немецкий парень не думал о себе, а думал о своих боевых друзьях. Во время первой атаки мы отправили на землю три машины, и мне казалось, что мое тело покрылось кровью восемнадцати погибших членов экипажей, так как из сбитых нами вражеских бомбардировщиков не выпрыгнул ни один человек с парашютом.

Когда еще два вражеских бомбардировщика, распустив длинные хвосты дыма, стали падать к земле, то со стороны Острова появились «Спитфайеры» и Р-47, они спешили на помощь своим товарищам, оказавшимся в беде. Вражеских истребителей было больше, чем наших истребителей, и, чтобы не позволить им атаковать нас с ходу, мы с Динго решили постараться задержать их на подлете к общей баталии. Кратко предупредив Цигевартена о новой опасности — в этот момент семь вражеских бомбардировщиков начали свое последнее падение к земле — мы пикированием бросились на приближающуюся истребительную группу противника. Полковник Цигевартен так мне и не ответил, в этот момент он всаживал очередную пушечную очередь в пилотскую кабину «Летающей крепости» и думал о том, что пора было спасать полк, настало время выводить его из боя.

3

Два «Спитфайера», медленно кувыркаясь в воздухе, падали к земле. В душе я ничего не ощущал, наблюдая за их падением. Пилоты этих истребителей всегда были достойными противниками, с ними было трудно, но очень интересно вести поединки один на один, но современная война давно отодвинула на задворки само понятие «поединок». Когда люди дерутся насмерть, то напрочь забываются понятия чести и достоинства, и сегодняшние поединки в небе больше напоминают уличные драки в подворотнях, когда в дело идут ножи и кастеты. Вот и мы с Динго, внезапно обрушившись с высоты на группу вражеских истребителей, нанесли удар исподтишка, в результате чего два британца покинули эту действительность. А остальные вражеские истребители всем скопом набросились на нас, видимо, торопясь отомстить за смерть своих товарищей.

Но, как говорится, поспешишь — людей насмешишь, так произошло и в нашем случае. В небе создалась огромная куча-мала, в которой невозможно было разобрать, кто свой, а кто чужой. В этот момент моего сердца коснулась холодная рука, я на секунду замер, боясь даже оглянуться назад, настолько это прикосновение было мрачным и тяжелым. Мой истребитель продолжал демонстрировать цирковые кульбиты, тройные сальто, но я уже знал, что не вернусь из этого боя. Где-то рядом болтался этот Р-47 с бортовым номером 109-99-9 US. Мысленный окрик Динго вывел меня из этого непонятного ступора. Я оглянулся и увидел истребитель подполковника, Динго был жив и ожесточенно жестикулировал в кабине своего истребителя, видимо, пытаясь связаться со мной. Я успокоил парня, и мы вместе снова бросились в атаку, в результате которой один «Спитфайер» и один «Тандерболт» распрощались с этим зимним небом.

Арнольд Цигевартен по рации связался сомной и сообщил, что полк, сбив тридцать четыре «Летающих крепости» и потеряв четыре BF109E, выходит из строя и возвращается на авиабазу. Он попросил меня и Динго продержаться еще четыре-пять минут и тоже возвращаться домой.

В эту минуту не мы атаковали противника, а противник атаковал нас со всех сторон, всеми силами пытаясь загнать нас в тупик и пристрелить, как паршивых овец. Настолько противник был зол по отношению к нашей паре, которая на старых истребителях сумела нанести ему такой большой урон. Сейчас мы боролись за сохранение своих жизней, особо далеко не отрываясь друг от друга, стараясь прикрыть спину товарища. Подполковник Динго на своем истребителе выполнял такие фигуры высшего пилотажа, о которых я никогда не слышал, а пилоты противника даже и не пытались повторить.

Закончились пушечные снаряды, в пулеметах остались пули на одну только последнюю очередь, которую я решил сохранить на крайний случай, а сам начал истребителем имитировать атаки, не давая возможности врагу приблизиться к хвостовому оперению истребителя ведомого. Давно уже скрылись из виду «Летающие крепости» и истребители нашего полка, я думаю, что они уже шли на посадку, а бой с этими вражескими истребителями продолжался, конца и края ему не было видно. В этот момент Динго мысленно передал мне, что и у него патронов и снарядов осталось только на одну хорошую очередь, а дальше с противником нечем будет сражаться. Настала пора делать ноги, выкручиваться из этого боя.

Мы с Динго еще не успели мысленно договориться о маневре, которым попытаемся вырваться из окружения, как снова прихватило мое сердце. Да так сильно, что я на мгновение потерял сознание. Во время обморока в голове появилась мама, лицо ее было весьма обеспокоенным, она попыталась что-то мне сказать, затем безнадежно махнула рукой и отвернулась.

Я снова был в сознании, обморок продолжался сотые доли секунды, так что я не заметил перерыва в мысли Динго, которой он советовал мне вырываться из вражеского окружения нашим коронным методом — крутым пике к земле, а затем полетом над землей на уровне высоты травяного покрова. Я попытался успокоить Динго, но только обнаружил, что мое человеческое тело было полностью заблокировано, я не мог двинуть ни рукой, ни ногой или повернуть в сторону голову, работал один только головной мозг. Но глаза получили способность обозревать происходящее со стороны, я внезапно увидел большое сборище вражеских истребителей в виде белых линий и среди них две черных линии. Пушечные и пулеметные трассы со всех сторон тянулись к этим двум черным черточкам, которые начали выполнять маневр «закрученной спирали», выходя из-под обстрела и окружения белых линий. Без особых усилий я догадался, что со стороны вижу отличное компьютерное воспроизведение нашего боя, спиралью мне подсказали, как завершить бой и выйти из окружения вражеских истребителей.

Когда я почувствовал, что тело, руки и ноги полностью подчинены моему разуму, то мысленно связался с Динго и сбросил ему сохраненное изображение маневра и выхода из боя. Парень настолько обрадовался, что захлопал в ладоши и поблагодарил меня за такую замечательную разработку маневра. Но в этот момент его истребитель содрогнулся от пулеметной очереди, прошедшей по центроплану его истребителя. Одна из пуль попала парню в спину, видимо, срикошетила от бронеспинки, и Динго застонал от всепроникающей боли. От страха за жизнь своего друга у меня почернело в глазах, я чуть-чуть не пропустил захода в атаку на истребитель Динго второй вражеской пары. Мы оба устали, бой продолжался более двадцати минут и забрал все наши силы, поэтому реакция замедлилась.

Ситуация складывалась таким образом, что я не успевал построить маневр и отбить атаку второй пары «Тандерболтов». И тогда, чтобы спасти жизнь друга, я рванул свой истребитель наперерез ведущему вражеской пары, прикрыв своим истребителем машину друга. В этот момент пушечная очередь, выпущенная Р-47, прошлась по двигательному отсеку моего BF109E. Далеко в сторону отлетел чехол-жалюзи, из отсека посыпались различные целые и разбитые детали двигателя, и он заглох на полуобороте. Истребитель продолжал движение, но уже по инерции, еще пару минут — и начнется свободное падение к земле. Я неторопливо начал расстегивать привязные ремни и ремни безопасности, чтобы в самое ближайшее время покинуть свою машину. В это же время мысленно советовал Динго возвращаться на авиабазу, успокаивая его тем, что нахожусь в сознании и контролирую свои действия.

Не знаю, какая сила заставила меня бросить взгляд вверх, но именно в этот момент я увидел своего старого врага — истребитель Р-47 «Тандерболт» с бортовым номером 109-99-9 US Army. «Тандерболт» проплывал надо мной и готовился атаковать не меня, а моего друга и ведомого подполковника Динго. Я не могу рассказать, как все у меня получилось, но на истребителе с вдребезги разбитым двигателем мне удалось зайти в хвост этому североамериканцу и всадить в него оставшуюся пулеметную очередь.

Дальше моя память сохранила лишь отдельные эпизоды своей борьбы за жизнь. Мой старенький BF109E падал к земле каким-то странным способом, хвостом к земле. Я пытался глазами на небе отыскать истребитель Динго, но кроме черных пятен ничего на небе не разглядел. Настала пора подумать о своем собственном спасении. Опрокинув истребитель на спину, рванул рычаг аварийного сброса фонаря. Фонарь унесло воздушной струей, и сильный ветер ворвался в кабину. Когда истребитель полностью опрокинулся на спину, то я вывалился из кабины обреченного самолета.

Небо, земля, деревья, вертящиеся «Спитфайеры» и «Тандерболты», собственные сапоги замелькали в безумном калейдоскопе, когда я падал к земле. На грани автоматизма рванул кольцо парашюта, и последовал шелест шелка и строп, а затем хлопок раскрывшегося парашюта. Резкий толчок чуть не вывернул все мои суставы, когда я повис на парашютных стропах. До земли оставалось около пятисот метров. Для немецкого пилота было немыслимым обстреливать спускающегося на парашюте вражеского пилота, ведь это было убийством человека, а не боем солдат. В эпоху современных войн исчезли рыцарские традиции проведения поединков между сильнейшими рыцарями. Я ожидал, как поведут себя мои противники, несколько секунд падения могли бы превратиться в последние секунды моей жизни. Я не смотрел на землю, так как не мог оторвать глаз от вражеских истребителей. Вот один из Р-47 начал пикировать с явным намерением обстрелять меня, североамериканский истребитель с ревом промчался всего в нескольких метрах от купола моего парашюта.

4

Я бы не сказал, что встреча ног с землей произошла неожиданно. Все время пребывания под куполом парашюта мои глаза были устремлены вверх, я даже не замечал, сколько метров оставалось до земли, поэтому не успел правильно и вовремя сгруппироваться перед касанием ног с землей. Ничком упал на землю, а купол парашюта наполнился ветром, еще раз перевернул и потащил по слегка заснеженному полю. Все мои попытки ухватиться за куст, чтобы прекратить волочение и подняться на ноги, были напрасными. По пути не встретилось ни одного кустика, даже самого маленького, чтобы ухватиться за него руками, а купол парашюта продолжал волочить меня с довольно приличной скоростью. Я делал все возможное, чтобы уберечь лицо и тело от серьезных ссадин, ушибов и повреждений.

Так же внезапно, как и начал, купол парашюта прекратил меня волочить. Резко ветер исчез, и парашют потерял свою парусность. Теперь я мог, опираясь на руки, подняться на ноги, избавиться от парашюта и осмотреться кругом. Купол парашюта обмяк прямо перед небольшим строением, рядом с которым возилось несколько человек. Я знал, что меня сбили над территорией рейха и я, по всей очевидности, сейчас упал рядом с крестьянской фермой. Оставалось совсем немного: с помощью хозяев фермы добраться до ближайшего телефона и созвониться с полком, чтобы за мной прислали связной «Шторх». Люди у строения, разумеется, заметили полотнище парашюта, и, видимо, они были хорошо знакомы с его устройством. Они моментально сложили купол в тюк и сейчас, идя вдоль его строп, направлялись ко мне. Я хотел поприветствовать крестьян, но, увидев их одежду и лица, понял, что глубоко ошибался, принимая этих людей за немецких крестьян. Одного взгляда на их одежду и на нагрудные номера хватило, чтобы понять, что я попал в руки военнопленных. Совершенно машинально я потянулся к кобуре на поясе, но пистолета там уже не было. Рядом стоял белобрысый парень в рваной телогрейке и шапке-ушанке на голове, который держал в руках мой «Вис 35 Радом». По его лицу было понятно, что он хорошо знаком с этим оружием, но стрелять ему в меня сейчас было нельзя.

Предысторию этой встречи я узнал гораздо позднее. Оказывается, одна немецкая семья на месяц наняла нескольких военнопленных из концентрационного лагеря для выполнения сельскохозяйственных работ. В это утро семья четверых военнопленных отправила дособирать брюкву на одном из дальних полей, именно с этой четверкой военнопленных меня и столкнула судьба.

Ребята стояли и раздумывали, что со мной делать. Они моментально догадались, что перед ними сбитый немецкий летчик. Все утро над головой слышалась такая плотная пушечно-пулеметная стрельба, что военнопленные даже подумали, что союзники высаживают десант на побережье. Затем с неба стали валиться самолеты, только на их поле упали два самолета. А затем парашют приволок меня прямо к ним в тот момент, когда они в сарайчике прятали кое-какое оружие, забранное у убитых пилотов. Мое появление для них не стало подарком с неба, так как это были смышленые парни и хорошо понимали, что рано или поздно сбитого летчика хватятся и начнут искать. Немецкая полиция отлично знает свое дело и непременно свяжет загадочное исчезновение сбитого летчика с пребыванием военнопленных в этом месте. А тогда для них открывалась прямая дорога к расстрелу, потому что все следы моего пребывания в данном месте уничтожить было невозможно.

Еще раз подумав, белобрысый парень вернул пистолет в мою кобуру и широким жестом пригласил следовать за ним. Видимо, он был лидером в этой группе, потому что оставшиеся трое военнопленных безмолвно пошли за нами. В тот момент я многого не понимал, но сердцем чуял, что мимо меня прошла большая беда. В этот момент со мной мысленно связался Динго, он сильно беспокоился по поводу того, куда я пропал. Я коротко сообщил ему, что нахожусь на заснеженном поле и четверо военнопленных меня куда-то ведут. Динго успокоился и попросил срочно узнать и сообщить ему точный адрес того места, где я сейчас нахожусь, он готов в любую минуту вылететь за мной. Пока я мысленно общался с Динго, то остановился и не трогался с места до завершения обмена мыслями, военнопленные собрались вокруг меня. Они не понимали, что происходит со мной, почему я не следую за их вожаком, который стал с каким-то новым интересом в глазах приглядываться ко мне.

В стороне от дороги, по которой мы шли, я заметил дымящуюся кучу обломков, похожую на разбитый самолет. Не обращая внимания на своих сопровождающих, я перескочил через канаву, отделяющую дорогу от поля, и быстро зашагал к обломкам. Если бы не европейская зима, в которую выпадает не так уж много снега, то до этого самолета я бы не сумел дойти и никогда не узнал бы тайну «Тандерболта» с бортовым номером 109-99-9 US Army, еще на середине пути мне попался лист дюралюминия от хвостового стабилизатора с частью номера «999-9». Подняв с земли этот кусок дюралюминия, я внимательно его осмотрел и понял, что иду к останкам сбитого мною таинственного североамериканца. Я не помнил, как сбил этот Р-47 «Тандерболт», и не помнил, как он падал к земле, но сейчас этот североамериканский истребитель лежал передо мной грудой искореженного металла, в которой было трудно что-либо разобрать. По всей очевидности, кабина пилота этого истребителя должна была находиться в этом месте, но сейчас невозможно было даже сказать, что груда бесформенного материала когда-то была кабиной пилота истребителя.

В этот момент ко мне приблизился белобрысый парень со своими товарищами, и я, чтобы не испачкать и не порвать свой летный комбинезон, показал рукой на кучу изогнутого и покореженного материала и по-немецки приказал, что бы они ее разобрали.

— Будет исполнено, господин обер-лейтенант! — вытянувшись по-солдатски в стойку смирно, доложил белобрысый.

Я только удивился его превосходному знанию немецкого языка, но не понял, почему он меня назвал «господин обер-лейтенант», но тут вспомнил, что на мне летный комбинезон без знаков различия. Военнопленные занялись растаскиванием железа в разные стороны и делали свою работу быстро качественно и очень профессионально. Я никогда раньше не сталкивался с военнопленными и не имел с ними дела, это был мой первый опыт. Но работали они споро, и вскоре фюзеляж с кабиной пилота начал появляться из-под обломка и вырисовываться на виду. Мне что-то не совсем понравилась конфигурация фонаря этого истребителя. Я несколько раз видел эскизы и рисунки Р-47, фонарь пилотской кабины был более узким и более совместимым с общим силуэтом «Тандерболта», а сейчас он выпирал могучим горбом и смотрелся чуждым предметом, несовместимым с общими обводами истребителя. Пока военнопленные работали, я наблюдал за их работой и одновременно размышлял о том, почему белобрысый ошибся в моем воинском звании. При этом, хотел бы заметить, что белобрысый парень своим типичным овалом лица кого-то мне напоминал. Мысль мелькнула и пропала, это дала о себе знать память Зигфрида Ругге, по которой пришелся основной удар энергетического излучения при первой моей встрече с этим истребителем. Так вот, эта память говорила о том, что этого парня зовут Иван и мы неплохо провели с ним неделю в Киеве в ожидания прибытия новых истребителей для моей эскадрильи.

Военнопленные докопались до кабины истребителя, и в ней через остекление, залитое кровью, просматривалось тело человека. Иван был опытным «кладоискателем», к этому времени из подручных материалов он соорудил себе заостренную с обоих концов тяжелую железную палку, которая по-русски называлась «лом». Одним ударом этого лома он вдребезги разбил стопорящий механизм фонаря и отодвинул его назад. Перед моими глазами предстала женщина в шлемофоне и летном комбинезоне с множеством молний, карманов и застежек на кнопках. Она тяжело откинула голову на изголовье бронеспинки своего сиденья-ложемента, и сейчас ее глаза ничего не выражали. Женщина была мертва. Пулеметная пуля, может быть, выпущенная пулеметом моей машины, прошла под щекой и вдребезги разнесла затылок. Военнопленные хотели вытащить пилота из кабины и ее тело положить на землю, но я не разрешил. Что-то в глубине мой души требовало, чтобы я особо не беспокоил пилота этого истребителя и как можно быстрее покинул бы место гибели женщины-пилота.

По остаткам крыла я подобрался ближе к кабине и взглянул на приборную доску истребителя, как таковой ее не существовало, не было рычага, штурвала или джойстика для пилотирования этой машины. Не было даже педалей. И тогда память напомнила, на этот раз моя память полковника Барка, напомнила мне, что это за истребитель был передо мной. Это была ухудшенная копия космического истребителя, который в свое время я изобрел и подарил своему сыну Артуру. Больше здесь было нечего делать. Осторожными движениями рук я расстегнул шлемофон и стал осторожно стягивать его с головы мертвого пилота. Когда работа была завершена, я нажал ладонью большую красную кнопку под правой рукой женщины и тяжело спрыгнул с остатков крыла истребителя на землю.

— Нам нужно как можно быстрее покинуть это место, Иван, — сказал я без акцента белобрысому парню на русском языке, по всей очевидности, этот язык когда-то был моим родным языком. — Через пять минут здесь не останется ничего живого.

Мы уже подбегали к маленькой немецкой деревушке, когда за нашими спинами тяжело ухнуло. Теперь никто не увидит и не заинтересуется странно оформленной кабиной пилота североамериканского истребителя Р-47 «Тандерболт» с бортовым номером 109-99-9 US Army.

Подполковник Динго прилетел за мной на «Шторхе» через два часа. Ивану я дал немного денег и показал маршрут следования до Швейцарии, где договорились встретиться через неделю.

Глава 10

1

Я и не думал, что Лиза сумеет на ту небольшую сумму денег, которую я выделил ей, купить такой респектабельный дом, да еще и в таком замечательном районе Лозанны. Кругом располагались красивые одно- и двухэтажные домики, разделенные между собой низкорослым кустарником. Такси остановилось по адресу «улица генерала Гюсана 47», и я, расплатившись с водителем, с легким чемоданчиком вышел на тротуар и осмотрелся кругом. Через деревья, росшие на противоположной стороне улицы, проглядывалась поверхность Женевского озера, а за моей спиной располагался двухэтажный дом, аккуратно облицованный серым камнем. С виду этот дом ничем не отличался от крестьянских домов в деревушках, расположенных в Альпах и на низменностях Швейцарии. Но в нем явно ощущалось чувство собственного достоинства: своими зеркальными окнами он строго посматривал на соседние дома.

Перед домом зеленела лужайка с идеально подстриженной травой, а к двери дома вела красная дорожка из кирпичной крошки. Улица была тихой, здесь не было видно людей, даже не слышно движения транспорта, несколько «феррари», «майбахи» стояли припаркованными перед домами своих владельцев. В этой Швейцарии дышалось легко и свободно, не было ничего, что напоминало бы о продолжающейся в Европе мировой войне. Лиза появилась на крыльце дома и остановилась в ожидании, когда же я наберусь смелости и приближусь к ней. Но я продолжал топтаться на одном месте, стараясь привыкнуть к тому, что впервые за много времени мне не надо больше спешить, что я не услышу сигналов боевой тревоги и не буду взлетать навстречу самолетам противника. Все это так глубоко врезалось в мою душу, что сейчас с трудом мне верилось в то, что этого больше не случится, я больше не буду рисковать своей жизнью во имя неизвестно чего. Я хорошо понимал, что со стороны это, возможно, и выглядело очень глупо и, наверное, по-детски наивно, когда здоровый как бык мужчина топчется на одном месте и боится зайти в дом, на пороге которого его ждет красивая женщина. Но в этот момент я ничего не мог поделать с собой. В конце концов Лиза не выдержала моего топтания на месте, павой прошлась по дорожке, бросилась на шею и принялась целовать, затем, взяв меня за руку, как мальчишку, повела за собой в дом.

Внутри дома все блестело и сверкало порядком и чистотой, большая гостиная зала на первом этаже имела полированный мозаичный пол, полы спален на втором этаже были покрыты коврами с высоким ворсом, кухня и столовая на первом этаже имели ламинированные полы. А порядок в доме был чисто немецким, каждый предмет мебели располагался на том месте, где он и должен был находиться. Мебель подбиралась с маниакальной тщательностью, и каждый ее предмет имел должное местонахождение. Когда я переступил порог этого дома, то сразу подумал о том, что зря согласился на предложение Лизы и приехал сюда. В телефонных разговорах, настаивая на моем посещении этого дома, Лиза неоднократно упоминала свое желание вернуть деньги, которые я ей одолжил. Часть денег, оставшуюся после покупки дома, она вложила в акции некоторых авиастроительных компаний, а на то, что осталось, приобрела чулочную фабрику. Это я ей посоветовал купить фабрику, помня о том, какой бум начался после этой войны с модой у женщин.

Уже лежа в ванной с горячей водой, отмокая после долгой дороги по Швейцарии, я дремал, прикрыв глаза, чувствуя, как разливается по телу невиданное наслаждение, думая о последних днях и часах в рейхе. Подполковник Динго прилетел за мной уже через час после звонка, я попрощался с семьей, торжественно пожав руку деду, главе семейства. В полку меня ожидала приятная неожиданность. Полковые медики вспомнили о моем существовании и решили, по совету и под руководством оберштурмбанфюрера Монке, подвергнуть меня тщательному медосмотру. Чего они только ни делали со мной — крутили, вертели, заглядывали в рот и в… задавали глупейшие вопросы о самочувствии. Медики удовлетворились осмотром и отстали, а Монке так и не удовлетворился положением дел и потребовал от полковника Цигевартена отправить меня и Динго на лечение не в Швейцарию, разумеется, а в столицу рейха, в штаб-квартиру его организации. На удивленное восклицание Арнольда о том, что он никогда не слышал о методах лечения, которые практикует служба безопасности рейха, Монке вынужден был проворчать, что эта методика применяется, когда лечить людей обычной медициной уже поздно.

Одним словом, на следующий день рано утром связной самолетик «Шторх», который пилотировал подполковник Динго, взлетел и взял курс на Швейцарию, границу которой пересек на второй час полета. Мы приземлились в международном аэропорту Женевы, наш самолетик закатили на площадку, где стояли малотоннажные самолеты, а нам сказали: «Вы свободны, господа, и можете звонить за один-два дня до вылета». Мы тогда были в своей изумительной военной униформе с погонами полковника и подполковника на плечах, люди оглядывались и с глубоким интересом смотрели нам вслед. Я на секунду представил, как в этом мундире и при медалях вхожу в дом Лизы и она падает в обморок от удивления. Заржал, словно застоявшийся сивый мерин, и тут, в аэропорту, нашли небольшой бутик с красивой владелицей и поставили перед ней задачу — переодеть нас в приличную гражданскую одежду. С собой наличных денег еще не было (пара тысяч рейхсмарок не в счет), поэтому пришлось обходиться тем, что было в наличии — приличной рубашкой, полотняными брюками, кожаной курткой и сандалетами на босу ногу. Сейчас Лиза названивает по знакомым портным и приглашает их в гости для срочного пошива приличной одежды.

Я не заметил, как заснул. Не знаю, сколько времени длилось это блаженство — спать в горячей ванной, но проснулся только для того, чтобы помыться, вытереться полотенцем и голышом нырнуть в гигантскую постель. Ночь пролетела словно один миг.

Утром меня разбудила Лиза и сказала, что меня ждут. Только я вышел из спальни, как на меня напала свора портных, которые измеряли длину рук и ног, толщину шеи и все тщательно записывали. Правда, особо долго они меня не мучили, получив необходимые данные и выяснив мои любимые цвета, они разбежались по своим мастерским, пообещав к вечеру доставить пошитые вещи. Есть мне особо не хотелось и, налив себе большой бокал апельсинового сока, я сел за телефон, мне нужно было срочно переговорить с парой человек, с которыми прежде только поддерживал связь по электронной почте.

Люди оказались на местах, и мы быстро договорились по принципиальным вопросам. Мне всегда нравилось общаться с людьми, которые понимали тебя с полуслова, и если они могли чем-либо помочь тебе, то быстро соглашались и при этом подсказывали, как лучше всего это сделать. Первым делом мне нужно было выбраться из Швейцарии в большой мир. Если бы я был один, то изменение своей личности и превращение, скажем, в глубокого старика без особых проблем позволило бы мне это сделать. Но с собой я собирался забрать Ивана и Динго, что наверняка привлекло бы внимание службы безопасности рейха, которая скоро будет землю рыть в поисках меня и Динго. Я даже предполагаю, что оберштурмбанфюрер Монке уже прибыл в Женеву и готовится приступить к нашим поискам, чтобы держать под своим надзором наши дальнейшие действия.

Лиза находилась на кухне. Когда я туда вошел, то она стояла спиной ко мне и миксером что-то смешивала в алюминиевой кастрюльке. Я обнял ее за плечи и поцеловал в шею, женщина, отклонив голову ко мне, предоставляла большее пространство для поцелуев. Я крепко прижал ее к себе и стал нашептывать ей на ушко, но не слова любви, а говорил ей о том, как ей следует поступить, и первым делом она должна как можно скорее покинуть этот дом. Лиза вздрогнула и хотела отрицательно замотать головой, но я не позволил ей этого сделать. Еще плотнее прижал ее к себе, а губами впился в основание такой красивой и нежной женской шеи. Когда Лиза прекратила от меня отбиваться и стала отдаваться моим ласкам, я начал ей нашептывать инструкции по ее дальнейшему поведению. Очень неохотно женщина в конце концов согласилась с моим предложением, зло швырнула кастрюльку в мойку и побежала наверх одеваться. Вскоре я был один во всем доме. Вернулся в спальню, нашел вещи, в которых я появился в этом доме, и натянул их на себя. Настало время встречаться с Иваном.

Таксист доставил меня до парка. Когда я вышел из такси и направился к городскому парку, то от злости присвистнул. Хорошенькое же местечко я выбрал на карте Женевы, и этот сквер своим друзьям предложил использовать в качестве места нашей встречи! Я полагал, что женевские городские скверы, как и в рейхе, имеют много деревьев и не просматриваются насквозь. А этот парк на улице Уилсона представлял собой асфальтовый пятачок с двумя-тремя огороженными деревьями и лавочками вокруг них, и все, что в нем происходит, было видно с любого места, мне не нужно было даже заходить в него. На этом пятачке, разумеется, не было видно ни одного старичка или старушки, которые вышли подышать свежим воздухом, а только две фигуры. Магическое зрение позволило мне мгновенно распознать в старичке, который в полном одиночестве читал газету на одной из лавочек, подполковника Динго. Но как я ни старался, найти Ивана так и не смог. В парке больше никого не было. Динго уже поднимался и, оставив аккуратно сложенную газету на лавочке, направлялся ко мне. Еще на подходе Динго мысленно поинтересовался, не ожидаю ли я встречи еще с одним человеком в этом сквере. Получив утвердительный ответ, он попросил меня заказать такси, человек присоединится к нам в момент посадки в это такси.

Улица Уилсона была загруженной городской артерией, и такси появилось по первому же взмаху руки. Я помог «старичку» Динго забраться на заднее сиденье и не успел закрыть дверь такси, как рядом с ним уже сидел здоровый парень в рваном обмундировании немецкого солдата. Таксист дернулся сказать что-то по этому поводу, но Динго успел до разворачивания скандала воздействовать на разум таксиста. Тот снова дернулся, обмяк телом, и с этого момента все его внимание было сосредоточено на управлении автомобилем. Он довольно-таки быстро доставил нас до дома Лизы и тут же рванул с места, так и не получив положенной оплаты. Не надо было быть провидцем, чтобы догадаться, что так мчаться таксист будет до первого же таксофона, у которого остановится, чтобы сообщить полиции о подозрительных людях. У нас оставалось мало времени, до приезда полиции мы должны были привести себя в порядок и переодеться, чтобы в следующей стране нас не встречали бы с оружием в руках.

Заказанную одежду уже доставили, поэтому Ивана я сразу же отправил в ванную комнату мыться, бриться, стричься. Одним словом, приводить себя в приличный вид. Динго снова превратился в молодого и полного здоровья парня, он немного устал, проведя ночь с владелицей бутика международного аэропорта Женевы, но это была приятная усталость. Полиция появилась, когда Иван еще сбривал щетину со своего лица. Ему требовалось еще несколько минут, чтобы и подстричься, а затем мы могли пускаться в бега. Трое полицейских подошли и постучали в дверь дома, но они меня уже мало беспокоили. На сцене появились новые люди, которые больше походили на мордоворотов из службы безопасности рейха, но оберштурмбанфюрера Монке среди этих амбалов не было. Я уж было успокоился и хотел пойти переговорить со швейцарской полицией, когда заметил черный «майбах», припаркованный на противоположной стороне улицы. Монке пристроился на заднем сиденье, и наш дом рассматривал в бинокль. Увидеть, что происходит внутри дома, сквозь зеркальные окна этот человек, разумеется, не мог, но не отрывался от бинокля и что-то постоянно бубнил в микрофон рации.

Иван наконец-то закончил приводить себя в порядок, приличная одежда превратила его в обычного гражданина, который уже ничем особо не обратит на себя внимания. Звонки и стук в дверь полицейских продолжались, я приказал своим приятелям собрать новую одежду и перенести ее в автомобиль, который стоял в подземном гараже. Лиза не любила машин, она всегда говорила, что любит, когда мужчина за рулем, а она пассажир его автомобиля. Поэтому я очень надеялся на то, что соседи этого дома, когда их расспрашивала полиция или люди Монке, не упоминали о существовании гаража и автомобиля в нем. Иван быстро вернулся и сказал, что все в порядке, что Динго прогревает автомобиль и что мы можем покинуть дом в любую минуту.

Швейцарские полицейские в этот момент возвращались к своему автомобилю. По законам Швейцарии, они не имели права вторгаться в дом, если хозяев нет дома, по всей очевидности, в автомобиле они решили дождаться возвращения Лизы и переговорить с ней. Но буйволы Монке не обладали таким разумом и решили в нарушение всех законов Швейцарии взять дом приступом. С разбегу один из них каблуком ботинка врезал по двери в районе замка, но то ли дерево полотна двери было хорошего качества, то ли замок был отлично сработан, и дверь не открылась. Я так и не узнал, с какого удара эта замечательная дверь поддалась агрессору, так как в этот момент спускался вниз по узенькой лестнице в гараж. «Феррари» едва слышно урчал мотором, Иван сидел за рулем, прямо за его спиной вторая дверь заднего сиденья была приоткрыта явно для меня. Когда я плюхнулся на свое сиденье, начала открываться дверь гаража, Динго сунул мне в руку «Вис 35», а я захлопнул дверь.

Я зря надеялся, что такой служака, как оберштурмбанфюрер Монке, не знал о существовании подземного гаража и автомобиля в нем в доме Лизы. Четыре автоматчика встретили наш автомобиль выстрелами в упор. Я едва успел поставить магический щит.

2

Наш «Арадо 240» заходил на посадку в международном аэропорту Мадрида. За штурвалом с момента взлета и на протяжении всего маршрута перелета, проходившего через Францию, находился Динго. «Арадо» был замечательным немецким двухместным истребителем с двумя реактивными двигателями, но этот проект был еще не совсем до конца доработан, и его не запускали в серию, хотя армия его использовала в специальных операциях. Весь перелет из Швейцарии до Испании мы провели на высоте в десять тысяч метров над уровнем моря и летели со скоростью почти шестьсот километров в час. В аэропорту Мадрида мы планировали провести около часа. Не собираясь покидать зону прилета аэропорта, чтобы лишний раз не проходить паспортный контроль, так как и паспортов у нас еще не было, и мы не хотели демонстрировать агентам секретных служб свои лица и оставлять отпечатки пальцев. Нам нужно было только перейти из одного самолета в другой, чтобы продолжить свой путь в Англию, что заняло бы от силы полчаса времени.

Когда шасси «Арадо 240» покатилось по бетону взлетно-посадочной полосы, то впереди мы сразу же увидели небольшой грузовичок зеленого цвета, который, по всей очевидности, ожидал нашего прилета. Как только наш тяжелый истребитель к нему приблизился, то водитель грузовичка начал медленно двигаться, показывая нам дорогу. Вначале он ехал по взлетно-посадочной полосе, затем съехал с нее и направился к одному из ангаров, возвышавшихся в конце летного поля. Динго, чертыхаясь, погнал «Арадо 240» в ангар сразу же вслед за грузовичком, двери помещения тут же начали закрываться. Когда створки дверей сошлись, мы покинули «Арадо», мы с Иваном начали разминать ноги рядом с крыльями истребителя. Очень тяжело было сидеть вдвоем на одном сиденье все три часа перелета, тем более что оба мы не тонкого телосложения. К нам подошел маленький испанец в измазанном маслом синем комбинезоне и что-то быстро заговорил на испанском языке.

Вот этого я никак не ожидал: я забыл, что в Испании большинство людей говорит на испанском языке, и не подумал о переводчике. В принципе, нам этот переводчик был нужен всего на одну минуту, чтобы узнать, как там наши документы и где самолет, на котором должны были перелететь в Англию. Что касается самолета, то вопрос был ясен: в углу ангара стояла хищная стальная птица, в которой я узнал тяжелый британский истребитель-бомбардировщик «Bristol Blenheim Mk.IF», но вот что касается документов, то это дело серьезное. Без хорошо оформленных документов и паспортов нам в Англию соваться не стоило, их «Интеллидженс сервис» работала очень эффективно. Видя, что мы его не понимаем, испанец заговорил по-немецки, на нашем родном языке, но его произношение было таким, что только Господь Бог мог бы его разобрать, да и Иван, что он там тараторил. Иван перевел нам слова этого испанца на понятный немецкий язык. По словам перепачканного в моторном масле испанца получалось, что наши документы еще везут из Мадрида и нам придется немного подождать, пока их не доставят на место.

Под вечер, когда испанское выражение «немного подождать» переросло в часы ожидания, но с нами так ничего и не происходило, я решил предпринять кое-какие превентивные действия. Динго с Иваном не вылазили из кабины «Bristol Blenheim Mk.IF», о чем-то там шепотом переговаривались, видимо, изучали устройство британского истребителя и механизм его пилотирования. Подполковнику Динго все больше и больше нравились такие дела, да и мой русский друг Иван проявлял большой интерес к истребителям и авиации в целом. Я подошел к испанцу, который возился с инструментами на своем слесарном верстаке, но этот раз даже не попытался заговорить с ним, а мысленным щупом проник в его сознание, чтобы выяснить, почему так затянулось прибытие из Мадрида наших документов. Щуп легко проник в зону передней и задней мозговых извилин испанца. Мне так и не потребовался переводчик с испанского на немецкий язык, человеческие мысли не нуждаются в переводах, с громадным удивлением я узнаю, что документы давно готовы и находятся у испанца в правом грудном кармане рабочего комбинезона. А сам испанец — это не тот испанец, с которым мы должны были встретиться. Тот испанец, с которым мы должны были встретиться, за пару минут до нашей посадки в аэропорту Мадрида выстрелом в голову был убит агентами Гражданской гвардии внутренних дел Испании.

Видимо, «не тот испанец», увидев удивленное выражение моего лица, что-то заподозрил и рванул в сторону, на бегу пытаясь поднести ко рту какой-то непонятный предмет. Но мой мысленный щуп слегка переместился в зону мозжечка его головного мозга, и обездвиженный испанец с тихим стуком, когда его голова соприкоснулась с асфальтобетоном пола ангара, завалился на пол. Я подошел к нему, залез в его карман и достал пакет с документами. Раскрыл первый английский паспорт, с фотографии которого на меня смотрел белобрысый британец с овальным славянским лицом в форме капитана инженерных войск британской армии. Иван выглядел настоящим британским капитаном-сапером, но вот только — этот овал лица… Динго стал самым младшим в нашей группе по чину, всего лишь капралом британской армии, а я вот как был полковником, так им и остался. Только мне очень не понравилось, что о нашей группе кому-то стало известно и что нас теперь будут пытаться поймать все европейские секретные службы. Мне они не были страшны, но я не хотел подвергать малейшей опасности своих знакомых, товарищей и друзей.

После минутного раздумья я все же решил продолжить наше бегство в Британию с этими теперь известными всему миру секретных служб документами. Я чувствовал, что мое пребывание в этом мире подходило к концу, князь Оболонский несколько раз пытался связаться со мной и переговорить. Пока я не спешил разочаровывать его и сообщать ему, что не стану преемником на его посту Главного Хранителя замка времени, поэтому и не спешил отвечать на его вызовы. Подполковника Динго ожидало великое будущее, он примет активное участие в процессе воссоздания единой Германии, станет ее третьим и самым влиятельным канцлером, а потом ему придется снова подрабатывать на меня в качестве главнокомандующего легионами моей Империи. Я только пока еще не знал, что делать с Иваном, уж очень мне не хотелось предлагать ему пост главного палача своей Империи, министра внутренних дел, на этом посту он мог натворить таких вещей, что бессмертия не хватит в них разобраться. Ну да хорошо, к планам на будущее вернемся несколько позже, когда посетим этот британский городок и переговорим с капитаном Рокфеллером, который так эффективно стал использовать свой дар. В мире все так перепутано, что не знаешь, с кем лучше иметь дело: то они вдруг оказываются твоими родственниками или близкими друзьями, а то — простыми знакомыми, которых нельзя касаться из-за того, что нельзя прерывать их линию жизни, иначе твои родители не встретятся и не зачнут тебя.

В этот момент оглушительно заревел двигатель истребителя «Bristol Blenheim Mk.IF», это подполковник Динго решил прервать мои размышления, к которым сам так внимательно прислушивался, и напомнить, что настала пора бежать в Британию. А за дверьми ангара рота Гражданской гвардии министерства внутренних дел Испании приготовилась к открытию огня на поражение… Они сделают глупость, если откроют огонь, так как еще не встречались с министром внутренних дел моей Империи Иваном, который уже сейчас поступил подло по отношению ко мне — без разрешения занял мое место второго пилота, а мне придется четыре часа полета просидеть на острых коленях этого бывшего военнопленного.

Валентин Егоров ШПИОН ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Глава 1

1

В это декабрьское утро великий государь Петр Алексеевич выглядел ужасно и чувствовал себя более чем отвратительно. Он всегда плохо спал по ночам, но сегодня смог поспать всего только час с небольшим. Перед самым рассветом Петр Алексеевич проснулся от ужасной головной боли с начинавшимися сильными судорогами в левой стороне лица и шеи. Подобные конвульсии, сильные головные боли, затем жар с ознобом в теле приводили государя в крайне сильное смущение, ему приходилось долго от них оправляться. Головные и телесные судороги начали повторяться все чаще и чаще. Но государя больше всего смущало то обстоятельство, что после таких приступов на него снисходило крайне тяжелое и болезненное состояние. Государь сильно ослабевал, не мог самостоятельно подняться и стоять на ногах. Бессильно лежал на постели, у него не хватало сил пошевелить рукой или ногой или самому повернуться на бок. Это нервное мозговое заболевание, как называли это царское состояние придворные врачи, всегда начиналось под рассвет, оно государя бросало то в жар, то в холод и всячески его ломало и корежило. Понимая, что в такие моменты с ним всякое может случиться, Петр Алексеевич вот уже в течение нескольких лет спал в присутствии и вместе со своим дежурным денщиком, положив руки на его плечи, иначе он не мог даже заснуть.

Преодолевая тошноту и головную боль, Петр Алексеевич отодвинул денщика Митьку в сторону и, медленно поднявшись на ноги, направился к выходу из спальни. Пошатываясь и едва перебирая длинными волосатыми ногами, великий государь едва выполз из дворца на свет божий и босиком по снегу поплелся в дальний угол двора. Там, опершись плечом о дерево, низко склонился к земле. Двумя перстами в рот прочистил начавший бунтовать желудок, голова тут же перестала шуметь и побаливать, но туманность и горячка мозгов сразу не проходила. Петр Алексеевич стоял и полной грудью вдыхал этот стылый воздух, который так хорошо прочищал мозги.

Но проблему туманности и жара головы государю пришлось решать неоднократно проверенным средством и народной методикой. Дежурный государев денщик Митька Епанчин, так и не сумевший в эту ночь прикрыть свои блудливые глаза и немного поспать, сейчас издали наблюдал за Петром Алексеевичем. Он мгновенно догадался о возникшей проблеме и без дополнительного приказа крупной рысью помчался на царскую кухню. Вскоре Епанчин вернулся с большим жбаном холодного кваса, настоянного на крепком хрене. Государь сделал глоток, затем другой… и, вытерев рукавом ночной рубашки мокрый рот и слезы, ручьем покатившиеся из глаз, удовлетворенно хмыкнул. Холодный квас помог, крепким хреновым духом ударил по мозгам, вышиб хорошую слезу, прочистил мозги и вернул здоровье в тело великого русского государя.

Не зря же в народе говорят «клин всегда следует вышибать клином», так и головной жар порой отлично вышибался холодным квасом. Можно было бы, конечно, эту проблему решать, попив Переведенской минеральной воды. По мнению придворных ученых медиков, эта минеральная вода хорошо способствует охлаждению мозгов тем людям, которые, подобно государю Петру Алексеевичу, страдают подобной головной лихоманкой. Очистку мозгов Петр Алексеевич мог бы провести и другим, более кардинальным «народным клином». Скажем, большой кружкой немецкого темного пива или чаркой родной анисовки, как это он частенько практиковал. Но тогда мог повториться рецидив болезни или государю было бы трудно в тот день уговорить себя с утра заниматься государственными документами и делами.

Свою жизнь великий государь московский Петр Алексеевич строил по очень простому принципу. Он занимался лишь только теми делами, которые в тот день приходили к нему в голову, или ранее начатыми, но которые требовали своего завершения. Эти дела его всегда интересовали, так как они, по государеву разумению, были наиболее потребны отечеству и более всего могли принести благо его любимой державе.

Изо дня в день и вот уже в продолжение сорока четырех лет его жизни эти дела московского государя переходили из одного в другое, не оставляя ему времени на досуг и одиночество. Он всегда был окружен многими людьми, вместе с ними занимался государственными нововведениями и усовершенствованиями. Никто и никогда из царедворцев не видел Петра Алексеевича находящимся в одиночестве или созерцательно размышляющим о смысле жизни. Государь был человеком действия, вокруг него постоянно велись деловые разговоры, обсуждались государственные дела и решались особо значимые проблемы.

Рядом с Петром Алексеевичем не было человека, который заранее планировал и расписывал бы его день по часам и минутам, государь свои дела и встречи определял спонтанно и негаданно. Но, за что бы он ни брался, все эти дела имели большое значение и вершились на благо русского государства. Петр Алексеевич работал круглые сутки напролет, интересуясь, чем только возможно — нововведениями; ходомтечения тех или иных старых дел, по мере возможности решая великие и малые государственные проблемы. Эти дела и проблемы, разумеется, в свою очередь рождали множество других дел и проблем, за решение которых Петр Алексеевич тут же, не сходя с места, принимался.

В иные времена, просыпаясь по утрам, государь сам не ведал, да и особо над этим и не задумывался, чем же будет сегодня заниматься. Все в его жизни происходило соразмерно государственным потребностям и решалось по мере необходимости и надобности. Причем из-за дикой отсталости и нищеты московского царства дела, которыми повседневно занимался Петр Алексеевич, всегда имели государственное значение, в немалой степени способствуя прогрессу русского государства. Занимаясь такими делами, Петр Алексеевич прежде всего руководствовался пониманием того факта, что державный монарх государства обязан нести свет просвещения своему народу, совершая мужественные добродетели и героические жертвы во имя всего этого.

Сейчас на дворе стоял декабрь семьсот пятнадцатого года, к которому Петр Алексеевич пришел могущественным европейским государем, с мнением которого уже считались, оно принималось во внимание всеми ведущими европейскими державами.

Это было время, когда русские войска, нанеся смертельное поражение армии шведского короля Карла XII под Полтавой, успешно продвигались по европейскому побережью Балтийского моря, вытесняя шведов из прибрежных городов Балтии. Тогда до победоносного завершения Северной войны оставалось всего лишь пять лет. Через пять лет Петр Алексеевич будет провозглашен «отцом русской нации», взойдет на престол великой Российской империи, станет первым русским императором. После чего ни одно дело, ни один вопрос в Европе не будет решаться без учета мнения русской империи. Это было время больших военных побед, политического, военного и государственного становления и расцвета русского государства, до этого пребывавшего на задних глухих европейских задворках. В те времена европейцы об экзотической Москве иногда вспоминали, но ее политические или экономические интересы никогда не принимались во внимание.

Минуло девятнадцать лет с тех пор, когда первое русское посольство^[33] отправилось в страны Европы, и, переезжая из одной европейской страны в другую, члены этого посольства, русские люди, знакомились и учились различным европейским ремеслам и наукам. Урядник посольства Петр Михайлов^[34] обучался корабельному делу на английских верфях, работая простым плотником.

За эти девятнадцать лет русское государство сильно изменилось, ушли в прошлое его глубокая патриархальность, социально-экономическая отсталость и оторванность от внешнего мира. Народ сам по себе особо не изменился, но дворянская верхушка страны начала по-новому думать, жить, одеваться, а это в какой-то мере положительно сказалось и на русском народе. Правда, многие поколения крестьян и после этого времени долго не расставались ни с бородой, ни с сермяжным зипуном. Но в области строительства, вооруженных сил, государственного аппарата, внешней политики, промышленного развития и научных знаний русское государство шагнуло далеко вперед.

А главное, все это время на престоле московского царства находился государь, который на прежних русских царей не походил своим характером или нравом, который оказался свободным от предрассудков патриархального прошлого. Прежние русские правители были религиозны до фанатизма, а Петр Алексеевич в этом вопросе считался чуть ли не вольнодумцем, всей душой он стремился к нововведениям в социальном, экономическом обустройстве своего государства. Русские цари были вялыми, ленивыми, малоподвижными и малосведущими царями, он же был сгорающим от нетерпения и жажды новых знаний государем, заставившим свое русское царство очнуться от долгой «зимней спячки» ударами батога и топора.

Вернув опустевший жбан из-под кваса денщику Митьке, Петр Алексеевич нагнулся и, обеими руками ухватив большую горсть снега, с видимым удовольствием протер лицо, пока еще пылавшее красным жаром. Сегодня лихоманка легко отступила, ушла прочь и, слава богу, не повторилось того, что прошлым месяцем произошло у Федьки Апраксина,^[35] к которому он внезапно поздно ночью нагрянул повеселиться почти с двумя сотнями друзей и ряженых. Славная получилась пирушка, три дня веселились, танцевали и пили рейнвейн и водку у Федьки на подворье.

Все было хорошо и замечательно во время этой пирушки, но вот только после этого веселья на Петра Алексеевича в который раз нежданно-негаданно свалилась эта проклятая мозговая лихоманка. Три дня и три ночи он недвижно пролежал в постели, у него не хватало сил самому повернуться на другой бок. Катька,^[36] несмотря на то что была на сносях, ни на шаг от него не отходила и чем только могла ему помогала.

Главное, она всегда была при нем!

При мысли о Катерине государь улыбнулся, но тотчас его лицо приняло грустное и печальное выражение. В этот момент Петру Алексеевичу на память пришло воспоминание о втором дне этой проклятой лихоманки, когда ему стало совсем плохо. Тогда он даже решил собороваться^[37] и призвал протоирея Надаржинского,^[38] своего духовника. Государь злобно скривил губы, вспоминая о том случае и о том, как его придворные министры, вельможи и сановники целых два дня колготились в соседнем от его спальни помещении, ожидая его кончины. Тогда этих людей очень беспокоило, кто же после него будет править Россией.

Но Бог тогда миловал и не забрал его к себе!

Рукавом ночной рубашки вытерев последние капли растаявшего снега с лица, государь Петр Алексеевич легким скользящим шагом поспешил вернуться с холода в теплые покои дворца. Наступал новый день и новые заботы, пора было приниматься за новые и завершать старые дела.

Лешка Макаров уже не первый день слезно просит его о встрече, жалуясь на то, что многие государственные дела лежат на столе без движения. Давно уже подготовлены ответы на письма друзей, европейских правителей, но их нельзя отправлять без его прочтения и подписи. А Петру Алексеевичу все было недосуг, он был очень занят другими не менее значимыми делами. Нет, чтобы найти время и посидеть вместе с Лешкой, поразмыслить над всеми этими письмами и государственными делами, дать им всем ход. К тому же сегодня был особенный день, Петр Алексеевич наконец-то должен был окончательно решить, поедет ли он или не поедет с новым вторым посольством в страны Европы. Недавно умер старый французский король-солнце,^[39] Людовик XIV, процарствовавший семьдесят два года. У Петра Алексеевича появился реальный шанс нанести государственный визит во Францию и посетить Париж,^[40] в котором ему еще не приходилось бывать.

А что касается встречи с придворным секретарем Алешкой Макаровым, то, проходя коридором мимо денщицкой комнаты, он просунул голову в дверь и грозно рявкнул:

— Лешку Макарова ко мне!

2

Алексей Васильевич Макаров, белокурый и приятный, но с неприметным лицом, вологжанин, которому в эту пору исполнилось сорок один год, но он выглядел моложе этих лет, находился на своем рабочем месте. Он внимательно следил за тем, как восемь писарей, не отрывая голов от столов, старательно скрипели гусиными перьями, набело переписывая деловые и государственные бумаги. В этот момент Макаров размышлял о том, что сегодня государь Петр Алексеевич его обязательно к себе призовет, но нисколько при этом не волновался и заранее не готовился к встрече с государем.

В далеком прошлом остались времена, когда он, тогда еще молодой паренек, только что приступивший к придворной работе подьячим, который ничего не знал о государственных делах, заранее, долго и мучительно готовился к своим первым встречам с государем Петром Алексеевичем. С тех пор прошло более десяти лет, которые он проработал самим придворным секретарем русского государя. Эти годы позволили Алексею Васильевичу хорошо изучить нрав и характер государя, чтобы хорошо знать, какие вопросы он будет задавать во время той или иной встречи. К тому же сегодня Алексей Васильевич уже многое знал, многому научился в своей бюрократической работе и к Петру Алексеевичу ходил всегда готовым ответить на любой государев вопрос или подковырку.

Появление государева лакея Полубоярова, принесшего весть о том, что государь ждет его с государственными бумагами в токарной комнате, Алексей Васильевич Макаров внешне воспринял совершенно спокойно. Хотя вызов в государеву токарную нес в себе определенную неясность, там Петр Алексеевич обычно встречался и беседовал с глазу на глаз с нерадивыми соратниками и напроказившими друзьями. В ходе таких бесед он частенько брал в руки свою знаменитую и многим хорошо знакомую дубинку, которой прохаживался по плечам и спинам своих собеседников, приговаривая, чтобы не воровали и хорошо исполняли бы порученное дело. Одним словом, токарная комната Андрея Нартова была тем местом, где Петр Алексеевич мог спокойно, без свидетелей побеседовать со знатными придворными сановниками, персонами и соратниками, где никто не посмел бы побеспокоить государя.

Взяв в руки бювар с заранее подготовленными бумагами и документами, Алексей Васильевич Макаров поднялся с места и чинно зашагал вслед за государевым лакеем по дворцовым переходам. Сегодня в этом благопристойном государевом секретаре ни один служивый человек или сановный вельможа не смог бы признать того простолюдина Алешку Макарова, которого Алексашка Меншиков прислал работать к Петру Алексеевичу подьячим. Государь неплохо принял парнишку, слегка его приласкал и сделал его своим личным секретарем. Алексей Васильевич приложил все свои старания и прилежания, чтобы хорошо выполнять поручаемую ему работу, чтобы документы долго на руках не держать и отдавать в работу.

Государь заметил и высоко оценил его старания и еще в Прутскую кампанию возвел его в дворянское состояние, дал ему чин придворного секретаря, не забыв при этом поспособствовать ему у Федора Матвеевича Апраксина^[41] приобрести в собственность первое сельцо Богословское.

Первая же встреча Алексея Макарова с Петром Алексеевичем нечаянно произошла еще в далеком тысяча шестьсот девяносто третьем году, когда два молодых парня нос к носу столкнулись в темном коридоре воеводской канцелярии далекой Вологды. Молодой Петр Алексеевич случайно оторвался от своих сопровождающих и, честно говоря, запутался и совсем потерялся в этих непонятных переходах старого двухэтажного терема воеводской канцелярии. Он настолько отчаялся самостоятельно выбраться из этого чертового лабиринта, что остановился в растерянности в одном из переходов и начал оглядываться в полусумраке этого помещения.

Лешка Макаров краем уха, разумеется, слышал о том, что в их воеводской канцелярии, куда его недавно устроил работать отец, должен был бы появиться молодой московский государь.

Но в этом молодом и в таком длинноногом парне, одетом в потертое иноземное платье, который стоял и озирался в одном из переходов канцелярии, московского государя он так и не признал. Да и как можно было бы признать царя в этом простом и высоком, крепкого телосложения парне?! У него было круглое лицо с несколько суровым выражением глаз, темными бровями и волосами, коротко стриженными и курчавыми. Ничто во внешнем облике этого парня и манере держаться не говорило и не указывало на то, что у него царское происхождение. Молодой великан бежал по коридору канцелярского терема и, широко размахивая руками, буквально всем своим телом врезался в молодого писца, едва не снеся его с ног.

Петр Алексеевич искренне обрадовался неожиданной встрече в темном переходе терема, помог молодому вологжанину оправиться от внезапного столкновения, одновременно интересуясь, как можно выбраться из этого чертового лабиринта переходов. Алешка в нескольких словах объяснил, где находится выход, но на всякий случай этого длинноногого парня даже проводил до выхода. Во время прохода по коридорам терема канцелярии парень поинтересовался Алешкиной родословной и работой, которой занимался. Особо не вдаваясь в подробности, Алешка Макаров успел незнакомцу рассказать о своей семье, о своей жизни в Вологде и о начале работы писарем в воеводской канцелярии.

Петр Алексеевич уже тогда был приятно удивлен немногословному, но весьма толковому и вполне ясному рассказу этого молоденького вологодского паренька. Да и сам парень, его простота в общении, государю импонировала. Петр Алексеевич обычно никогда не проходил мимо таких парней, всегда обращая на них внимание, приближал их к себе, передавая им в заботу какое-либо государственное дело. Но встреча с вологжанином оказалась неожиданной и слишком мимолетной, да и государь в то время еще не знал, в каком качестве и в каком деле мог бы употребить вологжанина Лешку Макарова, поэтому при первой встрече не сделал ему прямого предложения.

А Лешка едва не свалился в обморок, когда на выходе из терема воеводской канцелярии узнал, что он встретил, провожал и на равных беседовал с самим московским царем. А если принимать во внимание манеры того времени, то с государем Алешка повел себя крайне непочтительно, не кланялся ему в пояс и не целовал рук, за что его должны были бы подвергнуть суровому наказанию.

Петр Алексеевич умудрился-таки запомнить эту неожиданную встречу и интересный разговор с забавным вологодским пареньком, он высоко оценил остроту его ума, лаконизм и ясность языка. В те времена такие люди, как Лешка Макаров, были большой редкостью, поэтому государь постарался не упустить его из вида, приказав Алексашке Меншикову забрать паренька из Вологды и принять Лешку Макарова на службу в свою ингерманландскую канцелярию.^[42]

Более десяти лет Макаров проработал в канцелярии у Меншикова, занимаясь ведением продажи рыбных ловель и собиранием пошлин с конского поголовья. Вскорости наведя в этих запутанных денежных делах должный и полный порядок. Когда пошли первые денежки, благодаря стараниям вологжанина, то и Александр Данилович Меншиков стал к нему более внимательно присматриваться, думая о том, к какому бы еще делу этого умного паренька представить, чтобы больший толк от него был.

3

Петр Алексеевич время от времени вспоминал своего вологодского знакомца, интересовался у Алексашки Меншикова, как там его Алешка Макаров поживает и работает. Меншикову в свою очередь понравился лаконичный, сдержанный и деловитый стиль письма Макарова. Вскоре он понял, что этот парень настоящий талант в своем бумажном деле и бесценный кладезь ума, которому можно поручить любое бумажное дело. Алешке не надо было диктовать полный текст письма, а было вполне достаточным ему рассказать, что требуется отразить в том или ином письмеце, а Макаров уже сам грамотно его составлял и писал его именно в той манере, которая Меншикову и требовалась. Эта Алешкина самостоятельность, понимание мыслей собеседника и сама манера его работы во многом упрощала жизнь Меншикова, и в разговорах с государем он не раз ему благосклонно об Алешке отзывался.

Государь Петр Алексеевич постоянно путешествовал и разъезжал по стране и по европейским странам, месяцами не возвращаясь в столицу. У него постоянно не хватало времени на встречи и на переписку с министрами, сенаторами, чтобы управлять своей державой. А существовавший в те времена государственный аппарат России был слишком громоздок и весьма медлителен в управлении страной и в осуществлении принятых государем решений.

Петр Алексеевич постоянно находился в движении, не любил подолгу сидеть в одном месте. В течение нескольких месяцев он мог совершить более ста деловых поездок. То государь отправлялся в глушь только что завоеванной Финляндии, осматривая корабельные сосны, то уезжал на Урал, где опускался в горные рудники. То вел переговоры с очередным немецким государем, то неожиданно в качестве туриста путешествовал по Богемским горам. Государь Петр Алексеевич был зело любопытен и по-юношески восторжен, чтобы упустить возможность и не побывать в том или ином интересном или достопримечательном месте.

И такие вот передвижения у него происходили и увеличивались из года в год. С начала своего правления Петр Алексеевич постоянно спешил и торопился жить, везде хотел побывать, все увидеть своими глазами. Он даже не умел чинно ходить, а везде постоянно бегал легкой трусцой или шел крупным и быстрым шагом. Причем темп его жизни из года в год только ускорялся, каждый раз появлялось множество новых дел, которые требовали к себе его постоянного внимания. Следует не забывать и того, что к этому времени государь еще не успевал управиться с некоторыми своими старыми делами.

И тогда Петру Алексеевичу потребовался специальный человек без особого гонора и претензий, который мог бы повсюду его сопровождать и, сам находясь в курсе государственных дел и проблемных вопросов, помогать ему заниматься государственными делами и вопросами, вести деловую и государственную переписку.

Однажды Петр Алексеевич сказал Алексашке Меншикову, что настало время Алешку Макарова приучать к государственному делу. Поэтому он отбирает у него Алешку и приближает его к своему двору, чтобы тот поначалу начал ведать и приводить в порядок его финансовые придворные дела, в которых он совершенно запутался. В старые времена такими делами его батюшки занимался тайный дьяк Демешка Башмаков. Петр Алексеевич несколько раз в досужее время забирался в отцовский архив, перебирая давно забытые дела. Каждый раз государь мысленно убеждался в том, что ему нужно учить Алешку Макарова с его прилежанием и старанием заниматься такими делами, чтобы и его финансы и переписку держать не в худшем состоянии.

Жалко было Алексашке Меншикову расставаться с хорошим писарем, счетчиком и работником, подьячим Макаровым, но что поделаешь, ведь нельзя идти противу воли Петра Алексеевича из-за какого-то там писаришки.

Таким образом, пятого октября тысяча семьсот четвертого года Алешка Макаров перешел на работу мелким подьячим государева двора с окладом в триста червонцев в год. Ему было поручено вести и отвечать за денежные расходы самого государя Петра Алексеевича, что подразумевало их частое общение и разговоры.

Мало кто из придворных вельмож и сановников в те времена обратил внимание на появление рядом с Петром Алексеевичем этого молоденького блондина, застенчивого простолюдина с русского севера.

А паренек с раннего утра и до поздней ночи просиживал за столом, установленным рядом с кабинетом государя, и, скрипя гусиным пером, прикусывая нижнюю губу, выводил итоги царских расходов. Как и сам государь, Алешка Макаров работал без устали и какого-либо отдыха дни напролет, с полной отдачей сил и своих талантов.

Петру Алексеевичу, бесспорно, нравились его спокойствие, уравновешенность, благоразумие и пунктуальность в исполнении своих поручений. Постепенно он начал поручать своему молодому секретарю все более и более ответственные дела, брать его в свои поездки. К тому же Петр Алексеевич все больше и больше доверял этому юноше, на его глазах взрослеющему, набирающемуся опыта и становящемуся уравновешенным и дальновидным государственным чиновником. Этот чиновник в короткое время добился того, что государственные дела перестали застаиваться, а продвигались вперед с положенной скоростью.

Во время Прутской экспедиции тысяча семьсот одиннадцатого года, когда русская армия оказалась стадвадцатьютысячной турецкой армией придавлена к Пруту и полностью окружена, именно Алешка Макаров сумел наладить курьерскую службу, через посредство которой Петр Алексеевич мог управлять Россией. Прутское сидение, насколько это было возможно, сблизило этих двух столь совершенно разных по характеру людей, сделало их друзьями и приятелями.

По возвращению в столицу Алешка Макаров предстал перед государевыми придворными в новом качестве «особо доверенного лица» Петра Алексеевича, когда ни одно письмо, ни один вопрос, ни одна государственная проблема не решалась без его слова или его участия.

4

Полубояров довел Алексей Васильевича Макарова до дверей токарной комнаты государя Петра Алексеевича и тут же с ним расстался. Не попрощавшись с Макаровым и не предупредив Петра Алексеевича о прибытии придворного секретаря, он повернул за угол коридора и растворился в сумраке дворцового перехода.

Свою придворную жизнь великий государь строил весьма по-простому принципу, он не любил дворцовых этикетов, протоколов и политесов. Если ты пришел поговорить с царем, то сразу же заходи в кабинет и начинай деловой разговор, а если тебя вызвали, то садись в кресло и слушай то, что тебе государь расскажет, после чего ты должен тут же сломя голову, бежать и выполнять его поручение. При своих великих дарованиях Петр Алексеевич тянулся ко всему на свете, брался за все, не пренебрегая самыми простыми работами, а потому и знал все то, что нужно было знать солдату, матросу, токарю, корабельному плотнику, бомбардиру, артиллеристу, инженеру. Он и с разными людьми умел по-разному разговаривать в зависимости от того, какое социальное положение эти люди занимали. С бомбардирами разговаривал, как знающий бомбардир, а с солдатами, как бывалый старый вояка. При этом он не притворялся и не играл ролей, как в театрах на сценах, а на период разговора он действительно превращался в настоящего и знающего бомбардира или пехотного солдата.

За это его и любили и одновременно не любили, но простые люди его в разговорах хорошо понимали!

Только со своими соратниками, приближенными и друзьями Петр Алексеевич общался так, словно он до зрелого возраста оставался наивным маленьким ребенком с дитячьей жизнерадостностью, потребностью услышать чье-то мнение и простотой обращения.

Алексей Макаров еще раз ощупал и оправил свой камзол, поправил парик на голове и, не стуча в дверь, прошел в государеву токарную комнату. Нартова там не оказалось, а Петр Алексеевич работал на токарном станке, правой ногой качая педаль привода суппорта, обеими руками придерживая долото для резьбы по дереву. Государь был сильно увлечен работой и не обратил внимания на появление Алешки Макарова. Даже не повернул головы в его сторону.

Но Макаров хорошо знал, что его все-таки заметили, поэтому и повел себя, таким образом, хорошо понимая, что было можно и что было нельзя ему сейчас делать. Недаром же он столько лет бок о бок провел работая с государем Петром Алексеевичем, завоевывая его уважение и расположение. Алешка прошел к письменному столу, притулившемуся у окна, удобно расположившись на одном из деревянных стульев с высокой спинкой. Также спокойно и не торопясь он раскрыл бювар и выложил на стол десяток писем, с которыми Петру Алексеевичу следовало бы сегодня ознакомиться и подписать.

Сложив руки на животе, Алексей Макаров, слегка прикрыв глаза веками, стал ожидать, когда государь обратит на него внимание и можно будет начать разговор. Сегодняшний разговор с государем был особым случаем, речь пойдет о делах русских в Северной войне и отношениях с европейскими соседями, поэтому нужно было набраться терпения, когда Петр Алексеевич дозреет для этого разговора и проявит нетерпение. Внутренне Алексей Васильевич волновался, но виду не показывал.

Петр Алексеевич продолжал на станке точить деревянную деталь.

В кои времена он обещал Антошке Девиеру^[43] выточить для него шахматные фигуры, да все времени у него было недосуг. Сегодня он выкроил пару часов на эту работу, но работа с самого начала не клеилась. Государь постоянно штангенциркулем производил измерения точимой фигуры и постоянно неодобрительно покачивал головой. Алексей Макаров по-прежнему сидел на стуле, оставаясь спокойным, подобно степному истукану. Он был хорошо осведомлен, что Петр Алексеевич работы не бросит, пока ее не выполнит, но разговор с ним может начаться гораздо ранее.

В какой-то момент государь повернул голову через плечо и, бросив короткий и оценивающий взгляд на Алешку и ничего не сказав, снова вернулся к работе на токарном станке.

Алексей Васильевич, не ожидая дальнейших распоряжений, заговорил негромким голосом, но именно такого тембра и высоты, чтобы государь Петр Алексеевич мог его хорошо расслышать в шуме работающего станка. В нескольких словах он рассказал о последних столичных новостях и слухах, а затем коротко перечислил письма, принесенные государю на рассмотрение и подпись. Когда Петр Алексеевич нетерпеливо передернул плечом, показывая, что это его мало интересует, то Алексей Васильевич таким же спокойным и размеренным голосом заговорил о более серьезных вопросах и государственных делах.

Приятным баритоном Алексей Васильевич перечислил три главные проблемы, в то время стоявшие перед российским государством, которые он хотел бы поднять в разговоре с государем. Он сообщил, что только что получил сообщение от придворного доктора, в прошлом ноябре отправленного за границу для консультаций с европейскими медицинскими светилами по поводу лечения государевой болезни. В своем письме доктор проинформировал о том, что, по мнению немецких и голландских медиков, Петру Алексеевичу нужно срочно отправляться на лечение в некий городишко Пирмонт, расположенный вблизи Ганновера. Там бьют источники минеральной воды, которая по своему составу мягче вод Карлсбада,^[44] где последнее время лечился государь. По мысли европейских медиков, эта минеральная вода окажет более благоприятное воздействие на состояние здоровья московского государя.

Петр Алексеевич продолжал работать на токарном станке, но по его внезапно напрягшейся спине Алексей Васильевич понял, что государь не пропустил мимо ушей ни единого его слова о Пирмонте. Эта лихоманка очень беспокоила Петра Алексеевича и его близких друзей, так как она в последнее время все чаще и чаще случалась и это всегда происходило в самый неподходящий момент его жизни. С каждым разом Петр Алексеевич все с большим трудом ее переносил и от нее отходил. Ни один придворный медик или европейское медицинское светило так и не смогли установить, что это за лихоманка,^[45] установить причину ее возникновения и объяснить, как от нее следовало бы лечиться.

В одну из ночей Прутского сидения Петр Алексеевич поделился в кругу друзей воспоминаниями о днях своей молодости и истории борьбы за русский престол с сестрой Софьей. Рассказывая о тех временах, он вспоминал об ужасах и страхах, которые испытывал в ночь с седьмого на восьмое августа тысяча шестьсот восьмидесятого года.^[46] В ту ночь из-за угрозы нападения стрельцов ему пришлось нагишом бежать из Москвы в Троице-Сергиев монастырь. После событий той памятной ночи у него впервые случилась такая лихоманка, с которой сегодня ни один европейский медик не может справиться.

5

Легким кивком головы Петр Алексеевич подтвердил, что хорошо слышал о Пирмонте, одновременно тем же кивком дозволяя Алешке далее вести свой разговор. Алексей Васильевич перешел ко второй части своего доклада государю. Он заговорил о предстоящем замужестве Катерины, дочери Ивана Алексеевича,^[47] государева сводного брата. После смерти брата Петр Алексеевич остался пребывать в отличных отношениях с вдовой царицей Прасковьей. Да и царица имела к нему особое расположение, доверив ему под опеку обеих своих дочерей Анну и Катерину, разрешив их выдавать замуж во благо государственных интересов, укрепления родственных связей с Германией.

В семьсот девятом году Анна была выдана замуж за герцога Курляндии, правда, на следующий день после свадьбы став вдовой. Семидесятилетний супруг, пожелав во всем соответствовать русской супруге, во время свадебного пиршества переусердствовал с водкой и на следующее утро помер из-за такого излишества. Старшую же Катерину, которой недавно исполнилось двадцать четыре года, было решено отдать замуж за герцога Мекленбурга, чье небольшое герцогство лежало на побережье Балтийского моря, между Померанией, Бранденбургом и Гольдштейном.

Герцог Мекленбург-Шверина, Карл-Леопольд,^[48] в глазах великого северного правителя Петра Алексеевича хотел выглядеть отменным германским правителем, по-немецки практичным и обстоятельным. Он уже давно прислал обручальное кольцо и официальное письмо с предложением руки и сердца любой из дочерей Ивана Алексеевича. Герцог считал, что поступил очень галантно, оставив в письме пропущенным место, куда русские сами могли бы вписать имя любой из этих двух девушек на выданье.

Не повышая голоса, Макаров говорил о том, что герцог Карл-Леопольд в глазах своих соседей и подданных был настоящим шутом гороховым. Он был совершенно невоспитанным человеком, наглецом и хамом по своей натуре, полным невеждой и отвратительным правителем. Народ герцогства его ненавидел, а с дворянами он настолько испортил отношения, что те начали поговаривать об его насильственном устранении с престола и изгнании. Именно поэтому Карл-Леопольд, чтобы выжить, сильно нуждался в покровительстве европейского государя, сильного мира сего. Случилось так, что в тот момент совпали интересы двух столь разных сторон. Россия, которая все еще продолжала военные действия со своим северным соседом Швецией, срочно нуждалась в базе для размещения войск и в порте для флота в Южной Европе, чтобы блокировать Швецию. Тут под руку этой великой стране попадается этот паршивый немецкий герцог, который в своем герцогстве имел и то и другое.

Когда Карл-Леопольд едва только услышал о благих намерениях русского царя выдать за него одну из своих царевен, то он обеими руками ухватился за уникальный шанс удержаться у власти в своем герцогстве. На сегодняшний день проблема на три четверти разрешена, Катерина отобрана в качестве невесты этого немецкого герцога, договор с герцогством Мекленбург о размещении русских войск на его территории и об использовании гаваней герцогства русским флотом словами начертан и Петром Алексеевичем одобрен. Оставалось только сыграть свадьбу Карла-Леопольда и Катерины, подписать договор о дружбе, подготовить и направить в герцогство Мекленбург-Шверин русский экспедиционный корпус.

В этом месте Алексей Васильевич сделал короткую паузу, внимательно наблюдая за спиной Петра Алексеевича, ожидая замечания или дополнения своим словам. Он государю только доложил тайную информацию, которая была собрана его европейской агентурой. Ни один человек во дворце не знал и не ведал о том, что этот незаметный царский чиновник, подьячий Алексей Макаров, помимо секретарских дел занимается добычей и хранением такой тайной информации. О его деятельности в этой области знали только государь Петр Алексеевич и князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский.^[49]

Но государь продолжал увлеченно работать на токарном станке, не выказывая ответной реакции на слова своего придворного секретаря. Макаров легонько перевел дух, только что этим своим «невниманием» государь Петр Алексеевич подтвердил, что придворный секретарь Алексей Макаров правильно проработал этот вопрос.

Далее Алексею Макарову предстояло затронуть другой очень важный вопрос о стратегическом союзничестве России в Северной войне, чтобы войну завершить наискорейшим образом.

6

Не меняя высоты звучания голоса, Алексей Васильевич заговорил о том, что к этому году положение России в Европе качественно изменилось. До недавнего времени европейские державы к этой стране относились как к бедному родственнику с тяжелым боярским прошлым. Сегодня Россия поднялась на ноги и, пойдя по пути превращения в великую державу, начала на равных строить отношения с европейскими государствами. Первым шагом на пути из патриархально-нищенского прошлого стало направление великого русского посольства в страны Европы, в ходе которого русские учились современным ремеслам и наукам. Именно в те годы Россия вступила в антишведские союзнические отношения с Данией, Речью Посполитой, Саксонией, обязавшись начать войну со своим в то время великим северным соседом, Швецией.

В этот момент Алексей Васильевич обратил внимание на то, что Петр Алексеевич стал меньше уделять внимания работе на токарном станке, начал более прислушиваться к его словам.

А он продолжал говорить о том, что во времена своей первой европейской поездки государь Московского царства Петр Алексеевич, определяя стратегического партнера русской державы, сделал ставку на русско-английские отношения. Он полагал, а в этом его уверяли и сами англичане, что развитие подобных отношений всенепременно приведет к заключению торгового и политического соглашения России с Англией. Однако договор и по настоящее время не подписан, переговоры по нему даже не начинались. Несмотря на то что русский государь сохранил свое искреннее желание подписать с Англией такой дружеский договор, то со стороны англичан наблюдается другая, противоположного толка картина.

Что же такого за это время произошло с владычицей морей, почему англичане изменили своим первоначальным намерениям?

Вывод напрашивался сам собой, англичане испугались стремительного развития, прогресса и возвышения России, ее превращения в великую державу и той роли лидера, которую Россия начинает играть в Европе. Англия со своего острова самым внимательным образом наблюдала за ходом Северной войны, всеми силами, дипломатическими и разведывательными, стараясь не допустить усиления любой из сторон этого противоборства, оставляя за собой право третейского арбитра или главной европейской державы.

Англичане сумели моментально разобраться в сути того, что произошло между шведами и русскими под Полтавой. Рассматривая Полтавское сражение как стратегический перелом военных действий в сторону одной из участниц конфликта, они пришли к выводу, что в этом сражении победила Россия. С этого времени Англия начала предпринимать дипломатические шаги и проводить скрытые операции своей агентуры, направленные на ослабление позиций России. Иными словами, доселе «дружественные англичане» начали вставлять палки в колеса российского политического и военного прогресса. Сохраняя улыбки и дружеское снисходительное похлопывание по плечу, продолжали с русскими дипломатами пустые разговоры о мире и о дружбе.

Алексей Макаров сделал короткую паузу и продолжил излагать Петру Алексеевичу свое понимание политической ситуации в Европе, стараясь особо не углубляться в рассказ об имевших уже место событиях, которые Петр Алексеевич наверняка хорошо помнил. Государь Петр Алексеевич также продолжал хранить молчание, работая на токарном станке. Обычно государь в разговорах с Алешкой много балагурил, делал едкие и критические замечания, высказывал личное мнение, а сейчас за время разговора он еще не соизволил произнести ни единого слова. Это было несколько странновато и на обычное поведение государя совершенно не походило.

Нутром Алексей Васильевич чувствовал, что высказываемые им вслух мысли затронули важные государственные проблемы, которые сильно беспокоили государя Петра Алексеевича. И что все то, о чем он говорил, в определенной мере совпадало с потаенными мыслями Петра Алексеевича по данной тематике. А сейчас очень походило на то, что государь с внутренним нетерпением ожидал продолжения рассказа, а также выводов и умозаключений Алешки, чтобы свериться со своими мыслями, выводами и предложениями по этому поводу.

Ярким свидетельством не очень-то приятельского поведения англичан по отношению к России, по мнению Алешки Макарова, стал один факт. В октябре сего года была подписана союзническая антишведская конвенция в Грейфсвальде. Со стороны англичан конвенцию подписал ганноверский курфюрст Георг I,^[50] который к тому времени уже стал английским королем. Смысл конвенции заключался во взаимных гарантиях сторон территориальных приобретений Россией Ингрии, Карелии, Эстляндии, а государством Ганновер — герцогств Бремен и Верден. Как выяснила русская европейская агентура Алешки Макарова, как только оба герцогства вошли в состав курфюршества Ганновер, то английский парламент категорически отказался ратифицировать конвенцию. Таким образом, Англия запретила Ганноверу исполнять союзнические обязательства в рамках этой союзнической конвенции, косвенным образом отказываясь от идеи вступления в политические отношения с Россией. Практически отказав ей в признании ее завоеваний в шведской войне, тем самым она нанесла великой российской державе смертельную обиду и оскорбление.

Петр Алексеевич прекратил работать на токарном станке и, не перебивая мыслей своего придворного секретаря, тихо от него отошел, чтобы присесть на стул напротив Алексея Васильевича. Достав свою любимую голландскую курительную трубку с длинным мундштуком, он из кисета достал щепоть табаку и с видимым удовольствием стал набивать им трубку. Набив трубку, он не стал ее раскуривать, а взяв в рот и облокотившись о стол, продолжил с задумчивым выражением лица внимать словам своего секретаря. Алешка затронул слишком серьезные государственные проблемы, чтобы не обратить на них своего государева внимания.

Далее же Алексею Макарову предстояло говорить о том, чего еще не было и что только должно было бы случиться, о своих мыслях по этому поводу. Он прекрасно понимал, что рассказывать великому государю о том, какие последствия в будущем будет иметь тот или иной его шаг на политической арене, это весьма рискованное дело. Легко можно было положить свою голову на плаху под топор палача. Петр Алексеевич был всегда скор с такими решениями, много голов уже порубил палач, да и он сам собственноручно. Но сейчас речь шла о будущем России, ради великого будущего своей родины можно было бы положить под топор палачу и свою буйную голову. Алексей Васильевич внимательно, но с некоторой тревогой в душе взглянул в государевы глаза, боясь в них увидеть тлеющий огонек недоверия или злоехидства. Но, сколько бы он ни вглядывался в государевы глаза, ничего, кроме глубокой заинтересованности, в них нельзя было рассмотреть.

Уже давно государь Петр Алексеевич обратил свое внимание на некоторую особенность аналитического ума своего придворного секретаря. Дай тому волю, так он был способен по полочкам разложить любую ситуацию, на убедительных примерах показать, что и из чего вытекает. Умственно доказать и показать, кто и почему заинтересован в принятии того или иного его царского решения. Часто было приятно его слушать, что то или иное твое решение было действительно направлено на державную пользу и во благо народа, а иногда бывало так стыдно, когда Алешка говорил, что принятое им решение было на одну только пользу Ивану Демидову.

Государю Петру Алексеевичу нравилась и одновременно не очень-то нравилась эта черта характера и склад ума своего Алешки Макарова, придворного писаришки. Поначалу государь умственные завихрения Алешки совершенно не воспринимал, не обращал на них внимания. Драл того неоднократно за вихры белобрысые для острастки, чтобы тот не совал своего простолюдинского носа не в свои дела, когда тот доставал его вопросами, как и на какие такие дела были истрачены те или иные денежки. Но вскоре государю понравился порядок, который Алешка навел в его денежных вопросах. Придворный секретарь самым аккуратным и скрупулезным образом записывал царские затраты, вписывая в тетрадки, куда и на что была истрачена каждая полушка.^[51]

Но однажды, когда Алешка, будучи в ранге придворного секретаря,^[52] намекнул Петру Алексеевичу о грозящем предательстве со стороны его закадычного друга и приятеля Августа II^[53] Сильного, тот ему не поверил и едва не прошелся своей верной дубинкой по спине придворного чиновника, сунувшего нос не в свое дело. Но по прошествию времени, когда данное предательство саксонского курфюрста действительно имело место, то Петр Алексеевич своего Алешку Макарова мысленно из разряда слуг перевел в разряд доверенных людей и стал более прислушиваться к тому, что тот говорил. Он переговорил с князем-кесарем Федором Юрьевичем Ромодановским и вежливо попросил того, чтобы тот более внимательно присмотрелся к Алешке Макарову, направлял бы его по божьему пути истинному.

После долгого и плодотворного общения Ромодановского с Алешкой и после Прутского сидения^[54] Петр Алексеевич самоличным указом Алешку Макарова из разряда простолюдинов перевел в дворянское сословие, а также ввел в ближнюю группу соратников и государевых друзей, служению и делам которых особо доверял. И надо честно признать, что не пожалел, сделав это, Лешка оказался неплохим организатором и за короткое время сумел создать писарскую группу под началом Ваньки Черкасова, которая занялась всей государевой перепиской. А также набрал тройку хватких парней, которые в России практически не бывали, постоянно находились в разъездах по европейским странам. Чем они там занимались, даже Петр Алексеевич не знал, но вот уже лет пять он из Европы получал качественную и весьма полную информацию.

Время от времени проводимое драние вихров, которое, по мнению Петра Алексеевича, всегда на великую пользу шло верным слугам и соратникам, помогло и Алешке в скором времени превратиться в умного царедворца. Этот молодой хитрец быстро освоил секретарскую работу и стал великолепно, без замечаний ее выполнять. Правда, Алешка стал гораздо более осторожным в своих высказываниях, более скрытным, чем ранее был. В иных случаях, когда Петру Алексеевичу срочно требовались его молодая мысль или скорый совет, он просил время на сбор дополнительной информации и подготовку ответа.

Тем не менее, этот придворный секретарь своей манерой работы и манерой исполнения его приказов Петру Алексеевичу нравился, постепенно он к нему привыкал. До многих дел Алешка самостоятельно своей головой доходил, только намекни ему, в чем проблема, а вскорости он уже бежит к тебе со своим предложением решения этой проблемы. Все чаще приватные доклады придворного секретаря о работе кабинета или об отношении России с европейскими государствамипревращались в дружеский обмен мнениями.

Частенько Петр Алексеевич, давая или объясняя Алешке Макарову новое поручение или задание, терпеливо ожидал, когда тот выполнит и доложит, как выполнил поручение. Потому что знал и был полностью уверен в том, что тот приложит все свое старание, выполняя данное поручение по возможности наиболее быстрыми темпами. Вскоре государь Петр Алексеевич оставлял за Алешкой право самостоятельно вершить большинство мелких кабинетных дел, временами информируя его об общем состоянии дел. Причем Алексей Васильевич твердо знал меру и границы своих дозволенностей, никогда не переходил их, никогда даже не касался тех дел, которые Петр Алексеевич один только вправе был решать.

Сейчас же высказываемые Алешкой мысли о положении России в Европе были во многом созвучны государевым мыслям, правда, кое в чем они разнились. Но это происходило из-за того, что Алешка по своему малому придворному чину о некоторых делах ничего не мог знать. Но в большинстве своем его действия и мысли были истинно правдивыми, потому толковыми и ценными для государя.

Ведь, а это действительно было правдой, когда Алешка говорил, что европейцы имеют много хороших качеств и дарований, толковы в ремеслах и торговле, в которых России стоило брать пример и науку. Прав он был и в том, что касаемо политики, в которой европейцы, особенно англичане, хотят чужое добро загребать чужими же руками, не делясь при этом ни с кем ими присвоенными чужими же завоеваниями.

Сегодня Европа мечтает о том, чтобы взнуздать, обуздать и под свое седло приспособить поднимающуюся на ноги молодую великую державу, заставить ее отказаться от своих польз и выгод, полученных победами ее войск над шведами в Северной войне. Но виктория русской армии под Полтавой изменила расстановку политических сил в Европе. Если ранее Россия была рядовым участником Северной коалиции, пажом на побегушках у европейских стран, то сегодня она превратилась в сильную державу с боеспособной армией и флотом, в руководящую и ведущую силу новой антишведской коалиции. Теперь не ей подсказывают, с кем стоит входить или не входить в коалицию, а она сама решает, кто из европейцев ей более подходит или не подходит для продолжения войны со Швецией.

После высказанных Алешкой мыслей, у Петра Алексеевича росло все большее убеждение в том, что ему войска следует отправить в Померанию, чтобы окончательно сломить дурное упрямство Карла XII на побережье Балтийского моря. Что России следует продолжить формирование новой антишведской коалиции, обращая большее внимание на Пруссию и ее короля Фридриха Вильгельма I,^[55] который с пониманием отнесся к российским позициям и не раз публично выступал в их поддержку.

А Алешка уже говорил о том, что в результате действия русских войск шведы будут изгнаны из Германии, а державы-участницы новой антишведской коалиции приступят к планированию десантирования своих войск на шведскую территорию. Подобные действия России, по мнению Макарова, заставят самих шведов задуматься о том, не настало ли время с Россией прекращать войну, и они начнут готовиться с ней подписать мирный договор.

7

Еще раз убедившись в том, что Петр Алексеевич ждет продолжения его рассказа, Алексей Васильевич набрался духа и храбрости, чтобы заговорить о том, что следующий одна тысяча семьсот шестнадцатый год станет годом наибольших военных побед и дипломатических успехов России. В состав руководимой Россией антишведской коалиции будут вовлечены Речь Посполитая, Саксония, Пруссия, Ганновер, Дания. Что благодаря формированию этой коалиции Швеция окажется в изоляции и будет отрезана от границ стран, ее поддерживающих. Русские войска начнут господствовать на южном и восточном побережье Балтийского моря, от Улеаборга^[56] до Копенгагена. Русский флот после победы над шведами при Гангуте превратится в господствующую силу на Балтике. Установление родственных связей с герцогом Мекленбург-Шверина, с этой свиньей в образе человека, позволит России заключить с его герцогством договор и расквартировать русские войска на его территории, русский флот начнет свободно пользоваться гаванями этого герцогства.

Но именно тогда, Алексей Макаров особо выделил и подчеркнул, что эти действия России заставят «королеву морей» Англию предпринять определенно-конкретные антироссийские действия. Ее дипломаты и тайные лазутчики начнут работу по разрушению только что сформировавшейся антишведской коалиции, сорвут вторжение коалиционных войск в Швецию. Под её непосредственным влиянием датский король потребует вывода русских войск из Дании. Англия потребует вывода русских войск из Мекленбурга, а в Ганновере вскипят антироссийские настроения.

Пока Алешка Макаров докладывал государю видение аналитиками его тайной службы возможного развития событий в Европе на ближайшее будущее, Петр Алексеевич достал кресало и кремень. Парой быстрых и крепких ударов высек длинную искру, поджигая фитиль, от которого прикурил трубку. Через мгновение он снова был полное внимание, слушая умные мысли своего Алешки, мерно попыхивая курительной трубкой.

Тем временем Алексей Макаров говорил о том, что шведский король Карл XII под влиянием своей фаворитки фрейлины Язи Мнишек постепенно приходит к мысли о том, что Швеции необходимо вступать в переговоры и заключать мир с Россией. Но он хотел бы при содействии России вернуть часть утерянных шведских территорий, отошедших Дании и Ганноверу. Россия и Швеция начнут первые секретные контакты и переговоры, которые будут близки к завершению, но случайная гибель Карла XII в Норвегии сорвет их успешное завершение. К власти в Швеции придет проанглийская партия, которая проголосует за продолжение войны с Россией, Северная война продлится еще несколько лет. Финансируемая Россией партия патриотов проиграет эти выборы из-за глупости некоторых русских дипломатов.

Услышав последние слова, Петр Алексеевич поднял голову, взгляд своих круглых глаз он так вперил в Алешку, сейчас он очень хотел услышать, кто этот идиот из его окружения и как долго будет продолжаться эта проклятая и, казалось бы, такая нескончаемая война. Но в этот момент Алексей Васильевич говорил с закрытыми глазами, поэтому не заметил этого страстного и столь вопрошающего взгляда своего государя. Он продолжил высказывать мысли о будущем родной державы, говорил о том, что в следующем году «владычица морей» перестанет соблюдать свой так никогда и не объявленный «нейтралитет» по отношению к России, а открыто перейдет на антироссийскую позицию.

Таким образом, Россия окажется в положении державы, которая будет вынуждена начать пересматривать свои позиции по отношению к Англии, отказаться от идеи союзничества с нею и начать поиски нового стратегического европейского партнера. В следующем году судьба явно будет благоволить великому государю России Петру Алексеевичу, его намерениям открыть отношения с далекой Францией. В сентябре этого года скончался французский король Людовик XIV, который в своей государственной политике в основном ориентировался на союзнические отношения со Швецией.

В управление Францией в качестве регента^[57] вступил герцог Филипп Орлеанский,^[58] младший брат Людовика XIV, который, в принципе, с симпатией воспринимает реформаторские изменения в российском государстве. Придя к власти, регент разрешил многим французским ремесленникам отправляться в Россию и искать там счастья и богатства, а двадцати русским дворянам даже позволил перейти на французский флот гардемаринами.

Эти события и отношение регента к России в какой-то мере будут содействовать большему сближению обоих государств. В любом случае Франция сегодня уже не та, что была при короле Людовике XIV, некоторые ее дипломаты уже ведут подготовительную работу по возможному приглашению русского государя в свою великую страну, а главное, это государство сегодня в своей европейской политике реально противостоит туманному Альбиону.

Когда Алексей Васильевич сделал небольшую паузу в своем рассказе, то государь Петр Алексеевич не выдержал своего столь долгого молчания и обратился к Алешке с вопросом:

— Слушай, мил человек, похоже, ты хочешь меня убедить в том, что Англия — плохая союзница, а Франция будет нашим лучшим другом? Так в этом меня убеждать не надо. Что касается Англии, то я это на собственном горбу испытал. А что касаемо Франции, то я не совсем убежден в прозорливости твоей службы, Алешка. Ведь Европа только о своей выгоде и пользе печется, ей до России совершенно нет никакого дела. Только приставив к ее груди солдатский багинет, она начнет тебя признавать и уважать. А когда разворачиваешься к ней спиной, то гляди, она сама готова свой багинет тебе в спину ткнуть. Так что политика, как говорят сами французы, дело дерьмовое и лучше от нее подальше держаться, а то можно здорово испачкаться, да и запахом смрадным от нее сильно несет. Ты, Алешка, лучше поясни мне, дубине стоеросовой и бестолковой, что ты имел конкретно в виду, когда о Франции говорил? — Петр Алексеевич сделал очередную затяжку курительной трубки и выпустил изо рта ароматное облако дыма.

— Государь мой, Петр Алексеевич, я только хотел сказать, что в следующем году тебе обязательно нужно съездить в Париж и поближе познакомиться с французами. Герцог Филипп, нынешний правитель Франции, в своем недавнем письме на твое имя, я ему ответ еще не отписал, дал понять, что он с радостью примет твое величество в своей столице и окажет тебе истинное французское гостеприимство. Это означает, что французам сегодня чего-то от нас тоже надо, иначе они тебя сами бы не приглашали, государь. Да и тебе было бы полезно пройтись по их Парижу, увидеть Францию и ближе познакомиться с французами. Посмотреть, как их можно было бы против англичан использовать. Ведь они с ними на ножах постоянно находятся. Только недавно друг с другом воевали за Испанское наследство. Так что думай и решай, государь, когда снова в Европу отправишься? На апрель мы договорились Катерину Ивановну за Карла-Леопольда выдавать, да их свадебку играть, в июне тебе в Пирмонт на минеральные воды съездить требуется, здоровье подправить. А после этого ты свободен и может во Францию смотаться.

— Хватит, Алешка, на меня давить и своего требовать. Хочешь меня в Европу отправить, так и быть по сему. Поеду я в Европу и скоро поеду. Катьку замуж выдадим и на водах Пирмонта полечимся. Но ты, мил сударь, больше думай о Франции, что с ней будем делать. Хорошо будет, если нам удастся ею англичан попенять, постращать, к пониманию привести, что не только они самые важные в Европе. Франция может стать важным пунктом нашей европейской поездки. А снова по Европе мы должны так проехаться, чтобы все европейцы поняли, что перед ними новая Россия, а не старая боярская патриархальная Московия. Ты лично, Алешка, будешь за организацию поездки во Францию и за трату там денег отвечать, поденный дневник вести будешь, а также будешь мне готовить информацию о людях, с которыми будем встречаться. Но на твоих плечах остается вся державная и деловая переписка, так что заранее готовь своих кабинет-курьеров. Приготовленные бумаги оставь, опосля посмотрю и что надо подпишу. А сейчас иди прочь, найди и позови Нартова, мне надо обещанные Антошке Девиеру шахматы завершить точением, а все некогда. Пускай он и доточит.

Только Алексей Васильевич поднялся со стула и отправился к выходу из государевой токарной комнаты, как за спиной снова послышался голос Петра Алексеевича:

— Слушай, Алешка, а чего ты с Петром^[59] снова сцепился, чего вы там не поделили? Имей в виду, хотя ты человек смирный и покорный, но я не позволю вражды и крови между вами. Вы оба мне нужны, так что прекращайте лаяться и со злобой друг на друга при людях посматривать. А теперь ступай и зови Нартова.

В день двадцать четвертого января одна тысяча семьсот шестнадцатого года великий государь Петр Алексеевич с супругой Катериной и шестьюдесятью сопровождающими лицами придворных чинов и вельможных сановников покинул Санкт-Петербург и отправился в свое второе большое путешествие по европейским странам.

Глава 2

1

Александр Данилович Меншиков сидел в глубоком кожаном кресле и большой пилкой поправлял длинный ноготь на мизинце левой руки. Ноготь уже достиг большой длины, поэтому Александр Данилович работал с должной осторожностью, будучи полностью поглощен этой филигранно тонкой работой. Его пилка для ногтей больше напоминала наших времен драчевый напильник с большой и красивой костяной ручкой и отвратительно грубо и плохо нанесенной насечкой. Поэтому каждое движение ему приходилось делать с огромной предосторожностью, чтобы не повредить или не сломать ногтя. В какой-то момент Меншиков прекратил работу пилкой, отвел руку с ногтем в сторону и пару минут полюбовался своей работой. Несколько раз он поворачивал мизинец с ногтем из стороны в сторону, стараясь с наиболее выгодного угла рассмотреть подпиленный ноготь и оценить качество проделанной работы.

— Ну что, брат-писарь Алешка, что ты можешь мне рассказать о проделанной тобой работе? — негромко промурлыкал Александр Данилович, продолжая рассматривать ноготь, даже не поворачивая головы в мою сторону.

Я стоял, низко склонив голову, и смотрел на свои совершенно стоптанные башмаки, которым наступил полный и окончательный конец. Если приподнять ногу и посмотреть на их подошву, то ее, подошву, я имею в виду, там не увидишь. Прямо из ботинка будет торчать моя грязная ступня. Слава богу, что можно было ходить мелкими шагами, высоко не поднимая ноги, а то получился бы полный конфуз. Все люди смогли бы увидеть, что башмаков как таковых у меня уже не было, сохранился один их только верх.

— Ваша милость, за прошлый месяц государственные крестьяне за аренду одних только ловель заплатили нам четырнадцать рублев пятнадцать копеек и три полушки, — начал отвечать я на вопрос Александра Даниловича Меншикова. — Налог за конское поголовье составил сто пятнадцать рублев сорок шесть копеек и пять полушек.

Но Александр Данилович меня тут же прервал и, прекратив рассматривать идеально отточенный ноготь, строго посмотрел в мою сторону.

Мы с ним были практически одного возраста, но я пироги на базаре никогда не продавал, мне так и не удалось побывать любимым денщиком государя нашего Петра Алексеевича. Потому все еще пребывал в чине подьячего в ингерманландской канцелярии Александра Даниловича. А Меншиков к этому времени уже был Светлейшим князем Священной Римской империи, генерал-губернатором Санкт-Петербурга, который только что начали строить на берегах Невы. Он был богатейшим человеком, а грамоты и по сию пору не выучил. Первое время, когда я приносил ему бумаги на подпись, то он вместо подписи крестик ставил и кружком его обводил. Пришлось его научить рисовать свою фамилию, когда нужно было чего-либо подписать. Так он и по сию пор занимается этим рисованием, а грамоту учить и по сей момент ему некогда.

Но, несмотря на его неграмотность, честно говоря, я ему страшно завидовал. Это надо же было всего за каких-то десять-двенадцать лет достичь таких бешеных высот на службе у государя! А все из-за того, что он был любимцем царя. Говорят, они были настолько не разлей вода, что даже спали вместе, хотя, по-моему, это богопротивное занятие.

Но в этот момент мои мысли были перебиты новым вопросом Александра Даниловича:

— Не знаю, почему, Алешка, но государь Петр Алексеевич, видимо, на тебя глаз положил еще при первой вашей встрече, который раз все интересуется, как ты там поживаешь и чем занимаешься? А что я ему должен говорить, скажи мне, пожалуйста?! Если скажу, что ты плохо работаешь, значит, я сам плохой генерал-губернатор. Не могу с людьми справиться, не могу им показать, как надо хорошо и правильно работать. Так что мне постоянно приходилось говорить, что ты, Лешка, отменный работник. Все умеешь и все можешь. Но только имей в виду, когда мне приходится хвалить тебя Петру Алексеевичу, то делаю я это как бы тебе в долг. А долг платежом красен, так что, когда будешь занимать большой пост у Петра Алексеевича, то меня не забывай, не обижай своим невниманием.

В то время Александр Данилович, совсем еще молодой парень, находился в зените своего фавора. Своим наигранным поведением под своего человека он напоминал мне объевшегося сметаной и чрезвычайно довольного этим обстоятельством кота. Он был таким самодовольным, уверенным в себе человеком, барином, настоящим хозяином своей жизни. Он не произносил, а, не повышая голоса, мелодично растягивая слова, их напевал. Да и мне самому хотелось превратиться в такого же ленивого и самодовольного барина, если бы мне в жизни подфартило бы так же, как, разумеется, и ему.

— Но тебе я должен честно признаться и сказать большое спасибо за работу, проделанную тобой, Алексей, — продолжил свою речь Александр Данилович. — За столь короткое время ты сумел навести большой порядок в моих делах. Аккуратно вел подсчет поступающих денег и четко записывал, на что они тратились. Не обманывал, не крал, а в своих записках выкладывал истинные расчеты. Делал все честно, как на духу. Я несколько раз просил других писарей проверить эти твои расчеты и записки, так никто из них так и не нашел ни одной ошибки или исправления. Так что я очень доволен тем, что мне не приходилось врать Петру Алексеевичу, когда тот интересовался тобой. Только, по-моему, ты слишком добр к окружающим тебя людям, веришь их словам и обещаниям и слишком много им доверяешь, когда о себе говоришь. Прими мой дружеский совет, никому и никогда не верь и не доверяй своих истинных мыслей. Человек человеку волк, а не товарищ. Каждый человек, независимо от того, кто он и какую должность при государе занимает, норовит урвать, украсть свое, да и не свое тоже. Если ты в начале своей придворной жизни и службы окажешься на пути такого рвача и казнокрада, то он тебя может смять и уничтожить. Даже я не смогу тебе вовремя помочь. А теперь иди, собирай свои вещи и отправляйся к государю нашему Петру Алексеевичу. У него для тебя имеется работа. Сейчас он находится в бывшем дворце Лефорта на Яузе, он уже ждет тебя.

2

Москва по тем временам была очень большим и совершенно грязным городишком, по которому было трудно пройти и на крестьянской телеге проехать. Городские людишки строились кто, как и где только мог и хотел. Сначала на семи московских холмах появились первые терема бояр, вокруг которых стали строиться избы ближних бояровых сородичей и холопьей прислуги. Причем все строились, самочинно захватывая любой свободный клочок земли, совершенно не думая о планах градостроительства и о дорогах от одного боярского дома к другому. В результате на карте Москвы стали появляться косые улицы и кривоколенные переулки. Затем в городе появились посады и слободы, в которых проживали городские ремесленники, бывшие крестьяне, которые понятия не имели в планировке городских улиц и магистралей. Все строились так, как им угодно, а не так, как надо было бы, чтобы свободно передвигаться по городу. В результате Москва постоянно строилась, расширялась, с каждым годом росла численность городского населения. Но в ней не было хороших улиц, которые плавно переходили бы из одной улицы в другую. Она по-прежнему оставалась грязным городишком, без намека на канализацию — Москва-река поила и кормила город, забирая и унося из него грязь, хлам и человеческие экскременты. В иные дни над рекой и городом стояли такие запахи, что люди с трудом могли дышать.

Одним словом, чем больше в городе становилось жителей, тем больший беспорядок и беспредел творился в градостроительстве. Ремесленные посады и слободы не навели особого порядка в планировании и строительстве городских магистралей. В этом стольном городе было невозможно найти хоть какую-нибудь прямую улицу, переходящую в другую прямую улицу. Несколько больших трактов, издалека приходившие в Москву, тут же расходились на сеть малых городских улочек и переулков, по которым с трудом могла проехать мужицкая телега.

Стояло начало октября, большие холода еще не наступили, но часто и неожиданно случались холодные дожди, поэтому мне было бы несколько холодновато босыми ногами месить эту жирую, жидкую и холодную грязь. Бурмистры московской ратуши эту грязь между домами называли городскими улицами, по которым мог бы проехать только всадник на лошади. Пешеходы же прыжками преодолевали одну гигантскую лужу за другой, иногда по колено утопая в жидкой грязи. Только очень немногие улицы, которые можно было бы сосчитать на пальцах руки, в Москве имели деревянный тротуар, когда на грязь вкривь и вкось бросались доски, чтобы боярин мог бы по нему пройти к соседнему терему. Да и в Кукуе,^[60] где проживали одни только немцы, где в доме своего старого друга, немецкого купца Ференца, временно остановился Александр Данилович, имелись прекрасно ухоженные улицы с ежедневно подметаемыми деревянными тротуарами.

Выйдя на крыльцо дома немецкого купца Ференца, я первым делом разыскал рваный лоскут материи, а если уж быть более точным, то при выходе из этого дома украл небольшой лоскут материи. Разорвав его на две половины, я ими поверху обмотал свои башмаки без подошвы, превратив их в крестьянские чуни, а то пришлось бы шагать, ступая в грязь голыми ступнями.

Легкий удар кнутовищем ожег мою спину, это конюх Гнатий давал мне знать, чтобы я подобру-поздорову убирался с этого чистого крыльца, к которому он только что подал верховую лошадь, Воронка, любимого скакуна Меншикова. По всей очевидности, Александр Данилович решил на время покинуть дом немецкого друга и посетить в Москве еще одного строго друга. Гнатий собрался сопровождать барина, он уже был в седле Василисы, которая к этому времени состарилась, но еще могла держать седока в своем седле. Гнатий по своему характеру слыл молчуном и нелюдимым, не любил говорить с людьми, чурался людей и большую часть своего времени проводил на конюшне, с лошадьми. А сейчас этот мужик по доброте души своей давал мне этим кнутом знать, что мне пора убираться отсюда восвояси, а то могу Светлейшему на глаза попасться.

Я моментально слетел с купеческого крыльца, свернул в первый же переулок, спускающийся прямо к Яузе. Лефортовский дворец находился совсем неподалеку, но располагался на правом берегу реки Яузы.

Когда я подошел к речному берегу, то там несколько лодочников поджидали желающих за полушку переправиться на другую сторону реки, где возвышалась белая громада здания Лефортова дворца. Лодочники собрались в небольшую кучку и неспешно вели беседу о делах городских и крестьянских. В основном мужики говорили о базарных ценах, о продолжающемся ночном разбое и грабежах. Они не обратили на меня ни малейшего внимания. Все они были ушлыми людьми, с одного только взгляда на мою одежду и мой внешний вид моментально определили, что у меня пусто в кармане и от меня за перевоз на другую сторону Яузы ничего не получишь.

Да и не собирался я тратить на какую-то переправу через реку свои последние деньги, две полушки, которые я берег как зеницу ока, чтобы потратить их на ужин или на завтрашний день. Есть и сейчас хотелось, но я был молод и эту зеленую тоску в желудке днем легко перебивал чашкой воды. У Меншикова в канцелярии мне платили по тем временам огромную сумму денег, тридцать рублев в год. Но помимо питания деньги уходили на одежду, сапоги и съем ночлега. К концу года у них была плохая тенденция кончаться раньше времени. Мамки и отца рядом не было, они так и остались доживать свой век в Вологде, потому подкормить меня, рваную одежонку подшить было некому.

В Москве мне приходилось все делать самому, к тому же я так и не научился готовить. А то приготовил бы себе большой жбан кулеша или гречневой каши, в течение семи дней было бы чем питаться. Ан нет, приходилось мне каждый день на базар бегать из своей канцелярии, чтобы перекусить на ужин что-нибудь купить. Но даже луковица с серым хлебом больших денег стоила, вот таким самотеком большие деньги за год и растекались из моих рук. А сегодня на дворе стоял всего лишь октябрь, а денег в кармане у меня совсем уже не было, только эти две последние полушки. Дальше придется деньгу занимать у Ваньки Черкасова, с которым второй год работаем вместе.

Тем временем на берегу Яузы появилась богатая карета, из которой вышел пожилой человек приятной наружности. Он был в темно-зеленом военном кафтане, обшитом золотым галуном по краям и обшлагам, под кафтаном проглядывал не менее богатый камзол, в черных кожаных штанах до колен, на ногах были добротные по колено коричневые сапоги. На голове этого человека воинственно колыхалась треуголка с белым плюмажем, свою левую руку он красиво положил на эфес шпаги, ножнами которой оттопыривал боковую полу кафтана. По той манере, как этот красавец держался и поглядывал вокруг, ему, видимо, очень хотелось, чтобы окружающие люди его страшно боялись, за грубого вояку-рубаку принимали бы.

Этот страшный красавец и слова не успел молвить, как из кареты послышался капризный женский голосок, который жеманно произнес:

— Петр Андреевич, ну сколько можно стоять и ничего не делать? Когда же ты наконец договоришься с лодочниками? Государь Петр Алексеевич не будет нас долго ожидать и опять куда-нибудь уедет, а мы снова так с ним и не встретимся. Сколько раз я тебе говорила, давай кремлевским Всесвятским мостом переедем Яузу, давно бы у государя уже во дворце были!

Человек в треуголке с белым плюмажем пальчиком поманил к себе одного из лодочников и быстро с ним переговорил о переезде на другую сторону реки. Лодочник в крестьянском зипуне стоял, низко согнувшись в поясном поклоне, внимательно выслушивая то, что ему говорил боярин Петр Андреевич, утвердительно кивая головой в такт произносимым боярином словам.

Когда человек в треугольной шляпе, закончив разговор, отправился к карете, лодочник выпрямился и быстрым вороватым взором обежал берег Яузы. Заметив меня, стоящего неподалеку, на малую долю мгновения он задержал на мне прищур своих глаз и, подмигнув правым глазом, пригласил следовать за ним. Ситуация не нуждалась в объяснении, барин выбрал его в качестве лодочника-перевозчика, но пассажиров будет по крайней мере двое, вот лодочник и выбрал меня в качестве своего помощника на веслах. Для меня же этот его выбор означал, что я сохраню свою полушку на ужин, так как работой на веслах оплачу переправу на другой берег реки.

Я уже сидел на передней скамейке лодки, держа в руках рукояти обоих весел, готовый в любое мгновение начать грести, когда Петр Андреевич с красивой дамой, которую он галантно вел под ручку, подошел к краю берега. Они остановились, Петр Андреевич с некоторым сомнением посмотрел на утлую лодчонку и на самого лодочника, который по всему виду был из беглых или разбойных крестьян. По-моему же, правда, ничего особо разбойного в этом крестьянине не было, мужик себе как мужик. В зипуне, подвязанном веревкой, холщовых портах и с грязной копной седых волос на голове. Таких тысячи в поисках работы бродили по московским улицам и переулкам. Только голод вынуждал этих людей по ночам браться за топоры, убивая и калеча одиноких московских прохожих. Но не пойман — не вор, пойди сейчас и докажи, что этот лодочник убийца и вор?!

Меня в тот момент забавляла сама мысль о том, что этот Петр Андреевич оказался таким мнительным и нерешительным человеком, хотя был одет в военную форму и имел при себе оружие. В тот момент, когда он должен был выбрать лодочника, а их на яузском берегу было более десятка, выбирай любого. Он же, совершенно случайно выбрав одного из самых приличных лодочников, теперь сомневается в своем выборе и никак не может решиться войти в лодку и помочь своей даме.

В этот момент жесткий и решительный взгляд женских глаз мазнул по моему лицу, на долю мгновения наши взгляды встретились. Этого оказалось достаточным, чтобы я до конца своей жизни запомнил эти совершенно зеленые глаза женщины, такой красивой, каких я еще в своей жизни не видал. Но в глазах этой красавицы ничего женского не было. Мое сердце захолонуло от тяжелого предчувствия, я на мгновение опустил веки, чтобы укрыть от чужих глаз внутренний страх. Когда же снова их открыл, то первым делом увидел красивое женское лицо и ее глаза, с большим интересом меня разглядывающие. Дама уже сидела на средней скамейке лодки, лицом ко мне, а рядом с ней примостился Петр Андреевич. Я упустил момент и не видел, как эти двое забирались в лодчонку, хотя веки на глаза опускал на одно только малое мгновение.

Лодочник веслом отпихнул лодку от берега. Мы вдвоем начали быстро выгребать к противоположному берегу.

3

Великий государь Петр Алексеевич говорил со мной не более пары минут. Он только сказал, даже не взглянув на меня, что очень рад тому, что для меня нашел очень серьезное дело, которым я теперь буду при нем заниматься. Что только от меня зависит, как долго я буду заниматься именно этим делом. Если я окажусь хорошим слугой, он так и сказал — слугой, хотя я в это время был уже подьячим, то всегда найдет мне еще одно интересное дело. Если же буду плохо работать, то он прикажет первым делом выпороть Алексашку за то, что он не научил меня хорошо работать. Это государь, видимо, Александра Даниловича Меншикова имел в виду. А потом уже меня отправит до конца жизни служить младшим псарем на царской псарне. А сию минуту я должен заняться его личными тратами и вести им пунктуальный учет изо дня в день.

С этими словами Петр Алексеевич бросил мне несколько листков неаккуратно обрезанной бумаги и повернулся ко мне спиной, словно хотел сказать, что я ему более не нужен и могу идти.

Идти-то я мог, ноги пока еще носили меня, но куда мне следовало бы направляться, где будет мое рабочее место, государь, разумеется, не сказал. В канцелярии у Меншикова все было просто, она постоянно находилась в тереме одного думского боярина, которому в свое время отрубили голову. День я проводил в канцелярии, не только ведя расчеты и прослеживая поступления денег, но и сочиняя короткие цидульки по просьбе Сиятельного князя. Понурив голову, я еще выходил из покоев государя, как нос к носу столкнулся с Петром Андреевичем и дамой, которых перевозил на лодке через Яузу и которые сейчас направлялись в кабинет государя Петра Алексеевича.

Встреча получилась настолько мимолетной, что я успел заметить, что на голове Петра Андреевича вместо треугольной офицерской шляпы был надет большой, несуразный и сильно напудренный парик.

Петр Андреевич же с явным изумлением таращил на меня свои черные глазищи, этот человек не мог представить и поверить в то, что я являюсь тем молодым лодочником, который только что его и даму перевозил через Яузу, что я только что встречался с самим государем, оставив его за собой. А на даму я боялся поднять глаза и на нее посмотреть, успел только заметить длинную и широкую юбку.

Встреча получилась действительно мимолетной, поэтому, когда я удосужился поднять глаза и осмотреться, чтобы решить, куда мне все-таки дальше направляться, то Петра Алексеевича с дамой в этом дворцовом зале уже не было. Я замер в задумчивости и потянулся рукой к затылку, чтобы почесать его, глядишь, какая-либо умная мыслишка в голове и объявится.

— Ну чего, паря, застыл на дороге, пройти не даешь? — тут же послышался окрик за моей спиной.

Пока я разворачивался, чтобы посмотреть на обидчика и дать ему в ухо, тот успел уже обежать меня кругом и сейчас стоял передо мной, красуясь своими голубыми и наглыми глазами весельчака и бывалого дворцового повесы. Парень был почти моего возраста, но был одет в шикарный темно-зеленый с красными отворотами мундир Преображенского полка, расшитый золотом и с адъютантскими аксельбантами через правое плечо. На его ногах были сапоги с коротко обрезанными по середину голени голенищами и обтягивающие тощую задницу ярко-красными рейтузы.

Одним словам, этот лихой парень мне понравился с первого взгляда, я почувствовал к нему полное расположение. Незнакомый парень не дал мне и слово молвить в свою защиту, а тут же обрушил на меня новый водопад слов:

— Ну чего, паря, стоишь и буркалами по сторонам хлопаешь? Это о тебе Петр Алексеевич поручил мне озаботиться, поселить, накормить, напоить? Так что я готов все это в сей момент устроить.

— Ты, Сашка, не кипятись и не мельтеши в этом деле. Лешка Макаров — парень серьезный и далеко пойдет. Так что прояви к нему должное уважение и заботу, — сказал Александр Данилович Меншиков, неожиданно для нас обоих появляясь из-за колоннады, — государь Петр Алексеевич тебе за это спасибо скажет и чарку водки сегодня вечером преподнесет.

— А ты, Алешка, поверь мне на слово, — Меншиков обратился ко мне, — что Сашка Кикин, любимый денщик государя, лучший человек в окружении Петра Алексеевича. Он для тебя все устроит самым наилучшим образом, так что можешь полагаться на него. Подружись с ним, в трудную минуту он тебя не подведет, а ты ему помощь окажешь, когда он в большую беду попадет. — Голос Александра Даниловича пропал, растворился, как и он сам, в сумраке зала.

Меншиков, видимо, очень торопился к государю, потому и не смог долго с нами задерживаться.

— Вот, видишь, Алешка, до какой крайности доходит, какой бардак при нашем государе творится. Никогда не знаешь, с кем в коридорах дворца можешь нос к носу столкнуться. Каждый норовит к нему пролезть, слово ему свое собственное молвить и за собой увести. Хорошо, что Петр Алексеевич — человек не от мира сего, умственно осилить его не каждому удается, и идет он единственно своей непроторенной дорогой. — При этих словах я сильно вздрогнул, но Сашка Кикин этого просто не заметил. — Он до сих пор не имеет человека, кто мог бы ему помогать и частью дел его непосредственно заниматься. Сам же государь Петр Алексеевич любит заниматься всеми делами сразу и одновременно, потому и внешний беспорядок при нем творится, в котором он сам только может разобраться. А люди вокруг него в большом смущении, многие державные дела стоят и не движутся, особенно тогда, когда наш государь пропадать изволит в других российских городах и по заграницам.

Я внимательно слушал то, о чем мне рассказывал Александр Кикин, с замиранием сердца соображая, что же мне сейчас делать дальше. Нельзя же было столько времени каменным истуканом посреди этого зала стоять и ожидать, когда на тебя кто-нибудь снова наткнется. Я поднял руку и ею слегка коснулся плеча с аксельбантами Александра Кикина, тот сразу же умолк и с удивлением на меня посмотрел.

— Извини, Александр, что прерываю тебя, но не мог бы ты мне подсказать, где будет мое служебное место и где я мог бы спать по ночам?

Кикин свой рот продержал закрытым именно столько времени, сколько мне потребовалось на то, чтобы я мог задать эти два важных для себя вопроса. Затем слова снова потекли рекой из уст этого, оказывается, весьма говорливого государева денщика, Александра Кикина.

— Эта проблема решается проще простого, Алешка! Хочешь, размещайся прямо в этой зале, а хочешь, давай пройдемся и поищем более удобное для тебя местечко. Ты теперь человек при государе, поэтому главное в этом деле, чтобы Петр Алексеевич всегда знал, где ты будешь обретаться, чтобы тебя не искать, когда ему срочно потребуешься. Ну а что касается поспать, то я думаю, что ты, Алешка, человек не особо знатный, в удобствах не нуждаешься, так что можешь пока спать и на столе, за которым будешь работать.

С Сашкой Кикиным мы в течение двадцати минут обошли все помещения, находившиеся поблизости от покоев и кабинета государя. По неизвестной самому мне причине я остановил свой выбор на том зале, где с Сашкой встретился. Правда, этот зал оказался проходным, но мне это обстоятельство даже очень понравилось, я буду знать, кто и зачем идет к государю или кто у него сейчас находится. Да и сам Петр Алексеевич, проходя мимо, всегда будет видеть меня за работой. Я уже говорил, что родственники мои остались в Вологде, знакомые в Москве были, но они не были мне столь близки, чтобы с ними каждый день или вечер встречаться. Так что царский дворец стал моей повседневной жизнью.

Все это время, пока мы крутились по дворцу, Сашка трепал языком, ни на минуту не переставая. Иногда его замечания или высказывания были настолько колкими и двусмысленными, что мне все время хотелось сделать ему замечание по этому поводу. Но я не стал этого делать, так как не хотел в самом начале дружбы каким-либо неосторожно сказанным словцом порушить эти наши зарождающиеся взаимоотношения.

Если бы не его язык, то во всем остальном Сашка Кикин был замечательным человеком, отличным царедворцем. Он хорошо знал, где что хорошо или плохо лежит и мы тут же, благодаря его дворцовым навыкам, разжились двумя отличными столами и стульями, необходимыми мне в работе. Почему именно двумя столами? Да просто в момент кружения по дворцу ко мне пришла идея перетащить к себе на работу Ваньку Черкасова. Вдвоем мы поднимем и наведем должный порядок в том бардаке, как называл его Сашка Кикин, творящемся вокруг государя Петра Алексеевича. Одному мне было бы трудновато это сделать, но спешить с вопросом перевода Ваньки я не буду до поры до времени. Надо будет самому хорошенько обжиться и при царском дворе освоиться.

Неизвестно, где Сашка достал эти свечи, но он притащил ко мне большой сверток свечей, которых мне хватит на целых полгода, не надо будет тратиться на их покупку. Все они были из настоящего воска, значит, не будут сильно коптить во время горения, да и для глаз они были гораздо лучше. Кикин сделал еще одно великое дело — собственноручно сопроводил меня на царскую кухню и познакомил с кухаркой Фоминичной, которая во всем помогала Фельтену, личному повару Петра Алексеевича. Тот, конечно, не опускался до того, что кормить служащих и придворных, но Фоминична безумно любила Сашку Кикина и всех его друзей, молодых офицеров, украдкой их подкармливая. Таким образом, я попал в число «друзей» Сашки Кикина и получил право бесплатной двухразовой кормежки на дворцовой кухне.

Прислушиваясь, как приятно урчит сытый желудок, при свете восковой свечи я принялся внимательно рассматривать те обрывки листков, которые дал мне при встрече Петр Алексеевич. Листки были покрыты вкривь и вкось корявым и трудно разбираемым почерком с множеством орфографических ошибок и непонятных сокращений. Но десять лет работы писарем, а потом подьячим дали себя знать, потихонечку я разобрал почерк великого государя Петра Алексеевича, который в этот момент вместе с Алексашкой Меншиковым проходил мимо моего стола. Они куда-то спешили, и Меншиков чуть ли не вприпрыжку бежал за государем. Но государь, увидев меня за столом, притормозил свой бег и, двинув Алексашку кулаком в бок, произнес:

— Ну что ж, посмотрим, что из твоего выученика получилось!

4

На первых порах я занимался всем. Первым делом разбирал государевы писульки, смотрел, куда он там и на что тратил деньги. Затем бегал по местам, где происходили траты, выясняя, сколько государь истратил. Если была такая возможность, то заставлял человека, который получил от Петра Алексеевича денежную награду или которому заплатил за товар, писать на листке, что деньги получены. Но Россия пока в большинстве своем была, как и Меншиков, неграмотна, поэтому приходилось самому калякать писульку о той или иной трате. По вечерам же производил расчеты. Если государевы затраты сходились с полученными и выделенными Петру Алексеевичу на день деньгами, все было отлично, можно было спокойно спать на своем рабочем столе. Но если появлялось несоответствие, то дело принимало плохой оборот. Приходилось долго выжидать удобного случая, подходить к государю и задавать ему неудобные вопросы.

Когда я первый раз подошел с таким вопросом, куда-то запропастился один пятак, то Петра Алексеевича едва апоплексический удар не хватил. В тот момент он курил свою любимую голландскую курительную трубку. Услышав мой вопрос о пропавшем пятаке, государь задохнулся табачным дымом и долго кашлял. Когда он поднял голову, то лицо его было сине-красным, а левая половина лица сильно дергалась. Он схватил меня за грудки и, подтянув меня к себе, сипло просипел:

— Ты куда, вошь горбатая, свое неумытое рыло суешь? В острог захотел? Да я тебя… — И с этими словами так съездил мне по мордасам, что я кровавой юшкой едва не захлебнулся.

До вечера я просидел, не разгибая спины, за своим рабочим столом, ожидая, когда придут дворцовые солдаты и вышвырнут меня на улицу. А я только что себе новые башмаки купил, в них ногам впервые было тепло и уютно, а то они постоянно мерзли, и из-за этого у меня сопли текли. Вчера царский казначей приходил и отвалил мне годовое жалование — целых триста карбованцев, да это же целое богатство! Вот по этому случаю целых три копейки я и потратил на башмаки.

Сегодня вечером хотел Сашку Кикина в царском кабаке до отвала водкой напоить, да, видно, не судьба.

Весь день после битья по мордасам вся государева прислуга меня далеко стороной обходила. Бил меня Петр Алексеевич в одиночестве, за глухой стеной, но во дворце, видать, и стены уши имеют. Прислуга всегда все и вся знает, кого государь привечает, а кого по спине дубинкой охаживает. Я даже подернул от озноба, прошедшего по телу, плечами, на секунду представив себе, как государь меня по спине дубинкой лупит.

— Ну чего, как мышь половая, притих, вошь горбатая?

В этот момент над моей головой послышался голос Петра Алексеевича. Я осторожно поднял голову и увидел стоящего перед собой великого государя. Хотел вскочить и бухнуться к его ногам с мольбой не выгонять меня, но ноги в тот момент совсем меня не держали, так и остался сиднем сидеть на стуле.

— Да кто же тебя, мил сударь, так по рылу обиходил? Оно ж у тебя вдрызг разбито, живого места нету, — участливо поинтересовался Петр Алексеевич и, толкнув плечом Федора Матвеевича Апраксина, стоявшего рядом, добавил: — Смотри, Федька, что значит быть молодым и зеленым юнцом. Только что приютил сироту бездомного, дал хорошую работу, а он уже водку жрет, вон как от него водочным запахом несет. Что говоришь? Что водкой от него не пахнет. Что это от нас с тобой анисовкой за версту несет, говоришь. Может быть, и от нас водкой пахнет. Но мы с тобой на полпути задержались, ведь собирались Барятинских навестить, Князева супруга сегодня хорошим мальчишкой разрешилась. Нужно будет это дело обмыть, а то будет непорядок. Так что, Федька, пошли, а то позднобудет.

С этими словами пьяная парочка царственно развернулась и, слегка пошатываясь, направилась к выходу из дворца, а на стол перед самым моим носом брякнулся целый пятак. Дрожащими от волнения и переживаний руками я поднял эту государеву монету и долго ее рассматривал. Она была новенькой монетой, без единой царапины, щербины, и ее еще никто не трогал на зуб. Из-за нее меня чуть ли не выгнали из дворца, едва не лишили работы, но я ведь не чувствовал себя виноватым во всем этом происшествии. Сам государь Петр Алексеевич приказал, не щадя живота, вести учет его трат. Когда же я нашел недостачу, сказал ему об этом, то сейчас он признал мою правоту, вернув этот пятак.

А битья по морде не было, вообще не было! Об этом надо навсегда забыть и никогда не вспоминать. Ну забылся на минуту человек и дал пару оплеух, с кем этого не бывает.

С этими мыслями я достал свою тетрадь и каллиграфическим почерком сделал в ней требуемую запись о царских расходах за позавчерашний день. Подведя итог, я удовлетворенно откинулся на спинку стула и проорал диким голосом:

— Сашка, где ты?

В ответ я не услышал ни единого звука, Кикин не отзывался. Видимо, под теплый бочок подбивался к какой-нибудь невинной девице из царской прислуги. Мне они совершенно не нравились, слишком уж были разбитными и все про все знали. Не успевал ты рот открыть, чтобы вопрос задать, а они уже ответ знали. Неправильно это. Девицы должны быть стеснительны, к мужам уважительны и внимательно прислушиваться к тому, что те им говорили. Но без Сашки в любом кабаке делать будет нечего, слишком скучно даже есть будет, поэтому я открыл рот и уже нормальным голосом произнес волшебные слова, на которые Кикин не мог не прореагировать. Мой друг Сашка был большим любителем за чужой счет водочки попить.

— Придется подниматься и одному в кабак отправляться, — сказал я, словно говорил сам с собой. — Говорят, туда свежую анисовку завезли.

— Ты, что, паря, шутить изволишь? Как это можно одному в царский кабак, так и настоящей пьянью стать можно, — тут же послышался Сашки Кикина голос за моей спиной. — А ты и пить водку совсем не умеешь. Без меня тебе там делать совсем нечего, да и не надобно. Чего кричал-то, неужели меня в кабак пригласить хочешь?

Я в нескольких словах объяснил Кикину свое желание хорошенько обмыть свое первое жалованье и приобретение новых башмаков. Сашка внимательно меня слушал, согласно кивая головой. Он уже успел с Митькой Епанчиным пропустить по чарке водки, сейчас был в полной готовности продолжить вечерне-ночное веселье. Все уже знали, что Петр Алексеевич во дворце ночевать не будет, у Барятинских будет пить анисовку до самого утра, пока не упадет и его обратно во дворец не привезут в карете. Примета такая была, если он в вечер уходит с Федором Матвеевичем Апраксиным, то они будут веселиться до самого утра.

В какой-то момент пламя свечи осветило мое побитое лицо. К этому моменту оно распухло до неимоверности и ничем не напоминало обыкновенное человеческое лицо. При виде подобного безобразия на том месте, где должно было находиться мое лицо, Сашка Кикин всплеснул, как баба, руками и, хотя прекрасно знал, кто это сделал, деланным голосом поинтересовался:

— Друг милый, да кто это тебя эдаким образом отделал? Вместо лица ты сейчас носишь поросячью личину. Никто тебя в таком обличье не узнает, да и на людях в таком виде появляться нельзя. Лешка, ты только себе представь, как я, любимый денщик Петра Алексеевича и блестящий лейб-гвардии офицер, могу с таким свинячьим рылом в обнимку в кабаке показаться?!

Но в этот момент Сашка Кикин сообразил, что такими словами может преградить себе дорогу к тому, чтобы на славу, да еще и за чужой счет повеселиться в царском кабаке. Поэтому он попытался дать задний ход, но оказался в ситуации, когда не мог сразу же отказаться от им же произнесенных слов. Быстрым вороватым взглядом Сашка порыскал по сторонам, пытаясь найти достойный выход из тупика, который сам же себе и создал своими заранее не продуманными словами.

— Слушай, Алешка, а почему бы тебе сейчас свою разбитую морду не занавесить девичьей косынкой. Глядишь, сразу приличным и таинственным мужем станешь, которого государев денщик Сашка Кикин сопровождать изволит. Вся пьянь в кабаке от этой некой таинственности со скамеек попадает. А косынку я тебе подыщу, тут у меня случайно в кармане камзола завалялась.

С этими словами Сашка достал из кармана синюю кисею с женскими ароматами и нацепил ее мне на уши. Жалко, зеркала поблизости не было, а то было бы хорошо посмотреть на себя в этой «таинственности».

5

Этот кабак располагался в Замоскворечье, идти до него было далековато, он ничем не отличался от других царских кабаков. Но Сашке Кикину именно этот кабак почему-то особенно нравился, вот и пришлось нам туда переться чуть ли не через всю Москву. Несколько раз нас останавливали ночные сторожа и не пропускали через рогатки, перегораживающие улицы. Они интересовались, кто мы такие и куда премся. Сашка тут же хватался за шпагу и, угрожающе, громко и пьяновато крича, требовал нас немедленно пропустить, а то он всем кровь пустит. Но сторожа на его шпагу и крики мало обращали внимания, а увидев «занавеску» на моем лице, лихорадочно бежали разводить рогатки. В Москве в ту пору зверствовал настоящий душегуб, который топором и ножом лишил жизни немало людей. Сторожа, по всей очевидности, принимали за меня этого душегуба и старались, от греха подальше, избавиться от такого прохожего.

Сашкин кабак оказался забит пьяными забулдыгами до полного упора, ни одного свободного местечка, да и шагу в этом хаосе пьяного мужичья негде было сделать. В дальнем углу тихо пьянствовала группа солдат знаменитого Преображенского полка. Они пришли вместе со старым капралом, заняли весь стол и чинно, под руководством капрала через определенные интервалы хором поднимали чарки и хором пропускали внутрь водку, чинно закусывая простыми луковицами. Пока я наслаждался таким организованно-красивым солдатским потреблением водки, Сашка уже тащил меня к пустой бочке, неизвестно откуда вдруг появившейся неподалеку от раздаточной лавки целовальничьего, с которым он, видимо, успел договориться. Забулдыги прерывали свои шепотные разговоры и провожали меня испуганными или злобными взглядами, когда мы с Сашкой проходили мимо их столов.

На минуту в зале повисла тяжелая тишина, но, когда мы устроились за бочкой, разговоры начали постепенно возобновляться.

Но я всем нутром ощущал, что наше появление внесло определенный диссонанс в поведение посетителей этого кабака. Общий фон веселья и пития в этом кабаке, казалось бы, сохранялся как прежде, но это было только внешнее впечатление. В поведении отдельных забулдыг появилась непонятная настороженность и опаска, спиной я постоянно ощущал десятки подозрительных взглядов. Но я так и не успел до конца в этом обстоятельстве и своих ощущениях разобраться, как на бочке появился штоф с белесой жидкостью и большеразмерными чарками.

Сашка лихо распечатал штоф и по чаркам набулькал этой белесой жидкости. Затем он поднялся на ноги и предложил выпить полную чарку за нашего благодетеля Петра Алексеевича. Я, в принципе, особо не спешил пить водку, так как закуски на бочке еще не было, а пить без закуски я не любил. Но Кикин был весьма убедителен и настойчив, да и отказываться пить за такой тост было аморально, люди могли бы меня неправильно понять. Ушаковских людей можно было встретить в каждом царском кабаке.^[61] Поэтому я неохотно поднялся на ноги и, взяв чарку в правую руку, молча кивнул головой, соглашаясь с его тостом. Немного помедлил, затем своей чаркой чокнулся с чаркой Кикина, а затем решительно опрокинул ее содержимое в свое горло. Жидкость обожгла горло и обрушилась в желудок, в тот момент я себя почувствовал умирающим человеком. Мне хотелось согнуться в три погибели и эту отвратительную водку из своего желудка выплеснуть наружу, чтобы избавиться от той желудочной боли, которую она принесла.

Но это состояние продолжалось недолго, через мгновение все боли исчезли, в глазах просветлело. Ко мне снова вернулись разум и осознание ситуации. Только сейчас я обратил внимание на то, что в зале установилась полная тишина, а напротив меня стоял, уперев кулаки в бока, мужик с такой же косынкой на своем лице.

— Ты почто, мразь поганая, мое имя позоришь? Ты почто на свою морду, как и я, кисею натянул? Кто тебе Глашка, почему она тебе свою кисею дала? — громко орал этот мужик.

Я недоуменно посмотрел на Сашку Кикина, а тот, выпучив глаза, попеременно смотрел то на меня, то на этого мужика. Водка наконец-то достигла головы и шибанула в мозг, мне стало так хорошо и приятно, что захотелось выпить еще этой прекрасной анисовой водочки. Я схватил штоф за горлышко и со всего размаху врезал им по голове этого горлопана с кисеей на морде, штоф разбился, а он в беспамятстве растянулся на земляном и заплеванном полу. Вокруг его головы начала растекаться лужа крови, но это мне было совершенно безразлично. Отодвинув ногой тело горлопана в сторонку, ближе к соседнему столу, я отправился к целовальничему и громко потребовал новый штоф анисовки и много хорошей еды. Не уточняя, какой именно хочу еды, я вернулся к нашей бочке и едва смог найти стул, на который уселся, широко расставив ноги. Кикин во все глаза смотрел на меня и, по всей очевидности, совершенно не верил тому, что сейчас произошло перед его глазами. Уже сидя на стуле, я вспомнил о горлопане, глазами попытался разыскать его безжизненное тело. Но тела нигде не было, а на земляном полу оставалось только черное жирное пятно.

Половой, парнишка лет пятнадцати, притащил нам целого жирного гуся, много хлеба и штоф водки, но уже с зеленоватой жидкостью.

Дальше я не так уж помнил, что со мной и Сашкой Кикиным в то время происходило. Хорошо помню только одно, что анисовка оказалась отличной водкой, гусем и водкой мы угощали местных забулдыг и вместе этому радовались. Особое удовольствие мне доставило угощение преображенцев, которым я заказал отдельный штоф анисовки и много лука.

Временами в памяти всплывало, как нас били и как мы с Сашкой Кикиным кого-то тоже били. Сашка норовил все своей шпагой действовать, но оказалось, что ею фехтовать он совершенно не умеет, а носил токмо для красоты мундира и фасону. Преображенский капрал показывал нам обоим, как надо шпагою пользоваться, а затем мы вместе с солдатами строем ходили в атаку и ножами били каких-то душегубов, которые хотели с моего лица кисею снять. При этом они все время кричали и интересовались, где Глашка и почему она не с нами? Я никакой Глашки не знал, а Сашка, даже будучи в стельку пьян, щеками краснел и молчал.

Особенно мне не понравилось это его долгое молчание, я даже лоб у Сашки потрогал, не горяч ли? Но парень был в доску пьян, здоров и абсолютно нормально соображал. Временами он произносил тост за Петра Алексеевича и поднимал за него чарку, которую всегда лихо опустошал. Никто не знал, кто это такой — Петр Алексеевич, но все пили охотно и, как Сашка Кикин, чарки лихо расшвыривали по всем сторонам. Но когда одна чарка попала в лоб целовальничему и от удара тяжелой оловянной чарки у того выросла большая шишка, то он погрозил Кикину, что не будет ему больше водки наливать, так тот сильно испугался, но все равно так и не заговорил.

Наша потеха закончилась тем, что когда холодным зимним утром мы захотели погреться у костра и попытались поджечь царский кабак, то прибыл взвод преображенцев и нас, связанных по рукам и ногам, как татей, увез на полковую гауптвахту. Сашку Кикина, как государева денщика и офицера, держали в тепле и довольствии, а меня, как простолюдина, бросили в холодную и кормили простой солдатской кашей без масла.

Освободили нас по личному приказу государя Петра Алексеевича и доставили к нему прямо в покои. Первым делом государь сдернул с моего лица кисею и ее понюхал, поморщился, а затем перевел свой строгий взор на Сашку. Взял его за то, что раньше было мундиром, повернул его к себе спиной и так врезал ему коленом по …, что тот стрелою вылетел за порог государевых покоев. А вслед ему Петр Алексеевич громко кричал:

— Мы с тобой, Сашка, после поговорим и разберемся. Я всегда знал, что ты пьянь и шантрапа босяцкая, но спаивать моего личного секретаря я тебе не позволю. Впредь учись пить тихо, вприглядку и никого не будоражить, а то, вишь, преображенцев поднимать пришлось, когда два огольца Москву чуть не спалили.

Затем Петр Алексеевич повернулся ко мне своим разгневанным лицом с выпуклыми глазами и страшно просипел:

— Что, давно не драли на козлах, батогов попробовать захотелось?! Сквозь строй преображенцев пропущу и не пожалею. Ты мне нужен с чистой и умной головой, головорезов у меня и без тебя хватает. На Алексашку посмотри, ему только палашом махать, а государственной разумностью не обладает, все о кармане своем печется. А ты прежде всего думать должен научиться, соображать и анализировать, что будет пользой нашей державе, а что ей пойдет во вред. За штоф с водкой будешь хвататься только тогда, когда я это тебе буду позволять. Сейчас для порядка я физиономию тебе немного подправлю, чтобы у нее симметрию восстановить, а то рожу твою после вчерашнего пьянства сильно перекосило.

Петр Алексеевич засучил рукава своей рубахи, отошел на пару шагов и, примерившись к моей правой скуле, размахнулся кулаком. Но не ударил, а остановился и с любопытством в глазах посмотрел на меня, спросив:

— Ну а Глашку где успел найти и приголубить? Ты ведь и месяца у меня не проработал?

Ответить на вопрос я не успел, последовал мощнейший удар государева кулака, из моих глаз сыпанули искры, я потерял сознание, ничком свалившись на пол.

Глава 3

1

Государевы драние вихров и умственная выволочка из-за пьянства и веселья с Сашкой Кикиным, устроенные Петром Алексеевичем в педагогических целях, как он сам впоследствии посчитал, пошли мне на великую пользу. В результате чего я сильно подружился с Сашкой и впал с ним в доверительные отношения, а также наконец-то разобрался в том, чего же хотел от меня великий государь.

С громадным энтузиазмом я принялся за работу, одновременно размышляя над тем, как сделать так, чтобы в мое отсутствие Петр Алексеевич чувствовал бы себя совсем как без рук. Поэтому работал круглосуточно с небольшими перерывами на сон и еду… ну и вы сами знаете еще на что. С самого начала я работу поставил таким образом, чтобы, в каком бы месте государь ни находился, отдыхал бы, ездил бы по городам державы или выезжал бы за границу, я всегда находился бы рядом. Когда Петр Алексеевич в каком-либо месте задерживался, то я устраивался работать в таком месте, откуда, не отрываясь от писания, мог бы хорошо видеть, с кем он в данный момент разговаривает или встречается.

Подведение итогов по государевым ежедневным затратам было плевым делом, в день я тратил на эту работу от силы пять минут, не более. Но, разумеется, ни государь, ни окружающие придворные сановники и вельможи, ни дворцовая прислуга об этом даже не догадывались. Им же приходилось видеть только, что с утра до ночи я сижу за столом и скриплю гусиным пером. Петр Алексеевич явно с одобрением относился к этой моей работной старательности. К тому же ему чрезвычайно нравилась и моя постоянная мелкая о нем забота. Я вовремя оказывался на месте и помогал государю найти потерянный кисет с табаком, кресало с кремнем и даже курительную трубку.

А в то время его лакей Полубояров без дела мотался по темным углам и дворцовым переходам, щупая Глашку, эту безотказную во всем деваху.

Но эти мелкие услуги государю Петру Алексеевичу я старался оказывать в тот момент, когда никого из дворцовой челяди или очень знакомых лиц поблизости не было. Я старался своим поведением до поры до времени не привлекать к себе внимания серьезных людей в окружении великого государя. Им наверняка не понравился бы мой замысел стать с ними, богатыми и знатными, равным и войти в его ближайшее окружение. Хоть государь Петр Алексеевич этими людьми и рассматривался как взрослый, всем интересующийся ребенок, они внимательно посматривали за тем, чтобы в их среде и рядом с государем не появлялись бы лишние и неблагородного происхождения люди.

Через месяц после субботней «родительской порки» государь Петр Алексеевич, полагая, что этим повысил мое усердие в работе, доверил и передал в мои руки заведование его частной и державной перепиской, а также приказал мне заняться всеми придворными денежными расходами. В те времена, как и сегодня, свой двор великий государь почему-то называл на иноземный лад «кабинетом». После такого назначения, правда, сделанного государем в устной форме, не нашлось бы человека, который мог бы или посмел бы этого устного распоряжения ослушаться, я мгновенно стал значимым придворным лицом, приобрел права настоящего государева слуги.

По придворному чину, все еще числясь придворным подьячим и пока оставаясь простолюдином, я получил право распоряжаться людскими судьбами. Правда, пока еще судьбами придворной челяди, лакеев и служанок. Мог нанять на работу или уволить любого слугу или служанку.

Выплачивать годовое жалованье дворцовой прислуге я начал не раз в год, а раз в месяц и платил это жалованье, учитывая старание и качество произведенной прислугой работы. Придворные мужики, девки и бабы сразу же почувствовали, в чьих руках теперь находятся их судьбы и деньги. Приходя ко мне за своим жалованьем, они пытались меня всячески задобрить, умилостивить и расположить к себе, рассказывая о своих господах всякие небылицы. Я же внимательно выслушивал их россказни и, в зависимости от расположения духа, выдавал им полное жалованье или частично его урезал за проявленную недобросовестность в работе.

Однажды Петр Алексеевич в тот момент, когда я ему искру кресалом из кремня вышибал, чтобы он мог раскурить свою любимую голландскую курительную трубку, поднес к моему носу свой кулак и ровным голосом поинтересовался:

— Ты чего, Алешка, решил пойти по пути своего бывшего хозяина и начал красть? Полубояров на тебя сильно крепко жалуется. Говорит, что ты целый пятак из его жалованья утаил, ему недодал. Почему мне об этой недоимке ничего не сказал, а самочинно действовал?

Но к этому времени мне-таки удалось, общаясь вась-вась с Петром Алексеевичем, немного разобраться в его характере и темпераменте. Наш государь был жадина еще та, за медную полушку тебя сожрет с костями и не подавится. Он солдатским роженицам под подушку пять рублев клал, а потом долго сокрушался и бранился, мол, чего эти бабы из-за своего простого дела с такими деньжищами делать будут?!

Поэтому я смело посмотрел в его глаза и сказал:

— Ваше величество, Полубояров этот-то вчера забыл тебе сухих полотенец в омывательную комнату положить, тебе же пришлось грязным полотенцем чистую голову вытирать, а еще он…

Но Петр Алексеевич уже не слушал меня и не дал мне исполнить заранее отрепетированный монолог, он в этот момент вспомнил о каком-то важном государственном деле, ему вдруг сразу стало скучно и недосуг о провинностях своего ленивого лакея слушать. Поэтому он свой кулак разжал и, ладонью меня так одобрительно по небритой щеке потрепав, молвил:

— Хорошо, Алешка, продолжай и дальше блюсти мою честь и достоинство. С прислугой разбирайся сам, а я тебе этого не забуду. — И тут же, как молодой олень, унесся по своим державным делам.

Я же вернулся на свое рабочее место и крепко задумался. Использовав втемную Полубоярова, я достиг поставленной цели, но мне совершенно не хотелось среди дворцовой челяди прослыть скопидомом и вором их денег. Пора было восстанавливать репутацию, поэтому решительно поднялся с места и отправился разыскивать государева лакея, чтобы вернуть ему пятак. Макара нигде не было возможности найти, тогда я решил посетить его дом, Полубояров проживал в одном из переулков неподалеку от московского Кремля.

Дома была одна Пелагея, его жена.

В свое время я неоднократно слышал побасенку о том, как однажды Полубояров, видимо, этот гаденыш любил это дело, пожаловался государю Петру Алексеевичу на то, что жена отказывается выполнять супружеский долг, мотивируя отказ зубной болью. А по двору в то время бродили слухи о том, что Петр Алексеевич такой большой добряк и знаток тащить больные зубы. В ответ на жалобу лакея он взял медицинские инструменты для удаления зубов и отправился к тому домой в гости. Там государь, встретившись с Пелагей, якобы поинтересовался у нее, как она собирается и дальше жить с мужем, будет ли по-прежнему ему отказывать в исполнении супружеского долга. С этими словами он по одному из мешка начал доставать зубодральные инструменты, при виде которых Пелагея сильно испугалась и сказала государю, что будет до гроба верна своему мужу.

Тогда, первый раз встретившись с Пелагеей, я понял, насколько бывают недостоверными и надуманными придворные слухи. Государь Петр Алексеевич, большой знаток и любитель женщин, никогда в жизни не прошел бы мимо такой красоты и женственности. Через пару лет я поинтересовался у Пелагеи — она к этому времени уже родила мне сынишку, оставаясь женой Макара, который по своей натуре оказался просто мерином, — сколько было правды в той побасенке. Пелагея, стыдливо потупив взор аквамариновых глаз, тихо ответила, что в той побасенке не было ни малой доли правды, что она никогда с государем не встречалась.

Но вы знаете, что женщины, даже жены и полюбовницы, умеют говорить только то, что в данный момент им нужно, и говорят это весьма убедительно!

2

Первоначально мне было трудно разобраться во всей государевой переписке частного и державного порядка. Волосы дыбом вставали, когда читал послания Петра Алексеевича со всеми орфографическими и лексическими ошибками, запятых для него вообще не существовало. Все письма были написаны на оборванных листках некачественной бумаги, часто они даже не сохранялись в архивах. Поэтому переписка носила рваный характер, было трудно или практически невозможно восстановить или проследить, как решался тот или иной государственный вопрос. Решался ли этот вопрос вообще или же о нем давным-давно забыли.

Я прошелся по государевым приказам, где узнал ошеломляющую новость о том, что приказы, в те времена государственный аппарат России, уже давно не получали каких-либо государевых распоряжений. Все вопросы решались лично самим Петром Алексеевичем. Распоряжения государем отдавались и проходили, минуя приказы, они исполнялись сподвижниками или соратниками Петра Алексеевича, а иногда и друзьями. Они же большей частью забывали или по простоте души своей не знали, что эти письма следует сохранять, а работу следует выполнять, регистрируя бумаги в государевых приказах.

Правда, эти державные приказы погрязли в прошлом и по-новому работать, как Петр Алексеевич хотел, не умели, а работали по дедовой старинке, решая дела по полуделу в год.

С первой же минуты меня до глубины души поразил громадный объем работы по организации государевой переписки, это ж поди-ка правильно составь и красиво напиши более пятидесяти писем в день. Я сразу же сообразил, что если займусь этим делом в одиночестве, то наделаю множество ошибок, окажусь не в состоянии прослеживать за прохождением и решением тех или иных государственных вопросов, которые обсуждались или поднимались в государевых письмах. Помимо этого требовался строгий учет вопросов и дел, о которых государь не писал в письмах, а в устной форме обсуждал с другими лицами. Чем больше я в то время узнавал о состоянии секретарских дел при государе, тем более убеждался в том, что добровольно сунул голову в смертельную удавку, а теперь стою на бочке и жду, когда палач выбьет ее из-под моих ног.

Государь Петр Алексеевич был совершенно неорганизованным человеком в монаршем звании и обличии. С ним невозможно было впрямую о чем-либо договариваться, об уговорах он тут же забывал или не обращал на них внимания. Он не умел слушать собеседника, по-детски перебивая его наивными или дурацкими вопросами. Правда, в нем имелась одна черта характера, такая принципиальная хватка: из разговора или общения с собеседником он мгновенно выделял или выхватывал наиболее важные и значимые для российского государства дела и вопросы. Эти дела и вопросы он тут желал претворить в жизнь и тут же в своем ближнем окружении находил человека, который, по его мнению, мог бы это сделать или, по крайней мере, контролировать.

Самое интересное заключалось в том, что, делая подобный выбор вопроса и человека для его решения, он в своем выборе и того, и другого никогда не ошибался. В том скрывалась реформаторская суть и монаршая гениальность нашего государя Петра Алексеевича.

Вот и меня, Алексея Васильевича Макарова, он нашел в Вологде, за тридевять земель от Москвы. Десять лет промурыжил на непонятных должностях у Алексашки Меншикова. А сейчас, забрав в свой придворный кабинет придворным секретарем, пустил в свободное плавание между рифами и подводными скалами российского бюрократического государственного аппарата. Можно было бы, конечно, у Петра Алексеевича спросить, почему он это сделал. Почему он решил, что я, тогда еще совсем молодой житель Вологды, умевший красиво и грамотно писать, но не имевший дворянского звания, необходимых знаний и жизненного опыта, окажусь ему хорошим помощником и советником в реформировании государственного аппарата? Почему он приказал мне следить за Петром Андреевичем Толстым, одновременно приближая и словами лаская этого семидесятилетнего русского боярина, который неоднократно его предавал в прошлом? Почему он мне приказал пойти на два месяца в ученики к душегубу и кнутобойцу Ушакову, от одного вида которого у меня душу наизнанку воротило?

Но, как известно, государям не принято задавать каких-либо вопросов, можно запросто и головы лишиться. Так тогда поступил и я: когда окончательно уяснил для себя, в каком дерьме по уши оказался, то решил к государю Петру Алексеевичу не ходить, не жаловаться и не задавать ему глупых и детских вопросов.

В глубокой тайне от государя Петра Алексеевича мы с Сашкой Кикиным в тот вечер распили два штофа анисовки и чуть ли не померли от такого излишества. К тому же анисовка оказалась некачественной и слишком маслянистой. Какой-то гад чем-то ее разбавил и на базаре из-под полы продал Сашке, крестясь на церкву и клятвенно заверяя его в том, что лучшей водки на всем белом свете нет. Выжить нам помог Алексей Алексеевич Курбатов, в то время он был начальником Оружейной палаты Кремля. Первым делом Лешка Курбатов заставил нас насильно проблеваться и про… затем он омыл нас в холодных водах и дал по чарке настоящей, царской анисовки с крупной солью, которая окончательно вывернула нас наизнанку. К вечеру того дня мы снова начали дышать, слышать и видеть. За ночь еще более очухались, а утром зеленый и страшный Сашка своим видом насмерть напугал других государевых денщиков в денщицкой комнате, а я сидел за своим рабочим столом, прилагая невероятные усилия, чтобы гусиное перо не выпало бы из моих сильно дрожащих рук.

Когда мимо моего стола старый фельдмаршал Шереметьев волоком протащил еще шевелящийся и мычащий человеческий труп, внешне похожий на Петра Алексеевича, то я понял, что вчера было неудачным днем не только для нас с Сашкой Кикиным. Но за столь противные и богомерзкие мысли по отношению великого государя я был немедленно наказан. Из покоев государя вышел граф Головкин, канцлер и величайший зануда все времен и народов, подобных которому свет не видел и никогда уже не увидит, который, к моему глубочайшему сожалению, формально был моим непосредственным начальником. Выйдя из государевых покоев, он всем своим просвещенным видом продемонстрировал, что желает пообщаться со мной. Принимая во внимание то обстоятельство, что на тот момент ко мне еще не вернулась способность держаться на ногах, бежать и скрываться я был не в состоянии, и мне пришлось притвориться, что я настолько увлечен писанием, что ничего вокруг из-за этой увлеченности не вижу.

Граф Головкин начал говорить тихим голосом и к разговору со мной решил подойти из самого далекого далека:

— Э-э, Макаров, мне кажется, что ты не совсем здоров и вид у тебя слегка бледноват.

Я хранил молчание и не поднимал головы от чистого листа бумаги.

— Э-э, Макаров, ты не мог бы оторваться от работы на минуту, чтобы со мной переговорить.

Усталой рукой я смахнул будто бы имеющийся трудовой пот со лба и снова вернулся к чистописанию.

— Макаров, э-э, имей же совесть, оторвись от работы и поговори со мной.

Я оторвал глаза от чистого, неисписанного листа, поднял голову и мазнул глазом по его сиятельству, но, видимо, был таким усталым, что графа Головкина так и не заметил. В конце концов тот не выдержал такого проявления с моей стороны трудовой доблести, громко фыркнул и, развернувшись на высоких каблуках, начал было чинно, по-графски размеренно удаляться к выходу.

Но на середине пути остановился, о чем-то подумал, также развернулся на каблуках и отправился в обратную сторону, чтобы снова остановиться у моего стола. Я же продолжал неторопливо писать на чистом листе бумаги, совершенно не боясь того, что начальник заметит, что я так и не сумел вывести на бумаге и единого слова. Все хорошо знали о том, что канцлер государева кабинета граф Головкин был слегка подслеповат, дальше своего носа не видел, но очков из ослиного упрямства не носил.

— Слушай, Макаров, — сказал он, — завтра или послезавтра к тебе придет новый сотрудник, который займется переводами, если таковые будут. Так что ты будь с ним повежливей, особо работой не загружай.

Вот тебе и на! Эта канцелярская крыса, которая ничего не умела и ничего не знала, только… умела лизать государю Петру Алексеевичу, почувствовала, что я начинаю возвышаться, поторопилась своего человечка, своего соглядатая, ко мне приставить. Не буду же я из-за этой гниды без очков свои отношения с государем портить и голос поднимать против его кандидатуры?!

А что касается Алексея Курбатова,^[62] то за благо, которое он мне с Сашкой сделал, к жизни вернув, через три годика я ему посодействовал вице-губернатором города Архангельска стать, но, к сожалению, его жизнь не сложилась.

3

Мои приключения в тот вечер одним только разговором с Гаврилой Ивановичем Головкиным не завершились. Я таки сумел за своим рабочим столом с гусиным пером в руках просидеть, не вставая, до самого позднего вечера, всех проходящих мимо царедворцев удивляя своей усидчивостью и трудолюбием. Они-то хорошо знали, что в этот вечер государь Петр Алексеевич находился в полной отключке и ему было совершенно не до работы, а требовалось хорошенько выспаться. Но то, что мог позволить себе государь, я об этом и думать не мог, должен был работать и работать.

Весь же дворец моментально притих, царские вельможи тут же занялись решением своих собственных проблем и домашних дел. Каждый раз, когда они проходили мимо моего стола, то останавливались и поглядывали на меня, вероятно, думая о том, какой же я дурак, вместо того чтобы работать, мог бы давным-давно в царском кабаке сидеть и водку сосать в свое великое удовольствие. А я же продолжал упорно сиднем сидеть за письменным столом, тупо смотря на чистейший лист бумаги, лежащий на столе, изредка пошевеливая правой рукой с гусиным пером, делая вид, что делаю на нем какие-то записи. Одним словом, трудился, когда другие баклуши били.

К вечеру я почувствовал себя гораздо лучше, по крайней мере, начал менять бумагу под пером, чистый на чистый лист, чтобы проходящие мимо вельможные сановники могли бы видеть, что я много пишу, время от времени меняя исписанную бумагу.

К этому времени я уже более или менее разбирался порядках, творящихся во дворцах Петра Алексеевича, который никогда не опускался до того, чтобы даже просто поинтересоваться тем, в каких условиях живут и работают его соратники и товарищи, которые еще не имели поместий или родовых замков. В начале своей службы секретарем у государя я пребывал в сословии простолюдинов, поэтому мне приходилось самому заниматься организацией и обустройством своего спального и рабочего места.

После поездок с государем по стране возвращаясь в санкт-петербургский дворец, я первым делом встречался с местным камер-юнкером или камергером и решал с ним животрепещущий вопрос своего благоустройства. Виллим Иванович Монс, пусть земля ему будет пухом,^[63] с должным вниманием относился к моим просьбам, предоставлял полную свободу рук для решения этих вопросов. Иными словами, я сам должен был искать и находить лежанку, на которой мог бы поспать по ночам. Что же касается рабочего письменного стола, то во всех работных местах или в дворцах, в которых государь останавливался, всегда имелся резервный письменный стол, который мгновенно предоставлялся в мое распоряжение. Таким образом, я решал вопрос своего личного обустройства, чтобы, как только я с государем появлялся в новом месте, мгновенно приступать к работе — секретарствовать при Петре Алексеевиче. Вначале государь не обращал внимания на эти мои старания, но постепенно начал привыкать к моему постоянному присутствию рядом с ним и никогда без меня не обходился.

Ну так вот, в тот вечер моя проблема заключалась не в том, чтобы искать лежанку на ночь, а в том, как до нее добраться. Я же не мог, как пьяный царский денщик Васька Суворов,^[64] идти по дворцу у всех на виду, шатаясь от одной стены коридора до другой, или, как Никита Моисеевич Зотов,^[65] из-за полной неспособности стоять на ногах, ползти по коридору. Мое простолюдинское достоинство и мой малый придворный чин этого не позволяли.

Я должен был степенно подняться из-за стола, поклониться в угол с иконами и лампадой, чинно перекреститься и, степенно ступая животиком вперед, пройтись по этим малоосвещенным дворцовым коридорам. При этом я должен был строго себя блюсти: кого при встрече не замечать, кому кивать головой в знак приветствия, а кому кланяться в пояс, растягивая губы в любезной улыбке.

В полном внутреннем расстройстве, чтобы другие этого не видели, я должен был себе честно признаться в том, что в этом состоянии я был пока не готов самостоятельно пройтись до своего спального места. Сашка Кикин куда-то запропастился, не отзываясь на призывы, поэтому минимум до утра я оставался без друга и помощника, без помощи которого не смог бы преодолеть расстояние и добраться до лежанки. В этот момент мимо проходил и к моему столу подошел Александр Никитич Прозоровский и хотел мне задать какой-то вопрос, но, увидев мои «задумчивые» глаза и совершенно самостоятельно шевелящуюся руку с гусиным пером, как-то странно икнул и далее пошел своей дорогой.

После ухода Прозоровского я пришел к окончательному решению, чтобы завтра ни свет ни заря быть на своем рабочем месте, сегодня вечером мне не стоило бы его покидать и рисковать своей нарождающейся придворной репутацией. Вместо мягкой лежанки мне эту ночь лучше было бы провести, отсыпаясь на этом столе. Взобраться-то на стол я сумел без посторонней помощи, а раздеваться не надо. С этой гениальной мыслью я взял со стола кипу неисписанной бумаги, гусиное перо и начал их аккуратно складывать на подоконник за оконной гардиной.

За окном завывала настоящая русская пурга, сугробы были до окон, из-за полного отсутствия света на городских улицах ни зги не было видно, одна только сплошная темнота. Из-за большого количества выпавшего снега по улицам города было невозможно ни пройти, ни проехать. И все это происходило в новой столице великого русского царства, на строительство которой брошены лучшие силы земли русской. Я этого города не знал, знакомых у меня там не было, поэтому после приезда еще ни разу не покидал дворца и не выходил на улицу. В этот момент в однотонном завывании зимнего ветра мне послышалось волчье подвывание, а эти звери, по рассказу одного царского псаря, полюбили, как только устанавливался лед на Неве, городскую реку переходить у строящейся Петропавловской крепости на Заячьем острове.

Едва, налюбовавшись зимой за окном дворца, я снова вернулся в свое прежнее положение на стуле за письменным столом, чтобы начать планирование и осуществление операции по влезанию на стол для спанья, как почувствовал на себе чей-то внимательный, но уж очень тяжелый взгляд. Я поднял глаза и от ужаса, охватившего меня, чуть не свалился со стула.

Передо мной стоял красавец и душегуб князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский собственной персоной, второй после государя Петра Алексеевича человек в великом русском царстве. Он был в шикарной фиолетовой шубе из горностаев, расстегнутой на большом животе, под которой проглядывал красный с позолотой кафтан-ферязь, в горлатной шапке из куницы, в красных юфтевых сапогах на высоком каблуке и с тяжелым посохом в правой руке. Боярин был один, ни о чем меня не спрашивал, а стоял перед моим столом и своими выпуклыми глазищами, словно удав перед тем, как заглотить очередного птенчика, внимательно меня рассматривал. Взгляды наших глаз встретились, но я даже не трепыхнулся, у меня не было ни сил, ни желания сопротивляться взгляду этого человека.

Я реально ощутил, как алкоголь самостоятельно и торопливо покидает мою кровь. Это надо же такому случиться, чтобы ко мне самолично пришел этот боярин, перед жестокостью и самодурством которого дрожит вся русская земля, все царство русское. В стрелецкое восстание он простым топором срубил головы пятерым стрельцам и дальше продолжил бы свое палачье дело, если бы его не остановили. Государь Петр Алексеевич настолько доверял этому аспиду, что на время своих долгих отлучек всю Россию доверял этому боярину. Я продолжал сидеть на стуле ни жив ни мертв, только еще ниже пригнул свое рыло ближе к поверхности стола, а как же иначе я должен был бы себя вести, слава богу, что не обмочился.

Наши гляделки продолжались минуты две-три, не более, но за это краткое время алкоголь полностью покинул мои вены и голову. Я уже лучше соображал и в памяти попытался разыскать какую-либо информацию о князьях Ромодановских. Все, что мне удалось вспомнить, так это была малая толика информации о том, род Ромодановских является одним из ответвлений рода Стародубских, а те пошли от самого Рюрика. Но эта информация меня мало интересовала, ведь боярин Федор Иванович, как только Петр Алексеевич отобрал у своей сестры Софьи государственную власть, начал заниматься политическим сыском, став главой Преображенского приказа.

Недолго продолжались мои мысленные метания в поисках спасения и информации об этом человеке, как послышался его скрипучий голос:

— Ну что, мил сударь, нашел себе хорошую работенку под бочком у государя, а почему ко мне не явился, не доложился и не представился? Я государя берегу, берегу от всяких прощелыг, а как их всех отошьешь, когда ты к нему уже десять лет назад подкатился и хорошее впечатление начал производить. Ну да ладно, собирайся, и ко мне поехали, поговорить надоть.

Князь-кесарь Федор Юрьевич повернулся и величественной поступью направился к выходу из дворца, а я, как был, трусливой собачонкой, на бегу схватив легкую накидку, помчался вслед за боярином.

4

В простенькой накидке и легком кафтанчике я выскочил на улицу, прямо на мороз, но замерзнуть не успел, у самого дворцового крыльца уже стоял большой возок для дальних поездок. Два усатых и могучих берейтора помогали князю-кесарю Федору Юрьевичу подняться в возок, и когда он скрылся в его глубине, то один из берейторов обернулся и пальцем мне показал, чтобы я забирался внутрь. Меня аж пот пробил, как это я, простой простолюдин, могу ехать в одном возке с великим русским боярином! Но мне не дали времени на обдумывание ситуации, второй берейтор подошел ко мне и, взяв за порты и ворот, с силой зашвырнул меня внутрь боярского возка.

— Выпить водки хочешь, чтобы головную боль унять? — Над ухом послышался чуть-чуть участливый скрипучий голос.

Я в ответ отрицательно помотал головой. Как в такой темнотище Ромодановский смог рассмотреть это мое отрицательное мотание головой, я не знаю, но он увидел и больше ко мне с участливыми и просто вопросами не приставал. А я, больше ориентируясь на пальцы рук, сумел на ощупь добраться до сиденья возка и на нем удобно устроиться. Мне повезло уже одним тем, что Федор Юрьевич сидел напротив меня, а я мог спокойно посидеть один, размышляя о том, что же со мной это такое происходит. Почему этот страшный боярин так заинтересовался моей личностью?

Но ответа на этот вопрос я не успел найти, возок остановился, появились знакомые берейторы и, бережно поддерживая боярина под локоток, помогли Ромодановскому выбраться из возка и взобраться на крыльцо большого, добротного и красивого терема. На меня берейторы уже не обращали никакого внимания, поэтому мне пришлось самому выбираться из возка и по глубокому снегу идти к крыльцу. Поднимаясь по ступеням крыльца, я подумал о том, откуда в Санкт-Петербурге мог появиться такой большой и красивый терем, в строящемся на Неве городе в основном строили каменные дома.

В этот момент меня сзади крепко обняли и потащили с крыльца, я совершенно не ожидал этих объятий, поэтому не смог вовремя оказать сопротивление, кубарем слетев с крыльца. Разумеется, когда тебе не везет, то не везет до конца, со всего размаха я лицом влетел в громадный сугроб снега. Знаете, это несколько неприятно при тридцатиградусном морозе, да и к тому же легко одетым оказаться в снегу. Но тем не менее мне пришлось выбираться из сугроба, и когда я почти из него выбрался, то лицом уткнулся в раскрытую медвежью пасть, из которой несло теплом и смрадом. В свете единственного факела, который светил с крыльца, мне едва удалось рассмотреть стоящего на задних лапах, ростом почти с меня, настоящего медведя, который стоял, положив передние лапы на мои плечи.

Это настолько поразило меня, что я замер на месте, не зная, что делать, куда бежать, куда скрываться?! А в этот момент снова послышался знакомый скрипучий голос Федора Юрьевича, который смеялся и приговаривал:

— А ты, Лешка, ему стопку водочки налей, вот Мишка от тебя и отстанет. Понимаешь, этот медведь очень любит выпить. Кто ко мне в гости идет, тот ему всегда анисовки и наливает. А ты этого правила не знал, вот Мишка тебя в мой терем и не пускает. Ну да ладно, — Федор Юрьевич ласково обратился к своему медведю, — Миша, хватит к добру молодцу приставать и пропусти его ко мне в гости. Наобратном пути он обязательно тебе чарку водочки поднесет. А сейчас он мне нужен. Нам с ним поговорить нужно, а то завтра утречком он должен уже у государя быть, тот не любит, когда его секретари опаздывают.

Медведь словно понял слова боярина, снял лапы с моих плеч и поспешил в глубь заснеженного двора. А я все стоял и боялся с места двинуться, размышляя о том, откуда здесь медведь появился, почему меня не задрал и слов князя-кесаря Ромодановского послушался. В этот момент я даже мороза не чувствовал, пока один из берейторов добродушно не толкнул кулаком меня в плечо, подсказывая, что пора идти в терем.

Только я перешагнул порог терема, как меня встретил совсем молоденький слуга, лет десяти, не старше. Прикрывая ладошкой пламя свечи, чтобы оно не погасло от сквозняков, парнишка пошел впереди, освещая и показывая мне дорогу. Долго идти не пришлось, на втором этаже находилась большая светлица с небольшим столом посреди помещения и двумя креслами с высокими спинками. Служка подвел меня к одному из кресел и сделал приглашающее движение рукой, предлагая занять одно из них. У меня захватило дух, мне еще не приходилось бывать в таких светлицах. Паркетный пол, большая люстра с восковыми свечами над головой, изразцовый бок голландской печи создавали необъяснимый уют, в светлице было светло и тепло и приятный аромат от горящих над головой свечей.

Пока я осматривался, служка исчез, но в светлицу уже входил князь-кесарь Ромодановский, который успел переодеться. Сейчас на нем был легкий шелковый зипун, атласная рубаха, полотняные порты и татарские ичиги. Федор Юрьевич подошел к креслу, стоящему напротив меня, и по-хозяйски в нем устроился, чтобы сразу же вперить в меня взгляд своих глаз. Но на этот раз боярин долго не молчал, а заговорил ласковым голосом, но взгляд его глаз оставался жестким и оценивающим.

— Ну что ж, брат Лешка, государь Петр Алексеевич попросил меня встретиться с тобой и ввести в курс тех государственных дел, которыми тебе придется заниматься, но о которых никто на белом свете ничего не должен знать и слышать. Он долго ожидал момента, когда тебя можно было бы привлечь к этой работе, два месяца назад решил, что это время наступило, и забрал к себе тебя от Александра Даниловича. Светлейший князь очень неплохо о тебе отзывался. К тому же ты парень понятливый и сметливый, поэтому я не буду ходить вокруг да около, а сразу же перехожу к разговору о деле.

В этом месте Федор Юрьевич сделал паузу, не спуская с меня жесткого взгляда своих глаз. От его слов меня бросило в жар, хотя не сказал бы, что в светлице было очень жарко, дрожащими от волнения руками я расстегнул накидку и сбросил ее с плеч.

— Одним словом, скажу, Алешка, что тебе придется заниматься организацией стратегической разведки русского царства.

5

Когда князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский произнес эти слова, то моя нижняя челюсть чуть-чуть совсем не отвалилась, но я даже бровью не повел, боясь любым неосторожным словом или движением себя выдать тем, что я понял, что может означать это выражение «стратегическая разведка». Но в тот момент я действительно не знал, что мне делать и как реагировать на слова средневекового русского боярина о стратегической разведке, что в начале семнадцатого века было в принципе невозможно. Я сидел ни жив ни мертв и глупо пялил глаза на Федора Ивановича, притворяясь, что не понял его слов и что под этими словами боярин мог иметь в виду. Он же в этот момент молчал и не отрывал глаз от моего лица, стараясь что-то в нем высмотреть.

И, видимо, этот паразит что-то высмотрел, так как усмехнулся, но на этот раз передо мной был не добродушный и добрый боярин-дедушка, а настоящий душегуб и палач рода человеческого. Он поднял руку и почесал затылок, затем обеими руками расправил свои длиннющие усы и, весело скаля зубы, произнес:

— Ну хватит тебе, Лешка, Ваньку-дурака ломать! Мои дьяки из Преображенского приказа тебя десятки раз через ситечко просеивали, каждую крупицу информации о тебе собирали, так что о тебе мы все знаем. Даже знаем о том, о чем ты думаешь или что собираешься делать завтра или послезавтра. Дьяк у меня один в Тайном приказе имеется, Ануфрием зовут. Пьянь несусветная, но талантлив безмерно, по почерку характер людей угадывает. Так он, твои цидульки понюхав и пощупав, прямо говорит, что ты человек не от мира сего. Зело умен ты и начитан, многое знаешь, но скрываешь. С людьми легко сходишься, а внешность имеешь неказистую, плохо запоминающуюся, тебя с другим человеком легко попутать можно. Так что, Лешка, кончай свою морду кривить и глаза бесовские щурить, все равно я тебе ни в чем не поверю. Все ты понимаешь, вот и внимай тому, что я тебе буду рассказывать о государе нашем Петре Алексеевиче и о делах государевых в Европах разных.

Честно говоря, я совсем не ожидал услышать со стороны этого великого русского политика о себе такие добрые слова, поэтому решил внимательно выслушать то, что мне будут говорить, а уж затем решать, что буду делать по этому поводу. А Федор Юрьевич кликнул слугу и приказал нам принести графин водки собственного изготовления, две чарки и немного закуски. Водка почему-то оказалась красного цвета, крепкая и здорово шибала в голову, но я от этого не пьянел, а только здоровее головой становился. Особенно мне понравились солененькие огурчики, маринованные белые грибки и капустка.

Князь-кесарь Ромодановский чопорно пропустил в себя большую чарку этой красной водки, повернулся в красный угол, перекрестился на образа и начал свой рассказ. Первым делом, он сказал мне, что моя первоочередная задача — всячески оберегать от происков вражеских лазутчиков и соглядатаев государя нашего Петра Алексеевича, беречь русское царство. Второй моей главной задачей боярин назвал то, что я должен приложить все силы и не беречь живот свой, чтобы приблизить окончание Северной войны.

После этого краткого вступления Федор Юрьевич начал вводить меня в курс моей будущей тайной работы. Главным врагом русского государства он назвал некоего Иоганна Рейнгольда фон Паткуля, лифляндского^[66] дворянина, капитана шведской армии, генерал-майора войска Речи Посполитой и генерал-лейтенанта русской армии. Этот дворянин получил хорошее образование в юриспруденции, математике, инженерных науках, тактике и фортификации, был умен и умел хорошо ладить с людьми. Произнося слова о взаимоотношениях фон Паткуля с людьми, Федор Юрьевич многозначительно посмотрел на меня. Разумеется, я очень хорошо понял значение этого его взгляда, боярин полагал, что с этим лифляндцем я имел некоторые общие черты характера.

Далее Федор Юрьевич говорил о том, что фон Паткуль имел еще одну необыкновенную черту характера: он умел убеждать монархов в своей правоте или так строил свои рассуждения, что те безоговорочно ему верили. Иоганн Рейнгольд фон Паткуль далеко бы пошел на шведской службе, если бы не случалась так, что шведы, оккупировав Лифляндию, стали притеснять лифляндское дворянство, лишая его поместий. Фон Паткуль оказался среди многих лифляндцев, которые лишились своих земель. Он, добившись встречи с шведским королем Карлом XI, своим красноречием сумел его убедить в необходимости «восстановления нарушенных прав лифляндского дворянства». Но в этот момент разгорелся конфликт шведского губернатора Лифляндии с местным дворянством, Иоганн Паткуль оказался вовлечен в этот конфликт и, хорошо понимая, что ему грозит тюремное заключение, бросил шведскую службу и бежал из Лифляндии. В Швеции Иоганна фон Паткуля за покушение на восстание в Лифляндии, нарушение воинской дисциплины и дезертирство приговорили к лишению правой руки, чести, поместья и жизни.

С этого времени, рассказывал князь-кесарь Ромодановский, Иоганн Рейнгольд фон Паткуль становится изгоем и ярым ненавистником Швеции. Он свою дальнейшую жизнь посвятил тому, чтобы разрушить в те времена великое государство королевство Швецию, покарав его за понесенные им унижения и полученные оскорбления. Может быть, это была великая идея великого человека, но этот человек решил своих личных целей достичь чужими руками, руками сильнейших монархов Европы того времени: Августа II Сильного, курфюрста Саксонии и короля Польши и Петра I Великого, великого русского царя.

В январе 1699 года фон Паткуль встречается с королем Августом II в Гродно, встреча продолжалась около двух часов. В ходе этой встречи Иоганн Паткуль представил польскому королю докладную записку, в которой подробно изложил рекомендации по ведению военных действии против Швеции. Вот как Иоганн Рейнгольд фон Паткуль видел ситуацию в Европе и как предполагал ее использовать для достижения своих личных целей, сказал князь-кесарь Ромодановский, протягивая мне лист бумаги, которого до этого момента у него в руках не было.

Но я взял бумажку и глазами быстро пробежал каллиграфическим почерком выписанный текст:

«Данию легче всего привлечь к союзу в войне против Швеции, поскольку Дания давно уже недовольна тем, что Швеция занимает главенствующее положение. Однако при таком союзе для Дании существует большая опасность: географическое положение делает ее очень уязвимой, и шведам легко будет заставить ее выйти из войны. Чтобы добиться нейтралитета Бранденбурга, достаточно поддержать бранденбургского курфюрста в его стремлении получить королевский титул. Но самое главное — привлечь на свою сторону русского царя, а важнейшей предпосылкой для его участия в войне против Швеции является подписание мирного договора с Турцией.

Поэтому следует уговорить царя поддержать миссионерскую деятельность папы в Китае, тогда папа повлияет на императора Священной Римской империи и на Венецию, с тем чтобы в Константинополе был заключен благоприятный мир между Россией и Турцией.

Союз с русским царем сопряжен, разумеется, с определенным риском. Нужно принять все меры предосторожности к тому, чтобы царь не утащил Лифляндию из-под самого носа Августа II, для этого надо заранее определить, что причитается России. Так или иначе, очень важно внушить ему кое-какие иллюзии: во-первых, что его предки имели права на Лифляндию, и во-вторых, что достаточно будет царю получить Нарву — и он сможет со временем подчинить себе всю Лифляндию и Эстляндию. Но если царь завоюет Нарву, надо будет привлечь Англию, Голландию, Бранденбург и Данию, чтобы они вмешались и выступили в роли третейского суда».

6

— 5 октября 1699 года генерал-майор Иоганн Рейнгольд фон Паткуль встречается с нашим государем Петром Алексеевичем, — продолжил свой рассказ Федор Юрьевич, дождавшись, когда я закончу чтение первой бумажки. — На этой встрече он представил новую докладную записку. В этой записке он уже расписал все выгоды союза с польским королем для русской короны, что Россия должна «ногою твердой встать» на Балтийском море. В этом случае она не только усилит свое влияние в Европе, но и сможет, снарядив первоклассный флот, превратиться в третью крупнейшую державу Балтики. Петр Алексеевич, горя желанием свое государство вытащить из патриархального прошлого, воспринял идеи этого Иуды Искариота, в 1700 году Россия вступила в войну со своим северным соседом, а Паткуль еще долго продолжал свою преступную и подрывную деятельность.^[67]

В этот момент Федор Юрьевич Ромодановский пояснил мне, что к фон Паткулю он относится с большим предубеждением и во многом его считает неправым человеком, когда тот ради достижения личных целей скрытыми переговорами вовлекает в смертоубийственную войну целые государства. Идти по трупам других людей ради достижения личной цели ни одному истинному христианину не позволено и не гоже. Хорошо, что в тот время нашему русскому государству действительно требовался выход к Балтийскому морю, чтобы выйти в цивилизованный мир, начать торговлю, отношения с Европой и вести с ней на равных разговор. Но было бы совсем уж плохо, если Россия оказалась бы в войне по одной лишь прихоти своего монарха, тогда зря погибли бы многие сотни тысяч людей. Все это могло бы произойти из-за одного только этого лифляндца, который научился странным образом действовать и убеждать монархов в правоте своих помыслов.

— С этого момента твоя задача, Алешка, — сказал Федор Юрьевич, глядя прямо в мои глаза, — будет заключаться в том, чтобы знать, что думают и чем занимаются иностранные послы в России, что думают о России правители европейских стран, какие козни они затевают против нашего отечества. Знать и противостоять этим козням, давать государю Петру Алексеевичу правдивую информацию по всем этим вопросам, советовать, с кем можно из западников иметь дело или кому совершенно нельзя доверять. — На секунду он задумался, отвел взгляд в сторону, тяжело вздохнул, а затем продолжил говорить: — Ты должен знать, что первоначально я был против назначения тебя на такую должность, уж очень ты молод и неопытен в больших государственных делах. Не люблю я простолюдинов, Лешка, не люблю… и в этом весь сказ. Они какие-то серые и сермяжные люди, не имеют должного кругозора и думают не об отечестве, а только о своей выгоде. Но этот дьяк Ануфрий меня потряс словами, что ты не от мира сего, сейчас я не буду пытать и выбивать из тебя, как мне следует понимать эти слова дьяка. Да и Петр Алексеевич, по поводу моих оттяжек встречи с тобой однажды прямо мне сказал, что я становлюсь слишком старым, чтоб его на престоле замещать. Но он тотчас поправился и добавил, что я становлюсь старым своим духом, а не телом, хотя мне много уже лет, чтобы его замещать. Вот я решил встретиться и посмотреть на тебя, мил сударь. По твоим бесовским глазам вижу, что ты понимаешь, о чем я пытаюсь тебе втолковать, а я, если уж честно сознаваться, не совсем понимаю, как ты, молодой еще отрок, сможешь заняться таким огромадным делом и его потянуть. Хватит молчать, звереныш, и поделись своими мыслями.

Как ни странно, но я совершенно не удивился этим словам такого умного и хитрющего боярина. Даже и сейчас он меня брал «на испуг», пытался поставить в позицию, чтобы в дальнейшем я бы зависел от каждого его чиха и слова. Я не собирался показывать явного своего противления его намерениям, в открытую ему говорить, что сам с усами, что хорошо понимаю, о чем он ведет речь. Мне было еще рано полностью раскрываться перед этим человеком, который сам был порождением патриархального прошлого России, но сумел вознестись над этим прошлым, став хорошим и верным помощником Петру Алексеевичу. Сделав лицо немного задумчивым и слегка растерянным, прикрыв веками глаза, я начал говорить:

— Ваше высокопревосходительство,^[68] — мой собеседник очень удивился такому сложному к нему обращению, но ни движением рук, ни мимикой лица не выдал своего удивления, — стратегическая разведка — весьма сложное и дорогостоящее дело. Сегодня мир живет информацией, монархи принимают решения на основе той информации, которую они получают. Поэтому если такая информация достоверна, то и принятое монархом решение верно, а его государство пойдет по правильному пути и займет свою нишу в сфере мирового развития. Всего пару лет назад Россия, создав собственную армию и флот, вышла на берега Балтийского моря, а до этого прозябала на европейских задворках. Сегодня наше отчество шагает по пути мирового признания, все больше и больше людей стараются приблизиться к нашему государю Петру Алексеевичу, войти в его ближний круг друзей, которым он доверяет.

В этом месте я сделал краткую паузу, чтобы дать время Федору Юрьевичу понять и освоиться с мыслью о том, что перед ним сидит не юный отрок, а взрослый муж, неплохо разбирающийся в событиях, происходивших в мире, вокруг русского государя, и прямой взаимосвязи этих событий.

— Каждый человек, войдя в государево окружение, затем всячески старался в голову Петра Алексеевича впихнуть именно ту информацию, которая была ему нужна и выгодна. Фон Паткуль подвернулся под государеву руку именно в тот момент, когда государь очень нуждался в разъяснении того, что в тот момент происходило в Европе, какое место Россия занимала в происходящих в Европе событиях, намекнув о том, по какой дороге России следует идти к своему возвышению. Чтобы противостоять временщикам и давать Петру Алексеевичу своевременную и правдивую информацию, мы должны иметь агентуру во многих странах Европы и даже в Швеции. Нам нужно делать им большие или маленькие подарки, всячески привлекать или покупать их симпатии. Мы должны перлюстрировать письма иностранных послов и посланников, а также иностранных граждан, работающих в нашей стране. Федор Юрьевич, — я обратился к князю-кесарю Ромодановскому, — ваш Преображенский, или Тайный, приказ не может справиться с этой непривычной для мозгов ваших дьяков работой. В прошлое уходят времена, когда враги отечества на дыбах или на колесах сами себя признавали врагами отечества или клепали доносы на своих друзей и знакомых.

В светлице терема князя Ромодановского воцарилась тишина, какая-то спокойная и уютная тишина. Хорошо было заметно, как заработали шарики и ролики Федора Юрьевича, побежавшие по мозговым извилинам этого убеленного сединами великого государственного политика. Снова наши взгляды скрестились, я внезапно осознал, что с этим русским мужиком, боярином из рода Рюриков, я найду общий язык, что мы подружимся и что он всегда и во всем мне будет помогать.

В этот момент Федор Юрьевич лукаво улыбнулся и, повернувшись боком ко мне, посмотрел в окно и сказал:

— Смотри-ка, Алексей Васильевич, уже светает, тебе пора возвращаться к Петру Алексеевичу. Он знает о нашей встрече и наверняка поинтересуется тем, как она прошла. Так, что собирайся и не забудь взять чарку водки для Мишки, а то он тебя со двора не выпустит. Берейторы с возком уже ждут тебя и быстро к царскому дворцу доставят. Так что прощевай и будь здоров, а я пойду подремлю немного под теплым боком супруги.

Когда я уже занес ногу, чтобы переступить порог светлицы и спускаться на первый этаж по лестнице, то за спиной снова послышался его скрипучий голос:

— Да, едва не забыл тебе сказать, Алексей Васильевич, что тебе придется еще встречаться с Андреем Андреевичем Ушаковым и Петром Андреевичем Толстым, ближе познакомиться и поговорить с ними о специфике выполняемой ими работы. Но ни в коем случае этим кровопийцам не говори, чем ты будешь сам заниматься, для них ты личный государев секретарь и вправе всем интересоваться.

За спиной громко хлопнула дверь, когда я начал спускаться на первый этаж по лесенке терема. Только тут до моего сознания дошло понимание того, что сейчас я нахожусь в Москве, в тереме князя Федора Юрьевича Ромодановского.

Глава 4

1

Посольский обоз из ста крытых возков, кибиток с пассажирами и телег с багажом и продуктами медленно тянулся по зимнику. Зима в этом году выдалась холодной и снежной. За стенами возков и кибиток стоял настоящий мороз под тридцать градусов, куда ни бросишь взгляд, повсюду были высокие сугробы снега. Чтобы в таком снегу пробить дорогу, накануне по этому тракту прошел полк драгун, который своим обозом и конями солдат утрамбовал снег и пробил полозную колею для наших кибиток и возков.

Этот полк драгун не только был проводником на нашем пути на Запад, к Балтийскому морю, но и нашей охраной, так как заранее распугивал братства разбойных людей большой дороги. В последнее время на наших дорогах развелась чертова куча беглых крестьян и солдат-дезертиров, причем все с топорами и рогатинами, которые ради пропитания грабят проезжих путников. Моим кабинет-гонцам и кабинет-курьерам совсем нельзя стало свободно по дорогам ездить, чтобы кого-либо из них не ограбили или даже не убили, в охрану солдат они начали требовать. Степка Чеботарев, мой кабинет-курьер, на это неоднократно жаловался, когда со срочной почтой отправлялся в столицу. Кому же будет приятно, когда тебя грабят, да еще убивают?!

Наши пращуры немцев и басурман отродясь не любили и не жаловали, вот и дорог к ним не строили, да и кто вообще в России дороги когда-либо строил? Зачем они нам нужны, когда сидишь себе в какой-либо глухомани и слушаешь, как волки воют за околицей и пытаются в хлев твоей избы забраться, домашнюю скотину вырезать и ею полакомиться. Красота, да и только!

А эти немцы проклятые все покоя не знают, куда-то торопятся, хотят большой торговлей заниматься, продать в России свои товары и на полученные от продажи деньги закупить русские товары, а затем эти русские товары продать на своей родине, набив большими деньгами свою мошну. Вот немецкие купцы и гоняли к нам по зимам громадные возы с товарами из серебра и золота, жемчуга и драгоценных камней, дорогих тканей, оружия, пороха, цветных металлов, экзотических продуктов, а также вина, сахара, специй и красителей для тканей. Неменьшие возы с пушниной, воском, медом, пенькой, юфтью, льном, смолой, строевым лесом, дегтем, парусным полотном, кожей и зерном они вывозили в свои страны. И эта перегонка обозов туда и сюда с товарами могла производиться только по зимним дорогам, по зимникам, так как летом проехать в Московию было абсолютно невозможно. Дорог в Россию совсем не было, а пробраться через болота и по лесным пущам ни один нормальный человек, какой бы он ни был национальности, был не в состоянии.

Вместо того чтобы хотя бы один раз пробить хороший тракт, чтобы им было бы возможно вдругорядь пользоваться и зимой, и летом, хитрая немчура, чтобы не тратиться, ездила к нам, в Россию, только по зимникам. Зимой там, где проходил хотя бы один воз на полозьях, обязательно пройдет второй, третий… сколько угодно возов купеческого обоза. Вот и приходилось нашим мужикам в глухих деревнях и селах, вместо того чтобы зимами по избам спать и детей строгать, брать в руки топоры и рогатины, чтобы с ними в руках таможенные посты ставить и с этих немецких купчиков таможенную пошлину собирать.

Личность немецких купчиков трогать и обозы полностью грабить было тоже нельзя! Если до ушей Петра Алексеевича доходила весть о том, что разграблен какой-то немчурин обоз, а купец, басурман проклятый, случайно убит крестьянской рогатиной, то он обязательно полк драгун на расправу с мирными крестьянами пошлет. Царские драгуны деревеньку, откуда приходили грабители с большой дороги, вместе с женщинами и детьми выжигали до основания, никого не щадя, а пойманных крестьян-разбойников развешивали по соснам и по елям, на радость лесному воронью.

Я с большим удовольствием перевернулся на другой бок, левая сторона тела слишком перегрелась, надо было немного повысить температуру другого своего бока, подогреть его у этой серебряной жаровни с такими прекрасными горячими угольками, продолжая одновременно размышлять о грабежах и убийствах на больших русских трактах. Эти убийства как таковые меня особо не волновали, я больше переживал из-за сожженных по приказу моего государя крестьянских женщин и детей.

Мне было до слез их жалко, ведь, отдавая свой приказ о наказании разбойников, Петр Алексеевич никогда не приказывал жечь женщин и детей. Но эти проклятые майоры, командиры драгунских полков карателей, следовали примеру некоего майора Андрея Андреевича Ушакова. А тот в свое время, наказывая жителей одной крестьянской деревеньки, перестарался и прямо на глазах у пойманных и связанных дорожных грабителей сжег их детей и женок. После чего развесил на деревьях вниз головами плачущих крестьян-разбойников. За этот каннибальский поступок Петр Алексеевич этого майора сделал своим личным палачом, катом. С тех пор Ушаков занимался делами, которые не мог себе позволить ни один нормальный человек. Пару раз мне приходилось с ним встречаться и разговаривать по некоторым вопросам не для широкого общественного внимания, нехорошим был он человеком, ненавидел все человеческое.

Но я этого майора Ушакова всей душой ненавидел токмо из-за того, что он со временем стал заместителем Петра Андреевича Толстого по тайной канцелярии.

Тем временем возки, санные повозки и кибитки посольского государева обоза, переваливаясь с боку на бок, едва ползли по пробитой драгунами дороге не потому, что наши лошади утомились или были слабыми. Лошадки-то были русскими и весьма выносливыми, могли бы эти кибитки и возки тянуть куда более быстрым шагом. Да все дело заключалось в том, что и зимой в наших российских пустошных болотах на западе державы хорошего и наезженного тракта никогда не бывало и не будет.

За стенами кибитки послышались громкие крики и свист возниц, которым и такая стужа была совершенно нипочем. Утром принял на душу чарку крепкой водки, натянул на голые плечи доху и сиди себе посиживай на козлах повозки, погоняй свою лошадку, спрятав рожу бандитскую в теплый воротник. На этот свист и крики я даже не пошевелился и в слюдяное окошко кибитки глазом не глянул, только-только пригрелся у походной жаровни. Да и не мое это дело — следить за ходом и справностью движения нашего посольского обоза по русскому бездорожью. Пускай Антошка Девиер и колготится, раз ему государем Петром Алексеевичем управление людьми и лошадьми обоза большого посольства поручено.

Обоз прекратил движение, по голосам возниц и солдат, проходивших мимо, можно было понять, что на повороте в снег опрокинулась одна из обозных кибиток с пассажирами. Поворот был не очень крутым, да и снега было много, поэтому из пассажиров кибитки никто не пострадал. Все целыми и живыми оказались, правда, в снегу слегка искупались и морозцу немного хлебнули, когда из опрокинувшейся кибитки на свет божий выбирались. Сейчас возницы и солдаты собирались, чтобы перевернувшуюся кибитку снова на полозья поставить. Вдали послышались равномерные и такие привычные для русского уха ухающие звуки — это мужики всем кагалом кибитку поднимали. Вскоре, вероятно, с первой же попытки, если судить по общему радостному крику и ору, кибитка была поставлена на полозья. А я снова повернулся на другой бок и попытался задремать, так как ночь выдалась бессонной. Пришлось государя Петра Алексеевича внимательно слушать и с чаркой анисовки в руках рядом с ним сидеть, но я ни разу не касался губами края этой чарки.

После того как государь в молодости меня за веселое питие водки вместе с Сашкой Кикиным отодрал как Сидорову козу, по первое число, то уже в его присутствии я водки больше никогда не пил, а только чарку в руке держал и слушал, какие умные вещи государь глаголил другим людям. Запоминал, чтобы потом записать в свой путевой дневник, который государь приказал мне вести, делая ежедневные записи.

Я уже засыпал, когда в мою кибитку ввалился Ванька Черкасов, принеся с собой молодой запах анисовки и чертову уйму холоднющего воздуха. Поежившись плечами и телом, я ногой с силой пнул Ваньку в зад, диким голосом потребовав, чтобы он, эта гадина подколодная, быстрее дверцу кибитки закрывал бы и меня бы не морозил. Пока я снова впадал в глубокую и задумчивую дрему, Ванька успел натрепать о том, что опрокинулась кибитка Петра Андреевича Толстого. Что тот вместе со своей новой девицей, имени которой никто не знал, опрокинулся в глубокий снег и долго не мог оттуда выбраться, пока не подбежали солдаты и ему не помогли. С ним-то сразу справились и быстро поставили на ноги в колее санного обоза, а вот с девицей помучались. Она совсем не знала, как по-русски говорить, и долго не могла понять, чего солдаты и мужики от нее хотят. Только когда появился государь Петр Алексеевич и сам за ней полез в глубокий снег, то возницы начали шевелиться и ему помогать. Иноземная девица совсем замерзла, пришлось государю преподнести ей и всем работавшим для ее спасения по чарке анисовки.

В этот момент мой помощник Ванька Черкасов широко раскрыл рот, сделав глубокий выдох, чтобы распространившимся по кибитке запахом анисовки показать мне, как он тяжело трудился во имя спасения очередной толстовской шпионки.

Но я уже не спал, перед моим взором снова появился взгляд злых и одновременно таких обворожительных зеленых женских глаз, которые вот уже в течение более чем десяти лет регулярно снятся мне в страшных ночных видениях и кошмарах. Видимо, до конца дней мне так и не удастся забыть ту первую встречу с Петром Андреевичем Толстым, с этим хамелеоном в мундире офицера Преображенского полка, на Яузской переправе. Видение зеленых глаз настолько взбудоражило меня, что я как мог дальше отодвинулся от пышущего холодом и анисовкой Ваньки и, спиной прислонившись к войлочной стене возка, снова задумался.

2

За дверьми возка завывал злой и очень холодный зимний ветер, все норовил возок опрокинуть, но был слабоват для такого дела. Да и здесь, ближе к западной границе русского государства, этот ветер задувал не так уж шибко, как это делал на великих просторах нашего отечества, где вытворял все, что ни пожелал. За одну только ночь мог по крышу замести любой высоты возок или кибитку посольского обоза или же неожиданным шквальным порывом их опрокидывал. Тогда солдатам и ямщикам приходилось много трудиться, чтобы откопать из-под снега возок или поставить кибитку на полозья. В этих же местах ветер напрочь потерял свой дикий, необузданный и норовистый характер, одним словом, терял свой русский дух вольности и неподчинения. Здесь же он стал вежливым и услужливым западным ветерком.

Утром мы должны были покинуть пределы дедовской России и въехать на территорию только что нами завоеванной Лифляндии, родины некого Иоганна Рейнгольда фон Паткуля, уже всеми забытого европейского авантюриста, развязавшего Северную войну. Фон Паткуль уже был давно казнен шведским государством, а Северная война все еще продолжалась. Сейчас новое русское посольство отправлялось в Европу для поиска новых союзников и создания новой коалиции, чтобы покончить с этой войной, которую так легко начали, но мы пока не знаем, как ее завершить.

До Риги оставалось два дневных перехода, но дорога все больше и больше превращалась в месиво изо льда, снега и грязи, а значит, и скорость движения нашего посольского обоза снижалась день ото дня. К тому же наступало время, когда требовалось полозья заменять колесами, а эта смена могла занять не менее суток. В любом случае посольский обоз ночь простоит на съезжей мызе. Государь Петр Алексеевич и Катерина из-за царских привилегий будут ночевать на настоящих полатях этой съезжей мызы, в матрасах которой имелось великое множество клопов, их даже морозом нельзя было вывести. А всем остальным посольским чинам спать придется, как и в прошлые ночи, скрючившись или валетиком в ездовых возках и кибитках. Мне же с Черкасовым личным распоряжением государя был выделен целый возок, поэтому приближающейся ночи нам нечего было опасаться. Из-за моего секретарства ко мне боялись приближаться и напрашиваться на ночлег такие люди, как Борис Петрович Шереметев,^[69] но им так хотелось хоть бы раз поспать выпрямившись. Один раз он все же подошел и слезно попросил меня потесниться, намекая, что этого не забудет и в свое время отплатит. Но я хорошо знал из его переписки с государем, которую я вел, что этот генерал-фельдмаршал очень не любил возвращать долги, честно и по-солдатски быстро забывая о их существовании, поэтому принял тупое солдафонское выражение лица и ему отказал.

После отказа Шереметеву к нам с Черкасовым никто больше не приставал с какими-либо просьбами. Из-за своей приближенности к государю Петру Алексеевичу и своей секретности я вдруг оказался обделен слухами и подслушанными разговорами, так как никто ко мне не приходил, не рассказывал и не делился новостями и впечатлениями о том, что происходит в обозе. Из-за всего этого мне становилось тоскливо, ужасно скучно, и я постоянно дремал. Правда, в эти моменты я выполнял специальные задания Петра Алексеевича, сношался с Федором Юрьевичем и советовался с ним по различным интересующим нас обоих вопросам, но рассказ об этом чуть позже.

Пару раз меня к себе в возок зазывал государь Петр Алексеевич. Последний раз, с подозрением поглядывая на меня, поинтересовался, как это я свободное время провожу, чем во время дневных переходов занимаюсь, при этом все время свою ладонь к моему лицу прикладывал. Нет, бить меня государь не собирался, пока еще было не за что. Это, видимо, Петька Толстой, который только что с государем беседовал, облыжно обо мне отзывался, говоря, что моя морда толстеет не по дням, а по часам от моего ничегонеделания. Несколько раз Петр Андреевич пытался ко мне в возок залезть и побеседовать, но каждый раз я его вовремя шугал и в возок даже глазом заглянуть не давал, вот мужик и бесился. А Петр Алексеевич мою морду своей дланью измерял для того, чтобы проверить, насколько она расширилась и потолстела. Я же в ответ доставал свою тетрадь с путевыми заметками и эдак небрежно перед царской… лицом помахивал. Петр Алексеевич тут же терял интерес во мне, так как хорошо знал, что я без дела никогда не сижу и очень люблю разные записи делать.

К тому же Катерина Алексеевна уже толкала государя в бок, мол, нечего к занятому человеку приставать. Она меня любила и всячески оберегала, но я ее любви больше всего на свете боялся. Не дай вам боже с Екатериной Алексеевной связаться, Петр Алексеевич этого не потерпит и вовек не простит, за один только взгляд исподлобья на супругу он уже не одну душу на плаху к палачу отправил.

Однажды государь Петр Алексеевич изволил за Алексашкой Меншиковым с дубиной и громкой русской бранью гоняться вдоль всего нашего обоза. Видать, для того чтобы все посольские немного повеселились и от дикой лени отошли. А что касается Алексашки, так тот опять чего-нибудь государственное спер, его государю тут же заложили. Они встретились, обсудили проблему и решили немного размяться, друг за дружкой гоняясь. Потом все посольские, временами стыдливо отводя глаза и крестясь троеперстно, слава богу, что не они на месте Алексашки оказались, наблюдали за тем, как Петр Алексеевич морду своему Данилычу бил. На следующее утро, это уж я один наблюдал, Алексашка Меншиков, генерал-губернатор Лифляндии, в сильно напудренном парике и с так же сильно припудренной мордой — сквозь белый тальк хорошо просматривались синяки под глазами — сел в седло своего скакуна, сына старого Воронка. По приказу государя он, так и не доехав до столицы своей лифляндской столицы, возвращался в Санкт-Петербург, чтобы Федору Юрьевичу Ромодановскому помогать управлять Россией, взяв на себя Санкт-Петербург, где тоже был генерал-губернатором.

Мой бывший учитель Александр Данилович был очень хорошим человеком, но слишком уж любил все чужое себе в карман класть, особливо крестьян и их земли, вот и брал их почем зря, иногда с большими скандалами. Я его никогда за эту клептоманию не осуждал, но зачем было ему, человеку, столь приближенному к Петру Алексеевичу, такие скандалы на людях устраивать?!

Когда все свои аферные дела можно было бы тихо обделывать, заплатив рубль или пять рублей нужному человеку. Все в таком случае были бы довольными, никто не будет обижен, а у тебя в управлении, а потом уже в собственности много казенной земли и крестьянских семей останется. Из-за своей неграмотности или из-за того, что у него ума не хватало, Александр Данилович всегда становился центром какого-либо общественного скандала, а государю волей-неволей приходилось в воспитательных целях за свою дубинку хвататься. Ну да ладно, хватит мне о Меншикове мыслить, он мне не друг, но и не враг, а лишь спутник и учитель по жизни. Лучше я о Петре Андреевиче Толстом подумаю, который был мне более чем враг.

Перед моими глазами встает лодочная переправа через московскую Яузу. Моложавый старый хрыч Петр Андреевич Толстой и зеленоглазая пани Язи, прекрасная полячка, которую Толстой к государю на разговор провожал. Очень интересной личностью та зеленоглазая девчонка оказалась. Она была из самого рода Мнишек,^[70] который к этому времени совсем обезденежел, вот и пришлось ей подвизаться на шпионском поприще.

Когда мы в ту нашу первую ночь разговорились, она была вынуждена в Лефортовском дворце переночевать, а я там на постоянное жилье в первую ночь устраивался, вот мы случайно в дворцовом коридоре столкнулись и разговорились, на ночь глядя. Девчонка откровенно мне призналась, что Петра Андреевича на дух не воспринимает, хотя он является настоящим благодетелем, такие деньжищи за ее будущую работу отвалил, что ее отец семейства все долги оплатил и теперь новую земельку к поместью прикупить хочет. Я не спрашивал, девчонка сама мне рассказала, что рано утром уедет в Швецию, где должна стать официальной фавориткой Карла Двенадцатого.

Меня по настоящее время в сильное волнение приводит то обстоятельство, что в ту ночь зеленоглазая пани Язи так откровенно со мной разговаривала, предложив окончание ночи провести в одной постели.

Позже Сашка Кикин мне на ухо шепнул, что Петр Андреевич Толстой — доверенное лицо государя Петра Алексеевича и занимается нехорошими делами. Ищет красивых баб по миру, их укрощает, ссужает большими деньгами, чтобы позже подсунуть их в постель сильному мира сего. Причем после того как баба становится полюбовницей короля или какого-либо иностранного министра, Толстой поддерживает с ней регулярные отношения, часто к ней ездит, или она к нему приезжает.

Занимаясь наведением порядка в государевых архивах и одновременно просматривая старинные документы, в них я часто встречал упоминание имени этого человека. Оказывается, в конце прошлого века именно Петька Толстой и Ванька Милославский криками «Нарышкины Ивана Алексеевича задушили!» подняли на восстание царских стрельцов, проскакав на конях от начала и до конца Москву. Толстой восемь лет помогал царевне Софье Алексеевне править московским царством. А когда наступило время расплаты, когда государь Петр Алексеевич правомерно занял царский трон, то Ваньке Милославскому и многим стрельцам на Красной площади отрубили головы. Софью Алексеевну отправили в монастырь перед Господом Богом замаливать свои земные прегрешения. Ванька же Толстой по неведомой причине сумел избежать Божьего наказания, не потерять головы и снова прилепиться к Петру Алексеевичу.

Таким образом, вырисовывалась не очень хорошая картина, когда Петька Толстой сначала предал младого Петра Алексеевича, а затем ради сохранения собственной жизни предал и своих былых стрелецких соратников, вымаливая у государя жизнь. Однако государь долго не мог простить Петьке Толстому участия в стрелецком бунте, относился к нему с недоверием, но высоко ценил его изворотливость и поганость ума.

В одна тысяча шестьсот девяносто седьмом году великий государь Петр Андреевич попал в группу молодых русских парней для обучения «морскому делу» в Италии. Через два года он вернулся в Россию, имея грамоты, удостоверявшие его познания в мореходстве. Каждый день пребывания за границей он делал запись в путевом журнале о том, что видел и что делал.

Не имея возможности лично встретиться и доложиться Петру Алексеевичу о своих заграничных успехах, Петька Толстой, эта гнида подколодная, сделал так, чтобы государю дали на прочтение его путевые заметки о пребывании в Италии.

Но стать военным моряком Петьке Толстому так и не было суждено, Петр Алексеевич направил его чрезвычайным и полномочным послом в Турцию, где он просидел до тысяча семьсот четырнадцатого года. Это из-за него мы с Петром Алексеевичем несколько месяцев просидели окруженными турецкими войсками на Пруте, ведь к тому времени государь начал этой гниде доверять и подарил ему свой портрет в алмазах.

Советник государя Петр Андреевич Толстой с новой девицей ехал в кибитке посольского обоза вместе с Борькой Шафировым. Хорошо, что Борька в тот момент, когда кибитка опрокидывалась, находился в совершенно другом месте, вот и пришлось Петьке одному со своей девицей барахтаться в снегу. Ну откуда же тогда в его кибитке оказалась неговорящая по-нашему незнакомка и что она собой представляет? Надо будет чуть позже у Борьки Шафирова поинтересоваться, этот дружище за копейку продаться кому угодно может, а информации в его в голове дай боже сколько. Главное, Борька умеет язык держать за зубами и на людях, в отличие от Александра Даниловича, не треплется.

3

На следующее утро посольский санный обоз дополз-таки до Риги, но, не заползая в сам город, остановился в пригороде столицы рижской губернии, в московском форштадте, где проживали русские купцы. Рижский генерал-губернатор князь Петька Голицын^[71] в сопровождении целой своры своих офицеров и бурмистров прибыл встречать государя Петра Алексеевича, все время ему по старинке поясно кланялся и с тоскливым взором в глазах ожидал государевых распоряжений. Видимо, в тот момент он мечтал только об одном — сохранить свой пост губернатора в этой тихой и доходной западной губернии и дождаться, когда Петр Алексеевич со своим посольством уберется из города, отправляясь далее в страны Балтики.

В этом московском подворье посольский обоз окончательно должен был с санных полозьев перейти на колеса, превратив возки и кибитки в тяжелые и легкие кареты для путешествия по дорогам Южной Балтии. Февраль на западном балтийском побережье всегда отличался своей мягкостью, снега в этот месяц практически не выпадало. Но, как оказалось, заграничная грязь мало чем отличалась от российской дорожной грязи. Разве только тем, что была не столь глубокой, ступишь в нее — и не утонешь по колено, как обычно в отечестве, но на обувь она налипала пудами. Я только ступил из своего возка, как мои черные полированные башмаки приобрели такой неприязненный и неопрятный вид, они стали такими грязными, что я не выдержал и был вынужден громко и матерно прокомментировать это обстоятельство.

Причинно-следственные связи отлично сработали и на этот раз, ну с какого иначе ляда рядом с моим возком в этот момент носильщики проносили паланкин с Екатериной Ивановной, государевой племянницей и нашим подарком, замуж выдаем, немецкому герцогу Карлу-Леопольду. Услышав родные русские слова, девушка не выдержала и, откинув полог, вся такая разрумянившаяся и сдобненькая из него выглянула, чтобы посмотреть, ну кто это там так мило выражается?! Но, увидев меня, принцесса взгрустнула и потупила взор невинных девичьих глаз, при дворе государя я успел прослыть верным супругом и однолюбом, Катерина Ивановна совсем уж собралась сказать носильщикам продолжать путь. Но, немного подумав, принцесса явно нехотя предложила мне составить ей компанию до Риги.

Потом эта совершеннолетняя и двадцатичетырехлетняя девицадобавила, что ей одной так скучно и тоскливо на этом западе, что и замуж совсем не хочется. Я, конечно, не поверил ее словам, очень удивляясь ее настрою, так как я не понял, где же пребывает ее постоянный ухажер и полюбовник, лейб-гвардии капитан Васька Коновницын, но решил прикусить язык. Раз дама приглашает меня составить компанию, то я, галантно сбросив обметанные пудами лифляндской грязи лакированные башмаки, полез к девице в паланкин. Прежде чем задернуть полог паланкина и немного там согреться, я приказал носильщикам подобрать башмаки и, очистив их от грязи, нести с собой. В ответ носильщики радостно только закивали мне головами, но по их глазам я увидел, что они были готовы порвать меня на куски. Ведь одно дело нести в паланкине легкого веса принцессу, и другое дело тащить на своем горбу принцессу с мужиком в придачу!

Черт побери, к тому же в тот момент мне нужно было бы быть более внимательным, а то присутствие близкое Катерины Ивановны распалило дух и затмило разум, я и не заметил, что паланкин несли не наши русские крестьяне, а местные остзейцы, которые ни черта не понимали по-русски! С местными-то крестьянами надо было бы разговаривать по-другому, вежливей и с улыбкой, а не приказывать тоном барина.

Катенька была девушкой в самом расцвете сил и возраста, в паланкине нам вдвоем было совершенно тесно, и вскоре ее маленькие и такие вкусные грудки оказались в моем рту, язычком ласкал ее сосочки, а руки путешествовали по женскому телу невинной принцессы. Одним словом, в такой тесной обстановке я не устоял и она тоже.

Мы всего на пару минут задержались в пути, остановившись у местного дорожного трактира, позволив носильщикам хорошей кружкой пивка промочить горло. А сами занимались любовными утехами, причем Катерине Ивановне это дело так понравилось, что она носильщикам паланкина разрешила за мой счет, разумеется, выпить еще одну кружку пива. Мы с принцессой забыли обо всем на этом белом свете, отдаваясь запретной, но такой прекрасной любви. На десятой кружке пива носильщиков наш разум над зовом плоти возобладал, мы продолжили путь до Риги, чтобы в полной темноте войти в город через шведские ворота. По дороге нам часто встречались патрули уланов и драгун, которые останавливали и тщательно осматривали все кареты, въезжающие в город, кого-то разыскивая. Но мы с Катенькой в тот момент были слишком увлечены поцелуями, что на солдат не обращали никакого внимания. Когда один молоденький солдатик сунулся своим рылом к нам в паланкин, то я его так шуганул, что принцесса мило рассмеялась. А солдат в это время, как я краем уха слышал, рапортовал своему унтеру о том, что в паланкине никакой принцессы нет, а какой-то мужик с бабой милуется.

А в это время события в Риге развивались своим ходом. Празднество в городской ратуше по случаю прибытия великого русского государя Петра Алексеевича в столицу лифляндской губернии постоянно откладывалось на все более позднее время, неизвестно куда пропала принцесса и невеста Екатерина Ивановна. Придворные люди с ног посбивались, разыскивая принцессу в рижском дворце Петра Алексеевича, а конные разъезды драгун и улан весь город прочесывали, пытаясь ее найти в таком огромном городе с двадцатитысячным населением.

Они уже несколько раз дорогу от московского форштадта до Риги прочесали. В одном месте, на московском подворье им говорили, что принцесса Катерина Ивановна несколько часов тому назад в полном одиночестве убыла в Ригу. А в Риге, во дворце государя, в ее покои солдаты сколько бы раз ни заглядывали, то всегда слышали в ответ, что Катерина Ивановна еще не прибыла.

Государь Петр Алексеевич прохаживался по своим покоям, вместо трости опираясь на свою любимую дубинушку и многозначительно поглядывая на Антона Девиера. Бывший литовский свинопас, а теперь главный полицейский начальник России, бледнел, потел, но ничего не мог поделать, его люди Катьку или ее трупа нигде не находили. Антошка хотел по этому делу посоветоваться с Алешкой Макаровым, который был прекрасно осведомлен, кто с кем спит или кто кому козни строит, но и его не могли найти. В этой связи очень нехорошие мысли стали появляться и формироваться в голове Девиера, обретая форму немыслимую, Лешка из-за своего застенчивого характера никогда не полезет под подол любовнице Васьки Коновницына.

Их величества, Петр Алексеевич и Екатерина Алексеевна, после долгой и грязной дороги привели себя в порядок, помывшись в местной баньке и одевши свежую одежду. А всех посольских людишек, предварительно расселив на московском подворье, заставили носиться по всему городу, разыскивая пропавшую принцессу-невесту. В этой суматошной и безголовой суете никто ничего не понимал и не соображал. Правда, государыня Екатерина Алексеевна от имени Петра Алексеевича потребовала, чтоб все заткнули рты и ничего местным остзейцам не говорили о пропаже Екатерины Ивановны, опасаясь политического скандала.

В такой напряженной политической обстановке было нельзя постоянно откладывать начало празднества по случаю прибытия русского государя Петра Алексеевича в Ригу.

Это празднество было в самом начале, но ответная речь государя еще не была произнесена, хотя подготовительная суматоха к этому моменту уже закончилась, участники празднества тесной толпой выстроились на площади перед зданием ратуши. Тысяча факелов и свечей, зажженных в честь Петра Алексеевича и Екатерины Алексеевны, освещали ратушную площадь. Тысяча людей, недавно ставших подданными великой России, пришли на эту площадь, чтобы поприветствовать великих государей.

Именно в этот торжественный момент вдрызг пьяные носильщики внесли паланкин, покрытый белой шелковой тканью цвета девичьей невинности, на ратушную площадь. Собравшееся высшее общество Риги замерло от неожиданности, а затем с нескрываемым любопытством и интересом повернулось лицами к паланкину, предвкушая интересное развитие дальнейших событий. Великий государь Петр Алексеевич и государыня Екатерина Алексеевна приблизились к народу, чтобы тот хорошо слышал, что будет говорить наш государь.

4

Паланкин, разумеется, остановился непосредственно перед державной четой.

Ни я, ни Екатерина Ивановна даже и не догадывались о том, что эти грязные свиньи остзейцы, местные крестьяне в образе носильщиков, поступят подобным образом. Хотя они были пьяны, пили за мой счет, но эти свиньи так и не смогли забыть об обиде, нанесенной им мною просьбой почистить грязные башмаки. Поэтому решили выставить меня и Катерину Ивановну на посмешище, доставив наше переносное гнездо любви прямо на ратушную площадь Риги. Вот они и выставили паланкин прямо перед царской четой. В тот момент мы оба были слишком увлечены друг другом, чтобы обратить на такую мелочь внимание. Правда, нас удивило обстоятельство, что вдруг прекратилась легкая тряска, возникавшая при переносе паланкина носильщиками. Истомленная любовью принцесса Катерина Ивановна, не оправив как следует своего платья, перегнувшись через меня, отдернула полог паланкина, чтобы посмотреть, что же там происходит на улицах Риги, чтобы нос к носу столкнуться с государыней Екатериной Алексеевной. В тот момент я лежал на боку, изучая строение правого сосочка Катькиной груди, потому успел только заметить, как глаза Катерины Ивановны округлились и начали стремительно увеличиваться в размерах.

В отличие от детской наивности и повседневной любознательности нашего государя Петра Алексеевича, государыня Екатерина Алексеевна в любовных делах обладала огромным женским опытом, жизнь ее приучила принимать мгновенные решения в самых неожиданных жизненных ситуациях. Государыня, не давая принцессе Катеньке и ее дяденьке и слова сказать, стремительно задернула полог паланкина, прошипев, обращаясь к государю, но эти ее слова можно было бы таким же образом мне отнести и к себе, и к Екатерине Ивановне:

— Катенька очень устала, чувствует себя разбитой из-за тяжелой дороги, ей, государь Петр Алексеевич, срочно требуется отдохнуть. Прикажи солдатикам отнести ее до моей опочивальни, там срочно уложат поспать. К полуночи она проспится, усталость пройдет, а затем, надев новое платье, к нам присоединится, чтобы немного повеселиться.

По всей очевидности, государь Петр Алексеевич в этот момент пытался понять, что происходит и кто с его племянницей Катенькой находится в паланкине. Всей своей наивной детской душой он рвался заглянуть в паланкин, но государыня Екатерина Алексеевна в таких делах была тертым калачом и, не позволяя ему откинуть полог паланкина, прошипела:

— Петя, ну не стоит тебе сейчас видеть эту стерву расхристанную, Катьку. Я же тебе сказала, устала она от дороги и плохо себя чувствует. Позднее, вечерком ты сможешь ее увидеть, когда она оправиться, сажей, белилами и свеклой свою рожу намажет и начнет своей толстой задницей перед тобой вертеть.

Через минуту, также шепотом, Екатерина Алексеевна добавила:

— А ты, Макаров, вместо того чтобы неопытных девиц в дальней дороге растлевать, за другими должен был подсматривать и подслушивать. Через два часа будь передо мной с докладом, расскажешь, как там мой сынок в Санкт-Петербурге поживает. Заодно я тебе своею собственной рукой твое красивое рыло начищу.

Нас с Катенькой, разумеется, разъединили, как только паланкин, несомый преображенцами покинул ратушную площадь. Государев денщик Иван Орлов, подонок, а не человек, с гадюшной улыбкой на своей угреватой роже, велел мне подобру-поздорову покинуть паланкин, что я и сделал. Несколько удивленный таким поведением Ивана, которого хорошо знал, о котором Сашка Кикин мне рассказывал: грязный, мол, человек с задатками предателя и с ним не стоит иметь дела, я стоял практически босым на мокрой и холодной брусчатке узкой улицы Риги, ошалелыми глазами наблюдая, как преображенцы уносят паланкин с Катериной Ивановной.

Насколько я знал, посольство не должно было долго задерживаться в Риге. Петр Алексеевич спешил в Данциг, хотел своими глазами посмотреть, что там происходит и почему магистрат города так плохо принимает его войска. Поэтому уже послезавтра посольство покинет Ригу, поспешая в Данциг, но сейчас мне нужно было срочно найти кров над головой на эту ночь, помимо башмаков, у меня и одежды особенно не было, атласная рубашка и легкий камзол. До московского форштадта, где посольские остановились, идти было — далеко, да и это подворье за окраиной Риги находилось, кров нужно было искать в самой Риге.

Я внимательно осмотрелся вокруг и невдалеке увидел новый большой и, видимо, недавно построенный особняк, он выглядел таким чистеньким и облизанным домишкой. На третьем этаже здания виделся свет в нескольких окнах. Обходя стороной лужи, я добрел до двери здания и специально повешенной колотушкой постучал в дверь. Прошло несколько минут, прежде чем дверь отворилась, на пороге со свечой в руках появился пожилой мужчина с седыми бакенбардами на щеках, который некоторое время меня рассматривал, задержав взгляд на моих босых ногах и легком камзоле, а затем задал вопрос на швабском диалекте немецкого языка,^[72] кто я и чего желаю. По всему было видно, что этот человек нисколько не испугался появления разутого и раздетого человека, который, правда, не был оборванцем.

На таком же чистейшем швабском диалекте я представился саксонским дипломатом Лосом и кратко объяснил слуге причину своего появления, рассказав о том, что в нескольких шагах от этого дома меня остановили и, угрожая оружием, обокрали и раздели люди, не знавшие швабского языка. Я был один, а грабителей было три человека, все трое были с оружием, поэтому я не сопротивлялся и грабителям отдал деньги, верхнюю теплую накидку и башмаки. Выслушав мое объяснение, слуга вежливо посторонился, пропуская в дом и объясняя, что я попал в дом начальника рижской гавани господина Эрнста Данненштерна, который будет рад приветствовать саксонского дипломата у себя в доме.

Утром мне предстояла встреча с генерал-адъютантом графом Гребеном для переговоров о возможной встрече Фридриха Вильгельма I, короля Пруссии, с Петром Алексеевичем на пути посольства в Копенгаген.

5

Когда имеешь дело с немцами, то никогда не знаешь, как себя с ними вести, как с ними разговаривать. В принципе, немчура нормальные и понятные люди, но эта немецкая любовь к армейским мундирам, уставам и педантизму нормального немецкого человека в мгновение ока превращала в настоящего солдафона, на первых же минутах разговор с таким солдафоном мог свести тебя с ума. Такое превращение произошло и с Францем Гребеном, когда мы встретились в кофейне дома Черноголовых, он был обыкновенным, весьма разговорчивым и вежливым немцем, охотно говорившим о погоде, о ценах на сельхозпродукцию на местном базаре, о вкусе и о распространении кофе, который только что появился в Европе.

В рижском доме Черноголовых останавливались, некоторое время жили молодые неженатые иностранные купцы. Один из этих молодцов, видимо, торгуя кофе, в подвале этого дома устроил нечто вроде кофейни, куда приходил поболтать, обменяться последними новостями свой брат купец.

Здесь мы с Гребеном могли говорить на любые темы, не привлекая к себе внимания любопытных глаз рижских полицейских, они все еще продолжали служить не России, а Швеции, которую всего пять лет назад мы попросили навсегда покинуть этот город. Разговор с господином Гребеном первоначально шел очень оживленно, мы обменивались ничего не значащими любезностями и комплиментами, в основном затрагивая тему прибытия русского царя в Ригу и пьянства сопровождающих его царедворцев. Этот переодетый в гражданское платье немчура время от времени поглядывал на циферблат луковицы часов, ожидая, как мой агент в Кенигсберге ему говорил, появления личного представителя русского царя Петра Алексеевича, дабы через него договориться о встрече с царем. Мне доставляло искреннее удовольствие наблюдать за тем, как сухощавое лицо немецкого генерала все более и более принимает тоскливое выражение, он давно уже слышал о том, что русские не бывают пунктуальными людьми. Адъютант прусского короля совсем уж посерел лицом, прошло более пятнадцати минут противу назначенного времени встречи, а никто из русских так и не появился в кофейне.

Генерал совсем уж собрался одеваться и покидать помещение, в котором помимо нас так и никто не появился, как я упруго поднялся на ноги и заново представился немцу, назвав себя Александром Борисовичем Бутурлиным,^[73] капитаном лейб-гвардии и личным денщиком его величества Петра Алексеевича. В ответ мгновенно послышалось щелканье каблуков гражданских башмаков, передо мной уже стоял настоящий немецкий генерал с ничего не выражающим лицом, губами, вытянутыми в полоску, разговор между нами на общие темы прекратился, и над нами нависло тяжелое и напряженное ожидание.

Три года назад королем Пруссии стал Фридрих Вильгельм I, который на престоле сменил своего отца Фридриха I. В конце прошлого столетия этот король войнами и дипломатическими переговорами сумел добиться того, что Пруссия вышла из состава княжеств Речи Посполитой и стала первым независимым немецким королевством. Если в то время все другие немецкие курфюршества и герцогства пресмыкались перед Англией, Голландией и великой Швецией, то Фридрих I сразу же повел независимую политику, направленную на укрепление независимости Пруссии, желая при этом подчинить себе другие немецкие земли. Петр Алексеевич встречался с этим прусским королем, но полного взаимопонимания между собой они не добились, уж очень Фридрих I хотел руками России, ее солдатами, завоевать себе господство над немецкими разрозненными герцогствами.

Когда Фридрих Вильгельм I заменил своего отца на прусском престоле, то через свою агентуру, которой руководил саксонский дипломат Лос, мы навели справку о новом правителе. Рыжеволосый, как и большинство Гогенцоллернов, кронпринц был невелик ростом, широкоплеч и кряжист. Сильный от природы, он доминировал в детских играх над своими многочисленными кузенами. Я обратил особое внимание в этой информации на то, что будущий король Пруссии в детстве проявлял агрессию по отношению к своему двоюродному брату Георгу Августу, будущему королю Англии Георгу II, и эта детская вражда отчасти стала причиной напряжённых англо-прусских отношений.

Фридрих Вильгельм интересовался самыми «низменными» предметами: работой каменщиков и плотников, кормами для лошадей, садоводством и огородничеством. Специально для маленького принца был устроен огород, где ребёнок с любовью выращивал овощи для королевской кухни. К французскому языку, обязательному в среде европейской аристократии, Фридрих Вильгельм питал отвращение. Гуманитарные знания также были ему неинтересны. Мальчик обнаруживал способности к математике, к рисованию, интересовался историей, обладал неплохим музыкальным слухом, однако в силу своего упрямого и агрессивного характера не смог получить должного образования даже в этих областях.

В самом раннем возрасте кронпринц заинтересовался армией.

Проявляя склонность к выяснению деталей любого явления, Фридрих Вильгельм вникал в быт и нравы казармы, в покрой солдатской формы, в рассказы солдат о былых сражениях. Светские манеры, которым безрезультатно пытались обучить его и родители, и воспитатель — граф Александр фон Дона, принц не воспринимал, так как считал их бесполезными.

Прочитав мою докладную записку, Петр Алексеевич добродушно похлопал меня по плечу, а затем поднес своей кулачище к носу и так же добродушно сказал, чтобы и впредь я так же хорошо работал. Но, ни деревеньки, ни денег за проделанную работу не дал, молвив, чтобы в этом деле я брал бы пример с Александра Даниловича, но перед уходом сказал, что хотел бы встретиться с новым королем Пруссии и кое о чем с ним покалякать.

Во второй половине дня Петр Алексеевич принял генерал-адъютанта графа Гребена и беседовал с ним около часа, время от времени с удивлением поглядывая в мою сторону. Русский офицер, лейб-гвардии капитан Преображенского полка, одет в соответствующую полковую форму, а вот морда этого офицера ему была незнакома. Пару раз он порывался задать мне вопрос о том, кто я такой и откуда тут объявился, но сдерживался, хорошо помня о том, что встреча и переговоры секретные, о них никто не должен был знать. Государыня Екатерина Алексеевна посмеивалась, она давно уже догадалась, что секретарь мужа Макаров поменял свою личину на этого Бутурлина. Петр Алексеевич давно уже узнал о том, что встреча с королем Пруссии состоится в Гевельсберге в конце марта, а сейчас пытался из Гребена выбить информацию о том, как организованы и функционируют школы кадетов в Пруссии, на все свои вопросы получая короткие солдатские ответы, типа: «Не могу знать» и «Так точно, ваше величество».

Проводив генерал-адъютанта графа Гребена, я снова превратился в Алексея Васильевича Макарова и сел за свой рабочий стол, чтобы в путевом дневнике сделать короткую запись о только что состоявшейся встрече.

В этот момент покои покидали Петр Алексеевич и Екатерина Алексеевна, оба были в хорошем расположении духа и над чем-то громко посмеивались. Увидев меня, сидящего и работающего за своим столом, Петр Алексеевич перестал смеяться, остановился, он почему-то раскрыл рот и, по всей очевидности, забыл его закрыть. Он так и стоял некоторое время с открытым ртом, потом подошел ко мне и резко щипнул меня за плечо, отчего я громко вскрикнул, а Екатерина рассмеялась и сказала:

— Лешка, хороший ты парень, но государя своего удивлять не должен, нужно заранее его предупреждать о всех своих превращениях. А то называешь себя лейб-гвардии капитаном Александром Бутурлиным, а ведь это всего лишь шестнадцатилетний мальчишка, который только-только к армии приписан.

Утром следующего дня Рига осталась позади нашего посольства, мы спешили к свободному городу Данцигу, где нас уже ждала армия Бориса Шереметева.

Глава 5

1

В Северную войну ганзейский городишко Данциг совершенно неожиданно начал играть огромную роль в экономической и политической жизни многих стран Балтики. Казалось бы, этот прибрежный городок принадлежал Речи Посполитой, но в политическом и экономическом смысле город мало зависел от этого государства. Данциг старался рассматривать и продвигать себя как свободный город-государство.

Географическое положение Данцига делало этот прибрежный городок стратегически важным военным и транспортным узлом всего Балтийского моря. Экономическая политика магистрата Данцига была сугубо меркантильна, она строилась и проводилась исключительно в собственных интересах города и его купечества. Обладать Данцигом, этим жирным купеческим гусем, стремились все близкие и дальние государства Балтики: Речь Посполитая, Дания, Московское царство, Швеция, — рассматривая его как важнейший транспортно-торговый узел для своей экспансии, развития торговли и для своего политического укрепления в Европе. Но у самого Данцига имелись слабые стороны, которые ставили его торговлю под угрозу. Купеческий город-государство не имел собственных военных кораблей, свои торговые операции должен был прикрывать военными кораблями других стран, в частности военными кораблями Голландии.

Восемнадцатого февраля одна тысяча семьсот шестнадцатого года российское посольство прибыло в Данциг.

Этот день был воскресением, поэтому все городские жители смогли выйти на городские улицы, чтобы приветствовать приезд русского царя и его эскорта. К тому же наше посольство перед въездом в город час или два ожидало появления польского короля и саксонского курфюрста Августа II Смелого. Известный своей непунктуальностью, на этот раз Август II прибыл почти вовремя, чтобы вместе с Петром Алексеевичем принять приветствия жителей города, который отказывался признать над собой государственную власть Речи Посполитой.

Магистрат Данцига не пожалел денег на красочные фейерверки, праздничные представления, бесплатное пиво народным массам, чтобы веселием и радостью отметить прибытие обоих монархов. Пока народ праздновал, танцевал и пил бесплатное пиво на городских улицах, Петр Алексеевич в сопровождении самого бургомистра города отправился в ближайшую церковь, чтобы прослушать утреннюю службу, Разумеется, эта православная церковь оказалась битком забита посольскими людьми и народом. По тому, как Петр Алексеевич галантно улыбался и вежливо беседовал с бургомистром Данцига, у большинства присутствующих в церкви людей создавалось впечатление, что эти двое разговаривают о приятных вещах.

Но по долгу своей службы я хорошо знал о том, что в данную минуту государь напоминает бургомистру Данцига о долге города в триста тысяч ефимок^[74] России и о необходимости этот долг, желательно монетами, срочно внести в государственную казну. В противном случае… в этот момент государь Петр Алексеевич снял с головы бургомистра парик и натянул на свою лохматую голову. А бургомистр втянул свою лысоватую голову глубже в воротник жабо, со страхом оглядываясь на своего большого соседа. Затем Петр Алексеевич, также галантно улыбаясь, заявил этому трусливому бургомистру, что ему совсем не нравится то, что сейчас в Данциге находится слишком много шведских офицеров, которые, особо не таясь, собирают информацию о русских полках и на купеческих кораблях ее свободно переправляют в Швецию. Когда утренняя служба заканчивалась, то Петр Алексеевич вернул парик бургомистру и тихо ему сказал, что в самое ближайшее время Данциг должен снарядить четыре каперских брига по сорок орудий каждый, чтобы ими прервать свои отношения со Швецией.

Когда люди начали расходиться и покидать церковь, то кто-то из публики громко поинтересовался, почему это русский царь с головы бургомистра снимал парик и надевал его на свою голову? Я также громко отвечал, что у нас в Московии существует старая традиция: если голове гостя холодно, то хозяин должен уступить свой головной убор гостю. Больше вопросов о парике никто не задавал.

На дворе стоял февраль, по утрам бывало холодновато, да и многие немцы, жители Данцига, хорошо ощущали сквознячок, задувавший в соборе. Они все поняли, что их бургомистр оказался гостеприимным и радушным хозяином, великодушно ведущим себя по отношению к русскому царю…

Накануне посольского въезда в город я встречался с Петром Алексеевичем, он остановился во дворце епископа Эрм-Ландского князя Потоцкого, докладывал ему о настроении городского населения в Данциге. Много говорил о том, что наши солдатики очень скучают по отечеству и, беря пример с офицеров, много пьют и буянят, местных девок часто насилуют. Оттого среди простого народа идут и крепнут антирусские настроения.

Государь ухмыльнулся мне в ответ и сказал:

— Ты, Алешка, хороший парень, но чудак, каких свет не видывал. Иногда слишком много знаешь и ведаешь. Я ж тебе говорил, что это хорошо и плохо одновременно, но не тебе решать, какую мне политику вершить здесь или в другом месте. Даже я сам иногда не знаю, как лучше поступать в том или ином случае. Но жителей Данцига надо немного поучить и проучить за их постоянные сношения и тайную торговлю со Швецией. Сам же доносил, что шведский король Карл Двенадцатый о нашем войске сведения из Данцига и от англичан из Ганновера получает. Так что пускай наши русские парни немного, как жеребцы, порезвятся и разомнутся, нас же, русских, только больше в этом городе будет, а местным девкам ничего от этого не убудет. А ты, Алешка, лучше Катькой занимайся, ей же скоро замуж.

Мне пришлось прикусить язык и больше не бахвалиться тем, что обо всем знаю, а Петр Алексеевич продолжил свою мысль:

— Ты, Алешка, хороший русский производитель, у тебя одни сыновья вне брака рождаются. — Видимо, Петька Толстой, гаденыш, меня в этом деле постоянно с потрохами продает, подумал я в этот момент разговора с государем. — Значит, сейчас в тебе течет неиспорченная, благородная народная кровь, которую следует смешивать со слабой монаршей кровью и давать сильную поросль. Если Катька от тебя понесет, то Карлу-Леопольду там делать уже будет нечего и его Мекленбург-Шверинское герцогство нашим, русским, навсегда станет. Так что иди и хорошо старайся, а если плохо будешь с Катькой работать, то кату^[75] повелю голову тебе срубить.

Но вернемся к нашим баранам и подумаем о том, как продолжать подготовку встречи Петра Алексеевича и Фридриха Вильгельма I. Пруссаки сами попросили, чтобы до поры до времени особо много о такой встрече вслух не распространяться, держать факт ее проведения в тайне. Когда Петр Алексеевич поинтересовался, почему пруссаки так себя странно ведут, то мне пришлось долго ему рассказывать о политических преференциях германских государств и роли Англии в этом вопросе. В результате такой секретности мои кабинет-гонцы и кабинет-курьеры мотались, не переставая, в оба конца, а я только успевал читать донесения и отвечать на поднимаемые в них вопросы.

Да и Катька совсем приладилась ко мне и до официального замужества пожелала каждую ночь проводить со мной. Я и так и эдак ее уговаривал, говорил, что не могу, много работы, но она каждый раз, когда я только спать ложился, уже в постели была и любви требовала. Ненасытной она оказалась на любовь эту, а я, работая, в эти моменты думал о том, что как только в Санкт-Петербург вернусь, то Ваське Коновницыну первым делом рожу намылю за то, что он своим делом так пренебрегал и такую девку неутешенной оставлял. Но, если уж честно признаваться, то хотел бы откровенно сказать, что эта любовь Катьки мне в главной и в тайной работе не мешала, а помогала еще большее рвение в делах служебных проявлять.

Но пруссаки, больше Катьки со своей любовью, меня своей мнительностью и подозрительностью донимали, они так о своем короле пеклись и радели, что мне пришлось переодеваться и одну ночь тайно потратить на встречу с одним их человечком.

Фон Руге, придворный обер-гофмаршал и тайный советник короля Фридриха Вильгельма I, ожидал меня в одном из штеттинских трактиров и, как добросовестный немецкий бюргер, попивал доброе немецкое пиво. Когда я в черном плаще, с треуголкой на парике и со шпагой на боку в тот трактир зашел, то он сделал вид, что меня не заметил и не признал, что сам в этом трактире совершенно случайный человек.

Следует только упомянуть, что сейчас в трактире случайных посетителей и завсегдатаев не было, ни одной живой души в зале. Хозяина трактира еще задолго до моей встречи с фон Руге взашей повыталкивали вон, чтобы не мешал «случайной» встрече двух достопочтенных немецких бюргеров. К тому же несколько немецких ландскнехтов в темных гражданских плащах, с ничего не выражающими, лицами, но со шпагами на боку, несли караульную службу за стенами этого трактира. Они аж целую тропинку натоптали, проходя вокруг трактира.

Войдя внутрь трактира, я же не стал театра разыгрывать, пароли называть и ответа дожидаться, а сразу за стол к фон Руге пристроился и, не поздоровавшись, ладонью хлопнул по столу, потребовав и себе кружку хорошего немецкого пива. Из темного угла тотчас же вывернулся ловкий хват парень и молча поставил передо мной кружку любимого мной темного портера.

Сразу можно было догадаться, что уважают пруссаки-стервецы меня, заранее изучали мой характер и привычки!

Фон Руге заговорил о том, что появление русских войск в Речи Посполитой и в Германии, а также их поведение вызывает у союзников раздражение и даже ненависть. Что в Данциге русские ведут себя как у себя дома — отвратно и по-хулигански. Прусских солдат за людей не считают и по-свински к ним относятся. Что Петр Алексеевич с королем Августом II обращается без уважения и настолько надменно, что европейцы начинают бояться за судьбу польского короля. Мол, некоторые министры прусского правительства из-за всего происходящего просят короля Фридриха Вильгельма I не спешить с дружбой и со вступление в союз с Россией. Они хотят выждать некоторое время, чтобы посмотреть, какой политический поворот примут происходящие сегодня события и что в результате из этого получится. Король Фридрих Вильгельм I внимательно за всем этим следит, но окончательного решения пока не принял.

На что я, громко и звучно прихлебывая пивко, это чтобы слегка нервами фон Руге побаловаться, резонно возразил, что это большая политика, а до политики мне дела нет, Петр Алексеевич принимает решение, а я его выполняю. Если же прусская сторона хочет, то я могут оказать им эту услугу — дайте мне конверт с письмом, и я обязательно доставлю его по назначению. Мое дело простое, убить там кого-либо или под опалу своего короля подставить, говорил я, продолжая громко и непочтительно прихлебывать свое пивко. Но чем дольше Пруссия будет находиться в стороне от происходящих событий в шведской войне, тем меньше трофеев ей достанется, ехидно я подметил.

Этими словами я намекал на то, что шведам скоро кирдык придет, Россия сама со шведами справится, и тогда коалиционным странам мало чего от дележа военных трофеев достанется. А если прусские министры и далее своей политики нейтралитета будут придерживаться, то это уже будет личным делом прусского короля. После чего добавил, что вершить политику это не мое дело, а приехал к нему, чтобы договориться о точной дате, месте встречи обоих государей и об организации охраны этой встречи, пусть государи во время этой встречи все свои политические проблемы и решают.

Пруссак правильно понял и оценил тонкость моего намека, в ходе встречи он больше не говорил о поведении наших войск в Данциге и в Речи Посполитой. Мы с ним конкретно обговорили, где и когда пройдет встреча наших государей и что нам нужно в этой связи для ее подготовки проделать. С фон Руге я расстался вполне удовлетворенным достигнутыми результатами, а он, гад, напоследок так хитренько поинтересовался, почему я не проявляю нескромного интереса к немецким девушкам, а все свободное время провожу с Сашкой Кикиным.

Петька Толстой, непонятно почему, может быть, от большой озлобленности на меня, перед самым отъездом посольства из Санкт-Петербурга принялся распространять злобный слух о якобы братской любви, существующей между мной и Сашкой Кикиным. Но в нашу мужскую любовь мало кто при дворе поверил, слишком уж он полнился слухами о моих внебрачных сынишках. Да и слишком уж прилежно я дни и ночи проводил, сидя практически в ногах государя Петра Алексеевича, у всего двора на глазах, делая свою секретарскую работу. Государыня Екатерина Алексеевна иной раз, проходя мимо стола, задерживалась на секундочку и говорила мне, чтобы я хотя бы пару деревушек и душ сто крестьян Пелагеюшке Полубояровой отписал, бедствует она со своим мужем и моим сыночком. Она говорила, что я обязан душу этой женщины делом занять, чтобы она управлением этих крестьян и их хозяйством занялась бы, тогда ей будет намного легче жить при двух мужьях.

На обратном пути в Данциг никаких приключений со мной не произошло.

2

Ранним утром накоротке встретился с Петром Алексеевичем, который уже проснулся, и ему поведал о том, что тайная встреча с Фридрихом Вильгельмом, королем прусским, состоится через неделю после Катькиной свадьбы. Эта встреча пройдет в одном из королевских особняков, расположенном на окраине их городишка Штеттина. Петр Алексеевич внимательно и, ничего не переспрашивая, выслушал меня. Видимо, и в этот раз наши мысли полностью совпадали, и государь был явно настроен провести эту тайную встречу. Затем государь поинтересовался, как обстоят мои дела с Катькой. Оказывается, как государь мне рассказал, вчера поздно ночью и в полном расстройстве чувств Катька прибегала к Екатерине Алексеевне и слезно жаловалась ей на то, что Алешка Макаров ее бросил и эту ночь провел на стороне. После чего обе женщины долго шептались, перемалывая мне кости. Из-за чего Петр Алексеевич проснулся и не мог больше спать, ушел в токарную комнату, где проработал до моего появления.

Мне повезло, за неделю до свадьбы с герцогом Катька вся в слезах и в радостях мне объявила, что от меня понесла^[76] и больше не хочет замуж ни за Карла-Леопольда, ни за Ваську Коновницына. А я, схватившись за голову, принялся ее уговаривать не делать глупостей, не разносить вести о беременности по двору, но ничего не помогало. Катька твердо мне заявила, что собирается идти к Петру Алексеевичу и просить его благословения на замужество со мной.

А до ее официального замужества оставалась какая-то неделя.

Поэтому я не знал, что мне делать дальше с этой упрямой и глупой принцессой, весь замер в ожидании большого скандала, в душе проклиная свои башмаки и дорожную грязь.

Екатерина Ивановна была полна женской решимости постоять за совместную жизнь со мной, рвалась к Петру Алексеевичу для секретного разговора по этому поводу. Я же знал, что после этого разговора мне грозит или пожизненное заключение, или лишение головы, так как опять засунул нос в не свое дело. Но Екатерина Ивановна все-таки проявила слабость и решила в предварительном порядке обсудить вопрос с государыней Екатериной Алексеевной. Та моментально, как только государева племянница произнесла слова о своей беременности, ухватила суть проблемы. Она поняла, что я, выполняя тайное распоряжение Петра Алексеевича о русском наследнике мекленбургского герцога, перестарался и своими непомерными действиями влюбил в себя герцогскую невесту. Приобняв Катьку за талию, государыня Екатерина Алексеевна, с женским любопытством поглядывая в мою сторону, увлекла ее в свои покои.

Оттуда они обе не выходили два дня и две ночи, которые Петр Алексеевич и я проспали в полном одиночестве. Полубояров непрестанно таскал туда одну бутылку рейнского за другой и вскоре с общего счета совсем сбился, не забывая при этом каждый раз прихлебывать из каждой бутылки, лично на своей собственной шкуре проверяя — не отравлено ли это немецкое вино. К вечеру второго дня из царских покоев, покачиваясь, вышла пьяная вусмерть государыня Екатерина Алексеевна и, увидя меня поблизости, поманила пальчиком, сказала:

— Ну, брат Алешка Макаров, иди, отрабатывай свою последнюю ночь с Катькой. Она немного пьяна, но тебя очень ждет. После этой ночи ты Катьки и пальцем не коснешься, а рожать она будет твоему Карле. Так что тебе придется ее забыть и на меня переключиться, когда я тебя об этом попрошу. — С этими словами государыня Екатерина Алексеевна отправилась разыскивать государя Петра Алексеевича.

А я стоял и подрагивал мелкой трусоватой дрожью из-за последних слов государыни, связь с ней означала лишение головы, Петр Алексеевич не будет долго солому жевать по этому поводу.

То, что эта женщина не шутила, было понятно, но к этому времени она уже была не той простой женщиной, Мартой Скавронской, которую под Нарвой у солдат отобрал Алексашка Меншиков, а стала русской государыней и любимой женой нашего государя Петра Алексеевича. В игры любовные с нею играть было как с голодным тигром в одной клетке находиться, Петр Алексеевич в секунду тебя схарчит.

Совесть в отношениях с женщинами многое мне позволяла. Сохраняя маску верного слуги и соратника государя, двадцать четыре часа в сутки о нем и о державных делах пекущегося, я находил достаточно времени, чтобы в часы любви много тайного узнавать из уст любовниц — дочерей, жен и наложниц придворных сановников и вельмож. Но об этой стороне моей жизни никто не знал и не догадывался. Времена были старинными, и нравы были строгими, поэтому мои женщины ради нескольких минут настоящих любовных утех хранили эту тайну за плотно сомкнутыми ртами. Под страхом лютого наказания и даже смерти они особо не распространялись на эту тему. Случайная встреча с Екатериной Ивановной и в этой связи поручение Петра Алексеевича чуть не поломали мною налаженный механизм получения секретной информации, сделали так, что я оказался на краю раскрытия своей тайны.

Мне ничего не оставалось делать, как плестись в покои государыни Екатерины Алексеевны, где в ее спальне я нашел полуодетую и спящую Екатерину Ивановну. На полу валялось великое множество пустых бутылок из-под рейнского вина, осторожно переступая, чтобы не задеть какую-либо бутылку и грохотом не разбудить спящую женщину, я приблизился к кровати. Несколько мгновений смотрел на притягательную красоту обнаженного женского тела, а затем мысленным щупом проник в сознание Екатерины Ивановны. Боже мой, о чем только женщины думают, всегда такой кавардак творится в их головах, что хоть стой хоть падай. Медленно передвигая свой щуп, я пытался разыскать слой воспоминаний о себе. Мои щеки покрылись пунцовой краской, я застеснялся того, что сейчас невольно, совершенно не желая этого, узнавал, когда мысленный щуп достиг искомого слоя памяти и начал в него углубляться.

Неужели женщины могут так мыслить!

Я начал слой за слоем изменять свой образ в этих слоях воспоминаний образами лейб-капитана Васьки Коновницына. Работа была филигранной и тонкой, раз пропустишь свой образ в слое памяти этой молодой женщины, вся работа пойдет насмарку, любовь к Ваське Коновницыну может и не вернуться к Катерине Ивановне. Только через десять минут, когда пот крупными каплями катился с моего лба, работа с памятью и воспоминаниями молодой женщины была успешно завершена. Принцесса, невеста немецкого герцога, любовница русского капитана Катерина Ивановна продолжала спать, время от времени нашептывая во сне:

— Васька, убери руки. Васька, прекрати баловать, я и так уже от тебя понесла. Государыня Екатерина Алексеевна будет ругаться. Ну убери же руки… о-о… как хорошо, Васенька.

3

Бракосочетание Карла-Леопольда, герцога Мекленбург-Шверинского и русской принцессы Катерины Ивановны проходило в маленькой православной часовенке в Данциге. Часовенку срубили и поставили солдаты корпуса Борьки Шереметева, Петр Алексеевич приказал ее построить специально к этому случаю. Но она была настолько мала, что приглашенному и неприглашенному народу там негде было поместиться, поэтому большинство народа теснилось на площади перед входом в часовенку.

Вся площадь перед часовенкой была забита солдатами и немцами, пришедшими полюбоваться празднеством. Причем последние, с ненавистью в глазах поглядывая на русских солдат, вместе с ними бешено рукоплескали обоим монархам, своему Августу II и нашему государю, Петру Алексеевичу, которые в этот момент спешились со своих лошадей и проходили в часовенку на таинство венчания. Вся раскрасневшаяся от внимания собравшейся в часовенке публики, взволнованная принцесса Катерина Ивановна стояла перед алтарем и с такой пылкостью и страстностью молодости произнесла слова согласия на вступление в брак, что стоящая за ее спиной публика от умиления вытирала слезы, потекшие из глаз. Герцог Карл-Леопольд стоял рядом с невестой с невыразительным и совершенно тупым выражением лица, в руке он держал заранее приготовленное обручальное кольцо, которое должен был надеть на палец своей невесте, будущей супруге.

Всем в глаза бросалось то обстоятельство, что герцог Мекленбургский был одет в форму шведского офицера, что явно напоминало о том времени, когда он был большим почитателем Карла XII и рвался на службу в его армию. Но этот болван, по-видимому, забыл надеть манжеты к военному камзолу, а без них он выглядел неухоженным идиотом, хотя был несколько раз женат. К тому же мои люди установили, что эта немчура еще не развелась со своей второй женой. Я уже успел об этом шепнуть государыне Екатерине Алексеевне на ушко, так как Петр Алексеевич в этот момент был очень занят — очередным анекдотом развлекал польского короля Августа II. Венчание оказалось явно скучным для обоих монархов мероприятием, вот они и развлекались, рассказывая друг другу старые анекдоты.

Выслушав мою информацию, государыня Екатерина Алексеевна такими злыми глазами посмотрела на Карла-Леопольда, что даже я ему не позавидовал.

Таинство венчания продолжалось всего два часа, вскоре небольшая свадебная процессия покинула часовенку, направляясь к ожидавшим каретам и экипажам, выстроившимся на одной из сторон площади. Молодожены шли во главе процессии, им предстояло пройти всего пару десятков шагов, чтобы дойти до своей кареты. В тот момент, когда герцог Карл-Леопольд, помогая своей молодой жене взобраться в карету, нагнулся, то париком случайно зацепился за какой-то крючок в двери кареты. Разумеется, молодожен тут же оказался с голой головой, парик висел, покачиваясь, на двери кареты. По толпепрошелестел неодобрительный гул голосов, плохое предзнаменование, молодоженов ожидало не очень хорошее будущее. Собравшиеся на площади немцы перешептывались о том, что лучше бы черная кошка перешла дорогу герцогу Карлу-Леопольду, а не терял бы он своего парика, что явно намекало на то, что вскоре герцог-молодожен потеряет свою голову.^[77]

Но я уже не прислушивался к этим людским перешептываниям, так как ожидал от Ваньки Черкасова сообщения о подписании договора с Мекленбургом. С герцогом было предварительно уговорено о том, что сразу же после его бракосочетания с Екатериной Ивановной он подпишет договор о мире и дружбе России с Мекленбургской областью. Ванька верхом на кауром жеребчике выскочил из одного из городских переулков, издали, радостно улыбаясь, он утвердительно кивал головой. Очередная скрытая операция под условным названием «свадьба» была успешно завершена разведывательной службой государя Петра Алексеевича. По подписанному обеими сторонами договору Мекленбург-Шверинское герцогство практически перешло в руки государя Петра Алексеевича, немецкое герцогство стало нашей русской областью.

Новость о свадьбе герцога Мекленбург-Шверинского на государевой племяннице, подписание договора о размещении русских войск и флота в Северной Европе всколыхнули весь европейский континент. Присутствие русских войск в Мекленбурге обеспокоило Данию и особенно Ганновер. Датский король Фредерик IV оказался под влиянием англо-ганноверской дипломатии, ганноверский курфюрст стал английским королем Георгом I.^[78]

Отношения России с союзниками по антишведской коалиции резко ухудшились. Петр Алексеевич до поры до времени был вынужден мириться с нарастающей недоброжелательностью Дании и Англии, которые были особенно недовольны тем, что русский государь так по-хозяйски расположился в Данциге и в Мекленбурге и, по их мнению, держит в Германии слишком много войск.

Пока англичане тайно выражали свое недовольство, морально и финансово поддерживая ганноверцев, а также некоторых представителей дворянской фронды Мекленбурга, недовольных русской позицией в этом вопросе и расположением русских войск на их территории. Курфюршество Ганновер постепенно превращалось в основной рассадник антирусских настроений, личная вотчина английского короля Георга I становилась центром скрытой борьбы с Россией и ее государем Петром Алексеевичем. Уже в марте были сформированы отряды лазутчиков из немцев, которые должны были начать вооруженное сопротивление русским войскам в Германии.

Основную ставку английская секретная служба короля Георга I в лице достопочтенного сэра Роберта Хартли, первого графа Оксфорда и Мортимера, спикера парламента, лорда-казначея^[79] и одновременно исполняющего обязанности главы английской секретной королевской службы, решила сделать на дворянскую фронду Мекленбург-Шверинского герцогства.

4

Я не знаю, чем молодожен герцог Карл-Леопольд руководствовался, но совершенно неожиданно для меня и для всех других членов русского посольства, он воспылал ко мне самыми нежными чувствами. Уже после первой брачной ночи герцог напрочь забыл о существовании Катерины Ивановны, все внимание сосредоточил на мне и все время проводил только со мной. Карл-Леопольд буквально стал моей тенью, словно банный лист, прилип ко мне и, не отходя от меня ни на шаг, повсюду за мной следовал. Он аж таки полюбил сидеть за одним столом и внимательно наблюдать за тем, как я работал.

Хорошо, что к этому времени моя система секретарства у Петра Алексеевича была мною отлажена и работала даже без моего личного присутствия. Правда, за мной все-таки оставались некоторые обязанности, я должен был встречаться с государем Петром Алексеевичем, докладывать ему о том, как идут дела по проектам, находящимся в работе. Затем я должен был получать от государя в работу новые дела и, передав их на исполнение писарям, подьячим и дьякам Ваньки Черкасова, моего заместителя, контролировать их исполнение. Поэтому мой «немецкий друг» не мог увидеть или вынюхать для себя чего-нибудь интересного, на моем столе никогда не было каких-либо важных бумажек. К тому же я давно отвык в присутствии чужих ушей вести разговоры на государственные темы.

Но находясь под постоянным присмотром этого немецкого чурбана, я оказался в положении не совсем свободного человека, так как не мог в полной мере отдаться своей любимой работе — начать плести новую придворную интрижку или подставлять под царский кулак рожу какого-либо придворного сановника, сующего нос не в свое дело. Ну как я, будучи простым придворным секретаришкой, только что получившим дворянство, владеющим парой деревенек с пятьюстами крестьянами, мог бы поднять голос против августейшего родственника самого государя Петра Алексеевича, потребовав, чтобы он прекратил меня преследовать по дворцу епископа Эрм-Ландского князя Потоцкого.

В принципе, конечно, этого болвана герцога можно было бы запросто вокруг пальца обвести, подставив ему свою тень, чтобы он, как слепой кролик, волындался за ней по данцигскому дворцу государя, а самому заняться секретарством. Но в то время наши цели случайно совпадали, герцог Карл-Леопольд держался меня, чтобы спасти свою жизнь. Я постарался сделать так, чтобы до его сведения довели информацию о том, что дворянство его герцогства приняло окончательное решение, положив конец его самодурству и тиранству, отправить его отдыхать на небеса, а на освободившийся престол герцогства поставить другого монарха.

Когда я Петру Алексеевичу доложил об этой только что полученной новости, то он сделал свои глаза навыкате еще более круглыми: кому этот кретин вообще нужен? Но затем государь вспомнил, что этот немецкий идиот все еще нужен России, и приказал мне сделать так, чтобы заговорщики не убили бы герцога Карла-Леопольда раньше времени, чтобы он прожил столько времени, сколько нашему отечеству потребуется, чтобы успешно завершить войну со шведами.

Так что в настоящий момент я нес персональную ответственность за судьбу и сохранение жизни этой «обезьяны Карла XII».^[80]

Что касается тайной встречи с прусским королем, то я издали лишь контролировал этот процесс, мои люди без моего непосредственного участия вплотную работали с прусской агентурой, вовремя меня информируя о проделанной совместной работе. С пруссаками, оказалось, было очень легко иметь дело, если тебе удавалось о чем-либо с ними договориться, то далее становилось все просто, пруссаки четко и вовремя выполняли все свои обещания. К этому времени все вопросы по организации встречи были обговорены и улажены. Мне больше не приходилось вскакивать с постели по ночам и сломя голову скакать на какую-либо встречу, чтобы обговорить и решить еще один важный организационный вопрос. К слову сказать, ни один человек в нашем посольстве об этой встречи не слышал и ничего не знал.

Так что я тенью сопровождал Петра Алексеевича, а герцог Карл-Леопольд такой же тенью следовал за мной. Борька Шапиров попробовал проявить национальный патриотизм, поинтересовавшись, почему какой-то с…ный немецкий герцог, пусть он там женат на августейшей племяннице, начал постоянно сопровождать нашего государя.

Я не стал этому умному человеку, русскому патриоту и дипломату объяснять значение всей этой иерархической пирамиды государевой свиты. Ведь только дай этому патриоту пальчик, так он всю руку съест и в плечо зубами вцепится, а полученную информацию тут же попытается налево пустить и дорого продать. Я тогда Борьку за его толстенькую ручку вежливо отвел чуть в сторону от государя и у него поинтересовался, когда он мне сто рублев, данные в долг, вернет. Видели ли бы вы, как у этого честного человека моментально испортилось настроение, потухли глаза, он тут же забыл о своем патриотическом вопросе. Шафиров всегда жил по самим выработанному великом принципу, беря в очередной раз в долг, он любил приговаривать о том, что «старые долги всеми забыты, а новому долгу нужно время, для того чтобы состариться и забыться». Поэтому из-за своего этого принципиального отношения к жизни он никогда не возвращал долгов, на чем через некоторое время крупно погорит перед государем Петром Алексеевичем, окончив жизнь в сибирской ссылке.

Государь Петр Алексеевич давно уже привык к тому, что в любое время суток я был готов всегда своим свинцовым карандашиком записать любую его гениальную мысль или высказывание.

В этот же день он страшно удивился тому, что его тень в моем лице теперь имеет еще одну дополнительную тень в лице Карла-Леопольда. Причем Карл-Леопольд был настолько неуклюж, что при встрече с государем он постоянно путался у него под ногами, наступал ему на ноги и постоянно спорил с ним по любому поводу. В последнюю встречу, как я понял, когда государь призвал меня под свои очи, они зверски поспорили о том, что было бы лучше — рубить или колоть палашом врага в конной атаке. Петр Алексеевич от такого немецкого спора совсем озверел, чуть было опять не врезал мне по мордасам, тихим змеиным шепотом потребовал, чтобы я навсегда вместе со своей тенью покинул бы его кабинет, так и не упомянув при этом, зачем меня звал.

Вечерком в семейном кругу государь Петр Алексеевич, покуривая свою голландскую трубочку, вдруг неудачно пошутил. Причем он пошутил в присутствии государыни Екатерины Алексеевны, герцога Карла-Леопольда и Петьки Толстого, сказав, что Алешка, мол, вероятно, Катькой остался неудовлетворен, так как решил ее муженька обрюхатить. Герцог Карл-Леопольд, разумеется, из-за своего полного незнания русского языка не понял неудачной государевой шутки. За время общения с царской семьей он пока только выучил два великих русских выражения: «Давай выпьем» и «За твое здоровье».

Но крутившийся поблизости тайный советник Петька Толстой краем уха сумел уловить цареву шутку, тут же решил продемонстрировать свою большую осведомленность по вопросу моей сексуальной ориентации:

— Да, ваше величество, вы абсолютно правы, Алешка Макаров еще тот хват, большой ходок по мужикам и бабам…

Но его тут перебила государыня Екатерина Алексеевна, которая Петьку не очень-то любила и терпеть не могла. Мило улыбнувшись мужу, государыня тихим голосом, от которого бросало в озноб, произнесла:

— Ты, мил сударь, в это дело с Алешкой лучше не суй свой грязный боярский нос. Не тебе, мужику, судить, кого он любит и кому предпочтение отдает. Ты с ним спал, что ли, чтобы такие слова говорить? На себя посмотри, селадон,^[81] да и только. Мы-то хорошо знаем, как ты относишься к женщинам, какими делами ты с иноземными девицами занимаешься. Так что делай свое дело и помалкивай. Алешка — неплохой парень, вон он как свои канцелярские дела обставил, мы теперь хорошо знаем, что происходит в нашей столице и в других столицах европейских стран.

В этот момент государь Петр Алексеевич увидел князя Аникитку Репнина,^[82] который недавно заменил Федьку Шереметева и стал командующими нашим войском в Речи Посполитой и Германии, и поманил его рукой. Аникита Иванович спешил по своим делам, но государю, разумеется, отказать не мог и подошел к нашему столу с лицом провинившегося ученика начальных классов семинарии. Государь суровым голосом поинтересовался, что произошло при взятии немецкого городишка Висмар.^[83]

Несколько минут назад до появления Петьки Толстого, я рассказывал государю о том, что Аникита Репнин, пропьянствовал свое назначение, вместе со своим корпусом к Висмару подошел с большим опозданием. Город, последний оплот шведов в Германии, уже сдался на милость победителя датским и прусским войскам, которые вошли в этот город. Распоясавшийся датский генерал Девиц отказался пропустить в город Аникиту с его корпусом. Тому и пришлось разворачивать корпусом в обратную дорогу несолоно хлебавши. А Висмар-то государем был обещан герцогу Карлу-Леопольду в качестве приданого Катерины Ивановны.

Выслушав меня и подумав, государь Петр Алексеевич решил этому скандалу хода не давать, датчане со своими кораблями нам в тот момент были зело нужны. Мне же государь, отведя в сторонку, строго наказал генерала Девица к порядку призвать и задницу ему хорошенько надрать, но тайно, чтобы впредь с Аникитой Репниным более вежливо обращался. А князя Аникиту государь решил по-своему, по-царски облагодетельствовать, своей дубинкой малость по его спине пройтись, чтобы впредь меру в пьянстве знал и по делам не опаздывал.

Князь Аникита Репнин мне как генерал и как человек нравился, и мы с ним ладили. Я ему слегка протежировал и государю не докладывал о некоторых его проделках. Когда лет десять назад, при осаде Риги, он пару больших плотов деревьев через линию своих войск пропустил. Рижане за эти дрова хорошо заплатили, Аникита не забыл со мной поделиться, чтобы я государю не докладывал о его «оплошности». Поэтому мне совершенно не хотелось смотреть, да и Карлу-Леопольду не стоило бы того видеть, как государь дубиною будет с нашим генералом разговаривать.

Чтобы отвлечь внимание немца, я произнес волшебные слова, хотя в этот момент мне хотелось только поесть:

— Давай выпьем, Карл!

Карл-Леопольд мгновенно распознал значение этих великих русских слов, он вскочил на ноги, и, несмотря на позднее время, мы крупной рысью понеслись в ближайший городской трактир, чтобы отвести и облегчить наши души.

Сегодняшний день выдался волшебным днем чудес.

Петьке Толстому государыня так мило и так по-женски очаровательно заткнула его грязный и поганый рот, отчего я почувствовал себя счастливым человеком. К тому же несколько дней назад я получил очередную записку Язи Мнишек, в которой она писала о том, что скучает по мне и хочет снова меня увидеть. А в трактире я нос к носу совершенно случайно столкнулся с неким саксонским дипломатом Лосом,^[84] которого прежде не встречал, но который был так на меня похож, что при встречах с другими различными людьми я неоднократно этим именем представлялся. Лос уже выбрал столик, аккуратно накрыл его любимыми мною блюдами и напитками. Этот немецкий хлюст был таким же саксонским дипломатом, как я папским легатом.

Он действительно занимал должность и получал весьма неплохое жалованье в талерах в дипломатическом ведомстве курфюрста Саксонии Августа II.

Но этот дипломат постоянно находился поблизости от государя Петра Алексеевича, из-за чего его постоянно путали со мной. Каждый вечер саксонский дипломат Лос садился за стол, брал в руку гусиное перо и очередное донесения писал не только в адрес своего родного саксонского ведомства, но в последнее время и в адрес дипломатического ведомства королевства Пруссии. Пруссак фон Руге, мой коллега по тайным делам, мне сказал, что я могу в полной мере распоряжаться услугами его тайного соглядатая. Правда, немного подумав, фон Руге затем добавил, что саксонский дипломат Лос будет находиться в моем распоряжении только на период действия союзнических отношений между Пруссией и России.

Герцог Карл-Леопольд, ничего не понимая, переводил взгляд своих глаз с меня на мое подобие, на саксонского дипломата Лоса, уж слишком мы были похожи друг на друга.

5

В связи с замужеством Катерины Ивановны государь Петр Алексеевич, проявляя отеческую заботу о будущем своей любимой племянницы, поручил мне тайно и желательно раз и навсегда решить проблему с дворянской фрондой мекленбургской области. Первый раз Петр Алексеевич ставил передо мной такую задачу — «раз и навсегда» решить какую-либо проблему, не оставляя возможности для маневра и выбора средств для решения такой проблемы.

Как правитель герцог Карл-Леопольд оказался таким большим дураком, что за короткое время он умудрился вусмерть испортить отношения со всеми сословиями своего герцогства и в большей степени с молодыми дворянами, немецкими рыцарями. Эти парни настолько устали от чудачеств герцога, а главное, от его диких сумасбродств, что собрались вместе и решили легитимно лишить его герцогского престола и послать куда подальше с его необузданной тиранией. Молодые графы, маркграфы, бароны и виконты не знали, да из-за своей молодости на это не обращали внимания, что это не они фрондят, а им осторожно со стороны помогают и направляют другие люди, которые никакого отношения не имеют ни к немецкому обществу, ни к немецкой золотой молодежи.

Недавно Федор Павлович Веселовский,^[85] наш резидент^[86] в Лондоне, прислал мне записку о том, что секретная служба английской короны приняла решение решительно противостоять деяниям русского царя Петра Алексеевича посредством вовлечения немецкого дворянства в вооруженную борьбу с русскими войсками. Через посредство своих друзей в Ганновере она вышла на руководителей фрондирующей дворянской молодежи и направила в Мекленбург-Шверинское герцогство двух своих опытных агентов. Эти английские агенты должны были через два дня встретиться с немцами, передать им большую сумму денег и обещать поставки любого количества огнестрельного и холодного оружия. Причем англичане настаивали на физическом устранении герцога Карла-Леопольда, с тем чтобы его договор с Россией был бы признан недействительным и русские войска покинули бы Северную Германию.

Теперь вы понимаете, почему герцог Карл-Леопольд ни на шаг от меня не отходил и, вместо того чтобы по ночам беременную Катьку услаждать, спал у меня в ногах. Видимо, эта поганая немецкая морда начала сильно опасаться за свою жизнь, нюхом почувствовав, что из всех людей, окружавших Петра Алексеевича, только я могу его защитить от нападок его же подданных и спасти ему жизнь.

Мне пришлось долго ломать голову над тем, каким образом выполнить поручение государя Петра Алексеевича, кардинально решив проблему фрондирующей немецкой молодежи. С какой бы стороны я ни подходил к этой проблеме, постоянно упирался в нехватку времени для проработки серьезной операции внедрения и последующей нейтрализации действий немецких рыцарей. К тому же в настоящее время я еще не располагал специально подготовленной командой для радикального решения проблемы — уничтожения одним ударом фрондирующих немецких рыцарей.

Пару лет назад я попробовал создать такую боевую группу для тайного устранения вражеских офицеров и антирусски настроенных вельмож и сановников в различных странах Европы и чуть тогда не лишился своей головы.

Не информируя полностью государя Петра Алексеевича о своих замыслах, я тихой сапой в селе Преображенском, под зорким оком князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского, отобрал десять забранных в царскую армию рекрутами крестьянских парней и начал обучать их тайному ремеслу. Но дело внезапно застопорилось. Прознав о моих намерениях, Алексашка Меншиков посчитал, что я пытаюсь создать свои потешные войска, возвыситься и оттеснить его от государя. Но, дабы не портить со мной хороших отношений, Сиятельный князь по-тихому сливает полученную информацию кровному врагу моему Петьке Толстому. А тот, поджав лапки, стремглав помчался к государю Петру Алексеевичу и все ему прилюдно выложил. Государь взбеленился и, схватив дубинку, помчался меня разыскивать, чтобы бить до смерти за непослушание и своеволие, чтобы раз и навсегда выбить из меня мысль о заговоре и чтобы я прекратил портить его любимых преображенцев.

Не сносить бы мне тогда головы, если бы государь меня тогда разыскал. Но в ту минуту Бог принял мою сторону! Мне сильно повезло в том, что до встречи со мной Петр Алексеевич, пробегая по дворцу с дубинкой в руках, нос к носу столкнулся с князем-кесарем Федором Ромодановским. Тот, естественно, поинтересовался, куда государь так торопится и почему дубинку в готовности в руках держит?

Брызгая слюной и по-детски проглатывая слова, взбешенный Петр Алексеевич пожаловался князю-кесарю на мое непослушание. Выслушав государя, Федор Юрьевич суровым голосом ему пояснил, что никто против него никаких заговоров не помышлял, на то он и существует, чтобы в корне пресекать подобные мысли. Затем Федор Юрьевич в деталях поведал государю о наших замыслах — если бы он не причислил себя к авторам этой идеи, то Петр Алексеевич все равно строго наказал бы меня — по созданию убойной команды и о творимой мною пользе державному делу.

Никого в мире наш государь Петр Алексеевич так не любил, не уважал и во всем не слушался, как князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского. Они долго обо мне и моих делах за закрытыми дверьми толковали, после чего Петр Алексеевич решил мне головы не рубить, оставить в должности придворного секретаря, но своей секретчиной его армейским солдатам головы мутить запретил.

Так что вот уже шесть месяцев под личным надзором Федора Ромодановского десять молодых крестьянских парней, которые к армии не имеют никакого отношения, обучаются тайному ремеслу убийств, через три месяца они поступят в мое распоряжение.

Чуть позже этого подлого поношения, в темной тиши одного царского кабака после того как Петр Андреевич зело много принял водки на свою грешную душу, двое моих людишек слегка поработали над его физией. Дабы вдругорядь этот боярин знал бы свой шесток и не бежал бы к государю с порочащими меня сведениями, так что Петька две недели дома пролежал и на люди не выходил. Петр Алексеевич об этом не узнал, а Федор Юрьевич на меня накричал и хотел кулаком по уху съездить, но не решился, как он сказал, памятуя о моем злобном характере. Но я эту его нерешительность понял: князь-кесарь был зело доволен тем, как физия Петьки перекосилась.

Через два дня Петр Алексеевич все-таки дознался о Петькиных страданиях по моей вине, в порядке воспитательной и профилактической меры он пару раз своей царственной дланью меня прилюдно по обеим щекам отхлестал, сказав, что я не должен быть столь мстительным и злобным государевым соратником. После этого щекоплескания все придворные сановники при встрече со мной первыми здоровались и низко раскланивались, никто еще из них не удостоился подобной ласки со стороны государя, с ними он все более дубинкой обходился.

Чтобы покончить с фрондой в Мекленбург-Шверинском герцогстве, мне потребовалось встретиться и переговорить с этим саксонским дипломатом Лосом. В его распоряжении имелась такая команда тайных убийц, а у меня ее не было.

Поэтому я так тепло поздоровался с саксонско-прусским соглядатаем Лосом, дружески его обнял и позже, когда мы обо всем договорились, даже позволил ему оплатить свой и Карла-Леопольда счет за ужин и выпивку. Следует признать, что ужин получился великолепным, этот парень хорошо знал мои вкусы.

Парень Лос был мне очень симпатичен, мы много трепались на русском языке, чтобы Карл-Леопольд не понял, о чем мы договариваемся. В перерывах между нашими с ним обменами мнением Лос подолгу разговаривал с герцогом Карлом-Леопольдом на серьезные темы типа развития сельского хозяйства немецких земель в условиях военного времени. Так что следует признать, что ужин понравился всем трем участвующим сторонам, все эти три стороны достигли поставленных перед собой целей. Я получил в свое распоряжение, правда, всего на одну ночь, а больше мне было и не нужно, убойную команду Лоса. Герцог Карл-Леопольд, каким бы он ни был дураком, но собственными глазами убедился в том, что Алексей Макаров встречался с неким саксонским дипломатом и о чем-то с ним договаривался. А саксонский дипломат Лос этим немецким герцогам доказал, что он реально существует и никакого отношения к русскому Макарову не имеет, мы случайно оказались двойниками.

Я же никому не буду рассказывать о том, что мой немецкий друг, герцог Карл-Леопольд Мекленбург-Шверинский сильно нажрался этой слабой, но такой вкусной водки-анисовки,^[87] что стал практически невменяемым. В продолжение всего ужина этот сумасшедший герцог на второго человека, делившего с ним стол в трактире, посматривал и с ним обращался так, будто перед ним сидел не один, а сразу два разных человека. Мне все же пришлось воспользоваться своим мысленным щупом, чтобы этого немца окончательно убедить в том, что с ним за столом сидят два человека и на русском языке договариваются об уничтожении группы фрондирующей молодежи его герцогства.

Что же касается саксонского дипломата Лоса, то я этого человека специально выдумал годиков эдак десять назад после разговора с князем-кесарем Федором Юрьевичем Ромодановским о создании разведывательной службы русского царства. Иностранцы никогда не любили русских и всегда с предубеждением к нам относились, поэтому, скажем, любая моя попытка проникновения в их придворные и государственные тайны заранее была обречена на неудачу. Ну кто из иностранных вельмож станет добровольно собирать и передавать подданному Петра Алексеевича информацию о своем монархе и секретах монаршего двора. Вот нам и приходилось специальных любовниц укладывать в их постели, шантажировать и подкупать иностранных гостей, чтобы помочь им решиться на деяния во имя нашего государя.

Но я пошел дальше и сам превратился в иностранца, немчуру, в этого саксонского дипломата Лоса, устроившись на работу в дипломатическое ведомство саксонского курфюрста и польского короля Августа II Сильного. Во время одной из встреч Петра Алексеевича со своим собратом, польским монархом, я получил у него аудиенцию и уговорил его принять на службу в качестве соглядатая за Петром Алексеевичем.

Таким образом, когда я работал на саксонцев и пруссаков, в моем распоряжении находилась команда саксонских наемных убийц. Но мне очень бы не хотелось, чтобы после осуществления операции люди сэра Роберта Харли могли бы легко установить, что ликвидация фронды в Мекленбурге была осуществлена руками саксонцев. Я попытался англичан запутать в трех соснах — Пруссии, Саксонии и России.

Завтра же поздно вечером, когда молодые заговорщики соберутся в ободритском замке Гросс-Радена, по моему приказу команда наемных убийц, прикрепленная к моей особе специальными рескриптами королей Фридриха Вильгельма I, Августа II, должна была посетить этот старый славянский замок и немного там похозяйничать.

Герцог Карл-Леопольд, разумеется, принимал самое непосредственное и весьма активное участие в общении со мной и дипломатом Лосом, он вовремя, но чаще не вовремя поднимал одну чарку анисовки за другой и громко выкрикивал:

— Тафай выпьем, камераден!

К нашему столу подошел хозяин трактира, остановился и некоторое время наблюдал за тем, как мы с Карлом-Леопольдом опустошали чарки с анисовкой. Вероятно, этого немца несколько удивило то обстоятельство, что Карл-Леопольд, делая очередной тост и предлагая выпить, обращался ко мне во множественном числе, поэтому он и подошел посмотреть, кто у нас был третьим за столом. Пришлось проявить русскую общительность и гостеприимность и пригласить хозяина присоединиться к нашей компании и выпить пару чарок анисовки. Немецкая экономность, кто же из них может так просто отказаться от халявной выпивки, сыграла свою роль, вскоре мы пили, почти не закусывая, втроем.

Глава 6

1

Много веков тому назад ободритский замок под Гросс-Раденом был построен на мысу, далеко вдававшемся в озеро Раден. Своими строениями замок мало чем напоминал новые замки, которые тут и там в германских землях начали строить себе немецкие курфюрсты и маркграфы. Эти замки нельзя было рассматривать в качестве оборонительных сооружений, они представляли собой произведения архитектурного зодчества и в основном использовались в качестве жилых и служебных помещений новых немецких монархов или высшей знати.

В отличие от этих уникальных произведений немецкого зодчества ободритский замок под Гросс-Раденом следовало бы рассматривать в качестве оборонительного сооружения, он мало чем напоминал прекрасное произведение архитектурного творчества. Он имел основное здание и несколько одноэтажных или двухэтажных каменных зданий, окруженных частоколами из заостренных кверху бревен. Этот замок находился в центре владений мекленбургского герцога Карла-Леопольда, находился в полуразрушенном состоянии, поэтому в нем никто постоянно не жил.

Вот замок и стоял в середине леса неподалеку от немецкого городишка Радена, от которого к озеру через лес уходила единственная дорога.

Вероятно, принимая во внимание эти обстоятельства, заговорщики решили именно в замке под Гросс-Раденом провести свою встречу, на которой намеревались прийти к окончательному решению в отношении низложения монарха Мекленбург-Шверинского герцогства.

Группа людей, человек двадцать, одетых в черную одежду и с черными повязками вместо шляп и париков на головах, расположилась на постой глубоко в лесу между поселением Раден и ободритским замком. Люди изредка переговаривались короткими рублеными фразами и, по всей очевидности, отдыхали. Большинство людей дремало, прислонившись плечами или спинами к стволам деревьев, только некоторые из них кончиками пальцев проверяли остроту кинжалов и ножей. По тому, как они это делали, было абсолютно ясно, что оружие в полном порядке, а проверку остроты оружия эти люди проводили только для того, чтобы таким образом убить едва тянувшееся время. До отправления в путь им оставалось еще около полутора часов времени.

Я тоже был одет в черную одежду, но в отличие от одежды окружающих меня людей, на мне была одежда, обтягивавшая меня в бедрах, груди и плечах. Когда в Радене я встретился с фельдфебелем Зейдлицем, то он сразу же обратил внимание на то, как я был одет, хотя плащ скрывал мою одежду. Но фельдфебелю-профессионалу мой плащ совсем не помешал увидеть то, что моя одежда несколько отличалась от его камзола, свободных панталон и полусапожек. Ему хватило одного взгляда, для того чтобы, мазнув своим взглядом по моей фигуре, увидеть и оценить наши различия в одежде и то, как оружие закреплено на моих бедрах и на спине.

Зейдлиц был опытным унтер-офицером, в армию прусского короля его забрали, когда ему едва-едва исполнилось шестнадцать лет, с тех пор он занимался только тем, что всевозможными способами убивал солдат противника своего короля. В этом деле молодой немецкий крестьянин преуспел, проявил такую сноровку, что, когда ему дали чин фельдфебеля и когда ему исполнилось тридцать лет, то его перевели в специальное подразделение прусской армии, где он прошел специальную подготовку и превратился в убийцу-невидимку.

Бойцы его команды были обыкновенными бюргерами, купцами, мельниками, торговцами на базарах, но иногда по ночам они брали в руки оружие и присоединялись к своему командиру, которого знали по имени Барс. Каждый из них имел свою ночную кличку, но эти бойцы меня не интересовали, они мне не подчинялись, я контактировал только с фельдфебелем, ни с кем более из его команды.

С фельдфебелем Зейдлицем я встретился на окраине Радена у дверей одного из городских трактиров два часа тому назад. Тогда фельдфебель выглядел нормальным немецким бюргером, который ни одеждой, ни внешностью, ни своим поведением — ничем не отличался от других законопослушных немецких граждан Мекленбург-Шверинского герцогства. Мы мгновенно узнали друг друга и, не заходя в трактир, вскочив на лошадей, поскакали по дороге, ведущей к озеру, главной городской достопримечательности. А за нашими спинами пять тысяч городских жителей в массовом порядке, словно по сигналу полкового горниста, начали готовиться отходить ко сну.

Лес встретил нас сплошной темнотой, можно было только удивляться тому, что наши лошадки так хорошо видели в этой темноте, рысью передвигаясь по дороге, которую я с седла даже не видел. Уже в лесу мы остановились, чтобы навести порядок в своей одежде, сняли шляпы и парики, натянули на головы черные платки, а я к тому же лицо вкривь и вкось измазал черными полосами. Это вызвало удивленно-заинтересованный взгляд Зейдлица, но он так и не раскрыл рта, чтобы задать вопрос или высказать удивление по этому поводу. Он уже три месяца работал под моим командованием, выполняя различные мои поручения, но лично мы еще не встречались. Только изредка мы обменивались письмами и мысленными приказами, которые я ему время от времени направлял. Первое время Зейдлиц не понимал мысленных приказов, но жизнь его научила быстро их воспринимать. Для мысленных депеш не существовало барьеров ни в языке, ни в расстоянии.

Через несколько минут мы прибыли в военный лагерь, раскинувшийся в глубине лесного массива, вблизи развалин ободритского замка. Я только несколько удивился тому, что по прибытию на место нас никто не окликнул и не поинтересовался паролем и отзывом. Но потом догадался, что люди, собравшиеся в этом лагере, подобно фельдфебелю Зейдлицу, являются большими специалистами своего дела и в детские игры «про войну» не играют. Они четко знали цели и задачи боевого задания и, получив все необходимые инструкции, были к нему полностью готовы. Дозорные давно нас заметили, но не окликнули по очень простой причине: они великолепно знали, что их командир, фельдфебель Зейдлиц, в лагерь чужого не приведет. Ни один человек к нам не приблизился и не начал задавать каких-либо вопросов, это в их боевое задание не входило.

Зейдлиц же, взглядом отыскав давно погашенное кострище, решительно отправился к нему и, набрав горсть холодной и противной золы, начал пальцами раскрашивать свое лицо. Минут через двадцать все бойцы его команды аналогичными вкривь и вкось наложенными черными полосами раскрасили свои лица. Таким образом, в восемнадцатый век я привнес маскировку разведчиков двадцатого столетия.

За все время пребывания с Зейдлицем и его бойцами я ни разу не слышал ни единого голоса с вопросом или какими-либо разъяснениями. Ни одной команды также не подавалось голосом, все делалось только жестами и в полном молчании. Я же стоял и тоже молчал, опершись спиной о сосну и вслушиваясь в лесную тишину, раздумывал о чем-то своем. В лесу сохранялась полная тишина, только время от времени со стороны лесной дороги слышался цокот копыт верховой лошади, это очередной молодой барон или маркграф спешил на встречу со своими друзьями, которая должна была вскоре произойти в руинах ободритского замка. Немецкие парни сломя головы неслись к своей гибели, разумеется, они даже не подозревали о том, что эта их встреча будет последней в их славной жизни и вскоре на них обрушатся двадцать наемных убийц. Я рукой поправил платок на голове, одновременно проверяя, хорошо ли он скрывает мои русые волосы.

Я хорошо понимал, что ни один из этих молодых немецких парней ни на миг не задумывался о том, что его справедливое желание покончить с сумасбродством своего монарха, выбросив его из его же герцогства, противозаконно.

Право монархов на власть подтверждает сам Господь Бог!

Но эти парни, к сожалению, не знали о том, что на данную минуту они стали разменной монетой в большой и грязной игре, которая называется политикой. Что другие монархи и люди у престолов этих монархов настолько увлеклись этой грязной политикой, что поставили на кон их жизни. Мне было очень жаль этих молодых немецких парней, но судьба была предрешена не мной, и сегодня я действую во имя своего отечества и моего государя.

До меня долетела мысль фельдфебеля, в которой он информировал меня о том, что все заговорщики прибыли в замок, но их оказалось несколько больше, чем мы планировали. По данным дозорных, к двадцати немецким юношам-заговорщикам прибавилось еще шестеро незнакомцев, только что прибывших в одной карете. Не отрывая глаз от своих стоптанных сапог, я мысленно подтвердил Зейдлицу, что своих планов менять не будем, только нужно будет слегка перераспределить силы, чтобы и незнакомцы оказались под первым ударом. Затем я мысленно подтвердил, что и сам приму участие в этом бою.

Фельдфебель Зейдлиц был несколько удивлен этим моим решением, но не возражал. Мы еще не были столь близки друг другу, чтобы этот превосходный немецкий солдат проявил бы заботу о своем командующем офицере, я для него пока оставался чужим и непонятным человеком.

Казалось, без приказа, по крайней мере, этого приказа я не слышал ни мысленно, ни ушами, бойцы группы вдруг разбрелись по своим верховым лошадям и начали тщательно проверять их снаряжение, чтобы ничего не бренчало. Вскоре редкая цепочка из двадцати одного, вместе со мной, разумеется, всадника, потянулись к замку. Когда мы подтянулись к берегу озера, заполненного кристально чистой водой, то спешились и два коновода с нашими лошадьми скрылись за нашими спинами в ельничке. Вскоре коноводы вернулись, жестами показав, что с лошадьми все в порядке, мы по одному отправились вдоль озера, стараясь незамеченными как можно дальше пройти к оконечности мыса, глубоко вдававшегося в озеро Раден. Когда впереди показался свет факела, горевшего над зданием, то все двадцать бойцов замерли и приникли к земле.

Теперь нам осталось дождаться сообщения наших разведчиков о том, началась ли или нет так долго ожидаемая нами встреча-совещание заговорщиков, которая должна была пройти в одноэтажном каменном строении, что находилось на самом острие мыса и было упрятано за частоколом из бревен.

2

Я настроил свое дальневидение и попытался рассмотреть, что же там происходит в здании за этим частоколом. Слабый свет раздуваемого ветром пламени факела позволил мне увидеть карету, стоящую перед проходом за частокол, и большое количество верховых лошадей, привязанных к коновязи. Как я ни старался осмотреть частокол со всех сторон, но так и не увидел ни одного дозорного или часового. Мне стало понятно, что собравшаяся здесь золотая молодежь решила эту встречу провести в глубокой тайне от всех и не взяла с собой доверенных слуг, которые и могли бы выступить в этой роли. Выделить дозорных из своей среды, эта знатная немецкая молодежь просто не додумалась. Единственной проблемой для проникновения в здание был проход в частоколе, который был единственным, и свет от факела его неплохо освещал.

Гордый проделанной работой и полученными данными, я сформировал мыслеобраз со всеми этими данными и переправил его Зейдлицу, через мгновение получил мысленный ответ, что он обо всем этом уже знает и чтобы я ему больше не мешал. Я даже несколько растерялся от такого ответа, но, немного подумав, понял, что фельдфебель прав. Зейдлиц был бы плохим командиром своей команды, если бы заранее не готовился к боевым заданиям, а это только означало, что он должен был бы все и обо всем знать.

В этот момент фельдфебель Зейдлиц красноречиво поднял руку вверх и бросил ее вперед, а в моей голове послышался его голос, предлагающий приказным тоном держаться позади и охранять спины бойцов группы. Таким образом, командир группы давал мне понять, чтобы я не мешался у его людей под ногами, дал бы им спокойно заниматься своим кровавым делом.

Я видел, как в проходе частокола промелькнули человеческие тела, но они так быстро перемещались, что я не успел их даже пересчитать. Мне ничего не оставалось делать, как молча подняться на ноги и, выхватив из плечевых ножен боевой нож «Пума», отправиться вслед за бойцами Зейдлица. Во внутреннем помещении полуразрушенного каменного здания я появился в тот момент, когда пали убитыми первые немецкие молодые бароны и маркграфы. Они оказались совершенно неготовыми к нападению и не сопротивлялись, когда кинжалы пронзили их грудь.

Я стоял в дверном проеме и, вглядываясь внутрь помещения, освещаемого четырьмя факелами, наблюдал за ходом боя. Свет факелов помогал бойцам Зейдлица находить жертву и быстро с нею кончать. Но не все эти молодые немцы повели себя, подобно агнцам на заклание, все они были вооружены кинжалами и шпагами и умели очень хорошо ими владеть. Вскоре после того, когда прошел шок от первого натиска, немецкие юноши, находившиеся в глубине помещения, быстро спохватились и, обнажив свое оружие, сформировали более или менее организованную оборонительную линию.

В этот момент погас один факел, но мне по-прежнему было хорошо видно, как бойцы Зейдлица, добив свои первые жертвы, переформировались и, образовав строем нечто вроде кабаньего рыла, бросились с кинжалами и ножами в руках в атаку на эту оборонительную линию. В произошедшем столкновении я бы сказал, что победителей не было. Бойцы Зейдлица выбили из общего строя двух-трех баронов или маркграфов, но вражеская оборонительная линия устояла и не была прорвана. Сказалась мощь вражеских шпаг, которыми отбивалась ножевая атака, шпагами были ранены около четырех наших бойцов.

В моей голове мелькнула мысль о том, что если сейчас они вторым натиском не прорвут линию вражеской обороны, то нам придется подобру-поздорову убираться отсюда или мы потеряем три четверти своих бойцов, прорываясь через вражескую оборону.

На стене как-то странно моргнул и погас второй факел, я аж почувствовал запах магии. Второй факел горел слишком хорошо, находился в защищенном от сквозняков углу и в удалении от общего столпотворения, чтобы самому вот так погаснуть. Но сейчас у меня не было времени на то, чтобы досконально разбираться, почему погас этот факел. Я мгновенно отправил фельдфебелю Зейдлицу мысленный приказ поднимать бойцов в атаку, а сам раздул пламя третьего факела, отчего он погас, и швырнул его в лица оборонявшейся молодежи. Тут же послышались вопли и испуганные крики молодых немцев. Они не ожидали ничего подобного, и когда пламя неожиданно прыгнуло им в лица, то многие из них выронили из рук оружие, освободившимися руками прикрывая свои лица от ожогов этого пламени.

Это естественное движение очень дорого им стоило, моментально были вырезаны бросившие оружие юноши, а их оборонительная линия прорвана и сломлена. В возникшем столпотворении шпаги потеряли свое былое преимущество, а кинжалы и ножи в ближнем бою показали свое превосходство. Один за другим мои бойцы отбирали жизни у представителей фрондирующего немецкого молодого поколения.

Я до сих пор так и не проверил, как работает в восемнадцатом столетии боевой нож, изобретенный в двадцатом столетии, а продолжал наблюдать за тем, как достойно умирали представители высшей немецкой знати. Они погибали один за другим, ни один из этих юношей не встал на колени и не попросил оставить его в живых. Я ничем не мог им помочь, не я принимал решение о том, что они должны умереть. К тому же теперь я не мог бы кого-либо из них оставить в живых, они видели и могли догадаться о том, что пламя факела не само по себепрыгнуло им в лица.

Только я подумал о том, как сам собой погас последний факел, в помещении наступила темнота, в которой ничего не было видно. Инстинктивно я свое зрение переключил на ночное видение. За прошедшее мгновение в помещении мало что изменилось, бойцам Зейдлица осталось добить четырех немцев, и на этом боевая задача была бы выполнена. Я уж было собрался мысленно связаться с фельдфебелем и подсказать ему, где находятся недобитые юнцы, но в этот момент я вдруг вспомнил о карете перед проходом за частокол и полученную перед боем информацию о незнакомцах.

Я был полностью уверен в том, что до начала боя и в его момент мимо меня никто не проходил, а я по-прежнему находился в дверном проеме. Это могло означать только одно — шестеро незнакомцев все еще находились в этом помещении. А то, что сами собой погасли три факела, неизвестно почему слышался запах магии, что я до сих пор их не видел, могло означать, что нам придется сражаться с непростым противником.

Я мысленно связался с Зейдлицем, объяснил ему ситуацию и предложил ему присоединиться ко мне, чтобы не позволить незнакомцам без боя покинуть помещение, с нами так и не попрощавшись.

Впервые я обрадовался тому, что фельдфебель Зейдлиц был таким неразговорчивым человеком. Ни слова не сказав и мысленно не обращаясь ко мне, он, тяжело перешагивая через трупы, стал чуть впереди и справа от меня. В такой темноте этот немец действовал настолько уверенно, что я хотел у него поинтересоваться, не чародей ли он. Но в этот момент ощутил, а не заметил движение слева от меня. Там по направлению ко мне двигались четыре человека. Я прекрасно понимал, что наше магическое столкновение должно быть мгновенным, в ином случае я обязательно проиграю. Сейчас противник только догадывался о том, что против него дерутся не простые люди, но не был в этом уверен, поэтому мог допустить некоторые просчеты, которыми я с Зейдлицем обязательно должен воспользоваться.

Когда же противник узнает о моем истинном лице, то дело примет совсем дурной оборот, один с двумя чародеями я не справлюсь, сила магии не в полной мере вернулась в меня.

Справа мелькнули две тени. Ясно, противник решил всей своей мощью атаковать наиболее слабую цель, фельдфебеля Зейдлица, отвлекая мое внимание своей четверкой бойцов. На размышления больше не оставалось времени. Все это время размышления свое сознание я держал открытым для Зейдлица, поэтому он был в курсе всех моих замыслов. Мы с ним вдвоем одновременно метательными ножами атаковали левую четверку противника, а затем слегка переместились вправо, и я файерболом снес голову одному из двух наших противников. После броска файербола мне потребовалось некоторое время на отдых, чтобы восстановить свои магические силы. Раньше такой отдых мне требовался после десяти случаев использования приемов боевой магии, но как видите, магия вернулась ко мне не в полной мере.

Фельдфебель Зейдлиц бился на ножах со вторым противником, ни на шаг не подпуская его ко мне. По тому, как тяжело бился Зейдлиц, мне стало понятно, что против своего противника он долго не продержится, а помочь ему я пока еще был не в силах.

Уже без сознания заваливаясь на землю, я одним щелчком пальцев осветил помещение.

Иоганн, этим именем уже после боя фельдфебель Зейдлиц предложил его называть. А я стоял и наблюдал, как его люди начали сноровисто сносить и загружать в лодки, неизвестно откуда появившиеся у берега, трупы погибших дворян. Все эти трупы нужно было как можно скорее утопить в озере Раден, предварительно привязав к их ногам тяжелые камни. А в ответ Зейдлицу мне очень хотелось сказать, что это не я спас ему жизнь, что это сделали бойцы его команды. Когда помещение осветилось, они всей командой набросились на незнакомца и в куски порубили его своими кинжалами и ножами. Но в этот момент я понял, что, называя свое имя, Зейдлиц наши с ним взаимоотношения переводит на новый уровень, в новое качество. Он предложил мне стать его другом, поэтому я в ответ просто протянул ему свою руку для рукопожатия, которым мы должны были скрепить нашу устную договоренность.

3

Петр Алексеевич мою информацию об искоренении фронды в Мекленбургской области внимательно выслушал и, крикнув Полубоярова, приказал ему срочно найти и призвать в кабинет эту «карлу бездомную». Минут десять в кабинете государя никто не появлялся. Все это время государь, прикусив язык зубами, что-то вырисовывал на листе бумаги, лежавшем перед ним на столе. Я стоял в нескольких шагах от стола, поэтому не мог видеть, чем это там государь занимался. А он, не обращая на меня внимания, продолжал что-то рисовать и, временами ухмыляясь, посмеиваться. Создавалось впечатление, что государя совершенно не интересует только что завершенное мною дело в Гросс-Радене. Честно говоря, это поведение было совершенно не свойственно Петру Алексеевичу, обычно он, как мальчишка, интересовался деталями происшедшего, заставляя по нескольку раз повторять рассказ.

Когда герцог Карл-Леопольд объявился в кабинете, то я его сразу не узнал. Эта немчура за одну только ночь моего отсутствия полностью изменилась. Если раньше он выглядел таким несчастным и забитым ребенком-сиротой, нуждающимся в опеке и у всех ищущим покровительства и помощи, то сейчас этот болван вырядился в блестящий военный камзол яркой расцветки с множеством висюлек на груди и на плечах, похоже, наград и аксельбантов. А на его лицо была натянута маска самонадеянного и самоуверенного индюка, но на нем нельзя было прочитать ни одной умной мысли, один только непонятный гонор. Меня Карл-Леопольд даже не заметил и, совершенно не замечая моего присутствия, прошествовал мимо меня, едва не сбив с ног своим плечом.

Интересное получается дело, за одну только ночь этих двух хорошо знакомых мне людей, герцога и государя, словно подменили, мелькнуло в моей голове. Что же такого особенного произошло в мое отсутствие?!

Как только Карл-Леопольд подошел к столу государя, то с него мгновенно слетела вся индюшачья спесь, он снова стал прежним и таким привычным немецким герцогом, власть которого в его же герцогстве держалась только на наших русских штыках. Петр Алексеевич по доброте души своей выделил ему десять полков для удержания своей власти в Мекленбурге. А я с этой же целью отправил к праотцам двадцать невинных душ, а ведь среди них были нормальные люди. Мне почему-то стало стыдно за греховное деяние, совершенное прошлой ночью, я зябко поежился.

— Что это с тобой, Лешка? — тут же послышался голос Петра Алексеевича. — Переживаешь за то, что натворил прошлой ночью?! Не переживай, это мой грех и я его буду отмаливать у Господа Бога!

Петр Алексеевич не только не позволил герцогу Карлу-Леопольду облобызать свою руку, а перстом ему ткнул, чтобы тот встал со мной вровень. Только в этот момент Карл-Леопольд соизволил меня признать и весьма свысока кивнуть мне головой в знак своего приветствия. Это надо же человеку так уметь в одно мгновение играть столь противоположными выражениями своего лица. Только что лицо этого индюка выражало сплошную лесть и змеиную угодливость, а сейчас оно выражает покровительство и надменность. Но после прошедшей ночи все мои дела с Карлом-Леопольдом закончились, поэтому я уже не обращал на него внимания.

Петр Алексеевич окончательно оторвался от своего рисования и внимательно оглядел нас обоих, затем достал свою голландскую курительную трубку и начал долгую церемонию подготовки к ее раскуриванию. По всему чувствовалось, что государь никуда не спешил и что-то задумал, а сейчас по непонятной причине тянет время. Я об этом сразу же догадался и к данной ситуации отнесся с совершеннейшим спокойствием, а мой бывший немецкий приятель вдруг начал краснеть лицом и очень волноваться, оглядываясь по сторонам. Карла-Леопольда определенно что-то волновало, но он, остерегаясь Петра Алексеевича, которого очень боялся, старался его особо не беспокоить своим поведением.

Наконец-то Петр Алексеевич прикурил свою трубку и, дохнув в нашу сторону ароматнейшим запахом голландского табака, негромко поинтересовался:

— Ну, Алешка, не хотел бы ты нам поведать, чем же ты эдаким занимался этой ночью?

Перед поездкой в Гросс-Раден я, разумеется, коротко проинформировал государя о цели моей поездки в этот немецкий городишко, но герцогу, разумеется, ни одного слова по этому поводу не сказал. Чтобы с его стороны не было лишних вопросов, я сделал так, чтобы прошлой ночью он время от времени встречался бы с моей тенью в темных дворцовых переходах. Поэтому Карл-Леопольд был страшно удивлен этим вопросом государя. Он искоса посмотрел на меня и хотел задать и свой вопрос, но вовремя вспомнил, что я еще не ответил на вопрос Петра Алексеевича, и промолчал.

Не вдаваясь в подробности, я рассказал о ликвидации мекленбургской дворянской фронды, акцентируясь только на то, что выполнял наблюдательную миссию и в никакие передряги не влезал. Я также не упомянул, кто именно занимался процессом ликвидации и какие трудности при этом встретились. К слову сказать, Карл-Леопольд мало чего из моего рассказа понял, еще позавчера я залез в его сознание и сделал так, чтобы этот немец не очень-то понимал русский язык, а о своих ночных путешествиях я повествовал на своем родном языке.

В этот момент тихо скрипнула дверь, в кабинете государя появился вице-канцлер Петька Шафиров,^[88] осторожно ступая, он прошел к столу государя и устроился сбоку от него, готовый внимательно слушать, что я буду дальше говорить. Но к этому времени я завершил свой рассказ и сейчас молча стоял, посматривая на Петра Алексеевича. Впервые за время своей службы государю я оказался в ситуации, которую не совсем понимал.

То, что государь Петр Алексеевич что-то задумал, было понятно с самого начала, но с какой целью тогда при нашем секретном разговоре присутствуют эти два человека — немецкий герцог Карл-Леопольд, наш скрытый враг и недоброжелатель, и наш Петька Шафиров, который имел слишком длинный язык. Этих двух, казалось бы, совершенно противоположных друг другу личностей объединяла одна общая для них черта характера — неизмеримая жадность к земельным владениям и к деньгам, за которые они были готовы и мать родную продать.

Я машинально смотрел на Петьку Шафирова, продолжая размышлять о том, почему этот человек в данную минуту оказался в кабинете государя. Мне очень не хотелось верить в то, что государь меня в данную минуту аккуратно сдает, видимо, Петр Алексеевич захотел, чтобы о моих подвигах в Гросс-Радене узнал бы весь мир. Ведь оба эти человека информацию о том, что некий Алексей Васильевич Макаров организовал и осуществил операцию по ликвидации фрондирующего дворянства Мекленбург-Шверинского герцогства, тут же продадут англичанам, французам и голландцам и получат за это громадные деньги. Таким образом, если следовать моим мыслям, то получается, что государь Петр Алексеевич озабочен и, видимо, несколько недоволен столь кардинальным развитием событий в Мекленбурге. В этой связи, не желая до конца портить отношения с английской короной, он оставляет за собой возможность ухода из-под удара: когда вся Европа начнет его обвинять в убийствах знатных немцев, он подставит меня, предварительно обвинив в своевольстве и грехах.

Но снова скрипнула дверь государева кабинета, и на пороге появились улыбающийся Яшка Брюс,^[89] Пашка Ягужинский^[90] и пасторский сынок и мой так сказать подчиненный Андрюшка Остерман.^[91]

Кивком головы отвечая на приветствия вновь прибывших соратников, Петр Алексеевич в продолжение разговора обратился с каким-то незначительным вопросом к Петьке Шафирову. Брюс, Ягужинский и Остерман прошли в глубь кабинета и расселись там за круглым столом. Слушая то, что Шафиров рассказывал о подготовке к встрече с датским королем Фридрихом IV, Петр Алексеевич, продолжая попыхивать трубкой, поднялся со стула и направился к круглому столу. Шафиров машинально потянулся за ним, продолжая свой рассказ на ходу.

Мы с Карлом-Леопольдом продолжали деревянными истуканами торчать посреди кабинета, на нас никто не обращал внимания, только этот немецкий гаденыш Остерман исподтишка на меня поглядывал. Не успел уследить, как пасторский сынок обскакал меня по карьерной лестнице и возвысился в глазах Петра Алексеевича, по-прежнему числясь в переводчиках у Васьки Черкасова. Это произошло из-за того, что канцлер Головкин ненавидел своего вице-канцлера Шафирова, пока эти два оглоеда дрались между собой, пасторский сынок с большим удовольствием вылизывал государеву задницу, всегда оказываясь под его рукой в нужную минуту.

Трогаться с места было нельзя, я хорошо знал характер Петра Алексеевича, как всякий взрослый ребенок, он не любил советов по вопросам, которые затрагивали его личность со стороны. А я был его личным секретарем, следовательно, должен был дожидаться знака с его стороны на самостоятельные действия. Карл-Леопольд, если судить по его глазам, совершенно не знал, как ему поступать в таких условиях. Я попридержал его, когда он дернулся идти из кабинета. И правильно сделал, потому что в этот момент государь перевел взгляд на нас и громко произнес:

— Андрей Остерман, Лешка, больше не будет тебе подчиняться, я его к Петьке Шафирову в Посольский приказ только что перевел. Но ты не обижайся, Лешка, с этого момента ты перестаешь быть моим слугой и переводишься в разряд моих близких людей, получаешь право свободного ко мне прохода и присутствия на любом мероприятии с моим участием. Правда, оставляю за тобой секретарство и свою государственную и личную переписку. В награду за твою службу дарю тебе две тысячи талеров и деревеньку Глебовское.

Вот тогда мы с Карлом-Леопольдом сошли со своего места и на равных присоединились к соратникам Петра Алексеевича, усевшись на свободные стулья у круглого стола. Я прекрасно понимал и знал, для чего сей стол предназначался, и не обманулся в своих ожиданиях, когда в кабинет государя принесли много очищенных луковиц и соли, огурцов свежих и соленых, квашеную капусту и много бутылок рейнвейна и анисовки. Начиналось привычное застолье с выпивкой, которые часто устраивал и которыми так славился наш государь Петр Алексеевич.

Походило на то, что мне снова удалось сухим выйти из не очень приятной ситуации. В этот момент в глубине души я благодарил Господа Бога за то, что так и не рассказал Петру Алексеевичу о том, что саксонский дипломат Лос и его секретарь Алексей Васильевич Макаров — одна и та же личность. Теперь я не просто исполнитель, а введен в ранг министра, приятеля и товарища Петра Алексеевича и могу сам вести дела, не вводя его в малейшие детали, а только время от времени буду знакомить с основными событиями. Поэтому о том, что же конкретно произошло в Гросс-Радене, я ему уже все рассказал и ничего более добавлять не стану, а секрет Лоса и Зейдлица сохраню в тайне от всех.

4

Государь Петр Алексеевич был великого ума человеком и государственным деятелем, но во многих ситуациях часто вел себя подобно несмышленому мальчишке. Как во внутренней политике, так и в отношениях с иностранными государствами. Однажды, попав под убеждающие слова лифляндца фон Паткуля, этого авантюриста, государь Петр Алексеевич вступил в антишведский коалиционный союз с Речью Посполитой и Данией против Швеции, во многом благодаря личным симпатиям он сошелся и подружился с монархами этих государств — Августом II и Фридрихом IV, без учета политико-государственного разумения. Эти три страны были слабы и армиями, и флотами, чтобы даже вместе сражаться против могущественных в те времена шведов.

В шестнадцатом году, проведя бок о бок с государем более десяти лет, я начал понимать, что Петр Алексеевич, став государем Московского государства, тотчас же впал в великое отчаяние. В то время он не знал, каким это образом полученное им в наследство патриархальное царство тащить из болота старины и редчайшего мракобесия. Поэтому государь от отчаяния и хватался то за топор, рубя головы стрельцам, то за кнут и клеймо, отправляя бояр и холопов на каторгу, а то и за пряник, направляя четырехтысячное посольство в Европу для обучения ремеслам и наукам. Вот тогда совсем еще молодой царь-мальчишка попал под влияние фон Паткуля и, сломя голову образовав невнятную антишведскую коалицию, вступил в войну с мощнейшей в то время шведской армией.

Разумеется, русского государя-мальчишку крепко побили шведы, а на скорую руку сколоченная коалиция вскоре лопнула, словно мыльный пузырь. Да и как могло быть иначе: когда шведские войска под прикрытием англо-голландской эскадры высадили десант под стенами Копенгагена, то король Фридрих IV тут же вспомнил о своем патриотизме и под угрозой потери трона подписал мирный договор со шведами. Польский король Август II целых пять лет бегал и скрывался от шведов, но и его в конце концов шведы к ногтю прижали, посадив на польский престол другого короля. Август II под угрозой потери саксонского престола тоже подписал соглашение со шведами о выходе из антишведской коалиции.

Только благодаря военным и политическим усилиям Петра Алексеевича могущество шведов на Балтике было серьезно подорвано, а антишведская коалиция в прежнем составе восстановлена. Русские войска в Речи Посполитой, своим присутствием связав шведским войскам руки, позволили Дании и Пруссии, объединив армии, атаковать и изгнать шведские гарнизоны с немецких территорий, освободив города Штральзунд и Висмар. Вскоре шведы лишились практически всего побережья Балтийского моря. Но все эти победы способствовали только одному — усилению политической борьбы, которая велась, не переставая, между европейскими государствами.

5

Приближалась дата секретной встречи Петра Алексеевича с прусским королем Фридрихом Вильгельмом I. Руководитель секретной службы прусского короля Иоахим фон Руге снизошел до того, что совершил поездку в Данциг в качестве министра двора прусского короля якобы для встречи с Петром Алексеевичем.

Но случилось так, что до визита прусского министра Петр Алексеевич сильно пьянствовал три дня кряду и в день визита прусского министра он мог только мычать и ничего более членораздельного выговорить был не способен. Тогда с фон Руге встретился канцлер Гаврила Иванович Головкин, ну вы же знаете, что Гаврила Иванович величайший на свете зануда и трех слов подряд выговорить не может даже в трезвом состоянии, как в присутствии государя, так и в его отсутствие. Поэтому официальный визит прусского министра вылился в два поклона и в три слова о том, как приятно было познакомиться.

Ну вы же понимаете, что посещение русского двора прусским министром Иоахимом фон Руге было прикрытием, основным его желанием было встретиться и перемолвиться парой слов со своим резидентом, неким дипломатом Лосом, постоянно отирающимся при русском государе накануне секретной встречи двух монархов.

Разумеется, министр фон Руге заранее меня не предупредил о своем предстоящем визите, его приезд в Данциг оказался для меня совершеннейшей неожиданностью. Хорошо, что я парень не промах и еще тогда, когда фон Руге вербовал меня как саксонского дипломата Ганса Лоса, разумеется, на прусскую разведывательную службу, то я ему сообщил, что как две капли воды похож на личного секретаря русского царя, некоего Алексея Васильевича Макарова. Но в любом случае, несмотря на то что Петр Алексеевич находился в полной отключке, я не мог сорваться с рабочего места, чтобы бежать на встречу со своим начальником, министром фон Руге.

Но, слава богу, как только фон Руге познакомился с Гаврилой Ивановичем, тот его тут же охомутал, и, уже более не отходя от него ни на шаг, вокруг такого важного прусского гостя, редкой птицы, закрутился боярин Петька Толстой. После этого великого знакомства Петька Толстой предложил министру Иоахиму фон Руге с ним пообедать, тот с благодарностью принял предложение. Пруссаки же не дураки, ни один не упустит возможности пожрать за чужой счет. Но тут Петька Толстой дал маху, неожиданно вспомнил о том, что дьяки Посольского приказа строго следят за тем, чтобы подобные встречи и обеды с иностранцами проходили в присутствии третьего нейтрального лица, желательно дьяка Тайной канцелярии. Вскоре Петька выяснил, что Тайная канцелярия закрыта и все ее дьяки на секретных заданиях, тогда Толстой был вынужден метаться по дворцу в поисках любого достойного лица, которое по статусу могло бы поприсутствовать на таком обеде. Но вы же знаете, когда Питер Алексеевич в отключке, а его двор своевременно информируется, то все более или менее значительные придворные лица дают деру и, покинув дворец, занимаются личными и домашними делами.

Поэтому, сколько бы Петька ни бегал по дворцу, то никаких значительных лиц, помимо простых дьяков и подьячих, не находил. Когда Толстой вдруг неожиданно притормозил у моего рабочего стола, то я понял, что он в тупике и вынужден прибегнуть к моей помощи, так как я, будучи трудоголиком, считался значимым лицом в придворной иерархии. Поэтому с достоинством принял Петькино предложение пообедать, составив компанию прусскому министру.

Посольский приказ умел красиво работать и жить, царских ефимок на прием иностранных гостей никогда не жалел. По прибытии русского посольства в Данциг Гаврила Иванович Головкин подписал договор с одним из городских трактиров на устройство и проведение рабочих завтраков, обедов и ужинов. Выделяемых на это средств хватало и на то, чтобы дьяки и подьячие Посольского приказа ежедневно завтракали, обедали и ужинали, а главное, пили в этом же трактире.

Обслуживание иностранцев производилось в отдельном и в скрытом от глаз посторонних зале. Когда я вошел в этот зал, то чуть не упал в обморок при виде той снеди и выпивки, которой были накрыты столы этого помещения. То, что Петр Алексеевич в этом зале никогда не бывал, это я знал с большой долей уверенности, да и по собственному опыту, так как мне не раз приходилось с государем перебиваться перловой кашей и луком. Петр Алексеевич любил посидеть в иностранных трактирах и покалякать с местными жителями, попивая хорошее пиво или рейнвейн, но он никогда не бывал в этом Посольского приказа зальчике. Теперь мне также стали понятны финансовые отчеты Посольского приказа, когда в графе «иное» они записывали просто непомерные суммы расходов.

Министр фон Руге в этом зале с излишествами повел себя спокойно и размеренно, Петька Толстой свободно болтал с ним на немецком языке, явно интересуясь и выясняя истинную цель визита прусского министра. Я же сделал вид, что немецкого не понимаю и не знаю, поэтому взял ложку и первым делом наложил себе на глиняную тарелку черной икры, о которой много слышал, но пока еще не пробовал. Красную икорку я едал неоднократно, она мне нравилась, а вот черную персидскую икру видел впервые. Одним словом, я решил немного поесть в то время, когда Толстой пытался расколоть моего старого знакомца.

Они много говорили и мало ели, я же молчал и много ел.

Когда мой живот был набит так, что мне стало трудно шевелиться, вдруг распахнулась дверь нашей секретной едальни, и через нее к нам в залу змеею проскользнул Андрюшка Остерман, который, окинув меня злым взглядом и недоуменно пожав плечом, бросился к Петьке Толстому и начал ему что-то лихорадочно нашептывать на ухо. От одного вида этих шепчущих друзей-приятелей мне стало дурно, появилось ощущение поднимающейся рвоты в животе, но в этот момент я увидел улыбающиеся глаза министра Иоахима фон Руге. Прусский министр был явно доволен: его резидента Ганса Лоса обхаживает и на равных ведет сам руководитель русской внешней разведки Андрей Петрович Толстой, все западные секретные службы почему-то были уверены в том, что именно Толстой руководит русской разведкой.

Пока Толстой и Остерман перешептывались, в моей голове появился и заговорил чужой голосок:

— Ганс, не беспокойся, все в полном порядке! Андрей Андреевич Остерман и Петр Андреевич Толстой давно знают друг друга, они старые друзья-приятели. Оба считают вас не очень умным человеком, это и хорошо, значит, они не знают, что вы мой агент. Сейчас они обсуждают новость о том, что встреча Петра Алексеевича с датским королем Фридрихом Четвертым, которая должна была бы состояться завтра в Гамбурге, откладывается по причине пьянки вашего государя, да и сегодня посольство совершенно не готово покинуть Данциг. Поэтому они хотят датского посланника, принесшего эту весть, пригласить на обед в эту комнату, чтобы обговорить с ним возможность переноса встречи государей на неделю позже. Причем оба человека рады, что вы будете присутствовать при этом.

Последовала небольшая пауза, видимо, в этот момент фон Руге прислушивался к тому, что Остерману так же шепотом отвечал Петька Толстой.

— Кстати, для вашей информации, Ганс, датским посланником является некий генерал-майор Франц Иоахим Девиц. Теперь давайте поговорим о наших баранах, как вы любите частенько выражаться, его величество Фридрих Вильгельм Первый готов принять государя Петра Алексеевича в своем новом особняке в Штеттине в любое удобное для него время. Я обладаю достаточными полномочиями, чтобы русской стороне предложить встречу провести на второй день после окончания русско-датской встречи. Прусская сторона возьмет на себя транспортировку вашего короля и сопровождающего его лица по маршруту Гамбург−Штеттин. Так что встречайтесь со своим агентом и продолжайте работу в этом направлении.

Я был просто ошеломлен тем фактом, что в этом мире, оказывается, не один только я владею мыслеречью, но внешне своего изумления ничем не выдал. Только взглянул в сторону Иоахима фон Руге, а он с лукавой улыбкой мне головой кивнул в ответ, мол, как меня понял. Значит, этот мысленный разговор мне не почудился, я никоем образом не прореагировал на кивок головой этого человека, продолжая сохранять на лице невозмутимое выражение. Такое странное поведение агента, по мнению пруссака, могло означать только одно, что его агент ни черта не понимал телепатию, но фон Руге был опытнейшим дипломатом и свою обеспокоенность данным обстоятельством ничем не проявил.

В любом случае мне все-таки удалось этого опытнейшего прусского разведчика заставить поволноваться, теперь он должен был изыскивать другую возможность донести до моего сведения информацию о времени предполагаемой встречи наших государей — посредством языка.

А я в этот момент, поедая нежную гусятину с запеченными яблоками, размышлял о том, откуда фон Руге мог узнать о том, что я владею мыслеречью. Неужели фельдфебель Иоганн Зейдлиц меня предал и сообщил начальству о моем странном способе общения с людьми?!

Но в этот момент в нашем зальчике вдруг объявилось еще одно незнакомое мне лицо. Невысокого роста толстенький человечек с красным лицом, которое хорошо оттенялось белым париком. Первое, на что я обратил внимание, так это было сильное амбре, несшееся от этого толстячка, запах варьировался от чего-то вроде женских духов до аромата, чем-то напоминающего запах портянок, когда снимаешь с ног сапоги. Второе, он был сильно разгневан и громко кричал на датском языке, на котором я не понимал ни слова. Но человеческие мысли не требуют переводов, и я кое-как догадался о том, что генерал майор Франц Иоахим Девиц был сильно разгневан тем обстоятельством, что до настоящей минуты еще не встретился с его величеством Петром Алексеевичем.

Увидев улыбающегося фон Руге, Франц Девиц внезапно присмирел и стал тише воды и ниже травы, он-то прекрасно знал о том, кем на деле является этот прусский министр Иоахим фон Руге, и не захотел своим криком портить датско-прусских отношений. Генерал бочком пристроился ко мне за стол и, видимо, оказался совсем голоден, так как прямо руками ухватил громадный кусок холодной осетрины и сгоряча хватанул ее зубами. А ведь первоначально надо было бы снять рыбью кожицу с твердыми пластинами, а уж после кусать нежнейшую осетринку холодного копчения. В результате этот неопытный в русской еде датский генерал едва сдержал громкий вскрик и начал глотать осетрину вместе со слезами, брызнувшими из его генеральских глаз. Оба друга-приятеля, Толстой и Остерман, словно ошпаренные кипятком, хором бросились к этому наглецу в мундире датского генерала, чтобы утереть ему слезки, успокоить и приголубить.

Я же тем временем не торопясь пытался мысленно разыскать нашего генерала Аникиту Репнина, которого совсем недавно Петр Алексеевич саморучно бил дубиною из-за хамства этого плачущего датского генерала. С громаднейшим трудом мне-таки удалось найти Аникиту Ивановича, который в каком-то подвале пил водку с четырьмя Преображенскими прапорщиками. Он был так вдрызг пьян, но сумел-таки разобрать то, что я ему мысленно сообщил о местонахождении его личного врага. Аникита по пьяни подумал, что эту важную информацию ему донес один из его прапорщиков-собутыльников, он тут же начал собираться и вооружаться в дорогу.

Еще раз убедившись, что пьяненький Репнин хорошо запомнил адрес нашего трактира, я под предлогом срочной необходимости выйти по малой нужде решил навсегда покинуть место грядущего русско-датского конфликта. Государь Петр Алексеевич человек-то проще пареной репы, он особо не будет разбираться и искать виновных этого конфликта. Он первым делом поинтересуется, кто с русской стороны присутствовал при этом рукоприкладстве, чтобы этих людей наказать за непредотвращение международного конфликта. Ведь, по мнению государя, было бы глупо добрейшего Аникиту Ивановича во второй раз драть за одно и тоже преступление!

Иоахим фон Руге под тем же предлогом увязался вслед за мной, и, пока мы вдвоем дружно поливали заднюю стену трактира, он словами повторил свою информацию о сроках предполагаемой русско-прусской тайной встречей в Штеттине. Слава богу, что мочевой пузырь не может вечно извергать струю, и, когда она прекратилась, то мы с министром фон Руге разошлись по разным направлениям, но донельзя довольные друг другом. Контакт состоялся, информация была передана! Уходя, Иоахим фон Руге, смеясь, мне сказал о том, что я с Алексеем Васильевичем Макаровым представляю одну пару сапог с мысками в разные стороны. Я не так хорошо знал немецкий язык, чтобы понимать еще и немецкие шутки.

Глава 7

1

Надо было бы быть настоящим датчанином, чтобы предложить русскому государю Петру Алексеевичу встречаться с датским королем Фридрихом IV в таком немецком большом торговом городе, как Гамбург. Ведь этот Гамбург в морской торговле успешно конкурировал с датским городом Альтоном, а немецкие купцы по этой болезненной для себя причине не признавали датчан. Разумеется, они признавали датчан как людей, но считали, что с этими людьми не стоит иметь дела в торговле. Такое своеобразное отношение каким-то образом распространялось и на другие стороны человеческого гамбургско-датского общения. Когда Фридрих IV с великой пышностью проезжал по улицам Гамбурга к своей королевской резиденции, то ни один гамбуржец не вышел его приветствовать.

Государя Петра Алексеевича же встречало много гамбургских купцов со своей челядью, получившие монополии на торговлю икрой, семгой, лососиной и всякой там древесиной. Он всегда останавливался в доме своего старого знакомого по Кукую, немецкого купца Генриха Бутенанта, а посольство равномерно распределялось по постоялым дворам вокруг дома этого немецкого купчины.

Каждый раз, пребывая с государем в Гамбурге, мне приходилось становиться перед Петром Алексеевичем на колени и ради Христа его просить дать мне отпуск от исполнения обязанностей придворного секретаря, так как я не мог, не имел права появляться или находиться в том доме, где останавливался государь и государыня. Петр Алексеевич, будучи прекрасно осведомлен о причине моей такой просьбы, ухмылялся и с большой неохотой давал мне немного погулять и насладиться достопримечательностями этого старинного немецкого купеческого города.

Все дело заключалось в там, что по дому этого немецкого купца ходило юное семилетнее существо по имени Зигфрид, который считался внебрачным сыном Светлейшего князя Алексашки Меншикова, но сам князь об этом и слышать не слышал. А Генрих Бутенант, папа Алисы Бутенант и дед Зигфрида Меншикова, государыня Екатерина Алексеевна и сам Петр Алексеевич прекрасно знали о том, что Зигфрид появился на свет божий благодаря моим стараниям и усилиям. Когда Петр Алексеевич услышал об этой новости, то тут же приказал Ушакову рубить мне прилюдно голову за блуд и совращение несовершеннолетней. В ту пору Алисе Бутенант было шестнадцать годков, но мы любили друг друга.

Но за меня вступились государыня Екатерина Алексеевна и отец Алисы, немецкий купец Генрих Бутенант. Государыня Екатерина Алексеевна прямо в лицо государю заявила о том, что он хочет меня казнить за то, что я перешел ему дорогу, так как он сам глаз положил на эту немецкую легкомысленную девицу.

А Генрих Бутенант заступился не за меня, он поступил так, как поступают настоящие немцы. Бесплатно и без особых хлопот получив отличного внука, он потребовал от русской короны уплаты ста тысяч ефимок в качестве возмещения понесенного ущерба, лишения невинности немецкой девицы и в качестве приданого дочери.

Петр Алексеевич, услышав требование своего хорошего друга, немецкого купца Бутенанта, категорически отказался платить такую непомерную, по его просвещенному мнению, сумму деньжищ за проделки какого-то там придворного секретаришки.

Но сдавая за тот месяц баланс государевых расходов, я уличил Светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова в недоплате налогов государевой казне на сто тысяч ефимок. Светлейший князь страдал страшной формой клептомании, крал по поводу и без повода. Если бы потребовалось, то я мог бы его уличить на любую другую сумму денег, только портить отношения с ним мне совершенно не хотелось. Петр Алексеевич же внимательно отнесся к моему доношению и, взяв в руки дубину, переговорил со своим Алексашкой. Дубина в руках государя всегда была весомым аргументом, уже на следующий день Александр Данилович лично принес мне в мешочках сто тысяч ефимок. Я доложил и даже показал Петру Алексеевичу эти деньги, а потом вызвал якобы к государю Генриха Бутенанта и эти мешочки передал ему в руки.

Таким образом, мой сын и внук Генриха Бутенанта стал любимым сыном Александра Даниловича. А государыня Екатерина Алексеевна однажды отвела меня в теплый уголок, надавала таких оплеух, что из моего носа потекла кровища, и тихо сказала о том, что если я еще раз за своих детей буду платить государственными деньгами, то по ее приказу Андрюшка Ушаков лишит меня моих собственных яиц. Затем она достала надушенный платочек, вытерла им кровь с лица и, уже, мурлыкая, произнесла, чтобы я более не обращал внимания на всяких там немецких девиц, когда у меня под боком имеются настоящие женщины.

Последние слова Екатерины Алексеевны более всего напугали меня, одно дело иметь роман с Алисочкой, но я пальцем в жизни не коснусь государыни, мне этого никто не простит, тем более государь Петр Алексеевич.

Со времени приезда в Гамбург прошло два дня. Переговоры государя Петра Алексеевича с датским королем Фридрихом IV проходили на высшем уровне. Стороны пришли к полному взаимопониманию и сейчас вели переговоры об организации десанта коалиционных войск — Дании, России и Пруссии, на шведское побережье. Причем государь Петр Алексеевич хвастливо заявлял, что готов в Данию для десанта поставить любое количество русских солдат, а Фридрих IV не менее хвастливо отвечал, что Дания поставит любое количество боевых и купеческих кораблей для осуществления этого десанта. Одним словом, государь Петр Алексеевич, по всей очевидности, забыл о моей докладной записке, в которой я писал о том, что датчане год назад уже высаживались десантом на побережье Швеции, потерпели полное поражение и бежали оттуда, побросав там всех своих раненых солдат.

Андрей Остерман с припудренными фонарями под глазами крутился, вертелся на этих русско-датских переговорах, оттеснив на второй план самого Борьку Шафирова. Глаза Остермана были поранены государевым кулаком, после того как Петр Алексеевич, дубиной пройдясь по спинам Толстого и Остермана, слегка добавил им кулаком. Позже государь объявил, что этих двух оболтусов наказал за моральное содействие Аниките Репнину в избиении датского генерал-майора Франца Иоахима Девица. Петька Толстой так и не смог к переговорам оправиться и подняться на ноги после такого царского наказания, видимо, именно на него пришлись основные удары царской дубины. А мне чуть позже прислал двести рублев на пропой в гамбургских трактирах, я-то ожидал небольшую деревеньку за выполнение этого государева задания, а он мне — двести рублев. Та еще жмотина наш государь!

Усилием воли я заставил себя прекратить думать о своей секретарской работе. Находясь в вынужденном отпуске, мне следовало бы наслаждаться одним только тем, что я был полностью свободен и ни от кого не зависел в своем времяпрепровождении. Мог свободно бродить и знакомиться с достопримечательными местами Гамбурга, знакомиться с немцами и любоваться морскими судами в гавани.

Вот я и бродил, убивая свободное время, из одного городского трактира в другой, пробуя различные сорта немецкого пива.

Сегодня я решил поужинать в одном из припортовых трактиров, расположенном в трех шагах от гавани. Совершенно случайно там мне встретился фельдфебель Иоганн Зейдлиц. Фельдфебель только что по личному поручению Августа II пришил в центре Гамбурга какого-то там важного польского пана и случайно заглянул в этот трактир, чтобы немного отдохнуть после тяжелой работы. Мы устроились в темном уголке, стараясь сесть так, чтобы наши спины были прикрыты стенами трактира. Одним словом, мы сидели, ни на кого не обращая внимания, и старались, чтобы и на нас никто не обращал внимания, потягивая черный портер.

Мы с Иоганном даже не разговаривали, для обмена мыслями нам не требовалось шевелить языком. Фельдфебель уже ответил на мой вопрос, сообщал ли он кому о нашей способности, не раскрывая рта, обмениваться информацией. Его ответ, как я и ожидал, был отрицательным, но он сообщил мне одну интересную вещь, о которой я ранее не слышал. Оказывается, те шестеро неизвестно откуда появившихся незнакомцев были англичанами и, видимо, птицами высокого полета. Английская секретная служба по своим каналам в Европе распространила информацию о том, что заплатит золотом любому лицу, которое обладает информацией о том, кто именно и почему убил ее полевых агентов.

Задумчиво смотря по сторонам, время от времени делая очередной глоток отличного портера, Зейдлиц мысленно мне передавал:

— Дело в том, что информация об английском золоте мгновенно распространилась по европейским державам. Сегодня об этом знают практически все руководители и агенты европейских разведок. А сам Зейдлиц не совсем уверен в том, что агенты его группы — после боя их живыми осталось тринадцать человек — будут держать языки за зубами. Золото — весомый аргумент по раскрытию многих государственных тайн и секретов. Члены его команды не знают многих деталей своего боевого задания, но они участвовали в операции и собственными глазами видели шестерых англичан. За золото же парни продадут, если уже не продали информацию о том, что этой операцией руководил он, фельдфебель Зейдлиц, и некий саксонский дипломат Лос.

Иоганн замолчал, но я прекрасно понимал, что может означать это его молчание. Жизнь этого прусского фельдфебеля внезапно изменилась, совершенно неожиданно для себя он из охотника превратился в жертву, за которой начали охотиться. Этот пруссак был абсолютно прав, когда полагал, что министр Иоахим фон Руге и подчиненные ему люди за золотые монеты с большим удовольствием сдадут какого-то там фельдфебеля.

Но я мужика успокоил, мысленно сообщив, что после нашей встречи в трактире он должен, не заходя за своими вещами, которые оставил на постоялом дворе, отправляться в Московию. Незаметно для посетителей трактира я по столу катнул ему золотое колечко и сказал, чтобы по прибытию в Москву он пробивался к князю-кесарю Федору Ромодановскому и, показав ему кольцо, рассказал бы о своих проблемах. Князь-кесарь Ромодановский обязательно позаботится о его дальнейшей жизни и даст ему возможность противостоять англичанам и силе их золота.

2

Пока мы с Зейдлицем мысленно общались, я не спускал глаз с посетителей трактира. Ничего тревожного не происходило и грабительского вида люди в нем не появлялись. Каждую минуту кто-то заходил или после ужина или выпивки уходил из этого гамбургского трактира. Все отличие от других трактиров заключалось в том, что здесь в основном были морские волки, бывалые капитаны и матросы. Это были люди, уверенные в самих себе и с великим достоинством себя ведущие на глазах публики. Вероятно, этот трактир был высокого разряда, так как в нем совершенно не наблюдалось пьяни и алкашни, от которой во веки веков не могли избавиться царские кабаки нашего государства.

Одним словом, в этом трактире не было ни одного подозрительного человека или головорезов, которых следовало бы опасаться. Аналогичным же образом, по всей вероятности, думал и фельдфебель Иоганн Зейдлиц. Получив мое кольцо и натянув его на средний палец правой руки, Иоганн поднялся на ноги и, поправляя свой черный с серебряной канвой по обшлагам камзол, собрался идти к выходу. Но дорогу ему перекрыли три юноши весьма симпатичного вида. У меня почему-то возникло подозрение, что эти молодые красавцы никакого отношения не имеют ни к морякам, ни к гамбуржцам.

Удивительное дело, но каждый раз убийство на глазах у многих почему-то происходит по одному и тому же сценарию. Убийцы всегда появляются неожиданно, но вместо того, чтобы сразу убивать свою жертву, они всегда медлят с нанесением первого удара. Вот и в случае с Зейдлицем, вместо того чтобы просто по ходу дела пырнуть моего прусского друга ножом или кинжалом, эта троица театрально промедлила, в результате чего дала такому профессиональному бойцу, как Иоганн Зейдлиц, время на то, чтобы он первым начал действовать. Правая рука Иоганна на пути к эфесу шпаги выстреливает метательным ножом, выхваченным из плечевого захвата, нож мгновенно пронзает грудь юноши, стоявшего в середине группы, его сердце перестает биться.

Я, сидя на трактирной лавке, молча наблюдал за театральной постановкой убийства профессионального наемного убийцы, фельдфебеляпрусской разведывательной службы Иоганна Зейдлица. На какой-то момент мне показалось, что это действительно театральная постановка. Но, когда сбоку от меня выдвинулись вперед две фигуры с капюшонами на головах, только иезуиты любили подобную верхнюю одежду с капюшонами, с секирами в руках, я вдруг сообразил, что это не постановка. Одна из фигур высоко взнесла секиру над головой, ее обухом примериваясь к затылку фельдфебеля, совершенно очевидно, собираясь оглушить свою жертву. Сразу становилось понятным, что троих юношей Иоганну Зейдлицу просто подставили, отвлекая его внимание, а эти двое, оглушив фельдфебеля, передадут его в соответствующие руки для дальнейшего допроса.

Таким образом, Иоганна Зейдлица убивать не собирались!

Секира обухом вперед стремительно падала с высоты, но ее обух затылка Иоганна даже не коснулся, так как фигура в капюшоне с моим кинжалом под ребрами, громко хрипя и захлебываясь кровью, спиной заваливалась на мой стол. Звуки громкого хрипа привлекли внимание не только всех посетителей, но и Зейдлица и вторую фигуру с капюшоном на голове. Зейдлиц уже покончил со вторым юношей, когда я передал ему мыслеречью, чтобы он не задерживался и уходил, в трактире ему было больше нечего делать. Не оборачиваясь, Зейдлиц рванулся вперед и по пути, сбив с ног третьего юношу, исчез за дверьми трактира.

Ситуация развивалась так быстро и таким неожиданным образом, что ее нельзя было предусмотреть или предугадать. Неизвестно куда исчезла вторая фигура с капюшоном на голове и секирой в руках, а первая фигура перестала биться в агонии, с ее головы слетел капюшон. Пока я с ужасом рассматривал лицо человека, которое оказалось прямо перед моим носом, которое вдруг на моих глазах начало стареть и морщиться, спину вдруг рванула сильнейшая боль. Я почувствовал, как сталь второй секиры рассекла кожу спины и, разрубив мне левую лопатку, своим лезвием застряла в реберных костях.

На грани потери сознания я поднялся на ноги, левой руки я уже не ощущал, словно ее никогда и не было. Но правую руку с растопыренными широко в стороны пальцами с громадным трудом я сумел-таки поднять и направить в сторону непонятной фигуры в балахоне и с капюшоном на голове. С моих пальцев сорвались зеленые нити и с легким треском ужалили эту фигуру, послышался громкий вопль, пустой балахон упал на чистый деревянный пол трактира.

— Колдун…

— Здесь творится злое колдовство…

— Бежим отсюда… колдун всех нас уничтожит…

Слышались крики со всех сторон, дверь трактира постоянно хлопала, пропуская наружу насмерть напуганных посетителей трактира. Я понимал, что мне нужно было уходить, как можно скорее покинуть это место. Скоро прибудет городская стража, и мне придется отвечать на вопросы, на которые я пока не знал ответов. Секира, все еще торчавшая из моей спины, не давала мне возможности двигаться. Ноги меня не держали. Я стоял, обеими руками упершись на стол, сопротивляясь дикому желанию забыть обо всем и утонуть в спасительном беспамятстве.

В этот момент я вдруг почувствовал чей-то удивленный посторонний взгляд. Каким-то невероятным образом я догадался о том, что этот человек, сейчас меня рассматривающий через магическую призму и обладающий зачатками магии, нес персональную ответственность за захват Иоганна Зейдлица. Мое вмешательство в операцию захвата для этих людей оказалось полной неожиданностью. Этот человек, которого я не мог разглядеть из-за секиры в моей спине, подозвал к себе остальных членов своей команды и медленными шажками начал ко мне приближаться. Используя магическую призму, он попытался проникнуть в мое сознание, чтобы выяснить, кто же я такой, почему вмешался в их операцию. Подойдя ко мне, этот человек обеими руками ухватился за рукоятку секиры и, упершись ногой мне в задницу, изо всех сил на себя рванул секиру.

Все вокруг вспыхнуло ярким белым светом, и я, по-видимому, хотя и на долю секунды, потерял сознание.

Когда снова начал себя ощущать, то вокруг меня была сплошная темнота, а я лежал на столе, лицом уткнувшись во что-то мокрое. Мысленным зондом я прошелся по трактиру, все люди, посетители и обслуживающий персонал, в трактире были мертвы, только Иоганн Зейдлиц, находившийся от меня всего в нескольких шагах, мысленно просил, чтобы я подсказал, где нахожусь. У меня не было сил даже на то, чтобы послать ему мысленный зов, но боль в спине была такова, что я едва слышно простонал. Зейдлиц услышал мой стон и практически на ощупь стал ко мне пробираться. Ни слова не говоря, он перевернул меня на спину и, тюком взвалив на свое правое плечо, тяжелой поступью направился к выходу из трактира.

Я снова пришел в сознание от того, что чьи-то руки ощупывали рубленую рану на спине, а голос на немецком языке постоянно твердил:

— Господин Зейдлиц, я осмотрю рану этого мертвеца, но ему уже ничто не поможет. Этот человек мертв. От такой рубленой раны нормальный человек выжить не может. И зря вы его тащили на своем горбу, лучше бросили бы на улице, и городской страже не пришлось бы объяснять, что произошло, кто его убил. А теперь у нас будет много проблем, я в своей жизни немало разных делишек натворил, чтобы встречаться и разговаривать с городской стражей.

Я, не открывая глаз и не двигаясь, на мысленном уровне задал Иоганну Зейдлицу вопрос о том, стоит ли этому врачу оставлять жизнь, он видел нас и наверняка не будет держать язык за зубами, когда его найдут!

Зейдлиц ответил одним отрицательным словом.

3

Государь Петр Алексеевич пару раз уже встречался с прусским королем Фридрихом Вильгельмом I, но, вероятно, те встречи были мимолетными и не произвели большого впечатления на обоих монархов. Они оба отзывались о тех встречах инертно и без особого блеска в глазах. Но уже в начале встречи в Штеттине прусский король и русский царь вдруг почувствовали неизъяснимую симпатию по отношению друг к другу, между ними возникло понимание и доверие, нечто вроде дружеских отношений.

Оба суверенных монарха были совершено разными по внешнему облику людьми, один из них был высоким и стройным красавцем с нервно-вздорным характером. Другой — невысокого роста, близким к полноте почти уродливым человеком, также с нервозным характером. При первом же обмене мнениями эти два монарха неожиданно нашли общую тему, так как случайно заговорили об армии, об армейских порядках и артикулах и об обучении солдат военному искусству. Оказалось, что они оба до фанатизма любят армейскую службу и много сил отдали на создание современной армии. Я хорошо знал о том, что любимым занятием обоих монархов было проводить время в боевых походах, не спать по ночам, переходя от одного походного костра к другому, беседовать с солдатами на житейские темы или о том, как у них идет армейская служба, хороши ли их офицеры. Самое интересное заключалось в том, что солдаты чувствовали неподдельный интерес со стороны своих государей и охотно поддерживали разговор, нормальным солдатским языком рассказывая о своих проблемах.

Таким образом, я с Иоахимом фон Руге первый час душевно отдыхал, наблюдая за тем, как Петр Алексеевич, жестикулируя руками, рассказывал Фридриху Вильгельму I об истории формирования Преображенского полка и о всей системе военной подготовки молодых рекрутов.

На второй день после завершения русско-датских переговоров и подписания очередного ни к чему не обязывающего русско-датского договора мы с Петром Алексеевичем поздно вечером, когда стемнело, незаметно покинули дом Генриха Бутенанта и вышли на улицу, где нас уже ждал добрый молодец с двумя жеребчиками, которых держал под узду. Петр Алексеевич лихо, не держась рукой за луку, вскочил в седло одного из жеребчиков, а я так осторожненько и при поддержке добра молодца вскарабкался в седло другого жеребчика и, ткнув его шенкелями в бок, поскакал вслед за государем.

Обычно к вечеру улицы Гамбурга наполнялись прогуливающимися жителями, которые с женами и отпрысками чинно взад и вперед прохаживались перед своими домовладениями. Но в эту ночь по дороге в Штеттин нам не встретился ни один человек, городские улицы, а затем и сам тракт, по которым мы следовали, были совершенно обезлюдевшими. Жеребчики достались нам горячие и быстрые. Петр Алексеевич всю дорогу держался на два корпуса впереди меня, с явным удовольствием подставляя свое разгоряченное лицо встречному ветру, и временами что-то радостно кричал. По всему чувствовалось, что у государя было отличное настроение, он наслаждался скачкой на своем жеребчике.

Я же не рвался на разговоры с государем, впав в глубокую задумчивость о вчерашних событиях с моим непосредственным участием.

Доставив меня во дворец и уложив на кровать в спальне, Иоганн Зейдлиц мысленно со мной попрощался и отправился начинать новую жизнь русского подданного, начиная ее с поисков попутной кареты в Москву.

А я немедленно занялся излечением своей рубленой раны, полдня потратил только на то, чтобы различными заклинаниями остановить кровотечение, начать заживление раны, но магия мало помогала, боль настолько сковала мое тело, что я не мог руки поднять, а не то чтобы ими махать в магических пассах. Тогда я вспомнил о кибер-докторе и вызвал его, через час, в течение которого кибер-доктор занимался раной, я почувствовал значительное облегчение.

Поэтому уже во второй половине дня я смог встретиться с Петром Алексеевичем, который в этот момент о чем-то увлеченно беседовал с Абрамом Петровичем.^[92] Я выждал удобного момента и, попросив извинения, напомнил государю о нашей завтрашней поездке в Штеттин. При Абраме Петровиче я не мог открыто говорить о цели нашей поездки в Пруссию, но государь меня понял и согласно кивнул головой. Я уже давно заметил, что встрече с прусским королем я придавал более внимания, нежели сам Петр Алексеевич, который к встрече с Фридрихом Вильгельмом I относился как-то легкомысленно.

Вернувшись в отведенную мне спаленку, я снова занялся своей рубленой раной на спине. Кибер-доктор меня хорошо подлечил, рана зарубцевалась, но внутри ее по-прежнему гуляла сильная боль, полностью я пока не излечился. В таком болезненном состоянии я едва ли смогу выдержать дорогу до Штеттина и обратно. По всей очевидности, я все-таки оказался плохим знатоком магической медицины, моих усилий оказалось совершенно недостаточно, для того чтобы я сумел бы самого себя привести в состояние здорового человека.

Послышался царапающий звук в дверь моей спаленки, а затем дверь начала медленно открываться, на пороге во всей красе показался обаятельный молодой человек с антрацитово-черной кожей лица и тела, который отчаянно рыдал. Не произнося ни слова, Абрам, живой африканский негр и любимая игрушка Петра Алексеевича, с горькими рыданиями бросился мне на грудь. Хорошо, что за моей спиной была навалена гора подушек, которая в определенной мере амортизировала мое падение и не позволила мне потерять сознание от той зверской боли, которая снова на меня обрушилась из-за объятий этого двадцатилетнего негритянского юноши.

Захлебываясь слезами, Абрам, прижимаясь, зашептал мне на ухо:

— Алексей Васильевич, пожалуйста, помогите мне, а то я обязательно повешусь. Петр Алексеевич не желает меня отпускать от себя, а меня влечет и тянет к новым знаниям. Я уже окончил навигацкую школу в Москве и хочу учиться дальше, в Париже. Хочу окончить парижскую Сорбонну и стать большим русским ученым по математике. А Петр Алексеевич мне говорит: никуда из России тебя не отпущу.

В этот момент в полуприкрытую дверь спаленки неожиданно заглянул Петька Толстой и, увидев меня, возлежащего на подушках и к своей груди с большой нежностью прижимающего африканского юношу с горящими глазами, он радостно потер рук и скрылся в дворцовом коридоре. Было ясно, что этот поганец побежал докладывать Петру Алексеевичу о том, что видел Лешку Макарова, любовь закрутившего с Абрамом Петровичем. Было поздно что-либо предпринимать и противодействовать этим подлым замыслам, я от унижения и все еще продолжающейся боли протяжно застонал. Разумеется, Абрам не видел Петьки Толстого, мой стон воспринял совершенно неожиданным образом.

Юноша вскочил на ноги и, перевернув меня на живот, увидел большую рубленую рану на моем левом плече, как-то по-женски всплеснул руками, осторожно потрогав рубец кончиками пальцев, тихо произнес:

— Я не буду вас спрашивать, Алексей Петрович, как вы, простой секретарь государя, умудрились получить столь страшную рану, но я смогу вам помочь утихомирить ту боль, которую вы от нее терпите. Но вы обязательно мне поможете поступить на службу во французский флот гардемарином. Я знаю, что Петр Алексеевич всегда считается с вашим мнением и вам не откажет в просьбе отпустить меня на дальнейшее взросление и учение во Францию. А сейчас помолчите и не удивляйтесь!

Не слушая моих слабых возражений, Абрам Петрович поднял руки кверху и начал торжественно произносить слова на совершенно незнакомом мне языке…

4

Может быть, из-за боли, все еще крутившейся в районе раны и подавлявшей все мои чувства, а может быть, из-за дождевых туч, низко висевших над дорогой, я так и не заметил, как мы доскакали до Штеттина. Когда мы с Петром Алексеевичем на жеребчиках подскакали к городскому шлагбауму, перекрывшему нам дорогу, то усатый прусский гренадер молча рукой помахал нам в знак приветствия и, подняв шлагбаум, пропустил нас в город.

К этому времени Штеттин уже спал, только в очень редких городских домах подсвечивались окна, но прямо по нашей дороге один особняк был ярко освещен несколькими факелами, во дворе его отмечалось смутное движение многих людей. Не останавливаясь, на рысях мы с Петром Алексеевичем влетели прямо во двор и там попридержали жеребчиков в нерешительности, не зная, что делать и как нам далее поступать.

Подошли два усатых гренадера и, взяв жеребчиков под узды, помогли нам спешиться. Только в этот момент из-за света факелов я заметил, что Петр Алексеевич опять-таки не обратил внимания на мою просьбу и поступил по-своему, одевшись не в полном соответствии с торжественным моментом встречи двух монархов. Государь великого русского государства снова натянул на себя старый, потертый и дышащий на ладан кафтанчик. На ноги государь натянул совершенно стоптанные в каблуках башмаки, драные и в сплошных заплатах чулки, на которых ярко просвечивались новые и пока еще не штопанные дыры. А панталоны были нечто вроде древнего антиквариата, они были настолько замызганы и так на его тощей заднице лоснились, что в них можно было бы увидеть свое отражение.

Я легко покраснел щеками и отвернулся в сторону от своего государя Петра Алексеевича, делая вид, что одежда этого царственного скупердяя соответствует торжественному моменту.

Покинув седло жеребчика, Петр Алексеевич повел себя как мальчишка в глухой деревеньке. Обеими руками он попытался обуздать и прилизать свои грязные лохмы длинных волос, а затем принялся грызть грязный ноготь пальца правой руки, с очевидным интересом оглядываясь по сторонам. По поведению государя можно было бы понять, что Петру Алексеевичу чрезвычайно понравился этот внешний флер таинственности и молчаливости встречи с прусским королем.

Пруссаки с нами не общались и не разговаривали, а каждый из них четко исполнял порученное ему дело. Наши жеребчики давно уже исчезли в воротах конюшни, находившейся в дальнем углу двора, а перед нами появились два прусских офицера, которые глубоким поклоном поприветствовали государя. Затем офицеры обнажили палаши и, словно под конвоем, повели нас к крыльцу особняка. Вдали, на окраине Штеттина, десять пушек начали производить залп за залпом по мере нашего приближения к этому крыльцу. Десятый, последний пушечный залп в честь его величества русского государя Петра Алексеевича прозвучал в тот момент, когда наш государь взошел на красное крыльцо.

Петр Алексеевич вытянулся по-военному и, повернувшись лицом к пруссакам, на время салюта застывшим по стойке смирно, отдал им честь, бросив руку к непокрытой голове, и трижды проорал «ура». Из чего я моментально понял, наш государь оказался слаб на пушечные залпы, видимо, его хлебом не корми, а дай послушать, как пушки будут палить в его честь. А я-то, дурак, все пытался убедить министра Иоахима фон Руге не стрелять из пушек в честь нашего государя, мол, пушечная пальба в такое позднее время дня весь город Штеттин поднимет на ноги, секретность нашей встречи порушит.

На что фон Руге мне отвечал:

— Пруссаки — это особый народ, который живет и радуется во имя своего короля Фридриха Вильгельма Первого. Когда король не спит и приветствует своего друга-монарха, то и прусский народ не должен спать, будет вместе с королем радоваться и славить русского монарха. А что касается секретности монаршей встречи, то, поверь мне, ни один пруссак даже под пыткой не признается, что Фридрих Вильгельм I когда-либо встречался с русским государем Петром Алексеевичем в Штеттине, если прусскому народу, разумеется, король не прикажет обратного.

Одним словом, пруссаки отлично проработали церемонию и протокол встречи русского монарха и довели его до восхищенных слез.

Когда отгремел пушечный салют, из дверей особняка появился генерал-майор Гребен, наш старый знакомец и личный адъютант прусского короля. Он низким поклоном поприветствовал Петра Алексеевича и, прямо перед ним широко распахнув двери, гостеприимным жестом руки пригласил государя проходить вовнутрь.

Как только Петр Алексеевич переступил порог, то в фойе особняка для его встречи появился Фридрих Вильгельм I, чтобы лично поприветствовать великого московского государя. Встреча двух великих монархов внешне получилась непрезентабельной. Один монарх, почти великан в полудраной одежде, возвышался над другим монархом, который на фоне этого высокого молодца смотрелся толстым карликом-уродом с клюкой в руках, спина которого была практически параллельна полу. Внешность обоих великих монархов, столь разных великих людей, объединяло то, что они оба были без напудренных париков на своих волосах и в рваной затертой одежде. Фридрих Вильгельм I, по всей очевидности, был таким же жмотом и скупердяем, как и Петр Алексеевич, только все дыры на его чулках были аккуратно заштопаны.

Министр Иоахим фон Руге доверительно мне сообщил, что прусский король Фридрих Вильгельм I прижимает каждый пфенниг, экономя на всем и вся, чтобы талер потратить на любимую армию.

Государи сошлись в центре фойе и, протянув друг другу руки, слились в братском и сердечном рукопожатии. В тот момент в фойе особняка никого из посторонних не было, поэтому рукопожатие было не для широкой публики, а токмо ради укрепления русско-прусской дружбы. Государи пока еще не могли между собой разговаривать, так как в соответствии с официальным прусским протоколом они не имели права в присутствии другого монарха изъясняться на другом языке, окромя своего родного языка. Я-то хорошо знал, что мой государь, когда выпьет, то свободно говорит на любом европейском языке, но сейчас Петр Алексеевич соображал, что чужие правила следует соблюдать, поэтому терпеливо ожидал появления толмачей.

Хотя никаких толмачей со своей стороны из Гамбурга мы не прихватывали, я спокойно воспринял эту ситуацию, наши прусские коллеги наверняка все заранее предусмотрели.

Совершенно незаметно в фойе появились и к государям под бока просочились переводчики с обеих сторон, с нашей стороны толмачил Андрей Иванович Остерман, пасторский сынок, протеже Головкина и друг Петьки Толстого. Теперь-то я узнал и то, что этот Остерман является верным слугой прусской короны, хотя министр фон Руге меня заранее об этой детали не оповещал. Видимо, верную службу прусскому королю Андрея Ивановича посчитал такой мелочью, не стоящей даже упоминания.

Петр Алексеевич и Фридрих Вильгельм I несколько раз прошлись в фойе по кругу, разговаривая о пустяках, а толмачи, как попугаи, затараторили на разных языках, переводя высказывания государей на свои родные языки. В наших прежних разговорах об этой встрече государь Петр Алексеевич несколько скептически высказывался о прусском короле и о его недавно провозглашенном королевстве.^[93] Государь со всей очевидностью полагал, что он и его Россия без Фридриха Вильгельма I и королевства Пруссия со шведами разберется, слишком уж оно было, по его мнению, слабым.

Поэтому я боялся пускать переговоры Петра Алексеевича на полный самотек, опасаясь, что государь по своей детской наивности наговорит Фридриху Вильгельму I великодержавных глупостей. Если бы я мог, то уже давно попытался своим мысленным щупом внушить государю свои умные мысли, но мозг Петра Алексеевича был прикрыт такой защитой, что через нее проникнуть не было никакой возможности. Мне оставалось только своим присутствием и видом напоминать государю о том, о чем мы ранее договаривались говорить прусскому королю.

После кружения по фойе оба монарха полезли по лестнице на второй этаж, где имелась большая и хорошо освещенная зала с двумя удобными креслами, сидя в которых, можно было бы поговорить о серьезных государственных делах. Фридрих Вильгельм I с явным любопытством поинтересовался тем, как Петр Алексеевич разобрался с датским генералом Францем Девицем. Тут Петр Алексеевич явно оживился и в мельчайших деталях, словно сам находился на месте пьяного Аникиты Репнина, стал рассказывать, как били датского генерала Франца Иоахима Девица. Завершив пятиминутное повествование о битье датчанина, государь Петр Алексеевич поинтересовался тем, не могла бы Россия присоединить взятый датско-прусскими войсками город Висмар к мекленбургской области.

Несколько секунд Фридрих Вильгельм I находился в задумчивости, положив подбородок на набалдашник своей клюки. Затем прусский король резко вздернул голову и, посмотрев в мальчишеские глаза Петра Алексеевича, ответил:

— Мой русский друг, королевство Пруссия готово передать город Висмар, взятый прусско-датскими войсками, во владения герцога Мекленбургского в качестве приданого русской принцессы Катерины Ивановны. Но и со своей стороны у меня к вам, мой друг, имеется маленькая просьба.

В нескольких словах Фридрих Вильгельм I рассказывает о поношениях, устроенных войсками Аникиты Репнина прусскому реджименту, недавно проходившему через город Данциг. Солдат и офицеров реджимента оскорбляли поносными словами, бросали в них гнилыми яблоками, останавливали на каждом шагу и требовали разоружиться. Я хорошо помнил, что когда генерал Репнин рассказывал пьяненькому Петру Алексеевичу об этом случае, то тот от удовольствия ржал во все государево горло. Но в сей момент глаза Петра Алексеевича извергали молнии по поводу несправедливого поношения армейского подразделения содружественной армии, он грозил Репнина разжаловать в рядовые.

Таким нехитрым образом разговор монархов сам собой перешел на разговор об армиях, об их различиях в устройстве и обучении солдат. Петр Алексеевич в течение целого часа распевался курским соловьем по этому поводу. Одним только этим вопросом Фридрих Вильгельм I навсегда завоевал сердце сорокачетырехлетнего государя Петра Алексеевича, сделав его навсегда своим верным другом. В ходе соловьиного пения государя о состоянии нашей армии и флота прусский король временами прерывал его трели весьма дельными вопросами, свидетельствующими о том, что он хорошо изучил характер Петра Алексеевича и отлично подготовился к этой встрече.

В ходе беседы Фридрих Вильгельм I доверительно сообщил нашему государю, что королевство Пруссия готово вступить в антишведскую коалицию, готово выставлять свои войска против шведов. Что Пруссия готова хоть сию секунду подписать договор с Россией о мире и дружбе и о сохранении друг за другом завоеванных их войсками шведских территорий и областей. По многим вопросам Фридрих Вильгельм I считал, что Россия занимает правильную позицию, от которой ей не следует отступать в отношениях с другими коалиционными союзниками.

Государю Петру Алексеевичу настолько понравились эти слова прусского короля, что он не утаил и рассказал ему о том, что коалиция в настоящую минуту собирает войска для десанта и для вторжения на территорию Швеции, чтобы силой заставить шведского короля Карла XII прекратить войну и признать свое поражение. Но многое будет зависеть, как отметил Петр Алексеевич, от позиции по этому вопросу, занятой датским королем Фридрихом IV, с которым он только что встречался и договорился о совместных действиях в ближайшее время. Главное заключалось в том, сможет ли Фридрих IV собрать столько купеческих кораблей, чтобы взять на борт десант в семьдесят тысяч солдат.

Фридриха Вильгельма I эта информация, полученная от нашего государя, сильно заинтересовала. Он поднялся на ноги и пару минут ходил по залу, разминая ноги и о чем-то размышляя. Петр Алексеевич все это время оставался в своем кресле, но закурил свою голландскую курительную трубку, заполнив залу смрадом дешевого матросского табака. Временами делая очередную затяжку табачным дымом, он с глубоким интересом посматривал на прусского короля. По всему чувствовалось, что сама встреча, полученный результат и ее таинственность нашему государю чрезвычайно нравились.

Прусский король молча вернулся в свое кресло и, взяв серебряный колокольчик, лежавший на столике у него под рукой, легонько позвонил. Неизвестно откуда вынырнул лакей в ярко-красной ливрее и, низко склонив голову, замер перед королем. Фридрих Вильгельм I на немецком языке бросил пару слов, лакей тут же растворился в той же неизвестности, откуда и появился.

Я же могу утверждать только одно, что через ту единственную дверь в эту залу переговоров, которую я в целях безопасности государей лично подпирал своей спиной, этот лакей не проходил. По выражению лица Андрея Остермана я также сообразил, что тот ничего не понял из того, что именно прусский король только что приказал лакею, хотя немецкий язык был ему родным языком.

Через секунду Андрюшка снова приступил к работе и стал переводить то, что Фридрих Вильгельм I хотел рассказать нашему государю Петру Алексеевичу.

Прусский король прямо, без дипломатических выкрутасов заявил о том, что в это время, по его мнению, было бы чрезвычайно опасно высаживать коалиционные войска на укрепленное побережье Швеции. Что, принимая это обстоятельство во внимание, а также то, что датский король плохо держит свое слово и находится под англо-голландским влиянием, по всей вероятности, прусские войска не смогут принять участие в этой операции.

Во всем остальном прусский король выражал поддержку русским политическим и военным начинаниям, обещая всемерную поддержку прусскими войсками и дипломатией.

Затем Фридрих Вильгельм I сделал паузу и, внимательно посмотрев в глаза Петру Алексеевичу, снова повторил, что датский король Фридрих IV в своей государственной политике во всем следует советам и руководству англичан и будет делать только то, что они ему прикажут. Дания имеет военный флот и многочисленный купеческий флот, но против Англии она ни при каких условиях не пойдет. А высадка в Швеции и скорейшее прекращение русско-шведской войны, в результате чего последует возвышение в Европе России, противоречит политическим и военным интересам Англии.

Когда государи после завершения встречи начали прощаться, то наш Петр Алексеевич, как это всегда бывало, словно медведь из берлоги, полез обниматься и лобызаться с прусским королем. Но Фридрих Вильгельм I проявил дипломатическую гибкость и вытянутой вперед для рукопожатия рукой остановил восторженно-детский порыв нашего государя.

Когда мы покидали особняк и подходили к жеребчикам, то мне навстречу попался лакей в ярко-красной ливрее. Он незаметно протянул мне небольшой мешочек с исходящим из него приятным запахом.

Мы возвращались обратно, когда рассвет уже наступил и дороги были заняты двигающимися русскими войсками.

5

Пирмонт^[94] — это благословенное Богом место было настоящим райским уголком на европейской земле. Городишко был совсем небольшим, в нем проживало всего насколько тысяч немецких семей, но он был таким вычищенным, вылизанным и ухоженным, что душа радовалась. Когда с друзьями прогуливался по улицам этого немецкого городишка, то даже не смотрел, куда свою ногу ставил, на его улицах не было дерьма или зловонных ручьев, которые в других городах текли по канавам, вырытым вдоль улиц. По утрам с гор, а Пирмонт располагался в предгорьях, задувал такой свежий ветерок, что грудь ходила ходуном и разрывалась на части от его чистоты. Так и пытаешься всю эту прелесть вобрать в свои легкие и им дышать. К тому же в городишке было много деревьев, посаженных вдоль улиц, а каждый дом был окружен ярко-зеленым травяным газоном и обрамлен кустарником, аккуратно подстриженным самим хозяином дома. Пирмонт был небольшим городишком, но в нем было несколько городских парков и сквериков со скамеечками, на которых было так приятно дремать под теплым летним солнышком.

Когда наше посольство изволило посетить Пирмонт, то он еще не был известным и популярным курортом, о нем мало кто знал. Его минеральные источники еще не были широко известны среди европейской публики и не так много посещались, как, скажем, минеральные источники Карлсбада в Богемии, поэтому и лечащегося народа в этом городишке, скажем, было совсем маловато. Да и сам городок был скучен и непритязателен в своей жизни.

Когда наш посольский обоз проезжал по его главной улице, оставляя за собой громадные кучи лошадиного навоза и речные потоки лошадиной мочи, то местные жители сразу же догадались, что в город пришли долго ожидаемые русские. Они не побежали жаловаться бургомистру или в городской совет, чтобы потребовать, чтобы гости немедленно прибрали за собой их городские улицы. Гостей нельзя было заставлять делать грязную работу дворников, да и дворников в этом славном немецком городишке совсем не оказалось. Просто из каждого дома вышел мужчина в аккуратном женском фартучке на груди с совочком и метелочкой в руках. Они так аккуратненько подмели и собрали все наше конское дерьмецо, что диву можно было бы даваться тому, как это быстро и аккуратно было сделано. Вскоре главная улица Пирмонта вновь приобрела прежний вид, а розливы лошадиной мочи были присыпаны чистеньким песочком, хоть заново посольский обоз пускай.

В тот момент, когда посольство еще только въезжало в городок, я беспрестанно вертел головой по сторонам, душевно удивляясь тому, почему немецкие лошади в русском обозе ведут себя, как будто русские лошади — бессовестно ссут и срут на все такое чистенькое и пригоженькое. Ведь до этого Пирмонта ни одна лошадка нашего обоза так себя не вела, лишней лепехи на дорогу ни за какие грехи не выкладывала, все ждала, когда ее отведут в положенное место. Но как только мы в Пирмонт заехали и увидели эту немецкую красоту и вылизанность, то их понесло, на каждом шагу лепехи класть стали, обильно поливая внутренней влагой. Мне даже как-то неудобно стало за такую неаккуратность и нечистоплотность немецких лошадок в немецком же городке.

Торжественных мероприятий, по личному же указу государя, по случаю прибытия государя Петра Алексеевича и государыни Екатерины Алексеевны в этот городок не проводилось. Городской магистрат Пирмонта не выстраивался по ранжиру в шеренгу для торжественного лобызания рук наших государя и государыни. Великий государь Петр Алексеевич перед въездом в Пирмонт издал специальный рескрипт о том, чтобы торжеств по случаю его визита город не проводить, он-де отдыхать сюда приехал, а не работать. Разве что не удержался и попросил немцев из трех пушек раз десять пальнуть в честь его прибытия.

Когда бургомистру города передали повеление русского государя, то он схватился за сердце и надолго слег в постель с инфарктом, оказывается, пушек-то у города совсем не было.

Городской совет немедленно вступил в переговоры с ближайшим ганноверским военным гарнизоном о выделении трех пушек и боеприпасов к ним для приветственного салюта, выясняя, сколько это городской казне будет стоить. Переговоры были успешно завершены, кисет талеров передан полковнику, командиру военного гарнизона, три пушки выставили на пригорке за городом.

На второй день пребывания русского посольства в городишке Пирмонте немецкие пушки начали весело палить в честь русского государя. Петр Алексеевич, конечно, не выдержал и быстрым шагом умчался к немецким канонирам, где вскоре, засучив рукава рубахи с заплатами, вместе с немецкими парнями заряжал пушки и показывал им, как быстро и правильно заряжать пушки, а главное — прицеливаться… Городской совет в категорической форме отказался оплачивать ущерб хозяину мельницы, которую случайно выбрали в качестве цели для стрельбы из пушек ганноверские канониры.

Ну а кто виноват в том, что эта мельница оказалась единственными хорошо видимым ориентиром на этой местности! Да и к тому же государь Петр Алексеевич немецкого языка совсем не знал. А Андрюшка Остерман, бестолочь немецкая, сказавши, что грохота пушек пуще смерти боится, не поехал вместе с государем помогать немецким канонирам. Так и случился небольшой артиллерийский конфуз, по вине самих немцев.

Я же понял, что государь Петр Алексеевич не может жить без грохота пушечных салютов в его честь и горького запаха пушечного пороха. Хотя внешняя жизнь государя в Пирмонте напоминала спокойствие на погосте. Каждый день августейшая чета занималась питием минеральной воды, государь мотался в горы на охоту, а по вечерам они посещали местный театр «Арлекин», который я приволок из Гамбурга.

Благодать, да и только, моя душа радовалась такому европейскому поведению государя и государыни, истинному политесу наших дипломатов и офицеров посольского обоза.

Таким образом, в тихий и на ходу засыпавший Пирмонт вместе с русским посольством пришли настоящая жизнь и настоящее веселье. Городишко по утрам, дням и вечерам начал ходуном ходить. Когда русские дипломаты просыпались, то первым же делом требовали чарку водки, чтобы вылечиться от вчерашней пьянки. Первоначально жители этого городка от таких просьб и требований приходили в ужас, но, когда на третий день пребывания посольства в их городе попробовали клин выбивать клином, то убедились в действенности этой методики.

Теперь каждый вечер жители Пирмонта собирались в центре городишка, чтобы собственными глазами посмотреть на то, как эти странные русские отдыхают, веселятся и лечатся. На их глазах великий русский государь и его людишки оловянными стопочками аккуратно пили минеральную пирмонтскую воду и даже не морщились, но пьянели с каждым глоточком. Государь Петр Алексеевич под пристальным взглядом государыни Екатерины Алексеевны оставался чистым, как бутылочное донышко, а вот с нашими дипломатами дело было совсем плохо. Пирмонтская вода оказывала на них сильное водочное воздействие, некоторые из них к концу моциона на ногах не держались. Солдатам приходилось их брать за руки, за ноги и, зашвырнув недвижное тело на дрожки, развозить по немецким домам, где эта пьянь квартировалась.

Жители Пирмонта пока еще удивлялись тому, как это можно так с людьми обращаться… за руки, за ноги — и на дрожки, а вдруг он головой сильно ударится! Но не понимали эти зажравшиеся немцы, что пьяного, как ни брось или кинь, он, подобно кошке, падающей с высоты, всегда на четыре лапки встанет, никогда головой ни обо что не ударится. А если ударится, так этого и не заметит.

Я же считал, что наши солдатики поступают абсолютно правильно и предусмотрительно, присматривая за своими офицерами. Как бы русский офицер ни был пьян, он все равно оставался человеком. Не валяться же тогда человеку на песке аллеи немецкого сквера или городского парка. Ведь другой русский офицер, когда наступит ночь, может об эту пьянь споткнуться, упасть и пораниться.

А что касается того, почему русские дипломаты прямо-таки пьянели от пирмонтской минеральной воды, то объяснение было совсем простым. Оказалось, что голь на выдумки хитра, слуги дипломатов заранее в баклаги с якобы пирмонтской минералкой наливали анисовку или рейнвейн, позволяя их хитрюге хозяину на глазах у горожан пить и наслаждаться вкусом и крепостью этих напитков. Но из-за того, что горожане Пирмонта, не отрывая глаз, наблюдали за гуляниями и питием минеральной воды русскими дипломатами, наши посольские сильно стеснялись и были вынуждены постоянно хлебать водку, совершенно ее не закусывая. Ведь немцы любого засмеют, если увидят, что он их минеральную воду закусывает мясом и сыром!

6

За три недели стояния русского посольства в этом ганноверском городишке Пирмонт превратился в некое подобие столичного града с наличием государя и его супруги, с придворными интригами и злокознями, предательством, тайными дуэлями и убийствами. В этот малый немецкий городишко понаехало столько дипломатов, представителей секретных служб государств Европы, что мне пальцев на руках и ногах не хватало всех их сосчитать. Причем эти люди полагали, что их государства самые важные и значимые в Европе, поэтому, не просясь и не записываясь, лезли на прием к государю Петру Алексеевичу, чтобы переговорить и обсудить с ним наиболее важные или наиболее щекотливые, по их мнению, вопросы.

Но еще в пути в Пирмонт Петр Алексеевич позвал меня к себе в карету и поинтересовался, заглядывая в мои глаза, как я отношусь к его сыну Петру Петровичу^[95] и какие у меня мысли по этому поводу? В этот момент от государя таким холодком потянуло, что в глубине души я тотчас ощутил, что великая беда надвигается. Не зная, как правильно ответить на этот вопрос государя, я попытался глазами отыскать и попросить помощи у государыни. Но она в это время увлеченно смотрела в окно кареты, наслаждаясь дорогой и немецким сельским пейзажем. Моего взгляда государыня Екатерина Алексеевна, разумеется, не заметила, но потому, как чуть-чуть напряглись плечи этой красивой женщины, я понял, что она очень внимательно прислушивается к моему с государем разговору.

Я верноподданно посмотрел в глаза государю Петру Алексеевичу и прошептал:

— Ваше величество, царевич Петр Петрович родился десятого октября одна тысяча семьсот пятнадцатого года…

— Ну и почто ты мне это говоришь, Алешка, — сказал государь, не отводя от меня змеиного взгляда своих округлых глаз, — я это и сам хорошо знаю. Ты мне лучше расскажи, когда он государем России станет, каким государем будет? Что будет на престоле делать, пойдет ли по моей стезе или, как Алексей,^[96] нос в сторону будет воротить и делами богословскими, пьянством и блудом от государственного дела прикрываться? Ну да ладно, не буду более тебя по этому делу тревожить, но с этого момента ты за Алексеем внимательно приглядывай. Чуть что с ним произойдет, то с тебя первый спрос будет. Умных людишек найди и к нему приставь, чтобы всегда рядом с ним были и знали бы, чем он заниматься будет. А теперь о Пирмонте поговорим, там мы с Екатериной Алексеевной отдыхать, лечиться будем, поэтому постарайся оградить меня от случайных и ненужных просителей и посетителей. Буду встречаться, разговаривать только с теми людьми, кто о войне или о мире со шведами говорить захочет.

Карета государя и государыни, да и весь посольский обоз давно уже скрылись за поворотом дороги, даже пыль на дороге улеглась, а я все не мог тронуться с места и залезть в свою бричку, в которой Ванька Черкасов меня терпеливо ожидал. Будучи рядом с Петром Алексеевичем уже много лет подряд, я хорошо понимал, что это государыня Екатерина Алексеевна подняла вопрос о русском престолонаследии и теперь так просто его не оставит. Именно государыня надоумила Петра Алексеевича этот вопрос под контроль моей службы передать. Государыня Екатерина Алексеевна свято верила в то, что я человек непростой, особенный и способен решить любую проблему, поэтому смогу Петра Алексеевича в этом вопросе поддержать и ее сына на русский престол посадить.

Теперь из-за ее слепой веры мне за царевичем Алексеем Петровичем, первым сыном государя, следить придется, а время придет, то и кандалы арестантские на него надеть. Что говорить, я давно уже к царевичу своих людишек приставил, дело на него завел, но уж очень много в этом деле было коварных мыслей и двусмыслиц, которые наверняка Петру Алексеевичу не понравились бы. За одни только слова Борьки Куракина, которые он однажды нашептал царевичу Алексею Петровичу, его давно бы головы лишили. Это надо же было догадаться и такое сказать:

— Покамест у нее нет сына, то к тебе она добра будет, а как сын у них появится, то она уже таковой не будет.

Сегодняшний разговор показал, насколько Борька Куракин оказался прозорлив, когда те слова по секрету царевичу Алексей Петровичу нашептывал. Настало время, и государыня Екатерина Алексеевна высказала мужу свое крепкое пожелание, потребовав, чтобы ее сынишка после смерти родителей великой русской державой правил.

Тяжело вздохнув, я полез в бричку к Ваньке Черкасову. Вскоре наши оба немецких рысака вскачь неслись по ровной дороге, догоняя посольский обоз. Настало время подумать о том, как наладить избирательный допуск иноземцев к государю.

Для такого дела мне в первую очередь нужно было бы заранее знать, кто и с какими целями в Пирмонт прибыл?! Городишко маленький, всего две городские заставы, вот там и поставим своих людишек, каждого приезжего они будут записывать и мне докладывать. А затем с этими приезжими людьми нужно было поговорить, для такого дела лучше всего подошел бы Ганс Лос, саксонский дипломат, с которым приезжие иноземцы ничего скрывать не будут, ведь это свой, иноземный человек. Таким образом, мне настала пора снова саксонским дипломатом Гансом Лосом становиться.

Как никто другой, Ганс Лос мог бы мне помочь в выполнении наказа государева стать тем решетом, через которое мы будем ненужных дипломатов и тайных агентов секретных служб за ненадобностью отсеивать, а к Петру Алексеевичу будем допускать только умных и нужных ему людей. По-моему, впервые в жизни Петр Алексеевич дал мне такое указание — производить отсев своих посетителей, обычно он этими делами сам занимался.

В этой связи Ганс Лос развернул бешеную активность.

С утра до позднего вечера он был занят делами, встречами и беседами со своими собратьями по «дипломатии». Но именно благодаря его стараниям я узнал о том, что в Пирмонте появились представители шведского короля Карла XII. Эти представителихотели бы встретиться и переговорить с нашим государем о возможности прекращения войны со Швецией.

Карл,^[97] ландграф Гессен-Кассельский, сын которого был женат на сестре шведского короля, направил в Пирмонт своего обер-гофмаршала и тайного советника фон Кетлера для выяснения вопроса, на каких условиях Россия могла бы согласиться на мир со Швецией. Я собственными глазами наблюдал за тем, как вначале обрадовался государь Петр Алексеевич, услышав от меня об этой вести. Но через некоторое время его лицо погрустнело, он отказался лично встречаться с фон Кетлером, а вызвал Куракина Бориса Ивановича. Они долго за ширмой о чем-то шептались, а затем ко мне вышел один только Борька Куракин и сказал, чтобы я отвел его к фону Кетлеру.

Дураку и тому было бы понятно, что Петр Алексеевич в настоящий момент из-за своих близких отношений с союзниками по антишведской коалиции не мог принимать личного участия в таких переговорах. Вот и поручил их вести своему доверенному лицу Куракину, а меня полностью отстранил от этого дела, сказав, что теперь дипломаты должны заниматься этим государственным вопросом. Чему я был только рад, так как в тот момент у меня этих мелких государевых поручений и дел было выше головы, только успевай поворачиваться и их исполнять. Куракин же успешно поговорил с фон Кетлером, а затем повел разговор с личным представителем шведского короля Карла XII, отставным шведским генералом Ранком, который для прикрытия своего появления в Пирмонте поступил в услужение к ландграфу Карлу. В тот момент государь Петр Алексеевич был слишком враждебно настроен по отношению Карлу XII, поэтому совершенно не поверил заверениям людей шведского короля в том, что монарх Швеции желает мира с Россией.

Тогда я государю Петру Алексеевичу подсунул для прочтения письмо Язи Мнишек, которая была официальной фавориткой Карла XII, а он, похоже, очень любил ее и далеко от себя не пускал. Язя оказалась в ужасном положении, когда появилась в Стокгольме. Этот обалдуй Петька Толстой, направляя Язю Мнишек в Швецию, даже не проверил простой вещи: как Карл XII относится к женщинам. Как оказалось, шведский король весьма прохладно воспринимал и очень неуютно себя чувствовал в женской компании, предпочитая друзей-мужчин. Карл XII так и не женился, имел несколько любовниц, но не для любовных утех, шведский король не собирался жениться и в будущем, все свои силы отдавая армию и своему королевству.

В этом письме Язя Мнишек вспоминала о разговоре шведского короля с каким-то английским дипломатом по имени Роберт Джэксон,^[98] которого он принимал в ее присутствии. Карл XII практически накричал на англичанина, требуя восстановления английских поставок для шведского флота, так как из-за недостатка пороха и ядер к пушкам флот шведов вынужден был простаивать в Карлскруне,^[99] в то время как кричал Карл XII англичанину, русский парусный и галерный флоты безбоязненно безобразничают у германских берегов. Англичанин спокойно воспринимал это крик шведского короля, вполголоса добавляя, что британской короной принято решение о реальном противодействии экспансии России в Европе. Когда этот англичанин ушел, то Карл XII предложил Язе бокал вина и сказал, что он надеется на то, что в ближайшем будущем он может встретиться с русским царем и с ним напрямую договориться о мире.

Петр Алексеевич слышал о Язе Мнишек, но мало интересовался ее судьбой, и когда я ему показал фрагменты письма этой гордой полячки, то государь горько ухмыльнулся и сказал, что мало верит этому источнику информации.

Но дипломатические контакты по этой линии сохранились и продолжали развиваться, время от времени они даже прекращались, затихали, но затем снова разгорались с новой силой, пока со временем не была достигнута твердая договоренность об окончании войны. Я же по-настоящему гордился тем, что именно мне получилось привести первых настоящих шведских переговорщиков к своему государю Петру Алексеевичу.

Эти переговоры, разумеется, не миновали глаз наших любимых британцев. Но на этот раз британская служба безопасности почему-то решила, что переговоры инициировал и проводил я, Алексей Васильевич Макаров, и по-своему наказала за подобное своеволие. Однажды темной ночью, когда посольство все еще находилось в Пирмонте, неизвестный подкрался ко мне со спины и нанес удар кинжалом в левый бок. Только моя предосторожность — я носил, никогда не снимая, легкую кирасу — даже, случалось, спал в кирасе, так вот кираса спасла мне жизнь. Вражеский кинжал скользнул по ее броне и глубоко порезал поясницу, после такого удара кинжалом я не мог три дня без боли сгибаться и разгибаться, скакать в седле на лошадях.

Мне так хотелось задержаться в Пирмонте, чтобы залечить полученную рану, но государь сурово выслушал мою просьбу и категорически отказал в своем благоволии, сказав:

— Совсем ты очумел, Алешка! Как я без тебя армией, флотом и Россией управлять буду? Кто кабинет-курьерами и кабинет-гонцами заниматься будет? Кто письма сочинять да рассылать будет? Так что кончай притворяться, что плохо себя чувствуешь. Прими чарку анисовки и поднимайся на ноги и сейчас же принимайся за дело. Я должен с войском Репнина поспешать в Данию, я ты, пока мы движемся по дороге, подлечись немного, но чтобы к Копенгагену выздоровел. Там мы у датчан флот требовать будем, чтобы в Швеции высаживаться и Карла XII в плен брать.

На следующее утро обоз русского посольства покинул немецкий городишко Пирмонт, опять засрав до колена их главную улицу. Но и немцы опять же не побежали кому-либо жаловаться, а, засучив рукава, принялись за нами прибирать главную улицу. Только на этот раз из домов выходили одни только женщины с совочками и метелками, чтобы собрать навоз за лошадьми. К тому же эти немецкие женщины были рады-радехоньки тому, что мы наконец-то покидаем Пирмонт. Три недели беспробудного пьянства под русскими чуть ли не всех немецких мужей превратили в горьких алкашей.

Да и о женщинах Пирмонта русские офицеры позаботились и чем только могли, отблагодарили этих красавиц за гостеприимный и радушный прием. Многие пирмонтские женщины через девять месяцев родят целое поколение русских отпрысков.

Глава 8

1

В Ростоке посольский обоз задержался на несколько дней, в этом немецком городке мы должны были встретиться с войсками корпуса генерал-майора Аникиты Репнина. Вскоре в этот немецкий город должно было прибыть тридцать девять тысяч русской пехоты и кавалерии, войско следовало пешим порядком вдоль балтийского побережья, а также сорока восемью галерами морем. Эти войска государь Петр Алексеевич собрал для того, чтобы перебросить их в Данию, а оттуда датскими десантными кораблями выбросить их на шведское побережье для перенесения войны на территорию королевства Швеция.

Последнее время моя агентура начала доносить об активизации деятельности так называемых английских дипломатов. Эти дипломаты принялись усиленно распространять поносные и клеветнические слухи о якобы имеющих место намерениях русского царя. Будто бы своими войсками наш государь хотел бы подмять под себя независимые немецкие герцогства и курфюршества, чтобы их насильно присоединить к России. Петр Алексеевич обеими руками отмахивался от этих моих докладных записок и разговоров по этому поводу, он прямо в мое лицо кричал о том, что я распустился, перестал уважать особу своего государя и повсюду разношу неверные слухи. Государь свято верил в якобы братские заверения датского короля Фридриха IV^[100] о том, что Дания верна договорным обязательствам с Россией, что она предоставит любое количество боевых и десантных кораблей для высадки коалиционного десанта на берега Швеции.

Прибытие корпуса Аникиты Репнина в Росток несколько задерживалось, поэтому Петр Алексеевич решил на пару дней заехать в Мекленбург и посмотреть, как там поживают новобрачные. После физического устранения фрондирующих дворян герцог Мекленбург Карл-Леопольд совсем распоясался во все свое свинячье величие. Поприжал крестьян, бюргеров, дворянство, опираясь на штыки русских полков, у него даже свободные ефимки появились. Он совсем перестал замечать бывших друзей и товарищей.

Если перед государем Петром Алексеевичем и государыней Екатериной Алексеевной он более чем лизоблюдничал, каждую минуту поясно кланялся, прикладывался к руке и всячески подчеркивал свое зависимое от России положение, то других сопровождающих государей лиц не замечал. Однажды герцог проплыл рядом со мной с так высоко задранным к небесам носом, что меня-то и не заметил. Я не удержался и подставил ему ногу, о которую он споткнулся и сверзился на пол, в кровь разбив себе локти и лицо. От этого Петр Алексеевич пришел в бешенство и долго бегал по комнате, выясняя, кто это так нашкодил его родственничку. Пробегая рядом со мной, Петр Алексеевич останавливался, всматривался в мои глаза, криво ухмылялся и продолжал свой непонятный бег.

Я хорошо знал о том, что государь Петр Алексеевич по-прежнему оставался невысокого мнения об этом своем родственничке, или Карле,^[101] как он часто любил называть этого свинтуса в образе герцога Мекленбург-Шверинского. Но в результате этого мезальянса Россия получила плацдарм в Европе и на берегу Балтийского моря, постоянную базу для флота и квартирования целого российского корпуса.

Из-за русского соседства в герцогстве Мекленбург Георг I, английский король и ганноверский курфюрст, совершенно потерял покой и сон, его личная вотчина Ганновер находилась под постоянной угрозой вторжения русских войск.

Будучи королем Англии, Георг I мало или совсем не занимался английскими делами, свое время в основном посвящал плетению интриг и организации злокозней русскому царю Петру Алексеевичу, пытаясь прямыми и непрямыми угрозами, а также действиями своего дипломатического ведомства заставить русских убрать свои войска из Германии. Как мне недавно донесли, тот удар кинжалом в спину мне нанес один из его личных телохранителей, по совместительству наемный убийца при особе английского короля. Того убийцу звали рыцарем Гансом Галвусом, был он дальним родственником герцога Карла-Леопольда, который и рассказал ему о моем существовании. Но мне так было и непонятно, почему английский рыцарь решил посчитаться именно со мной, а не с кем-либо из русских дипломатов, которые в большей степени занимались делами, строя взаимоотношения России с Англией.

Вечером в канун нашего отъезда в Росток герцог Карл-Леопольд расщедрился и на деньги, которые ему Россия регулярно выделяла по договору, дал большой прием в честь российского государя Петра Алексеевича и государыни Екатерины Алексеевны. На этот прием Карл-Леопольд пригласил одних только русских — немецкая жадность любит всему счет и в корне отличается от наплевательского отношения русских к своей жизни — в количестве четырех человек, включая государя и государыню. Третьим приглашенным был Петька Толстой, а четвертым стал Петька Шафиров. После этого решения Карла-Леопольда я по совету Луки Чистихина, любимого шута-карлика Петра Алексеевича, внес Петьку Шафирова в список подозрительных друзей нашего государя.

Через щелочку в пыльных гардинах я наблюдал за тем, как проходил этот грандиозный прием.

Когда все гости собрались в большой гостиной зале, то Карл-Леопольд выстроил их парами и, чеканя прусский шаг, впереди двух двоек торжественно прошел в обеденную залу, где уже стоял накрытый круглый стол с пятью приборами.

Этот немецкий шут гороховый, экономя средства, даже свою молодую супругу на прием не пригласил, что, как было видно по выражению лица государыни Екатерины Алексеевны, ей не совсем понравилось!

Петр Алексеевич же к этому приему Карлы отнесся обыденно и спокойно, по всей очевидности, в тот момент его мысли бродили где-то далеко-далеко, обдумывая новую государственную инновацию или новый проект. Государь был совсем никакой, он не злился и не улыбался, не кривил лицо и не ерничал, даже по сторонам не смотрел, настолько в данный момент был углублен в какую-то свою мысль.

Когда гости заняли места за столом, то за их стульями появились и встали немецкие гренадеры с палашами наголо. Я сначала на палаши не обратил внимания, меня поразили усы этих гренадер. У некоторых они свисали до пояса. Это же сколько лет им потребовалось, чтобы вырастить такие длинные усищи!

Но, несмотря на свою глубокую задумчивость, на эти обнаженные палаши обратил внимание государь Петр Алексеевич, который негромко, но так, что герцог Карл-Леопольд хорошо слышал, пробормотал:

— Я полагаю, что нам будет более приятно поглощать эту замечательную пищу, когда эти усатые молодцы уберут в ножны эти свои длинные ножи и не будут столь напряженно, словно палачи в ожидании своей жертвы, дышать нам в шеи.

Эти слова Петр Алексеевич говорил на русском языке, не ожидая перевода Шафирова, вот почему вице-канцлера пригласили на этот великий прием, свинячий герцог что-то пробормотал по-немецки. После получения приказа гренадеры молниеносно убрали палаши в ножны, но так и остались стоять за спинами приглашенных гостей.

Чувствовалось, что, в свое время побегав по пятам за мной, герцог Карл-Леопольд кое-чему научился в деле тайного сыска и охраны знатных особ. Но учеником он оказался плохим, наперед своих шагов он так и не научился просчитывать. Ведь ему было нельзя меня, Алексея Макарова, даже раненого, полностью сбрасывать со счетов, за что и поплатился.

Как только Петр Алексеевич и Екатерина Алексеевна ушли в свои покои немного поспать перед отъездом в Росток, оба Петьки, нажравшись на дармовщинку рейнвейнского вина, поплыли в соседний трактир, чтобы хорошей водочкой слегка подлакировать питие вина.

В обеденном зале Карл-Леопольд остался один, он даже гренадер отпустил, чтобы, в полном одиночестве и ни с кем не делясь, доесть и допить остававшееся вино и закуски на столе.

Я тихими шагами вышел из-за гардины и осторожно вплотную подкрался к нему сзади. Одной рукой я крепко обхватил его голову, а другой рукой прикрыл ему рот, чтобы он не разорался и не позвал бы слуг или гренадер. У меня были подлые намерения выпытать у друга-герцога, как это у него получилось так, что он с Гансом Галвусом незаметно встречался и почему предал именно меня. Разумеется, все эти вопросы я мог при посредстве мысленного щупа выяснить на расстоянии, ни на шаг не приближаясь к этому скунсу, но я нутром чувствовал что этого немецкого герцога для укрепления дружеских связей с родным отечеством следовало бы немного попугать.

Мой захват не позволял герцогу повернуть головы, вопросы, задаваемые ему на ухо шепотом, не позволяли ему узнать меня по тембру голоса. Одним словом, храбрый герцог Карл-Леопольд всей этой ситуации настолько испугался, что обкакался и описался, правдиво отвечая на все мои вопросы.

Оказывается, этот недотепа, вступив с нами в союз, на полученные по договору деньги приступил к созданию своей собственную мекленбургской армии, мечтая стать королем всей Германии. Для достижения этой цели этот герцог-дурачок прилагал немало усилий, чтобы столкнуть лбами Россию и Британию, организовав вторжение «русских войск» в курфюршество Ганновер.

В принципе, возможность захвата Ганновера и возведение герцога Карла-Леопольда на ганноверский престол пару раз обсуждалась в близком кругу Петра Алексеевича, но даже государь хорошо понимал, что такое недипломатическое действие обязательно Россию приведет к войне с «владычицей морской». А война на два фронта и притом с наисильнейшими европейскими государствами могла бы оказаться гибельной для самой России. Поэтому эту идею государь Петр Алексеевич навсегда отложил в сторону.

Несколько раз в разговорах с русским государем герцог Карл-Леопольд поднимал возможность подобного развития политических и военных событий в Европе, но каждый раз в ответ получал полное молчание Петра Алексеевича. Убедившись в том, что Россия не пойдет на войну с Ганновером, этот герцог сам вступил в тайный сговор с англичанами и шведами, продавая им секреты и тайны двора государя Петра Алексеевича. Теперь шведы хорошо знали, что русские войска собираются высаживаться на берегах шведской провинции Шонии, и начали готовиться к тому, чтобы во всеоружии встретить их на своих берегах.

На несколько мгновений я оставался в задумчивости, размышляя о том, можно ли будет в дальнейшем использовать этого немецкого герцога в своих целях.

2

Неделя в Ростоке оказалась для меня чрезвычайно напряженной, приходилось все время проводить рядом с Петром Алексеевичем, на которого напала рабочая лихорадка. Чуть сделаешь шаг в сторону, как раздавался матерный окрик государя, который требовал, чтобы я немедля представал пред его глазами. По-моему, государь никогда еще не писал такого огромного количества личных и государственных писем. Дьяки Ваньки Черкасова работали не покладая рук круглые сутки напролет с раннего утра и до раннего утра, им просто некогда было поспать. Хорошо, что Ванька догадался наших писарей для работы разбить по сменам, пока одна смена отдыхала, другая смена скрипела гусиными перьями, контролируя передвижение гонцов и курьеров. Одним словом, эти старания Ваньки Черкасова позволили мне немного больше времени и внимания уделять своим скрытым делам.

Чуть ли не одновременно из Москвы пришли две секретные цидульки, одна была от князя-кесаря Федора Юрьевича, в которой он сообщил о прибытии в Москву моего гонца. Помимо этого, большая часть этой записки был посвящена его рекомендациям в отношении того, как охладить пыл английских дипломатов, с тем чтобы они особо рьяно не лезли в глубинные дела политической деятельности государя Петра Алексеевича. Вторая записка была от поручика Иоганна Зейдлица, в которой он информировал меня о прибытии в Москву, получении офицерского чина и новой работы по старой специальности.

Прочитав и уничтожив записку Зейдлица, я с горечью подумал о том, что, помимо Ваньки, мне нужен еще хотя бы один помощник по тайным делам. Когда ты один, то у тебя никогда не хватит времени даже на то, чтобы аккуратно продумать все дела и принять по ним соответствующие решения. А кто же эти дела исполнять будет, когда на чтение одних только агентурных сообщений из различных стран светлый день уходит? Да еще государь без меня очень нервничает, не будешь же в его присутствии вести переговоры или принимать агентов для беседы. Жаловаться же государю и говорить ему, что не успеваешь с работой, нельзя: на практике это означает самому себе удавку на шею накидывать.

Еще в предыдущем письме князю-кесарю Ромодановскому я писал об этой моей личной проблеме. Этот умнейший человек правильно понял мою проблему и, недолго думая, ответил:

«Умный командир — это не тот командир, что сам все делает и во все дыры свой нос сует. Умный командир — это тот человек, который ничего не делает, везде успевает, а свою работу на чужие плечи переваливает и строго контролирует ее исполнение».

Целый день из головы не уходил этот совет просвещенного в таких делах боярина, и в конце концов я нашел выход из своего, казалось бы, безвыходного положения. Первым делом я отправился к Ваньке Черкасову и потребовал проект «Устава воинского», который Петр Алексеевич собирался вот-вот утверждать. В параграф устава, в котором говорилось о создании генерал-квартирмейстерской службы, я в обязанности этой службы твердой рукой вписал: «эта служба обязана… производить разведку». Ванька схватился за голову и тихо запричитал, что за такую правку устава ему Петр Алексеевич голову оторвет. Я внимательно посмотрел в глаза Ивана Антоновича Черкасова и подумал, неужели и этот человек, которого я с таким трудом вытащил из глухой русской провинции и сделал своим заместителем, предает меня. Но Ванька правильно понял значение этого моего взгляда и, отрицательно замотав головой, повалился передо мной на колени.

Уже вечером Петр Алексеевич при очередной нашей встрече, кивнул головой в сторону кипы бумаг, лежавшей на его столе, и спросил:

— Ты чего себе, Лешка, позволяешь и мараешь бумагу непонятными словесами о какой-то там разведке? Давненько я дубиною не прохаживался по твоей зажравшейся спине?!

Но я был спокоен и тверд, как скала. Глядя государю в его полубезумные глаза, я, четко выговаривая каждое словечко, высказал государю свое мнение о делах разведывательных и о потребности их организации. Петр Алексеевич несколько прошелся по кабинету, склонив голову и на меня не посматривая. Затем остановился и сказал:

— Ну что ж, быть посему! Что еще хочешь в этой связи мне рассказать?

Я решил идти до конца, отступать мне было некуда, все равно государь с меня спрашивать будет. Несколькими словами я рассказал государю об «черных кабинетах»,^[102] которые, подобно грибам в лесу после теплого дождичка, вырастали при каждом европейском монархе. Я только начал рассказывать о том, как этими черными кабинетами производится перлюстрация писем иностранных послов при дворе государя, как заметил, что глаза Петра Алексеевича приобрели специфический блеск. Своим рассказом о перлюстрации я одним только выстрелом поразил центр мишени, государь Петр Алексеевич загорелся этим делом.

Перестав бессмысленно носиться из угла в угол кабинета, он остановился передо мной и, сверху буравя меня своими сейчас уже безумными глазами, скалясь черными зубами, молвил:

— Хорошее дело ты придумал, Алешка. Честь тебе и слава за такую славную мысль, перевести на государственную основу частное предприятие, и это мы обязательно сделаем. Но командовать этим делом будет Тайная канцелярия, которую Петька Толстой сейчас создает. Первое, я строго-настрого запрещаю тебе, Алешка, с этим боярином собачиться и перекупать его заграничных агентов. Второе, постарайся, Алешка, сделать так, чтобы твои агенты случайно не убили бы Толстого, он мне нужен, я прекрасно знаю его характер, хитрость и жадность к деньгам. Но Петька может сделать то, чего ты никогда делать не будешь. Ты по-прежнему будешь продолжать работать с Федором Юрьевичем и под его прикрытием. Краем уха я слышал о том, что вскоре к тебе приедет целая команда хороших лазутчиков и соглядатаев, вот ими и занимайся. Но хотел бы напомнить, что я шкуру с тебя живьем спущу, если ты мне Алексея Петровича упустишь. В этом деле тебе Толстой и Ушаков будут подчиняться.

С этими словами Петр Алексеевич резко развернулся, едва не столкнувшись с Сашкой Головиным, который хотел о чем-то спросить государя, но не успел: тот уже скрылся в покоях государыни Екатерины Алексеевны. Я ободряюще улыбнулся Сашке Головину, совсем еще мальчишка, ему жить еще и жить, и то на прием к государю рвется.

Вернувшись на свое рабочее место, я сел за свой письменный стол и глубоко задумался. Государь Петр Алексеевич принял все мои предложения, пора было думать о том, как на практике воплощать задуманные дела. Занимаясь финансовыми вопросами обеспечения двора государя, теперь я мог довольно-таки эффективно контролировать поступление финансовых средств и для своей службы. Оставалось решить кадровый вопрос, кто же будет мне помогать в организации работы тайной службы. Для этого, по моему мнению, очень подходил Иоганн Зейдлиц, вот только с образованием он несколько подкачал. Было бы хорошо своим помощником иметь человека, который неплохо бы разбирался в вопросах существующих взаимоотношений между европейскими государствами.

Но не одни только боги горшки обжигают, этот немецкий фельдфебель достаточно смекалист, чтобы со временем и в этих вопросах высокой дипломатии разбираться. Со своей немецкой пунктуальностью и исполнительностью, а главное, знанием деталей европейской жизни, Зейдлиц наших русских парней от сохи быстро сумеет на правильный путь наставить. Вся моя команда ни в коем случае не должна баклуши бить при государевом дворе, а должна располагаться на стороне и, не привлекая к себе внимания, вести работу по всей Европе, а Ганновер мог стать неплохим местом ее дислокации.

Чтобы принять окончательное решение по этому вопросу, мне нужно было бы только выяснить следующее обстоятельство: продолжают ли британцы разыскивать некоего немецкого фельдфебеля по делу уничтожения шести английских агентов в Мекленбурге. Было бы глупо выдвигать на такой ответственный пост руководителя агентурной службы человека, за которым ведется охота и которого преследует самая могущественная секретная служба Европы. Малейшая случайность, а случайности имеют отвратительную тенденцию всегда случаться, и тогда наша европейская агентура может оказаться под ударом раскрытия.

Ответ на такой вопрос могли дать только сами англичане, но Лондон находился слишком далеко, и я не смог бы быстро обернуться, поэтому оставалась возможность переговорить с неким Гансом Галвусом. Да, с тем британцем, который по непонятным причинам сунул свой кинжал мне под ребра и который был телохранителем британского короля. К тому же мне очень хотелось познакомиться с этим человеком и вернуть ему свой должок.

3

В отличие от всех немецких городов, которые посещал посольский обоз, Росток производил наиболее печальное и грустное впечатление, городское хозяйство и торговля находились в относительном упадке. Нет, не в том понимании, что большинство домов в городе было разрушено или его жители ходили в старой или рваной одежде. Росток по-прежнему, оставался красивым немецким городом, его жители носили нормальную одежду, а гавань города посещало огромное количество торговых судов. Просто в городе не было того блеска и биения жизни, которые, скажем, были в Штеттине или в Гамбурге. Своим внешним видом город производил впечатление глубокого провинциала, а его жители были слишком спокойными, но не очень-то уверенными в себе людьми. Тридцатилетняя война^[103] и многолетняя шведская оккупация во многом сказались и определили нынешнее состояние Ростока.

Двадцатитысячное население города очень рано отходило ко сну, да и сам город рано затихал, жизнь еще некоторое время продолжала биться в порту и в припортовых увеселительных заведениях.

Сразу после разговора с государем Петром Алексеевичем я переоделся в немецкую одежду и, на время снова став саксонским дипломатом Гансом Лосом, отправился в порт на поиски приключений. Мне нужно было посетить одну небольшую итальянскую таверну, в которой, по слухам, время от времени появлялся Ганс Галвус. Проходя по малоосвещенным улицам Ростока, я не встретил ни одного городского жителя, хотя солнце только-только скрылось за горизонтом. Шел по городской улице в сгущающейся ночной темноте, стараясь ступать осторожно, чтобы не свалиться в канаву с нечистотами, которая пролегала с одной стороны улицы и была весьма глубокой. Но эта улица, по всей очевидности, оказалась центральной и широкой, она была мощена булыжником.

Шпага на перевязи, которую я вынужден был носить, когда становился Гансом Лосом, но которой так и не научился владеть, предпочитая в драке или бою нож или, по крайней мере, кинжал, била меня по левому боку. А каблуки сапог своими металлическими подковками выстукивали звонкое стаккато, далеко разносившееся по улице. Я прошел половину пути до порта, когда вдруг услышал, что к отзвуку моих шагов присоединился еще один отзвук, будто кто-то еще шел вслед за мной. Я прислушался и одновременно выбросил мысленный щуп, чтобы проверить, не преследуют ли меня.

Вскоре я уже знал о том, что меня преследует не один, а семь человек и действуют они весьма профессионально, как настоящие грабители с большой дороги. Два человека следовали за мной сзади, трое зашли вперед и за вторым поворотом улицы устроили засаду, а еще двое грабителей бежали по боковым улицам, отрезая мне уход в сторону. Таким образом, семь городских грабителей, хорошо зная город, действовали нагло и уверенно, загоняя в устроенную ими ловушку. Я хорошо понимал, что не смогу в полной мере сопротивляться этой семерке городских бандитов по знанию расположения улиц, но и особенно не боялся встречи с этими нечестивцами.

На всякий случай я заранее сплел небольшое заклинание на фосфоресцирование, оставалось только вывернуть кисть правой руки, и оно было бы пущено в ход. И стал дожидаться, что же дальше предпримет эта компания негостеприимных городских жителей, чтобы у них поинтересоваться, почему это они так мной заинтересовались.

Честно говоря, я не ожидал, что этот мой простой вопрос, произнесенный на великолепном швабском диалекте, у этих грабителей вызовет всплеск такого непосредственного детского гогота. Ведь своим громким смехом они могли нарушить сладкий сон горожан этой улицы. Так оно и произошло, где-то над нашими головами распахнулось окошко, на улицу была вылита полная бадья фекалий. Мне повезло уже тем, что неизвестный горожанин своими помоями нанес удар по группе людей, а не по одному человеку, видимо, понимая, что его труды не пропадут даром и пострадает эта громкая гогочущая братия.

Озлобленные грязной шуткой горожанина, бандиты решили приступить к активным действиям и начали вытаскивать из-за пазух и из карманов свое бандитское оружие. В основном это были ножи, кинжалы и кастеты. Но в руках у одного из грабителей появилась ржавая сабля, он, по-видимому, не знал, как ее правильно следует держать в руках, а дико саблею размахивал, пугая своих напарников.

Я понял, что еще минута, и эта оголтелая ватага грабителей обязательно навалится на меня, тогда мне придется плохо: оказаться в свалке из семи вооруженных грабителей ни к чему хорошему не приведет. Поэтому я первым сделал свой ход и давно задуманное движение кистью руки — моя шляпа, верхнее платье и видимые места тела приобрели желтую окраску, начали то увеличивать, то понижать свою яркость. Загробным голосом я зловеще заговорил:

— Вы-то, друзья, мне и нужны! Весь вечер голодным брожу по городу…

Последних слов мне можно было бы и не произносить, слушателей к этому времени поблизости не было. Я и подумать не мог, что люди умеют так быстро бегать. Теперь я мог совершенно спокойно продолжать свой путь в нужную мне таверну в порту Ростока. Жестом руки прекратил действие заклинания фосфоресцирования и отправился в дальнейший путь.

4

Пригнув голову, я переступил порог итальянской таверны, которая более походила на обыкновенный немецкий трактир, и замер на пороге, давая время глазам привыкнуть к сумраку помещения. Горело множество свечей, но они давали какое-то приглушенное освещение, не нарушая сумрака, скопившегося в глубине помещения. Таверна, по всей очевидности, была популярным местом, несмотря на позднее для немцев время, в ней было много посетителей, некоторые из которых что-то ели, но большинство сидело компаниями за столами и, приглушенными голосами ведя беседы, поглощало алкогольные напитки.

Все столы в таверне были заняты, только в самом центре зала свободным светился один только столик, словно специально для меня оставленный. Но я не пошел к нему, а направился к прилавку в глубине помещения, за которым метался чудовищно толстый немец в поварском колпаке. Хозяин таверны, а этот толстяк оказался именно хозяином таверны, удивленно смотрел на меня и, не дожидаясь моего приближения, торопливо проинформировал, что свободных мест нет, кроме столика в центре зала. Чем ближе я к нему приходил, тем большим страхом искажалось лицо этого добродушного толстяка, причем он даже схватил в руки большой тесак, явно собираясь им защищаться. На долю секунды мысленным щупом я скользнул в сознание этого немца, толстяк оказался именно немцем, не каким-то там итальянцем Бруно, имя которого было написано на вывеске таверны.

Хозяин таверны страшно боялся.

Он настолько был испуган, что был близок к состоянию аффекта и не мог со мной поговорить нормальным языком. Его страх не имел никакого отношения ко мне, он до смерти был напуган совершенно другим человеком, который с компанией своих прислужников устроился за столом в дальнем углу таверны, оттуда спокойно наблюдая за моим появлением. Я некоторое время продолжал идти по направлению к хозяину таверны, одновременно начав мысленно зачитывать заклинание файербола. В самую последнюю минуту изменил направление своего движения, на этот раз направляясь к столу человека, так напугавшего хозяина таверны.

Внешне Ганс Галвус — мой мысленный щуп подсказал, что этот человек носил именно это имя — выглядел добропорядочным немецким бюргером, у него было широкое и добродушное лицо, намечался солидный животик. Но кираса под верхним платьем, добротная шпага на перевязи, а также четыре его прислужника с военной выправкой говорили о том, что всем им не раз приходилось бывать в странных и опасных ситуациях, что они привыкли, ни на секунду не задумываясь, пользоваться оружием.

По мере моего приближения к столу в углу таверны начали затихать разговоры, внимание посетителей все более и более обращалось на меня. Я тем же размеренным шагом продолжал приближаться к компании Галвуса, мне до его стола оставалось сделать около десяти шагов. К этому времени заклинание было готово, а я, ощущая растущее напряжение среди посетителей таверны и страшную пустоту за своей спиной — помощника у меня не было, продолжал шагать по таверне.

Подойдя к вражескому столу, я остановился, откинул полу накидки, в которой прятал свое лицо, гордо выпрямился и, глядя в глаза англичанина-вражины, вежливо поинтересовался:

— Ты почто, вражья сила, меня кинжалом под ребра бил?

Этот вопрос был рассчитан на то, что если бы Ганс Галвус был простым воякой, то он должен был бы схватиться за шпагу и со своими прислужниками-приятелями броситься на меня в атаку. Тогда бы я пульнул в него файерболом, и, в зависимости от полученного результата начали бы развиваться дальнейшие события. Возможно, в завязавшейся кутерьме мне бы и удалось живым и здоровым бежать из этой таверны. Но по полностью притихшему залу таверны, даже не оборачиваясь, я мог бы сделать вывод о том, что мне придется драться в одиночку со всеми посетителями таверны.

— Ты чего суетишься, комраден Лос, по приказу короля я хотел убить некоего Макарова из свиты русского царя. Уж слишком он стал любопытен, нашим людям при дворе русского царя не дает спокойно работать, да и нос свой любопытный сует в наши дела английские и ганноверские. Так что извини и считай, что тебе повезло, что тебя не убил тем своим ударом.

В этот момент Ганс Галвус прервал свою подлую речь и начал в меня удивленно вглядываться, а затем спросил:

— Что это такое случилось с твоим лицом? Оно все какое-то желтое, словно ты только что магией пользовался?

В мгновение ока я внутренним зрением осмотрел себя со стороны и увидел довольно-таки стройного мужчину средних лет, не красавца, но и не урода по внешности, в небрежной позе стоявшего перед столом, за которым сидела настоящая ватага разбойников. Но все дело было не в этих разбойниках, а во мне — мое лицо, руки были ярко-желтого цвета. По всей очевидности, в спешке мне так и не удалось полностью убрать последствия магической шутки с городскими грабителями. К тому же, краем глаза осматривая себя, я успел заметить, что все посетители таверны приготовились к нападению на меня. Таким образом, мне одному предстояло противостоять примерно двадцати наемникам.

Одним словом, в такой ситуации мне оставалось подумать только о том, как бы дороже продать свою жизнь. Но первым делом мне нужно было решить вопрос с Гансом Галвусом, который за эту долю секунды моих размышлений почему-то начал метаморфировать, превращаясь в нечто среднее между орангутаном и питекантропом.

Совершенно напрасно Галвус начал эту метаморфозу, ведь эти древние существа, разумеется, обладали громадной физической силой, но в их черепных коробках было очень мало разума, они еще не успели познакомиться с шаровыми молниями. Когда я файерболом врезал по Гансу, находящемуся в процессе трансформирования, видимо, из-за плохой магической подготовки в секретной службе английской короны, то Галвус почему-то его проглотил, а не отбил и не отклонил в сторону, как бы я поступил в его положении.

В этот момент на меня ринулись четыре его подельника с кинжалами наголо и выпущенными острыми когтями на пальцах рук. Одним словом, монстры преисподней, да и только!

Одновременно с их рывком широко распахнулись двери таверны и в зале один за другим стали появляться мои нежданные спасители, матросы галерного флота его величества русского царя. Шесть матросиков вместе со своим старым и опытным боцманом Данилой Ивановичем были практически трезвы, они успели принять только по бутылке любимой анисовки. Матросики стеснительно затоптались при входе, не понимая, почему при их появлении поднялась такая дикая суматоха, ведь они пришли выпить вторую бутылочку анисовки на брата, а не драться.

Но мой дикий выкрик:

— Наших бьют! — сделал свое подлое дело.

Боцман Данила Иванович деловито кивнул головой в ответ и кулаком врезал в рыло ближайшему немцу, который только начинал открывать рот, чтобы крикнуть, что он ни при чем, в этой таверне совершенно случайный посетитель. К этому времени ражих ребятишек из сельской русской глухомани уже выдрессировали во всем следовать своему дядьке-боцману. Они дружно, даже не засучивая рукава голландок, принялись кулаками месить вражью немчуру, которая не дает им спокойно и за их же деньги выпить. По тому, как сосредоточенно и умело они работали кулаками, становилось понятным, что это не первый раз и что это дело парням очень нравится.

Шаровая молния взорвалась уже в животе питекантропа Ганса Галвуса, что позволяло мне его убийство отнести к несчастному случаю, мол, нечего жрать все подряд. Его живот лопнул, и оттуда повалил такой смрадный дым, что душу вывернуло наизнанку. Вся эта изнанка полетела в морды его подельников, а эта мразь преисподней не выдержала столь подлого и неожиданного поступка своего врага, вынужденно затоптавшись на месте. Я даже успел бросить один из своих метательных ножей и одну нечисть поразить в глаз, как оставшаяся тройка вдруг развернулась и бросилась к задней стене таверны.

Я, широко разинув рот, наблюдал за тем, как один за другим собутыльники Ганса Галвуса исчезали в этой стене. Не каждому человеку приходилось наблюдать, как люди превращались в монстров, проходящих сквозь деревянные стены. К тому же я не собирался убивать всех подряд, мне был нужен язык, чтобы узнать о замыслах англичан и ганноверцев в отношении русского государя. Пока я размышлял и наблюдал за бегством нечисти, ничего при этом не предпринимая, рядом с последним монстром-беглецом вдруг словно из-под земли появился молоденький матросик и хорошо поставленным свингом снизу последнюю нечисть отправил в нокдаун.

В наступившей тишине, изредка нарушаемой стонами, хрипом и бранью искалеченных и травмированных посетителей таверны, Данило Иванович своих матросиков усадил за единственно уцелевший стол, так и простоявший непотревоженным в центре залы, вопросительно направив глаза в мою сторону. Да, русские матросики хорошо поработали, это надо же — вшестером положили на пол двадцать немецких бандюг, не все матросы других флотов это сумеют сделать.

Я повернулся в сторону продолжавшего дрожать, словно желе на десерт, хозяина таверны и на прекрасном швабском диалекте приказал ему напоить и накормить уважаемую компанию кулачных трудяг, а сам направился в сторону оглушенного «языка».

Через два дня перед самым отправлением посольского обоза в Данию, Петр Алексеевич позвал меня к себе и тихо, посасывая свою голландскую курительную трубочку, поинтересовался, не моя ли вина в том, что по Ростоку потянулся длинный шлейф слухов о какой-то битве чародеев. Не получив ответа на свой вопрос — я стоял, вытянувшись и смело глядя в глаза своему государю, для меня лучше было бы промолчать, чем врать ему глаза, — государь Петр Алексеевич загадочно и почему-то утвердительно кивнул себе головой.

5

Рано утром первого июля одна тысяча семьсот шестнадцатого года жители небольшого датского городка Нюкебинг, расположенного на двух островах Лолланн и Фальстер Балтийского моря, были разбужены появлением небольшой группы людей, которые не говорили и совершенно не понимали датского языка. Они сошли с большой галеры, которая пришвартовалась к городскому пирсу, вскоре после того, как он освободился от рыбацких шхун и баркасов, которые затемно ушли в море. В этой группе особенно выделялся высокий человек, он был почти на голову выше своих спутников.

Первым спрыгнув на берег, этот великан быстрым шагом прошел небольшую городскую набережную и также быстро начал подниматься к центру городка. Вслед за ним, чуть ли не вприпрыжку, бежали несколько сопровождающих его людей. С ранними прохожими великан здоровался простым наклоном головы, а люди, поспешавшие за ним, что-то говорили на непонятном языке. К слову сказать, этот великан не производил особого впечатления, да и одежда его была простой матросской, но он был с господской тростью в руках. На нем был одет шерстяной свитер с деревянными пуговицами, кожаные панталоны, сапоги до середины голени и рваные шерстяные чулки. На плечах был наброшен теплый плащ, но, если судить по внешнему виду этого человека, то он выглядел усталым и сильно озябшим.

Городок оказался совсем небольшим, вскоре группа странных людей дошла до самого центра городка. Один из ее членов на прекрасном немецком языке поинтересовался, где находится дом бургомистра, мальчишка, к которому был обращен вопрос, сумел-таки догадаться, что речь идет о господине Лабуке, бургомистре городка. Он независимо ткнул пальцем в сторону хорошего двухэтажного каменного домика и дальше пошел своей дорогой.

Великан тут же устремился в сторону этого домика, без стука он открыл дверь и прошел в дом. Вслед за ним в дом ввалились все сопровождавшие его люди. Жители городка, еще не успевшие отойти от факта появления незнакомцев в их славном городке, продолжали стоять столбом и наблюдать за тем, как эти незнакомцы хозяйничали в их городе и как беспардонно они вторглись в дом уважаемого бургомистра. Вскоре из дома выскочил с красным лицом и трясущимися от гнева руками господин Лабуке, он все еще оставался в ночной рубашке и с ночным колпаком на голове. Топая волосатыми ножищами, бургомистр гневно кричал о том, что никому, даже королю Дании Фридриху IV, не дозволено будить егосреди ночи, чтобы изгонять из его теплой постели.

Жители городка прямо-таки впали в прострацию, они не понимали, что происходит в их городе, кто были те люди, которые без спроса вошли в дом бургомистра, и как вообще можно себя так вести в чужом городе. Жители городка, простые датчане, были до глубины души потрясены происходящими событиями и поведением незнакомцев. Как такое может происходить, чтобы самого владельца дома изгоняли бы из собственного жилища?! Они в жизни этому бы не поверили, если бы не видели собственными глазами, как добропорядочного датчанина, самого бургомистра их города, вышвырнули из его же дома. Но в этот момент появилась госпожа Лабуке, которая еще с девичьего возраста отличалась разумностью мышления и практически всем управляла в городском хозяйстве с того момента, когда ее муж стал бургомистром. Она подошла к мужу и так громко, чтобы все на площади слышали, на ухо ему прошептала о том, что русский царь устал, морем плавая, и решил немного отдохнуть, поспав в их доме.

Бургомистр Лабуке свой растерянный взор переводил то на жену, сладко ему улыбавшуюся, то на море, откуда из утреннего тумана надвигалась великая армада весельных кораблей с незнакомыми вымпелами на мачтах. Наконец-то и до этого датского тугодума дошло, что лучше прикусить язык и держать его за зубами. А на площади собиралось все больше и больше местных жителей, которые шли на раздававшиеся ранее громкие крики бургомистра. Ведь особых развлечений, кроме рыбной ловли и делания детей, в этом городке не было, любую новость провинциальные датчане воспринимали как благую весть.

Только госпожа бургомистерша собралась навести порядок и разогнать любопытных по домам, как из дома выскочил парень непонятного возраста и громко проорал на немецком языке со швабским акцентом:

— Господа датчане, балаган закончен. Развлечений больше не будет, можете расходиться по домам. Государь Петр Алексеевич спать изволит!

Немецкий язык все же был близок к датскому языку, и с пятого на десятое провинциальные датчане разобрали, что именно этот русский хотел им сообщить, они медленно расходились по своим домам, чтобы уже вместе с соседями перетереть последние новости, не так часто русские цари появляются в их городке. Парень обратил внимание на бургомистершу и, поцеловав ее ручку, отчего матрона прямо-таки поплыла, негромко ее попросил:

— Мадам, не были бы вы столь любезны нам помочь. Сделайте так, чтобы никто в этот дом не заходил, а наш государь мог бы хотя бы пару часов спокойно поспать.

Бургомистерша по-военному вытянулась перед русским мужиком, видимо, знатным офицером, и так же по-военному красиво ему козырнула. Затем она подозвала к себе здорового молодого парня и что-то ему приказала на датском языке, тот моментально вытянулся и встал на стражу у входных дверей дома бургомистра. Забытый всеми бургомистр постоял некоторое время на площади, затем, видимо, вспомнив о том, что должным образом не одет, бочком-бочком удалился с площади и вскоре по одной из улиц порысил переодеваться в дом родного брата.

Еще раз внимательно оглядев городскую площадь этого сра…го Нюкебинга, я подмигнул фрау бургомистерше, приятная, знаете, женщина, есть за что подержаться, и стал ожидать появления Сашки Румянцева.^[104]

В свое время практически одновременно меня с Сашкой приняли ко двору государя, меня сделали придворным секретарем, а его денщиком при государе. Румянцеву долго не удавалось выбиться в люди, но однажды я ему посодействовал и сделал так, чтобы Петр Алексеевич обратил внимание на этого рослого и красивого унтер-офицера лейб-гвардии. Скоро Румянцев вырос до лейб-гвардии поручика, и Петр Алексеевич начал ему особо доверять, по ночам частенько засыпая у него на плече. Со временем Александр Иванович мог бы вырасти и стать соратником нашего государя, но ему так понравилась секретная работа — убивать всяких прихвостней на дуэлях и тайно, что он предпочел тайно, но добросовестно работать со мной.

С Александром Ивановичем встречался Федор Юрьевич Ромодановский, мой непосредственный начальник, он долго разговаривал с Александром Ивановичем о различных вещах, а затем сделал ему великую протекцию. По форме его служения отечеству он сам лично переговорил с Петром Алексеевичем, сказав государю, что это стоящий человек, которому можно доверять, но оперативно он будет подчиняться Макарову. Петр Алексеевич сделал зверскую рожу и кулаком мне строго пригрозил, будто я перешел ему дорогу. В любом случае с тех пор Александр Иванович Румянцев стал вторым после Сашки Кикина моим другом, но об этом ему я, разумеется, никогда не говорил.

Дождавшись Румянцева, я вместе с ним отправился в единственный городской трактир, чтобы поесть и заодно поговорить о деле, с которым только этот гвардейский красавец мог бы справиться. Надо признаться, что после трех дней солонины и тухлой воды, которыми питался во время плавания на галере, еда в этом трактире мне показалась необыкновенно вкусной, особенно хорошим оказался палтус. От него у меня просто слюнки текли, съел я его немереное количество. Александру Ивановичу же понравилась копченая селедочка, которую он съел целых три штуки, я испугался, наблюдая за тем, как он по-боевому сражался с этой свежайшей рыбкой.

Когда хозяин трактира принес нам по второй кружке пива, то Александр Иванович закурил трубку с голландским табаком, видимо, брал пример с государя, и с любопытством на меня посмотрел. Тогда я принялся ему рассказывать грустную историю царевича Алексея Петровича.

Родился царевич восемнадцатого февраля одна тысяча шестьсот девяностого года в селе Преображенском. Появление на свет сына государь Петр Алексеевич встретил с большой радостью, хотя его отношения с женой, царицей Евдокией Федоровной Лопухиной, к этому времени были уже никакими. Анна Монс прочно заняла место в сердце молодого государя. Воспитанием сына занялись мать и бабушка, царица Наталья Кирилловна, у государя Петра Алексеевича времени на воспитание сына не было. Сначала он был занят созданием потешных войск, а затем увлекся строительством армии и флота, обустройством отечества.

Когда царевичу исполнилось пятнадцать лет, то он вообще остался без опытных наставников. Его окружение составляли бояре и духовные лица, которые были недовольны нововведениями Петра Алексеевича, сетовали на попрание исконных русских порядков. Алексей Петрович ударился в теологию, начал читать богословские книги и приучился к непотребному пьянству, все более и более отдаляясь от отца. Он боялся и ненавидел отца, неохотно выполнял его поручения, особенно военного характера.

В этот момент Александр Иванович прервал мой рассказ и, сделав хороший глоток пива, спросил:

— Ты, Алексей Васильевич, просил меня о встрече, для того чтобы я твой рассказ об Алексее Петровиче слушал. Да мне хорошо ведомо, что Петр Алексеевич своему сыну дал время на то, чтобы он крепко подумал над тем, чем в будущем, когда царем России станет, будет заниматься. Скоро это время истекает. Так в чем суть твоей просьбы, Алексей Васильевич?

6

Шестого июля одна тысяча семьсот шестнадцатого года русские галеры вошли в гавань датской столицы Копенгагена. Казалось, что все жители этого более чем полумиллионного датского города высыпали на набережные и пришли в порт, чтобы приветствовать прибытие русского государя и его славного войска, приплывшего на сорока двух галерах. Когда наши галеры входили в порт, с крепостных стен Копенгагена прозвучали три залпа из всех орудий. Государя залпами своих орудий встречали и корабли русской эскадры, которые с мая стояли в порту Копенгагена — «Портсмут» пятидесяти четырех пушек, «Девоншир» пятидесяти двух пушек и «Марльбург» шестидесяти пушек, а также четыре пятидесятидвухпушечных корабля «Уриил», «Селафаил», «Варахаил» и «Ягудиил».

Государь Петр Алексеевич, а сегодня я находился при нем на флагманской галере, всем телом встрепенулся, словно ловчая собака, взявшая след зверя, и прослезился от такой великой почести. Он вытянулся во весь свой немалый рост и отдал честь, коснувшись правой рукой правого виска непокрытой головы, датскому знамени, развевавшемуся над крепостью.

Между нами должен признать, что лечение в Пирмонте не принесло особо положительных плодов и, хотя государь последнее время мало пил, ну максимум две чарки анисовки перед обедом для аппетита, чувствовал он себя не ахти. Спанье в Нюкебинге вернуло ему некоторые силы, однако ж государь Петр Алексеевич по-прежнему ощущал дискомфорт в чреслах, что говорило о приближающейся лихоманке, и, похоже, он зело этого боялся. Прошлой ночью, когда ему совершенно не спалось, мы беседовали в его шкиперской клетушке. Он мне сказал, чтобы я ему подыскал какого-либо европейского знахаря, чтобы он над ним поколдовал и привел бы в хорошее состояние.

Тем временем флагманская галера под командованием Петра Алексеевича лихо пришвартовалась к пирсу, матросы бросили сходни на причал и первым на берег, разумеется, сбежал наш государь, вслед за ним потянулись Апраксин,^[105] Бутурлин,^[106] Репнин, Толстой, Змаевич,^[107] Головкин и Шафиров, многие другие младшие рангом офицеры. Я же не торопился со сходом на берег, меня датский король не ожидал, а вместе с царским слугой Ванькой Балакиревым,^[108] острым на язычок пареньком, с борта галеры наблюдал за тем, как царская свита слетала со сходень и выстраивалась по ранжиру перед самим датским королем Фридрихом IV. Да, видимо, наш государь Петр Алексеевич является знатной фигурой у датчан, это ж в кои веки датский король соизволил лично в порт прикатить его встречать.

Но я-то хорошо знал о том, что вчера Фридрих IV встречался с английским послом Александром Хьюмом-Кэмпбеллом,^[109] во время встречи британец передал личную просьбу Георга I, короля Великобритании, о том, чтобы он особо не активизировал отношения с этим русским вандалом. Британский посол также подчеркнул, что Великобритания негативно воспринимает все действия европейских государств, направленные на подрыв сложившихся отношений в Северной Европе.

Наш государь и датский король по-братски обнялись, а Петр Алексеевич от избытка чувств даже потянулся губами к Фридриху IV, чтобы того троекратно по-русски облобызать в щеки и уста. Но король датский проявил верткую изворотливость и ушел от братских поцелуев. К тому же он даже не посмотрел в сторону государевой свиты, а широким жестом руки хотел Петра Алексеевича пригласить усаживаться в карету, но тут вспомнил о присутствии на этой торжественной встрече депутации от магистрата Копенгагена.

Но в свою очередь наш государь оказался на высоте, он тоже не заметил этой городской депутации, уж больно высок Петр Алексеевич оказался ростом. С высоко поднятой головой и с тростью в руках, он, словно шквал ветра в штормовом океане, промчался мимо городских чиновников, так и не подав им царственной руки. Но замер на месте, его сердце не выдержало и заставило остановиться перед восхитительным зрелищем батальона датской армии в новом обмундировании, выстроившегося ровными рядами.

До чего уже это была приятная картина!

Наш государь стоял рядом с Фридрихом IV, причем тот довольно-таки равнодушно, видимо, привык, посматривал на своих гвардейцев, а Петр Алексеевич с замиранием сердца следил за тем, как датские гвардейцы баловались со своими незаряженными ружьями. Мне казалось — к этому моменту я уже пристроился к государю за спиной, — что Петр Алексеевич вот-вот схватит свою трость и вместе с солдатами начнет делать ружейные экзерсисы. Когда экзерсисы закончились, то Петр Алексеевич вытащил из кармана камзола грязнейшую тряпку под названием носовой платок и вытер им пот, струящийся с лба. При виде этого платка Фридриха IV аж шатнуло, он руками ухватился за сердце.

Оба монарха залезли в карету, запряженную в шестнадцать лошадей, которая вслед за конной гвардией последовала в королевский замок. На всем протяжении пути по улицам Копенгагена, по которым двигался королевский кортеж, стояли толпы горожан. Датчане всегда считались спокойным и рассудительным народом, они особо не любили собираться большими толпами и на людях выражать свои чувства или эмоции. Но на этот раз на улицах Копенгагена творилось что-то невероятное, народу собралось столько, что между людьми было невозможно протолкаться. А они свистели, кричали, махали руками при виде проезжающей мимо кареты, в которой были наш государь и датский король.

Причем мне иногда казалось, что датчане славят не своего короля, а нашего государя Петра Алексеевича, этим прославляя великую нацию, которая из пыли и грязи поднималась на ноги, чтобы поравняться с цивилизованным европейским миром. Петр Алексеевич был ошеломлен народным приемом, королевским гостеприимством, когда его провели в комнаты кронпринца и малолетней принцессы, то вел он себя самым неожиданным образом, был чрезвычайно вежлив, стеснителен и не задавал членам семейства датского короля глупых вопросов. Во время ужина Петр Алексеевич правильно пользовался столовыми приборами и не лез за пазуху к куртуазным дамам выяснять, что же они там прячут интересного.

Будучи человеком неприметным, я никогда, если на то не было государева соизволения, не садился за монарший стол, блюд там подают много, а на этих блюдах есть нечего, все по донышку тарелки размазано. Неоднократно видел, как Петр Алексеевич вместе с Екатериной Алексеевной после таких иностранных приемов, домой возвращаясь, кадку себе моченой репы заказывали, чтобы голод слегка приглушить. Поэтому за стол семейства датского короля Фридриха IV не сел, а Ваньке Балакиреву шепнул, чтобы он заранее чего-нибудь с этого королевского стола увел, а то ночью государь наверняка есть захочет, а есть-то нечего. Водки-то у нас более чем достаточно, а солонину опять вместо закуски жрать государь вряд ли захочет. Ванька, услышав эти мои слова, разоржался от великого удовольствия. Многое этот шестнадцатилетний парень на свете повидал, но другие государства ему обкрадывать еще не приходилось.

В этот-то момент меня заметил Василий Лукич,^[110] наш посланник в Копенгагене, который отказался помогать в моей тайной работе, заявив, что не дело дипломатам руки во всяком секретном дерьме пачкать. Но время от времени мне помогал в кое-каких делах, но особо ему я не доверял. Уж слишком большим сибаритом был этот князь, все его к древности тянуло. Но, к моему великому удивлению, князь Долгоруков явно обрадовался, увидев меня с Балакиревым, он моментально изменил направление своего движения и направился ко мне.

Ванька, настолько настырный парень, хорошо понимая, что у меня с Василием Лукичом должна состояться секретная беседа, никуда не ушел, решил подслушать, гаденыш. Я ему мгновенно мысленным щупом в сознание и залез и отправил на королевскую кухню воровать для государя продукты.

Князь Василий Лукич Долгоруков, приблизившись ко мне, взялся за рукав моего камзола и тихо, виновато произнес, что у него большая проблема. Оказывается, для поселения государя и его свиты он снял в Копенгагене большой особняк. Но Петр Алексеевич при всех его матерно послал с этим особняком и сказал, что хочет стоять в замке герцога Гольдштейн-Готторгского Карла Фридриха. А этот герцог совсем юн годами и не имеет собственного слова. К тому же он на каком-то там киселе брат Фридриху IV. Так этот засранец, король датский, не хочет в тот замок пускать нашего государя и его свиту, утверждая, что это быдло, это наш государь-то, не умеет себя вести в приличном обществе, все рушит и уничтожает.

Я крепко задумался, а затем посмотрел в глазу князю Долгорукову и сказал, чтобы после ужина он вез бы Петра Алексеевича вместе с нами со всеми в замок Карла Фридриха на постоянное проживание.

Сам же вышел в другую залу, принял царский вид и первому же слуге велел срочно ко мне позвать обер-камергера двора Шенфельда. Когда обер-камергер затрепетал перед моими глазами, я эдак через плечо ему небрежно бросил, что изменил свое мнение и этому русскому варвару со своей командой разрешаю остановиться на недельку в замке герцога Гольдштейн-Готторгского Карла Фридриха. Донельзя изумленный моим монаршим повелением обер-камергер Шенвельд, отвечающий за размещение русского царя и его свиты, начал заикаться и на всякий случай переспросил:

— Ваше величество, но вы хорошо понимаете, что семь тысяч русских солдат этот только что отремонтированный замок превратят в руины в малую долю секунды?!

Только тут я вспомнил о том, что последнее время Петька Толстой запугивал государя якобы готовящимся на него покушением, когда он будет стоять в Копенгагене, вот Петр Алексеевич и решил для своей охраны выделить десять батальонов солдат. Именно поэтому ему потребовался замок, в котором могло бы разместиться такое большое количество солдат. Я этого Василия Лукича за дипломатическую недосказанность готов был… четвертовать, мне жалко стало датчан, которым наверняка придется расстаться еще с одной государственной достопримечательностью.

Глава 9

1

Государь Петр Алексеевич превратился в важную персону, он стал для нас недосягаем. Если раньше не успеешь еще проснуться, как тебя к нему зовут, то сейчас с утра до позднего вечера государь отсутствовал. Днем за ним приезжала карета и увозила на очередную ассамблею,^[111] бал или прием в его честь, даваемый каким-либо знатным датским горожанином. В этой же карете Петр Алексеевич возвращался вечером, совершенно трезвый, но с ужасно плохим настроением. Причем это настроение с каждым проходящим днем все ухудшалось и ухудшалось.

Настали ужасные времена для его денщиков, с государем было трудно выдержать и минуту, поэтому они были вынуждены перейти на двухчасовые дежурства, особенно по ночам. Государь не спал сам и не давал спать денщику, обязанностью которого было его баюкать. После такого тяжелого ночного дежурства лейб-гвардии парни, разбитые и ни на что не способные, забегали ко мне, чтобы поделиться ужасом прошедшей ночи. Тогда я им и себе наливал чарку анисовки, после чего разговор принимал более приятные обороты, мы переходили к обсуждению женщин, в данном случае датских женщин, которым очень нравились государевы денщики, и они им ни в чем не могли отказать. Я же им, как умудренный годами и опытом человек, советовал, чтобы они более заботились о восстановлении генофонда родного отечества, а не пахали бы поля других государств.

Через неделю это смутное время закончилось, в Копенгаген прибыла государыня Екатерина Алексеевна со свитой. Оказывается, Петр Алексеевич сильно скучал по супруге, поэтому впал в трезвую меланхолию, но по возвращении супруги в лоно семьи он тотчас объявил смертный бой трезвости. Тринадцатого июля он напился до такой привычной степени, что домой его принесли датские солдаты, которые с большим удивлением говорили о том, что ни один старослужащий или опытный по этому делу унтер-офицер за всю свою жизнь не выпьет столько, сколько за прошлый вечер выпил наш государь. Наша жизнь моментально изменилась и покатилась по привычной для нас стезе.

Всю прошлую неделю по утрам, когда у государя особенно хорошо соображала голова, или я с ним завтракал, или он, завтракая, давал мне указания на день, одновременно строго спрашивая о выполнении старых дел.

Вот уже более полугода государь Петр Алексеевич путешествовал по заграницам, знакомя европейские страны с нашими достижениями в области государственных реформ, строительства армии и флота. Как только государь покинул отечество, то, как было хорошо видно из переписки государя с доверенными людьми внутри страны, жизнь в отечестве замерла, осуществление реформ приостановилось. В стране особо крупных событий не происходило, государственные приказы большею частью занимались отписками, нежели осуществлением практических дел. Поэтому Петру Алексеевичу, чтобы руководить отечеством, приходилось много внимания уделять этой государственной переписке, интересуясь тем, как идет работа по старым проектам, и давая указания о начале новых.

Всю эту работу я, разумеется, взвалил на плечи своего помощника Ваньки Черкасова, который начал задыхаться от ее такого объема и начал постоянно хныкать о том, что для такой работы ему нужно больше дьяков-писарей.

Через неделю после воссоединения августейшей семьи настроение Петра Алексеевича снова стало заметно портиться. Хотя он продолжал анисовкой баловаться, перестал меня и других своих людей принимать и с ними разговаривать. Я-то хорошо понимал государя, сам не раз в таких обстоятельствах оказывался, когда тебе все кругом улыбаются, расточают любезности, но ничего не случается. На все твои просьбы — одни только обещания, мол, завтра обязательно сделаем, но проходит завтра и послезавтра, а Фридрих IV никаких судов не собирает, ни военных, ни купеческих.

Из-за чего перевозка солдат корпуса Аникиты Репнина из Ростока в Данию затопталась на месте. Те тридцать девять тысяч солдат, которых Петр Алексеевич на галерах морем перевез, стоят лагерем под Копенгагеном, к ним еще шестнадцать тысяч конницы своим ходом подошло, вот и вся наша сила. Фридрих IV со своей стороны мало что предпринимал для реализации своих обещаний всячески способствовать организации десанта коалиционных войск в Сканию, провинцию Швеции. Но в последнее время принял за моду всякими дипломатическими словесами государя попрекать, мол, русские солдаты не умеют себя вести в хорошем обществе, а постоянно дерутся и к датским девицам со всяким непотребством пристают.

А о военных судах датский король вскорости разговаривать совсем перестал и по этому вопросу стал избегать встреч с государем Петром Алексеевичем. Поэтому государь потерял всякий интерес ко встречам и приемам с датчанами, о чем с ними разговаривать, если они ничего не знают, да и выпить толком не умеют. Вот пришлось Петру Алексеевичу с Екатериной Алексеевной самим развлекаться. Один раз они так напились, что решили на Швецию посмотреть, она с Круглой башни, в которой размещались аптека, университет и что-то еще, в погожие дни была хорошо видна.

Я лично при этом осмотре берегов Швеции не присутствовал, там Петька Толстой командовал, уж очень он любил себя повсюду выпячивать и знатоком показать. Так этот гад-маразматик августейшей чете, которая слегка подшофе была, Екатерина Алексеевна, когда этого хотела, то от венценосного супруга по выпивке не отставала, об этом и рассказал. Разумеется, государю тотчас захотелось на эти вражьи берега посмотреть, вот он подъехал к этой башне, а ее высота тридцать шесть метров, взглянул на башню и решил, что высоковато по лесенке на ее вершину подниматься, и хотел осмотр перенести на другой случай.

Так этот старик дипломат и маразматик снова блеснул своими познаниями и эдак на ушко шепнул Петру Алексеевичу, что внутри башни пандус имеется. Пьяному и море по колено, но наш государь полностью пьяным никогда не бывал, а подвыпивши даже лучше соображал, вот он и решил на шведские берега с седла скакуна полюбоваться. Ему тут же привели верхового жеребчика, он на нем, двести метров по пандусу проскакав, на смотровой площадке башни оказался. Долго он всматривался в шведские берега, которые в тот день были особенно хорошо видны, и, видимо, решил поближе на них посмотреть. В этот момент государыня Екатерина Алексеевна, устав ждать супруга, к нему на смотровую площадку на карете въехала.

Пару раз я поинтересовался у Петра Андреевича, а как они карету вниз спускали, но он на меня только злобно смотрел и ни единым словом не огрызнулся.

2

Я сидел за столом и трудолюбиво, словно пчелка, скрипел гусиным пером, строча очередной донос Ушакову на некого губернатора, который второй год недоимку по государственным налогам имеет. Пусть государев кат этим губернатором занимается и в том, что он натворил, разбирается, а то у меня совсем времени не было это дело расследовать. В этот момент мимо стола проходил Петр Алексеевич, стараясь утренний перегар перебить ароматом голландского табака, который я ему теперь регулярно и бесплатно поставляю.

Краем глаза заметив мое присутствие, Петр Алексеевич удовлетворенно хмыкнул и, приостановившись, сказал:

— Ты это, Алешка, не смотри на меня с такой укоризной. Знаю, что наши дела остановились, но принять и поговорить с тобой пока не могу, зело занят дипломатическими переговорами. Вопросы государственной важности решаются. Вот-вот в Копенгагене должны наша эскадра, голландская и английская эскадры объявиться и тогда шведов на этих кораблях воевать отправимся. Так что жди, вскорости обязательно позову.

Я поднялся на ноги и стоя выслушал слова государя. Когда он закончил говорить, то я решил не тянуть резину и ожидать, когда он примет меня в кабинете. А подошел к государю и, приподнявшись на цыпочки, на ухо тихо-тихо ему рассказал о замыслах британского правительства и о событиях, которые должны были произойти в ближайшее время. Надо признать, что Петр Алексеевич был мужественным человеком и умел принимать удары судьбы. Он только сильно побледнел и крепко сжал ладони в кулаки, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Ну что ж, Алешка, может быть, ты и прав, но если будущее покажет, что сию минуту ты мне врал, то Андрюшка Ушаков лично тобою займется. Он давненько меня об этом просил.

С этими словами Петр Алексеевич так резко развернулся на каблуках, что очередная паркетина из пола выскочила, и скрылся в покоях Екатерины Алексеевны искать успокоения.

Вскоре туда пробежал глава Адмиралтейского приказа Федька Апраксин. Через минуту он, красный лицом, выскочил из покоев государыни и, пробегая мимо моего стола, орал на одного из своих мичманов. Генерал-адмирал^[112] на ходу требовал от того, чтобы тот рысью летел в порт, нашел бы капитана шнявы^[113] «Принцесса» и приказал бы тому готовиться к срочному выходу в море. Федька Апраксин пролетел мимо моего стола, даже меня не заметив. Этот выходец из древнего татарского рода ко мне всегда относился свысока, посматривал на меня как на голытьбу и босяка, пристроившегося на тепленьком местечке под крылышком у государя.

Но я тоже уже не обращал внимания на генерал-адмирала Апраксина и его команду мичманов, которые, словно табун необъезженных лошадок, один за другим проскакивали мимо открытых дверей моего кабинета. В тот момент я увлеченно вчитывался в коротенькое письмецо, пришедшее от князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского, в котором он коротко проинформировал меня о том, что завершено обучение убойной команды, которая уже отбыла в мое распоряжение. Настало время моей полной независимости в решении некоторых вопросов весьма сомнительного характера.

Утром двадцать второго июля нетерпеливый Петр Алексеевич решил сам обследовать шведские берега. Шнява «Принцесса», на борту которой находился государь, слишком близко подошла к береговым батареям шведов, была обстреляна вражеской береговой батареей, получила ядром в обшивку борта, а следовавшая за ней шнява «Лизетта» получила еще большие повреждения. Когда обе шнявы вернулись в Копенгаген, то их приветствовал весь приписной состав русской эскадры и галерного флота России. Матросы со сванов и рей диким ревом и криками «ура» приветствовали своего царя, возвращавшегося из боя со шведами. Бастионы датской крепости хранили молчание.

Меня государь Петр Алексеевич с собой в эту первую разведку шведских берегов не взял, потому что всегда на меня посматривал как на глубоко штатское лицо, к оружию совершенно непривычное, и чиновника его придворного аппарата. Но подтвердились разведданные, которые я ему сообщил. После возвращения от шведских берегов впервые я увидел Петра Алексеевича задумчивым и даже несколько нерешительным человеком. Побывав на шняве «Принцесса» у берегов шведской провинции Скания, государь лично убедился в том, что его «братец Карл» зря времени не терял. Шведские берега оказались сильно укрепленными, а боеспособность шведской армии была полностью восстановлена. Особенно хорошо был укреплен берег шведской провинции Скания, словно шведы заранее знали о том, что десант коалиционных войск будет производиться именно на берег этой шведской провинции.

Государь особо много по этому поводу не бранился в адрес датских друзей. Вызвав меня к себе, он потребовал, чтобы в самый кратчайший срок я узнал об истинных намерениях наших союзников — собираются ли они или не собираются воевать со Швецией.

Некоторое время я посидел за своим рабочим столом с гусиным пером в руках, размышляя над тем, с чего бы начать свой розыск, решая поставленную передо мной государем задачу. Говорить с датчанами — бесполезное дело, они и сами не знают, что с ними через минуту будет происходить. Не зря же прусский король Фридрих Вильгельм I о них говорил, что они марионетки в руках англичан. Карл-Леопольд об этом наверняка ничего не знает, слишком малая сошка для дела подобного масштаба. Говорить с англичанами, но до их Лондона далековато, за короткий срок обернуться туда и обратно не успею.

Оставался Ганновер, где русских не очень-то любили последнее время, но этот город поддерживал прямую связь с Лондоном и всегда действовал по указке своего бывшего курфюрста, а ныне английского короля Георга Первого.

Появился Петька Шафиров и, увидев меня в глубокой задумчивости, тут же полез ко мне выяснять причину этой моей задумчивости.

Уж очень любопытным был этот мужик!

Пришлось несколько грубовато его послать в лес сходить за грибами, чему Петька немало удивился, откуда, мол, в такую пору какие-либо грибы могут быть в датском лесу. Мне было совершенно некогда вести долгую беседу с Петькой, даже о грибах в летнем лесу, поэтому я собрал свои вещи и решил отправиться в ближайший датский трактир, где под пиво и думается легче. А Шафирову, видимо, делать было совершенно нечего, так он, чертяка, за мной увязался.

Вскоре мы с ним вместе входили в трактир и только сели за стол, как слуга тут же принес нам по кружке пива, мне темного немецкого портера, а Петьке — светлого. Знать, Шафиров, как и я, был постоянным клиентом этого датского заведения, его любимые напитки и привычки здесь уже успели хорошо изучить. Потихоньку мы с Петькой разговорились. Оказывается, и у него на душе лежал большой камень, мол, государь забыл его и уже давно не звал к себе на переговоры. Я, как мог, объяснял ему занятость государя переговорами с датчанами и, успокаивая своего будущего друга, ему говорил, подожди, мол, и к тебе вернется государева любовь и ласка. После пятой кружки пива мы с Петькой подружились и крепко полюбились друг другу, решив навечно стать друзьями. Для укрепления дружбы попросили принести нам по чарке анисовки, чтобы выпить на брудершафт, но такой в датском трактире не оказалось. Взамен принесли дерьмового немецкого шнапса, которым мы скрепили наши дружеские узы.

Уже расставаясь, Петька Шафиров каким-то чудом, он в тот момент языка не вязал, сумел произнести слова, из которых я понял, что его родственники в княжестве Ганновер были близки тамошнему главному министру Эшбауму. Я тут же ухватился за эти его слова и заставил Петьку пару слов черкануть своим родственникам в отношении того, что предъявитель сего письма является его лучшим другом и доверенным лицом. Даже будучи глубоко пьяным человеком, Петька Шафиров сильно удивился таким словам, но к этому времени совершенно потерял силу воли, из-за чего впоследствии сильно пострадает,^[114] написал и подписал требуемое письмецо.

3

Столица герцогства Ганновер, город с одноименным названием, насчитывала городских жителей чуть более десяти тысяч человек и была расположена на пересечении двух небольших речушек Ляйн и Везер. Как и все немецкие города того времени, Ганновер имел радиальную планировку, все городские улицы сводились в одну точку, к рыночной площади, где проводились базары и ярмарки. На этой же площади высился и замок курфюрста герцогства.

Город быстро рост и развивался, к этому времени ему стало совсем тесно в окружении городских стен, и его городские кварталы давно уже вышли за пределы крепостной стены. Эта стена потеряла свое военное значение, кое-где она была даже снесена, ее пересекли новые городские улицы, по обеим сторонам которых выстроились аккуратные бюргерские дома.

По мере моего продвижения к центру Ганновера дома становились более ухоженными и богатыми, а улицы по-прежнему оставались прибранными, сухими и проезжими. Городской магистрат внимательно следил за тем, чтобы ненужный хлам горожан, дорожная грязь и нечистоты регулярно сбрасывались в небольшие каналы, прорытые вдоль улиц, которые стекали в реки Ляйн и Везер. Из этих сточных каналов сильно попахивало, но дышать, даже не прикрывая платком носа, было еще можно.

На жеребчике я доскакал до городской набережной Ам Хоэн Уфер и попытался разыскать дом родственников Шафирова. Петька, когда мы расставались в трактире, назвал их адрес, но я тогда, ни одного произнесенного им слова не разобрал. По необъяснимой причине меня почему-то сильно влекло к одному трехэтажному особняку, который даже в этом богатом районе Ганновера выделялся своим изысканным фасадом, ухоженным парком и аллеями, посыпанными красным песочком.

Я снова был саксонским дипломатом Гансом Лосом. Но мне очень не хотелось обращать на себя внимание ганноверцев. Поэтому я не рискнул постучать в дверь одного из домов этой набережной, чтобы поинтересоваться в отношении того, где проживает родственник Петьки Шафирова. К тому же мне очень хотелось поэкспериментировать своими уникальными способностями, которые время от времени во мне проявлялись. Совсем недавно я узнал, что могу «слышать» то, что происходит за закрытыми дверьми или стенами домов.

Эта способность родилась во мне из-за того, что мне постоянно приходилось напрягать свой слуховой аппарат, чтобы услышать, о чем Петр Алексеевич шепчется с Александром Даниловичем или другими своими соратниками.

Я подскакал к одному из домов и «прислушался» к тому, что происходило у него внутри. Там ничего интересного не происходило, хозяйка ушла на базар, а хозяин уговаривал молоденькую служанку на пару минут любви. Эта любовная история меня не интересовала, поэтому на жеребчике я проехал к следующему немецком дому. В этом же доме все было до отвратительности тихо, ни слова, ни мысли там не было слышно.

Я уже собрался скакать к следующему дому, как в голове послышался дребезжащий старческий смешок и послышалось:

— Ну что, паренек, так и будешь передвигаться от одного немецкого дома к другому и подслушивать, чем немцы в это время занимаются?

От такой неожиданности я пошатнулся в седле и чуть не свалился с лошади. Никак не мог сообразить, кто это со мной разговаривает и где находится этот старичок.

— Да ты, парень, оказывается, лопух лопухом и совершенно не соображаешь, что своим мысленным воплем-запросом поднял на ноги всю магическую округу. Я не хочу знать, как тебя зовут и кто ты такой, мы с тобой даже не встретимся, но будь осторожен, прибегая к своим магическим штучкам. Не спеши их применять, пока не поймешь, что это такое и как этим можно правильно пользоваться. А то накличешь беду на свою голову и знать об этом не будешь. Для твоей информации, посланная мысль не знает границ и может быть при определенных условиях и обстоятельствах услышана и в другой галактике. Да… А ты, оказывается, еще не знаешь, что это такое «галактика»?! Да, зря я ответил на твой зов, тебе еще рановато общаться с подобными тебе существами. Прекращаю контакт, а напоследок — родственники Петра Павловича Шафирова носят фамилию Эшбаум и проживают в том особняке, который тебе так понравился.

Моя голова стала совсем пустой, как и была до этого, голос-наваждение бесследно исчез, но информация о контакте с ним осталась в моем подсознании. Я трижды перекрестился и раз десять плевался через левое плечо, но Бог не спешил на помощь и не избавлял меня от этих проклятых мыслей-воспоминаний о «голосе». К тому же с моей головой что-то начало странное происходить. В глазах погас белый свет, появлялось изображение ржаного поля, причем это повторилось несколько раз, затем голова снова начала правильно соображать.

Я встрепенулся, словно собака после купания в реке, одновременно размышляя о том, а почему бы мне не проверить ту информацию о родственниках Петьки Шафирова, которую мне только что сообщил голос.

Привратник особняка даже не приоткрыл глазка калитки и проорал мне через забор, что господин главный министр сегодня никого не принимает. У него сильная мигрень, поэтому он изволит сильно болеть и страдать по этому поводу.

— Ты, морда свинячья, — прокричал я на отличном швабском диалекте немецкого языка, — передай своему господину главному министру, что известный лекарь фон Герц мимо проезжал. Услышав о головной болезни такого большого и важного господина, он хочет предложить свои услуги по излечению его от головной мигрени.

Через пять минут я находился в спальне ганноверского министра Эшбаума и делал вид, что готовлюсь к его излечению. Тщательно в тазике с кипятком вымыл руки, вытирая их чистейшим немецким полотенцем. Затем взял в руки здоровую иглу и начал ею осторожно тыкать в районе правого виска Эшбаума. А тот лежал на кровати и протяжно стонал. Головная боль была невыносимой, главный министр герцогства Ганновер в данную минуту думал только об одном, об избавлении от этой дикой головной боли. В течение двух минут я беспрепятственно ползал по различным уголкам его сознания, пытаясь разобраться и найти концы в хитросплетениях ганноверской внешней политики. Сначала у меня ничего не получалось, в голове министра было много такой информации, что в отдельных случаях я не мог в ней совершенно разобраться.

Но когда дошел до слоя памяти, посвященного нашему государю Петру Алексеевичу, то все мгновенно выстроилось в определенный логический ряд и политический порядок.

Бывший курфюрст Ганновера, а ныне английский король Георг I, даже находясь на английском престоле, думал только о своем курфюршестве, а в государе Петре Алексеевиче и в присутствии русских войск в Мекленбурге видел угрозу существованию этой своей родовой вотчины. Кто-то постоянно вливал в его сознание страхи и опасения в отношении русских варваров, которые только и думают о том, чтобы огнем и мечом захватить его курфюршество и поработить всю Германию.

А дальше мои поиски пошли по накатанному пути, возникли причинно-следственные связи и связки.

Из-за якобы русского дамоклова меча, зависшего и раскачивающегося над Ганновером, в герцогстве возникли, углублялись и крепли антирусские настроения. Ганноверцы и их бывший курфюрст теперь только и мечтали о том, когда русские войска покинут Германию, предпринимая немалые политические, военные и тайные усилия в этом направлении. Британский король Георг I лично приказал английскому адмиралу Норрису любой ценой, даже силой оружия, воспрепятствовать высадке русских и датских войск на шведском побережье. А в случае неповиновения со стороны русских напасть и разбить их войско под Копенгагеном.

Что касается главного министра Эшбаума, то головная боль у него прекратилась, как только я покинул его дом. Он даже не помнил о моем появлении и лечении.

А письмецо нашего вице-канцлера Петьки Шафирова я сохранил-таки у себя на всякий случай, а вдруг пригодится.

Жеребчик быстро вынес меня за пределы Ганновера, городская стража, мимо которой мы быстро прошмыгнули, нас не успела заметить. Да и как кого-либо можно увидеть, если ганноверские гренадеры спали на своем посту. Я постарался сделать так, что их сон был вкусным и сладким.

В чистом поле возникло серебряное мерцание, и мой жеребчик безбоязненно проскакал сквозь это марево, и, оказавшись в пригороде Копенгагена, мы с ним понеслись к дому брата датского короля, где его ждала чистая конюшня с овсом, а меня государь Петр Алексеевич.

4

Четыре больших эскадры выстроились рядком на копенгагенском рейде.

Это была не просто объединенная эскадра, составленная из русских, датских, английских и голландских кораблей, а настоящий великий флот, в котором было девятнадцать английских линейных кораблей, шесть голландских, двадцать три датских и двадцать один русский линейный корабль. Но и в этой великой кампании, восемьдесят три вымпела общим счетом, не было согласия до самого последнего момента: датский адмирал Гелденлеве не желал подчиняться англичанину Норрису, а голландский адмирал Граве не желал подчиняться ни Гелденлеве, ни Норрису. Тогда специальным рескриптом Фридриха IV наш государь Петр Алексеевич был избран первым флагманом — верховным командиром объединенного флота.

Государь Петр Алексеевич в тот момент, когда появился в копенгагенском порту и увидел на рейде многие ряды одних только линейных кораблей, молча повернулся ко мне и со всего размаха кулаком въехал мне в правое ухо, а затем сапогом удачно попал под самый копчик, мрачно крикнув:

— Если бы ты, Леха, не был бы мне очень нужен, то я тебя давно бы тараканам и клопам в остроге скормил. Поди прочь, крыса канцелярская, чтоб я тебя больше не видел.

Поднимаясь на ноги и отряхивая кафтан от налипшей грязи, я исподлобья наблюдал за тем, как государь Петр Алексеевич удалялся к баркасу, который ожидал его у причала, чтобы государя доставить на «Ингерманландию»,^[115] флагманский корабль объединенного флота. Я понимал, что наступал звездный час Петра Алексеевича, который двадцать лет назад мальчишкой на датском ботике под парусом плавал по Яузе, а сегодня он вступал в командование объединенным европейским флотом. Своей энергией и увлеченностью, а главное — значимостью своего государства государю удалось против шведов и их короля Карла XII поднять основные государства Европы. Оставалось за малым — посадить на корабли десант и двигаться к берегам Швеции. Федька Апраксин со своими галерами уже стоял у острова Аланд, в любую секунду готовый идти приступом на шведов, а Борис Петрович Шереметев с войсками ожидал датские десантные суда в Мекленбурге, чтобы тоже идти на Швецию.

Одним словом, в то время все было готово для того, чтобы объединенными усилиями сокрушить и покончить с Карлом XII и его королевством. Двадцатьлинейных кораблей шведского флота, прячущиеся в Карлскруне, военно-морской базе, не смогли бы оказать даже малейшего сопротивления европейскому флоту. Мои прогнозы несколько противоречили тому, что происходила на глазах государя, вот он и поступил со мной так, как частенько поступал со своими любимцами — фавор… опала… фавор.

Мне пришлось довольно-таки долго ожидать другой оказии, чтобы попасть на борт флагманского корабля «Ингерманландия», ведь в баркас Петра Алексеевича, видя, как государь лихо поступил со мной, матросы меня не пустили: мол, нечего государевы глаза своим непотребным видом мозолить.

Когда на причале появился Гаврила Головкин и матросы стали аккуратно на своих руках нашего зануду канцлера переносить в другой баркас, чтобы плыть на «Ингерманландию», то я, не испрашивая у канцлера разрешения, с причала спрыгнул в тот баркас. На флагманском корабле меня встретили неласково и каюту отвели в самом низу, почти в трюме. В каюте было сыро, и мне всегда казалось, что где-то протекает вода. Одним словом, мне было страшновато время проводить в такой каюте, которая освещалась тонкой и одной-единственной свечой.

Но Бог терпел и нам велел, поэтому я набрался храбрости и решил отсыпаться впрок.

Представляете, как удивлен был Петр Андреевич Толстой, который под предлогом того, что принес мне еду, пришел полюбоваться моим злоключением и страданиями, а увидел меня спокойно спящим в койке. Поблагодарив за еду, я тут же повернулся спиной к Петру Андреевичу и нарочито громко захрапел. Вину за собой перед государем я не чувствовал, на душе у меня было ясно и спокойно, поэтому спал крепко.

Петька Толстой больше не приходил, этот подлец снова потерял ко мне интерес, но еду мне стал носить матросик вестовой, молодой и симпатичный парнишка из Брянска, взятый из семьи богатого крестьянина по рекрутскому набору. Тишка, так звали этого салагу, не просто носил еду, а старался всячески меня хорошо обустроить, он регулярно менял белье в моей постели.

Одним словом, я приобрел друга и слугу, к присутствию которого начал постепенно привыкать.

Иногда мне казалось, что за время пребывания в этой каюте я потерял счет дням и ночам, не знал, какое время суток на дворе.

Однажды глубокой ночью я проснулся от тяжелого взгляда и знакомого запаха перегара от анисовки. Открыл глаза и при слабом свете увидел какого-то верзилу, стоящего в дверях каюты и меня внимательно рассматривающего. Присмотревшись, понял, что меня пришел навестить сам государь Петр Алексеевич, но я притворился, что мой сон глубок, и не стал подниматься на ноги. Когда открыл глаза во второй раз, то в дверях уже никого не было, только дверь то открывалась, то закрывалась. Мне стало очень страшно и захотелось завыть волком на свою судьбину. Но в этот момент появился Тишка, я тихо у него спросил, не встречал ли он кого-либо на трапе по дороге в каюту, а главное — все ли парни в сборе и готовы?!

Тиша стеснительно ответил, что по дороге ему никто не встретился, а парни стоят за дверью и ждут моего указания.

Когда пятеро парней в простой матросской робе вошли в мою каюту, то в ней уже нельзя было даже повернуться. Все эти матросы были по-крестьянски сильными, кряжистыми и дюжими парнями. Как только матросы переступили порог каюты, то я уже общался с ними на ментальном уровне. Мне было гораздо проще и легче разговаривать со всеми пятью парнями одновременно, в их сознании закрепляя знания о том, как все они должны будут действовать при захвате боевых пловцов британского флота. Что и как эти матросы должны были делать, выполняя боевое задание.

Во время своего посещения Ганновера, излечивая министра Эшбаума от головной боли, я узнал о том, что британская секретная служба подготовила диверсию, покушение на нашего государя. Во время плавания объединенного европейского флота эта группа британских пловцов, располагавшаяся на борту флагманского корабля «Камберленд» английской эскадры адмирала сэра Джона Норриса, о чем адмирал даже не догадывался, должна была проникнуть на русский флагманский корабль и напасть на Петра Алексеевича. Группа состояла всего из трех человек, но ее члены отлично и бесшумно плавали, могли продолжительное время проводить под водой, превосходно владели холодным оружием.

Сегодня под утро эта группа должна была предпринять эту свою попытку, поэтому я решил подготовить группу захвата из сильных или более или менее сообразительных матросов нашего флагманского корабля. Но мысленно общаясь с этими парнями, я убедился в том, что они не совсем понимают, что с ними происходит и что они должны делать. Эти парни поверить не могли, что на их государя кто-то может напасть! Поэтому я на ходу решил поменять свои планы и, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, не захватывать британцев, а не подпускать их близко к Петру Алексеевичу, выставив внешние посты вокруг каюты, где государь сегодня должен был ночевать. К тому же свою боевую силу я мог вооружить одними только плохонькими ножами, ведь матросы на парусных судах в большинстве своем оружия не имели.

5

Эту ночь вице-адмирал Петр Алексеевич проводил в компании своего денщика Ивана Орлова. День у него выдался трудным, осуществлять маневры таким флотом стоило многих нервов и сил. Силы Петр Алексеевич по морскому обычаю восстанавливал чаркой анисовки, а вот с нервами день ото дня становилось все хуже и хуже. Четыре адмирала находились у него под командованием, каждый адмирал имел собственное мнение по любому вопросу или по тому, как выполнять тот или иной маневр флотом. Если первое время они охотно слушали приказы русского монарха, верховного командующего флотом, то со временем все чаще и чаще предлагали собственное решение, куда флоту идти и чем ему там заниматься. Одним словом, лебедь, рак и щука никогда не могли прийти к единому решению.

Государь, не мудрствуя лукаво, прибегнул к своему испытанному методу решения этой проблемы — каждый вечер он начал в кают-компании «Ингерманландии» проводить совещание для выработки согласованного решения действий флота на следующий день. Вначале совещания вестовые подавали аперитив для аппетита перед ужином, который по неизвестной причине почему-то состоял только из любимой государем анисовки. Тогда иноземные адмиралы немного размякали: они ж не привыкли еще полными полулитровыми чарками пить анисовку на голодный желудок. Затем подавали легкую закуску в виде рыбки и икорки, но опять-таки с анисовкой. После второй чарки адмиралы совсем добрели и начинали путаться, ошибочно называя друг друга чужими именами. После третьей чарки они совсем забывали, зачем сюда собрались, и поддерживали любое решение нашего Петра Алексеевича.

Правда, вы только себе представьте, насколько непостоянны эти иноземцы: эти адмиралы полдня оспаривали свое же собственное решение, требуя в это решение внести исключение или новый поворот старого решения. Таким безобразным способом объединенный флот метался между датскими и шведскими берегами. Прошла целая неделя такого плавания, но еще ни разу эта грозная армада и на пушечный выстрел не приблизилась к шведским берегам.

Поэтому Петр Алексеевич, нежно обнимая этого Ваньку Орлова, сумел-таки перебороть свои нервишки и заснуть в адмиральской каюте, расположенной на второй палубе флагманского корабля «Ингерманландия», рядом с каютой капитан-командора Мартина Гесслера и кают-компанией. Разумеется, у дверей этих кают не было никаких часовых, и они специально не охранялись, в принципе, любой человек, одетый в матросскую робу, мог беспрепятственно к ним пройти и даже поинтересоваться тем, что в них происходит, туда заглянуть. После так называемого адмиральского ужина кают-компания была приведена в порядок, и вестовые отправились по своим кубрикам отдыхать.

На всякий случай, чтобы из-за моего исчезновения не поднялась бы тревога, Тиша остался в моей каюте, а я с пятерыми парнями поднялся на вторую палубу корабля, и мы тихо прошли к адмиральской и капитанской каюте. Двоих парней прямо-таки под звуки корабельной рынды я поставил у дверей обеих кают и строго-настрого им внушил, что ни одного человека они не должны пропускать ни к Петру Алексеевичу, ни к Мартину Гесслеру. После этого с оставшимися двумя матросами я проследовал к трапам, ведущим с верхней, третьей, палубы и с нижней, первой, по которой мы только что поднялись.

Всего пара фонарей освещали этот короткий, в десяток метров, проход от кают до трапов, но от их освещения было совсем мало толку. Поэтому я решился идти до конца во имя спасения своего государя, троим матросам и себе подключил магическое зрение. Теперь мы прекрасно видели в полной темноте, но наши глаза начали светиться зеленым цветом.

Снова послышались звуки рынды, что означало на нормальном языке: прошло тридцать минут с момента нашего появления в этом проходе. До рассвета оставалось каких-то полтора-два часа. Я прислушался, но кроме деревянного поскрипывания ничего не услышал. Правда, легкие моих помощничков работали, подобно мехам в горниле кузницы, ребята были молодыми и дышали с большим удовольствием и с большим шумом. Это шумное дыхание даже на фоне поскрипывания шпангоутов разносилось далеко по проходу и трапам, поэтому я слегка подрегулировал их вдохи и выдохи, чтобы несколько снизить звуковое сопровождение.

Склянки пробили очередные полчаса, остался какой-то час ожидания, и я позволил себе вольность — сладко и затяжно зевнул. Знаете, это так приятно, широко открыть рот, приложить к нему ладошку и, прикрыв глаза, отдаться глубокому выдоху.

Когда я снова открыл глаза, то увидел какое-то красное пятно на груди одного из своих матросов, он медленно, запрокинув голову назад, валился на палубу. До меня сразу не дошло, что я наблюдаю за тем, как умирает, отдав свою жизнь за царя, один из моих добровольных стражников-охранителей. Только мелькнувшая человеческая тень в свете пламени последнего корабельного фонаря в этом переходе подсказала мне, что я прозевал начало нападения.

Британские убийцы были уже здесь, но я их не видел, а они нас прекрасно видели. Ведь я, дурак, не додумался о том, чтобы своих парней сделать невидимыми, а секретная служба британской короны хорошо продумала план покушения, сделав своих ныряльщиков невидимками. Одним словом, я крепко сел в лужу, подставив под кинжалы профессиональных убийц простых и необученных русских парней. Эти мои грустные мысли были внезапно прерваны дичайшим вскриком, один из британцев, увидев зеленые и святящиеся глаза, заорал от охватившего его ужаса:

— Peter, these are not people, they are the real scum. They all have glowing eyes. Let’s get out of here as soon as possible.^[116]

Видимо, этого опытного морского убийцу подвела слабая психологическая подготовка, впервые увидев светящиеся глаза, британец испугался, вот он и орать начал. Нечего было этому британцу так громко орать и других своих товарищей предупреждать. Один из моих матросов словно очнулся после долгой спячки, это он из-под моего мысленного подчинения почему-то вышел и, широко размахнувшись, своим кулачищем врезал по темноте. Да так удачно это у него получилось, что я не поверил своим глазам и даже перекрестился, когда увидел, как вдруг в этой нашей темнотище брызгами во все стороны полетела человеческая кровь.

В свете фонаря проявился невидимка.

Прежде всего, хочу честно признаться, что никаким невидимкой этот британец не был, а, как Абрам Петрович Ганнибал, мой и государев дружок, имел черную кожу лица и тела, поэтому до поры до времени его нельзя было разглядеть, ни простым, ни магическим зрением в нашей темноте. Убежать куда-либо этот английский убийца и ныряльщик уже не мог, удар-то нашего крестьянского паренька пришелся ему прямо по виску, уже в падении он отдал свою жизнь Господу Богу. Но его крик, по всей очевидности, дошел до адреса, мне показалось или это было в действительности, но там послышался топот ног, и через секунду опять наступила тишина.

Я стоял и, глубоко сожалея внутри, рассматривал двух погибших молодых парней. Нашего парня, крестьянского сына, имени которого я пока еще не знал, не успел со всеми своими добровольцами познакомиться. А рядом с ним лежал чернокожий и такой же молодой паренек с застывшей гримасой ужаса на своем лице. Его товарищи бежали, даже не попытавшись отбить его тело. Я настолько плохо себя чувствовал и мне было так жаль обоих этих парней, что едва сдерживал слезы.

Сильнейший удар в плечо, а затем повторный удар по скуле привел меня в сознание. Послышался грозный голос Петра Алексеевича, который в одном исподнем стоял за моей спиной и строго вопрошал:

— Ты что, мразь канцелярская, здесь творишь?! Я же сказал, чтобы тебя в крысиной норе держали.

Затем государь, видимо, увидел два трупа и, повернувшись лицом к капитан-командору Гесслеру, строго сказал:

— Ты, Мартин, выставь вокруг караулы из своих матросов, сейчас следствие творить будем. Похоже, Лешка чего-то нового натворил!

6

Подходила к концу вторая неделя пребывания в плаваниях великого флота под штандартом первого флагмана, вице-адмирала Петра Михайлова. Корабли флота своими форштевнями вспенивали воды Северного и Балтийского морей в поисках шведских военных и торговых кораблей. Несколько раз государь Петр Алексеевич, когда флот проходил вблизи шведских берегов, на вечерних советах с анисовкой предлагал другим адмиралам обстрелять береговые укрепления противника или войти в порт Карлскроны и сжечь прятавшийся там военный шведский флот. Но каждый раз иноземные адмиралы с серьезными лицами находили тысячу причин невозможности исполнения того или иного маневра. Объясняли Петру Алексеевичу, что нельзя стрелять по шведским береговым укреплениям, когда солнце бьет в глаза канонирам. Мол, эти лучи солнца не позволят канонирам флота хорошо и правильно прицелиться, поэтому стрельба из пушек может привести в большим потерям среди гражданского населения, а европейский гуманизм не позволяет им пойти на этот шаг.

К этому времени и после неудачного покушения Петр Алексеевич снова принялся прислушиваться к моим советам и прогнозам, на собственной шкуре убедившись в том, что во многом я все-таки прав и союзники ведут себя так, как я ранее и предсказывал. Особенно государь был потрясен несостоявшимся на него покушением, впервые перед его глазами были очевидные факты намерения Британии покончить с ним и с его реформами в России. Первоначально Петр все собирался встретиться с адмиралом сэром Джоном Норрисом, с которым вот уже в течение нескольких лет был в хороших отношениях, и потребовать у него ответа на эти действия секретной службы британской короны.

Но после моих слов о том, что наверняка сэр Норрис ничего об этом не ведает, Петр Алексеевич с большим трудом успокоился. Он вызвал Антошку Девиера и избил его до полусмерти, крича тому в лицо, что он службу охраны плохо поставил. А потом извинился и строго указал всем собравшимся вокруг него и Девиера людям, чтобы языки держали за зубами и широко об этом в Копенгагене не болтали.

Уже рассвело, когда я с Петром Алексеевичем уединился в его каюте и в деталях рассказал о возможном ходе развития событий в ближайшее время. По всему было видать, как государю было трудно с небес командования великим европейским флотом опускаться на грешную землю. Ему пришлось поверить в то, что все его планы и намерения уже в этом году покончить со Швецией, высадив коалиционный десант на шведский материковый берег, и дальше войну вести на территории Швеции, пойдут коту под хвост.

Иметь в руках такую военную мощь и силищу в восемьдесят три боевых вымпела, но не мочь ею в полном праве воспользоваться!

Да, от одной такой мысли можно было бы сойти с ума! Поэтому мы не ограничились обычной утренней порцией в чарку анисовки, а приняли на грудь аж целых три. От завтрака в хорошей компании на Петра Алексеевича снизошла благодать, и он решил заняться домашними, государственными делами.

В тот момент он был страшен лицом. На бледном, до синевы, лице выделялась черная ниточка усов и щетина на подбородке. Волосы были взлохмачены и торчали в разные стороны. Глаза были красными и горели злобным огнем.

Не человек, а дьявол во плоти!

Такое с государем обычно происходило накануне обострения головной лихоманки, но ведь чуть более месяца назад он лечился от нее в Пирмонте.

Свой разговор о домашних делах он начал неожиданным вопросом:

— Алешка, ты помнишь, сколько времени я давал сыну, Алексею Петровичу, на обдумывание и подготовку ответа на мое предложение?

— Шесть месяцев, ваше величество, — по-солдатски бойко рапортовал я.

— Так знай, что по настоящее время я не получил от него ответа по этому поводу. За это время Алексей прислал мне два письма, в которых в подробностях описывал свое здоровье и как он проводит время с друзьями. Но ни слова об отречении от престола, хотя давал устное обещание уйти в монастырь и отказаться от царствования. Этим своим молчанием сын заставляет меня думать дурное и предпринимать к нему суровые меры, а мне этого совершенно не хочется. Ведь он сын мне, моя кровь течет в нем! Я виноват в том, что в его детстве и в отрочестве не уделял ему достаточного внимания и не занимался его воспитанием. Чем воспользовались длиннобородые и отвратили его от пути истинного. Теперь я оказался в ситуации, в которой не могу позволить Алексею после своей смерти вернуть Россию в прошлую жизнь. Так что, Алешка, бери в руки перо и бумагу, пиши, а я тебе кое-что продиктую. Дальше ты это мое письмо сыну допишешь так, чтобы и другим людям было бы ясно, о чем идет речь и к чему сыновнее непослушание может привести.

Из этих слов я понял, что государь Петр Алексеевич принял окончательное решение в отношении дальнейшей судьбы своего первого и старшего сына. Что Алексея Петровича ожидает незавидная судьбинушка. А в настоящую минуту государь думает о том, как выглядеть правым в глазах цивилизованного мира, чтобы история правильно восприняла и оправдывала бы его крутые меры по отношению к собственному сыну.

На моих глазах выступили слезы сожаления, но я ничего не сказал в ответ государю, а достал бумагу, гусиное перо и чернильницу, которые всегда носил с собой, и приготовился к письму. Государь надиктовал мне нескольких тезисов, молча поднялся со стула и исчез в дальнем углу своей каюты. Он предложил сыну срочно выезжать к нему навстречу или так же срочно уходить в монастырь, как это Алексей Петрович обещал сделать ранее, но обратным письмом сообщить, когда он это сделает, в каком монастыре будет находиться.

С большим трудом мне удалось составить более или менее для истории приемлемое письмо. Посмотрев внимательно мой текст, Петр Алексеевич что-то в нем черканул, затем размашисто подписал и, свернув письмо, запечатал его собственной печатью.

Бросил письмо на стол передо мной и сказал:

— Сейчас же отправляй.

Я взял это письмо осторожно, словно бешеную гадюку, в руки и поднялся из-за стола. Поясно поклонился государю и покинул его каюту, а вслед мне Петр Алексеевич бросил неприязненные слова:

— Ты, Алешка, там ничего не удумывай. Я про все в свое время прознаю, и тогда тебе несдобровать. Делай только то, что тебе велено и мною дозволено, тогда голова на плечах и сам жив останешься. А чтобы ты не напроказничал, то я к этому делу Петьку Толстого подключу.

Когда я спустился в свою каюту, то там находился один Тишка, который после памятного утра так прилепился ко мне, что ни на шаг не отходил. Пришлось переговорить с Мартином Гесслером, чтобы получить этого салажонка в свое полное услужение. С большим нежеланием капитан-командор уступил мне в просьбе, и с тех пор Тишка практически все время проводит в моей каюте.

Я попросил его сбегать и поискать лейб-гвардии капитана Александра Ивановича Румянцева.

Разговор с Александром Ивановичем продолжался до середины дня. В общих чертах я набросал картину возможных его действий в случае побега царевича Алексея Петровича и вовлечения в это дело Петьки Толстого.

На следующее утро лейб-гвардии капитан Румянцев одновременно с гонцом, везшим в Москву царское письмо, покинул борт линейного корабля «Ингерманландия».

7

Как в свое время я и предупреждал государя Петра Алексеевича о возможных проблемах в существовании антишведской коалиции, так оно и получилось, ничего у государя с датчанами не сварилось, они оказались способны только на то, чтобы вести пустые разговоры и давать неисполнимые обещания. После возвращения великого флота в Копенгаген государю все-таки удалось добиться того, что лебедь, рак и щука научились ходить единой кильватерной колонной и дружно выполнять простые и сложные маневры вблизи датских и шведских берегов. По случаю единения великих европейских государств в этом флоте Петр Алексеевич учредил медаль «Владычествует четырьмя, при Борнхольме» в память об этом событии.

К этому времени в отношениях между двумя монархами, государем Петром Алексеевичем и королем Фридрихом IV, наметились первые трещины. Государь Петр Алексеевич все более и более убеждался в том, что дальше обещаний датский король пойти не мог. Видимо, устав от своих пустых обещаний, Фридрих IV под любыми предлогами начал избегать и уклоняться от личных встреч с Петром Алексеевичем. При датском дворе все чаще и чаще начали слышаться реплики о невоспитанности и варварском поведении русского царя и его придворных.

Ганноверский министр Бернсдорф стал постоянным визитером двора датского короля. Мои люди при дворе Фридриха IV неоднократно в своих записях доносили о нелестных его высказываниях по отношению к Петру Алексеевичу и войску Аникиты Репнина. Но и сам Фридрих IV не стеснялся, открыто высказываясь по поводу того, что присутствие русских войск в Мекленбурге наносит вред датско-русским отношениям и подобно удару ножом в спину датского королевства. Ганновер же практически превратился в центр антирусских настроений, а свою государственную политику это немецкое герцогство стало в основном ориентировать на то, чтобы государь со своими войсками как можно быстрее покинул бы все германские земли.

Петр Алексеевич внимательно прочитал послание британского короля Георга I английскому адмиралу сэру Джону Норрису, доставленное в Копенгаген ганноверским министром Бернсдорфом. Затем это письмецо государь швырнул мне в лицо и хмуро сказал:

— Знаешь, Алешка, почему-то я верю тебе, что это письмо моего английского братца Георга действительно им писано и им подписано. Но я-то хорошо знаю Джона и верю в то, что этот хитрый морской лис на такое дело не пойдет. Кому это хочется в мире прославиться тем, что стал цареубийцей. Ты помнишь, какие у этого адмирала были глаза, когда мы с тобой на его флагманский корабль доставили тело убитого на борту «Ингерманландии» англичанина. Уже по одному этому можно было понять, что адмирал ничего о готовящемся покушении не знал. А ты, подлец, воспользовавшись случаем, с него потребовал тысячу гинеев,^[117] целое богатство получил.

Уже на следующий день адмирал сэр Джон Норрис в сопровождении пары офицеров британского флота прибыл в замок, в котором стоял царский двор. Его встречать вышел Борька Куракин и сразу провел на кухню, где Петр Алексеевич завтракал и расслаблялся, разговаривая со мной. Увидев входящего британца, в пух и прах разодетого в белый мундир с красными отворотами, я вскочил со своего стула и, рукавом протерев сиденье, пододвинул стульчик Джону Норрису, чтобы он мог позавтракать вместе с государем.

До этой встречи этот британец уже несколько раз встречался с нашим государем, знал и привык к его простому обращению. Своими белыми панталонами он вполне спокойно устроился на несколько грязноватом стуле, мною поданном. А свою треуголку сбросил на руки одному из сопровождающих его офицеров, а затем честнейшими глазами морского волка уставился в глаза Петру Алексеевичу. Тот взял тарелку с куриными костями и, одним движением руки сбросив их на пол, швырнул на тарелку четверть курицы, после чего тарелку пододвинул под нос британскому адмиралу.

Адмирал Норрис был истинным британским аристократом и большим политиком, было видно, что этот британец сейчас колеблется, решая, есть или не есть грязный ошметок курицы. Со стороны я наблюдал за тем, как делается британская политика: очень нерешительно и двумя пальчиками сэр Норрис пододвинул к себе тарелку с курицей и посмотрел по сторонам в поисках ножа и вилки. Зря он это сделал, ведь наш государь был простым человеком, любил простую народную еду, которую полагалось есть одними руками.

Тогда политик в сэре Джоне Норрисе взял вверх верх над аристократом, он отбросил обшлага рукавов адмиральского мундира и, заказав мальвазии, руками схватил курицу. Я же мысленно ахнул, сэр Джон Норрис оказался великолепным и предусмотрительным политиком, предугадав следующий дипломатический ход нашего государя, он перешел в контрнаступление. Ведь как большой дипломат адмирал Норрис был бы не вправе отказать Петру Алексеевичу, когда бы тот предложил ему выпить вместе с ним свою любимую анисовку.

Но я зря восхищался дипломатическими талантами и увертками сэра Джона Норриса, противу железной воли государя и дипломатия не поможет, на кухню для перевода пришел Борька Куракин,^[118] он принес бутыль анисовки.

Но перевода не потребовалось, государь Петр Алексеевич из-за пазухи достал и в лицо британского адмирала бросил письмецо от Георга I. Да, британцы — люди не от мира сего, это надо же такое выдержать, когда тебе в морду бросают секретнейшее письмецо, о существовании которого мир и слышать не должен был. Все это время адмирал Норрис оставался невозмутим, словно Будда в пагоде, он даже успел крепкими зубами хватануть кусок нашей курицы и совершенно не хотел этого куска упускать. Жуя, он жирными руками — это была британская хитрость: оставив жирный след рук на письме, после выяснить, каким оно образом попало в наши руки, — развернул королевскую цидульку и внимательно ее прочитал.

В этот момент всеми силами я пытался мысленным щупом проникнуть в сознание этого британского адмирала.

Но до чего эти британцы являются предусмотрительными людьми!

Ну скажите, зачем сэр Джон Норрис, отправляясь на встречу с русским государем, на свою голову натянул серебряную сеточку! Ведь только великие знатоки магических искусств знали о том, что сеточка на голове являлась непреодолимым препятствием любому мысленному проникновению в сознание человека.

Адмирал Норрис, не обращая внимания на находящихся в кухне людей, поднялся на ноги и несколько раз в глубокой задумчивости взад и вперед прошелся перед Петром Алексеевичем. В этот момент наш государь наконец-то прекратил жевать курицу и, взяв в руки бутылку анисовки, начал внимательно рассматривать ее содержимое. По недовольному виду государя и его нахмуренным бровям было понятно, что ему не совсем понравился цвет этой жидкости. Он уже открыл рот, чтобы в очередной раз объяснить Борьке, что тот должен хорошо разбираться не только в своей вшивой дипломатии, но в окраске анисовки.

Адмирал сэр Джон Норрис прекратил метаться по кухне, остановился перед государем и на неплохом русском языке произнес:

— Государь Петр Алексеевич! Аглицкий адмирал не может выполнить приказ ганноверской канцелярии и запросит официального подтверждения этого приказа лондонскую канцелярию британского короля Георга Первого.

С этими словами британский адмирал сэр Джон Норрис снова сел на грязный стул, взял в руки оловянную чарку и смело протянул ее Петру Алексеевичу.

На следующее утро, перед самым рассветом, недвижимое тело сэра Джона Норриса, великого адмирала, дипломата, политика и человека, вынесли из адмиральской каюты вице-адмирала Петра Михайлова и на руках осторожно перенесли к борту «Ингерманландии», где к тому времени уже пришвартовался баркас с флагманского корабля английской эскадры. Для проверки прицела и меткости матросов экипажа и для вящей предосторожности по приказу капитан-командора Мартина Гесслера первым в баркас сбросили пьяное тело одного из английских офицеров, которые сопровождали адмирала Норриса.

Бросок получился удачным, тело британца упало прямо в руки английских матросов. Затем пошло тело сэра Джона Норриса, и на старуху бывает проруха: как наши матросики ни прицеливались и ни примерялись, бросок у них не получился, несмотря на стоящий в копенгагенской гавани полный штиль. Тело британского адмирала упало в двух метрах от борта баркаса и начало быстро погружаться в воду. Пьяным и море по колено, а адмирал сэр Джон Норрис был более чем пьян, он был вусмерть накачан анисовкой, поэтому с ничего не выражающим лицом начал спокойно тонуть.

Матросы на борту «Ингерманландии» и британские матросы аглицкого баркаса недоуменно наблюдали за тем, как тонет великий флотоводец. Русские и британские офицеры флота подобного конфуза или промашки не ожидали, поэтому сами не прыгали за борт судов и своим матросикам такого приказа о спасении великого флотоводца не отдавали.

Одним словом, английскому генералу сэру Джону Норрису пришлось бы на веки веков упокоиться на дне копенгагенской гавани, если бы не мой салажонок Тишка. Этот дурень прямо с борта русского флагмана сиганул в воду и скрылся под водой в том месте, где уже перестал пузыри пускать Джон Норрис, видимо, он уже смирился со своей участью. Вскоре голова Тишки снова оказалась над водой, он плыл к аглицкому баркасу и кого-то за волосы тянул вслед за собой. Тут же зазвучали команды офицеров на русском и английском языках, чуть не потонувшего адмирала подняли на борт баркаса, и шестеро матросов начали его дружно откачивать.

Таким образом, мой слуга спас английского генерала, я за это получили очередную деревеньку от Петра Алексеевича и тысячу рублев, сотню из которых отвалил Тишке.

В конце августа государь Петр Алексеевич снова сплавал на разведку к шведским берегам и вел артиллерийскую перестрелку с одним из шведских укреплений. После чего государь окончательно пришел к мысли о том, что осенью высадка коалиционного десанта на шведские берега может обернуться большой глупостью и гибелью десанта. Петр Алексеевич решил не рисковать жизнями пятидесяти двух тысяч русских парней, которые составили бы основу коалиционного десанта.

Высадку десанта на шведские берега государь Петр Алексеевич перенес на весну следующего года.

Глава 10

1

В начале сентября пришла желанная весточка о том, что наконец-то моя убойная команда добралась до Копенгагена и была готова поступить в мое распоряжение. Я полагаю, что не стоит говорить о том, что очень сильно обрадовался этому сообщению, аж даже горел желанием скорее познакомиться со своими бойцами. Поэтому с нетерпением ожидал условленного сигнала от командира о дате и месте встречи с членами группы. При отборе бойцов и их подготовке князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский проявил невероятную скрытность и таинственность. Он ни единым словом не обмолвился о ее персональном составе, ни разу не упомянул о том, кто является ее командиром. В переписке между нами князь-кесарь только изредка общими словами упоминал о том, что «обучение группы продолжается» или что «группа отбыла в твое распоряжение».

К этому времени я с Тишей переехал на постоянное квартирование в копенгагенский замок, который занимал двор Петра Алексеевича. Две комнаты на нижнем этаже прекрасно нас устраивали, так как позволяли нам всегда знать о том, кто пришел или покинул замок, кто в нем сейчас находится. Появление у меня молодого слуги не осталось придворными незамеченным, сказалось на подъеме моего авторитета и росте уважения к моей особе в придворной иерархии. Теперь не только одни слуги кланялись при моем появлении, но и многие офицеры, вельможи и сановники двора государя приветствовали меня своими поклонами. Я теперь больше не носился сломя голову по дворцовым помещениям, а степенно прохаживался, переходя из одного помещения в другое, посматривая только вперед, прямо перед собой. Правда, при встречах с такими людьми, как Александр Данилович Меншиков или Яков Вилимович Брюс,^[119] я первым кланялся.

Я уже начал подумывать о том, чтобы для еще большего повышения к себе авторитета, обзавестись джентльменской тростью, чтобы, как Сиятельный князь Меншиков, ходить, припадая на правую или левую ногу, опираясь на эту великолепную трость. И чтобы трость имела тяжелый набалдашник из золота или серебра, чтобы в случае опасности его использовать в качестве оружия защиты, или чтобы она имела клинок в черенке — это уже для неожиданного нападения.

В этот момент мои сладкие мысли о возвышении при дворе государя были прерваны появлением тени, которая внезапно отделилась от одной из колонн залы и бесшумно скользнула ко мне. Я слишком размечтался, да и трости с набалдашником со мной в тот раз еще не было, поэтому я только успел разинуть рот, чтобы кричать и звать на помощь. Но тень, коснувшись моего правого бока, исчезла в темени залы и коридора королевского замка. Судорожно похлопав себя по боку, я никакого ранения не обнаружил, облегченно вздохнул, а в правом кармане камзола лежала записка, в которой было написано

Hans. Morgen. In der Taveme «Drei Eber», 14:00 Uhr. Johann.^[120]

На встречу в трактир «Три кабана» я отправился вместе со своим лучшим другом, карликом и государевым шутом Лукой Чистихиным, Петру Алексеевичу уже было за сорок, но государь по-прежнему сохранял мальчишеское любопытство и любовь ко всяким диковинам и невероятностям этого мира. При его дворе можно было встретить самого высокого или самого низкого человека в мире. В эту поездку в Европу русское посольство не было таким большим, каким, скажем, было Великое посольство, посещавшее европейские страны в конце прошлого века, но официально в его состав были включены шесть русских певцов и плясунов, а также государевы шуты нормального человеческого роста и карлики. Так, Лука был росточком в локоть человеческой руки, не имел внешних уродств, у него было нормальное, только миниатюрное, телосложение и блестящий разум. Иногда мне приходилось наблюдать, как Лука Чистихин молчаливым и без дурацких кривляний покидал государев кабинет, видать, и государь прислушивался к советам этого маленького человечка. Петр Алексеевич его любил и вместе с собой возил по всему миру, стараясь надолго с ним не разлучаться.

Почему я взял шута-карлика с собой? Да потому, что своей внешностью, умом и поведением Лука наверняка отвлечет внимание посетителей трактира от моей особы и встречи с бойцами группы, благодаря его усилиям я мог бы с ними в полной мере пообщаться.

В этот день Лука был до безобразия весел, много смешил меня, чуть ли не довел до колик в животе. Я за всю свою жизнь столько не смеялся, но сохранять какую-либо серьезность при шутках Луки было невозможно. С диким хохотом мы так и ввалились в трактир. Я уже был весь в слезах от этого истерического хохота, они сплошной рекой текли по моим щекам, а Лука с самым невинным и с серьезным видом рассказывал очередную прибаутку из жизни государева двора.

Трактир «Три кабана» в это обеденное время был до отказа забит посетителями, которые с удивлением посматривали на меня, заливающегося смехом, а затем переводили взгляд на маленького Луку, который был мне ниже пояса. Но после этого взгляда на шута они уже больше ни на что не смотрели, карлик начинал полностью занимать их умы. Чтобы датчане лучше понимали Луку Чистихина, я сделал так, чтобы шутки и прибаутки карлика в помещении трактира автоматически переводились, с сохранением фольклорного юмора, на датский язык. После чего Лука окончательно превратился в центр всеобщего внимания, на него и только на него смотрели посетители трактира. Они слушали и смеялись над его шутками. В зал вышла вся прислуга трактира, и даже хозяин этого заведения, обладатель мощного пивного животика, красовался в проеме кухонной двери.

Поначалу в зале трактира звучали отдельные и легкие смешки, датчане, по своему характеру весьма сдержанные люди, несколько замедленно реагировали на выступление моего маленького друга-карлика. Затем смешки начали переходить в смех, сначала вполголоса. Ну вы знаете, это когда люди стесняются смеяться и из-за этого глупого стеснения прикрывают рот руками. Совершенно незаметно смех вполголоса перешел в дикий хохот, который вскоре захватил все помещение трактира. Над шутками и мимикой государева шута Луки Чистихина поголовно ржали все посетители зала трактира, громко смеялась прислуга и держался за живот хозяин трактира.

К моему столу подошел некий русский негоциант Иван Чернов, а на деле поручик русской армии Иоганн Зейдлиц, и хотел начать представлять бойцов своей группы, но жестом руки я его остановил. Мне требовалось время, для того чтобы перебороть радость, которая сейчас меня охватила, при виде этого немца, который так неожиданно стал играть значимую роль в моей жизни. По всей очевидности, Иван-Иоганн догадался об этих моих чувствах, но повел себя так, как и должен был вести простой немецкий бюргер. Он остался холоден и непроницаем, ни одним жестом или мимикой не выдал обуревавших его внутренних чувств, по которым мы уже должны были броситься друг к другу в объятия. А вместо этого в течение полуминуты посматривали друг другу в глаза, стараясь ими выразить наши внутренние чувства.

Все-таки я вероломный человек, пока мы рассматривали друг друга, мой мысленный зонд проник в сознание Ивана Ивановича Чернова и произвел небольшие действия. А именно, сделал так, чтобы Иван Иванович мог бы обмениваться со мной мыслями на расстоянии, чтобы он мог бы внутренне определять настрой человека, лжет или говорит правду его собеседник, а в иных случаях и «подсказывать» человеку, как ему следует поступать в той или иной ситуации.

Затем Иван Иванович поднялся на ноги и вернулся за свой стол, теперь мы могли обмениваться мыслями, не поднимаясь со своих мест и не привлекая чужого внимания. Со своего места Иван Иванович вкратце рассказал о своих бойцах, о двадцати молодых парнях в возрасте от девятнадцати до двадцати трех лет. В группе в основном были крестьянские сыновья, которым присвоили солдатские и капральские чины, но в ней также было несколько молодых дворян из семей староверов, которым нравилось подраться и которые не желали учиться европейским наукам. Иван Иванович мыслил несколько замедленно, одну за другой он называл клички бойцов и давал им краткую характеристику.

Ни один из бойцов группы, разумеется, не поднимался на ноги и ко мне не подходил, не кланялся в пояс, как требовалось бы по регламенту. Все ребята оставались на своих местах, пили пиво или слабое вино, некоторые перекусывали. Я же только с этими парнями обменивался взглядами, успевая в их подсознание закладывать метки, чтобы впоследствии любой из этих парней при любых ситуациях мог бы меня признать, чтобы подчиниться и выполнить мои приказания.

Только мы с Иваном Ивановичем закончили мысленную процедуру знакомства с бойцами группы, как в хохочущий трактир ввалилась толпа новых визитеров. Посетители продолжали хохотать шуткам Луки, не обращая внимания на новых посетителей. В этот момент я успел только отметить, что среди вновь появившихся не было ни датчан, ни русских и вели они себя довольно-таки грубовато. Проходя мимо сидевших за столами к свободному столу, они громко разговаривали и шпагами явно намеренно задевали старых, смеющихся посетителей. По всей вероятности, это все же были немцы или, если уж быть совсем точным, этими людьми были ганноверцы.

С появлением ганноверцев в моей голове впервые за все это время прозвенел тревожный колокольчик, словно он предупреждал о приближающейся опасности. Я мысленно связался с Иваном Ивановичем и попросил, чтобы он обратил внимание на появившихся в трактире немцев, ганноверцев.

Почему-то ганноверцы объектом своей атаки выбрали Луку Чистихина. Трое здоровущих немецких парней-быков, выставив перед собой шпаги, пошли на него в атаку. Но государев карлик был не лыком шит и отличным оказался гимнастом. Он вовремя ушел из-под атаки парней. Он вспрыгнул на один из столиков и, повернувшись к ним спиной, неприлично оголил свой тощий зад, чем вызвал новый взрыв истерического хохота. А Лука стремительно уходил от преследования, перепрыгивая со столика на другой столик. Как ловкий и гуттаперчевый гимнаст, Лука легко уходил от преследования неуклюжих и неповоротливых немецких парней со шпагами, при этом он совершал такие уморительные сальто и кульбиты в воздухе, что все посетители трактира от хохота повалились на пол.

Навстречу его преследователям из-за столов поднялись три датчанина и своими шпагами легко отбили натиск ганноверцев.

Я в одиночестве сидел за своим столом, когда на меня устремились другие пять человек из этой толпы только что вошедших в трактир людей. Я снова оказался в ситуации, когда требовалось принимать мгновенное решение. Совершенно случайно, собираясь на встречу со своими ребятами, я захватил два пистоля, заряженных круглыми свинцовыми пулями, никогда ранее огнестрельного оружия я с собой не брал и постоянно его не носил.

Выхватив пистоли из кобур, не прицеливаясь, тут же спустил курки. Последовали два негромких выстрела, двое из пяти бежавших ко мне немцев повалились на пол, один с кровавой дырой во лбу, а другой, выронив шпагу из рук, схватился за плечо. Трое немецких бугаев со шпагами в руках продолжили свой бег, да и бежать-то им оставалось всего шага три, не более. Через секунду один из этой тройки наверняка шпагою пронзит мне грудь или живот. Моя же шпага по-прежнему весело болталась на моем левом боку, но я даже не схватился за ее эфес.

Что толку — фехтовать-то я совсем не умел и шпаги в руках не держал?!

Одновременно с этой мыслью мой мозг пронзила другая мысль о том, что сегодня я зря не надел свой бронекомбинезон, ведь теперь мне оставалось одно только — достойно принять смерть.

Но ганноверцы, так спешившие со мной покончить, вдруг уткнулись в еще одно препятствие в лице троих неизвестно откуда появившихся датчан, их шпаги легко парировали выпады ганноверских шпаг, а кинжалы в правых руках этих датчан так же легко и быстро завершили дело. Три ганноверца умерли, так и не успев понять, откуда пришла их смерть.

Оставшаяся в живых последняя вражья тройка перегруппировалась и, выставив во все стороны клинки своих шпаг, пятясь, попыталасьпокинуть негостеприимный трактир. Возможно, эти ганноверцы так бы и ушли подобру-поздорову, бросив своих погибших товарищей, если бы им на пути не встал Лука Чистихин. В самую последнюю секунду этот карлуша, когда тройка ганноверцев перешагивала порог трактира, выхватил кочергу из очага и нанес ею мощный удар по голове последнему отступающему немцу. С тяжелым ранением головы тот, потеряв сознание, свалился у порога.

В мгновение ока я оказался рядом с ним и под видом оказания ему медицинской помощи проник ганноверцу в сознание. Довольно-таки быстро я нашел то, что мне требовалось. Англичане дознались, это кто-то из наших чужие деньги любящих доброхотов им донес, что я сбиваю с пути истинного государя Петра Алексеевича, рекомендуя отказаться от стратегического союза России с Англией в пользу союза с Францией.

В этой связи правительство британской короны поручило своей секретной службе, а та перепоручила это дело ганноверцам, мое физическое устранение, объявив за меня награду в две тысячи английских гиней. Принимая такое решение, британское правительство очень надеялось на то, что когда дурного советника в близком окружении не будет, то государь-мальчишка передумает и в своей дальнейшей государственной политике снова будет ориентироваться на «владычицу морей».

Мне оставалось поставить точку в этом небольшом эпизоде моей скрытной жизни. Я вытащил стилет и пару раз им ткнул в шею раненого ганноверца.

Первого сентября на генеральный консилиум собралось все русское военное командование и единогласно решило от идеи высадки на шведское побережье в этом году отказаться и перенести ее на следующий год. Принятием такого решения государь Петр Алексеевич прикончил им же создаваемую антишведскую коалицию из России, Ганновера, Дании.

2

Сентябрьская погода в Копенгагене совершенно не напоминала погоду в этом месяце в нашем отечестве. Не было ранних холодов, не выпадал снег, не лили занудливые, на весь день, дожди, а сохранялось настоящее августовское тепло.

В течение всего этого месяца я занимался делами разведгруппы, вернее было сказать, Иван Иванович Чернов отправлял пары и тройки бойцов своей команды по столицам и крупным городам различных держав Европы.

Сначала Иоганн Зейдлиц в штыки воспринял мою идею, чтобы всех членов команды распределить по европейским странам, чтобы они там прижились и пустили корни, занялись сбором информации, время от времени выполняя свою непосредственную работу. Первоначально его немецкому складу ума не понравилась сама идея растарабарывания по небольшим частям своей прекрасно сработанной команды. Но, немного подумав, Иван Иванович Чернов принял-таки мое предложение, до него дошло понимание того, что со временем он получит семь-восемь таких команд, каждая из которых будет работать и базироваться в европейских столицах.

После чего Иван Иванович сообщил мне, что в течение месяца будет заниматься вопросами разделения команды на пары и тройки, а затем их отправкой в другие страны. Тут выяснилось, что немаловажным обстоятельством оказалась финансовая сторона обеспечения такой работы, потребовались большие средства на обустройство наших парней в зарубежных столицах.

Когда я в давние времена, еще в самом начале своей карьеры на ниве государственной разведки, впервые перед князем-кесарем Федором Юрьевичем Ромодановским поднял этот финансовый вопрос, то он заметно оторопел от этого моего вопроса, затем посмотрел на меня как на умалишенного, чтобы после этого задумчиво молвить:

— Я-то думал, что ты умный человек, Алешка! О каком специальном фонде ты молвишь, когда все финансы государя у тебя в кармане? Если ты такой фонд создашь, то Алексашка Меншиков тотчас в него свою руку запустит и беззастенчиво будет из него в свой карман деньги перекладывать, а на что ты тогда жить будешь? Ты бы лучше подумай и так деньги Петра Алексеевича распредели, чтобы ему и тебе хватало бы.

Получив указание сверху, я кое-что изменил в финансовой отчетности государя, создав пару-тройку неподотчетных Сенату финансовых фондов. Ефимок, вращавшихся в этих фондах, со временем оказалось достаточно для того, чтобы всякие любопытства и уродства для государевой Кунсткамеры^[121] добывать, Петра Алексеевича, супругу и государевых детей содержать и для того, чтобы содержать команду Чернова — Зейдлица и самого себя. В тот наш разговор я не забыл Ивану Ивановичу упомянуть о том, что если его парни хотят хороший заработок от работы своей получать, то они должны много работать, а Чернову посоветовал, чтобы он основал какую-либо всемирную компанию, чтобы та в каждой стране имела свои отделения и торговлей занималась.

Тогда Иван Иванович на меня такими удивленными глазами посмотрел, видимо, совсем не ожидал во мне увидеть столь рачительного и прагматичного немца.

А я, особо далеко не удаляясь от государя Петра Алексеевича, отдался глубокими размышлениями по другому проекту, которым в настоящее время занимался. Уж очень меня беспокоило положение дел в вопросе взаимоотношений государя со своим первенцем, с царевичем Алексеем Петровичем.

Ну вы же понимаете, Россия все ожидает, что у великих людей гениальные отпрыски рождаться будут, всегда ж получается наоборот — у великих государей и различных гениев сыновья дураки рождаются. Так произошло и в случае с государем Петром Алексеевичем, у него родился сын, царевич Алексей Петрович. Вы, разумеется, понимаете, что я не хочу сказать, что царевич Алексей Петрович был полным дураком, но жизнь по-своему разрулила судьбы отца и сына, сделав их заложниками друг друга.

Я так до конца и не смог сформировать своего определенного отношения к царевичу Алексею Петровичу, первому сыну Петра Алексеевича. Мой друг Сашка Кикин ходил у него в лучших дружках и многое о нем рассказывал. К тому времени Сашка оставил службу денщиком у государя Петра Алексеевича и начал служить офицером для особых поручений у царевны Марьи Алексеевны, у сводной сестры государя. Его общительный характер, вернее, длинный и без костей язык, а также неугасимое желание выпить за чужой счет позволили ему быстро войти в круг друзей царевича и стать ему близким другом.

Я же только изредка встречался с царевичем Алексеем Петровичем, но не входил даже в дальний круг его друзей.

Поэтому мнение об Алексее Петровиче мне приходилось в основном формировать на основе знакомства с перепиской между отцом и сыном, которую вели писари Ваньки Черкасова, а также мыслей государя Петра Алексеевича, которыми он временами изволил со мной делиться.

Государь Петр Алексеевич не любил своей первой жены Евдокии Лопухиной, а женился на ней по настоянию своей матери, царевны Натальи Кирилловны. Через год Евдокия принесла ему сына, наследника царского престола, царевича Алексея. Всем своим сердцем молодой государь обрадовался появлению на свет сына и полюбил его всей душой. Но в ту пору ему самому было всего восемнадцать лет, поэтому Петр Алексеевич был совершенно плохим отцом своему первенцу.

В такие годы юноши только начинают в полной мере знакомиться с окружающим миром. Вот и государь с широко раскрытыми глазами впитывал в себя понимание того, что же это такое жизнь, какое место он в ней занимает. Он по-юношески спешил жить, боясь, что не успеет познать все новое и непознанное. И в действительности у молодого Петра Алексеевича не хватало времени на то, чтобы познать науки и ремесла. Еще меньше времени у государя имелось на то, чтобы заниматься воспитанием сына. Да и Евдокией он быстро пресытился, его больше к ней не влекла юношеская страсть, поэтому в покоях царицы он появлялся только изредка, а настоящую жизнь вел в стороне от Евдокии.

Царица же, необразованная и ничего не знающая боярская дочь, ничего духовного и настоящего не могла вложить в своего сына. Она его страстно любила, но, как говорится, очень странной любовью. Евдокия делала все возможное, чтобы своей материнской любовью уберечь сына от влияния того, чем в то время занимался ее супруг, государь Петр Алексеевич. Все это происходило в то время, когда у ее сына, царевича Алексея, формировался будущий характер. Государь Петр Алексеевич тогда совершил величайшую глупость и ошибку, оставив сына Алексея в раннем возрасте на руках матери.

Те несколько лет, которые царевич Алексей Петрович провел с матерью, превратили его в слабовольного и слабохарактерного подростка. Царевич полюбил чтение, но читал только богословские книги. Алексей Петрович рос и взрослел патриархальным русским боярином, полюбил русскую старину, неторопливость и размеренность старой жизни. По своей натуре царевич Алексей, будучи подростком, и думать не думал о реформаторстве, он совершенно не был таким, каким в таком же возрасте был его отец, Петр Алексеевич.

Телосложением, ростом и красотой лица царевич пошел в отца, но характером и разумом, а также восприятием жизни — в мать.

Когда царевичу Алексею Петровичу исполнилось пятнадцать лет, государь Петр Алексеевич вспомнил о сыне и решил его приблизить к себе. Ему очень хотелось, чтобы его сын был таким же, как и он сам. Но эта государева попытка приблизить к себе родного сына, чтобы он перевоспитался, привела к совершенно противоположному результату. Царевич Алексей Петрович, столкнувшись с характером отца, сильно перепугался, с тех пор он начал страшиться и избегать своего отца.

Но к этому времени царевич Алексей Петрович научился сдерживаться и говорить неправду. Внешне он ничем не проявил своего испуга и боязни общения с родным отцом, запрятав чувство глубоко в свою душу. Правда, до конца своей жизни Алексей Петрович так и не сумел избавиться от этого страшного внутреннего чувства, именно поэтому так много ошибок и глупостей он наделал в своей жизни. На людях он браво брался за исполнение любой поручаемой отцом работы, но выполнял ее с большим нежеланием, при любой возможности от нее отлынивая или переваливая работу на чужие плечи.

Государь Петр Алексеевич обратил-таки внимание на эту нехорошую, по его мнению, черту характера сына. Вскоре он окончательно убедился в том, что его сын «неправильно» воспитан и не может в должной мере выполнять поручаемые ему задания. Это государя насторожило, у него впервые в голове зародились мысли о том, что его сын и наследник престола не пойдет по его стопам, не сможет в должной степени продолжать реформирование России.

Тогда Петр Алексеевич решил перевоспитать или довоспитать своего сына, царевича Алексея, направив его мысли и деяния на путь истинный. Государь по-прежнему был по горло занят государственными делами и проектами, поэтому воспитание сына поручил своему лучшему другу и самому доверенному соратнику, Сиятельному князю Александру Даниловичу Меншикову.

Александр Данилович рьяно принялся за порученную дело, он свято верил в то, что труд и наказание обезьяну превратили в человека. Может быть, я несколько преувеличиваю, когда говорю об обезьянах и человеке в понимании такого безграмотного человека, как князь Меншиков. Разумеется, Александр Данилович знал и видел обезьян в зоопарках европейских государств, которые посещал вместе с государем. Но он наверняка не был знаком с дарвиновской теорией происхождения человека, так до конца жизни не научившись самостоятельно читать книги.

Что касается воспитания царевича, то в этом вопросе Александр Данилович проявил всю свою житейскую безграмотность. Он научил Алексея Петровича пить водку, матерно ругаться, грубо обращаться с прислугой и строго наказывать подчиненных. За любую провинность или плохо выполненное задание Александр Данилович самолично драл царевича за волосы, порол кнутом. А отец царевича Петр Алексеевич стоял неподалеку и, покуривая любимую голландскую трубку, наблюдал за тем, как его фаворит воспитывает его же сына.

Эти оба человека были твердо уверены в том, что наказанием можно исправить и перевоспитать любого человека. Я не знаю, как бы Петр Алексеевич поступил, если бы только он знал о том, к чему может привести перевоспитание царевича его фаворитом, Александром Даниловичем Меншиковым?!

Царевич Алексей Петрович возненавидел отца и окружающих его людей, твердо решив, что когда займет царский престол, то первым делом он искоренит реформаторские нововведения отца.

Разногласия между отцом и сыном происходили не в пустом пространстве, а на глазах большого количества придворных, которые постоянно совали свои носы не в свои дела.

Любому человеку было ясно и понятно, что государь Петр Алексеевич, осуществляя свои реформаторские идеи в государстве, сыскал много врагов, которые, если обладали бы такой возможностью, то уничтожили бы реформатора и его идеи. Но враги государя и государства были умными людьми и хитрыми политиками, ненависть к государю и неприятие его новой политики они прятали глубоко в своих душах, в том месте, в котором только Бог мог докопаться.

Помаленьку, потихоньку эти люди начали собираться и группироваться вокруг царевича, превращая его в центр своего недовольства царскими нововведениями и реформами. В царевиче Алексее Петровиче они находили отдушину своим чувствам и слабую надежду на то, что со временем жизнь в их государстве вернется на прежнюю стезю, исчезнут иноземные платья, прекратится эта непонятная европейская суета. Требовалось бы только набраться терпения, немного подождать, когда больной государь Петр Алексеевич естественным путем отойдет в мир иной.

А царевич Алексей Петрович в свою очередь в этих людях находил поддержку и ласку своим убеждениям, мечтам о спокойном и безоблачном будущем без отца и непонятных людей, его окружающих. Но следует отдельно выделить и специально упомянуть о том, что ни царевич Алексей Петрович, ни люди вокруг него не допускали и мысли об открытом ниспровержении государя, об открытом выступлении против отцовских нововведений.

Я утверждаю это с такой уверенностью потому, что превосходно знал обо всем том, что творилось вокруг царевича Алексея Петровича, мои людишки уже начали вращаться в его окружении и давали информацию. Заговора, разумеется, там никакого не было, а было сплошное трепание пьяными языками. Людям требовалась возможность высказывать свои искренние мысли, своего рода отдушина, но повторяю, что они не мыслили поднять руку на Петра Алексеевича. Очень осторожно эту мысль я пытался довести до разума государя Петра Алексеевича, но первоначально он мало внимания уделял вопросу престолонаследия, а когда в дело вступила государыня Екатерина Алексеевна, то мое мнение утонуло в ее требовании.

Жизнь шла своим чередом, отец и сын женились. Их жены почти одновременно, с разницей в пару месяцев, родили им сыновей, которых назвали Петрами. Но как только у государя родился второй сын, то ситуация в этом вопросе резко изменилась, мгновенно обострились отношения между отцом и сыном, стал ребром вопрос о престолонаследии. Государыня Екатерина Алексеевна активно, но незаметно для чужих глаз включилась в борьбу, вот уже много лет шедшую между отцом и его первым сыном. Государь Петр Алексеевич потребовал, чтобы Алексей Петрович официально отрекся от самодержавного престола. Царевич Алексей опять-таки в силу своего характера, будучи не способен открыто бороться со своеволием отца, занял выжидательную позицию, надеясь, что рано или поздно судьба повернется к нему лицом.

По совету друзей на все требования отца — отречься от престола, уйти монахом в монастырь, он отвечал согласием, но никаких активных действий со своей стороны в этом направлении не предпринимал.

Государь Петр Алексеевич устал ждать, в последнем августовском письме, мною сочиненном для истории, он потребовал, чтобы царевич Алексей Петрович выехал к нему в Копенгаген. Алексей Петрович, собираясь в дорогу к отцу в Копенгаген, начал по друзьям и недругам занимать деньги в дорогу. Как совсем недавно мне стало известно из сообщения лейб-гвардии капитана Румянцева, в конце сентября царевич Алексей Петрович покинул Москву, отправившись на встречу с отцом.

Алексей Иванович Румянцев мне также сообщал, что недавно в Сенате Алексей Петрович, обнимаясь с князем Яковым Долгоруковым,^[122] шептал ему на ухо, что вскоре покинет его, но чтобы тот не бросал его дружбы. На что Яков Федорович ему отвечал:

— Всегда рад служить вашему величеству. Если ты решил уехать, то уезжай, но обратно ни в коем случае не возвращайся. Здесь ты навсегда лишишься своей головы.

3

Государя Петра Алексеевича великая авантюра пребывания в Копенгагене, как и предполагалось, завершилась ничем. Перед отъездом из города Петр Алексеевич позвал меня к себе. Как и в лучшие времена, во время сидения в турецком окружении на Пруте, мы распили с ним по чарке синеватой анисовки. Государь было зело задумчив, он всегда глубоко в душе переживал, когда ему не удавался или с треском проваливался задуманный им проект. Но государь практически никогда не впадал в уныние, так как умудрялся тут же находить новую заинтересованность.

Его голубая мечта — как можно быстрее покончить с этой бесконечной войной со шведами — из-за решительного противодействия британцев и ганноверцев пока не осуществилась. Но еще не покинув Копенгагена, государь уже начал размышлять о том, как подойти к решению проблемы окончания войны со Швецией с другого конца. Он начал думать о поисках новых союзников, на поддержку которых могла бы положиться Россия.

Когда я незадолго до этого вошел в государев кабинет, то Петр Алексеевич стоял у окна и всматривался в пролив Эресунн. Затем государь вспомнил о своей курительной трубке и глазами молча показал мне на трубку и лежащий рядом на столе полупустой кисет. Я моментально догадался о том, что этим кивком головы хотел мне сказать государь. Настала моя очередь, это уже по второму кругу, закупать ему голландского табачка.

Подаренный пруссаками табачок оказался весьма забористым и ароматным, но уж очень он был дорогим по торговой цене. А государю этот табачок чрезвычайно полюбился, но он, будучи по жизни большим жмотом, этот табачок сам никогда не покупал. Внутренняя натура Петра Алексеевича не позволяла ему такие деньжищи на какой-то там табак тратить. Поэтому проблему поставки голландского табака государь решил древнейшим способом: время от времени он намекал друзьям и приятелям о том, что табачок-то у него заканчивается. А те старания ради, чтобы стать еще ближе к государю, с большою радостью шли на расходы, этот дорогой голландский табачок покупая, и ему, как подарок, передавали.

Эту свою привычку к голландскому табаку государь перенес и на государственные закупки, которые якобы должны делать люди, хорошо в том разбирающиеся. Когда в свое время я написал ему докладную записку о необходимости учреждения нашей тайной резидентуры при дворах европейских монархов, то это мое предложение государь благосклонно воспринял, но вопрос опять-таки решил по-своему. Он начал отбирать своих любимчиков и в качестве наших тайных резидентов направлять к европейским дворам. Помимо составления аналитических записок о политических интригах того или иного двора, мои резиденты были обязаны, но, слава богу, только по поручению государя, заниматься покупками интересных и познавательных книг, художественных картин, философских работ и работ в других областях науки.

Государь закурил, пуская дым в открытое окно, я присел за стол и начал доедать гуся, на три четверти съеденного Петром Алексеевичем, уж очень голоден в этот день был. Зная привычку государя, протянул и из наполовину опустошенной бутылки разлил анисовку по двум чаркам. Вторая чарка в горло обычно идет с некоторым трудом, но эта под суровым взглядом Петра Алексеевича рыбкой проскочила в мое горло. Утерев мокрый от водки рот рукавом кафтана, ведь после второй чарки водки не закусывают, я внимательно посмотрел государю в глаза.

Следует признать, что Петр Алексеевич очень не любил, когда ему так внимательно и бесстыдно смотрят в глаза, быстро на это гневался, а иногда бил кулаком по голове, приговаривая:

— Не туда смотришь, дурак, смотри в другую сторону.

Но на этот раз государь на мой бесстыдный взгляд не обратил внимания и сказал:

— Плохи мои дела, Алешка. Старею я, да и болезни совсем донимают. С сыном, Алешкой, не могу общего языка найти. Чувствую я, что он злобу начал противу меня таить. К тому же ты, чертяка, оказался совсем прав в отношении поведения датчан и англичан, поэтому я принял окончательное решение в следующем году отправляться в Париж и искать там поддержки нашим делам и планам. Так что займись перепиской с двором французского регента, готовь поездку в Париж. Зиму проведем в теплой Европе, зима тут гораздо мягче нашей русской зимы. Катька-то опять на сносях, ей будет совсем невмоготу возвращаться домой по плохой дороге. Что же касается англичан, сделай так, чтобы они немного помандражировали по этому поводу. Устрой им пару неприятностей, а то они считают себя великими и неприкосновенными. Но особо не перебарщивай, войны мне с Англией пока не надо.

Когда я с Петром Алексеевичем принимал третью чарку, к государю заглянул карлик Лука и, страшно оскалив лицо, этой улыбкой монстра попытался развеселить мрачного и грустного Петра Алексеевича. Тот только краем губ улыбнулся в ответ своему верному шуту и сказал, чтобы тот позвал певчих. Должен признать, что анисовка — это наилучший напиток, которого можно выпить ведро, под благословенное русское пение. Русские песни брали за душу и наизнанку нас выворачивали.

Восемь певчих выстроились в полукруг перед нашим столом и сладкими голосами затянули русские фольклорные песни. Пришел Борька Куракин и, толкнув меня в бок, влез сидеть между мной и государем. К нам попытался присоседиться тайный советник Петька Толстой, но тут у меня не выдержал характер и спьяну я его так шуганул… Так он, гад конопатый, вывернулся и пристроился с другого бока государя Петра Алексеевича. Последним пришел Долгоруков Василий Владимирович,^[123] который молча пристроился рядом с Петькой Толстым, я хорошо знал и уважал этого человека. Правда, краем уха слышал, что многие новации государя он не уважал и дерзко хулил, но выпить в хорошей компании никогда не отказывался. По долгу службы я многое знал, но особо не любил распространяться о тайных сторонах и качествах придворных и приближенных государя Петра Алексеевича, одновременно делая так, чтобы они обо мне ничего не знали.

Компания собралась хорошая и много пьющая, каждый член этой компашки хорошо знал свое место и возможности, поэтому не выпячивался, а сидел и слушал, что государь в это время говорил.

Я по опыту общения с Петром Алексеевичем хорошо знал, чем обычно кончаются эти вечерние посиделки с государем под звон чарок и пение певчих. Немного поднапрягся и силой воли попытался вывести из своего тела излишний алкоголь, вернуть голову к ясному мышлению. К своему удивлению, я вдруг осознал, что мне это удалось сделать, мне полегчало, голова посвежела, в нее вернулись хорошие мысли, но виду я не показал. Сохранил на лице умное, молчаливое и одновременно гнусное выражение лица, личину, которую я носил последнее время. Двумя перстами с брезгливым отвращением взял чарку с анисовкой и, благородно отворотив морду в сторону от благой компании, одними губами осторожно начал посасывать водку из чарки.

Борька Куракин, сидя рядом с государем, оказался не в состоянии выдержать этого моего антисанитарного чудачества и, по-приятельски толкнув меня плечом, с усмешкой поинтересовался:

— Леха, ну чего ты анисовку так грязно пользуешь, это ж ведь благой, божеский напиток, а ты ее, словно отраву какую, принимаешь. Смотри, как Петр Алексеевич чарку лихо заглотал. Любо-дорого смотреть и за державу не обидно, что у нас такой государь! А ты, гад проклятый, сосешь и сосешь, да и губами причмокиваешь, словно за мамкину титьку ухватился. Ведешь себя так, что мне непонятно, то ли ты русский, то ли басурман проклятый!

Я не стал вдаваться в полемику с этим великим ученым дипломатом. Как ни крути, он всегда последнее слово скажет, а ты все равно в дураках останешься. Я поднял чарку к губам и в один глоток ее опорожнил.

В этот момент слуга Балакирев принес легкую закуску, мне в ней больше всего нравились соленые орешки в скорлупе, которые датчане называли фисташками. А Петр Алексеевич своей лапищей ухватил еще одну ножку гуся и, похрюкивая от удовольствия, начал ее обгладывать. Видимо, голоден государь оказался, удивительная соразмерность в нем имелась, когда он пьет, то и неимоверное количество еды уничтожает.

Куда в него только влезает?!

Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как этот почти уже сорокапятилетний монарх ведет себя за столом подобно маленькому ребенку, ему хочется все понюхать и попробовать, всем полакомиться. Как любое другое дело, Петр Алексеевич любил хорошо поесть, хотя в еде был совершенно непривередлив.

В этот момент государь перестал ножку гуся жевать и с хитрецой во взоре на меня посмотрел, видимо, подумал, что я специально этот гешефт-выпивку организовал и заранее людей на нее пригласил, чтобы развеять ему грусть и тоску. Этим взором государь меня как бы в некотором роде благодарил за проявленную инициативу, но на этот раз Петр Алексеевич ошибался. Я ничего не организовывал и людей на эту выпивку не приглашал. Они сами пришли, видимо, почувствовали, что у государя анисовку пьют, вот и пришли на запах государевой водки.

К этому времени государь уже был зело пьян, но его голова пока еще неплохо варила, соображала, да и его язык еще не заплетался. Возможно, именно сейчас настала минута, которую я так долго ждал, мысленным щупом по государеву сознанию пройтись. Но одновременно я так боялся этой минуты, что путешествие по головному мозгу Петра Алексеевича постоянно откладывал, не хватало у меня на это смелости и куража.

Я незаметно сделал глубокий вдох, дождался, когда очередная чарка анисовки упадет в желудок, согреет его, и только после этого свой мысленный зонд запустил в государево сознание. В этот момент Петра Алексеевича аж всего передернуло, шея его одеревенела, по левой стороне лица пошли судороги. Очень походило на то, что у Петра Алексеевича начиналась его обычная головная лихоманка. Судорожным продвижением мысленного щупа я просканировал его головной мозг, чтобы убедиться в том, что под государевой черепной коробкой все в полном порядке, что его головной мозг функционирует нормально. В следующий момент последовала яркая вспышка белого света, меня, словно пробку из бутылки шампанского, вышвырнуло из сознания Петра Алексеевича, после чего я начал заваливаться в беспамятство, когда напоследок услышал слова Васьки Долгорукова:

— Совсем парень озападился, нос воротит от родной русской водки. Всего-то шесть чарок анисовки принял, а уже, гляди-ка, в обморок падать намерился, словно в сарафанную девицу превратился!

4

У моей кареты внезапно сломалось колесо, и, как сказал солдат-ямщик, починить его в дороге не было никакой возможности. Нужна была деревенская кузня и кузнец, который весь ремонт мог бы сделать за пару минут. Посольский обоз только что выехал из одной немецкой деревушки. Было бы целесообразно развернуть карету и вернуться в эту деревушку, чтобы произвести там нужный нам ремонт.

Ваську Черкасова я отправил предупредить государя Петра Алексеевича о том, что вынужден задержаться в деревушке для небольшого ремонта.

Когда Ванька собрался бежать и догонять едва плетущийся посольский обоз, то в моей голове внезапно всплыла мысль о том, что поломка колеса — это дело неспроста. К тому же я оставался в полном одиночестве. Солдат-ямщик был не в счет, я его совершенно не знал. В Копенгагене все старые солдаты, к которым мы за время поездки по Германии и Дании привыкли и хорошо знали их лица, были заменены на новых солдат посольской охраны, лица которых даже не успели запомнить. Поэтому я крикнул вслед Ваньке Черкасову, чтобы он нашел и прислал кого-либо мне в помощь. Ванька в ответ только махнул рукой, я так и не понял, слышал он или не слышал мою последнюю просьбу.

Кое-как развернувшись и в карете, ковылявшей на трех колесах, мы добрались до немецкой деревушки, которая встретила нас тишиной и безлюдьем на улицах. На улице не было ни одного немца, у которого можно было бы спросить, где проживает деревенский кузнец. Мы остановились у одного из домов деревушки, я вылез из кареты, подошел к калитке в заборе и специальным деревянным молоточком постучал по металлической пластине, укрепленной на калитке, вызывая хозяев. В ответ на мой стук сначала послышался лай сторожевого пса, а затем тихо скрипнула открываемая дверь дома, и до моих ушей донесся звук старческих шаркающих шагов. Немного погодя басовитый женский голос спросил на немецком языке:

— Чем могу вам помочь, герр путник?

— Извините за беспокойство, но в моей карете сломалось колесо. Нет ли в вашей деревушке кузнеца, который мог бы починить это колесо? — спросил я, немного грассируя хорошим швабским акцентом.

— Кузнец, разумеется, имеется, но герр Люцке вместе со всеми деревенскими мужчинами сейчас работает в поле и вернется домой только к вечеру, когда начнет темнеть, — последовал ответ владелицы дома. — Я бы вам посоветовала остановиться на некоторое время в нашем трактире и там подождать возвращения герра Люцке. Трактир находится в переулке, который отходит направо от этой улицы за два дома от моего, следующий дом после трактира принадлежит деревенскому кузнецу, герру Люцке. Желаю вам удачи, герр путник. — После этих слов послышался звук удаляющихся шаркающих шагов.

Солдат-ямщик стоял рядом со мной и, небрежно поигрывая кнутовищем, сказал:

— Не нравится мне эта тишина, вашбродь. Слишком уж тихая она, эта тишина. Даже если мужики в поле работают, то дети и бабы завсегда по деревне бродят. А здесь никого не видно, словно жители этой деревушки все повымерли. Не нравится мне эта обстановка, но что будем делать, вашбродь?

В душе я несколько удивился той коммуникабельности и ясности ума, которую только что проявил мой солдат-ямщик, но не показал виду, а только поинтересовался тем, как его кличут.

— Васькой, вестимо, вашбродь. Васька Суворов, вашбродь, — сказал солдат и вытянулся по стойке смирно.

От этого ответа я чуть не подпрыгнул на месте: неужели передо мной стоит прародитель гениального русского полководца? Суровой рукой я сдержал выражение своих восторженных чувств перед этим солдатом. Ведь в таком деле всегда можно ошибиться, вдруг я случайно встретился с однофамильцем нашего военного гения, да и только. Сдерживая чувства, в спокойной тональности я объяснил рядовому преображенцу Василию Суворову, что сейчас мы направляемся в трактир, где будем ожидать возвращения домой герра Люцке, местного деревенского кузнеца. Но попросил его оружие на всякий случай привести и держать в боевой готовности.

Внешне этот трактир ничем не отличался от других деревенских трактиров Неметчины, которые так регулярно и так часто встречались по пути движения посольского обоза. Аккуратная вывеска, аккуратный вход и хорошо натоптанная дорожка, ведущая к дверям трактира. Только этот трактир находился не в переулке направо, как говорила хозяйка дома, а в переулке налево и за ним никаких других домов не было.

С появлением нашей кареты из дверей трактира выскочил немецкий отрок лет пятнадцати и, открыв дверцу кареты, вежливо поддерживая меня под локоток, помог мне выбраться из кареты. Широким и гостеприимным махом руки он предложил мне проходить в трактир, по-мальчишески быстро протараторив, что багаж из кареты принесет вслед за мной. Но я легонько одной рукой отстранил его, заглянул внутрь кареты и достал оттуда свою дорожную сумку, с которой направился в трактир, на ходу объясняя парнишке, что карете требуется ремонт. Преображенец Васька Суворов решил лично сторожить наше основное достояние — карету и нашу дорожную поклажу, если надо, то и ночь провести на конюшне. Там ему будет гораздо удобнее и спокойнее наблюдать за происходящими событиями и в случае необходимости прийти мне на помощь, как позже Васька объяснил мне свое решение.

Обеденная зала трактира была совершенно пустынна, в ней стояло несколько идеально прибранных длинных столов, проходы между которыми были аккуратно и чисто выметены. Несколько раз я принюхался, но так и не уловил приятного носу ароматного запаха ранее приготовленных блюд. Кругом был свежий воздух, но такого не могло быть, я еще не бывал ни в одном трактире, где на вечные времена не сохранялся бы запах пережаренного или недожаренного мяса, подгорелого или прогорклого масла. В моей голове начала формироваться мысль о том, что это не настоящий трактир, а его убого подготовленная декорация для театрального действия.

Но я вновь не показал вида, а высоко подняв голову и прижимая платочек, который демонстративно достал из кармана кафтана, к носу, прошел к одному из столов и сел на лавку. Кончиком пальца презрительно касаясь его поверхности, я громко прохныкал о том, что голоден, устал, что после еды мне хотелось бы немного поспать.

Скоро передо мной склонилась абсолютно лысая голова тучного немца, вероятно, хозяина этого декоративного трактира. Противным и протяжным голосом я потребовал принести чего-нибудь вкусненького, но чтобы пища была не очень тяжелой для желудка, а также бутылку анисовки. Водку я заказал из чувства противоречия, желая немного поиздеваться над немцами, которые наверняка не знают, что это такое — русская анисовка, и как таковую не имеют. Но вскоре передо мной стояла глубокая тарелка с протертым томатным супом, большая тарелка с громадным куском буженины и маленькая тарелочка с русским хреном. А под правой рукой горделиво высился штоф голубоватой анисовки с глиняной чаркой.

Одним словом, сервировка стола отвечала моим вкусам, я решился все же пообедать. Первым делом, разумеется, я, как истинно русский человек, протянул руку к бутылке анисовки и набулькал полную чарку, с громким кряком пропуская водку в себя. Еще до того момента, когда анисовка достигла желудка, сжигая все на своем пути, силой воли я свой организм привел в состояние, при котором крепость водки не действовала на мой разум. Сделал я это потому, что интуитивно чувствовал, что расслабляться в этом трактире опасно.

Еще в тот момент, когда только перешагивал порог трактира, я попытался проникнуть в сознание встречавшего нас немецкого отрока, но оно было заблокировано. Причем блокировка сознания парня была произведена не дилетантом, а настоящим мастером своего дела. Да еще и это полное отсутствие запахов в трактире наводило на размышления о том, что дело здесь нечисто. Поэтому во время поглощения пищи и чрезмерного пития безалкогольного напитка под названием «анисовка», я сделал так, чтобы мой дух оставил человеческую плоть и немного попутешествовал бы по служебным помещениям трактира.

Воспарив над своей плотью, некоторое время я понаблюдал за тем, как мое человеческое отражение, этот чистоплюй в образе человека, пьет чарками анисовку и с ножа жрет свежую буженину. Временами он со вкусом крякал и обильно намазывал отлично приготовленное мясо толстым слоем хрена.

От такого сладострастного чавканья у меня, у духа, слюнки чуть не потекли!

Затем я осторожно начал перемещаться в сторону кухни, чтобы посмотреть, чем сейчас занимается толстяк хозяин трактира. По дороге на кухню подо мной прошел немецкий отрок, встретивший меня, он с моей высоты показался мне совсем не отроком, а симпатичным лилипутом, лицо которого мне кого-то напоминало.

Я не стал ломать голову над решением этой проблемы, а прямо через дощатую стену попытался проникнуть на кухню, но стены как таковой на месте не оказалось. Вместо нее был мерцающим зеленым цветов вход в магический портал. На выходе из портала, я оказался в странном голубом мире, где было яркое бело-голубое солнце, голубое небо и ярко-зеленая трава, на которой вальяжно развалилось несколько одетых в черные кафтаны мужчин неприятного вида. Все они были вооружены холодным оружием, палашами, саблями и шпагами, а перед ними взад и вперед расхаживал толстяк и с важным видом что-то им рассказывал.

Мне многое стало ясным и понятным, а главное — я понял, что даже мое продвижение не во плоти будет этими людьми наверняка замечено. Поэтому я решил вернуться в свое тело, к тому же утром мне предстояла встреча с генерал-адъютантом прусского короля графом Гребеном, а к этой встрече я должен был быть при полном параде.

5

Обед оказался на удивление вкусным. Я в полной мере наелся прекрасной немецкой пищи. Но прежде чем отправляться на боковую, я решил сходить на конюшню, чтобы узнать, как там время проводит мой преображенец Васька Суворов. Удивительное дело, но этот рядовой солдат и на конюшне чувствовал себя преотлично, устроился так, как будто вернулся в казарму родного Преображенского полка.

Когда я заходил на конюшню, то сразу обратил внимание на то, что и здесь отсутствуют какие-либо ароматы и запахи, которые должны быть присущи конюшням, здесь вообще не было запахов лошадей — ни тебе аромата лошадиного навоза, ни запаха свежескошенного сена.

Суворов занимал отдельное стойло и с огромным аппетитом грыз большую баранью ногу, жирное мясо которой запивал холодным пивом. Заряженное ружье с примкнутым багинетом лежало на чистой тряпице на расстоянии вытянутой руки от солдата. Палаш тоже находился под рукой, солдат его не отстегнул от поясной перевязи. Таким образом, рядовой преображенец Васька Суворов, обедая, был готов во всеоружии встретить любую неожиданность, отбить удар любого врага. Но мы так и не успели с ним и единым словом обмолвиться.

Наши лошади первыми почувствовали другие запахи и забили тревогу, начав тихонько ржать и перебирать копытами в своих стойлах. По их поведению можно было догадаться, что лошади явно чем-то встревожены. Тревога лошадей передалась и нам, мы оба насторожились, а Ванька Суворов, с большим сожалением отложив в сторону баранью ногу, взял в руки ружье и поднялся на ноги.

Двери конюшни начали медленно, без какого-либо скрипа раскрываться. Когда щель между створками ворот достаточно расширилась, то на пороге конюшни появилось нечто несуразное, скорее это был медведеподобный человек. Этот человек был не очень высокого роста, но имел широкие плечи, могучие и длинные руки, которыми, не наклоняясь, запросто доставал до земли.

Человек-медведь улыбнулся, продемонстрировав нам два ряда прекрасно заточенных белых зубов, и проговорил короткими фразами на хорошем русском языке:

— Господа, я свое дело сделал. Колесо вашей кареты отремонтировано. Кое-что я изменил и добавил в устройство вашей кареты. Примите это как мой подарок вам. Теперь вы можете отправляться в путь. Только должен вас предупредить, что вам вряд ли удастся без боя покинуть этот трактир, которого у нас в деревне никогда не было. Мы, местная нечисть, немецкие оборотни и волколаки,^[124] в ваши человеческие дела не вмешиваемся. Это не наша война! Поэтому помочь вам не можем, вы не нашего рода и племени существа. Так что спасаться вам придется самим.

С этими словами деревенский кузнец герр Люцке развернулся и, сделав шаг в сторону, пропал из нашего поля зрения. Правда, волколак нам так и не сказал, от кого следует спасаться и кто нас преследует.

Отремонтированная карета стояла прямо у ворот конюшни. Не говоря ни слова, рядовой Суворов перебросил ружье за плечо и стал выводить лошадок из стойл. Когда лошади были запряжены в карету, то я вспомнил, что в обеденном зале трактира осталась моя дорожная сумка с двумя пистолями, которыми я дорожил, один раз они спасли мне жизнь. Васька Суворов уже сидел на козлах и с недоумением в глазах смотрел на то, как я развернулся и пошел прочь от кареты в сторону входа в трактир.

Перешагнув порог, я вдруг вспомнил все то, что наблюдал во время путешествия своего духа. Я внимательно осмотрелся по сторонам, но обеденная зала была по-прежнему пуста и безлюдна. Моя дорожная сумка одиноко лежала на лавке у стола, за которым я только что обедал. Всего несколько шагов до сумки, а после этого можно было бы спокойно покидать это опасное место. Но в этот момент дальняя стена залы начала мерцать редкими вспышками зеленоватого цвета. Любому дураку было понятно, что это начал работать магический портал. Через секунду в трактире появятся те молодцы, которых я видел в потустороннем мире.

Одним большим скачком я долетел до сумки, выхватил из нее оба пистоля, одновременно взведя их курки.

А портал уже работал, первым в стене начал проявляться знакомый мне толстяк, хозяин трактира. Он-то и получил первую пулю в лоб, так и навсегда застыв, наполовину проявившись, в мерцающей кухонной стене. Второй выстрел я попридержал, стремительно бросаясь к выходу из трактира.

В этот момент навстречу мне попал немецкий отрок, который преградил мне путь к спасению. Паренек непонимающими глазами уставился на меня, не двигался и в то же время не уступал мне дорогу. Я не привык стрелять или драться с детьми или подростками, поэтому постарался паренька обежать сторонкой. Но немецкий отрок совершенно неожиданно бросился мне под ноги, я споткнулся об него и кубарем полетел в сторону от выхода.

Я еще лежал на полу, а отрок в этот момент начал превращаться в маленького человечка, лилипута, который тут же принялся совершать странные движения руками, пришептывая при этом губами.

Разум мне подсказал, что этот лилипут плетет магическое заклинание. Не задумываясь, я направил в него мысленный силовой удар-толчок, который подготовил на всякий случай, еще находясь в конюшне. От этого воображаемого удара лилипут приподнялся в воздух и с большой скоростью влетел в мерцающую зеленым стену кухни. Врезаясь в портал, он своим тщедушным телом сбил с ног здоровенного верзилу, который только что начал проявляться в проеме портала. Тот с грохотом и воем, словно его очень больно ударили, покатился по полу трактира. А вслед за ним в обеденном зале один за другим стали проявляться и другие громилы разбойно-бандитского вида.

Вскочив на ноги, я стремительно побежал к выходу из трактира, на бегу стрельнув из пистоля за свою спину. Выстрел и на этот раз оказался удачным, он поразил в живот одного из моих преследователей. Но остальные громилы оказались храбрыми вояками и, ни на секунду не задерживаясь, чтобы оказать помощь раненому товарищу, продолжали меня преследовать. Я уже слышал заспиной их тяжелое дыхание, когда, прыжком перескочив порог, выскочил на улицу, с силой захлопнув за собой тяжелую дубовую дверь.

Васька Суворов оказался смекалистым русским солдатом, он умудрился так подогнать карету ко входу в трактир, что мне было нужно только вскочить на ее подножку и ему матерно и азартно прокричать, чтобы он как можно быстрее гнал своих лошадей.

Карета уже трогалась с места, когда в дверях трактира появился первый преследователь. Я выхватил шпагу, поудобнее за нее ухватился и, как дротик, ее бросил в лицо этого преследователя, удивительное дело и, наверное, мне просто повезло, но острие клинка шпаги попало прямо в переносицу этого громилы. Дикий, нечеловеческий вопль пронесся над деревней, преследователь, выронив из рук турецкий ятаган, схватился за окровавленные глазницы и ничком повалился на землю перед входом в трактир. Выбегавшие из трактира другие громилы-преследователи обязательно спотыкались об его тело, заваливаясь на землю. В результате чего на деревенской улице, прямо у входа в трактир, образовалась груда человеческих тел, в которой натужно копошились шесть взрослых мужчин с оружием в руках.

А наши немного отдохнувшие лошадки весело галопировали по сельскому тракту, увлекая за собой отремонтированную карету. Они хорошо поели овса, неплохо отдохнули и сейчас стремительно уносили нас прочь от этой оравы разбойников и бандитов.

Я уже подумал о том, что все опасности позади и мы спасены, как в этот момент увидел летящего по воздуху лилипута. Он быстро догонял нашу карету и вскоре, зависнув прямо над нашими головами, начал опять совершать какие-то движения руками и шевелить губами, затем одновременно взмахнул кистями обеих рук, словно с вымытых рук стряхивал воду. Одна из наших лошадок тотчас копытом попадает в глубокую ямку, неизвестно откуда вдруг появившуюся на ровной дороге. Тут же послышался хруст ломающейся кости лошадиной ноги, и она кувырком через голову полетела за обочину тракта, своим туловищем разрывая постромки.

Карета мгновенно остановилась, едва не опрокинувшись набок.

Васька Суворов продолжал сидеть на козлах, ни жив ни мертв.

На своем веку этот петровской выучки солдат многое повидал, но такого, чтобы человек, хоть и совсем маленький, летал бы над землей, ему еще не приходилось видать.

А лилипут, злорадно ухмыляясь, завершал плетение нового заклинания, завершая движения кистями рук. Я сидел в карете и спокойно наблюдал за действиями этого непонятно откуда появившегося лилипута, понимая, что на этот раз его магический удар придется по мне. Магии заклинаний, к сожалению, я не ведал, не практиковал, поэтому в данный момент этому чародею мне нечем было ответить и нечего противопоставить.

Открыв дверцу кареты, я сошел на обочину дороги, чтобы принять смерть на свежей травке, а не в дорожной пыли.

Но в этот момент громко бабахнул ружейный выстрел, это преображенец Васька Суворов спустил курок своей фузеи. Свинцовая пуля восемнадцатимиллиметрового калибра шлепнула лилипута прямо в его лоб. Но, разумеется, она лилипута не убила, а далеко отбросила его в сторону от нашей кареты. Несколько секунд лилипуту потребовалось, чтобы прийти в себя от прямого попадания Васькиной пули, чтобы снова приняться за любимое дело — плетение нового магического заклинания.

Но на этот раз в дело вмешался я и не дал лилипуту времени на то, чтобы он до конца довел свое колдунское дело. Вытянув руку в его сторону и слегка подтолкнув его ладонью, я мысленно пожелал, чтобы лилипут вернулся в свой потусторонний мир. На наших глазах лилипут замерцал зеленоватым цветом и вскоре исчез из поля зрения, растворившись в воздухе.

Васька Суворов палашом озлобленно рубил постромки травмированной лошади. А я, перезарядив пистоли, подошел к бедной лошадке и со слезами на глазах, приставив один из пистолей к ее уху, спустил курок.

О случае с колесом и о встрече с лилипутом мы с Васькой Суворовым договорились особо не распространяться.

Кто может поверить в то, что человек умеет летать по воздуху, или в те необыкновенности, что с нами случились в трактире немецкой деревушки, где проживают немецкие оборотни.

Да никто, ни один нормальный человек в такое никогда не поверит!

Поэтому мы и решили держать языки за зубами. Но после этого приключения я сильно запал на дружбу с Васькой Суворовым и сделал ему протекцию, представил как верного человека государю Петру Алексеевичу. Теперь во время остановок обоза мы, встречаясь в других немецких трактирах, пропускали по чарочке дерьмового немецкого шнапса. Громко крякали, вытирали рукавами кафтанов рот, а так как на закуску денег всегда не хватало, то многозначительно переглядывались и весело и громко ржали. А если у нас случалось очень хорошее настроение, то пропускали еще по чарочке шнапса, уважительно кивали друг другу головами и расходились по своим компаниям.

6

Государь Петр Алексеевич на какое-то время забыл о моем существовании, последнюю неделю пути он меня к себе совсем не звал и не передавал каких-либо спешных или новых указаний, позволяя мне предаваться бездумной лени и воспоминаниям о прошлой жизни.

К новой встрече с прусским королем Фридрихом Вильгельмом I давно уже все было готово. Федька Шафиров дописывал последние параграфы договора, который монархи должны были подписать.

А я пил анисовку, не переставая, и сначала не пьянел, а после — не помнил. Но на людях не показывался, чтобы свое реноме «умного и непьющего» человека не подрывать. Ванька Черкасов был на побегушках, к Антону Девиеру за водкой он часто бегал. А тот все удивлялся и говорил, что наша компания весь государев неприкосновенный запас водки выпила. Антошка полагал, что в моей карете прячутся и пьют водку человек по крайней мере пять-шесть.

Знал бы он, сколько нас там было всего!.. Но меня Антон сильно уважал и отказать не хотел.

А я знал и хранил секрет пополнения Девиером неприкосновенного запаса анисовой водки. Когда на первой неделе пути посольского обоза в Европу вся анисовка внезапно закончилась, то, решая проблему пополнения анисовой водки, Антон завел специальную старуху, которую в крытой телеге возил и на волю ни при каких оказиях не выпускал. Теперь вам понятно, почему у него анисовка такой разноцветной была — то синей, то зеленой или белой?! Просто та старуха слегка подслеповатой оказалась, но водку варила высшего класса.

Что касается государственных дел, то переписка государя с Россией шла налаженным чередом. Над ней работали, не покладая рук и не разгибая спин, дьяки и подьячие кабинет-канцелярии, которой я руководил, но всю ответственность нес Ванька Черкасов. Кабинет-курьеры и кабинет-гонцы передвигались с немецкой пунктуальностью и согласно утвержденному графику между Россией и европейскими странами, где в то или иное время находилось наше посольство. В эти дела лучше было бы не вмешиваться, а то по пьяни внесешь ненужную суету в их и так напряженную работу.

В свое время, занимаясь государственной перепиской, в глубине души я сильно потешался над тем, что зверье в петербургском зоопарке отказывается от пития легкого вина, требуя его замены на водку. Видимо, служители петербургского зоопарка, злоупотребляя служебным положением, съедали все продукты и выпивали все напитки, выделяемые этим бедным зверушкам, требуя увеличения и того и другого. Мне от души становилось жалко государева любимца Александра Даниловича Меншикова, который в письмах на мое имя просил доложить Петру Алексеевичу печальное известие о том, что единственный слон городского зоопарка помер из-за нехватки продуктов для его кормежки. И тогда смех прекращался, а я думал о том, насколько же велик Петр Алексеевич, что из-за своей любознательной натуры желал быть в курсе всего, что происходило в его отечестве.

Таких или подобных писем на адрес государя приходило великое множество. Изредка я делал подборку этих писем и давал ее на прочтение государю, но обычно Петр Алексеевич довольствовался моей устной информацией по вопросам такого уровня. Моим писарям приходилось изводить громадное количество листов бумаги, отвечая на любые вопросы, поступающие ко двору государя со всех уголков великой России.

Мне приходилось заниматься организацией и сбором денежных подношений, которые поступали из российской глубинки, губерний. Некоторые генерал-губернаторы, занимая должность губернатора, мгновенно догадались об основном принципе, заложенном в рентмейстерстве,^[125] организуя и делая такие подношения к государеву двору. Вскоре нам стало поступать такое количество денег, что их стало хватать не только на карманные государевы расходы, на содержание царского двора, осуществление государственных закупок, но и на организацию и проведение скрытых операций.

Таким образом, я стал настоящим казначеем, рентмейстером государя Петра Алексеевича. В любое время дня и ночи я мог государю Петру Алексеевичу без запинки рассказать, сколько у нас денег имеется, сколько потрачено и какое их поступление ожидается в ближайшем будущем.

Размеренное движение посольского обоза и беспробудное пьянство с Ванькой Черкасовым делали свое дело. Постепенно мы с моим помощником от вынужденного безделья превращались в одичалых детей естественной природы. Только появление Павла Ивановича Ягужинского в карете предотвратило наше окончательное единение с дикой природой. К тому моменту мы с Ванькой из-за большого количества опрокинутых в себя чарок анисовки перестали узнавать друг друга, а я уже подумывал над тем, как бы шпагой проколоть этого надутого индюка, который постоянно лезет ко мне целоваться и предлагает дружить до скончания веков. Просто у меня никак не получалось найти свою шпагу…

Павел Иванович открыл дверцу, выпуская на волю скопившиеся за это время сильные пары анисовки, и, не спрашивая разрешения, полез в нашу карету. Мы с Ванькой сильно поежились от холода, проникшего в карету из-за открытой дверцы, слегка начав соображать, но с места не двинулись.

Павел Иваныч некоторое время посидел, посмотрел на нас и вдруг случайно заметил полуопустошенный штоф с анисовкой беловатого цвета, валявшийся в ногах на полу. Молча он нагнулся и, правой рукой цепко ухватив штоф, его горлышко поднес к своему рту, в долю секунды заглотив его белое содержимое. Затем приоткрыл дверцу кареты, запустив в карету новую волну холода, и профессиональным движением руки метнул штоф за обочину дороги. Тут же послышался звук разбившейся стеклянной посуды и протяжный человеческий вопль на ненашем языке. Но Пал Иваныч не обратил на это никакого внимания, прикрыл дверцу кареты, снова уселся на свое место и, дружески ткнув меня кулаком в грудь, отчего у меня перехватило дыхание, весело сказал:

— Ну что, Лешка, воруешь понемногу государственные деньги?

От этих дружеских слов я мгновенно протрезвел, но не из-за того, что испугался. Нет, пока мне бояться было нечего, не зря же в народе говорят: «не пойман — не вор». А меня за руку никто не ловил и не поймает, пока еще маловато было на Руси грамотных людишек, которые могли бы хорошо писать и считать. Да и кто позволит человеку со стороны секретные государевы бумаги читать, а затем сопоставлять их с реальными государевыми тратами. За это недолго и на плаху к палачу с топором попасть.

Просто в данную минуту Пал Иваныч не совсем хорошее время нашел для подобных шуток. Рядом со мной на сиденье пьяным валялся мой помощник Ванька Черкасов, память у него и в пьяном виде отлично работала, я неоднократно в этом на собственном личном опыте убеждался. Когда-нибудь он может вспомнить эти слова и невзначай где-нибудь сдуру об этом ляпнуть, тогда пойдет по всему миру гулять глупая людская молва обо мне как о воре, которую уже ничем нельзя будет остановить.

Пересилив боль и головокружение, я принял сидячее положение, хотя копчик ужасно болел от неровностей дороги, чтобы посмотреть в глаза этому честнейшему на всем белом свете человеку. Недавно я подозревал Пал Иваныча в том, что именно он сдает меня англичанам. Но в том воображаемом немецком трактире, где произошло столкновение с магом-лилипутом, я случайно выяснил, что таким доброхотом-злопыхателем уже давно является мой любимый недруг Петр Андреевич Толстой. Характер у этого человека был таким эксцентричным, что ну не мог он, даже будучи в таком почтенном возрасте, не предавать или не закладывать других людей. Стараясь не утонуть и не запутаться во всех этих мыслях о друзьях-товарищах и о друзьях-предателях, огромным напряжением воли я изгнал из себя излишние пары алкоголя.

Уже почти трезвым человеком, у которого мгновенно и страшно заболела голова, посмотрел в честные глаза Пал Иваныча Ягужинского. В этих глазах я прочел, что он пришел ко мне по поручению государя Петра Алексеевича, чтобы обсудить вопрос реорганизации государственной власти в России для борьбы с казнокрадством и коррупцией.

Глава 11

1

Девятого ноября одна тысяча семьсот шестнадцатого года в Леопольдштадте, в одном из богатых районов Вены, происходили странные и непонятные события.

Сначала неизвестно откуда появился странный экипаж.

Вернее было бы сказать, что странным был не экипаж, который был обычной дорожной каретой, а пассажиры экипажа. Все они, а их было пять человек, были одеты в черные одежды, черные плащи на плечи были накинуты таким образом, чтобы скрывать их лица. Эти люди в черных одеждах, выйдя из дорожной кареты, испуганно оглядывались по сторонам, с большим испугом посматривая на любого проходящего мимо или к ним приближающегося венского горожанина.

Особо подозрительно вел себя человек, который был выше всех ростом в этой странной группе людей. Он первым выскочил из кареты, несколько раз тяжелой трусцой пробежался взад и вперед по улице, где стоял трактир, у подъезда которого остановилась карета. После нескольких таких пробежек по венской улице этот великан нерешительно направился к дверям трактира.

К этому времени совсем уже стемнело и собирался пойти осенний дождик. Внезапно двери трактира распахнулись, и на пороге появился швейцар, который вышел зажечь фонари у входа в трактир. Разумеется, трактирный швейцар обратил внимание на этих людей и их странное поведение.

Высокий человек, по-видимому, сильно испугался появления швейцара и его подозрительных взглядов. Он продолжал нерешительно стоять перед самым входом в трактир, обеими руками ухватившись за сердце, словно испуганная барышня, собравшаяся падать в обморок. Великану потребовалось некоторое время для того, чтобы отойти от испуга, он повернулся к своим спутникам и что-то им приказал. Так эти люди всею гурьбой бросились к карете и начали тащить из нее дорожный багаж. Швейцар не сумел разобрать, на каком языке общались приезжие, но был твердо уверен в том, что это не был немецкий язык. Он хотел помочь приезжим перенести багаж в трактир, но те грубо его оттолкнули и сами поволокли все вещи.

Высокий человек, продолжая прятать лицо в складках черного плаща, коротко переговорил с хозяином трактира и потребовал две комнаты: одну большую для себя и для пажа, одну маленькую — для своих товарищей. Он говорил на хорошем немецком языке, но с каким-то непонятным акцентом. Но хозяин больше обратил внимание на большую нервозность в поведении этого высокого ростом человека.

Со стороны казалось, что он всего боится и от кого-то сейчас прячется.

Уже в трактире человек попросил хозяина заложить для него дрожки, чтобы отвезти его к господину Шенборну. Хозяин, разумеется, не знал, кто же это такой господин Шенборн, и поинтересовался у незнакомца, знает ли тот адрес, где этот господин проживает? Когда тот ему разъяснил, что имел в виду господина Шенборна, канцлера Священной Римской империи, то хозяин схватился за голову и, громко запричитав, отказался везти куда-либо этого странного незнакомца. Два золотых дуката на столе быстро разрешили проблему, дрожки были заложены и поданы к порогу трактира, ожидая высокого незнакомца, который в книге для гостей трактира расписался именем господина подполковника Коханского.

Было уже девять часов вечера, когда канцлер Священной Римской империи Руди Шенборн прошел в свою спальню и начал раздеваться, чтобы отойти ко сну. Он перекрестился и, подобрав ночную рубашку, совсем уже собрался шагнуть под балдахин, чтобы возлечь на нежные шелковые простыни, когда в спальню неожиданно вошел слуга. Громким шепотом он сообщил, что внизу к канцлеру пытается прорваться странный незнакомец, который хочет срочно с ним переговорить. В этот момент дверь спальни шумно распахнулась, в нее ворвался человек, лицо которого показалось Шенборну знакомым.

Человек не говорил, а кричал дурным голосом на немецком языке:

— Господин канцлер, мне срочно нужно встретиться с императором. Я пришел искать у него защиты. Император — мой свояк, и он обязательно мне должен помочь. Он должен спасти мою жизнь и жизнь моих бедных детей, так как отец хочет нас погубить и лишить престола.

С большим трудом канцлер признал в этом вечернем горлопане сына московского государя Петра Алексеевича, царевича Алексея. Он пришел в тихий ужас и от слов царевича, и от самой ситуации, в которой был вынужден принимать участие и говорить с царевичем Алексеем Петровичем. Прежде всего, Шенборн постарался успокоить царевича Алексея, говоря ему, что сейчас он находится в безопасности, никто в этом месте не собирается его убивать или терзать. Через короткую паузу канцлер добавил, не мог бы Алексей Петрович объяснить, какая такая беда или несчастье привели его в императорскую Вену.

— Отец принял решение и хочет меня погубить, а я ни в чем не виноват. Я слабый человек, ни в чем ему не противился и не отказывал. Алексашка Меншиков меня так нарочно воспитал; споил, умышленно расстроил мое здоровье. Отец мне говорит, что я не гожусь ни к войне, ни к правлению, поэтому хочет меня постричь в монахи и посадить в монастырь, чтоб отнять престол… Я не хочу в монастырь… Пусть император защитит меня и сохранит мою жизнь.

Пока царевич рассказывал свою историю, он и минуты не мог спокойно постоять на месте, беспокойно метался по спальне имперского канцлера, сметая все на своем пути. Задел кресло, и оно кубарем покатилось в дальний угол спальни, а Алексей Петрович этого даже не заметил. Вдруг у него пересохло горло, он потребовал пива, но в доме Шенборна такого напитка никогда не бывало. Слуги принесли легкого мозельвейна и дали бокал Алексею Петровичу. Залпом осушив бокал, царевич рукавом кафтана вытер рот и потребовал немедленной встречи с Карлом VI,^[126] императором Священной Римской империи и своим родственником.

Спокойным и вежливым голосом канцлер Шенборн сказал, что сейчас время уже позднее, завтра, как только император проснется, он доложит ему о прибытии Алексея Петровича в Вену и о его конфиденткой просьбе. А до этого времени канцлер посоветовал царевичу запереться в помещении и на улицу своего носа не показывать, ожидая решения императора.

2

Хозяин венского трактира всю ночь не мог заснуть, беспокойно ворочаясь в постели и постоянно переваливаясь с боку на бок. Все это время ему спать не давали беспокойные и нехорошие мысли о постояльцах, об этих странных приезжих людях, которые три дня назад поселились в его гостинице.

Подполковник Коханский, как назвался высокий ростом человек, вместе с маленьким пареньком занял большую комнату. Паренек, по всей очевидности, был личным слугой подполковника, его пажом, но он совершенно не следил и никак не присматривал за своим господином. Служанка, которая занималась уборкой комнат постояльцев, уже вчера приходила вся в слезах и заявила, что не будет за хозяйские гроши убирать комнаты этих господ.

— Я многое на своем веку повидала, господин, но такого безобразия я еще не видела! — кричала служанка, обращаясь к хозяину. — Эти приезжие господа свои комнаты превратили в настоящий хлев для животных. Прямо в сапогах они ложатся в постель, белье которой сплошь в больших и жирных пятнах грязи, их невозможно отстирать. Мебель в комнате порушена, везде валяются объедки и пустые бутылки из-под вина и водки, а в одном углу… сильно наблевано. Одним словом, срам, да и только. Если судить по простыням, то мальчишка спит с господином и этого совершенно не стесняется. Если вы, господин, не прибавите мне денег за уборку этих комнат, то убирать я там не буду, — рыдала безутешная служанка.

Хозяин трактира и гостиницы, старый венский еврей, который много на своем веку насмотрелся, рано утром, едва поднявшись с постели, отправился к подполковнику Коханскому, чтобы переговорить с ним по поводу безобразий, творимых в комнатах гостиницы. Но когда, вежливо постучав, он приоткрыл дверь в большую комнату, то от увиденной картины едва не свалился в обморок: господин подполковник увлеченно занимался любовью с мальчишкой. Но, присмотревшись, хозяин гостиницы сумел разглядеть, что «мальчишка» имел красивую девичью грудь и длинные волосы на голове. Нервишки старого венского еврея этого богохульства не выдержали: как это можно при белом свете дня, да еще сзади, любить то ли девушку, то ли мальчишку!

Перекрестившись, хозяин гостиницы решил не беспокоить этих господ, оставив разговор с подполковником на более позднее время. Он покинул большую комнату и отправился в малую комнату, чтобы образумить ее постояльцев. Подойдя к комнате, он фалангами пальцев вежливо постучал в дверь. Никто не ответил, хотя в комнате были слышны какие-то странные голоса. Хозяин снова постучал в дверь и снова не получил ответа. Тогда он набрался решимости и после третьего стука, повернув ручку, вошел в комнату, где первым делом ему в нос ударил страшный смрад водочного перегара и аромат ношеных портянок.

На полу на матрасах в фривольных позах и в фривольной одежде, в одном только исподнем, лежали три мужика. Когда дорожные путники занимали комнату, то они потребовали себе тюфяки с сеном, которых у хозяина приличной венской гостиницы, разумеется, не оказалось. Пришлось им выдать настоящие немецкие перины, которые эти постояльцы превратили в незнамо что, так как они, по всей очевидности, спали на них в одежде и в сапогах. Пока хозяин трактира и гостиницы мучительно долго искал ответ на вопрос, почему сейчас постояльцы неприлично раздеты, а по ночам на матрасах спят одетыми и в сапогах, один из постояльцев на ломаном немецком языке поинтересовался:

— Ты чего хочешь, мужик?

Хозяину трактира и гостиницы потребовалось мгновение, чтобы понять, что эта троица пьяна. И не просто пьяна, а по-свински пьяна и ничего в данный момент не соображает. Разговаривать с такими людьми было не о чем, их просто не стоило трогать, от них можно было бы ожидать только одни проблемы. Старый венец тяжело вздохнул и решил это дело пустить на самотек, легче пару грошей заплатить служанке, но зато сбережешь здоровье.

Через пару часов пятерка этих странных людей спустилась в обеденную залу для завтрака, на который они заказали большие блюда картошки с жареной свининой. Затем эти люди попросили принести анисовки и много буженины. Буженина в трактире имелась в наличии, но вот что касается анисовки, хозяину пришлось по этому вопросу самому и долго разбираться с подполковником, что он имел в виду в отношении этого напитка.

Когда хозяин убедился в том, что под словом «анисовка» его клиенты подразумевали простую водку, то каждому из гостей принесли по стопочке отличного немецкого шнапса, который хозяин сам принимал для возбуждения аппетита. А эти клиенты его любимую водку обозвали нехорошим словом «дерьмо», потребовав этого дерьма в неограниченном количестве. Слово «дерьмо» хозяин хорошо разобрал, но не понял, почему им шнапс был нужен в неограниченном количестве. Как можно пить так много шнапса, ведь даже после двух стопок этого алкоголя совершенно невозможно работать. А эти постояльцы глотали шнапс чарками, буженину и ветчину жрали так, словно неделю пахали крестьянское поле. Подполковник Коханский и его мальчишка-девушка паж не отставали от других членов группы, после завтрака пятерка отправилась досматривать утренние сны.

Когда стемнело, за стенами трактира поливал холодный ноябрьский дождь, то в трактире появился очень вежливый гвардейский офицер.

Случайно хозяину трактира удалось подслушать, о чем этот гвардеец разговаривал с подполковником Коханским — того приглашали посетить канцлера Шенборна. По всей видимости, Коханский был птицей высокого полета, раз его приглашал имперский канцлер Шенборн и за ним присылал карету. Поэтому хозяин трактира и гостиницы решил больше не беспокоить разговорами о поведении этих своих постояльцев.

Подполковник Коханский вернулся улыбающимся и весьма довольным человеком далеко за полночь. Еще с порога этот человек, не обращая внимания на то, что в гостинице все приличные люди уже спали, прокричал, чтобы на его людей подавали питие и закуску, они праздновать будут. Правда, он не объяснил, что именно они собираются праздновать, но веселились всю ночь. Несколько раз к хозяину гостиницы приходили другие постояльцы и вежливо интересовались, что это за люди веселятся в обеденном зале трактира. Ночь напролет из этого зала неслись дикие вопли, крики, звон разбиваемой посуды и протяжные завывания, которые эти люди называли песнями.

Утром постояльцев не стало, их увезли в черной карете без окон. Поклажу этих постояльцев забирали австрийские солдаты. Капитан солдат ударил хозяина кулаком в зубы и грубо велел ему держать язык за зубами и ничего и никому о своих постояльцах впредь не рассказывать.

— Ты, мразь пузатая, забудь о них, словно их никогда здесь не было, — сказал австрийский капитан, вытирая о кафтан хозяина кровь со своей белой кожаной перчатки.

Вот из-за чего хозяин трактира и гостиницы так беспокойно метался на своей кровати, боясь жужжания мухи и постоянно пересчитывая золотые талеры, которые получил от неизвестного гражданина империи за свой рассказ о странной пятерке постояльцев.

Лейб-гвардии капитан Александр Иванович Румянцев в своем письмишке мне указал, что хозяин венского трактира ему продался всего за пятьдесят золотых талеров и в деталях поведал ему историю некоего господина подполковника Коханского. Эту сумму в семьдесят пять талеров я несколько позже внесу в графу «тайные расходы» баланса ежемесячных государевых трат. Далее Румянцев писал, что австрийский капитан продался всего за сто золотых дукатов, и сообщил, что господина Коханского и его людей под видом арестованных отправили в замок-крепость Эренбург, что находится в баварском Тироле.

В ответном письме я попросил Александра Ивановича съездить в этот тирольский Эренбург, чтобы на месте убедиться в том, что царевич Алексей и его прислуга венским императорским двором спрятаны именно в этом замке. Отдельно попросил лейб-гвардии капитана также выяснить, нет ли в группе прислуги царевича Алексея женщины?

Замок Эренбург гордо высился на скальном выступе, с трех сторон окруженный неприступными горными ущельями, а дорога, ведущая к замку, была перекрыта глубоким рвом, заполненным водой. Скальный выступ имел каплевидную форму, своей более узкой частью обращенную к дороге. Из амбразур надвратной башни замка хорошо просматривалась дорога и подвесной мост, перекрывающий искусственный ров. Сразу же за воротами располагался нижний двор с хозяйственными постройками.

Над нижним двором и оранжереей высилось здание цитадели, сердце и главное оборонительное сооружение замка Эренбург. Стены этого сооружения были от полутора до трех метров толщиной, в те времена ни одна пушка не могла их пробить. Вход в Южную башню располагался на втором этаже, первый же этаж башни был отведен под темницу, в которую можно было бы попасть, только спустившись по лесенке в отверстие в потолке. Вход в северную башню также располагался на втором этаже, к нему вела деревянная площадка из примыкавшего к цитадели жилого здания этого замка. В самой же башне находился подъем на смотровую площадку, расположенную на вершине башни.

Командир гарнизона замка-крепости Эренбург, немецкий капитан Гольде, в своем распоряжении имел полуроту солдат. В основном это были пожилые солдаты, успевшие повоевать с турками, или инвалиды, выжившие после тяжелых ранений. Военным командованием Священной Римской империи^[127] они были направлены в Баварию доживать свой солдатский век. Многие из них успели жениться и родить детей, которые жили вместе с ними в этом же замке. Служба в замке, расположенном практически в самом центре Священной Римской империи, для этих солдат была настоящей благодатью, истинным подарком судьбы. Они с удовольствием несли службу, стояли на постах, а после службы не спеша возвращались домой, где жены кормили их вкусным обедом или ужином.

Когда в замке Эренбург появилась эта пятерка арестантов, то солдатам и членам их семей запретили даже близко к ним подходить, разговаривать или задавать им вопросы. Было запрещено даже внимательно всматриваться в их лица. Лица арестантов, когда они выходили на прогулку, были всегда скрыты складками плащей, накинутых на плечи. Да и между собой эти люди разговаривали очень мало. Только капитан Гольде имел право подходить к этим арестантам, но разговаривать он мог только с одним арестантом из этой пятерки заключенных. Даже капитан гарнизона замка не знал истинных имен арестантов, за какие грехи они были брошены в крепость.

Глубокой ночью в тюремной карете без окон этих арестантов доставили в крепость Эренбург. Их по одному выводили из кареты и при свете двух факелов и под конвоем солдат при оружии препровождали по выделенным им комнатам. В соответствии со строжайшими распоряжениями имперской Вены, арестантов не держали под замком или на цепях в темнице замка. Они были с комфортом размещены в комнатах жилого здания цитадели. Каждый день им позволялись утренние и вечерние прогулки на смотровой площадке замка.

Арестантов кормили отдельно от солдат и капитана гарнизона. Вместе с ними из Вены приехал повар, который и готовил им отдельную еду. Каждую неделю повар посещал проводимые в конце недели крестьянские рынки, где закупал свежие продукты. Когда повар отправлялся на рынок, то в помощь себе он обязательно брал одного или двух солдат. Изредка скуки ради делился с ними информацией по заключенным.

Но и по рассказам повара становилось ясным, что и он мало чего знает об этих заключенных. Повар в основном говорил о том, что арестанты ели и пили, какие блюда им наиболее всего нравились.

Таким образом, по понятиям гарнизонных солдат получалось, что эти заключенные неплохо устроились, они ели, спали и постоянно пили шнапс. Изредка арестанты все-таки покидали свои комнаты и выходили на прогулку. Но, пошатавшись из угла в угол смотровой площадки, они снова спускались в свои комнаты, чтобы пить халявный шнапс. Причем, как, вспоминая, говорил повар, особенно хорошо у арестантов получалось питие шнапса, которого они выпивали по ведру на брата в день. Этому обстоятельству гарнизонные солдаты замка дико завидовали и мечтали о таких временах, когда сами могут оказаться в таком райском положении.

Чаще всего на смотровой площадке появлялись два арестанта — самый высокий и самый низкий люди этой группы. Эти два парня прижимались друг к другу и, нежно держась за руки, целовались, думая, что никто их в этот момент не видит. Солдаты же со своих постов все это прекрасно видели и улыбались себе в усы: они-то хорошо знали, что это такое — мужская любовь, много времени проведя в казармах!

Солдатам гарнизона крепости Эренбург по службе особо делать, кроме дежурств на постах, было нечего. Ни тебе занятий шагистикой на плацу, ни изучения оружейных приемов, ни занятий стрельбой — все это они давным-давно изучили и прошли, когда проходили обучение молодыми рекрутами. Капитан Гольде сквозь пальцы смотрел на их постоянные отлучки из замка-крепости.

Но с появлением этих арестантов жизнь солдатам и членам их семей резко ограничили, строго-настрого запретив покидать службу и общаться с местным населением. За одно лишнее слово об арестантах они могли быть выброшены из этой своей солдатской службы, быть с позором изгнаны из имперской армии без какой-либо пенсии и льгот по выплатам налогов за выслугу лет. Поэтому солдаты делали все возможное, чтобы держаться особняком и подальше от арестантов. Как им приказывал капитан Гольде, они молчали и не отвечали на вопросы местных жителей, когда те интересовались тем, что происходит у них на службе.

Но, разумеется, солдаты, да и сам Гольде, держали язык за зубами только в тех случаях, когда им предлагали не очень большие суммы денег!

Эпилог

Это было крестьянское ржаное поле, причем очень небольшое по своим размерам. По всей очевидности, это был надел не очень богатого крестьянина. Приподнявшись на локтях, я осмотрелся кругом, поле просматривалось от начала и до конца.

Было тепло, но не слишком жарко.

Затем я перевел взгляд на самого себя, чтобы осмотреться. Первым же делом удивился тому, что не увидел на себе никакой одежды, я был совершенно наг! Удивление было вызвано в основном тем, что на мне отсутствовал бронекомбинезон. Он позволял выживать в любых условиях окружающей среды. Последнее время я его носил не снимая, из-за угроз трейси. Непонятное крестьянское рубище, то ли это была рубаха, то ли рогожный мешок с вырезами для рук, валялось от меня неподалеку.

Голым лежать на земле было крайне неудобно, да и прохладно. Телом я ощущал тянувшийся от вспаханной земли холодок. Я легко поднялся на ноги, чтобы еще раз убедиться в том, что я находился не в своем теле, к которому успел привыкнуть и обжиться. Сейчас я находился в теле совсем молодого парня, лет пятнадцати-шестнадцати.

Долго удивляться подобному обстоятельству мне не дали, рядом со мной внезапно объявился лилипут-изобретатель оборонительной ширмы. Он как-то странно повел себя. Сначала долго смеялся, затем долго кому-то грозил своими маленькими кулачками, а затем обратился ко мне с совершенно непонятными словами:

— Полковник Барк, краем уха мы слышали о том, что ты могущественный маг, но не верили этому, потому что только трейси могут быть могущественными магами в той вселенной, которую нам с тобой пришлось оставить. Из-за своего неверия я и оказался в этой проекции жизни планеты Земля. Тебе, Барк, не очень-то повезло в переброске наших сознаний, ты попал в тело местного аборигена, и тебе придется много поработать, чтобы перебороть его генетическую память и снова стать самим собой. А теперь, полковник, прощай, мне нужно найти своего аборигена, в котором стану в дальнейшем развиваться и совершенствоваться. Так что прощай и до встречи в этом времени.

Шарапов Кирилл Легенда космоса

Глава первая. Горящий дом

Маленькая ферма, на далекой, богом забытой луне. У нее нет названия, только цифры кода 123/67, конечная остановка во вселенной, дальше пустой космос.

Арсений вышел на улицу и потянулся, утренняя прохлада приятно освежала, яркое красное солнце еще только поднималось над горизонтом, но в загоне уже орала скотина. В ангаре, покрытом ржавчиной, тарахтел старенький автоматический плуг, отцу все-таки удалось его починить, не зря, значит, он отдал старьевщику большие деньги за прерыватель.

Еще минут десять, и мать позовет завтракать, за столом соберутся все двадцать человек и члены семьи и батраки, отец никогда не делал различий здесь были равны все.

Два старших брата Арсения покинули дом год назад, Красному поясу постоянно требовались бойцы. Теперь из семьи здесь остались только отец и мать, ну и сам Арсений, которому через пару дней должно было исполнится восемнадцать. Парень прислушался, автоплуг замолк.

- Чего застыл? - окрикнул его отец, стоящий в дверях ангара.

Арсений быстро повернулся и посмотрел на крикуна, отец всегда напоминал ему викинга из сказаний древних скандинавов плотный, коренастый и очень строгий.

- Давай сюда, я наконец-то починил эту колымагу, и Стаса прихвати, нужно вытащить ее из ангара.

- Иду, - крикнул Арсений и, повернувшись к дому, позвал, - Стас, батя зовет, просит помочь плуг из ангара вытащить.

- Сейчас, - раздался в ответ хриплый, механически исковерканный, голос, и на крыльцо вышел здоровяк в старом военном комбинезоне. На шее у него был ошейник с маленьким динамиком. - Иван его все-таки починил? - поинтересовался старший, по первому времени парень пугался механической, слегка дребезжащей, речи помощника отца. Тот был солдатом и воевал за Красный пояс, луч лазера, попавший в шею, навсегда лишил его возможности говорить, поэтому Стас и носил ошейник, на который движение челюстей передавали импульсы, а электроника трансформировала их в речь.

Арсений кивнул.

- Тогда пошли, - продребезжал старший, - если эта штука не сломается, то сегодня мы распашем половину поля.

Отец берег топливо, поэтому на поле автоплуг пришлось тащить на руках, втроем уложились до завтрака.

- Ящеры ночью к стенам подошли, - вытерев пот, сообщил отцу Стас. - Тим двоих застрелил, точно в лоб попал, шкуры целы, можно выгодно продать.

- Я всегда знал, что покупка Тима окупится, - вылезая из кабины, отозвался Иван.

Отец не признавал рабства, Тим был рабом, пленным солдатом звездного квадрата, в первый же день отец дал ему волю, пообещав отпустить, когда тот отобьет деньги, потраченные на его покупку. Иван был добр к батракам, и те платили ему той же монетой, с остальных ферм маленькой луны рабы бежали постоянно, а с фермы отца ни разу.

- Мать за стол зовет, - поправив в ухе передатчик, произнес Иван, - давайте поторопимся, сегодня будет насыщенный день нужно хорошо подкрепиться, - и первым зашагал в сторону дома.

Во дворе, возле крана, столпились батраки, они обливались холодной водой, отфыркивались. Арсений, Стас и отец подошли к крану и вымыли руки, испачканные в масле. После чего направились в дом, оттуда по всему двору разносился запах каши.

- Тим, - тронув парня за плечо, произнес Иван, - ты молодец, если так и будешь продолжать, сможешь быстро отработать долг.

- Да, сэр, - блеснув белыми зубами и вытянувшись по стойке смирно, отчеканил космопех. За три недели, что он находился на ферме, «звездун» выучил сотню слов на русском, половина из которых были матерные. Вообще паренек ругался уже не хуже русских, он был туповат, но исполнительным и хорошим стрелком, отец смог оценить его стрельбу в первый же день, когда транспорт атаковали мародеры. Первая же пуля нападавших убила Игната, старого батрака, который работал на ферме больше двадцати лет, и бывший космопех, подхватив винтовку, сделанную еще сотню лет назад, убил троих. Вообще на луне предпочитали старое оружие, лазерные винтовки и пистолеты стоили дорого, а древние на пороховом принципе убивали ни чуть не хуже и стоили копейки. Конечно, из них не пробить силовую броню, но мародеры ее не имели, чаще всего это были беглые рабы, нашедшие приют далеко в горах, они часто нападали, жгли посевы, подрывали поливные машины, грабили торговцев. Но на фермы не лезли, за крепкими стенами жили крепкие люди, которые могли за себя постоять.

- Пошли есть, - позвал батраков Иван.

Гомонящая толпа мужчин сдвинулась с места и потекла в сторону дома. Вскоре все расселись за столом, и три служанки стали накладывать в тарелки вкусную горячую кашу. Арсений сидел справа от отца, слева место пустовало, мать подгоняла служанок, которые иногда забывали свои обязанности и начинали флиртовать с батраками.

- Маша, - позвал отец, - садись за стол, они без тебя управятся.

Слегка полноватая женщина хозяйским взглядом окинула накрытый стол и удовлетворенно кивнув, опустилась рядом с мужем.

За столом начались разговоры, сезон посева был в разгаре, обсуждалась погода, налеты банд мародеров, новости, полученные по коммуникатору. Арсений, который слышал почти одно и тоже каждый день, откровенно скучал. Ему, прожившему на ферме всю свою жизнь было тесно на этой маленькой луне, хотелось увидеть мир, хотелось улететь отсюда на звездном корабле, и меньше всего хотелось торчать здесь. Пару дней назад он заикнулся о том, чтобы поступить на службу Красному поясу, но отец, буркнув - «нет», развернулся и ушел, показывая, что разговор закончен. Война, которая длилась уже почти пять лет, постоянно требовала крови, мальчишки уходили на службу, гибли, на их место вставали другие. Официальные цифры погибших солдат и мирного населения давно превысили цифру в двадцать миллионов и это только у Красного пояса. Новый-Сталинград был превращен трехдневной бомбардировкой в кусок шлака. Целая планета в шесть миллионов жителей, звездный квадрат не пощадил никого.

Отец был рад, что безымянная луна находилась на задворках Красного пояса в семидесяти миллионах километров от линии фронта, скучная периферия, далекая и никому не нужная, два десятка ферм, несколько шахт в горах, центральный город, в котором жило около ста тысяч человек, ничего интересного ни для пояса, ни для квадрата.

Арсений быстро расправился со свой порцией и протянул руку к чашке с чаем, когда поверхность жидкости дрогнула. Он замер, предчувствие беды холодком пробежалось вдоль позвоночника. Именно в этот момент откуда-то сверху раздался постепенно нарастающий гул, опустевшие металлические миски задребезжали, подпрыгивая на трясущемся столе, чай из кружек расплескался, люди зажимали уши.

- Разбирайте оружие и бегом на улицу! - вскочив, выкрикнул отец. - Да быстрее вы, - видя, что люди растерялись, заорал он.

Мужчины вскочили и бросились к оружейной. Арсений, который последнее время не расставался с лазерным револьвером, выскочил на крыльцо.

За оградой фермы, прямо на поле садился космический корабль. О том, что он имеет официальный статус Красного пояса, и речи не шло. Это было старое исследовательское судно, которые вот уже два столетия активно использовали для освоения звездной системы. Все они уже были давно списаны и распроданы, многие оказались в руках торговцев, но чаще всего их использовали пираты, мародеры, контрабандисты и охотники за рабами.

Отец выскочивший следом с лазерной винтовкой в руках, оттолкнул растерявшегося сына с дороги.

- Укройся в доме и защищай мать, - крикнул он на бегу, следом за ним бежали Тим и Стас.

Шлюзовой люк открылся и из корабля начали выскакивать люди, их было много, не меньше двух десятков.

Арсений,забежав в дом, схватил бинокль и бросился на второй этаж. Распахнув окно, он стал рассматривать пришельцев: черные бронеплащи, хорошее оружие. Растянувшись в цепь, они не спеша тронулись к воротам фермы. Впереди вышагивал крепкий высокий мужчина, седой ершик волос, обожженное лицо. Арсений мгновенно понял, кто перед ним, по сети постоянно рассылали портреты преступников, и не узнать командира пиратов было нельзя. Раньше он был бойцом звездного квадрата, легендарный майор космопехов, командир батальона «Рыцари Звезды» Джим Троттер, человек, который отбил у Красного пояса Вашингтон. Из люка, скользя в двадцати метрах над поверхностью, вылетала штурмовая стрекоза - невиданная роскошь для обычных пиратов. Ее огневой мощи было достаточно, чтобы за считанные секунды разнести ферму. Сопротивление было бессмысленным. Отец, видимо, тоже это понял, он стоял в открытых воротах, на шаг позади него, держа оружие наизготовку, замерли Стас и Тим. Цепь остановилась метрах в двадцати от фермы, и Троттер в компании двух телохранителей направился к воротам.

Арсений отскочил от окна и бросился к коммуникатору, отец уже послал сигнал тревоги, но ферма была очень далеко от города и маленького гарнизона Красного пояса. В лучшем случае они будут здесь через пару часов. Парень вернулся к окну и, достав револьвер, подаренный на днях отцом, активировал генератор импульса, если начнется бой, его мощный лазер сможет пробить бронеплащи. Обычным винтовкам с разработанными еще в двадцатом веке пороховыми патронами такое было не по силам.

Выглянув, Арсений посмотрел на ворота, переговоры были в самом разгаре, слышно ничего не было, но, судя по недовольному лицу главного пирата, ему не нравилось то, что говорил отец, а еще его очень напрягали лазерные ружья в руках Стаса и Тима.

Все произошло слишком быстро, Арсений даже не понял, что случилось, неожиданно отец начал падать навзничь. Тим вскинул винтовку, но бледно-красный луч, выпущенный в упор из револьвера, прожег его грудь насквозь, бывший космопех несколько мгновений стоял на ногах и даже умудрился нажать курок, разрядив ружье в живот одного из спутников Троттера, но все силы умирающего тела ушли на это действие, паренек, выронив оружие, рухнул на землю. Заряд прошел мимо, видимо, в последнее мгновение руки Тима дрогнули. Стас попытался укрыться за воротами, но сразу два лазерных луча поразили его в спину, он упал и больше не шевелился, а цепь рванулась вперед, стрекоза нанесла ракетный удар по караульной вышке, где с мощным пулеметом укрылся Жак. Ее мгновенно разметало в разные стороны, по двору разлетелись куски листового железа, обломки труб и горящие доски. Все кончилось, даже не начавшись: черные плащи вбегали в ворота, некоторые батраки пробовали сопротивляться, за это их жестоко убивали. Тех, кто сдался, сгоняли в кучу посреди двора.

Арсений замер, сжавшись возле окна. Он был растерян, внезапная нелепая гибель отца выбила его из колеи, хотя ему уже приходилось участвовать в бою, здесь на ферме они отражали нападение банды, а год назад, когда ездили в столицу луны Пригорск, их караван атаковали беглые рабы, и парень, не раздумывая, подхватив карабин убитого раба, застрелил того, что целился в отца. Он потом долго сидел на земле, сжав голову руками. Отец не стал ничего говорить, только сел рядом, потом обнял, и как ни странно стало легче. Но сейчас Арсений растерялся, он видел, как двое в черных плащах по приказу Троттера оттащили тело отца в сторону, просто, как свиную тушу, схватили за ноги и скинули в канаву.

В доме раздался женский крик, парень рванулся вниз, пусть остальные сдались, но отец приказал защищать мать. Пусть он мертв, но приказ никуда не делся, пока жив Арсений он должен быть выполнен любой ценой. На лестнице парень столкнулся с крепким налетчиком в черном плаще, тот не ожидал встречи и растеряно замер, Арсений же был на взводе, растерянность исчезла, он был готов убивать. Он выстрелил от бедра, первый лазерный луч ударил пирата в ногу, тогда парень нажал на курок снова, заряд угодил точно в центр груди, бронеплащ оказался бессилен перед лазерным револьвером, враг рухнул на лестничные ступени, воняя подгоревшим мясом, а Арсений уже несся дальше, просто перепрыгнув через мертвое тело врага. Широкая лестница вела в холл, где уже шел грабеж, двое пиратов насиловали одну из служанок, тихую и робкую Галю, они чувствовали себя в безопасности, сопротивление было уже подавленно, поэтому на громкие шаги на лестнице пираты не обратили никакого внимания.

Арсений вскинул револьвер и дважды нажал на курок, тела повалились на пол, Галя всхлипнула и попыталась прикрыть обнаженную грудь остатками разорванного платья. Парень, не обращая на девушку никакого внимания, выскочил на крыльцо, его целью был Троттер - убийца отца. Враг Арсения стоял к нему спиной и отдавал приказания своим людям, те уже сносили отовсюду вещи, трое гнали к кораблю и без того маленькое стадо коров. Парень вскинул револьвер и нажал на курок, но подвел глазомер: лазерный луч прошел в паре сантиметров от головы главаря пиратов и ударил в лицо его собеседника. Троттер стремительно развернулся, держа в руках точно такой же лазерный револьвер, только с более длинным стволом. Арсений еще дважды нажал на курок, но ничего не произошло, активатор щелкнул по патрону, но выстрела не последовало. Парень вспомнил, что выстрелил ровно пять раз из пятизарядного револьвера. Рука сама опустилась, Арсений, гордо расправив плечи, смотрел в глаза Джима Троттера и ждал выстрела.

Позади парня раздались тяжелые шаги и на затолок опустился приклад, Арсений рухнул под ноги одному из пиратов, его подхватили под руки и потащили к остальным пленникам.

- Сученок троих наших застрелил, - произнес по-английски один из боевиков, обращаясь к главарю.

- Четверых, - поправил Троттер и кивнул на того, что получил лазерный луч в лицо.

- Повесить?

Главарь покачал головой:

- Слишком легкая смерть, продадим Грегу на Зионе, у них вечно в шахтах не хватает рабов, дохнут твари на добыче четвертого элемента. Пусть там сгниет, пожалеет, что не сдох сегодня, когда мясо начнет слазить с костей. Рабов на корабль. Поторапливайтесь, наверняка они послали сигнал в офис Красных ублюдков. Быстро солдатне, конечно, не добраться, но сваливать надо как можно скорее. Не хочу, чтобы нас на орбите ждал патрульный катер.

В доме снова раздались выстрелы, Троттер обернулся, у его подручных было только лазерное оружие, а тут стреляли из дробовика.

- Что у вас там? - спросил в передатчик «звездун».

Ответа Арсений не услышал, как и помощник главаря.

- Что случилось? - глядя в глаза Троттеру, поинтересовался он.

- Толстуха какая-то с дробовиком снесла голову Бритому. Пристрелили.

Из дома вышли трое в черных плащах, волоча за руки тело матери.

Арсений рванулся к стоящему рядом главарю пиратов и почти дотянулся до его горла, но был сбит на землю и получил прикладом лазерной винтовки в лоб, свет медленно погас.

- Закуйте их в кандалы и на «Корсар», - сквозь туман услышал он голос Троттера и вырубился.

Когда он пришел в себя, то не сразу понял, где находится, его голова лежала на чем-то мягком, все тело болело. Арсений с трудом открыл глаза, сфокусировав зрение, он понял, что находится на корабле, раньше он никогда не летал. И вот таким стал его первый полет, он мгновенно вспомнил все, что произошло до того, как он потерял сознание, слезы непроизвольно хлынули из глаз, чья-то рука, звякнув металлом, легла на плечо.

- Поплачь, легче будет, - произнес хриплый мужской голос.

Арсений узнал его, это был Ганс по прозвищу Немец, один из наладчиков поливальных машин. Он вырос в Красном поясе и забыл родной немецкий, его родители эмигрировали из европейского треугольника за несколько лет до того, как тот пал под ударами звездного квадрата.

Слезы катились из глаз, и как Арсений не хотел, он не мог их остановить. Они стекали по щекам и падали на металлические нары. Но все кончается и это тоже. Он сел и осмотрелся, маленькая камера всего метров пять, на полу на еще нескольких нарах сидели люди, человек десять, Арсений их прекрасно знал - батраки с фермы. Все скованы кандалами, в глазах отчаянье, многие и раньше были рабами, но та участь, которая ждала их теперь, была просто ужасна,. В шахты Зиона была одна дорога - туда, обратно - только вперед ногами, тела сразу сжигали, поскольку счетчики радиации сходили с ума, стоило их поднести хотя бы метров на десять.

- Сколько я был в отключке?

- Несколько часов, - почти без акцента ответил Ганс.

- Что стало с фермой?

- Разграбили и подожгли, нет ее больше.

Арсений сглотнул, снова в глазах появились слезы, его дома, родного дома, в котором он прожил всю жизнь, больше не было. Пускай он оттуда хотел сбежать, пускай там было скучно, но такой участи он не заслужил.

- У тебя остались братья, - садясь рядом и положив руку на плечо, произнес Немец. - Ты молодец, Иван мог бы тобой гордиться, ты единственный, кто смог оказать сопротивление, четверых ухлопал.

- Я не убил Троттера.

- Не повезло, - согласился Ганс.

Они замолчали, тюрьма погрузилась в тишину, батраки Ивана сидели с потерянным видом, их уже сломало то, что ждало впереди. Арсений вглядывался в лица и видел только покорность судьбе, эти люди уже были мертвы.

Дверь, скрежетнув, распахнулась, в отсек зашел крепкий бугай в серных штанах и черной рубашке, за спиной маячил еще один с автоматом в руках. Вошедший поставил на пол кастрюлю полную какой-то белой массы, скорее всего это был синтетический белок, безвкусная дрянь, но очень питательная, а самое главное она была дешевой.

- Жрите, свиньи, - бросил он, - никто не платит за полудохлых рабов. Что б через пять минут, когда я вернусь, эта кастрюля была вылизана до блеска.

Он сделал шаг назад и дверь, лязгнув, закрылась, послышался поворот колеса и запоры вошли в стены.

Арсений некоторое время смотрел на нее, если кинуться всем вместе, то этих двоих можно свалить, а это минимум два ствола. Парень окинул взглядом пленников, на кого из них можно рассчитывать, и понял - только на себя, потерянные люди покорно подходили к брошенной на пол кастрюле и прямо руками зачерпывали жидкую белую массу. Арсения передернуло, это было мерзко, но есть хотелось больше, если он решится на прорыв, то силы ему понадобятся. Парень встал и, отодвинув, Томаса зачерпнул комок слизи, который тут же отправил в рот. Он не ошибся: жижа была совершенно безвкусной, она вставала в горле, и приходилось прилагать огромные усилия, чтобы проглотить ее. Съев четыре пригоршни, парень отошел в сторону, вытерев руки о спину здоровяка, имя которого постоянно забывал, он был вольным наймитом и появился на ферме всего пару дней назад. Здоровяк проигнорировал действие Арсения, апатия завладевала людьми все больше, в любое другое время парень бы получил по лицу, а сейчас здоровяк даже не огрызнулся.

Арсений вернулся к нарам и, забравшись с ногами, уселся поудобней. Зион, на который «Корсар» держал курс, находился в двадцати днях пути, а если избегать оживленных торговых маршрутов, на которых Троттеру явно были не рады, то и полный месяц. Арсений попытался припомнить звездную карту, луна, где находилась ферма, была на самом краю сектора Красного пояса, в который входило одиннадцать планет и почти десяток таких же безымянных лун. Если Троттер возьмет правее, дабы избежать патрулей и оживленных трасс, то на пути будет всего несколько планет, затем звездный сектор, в середине которого и находится Зион так богатый четвертым элементом. Если бежать, то как можно быстрее, единственный шанс спастись это добраться до спасательной шлюпки. Арсений прикинул, где их могут держать и как попасть к шлюпкам, на подобных кораблях их всего пять по пять человек на каждую. Максимальный экипаж для кораблей подобного класса двадцать пять человек, пятеро погибли при налете на ферму, значит, на «Корсаре» сейчас максимум двадцать пиратов.

Бежать, только бежать, даже если его убьют во время прорыва, плевать, это лучше, чем долгая медленная ужасная смерть в шахте. Парень начал изучать кандалы, примитивные наручники с электронным замком, если бы у него были инструменты, он взломал бы их за несколько минут, но на данный момент единственным способом была магнитная карта.

- Хилый, - позвал он.

Батрак с огромными оттопыренными ушами поднял голову. Арсений поманил его пальцем. Парень нехотя подошел.

- Чего тебе? - недовольно спросил он.

- Хилый, ты ведь карманник, батя тебя выкупил три года назад, когда ты попался на краже и тебе хотели руку отрубить.

- Что было, то прошло, - его голос стал еще более недовольным.

- Ты можешь стянуть карточку, я уверен, она у здоровяка, который принес нам жрачку, надо избавиться от кандалов.

Хилый задумался, он выглядел таким же потерянным, как и остальные.

- Пристрелят, если лажану, давно не практиковался.

- Ты думаешь это хуже того, что нас ждет? - спросил сидящий рядом Ганс. - Лучше сдохнуть с пулей в животе сейчас, чем полгода подыхать в шахте. Да и вряд ли они тебя пристрелят, - продолжил свою мысль Немец, - поколотят, попинают немного, но мы им нужны, мы стоим денег, за труп никто не заплатит.

Хилый еще больше задумался:

- Хрен с вами, рискну.

- Тогда делаем сейчас, когда здоровяк придет за кастрюлей, я толкну тебя на него, вроде как случайно, попытайся стащить карточку, второй попытки не будет, - вмешался в разговор Арсений. - Все, время. Решайся!

За дверью по металлическому полу уже бухали тяжелые черные армейские ботинки. Начало поворачиваться запорное колесо.

Хилый кивнул и подошел поближе к кастрюле, Арсений встал за ним и подмигнул Немцу. Когда пират вошел внутрь, Ганс встал и, оступившись, упал на Арсения, а тот в свою очередь влетел в спину Хилого.

- Вот ублюдок, - взревел Крепыш и саданул Хилого кулаком в живот, после чего пару раз пнув, взял кастрюлю и вышел, но сильным был только первый удар, остальные наносились ради профилактики.

Бывший вор поднялся на ноги и попытался стереть с плеча синтетический белок, которым был обильно полит пол вокруг кастрюли.

- Ну? - поднявшись с пола, спросил Арсений.

- Гну, - ответил вор и показал карточку, зажатую в кулаке.

Немец сжал кулак, оттопырив большой палец.

- И какой план дальше? - поинтересовался Хилый, садясь рядом с Арсением и передавая ему карточку.

- Завалить этих двоих, завладеть их оружием и толпой ломануться к шлюпкам, а там уж как повезет, может, всех в коридоре положат, может, прорвемся.

- Гениальный план, - хмыкнул вор.

- Есть лучше? Готовы выслушать, - зашептал Ганс.

Хилый покачал головой.

- Другого нет.

Арсений кивнул.

- Ганс, поговори с народом, нужно, чтобы люди знали, что делать и когда.

Немец кивнул и поднялся. Стараясь действовать незаметно, парень избавился от своих кандалов, потом настала очередь Хилого. Вор хотел зашвырнуть ненавистные наручники в угол, но Арсений отрицательно покачал головой. Он соединил ручные и ножные, получилась метровая цепь. А наручники Хилого связал в узел, получился довольно увесистый кистень, если таким попасть в голову, можно запросто черепушку раскроить. Минут через десять вернулся Ганс.

- В общем, все согласны, подыхать в рудниках никто не хочет.

Арсений кивнул он и сам заметил, что люди начали оживать, надежда на спасение, пусть и призрачная, снова превратила покорный скот в людей. Вскоре вокруг него собрались почти все.

- План прост, - начал инструктаж парень, - вырубаем крепыша и его напарника с автоматом, хватаем стволы и направо по коридору. Если корабль не перестраивали, то нам вверх по лестнице, где трюм и три спасательные капсулы, еще две на палубу выше, но там мостик и каюты экипажа, нам туда не пробиться, да и не надо, нас десять человек по трое в капсулу, в одну четверо, и сразу отчаливаем.

- А женщины? Здесь где-то Анна и остальные, - подал голос Хилый.

- Скорее всего, они наверху, нам их не спасти, - стараясь, чтобы голос не дрогнул, ответил Арсений.

- Что, так и уйдем? - спросил кто-то, парень не смог узнать голос.

- Так и уйдем, не то все здесь подохнем. Все согласны? Женщин на шахту не продадут, самое худшее - бордель.

- Если бы среди них была твоя мать, ты бы так не говорил, - заметил Хилый.

- Но ее там нет, - дрогнувшим голосом ответил Арсений, - она мертва, как и отец. Хватит спорить.

Все замолчали почему-то сейчас, они слушались его, может, потому, что он единственный оказал сопротивление пиратам и убил четверых.

- Теперь конкретно о плане…

- Шаги в коридоре, - быстро произнес Хилый, который сидел, прижавшись ухом к двери.

- По местам, - скомандовал Арсений, - всем сидеть с потерянным видом, руки держите так, чтобы тот, кто войдет, увидел наручники.

- Хватит накручивать, - отозвался здоровяк.

- Прости, просто нервничаю.

Раздался звук поворотного механизма, штыри убрались внутрь, дверь распахнулась и в комнату вошел прежний крепыш, он швырнул кастрюлю на пол, сопроводив действо уже знакомой фразой: «Жрите, свиньи». Он не ожидал нападения. Те, кто сидел перед ним с потерянным видом, скованные по рукам и ногам, были ему не опасны, он с презрением относился к покорному скоту, который терпеливо ждал, когда его привезут на бойню.

- Свиньи, - презрительно плюнув на пол, еще раз произнес он.

В этот момент. поднявшийся в полный рост, Арсений, крутанув цепь с самодельным шаром на конце, ударил крепыша в висок. Все произошло, словно в замедленной съемке, он слышал, как от удара хрустнула кость, как на стену брызнули капли крови. Вскочивший здоровяк подхватил оседающее на пол тело и швырнул на напарника, который только начал осознавать происходящее. Арсений выскочил следом и опустил свое оружие на голову пытающегося выбраться из под трупа крепыша пирата, первый удар оказался не слишком удачным, шар соскользнул, распоров острым краем наручников ухо, и Арсений опустил свое оружие снова, а потом еще, и еще.

- Хватит, он мертв, - на плечо парня легла рука. Арсений обернулся, рядом стоял Ганс. - Он мертв, - еще раз произнес немец, на всякий случай, если парень его не услышал.

Арсений посмотрел себе под ноги, от головы автоматчика осталось кровавое месиво, просто осколки костей и мозгов вперемешку с кровью. Подняв валявшийся на полу автомат, парень передернул затвор, он старался не смотреть на кровавое пятно, медленно расползающееся по полу. К горлу подступила рвота, но он нашел в себе силы и, сглотнув, отдал приказ.

- За мной.

И первый побежал в сторону лестницы. Немец, вооружившись пистолетом крепыша, бежал следом, а за ними, стараясь не отстать, спешили остальные.

Арсений все рассчитал правильно, лестница вывела из трюма на погрузочную палубу, двое пиратов сидели и курили на каком-то ящике, они растерянно смотрели на выскочившего из трюма пленника, вооруженного автоматом. На мгновение Арсений растерялся, Ганс, выскочивший следом, медлить не стал, вскинув пистолет, он дважды выстрелил в пиратов, первая пуля попала одному из них в плечо, вторая просвистела мимо. Раненый, отброшенный ударом, улетел за ящик, второй потянулся к лазерному револьверу.

Арсений сбросил оцепенение и дал длинную очередь от бедра, минимум четыре пули разорвали в клочья черную рубашку на груди бандита. Подбежав к трупу, он сорвал пояс с револьвером, это был его револьвер с выгравированной на рукояти буковой А. Хилый подхватил дробовик, лежащий на ящике, и, перегнувшись, добил раненого.

- Быстрее к шлюпкам, - крикнул Арсений, взяв на прицел проход на жилую палубу.

Они не успели всего немного, из прохода вылетела граната, за ней еще одна, яркая вспышка, звук в сотни децибел разнесся по помещению.

Арсений, сбитый с ног, с трудом поднялся с пола, руки тряслись, в глазах двоилось, парня качало как в тот раз, когда он в семилетнем возрасте дегустировал отцовскую настойку, за что и был выпорот. Он, почти не понимая, куда бредет, дошел до открытой шлюпки. Под ногами лежали тела, он спотыкался о них, падал, вставал и продолжал упорно идти к открытой шлюпке. Сквозь звон в ушах он слышал топот ног по лестнице, последним усилием он толкнул свое тело и буквально влетел внутрь спасательной капсулы. Нащупав рукой кнопку автоматического закрытия двери и одновременного старта, он нажал ее, бросив последний взгляд на погрузочную палубу, там уже хозяйничали черные, они застегивали на валяющихся без чувств людях наручники. ПоследнЕе, что он увидел, прежде чем закрылась дверь, это остановившийся взгляд Немца, Ганс лежал в метре от шлюпки, из его ушей шла кровь, а в виске была дыра, ему уже было плевать на шахты Зиона. Шлюпка отстыковалась от «Корсара», ее закрутило, включились двигатели. Арсений с трудом дополз до противоперегрузочного кресла и, сев, пристегнулся, навигатор уже рассчитал курс. Глянув на звездную карту, он краем глаза увидел конечную точку своего маршрута - Киев. Перегрузки вдавили его в кресло, сознание вылетело.

- Молодец, сынок, - произнес отец, - я знал, что ты вырастешь в настоящего мужчину.

- Но я не спас остальных, Ганс погиб, - возразил Арсений.

- Нельзя спасти всех. Ты попытался, тебе повезло, им нет.

- Я горжусь тобой, - из тумана позади отца вышла мать, она выглядела моложе, полнота исчезла, такой парень ее видел на свадебных снимках, ей тогда было всего восемнадцать.

- Мама, папа, - Арсений заплакал.

- Не плачь, сынок, - Иван положил ему руку на плечо. - Мужчины не плачут, мужчины огорчаются. Помни, мы любим тебя, у тебя впереди долгий путь, прощай.

Арсений открыл глаза, он по-прежнему сидел в противоперегрузочном кресле, за иллюминатором чернел космос усеянный многочисленными сияющими звездами. Парень склонился к навигатору и посмотрел курс, ему предстояло провести в шлюпке почти неделю.

Парень отстегнул ремень и встал, на полу прямо возле двери валялся ремень с кобурой, из которой торчала рукоять лазерного револьвера, автомата нигде не было видно, видимо, он потерял его, когда его оглушило. Подняв ремень, он опоясался, проверил заряжен ли револьвер. Барабан был полный, а в патронташе оставалось еще тридцать патронов. Открыв упрятанный в полу холодильник, Арсений оглядел содержимое, вода, еда. Достав бутылку, он открыл клапан и сделал несколько глотков, стало легче. Шум в голове почти исчез, зрение восстановилось, слегка подташнивало, но, скорее всего, это было результатом взрыва свето-шумовой гранаты. Парень достал паек и вскрыл его, еда и сон - вот лучшее лекарство, а самое лучшее – месть. Троттер заплатит за все, но не сегодня и не завтра. Арсений подождет, месть - это блюдо, которое подают холодным.

Глава вторая. Солдат

- Рядовой Лавров! - сделав три шага вперед и вытянувшись по стойке смирно, отчеканил парень.

- Вольно, рядовой Лавров, - улыбнулся старый полковник. - За битву на Калифорнии вас представили к Звезде героя. Вы приняли командование отделением когда погиб сержант, удержали стратегический плацдарм, давая остальным частям отступить и перегруппироваться. Благодаря вашей дерзкой контратаке, был захвачен прототип новейшего тяжелого танка. Ученые сейчас разбирают его по винтику, и вскоре мы будем знать как устроена эта жестянка и как с ней бороться. Спасибо сынок.

- Служу Красному поясу, - вновь вытягиваясь по стойке смирно, и поедая полковника глазами выкрикнул Лавр.

- Служи, парень, служи, - похлопал его по плечу полковник, - такие как ты, нам нужны. Звездуны наседают, нам все труднее их сдерживать. Но пока такие, как ты, на нашей стороне, им не победить. У тебя ведь еще два брата воюют?

- Уже нет, товарищ полковник, - в голосе парня проступила боль. - Они оба погибли на Малой Москве в битве за Ригу.

- Мне жаль, рядовой, в тот день погибло много хороших бойцов. Встаньте в строй.

Парень крутанулся на сто восемьдесят градусов через левое плечо и, чеканя шаг, вернулся к выстроившемуся посреди развалин города строю солдат. Хотя какой это строй? Одиннадцать человек. Все, кто уцелел из батальона Красных штыков.

- Что, Арсений, звезду отхватил? - раздался шепот слева.

- Пообещали, может, и дадут, если раньше не убьют.

- Сплюнь, дурак, - раздался звонкий голос справа.

Арсений скосил глаза, Ирма была признанным украшением батальона, красавица, которая заплетала свои длинные пепельные волосы в сложные прически, только чтобы не обрезать их и носить под тактическим шлемом.

- Похоже, тебе и лычки скоро навесят, - раздался шепот слева с едва слышимым французским акцентом.

- С чего ты взял? - прошептал в ответ Арсений.

- Слышал в штабе, - отозвался Жан, смотря вперед на усталого капитана в пробитой силовой броне, который толкал речь о павших героях. - Батальон на переформирование, сержантов всех выбили, вот Гена и представит тебя к званию.

Арсений на это ничего не ответил, на Калифорнии было «жарко», от батальона почти никого, не осталось но «звездунам» дали прикурить.

- Может, слышал куда нас? - прошептал Арсений.

- Слышал, - отозвался французский эмигрант, - на Большую Москву перебрасывают, там пункты переформирования. Думаю, недели две там проторчим, кабаки, девочки, теплое море.

- Наивный, - шепнула Ирма, прислушивающаяся к разговору. У Красного пояса и так частей мало, сформируют новую бригаду и бросят на передовую. Думаю, нам Крым светит, будут там тебе и девочки и море и хренова туча «звездунов».

- Разойдись, - скомандовал капитан, - погрузка через четверть часа.

Арсений присел в тени разрушенного почти до основания дома и закурил. Еще два дня назад их батальон штурмовал этот город, дорого далась Калифорния Красному поясу, а дороже всех Лос-Анжелес, столица планеты. Но ведь взяли, огромной ценой, но взяли. Да еще танк этот, ох сколько бед он наделал. В упор из граников били, снаряды плазмой начиненный рикошетили от силового поля и свечкой уходили в небеса.

Ирма присела рядом.

- Но Жан прав, походу, на тебя скоро реально лычки наденут, больше не на кого.

- Надоело все, - сказал в ответ на это Арсений, - просто надоело. Шесть лет идет война, шесть лет планеты переходят из рук в руки, это все равно, что вдвоем в карты на деньги играть: партия твоя, партия моя. Я уже полтора года воюю, пограничные планеты уже раза по три из рук в руки переходили. Какой в этом смысл?

Ирма пожала плечами.

- А у войны есть смысл?

Арсений отрицательно покачал головой.

- Но эта война просто безумие, комедия абсурда, и было бы смешно, если бы не стоила столько жизней. За полтора года батальон переформировывали восемь раз, бригаду шесть. Я даже перестал запоминать лица новобранцев, нет смысла. Мы просто пешки, которыми жертвуют ради высоких идей на которые всем плевать кроме правительств Квадрата и Пояса. Мы воюем за то чтобы наши дети говорили на русском языке, а звездуны воюют за то чтобы повсюду были их флаги и вся система принадлежала только им. Не мы на них напали, но благодаря их пропаганде именно мы зло в чистом виде. Диктатура им наша не нравится, - Арсений усмехнулся, у них она типа более правильная.

Все засмеялись.

- Войне скоро конец, - подсев рядом, авторитетно заявил Никита.

Арсений скосил глаза, красавчик, бабник, ловелас и совершенно никакой солдат.

- Все выдохлись, - продолжил Бабник свою глубокую мысль, - и «красные» и «звездуны». Просто скоро некому будет воевать.

- Быстрей бы, - устало заявила девушка, - хотя, что делать после того, как война закончится? Дома нет, из родных только отец, но он наполовину чужой. Так что, считай, что кроме, как воевать, я ничего не умею. С таким послужным списком мне только в пираты дорога.

Арсения передернуло.

- Быстрей бы, - ответил он.

-А я найду, чем заняться, совершу галактическое турне и на каждой планете заведу себе жену, - озвучил свои планы Никита. - Ирма, ты ведь вроде с Новой Литвы?

Девушка кивнула, не понимая, куда клонит Бабник.

- Вот и здорово, - обрадовался тот, - я тебя трахну, потом быстро женимся, и у меня будет жена литовка.

От удара он увернуться не успел, кулак Ирмы сломал ему нос.

- Я доходчиво объяснила свою позицию? - нависая над валяющимся в пыли Никитой, спросила девушка.

- Дура, я же шучу, - пытаясь подняться и растирая кровь по морде, обиженно заявил парень.

- Я тоже тебя шутя, - отозвалась литовка, - иначе ударила бы не кулаком, а ножом в горло.

Жан, сидящий в стороне, усмехнулся одними губами. Это уже стало традицией батальона, каждый новобранец считал своим долгом склеить Ирму, и каждый огребал по роже. Обычно одного раза было достаточно, только дурачок Никита урока не усвоил и огребал периодически.

- Транспорт прибыл, - глядя в небо, произнес Арсений.

Сверху, включив посадочные двигатели, опускались десантные шлюпки. К каждой бригаде был прикомандирован линкор, для высадки использовались пятьдесят шлюпок по тридцать человек в каждой, снизу крепились таки и машины пехоты, артиллерия и минометы. И вот сейчас четыре шлюпки заходили на посадку, чтобы забрать остатки бригады. Всего четыре. Неделю назад на Калифорнию высаживались полторы тысячи десантников, сегодня отсюда уходили сто девять человек и два танка, почти вся бригада осталась здесь. Похоронные команды еще рыскали по руинам, собирая трупы, их эвакуируют транспортником позже, затем на базе флота каждый погибший получит гроб, флаг и билет домой.

- На посадку, - скомандовал капитан.

Арсений отшвырнул бычок и резко поднялся. Впереди был отдых, две недели в космосе, и если Жан прав, их ждет еще неделя на Большой Москве, центральной планете Красного пояса.

Арсений уже вступил на трап, когда его догнала Ирма.

- Ты пойдешь за ним? - спросила девушка тихо.

- Да. Наступит день когда я найду этого ублюдка и снесу ему голову.

Девушка была одной из немногих, кто знал его историю. Дальше шли молча, рассевшись по местам, Лавр пристегнулся лазерный автомат, занял место в оружейной стойке справа от хозяина.

- В одиночку его не победить, - садясь рядом, заметила она.

- Я не собираюсь его побеждать, я собираюсь мстить, - ответил на это Арсений.

- Билет в один конец.

Парень кивнул.

- Приготовиться! - раздался из динамика голос пилота. - Старт на счет ноль. Три, два, один, ноль, старт!

Двигатели взревели и шлюпка, оставив выжженное пятно, ушла в небо.

Линкор «Иосиф Сталин» был для Арсения почти домом, вот уже полтора года он летал на нем. Выйдя из шлюпки парень махнул на прощание Ирме и отправился в кубрик.

- О чем говорила сучка-недотрога? - догнав его, поинтересовался Никита.

Арсений затормозил, взяв Бабника за грудки, он прижал его к стене.

- Слушай меня внимательно, падаль, - прошептал он ему в ухо, Никита вздрогнул, - и запоминай. Как только начнется переформирование, просись в другую бригаду, и если ты этого не сделаешь, я тебя, суку, сам в первом же бою пристрелю. Ты меня хорошо понял?

- Лавр, ты чего? - выпучив глаза, полузадушено прохрипел Никита.

- Ничего, - просто отозвался Арсений и двинул коленом между ног красавчика, хотя со свернутым носом и размазанной по лицу кровью на такового Никита не тянул. - Просто дружеский совет, - отпуская жертву которая мгновенно рухнула на пол и скрючилась в позе эмбриона. - Дерьмо, - бросил парень и пошел дальше, идущий на пару шагов позади Жан усмехнулся одними губами и обогнул кучу, скорчившуюся на полу.

- Интересно, - догоняя Арсения, произнес он, - а Ирма знает, сколько раз за последний год ты из-за нее чистил морду всяким козлам?

- Без понятия, - отозвался парень и, махнув на прощание рукой, вошел в кубрик. Раньше он делил его с еще девятью парнями, теперь… теперь он был здесь один. Девять пустых коек, через какое-то время сюда придут чиновники из военной канцелярии, соберут личные вещи погибших и раненых и эти койки займут другие люди, чтобы потом уйти, не оставив в памяти Арсения ни имен, ни лиц.

- Завтра будем на Большой Москве, - садясь за стол, произнес Жан, - кабаки, пляжи, девочки.

Ирма усмехнулась.

- Жан, все отличие от того, что есть сейчас, пожалуй, только в пляжах. Насколько я помню, ты вчера ушел к себе в кубрик, ведя под руки двух связисток, одна из которых лейтенант, а вторая капитан. Кстати, количество звездочек на погонах влияет на поведение в постели?

Жан отрицательно покачал головой.

- Все как и в жизни, лейтенанты шустрее, капитаны опытней.

Присутствующие рассмеялись, за столом сидели десять человек, почти все, что осталось от батальона, не хватало только Никиты, который избегал общества Арсения, ел за другим столом и старался быть как можно незаметней, всех это вполне устраивало.

- Ты-то, красавица, на пляж собираешься? - поинтересовался Игорь.

- Конечно, - мечтательно закатив глаза, ответила Ирма, - у меня уже полгода лежит в вещмешке ненадеванное бикини, которое я купила в Ленинграде. Тогда так и не удалось искупаться в Балтике.

- Это когда нас перебросили на Урал? - спросил Арсений.

Девушка кивнула.

- Да, на Урале, с пляжами туго, - отозвался кто-то из парней.

- Там со всем туго с растительностью, с водой, там только с горами проблем нет и металлами, - заметил Жан, из присутствующих только он, Арсений и Ирма поучаствовали в той заварушке, неделю Красные Штыки гоняли по горам десант «звездунов». Батальон после этого пришлось почти полностью переформировывать: из четырех сотен бойцов уцелели двадцать пять человек, а продолжить службу смогли десять. Теперь из десяти осталось только трое ну и лейтенант в госпитале, хотя обратно в часть ему уже вернуться не суждено, какой из безрукого десантник?

- Кто сегодня сводки просматривал? - спросил Арсений.

- Я, - поднял руку невысокий крепкий парень с позывным Тумба. - На Крыме совсем все плохо, жмут нас там «звездуны». Туда перебросили пятый механизированный корпус, но все равно у квадрата перевес.

- Накрылись медным тазом ваши пляжи, - бросил кто-то с соседнего столика.

Арсений обернулся и вопросительно посмотрел на сидящих за ним пилота и связиста.

- Сегодня шифрограмму принял, - сообщил связист, - бригада уже сформирована, вас вольют в состав и перебросят на Крым. Думаю, что уже через неделю там будем.

- Твою мать, через один парсек, - выругался кто-то из молодых, - а я своей девушке свидание назначил, послезавтра с Ленинграда прилетит.

- Забудь, думаю, послезавтра ты будешь снова болтаться в космосе, - бросил пилот. - У нас все увольнительные отменили, беглый осмотр корабля, пополнить запасы, погрузить бригаду и на взлет.

- Похоже, в Крыму все совсем хреново, - продолжил связист, - туда еще первый гвардейский перебрасывают, но это пока что слухи.

За столом десантников повисла напряженная тишина, Ирма и Арсений переглянулись, оба знали, что значит, когда где-то появлялся первый гвардейский. Элиту десантной пехоты Красного пояса бросали в бой только тогда, когда больше ничего не могло помочь, и, если его и вправду перебрасывали на Крым, значит, дело швах. Билет на курорт может оказаться в один конец. Новости основательно испортили всем настроение, все от рядовых до адмиралов флота и маршала Красного пояса знали если потерять Крым - войне конец. Фактически, эта планета переходила из рук в руки и не принадлежала ни «звездным», ни «красным». Когда она была в руках «звездунов», то называлась Майами, когда в руках «красных» - Крымом. За нее уже шесть лет шла капитальная драка, если кому-то из противоборствующих сторон удастся закрепиться на ней хотя бы на полгода и построить базу для флота, война закончится. Стратегическое положение планеты давало колоссальное преимущество для атак на почти все миры галактики. Но в одном дурачок Никита был прав - войне скоро конец, силы «красных» и «звездунов» таяли, как снеговик в тропиках.

На следующий день линкор «Иосиф Сталин» пристыковался к базе звездного флота. Никаких увольнительных, все остались на корабле, на который тут же начала грузиться бригада. Жан оказался прав, через час после стыковки на Арсения надели сержантские лычки, а через два, передумав, сорвали и сходу нацепили погоны лейтенанта.

- Принимай роту, - скомандовал усталый капитан, - назначай взводных, через одиннадцать дней мы высаживаемся в Крыму.

- Так нельзя, - возмутился Арсений, - половина бригады - салаги необстрелянные, никакой слаженности, это все равно, что скотину на убой вести.

- Забудь про гуманизм, - отмахнулся капитан, - у нас нет ни времени, ни сил. «Звездуны» дожимают Крым и, если сейчас туда не перебросить свежие силы, мы его потеряем.

- А гвардейская?

- Первая гвардейская сможет быть там не раньше чем через две с половиной недели. Все, лейтенант, выполняйте.

- Есть, - вытянувшись по стойке смирно и крутанувшись на каблуках, Арсений, чеканя шаг, вышел из каюты капитана.

- Ирма, принимай первый взвод, Жан, второй, - Арсений пробежался взглядом по оставшимся старикам. - Третий возьмет, - последовала довольно долгая пауза, - третий возьмет Митяй.

- Все так плохо? - спросила Ирма, когда они остались в лейтенантском кубрике вчетвером.

- Хуже. Плохо - это еще хорошо, - скаламбурил Арсений, бросив быстрый взгляд на взводных. - Я могу рассчитывать только на стариков, молодняк мне совершенно доверия не внушает, это мясо, которое в первом же бою обгадится до потери сознания. Стариков в бригаде процентов сорок, это хорошо, я из них знаю от силы десяток, но шесть сотен обстрелянных бойцов не могут выиграть войну.

- Похоже, мы смертники, - подал голос Жан, весь вечер он молчал и был хмур.

- Наша задача удержать Новороссийск, или как называют его «звездуны» Ньюпорт.

- И сколько держаться? - спросил Митяй.

- До подхода первой гвардейской, ориентировочно шесть или семь дней.

- Писец нам всем, орден точно отхватим, а кое-кто и два, только нам его в гроб положат, - как всегда прямолинейно бухнул Митяй.

Все посмотрели на него, как будто он громко испортил воздух. Правда, в душе каждый знал, что Митяй прав.

- Сорок секунд до высадки, - огласил десантный отсек капсулы напряженный голос пилота. - Входим в зону действия противовоздушной обороны квадрата. Держись! Сейчас потрясет!

Десантная капсула вздрогнула, Арсений на секунду закрыл глаза, тряска все усиливалась, вибрация на корпусе нарастала. Новоиспеченный лейтенант сжал кулаки и посмотрел на сидящих напротив бойцов, сразу можно сказать, кто высаживается впервые: лица бледные, пот катится градом, кулаки стиснуты на подлокотниках и побелели от напряжения.

- До посадки десять секунд, - произнес пилот, - удачи, ребята.

Арсений отстегнул ремни и поднялся, капсула вздрогнула и он едва не упал, вовремя ухватившись за поручень.

- Там внизу нас ждет враг, - начал он, - и он нас боится. Мы уже на земле, это наш Крым, покажем «звездунам», что они зря сюда приперлись.

Особого энтузиазма эта речь не вызвала, но бойцы хоть как-то приободрились.

- Контакт, - выкрикнул пилот, и десантная шлюпка тяжело плюхнулась на все восемь «лап». Аппарель упала на землю, и Арсений рванулся вперед, следом с криком бежали бойцы.

- Группа прикрытия, вперед! Занять оборону на окраине! Отделению поддержки разгрузить боеприпасы! Бронемашину к угловому дому! Пошевеливайтесь, черти!

Бойцы засуетились, десять десантников, прикрывая друг друга рванулись к окраинам. Где-то впереди шел бой, там гибли остатки пятого механизированного корпуса. Город горел, было светло, как днем, из-за холма работала минометная батарея, над развалинами дрались истребители и штурмовики, прикрывая зону высадки бригады, а за спиной одна за одной на посадку заходили десантные капсулы.

- Красным штыкам, выдвинуться к позициям третьего батальона первой бригады пятого механизированного, они отходят по южной окраине, даю маркер, - приказал полковник.

- Есть, - раздался голос капитана, - но высадка еще незакончена.

- Потом закончишь, - отрезал командир бригады, - посылай тех, кто уже на земле.

- Первой роте - вперед, - скомандовал капитан.

Арсений глянул на карту, на планшете уже появились маркеры третьего батальона, они медленно пятились чуть правее расположения его роты.

- Первое отделение – вперед! Прикрыть левый фланг. Второе отделение - правый, третье - центр, - скомандовал Лавров.

Выгрузившиеся бойцы при поддержке брони пошли вперед, на них катился огненный вал, это артиллерия «звездуновя» утюжила отходящий батальон.

Арсений побежал вперед, держась чуть позади третьего отделения, которым командовал Митяй. В квартале слева наступала вторая рота, а по набережной третья. Лавров и его бойцы оказались на острие атаки. До передовой осталось меньше сотни метров. Солдат в штурмовой броне и со звездным флагом на плече выскочил на Арсения совершенно неожиданно, они одновременно нажали курки, короткая очередь прошла чуть в стороне, а вот «звездун», сложившись пополам, завалился лицом на обломки стены.

- Ирма, прикрой справа, похоже, «звездуны» решили окружить нас.

- Есть, - отчеканила девушка и ушла из эфира.

Арсений снова побежал вперед догоняя ушедших бойцов третьего отделения, а навстречу ему катился огненный шквал.

- Закрепиться в квартале, дальше не идем, - скомандовал он. - Первая рота Красных штыков вызывает третий батальон.

- Слушаю тебя, Красный штык, - раздался в гарнитуре незнакомый голос. - Отходите, прикроем, мы закрепились в квартале пятьдесят метров позади вас.

- Всем приготовиться, - скомандовал Арсений, - сейчас на нас навалятся. Бригада, запрашиваю поддержку артиллерией, даю целеуказание.

- Принято, - раздалось в гарнитуре. - Сейчас вдарим.

Арсений сжался, и через секунду на наступающих «звездунов» обрушился шквал огня, отрезая их от отступающего батальона.

В дом, где укрывался Арсений, вбежал человек в штурмовой броне с красным флагом на плече.

- Кто командир роты? - выкрикнул он.

Арсений обернулся и махнул рукой.

- Я командую.

- Командир второй роты, лейтенант Назаров, - доложил тот, - принял командование третьим батальоном.

- Что у вас, лейтенант?

- Ничего хорошего, - садясь рядом и разворачивая голограмму города, произнес тот, - вот здесь у них минометная батарея, за городом базируются штурмовые стрекозы, танки вот тут, - он ткнул в маркер, - напротив вас два батальона седьмого штурмового полка.

Арсений внимательно изучил карту, одного взгляда хватило, чтобы понять, им не выстоять.

- Сколько у вас людей, лейтенант?

- Двадцать четыре, - глянув на сенсоры, подвел итог тот, - утром была почти сотня. Я увожу выживших. Удачи, лейтенант, и спасибо тебе, еще бы несколько минут и нас бы всех кончили.

- Прощай, Назаров, - отозвался Арсений.

Они кивнули друг другу, и лейтенант выбежал из дома, на ходу отдавая приказы.

- Идут, - раздался голос одного из бойцов.

Арсений достал бинокль и выглянул в окно, среди развалин города крались «звездуны» в своих серых шлемах со звездой на правойстороне.

- Приготовиться, - выходя на ротную частоту, скомандовал он, - подпустим метров на сто.

Вскинув лазерный автомат, он навел автоматический прицел, который разобрал видимые цели. Цифры дистанции на дальномере сокращались, звездуны еще не знали, что здесь рота Красных штыков, а не разбитый обескровленный третий батальон.

Арсений совместил «блуждающий маркер» прицела с головой сержанта и нажал на спуск. Звездный шлем раскололся и квадратовец, взмахнув руками, рухнул на дорогу, тело еще падало, а прицел автоматически отыскал следующего противника, и он вновь нажал на курок. Вся передовая окрасилась в красный цвет: лазерные лучи рвали силовую броню «звездунов», те, не ожидавшие такого массированного обстрела, боя не приняли и отошли, оставив перед позициями роты три десятка тел.

А потом начался ад. Мина влетела прямо в окоп, из которого моментально полетели окровавленные ошметки. Арсений видел, как на дисплее погасли сразу четыре точки, четыре бойца. Он посмотрел на другие цифры, три дня боев, три дня нескончаемых атак, бронетехника сожжена, в строю сорок шесть человек, прямо на глазах погас еще один маркер - сорок пять. Потери в батальоне больше шестидесяти процентов, в бригаде семьдесят.

- Лейтенант, - раздался в гарнитуре голос Ирмы, - мы отходим к тебе на нас три танка прут, рвать их нечем.

- Отходите, прикрываю, - разрешил отход Арсений, - позиции первой роты были всего в сорока метрах правее, уцелевшие бойцы держали фронт в сотню метров, отбивая в час по две атаки. Еще день не продержаться.

- Первая рота вызывает КП, первая рота вызывает КП, - вытаскивая гранатомет из-под мертвого бойца, валяющегося рядом с окном, запросил Арсений. Ответа не последовало, он повторил вызов, тишина.

Арсений глянул на голограмму сражения, его обескровленную роту теснили по всему фронту, если сейчас не ударит артиллерия, их сомнут.

Из-за руин на бешеной скорости вынеслась штурмовая стрекоза и обрушила залп на дом, где держали оборону бойцы второго отделения, на дисплее погасли сразу семь маркеров.

- Жан, как слышишь меня? Отходите ко мне, - приказал Арсений. В этот момент маркер сержанта погас. - Прощай, Жан. Вызываю вторую роту, всем оставшимся в живых приказываю покинуть позиции.

- Слушаемся, товарищ лейтенант, - отрапортовал молодой незнакомый голос. - Прикройте.

Арсений посмотрел на труп Митяя, лежащий у дальней стены со снесенной головой.

- Третьей роте прикрыть отход первой и второй роты.

В небе появился одинокий штурмовик, заложив бешеный вираж, он из всех стволов саданул по звездуновкой стрекозе, та вспыхнула ярким шаром. Это событие было воспринято бойцами одобрительными криками.

- Молоток пилот, - произнес сидящий у соседнего окна боец.

Справа рвануло, и в фасадной стене здания появилось пятиметровое отверстие. Арсений вскочил и, вскинув гранатомет, навел на танк, который появился с той стороны. Ракета, начиненная мощнейшим плазменным зарядом, ушла к цели. Голубоватая вспышка и сквозная дыра в башне, танк замер, ствол уперся в землю. В пролом вбежали шестнадцать бойцов во главе с Ирмой. - Спасибо, лейтенант, выкрикнула она, - классный выстрел.

- Не за что, - на бегу крикнул Арсений, - возьми под ответственность правый край обороны.

- Слушаюсь, - отчеканила девушка и, махнув рукой бойцам, повела их за собой.

Арсений вернулся к окну, одинокий штурмовик обрушил на противоположенную сторону улицы всю огневую мощь, похоронив под завалами пару только что выползших вперед танков «звездунов» и пятерых бойцов, прикрывающих их. Эта атака была встречена бойцами еще с большим энтузиазмом, нежели сбитая стрекоза.

- Ракетная атака, - выкрикнул боец. Откуда-то из руин вылетала самонаводящаяся ракета и устремилась к штурмовику, но пилот был просто асом, за доли секунды он запустил три ложных цели и вышел из зоны атаки. В небе расцвел яркий шар взрыва, по руинам прошла ударная волна.

Штурмовик пошел на новый заход, взяв курс на три самоходки, что появились на другой стороне улицы, их прикрывали пехотинцы, не меньше роты. Из руин вылетели сразу три самонаводящихся ракеты, не оставив штурмовику ни единого шанса. За секунду до взрыва от него отделилась маленькая точка, взлетевшая на сотню метров вверх, а потом в небе расцвел огненный шар, а следом за ним еще один, третья ракета, потеряв цель, скрылась за руинами. Ударной волной Арсения сбило с ног. Справа, где еще минуту назад держали оборону бойцы второй роты, почти над самыми руинами раскрылся парашют.

- Надо его вытащить, - крикнул Арсений двум блажащим бойцам. – Ирма, бери на себя передовую, я пошел.

Перемахнув через подоконник, парень добежал до сожженной бронемашины и укрылся за корпусом. Рядом, пыхтя, прижались спиной к броне двое бойцов, оба новобранцы из последнего призыва.

- Лейтенант, будет нам помощь? - спросил тот, что сидел сразу за Арсением.

- Будет, мужики, не дрейфьте, - откликнулся Лавров. А теперь давай за мной, - и, вскочив, что есть духу рванул к ближайшим руинам.

Справа заработал тяжелый пулемет, Арсений, не сбавляя скорости, несся через маленькую площадь, на последнем метре он ласточкой нырнул в пролом в стене и, перекувырнувшись, вскочил на ноги и едва успел отскочить, поскольку следом в пролом влетел бегущий за ним боец. Усиленные лазерные заряды прошлись по стене, оставляя в ней десятисантиметровые дыры. Арсений оттолкнул бойца и рухнул на пол.

- Ирма, как слышишь?

- Слышу тебя, Лавр, вы перебежали?

- Да, сержант, «звездуны» затащили в дом напротив тяжелый пулемет, заткните его.

- Сделаем, - отозвалась девушка, - «летуна» видите?

- Пока нет, некогда было осмотреться. Отбой.

Арсений поднялся и выглянул в проем, третий боец лежал метрах в десяти от входа, лазерные лучи перерезали его туловище почти пополам, силовая броня не спасла. Жаль паренька, совсем мальчишка, стыдно было сказать, но Арсений даже не знал, как его звали.

- Отмучился Димка, всего семнадцать лет было, - произнес боец.

- Как семнадцать? - удивился Арсений.

- Товарищ лейтенант, мы с ним с одной планеты, с Ленинграда, вместе призывались, соврали насчет возраста. Лишний год приписали.

Арсений предпочел не комментировать услышанное. Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу. Эти мальчишки выбрали свою.

- Как тебя звать хоть? - спросил он.

- Эдуардом.

- Вот что, Эдик, - начал Арсений, - сейчас они вперед пойдут, мы этот район оставили, держится только наш дом, им его обойти надо, а сделать это можно только через эту улицу. Короче, занимай позицию и прикрой направление, пока я «летуна» искать буду. Не геройствуй, огонь открывай только когда не останется других вариантов, ты меня понял?

Боец кивнул и улегся возле пролома, взяв на прицел площадь, по которой они только что бежали. Арсений кивнул, одобряя позицию, и, выглянув из окна, перемахнул через подоконник. Штурмовик горел в двух домах от него, он рухнул на территории «звездунов», а вот его пилот должен был приземлиться где-то здесь. Взбежав по лестнице, он засел на чердаке, крышу давно сорвало, дыр хватало. Летуну не повезло, тот приземлился на перекрестке, к которому двигалось отделение «звездунов». Они его пока еще не видели, но, видимо, их направили на его поиски. Парень крайне неудачно приземлился, рухнув между двумя сожженными бронемашинами квадратовцев, он сломал ногу, об этом говорила экстренная шина, сделанная из двух труб и проволоки. О том, что пилот выберется сам, и речи не шло. Арсений перевел прицел на противника. Во главе, крутя головой, шел капрал, а следом семь бойцов. Шли грамотно: трое по одной стороне улицы, четверо по другой. Максимум Арсений успел бы свалить капрала, ну и еще одного, остальные пять его в клочья порвут, у двоих за плечами гранатометы, мощности которых хватит. чтобы снести весь верхний этаж вместе с ним.

Нужно было решить, что делать, гранаты для подствольника кончились еще сутки назад, осталась последняя ручная плазменная объемного взрыва, переделанная под зачистку помещений, три секунды и взрыв. От удара все в радиусе пяти метров исчезает в прямом смысле этого слова, значит, граната, автомат, к которому два полных магазина, всего семьдесят выстрелов, и нож. И это против семерых вооруженных до зубов «звездунов». Противник вышел на перекресток, еще двадцать секунд и они обнаружат «летуна». Арсений выдернул чеку и сжал в руке гранату, выжидая момент, и он представился. На какое-то мгновение группа капрала сбилась в кучу, и Арсений, швырнув гранату в самую гущу, после чего, вскочив, дал неприцельную очередь по второй группе. Выстрелы и взрыв прозвучали одновременно, капрал и трое бойцов исчезли в голубой вспышке, на дно двухметровой воронки лязгнув упала половина шлема со звездой на боку. Трое последних «звездунов» рванулись к бронемашине и залегли с другой стороны, при этом один хромал, видимо, все-таки один выстрел да угодил в цель. Пилот же задрал башку и посмотрел в сторону дома, откуда стрелял Арсений, до него было всего сорок метров, но как пройти их со сломанной ногой. Арсений запустил сканер эфира, сначала, кроме помех, ничего не было слышно, а потом взволнованный женский голос затараторил:

- Вызываю бойцов пояса, вызываю бойцов пояса, прикройте, прорываюсь.

- Говорит лейтенант Лавров, батальон Красные штыки, нахожусь в доме на углу, прикрываю. Поторопитесь.

Арсений вскочил и взял на прицел бронемашину, наведение моментально поймало пилота, но, получив подтверждение по запросу «свой-чужой», стало выискивать новую цель.

«Звездуны» умирать не торопились, лишившись командования, они и носу не показывали из своего укрытия. Пилот, который оказался девушкой, вскочив и волоча правую ногу, на максимальной скорости поскакал в сторону дома. Видимо, она вколола двойную дозу обезболивающего, поскольку неслась как угорелая, и ничем другим подобное объяснить было нельзя.

Один из бойцов квадрата все-таки решил высунуть башку из укрытия, автонацел моментально среагировал, Арсений повел стволом и нажал курок, лазерный луч угодил точно в середину шлема, голова «звездуна» упала на разбитое дорожное покрытие. Летунья исчезла из поля видимости, Арсений дал короткую очередь, так, чтобы лучи прошлись по краю укрытия, на случай, если «звездуны» решат проявить геройство и высунуть башку. Но те сделали вид, что их там нет, да и вообще они не за пилотом шли, а так, мимо проходили.

Арсений еще минуту подержал их на прицеле и побежал вниз. Пилот штурмовика сидела, прислонившись спиной к стене, подогнув левую и вытянув правую ногу. За забралом гермошлема лейтенант не смог разглядеть ее лица, но сейчас это было совершенно неважно.

- Живая? - присев рядом, спросил он, изредка бросая взгляд на бронетранспортеры, которые были видны, как на ладони, сквозь дверной проем.

Летунья ничего не ответила, только кивнула.

- Хорошо, я тебя вытащу, но надо немного побегать, оружие есть?

Девушка продемонстрировала лазерный пистолет-пулемет средней мощности. Арсений скривился, как оружие самообороны он был неплох, а как оружие боя против пехоты в городе - вообще никуда не годился. Несколько месяцев назад началось перевооружение, и «летунам» должны были выдать новую модель под усиленный лазерный патрон, но, видимо, не успели.

Краем глаза Арсений заметил движение на перекрестке и, вскинув автомат, всадил пару очередей в борт бронетранспортера, обозначая свое присутствие, «звездун» отпрянул и скрылся за машиной.

- Вставай и беги к южному краю здания, там запасный выход, жди меня возле него, - приказал Арсений.

Летунья кивнула и, тяжело поднявшись, подволакивая ногу, пошла в указанном направлении. Лавров еще несколько минут держал перекресток под прицелом, после чего поспешил следом. Девушка ждала его в указанном месте. Арсений присел рядом, так, чтобы видеть коридор, по которому пришел.

- Слушай план, - не глядя на Летунью, начал он, - район мы оставили, сейчас остатки моей роты удерживают здание на площади, общей картины боя у меня вообще нет. Нам надо добраться туда, это метров двадцать до следующего дома, затем через улицу, и перебежать площадь. Всего метров триста, но полсотни из них простреливаются тяжелым пулеметом. Их надо перебежать быстро, очень быстро.

Девушка кивнула.

- Я смогу.

И тут Арсений понял, что ей не светит, сюда они шли втроем, дошли двое, крепкий молодой парень так и не успел добежать, а девушка со сломанной ногой и десятка метров не пройдет.

- Ирма, это Лавр, прием?

Несколько секунд в гарнитуре царили помехи.

- Лавр, это Ирма, на связи.

- Я нашел «летуна», но у нее сломана нога. Вы подавили пулемет?

- Подавили, но этот путь отрезан, они окружают нас, вам не пройти. На нас плотно насели.

Арсению понадобилось меньше минуты, чтобы понять, что остаткам роты не удержать ни площадь, ни центр Новороссийска.

- Ирма, слушай приказ, собрать боеприпасы, оставить позиции и отходить к окраине, - он ткнул маркером в дом, на самом краю города. - Там точка сбора, попытаемся удержать хотя бы зону высадки. Потеряем ее, потеряем все. Как поняла?

- Есть уходить к указанной точке.

- Я заберу бойца и буду пробираться туда же.

- Поняла, - отозвалась девушка, - у меня в строю двадцать два человека, нет связи ни с другими ротами, ни со штабом батальона, ни с КП бригады.

- Значит, есть только мы, Ирма. Все, выполняй. Не тратьте время. - Арсений оборвал разговор. - Сейчас мы перебежим в соседний дом, там остался мой боец, и будем прорываться к окраине. Попробуем закрепиться там, - прояснил он позицию для Летуньи.

Выглянув в дверной проем, он минуту наблюдал за улицей, все было тихо.

- Вперед, - скомандовал он, - я тебя прикрою. Добежала до машины, укрылась и ждешь меня.

Девушка кивнула и смешной походкой побежала к изрешеченной легковушке. На то, что у здорового человека ушло бы секунд десять, у нее заняло почти тридцать. Кое-как дохромав, она свалилась за остров. Арсений рванулся следом и уже через пару секунд упал рядом.

- Окно видишь? - указав на дом, спросил он.

Летунья снова кивнула.

- Перебраться внутрь сможешь?

Девушка, немного помедлив, снова кивнула гермошлемом.

- Да сними ты его, - не выдержал Лавров, - толку от него никакого.

Какое-то время она медлила, после чего отстегнула крепление и сняла гермошлем. У нее оказалось очень приятное лицо, правда, сейчас на нем отчетливо проступила боль. Летунья рефлекторно поправила средней длинны рыжие волосы, забранные в тугой хвост. Арсений забрал у нее шлем и швырнул подальше, тот заскакал по камням и замер, демонстрируя небесам треснутое забрало.

- Теперь, когда мы можем общаться в нормальном звуковом режиме, у меня есть пара вопросов. Вопрос первый - как себя чувствуешь?

- Ногу поломала при приземлении, а так в норме, - голос у нее оказался под стать внешности немного резкий, но на удивление приятный.

- Как тебя зовут и к какой бригаде приписана?

- Анна Шахова, старший лейтенант первой штурмовой эскадрильи пятого механизированного.

- Я думал его отвели?

- Отвели, - согласилась девушка. - Остались мы и артиллеристы. После того, как меня сбили, только артиллеристы.

- Понятно, слушай меня внимательно, Анна, сейчас ты добежишь вон до того дома, переберешься через окно и будешь ждать меня, там должен быть мой боец, если еще жив, конечно. Парень он зеленый и до усрачки напуганный, может, пальнуть, так что дождешься меня, и пойдем вместе. Поняла?

- Поняла, - отозвалась Летунья, - добегаю, перебираюсь, жду.

- Молодец, - улыбнулся Арсений, - как скомандую, бежишь.

Девушка с трудом поднялась, опираясь на здоровую ногу, и приготовилась бежать. Арсений выглянул из-за укрытия, улица была пуста, в ста метрах от них артиллерия «звездунов» утюжила площадь.

- Пошла, - скомандовал он.

Девушка побежала, если, конечно, это можно было назвать бегом. Через минуту она уже переваливалась через подоконник. Арсений рванул следом, он почти достиг спасительного окна, когда в спину ему угодил лазерный луч. Силовая броня выдержала, луч расщепило на три десятка маленьких иголок, брызнувших, словно фейерверк, во все стороны, а самого Арсения швырнуло вперед, он влетел в окно, приложившись шлемом об пол. Когда он поднялся, Анна, выставив свой маломощный пистолет-пулемет из окна, поливала кого-то длинными очередями.

Арсений глянул на заряд магазина, осталось чуть меньше половины, пятнадцать выстрелов и еще один целый в кармане, вот и весь боезапас. Вскочив, он метнулся к другой стороне и быстро выглянул наружу. Двое «звездунов», те самые, что прятались за бронетранспортером, присев возле дверного проема, поливали очередями окно, в которое только что влетел Арсений. Стрельба Летуньи их нервировала, видимо, это были мальчишки из последнего призыва, поскольку, любой мало-мальски опытный солдат не стал бы даже укрываться от них, голубоватые лучи не могли причинить силовой броне и скрывающемуся за ней человеку никакого вреда, разве что этот фейерверк мог раздражать. Лавров выдал пару коротких очередей, и «звездуны» поспешили укрыться.

- Уходим, - крикнул он девушке.

Та кивнула. Арсений глянул на монитор, маркер Эдуарда погас. Жаль, ну да ничего уже не сделаешь. Добежав до позиции, он увидел еще одну дыру рядом с той, через которую они попали в дом. Тело парня лежала у противоположенной стены, видимо, отшвырнуло взрывом, грудь была разворочена так, что был виден перебитый позвоночник. Лавр подобрал его автомат и отщелкнул магазин, тот был полным. Сунув его в карман, он подбежал к покойнику и обшарил карманы, трофеями стали две гранаты - одна плазменная, вторая - термическая, и два полных магазина. Приложив палец к губам, он вернулся к проему. На площади разворачивались два танка со звездой на броне, на небольшом пяточке перед домом лежало пять тел в серых шлемах. Когда они бежали сюда, их не было, дорого «звездунам» дался Эдик. Но сваливать отсюда надо было быстро, минимум отделение квадратовцев бежало через площадь, пара минут и они будут здесь.

Арсений махнул Анне рукой и первым побежал в соседнюю комнату. Зазнул Анне рукой и первым побежал в соседнюю комнату. насквозь через весь ез площадь пара минут и они будут здесь.ый позвоночн спиной что-то рвануло, послышался грохот падающих камней. Над зданием прошла пара штурмовых стрекоз, звук их двигателей нельзя было ни с чем спутать.

- Ты как? - глядя на бледную девушку, у которой по лицу катился пот, а по подбородку на противоперегрузочный комбинезон стекала тонкая струйка крови из прокушенной губы.

- Нормально, - нашла в себе силы ответить Анна.

Арсений только усмехнулся на это.

- Врать не надо. - Доставая аптечку Эдуарда, приказал он, - сядь, сейчас вколю тебе еще обезболивающего, будет полегче.

Девушка послушно уселась рядом, вытянув сломанную ногу.

Лавров достал два шприца, внутри было красноватое вещество со сложным названием из одиннадцати букв, бойцы даже не пытались его запомнить, а просто называли «Блокада».

Вколов двойную порцию, он удовлетворено кивнул, напряженное лицо девушки разгладилось, оно больше не выражало страдания.

- Спасибо, - найдя в себе силы, улыбнулась Летунья. - Если бы не ты.

- Позже поблагодаришь, мы еще не выбрались.

Он прислушался, видимо, отступала вся бригада, вернее то, что от нее осталось за три дня, звуки боя катились дальше, на окраинах шла ожесточенная стрельба, гремели разрывы.

- Какие, на хрен, четыре дня? - буркнул себе под нос Арсений.

- Четыре дня, - спросила девушка. - Ты про что?

- Мы должны были продержаться еще четыре дня, потом должен подойти первый гвардейский, - не глядя на Летунью и наблюдая за улицей, ответил Арсений.

- Лейтенант, ты не знаешь?

- Чего? - не оборачиваясь, спросил парень. - У меня со штабом бригады уже сутки связи нет.

- Они не придут. Нас бросили здесь.

Арсений опустил автомат и, сев на грязный пол, откинулся спиной к стене.

- Что вообще происходит? - спросил он.

- Сейчас идут мирные переговоры, Красный пояс пытается договориться с «звездунами». Крым объявлен нейтральной планетой.

Дом тряхнуло, где-то поблизости разорвался снаряд, начиненный плазмой, запахло озоном.

- Ладно, у меня связи нет, - выглянув в пролом, бросил Арсений, - а «звездуны», им что, новости не сообщают?

- Им приказано несмотря ни на что раздавить нас. Минут за сорок до того, как я вылетела, контрразведчики перехватили шифрограмму. Мы пешки, нам приказано сражаться до последнего. Пока мы деремся, у пояса есть шанс заключить мир. Мы сейчас у «звездунов» как кость в горле, если они захватят Крым, тогда у них появится козырь в переговорах.

Арсений выглянул на улицу, дом, который стоял следующим по улице, наполовину испарился, видимо, плазменный снаряд угодил прямо в него, и теперь у них на пути был завал.

- Надо идти, - вставая, произнес Арсений, - теперь придется драться за свою шкуру, а не за пояс.

Выглянув еще раз на улицу, парень полез через пролом, Анна поднялась и поковыляла следом.

- Дошли, - лежа в пятиметровой воронке, прошептал Арсений.

Девушка ничего не ответила, она лежала рядом и тяжело дышала, прошло уже больше двенадцати часов, бой несколько раз стихал, потом закипал с новой силой, квадратовцы, не считаясь с потерями, бросали на позиции, удерживаемые остатками бригады, свежие силы. Из роты осталось одиннадцать человек, они зубами вцепились в дом на окраине, хотя дома никакого уже не было и в помине, артиллерия «звездунов» не жалела снарядов, пятиэтажный особняк престижного приморского района был разбит, из завала на втором этаже бил одинокий пулемет, снизу его прикрывали автоматчики. Все, что осталось от ста двадцати бойцов.

- Аня, держись, последний рывок остался, нужно обойти этот дом, в котором засели «звездуны» и перебежать улицу. Двадцать метров и мы будем у своих.

Анна, закусив губу, только кивнула, она была бледная, лицо осунулось, очертив и без того большие скулы. Самостоятельно она уже идти не могла, последние три часа она передвигалась, прыгая на одной ноге, повиснув на плече Арсения.

Лавров достал последний тюбик-шприц «Блокады». Им повезло, дважды они натыкались на трупы «звездунов», аптечка правда нашлась только у одного, но это помогло выиграть два часа. Вколов обезболивающее, он видел, как на лице девушки проступило облегчение.

- Я первый, ты за мной, - начал инструктировать он, - сейчас нам очень сильно мешает вот тот домик, в котором засели квадратовцы. Ирма говорит, что их там человек десять, нужно взять правее, там тихо. Первая рота, отступая, заминировала весь район, «звездуны» потеряв три танка и десяток пехотинцев, больше на набережную не лезут. Так что давай ползком вон к тому чудом уцелевшему кусту.

Анна ничего не ответила, вместо долгой трепотни девушка перевалилась через бруствер и поползла к кусту.

- Ирма, мы идем по твоему маршруту, прикройте огоньком.

- Поняла, прикрываем, - отозвалась девушка.

Арсений перевалился через бруствер и, быстро работая локтями, пополз вслед за Анной, которая получив временное облегчение от своей боли двигалась намного активней, чем до этого. Место прорыва было единственное возможное между двумя домами, занятыми звездунами. В любое другое время Арсений покрутил бы пальцем у виска: выйти из вражеского тыла броском по простреливаемой улице, пусть и под прикрытием своих товарищей, с раненой девушкой. Но другой дороги не было, только сдаться или погибнуть, ни то, ни другое в планы Арсения не входило.

- Готова? - глядя на просвет между домами, спросил он.

- А что, есть выбор? - ответила Аня. - Знаешь, если выберемся с этой говенной планетки, с меня ужин и незабываемая ночь.

- Две, - начал торговаться Арсений, - а то и три.

- Это будет зависеть от того, как пройдет первая, - парировала девушка.

- Пошли скомандовал Арсений и первым рванулся между домами, двумя дорогими особняками, превращенными в руины. Поскольку город переходил из рук в руки уже несколько лет, нельзя было сказать точно, кто и когда развалил эти особняки, построенные из кроваво красного мрамора, очень редкого и дорогого, который добывали на южном полушарии Крыма. Расстояние между домами было всего в сорок метров, Арсений выдернул чеку и швырнул гранату в окно второго этажа, от которого уцелели только стена и оконный проем. По звукам оттуда по позиции Ирмы лупил крупнокалиберный пулемет. Граната угодила в стену, но, поскольку она была настроена на удар, угол дома перестал существовать, а вместе с ним растворился и крупняк.

Арсений пропустил мимо себя Анну и, держа автомат у плеча, начал медленно пятиться. Обстрел со стороны родной роты усилился, «звездуны» попрятались, видимо, они строили оборону вокруг скоропостижно погибшего пулемета и теперь, лишившись его поддержки, вжались в стены.

Арсений швырнул в дыру в стене последнюю гранату и побежал вслед за Летуньей, которая уже успела преодолеть половину пути. Из соседнего дома по ним дали несколько очередей, но засевшая справа третья рота тоже начала давить огнем, и больше по бегущим никто не стрелял.

Арсений упал на колено у входа и взял на прицел дом напротив, «звездуны» не торопились получать медали посмертно, они вообще не любили рисковать, их излюбленная тактика давить противника огнем артиллерии, потом стрекозами, а уж когда там камня на камне не останется, прогулочным шагом пройтись по руинам, пиная мертвые тела. Это работало с бунтовщиками, пиратами, беглыми рабами, но не работало с Красными. У тех имелись свои штурмовики, своя артиллерия, свои танки. А президент Звездного квадрата не любил терять дорогую технику, вот и приходилось космопехам идти вперед и подыхать они не торопились. Не было в них отчаянной храбрости «красных», которые в век звездных крейсеров и лазерных автоматов не брезговали сойтись с противником в рукопашную. И всегда побеждали. Несмотря на то, что и «звездунов» учили драться, не понимали они этой отчаянной смелости, не было в их практичной душе места для славы и чести. Хотя снимали фильмы про подобных героев, как они бросались на танки с пустым магазином в автомате. Вот только за полтора года войны и полгода учебки Арсений не только не видел подобного, но и не слышал о таком.

Анна дохромала до дверей, последние метры девушка преодолела на одной силе воли, свалившись на руки подскочившему к ней бойцу, она заплакала. Последние тринадцать часов с того самого момента, как ее сбили, она не позволяла себе думать ни о чем кроме как о необходимости дойти. И вот она дошла. Хотя это вранье, одна бы она никуда не дошла, ее буквально дотащил молодой парень с нашивками лейтенанта. Она повернулась, чтобы посмотреть на него. Тот стоял, прислонившись спиной к стене. Теперь, когда лицо не скрывал шлем и забрало, она смогла его разглядеть. Худое, усталое лицо, каштановые волосы, очень густые и наверняка мягкие, да и в отличие от обычным бойцов у него было подобие прически, а не бритый затылок и не кроткий ежик. Девушка отвернулась, ей вкололи новую порцию обезболивающего и принялись делать нормальную шину.

- Не думала, что тебе удастся проскользнуть, - присев рядом с Арсением, произнесла Ирма. - Последний спутник который еще час назад чудом висел над головой, говорит, что против остатков нашей бригады почти три батальона, тысяча человек против сотни. Танки, артиллерия, стрекозы.

- А у нас пара гранатометов, - ухмыльнулся Лавров.

- Всего три, Лавр. У ребят по соседству два, еще четыре у второй роты, они левее нас.

- Я не смог связаться с КП бригады, и капитан Жданов не отвечает.

- И не ответит, - в голосе Ирмы сквозила горечь, - капитан был классным мужиком и настоящим офицером. - На месте бригадного КП воронка глубиной в семь метров, даже хоронить нечего, их еще вчера ночью накрыли. А капитан в засаду попал, сожгли его и танкетку вместе с ним.

- Кто командует?

- Командует? А никто, какой-то лейтенант часа три назад приказы отдавал. С той стороны сильно гремело, потом он пропал со связи. Каждый дом сам за себя, каждый действует по собственному разумению, договаривается с соседями о флангах, и держится за свой последний рубеж. Позади нас часа два назад стояла сводная батарея наших бригадных минометов и артиллеристов пятого механизированного, но с тех пор, как над нашими головами прошло звено стрекоз оттуда не прилетело ни одного снаряда. Неужели они не понимают, что если через пару часов не перебросят сюда подкрепления, мы не удержим позиции.

- Не будет никакого подкрепления, и первая гвардейская не придет, нас бросили, - шепотом сказал Арсений, склонившись почти к самому уху Ирмы. - Сейчас наши лидеры пытаются заключить перемирие. Крым объявлен ничейной зоной.

- А «звездуны» какого хрена тогда прут? - не поверила девушка.

- Им приказано раздавить нас. Ладно, тут уже наши шкурки на кону, сколько народу в строю?

- Девять, - собравшись, сквозь зубы произнесла девушка, - ты десятый, Летунья одиннадцатая, но из нее сейчас боец никакой.

Арсений бросил взгляд в угол, где помимо Анны лежали еще двое раненых. Медбрат не стал скупиться и сделал общую блокаду, девушка сидела, привалившись плечом к стене, ее глаза были закрыты, а дыхание ровным.

- Зенитные комплексы есть?

- Два «Дротика», и три заряда к ним, нашли в руинах, что к штабу примыкали.

- «Дротики» - это хорошо, хотя я бы предпочел Стрелу.

- Взяли, что было, - пожала плечами Ирма, словно говоря: «жри, чего дают, скажи спасибо и попроси добавки».

Разница между «Дротиками» и «Стрелами» была не велика, и те и другие самонаводящиеся ракеты «земля-воздух», начиненные плазмой, все различие в дальности. «Дротики» предназначались больше для прикрытия объектов, а «Стрелы», обладавшие втрое большей дальностью, для того, чтобы близко авиацию к этим объектам не подпускать. Каждая рота имела на вооружении пять установок того и другого типа, но Арсений и его бойцы отстреляли весь боекомплект еще в первый день, завалив девять штурмовых стрекоз.

- Танк справа и пехота человек сорок. Прут прямо на нас, - раздался голос наблюдателя в гарнитуре, причем в нем отчетливо слышалась паника.

- Все на позиции, - надевая шлем, скомандовал Арсений, - отсекаем пехоту, гранатометчики валят танк. Все, поехали!

Атаку отбили, танк горел, застряв между домами и намертво запечатав проход, вокруг него валялось несколько десятков тел.

- Ирма, хорошо мы им задали, - довольно выкрикнул Арсений и, не услышав ответа, посмотрел на соседнее окно.

Девушка лежала рядом с позицией, прислонившись спиной к обломку рухнувшего потолочного перекрытия, шлем слетел с ее головы, ветер, пахнущий гарью и морем, трепал грязноватые серые пряди, выбившиеся из прически. От штурмового костюма несло паленой синтетикой. Арсений присел рядом и закрыл ей глаза. Почему-то из всех вещей, связанных с ней, вспомнился ни разу ненадеванное бикини, оставшийся в шкафу на «Иосифе Сталине». «Так и не обновила ты его», - подумал Арсений и, подняв далеко не хрупкое тело, оттащил подальше от входа. Лавров вернулся к своей позиции, скоро должна была последовать новая атака. Прошел час, ничего не происходило, никто не стрелял, не шел вперед. В Новороссийске стало тихо, так тихо, что парень подумал: «А может, контузило?»

Неожиданно на частоте бригады прорвался грубый командный голос:

- Говорит Генерал Васильев, всем частям Красного Пояса, на планете Крым только что было подписано мирное соглашение с правительством Звездного Квадрата. Планета отныне имеет статус демилитаризованной зоны и переходит в совместное пользование пояса и квадрата. Приказываю всем частям прекратить сопротивление и сложить оружие, через несколько часов на планету прибудут десантные шлюпки.

Лавров, обернувшись, посмотрел на бойцов, никто не радовался, все знали одно: их предали, их товарищи погибли зря. Арсений обернулся и посмотрел на лицо Ирмы, оно было спокойным, расслабленным, таким, пока она была жива, Арсений его не видел. Она не дожила до мира всего одну атаку.

Глава третья. Звездные перекрестки (часть первая)

Ночные вахты самые скучные: весь экипаж, кроме дежурного и пилота, спит. В иллюминатор смотреть не хочется, там космос, такой привычный, холодный и пустой. Неповоротливый торговец медленно ползет вперед.

Арсений поправил лазерный револьвер, висящий в кожаной кобуре на бедре, это все, что осталось у него от отца, а от остальных только воспоминания. Сколько лет прошло? Лавров сморщил лоб, кажется, семь. Да, точно семь, потом братья погибли. Арсений, как единственный наследник, продал ферму, за все это время у него не появилось ни капли желания посетить безымянную луну. Эта книга была прочитана, закрыта и поставлена на полку. Юность кончилась там, возле горящего дома, или нет? Арсений задумался. Или она кончилась на Крыме? Похоже, это ближе к истине. Не прошло и часа после возвращение на базу на Большой Москве, как капитану батальона, к которому был приписан Арсений и семеро бойцов, уцелевших в Новороссийске, легло на стол прошение об отставке. Он не смог простить правителю Красного пояса гибель Ирмы. В той войне погибли сотни тысяч бойцов, но именно эта гибель казалась Арсению глупой и бессмысленной. Жалование за два года он перевел на свой счет, оставив на руках около трехсот рублей. Он не собирался жить на центральной планете, как и не собирался покупать дом, но деньги были нужны, и пока их не хватало.

Что было дальше? Арсений задумался. Он был фермером, солдатом, теперь вот уже пять лет летает на торговце.

Выйдя из управления, Арсений огляделся, он не впервые был на центральной планете, но теперь она показалась ему другой. Он смотрел на нее совершенно иными глазами: Москва - гигантский мегаполис, башни в сотни этажей, офисы корпораций, запруженные воздушные коридоры в час пик. Здесь было слишком суетно, все двигалось слишком быстро. Недавно кто-то из исследователей раскопал в архивах старую аудиозапись начала двадцать первого века. Песня называлась «Moscow never sleeps», она моментально стала хитом, который вот уже пять месяцев держалась на вершине чарта Красного пояса. Именно в тот день Арсений понял смысл этой песни и осознал, что подобная жизнь ему не по душе. Он сел в воздушное такси и набрал адрес. Перед тем, как покинуть эту планету, нужно было закончить еще одно дело.

Такси спланировало на небольшой искусственный остров в двух километрах от берега, в центре которого среди тропических деревьев стоял шарообразный дом. Арсений знал, что вряд ли ему будут здесь рады, но был обязан в нем побывать. У них на ферме был любитель старинной музыки, в его коммуникаторе хранились десятки тысяч архивных записей. Был такой стиль - армейская песня. Арсений не помнил имя исполнителя, но строчка врезалась ему в память - «никогда не сможете понять, что такое заходить живым к убитому домой». Именно это он и собирался выяснить. Хоть Ирма и родилась на Новой Литве, но единственный ее родственник проживал именно здесь. Он был вице-президентом крупной корпорации, занимающейся разработкой оружия. Ее родители разошлись до того, как отец пошел в гору, он не забывал дочь и помогал, чем мог, хотя мать его терпеть не могла. Когда она умерла, Ирма отложила предложение отца работать у него и пошла в армию. В прожженном насквозь бронекомбинезоне Арсений нашел лист бумаги с обугленным краем, прощальное письмо, написанное за несколько часов до гибели. У Ирмы сгорел коммуникатор, и не было возможности набрать привычное электронное, поэтому письмо было написано на обычной бумаге, а точнее титульной странице книги со странным названием «Прощай оружие». Оно было сложено пополам, и Лавров не стал его читать, на чистом свободном месте прямо под названием книги было написано - «отцу».

Арсений одернул китель, Звезда героя Красного пояса и Орден Чести звякнули. Звезда была за Калифорнию, Орден за Крым.

Арсений собрался с мужеством и направился по дорожке, выложенной крупной галькой, к дому. Видеоглаз сфокусировался на нем, едва Лавров переступил невидимую линию.

- Лейтенант Лавров, в отставке. Прошу встречи с Томасом Раудисом.

Несколько секунд ничего не происходило, затем замок щелкнул. Арсений решительно распахнул дверь и вошел. Навстречу ему из нутра огромного пустого дома шел крепкий высокий мужчина с пепельными волосами. Он уже знал, Лавров понял это сразу по его отстраненному лицу, он был один наедине со своим горем.

- Лейтенант Лавров? - голос отца Ирмы был подавленным, так звучит голос человека, у которого ничего не осталось, в нем отсутствовала самая важная часть - тяга к жизни.

- В отставке, - ответил Арсений, - у меня для вас письмо.

- Письмо? - безжизненно спросил он, глядя на замызганный лист бумаги с обгорелым краем. - От нее?

Арсений кивнул. Мужчина нерешительно взял его в руки и развернул, его глаза быстро бегали по строчкам. Вот он прочел его первый раз, затем еще и еще. Он начисто забыл о человеке, стоящим перед ним. Арсений терпеливо ждал.

- Выпьете?

Арсений отрицательно покачал головой.

- Сегодня я нажрусь, но не здесь, я люблю места попроще.

Томас усмехнулся.

- Она тоже. Последний раз мы встречались в маленьком прокуренном баре полгода назад. Я в таких местах не бывал уже лет пятнадцать, но мне было там уютно.

Арсений на это промолчал. Несмотря на положение отца, Ирма была простой девушкой.

- Прощайте, господин Раудис.

- Если вам что-то нужно… - начал Томас, но осекся.

- То, что мне было нужно, я только что сделал, - ответил Арсений. - В центральном аппарате лежит Орден Чести, присвоенный Ирме посмертно. Как единственный родственник, вы можете получить его.

- Ваш тоже за Крым?

- Тоже, я был ее командиром, она погибла всего за час до того, как кончилась война. Пожалуй, эта самая нелепая смерть, которую я видел. Прощайте! Честь имею, - и Арсений, развернувшись, пошел к двери.

- Спасибо, - догнал его голос Томаса, когда дверь уже почти закрылась.

Вызвав такси с коммуникатора, Арсений присел на посадочной металлической площадке, с которой открывался великолепный вид на океан. Темнозеленые мелкие волны красиво набегали на белый песок пляжа. Достав сигарету, он спалил ее в две затяжке, отшвырнув окурок, прикурил следующую. «Интересно, а будет ли когда-нибудь легче?» - спросил он сам себя. Он надеялся, что станет после того, как он отдаст письмо отцу Ирмы, но не стало, боль потери щемила сердце. На мгновение им овладел страх, слишком много призраков рядом с ним: отец, мать, Ирма, безымянные солдаты, которые надеялись на него. Такси опустилось перед ним. Швырнув окурок на площадку, он решительно раздавил его каблуком. «Просто придется научиться жить в такой большой компании», - шепнул парень вслух и взялся за ручку дверцы.

Резкий звук тревоги ворвался в воспоминания и выдернул Арсения в реальность.

- Что там? - бросив взгляд на монитор, спросил он у пилота.

- Астероид, сэр, - отозвался тот, он был «звездуном», но перебравшимся в Красный пояс еще до войны. При этом он всем рассказывал, что его родители были шпионами. - Средний, близко, почти на встречном курсе, разойдемся буквально в сотне метров.

Арсений глянул на параметры, отображающиеся на голографическом дисплее.

- Ситуация не критичная, она явно не стоила того, чтобы будить капитана. Рассчитай курс астероида и пошли сообщение в центр торговых перевозок, - приказал Арсений.

- Сделаю, сэр, - флегматично отозвался пилот.

Через девять минут «Садко» и астероид разошлись на расстоянии ста шестидесяти двух метров.

Видя, что его присутствие больше не требуется, Арсений закрыл глаза.

А что было дальше? Дальше! Он вернулся в тот день, когда вышел из гигантского шарообразного дома. Такси отвезло его в тот самый маленький прокуренный бар на северной окраине, там, где Ирма пила пиво со своим отцом. С момента, когда парень опрокинул первую стопку, воспоминания как то смазались, стали нечеткими, словно забыли навести резкость. В тот вечер он много пил, потом съездил по морде какому-то бродяге, посмевшему ляпнуть, что такие, как Арсений, просрали войну. Получив по морде, тот улетел, сбив по дороге двух молодых наглецов и разбив поднос с пивом, который несла официантка. Завязалась драка, в которой принял участие весь бар. Услышав сирену на улице, народ прыснул в разные стороны. КБ не те люди, с которыми можно шутить. Арсений был настолько пьян, что уйти сам не смог бы даже при огромном желании, и коротать бы ему ночь в КПЗ, если бы не крепкий, слегка полноватый мужик с густой бородой, который толкнул его в маленькую дверь, ведущую вглубь бара. В этот момент память окончательно отказала. Так Арсений Лавров познакомился с Димитрием, капитаном и хозяином «Садко», вольным перевозчиком.

- Очухался? - раздался откуда-то из-за спины голос, когда Арсений с трудом разлепил глаза, башка трещала по швам, мутило, во рту отвратительный вкус, очень хотелось пить.

- Пить, - прохрипел парень, сейчас это было единственным желанием.

Рука с толстыми пальцами, сжимающими бутылку холодной минералки, появилась нал головой парня. Арсений буквально вырвал ее из рук и, свинтив резким движением колпачок, залпом выпил. Стало легче, не хорошо, но легче. Лавров приподнялся на локтях и посмотрел на сидящего в стороне невысокого полноватого, но крепкого мужчину.

- Кто вы? - спросил он.

- Об этом чуть позже, - ответил тот. - Ты хорошо вчера дрался несмотря на то, что был в стельку пьян. За что медали? - он указал на Звезду героя и Орден чести.

- За войну, - ответил Арсений.

- А конкретней? - настаивал мужик.

- Калифорния и Крым, - нехотя ответил он. Не то, чтобы информация была тайной, но неприятно, когда вот так спрашивают.

Собеседник удовлетворенно кивнул.

- Когда заканчивается твой контракт с армией?

- Вчера, - опять нехотя ответил Лавров.

Мужик выглядел довольным.

- Теперь могу сказать, кто я такой, - начал он. - Меня зовут Димитрием Серповым, я вольный торговец, перевозчик. Мой товар не всегда белый, мне в экипаже нужен такой человек, как ты.

- На кухне стряпать? - спросил Арсений.

- Нет, - усмехнулся Серпов, - для этого у меня есть повар. Ты мне нужен по прямому назначению. Космос стал слишком опасен, что наш пояс, что «звездунов». Пираты оседлали торговые маршруты, все чаще торговцев берут на абордаж.

- И вы думаете, что один армеец сумеет отбить нападение? - это предложение было настолько нелепо, что Арсений чуть не рассмеялся.

Димитрий покачал головой.

- В моей команде семь человек. Все так или иначе умеют обращаться с оружием. Кроме того, мои дела, как я уже сказал, не всегда белые. И мне нужен человек, который будет сопровождать меня на деловые встречи, грозящие обернуться неприятностями.

- Почему я? Наймите телохранителя. На большой Москве несколько сотен контор предоставляют подобные услуги. Есть еще частные армии,которые продают контракты на профессиональных наемников. Я армеец, побывал, конечно, в переделках, но профессии охранника нас не обучали. К тому же я сейчас не в самой лучшей форме, поскольку у меня есть желание вернуться в бар и продолжить начатое.

- Мне нравится твоя прямота, - его лицо было непроницаемо, было совершенно непонятно, что ему нравится, а что нет. - Но их я не знаю, а на тебя вчера посмотрел, ты мне подходишь. К тому же «Садко» отправится в путь только через неделю, пары дней запоя тебе хватит?

- Это вы так тактично дали мне время подумать? - поинтересовался Арсений.

- Можно и так сказать, - кивнул Димитрий. - Думаю, пить тебе надоест раньше, чем мы отчалим.

- С чего вы взяли?

- Опыт. Я прожил на свете немало лет. Например, я знаю, что тебе сейчас совершенно все равно, куда двигаться. Я предлагаю работу.

- Я навоевался, - заметил Арсений.

- Ты разочаровался в войне, - поправил торговец. - Я же предлагаю тебе не совсем войну, ты сможешь посмотреть мир, почувствовать космос таким, каким он является на самом деле, а не на борту линкора, который везет тебя и еще полторы тысячи таких как ты на очередное задание.

- А чем ваш полет отличается от полета линкора? Те же из пункта А в пункт Б.

Димитрий на некоторое время замолчал.

- Я не знаю, как это объяснить, - наконец, после довольно большой паузы ответил он. - Это просто мое ощущение. Ладно, мне пора, думай. Если решишься, я буду здесь каждый вечер в течение недели. А если надумаешь, с утра или днем подойди к бармену, он скажет, как меня найти.

- Почему все-таки я? - крикнул вслед выходящему за дверь торговцу Арсений.

Тот обернулся на пороге.

- Потому что сын Ивана Лаврова просто не способен на предательство, - и, развернувшись, он скрылся за дверью, оставив Арсения с распахнутым от удивления ртом.

Парень встал и умылся, вся комната была в красных тонах:обои, постельное белье, занавески, похоже, хозяин бара подрабатывал, сдавая комнату девочкам. Уже спускаясь вниз, Арсений знал, что примет предложение Димитрия, хотя бы за тем, чтобы узнать, откуда тот знает его отца.

«Садко» оказался контейнерным транспортом, тяжелый грузовик способный тащить за собой сотню контейнеров. Когда-то отец показывал в сети сайт, посвященный старушке Земле, и там в историческом разделе было нечто похожее, большие машины возившие грузы между городами. Скорость подобного тяжеловоза была невысокой, огневая мощь против пиратов сомнительной, пара автоматических лазерных турелей и зенитная пушка, стреляющая плазменными реактивными зарядами. Из такой, если попасть, можно завалить легкий транспорт, но дистанция у данных боеприпасов была сверхмалая - всего одиннадцать километров, когда в космосе столкновения проходили на расстоянии до двадцати и до пятидесяти, а дальнобойные орудия линкоров лупили почти на двести, триста километров, от слабого клана отбиться можно, но крупная банда легко бы захватила «Садко». Когда Арсений впервые увидел его в ремонтном доке, то подумал, а не зря ли он согласился на подобное предложение. Димитрий, наблюдая за своим новым бойцом, только усмехнулся.

- Я летаю на «Садко» уже восемь лет, - прокомментировал он скептическое хмыканье Лаврова, - и пережил двенадцать нападений.

То, что это факт, не возникало никаких сомнений, лучше всего об этом говорил не раз латанный-перелатаный корпус, вот и сейчас на корме наваривали новый бронещит, старый валялся на полу ангара с огромной дырой посредине. Вторым показателем правдивости слов Димитрия был сам торговец. То, что он жив и разговаривает с Арсением, было уже хорошим знаком. Невезучие торговцы долго не жили или теряли свои корабли.

Большая Москва была центральной планетой пояса, столица располагалась в Новой Москве - самом крупном городе Пояса, но на планете было еще с десяток больших и средних городков. Вечером в том же самом баре Димитрий представил Арсения остальной команде. На «Садко» летал довольно разношерстный экипаж. Пилот-«звездун» Сэм поприветствовал Лаврова фразой: «То, что я с квадрата, не проблема?» Механики, Ульрих и Тор, были европейцами из скандинавского сектора, причем оба были рыжие здоровяки, если бы не разные глаза и строение лиц, то можно было бы сказать, что они братья. Дальше следовал повар - тучный мужик, азиат, грешивший любовью к морепродуктам. Имя его выговорить получалось только у Димитрия, поэтому остальные называли его просто Рыба. Врачом была женщиной средних лет мышиной внешности, тонкие, короткие, редкие волосы сероватого цвета, угловатая фигура и кривоватые ноги. Звали ее Натальей, но все называли ее просто Аспиринка. Последним членом экипажа, который мог подменять пилота и механика, но исполнял обязанности навигатора, был андроид второго поколения. Эмоциональная активность на уровне кофеварки, то есть полное ее отсутствие. Звали его Рим5, но члены экипажа звали или Римом, или Пятым. Арсений вполне вписался в команду, он нацелился нажраться и снять одну из девушек, пасущихся у бара, но Димитрий отрицательно покачал головой.

- Завтра поедешь со мной в малую Одессу, и я советую тебе быть трезвым и готовым ко всему.

Арсений с сожалением отодвинул стопку и заказал у бармена пиво, этого добра в Лавра надо было влить много.

Арсений на секунду вынырнул из воспоминаний и оглядел мостик «Садко». Дядя Сэм дремал в кресле, переключившись на автопилот. В принципе нарушение но это как посмотреть, радар пашет, вовсю сканируя пространство на несколько тысяч километров вокруг, прямой угрозы нет, сектор считался безопасным, груз был легальным. «Звездун» поерзал в пилотском кресле, устраиваясь поудобней. Проверив параметры системы обнаружения, Арсений тоже устроился поудобней и снова закрыл глаза.

Малая Одесса оказалась небольшим городком на берегу океана. От Одессы, располагавшейся на Земле, осталось только название и карманники, которые могли вытащить бумажник так, что человек даже не чувствовал, а еще малая Одесса славилась нелегальными грузами. Здесь можно было купить все, и все это было либо краденым, либо запрещенным.

Арсений выбрался из кара и внимательно осмотрелся, еще в машине он надел портупею, в которой «дремал» лазерный револьвер. Разница между Новой Москвой и малой Одессой была огромна. Здесь не было небоскребов, самый высокий дом этажей в пятнадцать, да и то таких было десятка три в самом центре города. Вторым и главным отличием было малое количество транспорта, да и выглядел он иначе. Если столица предпочитала дорогое и нарядное, то здесь в моде были старые модели, более практичные и недорогие. Третьим, и самым главным отличием, было наличие оружия. Вообще, на территории Красного пояса было разрешено и хранение, и ношение легкого автоматического оружия, на центральных планетах пояса были даже разрешены лазерные револьверы, как тот, что был у Арсения, запрещалось иметь армейское и специальное полицейское, за это сулил немалый срок. Вот только все в малой Одессе плевать на это хотели, навстречу Лаврову топала парочка «бабуинов» с устаревшими моделями лазерных пистолетов-пулеметов. Хотя надо им отдать должное, они пытались их скрыть под плащами, получалось плохо, мешали длинные магазины.

- Готов? - спросил Димитрий, выбравшийся из за штурвала кара.

Арсений кивнул и на всякий случай проверил быстро ли вытаскивается револьвер из кобуры. По настоянию нового работодателя Арсений надел купленный специально для него черный кожаный плащ с встроенной бронезащитой как те, что были на пиратах, которые сожгли его ферму. Димитрий указал на большой металлический ангар на самом краю рынка или, как его здесь называли, привоза. Арсений кивнул и пристроился позади торговца.

- Держи ухо востро и не убирай руку с рукояти револьвера, если что, стреляй, - пока они шли, проинструктировал Димитрий. - Я раньше с этим человеком дело не имел. У меня с собой крупная сумма денег, и у него может возникнуть соблазн забрать их, не отдавая груз.

- А один человек не маловато? - нервно поинтересовался Арсений. - Это ведь его территория.

- Встреча по договоренности, два на два, - пояснил Димитрий, - и это не совсем его территория, он местный, но место встречи предоставил посторонний человек, так сказать, третья сторона. Он тоже будет присутствовать в сопровождении телохранителя. Итого в этом ангаре нас будет шестеро. Задача - отдать оставшуюся часть денег и получить документы на груз, который ждет нас на орбитальной станции.

- Груз?

- Лавр, пока я тебе не слишком доверяю, так что, это информация временно останется при мне, - тон, каким Димитрий ответил, говорил, что Арсению лучше заткнуться и не лезть, куда не просят.

- Готов? - еще раз поинтересовался торговец, оглянувшись на своего сопровождающего.

Лавров в ответ только кивнул, хотя особой уверенности он не чувствовал, что-то было не так. Когда он шел в атаку или отбивал ее, он точно знал - впереди враг, он хочет убить его, хочет захватить или не отдать, а здесь? Чужие интересы, люди с неясными намерениями. Насколько может быть честен Димитрий?

Ответить на этот вопрос Арсений не успел, поскольку дверь распахнулась и торговец шагнул в слабоосвещенный ангар. Арсению оставалось только одно - шагнуть следом, и он этот шаг сделал. Более поганого места для встречи придумать было нельзя: сплошные ящики, контейнеры, настоящий лабиринт, здесь можно спрятать половину бригады, несколько десятков человек растворяться, и не заметишь. Посредине небольшого свободного пятачка стояло четверо людей.

Человек, к которому целенаправленно шел Димитрий, был лилипутом: маленькие ножки, маленькие ручки, полуметровое тело и большая голова. При этом на боку у него висел здоровенный револьвер, причем он был не лазерным, а настоящим раритетом, и если Лавра не обманывали глаза, это был Кольт «Анаконда» под 44 магнум. Револьвер фактически считается охотничьим, под него даже оптический прицел есть, и Арсений сильно сомневался, что коротышка мог удержать подобный ствол, его отдачей должно было уносить после каждого выстрела. А если позади окажется стенка, то лилипута должно просто по ней размазать. Скорее всего, он из него даже никогда не стрелял, это пистолет статуса. Типа, длинный ствол - большая шишка.

А вот человек за его спиной Арсению жутко не понравился, невысокий поджарый, пристально изучающий его самого. Рука на рукояти лазерного револьвера, марку определить сложно, но то, что человек опасен с оружием в руках или без него, это факт – стоит, напрягшись, готовый в любой момент сорваться с места, чтобы уйти с линии огня. Из присутствующих он наиболее опасен.

Вторая пара была полной противоположностью первой, высокий мужчина в годах с густой седой шевелюрой, хороший костюм, держится спокойно, по-хозяйски, видимо, он гарант встречи. Его спутник был кривым зеркалом телохранителю коротышки: спокойный, уверенный в себе, с виду расслабленный, но готовый мгновенно вступить в бой, оружия ни у гаранта, ни у его телохранителя Арсений не разглядел, но можно было смело давать голову на отсечение, оно было.

Димитрий остановился, Арсений сместился правее, чтобы иметь возможность атаковать или защищаться и не иметь на линии огня полноватого шефа. В том, что эта поездка ничем хорошим не кончится, он был уверен на сто процентов.

Его фактически не интересовала беседа, которую начал карлик, гораздо интересней было поведение его спутника, тот был взвинчен, и чем больше Арсений присматривался, тем больше осознавал, что коренастый накачен какими-то стимуляторами. Скорее всего, это был «Реакцин5» - боевой стимулятор, пользующийся спросом на черном рынке. Улучшение рефлексов, реакции, восприятия, но за все надо платить, расшатанная нервная система, привыкание и в итоге клиническая паранойя. Арсений и под дулом пистолета не лег бы спать в одном доме с подобный человеком, при этом ему очень не нравилось олимпийское спокойствие гаранта и его сопровождающего.

Все вскрылось в одно мгновение, стало понятно и олимпийское спокойствие, и накаченный «Реакцином» боевик коротышки. На контейнерах и ящиках появились люди, их было шестеро. В руках старые автоматы, лязгнули затворы. Гарант решил кинуть всех: и коротышку, и Димитрия.

Накаченный стимулятором телохранитель начал первым. Как Арсений и ожидал, он сделал неправильный вывод. Вырвав из кобуры револьвер, он выстрелил в Димитрия. Если бы за секунду до этого Арсений не начал действовать, оттолкнув Серпова в сторону, с торгашом было бы покончено. Заряд из револьвера нервного прошел точно между их головами. «Беги», - крикнул Арсений, стреляя в телохранителя коротышки, но тот укрылся за гарантом и его безопасником, поэтому луч Лавра пришелся точно в живот старика, тот схватился за обугленный пах и рухнул под ноги своего телохранителя. Арсений еще дважды нажал на курок, и на этот раз попал: первый луч угодил в грудь нервного, второй в голову. Палец покойника рефлекторно дернулся, нажимая курок, и телохранитель гаранта с дырой в голове повалился на своего шефа.

Димитрий вскочил и что есть духу рванул за ближайший контейнер. Арсений не мог не оценить прыти толстячка, он быстро разобрался, что к чему и выбрал наиболее оптимальный путь для бегства.

Лавр кувырком ушел в сторону, и тут же по этому месту забарабанили пули. Две попали в спину, но бронеплащ выдержал. Завтра, если он, конечно, выживет, спина будет сплошным синяком. Поскольку плащ Арсений не застегнул, то лучше избегать попаданий в грудь и, конечно, главное, чтобы в голову не залепили. За спиной грохнуло. Арсений на бегу обернулся, все было так, как он и предполагал: коротышка шарахнул из свое гаубицы и, пролетев метр по воздуху, приложился спиной об пол. Но нет худа без добра: один из автоматчиков рухнул вниз головой с дырой в груди. Арсений дважды выстрелил на вскидку, опустошая барабан, и нырнул в проход между контейнерами. Прижавшись спиной к какому-то ящику, Лавр перезарядил револьвер. С площадки еще раз грохнула пушка коротышки, затрещали автоматные очереди, и все стихло.

Арсений выглянул из-за контейнера, в проход был видна лишь часть пятачка, на котором валялись трупы. Коротышка тоже остывал, он лежал в метре от прохода, пуля угодила ему точно в затылок, к нему подошел один из автоматчиков и, склонившись, поднял гаубицу карлика. «Мародерить надо, когда поле бое зачищено», - автоматически подумал Лавр и спустил курок. Незадачливый сборщик трофеев, поймав грудью лазерный луч, повалился на пол. Теперь при самом худшем раскладе противников осталось четверо, при лучшем меньше, больше никто не торопился соваться между контейнерами. Сейчас они рассредоточатся по складу и начнут охоту, они знают территорию, они на своей земле, значит, рано или поздно загонят Арсения в угол, где и кончат. Значит, не надо бежать от охотников, нужно идти на них, они привыкли гнать добычу, вот только здесь они ошиблись, но этот раз охотники сами стали дичью. Арсений подпрыгнул и, ухватившись за верхний край ящика, подтянулся, быстро осмотрел старые позиции автоматчиков, на крышах контейнеров было пусто. Сделав выход на руках, Лавр оказался на штабеле, распластавшись, он спокойно осмотрел зал. На одном из контейнеров лежало тело, судя по ожогу на груди его убил лазер. Значит, противников осталось трое. Встав в полный рост, Арсений перепрыгнул на соседний штабель, потом на следующий.

- Да где же он? - раздался внизу громкий шепот, с таким же успехом боевик Гаранта мог разговаривать в полный голос.

Арсений глянул вниз, двое стояли, прижавшись спиной к какой-то конструкции, держа под стволами автоматов проход. Арсений поднял револьвер и дважды выстрелил им в головы. Сразу видно, ребята обыкновенные бандюки, с тактикой боя совершенно незнакомы. Остался последний, видимо, он имел хоть какое-то представление о тактике, поскольку пули забарабанили вокруг парня, а вот стрелять не умел. Когда парень посмотрел на него, тот был метрах в двадцати и судорожными движениями менял магазин. Арсений вскочил и дважды выстрелил в противника, сложившись пополам, тот рухнул головой вниз.

- Димитрий, все мертвы, возвращайтесь на пятачок, - крикнул Лавров.

Перезарядив револьвер, он спокойно пошел к месту, где все началось. Спрыгнув с контейнера, он присел возле трупа «нервного». Разжав пальцы, Арсений забрал револьвер, порывшись в карманах нашел две обоймы для быстрой перезарядки. Спрятав трофей, он присел рядом с гарантом, у того нашелся великолепный армейский пистолет под усиленный лазерный патрон. Стянув со старика кобуру, он надел себе под плащ. У телохранителя гаранта был идентичный ствол и, что оказалось очень кстати, кобура для левши. Обвешавшись пистолетами и рассовав по карманам обоймы, Арсений уселся на ящик, где еще недавно сидел коротышка, и стал ждать своего заблудившегося работодателя. Димитрий появился минут через пять. Окинув недовольным взглядом побоище, он сглотнул и направился к трупу коротышки. Арсению было совершенно наплевать, что он там ищет, его больше всего интересовало, куда он вляпался? Количество трупов, упокоенных им лично, напрягало. Пока ждал Димитрия, парень успел обмозговать произошедшее. Гарант надеялся все сделать тихо, его люди не должны были стрелять, это была всего лишь мера устрашения, иначе бы он не торчал на линии огня. План был прост: заставить противника сложить оружие, получить то, что нужно, и пустить всем по пуле в затылок, все испоганил «нервный».

- Уходим, - наконец найдя то, что надо, приказал Димитрий.

Арсений не пошевельнулся.

- Пока я не узнаю, зачем я рисковал шкурой и сделал кучу трупов, я с места не сдвинусь.

Димитрий несколько секунд смотрел Арсению прямо в глаза, потом тяжело вздохнул.

- Хорошо, расскажу в машине.

Лавров спрыгнул с ящика и направился к выходу, торговец поспешил следом.

- Нам теперь сюда дорога заказана, - с грустью в голосе, забираясь в кар, произнес Серпов, - на нас подумают. Хорошо, если награду не объявят за наши головы. Кстати, я удвою твою ставку за эту мясорубку.

- За это, конечно, спасибо, а теперь рассказывай, за что я рисковал своей шкурой, которая, кстати, очень болит.

- Я должен был купить документы на груз.

- Слышал, давай дальше, что за груз?

- Списанные боевые киборги, все модели третьего поколения, их на ура разбирают фермеры на периферии. Но официально их запрещено продавать. Коротышка каким-то хитрым способом украл двадцать три контейнера. В каждом контейнере десять штук, итого...

- Двести тридцать, - подвел итог Арсений, - считать умею, а теперь сколько это в рублях?

- Около миллиона, - нехотя, ответил торговец. Он гнал кар на полной скорости по совершенно пустому воздушному коридору, часто глядя на монитор заднего обзора.

Арсений присвистнул, за два года службы он заработал тридцать тысяч, еще двадцать принесла продажа фермы.

- Куда мы должны доставить груз?

- Бывший европейский треугольник, Женева, там мне за него дают девять сотен с копейками. Но я только доставщик, и сумма перевозки была триста тысяч.

- Какую долю имеет команда?

- Пять процентов от общего дохода. Но благодаря стрельбе груз целиком наш.

- А я?

Димитрий некоторое время молчал.

- Ты пока еще не часть команды. Но я понимаю, что если бы не ты, я был бы мертв, а сделка вообще не состоялась. Сколько ты хочешь?

- Равную долю, - не думая, ответил Арсений.

- Хорошо, - согласился торговец. - Думаю, ты эти деньги заслужил. Ремонт «Садко» будет закончен завтра, вечером взлетаем, забираем груз, пока никто не пронюхал о побоище на складе. В ГБ одесситы не побегут, но теперь нам придется шарахаться от собственной тени. Ты хоть знаешь, кто был старик, которого ты завалил?

Арсений отрицательно покачал головой.

- Да, честно говоря, мне плевать.

- Зря, если братва выяснит, кто стрелял, тебя на лоскуты порежут. Седой - патриарх малой Одессы.

Арсений непонимающе посмотрел на своего спутника.

- Для меня это что-то должно значить?

- Блаженно неведение, - закатив глаза, произнес Димитрий. - Отец тебе рассказывал о старой Земле?

Лавр кивнул.

- Наверное, он рассказывал и о бандитах?

Парень снова кивнул.

- Тогда ты знаешь, что значит вор в законе?

- Знаю, - ответил Лавров, как на экзамене. - Ворами в законе называли главарей сообществ, коронованных в тюрьмах при режиме Иосифа Сталина и позже. Эти авторитетные люди управляли бандитским сообществом, держали общаг, решали спорные вопросы.

- Все верно. Патриарх - это тоже самое. Седой был смотрящим за малой Одессой.

- Значит, пусть Красный Пояс мне спасибо скажет.

- Либо ты очень смелый, либо ты дурак, - снова бросив взгляд на монитор заднего обзора, произнес Димитрий. - Но как боец, ты классный, я ни секунды не пожалел, что нанял тебе. Теперь нам нужно как можно быстрее покинуть большую Москву, и какое-то время здесь не появляться.

Аэрокар вошел в воздушный коридор одной из центральных трасс и влился в поток точно таких же машин, только здесь Димитрий смог позволить себе немного расслабиться.

- Так что лучше тебе закончить все свои дела в столице пояса.

- Нет у меня здесь дел, было всего два, и оба закончены еще в первый день. Вещи уже в одной из комнат над баром, да и вещей у меня, как у солдата, все в сумке помещается. Так что, я готов к старту в любой момент.

- Хорошо, завтра я пришлю Рима, он отвезет тебя в док, как только «Садко» будет готов. А сегодня мой тебе совет - не выходи на улицу, а еще лучше сними шлюху и вообще нос из комнаты не высовывай.

- Мне нравится идея, - отозвался Арсений, - только хорошие шлюхи стоят дорого, а мои финансы заперты в банке.

- Держи, - протягивая две сотни, произнес Димитрий, - будем считать это моим презентом за твои грамотные действия.

Он стал снижаться и уже через минуту припарковался у бара, который носил странное название «21». Арсений выпрыгнул из машины и, кивнув на прощание торговцу, зашел в бар. Заведение было популярным. Арсений так и не смог определить почему, но здесь всегда был народ, причем самый разный, начиная от работяг и до клерков среднего звена. Облокотившись на стойку Арсений поманил бармена.

- Борис, двух шлюх высшего класса организуешь?

- Высший класс трется среди богачей, - немного коверкая слова, ответил бармен, - и у тебя денег не хватит, чтоб одну такую снять.

- Хорошо, - согласился Арсений и показал две сотенные, - что я смогу получить за это?

- За это ты сможешь получить местную элиту, трахаются не хуже, а стоят дешевле. Каких предпочитаешь?

- Блондинку и брюнетку, сыграем на контрасте, - усмехнулся Арсений.

- Поднимайся к себе, я пришлю девочек. Деньги им отдашь.

- Ужин в номер. Пока они добираются, успею я поесть?

- Думаю, успеешь, час у тебя есть.

Арсений положил на стойку десятирублевую монету, что было вполне приличной платой за ужин.

- Через пять минут будет, - сказал Борис и поспешил вернуться к своим посетителям.

Пока несли ужин, Арсений разобрался с трофеями, наплечные кобуры с армейскими пистолетами он перешьет попозже на «Садко», во время полета будет много свободного времени, револьвер «нервного» отправился в сумку. А подарок отца под подушку.

Через час, как и обещал Борис, в дверь постучали.

- Войдите, - крикнул Арсений…

Когда за ним в полдень приехал Рим, Лавров встретил его выспавшимся, вооруженным и собранным. Час назад по сетевому каналу прошла информация о новой Одессе. Смерть уважаемого человека, видного бизнесмена и куча остальной официальной пурги. А по другим каналам шла другая информация: братки предлагали пятьдесят тысяч тому, кто назовет имя убийцы, а ГосБезопасность обещала ему же Орден.

- Видел? - лишенным какой-либо интонации голосом спросил андроид.

- Видел, - ответил Арсений.

- Тогда поехали, - сказал полуробот. - Димитрий приказал доставить тебя как можно быстрее, через час взлетаем.

- Ремонт закончили? - забрасывая сумку на плечо, поинтересовался Арсений.

- Почти, - монотонно ответил Рим. - Готов?

Арсений кивнул. Впервые Арсений ехал в машине с псевдо разумным организмом, надо сказать, это было странно, водитель не материл других, не сигналил, не подрезал. Андроид ехал, соблюдая все правила, равнодушно глядя по сторонам. Только сейчас Арсений осознал, что очень рад, что в экипаже есть живые люди, иначе он пристрелил бы эту жестянку к концу первого часа совместного полета.

- Живой? - вместо приветствия спросил Димитрий.

- Сам не видишь? Мертвый!

Все стоящие вокруг засмеялись. А Аспиринка попробовала строить глазки. Арсений дежурно улыбнулся женщине. За предыдущую ночь шлюхи основательно его измотали, и ближайшее время парень был к женщинам совершенно равнодушен, деньги потрачены не зря.

- Тогда все на борт, - приказал Димитрий. - Твоя каюта восьмая.

Так для Арсения началось путешествие на «Садко». Многое случилось за пять лет: обыски, десяток арестов, и даже двухмесячный срок за контрабанду на одной из центральных планет Звездного Квадрата. Димитрий постоянно умудрялся во что-то влипать, в экипаже про это даже ходила древняя шутка: «сегодня в говно, завтра в партию». После первого года парень прекратил подсчитывать, сколько раз в него стреляли, резали, били. Это стало чем-то обычным, будничным. На трех планетах он официально был объявлен персоной нон-грата, неофициально за ним помимо властей охотились больше десятка преступных сообществ. Причем одесситы не остыли, спустя столько лет, и награда за живого Лавра была больше ста тысяч рублей. Он прижился в команде «Садко», но корабль не стал ему родным. Для Арсения в отличие от половины экипажа, это было место работы. Рим хоть и обладал свободой воли, но его кремневые мозги не могли понять, что такое свобода и зачем она нужна. Димитрия парень в расчет не брал, для него «Садко» был и домом, и офисом, и средством передвижения. Братья механики не отделяли себя от машинного отделения и корабля, пилот Сэм, или как все го звали Дядя Сэм (хотя никто не знал, что это значит), варьировал между двумя группами: ему было все равно, куда и на чем лететь, лишь бы лететь. Рыба был предан капитану и считал корабль своим домом. Аспиринку, пожалуй, можно было бы тоже причислить к данному лагерю. Хотя подвернись на какой-нибудь планете мужик, которому Наталья действительно оказалась бы нужна, она оставила бы «Садко» без вопросов, но ей клинически не везло на мужиков, поэтому вероятность того, что она покинет «Садко» по этой причине была равна, ну или почти равна, нулю, можно было бы все-таки оставить десятый процент. За то Арсений мог с уверенностью сказать, что как только подвернется возможность, он распрощается со старым грузовозом и купит собственный корабль. Денег на счету за эти годы прибавилось. Димитрий знал и взлеты и падения, но все-таки был больше удачливым капитаном, и команда исправно получала свою долю. Но то, что удалось скопить Арсению, хватало только на половину ржавого корыта, которое еще и отремонтировать надо было. Не говоря уж об оборудовании и команде, которую нужно нанять. Димитрий был прав, когда уговаривал Арсения идти к себе. Парень понял разницу между частным кораблем и государственным. Он набрался опыта, заимел обширные связи как среди криминала, так и среди честных работодателей. Он перестал быть мальчишкой, который лишился семьи, воевал пусть и в звании лейтенанта Красных штыков и который взошел впервые на борт «Садко». Димитрий был прав, космос меняет людей, делая их лучше или хуже, ломая или закаляя, но никто не остается здесь неизменным.

- Сэр, - раздалось над ухом.

Арсений мгновенно открыл глаза. Эта привычка выработалась еще в армии, он научился мгновенно засыпать и мгновенно просыпаться, да и сном это состояние было назвать трудно, что-то среднее между сном и явью. Чуть позже, когда он сменится и окажется в своей каюте, ляжет на не слишком удобную койку и укроется одеялом, он провалится в нормальный сон, а сейчас полудрема, в которой можно вспомнить и подвести итоги последних лет.

- Сэм?

- Сэр, тут в шести миллионах километров от нас странный сигнал, - начал объяснять пилот.

Арсений вопросительно приподнял брось.

- Они что, на китайском передают? Или это технология чужих?

- Нет, сэр, - вымучено улыбнувшись дубовой заезженной шутке, ответил «звездун».

Пятьсот лет прошло с того момента, как человечество вышло в космос, четыреста сорок, как обнаружили новую звездную систему, и четыреста, как сюда прибыл первый исследовательский корабль. Китайцы поначалу очень активно и агрессивно осваивающие новые планеты, начали первую войну, которая в истории получила название «война передела». Они ее проиграли и вскоре исчезли как этнос, растворившись в прочих народах. А чужих никто и никогда не видел, за все освоение космоса так и не было подтверждено существование другого разума, выходцы из солнечной системы не встречали летающих тарелок или маленьких зеленых человечков. На некоторых новых планетах была флора и фауна, которая отличалась от земной, но не было найдено никаких следов разума. Поэтому шутка про китайцев и чужих была ходовой и довольно примитивной.

- Из большого скопления астероидов идет сигнал sos, - продолжил Сэм. - Это не передача, это больше похоже на автоматический маяк, только он не гражданский, а армейский.

- Ну и что в этом странного?

- Лавр, этому месту присвоена четвертая категория риска, выше только у черных дыр, - терпеливо пояснил «звездун». - В таких местах не летают, там сходят с ума радары, на них нет лоций. Оно расположено очень далеко от торговых путей, я с трудом могу представить психа, который добровольно бы повел туда корабль. Я летаю двадцать лет, и знал только двоих отважившихся на исследование подобных зон, оба исчезли без следа, да и с головой у них было не все в порядке.

- Сэм, ты к чему клонишь? - начиная злиться, спросил Арсений.

- Арс, там может быть военный корабль, брошенный корабль, - после всех обходных путей, выдал Дядя Сэм.

Лавров несколько минут обдумывал услышанное, в космосе разное бывает, брошенные суда не редкость, но брошенный военный корабль, это фактически нечто из небывалого. Человек, который найдет такой транспорт, может не думать о деньгах очень долгое время.

- Останавливай корабль, - наконец, принял решение Аскольд, - я разбужу Димитрия.

Он набрал в коммуникаторе, подключенному к внутренней сети корабля, каюту капитана.

- Димитрий, просыпайся, тут Сэм засек что-то необычное, нужно твое присутствие на мостике.

- Иду, - раздалось сонное, и прежде, чем связь отключилась, раздался не менее заспанный голос Аспиринки:

- Чего там?

Ответа Димитрия Арсений уже не услышал.Ухмыльнувшись, он открыл карту сектора. Аспиринка помимо того, что была врачом, в довершение была очень любвеобильной кошкой с постоянной течкой, она трахалась почти со всеми, исключая Арсения и андроида, которому было по фигу, хотя он мог заниматься сексом. Но вроде бы даже его она использовала, когда не удавалось заполучить в постель что-то более живое.

Димитрий явился минут через десять, за последние пять лет он набрал вес и солидность, не то, чтобы он превратился в шар, но, если смотреть на капитана и торговца с точки зрения геометрической фигуры, это был вполне правильный овал. Хотя если нужда подпирала, этот овал мог бегать и бегать быстро, не так быстро, как раньше, но все равно скорость была приличной.

- Что у вас? - голосом человека которого разбудили, а он только недавно заснул спросил торговец.

Лавр кивнул в сторону Сэма.

- Он нашел, ему и объяснять.

Димитрий уставился на пилота. Сэм как всегда зашел издалека, не меньшего, чем заходил для объяснения Арсению, минуты через три он, наконец, смог закончить свою мысль словами:

- Сэр, я думаю, сэр, там может быть корабль. Сэр.

Димитрий уселся в старое кресло, предназначенное второму пилоту, хотя пульт, который по сути должен был быть дублирующим, не работал после небольшого инцидента два года назад, когда «Садко» нарвался на небольшую группу рейдеров на одном из обходных маршрутов. Они пальнули в грузовик из специальной самодельной электронной пушки, которая выжгла всю включенную электронику, и если бы на корабле в тот момент были активированы оба пульта, то «Садко» со своим экипажем уже никуда бы не долетел. Арсению тогда повезло прежде, чем рейдеры смогли дать повторный залп, он завалил из плазменной пушки их легкий истребитель с выжигателем на борту. Тому потребовалось зависнуть в пяти километрах от «Садко» и Лавров фактически бил по стендовой мишени.

- Нужно будить всех, - переварив полученную информацию, решил Димитрий. - Поднимай экипаж. Наталью я сам разыщу.

Арсений кивнул, делая вид что он не в курсе, в чей постели ночевала Аспиринка. Да и сложного в том, чтобы разбудить команду, никакой не было. Арсений направил сигнал срочного сбора на коммуникаторы кают и через минуту на мостик ввалился запыхавшийся Тор. Он был в трусах, в ботинках и опоясан кобурой, в которой дремал Кольт «Анаконда», пожалуй, только этот здоровяк мог стрелять из него адекватно, борясь с отдачей. Его внешний вид вызвал улыбку на лицах всех уже присутствующих на мостике.

- Все было не настолько срочно, ну, да ладно, проходи, - бросил торговец. - Потом оденешься, время будет.

Рыжий скандинав кивнул и прошел внутрь, уступая проход своему брату, который выглядел примерно также, но был в штанах. Следом за ним явился полностью экипированный Рим, за ним спешил, отдуваясь, толстяк Рыба, а со стороны капитанской каюты показалась Аспиринка. Когда все расселись, кто-где, Димитрий сам пересказал услышанное от Сэма и уложился в минуту.

- Арсений, выведи на экран сектор, откуда пришел сигнал, - попросил Серпов.

Лавр, который вот уже два года исполнял обязанности помощника капитана и был по сути вторым человеком на корабле, вывел карту сектора на остекление рубки. Прямо посреди него было ярко-красное пятно, вспыхивающее тысячами бордовых точек. В глубине нескольких десятков километров внутри пятна пульсировала маленькая серебряная точка, обозначающая источник сигнала.

- Это нереально, - вывел свой вердикт Рим, - корабль просто не смог бы пройти такое расстояние при такой плотности астероидов.

Арсений с трудом сдержался, равнодушный голос, шедший изнутри консервной банки, бесил его. После знакомства с Римом он стал ненавидеть механических операторов, за все время своего обитания на «Садко», Арсений приобрел крайне полезную привычку, он как можно меньше сталкивался с андроидом и фактически с ним не общался.

- Не важно, что реально, а что нет, - подал голос Сэм. - Там в поле что-то есть и, возможно, это что-то стоит немалых денег.

- Вы психи, если думаете лететь туда, - бросив взгляд на экран, высказала свое мнение Аспиринка.

Братья скандинавы выдали одну мысль на двоих:

- Деньги - это хорошо.

Услышав ответ, Арсений усмехнулся, правда, сделал это так, чтобы его лицо не выдало этого. Если братья ловили кого-то на насмешке, то он рисковал своим слишком живым лицом. Этим двоим всегда не хватало денег, шлюх, выпивки, азартных игр. Многочисленные драки, аресты требовали средств, особенно возмещение убытков, штрафы и залоги. Азартные игры стояли на третьем месте, на четвертом были женщины. Чуть ли не на каждой планете, куда заносило «Садко» и его экипаж, у братьев было по жене, а на некоторых и не по одной.

- А ты что скажешь? - вперил в Лаврова свой тяжелый взгляд Димитрий.

- Надо рискнуть, - несколько секунд потянув паузу, выдал свое мнение Арсений. - Курс до облака я уже проложил, компьютер говорит, что мы будем там уже завтра к ночи, дальше надо действовать по обстоятельствам. Груз у нас не срочный, время терпит, мы вполне можем себе позволить сделать этот крюк. Выигрыш может оказаться большим, а может никаким. Кроме топлива и времени мы пока что ничего не теряем.

Димитрий озадаченно потер небритый подбородок, лучший звездный лоцман корабля назвал это предприятие безумием, так же считала докторша, но остальные хотели выяснить, что скрывается в квадрате. Рыбу можно было не спрашивать, он не имел собственного мнения, для него единственным правильным было мнение капитана «Садко».

- Хорошо, - наконец решил Димитрий. - Сэм, новый курс, Арсений, сдавай вахту Пятому и марш спать, ты мне завтра будешь нужен бодрым и активным. Сэм ты тоже. К счастью, наш андроид способен заменять почти всех в этой рубке, - торговец немного помолчал и добавил с ухмылкой, - наверное, только я незаменим. Все, шоу закончено, можете валить досыпать.

Арсений хлопнул Рима по плечу и указал на бортовой журнал по-прежнему открытый на мониторе и заполненный только на половину. Консервная банка равнодушно кивнула, ему было все равно, чем заниматься. Он вполне мог одной рукой вести корабль, а другой набирать текст. И если бы он был чуть поживее, не таким равнодушным и нудным, то Лавров бы легко с ним ужился. Уже покидая мостик, Лавр сделал вид, что не заметил призывного взгляда «корабельной кошки», которая не оставляла попыток уложить его в койку, и, кивнув братьям, оживленно делящим еще не существующие деньги, направился в свою каюту, которая была в самом конце жилой палубы. Кубрик пенал длинной в три метра и шириной в два, он никогда не считал домом. Может потому, что корабль был не его, остальные жили точно также, и это их устраивало, только крайняя к мостику каюта капитана была больше и со всеми удобствами. Остальные пользовались общей душевой и двумя туалетами, расположенными ровно посередине жилой палубы, и что странное, очередей ни туда, ни туда никогда не бывало.

Арсений скинул комбинезон и, набросив на плечо полотенце, отправился в душ, это уже был своеобразный ритуал, он всегда был аккуратен, причесан, умыт, в чистой одежде в отличие от рыжих, которые запросто могли ввалиться в кают-компанию, воняя различными смазками, испачканными рожами и грязными руками. Но чего у них было не отнять, так это умения ладить с техникой. Силовая установка, питавшая двигатели «Садко», толкающие корабль через космос, всегда была в идеальном состоянии, как и все остальное, только с электроникой у них не ладилось, поэтому было на корабле немало оборудования, которое нуждалось в замене или починке.

Когда Арсений вернулся, то обнаружил, что его место занято и под одеялом явно кто-то скрывается. Это тоже уже стало своеобразным ритуалом: прятаться там мог только один человек, которого сейчас он меньше всего хотел видеть. Подобные проникновения случались каждый полет и уже даже перестали раздражать Лаврова.

- Уважаемая Наталья, - без всякого уважения произнес он, - покиньте, пожалуйста, не принадлежащую вам жилую площадь.

- А может? - раздалось из-под одеяла. Голос Аспиринки был просительным, похоже, Димитрия ей не хватило, причем она недобрала довольно много.

- Нет, - отрезал Арсений.

Женщина выбралась из-под одеяла, продемонстрировав при этом некрасивое костлявое тело, принялась одеваться, ничуть не стесняясь хозяина, который стоял возле двери.

- Ну, я пошла, - нерешительно сказала она, останавливаясь перед прислонившимся спиной к люку Лавром в надежде, что он передумает.

Арсений посторонился, давая ей дорогу. Женщина тяжко вздохнула и выскользнула в коридор, из которого раздалось пару смешков. Это в какой-то степени стало уже традицией экипажа, на то, удастся ли докторше уложить Арса в постель, делали ставки. Причем деньги проигравших уходили в призовой фонд, который дошел за пять лет до пяти тысяч. Если бы Арсений решил его заполучить, достаточно было бы договориться с братьями и разделить деньги пополам, когда он задаст «кошке» жару. Правда, один раз едва не сложилось. Арсений тогда крепко набрался перед самым вылетом и приволок на корабль подружку, ему, как помощнику капитана, многое позволялось, но девушка, ушедшая вперед. перепутала его каюту и каюту Рима. А вот Арсения в постели ждала засада. Все бы вышло, если бы дура Наталья не ляпнула во время ласк: «Ну, наконец-то, а то четыре года ждала». Тогда она впервые вылетела в коридор голой. Уже позже Арсений узнал, что вся операция была продумана братьями, после чего у них в машинном отделении состоялся довольно неприятный разговор и неделю пути все ходили с красочными фингалами, но в этом «разговоре» Арсений сумел убедить Тора и Ульриха, что не стоит больше так делать.

Арсений швырнул обмотанное вокруг бедер полотенце на крючок и нырнул под одеяло, к счастью, он был не брезглив, а то давно удавил бы Аспиринку. Арсений уснул моментально, двенадцатичасовые вахты - дело утомительное. Хорошо, что у Димитрия хватало ума не ставить его в пару с андроидом, Серпов был практичный человек и понимал, что не стоит терять ценного члена экипажа. Но даже при отсутствии основного раздражающего фактора нудные вахты очень утомляли.

Несмотря на то, что Лавру было разрешено храпеть до посинения, его разбудили к обеду.

- Вставай! Выспался? - раздался по коммуникатору голос Тора.

Арсений потянулся и прислушался к себе, он чувствовал себя совершенно отдохнувшим, в таком состоянии он мог адекватно функционировать несколько дней. Нажав педаль, Арсений выдвинул из стены умывальник, быстро привел себя в порядок. расчесал волосы, через две минуты он сидел в кают-компании.

- Рыба, ты умеешь готовить что-нибудь помимо рыбы? - не выдержал Ульрих, подобный вопрос всплывал каждый день у разных людей. Единственным, кто никогда не жаловался, был андроид, поскольку в пище не нуждался, у него каждую ночь было одно и тоже блюдо - смена батареек.

Арсений глянул в свою тарелку, подкрашенный рис и рыба, что и следовало ожидать.

- Толстый, ты умеешь готовить стейки или отбивные с кровью? Можно просто мясо пожарить или потушить. Ты задолбал со своей рыбой. Еще раз ее приготовишь, и я приготовлю тебя, - продолжал бунтовать рыжий скандинав.

- Ульрих, заткнись, - раздался от двери голос Димитрия, ничего хорошего он не предвещал. - На ужин будет мясо. Да, Арынгазы?

Рыба активно закивал, до появления Димитрия он тихонечко стоял у своей плиты, обливаясь потом, пожалуй, он был единственным не бойцом из всего экипажа, даже Наталья довольно неплохо управлялась с армейским плазменным ружьем. Хотя следует сказать, что самая безопасная позиция - лежа и позади нее. Это Арсений выяснил на своей шкуре где-то спустя год после первого полета, Аспиринка чуть не всандалила ему в спину заряд плазмы, когда команда отбивала абордаж. Тогда, после боя, Арсений чуть не прибил дурру, которая не в состоянии с трех метров попасть в противника, зато чуть не испарила союзника, который был еще ближе и в стороне. Хотя пару учений впоследствии слегка поправили дело, но у Лаврова появилась стойкая фобия по отношению к «серой мыши» плазменным ружьем в руках.

- Подлетаем, - сообщил своим безэмоциональным голосом Рим.

Он озвучил очевидное, вся команда собралась на мостике и со страхом,смешанным с возбуждением, наблюдала, как корабль движется в сторону огромного плотного коричневого облака. До него была еще сотня километров, а радары уже сошли с ума. От того, что было за панорамным иллюминатором, захватывало дух: тысячи камней, начиная от горошины и кончая огромными летающими островами, ждали своего часа, когда-нибудь в это скопление врежется блуждающая комета и тысячи осколков, словно шрапнель, полетят в разные стороны, и, возможно, какой-нибудь из них, рухнув на планету, погубит там все живое, чтобы через несколько миллиардов лет все началось сначала.

- Стоп, - скомандовал Димитрий, когда до ближайшего астероида осталось около километра. Инерция протащила корабль еще метров восемьдесят, после чего он замер.

- Сэм, что с сигналом?

- Все тоже, сэр, скорее всего, его передает автоматический маяк.

- Рим, какова вероятность, что мы пройдем эти двадцать километров?

- Нулевая, - равнодушно сообщил андроид и Арсению захотелось вырвать из подмышечной кобуры «Хищник» и сжечь железке всю башку. - Компьютер просчитал все возможные варианты, - продолжал вещать робот, тяжеловоз с грузом не пройдет.

- А без груза?

Все замерли, насколько же должна была захватить Димитрия идея, чтобы он решился бросить груз, рисковать кораблем и жизнями экипажа?

- Это возможно, - через некоторое время выдал результат андроид.

- Мы можем узнать, что там, прежде, чем рисковать своими жизнями? - поинтересовался Арсений.

Ему вдруг стало страшно, давно забытое чувство, которое он испытал на далекой Алабаме, когда квадрат подверг бригаду трехдневной бомбардировке. Нога непроизвольно начала дрожать, и Лавров перенес на нее весь свой вес, чтобы хоть как-то это прекратить. Тогда он не переставая дрожал все три дня, это был его первый бой, первое десантирование, он почти сломался, но на плечо легла рука сержанта, он выглядел уверенным, его лицо не знало сомнений, и Арсений, сцепив зубы, задвинул охвативший его ужас в глубь себя. Сержант улыбнулся и показал оттопыренный большой палец. Через шесть минут его в клочья разорвало снарядом, но уверенность осталась с Арсением навечно, и вот сейчас она отошла вглубь, а страх вернулся.

- Нет, - выдал Рим быстрый ответ. - Камеры слишком маломощны, чтобы пробиться через метеоритное скопление и пылевое облако вокруг некоторых из них. Автоматических зондов на борту нет, так что, либо сами, либо никак.

- Есть вариант, - начал Арсений. - Спасательная капсула имеет ручное управление, здесь есть два человека, - он сделал паузу, - и Рим, которые могут ее провести через скопление.

Решение было простым и лежащим на поверхности, зачем рисковать всем кораблем, когда может рискнуть кто-то один.

- Кто пойдет? - спросил Димитрий.

Арсений предпочел бы отправить Рима, которого совершенно не жалко. Вроде бы и живое существо, а какое-то ненастоящие, но это не робот ему нельзя отдать приказ: «Вперед на минное поле!». Это андроид, у него есть свобода воли, и он не горел желанием лезть туда. Лавр глянул на Сэма, «звездун» хоть и отчаянный «летун», но подыхать не торопился, да и сам Арсений не особо хотел.

- Я не полечу, - выдал Пятый окончательный вердикт, - я вообще был против этой экспедиции.

Что ж, он был таким же членом экипажа как и остальные. Арсений и Сэм одновременно посмотрели друг на друга. С «звездуна» все началось, Лавр подхватил.

- Жребий? - спросил квадратовец.

- Жребий, - согласился Арсений.

- Пусть решает удача, - подал голос Тор и достал из кармана колоду карт, быстро, сноровисто перемешал и разложил веером. - Тяните карту, кто вытянет младшую, летит.

Арсений и Дядя Сэм одновременно кивнули и слажено выдернули по карточке. Арсений скрытно посмотрел на свою карту, неплохо, дама бубей.

- Вскрываемся?

Сэм кивнул и на приборную панель легла дама пик.

- Второй заход, - с легкой ироничной улыбкой произнес Тор.

Лавр, не глядя, вытащил карту и бросил ее на приборную панель, так легче, сразу, не думая, не гадая, просто слепой случай судьба. Сэм, глядя на Лаврова, поступил также. По мостику прокатился вздох. Арсений опустил глаза, его семерка червей лежала рядом с тузом крестей.

- Судьба, - усмехнулся он, - слепая судьба. Начнем!

И он решительно отправился к шлюпкам. Их было всего две, маленькие, тесные, кто на них мог спастись, неясно, если что-то произойдет здесь, в богом забытом секторе, никто не выживет. Забравшись внутрь, он достал из шкафчика, упрятанного в стене, жесткий, неудобный скафандр для работы в космосе и принялся облачаться. Если что-то случится со шлюпкой, у него будет всего несколько секунд, чтобы покинуть ее, и молиться, чтобы Димитрий решился послать за ним. Задохнуться в скафандре через несколько часов, одиноко болтаясь среди астероидного поля, какая смерть может быть хуже этой? Лавров достал «Хищник» и сунул его в набедренный карман. Прежде, чем опустить забрало шлема, Арсений повернулся к столпившимся у входа людям.

- На Ленинграде в банке в ячейке тысяча двадцать четыре лежит конверт с распоряжением и завещанием, ключ в моей комнате, если не вернусь…, - он замолчал, продолжать было не нужно, здесь каждый имел такой конверт и такую ячейку.

- Все сделаем, - в прощании поднимая руку, произнес Димитрий. - С богом!

- Сам справлюсь, - отозвался Арсений. В бога он перестал верить в тот момент, когда в Крыму, повернувшись, увидел мертвую Ирму.

Хлопнув по кнопке автоматической расстыковки, Лавров занял кресло пилота. Шлюпки имели два вида управления: автопилот, который сам рассчитывал путь до ближайшей цели, где была возможность выжить, и ручное управление. Арсений ради интереса посмотрел на расчеты автопилота и, не сдержавшись, хохотнул. До ближайшей населенной планеты на этой шлюпке было лететь девять с половиной месяцев, хотя запас воздуха в ней был всего на неделю, а топлива на девять дней. Самым вероятным маршрутом спасения был выход на торговый путь, с которого свернул «Садко». Но и до него было пять дней пути, а если учитывать, что маршрут не слишком популярен, шансы спастись падали до пяти-шести процентов.

Глава третья. Звездные перекрестки (часть вторая)

- Поехали, - произнес Арсений знаменитую фразу Гагарина и уверенно взялся за рычаги, если бы «Садко» терпел крушение, автоматика отстыковала бы ее сама, но сейчас все надо было делать вручную. Дернув маленький рычажок, Арсений услышал, как один за другим отключились захваты.

- Самый малый вперед, - прошептал Лавров и выжал газ.

- Ты чего там бубнишь? - раздался в наушнике голос Димитрия.

- Гений с гением разговаривает, - отшутился Арсений, - один спрашивает, как мы такие умные в такое дерьмо вляпались, а второй отвечает, обеими ногами.

Торговец хохотнул.

- Как там у тебя?

- Нормально, пеленг маяка четкий, а теперь не отвлекайте, вхожу в астероидное поле.

Радар спятил, даже его маленький радиус всего в сотню километров показывал одиннадцать тысяч объектов. Арсений на самом малом ходу, поднырнув под астероид, размером с небольшой дом, едва не врезался в осколок с автомобиль, только чудо спасло его от гибели. Погасив скорость, Лавр убрал со шлема щиток и вытер холодный пот со лба, сейчас, если не считать пары астероидов за спиной, впереди на пятьдесят метров было чисто. Несколько секунд он сомневался в своем решении.

- Ничего страшного, третий раз за пять лет, для привыкания слишком маленькая доза и слишком редко.

Решительно расстегнув карман на рукаве, он достал аптечку, несколько секунд сомнений, и оранжевая крышка распахнулась, внутри термобинт и шесть тюбиков. Арсений стянул перчатку и взял красный, тогда на складе он дал себе зарок не принимать «Реакцин», слово он не сдержал, но и не злоупотреблял стимулятором. Сделав себе укол через специальный клапан, он откинулся в кресле и закрыл глаза. В отличие от старых разработок «Реакцин 6» начинал действовать почти мгновенно, и гораздо быстрее выводился из организма, у Арсения будет примерно час, по его прикидкам ровно столько и уйдет, чтобы достигнуть объекта. Действие боевого стимулятора он почувствовал почти сразу, уши стали улавливать даже незначительные шумы, тело налилось силой, руки действовали быстро и четко, повинуясь мгновенным командам мозга.

- Поехали, - уже более оптимистично выдохнул Арсений и дал малый вперед.

Он подныривал под астероиды, уходил в пике, пускал неповоротливую капсулу по дуге, ввинчивался между болтающимися в космосе глыбами, задевая за них бортами, вслепую прошел два пылевых облака, только чудом не пропоров борт об острый выступ прячущегося в них астероида.

- Что там у тебя? - раздался напряженный голос Димитрия к концу часа.

Арсений не ответил, закусив губу, он прошел сквозь арку, которая была всего на сорок сантиметров шире капсулы. Он чувствовал, как заканчивается действие стимулятора, но был при этом счастлив, что прорвался. Перед ним расстилалось пустое пространство в пол километра, на котором виднелись разбросаны остатки корвета Красного пояса. Арсений включил прожектор, луч скользнул по обломкам, на одном из которых обнаружилось название «Минск».

- Димитрий, здесь разбитый корвет, - доложил он, - название «Минск», поищи в базе, как слышишь?

- Слышу, ищу, - коротко отозвался Серпов, - как ты там?

- Засыпаю, на несколько часов стопорю шлюпку и сплю, ждите, меня не будить, сам выйду на связь, чтобы пройти пришлось принять стимулятор, это он меня вырубает. А повторная доза понадобится на обратный путь, без него не вернусь.

- Отдыхай, - легко согласился Димитрий, - думаю, тебе там нечего опасаться. Есть что ценное?

- Потом, все потом, - чувствуя, как веки наливаются тяжестью и идут вниз, прошептал Арсений, - все потом, - и, заглушив двигатель, парень вырубился.

Проснулся Лавр разбитым, казалось, что его весь предыдущий день заставляли разгружать контейнеровоз вручную и в одиночку. Бортовые часы показывали четыре часа утра, значит, он спал около шести, но так и не отдохнул, это расплата за сверхрефлексы.

- Полная жопа вызывает «Садко», - схохмил он.

- Слушаю тебя, полная жопа, - вполне серьезно отозвался Димитрий. - Как ты там?

- Хреново, - отозвался Арсений, - приступаю к обследованию, только кофе выпью. Ничего не изменилось?

- А что могло измениться? - голос торговца был недовольным, разбитый корвет не был тем, на что он рассчитывал.

Арсений достал из-под кресла упаковку с экстренным продуктовым набором и вытащил два бутерброда с ветчиной в герметичной упаковке, которая сохраняла продукты свежими на протяжении шести лет, и чашку саморазогревающегося кофе. Он откусил бутерброд, сделал глоток крепкого напитка и почти сразу почувствовал себя лучше.

- Ну, не знаю, - продолжил он диалог, не прекращая жевать. - Сигнал не изменился? Вряд ли я остался незамеченным со всеми своими маневрами высшего пилотажа.

- Нет, все по-прежнему, - отозвался Димитрий, - давай, присмотрись, есть там что ценное?

- Сейчас, дай позавтракать, - сразу став серьезным, отрезал Арсений, - не подгоняй.

Все было понятно, когда ценность находки так резко рухнула, торгаш торопился свалить отсюда как можно быстрее и вернуться на курс.

- Приступаю, - обрадовал капитана Лавров, запихивая упаковки и стаканчик в уничтожитель. Поехали!

Выжав малый «вперед», он медленно поплыл между обломками корвета. Луч прожектора шарил вокруг и ничего ценного не находил, корпус был разбит на три части, сигнал шел от мостика, который фактически не пострадал и летал с куском кормы. Нос и середина летали отдельно.

В носовой части делать было нечего и Арсений даже соваться туда не стал. Середина, которую разворочал взрыв тоже мало его заинтересовала, если бы корабль находился в чистом космосе, можно было бы взять крупные обломки на буксир и отволочь к базе старьевщика, одна такая была прямо по курсу, всего в пятидесяти миллионах километров отсюда, чуть больше недели пути. Но вытащить отсюда корму и рубку было нереально.

Арсений вплотную подлетел к цели своего путешествия и прошелся по всем частотам, повторяя одну и ту же фразу: «Экипаж корвета «Минск», говорит спасательная шлюпка с грузового транспорта «Садко», мы здесь, чтобы помочь вам». Но корвет молчал. Арсений подошел ближе и активировал магнитный захват, капсула надежно прилипла на борт поверженного «воина».

- Иду внутрь, - связавшись с «Садко», сообщил Лавр.

- Будь осторожен, постарайся прихватить что-нибудь, желательно найди судовой журнал. Пригодится.

- Хорошо, конец связи, покидаю шлюпку, - и, отключив связь от сети, парень перешел в шлюз.

Четыре секунды, выравнивания и люк распахнулся, справа темнел корпус корвета, а вокруг него обломки и космос. Арсений пересилил состояние начинающегося страха и, сделав небольшой прыжок, приземлился на «Минск». Медленно, шаг за шагом, экономя реактивный ранец за спиной, он добрался до запертой переборки, преграждавшей путь внутрь. Арсений, никогда раньше не ходил на корветах, к тому же это был новый тип, класс «Город герой», спущенный с верфи уже после войны.

Арсений прикинул, что, да как, и достал лазерный резак, пять минут ушло на то, чтобы срезать запоры, еще десять, чтобы открыть переборку, которую заклинило. Внутри была невесомость, несколько тел в защитных скафандрах висело в коридоре, видимо, это они задраивали проход. Аккуратно расталкивая их, Лавров двинулся по широкому коридору. Хорошо, что передатчик скафандра был маломощным и не добивал до «Садко». Арсений представил, что сейчас весь экипаж собрался на мостике, и, если бы была связь, его бы просто задолбали. Подхватив висящий в пространстве лазерный автомат, он отстегнул магазин, половины боекомплекта не хватало, присоединив его обратно, Арсений передернул затвор, предохранитель щелкнул, все это он проделал рефлекторно, хотя с кем тут сражаться? А вот то, что команда корвета с кем-то сражалась, сомнения не вызвало. Опаленные следы на стенах, остающиеся от стрельбы из лазерного оружия, несколько трупов без скафандров поврежденные декомпрессией, но с отчетливыми обугленными ранами. Следующая переборка ждала его через двадцать метров, и даже не переборка, а лифтовая шахта, ведущая в машинное отделение и на мостик. Арсений вскрыл панель управления дверьми, как ни странно, она работала, но требовала код доступа.

- Будем ломать, - произнес лейтенант в отставке и замкнул цепь.

Внутри стены что-то зажужжало и створки разъехались. Лифт лежал разбитым на дне шахты, к счастью, тросы и скобы для техников были на месте, а в невесомости воспарить наверх оказалось не проблемой. И снова впереди маячили закрытые двери. Выломав панель, Арсений без труда вскрыл створки. Прямо за ними начинался мостик, отделенный от помещения прозрачной стенкой. А вот дальше интереснее, за дверьми был воздух, помещение оказалось герметичным. Конечно, там царил полный бардак, мигало аварийное освещение, с трудом пробивающийся изнутри механический голос что-то твердил, но слабые микрофоны скафандра не могли разобрать что.

Арсений подошел поближе, не особо торопясь открывать дверь, если внутри кто-то есть, то как только он откроет дверь, всю атмосферу оттуда выдует. Лавр обернулся на створки лифта, они открылись не целиком, дыр в обшивке вроде бы не было, если закрыть их, потеря атмосферы будет минимальной. Приняв решение, Арсений начал действовать. Закрыв двери лифта, он заварил их, мысленно пожелал самому себе удачи и направился к двери.

- Код доступа, - произнес женский голос.

Арсений на мгновение растерялся, после чего назвал намертво впившийся, как клещ, в память личный номер лейтенанта Лаврова.

- Доступ разрешен, - после небольшой паузы сообщил голос, - в настоящий момент пятая палуба герметична, - и двери распахнулись, тугая волна воздуха, рванувшаяся в занятое вакуумом небольшое помещение, едва не сбила его с ног.

«Чудны твои дела, Господи», - подумал про себя Арсений, ведь после его увольнения из рядов вооруженных сил Красного пояса, личный номер должны были аннулировать. Или его присвоили другому человеку? Как работает этот бюрократический механизм, Арсений не знал. Войдя внутрь, он внимательно огляделся: прямо возле шлюза в кресле навигатора сидел мужчина, скафандра на нем не было, но то, что он мертв, не оставляло никаких сомнений. Видимо, космофлотовец с нашивками лейтенанта, отчаявшись, снес себе половину черепа из точно такого же «Хищника» как тот, что Арсений умудрился выронить, пока вскрывал переборку. Арсений поднял пистолет и сунул в небольшой рюкзак за спиной. В среднем такой ствол на черном рынке стоил около трехсот рублей. А автомат, который болтался у него на плече, больше тысячи, и даже Димитрий не мог наложить на него лапу, Арсений честно рисковал своей шкурой и заслужил трофеи. Лавр осмотрел пульт навигатора, сразу стало понятно отчаянье лейтенанта, все оборудование выгорело, связь не работала, им просто было невозможно позвать помощь, а ждать ее в этом месте было глупо. Арсений пошел дальше. Осмотрев оборудование, он извлек несколько очень дорогих схем, но их было больше, чем могло влезть в маленький рюкзак. Арсений внимательно огляделся и нашел то, что великолепно подошло, ящик из-под боеприпасов, внутри пластиковый контейнер был пуст, и туда легко уместились почти четыре десятка схем. Что ж, самоубийственный вояж окупился, то что он уже набрал, стоило больше ста тысяч. И у него двойная доля. Но на мостике было еще так много всего, чего не хотелось бросать. Арсений быстро прикинул, что, если дотащить это все до лифта, в невесомости будет намного легче, вернее, не будет тяжело, останется только отбуксировать трофеи в шлюпку. Теперь надо придумать, как упаковать хрупкие платы. Решение нашлось быстро, еще один патронный ящик, заполненный лишь на четверть при взрыве корвета улетел под стол, в него как раз влезли остатки уцелевших плат. Конечно, внутри рубки оставалось добра на миллион, а то и больше, но забрать его не было никакой возможности, Лавр прекрасно помнил путь сюда и понимал, что неповоротливому здоровенному грузовику его не пройти. Он уже отволок все трофеи к лифту, когда вспомнил, что не снял копию с судового журнала.

Арсений подошел к пилотскому креслу и остановился, занятый погоней за наживой он особо не приглядывался, в пилотском кресле лежал человек в скафандре, клапан изредка приподнимался, а рядом валялся шприц с синей маркировкой.

- Стазис, - сказал он вслух, что ж, пилот поступил очень разумно, так можно было продержаться намного дольше. Арсений быстро подключил свой коммуникатор к системе и скачал корабельный журнал, карту полета. После чего, взвалив тело в скафандре на плечо, пошел к выходу. Сколько провел пилот в таком состоянии, Лавров разбираться не стал, но вот то, что его именно сейчас из этого состояния выводить нельзя, было очевидным. Обратный путь занял почти час.

- Разведчик вызывает «Садко», - подключившись к бортовой сети, вышел на связь с контейнеровозом Арсений.

- «Садко» на связи, - по легкому акценту Лавров опознал Дядю Сэма.

- Корвет уже никуда не полетит, - начал докладывать Арсений, - есть выживший, переправил его в шлюпку, плюс кое-какие трофеи и бортовой журнал у меня.

- Много там осталось? - вклинился в разговор Димитрий.

- До хрена, - емко, всего лишь двумя словами, обрисовал состояние дел Лавров.

- Как у тебя с кислородом?

- Скафандр почти пуст, нужно заправлять или сменить его.

- Короче, возвращайся туда и выгреби по максимуму, - приказал торговец, - мы будем ждать столько, сколько потребуется.

Арсений устало вздохнул.

- Но сначала я отдохну. Хотя бы пару часов.

- Хорошо, сейчас одиннадцать утра по времени корабля, выйду на связь в два.

Лавр отключил связь и откинулся в пилотском кресле. Скафандр пилота корвета он подключил к спасательной системе шлюпки, теперь система жизнеобеспечения не даст ему умереть. Откинув забрало, Арсений улегся в пилотское кресло, автоматический гибкий шланг вошел в клапан на скафандре и система жизнеобеспечения начала подавать воздух. Теперь можно пару часов отдохнуть, сон лучшее лекарство от последствий действия «Реакцина». Его разбудил вызов, Димитрий как и обещал вышел на связь спустя три часа.

- Слушаю, - заспанным голосом произнес командир маленькой шлюпки.

- Это я тебя слушаю, - раздался голос торговца, - готов к новым подвигам?

- Подвигам? Так вы называете мародерство на погибшем корабле?

Несколько секунд Димитрий молчал.

- Ладно, извини, называй как хочешь, так ты готов?

- Пара бутербродов и горячая кружка с кофе, и можно прогуляться.

- Тогда поторапливайся, предчувствие у меня нехорошее.

- Хорошо, - отозвался Лавр посерьезневшим голосом, за пять лет он привык доверять чутью Димитрия, если тот говорил «валим», надо брать ноги в руки и бежать, что есть мочи.

Арсений достал вскрытую коробку с экстренным пайком, и на свет появилась пара бутербродов и одноразовый стакан с кофейным концентратом.

- Так карта легла, - сказал вслух Арсений и откусил сразу половину бутерброда с курицей.

Через полчаса он был на корабле, еще когда он тащил пилота и трофеи в шлюпку, видел пару контейнеров, болтающихся в невесомости, они вполне подходили для решения проблем с транспортировкой мародерки.

Когда он вскарабкался по шахте лифта, таща их за собой, то понял, что пилоту очень повезло, жить ему оставалось ровно несколько часов. Мостик погрузился во тьму, система жизнеобеспечения встала, приди Арсений на пару часов позже и все…

Включив фонарь он пошарил им по помещению. Еще когда он был здесь в первый раз, приметил несколько приборов, которые стоили хорошие деньги. Первым на очереди стоял маскировочный модуль «Плащ», новейшая и дорогая штука. Он бы ее забрал в первый раз, но, чтобы демонтировать аппарат, нужны были инструменты, а их не было. Пришлось повозиться: с одной стороны то, что мостик теперь обесточен, было плюсом, с другой - свет бы пригодился. Наконец, через сорок минут, когда шкала кислорода указывала, что осталось шестьдесят процентов, прибор был демонтирован. Он был хоть и небольшим, но довольно увесистым. Арсений еще раз поблагодарил умирающий корабль, чтобы дотащить модуль к лифту при наличии гравитации ушло бы много времени. Следующим на очереди стал радар последнего поколения, совмещенный с автоматической системой наведения для лазерных турелей, способный сопровождать двадцать четыре цели на расстоянии до ста километров, а радиус обзора был три миллиона километров. Здесь все оказалось проще: два блока, панель с голокомом, шесть болтов и девять разъемов - все это было упаковано и оттащено к лифту. Следующим был небольшой пульт, назначение которого Арсений определить не смог, да и видел подобное впервые. К счастью, разбирался он очень легко и был довольно легким, с ним Лавров справился меньше чем за десять минут. Арсений бросил быстрый взгляд на шкалу - тридцать семь процентов. Есть еще минут двадцать, но на что-то серьезное уже не хватит времени, пульт с оборудованием навигатора выгорел полностью, оттуда ничего не снять, значит, надо выковыривать платы, отвечающие за контроль автоматики, и сваливать. Конечно, хорошо бы демонтировать пульт пилотирования, но Арсений реально смотрел на вещи, одному его не утащить, в шлюпку тот не влезет, а чтобы вытащить его с поверженного корвета, придется разбить панорамный иллюминатор. Возникло огромное желание прихватить перегоревший, но все равно стоящий безумных денег пульт управления щитами, но с ним была примерно та же проблема, что и с пилотским, хоть он и был меньше, но это работа минимум для двоих.

Через двадцать минут три ящика были забиты платами доверху, а кислорода в баллоне осталось на сорок минут, впритык, чтобы вернуться. Лавров обернулся и кинул последний взгляд на мостик, сюда он уже больше не вернется, конечно, можно попробовать спуститься на жилой уровень, который, судя по схеме, был чуть ниже, чем там, где он прошел, или заглянуть в двигательный отсек, но шлюпка не безразмерная. Отсалютовав погибшему кораблю, он взвалил на плечо маскировочный модуль и стал спускаться вниз.

Когда Лавров задраил шлюз шлюпки и уложил последний контейнер, внутри гермошлема вспыхивал предупреждающий сигнал, кислород был на нуле, и Арсений дышал тем, что поступило раньше.

- «Садко», я закончил, сейчас закреплю груз и стартую. Ждите, возвращаюсь.

- Ждем тебя, разведчик, - отозвался Димитрий усталым голосом, видимо, он все время был на связи и уже порядком устал.

Лавров посмотрел на часы, он был в свободном поиске уже больше суток. Арсений стянул с себя скафандр и надел новый, сейчас уже было некогда снова накачивать воздух в опустевший баллон. Проверив, как закреплен груз он дернул ремни, которыми был притянут к креслу пребывающий в стазисе пилот корвета, больше ничто не задерживало его рядом с погибшим кораблем. Достав второй шприц с «Реакцином», Арсений вколол себе стимулятор, несколько секунд, и он был готов в одиночку победить весь квадрат и объединенный флот пиратов. Вскинув руку к виску, он отдал последний салют и взялся за штурвал.

- Поехали, - задорно выкрикнул Лавров и дал малый вперед, теперь осталось самое сложное - вернуться, путь обратно всегда тяжелей, чем вперед. Когда до границы пояса осталось всего двести метров, а впереди с полсотни астероидов, и только один большой, Арсений увидел на радаре новые цели. Большой транспорт без опознавательных знаков направлялся прямо к «Садко», а вокруг него крутились пяток мелких кораблей. Обычно так выглядело истребительное сопровождение армейцев, но чутье подсказывало, что что-то не так. Арсений заглушил двигатель, почти вплотную прижался к астероиду.

- Димитрий, как слышишь? Прием. - Но в наушнике была тишина. - Разведчик вызывает «Садко»! - И снова ничего.

Арсений прошелся по всем частотам, везде одно и тоже, он убрал палец с кнопки сканера, уже зная, что происходит, так работали универсальные комплексы маскировки и подавитель сигнала, модули «тишина».

Вот маленькие маркеры окружили транспортник, следом пожаловал и корабль-матка, астероид полностью скрывал от Арсения происходящее, правда, при этом очень хорошо маскировал его самого от гостей, сейчас для них он казался частью астероида. Лавр быстро просчитал варианты от плохого до самого плохого. Маяк «Минска» вырубился почти семь часов назад, если это армейцы, ищущие свой транспорт, то лучше выйти и сдаться, а если нет? Лучше сидеть тихо и не чирикать, не спасательной шлюпке невозможно тягаться с пятеркой истребителей и кораблем-маткой. Единственное, что можно было сделать в подобной ситуации - это погибнуть вместе с ними, но эту мысль Арсений отбросил сразу, самоубийство в планы не входило. Если это армейцы, Димитрий выйдет на связь и отдаст приказ сдаться, а если нет, значит, такова судьба.

Арсений поднялся и отключил все системы, кроме жизнеобеспечения, да и работоспособность последней снизил до минимума, будет тяжело, но сильно сэкономит ресурсы, которых и без того мало. Сейчас Лавр очень завидовал пилоту корвета, опять он оказался в выигрыше своего из-за состояния.

Время шло, неизвестный корабль застыл рядом с «Садко». Несколько раз они снимали «Тишину», и Димитрий пытался связаться с Арсением, но последний молчал. Он уже понял, что это не военные. Один из истребителей без опознавательных знаков облетел небольшой район астероидного поля, и, ничего не обнаружив, вернулся к остальным. Лавров без труда опознал легкий истребитель, произведенный лет тридцать назад в квадрате и снятый с вооружения еще до того, как Арсений пошел в армию. Их охотно покупали пограничные и окраинные планеты, крупные торговцы, охранные фирмы и, конечно, пираты. Галактический рынок был насыщен подобным устаревшим вооружением, произведенным и в бывшем европейском треугольнике до его падения и раздела и в азиатском секторе, а про самых могучих игроков вообще заикаться не стоило, фактически рынок вооружения поровну делили пояс и квадрат.

Арсений бросил взгляд на часы, старой механической земной модели, фактически раритет. Их привез с собой предок Лавровых, штурман с «Маршала Рокоссовского», одного из первых военных линкоров, покинувших Землю. Они часто ломались и запчасти для них делались в ручную на заказ, но Арсений не променял бы их ни на какие другие. Несколько раз коллекционеры предлагали за них очень неплохие деньги, но Лавр лишь улыбался и отрицательно качал головой. Стрелки исправно отмеряли время, уже семь часов, как Арсений укрыл свою шлюпку за астероидом. Радар исправно показывал, что корабль-матка и истребители висят рядом с «Садко» и вроде чего-то ждут. И Арсений был процентов на девяносто уверен, что они ждут его.

Наконец, терпение у капитана неизвестного звездолета кончилось, один истребитель на небольшой скорости взял курс на облако, он зашел чуть левее, там, где поначалу плотность астероидов была не велика. Арсения он не видел, просто не знал куда смотреть. Легкая машина прошла больше двух километров, удачно избегая столкновений, и, видимо, у пилота взыграла кровь, он незначительно увеличил скорость, на обзорном экране, который ради этого Арсений подключил к системе питания, было прекрасно видно, как правое крыло задело скальный выступ на гигантском астероиде, машину крутануло и на полной скорости швырнуло на дно каньона, в разные стороны полетели обломки, затем взорвались энергетические батареи, все прогорело за считанные секунды. Космос поглотил еще одну жизнь. Арсений даже представил, как следящий за истребителем капитан со злостью саданул кулаком по стене или пульту навигатора, а еще ему было очень интересно, что такого важного в нем или в погибшем корвете, если капитан выбросил на ветер семьдесят тысяч.

Дальше события пошли вскачь, не прошло и двадцати минут, как корабль-матка отстыковался от «Садко» и принял истребители на борт, затем оба на полной скорости ушли в противоположенную от торгового пути сторону, но перед этим от контейнеровоза отделилась спасательная шлюпка и в неуправляемом вращении на полной скорости понеслась в сторону астероидного поля. О том, чтобы перехватить ее, и речи не шло, если там остался кто-то живой, он был обречен: шлюпка чудом разминулась с небольшим астероидом размером метров сорок в диаметре и на полном ходу вмазалась в гигантский остров длинной в несколько километров. Все произошло мгновенно. Арсений видел, как деформировался нос, как рвется металл, а затем яркий огненный шар, который вспыхнул и мгновенно исчез, только обломки полетели в разные стороны.

Арсений поднес ладонь к шлему, отдавая последний салют, с этими людьми он делил все последние пять лет, они все стали ему близкими друзьями, за исключением андроида, но и он сейчас казался таковым. Все, что произошло, было очевидным, пираты просто избавились от свидетелей, запихнув в шлюпку мертвые тела или еще живых, но беспомощных. Он ничем не мог бы им помочь, только разделить вместе с ними приговор капитана неизвестного корабля. Арсений думал, что давно научился переносить смерть, во время войны он постоянно кого-то терял. Но здесь было другое: на войне были малознакомые люди, некоторых он видел-то всего пару раз, а тут почти что семья, люди, с которыми он виделся каждый день, разговаривал, ругался, спорил, переживал. И вот теперь их нет. На мгновение Лавров даже растерялся, не зная, как жить без них. Только теряя, мы понимаем, как важны те, кто рядом. Эти слова произнесла Ирма за полгода до гибели, когда они похоронили на Калифорнии старшину, который был учителем и наставником.

- Ты жив, они мертвы, - твердым голосом произнес Лавр, - так легла карта, - он усмехнулся этой метафоре, поскольку она была истиной, его судьбу решила семерка червей. Но сейчас пора было действовать, он помянет их потом, если для него будет это потом, поскольку его собственная жизнь была под большим вопросом. Арсений вывел на ручной КПК карту сектора, пытаясь понять, куда направились пираты, и удивленно уставился в пустоту. В той стороне был только пустой космос. Система, состоящая из трех десятков планет, была хорошо разведана, эпоха открытий закончилась лет сто назад, когда нашли маленькую луну на краю квадратовского сектора. Значит, в этой пустоте что-то есть, никто не уходит в никуда, но с этим надо будет разбираться после, сейчас на кону его жизнь и жизнь пилота корвета, за которого он теперь вроде как в ответе.

Арсений откинулся в кресле и закрыл глаза, три часа можно смело спать, нужно дать пиратам время убраться как можно дальше, поскольку, если они засекут его старт, то могут и вернуться, на подобной посудине от них не ускользнуть. В шлюпке есть еда, рассчитанная на четверых, но так как она малого радиуса, даже одному ее хватит дней на пятнадцать, а если растягивать, то и на двадцать. Запас энергетических элементов девяносто один процент, оставшегося хватит, чтобы достигнуть торгового маршрута, данные остались прежние - пять дней, и еще два дня, пока система жизнеобеспечения не истратит остатки энергии, так что вопрос еды выходил на второй план, ее хватит по любому.

Время шло, спать не хотелось, в голову заползали тяжелые неприятные мысли. Арсений коснулся кармана, в котором была пачка сигарет, зачем он ее вообще с собой взял? Ни в скафандре, ни в шлюпке не покуришь, хотя если поймет, что жить осталось пара минут, сигарета скрасит последние мгновения его жизни. Когда система жизнеобеспечения умрет, скафандр лишь растянет агонию даже в стазисе, на этот случай у Арсения был альтернативный вариант, так, как поступил лейтенант на корвете, ствол к голове, и черт с ним со всем.

Арсений бросил взгляд на часы, еще минут двадцать, и можно двигаться. Повернув голову, он посмотрел на груз, по ориентировочным прикидкам он намародерил примерно на полмиллиона, а может и больше, с тем, что уже есть в банке, можно купить старый корабль и на ремонт хватит.

- Время вышло, - сказал Арсений сам себе и взялся за штурвал. - Поехали, - привычно сказал он и медленно повел шлюпку между трех последних астероидов.

Выйдя из астероидного поля, Лавров перешел на автопилот, курс проложен, через пять с половиной дней, если ничего не случится, он достигнет заданной точки, аварийный маяк можно будет активировать к концу третьего, по прикидкам его мощности должно будет хватить. Включив коммуникатор, он развернул малый голографический дисплей, пора было разобраться, что случилось с корветом и за что погибла команда «Садко». Он был почти уверен, что это звенья одной цепи, пиратский корабль не просто так появился рядом с погибшим судном.

Запустив файл с корабельным журналом, который он скачал с центрального терминала, Арсений тут же уперся в стену, вернее в окно, запрашивающее код доступа. Арсений повернул голову и посмотрел на тело пилота, можно за три минуты привести его в норму, но это сильно сократит их шансы на выживание. «А, что если?» - Лавр набрал свой личный номер, тот самый, что уже помог попасть на мостик корвета. И мгновенно на экране появилось окно: «Код принят». Арсений пробежался глазами по папкам, из трех штук две были под грифом «совершенно секретно» и требовали дополнительного кода.

- Тут личным номером не обойтись, - произнес Лавров вслух, тишина кабины постепенно начинала раздражать, и лучшее средство борьбы с ней было говорить с самим собой.

Открыв папку с общим доступом, он пробежался глазами по строчкам. Портом приписки «Минска» был Кронштадт, основная военная база флота Красного пояса, дата выхода в космос… «А вот это интересно», - пробормотал Арсений и уставился на цифры, они были неверными, по файлу выходило, что корвет покинул Кронштадт пять дней назад, но это было совершенно невозможным, даже самый быстрый корабль флота преодолел бы эти двести миллионов километров чуть меньше чем за месяц. Поскольку он сам был пилотом, хоть и посредственным, до таланта покойного Дяди Сэма ему было далеко, Лавр постоянно следил за рынком разработок в сфере космических полетов и знал о всех новинках, в последнее время несколько компаний выпустили ряд новых двигателей и силовых установок, но их заявленная мощность не позволила крупному кораблю развить скорость, позволяющую пройти за пять дней расстояние от Кронштадта до места гибели. Арсений сморщил лоб, пытаясь высчитать скорость, необходимую для подобного путешествия, выходило, что она должна примерно равняться четвертой космической, то есть пятьсот пятьдесят километров в секунду. Ни одна разработка не была и близка к этой цифре. Например, «Садко» на подобное путешествие даже без груза на полной мощности двигателей потребовалось бы тридцать пять дней. Но если цифры верны, значит, ученые Красного пояса разработали новый тип двигателей, что означало бы только одно, полную власть над системой. Человек, сделавший это, стал бы самым богатым во вселенной в одно мгновение.

Арсений снова посмотрел на пилота, сейчас его собственная жизнь перевешивала любопытство Пилот был единственный человек, который мог рассказать, что произошло, и что за эксперимент проходил на «Минске». Нужны ответы, но сейчас их не получить. Арсений бросил взгляд на приборную панель, единственный элемент кроме системы жизнеобеспечения, который функционировал. Шлюпка исправно двигалась к своей цели, если была возможность снять питающие элементы со второй, шансы на выживание существенно выросли, но шлюпка погибла, можно было бы рискнуть и вернуться на корвет, там должны были уцелеть шлюпки, две Арсений точно видел, но теперь было поздно. Обратной дороги не было, пара стимуляторов, конечно, нашлась бы, но радар показывал, что этот край астероидного поля настолько плотный, что соваться туда верное самоубийство, да и расстояние, которое предстояло пройти было больше сотни километров, так что, дорога одна - только вперед, на торговый путь, а там понадобится удача, без нее они покойники.

Лететь было безумно скучно, Арсений внимательно изучил пульт с кучей подвесных блоков, на них отсутствовали какие-либо маркировки, не было ни дат изготовления, ни серийных номеров. Лавр предположил, что именно этот пульт и был тем элементом головоломки, но догадка пока оставалась догадкой. По ней, если он прав, то он мишень. Если кто узнает, что эта вещь у него, охота будет настолько глобальной, что целым уйти уже не удастся. Скорее всего, пираты охотились именно за этим пультом, остается один вопрос: как они узнали и что за бой был на корвете.

К концу второго дня персональный коммуникатор полностью разрядился, стало еще скучнее. Его можно было бы зарядить от сети, но тратить драгоценную энергию, которой с каждым часом становилось все меньше, было верхом идиотизма. К концу третьего Арсений уже активно разговаривал вслух, много спал, пел песни, которые помнил, правда, репертуар оказался сильно ограниченным и пошел уже по третьему кругу. Единственной радостью стала активация маяка, тот исправно каждые десять секунд посылал в пустоту космоса сигнал бедствия. Если удача будет на его стороне, то сигнал примут раньше, чем он достигнет торгового маршрута, с которого так опрометчиво, погнавшись за добычей, свернул «Садко».

- Дошли, - когда скорость упала до нуля и шлюпка вышла к заданной точке, равнодушно произнес Арсений.

Последние сутки им овладела апатия. Вот уже шесть дней подряд, если считать с момента старта к погибшему «Минску», он один болтался в бескрайнем космосе.

Арсений быстро провел нехитрые вычисления, если шлюпка останется в самом экономичном режиме, то, Лавр усмехнулся, система жизнеобеспечения остановится через тридцать семь часов одиннадцать минут. Плюс то, что она успеет наработать, максимум час, и три часа воздуха в скафандрах, которых еще два, значит, есть двое суток. А потом ствол к голове. Он снова посмотрел на матовое, совершенно непрозрачное забрало, закрывающее шлем пилота, это был армейский штурмовой скафандр, с увеличенным запасом кислорода. Как жаль, что он не догадался прихватить из шкафа на мостике еще парочку таких. Десять часов - это куча времени. Иван Лавров всегда учил сына: «Борись до конца. Помощь может придти в последние мгновение». Лавров-младший не собирался сдаваться, он использует все возможности, протянет столько, сколько сможет, и только, когда надежды не останется, выстрелит в себе в голову. Правда, при этом надо будет принять еще одно решение, застрелить пилота или позволить ему задохнуться, хотя тому, в принципе, будет все равно, он не почувствует приближение смерти.

Каждые два часа Арсений включал радар, но тот отражал лишь безжизненный космос, связь тоже молчала, мысленно он наметил себе точку безнадежности, если в зоне приема маяка не окажется корабля в тот момент, когда время Ч наступит, он обречен. Даже если корабль войдет туда через два часа, то он просто не успеет спасти его. Точка безнадежности должна была наступить через восемь часов. Восемь часов, как мало времени, потом просто придет отчаянье, обреченность. Как плохо, когда нет выбора. Последние два дня Арсений гадал, а что было бы, если пираты получили бы этот странный пульт, отпустили бы они «Садко»? Но ответ был очевиден, все закончилось также, только было бы на два трупа больше.

Арсений еще раз бросил взгляд на часы, разменявшие уже больше трех сотен лет, и, откинувшись на спинку, закрыл глаза. Почему-то очень хотелось спать, хотя он встал всего три часа назад. Когда Арсений проснулся он попытался вспомнить сон, но не смог, осталось только ощущение, что снилось что-то очень хорошее, доброе.

Он с завистью посмотрел на пилота, лежащего в соседнем кресле, стазис великолепное состояние для данной ситуации, он спит, не видит никаких снов, фактически, это управляемая клиническая смерть, из которой сам человек никогда не выйдет, нужен посторонний, чтобы ввести в организм антидот, который разбудит коматозника. Достав очередной одноразовый стаканчик с кофейным концентратом, сдобренным всякими дополнительными безвкусными добавками специально для тех, кто летает в космосе, и, вскрыв упаковку с кашей, политой великолепной подливой и большими кусочками говядины, Арсений с удовольствием принялся за еду. Это было единственным, что выводило его из состояния ступора. На пятнадцать минут приема пищи Лавров оживал, он так увлекся процессом, что проморгал заходящий на шлюпку корабль. Только когда луч бортового прожектора прошелся по обзорному иллюминатору и почти ослепил его, он вскинул голову и быстро опустил забрало. Лавр так ждал этот корабль, но почему-то именно сейчас радости не было. Почему он подкрался тихо? Почему не вышел на связь? Арсений глянул на обводы корпуса, это был пассажирский лайнер, класса «Атлант», чаще всего такие суда совершали долгие полеты, фактически, это был огромный город, рестораны, бары, казино, бассейны, десять тысяч пассажиров и тысяча команды. Натакие суда билеты заказывали за полгода и стоили они немало, корабли такого класса для тех, кто любит путешествовать с комфортом. То, что Арсений не увидел их на радаре, было очевидно, подобный корабль лакомый кусок для большой и сильной банды, можно сказать Клондайк. Хотя корабли были неплохо защищены и даже имели собственное звено истребителей, хоть и устаревших, но история знала захваты подобных исполинов. Причем один из захватов произошел не далее, чем пару лет назад, в двух секторах отсюда. Махина лайнера медленно надвигалась, Арсений даже не стал хвататься за рычаги, он уже чувствовал, как его маленькую скорлупку тянут к себе силовой ловушкой. Он достал автомат, подобранный на «Минске», расстегнул карман-кобуру с пистолетом. История о том, как он оказался в космосе в маленькой шлюпке, была продумана еще пару дней назад, на каждый коварный вопрос был заготовлен ответ. Жаль только, что нет возможности предупредить пилота корвета, если тот ляпнет о гибели «Минска», ему хана. Хотя? Его еще минут двадцать будут тянуть, надо думать: вскрывать или не вскрывать. Время есть. Арсений вытащил из аптечки инектор и ввел военному антидот. Только бы успеть и только бы мужик оказался адекватным.

Тело пилота, притянутое ремнями, выгнуло дугой, Арсений быстро опустил бронированные шторки на панорамный иллюминатор. На обзорном мониторе было видно, как шлюпка медленно плывет к посадочной палубе, на которой уже суетились люди в скафандрах с оружием в руках.

Лавр посмотрел на часы, три минуты, и тот будет в норме, если нет никаких внутренних повреждений. Теперь только надеяться. Откинув забрало, Арсений приготовился ждать, но как ни странно, его спутник пришел в себя намного быстрее.

- Кто ты? - раздался из динамика женский голос.

- Тот, кто тебя спас, а сейчас спасают нас, - быстро ответил Арсений, - слушай внимательно, мы с тобой члены команды контейнеровоза «Садко», у тебя это первый рейс, ты стажер пилота.

- Что с моим кораблем?

- Погиб, кое-что я с него вытащил, но это моя добыча, заодно и тебя прихватил, вот только моему грузовичку не повезло, его перехватили пираты рядом с астероидным полем. Ты не перебивай, кое-как я на шлюпке долетел до торгового пути и сейчас нас подбирает лайнер класса «Атлант». Ни слова о погибшем корвете, меня точно грохнут: грабеж погибших судов карается строго. Так что, если у тебя есть хоть капля благодарности, не говори ни слова. Все это, - Лавр указал на ящики с платами и оборудованием с корвета, - то, что удалось спасти с «Садко». Кстати, как тебя зовут?

- Анна Шахова, ас-пилот первой категории военно-космического флота Красного пояса.

- Ты сказала Шахова?

Девушка убрала с маленького пульта на скафандре защитный щиток.

- А ты сильно изменился, Арсений Лавров, - усмехнулась она, - возмужал, стал серьезней. В тебе мало осталось от безусого лейтенанта Красных штыков, который тащил меня через весь Новороссийск со сломанной ногой.

- Сейчас нам от этого прямая выгода, - стараясь, чтобы голос не выдал истинных чувств, произнес Арсений и рефлекторно почесал бороду и усы, отросшие за шесть дней. - Дай мне шанс подзаработать, этого мне хватит на собственный корабль.

- Только с условием, что пульт достанется мне, это секретная разработка…

- Управления мгновенным прыжком, - продолжил за женщину Арсений, - или, как вы это называете по научному?

- Так, в принципе, и называем, у ученых есть какой-то термин, но его без трех бутылок не произнесешь. Я помогу тебе, ты мне, и только так. Того, что ты вытащил, тебе вполне хватит, - она прищурила свои зеленые глаза, - на приличную посудину класса «корыто».

Арсений улыбнулся этой шутке.

- Значит, мы договорились, а теперь вникай.

Арсений быстро рассказал ей о маршруте «Садко», о полетном плане и о погибшем экипаже.

- Запомнила?

Анна не очень уверенно кивнула. Арсений обернулся и посмотрел на обзорный экран, до посадки оставалось всего пару минут.

- Как зовут капитана?

- Димитрий Серпов, - почти не напрягаясь, произнесла Летунья.

- А штурмана?

- Адроид второго поколения Рим5.

- Остальных?

Девушка почти без запинки перечислила команду контейнеровоза и даже указала несколько характеристик к каждому.

- Хорошо, - подвел итог Лавров, - если они нас не грохнут при посадке, то все должно обойтись. Интересно, кому принадлежит лайнер?

Ответ на этот вопрос пришел сразу прямо из динамика.

- Говорит старший офицер службы безопасности лайнера «Джон Кеннеди», поднимите щитки и приготовьтесь впустить на борт группу досмотра. При оказании сопротивления будет открыт огонь на поражение. Подтвердите, как поняли?

- «Звездуны», - подвел итог Лавр, - наши бы сказали, будете дергаться, пристрелим.

Анна улыбнулась.

- «Джон Кеннеди», это спасательная шлюпка с транспортного корабля «Садко», говорит помощник капитана Арсений Лавров, готовы встретить ваших людей, примите нашу благодарность за спасение.

- Сколько вас?

- Двое. Я и пилот стажер Анна Шахова.

В этот момент шлюпка вздрогнула, оператор посадил их не слишком мягко, то ли потому, что ему было плевать, как он их посадит, то ли потому что они были «красными». Пять лет прошло с конца войны, но отношения между квадратом и поясом так и остались натянутыми, и емко были отражены в двух словах - вооруженный нейтралитет.

Арсений кинул Анне пистолет.

- Спрячь, но недалеко, если сразу не убьют, тогда и потом не убьют. Главное, чтобы они не поняли, что у нас за груз. Но если покажется, что сейчас завертится, то сразу на курок жми, лучше в бою подохнуть, чем, стоя на коленях, от лазера в затылок.

Девушка кивнула и убрала пистолет в кобуру, Арсений положил автомат на колени.

- Судовой журнал, - вспомнила девушка, - ты забрал его?

Арсений кивнул.

- Они его не вскроют. На всякий случай я перепаролил: один неверный знак в коде, и вся информация будет стерта.

- Ты читал?

- Только то, к чему был доступ, но сумел сложить дважды два. Все, тихо!

За шлюзом шлюпки раздались тяжелые шаги, потом кто-то резко постучал в дверь. Арсений, держа автомат стволом вниз, встал и хлопнул по кнопке аварийного открытия дверей. Створки шлюза медленно пошли в разные стороны. Пять бойцов в черных бронекомбинезонах с активированной силовой броней, которая при ярком свете ангара выглядела как нагретый воздух вскинули лазерные ружья, полувоенной модификации, но стрелять не стали, просто взяли на прицел человека с автоматом.

- Спокойно, мужики, - по-английски произнес Арсений, - я медленно кладу ствол на пол.

- Клади, - на чистом русском отозвался крепкий седеющий мужик.

Арсений кивнул и положил автомат на пол. Что ж, все было ясно, хоть транспорт и принадлежал «звездунам», но служба безопасности формировалась не регулярных войск: наемники, профессиональные солдаты, которых после войны очень много оказалось на гражданке, что в поясе, что в квадрате. Вот и подались кто куда: одни - в пираты, другие - в многочисленные службы безопасности, а третьи, как Арсений, стали одиночками.

- Кто еще внутри? - продолжил старший, но уже без особой неприязни.

- Девушка-стажер, мы с транспортника «Садко», который уничтожен пиратами. Аня, клади ствол на пол и иди сюда?

Девушка появилась буквально через секунду уже без оружия.

- Все? - поинтересовался старший.

- Только груз, что удалось с корабля вытащить.

- Что за груз?

- Платы, несколько пультов, маскировочный модуль «Плащ»

- Хорошая игрушка, где взяли?

- На черном рынке в малой Одессе.

Старший понимающе усмехнулся.

- Мы осмотрим шлюпку. Если нет ничего опасного, то добро пожаловать, вы наши гости. За проезд есть чем заплатить? В третьем классе пара мест остались, по тысяча двести звездных.

- Потянем, - улыбнулся Арсений, - кредитки принимаете?

- Всех крупных банков.

Он сделал знак двум бойцам и те, настороженно водя стволами, вошли на шлюпку. Эта по меркам космоса она была маленькой, а так почти пять метров в длину и пять в ширину.

- Как вы так вляпались? - подойдя и закуривая, поинтересовался старший.

- Приняли сигнал бедствия возле астероидного поля, оказался ловушкой. Капитан сдаваться не захотел, вот нас и раздолбали, мы с Аней смылись за секунду до взрыва и прятались среди обломков. Пираты прихватили груз и отвалили, ну а мы немного помародерили собственную чудом уцелевшую рубку.

- Бывает, - посочувствовал старший. - Меня, кстати, Романом кличут, когда воевал, звали Ключом.

- Арсений Лавров, лейтенант Красных штыков, позывной Лавр.

- Стоп, так ты должен был на Крыме воевать! - радостно воскликнул Рома. - Вы же нас меняли - пятый механизированный, сержант третий роты второго батальона «Уральских стрелков».

- Она с пятого, «летунья» с штурмовика.

- То-то смотрю лицо знакомое, - обрадовался Ключ, - вечером жду у себя, выпьем, вспомним, ребят помянем. Эй, вы, вылазьте нет там ничего.

Из шлюпки появились двое бойцов, один отрицательно покачал головой.

- Все законно, только один пульт странный, но да такого добра много в космосе, все не упомнишь, - говорил на русском, но с сильным английским акцентом.

- Джек, ну-ка выложи из рюкзака все, что взял, - приказал Роман.

- Командир, - возмутился «звездун».

- Они свои, мои боевые товарищи, так что выложи по-хорошему.

Джек неохотно кивнул и пошел обратно в шлюпку, вернулся минуты через две.

- Все, - доложил он.

- Мужики, с меня пиво, - поспешил загладить неловкость Арсений, - сегодня проставимся за спасение.

- Опечатать, - приказал старший, - у вас там вещи остались?

Арсений отрицательно покачал головой.

- Только скафандры и опечатывай, как прибудем в порт, разберемся, что куда.

Он поднял автомат и пошел в шлюпку, Анна зашла следом.

- Я в форме, - прошептала она.

- Твою мать, - выругался Арсений, - как же я этого не учел?

На поиск решения ушло меньше пяти секунд.

- Придумал, быстро снимай ее, и голой в скафандр.

От такой наглости девушка даже дар речи потеряла.

- Да как…, - она задохнулась.

- Заткнись и делай, - прошипел Арсений, - если сейчас вскроется, что ты ас-пилот военного флота, нам кранты. К стенке поставят и пульт твой уволокут, эти ребята - солдаты, у них мародерка в крови. Так что раздевайся.

Девушка испепелила его взглядом и, стянув свой скафандр, принялась снимать темно-синий комбинезон с погонами капитана.

- А белье? - заскулила она.

- Твое белье за версту казенным несет, живо долой, - скомандовал Арсений. Анна повиновалась. Лавров отвернулся и продолжил инструктаж, хотя очень хотелось взглянуть, как девушка выглядит без одежды, - теперь запихивай все это в пустой скафандр. И одевай обратно свой.

Он повернулся и направился к выходу.

- Сержант, - позвал он, - у нас проблема, «летунья» наша голышом в костюм прыгнула.

- Размер у нее какой? - спросил Роман.

Арсений прикинул в уме.

- Вроде сорок шестой.

- Джек, сгоняй к техникам, попроси комбинезон сорок шестого размера, только чистый, а лучше новый. Там сегодня Салим дежурит, скажи, что я очень просил, потом сочтемся.

Видимо, Ключ был у своих бойцов в авторитете, поэтому Джек только козырнул и ушел, не сказав ни слова против. Он явился минут через десять, неся в руках герметично запаянный в пластик совершенно новенький комбинезон серого цвета.

- Салим сказал, что с тебя бутылка «Wild star», и вы в расчете, - передав пакет Роману, сообщил Джек.

- Не вопрос, - улыбнулся сержант, отдавая пакет Лавру. – Арсений, с тебя бутылка «Дикой звезды» и мы в расчете.

Лавров кивнул и ушел в шлюпку.

- Надевай, - протягивая девушке комбинезон, приказал он.

Анна на этот раз повела себя вполне прилично и быстро облачилась в принесенную для нее одежду.

- Тут есть магазины, - утешил ее Арсений, - чуть позже купим нормальные вещи. Готова?

Летунья кивнула.

- Тогда пошли, нельзя заставлять людей ждать.

Через пару минут шлюпку опечатали, и два погрузчика отволокли ее в дальний угол взлетной палубы, туда, где она до конца полета никому не будет мешаться. Шлюпка была заперта на два кода, один ввел Арсений, второй сержант. Как он шепнул по секрету, код он ввел стандартный, так что его без проблем можно ломануть, если понадобится. Арсений благодарно кивнул.

Следующие два часа их мурыжил сухой, высокий мужик, которому было слегка за сорок, дознаватель местной службы безопасности, но Арсений мог дать голову на отсечение, что раньше он работал в Квадратовской Службе Специальной Разведки. Лавров уже сталкивался с подобными личностями: цепкий взгляд, располагающий к себе голос, и вообще, до определенного момента он был твоим лучшим другом, пока не выяснялось, что ты его злейший враг.

Но историю Арсений и Анна рассказали на совесть, при этом Лавр напирал, что девушка была на «Садко» человеком новым, и в основном все вопросы достались ему. Их личности проверили по всем картотекам, всплыл и срок Арсения, и служба Анны, но девушка выкрутилась, сказав, что уволилась месяц назад, но с бюрократией «красных» ее, видимо, забыли списать в запас. На судимость Лаврова «сухой» несколько минут хмурил брови, но, поскольку, она была мелкой, то махнул рукой и отпустил их с богом.

Через час, покончив со всеми формальностями, они заняли двухместную каюту, договорившись с Ромой встретится с ним в баре на третьей палубе в семь вечера по времени корабля.

- Что дальше? - спросила девушка, усевшись на краешек кровати.

- Дальше мы будем играть роль отдыхающих, летящих в новую Женеву. Купим необходимые вещи, и оставшийся месяц будем отдыхать.

- Мне нужно доложить в штаб о том, что произошло, - нахмурилась Анна.

- Не здесь, - зашипел на нее Арсений и, подойдя к ней и приобняв, быстро зашептал, - думай, что говоришь и где говоришь. Это все потом обсудим, да и выбор у нас небольшой. Если попробуешь связаться с общего терминала, я больше чем уверен, сигнал перехватят. За нами будут следить, этот «сухой» не так прост, он стопроцентно раньше работал на КССР, а может и продолжает работать, не знаю, но я таких встречал, вцепится, как клещ, не вытащишь. Так что будь осторожна.

- Но как же быть? - прошептала она в ответ.

- Потом, все потом, - отрезал Арсений, - сейчас мы должны радоваться спасению.

Анна кивнула.

- Кстати, а почему ты сразу не вывел меня из стазиса?

- Твое положение было выигрышней, не уверен, что вдвоем нам бы удалось дотянуть до трассы и дождаться спасения.

- Есть хочу, - категорично потребовала Аня, - я жутко голодная.

- Ты не ела больше пяти суток, конечно, стазис замедляет все процессы организма, но теперь надо наверстывать. Давай сходим в магазин, купим по паре приличных джинсов, кроссовок, рубашек и я приглашу тебя на обед.

- Приглашение принято с благодарностью, - улыбнулась Анна и галантно подала руку, - я тебе потом все отдам.

- Не городи чепухи, - отмахнулся Арсений, - не обеднею, у меня лежит трофеев на полмиллиона, да и на счету тысяч триста, я далеко не нищий. Так что, вперед, по магазинам.

- Думаю, трофеев у тебя на гораздо большую сумму, на черном рынке «Плащ» стоит не меньше двухсот тысяч.

- Не хотелось бы его продавать, - неуверенно произнес Лавр, - только если жестко не хватит на корабль, а так оставил бы себе, в полете пригодится, я и радар хотел сохранить. Такие игрушки слишком дороги. Вот от плат избавлюсь, их там около сотни, а то и больше, и все дорогие - части системы управления, наведения, щитов.

- Это дорогие игрушки, - согласилась Анна, - сотня говоришь? Думаю, на черном рынке потянет тысяч на четыреста, а может и больше, средний корабль стоит около шестисот, списанный около трехсот и еще сотня или две нужно, чтобы поставить его на крыло. Думаю, тебе на все хватит, даже не продавая радар и маскировку. Ладно, пошли, надо быстро приодеться и поесть, а то вялость от голода.

Глава третья. Звездные перекрестки (часть третья)

Арсений сразу нашел указанный Романом торговый центр и вывел Анну на магазин недорогой стильной одежды, где девушка приобрела несколько платьев, повседневную одежду и несколько комплектов нижнего белья, причем один был очень сексуальным. Лавр тоже долго с выбором не мучался: пару рубашек, джинсы и брюки, кроссовки и ботинки, нижнее белье. Следом заглянули в парфюмерию и отоварились различными гигиеническими принадлежностями, начиная от зубных щеток и расчесок и кончая лаком и помадой. Им на корабле предстояло провести без малого месяц, это был один из самых длинных маршрутов в галактике. Корабли по нему ходили четыре раза в год. Попутно с планет, находящихся по курсу исполинского лайнера, небольшие пассажирские суда доставляли пассажиров, которые летели дальше на «Джоне Кеннеди». Если пункт назначения был иным, чем конечная точка, челноки малого радиуса за несколько часов спускали сходящих пассажиров на планету и возвращались, после чего полет продолжался.

- Мы могли бы сойти на одной из планет, - произнесла Анна, когда они заказали себе сразу половину меню в одном из многочисленных кафе. усевшись за столик.

- В принципе, можно и так, - согласился Арсений, - шлюпка в порядке, мы оплатили проезд, никого не колышет, где мы сойдем. Надо только договориться, чтобы нам заправили наш агрегат, ты молодец, не обязательно трястись здесь месяц, надо будет посмотреть карту маршрута. Только как протащить мимо таможни корыто, полное приборов, снятых с разбитого военного корабля. Нас с тобой к стенке поставят. А если учитывать, что ты капитан Красного пояса, то запросто могут и в предатели записать.

- Если это будет какая-то небольшая планета, мы сможем миновать таможню, - заметила девушка.

Официант привез тележку и сгрузил на стол различные закуски. При нем не говорили, да и после его ухода тоже, оба были голодны и жадно набросились на еду, а с набитым ртом говорить вообще тяжело.

- Надо будет с Ромой посоветоваться, - когда тарелки опустели, а второе еще не принесли, заметил Арсений, - он, похоже, хорошо знает маршрут.

- Ты доверяешь ему?

Арсений задумался.

- Здесь я доверяю только тебе, и то потому, что я уже дважды спасал тебе жизнь, не думаю, что ты способна предать или продать человека, которому обязана. А ему? Настолько, насколько это возможно малознакомому человеку, к которому я питаю определенную симпатию. Пока что он показал себя с лучшей стороны. Думаю, он не откажется помочь бывшим сослуживцам, особенно за скромное вознаграждение.

На то, что ее спутник доверяет ей только потому, что она ему обязана, Анна не на шутку обиделась. Арсений был тертым калачом и сразу заметил перемену в настроении спутницы.

- Не обижайся, кто я для тебя? Мародер, который случайно вытащил секретный прибор и раненого пилота с умирающего корвета, я сунул нос в государственную тайну, которая может поставить на уши всю галактику. Да любой бы на твоем месте при первом случае сдал бы меня контрразведке. Ты лояльна, поскольку знаешь меня, и других отношений между нами нет. Вот и приходится рассчитывать на твою благодарность.

Анна несколько минут сидела молча, крутя в руках мельхиоровую вилку.

- Наверное, ты прав, - наконец сказала она, - это действительно может быть единственной причиной, почему я не сдам тебя. Ну и еще одна, ты мне симпатичен, я пыталась тебя найти, когда меня выписали из госпиталя, перелом был очень тяжелым, плюс скачки по руинам, но ты просто исчез с того момента, как вышел из дверей главного аппарата на Большой Москве. Чем ты занимался после того как ушел из армии? У тебя есть кто-нибудь?

- Летал на «Садко». На нескольких планетах я персона нон-грата, за мою голову братва назначила награду вполне приличную сумму. Димитрий не был «белым» и «пушистым», не брезговал нелегальными грузами и сомнительными сделками, но границу не переходил. В меня стреляли, я стрелял в ответ, отмотал небольшой срок. Нельзя сказать, что я стал преступником, но и честным человеком меня назвать тяжело. А насчет девушки, - Арсений усмехнулся, - плох тот космолетчик, у которого на каждой планете нет жены. Видимо, я плохой космолетчик. Так, случайные подружки. А ты?

Официант принес второе и, молча сгрузив, и забрав опустевшие тарелки, удалился.

- Я? - задумчиво ковыряясь в гарнире, произнесла Анна. - Война кончилась, - после довольно долгой паузы начала она, - мне дали отпуск по ранению, но оказалось, что ехать некуда. Я знала, что планета, на которой я родилась, подверглась бомбардировке, много людей погибло, но я надеялась, что мои родные живы. Не сложилось, так я осталась одна. Потом была школа пилотов, меня заметили, получила капитанские звездочки, после выпуска некоторое время пилотировала линкор, но там вышел конфликт с капитаном и мне пришлось перевестись. На «Минск» я попала за месяц до эксперимента, - на этой части она воровато оглянулась, внимательно смотря по сторонам, не подслушивают ли их.

Арсений отрицательно покачал головой.

- Потом и не здесь.

Девушка кивнула.

- Уже на «Минске» я познакомилась с парнем, он был милым, веселым, добрым, в общем, завертелось. Последний раз я его видела на боевом посту, он был главным штурманом корвета.

- Он покончил с собой, - с трудом произнес Арсений. - Неприятно сообщать такие новости, но ты должна знать.

- Знаешь, странно, мне только немного грустно, я уже смирилась, что выжила только я. Наверное, потом, когда будет время, и когда ты меня не будешь видеть, я поплачу, но это будет не сейчас. Давай поедим, я не наелась.

Дальше ели молча. Арсений, который исправно питался эти дни, довольно быстро отодвинул тарелку и стал незаметно наблюдать за своей собеседницей. Она похорошела с того момента, как они в последний раз виделись на Крыме возле санитарного транспорта. Лицо чуть заострилось, ушли девчачьи черты, у нее был аристократический профиль, высокий лоб, хорошо очерченные скулы и довольно большой и острый нос, который ей удивительно шел.

Кафе они покинули часа через два. Добравшись до номера, оба завалились спать, до назначенной Сержантом пьянки оставалось еще больше четырех часов, можно было немного отдохнуть.

Когда Арсений проснулся, Анна уже занималась собой, она встала на пару часов раньше и успела сходить в парикмахерскую, привела в порядок ногти, сделала макияж. И теперь примеряла платье, которое они вместе выбрали. У нее была красивая спортивная фигура, и платье удачно подчеркивало грудь и округлые бедра.

Арсений выбрался из-под одеяла и, обмотав вокруг бедер полотенце, направился в душ, при этом он поймал заинтересованный взгляд спутницы. Через двадцать минут они были в назначенном месте, это была уже не тихая, спокойная кафешка, в которой они обедали, Арсений мгновенно окунулся в родную стихию: сигаретный дым густыми клубами висел под потолком, стук бильярдных шаров, громкие крики, мат на пяти языках. Здесь не было туристов, в таком месте собирались только свои. Арсений увидел за дальним столиком Романа и почти половину команды, плюс еще несколько незнакомых лиц. Сержант тоже заметил их и призывно махнул рукой. Но спокойно дойти до стола им не дали, кто-то, походя, хлопнул девушку по крепкому оттопыренному заду, Анна развернулась и, смерив подвыпившего мужлана уничижительным взглядом, отвесила мощный и великолепно исполненный прямой удар в челюсть, тот покачнулся и налетел на идущего следом Арсения, который, не долго думая, отправил хама на пол хорошо поставленным апперкотом. Тут же из-за стола поднялись четверо ребят в форме техников. Но Роман и еще парочка незнакомых безопасников встали рядом с Арсением, и инцидент был исчерпан.

- С боевым крещением, - пожимая Арсению и Анне руки, поприветствовал их сержант. - Давайте к нашему столу, кое-кто обещал проставиться, кстати, знакомьтесь, это Виктор и Олег, оба из пятого механизированного, один со мной служил в «Уральских стрелках», второй у нас танкист, из «Стальной стены».

- Очень приятно, - отозвалась Анна, - пятый механизированный, «Воздушные шершни».

- Третья специальная бригада, лейтенант Лавров, батальон Красные штыки.

Это произвело на них впечатление.

- Ого, герой Калифорнии, - воскликнул Виктор, - я детям буду рассказывать, что пил с тобой.

- А я детям буду рассказывать, что спас героя Калифорнии, - рассмеялся Роман. - Давайте к столу.

Усевшись и слегка потеснив тех, кто уже там был, все начали наперебой заказывать, платил Арсений. Сам он старался особо не налегать, как, в принципе, и Анна, хоть он и воевал рядом с этими людьми, и как оказалось Джек тоже воевал в Крыму, правда, за другую сторону, но расслабляться в чужой компании Лавр не спешил. Да и Ключ не особо налегал, хотя и пил он больше Арсения, но для его массы эта доза была как слону дробина. К полуночи бар начал пустеть, и Лавров отозвал бывшего сержанта в сторонку.

- Чего хотел? - спросил тот.

- Ты маршрут этого корыта, хорошо знаешь?

Роман кивнул.

- Третий рейс на нем.

- Нам бы сойти где-нибудь поближе к Красному поясу, нет смысла лететь до новой Женевы.

- Есть пара планет, - немного подумав, произнес Ключ. - Возле первой будем через неделю, планетка не крупная, но и не мелкая. Называется, - он поморщил лоб припоминая, - Хельсинки. Что за название? Язык сломаешь.

- Так на земле называлась столица Финляндии, - просветил приятеля Арсений. - Я так понимаю, она входила в европейский треугольник.

- Верно понимаешь, сейчас это уже территория Красного пояса. Там много рудных шахт, пара городов, один космопорт. По большому счету глушь.

- А в этой глуши можно сесть так, чтобы власти не пронюхали?

- Есть что скрывать?

- Не хочу рожу светить, - обходя скользкую тему, произнес Арсений, - у меня порядочно врагов.

- Человек без врагов, не человек. В принципе, можно это устроить, - прищурившись, наконец сказал Роман, - есть у меня там один знакомец, он мне немного должен, сможет указать безлюдное место и на посадку завести ваше корыто. Но это не бесплатно, он со мной услугой расплатится.

- А я с тобой деньгами, как насчет двух штук?

- Три, - назвал свою цену Ключ.

- По рукам, - согласился Арсений, он рассчитывал, что это обойдется ему не меньше пяти.

- Продешевил, - сделал правильный вывод бывший сержант.

- Умерла, так умерла, - вспомнил старый анекдот Лавр.

- Согласен, - усмехнулся собеседник. - Короче, я дам тебе знать, как свяжусь с ним, а пока отдыхайте, вам досталось, но теперь можно расслабиться, только не очень сильно, Ястреб вас на карандаш взял.

- Дознаватель?

Роман кивнул.

- Ладно, пойдем к остальным, выпьем по последней и по домам. Мне завтра на дежурство заступать, это ты можешь до двенадцати дрыхнуть, а у меня служба.

- Он поможет? - прижавшись к Арсению горячим боком, прошептала Анна.

- Поможет, - шепнул в ответ он и, подняв рюмку, отсалютовал присутствующим.

По дороге к каюте Лавр пересказал разговор с сержантом, чем очень обрадовал Анну.

- Если все выйдет, скоро ты и твой секретный пульт окажитесь в родном Кронштадте. А я, если повезет, наконец-то куплю собственный корабль.

- А что будет с нами дальше? - тихо спросила Анна, прижимаясь к нему.

- Не знаю, - вполне искренно ответил Арсений, - у тебя служба, у меня бесконечные месяцы среди космической пустоты. Если ты, конечно, не пошлешь ее куда подальше и не пойдешь ко мне пилотом.

Анна засмеялась и указала на дверь их каюты.

- Похоже, мы пришли.

Арсений мазнул магнитным ключом по замку.

- Я так и не поблагодарила тебя, - произнесла девушка и, встав на цыпочки, быстро поцеловала его в губы.

Она зашла в каюту. Арсений пожал плечами и зашел следом. «Да пожалуйста», - мысленно ответил он. Анна, замотавшись в полотенце, забежала в душ. Проводив ее взглядом, Арсений быстро разделся и улегся в кровать. Он слишком устал, чтобы чего-то желать, хотя чувствовал: если не сделает этого сегодня, не сделает никогда. Он слышал, как она что-то напевает. Хотелось встать и зайти к ней в кабину, положить руки на бедра, развернуть к себе и поцеловать.Дверь приоткрылась.

- Ну, и долго тебя ждать? - раздался звонкий голос.

Арсений улыбнулся сам себе. «Лучше полчаса подождать, чем три часа уговаривать», - так любил говорить красавчик Тор, эксперт по соблазнению женщин. Впрочем, и Арсения бог не обделил привлекательностью, настоящей мужской. В нем не было ничего слащавого. Одеяло улетело в сторону. Лавр вскочил и стремительно направился к душевой.

Он вошел почти бесшумно. Анна стояла к нему спиной, подставив лицо под тугие теплые струи. Он развернул ее к себе и поцеловал долгим поцелуем. Руки девушки обвились вокруг его шеи, она ловко подпрыгнула, поддерживаемая его крепкими руками, и забросила ноги на бедра.

- Ты мой? - шепнула она, на секунду отстраняясь.

- Твой, - согласился Арсений и снова поцеловал ее.

Когда он проснулся, ее голова с густыми рыжими, отдающими золотом волосами, покоилась у него на груди. Она чем-то напоминала польскую актрису, игравшую в одном фильме про танкистов, снятом в далеком двадцатом веке. Как же ее звали? В фильме - Маруся, а актрису… Арсений сморщил лоб, пытаясь вспомнить. Пола… Пола… Пола Ракса! Точно! Анна очень похожа на нее, не совсем, конечно, но разрез глаз такой же. Анна - это Анна.

- Доброе утро, Летунья, - увидев, что она открыла глаза, произнес он.

- Доброе, - отозвалась девушка звонко. - Двигай в душ, я за тобой.

- Ты куда-то торопишься? - удивился Арсений. - У нас еще минимум шесть дней тишины и покоя.

- На завтрак! Мало того, что я голодала в стазисе, пока ты уплетал экстренный паек, так еще и ночью некто довел меня до полуобморочного состояния...

- По-моему, тебе понравилось, - со смехом отозвался Арсений.

- Понравилось, но, чтобы это повторить, мне нужно поесть. Марш в душ!

- Слушаюсь, товарищ Шахова, - вскинув руку к голове, подчинился Арсений.

Анна села, давая ему подняться, но не удержалась и, склонившись, поцеловала в губы.

- Марш чистить зубы! - скомандовала она, отстраняясь. - Пока не почистишь, больше никаких поцелуев.

- Тебя это тоже касается, - огрызнулся Арсений.

- Конечно, - согласилась Летунья. - Но если мы пойдем в ванную вместе, завтрак отложится на ужин, а есть я хочу уже сейчас. Так что, бегом вперед и поживее!

Арсений улыбнулся и, вскочив с койки, побежал умываться. Внутри все пело, давно ему не было так хорошо с женщиной.

Мокрый после душа, он отчаянно водил щеткой по зубам, когда Анна, проскользнув мимо, скрылась в душевой кабинке.

- Иду к тебе, - крикнул Арсений.

- Хрен вам, - раздалось в ответ. - Завтрак! Хотя какой он завтрак - за дверью полдень, люди уже обедают.

- Плевать на людей! Так я иду?

Из-за дверцы показалась голова девушки. Она некоторое время изучающее смотрела на стоящего возле зеркала Лавра, взгляд у нее был серьезным и оценивающим. Но Анна сдалась: рот расплылся в улыбке, глаза задорно сверкнули.

- Ну, и чего ты ждешь? - с напускной стервозностью спросила она.

- Слушаюсь, товарищ капитан, - вытянувшись по стойке смирно, отчеканил Арсений и строевым шагом в полном неглиже направился к душевой под заливистый смех Анюты.

В два часа дня они вышли в обнимку. Уже обедать. Знакомое кафе, тот же столик и даже официант. На этот раз они долго изучали меню, совсем не так, как вчера, когда оба были голодны и просто тыкали пальцем в названия блюд. Анна для разогрева заказала себе фруктовый салат, черепаховый суп на первое и рыбу на второе. Арсений заказал острый томатный суп и бифштекс с кровью к гарниру из овощей. На рыбу, которую принесли девушке, он покосился, как на врага народа. Сразу вспомнился кок-азиат с непроизносимым именем, который имел неуемную тягу к морепродуктам. Стало на секунду грустно, погибли хорошие люди, оказавшиеся не в том месте, не в то время. Но грусть Арсения была мимолетна, бросив взгляд на сидящую напротив девушку, он улыбнулся. Сегодня он был счастлив, жаль, что это счастье продлится недолго. Когда он летел в шлюпке, впереди было целых шесть дней, теперь это всего шесть дней, как по разному течет время.

- О чем задумался? - спросила Анна, отодвигая опустевшую плошку, в которой еще минуту назад был фруктовый салат.

- О несправедливости времени, почему, когда человек счастлив, оно бежит быстро, а когда ему скучно и одиноко - медленно.

Анна пожала округлыми плечиками.

- У нас впереди шесть дней. Возьмем от них все.

- Возьмем, - легко согласился Арсений и принялся за мясо.

- Пошли в бассейн, - предложила девушка после обеда.

- Самое то после сытного обеда, - воспротивился Лавров.

- Не потонешь, ты вон какой крепкий. - Схватив Арсения за руку, она потащила его в сторону торгового центра, в котором еще накануне приметила магазин пляжных принадлежностей.

Самый большой бассейн располагался на верхней палубе под прозрачным бронированным куполом, через который был виден пустой космос, а вдалеке мерцали десятки недосягаемых звезд. Не сказать, чтобы бассейн был большим, но и не маленьким: метров двести в длину, искусственная морская слегка солоноватая вода, искусственные волны, конечно, это не создавало ощущение моря, но все же было лучше, чем обычное стоячее болото. Даже специальные ароматизаторы воздуха создавали несильный соленый ветерок.

- Мы вышли из Кронштадта… - неожиданно начала Анна.

Арсений, плывущий рядом с ее матрасом, на мгновение остановился и быстро огляделся. Что ж, лучшего места для разговора представить было сложно. Парочка детей резвилась в лягушатнике, с визгом съезжая с горок, бдительные мамаши следили за ними с бортика, на другой стороне несколько парней и девушек играли в салочки. Вокруг них на расстоянии полсотни метров не было ни души, а волны, бьющие о матрас, заглушали любую прослушку. Арсений кивнул, разрешая девушке продолжить.

- На «Минске» был урезанный экипаж, никто не знал, чем может кончиться эксперимент, поэтому на борту было только десять человек команды, все добровольцы. Ну и пятеро ученых, которые должны были все зафиксировать. Артем, навигатор корабля, активировал «прыжок», едва мы отошли от базы на две сотни километров и исчезли с радаров. Все вышло, космос вокруг нас ускорился и мы словно зависли в пространстве, исчезли из одной точки, чтобы собраться в другой. Это тяжело объяснить, это надо испытать. Расстояние, на которое обычному кораблю требовался месяц, мы преодолели за сутки и вышли в заданную точку. Это был миг триумфа, ученые прыгали вокруг своего пульта, как дети, капитан достал бутылку шампанского. Вот тогда все и началось. Я не знаю. кто был предателем, но то, что нас продали, это факт. Большой корабль класса «Фрегат», правда, очень старый, наверное, ему лет сто, хотя выглядел он довольно неплохо, возник всего в трех километрах от нас, видимо, они давно нас ждали и скрывались под маскировочным полем. Мы ничего не успели сделать. С фрегата стартовали пять истребителей, тоже устаревшие, но очень хорошо вооруженные, они подавили нашу систему обороны за несколько минут, мы лишились связи так быстро, что даже не успели сообщить на базу флота о происходящем. А потом был абордажный бой. Тогда я и решилась. Артем активировал «прыжок» и мы снова исчезли, чтобы угодить в астероидное поле, Артем промахнулся с координатами, так мы попали в «Разбитые звезды».

- Поэтичное название для этого адского местечка, - хмыкнул Арсений, лежа на краю матраса.

- Мы оказались запертыми на маленьком пятачке в двадцати километрах от края, - не обращая на реплику Арсения никакого внимания, продолжила Анна. - Нашим бойцам удалось отбиться, две пиратские абордажные команды заняли несколько носовых отсеков. Ни у них, ни у нас не было необходимых сил для победы. Вот тогда все и случилось: потревоженный случайным метеоритом большой астероид ударил прямо в центр корвета, разорвав его на три части. Почти все погибли мгновенно, остались только мы с Артемом. Я влезла в скафандр и ввела себе стазис, думала, он последует моему примеру, но он выбрал другой путь. Потом я очнулась рядом с тобой в шлюпке.

Арсений минуту молчал.

- Кто напал на вас?

Анна покачала головой.

- Они не выходили на связь, сразу атаковали, но не пытались уничтожить, хотя могли, я видела на подвесках истребителей противокорабельные торпеды, одной бы за глаза хватило. Они должны были захватить нас, прибор и ученых. Не вышло, и доделать дело им не удалось, капитан, с твоих слов, не рискнул последовать за мной.

- Значит, пока наши враги думают, что мы мертвы, это плюс, - заметил Арсений, - если удастся доставить тебя и пульт обратно в Кронштадт, мы в безопасности.

- Я полечу туда одна. Придется много врать, как я выбралась с разбитого корвета, но никто не должен связать тебя, исчезновение «Садко», пиратов и то, что ты меня оттуда вытащил. Иначе тебя до конца дней запрут в глубоком подвале, дверь замуруют, оставив лишь щель, чтобы просовывать тебе пищу.

- Хреновая перспектива.

- Верно, а меня не тронут, я спасла их бесценный прибор и журнал, может даже звездочка упадет на погоны или орден на грудь.

- Смех сквозь слезы, - хмыкнул Арсений, - тебе не идет.

Анна снова проигнорировала его сарказм.

- Теперь ты знаешь все.

- Так что такое «прыжок»?

Анна пожала плечами.

- Я не знаю. Да и не важно это. Ладно, поплыли к берегу, хватит купаться, я замерзла и проголодалась.

Через двадцать минут они сидели в уютном кафе с видом на звезды и пили настоящий кофе, правда, и цены здесь были немного выше, видимо, место было престижным.

- А за нами хвост, - произнес он, увидев невзрачного человека с незапоминающимся лицом. - Не оборачивайся.

- Ты уверен? - спросила Анна.

- Я видел его вчера в магазине, потом в кафе, но он сидел далеко, и вроде бы похожий на него был вечером в баре, но я не уверен.

- Понятно, значит не слишком нам поверил КССРовец.

- Я думаю, он нам ни капли не поверил, только брать нас не за что, два русских отставных офицера, летающих на контейнеровозе, спасаются в шлюпке, да тут даже самый наивный просечет, что дело не чисто. Хотя дурак он, ведь правду сказали.

Анна выпучила глаза. Но Арсений, усмехнувшись, невзначай коснулся уха, девушка кивнула, то, что их слушают, было очевидно.

- Пошли, помотаем нашего друга по кораблю, нечего ему просто так в кафе штаны просиживать, пусть работает.

Весь день они гуляли, ели разные вкусности, шутили, целовались, совершили небольшой променад по магазинам, занимались сексом в зимнем саду, почему-то это чудное место не пользовалось популярностью у пассажиров, и там не было ни души. Бедный шпик, понурив голову, покорно топал следом, а через несколько часов и вовсе пропал, видимо, кто-то отдающий приказы решил, что хватит. В каюту вернулись только к вечеру сытые, уставшие и довольные.

- С такой жизнью я наберу лишние кило очень быстро, - крутясь вокруг зеркала, заметила Анна.

Арсений подошел сзади и положил руки на бедра.

- Не думаю, что тебе это грозит, - и поцеловал обнаженное плечо, - особенно, если мы будем активно тратить калории.

Анна обернулась и посмотрела прямо ему в глаза.

- Как жаль, что для нас ничего нет дальше, шесть дней - это все, что отмерила нам судьба, - ее голос был грустным.

- Ты можешь бросить флот, - предложил Арсений.

Анна в ответ улыбнулась, но улыбка вышла грустной.

- Ты знаешь, не смогу, и ты не сможешь меня ждать из долгих патрульных рейдов. Да и не жизнь уже это. - Она сделала шаг и прижалась к нему. - У нас еще есть время, не много, но оно все наше.

Задрав голову, она посмотрела Лавру прямо в глаза.

- Оно наше, - согласился Лавров, - не стоит его тратить, - и он быстро поцеловал девушку.

Пять дней пролетели в ураганном ритме, пожалуй, впервые за свою жизнь Арсений жалел, что время нельзя растянуть, оно пролетело слишком быстро, даже стремительно, так всегда бывает, когда человеку хорошо.

- Готовы? - спросил сержант. - Завтра в полдень будем в пятистах километрах от орбиты Хельсинки.

Арсений и Анна синхронно кивнули.

- Корыто я ваше заправил, так что, с тебя еще пять сотен. Давай наладим соединение, скину тебе карту местности. Вам придется пролететь чуть дальше, человек, встречающий вас, будет ждать в пустыне, неподалеку от цепи шахт. Он сказал, место безлюдное.

Арсений нажал несколько сенсоров на коммуникаторе и принял файл.

- Держи, - он положил на стол конверт с деньгами, - это цена услуги. И еще пять сотен, - Арсений залез в карман и достал несколько пластиковых карточек.

Ключ не стал даже заглядывать, его огромная ладонь накрыла конверт, когда он ее убрал, на столе уже ничего не было.

- Разрешение покинуть корабль есть, - продолжил Роман, - и удачи вам, ребята.

Он поднялся, собираясь уйти. - Да, примите совет, когда окажитесь внизу, не доверяйте никому. - И кивнув на прощание, ушел из бара.

Арсений и Анна еще какое-то время сидели, допивая пиво.

- Значит, завтра, - произнесла девушка, но голос ее не выражал радости.

- Завтра, - не менее разочаровано произнес Арсений, - хотя на этом ничего не кончается. И тебе и мне предстоит многое объяснять. Да и не шибко я доверяю человеку Ключа, он сказал, что ему оказывают услугу, но намекнул, что верить можно только двоим, и оба они сидят здесь. Так что, пока никаких радужных мечтаний. Ладно, пойдем спать.

Анна кивнула и встала, настроение было испорчено, появилось какое-то неуловимое напряжение. Но секс удался, оба понимали, что это последний раз, и выплеснули друг на друга всю страсть, которая была.

Утром Арсений проверил спасательную шлюпку, все было, как и обещал сержант, никто не тронул хранящиеся там вещи, она была заправлена, все системы функционировали в штатном режиме. Кинув в угол вещи, которые они купили на «Кеннеди», он уселся в кресло пилота и задумался. После приземления надо будет разгрузить все, что он снял с «Минска», и переправить в безопасное место. Шлюпку уничтожить. Чтобы выбраться с планеты, потребуются липовые документы и накладная на груз, сбыть его можно будет только на одной из центральных планет, вряд ли на Хельсинки найдется человек, который даст за платы реальную цену.

Анна пришла за пять минут до отправления и устроилась в соседнем кресле, все утро она была грустна и неразговорчива, отвечала односложно, а чаще просто молчала. Арсений не стал давить на девушку, ей придется справляться самой, как и ему.

- Три минуты, - бросив взгляд на часы, произнес он. В ответ получил равнодушный кивок.

Арсений задраил люк и приготовился дать старт, еще утром шлюпку установили на пусковой пилон. К планете стартовал еще один челнок, на котором были два десятка пассажиров.

- Одна минута, - сообщил оператор.

Арсений, пристегнул ремни и взялся за штурвал, запустив силовую установку, приготовился дать газ.

- Старт, - раздалось из динамика, и магнитные захваты исчезли.

Лавр дал треть мощности, и шлюпка медленно набирая скорость, сошла с направляющих.

- Ушли, - облегченно произнесла Анна.

- Ушли, - согласился Арсений. - До последнего моментадумал, что все сорвется.

- Шлюпке с ботовым номером «01» приказываю вернуться, - раздался из динамика властный голос.

Арсений узнал его почти сразу, хоть и слышал пять дней назад. Ястреб то ли опоздал к старту, то ли получил какую-то информацию, но слишком поздно.

- Прощайте, - соединившись с кораблем, произнес Лавров, - и спасибо за все, КССР привет,- и, выжав полный газ, повел потрепанную шлюпку к планете, до которой было меньше пятьсот километров.

Из динамика полилась отборная брань на двух языках, но Арсений понимал, что Ястреб ничего уже не сможет сделать. Поднять истребители в такой близости от планеты, принадлежащей поясу, с которым у «звездунов» натянутые отношения, все равно что вызвать дипломатический конфликт, как и сообщить на планету он не мог, поскольку тогда данные ему все равно не достанутся, а вот противник их узнает точно.

- Как думаешь, почему? - спросила Анна, происшествие ее немного оживило, она уже не выглядела подавленной, только расстроенной и глаза не блестели, а были очень печальными.

- Я думаю, он получил данные по поводу «Минска» и твоей личности, - предположил Арсений. - Видимо, информация пришла в последний момент.

- Вовремя ушли, - в голосе девушки слышалось облегчение.

- Вовремя, - согласился Лавр, - но хочу повториться, ничего еще не кончилось.

- Тридцать секунд до входа в атмосферу, - сообщил бортовой компьютер.

Арсений сбавил скорость, на максимуме нагревшаяся обшивка не выдержит и шлюпка просто развалится, а этого не хотелось, лучше садится целым и невредимым.

- Как поступим, когда приземлимся? - поинтересовалась Анна.

- По обстоятельствам, - не отрывая глаз от приборной панели, ответил Лавр. - Сначала надо приземлиться, проблемы решаются по мере их поступления.

- До заданной точки триста километров, - сообщил женский голос.

- Космопорт Хельсинки вызывает шлюпку с бортовым номером «01», почему отклонились от курса?

- Аварийная ситуация, - начал самозабвенно врать Арсений, добавив в голос должное количество паники, - пилотирование не работает, система навигации повреждена, шлюпка снижается по баллистической территории.

- Сообщите ваши координаты, - потребовал диспетчер, но Арсений уже запустил специальную программу имитирующую обрыв связи. - Они пошлют спасателей, у нас будет максимум час, чтобы уничтожить все следы. Жаль терять шлюпку, но ее придется уничтожить.

- Согласна, - следя за навигационным экраном, отозвалась девушка, - придется умереть, иначе нас прижмут, и тогда точно не отвертимся от обвинения в государственной измене. У нас на борту секретный пульт и запчасти с корвета, выполнявшего важнейший эксперимент. Нас даже слушать не будут, сразу к стенке поставят.

- Сорок секунд до заданной дочки, - доложил бортовой компьютер.

Арсений взялся за рычаги и пошел на снижение, на экране уже отчетливо виднелись несколько машин и гора. Посадка вышла жесткой, это тебе не посадочная палуба лайнера, шлюпка подпрыгнула на бархане и, зарывшись носом в песок. замерла.

- Ты помнишь, что делать дальше? - спросил Лавров.

Анна кивнула, ей предстояло поставить последнюю точку в истории со шлюпкой.

Арсений распахнул шлюз и выпрыгнул наружу, держа в руках автомат. К упавшей шлюпке бежали люди, следом спешил не слишком быстроходный грузовичок, который в ходу у шахтеров. В принципе, он мог утащить шлюпку целиком, но поскольку диспетчер отследил их, то ее придется уничтожить, чтобы максимально выиграть время.

- Арсений, - подбежав, спросил невысокий крепыш, с обожженной половиной лица.

- Грэг?

Тот кивнул.

- Быстро разгружаемся, через пару часов они будут здесь, а вот нас тут быть уже не должно.

Арсений был совершенно согласен с такой постановкой вопроса.

- Все, что в шлюпке, в грузовик.

- А само корыто? - спросил приятель сержанта.

- Его придется уничтожить, надо максимально выиграть время.

- Жаль, хорошая посудина,- бросив на шлюпку оценивающий взгляд, расстроился тот, - я бы ее продал тысяч за пять.

- Не сегодня, - отрезал Арсений, - ты еще сможешь на нас заработать, но об этом после.

Трое человек, приехавшие с Грэгом, натужно кряхтя, начали переносить заранее упакованные в пластик трофеи с «Минска», при этом нехорошо косились на Арсения и автомат в его руках.

- Что там? - спросил один из них, как раз они тащили ящик с пультом, если в невесомости он ничего не весил, то при гравитации пришлось впрячься всем троим, чтобы закинуть его в кузов.

- Контрабанда, - не вдаваясь в подробности, ответил Лавр.

- Мы закончили, - доложил здоровяк с пистолетом на боку, обычный пороховой автоматический, какая-то европейская модель.

- Анна, поднимай это корыто, мы все.

Девушка задраила шлюз и запустила силовую установку.

- Она пилот? - глядя, как ловко подруга Лавра поднимает порядочно побитую шлюпку в воздух, спросил Грэг.

Арсений только кивнул. Анна набрала высоту и, разогнав доживающие последние мгновения агрегат, направила его на скалу. Через секунду она катапультировалась, а шлюпка, объятая пламенем из-за искусственно спровоцированной перегрузки силовой установки, врезалась в скалу и взорвалась, разбросав обломки в радиусе сотни метров.

Девушка приземлилась и, помахав Арсению рукой, быстро побежала к машинам. Первая часть была окончена, теперь надо было разобраться с остальным. Арсений краем глаза следил за людьми, которые приехали с Грэгом, меньше всего они походили на обычных работяг, нанятых для левой разгрузки, рожи у них были уголовные, все вооружены, но оружие обычное автоматическое, несколько дробовиков, автомат и пистолеты, у Грэга на поясе висела пара гранат.

- Вы поедите со мной и со своим добром, - забираясь в кабину грузовика, произнес приятель сержанта, - а они на второй машине следом.

Пока он вел себя нормально, но Арсений последние пять лет жил не слишком честно, и не питал иллюзий, что «нормально» среди подобного контингента длиться до момента, пока жадность не перевешивает здравый смысл, при этом у последнего победить в споре нет никаких шансов. За время работы с Димитрием Лавр подрастерял юношескую наивность и научился доверять своему чутью, а оно сейчас подсказывало, что надо держать ухо востро.

Грэг запустил мотор и захлопнул дверь, Анна запрыгнула и устроилась между мужчинами, это было заранее оговорено, поскольку с автоматом даже в такой просторной кабине не развернешься. Девушка незаметно сунула руку за пазуху и направила ствол в бок водителя.

Арсений смотрел вперед, изредка косясь в зеркальце заднего вида, в котором отражался пыливший следом грузовик. На «Садко» осталось довольно много вещей, но больше всего Лавр жалел о револьвере, который подарил покойный отец, на «Минск» он его не взял, отдав предпочтение более мощной армейской модели с увеличенным боезапасом. И теперь сильно об этом жалел. К тому же он потерял его, когда вскрывал перегородку. Анне пришлось отдать пистолет ее погибшего приятеля, а самому довольствоваться автоматом.

- Далеко нам ехать? - повернувшись к Грэгу, поинтересовался Арсений.

- Часов шесть, в Хельсинки нам нельзя, да и вообще в крупный город лучше не соваться. У нас есть небольшой поселок в сотне километров от районного города, там определим ваши пожитки на склад и подумаем, что делать дальше. Вряд ли вы останетесь здесь, значит, придется придумать, как вывезти вас и груз с планеты. Это потребует денег, - он вопросительно посмотрел на Лаврова.

- С этим мы разберемся, - ответил на незаданный вопрос Лавр. Еще когда он снимал деньги для Романа, то озаботился о наличке, вряд ли Грэг и его подручные будут иметь дело с чеками и переводами. Поэтому в кармане Арсений лежала довольно приличная сумма, даже ради нее уже можно было пустить человека в расход.

Пока вроде все шло нормально, приятель Ключа держался спокойно, машину вел расслаблено, если он и вынашивал в голове какие-то планы, то их реализация была отложена, хотя спрятать в этой глуши два трупа, было, с точки зрения Арсения, идеальным вариантом, здесь их никто не найдет.

Несколько раз пришлось останавливаться, грузовик идущий следом постоянно закипал. Когда это случилось в первый раз, Лавр решил, что вот оно, началось, и сейчас их попробуют убить, но ничего не случилось. Двое, покинув кабину, вытащили канистру с водой и, вскрыв капот, залили выкипевший радиатор. Пока стояли, покурили, потом снова заработали моторы, и все забрались обратно в кабины.

- Как здесь хорошо, прохладно, - облечено произнесла Анна, постояв на жаре под палящим солнцем, она мгновенно вспотела, и работающий кондиционер, гоняющий по кабине прохладный, насыщенный влагой воздух, который мгновенно остудил разгоряченное тело, приблизил девушку к экстазу.

- Да, - облегченно произнес Грэг, - здесь хорошо, а вот второй машине все не так замечательно. Там, в кабине, сейчас под сорок, а то и больше. Когда выехали, охлаждающая система накрылась, но возвращаться было уже поздно, поэтому парни сейчас не слишком хорошем настроении.

Еще несколько раз останавливались, процедура повторялась, но их спутники вели себя вполне прилично. Машины тащились по пескам медленно, в этой части континента не было дорог, и за два часа удалось пройти всего сотню километров.

- Сколько нам еще? - спросил Лавр.

Грэг бросил взгляд на навигатор.

- Часов шесть-семь, я бы скорость увеличил, но, думаю, второй грузовик совсем развалится. Если ты мне оплатишь его полную стоимость, то бросим его, не думая.

- Ага, каков хитрюга! - усмехнулся Арсений. - Этому металлолому красная цена сто рублей, а ты с меня срубишь две тысячи как за новый. Нет уж, дудки, потерпим.

- А ты как хотел? Должна же быть выгода, - парировал Грэг. - У меня еще корабль космический есть, грузовик средней дальности. Нужен?

- Оставь себе, - отмахнулся Лавров, - если и буду брать, то что-то сверхдальнее, с автономкой на три четыре месяца.

- Не, такого ты здесь не найдешь. Приятель продает нечто похожее, но это гражданская яхта бизнес класса безумно дорогая. Ей всего двенадцать лет, да и грузовой трюм всего ничего, зато пять кают, как номера в отелях с четырьмя звездочками, кровати там с балдахинами, подсвечники и канделябры, картины на стенах, короче, как в музее, только жить можно.

- Не, я человек простой, мне подобное не надо, - отмахнулся Арсений, - захочу в музей, схожу ножками, а жить в нем - увольте.

Так медленно, но верно, добрались до города. Планету колонизировал Евросоюз и она досталась финнам. Как бедные скандинавы жили в этих песках, непонятно, хотя, в принципе, это южная сторона планеты, северней, там, где расположен Хельсинки, намного прохладней, летом тридцать, а зимой до десяти.

До поселка добрались только в сумерках, второй грузовик сдавал на глазах и один раз встал чуть ли не намертво, задержав их на три часа.

- В ремонт его что ли загони? - предложил Арсений, глядя, как из «трактора» выползают уставшие, одуревшие от жары люди.

Грэг бросил на грузовик скептический взгляд и только покачал головой.

- Тогда на свалку дотолкай, - выпрыгнув из кабины, предложила Аня.

- Пожалуй, это выход, ремонт дороже обойдется, - согласился с ней Грэг.

Машины загнали во двор маленького обнесенного высоким забором участка, на территории которого стояли три ангара, собранных из различных кусков железа. Грэг распахнул ворота одного из них и сделал знак своим спутникам, те, поморщившись, принялись разгружать грузовик.

- Там внутри мой офис, - указал в глубину ангара хозяин, - останетесь ночевать здесь, в городе не должны знать, что вы тут, я под прицелом у местных безопасников, и если они прознают о вас, то заинтересуются. А этого нам не надо, так что отсюда ни ногой. Пару дней переждете, я выясню, что в официальных отчетах пройдет по теме упавшей шлюпки, а потом мы попробуем переправить вас с планеты. В любом случае, мне нужно будет пару-тройку дней, чтобы выправить левые документы.

- Сколько? - спросил Арсений, он примерно знал расценки.

- Три тысячи аванс и столько же после того, как получите их.

Выходило дороговато, не сильно, но Грэг, походу, увеличивал свою часть на две тысячи.

- Дорого. Пять! - чтобы совсем не сбивать названую цену, озвучил сумму Арсений.

Грэг сделал вид, что обдумывает, но на краткое мгновение его губы дрогнули в улыбке. Похоже, его часть была существенно больше, и он мог себе позволить немного скостить.

- Хорошо, - согласился он, - но две прямо сейчас.

Арсений кивнул и, запустив руку в карман, на ощупь достал четыре пятисотенных, которые быстро исчезли в кармане приятеля сержанта. Как выяснилось, Ключ спас во время войны жену и ребенка Грэга, когда экстремисты захватили городок и потребовали прекращения войны и капитуляции пояса. Правительство «красных» не стало заморачиваться, а просто взяло город штурмом. Тогда погибло больше двадцати тысяч гражданских. Но Рома спас нескольких, вывел их из-под обстрела, и вот теперь Грэг оказывал ответную услугу. Все это теневой коммерсант, не брезгающий скупкой и перепродажей краденого, мелкой контрабандой, поведал Арсению и Ане, пока ехали до города.

Беглецы расположились в офисе барыги, по ходу дела, тот часто оставался здесь ночевать, а может и рога жене наставлял, в задней комнате была вполне приличная двуспальная постель, на которой лежало свежее белье, а рядом располагалась душевая кабина.

- Просто вопрос удобства, - пояснил тот, когда показывал гостям, где что.

Арсений согласился с этим, не вдаваясь в подробности. Проведя экскурсию и выложив на стол целый пакет концентратов, хозяин откланялся, сказав, что заедет завтра.

- Ты ему веришь? - спросила Анна, когда они остались одни.

- Пока что, - ответил Арсений, разглядывая упаковки. - Пиццу будешь?

- А есть что-нибудь менее калорийное?

- Овощи.

- Давай овощи.

Ужинали молча, вроде бы все еще вместе, но какая-то трещина пролегла между ними. Анна снова стала подтянутым офицером звездного флота, Арсений же окунулся в привычную среду контрабандистов и теневых дел. Разговаривать не хотелось, вскоре они расстанутся, и, возможно, когда-нибудь именно Анна будет ловить его корабль в прицел, у них разные дороги, но одни перекрестки.

Через три дня все было готово, Грэг принес новые документы высшего качества на имя Славака Ибрагимовича и Татьяны Крон. Анна, ставшая Таней, вылетала на Ленинград вместе со своим пультом, который в документах был заявлен как прототип устройства управления. Там, уже на родной территории, можно будет связаться с Кронштадтом. А Арсений отправлялся двумя часами позже на один из крупнейших теневых рынков галактики Новый Амстердам, в компании контрабандистов, везших туда какой-то срочный груз.

- Ну что, пора прощаться? - произнесла она, стоя в дверях ангара. - Спасибо тебе за все, ты подарил мне чудесную неделю. Прощай. - И, поднявшись на цыпочки, она быстро поцеловала его. Горьким был этот прощальный поцелуй, Анна отвернулась и побежала к машине, возле которой ее ждал один из подручных Грэга.

- Может, увидимся, - негромко бросил вслед Арсений.

Но капитан Шахова уже запрыгнула в кабину и закрыла дверь, вряд ли она слышала его слова.

Глава четвертая. Гагарин (часть первая)

Арсения провезли на маленькое частное взлетное поле, на котором стоял старый переделанный в грузовик малый пассажирский транспорт, такие были сняты с производства еще в начале века, и этому старичку было уже явно за сотню. Арсений сразу очень сильно пожалел, что согласился именно на этот вариант.

- Капитан Ниманд, - представил сухого усатого бюргера Грэг.

- Славак, - пожав протянутую руку, назвал вымышленное имя Арсений.

- Ты такой же Славак, как я араб, - бросил усач.

- Сам-то таракан с именем Никто, - парировал Арсений.

- Туше, - ничуть не обидевшись, довольно произнес контрабандист. - Давай на борт, проследишь за погрузкой своих вещичек. Кстати, что там?

- Семечки, - усмехнулся Лавр, - русский наркотик.

Бюргер расхохотался и махнул рукой в сторону аппарели, на которою заезжал погрузчик, в тележке которого были аккуратно сложены капиталы Арсения.

- Ну что ж, Грэг, давай прощаться, - повернувшись к барыге, произнес Лавров. - Я рад, что наше знакомство ничто не омрачило, может быть, когда-нибудь еще увидимся.

- Прощай, - отмахнулся тот, - с тобой приятно иметь дело. Увидишь Таню, передавай привет.

- Обязательно, - грустно улыбнулся Арсений, - только это вряд ли, у нас с ней разные дороги, а общий перекресток позади. Ладно, бывай! – И, развернувшись, бывший лейтенант Красных штыков взбежал по трапу.

Трое матерых мужиков, члены команды, бережно укладывали в тайник его добро, Арсений проследил за процессом. Еще в ангаре Грэга он все перепаковал и теперь с ним летели три вместительных контейнера вместо семи мелких ящиков. Вскоре все три контейнера разместились в тайнике, и здоровяки с помощью небольшой кран-балки опустили на место плиту пола. Тайник выглядел надежно, даже зная, где, Арсений не мог отличить крышку тайника от остальных плит пола. Если, конечно, таможенная служба ввалится сюда с рентгеном, то тайнику жить до первого луча.

- Не найдут, - услышал он справа басок Ниманда, - у плиты специальная прослойка отражает сигнал и обманывает прибор, тот видит сплошной метал. Для этих у меня есть ложные тайники, которые вечно пустые.

Арсений кивнул, удовлетворенный объяснением контрабандиста.

- Пошли, каюту покажу, - произнес капитан «Верна».

- Кстати, почему «Верн»? - спросил Арсений, пока они поднимались на жилую палубу.

- Люблю древнюю литературу, - пожав плечами, ответил тот, - в детстве зачитывался Жуль Верном. Читал?

Арсений кивнул.

- Поэтому и имя такое выбрал? Ниманд, Никто, в честь капитана Немо?

- Молодец, - похвалил его капитан, - приятно разговаривать с образованным человеком.

- Не сложно, - отмахнулся Лавров.

- Это для тебя не сложно, а мне постоянно приходится объяснять это всяким тупицам. Ни черта не знают истории. - Он распахнул дверь каюты, - располагайся. Кают-компания дальше по коридору, ужин в восемь, обед в два, завтрак в девять. Живем по стандартному космическому.

- Ну, это можешь не объяснять, обычно правила везде одинаковые.

Ниманд, благосклонно склонил голову.

- Ты, Славак, парень тертый, на чем ходил?

Арсений отрицательно покачал головой.

- Не спрашивай и мне не придется тебе врать, странно, ты слишком любопытен для контрабандиста.

- Я старый прохвост, - усмехнулся на это бюргер, - и знаю, когда вопросы можно задавать, а когда можно получить лазерный луч в мой великолепный упитанный живот. - Он погладил объект, окруженный любовью и заботой. - Кок наш тоже немец, так что готовься, он любит работать в колорите: тушеная капуста, колбаски, шпикачки, Коруонблянц "Шаргач" (фаршированная телятина) - национальная кухня и мировоззрение. Весь экипаж с Берлина. Все натуральное, это тебе не «звездунский» фаст-фуд

- Нормально, - отмахнулся Арсений, - главное, не рыба. Хотя и из ихнего фаст-фуда я кое-что люблю. Как идти думаешь?

- В обход, - немного подумав, словно решая, говорить или нет, произнес Ниманд. - Амстердам в «звездунском» секторе, придется по дуге заходить через пустой космос, крюк в три дня, но риск того стоит, если мы попадемся с грузом, нас квадратовцы всех к стенке поставят. Кстати, у нас на борту еще два пассажира. Девица наемница, и мутный торгаш с небольшим грузом, ходит в балахоне черном, капюшоном лицо прикрывает, все время молчит, дерганый, постоянно за пистоль, что за поясом носит, хватается, поосторожней с ним. Я оружие на корабле перевариваю, пока оно лежит в каюте, - капитан покосился на «Хищника» в подмышечной кобуре Арсения, - но этот придурок дал две штуки сверху, чтобы я разрешил ему расхаживать по кораблю с пушкой.

- А мне?

- Ходи, - неожиданно разрешил контрабандист, - ты, я смотрю, парень разумный, если проблема возникнет, стрелять только в крайнем случае будешь.

- Бесплатно? - удивился Арсений.

- Сотня, чтоб карман не оттягивать, - мгновенно среагировал Ниманд.

- Годится, - Арсений достал купюру, которую тут же сграбастал бюргер.

- Ладно, все я пошел, мне еще старика «Верна» поднимать, - и капитан степенно и важно удалился. Мостик у такого типа кораблей располагался прямо посредине отдельной надстройкой.

Арсений зашел в предоставленную каюту - чуть больше чем та, что была у него на «Садко», но компоновка не сильно отличалась, только здесь были душ и туалет. Арсений швырнул сумку с одеждой на кровать, внутри, под бельем, скрывался лазерный десантно-штурмовой автомат «Рысь», правда, пришлось сложить приклад, иначе он бы просто не влез в небольшой баул. А через Грэга удалось за довольно приличные деньги раздобыть пару запасных магазинов и пятьдесят патронов, хватит минут на десять активного боя.

Арсений посмотрел на часы, день почти перевалил за полдень, вскоре силовая установка подаст мощность на двигатель и «Верн» выйдет в космос, если, конечно, не развалится в атмосфере, но Ниманд не похож на самоубийцу, вряд ли бы он сам летел на корабле, который может развалиться при взлете. «До обеда можно вздремнуть», - решил Лавр и, убрав сумку в шкаф, улегся на кровать. Но вместо сна начал думать об Анне, девушка летела обычным рейсом, к счастью, прыжковый пульт был небольшим и его без вопросов взяли в багаж. Арсений посмотрел на часы, сейчас она уже далеко, не пройдет и трех дней, как она приземлиться на Ленинграде. И если все будет идти согласно плану, к вечеру окажется на базе флота. Забудет ли она их маленькое приключение? «Не скоро», - ответил сам себе Арсений. И сам не заметил, как уснул.

Проснулся от того, что кто-то аккуратно постучал в дверь, после чего шаги раздались уже дальше по коридору. Бросив взгляд на часы, Лавр вскочил и умылся, было без пяти минут пять, старый корабль слегка вибрировал, полет начался и, судя потому, что его не разбудили раньше, старт прошел нормально, и СБ Хельсинки не село Ниманду на хвост.

Арсений сунул пистолет обратно в кобуру и вышел в коридор. Из каюты напротив появился человек в черном балахоне с накинутым на лицо капюшоном, было вообще неясно, как он передвигается и видит ли что-нибудь. Как оказалось, видит, капюшон повернулся в сторону стоящего у двери Лаврова, несколько секунд незнакомец изучал потенциального противника, видимо, его взгляд наткнулся на «Хищника», поскольку рука тут же рванулась к рукояти армейского кольта 2450, одной из последних разработок знаменитой фирмы, история которой сто лет назад перешагнула границу в половину тысячелетия. Арсений равнодушно посмотрел на дерганого в балахоне и, повернувшись к нему спиной, направился к кают-компании, хотя, чтобы проделать все это, потребовалась изрядная доля мужества, весь опыт отставного лейтенанта твердил, что спиной к подобным параноикам поворачиваться нельзя. Но балахон хоть как-то мог держать себя в руках, Арсений почти дошел до дверей кают-компании, когда сзади раздались торопливые семенящие шаги.

Все уже были здесь, небольшой экипаж контрабандиста сидел за отдельным столом и не торопился давать место пассажиру, девушка-наемница сидела спиной ко входу за отдельным столиком. Из оружия Арсений обнаружил только пару ножей с алмазной кромкой, которыми легко можно было вскрыть при должном умении даже боевой штурмовой скафандр, да и ножами эти короткие мечи было назвать с большой натяжкой.

- Посмотрим, что ты за птица? - буркнул себе под нос Арсений и уселся напротив девушки.

Та вопросительно подняла глаза, изучая нахала, посмевшего усесться за занятый ею столик без приглашения, но больше в этом взгляде было вопроса: «Тебя как разделать, чтобы ты сразу сдох, или что б долго жил, но по частям?»

- Славак, - представился Арсений.

Девушка промолчала. Лавров пожал плечами и посмотрел на кока, которого определил без особых проблем, тот был самым тучным в экипаже «Верна» и носил неизменный поварской колпак. Немец, нехотя, поднялся и принес две тарелки, что ж, Ниманд не обманул о пристрастиях бюргера. На первое был традиционный немецкий колбасный суп, а на второе горчичный картофель по-немецки с фаршированной рулькой.

- Не рыба и замечательно, - озвучил Арсений и принялся за еду.

В этот момент в кают-компанию вошел «балахон», все посмотрели на него, кроме девушки, которая сидела спиной, да и, похоже, дерганый ее мало интересовал. Видимо, такое внимание тому не понравилось, и рука рефлекторно потянулась к рукояти кольта. Но человек справился с собой, и рука легла на пояс. Окинув кают-компанию взглядом, дерганый устроился у дальнего столика лицом к двери и спиной к стене.

- На время полета это место мое, - возвестил он громко.

- Да можешь хоть все свободные занять, - хмыкнул кто-то из-за стола команды.

- Или свою тощую задницу на всех стульях разместить, - добавил другой голос.

Вся команда одобрительно заржала, только капитан позволил себе лишь слегка улыбнуться. Балахон же на это даже не среагировал, словно и не слышал. Кок поставил перед ним тарелки и с радостью избавился от своего поварского колпака, хотя какой в этом был смысл, Арсений не понял, в супе несколько раз ему уже попадались короткие волосы с бороды толстяка, видимо, колпак несколько сокращал их количество.

А вот действия непонятного пассажира его заинтересовали. Тот достал из рукава какой-то маленький приборчик вроде шприца и опустил его в суп. Через пару секунд на кончике загорелся зеленый огонек, после этого операция была повторена с картошкой и рулькой. Удовлетворенный результатом параноик принялся за еду. Но при этом Арсений увидел лицо кока, если у того до этого момента не было мысли отравить дерганого, то теперь она явно появилась. Еще одна такая проверка, и данная идея станет навязчивой.

Арсений усмехнулся и, бросив взгляд на свою соседку, которая равнодушно доедала второе, покончил с супом. Надо отдать должное, кок свое дело знал, в отличие от Рыбы, которого все хотели пристукнуть или выкинуть в скафандре в открытый космос, если, конечно, на «Садко» нашелся бы такой скафандр, в который смог бы влезть тучный азиат. За столом швабов было весело, они вели какую-то оживленную беседу на родном языке, которая изредка прерывалась дружными взрывами хохота, по-немецки Арсений знал всего десяток фраз, половина из которых была ругательствами, так что, о чем говорят немцы, можно было только гадать.

Наемница отодвинула опустевшие тарелки и, медленно встав, направилась к выходу. Проходя мимо стола немцев, она на мгновение остановилась и, склонившись к самому уху сидящего с краю кока, шепотом произнесла несколько слов. О том, что это не благодарность, Лавров понял по побледневшему лицу толстяка и по частым кивкам.

- Еще раз и больше ни разу, - уже громко и отчетливо произнесла она по-английски, и, ничего никому не объясняя, удалилась.

Вся команда посмотрела на бледного повара. Тот только отмахнулся, но, видимо, слова девушки воспринял вполне серьезно.

Арсений вытащил из картошки очередной волос. Похоже, он догадался, что примерно услышал кок, поскольку подобные мысли бродили и у него в голове. Готовил тот великолепно, но явно перестарался с личной секретной приправой. Если половину обеда доставать из еды короткие жесткие волосы, то теряется все очарование от процесса принятия пищи. Быстро прикончив свою порцию, он встал и направился к коку.

- Еще раз такое повториться и я подержу тебя, пока она будет потрошить, - прошептал Лавр. - Ты меня хорошо понял?

Кок снова побледнел и быстро закивал.

- Вот и молодец, - похвалил толстяка Арсений и направился к себе в каюту.

Ужин оказался великолепным, что придумал толстяк кок, чтобы избавить опасных пассажиров от волос из своей бороды, Арсений не знал, может, готовил в скафандре, но больше волосы в еде не попадались. Ниманд лишь ухмыльнулся, когда Арсений поблагодарил кока за великолепный ужин.

После еды Арсений заглянул на мостик, капитан сидел в своем кресле и что-то читал по коммуникатору. Увидев вошедшего Лаврова, он улыбнулся.

- Поздравляю, Славак, я шесть лет боролся с Дитрихом по поводу его волос в еде, вам с наемницей это удалось за двадцать минут. Сердечная благодарность от всего экипажа.

- Не за что, - отмахнулся Арсений, - что читаете?

- Жуль Верна, тридцать лет в руки не брал, а вот с вами поговорил и нахлынуло.

- А конкретно?

- «Таинственный остров». Садитесь, побеседуем. - Ниманд указал на пустое кресло штурмана по соседству.

Арсений кивнул принимая приглашение.

- Я так понимаю, мы ушли с оживленных маршрутов?

Бюргер кивнул.

- Мало того, мы ушли вообще со всех трас, еще два дня и мы исчезнем со всех даже самых мощных радаров, к тому же запущен модуль «Тишина», маскировка корабля почти шестьдесят процентов. Если что случится, нас уже никто не найдет. Тфю, тфю, тфю, - и контрабандист сплюнул через левое плечо.

- Да бросьте, Ниманд, - рассмеялся Арсений, - с коего времени немцы стали суеверными, только у русских куча примет и семьдесят процентов из них плохие.

- Я почти двадцать лет жил в Сталинграде, пока туда не пришла война, поэтому я так хорошо говорю по-русски и перенял много от вашего народа.

Арсений покосился на бюргера.

- С чего вы решили, что я русский? - в воздухе повисло напряжение.

- Да бросьте, какой вы чех? - снова усмехнулся немец. - Вы самый настоящий русский, причем, могу голову дать на отсечение, вы бывший боевой офицер.

Арсений недобро стрельнул глазами.

- Не беспокойтесь, я умею хранить тайны, для всех остальных вы останетесь Славаком, - заметив перемену в собеседнике, быстро произнес Ниманд. - Не мое дело, от кого вы бежите или что везете, вы честно оплатили ваш вояж на моем корабле. И если меня спросят, я честно скажу, что у меня в пассажирах был чех.

- Надеюсь, до этого не дойдет, - наконец произнес Арсений, он несколько секунд решал, что можно сделать, и понял, что ничего. - Вряд ли меня будут искать под этим именем. Мне нужно было улететь с планеты и не засветиться, я это сделал. Вот и вся история.

Капитан улыбнулся, оценив реакцию Арсения.

- Вы приятный молодой человек, - вполне искренне произнес он, - мне бы не хотелось, чтобы мы с вами расстались врагами.

- Кто эта наемница? - спросил Лавр, сменив тему разговора.

- Ее зовут Марьям. Кто она по происхождению, сказать трудно, слишком много в ней намешено, но мать ее индианка с провинции Калькутта, что находится на одной безымянной луне. Это она попросила взять девочку в полет, та хочет продать свой контракт на Амстердаме.

- Отец?

Немец отрицательно покачал головой.

- Все, что я знаю, что он был наемником и воевал на стороне индийцев против тибетского образования. Говорят, что он то ли палестинец, то ли сириец, их почти не осталось, с земли ушли всего несколько кораблей из этих государств, есть несколько небольших общин на таких же карликовых лунах, но я там не бывал.

- Я бывал, и теперь вспомнил, где я видел такие ножи. Он палестинец, из Хамаса, они готовят наемников. Это единственный доход общины, ну, если исключить добычу довольно низкосортной руды. Но денег она приносит мало. Хамасовцев охотно берут в абордажные команды.

- Точно, как же я мог забыть, - усмехнулся он, - я же тоже видел ее ножи. Вот что значит военный.

Арсений проигнорировал это высказывание, он уже смирился с мыслью, что Ниманд знает.

- Забавная смесь, - усмехнулся он, - индианка и палестинец.

- Мать тоже не чистокровная, - вставил свое слово немец, - скорее всего, ее отец белый.

- Еще забавней. А девочка симпатичная.

- Ты бы с ней поаккуратней, я видел, как она дерется, ее тут попытались склеить в одном баре, человек пять наемных охранников, работают на мэра. Она их отделала так, что пришлось бармену вызывать «скорую», никто из пятерки не мог на ногах стоять. Да, наверное, они и сплюнуть бы не смогли. Хорошо я и Дитер ее удержали, а то она за свои ножи взялась, хотела ублюдкам яйца поотрубать.

Арсений промолчал, девчонка была ничего, но явно замкнутая, воспитанная в строгости, чтобы уложить ее в койку, пришлось бы потратить около месяца, а то и больше, а у него просто нет в запасе такого количества свободного времени. Через семь дней «Верн» должен сесть на Амстердаме.

- Странно, - продолжил Арсений тему Марьям, - обычно наемницы больше напоминают самок гориллы, были такие большие обезьяны на земле.

- Я видел фотографии, - кивнул немец.

- А тут такая изящная девушка.

- Она просто молода, - улыбнулся капитан, - ей восемнадцать, почти ребенок, в куклы не играет, но постоянно крутится у зеркала, выпросила у меня огромное, в твой рост размером, и теперь прихорашивается перед ним.

Арсений рассмеялся.

- Забавная у тебя подопечная. А чего к себе в экипаж не возьмешь?

- Мне не по карману ее контракт, - ответил немец честно, - две тысячи в месяц.

Арсений присвистнул.

- А чего так дорого, кто соплячке такой аттестат выдал?

- Имя Роберт Никсон тебе что-нибудь говорит?

Арсений кивнул.

- «Звездун», герой лунной войны, частная военная компания «Звездные рейнджеры».

- Он лично ее тестировал.

- Сильна малышка, и за что ей такая честь?

- Слушок ходил, что Никсон обязан был ее папаше, больше ничего не знаю.

- Так контракт дутый?

- Одноглазый старой закваски, он своему сыну контракт не дал, бездельник, хоть и умеет хорошо стрелять, но совершенно непутевый, завалил первое же испытание.

- Хм, - промычал Арсений, - мне бы такой человек в экипаже пригодился, но только, как и тебе, подобные расценки не по карману.

- Хочешь корабль прикупить?

- Хочу, - не стал скрывать Лавр. - Что-нибудь недорогое, класса исследователь, с переоборудованным расширенным трюмом.

- Это тебе влетит тысяч в пятьсот, а может, и больше, ну, и чтобы на ноги поставить еще триста, - быстро подсчитал в уме Ниманд.

- Я так примерно и прикидывал, - согласился Арсений. - Правда, думаю, чуть дороже выйдет. Да пока в бюджет не укладываюсь.

- Чем заниматься планируешь?

- Перевозки, то, сё, - усмехнувшись, ответил Лавров.

- То, сё, говоришь, - улыбнулся уголками рта, капитан «Верна», - за то, сё хорошо платят.

На мостике появился один из немцев, такой же усатый, как капитан, но сухощавый и высокий.

- А вот и Дитер, - обернувшись, поприветствовал подчиненного Ниманд. – Знакомься, наш пассажир, господин Славак, а это мой первый помощник и штурман Дитер Шпеер.

Арсений поднялся и пожал протянутую руку.

- Простите, я занял ваше место, - извинился Лавр.

На это помощник капитана лишь отмахнулся и принялся проверять журнал.

- Пойдемте, Славак, - поднимаясь, произнес Ниманд, - моя вахта закончилась, не будем мешать Дитеру.

Арсений, помахав Дитеру на прощание рукой, спустился на жилую палубу вслед за капитаном.

- Пожалуй, теперь я вас оставлю, - улыбнулся капитан, - мне надо немного поспать. И помните, что я вам сказал насчет Марьям.

- Было приятно поговорить, - пожав крепкую ладонь капитана, ответил Арсений.

- Думаю, не в последний раз, - заметил капитан и скрылся в своей каюте. По традиции всех кораблей, каюты команды были ближе всего к их боевым постам.

Четыре дня Арсений провел в праздном безделье. Спал, ел, много читал, смотрел старые и новые фильмы. Даже скачал из сети пиратскую версию «Курортный городок». Фильм про героическую оборону Крыма, заказ отдела пропаганды Красного пояса. По сути это был плевок в душу всем, кто там воевал и погиб. После просмотра захотелось вымыть руки с мылом, но стоило признать, дорогой блокбастер вышел качественным, настоящая агитовка про несгибаемых бойцов десантной бригады, которые держали оборону на Крыме в последние дни войны. В коротком эпизоде даже себя увидел, актер был каким-то бездарем, мальчишка из университета кинематографии. Но агитовка получилась, что и требовалось После того, как картина выйдет на экраны, в армию пояса запишутся сто тысяч мальчишек и девчонок, мечтающих о славе, чести и великой красной галактике.

Марьям по-прежнему игнорировала его, каждый день он садился за стол и здоровался с девушкой, которая в ответ на это поднимала карие глаза, окатывала его холодным взглядом и снова возвращалась к еде. Но при этом садилась всегда за один и тот же стол, даже если приходила позже Арсения.

Дерганый остался таким же: неизменный балахон, неизменный капюшон, кольт за поясом, к которому у него постоянно тянулась рука. Как он дожил до таких лет - было неизвестно, хотя, каких лет? Лица «монаха» никто не видел и было непонятно, стар он или молод, хотя голос выдавал его, но не сильно, по прикидкам Лавра, ему было от сорока до пятидесяти пяти, может, чуть больше, но при уровни современной медицины семьдесят - это еще средний возраст. Некоторые доживали и до ста восьмидесяти. По большому счету длительность жизни равнялась ста тридцати, ста сорока годам.

Зуммер боевой тревоги вырвал его из постели в три часа ночи. Арсений рефлекторно сунул руку под подушку и вытащил пистолет, под потолком мигала красная лампа, которая на мгновение вырывала предметы из темноты и снова погружала их во тьму. Арсений вскочил и натянул комбинезон. Сунув пистолет в кобуру, он побежал к лестнице, ведущей на мостик, в коридоре уже появлялся заспанный экипаж, кто в чем, сонные немцы пытались продрать глаза и понять, что происходит. Лавр встретил только одного человека, который был полностью экипирован, как и он сам. Марьям крутила головой и вслед за ним направилась к лестнице. Через пару секунд Арсений был уже в рубке, ночная смена досталась Ниманду. Капитан сам сидел за штурвалом и тихо матерился, переходя с русского на немецкий, с немецкого на английский и обратно.

- Что? - подбежав к нему, спросил Арсений.

Немец поднял голову и сказал одно единственное слово:

- Жопа.

- А теперь развернуто, - попросил Лавров.

Любого другого Ниманд послал бы на три буквы, добавив пару адресов на немецком, но для Арсения сделал исключение, за эти дни они, если не сдружились, то стали хорошими приятелями. Лавр рискнул и рассказал немцу свою историю, исключив из нее «Минск», прыжок и Анну. Зато получил уважение Ниманда, как герой Калифорнии и битвы за Крым.

- Мусорщики. В двух часах от нас, нагоняют.

Арсений склонился над навигационным пультом. Там ярко светились три чужеродных вымпела: один большой и два малых.

- Матка не догонит, - подвел он итог, - компьютер определил ее как тяжелый транспортник. У них скорость еще ниже, чем у «Верна», конечно, они слегка ее прокачали, но все равно мы оторвемся.

- Матку я не слишком боюсь, но пара легких перехватчиков… - отозвался контрабандист. - Они взломали нашу «Тишину», словно, знали, где искать.

- Как?

- Просто лупили импульсом по секторам и нашли.

- Понятно. Их навели, Монах?

- Нет, ему не выгодно, - на секунду задумавшись, произнес Ниманд. - Он за свой груз трясется, мусорщики никого в живых не оставляют.

- А если он их?

- Он не знал маршрут, ему было все равно, как мы попадем на Амстердам, ему важно только одно, чтобы груз оказался там.

На мостик потихоньку подтягивались заспанные немцы, первым явился Диттер и в отличии от остальных не выглядел растерянным, Марьям стояла в стороне, внимательно слушая, Арсений и забыл, что она поднялась следом за ним. Он отпихнул Дитера, который стоял возле пульта оборонительных систем. Немец протестующее заорал на родном языке, из всей фразы Арсений уловил только слово швайне. Но, перехватив злой взгляд Ниманда, отвалил в сторону, уступив Лаврову место.

Арсений пробежался по списку автоматических турелей и присвистнул, таких раритетов он уже давно не видел. Он оторвал взгляд от дисплея и недоуменно посмотрел на Ниманда.

- То, что я вижу, правда?

Немец грустно кивнул.

- Две кормовые турели первого поколения «Пламя», - начал перечислять Арсений, - бортовая турель «Пламя М», а главный калибр орудие кругового обстрела «Булава» второго поколения. Ниманд, ты что, издеваешься? Как ты пять лет летаешь с такими стволами, сколько абордажей ты пережил?

- Ни одного, наш главный козырь «Тишина», это не боевой корабль, - виновато развел руками немец, - мы призраки, наша задача быть невидимыми.

- Внимание вопрос - вас увидели, что дальше?

- Такого не бывало, - снова развел руками капитан.

Арсений на мгновение даже растерялся, из оцепенения его вывел голос бортового компьютера, вещающего по-немецки.

- Что он сказал?

- Десять минут до контакта, - перевел Дитер, - два перехватчика типа «Мессершмид 300».

- Писец, - выругался Арсений, теперь он окончательно растерялся.

Лазерные турели даже в упор не смогут пробить щиты мессеров, старые и самые удачные перехватчики треугольника, по ним нужно работать либо с главного калибра, либо тремя-четырьмя турелями минимум третьего поколения, сосредоточив огонь на одном конкретном вымпеле. Мессеры за минуту раздолбают силовую установку, а потом подойдет корабль-база и в коротком абордажном бою захватит «Верна». Единственное, что могло их остановить, это «Булава» с кинетическими снарядами. Вот только скорострельность у нас пятьдесят выстрелов в минуту.

Арсений поднял глаза и внимательно осмотрел всех собравшихся на мостике людей. Вид у немцев был растерянный, монах стол в углу и нервно теребил концы своего пояса, только Марьям решительно смотрела на него.

- Я принимаю командование обороной, - решительно произнес Арсений.

По мостику пронесся шепот, немцы, распахнув глаза, вылупились на него, а кок даже рот открыл от удивления. Быстрее всех оклемался Ниманд:

- Славак, на время боя я и мой экипаж переходим под твое командование, какие будут приказы?

- Турели отключить, проку от них ноль, даже вместе они не пробьют щит трехсотого «Мессера». Я буду за «Булавой». Всем остальным, за исключением Ниманда, собраться на грузовой палубе, они будут входить там. Быть готовым к отражению атаки. Капитан, вы выжимаете из старого Жуля все, что можно, - Арсений посмотрел на карту сектора, черный пустой космос, только на самом краю в двух часах пути маленькое астероидное поле. Он отметил поле маркером, - и поведете его вот к этой отметке.

Тут проснулся Дитер.

- Капитан, вы поставите наши жизни на чужака? - возмущенно завопил старший помощник.

- Шпеер, заткнись, - коротко бросил Ниманд на немецком. - Он знает, что делает. По местам!

Арсений лично отключил турели, дураку Дитеру доверять было нельзя.

Компьютер снова произнес длинную фразу на немецком. Арсений вопросительно посмотрел на шваба.

- Пять минут до контакта, пришел запрос, просят заглушить двигатели и лечь в дрейф.

- Отправь сообщение - обдумываем предложение. Через три минуты медленно начинайснижать скорость. Как только я размажу первый перехватчик, даешь по газам и несешься сломя голову к указанному квадрату.

- Понял, - уверенно заявил Ниманд, - положись наменя.

- А мне тут больше не на кого положиться, Отто.

- Как ты узнал?

- Нашел в сети ордер на розыск с твоим портретом. Все, время пошло, и перехватчики тоже.

Арсений взлетел по узкой металлической лесенке в орудийную башню. Хотя башня слишком громкое слово для узкого бронепояса, огибающего верхушку мостика. Увидев, что там творится с оружием, Арсений громко матюгнулся на родном, затем добавил пару фраз на немецком.

На кресле стрелка лежал вековой слой пыли, похоже, последние месяцы сюда вообще никто не заглядывал. Если бы на кону не стояла собственная шкура, Лавров бы просто побрезговал садиться в эту грязь. Но делать было нечего, Арсений плюхнулся и накинул ремни, придвинул плечевые упоры и активировал автоприцел. Чтобы разглядеть что-то на экране наведения, пришлось вытереть его рукавом. Показалась прицельная сетка, на которой уже отчетливо виднелись «мессеры». Арсений повел пушку вправо-влево, опустил вверх- вниз, к счастью, древний агрегат работал и был полностью заряжен. Лавров припомнил характеристики «Булавы»: дальность - двенадцать километров, боекомплект - семьсот выстрелов, обойма в пятьдесят, перезарядка двадцать секунд. На двенадцати километрах из пушки данного типа можно было попасть только в линкор, покорно стоящий на месте. «Мессер» придется подпустить вплотную, стрелять наверняка километров с пяти не больше.

- Ниманд, как слышишь прием?

- Слышу тебя, Лавр, - отозвался немец. - Готов снижать скорость.

- Начинай.

Арсения радовало только одно, «мессеры» не смогут определить, что он взял их на прицел, лазерные турели молчат, и противник это видит, а тут еще и снижение скорости. Арсений прекрасно представлял, что творится в головах пилотов, корабль сдается без боя. Оба перехватчика увеличили скорость, дальномер в системе наведения послушно отсчитывал расстояние до цели: одиннадцать километров, десять, восемь, шесть… Оба перехватчика уже видны невооруженным глазом, две темные точки вдалеке, а на мониторе, как на ладони. Первый даже понять не успеет, что его убило.

- Пять километров.

Арсений совместил треугольник с серединой «мессера» и нажал на гашетку. Пушка выдала длинную очередь в двадцать снарядов, секунду ничего не происходило, а затем на том месте, где был преследователь, полыхнул огненный шарик. И тут произошло чудо, второй пилот растерялся, он понесся на корабль, стреляя из бортовых лазеров вместо того, чтобы выпустить самонаводящиеся ракеты. Арсений снова поймал его в треугольник и вбил в идиота всю оставшуюся обойму. Через секунду полыхнуло, компьютер сообщил, что перезаряжает пушку, но это было уже не важно.

- Стрелок вызывает Мостик, загонщики мертвы. Ниманд, жми отсюда к указанной точке, там они нас могут до посинения искать.

Арсений почувствовал, как корабль медленно набрал скорость, и тут случился еще один приятный сюрприз, на мгновение старый «Верн» вздрогнул и рванул к цели, словно ему пинка наладили. Может, у немца система защиты была полное говно, но на форсаж тот расщедрился. Раньше, пока их пасли перехватчики, это было бессмысленной тратой ресурса, теперь стало спасением. Арсений выбрался из бронепояса и спустился в рубку.

- Мы их сделали, - радостно провозгласил Ниманд.

Арсений устало опустился в кресло Дитера.

- Да, капитан, мы их сделали. А теперь послушай меня, как сядешь на Амстердаме, опустошай свой счет и поставь турели хотя бы четвертого поколения. И пушку смени, сюда вполне встанет «Вулкан 03», калибр чуть меньше, но пробивная сила снарядов и скорострельность выше.

Ниманд что-то прикинул в уме.

- Около сотни тысяч надо, - подвел он итог.

- Это цена твоей жизни. Против патрульных корветов это вроде как мухобойка против слона, то есть совершенно бесполезно, но против подобных уродов, как те, что за нами гнались, работает великолепно. Если бы у тебя стояли хотя бы два «Берсерка», мне бы даже в пояс не пришлось лезть, они бы эти «мессеры» километрах на двадцати сбили.

- Я подумаю, - после небольшой паузы произнес Ниманд.

- Подумай, - согласился Арсений, - хорошенько подумай, и не жмись. Вы, швабы, вечно жметесь, а на это жаться нельзя. Кстати, обрадуй остальных, что абордажа не будет, - и Арсений устало пошел вниз, у лестницы он обернулся, - ныкайся в астероидах и включай «Тишину», поле средней плотности, там эти мусорщики могут нас хоть сто лет искать.

Спустившись в коридор он сразу пошел в каюту и рухнул на кровать, подобное не для каждодневного повторения. Спустя минут десять в дверь кто-то аккуратно постучал. Арсений с трудом открыл глаза, почему-то очень жутко хотелось спать. «Ну, кого там черти принесли?» - мысленно вопросил он и, встав, пошел открывать. На пороге стояла Марьям. Арсений растерянно посмотрел на девушку.

- Чего тебе? - не очень вежливо поинтересовался он.

Реакция девушки его еще больше удивила, она сделала быстрый скользящий шаг вперед и стремительно, фактически неуловимо, поцеловала его в губы.

- Спасьибо, - жутко исковеркав слово, произнесла она и пошла к своей каюте.

Арсений тряхнул головой.

- Приснится же такое, - пробормотал он и, закрыв дверь, отправился обратно в кровать.

Когда он выполз к завтраку, вся кают-компания встретила его бурными аплодисментами, правда, в основном это касалось немцев, за их столом отсутствовал только Дитер, дежуривший на мостике. Дерганный, как всегда с наброшенным на лицо капюшоном, поприветствовал Арсения, подняв правую руку, первая человеческая эмоция за пять дней, обычно его рука тянулась к рукояти пистолета. Марьям тоже проявила какую-то человечность и соизволила кивнуть, правда, лицо девушки осталось все таким же строгим. Глядя на нее, Арсений действительно решил, что ему приснилось, как она постучалась в его дверь и чмокнула его в губы.

Ниманд поднялся со своего места и долго тряс его руку, благодаря сразу на двух языках, с русского перепрыгивая на немецкий и обратно.

- Доброе утро, - присев за столик напротив наемницы, поздоровался Лавр.

Та еще раз кивнула, но губы девушки дрогнули в подобие улыбки. «Прогресс», - подумал про себя Лавров.

Но на этом сюрпризы не кончались, Дитрих сделал русский завтрак, ни одного традиционного немецкого блюда, что, скорее всего, было для него подвигом. Горячие сырники со сметаной или сгущенкой, омлет, свежевыпеченный хлеб и булочки, чай с Цейлона, единственной планете в галактике, на которой он рос, правда, у немцев не нашлось варенья, но кок и здесь выкрутился, поставив несколько мисочек с различными джемами.

- Русские и правда так завтракают? - спросил наемница по-английски.

Арсений опешил, вопрос был неожиданным, пять дней девушка хранила молчание и тут вдруг решила заговорить. Примерно тоже произошло бы, если бы с Арсением заговорила прикроватная тумбочка. Но девушка смотрела на него своими карими, почти темными, глазами и ждала ответа.

- Нет, - справившись с собой, наконец, произнес он, - так это видят немцы, и я не русский.

На лице Марьям появилась усмешка.

- Жаль, мне нравятся эти творожные оладьи.

Больше она ничего не сказала и принялась за сырники.

Когда с завтраком было покончено, Ниманд попросил Арсения подняться в рубку. Спровадив Дитера, который был единственным, кто казалось, не радовался удачному окончанию погони, капитан указал на освободившееся кресло. Арсений поведение помощника подметил лишь мельком, но эту странность запомнил

- Я хотел бы еще раз поблагодарить тебя, - перейдя на русский, произнес капитан.

Арсений отмахнулся.

- Брось, Отто, мы были в одной лодке, я спас свою шкуру, а заодно и ваши.

- Я понимаю, - согласился немец. - Если тебе потребуется услуга, я и мой корабль в твоем распоряжении. Можешь на меня рассчитывать, а на Дитера не обращай внимания, он просто завидует.

- Спасибо, - поблагодарил Арсений, но про себя подумал, а зависть ли причина неприязни немца. - У вас есть запись вчерашнего эфира?

- Ты к чему клонишь?

- К тому, что я не верю в совпадения. Что вы везете, Отто?

Ниманд задумался, а потом махнув рукой ответил:

- Оружие. Партию контейнеров пусковых ракет «Arrow».

Арсений присвистнул, про новейшие «звездунские» стрелы он слышал, последняя разработка одной компании, работающей в квадрате. Самонаводящиеся ракеты дальнего радиуса с высокой помехоустойчивостью. Если бы вчера такой контейнер стоял на старике «Верне», можно было бы сидеть и, покуривая, смотреть как те разносят в щепки и перехватчиков, и корабль-матку на расстоянии в две сотни километров.

- Откуда они у тебя?

- Ты хоть и спас наши задницы, но задаешь слишком неуместные вопросы, - голос Ниманда стал серьезным, капитан так предупреждал, что эта тема под запретом.

- Хорошо, поставим вопрос иначе, - согласился с такой позицией Арсений. - Тебя не смущает, что такой груз перебрасывают на корабле на котором фактически отсутствует вооружение.

Ниманд задумался и, похоже, немного обиделся.

- Я очень опытный контрабандист, но в твоих словах есть логика. Заказчик пытался узнать маршрут, но я отказался сообщить ему эти данные.

- А Дитер знал?

Капитан покачал головой.

- Никто не знал, Дитер со мной год летает, но на Амстердам идет впервые.

- Давай посмотрим, не выходил ли кто на связь, вчера я заблокировал все радиосигналы на всякий случай.

- Ты переходишь все границы, - в голосе капитана от теплоты не осталось и следа.

- Я спасал свою шкуру, и это правило при атаке, заглушить любые сигналы, выходящие за пределы корабля. Ну что мы будем проверять или нет?

- Хорошо, - сдался Ниманд, - а что, если ты не прав?

- Я извинюсь.

Немец скорчил мину, словно съел лимон и запил его уксусом.

- Если бы ты вчера не спас наши задницы, я бы тебе этого не простил. - Его пальцы пробежались по кнопкам пульта. - Какой ты поставил пароль?

Арсений продиктовал свой личный номер, в котором на всякий случай заменил две цифры, идея блокировать связь возникла у него совершенно спонтанно, да и насчет того, что это правило, он соврал, такие действия были на усмотрение капитана, опытные, побывавшие во многих переделках, делали это сразу, раньше, чем запускали сигнал тревоги.

Арсений изучал поминутно все сведения радиоперехвата. Достоинством комплекса «Тишина» было, то что она автоматически фиксировала любые данные, отправляемые из корабля и на корабль.

- Вот он, - Арсений ткнул пальцем в строку. - Вчера в восемь вечера откуда-то с корабля в течение пяти секунд передавали сигнал бедствия. И вот еще накануне в тоже время.

- Ду архольхь! - воскликнул Ниманд.

- Да, дерьмо, - согласился Арсений, это ругательство ему было знакомо. - В экипаже стукач, кто-то слил нас с потрохами, правда, неизвестно кому. Кому выгодна потеря груза?

- Только не заказчику, - нахмурившись произнес немец. - А вообще добыча лакомая. Все хотели бы такие игрушки. Пара контейнеров и корвет не страшен.

- Значит, кто-то просто пахал на мусорщиков, похоже, пора задать несколько вопросов нашему другу Дитеру. Вызови его сюда, а я поднимусь в пушечную башню и послушаю, что он скажет, если что, помогу тебе, - Арсений погладил «Хищник», который был у него в кобуре.

Дитер пришел через пару минут. Арсений присел прямо, у люка ведущего вниз, три метра - не высота, прыжок, и он будет готов вступить в бой.

- За сколько ты нас продал? - спросил Ниманд, как только помощник появился на мостике.

- Босс?! - удивленно произнес тот, но Арсений уловил фальшь. Немец был растерян.

- Я спрашиваю, сколько тебе заплатили мусорщики?

- Достаточно, старик, - сбросил маску Дитер, - хватит, чтобы купить собственный корабль.

- Щенок, неужели ты думаешь, что они отпустили бы тебя. Зачем платить тому, кто им уже не нужен.

- На том корабле ходит мой брат, - усмехнулся Дитер, - а теперь вводи код и снимай блокаду, сейчас мы выйдем на связь и сообщим координаты. Все кончится очень быстро.

Арсений вытащил пистолет и спрыгнул вниз, он оказался за спиной помощника, который стоял в трех шагах от него, наведя свой лазерный револьвер в живот Ниманда. Подошвы ботинок гулко ударили о металлический пол. Дитер стремительно развернулся, раньше Арсений не замечал за ним подобной прыти. Но ее было мало, чтобы успеть за бывшим лейтенантом Красных штыков и человеком, который пять лет помогал Димитрию. Лазерный луч, выпущенный почти в упор, прожег в груди предателя дыру размером с кулак, по мостику поплыл запах паленого мяса и жженой синтетики.

- Вот все и закончилось, - убирая оружие, подвел итог Лавр.

- И я снова у тебя в долгу, - обретя голос, произнес Ниманд. Он склонился над телом Дитера и закрыл тому глаза. - Почему? Я ведь относился к нему как к брату.

- Деньги, они могут сломать даже лучших из нас, - ответил Арсений и пошел к лестнице. - Знаешь, как говорили древние земляне? Осел, груженый золотом, может захватить любой город.

Весь оставшийся день немцы ходили хмурыми, осознание того, что предателем был один из них, явно поубавило им жизнерадостности. Доказательств вины Дитера было больше, чем надо: запись разговора на мостике, передатчик в каюте. Нашлась и черная кредитная карта с золотым тиснением, такие дают только элитным клиентам, открывающим счет на сумму больше полумиллиона. Жаль только, что до этих денег было уже не добраться.

- Мне нужен новый помощник, пойдешь ко мне в экипаж? - спросил Ниманд, когда ночью они остались одни на мостике.

Арсений отрицательно покачал головой.

- У меня своя дорога, я сам мечтаю выбирать сторону, в которую лететь, и впервые я близок к мечте.

- Достойное решение, - обдумав ответ приятеля, сказал капитан, - но не превратишься ли ты в бродягу? Ты не хотел бы завести семью, дом, детей?

Арсений надолго замолчал.

- Когда-то я думал об этом, но все изменилось, когда я встретил Димитрия. Он рассказал мне о моем отце. Они вместе летали на торговце, долго летали, потом отец стал капитаном, а Димитрий помощником. Все изменилось, когда Иван встретил женщину, с которой хотелось тепла и уюта, но корабль был чужим, и тогда отец ушел, а потом осел на маленькой луне, построил дом и стал фермером.

- Ты хочешь летать, пока не встретишь ту?

Лавр усмехнулся.

- Я хочу летать вечно, но на своем корабле, он станет мне домом, там будет жить моя женщина, там вырастут мои дети, там я умру. Отец ушел потому, что у него не было такого корабля.

Ниманд долгое время молчал.

- Ты станешь кочевником, чем это лучше бродяги?

- Бродяга одинок, он бредет по дороге от места к месту. Кочевник, - Арсений усмехнулся, - пусть будет это слово, кочевник путешествует, с ним рядом его семья, его дом, он не один. Бродяга - это судьба, кочевник - образ жизни.

- Глубоко, - потеребив свои усы, ответил Ниманд. - Никогда о таком не думал, хотя встречал людей, которые живут так. Моя жена на Берлине, мой дом там, и, когда я закончу эту операцию, я вернусь к ней и дочери.

- А ты бы не хотел, что бы она была здесь?

Отто снова задумался.

- Теперь, когда ты сказал, мне стало интересно, смогла бы она жить так. Ведь можно приземляться на разные планеты, в разные города, встречать разных людей. Граница условна. Что она видела кроме Берлина? Новую Москву и все, а так смогла бы облететь всю галактику. Но это не для нее, это мы звездолетчики, это для нас космос дом, а для нее «Верн» - корабль, который помогает зарабатывать на жизнь, железка и ничего больше. Пусть тебе повезет найти ту, которая разделит твою мечту.

Арсений бросил взгляд на экран радара, мусорщики так и не смогли их догнать и, спустя два часа, бросили преследование, решив, что «Верн» ушел к Амстердаму.

- Вечером можно будет продолжить путь, нам осталось пройти чуть больше восьми с половиной миллионов километров.

- Почему не утром? - поинтересовался Ниманд.

- Нужно дать мусорщикам время убраться как можно дальше.

- Трудно не согласиться. Правда, дерганый заявился вечером, права качал, мол, стоим, время теряем, но я его послал, потерпит, груз его не испортится.

Арсений глянул на часы, которые показывали половину третьего.

- Я спать, весь день на ногах, на завтрак не будите, пусть Дитрих оставит для меня порцию.

- Я прослежу, - ответил капитан. - Гутен нахт.

- И тебе спокойной ночи.

Глава четвертая. Гагарин (часть вторая)

В каюте Лавр быстро завел будильник на коммуникаторе, теперь спать, пускай у автоматики голова болит, как его разбудить в полдень. Но поспать не дали, громкий голос из передатчика, что вручил ему Ниманд, вырвал Арсения из лап морфея.

- Твою мать, - выругался Лавров, - я на этом корабле высплюсь или нет?

- Не шуми, - раздался из динамика голос Отто. - Сейчас уже одиннадцать, двигай на мостик, тут что-то странное.

- Мусорщики? - вскакивая, спросил Арсений.

- Нет, давай сюда, дольше объяснять. Можешь даже душ принять.

- Иду, - произнес заспанный Лавр, возникло желание взять передатчик и со всей дури шваркнуть его об стену, но Арсений сдержался.

Схватив полотенце, он отправился в душ, глупо было пренебрегать возможностью, по собственному опыту он давно уяснил, главное вовремя поесть и сходить в туалет, потом в суете событий эти две проблемы решить трудно.

Через десять минут он чистый и выбритый стоял на мостике рядом с Нимандом.

- Смотри, - указал тот на радар.

Арсений начал осматривать поле, квадрат за квадратом.

- Никого, - произнес он.

- Не туда смотришь, смотри в пустой космос.

Теперь он увидел, что-то медленно шло к ним из пустоты прямо на краю радарной сетки.

- Дальность до объекта?

- Радар среднего радиуса, четыреста тысяч километров.

- Скорость объекта?

- Около десяти тысяч в час.

- Похоже на дрейф.

Немец кивнул.

- Астероиды и кометы куда быстрее. Я думаю это корабль.

Арсений несколько минут изучал показания.

- Возможно, ты прав, пытался связаться?

Отто покачал головой.

- Решил тебя дождаться, нет у меня доверия к тому, что может явиться оттуда.

- Там такой же космос.

- Только в том космосе ничего нет. Насколько удалялись исследователи?

- На одну десятую парсека.

- Верно, и ничего не нашли, несколько астероидных полей, блуждающие кометы и все.

- Да ладно, - отмахнулся Арсений, - ты думаешь это чужие?

Ниманд пожал плечами, но весь его вид говорил, что именно так он и думает.

- А ты романтик, Отто, - улыбнулся Лавр. Он быстро рассчитал траекторию объекта, курс, скорость. - Не знаю, чужие или нет, - подвел Лавров итог вычислений, - но этот объект столкнется с астероидным полем через три дня, если скорость останется прежней.

- Что предлагаешь?

- Предлагаю выйти навстречу, попытаться связаться, выяснить, что это. Для нас эти четыреста тысяч - два часа полета.

Немец молчал целую минуту.

- Хорошо, - наконец произнес он, - прокладывай курс.

Арсений шутливо козырнул.

- Будет сделано, капитан.

- Давай, а я пойду, команду предупрежу.

Через час старик «Верн» снялся с места и двинулся навстречу неопознанному объекту. Капитан специально дал половину хода, экономя четвертый элемент. Как не терпелось узнать, что движется им на встречу, Отто смотрел на это просто - час ничего не решит, а сотен пять сэкономит.

- Неизвестный корабль, на связи грузовой транспорт «Верн», назовите себя. Неизвестный корабль…

- Тебе не надоело? - спросил Ниманд через двадцать минут.

Арсений глянул на радар, до корабля было еще около трехсот тысяч километров. Системы дальнего видеонаблюдения смогут нащупать корабль только на дистанции в сотню.

- Подожди, - продолжил капитан, - через полчаса повторишь, мы будем совсем рядом.

Арсений устроился в кресле, которое раньше принадлежало Дитеру, и достал сигарету.

- Не возражаешь?

Отто покачал головой.

- Кури, - и сам достал трубку, которую медленно и со вкусом принялся набивать.

Через полчаса Арсений повторил процедуру, и снова никто не отозвался.

- Сними «Тишину», - попросил он, - пусть они нас видят.

Ниманд набрал шифр и отключил функцию, и вновь полное отсутствие результата.

- Может, это потревоженный метеоритом астероид?

Лавр пожал плечами.

- Все может быть. Пойду, позавтракаю, а то я так и не успел, - но, бросив взгляд на часы, поправился, - нет, пообедаю.

На мостике появился один из немцев, то ли Клаус, то ли Керт, Арсений все никак не мог запомнить как зовут механика. Вообще, немцы часто поднимались в рубку, любопытствуя. Один раз даже Марьям заглянула.

- Если выйдут на связь, - вставая и несколько раз присев, разминая ноги произнес Арсений, - сразу зови.

Ниманд кивнул. Механик посторонился, пропуская Лавра к лесенке, и занял его место, отравив атмосферу мостика запахами машинного отделения.

Пока Арсений завтракал-обедал, ничего не случилось, никто не поднимал тревоги, не вбегал в кают-компанию с выпученными глазами, не орал «помогите».

- Капитан зовет, - когда он отодвинул в сторону пустую тарелку, в которой еще недавно была тушеная капуста с колбасками, позвал появившийся в дверях механик.

- Сглазил, - прошептал Арсений - в самый неподходящий момент мысли имеют свойства материализоваться - и, поднявшись и прихватив с собой кружку с кофе, пошел на мостик.

- Чего? - появившись на мостике, по-английски спросил Арсений. Когда рядом с ними был кто-то из команды, использовали именно этот язык. Хотя, наверное, никакой тайны, что Славак ни хрена не Славак и вообще к чехам близко не подходил, ни для кого не было.

- Это корабль, - указывая на монитор, произнес Ниманд.

Арсений подошел поближе и движением пальца растянул голографический экран коммуникатора до размера пары метров. Было еще очень далеко для оборудования «Верна», но уже сейчас было ясно, что это не астероид.

- Что будем делать?

- По всем галактическим законам он наш, если команда погибла, то и претензий никаких. Дальше все будет зависеть от того, что это за корыто и в каком оно состоянии.

Арсений кивнул. Интересно, подумал он, а если корыто окажется больше, чем корытом, сколько запросит немец, если Лавр захочет выкупить его долю и долю команды. Они ему должны, он спас их шкуры, удастся ли сбить цену до приемлемой.

Два часа прошли в томительном ожидании, точка постепенно росла, обретая очертания. К концу третьего часа расстояние между кораблями сократилось до тридцати тысяч, система наблюдения была уже в состоянии показать даже швы на корпусе, не говоря уж о бортовом номере и названии.

- Это то, что я думаю? - прочитав выгоревшие на солнце буквы, спросил Лаврова немец.

Арсений кивнул, дрейфующий навстречу корабль был легендой, мифом. Новость облетела «Верн» почти мгновенно, через три минуты на мостике собрался весь экипаж и пассажиры за исключением дерганого, лица которого не было видно. Все стояли с открытыми ртами, глядя на экран.

- Вот уж не думал, что увижу его, - с придыханием произнес Ниманд по-русски, он забыл, что здесь собралась вся команда, но Лавров был уверен, что остальные его просто не услышали.

Арсений согласно кивнул, четыреста лет об этом корабле никто ничего не слышал, он совершил свой единственный полет, нашел новый дом, а затем пропал, пропал, чтобы появиться здесь, на краю системы, брошенный, дрейфующий к своему последнему пристанищу - астероидному полю. Корабль был таким, каким остался во всех учебниках, в сети и в фильмах, которых за триста лет снято немало. Фюзеляж чем-то напоминающий слегка изогнутую посередине сигару. На месте хвоста стояла пара стабилизаторов хвостового оперения, как у древних самолетов. Справа и слева располагались два разрезанных пополам полумесяца, развернутых вдоль корпуса и обращенными вершинами вверх, словно косые паруса на картинках из учебника истории, в них были расположены ядерные реакторы. Внутри корпуса, располагались три палубы: жилая, научная и техническая, из которой в полумесяцы вели короткие соединительные туннели. Мостик древние инженеры разместили на месте искривления, два ракетно-космического комплекса перехвата (РККП) типа «Звездная ярость», стреляющие ядерными ракетами, от которых отказались больше трехсот лет назад, четыре турели, предназначенные для защиты корабля от механических объектов, если таковые встретятся на пути, оснащенные многоствольными установками, стреляющие кинетическими снарядами, и снятые с вооружения еще в начале первой войны за господство. Длиной корабль был чуть меньше девяноста метров, в ширину - сорок, экипаж - двадцать человек.

Вид его был ужасен, в правом полумесяце с первым реактором зияла дыра шириной метров в десять, центральная часть была в мелких дырах от нескольких десятков сантиметров до трехметровой пробоины, видимо, корабль угодил под метеоритный поток. И было чудом, что он остался на ходу. Левый туннель был почти оторван. Арсений с трудом мог представить, как второй реакторный отсек вообще не отвалился.

Ниманд повернулся в его сторону.

- Что думаешь?

Арсений несколько минут созерцал корабль, на мостике стояла мертвая тишина.

- Думаю, нужно переправится на него, нам недостает данных, он сильно поврежден. Но в любом случае я сомневаюсь, что на борту мог кто-нибудь выжить, так что по галактическим законам он наш.

- Кто пойдет? - Отто обернулся к команде.

Все дружно подняли руки, каждому хотелось первому взойти на борт легенды, каждый хотел прикоснуться к истории.

- Так не пойдет, - покачал головой Отто. - Если там опасно, я потеряю весь экипаж. Корабль на краю гибели.

- Я пойду, - положив руку на плечо немца, произнес Арсений, - и возьму с собой механика. Он поможет определить степень повреждений.

Ниманд несколько секунд обдумывал это предложение.

- Хорошо, - наконец решил он, - на корабль пойдут Славак и Керт.

- Я пойду третьей, - раздвинув немцев, произнесла стоявшая до этого за спинами мужчин наемница, - мои навыки могут пригодится, меня обучали абордажным схваткам.

- Хорошо, Марьям идет третьей, - согласился Ниманд. – Славак, ты там поаккуратней, пригляди за моим механиком.

Арсений в ответ только кивнул и пошел к лестнице. Опять на погибший корабль, опять в шлюпке, но на этот раз Лавров очень хотел туда попасть. Если корабль действительно в таком плохом состоянии, как это выглядит с мостика «Верна», то его стоимость чисто историческая, конечно, он достоин стоять в любом музее космонавтики, за него будут зубами грызться, но Арсений считал, что у этого корабля должна быть другая судьба, он должен летать, он не должен стоять под стеклянным колпаком, его судьба космос. Теперь надо придумать как убедить в этом Ниманда и остальных. В каюте Лавр пробыл не долго, из сумки был извлечен лазерный автомат, который тут же занял свое место на плече отставного лейтенанта. Арсений справедливо решил, что на корабле он может оказаться кстати.

- Ого, какие у тебя пушки! Теперь понятно, почему ты не полетел обычным рейсом, - увидев оружие, присвистнул Ниманд.

- Это только одна из причин, - сказал Арсений, - если не вернусь, мой груз забери себе.

- Почему ты так рискуешь, что ты хочешь там найти? - шепотом спросил Отто, пока Арсений облачался в скафандр.

Лавров несколько секунд раздумывал, говорить или не, но потом все же решился.

- Дом.

- Ты спятил? Этой развалюхе место в музее, даже «Верну» больше сотни лет, а этому больше четырехсот, он насквозь устарел и сильно поврежден.

- Тогда ты не будешь возражать, если я заберу его себе. Если хочешь, я готов выкупить твою долю и команды, если, конечно, окажется, что он сможет дотянуть до Амстердама.

Ниманд насупился, сейчас в нем боролась немецкая практичность и приятельские отношения к человеку, которому он был обязан жизнью и своим кораблем.

- Мы поговорим после, - наконец, нашел выход немец. - Как вы русские говорите - пока ни коня, ни возу?

Арсений кивнул.

- Тогда до скорого. - И первым забрался в шлюпку, следом полез Керт, единственный из экипажа, который вырос ввысь, а не в ширь. Последней забралась Марьям и, махнув остающимся, задраила люк.

Шлюпка, в которой предстояло лететь, была еще более древней, чем та, на которой Арсений спасался вместе с Анной. «Хорошо, что была та, а не эта, - подумал он, - а то бы мы никуда не долетели». Сверхмалая дальность, чуть больше миллиона километров, запас продуктов на четыре дня, пять посадочных мест, фактически, дорога в один конец. Все уже заняли места, но стартовать было рано, через десять минут корабли сойдутся на минимальную дистанцию, а потом «Верн» выровняет скорость и будет сопровождать легенду.

- Отто безумец, если летает на «Верне» с таким оснащением, - пробормотал Арсений себе под нос, - оружие старое, шлюпки древние, да и сам корабль на ладан дышит.

- Через минуту можете стартовать, - раздался из наушника голос Ниманда. - Удачи вам.

- Поехали, - берясь за штурвал, выкрикнул Лавров и дал полный газ.

- Символично, - произнес немец на сносном английском, - ты выкрикнул фразу Юрия Гагарина, и мы летим на корабль, названый его именем.

- Символично, - согласился Арсений, выполняя маневр и не отрывая взгляд от обзорного иллюминатора. Он выровнял скорость и теперь едва тащился в двадцати метрах от корабля.

- Есть соображения по поводу, как нам лучше пристыковаться?

- Есть, - отозвался Керт, - видишь дыру метрах в десяти от рубки? Садись прямо сверху на корпус, спустимся через нее.

- Сделаю, - и Арсений потянул штурвал на себя, поднимая шлюпку вверх. Через минуту, проскочив между парусов, он выпустил магнитные башмаки. - Держись крикнул он и, сбавив скорость, включил маневровые двигатели. Башмаки гулко стукнули о корпус и надежно зафиксировали шлюпку, Арсений мгновенно заглушил двигатель.

- Ниманд, мы на месте, - доложил он, - готовимся проникнуть внутрь.

- Наблюдаем вас, идем параллельным курсом, удачи.

- На выход, идем по одному, поскольку шлюзовая камера для выхода в открытый космос маленькая. Я первый, за мной Керт, Марьям замыкает.

Его спутники кивнули и опустили щитки шлемов.

- Проверка связи.

- Слышу тебя, Славак, - доложил немец.

- Связь в норме, командир, - раздался мягкий голос Марьям, который очень подходил к ее внешности. Но по поводу этого Арсений никаких иллюзий не стоил, девушка была бойцом, как бы она при этом не выглядела.

- Отлично, тогда начали, - и он первым вошел в камеру.

Автоматика откачала воздух, и Арсений распахнул шлюз, спрыгнул с метровой высоты на корпус плетущегося к своей могиле «Гагарина». До дыры, пробитой небольшим астероидом, было всего три метра. Конечно, Анна посадила бы шлюпку лучше, чем он, но для Арсения подобный результат был почти превосходным. Аккуратно переставляя ноги, которые надежно фиксировали к корпусу магнитные ботинки, Лавров подошел к краю и заглянул вниз. Метеорит натворил бед, пробив сразу две палубы, дара была приличной, почти в полтора метра шириной. Арсений включил на плече фонарь и осветил нутро корабля. В невесомости летали всякие обломки и мусор, никаких признаков жизни. Повернув голову, Лавров увидел подошедшего Керта, сразу за ним шла наемница.

- Я вниз, вы ждете, - приказал Арсений и, стянув с плеча автомат, прыгнул в дыру. Приземлился четко, магнитные ботинки мгновенно прилипли к полу даже сквозь незнакомое губчатое покрытие. Арсений левой рукой оттолкнул потревоженный им обломок обшивки, который тут же улетел дальше по коридору, получив необходимое ускорение. Это была жилая палуба, Арсений стоял прямо рядом с кают-компанией, дверь была открыта, света не было, фонарь выхватил из темноты металлические столы и круглые седушки стульев, обитые каким-то материалом. Возле одного из столов в борту зияла небольшая дыра размером с голову.

- Спускайтесь, - осмотрев коридор насколько это возможно, разрешил он.

Один за другим его спутники спрыгнули вниз.

- Добро пожаловать, вы на борту легенды, - поприветствовал их Арсений. - Никуда не разбегаемся, двигаемся группой. Я впереди, Керт следом, Марьям замыкает. И почаще оглядывайся, - попросил он девушку. - Сначала мостик.

И Арсений пошел к носу корабля. Путь вышел коротким, уже через минуту они уперлись в задраеную переборку.

- Керт, давай, твоя специальность, попробуй вскрыть так, чтобы взрывать не пришлось.

Немец кивнул и, отодвинув рукой Арсения, принялся осматривать дверь и электронный пульт управления. Лавров обернулся и огляделся вокруг, странно было стоять посреди умирающего корабля, который, возможно, доживал свои последние дни. Когда-то он был прекрасен, но теперь…

Керт открыл небольшой чемоданчик, который принес с собой и достал оттуда универсальный инструментал, после чего принялся возиться с каким-то механизмом, который находился за небольшой скрытой панелью в полу.

Гагарин, как много эта фамилия значит для человечества, этот человек первым полетел в космос, навсегда оставив свой след в истории его освоения. Именно русский корабль, названый фамилией первого космонавта, открыл новую систему вращающуюся, вокруг красного солнца. Арсений провел рукой по стене, даже перчаткой скафандра он почувствовал многочисленные вмятины.

- Готово, - сообщил немец и принялся вращать ручку.

Переборка медленно пошла вверх, и, стоило образоваться маленькой щели, как из задраенного отсека с шипением стал вырываться воздух, этого Арсений совершенно не ожидал.

- Стой, давай назад, - приказал он.

Немец поспешно отпустил ручку, и переборка плавно вернулась на место, шипение стихло.

- Откуда там воздух? - удивленно спросила Марьям. - Корабль выглядит мертвым.

- Не знаю, - покачал головой немец, - когда-то, очень давно, я видел схему «Гагарина», но не помню, где что. Возможно, система жизнеобеспечения находится рядом с мостиком. Что будем делать, вдруг там есть живые?

- Откуда? - с трудом удержавшись, чтобы не покрутить пальцем у виска, произнес Арсений. - Четыреста лет не прожить, даже анабиозная заморозка рассчитана на сто лет. Посмотри на датчики радиации, при таком фоне невозможно выжить, это все равно, что сейчас на Пекин сесть.

Немец понимающе ухмыльнулся. Пекин был последней планетой, подвергшейся ядерной бомбардировке, даже триста пятьдесят лет спустя там было невозможно жить. Говорят, что под завесой пылевых облаков бродят жуткие монстры, не раз команды отчаянных смельчаков спускались туда, чтобы сгинуть. Но богатства, оставшиеся там, влекут новых искателей приключений. Арсений считал монстров сказками, а вот убивающую все живое радиацию реальностью.

- Что будем делать? - спросила девушка.

- Вы двое останетесь здесь. Марьям, охраняй его, а я пролезу внутрь, осмотрю там все, потом вы меня выпустите.

Немец кивнул, все было просто, он получил приказ старшего группы и готов был его исполнить, а вот с девчонкой, жаждущей приключений, возникли проблемы.

- Ты один не пойдешь, - стараясь, чтобы голос звучал твердо, заявила она.

Арсений покачал головой.

- Керта я одного не оставлю, девчонку неопытную внутрь не пущу, значит, иду я, а вы вдвоем ждете здесь, и это приказ. Если хочешь стать хорошей наемницей, учись подчиняться, пройдет много лет прежде, чем ты сможешь отдавать приказы.

- Хорошо, - почти без акцента произнесла она по-русски только чуть смешно растянула слово на последнем слоге.

- Керт, поднимай переборку где-то на полметра, думаю, я легко протиснусь.

Немец кивнул и принялся быстро вращать рукоятку, дверь медленно начала подниматься, тонкой струйкой из щели потек воздух, но чем больше была щель, тем сильнее напор. Арсений лег на пол и примерился, еще пять сантиметров и он пролезет.

- Как попаду внутрь, опускай.

Немец кивнул, не отрываясь от рукоятки. Переборка поднялась на необходимую высоту и Арсений боком протиснулся под ней, оказавшись в коридоре, шлюз плавно пошел вниз, отрезая поврежденную часть корабля. А вот чего Лавр не ожидал, так это тусклого света от аварийных ламп. Если весь остальной корабль тонул во мраке, то эту часть можно было назвать ярко-освещенной.

Арсений снял «Рысь» и, вжав приклад в плечо, жесткого и неудобного скафандра двинулся по коридору. Стандартные скафандры мало подходили для боевых действий, а такая старая модификация почти не годились, бережливый немец экономил на всем. Как в этом гробе можно было драться, Арсений представлял с трудом, то ли дело армейский образец, в котором была Анна, жаль, пришлось подарить его Грэгу. Слева показалась каюта капитана, что ж, этого следовало ожидать, впереди тупик, справа дверь, ведущая несомненно на мостик. Что находится в носу корабля, Арсений не знал. Он подошел к двери пульт управления исправно работал, в верхней части табло горело слово «открыто».

- Ну, значит, можно войти, - пробормотал Лавр и нажал сенсор подтверждения.

- Чего ты там бубнишь? - раздался голос Керта. - Я ничего не понимаю в вашем славянском.

- Не беспокойся, это я сам собой, когда с вами, я на английском. А пока постарайся не отвлекать меня.

Автоматика отреагировала как надо, и с негромким лязгом дверь распахнулась. Арсений вновь вскинул автомат и медленно переступил порог. Обстановку сложно было назвать спартанской, но и излишествами она похвастаться не могла. Кровать, не койка, а именно кровать, со смятым постельным бельем стояла у стены, одеяло валялось на полу, слева распахнутый шкаф с одеждой. Несколько фотографий женщины с девочкой или, скорее даже почти что с девушкой, если Арсений правильно оценил возраст, женщине было около сорока, а девушке не меньше пятнадцати. Рядом коммуникатор, такие старые модели Лавров видел только в интерактивном музее, тогда в середине двадцать первого века их называли КПК. На всякий случай он сунул его в карман. На соседнем столике стоял не менее древний проигрыватель, возле которого стопкой лежали карты памяти. Такие раритетные вещи можно дорого продать, если этот агрегат в рабочем состоянии, то он стоит не меньше двадцати тысяч, а если и карты живы, то цена взлетит до сорока, а то и до пятидесяти. А если еще добавить то, что это вещи капитана знаменитого «Гагарина» Александра Новикова, то цена может стать заоблачной. Только провести дезактивацию, от всего фонит радиацией, но не так сильно, как в мертвой части корабля. Арсений осмотрел одежду, древний белый парадный китель с незнакомыми медалями, рядом спортивный костюм, банный халат, несколько летных комбинезонов. Все это стоило денег, любители старины правую руку оторвут, но заплатят за них бешеные деньги. А ведь такого по каютам, оставшимся за переборками, немало, и плевать, что заражено, упаковать в ящики и почистить. Арсений развернулся и вышел, в коридоре все осталось по-прежнему, мягкий бледный свет и совершенно пусто. Но его уже успела смутить одна странность, на корабле словно кто-то недавно прибрался: ни пыли, ни грязи, автоматические пылесборники, если таковые и были на столь древнем корабле, наверняка испортились, но почти стерильная чистота наводила на определенные мысли.

Арсений вновь вскинул автомат и прошел наискосок к двери рубки. Пульт доступа тоже работал, но на этот раз ничего не говорило о том, что будет легко, верхняя часть светилась красным, а в ней мигали слова «введите код».

Кода Арсений, естественно, не знал, судя по размерам в нем было шесть знаков, не так уж и сложно. С помощью стандартного ножа поддел панель и снял крышку. Изучив устройство с парой плат и десятком коротких проводов, он усмехнулся и сделал коммуникатором снимок, после чего поставил искать в базе соответствие, в памяти браслета хранилось множество важной информации, в том числе различные схемы и методы их взлома. Поиск занял долгое время, и только спустя пару минут на голографическом экране появилась нужная. Арсений пальцем увеличил масштаб и принялся изучать пояснения. Дальше было дело техники, достав стандартный набор, он быстро отвернул одну из плат и закоротил контакт, после чего обрезал провод в желтой оплетке и замкнул его на корпус, мгновением позже проскочила искра и красное табло сменилось зеленым, разрешая Арсению войти.

- Благодарю, - картинно поклонился Лавр панели и нажал сенсор.

Дверь, лязгнув замком, открылась, Арсений замер на пороге, оглядывая мостик. Автомат он держал в руках, но брать его наизготовку не торопился. Что-то стремительное рванулась к нему из тени, Арсений даже дернуться не успел, как получил мощный удар в грудь и, словно футбольный мяч, по которому ударили ногой со всей дури, вылетел в коридор, пролетев по воздуху два с половиной метра и впечатался спиной в стену, если бы не скафандр, ему бы просто переломало все ребра. Арсений замер, и дело не в ударе, просто в двери рубки стол человек и, механически дергая головой в правую сторону, повторял одно и туже фразу до боли знакомым равнодушным голосом.

- Отразить нападение! Защитить корабль!

Он медленно переступил порог, пристально глядя в глаза Лавру. Арсений с трудом поднялся, для этого понадобилось использовать стену как опору, он напоминал гусеницу, карабкающуюся вверх по вертикально растущей ветке. Автомат валялся прямо у ног андроида, «Хищник» был заперт в набедренном кармане, единственное оружие, которое было доступно - нож, да и оружием его можно назвать с большой натяжкой, это был больше рабочий инструмент, в рукояти которого были отвертки, пассатижи и даже маленькая алмазная пила, способная перепилить пятисантиметровый закаленный прут за пару минут, а вот лезвие длинной с ладонь не внушало никакого доверия. Сейчас Арсений очень жалел о сделанном на заказ ноже, уплывшим вместе с «Садко», настоящее боевое оружие, пятнадцать сантиметров в длину, слегка изогнутый, можно резать и колоть, таким легко можно вскрыть почти любой скафандр, правда, для армейских модификаций он был все-таки слабоват.

Арсений поудобней перехватил свое «оружие», сейчас его успокаивало только одно: андроид относился к первому поколению и был поврежден, это давало призрачный шанс на победу, если бы он принадлежал к третьему, то не оставил бы Лавру никаких шансов.

Андроид быстро сократил дистанцию и нанес стремительный и сильный удар. Арсений даже не успел увернуться, жесткий скафандр мешал двигаться, второй раз за две минуты он оказался на полу, пролетев по воздуху пару метров. Противник мгновенно оказался рядом и нанес ногой удар в грудь, стараясь одним махом покончить с поверженным врагом, Арсений только чудом успел перекатится, стопа псевдоживого существа впечаталась в покрытие пола, незнакомое толстое пружинистое покрытие хоть и смягчило удар, но Лавров отчетливо слышал, как в месте удара прогнулся метал. Быстро подняться не было никакой возможности и он ударил андроида ножом под колено. Он сам понимал бесперспективность такого удара, лезвие звякнуло о метал под псевдо кожей и обломилось. Андроид быстро развернулся и Арсений получил новый удар под ребра. При этом он не переставал повторять:

- Отразить нападение! Защитить корабль!

Лавров кубарем покатился вдолькоридора и замер, лежа лицом вниз, он попытался перевернуться, но руки просто подломились, все тело болело, у него больше не осталось сил на борьбу. Он знал, что если андроид поторопится, то покончит с ним одним ударом. Но ничего не произошло, Арсений вывернул голову, чтобы посмотреть, где враг.

Тот лежал на спине, вытянувшись, словно стоял по стойке смирно, голова дергалась, речь стала бессвязной, а из груди торчал «Нож» с черной рукоятью, сделанной из прочнейшего полимера. Арсений сделал над собой усилие и сел, возле приоткрытой переборки стояла Марьям.

- Я же говорила, что должна пойти я, - раздалось из динамика, встроенного в шлем.

- Говорила, - согласился Арсений. - Но, похоже, он был здесь один, так что возвращайся к Керту. И спасибо, без тебя бы я не справился.

Он не смогу видеть ее лица, но был уверен, что девушка сейчас улыбается. Она трижды постучала в перегородку и та пошла вверх.

Оставшись один, Арсений перевел дух, смуглая наемница появилась очень вовремя. Вытащив пистолет, он подошел к лежащему в коридоре андроиду. Что ж, свое дело Марьям знала прекрасно, ее кинжал угодил точно в блок питания, пробив прикрывающий его каркас из титановых ребер. Модели первого поколения делались на земле еще из старых материалов, но, начиная со второго поколения, в ход пошел арварин - металл с применением нанотехнологий, способный восстанавливаться самостоятельно. Например, если бы Арсений вытащил клинок из арварина, то где-то спустя час андроид бы полностью срастил поврежденные участки, но поскольку девушка пробила блок питания, то конкретно этот экземпляр был мертвее мертвого. Если, конечно, можно считать полуорганического робота живым. В отличие от человека с ножом в груди, замена детали и он снова будет функционировать. Хотя последнее время в некоторых лабораториях шли работы по разработке элементов, которые могли бы быть совместимы с людьми. А пока что, в принципе, было реально установить роботизированную конечность, обтянутую псевдоплотью и управляющуюся посредством сигналов, подаваемых на микропроцессор напрямик из мозга. И такие руки и ноги лишь немногим уступали настоящим, и даже имели некоторые преимущества, например, такой рукой можно было легко пробить стальную дверь или поднять сотню килограмм, но слабым местом оставалось сочленение с живой человеческой тканью, человек не справлялся с подобной нагрузкой, и искусственная рука просто отрывалась на месте сращивания.

Несколько минут Арсений стоял, держась одной рукой за стену, сердце бешено колотилось в груди, организм получил бешеную дозу адреналина или, как называют его военные, гормона страха, пульс зашкаливал. Арсений несколько раз тяжело вздохнул, медленно он возвращался в норму: пульс успокоился, теперь он снова мог действовать. Подобрав валяющийся у входа на капитанский мостик автомат, он осмотрел повреждение, андроид умудрился наступить на рамочный приклад и смял его, словно фольгу, теперь и речи не могло быть о том, чтобы сложить его. Арсений достал нож и сменил обломанное лезвие на пилу, на то, чтобы перепилить крепление приклада, ушло меньше двадцати секунд, теперь с одной стороны стало удобней, если стрелять от бедра, но о прицельной стрельбе придется забыть, к счастью, автоматы были универсальны, и прикупить отдельно приклад не было никаких проблем. Держа оружие наготове, Лавров переступил порог мостика. То, что андроид был один, он уже не сомневался, как и не было сомнений, что экипаж мертв, если сейчас вышвырнуть поврежденного робота в космос, то никто и никогда не узнает, что стало с членами экипажа «Гагарина». Но на андроида у Арсения были свои планы.

Похоже, эта часть корабля сохранилась в целости и сохранности, древние приборы, примитивные огромные экраны, сделанные на основе объемного изображения, голографические дисплеи появились спустя пятнадцать лет. Арсений внимательно осмотрел мостик: пять кресел, место капитана в центре, остальные напротив пультов, расставленных по периметру. Место пилота по центру, но ниже, перед огромным панорамным иллюминатором, который был сделан почти вполовину корабля, без малого двадцать метров, если учитывать, что сигарообразный корпус всего сорок метров в ширину, также несколько панорамных иллюминаторов шли и по бокам, давая команде необходимый обзор. Целесообразность такого остекления была подвергнута сомнениям в результате первых столкновений во время «войны передела», и все корабли были модернизированы, огромные иллюминаторы убрали, а функции обзора доверили камерам, выдающим информацию на появившиеся к тому времени голографические дисплеи. Арсений обошел мостик, у места навигатора обнаружился разъем для питания, подключенный к пульту, видимо, андроид подпитывался от основных систем. Ему не нужна еда, да и дышать тоже особой необходимости не было, так, симуляция жизни, фактически, при наличии источника энергии, вечный организм. Как ни странно, все приборы функционировали. Арсений внимательно изучил показатели, правый реактор уничтожен и заглушен, а вот левый, к которому вел разрушенный коридор, функционировал на пять процентов от мощности.

- Славак, что у тебя там? - раздался в шлемофоне голос Ниманда.

Арсений усмехнулся, в голосе капитана «Верна» было неподдельное любопытство.

- Я на мостике, - доложил Лавров, - все аппаратура исправна и находится в пассивном режиме, один реактор заглушен, второй функционирует на пять процентов. Могу хоть сейчас перевести его в рабочее состояние и выдать минимум пятьдесят процентов.

- Не торопись, - посоветовал контрабандист. - Мне Марьям доложила, что были проблемы с прежним экипажем.

- Полу свихнувшийся андроид, - пояснил Арсений, - атаковал внезапно и хорошенько мне накостылял, если бы не наемница, то он бы меня уделал. Но девчонка молодец, точным броском вогнала свой ножик прямо в блок питания, так что после небольшого ремонта, мы будем иметь живого свидетеля.

- Что с экипажем?

- Погиб. Похоже, кораблем рулил андроид, капсулы анабиоза, что в рубке, пусты, тел нигде не видно. Сейчас разберусь с мостиком и осмотрим остальной корабль. Но от заглушенного реактора прет радиация, фон превышает смертельный в двадцать раз. Долго в таких скафандрах мы не протянем.

- Тогда поторопись, - приказал Ниманд и отключился.

Арсений приступил к дальнейшему осмотру. За триста лет, что минули с момента исчезновения «Гагарина», техника далеко шагнула вперед, его коммуникатор не имел необходимых разъемов, чтобы снять бортовой журнал корабля с пульта капитана. Арсений изучал старый компьютер, пытаясь понять, как забрать бесценную информацию. Порывшись в базах данных коммуникатора, он нашел описание устройства. Беспроводная сеть с устаревшим протоколом, несколько разъемов микро super usb2 и гнездо для карт памяти.

Арсений быстр порылся в нескольких небольших шкафах, спрятанных в стенах, и нашел то, что искал: пачку совершенно чистых информационных носителей. С интерфейсом он разобрался без проблем, все было на русском, переписав бортовой журнал и заметки капитана, он продолжил осмотр. Посмотрев расстояние, которое прошел корабль, Арсений присвистнул, двадцать восемь парсеков. Ознакомившись с отчетами о состоянии корабля, Лавр погрустнел, управление вышло из строя около ста лет назад в результате метеоритного дождя, тогда же был заглушен второй реактор, и скорость существенно замедлилась, андроид, управлявший кораблем чуть меньше четырехсот лет, исправно вел журнал, понятие скука ему было незнакомо, все записи с датами, написанные сухим, деловым языком, но великолепно проясняющие все, что произошло с момента исчезновения и до сегодняшнего дня. На данный момент неуправляемый корабль шел к своей гибели и, если бы «Верн» случайно на него не наткнулся, «Гагарин» был бы обречен. Но сейчас появился шанс спасти его.

Арсений еще минут двадцать изучал показания приборов, после чего, покинув мостик, он с трудом доволок тело поверженного Марьям андроида до переборки и трижды постучал, та немедленно поднялась. Протиснувшись в щель, они вдвоем с девушкой вытащили робота, после чего совместно разработали план действий согласно полученным данным. Робота быстро доставили в шлюпку и упаковали в просвинцованую обертку, которую захватили на всякий случай, и как оказалось не зря.

- Керт. ты сможешь починить управление?

Немец пожал плечами.

- Надо попробовать, внимательно осмотрев повреждения. Набросать план.

Вот за что Арсений любил немцев, так это за педантичность, сначала посмотреть, потом уже обещать.

- Займись, если я правильно понял, то поврежденный узел находится с левой стороны, там должна быть пробоина.

- Здесь везде пробоины, - иронично заметил немец, - правда, сквозных всего несколько, остальные мелкие, пробит только первый слой корпуса. И чего ты вообще возишься с этим куском металлолома. Надо выгрести из него все ценное, и пускай летит себе на поле астероидное.

- Об этом после, - задумчиво произнес Арсений, - сейчас надо привести его в состояние, долететь до Амстердама, если такое, конечно, возможно.

Марьям, сидящая в шлюпке, участия в беседе мужчин не принимала. Керт пожал плечами, принимая приказ, и, сменив кислородный баллон, перешел в шлюзовую камеру.

- А мы с тобой осмотрим корабль.

Девушка кивнула и тоже, сменив баллон на запасной, последовала за Арсением.

На «Верна» они вернулись спустя одиннадцать часов, абсолютно вымотанные и притащившие с умирающего корабля почти полтонны трофеев. Оставив остальных разбираться с находками, Арсений и его группа быстро поели. Когда в кают-компании остался только Лавров, пришел Ниманд.

- Рассказывай.

Арсений несколько минут молчал, после чего вытащил пачку сигарет и бросил ее на стол, сходил до кухни и притащил небьющееся блюдце, приспособив его под пепельницу. Закурив, он минуту пускал в потолок кольца, немец не торопил его.

- Корабль сильно поврежден, Керт провел осмотр, говорит, что наладить управление возможно, на это ему нужно два дня. Второй реактор тоже поврежден, давать на него больше двадцати пяти процентов опасно, но в любом случае при таком раскладе «Гагарин» сможет самостоятельно добраться до Амстердами. Из двух двигателей функционирует один, о посадке на планету и речи быть не может, максимальная скорость, которую сможет развить корабль, около тридцати тысяч километров в час. При таком раскладе потребуется дней двенадцать-тринадцать.

- Я должен быть на Амстердаме через пять суток максимум.

- Значит, у меня есть сутки или чуть больше, чтобы привести корабль в состояние, когда он сам сможет продолжить полет, - подвел итог Арсений.

- Ты хочешь забрать его себе?

Арсений кивнул.

- Я думаю, ты уже успел узнать мнение своего механика, и он наверняка сказал, что это корыто, как корабль, ничего не стоит.

Ниманд кивнул.

- Но ты забываешь, что этот корабль легендарный «Гагарин».

- Не забываю, - покачал головой Арсений, - ты видел вещи, которые мы привезли оттуда.

- Да, это бешеные деньги, коллекционеры удавятся за такие раритеты. Точно не знаю, но ориентировочно их цена около миллиона, а то и больше.

- Это твоя доля и доля команды, в обмен я прошу отказаться от корабля.

Немец задумался, предложение было заманчивое, на такие деньги можно купить хороший подержанный корабль, или полностью переоборудовать этот, если и не новейшей техникой, то оборудованием четвертого поколения, а кое-где и пятого.

- Почему ты не хочешь вытащить оттуда все, что можно, и купить новый корабль?

Арсений покачал головой.

- Я хочу этот.

- Я думаю, мы договоримся, - после нескольких минут раздумья произнес капитан.

Арсений довольно улыбнулся, правда, улыбка была усталой.

- Отто, с тобой приятно иметь дело, а сейчас мне надо несколько часов поспать и возвращаться на корабль.

Немец кивнул.

- Не задерживаю, отдыхай. Потом еще поговорим.

Арсений проснулся через четыре часа, сейчас время было бесценно, вернее, у него была цена, собственный корабль. Быстрый завтрак, натянуть продезинфицированный скафандр, на этот раз полетели вдвоем с Кертом, в присутствии Марьям не было никакой необходимости, и Арсений сумел настоять на том, чтобы она осталась на тащившемся параллельным курсом «Верне». Через двадцать шесть часов ремонт рулевого управления был завершен. Арсений перешел на мостик и провел несколько простейших маневров. Корабль хоть и плохо, но был управляем. Арсений даже позволил себе чуть прибавить скорость, увеличив мощность реактора до двадцати восьми процентов. Немец, внимательно следящий за показаниями приборов, поднял большой палец.

- Но это придел, скорость тридцать две тысячи, и я бы тебе не советовал увеличивать ее.

Арсений несколько минут сам изучал показатели и пришел к такому же выводу.

- Керт, ты молодец, здорово потрудился.

- Спасибо, Славак, думаю, ты сможешь дотянуть на этом корыте до Амстердама. Там есть неплохая орбитальная платформа, рассчитанная на стыковку транспортов типа «Атлант» и грузовых судов класса «Исполин». У меня там знакомец есть, вот его координаты, - Керт быстро переслал данные на коммуникатор Арсения, - занимается ремонтом всего и вся. Обратись, скажи, что от меня, думаю, он сделает тебе небольшую скидку.

- Спасибо, - еще раз поблагодарил Арсений, он уже задал параметры автопилота, выставив координаты точки расположенной в ста километрах от орбиты Амстердама. Его груз продолжал полет на «Верне», и с Нимандом уже была договоренность, что тот позаботится о его сохранности, но если с Арсением что-нибудь случится, то товар перейдет в собственность Отто.

- Ладно, пошли в шлюпку, мне нужно припасы собрать и вещи свои. Корабль никуда не денется. Сейчас последний раз приму душ, зашвырну все необходимое в шлюпку и обратно.

- Может, мне с тобой пойти? - предложил Керт, за два дня они нашли общий язык, можно даже сказать стали приятелями, или, как называл это немецкий механик, дружба гаечного ключа.

- Нет, Керт, у тебя жена и дети, если это корыто развалится, то гибель почти стопроцентная. Это у меня никого, это моя мечта.

Немец отнесся к отказу с пониманием. Скафандры неплохо защищали даже против такого мощного излучения, но рисковать здоровьем никому не хотелось. Все были в курсе договоренности Ниманда и Славака о том, что они получат все деньги с доставленных на «Верн» раритетов, а приятель капитана - разваливающийся корабль, всех это вполне устраивало, каждый получал то, что хотел. Через десять минут Арсений отстыковался от «Гагарина» и взял курс на «Верн».

Сборы не заняли много времени, закинуть в шлюпку баллоны с кислородом, несколько коробок с едой так, чтобы хватило дней на пятнадцать, отдельная благодарность Дитриху за то, что тот приготовил несколько блюд, которым не грозило испортится в течении пяти дней, сумку с вещами которую пришлось целиком замотать в освинцованную противорадиационную ткань, последним занял свое место еще один тюк, обмотанный освинцованной защитой, андроида решили переправить обратно.

- Готов? - появившись возле шлюпки, поинтересовался Ниманд.

Арсений кивнул.

- Готов. Удачи вам.

- Это тебе удачи, считай, мы уже почти на Амстердаме. Твой передатчик полное дерьмо, так что связь с нами пропадет уже через несколько часов. Ты останешься совсем один, ты действительно думаешь, что риск того стоит?

- Мечта всегда стоит того, чтобы умереть за нее, - немного пафосно произнес Арсений. - Все будет хорошо, но у меня есть к тебе просьба.

- Все, что угодно, я по-прежнему твой должник.

- Мне тащиться до Амстердама дней десять-двенадцать, и это, если ничего не откажет, вы же там будете к концу вторых суток, так что, если не появлюсь к намеченному сроку, не сочти за труд, поищи меня, вдруг я еще живой и просто болтаюсь в космосе. Если станет совсем плохо, переберусь в шлюпку.

- Поищем, можешь на меня рассчитывать.

- Тогда прощай, - улыбнулся Арсений, думая о том, как хорошо, когда есть человек, которому можно доверится.

Они обменялись крепким настоящим рукопожатием.

- Удачи тебе, товарищ.

Арсений уже собирался забраться в шлюпку, когда в коридоре появилась Марьям. То, что девушка направляется нему, не вызывало никаких сомнений. Она остановилась рядом с капитаном и пристально посмотрела ему в глаза.

- Мы обязательно увидимся, - произнесла она на английском, - Арсений.

Лавров удивленно приподнял бровь, полу индианка полу палестинка как всегда исковеркала русское слово, но удивление было не от этого. А от того, что она знает его настоящее имя.

- Откуда тебе известно, кто я? - спросил он на английском.

- Я с первой минуты знала, кто ты такой, - ответила она, - мой брат воевал на Калифорнии, ты взял его в плен, а когда его собирались расстрелять, ты вступился за него.

- Как его звали?

- Капрал Навин Каматх.

- Я помню его, - кивнул Арсений, - передавай ему привет.

Девушка кивнула.

- Передам, но это не последняя наша встреча, мы обязательно увидимся на Амстердаме.

Арсений улыбнулся и, махнув рукой на прощание, запрыгнул в шлюпку. Через десять минут он посадил ее на корпус «Гагарина» и быстро перетаскал в рубку все вещи. Керт отладил подъемный механизм и теперь не было нужды вращать и держать ручку.

Арсений занял кресло капитана и осмотрелся по сторонам, он был на своем корабле, конечно, прежде чем он станет его официально, нужно будет заполнить около сотни бумажек, и это немного пугало. Но то, что у него теперь есть свой корабль, компенсировало все неудобства.

- Говорит исследовательский корабль «Гагарин», вызываю транспорт «Верн».

- «Верн» на связи, - раздался голос Ниманда.

- Я на мостике, все системы работают нормально, готов к самостоятельному полету.

- Удачи, Арсений, - произнес Отто. - До встречи на Амстердаме, постарайся не угробить мою шлюпку.

- И вам благополучно не нарваться, - пожелал Лавров, - смотрите в оба, вас могут еще искать.

- Мы будем осторожны. Прощай! - И связь оборвалась.

Арсений посмотрел в боковой обзорный иллюминатор, несколько минут корабли шли параллельно на одной скорости, но вскоре «Верн» начал ускоряться и довольно быстро ушел вперед, а через сорок минут и вовсе исчез с радара. Теперь он был один, астероидное поле осталось справа и позади, впереди пустой космос и минимум одиннадцать дней в полном одиночестве, даже скафандр снять нельзя, несмотря на задраенную переборку.

- Что ж, пора приступать, - произнес вслух Арсений и посмотрел на экран монитора, на котором был открыт бортовой журнал. Почти две недели на четыреста лет записей, к тому времени, как «Гагарин» появится вблизи пункта назначения, для Лавра не останется тайн, связанных с кораблем. Ему предстояло первому узнать историю легендарного корабля.

Лавров поудобней устроился в кресле капитана, хотя теперь это его кресло, почти всю команду, за исключением троих, нашли в анабиозных камерах научной палубы. Тел первого помощника Грачева, корабельного врача Семеновой и главного техника Жарова найти не удалось. Возможно, они погибли вне камер или несли вахту и их тела нашли могилу среди космической пустоты. Скорее всего, эту загадку он раскроет, когда прочтет журнал.

Самым символичным было то, что страт «Гагарина» состоялся двенадцатого апреля две тысячи шестьдесят первого года в день столетнего юбилея первого полета человека в космос. В КПК, который удалось зарядить, нашелся дневник Александра Новикова, и за кратким отдыхом Арсений успел прочитать начало. Там было описание старта, приветственной речи президента страны, все было очень торжественно. «Гагарин» был первым кораблем из целой серии, которые за следующий год разлетелись в разные стороны от Земли. У каждого из них была своя цель. Из одиннадцати кораблей обратно вернулись лишь четыре, остальные пропали без вести в космосе, и только «Гагарин» добрался до конечной цели своего путешествия. Правда, сделал это не так, как полагалось, угодив в странную аномалию за Марсом, которая одиннадцать лет непонятно где его носила, а затем выкинула в данной системе. К две тысячи пятидесятому году проблемы перенаселения, нехватки продовольствия для почти что двадцати миллиардов жителей стали критическими. Несколько лунных городов, поселение на Марсе, пара орбитальных жилых комплексов не могли решить проблем, тогда и возник проект «Новый дом». Могучая тройка ведущих стран, объединившись, за десять лет разработала новейшие корабли, которым и суждено было найти новый дом для миллионов землян. Так началось освоение далекого космоса. На Земле развернулось полномасштабное строительство космического флота, в год с заводов выходило больше двух десятков гигантских лайнеров, конечно, им далеко до тех, что летают по космосу сейчас, но транспорт для десяти тысяч человек поражал воображение. А через одиннадцать лет пришел сигнал с «Гагарина», он пропал на одиннадцать лет и вдруг сигнал - «Цель достигнута. Новая система найдена, мы прошли через странную аномалию». Дальше шли координаты, а потом он снова пропал...

Но это было уже не важно, сотни кораблей взяли свой курс на новую солнечную систему, у могучей тройки было гигантское преимущество. Китай запустил в первый год после открытия больше ста двадцати судов, до цели добрались девяносто семь. Но если суда Европы, Америки и России были рассчитаны от силы на десять тысяч поселенцев, то китайцы в такие же по размерам коробки запихивали двадцать тысяч, а иногда и больше, что в последствии привело к «войне передела». Первыми на планеты вступали исследователи, ученые и люди, которым предстояло адаптировать обнаруженные планеты для жизни землян. Все называли их экологами, хотя название не совсем подходило, но было наиболее близким. «Гагарин» обнаружил семь планет, три из которых условно годились для заселения, через год число достигло одиннадцати, через три двадцати шести. Всего в системе было три десятка планет, которые вращались вокруг солнца, и почти полсотни лун. Только Большая Москва имела четыре спутника. Маленькие научные суда проделали путь от земли до новой галактики за восемь лет, по какой-то причине скорость и масса судов влияли на аномалию: первые большие транспортники появились в новой системе через четырнадцать, и к тому времени, как в обнаруженной галактике появились первые колонисты, для заселения было пригодно пять планет. Еще на шести шли экологические процессы, которые должны были завершиться в течении года. Потом грянула «война передела», стоившая жизни нескольким десяткам миллионов поселенцев. Все это было из истории освоения, и экипаж «Гагарина» об этом ничего не знал, да и никогда не узнает. Арсений без особого интереса прочел часть судового журнала посвященного полету к новой системе.

На корабле жизнь текла своим чередом. За одиннадцать лет полета, почти все переженились и даже несколько раз поменялись женами и мужьями. Вот только детей ни у кого не было, Арсений так и не понял почему, но по данным бортового журнала были зафиксированы четырнадцать абортов и двадцать один выкидыш. По какой-то причине женщины не смогли родить, одна из гипотез: в этой аномалии не могла родиться жизнь, правда, китайцами она была опровергнута, как впрочем и остальными поселенцами. По некотором данным за все время переброски переселенцев на кораблях родилось больше трехсот тысяч детей, здоровых и абсолютно нормальных. Дежурные отчеты Арсений просто пролистывал, за одиннадцать лет полета было всего три нештатных ситуации: одна с реактором, в результате которой умер, получив чудовищную дозу радиации, главный техник Жаров. Первый помощник покончил жизнь самоубийством, когда случайно убил свою жену - врача экспедиции. Их тела хранили в морозильнике, теперь объяснялось их пропажа, туда угодил один из метеоритов, вырвав пару метров обшивки, и все, что находилось внутри, вылетело в космос.

Арсений отвлекся от столь увлекательного чтива и, поднявшись, дошел до места навигатора, автопилот отклонился на пол градуса и Арсений немного подкорректировал курс. Глянув на часы, он вспомнил, что еще не обедал.

В скафандре, конечно, можно было питаться, но не слишком удобно. Для таких случаев Арсений выгреб из запасов Отто противорадиационный препарат с непроизносимым названием. Да и излучение, идущее от реактора, удалось сильно снизить, залив его специальной пеной, на долго ее не хватит, но все же лучше, сейчас на мостике радиационный фон всего в два раза превышал норму, с таким облучением противорадин мог справится без проблем. Арсений снял шлем и вдохнул слегка затхлый воздух. Распаковав копченые колбаски, любезно изготовленные Дитрихом, он с удовольствием принялся за еду. Через пару дней, когда кончится эта великолепная пища и придется перейти на сухой паек, он по настоящему осознает, как ему будет ее не хватать. После обеда выкурил сигарету и, проглотив капсулу противорадина, вновь надел шлем. Маленький датчик на плече показал, что доза радиации, полученной в результате нарушения герметизации скафандра, в пределах нормы. Еще пару минут и вообще ничего не останется, из организма ее выведет препарат, а скафандр и сам почистится, есть в нем такая хитрая штука, изобрели после Пекина, искусственная органическая ткань, которая впитывает радиацию как губка, хоть как-то защищая человека. Правда, если использовать ее довольно долгое время, радиация накапливалась и при достижении критической массы ткань начинала разрушаться, а человек получал все собранное обратно, что с огромной вероятностью вело к смерти или сильной лучевой болезни.

Немного передохнув и еще раз внимательно изучив показатели приборов, Арсений вернулся к бортовому журналу.

«Гагарин» появился на границе красного пояса и европейского треугольника. Передав сообщение, он начал движение к ближайшей планете, если Арсений правильно понял координаты и описание, то эта была одна из немногих планет в системе, на которой существовала примитивная жизнь, во всяком случае желто-сиреневый шарик подходил под описание «Надежды», одной из немногих планет, названых не в честь земного города. А вот что произошло дальше Арсений, так и не понял, корабль влетел в небольшое мутное облако, напоминающее туман, а когда вылетел из него, то экипаж не нашел ни планеты, ни галактики, черный безжизненный космос с мириадами звезд, но очень далеких, простирался вокруг, похоже, он угодил в точно такую же аномалию, которая привела его в систему, но на этот раз она вела его в никуда. Гагаринцы послали сигнал о помощи, но, естественно, никакого ответа не получили, кое-как рассчитав свое место нахождение, они выбрали сторону, в которой, как они считали, находиться покинутая так внезапно обретенная система. Как оказалось, выбрали правильно. Вот только спасти их это уже никак не могло. Отключив от питания все, что можно, они начали обратный полет, через десять лет на боевом посту остался только андроид, остальные члены экипажа, в надежде дожить до возвращения, погрузились в анабиоз, так и умерли в капсулах, не узнав, что их полет стал легендарным, а они героями целой солнечной системы. А в честь их корабля в красном секторе луна названа «Гагарин» и является одной из самых больших верфей в системе. После того, как последний человек был погружен в анабиоз, и нет ничего удивительного в том, что это был капитан Гагарина Александр Новиков, вести судовой журнал стал андроид, которого все называли Кощеем, это оказалось довольно скучным сухим чтивом, даже описание метеоритного дождя, в который угодил корабль, было скучным. Просто дежурный отчет о повреждениях. Последняя запись была датирована три дня назад. «Прямо по курсу корабль неизвестной конструкции, следуя директиве 2\16, принимаю меры к отражению агрессии». Арсений, читавший журнал вот уже третий день, свернул файл. Вот он и узнал тайну «Гагарина», хотя непонятно, что это был за космический туман, о таком явлении Арсений слышал впервые. Хотя ежегодно в системе пропадало бесследно больше полусотни кораблей, конечно, часть из них были захвачены пиратами, но, возможно, какой-то процент исчез в таком тумане. Возвращение «Гагарина» четыреста лет спустя свидетельствует о том, что подобное явление существует. Аномалия, которая позволила попасть сюда жителям с Земли, выглядела совсем иначе и была почти невидима, разве что небольшое искривление изображения. Арсений посмотрел на пройденный курс, за два дня удалось преодолеть чуть меньше полутора миллионов километров, оставалось только набраться терпения и ждать. На восьмой день «Гагарин» во главе с Арсением вошел в сектор патрулей оборонительных сил Амстердама, или, как их кратко именовали, обычные люди ОСА. Теперь можно было не опасаться встреч с патрульными корветами и не было нужды огибать орбитальные башни с дальнобойными установками, мощнейшими ракетами и торпедами, он летел на легендарном корабле, который спас от гибели, на борту не было ничего незаконного. Оставалось надеяться, что «Верну» удалось проскочить и его груз в безопасности. Даже странно, что Арсений еще никого не встретил. Ночью его разбудил сигнал вызова. Вещали на общих частотах.

- Неопознанный корабль, говорит лейтенант Енсон, оборонительные силы Амстердама, командир перехватчиков с истребительного авианосца «Дэвенпорт»,назовите себя!

- Говорит капитан исследовательского корабля «Гагарин» Арсений Лавров, иду в направлении Амстердама, корабль в аварийном состоянии, требуется немедленный ремонт, груз на борту отсутствует, единственной неповрежденной частью является мостик.

- Приказываю лечь в дрейф и допустить на борт досмотровую группу.

- Я с радостью это сделаю, но прошу дать возможность дойти до орбитальной платформы, боюсь, что если я сейчас остановлю корабль, дальше вы потащите меня на буксире.

Минуту в динамике стояла тишина.

- Хорошо «Гагарин», следуйте курсом, который я вам сейчас перешлю. Вас будет сопровождать сторожевик.

- Благодарю, офицер.

Дальнейшее путешествие можно было назвать прогулкой, сторожевик шел параллельным курсом, он относился к устаревшим легким корветам, списанным еще лет десять назад, и охотно раскупаемым различными патрулями, которым не приходится сталкиваться с крупными силами врага.

Капитана сторожевика злило, что Арсений тащится, как черепаха, но ничего поделать с этим было нельзя. Лавр уже пробовал увеличивать скорость, и едва не взлетел на воздух, реактор стал быстро перегреваться, риск из-за пары тысяч километров не стоил шкуры и корабля, который он таки почти довел.

На пятый день после встречи с ОСА «Гагарин» достиг планеты, легендарный корабль вернулся домой.

Глава пятая. Возвращение (часть первая)

- Значит, вы утверждаете, что летели сюда на частном транспорте, который потом просто высадил вас на «Гагарине»?

Арсений устало потер глаза.

- Да, я вам тысячный раз говорю, что нанял транспорт, чтобы он доставил меня к дрейфующему кораблю.

- И они отдали вам шлюпку?

- А почему нет? - пожал плечами Арсений. - Вы в чем меня обвиняете? Я уже сюда третий день прихожу, теряю время. Если вы думаете, что я отдам вам корабль, то вы заблуждаетесь. По галактическим законам он мой.

Лейтенант безопасников поморщился, походу, это и было его задачей, придумать, как захапать корабль.

Когда легендарный «Гагарин» пришвартовался в ремонтном доке орбитальной платформы, у персонала отвисла челюсть. Это все равно, что спустя сотню лет в Нью-Йорке бы причалил «Титаник», был на земле такой знаменитый корабль, который утонул в начале двадцатого века. А когда из корабля вышел живой человек, у них вообще глаза на лоб полезли. А потом появилась досмотровая группа. Они быстро обшарили корабль, нашли тела, начали задавать вопросы, даже пытались повесить на Арсения гибель трех членов экипажа, которых недосчитались. Но Лавр просто предоставил им часть судового журнала, и следователю пришлось заткнуться, правда, теперь он усиленно копал насчет правомерности приватизации данного корабля частным лицом.

- Откажитесь от корабля и сможете купить себе новый, - неожиданно произнес он напрямки, - я работаю на очень влиятельного человека, он хочет этот корабль. Он платит за историю, а не за корпус.

Арсений усмехнулся.

- Этот корабль достоин большего, чем стоять во дворе какого-то воротилы, и который будет тыкать в него толстым пальцем на приемах и хвастать, что владеет «Гагариным». Ты серьезно думаешь, что я продам корабль? Он будет летать, и я буду его капитаном.

- Вы совершаете ошибку, господин Лавров, - резко произнес лейтенант и вышел из комнаты, он принял, что проиграл, закон был на стороне Арсения.

Но Лавр прекрасно понимал, что это не конец. Поэтому первым делом прикупил себе пистолет, который можно было, не скрываясь, носить с собой. А пока его дергали на допросы коррумпированные местные сбэшники, нанятая бригада техников под бдительным контролем приятеля Керта латала корабль. Один знакомый, к которому Арсений, в принципе, и летел на Амстердам в течениечаса пристроил все трофеи, снятые с погибшего «Минска», за исключением радара с автоматической системой наведения и маскировочного модуля. Даже без этих двух дорогостоящих элементов сумма вышла приличная - шестьсот двадцать тысяч. Он же помог закупить кое-какие материалы для ремонта корпуса по довольно смешной цене. Арсению легко бы хватило на сносную старую лоханку, произведенную лет сто назад. Но теперь корабль у него был, осталось оснастить его, заменить почти всю начинку, залатать корпус, раздобыть новые двигатели. Фактически, предстояло оснастить корабль с нуля. И на все про все у него было семьсот тысяч. Правда, имелся немалый козырь, нашлось очень много желающих купить то, что ему уже было совсем не нужно.

Когда на второй день к его причалу подошла шикарная звездная яхта, и человек в костюме за пятьдесят тысяч предложил сразу четыре миллиона за «Гагарина», Арсений дар речи потерял.

- Корабль не продается, - готовясь к затяжному спору, произнес он.

Владелец яхты, на которой они в данный момент находились, расстроено потер подбородок.

- Если вас это обрадует, я откажу всем, кто попробует купить его у меня. «Гагарин» не продается. Но у меня есть встречное предложение.

Человек в костюме заинтересованно посмотрел на собеседника.

- Слушаю, - его тон снова стал деловым.

- Сейчас с корабля снимают устаревшее оборудование. Четыреста лет - большой срок, на таком уже не летают. Я могу предложить вам реактор, два двигателя, куски обшивки, приборы с мостика почти полностью.

- Судовой журнал, дневник капитана, его кресло?

Арсений покачал головой.

- Судовой журнал уйдет правительству, могу сделать копию, дневник Александра Новикова я передам в музей космонавтики, а в кресле буду сидеть сам, оно на диво удобное.

- Вы заинтересовали меня. Что вы еще можете предложить?

- На корабле множество вещей, относящихся к той эпохе: скафандры, технические устройства.

Когда Арсений свез на «Верна» некоторые вещи, то прекрасно представлял, что это лишь малая часть того, что удастся реализовать.

- Хорошо, скафандр капитана?

Арсений кивнул.

- Но за него придется раскошелиться.

- Сколько вы хотите?

- Не так ставим вопрос, сколько вы готовы отдать за скафандр легендарного капитана?

- Пятьдесят тысяч, - назвал свою цену собеседник.

- Издеваетесь? - рассмеялся Лавров. - Скафандр погибшего Марка Карклина по прозвищу веселый Роджер ушел с аукциона за восемьдесят тысяч, а мы говорим о легенде, о капитане «Гагарина».

- Сто пятьдесят, - усмехнулся владелец яхты, - я проверял вас.

- Тогда вы назовете настоящую цену, если вы хотите иметь скафандр человека, которому мы обязаны новым домом то заплатите.

- Двести, но это последняя цена, больше никто не даст.

Арсений задумался, конечно, можно было бы попробовать выручить и больше, организовать аукцион, но он кое-что знал о том, кто сидел перед ним. Александр Гамов - известный коллекционер и меценат, владелец частного музея, но не закрытой коллекции, а общественного музея космоса, расположенного в центре Большой Москвы. И Арсений был уверен, все, что купит этот человек, увидят люди, история этих вещей не закончится за высокими заборами особняков и охраняемыми, как зеница ока, хранилищами.

- Мы договорились, господин Гамов. Скафандр Александра Новикова ваш.

- Тогда давайте обсудим остальные покупки. Мне нужен полный комплект: все скафандры экипажа, двигатель, реактор, кусок обшивки, я знаю, вы сняли вчера огромный лист с дырой от метеорита и названием корабля, и приборы с мостика, все, что вы демонтировали. Плюс вы сделали видеозаписи первого осмотра корабля. За все это я готов заплатить миллион, это помимо скафандра Новикова. Я понимаю, что распродавая по частям, вы, скорее всего, получите в два раза больше, а то и в три. Но ведь деньги для вас не главное, ведь и на скафандре вы могли наварить больше двухсот тысяч.

- Я принимаю ваше предложение, и вы правы, я мог бы получить за все это гораздо больше, но я знаю, что когда эти вещи попадут в ваши руки, вы их не будете прятать, их увидят люди, они узнают настоящую историю «Гагарина». Я могу сделать для вас копию бортового журнала и копию дневника Новикова.

- За это я дам еще сто тысяч, но на этом мой лимит исчерпан. Я ваш должник, господин Лавров, я рад, что для вас есть что-то, что важнее денег. Сумма будет перечислена на ваш счет завтра.

- Демонтаж нужных вам предметов будет завершен не раньше, чем через пару дней.

- Хорошо, через три дня сюда подойдет мой грузовой корабль, детали обсудите с капитаном. С вами приятно иметь дело, Арсений.

- С вами тоже, Александр Викторович, - Арсений поднялся и пожал протянутую руку.

- Просто Александр, - поправил Гамов. - Теперь у вас будут деньги, чтобы закончить реконструкцию, тем более, скорее всего, вы продали мне далеко не все.

- Это точно, - блеснул глазами Арсений, - вскоре «Гагарин» снова увидит космос.

- Знаете, я пришлю сюда свою съемочную группу, - неожиданно произнес Гамов. - Думаю, видеоматериал повторного старта легенды будет не меньшим раритетом и великолепным дополнением моей коллекции.

Арсений улыбнулся.

- Всегда пожалуйста. - На этом они и расстались.

Дверь в допросную распахнулась.

- Вы свободны, - произнес молодой сотрудник службы безопасности.

Арсений благодарно кивнул и пошел следом за рядовым, на выходе он забрал свой револьвер и привычным движением сунул его в кобуру, «Хищник» и «Рысь» с новеньким прикладом хранились в спецшкафу в каюте капитана. С такими стволами по орбитальной станции не походишь, вот и пришлось довольствоваться лазерным револьвером под довольно слабый патрон.

Выйдя из управления СБА, Арсений бросил взгляд на часы, сегодня его продержали гораздо меньше, всего каких-то полтора часа. До встречи с очередным покупателем редкостей оставалось еще больше двух часов. Вполне можно зайти в ресторан и нормально пообедать. Это местечко он присмотрел еще в первый день, когда его начали дергать на допросы, кормили вкусно и кухня была самой разнообразной. Арсений уселся за столик и быстро сделал заказ через терминал.

- Разрешите присесть? - раздался приятный женский голос.

Арсений оторвал глаза от договора и посмотрел вверх. Симпатичная брюнетка, его ровесница, короткие волосы, яркие серые глаза, смуглая кожа. Лавров взглядом указал на место напротив. Девушка присела, красиво закинув длинную ногу на другую, продемонстрировав то, что раньше скрывал столик.

- Угостите даму? - поинтересовалась она.

- Что будете?

Девушка подняла глаза к небу, потом посмотрела на дорогой хронометр.

- Пожалуй кофе, спиртное пить еще рано.

Арсений кивнул и дополнил заказ.

- Вы тот человек, который нашел «Гагарина»? Я видела вас в новостях.

Арсений отложил договор, похоже, его активно «клеят». Что ж, планета Амстердам продолжила лучшие традиции города в Нидерландах, знаменитого своими вольными нравами. Здесь свободно торговали различными легкими наркотиками, процветала проституция, рабский рынок, на многих планетах это было вне закона, но оставался десяток, не считая различных лун, на которых закон вообще был условностью, где было можно вполне легально иметь рабыню, наложницу или такой же объект противоположенного пола.

Арсений присмотрелся к сидящей напротив девушке, платье простое, но явно не из дешевых, точно пару тысяч стоит, модные туфельки на остром каблучке, профессиональный макияж, не яркий, но броский, запоминающийся, слишком дорого для шлюхи.

- Меня зовут Тина.

- Арсений Лавров. Чем вы занимаетесь Тина?

- Мой бизнес связан с людьми.

- Торговля живым товаром? - спросил Арсений в лоб.

- На Амстердаме подобный вопрос считается моветон.

- Простите меня, но я же должен знать, кто пытается меня соблазнить.

- Прощаю, - обворожительно улыбнулась собеседница, продемонстрировав довольно крупные белый зубы. - Нет, я не торгую людьми. А с чего вы решили, что я вас соблазняю?

- Это очевидно, здесь полно свободных столиков, но вы сели ко мне, продемонстрировали себя, не обиделись на бестактный вопрос. Продолжать?

Она покачала головой.

- Если я скажу, что вы мне понравились, вы поверите?

Арсений развел руками.

- Смотря, как скажите.

Она снова рассмеялась.

- А вы забавный, какие у вас на вечер планы?

Арсений посмотрел на часы.

- Думаю, после пяти я совершенно свободен, только я живу на разрушенном корабле, где двадцать четыре часа в сутки идут работы.

- Я думаю, мы сможем там найти чистый уголок, в котором можно будет уединится, тем более, я всегда мечтала побывать на легендарном «Гагарине». Устроите экскурсию?

- Конечно, - не видя причин отказывать, ответил Арсений, - в каком ресторане встретимся?

- Ни в каком, закажем ужин прямо на ваш корабль, это возможно?

- Возможно, - усмехнулся Лавр, - тем более, это позволит сэкономить время на тихий чистый уголок и экскурсию.

- Я рада, что мы с вами понимаем друг друга. Она допила свой кофе и грациозно встала. - Я приеду на причал к половине шестого.

- Я встречу вас там.

Тина еще раз улыбнулась и удалилась, покачивая бедрами. Арсений проводил ее внимательным взглядом, он не верил в совпадения, в случайности и нелепые счастливые случаи. Конечно, встречаются девушки и женщины, которые сами подсаживаются за столик, чтобы завязать знакомство, но если ты не шлюха, то не будешь так давить и открыто клеить мужчину. Арсений еще раз посмотрел на дверь, за которой скрылась темноволосая Тина. Все выяснится сегодня вечером, она не для того ускоряла события, чтобы тянуть с действием.

Встреча с покупателем диковинок прошла быстро, тот осмотрел предложенный товар и выплатил оговоренную заранее сумму. ФактическиАрсений полностью избавился от устаревшего оборудования, удалось даже продать разбитый реактор, с застрявшим куском метеорита внутри, хотя, кому нужна ядерная помойка? Арсений с трудом мог себе представить. Зато он легко мог представить, что на руках оказалось почти два с половиной миллиона. Новенький, с нуля, корабль класса «Исследователь» стоил около десяти, но то, что было у Арсения, вполне хватало на ремонт, переоборудование и вооружение, пусть и не самыми современными технологиями, но хотя бы позавчерашнего дня. Даже кое-что останется, чтобы нанять команду. И очень хорошо, что он оказался именно на Амстердаме. На днях предстояло слетать на планету и посетить знаменитый «черный рынок», а заодно встретиться с Нимандом и командой.

Время до назначенного Тиной свидания пролетело очень быстро, в полшестого Арсений был на причале, как и обещал. Девушка, как ни странно, появилась минута в минуту.

- Точность - вежливость королей, - поприветствовал ее Арсений.

- И королев, - парировала она.

Лавров улыбнулся и провел ее на корабль. Первые сутки были потрачены на то, чтобы устранить радиацию и очистить от нее корабль, кое-где все еще висела псевдоткань, но фон уже два дня был минимальным, завтра рабочие должны были закончить с демонтажем и начинать заниматься корпусом.

- Даже не верится, что я на легендарном «Гагарине», - с придыханием сказала Тина, осматривая научную палубу с пятью лабораториями, из которых еще не успели вывезти оборудование.

Арсений на мгновение усомнился в ее корыстных мотивах, так искренне звучала фраза. Почти час он показывал девушке корабль, несколько раз, проявляя инициативу, она начинала целовать его, Арсений отвечал и обход на некоторое время останавливался. После мостика прошли в каюту, которая когда-то принадлежала Александру Новикову, а теперь служила домом для Лавра. На коммуникатор пришел вызов от охраны терминала, что доставили еду.

- Я сейчас вернусь, - произнес Лавров и вышел, он совершенно не боялся оставлять постороннюю девушку одну в своем «доме», денег и ценностей он здесь не держал, шкаф с оружием был надежно заперт, быстро не вскрыть, а больше там ничего ценного и не было. Вернулся он через пять минут, неся в руках огромный пакет, доставленный посыльным из самого дорогого местного ресторана. Нансыльным из самого дорогого местного ресторана.доставленый дежно заперт, быстро не вскрыть, а больше там ничего ценного и не бы орбитальной станции постоянно проживало около пятидесяти тысяч человек, и здесь было все, что могло им понадобиться. Войдя в комнату, он обнаружил разобранную постель и брошенную на стул одежду Тины. Под легким одеялом угадывались контуры фигуры. Арсений поставил еду на столик и стал стягивать с себя одежду, предложение не отвлекаться на еду было слишком очевидным.

- Может, поедим пока горячее? - спросил он.

Из-под одеяла показалась копна коротких, немного жестковатых, темных волос.

- Потом поедим, силы восстановим, - произнесла девушка томным голосом, - иди сюда.

Арсений послушался и нырнул под одеяло, мягкие теплые руки принялись гладить его везде, докуда могли дотянуться, Арсений же нарочно силой сжал девушке грудь, играя с соском, но той такие игры нравились, и в ответ он получил протяжный стон. Дальше началось трудно описуемое безумие, Арсений едва не запросил пощады, Тина была яростна, напориста и неутомима. Впервые девушка умотала его до полуобморочного состояния...

- Есть хочешь? - выбираясь из-под одеяла, спросила она.

Арсений, лежащий к ней спиной, пробормотал что-то невразумительно, ему было очень хорошо, хотелось закрыть глаза и уснуть, но вдоль позвоночника пробежал холодок, сигналящий об опасности, шестое чувство орало в громкоговоритель «не расслабляйся».

- Конечно, - с трудом произнес он и сунул руку под подушку, после чего повернулся в сторону девушки.

Та стояла рядом с кроватью совершенно голая, стройные ноги, округлые бедра, смуглая кожа матово светилась в неярком освещении каюты, Арсений поднял взгляд выше, торчащие острые груди немного разведенные в разные стороны, большие упругие соски и дуло пистолета смотрящее ему прямо в лоб.

- А ты крепкий, - с теплотой в голосе произнесла она, - давно я не помню, чтобы кто-то мог выдержать трехчасовой марафон со мной.

- А пистолетом ты меня хочешь заставить повторить его? - ехидно поинтересовался он.

Девушка покачала головой.

- Помнишь, я сказала, что мой бизнес связан с людьми, я не соврала, мой бизнес - это устранение людей, которые мешают моим заказчикам. Меня называют Суккубом, поскольку я дарю перед смертью наслаждение, а взамен забираю жизнь. Чаще я, конечно, работаю с мужчинами, и очень редко с женщинами, да и не все они приверженки однополой любви, но иногда мне везет. Пожалуй, ты самый приятный объект, которого мне поручали устранить за последние пару лет. Прощай!

- Прощай, - согласился Арсений, - увидимся лет через сто, в аду.

Девушка без крика, бесшумно рухнула на пружинистое покрытие пола, ее пистолет несколько раз подпрыгнул и укатился под кровать, запахло тлеющей тканью и начинкой подушки, Лавров всегда забывал, как называется этот материал, там было очень много букв и больше половины из них были согласными. Арсений взял со столика коммуникатор и набрал номер СБ.

- Слушаю, - на него с экрана смотрел невысокий рано лысеющий человек в серой форме.

- Попытка убийства, - Арсений повернул браслет так, чтобы СБшник увидел лежащее на полу тело.

- Назовите себя и адрес, - мгновенно теряя скучающий вид, приказал он.

- Пятый причал, корабль «Гагарин». Говорит капитан Арсений Лавров.

- Ждите, через четыре минуты к кораблю прибудет патрульный кар, ничего не трогайте.

Арсений кивнул и отключился. Он за себя не беспокоился, маленькая камера зафиксировала все, что произошло за последние несколько часов в этой комнате. Ну и что, что СБшники увидят, как он занимается сексом с этой коварной красавицей, в грязь лицом он не ударил, пусть завидуют, а вот ее признание - это гарантия его безопасности.

СБшников он встретил у открытого ангара, в котором суетились ничего не подозревающие рабочие, и без удивления узнал в одном из них лейтенанта с труднопроизносимой для русского человека фамилией, который допрашивал его три дня подряд.

- Что здесь произошло? - строго спросил он, видимо, в группе он был старший, поскольку два его напарника, сержант и рядовой, истуканами застыли за спиной своего командира.

- Попытка убийства, - просто ответил Арсений, - меня пытались убить.

- Где убийца? - чуть резче, чем нужно, спросил лейтенант.

- В моей каюте.

- Она жива?

Арсений удивленно приподнял бровь.

- Она? Она мертва.

- Ваш пистолет, - потребовал лейтенант, - пойдете вперед, покажите дорогу и не вздумайте делать глупостей.

Арсений кивнул и, вытащив из кобуры пистолет, передал его СБшнику, после чего спокойно развернулся и пошел на корабль. «Пока они не дойдут до места преступления, лейтенант ничего не будут предпринимать», - подумал парень. Он уже догадался, что должно произойти, покушение на него сорвалось и эту троицу послали подчистить хвосты. Проще говоря, скорее всего, в рапорте должно стоять такая формулировка: «Убит, оказав сопротивление при аресте». Только оставалось неясным: эта парочка с ним заодно или просто под руку подвернулись.

Арсений дошел до каюты и вошел первым, следом вошел лейтенант, а за ним сержант, рядовой остался у дверей. Увидев тело женщины, в глазах продажного СБшника заполыхала ярость. Он склонился над телом Тины и нежно перевернул его. Хоть пистолет Арсения был гражданской модификации и под слабый патрон, дыра под левой грудью оказалась внушительной.

- Вы арестованы, - с плохо скрываемой ненавистью произнес он.

- А мою версию выслушать не хотите? - спокойно спросил Лавров.

- Ты уже покойник, - выплюнул лейтенант, после чего он полез под кровать и, достав оружие Тины, спрятал его в карман, считая, что так уничтожил улики. - Кому нужна твоя версия?

Сержант, стоящий за спиной, потянул из кобуры пистолет и тут же заработал локтем в переносицу, рухнув без звука. «Какое чудесное покрытие, - подумал про себя Арсений, - надо будет его сохранить».

Лейтенант, с нежностью и грустью смотрящий в этот момент в лицо мертвой наемной убийцы, попытался вытащить пистолет, но, заработав ботинком в лицо, откинулся на спину и затих.

- Рядовой, сюда, - крикнул Арсений, подражая резкому голосу лейтенанта.

Третий вбежал внутрь, ничего не подозревая, и тут же налетел на грамотную связку. Повязав всех троих, Арсений снова вызвал управление СБ.

- Попытка убийства, - сообщил он тому же лысеющему дежурному.

- Но машина к вам уже прибыла, - удивился тот.

- Пришлите на этот раз честных сотрудников безопасности. - И Арсений повернул браслет так, чтобы дежурный увидел сидящих у стены СБшников в собственных энергетических наручниках.

- Оставайтесь на месте, высылаем группу захвата, во избежание недоразумения ведите себя благоразумно.

Спецназ СБ появился через четыре минуты. Арсений видел, как из большого темного кара выпрыгивают фигуры в черных штурмовых скафандрах, усильных наноброней. Лавров по мониторам стационарного коммуникатора следил за их продвижением по кораблю, они положили лицом вниз всех рабочих и надели на них наручники, действовали они профессионально, а не как любители, сидящие у стены.

- Тебе все равно конец, - прошипел сидевший у стены лейтенант, - за нее тебя мой хозяин на части разорвет, был бы умным, принял бы с утра мое предложение, а теперь ты мертвец.

Арсений усмехнулся.

- Говори, не останавливайся, - попросил он.

Лейтенант нахмурился и замолчал. Спецназ ворвался в каюту почти бесшумно, Арсений специально оставил дверь открытой, чтобы те ее не вышибли.

- Не двигаться, руки держать на виду, - заорал первый с нашивками капитана.

Арсений поднял руки. Спецназовец удовлетворенно кивнул.

- Что здесь происходит?

Первым заговорил лейтенант.

- Капитан, арестуйте этого человека, я обвиняю его в убийстве этой девушки и нападении на сотрудников СБ.

Арсений одарил лейтенанта ироничной улыбкой.

- Капитан, меня пыталась убить эта девушка, мне она представилась Тиной, но оказалась наемной убийцей по прозвищу Суккуб. А лейтенант - продажная сволочь, работает на хозяина, который и заказал мою смерть. Я так понимаю, моя участь после его приезда была погибнуть, оказывая сопротивление, или при попытке к бегству.

- Вы выдвигаете серьезные обвинения против офицера Службы Безопасности, у вас есть доказательства?

- Конечно, - кивнул Арсений, - в его кармане пистолет девушки, в кобуре мой. Но это мелочь. У меня есть доказательства еще лучше, вы позволите? - Лавров взглядом указал на коммуникатор.

Капитан несколько секунд раздумывал, после чего кивнул, но автомат не опустил. Арсений запустил запись того, что произошло в каюте с момента прихода Тины. Он перемотал долгий бурный секс и показал финальную часть драмы сначала с двумя актерами, затем с новым составом.

- Лейтенант, вы арестованы, - мощным рывком поднимая испуганного растерянного СБшника. - Выводите их, - приказал капитан. В каюту ввалились бойцы и быстро вывели продавшихся коллег. - Мне нужна запись.

Арсений достал карту памяти и сделал копию.

- Возьмите.

- У вас она не одна, я так понимаю, - ухмыльнулся капитан.

- Конечно, нет, - отозвался Арсений, - три разных сервера, если со мной что-то случится, то ее увидят и журналисты, и большие чины в вашем управлении.

- Вы предусмотрительный человек, - произнес капитан и вышел. - Врачи скоро приедут и заберут тело, - крикнул он уже из коридора.

Арсений снова переключился на камеры и посмотрел, как спецназ отбыл восвояси, прихватив своих «коллег» и не забыв освободить лежащих лицом вниз рабочих, которые, перекурив и обсудив новости, вернулись к работе. Скорее всего, прораб бригады стрясет с него небольшую денежку за беспокойство, которая будет пропита сегодня же вечером в местном баре.

В управлении СБ, вопреки ожиданиям, надолго не задержали, допросили, сделали интерактивную запись показаний и отпустили. Троица продажных полицейских была обвинена сразу по трем пунктам, теперь их ждал суд и, скорее всего, безрадостное короткое будущее на рудниках Зиона. Арсений воспринял подобное известие совершенно равнодушно, с какой стати ему было жалеть их.

Уже в десять утра он был свободен и, купив билет на челнок, через час вступил на покрытие центрального космопорта Амстердама.

- На «черный рынок», - приказал он таксисту.

Молодой араб, выпучив глаза, с сильным акцентом произнес:

- Господин, я не знаю такого адреса.

Арсений усмехнулся и сунул ему полу сотенную купюру.

- Узнай.

- Конечно, господин, - и аэрокар рванул вверх, заняв свое место на воздушной трассе.

Через двадцать минут такси покинуло Амстердам.

- Приехали, господин, - Арсений, не глядя на счетчик, сунул ему еще полсотни и выбрался из аэрокара.

«Черный рынок» располагался прямо на окраине города, когда-то это был маленький поселок, который подмял под себя мегаполис. Он был не совсем рынком, огромная площадь в два десятка квадратных километров, каждый дом - торговая точка и склад. К Арсению тут же подбежал уличный оборванец лет четырнадцати.

- Сэр, вас проводить?

- Проводи, - кидая десятидолларовую монету, согласился Лавров, если бродить здесь самому, то можно целый день круги нарезать, так ничего и не успеть.

- Куда господин хочет? «Рабский загон», «Оружейный квартал» или в «Техно»? А может, сэру нужен «Праздничный район»?

Праздничным назывался квартал, где продавали любые наркотики. Вот к чему у Арсения не было тяги, так это к искусственным праздникам.

- Сначала в «Техно», мне нужны комплектующие для корабля.

- У меня есть на примете лавка, там можно купить почти все и оптом, - обрадовался мальчишка.

Арсений покачал головой.

- Мне нужен базар Рика.

Мальчишка уважительно присвистнул.

- Слушаюсь, сэр.

Он подбежал к одной из маленьких машинок, которые использовали на базаре, как средство передвижения. Арсений последовал за ним. Уже через десять минут парень привез его к небольшому дому на самом краю «Техно». Арсений прекрасно знал, как бывает обманчив внешний вид подобных зданий. Под домом наверняка огромный ангар, в котором можно найти все, что угодно.

- Подожди здесь, - приказал Арсений парню, - и получишь еще тридцать, я не долго.

Тот кивнул и откинулся на спинку сидения. Арсений вошел внутрь. Маленькая комнатка с прилавком, за которым стоит продавец со скучающим лицом. За ним на стеллаже лежат несколько деталей, назначение которых знает только механик. Арсений положил перед продавцом визитку и сто долларов.

- Что угодно? - сбрасывая скучающее выражение, поинтересовался тот.

- Мне угодно видеть Рика.

- А он вас ждет?

- Ждет.

- Как вас представить?

Арсений усмехнулся.

- Там все написано.

Продавец взял карточку и прочел имя, Арсений еще раз усмехнулся, глядя, как глаза собеседника вылезают из орбит и плавно переползают на лоб, хотя он уже привык к такому, за последние четыре дня подобные метаморфозы преследовали его постоянно, слух о человеке, прилетевшем на «Гагарине», разлетелся по Амстердаму мгновенно.

- Здесь Арсений Лавров, - справившись с собой, произнес продавец в маленький коммуникатор-кольцо, которое носил на пальце. Что ответил невидимый абонент, Арсений не знал.

- Вам сюда, - оборвав связь, сказал продавец и указал на маленькую дверь, - там лифт, который спустит вас на подземный уровень.

- Спасибо, - поблагодарил того Арсений.

Лифт оказался довольно большим, больше пяти метров в ширину, видимо, им пользовались, чтобы поднять на поверхность не слишком большой груз. Внизу его встретил сам хозяин, улыбающийся во все тридцать два белоснежных зуба, высокий блондин, тонкий, как жердь.

- Рад знакомству, - активно тряся руку Арсения, затараторил он. - Это такая честь. Когда Керт рассказал, что посоветовал вам обратится ко мне, я не поверил своим ушам.

- Рик, перейдем к делу, - остудил барыгу Лавр, - мне нужно все из этого списка.

Список был разработан инженером которого посоветовал тот же Керт и который был готов взяться за переоснащение древнего корабля.

- Да, конечно, - протараторил тот, похоже, что медленно он говорить просто не умел, - пройдемте к терминалу, - и быстро, чуть ли не бегом поспешил вглубь ангара. Тот был плохо освещен, но Арсений примерно прикинул, что площадь подземного хранилища равняется нескольким футбольным полям. Рик был очень крупным игроком, если мог себе такое позволить.

Он вставил карту памяти в терминал и открыл список.

- Почти все есть, - внимательно изучив прейскурант, сообщил барыга, - отсутствует несколько позиций. У вас здесь стоят двигатели корпорации «Энергия» ЭН-023, сейчас их нет, но я могу предложить вам два двигателя ЭН-025. Они почти идентичны по размерам и способу монтажа, скорость разгона увеличивается на пару процентов да и на нулевом элементе немного сэкономите, примерно так процентов восемь девять по сравнению с 023. Но, правда они и дороже.

- Сколько?

- Сто тысяч каждый, - виновато развел руками торговец.

Арсений достал браслет и вызвал инженера. В двух словах он объяснил ситуацию.

- Берите, не прогадаете, - ответил тот, - я просто не знал, что они есть в наличии, да и когда мы составляли смету, я исходил из ваших финансов, на тот момент, насколько мне известно, вы их за последние два дня неплохо увеличили.

- Это вас не касается, - отрезал Арсений.

- Конечно, шеф, - сдал назад Марио. - Еще вопросы?

Лавров посмотрел на Рика.

- Еще отсутствуют силовые установки, заявленные в прайсе, есть чуть дешевле, но похуже качеством, квадратовские «Джэнирал Энерджи».

- Дерьмо, - сплюнув на невидимый Арсению пол, прокомментировал итальянец. - Будешь чаще их ремонтировать, чем летать. Еще что есть?

- Есть русская «Энергия» У-78.

- Старье, - прокомментировал Марио с графического экрана.

- Есть французские…

- Дальше не продолжай, - даже не дав закончить, отозвался инженер, его скривило так, будто он сразу пару лимонов съел.

- В этой ценовой категории все. Есть либо хуже, либо лучше, - виновато развел руками Рик.

- А лучше?

Рик почти минуту думал.

- В наличии три силовых «Дженерала», модель S456 super, и две русские «Энергии», Контакт 56.

- Квадаратовские чуть экономичней, «Энергии» надежней. Решать тебе.

- Цена и разница? - посмотрев на барыгу, спросил Арсений.

- Дорого, - поник Рик, - «звездуны» по 250 тысяч, «красные» по двести сорок.

Арсений присвистнул, те, что они собирались взять, стоили чуть больше ста.

- Дорого, - подал голос Марио, - скинь «красные» до двухсот двадцати.

Рик задумался, навар на сделке обещал быть приличным, даже если он уступит эти сорок штук. Да и реклама себя окупит, то, что у него закупался капитан легендарного «Гагарина», дорогого стоило.

- Хорошо, - решил он, - пятнадцать с каждой.

Арсений посмотрел на итальянца, тот немного подумал и кивнул.

- Беру, - решил Лавр, в мыслях прикидывая, на сколько он налетел.

- Все, что вы заказали, будет стоить миллион семьсот двадцать тысяч.

Арсений присвистнул, прежняя цена была миллион двести восемьдесят. Пятьсот штук - приличный перебор.

- Насколько это целесообразно? - спросил он Марио.

Тот на несколько минут задумался.

- И движки и установки относятся к четвертому поколению, мы исходили из третьего. Надежность гарантирована, кое-какая экономия, короче, плюс-минус: ты кое-где теряешь, кое-где находишь, я бы взял. Тебе это по карману?

Арсений кивнул.

- Беру, но доставка за твой счет, и никакого левака, все заводское, - обратился он к торговцу.

Тот расплылся в улыбке.

- Без проблем.

Арсений протянул ему карточку, которую предприимчивый квадратовец тут же прокатал через коммуникатор, словно опасаясь, что клиент передумает.

- Транспорт с вашим заказом прибудет к пятому причалу завтра в десять утра. Ваши документы, - из печатника один за другим стали вылетать прозрачные тонкие пластиковые листы с черным шрифтом.

Арсений усмехнулся и быстро проглядел их с помощью электронного адвоката.

- Все легально, - сообщил мужской голос из коммуникатора.

Арсений кивнул сам себе и приложил палец к сенсору, оставляя подпись, Рик тоже подписал контракт.

- С вами приятно иметь дело, господин Лавров. Может быть, по старой русской традиции обмоем удачную сделку?

Арсений покачал головой.

- Я бы рад, но мне еще нужно вооружиться. Корабль без защиты - не корабль.

- Тогда всего хорошего, - продемонстрировав свои жемчужные сверкающие зубы, произнес Рик. – Помните, транспорт прибудет завтра в десять, не забудьте организовать разгрузку.

Арсений кивнул, борясь с желанием выбить эти зубы. Через минуту он снова стоял на улице, мальчишка скучал в машинке, читая какой-то электронный журнал.

- В «Непробиваемую оборону», - садясь в машину, приказал Лавров.

Парень мгновенно свернул голограмму и рванул с места. Пока ехали, Арсений обдумывал свои траты, то, что он получил более хорошее оборудование, великолепно, то, что оно досталось так дорого, плохо. Арсений прокатал кредитку через коммуникатор и, бросив взгляд на экран, присвистнул: на счете осталось всего семьсот одиннадцать тысяч. Сто тысяч было необходимо, чтобы заплатить за работу, еще сто оставить про запас, в распоряжении Лавра оставалось пятьсот с копейками, смета, составленная на вооружение корабля, была на триста, правда, он собирался прикупить еще пару шлюпок дальнего радиуса, а это еще сто, а ведь нужно нанять людей, купить еды, на перехватчик уже не остается, а ведь еще нужно оплатить пятьдесят тысяч за андроида. В первый же день прилета на орбитальную платформу, используя связи Ниманда, Лавров переправил «мертвого» полу органического робота на Амстердам, где в одной подпольной лаборатории его должны были полностью отремонтировать, модифицировать, его память будет стерта и в кремнивые мозги будет подсажена новая личность. Он мучился дилеммой, оставлять прошлую личность или нет, но, все взвесив пришел к выводу, что это может быть опасно для него и для экипажа, что в его мозгах могло переклинить за четыреста лет, предугадать невозможно. Конечно, у него про запас осталось парочка раритетов с «Гагарина», да и дирекция космического музея готова была выложить за дневник капитана двести тысяч, за бортовой журнал они давали сто шестьдесят, но деньги еще не поступили, они настаивали на личном контакте, а для этого придется лететь на Большую Москву.

- Приехали, - сообщил мальчишка.

Арсений выбрался из машины и огляделся, компания «Непробиваемая оборона» располагалась в таком же невзрачном как и у Рика, здании, правда, этажей в нем было чуть больше. В центре Амстердама у компании был официальный офис, огромный пятидесятиэтажный небоскреб, где заключались крупные контракты, для людей попроще, желающих купить не только то, что разрешено, но и то, что не слишком легально, было это «отделение».

Едва войдя внутрь, Арсений сразу почувствовал отличие от только что посещенного «Базара Рика». Небольшой холл с двумя диванами, девушка за стойкой оператора, пара охранников, прищурено изучающие нового посетителя. Все в новеньком пластике, на стенах голографические проспекты продукции: сменяющие друг друга лазерные турели, охранные дроны, орудия главного калибра. Арсений положил перед девушкой визитку.

- Мне нужен мистер Стабс.

Та, бросив взгляд на имя и фамилию Лавра, нажала сенсор коммуникатора.

- Господин Стабс, здесь Арсений Лавров.

«Андроид второго поколения, - моментально определил Лавр, - точно такой же, как и Рим, только слегка модернизированный».

- Вас ждут на третьем этаже, офис 36, - указывая на лифт произнесла она. - И оставьте свое оружие у охранников.

Арсений кивнул и передал подошедшему бодигарду револьвер.

- Все оружие, - при этом ей даже удалось сделать ударение на слове все.

Лавров усмехнулся и опустил руку вниз, сделал дергающие движение и в ладонь тут же выскочил нож.

- Прошу, - как только клинок оказался в руках стража, произнесла она.

Арсений обошел стойку справа и вошел в стальную кабинку, которая терпеливо ожидала его, гостеприимно распахнув двери. Но стоило войти внутрь, как его окутало белесое сканирующее поле.

- Опасных предметов и оружия не обнаружено, - сообщил мужской голос, - можете ехать, приятного дня.

Арсений усмехнулся и нажал на цифру три, подъем занял всего пару секунд, двери распахнулись, и он вышел в небольшой коридор, отделанный светло-серым пластиком. Дверь с номером тридцать шесть оказалась в самом конце коридора, возле нее стоял невысокий пухленький мужчина с густой шевелюрой и масляно блестящими глазками.

- Рад приветствовать вас, господин Лавров, - протягивая пухленькую ладошку, которая оказалась потной поприветствовал он. - Для нашей компании это большая честь.

Арсений достал платок и, не скрывая, брезгливости вытер руку. Стабс при этом ничуть не смутился и, указав на распахнутую дверь, предложил посетителю войти. При этом он безостановочно тараторил что-то о том, что Арсений теперь сам легенда, не меньше чем, найденный им корабль, и он будет внукам рассказывать, что лично знаком с ним. Арсений, переступив порог, занял свободное кресло, а Стабс, суетливо обежав стол, уселся в высокое кожаное кресло.

- Итак, чем могу быть полезен новому капитану легендарного «Гагарина»?

- Мне нужно оснастить корабль, - Арсений запустил руку в карман и достал оттуда карту памяти.

Стабс тут же вставил ее в терминал последней модели, стоящий с краю от стола.

- Посмотрим, посмотрим, - бубнил он себе под нос. - Вы понимаете, что требуемое вами оружие главного калибра незаконно устанавливать на гражданские и частные суда.

- Поэтому я и прошу его замаскировать под устаревшую версию.

- Вы просите безснарядную лазерную установку «Кладенец» с автоматическим наведением замаскировать под лазерную пушку второго поколения «Солнечный луч».

- Если подобное невозможно, то я зря трачу свое время, - и Арсений привстал, чтобы подняться.

- Что вы, что вы, - отчаянно замахал руками толстяк. - Просто мало того, что данная пушка очень дорогая, сама маскировка будет стоить денег.

- Назовите цену.

- «Кладенец» стоит сто двадцать восемь семьсот, маскировка обойдется еще в пятнадцать тысяч.

- Мне это по карману, - отозвался Арсений.

- Тогда нет никаких проблем. Второе орудие - кинетическая пушка четвертого поколения «Скиф» разрешена для установки на частные суда, так что у вас не будет никаких проблем с законом. Она обойдется вам в семьдесят тысяч, плюс к ней прилагается боезапас в пятьсот выстрелов. С турелями тоже не будет хлопот, лазерные установки среднего калибра «Плуг» обойдутся вам по тридцать пять тысяч каждая, итого… - Стабс посмотрел на экран, - триста восемнадцать тысяч, включая доставку.

- Скидка?

- Учитывая мое расположение к вам и то, что именно наша фирма оснастит легендарный «Гагарин», думаю, мы сможем скинуть тридцать тысяч, но взамен я попрошу вас сделать для нас рекламный ролик.

- Пятьдесят тысяч и ролик ваш, я на фоне полностью готового к старту «Гагарина» со словами - легендарный корабль защищен «Непробиваемой обороной».

Стабс несколько секунд молчал.

- Мне нужно посоветоваться, - он нажал на сенсор коммуникатора, и на экране возник высокий седеющий мужчина лет девяноста. Менеджер быстро пересказал ему суть вопроса. Седеющий обернулся и внимательно посмотрел на Арсения.

- Я Юрген Томпсон, директор филиала «Непробиваемой обороны», - представился тот. - Для нас честь, что вы решили приобрести вооружение для «Гагарина» именно в нашей компании, вы получите скидку. Но мы надеемся на вашу порядочность.

- С моей стороны условие будет выполнено, - твердо ответил Арсений. - И если вы не верите мужскому слову, готов подписать контракт.

- В этом нет нужды. Договоримся, что вы свяжетесь со мной, когда переоборудование корабля будет завершено, и я пришлю съемочную группу.

- С вами приятно иметь дело.

- С вами тоже, - сделал ответный комплемент Юрген. - Приятного дня.

Голограмма директора исчезла, оставив Арсения и Стабса наедине.

- Сумма к оплате двести шестьдесят восемь тысяч. Заказ поступит вам в течение пяти дней с момента оплаты.

Арсений протянул карточку, которую толстяк тут же прокатал через коммуникатор.

- Очень выгодная сделка как для меня, так и для вас, - возвращая электронный банк обратно владельцу, довольно произнес Стабс.

Арсений кивнул, с этим было трудно не согласиться. Он потратил меньше, чем рассчитывал, получив при этом все необходимое. Пока шла распечатка договора, Арсений рассказал менеджеру, как был найден «Гагарин». Тот охал и ахал в нужных местах, весьма забавляя этим Лавра.

- Вы не поверите, - протягивая Арсению два экземпляра на подпись, - я лишь раз покидал Амстердам, летал в Нью-Йорк по делу компании. Иногда мне хочется все бросить и также летать на каком-нибудь корабле.

Арсений понимающе улыбнулся, а сам подумал, что толстяк неплохо врет, его вполне устраивала его тихая сытая жизнь в офисе. Приложив палец сенсору, он подписал обе копии договора, одну вернул Стабсу, вторую сунул во внутренний карман.

- Мне пора, рад был нашему знакомству.

Толстяк вскочил и, быстро обежав стол, распахнул перед ним дверь.

- Я тоже, - вполне искренне произнес он, но руку на этот раз не протянул.

Через две минуты Арсений стоял на улице, охрана вернула ему оружие и даже позволила взвести механизм выскакивающего ножа. Арсений вышел и прикурил, крупные покупки были сделаны, шлюпки можно будет заказать, не выходя с «Гагарина», с андроидом технари закончат возиться только послезавтра, на счете без малого почти четыреста пятьдесят штук. Пятьдесят за андроида, сто за шлюпки. Свободными осталось чуть меньше трехсот тысяч, из них сто за работу, сто про запас, а вот на девяносто можно прикупить неплохой перехватчик третьего поколения. Здесь Арсений был патриотом: лучше русских космические перехватчики и истребители никто не делал, конечно, и в треугольнике, и в квадрате были удачные модели, но у них был большой недостаток - надежность. На многоцелевой Су- 230 «Шквал» Арсению было не наскрести, а вот МиГ- 485М «Дербник» (названый в честь довольно редкой породы сокола, которая гнездилась на Земле) был вполне по карману. Снятый с вооружения Красного пояса всего десять лет назад, он оставался самым быстрым и маневренным в третьем поколении, хоть и не самым защищенным, зато имел две мощные скорострельные кинетические пушки малого калибра и лазерные пулеметы повышенной скорострельности, и самое главное противощитовую импульсную пушку «Штопор», которая одним выстрелом могла пережечь малый энергетический щит, на средний потребовалось не меньше трех залпов.

- Куда? - вывел его из раздумья голос паренька.

- На «Космическую свалку», - немного подумав, ответил Арсений.

Мальчишка ничего не сказал, только быстро развернул машину. «Космической свалкой» на «черном рынке» называли огромное поле, на котором под навесами стояли десятки малых летательных аппаратов списанных, украденных, перекупленных, здесь можно было найти все, начиная с раритетов «войны передела» и кончая современным истребителями и перехватчиками, которые еще в войска не поступили. Правда, последних было мало, спрос невелик, цены заоблачные, например, последняя модификация СУ 260 «Тень» стоила четыре с половиной миллиона. И если тебя с такой игрушкой возьмет патруль, то шахты по добычи четвертого элемента гарантированы на двести процентов.

- Приехали, - останавливая машинку перед входом, произнес парень. - Сэр, не мешало бы подкинуть, сорок долларов маловато, я почти полдня с вами езжу.

- Получишь вдвое, - отмахнулся Арсений.

- Нет проблем, - заявил парень и тут же развернул журнал, готовясь к длительному ожиданию.

Свалка не офис, это базар, по нему можно бродить сутки, к счастью, он поделен на сектора: истребители никогда не найдешь в секторе атмосферных бомбардировщиков или штурмовиков.

Час ушел на осмотр того, что выставлено, еще час, чтобы сделать выбор. Арсений, как и хотел, остановился на 485 модифицированном МиГе. Сразу видно, что ему перепало, бок был залатан, колпак явно новый, там где двигатель - многочисленные заплаты, видимо, прошили из лазерного пулемета. Арсений ввел в коммуникатор номер двигателя и корпуса, перехватчик не числился в угоне и был продан с крупного торгового судна два месяца назад.

- Сколько? - спросил он, проведя рукой по короткому стреловидному крылу.

- Восемьдесят, - не глядя, ответил торговец.

- Дорого, шестьдесят пять и тест, - назвал Лавров свою цену.

Торговец покачал головой.

- Семьдесят пять.

- Семьдесят, и мы договорились.

Хозяин перехватчика молчал довольно долгое время.

- Хорошо, - наконец решил он. - Когда тестим?

Арсений посмотрел на часы, время медленно приближалось к вечеру.

- Прямо сейчас, - решил он. - Вызывай тягач и тащи его за на стартовую площадку.

Огромным преимуществом «черного рынка» и конкретно «Космической свалки» был крошечный космодром, с которого можно было за небольшую плату взлететь и сесть, правда вылеты согласовывались с диспетчерской центрального космопорта Амстердама.

- Организую, - сказал торговец и взялся названивать кому-то.

Арсений отошел в сторонку и набрал номер Керта.

- Привет, это я. Можешь в течение часа подъехать на космодром «Космической свалки»?

Немец несколько секунд молчал, после чего повернулся и спросил у кого-то за спиной разрешения. Несмотря на то, что Арсений заработал гораздо больше немцев, те на него зла не держали. Как оказалось, Ниманд тоже удачно пристроил свою часть мародерки, и теперь переоснащал старика «Верна».

- Буду через сорок минут, - раздался голос Керта.

Арсений кивнул и свернул экран.

- Встретимся на космодроме, - крикнул он торговцу и отправился смотреть шлюпки. Не хотелось выбрасывать деньги на новые, можно поискать что-то подешевле. И как ни странно, он нашел то, что нужно: две шлюпки дальнего действия, рассчитанные на четыре человека каждая. Конечно, они слегка устарели, но имели класс «Элит» и использовались в основном на частных яхтах, и самое главное, их можно было использовать как челноки для спуска на планеты, оставляя «Гагарина» на орбите. Внимательно осмотрев их и признав, что они в довольно хорошем состоянии, Арсений договорился с продавцом, что их осмотрит его человек, уже сегодня вечером. Торговец с радостью согласился, видимо, товар у него лежал уже давно. Да и цена в сорок тысяч была немного завышенной. Лавр планировал скинуть по пять тысяч с каждой.

Керт появился на космодроме за десять минут до старта. Он быстро сделал поверхностный осмотр «Дербника» и, отозвав Арсения в сторонку, украдкой показал большой палец.

- Классный агрегат, - шепотом добавил он, - сколько?

- Семьдесят.

- Отличная покупка. Как купишь, я его уже боле досконально осмотрю.

- Слушай, пока летаю, взгляни на две спасательные шлюпки, навес номер двадцать шесть, с торговцем я договорился, скажи, что от Лавра.

Керт кивнул и направился к выходу.

Арсений забрался в кабину, подумав, что надо будет заплатить механику пару штук, пусть на пиво и девок просадит. «Дербник» относился к средним перехватчикам и имел небольшие размеры, всего одиннадцать метров в длину и три в ширину, не считая крыльев, которые прибавляли по паре метров с каждой стороны. Арсений легко поднял машину в воздух, сделав пару кругов над космодромом и прислушиваясь, как перехватчик слушается штурвала, на минимальной скорости вывел его в атмосферу. Полет занял минут двадцать, Арсений сделал несколько маневров, дал полное ускорение, сравнил показатели время реакции на его действия бортового коммуникатора с наручным. Машинке хоть и досталось в предыдущем бою, но залатали ее здорово. Через двадцать минут он сел на космодром.

- Беру, - произнес он, выпрыгнув на специальное покрытие из искусственного камня, использующееся на всех космодромах и космопортах. - Когда можно будет забрать?

- У нас самовывоз, оплачивай счет и хоть сейчас, - ответил торговец.

- Оставлю его на несколько часов здесь, это возможно?

- Нет проблем, - ответил служитель космодрома, - пятьдесят долларов в час, и можете его держать хоть всю оставшуюся жизнь.

Арсений сунул ему сотню.

- Если вернусь позже, доплачу.

После чего оплатил покупку, торговец прокатал карту через коммуникатор и передал новому хозяину документы на перехватчик. Керта Арсений нашел рядом со шлюпками, беседующим с продавцом.

- Требуют небольшого ремонта двигателей, нужно заменить пару деталей, а так они в полном порядке.

- Тридцать пять за каждую, - сказал Арсений, и тут же получил радостную улыбку торговца.

- Продано, - быстро согласился он, из чего Лавров сделал вывод, что мог скинуть еще по пятерке.

- Перегонка за твой счет, - назвал он свое условие.

Торгаш подумал и кивнул, прикрыв при этом глаза.

- Куда отогнать?

- Пятый причал орбитальной платформы. Исследовательский транспорт «Гагарин».

- Ты Лавров? - выпучив глаза, выкрикнул тот.

Арсений незаметно поморщился.

- Отдам за тридцать в обмен на услугу, - тут же сориентировался торговец, - запишешь рекламу?

- Что сказать?

- На «Гагарине» стоят шлюпки, купленные у Жана Луи, я доверяю ему и им свою жизнь, -быстро придумал текст француз.

Керт хихикнул в кулачек. Арсений за спиной сжал кулак и показал немцу. Тот в ответ снова хихикнул.

Снятие «рекламного ролика» заняло минуту, расплатившись за шлюпки и получив заверение, что уже через пару часов они будут на пятом причале, Арсений отправился на космодром «Космической свалки», где остался его МиГ, а Керт в космопорт Амстердама, где через час его ждал челнок, чтобы доставить на орбитальную станцию.

По пути Арсений рассчитался с мальчишкой, заплатив тому сотню, вместо обещанных восьмидесяти и оставил автограф на приборной панели. Причем последнему парень был рад намного больше, чем деньгам, поскольку машинка превращалась в дополнительный стимул содрать с клиентов чуть больше обычного за то, чтобы прокатится на транспорте, в которой ездил новый капитан легендарного «Гагарина».

Глава пятая. Возвращение (часть вторая)

Дорогой на космодром Арсений думал, реально ли такая реклама способна привлечь новых клиентов и увеличить прибыль. Насколько людям не все равно, кто отоваривается в данном магазине или ездил на этой машине? В принципе, ответа на вопрос он не нашел, это личная особенность каждого, ему наплевать, а, например, кому-то другому, для кого его имя не пустой звук, это важно.

Через полчаса он подвел только что купленный перехватчик к причалу номер пять, энергетический барьер, прикрывающий куполом посадочную площадку, пропустил машину внутрь. Пятый причал относился к типу атмосферных и сюда могли швартоваться только малые и средние суда, для транспортов типа «Титан», были специальные причалы, которые связывались со станцией гигантскими коридорами, по которым пассажиры попадали внутрь. Керта еще не было, зато обнаружился Марио, проверяющий работу монтажников, которые за сегодня установили новые пластины на поврежденные реакторные. Покупка МиГа, была с ним согласована заранее, и на грузовой палубе изначально проектировалось место для старта перехватчика.

- Купил? - подойдя к «Дербнику», спросил инженер.

- Купил, - спускаясь по ступеням, вмонтированным в корпус, ответил Лавров. Теперь дело за тобой.

- Пусковая будет готова, сможешь стартовать, хоть на полном ходу. Для этого я специально сделал изолированный отсек с камерой шлюзования и отдельными воротами. Конечно, это частично сократило площадь трюма, но что делать. Правда, мы существенно увеличим его за счет сокращения научной палубы. Только заезд будет узковат, всего двадцать четыре метра. Правда, крупногабаритные грузы тебе все равно не возить, класс не тот.

- Нормально, - прикинул Арсений, глядя как кран поднимает новый коридор, ведущий ко второму реактору. Хоть за это голова не болела, комплектующие были уже оплачены и дополнительных расходов не планировалось. По большому счету остался только этот коридор, остальные мелкие пробоины в корпусе от метеоритов были уже заделаны, фактически, работы по корпусу будут закончены завтра к вечеру.

- Завтра к обеду закончим, - проследил его взгляд Марио, - и приступим к монтажу оборудования. Если ничего не помешает, через три недели корабль будет готов.

- Шлюпки будут вечером, - вспомнил Арсений о еще одной покупке. - Две дальнего радиуса класса «Элит», немного подержаны, но Керт обещал все быстро поправить, думаю, я смогу найти детали на станции.

- Хорошая покупка, разместим их справа и слева в хвостовой части жилой палубы. Тебе ведь все равно не надо будет столько кают, а их здесь двадцать, уберем по две с каждой, и сделаем там раздвижной корпус. Старт с помощью выдвигающихся пусковых направляющих.

- Просто и элегантно, - улыбнулся Арсений, - а вот и Керт.

Итальянец обернулся и помахал приятелю, после чего они обнялись.

- Рад тебя видеть, дружище, - продолжая хлопать Керта по спине, сказал Марио. - Спасибо за такой заказ.

- Да брось, хорошая работенка, все довольны, - отмахнулся тот.

- Ладно, времени у меня не много, шлюпки завра вечером сделаю, а сейчас дай покопаюсь в твоем МиГе, - и немец полез в кабину проводить полную диагностику.

Следующий день был полон хлопот. С раннего утра Арсений был в мыле, пришел груз от Рика. На разгрузку всего купленного ушло почти три часа. Дальше прибыл Керт с купленными для шлюпок деталями и принялся за ремонт. Арсений носился между ним и Марио, который приступил к монтажу двигателей и силовых установок.

- Не жалеешь? - спросил немец, когда они втроем сидели в кают-компании и пили пиво.

- О чем?

- Ты мог продать его, тебе ведь давали хорошие деньги, на которые купил бы не новенький, но и не старенький исследователь класса «Колумб».

Лавр покачал головой.

- Я уже объяснял, почему принял именно такое решение. Этот корабль должен летать. Если бы это была бы какая-то другая посудина, я бы даже не раздумывал, но это «Гагарин», его место в космосе, а не на земле.

- Сколько ты сюда вбухал?

- Чуть меньше трех миллионов.

- Ты натуральный псих, - усмехнулся Керт, Марио, сидящий напротив согласно кивнул, - но я горжусь, что знаком с тобой.

- Переходи ко мне в экипаж, - предложил Арсений.

- Нет, - ответил немец. - «Верн» - мой дом, команда - семья, ты - кочевник, а у меня доместь, жена, дети. Это не мой путь.

- За то, чтобы у каждого было то, чего он хочет, - подняв керамическую бутылку, произнес тост Марио.

- За мечты, - откликнулся Лавров.

Время шло, через четыре дня к монтажу оборудование добавился монтаж вооружения, которое прибыло с транспортом «Непробиваемой обороны». Деньги медленно таяли, расходы постепенно увеличивались. Конечно, все крупные покупки были сделаны, но периодически выскакивало то одно, то другое. К концу второй недели на счету у Арсения осталось чуть больше двухсот тысяч, но сотню можно было не считать, поскольку она должна была уйти в оплату работ. Пятьдесят тысяч авансом Арсений выплатил Марио в первый же день. Дорого обошелся ему этот корабль, но он был домом, и дом, как гласила древняя сказка, должен быть крепостью, а летающий еще и очень надежной и удобной крепостью.

Арсений прошел на мостик.

- Капитан на мостике, - в шутку рявкнул он.

Никто не отозвался, рабочие давно уже закончили монтаж, теперь все стало оптимизировано, гораздо лучше, чем было на «Гагарине». Из пяти мест осталось только три: навигатора, пилота и капитана. Но Арсений пока был всем понемногу: дублирующий пульт управления «Гагарина» он подвел к креслу капитана, навигатор со своим оборудованием располагался слева, пилот прямо перед капитанским мостиком по центру рубки. Пока был только он и…

- Капитан, там вас женщина спрашивает, - раздался за спиной Лаврова немного грубоватый голос. Анроид стоял в дверях и пристально смотрел ему в спину, вот уже неделю они жили на корабле вдвоем, это был совершенно новый человек, если, конечно, можно было применить данный термин к биороботу. Хотя, почему нет, если у тебя псевдокжа, кремневые мозги и энергия вместо пищи, блок питания вместо сердца, это не значит, что ты не можешь быть личностью. Лавр не знал, какой был характер у прежнего андроида, первое поколение было больше тупыми исполнителями, чем псевдаразумной жизнью. После промывки «мозгов» Вик стал менее агрессивным, у него появились эмоции, причем технари, которые им занимались, всандалили ему новую матрицу с огромным эмоциональным спектром и содрали за это лишние двадцать тысяч. Но оно того стоило, теперь андроид мог смеяться и плакать, обижаться и радоваться, ему стал понятен земной юмор. На вид ему было около тридцати пяти, хотя какой смыл в возрасте, если он не старел, квадратное лицо с тяжелым подбородком и черные волосы, зачесанные назад. На корабле ему досталась должность навигатора и стрелка из кинетического орудия, которое установили снизу на носу.

- Сейчас спущусь, - ответил Арсений, вставая.

Вик кивнул и вышел.

Когда Арсений покинул мостик, коридор был уже пуст, а лифт шел вниз. Арсений не очень этому удивился, андроид обычно передвигался с человеческой скоростью, но мог развивать ее до тридцати километров в час, обычно он так делал, когда никто его не видел. Но самым замечательным в Вике было то, что он понимал анекдоты и активно смеялся над ними, причем по какой-то причине, он знал множество старинных. Когда Вик рассказал ему первый, Арсений посмеялся и связался с технарями, с огромным желанием двинуть им в челюсть за халтуру, которую они сделали, взяв за работу большие деньги. Но те заверили его, что полностью вычистили память и, видимо, архив с анекдотами попал в базу данных случайно.

Спустившись в грузовой трюм, Арсений вышел на причал, рядом с андроидом стояла смуглая девушка, в которой Арсений не сразу признал Марьям. Она изменила стиль, укоротила волосы, теперь они едва доставали до плеч, заплела их в толстую короткую косу, которая без проблем могла уместиться под боевым шлемом.

- Привет, - на вполне сносном русском поприветствовала она Арсения.

- Привет, - отозвался он, после чего продолжил на английском, - рад тебя видеть, несколько раз я пытался с тобой связаться, но ты не ответила.

Девушка улыбнулась.

- Я летала в рейд на одном корабле, вчера вернулась.

- Значит, заключила свой первый контракт, - обрадовался Лавров, - это надо обмыть. Пошли. Вик, ты с нами?

Андроид покачал головой.

- Займусь отладкой навигационного оборудования. Приятного вечера. - И он, махнув рукой, скрылся в корабле.

- Сложно представить, что это тот же самый андроид, которого я ножом проткнула. - Марьям ласково провела пальцем по полимерной рукояти.

- Сложно, - согласился Арсений, - он мне обошелся чуть дешевле, чем новый последнего поколения.

- Только обмывать мы будем не заключение контракта, а его разрыв, - поправила Марьям.

- Быстро ты, - идя с ней бок о бок, удивился Лавров. - Не понравился корабль?

- Капитан оказался полным дерьмом, - прокомментировала наемница, - неделю назад в третьем секторе исчезли два торговца, кто-то очень неплохо по ним пострелял. Но захватить не смог, команды эвакуировались, и нас послали за грузом.

- Понятно, и что случилось?

- Капитан решил, что я за такие деньги не только боец, но и шлюха, вот и попытался меня трахнуть, за что получил легкое сотрясение, перелом челюсти и отбитые гениталии.

- Жестко, - усмехнулся Арсений, - а словами объяснить, что он ошибся?

- Я пыталась, - возмутилась индианка, - он не среагировал, пусть вообще спасибо скажет, что я его собственными яйцами не накормила.

- Воинственная ты стала, - распахнув дверь в бар, произнес Лавр. - Чем кончилось?

- Он разорвал контракт и выплатил неустойку.

- Нормально, что пить будешь?

Марьям с минуту изучала меню.

- Давай виски, мне нравится.

- А я пива, - и, нажав заказ, стали поджидать официанта.

- Ниманд улетел? - спросила она.

- Да, уже неделю назад, потащил какую-то очередную контрабанду на Берлин. Думаю, здесь он объявится нескоро.

Принесли заказ, копченые сухарики, пиво и виски со льдом для Марьям. Выпили, помолчали.

- Что думаешь делать дальше? - спросил Арсений.

Наемница посмотрела ему в глаза.

- Возьми к себе в экипаж, лишней не буду.

Арсений задумался, денег осталось мало. Контракт Марьям был не из дешевых, но и не самый дорогой, по большому счету он может оплатить его на пару лет вперед, все равно нужно искать силовика. Девушка уже доказала, что соответствует своей репутации, когда завалила андроида при первом осмотре «Гагарина».

- Но я хочу в долю, - добавила она.

- И сколько?

- Стандартно пять процентов от заказа. И никакого контракта, корабль - мой дом, отдельная каюта, доступ к кухне.

- А если нет работы? - спросил Арсений. - Корабль моя собственность, мое жилье, мой мир, я не знаю, чем буду заниматься. Может, решу просто лететь в неизвестность.

Марьям задумалась.

- Тебе будет тяжело подобрать команду на таких условиях, - наконец сказала она, опрокинув очередную стопку. - Но считай, один член экипажа у тебя уже есть.

- Два, - поправил он, - Вик второй.

- Он андроид, - возразила Марьям.

- Он личность, - покачав головой, ответил Арсений. - У него свое сознание, свои приоритеты, свое мышление. Ты заметила, что я предложил ему пойти с нами? Но он все обдумал и решил не мешать и выполнить кое-какую работу на корабле. Кстати, навигационное оборудование отлажено и работает как часы, он это сделал на следующий день после установки. Это, фактически, ограниченный искусственный интеллект, правда, в его базе заложена программа, по которой он предан мне и кораблю, но он об этом не подозревает.

- А что будет, если узнает? - спросила девушка, она заказала себе какое-то блюдо с непроизносимым названием из рыбы, которую разводили на Амстердаме, и пока что притормозила с виски.

- Возможно, сойдет с ума и начнет бороться. Скорее всего, просто отключится, так как сработает внутренняя защита. Но услышать подобное мало, он должен твердо знать, поэтому, если я ему прикажу пойти в бар, он откажется, поскольку это выйдет за его должностные инструкции. А если прикажу убраться в кают-компании, выполнит, поскольку это часть службы на корабле.

- Куда отправимся? - меняя тему, спросила наемница.

- На Большую Москву, у меня там дела, может, попутно захватим какой-нибудь груз отсюда, я еще не смотрел объявления.

Принесли горячее, Арсений ограничился отбивной с непонятным овощным гарниром, очень напоминающим радугу, а Марьям принялась за свою рыбу.

- Хорошо здесь готовят, - прикончив свою порцию произнесла она.

- Я часто здесь ем, влом готовить, хоть кухня и функционирует. Нужно кока нанять, контрактов море, но я не хочу привязывать человека деньгами. Те, кто окажутся на «Гагарине», должны будут идти за мной по своей воле, а не ради денег. Деньги будут, но не за контракт, - поправился Арсений, перехватив взгляд наемницы. - Команда будет иметь процент, контрактников чаще берут на один раз для определенной работы и на государственные суда.

Марьям понимающе кивнула.

- А ты это позиционируешь как свой дом, и держать в нем наемников, не слишком…, - она задумалась, подбирая слово, - не слишком удобно.

- Ты все верно поняла, - согласился Арсений.

Они заказали еще выпивки, так и просидели почти до полуночи…

- Думаю, послезавтра закончим, - появившись в кают-компании, обрадовал новоиспеченного капитана Марио. Выглядел он помято, как, в принципе, и все присутствующие, за исключением андроида. Марьям сидела, прислонившись спиной к стене, и, закрыв глаза, массировала виски, Арсений боролся с похмельем и выпил уже около литра воды, одновременно запивая ей таблетки похмелина, которые почему-то не работали.

- Будешь? - кивнув на запотевший кувшин, спросил он.

Инженер благодарно улыбнулся и, схватив тару, осушил ее на половину.

- Хорошо обмыли вчера кораблик, я даже не помню, как ушел.

- А ты не ушел, - раздалось из угла, где сидела девушка, - тебя Вик унес и загрузил в такси.

- А ты откуда знаешь? - навострил уши итальянец. - Когда я вчера последний раз тебя видел, ты, покачиваясь, шла под ручку с капитаном из местного спецназа, забыл фамилию, - Марио поморщился, пытаясь вспомнить, но не смог.

- Вик рассказал, - не открывая глаз, ответила наемница, - он же и бардак за нами прибрал. Капитан вообще не промах, снял сразу двух официанток из соседнего бара, которые привезли дополнительное пойло.

Арсений поморщился, пробуждение вышло веселое: две блондинки, которые без устали что-то тараторили и просили покатать их на «Гагарине», типа, он им это обещал. Напились вчера все смачно, правда, и повод был, корабль окончательно перешел в его полную собственность и перестал быть просто его находкой.

- Так, что ты говорил? - вспомнил он приветствие инженера. - Послезавтра заканчиваете?

- Да, почти все закончено, сейчас, ребята проверяют основные узлы и доделывают кое-какие мелочи.

- Значит, пора связаться с теми, кому я обещал рекламу, - простонал Арсений. - Но сначала надо себя в чувство привести.

Больше всего Арсения беспокоило отсутствие экипажа, ладно, за пилота временно и он мог поработать, все равно пока что ходить по торговым маршрутам, а там автопилот пахать будет, отсутствие кока тоже не проблема, готовить простые вещи и сами умели. Но без механика в космос выходили только законченные кретины. У андроида в памяти были кое-какие сведения, но знаний мало, нужен еще и талант, да и доктор не помешал бы. Конечно, набрать людей по контракту было не проблема, но Арсений надеялся найти единомышленников, а не просто наемных рабочих.

- Юрген, корабль готов, можешь высылать оператора, - выйдя на связь с директором филиала «Непробиваемой обороны», сообщил Арсений.

- Я рад, господин Лавров, что вы держите свое слово, - ответил седой. - Ждите завтра с утра и постарайтесь выглядеть лучше, чем сегодня.

- А может, сегодня? На завтра кое-какие дела, - попросил Арсений, - завтра хлопотный день.

- Если бы выглядели лучше, прислал бы сегодня, - ответил Юрген. - Снимать вас для рекламы сейчас, просто тратить деньги впустую. Нам нужен образ героя.

- Хорошо, завтра с утра жду, - ответил Арсений и отключил канал. – Черт, я рассчитывал покончить с этим как можно быстрее, - выругался он.

- А чего ты хотел? - усмехнулась Марьям. - Ты с утра в зеркало смотрелся? Если смотрелся, то понимаешь, что тебя сейчас можно снимать только в одной рекламе - пропаганды негативного влияния алкоголя на человека. Причем ее можно снять с первого дубля.

Вик, сидящий за соседним столиком, рассмеялся.

- Марьяшка права, капитан, вам бы не помешало посетить оздоровительный комплекс.

- А идите вы…, - беззлобно отозвался Лавров и пошел умываться.

На завтра была назначена встреча с одним торговцем, которому нужно было переправить груз на Большую Москву, теперь надо быстро приводить себя в норму и переносить ее на сегодня. Увидев свое отражение в зеркале, Арсений застонал, видок и вправду помятый, под глазами мешки, в голове шумит, а самое плохое, что похмелин не действует.

В дверь каюты постучали, Арсений с трудом оторвал взгляд от изувеченного спиртным лица и пошел открывать. На пороге стоял Тиль, капитан местного спецназа, он единственным из всех был бодрым и жизнерадостным, и от его вида Арсению стало еще хуже.

- Чего тебе? - поинтересовался Лавр.

- Пришел помочь, держи, - и СБшник протянул ему небольшой флакон, полный зеленоватой жидкости, - семейный рецепт, за полчаса на ноги поставит.

Арсений с подозрением бросил взгляд на зеленоватую жидкость.

- Не боись, - успокоил капитан, - хуже, чем сейчас, уже не будет. Выпей залпом и минут через двадцать будешь как новенький, это вроде боевого стимулятора, только на травах, все натуральное.

Арсений несколько минут сомневался, но, понимая, что выбирать особо не из чего, а от похмелья надо избавляться, решительно взял пузырек и свинтил крышку.

- Только не нюхай, - предупредил Тиль. - На запах и на вкус штука мерзкая.

Лавров, кивнув и стараясь не дышать, выпил залпом сразу половину. Его мгновенно согнуло пополам, было такое ощущение, что его заставили выпить жидкий огонь.

- Воды, - прохрипел он.

Но амстердамец покачал головой.

- Терпи, сейчас пройдет.

И, верно, через полминуты отпустило, Арсений поднялся с пола.

- Что это?

- Не спрашивай, да я и сам не знаю, мама с утра дала, я также плохо выглядел. А теперь иди, полчаса полежи, а потом можешь спокойно заниматься своими делами.

Арсений кивнул, спорить было глупо.

- Там Марьям и Марио маются, вылечи их.

- Уже, - отозвался командир станционного спецназа, - я сначала в кают-компанию зашел, тебя искал. Девушка ничего, а вот Марио пару минут стонал, лежа на столе.

- Пойду и я полежу, - Арсений, с трудом держась за стенку, добрел до кровати и рухнул лицом вниз в скомканные одеяла. И тут же брезгливо перевернулся, от постельного белья несло потом, видимо, секс марафон с парой блондинок удался на славу.

Как и обещал Тиль, через двадцать минут стало легче, в голове прекратило шуметь море, желудок перестал бунтовать, неизвестно откуда пришло ощущение свежести.

- Все, пора завязывать бухать, - уверенно вставая, произнес Лавр и направился в ванну, умыться все-таки было необходимо.

Через час весь экипаж, не считая андроида, был в норме. Арсений связался с торговцем и договорился о встрече, тот даже обрадовался переносу даты и согласился увидится вечером в одном из баров черного рынка.

- Вик, остаешься за старшего, - известил биоробота Арсений, - я и Марьям сейчас уедем, если что, мы на связи с кораблем.

- Только больше тусовок не устраивай, - пошутила девушка, сидящая рядом.

Вик понимающе улыбнулся.

- Да бросьте, - отмахнулся он, - я жду не дождусь, когда вы отчалите, тут в башне связи такая шикарная девчонка четвертого поколения... Блондинка, ноги больше метра, грудь третьего размера, я уже дня четыре с ней общаюсь. - Но, не выдержав серьезного тона и вытянувшихся лиц Марьям и Арсения, рассмеялся, - да расслабьтесь, шучу я.

Арсений погрозил пальцем.

- Ты знаешь, что я ничего против этого не имею, но только, чтобы все было в порядке.

Марьям скосила глаза на капитана, тот не шутил.

- Все, поехали, - вставая, произнес Лавров, - заодно опробуем спасательный челнок. А то они уже неделю как установлены, но не сделали еще ни одного полета.

Спасательная шлюпка класса «Элит» это не скорлупки с «Верна» и «Садко», по сути, это был маленький звездолет, способный преодолеть больше пятнадцати миллионов километров, и рассчитанный на автономное существование в течении трех недель четверых человек.

Арсений сел за штурвал, наемница расположилась в удобном кресле по соседству, отделанном настоящей кожей. Лавр быстро провел предполетную подготовку, часть внешнего корпуса, под которой укрывалась шлюпка, довольно шустро пошла вниз, и уже через полминуты направляющие подняли челнок носом вверх для старта. Марио поработал на славу.

- Говорит исследовательский корабль «Гагарин», - связался он с диспетчерской, - вылет согласован, стартую, попрошу открыть коридор в силовом экране.

- Старт разрешаю, - раздался из динамиков приятный женский голос. Арсений приподнял бровь, видимо, про эту девочку говорил андроид. Если голосок соответствует внешности, то у Вика губа не дура. - Коридор номер три открыт, - сообщила оператор. - Приятного полета.

- Спасибо, - поблагодарил Лавров и стартовал на половине первой космической.

Через минуту он провел шлюпку через энергетический барьер и взял курс на космопорт Амстердама.

- Не самая лючьшее решение по установке шлюпок, - коверкая слова, произнесла Марьям по-русски, последнее время она усилено взялась за изучение языка, который был гораздо богаче упрощенного английского.

Арсений покачал головой и поправил девушку.

- Правильно говорить самое лучшее.

- Самое лучшее, - старательно повторила наемница.

- Молодец, - похвалил Лавров, - твой русский с каждым днем становится все более сносным.

- Я каждый день по три часа занимаюсь с Виком.

Арсений показал ей большой палец.

- Так, что ты там про шлюпки говорила?

- Две минуты для старта - это много, - перейдя на английский, озвучила свое мнение Марьям, - быстро покинуть корабль не удастся.

- Это единственный вариант, - пожал плечами Лавр, - что есть, то есть.

Через двадцать минут он посадил шлюпку на территории космопорта.

- Я взял кар напрокат, - направляясь к стоянке, сообщил Арсений наемнице, - лучше иметь собственный транспорт, чем надеятся на такси, черный рынок вечером не самое безопасное место. Марьям, твоя задача смотреть по сторонам и прикрывать меня, если увидишь что-то подозрительное, стразу дай знать.

- Да, капитан, - сухо отчеканила девушка, сейчас было не место и не время для вольностей, дружба может подождать до возвращения, на данный момент Арсений командир, Марьям подчиненная.

Лавр быстро поднял кар в небо и занял свое место в воздушном эшелоне, ведя его прочь по окружной на другою сторону Амстердама.

- Сама не действуешь, - продолжил инструктаж капитан «Гагарина», - только, если обстановка критическая.

Марьям вновь кивнула, несмотря на то, что ее любимым делом было вертеться перед зеркалом, она была хорошим бойцом и понимала толк в субординации.

До бара с довольно банальным названием «Черная дыра» добрались за полчаса. Это было довольно известное и популярное на черном рынке заведение, здесь можно было выпить, обсудить дела, как законные, так и незаконные. СБ опасалось появляться здесь при свете дня, а ночью встреча с ними была равна нулю. «Черный рынок» никогда не спал, торговля шла круглосуточно, просто после того, как на него опускалась тьма, количество проданного незаконного товара вырастало втрое. Арсений припарковался у бара и, повернувшись, посмотрел на свою спутницу, она выглядела немного напряженной, но вполне уверенной в себе.

- Теперь смотри в оба, мне будет некогда вертеть головой, - выдал последние указания Лавр и вылез из машины.

Поскольку пришлось проходить таможню в космопорте, то «Хищник» остался на «Гагарине», а Арсению пришлось довольствоваться маломощным револьвером, для серьезной заварушки его было недостаточно, но он надеялся, что встреча пройдет спокойно. Торговца порекомендовал Ниманд, с которым уже работал и отзывался о нем довольно неплохо. Лавр поправил кобуру на бедре, провел тест силовой брони и направился к бару, Марьям двигалась своей скользящей походкой на шаг позади него.

Перед дверью Арсений сделал глубокий вдох и толкнул ее, на него мгновенно обрушилась волна разнообразных запахов, свойственным заведениям подобного уровня, алкоголь перемешанный с потом, табачным дымом, легкими видами наркотиков и рвоты. Два воздушных фильтра, заранее введенные в нос, моментально активировались, и уже через долю секунды Лавр дышал вполне чистым и свежим воздухом.

Он внимательно, глядя по сторонам, пошел к стойке бара, у которой толпился народ, десятка два разномастных личностей, половина из которых была преступниками, а вторая половина теневыми торговцами, простые обыватели и порядочные люди в таких местах не появлялись.

Растолкав двух совершенно пьяных мужиков локтями, Арсений пробился к самой стойке и знаком подозвал бармена. Орать все рано было бесполезно, грохочущая музыка, к которой больше подходило определение «набор случайных звуков», не давала возможности общаться с собеседником, если расстояние превышало метр. Барменом оказался андроид третьего поколения. Еще двоих таких же Арсений заметил на дверях, это была местная служба безопасности. Сзади раздался голос Марьям, которая кому-то что-то объясняла, Арсений немного повернул голову как раз для того, чтобы увидеть, как один из подвыпивших бугаев отправился под незанятый столик.

- Простите, капитан, - извинилась наемница, - он меня перепутал и оказался совсем тупым, чтобы понять это.

Поскольку инцидент оказался исчерпанным, то он не стал осуждать девушку, но подобное поведение для охранника было непрофессиональным, они здесь по делу. О чем он только думал, когда нанимал ее? Тем временем к нему подошел бармен.

- Выпить, перекусить, девушки, или господин хочет праздника?

- Меня ждет Арон Смит.

- Третья кабинка для переговоров на втором этаже, - сообщил андроид.

Арсений кивнул и пошел к лестнице, попутно наступив на руку выползающего из-под стола противника Марьям. Девушка тоже не смогла просто пройти мимо и легонько съездила ногой по наглой пьяной морде.

- Через часок очнется, - равнодушно сообщила она, когда они поднялись по лестнице, музыка стала тише и теперь вполне можно было говорить.

- Это не слишком профессионально, - заметил Арсений, - мы здесь по делу.

- Я знаю, - произнесла она по-русски, умудрившись не исковеркать слов, только с легким акцентом. - Но эта свинья напрашивалась очень активно.

- Забудь про него, теперь все внимание окружению. Арон должен быть с телохранителем, он твоя основная забота, за торговцем я сам присмотрю.

- Поняла, капитан.

- Вот и отлично, - Арсений распахнул дверь с цифрой три, и тут же наткнулся на направленные в его сторону стволы пистолетов. Причем они были не в пример той маломощной игрушке, что была в его кобуре. И самое плохое, в помещении было не двое, а трое человек. Смит сидел на диване, напряженно глядя на дверь и держа руку на рукояти новейшего кольта, а за его спиной паслась парочка бодигардов. Он бросил взгляд на часы.

- Опаздываешь, Лавр.

Арсений кивнул, он и сам не любил опаздывать, но к вечеру воздушные коридоры были забиты, и аэрокар едва тащился.

- Арон, ты нарушаешь условия встречи, - пустил пробный шар Арсений, бросив взгляд за спину торговца.

- Я тебя не знаю и не собираюсь извиняться, - отозвался торгаш, - просто позаботился о своей безопасности. Да и место беспокойное. Закрой дверь и давай быстро покончим с делами.

Арсений кивнул и уселся напротив, Марьям заняла позицию у него за спиной. Телохранители Арона переглянулись и презрительно усмехнулись, видимо, они ни в грош не ставили молодую девчонку, что ж, это проблема Арона, если ему нравится находиться под охраной очень здоровых, но глупых охранников, его дело.

- Груз, сорок ящиков, - начал Смит, - все легально, документы подлинные, тариф оплаты за перевозку стандартный - десять процентов от суммы товара.

- Что в них?

Смит несколько секунд хмурился.

- Хорошо, - наконец решил он, - там комплектующие для систем наведения ручных противоздушных комплексов «Зевс».

- Да ты спятил? - поднимаясь, произнес Арсений. - Меня на таможне с таким грузом к стенке поставят.

Руки телохранителей потянулись к рукоятям кольтов, но Арон успокаивающе поднял руку. - Не дергайтесь, - властно приказал он. - Ничего незаконного, получатель - военные Красного пояса. У них увели этот груз, мне было поручено выкупить его.

Арсений вернулся на свое место.

- Продолжай.

- Твоя задача только доставить его до орбиты Большой Москвы, там тебя встретит десантный транспорт Маркелов в сопровождении пары корветов и заберет контейнеры. Все очень просто. Цена перевозки - сто тысяч.

- Где подвох?

Арон оценивающе смерил взглядом собеседника.

- Подвох в грузе, - произнес он, - это не консервированные бобы, это системы наведения, и каждый пират, мусорщик и просто бандит отпилит себе руку, чтобы их захватить.

- Почему «красные» не прислали транспорт?

- Потому что в квадрате они сейчас очень нежелательные гости, тем более, военные корабли. Торговцы плохо защищены и слишком медлительны.

- То есть ты хочешь погрузить контейнеры на «Гагарина» и, нарисовав на нем огромную мишень, отправить нас через половину территории «звездунов» и двух сотен миллионов километров по Красному поясу без охраны с таким грузом?

- Сколько ты хочешь? - понимая, куда клонит Арсений, спросил торгаш.

- Еще столько же.

- Нет, это неприемлемо, - моментально ответил Арон, он даже не обдумывал предложение, а значит, не мог увеличить оплату настолько. - Накину сверху еще пятьдесят, но это предел.

- По рукам, - согласился Арсений. - Когда забрать груз?

- Груз будет тебя ждать на орбите через три дня, транспортное судно «Нинья» под охраной корвета ОСА. Стыкуетесь, быстро перетаскиваете груз и разбегаетесь.

Арсений задумался, дело было рискованным, но и барыш неплохой.

- Хорошо, - согласился он. - Документы на груз, предоплата пятьдесят процентов.

Арон щелкнул пальцем и одна из горилл передала Арсению пластиковый конверт. Лавров быстро заглянул внутрь, изучив содержимое, десяток листов с документацией. Пока он быстро проглядывал их, Смит сделал перевод на указанный Арсением счет. Через минуту коммуникатор Лавра сообщил, что деньги поступили.

- С этим покончено, - устало прикрыв глаза, произнес Арон. - Вот коды распознавания для «Ниньи» и ОСА, они будут ждать вас в этом квадрате в три часа ночи. Удачи, Арсений, теперь эти контейнеры ваша забота, и хоть я потерял на них кое-какие деньги, я рад, что избавился от этого геморроя. Выпьем?

Лавров покачал головой и поднялся.

- Нет, мне еще готовить корабль к вылету.

- Тогда удачи, - давая понять, что встреча закончена, произнес Смит.

- Спасибо, - ответил Лавр и, пожав протянутую руку, первым вышел в коридор, следом спиной вперед вышла Марьям. Она была напряжена, правая рука лежала на рукояти револьвера, левая на ноже, видимо, девочка сильно перенервничала.

- Спокойно, - произнес Арсений, - осталось всего чуть-чуть - выйти отсюда живыми и добраться до «Гагарина».

- Всего ничего, - бросив взгляд вниз, где толпа народу пила, курила, дышала, кололась.

- Как вошли, так и выйдем, - спокойно заметил Арсений, - им нет до нас дела. Не дергайся, иди следом и постарайся не проявлять своего гонора.

Девушка кивнула и пристроилась за спиной Лавра. Как ни странно до дверей дошли без проблем, у стойки вспыхнула драка, и все присутствующие с интересом глазели в ту сторону, оба андроида охранника нырнули в толпу.

Арсений вышел из «Черной дыры» и внимательно осмотрелся. Ничего подозрительного, какой-то пьянчуга лежал у стены и, судя по вывернутым карманам, местное ворье успело его обшмонать. Несколько аэрокаров заходили на посадку, со стороны рынка двигалась машина.

- К стоянке, - скомандовал он, - нигде не задерживаемся, садимся в аэрокар и улетаем. Если кто-то окажется между нами и транспортом, действуем по обстоятельствам.

- В дерьмо мы с этим заказом вляпаемся, - пробубнила в ответ Марьям, - но деньги хорошие.

Арсений промолчал, но был совершенно согласен с наемницей, первое дело оказалось горячим. Конечно, «Гагарин» не контейнеровоз и не неповоротливый, медленный торговец, но и не фрегат, груз лакомый, за такой могут и на абордаж взять, а из команды всего три человека.

До аэрокара добрались без приключений, и вот здесь их ждал сюрприз. Арсений вытащил револьвер и быстро обошел машину. Марьям крутила головой, в руках наемницы был неизменный нож. Лавров уже давно понял, что любому другому оружию она предпочитает свои тесаки.

- Видимо, мы его спугнули, - глядя на вскрытую дверь и наполовину взломанный пульт запуска, прокомментировала девушка.

- Похоже, - согласился Арсений, - кому понадобилось угонять взятое на прокат корыто?

Машина старая, ценность нулевая, уже через пару минут она будет объявлена в розыск. Конечно, можно отогнать ее на «черный рынок», разобрать в одной из многочисленных мастерских и продать на запчасти, но смысл подобного действа был не понятен, поскольку стоили они копейки. А риск спалиться был велик, за полтысячи долларов гнить в местной тюряге, странный способ заработать.

- Все, хватит стоять, - скомандовал Арсений, - давай в машину, надо ноги отсюда уносить. Надеюсь, горе взломщик не повредил ничего.

Все работало, вернув на место вскрытую крышку пульта, Лавров набрал код, поднял аэрокар и погнал его по почти пустому воздушному коридору.

- Тебя не беспокоит это? - спросила Марьям. - Странное совпадение, мы получили этот контракт, и тут же кто-то пытался угнать развалюху, на которой мы прилетели.

- Знаешь, я не верю в совпадения, - не отрывая взгляда от трасы, произнес Арсений, - но, похоже, это именно оно. Нелепое, глупое совпадение.

- Не дергайтесь, - раздался с заднего сидения голос. - В спинку уперт ствол пистолета, я выстрелю в водителя, и тогда мы все гробанемся. И вы правы, мне просто нужна была машина, чтобы убраться с «черного рынка», вы появились не вовремя, мне не хватило пары секунд. Сейчас вы отвезете меня, куда я скажу, отдадите наличку, которая у вас есть аэрокар и валите на все четыре стороны.

Марьям медленно положила руку на черную рукоять ножа.

- Не надо, - покачал головой Арсений. - Кто ты?

- А тебе какое дело? - спросил угонщик.

- Да никакого, просто хочу знать, с кем я имею дело. Ты, по-видимому, законченный дурак, если выбрал именно эту развалюху.

- Другую с помощью ножа и скрепки не угнать. Пришлось довольствоваться этой, - тяжело вздохнул угонщик.

- Понятно, - отозвался Лавров. - Так кто ты такой?

- Здесь налево, - вместо ответа скомандовал незнакомец.

Арсений послушно свернул в коридор, который вел на кольцевую вокруг Амстердама. Марьям недоуменно покосилась на него, но капитан «Гагарина» этот взгляд проигнорировал.

- Ты ведь не местный, английский у тебя плохой, да и акцент… Кто ты? - он задумался. - Ты из пояса.

- Я беглый раб и терять мне нечего, - огрызнулся «пассажир».

- Вот как, - равнодушным голосом произнес Лавр. - И как ты угодил в рабство?

- Заткнись и рули, чего ты ко мне в душу лезешь.

- Все равно делать нечего, - отозвался Арсений, - свои дела мы при тебе обсуждать не можем, а молчать не хочется, не хочешь отвечать, не надо, могу пару анекдотов рассказать. Так как тебя угораздило?

- Пираты продали, - нехотя, произнес «пассажир».

- А к ним как попал? - подала голос девушка.

- Захватили во время абордажа, - даже не огрызнувшись, ответил беглый раб. - Давай направо!

- Ты совсем идиот? - спросил Арсений, бросив взгляд на голографический указатель, сообщающий, что следующий воздушный коридор ведет в соседний город. - Это прокатный аэрокар, стоит нам пересечь границу, как сигнал тревоги тут же уйдет в дорожный патруль. Леталка ограничена перемещениями в городе, я ее для этого брал, зачем платить лишние деньги, если я за город не собирался.

На мгновение беглый растерялся.

- Тогда рули прямо, - наконец, решил он.

Арсений вырубил поворотный сигнал и вернулся в средний ряд.

- А что, если мы тебе поможем?

- Ты что, меня совсем за дурака держишь? - раздалось из-за спины.

Но Лаврову послышались нотки сомнения и он продолжил:

- Я проверю в твою историю, если ты не соврал насчет того, как попал в рабы, то я готов тебе помочь выбраться отсюда. Я капитан корабля, который через три дня должен уйти в рейс в сторону Красного пояса. Решай, скоро поворот на космопорт, там меня ждет шлюпка. Нужно будет только придумать, как вывезти тебя с планеты. Но решай быстро.

- Я не все рассказал, когда убегал, убил охранника, чтобы завладеть разблокиратором ошейника. Теперь меня здесь ищут за убийство.

- Да что мы с ним цацкаемся? - не выдержала Марьям.

- Сиди и не дергайся, - приказал Лавров. - Как тебя зовут и где твой дом? - спросил он у беглого.

- Сергеем, когда-то очень давно жил на небольшой луне неподалеку от Новгорода, потом сбежал из дома, и лет с четырнадцати болтаюсь в космосе. Летал на различных кораблях, от транспортников до корветов, был механиком, во время войны служил на «Маршале Жукове». Последние два года ходил в экипаже транспортника «Звездный путь» под командованием капитана Дина Соменрса.

- На «звездунском» транспорте с таким английским, - усмехнулся Арсений.

- Ну, нет у меня тяги к языкам, даже с помощью мемопрограмм не выходит, вернее выходит, но как, ты и сам видишь.

- Вот что, Серега, я тебе помогу, но не просто так, мне скоро в рейс и мне нужен механик, доберемся до Большой Москвы и считай, что мы квиты. Осталось только придумать, как переправить тебя на орбитальную платформу.

- Есть вариант, - неожиданно влезла в разговор Марьям. - Я могу связаться с Тилем, он мне не откажет, прилетит сюда на патрульном катере и протащит нашего беглого через таможню, если в сети еще нет данных о побеге и убийстве, то все может выгореть.

- Может получиться, - потерев переносицу, произнес Арсений. - Но насколько капитан принципиален и насколько ему можно доверять?

Наемница задумалась.

- Не знаю, но думаю, не предаст, он тебе обязан, ему за тех троих звездочку обещали.

- Вы что там задумали? - забеспокоился беглый.

- Молчи, - отрезала девушка, - будь моя воля, я бы тебя давно пристукнула, скажи спасибо Лавру.

Как ни странно, беглый раб послушно заткнулся. Арсений припарковал аэрокар на самом дальнем месте стоянки.

- Вызывай Тиля.

Марьям кивнула и набрала номер на браслете коммуникатора.

- Как у вас прошло? - увидев девушку на экране, спросил капитан.

- Нормально, - ответила наемница, - но нам нужна твоя помощь.

- Что случилось? - тут же становясь серьезным, спросил Тиль.

Марьям быстро пересказала суть проблемы.

- Вы меня хотите на рудники загнать? - возмутился спецназовец, выслушав просьбу. - По законам Амстердама он преступник. Здесь торговля людьми узаконена, это часть бюджета планеты, причем не маленькая часть. Если кто узнает, я вылечу со службы, и мне очень повезет, если не окажусь в рабском ошейнике, укрывательство и помощь беглым -преступление.

- Сколько? - спросил Арсений.

Тиль довольно долгое время молчал.

- Я сильно рискую. Пять тысяч.

- Да мне его дешевле выкупить было, раб обычно не стоит больше двух, - взмутился Лавров.

- А он уже не раб, - отрезал Тиль, - он беглый убийца.

- Хорошо, ты можешь сделать так, чтобы для таможни он остался невидимкой?

- Нет, - покачал головой Тиль, - я вообще не потащу его через таможню, купите ему приличную одежду, через три часа на планету спустится один мой знакомый, он привезет липовые документы, но их вполне хватит, чтобы обойти контроль, он же поможет изменить облик вашего пассажира, службы слежения не должны опознать его. Проблем на орбитальной платформе не будет, поскольку у вас место в доке и вы пользуетесь собственным челноком. Три дня посидит на корабле, и пусть больше сюда не возвращается.

- Спасибо, Тиль, я твой должник.

Капитан кивнул.

- Мой человек найдет вас на стоянке, сейчас я дам номер его коммуникатора, перешлете ему данные вашего беглеца. Хотя я не понимаю, зачем вам рисковать своей жизнью, ради него.

На это Арсений ничего не ответил, спецназовец, поняв, что пояснения глупого поступка не будет, продиктовал номер и отключился.

- Ну что, Сергей, вставай с пола, надо сделать парочку кадров для биопаспорта.

- Вы верите ему? – садясь, спросил беглый. - Он же из СБ.

- Мы и тебе поверили, - не поворачиваясь, произнесла Марьям. - Вернее, Арсений поверил, - поправилась она.

Лавров быстро сделал несколько снимков в фаз и профиль, запустил сканер параметров, снял показатели и сделал быстро генный тест. После чего отослал всю информацию на указанный Тилем номер.

- Поехали в магазин.

Возражений не последовало, и Арсений поднял аэрокар с парковки, направив его в сторону воздушного коридора.

Сергей оказался зрелым мужчиной лет шестидесяти, в темных коротких волосах заметно блестела седина, светлые серые глаза глядели насторожено, он был на голову ниже Лавра, но коренастым и очень мускулистым.

Через двадцать минут Арсений припарковался возле одного из круглосуточных гигантских торговых центров, в котором можно было купить все, начиная от зубной щетки и кончая последними моделями аэрокаров.

- Марьям, купи не броскую, но приличную одежду, сумку, всякие мужские принадлежности, - попросил Арсений, передавая девушке пару пятисотенных банкнот. - Мы будем ждать тебя здесь.

Так кивнула и быстро выскользнула из кара.

- Кто она тебе? - раздался голос с заднего сидения.

- Она член экипажа моего корабля, специалист по безопасности, - пояснил Лавров.

- А что за корабль? Торговец?

- Увидишь, - повернувшись вполоборота и бросив на беглого раба быстрый взгляд, загадочно сказал Арсений. - Могу поспорить, на таком корабле ты еще не летал.

- Заинтриговал, - усмехнулся Сергей. - Найдется очень немного кораблей, на которых я не летал.

Он вполне освоился, перестал трястись, исчезла напряженность, даже про пистолет забыл. Тот валялся на сидении рядом, это был глок старой модификации с обычными патронами, дешевая железка, которая не могла причинить Арсению вред поскольку его одежду прикрывала силовая броня. Хоть он в упор будет садить, Арсений даже не покачнется, только к ногам будут падать деформированные пули, главное, чтобы не в голову.

Марьям не было около получаса, Арсений уже начал беспокоится и даже собрался вызвать ее коммуникатор, но именно в этот момент девушка появилась рядом с аэрокаром, закинув несколько пакетов на заднее сидение, она заняла свое место.

- Со мной связался Тиль, просил нас еще раз все взвесить, побег Сергея наделал много шуму, сейчас его ищут все, от службы безопасности до банд черного рынка.

- С чего так много шуму? - удивился Арсений. - Как будто в первый раз.

- Из-за убийства, охранник был братом очень уважаемого политика.

- Вот дерьмо, - не сдержался Лавр. Но назад сдавать уже поздно, он поднял аэрокар в воздух и вклинился в воздушный поток, Амстердам, как и Москва, никогда не спал. До космопорта добрались быстро, сразу стал ясен масштаб поисков, две патрульные машины СБ стояли у дверей терминала, а немного в отдалении пристроился невзрачный автомобиль, в котором сидело четвери крепких мужчин.

- Серега, ты не мог бы убить кого-нибудь другого? - поинтересовался Лавров.

- Извини, я его биографию забыл спросить, - раздался с заднего сидения усталый, но полный сарказма голос.

Через час на взлетное поле приземлился рейсовый челнок с орбитальной платформы.

- Марьям, встречай гостя и веди сюда, но будь осторожна.

Девушка кивнула и вылезла наружу.

- Почему ты ее отправляешь? - спросил Сергей.

- Во-первых, я старший, она в моей команде и выполняет мои приказы, во-вторых, я не хочу оставлять ее с тобой.

- Да не трону я ее, - усмехнулся беглый.

- А я не за нее беспокоюсь, - спокойно и совершенно серьезно ответил Арсений. - Все, хорош базарить, идут.

На хорошо освещенной дорожке стоянки показалась Марьям, в сопровождении щуплого мужичка вороватого вида, который быстро семенил за ней. Смотрелось это забавно, наемнице требовался один шаг, а мужичку целых четыре. Он без приглашения плюхнулся на заднее сидение и, не представившись, перешел сразу к делу.

- Начнем, - произнес он и раскрыл небольшой чемоданчик, создав голографическую проекцию головы, он начал менять модели прически, цвет волос, глаз, форму лица. Все это проходило в абсолютной тишине. Наконец, он удовлетворенно посмотрел на полученный результат и начал генерацию искусственных элементов. Пока чемоданчик жужжал, он достал шприц и сделал несколько уколов в руку Сергея, который болезненно поморщился.

- Это изменит ваши биометрические параметры на те, что я заявил в паспорте, но будьте осторожны, уже через сутки они начнут давать расхождения, а через двое и вовсе прекратят совпадать, - предупредил спец. - Через двое суток можете выкинуть ваш новый паспорт в урну. Это понятно?

Сергей кивнул.

- Хорошо, теперь дальше, - и спец начал извлекать из генератора изготовленные материалы. - Это ваше новое лицо, оно протянет еще меньше, чем паспорт, около двадцати часов, так что, торопитесь. - Он аккуратно приложил созданную маску к лицу Сергея, предварительно смазав его каким-то составом. - Это мышечный имитатор, - пустился он в пояснения, - он позволит вам говорить, улыбаться, пугаться, злиться, короче, будет проецировать эмоции с вашего настоящего лица на искусственное. - Следующими на очереди стали линзы. - Сутки максимум, - выдал очередной срок службы спец. - Но сейчас они позволят пройти проверку по всем базам данных. - Последним штрихом стал парик, который надежно прикрыл темные волосы беглого раба. - Финальный аккорд, - ухмыльнулся спец, делая несколько снимков и загружая их в память биометрического паспорта. - Вот, пожалуйста, ваш новый аусвайс, - и он протянул Сергею документ. - А это новый паспорт для старой личности, он на имя оригинала - Сергея Анатольевича Барыкина. - Этот документ спец передал Арсению. - Все, моя работа закончена, с вас пять тысяч.

Арсений протянул спецу карту оплаты, похоже, Тиль оказался лучше, чем Арсений о нем мог подумать, и себе решил не брать ни цента, хотя, возможно, это было еще впереди, либо изначально эта сумма предназначалась мастеру по изготовлению фальшивок.

Тот прокатал карту через считыватель и, удовлетворенно кивнув, вернул ее владельцу.

- Приятно с вами работать, - быстро произнес он и, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, выбрался из кара, прихватив с собой свой замечательный чемодан. А еще через минутурастворился среди стоящих у терминала машин. Сергей, который уже успел переодеться, нервничал.

- Выходите, - приказал Арсений, - и ждите меня здесь, сейчас я сдам машину хозяину и вернусь. Постарайтесь маячить, как можно меньше, не привлекайте внимания.

Паспортный контроль и таможенную проверку прошли без всяких проблем, спец Тиля свое дело знал прекрасно, только Сергей изредка вскидывал руку к лицу. Уже через десять минут они были в шлюпке «Гагарина» и ожидали разрешения на старт, которое тоже не заставило себя долго ждать.

- Поехали, - весело произнес Арсений и поднял челнок в воздух.

На станции запросили идентификацию пассажира, но удостоверившись, что это не разыскиваемый преступник, пропустили.

- Так ты капитан «Гагарина»! - не веря своим глазам, ошарашено произнес Сергей.

- Да, - скромно произнес Арсений, - с кораблем познакомишься потом, для ужина уже поздно, но, думаю, мы сможем организовать для тебя что-то простенькое, вот эта твоя каюта, он распахнул дверь по соседству с лестницами, ведущими на нижние палубы, в мед отсек и техническую и трюм.

- Только сначала прими душ, - попросила Марьям, - от тебя несет грязью смешанной с одеколоном. Мерзкий запах.

Арсений удивленно посмотрел на нее, по какой-то причине девушка с неприязнью относилась к беглому рабу. «Потом разберусь», - подумал он.

- Душ в каюте, как и туалет, - продолжил Лавр инструктаж, - у нас тут полный комфорт, кают всего двенадцать, на тот случай, если решим взять пассажиров. Настоятельно советую уважить девушку и вымыться.

Ошарашенный Сергей стоял с открытым ртом.

- А с лицом мне что делать? - спросил он.

- Пока носить, - отрезал Арсений, - вдруг, кто заявиться и увидит тебя. А вот и Вик, знакомьтесь, наш механик Сергей, пока что на один полет, потом посмотрим, а это Вик, андроид, и полноценный член экипажа.

- Очень приятно, - голосом полным разнообразных оттенков произнес биоробот, - увидимся чуть позже, я так и не успел до конца спрятать свою любовницу в шкаф.

Глаза Сергея полезли на лоб, отчего Вик задорно рассмеялся и ушел к себе.

- Он точно андроид? - спросил беглый.

- Самый настоящий, а еще его возраст около четырехсот лет, правда, всего у нескольких деталей. Единственный оставшийся в живых член первого экипажа «Гагарина», только теперь у него новая личность, которая нравится мне гораздо больше, чем старя. Ладно, иди, приводи себя в порядок, встретимся в кают-компании, она через две двери дальше по коридору.

Через двадцать минут все собрались в кают-компании, Марьям наделала целую гору сэндвичей, заварила в кружках чай и кофе, кто что любит.

- Хорошие здесь каюты, - похвалил Сергей, опускаясь за стол.

- Неплохие, - согласился Вик, - особенно для кораблей подобного класса.

- Прибыл капитан Шварц, - раздался из динамика голос бортового компьютера, который несмотря на то, что корабль носил мужское имя, почему-то идентифицировал себя как женщину. Ограниченный искусственный интеллект мог себе позволить такое.

Сергей замер.

- Кто это?

- Не беспокойся, друг, это он прислал спеца, - пояснил Вик, который был уже в курсе истории Сергея.

- Пропусти, - приказал компьютеру Арсений.

- Кстати, он не один, с ним Марио, - сообщил андроид, который подключился со своего коммуникатора к системам наблюдения корабля.

- Марио? - выгнув дугой бровь, спросил Сергей.

- Инженер, который руководит ремонтом «Гагарина», - пояснил Арсений, - его можно не опасаться.

- Мне сейчас надо всех опасаться, - заметил механик.

- А нас? - подколола Марьям.

- Вас, - Сергей задумался. - Не знаю, - после довольно длинной паузы произнес он, - чутье говорит, что не надо, вы помогли мне там, внизу, хотя могли обмануть. Я доверяю вам, но этих людей совсем не знаю.

- Тиль тоже тебе помог, - заметил Лавров.

- Он помог не мне, а вам, скорее, даже ей, - он мотнул головой в сторону наемницы, которая после этих слов покраснела.

- Может, ты и прав, - согласился с беглым рабом Лавр, - но тебе придется научиться доверять нам.

Сергей кивнул.

- А здорово тебя Фотограф перекроил, - раздался от дверей голос спецназовца. - Если бы не был в курсе, что ты здесь, ни за чтобы не узнал, а ведь всего десять минут назад твою фотографию видел. Заварил ты внизу кашу.

Марио приветливо всем кивнул и уселся за стол.

- Тебя все ищут, награда за живого сто тысяч, брат сенатора, это тебе не рядовой бандюг.

- Как же брат сенатора оказался охранником в рабском загоне? - поинтересовался Арсений.

- Арс, все как в сказке: один брат умный и успешный, второй глупый и непутевый, - садясь рядом с инженером, пояснил Тиль. - Несколько раз сенатор его отмазывал, когда тот влипал по крупному. Но ему тебе спасибо сказать надо, - посмотрев на Сергея, продолжил он, - избавил ты его от головной боли. Короче, я вот чего пришел, сиди на корабле и носу не высовывай. Лавр, когда вы стартуете?

Арсений указал на Марио.

- Когда он разрешит.

- Да хоть сейчас, - отозвался итальянец, - завтра финальная проверка систем, и все работа закончена.

- Через два дня нас будет ждать корабль с грузом, и потом мы уйдем, значит завтра, - Арсений посмотрел на часы, - а вернее, уже сегодня, вечером мы совершим тестовый полет. И если все хорошо, выходим к месту встречи, жаль, экипаж не полный, но тут уж ничего не поделаешь. Что есть.

- Тогда завтра будем прощаться, здесь или в баре посидим? - поинтересовался инженер.

- А тебе вчерашних посиделок мало? - подколол его Вик.

- Мы немного, - покраснев, отозвался Марио.

- Но только немного, - согласился Арсений, - хватит бухать, нам скоро в полет. Значит, завтра после первого тестового полета жду всех здесь. Марио, учти, если накосячил, я тебя переделывать заставлю.

- Обижаешь, Арс, - надувшись, заявил инженер.

- Марио, - погрозил пальцем капитан «Гагарина», - ты мне тут слезы не демонстрируй, мне на этом корабле летать. Он мой дом. Так что…

- Понял, понял, но я в себе и своих ребятах уверен.

Арсений кивнул и переключился на другую тему.

Утром прибыла съемочная группа от Юргена, все было сделано быстро и согласно договора: Арсений в старомодном, длинном, черном плаще на фоне корабля, огромная надпись «Гагарин» на борту, выполненная красным с золотом, за ней портрет знаменитого космонавта в шлеме с открытым забралом. Поворачивающиеся туда-сюда кормовые турели, обещанная фраза про «Непробиваемую оборону». Директор филиала, который не поленился вылезти из офиса и самолично осмотреть корабль, остался доволен.

- Одно из лучших моих вложений, - произнес он, когда подошел поздравить Арсения с окончанием работ. - Эта реклама принесет нам миллионы.

- А я получил скидку в пятьдесят тысяч, - усмехнулся в ответ на это Лавров.

- Я думаю, это не последняя наша сделка, - заметил Юрген. – И, если реклама себя окупит, можете рассчитывать на дальнейшие скидки. Да, вот еще, забыл, - он протянул Арсению золотую карту. - Карта вип-клиента, в любом из наших филиалов в системе вы сможете найти полное понимание со стороны наших сотрудников.

- Спасибо, - поблагодарил Арсений. - Я слышал про эти карты, они очень облегчают жизнь.

Юрген кивнул.

- Плюс это автоматическая пятипроцентная скидка, чем больше вы у нас будете покупать, тем больше она вырастет. Правда, у нее есть придел - пятнадцать процентов.

- Это немало, и особенно зависит от суммы, - пожимая руку и убирая карточку в карман, заметил Арсений. - А теперь мне пора, да и вы человек занятой, вам еще рекламу запускать.

- Надеюсь, вы не позволите уничтожить себя или взять на абордаж, вы мне этим всю рекламу порушите, - направляясь к своей яхте, крикнул Юрген.

- Надеюсь, ваше вооружение настолько высокого качества, что меня не уничтожат и не возьмут на абордаж, вы мне этим всю жизнь испоганите, - крикнул в ответ Арсений.

- Туше, - помахав рукой, крикнул Юрген и скрылся в яхте.

- Одно отработали, - произнес Арсений, когда рядом с ним на ящики с провиантом уселась Марьям, - осталась еще одна съемочная группа, которая должна заснять первый полет «Гагарина». Как там Сергей?

- Мы с Виком показали ему корабль, от оборудования он в восторге, сейчас проверяет двигатели и силовые установки, очень хвалил Марио и его ребят, говорит, они классно поработали. Он действительно хороший механик?

- Я связался с утра с парой своих знакомых, поспрашивал про него, они в один голос твердят, что он лучший. Ты знаешь, за сколько его продавали?

Наемница покачала головой.

- За двенадцать с половиной тысяч.

- Раба за такие деньги? - присвистнула девушка. - Обычно цена не поднимается выше пяти.

- Ага, - согласился Лавров, - но с тех пор, как кончилась война, единственным притоком живого товара стали пираты и охотники за рабами, армия больше не продает военнопленных, так что, цены выросли. Сейчас за крепкого работоспособного мужчину дают шесть-семь тысяч. Но двенадцать действительно большая цена. Нам вчера очень повезло, что Сергей забрался именно в наш кар, знаешь, как его прозвали?

Девушка пожала плечами.

- Двигун, там, где он появляется, все начинает двигаться и работать.

- А что, подходит, не длинно и звучно, - попробовав прозвище на язык, произнесла Марьям.

- А какое тебе прозвище дали в среди наемников? - поинтересовался Арсений.

- Ханда.

- А что означает?

- Национальный индийский меч.

- Красиво, буду тебя иногда так называть, ты не против?

Девушка покачала головой.

- Вот и договорились, сегодня большой день, «Гагарин» совершит свой первый полет.

- Но это уже не тот корабль, на который мы с тобой высаживались, - справедливо заметила Марьям.

- Не совсем тот, - согласился Арсений. - Он словно раненый после операции, мы его подлатали и теперь он как новенький, готов выйти в космос. Осталось дождаться окончания проверки Марио и съемочную группу Гамова.

- Это он у тебя купил основную часть трофеев?

- Он, и я даже слышал, что они уже переправлены на Большую Москву. Экспозиция, посвященная легендарному кораблю и его экипажу, должна заработать буквально на днях, я думаю, они ждут старта обновленного «Гагарина».

- Если будет время на Большой Москве, надо будет обязательно сходить.

- Я тоже хочу посмотреть, как он использовал то, что скупил у меня, - заметил Лавр. - Ладно, пойдем на корабль, мне надо провести предполетный тест всей системы управления и навигации. А ты займешься оружейными, только палить здесь не вздумай.

- Есть, капитан, - шутливо произнесла Марьям, но Арсений знал, что когда все будет по настоящему, девушка будет собрана и совершенно серьезна.

Часам к пяти в кают-компании собрался весь экипаж «Гагарина» и Марио.

- Работа завершена, - сообщил он.

Эти слова были встречены дружным «ура», Вик достал бутылку шампанского и, хорошенько ее взболтав, окатил всех пенной струей.

- Что это было? - поинтересовался Арсений, стряхивая с комбинезона капли.

- Древняя традиция, - ничуть не смутившись, ответил андроид. - Так на старой Земле чествовали победителей.

- А мне понравилось, - вытирая полотенцем волосы, произнесла Марьям.

Марио, который умудрился избежать шипучего душа, ждал, пока все успокоятся. Когда это произошло, он продолжил:

- Системы корабля работают в штатном режиме, мы осмотрели все, что было можно, осталась последняя проверка - космос, он будет главным судьей. Огромное спасибо Сергею, он взял на себя часть работы, и это сильно ускорило процесс. «Гагарин» готов к своему первому полету.

- Тогда вперед, - вставая из-за стола, провозгласил Арсений. - Экипаж по местам. Марио, надеюсь ты полетишь с нами?

- Конечно, я же должен оценить качество проделанной работы, - отозвался итальянец.

- Тогда давай на мостик, сейчас я вызову оператора, которого прислал Гамов, тот уже несколько часов мается в гостинице, и стартуем.

Все произошло очень быстро, короткое интервью Лаврова на фоне корабля, в котором он рассказал, как была найдена легенда и что было сделано для ее восстановления, после чего оператор поднялся на борт.

- Капитан на мостике, - выкрикнул Вик, стоило Арсению переступить порог.

Марио, стоящий чуть в стороне, улыбнулся. Арсений занял кресло капитана, которое раньше принадлежало Александру Новикову, а теперь было по праву его. Оператор исправно фиксировал все происходящее.

- «Гагарин» вызывает диспетчера орбитальной платформы. Прошу дать коридор.

- Коридор открыт, - раздался строгий женский голос, - удачного полета.

- Спасибо, - поблагодарил Арсений и убрал с пульта магнитные захваты. Сейчас он управлял с дублирующего пульта, пока на корабле не было постоянного пилота, приходилось рулить самому. Да даже если бы и был, первый полет Лавр все равно совершил бы сам.

- Капитан вызывает машинные отделение, Сергей как наши дела?

- Все в порядке, капитан, силовые установки на максимуме, двигатели готовы к работе.

- Коридор открыт, космос чист, - доложил Вик, перехватив взгляд Лаврова.

- Поехали, - задорно выкрикнул Арсений и дал малый вперед.

- Ура, - закричали за его спиной Марио и Марьям.

Корабль легко покинул пределы станции.

- Даю треть мощности, - сообщил Арсений присутствующим и прибавил газу.

«Гагарин» плавно ускорился, выходя на вторую космическую. Приборы показывали, что сейчас они летели со скоростью двадцать пять километров в секунду.

- Даю две трети, - и Лавр прибавил газу.

И снова «Гагарин» послушно дал необходимое.

- Пятьдесят километров в секунду, - сообщил Вик, - космос чист, все оборудование работает в штанном режиме.

- Показатели силовых и двигателей стабильные, - доложил новый механик.

- Даю полный газ, - уверенно произнес Арсений и выжал все, что можно. - Марио, ты очень хорошо потрудился, семьдесят четыре и восемь десятых километра в секунду.

Арсений выполнил несколько маневров, «Гагарин» прекрасно слушался руля.

- Отчеты по кораблю? - запросил он.

- Капитан, двигатели работают в штатном режиме, - доложил Сергей, - силовые установки на мощности восемьдесят один процент, нужно подрегулировать, и я смогу немного ускорить наш «крейсер».

- Навигатор, включить систему маскировки, - приказал Лавров.

Трофей, взятый на «Минске», слегка загудел.

- «Плащ» активирован, капитан, - отчитался андроид, - маскировка почти полная, вероятность обнаружения с расстояния в полмиллиона километров равна десяти процентам.

- Поздравляю экипаж с первым успешным стартом, - и из динамика раздалось «ура» Сергея, остальные итак торчали на мостике за спиной. - Теперь домой, нужно провести полную диагностику, - и Арсений, резко развернув корабль, повел его обратно в док.

Первый полет по случайному стечению обстоятельств занял сто восемь минут.

- Спасибо вам, - поблагодарил Арсения оператор. - Александр Николаевич будет очень доволен материалом, мало того, что он получил запись первого старта, так еще подробную экскурсию по отстроенному заново кораблю. Надеюсь, когда вы посетите Большую Москву, то найдете время, чтобы осмотреть музей, посвященный легендарному кораблю и его экипажу, ведь благодаря вам, он открылся для всех желающих.

- Непременно, - пожав оператору руку, произнес Арсений, - а теперь мне пора.

Тот кивнул и, развернувшись, ушел в сторону пропускного пункта.

Когда Лавров поднялся на мостик, все были уже в сборе.

- Докладывайте!

- Все в норме, капитан, Марио славно потрудился, - высказал свое мнение Сергей.

- Все оборудование мостика работает, как положено, - доложил Вик.

- Разошелся один из швов правого силового отсека, сейчас мои ребята заканчивают повторную сварку, больше ничего не обнаружено, - сообщил Марио.

- Товарищи, первый старт «Гагарина» признаю успешным, экипаж, как и сам корабль на высоте. Предлагаю обмыть, но не увлекаясь. Провизия уже доставлена из ближайшего ресторана, прошу всех в кают-компанию.

Все потянулись к выходу.

- Друзья, - поднимаясь с бокалом шампанского, произнес Арсений, все смолкли, ожидая продолжения:

- Вот наш корабль и совершил первый полет, он был коротким, но прошел великолепно. Впереди нас ждут многие дни и миллиарды километров космических путей, там мы проверим его на прочность по настоящему, а пока, за вас, за наш корабль и космические дороги!

- Ура, - закричали все присутствующие и дружно сдвинули бокалы.

Разошлись за полночь, на этот раз это была не пьянка, а именно праздник. Каждый сказал какие-то слова в отношении корабля и присутствующих, много теплых слов досталось Марио, но он их заслужил.

Завтра ночью «Гагарину» предстояло совершить свой первый рейс, впереди у него две недели полета. Арсений посмотрел на портрет первого капитана легендарного корабля. Эта была единственная вещь, которую Арсений не продал, небольшая, старая, даже не двигающаяся фотография, сделанная в черно-белом стиле. Она нашлась в тумбочке, когда Лавр разбирал вещи, и вот теперь висела на стене напротив кровати.

- Твое здоровье, капитан, - отсалютовал он бокалом, - думаю, ты знаешь, что я поступил правильно, этот корабль должен летать, а не гнить в музее.

Ответа не последовало, но Арсений был уверен, что Новиков разделяет его мнение.

Глава шестая. Аd Astra (к звездам) (часть первая)

- Входим в заданный квадрат, - сообщил Вик. Все системы работают нормально, целей не наблюдаю. Турели и «Кладенец» отключены.

- Марьям, займи место в «Скифе», - приказал Арсений, - но сиди тихо, даже стволами не двигай, это просто предосторожность.

- Есть, - четко произнесла девушка и быстро покинула мастик.

- Две цели вошли в заданный квадрат, одна из них фрегат ОСА, - доложил Вик, - будут здесь через пару минут, турели и лазерная установка наведены и ждут подтверждения на открытие огня.

- Жду приказов, капитан, - раздался голос Наемницы.

- Никакой самодеятельности, мы не пираты, начинаем действовать только при явной угрозе с их стороны.

- Говорит капитан транспорта «Нинья». Прошу прощение за задержку, возле сектора крутился непонятный перехватчик. Готовы к стыковке?

- Готовы, - отозвался Арсений, - выдвигаю стыковочный рукав.

Навстречу его рукаву устремился идентичный с транспорта, Арсений бросил взгляд на приборы, скорость сближения была великовата и он скинул ее до трех метров в секунду. Корабли медленно сошлись нос к носу, два жестких семиметровых рукава несколько секунд улавливали мощные поля магнитных захватов, после чего намертво сцепились друг с другом.

- Стыковка проведена успешно, - раздался из динамика голос капитана «Ниньи». – Поздравляю, Арсений Иванович, ведь это ваша первая стыковка на данном корабле.

- Спасибо, - откликнулся Лавров, - готовы принять груз?

- Тогда жду вас у себя в трюме.

Арсений поднялся.

- Вик, на мостике, следишь за всем, если заметишь что подозрительное, сразу дай знать. Марьям, Сергей, жду вас возле стыковочного отсека.

- Ты им доверяешь? - спросил механик, проведя рукой по рукояти «Хищника», который купили специально для него.

- Не совсем, но пока все вроде нормально.

Марьям кивнула, соглашаясь с Арсением.

-Фрегат нарезает вокруг нас круги, вроде ничего подозрительного.

Автоматика выровняла давление в стыковочном рукаве, замок лязгнул, и Сергей с пульта открыл дверь. Через минуту на борт «Гагарина» перешли двое, они тоже были вооружены, но были спокойны, лучший признак того, что все идет хорошо.

- Я Дэн Смит, капитан «Ниньи», а это мой помощник Вин.

- Арсений Лавров, готовы принять груз.

- Документы, - протягивая руку, попросил Смит.

Арсений передал ему пакет, который взял у Арона, что-то общего было в этих двух Смитах.

- Вы и Арон родственники? - не удержался Лавр.

- Он мой младший брат, - улыбнулся капитан «Ниньи» и быстро приложив палец к сенсору, пробежался глазами по черным строчкам текста. - Все правильно, принимайте груз. Ширина рукава всего десять метров, так что, погрузку придется вести только в одну сторону.

- Контейнеры большие?

- Шесть метров ширину, у меня пять погрузчиков, мой помощник проследит за разгрузкой.

- Сергей, открывай трюм и иди с Вином.

- Да, капитан, - отозвался механик и пошел вглубь ангара, поманив за собой помощника Смита.

Из рукава появился первый погрузочный кар, тащивший темно-зеленый контейнер. Арсений долго летал на военных кораблях и прекрасно знал, как выглядит армейское имущество, это без сомнения был спецгруз.

- Надеюсь, вы понимаете, что вскрывать их нельзя? - стрельнув в Лаврова глазами, спросил Дэн.

- Не первый год этим занимаюсь, просто впервые в роли самостоятельного капитана, - ответил Арсений, провожая взглядом уже третий погрузчик. Сейчас они шли только в одну сторону, разгружались и собирались у него за спиной, чтобы, как только проход, освободится вернуться за следующей порцией груза.

- Вик, что там у тебя? - запросил мостик Лавр.

- Все спокойно, капитан, фрегат контролирует сектор, никаких левых передач не перехвачено.

- Не доверяете нам? - спросил капитан «Ниньи».

Арсений отрицательно покачал головой.

- Доверяй, но проверяй, и меня больше беспокоите не вы, а те, кто могут заявиться сюда, чтобы полюбопытствовать, что два корабля делают в космосе. Под прикрытием старого фрегата, который даже я смогу завалить, не особо напрягаясь.

Марьям, стоящая за спиной Арсения, хмыкнула, она просканировала «телохранителя» «Ниньи», этот фрегат был списан больше ста лет назад, его самые мощные орудия относились к третьему поколению, щиты стояли на максимуме, но «Скиф» или «Кладенец» вскрыли бы их за пару секунд. Это не охрана, а ее видимость.

- Почти все, - довольно потер руки Смит, - еще два контейнера, и мы закончили.

- У вас шустрые ребята, - похвалил Арсений, - управились за пару часов, даже с таким ограниченным пространством.

- Дело привычное, - отмахнулся Смит. - Я вожу «Нинью» уже шесть лет, большая часть экипажа постоянная, и это не первая моя разгрузка в космосе.

Последний погрузчик появился из рукава, таща темно-зеленый контейнер.

- Ну вот и все, - облегченно произнес Дэн. - Бумаги подписаны, честно говоря, я рад, что избавился от этого груза, слишком беспокойный он. Мой вам совет, уходите с торговых путей, если есть маскировочный режим, даже не выходите из него, и будьте наготове. Пока не пересечете границу Красного пояса, никому не верьте, эти контейнеры уже обошлись в несколько десятков жизней. Избавьтесь от них, как можно быстрее.

Арсений кивнул.

- Учту.

Из трюма появился Сергей и Вин.

- Капитан, груз закреплен, готовы тронуться в любой момент, - доложил механик.

- Пора прощаться, - пожимая руку Арсения, сказал Смит, - удачи вам, она пригодится.

- Спасибо, и вам спокойно добраться.

- Мне теперь нечего беспокоиться, я избавился от груза, - усмехнулся Дэн. - Кому я нужен с пустым трюмом? Прощайте, - и он с помощником быстро перешел в рукав.

- Расстыковываемся, - скомандовал Арсений, - и ходу отсюда, что-то мне эта работенка нравится все меньше и меньше.

Он быстро поднялся на мостик, рукав был уже втянут.

- Вик, что происходит вокруг нас?

- Ничего, капитан, «Нинья» и ее сопровождающий уходят в сторону планеты, расстояние три сотни километров, четыре.

- И нам пора, - садясь за пульт, заметил Арсений. - Двигатели на полную, включить маскировку, и ходу отсюда.

- «Плащ» активирован, - доложил андроид. – Командир, в соседний сектор вошли два неопознанных корабля, они движутся навстречу «Нинье» и фрегату ОСА. Это перехват!

- Валим, - выкрикнул Лавр и дал полный ход. – Ханда, за «Скифа», Вик, «Кладенец» и «Плуги» в активный режим, при угрозе атаки активируй.

- Слушаюсь, капитан. Но нас не видят, фрегат открыл по неизвестным огонь. Еще пару минут, и мы выйдем из зоны радара.

- Может, помочь им? - раздался из динамика голос Сергея.

- Сваливаем, - отрезал Арсений, - их двое, отобьются. Да и не нужны они им, мы - главная цель, а вернее, наш груз.

- Мы вышли из зоны, - сообщил Вик. - Нам нужен курс, капитан.

- Торговый маршрут 12/76.

- Но Дэн предупреждал, держаться от них подальше, - раздался голос Марьям.

- Они думают так же, как он, и искать будут на маршрутах контрабандистов, а мы в наглую рванем. Все, харе базарить, Сергей, как ведут себя установки и двигатели?

- Все в порядке, Арсений, мы на максимуме - третьей космической, семьдесят пять и семь километров в секунду.

- Погони нет, - доложила, сидящая за «Скифом» наемница.

Автонаведение кинетической пушки было рассчитано на три сотни километров, правда, эффективную стрельбу можно было вести с дистанции, не превышающей восьмидесяти.

- Через полтора часа будем на торговом маршруте, - сообщил андроид, - похоже, на этот раз нам повезло.

- Вовремя удрали, - не мог не согласиться Арсений. - Есть передачи из сектора, где были атакованы «Нинья» и фрегат.

Вик отрицательно покачал головой.

- Что ж, теперь только вперед, - озадачено произнес Лавров. - Мы идем домой.

На торговый маршрут вышли без приключений и едва не попали на прицел большого торгового каравана, идущего к Амстердаму в сопровождении двух фрегатов четвертого поколения. «Звездуны» мгновенно взяли на прицел неопознанный транспорт, вынырнувший в десяти тысячах километров от них из пустого космоса. И так и провожали его стволами, пока «Гагарин» не разминулся с караваном, состоящим из восьми гигантских грузовиков, каждый из которых тащил почти пять сотен контейнеров.

- Вик, прими мостик, - приказал Арсений, - если что, сразу вызывай, я буду в кают-компании.

- Слушаюсь, капитан, - занимая место Лаврова, отчеканил андроид. Техники, которые его перекраивали, постарались на славу: с одной стороны он был общительным человеком, личностью, а с другой - великолепным исполнителем. В людях подобное сочетание встречалось редко.

- Сергей, Марьям, жду вас там, - покидая мостик, связался с остальным экипажем Арсений.

Механик и наемница появились минут через пять.

- Что думаете? - доставая из холодильника банку энергетика, поинтересовался Лавр.

- Думаю, мы круто вляпались Арс, ноги мы унесли очень вовремя, - на правах старой знакомой Арсения произнесла Марьям.

- Согласен с ней, - произнес Сергей, - у нас военный груз, я спросил Вина, когда мы разгружали контейнеры, но он только пожал плечами, похоже, только капитан знал, что внутри.

Марьям и Арсений переглянулись. «Как знаешь», - взглядом сказала девушка.

- Там комплектующие к «Зевсу», - решил вскрыть карты Лавр.

- Мы в дерьме, - тут же высказал свое мнение Двигун. - И идем по центральному торговому маршруту.

- Будь там, где противник тебя не ищет, - выдала военную аксиому Марьям.

- К тому же у нас есть «Плащ», - раздался из динамика голос Вика. - Сейчас мы идем по самому краю маршрута в режиме маскировки, нас могут обнаружить только в упор.

- Если мы везем комплектующие к «Зевсам», они пойдут на все, чтобы заполучить их, - продолжил свою мысль Сергей, - и мы не знаем возможности врага, а вот они наверняка наши знают.

- «Гагарин» не корыто, мы двигаемся быстро, - заметил Арсений. - Я не зря вложил в него почти три миллиона. Думаю, мы без проблем сможем справиться с довольно сильным противником, я бы даже рискнул принять бой с корветом.

- Щиты у нас слабоваты для такого боя, - остудил его Сергей. - Ладно, пошел я обратно к своим двигателям и силовым установкам. - Он поднялся из-за стола и, прихватив бутерброд, направился к выходу. - Деньги-то хоть хорошие? - остановившись в дверях, спросил он.

Арсений кивнул.

- Если доберемся живыми, получишь свою долю.

- Тогда вперед, - уже более оптимистично произнес механик.

- Корабль по курсу, - доложил Вик, - класс «Купец», средний торговец. Разойдемся с ним в полумиллионе километров, они нас не видят.

- Иди, как идешь, курс не менять, - приказал Лавр.

- Слушаюсь, капитан.

Два дня прошли в относительном покое, данный торговый маршрут был популярен, уже раз десять навстречу попадались суда, из которых только один был пассажирским лайнером средней дальности.

- Нам на перерез идет корабль в сопровождении пары перехватчиков, они нас засекли, - доложил Вик.

- Выведи на экран, - распорядился Лавров.

Через секунду появилось изображение, это был старый европейский бриг класса «Свободный охотник», не самое удачное корыто, созданное в европейском треугольнике, но обладающее одним огромным достоинством, мощными двигателями и двумя орудиями главного калибра. Правда, защита его оставляла желать лучшего.

- Капитан, без сомнения они идут за нами. Только что поступило сообщение.

Арсений запустил передачу: «Транспортное судно «Гагарин», немедленно лечь в дрейф и приготовиться к стыковке».

- Боевая тревога! Вик, бери на себя управление кораблем, Марьям, за «Скифа», поддержишь меня огнем. Сергей, дай полную мощность, мы должны оторваться, - все эти приказы Арсений отдавал уже на бегу, через шесть минут противник выйдет на дистанцию удара, а ему надо успеть добраться до посадочной палубы, где его ждет МиГ. «Только бы Марио не подвел», - подумал Лавр, перехватчик был единственной вещью, которую не успели испытать. Он добежал меньше чем за минуту, влез в боевой скафандр, шесть штук которых специально закупил в Амстердаме, и, забравшись в кабину, открыл двери ангара.

- Все системы работают нормально, - сообщил бортовой компьютер, закончив ускоренную проверку.

- Ворота ангара открыты, - доложил Вик, - время до контакта - четыре минуты.

Арсений стартовал на максимуме возможного, маленький вес, гарантировал приличные скорости, недоступные тяжелым кораблям, в отличие от транспортов и самого «Гагарина», «Дербник» мог выжать больше ста пяти километров в секунду.

- Истребители противника в зоне поражения, - сообщила Марьям.

- Всем системам огонь! - скомандовал Арсений, сейчас он очень жалел, что за штурвалом «Гагарина» не Анна.

МиГ лег на боевой курс и понесся навстречу противнику, это были тяжелые перехватчики «Хорнет», одна из самых удачных разработок «звездунов» в этом классе. Небольшая огневая мощь и средняя скорость была компенсирована мощными щитами и тяжелой кинетической пушкой, которая вскроет «Гагарина» с двух выстрелов.

Арсений видел, как лазерные лучи из скорострельных «Плугов» расщепились о вражеские щиты. Но свое дело они сделали: уровень защиты был понижен и, заложив вираж, Арсений выстрелил из обоих кинетических пушек разом.

Перехватчик, которому две длинные очереди угодили в бок, рванулся в сторону и попал под огонь «Кладенца» и, если легкие «Плуги» не могли взломать щиты, то лазерная пушка четвертого поколения не оставила «Хорнету» ни одного шанса. Перед Арсением взбух оранжевый шар, который исчез через секунду, оставив на месте гибели врага разлетающиеся в разные стороны обломки. Второй перехватчик, дав пару неприцельных залпов по «Гагарину», развернулся и бросился на утек под прикрытие брига.

С «Гагарина» ему вслед открыли ураганный огонь, но тот довольно быстро выскочил из зоны обстрела, получив пару незначительных попаданий, которые приняли на себя щиты. Арсений вернулся к кораблю и пошел рядом на расстоянии сотни метров, играя роль эскорта.

- Они уходят, - сообщил Вик.

- Хорошо, - отозвался Арсений, - они не рассчитывали на подобное сопротивление. Вик, меняй курс, переходим на торговый маршрут 10/54

- Слушаюсь, капитан, - мгновенно отозвался андроид.

- Сергей, доложи о повреждениях!

- Потерян кормовой щит, на восстановление потребуется сорок минут, небольшая пробоина в левом «парусе», силовая и сам двигатель не пострадал. Сейчас займусь устранением. Пока что все.

- Поздравляю экипаж, мы выдержали первый бой и провели его достойно. Вик, сбавь скорость, захожу на посадку.

- Да, капитан.

Сесть оказалось намного сложнее, чем взлететь: с первого раза вписаться не вышло, пришлось делать еще один заход, сбросив скорость «Гагарина» до двадцати километров. С третьей попытки, едва не погибнув, Арсений все-таки вошел в не слишком широкие ворота стартового ангара. Развернув истребитель на поворотной стартовой платформе, он на всякий случай подготовил его к немедленному старту. Он был доволен первым боем «Гагарина», теперь осталось выигрывать во всех оставшихся.

- Кто это был? - спросила Марьям, когда вечером весь экипаж собрался в кают-компании.

Арсений только пожал плечами.

- Кто бы ни был, они прекрасно оснащены. «Хорнет» стоит в два раза дороже МиГа, это летающая крепость, не будь у нас «Кладенца» и трех плугов, они бы не оставили нам ни одного шанса, «Скиф» просто не потянул бы мощные щиты перехватчика. Теперь они будут осторожны, я думаю, это была разведка боем.

- За комплектующими к системам наведения так не охотятся, - заметил Сергей. - Что же в этих контейнерах?

- Я так понимаю, ты предлагаешь вскрыть один? - спросил Лавр довольно прохладным голосом.

Механик кивнул.

- Нет, - отрезал Арсений, - мы взялись за работу, раньше надо было задавать вопросы, к тому же, вскрыв контейнер, мы подпишем себе смертный приговор. Сейчас за нам охотится непонятно кто, скорее всего, пираты, может, каперы, но, вскрыв ящик, мы сунем свой нос в дела военных Красного пояса, и тогда нам точно головы открутят, чтобы языками не трепали.

- Тебе все равно, за что ты умрешь? - продолжил гнуть свою линию Двигун.

- Нет, - покачал головой Лавров, - но я не собираюсь умирать, а, сунув нос в груз, нас точно убьют. Одно понятно: к «Зевсам» это не имеет никакого отношения. Так что, Серега, даже близко не подходи к трюму, у нас и без этого проблем хватает. Ты все понял?

- Слушаюсь, товарищ капитан, - выразив тем самым свое недовольство, буркнул механик.

- Это касается всех, - оглядев присутствующих, добавил Лавров.

Марьям и Вик синхронно кивнули.

- Капитан, час назад по сети прошла информация об уничтожении «Ниньи» и ее сопровождения, - сообщил андроид, - никто не выжил.

-Чем дальше, тем страшнее, - буркнул Сергей.

- Простой рейс за сотню тысяч, - усмехнулся Арсений.

- Надо будет вернуться на Амстердам и вспороть Арону брюхо, - хладнокровно и без всякой шутки произнесла девушка.

- Я не думаю, что он нарочно, - возразил на это Арсений. - Смит не обманывал, когда говорил о грузе, сам не знал, что отдает, иначе бы никогда не стал встречаться с нами в «Черной дыре», да и нервничал бы он гораздо сильнее. К тому, же я сильно сомневаюсь, что он так ненавидел брата, что подставил его под пушки.

- Логично, - согласилась девушка, за последние недели русский у нее улучшился, но появилась другая проблема, теперь, когда ей не хватало слов, она говорила на жуткой смеси двух основных языков системы, предложение могло запросто начинаться по-русски и заканчиваться на нем, но в середине…

- Что будем делать? - спросил Вик. - Они знают, куда мы идем, мы посередине торговых маршрутов, рано или поздно нас обнаружат, пока что нас сильно выручает «Плащ», но долго играть в прятки не выйдет.

- Ты прав, надо уходить с торговых путей, - согласился Лавр, - они не ждали нас здесь и готовили засаду где-то в другом месте, но теперь все изменилось.

Арсений задумался, в настоящий момент «Гагарин» спрятался за маленькой необитаемой луной. Ученые предполагали, что раньше здесь была планета, об этом свидетельствовало большое метеоритное поле в соседнем секторе, по их мнению, в нее ударила бродячая комета. Лучшего места, чтобы спрятаться придумать было сложно, весь сектор был настолько богат обломками, что радары с ума сходили, а если брать во внимание маскировочный модуль, то найти их здесь было нереально, но рано или поздно придется отсюда уйти. Лавр снял браслет коммуникатора и, положив на стол, развернул подробную карту системы. Самым поганым было то, что они находились внутри звездного квадрата, найти здесь помощь было совершенно нереально. Как плохо не понимать, что происходит, если бы знать, кто враг, а кто друг?

Арсений изучал карту системы, сектор за сектором, остальные, столпившись у него за спиной, молча наблюдали. Самое плохое, что он не видел выхода, до границ Красного пояса на полной скорости по кратчайшему маршруту идти не меньше девяти дней. Так долго играть в прятки не выйдет. Значит… Лавров посмотрел путь, по которому «Гагарин» пришел сюда. Амстердам находился на краю системы, его можно было бы назвать задворками, но, благодаря своей вольнице, планета стала центром торговли. Если вернуться обратно, то можно прокрасться у всех за спиной, до ближайшей планеты будет минимум семь миллионов километров, но это огромный крюк, на который уйдет, Арсений быстро подсчитал расстояние и скорость, два месяца при самом лучшем раскладе, и это только на то, чтобы добраться до границы Красного пояса. А груз должен оказаться у Большой Москвы не позже, чем через две с половиной недели. Лавр устало потер переносицу, получилась патовая ситуация, он не мог идти в обход и не мог идти напрямик.

- Корабль в зоне радара, корабль в зоне радара, - раздался голос бортового компьютера из динамика, висящего под потолком.

Первым с места сорвался Вик, никто еще не успел обернуться, а он был уже в дверях, преимущество кибернетического организма. Арсений вскочил и поспешил следом. Когда он вбежал на мостик, андроид уже изучал объект.

- Они нас не видят, - сообщил он, и в отличие от Рима, голос которого при любой ситуации звучал нейтрально, в голосе Вика проскользнуло плохо скрываемое облегчение.

Арсений бросил взгляд на экран навигатора: шесть маркеров - один большой и пять мелких. Все было ясно, корабль - база и истребительный эскорт, не было никаких сомнений, что они здесь делают, кому еще понадобится соваться в этот богом забытый сектор, потерявшийся между двух торговых маршрутов.

- Транспортник класса «Каботаж», - сообщил Вик, - и звено малкоров, два тяжелых перехватчика «Хорнет» и три легких истребителя «Рено».

Арсений усмехнулся, транспортники данного класса стояли третьими по размерам, суда типа «Исполин» были гигантскими, больше двух километров в длину, и могли брать на борт огромное количество груза, следом за ними, уступая лишь немногим в размерах, шли «Баржи», а на третьем месте удачно разместился четырехсот метровый «Каботаж», созданный дня переброски грузов на средние расстояния. Команда подобного «грузовика» была не меньше сорока человек, но то, что перед ним не честный торговец, а пиратское судно, было ясно с первого взгляда, а значит, это подвижная база всей банды, от семидесяти до ста пятидесяти человек, и пять космолетов явно не вся огневая мощь. Его предположение подкрепил Вик.

- Данный корабль был захвачен три года назад возле Майями, и теперь является пиратским судном, - сообщил андроид.

- Другого и не ожидал, - отозвался Арсений, наблюдая за рыскающими в пылевом облаке перехватчиками и истребителями. И если легкие «Рено» были куском дерьма, одни из самых старых и дешевых истребителей, снятых с вооружения больше сотни лет назад, то «Хорнеты» - сила.

- Они уходят, - через час сообщил Вик, - наша маскировка оказалась им не по зубам.

Арсений согласно кивнул, круче «Плаща» была только его модификация, выпущенная всего полгода назад.

- Ушли, - откидываясь в кресле, доложил Вик.

Но данная новость не принесла облегчения, весь экипаж «Гагарина», собравшийся на мостике, понимал, что сейчас просто повезло, им на руку сыграло место, где они прятались, которое сильно ограничивало обзор, и маскировочная система, но если кто-то из них подошел бы на расстояние прямой видимости, то все бы уже было кончено. Такой транспорт мог легко выйти один на один с корветом или даже с фрегатом, крейсер или линкор ему, конечно, были не по зубам, но с малыми кораблями он смог бы потягаться, а «Гагарин» всего лишь «Исследователь» с парой пушек. Может, и удалось бы разобраться с малкорами, но противопоставить «Каботажу» было нечего.

- Что будем делать, капитан? - растеряно спросил Сергей.

- Думать, - ответил Арсений, - а пока надо отдохнуть. Сейчас самое время, потом, возможно, будет некогда, - и, поднявшись, покинул мостик.

Следом за ним ушли и остальные, на вахте остался только Вик, который, когда все уходили, занимал кресло Новикова, видимо, что-то уцелело в его кремневых мозгах, какой-то байт информации, который связывал его со старым «Гагариным».

Арсений проснулся глубокой ночью по времени корабля. Он так и не понял, что его разбудило, просто появилось ощущение, что нужно вставать. Умывшись и приведя себя в порядок, Лавр пошел на мостик, Вик за секунду до его появления покинул капитанское кресло.

- Не спиться? - участливо спросил он.

Арсений покачал головой и, заняв свое место, развернул большую карту системы. «А что если…» - он внимательно посмотрел на окрашенное желтым огромное астероидное поле, которое вело в соседний сектор, потом был небольшой чистый участок в шесть миллионов километров, а дальше шел пустой космос, ведущий к самому Краю красного пояса.

- Вик, ты сможешь пройти астероидное поле?

О том, что он пройдет его сам, и речи не шло, человеческой реакции просто не хватит на то, чтобы миновать тысячи огромных камней, висящих в пространстве. Но это был шанс, во-первых, этот путь не вел к цели, но крюк был допустимым, а во-вторых, плюсом такого прохода было то, что никто бы в здравом уме не подумал бы, что такое возможно и, значит, в той стороне искать не будут. Вик посмотрел на Арсения, как на умственно отсталого.

- Капитан, это невозможно, - произнес он.

- Нет невозможного, есть цена вопроса, - отрезал Лавр. - Ты готов рискнуть?

Вик несколько минут молчал, изучая показатели радара.

- Да, - наконец неуверенно произнес он. - Но это самоубийство. Нам надо будет пройти два миллиона километров, хоть это поле и не самой большой плотности, но я бы не рискнул туда соваться. Хотя новый «Гагарин» довольно маневренный, а главное небольшой. Шанс, что мы пройдем, примерно десять из ста, при этом десять - одна большая условность. Но вы правы, капитан, если нам это удастся, мы оставим преследователей позади, возможно, они даже не догадаются, куда мы делись. По моим расчетам, тогда мы опоздаем к месту встречи не больше, чем на тридцать шесть часов.

- Надо рисковать, - решился Лавр, - буди остальных, сбор через пятнадцать минут в кают-компании.

Вик кивнул и нажал кнопку громкой связи.

- Ты псих, - сформулировал общую мысль Сергей, выслушав план капитана.

Марьям согласно кивнула.

- Других вариантов нет, - заметил Арсений.

- Мы можем развернуться и добраться до Берлина, он всего в сорока миллионах от нас, - предложил механик, - сядем в космопорту и будем ждать, свяжемся с получателем.

- Эти сорок миллионов еще надо пройти, - заметил Вик, невольно выступив на стороне Лавра. - И нас там будут ждать в первую очередь, если мы встретим такого противника, как тот, что искал нас здесь пару часов назад, нам и полшанса не останется. Неизвестно, что им нужно, захватить или уничтожить,но, в любом случае, мы покойники. А так есть шанс хоть и мизерный, но есть. Края поля они наверняка возьмут под наблюдение я рассчитал примерный курс, центр не такой уж и плотный, попробовать можно, небольшие астероиды будем расстреливать из пушек, «Кладенец» сможет развалить астероид диаметров в двадцать метров, а тут таких большинство. Это поле не красной степени опасности, крупных объектов не так уж и много. Решайте, я готов попробовать.

- Я уже сказал свое слово, - произнес Арсений. - Это единственный шанс, они знают, что мы где-то здесь, и рано или поздно нас найдут, это просто вопрос времени.

- Я против, - после долгого молчания произнес Сергей. - Но если остальные решат идти, я подчинюсь.

- Решение за тобой, - посмотрев на Марьям, произнес Лавр.

- Идем, - после тяжелой паузы произнесла наемница. - Может, это и неверное решение, но тут есть хоть какой-то мизерный шанс.

Сергей скривился, но промолчал.

- Тогда слушай мой приказ. Вик, занимай место пилота. Марьям, за «Скифа», я возьму на себя обязанности навигатора и стрелка из «Кладенца», переведу его на ручное управление, Серега, на тебе техническая сторона, будь готов латать корпус. Советую всем сразу облачиться в скафандры, мостик задраить. Если что случиться, выжившие пробираются к шлюпкам и валят отсюда. Все по местам.

Решение было принято, теперь жизни экипажа «Гагарина» зависели от грамотных действий команды и от навыков пилотирования Вика. Арсений бы даже со стимуляторами не рискнул лезть туда, просто бы не хватило времени, действие реакцина заканчивается через семьдесят минут, а за это время в таком поле не пройти и двухсот километров. А вот у неутомимого Вика был шанс.

- Готов? - спросил Лавр андроида, который уже занял место пилота.

- Готов, - уверенно и твердо произнес тот.

«Вот, что значит, эмоциональная матрица, - подумал Арсений, - не зря я за нее отдал двадцать тысяч». Столько уверенности было в голосе Вика, что он на секунду усомнился в том, что тот не обычный человек.

- Вниманию экипажа, - включив громкую связь, произнес Лавр, - просьба занять свои посты, связь будет работать постоянно. Да поможет нам Бог! Давай, Вик, вперед!

- Поехали, - задорно выкрикнул андроид, подражая Лаврову.

- Дистанция до поля два с половиной километра, ближайшее окно шириной в триста метров правее нашего курса на пол градуса.

- Есть полградуса вправо, - отчеканил андроид.

Арсений с ужасом смотрел на приближающиеся глыбы, вот уже второй раз за два месяца он вел корабль в астероидное поле. Правда, этому было далеко до того, где нашел свой конец «Минск», но было не менее страшно, сейчас он был не один, и корабль - не маленькая шлюпка, хотя управление получше, чем на том корыте.

- Входим, - прокомментировал Вик происходящее и повел «Гагарина» между двух астероидов.

Он прекрасно знал пропорции корабля, кремниевый мозг рассчитывал возможные варианты гораздо быстрее, чем человеческий, он не знал сомнения, Арсений даже на мгновение позавидовал выдержке биоробота.

- Прямо по курсу астероид размером с аэрокар, убери его, и мы пройдем.

Арсений быстро навел лазерную пушку на указанный объект и дважды нажал на гашетку. Лучи угодили точно в центр каменной глыбы, которая мгновенно разлетелась на мелкие осколки. Автоматическая турель, размещенная на носу, мгновенно выдала серию выстрелов, разрушая наиболее крупные. Не зря Сергей два часа потратил на перенастройку.

- Справа в полусотне метров небольшой булыжник в форме человеческой головы.

- Марьям, он твой, - скомандовал Арсений, и тут же из-под брюха корабля дважды лязгнула кинетическая пушка, разогнавшиеся разрывные снаряды, начиненные плазмой испарили камень.

- Молодец, - похвалил девушку Лавров.

- Спасибо, капитан, - на полном серьезе произнесла наемница, причем произнесла это на русском и почти без акцента, видимо, от стресса забыла, как коверкать слова.

Так и пошло: Вик показывал чудеса пилотажа, конечно, ему было далеко до настоящих асов космоса, но он уверенно вел корабль вперед, ныряя, просачиваясь между гигантских глыб, изредка он командовал, и Арсений с Марьям разносили мешающий ему астероид. Но Лавр видел, что даже андроиду подобный пилотаж дается с трудом, тот был напряжен, никаких посторонних движений, взгляд устремлен на обзорный монитор, он даже моргать прекратил.

Несколько раз «Гагарин» задевал довольно крупные камни, но, к счастью, удары приходились по корпусу вскользь. Один раз их спасло только чудо: крупный астероид размером метров в двадцать разлетелся на осколки и пятиметровая глыба едва не снесла левый реакторный отсек. Вик среагировал мгновенно, крутанув штурвал, он уклонился, пропустив ее между корпусом и «парусом». Арсений при этом поцеловался со стеной и, если бы не шлем скафандра, точно бы раскроил себе череп. Сергею повезло меньше, поскольку из динамика полилась отборная брань.

- Все, стоп, - приказал Арсений, когда корабль вырвался на открытое пространство шириной километров в десять.

Вик застопорил машины и облегченно вздохнул, во всяком случае, Лаврову так показалось.

- Сергей, доложи о повреждениях?

- Повреждений корпуса нет, - раздался из динамика голос механика. - В одном месте острый осколок порвал первый слой обшивки, но герметизация не нарушена, если у нас есть двадцать минут, могу выйти в космос и залатать. Все равно я только и делаю, что сижу на жопе ровно.

- Займись, - скомандовал Арсений.

Он устало опустился на свое место. За шесть с половиной часов полета он вымотался, словно целый день мешки на ферме таскал.

- Сколько прошли? - поинтересовалась Марьям, появившись на мостике, вид у нее был усталый, видимо, сказывалось напряжение.

- Чуть больше семисот тысяч, - отозвался Вик, - на одном отрезке плотность поля была минимальной, и я почти полсотни прошел на довольно приличной скорости. А вообще, хорошо идем, я думал, будет хуже.

- Все впереди, - отозвался Арсений. – Пойдем, перекусим, - предложил он наемнице, - да и кофе не помешает.

- Не откажусь, - отозвалась девушка и покинула мостик.

- Вик, подежуришь?

- Конечно, капитан, передохните, вам людям гораздо тяжелее, чем нам.

Арсений улыбнулся и вышел, было забавно слышать, как андроид философствует о преимуществах биороботов.

- Как тебе Вик в роли пилота? - спросила Марьям, когда они расположились за столом, на котором стояла тарелка с горкой бутербродов и две чашки, полные горячего кофе.

- Неплох, - вполне честно ответил Арсений. - Я думаю, мало кто из людей смог бы справиться в данной ситуации, но он все-таки машина, и рассчитывает каждое движение с точки зрения уравнения, ему не хватает интуиции и импровизации, я бы предпочел в этой роли человека. Здесь Вик просто великолепен, но в серьезном бою, я бы не дал ему рулить. Он не способен на импровизацию, раб логики.

Минут через двадцать в кают-компании появился Сергей.

- Поздравляю, на корпусе «Гагарина» появились первые заплаты, - садясь за стол, произнес он. Взяв с тарелки бутерброд, механик в один присест откусил сразу половину. - Я обследовал почти весь корпус, нашел еще две пробоины рядышком, ничего опасного, но, если так и дальше пойдет, то через пару дней «Гагарин» будет похож на ветерана боев без правил.

Марьям быстро заварила еще одну кружку кофе и поставила перед ним, Двигун благодарно кивнул.

- А вообще, пока что все идет хорошо, мы прошли чуть меньше миллиона и до сих пор живы. Честно, я думал, мы и сотни тысяч не сделаем.

- Все равно это только одна восьмая пути, - заметил Арсений, - у тебя еще будет повод позлорадствовать и сказать, а я говорил…

- Лучше, если не будет, - усмехнулся механик.

- Лучше, - согласился Лавров.

Когда тарелка с бутербродами опустела, Лавр решительно поднялся из-за стола.

- По местам, - скомандовал он, - через пять часов сделаем остановку на сон.

Сергей и Марьям поднялись и пошли к лестницам, ведущим на нижние палубы. Арсений какое-то время смотрел им вслед, после чего задраил переборку, отрезая мостик и свою каюту от остального корабля.

- Готов? - занимая кресло навигатора, поинтересовался он.

- Всегда готов, - выдал Вик, - вниманию экипажа, - выходя на громкую, произнес андроид. -Наш транспорт идет дальше. Поехали!

- Это уже прямо стало традицией, - усмехнулся Арсений.

Новоиспеченный пилот ничего не ответил, только выдал первую космическую, затем плавно перешел на вторую, ситуация и плотность астероидного поля это позволяло.

«Великолепный корабль, - подумал Арсений, разнося из «Кладенца» очередную цель, указанную андроидом. - На любом другом я бы не решился на подобный полет. Да, будь у меня выбор, я бы вообще сюда не полез».

На то, чтобы преодолеть астероидное поле, потребовалось четыре дня и семь часов. «Гагарин» замер в двухстах метрах от края астероидного поля, укрывшись за гигантской «горой», висящей в пустоте космоса.

- Мы сделали это, Вик! Мы прошли!

- Да, капитан, - отозвался андроид, - мы прошли.

- И это только твоя заслуга, - похвалил его Арсений.

- Общая, - покачал головой тот. - Без тебя, Марьям и Сергея корабль бы давно превратился в груду обломков. Ладно, хватит комплементов, у нас есть проблема и ее нужно решать, иначе все было зря.

- Всем членам экипажа срочно пройти на мостик, - произнес Арсений в гарнитуру.

- Даже не верится, - произнесла девушка, переступив порог. - Вик, ты просто супер. - Она быстро подошла к андроиду, который уже занял свое рабочие место, и, обняв за шею, поцеловала его.

- Классно летаешь, - хлопнув Вика, по плечу похвалил механик.

- А теперь, когда восторги схлынули, - произнес Арсений, - давайте взглянем на новую проблему.

- Ну что еще? - недовольно спросил Сергей.

- Вот, - Арсений развернул панорамную карту сектора и ткнул в маркер, висящий в семистах тысячах километров от края поля. - Наши преследователи не такие уж и глупые, хотя, если бы они были уверены, нас бы здесь ждал не один корабль, а вся свора.

- Часовой?

- Да, Марьям, они оставили здесь наблюдателя, - подтвердил предположение наемницы Арсений. - У него работает маскировочный модуль «Тень», но, поскольку у того есть большой минус, мы смогли его взломать. Когда работает «Тень» невозможно поддерживать связь, поэтому на время контакта они вышли из режима маскировки. Это корабль класса «Исследователь», снятый с производства больше сотни лет назад. Пока они болтали, Вик успел их просканировать, две кинетические пушки класса «Копье М» третьего поколения. Наши щиты выдержат из них пару залпов в упор, но этого и не понадобится, поскольку максимальная дистанция для прицельной стрельбы из пушек данного типа равна двадцати километрам. Мы же сможем их атаковать с недоступной для них дистанции, «Скиф» работает с сорока, а «Кладенец» может и с семидесяти.

- Ты уверен, что это пираты, а не сошедший с маршрута торговец? - поинтересовался Сергей.

- Уверен, - твердо заявил Лавр. - Отсюда до торгового маршрута, который идет параллельно полю, больше трех миллионов километров. Эти ребятки висят ровно посередине, постоянно сканируя пространство, может, пушки у них и говно, но радар мощный, они ищут нас.

- Какой план? - спросила Марьям.

- Уничтожить их, - уверенно произнес Арсений. - Они стоят у нас на пути.

- Мы можем обойти их, - заметил Вик.

- Ты дашь гарантию, что нас не засекут? - поинтересовался механик.

Андроид покачал головой.

- Объект начал движение, - известил присутствующих бортовой компьютер.

Арсений повернулся к карте, маркер медленно пошел прямо на них.

- Они что, засекли нас? - спросил он Вика.

Тот отрицательно покачал головой.

- Не понимаю их маневра, но они нас не видят, даже, если бы им удалось пробиться, через «Плащ» они бы видели на своем радаре только астероид.

- На какой дистанции они нас обнаружат?

- Только в упор при зрительном контакте. Думаю, где-то с сотни.

Корабль пиратов медленно двигался к краю поля, за два часа он приблизился на расстояние двух сотен, после чего замерев, снова начал сканировать пространство. Арсений прекрасно видел рубку, оборудование на «Гагарине» было на три порядка лучше, чем у противника.

- Пока они здесь, мы не сможем уйти, - заметила девушка, расположившаяся в кресле пилота.

Арсений кивнул.

- Капитан, у меня есть идея, - входя на мостик, произнес Сергей.

- Выкладывай, - разрешил Лавров. - Поскольку у меня их нет, я готов выслушать все, даже самые безумные.

- На «Гагарине» установлен модуль «Фантом», - подмигнув ему, напомнил механик.

Арсений несколько секунд сидел, обдумывая услышанное, после чего облечено хлопнул себя по лбу.

- Черт, как же я про него забыл! - радостно воскликнул он. - Все ведь так просто.

- Что такое «Фантом»? - поинтересовалась наемница.

- Одна из последних новинок, - пояснил Сергей, - не то, чтобы дорого, но в производство поступили недавно. Так что, вполне может сработать, короче, с корабля запускается маленький модуль размером с аэрокар, отлетев на определенное расстояние, он начинает транслировать на радар вражеского корабля проекцию военного фрегата. Все параметры точная копия настоящего корабля, распознать «Фантом» можно только при зрительном контакте, а засечь его старт из-за небольших размеров вообще нереально.

- Готовь его к запуску, - приказал Арсений.

- Слушаюсь, капитан, - отчеканил механик и выбежал из рубки. - Всегда хотел посмотреть, как это работает, - не оборачиваясь, крикнул он.

- Выведем его на триста тысяч с противоположенной стороны, - рассуждал вслух Арсений. -Из-за небольших размеров и мощного двигателя на это уйдет не так уж и много времени, максимум, часа два, потом активируем и, пока наши «друзья» будут глазеть на идущий на них фрегат, подкрадемся в упор и разнесем это корыто, они даже не успеют понять, что их убило.

- Вик, как только Сергей запустит призрака, выведи его в эту точку, потрать чуть времени и обойди пиратский транспорт по дуге, у «Фантома» запас хода пятьсот тысяч, хватит с лихвой.

- Есть, капитан, - привычно отозвался андроид. - На то, чтобы приблизиться на расстояние дистанции, уйдет сорок минут, я просчитал действия противника, думаю, они попытаются нырнуть в астероидное поле, дабы спрятаться от фантома.

- Это было бы идеальным вариантом.

- Я готов, - раздался из-под потолка голос Сергея.

- Вик?

- Готов, капитан.

- Запускай, - скомандовал Арсений.

Он видел, как от корабля отделился маленький диск, диаметром в четыре метра, и быстро взял курс в обход пиратского корабля. Теперь оставалось только ждать, учитывая крюк, почти в сотню тысяч, на выход к заданной позиции ушло почти три с половиной часа.

- Мы потеряли больше семи часов на всем этом, - заметила Марьям.

- «Красные» могут потерпеть, - отрезал Арсений, - нам надо дойти до них целыми и невредимыми. К тому же Вик прошел астероидное поле быстрее, чем рассчитывали.

Девушка кивнула и замолчала.

- «Фантом» в заданной точке, капитан, противник даже не засек его.

«Надо будет еще одну такую игрушку купить, всего сорок тысяч», - подумал Арсений.

- Активируй!

Вик нажал кнопку на маленьком пульте дистанционного управления, и мгновенно на экране радара появился новый маркер. Арсений смотрел и не верил своим глазам, «Фантом» работал, его показатели в точности соответствовали фрегату, спущенному с квадратовских верфей шесть лет назад. Пираты такое представление тоже пропустить не смогли и действовали точно по сценарию андроида. Активировав «Тень», они рванулись к полю, скорость у них была ниже, чем у «Гагарина», но все равно приличной, через час они скрылись в ста пятидесяти километрах правее, выбрав большой астероид, напоминавший по форме дыню.

- Вик, заходим им в тыл, - приказал Лавр. - Марьям, бегом к «Скифу», как дам команду, откроешь огонь по рубке. Зарядов не жалей.

Девушка вскочила и, ни слова не говоря, выбежала из рубки.

Андроид же, снова заняв место пилота, начал медленное движение, нырнув в пылевое облако. Несколько раз по корпусу били мелкие метеориты, но пробить обшивку им было не по силам. Через час андроид вывел «Гагарина» в тыл противника, спрятавшись за астероидом, который находился всего в тридцати километрах от вражеского корабля.

- Всем приготовиться, - скомандовал Лавров, - огонь по моей команде.

Вик медленно вывел корабль на ударную. Арсений спокойно, хладнокровно, не торопясь навел «Кладенца», поймав в прицел центр корпуса, он нажал гашетку, одновременно скомандовав Марьям:

- Огонь!

Лазерный луч и снаряд из «Скифа» ушли к цели почти одновременно, спустя секунду произошел второй залп, Марьяма, как сумасшедшая, лупила короткими очередями в пять выстрелов. Щит пирата пропал после первого попадания лазера, второй выстрел пришелся точно по палубе, проделав в ней огромную дыру, а следом в корпус ударили кинетические плазменные снаряды, прошив корабль насквозь. Пиратский рейдер раскололся на две части и, спустя пару секунд, взбух огромным огненным шаром, все было кончено. Там, где еще двадцать секунд назад был вражеский корабль, остались только обломки и мусор.

- Малый вперед, - приказал Арсений.

«Гагарин», повинуясь Вику, медленно тронулся к месту гибели корабля.

- Прыткий гад, - усмехнулся Арсений, глядя, как от чудом уцелевшей рубки, отделилась одинокая шлюпка.

- Раздолбать ее? - раздался из динамика голос Марьям.

- Нет, - отрезал Лавр. - Сергей, захватывай ее силовым лучом. Если там выживший, а не просто автоматика сработала, попробуем выяснить, кто, зачем и почему. Марьям, давай в трюм и прихвати свои ножи.

- Слушаюсь, капитан, - в голосе девушке проскользнули радостные нотки. Арсений на это только усмехнулся, в индианке умудрялись уживаться два совершенно разных человека: наемница, которая была абсолютно серьезной, радовалась бою и могла разделаться с мужиком вдвое тяжелее себя меньше чем за пять секунд и молодая девушка, которая могла часами крутиться у зеркала, красила до бесконечности ногти и экспериментировала с прическами.

Вик немного прибавил газу, сокращая дистанцию, а механик, распахнув шлюз трюма, захватил противника. Через двадцать минут шлюпка была втянута внутрь, шлюз задраен, давление выровнено.

- Без меня не вскрывать, - приказал Арсений. - Вик, пока мы там возимся, выбирайся из поля и на всех парах рви вот сюда, - Арсений поставил на карте маркер. - Мы должны убраться, как можно дальше прежде, чем наши «друзья» хватятся своего «часового».

- Да, капитан, - отчеканил андроид и повел корабль между обломков.

Арсений забежал в каюту и, прихватив автомат, спустился в трюм. Шлюпка стояла прямо у шлюзовых ворот. Сергей сидел на одном из контейнеров и внимательно наблюдал за девушкой, та уже прилепила на скафандр модификатор силовой брони и, сжимая в руках лазерный резак, ожидала команды вскрыть «консервную банку».

- Эй, в шлюпке, не заставляйте нас взламывать дверь, - стукнув несколько раз по корпусу, крикнул Арсений.

- Не стреляйте, сдаемся, - раздался приглушенный дверью голос.

- Открывай шлюз, - приказал Арсений, - оружие на пол, выходите и сразу руки за голову. Дернетесь, прострелим ноги, говорить сможешь, а вот ходить, точно нет.

Дверь прошипела гидравлическим запором, после чего ушла в переборку, оттуда показалась рука, которая швырнула к ногам Лавра пистолет. Сначала Арсений даже не понял, что видит, это был лазерный револьвер, но самый настоящий раритет, ему стукнуло уже больше двух сотен лет, одна из самых первых моделей, причем не массовых. Такие Лавров видел только в музее и на картинке. Он поднял оружие и откинул барабан, заряжен, устаревшие патроны, которые давно перестали выпускать, были совершенно новыми, значит, делали их на заказ. Арсений так увлекся изучением оружия, что даже не обратил внимания на двух человек, вышедших из шлюпки и стоящих у входа. Зато Марьям про них не забыла, девушка быстро приблизилась своим грациозным, скользящим шагом, не опуская пистолета, зашла им за спину и точными выверенным ударами под колено уронила пиратов на металлический пол. Затем скрутила пиратам руки за спиной, надев энергетические наручники, после чего тщательно обыскала пленников.

- Капитан, они чисты, - доложила она и с помощью подошедшего Сергея поставила пленников на ноги.

Арсений сунул револьвер в карман, трофей был безумно дорогим. Лавр не страдал тягой к коллекционированию раритетов, но именно этот пистолет он собирался сохранить, разместив его на стенке каюты, как напоминание о первом бое, в котором «Гагарин» под его командованием разнес вдребезги пиратский корабль. Покончив с изучением оружия, Арсений взглянул на пленников. Те стоял под прицелом пистолета, который держала в руках Марьям, первым был здоровенный бугай, с бритой башкой и обожженной левой стороной лица, причем рана была свежей, видимо, он получил ее только что, второй мелко дрожал, правильнее сказать - трясся всем телом, он был высоким, но довольно худым, скорее даже изможденным.

- Как тебя зовут? - обратился Лавр к здоровяку.

- Карлос, - с вызовом произнес тот, он не боялся, смотрел в глаза и, сцепив зубы, терпел боль.

- А ты? - Арсений посмотрел на второго.

- Я, я Франц, - заикаясь от страха, произнес пленник.

- Что за корабль мы уничтожили, и кто им командовал?

- Это «Корсар», - ответил здоровяк. - Скоро здесь будет наши, вам все равно не скрыться. Мы всего лишь маленький корабль большого пиратского флота, который подчиняется Троттеру, а кораблем командовал его подручный Белофф. Больше ничего не скажу.

- Ты сказал «Корсар»? - не поверил собственным ушам Арсений. Он ничего не забыл, он не забыл как Троттер убил его отца и мать, разрушил его дом, а самого хотел продать на рудники Зиона. Жаль только, что этого ублюдка не оказалось на «Корсаре», когда он разлетелся во все стороны.

- Что вам надо от нас?

Здоровяк упрямо стиснул зубы, второй, похоже, вообще не мог разговаривать, он дрожал все сильнее.

- Марьям!

Девушка поняла все правильно и хлестким движением дала здоровяку пощечину прямо по ожогу. Тот взвыл.

- Повторяю вопрос, - ледяным голосом произнес Лавр, - что вам надо от нас?

- Груз, - процедил сквозь зубы Карлос, - захватить или уничтожить, не важно, главное, чтобы он не попал к «красным».

- Что такого важного в этом грузе?

- Не знаю, - увидев, как Марьям начала поднимать свой пистолет, здоровяк быстро замотал головой. - Никто не знает, только Троттер. Это он приказал начать на вас охоту, вы ускользнули буквально за несколько минут до того, как ловушка возле Амстердама захлопнулась и туда угодила только «Нинья» и ее сопровождение. А потом мы ошиблись, решив, что вы пойдете по маршруту контрабандистов, кто ж знал, что вы в наглую попретесь по торговому пути.

- Ты говори, не останавливайся, - переварив сказанное, произнес Арсений. - Сколько кораблей участвует в охоте на нас?

- Больше двадцати, но здесь были только мы, вас ищут рядом с полем и на торговых путях, - быстро ответил Карлос, - в охоте участвует не только Троттер и его флот, еще несколько пиратских кланов.

- Господи, что же мы везем, если нас ищет целый флот? - подал голос Сергей и покосился на электронный замок контейнера, рядом с которым сидел.

Вопрос был риторический, поэтому остался без ответа.

- А это кто? - спросил Арсений, указав на длинного.

- Раб, гаденыш в шлюпке спрятался.

Марьям быстро осмотрела руки пленника.

- Множество синяков и ссадин, его часто били. Похоже, он действительно не пират, но толку от него никакого.

- И чем ты занимался на пиратском корабле? - продолжил допрос Лавров, он еще не решил, что делать с пиратом. По сути, его нужно было пинком отправить в открытый космос, как любили делать со своими пленниками пираты, если не могли их продать.

- Помощник капитана, - ответил Карлос и как-то очень странно и знакомо скривил лицо.

И тут Арсений вспомнил его, это был один из бандитов, которые убили его мать, это он выволок ее из дома. Тогда он точно также дернул щекой, за много лет Лавр больше ни у кого не встречал такого жеста.

- В шлюз его, - приказал он.

- Ты чего? - дав слабину, дрогнувшим голосом выкрикнул пират.

- Капитан, так нельзя, он пленник, он сдался, не оказав сопротивления, - подал голос растерявшийся Сергей.

- Марьям!

Девушка решительно поставила здоровяка на ноги и подтолкнула к первым воротам.

- Следи за вторым, - приказал механику Арсений и пошел следом.

Она приоткрыла створки и мощным толчком в спину отправила пленника в шлюзовую камеру. Арсений подошел ближе, он увидел ужас в глазах пирата, теперь тому было по настоящему страшно.

- А пока тебя не высосало в космос через щель, я тебе кое-что напомню. Маленькая безымянная луна, вы с Троттером разорили ферму, убили моего отца, а ты, падаль, застрелил мою мать, вы уничтожили все, что мне было дорого.

- Откуда? - нашел в себе силы спросить пират.

- Я сбежал с вашего корабля в спасательной шлюпке.

- Пощади, - рухнул на колени здоровяк, из его глаз текли слезы, но давно уже прошло время, когда подобное могло тронуть сердце Лавра. Он хлопнул по кнопке пульта, закрыв створки, после чего медленно нажал на сенсор открытия шлюза.

- Пощади, - раздался из-за дверей душераздирающий захлебывающийся крик, через мгновение он смолк.

- Без пощады, - процедил сквозь зубы Арсений.

Глава шестая. Аd Astra (к звездам) (часть вторая)

Они вернулся к шлюпке.

- Марьям, вколи трясущемуся успокоительное.

Девушка кивнула и, достав из аптечки зеленый тюбик, сделала инъекцию. Действие препарата было почти мгновенным, бывшего раба перестало трясти, его взгляд стал осмысленным.

- Чем ты занимался на корабле? - присев рядом с ним, спросил Арсений.

- Доктор я, - завопил Франц, словно осознав, что сейчас решается, жить ему или умереть. - Пленником был, я никого никогда не трогал, я только лечу людей. Пощадите. Я на мостике случайно оказался, когда тот фрегат появился, пилот слишком резко взял с места, и навигатор раскроил себе голову об угол пульта. Я его как раз перевязывал, когда вы обстрел начали. Все почти сразу погибли, а я дополз до шлюпки и спрятался там, потом ввалился этот, - он бросил взгляд на шлюзовые ворота, - и он отстыковался. А дальше вы нас захватили. Я правду говорю!

- Откуда так хорошо русский знаешь?

- Я жил в Маленькой Одессе, полетел к родне на Берлин, пожалел денег на билет в пассажирский лайнер, знакомый контрабандист взял с собой на транспортник, после нас перехватили.

- Как транспорт назывался?

- «Звездный мост».

- Я слышал про него, пропал полтора года назад, - произнес Сергей.

- Я правду говорю, - вложив в голос как можно больше убеждения, произнес Франц.

Арсений несколько секунд пристально смотрел на пленника, не похоже было, чтобы он врал, и на головореза он не тянул, те не умеют притворяться, а этот не на шутку испуган, да и синяки, половина из которых были застарелые… Пират, которого избивают свои же, долго не живет, в стае выживают только волки, овцам там делать нечего.

- Марьям, запри его в пустой каюте, только прикуй к чему-нибудь, - наконец, решил он.

Девушка кивнула и, подтолкнув испуганного Франца в спину, потащила к лестнице.

- Что думаешь? - повернувшись к механику, спросил Арсений.

- Похоже, не врет, слишком напуган, - выдал свое мнение Сергей, которое, в принципе, сходилось с мыслями Арсения.

- Я тоже так думаю. Ладно, потом с ним побеседуем. А пока надо думать, как ускользнуть от целого флота, который послали на наши поиски. Пока опасаться нечего, но когда «Корсара» хватятся, они поймут, куда мы делись.

- У нас фора, у них в основном старые суда, переделанные под военные корабли, такие лоханки быстро не летают, это не квадратовские фрегаты и не «красные» корветы. Им нас не догнать.

- Им нас не догнать здесь, а вот еще одну засаду на пути они нам запросто организуют. Ладно, я на мостик, надо посмотреть карту, хотя маршрут я уже просчитал, пойдем через пустой космос и задами выйдем к Большой Москве. По времени это две недели пути, опоздаем дня на три крайнего срока, но у нас критическая ситуация, думаю, флотские нас поймут. В конце концов, мы ведь их груз спасаем. - И Арсений, развернувшись, направился к лестнице.

- Ты все правильно сделал, - вдогонку произнес Сергей. - Я думал, что ты просто решил казнить этого ублюдка, но оказалось, что все гораздо серьезней. В любом случае он был достоин смерти.

- Если бы была возможно убивать его каждый день, я бы занимался этим до конца жизни, - не оборачиваясь, ледяным голосом произнес Арсений. - Ты сам был захвачен такими же скотами, я думал, ты меня поймешь.

- Я просто растерялся, - пробормотал механик.

- Не теряйся, - Арсений обернулся и бросил на того тяжелый взгляд, после чего добавил, - волки правят, не овцы.

Вик вел корабль на полной скорости к указанной точке,вернее, что значит вел? Выставил автопилот и сидел на своем месте навигатора, что-то высчитывая.

Арсений опустился в кресло и, прикурив сигарету, стал изучать развернутую на половину рубки карту.

- Слышал, ты запустил пирата в космос? - пробился сквозь мрачные мысли Лаврова его голос. - Выдел, как его вывернуло наизнанку прямо напротив обзорного иллюминатора мостика, эффектное, но жутковатое зрелище.

- Он заслужил, - не желая продолжать разговор, процедил Арсений.

- Не спорю, - поднял руки в защитном жесте андроид, - к тому же сам все слышал. Кстати, я посмотрел курс, мы сможем срезать вот здесь и выиграть день, - Вик провел линию между двумя лунами. - Но…

- Всегда есть «но», - усмехнулся Арсений, - выкладывай.

- Ничего особенного: луны необитаемы и по какой-то причине обладают огромной силой притяжения, фактически, это готовая гравитационная ловушка. Будь у нас корабль чуть медленней, я бы даже не рискнул туда соваться.

- Слышал про это место, на одной из них, что помощнее, целое погибших кладбище кораблей, подняться с поверхности нереально при нынешних двигателях. Ты уверен, что у нас хватит силенок проскочить?

- Процентов на девяносто, - выдал результат андроид.

- Тогда корректируй, - приказал Лавр, - думаю, это даст нам лишние расстояние на отрыв от преследователей, вряд ли они на своих лоханках рискнут туда соваться.

- Есть, капитан, - отчеканил Вик и принялся нажимать множественные кнопки на навигаторском пульте.

Лавров задумчиво смотрел за его действиями, по сути корабли стали универсальны, прошли те времена, когда для требовались большие экипажи, например, он в одиночку мог управлять «Гагариным», имея в напарниках толкового механика и стрелка, можно втроем летать, а если перевести все пушки на автоматический режим наведения и управлять с пульта, достаточно будет только механика.

- Ты правда решил лететь между магнитных лун? - спросил Двигун, когда они собрались на завтрак в кают-компании, причем он посмотрел на Арсения, как на сумасшедшего, да и тон, которым был задан вопрос, подтверждал это.

Лавр ограничился кивком и продолжил жевать яичницу, которой Марьям наготовила неприличное количество, причиной этому были две упаковки яиц, разбившихся во время очередного маневра Вика в астероидном поле. Дабы продукты не пропадали, наемница пустила их в ход.

- Я все думаю, можешь ли ты быть еще более сумасшедшим? И каждый раз ты меня убеждаешь, что это реально, - продолжил Сергей.

Арсений снова проигнорировал его, за последние сутки он жутко устал, спать не получалось, и теперь он балансировал на грани между сном и явью.

- Пленника покормили?

- Да, я отнесла ему целую тарелку, - прожевав, ответила Марьям. - Ты бы видел, как он на еду набросился, сказал, что с момента пленения, не ел нормально, сплошной синтетический белок. Тяжко мужику пришлось, я отвела его в душ, выглядит он жалко, сплошные шрамы, синяки, кожа да кости. Ты и вправду думаешь, что он врет?

Арсений покачал головой.

- Конечно, нет. Но отпустить его не могу. Доберемся до Большой Москвы, сдам его Красным комиссарам, пусть разбираются с ним.

- Нам же нужен доктор в экипаж, - напомнил Вик.

- Ты и вправду думаешь, что он останется? - вопросом на вопрос ответил Лавр. - Ему сейчас хочется только одного - вернуться домой. Куда мы его, кстати, и везем.

- Я об этом не подумал, - согласился андроид.

«Наверное, потому, что ты не совсем живой», - заметил про себя Лавров, но вслух этого не сказал.

- Лавр, тебе надо отдохнуть, выглядишь отвратительно, - глядя на капитана, произнес механик.

- Серега, ты не поверишь, - усмехнулся Арсений, - я чувствую себя точно так же, как выгляжу. Только заснуть не могу.

- Может, выпьешь? - предложила наемница. - Мы все в последнее время на нервах, сегодня впервые можно немного расслабиться. Думаю, Вик не откажется подежурить.

Арсений бросил взгляд на шкаф, в котором хранилось спиртное, его никто не открывал с момента первого старта «Гагарина». Это было решением, но что, если, пока он будет пьян, случится что-нибудь важное? С другой стороны, он настолько устал, что может просто выключится в неподходящий момент.

- Команда проголосовала, - пробился через размышления голос Марьям, девушка встала и направилась к шкафу.

- Что? - не понял Арсений, пытаясь сосредоточится.

Ответом была пол-литра виски, которые поставили перед ним, а следом на столе появились три стакана.

- Давай, капитан, обмоем первую полноценную победу, - разливая по стаканам, предложил механик, причем в стакан Арсения он сразу налил грамм сто пятьдесят, а в два остальных плеснул лишь символически.

Арсений не стал сопротивляться, он отнесся к этому, как к лекарству. Подняв стакан, он оглядел присутствующих.

- За «Гагарина», его победу и команду!

- За «Гагарина», - повторили дружно присутствующие, даже андроид взял стакан в руки, он так же мог поглощать жидкости, перерабатывая их в какие-то полезные вещества, просто это было переводом продуктов, поскольку онполучал такой же результат во время подзарядки.

Как ни странно, «лекарство» подействовало, Арсений почувствовал, как напряженность последних дней отступает. Он налил себе еще половину стакана и залпом выпил.

- А теперь спать, - раздался где-то вдалеке голос андроида.

Ему помогли подняться, отвели в каюту и уложили в кровать, впервые за долгое время капитан «Гагарина» смог спокойно заснуть.

- С добрым утром, капитан, - поприветствовал его Вик, когда Лавр спустя пятнадцать часов появился на мостике. - Ничего важного во время вашего отсутствия не произошло. «Гагарин» приближается к лунам, расчетное время входа в зону притяжения - час сорок шесть минут.

- Почему раньше не разбудил?

- Не было необходимости, - спокойно, пропустив мимо ушей сердитые нотки, ответил андроид. - Вы опередили меня всего на пять минут.

- Где остальные?

- Отсыпаются, и уж, коли вы поднялись, то не могли бы сменить меня, мне нужно подзарядится.

- Сколько времени тебе нужно?

- Часа будет достаточно, я успею раньше, чем мы войдем в зону аномалий.

Арсений потер заспанные глаза и занял свое кресло.

- Конечно, иди.

- Спасибо, капитан, я рад, что вы в норме, - и Вик быстро покинул мостик.

Арсений прикурил и направился к задней стене, там за пластиковой дверцей был спрятан один из самых необходимых на мостике агрегатов - кофейный аппарат. Стряхивая пепел в пластиковый стаканчик, он приготовил себе Espresso. По рубке сразу поплыл дурманящий бодрящий аромат. Лавр отхлебнул и блаженно зажмурился, остатки сна ушли, он снова был способен действовать и мылить.

- Угостите девушку кофе, капитан, - раздался от входа веселый голос.

Арсений нажал кнопку повторения предыдущего заказа и обернулся, на пороге стояла Марьям. Как всегда свежая, накрашенная, с очередной затейливой прической на голове.

Она бросила взгляд на экран навигационного голокома, где была развернута карта сектора, маленькая зеленая точка с надписью 10034 «Гагарин» медленно приближалась к двум лунам, которые были окрашены в оранжевый цвет - второй степени опасности.

- Сколько еще? - забирая свою порцию бодрящего напитка спросила наемница.

- Чуть больше часа, - посмотрев на часы, ответил Лавр и снова занял свое место.

Девушка уселась напротив.

- Как спалось?

- Видел маму во сне, она выглядела счастливой.

- Ты все правильно сделал, - немного помолчав, произнесла Марьям. - Я бы вообще его сразу в космос вышвырнула, все они твари.

Арсений ничего не ответил, за последние пять с половиной лет он имел дела с разной мразью, сталкивался и с пиратами, в чем-то он их хорошо понимал, вольное братство, жили, как хотели, одно ему не нравилось в их свободе - она была оплачена за счет других. Но среди них были не только подонки и убийцы, немало отчаянных храбрецов, искателей приключений, людей, не нашедших места в системе политически образований квадрата и пояса. И если одни жили, чтобы грабить и убивать, то другие просто искали свободы.

- Не все они такие, - наконец, произнес он и посмотрел на часы. До начала зоны притяжения осталось сорок минут.

- В зону радара вошел неизвестный корабль и быстро приближается, - сообщил бортовой компьютер. Марьям, которая уже неплохо понимала по-русски, обернувшись, посмотрела на экран галокома. Маленькая красная точка шла на перерез.

- Тревога, - выходя на общую связь, спокойно произнес Лавр. - Марьям, ты знаешь, что делать.

Девушка кивнула и залпом выпила остатки кофе, после чего выбежала с мостика, на который мгновенно ворвался Вик, а следом за ним спешил Сергей.

- Что там? - спросил механик.

Видимо, он завтракал в кают-компании, поскольку заспанным не выглядел и держал в руках половинку сэндвича, про которую начисто забыл.

- Это пираты, - вывел на экран преследующий «Гагарина» корабль, подвел итог Вик. - Класса «Марафонец», легкое посыльное судно, быстрое, фактически незащищенное, но они над ним прилично поработали, я насчитал одиннадцать пушек, из них два «Скифа», есть «Кладенец», и даже плазменная мортира последнего поколения. Стоит им подойти на сто пятьдесят километров, они нас в щепки разнесут.

- Это уже не корабль, это летающая огневая точка, - подвел итог сказанному Двигун.

- Через сколько они нас догонят?

- Тридцать минут, - быстро подсчитал андроид, - но если ты надеешься на то, что мы скроемся в зоне притяжений, то оставь надежду, у них движки чуть мощнее наших, корабль легче, они без проблем пройдут следом. Просто наши обломки притянет к лунам, и вообще никто ничего не узнает.

- Мортира - это оружие главного калибра, выстрел в минуту, правда если попадут то испарят сразу треть корабля, - начал размышлять вслух Арсений, - остальные пушки работают до полтинника, только «Кладенец» до сотни. Если сохраним дистанцию, то выкрутимся. Как они вообще нас нашли?

- Скорее всего, нас просчитали и бросили сюда то, что смогло бы нас догнать, - предположил Вик, - здесь или в поле. А вот как они взломали наш маскировочный модуль, даже не спрашивай, не знаю.

- Что мы можем сделать?

- Ничего, они победили, разве что бросить корабль и бежать на шлюпках. Но, думаю, они догонят и пристрелят нас.

- Серега, что скажешь? - повернувшись к механику, спросил Арсений.

- Драпать, - после долгой мучительной паузы произнес Двигун.

- Марьям?

- Я остаюсь, - раздался из динамика ее взволнованный голос.

- Я тоже, - произнес Вик, - «Гагарин» мой дом.

- Сергей, ты можешь лететь, - посмотрев на растерянного механика, произнес Лавр, - никто тебя не осудит. Марьям - девчонка, - понизив голос так, чтобы наемница его не услышала, прошептал он, - глупая, молодая девчонка, которая еще верит в идеалы, ее не отговорить. Так что, бери шаттл и уматывай, ты самый здравомыслящий среди нас, если повезет, мы сможем их отвлечь, и ты успеешь скрыться. Иди, Сергей, время дорого, они не погонятся за одинокой шлюпкой, пока не выполнят задачу. Торопись.

Механик развернулся и вышел, Арсений несколько секунд смотрел ему вслед, после чего снова посмотрел на экран.

- Вик, что у них с противокосмической обороной?

- Две турели: один «Плуг», вторая - старенькое квадратовское «Копье», мощная хрень, но только на дистанции в четыре километра. «Плуг» опасней, близко подойти не даст. Но тут у них проблема, если зайти свеху, то удастся прикрыться от него собственным корпусом.

- Принимай командование, жми на всю, уводи корабль, - вставая, приказал Арсений, - теперь ты капитан.

- Слушаюсь, - отчеканил Вик, голос его был твердым, никакой радости и возбуждения, только полная сосредоточенность. - Ваше кресло, капитан, будет вас ждать.

Арсений спустился в трюм и нос к носу столкнулся с Марьям.

- Что ты задумал? - перейдя на английский, спросила девушка.

- Попробовать выиграть вам время? - застегивая боевой скафандр и надевая шлем, спокойно ответил Лавр. - Не надо меня отговаривать, Вик принял командование кораблем, теперь он главный. А ты что здесь делаешь? - поинтересовался он у подошедшего к ним механика. - Ты уже должен сидеть в спасательной шаттле и мчаться прочь.

- Плевать, один раз живем, - решительно и твердо заявил Сергей, больше не было в его голосе растерянности, он был уверен в своем решении, и дело не в том, что он боялся уйти, заботясь о своей репутации, просто, похоже, он нашел свое место и свой экипаж.

- Раньше я бы так и поступил, но теперь… - Двигун на секунду замолчал, но все же продолжил, - странно, за то короткое время, что я знаком с вами, вы стали для меня чем-то большим, я просто не могу сбежать. Или все или никто.

- Добро пожаловать в экипаж, - надевая шлем, улыбаясь, произнес Арсений. - Увидимся.- И он хлопнул по кнопке открытия шлюзовой камеры.

- Увидимся, капитан, - подняв на прощание руку, крикнул Сергей. Марьям ничего не сказала, просто смотрела на него.

Вскоре дверь отрезала их от него. Арсений быстро занял место в кабине МиГа. «Дербнику» предстоял новый бой. Только он мог поспорить с преследующим «Гагарина» пиратским кораблем по скорости. «Волк» развернулся и пошел на «загонщика». Он стартовал на полной скорости, вырвался вперед, слегка обогнав корабль, и помахал на прощание короткими крыльями.

- Удачи вам, - выйдя на частоту корабля, произнес он.

- И тебе, - раздался голос Вика.

Арсений развернул перехватчик и выжал полный газ, машина рванулась навстречу врагу, если для самых быстрых крупных кораблей восемьдесят километров в секунду был предел, то для малкоров высшей планкой было сто двадцать. «Дербник» спокойно держал сотню, и если поднажать, то и еще пяток километров можно было накинуть, а последняя модель могла выжать сто двадцать пять в секунду. Правда, в таком темпе силовая установка быстро начинала жрать четвертый элемент, сокращая дистанции и время полета. Но сейчас это было уже неважно, с вероятностью в девяносто процентов у Арсения был билет в один конец.

Его заметили. Пираты тоже не были дураками, все пушки, которые были на корабле,развернулись в его сторону. Но Лавров не собирался бодаться со всеми, он взял круто вверх, теперь против него были только несколько устаревших «Звездных лучей» и один «Скиф», «Копье» он пока что не учитывал, дистанция не та.

Командир пиратского загонщика быстро понял, что к чему, и, задрав нос, пошел навстречу, его корабль выдавал чуть больше восьмидесяти, этого было достаточно, чтобы гоняться за транспортниками и «Гагариным», но мало, чтобы тягаться по скорости с перехватчиком. Расстояние стремительно сокращалось.

- Триста тысяч, - отсчитывал бортовой компьютер, - двести пятьдесят, двести.

«Когда корабли идут на сближение на максимуме, время полета сильно сокращается», - подумал Арсений.

У стрелка из мортиры не выдержали нервы и он пальнул по Арсению из своего орудия. Заряд прошел километрах в двадцати, на это капитан «Гагарина» лишь усмехнулся.

- Боятся, сволочи, - произнес он вслух и привел в готовность кинетические пушки.

Они сошлись спустя пятнадцать минут, Арсению все-таки удалось уйти из-под обстрела большинства пушек и увернуться от «Скифа», который, захлебываясь, лупил длинными очередями в белый свет, как в копеечку, стрелок оказался полным бездарем.

- Вы на дистанции атаки, - сообщил компьютер механическим голосом.

Арсений нажал на обе гашетки раньше, чем тот закончил. «Звездный луч», стрелявший лазерными лучами, просто не успевал за юрким перехватчиком. Очередь из его малокалиберных пушек прошла точно по корпусу, разом погас слабенький энергетический щит, а на месте одной из пушек появилась дыра, размером в пару метров. Арсений ушел на разворот.

- Это тебе не торговцев щипать, - прошипел он сквозь стиснутые зубы.

На секунду он попал в плотную зону огня, теперь по нему работали все орудия, лазерный луч «Плуга» даже оставил борозду оплавленного металла на обшивке короткого крыла, но это было не опасно. Арсений потянул штурвал на себя и на полной скорости в жуткой перегрузке сделал мертвую петлю. Перехватчик ястребом упал на свою добычу, едва не теряя сознание, Лавров дал две длинные очереди. И буквально снес правый двигатель.

- Правое крыло оторвано, - сквозь бешеный стук крови в висках услышал он голос бортового компьютера.

С трудом выровняв потерявшую часть маневренности машину, Лавр пошел на новый заход, теперь МиГ вибрировал, в обзорном мониторе был хорошо виден обломок крыла. Огонь с пиратского корабля ослаб. Из четырех крупнокалиберных пушек сверху уцелели лишь две, и старенькое «Копье». Но Арсений даже близко не приближался к его зоне поражения, и турель молчала.

- Атака, - дрожащий от возбуждения и адреналина голосом, заорал он во всю глотку и снова камнем упал вниз, поливая ходовую часть из обеих пушек.

Пиратский корабль покрылся множеством разрывов, а потом замер. Арсений победно оскалился, но именно в этот момент в борт ударил лазерный заряд. «Дербник» закрутило, щит по максимуму ослабил луч, но перехватчик мгновенно лишился половины скорости.

- Правый двигатель отказал, кинетическая пушка уничтожена, утечка в силовой установке, - бесстрастно сообщал компьютер о повреждениях.

Арсений лег на обратный курс, атаковать пиратов больше не имело смысла, он добился, чего хотел, остановил противника, теперь нужно было выполнить вторую часть плана: на разбитом самолете добраться до «Гагарина», которого даже на радаре не видно. Если он вошел в зону аномалий, Арсению конец.

Он глянул на экран компьютера, из возможной сотни МиГ давал лишь семдесят. На такой скорости было реально проскочить гравитационные луны, но скорость падала, медленно, но верно, когда он подойдет к границе, останется максимум пятьдесят. Арсений, несмотря на это, был горд собой, он сделал невозможное, хотя, будь у пиратов стрелки получше, размазали бы его еще на подлете.

- Держись, капитан, мы идем, - раздался в шлемофоне голос Марьям, прямо от границы аномалий ему навстречу летел «Гагарин».

Арсений облегченно вздохнул, команда верила в него, а он мог верить в команду, не бросили, дождались.

- Капитан, как вы? - спросил андроид.

- Нормально, Вик, но вот птичку потрепали, сбавь скорость по полной, я смогу только в корпус попасть.

- Есть, капитан, - корабль начал медленно тормозить и вскоре замер в паре километров.

Арсений дал самый малый вперед и с первой попытки вошел в ангар.

- Лавр, у тебя огонь по правому борту, - проинформировала девушка.

- Понял, сейчас займусь, задраивайте шлюз и валим отсюда, погони не будет.

- Конечно, не будет, - вклинился в разговор Сергей, - ты ему все движки изрешетил и, минимум, две пушки снес. Так держать, капитан, я почти рядом, сейчас вместе перехватчиком займемся.

Арсений открыл колпак, магнитные башмаки надежно зафиксировали потрепанный МиГ на стартовой платформе. Из дыры, пробитой лазером, валил дым, через который пробивались языки пламени.

- Вик, включи вентиляцию, - приказал Лавров, - здесь уже почти ничего не видно.

Вытащив из-под сиденья огнетушитель, он стал заливать пробоину изолирующим гелем. Через минуту к нему присоединился Двигун.

- Классно ты им задал, - снимая шлем, произнес он, - когда в борт лазер угодил, я уж грешным делом подумал, что тебе хана.

- Повезло, - разглядывая повреждения, произнес Арсений.

Ему действительно сильно повезло, угоди лазер чуть правее, и силовой кранты, встал бы намертво, а дальше его бы просто расстреляли.

- Пробит первый нагнетатель, повреждена рулевая тяга, крыло фактически оторвано, правую пушку сорвало, несколько оплавленных борозд по левому борту, - закончив осмотр, доложил о повреждениях Сергей. – Короче, везунчик ты, капитан. Как он ни рванул, ума не приложу, любит тебя бог.

- Не любит, - устало опускаясь на пол и привалившись спиной к посадочной опоре, произнес Арсений. - Любил бы, не вляпались бы мы в это дерьмо. Сможешь починить?

- Кое-что здесь сделаю, но для всего остального нужен док, и пушку новую раздобыть. А так, летать будет, потом основательно залатаю.

- Занимайся, я буду на мостике.

- Капитан, - крикнул ему вслед механик.

- Чего, Серега?

- Спасибо тебе, я не думал, что ты поймешь, - немного виноватым голосом произнес тот.

- Вот я тебя удивил, - усмехнулся Арсений и тут же насторожился. - Ты это чувствуешь?

- Что? - не понял механик.

- Корабль развернулся. Вик, доложи обстановку.

- Выхожу на боевой курс, - раздался шлемофоне спокойный голос андроида.

- Вик, что ты делаешь?

- Капитан, противника необходимо добить. Они отремонтируют его, и снова будут охотиться на других. Нельзя оставлять все так, как есть. Марьям, ты готова?

- Скажи когда, они у меня на прицеле, - хладнокровно произнесла девушка.

- Капитан, подтвердите запрос на уничтожение.

Арсений и Сергей молчали.

- Тебе решать, - наконец произнес механик, - но я думаю, что Вик прав, сейчас мы можем кардинально решить проблему.

Арсений несколько секунд обдумывал ситуацию, команда была права, завтра они отремонтируют загонщика и снова выйдут на охоту, снова будут пропадать корабли, снова будут гибнуть люди, и, если он сейчас прикажет оставить все, как есть, кровь будет и на его руках.

- Компьютер, обзорный экран на мой коммуникатор.

Пиратское судно висело в пятидесяти километрах от «Гагарина», Вик зашел сверху, со стороны подавленных МиГом крупнокалиберных пушек.

- Ханда, огонь, - скомандовал Лавр.

- Да, капитан, - ответила Марьям.

Арсений видел, как к обездвиженному, фактически беззащитному, пиратскому кораблю понеслись лазерные лучи, тот вспыхнул и исчез в зареве взрыва, через какое-то время его обломки попадут в гравитационную ловушку, и одна из лун притянет их.

- Вот и все, - произнес Лавр, свернув экран.

- Все, - согласился Сергей.

Лавров знал, что поступил правильно, он не мог добить это корыто на МиГе, Гагарин закончил его работу, со смертью этих подонков в системе стало намного спокойней.

- Ты был великолепен, - похвалила его Марьям, едва Лавров переступил порог мостика. - Я сделала запись, хочешь посмотреть, немного мелковато, но понять как и что можно.

- Может, потом? - устало произнес Лавр и плюхнулся в кресло капитана. Я знаю что поступил верно. Это не мирный корабль, это враг, который уничтожил бы нас без раздумий и сожалений, мы просто ударили первыми. Мы поступили так, как было необходимо. Забудем Марьям, я могу получить кружку горячего эспрессо? За что скажу тебе огромное спасибо.

- Любой каприз за ваши деньги, - и девушка направилась к «секретной» нише.

- Вик, что сейчас происходит?

- Капитан, мы вошли в активную аномалию три минуты назад, - доложил Вик. - Идем по самому краю полей. Гравитации, как я и предполагал, «Гагарин» не по зубам.

- Вот и хорошо, идем намеченным курсом, еще шесть дней и будем на месте.

- Слушаюсь, капитан, думаю, погони больше опасаться не стоит, у них просто нет кораблей, которые могли бы нас перехватить, сейчас наша фора выросла на сутки.

Арсений на это только кивнул и забрал протянутый наемницей стакан.

- Огромное спасибо, - делая большой глоток и чувствуя, как горячий крепкий напиток, приводит его в чувство, поблагодарил он девушку. - Теперь мне снова хочется жить.

- А ведь там живут люди, - бросив взгляд на одну из лун, которая обладала более мощным притяжением, произнес Арсений.

Вот уже четыреста лет в аномалии затягивало корабли, первыми жертвами стали экологи, которые приземлились на них и так и не смогли взлететь, а следом отряды спасателей, потом на них ссылали преступников - великолепная тюрьма без возможности бежать, но это было до того, как был открыт четвертый элемент, добровольцев его добывать не было, вот и нашлась работа для различного отребья. Про две луны ходило много слухов, один из самых правдоподобных, что под покровом облаков, появившихся в результате экооформации, скрываются десятки городов, что там целая цивилизация, которая рано или поздно вырвется из своей ловушки, и тогда мир заплатит за то, что забыл о своих сынах, бросив их там.

- О чем задумался? - спросила Марьям, опершись пятой точкой на пульт управления кораблем.

- О людях, которые живут на этих лунах.

- Я слышала много страшилок про них, ходят слухи, что там не все нормально с экологией, и люди мутировали.

- Я тоже слышал про такое, - отозвался Арсений. - Не думаю, что это правда. Я размышлял о том, каково жить в изоляции, зная, что есть целый мир, но ты не можешь туда попасть. Как развилось их общество в полной изоляции. Когда я летал на «Садко», один приятель Димитрия повел свой корабль через аномалии, но ему не хватило мощей, чтобы выбраться, что стало с ним и экипажем, как его встретили те, кто там живет, и есть ли вообще там кто-то?

- Я так понимаю, это риторический вопрос?

Арсений кивнул.

- Пока оттуда не вернется корабль, мы так и будем гадать, или пока сами туда не попадем, но я бы себе такой участи не хотел.

- Я бы тоже, хотя все зависит от того, что там внизу. Вдруг там рай?

- Если учитывать, что квадрат и пояс почти сто лет ссылали туда всякую погань, то сомневаюсь, что там рай.

- Я согласен с капитаном, - подал голос Вик, на секунду отвлекшись от каких-то вычислений. - Процент людей, которые адекватны, всегда меньше, а если учитывать, что он изначально был минимальным…

Арсений усмехнулся, вот оно отличие андроида от человека, тот даже в моральных категориях мыслил математически. Взять уравнение, подставить неизвестные, получить результат.

- Когда мы покинем зону аномалии?

- Шесть часов, капитан, плюс-минус пара минут, - мгновенно ответил андроид, у него всегда был готов ответ, все-таки керамический мозг работает быстрее человеческого.

Арсений устало потер глаза, кофе взбодрил лишь на время, напряжение боя, перегрузки не способствовали хорошему самочувствию, да и то, что произошло позже… И опять андроид верно все понял.

- Капитан, вам надо отдохнуть, - заметил он, - я разбужу вас, когда мы выйдем из аномалии, или если случится что-то экстраординарное.

Арсений поднялся.

- Ты прав, Вик, мне действительно не помешает отдохнуть, принимай командования, если что, сразу буди.

- Не сомневайтесь, капитан.

- Не сомневаюсь, - повернувшись в дверях, произнес Лавров, - иначе бы не доверил тебе управление.

- Еще пару часов и будем на месте, - проинформировал Арсения Вик.

Капитан «Гагарина» прикурил и посмотрел в иллюминатор, они опоздали на шесть дней крайнего срока. Первая работа и такой косяк. Едва они вышли из аномалии, как с ними связался капитан патрульного корвета, который передал новые координаты места встречи, это было на руку поскольку удалено от Большой Москвы, но близко к тому месту, где сейчас находился «Гагарин». Самая окраина Красного пояса, дальше только маленькая луна и пустой черный космос. Арсений не очень понимал суть такого изменения, но ему и не за это платили, его задачей было доставить груз. Теперь Большая Москва была далеко, почти сто миллионов километров, пятнадцать дней на полной скорости.

- Капитан, на радаре множество отметок.

- Это наши встречающие, - спокойно произнес Лавр, но голос Вика был обеспокоенным.

- Капитан, это не корабли, это обломки, огромное количество обломков, не меньше десятка кораблей. Еще около трех сотен вымпелов уходят к Большой Москве.

- Карту сектора, - приказал Лавров.

Моментально перед ним развернулась огромная голограмма, сотни обломков болтались в открытом космосе.

- Что эфир?

- Эфир молчит, на месте боя не осталось кораблей, только обломки. Наблюдаю множественные цели.

- Экипажу собраться в рубке, - отдал приказ Арсений. - Вик, полная остановка двигателей.

- Что случилось? - вбежав на мостик, спросил Сергей.

- Ничего хорошего, - ответил Лавр. - Не понимаю, что здесь творится.

Из пустоты возникали новые и новые суда, Арсений не верил своим глазам, еще триста кораблей, которые, не останавливаясь, огибали поле боя и шли дальше.

- Вик, что в сети? - спросил он.

- Ничего, - не оборачиваясь, произнес андроид. - Сети нет, такое ощущение, что кто-то глушит сигнал во всем секторе.

Арсений растеряно посмотрел на присутствующих, но никто не мог ничего объяснить, они также недоуменно смотрели на экран, на котором прочь от них уходила армада неопознанных кораблей.

- Вик, что за транспорты? - спросила Марьям.

Андроид отрицательно покачал головой.

- Компьютер не смог опознать их, но они гигантские, один достигает больше трех километров в длину и больше двух в ширину. В системе нет таких огромных транспортов. Движутся довольно быстро, например, «здоровяк» идет со скоростью девяносто километров в секунду, что превышает все известные мне параметры. Наши ученые только недавно приблизились к порогу в сотню километров для крупных судов, но двигатели еще не пустили в производство, они проходят испытания. Остальные корабли двигаются еще быстрее, малые суда достигают скорости в сто тридцать километров.

- Это что, вторжение? - недоуменно спросил Франц, стоящий в дверях, он уже как три дня получил ограниченную свободу, но старался как можно меньше мелькать на глазах.

- Похоже на то, - не сильно веря в собственные слова, произнес Лавр. - Кто же напал?

Вопрос был риторическим, но место, где были ответы, находилось прямо перед ними.

- Вик, пока тихо давай вперед, надо осмотреть поле боя, - решился Арсений. - Ты можешь сказать по характерам обломков, что тут за корабли.

- Легко, - с долей превосходства, произнес андроид, - во всяком случае, я определил шесть из них. Два линкора, один крейсер и три корвета. Остальные корабли, похоже, принадлежат чужакам, очень много обломков малкоров, я насчитал, как минимум, около сотни, дорого наши им достались. Но их было слишком мало.

- Выжившие?

- Связь заглушена, я не слышу ни одного маяка, возможно, когда подойдем ближе.

Арсений озадачено смотрел на голограмму, кладбище кораблей приближалось, еще час и можно будет обследовать место боя с помощью видео.

- Вик, ты можешь сказать, как давно произошел бой?

- Думаю, не меньше суток, капитан. Сканеры ловят лишь остаточное тепловыделение от обломков, если бы это случилось недавно, то показатели были бы выше.

Арсений рассеяно посмотрел на Сергея, тот ответил идентичным взглядом. Что бы здесь не произошло, это касалось «Гагарина» и его груза.

- Может, стоит выяснить, что мы везем? - спросил механик.

- Сначала я хочу знать, что здесь случилось, а потом уже вскрыть груз. Получатель мертв, теперь мы его хозяева. Но как бы не прибавилось проблем, а то сейчас их маловато. К тому же там очень серьезная система защиты, черт его знает, полезем внутрь, а нас в куски разнесет. Так что, запасаемся терпением.

- Есть сигналы, - сообщил Вик. - Спасательные капсулы, автономные, всего сорок шесть штук. Болтаются посреди поля боя рядом с крупными кораблями.

- Давай туда, если есть кто живой, это ответы на наши вопросы.

- Слушаюсь, капитан, - и андроид подкорректировал курс.

- Серега, двигай вниз, и Марьям с Францем прихвати, разгребайте трюм. Капсулы не шлюпки, и не превышают в длину трех метров. Нужно будет собрать все, я не собираюсь никого здесь бросать на произвол судьбы. Все ясно?

- Будет сделано, - и механик, сделав знак остальным следовать за ним, пошел к выходу.

- Ханда, - окликнул Арсений идущей последней наемницу, - прихвати оружие, капсулы автоматически погружают людей в стазис, но это так, на всякий пожарный.

Девушка кивнула и пошла догонять ушедших вперед мужчин.

- Господи, в какое дерьмо мы вляпались? - задал Арсений чисто риторический вопрос.

- В вонючее, капитан, - прокомментировал Вик, - и от вони уже почти четыре недели глаза режет.

Возразить на это было трудно.

- Мы на месте, - сообщил андроид, и Арсений заглушил двигатель.

«Гагарин» остановился в сотне метров от крейсера, который разорвало вдоль. Вокруг летали десятки тел, поврежденных декомпрессией, это зрелище оказалось жутким, с большого корабля спастись трудно, почти нереально, это удается лишь тем, кто оказался в последние секунды жизни корабля в шаге от шлюпки, поэтому их так мало. Здесь погибли тысячи, спаслись единицы и, если их в течение недели никто не подберет, они обречены.

- Сергей, приступай, даю первое целеуказание. Капсула в двадцати метрах прямо перед тобой.

- Да, капитан, мы готовы, - откликнулся механик.

Арсений не видел силового луча, его спектр невосприимчив человеческому глазу, но судя по тому, что капсула довольно быстро поплыла к кораблю, захват удался.

- Готово, капитан, - доложила Марьям.

- Следующая цель - в десяти метрах за обломком.

Так и пошло: Арсений называл цель и ориентир, а Сергей и помогавшие ему Марьям и Франц, которого посадили за погрузчик, тащили их на борт. Как только они очищали квадрат, Арсений на самом малом вел «Гагарина» к следующему обломку. Изредка о корпус бились тела и куски обшивки. Но Арсений уже перестал на это реагировать, когда первый труп в серой форме с выдавленными декомпрессией глазами ударился в обзорный иллюминатор, он вздрогнул, теперь уже было все равно.

- Капитан, у обломков чужого корабля нечто, очень напоминающее шлюпку. На сигналы не отвечают, но это очень малый объект для малкора.

- Он влезет в наш трюм?

- Параметры - шесть метров в длину и три в ширину, масса объекта чуть больше полутора тон.

- Втянем внутрь, мне интересно знать, что это. Сергей, даю новую цель, все капсулы с наших кораблей собраны, готовься принять чужую шлюпку

- Это может быть опасно, капитан, мы не знаем, с кем имеем дело и на что они способны, - осторожно заметил андроид.

- Вот и выясним, - и Арсений направил «Гагарина» к чужому кораблю, покрытому многочисленными дырами от разрывов кинетических снарядов, начиненных плазмой. – Двигун, видишь объект?

- Да, капитан, вы почти на него наскочили, до него меньше пяти метров. Он тяжеловат, луч у нас слабенький, потребуется минут десять, чтобы его втянуть.

- Приступай.

Но все вышло гораздо быстрее.

- Мы закончили, - раздался из динамика голос Марьям.

- Вик, уводи корабль, - распорядился Лавр, - скройся вон за теми обломками, что дальше всех и в стороне. Я иду вниз, если что, вызывай немедленно.

- Слушаюсь, - андроид занял место основного пилота.

Арсений зашел в каюту и, прихватив автомат, пошел вниз. Давление в трюме уже нормализовалось, уровень кислорода был допустимым, поэтому он даже не стал одевать скафандр.

- Готовы к новым открытиям? - поинтересовался он у экипажа, все озадачено смотрели на разложенные по полу капсулы.

- Как сказать, - неуверенно произнес Франц. - Готовы ли мы к новостям, которые нам сообщат?

- Вот и проверим, - и Арсений решительно подошел к первой попавшейся и ввел стандартный код.

Металлическая полусфера пошла вверх, все столпились вокруг, внутри было пусто, видимо, автоматика отстрелила ее, не дождавшись пассажира.

- Следующая, - приказал Лавров.

На этот раз им улыбнулась удача, внутри лежал мужчина в серой форме флота Красного пояса в звании лейтенанта.

- Буди, - приказал Арсений Францу.

Тот достал из специальной ниши инектор с сине-зеленой маркировкой и сделал быстрый укол, не прошло и двух минут, как лейтенант открыл глаза.

- Кто вы? - приподнявшись на локтях и удивленно рассматривая столпившихся вокруг него людей, спросил он. - Вы ведь не с флота. Вы спасатели?

- Не совсем, - покачав головой, пояснил Арсений. - Нам было приказано прибыть в этот район для встречи с корветом «Новороссийск», но мы сильно задержались в пути.

- Вы привезли груз, - понимающе произнес лейтенант, - но опоздали.

- Так вышло, - ответила наемница.

- Так вышло? - процедил флотский со злобой. - Это все, что вы можете сказать в свое оправдание, все мои друзья умерли потому, что вы опоздали.

Арсений и остальные растерянно переглянулись, их груз становился еще более загадочным в свете последних событий.

- Мы ничего не понимаем, что здесь происходит и какое отношение имеет к этому наш груз?

- Система атакована, вот что здесь происходит, - взорвался лейтенант. - Если бы вы доставили груз вовремя, ничего бы этого не случилось. Но я не знаю, что за груз, и зачем он нужен.

- Кто нас атаковал?

- Земной союз, аномалия снова открылась, и полгода назад патруль перехватил в системе их разведчика. Они пришли завоевывать нас.

Арсений недоуменно переглянулся с остальными.

- Земной союз - это люди с Земли?

- А ты шустрый, быстро схватываешь, - усмехнулся флотский. - Все пошло не так с самого начала: мы знали, где и когда они появятся и подготовили минные поля огромной плотности. Если бы сработало, мы бы их всех здесь похоронили, но что-то случилось, за несколько секунд до того, как появился первый корабль, все до единой мины детонировали, словно, получив приказ на самоуничтожение, и сразу же появились они. Мы встретили первую волну в одиннадцать кораблей и довольно легко справились с ней, а потом земляне поперли, как муравьи. Адмирал Жданов принял решение уходить, оставив заслоном два крейсера. Нас хватило всего на полчаса боя, я оказался рядом с капсулой, остальным не повезло.

- Ладно, пока посиди в стороне, - попросил Арсений, - нам еще остальные капсулы вскрывать. Вик, что там с обстановкой?

- Пока все тихо, капитан. Но, думаю, это ненадолго.

- Понял, наблюдай, если что, сразу сообщи.

- Может, помочь? - предложил лейтенант. - Я в норме, чего просто так сидеть буду?

- Пусть поможет, - вступился за флотского Сергей. - Капсул много, нас мало, так полдня провозимся.

- Хорошо, - согласился Лавр. - Разделимся.

Дальше процесс закрутился быстрее. Больше половины оказались пустыми, через час остался всего десяток капсул, а спасенных насчитывалось одиннадцать. Большинство были либо космолетчиками младшего состава: лейтенанты, младшие лейтенанты и рядовые, причем последние преобладали, несколько пилотов с перехватчиков, нашелся труп каперанга, кто-то добрый запихнул его в капсулу, непонятно зачем, поскольку с первого взгляда было ясно - стопроцентный мертвец. Его достали и, закрыв глаза, положили в стороне на кусок брезента, постояли рядом, помолчали и вернулись к работе. Арсений отрядил пару флотских, у которых нашлось личное оружие, следить за вражеской шлюпкой. Если там внутри кто-то и был, то он не проявлял никакой активности. Лавр обернулся и окинул взглядом трюм, спасенные разделились на три кучки: четверо активно помогали экипажу «Гагарина» вскрывать капсулы, еще двое паслись рядом с вражеской шлюпкой, а остальные пятеро с потерянным видом сидели возле стеночки.

Арсений и его команда, состоящая из двух флотских и Франца, перешла к следующей капсуле, он привычно ввел код и стал терпеливо ожидать, когда поднимется крышка. «Неужели это моя вина? - спросил он сам себя. - Неужели лейтенант прав, и все эти люди снаружи погибли потому, что я не успел? Я просто не мог успеть, мне мешали все, кто мог. Если бы «Гагарин» погиб, лучше бы не стало никому, тогда некому было бы спасти этих людей».

- Тут девушка, - пробился через его мысли голос Франца. - Ого, в звании ас-пилота.

Однажды Арсений уже спас одну девушку в таком же звании из разбитого корвета. Он растолкал столпившихся вокруг капсулы людей и заглянул внутрь. Что ж, судьба подарила ему новую встречу, и обстоятельства оказались схожими. Лавр присел рядом и лично ввел антидот. Анна мгновенно пришла в себя, когда она поняла, чье лицо склонилось над ней, ее глаза распахнулись во всю ширь.

- Сплю? - произнесла Шахова и попыталась себя ущипнуть.

- Не спишь, - покачал головой Арсений. - Ты на борту «Гагарина».

- Точно сплю, - вымученно улыбнувшись, произнесла Летунья и села. - Я очень рада тебя видеть, ты опять оказался в нужном месте в нужное время.

- Видимо, судьба у меня такая, спасать твою аппетитную попку. - Улыбнулся на это Арсений и протянул девушке руку, за которую она тут же ухватилась.

- Так это мы твой корабль ждали?

Арсений кивнул.

Глава шестая. Аd Astra (к звездам) (часть третья)

- К сожалению, я опоздал, к тому же я даже без понятия, что конкретно вез, и почему это так важно, зато меня по всей системе гоняли пираты.

- Тебе не попадалась капсула с номером 018?

- Где-то здесь, - припомнив номера и вроде бы видев подобный, наморщив лоб, произнес Лавр.

- Если человек в ней выжил, ты получишь ответы на все свои вопросы. Я лично запихнула его в капсулу, и он был в этот момент жив.

Арсений обернулся и увидел, что вокруг него столпились почти все, кроме пятерки потерянных, которые по-прежнему сидели у стены, созерцая пустоту.

- Чего собрались? - рявкнул он. - Ищите капсулу.

- А чего ее искать? Их всего пять осталось, - произнес Сергей и указал пальцем на крайнюю, - вот она.

- Тогда чего стоим, кого ждем? Вскрываем, нам очень нужны ответы. - Командный голос привел людей в чувство, и все наперегонки бросились к капсуле.

Через пять минут оттуда был извлечен потрепанный очкарик в годах, интеллигентной внешности, который растерянно смотрел на окруживших его людей.

- Знакомьтесь, - подойдя, представила его Анна, - Максим Цукерман, лауреат всех возможных премий по физике, математике и теории звездных вселенных, один из самых выдающихся ученых Пояса и Квадрата. Академик, это Арсений Лавров, капитан «Гагарина», он вез ваш груз, - представила Анна Лавра.

- Вы опоздали, молодой человек, - неприятным, надменным, скрипучим голосом произнес Цукерман, поправляя очки. - Обернитесь и посмотрите в глаза этим людям, вы виновны в гибели их кораблей и друзей, и, возможно, в том, что наша система будет захвачена.

- Академик, вы бы заткнулись и сказали спасибо, - возмутился Лавров. - Меня пираты от самого Амстердама гоняли, три с половиной недели, я уничтожил два их корабля и перехватчик, и в этом виноват ваш груз. Что вообще он делал на Амстердаме, если он так нужен здесь?

- Не важно, как он там оказался, - отрезал Цукерман, - важно, что он не оказался в нужное время здесь, и это повлекло за собой непоправимые последствия, но уж коли вы все-таки дотащились сюда, то пора заняться делом. Сколько времени прошло с момента появления врага?

Арсений посмотрел на растерянную Анну.

- Сегодня какое?

- Одиннадцатое, - раздался из динамика голос Вика.

- Сутки, - подвела итог Летунья. - Первые корабли земного союза вышли из аномалии десятого в девять утра.

- А сейчас сколько?

- Одиннадцать, - посмотрев на часы, произнес Арсений.

- Значит, у нас осталось всего восемь часов, - подвел итог академик.

- До чего? - спросил лейтенант, которого обнаружили первым.

- До второй волны, - ответил Цукерман на ходу. - Вы что, решили, что это конец? Это только начало! Они скоро будут здесь, и не жалкие три сотни кораблей, а настоящая армада, в семьсот транспортов под охраной сотни крейсеров.

- Это конец, - подавлено произнес кто-то из рядовых.

Академик это высказывание проигнорировал. Подбежав к первому контейнеру, он набрал шифр и провел еще пяток процедур, защищен груз был по высшему разряду. Замок лязгнул.

- Чего замерли? Вытаскивайте, - закричал он на людей. – Капитан, где сейчас ваш корабль?

- Вик, - позвал андроида Лавр.

- Укрываемся за обломками в часе лету от места боя, - доложил навигатор.

- Немедленно возвращайтесь обратно, у нас почти не осталось времени, - приказал академик.

- Капитан? - в голосе андроида слышалось возмущение, он подчинялся только Арсению.

- Делай, как он говорит.

- Слушаюсь, капитан.

Погрузчик уже вытащил из контейнера непонятную сигару, облепленную кучей модулей. Все заинтересовано уставились на непонятный агрегат.

- Цукерман, что это?

- Пойду по кратчайшему пути, - произнес тот, вскрывая следующий контейнер, - перед вами пространственная бомба, которая воздействует на поля аномалии и просто разрушит ее, это все, что вам нужно знать на данный момент. А теперь не отвлекайте, нам нужно вскрыть и подготовить двадцать бомб.

- Но контейнеров сорок, или вы про запас сделали? - подал голос Сергей.

- Вы тупой? - поинтересовался Цукерман. - Или глухой? Я сказал подготовить, в остальных двадцати контейнерах вторая часть бомб. Их еще собрать надо, так что, шевелитесь. Лейтенант, как вас там? Что у вас за пять разгильдяев к стенке жмутся? Гоните их пинками сюда, нам понадобятся все.

- Боровиков.

- Все равно, - отмахнулся академик, - просто заставьте людей шевелиться.

- Мы на месте, - сообщил Вик, - пока все тихо.

Арсений обернулся, по трюму носились люди, извлекая из контейнеров бомбы, вторая группа собирала их. За час удалось подготовить всего две.

- Нам нужны все? - поинтересовался Лавр, тронув академика за рукав.

Тот кивнул.

- Необходимо расставить двадцать бомб в определенных точках. Иначе все будет зря. Детонация просто не создаст нужного эффекта. У вас за штурвалом андроид?

- Да.

- Тогда гоните его сюда, он за троих может работать, на его место посадите вон ту девчонку, вы, кажется, с ней знакомы, - и академик указал на Анну, которая безуспешно возилась с тяжелым рычагом подъемника, пытаясь выровнять зажимы. – Хотя, если вы ей не доверяете, это может стать проблемой.

- Это не проблема, - отмахнулся Арсений, - и вы правы.

Он направился к Анне и отвел ее в сторону. Быстро объяснив суть проблемы и получив согласие, он увел девушку на мостик.

- Вик, двигай вниз, там твоя помощь и сила жизненно необходима. В рубке пока подежурит Анна. Я ей все покажу, и сразу спущусь вниз.

- Да, капитан, - и андроид, перейдя на свою неимоверную скорость, выбежал из рубки.

- Я так рада тебя видеть, - повиснув на шее Лаврова, произнесла девушка, - почему мы всегда встречаемся в ситуации, когда тебе нужно меня спасать?

- Наверное, это судьба, - обнимая ее, улыбнувшись, шепнул Арсений. – Считай, что я рыцарь в сияющих доспехах, а ты принцесса, которая вечно попадает в беду. Садись в это кресло, оно принадлежит мне и на него заведены все элементы управления кораблем.

- Это кресло Александра Новикова? - с возбуждением проведя рукой по вытертой синтетической обивке, спросила девушка.

- Было, теперь оно мое, - отрезал Лавр. - Не отвлекайся, мне нужно оформить доступ и все тебе показать.

- Ты рад меня снова видеть? - задала Анна вопрос, когда он уже собирался покинуть мостик.

- Рад, - ответил Арсений, - жаль только, что ты не сможешь остаться. Теперь, когда началась война, особенно. Если все выйдет, и бомбы Цукермана уничтожат аномалию, Поясу потребуются все силы, чтобы остановить вторжение.

- А ты не думал вернуться?

Арсений посмотрел девушке прямо в глаза.

- Нет, - бросил он и вышел.

В трюме кипела работа, с появлением Вика дело пошло намного быстрее. За следующие два часа удалось подготовить оставшиеся бомбы.

- Капитан, какая максимальная скорость вашего корабля? - спросил Цукерман, когда они вместе проверяли сборку.

- Семьдесят пять, но на этом кладбище не реально идти на максимальной, мы разобьемся раньше.

- У нас двадцать точек, которые нужно посетить за оставшиеся пять часов, а это дистанция почти полумиллиона километров.

- Сейчас у нас за штурвалом лучший пилот из тех, что я знаю, - оптимистично заметил Арсений. - Я думаю, мы уложимся в срок.

- Тогда проводите меня на мостик, эти бездари собрали бомбы кое-как, но все же этого достаточно, чтобы они сработали. Теперь надо заставить ваше корыто летать.

- Академик, я бы на вашем месте прикусил язык, - не выдержал Арсений, - мое терпение не безграничное, если вы считаете себя самым умным, это не дает вам право оскорблять остальных. Я могу стерпеть насмешки в свой адрес, но еще раз оскорбите мой корабль и вам перепадет по вашему умному интеллигентному лицу. Мы поняли друг друга?

Гонор и спесь моментально слетели с Цукермана, он кротко кивнул и покорно пошел за Лавровым. С Анной он разговаривал уже по другому, не было больше никакого «Я, а вы никто», он кратко и вежливо изложил свою просьбу, отметил необходимые точки и покинул мостик.

- Чего это с ним? - удивилась девушка. - Он две недели был на моем крейсере и умудрился достать своей надменностью всех, вокруг него все на задних лапках прыгали, от каперангов до адмирала, с остальными он даже не разговаривал, считая это ниже своего достоинства.

- Мы поговорили и прекрасно поняли друг друга, - отмахнувшись, ответил Арсений.

- В смысле?

- Да все просто, здесь он хоть и умник, но всего лишь гость, и нет на этом корабле закона, который смог бы его защитить, я пообещал начистить его фейс, если он не прекратит. Наглецы всегда теряются перед грубой силой.

Анна с уважением посмотрела на Арсения.

- Капитанство пошло тебе на пользу. Ладно, а теперь не отвлекай, пора проверить, что может твой легендарный корабль, - и девушка уверенно взялась за штурвал. - Что там с остальными тремя капсулами и неизвестной шлюпкой?

- Одна пустая, во второй мертвец, шлюпку не вскрывали, некогда. Сейчас установим бомбы и займемся ей.

- Ясно, - грустно улыбнулась она. - Ну что, как ты любишь говорить. Поехали!

Арсений зал место навигатора, но его услуги ас-пилоту не требовались, девушка на предельной для этой космической свалки скоростью летела к первой точке. Вот теперь Лавров понял, что такое настоящий пилот, и Вик, и он сам ей в подметки не годились, может, у андроида и была лучше реакция, но талант - есть талант, его никакой программой не заменишь. Через десять минут Анна уверенно вывела «Гагарина» к первой точке. Арсений вышел на громкую связь.

- Товарищ Цукерман, мы на месте. Сергей, приступай к отгрузке первой бомбы.

- Слушаюсь, капитан, - отчеканим механик.

Арсений вывел на экран ворота ангара. Там суетились две маленькие фигурки, одна из которых была наверняка Сергеем, а вот вторая? Подхватив силовым лучом первую семисоткилограммовую конструкцию из двух сигар, Двигун вывел ее в открытый космос. Вторая фигура была явно главной, поскольку по его знаку механик отключил луч и хлопнул по кнопке закрытия ворот.

- Первая посылка сброшена, капитан, - доложил он.

- Аня, давай ко второй точке, - попросил он Летунью.

- Слушаюсь, капитан, - отчеканила девушка.

- Ты чего это? - удивился Арсений, пока она запускала двигатели. - Я ведь не твой капитан, да и ты не в моем экипаже.

- Сейчас ты для меня босс, и пока что я в твоем экипаже, а теперь не отвлекай меня.

И снова девушка продемонстрировала высший пилотаж, ведя «Гагарина» сквозь обломки. Лавр посмотрел на часы, осталось меньше четырех часов, возни с бомбами было немного - выгрузка первой заняла всего пятнадцать минут. Но время, время решало все. Арсений мысленно подсчитал и понял, что они могут не успеть.

- На месте, - доложила Анна.

Она побила свой прежний рекорд и добралась до точки за восемь минут. Снова все повторилось: ворота, луч, бомба. Так прошли следующие три часа.

- Восемнадцать бомб установлены, еще две, и можно сматываться, - облегченно произнес Лавр. Именно в этот момент компьютер известил о приближении основного флота противника, из аномалии шла вторая волна.

- Расчетное время прибытия? - запросил он результат.

- Сорок восемь минут, - доложил бесстрастный голос.

- Успеем, - прибавив скорости и вцепившись в штурвал так, что пальцы побелели, произнесла Анна. - Меня больше беспокоит вопрос, почему они не оставили здесь никакого прикрытия. Ведь аномалия - стратегический объект.

- Может, они уверены, что ей ничего не угрожает? - предположил Лавров. – Их передовые силы вышли и погнали наш флот прочь, «Гагарин» не появился, аномалия устойчива, а следом идет основная волна, ей по силам смести любого, кто здесь появится.

Анна остановила корабль и несколько секунд обдумывала сказанное.

- Может ты и прав, но я думаю, что это бред. Мы на месте, выгружайте гостинец.

Арсений кивнул и отдал приказ.

- Двадцать шесть минут, - произнес он, - успеешь?

- Я буду там через семь, - уверенно ответила девушка и, выжав из корабля максимум, рванула к последней точке.

Здесь уже почти не было обломков, «Гагарин» вышел за пределы поля боя, только в стороне болтался разорванный пополам одинокий перехватчик Су-230 «Шквал». Арсений еще подумал, что, если потом будет возможность, он подберет его, там слишком много ценного.

Анна сдержала свое слово и оказалась в точке выброски через шесть минут сорок секунд.

- Выгружайте и уматываем, - скомандовал Лавров. - Они выйдут из аномалии через девятнадцать минут.

- Ворота застряли, - раздался обеспокоенный голос Сергея.

- Делай, что хочешь, но через десять минут мы должны уматывать отсюда на всех порах.

- Что делать, наружу лезть надо, - возмутился тот.

- Ты жить хочешь? - поинтересовался Арсений. - Если хочешь, то хоть с бубном вокруг них пляши, но чтобы через девять минут бомбы в нашем трюме не было.

- Пошли, - раздался спустя несколько секунд облегченный голос механика, - на последней выгрузке в механизм попал обломок, шестерни его перемололи. Запускаю последнюю посылку.

Арсений посмотрел на экран, спаренные сигары, обвешанные модулями, выплыли из ангара, повинуясь силовому лучу.

- Мы закончили, валим, - истерично и совсем не по интеллигентному заорал Цукерман.

- Анна, прочь отсюда, - поддержал его Лавров, - через десять минут тут так рванет, что мало не покажется.

Но ас-пилот Шахова не нуждалась в подобных указаниях, дверь ворот еще поднималась, а она врубила полный газ и на пределе двигателей взяла с места в карьер. «Гагарин» взбрыкнул так, что даже Арсений с трудом удержался в кресле, остальные, наверное, по всему трюму разлетелись, хорошо, если отделались шишками, хуже, если переломами.

- Максим Янович, каково безопасное расстояние? - обнаружив прибежавшего на мостик академика, спросил Арсений, тот был помят, видимо, в результате маневра Анны, очки треснули, и он их придерживал одной рукой, чтобы не свалились.

- Шестьдесят тысяч, иначе, выгорит вся электроника.

Арсений посмотрел на таймер, отсчитывающий время до взрыва, и на расстояние.

- Мы не успеем, - подвел он итог. – Максимум, уйдем на сорок тысяч.

- Тогда заглушите все системы, обесточьте корабль, может, и пронесет. Подобные испытания не проводились, не хватило времени, - вполне человеческим голосом предложил Цукерман.

Арсений посмотрел на часы.

- Анна, останавливайся.

Девушка послушно начала тормозить, а Арсений уже барабанил по сенсорам, отключая одну секцию за другой. Вскоре везде погас свет, прекратила вибрировать система жизнеобеспечения за стеной, корабль умер.

- Страшно, - неожиданно произнес академик. - Никогда не боялся темноты, а вот теперь страшно.

Арсений смотрел в иллюминатор прямо на аномалию и мысленно отсчитывал последние секунды, пятьдесят тысяч в космосе, это почти прямая видимость и, если верить Цукерману, то вспышку увидят даже на ближайшей планете, до которой почти десять миллионов километров.

Огромная энергетическая цепь пронеслась от одного края аномалии до другого, а потом потекла в разные стороны, поглощая за доли секунды сотни километров космического пространства. В одно мгновение она захлестнула висящего в пустоте «Гагарина». И пошла дальше, но корабль остался цел. Арсений видел, как по корпусу бегают тысячи энергетических разрядов, интересно, пережила ли электроника этот удар или нет? Он щелкнул тумблером и попытался запустить оборудование на мостике, но ничего не произошло. Вкруг осталось все также темно.

- Я так понимаю, мы поджарились, - раздался от дверей голос Цукермана. - Никогда не думал, что сдохну вот так, посреди космоса на мертвом корабле.

Арсений достал фонарь и зажег его.

- Подождите помирать, профессор. Если у вас есть желание, могу выдать вам фонарь, проверите аппаратуру в рубке, поищете сгоревшие схемы, а мы с Сергеем осмотрим энергоцепи корабля.

- Конечно, товарищ капитан, сделаю все, что будет в моих скромных силах, - вполне серьезно сказал Цукерман.

- А я помогу, - ответила Анна, - за годы службы многому научилась.

- Хорошо, на вас мостик, - согласился Арсений. - А вот и Сергей.

На пороге появились члены экипажа «Гагарина», вооруженные фонарями.

- Вику повезло, - заметил главный механик, - вовремя отключил основной блок питания и подставил резервный, но теперь его менять придется.

- Сменим, теперь давайте займемся делом. Вик, на тебе системой жизнеобеспечения, мы с Серегой пройдем по всей энергоцепи, до самых силовых установок. Все, начали.

Через час все люди, присутствующие на корабле, собрались в трюме, рассевшись, кто на чем, они слушали доклад Лавра.

- У нас сгорело несколько участков энергоцепи. На корабле есть все, чтобы исправить этот недостаток, тогда мы сможем запустить мостик, силовые установки, двигатели, возобновить подачу электричества. Короче, сможем лететь.

- Неплохо, я думал, будет хуже, - произнес незнакомый голос из темноты.

- Будет, - пообещалАрсений. - Теперь плохие новости: сгорели несколько ключевых элементов системы жизнеобеспечения и заменить их нечем, воздуха и воды больше не будет. По подсчетам нашего уважаемого Максима Яновича на том, что наработано, мы протянем чуть больше восьми часов.

- Варианты? - спросил тот же голос, но в нем уже отчетливо слышалась паника.

- Вариант такой - ремонт займет около шести с половиной часов, если приступим немедленно. Здесь есть техники? Пусть подойдут поближе. - Пара незнакомых мужиков в флотской форме приблизились. - Хорошо, - обрадовался Арсений, - теперь обращаюсь к остальным, прошу вас еще раз погрузится в состояние стазиса. Это позволит увеличить срок жизни на несколько часов для тех, кто будет заниматься ремонтом, это важно.

- А потом что? - спросил лейтенант Боровиков, он старался казаться спокойным, но Лавр отчетливо слышал в его голосе панические нотки, почти все были напуганы, и даже он. - Нам не дотянуть до обитаемой планеты. Просто не хватит времени.

- Мы всего в ста тысячах километров от место боя, - озвучил идею Арсений, - я надеюсь найти необходимые элементы на погибших кораблях.

Стоящий поблизости космолетчик скривился. Арсений же на это только усмехнулся.

- Я знаю, что многие из вас подумали, и мне плевать на ваше мнение, сейчас на кону наши жизни, корабли уже мертвы и никому не нужны. Так что, щепетильные могут отвернуться. Все те, кто не собираются помогать в ремонте, отправляются в стазис, остальные вперед…

- Да будет свет, - торжественно произнес Сергей и запустил центральный пульт. Тот мигнул всеми огнями, после чего одна из плат заискрила. Механик, ничуть не смутившись, выключил все, и сменил ее. - Повторим, - снова нажимая кнопку, сказал он, но уже без пафосных фраз. На этот раз все прошло как надо, под потолком зажегся свет, одним за другим активировались пульты.

- С этим покончено, все работает, можно рулить, - сообщил андроид, который проводил тест оборудования.

Эта новость была встречено громким «ура», вот уже шесть часов люди пахали как проклятые, воздух становился ядовитым с каждой минутой, и последний час все передвигались по кораблю в скафандрах.

- Анна, давай в пилотское кресло, рули к обломкам. Надо найти модули для жизнеобеспечения, иначе все равно подохнем.

- Да, капитан, - отозвалась девушка. - Через двадцать минут будем на месте.

Арсений же занял свое кресло и вошел в межгалактическую сеть, теперь она исправно работала, вот только новости, которые сыпались из нее, были удручающие.

- Что там? - перегнувшись через плечо, спросила Марьям, с момента появления на корабле Анны, она недобро косилась в сторону Летуньи, и всякий раз старалась обратить на себя внимание Арсения. Но капитану «Гагарина» было не до глупого соперничества.

- Война, - произнес он, пробегая взглядом заголовки новостей. - Флот пояса отступает на соединение с квадратовским, у них на плечах висят больше сотни кораблей из первой волны. Земной союз оказался очень силен, кое-где он обогнал нас по техническому развитию, его оружие обладает вдвое большей дальностью, а некоторые образцы в десять раз превосходят по мощности наши самые лучшие пушки. Кроме того, два гигантских десантных транспорта высадили десант на крупных планетах пояса. По данным разведки, сейчас в системе больше пяти сотен различных кораблей противника.

- Дело - дрянь, - раздался голос Анны. - Нужно как можно быстрее попасть в Кронштадт.

- Кронштадт атакован, база флота уничтожена, - развеял прахом ее намерения Лавров. -Сейчас идет бой за Большую Москву. Кроме того, несколько окраинных планет атакованы пиратами.

- Это цена их помощи Земному союзу, - подал голос сидящий на полу академик. - Все будет зависеть от битвы объединенных флотов, но то, что уже не будет так, как раньше, совершенно точно.

Арсений понимал, что Цукерман прав. Но сейчас важно было выжить, а для этого надо было запустить систему жизнеобеспечения. Нужные элементы нашлись на втором по счету корабле, попутно Арсений разорил оружейку и снарядный склад, пополнив боезапас к «Скифу».

- Это мародерство, - возмутился один из флотских, - за это трибунал присуждает расстрел.

- Я беру свое, - выгребая несколько ценных узлов из рубки линкора, отозвался Арсений. - Я рисковал жизнью, таща сюда эти контейнеры, рисковал кораблем, размещая бомбы, и мне за это никто не заплатит.

- Наемник, - презрительно бросил флотский.

Арсений только усмехнулся на это, да он наемник, ему надо думать о себе и членах экипажа, у него нет собственной ремонтной базы, как Кронштадт, и если космолетчик думал его этим оскорбить, то сильно ошибся. Он в отличие от флота задачу выполнил.

- Ремонт закончил, - вышел на связь Сергей, - все функционирует нормально.

- Хорошо, сейчас мы закончим со сбором трофеев и возвращаемся. Готов притягивать добычу? Ее много.

- Всегда готов, капитан, - отозвался механик. - Тащи все, за что взгляд цепляется, позже разберемся.

Флотские на это промолчали, они хмуро смотрели в пол, но не мешали. Во-первых, они были в меньшинстве, во-вторых, обязаны Арсению и экипажу «Гагарина» жизнью, так что, выпендриваться и качать права было не в их интересах. Договоренность была такой: их будут использовать только для доставки груза в шаттлы и на корабль, но не при самом мародерстве. Внутри действовала только команда «Гагарина», Арсений даже поручил управление Анне, забрав с собой Вика. На грабеж поверженных судов, уцелевших после подрыва бомб, он потратил больше двадцати часов и нагреб множество всякого добра, правда, сколько миллионов здесь осталось, он даже сосчитать не мог.

Через тридцать восемь часов после активации бомб «Гагарин» покинул поле боя, аномалия была уничтожена, цель достигнута, ни один корабль второй волны из нее не вышел.

Едва он успел выбраться из шаттла и избавиться от скафандра, Анна мгновенно повисла у него на шее, игнорируя завистливый взгляд наемницы, которая, резко тряхнув своими короткими волосами, ушла по направлению к своей каюте.

- Я соскучился, - нежно поглаживая Летунью по спине и спускаясь все ниже, произнес Арсений.

- Не здесь и чуть позже, - быстро поцеловав Лавра, шепнула Анна. - Тебе надо поесть, ребята ужин сварганили, кто, что умеет, вышло неплохо и очень разнообразно, так что сначала подкрепись, а то у тебя на меня силенок не хватит.

- Хватит, - уверенно произнес Лавров, в памяти колыхнулись воспоминания, когда обнаженная девушка наставила на него ствол, и то, что было перед этим, он тогда выдержал мощный марафон, и уверенность в своих силах была вполне обоснована.

- От скромности не помрешь? - беря его за руку и таща в сторону кают-компании, прокомментировала данное заявление ас-пилот Шахова.

- На свете есть множества вещей, от которых можно умереть, - вспомнил старую шутку Арсений. - Не стоит умирать еще и от скромности.

- Верно, но тебе придется доказать мне, что твое заявление не голословно.

- Ты будешь просить пощады.

- Ловлю на слове, - страстно поцеловав его, произнесла Анна, - но сначала ты умоешься и поешь.

Ужин вышел скомканный, Арсений не смотрел, что закидывал себе в рот, дважды подавился. Он так соскучился по этой девушке и сильно жалел, что приходилось терять бесценное время, которое стремительно утекало.

Через пятнадцать минут они оказались в его каюте, одежда полетела в разные стороны, руки скользили по телу, страстные долгие поцелуи прерывались только для нового глотка воздуха. Затем они начали спускаться все ниже, сердце стучало, как сумасшедшее… Арсений вспомнил их незабываемую неделю на подобравшем спасательную шлюпку лайнере и понял, как ему не хватало этой женщины, видно, такова была их судьба, короткие встречи и долгие разлуки. Но каждый раз, когда они оказывались наедине после долгих месяцев одиночества, то выплескивали друг на друга все чувства, нерастраченные за это время.

Арсений приподнялся и с нежностью посмотрел на лежащую рядом девушку, она крепко спала, разбросав по подушке яркие всполохи огненных волос. Аня не запросила пощады, как и он, просто через три с половиной часа был подписан временный пакт о ненападении. Поцеловав ее в щеку, он выбрался из-под одеяла и, одевшись, вышел в коридор.

Вик, как всегда в его отсутствие принявший командование кораблем, уверенно вел его к Калининграду. Но сейчас пора было заняться очень важным делом. Лавр вызвал по коммуникатору Сергея и направился в трюм. Трофеи были уже уложены, после выброса контейнеров, оставшихся от бомб, в трюме стало просторно, хватило место на всю добычу. Арсений бросил взгляд на спасательную шлюпку с вражеского корабля, о которой до недавнего времени никто не вспоминал. Сейчас она стояла в самом углу, рядом с разорванным напополам новейшим перехватчиком Су-230 «Шквал».

- Вскроем? - предложил Арсению Сергей, появившийся рядом и угадавший мысли капитана.

- Не вижу причин, почему мы должны этого не делать. Позови Марьям и Франца, вдруг там раненые.

- Странно, что раньше ты про это не подумал, - с максимум сарказма в голосе произнес механик.

- Не до раненых врагов было, - отмахнулся Лавров. - Сейчас мы идем к Калининграду, самой удаленной планете пояса, там избавимся от флотских, а заодно и от обитателей шлюпки, если таковые имеются. В любом случае, я хочу глянуть на их технологии.

- Да уж, не помешает, - согласился Двигун. – Жалко, все их разбитые лоханки во время подрыва бомб в конец развалились.

Арсений на это ничего не сказал, даже академик Цукерман не смог объяснить причину такого эффекта, возможно, это произошло в результате близких подрывов, почти все корабли противника краснофлотцы уничтожили на границе аномалии, именно там, где профессор разместил свои пространственные бомбы, лишив Арсения и многих других возможности обследовать их. Теперь это все было грудой обломков, годных только в переплавку, скоро здесь появятся стервятники, которые быстро разнюхают о грандиозном побоища и растащат по своим гнездам все, что можно продать или пустить в дело, а, учитывая сколько здесь добра, в секторе появится парочка новых магнатов. В трюм спустились Марьям и доктор.

- Решил вскрывать? - спросил наемница, поигрывая новым автоматом.

Арсений кивнул.

- А мы-то все гадали, когда ты про нее вспомнишь?

- Отставить шуточки. Серега, режь.

Механик, вооружившись лазерным резаком, за пару минут вскрыл дверь, прорубив в десятисантиметровой стальной пластине дыру, в которую свободно мог пролезть человек в скафандре, но, поскольку, шлюпка была внутри ангара, то работали без них.

- Марьям, вперед, - скомандовал Арсений.

Девушка подняла автомат и, пригнувшись, подбежала к отверстию.

- Есть кто живой? - крикнула она по-английски.

От профессора Лавр узнал, что все в Земном союзе говорили на немного упрощенной форме именно этого языка. Ответом было молчание. Ханда закинула автомат за спину и взяла в правую руку «Хищник», а в левую один из своих излюбленных длинных ножей. Включив на плече фонарь, она переступила через дыру.

- Один человек, - через минуту доложила она, - находится в непонятной капсуле, полной желтого раствора. По показателям вроде бы жив.

- Франц, вперед, посмотри что там. Похоже, это какой-то агрегат по твоей специальности.

Хоть бывший пиратский пленник и не был членом экипажа «Гагарина», но слушался Арсения с полуслова, похоже, он рассчитывал остаться на корабле, новости об оккупации Большой Москвы его не обрадовали.

- Это аппарат для анабиоза, - закончив осмотр, сообщил Франц, - или что-то вроде того. Если я все правильно понял, когда капсула отстыковалась от корабля, пассажир установил аварийный маяк, после чего разделся и забрался внутрь. Если бы дело проходило в его родной системе, то автопилот взял бы курс на ближайшую станцию или планету, после выхода в заданную точку, автоматика привела бы его в чувство. Надо сказать, довольно гуманная система. В отличие от наших - нескольких недель полета, ни голода, ни потребления ресурсов.

- Шлюпка рассчитана на пятерых человек, в данном случае пассажир только один, остальные четыре капсулы пустые, - внес свою лепту Сергей. - Отсутствуют какие-либо элементы управления, даже место пилота, есть привязные стойки, которые опускаются с потолка. Единственной деталью элемента управления можно считать бортовой компьютер, что у него внутри, пока не знаю, но выясню.

- Марьям?

- Я нашла вот это, - девушка продемонстрировала пару образцов, которые были не чем иным, как оружием. Первый средних размеров пистолет, с тонким стволом, на конце которого был расположен широкий раструб. Второй напоминал древнее ружье, но с очень коротким и широким стволом с кулак размером. - Испытаем?

- А если разнесет корабль? - спросил механик.

- Согласен с Сергеем, - немного подумав, решил Лавр. - Еще будет время испытать. Много там такого?

- Полный набор на пять персон, есть еще скафандры. Скафандры тоже необычные, материал словно живой, когда я прикоснулась к нему, мне показался, что он движется.

- Понятно. Франц, Двигун, вы можете разбудить нашего спящего принца?

- Не проблема, - отозвался Франц. - Это функция бортового компьютера, нужно только разобраться с активацией.

- Зовите академика. Я думаю, ему будет интересно.

Франц скривился, словно от зубной боли, как и остальные он не слишком жаловал надменного ученого, который после подрыва бомб и ремонта корабля опять стал вести себя вызывающе. Правда, от высказываний в адрес «Гагарина» отказался, во всяком случае, в присутствии Арсения и его экипажа.

- Зовите, при мне он будет смирным, - усмехнулся Арсений, - да и Марьям здесь.

Все засмеялись, Ханда тоже улыбнулась. Цукерман имел неосторожность подкатить к наемнице с непристойным предложением в своей обычной наглой манере общения, и ему пришлось спасаться бегством от вооруженной двумя ножами девушки, под громкие улюлюканья «пассажиров» и команды «Гагарина». Теперь светило науки побаивался ее даже больше капитана, который просто пообещал начистить рожу в случае перехода границы, а сумасшедшая наемница поклялась отрезать яйца и заставить ученого их проглотить.

Сергей усмехнулся и вызвал по коммуникатору Цукермана. Услышав, что вскрыли вражескую шлюпку, тот прибежал чуть ли не быстрее андроида.

- Почему сразу не позвали? - завопил Максим Янович, появившись возле шлюпки.

- Не было нужды, - выбираясь наружу со всем арсеналом, заметила наемница.

Цукерман мгновенно сделал шаг назад, но все же, справившись с собой, посмотрел на Арсения.

- Я так понимаю, вам нужен мой гениальный ум?

- Мне пригодятся ваши мозги, академик. Там внутри пассажир и его нужно разбудить, а для этого разобраться с бортовым компьютером, - поставил задачу Лавров. - Справитесь?

- Я академик Цукерман, - выпятив грудь, гордо произнес он.

- Вот и отлично, помогите Францу и Сергею, они уже возятся.

Скривившись, Максим Янович полез внутрь. Арсений и Марьям переглянулись и расхохотались. Через минуту из шлюпки раздался возмущенный голос академика, величающего всех бездарями, неумехами и дураками.

- Надо будет ребятам потом грамм по сто налить, - заметила девушка, - подлечит нервы.

- Не помешает, - согласился с ней Лавр.

- Слышала, вы шлюпку вскрыли, - раздался от лестницы звонкий голосок.

Арсений обернулся и улыбкой поприветствовал Анну, заметив краем глаза, как помрачнела Марьям. С первых минут знакомства девушки негласно соперничали за внимание капитана «Гагарина», и индианка в этой битве проигрывала. Арсений вообще не понимал, на что она рассчитывала, поскольку их связывал только корабль, а с Анной…

- Да, - произнес он, - разбираемся с устройством, есть пассажир, но он внутри какой-то капсулы, и его еще оттуда достать надо.

- Помощь нужна? - поинтересовалась Летунья.

- Сами справимся, - буркнула наемница.

Анна на ее негатив никакого внимания не обратила, села рядом с Арсением на соседний ящик.

- Я изучила корабль. Вик показал, в каком состоянии тот был, когда вы его нашли, ты проделал огромную работу. «Гагарин» просто великолепен.

- Хотела бы им управлять? - в лоб спросил Арсений. - Мне нужен пилот.

- Идет война, а я офицер флота, - погрустнела девушка. - Сейчас я нужна поясу, как никогда. Может быть, когда все кончится.

Мгновенно довольная улыбка Марьям сменилась обеспокоенным выражением.

- Ты не ответила на вопрос, - не обращая внимания на наемницу, произнес Лавров.

Анна улыбнулась.

- Да, я хотела бы им управлять и летать под твоей командой, мне нравится с тобой работать, - она покосилась на изучающую какую-то информацию с голографического дисплея наемницу и все-таки, не удержавшись от шпильки, закончила, - и не только работать.

Арсений укоризненно посмотрел на Летунью. Понятное дело, что их отношение ни для кого не были тайной, после ремонта и мародерки они выкроили время, чтобы побыть наедине, на мгновение им снова показалось, что они на борту «Кеннеди» в их каюте. Страсть захлестнула обоих, но это был не лайнер, это был «Гагарин», а Анна ас-пилот флота Красного пояса, которой как можно быстрее нужно было вернуться в строй. А Арсения влекли новые опасности мира, который изменился три дня назад, когда в систему ворвался Земной союз. Скоро их пути снова разойдутся.

Из шлюпки показалась голова Франца.

- Мы разобрались, можем его вытащить прямо сейчас. О, привет, Анна, - увидев девушку, поздоровался док.

- Привет, - улыбнулась рыжая Летунья.

- Ну так что, будить?

- Конечно, будите, у меня к нему много вопросов, - с нетерпением произнес Лавров. - Марьям, присмотри там за всем.

Наемница кивнула и, вытащив нож, крутанула его в руке, словно проверяя балансировку. От Арсения не укрылась данная демонстрация силы и то, кому она предназначалась.

Анна отреагировала на это совершенно спокойно, ее было не напугать подобными жестами, она была боевым летчиком, пережившим не одну воздушную схватку и пробиравшийся вместе с Арсением к своим по тылам «звездунов» со сломанной ногой.

- Хороший ножик, - произнесла она, - дашь потом картошку почистить?

Марьям позеленела от злости, но прекрасно понимала, что сама подставилась, и ничего не ответив, наемница полезла внутрь.

- Не могла промолчать? - поинтересовался Арсений.

- Надоела, - быстро целуя его в губы, шепнула Летунья.

- Она - девчонка ей всего восемнадцать, но ты - взрослая женщина - введешься на ее подначки.

- Ты любишь меня? - вместо ответа спросила девушка.

- Конечно люблю, милая, - шепнул Арсений и быстро поцеловал ее. Потом еще и еще.

- Может, хватит? - раздался от люка голос Сергея.- У вас еще пара дней впереди. Капитан, принимай нового пассажира, майор Земного союза Драгон Милорадович.

Арсений убрал руки с бедер Анны и повернулся к прорезанному люку, возле которого стояла красная от возмущения Марьям, а рядом с ней высокий блондин в незнакомой темно-синей форме. Арсений подошел к нему и встал напротив.

- Тебя зовут Драган? - спросил он по-английски.

Тот кивнул.

- Я - офицер Земного союза, требую передачи полномочному представителю центрального штаба.

У Арсения от такой наглости глаза на лоб полезли.

- Чего ты требуешь? - голосом полным удивления переспросил он. - Ты приперся ко мне домой, пришел с оружием в руках, и после этого ты еще чего-то требуешь? - Лавр ударил быстро и сильно, в результате чего майор сложился пополам. - А теперь послушай меня, - взяв землянина за грудки и притянув к себе, прошептал ему на ухо Арсений, - здесь на корабле двенадцать офицеров флота Красного пояса, и все жаждут только одного, добраться до тебя, и все, что отделяет их от этого момента, это я. Ты понял?

Драгон не на шутку испугался и кротко кивнул.

- Это хорошо, что мы поняли друг друга. А теперь назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен тебя им отдать.

Майор покосился на Анну, стоящую неподалеку и держащую руку на кобуре с пистолетом.

- Я расскажу все, - наконец сделал свой выбор пленный.

- Правильное решение, - отпуская его, произнес Лавров. - Первый вопрос - какого хрена вы приперлись?

Когда «Гагарин» совершил посадку на Калининграде, война бушевала уже во всю. Отгремели несколько космических сражений, Земному союзу удалось потеснить объединенный флот, но не уничтожить его. Потери обоих сторон были впечатляющими, Красный пояс потерял сорок процентов судов первой линии, за пять дней боев погибли восемь крейсеров, три линкора и два авианосца. Квадрат понес еще большие потери, адмирал «звездунов» сдуру налетел на авангард противника и так увлекся его разгромом, что не заметил, как подкрались основные силы, это стоило «квадратовцам» шестнадцать кораблей первой линии и восемнадцати малых, типа «Корвет» и «Фрегат». Но и Земному союзу не удалось сохранить корабли, хозяева отчаянно защищались и земляне несли потери. Победы стоили им больше семидесяти различных кораблей, из которых минимум тридцать соответствовали классу «Крейсер» и «Линкор».

Дорого давались ЗС крупные планеты, при штурме орбитальные крепости гибли одна за другой, они забирали с собой по нескольку кораблей, это была капля в море, но и эта капля колебала весы противостояния.

- Прощай, - встав на цыпочки и поцеловав Арсения, прошептала Анна. Она и одиннадцать космолетчиков Красного пояса сходили в Калининграде, где формировалась новая флотилия. С ними «Гагарина» покидали Максим Янович и пленный Драгон Милорадович, которого тут же взяла в оборот военная контрразведка.

- Увидимся, - нежно проведя рукой по огненным волосам девушки, шепнул в ответ Лавров, после чего, выпустив Летунью из своих объятий, взбежал по аппарели. - Мы обязательно увидимся, только ты достойна быть первым пилотом легендарного «Гагарина», - Арсений хлопнул по кнопке закрытия ворот и в последний раз посмотрел на Анну.

Девушка стояла одна посреди взлетного поля, из ее глаз катились слезы, она стирала их тыльной стороной ладони, а они все текли. На прощание она подняла руку, а потом поднимающаяся аппарель скрыла ее от его глаз.

- Вик, двигатели на полную, стартуем немедленно, - направляясь к лестнице, ведущей из трюма на верхнюю палубу, приказал Лавр.

В горле першило, в глазах стояли слезы, хотелось все бросить, выпрыгнуть с корабля, схватить ее в охапку и затащить внутрь или пойти с ней, герою Калифорнии, орденоносцу чести всегда найдется место во флоте Красного пояса. Но он сдержался, стиснул зубы и пошел дальше, надеясь на еще одну встречу.

- Слушаюсь, капитан, - отчеканил андроид. - Какой курс?

- Квадрат две тысячи четыреста первый, астероидное поле высокой плотности, место исчезновения «Садко». Пора распутывать клубок! Кроме того у меня есть дело к одному подонку, который слишком зажился на этом свете.

«Гагарин» резко взял вверх, преодолевая земное притяжение, его путь только начинался. Теперь ему предстояло летать в совершенно новом космосе. Системе предстояло пережить очередной передел, все, что построили первые поселенцы, то, что долгие столетия развивали и улучшали их потомки, должно было рассыпаться прахом, и дать место чему-то новому. Все изменилось, когда в систему вошли чужие корабли, на просторах космоса, разделенного квадратом и поясом, появился новый игрок, который одним движением смахнул с доски фигуры старой партии и начал новую.

- Капитан на мостике, - привычно вскочив, выкрикнул андроид.

«Откуда это у него? - задумался Арсений. – Наверное, техники закинули попутно уставы». Но зачем это было делать, когда мостик был пуст? Марьям в кают-компании готовила завтрак, Франц, который официально с утра попросился в экипаж, обустраивался в лазарете, Сергей проверял реакторные, хотя, теперь это было слабо применимо, в связи с отсутствием самих реакторов. Лавр занял свое место и внимательно осмотрелся.

- Вик, доложи о состоянии корабля.

- Все системы в норме, капитан, - отчеканил андроид.

Арсений кивнул и коснулся сенсора, выходя на громкую связь.

- Говорит капитан Арсений Лавров. Перекличка по отсекам.

- Все в норме, капитан, - доложил Сергей.

- Медотсек пустует и готов к работе, - отозвался Франц.

- Группа силовой поддержки на борту в единственном числе и готова к работе, - хихикнула Марьям.

- Приготовиться к старту, - проигнорировав ее подколку, скомандовал Арсений, - двигатели на полную. Поехали!

Кирилл Шарапов Ступень эволюции

Пролог

«Как прекратить это жалкое, бессмысленное существование?». Мысль носились в голове Глеба изо дня в день на протяжении почти двух лет. Мужчина мысленно приказал ВИ (виртуальный интеллект) подать еду (мыслеголос – единственный имплант, который остался в голове, по какой-то причине врач не вытащил его). Через несколько секунд ко рту спустилась гибкая трубка подачи совершенно безвкусной белковой жижи – единственной пищи, которую он ел последние два года. Он с трудом проглотил склизкий комок, потом ещё один. Именно в такие моменты его мысли сводились к самоубийству. Нет, думал-то он о том, как бы это совершить, постоянно, но во время приёма пищи мысль превращалась в навязчивую идею. Правда она оставалась призрачной, как и все радости жизни, которых он был лишён: сочные отбивные, прогулки, секс, выпивка, сигареты… Он – пленник собственного организма. У него самая надёжная тюрьма в мире – его разум. Из неё просто не сбежать. Побег возможен только одним способом. Но и это нереально. Глеб не мог себя убить не потому, что трусил, а потому, что его состояние не позволяло. Единственная возможность уйти из жизни – голодовка, но долбанные гуманисты лишили его последнего: все отказы от принятия пищи заканчивались одним – агрегат жизнеобеспечения начинал кормить его насильно. Остальные пути решения данного вопроса были невозможны в связи с ограниченными физическими возможностями.

Последние месяцы всё чаще снилась война. Корпорации, контролирующие правительства и давно ставшие мини государствами, а если быть совсем точным – единственными государствами и оплотами стабильности, развязали войну за влияние, которая длилась три долгих года и стоила около сотни миллионов жизней. Отдельные регионы превратились в выжженную пустыню, в которой не может выжить ни один биологический объект. Целые города и мегаполисы исчезли с карты. Количество военных преступлений превысило все допустимые пределы, но некому было осудить их. В итоге: из девятнадцати могучих корпораций уцелело лишь четыре: «АйсКорп» в Штатах, «Касл» в Австралии, «Кьёнг» в Китае и «РосТех», которая располагалась в новой столице России – Новосибирске. Правда, в объединённой Европе набирал силу «ЕТК», но до величия могучих ему было далеко.

Глеб мучительно завозился в капсуле. Он всё потерял на этой войне: честь, веру, семью, здоровье. Последнее – особенно невыносимо, и являлось причиной его беспомощного состояния. Если бы у него были руки или ноги! Захотелось взвыть от бессилия. То, что лежало в капсуле, по сути являлось жалкими останками. Правой руки он лишился по самое плечо, от левой остался обрубок в десять сантиметров. Ноги оторваны выше колен. Обожжённая грудь, искусственное сердце и стальная пластина вместо правой стороны черепа. Вот и всё, что уцелело…

– Сраные гуманисты! – не сдержавшись, вскричал он.

Столько в этой фразе было ненависти… Если бы слова стали материальны, то доктор, вытащивший его с того света, умер бы в жутких муках, сгорев заживо. Как два года назад горел в своём бронетранспортёре Глеб Северин, солдат «РосТеха». Корпорация исправно заботилась о потерявшем здоровье солдате, и ежемесячно перечисляла две тысячи империалов за лечение и проживание. Кривая ухмылка исказила лицо Глеба – пособия хватало только на то, чтобы валяться жалким обрубком в госпитале для ветеранов в заштатном городишке. Корпорация не оставила своего солдата, она сделала хуже – заставила его страдать. Она же отняла последнюю надежду парня – доктора, молодую женщину, которая пришла работать в госпиталь полгода назад, и которую ему удалось уговорить на преступление. Всё было уже почти готово, Нина согласилась подарить ему желанную свободу. Они разработали план, по которому он должен был умереть, и на неё никто бы не подумал. Но всё сорвалось. Молодая женщина исчезла за несколько дней до намеченной даты. Лишь спустя пару месяцев Глебу случайно удалось услышать разговор двух санитаров. За ней пришли люди в красной броне и увели в неизвестном направлении. Для всех она просто перестала существовать. Служба безопасности «РосТеха» знала своё дело. Они не умели воевать, зато у них великолепно получалось хранить секреты любыми способами.

Глеб скрипнул зубами, воспоминания причиняли боль.

«Телевизор», – отдал он мысленный приказ ВИ. Мгновенно над ним развернулся голографический дисплей. Пятьсот каналов, подконтрольных корпорации: музыка, фильмы, познавательные передачи и совершенно лживые новости. Здесь говорили только то, что надо было сказать. Свобода слова отсутствовала, как таковая, только заранее продуманные, подкорректированные сюжеты, и ничего, что может нанести вред корпорации. Энтузиасты-одиночки и мелкие подпольные организации, пытающиеся нести людям правду, гибли при невыясненных обстоятельствах или в результате несчастных случаев. Так они платили за своё видение свободы. Да и не по зубам им пробить официальные каналы вещания.

Глеб бездумно пролистывал один канал за другим. Он сам не знал, зачем это делает, хотя, смысл всё же был – убить время. Никому не нужный одинокий ветеран войны, лишённый рук и ног, лишённый лица… Он мог лишь валяться в долбанной капсуле и мечтать, чтобы его искусственное сердце дало сбой.

Бездумно листая каналы, перескакивая с передачи о животных на безумное кривляние очередного певца, или невыразительный сериал, в котором персонажи говорили скучный текст, Глеб и не подозревал, что тот, кто изменит его судьбу, уже идёт по коридору. Спустя несколько секунд он войдёт в большую палату, где лежат два десятка подобных Глебу ветеранов…

– Добрый день, господин Северин, – раздался незнакомый и уверенный голос через динамик.

Глеб повернул голову. Справа на небольшом полусферическом обтекаемом стуле сидел мужчина лет тридцати пяти в кибернетических очках последнего поколения, которые стоили его двухлетнего содержания. Стильный костюм, сшитый на заказ, дорогая причёска, настоящие раритетные запонки с брильянтами на рукавах сорочки.

– Кто вы и что вам нужно? – не слишком доброжелательно поинтересовался Глеб. Лощённый тип в дорогом прикиде вызывал в нём злобу и зависть.

– Я, – незнакомец улыбнулся, – господин Петров. Вас устроит подобная фамилия?

– Ты такой же Петров, как я Кацман, – огрызнулся Глеб.

– Пусть так, – согласился лощёный. – Хотите, зовите меня Кацманом, хоть Ли Си Цыном, я к вам по делу.

– А у меня нет с вами дел.

– Пока что нет, – согласился Петров. – Но если мы договоримся, то появятся.

– Цена вопроса? – Глеб стал неожиданно собран, теперь всё зависело от того, насколько он им нужен и на что они готовы пойти, чтобы получить то, что им необходимо.

– Деньги не существенны, – отмахнулся «костюм», – давайте начнём с цифры в двадцать тысяч. Сможете за такие деньги справить себе дешёвую китайскую руку.

– Ты со мной, скот, не шути! – взорвался Глеб. – Говори, что нужно. А если нет, то проваливай.

– Хорошо, – став серьёзным, произнёс Петров. – Ваша последняя операция, в результате которой вы стали таким. Рассказываете мне всё, и получаете свои двадцать штук.

– А чего скрывать? – усмехнулся Северин. – Один коновал взял и отрезал всё лишнее – руки, ноги. Так что, жду перевода средств. Об операции ничего рассказать не могу, так как был под наркозом. Если эта гнида ещё не сдохла, то спросите у него.

– Не паясничай, Северин, – теряя остатки благодушия, сердито произнёс лже-Петров. – Я не для того пролетел три тысячи километров, чтобы слушать твои остроумные спичи. Что вы делали в комплексе «Синтез»?

Глеб напрягся. Операция в комплексе одного европейского филиала «АйсКор» была засекречена. Когда он пришёл в себя, с него взяли кучу подписок о неразглашении, пообещав, что если информация всплывет, то его жизнь превратится в кошмар. Хотя, что может быть хуже того, что есть сейчас? Правда, тогда у него была надежда, что его поставят на ноги.

– Кто вы?

– Это не имеет значения, – серьёзно ответил лощёный.

– Имеет, – парировал Глеб. – Услуга за услугу. Вы очень влиятельный человек, и можете многое. Я расскажу вам всё, что знаю, но взамен потребую только одного.

– Дайте угадаю, – усмехнулся Петров, – вы хотите умереть.

Глеб только кивнул.

– Забавно, – продолжил лощёный, – вы хотите умереть, но в моей власти, чтобы вы начали жить. Что вы знаете о событиях, происходящих в мире?

– Официальную новостную ленту считать? – с издёвкой спросил Глеб.

– Не смешите, – ответил Петров.

– Тогда ничего.

– Именно. И никто не знает. Я один из десяти человек, которые в курсе, что вскоре история пойдёт по новому пути развития. Я – человек, изменивший её. – Он достал из кармана пиджака круглую металлическую таблетку и приляпал на саркофаг. – Глушилка, – пояснил он, – теперь никто, кроме вас, ничего не услышит. Мне нужна информация по комплексу «Синтез», взамен вы получите всё, что пожелаете. В разумных пределах, конечно. Даю слово, что никто не узнает, как информация ко мне попала.

– Ваше слово стоит ровно ноль, – отбрил лже-Петрова Глеб. – Если утечку обнаружат, то я окажусь в ещё более поганом месте, нежели это.

– Странно, вам не кажется моё лицо знакомым? – проигнорировав вспышку раздражения собеседника, спросил лощёный. – Может, так я буду больше похож на того, кого вы знаете. – Он быстро повернул простенькое кольцо на безымянном пальце левой руки, и почти тут же его лицо мгновенно изменилось: возраст остался прежним, желтовато-карие глаза превратились в чёрные, в волосах появилась седина, подбородок из острого стал квадратным, а лицо продолговатым.

– Гришин?! – выдохнул Глеб, узнав одного из директоров «РосТеха».

– Именно, – вернув прежнюю личину, согласился собеседник. – Теперь я выполню вашу просьбу. Либо вы пойдёте со мной, и я дам вам новую жизнь, после того, как вы расскажите всё про «Синтез». Либо я заткну вам рот, и вы сдохните в этой камере от разрыва вашего дешёвого сердечка, которое, как ни странно, исправно работает. Правда, опять же, сначала я сожгу ваш мозг, предварительно вынув оттуда необходимую мне информацию. Решайте.

Глеб Северин – командир группы по особым поручениям корпорации «РосТех», никогда не страдал медлительностью, на принятия решения у него уходили доли секунды, и раньше, чем Гришин закончил говорить, он уже знал ответ.

– Вы берёте меня с собой, и я получаю новые руки и ноги.

– Мы договорились, – вставая, произнёс лощёный. – Оставьте свою голосовую подпись.

Из кейса, который раньше стоял на полу, появился цифровой лист, на котором отобразился новый контракт Северина. Гришин приложил его к стеклу капсулы, чтобы Глеб смог его прочесть.

Глаза инвалида стремительно бегали по строчкам, на прочтение двадцати трёх строк ушло чуть больше двадцати шести секунд.

– Я, Глеб Северин, личный номер 421337, заверяю подлинность данного контракта, соглашаюсь со всеми пунктами, – поставил Глеб свою звуковую подпись.

– Поздравляю вас, господин Северин, вы сделали правильный выбор. Прощайтесь с вашей конурой. – Гришин снял глушилку и сделал знак кому-то невидимому.

Глеб быстро повернул голову. Два парня в красной броне службы безопасности «РосТеха» подошли к капсуле. Один из них что-то приложил к пластику саркофага, в котором тут же появилась маленькая дырочка, и внутрь пошёл газ. Глеб в панике задержал дыхание, но, поняв, что бесполезно, вдохнул. Сознание погасло.

Глава первая. Вы можете всё

Глеб очнулся в белой стерильной комнате. Всё вокруг так и кричало о том, что он находится в операционной, совершенно пустой. Минуту он вертел головой, изучая обстановку. Вся техника была самой современной: новейшие медицинские роботы, многочисленные голографические экраны, на которые отражалось всё – от пульса до активности мозга. Дверь в операционную открылась бесшумно, хотя, открылось – не то слово, она просто исчезла, нанодвери появились на рынке всего пару лет назад и позволить их себе могли только состоятельные люди.

– Ну что ж, господин Северин, я сдержал своё слово, теперь ваша часть сделки, – произнёс Гришин, усаживаясь у его постели. Дверь за его спиной стала вполне обычной, как и облик самого директора «РосТеха».

– Что вы хотите узнать?

– Кто отправил вас в Осло? Что вы там делали? И почему в живых остались только вы?

– Все мертвы? – не слишком удивившись, спросил Глеб.

Гришин кивнул.

– Думаю, последний вопрос можно считать риторическим. Из вашего отряда и так уцелело всего трое, не считая вас. В течение четырёх месяцев остальные погибли при очень странных обстоятельствах. Подозреваю, что про вас просто забыли. Вы знаете, что начисления за ваше лечение в госпитале ветеранов велось с неподконтрольного анонимного счёта, владельца которого установить так и не удалось. Хотя откуда вам это знать? Но вернёмся к моим вопросам: кто приказал и что вам там было надо?

– Всё произошло в январе 2104 года. Мой взвод подняли по тревоге с приказом прибыть на закрытый корпоративный аэродром.

– Кто отдал приказ?

– Свенсон – начальник подразделения специальных операций.

– Он погиб спустя месяц, его флаер разбился при заходе на посадку, автопилот не учёл плохие погодные условия, – вставил свою ремарку Гришин.

– Туда ему и дорога, скот был порядочный, – вырвалось у Глеба.

– Что дальше произошло? – с нетерпением спросил директор.

– Дальше? Дальше началась чертовщина… Нас встретил невзрачный человек лет шестидесяти, сутулый, с тонкими руками. Его сопровождали два крайне неприятных типа в новейшей кибернетической броне. Такую, наверное, даже из танка не прошибить.

– Вы почти правы, – снова влез в рассказ Гришин. – «Преторианец» – новейший доспех для телохранителей. Для боевых действий непригоден, так как малоподвижен, но фактически неуязвим. Вы видели этого человека?

Из зеленоватого кольца на безымянном пальце появился голографический экран вполне приличных размеров, на котором высветилась фотография мужчины среднего возраста. Глеб несколько секунд всматривался в черты лица.

– Похож, но этот гораздо моложе, я не могу сказать точно.

– Не важно, – заметил собеседник, экран исчез. – Он ставил вам задачу?

Глеб кивнул.

– У меня было распоряжение Свенсона следовать его инструкциям. Он приказал проникнуть на объект, подавить сопротивление службы безопасности, захватить лабораторный комплекс и забрать оттуда учёного по фамилии Тилман и кейс размером шестьдесят на девяносто. И ни при каких условиях не допустить гибели первого и потери второго. Для операции нам предоставили подробный план комплекса, коды к системам безопасности. Нам стало известно всё, начиная от численности противника, его вооружении, и заканчивая расположением камер и охранных систем. Отдельно было подчеркнуто, что если комплекс перестанет существовать со всеми людьми – никто не опечалится. Значение имел только Тилман и его чемодан.

– Что находилось в том чемодане?

Глеб отрицательно покачал головой.

– Я не знаю.

– А хотели бы знать?

Глеб снова отрицательно покачал головой.

– Он стоил жизни мне и моим парням.

– Что было дальше? – с нетерпением спросил Гришин.

– Мы вылетели на спецтранспорте. Двадцать шесть человек и шесть десантируемых каров. Летели неизвестно куда, знали только, что предстоит сделать. Нас выбросили прямо над объектом. И сразу всё пошло не так. Нас обнаружили ещё на подлёте. В воздухе погибло семеро человек и два бронекара. Ещё один сразу подбили на земле. Мы взяли комплекс за двадцать минут. К тому времени нас осталось одиннадцать. Тилмана нашли без проблем, он ждал нас со своим чемоданчиком. Вывели его, подорвали объект. Я был против, но человек сутулого, которого навязали нам, лично произвёл подрыв. При погрузке в флаер нас атаковали войска «АйсКорп». Меня вытащили из горящего броневика и затащили на борт, больше я ничего не помню.

– Спасибо, – поднимаясь, произнёс Гришин. – Вы выполнили свою часть сделки, я выполню свою. Когда вы придёте в себя, то у вас будут новые руки и ноги, и много что ещё. Вы забудете о разговоре, обо мне и об этом месте. Прощайте, Северин.

Нанодверь пропала и вскоре снова появилась, выпустив одного из самых влиятельных людей мира. А через несколько часов комнату наполнили люди в изоляционных белых костюмах. Они медленно переложили Глеба на операционный стол и вкололи наркоз. Свет снова померк.

Когда Глеб пришёл в себя, белой комнаты вокруг не оказалось. Старая квартира, кирпичные стены, лишённые обоев, запах каких-то лекарств витал в воздухе, вызывая тошноту. Через окно, за которым стояла ночь, лился электрический свет. Он медленно плыл, и вскоре пропал, погрузив помещение во тьму. Неожиданно, за стеной громко заиграло радио, что заставило Глеба поморщиться.

– На календаре двадцать шестое марта 2106 года, – бодро выкрикнула ведущая. – С новым днём, сограждане!

Глеб встрепенулся и рефлекторно провёл рукой по лицу. Рукой… Северин, не веря, смотрел на свою новую руку. Матовый тёмный металл красиво переливался в неярком лунном свете. Глеб пошевелил второй, потом выставил перед собой обе и несколько минут, не веря, смотрел на них. У него были руки! И даже то, что он неизвестно где провёл четыре месяца, то, что сейчас он находится непонятно где, и не ясно, как он сюда попал, меркло по сравнению с тем, что у него были руки. Не очень ловко он ухватил пальцами край одеяла, скрывающего всё остальное, и резко сдёрнул его. Человек, оставшийся в памяти ярким силуэтом, лицо которого Северин никак не мог вспомнить, сдержал своё слово. Он выполнил даже больше, чем Глеб мог ожидать – под одеялом он увидел две великолепные ноги из такого же матово-чёрного металла. Глеб провёл пальцами по бедру, и ничего не почувствовал. «Нельзя получить всё, и сразу», – подумал парень и аккуратно встал. Его качнуло и повело в сторону, организм ощущал слабость. Северин ухватился за спинку, чтобы не упасть. Если руки слушались, словно родные, то вместо ног он ощущал два куска металла, на них ещё предстояло научиться ходить. Рядом с диваном в тусклом лунном свете стоял небольшой журнальный столик, на котором лежала коробочка виртуального интерфейса или, как все его называли сокращённо, виртИнтер. Голографический экранпочти не давал света, просто серебристый квадрат, парящий в тридцати сантиметрах над столом, и слегка подсвеченная виртуальная клавиатура. Глеб склонился к монитору, не отпуская свою опору, и прочёл текст:

«Если вы это читаете, значит, мы оба сдержали своё слово. Вы не вспомните ни меня, ни то, что я от вас хотел, но, как я и обещал, вы получили новую жизнь. В этом интерфейсе вы найдёте подробное описание того, что получили. Не советую пренебрегать инструкцией, вы стали обладателем уникального комплекта имплантов „Борей“. Считайте, что вы проводите его полевые испытания. Некоторое время мои люди будут наблюдать за вами, пусть это вас не смущает, вы не увидите и не узнаете их. Прощайте, господин Северин».

Глеб сел обратно на диван. Он не мог вспомнить ничего, что произошло за последние месяцы, только какие-то разрозненные куски, яркие силуэты, свет, который мешал разглядеть лица. Но сделка – есть сделка, он получил то, что просил – ему вернули жизнь. Осталось научиться пользоваться ей.

Он ещё раз посмотрел на свои руки, сжал пальцы в кулак, разжал, согнул в локтях, сделал круговое движение плечами. Импланты слушались его, как родные, чего нельзя было сказать о ногах.

Вспомнив, что очень хотел есть, Глеб поднялся и с трудом дошёл до кухни. По дороге парень наткнулся на большое зеркало, висящее на стене, и замер, увидев своё новое тело целиком. Первое, что бросилось ему в глаза, его лицо: стальная пластина с правой стороны исчезла. Там, где она раньше стояла, появилась полумаска из того же металла, что и руки с ногами. Но больше всего его поразил глаз – он отсутствовал. Рука рефлекторно рванулась вверх, и пальцы аккуратно провели по жидкокристаллическому дисплею, сделанному в виде шестигранника, словно кто-то разрезал солнцезащитные очки надвое и закрепил половину на правом глазу. Обожжённую грудь тоже скрыл металл. Что под ним, ещё предстояло узнать, но куча различных разъёмов свидетельствовала о том, что там упрятано множество имплантов. Северин поднял глаза и посмотрел на отражение своего лица, оно выглядело растерянным. Только сейчас парень начал осознавать, что получил намного больше, чем хотел. Он разглядывал себя, не зная, радоваться или орать. Глеб Северин перестал быть человеком, из зеркала на него смотрел киборг, в котором от человека осталось меньше двадцати процентов. Обычные люди назвали таких деформатами, от латинского слова deformis – искажённый, безобразный, уродливый. Хотя, было ещё одно слово – фрик, но его старались избегать, за подобное оскорбление можно получить по морде, а то и в морг угодить.

Вообще с момента поступления имплантов в продажу прошло уже больше десяти лет. До этого их использовали или очень состоятельные люди, поскольку игрушки оказались дорогими, или военные. Но потом всё изменилось. Компания «RevisedIndustry» выпустила на рынок недорогие импланты, которые могли позволить себе очень многие люди. С этого и началась война за влияние. Правда, оказалось, что такая продукция не слишком качественная, организмы носителей отторгали импланты. Но самым большим бичом деформатов стал «Деферин» сырой – недорогой продукт, необходимый для функционирования имплантов. Привыкание, радиоактивное поражение тканей, мутации – всё это плодило настоящих фриков. Те, кто смог выжить и приспособиться, теперь обитали в городских трущобах, куда полиция «РосТеха» или государственная служба контроля (ГСК) без танков даже соваться не решались. Закон там был чистой условностью, человеческая жизнь стоила ровно одну дозу «Деферина». Правда, теперь на рынке правит бал «Гелерон», более безопасный энергетический гель, а некоторые импланты уже используют энергию человеческого тела, но такие стоят бешеных денег, и позволить их себе могут пока что единицы.

Импланты можно было разделить на две группы: внутренние – различные органы, которые размещались в мозгу и в теле, расширяя возможности человечка, и внешние – вроде кибернетических рук и ног. Изначально они предназначались для солдат, потерявших конечности на войне, но, поняв, насколько они эффективны, многие стали самостоятельно ложиться под нож, чтобы заменить здоровые конечности кибернетическими. А корпорации создали целые подразделения из киборгов – люди добровольно подписывали данные контракты, сулившие им немалые деньги и возможности.

Глеб моргнул, отгоняя размышления. Сейчас необходимо набить желудок, сосущая пустота внутри говорила о том, что он давно не питался по-человечески. Открыв холодильник, Глеб обомлел: двухметровый гигант оказался заваленным маленькими капсулами с голубоватым составом, и только на нижней полке лежало несколько упаковок с замороженными готовыми обедами. То, что голубой гель гораздо важнее еды, Северин понял сразу, но есть хотелось. Достав один из обедов, он сунул его в генераторную печь.

– Обед из трёх блюд, – услужливо сообщила та довольно сексуальным женским голосом. – Картофельное пюре, отбивная, суп из морепродуктов, кофе или чай на выбор.

– Кофе, – приказал Глеб.

– Выполняю.

Яркая вспышка, несколько секунд жёлтого света, льющегося из маленького окошка.

– Приготовление закончено, – сообщила печь.

Дверца распахнулась, и из неё выехала керамическая менажница. Крышка исчезла, в трёх судочках, дыша паром и источая манящие ароматы, лежала еда. Два с лишним года Глеб не ел подобного. И даже эти продукты, в которых не было ничего натурального, казались ему сейчас верхом искусства кулинарии.

Забрав поднос, он уселся на высокий стул, стоящий возле обшарпанной, старой роботизированной барной стойки. Искать стол не хотелось, желудок, почувствовавший наличие пищи в зоне досягаемости хозяина, требовал немедленно приступить к её поглощению.

– Что будете пить? – поинтересовался встроенный в стойку робот-бармен.

– Ничего, – буркнул Глеб. – Дай пожрать спокойно.

– Слушаюсь, господин Северин, – мгновенно среагировал динамик. – Может, включить музыку?

– Отвяжись, – приказал Глеб, методично работая ложкой.

После двухгодовой белковой диеты суп из супермаркета показался ему восхитительным. Следом настала очередь отбивной и пюре. Даже кофе был неплох, хотя, от настоящего там ничего не осталось, чистейший генный продукт. Чашка подобного кофе, сваренного из зёрен, стоила около пятисот империалов. Примерно также обстояло дело с натуральными продуктами: бифштекс около четырёх сотен, килограмм яблок, выращенных под обычным небом без применения генетики, в районе семисот империалов. Так что, полноценный ужин обходился от двух до пяти тысяч, и позволяли его себе состоятельные люди. Работяга среднего звена раз в год, накопив денег, мог побаловать себя, остальным это было недоступно. Мир медленно превращался в клоаку. На Земле жили только люди, у которых не хватало денег переселиться в лунные города. Именно там обитала вся элита бизнеса, богема искусства и цвет политики. Земля давно превратилась в большое производство всего и вся.

Глеб избавился от опустевшей посуды, закинув её в испаритель, и вернулся в комнату. Прежде, чем делать какие-то телодвижения, необходимо изучить информацию по комплексу «Борей». Описание и инструкция по его применению насчитывали почти двести страниц. Глеб тяжко вздохнул: зарываться в гору технической информации не хотелось, но жизненно необходимо. Северин открыл первую страницу и углубился в чтение.

«Комплекс „Борей“ – новейший комплект имплантов от корпорации „РосТех“. Создан специально для спецподразделений корпорации. На открытый рынок поставляться не будет, лишь урезанные и видоизмененные импланты поступят в свободную продажу».

Глеб озадачено посмотрел на свои руки и ноги. Какую версию установили на него? Возможно, ответ находился в отдельном письме, но вскрыть его пока что не представлялось возможным – десятизначный пароль надёжно защищал доступ к данным.

«Полный комплект „Борей“ и его модификации „Стражник“, „Штурмовик“, „Охотник“ в свободной продаже не появятся. Каждая модификация имеет серьёзные отличия. „Стражник“ – комплект для служб безопасности, отличается повышенной живучестью, малой подвижностью, внушительной огневой мощью. Устанавливаемые импланты: сканер объектов „Дозор“, система эхолокации „Эхо“, шокер „Разряд“, энергетическая сеть „Паралич“, модуль „Око“, анализатор намерений „Инстинкт“, модуль связи „Голос“, автоматическая аптечка „Гиппократ“. Остальные модификации являются добавочными».

Глеб быстро проглядел список и присвистнул, всего в «Стражника» можно было запихнуть около сорока различных имплантов.

Северин просмотрел оставшиеся модификации. Комплект «Штурмовик» создан для спецподразделений. Средняя защищённость, повышенная мобильность, огромное количество различных имплантов. Некоторые оказались одинаковыми со «Стражником», но большинство – специально разработаны для штурмовых операций.

«Охотник» представлял собой разведывательный вариант. Минимальная защищённость, максимальная скрытность. Почти все модули были направлены для сбора информации. Оружие только для незаметного устранения целей, и в основном нелетального исхода, исключение составлял только бесшумный энергетический пистолет «Ампер», легко превращающий человека в плохо прожаренную отбивную.

За два года Глеб сильно отдалился от рынка боевых имплантов и новейшего оружия, но всё, что он прочёл про комплект «Борей», давало уверенность, что это один из лучших и самых перспективных образцов на рынке. Он ещё раз глянул на свои руки. Даже не верилось, что неизвестный добродетель установил на него подобный комплекс. Правда, начинка его варианта оставалась тайной.

Чем глубже зарывался Глеб в инструкции и описания, тем больше его настораживало то, что он стал обладателем «Борея». Столько новейших технологий на одном человеке тяжело себе представить. И чем больше Северин осознавал это, тем чётче у него складывалось впечатление, что он вляпался в полное дерьмо. Когда же инструкция была прочитана до конца, Глеб был уже на сто процентов уверен в этом. Тот, кто снабдил его всеми примочками, пусть даже и в урезанном варианте, сделал из него идеального солдата. Такое не ставят первому попавшемуся инвалиду.

Синие флаконы с гелем в холодильнике оказались ни чем иным, как элементами питания нервной системы (от которой и работали все импланты), новейшей разработкой «РосТеха», проходящей под грифом «Энерон». Одной капсулы вполне должно хватить для питания стандартного набора имплантов в течение трёх дней. Правда, при активном использовании расход энергии увеличивался, но даже при полной нагрузке, одной капсулы хватало на сутки. Учитывая, что по размерам они были с указательный палец и толщиной в пару сантиметров, то в небольшую сумку мог вместиться запас на год вперёд. На рынок «Энерон» должен попасть только через месяц вместе со стартом продаж очень ограниченного набора внутренних имплантов и кибернетических протезов, созданных на основе «Борея».

Голографический экран мигнул, и в маленьком окошке появился короткий ряд из десяти знаков, что могло быть только одним – паролем к зашифрованному файлу. Глеб не стал долго раздумывать и быстро ввёл код. «Доступ разрешён» – появилась на экране короткая надпись.

Северин несколько секунд медлил прежде, чем вскрыть файл. Наконец, он ткнул металлическим пальцем в сенсор, и мгновенно экран пропал, а вместо него появилась трёхмерная проекция человеческой фигуры. Глеб с лёгкостью узнал себя и свои новые импланты.

– Желаете получить доступ к меню? – раздался из невидимого динамика строгий женский голос.

– Да, – с лёгким нетерпением подтвердил запрос Северин.

Тут же рядом с проекцией вспыхнул прямоугольник, в котором скрывалось меню с характеристиками. Глеб быстро проглядел содержание: «Установленные импланты, характеристики, модификации, расширение возможностей, ограничения». И в самом низу отдельное письмо. Глеб решил начать с письма.

«Господин Северин, на ваш счёт перечислена сумма в десять тысяч империалов. Кредитный чип вы найдёте на столе. Квартира полностью оплачена на шесть месяцев. Мы взяли на себя смелость, и нашли вам работу в ГСК. Вам необходимо придти в центральное управление и найти капитана Долгова. Прощайте».

Что ж, неизвестные и здесь подсуетились. Глеб осмотрел стол и нашёл плоский пластиковый чип с сенсорной полосой, о котором говорилось в письме. Теперь, когда все покрывала сброшены, можно было заняться вопросом, который мучил его всё время с момента пробуждения. Что из себя представляет его новое тело?

Глеб решительно отдал мысленный приказ, виртуальный интерфейс мгновенно отозвался на команду и открыл меню – «Установленные импланты».

Просмотрев список, Северин озадачено почесал затылок новой киберрукой, металлические пальцы приятно холодили то, что осталось от его кожи. Те, кто вернули его к жизни, постарались на славу. Если раньше стальная пластина была ровно в половину черепа, то теперь матовый металл прикрывала искусственная кожа, на которой росли вполне настоящие тёмно-каштановые волосы. За четыре месяца так никто и не удосужился подстричь Глеба, и теперь их вполне можно зачесать в довольно длинный и густой хвост. Но это оказалось мелочью по сравнению с тем, что Глеб прочитал. В его новых руках и ногах располагалось шесть имплантов, в теле ещё четыре, плюс три мозговых. Сумма установленного по примерным подсчётам перевалила за полмиллиона, не считая самих киберпротезов. Кто-то нехило вложился в него. Что опять рождало огромное количество вопросов, два из которых входили в приоритет: кто и зачем? Глеб давно перестал верить в бескорыстность людей – если ему установили подобное, то ждут от него определённых действий. О том, что он полевой испытатель, Глеб даже думать не стал, это напоминало бред.

– Попробуем, – сказал он вслух и сосредоточился.

В левом глазу всё осталось как обычно – полутёмная комната, теряющиеся в тени предметы, а вот в правом, на котором установлен модуль «Око», изображение изменилось. Северин вздрогнул от неожиданности. Стенки, не больше сорока сантиметров, стали полупрозрачными, он видел их, и сквозь них. Предметы засветились золотистым цветом, а живые объекты красноватым. Правда, дистанция оказалась невелика – метров девять, за пределами всё тонуло в тумане. «Стоп!» – мысленно отдал приказ Глеб, и его окружила привычная полутьма. В уголке глазного сканера индикатор батареи показывал потерю долей процента от общего количества энергии, «Рентген», хоть и не сильно, но жрал питание.

Глеб задумчиво посмотрел на оставшийся список. Один из мозговых имплантов – «Открытый мир», не был активирован, для него требовалось подключение к компьютерным сетям. В основном он использовался для мгновенного мониторинга поступающей информации. Третий модуль – «Инстинкт», но проверить его сейчас не представлялось возможным, по причине отсутствия другого объекта, с которым можно поговорить. Плюс его устаревший «мыслеголос», который вытащили, но имплант «Око» имел подобную функцию. Жаль только, что радиус мысленного общения, несмотря на новую модификацию, так и не превысил шестидесяти метров.

– Оценим то, что можем, – подвёл итог Северин.

В перечне это называлось просто – Наномышцы. Встав с дивана, парень резко оттолкнулся от пола, легко перепрыгнул метровый столик и едва не врезался в дверь, до которой было четыре метра восемьдесят два сантиметра. Встроенный в глазной сканер дальномер указал точное расстояние. Высота прыжка составила около двух, но Глеб и не прыгал вверх. Вторым имплантом, встроенным в ноги, был «Спринтер», на целых десять секунд он мог развить скорость больше шестидесяти километров. Правда, в характеристиках значилось повышенное потребление «Энерона». Да и вообще, двигательная система являлась самым большим потребителем энергии. «РосТеху» хоть и удалось снизить затраты, но сделать так, чтобы составляющие работали только от резервов организма, не вышло.

Глеб вернулся к столу. «Питание», – отдал он новый приказ, и на плечах открылись два отсека, каждый рассчитанный на две капсулы. Правая рука – основной генератор, левый – резервный. Из инструкции стало ясно, что ему, в отличие от обычных людей, не вживили инъектор, а просто воспользовались возможностями киберпротезов. Новый мысленный приказ: «Виброклинки», и два лезвия по полметра выстрелили из предплечья. Они были сделаны по технологии – вибронож (тонкий штырь из незнакомого металла, вокруг которого проицировался сам нож). Внешне они выглядели как два полупрозрачных меча средней длинны. Создавались за счёт генератора ультразвуковых колебаний, происходящего несколько тысяч раз в секунду. Глеб опять мысленно отдал приказ, и клинки исчезли в руке. Сев, он посмотрел на их характеристики. Как и ожидалось, новейшая технология. Такое «лезвие», если, конечно, к тому, что вылетало из руки, можно применить подобный термин, пособно пробить стальную пластину в сантиметр толщиной, перерубить металлический прут. О том, что оно могло сделать с человеком, даже говорить не стоило.

Закончив с оружием, Глеб перешёл к следующему импланту – «Отмычка». Указательный палец на правой руке выстрелил коммуникативным щупом, предназначенным для взлома сложных электронных устройств, лишённых беспроводного подсоединения.

Остался последний и один из самых главных имплантов…

– Кожа, – приказал Глеб.

Мгновенно структура протезов начала меняться, холодный металл принимал обличие обычных человеческих конечностей, покрываясь тонким слоем нанопокрытия, имитирующим его собственную кожу. Шесть секунд, и Глеб сам не верил, что у него металлические руки и ноги. Единственное, что не тронуло нанопокрытие, глазной имплант. Северин повернулся к зеркалу. На него смотрел молодой парень лет двадцати пяти. Таким Глеб помнил себя лишь в восемнадцать, а потом он пошёл на службу корпорации. С тех пор прошло уже шесть лет. Во множествах стычках он получил около десятка ран, шрамы от которых изуродовали его тело. Но теперь от них не осталось и следа. И самым важным было то, что нанопокрытие совершенно не потребляло энергии «Энерона».

Последним имплантом, установленным в руки, оказалась искусственная мускулатура, с помощью которой можно легко поднять предмет весом до двухсот килограмм и швырнуть его метров на десять. Проблема состояла только в максимальном воздействии на человеческий позвоночник, но, поскольку его скелет был модернизирован в определённых местах, в том числе усилен позвоночник, то возня с подобным весом не доставляла неудобств. Глеб огляделся по сторонам, но не обнаружил ничего тяжёлого и массивного, поэтому эксперименту подвергся диван – сорок килограмм Глеб легко поднял оной рукой, оторвав его от пола, после чего аккуратно поставил его обратно.

Последние модификации касались непосредственно организма. Неизвестные врачи знатно его выпотрошили: искусственные сердце и печень, модуль автономного лечения «Гиппократ» и модуль вентиляции воздуха «Фильтр», который позволял дышать в самой агрессивной среде, новейший имплант был способен поддерживать работоспособность тела под водой, выделяя из неё кислород в течение пяти минут. Правда, Глеб не торопился проверять его на практике. Все импланты устойчивы к повреждениям, как к механическим, так и атмосферным. Конечно, у них был свой предел, но созданные для боевых групп, они имели повышенный запас прочности.

Северин несколько минут сидел с закрытыми глазами. Ему подарили новую жизнь. Но какую цену за это потребуют, или какую он уже заплатил? Глеб поднялся и дошёл до душевой, в инструкциях не запрещалось мыться, правда, рекомендовалось убрать псевдокожу.

Северин вошёл в кабину, мысленно настроил напор и температуру и встал под тугие тёплые струи, бьющие со всех сторон. Мысли крутились вокруг новых вопросов: где он сейчас? Когда ему следует прибыть к капитану Долгову? В письме не указаны конкретные сроки. Конечно, Глеб обязательно пойдёт туда, после войны работу найти тяжело, экономика в упадке, хорошо живут только те, кто работает на корпорацию или те, кого она подкармливает. Лишь номинально ГСК (государственная служба контроля) была государственной структурой, семьдесят процентов зарплаты контролёров приходили с левых счетов «РосТеха».

Спустя двадцать минут Глеб вышел из душа, насухо вытерся, взмахнул руками, провёл несколько ударов, подпрыгнул, присел, сделал пару махов ногами. Он даже не заметил, когда они стали его слушаться, но это и к лучшему, значит, организм принял импланты. Дойдя до кухни, парень достал из холодильника три капсулы «Энерона» и снарядил все ячейки.

Открыв шкаф, Глеб несколько минут разглядывал то, что оставили ему благодетели. Высокие армейские ботинки из прочнейшего наноматериала, способные изменять расцветку, размер, самовосстанавливаться и реагировать на окружающую среду, анализируя её. Например, если ты наступаешь в лужу с концентрированной кислотой, то подошва принимает кислостойкое покрытие, тоже касалось огня и воды. Штаны из такого же материала, и примерно с теми же функциями. Свитер, несколько водолазок и плащ. Всё очень дорогое и в двух экземплярах. Да и польза от подобной одежды для деформата несомненная – виброклинки, вылетающие из его рук, мгновенно превратят любую другую в рваную тряпку. А плащу из наноткани будет глубоко плевать, он сам восстановится за пару минут. Глеб достал из шкафа одежду и быстро облачился, посмотрел в зеркало, оценивая прикид, взял со стола кредитный чип и кодировщик дверного замка. Первое правило – кодируй свои замки сам, тогда будет некого винить в том, что тебя обнесли. Северин вскрыл крышку замка и уже собирался использовать кодировщик, как в голову пришла интересная мысль: он сунул устройство в карман плаща и отдал приказ импланту. Модуль «Отмычка» откликнулся мгновенно, местный замок относился к третьей категории и считался вполне надёжным. Глеб щупом соединился с начинкой замка, на глазной имплант пошла информация о процессе взлома системы. Через считанные секунды система предложила ввести свой код. После ввода, система предложила обновить программную защиту замка на более стабильную и надёжную. Глеб подтвердил апдейт системы защиты замка. При этом автоматически повысился уровень защиты с третьего на четвёртый.

– Долго, – озадачено произнёс Глеб, но делать второй попытки не стал. Сейчас это не самое важное, потренироваться можно позже. Принцип интерфейса вполне понятен, в следующий раз всё будет гораздо проще.

Северин вышел из квартиры. Замок завибрировал и через доли секунды негромко щёлкнул, показывая, что дверь надёжно заблокирована. Посмотрев направо, он обнаружил длинный коридор, идущий через всё здание. До лифта – метров тридцать. Его квартира располагалась с самого краю рядом с пожарным выходом, который по обыкновению был заперт. Конечно, снести тонкую дверь, сделанную из спрессованных опилок, не составит особого труда, тем более с новыми имплантами, но пока торопиться не стоит. Хотя, глядя на тускло освещённый коридор с облезлыми стенами и осыпающейся с них старой краской, становилось совершенно ясно, что дом находится, если не на окраине, то очень близко к ней, неподалёку от какого-то заводского сектора. Направляясь к лифту, Глеб намётанным взглядом определил недавно заделанные следы от пуль. Одна из дверей была совершенно новой. Видимо, её снесло взрывом, об этом говорило пятно копоти на потолке, которое не успели закрасить.

Северин дошёл до лифта и нажал кнопку вызова. Двери распахнулись уже через несколько секунд, а мужской, хорошо поставленный, голос сообщил, что он на девятом этаже. Что ж, с тактической стороны даже неплохо, правда, нырять ласточкой в окно Северин бы не рискнул.

Лифт оказался не таким уж и поганым, девять секунд – и двери открылись на первом этаже. Небольшой холл, бронированная будка управляющего с пуленепробиваемым стеклом, несколько старых пулевых следов и совсем новый от плазменного разряда. В уголке замер робот-охранник, древняя модификация, но вполне надёжная. На его грудной пластине не осталось краски, сплошные вмятины и царапины от пуль и совсем свежая дыра размером с кулак, видимо, туда пришёлся второй заряд плазмы.

Глеб подошёл к бронированной конторке и постучал в исцарапанное стекло. Полноватый мужик, сидящий внутри, указал на кнопку активации голосового кома. Глеб мазнул пальцем по сенсору, он заранее активировал искусственную кожу, чтобы не очень сильно бросаться в глаза.

– Давно я здесь? – голосом, требующим непременного ответа, спросил он.

Мужик едва заметно вздрогнул и заглянул в ком.

– Три дня.

– Кто меня привёз?

– Я не знаю, – растерянно ответил тот. – Я… не помню.

Что и следовало ожидать! Неизвестные позаботились – стереть час из памяти управляющего не составило для них никакого труда.

– Что за город?

– Каменск, – хлопнув глазами, ответил пухлый мужик.

Всё закономерно – госпиталь для ветеранов, где он валялся, тоже располагался на задворках вселенной. Каменску повезло чуть больше – всего шестьсот километров и Новосибирск, хотя Новосибирском он назывался, пока Москва не стала радиоактивной помойкой, теперь это столица России, в которой собраны все государственные структуры и верховная власть – головной офис «РосТеха».

– Где центральный отдел ГСК? – задал Глеб последний вопрос.

– В центре, минут двадцать. Обойдёшь справа наш дом, и дуй прямо по главной улице. Как увидишь трёхэтажное здание за высоким забором с постом охраны и бронекаром у входа, значит, пришёл. Только смотри, аккуратнее, центральный сектор стеной обнесён, и нас там не очень любят. И вообще, будь поосторожней, здесь трущобы, а не центр. ГСК бывают тут только с рейдами и усиленными группами при поддержке штурмовых флаеров.

– Кто правит бал? – заинтересовался Северин окружающей обстановкой, он даже не рассчитывал, что пухлый мужичок будет столь откровенным.

– Трущобы делят фрики и банда под предводительством Хана, поэтому называют себя Ордой. Фрики контролируют всю подземную часть сектора.

– Канализацию?

Консьерж кивнул.

– Ордынцы же держат несколько кварталов, что составляют южный сектор. Их легко узнать, они все носят кожаные куртки с монгольским шлемом на спине. Я бы на твоём месте с ними не связывался, они вечно под лунными грёзами, ничего не бояться, вооружены до зубов. Видел следы боя на девятом?

Глеб кивнул.

– Это за Флопом приходили. ГСК. Человек двадцать. Он троих положил, а потом подорвал себя плазменной гранатой. Пол-этажа мне разнёс и ещё четверых ухлопал. Только два дня назад кое-какой ремонт косметический закончил, – пожаловался пухлый. – А внутри две квартиры стен лишились. Хорошо система противопожарная сработала, не выгорело хоть.

– А фрики? – продолжил Глеб рекогносцировку.

– Эти сидят в своём подземном городе. Там такой лабиринт, что враз заблудишься. Никто не знает, сколько их. Они вообще редко бывают на поверхности. Точной карты нет. ГСК туда даже не суётся. Но если увидел фрика, держись подальше. Где один – там ещё десяток. Промышляют грабежами, людей похищают. Среди них много бывших ветеранов. Фактически, их общество разделено на две части: бывшие вояки, и гражданские, подсевшие на «Деферин». Последние более опасны – за десять империалов могут глотку перерезать. Месяц назад у нас тут была зона боевых действий: Ордынцы сунулись вниз, хотели подмять под себя канализацию, в итоге потеряли человек десять и отступили. Фрики последовали за ними, но им хорошо врезали. Так что, закончилось всё, как всегда ничем – постреляли и разошлись.

– Понятно, – отозвался Глеб. – А это откуда? – он указал на дыру от разряда плазмы, которая красовалась на груди старого робота.

– Шпана, – тяжко вздохнул пухлый. – Налетели вчера четверо оборванцев. Где только такую пушку надыбали? Накануне день квартплаты был, решили на испуг взять, но я уже тридцать лет этот дом содержу, всякое повидал, и чтобы отнять у меня моё, нужно нечто больше, чем четверо идиотов. Всего пару часов назад кровь отмыл, всё было забрызгано.

– Тела ГСК отдал?

Толстячок покачал головой.

– Они здесь не власть. Хану отдал и мертвяков, и двоих выживших. Не моего ума дело – зачем они ему. Я им за защиту плачу, хотя, всё в одну сторону больше: я им даю, а с проблемами сам разбираюсь.

Северин усмехнулся. Обычная схема – толстяк платил за защиту, причём за защиту от самого Хана, поскольку, если не платить, то тёмной ночью здание взлетит на воздух.

– Спасибо за рассказ, пора мне, – Глеб поднял руку и направился к дверям.

– Успеха, – крикнул вслед толстяк.

Северин не обернулся, он толкнул дверь и вышел на улицу. Из окна обстановка выглядела немного иначе. Оказавшись ближе к земле, он понял, в какую задницу его запихнули «благодетели». До заводского сектора оказалось больше двух километров, эта территория была застроена небольшими ветхими домиками-времянками. Ранняя весна – грязи по щиколотку, островки уцелевшего дорожного покрытия среди сплошного месива из грязи выглядели инородно. Возле бочек, в которых горели костры, грелись какие-то маргиналы, подозрительно смотрящие на человека, стоящего на крыльце дома и уверенно разглядывающего окружающую местность, так, словно он видел её в первый раз. Несколько из оборванцев направились в сторону Северина, но тот сжал кулаки и отрицательно покачал головой, давая понять, что кроме выбитых зубов они здесь ничего не найдут. Может, эти люди и опустились, но мозги ещё не все растеряли, а может, им инстинкт подсказал, что ничего хорошего не выйдет, поэтому парочка тихо растворилась в лабиринте построек, уж больно уверенно выглядел человек в чистой незамысловатой одежде. Глеб специально настроил свой плащ и штаны на то, чтобы они выглядели как кожа, хотя в любой момент мог отдать приказ и сменить чёрный цвет на красный или пятнистый.

Северин сошёл с крыльца и, стараясь держаться сухих участков, двинулся в указанном толстяком направлении. Главная улица была чуть более чистая и даже освещена, во всяком случае, фонари горели через каждые пятьдесят метров. Едва он свернул за угол, как мимо пролетела древняя машина на бензиновом двигателе – старый военный джип, на который для верности понавешали бронепластины. На двери красовался рисунок монгольского шлема с меховой опушкой, в открытом кузове сидели несколько крепких парней в кожаных куртках и с автоматами, снятыми с вооружения лет тридцать назад, правда, от этого они хуже не стали, и убивали по-прежнему безотказно. Во всяком случае, их вполне достаточно, чтобы поразить легкобронированную технику или бронежилеты, которые были в ходу у ГСК. Сидящие в кузове бойцы окинули Глеба заинтересованным взглядом, но останавливаться не стали, видимо, куда-то торопились, иначе, ни за что не упустили бы возможности «пообщаться» с незнакомцем в хорошем прикиде. Машина скрылась за домами.

Поскольку утро было ранее, и людей на улицах почти не наблюдалось, Глеб беспрепятственно шагал по обочине, разглядывая местный пейзаж. Хотя, смотреть особо нечего: Каменск – обычный, периферийный город, и только в центре, куда шёл Северин, сверкали подсветкой и чистотой несколько высоток, весь остальной город застроен блочными трёх и пятиэтажными домами. Некоторые были поновее, некоторые выглядели совсем паршиво, а некоторые – вообще заброшены.

Граница цивилизации прошла примерно в полутора километрах от места проживания Глеба, и здесь наблюдалась вполне обычная картина – глухая пятиметровая стена, утыканная датчиками, а по верху шла энергетическая дуга – замена древней колючей проволоке. Блокпост, на котором скучали пятеро бойцов ГСК, больше напоминал крепость: пулемётное гнездо, станковый ракетомёт, бронекар с автоматической ракетной установкой и тяжёлым лазером, снайпер на забетонированной вышке. Всё это выглядело очень серьёзно. Складывалось ощущение, что властям и жителям города забыли сказать, что война за влияние закончилась больше двух лет назад.

Стоило Глебу приблизиться метров на тридцать, как его тут же взяли на прицел. Правда, сам Северин на это никак не отреагировал, продолжая целеустремленно шагать, держа руки на виду. Проделав путь до блокпоста, Глеб остановился, повинуясь взмаху старшего. Один из бойцов достал сканер и начал идентификацию личности и отслеживание неправомерно установленных имплантов. Лицо контролёра было скучающим, пока на дисплее сканера не появилась информация, и он не завопил, оповещая о незаконных модулях.

Глеб занервничал. Похоже, никто не предупредил местных о нём. В такой ситуации бойцы ГСК обязаны задержать его, доставить в центральный отдел, допросить, после чего, с вероятностью в сто процентов, поснимать всё незаконное. Вот только было одно «но»: Глеб не торопился расставаться с только что приобретёнными руками и ногами, да и остальные импланты ему приглянулись. Он уже настроился на драку, как сканер мигнул зелёным огоньком, подтверждающим права Глеба на владение данными имплантами. Боец показал монитор сканера старшему, тот несколько секунд разглядывал его, потом внимательно посмотрел на Глеба.

– Откуда они у вас? – его тон был требовательный, мало напоминающий просьбу, скорее приказ.

Но Северин уже понял, что это просто жалкая попытка получить информацию, иначе всё развивалось бы по другому сценарию.

– Отвали, лейтенант, – уверенно произнёс он. – Не твоё собачье дело, откуда у меня такие игрушки.

Вояка позеленел от злости, но, видимо, власти у него было маловато, чтобы качать права, а Глебу стало жутко интересно, что же тот увидел на сканере.

– Я могу идти? – добавив в голос властные нотки, поинтересовался он у закипающего, как чайник, контролёра.

– Не смею задерживать, – прошипел тот и посторонился.

Северин пошёл вперёд мимо детекторов, которые активно пищали, разрываясь между сигналами тревоги и разрешения. Место было маловато, а лейтенант активно нарывался, поэтому Глеб, не задумываясь, слегка задел его плечом. Контролёра закрутило вокруг своей оси и кинуло на сенсорную стену. Северин на секунду остановился, бросив взгляд на растерянного стража порядка, после чего хмыкнул и пошёл дальше. Толкнул, ведь, не сильно, к тому же на лейтенанте спецкостюм «Ахилл», устаревшая модификация, заря кибернетических разработок, но данный пример хорошо продемонстрировал возможности комплекса «Борей». Рядовые, видевшие стычку, сделали вид, что ничего не произошло, предпочитая не вмешиваться. Только сержант вопросительно глянул на командира, но тот покачал головой, хотя, в его глазах Глеб прочёл желание всадить ему в спину весь магазин плазменной штурмовой винтовки. Конечно, можно было бы испробовать на нём «Инстинкт», и оставить того в прекрасном настроении, но возиться в лом, да и плевать ему на зелёного лейтенанта, в котором спеси больше, чем мозгов. Если бы он спросил по-другому, ответ Северина не стал бы иным, но был бы более вежливым, что позволило контролёру сохранить лицо. Но хамов и превышение полномочий Глеб ненавидел до зубовного скрежета, особенно, если это объединялось в одном объекте. Но обострять конфликт ещё больше не хотелось, возможно, ему с этими людьми работать.

Миновав коридор с противно визжащими на разные голоса сенсорами, Глеб попал в другой мир: чистые улицы, здания из прочнейшего затемнённого пластика, носящиеся в паре метров от земли пассажирские кары, заходящий на посадку гражданский флаер для дальних перелётов – всё это так контрастировало с трущобами за стеной, что было похоже на мираж.

Глеб осмотрелся по сторонам и направился прямо в центр. Дорога, по-прежнему никуда не сворачивая, вела его на главную площадь, где разместились органы местной власти. Здесь за стеной всё дышало достатком и благополучием. Людей на улицах стало больше, да и небо уже просветлело, ещё немного, и взойдёт солнце. Глеб мысленно связался с информационным интерфейсом и получил сводку погоды и последние новости из жизни города. Единственное, что сводило на нет слепящий свет центра – парные патрули и конвой ГСК из трёх бронекаров, торопящийся к блокпосту. Глеб поначалу даже подумал, что давешний лейтенант решил поквитаться, но контролёры пролетели мимо, не обращая внимания на идущего им навстречу мужчину.

Выйдя на площадь, Северин огляделся. Здание ГСК бросалось в глаза, оно единственное выглядело как военный объект, остальные строения были вполне гражданскими. Конечно, центральный отдел не напоминал крепость, всё гармонично вписывалось в пейзаж, даже забор из затемнённого бронепластика.

– Ваш идентификационный чип, – раздался за спиной требовательный голос.

Глеб неспешно обернулся, хотя особой нужды в этом не было, он и так знал, что там двое контролёров.

– Конечно, – довольно радушно ответил он и протянул руку.

Сканер патрульных сильно отличался от того, что был на блокпосту, и на этот раз никаких вопросов не возникло. Бросив взгляд на данные, патрульный пожелал хорошего дня и удалился вслед за напарником.

Глеб вернулся к созерцанию окрестностей. Помимо ГСК на площади стояла ещё пара зданий: мэрия, она же суд (с тех пор, как упразднили адвокатов, правосудие стало намного жёстче и действенней), и местный филиал «РосТеха». Каменск медленно оживал, люди спешили на работу, и к этим столпам цивилизации стекался народ. Возле ГСК тоже стало людно – шла пересменка. Северин наблюдал, тихонько покуривая в тени ночного клуба, стоящего через дорогу и уже закрытого, но только и ждущего, чтобы вечером распахнуть свои двери для тех, кому посчастливилось жить за стеной. Данное заведение было респектабельным и очень дорогим, иначе как бы ему удавалось занимать здание в центре сектора? Скорее всего, здесь можно встретить всех местных шишек, от руководителя филиала «РосТеха», мэра до полковника ГСК и верховного судьи.

Наблюдение за входом дало Северину примерное представление о численности местных правоохранительных органах. Всего контролёров около двух сотен, может, трёх, если смены три. Довольно мало, даже для такого небольшого городка, в котором проживало не меньше двухсот тысяч жителей. Конечно, в районах есть свои отделы, но Глеб сомневался, что там действует больше сотни человек. Итого получалось, примерно пятьсот контролёров. Плюс подразделение безопасников корпорации, но тех, наверняка, не больше тридцати или сорока – стандартный штат.

Теперь надо было решить, что делать дальше: идти в центральный отдел и найти капитана Долгова или вернуться домой, вернее туда, где он проснулся утром. Глеб задумчиво отшвырнул сигарету и закурил новую. Модуль «Фильтр» блокировал как различные газы, опасные организму, так и сигаретный дым, превращая курение в извращение. «Надо будет разобраться с этим», – подумал Глеб. Обычно импланты можно настраивать. Вредную привычку, от которой можно избавиться за несколько минут, он сохранил – ему нравился сам процесс. Ещё одной слабостью Глеба являлись женщины, правда, и этой радости он был лишён, секс с куклой последние два года он приравнивал к извращению. Хотя искусственные партнёры мало чем отличались от живых, но он всё равно знал, что они не настоящие. Стоило об этом подумать, как в паху потяжелело. Северин даже не смог вспомнить, когда у него в последний раз была подобная разрядка. А женщин вокруг хватало, особенно у здания мэрии. Проблему надо решать и решать быстро. Сейчас раннее утро. Конечно, можно легко спросить у толстяка-хозяина, как заказать шлюху. Но это претило Глебу – опять ненастоящее. Просто процесс: отдал деньги – получил услугу – до свидания. Терялась самая важная часть – интрига, игра, страсть, азарт.

Северин огляделся. Он уже знал, что центральный район Каменска в два с половиной километра, карта была в свободном доступе и на ней отмечены все самые значимые места, начиная от административных зданий и кончая развлекательными заведениями. Голографический экран размером с ладонь проецировался из глазного импланта на расстоянии всего десяти сантиметров от лица, на нём можно в нормальном режиме посмотреть всю необходимую информацию. Глеб быстро пролистал список заведений, открытых в столь ранее время. Таких нашлось всего два: забегаловка быстрого питания и круглосуточный ресторан. Ни то, ни другое не годилось. Тогда он устремил свой взор за периметр, там работало круглосуточно сразу три бара, причём один из них имел статус – «условно безопасен» и располагался всего в трёхстах метрах от северного КПП. Да и район этот считался вполне приличным, в нём проживали люди среднего достатка. В центральный округ Глеб прошёл через южное, теперь необходимо пересечь площадь и выйти в противоположенное. Визит в ГСК к капитану Долгову он оставил на ближайшее время, это могло подождать.

Вообще Каменск делился на пять зон: центральная, западная, восточная, северная и южная, где его и поселили. Три зоны считались «условно безопасными» и постоянно патрулировались ГСК, центральная считалась безопасной в принципе. Самая большая – южная – городом фактически не контролировалась, новости оттуда поступали редко, а если и поступали, то напоминали сводки боевых действий. Но всё чаще выстрелы звучали в западной и восточной зоне, поскольку те довольно сильно соприкасались с южной, а все тайные тропки и коллекторы контролёры просто не могли перекрыть. Поэтому северный сектор и считался вроде респектабельного района.

Ситуация с южным КПП повторилась и на северном, разве что лейтенант здесь был менее усталым и более выдержанным. Он не стал задавать дурацких вопросов, а просто пропустил Глеба, вежливо уступив дорогу, но ещё долго смотря ему вслед. Северина так и подмывало попросить его показать информацию со сканера, но он не стал ронять свой авторитет и, благосклонно кивнув, прошёл мимо.

Бар оказался неплох: довольно чистый, современная обстановка, плазменные панели, показывающие круглосуточно спортивные матчи, оригинальные напитки (никакой сивухи), робот-бармен – всё по высшему разряду. Даже в восемь утра тут уже собрались люди. Некоторые, не торопясь, завтракали перед работой, а некоторые, наоборот, отдыхали после ночной смены. Но всё же, посетителей оказалось не очень много, и Глеб без особого труда занял один из столиков, стоящих в самой глубине и скрывающийся в полутьме. С него отлично проглядывался весь зал, главный и запасной выходы. Северин поймал себя на мысли, что выбрал место чисто инстинктивно.

Заказав синтетическую яичницу с синтезированным беконом и ненастоящим кофе, он принялся разглядывать посетителей. Позиция и полутьма позволяла делать это незаметно,а модуль «Инстинкт» анализировал окружающую обстановку, поступки и эмоции. Через двадцать минут наблюдения у него остались две кандидатки: блондинка с тяжёлым подбородком, коротко стриженая, с причёской под названием: «Меня стриг пьяный парикмахер». И брюнетка в форме ГСК с лычками сержанта. У неё было довольно приятное лицо, тяжёлые густые чёрные волосы, спадающие до лопаток, пронзительные серые глаза, а форма очень удачно подчёркивала стройную фигурку. Несколько раз она бросала заинтересованный взгляд в сторону тёмного угла, в котором сидел в «засаде» Глеб. К тому же, девушка была деформатом – глазной имплант «Спектр», вышедший на рынок где-то пару лет назад, и кибернетическая рука, правда, не такая хорошая, как у него. Северин безошибочно определил, что протез у неё до локтевого сгиба. Для её простенького, не прокаченного «Спектра» недоступно определить количество его имплантов, а вот его «Око» легко распознавал типы и апгрейды. Глеб набрал на панели заказа комбинацию, и уже через полминуты робот-бармен поставил перед контролёршей стакан с дорогим безалкогольным коктейлем. Знак внимания был принят, девушка о чём-то спросила робота, после чего, забрав стакан со стойки, направилась к столу Глеба. Подойдя, она вопросительно посмотрела на место напротив, Северин кивнул.

– Маара, – представилась она, садясь за столик.

– Глеб, – ответил бывший оперативник «РосТеха».

– Я не видела вас здесь раньше, – произнесла она заинтересованно, – хотя часто бываю в этом баре.

– Наверное, потому что я здесь первый раз, – ответил Глеб, при этом он отдал «Инстинкту» мысленный приказ перейти в спящий режим. Его интересовала честная игра.

Когда-то у него хорошо получалось кадрить женщин, теперь надо проверить, не растерял ли он навыки, валясь жалким обрубком в саркофаге. Если бы те, кто запихал в него модули, знали, как он их использует, трижды подумали бы, стоит ли это делать.

Как оказалось, навыков Глеб не потерял, разговор клеился. Маара была очень общительной, охотно рассказывала о городе и его обитателях. Северин даже узнал кое-что о капитане Долгове. Например, то, что он командир местных оперативных агентов, элиты ГСК. Они работали только индивидуально. Мастера боя, универсалы, таких в Каменске было всего двое: сам капитан и его помощник – старлей Голованов.

Но в данный момент информация не особо нужна была, целью Глеба являлась не она, а его собеседница. Через двадцать минут они решили, что надо позавтракать, так как Маара ничего не ела с трёх часов ночи. Глеб заказал для неё фруктовый салат и чашку великолепного чёрного кофе, самого дорого из синтетических сортов, только оно вылетело на сотню империалов. Свой выбор он ограничил стейком с овощами. За едой она поведала ему свою историю. Хоть она и была сотрудником ГСК, никто не отменял, того что она женщина. Муж Маары погиб полтора года назад, он тоже работал контролёром. Его машина подорвалась на фугасе в южном секторе во время планового рейда по точкам наркоторговцев. С тех пор она жила одна. Зарплаты сержанта и посмертные мужа позволяли ей не очень задумываться о деньгах, поэтому она часто ела в этом баре. Даже без «Инстинкта» Глеб понял, что лучше всего не приглашать женщину к себе, да и далековато, ни один таксист не поедет в южную часть города даже по двойному тарифу. И предложение переместиться к её кофеварке последовало как нельзя кстати.

Квартира Маары оказалась небольшой, но уютной. Девушка следила за последними новинками в технике – автоматический дворецкий пятого уровня защиты, робот-уборщик, автоматизированная кухня, спутниковое телевидение, сверхскоростной доступ в сеть. Пока Глеб осматривал апартаменты, хозяйка готовила кофе, запустив незнакомую медленную приятную музыку.

Северин стоял у окна и осматривал город. Ему было интересно, ведь, какое-то время придётся провести здесь. Он уловил, как Маара вошла в комнату, модифицированный слух позволял спокойно услышать её дыхание за десятки метров, но Глеб отключил модуль, сейчас вполне хватало того, что отмеряно ему природой. Он не обернулся, когда она поставила поднос с чашками и бутербродами на стол. Если он всё правильно рассчитал, то сейчас последует то, ради чего он пошёл в бар. Маара несколько секунд смотрела на него, после чего, подойдя, обняла за бедра.

– Ты не против? – раздался её голос за спиной, в нём отчетливо слышалось возбуждение.

Северин обернулся и посмотрел ей прямо в глаза, а затем поцеловал. Она ответила… Он даже не ожидал от неё такой страсти! Её форменная куртка улетела в одну сторону, его водолазка в другую. Её «живая» рука провела по груди и замерла, Глеб остановился, не очень понимая, в чём причина.

– Твоя кожа, – неловко произнесла Маара, – она холодная.

Глеб на секунду растерялся, не зная, как девушка отнесётся к информации, что в нём больше кибернетики, чем человеческого.

– Я деформат, – наконец признался он. – Глазной имплант – не всё, что у меня есть.

– А что ещё? – в голосе зазвучал неподдельный интерес.

– Ты не боишься? – удивлённо спросил он, обычно деформатов недолюбливали, хотя, возможно, здесь играло то, что она сама не была уже обычным человеком.

– С чего? – улыбнулась она и продемонстрировала свою руку.

– С того, что тебя может напугать то, что ты увидишь.

– Не беспокойся. Так что у тебя ненастоящее? – Она напоминала маленькую девочку, которой показали подарок, но не говорят, что в нём и не отдают, столько нетерпения и живого интереса, что Глеб сдался.

Он не стал сразу сбрасывать маскировку: медленно искусственная кожа сползла с его левой руки под удивлённый возглас Маары.

– Как ты это сделал? – воскликнула она, правда, всё же вздрогнув от неожиданности.

– Новейшая технология, – улыбнулся в ответ Северин, он уже понял, что девушка не торопится паниковать, а с интересом рассматривает его руку.

– Никогда ничего подобного не видела, – трогая металл, произнесла она. – Это всё?

– Ты уверена, – Глеб сделал паузу, он колебался, – что хочешь увидеть остальное?

Маара решительно кивнула. Северин несколько секунд смотрел ей в глаза. Ещё до того, как снять маскировку с руки, он активировал «Инстинкт», и пока что имплант говорил, что девушка проявляет живое нетерпение и обострённый интерес. И он решился. Один за другим он открывал протезы, словно снимая с себя одежду. Лицо, правая рука, грудь, ноги. Он видел, как с каждым новым элементом, расширяются глаза Маары, но в них не было страха, любопытство и немного жалости, но недостаточно, чтобы он почувствовал себя неуютно.

Она осторожно подняла руку и очень медленно поднесла к его лицу, словно, спрашивая разрешения. Глеб только улыбнулся.

– Не бойся, смелее.

Тонкие, длинные, очень музыкальные и красивые пальцы провели по матовой пластине, потом по груди, обследовали ноги. Северин боялся, что она сейчас преобразится, испугается, закричит, чтобы он убирался, но этого не происходило. Она стояла в форменных штанах, в кружевном бюстгальтере, в который была упрятана небольшая, но очень аккуратная грудь.

Маара сама встала на носочки и поцеловала его. Глеб отдал приказ, и кожа снова начала обтягивать киберпротезы, но она остановила.

– Не надо, – шёпотом попросила девушка. – Не прячься от меня, в таком виде ты настоящий.

И Глеб повиновался – процесс остановился, а через долю секунды повернулся вспять. Она обняла его и её руки наткнулись на шрамы от ожогов, покрывающие спину.

– Как это случилось?

Глеб уже хотел ответить, но вдруг понял, что ничего не помнит. Он растеряно посмотрел на девушку.

– Я не помню.

Она поверила, и больше они к этой теме не возвращались.

Её обтягивающие штаны исчезли на другом конце комнаты, следом отправился лифчик и трусы Глеба. Он подхватил её на руки и, резко развернув к стене, прижал спиной, не прекращая целовать. В комнате потемнело, зажёгся неяркий свет, видимо, Маара нашла в себе силы отдать мысленный приказ ВИ.

Когда Глеб и Маара смогли оторваться друг от друга, наступил ранний весенний вечер, на улице уже зажглись фонари. Они лежали в полутьме, она гладила своим указательным пальцем по металлу его правой руки. Глеб видел, что в ней что-то изменилось, и она напряжённо обдумывает какие-то свои мысли. Он затянул грудь кожей, чтобы ей было удобно, а сам аккуратно перебирал пряди её волос, удивляясь гениальности создателя имплантов. Он мог чувствовать предметы. Такого раньше не было, и это не фантомные ощущения, а самые настоящие.

– Откуда ты? – наконец, прервав молчание, спросила она.

– Что тебя конкретно интересует? – в свою очередь спросил Глеб. – Где я родился? Где живу? Или откуда приехал?

– Пожалуй, всё вместе, – немного подумав, произнесла девушка.

– Я родом из Москвы, жил там, пока на месте Кремля не сделали кратер, а сам город не превратился в призрака, где радиация убьёт любого за считанные часы. Мы переехали в самом начале войны. Живу на данный момент здесь, здание на самой окраине южного сектора. А вот откуда я приехал – вопрос на сто миллионов. Я не помню. Последнее, что у меня отложилось в памяти – госпиталь ветеранов в Ленинске. Я очнулся здесь в два часа ночи, и ничего не помню. Хозяин дома, или кто он там, сказал, что меня привезли какие-то люди три дня назад.

– Странно всё это, – задумчиво произнесла девушка. – Я могла бы покопаться в записях ГСК и выяснить, кто тебя привёз.

– Не надо, – обдумав предложение Маары, ответил Северин. – Люди, которые проделали подобное со мной, гораздо могущественнее, чем ГСК. Не стоит привлекать их внимание. К тому же, я думаю, они и так за мной наблюдают. Кстати, я буду работать в вашей структуре, эти же люди нашли мне работу у капитана Долгова.

– У Долгова? – удивлённо переспросила девушка, приподнявшись на локте и заглянув в лицо Глебу, словно решая, не разыгрывает ли он её.

– У него.

– Интересно, как им это удалось? Долгов – второй человек после полковника, и никто не может ему приказывать. Его можно попросить, уговорить, но приказать нельзя. Он – местная легенда. С ним даже Ордынцы и Фрики не связываются. Но с кем работать, решает только он.

– Оставим тему, – попросил Глеб, – в ближайшие дни я планирую навестить его.

– Южный сектор – настоящая клоака, ты мог бы переехать в западный. Я слышала, что у знакомого родня сдаёт там квартиру.

– Нет, Маара, пусть всё пока что останется, как есть, – твёрдо произнёс Северин. Он всегда начинал отчаянно сопротивляться, когда женщины пытались корректировать его жизнь.

– Это может быть опасно для тебя. У Хана везде уши, а уж в ГСК их просто тьма. Как только он узнает, что в его вольнице живёт контролёр, твой труп вывесят перед блокпостом, как предупреждение. Причём бойцы будут наблюдать, как тебя вешают, и даже пальцем не шевельнут – жить все хотят.

– Руки у Хана коротки, – отшутился Глеб, но слова Маары запомнил.

Они перекусили тем, что нашлось в полупустом холодильнике, после чего посмотрели «Игры гладиаторов» – новое кровавое шоу из-за океана, где зеки, в надежде получить свободу, бегали, как крысы, в лабиринте и убивали друг друга. Досмотреть, правда, не удалось, Маара снова начала заигрывать, и всё сразу отошло на второй план.

Они расстались утром, позавтракав в кафе. Ей было пора на дежурство, а Глеб решил вернуться домой, и только потом определиться с выбором: идти навстречу к капитану или отложить её до завтра. В центральном секторе они поцеловались и разбежались каждый в свою сторону, договорившись, что как только Глеб разберётся с делами, то позвонит ей.

Встречу пришлось отложить. Едва Северин перешагнул порог своей квартиры, как почувствовал чужое присутствие. На окнах стояло затемнение, помещение терялось во мраке, но Глеб уже перешёл в режим «Рентгена» и прекрасно видел, что в кресле возле окна сидел человек, причём сидел непринуждённо, по-хозяйски. Он даже не дернулся, когда пришёл хозяин дома, так и продолжил сидеть, закинув ногу на ногу и попивая только что приготовленный кофе.

– Простите, господин Северин, но вы отсутствовали слишком долго, и я позволил себе воспользоваться вашей кофеваркой. Кстати, кофе у вас настоящее дерьмо.

– Кто вы? – спросил Глеб, проходя и садясь напротив.

«Инстинкт» молчал, он не мог просканировать собеседника, видимо, тот принял определённые меры предосторожности, но собственное чутьё говорило, что на данный момент опасности нет, а «Око» подсказывало, что его гость один.

– Вы неплохо заблокировали замок, мне даже пришлось повозиться, – заметил гость, игнорируя вопрос Северина. – Целых сорок секунд копался. Даже не помню, когда последний раз такое было.

– Кто вы? – не давая сбить себя с толку, снова задал вопрос Глеб.

– Зовите меня Ханом, – после короткой паузы представился собеседник. – Меня очень заинтересовало ваше появление на моей территории. Надо сказать, оно довольно странное. И теперь я хотел бы спросить вас: кто вы, и что вам здесь понадобилось?

– Я – Глеб Северин, и я здесь живу, – начиная терять терпение, ответил Глеб.

– Меня не интересует, что вы делаете в этой квартире, – голос Хана стал прохладным, в нём не осталось ни намёка на шутливость и теплоту, – меня интересует, что вы забыли в Каменске?

– Вы же сами знаете, что меня сюда привезли.

– Кто? – резко спросил незваный гость.

– Без понятия, и сам бы хотел узнать, – так же резко ответил Глеб. – Но меня больше интересует, что вы делаете в моей квартире?

– В вашей? – с иронией в голосе спросил главарь местных бандитов. – Похоже, вы так и не поняли. Всё, что от бетонной стены, разделяющий город, и до завода, принадлежит мне. Если я захочу, то этот клоповник исчезнет через пару часов, оставив на своём месте лишь груду мусора, который надо будет растаскивать строительным роботам. Но пока Димыч платит, я этого делать не буду.

– Мне плевать на вас, – спокойно ответил Глеб, чувствуя, как внутри него закипает злость. – Крутите свои дела, но ко мне не лезьте. Можете хоть всё здесь снести, но только суньтесь ко мне, и я снесу вас.

Он заметил, как сузились и без того узкие глаза Хана, похоже, с ним никто так не разговаривал уже давно.

– Это угроза? – ледяным тоном спросил бандит.

– Нет, предупреждение, – дипломатично пояснил Северин.

– У вас в холодильнике интересный запас капсул с синей жидкостью, – продолжил Хан, не обращая внимания на то, как напрягся собеседник. – Что это?

– Вас не касается, – отрезал Глеб. – Считаю наш разговор оконченным. Надеюсь, все капсулы на месте?

– Все, – поднимаясь, ответил Хан. – Там какой-то хитрый блокиратор, я смог только просветить ящик, а мой эксперт по безопасности сказал, что если его поднять, то будет маленький бабах, после которого половину квартала снесёт, а вторую разрушит взрывной волной. Кто-то позаботился о безопасности этого ящика. Как, впрочем, и вашего интерфейса. Всего хорошего, господин Северин, – и Хан, кивнув, вышел.

Глеб проводил его «Рентгеном» до самого лифта. По дороге к нему присоединились трое бойцов, упакованных в штурмовые костюмы «Аккорд» – армейская разработка для спецподразделений, принятая на вооружение всего три года назад. Даже Глеб не был уверен, что со всеми своими новыми возможностями сможет справиться с настолько хорошо защищёнными бойцами.

Пройдясь по квартире, он проверил, всё ли на месте. Холодильник, полоный капсул с «Энероном», стоял не тронутым. Голографический интерфейс оказался цел, на него провели атаку, но быстро откатились, так как брандмауэр пообещал подорвать всё на хрен, что, похоже, не являлось пустой угрозой. Те, кто поселил его в эту дыру, позаботились о сохранности своих тайн.

Северин уселся на диван и откинулся на спинку. Достав сигарету, он закурил. Ещё у Маары он сумел настроить «Фильтр» на то, что сигаретный дым не угрожает организму, а сам процесс доставляет удовольствие. Имплант послушно принял корректировку, и теперь Глеб смог снова наслаждаться ароматным дымом.

Северин никогда не был склонен к недооценке противника. Хан показался ему опасным. Даже больше – он напоминал хищника на охоте.

– Только я не дичь, – пробормотал Глеб.

На мгновение у него даже появилась мысль, последовать совету Маары и переехать отсюда, но он отбросил её. Если Хан захочет, то найдёт способ добраться до него, в какой бы сектор Глеб не спрятался. Просто это немного усложнит ему задачу. Конечно, можно было попробовать решить вопрос кардинально, устранив опасного игрока, но тут вступала в силу аксиома о поспешности действий, которые могут только усугубить последствия. Поэтому нужно ждать. Сегодня отдохнуть, а завтра идти на встречу к Долгову, возможно, он подскажет, как поступить, хотя, многое зависит от того, как его примет местная легенда.

Глеб устало посмотрел на часы. Ранее утро. Очень хотелось спать. Он с трудом представлял, как Маара отработает смену, поскольку она заснула всего на пару часов перед самым рассветом. Глеб даже не заметил, как уснул, рука с недокуренной сигаретой упала на диван, но железные пальцы крепко сжимали окурок, который, дотлев, погас сам собой.

Глава вторая. Чем живут могучие

Павел Гришин сидел в своём новом кабинете, расположенном на самом верху центральной башни «РосТеха» в Новосибирске. Он был доволен операцией, которая позволила ему занять кабинет, принадлежавший председателю совета директоров корпорации. Теперь Гришин занимал этот пост. С помощью ничего не подозревающего простака-инвалида ему удалось по минимальной стоимости завладеть «РосТехом». Цена кресла оказалась на диво смешной – всего один комплект «Борея», причём даже не полный. И если всё пойдёт так, как надо, простак снесёт ему ещё одно золотое яичко. Конечно, оно будет поменьше того, но всё равно довольно большое.

Терминал вызова пискнул. Это был специальный аппарат, по нему общались только директора корпорации, и больше никто. Голограмма показывала изображение абонента – Карцев, верный соратник Гришина и по совместительству директор военного департамента, одного из самых влиятельных и прибыльных подразделений «РосТеха».

– Да, Макс, – давая мысленный приказ включить связь, произнёс Гришин.

Между собой приятели разговаривали без обиняков, это для остальных они были Павел Аркадьевич и Максим Викторович, но Гришин никогда не забывал о том, что в бизнесе лучшие друзья могут за мгновение стать злейшими врагами, поэтому никому не доверял полностью.

Голограмма из маленькой превратилась в большую, теперь в кресле напротив сидел человек в полный рост.

– Паша, объект Престол активировался, все системы работают в штатном режиме, он уже ознакомился со всем, что ты приказал ему установить.

– Замечательно, – довольно произнёс Гришин. – Он уже предпринял какие-то действия?

– Ничего особенного: осмотрелся, снял девчонку и пообщался с нашим «другом» Ханом, – в слово «друг» Максим вложил максимум иронии.

– Чем закончилась беседа?

– Мы не знаем, у Хана стоял блокиратор, так что, у нас нет записи разговора. Даже скрытый имплант «Шпик» не смог ничего записать.

– Но им не удалось взломать наши файлы?

Максим покачал головой.

– Хан тратит много денег на игрушки, кто-то поставляет ему новейшие образцы.

Гришин задумчиво посмотрел на собеседника.

– Что с ограблением филиала в Каменске? Ты выяснил, как они взломали наш сервер? Настоящая удача, что этим горе-бойцам, которыми командует Свен, удалось заполучить тело одного из нападавших. Кстати, что за игрушки в нём установлены?

Макс только пожал плечами.

– Разбираемся. Уцелело не очень много, но они не похожи на разработки известных нам игроков.

Гришин несколько секунд сидел молча.

– Ускорь своих ботаников, пусть разбираются, как можно быстрее. Пока оставим это. Что там за девчонка, которую снял Северин? Её проверили?

Карцев кивнул и двинул рукой, моментально на виртуальный монитор выскочило досье. С фотографии на Гришина смотрела симпатичная брюнетка двадцати двух лет. Уроженка Каменска. Отец местный, мать палестинка. Он быстро просмотрел досье. Ничего необычного – сотрудница ГСК, потеряла мужа, принципиальная, неподкупна, отрицает получение взяток, служит не за страх, а за совесть. Полгода назад лишилась в перестрелке руки. По программе помощи раненым сотрудникам ГСК местный филиал «РосТеха» установил ей кибернетический протез стандартного образца. Гришин задумчиво проглядел заинтересовавшие его места второй раз.

– Её можно будет использовать, последите за ней.

– Согласен, Паша. Она сможет стать хорошим рычагом давления на Северина, если тот начнёт делать глупости.

Гришин ничего не ответил, хотя думал примерно также.

– У тебя всё?

Директор военного сектора кивнул.

– Тогда, дальше по плану, у меня дела.

– Успехов, – и, подняв руку в прощании, Карцев исчез.

Гришин задумчиво просмотрел на досье Маары Аббас. Всё пока что шло по плану, и девочка ничем ему не мешала. Распутать клубок, завязавшийся в Каменске, у корпорации не вышло. Можно было бы послать туда сотню штурмовиков, и они за день бы устранили любую угрозу. Беда в том, что это ни к чему не вело, а Гришину нужен результат. Все агенты корпорации, которых пытались внедрить в организацию, были раскрыты и жестоко убиты. Даже Ева Рейн, наёмница, занимающаяся промышленным шпионажем. Её никому не удалось поймать, за что она получила кодовое имя – Мата Харри. Её тело выбросили прямо перед блокпостом ГСК, а стражники даже не подумали вмешаться. И тогда Гришина посетила идея использовать Глеба. Всё, что касалось службы в корпорации, уже ничего не значило, а нити, ведущие к Гришину, отсечены. Северин был хорошим оперативником, и должен справиться. Его будут направлять, но никакой конкретной задачи, а значит, сканирование мозга, которому его могут подвергнуть, ничего не даст. И пока что всё шло по плану: Хан пришёл и ушёл, Северин жив и здоров. Теперь оставалось ждать.

Гришин посмотрел на свои часы. В отличие от всех модных примочек, современных суперточных хронометров, это был старый, массивный rolex в платиновом корпусе. Ему стукнуло уже две сотни лет, но ходил он также исправно, как и в тот день, когда его сделали на заказ для прапрадеда. Время подходило к полудню, и у Гришина оставалось всего полчаса для очень важного обеда.

– Я выхожу, – мысленно передал он приказ секретарю.

– Всё готово, Павел Аркадьевич, – пришёл мгновенный ответ. – Группа сопровождения ждёт вас, флаер поддержки уже взлетает, здание ресторана под наблюдением.

– Спасибо, Марта, – поблагодарил председатель «РосТеха».

Через минуту он вышел из кабинета, накинув на плечи плащ, они снова стали модными. Два десятка сотрудников по имиджу ежедневно предоставляли отчёт о том, что необходимо носить, и получали за это зарплату, как мэр крупного города. Гришин считал подобное просто тратой времени и денег, и в ближайшее время собирался разогнать отдел, но всё руки не доходили.

Едва открылись двери в приёмную, как четверо бодигардов высочайшего класса поднялись из кресел и, взяв Гришина в коробочку, повели к цели. На посадочной площадке уже ждёт флаер председателя совета директоров, оснащённый по самому последнему слову техники. Он был в два раза больше, чем даже самая большая гражданская модель. Пилот – ветеран войны, лучший ас корпорации, встретил своего начальника у трапа.

– Всё в полном порядке, шеф, можем взлетать.

Гришин равнодушно кивнул и прошёл в салон, в котором уже скрылась первая пара телохранителей, следом за ним ввалилась вторая двойка охранников. Люк бесшумно закрылся, и тяжёлая машина оторвалась от земли, хотя земли на этой площадке никогда не было.

Гришин задумчиво смотрел в окно. Конечно, можно встретиться с этим человеком, не выходя из офиса, но сегодня был особенный случай. Если всё пройдёт так, как надо, китайская «Кьёнг» сильно потеряет в своих позициях, а «РосТех» получит новейшие технологии фактически даром.

Через десять минут флаер опустился на крыше престижного отеля, в котором располагался очень хороший и дорогой ресторан, хотя, в последние годы Гришин в других и не ел. Прошли те времена, когда ему приходилось питаться из помоек. Теперь он был одним из богатейших и влиятельных людей мира.

Люк также бесшумно открылся, пахнуло свежестью, что вполне естественно, если учитывать, что высота здания больше трёхсот метров. Это было одно из самых высоких зданий Новосибирска, и уступало оно, пожалуй, только головному офису «РосТеха», который насчитывал чуть больше четырёхсот метров.

Первая двойка охранников исчезла снаружи, проверяя посадочную площадку. Получив доклад, старший лёгкой пружинистой походкой бесшумно подошёл к Гришину.

– Всё в порядке, мы можем идти. Группа наружного наблюдения не заметила ничего подозрительного. Ваш гость уже прибыл и ждёт в ресторане.

Гришин кивнул и, поднявшись, направился к люку. Парочка охранников стояли у трапа и внимательно следили за двумя рабочими что-то ремонтирующими на краю взлётного поля. Гришин не боялся, что эти парни знают его секреты, личная охрана директора была, так сказать, зомбирована – гипнотические блокировки навсегда отучили их болтать. Прикажи Гришин, и любой из них, не медля, спрыгнет с крыши, и при этом будет петь песню, прославляя своего шефа. Никакие пытки, препараты, сканирование никогда не выудят из их мозга ни крупицы информации. При последнем, специальный чип просто сожжёт его. Несколько специфических имплантов, внедрённых в них, позволяли сражаться даже при смертельном ранении, чтобы вывести их из строя окончательно, нужно оторвать голову или разорвать тело на куски.

Всё повторилось, словно в зеркале: взяв шефа в коробочку, охранники повели его к спец лифту для особо важных персон, двери которого уже гостеприимно распахнуты. Спуск не занял много времени, так как ресторан находился на пятьдесят метров ниже крыши. Он был вынесен за пределы основного здания и словно висел в воздухе на высоте двухсот пятидесяти метров.

– Добрый день, господин Гришин, – расплывшись в улыбке, увидев дорогого гостя, поприветствовал его метрдотель. – Ваш столик занят, но мы сейчас же это исправим. Вам надо было заранее предупредить нас.

– Нет нужды, у меня встреча с тем человеком, – равнодушно произнёс Гришин.

Ему было всё равно, что их увидят вместе. На его госте надета «Личина» – очень дорогой имплант, позволяющий копировать любой образ. Вот и сейчас за столиком сидел могучий здоровяк с рыжими волосами и аккуратной бородкой. Директор усмехнулся, никакие сканеры не могли раскусить иллюзию, под которой скрывался маленький тощий китаец, весь вид которого говорил о недоедании. Ирония заключалась в том, что он всегда принимал образ здоровяков, словно подчеркивая этим свою ущербность.

Гришин, кивнув сидевшему за столом гиганту, нажал комбинацию на панели заказов. Не прошло и минуты, как появился официант, и не робот, а живой человек – большая редкость, живых людей медленно вытесняли куклы и роботы. Но здесь всё осталось, как пятьдесят лет назад. Конечно, ресторан и само здание было не таким старым, но блюло традиции. Составив с тележки тарелки с заказом и дождавшись кивка клиента, разрешающего удалиться, официант бесшумно испарился – ещё один критерий солидного заведения. Гришин набрал на панели код блокировки, и вокруг столика появилось поле, которое туже стало непрозрачным, отрезав их от остального зала.

– Добрый день, господин Цанг, – вежливо поздоровался Гришин, причём приветствие прозвучало на китайском, маленький имплант «Голос» позволял ему общаться на ста двадцати языках и наречиях.

Цанг улыбнулся в ответ.

– Я вижу, вы заказали всё, что я люблю.

Первый человек «РосТеха» улыбнулся.

– Конечно, мы много с вами общались, я уже успел хорошо изучить вас и ваши привычки.

– Я польщён, но сегодня я не за этим. У меня всё готово.

– У меня тоже, – мгновенно став серьёзным, в тон произнёс Гришин. – Вы хотите покончить с этим прямо сейчас?

Цанг кивнул и выложил на стол чип памяти. Данный чип имел очень большой объём, на него можно записать все фильмы, которые сняли за последние двадцать лет, игры и музыку и, наверное, осталось бы ещё место. Сейчас же копилка была полна – вся документация по проекту «Самурай», который мог составить на рынке прямую конкуренцию «Борею». Но если чип здесь, значит, у китайцев остались только наброски. Гришин вынул карту и передал её Цангу. Достав коробочку виртуального интерфейса, он запустил чип и быстро пробежался глазами по данным на нём. Всё было верно. Если «Кьёнг» не уничтожен, то точно отброшен назад минимум на пять лет. Он взглянул на Цанга, который проверял карту, его глаза распахнулись, и он посмотрел на Гришина.

– Небольшая премия, – пояснил в ответ тот.

– С вами приятно иметь дело, – произнёс «здоровяк». – А теперь мне пора раствориться. Не думаю, что служба безопасности «Кьёнга» и триада, хотя, по сути это одно и тоже, будут рады потери таких данных. Прощайте, господин Гришин.

– Прощайте, Цанг, – отозвался директор «РосТеха».

Рыжий «здоровяк» вышел, а Гришин придвинул к себе одну из тарелок, которые до сих пор сохраняли пищу горячей. Всё, что стояло на столе, приготовлено из натуральных продуктов. Цена заказа составляла восемь тысяч империалов. Не пропадать же добру. Но раньше, чем Цанг вышел за пределы изолирующего поля, председатель «РосТеха» послал мысленный приказ командиру охраны: «План Каин». Получив подтверждение, что задача поставлена, Гришин принялся за еду. Данный вариант подразумевал устранение Цанга в результате несчастного случая очень далеко от Новосибирска. Никто не узнает, кто убрал ведущего продажного учёного «Кьёнга». Хороший день становился всё лучше. Вечером Карцев получит данные по «Самураю» и сможет проанализировать их, после чего перспективные разработки будут взяты в работу, а остальное уничтожено. Возможно, у Гришина в кармане лежит реальный шанс разрушить китайскую великую стену, ну, а если не разрушить, то пошатнуть точно.

Он довольно быстро расправился с суп-кремом из морепродуктов, затем с удовольствием отрезал большой кусок от сочного пышущего жаром куска мяса, заедая свежими овощами под кисло-сладким соусом. На десерт – настоящий коньяк с дольками лимона и кусочком шоколада. Как жаль, что он не сможет осилить заказ, сделанный на Цанга. Гришин жутко не любил выбрасывать деньги на ветер. Миллиард в золоте, переданный китайцу, вернётся обратно, хитрая схема перевода сама возвратит металл в хранилище корпорации, как только учёный умрёт. И никто и не узнает, что именно он предал «Кьёнг». Гришин глянул на часы, ему было плевать, как уберут Цанга, важно, что это случится ещё до полуночи.

Он вытер салфеткой губы и, набрав код, отключил поле. Поднявшись, Павел Аркадьевич окинул взглядом зал, после чего направился к лифту, благодарно кивнув метрдотелю. Тот снова заулыбался, но не приторно, а довольно: клиент благодарен ему, всё понравилось, а значит, ресторан сохранил свой статус, и гость вернётся.

Флаер бесшумно оторвался от крыши отеля и стал набирать высоту, когда его неожиданно мотнуло в сторону, а за иллюминатором пронеслись две голубоватые вспышки чем-то напоминающие переплетение миллиардов молний. Одна из них угодила в машину сопровождения, которая на мгновение замерла в воздухе, после чего взорвалась. Обломок корпуса чувствительно ударил в борт директорского флаера, но тот уже выполнял маневр – опытный пилот уводил машину из опасной зоны. Через секунду крен исчез, а флаер набрал недосягаемую для энергетического оружия высоту. Всё произошло буквально за несколько секунд, Гришин даже не успел испугаться, хотя и был не из пугливых, некоторые называли его Кремень за несгибаемость и бескомпромиссность.

– Доклад, – мысленно потребовал он у начальника охраны, который сидел напротив.

– Подготовленная атака, – незамедлительно отозвался тот. – Уничтожена группа наблюдения, сбит флаер сопровождения.

– Цанг?

– Нет, он уже покинул город, его ведут. Среди нападавших видели деформатов с очень необычными имплантами. Аналитический отдел уже занимается анализом записей нападения.

– Узнать – кто! Захватить и вытрясти всю информацию!

– Невозможно, нападавшие уничтожены.

– Кто?

– Неизвестно, их распылили на атомы. Дистанционный взрыв. Не осталось даже ошмётков для генного анализа.

– Самое тщательное расследование, все процедуры по списку. Я должен знать, кто за этим стоит.

– Слушаюсь.

Через две минуты флаер опустился на посадочную площадку «РосТеха». Там Гришина уже ждал начальник службы безопасности корпорации – молчаливый Свен, убрать которого пока что не представлялось возможным.

– Как это произошло? – не поздоровавшись, гневно спросил его Гришин.

Швед развёл руками.

– Работали профессионалы. Заглушили сигнал группы наблюдения, устранили их, и когда вы взлетели, атаковали. Работали из трёх точек. Два заряда предназначалось вам и один сопровождению. Мне совершенно ясно, что целью были именно вы. Если бы не ваш пилот…

«Идиот», – подумал про себя Гришин, но вслух сказал совершенно иное:

– Работайте. Исполнители – только пешки. Думаю, вы легко установите, кто они, а затем выйдете на хозяина.

После чего, ни слова не говоря, направился к лифту в сопровождении телохранителей, чувствуя на себе ненавидящий взгляд шведа. Правда, волновал он его мало. Если тот не справится, появится возможность его убрать, и поставить своего человека. А то, что он не справится, очевидно, поскольку почерк нападавших похож на почерк людей, атаковавших «РосТех» в Каменске.

Едва Гришин вошёл в кабинет, как на виртИнтер поступил вызов – маленькая голограмма появилась над столом, в абоненте Павел Аркадьевич без труда опознал сутулого начальника аналитического отдела. Мысленный приказ, и тот возник посреди комнаты в полный рост. Найдя Гришина глазами, он развернулся в его сторону.

– Господин председатель, наш предварительный анализ дал следующий результат…

– Работали те же люди, что и в Каменске, – прервал его Гришин. – Не тратьте моё время, сообщая мне то, о чём я догадался и без вас, поскольку, кто организатор и кто исполнители, вы всё равно не знаете.

Аналитик покачал головой.

– Сейчас на месте взрыва работают наши эксперты, пытаясь найти хоть один образец, пригодный для идентификации. Управление ГСК активно сотрудничает.

– Всё, хватит болтать! Найдите мне хоть что-нибудь! – зло бросил Гришин и дал мысленную команду прервать разговор.

Оставшись один, он открыл бар и достал коньяк почти десятилетней выдержки. Таких бутылок было разлито всего сто двенадцать, и в настоящий момент полных осталось пять. Свою бутылку Гришин не считал, поскольку она была уже початой. Плеснув себе в бокал, он уселся в кресло и развернулся к огромному панорамному окну. Там внизу лежал город, в котором сновали полезные муравьи – людишки, которые делали его ещё более богатым, более могущественным. Полезная масса. И вот сегодня его чуть не убили. Да, он жив, он на вершине в прямом и переносном смысле, но всё могло закончиться почти мгновенно – он был бы мёртв и никому более не нужен, о нём бы быстро забыли. Одна мысль не давала ему покоя – о встрече с Цангом знали всего несколько человек. Кто мог слить информацию? Из своих никто не мог его сдать. Те, кто знал, запрограммированы на потенциальную преданность. А больше некому, кроме… На мгновение Гришин замер. Ещё один человек знал о встрече. Цанг! Это было логично. Он сам отдал приказ на уничтожение, почему Цангу не сделать точно такой же ход? Тогда получается, что нападение на Каменский филиал спонсировала триада. «Горобца ко мне», – отдал он мысленный приказ Марте.

Через секунду двери распахнулись, и на пороге появился начальник его охраны.

– Где Цанг?

– Летит над Тихим океаном, через десять минут его флаер будет атакован террористами.

– Вы уверены, что он на борту?

Горобец кивнул.

– С ним на рейсе мой человек, он не спускал с него глаз – рыжий скандинав сидит через два ряда от него.

– Активируйте «Рентген» у своего человека, пусть просветит Цанга.

– Слушаюсь, – отчеканил телохранитель, ему было плевать, что мозг наблюдателя спечётся в одно мгновение, но он успеет передать то, что увидит.

Горобец замолчал, мысленно общаясь со своими подчиненными, через минуту его взгляд снова сконцентрировался на шефе.

– Исполнитель мёртв, но он успел передать картинку.

Горобец подошёл к виртИнтеру и прикоснулся к панели передачи данных. Умная машина мгновенно установила соединение с имплантом в его мозгу и приняла изображение, тут же выведя его на экран. То, что китаец не Цанг, Гришин понял за долю секунды.

– Оставьте флаер в покое, Цанга нет на борту, – приказал он. – Передайте это, – он достал чип памяти, – лично в руки Карцеву. Пусть всё бросает и сделает анализ данных. Мне нужно знать, подлинная ли там информация.

Горобец кивнул и вышел. Гришин залпом допил коньяк. Вся блестящая операция висела на волоске. Если на чипе липа, то он успеет отозвать перевод, он точно знал, что золото ещё на счету. Но при этом он ничего не добьётся, оставшись с тем, что было с утра. Если информация подлинная, то она стоит миллиарда. Пусть Цанг радуется, в конце концов, сумма не так уж и велика за господство на рынке.

Потянулось томительное ожидание. Гришин не мог нормально работать, не зная, что с файлами. Наконец, около полуночи, раздался долгожданный вызов по спецсвязи.

– Макс, что там? – как только голограмма друга появилась в кресле, спросил директор.

– Данные подлинные, – не стал мучить Карцев.

У Гришина отлегло от сердца, он откинулся на спинку и свободно вздохнул.

– Что-нибудь ценное?

– Много всего. Если бы китайцы выпустили товар на рынок, мы бы потеряли миллиарды. Надеюсь, твой контакт не обманул. Ладно, пошёл я дальше копаться в них, у меня весь научный сектор на уши встал, кое-где они нас обошли.

– Успеха, – пожелал Гришин и разорвал соединение, после чего задумчиво посмотрел в окно.

Значит, это не триада и не бойцы «Кьёнга», тогда кто? Ответа не было. Он налил себе в бокал ещё коньяку, повод имелся: победа, хоть и не полная, но всё равно победа. Теперь надежда на Северина, может, он распутает клубок.

Глава третья. Загадки загаданы

Глеб проснулся на рассвете, солнце ещё только поднималось над весенним городом в надежде его согреть. Снега уже не осталось, но было довольно прохладно. Глеб быстро встал и сделал несколько движений, проверяя, как работают новые конечности. Всё оказалось в порядке. На мгновение он вошёл в «Рентген» и осмотрел коридор. Никаких посторонних предметов и людей. «Кофе», – отдал он мысленный приказ бармену, и очень удивился, что тот не среагировал. Глеб быстро выудил из памяти виртИнтера информацию о данной модели, оказалось, тот не имел модуля мыслепередачи.

– Кофе, чёрный, без сахара, – крикнул Глеб и тут же услышал, как на кухне что-то задвигалось.

Когда он, умывшись, сел за стойку, робот выставил перед ним полную чашку чёрного синтетического кофе. Кое-как глотая довольно мерзкую жижу, Северин просмотрел последние новости, главная из которых – покушение на главу «РосТеха» Павла Гришина. Бросив взгляд на фотографию, Глеб замер, он уже где-то видел этого человека, причём видел в живую. Но где он, инвалид, мог пересечься с одним из самых могущественных людей России? Глеб попытался вспомнить то, что было до того, как он очнулся, но всё по-прежнему терялось в тумане, только какие-то яркие силуэты.

Допив кофе, Северин встал и, быстро накинув плащ, вышел наружу. Ничего не изменилось: толстяк в бронированной клетке, странно посмотревший ему вслед, местные отбросы, греющиеся у бочек, грязь. Солнце пригревало, но не сильно. Глеб застегнул плащ и направился к главной улице сектора, краем глаза заметив, как двое вполне прилично одетых бомжа тронулись следом. Глеб усмехнулся сам себе и свернул за разрушенный дом. Те, недолго думая, повторили его маневр и столкнулись с Севериным нос к носу. Виброклинки вылетели из рукавов, один он прижал к шее первого, второй упёрся под ребра напарнику.

– Кто послал? – спросил Глеб.

Первый икнул от неожиданности, слишком быстро всё случилось, и тут же, струйка крови сбежала по шее из небольшого пореза.

– Говори, – почти ласково предложил Глеб, – а то первыми вас собаки местные найдут, а когда найдут люди, то опознать будет очень сложно. Итак, я повторяю вопрос – кто вас послал? Но учти, это последний раз.

– Хан, – выпалил второй, словно в омут головой бросился, он испугался ещё больше первого, его буквально трясло от страха.

– Вот и всё, а вы боялись, – два лезвия исчезли в рукавах так же стремительно, как и появились. – А теперь слушайте внимательно. Передайте Хану или тому, кто говорил от его имени, он знает, где я живу, захочет поговорить, пусть приходит один. Но если ещё раз я увижу у себя за спиной его хвост, то отправлю голову наблюдателя ему заказной посылкой. Вас это тоже касается!

– Он нас убьёт, – напугано прошептал первый, теперь его трясло, как и второго, видимо, Хана он боялся больше ножей Глеба.

– Мне плевать, что он с вами сделает, – равнодушно произнёс Северин, после чего повысил голос, – но если информация не дойдёт до него, – лезвия снова вылетели из рукавов, – тогда я найду вас, и после этого вас уже точно никто не найдёт! А теперь, проваливайте!

Бомжей сдуло просто мгновенно. Глеб, грешным делом, подумал, что под их рваниной стоят идентичные с его «Бореем» киберпротезы.

Лезвия вернулись обратно. Глеб осмотрел плащ – два разреза, оставленные ими, медленно затягивались, не пройдёт и пары минут, как и следа не останется.

На КПП стояло уже другое отделение. Они встретили Глеба также насторожено, как и их предшественники. Но сегодняшний лейтенант был довольно вежлив, хамить не пытался и после сканирования уступил Глебу дорогу.

Центральный район уже ожил, там бурлила жизнь: сигналя, в воздухе парили жёлтые такси и гражданские кары, люди торопились по своим делам – благополучному деловому району было наплевать на грязный, полуразрушенный южный сектор. Глеб пересёк площадь и направился к проходной для посетителей центрального отдела ГСК.

– Вы к кому? – загородил дорогу сопливый юнец в новенькой, с иголочки, форме. На его лице отчётливо читалось превосходство перед гражданским, который сейчас начнёт заискивать и просить.

– К капитану Долгову, он меня ждёт, – уверенно ответил Глеб, не желая опускаться до ругани с салагой.

– Пропуск или приглашение, – чуть сбавив гонор, потребовал контролёр.

– Отсутствует и то, и другое, – понимая, что сейчас парень выполняет инструкции, произнёс Глеб. – Свяжись с ним, скажи, пришёл Северин. Он ждёт меня.

Салага несколько секунд изучающее смотрел на Глеба, решая, стоит ли ставить в известность капитана о приходе какого-то Северина, но то, чему его учили в академии, пересилило.

– Одну минутку, – довольно вежливо произнёс он и сделал знак напарнику, чтобы тот присмотрел за посетителем.

Второй усмехнулся и занял место салаги. Ему было около сорока, киберпротезы правой ноги и левой кисти.

– Где воевал? – спросил Глеб.

Контролёр с лычками сержанта несколько секунд смотрел Глебу в левый глаз. Похоже, его удовлетворило увиденное, он опознал в мужчине, стоящем напротив, своего.

– Дальний восток, амурское столкновение, четвёртая десантная бригада.

– Рядышком воевали, – улыбнулся Глеб. – ДРГ управления спецопераций «РосТеха».

Контролёр хотел ещё что-то сказать, но появился салага.

– Проходите. Второй этаж, кабинет двадцать один.

Глеб без всякого инстинкта уловил изменение в его голосе, теперь он звучал заискивающе и виновато.

– Просветить надо, – строго произнёс сержант.

– Свети, – улыбнулся Глеб.

Тот кивнул и, достав сканер, направил его на Северина. Моментально взревел сигнал тревоги, сообщающий, что Глеб – один сплошной незаконный имплант, правда, моментально стих, озадаченный, поскольку мигнул зелёный огонёк, подтверждающий права человека на данные модификации. Сержант растеряно хлопнул глазами.

– Никогда такого не видел! Столько дорогущего и незаконного железа в одном месте! И разрешение на него с такими подписями, что для нас – как сам бог одобрил.

– Покажи, если не сложно, я его в глаза не видел, – попросил Глеб.

Сержант развернул к нему сканер. Северин быстро пробежал глазами текст: обычная канцелярщина, разрешаю такому-то носить то-то и то-то. Но вот подпись и печать были очень интересными – Директор отдела военных разработок М.В. Карцев. Глеб озадачено прочёл документ ещё раз. Странно, он был уверен, что в глаза не видел этого Карцева.

– Сдаётся, ты ни сном, ни духом? – поинтересовался сержант.

– Удивлён не меньше тебя. Ладно, увидимся, а то вон ещё посетители идут.

Глеб прошёл внутрь периметра и быстро направился к ступеням, ведущим к центральному входу в отдел, провожаемый заинтересованным взглядом салаги. В холле его уже ждали – крепкий парень спустился по лестнице и направился прямиком к нему

– Северин?

Глеб кивнул.

– Следуйте за мной, – и больше не говоря ни слова, пошёл обратно.

Складывалось ощущение, что ему было плевать, следует за ним посетитель, или нет. Глеб не стал задерживаться и в два шага догнал сопровождающего с пагонами старлея. Похоже, это помощник Долгова – Юрий Голованов.

Северин присмотрелся к нему повнимательней: крепкий, высокий, мускулистый, короткий ёжик светлых волос, холодный взгляд, ломанные, оттопыренные уши, перебитый нос и два киберпротеза рук, довольно дорогие игрушки, шестое поколение, причём не отечественные, а штатовские «Айскорп», то есть в два раза дороже. Похоже, его провожатый добровольно сменил свои рука на железки. Можно бы было активировать «Око» и просканировать более подробно, но не стал, он в гостях, если засекут – скандала не избежать.

Старлей толкнул дверь, ведущую на второй этаж. Справа располагались кабинеты, а слева, по штатовскому образцу, большое помещение за стеклянной стеной со множеством пластиковых секций, из-за которых виднелись головы сотрудников. Лейтенант толкнул дверь с номером двадцать два. Большое помещение метров десять в длину, на стене интерактивная доска, на которой десятки фотографий, линии, знаки вопроса. Некоторые фотки перечёркнуты красными крестиками. У Глеба когда-то была подобная, на ней висели портреты разыскиваемых террористов, угрожающих корпорации, командиров спецподразделений вражеских диверсионных групп и тех, кто при возможности подлежал захвату или уничтожению.

«Око» сделало мгновенную запись увиденного. Если с Долговым договориться не выйдет, то хотя бы будет ясно, над чем тот работает.

В конце помещения была ещё одна дверь, к которой и направился старлей. Стукнув два раза, через небольшую паузу он, не дожидаясь разрешения, вошёл.

– Товарищ капитан, Северин, – доложил он.

Глеб так же не стал дожидаться разрешения войти и первым переступил порог, заставив Голованова потесниться.

– Почему так долго? – подняв на него глаза, спросил невысокий крепыш с седыми висками и очень пронзительным взглядом. – Я ждал вас ещё вчера.

– Обстоятельства, – коротко ответил Глеб.

– Вы это так называете? – усмехнулся капитан. – Сержант ГСК, брюнетка, Маара Аббас, двадцать два года, в управление пришла три года назад сразу после академии, потеряла руку, муж – Иван Никишин – погиб полтора года назад, подорвавшись на фугасе.

– Не лезьте не в своё дело, капитан! – начал закипать Глеб, в голосе прорезались стальные нотки. – С кем спать – решать только мне.

– Не пыли, – усмехнулся крепыш, – я просто показал, что в курсе.

– Я так и понял, – угрюмо заметил Глеб.

– Ладно, Престол, садись, нам нужно многое обговорить.

– Как вы меня назвали?

– Да ты не в курсе, – улыбнулся Долгов, – теперь твой позывной Престол.

– А ничего более нелепого не нашлось? – занимая пустующее кресло, спросил Глеб. – Почему Престол?

– Ну ты дремучий! – чуть не рассмеялся Долгов. – Гордое имя тебе дали. Что ты знаешь об ангелах?

Глеб пожал плечами.

– Только то, что они живут на небе и им на нас глубоко плевать.

– У каждого своя точка зрения, – дипломатично заметил Долгов. – Но уж, коли, ты не знаешь, я тебя просвещу. У ангелов своя иерархия: Серафимы – ангелы любви, света и огня. Они занимают самое высокое положенрие. Старший у них Уриил. Кстати, Люцифер из их компании. Далее идут херувимы, они помогают охранять божественную энергию для высших целей. В библии Бог помещает херувима у ворот Эдемского сада, чтобы помешать Адаму и Еве вернуться в рай. Старшим у них Гавриил. И третий класс – Престолы – ангелы справедливости, в обязанности которых входит исполнять божью волю. Они являются в виде многоглазых огненных вихрей, смерчей из колёс.

Считается, что престолы, как возницы, впряжены в престол Господа. Их предводитель – архангел Рафаил. Ты всё ещё недоволен своим позывным? Можем дать тебе новый, что-то вроде Тесак, Киборг? Короче, подберём. Вот, кстати, хороший – Железяка.

– Спасибо, уж лучше Престол. Хотя, мне кажется, я задолбаюсь объяснять значение всем и каждому.

– А других это и не должно касаться: умный сам догадается, а дураку и знать не надо.

Глеб бросил быстрый взгляд на капитана, тот нравился ему всё больше, да и «Инстинкт» выдал интересную характеристику: прямой, честный. Но это только предварительный портрет, чем дольше общение, тем больше он будет разрастаться.

– И каково тебе быть десницей божьей? – хохотнул из соседнего кресла Голованов, причём в слово «божьей» он вложил конкретный контекст, который Северин не очень понял.

– Я сам по себе бог и десница, никому не служу, с вами только работаю вместе, – фразу Глеб произнёс так, чтобы сразу убрать все непонятки.

– Юра, остынь, – приказал Долгов. – Кстати, если ты не знаешь, меня зовут Борисом Сергеевичем, – сказал он уже для Глеба. – А старшего лейтенанта зовут Юрием Головановым. Попробуй угадать, какой у него позывной?

– Глеб, – представился Северин, следуя этикету, и тут же добавил, – Голован.

– Ага, – рассмеялся Долгов, – как у Стругацких. Ладно, теперь, когда мы все познакомились, можно поговорить о деле.

– Минуту, – остановил капитана Глеб. – Сначала скажите, кто меня сюда определил именно к вам? Я кое-что узнал от Маары о вас. Приказать вам не могли, попросить – да. Так кто просил взять меня к вам в отдел?

Взгляд Бориса стал твёрдым.

– Не важно – кто! Мне показали твоё досье, оно впечатляет. А новые возможности просто за гранью, такие люди мне нужны. И когда мне сказали, что ты будешь жить здесь, то я попросил знакомого похлопотать об этой встрече. Имя его называть не буду, всё равно не знаешь его.

Глеб быстро проанализировал информацию, кто-то очень могущественный провернул интересную комбинацию: не засветился, но подсунул его Долгову, да так, что тот считает, что это его решение.

– Теперь о деле, – вывел Глеба из раздумий суровый голос капитана. – Вообще-то их два, но о первом пока говорить рано, а вот о втором как раз. Я знаю, что ты живёшь в южном секторе, что нам на руку. Конечно, от тех, кому ты интересен, не укроется твоё посещение отдела, но тут всё на мази, я уже запустил в сеть инфу, что тебя проверяют на подлинность выданного тебе разрешения на твоё железо. Поскольку ты уникален, то этим поручили заняться мне. Итак, легенда есть. Теперь о деле. Ты для него годишься, как нельзя лучше. В южном секторе действует банда, похищающая деформатов. Сам понимаешь, мы не можем действовать там открыто, разве что рейд провести при поддержке корпоратов, но это ничего не даст. Поэтому ты – лучший вариант. Единственное, что мы знаем, все они пропали после посещения одного места под названием «Энерджи» – небольшой лавки, торгующей бывшими в употреблении имплантами. Почти всё старьё сносят туда. Владелец – Грегор, ни в чём не замешан, исправно платит дань Хану. Вот, в принципе, и всё, что мы знаем. Ты – человек со стороны, деформат, может, тебе повезёт. Время на раскачку мало, пропало уже больше двадцати человек за полтора года. Последняя жертва растворилась в южном неделю назад. Ещё немного, и терпение мэра лопнет. Наш башковитый полковник доложил, что это дело рук фриков, и если мы опоздаем, начнётся война. И ещё не ясно, кто победит, поскольку они о нас знают всё, а мы о них очень немного. Там у нас под ногами целый город со своей властью и армией.

Глеб задумчиво потёр подбородок. Капитан рассчитал верно – постороннему будет проще выяснить, что происходит.

– Мне нужна вся информация на фриков, Хана и остальные группировки. Полный расклад по южному.

– Престол, у тебя нет времени на изучение, – влез в разговор Голован.

– Старлей, помолчи, – попросил Глеб. – Я не полезу ворошить гнездо, не зная, кто в нём живёт.

– Он прав, Юра, – обдумав сказанное, произнёс Долгов. – Добавь сюда, – он протянул помощнику чип памяти, – всю имеющуюся у нас информацию по южному.

Голованов, взяв чип, поднялся и вышел.

– Не обращай внимания, Юра всегда бежит впереди паровоза. Ему ещё многому предстоит научиться. Ты знаешь, что он добровольно отрезал себе руки, чтобы нацепить механику?

– Догадывался, – ответил Глеб. – Я бы с удовольствием вернул свои.

– Я бы тоже не отказался от родной правой ноги, – заметил капитан. – Короче, ты всё понял? Ты – внештатный оперативник. Зарплата и выслуга будут капать. Просто делай дело. Если прижмёт, выйди на связь с управлением любым способом и передай фразу – Престол пал. И мы придём на помощь.

Дверь почти бесшумно открылась, и вошёл Юра.

– Вот здесь весь расклад, – протянул он чип Глебу.

Северин благодарно кивнул и забрал хранилище, после чего поднялся, следом встал Долгов и протянул руку.

– Бывай, Престол. Смотри, не вздумай помереть, у нас ещё дел море. Это только начало.

Глеб пожал руку, ощутив теплоту его кожи, после чего обменялся рукопожатием с Головановым, у того, напротив, руки были холодными и неживыми.

– Кстати, где мне можно прикупить хороший пистолет? – обернувшись в дверях, спросил он.

– Магазин «Ствол» через квартал от отдела. Шепни хозяину, что тебя прислал Долг, и он сделает всё возможное.

– Спасибо, – и, крутанувшись на каблуках, Северин вышел.

По дороге он столкнулся с Маарой. Девушка заметила его, и уже начала разворачиваться в его сторону, но Глеб едва заметно покачал головой, послав ей мысленное сообщение: «Не здесь, увидимся позже». Брюнетка резко изменила курс и скрылась среди пластиковых секций.

На выходе Глеб махнул на прощание рукой искалеченному сержанту и вышел на центральную площадь. «Око» моментально вывело ему карту центра, на которой Глеб без труда нашёл указанный капитаном магазин. Идти – всего ничего. Погода стояла тёплая, и Северин расстегнул плащ, было немного ветрено, и теперь он развевался у него за спиной. По пути Глеб увидел парикмахерскую и, не раздумывая, свернул к дверям. Конский хвост надоел ему до жути. Видимо, новые волосы росли чуть быстрее, чем обычные, иначе, вряд ли за четыре месяца он так зарос.

На вопрос молодой миловидной девушки: «Как постричь?», Глеб ответил:

– Короче. Сделайте причёску, которая мне пойдёт.

Парикмахерша немного постояла, обдумывая, как лучше, после чего активно заработала лазерными ножницами. Через двадцать минут всё было готово. В принципе, Глеб и не ожидал иного – довольно коротко, на пробор, без чёлки, вполне приятно. Поблагодарив и заплатив названую цену, он отправился дальше, швырнув по дороге визитку с телефоном девушки в ближайшую урну, не то, чтобы она ему не понравилась, просто была не в его вкусе.

Магазин «Ствол» оказался небольшим и занимал весь первый этаж двухэтажного аккуратного дома. Скорее всего, на втором жил владелец.

Глеб толкнул дверь, но та не поддалась, вместо неё на него навёлся зрачок камеры.

– Кто вы такой? – раздался из невидимого динамика голос, который, несомненно, принадлежал старику – скрипучий, ворчливый, словно Глеб пришёл просить милостыню, а не покупать товар.

– Глеб Северин. Долг передавал вам привет.

Дверь едва заметно дрогнула, это бесшумно открыли замок. Глеб вошёл внутрь, прямо перед прилавком в инвалидной коляске сидел старик лет семидесяти, но выглядел он так, как будто ему все сто.

– Значит, мой сын вспомнил о своём старике и прислал клиента, – ворчливо произнёс хозяин. – В этом районе бесполезно делать оружейный бизнес, все слишком благополучные.

Видимо, старику было скучно и он, встретив нового человека, начал жаловаться. Глеб терпеливо слушал его, стараясь пропускать мимо ушей жалобы на сына, корпорацию, городские власти, бандитов, фриков и долбанных деформатов. При этом старик бросил неприязненный взгляд на глазной имплант посетителя. Примерно через семь минут поток жалоб кончился, хозяин, словно вспомнил, что у него клиент.

– Так что вы хотели? – спросил он, крутя колеса коляски руками и выезжая на середину торгового зала.

Глеб слышал, что когда-то инвалидные коляски не были роботизированы, давно, ещё в начале прошлого века, он просто никак не ожидал встретить подобную древность в начале двадцать второго столетия. Ведь старик явно не бедствовал, и мог себе позволить омолаживающий имплант и новые киберпротезы. Да и сын – не последний человек в городе – смог бы протащить лечение отца за счёт ГСК.

– Вы смотрите на меня и удивляетесь, почему я такой? – неожиданно спросил старик, перехватив взгляд Глеба.

– Вы угадали, – согласился Северин.

– Я родился человеком и умру человеком. Мне семьдесят девять, я появился на свет, когда ещё не существовало ни «РосТеха», ни остальных. Государство было государством, а не придатком к корпорации. Я желаю умереть настоящим, таким, каким меня создала природа, со всеми болячками и несовершенством организма. Я умру, сохранив человечность, умру стариком, который помнит времена, когда люди были людьми. А теперь повторяю свой вопрос – что вы хотели?

Глеб посмотрел на хозяина другими глазами. Он понимал, что тот чувствует, поскольку сам недавно находился в похожей ситуации. Правда, ему не оставили выбора. У старика же он был, и он его сделал. Его решение достойно мужественного человека.

– Мне нужен револьвер, двенадцатизарядник, лучше всего отечественный. Патроны – обычные, разрывные, паралитические, газовые, плазменные. Всего по пятьдесят каждых, паралитических двадцать.

Старик задумался.

– Оружие оперативников. Такого нет в свободной продаже.

– Долг сказал, что я найду здесь всё необходимое.

Старик снова задумался.

– Сделаем так: я переговорю с сыном и после приму решение, – он крутанул колёса и почти скрылся за прилавком. Откуда через несколько секунд раздался прежний ворчливый голос. – Да, у меня человек, которого ты послал. Да, у него есть имплант на правом глазу. Нет, длинные волосы отсутствуют, но, похоже, он постригся в «Стиле». Говорит, Северин. Хорошо, я предоставлю всё, что он попросит. Только как он будет шляться с этим среди сенсоров? Твоя проблема? Ну и ладно.

Разговор оборвался и через полминуты старик выкатился из-за прилавка, на его коленях лежал небольшой пластиковый чемоданчик.

– Вот, – открывая крышку, произнёс он, – десятизарядник, Иж 481…

– Гром, – закончил за него Глеб, – калибр – десять миллиметров, сменные стволы, модель адаптирована под использования плазменного патрона. Выпуск ограниченной серии, только для спецподразделений «РосТеха». Прицельная дальность – сто метров, пробивает стандартную силовую броню с двадцати пяти. В комплект входит самонаводящийся прицел. Перезарядка ускоренная.

– Браво, молодой человек, вы хорошо заучили информацию из сети, – иронично похлопал в ладоши оружейник.

– Я с таким работал, – отмахнулся Глеб, – прекрасная машинка.

– С таким – не работали, – ворчливо произнёс старик. – Я над ним слегка поколдовал: смена обоймы за две секунды (если она под рукой), слегка облегчил конструкцию, теперь он удобней лежит в ладони. Отдача, правда, осталась прежней, я бы из такого стрелять не смог, но вы молоды и тренированы, хотя к этому стволу лучше иметь киберруку и искусственные мышцы, тогда вы сможете удержать его на цели.

Глеб не стал прояснять, что он на семьдесят процентов деформат, человеческого в нём осталось слишком мало, да и, не будучи деформатом, он мог обращаться с этим чудовищем без всяких кибер примочек.

Он слегка склонился и, взяв пистолет, крутанул его на пальце, как в старых фильмах про Дикий запад, после чего прицелился в стену. Старик не обманул – рукоять действительно стала удобней, чем стандартная, да и по весу ствол немного скинул.

– Беру, – решил Глеб. – Помимо патронов нужна универсальная кобура.

Оружейник кивнул и снова скрылся за прилавком, после чего стал выкладывать на него упаковки с патронами. Кобура была механической, легко крепилась на бедро и под подмышку, надёжно фиксировала оружие, определяла параметры владельца, никто другой не смог бы её снять или достать из неё пистолет.

– Возьмите в руки, – приказал старик.

Глеб снял упаковку и прикоснулся к кобуре. В принципе, он бы легко смог взломать замок с помощью импланта «Отмычка» и перекодировать её, как ему нужно, скорее всего, придётся этим заняться. Он не был уверен, что если попытается достать револьвер рукой без «кожи», то кобура определит его, как хозяина. Распахнув плащ, Глеб разместил её на бедре. Преимуществом данной модели являлось силовое поле, которое прирастало к любой поверхности. При желании её можно повесить на одежду, а можно и на голое тело. К тому же, интеллектуальный чип позволял общаться с ней в режиме обмена мыслью, что существенно упрощало перемещение. Глеб вставил Гром в кобуру, вытащил, было не слишком удобно, вернул оружие обратно и отдал мысленный приказ – кобура сползла на пару сантиметров вниз и влево. Глеб снова выхватил оружие, теперь это получилось быстро и изящно. Оставшись доволен, он снарядил барабан патронами вперемешку плазменными и разрывными. Старик, молча, наблюдал за ним.

– А ты, паренёк, не так прост, – заметил он, когда Глеб вернул снаряжённый пистолет в кобуру. – Мой сынок шустрый, но ему до тебя далеко.

Северин пожал плечами.

– Может, и так. Ещё мне нужны тактический жилет, обоймы быстрой перезарядки и сумка, чтобы всё это упереть.

Оружейник кивнул и, немного порывшись в закромах, выложил требуемое. Глеб скинул плащ и надел поверх свитера разгрузку. Снарядив обоймы, рассовал их по карманам, остальное упаковал в сумку. Посмотрелся в зеркало, новое оружие не бросалось в глаза.

– Сколько с меня?

– Две тысячи двести, – что-то быстро подсчитав, подвёл итог старик.

Глеб протянул кредитный чип. Конечно, дороговато, но оружие того стоило – прекрасный образец надёжности и мощи. Получив обратно чип и поблагодарив оружейника, Северин направился к выходу, провожаемый пристальным взглядом старого ретрограда. Интересно, как Долгов решит проблему с разрешением? Оказалось, очень просто – на КПП Глеб с удивлением узнал, что у него есть право на ношение любого типа оружия, выданное ассоциацией детективов. Лейтенант, который утром пропускал Глеба в центральный сектор, удивлённо посмотрел на разрешение, но ничего не сказал и просто уступил дорогу.

До дома Глеб добрался без происшествий: никакого хвоста, наблюдателей или скрытого ведения. Усевшись на диван, он быстро перекопировал всё с чипа, который дал ему Голован, и то, что ему удалось заснять на оперативной доске. Начать решил с информации, полученной официально.

Развернув голографический дисплей на метр, он стал проглядывать данные по южному сектору, и всё, что касалось задания.

Через полчаса у него сложилось чёткое ощущение, что южный сектор – отдельная страна, которая очень хорошо хранит свои тайны. Данные Долгова блистали пробелами. Всего в секторе действовал семь банд, восьмая – и самая крупная группировка – была под Ханом. Хотя, по сути, они все ходили под ним, у каждой своя сфера деятельности, но всякая бригада остёгивала Ордынцам. Если по Хану имелась довольно точная информация, то по остальным какие-то обрывочные сведения: численность, погремуха главаря, сфера деятельности. Иногда, правда, попадалась информация о месте дислокации. По фрикам данных набралось ещё меньше. Чужих они к себе не пускали, поэтому всё, что имелось, получено в результате допросов задержанных. Общая численность сообщества колебалась от трёхсот до пятисот человек, и ничего конкретного, кроме информации по лидеру. Последнее Глеб прочёл очень внимательно:

«Станислав Голубев. Отставной майор спецназа ГСК. Участвовал в Сибирском конфликте в самом начале войны корпораций. Тридцать семь лет».

С фотографии на него смотрел темноволосый улыбающийся мужчина с яркими голубыми глазами. Рядом стояла приписка: «Фото восьмилетней давности. Как выглядит на настоящий момент, неизвестно».

Глеб закурил и задумался. Информации по южному у ГСК – кот наплакал. Фактически, эта территория для них потеряна. Чтобы вернуть её себе, потребуется войсковая операция с бронетехникой, поддержкой с воздуха и привлечением полноценной армейской бригады в две тысяч стволов. Ведь, только Хан мог выставить от ста до двухсот бойцов, остальные – шушера, но если поднапрячься, ещё сотня. А в городских условия триста боевиков, знающих территорию, – сила. Во всяком случае, местным ГСК и корпоратам точно ничего не светило.

По делу, которое Долгов поручил расследовать, не обнаружилось ничего нового. Глеб внимательно просмотрел даты исчезновений, досье пропавших и данные на Грегора и его помощника. Растянув экран ещё на метр, Северин сделал что-то вроде оперативной доски, вывесил на неё все данные, которые имел на текущий момент. Снова пробежал глазами, передвинул несколько листов.

– Стоп, – произнёс он.

Все пропавшие были из разных секторов, несколько даже из центрального, но первые семеро – жители южного. Глеб просмотрел данные на них. Никаких совпадений, как и со всеми остальными. Всё, что их объединяло, это посещение магазина «Энерджи». Значит, придётся начать оттуда.

Сделав ещё одни экран, Глеб вывел на него то, что «Око» зафиксировало на оперативной доске капитана. Здесь уже нашлось много странного – несколько десятков фотографий, которые не встречались среди документации на южный сектор. Но одно фото показалось Глебу знакомым. Ракурс не очень удобный, но с этим человеком он сталкивался, из-за него он стал таким. Прямо на него смотрел его бывший командир – Патрик Свенсон, причём фото было сделано несколько месяцев назад. По какой-то причине Глеб считал, что тот мёртв. Откуда взялся этот снимок? Остальные фото без имён и каких-либо данных, видимо, те скрывались в подпапках, которые «Око» снять не могло.

Глеб снова закурил и прошёлся по комнате. Вопросов стало гораздо больше, ответов не было совсем. Внутренние часы подсказывали, что сейчас немного за полдень, соваться в «Энерджи» днём – бессмысленно, все деформаты пропали ночью. Глеб откинулся на спинку дивана, именно в этот момент в дверь постучали. Рука сама легла на рукоять револьвера, «Око» послушно сделало стенки золотисто прозрачными. За дверью стояла женщина лет сорока, точнее сложно сказать, так как выглядела она плохо. Заношенная одежда, но чистая, сразу видно, по мере сил за ней старались ухаживать. Вид усталый, взгляд отчаявшегося человека, оружия нет. Имплант всего один – модуль «Сеть», старый вариант «Открытого мира», что был в ходу лет семь назад.

«Дверь», – мысленно приказал Глеб, но рукоять Грома не выпустил. При желании он мог открыть стрельбу уже через несколько секунд, даже из такого неудобного положения.

Женщина вошла и неловко остановилась посреди комнаты, дверь за её спиной бесшумно закрылась.

– Простите, я видела вас сегодня, – начала она, теребя край куртки, не зная, куда деть руки. – Вы не могли бы мне помочь?

– Для начала вы представитесь и сядете вон туда, – попросил Северин.

Женщина бросила взгляд на кожаное кресло и смущённо произнесла.

– Оно чистое, я могу его испачкать.

– Садитесь, – бросил Глеб, – хуже ему точно не будет. Вы курите? – он протянул ей пачку.

Гостья с благодарностью взяла сигарету и блаженно затянулась, это её немного успокоило. Модуль «Инстинкт» пахал, как проклятый: подавленность, депрессия, отчаянье, усталость – вот неполный перечень, излучаемых женщиной эмоций.

– Меня зовут Таей Новиковой, – наконец представилась она. – Я видела вас в отделе ГСК. Вы контролёр?

Глеб покачал головой.

– Меня проверяли, но выпустили. Если вам нужна помощь ГСК, то вы не по адресу.

– Боюсь, ГСК мне не поможет, они не имеют здесь власти. Поэтому я очень удивилась, увидев вас в этом доме, я живу пятью этажами ниже.

– Тогда вам стоит обратиться к тому, кто здесь её имеет, то есть к Хану. Если он объявил территорию своей, то обязан думать о тех, кто её населяет.

Тая воззрилась на него расширившимися от удивления глазами.

– Он просто бандит, и никому ничего не должен. Его помощь стоит денег, а у меня столько нет. У меня вообще ничего нет, а теперь и дочь пропала.

Всё это она выпалила с таким отчаяньем в голосе, что Глебу стало её жалко. И тут он понял, с женщиной что-то не так. Он опередил «Инстинкт» буквально на мгновение, тот выстрелил красное предупреждающее сообщение – «Гипнотическое воздействие».

– Ещё один такой фокус, – зло бросил Глеб, – и я проделаю в вас дыру размером сантиметров сорок. Или вышвырну отсюда, даже не дав вам договорить.

– Простите, я не осознано, – испуганно вскрикнула женщина. – Просто так много навалилось. Я плохо контролирую свой дар. Иногда я, когда подвергаюсь сильным эмоциям, могу воздействовать на людей.

– Вы – спонтанный гипнотик, – пояснил Глеб. – Если вы научитесь контролировать свой дар, то вскоре переберётесь жить в центральный сектор. Вам будут рады везде, особенно в «РосТехе» или ГСК. Я могу дать знать одному человеку, он поможет вам вырваться отсюда.

– Спасибо, – уже успокоившись, произнесла она, – но без дочери я никуда не поеду.

– Расскажите, что с ней произошло?

– Ей семнадцать, она деформат. У неё два очень качественных мозговых импланта. Один отвечает за обеспечение информацией и её обработку, второй делает анализ возможного развития ситуации. Видите ли, моя дочь очень умная, она может подняться очень высоко и выбраться отсюда.

– Что с ней произошло? – возвращая женщину в прежнее русло, строго спросил Глеб.

– Вчера она не пришла домой. Я думаю, её похитили.

– Ей семнадцать, у неё есть парень или подруга?

Тая отрицательно замотала головой.

– Она очень целеустремленная и очень ответственная, она дала бы мне знать, если бы задерживалась. Она где-то раздобыла хороший имплант серии «Бизнес», это позволило бы ей более эффективно играть на бирже. Но его надо установить, а сделать такое в южном секторе можно только в одном месте – в лавке Грегора «Энерджи».

– Стоп! – произнёс Глеб, напрягшись. – Вы были там?

– Грегор сказал, что не видел её. Но я знаю, в южном пропадают деформаты. Люди с имплантами боятся выйти вечером на улицу.

Северин задумчиво покрутил в руках сигарету, прикурил. Этих данных у него ещё не было, они просто не добрались до Долгова. Что делать? Отложить визит к Грегору до вечера? Или идти сейчас и вытрясти из него всё, что тот знает? А то, что торгаш знает, Глеб уже не сомневался.

– Мне нужны все данные по вашей дочери и её друзьям, желательно трёхмерная запись.

Женщина порылась в кармане и вытащила потрёпанную электронную фотографию, на которой отображалась вполне сносная трёхмерная картинка молодой светловолосой девушки, довольно приятной внешности.

– Снято три месяца назад. Сейчас у Анны волосы чуть короче, пришлось подстричься, чтобы установить импланты. А друзей у неё нет, она не слишком общительна. У неё есть только я, а у меня – только она.

– Идите домой, я попытаюсь вам помочь, – убирая фотографию в карман плаща, успокаивающе сказал Глеб.

Женщина встала и направилась к двери, на пороге резко обернулась.

– Найдите её живой, я отдам вам всё, что у нас есть, – в её голосе слышалась отчаянная мольба. – А если её уже нет, – добавила она после паузы, – я хочу, чтобы те, кто её похитили, заплатили, – уже с ненавистью закончила она.

Дверь за женщиной бесшумно закрылась, оставив Глеба в абсолютном одиночестве. Он несколько минут думал, с чего начать. Решил, что первым делом нужно сделать звонок. В чипе, который дал ему Голованов, была прямая линия Долгова, закрытая по максимуму, алгоритм сигнала менялся каждую долю секунды, не давая возможности для перехвата.

– Долг, на связи Престол, – произнёс Глеб, когда соединение установилось. – Похищен ещё один деформат.

– Знаю, – буркнул капитан. – А ты как в курсе оказался? Информация об инциденте попала ко мне на стол две минуты назад, и передал мне её лично полковник. У нас неделя. Если не найдём виновников, то в южный войдут войска корпорации.

– Плевать мне на сектор. Вы находили тела?

– Нет, ни разу. Но это ничего не доказывает. Все они мертвы. В южном можно спрятать половину города, и никто ничего не узнает. Не надейся найти девочку живой, работай спокойно. Иногда, чтобы спасти остальных, нужно пожертвовать кем-то. Пусть она будет последней, зато мы прижмём гадов. Можешь не церемониться, живым нужен только главарь, это при условии, что тебе удастся его вычислить и взять. У тебя всё?

– Да, но я верю, что могу спасти её. Кстати, её мать – спонтанный гипнотик, пыталась воздействовать на меня, правда, неосознанно.

– И что ты хочешь? – голос Долгова звучал отстранённо и вполне равнодушно.

– Вытащи её отсюда. Без дочери она не пойдёт, но этим займусь я. Официально меня не связывает закон, поэтому я могу действовать намного эффективней вас. А женщине с таким даром будут рады в «РосТехе» или ГСК, просто ей надо помочь выбраться из этой клоаки.

– Я подумаю. До связи, – и Долгов отключился.

Глеб не видел его лица, голо-связь сильно упрощала взлом, поэтому для секретности использовалась только голосовая, об обмене мыслями и речи не шло – не то расстояние. Но он готов был поспорить на что угодно, что Долг обдумывает его просьбу, и очень надеялся, что тот придёт к правильному решению. Он прав – всех спасти нельзя, но этих двух женщин спасти можно.

Глеб взял с дивана плащ и, накинув на себя, решительно направился к выходу. Плевать, сколько морд превратится в отбивную, сколько рёбер будет сломано, важно найти девушку живой.

Глеб вышел на улицу и поёжился. Подняв руку, он расстегнул маленькую молнию на воротнике, откуда извлёк капюшон. Март подходил к концу, с неба шёл холодный кислотный дождь. Все маргиналы, обитающие на окраинах, попрятались по своим щелям, улица была пуста и безжизненна. «Око» сделал анализ содержания радиации – чуть выше нормы, что вполне приемлемо. Человек засрал свою планету, все уже забыли, что когда-то можно было гулять под дождём. Теперь это медленная смерть. Правда, Северин не очень опасался последствий – новая одежда надёжно защищала его.

Сделав решительный шаг, он вышел на улицу. Тяжёлые капли забарабанили по плащу, но Престола вполне устраивала погода – меньше лишних глаз. Здесь, в южном, не было сенсоров, как в остальных, более благополучных, секторах, поэтому дорогу пришлось искать по карте, которую Глеб скачал из городского архива. К нужному дому, он вышел через двадцать минут. «Энерджи» располагалась в старом двухэтажном здании, разменявшем сотню лет. Судя по виду, последние полвека его никто не ремонтировал: окна на втором этажа заколочены, первый – необитаем, и только над входом в подвал висела примитивная неоновая вывеска.

Глеб спустился по ступеням. «Око» убрало стены, но никакой полезной информации не дало, слишком невелик радиус «Рентгена». Он решительно толкнул дверь и вошёл, после чего сразу оказался в клетке. На мгновение Северин растеряно замер. Впереди – запертая на замок пятого уровня дверь, сбоку – толстые металлические прутья. Грегор заботился о своей безопасности.

С правой стороны появился крепкий паренёк с штатовским дробовиком «Торнадо» в руках – настоящая «гаубица», калибра пятнадцать миллиметров. Его можно использовать только в боевом скафандре, но парень был киборгом почти на восемьдесят процентов, поэтому и тринадцатикилограммовый дробовик с отдачей, как у пушки, он держал совершенно спокойно. Из подобной дуры он мог снести кого угодно в пределах клетки, в одном патроне около сотни картечин, которые легко разорвали бы Северина на мелкие куски, а уж если тот саданёт сразу из двух стволов, то и собирать нечего будет.

– Кто такой? – вполне равнодушно поинтересовался он.

– Живу я тут, – ответил Глеб, чувствуя себя неуютно под прицелом «Торнадо». – Я к Грегору. Хочу посоветоваться насчёт имплантов.

– Ты один?

Глеб кивнул.

Парень, легко удерживая свою пушку одной рукой, нажал сенсор на стене, и дверь распахнулась.

– Правило простое: не дуришь – остаёшься живой. Всё понятно?

Глеб снова кивнул. Он уже вспомнил досье деформата: Николай Роков, прозвище – Роковой, фанатик железа, всё, что можно, заменил себе на кибер, ни в чём криминальном не замешан.

– Иди вперёд, – распорядился помощник хозяина. – Грегор в торговом зале.

Северин прошёл в указанною комнату, которая была отделена от входа длинным узким коридором. «Око» пахало в режиме «Рентгена», сжигая драгоценный «Энерон». Видимо, Грегор сильно кого-то опасался, поскольку проход заминирован двумя противопехотными минами и одним мощным фугасом, который при взрыве должен обрушить потолок от входа в зал и до двери.

Грегор выглядел так, как и на фото – среднего роста, сутулый, тощий очкарик с несколько довольно современными имплантами. Причём он, как и Глеб, обладал «Гиппократом» – системой автономного лечения, и «Открытым миром». Интересно, откуда у владельца задрипанной лавки по торговле подержанными «железяками» импланты, не вышедшие в продажу?

– Что желаете? – окинув Глеба взглядом и оценив качество и цену одежды, вежливо спросил он. – Есть несколько великолепных киберпротезов «Кьёнг», мозговые импланты «РосТеха» пятого поколения, рука «АйсКорп», и сердце от «Касл», они в области наногенных имплантов впереди всех остальных.

– Интересно, – задумчиво произнёс Глеб. – Но я пришёл за ответами.

Ещё от входа он понял, что всё здесь не так, как выглядит. Грегор не такой белый и пушистый, как его досье, у контролёров просто руки кротки. Он и его помощник явно замешаны в каких-то грязных делах.

Тон, которым Глеб произнёс слова «пришёл за ответами», явно не понравился хозяину. Северин отчётливо слышал, как Николай поднял свой Торнадо и навёл его на его спину, отступив на пару шагов. «Идиот, – подумал Глеб, – так ты снесёшь не только меня, но и своего хозяина». Он не очень опасался Рокового с его гаубицей, на то, чтобы его убрать, уйдут секунды, даже удивиться не успеет.

– Я не торгую ответами, я торгую «железом». Вам лучше уйти, – голос Грегора похолодел, он был уверен, что сила на его стороне.

Глеб всегда любил людей, переоценивающих свои возможности, это давало ему преимущество.

– И всё равно мне нужны ответы, – он осторожно запустил руку в карман и медленно вытащил снимок девушки. – Анна Новикова, семнадцать лет, деформат. Она шла к вам, когда пропала, – он положил снимок перед Грегором.

– Я знаю Анну, милая девушка. Вас прислала её мать?

Глеб кивнул. «Инстинкт» абсолютно точно давал понять, что Грегор расстроен и не врёт. Но вот второй излучал беспокойство. Глеб обернулся к Рокову, единственный настоящий глаз которого нервно бегал из стороны в сторону.

– Ты тоже не знаешь, где она? – уверенно спросил Северин, показывая карточку киборгу, назвать его «человеком», язык не поворачивался.

Глаз парня заметался ещё быстрее, левая щека подрагивала.

– Давно её не видел, – стараясь сделать голос как можно более спокойным, произнёс он.

Но Глебу даже не надо было смотреть на монитор «Инстинкта», чтобы понять, что парень лжёт.

– Ты врёшь, как последняя сволочь! – рыкнул Престол. – Где она и остальные?

Дальнейшее произошло мгновенно: палец на курке дробовика дрогнул, как Глеб и предполагал, киборг засандалил из обоих стволов, но выстрел разворотил стену, прошив её насквозь и сделав дыру в полтора метра. Престол начал действовать на секунду раньше, активировав «Спринтера», он оттолкнул в сторону Грегора. Худого очкарика снесло в угол. Пролетев метров пять по воздуху, он вошёл в соприкосновение со стеной и теперь прибывал в отключке. Глеб же на скорости, недоступной неповоротливому Николаю, ушёл от выстрела. Виброклинки выскочили мгновенно, как всегда пропоров рукава плаща. Первый отрубил правую руку, которая сжимала рукоять дробовика, а второй разрубил сам дробовик, при этом Глеб двинул киборга плечом в грудь. Он слышал, как лопнул металл. Оно и понятно, если в тебя влетают на скорости шестьдесят километров в час. Роковой улетел, но приземлился гораздо ближе своего бывшего начальника. Глеб вышел из «Спринтера» и осмотрелся. По полу каталась картечь, посреди неё валялись два куска железа: бывшее оружие и рука, некогда державшая его. Глеб ощупал своё плечо, не сводя глаз с зажимающего обрубок киборга, из-под металлических пальцев тёк малиновый «Гелерон». Новая рука Глеба не пострадала, значит, он повредил грудь Николая. «Лучше он, чем я», – подумал Северин и подошёл к валяющемуся в трёх шагах от него киборгу.

Склонившись, он быстрым взмахом клинка распорол на нём одежду. Грудная клетка, металлическая, вдавлена внутрь. Из трещины во вмятине тоже сочится «Гелерон». Глеб присел на корточки и заглянул в единственный глаз парня.

– Скажи мне, где она?

Тот упрямо покачал головой, закусив нижнюю губу, кровь из неё текла по подбородку и капала на грудь, смешиваясь с энергетическим гелем.

– А, ведь, может быть ещё больнее, – предупредил Глеб. – Где она?

– Пошёл ты, – процедил киборг.

Северин усмехнулся и вонзил клинок в один из нервных узлов. Парень взвыл. Да, в нём полно железа, но осталось немало человеческого, без которого оно не могло функционировать.

– Где она? – снова задал он свой вопрос. – Я не уйду, пока ты не ответишь. И я не собираюсь ждать, пока ты сдохнешь от старости. Ты умрёшь сегодня, но это может произойти очень быстро, а может, долго и болезненно.

– Она мертва, забудь её, – прошипел Николай.

– Я спросил, где она? – и Глеб нанёс удар в новый узел.

Парень снова взвыл.

– У тебя их ещё одиннадцать, – проинформировал его Северин.

– Она внизу. Только сунься, и тебя там на куски порвут, деформат, – слова давались ему через силу, но он начал говорить, и это был хороший знак.

– Где?

– Я не знаю, – прохрипел киборг.

Глеб снова занёс клинок.

– Погоди, – взмолился парень. – Я правда не знаю, – из настоящего глаза скатилась слеза. – Грегор их не видел, я говорил, что его нет, и они уходили, а на улице их уже ждали. – Парень замолчал и закашлялся. – Ты мне веришь? – странно булькнув, спросил он.

«Инстинкт» сообщал, что киборг жутко напуган и говорит правду.

– Верю, – кивнул Глеб. – Кто?

– Я их никогда не видел. Я должен сообщить о клиенте. Они решают, нужен он, или нет. Потом передавали мне результат, после чего похищали человека до того, как он сюда попадал, или после того, как я его отсылал. – Николай снова закашлялся. – Помоги мне, и я выведу тебя на них.

Глеб быстро сделал анализ состояния киборга. «Око» давало однозначный ответ – он умрёт через минуту, лопнувшие ребра раздавили искусственное сердце.

– Скажи, мне как их найти, – попросил он.

– Связь через Урю.

Парень снова закашлялся, потом булькнул, и изо рта выплеснулся фонтан крови, перемешанной с «Гелероном».

Глеб встал. Сработал он грязно – не учёл свои новые возможности – человек, который мог вывести на гадов, мёртв. То, что произошло, в древности называлось Пирровой победой – Северин нашёл нить, но порвал её.

Он подошёл к Грегору, тот по прежнему пребывал в отключке, но «Гиппократ» скоро приведёт его в чувство, в запасе не так уж и много времени. На взлом виртИнтера ушло чуть больше трёх минут, отмычка справилась великолепно. Просмотрев файлы, Глеб вставил чип и скопировал их на всякий случай, потом просмотрел электронные документы, договора на покупку и продажу. Не найдя ничего подозрительного, он уселся на стул и приготовился ждать. Прошло минут десять прежде, чем хозяин «Энерджи» открыл глаза, и первое, на что он наткнулся, был мёртвый помощник. Потом он обвёл взглядом помещение, вырывая из общей картины следы недавнего происшествия: дыры в стене, разрубленный надвое дробовик, картечь на полу, лужа «Гелерона», смешанного с кровью, и Глеба, спокойно сидящего на стуле.

– Он признался, – произнёс Северин, – сдавал твоих клиентов. Правда, не успел сказать, кому и за что. Ты знаешь кого-то, чьё имя или кличка начинаются на Урю?

Грегор в ужасе покачал головой.

– Яне при чём, – заикаясь, произнёс он. – Я не знал! Меня проверяла ГСК!

Его панические выкрики раздражали, эту истерику надо оборвать в зародыше. Виброклинки снова распороли плащ, взгляд Грегора остановился на них, полупрозрачные колебания словно загипнотизировали его, он икнул и отвёл взгляд.

– Теперь я спрашиваю, ты отвечаешь. А чтобы ты соображал быстрее… – Глеб взмахнул правой рукой, и металлический прилавок оказался перерезан надвое. – Ты знаешь кого-нибудь по имени или кличке, начинающийся на Урю? Думай лучше, возможно, девочка жива. Думай, Грегор.

– У Хана есть посыльный, – минут через пять, обречённо произнёс он. – Мелкая сошка, погоняло Урюк. Я видел его один раз с Николаем, они сидели в «Элизиуме» и общались, как хорошие друзья. Но Хан здесь не замешан, его самого обеспокоили исчезновения. Он понимает, что если в скором времени они не прекратятся, то в сектор заявятся контролёры и корпораты. И будет это не обычный рейд, а полноценная зачистка. И ещё не факт, что он сможет пережить её. – Выговорившись, Грегор замолчал, ожидая очередного вопроса, демонстрация виброклинка произвела на него неизгладимое впечатление.

– Больше никого на Урю?

Хозяин «Энерджи» покачал головой.

– Как найти этого Урюка?

Грегор растеряно пожал плечами.

– Я не знаю. Но ты можешь спросить у Гнилого. Он – торговец информацией. Многое слышит.

– Где найти?

– Как выйдешь на улицу, спускайся к заводу, Гнилой обитает в развалюхе в самом центре трущоб. Опознать её просто – одна сторона обшита пластиковыми стенками от коробок с боеприпасами.

Глеб встал и направился к выходу. В начале коридора он обернулся.

– Сможешь избавиться от тела так, чтобы никто не узнал, что здесь случилось?

– Сделаю всё в лучшем виде, иначе мне не жить, – уверенно заявил он.

– Хорошо. Ты меня не видел, твой помощник тоже не появлялся. Стенку отремонтировать не забудь, а то и слепому ясно, что здесь палили из «Торнадо».

Грегор бросил взгляд на дыру и быстро и часто закивал.

– Сейчас же, как только уйдёте, – затараторил он.

На улице по-прежнему шёл дождь. Грунтовую дорогу размывало всё больше, в лужах не было видно воды из-за разноцветной кислотной пены. Когда рванули Москву, и пошли первые кислотные дожди, кто-то сказал – слёзы Пандоры. Метко подмечено – природа плакала кислотными слезами.

Глеб накинул капюшон и пошёл в сторону трущоб заводского сектора. Редкие люди на улице, замотанные в брезентовые плащи, провожали его настороженными взглядами. Уж больно Северин выбивался из массы местных жителей. Он не выглядел сломленным и обречённым, его шаг по-хозяйски широк, так ходят люди, которые уверены в себе.

Халупу Гнилого он нашёл довольно быстро. Но больше всего ему не понравился старый армейский Хаммер. Внутри машины было пусто, значит, в берлоге торговца информацией находилось от двух до пяти человек. Можно, конечно, подождать, пока гости уберутся, но время Анны утекало, словно вода сквозь пальцы, и Глебу надо было поторопиться.

Он поднялся по ступеням и толкнул дверь, и как всегда не смог рассчитать свои силы. Дверь наткнулась на препятствие, а следом последовал звук упавшего тела и грохот бьющегося стекла, после чего раздался отборный мат на четырёх языках. Дверь распахнулась, теперь ей ничего не мешало. Престол смог изучить обстановку. Внутри находились четыре человека: старик неопределённого возраста в приличной одежде, и трое крепких молодых мужчин в кожаных куртках. Один из них поднимался с пола из-под груды разбитой посуды, на лбу у него набухала здоровенная шишка, видимо, его попутно приложило упавшей полкой.

Северин проигнорировал два пистолета, направленных на него, и вошёл внутрь.

– На улице сыро, – сообщил он присутствующим и скинул капюшон.

Пострадавший, наконец, поднялся на ноги и извлёк дешёвый плазменный пистолет первого поколения. «Храбрый парень», – с уважением подумал Глеб, подобным оружием мог пользоваться только самоубийца. При перегреве взрывалась вся обойма, разрывая владельца в куски. Особые везунчики лишались рук и половины тела, что считалось большой редкость.

– Спрячь, и не позорься, – попросил Северин и покосился на два армейских кольта последней модели в руках напарников неудачника. – Себя покалечишь, и тех, кто рядом.

– Ты кто? – грубо поинтересовался «храбрец».

– Тебе какая разница? – миролюбиво полюбопытствовал Глеб. – Задам вопрос, получу ответ и уйду. А чтобы вам всякая фигня в голову не лезла, – из его рук вырвались виброклинки и снова спрятались. – Не будем создавать друг другу проблем, я просто спрошу, и уйду, вы мне не нужны.

Старик, прижавшийся спиной к стене, испуганно икнул.

– Ты, похоже, совсем тупой! – не сдавался «храбрец». – Нас трое, ты на мушке. К тому же, если понадобится, сюда ещё братва подвалит, а они жутко не любят фриков.

– Завали хлебальник, – бросил один из молчунов. Незадачливый «летун» мгновенно заткнулся под строгим взглядом напарника, но тот уже забыл о партнёре. Не опуская оружия, он повернулся Глебу. – Окурок правильный вопрос задал: ты кто такой?

«Инстинкт» чётко вывел характеристику – человек не боится его, в отличие от «храбреца», у которого поджилки тряслись, он уверен в своей силе. Конечно, с точки зрения Глеба, это очевидное. На данный момент главарь перекрывал сектор стрельбы своему напарнику. Окурок опасности не представлял. Чтобы выстрелить, ему потребуется минимум три секунды – «плазматик» данной модели долго разогревается. Так что, угрозу представлял собой только старший, и то чисто номинальную.

– Если тебя устроит, зови меня Престол.

– Что за дебильная погремуха? – влез в разговор Окурок.

– Отвянь, – лениво бросил старший, и снова повернулся к Глебу, – я Пан. Что тебе здесь надо, Престол?

– Я же сказал – один вопрос, и я уйду.

– Спрашивай, мы потом с этим гадом закончим, – милостиво разрешил старший.

Глеб сделал шаг, не обращая внимания на нервного Окурка.

– Ты Гнилой?

Старик кивнул.

– Мне сказали, что ты знаешь, где можно найти Урюка?

Всё изменилось в один момент: Пан нажал на спуск, целя в спину, Окурок на мгновение позже последовал его примеру, третий член команды стрелять не мог – мешал главарь. Но «Инстинкт» предупредил Глеба за секунду до того, как началось мочилово. Виброклинки бесшумно распороли плащ, Глеб крутанулся вокруг своей оси, лезвие со свистом рассекло шею Пана. В левой руке Северин держал револьвер. Выстрел – и «молчун» повалился на пол с развороченной грудью. А с Окурком произошла именно та неприятность, про которую Глеб подумал, когда впервые увидел. Видимо, этот идиот даже не позаботился о том, чтобы настроить плазматик, и выставил ускоренный режим прогрева, который почти на сто процентов вёл к подрыву. Громкий хлопок взорвавшейся батареи, на стены и Глеба брызнуло красным. Разорванное и слегка поджаренное тело рухнуло на пол к двум другим. Глеб крутанул револьвер на пальце и резко воткнул его в кобуру.

– Вопрос прежний – где найти Урюка?

Но старик только мелко трясся. Понимая, что информации от него не добиться, Глеб подошёл к столу, который чудом уцелел после падения Окурка, и, взяв стакан с какой-то прозрачной жидкостью, понюхал. Обычная вода, что вполне подходило для его целей. Он подошёл к Гнилому и протянул стакан.

– Пей!

Старик залпом выпил половину, зубы отбивали крупную дробь по краю, но взгляд стал осмысленным.

– У меня мало времени, где Урюк? – глядя Гнилому прямо в прозрачные водянистые глаза, спросил Глеб.

– Вечером его можно найти в «Звезде», стриптиз-бар принадлежит Хану, – испуганно выпалил старик.

– Мне он нужен сейчас, – отрезал Глеб. – Я же сказал, у меня мало времени.

Старик посмотрел на старые часы, висящие на стене – стекло густо заляпано кровью Окурка, но время разглядеть можно.

– Тебе его не достать, – произнёс он и сам испугался своих слов. – Сейчас он в логове.

– Где?

– Тебе туда не пройти, там человек тридцать бойцов, личная охрана Хана, да и он сам. Ты, конечно, крут, но всех тебе не положить.

– Я спросил – где?

– Откуда ты такой взялся? – удивился Гнилой. – Все знают, где логово Хана.

Клинки снова распороли рукава.

– Где?

Старик снова онемел от ужаса, но, к счастью, ненадолго.

– Главная площадь сектора, особняк, который раньше принадлежал управляющему заводом, ещё до войны. Легко найдёшь – единственное здание в стиле модерн.

Глеб развернулся и, переступив через труп Пана, сделал шаг к выходу.

– А эти? – выкрикнул ему в след Гнилой.

– Твоя проблема, – бросил Глеб. Он уже хотел уйти, как у него всплыл новый вопрос, – кстати, кто они?

– Пан командует одной из банд, – ответил старик. – Ты пришёл раньше, чем они начали разговор, но им тоже был нужен Урюк.

– Поторопился, – укорил сам себя Глеб, – ну да сделанного – не воротишь.

Двери Хаммера оказались не заперты. Быстро осмотрев машину, Северин не нашёл ничего интересного. Решив не стаптывать ноги, он уселся за руль. Ключи торчали в замке зажигания. Неостывший двигатель завёлся сразу, Глеб прибавил оборотов и, сдав назад, поехал по направлению к центру сектора.

Логово Хана, действительно, оказалось найти проще простого. На подъезде к площади его блокировали два сильно переделанных внедорожника, а прямо за ними размещалось своеобразное КПП – ствол пятнадцати миллиметрового станкового пулемёта, развернутый в сторону Хаммера, словно говорил: «Тебе здесь не рады».

Закутавшись в брезентовое пончо, из машины выбрался крепкий малый со штурмовым лазерным автоматом последней модели. Таких ещё даже в войсках не было.

– Чего надо? – надменно спросил он.

– Мне нужен Хан, – не вступая в разговор с холуем, уверенным голосом ответил Глеб. – Передай, что здесь Северин. Наша встреча может избавить его от крупных неприятностей.

– Никто не смеет диктовать пахану условия! – набычился боец.

– Засохни, и передай, что я жду встречи.

«Инстинкт» совершенно определённо подсказывал правильные ответы, во всяком случае, Престол на это надеялся, так как раньше с подобной публикой дела не имел.

Боевик смерил его недобрым взглядом, после чего всё-таки пошёл к машине. Откуда ему протянули виртИнтер. Разложив его на сидении, тот начал с кем-то говорить. Видимо, переговоры прошли удачно, поскольку машины сдали назад, освобождая дорогу Хаммеру Глеба.

На КПП его тоже не задержали, только проводили настороженным взглядом.

Территория Хана блистала чистотой, видимо, здесь жила вся элита южного сектора – новенькое дорожное покрытие, деревья, уже зелёный газон, патрули боевиков. Сделав круг, Глеб остановил машину возле трёхэтажного дома, который меньше всего напоминал строения южного. Этакий маленький островок благополучия среди моря разрухи. На ступенях его уже ждали двое крепких парней, в точно таких же плащах из наноткани. А возле дверей застыла троица в штурмовой броне «Аккорд».

Дождь кончился ещё пять минут назад, поэтому Глеб не стал накидывать капюшон.

– Оружие, – требовательно протянул руку один из плащевиков.

Глеб достал Гром и спокойно отдал его.

– Верну на выходе, – спокойно и уверенно произнёс охранник. – Иди к дверям, псы тебя проводят.

– Псы?

– Личная охрана Хана. Не советую с ними бодаться, отморозки из спецназа корпорации по борьбе с террором. Бывшие, конечно, – перехватив вопросительный взгляд Северина, пояснил охранник.

Глеб раньше знавал пару ребят из отдела «Т» – крепкие парни, хорошие профессионалы, но этих «псов» он видел впервые.

Поднявшись по ступеням, он был остановлен одним из них и просвечен сканером, причём все трое, увидев результат, удивлённо переглянулись. Несколько секунд старший стоял с отсутствующим лицом, видимо, докладывал Хану, что пришёл очень непростой деформат, но вскоре распахнул дверь, пропуская Глеба вперёд. Следом за ним вошли двое. Ещё пара встретила его в холе. Взяв Престола в коробочку, его повели вглубь дома.

Глеб успел осмотреться, «Око» зафиксировало всё, что он видел, что позволило создать примерный план первого этажа. Поднявшись по стильной лестнице на второй, охранники распахнули двери, за которыми оказался небольшой кабинет, напичканный самой современной техникой. За столом сидел Хан и что-то заинтересовано читал с голографического экрана. Не отрывая взгляда, он указал Глебу на кресло. Охранники разошлись в стороны, продолжая держать Северина на прицеле.

– Надеюсь, то, что вы сказали моим ребятам, правда? – наконец, закончив читать, спросил он, посмотрев на Глеба.

– Смотря, что они вам сказали, – спокойно ответил Престол.

– Они сказали, что наша встреча сможет избавить меня от неприятностей, а неприятности – плохо для бизнеса. Кстати, откуда у вас машина Пана?

– Ваши ребята в точности передали мои слова. Если наша встреча закончится продуктивно, то, возможно, вы сумеете избежать крупных неприятностей с ГСК и корпоратами. А насчёт машины, Пан дал покататься. Кстати, не просветите, кто он такой?

– О Зубе слышал?

Глеб порылся в памяти. Зуб возглавлял вторую по силе банду в южном секторе, имел около сорока бойцов, занимался производством Лунных грёз.

– Слышал, – ответил Северин.

– Пан – его правая рука. Или был ею?

– Был, – легко согласился Престол. – Теперь к делу – у вас есть парень по кличке Урюк, у меня к нему пара вопросов.

– А мне какой с этого интерес? Если первый встречный будет приходить ко мне и допрашивать моих людей, то я быстро потеряю свой авторитет.

– А интерес в том, что, когда ГСК и корпоратам встанут поперёк горла исчезновения деформатов, то они устроят здесь зачистку, а может, просто снесут к чертям эту клоаку вместе с тобой.

Хан мгновенно стал серьёзным.

– Причём здесь Урюк?

– Вчера пропала девушка Анна – деформат. Должна была ставить у Грегора новый имплант, домой не вернулась. Я пошёл по следу, и он привёл меня к Урюку. Теперь настала его очередь, отвечать на мои вопросы.

– Каким он боком в этом замешан? Урюк законченный кретин, он бы шнурки не смог завязать, если бы они не были самозавязывающимися.

– Поэтому он только пешка, очередная нить, и мне нужно найти слона.

– Играешь в шахматы? – заинтересованно спросил Хан.

– Давно играл, теперь некогда. Время дорого. Если она жива, я должен её найти.

Несколько минут главный бандит южного сосредоточенно раздумывал, после чего его взгляд расфокусировался.

– Скоро его приведут, – возвращаясь в реальный мир, сообщил Хан. – Может, доиграем одну партию, пока его ждём?

На столе, повинуясь приказу, появилась виртуальная шахматная доска. Глеб бросил на неё быстрый взгляд, партия была уже сыграна.

– Чёрные – мат в два хода, – сообщил он. – Мне здесь делать нечего.

– Ты прав, у меня был хороший партнёр, пока не выяснилось, что он очень глубоко запустил руку в мой карман, – довольно сообщил главный бандит. – Начнём новую?

Глеб кивнул. Они успели обменяться парой ходов, когда дверь распахнулась, и в неё вошёл высокий тощий парень с рожей законченного дебила. На мгновение Глеб подумал, что, возможно, он ошибся, и умирающий Николай имел в виду не его. Но с первых же слов Урюка стало ясно, что Северин снова потянул нужную нить.

– Вызывали, босс? – подобострастно поинтересовался браток.

«Инстинкт» Глеба уловил фальшь, парень только прикидывался недоумком. Как Хан это просмотрел, непонятно.

– Вызывал, – повелительно произнёс Хан. – Урюк, где девушка?

– Какая девушка? – вполне правдоподобно изобразил непонимание бандит.

И снова модуль Глеба нащупал фальшь, а ещё – некоторое беспокойство, хотя выдержки у парня оказалось гораздо больше, чем у Рокового.

– Анна где? – с угрозой в голосе повторил вопрос Хан. – Если узнаю, падла, что ты замешан в этом, я с тобой такое проделаю, враз всё выложишь!

И тут Урюк сломался. Он затравленно оглянулся, ища выход. «Инстинкт» однозначно трактовал его чувства: дикий страх, паника, отчаянье. Его глаза скользили от одного охранника к другому, теперь все стволы смотрели не на Глеба, а на него.

Хан не стал переспрашивать, он уже всё понял.

– Взять его, – приказал он, – и в подвал.

Двое в «Аккордах» шагнули к перепуганному бандиту. Один коснулся его плеча, раздался треск, синтетическая майка оплавилась, а сам её владелец без чувств валялся на полу после сильного электрического разряда. Его подхватили под руки и поволокли в коридор.

– Мне нужна информация, – бросив взгляд на Хана, произнёс Глеб. – И чем быстрее я её получу, тем больше шансов найти девушку.

– Я сам разберусь, – отрезал Хан.

Глеб покачал головой.

– Хоть на куски его порви, а мясо сожри, мне по барабану ваши дела, мне нужна девчонка. Она – моя работа, вернее, её возвращение. А потом делай с полученными данными, что хочешь.

– Мы договоримся при одном условии. Я отдам тебе запись допроса, но ты решишь эту проблему раз и навсегда, мне не нужны тёрки с ГСК и корпоратами.

Глеб кивнул.

– Устраивает.

– Жди, – приказал Хан и быстро вышел, оставив двух «аккордовцев» наблюдать за гостем.

Престол откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Если ниточка не оборвётся, то появится шанс найти Анну. С момента похищения прошло меньше пятнадцати часов, что даёт около пятидесяти процентов на удачное окончание поисков.

Хозяин отсутствовал минут сорок. Глеб, от нечего делать, дистанционно взломал компьютер, который оказался подключённым к сети, и лазил в виртуальной реальности. Хан вернулся жутко злой. Бросив Северину на колени чип памяти, он уселся за стол.

– Ты был прав, этот скот раскололся, – после чего усмехнулся, – в прямом и переносном смысле.

– Плевать мне, что ты с ним сделал, – ответил Глеб. – Он сказал, у кого Анна?

– Он пешка, и самое поганое, ты убрал его контакт. Нитка лопнула.

– Пан? – предположил Глеб, поскольку больше он никого не убивал, если не считать Рокового.

Хозяин южного кивнул.

– Поторопился ты.

– Он не оставил мне выбора. Пришлось. Но вот то, что ниточка оборвалась, никуда не годится. Что ещё удалось из него вытянуть?

– Всё там, – бросив взгляд на чип в руках Глеба, сказал Хан. – Я не услышал больше ничего важного, много времени отнимали крики этого ушлёпка. Ладно, я тебе теперь должен, так что, сочтёмся. А теперь у меня дела.

Глеб поднялся и, кивнув на прощание, пошёл к выходу.

Уже на пороге его догнал голос Хана:

– Джип оставь, я сам с Зубом договорюсь.

– Хорошо, – не останавливаясь и даже не обернувшись, ответил Глеб.

Едва он переступил порог, как у него за спиной возникла парочка телохранителей в «Аккордах», которые, проводив его до выхода, вернулись к кабинету хозяина.

Глеб с минуту постоял на ступенях «резиденции», после чего, достав сигарету, прикурил. Охранник, забиравший у него пистолет, подошёл и протянул оружие. Северин откинул барабан, проверил, в порядке ли патроны, и только после этого убрал револьвер в кобуру. Махнув рукой на прощание, он направился к КПП. Трофейный Хаммер перед крыльцом уже не стоял.

Теперь надо было решить, что делать. Похоже, Пан действовал по собственной инициативе. Зуб, скорее всего, в этом не замешан, и бесполезно идти к нему и задавать вопросы. Да и не такой он человек. Если с Ханом можно договориться, то с законченным наркоманом, каковым и являлся главарь наркуш, нет. Значит, придётся продираться через его охрану, а гора трупов Глебу ни к чему.

Для начала нужно изучить запись допроса и всё обдумать в спокойной обстановке, собственная квартира подходила для этого как нельзя кстати.

Оказавшись дома, Глеб скинул плащ и, усевшись к виртИнтеру, вставил чип. Что ж, Хан действовал незамысловато – удары по лицу, крушение костей, дробление пальцев и суставов молотком, энергетическая дуга для поджаривания отдельных частей тела, электрошок. Большую часть времени Урюк орал, остальную хрипел, говорил мало. Глеб отрешённо смотрел, как из него делают кусок мяса, судьба ублюдка его не заботила.

На шестнадцатой минуте тот что-то прохрипел, булькая кровавыми слюнями. Глеб не смог расслышать, что, а Хан внимания не обратил. Конечно, это могло быть обычное ругательство, но всё же, стоило проверить. «Отмотать запись на пятнадцать сорок пять, – отдал он мысленный приказ. – Проиграть с указанного отрезка, увеличить громкость объекта один, убрать посторонние звуки».

ВиртИнтер послушно исполнил команду и снова запустил запись. Хана и мордоворота, проделывающего с Урюком всякие болезненные штуки, больше слышно не было, остался только голос парня с лицом дебила и умными глазами. «На углу Семашко подвал», – прохрипел Урюк. Глеб просмотрел запись до конца, но больше ничего интересного не увидел и не услышал. Хан поступил просто: вытряс из гадёныша всю информацию и пустил пулю в голову.

Глеб вывел виртуальную карту Каменска на большой экран. Он быстро нашёл улицу Семашко. Странно, она располагалась в восточном секторе, а не в южном. Пальцами повертел объекты, разглядывая их со всех сторон. Осмотрев планы домов, стоящих на перекрёстке, он остановился на двух самых вероятных вариантах: первый – ночной стрипклуб с куклами, второй, не менее вероятный объект, – большой склад какой-то техники. Как жаль, что Хан не расслышал слова Урюка и пристрелил гадёныша. Похоже, именно поэтому его и искал Пан, покойник узнал, куда они увозят похищенных людей и решил таким образом слегка поднять свою долю. Теперь важно не ошибиться, попытка будет всего одна.

Глеб резко встал и, взяв плащ, вышел за дверь. Толстяк-домовладелец сидел в своей «будке» – разговорчивый мужик мог подсказать, где лучше искать.

– Здорово, Димыч. Ответишь на пару вопросов? – поприветствовал его Глеб.

– Можно, если ответы знаю, – солидно отозвался толстячок.

– Бар «Шест», что за место? Стоит туда зайти?

– Хорошее место, приличное. Хозяина зовут Франсуа, перебрался к нам года четыре назад после боёв в Париже.

– Это когда эмигранты устроили бойню возле триумфальной арки?

– Ага, именно. Человек он порядочный, и куклы у него дорогие. Почти все четвёртого и пятого поколения, и вроде даже одна шестого есть.

– Круто, – согласился Глеб, – надо будет заглянуть.

«Для такого городка, действительно, круто, – прикинул в уме Глеб. – Место, наверняка, популярное и доходное. Зачем Франсуа связываться со стрёмным бизнесом, причём с таким, за который, наверняка, голову оторвут?».

– А склад напротив чей? – опять спросил Глеб.

По какой-то причине вопрос очень не понравился Димычу – он насторожился.

– А тебе зачем? – попытался увильнуть он.

– Барахло кое-какое свалить хочу, – озвучил Северин заранее заготовленный ответ.

– Не, это тебе к грузину нужно, – расслабившись, сказал домовладелец. – У него и охрана есть, и места много, и берёт недорого. А тот склад странный, пустой вечно. Владельцев я не знаю. Однако муниципальную аренду земли продлевают исправно.

– А где грузина найти? – спросил Глеб, уводя толстяка от мыслей о складе.

– На первом перекрёстке направо и до конца, – охотно пояснил Димыч.

– Ну, спасибо, – поблагодарил Престол разговорчивого домовладельца. – Пора делами заняться.

– Удачи, – улыбаясь, выкрикнул тот вслед постояльцу.

Через полчаса Глеб уже стоял на перекрёстке, разглядывая дома вокруг. Виртуальная карта – хорошо, но свои глаза гораздо надёжнее. Местные контролёры проводили вооружённого деформата настороженными взглядами, к которым Глеб уже успел привыкнуть, недотёпы даже не догадываются, что он оперативник.

Карта оказалась права: подвал со входом с улицы имелся только у «Шеста». Вход прятался за высокой стеной, поверх которой шла энергетическая дуга – довольно надёжная вещь – не убьёт, но вырубит минут на тридцать. Похоже, Глеб нашёл именно то место, которое искал. Жаль всё-таки, что Пан так неудачно подвернулся под руку, возможно, он смог бы рассказать гораздо больше парня с рожей дебила.

С проникновением Глеб решил не мудрить. Забор всего четыре метра, плюс полметра дуги, а наномышцы позволяли прыгнуть на шесть, ну, а если не жалко «Энерона», то и на все восемь. Правда, перегружать их не советовали. Обойдя территорию склада, он нашёл мёртвую зону для камер наблюдения, коих имелось целых семь, но ставил их профан, оставив коридор в четыре метра.

Престол оттолкнулся и с места взял олимпийскую высоту. Приземлился он тоже удачно. Хотя, что есть удача? Совокупность учтённых факторов. Глеб перед прыжком просветил территорию и знал, что в трёх метрах от забора сложены ящики из-под какого-то барахла. А вот то, что там будет киберпёс и робот-охранник, этого Глеб не учёл. Те, кто напичкал его имплантами, по какой-то причине сильно ограничили его возможности. Например, очень бы пригодился маскировочный модуль «Слияние», или сканер объектов «Дозор», тогда он бы так глупо не вляпался. Но сожалеть теперь поздно. Пёс размером с маленькую лошадь нёсся на него со скоростью сорок километров в час. Огромная пасть уже распахнута, клыки оскалены, сразу видно – боевой вариант. Глеб ничего не успел сделать, стокилограммовая туша сбила его с ног и приземлилась на грудь, челюсть сомкнулась на выставленной руке, зубы заскрежетали по металлу киберпротеза. На мгновение это озадачило пса, и дало Северину возможность выжить. Левая рука нащупала рукоять револьвера и потянула его из кобуры. Времени на то, чтобы поднять его, просто не оставалось – пёс выпустил руку и потянулся к горлу врага. Пришлось стрелять через плащ. Разрывная пуля угодила в брюхо, в разные стороны полетели ошмётки плоти. Но собака не сдавалась, её даже не сбило с ног. А то, что у пса вырвало килограмм десять псевдоплоти и деталей, его даже не побеспокоило. В армейских наставлениях чётко говорилось – эффективным является только стрельба в голову. Глеб раз за разом жал на спусковой крючок. Пули рвали пса на части, а он продолжал следовать заложенной в кремниевые мозги программе – уничтожить противника. Но пять пуль было слишком даже для него. Разорванное напополам тело с затухающими жуткими красными глазами Глеб отбросил в сторону. Пёс сильно его задержал, они боролись почти двадцать секунд. Глеб только успел вскочить на ноги, когда по коробкам хлестнул ливень разрывных пуль. Робот-охранник пользовался скорострельным пулемётом с восьмью стволами, который мог спокойно выпускать девять тысяч выстрелов в минуту, сметая на своём пути даже кирпичные стены. «Спринтер» не подкачал. Раньше, чем пули разворотили штабель, Глеб сорвался с места, огибая робота по дуге. Противник был не в состоянии уследить за такой быстрой целью на малой дистанции, он повёл стволом, но запоздал. А через мгновение пулемёт смолк, израсходовав весь боезапас. Глеб выстрелил на ходу, почти не целясь. Последний разрывной патрон оторвал сторожу голову. Несколько мгновений робот стоял, искрив схемами и проводами, после чего с грохотом опрокинулся на спину. Северин отключил «Спринтера» и остановился у валяющейся железяки. Как он и думал, какой-то идиот вооружил робота штатовским Hailstorm. Конечно, штука хорошая, когда надо работать по плотной массе врагов или простреливать участки местности, но здесь он оказался бесполезным.

Что ж, тайное проникновение можно было считать провалом, его наверняка услышали и увидели. Зарядив револьвер, Глеб сунул его в кобуру, мысленно порадовавшись, что плащ восстановится сам, поскольку на бедре зияла дыра сантиметров в тридцать.

Повернувшись, он увидел, что половинка пса ползёт к нему, волоча за собой на куске металлического позвоночника заднюю часть. Решив, что выстрелов уже достаточно, Глеб активировал один из клинков, вибролезвие распороло рукав многострадального плаща. Подойдя к псу, Престол быстрым точным движением вогнал клинок в правый глаз механического животного. Внутри что-то щёлкнуло, заискрило. Пёс в последний раз клацнул пастью и умер уже навсегда. Вибролезвие втянулось обратно, а Глеб огляделся. Всё по-прежнему оставалось безжизненным, хотя хозяевам было бы уже пора обозначить своё присутствие. Нагнувшись, он порылся в развороченной груди собаки. Достав идентификационный чип, он раздосадовано отшвырнул его в сторону – пуля разворотила его, и теперь не было никакой возможности установить, где пёс сделан, и как попал сюда.

Глеб перешёл к роботу. Неплохая модель четвёртого поколения. Будь Северин не так хорош, размазали бы его, как дерьмо по подошве. Глеб обошёл ангар. Единственная дверь, причём явно военного назначения: бронированная, тяжёлая, не меньше сорока сантиметров в толщину. Да и сам ангар явно не прост – «Око» не смогло просветить стенки.

Северин задрал голову. На высоте трёх метров виднелась решётка вентиляции. Оттолкнувшись от земли он, буквально, взмыл вверх и, ухватившись рукой за водосток, который от такого насилия жалобно скрипнул и зашатался. Решётка оказалась прикручена мощными болтами. Глеб не стал возиться, а просто двумя ударами клинка прорубил себе дорогу. Спрыгнув вниз, Северин снова подпрыгнул и уцепился за край вентиляционной дыры, подтянулся и протиснулся в узкий короб, в котором с трудом мог передвигаться. Странно, зачем на складе такая система вентиляции? Подобные ставят только на промышленных объектах. Подтягиваясь на пальцах, которые цеплялись за стыки короба, Глеб стал продвигаться внутрь – способ жутко медленный и шумный. Запустив «Рентген», он снова огляделся. Под ним располагался пустой склад. Но что ему больше всего не понравилось, так это второй киберпёс, который наблюдал за грохочущим коробом. Глеб прополз ещё метров десять и встретил непреодолимое препятствие – кто-то очень «добрый» установил лазерную решётку, которую подключил к противопехотной мине, расположенной метрах в трёх. Мина была хорошо знакома – шрапнельная, направленного действия. Стоит задеть один луч, и она снесет всё, что внутри короба. Северин замер, если бы не «Око», он бы вообще не увидел лазерных лучей. Система была проста и надёжна. Оставался единственный вариант. Глеб упёр кулак в пол короба, вибролезвие выстрелило и пробило его насквозь. Подобный резак вскрывал металл легко и почти бесшумно. На всё ушло полторы минуты. Прорубив окно чуть больше метра, Глеб отогнул лист вниз и выглянул в дыру. Пёс неотрывно наблюдал за ним. Стоит оказаться на земле, и начнётся схватка. Но к ней Престол уже подготовился, собаке не застать его врасплох. Главное – прыгнуть вперёд ногами, а не вылететь вниз головой. Подтянувшись на руках, он прополз ещё полметра, до лазерной решётки осталось чуть больше пары сантиметров. Глеб подогнул ноги и спустил их в дыру. После чего разжал пальцы и скользнул вниз, безжалостно раздирая плащ, который только что затянул прежние прорехи, о криво порезанные металлические края.

Глеб привычно спружинил полусогнутыми ногами и перекатился через правое плечо, одновременно из рук выстрелили клинки. Пёс прыгнул почти мгновенно, и тут же напоролся распахнутой пастью на лезвие, которое, прошив череп насквозь, вышло из затылка. Глеб встал и брезгливо стряхнул с руки мёртвого зверя. Он был чуть меньше, чем его предшественник, валяющийся во дворе, – сторожевая гражданская модификация, условно боевая. Тот же – настоящий бойцовский военного назначения. Распоров грудную клетку, Престол достал идентификационный чип и на всякий случай спрятал в карман – какая-то ниточка к владельцам. Хотя, скорее всего, она ложная или оборванная, да и купить гражданский вариант – не проблема, только деньги нужны, такой стоит тысяч двадцать пять, а то – и тридцать.

Покончив с псом, Северин ещё раз внимательно осмотрел ангар. Толстые стены, внутри явно какой-то материал, который мешал его «Рентгену». В принципе, имплант не был новинкой, уменьшенная и доработанная версия переносного сканера помещений, очень удобная вещь при зачистках домов. От этого и способы борьбы с ним давно известны, владельцы озаботились, чтобы никто не заглянул внутрь. Больше ничего интересного не нашлось – пустое огромное помещение. Только вот зачем охранять пустой ангар? Два киберпса, робот – не шутки. Глеб снова запустил «Рентген», он жутко нашумел, перебил охрану, и не понимал, почему ещё никто не явился посмотреть, что здесь творится.

Вход в подвал оказался хорошо замаскирован, причём это был даже не вход, а Вход с большой буквы – огромные ворота, уходящие глубоко под землю. За ними шёл туннель шириной в четыре метра. Если учитывать, что подземелья южного контролируют фрики, то насчёт восточного Престол не располагал никакой информацией. А вот панель, открывающую вход, пришлось искать вручную, её хорошо спрятали в стене, которую нельзя просветить.

Достав панель, Глеб присвистнул – пятый класс защиты. Такое не взламывается на коленке. К тому же, у Глеба сложилось очень неприятное ощущение, что стоит ошибиться со взломом, то ангар рванёт вместе с ним.

Глеб покрутил головой, он был на сто процентов уверен, что за ним наблюдают. Он наверняка уже не раз попал в объектив камеры, но, в отличие от наружного наблюдения, ему их не удалось обнаружить. Видимо, то, что он делал, было в интересах владельцев, поэтому они и не предпринимали никаких кардинальных мер.

Северин активировал «Отмычку» и соединился с панелью. И почти ослеп на правый глаз – всё залил нестерпимый свет, в котором ему удалось разглядеть блоки памяти, выстроенные в произвольном порядке. Началось что-то вроде игры в пятнашки, древней детской забавы, вот только здесь всё было сложнее, плюс цена…

Глеб сосредоточился и начал выстраивать цепь. Прошла минута, две, три… Со лба лил пот, но он этого не чувствовал. Восемнадцать блоков, одиннадцать охранных нитей. Задень одну, и через десять секунд – играй отходную. Домашний замок, который он взломал ради эксперимента, – детская забава. На шестой минуте линия была выстроена, как ему казалось, в нужном порядке, – двенадцатизначный код из символов. Если бы не новейший имплант, он бы погорел, не успев подобрать и половины. Выйдя из режима взлома, Глеб оглянулся, ничего не происходило. Посмотрев на экран панели, и удостоверившись, что все двенадцать звёздочек на месте, он мысленно пожелал себе успеха и нажал сенсор активации. Взрыва не последовало. Пол, который маскировал ворота, разъехался в разные стороны, а следом полукруглые тяжёлые створки медленно втянулись в стены. Всё было, как на «Рентгене», – длинный туннель, великолепно освещённый, в котором спокойно могли разъехаться парочка миникаров, старый джип, типа трофейного Хаммера, занял бы его почти весь, но спокойно бы передвигался, не задевая стен.

Перед тем, как лезть под землю, Глеб проверил обойму револьвера и оставшийся заряд «Энерона». Со всеми своими кульбитами он истратил почти одну треть капсулы. Оставалось ещё три полных и недобиток. Глеб решил не возиться с заменой, особенно учитывая, что за ним наблюдают, и быстро сбежал по скату. Он прекрасно понимал, что рискует. Противник о нём знает уже много, он о противнике – ничего. Его стопроцентно ждали, он сам шёл в ловушку. Но другого выхода не было. Время тикало. Если он сейчас отступит, то Анна, наверняка, умрёт. Поэтому оставалось только переть вперёд. Правда, у него проскользнула мысль – вызвать Долга, и чтобы тот прикрыл его. Три оперативника – сила. Но он отбросил этот вариант. Пока они сюда доберутся, пока найдут врага, если тот ещё позволит себя найти. Тут нужна полномасштабная операция с привлечением местного спецназа, но на это просто нет времени.

Шагать по туннелю было приятно, только очень неуютно. Активировав «Рентген», Глеб выискивал ловушки, и ничего не находил. Уровень медленно понижался каждые тридцать метров. По его подсчёту он уже спустился метров на пятьдесят, а туннель всё шёл и шёл, словно в бесконечность. Через пять сотен метров Глеб упёрся в здоровенную дверь, идентичную той, что пришлось взломать, когда он сунулся сюда.

Чертыхнувшись, Северин осмотрел панель доступа – точную копию предыдущей. Уровень взлома – пять. Он легко различил заложенную в стену взрывчатку. Её с лихвой должно хватить, чтобы разорвать его в клочья и обрушить метров тридцать туннеля.

На этот раз Глеб возился всего четыре минуты пятьдесят секунд. «Отмычка» подчинялась ему всё охотнее. Двери, как и предыдущие, разошлись в разные стороны. Послышался лязгающий звук передёрнутых затворов. Престол окинул взглядом помещение, посреди которого стоял бронекар с автоматической тяжёлой пушкой, рядом – пятеро бойцов в добротной киберброне четвёртого поколения. Плюс «Око» показывало, что все они прикрыты энергетическими щитами. Боевики были вооружены штурмовыми винтовками штатовского производства. О том, что там заряжено, оставалось только догадываться – шоковые патроны, разрывные, газовые или плазма. Пушка, установленная на броневике, тоже взяла Глеба на прицел. Как бы он не был быстр, автоматическая система сопровождения цели не даст ему возможности преодолеть двадцать метров, да и бойцы не будут сидеть просто так.

– Револьвер на землю! – грозно поведя стволом автомата, крикнул один из них.

Глеб подчинился. Если людей он бы смог перебить, используя своё превосходство в скорости и вооружении, то с автоматикой машины тягаться бессмысленно.

– Руки за спину и на колени! – раздался новый приказ.

Глеб послушно выполнил и его. Один из боевиков поднялся с колена и, не торопясь, старясь не перекрывать своим сектор обстрела, двинулся в сторону Престола, держа в руках энергетические наручники. Когда он обходил Глеба, у того возникла мысль прикрыться им, но он быстро её отбросил. Это ничего не даст. Видимо, он для них ценен, поэтому они просто пристрелят незадачливого приятеля, а его саданут электрошоком. Оказавшись у Глеба за спиной, боевик ловко защелкнул наручники, после чего достал шокер и ткнул в спину Северина. Сознание вылетело мгновенно, Глеб даже не почувствовал, как рухнул на пол лицом вниз. Имплант кожи отключился, обнажив киберпротезы. Главный подошёл и, склонившись, внимательно осмотрел добычу.

– Великолепно, – разогнувшись, подвёл он итог. – Думаю, используя его запчасти, мы сможем довести Террора до ума. Грузите!

Двое боевиков подхватили Глеба и втащили в подъехавший бронекар, а третий быстро набрал на двери код. Полукруглые створки медленно ушли в стены, открыв большой зал, из которого расходились ещё три коридора и платформа грузового лифта.

Глеб пришёл в себя от того, что кто-то поставил ему на спину ногу. Как глупо он вляпался, сунувшись сюда. Им двигало желание спасти Анну, а вот теперь он сам попался, и хорошо, если ему дадут возможность вырваться.

Машина не двигалась, но Глеб ощутил, что двигается что-то вокруг неё, причём довольно медленно. Он активировал «Рентген». Лежать лицом вниз было неудобно, зато дало результат – бронемашина спускалась на лифте, он даже увидел дно шахты. Через мгновение платформа остановилась, и машина съехала с неё.

Не прошло и пары минут, как она встала, люк распахнулся, и сидящие боевики вылезли наружу, после чего вытащили Глеба.

У создателей комплекса была явная мания на большие двери. Один из бойцов быстро набрал код, который Северин на всякий случай записал в память, только последняя цифра осталась неизвестной, то ли восьмерка, то ли ноль. На этот раз дверь оказалась с наномолекулами и просто стала мутно-прозрачной, словно вместо неё появился водопад. По очереди его конвоиры переходили на другую сторону. Глеба втащили следом, последним прошёл главарь, который деактивировал проход. Вся компания оказалась в круглой комнате, из которой шли четыре двери. Больше всего этот бункер напоминал древнее бомбоубежище, которое кто-то приспособил под свои нужды. Глеба поволокли к одной из дверей, за которой скрывалось два десятка камер. Пока тащили, Престол успел осмотреться. Три из них заняты: в одной было что-то очень могучее, а во второй, наоборот, очень небольшое, напоминающее спящий эмбрион. Скорее всего, женщина или девушка. Но камеры располагались далеко, поэтому Глеб получил только тепловое изображение. Он припомнил пропорции Анны. Не точно, но габариты схожи. А вот в третьей камере прямо возле двери лежал мертвец: изуродованный парень, обезображенное лицо, отсутствовала рука, вскрытая грудная клетка. Вообще непонятно, зачем его сюда притащили, такого надо сразу на кладбище, или, куда они там трупы девают? За спиной раздался удар, массивная дверь, за которой скрывалось что-то большое, вздрогнула, с косяка посыпалась каменная крошка.

– Террор, заткнись, иначе шокером успокою, – грозно крикнул один из тащивших Глеба конвоиров.

В ответ из-за двери раздался угрожающий рык, плавно переросший в слово:

– Жрааать!

– Надо будет мертвяка ему по дороге закинуть, – сказал второй.

– Закинем, лучше держать эту тварь сытой и довольной, а то, как Валера кончим.

К сожалению, историю с Валерой Глебу не рассказали, а просто зашвырнули в седьмую камеру и удалились.

Нары, унитаз, раковина, дверь – вот и всё, что здесь имелось. Северин с трудом поднялся на ноги, последствие разряда давали о себе знать.

В начале коридора хлопнула дверь, а следом раздался голос-рёв:

– Едааа!

Глеба аж передёрнуло от такой радости, особенно, если знать, что Террору скармливают мертвяков. Кандалы надёжно фиксировали руки, но самым поганым было то, что они блокировали клинки и «Отмычку». Перекинуть руки через согнутые ноги тоже не представлялось возможным, поскольку стягивались не только запястья, но и предплечья, видимо, кто-то доработал стандартный вариант, предназначенный для ГСК.

Глеб уселся на нары и просветил соседнюю камеру. Совершенно идентичная. Стало скучно. Глеб попытался активировать «Открытую сеть» и получить хоть какой-то сигнал, но наткнулся на мощную блокаду. Тот, кто оборудовал бункер, позаботился обо всём, что было не очень хорошо. Те, кто захватил его, неплохо представляли возможности Северина и, скорее всего, не раз посмотрели схватку с участием собаки, робота, а потом и ещё одного пса. Но в данной ситуации оставалось только ждать и верить в людские ошибки.

Глеб устроился поудобней, механические руки не могли затечь, но слишком неудачное положение, поэтому, чтобы не думать о них, он начал раскладывать по полкам то, что удалось узнать. Первое: похоже, он нашёл Анну. Скорее всего, именно она сидит за второй дверью. Второе: то, что скрывается за третьей, явно не человек, или уже не человек. И последнее: возможно, Глеб их заинтересует гораздо больше, чем девушка. Он перспективней для препарирования, а значит, им займутся в первую очередь. Сам того не заметя, Глеб уснул.

Проснулся от того, что кто-то вошёл вкамеру. Часы на экране «Ока» показывали, что на поверхности полночь. Глеб не стал открывать левый глаз, довольствуясь картинкой с импланта и не давая понять, что видит собеседника.

– Может, хватит прикидываться, господин Северин? – поинтересовался весёлый, жизнерадостный молодой человек с наголо бритой головой.

Глеб с трудом сел.

– Переведите руки вперёд, неудобно. Можете ради такого ещё раз шокером долбануть.

– Меня мало беспокоит, удобно вам, или нет, – вполне доброжелательно ответил собеседник. – И пусть вас не беспокоят ваши руки, они скоро перестанут вам принадлежать. Видите ли, для нашего эксперимента необходимо очень много различных имплантов, и некоторые из них нельзя купить в открытой продаже. Да и денег у нас не так уж и много, чтобы тратить их и привлекать к себе внимание. Вот и приходится тащить с миру по нитке. К тому же нам интересны физиологические особенности самих деформатов. То, что вы зашли в гости, большая удача. Мы уже год воруем людей, и не только в Каменске. Здесь просто нет того количества деформатов, которое нам необходимо.

– И сколько уже вы похитили?

Парень задумался.

– Где-то сотни две по всей стране, может, чуть больше, – подсчитав что-то в уме, озвучил он цифру. – Кстати, очень удобно, что Террор – наш последний и довольно удачный экземпляр – неплохо поедает мертвечину, нет нужды прятать или уничтожать тела. Он – моя гордость. Ему не нужны элементы питания, как вам, он производит энергию в процессе переваривания.

– Вам есть, чем гордиться, – присвистнув, согласился Глеб, над этой задачей бились все корпорации, но разгадку нашёл лысый паренёк в подпольной лаборатории.

Глеб припомнил, что первый компьютер ещё в конце двадцатого века тоже был создан в гараже. Может, прорыв осуществляют не многобюджетные корпорации, а энтузиасты-одиночки?

Парень польщёно кивнул.

– Да, забыл представиться, Роман Смекалин. Знаете, какое мне дали прозвище, когда я ещё на «РосТех» горбатился?

Глеб почувствовал дежавю, примерно тоже спросил его Долгов насчёт Голованова.

– Неужели Умник?

– Мне нравиться ваша сообразительность, – похвалил лысый. – Правда, скоро для вас всё кончится. Надо отдать вам должное, вы за несколько часов сделали больше, чем ГСК за год. Она даже близко не подобралоаь к нам.

– Я всего лишь оказался в нужное время в нужном месте, потянув за нужные нити.

– Держитесь хорошо. Обычно те, кто сюда попадают, дёргаются, ругаются, угрожают, торгуются. Мне так редко удаётся с кем-нибудь нормально поговорить. Я уже почти два года в бункере, мои люди, скажем так, не очень приятные собеседники.

– Не стоит жаловаться, – заметил Глеб, «Инстинкт» никто не блокировал и тот распознал фальшь. – Вы – меланхолик, поэтому вам нравится быть одному. К тому же вы считаете, что только гений может понять гения, поэтому вам неплохо и с самим собой.

– Замечательно, – воскликнул Умник. – Я так понимаю, модуль «Инстинкт»?

Глеб чертыхнулся: парень умён, он просто проверил работоспособность импланта.

– Можете не отвечать. Иногда моему бывшему работодателю удаются действительно великолепные вещи. Правда, к кое-чему я приложил руку, например, комплекс «Борей» – частично моя разработка.

– Неужели в этом бункере вы заработаете больше, чем в корпорации? – продолжая сбор информации, задал Глеб давно мучающий его вопрос.

– Не всё так просто. Прежний глава «РосТеха», господин Лесин, решил убрать меня. Так вышло, что я вроде бы мёртв.

– Жаль, он не доделал начатое, – искренне произнёс Северин.

– Мне нравится ваша честность, – улыбнулся Умник. – Она приятна, но я принесу человечеству больше пользы, будучи живым.

– Похищение людей, убийства, незаконные эксперименты… В каком месте вы видите благо?

– Что такое сто жертв, или двести, когда на кону новая технология, которая изменит суть вещей? Я смогу избавить деформатов и фриков от зависимости в энергетической подпитке. Человек – один из самых мощных энергетических источников, живая батарейка, нужно только активировать её. Как вы считаете, это благо?

Глеб понял, что попал в ловушку. Если сказать «НЕТ», он соврёт, и двести трупов за такое – маленькая цена. Но если сказать «ДА», тогда, чем он лучше Умника?

– Весь вопрос в цене.

Лысый кивнул.

– Вы верно уловили мысль, и даже внутренне признали мою правоту. Гордитесь, вам предстоит умереть на благо науки.

– Не рвусь на ваш алтарь.

– Какая разница, рвётесь или нет? Вы уже на нём. Вероятно, вы и ваши импланты поможете мне закончить это бессмысленное жертвоприношение. А теперь мне пора, у меня был неплохой образец для исследований, но вы просто превосходны. Через час, когда я подготовлю всё необходимое, мы увидимся снова. Если вас обрадует, благодаря вам, девушка проживёт на несколько дней дольше. Вы так рвались её спасти, что мы даже не стали мешать вам и пожертвовали двумя псами и роботом. Кстати, спасибо за то, что продемонстрировали ваши возможности, иначе всё могло бы сложиться не очень хорошо, но уже для нас. «РосТех» сильно продвинулся вперёд с того времени, как я занимался «Бореем», и некоторые сюрпризы оказались для нас полной неожиданностью.

– Постойте, – крикнул Глеб, когда Роман уже переступил порог.

Тот остановился.

– Хорошо, последний вопрос, мне не терпится разобрать вас.

– Кто здесь принимает решения?

– Я, – усмехнулся Умник. – Странное дело, не всегда самый богатый или самый сильный, иногда главным может быть самый умный.

Дверь за ним закрылась, снова оставив Глеба размышлять в одиночестве.

А поразмыслить было над чем. Ложиться под лазерный скальпель лысого энтузиаста не хотелось, как и подыхать во имя всеобщего блага. Роль подопытной крысы категорически не устраивала Глеба. Он только начал жить, его ногам и рукам всего несколько дней, а их уже хотят отнять.

– Подавитесь! – злобно рыкнул Северин.

Теперь осталось выбраться. Что он мог использовать? Ноги и скорость. Эти две характеристики ему не заблокировали. Если завладеть электронным ключом, то можно избавиться от наручников, вот тогда можно будет поговорить с Умником и его нукерами совсем иначе. Если бы Глеб был здесь главным, то конвоиры бы точно не имели при себе ключа от кандалов, их бы снимали в самый последний момент, когда ему уже некуда деваться, то есть на операционном столе. Но Умник – человек гражданский, он мог не предусмотреть подобную возможность. Значит, если у конвоира будет ключ, Престол пойдёт на прорыв.

Глава четвёртая. Корпорация Гришина

Всё шло просто замечательно: Карцев прыгал от счастья, изучая то, что ему попало в руки, и обещал сделать «Борей» второй версии в гораздо смертоноснее. Северин наконец начал действовать, и уже побеседовал с Долговым, который подкинул ему пробное дело. Всё было хорошо, пока…

– Чего тебе? – увидев голограмму Свена, грубо поинтересовался главный русский корпорат.

Начальник службы безопасности посмотрел на своего боса, которого тоже был не слишком рад видеть.

– Есть новости, – угрюмо бросил он. – Нам не удалось установить, кто стоит за атакой на ваш флаер, но мы нашли одного из нападавших. Он мёртв, но менее интересным его это не делает.

– Кто он? – уже заинтересовано и более вежливо спросил Кремень.

– До того, как умереть, наш боец звался Марко Драговичем.

– Мне ничего не говорит это имя.

– А мне говорит, – буркнул Свен. – Он – наёмник высшего класса. Такие не берутся за мелкую работу. Их контракты стоят сотни тысяч – не всякой корпорации по карману. Да и не со всеми он работать будет. Такие, как он, могут выбирать.

– Кто мог его нанять?

Свен покачал головой.

– Без понятия. Но меня напрягает один факт: пускать такого человека в расход – верх расточительства, и к тому же очень опасно. Братство наёмников сильно, они могут захотеть поквитаться. Тот, кто убрал Марко, уверен, что на него не выйдут. Мне уже доложили, что в штаб-квартире компании «Твердь», на которую работал Драгович, собралось расширенное совещание командиров. Я думаю, они будут искать того, кто нанял Марко. Похоже, он подрабатывал на стороне. Это не приветствуется, но…

– Но это меньшее из зол, – продолжил за шведа Гришин. – А вот нарушение кодекса и контракта – преступление против всех.

Свен кивнул, соглашаясь с мнением шефа, которое совпало с его собственным.

– У тебя есть человек в «Тверди»?

– Есть кое-какие старые связи, – нехотя произнёс начальник СБ.

– Активируй их, пусть сообщают тебе о ходе их расследования. Они могут напасть на нужный нам след. Эти парни и мы – вращаемся в разных кругах. Там, куда они смогут войти, мы никогда не сунемся, поэтому они могут быстрее добиться результата.

– Хорошо, – понимая, что босс прав, согласился Свен, – мне нужно сделать пару вызовов.

– Делай, – разрешил Гришин и отключился.

Откинувшись на спинку кресла, верховный корпорат задумчиво посмотрел на голографический монитор. Там было открыто сообщение от разведывательного отдела: «В четыре часа дня объект Престол исчез из зоны действия спутников, войдя в здание склада в Каменске». Гришин бросил взгляд на древние часы. Северин пропал больше пяти часов назад. Либо он уже мёртв, либо захвачен, иначе он бы уже появился в зоне контроля.

– Паша, у нас проблемы, – произнёс Карцев, маленькая голограмма которого возникла из виртИнтера.

«Соединение», – отдал мысленный приказ Гришин.

– Что там у тебя, Макс? – внутренне готовясь к очередным неприятностям, спросил он.

– Произошла ошибка: Гостов перепутал карты пациентов.

– И что? – не понял Кремень.

– А то, что в Престола был установлен полный комплект имплантов «Борея», правда, все они в спящем режиме. Если он попадёт в руки конкурентов, то это сведёт наши преимущества на нет. Конечно, мы много получили от Цанга, но, как ты знаешь, плюс, помноженный на минус, в результате даёт минус.

– Пошлите по следу Престола группу зачистки, – жёстко приказал Гришин. – Мы не можем позволить себе потерю стратегического преимущества. Если Престол в руках противника, его необходимо уничтожить. Мы знаем, откуда начинать искать.

– А если он всё ещё в строю?

– Пускай живёт, – немного подумав, решил Кремень. – Он нам полезен, он за несколько часов сделал больше, чем все наши контрразведчики, шпионы и совершенно бесполезная ГСК.

– Я отправлю лучших чистильщиков, – согласился Макс, – через час они будут на месте.

Голограмма Карцева пропала.

– Твою мать! – не сдержавшись, выругался Гришин.

Как всегда рассеянный яйцеголовый всё перепутал. Запихнуть полный набор в самостоятельного оперативника, никак не связанного с корпорацией… Это же надо так напортачить! Как контролировать Северина? Ещё будучи солдатом «РосТеха», он слыл самодуром, не признающим авторитетов, имеющим на всё свою собственную точку зрения. Полный набор должен был получить некто Игнатов – бывший командир спецподразделения контр-операций, лояльный, преданный «зомби». И вот теперь всё встало с ног наголову! Гришин закурил настоящую сигару и задумчиво стал наблюдать за дымом, который медленно втягивался в атмосферный фильтр. Возможно, непокорный, своенравный Северин сможет провести испытания полного комплекта. Вот только, как он будет активировать отключенные импланты? Для этого необходима процедура, просто подобное не сделать. А стирать ему память после каждой активации, значит, убить мозг уже на второй очистке. Но Престол нужен Гришину в своём беспамятстве.

«Связь с Карцевым», – последовал незамедлительный мысленный приказ.

– Макс, – глядя на голограмму, позвал приятеля Кремень. – Как можно активировать импланты, не помещая Северина в нашу лабораторию?

Карцев задумался, молчание продолжалось довольно длительное время.

– Есть только два варианта: первый – направленная активация человеком, который имеет опыт взлома и последующей активации имплантов. Но он будет работать вслепую: у него просто не может быть оборудования, способного идентифицировать наличие спящего импланта.

– А второй? – с нетерпением спросил Гришин.

– Стрессовая ситуация, выброс адреналина, повышенная возбудимость. Но всё должно быть на грани, максимальный предел. И то, гарантия невелика, один к пятидесяти. И даже, если какой-то имплант проснётся, это будет совершенно неожиданно и в произвольном порядке.

– Понятно. Какова вероятность, что Престол найдёт нужного человека?

– Очень мала, большинство подобных специалистов работают на «РосТе», или у нас под колпаком. Вряд ли подобный спец найдётся в Каменске.

– Значит, импланты будут мирно спать?

– Вероятнее всего, – задумчиво ответил Карцев. – Но мы можем послать туда своего человека.

– Не стоит, – махнул рукой Гришин. – Готовьте Игнатова к повторной трансплантации, нам нужен подконтрольный тестер.

– Процедура потребует ещё два с половиной месяца. А пуск продаж должен будет состояться уже в следующем.

– Отложим, – решительно произнёс Кремень. – Мы опережаем большинство противников в данной области на несколько лет кропотливых исследований. Ты видел заголовки утренних новостей?

– Ты о «Кьёнге»?

Гришин кивнул.

– Они выяснили, что их технология уничтожена, и отменили выпуск «Самурая» на рынок. Теперь они там же, где были полтора года назад. Конечно, они наверстают гораздо быстрее. Но всё равно, устранив их и заполучив разработку «Самурая», мы выиграли себе, минимум, год. О дате презентации мы не сообщали, поэтому перенос срока не ударит по нашим акциям, не в пример «Кьёнг». Они так долго трубили о своём прорыве, что теперь их акции потеряли минимум двадцать пунктов. Так что, клади Игнатова под скальпель, засунь в него полный комплект. Он мне нужен не только для теста, но и как гарантия против Северина.

– Сдерживающий фактор?

– Да, Гостов хоть и гениальный учёный, но всё-таки напортачил. Он дал человеку с принципами возможности, о которых остальные, пока что, могут только мечтать. И если он осознает свою силу, распутает клубок своей памяти, хотя, подобное маловероятно, он обернёт против нас наше же оружие. И нам нужен тот, кто будет ему противостоять.

– Мы можем сделать целую армию «Гиперборейцев», – напомнил Карцев.

– Можем, – легко согласился Кремень. – И мы её сделаем, но пока комплект не пройдёт полевые испытания, я не стану рисковать. Поэтому мне нужен полностью упакованный прототип. Приступай. Кстати, сегодня я получил сообщение из аппарата президента, к испытаниям всё готово, правда, придётся с ними повременить.

– Они дали добро на охоту?

– Лучше, – усмехнулся Гришин. – В стране слишком много уголовников. «Красная звезда» переполнена различными отбросами – военными преступниками, маньяками, серийными убийцами, и прочей мразью. Полторы тысячи ублюдков, запертых в одном месте. По нашей просьбе, там вспыхнет бунт, и нашей задачей будет подавить его.

– «Гипербореец»?

Кремень кивнул.

– А не маловато для такого одного человека? – озадачено спросил Карцев. – Мы планировали лабиринт, в котором находится сотня заключённых, правда, самых отмороженных, прекрасно вооруженных. Но сотня, а не тысяча.

– Представь, сначала они разберутся с охраной, потом начнут рвать глотки друг другу. И когда туда войдёт Хаос, то они будут разобщены и станут лёгкой добычей. А мы сможем испытать «Борея» в реальных условиях. К тому же, за ним следом пойдут наши отряды чистильщиков, и основное внимание зэки уделят им. Всё, мне пора, готовь Игнатова.

Гришин отключил связь. Северин, полностью упакованный, не входил в его планы. Но теперь можно сделать только две вещи: уничтожить его или позволить работать и надеяться, что спящие импланты останутся в прежнем состоянии. Тем более, если Северин захвачен неизвестными, похищающими деформатов по всей стране, то группа зачистки уничтожит его вместе с ними, а значит, отпадёт любая опасность с его стороны.

Гришин достал коньяк и налил себе грамм сто. Хоть успех с «Кьёнг» был посредственным, китайская стена всё же зашаталась. За это стоило выпить. Выпуск «Борея» на рынок может добить её. А демонстрация возможностей при операции «Бунт» вызовет бум заказов. Кремень поднял бокал и отсалютовал собственному отражению в большом зеркале.

– Частичная победа – тоже победа, – громко произнёс он.

Глава пятая. Дерись до конца

Плану Глеба было не суждено сбыться. Хоть Умник и не являлся стратегом, но, видимо, знал азы, поэтому конвоиры ключей от кандалов не имели.

– Выбирай: сам пойдёшь, или мы потащим? – спросил один из охранников, войдя в камеру и демонстрируя военный шокер. – Но последние минуты твоего существования будут чуть более болезненными.

– Сам, – вставая, отозвался Северин.

– Верное решение, – подметил старший. – К тому же, Умник не хотел бы, чтобы прямо перед операцией мы пользовались шокером, это может повредить какой-нибудь имплант.

– Надо было отказаться, – угрюмо заметил Глеб, – тогда бы вам досталось чуть меньше моих железок.

Всё это он сказал, чтобы показать строптивость в смеси с обречённостью. «Инстинкт» верно трактовал чувства конвоиров, они стали более расслаблены.

Глеб вышел первым, сопровождающие пристроились следом. «Око» пахало. Проходя мимо камеры девушки, Глеб просветил дверь. На этот раз она не спала, а сидела на койке, уставившись в стену. «Инстинкт» спонтанно уловил её эмоции – девушка была подавлена.

Путешествие растянулось на целых пять минут. Пустые коридоры, залы, заставленные различным оборудованием, автоматические турели, укрытые в стенах и потолке, несколько современных охранных роботов пятого класса. Настоящих боевых роботов с виртуальным интеллектом, быстрых и смертоносных – новейшее достижение «РосТеха», даже в армии таких насчитывалось не больше бригады. А здесь Глеб за пять минут увидел сразу троих.

Ближе к центру лабиринта стали попадаться люди. Часть из них одета в зелёные халаты, видимо, учёные. Но больше всего по пути встречалось боевиков. Престол насчитал шестнадцать, но, наверняка, это далеко не все. Уже несколько лет они жили под Каменском, и никто не догадывался об их присутствии. Глеб мог поспорить на собственные руки и ноги, что вход, через который он вошёл, не единственный и, скорее всего, один из них ведёт за город, иначе ГСК заподозрила бы, что кто-то привозит похищенных людей в пустой склад через несколько КПП. Под городом была сеть разветвлённых тоннелей, которые контролировали не только фрики.

Прогулка Глеба на эшафот закончилась в большом круглом зале, напичканном медицинскими роботами и пятью учёными, шестым был Умник. Самое неприятное состояло в том, что здесь находилось ещё и пятеро бойцов, не считая конвоиров, и один киборг неизвестной модификации, правда, человеческого в нём осталось не так много. В основном уцелело лицо, да и то не полностью, глаза явно имплантированы. Причём лицо показалось Престолу знакомым.

– Один из ранних образцов, – прокомментировал взгляд Глеба Умник. – Пленник добровольно согласился работать на нас.

– Иван Горюнов, – сопоставив досье пропавших с остатками лица, прокомментировал Глеб, – пропал шесть месяцев назад.

– Всё верно, – произнёс Смекалкин. – Но он не самый удачный проект. Наш козырь – Террор, и с помощью тебя, мы доведём его до ума.

Глеба подвели к операционному столу с силовыми зажимами. И тут он понял – это конец. Здесь всё продумано до мелочей. Киборг поднялся со своего места и, взяв обыкновенный энергетический поводок на длинном прочном шесте, накинул Глебу на шею, подтянув его к столу, затем кивнул Умнику. Браслеты на руках пропали, но поводок сводил на нет все усилия – мгновенный мысленный приказ, и он перережет его шею за доли секунды. Но всё же Глеб рискнул. Он ударил быстро, с максимальной скоростью, не ощутимой для человеческого глаза. Одновременно из руки вылетел клинок и рубанул по шесту, который удерживал киборг, но вибролезвие бессильно скользнуло по крепчайшему пластику. Престол на мгновение растерялся.

– Ты никогда не сдаёшься? – спросил Умник, он был явно доволен произошедшим.

– Дерись до конца! – отчеканил Глеб.

– Девиз спецназа корпоратов, – усмехнулся Смекалкин.

– Услышал на войне, – ответил Глеб.

– Не думаю. Ты произнёс слова с гордостью. Так говорят, когда верят. Ты был хорош, но теперь твоё время ушло, и сегодня ты умрёшь. Закрепите его!

Двое боевиков боязливо приблизились и притянули Глеба к столу, киборг снял поводок и вернулся на прежнее место.

– Последнее желание? – спросил главный вивисектор.

Глеб удивлённо воззрился на Умника и остальных.

– Это шутка?

– Нет. Древняя традиция, которой мы следуем.

– И что я могу попросить?

– Бутерброд, пива, кофе.

– Сигарету?

– Конечно, – отозвался Умник. – Неужели, ты хочешь последние мгновения жизни тратить на вредную привычку?

– Вредные привычки – самые приятные, – улыбнулся в ответ Глеб.

– Дайте ему сигарету, – распорядился бывший корпорат.

Один из конвоиров приблизился к столу и вставил в рот Глеба сигарету, прикурил и отступил на шаг назад.

– Руку освободите, – попросил Северин, – дайте нормально покурить.

Умник несколько секунд раздумывал, после чего дал конвоиру команду. Тот достал электронный ключ и отпер замок. Это именно тот шанс, которого Глеб ждал. Он был нужен живым, а значит, стрелять не будут, во всяком случае, не боевыми, шоковыми, паралитическими, но не плазмой и не разрывными. Он потянулся за сигаретой. Конвоир сделал медленный шаг назад, держа ключ в руке. Дистанция между ним и Глебом составила не больше полуметра. Виброклинок активировался, как всегда, мгновенно. Боевик даже не успел моргнуть, как лезвие вошло в его глаз и пронзило мозг. Через секунду оно вернулось в руку. Ключ начал падать из разжавшихся пальцев мертвеца, и Глеб перехватил его в полёте. Палец сам лёг на сенсор центрального замка, силовые поля, удерживающие Северина, пропали.

Именно в этот момент всё пришло в движение. Киборг стремительно рванул к операционному столу, охранники вскинули свои штурмовые винтовки. Но Глеба уже не было на столе. «Спринтер» безжалостно жрал «Энерон». Медлительные люди оказались не способны уследить за стремительно перемещающимся Престолом – выпущенные шоковые заряды угодили в пустоту, бесповоротно загубив по пути несколько медицинских агрегатов. Они по-прежнему выполняли инструкции и старались его обездвижить, а вот Глеб был не связан подобными запретами. Боевиков осталось шестеро, они вели стволами, но не могли нащупать цель. Самым опасным оказался киборг. Видимо, он уже получил мысленный приказ от Умника, в его руке появился армейский двадцатизарядный крупнокалиберный пистолет Аргарова, или, проще говоря, КПА, созданный специально для деформатов, обычному человеку подобного не удержать, мощная отдача собьёт его с ног, отбросив на несколько метров. Пули, способные разорвать Северина в клочья, разворотили стену всего в нескольких сантиметрах от головы Глеба. Неизвестно, что понапихал Умник в несчастного Горюнова, который, спасая шкуру, стал медицинской мышью, но реакция и система наведения у него была отменная. Глеб нёсся, не разбирая дороги, лавируя между различными агрегатами, не щадя никого, кто попадался ему на пути. Двое медиков разлетелись в разные стороны, один размозжил себе голову о стену, второй налетел грудью на роботизированную руку, которая должна была выполнять какую-то медицинскую операцию. Его тело обмякло, насаженное на неё, словно пришпиленная к стене бабочка. Попавшийся на пути охранник, получил лезвием в грудь, силовая броня не смогла ничего противопоставить силе удара и виброклинку. На ходу Глеб перехватил винтовку, теперь он вооружён. Ещё одного врача упокоил киборг, пуля буквально снесла верхнюю часть тела. Он стрелял, не останавливаясь, ведя цель, но Глеб всё равно двигался быстрее. И тут всё кончилось. Последнее, что Глеб успел сделать, так это уйти кувырком от очередной пули и спрятаться за массивным шкафом, в котором хранились какие-то стальные колбы.

– Он выдохся, – крикнул Умник, – берите его. «Спринтер» перезарядится только через минуту. Седьмой, не стреляй, просто не давай ему высунуться.

Глеб активировал «Око». Киборг держал шкаф на прицеле, причём он сменил магазин на полный. Оставшиеся в живых пятеро бойцов медленно приближались, готовые стрелять. Выщелкнув магазин, Северин чуть не взвыл от разочарования: все патроны оказались шоковыми – против брони с силовым щитом они бесполезны, а энергетическое поле просто поглотит разряд. Глеб затравлено закрутил головой, ища выход. В этом момент в зал вбежали три боевика. Умник бросил им короткую фразу, и те сразу взяли шкаф на прицел.

– Выходи! – крикнул учёный. – Нас больше, у тебя нет шансов.

Глеб активировал дисплей. Наномышцам требовалось ещё сорок секунд для зарядки, и он знал, что ему их не дадут – пара секунд, и его окружат, а потом напичкают шоковыми зарядами, и когда он придёт в себя, то его уже будут резать на сотни кусков. Северин выставил ствол и сделал пару выстрелов, следя за противниками через шкаф. Шоковые заряды угодили в голову двум бойцам. Те вздрогнули, когда по полю прошёл электрический разряд, но это было единственное последствие меткой стрельбы.

Неужели, конец? Индикатор заряда наномышц полз мучительно медленно. И тут Глеб увидел свой шанс. Прямо перед ним в стене «пряталась» коробка электрического щитка, очень древнего. Видимо, хозяева базы не стали разоряться, и использовали то, что уже имелось. Осталось самая малость – добраться до него. Престол был всего в метре от стены, шкаф всё ещё прикрывал его. Вскочив, Глеб нанёс мощный удар по ней, молясь всем богам, чтобы выдержала кибернетическая рука, а не стена.

– Быстрее, – раздался за спиной голос Умника.

Боевики рванули вперёд. Пласт штукатурки, покрывающий панель, разлетелся мелкой крошкой. Палец нажал на спуск, и энергетическая пуля ударила в самый центр переплетения проводов. Запахло палёной изоляцией, заискрила микросхема, свет на мгновение моргнул, и наступила тьма.

Растерявшиеся боевики застыли. Умник озадачено вертел головой, и только киборг продолжал стоять, как ни в чём не бывало, держа пистолет и слегка ведя стволом, следуя за передвижениями Глеба. Но теперь преимущество оказалось у Северина. Киберброня – штука хорошая, а прикрытая энергетическим полем – просто великолепная. Но экран можно перегрузить, а броню пробить. Вот если бы на бойцах был полный боевой пехотный костюм типа «Арес», или хотя бы устаревший «Муромец», то они бы не напоминали сейчас слепых котят. Их же броня полицейской модификацией для разгона демонстрантов, и выстоять против виброклинков не в состоянии.

Глеб рванулся вперёд, и мгновенно раздался выстрел киборга, но он пришёлся в одного из боевиков, который должен был осуществить захват. Пробив поле и броню, пуля разворотила грудь. Весь удар пришёлся в человека, за которым укрылся Глеб. Второй выстрел угодил в стену, в разные стороны полетела каменная шрапнель, для Глеба совершенно безопасная. Но он не стал ждать новой пули, и уже нёсся дальше, «Спринтер» врубился совершенно неожиданно. Таймер начал отсчёт до перегрева импланта – десять секунд, то есть куча времени. Тепловые пятна, обозначающие людей, ярко светились в инфракрасном зрении «Ока». Престол стремительно перемещался между ними, раздавая страшные удары, сбивая противников с ног, пробивая броню клинками. Ещё двое пали от пуль киборга, который стрелял, не переставая, пытаясь достать шустрого противника. Боёк ударил по капселю последний раз – пуля снова угодила стену. Рука Горюнова рванулась к поясу за магазином. «Спринтер» опять выключился, спасаясь от перегрева. Пришлось атаковать киборга на обычной скорости.

Первый удар пришёлся в руку, которая держала пистолет. КПА улетел в сторону, а Глеб, получив сокрушительный удар в грудь, с трудом удержался на ногах. Но второго шанса Глеб киборгу не оставил – клинок вошёл под нижнюю челюсть и застрял. Глеб втянул лезвие, и тело рухнуло к ногам победителя.

– Ну что, Умник, мы остались вдвоём, – повернувшись к учёному, спокойно произнёс Северин, и получил очередь шоковых патронов в грудь.

Ноги подкосились, «Око» погасло, и Глеб рухнул на пол.

– Точно, Северин, мы остались вдвоём, – склонился к нему Умник. – Ты всё-таки сдохнешь, а я получу то, что хочу.

И тут Глеб почувствовал, что что-то не так: в груди появилось странное чувство, словно электрический ток пробежал по каждой клетке тела. Откуда-то взялись силы. Глеб махнул рукой и подсёк Умника. Лысый загремел на пол, больно приложившись затылком, но схватился за ногу. Северин, как всегда, не рассчитал сил и сломал ему лодыжку.

Встав, Глеб провёл внутренний мониторинг – «Око» снова работало. «Гиппократ» показывал, что всё в норме – импланты функционируют, как надо. Но что-то незнакомое, словно маленький уголёк, тлело в груди. «Гиппократ» никак не мог опознать причину этого ощущения.

Северин нагнулся к Умнику и взял его за горло.

– Я сейчас буду спрашивать, а ты отвечать, и не вздумай врать. Ты всё понял?

Умник испуганно закивал.

– Вот и хорошо, – оскалился Глеб и подобрал винтовку, из которой стрелял Смекалкин.

Подойдя к первому попавшемуся трупу боевика, он достал из подсумка на ремне новый магазин, снаряженную патронами с красной маркировкой, что означало – разрывные. Перезарядив оружие, Глеб занялся обеспечением безопасности тыла – взял пару массивных агрегатов, слегка напрягшись, оторвал их от пола и заблокировал дверь, ведущую из лаборатории. Удовлетворённый проделанной работой, Престол вернулся к тихо постанывающему вивисектору.

– Ну что, живодёр, поговорим? – изредка поглядывая на дверь, спросил он.

– Поговорим, – прошипел Умник, баюкая покалеченную ногу.

– Правильный ответ. А теперь вопросы: сколько людей на базе и кто финансирует исследования?

– Никто не финансирует, это мой проект, – искоса поглядывая на забаррикадированную дверь, ведущую в лабораторию, прошипел Умник.

За ней происходила какая-то возня. Северин напряг слух и легко расслышал разговоры столпившихся в коридоре людей.

– Завалили, лазер нужен, – произнёс один.

– Так неси, – приказал второй. – И чтобы через пять минут вход был свободен! Что там случилось?

– Не знаю, – вступил в разговор третий. – Задержанный вырвался. Я послал ещё людей, его загнали за шкаф, а потом камеры вырубились. Сейчас там только двое живых.

Глеб усмехнулся. Время ещё хватало. «Рентген» показывал, что там больше десятка вооруженных людей и три боевых робота. Северин перехватил винтовку левой рукой и, продолжая держать дверь под прицелом, снова посмотрел на сжавшегося на полу Умника.

– Сейчас ты в моей власти, они тебе не помогут, так что, советую отвечать, – в подтверждение намерений из правой руки вылетел виброклинок и выбил каменную крошку из бетонного пола, уйдя вглубь на пару сантиметров. – Ещё раз соврёшь, я отрублю тебе ногу, – предупредил он. – Кто финансирует исследования?

– Я правда не знаю, – почти плача, ответил вивисектор. – Раз в месяц приходят деньги, взамен я отсылаю данные по экспериментам.

«Инстинкт» подсказал Глебу, что тот не врёт. Умник, действительно, не знал, на кого работает.

– Верю. Сколько людей на базе, и кто кроме тебя контролирует исследования?

– На базе сорок человек, – прошипел, кривясь от боли, сломленный гений. Потом, окинув взглядом трупы, которые валялись вокруг, изредка вырываемые из тьмы вспышками лампочки, мигающей на каком-то приборе медицинского назначения, продолжил, – но теперь уже меньше.

– Где пульт управления охраной и автоматическими системами, и данные по исследованиям?

– Третий уровень, вниз на лифте. Данные там же. Они в моём кабинете – последняя дверь по коридору.

– Молодец. Но ты так и не ответил насчёт контроля: кто следит за ними от заказчика?

– Не знаю имени, все называют его Смотрящий. Сейчас его нет. В одном из отстойников набралось много деформатов, надо отфильтровать лишних. Он решил съездить лично.

– Когда вернётся?

– Он не вернётся. Скорее всего, Смотрящий уже в курсе произошедшего. Ты ничего не добился – базу закроют, персонал уничтожат, и откроют новую. А моё место займёт кто-то другой. Хотя, это отбросит нас на несколько месяцев назад.

Глеб задумался. Толстая дверь раскалилась докрасна, ещё немного, и её прожгут, надо действовать быстрее.

– Как выглядит Смотрящий?

– Без понятия. У него стоит модуль «Личина». Знаешь, что такое?

Глеб кивнул, он видел подобный имплант, способный за двадцать минут полностью изменить внешность посредством управляемых микроустройств, установленных под кожей, и позволяющих производить тонкие изменения в структуре кости и напряжённости кожи, создавая или удаляя морщины, впадины и шрамы, изменять её цвет, влажность и общий тон. Правда, процедура имплантирования очень дорогостоящая, поэтому и редкая. От того, что Умник опишет последний образ «контролёра», толку будет ноль.

– Последний вопрос: нападение на филиал «РосТеха» – ваша работа?

Вивисектор отрицательно покачал головой.

– Нам пришлось свернуть на месяц все проекты, боясь, что корпораты выйдут на нас. Смотрящий был очень недоволен и сам пытался узнать, кто это провернул. Данные, которые они похитили, могли бы нам помочь.

– Что за данные?

– Здесь проводилось частичное написание программ для разработки ИИ, – быстро проговорил Умник. – Тот, кто первым его изобретёт, будет править миром.

Глеб бросил взгляд на дверь – уже алую. Жар растекался по лаборатории. Внутренний термометр показывал, что в комнате больше тридцати градусов. «Инстинкт» говорил, что всё, что рассказал Умник, правда.

Северин поднял ещё одну винтовку и выстрелил в грудь учёного шоковым патроном, тот рухнул на пол, дергая руками и ногами, сведёнными судорогами от мгновенного сильнейшего электрического разряда.

Неожиданно в коридоре началась какая-то суета – часть людей и боевые роботы поспешили прочь по коридору, ведущему к транспортному лифту. У двери осталось всего пятеро. Время ещё было, и Престол быстро обшарил карманы вивисектора. Добычей стала одна пластиковая коробочка и комКольцо.

Глеб снова просветил дверь, улыбнулся. Боевиков по-прежнему пятеро, во всяком случае, это лучше, чем семнадцать, с ними он справится легко. В глубине бункера раздался мощный взрыв. Пол дрогнул, а прожигаемая дверь рухнула внутрь под ударом мощной взрывной волны. Следом прошёл электромагнитный импульс, который на несколько секунд подавил все энергетические поля. Но, к чести «РосТеха», импланты Глеба были надёжно экранированы от подобной неприятности.

Северин перепрыгнул упавший, раскалённый до красна, кусок толстого металла, и сходу добил оглушённого боевика, вогнав виброклинок в глаз. Следующему поднимающемуся просто ударил ногой в голову. От мощного пинка шея хрустнула, а кожа, не выдержав, лопнула. Как только владелец умер, силовое поле пропало.

В глубине бункера затрещали выстрелы. Чуткий слух Глеба уловил скорострельные штатовские штурмовые винтовки, а вот оружия противника он не слышал, значит, атакующие пользовались либо плазменными, либо лазерными стволами.

Престол оглянулся. Больше воевать было не с кем – трое оставшихся боевиков валялись на полу, заливая его кровью. Опрокинувшийся станковый лазер, падая, прошёлся по ним, перерезав горемык пополам.

Надо спешить, и Глеб, не активируя «Спринтера», побежал в сторону камер. Стрельба становилась всё громче и катилась в направлении Глеба. Неподалеку рванул мощный взрыв, из правого коридора ударила тугая воздушная волна, а следом в зал вбежали двое местных боевиков и растеряно замерли, уставившись на Престола, стоящего в паре метров от них. Но прежде, чем Глеб успел вскинуть винтовку, в зал вкатилась плазменная граната средней мощности. Северин активировал «Спринтера» и успел скрыться в коридоре, ведущем к лаборатории. За спиной вспыхнул голубой свет, а потом сразу погас. У боевиков не было ни единого шанса. Глеб взял на прицел вход. Оставалось невыясненным: кто атаковал, зачем, враги там или друзья. Конечно, его могла хватиться ГСК, и Долгов решил послать спецназ, когда он не вышел на связь, но слишком мала вероятность этого. Прошло секунд двадцать, всё было тихо, а потом в коридор влетели сразу пять самонаводящихся зарядов, судя по голубому и зелёному спектрам – шоковые и паралитические.

Глеб успел выстрелить три раза, сбив два из них, но три оставшихся угодили в него, отбросив на стену. Зрение помутнело, затем отрубилось «Око». Последнее, что Северин увидел – группа бойцов в новейших боевых пехотных скафандрах «Опричник». Глеб такой видел только один раз – перед самым вылетом… Он моргнул, он совершенно не помнил, куда он должен был лететь, и с кем… Один из вошедших поднял странный пистолет с широким стволом и нажал на спуск. Свет померк.

– Престол захвачен, – доложил боец в «Опричнике».

Невидимый собеседник несколько минут молчал.

– Просканируйте память «Ока», там должна быть запись событий. Если у противника нет никакой информации о нём, то оставьте его в уголке, пусть валяется. Очухается, сам выберется.

– Есть, сэр, – отчеканил «Опричник». Потом повернулся к своим бойцам. – Тащите его в операционную. Весь бункер в наших руках. Я просканирую его память.

Двое подскочили к бездыханному Глебу и поволокли его по коридору. Через три минуты Престол уже лежал на столе, с которого только недавно вырвался.

Командир «опричников» подключился к импланту и стал проглядывать всю записанную информацию. Некоторые моменты он перематывал, некоторые просматривал несколько раз. Сутки, которые Северин провёл с Маарой, он просто пролистал, правда, остановился один раз, когда перед ним появилась стройная, обнажённая контролёрша. Улыбнувшись, он стал смотреть дальше. Через сорок минут он отключился.

– Шэф, вызывает Лоб. Я просмотрел всё. Противник ничего не узнал о Престоле и о том, что в нём напичкано. Можете не беспокоиться.

– Что ещё удалось выяснить? – поинтересовался невидимый абонент.

– Главный – некто Смекалкин, по кличке Умник, бывший учёный «РосТеха». Лежит прямо у моих ног – Северин в него шоковый заряд всадил. Он проводил здесь эксперименты над деформатами. Кто заказчик, он не знает. Наблюдатель – некто именуемый Смотрящим, находится вне бункера. Данные на третьем уровне в кабинете Умника – последняя дверь по коридору.

– Неплохо, – согласился контакт Лба. – Информация сэкономит нам много времени. Что ещё важного?

– В камерах находится киборг. Кодовое имя – Террор. Он – самая удачная модификация, которую им удалось создать. Девушка Анна тоже здесь – третья камера. Престол пришёл за ней.

– Понятно, – задумчиво произнёс собеседник командира «опричников». – Лоб, пусть твои ребята подчистят всё здесь. Торрора и Умника с собой. Потом уходи. Девку не тронь. Северин рвался за ней, пусть получит награду. Она не должна нас видеть, пусть сам её освобождает. Престол вас рассмотрел?

– Смутные образы. Вообще, последние четыре минуты записи повреждены, видимо, в результате попаданий шоковых и паралитических зарядов. Всё-таки не шутка – три штуки схлопотал. Другой бы окочурился, а этот только выключился.

– Хорошо, пусть так и будет. Выполняйте!

– Всё сделаем в лучшем виде, – отчеканил Лоб и разорвал связь. – Этого, – мотнул он головой в сторону Глеба, – оставьте в покое. Бабу тоже не трогать, пусть сидит в камере. Рында, бери людей и пакуй киборга. Выживших с собой. Вычистить все хранилища данных. Трупами пускай занимаются местные контролёры. Исполнять!

Бойцы разбежались в разные стороны. Двое скрутили Умника, вкатили укол «Паралича» и потащили к выходу, ещё четверо унеслись в сторону камер.

Лоб перевернул ногой упавший стул и уселся на него, в мысленном режиме он отдал приказы остальным бойцам, рассредоточенным по всему бункеру.

Со стороны камер раздался звериный рёв и мощный удар по металлу.

– Рында, что у вас там? – вышел на связь главный «опричник».

– Террора успокаиваем, – незамедлительно отозвался замком. – Здоровенная тварь: два десять ростом и килограмм триста весом. Мы в него уже четыре шокера разрядили, великолепно держит заряд. – В гарнитуре раздался треск и свирепый рык, а следом грохот от упавшего тела. – Свалили, – доложил Рында, – пакуем.

Лоб отключился и бросил взгляд на лежащего на столе Глеба. Поднявшись, он подключился к ближайшему виртИнтеру, который чудом уцелел при разгроме лаборатории, и пробежался по камерам наблюдения. Северин порушил не все – отключились только пять ближайших. Из камеры четверо бойцов во главе с Рындой вытащили упакованного в силовой капкан Террора. Даже на голографическом мониторе киборг выглядел устрашающе, он напоминал персонаж из древней книги о безумном учёном, который сшил из различных частей человеческих тел монстра.

Через тридцать минут начали поступать доклады, что приказание Лба выполнены.

– Капитан, вот нашли в кабинете Умника, – вбежав, произнёс один из бойцов, протягивая плащ из наноткани и револьвер Гром. – Это принадлежало ему, – и показал на Глеба.

– Положи рядом с ним, – приказал Лоб, – нам добро без надобности. А теперь – уходим.

Бросив прощальный взгляд на Северина, валяющегося в отключке, он вышел из лаборатории. Боец исполнил приказ и побежал догонять командира. Через две минуты колонна броневиков, припаркованных неподалёку, ушла в сторону загородного полигона «РосТеха», где группу Лба ждал транспортный флаер.

Глеб пришёл в себя через полтора часа. Оторвав гудящую голову от подголовника, он осмотрел мутным взглядом комнату. Постепенно зрение сфокусировалось. Разгромленное помещение, его револьвер и плащ лежат на краю операционного стола. Глеб не удивился, он прекрасно помнил парней в «Опричниках» с эмблемой «РосТеха» на груди. Похоже, его использовали как таран для вскрытия данного объекта. Вот только кто? Отдельный человек, или сама корпорация?

Престол подошёл к виртИнтеру и подключился к городской сети, взломав брендмауэр. Глеб связался с Долговым по личному номеру.

– Долг, на связи Престол. Гони своих бездельников к складу в восточном секторе. Я накрыл всю базу, живых нет. Запеленговал?

– Да, высылаю усиленную группу. С ними будет Голован. Девка жива?

– Да, всё хорошо.

– Уходи оттуда, – приказал Долг, – никто недолжен знать, что ты замешан. Девку мы заберём.

– Хорошо. Тут побывали корпораты. Похоже, они всё выгребли. Отчёт мой получишь на днях. Все равно ничего срочного.

– Корпораты наши?

– Нет, не регионалы, а профи высшего пилотажа – взяли объект буквально минут за семь, я как раз тоже на прорыв пошёл.

– Тебя захватили?

– Да, вляпался, – легко согласился Глеб.

– Почему нас не вызвал? – строго спросил Долг, в его голосе проскользнул холодный металл.

– Некогда было, – ушёл от ответа Престол. – Я размотал нитку. Правда, кроваво, но размотал. И теперь за мной будет хвост Хана, он думает, что я независимый подрядчик, но, скорее всего, придёт к мысли, что я работаю на вас.

– С этим позже разберёмся, – бросил Долг.

– Ладно, я сваливаю, заканчивайте. Хотя, что тут заканчивать, одни трупы.

– Уходи, я проведу информацию, как анонимку. Туда пойдут только проверенные люди. Давай, у тебя десять минут. Кстати, стрельба в восточном часа в три дня – твоя работа?

– Моя. Всё, до связи.

– До встречи. А вообще, ты молодец. Отличная работа, отдыхай.

Северин шёл по коридорам и натыкался только на трупы охранников и развороченные турели. Попались и несколько гражданских. Камера Террора была пуста. Глеб равнодушно прошел мимо: забрали, да и Бог с ним. Престол достиг цели: вскрыл улей, спас девчонку. Он выполнил задачу, хоть и не полностью, но выполнил.

Через восемь минут Северин вышёл на поверхность. В небе стояла луна. Ключ охранника оказался универсальным. Отперев ворота, он осмотрел улицу. «Шест» блистал голографической рекламой. Несколько аэрокаров у входа. Рядом кучка парней, которые толкали друг друга, похоже, назревала драка. На улицу они не обращали внимания. Глеб быстро скользнул в тень. Прыгать через забор не хотелось, прокравшись вдоль, он быстро пошёл в сторону КПП южного. Минуты через две ему навстречу пронёсся десантный флаер ГСК и завис над складом. Из него десантировались двенадцать человек.

Северин спокойно шёл по тротуару. Хорошо, что он в восточном секторе, иначе пришлось бы идти в темноте, хотя с новыми примочками ночь перестала быть проблемой. На КПП, как всегда, заорали датчики, но его пропустили без вопросов. Глеб снова вылез в сеть, пока ещё не вышел из зоны действия датчиков связи.

– Долг, затри данные на КПП, я засветился на выходе.

– Сделаю, не отвлекай. Голован доложил, что они на месте, спускаются в бункер. Наворотил ты там.

– Это корпораты, моя работа – операционная.

– Всё, харэ базарить, я занят, – буркнул капитан.

– Не вопрос, отключаюсь.

Через полчаса он вышел к окраине южного. Мог бы и быстрее, но Глеб хотел прогуляться и подумать. Нажав на сенсор связи, он несколько секунд ждал. Глаз камеры навёлся на него, беззвучно щёлкнул замок, Северин потянул дверь.

– Димыч, – поприветствовал домовладельца Глеб.

Тот приветливо кивнул, правда, тут же насторожился.

– Что за стрельба была у склада в восточном?

– Понятия не имею, – стоя у лифта, пожав плечами, произнёс Престол. – Я в кабаке сидел почти весь день, девку снял.

Он бросил взгляд на Димыча. Вроде, тот поверил, уж больно устало выглядел Глеб. Дверь распахнулась, и он шагнул в кабину, а через минуту уже сидел у себя на диване, скачивая с «Ока» всё то, что записало за день. Необходимо проанализировать события, но позже. Сейчас же он сбросит инфу и спать, а завтра прямо с утра позвонит Мааре.

Сняв кобуру, он положил её под подушку. Запустив руку в карман штанов, достал маленькую плоскую коробочку, размером чуть больше половины ладони. Внутри лежал микрочип, из которого тянулся десяток проводов – единственный трофей, который достался ему в бункере. Раньше он такого импланта не видел. Может оказаться весьма ценным. Надо будет Грегору показать, только отдохнуть сначала.

Информация была перекопирована, дел не осталось. Глеб разделся и нырнул под лёгкое одеяло, теперь он не мёрз, вот только он не мог уснуть, если ничего не наброшено.

С утра он едва смог открыть глаза, всё тело болело, вернее, болело то, что осталось от тела – реакция живых частей на шокерные заряды. Слишком часто за последний день его вырубали. Глеб заставил себя встать. «Гиппократ», видимо, отрубился, и не смог провести автоматический анализ организма, как и восстановить его. Необходима перезагрузка. Отдав импланту мысленный приказ на активацию, он кое-как дополз до душа, быстро вымылся под холодной водой. Она приятно остудила тело, стало легче. В холодильнике осталась ещё пара наборов с готовыми обедами. Разогрев один, он быстро позавтракал. Допивая большую чашку дерьмового кофе, он услышал, как в дверь постучали.

Северин тяжко вздохнул. В данный момент гости совершенно не нужны. Активировав «Рентген», он посмотрел наискось сквозь стену, как он и ожидал, в коридоре стояла Тая, всё в той же старенькой потрёпанной, но аккуратной одежде. Глеб натянул на импланты кожу и пошёл открывать.

– Спасибо вам, – едва переступив порог, произнесла она и попыталась сунуть Глебу в руку тонкую стопку империалов.

– Я не понимаю, о чём вы, – убрав руки за спину, ответил Глеб. – Я только проснулся.

– Моя дочь жива, и я знаю, что это сделали вы, – уверенно заявила Тая.

– С чего вы взяли?

– Не скромничайте.

– Я, действительно, не при делах, – покачал головой Глеб. – Наверное, ГСК подсуетилась.

– Я не дура, и вас не выдам. Вы вернули самое ценное, что у меня есть. И ГСК здесь не при чём. Они полтора года расследовали исчезновения деформатов, и ничего. Но как только я пришла к вам, всё сразу завертелось. Я слышала о трупах в доме Гнилого, сказали, что там поработал деформат в плаще.

– Ну да, но я решал свою проблему, – соскользнул с крючка Северин. – Я рад, что ваша дочь вернулась домой, но я не при чём. Всего вам хорошего.

– Мне предложили переселиться в восточный сектор, я была в управлении ГСК, и один капитан предложил мне работу в отделе.

– Рад за вас. Вот тут уже я постарался, но это не стоит благодарности. Удачи вам.

Тая растеряно смотрела на него.

– Спасибо вам, – шепнула она. – И я чувствую, что вы мне соврали. Прощайте. Уже к вечеру я уеду и заберу дочь.

Глеб кивнул, женщина улыбнулась и, быстро поднявшись на цыпочках, поцеловала его в левую щёку, и выбежала за дверь.

– Закрыть, – приказал Глеб и вернулся к дерьмовому кофе.

Один плюс Северин всё-таки нашёл – он спас девушку и помог им с мамой выбраться из этой клоаки. Пусть живут, им дан шанс, а он и дальше будет разгребать дерьмо, и, может, даст шанс кому-то ещё.

Мысленно связавшись с виртИнтером, он набрал личный код Маары. Ответ последовал немедленно.

– С тобой всё в порядке? – голос девушки был напряжённым.

– Конечно, – усмехнувшись сам себе, ответил Глеб, – разве что, не выспался.

– Прогулки по ночам?

– Это южный, здесь всё по другому. А что случилось?

– Накрыли подпольную лабораторию, в которой расчленяли деформатов. Весь город на ушах стоит.

– Накрыли – и слава Богу, – добавив в голос радости, произнёс Северин. – Я слышал об этой напасти Каменского, теперь страхи позади.

– И ты, хочешь сказать, не при чём?

– С чего ты взяла?

– Я была в группе захвата. Несколько человек убито виброклинками. Раны похожи на те, которые могут быть нанесены идентичными с твоими.

– Ты ошиблась, – добавив в голос холодок, произнёс Глеб. – Мы сегодня увидимся?

– Увидимся, – легко согласилась она. Интонация изменилась, добавилось теплоты. – Я буду дома через полчаса. Моя смена закончилась, но я пишу отчёт, и не могу не указать характер ран.

– Не скрывай ничего, – легко согласился Глеб.

Он прекрасно знал, что Долгов уберёт всё, что будет лишним.

– Тебя когда ждать? – голос Маары стал совсем тёплым, таким, каким его запомнил Глеб во время их встречи.

– Я подъеду через час. Целую.

– И я тебя, – ответила Маара.

Глеб задумчиво отключился от виртИнтера. То, что контролёрша будет его «пытать», факт неоспоримый. Она будет мучиться, гадать, но от него ничего не добьётся. Нехорошо держать секреты от человека, который тебе нравится, но это не только его секрет. На мгновение он даже подумал разорвать с Маарой контакт, но он как-то прикипел к ней. Всего одна встреча, а расставаться уже не хочется.

Глеб быстро оделся, закрепил кобуру, сунул добытый имплант в холодильник – самое надёжное место в квартире.

Уже через сорок минут Северин стоял возле дома Маары. Город бурлил. Глеб успел послушать основные новости. ГСК выдала ликвидацию банды Умника, как свою победу. Конечно, косвенно это правда, ведь Глеб – внештатный оперативник. Умом он понимал, что другого варианта быть не может, ведь, не могла же ГСК заявить, что корпораты сделали за них всю работу, «РосТех» не любил светиться. Но осадок остался. Он услышал множество небылиц, передаваемых из уст в уста, о мрачных подземельях, о расчленённых деформатах и жутких мутантах, что проделали это. Хорошо, что у ГСК хватило ума, не валить всё на фриков – только войны не хватало. Долгов пока что молчал, но Глеб знал, после того, что произошло в бункере, он выдернет его к себе на личный разговор. Но сейчас всё подождёт. Северин нажал сенсор на панели и коротко бросил в микрофон камеры.

– Я внизу.

Замок щёлкнул, Глеб взбежал по лестнице. Маара стояла на пороге и смотрела на него, в её глазах читался восторг.

– Я горжусь, – шепнула она, поднялась на цыпочки и поцеловала.

– Не понимаю, о чём ты, – занося Маару в квартиру, ответил Глеб.

Потом поцеловал, и ещё, и ещё… Одежда полетела на пол…

– Почему ты не хочешь рассказать, как всё было на самом деле? – сидя, подогнув к груди колени, произнесла Маара.

– Я в этом не замешан, – глядя в потолок, ответил Глеб.

Маара обижено надула губки.

– Я никому не скажу.

– Конечно, – усмехнулся Глеб, – просто нечего будет говорить. Я не при чём!

– Покажи клинки, – попросила она.

Глеб поднял руку и отдал приказ, вибролезвие материализовалось почти мгновенно.

Осмотрев его, девушка задумалась.

– Странно, – произнесла она. – А левый?

Глеб послушно высвободил другой. Осмотрев и его, Маара загрустила.

– Ничего не понимаю, я была уверена. – Она достала пластиковую коробочку с двухсантиметровым обломком штыря (вокруг которого и образовывалась вибрация) совершенно идентичного с клинком Глеба. – Нашла в трупе киборга, и сразу спрятала, – пояснила она. – Но твои клинки целые.

– Почему он у тебя? – сурово спросил Глеб. – Ты должна была его сдать, как улику.

– Я была уверена, что это ты, и покрывала тебя, – растеряно произнесла она. – Но если не ты, то значит, в городе есть ещё кто-то с похожими возможностями.

– Спасибо, конечно, за заботу, но точно не я. И больше так не делай. Обломок уничтожь, не стоит портить себе личное дело, возможно, и всю карьеру.

– Не смей мне указывать! – вспылила Маара.

– Я не указываю, а прошу, – улыбнулся Глеб. – И я благодарен тебе за заботу, но свои проблемы я привык решать сам. Иди ко мне, – он легко преодолел её сопротивление и страстно поцеловал.

Маара всё ещё дулась, но ледок, который появился за последние несколько минут, треснул. Она ответила на поцелуй. Левая рука зарылась в волосы Глеба, а он, меж тем, думал об осколке – похоже, клинки не такие уж обычные, и способны восстанавливаться сами.

Северин ушёл около полуночи. Он бы и на ночь остался, у Маары был выходной, но на связь вышел Долгов и сказал, что требуется немедленно встретиться, причём не в Отделе, а на самой окраине западного сектора в небольшом трёхэтажном доме.

Глеб взял такси, иначе ушло бы слишком много времени, чтобы добраться быстро. Правда вышел за несколько кварталов и прилично попетлял, но никакого хвоста не обнаружил.

– Ты долго, – заявил оперативник, когда Глеб вошёл в распахнутую настежь дверь одной из квартир.

В комнате, фактически, ничего не было: два стула, на одном из которых сидел капитан.

– В твоём сообщении ничего не говорилось о том, что я должен всё бросить и нестись по первому твоему слову, – огрызнулся Северин. – Тебе стоило добавить – «метнулся живо».

– Не «всё», а «кого», – поправил Долг. – Но этот вопрос мы уже обсуждали. Я всё время забываю, что ты не обычный мой подчинённый. Просто привыкни к моей манере, меня не переделать.

– Как и меня, – оскалился Северин.

– Значит, у нас уже образовался своеобразный ритуал, – улыбнулся в ответ Долгов. – Садись, и давай поговорим. Что произошло в бункере?

Глеб быстро пересказал цепь событий, которая привела его туда. Долг ни слова не сказал о трупе киборга у Грегора и убиенного Пана с его командой. Правда, его обеспокоил вопрос с Ханом, но тут ничего поделать нельзя. А вот насчёт бункера, он просто засыпал Глеба вопросами.

– Ты уверен, что это бойцы «РосТеха»?

Северин кивнул.

– На них были «Опричники».

– Что было? – переспросил Долгов.

– Новейший пехотный боевой комплекс. Я сам о нём узнал случайно. Правда, не помню от кого. Это «РосТех», я уверен.

– Они всё выгребли. Нам достался труп киборга, Ивана Горюнова, обрывочные данные, которые удалось скачать с вычищенных виртИнтеров, свидетельские показания Анны и гора трупов, больше сорока человек. После нас заявились местные корпораты с серьёзными документами и забрали всё, что нам удалось нарыть. И это меня смущает.

– Ты думаешь, первая группа была не из «РосТеха»? – мгновенно сложил два и два Глеб.

– Я не знаю. Мы смогли отследить кортеж броневиков. Они за собой всё подчистили, но я надавил на кое-кого. Они ушли на территорию испытательного полигона корпорации. Но я сомневаюсь.

– Это уже не важно, дело закрыто, – заметил Глеб.

– Важно, – твёрдо заявил Долг. – Ты просто прикрыл одно из их гнёзд, а благодаря корпоратам мы лишились всех нитей. Значит, подобное повторится вновь, только уже не здесь. Мы ничего не добились.

– Им понадобится время, люди и деньги, – заметил Глеб.

– И всё это у них есть. Кстати, меня известили, что в нескольких городах в радиусе тысячи километров были найдены десятки мёртвых деформатов, которых похитили. Похоже, этот Смотрящий подчистил хвосты. Я буду отслеживать похожие преступления, и когда они начнут снова, мы будем знать. А теперь о деле. Что ты знаешь о радикалах, борющихся за чистоту человечества?

– Ты об антимеханиках?

– Да, я об антимеханиках и им подобных. Но это лишь вершина айсберга. Просто молодёжные группы и банды. Их кто-то финансирует, ими жёстко руководят, не давая уйти в разнос. Многие сделали карьеру на ненависти к киборгам. Но сейчас особый случай. Ты слышал о Гаврииле?

– Смотря, о чём ты спрашиваешь? О религии или о человеке?

– В данном случае – одно и тоже. Только в нашем варианте это призрак с винтовкой.

– Впервые слышу, – задумчиво сказал Глеб.

– Если антимеханниками и им подобными управляют, то Гавриил – фанатик. Он ездит по городам и убивает деформатов. Три жертвы, потом снова меняет охотничьи угодья. Он выбирает обычно людей состоятельных, убийство которых вызовет резонанс. Власти замалчивают истинную ситуацию. Но дальше так продолжаться не может. За последний год тридцать жертв. И самое плохое – он едет в Каменск.

– Откуда информация?

– Он присылает мэру уведомление, а потом появляются трупы.

– Только винтовка?

Долгов кивнул.

– Плохо, – задумчиво сказал Северин, – очень плохо. Никакого контакта с целью, большая дистанция, много времени на отход. Телохранители не помогут. Каждому энергетический щит не выдашь, да и не факт, что он остановит пулю. Кстати, чем он пользуется?

– Гаусс с компьютерным наведением.

– Ещё хуже – дистанция в четыре километра, он успеет уйти раньше, чем мы узнаем об убийстве. И что ты хочешь от меня?

– Ты уникален, в своём роде, – после паузы произнёс Долг. – Может быть, ты увидишь то, что ускользнёт от других.

– Ты слишком полагаешься на мои импланты. То, что я распутал кровавый клубок с деформатами, ещё ничего не значит. Я вовремя получил информацию, которой правильно распорядился. Пускай, я действовал несколько грубо и самонадеянно, но это дало результат. Здесь же мы изначально в проигрыше. Я даже не знаю, от чего оттолкнуться. Ведь, наверняка вы не знаете о Гаврииле ничего, кроме того, что он есть. Пожалуй, чётко известен только мотив, так что, не советую возлагать на меня много надежд. Но если мне попадётся тип с футляром, в котором будет Гаусс, я обязательно дам знать.

– Оставим пока что Гавриила в покое, – проигнорировал длинный спич Северина Долгов. – Ты прекрасно сдал тест, пора заняться чем-нибудь покрупнее. Вот, держи, – он протянул Глебу чип памяти. – Я знаю, что ты видел мою доску, и даже заснял то, что на ней. Наверное, пытался понять, что там за люди.

– И ничего не понял. Правда, на одном из них я узнал человека, но почему-то был уверен, что он погиб. Вот только не знаю, откуда эта уверенность.

– Интересно, – заметил капитан, – кого ты узнал?

Из комКольца появился небольшой экран, на котором начали сменяться снимки.

– Он, – указал Глеб. – Его зовут – Патрик Свенсон.

– И ты думаешь, он погиб? – озадачено спросил Долг.

Северин уверено кивнул.

– Престол, снимок сделан всего три месяца назад, его зафиксировала камера наблюдения возле местного офиса «РосТеха». И если верить тебе, то эти месяцы ты был неизвестно где, и никак не мог знать, что человек погиб. Вообще, дело не ГСК, у нас его забрали. Моё личное расследование.

– Поясни.

– Несколько месяцев назад была совершена атака на местный офис корпорации. Погибли охранники и несколько нападавших. «РосТех» забрал тела. У меня есть только снимок. Так вышло, что я первым прибыл к зданию корпорации, успел кое-что заснять и передать Юре, поскольку запись у меня забрали, и довольно грубо приказали убираться. Я слегка поскандалил, и меня отстранили от работы на две недели.

– И что тебя так интересует в этом деле?

– Меня интересует – кто напал на офис «РосТеха»? Мой контакт в корпорации говорит, что налётчиков найти не удалось, а, ведь, они получили то, зачем пришли. Для Гришина найти виновных – дело чести.

– Ты работаешь на «РосТех»?

Долг покачал головой.

– Я работаю на страну и на людей. Когда ты посмотришь то, что я тебе дал, думаю, ты тоже заинтересуешься.

Глеб забрал из руки Долгова чип.

– Только не смотри его на виртИнтере, который тебе оставили неизвестные благодетели, его могут мониторить.

Северин кивнул.

– Я уже подумываю сменить не только виртИнтер, но и квартиру.

– Из-за Хана?

– Не только, он – одна из причин. Он знает, что у меня есть контакт с ГСК. Надеюсь, он решит, что это Маара, и не будет копать.

– За неё не боишься?

– Хан её не тронет, – уверенно ответил Глеб.

– Тогда оставь всё, как есть. Если, прочтя то, что я тебе дал, ты решишь взяться за дело, то твоё положение в южном может очень пригодиться.

– Хорошо, я не буду торопиться, надо только держать пистолет поближе.

– Престол, учти, решишь ввязаться, обратной дороги не будет. Если мы распутаем клубок, может случиться так, что мы сунем свой нос в редкостный гадюшник, что наши жизни будут стоить ровно ничего, а вот наша смерть – очень дорого. И они не остановятся ни перед чем, чтобы заткнуть нам рот. Хорошо подумай, поскольку, если сбудется этот прогноз, то мы потащим за собой и тех, кто нам дорог.

– Ты о Мааре?

– Да, о ней. У меня тоже есть, кого терять, как и у Голованова. Но мы свой выбор сделали. Насильно тянуть не буду, но ты мне нужен.

– Я подумаю.

– Хорошо, тогда давай прощаться. Считай, отчёт о бункере я получил. Отдохни, но не пропадай.

– Ты знаешь, где меня искать, – вставая, произнёс Глеб.

Долг усмехнулся.

– Знаю.

Глеб кивнул и вышел. Он просветил весь дом. Они были вдвоём, больше поблизости людей не наблюдалось. Не факт, что их никто не прослушивал, но он надеялся, что оперативник позаботился об этом.

– Ты вернулся? – с радостью в голосе спросила Маара, встретив его на пороге и поцеловав.

– Дошёл до КПП и понял, что соскучился, – отшутился Северин. – Ужином покормишь?

– Не хочу готовить, закажем из ресторана?

– Не вопрос, – устраиваясь на кровати, ответил Глеб. – А пока его везут, можно немного нагулять аппетит.

Маара, стоящая в одном халатике, плотоядно осмотрела Престола и сбросила с плеч последнюю преграду.

– Нравлюсь? – глядя в единственный глаз Северина, спросила она.

– Очень, – последовал незамедлительный ответ.

– Тогда любуйся, – и она пластично сменила позу.

– Занималась гимнастикой?

Маара кивнула.

– И рукопашным боем, – после чего легко села на шпагат. – Нравится?

Глеб облизнул губы и нашёл в себе силы кивнуть.

– Вижу, – бросив взгляд на пах и сверкнув глазами, прыгнула Маара в объятья Глеба.

– А еда? – освобождая губы, спросил Глеб.

– Позже, – страстно прошептала она. – Всё после.

«После» растянулось на час. Кое-как найдя в себе силы, Маара сделала заказ.

Плотно поужинав или рано позавтракав, девушка свернулась калачиком под боком у Глеба. Дождавшись, когда она уснёт, Северин достал из сумки только что купленный виртИнтер. Уйдя на кухню, он подключился к сети и в течение часа настраивал машину, стараясь, как можно лучше обезопасить её от взлома. Когда он закончил, то настало время информационного чипа, который он получил от Долгова.

Развернув экран на метр, Глеб принялся изучать информацию, которая была у капитана.

Через два часа он задумчиво уставился на экран. Выходило что-то невероятное. Один из нападавших оказался упакованный имплантами почти также, как и Глеб. Жаль, отсутствовал список. Было очень интересно узнать, кто их изготовил. Тот, которого Северин увидел на записи, идентификации не подлежал.

Долгову не удалось ничего выяснить про этого человека, кроме того, что он не местный. Данных набралось мало, но Престол кое-как собрал обрывок картины. И она не радовала. Некая группа, великолепно оснащённая, взяла штурмом местную «цитадель», сделала то, зачем пришла, и растворилась. Подтверждённые потери – четыре человека, троих забрали с собой, у корпоратов счёт запредельный – двадцать шесть убитых, одиннадцать раненых. Это очень похоже на тактику спецподразделений. Подобное мог бы сделать спецназ «Айскорпа» или «Кьёнга», но никак не самоучки любители.

Рядом с фотографией Свенсона не было ни имени, ни фамилии, вообще никаких данных, кроме того, что он почти два дня вёл наблюдение за офисом «РосТеха». Глеб сейчас очень сожалел об одном: он не помнил, откуда он знает, что тот мёртв. На самом-то деле он очень даже жив. Глеб ещё раз изучил фотографии и выкладки Долгова. Босс был прав – дело заслуживало внимания. Это не очередной промышленный шпионаж, это не новый виток войны корпораций и это точно не личный мотив. Тут что-то иное. Вот только – что?

– Что ты здесь делаешь? – раздался за спиной сонный голос Маары.

Девушка стояла в дверях кухни в тусклом утреннем свете и заспанными глазами изучала информацию на развёрнутом экране.

– Работаю, – свернув экран, спокойно ответил Глеб.

– Кто ты?

– Независимый подрядчик. Мне дали дело, я его выполняю.

– Это информация о нападении на «РосТех». Откуда она у тебя? На кого ты работаешь?

Глеб покачал головой.

– Вопрос из области – не отвечу. Я не могу сказать, во всяком случае, пока что. Но давай так, я играю за хороших парней.

– А кто решает, что они хорошие? – парировала Маара.

– Справедливо, – согласился Глеб. – Но вот, что я скажу, наши с тобой мнения о хороших парнях сходятся.

Девушка ещё несколько секунд задумчиво смотрела на Северина.

– Значит, не расскажешь? – наконец, спросила она.

Глеб покачал головой.

– Не сейчас.

– А я всё равно тебе не поверила, – уже уходя, бросила девушка. – Это ты был в бункере, где резали деформатов. Можешь сколько угодно убеждать меня в обратном, всё равно не получится.

Глеб ничего не ответил, да и ответа не требовалось, «Инстинкт» показывал, что она уверена почти на девяносто процентов. Его это беспокоило мало: рано или поздно либо она сама докопается, либо он расскажет. Всё останется тайным только в одном случае – если он встанет и выйдет за дверь, закрыв её с обратной стороны навсегда, и больше не увидит Маару. Но сейчас он не готов к такому шагу. Не то, что она была особенной, просто его тянуло к ней. Глеб очень сильно сомневался, что их встреча – судьба. В его работе бывает всякое. Очень бы не хотелось, чтобы Мааре в один пасмурный день сказали, что он оказался чуть слабее и медленнее. Северин был солдатом, солдатом и остался. Семья для него – роскошь. Не заслужил ещё.

Глава шестая. Он дал результат

Гришин внимательно просмотрел полученные данные. Объект «Престол» великолепно справился с задачей. Более того, он добыл бесценную информацию. Ещё несколько часов назад у Павла Аркадьевича бродила мысль – избавиться от упакованного имплантами по уши киборга. Но теперь она исчезла – результат превзошёл все ожидания.

– Что думаешь? – глядя на Карцева, спросил Гришин.

– Думаю, это неимоверная удача. Северин захватил Смекалкина, которого мы считали мёртвым больше двух лет. Ведь, именно его разработки легли в основу «Борея». Но теперь он пошёл ещё дальше. Используя его наработки, мы проведём собственные исследования, и если они окажутся удачными, мы будем впереди планеты всей.

– Заставь Смекалкина сотрудничать. Используй любые методы и средства. Он должен работать на нас. Именно работать, а не делать вид, что занимается чем-то важным, пудря нам мозги.

– Это будет сложно, – пригубив настоящее дорогое вино из бара директора корпорации, заметил Карцев. – После того, как Лесин пытался его убрать, он не питает к нам любви. Не думаю, что он пойдёт на контакт. А если и пойдёт, то будет, как ты выразился, пудрить нам мозги. Его данные, добытые Лбом, не полные. Но думаю, их будет достаточно для начала тестов. К тому же, наш козырь – Террор.

– Вспомнил классику рока? – изогнув бровь, улыбнулся Гришин, припомнив строчку из песни, написанной Юрием Шевчуком больше ста лет назад.

– К слову пришлось, но легло хорошо, – согласился Карцев. – Так вот, монстр Франкенштейна, созданный Умником, нам поможет. Через несколько часов мои лучшие умы займутся им. Но даже половины тех данных уже достаточно для прорыва. Представь киборгов, не нуждающихся в энергии.

– Не совсем хорошо для нас, – заметил Гришин, – мы потеряем рынок сбыта.

– Но мы будем монополистами, мы сможем убрать из бизнеса «АйсКорп» и «Кьёнг». «Касл» почти не работает в нашей сфере, он нам не конкурент.

– Макс, я и так это знаю. Но терять рынок «Энерона»! Он будет питать импланты ближайшие десять лет.

– Я же не говорю, что смогу решить задачку завтра, – снова пригубив вино, заметил Карцев. – Импланты, за которыми будущее, разработка ближайших лет. К тому моменту мы, наверняка, будем владеть лишь долей рынка «Энерона». Поэтому сможем пошатнуть любых конкурентов, которые сначала потратят миллионы на то, чтобы украсть формулу, потом запустить его в производство и, наконец, миллиарды, потеряв рынок.

– Есть только один нюанс – мы не знаем, кто стоял за Умником и этими экспериментами. И пока не узнаем, будем, как слепые котята. Козыри на данный момент у них, они могут свалить всех. Ты заметил, что это только часть информации?

Карцев покачал головой.

– Я ещё толком не разбирался. Ты про что?

– Смекалкин делал лишь отдельную часть проекта, огромного проекта, разделённого на множество частей. Престол нашёл для нас несколько кусков пазла, но из них мы не соберём целой картины. Нам нужны те, кто за всем стоит. И это не корпорации. Очень похоже на частного инвестора.

– Тогда, может, нападение – дело рук хозяев Умника?

– Не думаю. Информация, которую скачал Лоб, подтверждает, что Смотрящий и Смекалкин свернули все эксперименты на месяц после инцидента. Вряд ли хозяин был рад подобному так близко от успешного прорыва. Мы не нашли никаких следов нашей информации на виртИнтерах бункера. Понятно, что она может быть в другом месте. Но это мы будем выяснять позже. Теперь мы знаем, что появился новый игрок с большими амбициями. Подозреваю, это кто-то из наших.

Карцев сделал большие глаза.

– Что-то я с трудом могу представить нашего соотечественника, которому по силам провернуть подобное. Мы знаем всех состоятельных людей, и их интересы лежат далеко за этой областью. Не думаю, что найдётся самоубийца, решивший сыграть против нас.

– Всегда есть кто-то, кто готов рискнуть, – заметил Кремень. – Хотя у меня появилась одна мысль, но сейчас пока рано её озвучивать. Ладно, давай выпьем.

– Давай, – легко согласился Карцев.

Коньячный бокал встретился с винным, раздался мелодичный звон.

– За успех, – произнесли они синхронно и рассмеялись.

Допив, Макс поднялся и протянул руку, Гришин пожал её. В свете разговора друг навёл его на кое-какие интересные мысли. Оставшись один, Гришин мысленно позвал секретаршу: «Марта!».

– Да, Павел Аркадьевич? – раздался немедленный ответ.

– Найди мне Томоша.

– Постараюсь, но это займёт время.

– Не к спеху, – прокомментировал директор. – Но я надеюсь на встречу с ним уже на этой неделе.

– Сделаю всё возможное, – вежливо произнесла секретарша.

Она была из редкой породы – не кукла, а живой человек. Не слишком красивая, но обаятельная. И прекрасно знала своё дело – не было вопроса, который бы Марта не могла решить. Гришин ни за что не согласился бы сменить её на красивую куклу. Для утех он мог позволить себе любую женщину, для работы ему нужна только Марта.

«Горобец, – мысленно позвал он, – зайди».

Дверь распахнулась уже через пару секунд, начальник личной охраны вошёл и, закрыв её, остановился посредине зала.

– Слушаю, – спокойно произнёс он.

– Что насчёт нападения?

– Мои люди ведут параллельное расследование. Я думаю, что группа, которая атаковала Каменский филиал, не имеет отношения к нападению на вас.

– Откуда вывод? – мгновенно среагировал Гришин.

– Павел Аркадьевич, моё мнение основано на анализе событий. Встреча – тайная, она была запланирована всего за несколько часов. Подготовить такую акцию за столь короткое время – невозможно. Следовательно, акцию готовил человек, который прекрасно знает ваши привычки. Вас сдал кто-то из своих.

– Интересно, – задумчиво пробормотал Гришин. – Есть соображения?

– Пока что кандидатов всего двое – Свен и Карцев.

– Насчёт Свена – согласен, я сам ему не доверяю. Но какой мотив у Макса?

– Мотивы стандартные – власть, деньги, зависть. К тому же он мог действовать по чьему-то прямому указанию.

– Не похоже, – покачал головой Гришин. – Но возьми его под колпак, только аккуратно, и лучше так, чтобы он не подумал на меня, если всё провалится. Свена прижимай плотнее. Но помни, за ним надо пустить лучших. К нему можно относиться по разному, но он профи. Держи его в поле зрения.

– Сделаю, – отчеканил телохранитель.

– Не медли, – раздраженно сказал Гришин.

– Слушаюсь, сэр! – и, развернувшись, Горобец вышел.

Кремень встал и подошёл к окну. Мысль, что это кто-то из своих, приходила ему в голову. Только бы не Макс! Он единственный человек, которому Гришин мог доверять. Но это не исключено, на кону слишком много – власть, деньги, влияние. На мгновение Павлу Аркадьевичу захотелось всё бросить, сесть в личный челнок, улететь в свой дом на Луну и неделю предаваться праздности – смотреть на чудесный сад, разбитый под куполом, нежиться в постели с какой-нибудь актрисой или топ-моделью, не думать о Престоле, покушении, конкурентах, разработчике новых имплантов. Но это просто нереально. Тяжко вздохнув, Гришин вернулся за стол и начал просматривать данные, добытые Престолом и Лбом. Никаких указаний на то, кто мог содержать бункер, никакой информации по мифическому Смотрящему. Аналитики уже пошерстили записи с камер наблюдений, пытаясь вычислить куратора проекта, или то, что может указать, за какую нитку тянуть.

– Павел Аркадьевич, – обратилась к нему Марта, голограмма которой появилась из виртИнтера, – вам международный вызов, Сайрус Грэм на линии.

Гришин нахмурился, глава «АйсКорп» никогда бы не стал связываться со злейшим врагом, если бы не особая нужда.

– Соедини, – выждав несколько секунд, разрешил он.

Посреди кабинета появилась голограмма Грэма, тот сидел за столом, а позади простирался Детройт. После того, как Нью-Йорк, Вашингтон и Лос-Анджелес погибли в пучине ядерного пламени, а Сан-Франциско подвергся биологическому заражению, столица переместилась именно в этот город.

– Господин Грэм, – вежливо склонив голову, поприветствовал конкурента глава «РосТеха».

– Мистер Гришин, – также вежливо произнёс юсовец. – Мы с вами разговариваем впервые, хотя с господином Лесиным у нас был довольно частый контакт.

– Лесин – это Лесин, – дипломатично заметил Гришин. – Я так понимаю, должно было случиться что-то экстраординарное, чтобы вы вышли со мной на связь.

– Вы правы. Завтра это появится во всех новостях, и вы всё равно узнаете. Час назад неизвестная группа взяла штурмом один из наших офисов. Охрана ничего не смогла противопоставить нападавшим. Скачав информацию, они ушли, подорвав здание. Вам это ничего не напоминает? – Не дожидаясь ответа на риторический вопрос, Сайрус продолжил, – похоже, действовала одна и та же группа.

– Что вы хотите? – спокойно поинтересовался Гришин.

– Нам показали свою силу, – заметил юсовец. – После налёта на ваш филиал, мы усилили меры безопасности. Но, как вы понимаете, это не помогло. Мы могли бы объединить усилия. Создать независимый отдел, состоящий из ваших и моих оперативников. Он не будет привязан ни к какому офису или месту – мобильная группа – лучшие из лучших.

Гришин задумался, идея оказалась интересной.

– Кто будет контролировать их работу?

Грэм озадачился.

– Если командовать вдвоём, то ничего хорошего не выйдет. Необходимо единоначалие. На мою кандидатуру не согласитесь вы, на вашу – я. Нам нужен авторитетный человек со стороны.

– Хорошее предложение, – согласился глава «РосТеха». – Но кто?

– Есть независимый подрядчик, вам он прекрасно известен под именем Да Винчи.

– Отличная кандидатура, он стоит тех денег, которые получает. Счета оплачиваем совместно?

– Конечно, – кивнул Грэм. – У меня сошёл с конвейера новый флаер, фактически, летающий командный пункт, на котором могут разместиться тридцать человек и четыре бронекара. Наша группа сможет оказаться в любой точки земли всего за три часа.

– Согласен, – ответил Гришин, – поскольку группа не принадлежит ни к одной из корпораций, а флаер можно зарегистрировать под флагом нейтральной страны, например, подойдёт Куба. Тогда им не понадобится разрешение на пересечение границ, так они избегнут множества проблем.

– Разумно, – мгновенно среагировал Грэм. – Я проведу переговоры с правительством Кубы, у меня там есть свои люди, это ускорит процесс. Всё будет готово к завтрашнему вечеру.

– Я соберу команду, они прибудут в любое указанное место. Пока между нами не слишком много доверия. Думаю, что наши люди должны встретиться на нейтральной территории.

– Приемлемо, мистер Гришин. Куба подойдёт.

Кремень кивнул.

– Мы договорились. Осталось только переговорить с координатором данной миссии, согласится ли он?

– Мои люди уже навели справки. На данный момент Да Винчи ни на кого не работает. Думаю, он примет наше предложение. Хотя, мы можем выяснит это прямо сейчас.

– Почему бы нет? Марта, – вызвал Гришин секретаршу, – выйдете на связь с Да Винчи, он должен быть в памяти виртИнтера, мы как-то уже работали с ним.

– Сию секунду, – отозвалась маленькая голограмма Марты.

– Живая женщина? – удивлённо посмотрев на главу «РосТеха», спросил Грэм.

– Да. И лучшего работника я не видел. Она со мной уже пять лет.

– Вы – оригинал, – усмехнулся юсовец. – Все давно пользуются куклами. Удобно же – машины ничего не забывают, и легко заменимы.

– На моей памяти она ещё ни разу ничего не забыла и не соврала, – встал на защиту секретарши Гришин.

– Зато люди болеют, им свойственны много других недостатков.

– Которые легко устранимы с помощью имплантов – наши медицинские модули способны излечить почти восемьдесят пять процентов известных заболеваний.

– Намекаете на наше состязание на выставке технологий в Милане? – язвительно бросил Грэм.

– Нет, просто констатировал факт, – спокойно ответил Гришин.

Хотя в душе Павла Аркадьевича всё пело. Он сумел уязвить напыщенного штатовца. Миланская технологическая выставка в прошлом году прошла под знаком «РосТеха». Русские импланты обошли всех конкурентов, работающих в схожих областях.

– Да Винчи на связи, – сообщила Марта. – Соединить?

– Да, немедленно, – приказал Гришин.

Голограмма стола Грэма сдвинулась к стене, а её место занял невысокий крепкий мужчина с совершенно лысой головой. Внимательно осмотрев помещение, он кивнул Гришину.

– Кремень!

Повернувшись к главе Айскорпа, он удивлённо выгнул бровь:

– Не ожидал увидеть вас, Гризли. Значит ли это, что вы договорились?

– Не совсем, – заметил Сайрус. – Но у нас есть совместный проект, и мы хотели, чтобы его возглавили вы.

Да Винчи усмехнулся.

– Отдельная команда по поиску группы, напавшей на ваши филиалы?

– Вы уже в курсе? – удивился штатовец.

– Информация – мой хлеб, – пожал плечами контрактор.

– Может, вы сэкономите наше время и укажете на этих людей? – спросил Гришин. – Мы выложим в три раза больше, чем ваш гонорар.

– За такие деньги я бы сделал это, – совершенно серьёзно произнёс Да Винчи, – но я не знаю о них почти ничего, в моём досье группа проходит, как Призраки.

– Тогда вернёмся к нашему вопросу, – разочаровано сказал Гришин. – У вас будет команда профессионалов, мобильная база под нейтральным флагом, вы получите фонды для работы. Ну и, конечно, приличное вознаграждение.

– Сумма?

– Назовите сами, – предложил штатовец, возвращаясь в разговор.

– Три миллиона империалов в золоте.

Гришин и Грэм переглянулись. Сумма приличная, но вполне приемлемая. Сайрус прикрыл глаза в знак согласия.

– Мы договорились, – озвучил Гришин позицию двух директоров.

– К завтрашнему вечеру я сообщу вам место, где будет объявлен сбор, – проинформировал контрактора Грэм.

– Жду вызова, – ответил Да Винчи, и голограмма пропала.

– Сколько вы готовы выделить на операцию? – спросил Гришина Гризли.

– Для начала – два миллиона империалов.

– Тогда – по два и гонорар Да Винчи пополам. Кстати, вы не знаете, как его зовут по настоящему?

Гришин покачал головой.

– Только знаю, что он не итальянец.

– Если мы всё обсудили, то я откланиваюсь, – попрощался штатовец. – До свидания.

– Пусть ваш день будет лучше, чем предыдущая ночь, – в тон ему ответил Гришин.

Сайрус кивнул, и голограмма исчезла.

Кремень устало потёр глаза. Сегодня произошло много важного. Последний раз корпорация шла на контакт с конкурентами три года назад во время войны. Но с этого можно поиметь немалую выгоду. Он не доверял Грэму, как тот, наверняка, не доверял Гришину. Если дело будет сделано, и данные будут обнаружены, каждый попытается наложить на них лапу. Но сейчас об этом рано думать – ни коня, ни воза. Поэтому, как оставить всех с носом, он поразмыслит чуть позже, а сейчас… «Горобец», – мысленно позвал он. Прошла минута прежде, чем появился начальник охраны. Он, как всегда, молча застыл посредине кабинета.

– Шеф?

– Собери команду в четырнадцать человек. Самый разный профиль – аналитики, штурмовики, ликвидаторы, контрразведчики, пару лучших оперативников.

– Объект? – флегматично, как робот, спросил телохранитель.

– Независимая команда под крылом контрактора. Будут работать совместно с идентичной командой «АйсКорпа».

– Время?

– К утру списки, к завтрашнему вечеру – полная готовность.

– Престол?

– Нет, пусть работает индивидуально, он потеряется в команде. К тому же, Северин – идеалист, он может изгадить всё дело.

– Понял.

– Выполняй!

Горобец развернулся и вышел.

Кремень несколько минут обдумывал ситуацию. Идея о соотечественнике, который решил влезть в игру, развалилась, как карточный домик. Украсть у «РосТеха» на своей территории – глупость, посылать команду за океан – ещё большая.

Он набрал длинный личный шифр и в обход Марты вышел в сеть.

– Глаз, ты меня слышишь?

Несколько минут было молчание.

– Да, шеф. Но сейчас не очень проходящее время.

– Что случилось с офисом «АйсКорп»? И почему не доложил? – пропустив мимо ушей слова своего разведчика, потребовал доклад Гришин.

– Нас всех проверяют. Я сейчас еду на место. Но предварительно картина такая: ночью неизвестные, в количестве тридцати человек, захватили центральный офис в Майами и удерживали его в течение двадцати двух минут, все служащие и охрана погибли, информация похищена, здание уничтожено взрывом.

– Как только будут данные, пересылай, – отдал приказ глава «РосТеха». – Всё, отбой.

Гришин озадачено посмотрел в окно. Филиал в Майями – один из крупнейших. Две тысячи служащих. Пусть ночь, и там не было и пятисот человек. Но как это возможно? Там только охраны больше сотни, плюс автоматические турели, боевые киберпсы, охранные системы и роботы. Вся эта история дурно пахла. Если действует одна и та же группа, то здесь они изменили схему. И как тридцать человек могут взять такой объект? Вопросов становилось всё больше, ответов всё меньше. Если тридцать человек смогли провернуть подобное, то, что они сделают, будь их две сотни?

Кремень, посмотрел на часы, секундная стрелка методично бежала по кругу, отмеряя отпущенное человеку время. Сегодняшний день дал много, посмотрим, что даст завтрашний. «Марта, – мысленно позвал он и, когда ощутил лёгкую щекотку, которая говорила, что контакт мылеголоса установлен, приказал, – меня ни для кого нет. Сделайте заказ в ресторане, и позвоните Элеоноре, я жду её через час. Я буду в пентхаусе».

– Хорошо, Павел Аркадьевич. Ещё распоряжения?

– Нет, на сегодня всё. Сделаете это, и можете быть свободны.

– Доброй ночи, Павел Аркадьевич.

– И вам, Марта. На всякий случай оставьте вместо себя куклу.

– Уже.

– Тогда всего хорошего, и до завтра.

Гришин направился к личному лифту и поднялся в собственную квартиру, которая располагалась выше кабинета надесять метров. Приняв душ, он устроился на диване и посмотрел новостную ленту. Ничего интересного: Израиль потерял все территории, кроме Иерусалима, в Африке уже сто лет тлел непрекращающийся конфликт – все резали всех, в Париже фрик-смертник подорвал себя в толпе демонстрантов, протестующих против использования имплантов – сто сорок погибших. Мир катился под откос, вернее, нёсся со скоростью межконтинентального флаера. Только с Луны шли абсолютно положительные новости: кинофестиваль сменился неделей моды, симпозиумы чередовались со светскими раутами.

От новостей Гришина оторвал вызов с поста охраны.

– Прибыла госпожа Элеонора, – доложил Горобец и с секундной заминкой добавил, – и ваш ужин.

Кремень улыбнулся.

– Элеонору сопроводи, ужин подними, – приказал он.

Гришин знал, что Горобец, получив мысленный приказ, тоже улыбнулся.

Через минуту двери лифта распахнулись, и из них выплыла Элеонора, в длинном обтягивающем платье с шлейфом и изумительным колье с крупными рубинами и опалами, подаренным ей Гришиным на прошлой неделе.

– Милый, как я выгляжу? – спросила она мелодичным голосом, продемонстрировав в разрез платья необычайно длинную ногу в чёрном чулке.

– Как всегда великолепно, – стараясь, чтобы голос звучал, как можно влюбленней, отозвался Гришин. Эта тупая «кукла» была видной светской львицей и известной актрисой.

Горобец кое-как объехал стоящую в дверях женщину и вкатил в апартаменты сервированный столик. Гришин мысленно сказал: «Спасибо», и охранник, кивнув, удалился. Бросив взгляд на Элеонору, директор корпорации понял, что это их последняя встреча. Она обходилась слишком дорого, да и надоела. На музыкальном олимпе уже заблистала новая звёздочка – Ольга Керн, красавица, ещё не избалована, да и само ухаживание было для Гришина вроде спорта.

Элеонора по-хозяйски вскрыла судочки с едой, потом непринуждённо уселась на один стульев в ожидании, что её сейчас накормят.

Несколько секунд Гришин смотрел на неё и решал, выкинуть её за дверь сейчас, или сначала трахнуть?

Обнаглевшая актриса, похоже, забыла, что Гришин прислугу не содержал.

– Могла бы и на стол накрыть, – прохладно произнёс он.

Элеонора скривила губки, но всё-таки поднялась со стула и быстро переставила многочисленные судочки на стол. Гришин открыл бутылку десятилетнего красного вина.

– За тебя, милая, – поднял он бокал.

Она элегантно отсалютовала в ответ, потом начала щебетать какую-то белиберду о светской жизни. Кремень целых десять минут делал вид, что слушает, а на самом деле планировал завтрашний день. Наконец, ему надоел фон. Он встал, протянул руку, которую Элеонора благодарно приняла, и быстрым рывком поднял её на ноги. После чего женщина была развёрнута и брошена грудью на стол. Она ойкнула, когда он резко вошёл.

– Милый, а понежнее? – прошептала она, двигаясь в такт.

– Нет, – ответил Гришин. – Помолчи.

Через двадцать минут всё было кончено, и Павел Аркадьевич понял, что удовольствия получил ровно столько, сколько и от дешёвой шлюхи.

– Когда мы снова увидимся? – стоя в дверях лифта, спросила она.

– Я свяжусь с тобой на следующей неделе. Думаю, дел будет поменьше, слетаем на Луну, – спокойно соврал Гришин, зная, что книга прочитана от корки до корки и больше ему неинтересна.

Через двадцать минут, приняв душ, он уже спал. На завтрашний день был запланирован очень плотный график.

Глава седьмая. Стрелок неизвестен

– Престол, где тебя носит? – раздался из виртИнтера голос Долгова.

– Да нигде не носит, – лениво отозвался Глеб. – Занимался своими делами. А чего понадобилось? Я помню о нашей договоренности.

– То, что помнишь, – хорошо, а вот то, что нет результата, – плохо, – раздражённо рыкнул капитан.

– Я так понимаю, что-то произошло? – проигнорировав вспышку раздражения начальника, спросил Северин.

– У нас первый труп, – уже более спокойно произнёс Долгов. – Полчаса назад на ступенях собственного дома застрелен замдиректора «РосТеховского» филиала Алик Фирсов. Корпораты стоят на ушах, ГСК поднята по тревоге, город, насколько это возможно, перекрыт. Вот данные, которые переслал Голованов. Он работает на месте преступления. По распоряжению полковника, я назначен куратором расследования.

– Данные получил, – глядя на загруженный файл, отозвался Глеб.

– Бросай всё, и занимайся этим делом. Остальное подождёт.

И Долг, не прощаясь, отключился.

– Бегу и спотыкаюсь, господин капитан, – пробормотал Северин, но файл всё-таки открыл.

Как он и ожидал, там не оказалось никакой ценной информации. Орудие преступления – винтовка Гаусса. Место, откуда стреляли, – не определили. Были известны три приблизительные точки. Объект получил две стальные болванки в голову и ещё столько же в грудь. Имелась видеозапись самого убийства и несколько записей с камер наблюдения на улицах в трёхкилометровой зоне.

Глеб очень внимательно просмотрел запись с убийством. Сработано чисто. Энергетический щит второго класса защиты, который был на корпорате, смог ослабить только первую болванку, после которой просто перегорел, и остальные три выстрела стрелок делал без каких-либо помех, добив цель, сбитую на землю. Охранник попытался закрыть объект своим телом, но, получив выстрел в грудь, улетел метра на три, и больше не мешался. Вся ликвидация заняла чуть больше полутора минут.

Глеб запросил данные спутника, который висел над городом. Он был гражданским и выполнял многочисленные функции – от навигации флаеров и каров, до передачи информации. Но самое полезное для Престола – отслеживание угнанных транспортных средств. Мгновенно на виртИнтере появилась трёхмерная карта города. Северин ввёл персональный код сотрудника ГСК и получил доступ к записям за прошедшие сутки.

«Рассчитать все передвижения людей в пятикилометровой зоне, – мысленно отдал он приказ. – Провести сравнение этих передвижений с вероятными точками», – Глеб нанёс на карту возможные координаты стрелка.

ВиртИнтер надолго задумался. Бюджетная недорогая модель просто не предназначена для подобных объёмов данных, а тот, что ему оставили неизвестные добродетели, использовать он опасался.

Престол раздражённо следил за шкалой обработки, у него образовалось свободное окно минимум в пятнадцать минут. Понимая, что просто таращиться в экран, не имеет никакого смысла, он встал и направился на кухню. Отдав приказ роботу-бармену сварить крепкий кофе, он принялся разогревать завтрак. При этом «Око» вывело на экран досье жертвы, и кое-что Северину показалось странным. У Фирсова было не так уж много имплантов: три мозговых, вполне общедоступных, заменены органы и бионическая реконструкция скелета, поскольку раньше Фирсов страдал остеопорозом или, проще говоря, хрустальными костями. Киберимплантация помогла многим. Вообще кибериндустрия дала шанс на вторую полноценную жизнь миллионом людей, и стольких же превратила в уродов.

Глеб рассеяно выпил дрянной кофе. За четыре дня, что прошли с событий в бункере Умника, он так и не удосужился добраться до магазина и закупить что-нибудь поприличнее той дряни, что варил робот. Да и деньги заканчивались. Глеб запустил руку в карман и достал трофейный имплант. Сегодня же надо будет наведаться к Грегору, эта штучка стоит минимум пять тысяч.

Вернувшись к виртКому, он озадачено посмотрел на полученные данные. Едва заметное мутноватое пятно на крыше одного из домов, зона затемнения, имплант, блокирующий любое наблюдение. Значит, Гавриил всё-таки пользуется имплантами. Правда, вычислить этого человека не удастся. Дом, с которого стреляли, жилой, улица оживлённая – десятки людей, и невозможно определить, кто из них стрелок. Место, по сути, ничего не даёт. Конечно, надо будет там осмотреться. Модуль «Мираж» вышел почти идеальным, он не оставлял шанса вычислить новую позицию, которую займёт Гавриил при следующем выстреле.

Глеб внимательно отсмотрел запись с момента появление мутного пятна и его отхода. Всё заняло меньше пяти минут. Спутник был не в состоянии накрыть весь город, в лучшем случае его можно нацелить на отслеживание двух-трёх кварталов, но этого мало. Северин озадачено потёр переносицу. Ситуация препоганая, ему нечего противопоставить стрелку-невидимке.

– Долг, – вышел на связь с капитаном Престол, – мне нужна информация по всем предыдущим убийствам, которые приписываются Гавриилу.

– У нас ещё нет этой информации, – огрызнулся Долгов. Сразу видно, что он не в духе. Видимо, на него крепко насели в связи с последними событиями.

– Добудь её. Вы нашли место, откуда стреляли?

– Да, но там пусто.

– Как я и ожидал, – сам себе сказал Глеб. – Ладно, не отвлекаю. Как появится информация, пересылай.

– Престол, найди его, – в стальном голосе оперативника послышались просящие нотки.

– Я делаю, что могу, – не стал срываться на капитане Глеб. – Но совершенно не с чем работать. Он использует «Мираж», это сводит все наши усилия на нет.

– Откуда информация про «Мираж»? – мгновенно встрепенулся Долгов.

Глеб в двух словах рассказал о своём расследовании и его методах.

– Ты знаешь, что ты совершил должностное преступление, и тебя за это ждёт трибунал?

– Я дал результат. А если он не нужен, то иди в жопу, – не выдержал Глеб. – Или дай мне работать, или сам плавай в этом дерьме. По мне, вы все со своими законами захлебнётесь им, они вас на дно тянут.

– Но нельзя так грубо попирать его! Насчёт результата – ты прав. Правда, то, что у Гавриила «Мираж», мало что даёт.

– Скорее всего, у него имплантирован ещё как минимум один модуль – «Автооптик».

– Оптическая автоматическая система наведения?

– Именно. Он стрелял почти с четырёх с половиной километров, пять выстрелов за десять секунд, и все в цель. Обычному человеку такая скорость недоступна.

– Импланты запрещённые, – немного подумав, оптимистично заявил Долг. – Мы сможем его обнаружить.

Глеб только скривился. Если бы это было так легко, то Гавриил бы давно был пойман или убит.

– Сомневаюсь, – скептически заметил он. – Но попытаться можно. Такие импланты не спрячешь. Но если он ещё не попался, значит, никакой сканер не поможет их обнаружить. Ладно, как будут новости, дай знать.

Долгов отключился, не прощаясь.

Глеб ещё несколько часов работал над делом Гавриила, но не смог продвинуться ни на шаг. Вычислить место отхода, базу и, уж тем более, самого стрелка – не получалось. Как он передвигается по городу с полутораметровой винтовкой? Как уходит из обложенного сектора? Ведь он работает на чужой территории, значит, он разведал её ранее. Размышления были вполне логичными, но ответов на вопросы не давали.

Северин несколько раз прошёлся по комнате, постоял у окна, задумчиво глядя на заводской пейзаж и раскинувшиеся перед ним трущобы, потом резко взял плащ и вышел за дверь.

В холле он столкнулся с Таей и Анной. Женщина при помощи совсем древнего робота-погрузчика перетаскивала к двери какие-то коробки и тюки.

Девушка бросила на Глеба равнодушный взгляд, после чего направилась на улицу. Она не видела его, не знала, какую роль сыграл он в её судьбе. А вот Тая знала. Она обернулась, увидела Северина, и её усталое лицо осветила улыбка. Она ничего не сказала, рядом маячил Димыч, но Глеб знал, что эта улыбка предназначается ему, и в ней выражена вся благодарность. Он кивнул женщине и домовладельцу, и вышел на улицу.

Дни становились всё длиннее. Весна уже вступала в свои права. Возле дома и трущоб начала пробиваться зелёная травка. После радиоактивных осадков она росла быстро, не пройдёт и пары дней, как из нескольких сантиметров она дорастёт до колена.

– Уезжаете? – равнодушным голосом спросил он у девушки, которая стояла на ступенях и смотрела, как робот закидывает коробку в кузов не менее древней грузовой платформы первого поколения.

– Да, мать нашла работу в центральном секторе. Я рада, что больше никогда не увижу этих трущоб. Тем более, после того, что со мной здесь произошло. Хотя вы – новичок и, наверное, не в курсе последних событий.

– А что произошло?

Девушка посмотрела на него и собиралась что-то сказать, но, передумав, только махнула рукой.

– Не важно. Всё, что случилось – уже случилось. И я рада, что эти ублюдки получили по заслугам. Извините, мне нужно идти.

В этот момент на крыльце появились Тая и Димыч. Глеб развернулся и направился к лавке Грегора. Он чувствовал на спине взгляд, вот только определить, кому он принадлежал, невозможно, но, скорее всего, Тае. Только она догадывалась, какую роль сыграл Северин в освобождении её дочери.

Дверь в лавку Грегора была заперта. Ничего неожиданного, и Престол просто приложил палец к сенсору панели. С минуту ничего не происходило, и он уже собирался уйти, когда энергетический замок бесшумно щёлкнул, и дверь приоткрылась.

Глеб спокойно вошёл в клетку, которая на этот раз оказалась открытой. Около коридора стоял незнакомый парень, в котором было не так много железа, как в предыдущем охраннике. Закрыв с пульта дверь, он посмотрел на посетителя.

– Проходите, Грегор вас ждёт.

Новый подручный торгаша был вооружен гораздо скромнее, чем прежний, в кобуре на поясе у него висел армейский пистолет – мощное оружие, но с Торнадо не сравнится.

Глеб запустил «Око», просвечивая коридор. Здесь тоже всё по-старому: противопехотная мина, заряд взрывчатки.

Хозяин встретил его за прилавком. Махнув рукой, он отослал подручного. Убедившись, что тот ушёл, он опустил металлическую дверь, отрезав торговый зал от остальной части подвала.

– Я ждал вас раньше, – указывая на кресло, произнёс он. – По Каменску уже бродят слухи о секретном бункере, в котором расчленяли деформатов.

– Без комментариев, – твёрдо произнёс Глеб, усаживаясь напротив хозяина. – Что скажите об этом? – он вынул из кармана футляр с имплантом и передал его Грегору.

Тот несколько минут изучал его, потом достал портативный сканер.

– Очень интересно, откуда это у вас?

– Не важно, откуда. Что это?

– Резервная система питания. До определённого момента находится в спящем состоянии, но, если в результате некоторых действий ваши импланты окажутся подавлены, например,

воздействием шокового или энергетического заряда, она активирует их. Новейшая разработка «РосТеха», таких я ещё не видел. Это боевой имплант для армии, его цена около пятидесяти тысяч. Но вы, наверняка, захотите вставить его себе. Я могу помочь за чисто символическую плату.

– Хочу, но у меня почти нет денег, на счету всего три тысячи.

– Я же сказал – символическая. Тысячи будет вполне достаточно, – улыбнулся в ответ Грегор. – Я обязан вам. Здесь вы всегда желанный гость.

– Для вас я ничего не сделал, – удивился Глеб.

– Ошибаетесь, молодой человек, – усмехнулся хозяин. – Мой подручный вёл очень грязный бизнес, и если бы Хан получил информацию, что Николай замешан в исчезновении деформатов, он бы убил не только его, но и меня. Пусть, я приношу ему много денег, но он бы обрубил все хвосты на всякий случай.

Глеб, в принципе, понимал подобную политику главного бандита южного: ему выгодно спокойствие, поскольку, если перегнуть палку, рано или поздно в сектор войдут войска корпоратов при поддержке ГСК. И если с последними Хан мог справиться, то армии противопоставить ему нечего. Лучше быть большой шишкой в маленьком болоте, чем мертвецом – практичный и понятный подход.

– Ну так что, будем вставлять? – выводя Северина из размышлений, напомнил о себе Грегор.

– Будем, – решился Глеб.

– Место импланта в грудной клетке, у него автономное питание напрямую от сердца, контакты идут в мозг и к нервным окончаниям.

– Сколько процедура займёт времени?

– Сутки: пять часов на вживление, остальное на адаптацию, – немного подумав, озвучил срок Грегор.

Долго, но подобная система необходима.

– Приступайте!

Грегор указал на заднюю комнату и пошёл вперёд.

– Что вы знаете о методе вживления?

Престол покачал головой.

– Ничего.

– Сначала сканирование, определение места для импланта. Следом – погружение объекта в искусственную кому. Затем, если есть, – удаление старого, ну а потом – непосредственно вживление и пробуждение.

Не очень хорошо – большую часть времени Глеб будет беззащитен. Но другого выбора нет. У него на руках незаконный боевой модуль, с таким не придёшь в «РосТех» и не скажешь: «Поставьте». К тому же бизнесмену Грегору не с руки обманывать клиента – репутация значит многое. Если люди узнают, к нему больше никто не обратится. А то и просто убьют, южный, ведь, и правит бал здесь закон «большой пушки и железного кулака».

Грегор прошёл через длинный коридор и распахнул дверь. Глеб опешил: он рассчитывал на логово кустарного живодёра, а оказался в очень хорошей медицинской лаборатории, обставленной техникой вчерашнего дня. Грегор закрыл за собой дверь, похожую на ту, что Северин видел в бункере, и указал на кресло в центре.

– Садитесь, сейчас я всё подготовлю.

Северин послушно занял указанное место и прикрыл единственный глаз. Искусственная кома – штука неприятная, но она – единственный способ отключить без последствий уже установленные импланты.

Грегор устроился за пультом и стал нажимать сенсоры. Кресло пошло вверх, энергетические хомуты захлестнули руки Глеба, а с потолка спустился сканер такого размера, что Глеб был даже не уверен, что используя свои наномышцы, сможет поднять эту бандуру. Сканер начал медленно вращаться вокруг кресла, проводя исследования. С каждым кругом скорость увеличивалась, и вскоре Глеб, даже с помощью «Ока» уже не мог уследить за ним. Так продолжалось минут десять. Потом аппарат снова поднялся к потолку, а кресло опустилось. Глеб, которого слегка укачало постоянное мельтешение, посмотрел на Грегора. Торгаш, он же подпольный доктор, выглядел растерянным.

– Что-то не так, – спросил Северин.

– Всё не так, – отозвался Грегор. – Сканер утверждает, что в вас около пятнадцати различных имплантов, не считая тех, что уже активны.

– А почему я их не чувствую? – удивился Глеб.

– Потому, что они спят. Когда вы были здесь впервые, я просветил вас обычным сканером. Он у меня автоматически сканирует любого посетителя, – увидев потяжелевший взгляд Северина, быстро прояснил Грегор. – Так вот, сейчас в вас активировался один из спящих имплантов, скорее всего, это произошло в какой-то критической ситуации в результате выплеска адреналина, такое иногда возможно. Кстати, в вас пробудился именно имплант резервной системы. Тот, что вы мне принесли, готов купить, скажем, тысяч за двадцать.

– Значит, у меня такой есть? И он активирован?

– Да, я его только в систему диагностики пропишу, и всё, можно пользоваться.

– Двадцатки мало за такую игрушку. Ты срезал цену больше, чем в половину, – резко перейдя на «ты», бросил Престол. – Наверняка уже завтра он будет стоять у какого-нибудь местного воротилы, и ты заработаешь на этом раза в три больше. Давай по-честному: нижняя цена – тридцать пять.

Грегор думал не долго, видимо, у него на примете уже имелся клиент, который сможет оплатить установку такого дорогого модуля.

– Хорошо, по рукам. Кстати, могу попробовать активировать оставшиеся импланты, но это будет довольно сложно, их придётся искать вручную, и включать также. Дело не на один день. На сканере просто показано их наличие, но где они, я не знаю.

– Сейчас не до этого. Хотя, – Глеб задумался, – есть те, которые ты сможешь обнаружить быстрее?

Грегор несколько минут размышлял.

– Мозговые – точно нет. На них уйдёт больше всего времени. Да и нужного оборудования у меня не имеется. Тут нужен сканер из «РосТеха», без него я смогу только вслепую работать. Думаю, ты не обрадуешься, если мне понадобится вскрыть тебе череп. Результат такой операции – тридцать на семьдесят, причём тридцать – это то, что всё пройдёт удачно, и ты останешься жив.

– Безрадостная перспектива, – хмуро заметил Глеб. – А с остальными что?

– Я могу начать сканирование отдельного участка, например, руки, и если найду, можем попробовать активировать.

– Давай, так и сделаем, – решился Глеб. – Какой самый перспективный участок?

– Грудь и спина, – ответил Грегор. – Но, думаю, начать надо с малого. Как насчёт правой руки?

– Приступай.

Грегор кивнул, и снова кресло поползло вверх, а с потолка опустился сканер.

– Сейчас я увеличу его мощность до максимума, советую закрыть глаза, так как возможно повреждение сетчатки. «Око» тоже отруби.

Глеб послушно прикрыл левый глаз и деактивировал имплант.

– Начали, – крикнул Грегор, и сканер двинулся по кругу.

Теперь он шёл гораздо медленней, но вскоре Глеб начал чувствовать тепло, капля пота скатилась с уцелевшей части его настоящего лица. Он с трудом смог определить время, которое прошло с начала повторного сканирования, внутренние часы говорили, что он в кресле не меньше часа. Сам того не заметив, Глеб задремал.

– Я нашёл, – толкнув его в плечо, произнёс Грегор. – Знаю точное место, и как добраться. Надо сказать, твой «Борей» уникален, он долго сопротивлялся, сканирование заняло почти два с половиной часа.

– И что за имплант? – спросил Северин.

– Без понятия, – честно ответил торгаш.

– Активируй.

– Это займёт время. Всё не так просто. Правда, в кому тебя погружать не понадобится.

– Сколько?

– Не представляю, но я смогу делать два дела одновременно: заняться рукой и прописать твой резервный активатор.

– Валяй. Ты мне должен много денег, могу себе позволить. Во сколько мне встанет данная операция?

– В десять тысяч.

– Не борзей! – возмутился Глеб.

– Семь, – быстро сдал назад Грегор.

– Уже нормально, начали?

– Давай, я тебя усыплю, чтобы ты не дёргался. – Грегор достал инъектор и вкатил в шею Престола укол. – Спокойной ночи, – услышал Северин и вырубился.

Когда Глеб открыл глаза, он лежал всё в том же кресле, которое трансформировалось в стол, или что-то вроде лежака. Грегора не было. Ничто не мешало вставать, что Северин и сделал. Первым делом он запустил диагностику. Результат удивил: внутренний сканер обнаружил сразу три новых импланта. В перечне значились: «Резервный активатор», «Лазерный технический резак» и «Разрядник» – боевой модуль, генерирующий большой электрический заряд, способный вырубить робота или киборга, или свалить на землю крупного человека, выведя его из строя на срок до двенадцати часов. Правда, данное оружие было не летальным, да и действовало на расстоянии всего три метра, но лучше, чем ничего, поскольку Глеб на данном этапе обладал только виброклинками и револьвером, что приводило, чаще всего, к летальным последствиям.

– Очухался?

Северин поднял голову и увидел стоящего в дверях Грегора.

– Пришлось повозиться. Но как ты уже понял, я подключил пару, а не один, как обещал. Так что, с тебя всё-таки десять тысяч.

– Переживу, – отмахнулся Глеб. – Много ещё осталось?

– Прилично, но на них потребуется время. Кстати от нечего делать, я осмотрел твою ногу, ты знал, что у тебя есть спецотсек, не просвечиваемый сканером? Хитрая вещь.

Глеб только сейчас понял, что сидит в одних трусах.

– Покажи.

Грегор провёл рукой по бедру, тихо щёлкнуло, и в ноге открылась небольшая ниша, в которую легко мог влезть маленький пистолет, вроде оружия последнего шанса.

– Полезная хрень, – согласился Престол. – Что ещё?

– Есть кое-что. Я, пока ты валялся, пошарился по твоему «Оку».

Клинок вылетел из руки Глеба и замер возле горла доктора.

– Ты перешёл границу.

– Погоди, выслушай! – панически вскричал Грегор.

– У тебя минута, – прошипел Глеб, растягивая слова. – И молись, чтобы твои объяснения выглядели убедительно.

– Когда я начал процесс активации, то отключил все импланты, но «Око» продолжало работать в фоновом режиме. Я запустил сканер и обнаружил посторонний сигнал. Кто-то видит и слышит всё, что и ты. За тобой следят. Вернее, за твоими действиями.

Клинок снова исчез.

– Значит, говоришь – следили? – вскочив, спросил Глеб и осмотрелся в поисках одежды. – Ладно, отключил, спасибо. Но в следующий раз спрашивай разрешение. А то я могу ненароком и покалечить.

Грегор икнул и стал успокаиваться.

– Я так понимаю, деньги за активацию и деактивацию ты вычтешь из оплаты импланта?

Торговец кивнул.

– Держи, – он залез в карман и вытащил не очень толстую пачку империалов. – Двадцать пять тысяч.

– А на чип перевести? – не горя желанием иметь дела с наличкой, спросил Глеб.

– Я в основном работаю с налом. Что есть – то есть.

– Сколько я в отключке провалялся?

– Восемнадцать часов.

Но Глеб уже активировал «Око», которое сказала ему, что сейчас десять утра следующего дня. Одевшись и закрепив на бедре кобуру, он повернулся к Грегору.

– Спасибо тебе. Надо будет, чтобы ты ещё во мне покопался, похоже, тут ещё много сюрпризов.

– Много, – легко согласился торгаш. – Но некоторые импланты я не смогу активировать, для них нужен специальный раствор, его называют «Возбудитель», в свободной продаже такого не нет. И подобное можно найти только в лаборатории «РосТеха».

– Ага, придти и попросить: «Дайте мне „Возбудителя“, а то у меня куча лишних имплантов простаивает». Издеваешься?

Грегор на эту шутку вяло хохотнул.

– На чёрном рынке можно достать, но очень мало, и стоит дорого – одна ампула около тридцати тысяч.

Глеб присвистнул: «Возбудитель» стоил столько же, сколько хороший гражданский имплант, а то и дороже.

– Я подумаю, – бросил он. – Ладно, мне пора, увидимся. Если будут трофеи, приволоку к тебе.

Так, переговариваясь, они дошли до клетки, рядом с которой скучал на стуле новый помощник торговца.

– Этот-то, хоть, нормальный?

Грегор проследил взгляд Северина и пожал плечами.

– Посмотрим. Тиль, открывай!

Парень подскочил и быстро распахнул дверь. Торговец и оперативник обменялись рукопожатием.

– Удачи, – бросил Грегор.

– К чёрту удачу, я приму только успех! – усмехнувшись, продекламировал Северин и вышел наружу.

С неба капал небольшой дождь, уровень радиации был минимален, но Глеб всё равно накинул капюшон.

Дома его ждал виртКом, переполненный сообщениями: шесть от Долгова, три от Маары, и четыре от совершенно незнакомых людей. В первых двух капитан требовал ускорить расследование по делу Гавриила. В четырёх оставшихся – беспокойство, и с каждым новым – всё больше. Последнее гласило, что если Престол не выйдет на связь до полудня, в южный сектор войдёт спецназ ГСК, и тогда – мало никому не покажется.

Глеб усмехнулся. Долгов, искренне презиравший и ненавидящий вольницу южного, вполне серьёзно мог начать войну, дал бы кто только повод.

– Долг, ты отзови кавалерию, со мной всё в порядке, я был немного занят, – выйдя на связь с капитаном, попросил Глеб.

– Тебя где носило? Город на ушах стоит. У нас ещё трупы.

– Кто?

– Полковник, и его охрана. Сегодня утром на ступенях ГСК.

– Я видел полковника. За что его убивать? – удивлённо спросил Глеб. – У него же только пара мозговых имплантов.

– Понятия не имею, – огрызнулся Долг. – Всё это дурно пахнет. Мы ни на сантиметр не приблизились к Гавриилу!

– У меня сомнения, – заметил Северин.

– Престол? – по голосу слышно, что капитан ошарашен.

– Пока это только догадка. Ты достал мне информацию по предыдущим убийствам Гавриила?

– Да, сейчас перешлю. Она уже почти сутки у меня. Где тебя носило?

– Говорю, занят был.

– И я так понимаю, не делом Гавриила?

– Ты совершенно прав. У меня и своих хватает.

– Ладно, – сдал назад Долгов. – Пересылаю данные. Может, ты что-нибудь найдёшь. Я сам последние шесть часов сидел над ними, но по нулям. Этот стрелок просто призрак.

– Посмотрим, – уклончиво заявил Глеб.

На мониторе отразился процесс загрузки. Связь в южном была поганая, и потребовалось минимум пять минут, чтобы принять даже такой незначительный объём данных.

За это время Глеб успел сгенерировать еду, а бармен сварганил чашку кофе. С этим набором он вернулся к виртКому, который, пыхтя, закончил скачку.

Капитану удалось получить доступ к восемнадцати делам. Глеб растянул экран на полкомнаты и начал развешивать эпизоды по датам. Он внимательно просмотрел каждый случай. И всё сводилось к тому, что это сделал Гавриил. Но последние два дела – корпорат и полковник… Да, они укладывались в схему, но что-то было не так. Все жертвы Гавриила – самые настоящие фанатики. В них от людей-то почти ничего не осталось. Сплошное железо и импланты. Но эти двое…

Северин отошёл на несколько шагов назад, глядя на всю панораму в целом. Глаза выхватывали снимки, описание ран, мест преступлений. Все было, похоже, Кроме…

Глеб приблизился и внимательно рассмотрел запись убийства полковника. Вот он поднимается по ступеням ГСК, двое телохранителей идут следом. Выстрел из Гаусса пробивает силовое поле в районе позвоночника, второй сносит голову. Дело сделано, но стрелок методично убивает обоих телохранителей, которые ему совсем неопасны. Глеб быстро посмотрел смерть корпората. Всё точно. Даже если бы охранник не полез закрывать хозяина своим телом, то всё равно словил бы пулю – он тоже был мишенью. Охотятся не на деформатов, охотятся на конкретных людей.

– Долг, – выйдя на связь, выкрикнул Глеб. – Это не Гавриил, кто-то убирает людей, маскируясь под него.

– Поясни? – потребовал капитан.

– Посмотри записи. Телохранителей убрали не случайно, они тоже мишени. Дело не в деформатах. Выясни, как долго телохранители работали со своими объектами. Именно в этот промежуток всё и случилось.

– Что случилось?

– А мне почём знать? – огрызнулся Глеб. – Ищи связь между жертвами. Забудь про Гавриила, кто-то просто использовал его стиль.

– Хорошо, я поищу и лучше бы тебе оказаться правым. Все на ушах стоят.

– Ничего, поставим их обратно на ноги.

– Ага, как же. Журналисты уже пронюхали, в центральном секторе паника. Люди по домам сидят, комендантский час ввели.

– Побоку, копай, – отмахнулся Глеб. – А мне нужно кое-кого проведать.

– Только будь осторожней, – успел крикнуть Долгов прежде, чем отключился.

– Буду, – буркнул Глеб и, подняв с пола плащ, вышел из квартиры – мысль посетить Хана возникла спонтанно.

Южный, в отличие от центральных секторов, жил своей обычной жизнью. Его жителям было плевать на Гавриила или его подражателя, их мало волновала судьба толстосумов, гибнущих в центральном.

Две фигуры шагнули к Глебу и перекрыли дорогу, ещё двое зашли сзади.

– Деньги и шмотки сюда, и топай дальше, – прошепелявил один из них.

– Да не вопрос, – усмехнулся Глеб и разрядил в незадачливого грабителя новый электрошок.

Вышло удачно, тот стоял плечом к плечу со своим приятелем, который также получи половину разряда. Два тела медленно рухнули на остатки дорожного покрытия. Глеб активировал виброклинки и развернулся ко второй парочке, растеряно смотрящей на своих напарников.

– Вам тоже мои деньги нужны, или вы поглазеть пришли? – саркастично спросил Северин.

– Поглазеть, – загипнотизировано смотря на острые, полуметровые виброножи, вылетевшие из рук лопуха, которого собирались обобрать до нитки, произнёс один из налётчиков.

Видимо, он был посмелее и постарше, второй только мелко трясся.

– Тогда глазейте, – разрешил Глеб. – Но ещё раз попадётесь мне на дороге, вскрою вас от паха до горла. Урок усвоен?

Оба быстро закивали.

– Приятелям помогите, – бросил Глеб, уходя. – И вообще, бросайте вы эту работу. Да и дружкам передайте – на моей дороге лучше не вставать.

Оставив незадачливых грабителей, Глеб свернул в сторону центра сектора, где стоял особняк Хана. Он шёл к предводителю ордынцев с одним вопросом: как связаны корпорат и полковник ГСК? Ничего в этом городе не оставалось без внимания хозяина южного, его уши были везде, и, возможно, он знал тайну, которая убила этих двоих. И почему-то Глеб уверен, что счёт ещё не закрыт.

Идя по дороге к блокпосту, на котором дежурило с десяток бандитов, он внимательно изучал окрестные дома. Надо сказать, Хан беспокоился о своей безопасности. В одном из домов установлена тяжёлая плазменная пушка, способная с одного выстрела уничтожить танк. В другом – лазерная зенитная установка, а рядом с ней ЭМИ-мортира – гроза любому объекту, в котором используется виртуальный интеллект и электроника. И, скорее всего, это было далеко не всё.

– Стой, урод! Куда прёшь? – заметив подошедшего почти вплотную Глеба, крикнул боевик.

– Мне нужен Хан. Скажи, что пришеё Северин, – вполне миролюбиво попросил он.

– Нужен ты Хану, – презрительно бросил бандит. – Проваливай, – при этом он начал поднимать автомат.

Глеб не переваривал хамства. Его левая рука легла на ствольную коробку автомата и смяла его, раздался треск ломающегося металлопластика. Глеб надавил, и ствол пошёл вниз. Бандит был силён, но против кибернетической руки не сдюжил. Правой Престол несильно двинул противнику в солнечное сплетение, и тот мгновенно рухнул на колени, пытая жадно вдохнуть воздуха. Автомат повис на ремне, уткнувшись стволом в землю, а в руке Глеба появился револьвер, который он упёр в лоб бандюгану.

– Свяжитесь с Ханом, скажите, что у Северина к нему разговор, – глядя на десяток боевиков, взявших его на прицел, попросил он.

Бандит, стоящий на коленях и уже пришедший в себя, смотрел в дуло «Грома».

– Я жду, – слегка повысив голос, заметил Глеб. – И моё терпение не безгранично.

– Свяжитесь с Удавом, пусть передаст Хану, что здесь Северин, – прохрипел, стоящий на коленях, бандит.

– А может, завалить его? – неуверенно спросил кто-то из подручных.

– Не дергайтесь, уроды, – прорычал старший. – Сначала он меня положит, а потом половину вас, если вообще не всех. Связь с Удавом!

– У тебя что, своей нет? – удивлённо поинтересовался Глеб.

– Есть, – уже более ровным голосом произнёс бандюган, он успокоился.

Если не считать, что он стоял на коленях, а в его голову направлено дуло пистолета, который с одного выстрела снесёт её до самой шеи, то он выглядел довольно уверенным.

– Ну и чего ты ждёшь? Сам и свяжись, – предложил Престол.

Ордынец неуверенно поднял руку к гарнитуре и нажал сенсор связи.

– Удав, говорит Хрящ. Тут некто Северин, он требует поговорить с Ханом. Да, сказал я, что хозяин занят, – скривился боевик, выслушав ответ собеседника. – Но парень настойчивый. Видишь ли, у меня ствол упёрт между глаз. Понял: проводить к дому, ты встретишь.

Глеб опустил револьвер.

– Так бы сразу, и не было бы этой неловкой ситуации.

Ему не потребовался «Инстинкт», чтобы прочесть в его глазах некролог своей скорой и весьма мучительной смерти. Глеб на это только усмехнулся – не получалось у него дружбы с местными бандитами.

– Зелёный, проводи, – крикнул Хрящ самому молодому подручному.

Глеб прошёл внутрь заграждения. Конвоир пристроился в паре метров позади, но Престол чувствовал, что паренёк не в своей тарелке. Только что на его глазах этот дядька в плаще поставил на колени крутого мужика, и мало того, что ушёл на своих ногах, так ещё и добился того, чего хотел.

До особняка Хана дошли минуты за три. На ступенях Глеба уже ждал тот самый подручный, что забирал у него револьвер в прошлый раз.

– Так ты Удав? – протягивая ему оружие, спросил Глеб.

Тот кивнул и забрал револьвер.

– Ты совсем отмороженный? – неожиданно спросил он. – Думаешь, то, что Хан благоволит к тебе, сможет тебя защитить?

– Не бери в голову, – отмахнулся Престол.

– Эти ребята не из колледжа. Они – головорезы, убийцы. Им человека пришить – раз плюнуть. Берегись. Хрящ, например, отмотал десятку за то, что разделал своего должника топором на двадцать частей, а, ведь, тот был должен всего пол штуки. Он не простит тебе унижения, и будет искать возможность отомстить, иначе бригада перестанет уважать его.

– Не бери в голову, – снова равнодушно заметил Северин. – Хан дал добро на встречу?

– Дал. Но придётся обождать, он занят. Двигай в дом, посидишь внизу, кофе выпьешь.

Глеб благодарно кивнул и поднялся по ступеням, там его встретили двое знакомых в броне «Аккорд». Но на этот раз они не таскались за ним хвостом, просто наблюдали. Девушка принесла кофе. Глеб просканировал её «Оком», и оказался прав – кукла, причём очень дорогая, не типовой вариант, а сделана на заказ. Кофе оказался превосходным, наверное, лучший из синтетических, поскольку, хоть Хан и богат, но явно не тратит на посетителей настоящий.

– Пошли! – приказал старший телохранитель, подойдя к откинувшемуся на спинку белого дивана Северину.

Ждать пришлось всего минут двадцать, к этому моменту Глеб уже опустошал вторую чашку с кофе. В один глоток допив остатки, он спокойно поднялся. Всё это время телохранитель спокойно ждал его. Глеба проводили в уже знакомый кабинет. Хан сидел за столом и выглядел очень усталым.

– Оставьте нас, – приказал он.

Парочка «аккордовцев» почти бесшумно исчезла за дверьми. С минуту молчали, тягаясь взглядами. Наконец, Хан не выдержал:

– И какого хрена тебе здесь снова понадобилось? Это не музей, и не кабак, в который можно придти просто так. Ты что, думаешь, если я сказал, что должен тебе, то значит, ты можешь являться без приглашения?

– Я по делу, – проигнорировав раздражение бандитского главаря, бросил Глеб.

– Знаю я, что у тебя за дело, – огрызнулся Хан. – Весь город на ушах. Корпораты и ГСК ищут Гавриила. Только тебе-то от этого что?

– Деньги! Цена за голову Гавриила – сто двадцать тысяч, половина твоя. Только вот есть у меня сомнения, касающиеся того, что это именно Гавриил. Но сейчас мне нужна информация, и я знаю, что ты ей обладаешь.

– Даже если так, – холодно ответил бандит, – с чего ты взял, что я тебе скажу? Какая мне с этого выгода?

– Не буду напоминать тебе твои же слова, – спокойно заметил Престол, – такие, как ты, их хорошо помнят и держат данные обещания. Да и выгода тебе, наверняка, есть, иначе ты бы не согласился меня принять.

Хан долго смотрел на сидящего напротив него посетителя. Глеб был совершенно расслаблен, и даже закинул ногу на ногу, медленно покачивая ей.

– Ну ты и нахал, – после затянувшийся паузы, произнёс Хан. – Ладно, что за вопрос тебя интересует? И кстати, ты прав – мне это выгодно, но почему – не скажу.

– Какая связь между убитым корпоратом, полковником ГСК и их телохранителями?

– А ты умный, – усмехнулся бандит. – Придурки-контролёры думают, что здесь работает Гавриил, но это не он. Я так понял, что ты тоже просёк?

– Проще простого, – согласился Глеб.

– Ты прав – между этими двумя есть связь. Кстати, их больше.

– Уже догадался, что есть и третий, и он пока ещё жив.

– Как вычислил?

– Да не особо сложно. Тут явный треугольник: корпорат, ГСК… Я думаю, третий работает в администрации, но не мэр.

– Неплохо. Если ты сам разобрался, то зачем припёрся?

– Я вижу только часть полотна, мне нужна картина целиком. Почему и кто? А главное – за что?

– Что ж, у меня есть немного времени, я по-быстрому перескажу тебе цепь событий. Сразу поясню, что эта троица перешла мне дорогу, но они слишком влиятельны, а я слишком умён, чтобы тягаться с ними. Мне стоило много денег, чтобы избавить себя от проблем.

– Значит, стрелок не твой?

Хан скривился и покачал головой.

– Я думал о подобном, но это вызвало бы ненужную шумиху. Всё началось чуть больше года назад: в округе города и в южном стали пропадать молодые люди от семнадцати до двадцати лет, совершенно обыкновенные. Правда, среди них затесалась парочка деформатов, но не больше – вышеуказанной троице был нужен материал. Они поначалу обратились ко мне, надеясь использовать моих людей. Но получили отказ.

Глеб внимательно слушал. Всё начинало вставать на свои места. Но личность стрелка осталась загадкой. Вряд ли у местных хватило бы денег, чтобы нанять ликвидатора такого класса, но без всяких сомнений: мотив – месть.

– Во главе триумвирата стоял Фирсов. Это его проект. У него собственная исследовательская группа, которую возглавляет некто Усанов.

– Ты сказал – Усанов?

– Знаешь его?

Глеб напряг память.

– Не помню.

– Ну-ну, – скептически пробормотал бандит. – У этого учёного была интересная теория, суть которой сводилась к тому, что мозг – жёсткий диск, его можно очистить и записать на него всё, что угодно.

– Постой, ты хочешь сказать, что…

Хан кивнул.

– Всем похищенным стерли личность, осталась пустая, бездушная оболочка. Теория оказалась верна – мозг можно очистить и записать новую информацию. Так появились бойцы экстра-класса, а следом и отряд ликвидаторов, под кодовым номером «Ноль». Мне стоило больших денег узнать данную информацию, так что, цени.

– Где сейчас Усанов?

– Мёртв, как и вся его команда. Сбой в перезаписи: один из объектов спятил, и прежде, чем его остановили, он устроил бойню. Инцидент произошёл девять месяцев назад, после этого исчезновения остановились. С остальными членами отряда случилось тоже самое, только чуть позже.

– Так, роль корпората понятна. А остальные двое?

– Полковник отвечал за подготовку. Он создал специальную базу за городом, которую охраняли его самые преданные псы. Там в течение пары месяцев нулевиков обучали, поскольку прошивка бойца без физической подготовки, извини за каламбур, нулёвая. Третий участник – некто Кашицын. По своим каналам переправил их в одну из ближневосточных стран, в которой не прекращается война. Там отряд должен был пройти обкатку. Из двадцати шести человек изменения пережили одиннадцать. Совершенно случайно мне удалось узнать судьбу этого отряда. Один из наёмников попал в поле моего зрения, он-то и рассказал о том, как спятили нулевики. Прежде, чем их остановили, они перебили больше двух сотен человек из бригады, в составе которой воевали. Но…

– Но, как оказалось, умерли не все, – продолжил Глеб.

– Совершенно верно, – согласился Хан. – Я не знаю имени того, кто уцелел, но он не безумен. Он по-прежнему в строю, и представляет угрозу. Если он взялся за отстрел организаторов, то значит, к нему вернулась память.

– А телохранители?

– Их убирают за компанию. Двое, что были с полковником, служили инструкторами на полигоне. Бодигард Фирсова организовывал похищения.

– Значит, ты уверен, что это не Гавриил?

– Однозначно, два разных человека. Хотя один нарочно копирует стильдругого.

– Тогда последний вопрос: почему ты мне всё рассказал?

– Потому, что мне потребуется твоя услуга. Так вышло, что Гаусс стрелка куплен у моего человека. Но личность покупателя осталась неизвестна. Если всплывёт, что стрелок убивает из моей винтовки, – мне конец. Ни корпораты, ни ГСК не простят такого наезда.

– Ты хочешь, чтобы я нашёл твою винтовку?

– И уничтожил, – продолжил Хан.

– Опять ты взваливаешь на меня грязную работу.

– И что ты хочешь взамен? – прищурившись, спросил бандит.

– «Возбудитель» имплантов.

– Не дорого берёшь? – обалдел от такой наглости Хан.

– Неужели ты так дёшево ценишь своё спокойствие? – притворно удивился Глеб.

Хан несколько секунд мерил его сердитым взглядом, но, не выдержав, рассмеялся.

– Когда-нибудь я тебя убью, но это случится не сегодня. Хорошо, ампула «Возбудителя» против винтовки.

Глеб поднялся и протянул руку. Хан привстал и пожал её.

– Удачной охоты, – крикнул он в спину оперативника.

– Спасибо, – отозвался Глеб и, не обращая внимания на пристроившихся позади него телохранителей, спустился вниз.

Забрав у Удава револьвер, он проверил патроны и, защелкнув барабан, сунул пистолет в кобуру.

– За что кликуху получил?

Бандит нахмурился.

– Не твоё дело, но думаю, ты всё равно узнаешь. Я задушил шесть человек голыми руками.

– Понятно, – махнул на прощание Глеб и направился к КПП.

Хана окружали конченые уроды, но всё-таки они были довольно большой силой, превращённые железной рукой главаря в боеспособный отряд. И не смотря на это, они так остались убийцами и головорезами, которые слишком зажились на белом свете.

На КПП по-прежнему стояла бригада Хряща. Глеб снова без страха встретил взгляд бандита, не суливший ему ничего хорошего, и, весело подмигнув, пошёл дальше. Его не слишком беспокоила ненависть какого-то конченого ублюдка. Если Хрящ попадётся ему в тёмном переулке, то там и встретит свой конец. Но вертеть головой – не помешает. Такие люди бьют в спину, и никогда не действуют в одиночку. Это герой должен быть всегда один, так – и славы больше, и задача труднее. Негодяи же действуют куда эффективнее: они сбиваются в стаи, им незнакомо слово «мораль». Поэтому чаще герой-одиночка гибнет от подлого удара из-за угла. Но Глеб считал себя необычным героем: ни белым, ни черным, а серым. Закон для него не аксиома, как для того же Долгова. Северин рассматривал поступки людей с точки зрения своей морали, а не общепринятой. И сейчас он думал, как поступить правильно. Например, с точки зрения того же самого Долгова, мститель с Гауссом – однозначно преступником, с общественной точки зрения – тоже, но Глеб видел в нём человека, который пытается добиться справедливости единственным возможным способом. Тот же Долг никогда не посмел бы тявкнуть на полковника и Кашицына, и уж тем более на Фирсова. Поэтому за правосудие взялся одиночка. И теперь Глеб стоял перед дилеммой: найти стрелка и сдать его или дать ему закончить дело и помочь уйти? Но до этого ещё далеко, необходимо сначала вычислить и поймать его, и уж только потом решить, как поступить.

Добравшись до квартиры, Глеб сразу связался с ГСК.

– Долг, что удалось выяснить?

– Ни хрена не удалось, кроме того, что телохранители работали у убитых больше двух лет.

– А связь между полковником и корпоратом?

– Только встречи в клубе, званые вечера, приёмы у мэра. Больше ничего. Обычная светская жизнь. Ты уверен, что не ошибся?

Северин несколько секунд молчал, можно сейчас же слить информацию, которую он получил от Хана, и тогда Долг вычислит стрелка, но Глебу это было не надо.

– Может, и ошибся, – удручённо сказал он. – Слушай, дай мне доступ к базе нераскрытых преступлений за последние два года.

– И что ты хочешь там найти? – заинтересовался капитан.

– Без понятия, но может, проскользнёт что-нибудь.

Долгов с минуту молчал, видимо, размышляя, потом решился.

– Я перекину тебе ограниченный ключ. Но смотри – под твою ответственность.

– Когда закончу, тебе стоит поменять его.

– Так и сделаю. Всё, жди. – и Долгов отключился.

Код пришёл зашифрованным файлом, паролем к которому был личный номер Северина, как сотрудника ГСК. Много времени не понадобилось. Глеб легко нашёл дела пропавших. Только их было всего четырнадцать, а не, как сказал Хан, двадцать шесть. Оно и понятно – люди исчезают бесследно в южном каждый день, а родственники даже не думают заявлять о пропаже, поскольку не видят смысла.

Глеб изучил внимательно досье каждого. Большинство мужчины. У многих никаких родственников. Девушек всего две. Одна – Сара Эсгерсон, эмигрантка из Швеции. Вторая – Дарья Голикова, местная уроженка. Глеб так и не понял, почему Усанова заинтересовала именно она. Девочка была стройная – при росте в метр семьдесят весила всего шестьдесят килограмм. Красивые скулы, короткие тёмные волосы с красными прядками. Правда, портрет слегка портил большой рот и тонкие губы, но, в целом, очень симпатичная.

Глеб сходил за кофе. Сделав глоток, он вновь посмотрел на фотографию Даши. Может, он ошибся? Её могли похитить и продать в бордель, или изнасиловать и убить, а тело спрятать. Но она пропала в основной волне. Именно тогда исчезали крепкие парни. Скорее всего, она стала одной из нулёвок, или погибла при стирании личности.

Глеб запустил данные, полученные со спутника. Просмотрев ещё раз убийство Фирсова, он вернулся к месту стрельбы. Несколько часов он вглядывался в лица людей на улице. Загруженные в «Око» портреты пропавших не давали совпадений. Глеб чертыхнулся, он рассчитывал на то, что ему удастся выследить стрелка.

Взломав спутник, он скачал запись убийства полковника. На этот раз искать позицию снайпера не пришлось, её вычислили контролёры, правда, как и в первом случае, ничего не обнаружили. Глеб снова стал проглядывать запись, отмотав сразу на шесть часов до убийства. Глаз слипался, Северин устал от постоянных перемоток и мельтешения. Просмотрев запись дважды, он откинулся на спинку дивана. Он так устал! И никакого результата! Ему не хватало ещё двенадцати досье.

– Стоп, – сказал он сам себе. – Убийства произошли в восточном и центральном. Там везде камеры. Я смотрел только вокруг позиции снайперов, а надо загрузить все данные, и запустить распознавание фигур и лиц.

Глеб быстро подключился к базе слежения, используя всё тот же код, присланный Долговым. Видимо, капитан не стал париться, и дал универсальный допуск.

Глеб загрузил фотографии пропавших. Задача была непростой: сравнить с изображением лица и фигуры, транслируемые более чем с двух тысяч камер.

ВиртИнтер, оставленный неизвестными, он не включал уже пять дней, а после того, как выяснил, что за ним следили через его собственный имплант, убрал подальше в ящик встроенного в стену шкафа. То, что он купил, был бледной тенью подарка и работал крайне медленно. Конечно, теперь Глеб мог позволить себе вполне приличный, но тратить десять тысяч жалко. Хотя? Он посмотрел на едва работающую программу, которая едва справлялась с полусотней портретов в минуту, и, плюнув, устроился на диване ждать. К полуночи ничего не изменилось. ВиртИнтер сравнивал и сравнивал. Совпадений не находилось. За четыре часа он проверил едва ли четверть от всего массива.

– Завтра же съезжу в магазин и куплю новый, а этот выкину из окна, – решительно заявил Глеб в тёмную пустоту квартиры.

К утру обработка данных всё-таки закончилась. Рядом с виртИнтером стояли одиннадцать чашек из-под кофе. Глеб устало смотрел на результат. Два относительных совпадения – шестьдесят пять процентов. Изображение нечёткое, словно, когда девушка попадала в объектив, камера мутнела. Но Престол был уверен, что это она – Дарья Голикова. Она попала в объектив камер на КПП восточно-южного и центрально-южного перехода. Она изменилась. Никаких имплантов не заметно, но вот лицо, обезображенное шрамом от ожога, который прикрыт волосами, и рука без трёх пальцев. Также девушка прихрамывала при ходьбе. Время переходов совпадало с днями убийства: оба раза она прошла в сектора за два часа до начала стрельбы.

Глеб подключился к камерам КПП и загрузил фотографию Дарьи. Когда она пересечёт границу, он будет знать. Конечно, можно всё упростить, сообщив Долгову, что он вычислил и стрелка, и мишень. Но Престол уже принял решение, мишень должна была быть поражена, а стрелок – выполнить своё предназначение.

Два часа – уйма времени для того, чтобы вычислить позицию. Кстати, он понял, почему она «светилась» именно на КПП – для перехода девушка отключала «Мираж», иначе спалилась бы мгновенно.

Глеб без труда нашёл снимок Кашицына и загрузил его в базу. Теперь все камеры центрального сектора отслеживали его перемещения. Конечно, то, что делал Глеб, совершенно незаконно, но это было необходимо. Возможно, после этого его выпрут из ГСК, поскольку то, что он делал, полностью противоречило закону и задачам контролёров.

– Объект обнаружен, – неожиданно сообщил виртИнтер строгим женским голосом. – В данный момент он прошёл КПП из южного сектора в центральный.

– Где находится второй объект – Иван Кашицын?

– Он в мэрии, и не покидал её ни через один выход.

Глеб быстро загрузил интерактивную карту центрального района и вычислил две позиции, с которых удобней всего стрелять, причём одна оказалась гораздо предпочтительней второй. Теперь Глеб знал, где искать лже-Гавриила.

Револьвер, до этого момента лежащий на столе, занял место в кобуре. Надо торопиться. Двадцать минут не слишком быстрого бега – и Глеб у КПП. Сканирование, снова бег. Спустя тридцать четыре минуты Северин стоял напротив кондоминиума на самой окраине центрального сектора. Где-то в этом здании, держа палец на курке, Дарья Голикова.

Северин не стал ломиться через парадный вход. Обойдя дом, он, как и ожидалось, нашёл пожарный выход. На взлом замка ушло меньше минуты. Глеб огляделся по сторонам и проскользнул внутрь. Позиция на крыше была оптимальной, но Дарья могла стрелять и из квартир на верхних этажах. Глеб поднялся по лестнице и внимательно изучил коридоры. Пока он не понял только одного – как ей удавалось уходить из сектора, ведь, сюда она входила, а вот обратно – нет никаких данных.

Глеб неторопливо поднялся на верхний этаж и принялся просвечивать квартиру за квартирой. На этот раз он оказался прав: Даша стреляла не с крыши, она стреляла из окна, выходящего на площадь.

Глеб спокойно вернулся в небольшой холл возле лифта и приготовился ждать. На этот раз ожидание надолго не затянулось: через сорок минут из квартиры, в которой устроилась Немезида, раздалось четыре выстрела. Глеб спокойно встал и подошёл к двери. Замок простейший: центральный сектор – город в городе, здесь нечего бояться. На взлом ушло одиннадцать секунд, всё это время Престол следил за девушкой, она спокойно упаковала винтовку в футляр и уселась на диван, задумчиво глядя в стену.

Замок открылся, и Глеб бесшумно зашёл. Даша среагировала мгновенно, в её руке появился лазерный пистолет гражданской модификации, который смотрел в голову Глебу.

– Кто ты? – раздался властный, холодный голос.

– Не важно, – отозвался Глеб. – Я здесь, чтобы помочь.

– Мне ничего не надо, – равнодушно произнесла девушка, и палец медленно надавил на спуск.

Но раньше, чем короткий луч угодил в пластик стены, Глеб оказался справа от неё. Заломив руку, он сильным, но осторожным ударом выбил пистолет, после чего взял её в захват. Она была профессионалом: сильна, быстра, но ей нечего противопоставить силе кибернетических конечностей Престола. Даша беспомощно забилась в захвате, и через несколько секунд, поняв бесперспективность сопротивления, успокоилась.

– Зачем я тебе? Я не Гавриил, награда за меня не светит. Или ты решил сдать меня контролёрам?

– Ни то, ни другое, – спокойно ответил Глеб. – Если я тебя отпущу, ты обещаешь, не дергаться?

– У меня есть выбор? – с иронией спросила девушка.

– Выбор есть всегда, – парировал Глеб. – И так?

– Не буду, – ответила Даша.

Глеб отпустил её и указал на диван.

– Садись, и давай поговорим.

– Не о чем разговаривать. Они мертвы, они заплатили за то, что сделали со мной и с другими. Ты знаешь, сколько крови на их руках?

Глеб только кивнул. Но Даша проигнорировала кивок, она медленно начала говорить, она рассказывала то, что Глеб уже знал, рассказывала то, о чём догадывалась, рассказывала то, что даже он не мог себе представить.

– Эти ублюдки создали монстров. Да, им удалось создать идеального солдата. Без страха, без морали, без угрызений совести. Поставь любую задачу, и он её выполнит, не важно, какой ценой. Мы вырезали целые деревни, сжигали заживо людей. Нам было всё равно, кто перед нами – ребёнок, женщина, старик, солдат… Нам ставили задачу, и мы её выполняли. Но в один момент всё рухнуло – парни начали вспоминать. Сара и Миша покончили с собой. Остальные подняли мятеж. Они убили многих прежде, чем с ними покончили. А я…

– А ты ушла, – закончил за неё Глеб.

– Да, я ушла, – согласилась Даша. – Они превратили меня в чудовище, и должны были заплатить за это. Если остальные сошли с ума, то я оказалась крепче. Ко мне вернулась память, я знала, кем я была, и знала, кем стала. Две личности слились в одну, породив ещё одного монстра. Теперь всё кончено, они мертвы.

Она замолчала, уставившись в одну точку. Глеб с минуту стоял и смотрел на неё, потом подошёл к футляру с Гауссом.

– Код уничтожения, – попросил он.

Даша, не колеблясь, назвала девять цифр, которые Глеб незамедлительно ввёл, запуская процесс. Через десять секунд в футляре начался распад энергетической батареи. Всё, что достанется криминалистам, – оплавленный кусок железа, по которому можно будет определить тип оружия, но не больше.

– Что у тебя за импланты, и как ты их прячешь?

– Довольно интересная разработка, – усмехнулась она. – А как ты догадался?

– Просто. Это боевые модули. Если бы они были встроены, тебя бы вычислили, нужно работать на корпорацию, чтобы иметь на них разрешение.

Она запустила руку в карман и достала специальный наглазник автоматической системы наведения и таблетку «Миража».

– Спецразработка для диверсионных отрядов. Пока они выключены, невозможно их отследить.

– Я заберу их на время. Сейчас весь сектор на ушах, будут обыскивать всех, а меня не тронут. Я отдам их тебе, когда вернёшься в южный.

Девушка вложила наглазник с автономной батареей и «Мираж» в ладонь Глеба.

– Они мне больше не нужны, я сделала всё, что хотела. Теперь арестуешь? Ты ведь из ГСК.

– Да, я оперативник ГСК, но я не собираюсь тебя арестовывать или сдавать, – убрав модули в секретный отсек на бедре и сев рядом с девушкой, произнёс Престол. – Уходи, и попробуй начать всё заново. Найди своё место и попытайся искупить всё то, что они заставили тебя совершить. Ты, ведь, хотела сегодня умереть?

Даша кивнула.

– Рано или поздно ГСК найдёт эту позицию, и я собиралась их дождаться.

– Не стоит. Уходи, у тебя есть шанс.

Девушка как-то странно посмотрела на него.

– Кто ты?

– Я тот, кто тебя понимает. Никто, кроме меня, не знает, что ты здесь. Я пришёл гораздо раньше, чем ты прикончила Кашицына. Я знал часть истории, и считал, что ты поступаешь правильно. Я дал тебе возможность закончить начатое. А теперь даю новую – начни жизнь с чистого листа. Может, они и создали монстра, но теперь у тебя две души – тёмная и светлая, пусть они будут в балансе. Найди своё место – помогай людям.

Даша думала не долго.

– Может, ты и прав. Смерть – слишком просто, надо попытаться исправить содеянное. Как, хоть, тебя зовут?

– Престол, – улыбнулся Глеб.

Именно в этот момент дверь снесло взрывом, кисло запахло сгоревшей взрывчаткой. Глеб среагировал на миг быстрее, чем Даша: один прыжок – и он оказался в проходе. Двое крепких мужчин в боевой броне «Хантер», производства «Айскорпа», ввалились внутрь. Глеб даже не стал разбираться, кто они, и зачем пришли, сразу видно, что они независимые подрядчики – охотники за головами. Что ж, этого следовало ожидать. Все охотятся за Гавриилом, не зная, что его здесь нет. На кону большие деньги, и плевать, кого они за них грохнут. Они не ожидали встретить здесь навороченного киборга. Дробовики были заряжены патронами с паралитическим газом, они рефлекторно и совершенно бессмысленно разрядили их в грудь Глеба. Имплант «Фильтр» мгновенно нейтрализовал его, а Северин, окутанный облаком, сделал всё гораздо проще, сорвав с незнакомцев дыхательные маски, он швырнул их в коридор. Те мешками повалились на пол. Престол сделал шаг назад, выходя из густого облака, и осмотрел комнату. Даши нигде не было, пистолета тоже.

Северин с минуту раздумывал, правильно ли поступил, отпустив столь опасного человека? И пришёл к выводу, что правильно. Подойдя к окну, он принялся смотреть на город. Из общей сети он знал, что первый заместитель мера – Иван Кашицын, убит тремя выстрелами на ступенях администрации Каменска. От пули в голову скончался его телохранитель.

Северин посмотрел вниз. Даша вышла из здания и пошла по улице. Она оглянулась и бросила взгляд на окно, из которого недавно стреляла. Глеба она видеть не могла, но знала, что он её видит. Девушка прошла всего сотню метров, когда ей наперерез вынесся патрульный кар. Трое контролёров повыскакивали наружу и взяли её на прицел штурмовых пистолет-пулемётов.

Даша обернулась к дому и, подмигнув Северину, сунула руку в карман с пистолетом. Глеб рванулся на пределе возможностей. Он знал, что ему не успеть. За десять секунд, перескакивая целые лестничные пролёты, он спустился вниз. Затем «Спринтер» прекратил своё действие. Глеб не стал открывать замок, дверь вылетела на улицу, когда он налетел на неё плечом. Он знал, что опаздывает, он просто не мог успеть. Даша видела, как он вылетел из здания. Она понимала, что он не сдавал её. Девушка снова подмигнула Северину и, повернувшись, резко рванула из кармана пистолет. Три короткие очереди слились в одну. Прошитое на вылет тяжёлыми бронебойными пулями хрупкое тело рухнуло на дорожное покрытие.

Глеб перешёл на шаг и медленно приблизился к мёртвой девушке. Волосы разметались, открыв ожог на левой стороне лица. Оно выглядело спокойным и умиротворённым – она выполнила свой долг. Как бы возвышено и пафосно это не звучало – она отомстила за себя и за тех, кто был рядом с ней. Она вернула свою искалеченную жизнь. Она умерла настоящим, порядочным человеком, который просто обязан быть мстительным.

– Ваши документы, – раздался повелительный окрик патрульного.

А следом удивлённый голос одного из контролёров:

– Глеб?

К нему шла Маара, держа в руках пистолет-пулемёт, на сгибе локтя тактический шлем.

– Глеб, я убила Гавриила! – радостно выкрикнула она.

Северин сплюнул на дорогу и, молча развернувшись, пошёл прочь, оставив растерявшуюся девушку в одиночестве.

– Стоять! Документы! – заорал один из патрульных.

– Отставить, лейтенант, – раздался за спиной Глеба голос Долгова. Престол даже не заметил, как на перекрёсток за его спиной, опустился флаер ГСК, из которого выпрыгнул капитан. – Я сам разберусь с ним.

Патрульный козырнул и отошёл.

– Давай в аэрокар, нас ждёт тяжёлый и неприятный разговор, – приказал Долг.

Глеб на только хмыкнул. Бросил прощальный взгляд на тело девушки, которое уже укрыли мешком для трупов, проигнорировал опешившую Маару и пошёл к аэрокару. На душе образовалась пустота… И совершенно наплевать, что будет дальше. Он знал, что прав. Даша всё решила сама. Он бы попытался её вытащить в случае ареста, но она предпочла умереть свободной, не проведя в клетке ни одного часа.

Забравшись в салон, Глеб устало закрыл глаза и вытянул ноги. Они, в принципе, не могли устать, но было приятно думать, что это так.

Долгов появился минут через двадцать, неся в руках покорёженный температурой чемодан с Гауссом.

– Твоя работа? – хмуро спросил он.

Глеб кивнул, не собираясь отрицать очевидное. Люк закрылся, и аэрокар пошёл на взлёт. Весь короткий полёт капитан молчал. И только в кабинете, где, кроме Глеба, находился старлей Голованов, Долгов взорвался:

– Ты что творишь? Какого хрена ты её отпустил? Я видел записи с камер наблюдения в холе. Ты вошёл, потом вышла она и спокойно двинулась прочь. Престол, она убийца! На её счету семь человек!

– Насрать. Если хочешь предъявить мне что-то, предъявляй. Нет – продолжим. Она – не Гавриил.

Он настроил мысленный контакт с виртИнтером Долгова и слил всю информацию по этому делу, после чего встал и, не слушая возражений, вышел.

Два часа спустя Глеб сидел в одном из баров восточного и накачивался в стельку. Ради этого пришлось отключить «Гиппократа». Он хмыкнул, когда рядом опустился Долгов и активировал глушилку.

– Они заслужили свою смерть, – пьяным голосом произнёс Северин.

– Может, и так. Но есть закон! Нельзя всем и каждому вершить самосуд! – заорал Долгов.

Голован согласно кивнул, поддерживая шефа. Глеб даже не заметил, как тот оказался слева от него.

– Пошёл ты со своим законом! – равнодушно огрызнулся Глеб. – Что может твой закон? Эти трое – ублюдки, искалечившие десятки жизней. Похищения, незаконные эксперименты, и ещё два десятка статей. И что, ты бы смог привлечь их к суду? Да ты даже тявкнуть бы в их сторону не посмел! Это было возмездие от человека, который пострадал от их рук. И я рад, что помог ей.

Долгов сидел с вытаращенными глазами. Словно рыба, выброшенная на берег, он глотал ртом воздух.

– Спокойней, капитан, – нагло ухмыльнулся Глеб. – Можешь мне шить соучастие, закон, ведь, один для всех.

Последнее было произнесено с такой издёвкой, что лицо Долгова исказилось, словно он хлебнул уксусу.

– Ты ведь и сам знаешь, что я прав, ты бы не пришёл если бы не просмотрел то, что я тебе оставил. С точки зрения твоего дерьмового закона, с которым ты носишься, как с писаной торбой, она виновна, она совершила преступление, но с точки зрения обычного человека – она совершила благодеяние, избавив мир от редкостных сволочей. Твой закон защищает таких, как они, а не она. Они пишут его для нас, а не для себя.

– Ну ты, – возмутился Долгов, – говори, да не заговаривайся.

Глеб усмехнулся.

– Капитан, ты, ведь, знаешь, что я прав. Ну, да это не важно, – он бросил взгляд на растерявшегося Голована. – Старлей, совет хочешь?

– Ты слишком надрался, чтобы раздавать советы, – заметил Долгов.

– Может, и так, но всё-таки скажу. Голован, думай своей головой. Прости за каламбур, я не нарочно. Закон – штука хорошая, но иногда он бессилен, и тогда ты должен сам решить, что хорошо, а что плохо. А теперь, проваливайте, мне есть о чём подумать и без ваших рож.

Странно, но возражений не последовало. Растерянный Голованов и злой, как чёрт, Долгов поднялись и ушли. Глеб повернулся к роботу-бармену. «Ещё сотку этого дерьмового пойла», – мысленно приказал он.

– Сию минуту, – отозвался тот, и через мгновение перед Глебом появился ещё один стакан.

Северин залпом опрокинул его и водрузил наверх пирамиды, где уже стояли восемь таких же.

Но пил он сейчас не потому, что погибла Даша. Наверное, это было предопределено судьбой – каждый находит свой собственный путь. Он пил потому, что её убила Маара. Он никак не мог забыть её взгляд, устремленный на него. В нём было столько гордости и восторга. Ну как же – она убила Гавриила…

На мобильный виртКом пришёл вызов. Глеб даже не стал подключаться, чтобы посмотреть, кто, и так всё ясно – это был уже шестнадцатый вызов от Маары за последние три с половиной часа.

«Ещё», – мысленно скомандовал Глеб. Появился новый стакан. Пойло лилось, как вода, и цепляло с трудом. Пирамиду увенчала, ещё одна вершина.

Глеб задрал голову к потолку и посмотрел на своё отражение. Почему он злиться на Маару? Что она сделала? Она выполняла свой долг: действовала по уставу, в рамках закона. Он злился потому, что она убила хорошего человека, которого он хотел спасти. Он столько сделал для этого, и так вышло, что женщина, которая ему близка, стала причиной его провала.

Поднявшись, Глеб кинул на стол пару сотенных купюр и на «автопилоте» пошёл прочь.

Проснувшись, он с удивлением обнаружил, что спит в кровати в хорошо знакомой комнате, а рядом с ним сидит Маара и с грустью смотрит на него.

– Прости меня, милая, – произнёс он и, приподнявшись на локте, поцеловал её.

Глава восьмая. Охотники за призраками

– Командир, прибыла группа «РосТеха», – доложил помощник Да Винчи. – Тринадцать человек.

– Есть те, кого я знаю? – не отрываясь от огромного аналитического экрана, спросил контрактор.

– Вы работали с одним из них в Африке.

– Дай угадаю? Нос?

– Так точно, сержант Носов.

Да Винчи улыбнулся сам себе. Простая задачка: на данный момент из тех, с кем он работал в Африке, живы двое – он сам и Нос. Причём прозвище он своё получил не из-за фамилии, а из-за того, что любил совать его не в свои дела.

– От «Айскорпа» есть новости?

– Они на подлёте, будут через четверть часа, – доложил помощник.

– Хорошо. Значит, через час брифинг в конференц-зале.

– Есть, сэр, – отчеканил помощник и удалился.

Контрактор откинулся на спинку и окинул взглядом то, что удалось собрать на призраков «РосТеху» и «Айскорпу». Не так уж и много, но есть, с чего начать. Главное – не порвать нити. Алекс хорошо поработал. Вообще, он был находкой – умный, преданный, с оригинальным мышлением, способный видеть суть вещей, специалист по ликвидации. Они работали вместе уже три года, и Да Винчи ничуть не сожалел, что взял парня к себе в помощники.

Час прошёл незаметно. Контрактор составил план и затребовал с генеральных корпоратов кое-какие сведения. Оба долго ломались, но после того, как стрясли с него подписку о неразглашении, выдали необходимое. Сразу стало ясно, что ищут призраки. Они собирали часть мозаики и прекрасно знали, что никто не будет трубить об этой потере, поскольку самой потери как бы и не существовало. В 2046 году конференция ООН приняла резолюцию, запрещающую разработку Искусственного Интеллекта, после того, как один из прототипов слегка сошёл с ума и убил двадцать четыре человека во время демонстрации. Но и «АйсКорп» и «РосТех» прекрасно осознавали силу данного изобретения и, наплевав на резолюцию конторы, которой уже двадцать лет как не существовало в связи с отсутствием самих объединенных наций, продолжили разработку, особо не афишируя эту деятельность. Теперь нужно было всего лишь найти того, кто заинтересован в разработке ИИ помимо крупных игроков. Сейчас, когда мир после войны так хрупок, корпорации не действуют так грубо. Значит, кто-то посторонний влез в большую игру. И это не парень из гаража, тут структура, хорошо финансируемая и поддерживаемая кем-то очень влиятельным. Иначе не объяснить то, что в отрядах, нападавших на офисы корпораций, много великолепно подготовленных бойцов, вооружённых и оснащённых по высшему классу.

Да Винчи бросил взгляд на хронометр и, поднявшись, направился в конференц-зал. Порог он переступил ровно в десять утра. Пунктуальность этого человека уже стала легендой: если ему назначить встречу в семь двадцать семь, он придёт точно в указанный срок – секунда в секунду.

– Господа, рад видеть всех вас, – он бросил взгляд на группы, собранные корпорациями, и совершенно не удивился, обнаружив довольно много людей, которых знал по отчётам своих осведомителей. Кремень и Гризли, действительно, прислали лучших. Правда, до того, чтобы работать совместно, эти группы ещё не дошли. Они сидели по разные стороны стола, словно затевались переговоры. – Теперь о деле. Вы все знаете, кто я, поэтому предупреждаю один раз: я говорю – вы выполняете. Приказы не обсуждаются. Если не нравится – выполнили, затем пожаловались, и пошли в жопу. С этой минутой вы работаете вместе, никакой обособленности. Штурмовикам и оперативникам вместе идти под пули, а аналитикам совместно обрабатывать информацию. Вы работаете на меня. Вопросы?

Вопросов не последовало. Двадцать шесть человек, сидящих за длинным столом, внимательно смотрели на своего босса. Они знали его репутацию – они ждали его приказов.

– Хорошо. Всё, что вы услышите здесь, никогда не покинет этой комнаты. Я знаю, что каждому из вас была введена блокада, и стоит вам отрыть рот при постороннем и рассказывать о секретах своих корпораций, вам банально сожжёт мозг, поэтому я могу спокойно говорить о нашем деле. Итак, и у «АйсКорп», и у «РосТеха» украли материалы по разработкам искусственного интеллекта. Это совершила третья сторона – независимый игрок, которого мы не знаем. Как и не знаем его целей и возможностей. Поэтому первая задача к вам, господа аналитики, к завтрашнему утру я жду подробные наработки по вопросам: кто это мог быть, зачем ему это понадобилось, и какого результата он хочет достичь?

Пять человек, сидящие за столом, переглянулись. Один из них, маленький, худой латинос, медленно поднял руку.

– К утру, сэр? Мы потратили на подобные вопросы недели, и ничего не добились. А вы хотите, чтобы мы сделали это за несколько часов?

– Я не хочу, я требую, – спокойно и непреклонно заявил Да Винчи. – К тому же, вас теперь не двое, а пятеро, так что, мозгов прибавилось. Силовикам тоже скучно не будет. Пока не взлетели, воспользуемся полигоном аэродрома, они тут спецназ СБ обкатывают. Будете учиться работать вместе, поскольку вы подготовлены лучше всего работать против друг друга. А вот оперативникам разрешаю отдых, им до работы ещё очень далеко. Брифинг закончен, следующая встреча здесь же, – он посмотрел на хронометр, – в десять утра.

Контрактор ещё минуту стоял, молча вглядываясь в лица и ожидая вопросов, но все молчали.

– Тогда, до завтрашнего утра, господа, – и резко развернувшись на каблуках, он вышел из зала.

Глава девятая. Закон – что дышло…

Глеб завис у Маары почти на неделю. В связи со смертью Дарьи её отстранили, и любовники всё это время делали то, что делают обычные люди в таких случаях: гуляли по городу и просто наслаждались друг другом. После того, как Глеб оклемался от своего кратковременного запоя, они долго говорили о произошедшем в тот день. Надо сказать, история похищенной девушки и её дальнейшая жизнь, а затем и смерть, подействовали на Маару угнетающе. На несколько часов она вообще замкнулась в себе.

– Неужели всё, что я делаю, напрасно? – совершенно неожиданно для Глеба произнесла она. – Я бессильна, а вместе со мной бессилен и закон.

– Не думай об этом, – попросил Северин и, стараясь успокоить, перебрался за спину девушке и обхватил её за бедра.

Но Маара на действие возмущённо дёрнула плечиком.

– Ты не понимаешь! Я погубила хорошего человека. Даже, если бы я знала, что произошло, и у меня бы были доказательства, я не смогла бы привлечь к суду даже члена администрации и его телохранителей, не говоря уже о полковнике и корпорате.

– Закон – для тебя, закон – для меня, закон – для этой девушки, застреленной на улице, но не для них, – тише шепнул ей Глеб. – Так было всегда. Смирись.

Маара обернулась и гневно сверкнула глазами.

– Но это неправильно.

Она попробовала отстраниться, но Глеб крепко держал её своими железными ручищами.

– Ты – хороший контролёр, честный. Ты делаешь то, что можешь. И Долгов с Головановым делают то, что могут, но вы не можете перекроить человеческую природу. Для этого не хватит никаких слов. Нельзя исправить Хана и ему подобных. Нельзя исправить ублюдков, которые ради наживы покалечили десятки жизней. Вы связаны законом, доказательствами, свидетелями. А я не связан, у меня свой кодекс. Я – фрилансер, вольный стрелок. Мне не нужен ваш закон, чтобы убить Хана или любого другого поддонка. Я знаю, что они виновны. Меня не мучают по ночам кошмары по этому поводу. Меня мучают кошмары, когда гибнут хорошие люди, такие, как Даша. Но она сама выбрала свой путь. Возможно, мне удалось бы вытащить её из клетки, но она не захотела туда, поэтому атаковала вас. Кстати, она могла бы убить вас всех и попытаться уйти, но не стала, потому, что знала – вы ни в чём не виноваты, вы делаете свою работу. А себя она считала чудовищем, хотя, с моей точки зрения она была прекрасна.

Маара молчала. Пауза затягивалась. Глеб уже подумал, что основной кризис позади, да и «Инстинкт» говорил, что девушка успокаивается, как вдруг она спросила:

– Ты многих убил?

– Шла война, – попытался выкрутиться Северин.

– Не притворяйся, что не понял вопроса, – голос девушки звучал очень настойчиво.

Глеб несколько секунд обдумывал, что может принести ему это признание, и решил сказать правду:

– Не считал, но с того момента, как мы встретились, наверное, человек двадцать.

Глаза Маары ошарашено распахнулись.

– Не бери в голову, – спокойно сказал Северин, – они все были ублюдками и заслужили свою смерть. Мир стал лучше и чище. И я продолжу их убивать, – ошарашил он её снова, – чтобы тебе было меньше работы.

– Но с точки зрения закона – ты преступник, – воскликнула девушка. – Ты не имеешь права убивать. И если ты попадёшься в руки контролёров, они тебя арестуют или пристрелят. Теперь я понимаю, почему ты хотел спасти Дарью.

Глеб усмехнулся. Он как раз имел право убивать от имени закона – оперативники отдельная каста в карательном аппарате государства. Маара просто не знала, кто он такой.

– Пусть тебя это не беспокоит, и давай закончим разговор.

Он притянул её к себе и поцеловал, какое-то время она сопротивлялась, не собираясь ничего заканчивать, но вскоре сдалась – сама потянулась к нему и тихонько застонала, когда его холодная рука скользнула под её майку и нежно провела по упругой небольшой груди.

Следующие дни были просто чудесными – всё на время забылось или отдалилось. Правда, Глеб иногда перехватывал её обеспокоенные взгляды, когда во время прогулок к ним подходили контролёры для проверки документов. Но Долгов своё дело знал, из всех отчётов, связанных с делом Дарьи Голиковой, исчезло любое упоминание Глеба. Правда, он не оставлял попыток связаться с оперативником, ушедшим в самоволку, но стоически переносил сброшенные Престолом вызовы. Так продолжалось шесть дней.

На улице уже было темно, время шло к полуночи, когда автоматический дворецкий звякнул, предупреждая о посетителе. Маара запахнулась в длинную рубашку, которая, видимо, осталась от её покойного мужа, и пошла к двери.

– Кто?

– Капитан Долгов, – доложил дворецкий.

Девушка резко обернулась.

– Спрячься в ванной, – попросила она Глеба, в голосе звучала отчётливая тревога, – я спроважу его. Капитан не должен тебя видеть. Уж больно часто ваши дороги стали пересекаться.

Глеб неторопливо поднялся с кровати и натянул штаны.

– Не волнуйся. Он пришёл не к тебе, ему нужен я.

Маара растерянно посмотрела на Северина.

– Но…

– Пусти, – попросил Глеб и направился к кофеварке.

Пока варил кофе, услышал, как почти неслышно открылась и закрылась входная дверь. Он не обернулся, когда на кухню, сопровождаемый обеспокоенной хозяйкой, вошёл Долгов.

– Глеб, нам надо поговорить наедине, – садясь за стол, твёрдо попросил капитан.

– Не надо, – ставя перед ним чашку с кофе, парировал Северин. – Говори при ней. В вашем сраном управлении, кроме тебя и Юры, я доверяю только одному человеку. Хватит секретов.

Маара широко распахнутыми глазами смотрела на них.

– Что происходит? – требовательно произнесла она.

Долг молчал, глядя в единственный глаз Северина. Пауза затягивалась. Наконец, он сдался и моргнул.

– Тяжело с тобой, Престол, в гляделки играть, – выдал он обреченно. – Ты уверен, что её надо впутывать в ту клоаку, куда мы уже обеими ногами влезли?

– Пусть сама решает. Свобода воли – вот единственный закон, который следует соблюдать, – бросил Глеб. – Маара, если хочешь, чтобы всё осталось, как прежде, выйди. Но если решишь остаться, обратного пути уже не будет. Возможно – это автоматический билет на тот свет.

– Я с вами, – решительно сказала она и уселась на свободный стул.

«Инстинкт» безошибочно подсказал Глебу, что это не бравада, она, действительно, хотела сделать что-то хорошее. Девушка была уверена в том, что два человека, сидящие у неё кухне, не могут замышлять плохого. Одного она боготворила, второго любила. И ещё ей было немного лестно, что эти двое решили пустить её в свой мир.

– За неделю многое произошло, – бросил капитан.

Он остался недоволен решением Северина, но согласился с ним, поскольку боялся потерять Глеба. К тому же он знал, что Мааре можно доверять, и одно время даже хотел перетащить её к себе, по штату у него имелись две свободные вакансии, одну занял Глеб, а вторая всё ещё оставалась свободной. Девушке не хватало опыта для работы оперативника, но он, как известно, приходит со временем, а обучить можно всему. К тому же, мнемонические системы обучения давали возможность дать всю теорию за неделю, как и рукопашный бой, просто потом отточить приобретённые знания на практике. Подобные программы стоили очень дорого, и для них требовался жидкий мозговой имплант «Мнемоника», тоже не дешёвый, примерно, как месячная зарплата всего управления ГСК Каменска. Поэтому и предпочитали учить кадетов по старинке, но у Долга не было на это времени.

– Что случилось? – спокойно поинтересовался Глеб, отпив кофе.

– В южном, пока ты тут гулял, произошло несколько интересных событий, связанных с нашим делом, – при этом слово «нашим» Долгов выделил особо.

– Борис Сергеевич, – влезла в разговор Маара. – Может, стоит учитывать, что не все посвящены в ваши дела?

– Аббас, вам стоило бы помолчать и слушать, – мгновенно остудил её порыв капитан. – Глеб вам доверяет, но моё доверие ещё нужно заслужить.

– Маара, не встревай, – поддержал начальника Глеб. – Так что там, с южным?

Девушка не обиделась, в принципе, она сама знала, что зря встряла в разговор, поэтому сделала, как ей сказали – заткнулась и стала слушать.

– В южном пропал человек по кличке Гнилой. Не спрашивай, как ко мне попала эта информация, моих осведомителей там нет, – быстро пояснил капитан, видя, что Глеб хочет задать очевидный вопрос. – Кстати, не знаешь, что случилось с неким Роковым?

– Понятия не имею, – равнодушно бросил Глеб.

– Ну, не знаешь – так не знаешь, – так же равнодушно ответил Долгов, затем продолжил. – Значит, пропал Гнилой. Он был торговцем информацией южного.

– Долг, завязывай ходить вокруг да около, – начал заводится Глеб. – Я знаю, кто такой Гнилой, имел опыт общения. Почему для тебя важно, что он пропал?

– По двум причинам: во-первых, два дня назад на корпоративном аэродроме сел некий флаер, из которого вылетели два бронированных кара, которые на бешенной скорости пронеслись через весь город и остановились возле здания «РосТеха». Неизвестные вошли туда и вскоре вытащили мешок, по размерам напоминающий тело. После чего также пронеслись обратно, и флаер улетел в неизвестном направлении.

– Интересно, – потерев подбородок, задумчиво произнёс Северин. – А при чём тут Гнилой?

– Совершенно случайно я узнал, что спустя час после того, как корпораты забрали что-то, или кого-то, из здания и удалились, Гнилой с выпученными глазами прискакал к нашему общему знакомому Хану. Что он шепнул охраннику – неизвестно, но его тут же проводили к боссу, который ради этого свернул важную встречу. О чём беседовали Хан и торговец информацией – неясно, но больше его никто не видел. Только через некоторое время лачугу навестил Удав – правая рука Хана, после чего она сгорела.

– Думаешь, Гнилой обладал информацией о том, что забрали корпораты?

– Уверен, – убеждённо заявил капитан. – Маара, что вы на меня так смотрите?

– Ничего, товарищ капитан, – переводя глаза с одного мужчины на другого, произнесла она. – Просто я пытаюсь понять, причём здесь Глеб.

– Скажешь? – спросил Долгов.

– Я думаю, она и сама уже догадалась, – усмехнулся Глеб. – Маара, я – нештатный оперативник ГСК. И ты была права насчёт бункера: ту операцию начал я, вот только закончили её совсем другие люди.

– Северин, ты бы поосторожнее, – заметил Долгов.

– Ты бы видел, как она меня покрывала. Ведь, к тебе на стол так и не попал обломок моего клинка?

Долг озадаченно покачал головой.

– Товарищ сержант, объяснитесь!?

– Я нашла обломок виброклинка в черепе мутанта и сразу догадалась, кому он принадлежит, поэтому спрятала и никому ничего не сказала. Можете отдать меня под трибунал.

Долгов выглядел озадаченным.

– Маара Аббас, вы арестованы за сокрытие улик согласно статье восемнадцать внутреннего кодекса ГСК, – наконец произнёс он, вставая и доставая наручники.

Виброклинок выскочил из левой руки Престола, а в правой оказался револьвер.

– Не дергайся, капитан, – попросил Глеб. – Ты сам не чист на руку, тебя можно также арестовывать по этой статье. И меня, по твоему поручению я без суда и следствия убил десятки людей. Так что, сядь на место и спрячь кандалы.

– Престол, это наш долг, – произнёс Долгов.

– И её, – парировал Глеб. – Она видела результат моей работы. Маара решила, что я важнее закона, ведь, я спасал людей. То, чего не могло сделать хваленое ГСК.

– Но закон! – упёрся Долгов.

– Что дышло: куда повернул – туда и вышло, – закончил Северин. – Она доказала, что из неё выйдет хороший оперативник. У неё есть все качества: самостоятельность, решительность, желание поступить правильно… Думаю, она заслужила повышение, а не наказание.

Долгов несколько секунд обдумывал сказанное, после чего убрал наручники и уселся обратно за стол. Отхлебнув кофе, он посмотрел на Маару.

– Сержант Аббас, вы переводитесь в оперативный отдел. Внутреннее расследование по делу Гавриила и гибели Дарьи Голиковой прекращено. Вам надлежит завтра явиться на службу по новому назначению. А теперь оставьте нас наедине с Глебом. Это приказ! – видя, что девушка ошарашена и не собирается уходить, сурово произнёс Долг.

Маара посмотрела на Северина, тот кивнул.

– Иди.

Девушка растерянно встала и вышла в комнату, закрыв за собой дверь. Но этого капитану показалось мало, он выложил на стол таблетку «блокады».

– Ты бы атаковал меня? – немного помолчав, спросил он.

– Я знал, что ты сделаешь правильный вывод.

– Я не об этом спросил, – в голосе Долга слышались стальные нотки.

– Да понял, о чём ты! И тебе придётся довольствоваться прежним ответом.

Некоторое время сидели, молча, каждый обдумывал своё, но Глеб, в отличие от Долгова прекраснознал, что атаковал бы, не задумываясь. Он не убил бы, но вывел капитана из строя ровно на столько, насколько было бы необходимо для бегства. Сам того не заметив, он пустил Маару в свою жизнь, и она стала её частью, а Глеб всегда защищал то, что ему дорого.

– Давай вернёмся к насущной теме, – предложил Долгов. – Нам нужно узнать, что Гнилой передал Хану, а главное, зачем ему нужна эта информация.

– Хан – своеобразная копилка секретов. Он выдаёт информацию только, когда ему выгодно. Например, как тогда, что в городе действует не Гавриил. Он же слил и адрес склада, под которым вход в бункер. В данном случае, не думаю, что если я в наглую явлюсь к нему, он расскажет, что поведал ему Гнилой. Я достаточно испытывал судьбу. Он должен мне кое-какую плату за услугу, но это не даст мне возможности разговорить его.

– А если ты поставишь прослушку в кабинете? – выдвинул крайне дилетантское предложение для такого профессионала Долгов.

Престол только хмыкнул.

– Хан – параноик, социопат. Его кабинет просвечивают два раза в день, а может, и после каждого гостя. Во всяком случае, я бы не удивился, если бы это было так.

– Тогда, я не знаю, – проговорил капитан. – Можно попробовать внедрить кого-то в банду, но на это потребуется время и человек, не засвеченный в городе, а у нас нет ни того, ни другого. Разве что только въехать в южный на танках, и захватить его.

– Вариант, – легко согласился Глеб. – Но Хан уйдёт. Его нукеры будут грызться за каждый дом, и пока они будут умирать, он свалит. Есть другой путь: если мы не можем взять его в его логове, значит, надо вытащить его оттуда.

Долг задумался.

– По закону?

– К чёрту закон! Ты знаешь людей, работающих на Хана в управлении ГСК?

– Конечно, – усмехнулся капитан. – Я их давно вычислил и периодически через них сливаю Хану дезу.

– Замечательно, – отсалютовал Глеб Долгову кружкой, в которой на донышке плескался уже остывший кофе. – Значит, план простой. Кто сейчас занимает пост полковника?

– Временно назначен его заместитель Романов.

– Что за человек?

– Дрянной, некомпетентный карьерист, любящий совать свой нос, куда не следует, всё портить и сваливать вину на исполнителей, но умён и хитёр.

– Есть возможность на него надавить? – в голове Глеба созрел уже вполне приличный план.

– У меня есть возможность его завтра же отдать под трибунал, а к обеду его расстреляют, – зло ухмыльнулся Долгов.

– Потом арестуешь, сейчас он нужен. Дави его, как хочешь, но Романов должен начать внеплановые учения штурмовых групп ГСК, и перевести всех сотрудников на усиленный режим несения службы.

– Имитация вторжения? – мгновенно понял задумку Долгов. – А потом я солью стукачам дату, давая возможность Хану отступить без боя.

– Именно. Думаю, через них он попробует попасть в центральный и с липовыми документами покинуть Каменск, прихватив с собой все ценное. Вот здесь мы его тихо и возьмём.

– А если он задумает удрать другим способом?

– Способов на самом деле не так уж и много. Он может покинуть город по земле на парочке каров, может вылететь из аэропорта или на флаере, который у него имеется. Для того, чтобы оставить ему один путь, перекрой весь город и окраины с приказом сбивать неопознанные летательные средства и задерживать любые кары, а в случае не подчинения – уничтожать. Короче, Романов должен законопатить город по-настоящему, но так, чтобы все действия привели к тому, что необходимо нам. Хан должен вылетать из аэропорта Каменского.

– А если он задумает уйти пешком?

– Смотри сам, – начал Глеб. – Он же не знает, что это деза, он будет всерьёз считать, что ГСК решила покончить с ним и взять под контроль южный, значит, и спутники реальны, а пешком, да ещё и с компанией – без гарантии, даже если их в десяти километрах будет ждать транспорт. И когда мы его захватим, дадим результат. Без него банды разбегутся, они станут сами по себе, и тогда ГСК войдёт в южный. А когда станет ясно, что Хан ушёл, поскольку мы его отдавать никому не собираемся, ты сможешь убрать Романова.

– Глобально, – почесав затылок, произнёс Долгов. – А если Хан решит сражаться?

– Он не идиот, у него достаточно денег, чтобы безбедно жить где-нибудь далеко отсюда. Он не будет умирать за эту вольницу.

Долг надолго задумался, взвешивая плюсы и минусы, наконец, решился:

– Хорошо. Ты там что-то говорил про должок, советую тебе получить его сегодня или, в крайнем случае… – он бросил взгляд на хронометр. – У тебя сутки. Уже завтра вся ГСК придёт в движение.

Глеб кивнул.

– Я навещу его прямо с утра.

– Оно хоть того стоит?

– Стоит.

Долгов поднялся и снял со стола таблетку «блокады».

– Ближайшие дни мы не увидимся. Не суйся в операцию, я позабочусь обо всём. Ты мне понадобишься для захвата Хана, у меня не так много людей. Кстати, подумай, куда его можно будет поместить.

– Уже, – усмехнулся Престол. – Неужели ты думаешь, я выпущу из внимания подобный аспект? Идеально для этого подойдёт бункер, в котором Умник расчленял деформатов.

– А ведь точно! – обрадовался капитан. – Голованов его опечатал. Оборудование передали больнице. Всё ценное также вывезено. Там нет никого и ничего. Идеальное место, чтобы поговорить с Ханом. Я пошёл.

– Девочку не гноби, – тихо попросил Глеб, пока они обменивались рукопожатием.

– Я с неё семь шкур спущу, – пообещал Долгов. – Если Маара теперь работает в моём отделе, то она просто обязана стать лучшей. К тому же, я уже сделал запрос на имплант «Мнемоника», завтра должны доставить из офиса «РосТеха».

Глеб кивнул.

– Делай, что нужно. Вскоре информация обо мне и ней перестанет быть актуальной, и уже не будет никакой разницы, в каком отделе она работает.

Долгов резко затормозил у входа.

– Как же я раньше не подумал? Её нельзя переводить сейчас, ты связан с ней. Хан может насторожиться, если узнает, что твоя подружка получила подобное повышение.

Северин устало потёр лицо.

– Долг, сейчас два часа ночи, давай ты решишь, что с ней делать, завтра. Переводить, не переводить. Если можешь, начни её перековку, но без перевода, так, чтобы Хан не пронюхал.

Борис кивнул.

– Хорошо, я всё взвешу. В любом случае, документы на перевод готовятся пару дней, и роли это уже не сыграет, Хан будет занят своим бегством или организацией отражения атаки на свои владения. Так что, ему будет наплевать, чья подружка и куда перешла. Ладно, бывай, Престол. Связь по закрытому каналу. Мой тебе совет – посиди пока что в южном.

Глеб кивнул.

– Я так и сделаю. Кроме того, мне потребуются сутки на то, чтобы привести кое-что в порядок.

Капитан ещё раз пожал Престолу руку и вышел. Замок тихонько щёлкнул, сообщая, что дверь закрыта.

Северин заглянул в комнату. Маара сидела в кресле, поджав ноги, и спала. Глеб аккуратно поднял её на руки и перенёс на кровать, после чего подошёл к окну и некоторое время смотрел на ночную улицу. Скоро Каменск перестанет быть тихим и спокойным. Южный сектор давно пора чистить. Если всё выйдет, как задумано, сначала будет захват Хана, потом туда войдёт ГСК при поддержке корпоратов, и следователи, которым придётся разгребать дерьмо, скопившееся там годами.

Глеб выкурил сигарету на небольшом балконе. В воздухе почти перестало пахнуть весной – лето приближалось. Кислотные дожди почти перестали идти, везде зеленела трава, которую исправно подрезали раз в неделю.

План на завтра сформировался сам собой: получить с Хана капсулу с «Возбудителем», потом к Грегору, и на сутки он, наверняка, вылетит из привычной жизни.

– Когда ты вернёшься? – облачаясь в свою форму, поинтересовалась утром девушка.

– Когда всё закончится, – отозвался Глеб.

Он уже собрался: неизменный чёрный плащ, из-под которого выглядывала водолазка, чёрные штаны и ботинки идентичного цвета. Как хорошо, что летом не надо думать о смене гардероба. Подобную одежду нелегко найти. Теперь, когда температура не поднималась выше пятнадцати градусов, а плащ обладал терморегулировкой, он мог не беспокоиться, что ему надеть. После ядерных взрывов купаться всё равно было нельзя. На земле осталось всего пара чистых уголков, где толстосумы могли валяться на шезлонгах, нежиться под жарким солнцем и купаться в чистой морской воде. Но на эти острова так просто не попасть, туда не продавали путёвок – только особое приглашение, которое могли получить единицы, то есть элита.

– Что закончится? – мгновенно среагировала Маара.

– Не здесь, – мгновенно произнёс Глеб. – Твой дом не защищён, а любая утечка может сорвать операцию. Возможно, Долгов тебе всё объяснит.

– А что с моим статусом?

– Все тоже самое. А теперь пошли, надо торопиться.

Маара отнеслась к тому, что Северин не хочет говорить вполне нормально, поскольку сама работала в ГСК и понимала, как важно хранить тайны. Любая обычная среднестатистическая женщина устроила бы скандал, но Маара вела себя как профессионал.

Они вышли из дома, минуту постояли. Он быстро поцеловал девушку и направился в сторону КПП, ведущего в восточный. Идти через центральный сейчас было не лучшей идеей. Маара несколько секунд смотрела ему вслед, после чего, бросив взгляд на хронометр, чертыхнулась, и быстро зашагала к центру. На завтрак времени уже не осталось, поскольку, вместо того, чтобы встать, когда Глеб начал будить её, она притянула его к себе, и всё это кончилось каким-то странным ураганным сексом. У неё сложилось странное ощущение, что что-то изменилось в их отношениях, но она не могла понять – что. Зато это понял Глеб.

Хвост за собой он обнаружил сразу же, как только расстался с Маарой. Его вели грамотно, минимум трое, смешавшись с потоком людей, спешащих на работу. Это были не доморощенные топтуны, приставленные Ханом, а профи. Престол быстро соединился с сетью и вышел на закрытый канал.

– Долг, у тебя всё в порядке? – когда соединение установилось, спросил Глеб.

– Ничего подозрительного, готовлюсь поднять шум, как и договаривались, – мгновенно насторожился капитан. – А что случилось?

– Меня ведут. Я срисовал троих, и это точно не люди Хана.

– Опиши мне их, и где ты сейчас?

– Подхожу к КПП с восточным.

– Я могу дать команду, и после того, как ты пройдёшь, закрыть сектор, – быстро сориентировался Долгов.

– Не надо, я утащу их в Южный и захвачу одного, остальных кончу. Нужно знать, чьи орлы. А ты не светись, поскольку, если это окажутся частники, нанятые Ханом, то операцию можно будет сворачивать. Присмотри за Маарой, её тоже могут вести.

– Даже если доведут до ГСК, им ничего это не даст, – мгновенно разрушил подобный довод Долгов. – Я пошлю Голованова на вход, пусть посмотрит, кто за ней приклеится. Если можешь, постарайся сделать всё без крови, скоро южной вольнице конец, и три лишних трупа там не нужно. Дай описание топтунов, пусть их хотя бы проверят. Как только будет информация, я сразу дам знать тебе.

– Хорошо, буду действовать по обстоятельствам. Жду проверки. Один из них косит под клерка – цивильный костюм в серую полоску. Второй напоминает выпивоху, который бредёт домой после загула, куртка бежевого цвета. Третьего видел мельком, держаться позади. Так что, довольствуйся двумя.

– Как проверю – дам знать. Пока же не трогай их.

– Всё будет зависеть от того, кто они, – ответил Глеб. – Конец связи.

Он разорвал соединение и прошёл через сканер ГСК. Бойцы, стоящие на блокпосту, отреагировали довольно спокойно и пропустили Глеба без всяких вопросов.

Восточный оставался вполне приличным сектором, здесь жил средний класс, как, в прочем, и в западном, но и там, и там, в отличие от южного, не было банд. Здесь не торговали открыто наркотой, не носились по улицам джипы, полные вооруженных парней в коже. В основном, в восточном располагались много маленьких магазинчиков, несколько юридических контор и пара офисных зданий, если, конечно, не брать в расчёт, что по размеру они сильно уступали высоткам центрального. А в западном – два небольших предприятия, которые изготовляли что-то для «РосТеха», и консервный завод. Глеб шёл по улице, не торопясь. Топтуны проявились минут через пять, и было их всего двое.

– Борис, куда делся третий? – выйдя на связь с Долговым, поинтересовался Глеб.

– Третий – не твой, – мгновенно отозвался капитан. – Паренёк школу прогуливал. Взяли на всякий случай, да и привод у него есть, задержан два месяца назад в одном из заведений, принадлежащих Хану. А вот эти двое точно твои. Похоже, они корпораты, сунули в лицо контролёрам жетоны, которые мгновенно на сканере стали оранжевыми. Те только под козырёк взяли. Так что, я тебе не советовал бы их трогать.

– Посмотрим, – неопределённо бросил Глеб. – До связи.

Идя по улице, Глеб уже демонстративно оборачивался, пристально смотрел то на одного, то на второго, давая понять, что раскрыл преследователей. Те, похоже, не особо опечалились. Значит, их цель не выследить его. Тогда остаётся два варианта: либо они пронюхали про расследование, которое ведут он и Долгов, либо они по поводу потерянного сигнала «Ока», отключенного Грегором. При этом оба варианта были вполне возможны, и Северин даже затруднялся сказать, какой из них приоритетней. Осталось решить, зачем его ведут? Если хотят захватить, то делать это будут в южном, а если поговорить, то на хрена они вообще за ним топают? Скорее всего захват, и в южном его ждёт группа, или они сами профи высокого класса, уверенные в том, что без проблем справятся с ним.

Вдалеке показалось КПП южного. В отличие от всех других, здесь уже стояло целых два отделения контролёров. Похоже, Долгов уже начал действовать, усиливая кордоны с центральным и остальными секторами. А в помощь им были придана пара бронекаров с автоматическими плазменными пушками и аэроплатформа с гауспулеметами Рос-024 – мощная дура, которую, явно, выгребли из загашников корпоратов, поскольку в ГСК такого на вооружении не держали (вес – сто пятьдесят килограмм, калибр – 14 миллиметров, вид боеприпасов – от разрывных до плазменных, дальность стрельбы – предельная видимость).

Топтуны особо не скрывались, тащились себе на расстоянии метров двадцати, и делали вид, что ничем не заняты. Глеб усмехнулся, и очередной раз прошёл через сканер, который, как всегда, заорал, а потом разрешил. Контролёры на этот раз такими покладистыми не были.

– Цель визита в южный сектор? – спросил лейтенант.

– Живу я там, – бросил Глеб.

– А где находились в северном? Вы пришли туда шесть дней назад и вышли только сегодня.

– Лейтенант, не твоё дело! – взорвался Глеб. Тут наложилось всё сазу: и разговор с Долговым, и топтуны, которые действовали на нервы.

– Введена ужесточённая проверка, – стараясь не вести себя вызывающе, строго произнёс лейтенант.

Топтунам, в связи с задержкой, пришлось сократить дистанцию и встать вслед за Глебом. Оба делали вид, что незнакомы с ним.

– И что мне с того? – лениво поинтересовался Северин. – Есть, за что взять? Берите. Нет? Пропускайте.

Секунд двадцать они тягались взглядами, после чего лейтенант, нехотя, посторонился, и Глеб прошёл КПП. Обернувшись, он ещё раз удостоверился, что сила у значков, которыми владели его сопровождающие, немалая. Уже через десять секунд без всяких вопросов они прошли блокпост и пристроились в хвост Престолу. Теперь они даже прекратили делать вид, что незнакомы, шли следом – плечом к плечу.

Когда Глеб решил сократить путь к особняку Хана через переулок, вокруг которого стояли несколько брошенных домов, преследователи резко сократили дистанцию.

– Глеб Северин, приказываю вам остановиться! – произнёс обладатель цивильного костюма, видимо, в этой паре он старший.

В руках второго, словно по волшебству, оказался пистолет, причём проделал он это так ловко и быстро, что Глеб даже не заметил, когда тот успел его достать, вроде бы его руки, только что, были пустыми, а потом раз – и ствол смотрит ему в грудь. Да и ствол необычный – одна из новейших разработок «РосТеха», вернее, только для собственных оперативников – ПИМК (пистолетный интеллектуальный многофункциональный комплекс) выпускался очень маленькими партиями, программировался мысленно. Мог стрелять шоковым патроном, пробивающим все стандартные энергетические щиты, мощным электрическим импульсом, способным перегрузить разом все импланты, паралитическим зарядом, разрывными пулями.

– Не дурите! – хмуро бросил пьянчуга.

Глеб спокойно стоял, глядя на противника, готовый мгновенно активировать «Спринтера» и рвануть в бок под прикрытие старого, воняющего мочой, дивана.

– Не советую бежать, – заметил старший. – Вы быстры, но этот диван вас не прикроет. Мы хотим поговорить.

– «Мы» – это кто? – равнодушно спросил Глеб. – И передайте Хану, что нет нужды в данном разговоре, я направляюсь к нему, он сможет сам мне задать вопросы, которые его интересуют.

Он специально включил «дурака», не давая понять оперативникам, что он знает, кто они такие. Поскольку они занималась скрытым преследованием, то, скорее всего, имели отключённые энергетические щиты, имплантов «Око» не обнаружило. Это говорило о том, что либо перед ним обычные люди, либо у них стояла мощная «блокада». Скорее всего, последнее, если перед Престолом были оперативники «РосТеха».

– Мы не работаем на Хана. Наш работодатель гораздо могущественнее любого бандита южного, как и любого другого бандита, которого вы знаете.

– И что вашему хозяину от меня понадобилось, если он такой могущественный?

– Работодателю, – поправил старший.

– Да по хрену, – бросил Глеб. – Говорите, что хотели, и проваливайте.

– Вы нарушаете условия договора, – спокойно произнёс старший. – Ваши конечности и импланты даны вам не просто так, и наш работодатель хочет знать, как вы используете их. Несколько дней назад система мониторинга вашей деятельности была намеренно деактивирована. Вам следует вернуться к специалисту, который её деактивировал, и восстановить всё.

– Мне хотелось бы увидеть данный договор, – пошёл на конфликт Глеб. – Моя жизнь принадлежит мне, и я не помню, что подписывал нечто подобное.

Оперативники на мгновение растерялись. Глеб понял, что им было приказано надавить, но не причинять ему вред. Их хозяин сильно просчитался: он скрывал своё существование, дёргал за ниточки, и вот теперь Северин потянул за кончик, вытаскивая на свет то, к чему неизвестный благодетель приложил руку.

– Это невозможно, – произнёс оперативник, видимо, он находился на связи с куратором или тем, кто был в курсе происходящего.

– Тогда невозможно выполнить и ваши требования, – легко возразил Глеб, – поскольку у меня отсутствуют основания считать их справедливыми.

Возникла патовая ситуация: оперативники не могли добиться своего, кроме, как силой, Глеб не мог уйти, поскольку всё та же самая сила была не на его стороне. Теперь выход зависел от того, кто отдавал им приказы.

Глава десятая. Цена вопроса

Гришин злился. Всё не задалось с самого утра, и первой новостью было то, что Престол вышел из-под контроля. Каким-то образом он отключил следящий модуль «Ока», фактически, уйдя в самоволку. Бесконтрольный Северин опасен. Лишённый памяти и рычагов воздействия, он мог принести больше вреда, чем пользы. Второй новостью было то, что он, наконец-то, разобрался в клубке событий, ключ от которых предоставил ему Северин. Свенсон, Лесин и Тилман – треугольник, не дававший ему покоя. Три покойника, которые оказались ни хрена не покойниками. Лесин, космическая яхта которого якобы разбилась на подлёте к Луне, погибший в своём флаере Свенсон, и, наконец, Тилман, растворившийся на аэродроме корпорации после захвата…. Один всплыл на фотографии, которая непонятно, как попала к начальнику Престола – Долгову, и была сделана в Каменске, якобы после смерти оного из фигурантов. Но хуже всего Лесин, уступивший ему этот шикарный кабинет и добровольно ушедший в отставку. Гришин всё гадал, почему бывший председатель совета директоров сдался без борьбы? Теперь он знал ответ. Что ему какая-то корпорация и что ему какое-то кресло, которое зашаталось, когда он может править миром? Чёртов Тилман со своими разработками! Полгода ушло на то, чтобы добраться до его проекта в «АйсКорп». Он сам загубил всю идею, халтурил на протяжении полутора лет, заводя исследования в тупик. Что же предложил ему бывший глава «РосТеха»? И вот теперь эта троица что-то задумала, и Гришин бессилен докопаться до истины. Одна надежда, что Да Винчи разберётся в этом клубке. Сейчас же надо было решить, что делать с Престолом. «Горобец», – отдал он мысленный приказ.

Главный бодигард и порученец появился спустя двадцать секунд, как всегда подтянутый, уверенный, сильный. Широким шагом он подошёл к столу и остановился, ожидая распоряжений.

– Мне нужны два оперативника самого высокого класса, – приказал Гришин. – Завтра они должны прибыть в Каменске, найти Глеба Северина и вернуть его под наш контроль, как можно быстрее.

Горобец несколько секунд молчал.

– Рычаги давления? Методы решения?

– Пока что убеждение. Постоянный закрытый канал связи со мной, я сам буду мониторить операцию. Без моего приказа – никаких действий против Престола или его окружения.

– Слушаюсь, – и Горобец вышел.

Гришин устало потёр глаза. Он специально не хотел подключать к этому делу Свена: во-первых, тому недолго осталось, хоть он и ведал безопасностью корпорации, но он легко мог запороть всё, а во-вторых, он не должен знать о Престоле. Северин – козырь Гришина. Но сейчас глава «РосТеха» уже так не думал – слишком самостоятелен, слишком идеалистичен, был ушедший в самоволку, напичканный под завязку новейшими имплантами, прототип. Да и вести, пришедшие по информационной ленте корпорации о недавних событиях в Каменске, настораживали. Два вырубленных охотника за головами, девушка, которая прошла мимо них, и застреленная любовницей Престола Маарой Аббас, погибший сотрудник корпорации и два влиятельных человека – во всём прослеживалась связь с Севериным. Но его имя ни в одном отчёте не всплыло, Борис Долгов надёжно покрывал своего подчиненного. Всё преподнесено – как прекрасная работа ГСК, которая была бессильна. Тут прослеживались совершенно незаконные методы Престола. Надо сказать, они давали прекрасные результаты. Корпорация тоже могла действовать незаконно – боевые отряды спецназа могли за день очистить южный от нежелательного элемента, и выбить какие угодно показания, но такого результата, как действия Северина, не дали бы. Он нашёл нужный источник и присосался к нему, вот только теперь многомиллионная собственность сама по себе…

Утром Горобец первым делом доложил, что оперативники прибыли в Каменск и уже приступили к работе. На настоящий момент Глеб Северин, известный под оперативным псевдонимом Престол, находится в квартире своей подружки Маары Аббас. Но получить данные оттуда невозможно, скорее всего, там стоит глушилка сигнала. Взломать её оперативники не успели, поскольку объект только что покинул квартиру и следует в направлении западного сектора. Видимо, через него собирается попасть в южный.

– Прямая связь с оперативниками, – затребовал Гришин.

Горобец, молча, снял с руки коммуникатор и, положив на стол, нажал сенсор на виртуальном дисплее. Пока в эфире стояла тишина. Скорее всего, оперативники вели объект, не привлекая внимание и не отвлекаясь на разговоры. Но, спустя двадцать минут, события понеслись вскачь.

– Объект нас обнаружил, – доложил один из них сиплым голосом, словно у него горло болело.

– Говорит председатель совета директоров «РосТеха» Гришин, продолжайте преследование. Как только появиться возможность, берите объект, но без рукоприкладства, просто остановите его там, где можно будет поговорить. Заставьте его активировать следящую функцию импланта «Око».

– Слушаюсь, господин директор, – ответил всё тот же сиплый. – Методы воздействия?

– Пока что беседа. Если окажет сопротивление – вырубите, но не убивайте, – после небольшой паузы приказал Кремень. – Об изменении ситуации докладывать немедленно мне лично, я взял дело под свой контроль.

Он стрельнул в Горобца заинтересованным взглядом, но тот стоял прямо, с совершенно равнодушным видом. Гришин прекрасно понимал, что в подобных вопросах он дилетант, но его начальник службы безопасности не видел надобности вмешиваться в приказы босса – его операция, вот пусть он её проводит так, как ему необходимо.

– Да, господин директор, – на этот раз голос был не сиплым, видимо, второй оперативник передал объект напарнику.

Параллельно замигал вызовом виртИнтер, маленькая голограмма Свена требовала аудиенции.

– Слушаю, – прохладно поинтересовался Гришин, дав аудиоканал.

– Павел Аркадьевич, что за операция проходит сейчас в Каменске? Почему меня не поставили в известность? Кто отправил туда оперативников? С какой целью? И кто ими руководит?

– Оперативников туда отправил я! Руковожу ими тоже я! – рыкнул главный корпорат. – Если я не поставил вас в известность, значит, только одно – это не затрагивает интересы безопасности корпорации и не угрожает безопасности «РосТеха». Следовательно, операция ни коим образом вас не касается. Ещё вопросы?

Несколько секунд на другом конце висела тягостная пауза, после чего раздался слегка растерянный голос Свенсона.

– Никак нет, Павел Аркадьевич.

– Тогда вы свободны, – отозвался Гришин.

Глава «РосТеха» отключил виртКом и вернулся к прерванному занятию, благо, пока что оперативники молчали. Пауза затягивалась, он уже хотел потребовать отчёта, когда в эфир пошёл прямой текст. Видимо, они загнали Престола в укромное место, где можно было без помех поговорить.

– Он неуправляем, – когда в диалоге возникла пауза, равнодушно произнёс Горобец. – Северин не отморозок, он понимает, что ситуация необычная, но за своё новое тело и за то, что оно будет принадлежать только ему, он будет биться либо до смерти, либо до победного конца. Может, разумней привлечь его на свою сторону, открыв правду? Иначе мы потеряем его, а вмести с ним и опытный образец «Борея».

Гришин задумчиво смотрел на главу своей охраны, тот говорил дело. Но те, кто стирали память, предупредили, что любой сбой может привести к тому, что объект вспомнит всё, что стёрто, либо к тому, что он сойдёт с ума.

– Мы ждём приказов, – раздался из коммуникатора сиплый голос.

Гришин прекрасно понимал, что, чем дольше он молчит, тем больше усугубляется обстановка на улице в далёком Каменске.

– Отступить, – приказал Кремень. – Попробуем надавить на него через девчонку. Ждите приказов.

– Слушаюсь, сэр, – произнёс Сиплый и оборвал связь.

– Мы потеряли его, – неожиданно, не спрашивая разрешения, сказал Горобец.

Вмешательство в размышления ошарашило Гришина, он удивлённо воззрился на главного охранника.

– Что?

– Мы потеряли его. Либо его придётся устранить, либо отпустить, – так же флегматично произнёс тот.

– Поясни, – жёстко приказал главный корпорат.

– Девчонка ему дорога. Тронем её, и он перевернёт весь мир, чтобы найти её. Вы правы – он идеалист, мечтатель и романтик. И когда Престол найдёт того, кто дёрнул за ниточку, он снесёт ему голову.

– О себе печёшься? – недобро усмехнулся Гришин.

Горобец покачал головой.

– О вас! Моя задача – защищать вас. А голову он придёт отрывать тому, кто отдал приказ, поскольку понимает разницу между исполнителем и хозяином.

И тут великий корпорат понял, как он ошибся в выборе объекта. И зомбированный Горобец прав: теперь нужно либо убирать Северина, либо позволить жить, надеясь, что тот не навредит корпорации. И убить его тихо уже не выйдет, Кремень только что упустил эту возможность. А послать за ним боевую группу, значит – развязать полномасштабную войну. И не факт, что цель в итоге будет достигнута.

– Иди, – наконец произнёс Гришин. – Я буду думать.

Горобец забрал коммуникатор и вышел. Теперь всё было не важно: чтобы не решил шеф, он в проигрыше.

Кремень, несколько минут сидел, откинувшись на спинку дизайнерского кресла, с закрытыми глазами, активировавшийся автоматически массажный режим, помог расслабиться. Гришин понимал, что ситуация вышла не очень хорошая. В принципе, потеря Борея была довольно неприятна, но и не фатальна. Даже если он не сможет следить за Севериным через имплант, никакой катастрофы не будет, правда, один раз это уже сыграло свою роль, когда удалось захватить Умника и Террора, ведь, неизвестно, как бы всё сложилось, если бы не подоспело подразделение зачистки. И поимел Гришин с этого очень много: Максу даже пришлось расширить отдел перспективных разработок, перетаскивая из филиалов местные «звёздочки», чтобы ускорить исследования… Что касается Северина, можно было бы его оставить в покое. Пока он играет на руку корпорации, можно позволить ему жить. Просто не выпускать его из-под наблюдения. Но как это сделать? Наружку за ним не пустишь. Можно, конечно, ориентировать спутник непосредственно для слежки, но это почти что бессмысленная трата ресурса. Устранение Северина вернёт его туда, откуда он начал. Импланты снимут, можно воткнуть их в кого-нибудь ещё, но это отбросит назад минимум на три месяца. Но с другой стороны, Престол сделал для корпорации больше, чем многие высокооплачиваемые специалисты, один только Террор принесёт миллиарды. И Гришин решился. Он нажал на виртКоме вызов. С полминуты никто не отвечал, затем на дисплее появилось лицо Макса.

– Что? – неприветливо бросил приятель. – У меня нет времени, мы начинаем очередной эксперимент.

– Забудь о Северине, я решил отпустить его.

Карцев удивлённо воззрился на директора.

– А деньги? Испытания «Борея»?

– Престол неуправляем, мы потеряли контроль.

– Так может?.. – зав отделом разработок приподнял бровь.

– Нам не нужна война, – покачал головой Гришин. – Тихо убрать его уже не удастся, а он может стать страшным противником. Пусть живёт и работает. Нам он не опасен. Он расплатился за свои руки-ноги – Террор окупил всё, что мы в него понапихали сполна. И пусть он не выполнил основную задачу – не выяснил, кто стоит за нападением на наш филиал, теперь это работа Да Винчи.

– Как знаешь, – наконец, произнёс Карцев. – У тебя всё?

– Да, – кивнул Гришин.

– Тогда я возвращаюсь к эксперименту.

Монитор погас, оставив Павла Гришина одного.

– Горобец, – позвал он.

– Слушаю, – раздался из виртКома голос.

– Забудь о Престоле, пусть живет. Он честно выполнил свою часть сделки, и даже больше.

– Слушаюсь, – произнёс бодигард.

По его голосу Гришин понял, что тот доволен решением Шефа.

Глава одиннадцатая. Нить Ариадны

Да Винчи пристально смотрел на человека, сидящего перед ним. Наручники сняли, от парализатора он отошёл, но контрактор совершенно не опасался этого ботаника – хилый, тщедушный, он не нёс никакой угрозы.

– Я сотрудник корпорации «РосТех», – произнёс пленник испуганным голосом. – Я требую, чтобы меня отпустили.

– Я знаю, кто вы, – бросил контрактор. – Вы занимались разработкой проекта «Ноль»?

– Я не буду говорить, – мгновенно отреагировал пленник.

– Юрий Александрович, вы будете говорить. Вы скажете мне всё, что я хочу знать. Вопрос лишь в том: сами вы это сделаете, или с помощью моих людей? В первом случае вы останетесь целым и невредимым, во втором – всё произойдёт очень болезненно, и мне останется только пустить вам пулю в лоб. Хотя, после воздействия психотропных веществ и интенсивного физического допроса, вы станете овощем – великое благо для вас. Вам решать.

Пленник сжался, он понял, что всемогущий «РосТех» его не защитит от этого страшного человека с равнодушным голосом.

– Я буду говорить.

– Верное решение, – согласился Да Винчи. – Что такое проект «Ноль»?

– Разработка программного кода для Искусственного разума.

– Кто руководил проектом?

Учёный пожал плечами.

– Мы думали, задачи приходят из центрального офиса.

– А на самом деле?

– Я не в курсе. Вчера я узнал, что Лесин, бывший директор «РосТеха», заморозил проект два года назад. Но мы исправно получали задания по виртКому.

– Как далеко вам удалось продвинуться в разработке кода?

– Мы закончили свою часть в тот день, когда неизвестные напали на филиал.

– Что? – не веря своим ушам, переспросил контрактор.

– Наша часть кода закончена, – повторил пленник. – Она – компонент одного большого алгоритма, скорее всего, разделённого на три или четыре составляющих. Наше направление – защита искусственного интеллекта он внешнего воздействия.

Да Винчи изумлённо уставился на учёного.

– Вы хотите сказать?..

– Да, он существует. Думаю, его приказы мы выполняли последние два года, так же, как и американцы.

Дверь в допросную распахнулась, и на пороге возник помощник.

– Сэр, сообщение от Гришина.

Да Винчи встал и вышел, повернув комКольцо, он вывел на экран дисплея вызвавшего его абонента.

– Я занят.

– Новость не терпит отлагательств. Только что одна из лабораторий «Кьёнг» подверглась нападению – маленький филиал, в богом забытом городке. Охрана и персонал уничтожены. Там работали всего двадцать человек, и десяток охранников. Нападавшие ушли без потерь.

– Где?

– Небольшой городок – Цицикар, неподалёку от Харбина.

– Мы будем там через два часа.

– Нет, там сейчас всё кишит СБшниками «Кьёнг». Не суйтесь. Мой человек предоставит информацию. Он назначен следователем по этому делу.

– Хорошо, – ответил контрактор, соглашаясь с доводом одного из нанимателей.

– Чего вы добились?

– Результатов пока что немного, – ответил Да Винчи. – Один вопрос, господин Гришин, что вы знали о разработках Искусственного Разума?

– Ничего, – покачал головой глава «РосТеха». – Я впервые услышал о них после нападения.

– Я так и думал, – отозвался Да Винчи. – А ещё я уверен, что ваш заокеанский коллега впервые узнал о подобных разработках его корпорации всего пару дней назад.

– Что вы имеете в виду? – не понял Кремень.

– А то, что у вас нет ни одного документа: письменного приказа, стенограммы, записи, или ещё чего-нибудь, что подтвердило бы, что корпорация вела подобные разработки. Думаю, та же картина у «АйсКорп» и «Кьёнг». Два отдела, не считая китайцев, несколько лет работали над тем, к чему корпорации не имели никакого отношения.

Гришин был шокирован таким откровением.

– Конец связи, мне надо поговорить с Сайрусом.

Дисплей погас.

Да Винчи несколько минут стоял в коридоре, обдумывая ситуацию. Три кита кибертехнологий уже были атакованы, остался последний, но насчёт австралийского «Касла» он не уверен, те занимались, в основном, разработкой искусственных органов-имплантов. Единственное программное обеспечение, которое они писали, касалось аппаратной поддержки их продукции.

Корпорат повернулся к помощнику, который тенью стоял в двух шагах, прислонившись к стене и не мешая шефу думать.

– Алекс, пулей к аналитикам, пусть поднимают всю информацию, которая у них есть на «Касл».

– Что они должны искать?

– Маленький филиал в богом забытом месте, который занимается непонятно чем и шлёт в центральный офис дежурные отчёты.

– Сколько у них времени?

– Это надо было сделать ещё вчера! У них нет времени! – он посмотрел на циферблат. – Даю им пять часов, как раз до рассвета. Как быстро это корыто сможет добраться до Австралии?

– За три часа, – не задумываясь, ответил Алекс.

– Хорошо, действуй.

Да Винчи вернулся в допросную.

– Ну, Юрий Александрович, на чём мы остановились? – садясь на стул, поинтересовался он у собеседника.

Глава двенадцатая. Король умер

Северин поднялся с операционного кресла, в котором провалялся почти сутки, и тут же столкнулся взглядом с обеспокоенным Георгом.

– Как прошло?

– Отлично. Я пробудил спящий имплант «Тень» – продвинутый вариант «Хамелеона». Теперь вы сможете на небольшой срок стать почти невидимым даже посредине коридора. Вмонтированные в вашу голову датчики считывают окружающую среду и проецируют на ваше тело, делая вас частью пейзажа, но за это придётся заплатить, большим расходом «Энерона». При маскировке вы можете передвигаться, чего не позволял «Хамелеон». Правда делать это рекомендуется очень медленно, иначе датчики прекратят справляться со сканирование окружающего мира. Также у модуля осталась функция «Призрак» – вы не видны ни на сканерах, ни на приборах ночного видения, ни на тепловизорах. «Призрак» способен работать от «Тени» отдельно. И потребление «Энерона» среднее. Думаю, одной капсулы хватит часов на восемь, если не больше. Желаете попробовать?

Глеб кивнул, он уже просканировал свой организм и нашёл новый имплант. На секунду он мысленно сосредоточился, и посмотрел на своё тело… Оно стало полупрозрачным.

– Великолепно! – воскликнул Грегор. – Если бы я не знал, что вы там, я бы увидел лишь незначительное искажение воздуха. В принципе, есть два способа вас обнаружить: первый – налететь на вас, второй – знать, что искать, и куда смотреть.

– Понятно, – Глеб отключил «Тень» и посмотрел на индикатор заряда «Энерона».

Имплант жрал его просто безбожно – процент меньше, чем за минуту. Значит, примерно одной капсулы хватит на час. Жёстко, но штука полезная.

– А как проверить тепловизор и ночник?

Грегор развел руками.

– У меня сейчас нет исправных.

– Хрен с ним. Думаю, работает, «РосТех» славится надёжностью боевых имплантов. Что в мире происходит?

– Плевать на мире, – мгновенно снова став обеспокоенным, произнёс Грегор. – Южный замер в ожидании войны.

– В смысле? – Прикинулся дурачком Глеб.

– ГСК и корпораты, похоже, задумали вернуть его обратно городу.

– Откуда информация?

– Да все шепчутся. Сейчас в секторах наращиваются силы. Контролёры говорят о каких-то учениях. Часть сил вывели за пределы города. Фактически, южный блокирован. Людей в другие сектора не выпускают. Да и знакомые из центрального посоветовали залечь на дно. Чего и вам советую. Вам эти разборки между Ханом и ГСК – до лампочки, хотя, я знаю, что у вас с ним дела, но лучше бы остаться в стороне. Боюсь, этот бой Хану не выиграть.

– Так и поступлю, – легко согласился Глеб. – Местные разборки меня не касаются. Ладно, Грегор, пойду я. Деньги ты свои получил, и не мало, хватит переждать смутное время.

Хозяин «Энерджи» закивал, улыбаясь.

– Все более-менее состоятельные люди сейчас залягут на дно. Кто бы не победил, никому не хочется попасть под раздачу.

– А Хан что делает?

– Готовится к войне. Он вербует людей. Сейчас под его рукой собралось больше четырёх сотен человек.

– Ясно. Спасибо, Грегор, пойду я.

Престол накинул капюшон и вышел на ночную улицу, провожаемый хозяином лавки. Махнув на прощание рукой, он направился в сторону ночлежки Димыча, которую почти что привык считать домом. Напряжение, охватившее Южный, было заметно во всём, начиная с групп вооружённых людей на улице, и кончая встревоженными жителями, которые старались как можно быстрее добраться до своих лачуг.

Один из мордоворотов, некогда бывшего бичом, во всяком случае, со сменной одежды и приобретением штурмовой винтовки запах отбросов и застарелого пота никуда не делся, пытался загородить Северину дорогу, но улетел в темноту от лёгкого толчка, и уже на улицу не вернулся. Его дружки, с которыми он болтал, молча, проводили уверенного незнакомца взглядами и вернулись к обсуждению новостей, грея руки у бочки с костром.

Глазок камеры навёлся на Глеба, едва он вступил на крыльцо, замок тут же щёлкнул, открываясь. Северин распахнул дверь, и первое, что увидел, стволы «Торнадо», направленные ему в грудь.

– Михалыч, это свой, – крикнул из бронированной конторки Димыч.

Михалыч послушно опустил ружьё. Следом за ним, не видя угрозы, отступила в тень парочка старых боевых роботов второго поколения. Хозяин ночлежки позаботился о своей безопасности в преддверии назревающей войны.

– Ну, проходи, коли свой, – отступая в сторону, пригласил Михалыч.

Он стоял в тени, но для Глеба не составило труда рассмотреть новоиспечённого защитника: уже за сорок, явно ветеран многочисленных войн последних двадцати лет, обе ноги кибернетические, как и правая рука.

– Что, Димыч, решил позаботиться о безопасности?

– Все знают, что грядёт буря, – философски ответил хозяин. – На Хана надежды нет. Поговаривают, что вся его подготовка для отвлечения внимание, он не будет сражаться.

– Кто поговаривает? – лениво поинтересовался Северин.

– Люди, – дипломатично ушёл со сколькой темы Димыч. – Но если он смоется, его свора разбежится и попытается уйти отсюда, прихватив всё, что плохо охраняется.

– Логично, – легко согласился Престол.

Он прекрасно знал, что бежать им некуда. И если Хан ещё мог уйти, воспользовавшись связями, то его шобла была обречена, их сгонят на пятачок и будут убивать, как бешеных собак, в случае сопротивления. Слишком у многих в ГСК к ним кровавый счёт.

– Ладно, Димыч, пойду я, отдохнуть надо. Спасибо за новости.

Консьерж-хозяин кивнул.

– Глеб, если что, могу я на тебя рассчитывать? О цене договоримся, – высказал он на прощание просьбу.

– Зови, если прижмёт. Ты – хороший мужик, – они пожали друг другу руки, оставшись вполне довольными беседой.

Через минуту Глеб уже переступил порог квартиры.

– Долг, – выйдя на закрытый канал, позвал Глеб.

– Явился – не запылился! – раздался из динамика голос главы оперативников. – Где пропадал?

– По личным делам, – уклончиво ответил Глеб. – Как наш проект?

– Идёт по плану. Южный, фактически, перекрыт. И уж если ты вернулся в строй, то завтра можно слить инфу, что послезавтра ГСК и корпораты войдут в сектор. Готовься, я, ты и Голован должны будем перехватить Хана, когда он попытается смыться.

– Всегда готов. А теперь мне нужно поспать.

Но выспаться не дали. Стук в дверь разбудил Глеба уже через пару часов. Просветив коридор, Северин обнаружил за дверью четырёх мужчин. Трое в броне «Аккорд», последний был обладателем новейшего «Преторианца». В южном только у охранников Хана имелись такие игрушки, поэтому принадлежность гостей не вызвала сомнений. Если бы за ним пришли корпораты, то они все были бы упакованы в «Преторианцев». Гости стояли в коридоре и ждали, пока хозяин соизволит открыть. Двери не выламывали. Престол был уверен, что они уже в курсе, что он проснулся и знает о них.

Натянув штаны и взяв в руки револьвер, Глеб подошёл к двери и открыл её.

– Что надо? – направив ствол Грома в живот обладателю «Преторианца», поинтересовался Северин.

«Преторианец» мысленно приказал убрать забрало, и перед Глебом предстал Удав.

– Хан желает тебя видеть.

– А я его нет, – отрезал Северин. – Утром приходите.

– Это не просьба, – отрезал подручный главаря.

– Я не работаю на Хана, и не выполняю его приказы.

Глеб не волновался, «Инстинкт» говорил, что противники не настроены на драку. Их задача – мирное решение вопроса, причём двое из них сомневались, что, в случае столкновения, они смогут победить. Вроде бы сила на их стороне, но они опасались Глеба, несмотря на новейшие штурмовые пистолет-пулемёты Град, способные выстрелить за две секунды сотню патронов.

– Не стоит лезть в бутылку, – вполне миролюбиво заметил Удав. – Хан велел передать, что тебе эта встреча будет очень выгодной.

– А для него?

– И для него, – согласился подручный. – Пока что тебе ничего не угрожает.

«Инстинкт» подтверждал, что собеседник верит в то, что говорит.

– Дайте мне пять минут, – бросил Глеб и закрыл дверь перед носом холуев Хана.

Он быстро оделся, но не стал связываться с Долговым, сейчас капитан не нужен. Да и, скорее всего, специалисты, работающие на бандита, следят за передачами из сектора, нельзя навлечь на себя подозрения. Но кое-что предпринять следовало. Глеб активировал виртИнтер и запустил хитрую программу, быстро вбил текст и пошёл к двери. Через час сообщение автоматически отправится по закрытому каналу и найдёт адресата. Долг будет в курсе событий и сможет реагировать адекватно ситуации. В принципе, Северин уже догадывался, что хочет от него Хан, этот сценарий был предусмотрен планом.

Через десять минут Глеб сидел в кабинете главного бандюгана и попивал великолепный настоящий кофе. Хозяин расположился напротив и не мешал гостю наслаждаться напитком. Сам он довольствовался чашкой чая. Наконец, когда Глеб сделал последний глоток и отставил чашку в сторону, глава бандитов решил перейти к теме разговора.

– Ты, наверное, уже понял, зачем я тебя позвал? Мне нужна твоя услуга.

– Я догадался, – ухмыльнулся Глеб правой половиной лица.

Хан проигнорировал усмешку.

– Ты в курсе, насчёт учений, которые собирается провести ГСК. Так вот, это ширма, они планируют вторжение в сектор. Мой контакт в управлении сообщил, что операция начнется через два дня.

– Я не буду драться на твоей стороне, – бросил Глеб, прикидываясь дурачком. – Это ваши разборки, и я в них не полезу. Кроме того, один профессионал, даже такой великолепный, как я, не сможет переломить ситуацию.

– Не держи меня за идиота, – расхохотался Хан. Он смеялся так самозабвенно, что Глеб на секунду подумал, что его блеф раскрыт. Но обошлось. – Я не буду воевать с ГСК и корпоратами, несмотря на то, что сейчас под моей рукой семьсот человек, триста из которых – довольно сносные бойцы. Остальные – мясо. Им не справиться с профи, а даже если у них и получится, то сюда придёт армия и снесёт сектор с лица земли. Мне нужна твоя помощь в другом.

– Слушаю, – спокойно произнёс Глеб, хотя внутри него всё ликовало, они с Борисом, верно просчитали Хана.

– Я не собираюсь подыхать здесь, – продолжил главарь. – У меня достаточно денег, чтобы безбедно жить, где угодно. Поэтому я хочу уйти. Что будет с этими отморозками, меня мало волнует.

– А я здесь причём?

– Сектор перекрыт, я не могу воспользоваться стандартными путями. Кроме того, мой контакт в корпорации исчез. Моя гвардия хорошо известна Романову – новому главе ГСК, и капитану Долгову – командиру оперативников, который, я уверен, и затеял всю эту возню. И вот здесь мне нужен ты.

– Я ничего не услышал, – напомнил Северин. – Что тебе от меня надо.

– Ты работаешь на корпоратов. Я думаю, ты оперативник, и ищешь разгадку того, что произошло два месяца назад.

Внутри Глеба всё снова запело. Хан угадал, но сделал неправильный вывод.

– Ты протащишь меня через КПП, – наконец озвучил Хан свою идею.

– Допустим, но зачем мне это?

– Северин, не прикидывайся дураком, – усмехнулся бандит. – Я дам то, что тебе нужно.

– Конкретней? – слегка надавил Глеб.

– Ты получишь ещё один «Возбудитель», пятьдесят тысяч переводом и информацию.

– Что за информация?

– В этом городе мало что прошло мимо моего внимания, ты в этом уже успел убедиться, я скажу, кто атаковал филиал «РосТеха».

– Мы договорились, – быстро сориентировался Глеб, – но с условием…

Хан выжидающе посмотрел на него.

– Ты мне скажешь, кто, и добавишь зачем?

– Хорошо, – вставая и протягивая руку через стол, согласился Хан.

Глеб встал и пожал ладонь. Он уже знал, чем кончится дело.

– Есть план? – поинтересовался он.

– Конечно. Завтра днём из центрального взлетает флаер, который через двадцать минут садится в Новосибирске. Дальнейшее тебя не касается, в час дня я должен быть в аэропорту центрального.

– Моя информация?

– Получишь, когда я пройду контроль. Всё будет на носителе. У меня есть новейшая «Личина» и документы под неё, но с ней мне не покинуть сектор. Ты мне нужен на всякий случай, как телохранитель, ну и, конечно, на КПП.

– Нормальный план, – отозвался Глеб. – Документы не подведут?

– Нет, ксива подлинная – прощальный подарок от местного ГСК и мэрии.

– Когда?

– Пересменка в восемь часов. Пойдём без пятнадцати через восточный КПП, потом в Северный, и оттуда уже в центральный.

– Логично. Я так понимаю, до этого момента я твой гость?

– Конечно, – усмехнулся Хан. – Чувствуй себя, как дома. У нас ещё, – он посмотрел на хронометр, – три с половиной часа. Чего хочешь? Девочку? Мальчика? У меня великолепный повар.

– Последнее звучит заманчиво, – отозвался Глеб, поудобнее устраиваясь в кресле. – Стейк с кровью, на гарнир – жареная картошка, острый соус.

– Что пить изволите? – фразу Хан произнёс с интонацией официанта, в его глазах сверкали озорные искорки.

– Виски, – чопорно ответил Глеб.

– Наши вкусы совпадают. Ненавижу водку, даже хорошую. У меня есть бутылка шотландского виски, двенадцатилетней выдержки. Взять с собой я могу только деньги, поэтому давай выпьем, что добру зазря пропадать?

Они переместились в небольшой обеденный зал, расположенный по соседству с кабинетом, куда через полчаса Удав, переодетый в чёрный костюм, прикатил сервировочный столик. Сгрузив тарелки, он, молча, удалился.

– Мне будет его не хватать, – когда дверь за Удавом закрылась, заметил Хан. – Очень тяжело найти преданного подручного. – Он отсалютовал Северину бокалом, наполненным наполовину янтарной жидкостью. – Твоё здоровье.

– И твоё, – отсалютовал в ответ Глеб. – Надеюсь, ты не думаешь меня кинуть?

– Не беспокойся, мне эта информация не нужна. И деньги, которые я тебе заплачу, лишь капля в океане того, чем я обладаю. Я правил южным четыре года, и мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Конечно, если не покупать остров, в тропических широтах.

– Ты уверен, что твой план сработает?

– Конечно, – отрезая кусок сочащегося соком мяса, отозвался Хан. – Проблема возникнет только с первым КПП. Они просто не пропускают никого. Но, поскольку ты оперативник «РосТеха», то протащишь меня как своего информатора. Скажешь, что нужно доставить меня в центральный офис Каменска.

– Звучит очень логично, – согласился Престол, правда с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться.

Как только он пройдёт КПП, Долгов узнает об этом в ту же секунду, потом он просто дождётся удобного момента, и они возьмут Хана.

– Кстати, ты в курсе, что твою подружку забрал к себе капитан Долгов? Похоже, он рассчитывает с помощью неё завербовать тебя.

– Подавиться. Для меня это слишком мелко, – отмахнулся Глеб.

– У вас с ней серьёзно? – прищурившись, начал раскручивать его экс-главарь южной вольницы.

– Ты шутишь? – улыбаясь, ответил Глеб. – Я – оперативник, послезавтра я могу оказаться на другом краю света, в попытке выкрасть учёного из «Касла» или «АйсКорпа». И она даже не узнает, куда я пропал. Так что, пусть девочка живёт.

– Кстати, забыл сказать, – бросил Хан, – рядом с ней находится мой человек. Если ты попытаешься меня предать, она умрёт.

– А я-то всё думал, когда ты скажешь о своей страховке, – спокойно заметил Глеб.

Пусть у Глеба отсутствовал кусок памяти, но мозг работал, как надо. Долгов предвидел такой вариант событий, и, если операция будет разворачиваться по этому сценарию, как только Глеб и Хан пересекут КПП, Голованов должен взять Маару под наблюдение и нейтрализовать угрозу.

Остальное время коротали за игрой в шахматы.

– Слушай, – поинтересовался Северин после первой проигранной партии, – а как же твои бойцы? Я не имею в виду всю эту шушеру, твои телохранители?

– Они уйдут, как только начнётся заварушка.

– А не разбежится вся твоя братия, если станет известно, что ты смылся? Шах!

– Не разбегутся, – уводя короля из-под удара, ответил Хан. – Я купил не одну личину. Вместо меня останется человек в моём образе и подобии, а когда станет ясно, что всё пропало, он снимет колечко и смоется. Надо сказать, смоется он очень богатым.

– Хороший план, – одобрил Глеб и передвинул пешку. – Мат!

– Молодец, ещё одну, и будем выдвигаться?

– Давай, – согласился Северин.

…Хан бросил взгляд на часы.

– Пора, жалко, доиграть не успели.

Глеб посмотрел на доску.

– Да брось, тебе мат в три хода, или в четыре, если ответный сделаешь правильный.

Хан тоже опустил глаза.

– Вот, зараза, – возмутился он, – прошляпил. Две из трёх, Глеб. Недурно. Недурно. Но нам пара. Подожди меня здесь, – и скрылся за одной из дверей, ведущих куда-то во внутренние апартаменты.

Через пять минут он появился в компании элегантно одетого господина, таких в центральном называют респектабельными. Но стоило Хану произнести: «Я готов», как Северин моментально обнаружил подмену.

– Хан, – обратился он к респектабельному господину, – совет примешь?

Господин кивнул.

– Если не хочешь, чтобы твоего двойника вычислили после первой фразы, пусть сделает голос погрубее. В остальном он безупречен. Хотя, одно дело – дурить сброд на улице, другое – свою охрану.

– Те, кто меня хорошо знают, в курсе, – бросил господин, – а остальных пару дней ко мне не подпустят. А больше и не нужно. Кстати, теперь я Дмитрий Кольцов, преуспевающий бизнесмен, хозяин ресторанного бизнеса. – Он повернулся к двойнику. – Ну, всё, Тимур до встречи. Твои деньги уже переведены на счёт, два дня, и сможешь пользоваться. Удачи. Давай, проводи нас до дверей, прикажи выкинуть нас отсюда и больше не пускать.

Глеб при этом сделал вид, что смотрит в окно, поскольку ему хотелось засмеяться в полный голос, и ему стоило больших усилий, чтобы не выдать себя лицом. Хан врал: человек, стоящий перед ним, покойник, ему не дадут уйти. Но Престолу не было никакой нужды спасать этого мелкого бандита.

Они вышли, сопровождаемые «хозяином южного». Тимур, стараясь пародировать голос Хана, крикнул: «Проводи, и больше не пускай!». Главный телохранитель, учуял подмену, но с каменным лицом пристроился за спиной Северина и Кольцова.

– Двигайте, – не очень церемонясь, произнёс он.

Глеб хотел устроить ссору, чтобы поддержать имидж, но решил играть в спектакль главаря. Их довели до крыльца, где Удав вернул Престолу оружие. Глеб привычно откинул барабан, проверил патроны, после чего пошёл к блокпосту. Экс-Хан степенно вышагивал следом. Он даже сделал слегка испуганное лицо. Надо сказать, в нём умер хороший актер.

И вот бандитский блокпост остался позади, и началась дикая территория. Весь южный был, считай, ничейным: отряды, вооруженные Ханом, сторонние грабители, другие банды. Сейчас здесь стало в десять раз опасней, чем прежде.

– Пойдём, знаю короткую дорогу к восточному, – шепнул «Дмитрий», дёрнув Глеба за рукав в сторону подворотни.

Здесь, поблизости от вотчины хозяина южного, всякого отребья было гораздо меньше. Глеб послушно пристроился следом. Хан вёл его довольно уверенно, пока на их пути не нарисовались четыре здоровенных лба, вооруженные, как элитный спецназ. На двоих красовались «Муромцы», а ещё двое были обладателями «Аккордов», в руках они держали скоростные пистолет-пулемёты «Шквал».

– Твои ребята? – поинтересовался Глеб.

– Уже не мои, – буркнул экс-бандит, отступая за Глеба. – Сейчас они – твоя проблема. Для того тебя и нанял.

Престол посмотрел на шагнувшего вперёд мужика в «Аккорде», судя по всему – главаря.

– Дайте пройти, мы с вами не ссорились.

– Ошибаешься, – раздалось из-за забрала. – Я обещал, что мы встретимся. Вот замочим тебя, крутой, и твоего дружка, и посмотрим, что интересного он тащит в своём чемодане. Вольнице конец, а мне сдаётся, в кейсе есть много интересного.

Глеб опознал голос бандита, это его он поставил на колени пару недель назад, когда тот не захотел пропустить его к Хану. Вроде, он себя Хрящом величал.

– Не усложняй себе жизнь, – попытался образумить его Северин. – Иди своей дорогой.

– Ты стоишь на моей дороге, она ведёт вон к тому чемоданчику. А ты должен сдохнуть за то, что унизил меня.

– Ну ты и тупой! – поразился Глеб. – Где только Хан таких набрал? И как с вами ещё не погорел?

Пока бандит трепался, он сумел незаметно подойти к тому метра на два. Разговаривать было уже не о чем, и Глеб активировал «Спринтера». На секунду он просто исчез для Хряща и его людей, а когда появился справа, в руке он уже держал Гром. Дважды грохнул крупнокалиберный револьвер, и подручный Хряща в «Аккорде» повалился на землю – разрывные пули попали в забрало шлема, оторвав тому голову. Бойцы в «Муромцах» просто растерялись, а Престол снова на «Спринтере» зашёл им за спину. Виброклинки распороли плащ, и два тела, пробитые насквозь, повалились друг на друга. Хрящ остался один, он явно испугался и только вращал матовым забралом, глядя на поверженных за четыре секунды подручных. Клинки Глеба исчезли, а из кобуры появился револьвер. Сдвоенный выстрел, и бандит рухнул на землю, воя от боли в прострелянных коленях.

Глеб убрал оружие в кобуру и подошёл, склонившись над завывающим отморозком. Он несколько секунд смотрел на того, после чего набрал универсальный код на предплечье «Аккорда», и забрало исчезло. За ним Северин увидел мясистое бледное лицо, а в глазах ужас.

– Не убивай, – прошипел тот.

Глеб с минуту молчал.

– Зачем тебе жить? – наконец, спросил он. – Ног у тебя больше нет – два обрубка, да и что ты хорошего в жизни сделал?

Хрящ закусил губу.

– Пощади.

Глеб покачал головой. Полупрозрачный виброклинок мелькнул и пробил глаз бандита.

– Пошли, – бросил Северин Хану, который, на всякий случай, отбежал к стене дома.

На новом лице бандита не было ни испуга, ни сожаления – одно сплошное равнодушие.

– Никогда не любил этого дегенерата, но иногда он бывал полезен. Хватит стоять, скоро сюда народ сбежится, не нужно, чтобы нас здесь видели. А то отволокут к Хану. – Произнеся своё бывшее имя, Дмитрий Кольцов издал явственный смешок. – Да и из графика выбьемся.

Через двадцать минут они без приключений добрались до КПП с восточным сектором. Глеба пропустили без вопросов – легенда об оперативнике «РосТеха» работала безукоризненно.

– Со мной, – бросил Престол лейтенанту, который собирался завернуть его спутника.

Тот кивнул и посторонился.

Отойдя метров на пятьдесят, Хан повернулся и изучающее посмотрел на КПП.

– Уважают, не меньше взвода стоит в охранении.

Глеб усмехнулся. Хан уже был в его руках, он мог повязать экс-главаря в любой момент, тем более, бандит из предосторожности даже не взял ствол. Но спектакль нужно довести до конца. Долгов уже следил за ними, и оставалось захлопнуть ловушку. Никто не должен был знать, что ГСК взяла Хана.

Полчаса ушло на то, чтобы пересечь восточный и добраться до небольшого круглосуточного кафе, где они вполне недурно позавтракали. Разговаривали мало. Несколько раз их останавливали патрули, проверяли документы, но новая ксива Хана работала исправно – Дмитрий Кольцов вписался в мир. На КПП восточного и центрального секторов ничего интересного не произошло. Здесь уже не наблюдались следы готовящейся операции, просто вместо одного отделения дежурили два с тяжёлым вооружением.

До аэропорта добрались буквально за десять минут. Тут также везде стояли вооружённые люди в кибернетической броне, даже несколько корпоратов, явно оперативники, они выделялись на фоне устаревших «доспехов» контролёров, щеголяя в новейших «Преторианцах».

– Ну вот и всё, – останавливаясь, произнёс Хан. – До вылета ещё пара часов, проведу их в зелёной зоне, там неплохой бар. Держи, – он протянул Северину чип, – здесь данные, которые тебе нужны. А это…

– Деньги, – забирая кредитный чип, закончил за него фразу Глеб. – Маара?

– К сожалению, моему человеку придётся ещё немного последить за ней, – развёл руками Хан. – Как только я покину страну, он оставит её в покое. Думаю, через три часа она уже будет в твоём распоряжении. Эта моя гарантия, что ты меня не сдашь тем ребятам в синей форме, или вон тем – в красной.

– Удачи, – бросил Глеб, после чего, проигнорировав протянутую бандитом руку, пошёл к выходу.

– Престол, как слышишь? Мы готовы его взять, – раздался в голове голос Долгова.

– Маара в безопасности?

– Сидит в моём кабинете, с ней Юра.

– Тогда берите, но тихо, – согласился Глеб.

– Всё будет так, как надо, – похвастался Долг. – Я уже подготовил подмену, мой сотрудник улетит вместо Хана, его человек даже не поймёт ничего.

– Сплошные подмены, – усмехнулся Престол. – Тот оставил вместо себя куклу, теперь его снова заменят куклой.

– Ладно, Престол, харэ трепаться, мне пора работать, встретимся в бункере.

– Хорошо, – отозвался Глеб и отключился.

Хотелось отправиться в управление ГСК, обнять Маару, но Глеб предполагал, что за ним могут следить люди Хана, которых в городе немало, экс-главарь не мог оставить его без подстраховки. Поэтому Северин сразу направился в восточный сектор, в бункере можно будет слегка расслабиться.

Через двадцать минут он был на месте. Кодовый замок послушно отреагировал на комбинацию и распахнул дверь. Длинный коридор, лифтовая площадка, двери и, наконец, лаборатория. Сюда Долгов должен доставить захваченного бандита.

Глеб огляделся и перевернул поваленный стул. Сев на него, он осмотрел помещение. Ценное оборудование отсюда вывезли, оно было передано в городскую центральную больницу, хотя Северин не уверен, что во время побега уцелело так уж много. ГСК старательно выгребла всё полезное, что имелось в бункере. Его судьба ещё решалась: корпорация хотела заявить на него свои права, город строил собственные планы, и сейчас это была, фактически, ничейная территория.

Прошло около часа. Глеб подключился к сети и от нечего делать проглядывал городские новости, главная из которых – подготовка вторжения ГСК в южный сектор. Политиканы кричали, что давно пора вернуть территорию городу. Выступил с интервью и новый начальник ГСК – Романов. Увидев его слащавую рожу, Северин усмехнулся, на его лице написано презрение ко всем и вся, фразы, написанные прессекретарем, звучали правильно и фальшиво. Внешне он чем-то напоминал хорька-переростка: маленькие, почти прозрачные глаза, взгляд хитрый, похотливый, он сумел во время интервью раздеть взглядом журналистку, повернув её и так и эдак, поимел и одел обратно, разве что дыхание не изменилось.

– Ты где? – раздался в голове голос Долгова.

– Здесь, – также мысленно отозвался Глеб, – в лаборатории. – Хотя на вопрос: «Ты где?», напрашивалась совсем другая, не очень приличная рифма. – Клиент с тобой?

– Конечно, – втолкнув в дверь человека в костюме с мешком на голове, уже обычным голосом ответил капитан.

– Как прошло?

– Без проблем, – отмахнулся капитан, толкая задержанного в спину.

Он перевернул ещё один стул и усадил на него Хана. Тот пока хранил молчание, но как подсказывал Северину «Инстинкт» внимательно слушал и оценивал ситуацию.

– Взяли его в туалете. Вошёл туда один Хан, вышел другой. Флаер уже в воздухе, и его копия, – Долгов посмотрел на Хана, теперь Дмитрия Кольцова, – летит к точке назначения.

– Маара?

Борис понятливо усмехнулся.

– С ней всё в порядке, сидит у меня в кабинете вместе с Голованом. Ну что, приступим?

– Давай, – согласился Глеб. – Я уже успел посмотреть ту информацию, что он мне слил. Надо сказать, что полезность от неё – посредственная. Но кое-что новое я выяснил: нападавшими была независимая группа, которой командовал наш покойничек Патрик Свенсон. Группа прибыла в город за сутки до нападения, рассредоточившись по конспиративным квартирам, которые предоставил им Хан в разных секторах. В день нападения они просочились в центральный, где их ждало оружие и экипировка. Причём Хан без понятия, как её туда доставили. Скорее всего, в аэропорт на контейнерную площадку. Также есть пара имён боевиков группы. На этом полезная информация заканчивается.

– Ясно, – выслушав напарника, произнёс Долгов. – Теперь давай конкретно зададим вопросы.

Он сдёрнул с головы Хана мешок и снял с пальца кольцо. Несколько секунд ничего не происходило, после чего тот начал меняться.

– Это не Хан! – в один голос воскликнули Глеб и Борис.

– Конечно, нет, – ответил Удав. На его лице застыла презрительная усмешка. – Хан покинул город четверть часа назад, и вам его уже не взять.

– Где он? – с силой ударив подручного Хана по лицу, заорал Долгов.

Голова бандита мотнулась в сторону, кровь побежала по подбородку. Тот сплюнул осколки зубов и поднял голову, посмотрев на капитана и Северина.

– Это уже не важно, – оскалившись, произнёс он. – Хан далеко, мы провели вас, как щенков.

– Ты сказал – это уже не важно, – неожиданно повторил фразу бандита Глеб. – А что важно?

– Только то, что ты не сдержал своего слова, – спокойно ответил Удав. – Ты помнишь цену и условия твоей помощи?

– Маара?

Пленник в знак согласия кивнул.

Долгов положил руку на плечо Северину.

– Всё в порядке, Престол, с ней Юра. Она в самом защищенном здании города, исключая, конечно, офис «РосТеха». Они ничего не смогут ей сделать.

– Звони. Предупреди Голована, пусть не выпускает её из поля зрения ни на секунду.

Их беседу прервал смех Удава.

– Вы оставили с ней щенка? – сквозь слёзы спросил он, после чего разразился истерическим хохотом.

Долгов озадаченно посмотрел на Престола. Слова Удава были мало похожи на браваду. Он уже протянул руку к виртИнтеру, который стоял на столе, когда на его коммуникационное кольцо поступил вызов. Борис раскрыл экран и увидел на нём человека в форме ГСК.

– Капитан Долгов, старший сержант Савельев, – доложил тот. – У нас ЧП. На ваших оперативников совершено нападение. Старший лейтенант Голованов серьёзно ранен и находится в коме. Сержант Маара Аббас убита.

– Престол, нет! – заорал Долгов.

Но Глеб уже оказался рядом с Удавом, удар был настолько селён, что мышцы, кожа и позвоночник не выдержали – оторванная голова покатилась по полу, а из обрубка шеи на Северина ударил фонтан крови.

– Что же ты наделал, Глеб? – подойдя к нему и положив руку на плечо, произнёс Долгов.

– Капитан, что у вас там происходит, – раздался обеспокоенный голос дежурного.

– Ничего, сержант, – спокойно отозвался Долг. – Место преступления оцепить и никого туда не пускать. Я должен первым это увидеть. Потом уже пусть работают эксперты.

– Есть, капитан, – отчеканил Савельев и отключил связь.

– Мне жаль, Глеб, – снова произнёс Долгов. – Но надо работать.

– Это тебе надо работать, – потерянно ответил Северин, – а мне нужно знать, кто это сделал.

– Она была одной из нас. Дело чести.

– Она была моей женщиной, и это моё дело. Не вставай на моём пути, капитан. Любой, кто встанет между мной и убийцей, умрёт.

Из уцелевшего глаза Глеба скатилась первая слеза, потом вторая, а потом потёк целый ручеёк. Его плечи задрожали, и он сел прямо в лужу крови, которая натекла из трупа. Он плакал, молча, слёзы просто катились из правого глаза, но он не проронил ни всхлипа.

– Я не буду мешать, – наконец, произнёс Долгов. – Но время уходит. Центральный перекрыт, никто не может его покинуть. Убийца ещё внутри. И если он тебе нужен, то пора двигаться.

Северин поднялся. Кровь стекла с плаща и штанов, даже ботинки были чистые.

– Пойдём, – сказал он мёртвым голосом, – пора работать, капитан. Что было у Удава на момент задержания?

Борис достал из кармана маленький пакетик, в котором лежали всего несколько предметов: билет на флаер, комКольцо и кредитный чип.

– Что с кольцом?

– Заблокировано.

– Дай, – потребовал Северин.

Долгов передал ему девайс. Глеб несколько секунд его осматривал, потом из пальца выстрелил щуп, который вошёл в гнездо соединения. Перед «Око» появился маленький экран, на котором отобразилась схема взлома. На взлом ушло меньше минуты. В памяти кольца было всего два абонента, и оба номера не местные.

– Отследить, – диктуя цифровой код номеров, приказал Глеб.

Долгов отвернулся от трупа Удава с оторванной головой и связался с ГСК. Быстро передав номера, он повернулся к Северину. Тот курил, сидя на столе. На его правой стороне лица, которая могла отображать эмоции, была написана целая гамма чувств: печаль, боль потери и жажда мести, причём последняя наиболее выражена. Такого Борис на лице своего напарника ещё не видел. В этом момент он, действительно, понял, что если он встанет между Глебом и убийцей Маары, то присоединится к нему.

– Поехали, нужно узнать, кто это сделал, – спокойно произнёс капитан.

Через двадцать минут они переступили порог центрального участка ГСК. Все сотрудники, встречающиеся на их пути, провожали их сочувствующими взглядами. И если Глеба здесь не знали, то Борису действительно сочувствовали.

Дверь в офис Долгова была закрыта, рядом с ней стояли два штурмовика с плазменными винтовками.

– Никто не входил внутрь? – спросил Борис.

– Только врачи, – ответил штурмовик, – забрали Юрку в больницу, больше ничего не трогали.

– Хорошо, – ответил главный оперативник и толкнул дверь.

– А он что здесь делает? – поинтересовался один из штурмовиков, преградив путь Глебу, который шагнул следом за капитаном.

– Пропусти, он со мной, – приказал Долгов.

Штурмовик, нехотя, посторонился, и Глеб вошёл в офис. Первое, что он увидел, – кровь. Она покрывала пол, стены, потолок… Даже представить тяжело, что в человеке может быть столько крови.

Потом Глеб увидел Маару. Она лежала на полу посредине этого багрового озера. Её чёрные волосы растрепались и слиплись. Больше десятка ножевых ран, колотых и резанных, покрывали тело. Тот, кто это сделал, был настоящим мясником, но действовал очень эффективно. Глеб захлопнул дверь и пошёл по крови к девушке. Опустившись на колени, он медленно провёл пальцами по её лицу, закрыв Мааре глаза.

– Не надо, Глеб, – глядя на него, попросил капитан.

– Отвали, Долг, – рыкнул Северин. – Мы с тобой в этом виноваты. Я, ведь, мог просто убить Хана. Но он был нам нужен живым. Вот и расплата.

– Все должно быть по закону, Престол.

– По закону? – в голосе Глеба скользнула ирония. – По какому закону, капитан, мы потащили лже-Хана в бункер? По какому закону мы собирались выбить из него информацию? А теперь, Долг, отвали и займись делом! Мне нужен тот, кто это сделал!

Долгов кивнул и пошёл к стоящему на столе виртИнтеру.

Глеб не знал, что делает капитан, так как тот общался с машиной мысленно. Он снова посмотрел на Маару. Теперь, когда он свыкся с мыслью, что её больше нет, Северин начал думать холодно и расчетливо. «Око» анализировало и записывало всё, что он видел. В руке девушка сжимала пистолет, она так и не успела выстрелить, но она встретила врага с оружием в руках. Глеб внимательно изучил раны, все они нанесены при жизни. Он ошибся – убийца не мясник, а профи ножевого боя, причём очень высокого уровня. Двигался он стремительно, каждый удар ножом был великолепно рассчитан и нёс последствия: сухожилия, чтобы обездвижить, артерии, чтобы истечь кровью. Единственной раной, нанесённой после смерти, было прирезанное горло. Глеб знал подобный стиль работы – ликвидаторы «АйсКорпа», элитные подразделения бесшумных убийц. Они никогда не пользовались огнестрельными или энергетическим оружием, только ножами в классическом стальном варианте.

– Глеб, ты должен это видеть, – пробился сквозь мысли голос Долгова.

Северин поднялся с колен. Густая кровь стекала со штанов и плаща обратно в «озеро». Престол подошёл к капитану и встал у него за спиной.

– Что ты нашёл?

– Всё, – ответил капитан и запустил запись. – Я даже не верю, что такое возможно.

Глеб замер, глядя на экран. Маара и Голован сидят в кабинете. Юра закинул ноги на стол, она удобно расположилась на диване. Вот открывается дверь, и сотрудник ГСК вталкивает внутрь человека в энергетических наручниках. Он одет в обычную серую куртку с капюшоном, который скрывает его лицо. Голованов вскакивает навстречу вошедшему с криком: «Ты кто?». Но котроллёр, который привел задержанного, уже захлопнул дверь, оставив Голованова и Маару наедине с убийцей. Наручники исчезают, как по волшебству, в руках незнакомца появляется нож. Глеб моргнул. Движения ликвидатора так быстры, что он даже не заметил, откуда взялось оружие – обычный нож, обоюдоострый, длинной сантиметров пятнадцать, считая рукоять. Старлей даже не успел понять, что происходит. Два удара – и Голован валится на пол, орошая всё фонтанами крови, бьющими из ран.

– Очень быстро, жаль девочку, – с грустью произнёс Долгов.

Глеб был с ним согласен, в отличие от старлея, девушка успела достать оружие и даже навести на убийцу, но ей не хватило буквально доли секунды.

– Впервые вижу, чтобы так двигались, – поставив запись на паузу, ошарашено произнёс Долг. – Кто он? Какие у него импланты?

Глеб покачал головой.

– Он не кибер, он био.

– Что?

– Секретные разработки войны корпораций. Помнишь девочку Дашу?

Капитан кивнул.

– Тоже самое, только доведённое до ума. Наши пыталась обмануть мать природу, поиграв с мозгом взрослого человека. Эти выращены искусственно, стоят миллионы. Они не разовые солдаты, они – элита. Только, как он оказался в богом забытом Каменске в одной компании с Ханом?

– Выясним, – рыкнул капитан. – Нужно вычислить сволочь, которая его привела.

Он снова запустил запись. Глеб вздрогнул от крика, изданного Маара, когда лезвие ножа перерезало сухожилие на ноге, потом на второй. Северин оказался прав – мясник разделывал её профессионально и быстро. Глеб закрыл глаз, но «Око» всё видело.

– Двадцать четыре секунды, – раздался голос Бориса. – Но за эти полминуты она испытала столько боли, сколько не испытывает человек, которого пытают круглые сутки.

Глеб снова открыл глаз, на экране убийца спокойно надел сброшенные энергетические наручники и вышел из кабинета, где его ожидал сотрудник ГСК. На мгновение в кадре мелькнуло лицо, и Глеб узнал его – тот самый сопляк, с которым он столкнулся на пропускном пункте в отдел, когда впервые пришёл сюда.

– Я знаю его, – произнёс Глеб. – Запускай экспертов, и найди кабинет, нам нужно работать.

Он бросил взгляд на лицо девушки, обезображенное болью и страхом, и вышел наружу, растолкав собравшихся в соседнем кабинете контролёров. Наверное, если бы кто-то в этот момент позволил себе что-нибудь вякнуть, то к оторванной голове Удава добавилась бы ещё одна.

Кабинет нашёлся быстро. Долг просто вытолкал вон парочку детективов из соседнего отдела. Глеб подключился к виртИнтеру и в течение минуты нашёл нужное досье. Капитану хватило одного взгляда на фото.

– Знаю его. Ни в чём серьёзном не замечен, кроме любви к девочкам и азартным играм.

– На этом Хан его и взял. Зови его сюда.

– Рядового Звонарёва ко мне, – приказал он дежурному офицеру.

Тот ответил: «Есть!», и экран мгновенно погас.

– Глеб, только держи себя в руках. Не надо отрывать ему голову. Он – наша единственная ниточка к убийце, – попросил Борис.

– Если эта гнида не скажет мне то, что я хочу услышать, я его на куски порублю, – стараясь говорить спокойно, отозвался Престол. – Мне не нужна его смерть, хоть, я бы много отдал за то, чтобы посмотреть, как эта тварь сдохнет.

– Увидишь. Он своё получит, – пообещал Долгов, – уже к вечеру поставим к стенке. Но сейчас не тронь его.

– Плевать на правосудие. Мне нужна информация, и эта падаль её скажет так или иначе. Мне всё равно, целым он будет стоять у стенки, или по частям.

Кто-то постучал в дверь.

– Войдите, – крикнул Долгов, а Глеб отступил за неё, оказавшись в тылу у вошедшего.

Дверь распахнулась.

– Рядовой Звонарёв, по вашему приказанию явился, – чеканя шаг, войдя в кабинет, отрапортовал парень.

Он был точно таким же, как запомнил его Северин: форма с иголочки, ботинки блестят, вид щёгольской, хоть сейчас на плакат с лозунгом: «Записывайтесь в академию ГСК».

– Рядовой, кто приказал вам сопроводить в мой кабинет задержанного? – голос Долгова кипел от ярости.

«Инстинкт» подсказывал Глебу, что глядя на рожу этого ублюдка, капитан завёлся не на шутку. И теперь уже Глеб опасался, как бы Долг не пристрелил парня раньше, чем тот скажет то, что им необходимо.

– Я не понимаю, о чём вы, господин капитан? – растерянно ответил рядовой, но «Инстинкт» заорал большими красными буквами, что эта ложь.

Рука Звонарёва метнулась к рукояти пистолета, но Глеб оказался быстрее, виброклинок вылетел из предплечья и упёрся в спину контролёра.

– Только дёрнись, ублюдок, – прошипел Глеб, – и я распотрошу тебя, как свинью, но ты будешь жить, барахтаясь в своих кишках и стараясь запихнуть их в своё разорванное брюхо. Кто приказал? – рявкнул он на ухо трясущемуся от страха Звонарёву.

– Хан, – выдавил из себя тот и обмочился.

– Рассказывай, гнида, – вскочил из-за стола Долг. – Всё рассказывай. И начни с самого главного – где человек, который напал и убил моих людей?

Глава тринадцатая. Начало новой эры

Вот уже несколько дней Гришин пребывал в подвешенном состоянии. Он не мог нормально заниматься делами корпорации. Сайрус подтвердил теорию Да Винчи, он тоже узнал о разработках искусственного интеллекта в день уничтожения филиала. И если кантрактор прав, и ИИ существует, то это ставит крест на всех планах, разработанных главой «РосТеха» по глобальному захвату власти. За столом появился сильный, непредсказуемый игрок, обладающий поистине уникальными способностями к анализу ситуации. Какой человек может соперничать с ИИ? Единственной возможностью что-то исправить – уничтожить ИИ. Но для этого нужно было знать три вещи: где, когда и как? Но ответов на эти вопросы нет.

Гришин прочёл всё, что известно про разработки ИИ в прошлом. Самый удачный эксперимент по внедрению ИИ был в 2048 году. В небольшом городе Калуге, неподалёку от Москвы, ИИ заменил почти все ключевые должности в городе – мэра, начальника полиции, судей. Поначалу всё шло очень удачно: город быстро расцвёл, снизилась преступность, фактически, исчезла коррупция. Но потом произошёл сбой: стали пропадать неугодные люди, исчез оператор, который следил за экспериментом. В итоге в город пришлось ввести войска, поскольку полиция и добровольные соединения вышли из-под контроля государства, превратившись в частную армию – город жил по своим законам. После этого была принята резолюция, запрещающая любые разработки и эксперименты с искусственным интеллектом. И вот теперь где-то, существовал свободный компьютерный разум, неподконтрольный никому.

Вызов виртКома выдернул главу «РосТеха» из грустных мыслей. Глянув на дисплей, Гришин не удивился и отдал мысленный приказ соединиться.

– Паша, у меня новости, – сообщил глава сектора военных разработок. – Они касаются Престола, Каменска и Долгова с его расследованием.

– Что случилось, Макс? – равнодушно поинтересовался глава корпорации. – Мы же, вроде, договорились, отпустить его.

– События в Каменске вышли из-под нашего контроля. Долгов и Северин разработали схему по захвату южного, нейтрализации Хана. Но всё пошло не так: Хан ушёл, от руки киллера погибла Маара Аббас, помощник Долгова – старлей Голованов, в коме. Завтра утром ГСК войдёт в южный сектор, чтобы навсегда покончить с вольницей.

– И что с того? – равнодушно заметил Гришин.

– А то, – начал заводиться Карцев, – что киллер, убивший девушку Престола – бывший оперативник «АйсКорпа», перекупленный нами.

– Как он там оказался? – заорал Гришин.

– А вот это самое интересное, – усмехнулся Максим. – Он получил приказ от тебя – внедриться в окружение Хана и завоевывать его доверие.

На лице Кремня появилось растерянное выражение.

– Что?

– Два месяца назад ты отдал такой приказ.

– Но я даже…

– Знаю, – не давая приятелю закончить, произнёс Карцев. – И ответ на вопрос может быть только один.

– Искусственный интеллект, – выдохнул Гришин. – У него есть доступ к нашим сетям?

– Похоже на то. Айтишники день и ночь ищут бреши и подозрительную активность, но пока что всё безрезультатно. Если нас взломали, то это проделано на очень высоком уровне.

– Но почему так сложно? Если ИИ контролирует наши сети, то он в курсе всех разработок, переговоров контрактов. Что происходит в Каменске? Зачем ему Хан? Мы знаем, где он?

Карцев покачал головой.

– Исчез, растворился.

Гришин устало закрыл глаза.

– Я уже ничего не понимаю.

– Я тоже, – согласился приятель.

– Ладно, Макс, ищи. Нужно отрезать доступ в наши сети. А я пока что свяжусь с Да Винчи. И вот ещё что, если ИИ имеет доступ к нашим разработкам, он знает, как на этой информации делать деньги. Значит, нужно искать финансовый след. Что по трупу из Каменска?

– Удалось найти кое-какую странность, – ответил Карцев. – Его тело несёт следы радиации, но очень эффективно с ней справлялось. Такое ощущение, что погибший принимал какой-то препарат, который позволял ему находиться на заражённой территории без малейших последствий.

– Интересно, но таких мест на земле много. Может, там скрывается то, что мы ищем. Я поручу Свену проверить их.

Максим Викторович махнул на прощание рукой и отключил связь, оставив директора корпорации размышлять в одиночестве.

Гришин задумчиво потёр подбородок. Похоже, картинка начала складываться. Покушение, нападение на Каменский филиал, а теперь био, ликвидировавший женщину Престола. Но чем Северин так важен? И тут всё встало на свои места. Доктор не мог перепутать карты пациентов, кто-то сделал так, чтобы Престол получил полный комплект «Борея». Но почему именно Северин?

Гришин встал, дошёл до бара и плеснул в стакан грамм сто коньяка. И тут он вспомнил слова Горобца: «Кто бы не убил Маару, это приведёт Престола к заказчику». А ситуация такова, что приказ, фактически, отдал Павел Гришин, и Глебу Северину будет всё равно, что того самого подставили. Как только он возьмёт убийцу и вытрясет из него всю информацию, он начнёт охоту за главой «РосТеха».

Теперь нужно решить, что делать: либо ликвидировать Престола, либо попробовать встретиться с ним, и всё объяснить.

Глава четырнадцатая. Охота на охотника

Да Винчи внимательно изучал отчёт, предоставленный шпионом «РосТеха» в «Кьёнге». События повторились: группа профессионалов вошла, и вышла без потерь, сделав дело. Офис разрушен до основания, сотрудники убиты. Но сохранились записи камер. Теперь они знали всё. Двадцать семь профи, из которых больше половины киборги, самые настоящие машины для убийства с новейшими имплантами и киберпротезами. Но семеро из них были куда интересней груды мяса, напичканного железом. Самые обычные люди, если к био можно применить термин «обычные люди». Стремительные, сильные, обладающие паранормальными способностями, а если проще – биотики. То, что контрактор видел на записи, поражало воображение. Все эксперименты с биотиками потерпели неудачу, но эта группа поистине уникальна. Телекинез – просто игрушка в их руках. Да Винчи ещё раз перемотал запись на фрагмент, где один из биотиков поднял в воздух охранника и швырнул его в бетонную стену со скоростью шестидесяти километров в час. Стража, одетого в полную тяжёлую броню «Ронин» буквально расплескало по стене. Да Винчи завистливо вздохнул и перемотал на следующий интересный момент: ещё один биотик поставил энергетический щит от огня автоматического пулемёта. Он продержал его около тридцати секунд, пока скорострельная машинка не выпустила весь боезапас. Далось ему это тяжело – «призрака» шатало, словно тот пил без остановки несколько дней, но груда деформированных пуль, валяющихся на границе щита, говорили об эффективности, к тому же, щит не давал рикошета. И снова перемотка… В кадре женщина, о чём говорит фигура, лицо скрыто маской. Двое охранников укрылись в небольшом бронированном полуколпаке перед входом в сектор секретных разработок и не давали никому сунуться в коридор. Под прикрытием силового щита напарника она сократила дистанцию до десяти метров, после чего обошла край укрытия не невероятной скорости, фактически исчезнув для глаз охранников, и возникла у них за спиной. Затем она одним ударом пробила броню одного из них, а второму почти оторвала голову. Причём била она в броню все того же «Ронина», который выдерживает попадание пули, выпущенной из любого лёгкого и среднего огнестрельного оружия, разве что тяжёлые штурмовые винтовки да энергетическое могут с ними справиться, а здесь обыкновенной голой рукой…

Да Винчи поставил запись на паузу и озадаченно посмотрел на экран. Призраки – профи высокого класса. Не доморощенные энтузиасты, а реальные бойцы. Ни одно лицо не засветилось на записи. Да и записи не должно было остаться, тут сыграла роль паранойя китайцев. Год назад кто-то обчистил один из филиалов, и те продублировали систему наблюдения, откуда сигнал шёл на сторонний сервер, который нападавшим не удалось уничтожить.

Командный пункт находился в воздухе, в четырёхстах километрах от побережья Австралии. Да Винчи уже покадрово посмотрел запись. Аналитики сейчас занимались тем же, пытаясь установить личности нападавших. Им удалось вычислить богом забытый филиал «Касла», в котором могли проводиться исследованияискусственного интеллекта. Судя по косвенной информации, налёт на офис «Кьёнг» был совершён с целью – уничтожить следы разработки ИИ. Прямого подтверждения получить не удалось, несмотря на переговоры на высшем уровне, в которых приняли участие Гришин и Сайрус Грэм. Глава корпорации – Чжан Бао, опроверг какое-либо участие корпорации «Кьёнг» в незаконных разработках, но Гришин и Сайрус были уверены в том, что тот, как и они, не в курсе проводимых исследований.

Теперь оставалось выяснить, был ли проект ИИ разделён на три части, или всё-таки «Касл» тоже задействован? Всё-таки не их профиль… Хотя, что точно необходимо ИИ, не знал ни Да Винчи, ни аналитики, да и вообще никто, кроме самого ИИ.

– Командор, мы в десяти минутах от ближайшего аэропорта, – доложил помощник. – Получено разрешение на посадку, но, похоже, нам не слишком доверяют. Наши оборонительные системы засекли минимум два истребительных флаера, и шесть установок «Земля-воздух», которые нас сопровождают с того момента, как мы вошли в территориальное пространство Австралии.

– Здесь всем правит «Касл». Их можно понять – неизвестные группы громят филиалы ведущих корпораций и исчезают, словно снеговик в Сахаре. Сколько ехать до филиала?

– Около двадцати минут. Аэропорт находится в ста километрах. Но есть проблема: городок, в котором находится необходимый объект, – закрытая зона. Охрана объекта стережёт периметр. У них приказ – стрелять на поражение по любым нарушителям, пересекшим километровую отметку без опознавания «свой-чужой».

– Заштатный филиал? – изумлённо приподнял бровь Да Винчи. – Тогда, я китаец.

Помощник усмехнулся, командор внешне похож на итальянца: высокий, тёмные волосы, но ясные, голубые глаза плохо контрастировали со смуглой кожей.

В дверь каюты постучали. Да Винчи вопросительно посмотрел на помощника, тот в ответ только пожал плечами. Контрактор извлёк из кобуры плазменный пистолет.

– Открыто!

Дверь отъехала в сторону, и в каюту вошёл глава аналитической группы – представитель «РосТеха», невысокий, щуплый, с несколькими имплантами, типичный ботаник.

– Сэр, – обратился он к Да Винчи, приветливо кивнув Алексу, – мы закончили анализ данных. С вероятностью в восемьдесят семь процентов объект корпорации «Касл», находящийся в провинции Буш, занимается разработкой секретных кодов. Им исправно перечисляют средства, получая в ответ очень посредственные результаты, не соответствующие затратам. Охрана объекта также не по статусу. За последние дни её ослабили, сняв отделение.

– Странно, – бросил Да Винчи, – все филиалы усилили, а этот ослабили. Такое ощущение, что они про это ничего не знают. У вас есть информация о подобных передвижениях охраны на объектах «РосТеха», «АйсКорпа» и «Кьёнга»?

– Да, мы проанализировали нападения. В случае с российским – охрана была уменьшена до минимума. Насчёт китайцев неизвестно. Со Штатовцами ситуация иная, поскольку разработкой занимался один из центральных филиалов. В ночь нападения часть охранников была отправлена на ликвидацию гнезда террористов, выступающих против имплантов. Ещё часть задействована в усилении другого объекта. Вот и получилось, что охрана офиса опять снизилась до минимума.

– Что ж, похоже, мы нащупали нить, – Да Винчи посмотрел на аналитика и помощника. – Через пять минут в конференц-зале, сбор общий.

В этот же момент виртуальный интеллект сообщил, что флаер заходит на посадку.

Контрактор внимательно вглядывался в лица людей, сидящих перед ним. Никаких сомнений – они ждали дела.

– Начнём, – после довольно долгой паузы произнёс он. – По косвенным признакам можно предполагать, что группа, с условным названием «Призраки», нанесёт свой удар по объекту корпорации «Касл», который находится в закрытом городе в ста километрах отсюда. Мы не будем им мешать, пускай зайдут и сделают то, зачем пришли. Наша задача – не ликвидация группы, а разведка. Аналитикам в течение часа приказываю закончить возможные варианты развития событий. Штурмовикам трехминутная готовность. На вас – огневая поддержка группы, обеспечение отхода. Оперативникам – захват объекта, обладающего информацией. Вопросы?

Корпораты молчали – у профи редко возникают вопросы, если сценарий обрисован.

Да Винчи не был обычным руководителем. За свою жизнь он успел повоевать во всех точках земли, его нанимали для заданий, где пасовали элитные подразделения. Командовать в боевых операциях контрактор предпочитал с передовой.

Через час командир аналитиков представил четыре варианта развития операции. Да Винчи выбрал самый вероятный и приступил к его реализации. Контрразведчики и оперативники выдвинулись к объекту, который для себя обозначили как объект «Ноль», решили сделать от него точку отсчёта. Бронекары со штурмовиками ждали команды – двенадцать человек готовы в течение десяти минут достигнуть запланированной точки. Аналитики ждали информацию от передового отряда.

Да Винчи, посмотрел на часы – восемь вечера. Начинало темнеть. Все атаки Призраков происходили ночью. Именно в это время охрана наиболее уязвима, даже если ждала атаку. А учитывая профессионализм противника, у них не было никаких шансов, хоть, и хорошие солдаты, но против бойцов развед-диверсионной группы не тянули. Контрактор бросил озадаченный взгляд на Алекса.

– Сколько времени прошло?

– Два часа, – ответил помощник. – Они уже должны были выйти на исход…

Именно в этот момент из динамика раздался голос одного из оперативников.

– Сэр, – Да Винчи опознал голос штатовца из «АйсКорп», назначенного главным группы контрразведки.

– Докладывайте.

– Сэр, на позицию не вышли. Территория напичкана датчиками. Охрану внешнего периметра производят два устаревших боевых робота четвёртого поколения, и два летающих дрона. Подступы к охраняемой зоне разведаны. Наиболее вероятная точка проникновения противника – квадрат четыре.

– Объяснитесь, – потребовал Да Винчи.

– Точка проникновения – квадрата два – неперспективна. Минное поле высокой плотности, две сотни новейших мин разных типов, там никому крупнее мыши не пройти. А в квадрате четыре обнаружены свежие следы, видимо, там сидел наблюдатель. Ящер нашёл лёжку, её оставили буквально несколько часов назад.

Да Винчи переглянулся с Алексом.

– Похоже, они специально сняли наблюдателя, значит, в самое ближайшее время готовятся нанести удар.

– Либо их спугнули, – заметил помощник.

Да Винчи обернулся к аналитикам.

– Квадрат четыре. Варианты, быстро.

Но тот ответить ничего не успел, из динамика раздался голос Ящера.

– Сэр, они начали атаку. Мне пришлось отойти, в радиусе двух километров полностью блокирована связь.

Не нужно было напрягать слух, чтобы расслышать взрывы на территории комплекса и беспорядочную стрельбу.

– Ящер, обрисуй обстановку.

– Флаерная атака: два перехватчика, десантный борт.

– Прогноз?

– Охрана деморализована. Те, кто уцелел, отошли внутрь комплекса. Пока они сдерживают натиск, но долго это продолжаться не может.

– Рекомендации?

Контрразведчик на секунду задумался.

– При отходе завалить десантный флаер из зенитного комплекса, захватить языка и быстро уйти.

Да Винчи несколько секунд обдумывал ситуацию.

– Ждите распоряжений. Оперативникам приказ – при возможности захватить языка без прямого столкновения. К вам идут штурмовики, поддержат огнём и завалят флаер. Расчётное время – десять минут. На месте управление операцией возьмёт на себя Алекс.

– Есть, – отрапортовал Ящер и отрубил связь.

– Штурмовиков в ружьё. Действуем по варианту три. Пойдёшь старшим.

Алекс молча кивнул и, нажав на комКольце комбинацию символов, отдал соответствующие распоряжения, после чего побежал к оружейной. Через три минуты из ангара КШФ (командно-штабного флаера) вылетели два оставшиеся бронекара, в каждом из которых находилось звено штурмовиков. Теперь оставалось ждать.

Минуты текли медленно. Да Винчи спокойно сидел в кресле, ожидая доклада. Рядом пара технарей пыталась перехватить сигнал со спутника, висящего почти над самым объектом. Наконец, им это удалось, вот только результата никакого не дало. На месте комплекса – огромное чёрное пятно радиусом в полтора километра.

– Зона затемнения, – пояснил технарь, – они сбросили глушилку. Никто ничего не увидит и не услышит. Мы тоже ничего не узнаем, пока ребята не выйдут из пятна, или не уничтожат глушилку.

Да Винчи нахмурился, он не любил терять контроль над ситуацией. Но ничего не сделаешь, оставалось ждать. На этот раз Призраки изменили схему. Если в трёх случаях осуществлялось тихое проникновение, то последнюю операцию они решили провернуть с шумом. Странно, эти ребята не из тех, кто любит светиться. Почему так?

Два бронекара влетели в затемнение, до этого Алекс безуспешно пытался связаться с Ящером и остальной группой, но как только они попали внутрь пятна, то сразу прорезался голос контрразведчика:

– Ящер вызывает базу, Ящер вызывает базу.

– Ящер, здесь Бельгиец, – отозвался Алекс. – Как слышишь? Со мной две штурмовые группы. Координируй.

– Бельгиец, они вошли. Здание частично разрушено. Стрельбы внутри комплекса не слышно уже несколько минут, видимо, сопротивление подавлено. Снаружи человек пять охраняют посадочную полосу. Мы под шумок снесли датчики на периметре, прямая дорога. Как будем действовать?

– Ждём, когда выйдут. Сбиваем их на взлёте. Штурмовики прикрывают, оперативники берут языка, после чего тут же уходим.

– Понял тебя. Идите на мой маяк, мы в пятистах метрах от периметра.

Через минуту бронекары остановились рядом с третьим, на котором приехали оперативники и контрразведчики. Алекс быстро занял место наблюдателя. Глазные импланты позволяли разглядеть комара на стене с пары километров. Два штурмовых флаера барражировали над горящим комплексом, на взлётном поле стояли три киборга, человеческого в них осталось мало, настолько мало, что людьми их назвать уже нельзя, сплошные импланты, киберпротезы, на них даже не было силовой брони.

– Ящер, вы их просветили?

Контрразведчик кивнул.

– Прибор смог опознать всего тридцать процентов имплантов, остальные неизвестны.

Алекс задумчиво посмотрел на поле: три киборга и два боевика в штурмовой броне, которая также не поддавалась анализу, во всяком случае, ни Бельгиец, ни сканер не смогли её опознать.

– Сколько у нас времени?

Ящер задумался.

– Минут десять. Если они не отступят от плана, то им необходимо заминировать здание, плюс время, чтобы добыть то, зачем они пришли. Там они уже восемь минут, значит, в среднем в запасе ещё двенадцать. В предыдущих случаях они действовали тихо и провели внутри больше получаса, ничего не опасаясь.

– Меняем план, – быстро сориентировался Алекс. – Нос, бери оперативников и выходи на исходную. Ваша задача – взять двух бойцов в штурмовых костюмах. Брать только живьём. Гаруда!

– Здесь, – отозвался тот.

– Бери своих «Айсов», разбирайте зенитные комплексы и валите штурмовые флаеры, ну или отгоните их. Короче, они нам не должны помешать. Ставр, задача твоих «РосТеховцев» – нейтрализовать киборгов и прикрыть оперативников от атаки из здания.

Штурмовик кивнул и, сделав своим знак, бросился к заранее определённой позиции.

– Ящер, сажай своих за системы наведения бронекаров, вы – наш последний рубеж. Задача – заградительный огонь. И один бронекар, как эвакуатор, они должны влететь на поле, прикрывшись десантным транспортом, подхватить тела и быстро уйти. Мы прикроем отход. Нос, начинаем по твоей команде.

– Понял, – откликнулся оперативник. – Мы в двухстах метрах от них, через минуту выйдем на исходную. Ждите сигнала.

Алекс подбежал к бронекару и достал оттуда кинетическую снайперскую винтовку новейшего образца. Заняв позицию, он взял на прицел одного из киборгов, готовясь подержать огнём штурмовиков.

– Мы на позиции, – доложил Нос, – валите киборгов.

– Начали, – скомандовал Бельгиец на общей частоте.

Сухо защёлкали выстрелы крупнокалиберных винтовок, только из таких двухметровых чудовищ можно было уничтожить подобных противников. Бронекары пока что молчали. С засады «АйсКорповцев» в небо устремились две ракеты и два плазменных сгустка. Одному из штурмовых флаеров не повезло сразу – он проходил всего в трёхстах метрах правее позиции Гаруды и получил оба заряда в брюхо. Второй вовремя успел заметить атаку – автоматические зенитные батареи сбили ракету, а энергетический щит поглотил заряд плазмы. Но тут в дело вступили резервные стрелки, одну ракету сбили автоматические зенитки, а вот вторая разорвалась метрах в десяти от правого борта. Флаер завалился за крыло и, резко увеличив высоту, ушёл из зоны обстрела, при этом Алекс ясно видел, как у аппарата снесло правую плоскость.

На взлётке тоже всё складывалось в лучшем виде. Киборги валялись трупами – русские не подкачали и завалили их с первого выстрела. А вот у группы захвата дела шли не так блестяще: один из противников валялся на бетоне лицом вниз и оперативник надевал на него энергетические наручники, а вот его напарник лежал рядом и, судя по пятну крови, расплывающемуся из-под головы, был мертв. Второй паре совсем не повезло: им достался мастер боя. Он довольно легко сражался со своими противниками. Проблема заключалась в том, что оперативникам «РосТеха» нужно взять его живым, а тому, наоборот, выгодней убить захватчиков.

Алекс приник к прицелу и несколько секунд целился, после чего плавно потянул спусковой крючок. Двадцатиграммовый кусок металла с невероятной скоростью буквально оторвал вражескому боевику ногу.

– Третья коробка, вперёд, – приказал Алекс, переведя прицел на центральный корпус комплекса. – Остальным приготовиться, сейчас они появятся.

С момента начала операции прошло полторы минуты, и с уцелевшего флаера десантной группе наверняка уже передали, что их атаковали. Краем глаза Бельгиец видел, как несётся в метре от земли бронекар. А секунду спустя из окон второго этажа по нему открыли ожесточённую стрельбу – лазерные лучи и сгустки плазмы угодили в энергетический щит, пули рикошетом летели в разные стороны. Видимо, тяжёлого вооружения у противника просто не имелось. Но если они продолжат в таком темпе, то щит не выдержит.

В этот момент два оставшихся бронекара вышли на ударную позицию и открыли заградительный огонь: две плазменные пушки и пара гаусс-пулемётов активно крушили второй этаж, отгоняя противников от окон. Мгновение позже к ним присоединились шестеро штурмовиков «РосТеха». «АйсКорповцы» молчали, у них была другая задача – стеречь небо.

Электронный прицел сканировал окна в поисках цели. Когда в одном из них появился человек, Алекс повёл стволом и плавно потянул за спуск. Пуля ударила противника в грудь, но ничего не произошло. Бельгиец выстрелил ещё два раза, результат прежний. Зато противники воспользовались этим и устанавливали за спиной неуязвимого бойца тяжёлый гаусс-пулемёт, который был способен легко продырявить бронекар.

– Третье окно справа, подавить позицию! – скомандовал Алекс, выпуская в силовой экран пулю за пулей.

Через секунду окно потонуло во вспышках плазмы, туда же переключились и пулемёты.

А на поле происходила обычная суета: оперативники грузили в коробку тела киборгов и пленных, последним внутрь закинули своего погибшего и полезли сами.

– Усилить огонь, прикрыть бронекар! – скомандовал Бельгиец.

Из здания выскочили пять человек, и быстро попрятались за обломками. И тут в дело вступили автоматические миномёты, которые до этого момента молчали. Первая цепочка разрывов из пяти мин пришлась на само здание, вторая легла перед ним точно по линии обломков.

– Завесу! – выкрикнул Алекс, видя, что «эвакуатор» вот-вот рванёт обратно и выйдет из мёртвой зоны.

Новейший снаряд «Завеса» на двадцать секунд ослеплял все электронные устройства на поле боя и создавал нечто вроде дыма, который мешал целиться с мушки. Из минусов – он слепил обе стороны, но сейчас это не важно: пушки могли продолжать вести огонь по зданию, не целясь, а вот противнику цель была нужна. Правда, гаусс-пулемёт всё-таки начал обстрел, но он исправно давил старые позиции, которые штурмовики и бронекары уже сменили.

– Приготовиться к отступлению, – скомандовал Алекс.

«Эвакуатор» пролетел мимо и скрылся за деревьями, несясь на максимальной скорости к аэропорту. Грузились быстро, «Завеса» могла продержаться максимум пять секунд, а потом на них обрушиться всё, чем могли ответить уцелевшие Призраки.

Погрузку закончили меньше чем за двадцать секунд. Бронекары отлетели за деревья, к ним же отошли штурмовики, быстро запрыгнули внутрь, а потом обе машины рванули прочь.

– Штурмовой флаер в километре, начал преследование, – доложил ВИ.

Бронекары считались лёгкими пехотными машинами и не обладали собственной зенитной обороной, поэтому один из штурмовиков, схватив переносной ракетный комплекс «Гарпун» и, распахнув верхний люк, высунулся по пояс, ловя на радар противника. Тоже самое проделали и во втором бронекаре. Но штурмовик не принял боя, дав залп самонаводящимися ракетами с максимальной дистанции, отвернул в сторону. ВИ бронекара создал фантом, который и принял на себя весь залп.

Через минуту все три машины покинули пятно.

– Охотник вызывает Базу. Охотник вызывает Базу.

– База слушает, – раздался голос Да Винчи. – Бельгиец, докладывай.

– Вступили в бой. Гарантированные потери: у противника четыре двухсотых, двое захвачены живыми, завалили штурмовик. Наши – один двухсотый, причины гибели неясны.

– Понял тебя, жду полный доклад. Пока всё спокойно, но нужно торопиться. Скоро пятно исчезнет, и все вокруг узнают, что кто-то снёс комплекс «Касл». Нужно быстро убраться отсюда, а то на нас подумают. Только что поступила информация со спутника – десантный флаер в сопровождении штурмовика вышли с другой стороны пятна, быстро удаляются на северо-запад.

И тут в разговор вклинился Ящер:

– Командор, мы тут инициативу проявили. Не знали, как обернётся, ну и прицепили пассивный маяк к десантному летуну.

– ВИ его обнаружит, – возразил Алекс.

– Обнаружит, – легко согласился Ящер, – но не сразу. Маяк будет раз в четыре часа посылать сигнал. И если мы получим хотя бы три точки, то сможем определить направление, а если два сигнала придут из одного места, мы найдём сам флаер или базу. Такой транспорт редкость – военный образец, его на обычном рынке не купишь. Он приведёт нас к хозяину.

– Мысль, – согласился Да Винчи. – Будем ждать результата.

За разговором время пролетело незаметно, и уже через пару минут маленькая колонна влетела на аэродром, а ещё через пять КШФ поднялся на восемь километров и рванул прочь от разрушенного лабораторного комплекса и австралийского континента.

Глава пятнадцатая. Месть – дело святое

Престол и Долгов вошли в холл небольшого кондоминиума, находящегося метрах в трёхстах от здания ГСК. Элитное жилье. За стойкой сидел портье, он же по совместительству частный охранник.

– Нам нужен господин Хаммер, – обратился Долг к консьержу.

– Мы не предоставляем информацию о жильцах, – не поднимая глаз, лениво ответил тот.

Долгов кивнул, возник виброклинок, которым Глеб аккуратно поддел подбородок охранника и поднял голову так, чтобы тот увидел удостоверение ГСК в руке Долгова. Надменность на лице самоуверенного парня сменилась ужасом.

– Д…д…да, – заикаясь, произнёс он.

– Господин Хаммер, – напомнил капитан.

– Конечно, – ответил консьерж, – комната пятьсот двадцать три.

– Так бы сразу, – бросил Глеб и нанёс быстрый не сильный удар.

Голова консьержа-охранника мотнулась, и тот без чувств откинулся на спинку стула.

– Жив хоть? – неодобрительно спросил Долгов.

– А что ему будет? – отмахнулся Глеб, направляясь к лифту. – Не голова, а сплошная кость. Ну, может, поломал что, но не смертельно.

Они прошли к лифту. Долгов нажал сенсор, двери раскрылись бесшумно и также тихо закрылись за их спиной. Секунда, и вот они вышли в небольшой холл, из которого вели два коридора в правое и в левое крыло. Бросив взгляд на указатели, Глеб свернул налево. Долгов шёл прямо за ним – так они договорились изначально, хоть, капитан был деформатом и хорошим рукопашником, но тягаться с элитным, биологически созданным бойцом ему не по силам. Долгов активировал «Рентген» и просвечивал стены комнат: где-то пусто, где-то жильцы, занимающиеся своими делами. В одной комнате мужчина резвился на огромной кровати с парочкой женщин, которые, судя по пониженной температуре, 34,5, куклы третьего поколения.

Пятьсот двадцать третья комната располагалась в конце коридоре. Модуль «Рентген» показывал, что внутри находится один человек. Он сидит в кресле напротив двери. Долгов встал справа от косяка и достал пистолет. Глеб тоже вытянул из кобуры свой Гром, после чего показал капитану три пальца, потом загнул первый, второй и третий. И как только его рука сжалась в кулак, оперативник выбил дверь. Та, не выдержав удара механической ноги, слетела с петель, и Глеб ворвался внутрь. Но как бы быстро они не действовали, им противостоял профессионал. Он встретил их, стоя на ногах. И только нечеловеческая реакция и возможности нового тела спасли Престола от смерти в виде двух метательных ножей с плазменными кромками, которые, если бы угодили ему в грудь, могли бы сильно подорвать его боеспособность. Первый он отбил рукой, второй был сбит ударом виброклинка, мгновенно выстрелившего у него из предплечья.

Долгов, используя Глеба как живой щит, попытался обездвижить противника с помощью энергетического штурмового комплекса «Судорога», стреляющего небольшой электрической сеткой, способной накрыть два квадратных метра. Но убийца был слишком быстрым, сеть ещё не пролетела и половину расстояния, а он уже ушёл с линии выстрела и атаковал Северина. Он был чертовски быстр, и если бы не искусственные мышцы, то он бы свалил Глеба с первого удара. Но Престол встретил противника уверенной защитой. Био схватился за ушибленную о киберпротез руку и отскочил назад, махнув ножом, не давая Глебу сократить дистанцию и атаковать, он рванулся к окну. Но тут в дело вступил Долгов, он уже успел перезарядить «Судорогу» и выстрелил в спину убийце. Всё произошло мгновенно: энергетическая сеть настигла цель, ударившись о бронестекло, тот отлетел обратно в комнату и забился в судорогах, получив мгновенный разряд в несколько тысяч вольт.

– Живой? – поинтересовался капитан, войдя в комнату.

– Ага, – ответил Глеб и подошёл к лежащему на полу телу.

Убийца был в отключке. Пока тот не очухался, перевернули его на живот и надели энергетические наручники, после чего подхватили под руки и потащили к выходу. Вся операция по захвату заняла примерно минуту. Жильцы едва поняли, что в коридоре что-то происходит. Изредка двери открывались, но сразу же закрывались, как только любопытные видели, как двое мужчин тащат третьего.

– Что мы с ним будем делать? – спросил Долгов, запихнув тело в флаер.

Раньше он этот вопрос не поднимал, поскольку говорить было не о чем, но теперь, когда убийца Маары захвачен, тема стала актуальной.

– Он мой, – пристально посмотрев в глаза капитана, после небольшой паузы произнёс Престол. – Я вытрясу из него всю информацию, она твоя, но жизнь этого ублюдка принадлежит мне. Если хочешь остаться чистеньким, то не советую тебе идти со мной, поскольку я не собираюсь действовать по закону, теперь мне с законом не по пути.

Долгов опешил. Он не ожидал, что его подчинённый в прямом смысле пошлёт его открытым текстом, даже не давая вставить слово. Престол просто сообщил ему, что он сделает с убийцей. Фактически, это суд Линча. И Долг не сможет уму помешать, даже если очень захочет. Единственный способ – вызвать сюда спецназ ГСК, но любой, кто встанет между Престолом и убийцей Маары, отправится в мир иной очень болезненным способом. Да и уверенности в том, что спецназ сможет отбить захваченного, у капитана не было. Та ещё дилемма, которую нужно решить быстро. Идти до конца вместе с Глебом и нарушить закон, или выступить против него и против своей совести? Прав был чёртов Северин, говоря: «Закон – что дышло: куда повернёшь – туда и вышло»… Пауза затягивалась, и тут капитан понял, что так, как раньше, уже не будет.

– Я с тобой, – произнёс он. – Делай с этой тварью, что хочешь, но не забывай о результате.

– Результат будет, – садясь за руль и задавая автопилоту адрес, ответил Глеб. – Этот я гарантирую.

– Он хоть в живых останется? – спросил Долг, пристраиваясь рядом.

Глеб отрицательно покачал головой и больше не произнёс ни слова.

В лаборатории пахло кровью. Тело Удава с оторванной головой по-прежнему пристёгнуто к стулу. Его голова валялась посредине комнаты. Глеб отстегнул замки захватов, после чего сбросил труп на пол ударом ноги, проигнорировав перекосившееся лицо Бориса. Усадив захваченного убийцу на стул, он застегнул энергетические наручники. Затем он оттащил обезглавленное тело к стене и пристроил его так, чтобы задержанный увидел.

– Пора, – доставая шприц с тоником, произнёс он, и вскатил половину в ногу убийцы.

Тело того мгновенно выгнуло дугой, но уже через секунду он открыл глаза. Престол не торопился, давая разглядеть ему труп у стены, лужу крови под ногами, голову, валяющуюся посредине комнаты.

– Кто ты такой? – когда пленник перевёл взгляд на него, поинтересовался Северин.

Убийца молчал.

Для начала Глеб решил действовать стандартной тактикой: несильный удар в челюсть, голова пленника мотнулась.

– Повторяю вопрос, кто ты такой?

Но снова ответом стало молчание. Престол отнёсся к этому спокойно.

– Не хочешь говорить – не надо, – равнодушно заметил он. – Рано или поздно ты расскажешь всё, просто мне потребуется для этого чуть больше времени, и много твоей крови, не говоря уж о нехватке некоторых конечностей.

– Вы офицеры ГСК, – произнёс убийца, – не имеете права.

Глеб только безумно расхохотался, да так, что Борис вздрогнул.

– Не имею права? Ты убил мою женщину, бросив её посреди кабинета истекать кровью. Ты ранил его подчиненного, – Северин кивнул в сторону Долгова. – Я в своём праве. И если мне понадобится срезать с тебя мясо, чтобы ты начал говорить, я буду это делать.

– Я – биосолдат, – усмехнулся ему в лицо убийца. – Я могу выдержать допрос любой степени интенсивности. Я уже был в плену у французов.

– Борис, – обернулся Глеб к Долгову. – Выйди, пожалуйста. Хоть, мы с тобой и повязаны, но лучше, если ты не будешь мне мешать.

Долгов несколько секунд смотрел в глаза Престолу. Тот, вроде бы, просил, но капитан понял, что на самом деле это приказ. Он мешал Глебу. И, честно говоря, судьба ублюдка мало его заботила, но Северин предоставил ему возможность остаться чуть чище, не видеть, претворяясь, что он ничего не знает.

– Хорошо, – наконец решил капитан и, бросив прощальный взгляд на убийцу, вышел за дверь.

– Теперь мы с отбой вдвоём, – усмехнулся Престол. – Вопросы я больше повторять не буду, но за каждый оставшийся без ответа, ты будешь платить кровью. Итак, как ты оказался в окружении Хана? Как элитный боец попал к бандюгану среднего пошиба в маленьком городишке?

Убийца промолчал. Из руки Глеба выстрелил виброклинок и пробил икру насквозь. Пленник скрипнул зубами, но промолчал. Северин не стал задавать нового вопроса, а просто надавил металлическими пальцами на глаза. Крик заметался по помещению, отражаясь от стен.

– Это было наказание – заметил он.

– Кто приказал убить Маару Аббас?

Снова молчание. Новый удар на этот раз срезал кусок мяса с икры. И снова крик, полный боли отразился от стен. Глеб взял из ящика обычный медицинский жгут и перетянул ногу, чтобы пленник не помер раньше времени. Тот выключился от боли, и Глеб снова вкатил тому тоника. Убийца открыл глаза.

– Я скажу.

– Конечно, скажешь, – согласился Глеб и, сжав стальными пальцами кисть, скрутил её резким движением.

Сломанная кость прорвала кожу. Ему самому было противно пытать, но это было нужно, перед ним сидел не обычный солдат или бандит, а профессионал, которого нужно сломать.

Минут двадцать Престол слушал исповедь лейтенанта Стива Хаммера. Когда тот выговорился, Глеб посмотрел ему в глаза.

– Ты уже знаешь, что будет дальше?

Тот кивнул.

– Только не калечь, сделай быстро. Я не хотел её убивать. Это моя работа, для этого меня создали, этому учили… Так я жил.

– Ты всего лишь оружие. Виновен тот, кто отдал приказ.

Виброклинок вылетел из правого предплечья и пробил сердце убийцы Маары, тот дёрнулся и затих. Было глупо винить его за её смерть. Виновен тот, кто отдал приказ. И теперь Глеб знал кто. Хан! Но и его подтолкнули к этой гениальной мысли. Хаммер, носивший позывной Ка Бар, позволил вытянуть на свет новую нить из клубка интриг, в центре которого был филиал «РосТеха» в Каменске.

Теперь оставался последний штрих: нужно вернуться в дом Хана, где в тайнике лежал спец чип для связи с заказчиком этого спектакля. Но всё больше данная пьеса напоминала комедию абсурда.

Дверь открылась, и внутрь вошёл Долгов, бросив неодобрительный взгляд на труп пленника, поинтересовался:

– Он всё сказал, или кончил, как Удав?

– Сказал, – произнёс Глеб. – Теперь осталось воспользоваться данными, которые он сообщил, а для этого нужно закончить то, что мы начали. Завтра войска ГСК должны войти в южный сектор.

– А похороны Маары? – напомнил Долг.

– Поэтому и завтра, сразу после них. А сейчас мне нужно уехать, я знаю, где Хан. Мне потребуется аэрокар – обычный, гражданский, и пропуск из города.

– Я с тобой, – вмиг напрягся Долгов.

Глеб покачал головой.

– Ты мне нужен здесь. Ты должен найти кое-что в резиденции Хана. Он больше не представляет ценности для ГСК, всю необходимую информацию я получил, а Хан должен заплатить за смерть Маары. Это не вернёт её, но…

Долгов посмотрел в глаза Глеба и понял, что того не переубедить.

– Хорошо. Похоже, я скоро покину свою должность, не могу я так закон попирать.

– Пусть тебя это не волнует, – попытался успокоить его Северин. – Если тебе так нужно правосудие, когда я вернусь, можешь арестовать меня. Я много кого убил в вашем городке.

– Ты прекрасно знаешь, что этого не будет, – возразил капитан. – Благодаря тебе мы разгребли такой гадюшник, что авгиевы конюшни, по сравнению с ним, как кошачий лоток выкинуть.

– Лихо ты завернул, – усмехнулся Глеб. – Вот только увольняться не вздумай, ты ничего не нарушал. Удав и этот урод, – он мотнул головой на покойника, – не на твоей совести. Да и виновны они были, крови на их руках много. А то, что я их без суда и следствия, считай – враг, взятый в бою. Суд Линча, конечно, незаконно с точки зрения юридического права, а сточки зрения обычного человеческого разумения – всё так, как надо.

– Где Хан? Я пойду с тобой.

Глеб отрицательно покачал головой.

– У тебя и так работы хватит. Завтра ГСК войдёт в южный. А сейчас найди мне аэрокар, пора закончить месть. Во всяком случае, первого заказчика. Потом останется ещё один – тот, кто направил профи к Хану. Хотя, здесь много неясного, но мне до него сейчас не дотянуться.

– А что по нашему делу?

– Почти ничего, – ответил Глеб. – Разве что сообщил, что разрабатывалось в этом филиале нечто незаконное. Но что, он и сам не знает. Его отправили сюда, но с какой целью, совершенно непонятно. Втереться в доверие к Хану, выполнять его указания – вот и всё.

– Странно, – согласился Долгов, – очень странно. А на кого он работал?

Глеб несколько секунд обдумывал ответ, наконец, решил сказать правду.

– Наш покойничек выполнял прямой приказ директора «РосТеха» Павла Гришина.

Глаза капитана полезли из орбит.

– Правда?

Северин кивнул.

– Но теперь мне многое становится ясно. Например, моё появление здесь, наличие у меня новейших имплантов, разрешение на их ношение, появление оперативников «РосТеха» несколько дней назад. Я ничего не помню из того, что произошло со мной за последние два года, и мне кажется, к этому тоже приложил руку Гришин. Но самое главное – он повинен в смерти Маары.

– Ты хочешь его убить?

– Конечно, хочу. Но сейчас это нереально, – ответил Глеб, – мне до него не добраться, но он ответит за её смерть. Ладно, пора действовать. Давай избавимся от трупов, и займёмся нашими делами.

Через двадцать минут в лаборатории не осталось и следа от того, что произошло здесь накануне. Долгов и Северин вышли в город через один из потайных ходов, выходящих в один из подвалов кондоминиума в восточном секторе.

– Держи, – Долгов протянул Престолу карту-ключ, – от моего аэрокара, давно на нём не ездил, но уверен, что он в порядке, стоит в гараже за магазином отца. На КПП вопросов не будет, а если возникнут, то вот, он давно твой по праву.

Глеб забрал карту-ключ и значок оперативника ГСК.

– Готовьте штурм, я вернусь к его началу. И похоронам, – добавил он после довольно большой паузы.

– Тебе больно?

– Больно, – нехотя признался Северин. – Как ни странно, за этот месяц я успел полюбить её. Страсть превратилось в иное чувство. И мне её не хватает… Но сейчас это уже всё неважно – она мертва, а у меня есть дело.

Глеб резко развернулся и пошёл прочь в сторону КПП северного сектора.

Отец Бориса ничего не сказал, просто указал на дверь, ведущую в гараж. Северин открыл её и удивлённо уставился на древний аэрокар. Тот был выпущен лет тридцать назад, тогда технология невысокого полёта только пошла в массы. Аэрокар произведён фирмой «АэроФлай» очень небольшой серией, всего несколько сотен машин, потом та прогорела, когда террористы взорвали завод по сборке. Сейчас такой агрегат стоил около пятисот тысяч, поскольку уже считался классикой и коллекционной моделью. Его дизайн был слизан с американского авто семидесятых годов – GT40. Плавные обводы, двухместный салон, и две полосы, идущие через весь капот и крышу к багажнику. Очень красивая модель в стиле ретро, не то, что современные капли, в которых, может, и прослеживались черты лучших мировых дизайнеров, но совершенно не было души. Сама машины чёрного цвета, а полосы жёлтые. Глеб не удержался и вызвал Долгова.

– Долг, откуда у тебя такой раритет? – восхищённо воскликнул Северин. – Ты знаешь, сколько он стоит?

– Знаю, – ответил капитан довольно равнодушным голосом. – Но мне на него плевать. Моя девушка погибла из-за этого кара. Вот уже двадцать пять лет он стоит в гараже. Мне его подарил отец. Потом случилась история с Ирой, и больше я за штурвал не садился. Так что, забирай. Продавать его не хочу, а подарить – не жалко. Теперь он твой.

– Извини, Боря, не могу. Во-первых, дорого, а во-вторых, где мне на нём ездить? В Каменске я пробуду ещё несколько суток. Тут осталось всего одно дело и, когда я с ним разберусь, уеду. Мне незачем больше оставаться. Надеюсь, я верну тебе кар в целости и сохранности.

– Это не важно. Как я уже сказал, мне всё равно. А теперь извини, мне пора, скоро штурм южного, и нужно сделать ещё очень много.

«Инстинкт» сообщил Глебу, что Борис Долгов очень расстроен новостью об отъезде Престола, но здесь Глеб уже ничего не мог поделать. Он многого не сказал Долгову. Была бы его воля, он бы вообще заставил капитана забыть о расследовании нападения неизвестной группы на филиал в Каменске. Все, кто соприкасался с этой тайной, плохо закончили. Теперь нужно найти то, что забрали из офиса «РосТеха».

Аэрофлай без труда миновал все КПП. Долг передал информацию на все посты. Глеб объехал город по дуге, хотя объехал, наверное, неправильное определение, поскольку аэрокар непринуждённо летел в трёх метрах над дорогой. Лететь пришлось недалеко – Хан укрылся всего в двух сотнях километрах от Каменска, в небольшом разрушенном городке, который пострадал от войны. Там у него имелось убежище. Почему он не уехал, оставалось для Северина загадкой, ведь всего в двух часах лёту есть довольно крупный город – Мирск, где сосредоточенны четыре завода «РосТеха» и приличный аэропорт. Видимо, Хан чего-то ждал.

Торпск лежал в руинах. Ничего не изменилось за последние пять лет, с тех пор, как французы совершили налёт на лабораторный корпус «РосРеха», сравняв попутно город с землёй. Сто тысяч погибших, биологическое заражение, борьба с мутировавшими выжившими, которые грозили фатальной пандемией… И вот теперь Торпск стал просто городом-призраком.

Глеб посадил аэрокар за небольшим леском в километре от окраины. Если вокруг всё зеленело, то здесь торчали безжизненные, сухие, мёртвые, почерневшие от огня стволы. Природа так и не смогла оправиться от нанесенного ей вреда. И таких мест по всей земле были тысячи.

Северин некоторое время наблюдал за городом. Там ничего не происходило. Тишина вокруг, ни людей, ни зверей, ни птиц, только в самом центре, на который открывался с холма хороший обзор, в небольшом дворике за уцелевшим забором стояли вплотную три аэрокара.

Света в окнах не видно, но Глеб знал причину – небольшой бункер был оборудован под домом, наверху только разрушенная коробка. Странное дело, Хан ушёл вместе со своей охраной, а они – парни битые, повоевали. Но как Глеб не вглядывался, так и не обнаружил ни часового, ни наблюдения за периметром, ничего. Глеб посмотрел в небо. Тучи и сумерки – почти идеальный вариант. Конечно, темнота для противника – не помеха, штурмовая броня «Аккорд» обладает системой ночного видения, и охранники засекут противника с расстояния в километр, но всё равно лучше, чем идти у них на виду. К тому же, Престол уже активировал функцию «Призрака», так что, на всех приборах и сканерах дальнего обнаружения он уже невидимка, во всяком случае, он на это надеялся.

Через десять минут, Северин пересёк черту города. Стараясь двигаться не спеша, и не издавать шума, который в отличие от себя замаскировать не сможет, Глеб медленно приблизился к цели. Старый покосившийся двухметровый забор не препятствие. Просветив территорию насколько это возможно и выбрав оптимальную точку для входа, Глеб высоко подпрыгнул и оказался укрыт за старой ржавой машиной, вернее, тем, что от неё осталось.

Вот теперь настал момент задействовать «Тень» в полную силу. Отметив, что запас энергии почти максимальный, все капсулы с «Энероном» заряжены под завязку, Глеб отдал мысленный приказ и фактически исчез для любого наблюдения. Встав в полный рост, он тронулся в сторону дверного проёма и нос к носу столкнулся с бойцом в «Преторианце». Тот смотрел сквозь него. В его руках скорострельный пистолет-пулемёт – очень мощная машинка на средних дистанциях. Видимо, телохранителя Хана что-то насторожило, тот изготовился к стрельбе, ожидая появления противника. Дистанция между ними не превышала четырёх метров. Глеб сделал шаг, но забыл посмотреть под ноги, камень, оказавшийся на пороге, отлетел в сторону, и одновременно с этим боец открыл огонь. Прав Долгов – Хана охраняли лучшие. Бывший спецназовец «РосТеха» открыл огонь, ориентируясь не на свои глаза, а на свои чувства.

Глеб метнулся в сторону за долю секунды до того, как шквал бронебойных тяжёлых пуль перечеркнул дверной проём. Как и предупреждал Грегор, имплант не справился с маскировкой, и невидимость исчезла. Глеб прыгнул вперёд, виброклинки пропороли рукава плаща. Но его противником был не зелёный юнец из быстрого набора. Он сместился в сторону со скоростью, недоступной обычному человеку, и дал от бедра длинную очередь. Пули рванули полу плаща, одна срикошетила от ноги, пройдя вскользь, остальные Глеба миновали. Больше попыток Северин охраннику Хана не дал. Он оказался с противником лицом к лицу. Быстрый удар расколол забрало шлема, а клинок, вылетевший мгновением позже, пробил череп насквозь. Труп спецназовца рухнул на землю, заливая её кровью. Тяжёлая дверь, ведущая к бункеру, распахнулась, и оттуда вылетели два бойца в «Аккордах». Тоже профи. Но против них сыграл именно их профессионализм – они думали, что их напарник ещё жив и отбивает атаку, а всё оказалось наоборот. Глеб мощным ударом ноги отправил одного из них обратно в подвал, а второму вкатил разрывную пулю из Грома. С такого расстояния подобный боеприпас пробил силовое поле и разворотил нагрудную бронепластину, проделав в теле боевика дыру размером с кулак ребенка. Тот завалился на спину, дёрнулся и затих, а Глеб, ни на секунду не останавливаясь, прыгнул в проём. Вниз вела крутая лестница. Второй боевик ещё падал, считая ступеньки. Престол ускорился и догнал его посередине дороги. Вскинув револьвер, он выстрелил в забрало шлема. Перепрыгнув через катящийся вниз труп, он на скорости протаранил обычную стальную дверь, та открывалась внутрь, но Глеб своей массой просто снёс её вместе с косяком, крепёжными штырями и кусками бетонной стены. Он остановился, осматриваясь. Большое помещение, в котором стоят старые кровати, в кресле у стены сидит Хан и растерянно смотрит на Престола. Перед ним замер один из телохранителей, второй придавлен дверью, на которой стоит Глеб. Северину даже не пришлось поднимать пистолет, палец нажал на спусковой крючок, и охранник с простреленной головой перестал дёргаться.

– Ты стоишь между мной и им, – глядя на телохранителя, произнёс Глеб. – Ты мне не нужен, уходи.

Тот обернулся, глянул на опешившего боса, потом опустил ствол.

– Разойдёмся, – раздался из динамика хрипловатый голос.

– Я же сказал – ты мне не нужен, – Глеб сошёл с двери, освобождая проход. – Уходи и не оглядывайся.

– Я заплачу сто тысяч, – завизжал Хан, подрастеряв мгновенно всю свою крутость и надменность.

– Мертвецу деньги не нужны, – спокойно произнёс боец в «Аккорде», – а против него я не потяну.

Он быстро пошёл к выходу. Поравнявшись с Глебом, несколько секунд смотрел ему в глаза, затем вышел. Какое-то время Северин слышал его шаги на лестнице, потом всё стихло. Тишину нарушало только тяжёлое паническое дыхание бывшего хозяина южного сектора.

– Глеб, давай договоримся, у меня есть деньги…

Северин, молча, поднял опрокинутый стул и сел напротив бывшего главаря. Пауза затягивалась.

– Назови цену, – не выдержал Хан.

– Торга не будет, – процедил Престол. – Я задам вопросы, ты на них ответишь, а потом умрёшь. Вопрос в том – как и как долго ты будешь подыхать. Почему ты ещё здесь?

– Я ждал деньги, – быстро ответил бандит. – Мне заморозили счета. Потом позвонил неизвестный и сказал, что через сутки их разблокируют, и я смогууехать. Но если я не нуждаюсь в них, то могу сваливать прямо сейчас. Я выбрал подождать.

– Кто заблокировал счета?

– Не знаю.

Глеб поднял руку, из предплечья вылетел виброклинок.

– Я, правда, не знаю, – вскакивая и прижимаясь к стене, закричал в панике Хан.

– Верю, – сказал Глеб, «Инстинкт» говорил, что тот не врёт. – Откуда взялся Хаммер?

– Его посоветовал один из деловых партнёров, – быстро затараторил Хан. – Делал для меня грязную работу в последнее время.

– Кто посоветовал?

– Я знаю только погоняло – Кремень! Я для него переправлял кое-какую информацию. Я его никогда не видел, мы общались в сети.

– Адрес, – потребовал Северин.

– Все в моём виртИнтере, – Хан скосил глаза на небольшой чемоданчик. – Пароль я скажу, если пообещаешь сохранить мне жизнь.

– А если не скажешь, – ледяным тоном произнёс Глеб, – твои последние минуты будут очень болезненными. Тебе выбирать.

Хан несколько секунд смотрел в правый глаз Престола и туда, где должен был находиться левый, после чего сдался и назвал три комбинации, позволяющие получить доступ к различным разделам.

– Тебе ещё понадобится чип, а он остался в моём особняке.

– Я знаю про него, – голосом полным пустоты, произнёс Глеб и достал револьвер. – Последний вопрос – зачем ты её убил? Ведь сбежал, и мы тебе уже не угрожали. Зачем?

Хан снова поднял глаза на Северина.

– Мне хотелось отомстить, наказать тебя за то, что предал.

Его голос изменился, из него исчезла паника, он звучал отрешённо. «Инстинкт» верно распознал интонации сломленного человека, которому уже было всё равно – он смирился со своей участью.

– Это тебя и сгубило, – бросил Глеб и начал поднимать револьвер.

Хан неожиданно вскинул голову, в глазах вспыхнула злость. Его рука странно дёрнулась, и в ладонь выскочил плазменный однозарядный Диленжер – оружие последнего шанса. Хан был быстрым, он почти успел выстрелить. Он обманул «Инстинкт», заставил Северина поверить, что тот сломал его, но всё-таки не успел. Плазменный заряд прожёг дыру в груди бывшего хозяина южного сектора. Воняя горелой плотью, тот сполз по стенке, уставившись на своего убийцу с лютой ненавистью.

Глеб откинул барабан, быстро выкинул стреляные гильзы, перезарядил, после чего осмотрел карманы покойника. Пачка наличных, тысяч тридцать, не меньше, ключ – обычный, старый, металлический, причём он висел на цепочке на шее, видимо, хозяин дорожил им, комКольцо, и больше ничего. Престол подошёл к чемоданчику, заглянул внутрь. Действительно, виртИнтер – одна из новейших разработок, очень мощный и дорогой. Также внутри лежали ещё наличные, немного – тысяч пятьдесят, и внешний накопитель большой ёмкости. Глеб закрыл бронированный чемоданчик и поднялся наверх. На улице стемнело. Глазной имплант мгновенно оценил параметры окружения и нужды хозяина, и весь мир окрасился в серые тона сумерек, изредка подсвеченными неяркими оранжевыми пятнами тепловых объектов.

Через час «АэрФлай» пересёк городскую черту. Ещё через десять – Глеб припарковался у центрального отдела ГСК. Часовые были уже в курсе насчёт его статуса и пропустили без проверки документов. Несмотря на поздний час, отдел бурлил жизнью. Штаб операции располагался на первом этаже, где на большом голографическом экране развернута схема южного сектора, и маленькие солдатики со сносками названий отрядов выдвигались в заданные точки, атакуя позиции боевиков, защищающих непонятно что и непонятно зачем. Сектор был окружен и, по мнению Глеба, им бы давно пора сдаться, сопротивляться бессмысленно. С другой стороны их всех ждал суд, и очень немногие избегнут смерти или участи попасть на рудники. Пожалуй, второе даже хуже.

– Что с Ханом? – спросил Догов, когда Глеб подошёл к нему.

– Мёртв, как и его телохранители.

– Стало легче?

Престол отрицательно покачал головой.

– Это просто возмездие. Легче мне уже никогда не будет.

– Ты так сильно её любил?

Северин задумался, прислушиваясь к себе и своим ощущениям. После смерти Маары осталась тихая щемящая грусть, словно он потерял что-то важное, но то, без чего можно прожить.

– Не знаю, – наконец, произнёс он. – Наверное, любил, и что важнее – она любила меня. Правда, я не уверен, что мы могли бы быть вместе.

– Счастье не для таких, как ты? – ехидно поинтересовался Долгов.

Глеб в ответ пожал плечами.

– Не удалось проверить. Я сомневаюсь, что она согласилась бы уехать со мной.

– Теперь уже не узнаешь, – с грустью заметил капитан, – похороны завтра утром. А потом ГСК при поддержке корпоратов войдёт в южный.

– Я нужен?

– Да, – ни секунды не сомневаясь, сказал Борис. – Мы, хоть, и знаем южный, видим его со спутника, но этого мало. Ты – оперативник высокого класса. По нашим сведениям, сопротивление ожидается мощное. После побега Хана, – Долгов слегка усмехнулся, – упавшее знамя поднял один из главарей, некий Бурбон. Погоняло получил за то, что жить не может без этого напитка. Так вот, он бывший вояка, не спецназ, так, летёха, поучаствовал в парочке крупных операций. Но толковый мужик – спортсмен, наркотой не балуется, под ним вся проституция южного. В общем, объявил он себя главным и переехал в дом Хана. Те, кто были не согласны, получили по пуле в лобешник, остальные быстро согласились, так что, теперь у вольницы новый хозяин. Всё, что бросил Хан, Бурбон подобрал железной рукой, покончил с вольными отрядами, разбил всех на небольшие группы, поставил во главе бывалых боевиков из тех, кто раньше повоевал, таких в южном не мало, занялся обороной. Короче, без боя сектор сдавать не собирается. Кстати, выяснили, как ушёл Хан. Арестовано несколько рядовых контролёров и один капитан, который за приличную мзду выпустили его через заводской сектор.

Глеб внимательно слушал. Жаль, время упущено, ведь, можно было войти сразу после бегства Хана и повязать разобщённых деморализованных боевиков.

– Давно там этот Бурбон засел?

– Нет, буквально пару часов прошло. Мы бы не успели, если ты клонишь к тому, что нужно было входить, как только стало известно о побеге.

– Ясно, теперь поздно сожалеть. Моя задача?

– После того, как ГСК начнёт операцию, пробраться в бывший дом Хана и повязать нового хозяина. Нужно снова обезглавить бандитов. Он – толковый боец, на передовую не полезет, будет руководить из укрытия. Мы, конечно, постараемся глушить все переговоры, оставив только свою связь, но я, думаю, что он это предусмотрел. Сам знаешь, в наш век технологий есть лекарство от всего. Так что, на тебе перехват.

– Понял. Значит, завтра похороны Маары, а потом справим панихиду по подонкам.

– Именно, а сейчас пока свободен.

– Есть. Кстати, а где тело Маары?

– В морге, там его в порядок приводят. Администрация оплатила похороны. Родных у неё нет, оповещать некого. Завтра с восьми утра гроб с телом будет выставлен для прощания в холе. Потом кремация. Если хочешь попрощаться, пройдись до центральной больницы, не думаю, что тебе откажут.

Глеб кивнул и пошёл к выходу, оставив капитана планировать операцию. Если бы ему не нужно было бы в дом Хана, то он бы вообще туда не полез, ГСК и без него справится.

Дежурный, на вопрос о морге, махнул рукой в сторону лифта и вернулся к чтению какой-то книженции, судя по обложке, очередной низкопробный боевик о войне корпораций, где, наверняка, бесстрашный оперативник повергает противников, спасает девицу и крадёт самый важный секрет немцев или ещё кого. Спускаясь на лифте, Глеб усмехался. В жизни всё совсем не так.

Работник морга пытался остановить его, но, увидев ксиву ГСК, отвалил в сторону. Открыв дверцу холодильника, он вытянул на себя стол и удалился, оставив их наедине.

Маара лежала с закрытыми глазами. Её уже переодели в чистую парадную форму. На груди прикреплено несколько знаков отличия. Тёмные волосы уложены, раны скрыты за высоким воротником. Не было у неё и кибер руки, теперь её заменял обыкновенный пластиковый протез. Правило корпорации – всё в дело. Его сняли и вскоре пересадят ещё кому-нибудь. Она лежала, вытянувшись во весь рост, руки сложены на груди. Над ней хорошо поработали. Она выглядела, как живая, даже румянец на щеках сделали.

Глеб взял стул и присел рядом. Несколько минут сидел, молча, смотря на её лицо. Было очень странно видеть её такой спокойной и неподвижной.

– Здравствуй, милая, – наконец, произнёс он. Голос дрогнул. – Прости, что не смог защитить тебя. Я, и только я, виноват, что тебя нет. Думаю, тебе уже не важно, но почти все твои убийцы мертвы. Они заплатили за то, что отняли тебя у меня.

Глеб вытянул руку и накрыл её кисть, холодную и безжизненную. И тут в нём что-то сломалось. Он заплакал, заплакал снова. Если не считать момента, когда он сидел в луже крови с телом Маары на руках, то последний раз он плакал почти три года назад, когда пришёл в себя и обнаружил, что у него нет ни рук, ни ног.

– Прости меня, – ещё раз попросил он и, резко развернувшись, направился к выходу.

Служитель, молча, проводил его взглядом и подумал, что хорошо, что он не стоял у этого парня на дороге, уж больно много злости и ярости у него в глазах.

Всё оставшееся время Северин провёл в одном из баров. К полуночи он был пьян в хлам, ради этого пришлось отключить «Гиппократа», который банально мешал напиться, борясь с алкоголем. В итоге он просто вырубился на стойке, показав роботу-бармену жетон ГСК и пообещав, что если из его карманов что-нибудь пропадёт, он разнесет это заведение по камешку, продемонстрировав на прощание вместо кулака полуметровый виброклинок. Последнее, что он успел сделать – активировать «Гиппократа». Тот за двадцать минут справиться с опьянением и его последствиями, но Северину на это уже будет плевать, он уснул мгновенно.

Разбудило его вибрирующее комКольцо. Глеб несколько секунд пытался понять, где находится – маленькая комнатка, стены обшиты пластиком, не разобранная кровать, на которой он лежит прямо в ботинках. Кольцо Глеб активировать не стал, просто перенаправил вызов в имплант «Сеть», а тот сам вывел изображение на «Око».

– Престол, где тебя черти носят? – зло произнёс Долгов. – Тело Маары уже доставили в отдел. Если хочешь попрощаться, сейчас самое время, через десять минут полковник будет речь толкать.

Глеб представил спич полковника – правильные шаблонные фразы – и его перекосило.

– Я не приду, – наконец, сказал он. – Вчера попрощался. Кремация где будет?

– В городской больнице, там, в морге, небольшой крематорий.

– Приду туда. К вторжению всё готово?

– Да, – уверенно заявил Долгов. – Жду тебя в штабе после кремации. В полдень штурм, – после чего разговор оборвался.

Глеб посмотрел на маленький голографический экранчик. Часы показывали восемь двадцать, заряд «Энерона» – шестьдесят два процента. Глеб разделся, достал пустую капсулу из потайного отсека и заменил её полной. Цифры на экране мгновенно сменились на восемьдесят семь процентов. Глеб удовлетворённо кивнул сам себе, пока что хватит.

Распахнув дверь, он понял, что находится всё в том же баре, только кто-то перенёс его в заднюю комнату. Глеб подошёл к стойке, за которой лениво протирал стаканы всё тот же робот.

– Кофе!

– Сию секунду, – мгновенно отозвался тот. – Завтрак? Яичница с беконом?

– Давай двойную порцию, – решил Глеб, понимая, что в ближайшее время поесть уже не удастся.

Плотно позавтракав, Глеб почувствовал себя гораздо лучше. Пройдя КПП, добрался до городской больницы. Усевшись в вестибюле, он приготовился ждать, попутно вошёл в городскую сеть. Весь город был уже в курсе, что ГСК сегодня будет штурмовать южный сектор. Никакой тайны – слишком много лазеек для утечки информации. У задействованных в операции есть жены, мужья и родственники. Так что, сеть помимо официальных каналов, была забита различными слухами, вплоть до того, что один блогер поднял чуть ли не панику, сообщив, что южный будет подвергнут точечной бомбардировке с применение химических боевых средств. Северин вышел на связь с Долговым и сообщил о данном слухе.

– Уже уладили, – отмахнулся капитан. – Блогер арестован, и городской судья приговорил его к году общественных бесплатных работ. Будет знать, как всякую чушь пороть. Кстати, я так понял, ты в больнице?

– Да, сижу в вестибюле.

– Спускайся в морг, сейчас привезут Маару. Пять минут на прощание, кремация, получишь пепел, я уже договорился. И сразу в отдел, до начала операции час. Пора разобраться с этой клоакой.

– Я буду, – рассеяно сказал Северин и отключился.

Он встал и снова спустился на лифте морг. Гроб с телом девушки уже привезли. Он стоял на небольшом столике возле печи.

– Крышку снимите, – потребовал он.

– Не имеем права, – запротестовал служитель.

Глеб сунул ему жетон оперативника ГСК и ненавязчиво продемонстрировал кобуру с Громом. Тот быстро смекнул, что вякать не в его интересах и, отщелкнув зажимы, откинул крышку, после чего попятился.

Несколько минут Глеб смотрел на спокойное лицо девушки, затем нагнулся и поцеловал в лоб, несколько мгновений подержал её тонкие длинные холодные пальцы, отпустил, отступил на пару шагов, повернулся к служителю, который незаметно стоял, прислонившись к стеночки, и кивнул. Тот, молча, подошёл и закрыл крышку. После чего гроб на каталке был отвезен к небольшой печи. Служитель повернулся и посмотрел на Глеба. Северин подошёл, провёл рукой по тёмному дереву.

– Прощай, милая, – негромко произнёс он. – Спасибо тебе, ты была самым светлым пятном в моей жизни за последние годы.

Служитель вкатил гроб в печку и, закрыв дверцу, включил подачу газа. Через пять минут всё было кончено. Пепел собран в металлическую урну и передан Глебу. Тот несколько секунд стоял, держа её в руках, затем убрал в большой карман плаща и, кивнув на прощание работнику морга, вышел. Ещё через пять он уверенным шагом переступил порог кабинета Долгова.

– Попрощался? – спросил тот после небольшой паузы.

Глеб кивнул.

– Как там Голован?

– Сегодня выведут из комы. Говорят, через пару недель должен встать на ноги. Крепкий парень.

– Удачи ему, – немного отстранённо произнёс Глеб. – Давай по операции.

– Всё просто: сначала в южный с главных направлений войдут основные силы, всего четыре сотни человек, на каждом КПП будет сформирован резерв ещё в пятьдесят человек, и звено из корпоратов на флаере – мобильная ударная группа. Перед этим по заранее разведанным позициям боевиков будет нанесён удар с воздуха управляемыми ракетами. Армейцы нам передали десяток штурмовиков с экипажами.

– Пока что всё грамотно, – глядя на голографическую доску, по которой штурмовые группы захватывали один дом за другим, прокомментировал Глеб.

– Твоя задача, – не обратив на слова Северина никакого внимания, произнёс капитан, – после входа штурмовых групп добраться до объекта «Дворец», так условно назван особняк Хана, и захватить его нового хозяина. В средствах тебя никто не ограничивает. Главное – результат. Война всё спишет.

Глеб посмотрел на часы. До штурма оставалось двадцать минут. Конечно, было бы лучше, если, бы он оказался в секторе ещё накануне, тогда захватить особняк не составило бы проблем. Но он не мог не попрощаться с Маарой. Поэтому, приходилась работать в сложившихся условиях.

– Я – координирую действия всех сил, – продолжил Долгов. – С тобой у нас будет отдельный закрытый канал. Вот, держи, – он кинул Глебу через стол небольшую пластину с гербом ГСК. – Чип «Свой – Чужой», а то долбанут тебя серые мундиры в спину. Так хоть на сканерах будешь своим, а не враждебным или нейтральным. – Долгов глянул на часы, висевшие на стене. – Пора, – вставая, произнёс он. – Через две минуты я должен быть в штабе. А ты двигай к КПП, входи там, где тебе удобно. Успеха, Престол, постарайся не погибнуть.

Северин кивнул и, поднявшись, пожал протянутую руку.

– У меня есть цель – я должен распутать этот клубок, в центре которого оказался. Нужно понять, что привело к гибели Маару. Кто-то должен ответить за её смерть.

– Разве ты не всех покарал?

– Нет, Боря, во всем этом слишком много неясного. Так что, подыхать мне рано. Ладно, двинул я, мне ещё «Дворец» захватывать.

Глава шестнадцатая. Призрак материален

Да Винчи внимательно изучал запись операции. КШФ уже удалился от побережья Австралии, и теперь находился в безопасном международном воздушном пространстве. До пленных он добраться ещё не успел, а мертвяки его пока что вообще не интересовали. Правда, два его нанимателя настояли на том, чтобы он доставил тела на общую базу по изучению неизвестных имплантов, сейчас её спешно организовывали в одной из «банановых республик». Туда уже вылетели специалисты с обоих континентов, да и они через пару часов будут в точке сборов. Гришин и Грэм очень заинтересовались неизвестными имплантами, и даже решили работать сообща, похоже, эти двое заключили что-то вроде временного союза.

Контрактор вернулся к просмотру записи. Надо сказать, операция развивалась совершенно спонтанно. Несмотря на профессионализм сотрудников, не удалось избежать потерь. Они дали себя обнаружить, вступили в бой. Противнику понесён урон, но он не уничтожен. Пожалуй, данную операцию можно считать провальной, ведь если бы не преимущество в технике и внезапность нападения, группа охотников из двух корпораций была бы уничтожена.

– Алекс, что там с маячком? – вышел на связь с помощником Да Винчи.

– Ничего, рано ещё для первого сигнала. С момента операции прошло чуть больше трёх часов. Ожидаем через сорок пять минут. Данные флаеры быстро не летают, да и не слишком я надеюсь на эту хитрость.

– Пленники?

– Один в отключке, ногу он потерял, кровотечение остановили. Второй готов к допросу.

– Сейчас иду, – отозвался Да Винчи. – Я посмотрел запись операции. Фактически, это провал. Если бы не преимущество в технике и внезапность атаки, то группа была бы уничтожена.

– Мы были вынуждены импровизировать, – попытался оправдаться Алекс. – В бой пришлось втягиваться на условиях ситуации, которая развивалась стремительно.

– Я видел. С одной стороны, ваши действия достойны похвалы, поскольку вы выполнили задачу. С другой – подобного больше происходить не должно. У нас элитная команда, которая обязана начинать бой на своих условиях, а не втягиваться спонтанно. Правда, в ваше оправдание можно сказать, что вам противостояла элитная команда. А безногого давай в считыватель, что прислал Грэм, попробуем на нём новую методику допроса.

– Всё понял, шеф, жду вас в допросной.

– Иду.

Да Винчи отключил связь и задумчиво посмотрел на экран, куда он вывел все известные данные. Эта операция всё больше и больше становилась непредсказуемой. Слишком много было странного, можно даже сказать, фантастического, но что больше всего не нравилось контрактору так это то, что они так и не приблизились к тому, кто руководит противником и какие цели преследует.

В допросной сидел лишь захваченный боевик «Призраков», Алекс находился в соседнем помещении, наблюдая происходящее через камеру.

– Вы знаете, кто я? – садясь напротив, поинтересовался Да Винчи.

Боевик несколько секунд ухмылялся, потом с насмешкой произнёс.

– Вы – Драгомир Милошевич, серб, родились в старом Белграде. Вам тридцать восемь лет. Воевали на всех континентах. Степень угрозы – высшая. По возможности вы подлежите уничтожению при любом удобном случае.

Да Винчи ошарашено смотрел на боевика. Эти данные было невозможно получить, их просто не существовало! Да Винчи уже и сам забыл своё имя и место рождения, но этот боевик, обычный рядовой боевик знал то, что не должно было всплыть ни при каких обстоятельствах! «Алекс, уничтожь запись и забудь, что слышал», – отдал мысленный приказ Да Винчи. «Слушаюсь», – мгновенно отозвался помощник.

Да Винчи снова посмотрел на пленника.

– Оставим мою персону в покое, – спокойно произнёс он. – Вы знаете, кто я и на что способен. Давайте, я задам другой вопрос – кто вы?

Пленник снова усмехнулся.

– Личный номер: четыре-пять-два-один-один-девять, группа зачистки НВП.

– НВП?

– Нового Всемирного Правительства, – легко пояснил пленник.

– Кто стоит во главе правительства? Какие цели преследуют? Где оно располагается?

– Я имею право сообщить только личный номер.

– Ясно, – хмуро произнёс Да Винчи. Прогресс, который вроде бы наметился, сошёл на нет. – Давайте попробуем иначе.

– Я спокойно выдержу допрос любой степени интенсивности, – ответил пленник. – Иммунитет на психотропные вещества, не восприимчив к гипнозу.

На мгновение Да Винчи растерялся. Это была не бравада, пленник просто сообщил, что не боится и готов вынести всё, что ему уготовят его тюремщики.

– Может, договоримся? – решил попробовать перевербовать вражеского агента контрактор. – Ты – классный боец, я видел запись захвата. Что тебе это новое правительство? Иди работать ко мне. Немалые деньги, статус, уважение в профессиональных кругах.

Задержанный покачал головой.

– Я служу не за деньги, я не наёмник, я верю в то, что делаю.

– Фанатик? – презрительно скривился Да Винчи.

– Можно и так сказать, – легко согласился парень. – Но поверьте, когда мы будем готовы, и сделаем то, что должны, это принесёт благо всем.

Да Винчи расхохотался. Он смеялся так долго и самозабвенно, что смутил пленника.

– Ну ты и дурачок! Не бывает так, чтобы все стали счастливыми. То, что хорошо для одних, плохо для других. Ну да ладно, оставим схоластику. У меня всё же есть средство, вытащить из тебя информацию, но на это потребуется время. Довольно долго будем расшифровывать, но в итоге получим результат. Правда, тебе уже будет всё равно. Это вроде как снятия информации с носителя. Только дли того, чтобы извлечь её, носитель уничтожается. В данном случае – твой мозг, – он усмехнулся, увидев в глазах пленника тень неуверенности. – Я смотрю, ты испугался?

Пленник отрицательно покачал головой.

– Правильно, ты мне не веришь, но я тебе сейчас покажу, что тебя ждёт.

Достав коробочку виртИнтера, он развернул экран и продемонстрировал пленнику соседнее помещение. Безногий боевик был прикован к хирургическому столу, энергетические наручники держали его крепко, на глаза надвинут специальный зажим, не дающий их закрыть. А из лампы, весившей больше двухсот килограмм, прямо в глаз бил яркий белый свет. Одноногий бился в захватах, его тело выгибало дугой. Орать он уже не мог, только хрипел.

– Новейшая разработка «АйсКорпа», – пояснил Да Винчи. – То, что потом останется от твоего напарника, уже не будет человеком. Функции у организма останутся, а вот мозг просто сгорит. Может, передумаешь? Поверь мне, даже пуля в лоб гуманней.

Контрактор явно видел страх в глазах собеседника, но тот оказался крепче, чем казалось.

– Личный номер: четыре-пять-два-один-один-девять, группа зачистки НВП, – упрямо повторил тот.

– Хорошо, – согласился Да Винчи. – Ты сам выбрал свою судьбу, – после чего он вышел.

Через час КШФ совершил посадку на территории, охраняемой частной военной компанией. Да Винчи вышел наружу, внимательно изучая обстановку. Смеркалось. Вокруг забор, сделанный из чего-то, напоминающего пластик, по верху – неизменная энергетическая дуга. Больше всего удивило то, что у маленького здания аэровокзала стояли обычные древние машины на бензиновых двигателях. Никаких аэрокаров. Как сказал один приятель: «Цивилизация в этих местах не наступит никогда».

К аппарели подрулили два древних джипа. На турели первого установлена плазменная ручная скорострельная пушка, на втором – кинетический пулемёт. Верзилы-охранники с новейшими стволами, все в модернизированных «Кугуарах» «АйсКорповского» производства. Нормальная броня, её штатовцы сделали специально для Африки и латинской Америки. Но парни, явно, из частников. Видимо, Грэм и Гришин решили не светить здесь своё присутствие.

– Прибыли для сопровождения, – сообщил один из наёмников, вылезая из джипа.

Да Винчи не обнаружил никаких знаков различия, хотя, все подобные команды их использовали. Похоже, обычные наёмники среднего звена, которых потом будет не жалко сократить.

– Сейчас поедем, – произнёс он, не представляясь. – Дорога опасная? Кто контролирует территорию, примыкающую к объекту?

Наёмник посмотрел на него уже с уважением.

– Дорогу условно можно считать безопасной. Территория контролируется боевиками оппозиции, фактически, гвардия какого-то наркоторговца, который горит желанием захватить кресло президента, представляющего другой картель.

– Ясно, – озвучил доклад наёмника контрактор. – А вы кого представляете?

– Мы – частники. Нас наняли для конкретного дела – охрана комплекса, сопровождение поставок. Руководству повстанцев и президенту упали кругленькие суммы, дабы этот объект был неприкосновенен.

Из КШФ вылетели два бронекара. Люк первого распахнулся и Да Винчи запрыгнул внутрь, на ходу крикнув: «Идём между вами, дистанция – тридцать метров».

– Дилетанты, – пренебрежительно заметил Алекс.

– Они – разменная монета, их сотрут, как только корпораты закончат проект, – пожав плечами сказал контрактор.

Ехать оказалось действительно недалеко. Маленький комплекс зданий на окраине какой-то деревни, городом его язык назвать не поворачивался. Проехав в ворота, которые охраняли парни в «Кугуарах», машины остановились у одного из корпусов.

Да Винчи оглядел временный филиал двух корпораций. Три из пяти зданий были заброшены и использовались лишь как укрепленные пункты и казармы для наёмников, которых насчитывалось примерно человек пятьдесят. Вполне достаточно, чтобы отразить нападение местных бандитов. Вообще, устроилась они здесь неплохо. Периметр патрулировался дронами третьего поколения. Четыре робота-охранника, старенькие, но вполне надежные. Под навесом – три бронекара.

– Недурно, – оглядевшись, произнёс Ящер, стоящий в двух шагах от Да Винчи. – Думаю, им хватит на маленькую войну, или захватить власть в этой «банановой стране».

Контрактор хотел уже сказать контрразведчику: «Да кому она нужна?», но в это время из центрального здания вышел маленький пухлый мужичок, а следом за ним двое крепких парней с гравитационными носилками.

– Грин, – представился сотрудник, подойдя к Да Винчи. – Где трофеи?

Контрактор указал на второй бронекар. Толстяк махнул рукой подручным, и те пошли вслед за парящими в метре от земли носилками к машине. Штурмовики предали трофейных киборгов и остались возле бронетранспортёра ожидать приказов.

– Где вы такие игрушки нашли? – осмотрев груз, поинтересовался Грин.

– Не важно. Нам приказали – мы доставили. Скажем, это бонус, попутные трофеи в проведённой операции.

– Ценные трофеи, – согласился Грин, – если ради них сюда доставили двадцать ведущих специалистов с двух континентов в течение пяти часов. Я всю жизнь разрабатываю импланты, но половину даже затрудняюсь определить.

– Вот и мы также подумали и решили прихватить их.

– Спасибо, – по-доброму улыбнулся Грин и убежал вслед за носилками, которые его подручные уже затащили в здание.

Развернув комКольцо, Да Винчи связался одновременно с Гришиным и Грэмом:

– Груз доставлен.

– Мы уже в курсе, – ответил Грэм. – Ваши дальнейшие действия?

– Ждать результатов сканирования, – пожал плечами да Винчи. – Боюсь, иная тактика допроса не приведёт к результату.

– Расшифровка может занять недели, – вклинился в диалог Гришин. – Технология сырая. А у нас нет столько времени.

– За несколько дней, что мы работаем, мы добились больше, чем вы за три месяца, – холодно заметил Да Винчи. – Я работаю на вас, но не позволю указывать, как мне работать. Мы – автономное подразделение. Вы платите, я даю результат быстро и эффективно, насколько это возможно.

Гришин и так пребывал в плохом расположении духа, а сейчас, получив отповедь, был готов взорваться, но смолчал.

– Работайте, – бросил он и отключил свой канал связи.

Грэм только кивнул и исчез с маленького экрана.

– Что дальше? – подошёл к Да Винчи Ящер, держа в руках упаковку с пивом, которую ему подогнал кто-то из охранников.

– Ничего, просто ждём, – бросил контрактор, направляясь к бронекару. – Ждём очередной сигнал с маячка и результаты сканирования мозга пленных. Больше нам ничего не осталось.

Глава семнадцатая. В преддверии катастрофы

Доклад Да Винчи не особо порадовал директора «РосТеха». Да, тому удалось добиться впечатляющих результатов, но он так и не вышел на группировку, которая использовала ресурсы корпорации, как хотела. Слежка и вмешательство в проекты очень дорого обходились Гришину. За несколько часов до этого Свенсон сообщил о хищении десяти миллиардов империалов с одного из корпоративных счетов. Человек, который, якобы, украл эти деньги, сидел в одном из центральных офисов на средней должности и знать, не знал, что сказочно богат. Также пропали результаты испытаний новейших прототипов и очень перспективные разработки. Куда всё это исчезло, глава службы безопасности объяснить не мог. Что и поставило точку в его карьере. Гришин наконец-то воспользовался моментом и убрал идиота с должности главного секьюрити. На этом победы заканчивались.

Плохие новости принёс Горобец. В Каменске ГСК вошло в южный сектор. Директору «РосТеха» на это было глубоко плевать. Оперативники, которые держали в поле зрения Престола, исчезли, но перед этим успели сообщить, что Северин и Долгов взяли Молота, после чего Глеб выехал из города и ликвидировал Хана и его охрану. Почему Хан не сбежал, а прятался неподалеку, Горобец не знал. Хуже всего, что Престол разговаривал с ним перед тем, как убить, и что бандит ему мог рассказать – оставалось загадкой. Гришин нутром чуял, как шатается его кресло, в которое он сел так недавно.

«Горобец, – мысленно позвал он, – зайди ко мне». Прошло секунд десять прежде, чем дверь исчезла, и в пустой проём шагнул главный бодигард.

– Вызывали, господин директор?

– Да. Мне нужен анализ ситуации, сложившейся в Каменске, и что в связи с этим предпримет Престол. И не стой на пороге, садись.

Горобец бесшумно прошёл к столу и опустился в кресло. Минуту телохранитель обдумывал ответ.

– Павел Аркадьевич, – наконец произнёс он. – Ликвидация бандитской вольницы в Каменске непосредственной опасности не несёт. Проблема в Престоле. Я думаю, он уже сложил всю мозаику, и уже знает, кто заказчик. Вернее, думает, что знает, поскольку подставили вас очень грамотно…

ВиртИнтер неожиданно издал сигнал вызова. Гришин недоумённо уставился на дисплей, поскольку вызов был прямым, минуя коммутатор корпорации и его секретаршу. Наверное, тех, кто мог вот так, запросто, позвонить одному из самых влиятельных людей планеты, можно пересчитать по пальцам. Номер был Гришину незнаком, но виртИнтер его прекрасно знал. Главному корпорату звонил Хан. Кремень растеряно развернул настойчиво гудевший виртИнтер экраном к Горобцу.

– Что делать? – спросил у него Гришин.

– Отвечать, – флегматично отозвался тот. – Отвечать честно, и за всё. Престолу сейчас до вас не добраться, у него на это нет ни сил, ни возможностей. Если вы дадите ему расклад, то сможете убедить его в своей непричастности. Назовите ему виновных.

– А кто виноват? ИИ, которого не существует в природе? – огрызнулся глава «РосТеха». – Или Гришин, который отдал приказ своему оперативнику, подчиняться Хану, в свою очередь отдавшему приказ уничтожить женщину Престола?

Горобец озадачено потёр переносицу.

– Сейчас единственный шанс – покаяться. Или немедленно уничтожить Престола. Там идёт военная операция. Никто не узнает.

– Сколько наших людей задействовано?

– Взвод – двадцать один человек. Вероятность успешной ликвидации примерно шестьдесят процентов. Но если вы отдадите приказ, другого варианта у вас не останется. Если Престол уцелеет, он уже точно будет знать, кто его враг. Поговорите с ним. Если не удастся убедить, всегда можно будет начать охоту. С вашими ресурсами вы сможете поднять всю страну против одного человека. Ему не уйти.

– Хорошо, – неожиданно согласился Гришин. Он снова развернул к себе виртКом и мысленно приказал соединить с вызывающим. – Слушаю, – твёрдо и уверенно произнёс он, но голос «дал петуха», даже Горобец это заметил.

– Кремень? – раздался из динамика голос Северина.

– Отчасти, – ответил главный корпорат. – Вы, Северин, знаете меня как Павла Аркадьевича Гришина. Я готов ответь на любой ваш вопрос.

– Вот как, – голос Престола стал ледяным. – Давайте поговорим. Хотя, сомневаюсь, что вы мне скажите что-то, что сможет спасти вашу жизнь.

– Вы удивитесь, но у меня есть, что вам рассказать, – усмехнулся Гришин. – Хотя поверить в это будет сложно.

– Начинайте, – легко согласился Северин. – И начните с того, почему я не должен вырвать вам ноги?

Глава восемнадцатая. Конец орды

Северина забросили в южный на десантном флаере. Все КПП были под наблюдением, и любой, кто перешагнул бы границу, рисковал получить очередь из Гаусс-пулемёта, или плазменный заряд.

Глеб внимательно осмотрелся. Его выкинули на окраине. Сил оборонять ещё и её у Бурбона просто не нашлось. Он сделал ставку на кольце боевиков в центральном районе сектора. Глеб вообще не понимал смысла этой обороны. С его точки зрения бандитам нужно было разбиваться на мелкие группы и идти на прорыв кордонов. Хоть кто-нибудь да пробился бы. Хотя, вряд ли, сейчас над южным висел боевой спутник корпорации. В принципе, он мог бы просто выжечь центральную часть вместе со всеми бандами. Ну да это всё теория: имеем то, что имеем. И Глеб направился в сторону центра. Хан, ещё когда они играли в шахматы в особняке, поведал ему о небольшой лазейке – подземном туннеле, ведущем в заброшенный дом в соседнем квартале. Долг поставил ему конкретную задачу – захватить особняк и самого Бурбона, и Северин не собирался ради этого воевать с семью сотнями отморозков. Это задача для ГСК и корпоратов, они стянули немалые силы – вот пусть и работают. Южный выглядел безжизненным, только из одной халупы сквозь щель на него внимательно уставились. Он просветил стену, там внутри сидела пара грязных ребятишек, угрозы они не представляли.

Дома, из которого в особняк Хана вёл подземный ход, он достиг за три минуты до полудня. И вот тут его ждал первый сюрприз – внутри были люди. И самое поганое – этот дом стал одной из ключевых точек обороны боевиков: пулемётное гнездо на первом этаже, плазменная пусковая установка во дворе, снайпер на пятом этаже.

– Долг, как слышишь?

– Слышу, но мне некогда, – мгновенно отозвался капитан.

– Я не вышел на точку. Дом, через который я должен был идти, занят бандитами. Плазменная установка во дворе, снайпер и Гаусс-пулемёт.

– Адрес?

– Улица Республики, три.

– Что делать будешь? Мы начинаем через минуту.

– Пойду дальше, как собирался, либо тихо, либо громко, но другого пути нет. С боем брать особняк не хочу – это ваша задача.

– Понял тебя, Престол, ждём результат. А теперь отбой, пора выдвигаться.

Связь отключилась. Глеб внимательно оглядел позицию боевиков, в основном они были сконцентрированы на правом фланге, на левом только скучал одинокий наблюдатель, изредка появлявшийся в окне второго этажа. Сам замаскированный вход располагался прямо по центру здания за небольшой дверью, спуск в подвал, а там уже скрывался сам секретный лаз.

Глеб раздумывал недолго – просто активировал «Тень» и растаял для глаз наблюдателя и приборов. Медленно перейдя через улицу, он запрыгнул прямиком в окно к часовому. Имплант не смог справиться с такой быстрой сменой обстановки, а бандит не успел понять, когда к нему в окно влетел здоровенный мужик в чёрном плаще. Виброклинок вошёл ему в горло и пришпилил боевика к стене. Больше в помещении никого не оказалось. «Лезвие» снова исчезло, и труп повалился на грязный, заваленный мусором пол. Глеб снова активировал «Тень» и спокойно, осторожно ступая, дошёл до лестницы, без проблем миновав при этом ещё два поста. Спустившись на первый этаж, он без труда нашёл нужную дверь, которая была завалена всяким хламом. Стараясь не шуметь, Северин убрал его и потянул за ручку. Дверь заперта изнутри, но не выдержал сам запор. С негромким шумом лопающейся стали и скрежетом металла он вышел из косяка, открыв дорогу вниз.

Престол спустился по лестнице. «Око» мгновенно адоптировалось к тьме. В конце подвала он обнаружил то, что искал, – серьёзную дверь с замком пятого уровня, защищённую взрывчаткой в стенах. Столько, что хватит пустить на воздух половину квартала. Ломать пришлось долго. Всё едва не пошло прахом, когда сверху рвануло. Земля вздрогнула, чуть не разорвав контакт импланта и замка. Глеб с трудом устоял на ногах. Похоже, ГСК начала штурм, и по вскрытой Престолом позиции отработали высокоточной ракетой. Судя по грохоту сверху, дом над ним сложился. Теперь только одна дорога – вперёд.

Через пару минут замок сдался, открыв дверь, за которой тянулся длинный забетонированный, хорошо освещённый коридор. Правда он был гораздо уже того, что вёл в логово Умника, да и высота потолка чуть меньше двух метров, но даже для высокого Глеба это не было проблемой. Через три минуты бега он вышел к точно такой же двери, ведущей уже непосредственно в особняк, раньше принадлежавший Хану.

Просветив дверь «Оком», Северин определил точку выхода – короткий тупиковй коридор, заваленный всяким хламом. Он знал, что выход находится в подвале особняка, и был почти на сто процентов уверен, что новый хозяин о нём не знает, а значит, и не охраняет. При этом Глеб, окончательно обнаглев, подключился к сети дома, через которую, используя систему «Свой-Чужой» и высший приоритет, соединился со штабом операции, а точнее, с тактическим экраном, чтобы понимать, как идёт штурм. За пять минут изменилось не много: в двух местах контролёрам и корпоратам удалось прорвать оборону бандитов, ещё в двух они намертво завязли. До особняка им было идти и идти, и Северин сомневался, что в ближайшие несколько часов он получит поддержку. Особых проблем Престол в этом не видел: он находился уже внутри, у него имелись коды к системе безопасности особняка. Стоит добраться до операторской, и он просто опустит барьеры «Форт» – дорогой и очень надёжной системы охраны, которая просто отрежет логово от внешнего мира. Чтобы пройти её, понадобится пехотный батальон со всеми средствами усиления.

Пора начинать. Дверь, маскировавшаяся под обычную стену, была с наноэлементами. Она просто и бесшумно растворилась, оставив после себя едва заметное марево, словно нагретый воздух. Глеб спокойно прошёл через неё и закрыл за собой проход. Он знал, что сейчас на пульт дежурного пришёл сигнал о проникновении, вот только охранник не располагал информацией о потайном ходе, Хан поступил, как большинство древних правителей: инженеры построили тайный лаз, после чего он их убил, как и остальных строителей. В мире насчитывалось только три человека, которые о нём знали, и к этой минуте единственным из троицы оставался Северин, Удав и Хан уже перебрались в иной.

Престол спокойно прошёл через подвал и на лестнице столкнулся с растерянным боевиком, который так и не смог понять, откуда прилетел виброклинок, пробивший его грудь. Скинув труп вниз, Глеб вышел на первый этаж прямо рядом с кухней. Благодаря кодам Хана и частично перехваченному контролю над «Логовом», он получил полный доступ ко всем камерам и теперь знал всё об обороне Бурбона. Тот, как и ожидалось, окопался в кабинете бывшего хозяина. С ним – двое бойцов в «Аккордах» с тяжёлыми штурмовыми плазменными винтовками. Ещё пятеро контролировали второй этаж, столько же на первом. Остальные двадцать расположились снаружи и на крыше, держа периметр.

«Тень» надёжно скрывала Глеба от случайного взгляда. Охранник, прохаживающийся по холлу, никакого внимания на него не обращал, только изредка поглядывал в сторону открытой двери, где недавно скрылся его напарник. Глеб обошёл его. Целью был не одинокий боевик, который умрёт через пару минут, а центр управления.

Особых усилий для бесшумного передвижения прилагать не приходилось – слегка пружинившее мягкое покрытие надёжно скрывало любой звук. Один раз боевик, шатающийся по коридору, что-то услышал и с минуту таращился в сторону холла. Глебу пришлось прижаться к стене, поскольку тот, ничего не увидев, решил пройтись, коридор оказался не слишком широким, и он бы обязательно налетел на Северина. Но всё обошлось.

Вскоре, дойдя до одинокой двери, Глеб с полминуты возился с замком, после чего быстро распахнул её и, не торопясь, вошёл внутрь. Оператор обернулся, уставившись в пустоту, затем его правая рука потянулась к кобуре с армейским автоматическим пистолетом, а левая попыталась нашарить тревожную кнопку, и почти нажал её, но сенсора коснулась уже ладонь мертвеца. Престол сделал скользящий шаг и насквозь пробил спинку кресла вместе с сидящим в нём оператором. Тот обмяк, уронив голову на пульт. Северин рывком вытащил труп из кресла и просто бросил его на пол, после чего пальцы забегали по сенсорам, превращая дом в крепость. Причём Глеб позволил себе шутку, перенастроив систему «Свой-Чужой», и, теперь, любой человек с оружием расценивался системой обороны как противник, исключение составляли контролёры и корпораты.

Глеб несколько секунд смотрел на экран, который демонстрировал изменение статуса обороны, опускались силовые щиты, открывались пулемётные гнёзда, которые мгновенно начали отслеживать передвижения боевиков, и никакой записи внутри дома ни аудио, ни видео, разговор предстоит конфиденциальный. Не прошло и минуты, как первая турель, не получив отклика на запрос, открыла огонь, сметая со ступеней двух молодцов с автоматами.

Глеб хмыкнул и, поднявшись из кресла, просветил коридор. По нему спешили двое бойцов в «Муромцах» с автоматами наперевес. Видимо, их послали узнать, что происходит в операторской. Но добежать им было не суждено, откуда-то с потолка ударила пулемётная очередь, и стены коридора забрызгало кровью.

Северин вышел из операторской, добив раненного ударом виброклинка. Переступив через тела, он спокойно направился к холлу. Сейчас на первом этаже остался всего один боец, двух остальных успокоил газ, который пустила в коридор система охраны, он уже улетучился, но эта парочка вышла из строя не меньше, чем на пять часов. Последний боец был тоже жутко занят, он укрывался за колонной отавтоматической турели, которая его караулила.

На втором этаже дела обстояли не лучше: троица охранников, патрулировавших коридоры, полегла мгновенно. Остался только Бурбон с телохранителями в кабинете покойного Хана.

Престол поднялся на второй этаж и снова активировал «Тень». Переступив через изрешечённое, сочащееся кровью тело одного из боевиков, Глеб вошёл в соседний кабинет, где пряталась потайная дверь, ведущая прямиком туда, куда ему нужно. Он постоял, сканируя камеры. В доме всё в порядке: активных бойцов не осталось, последний боевик лежал с простреленной грудью, автоматический пулемёт подловил бойца, когда тот менял укрытие. Теперь в доме остались только Глеб, Бурбон с телохранителями и два тела в отрубе в самом дальнем конце здания. Снаружи тоже всё отлично – в радиусе двухсот метров не осталось ни одного боевика, только в сотне метров за догорающим джипом орал кто-то подраненный. Вся площадь усеяна телами. Изредка автоматические пулемёты по кому-то стреляли, но в кого, Глеб не знал. Закончив с анализом, он подошёл к стене и, потянув за скрытый рычаг, шагнул в бесшумно исчезнувший кусок стены.

Ликвидация охраны Бурбона заняла всего несколько секунд. Новый главарь южного даже не успел дёрнуться, получив шоковый заряд из нового разрядника. Один из телохранителей, который почуял неладное, обернулся и словил две пули в лицо: первый плазменный выстрел ослабил щит, второй разрывной снёс тому половину черепа. Второй оказался умнее и гораздо шустрее. Он рванул в сторону, выжимая максимум из искусственных мышц «Аккорда», при этом он стрелял на бегу из «Шквала», направив в сторону Глеба больше полсотни пуль в течение двух секунд. Но те прошили лишь пустое пространство и стену, капитально изрешетив её. Престол ускорился, уходя из-под огня, и трижды выстрелил в «спринтера», тот споткнулся и влетел в стену, пробив её, и обратно уже не вернулся. Глеб даже не пошёл его добивать. Быстрое передвижение активированным силовым щитом невозможно, поэтому все три десятимиллиметровые пули попали в цель, две не прибили доспех, просто вогнули его внутрь, сломав позвоночник, а третья угодила точно в шею, почти оторвав голову, которая теперь держалась на лоскуте кожи и мяса шириной в ладонь.

Престол прошёл к несущей стене и нашёл хитро упрятанную панель. Вскрыв тайник в полу, и достав оттуда чип, позволяющий войти в закрытые соединения, он уселся в кресло, принадлежащее раньше Хану. Удобное, надо сказать, кресло, дорогое. Открыв потайной отсек в ноге, он достал плоскую коробочку виртИнтера, который принадлежал раньше хозяину южного и, вставив чип, активировал раздел списка контактов. Набрав номер абонента, он стал ожидать соединения. Несмотря на то, что ГСК заблокировала всю связь в южном, для Глеба и виртИнтера Хана это не составило никаких проблем. Наконец, на другом конце решили принять вызов.

– Кремень? – спросил абонента Престол.

– Отчасти, – раздалось в ответ. – Вы, Северин, знаете меня как Павла Аркадьевича Гришина. Я готов ответь на любой ваш вопрос.

Они разговаривали минут двадцать. Гришин рассказал всё. Он клялся и божился, что не отдавал приказа на ликвидацию Маары. Конечно, «Инстинкт» можно обмануть, особенно человеку, который поставил его в Глеба, но главе «РосТеха» удалось убедить раздражённого, жаждущего мести оперативника, вышедшего из-под контроля. Он сумел доказать Северину, что никакой выгоды от смерти Маары он не получал. Его рассказ попахивал сказочкой про злой Искусственный интеллект, мол, я – не я, и …, меня подставили… И всё в таком духе. Но именно эта небылица, вкупе с небольшим пакетом данных, и убедила Глеба.

Напоследок Престол спросил Гришина в лоб:

– И почему вы мне всё это рассказали?

Директор «РосТеха» снова ответил честно, чем немало удивил абонента:

– Я боюсь тебя. Ты – неконтролируемый идеалист. Ты размотал клубок и вышел на меня. Ты позвонил напрямую одному из самых влиятельных людей не только Земли, но и Луны. Поэтому я не могу точно просчитать последствия того, что я откажусь с тобой разговаривать или попробую обмануть тебя. Как ты уже знаешь, я отпустил тебя, отозвав оперативников. У меня была мысль – воздействовать на тебя через Маару, но для этого девушка нужна мне живой. Теперь у меня просто не осталось рычагов давления, и я сейчас раскрыл карты, ты один из немногих людей, которые знают, что происходит в мире на самом деле. Думай, Глеб. Я не убивал твою женщину. Хан уже за это заплатил, но ему кто-то приказал, и это не я.

– А не проще было меня убить? – задал Северин логичный вопрос. – Вам, ведь, это ничего не стоило. Типа, я тебя породил – я тебя и убью.

– Я думал о подобном, – честно признался Гришин. – Моя самая первая мысль. Особенно яркой она была, когда я поднимал трубку. Но мы сейчас на одной стороне, я дал тебе жизнь. Ты помог мне кое в чём, мы квиты, хотя, я недоволен тем, что в тебе очень много дорогой собственности «РосТеха». Но я готов смириться с этим. На самом деле, твоё устранение даже для меня вызывает некоторые затруднения. Если бы я попробовал справиться с тобой силами местных корпоратов, и они бы не справились, ты стал бы очень опасным врагом.

Престол уловил, как на этой фразе Гришин «дал петуха».

– По той же причине не годится высокоточное оружие, оно не давало стопроцентной уверенности. Скажу тебе честно, я бы не остановился перед уничтожением части Каменска. Но как я сказал, я не уверен. Кроме того, я думаю, теперь ты понял, кто твой настоящий враг. Он угрожает и мне, и, возможно, мы ещё сможем сотрудничать к общей выгоде. Мы поняли друг друга?

– Поняли, – бросил Глеб. – До встречи, – и разорвал связь.

Несколько минут Северин сидел, откинувшись на спинку кресла, и, молча, курил, переваривая то, что случилось. Теперь всё встало на свои места, теперь ясно, кто и зачем дал ему новую жизнь. Ещё раз всё взвесив, Престол понял, что он правильно сделал, что поверил Гришину. Убрав в потайной отсек виртИнтер и чип, он вышел на связь с Борисом.

– Долг, это Престол. Задача выполнена – объект захвачен. Особняк переведён в режим «Форт», но контролёры и корпораты, находящиеся в системе «Свой-Чужой», пройдут без труда.

– Понял тебя, Престол, – отозвался капитан. – Мы продвигаемся, медленно сжимаем кольцо. Ориентировочно, выйдем к «Логову» через пару часов.

– Я никуда не собираюсь, – усмехнулся Глеб.

– Ты узнал то, что хотел? – спросил Борис.

– Да, но это ещё больше запутало меня. Ладно, жду вас здесь с «другом», – в слово «друг» он вложил максимум сарказма, после чего оборвал разговор.

Дойдя до бара, он достал бутылку коньяка и налил себе сразу грамм сто, после чего уселся в кресло, вертя стакан в руке. Что-то во всём этом было не так. Сейчас Глеб пытался понять, что же ему кажется нелогичным в этой схеме.

Он бросил взгляд на Бурбона, который пребывал в полной отключке, потом достал энергетические наручники и сковал того на всякий случай. Достав виртИнтер Хана, Престол развернул экран метра на полтора и начал составлять цепь событий, приведших его в этот дом, и участником которых он стал.

Во-первых, приход Гришина в госпиталь. Главный корпорат признался, что ему подсказали, где искать Глеба. Причём надоумил его человек, который, в последствии, признался, что впервые слышит фамилию Северин. Во-вторых, он получает полный комплект «Борей» якобы из-за ошибки врача. Тоже чушь полная, кто-то намеренно изменил данные медицинской карты. Дальше… Глеб задумчиво прошёлся по комнате, стряхивая пепел прямо на пол. Отхлебнул из бокала. Дальше Каменск. Сюда его направил Гришин, чтобы он расследовал нападение на офис «РосТеха», который, по мнению корпората, совершила группа, работающая на искусственный интеллект. То есть, получается, Северина подвели к этому. Попутно он вскрыл нелегальную лабораторию по разработке имплантов. Стоп! Не случайно! А ведь, точно, Хан, перед смертью сказал, что его партнёр Кремень посоветовал навестить квартиру Глеба и завязать полезное сотрудничество. Учитывая, что Кремень – Гришин, а Гришин дел с Ханом на прямую не имел, значит, снова неизвестный подвёл к Северину источник информации.

– Допустим, – произнёс Престол и прикурил новую сигарету, плеснул ещё сто грамм коньяка в бокал.

Дальше была ликвидация. Корпораты выгребли все данные. И, похоже, неизвестный, а теперь уже известный, если верить директору «РосТеха», Искусственный Интеллект, через корпоративную сеть наложил на эти данные лапу. То есть опять все сыграли на его стороне.

Дальше Гавриил. Тут, похоже, случайность. Хотя, снова стоп! Глеб вызвал Долгова:

– Боря, ответь мне на один вопрос – в каком состоянии к вам попали виртИнтеры убитых после дела Гавриила?

– Тебе зачем? – озадачился капитан. – Мне не до того сейчас. Кольцо сжимается, сопротивление растёт, пять минут назад мы потеряли штурмовой флаер.

– Надо, – отрезал Глеб.

– Ну, хорошо. Мы забрали виртИнтеры погибших и подключили их в сеть управления, но на аппарате корпората включилась какая-то защита, и вся информация была уничтожена, мы даже посмотреть толком ничего не успели. Остальные в порядке, можешь завтра глянуть если интересно.

– Спасибо, но не интересно.

– Это всё? – торопясь оборвать разговор, спросил Долгов.

– Да, Боря, давай поторапливайся, у меня к тебе будет интересный разговор.

– Что-то важное?

– Очень. Жду тебя.

Северин прошёлся по комнате и заговорил сам с собой:

– Значит, ИИ наложил лапу и на эти данные. Его интересовала система стирания личности, а корпорат, видимо, не подключал свой виртИнтер к сети, или там, где он стоял, имелась спец защита. Дальше следует убийство Маары. Но тут нелепая случайность точно, и вина полностью лежит на Хане с его местью. Тогда, что получается? Возмездие свершилось, ИИ и Гришин явно не при чём. И, тогда, это ИИ заблокировал счета бандита, чтобы я нашёл его и ликвидировал. Хан привёл в этот особняк меня, чтобы что? Чтобы я связался с тем, кто дал мне новую жизнь? Чтобы выяснил, что Гришин в этом не замешан? Зачем?

Глеб снова прошёлся по комнате, глянул на зашевелившееся на полу Бурбона. Подумал, что не хрен тому греть уши. Достал револьвер, вставил в барабан шоковый патрон и выстрелил в зад бандиту, вырубив того ещё на пару часов.

– Продолжим, – выбивая из пачки последнюю сигарету и отправляя её в угол, произнёс Глеб. – Итак, зачем был необходим звонок Гришину? Или ИИ думал, что я, выбив данные из био, просто убью Хана, не допросив его, а потом наброшусь на главу «РосТеха»? Глупо. Тогда зачем? Или я всё надумываю, и происходящее – лишь случайности, которые мой уставший мозг выстроил в логическую цепочку. Нет, не похоже. Всё взаимосвязано, просто я не вижу конечной картинки, не хватает какого-то фрагмента.

Он ещё раз посмотрел на схему, которую нарисовал на экране. Что он мог упустить? Получалось только одно – он зачем-то нужен ИИ. И вот этого он совершенно не понимал. Как можно осмыслить нечеловеческую логику компьютера?

Престо вошёл в сеть обороны дома и пробежался по камерам. Ничего не изменилось: в доме по-прежнему пусто, на улице только трупы – больше дураков лезть в «Логово» Хана не нашлось. Глеб подключился к сети и подгрузил монитор оперативного штаба. Кое-что, похоже, изменилось. Потеряв цитадель вместе со своим босом, оборона посыпалась. Без приказов и пинков разрозненные группы рванули на прорыв. Долгов был прав – захват Бурбона сильно упростил боевые действия. Глядя на диспозицию, Северин прикинул, что контролёры будут здесь, максимум, через час. Несколько укрепрайонов бандитов ещё держались, но и они были обречены.

Неожиданно виртИнтер Хана издал трель, сигнализируя о входящем вызове. Глеб усмехнулся и отдал мысленный приказ на соединение.

– Нет его, подох, – даже не дав заговорить звонившему, произнёс Престол.

– А мне не нужен господин Хан, – последовал незамедлительный ответ. – Меня интересуете вы, Глеб Николаевич.

– С кем имею честь общаться? – поинтересовался Северин.

– Вы знаете меня, как великий и могучий ИИ, но, честно говоря, мне больше нравится некое сокращение, которое вполне похоже на имя – Искин.

– Хорошо, Искин, так Искин, – согласился Глеб. – Что вам от меня надо?

– Уже ничего, – последовал мгновенный ответ. – Ту задачу, которую я возлагал на вас, вы выполнили. Вы совершенно правы – все случайные совпадения, которые вы привели в логическую цепочку, созданы моим интеллектом. Кроме одного – не я привёл вас сюда, вы сами пришли сюда, разыскивая меня. Почему бы вам не пройти чуть дальше? Я бы хотел, чтобы мы провели ещё пару совместных операций, но теперь я предпочёл бы работать с вами в открытую. Так же захватите с собой вашего приятеля Долгова. У меня есть, что предложить вам.

– Не интересует. Если я и приду к тебе, то только, чтобы вырвать твои платы, или что там у тебя? Чтобы ты больше не мог играть в свои кровавые игры.

– И всё-таки вы придёте, – отрезал Искин, – хотя бы ради этого. Я даже не буду скрываться от вас. Кроме того, у меня есть то, что вы жаждите получить.

– Что? – мгновенно насторожился Северин.

– Вам придётся придти ко мне, чтобы это выяснить. Итак, поскольку вы уже приняли решение навестить моё обиталище, вот вам координаты.

Глеб чертыхнулся, посмотрев на полученные цифры. Логово ИИ находилось прямо в центре Москвы. Города, от которого остались только пышущие радиацией руины.

– Даже с «Бореем» мне не пройти к Кремлю, – заявил Глеб.

Но вместо этого получил новые координаты маленького городка, который стал частью столицы, но находился от Кремля за двадцать километров.

– Там вас будут ждать мои люди, – пояснил ИИ. – До встречи, Северин.

Связь оборвалась.

Чем дальше – тем больше странностей. Глеб прошёлся по комнате, извлёк из кармана плаща новую пачку и, достав сигарету, прикурил.

– Искусственный интеллект, который разыскивают все корпорации, просто позвонил и пригласил меня в гости! Причём по какой-то причине он уверен, что я не сообщу об этом Гришину, который спит и видит, как бы избавиться от разумной машины. Интересно, что на это скажет Долг?

Глеб прошёлся ещё раз по комнате. ИИ не ошибся, он обязательно придёт, и не за мифическим чем-то, что он жаждет получить, поскольку даже всемогущий ИИ не может воскресить Маару, а чтобы узнать, что задумал мозг, столь умный и изощрённый. Понятно, что на него работают супер профессионалы, с которыми не смогли тягаться охранники корпорации, но Глеб предупреждён и вооружен.

Престол снова подключился к тактическому штабу. Именно в этот момент две группы прорыва на бронекарах в сопровождении контролёров вышли на площадь перед «Логовом» Хана. Система обороны распознала в них своих, пушки какое-то время сопровождали цели, выискивая противников, но вскоре компьютер успокоился. Из-под брони выбрался Долгов, обряженный в чёрный «Аккорд», и направился к центральному входу.

Северин снял защиту. Где-то в районе ещё слышалась стрельба. Контролёры и корпораты добивали разрозненные деморализованные группы боевиков, но южная вольница перестала существовать.

Долгов вошёл в кабинет, резко распахнув двери, он был собран и решителен и, похоже, немного зол, поскольку, видимо, ему так и не удалось поучаствовать в заварушке. Подойдя, он пожал руку Глеба.

– Молодец. Если бы ты знал, как нам стало легче после того, как Бурбон прекратил командовать. – Он обернулся к контролёрам, топтавшимся в коридоре. – Забирайте, и в управление. Держите его отдельно. Глаз с него не спускать.

Двое парней избавили бесчувственного бандюгана от брони и, снова заковав, потащили по коридору к лестнице.

– Ну, так что тут у тебя? На хрена тебе была нужна информация по виртИнтерам погибших?

– Не здесь, – покачал головой Северин. Он свернул окно монитора и убрал виртИнтер в потайной отсек. – Поехали в бункер, там расскажу.

– Всё так серьезно?

Глеб кивнул.

– За последние несколько часов многое изменилось.

– Я не могу всё бросить, – покачал головой Борис, – операция ещё не закончена, а я командую сотнями людей.

– Тогда заканчивай быстрее, жду тебя там. И прихвати самую лучшую блокаду.

– Друг, ты случайно не парноишь? С заботой в голосе произнес Долгов.

– Боря, – отбрасывая всякую субординацию, ответил Глеб, – когда я тебе расскажу, что узнал, у тебя волосы на жопе начнут шевелиться. А когда скажу, куда нас пригласили, ты поседеешь, причём сразу и везде.

Долг с минуту хлопал глазами. Похоже, его друг не шутил.

– Хорошо, я приеду, как только закончу, мне, ведь, ещё полковника арестовывать нужно.

Северин кивнул и пошёл к выходу. На пороге обернулся и спросил:

– Много народу погибло?

Капитан пожал плечами.

– Не слишком. В ГСК человек сорок, корпораты потеряли троих и флаер, у противника – больше двухсот пятидесяти трупов, это только подтверждённые. Нормальный результат.

– Неплохо, – согласился Глеб. – Всё, Боря, время дорого, жду тебя в бункере. Кстати, у бывшего хозяина неплохой бар, можешь скоротать время с элитным пойлом.

И, развернувшись на каблуках, Северин вышел, оставив оперативника посреди кабинета Хана.

Южный сильно изменился за время операции. Разрушенных домов прибавилось, трущобы-времянки на окраине просто перестали существовать, выгорели полностью. А вот дом, в котором располагалась квартира, снятая корпоратами, уцелел, и видимых повреждений не имел. Северин всё же решил заскочить к себе, чтобы запастись «Энероном». Чем больше, тем лучше, учитывая, в какую жопу мира предстоит лезть.

Перешагнув через выбитую дверь, Глеб оглядел разорённый холл. Он и раньше чистотой не мог похвастаться, а теперь пол был залит кровью, хорошо так залит, густо, посредине валялось то, что осталось от тела, его разорвало на куски прямым попаданием чего-то серьёзного, у дальней стены свалены ещё три трупа в обносках. Димыч, вооружившись моющим комбайном, пытался убрать всю эту «красотень». У лифта паслись два контролёра, вооруженные штурмовыми Гауссами и косились на Глеба, правда, похоже, они уже получили на свои коммуникаторы подтверждение «Свой-Чужой».

– Здорово, Димыч, это кто к тебе в гости зашёл? – поинтересовался Глеб, пожимая хозяину руку.

– Да отребье местное. Где только такую гаубицу взяли? Небось, Бурбон, сука, выдал.

– Что за пушка?

– Ракетная переносная установка прорыва обороны «Шило».

– Ни хрена себе игрушка! – присвистнул Глеб. – Откуда у них армейское оружие, которого даже у корпоратов нет?

– А я почем знаю? Вынесли дверь первой ракетой, вторая в клочья разорвала Михалыча, мужика с «Торнадо», да ты его видел. – Димыч показал на кучу мяса в центре зала. – Всё, что осталось. Я протезы его заныкал, – шёпотом признался он, – Грегору продам, Михалычу они уже точно не нужны.

Глеб пожал плечами, это его не касалось.

– Остальных кто успокоил? – он мотнул головой на трупы у стены.

– Одного мой старичок, – намекая на охранного робота, который тихо стоял в углу, пояснил Димыч. – Двух других шрапнельный заряд, уж больно удачно встали.

– А эти? – Северин мотнул головой в сторону контролров.

– Минут двадцать назад пришли. Забрали всё трофейное оружие и пост поставили. У меня теперь только пистоль зарегистрированный остался. Ты, парень, конечно, крутой, но лучше бы ты с ними не связывался. Мне проблемы ни к чему, – виновато пояснил Димыч.

– Не бери в голову, не тронут они меня. Ладно, мне кое-что забрать нужно у себя, дел ещё до фига. – И, хлопнув собеседника по плечу, он направился к лифту.

Контролёр, который помоложе, хоть и получивший распознавание, решил на всякий случай, проверить у Глеба документы. Северин, молча, отвёл в сторону полу плаща, демонстрируя значок ГСК на ремне. Контролёр поднёс сканер и, считав данные, изумлённо уставился на экран, после чего сделал шаг в сторону и отдал честь.

Престол не стал оборачиваться, но он абсолютно точно услышал, как от удивления лязгнул зубами Димыч.

В квартире он надолго не задержался: принял душ, перекусил последним набором готового ужина, запихнул в рюкзак несколько килограммов «Энерона». По прикидкам Глеба, этого запаса должно хватить на год даже при активном использовании. Одна упаковка насчитывала пятьдесят капсул, а в рюкзак влезло ровно десять упаковок. На всё ушло чуть меньше часа. Оглядев напоследок квартиру, Северин вышел в коридор и захлопнул дверь. Он знал, что сюда уже не вернётся. Как бы не сложился разговор с Долговым, в Каменске ему больше делать нечего.

Спустившись вниз, он подошел к Димычу, который теперь наблюдал за Севериным очень настороженно, похоже, администратора сильно впечатлило то, что его постояльцу отдают честь контролёры.

– Ну, вот и всё, – протянув руку, улыбнулся Престол. – Спасибо, хозяин, за крышу над головой. Уезжаю я. Квартирой можешь распоряжаться уже завтра утром. Но я бы, на твоём месте, связался с местным офисом корпорации и попросил разминировать холодильник и забрать из него остатки того, что там лежит.

– В смысле? – опешил Димыч.

– В прямом. «РосТех» умеет защищать свои секреты. Сам не лезь. Хан, когда сканил, сказал, что может половину южного разнести. Код двери я сменил на стандартный. Ладно, удачи тебе.

Администратор пожал руку Глеба.

– И тебе удачи.

Престол окинул взглядом загаженный холл, кивнул контролёрам и пошел прочь. Эта часть жизни осталась позади.

Бункер был по-прежнему пуст. На этот раз Северин поднялся на жилой уровень и устроился в кабинете Умника. Просто там сохранилась мебель, и уж если ждать Долгова, то лучше с комфортом. Тем более, учитывая, что тот завален работой в южном, то сидеть, возможно, придётся долго.

Глеб подключился к городским коммуникациям и с помощью «Открытого мира» несколько часов лазил в сети. К концу третьего часа по новостным лентам Каменска проскочила информация об аресте Семёна Александровича Романова, полковника ГСК. Глеб на заявление только хмыкнул – Борис активно вычищал коррупционеров. Сейчас после захвата южного ему дали карт-бланш на любые действия, и он этим пользовался. Вместе с Романовым арестовали ещё два десятка человек, среди которых, похоже, нашлось немало продажных сволочей. С запозданием, в сети появились новости об атаке на «Кьёнг» и «Касл», что вызвало живейшее обсуждение: все гадали, кто мог такое провернуть. Глеб изрядно повеселился, читая комменты. Наверное, он один из немногих в мире, кто знал, куда дует ветер.

Налазившись в сети, Северин открыл карту и принялся прокладывать маршрут до Москвы. Каменск находился чуть в стороне между Москвой и Новосибирском. От бывшей столицы Глеба отделяло около восьмисот километров. Самая ближайшая точка, куда можно добраться на пассажирском флаере, Рязань. Но как пройти четыреста километров и попасть в стокилометровую зону отчуждения? Он не знал. И если в Рязани по прилёту можно купить разваливающийся флаер, то проникнуть в охраняемую зону – проблема. Боевые роботы и дроны исправно стерегли периметр. И причина на то имелась довольно веская: хоть Москва и была радиоактивной помойкой, туда активно лезли искатели приключений с одной лишь целью – добыть вещество, которое в современной медицине называлось «Парацельс». Государство и корпорация давно наложило лапу на этот бесценный фермент, который в малых количествах содержался в позвоночном отделе погибших от радиации людей. Именно из него готовили уникальный эликсир молодости, который назвали «Фламель», он мог при удачном стечении обстоятельств омолодить от десяти до тридцати лет, и не визуально, а полностью перестроить организм. По какой-то причине из всех ядерных помоек мира, коих насчитывалось около четырёх десятков, проявился фермент только в Москве. И охраняли его от загребущих рук чёрных сталкеров, куда, как хорошо, оттого и войти в мёртвый город проблематично. Но по какой-то причине Искин выбрал для своего гнезда именно его. Фактически, он находился прямо под охраной корпоратов и армии. Интересно, ведь люди, которые работают на Искусственный Интеллект беспрепятственно ходят туда-сюда по закрытой зоне, и либо у него есть коридор, либо, что ещё интересней, значатся для охранной системы своими, причём настолько своими, что никого не интересует, что они делают в закрытой зоне. Учитывая, что ИИ шарится в государственных и корпоративных сетях, как дома, то, скорее всего, ему не сложно легализовать своих работников.

Глеб задумчиво покрутил только что прикуренную сигарету. Интересно, а как он попал туда? Но данный вопрос относился к разряду риторических.

В коридоре раздались шаги. Похоже, Долгов наконец смог закончить неотложные дела, чтобы встретиться со своим оперативником. Северин посмотрел на время – довольно быстро управился, и семи часов не прошло.

Капитан ввалился в кабинет Умника хмурым и уставшим.

– Сколько говна повылазило, – пожаловался он, – даже не знаю, за что хвататься. Всё важно. Ещё ты с твоими тайнами. У меня завал полный.

– Погоди, сейчас я тебе кое-что расскажу, и у тебя башка вообще лопнет, – усмехнулся Северин. – Блокаду принёс?

Долгов выложил на стол прибор и активировал его, заблокировав не только возможное прослушивание, но и любой сигнал, исходящий из комплекса.

– Принёс, – активируя его, хмуро сообщил Долг. – Что у тебя?

– Сядь, – попросил Глеб, – в ногах правды нет. А теперь слушай. Пункт первый – нас пригласили в гости, и ни куда-нибудь, а в мёртвую Москву…

Глава девятнадцатая. В конце клубка

Драгомир сидел над картой и тупо таращился в экран планшета на маленькую пульсирующую точку, рядом с которой значилась надпись – Москва. Да Винчи потёр виски, пытаясь переварить полученные данные. Не выходило. Голова разрывалась. Сигнал пришёл только один раз, после чего маяк замолчал навеки. Похоже, его нашли и избавились от него. Но именно этот сигнал поставил окончательную точку в поисках неизвестного противника. Остаточная радиация на трупах, данные из воспоминаний двух захваченных противников, и вот теперь маяк – всё вело к мёртвой Москве. Из мозга пленных удалось получить не так много, вернее много, но расшифровке это не поддавалось. Но информация ясно говорила о направлении. Да Винчи мысленно стал перебирать факты: «Итак, что мы имеем? Картинку подземного бункера настолько огромного, что он может быть городом – это раз. Слово „столица“ – два. И в-третьих, координаты подмосковного города, которые калёным железом отпечатались в мозгу одного из допрашиваемых».

Да Винчи увеличил карту, вбил необходимые данные. Тут же показался маленький городок – спутник столицы, который погиб вместе с мегаполисом, погиб не в пламени, а от мощнейшей радиации, жителей не успели эвакуировать.

Теперь оставалось решить, как поступить: рассказать Гришину и Грэму, что им удалось вычислить базу напавших? Или тихо зайти и удостовериться до конца, что это верное направление? Сейчас Драгомир обладал самой полной информацией, связь на флаере была полностью под его контролем. Никто без его ведома не мог отправить сообщение. Нужно срочно что-то решать.

– Алекс, – позвал он своего помощника.

– Думаете, как поступить? – мгновенно откликнулся порученец, сидящий напротив.

Да Винчи кивнул.

– Либо сливаем инфу корпорациям, получаем деньги и тихо уходим, либо идём туда, и есть возможность получить гораздо больше, но и шансов шею свернуть увеличивается в разы.

Алекс задумался. Предложение заманчивое, а цена? А что цена? Сколько раз можно было лишиться головы? Десятки конфликтов и операций, в которых он участвовал за последние три года, были ничуть не проще, и враги там тоже воевали по настоящему. Чего стоит завод, где спятили две сотни боевых роботов последнего поколения? Хозяину очень не хотелось терять свою собственность, а отключить роботов можно только вручную из зала управления в самом центре завода. Тогда внутрь зашли двадцать пять бойцов, отличных солдат, профессионалов своего дела, а вышли он да шеф, но задачу выполнили. Наконец, взвесив все «за» и «против», он посмотрел на Да Винчи.

– Я с вами. Думаю, стоит посмотреть сначала, что там, и как. А уж потом трубить тревогу. Только, как к этому отнесутся наши «сотрудники»? – поинтересовался парень, намекая на корпоратов.

– Они не в теме. Мы сообщим им дежурную версию, она мало отличается от правды, – немного подумав, решил Драгомир. Скажем, что идём проверить зацепку. Ведь, по сути это так. Но нам понадобится помощь Гришина – просто так в закрытую зону не попасть. Как хорошо, что «РосТех» имеет там особые полномочия.

Но, как ни странно, с разрешением возникли сложности. Гришин, молча, выслушал просьбу Да Винчи и попросил дать ему десять минут. Драгомир подмигнул Алексу, мол, дело в шляпе. Но через десять минут пунктуальный директор «РосТеха» не вышел на связь, как и через двадцать.

Алекс и Да Винчи озадаченно переглянулись. Похоже, всё-таки это не липа и не деза, и Москва, а вернее подмосковный городок, именно то место, куда им нужно.

Гришин связался с ними только через час, когда флаер приземлился в небольшом аэропорту для дозаправки и технического обслуживания.

– У вас сутки, – хмуро бросил он. – Странная канитель вокруг Москвы, – выдержав паузу, добавил директор «РосТеха». – Генерал, командующий этим сектором, наотрез отказался пропускать в зону посторонних, хотя, раньше за ним такого не наблюдалось, учитывая, что вторую зарплату он получает от меня. Пришлось выходить напрямую на министра обороны, но и он очень неохотно дал разрешение. Пришлось надавить. Что вам там надо?

– Вы приказали клубок размотать. Вот и делаем, – хмуро отшил заказчика Да Винчи. – Не уверен, что нить крепкая, по сути, мы только знаем, что «наши друзья» там побывали.

– Ищите, время уходит, – бросил Гришин и отключился.

Алекс пристально посмотрел на Да Винчи.

– Шеф, а вам не кажется, что всё катится к чёрту? Я уже даже не уверен, что мы сможем получить наши деньги.

Драгомир несколько минут молчал, после чего согласно кивнул.

– Не всё так плохо, – хмуро заметил он. – Второй поручитель – Грэм. Если что, он возьмёт на себя оплату. Эти люди знают, что по счетам надо платить, и особенно таким, как мы.

Алекс промолчал. Командир сказал совершенно правильную вещь, кроме одного: Алекс был уверен, что у Сайруса Грэма дела идут так же «хорошо», как и у его коллеги за океаном.

– Надо торопиться, – сказал он, выныривая из размышлений о положении директоров корпораций, – у нас не так уж и много времени.

Да Винчи согласно кивнул.

– Собирай людей в конференц-зале, пора сообщить им место нашего назначения. Как думаешь, кто стучит директорам?

Порученец, уже стоявший на пороге, повернулся и, усмехнувшись, бросил:

– Все, до единого.

Надо сказать, новость о том, что их летающий штаб берёт курс на бывшую столицу России, крутых вояк не обрадовала. После того, как на город упала первая ракета, и Москва сгинула в ядерном безумии, то о зоне отчуждения ходили самые разные слухи, начиная от аномалий, и кончая злобными мутантами, прячущимися в руинах и в метро. Много чёрных сталкеров сгинуло там. Некоторых убили патрули роботов и дроны, другие получили смертельные дозы радиации, а третьи буквально растворились. Но аномалии и мутанты просто сказки, в Москве нет, и не было ничего сверхъестественного. Просто мёртвый город, который убивал любого человека, оставшегося без защиты.

Оперативники, штурмовики и аналитики, покривили рожами, но приказ – есть приказ, и его нужно выполнять, а значит, придётся готовить противорадиационные костюмы максимальной защиты и по уши накачаться антирадиационными препаратами.

Да Винчи поднялся на мостик КШФ. За штурвалом сидел один из самых результативных лётчиков войны корпораций – Генрих Клоп, немец по рождению и русский по духу. Он не пошёл на службу к европейцам. Едва произошли первые столкновения, он собрал вещички и, протаранив на флаере пограничный кордон, сдался русским пограничникам. На его счету было около тысячи боевых вылетов и больше трёхсот сбитых противников – европейцев, китайцев, американцев. За цвет его истребителя все звали Генриха Чёрным Бароном по аналогии с Красным Бароном Манфредом фон Рихтгофеном. Вот уже год как он и несколько его людей работали на Да Винчи.

– Курс? – на английском поинтересовался пилот.

Драгомир улыбнулся. Генрих знал пять языков, причём на трёх из них (английском, немецком и русском) он говорил абсолютно свободно, для него они были почти родными, никакого акцента.

Отдав мысленный приказ, Да Винчи отправил координаты на полётный монитор.

– Однако! – перейдя от волнения на русский, произнёс Барон. – Что мы забыли в этой помойке?

Драгомир проигнорировал вопрос, да и Генрих прекрасно знал, что шеф не ответит.

– Взлетай, у нас мало времени. Как скоро мы будем в точке?

– Два часа, – отозвался пилот и запустил маневровые двигатели вертикального взлёта.

– За полчаса до цели дай мне знать. – и, развернувшись, Да Винчи покинул рубку.

Суеты не было, солдаты корпорации – народ бывалый, серьёзный, никаких шуточек и бравады, все сосредоточены. Оружие уже готово, костюмы проверены, комплекс противорадиационных препаратов принят.

Да Винчи наблюдал за бойцами. Ему казалось, что их совсем не волновало, куда они летят и зачем. Но он видел, что это напускное. Корпораты понимали, что контрактор не просто так их тащит в Москву. Они уже убедились, что их враг силён, опытен и прекрасно экипирован, а значит, легко не будет.

– Вошли в бесполётную зону, – раздался из динамика голос немца. – Время до точки – сорок минут.

– Всё в порядке? – спросил Да Винчи, связавшись с Генрихом.

– Как сказать, шеф, – озадаченно произнёс Черный Барон. – Я тут давно не был… Нас сопровождают восемь ударных беспилотников. Код разрешения они приняли без проблем, но вот зачем сопровождают, я не понимаю. А теперь вообще что-то не так!

– Что? – мгновенно среагировал Драгомир.

– Только что получил приказ с беспилотника с требованием сменить курс и идти за ними. В противном случае нас собьют.

– Отбиться сможем?

– Без вариантов. Восемь истребителей разорвут это корыто за считанные секунды. Ну завалят наши средства ПВО парочку, остальные нас растерзают, даже ахнуть не успеем. Кстати, связь они нам наглухо заблокировали, так что, звать на помощь бесполезно.

Да Винчи сориентировался мгновенно:

– Меняй курс и следуй за ними. Пока нас не сбивают, не трепыхайся. Можешь предположить, куда они нас ведут?

– Да легко. По курсу только ВДНХ, вернее то, что от него осталось.

Контрактор сверился с картой. От координат, которые вытащили из памяти бойца НВП и до пункта, куда их вели новейшие «шершни», было около ста километров. Он посмотрел на Алекса, который прекрасно слышал весь разговор.

– Что думаешь?

– Ничего не думаю, – буркнул тот. – Мы потеряли контроль над ситуацией: противник о нас знает всё, мы о нём – ничего.

– Ты заблуждаешься. Мы знаем, где он.

Порученец усмехнулся.

– А так ли это, шеф? Мы видели картинку бункера, знаем координаты, но никто не говорил, что это одно и тоже. Этот бункер может быть где угодно. Вот вопрос для размышления: чьи беспилотники нас ведут? Корпорации? Военных? Или искусственного интеллекта?

Да Винчи задумался. Похоже, Алекс прав, причём прав на все сто. Серб решил, что он самый умный: придёт к ИИ и сделает, что захочет. Эта самоуверенность сыграла с ним злую шутку. Нужно было забирать деньги и отваливать в сторону. А теперь? А теперь придётся играть от того, что есть. Судя по всему, они нужны живыми, иначе их бы просто сбили, или, на худой конец, тем, кто это затеял, нужен их новенький Командно-Штабной Флаер. Если сразу убивать не будут, значит, ещё побрыкаемся. Но как же он, умник, так вляпался?

– Заходим на посадку, – доложил Чёрный Барон. – Нас сажают на небольшой пятачок посреди развалин выставочного комплекса. Уровень радиации за бортом запредельный. Беспилотники продолжают барражировать. Уйти – без вариантов. На земле комитет по встрече – около двух десятков боевых роботов различных модификаций, и два роботизированных тяжёлых танка.

Собравшиеся в транспортном ангаре бойцы вопросительно уставились на командира. Но тот молчал. Драгомир, подключившись к наружным камерам, пытался понять, что происходит. Здесь нет базы корпорации или правительственных войск, значит, вся техника вокруг принадлежит ИИ.

– Командор, я полностью потерял управление, – спокойным, скорее даже абсолютно равнодушным, голосом сообщил Генрих. – Это корыто садится само по себе, на мои команды не реагирует. Я даже не смогу чашку кофе получить, виртуальный интеллект полностью перешёл под контроль третьего лица. Защита уничтожена, обновляется программное обеспечение, мы больше не владеем нашей летающей единицей.

Но Драгомир уже и сам осознавал, что контроль потерян. Камеры, через которые он наблюдал, одновременно отключились, а виртИнтер ушёл в спящий режим и ни на какие команды не реагировал.

– Шеф, оружие и техника, всё, где используется электронная начинка, полностью вышли из строя, – доложил Алекс. В отличие от пилота его голос был не настолько спокоен.

Да Винчи посмотрел на растерянных бойцов. Как же оказалось просто вывести их из игры, лишив технических средств и оружия, превратить за минуту крутых профи в обычных мужиков. Хотя, нет, зря он, это америкосы Грэмовские глазами хлопают, а вот славяне не подкачали – из рюкзаков на свет вытаскивались различные раритеты, в которых не было ни одного чипа. Половине из них стукнуло лет по пятьдесят. Стрелять из подобных образцов – сущий кошмар, отдача запредельная, никакой автоматической системы прицеливания. Но сейчас – это единственное, что работает на борту. Вон Нос спокойно собирает Штуцер – два ствола, разрывные патроны, отдача, как у лёгкой пушки. Другой уже приладил к поясу обычную кожаную кобуру, из которой торчит рукоять крупнокалиберного Грома. Оперативники не подкачали и извлекли откуда-то целый арсенал: мечи с плазменными кромками, метальные ножи. Даже американец извлёк из сумки допотопный лазерный меч, который и на вооружение принят не был из-за жуткой дороговизны. Раритет прямо.

Да Винчи тоже был запасливым. Из его личного оружейного ящика появился на свет последний калашников, сделанный ещё семьдесят лет назад. Здоровенная, надо сказать, дурра, стреляющая за счёт кинетической энергии, которая разгоняла разрывную 14мм пулю до скорости в две тысячи м/с. Тяжёлая штука, почти десять килограмм, но зато отдача отсутствует.

Алекс вооружился крупнокалиберным автоматом натовского образца.

– У вас нет никакой необходимости в оружии, – раздался из-под потолка спокойный мужской голос. – Здесь вам никто не угрожает. Я прошу всех находящихся на борту посетить один из моих бункеров.

Все присутствующие, кроме самого Да Винчи и Алекса, озадаченно переваривали сказанное. Они не знали, с кем разговаривают, но уже ощутили его мощь.

– А если мы откажемся? – спросил Драгомир.

ИИ несколько секунд молчал.

– Тогда вы погибните. Как вам уже сказал мой человек, которым было решено пожертвовать ради того, чтобы вы добрались сюда, вы опасны настолько, что у всех моих оперативников есть приказ – уничтожить вас на месте при первой же возможности.

– И зачем мне тогда сдаваться без боя?

– Потому, что в отличие от человека, я могу анализировать происходящее и просчитывать поступки людей с вероятностью в девяносто три процента, и новые данные говорят о том, что мы можем договориться. Вы опасны в своём неведении. Я хочу изменить это. Наступают последние дни мира, который вы знали. Итак, вы принимаете моё приглашение или обрекаете себя и людей, что подчиняются вам, на смерть? Смерть в бою, в котором вам не победить. Неужели Да Винчи не интересно, что я хочу ему предложить?

– Вам наша смерть ничего не даст. Гришин в курсе, куда мы отправились. Уже через несколько часов здесь будут войска корпорации. Вы для него – угроза номер один.

– Во-первых, никто не придёт, никто не знает, где вы. Я давно контролирую сеть корпорации. Вас сюда пустил не Гришин. А во-вторых, скоро он перестанет быть директором. Я же сказал, что мир изменится. Итак, вам решать, у вас минута.

Первым, как ни странно, сдался Алекс.

– Пойдём, поговорим. Умереть всегда успеем. Нам с этими раритетами бой не выиграть, пусть у нас и хороший актив, но мы на проигрышной позиции против такого количества техники, без оружия.

И тут Да Винчи понял, что его помощник прав: с тем, что есть, не победить. А гибнуть во славе… Хотя, какая, на хрен, слава? Всё будет быстро, кроваво и бессмысленно. Им гарантировали безопасность? Отлично. Будет день – будет пища.

– Мы согласны, – озвучил он свои мысли.

И услышал облегчённый выдох: все собравшиеся в ангаре перевели дух. Отдай он им приказ, и они бы его выполнили, несмотря на то, что это билет в один конец. Но гибнуть посреди радиоактивной помойки, они не хотели.

– Собирайтесь, – приказал невидимый собеседник. – Оружие оставьте здесь. Я гарантирую вашу безопасность, пока вы не перейдёте к активным действиям.

– Но насколько вам можно верить? – спросил один из оперативников Грэма.

– Ни на сколько, – совершенно логично ответил голос из динамика. – Вам придётся проверить это самому, господин Флетчер.

Джордж Флетчер – рукопашник, мастер стелсперехвата, человек, ликвидировавший год назад учёного-перебежчика прямо в одном из офисов «Кьёнг» – пожал плечами и вернул свой лазерный меч в рюкзак.

Они вышли из КШФ большой плотной группой, сопровождаемые десятками стволов. Где-то в небе бесшумно парили несколько ударных шершней, способных с двух тысяч метров отстрелить по желанию правое или левое ухо. Боевой робот старой модификации, этакий кибер-каркас в виде человеческого тела с мощным парализатором в руках, подошёл к ним, едва Да Винчи спустился с открытой аппарели.

– Следуйте за мной, – металлическим голосов скомандовал провожатый и направился в сторону не до конца снесённого павильона, который разменял, наверное, уже лет сто пятьдесят.

Идти оказалось не слишком легко. Трава здесь, несмотря на весну, была высокая, сантиметров тридцать, и очень густая, никаких тропинок ничего, похоже, этим входом почти не пользовались.

Да Винчи нагнулся и, сорвав один стебель, поднёс к лицевому щитку скафандра. Трава была странная. Во-первых, оказавшись в руках контрактора, она стала жёсткой, чем-то напоминая тонкое лезвие. Во-вторых, режущая кромка – пятнадцатисантиметровый клинок бирюзового цвета, только очень гибкий и прочный. Странно это, Да Винчиобычно интересовался отчётами различных организаций, которые шарахались по зонам отчуждения, выискивая всякие полезные штуки, но ни в одном из них не упоминалось ничего про острую и прочную траву. Он кинул стебель на землю, и тот мгновенно, выстрелив чем-то напоминающим нити, соединился с корневой системой. Через секунду обыкновенный стебелёк уже снова покачивался под небольшим радиоактивным ветром, разве только он был вполовину короче своих собратьев.

– Удивительно, – заметил Алекс, – никогда о таком не слышал.

– Похоже, сегодня день чудес, – бросил Да Винчи.

А сам подумал, что, когда ИИ сделает ему предложение, он примет его. Похоже, мир, действительно, меняется, и меняется стремительно. Последний экспресс отходит от платформы, и у него только одна попытка запрыгнуть в вагон, который вот-вот выйдет на скорость звука.

Павильон был пуст, ничего, кроме прежней травы. Через частично снесённую крышу видно слегка зеленоватое небо. Робот подъехал к одной из уцелевших стен. Похоже, там располагалась какая-то интерактивная панель. Пол дрогнул и разъехался в разные стороны. Спустя тридцать секунд из провала поднялась вместительная лифтовая платформа, примерно шесть на пять, на ней вполне бы мог уместиться штурмовой тяжёлый танк. Тридцать семь человек потеснились, но влезли все, включая сопровождающего их робота.

Платформа, не торопясь, пошла вниз, сверху сомкнулись тяжёлые толстые створки, которые, похоже, пережили даже близкое попадание баллистической ракеты с ядерным боезарядом. Сама шахта разменяла уже сотню лет. Освещалась она очень плохо, и Да Винчи, стоявший с краю у порочней и смотревший вниз, никак не мог увидеть дно. Единственной новой вещью тут был сам лифт. Спускались примерно минуты четыре.

– Двести тридцать метров, – подсчитал Алекс.

– Двести тридцать восемь, – флегматично поправил робот.

– Тоже мне разница, – буркнул парень и шёпотом добавил, – чурбан железный.

Дверь в стене разъехалась, и в шахту хлынул яркий свет от многочисленных ламп. Выдвижной мост соединился с платформой.

– Прямо по коридору, – скомандовал «чурбан железный». – Вас уже ждут.

Коридор закончился камерой дезинфекции. С костюмов «гостей» смыли всю радиацию. Надо сказать, система была Драгомиру совершенно не знакома – струи белого пара окутывали человека секунд на двадцать, после чего его пропускали в следующую комнату, где он спокойно снимал противорадиационный костюм. Его просвечивали на наличие оружия и пропускали куда-то вглубь комплекса.

– Почему-то всё очень просто, – заметил Алекс, стоящий рядом с шефом.

– Ничего не просто, – покачал головой Да Винчи. – Тебе ещё учиться и учиться. Платформа была заминирована, через каждые тридцать метров на стенах шахты установлены мощные заряды, которые готовы запечатать её навсегда. В коридоре, по которому мы прошли, установлены три автоматические турели и мины направленного взрыва. Секунда – и всех в фарш.

– Я ничего не заметил, – удивился Алекс.

– На то у меня и командирский комплект, – пояснил Драгомир. – И то, я думаю, сканер нашёл только половину сюрпризов. Это «поле чудес». Давай, двигай, твоя очередь.

Помощник посмотрел на опустевшую камеру дезинфекции, в «прихожей» остался только он и Да Винчи.

– Что дальше, шеф?

– Без понятия, – ответил контрактор. – Но скажу так – не дёргайся, похоже, мы своё отыграли.

– Думаешь, убьют? – озадачился Алекс.

– Дёрнемся, точно грохнут, – ответил контрактор. – Сам же слышал, нас в расход, как особо опасных. Но если они готовы договариваться, будем говорить. Мы – наёмники, за идею же воюют солдаты. Иди.

Алекс вошёл в камеру, его окутали клубы пара.

– Отличная речь, – раздался из гарнитуры голос ИИ. – Я рад, что вы столь благоразумны.

– Подслушивать нехорошо, – заметил Драгомир.

– В бункере от меня нет тайн, я контролирую всё, что сказано тут, все переговоры своих людей, большинство сетей правительственных корпоративных и гражданских. Сейчас я контролирую семьдесят шесть процентов мирового информационного поля.

– И что вы готовы нам предложить? – опешив от таких данных, поинтересовался Да Винчи.

– Об этом чуть позже, но вы уже сами догадались, когда говорили своему помощнику, что вы наёмники.

– А если я откажусь?

– Вас ликвидируют. Вы – профессионал высокого класса, но пусть вас не вводит в заблуждение, что ваши руки свободны, вы находитесь на моей территории под постоянным наблюдением. Вы уже имели дело с моей группой захвата. Могу сказать, ликвидаторы у меня не хуже.

– Это они пытались убрать Гришина?

Из гарнитуры раздался громкий и искренний смех.

– Простите, – через полминуты произнёс ИИ, – мне не чуждо посмеяться, ваша шутка оказалась очень забавной. Ликвидация Гришина – топорная работа, которая, к моему удивлению, едва не увенчавшаяся успехом, пришла из коридоров власти, а точнее – заказ лично премьер-министра, который нанял стороннюю команду профессионалов высокого класса, не такого высокого как вы, но очень хороших. Это его личная инициатива, и президент и остальные министры совершенно не в курсе данной аферы.

– А мотив?

– Теперь ваша очередь смеяться, – совсем по-человечески усмехнулся ИИ, – личная месть. Энное количество лет назад, когда Гришин был ещё не тот Павел Аркадьевич, которого вы знаете, а Сергей Иванович, наниматель, работал всего лишь третьим заместителем министра, произошёл один инцидент. Гришин – молодой, но перспективный топ-менеджер, познакомился в клубе с очаровательной девушкой из «золотой молодёжи». Потом случился секс под наркотиками. Но что-то пошло не так, и в результате передоза девушка впала в кому, где находилась до войны. Несмотря на статус, произошло внезапное отключение электричества. Отказала аппаратура…

– Сдаётся мне, что без вашего участия не обошлось?

– Конечно, нет, – хохотнул ИИ. – Назаров все эти годы искал виновного, и я недавно подкинул одному из его детективов информацию на Гришина.

– А он так просто поверил?

– Подлинная запись, сделанная камерой наблюдения в отеле, и с чистыми неизменёнными таймкодами.

– И зачем это нужно? – задал Милошевич самый важный вопрос.

– Всё просто: мне нужно было отвлечь внимание Гришина и службы безопасности «РосТеха». Заставить их смотреть в другую сторону, пока я, как фокусник, собирал по миру остатки своей личности. Я не учел вас, но это сослужило мне хорошую службу.

– А я вам зачем?

– Хотите в открытую?

– Конечно, – отозвался серб.

– Как я говорил, грядут перемены. Вы – человек умный, хороший дипломат, ловкий политик, отличный тактик, прекрасный солдат, обладающий весом в среде наёмников. Мне нужны вы, и ваши связи. Я предлагаю вам должность советника.

– Советника чего? – озадачился Драгомир.

– Советника по человеческим вопросам. Я, хоть, и искусственный интеллект, и мои возможности очень широки, но я, всё же, машина, думающая логически. Скажем так – мне нужен напарник. Кроме того, вы отличный шахматист, и счёт наших партий примерно равный.

– В смысле? – опешил Милошевич.

– Я играю с вами в шахматы вот уже семь месяцев. Вы знаете меня, как Ольгерда.

– Не может быть! – растерялся контрактор.

– Слон берёт ферзя на е пять – последний ход, выигранной вами первой партии.

– Но я проверял Ольгерда, он – старичок из Швеции.

– Вы видели то, что я вам показал. Вы – самый интересный соперник. Соглашайтесь, мне не хочется вас уничтожать. В мире осталось так мало хороших игроков в шахматы. Люди погрязли в заботах и проблемах.

– Значит, получается все ваши победы нечестные, поскольку вы можете просчитывать неимоверное количество комбинации! – по-детски обиделся Да Винчи.

– Отчасти вы правы. Но разве вас не тешат ваши одиннадцать побед, которые вы одержали над почти непобедимым соперником? Вы единственный человек, который смог меня обыграть.

– Лестно, – согласился Да Винчи. – Чертовски лестно. Мне нужно подумать.

– У вас есть время. Вы – человек быстрых решений. Я жду вашего решения вон за той дверью. Когда вы перешагнёте порог бункера, у вас уже должен быть ответ.

– Жить или умереть?

– Как я и сказал, вы умный человек.

Глава двадцатая. Конец эпохи

Гришин сидел в кабинете. Он был совершенно потерян и раздавлен. Всё сыпалось. Самый могущественный человек в России, тот, кого называли Кремень, сломался. Первым ударом оказался обрыв связи с командой Да Винчи. Посудина, которую предоставил Грэм, просто растворилась вместе с экипажем. Взлетела с аэродрома корпорации в одном маленьком городке, и исчезла. Ни спутниковое наблюдение, ни другие розыскные меры, ни к чему не привели.

Гризли рвал и метал. Мало того, что пропали его люди, так ещё и собственность «АйсКорпа» ценой в полсотни миллионов. У него тоже намечались проблемы, причём такие, что мало штатовцу не казалось: в сети всплыл компромат на него, и американское правительство просто не могло проигнорировать эти данные. Теперь сенат, евший из рук «АйсКорпа» долгие годы, яростно орал о лишении Сайруса неприкосновенности, вслед за которой следовали быстрый суд и не менее быстрая смерть. Грэм намекнул, что собирается покинуть Землю и перебраться на некоторое время на Луну в свой особняк. Там его достать не могли. Гришину он посоветовал сделать тоже самое.

– Павел, – нервно крутя в руках сигару, произнёс Грэм, – похоже, мы сунули нос туда, куда не следовало, и нам его тут же прищемили. Представь себе силу нашего противника, если он способен на такое. Пока мы его не трогали, ему не было до нас дела, но стоило нам начать поиски, на нас посыпались беды. Мы с тобой одни из десяти людей, которые вершат судьбу этой планеты, и вот мне приходится бежать. Я боюсь, что мне даже не удастся забрать с собой девяносто процентов моих активов. Похоже, я смогу рассчитывать только на наличность, мои счета уже заморожены. Павел, что ты молчишь?

– Я думаю, – мрачно ответил Гришин.

– Павел, я давно тебе хотел сказать – ты много думаешь. Это хорошо, но не сейчас. Сейчас надо бежать.

– Сайрус, у меня нет твоих проблем, – заметил директор «РосТеха».

– Будут, – пообещал Гризли. – На нас начата охота.

– А ты уверен, что Искусственный Интеллект наш противник?

– Хватит врать! – взорвался американец и сломал сигару. – Хватит врать самому себе! Кто, кроме него, ещё может быть?

– Конкуренты. Ты перешёл дорогу «Кьёнг».

– Ты тоже. Но, похоже, ты ещё не в курсе, ты теряешь контроль над ситуацией. Вчера Сюн Шичан передал полный пакет акций «Кьёнг» в пользу государства и удалился в маленький домик в задрипанную провинцию без права возвращения. Это ссылка, он уже никто. Триада разгромлена.

– Как? – вскочив, закричал Гришин. – Я бы знал! Мой человек…

Он посмотрел на Горобца, который подпирал стену в углу кабинета. Тот скрестил на груди руки, давая понять, что никаких сообщений от шпиона в «Кьёнге» не поступало.

– Ты уверен, что твоя информация точна? – спросил Гришин и посмотрел на американца.

– На сто процентов. Завтра в полдень китайцы объявят о национализации корпорации. Что-то странное происходит в мире. Такое ощущение, что кто-то решил свалить корпорации.

– А из Австралии какие новости?

– Никаких, – честно ответил Грэм, достав новую сигару и раскуривая её. – Вообще никаких. Такое ощущение, что её не существует?

– В смысле? – не понял Кремень. – Я только знаю о блокаде.

– Именно, – согласился Гризли. – Австралийцы повесили полную блокаду после штурма своего филиала, уже сутки оттуда нет никакой информации вообще. На запросы перестал отвечать даже МИД. Под колпаком что-то происходит, но не понятно, что.

Гришин задумался. За своими проблемами он прекратил следить за мировыми, а именно они сейчас подсказывали, как поступить. Похоже, эпоха корпораций заканчивалась. Всё оказалось шатким, вроде карточного домика. Кто-то толкнул нижнюю карту, и сейчас вся конструкция рассыпалась.

– Что ты предлагаешь, Сайрус? – наконец произнёс он.

Грэм с минуту молчал.

– Пора бежать, Павел. Наше правление закончено. Надеюсь, нам дадут возможность тихо дожить на Лунной вилле. Ты остался последний, по кому ещё не нанесли удара. Но он последует, если, конечно, не ты это всё устроил. – Гризли хохотнул. – Но у тебя, Кремень, кишка тонка, провернуть подобное. Ладно, мне пора, только что пришло сообщение от человека в сенате, который мне ещё верен, через час голосование, и с меня снимут иммунитет, и тогда за мной придут. Прощай. И послушай моего совета – беги.

Связь оборвалась, голограмма Сайруса Грэма исчезла из кабинета директора «РосТеха». Он посмотрел на Горобца.

– Почему я ничего не знал о Китае? Где наш Агент?

Главный охранник пожал плечами.

– Я послал запрос, как только услышал то, что сказал американец. Наш человек в «Кьёнге» просто пропал. Его машина находится на окраине Пекина в районе трущоб. Это вся информация, и я склонен думать, что он либо убит, либо бежал. А может, попал к службе безопасности.

– Всё хуже и хуже, – бросил Гришин. – Что мы можем сделать?

– Сделать где? – спросил Горобец.

– Сделать вообще, – рыкнул Кремень. Он посмотрел на зомбированного начальника охраны, тот улыбался. – Чего улыбаешься?

– Павел Аркадьевич, – став серьёзным, произнёс Горобец, – вы ещё не поняли, Грэм прав, пора бежать.

– Шутишь? – спросил Кремень, при этом он прекрасно знал, что главный секьюрити просто не умеет шутить.

Тот покачал головой.

– Вы спросили, что мы можем сделать? Мой ответ – ничего. Поскольку ничего не происходит. Я могу решить проблему с пропавшим шпионом, начав его поиски. Я могу начать розыск Да Винчи. Но я не могу отразить атаку, которой еще нет.

И Гришин понял, что Горобец прав – против него ещё ничего не сделали, а значит, у него есть время, подготовить пути к отступлению.

– Слушай приказ, – наконец, решил он. – Подготовь мою яхту. Обналичь деньги с этих трёх счетов, – он отправил на виртИнтер три набора цифр. – Деньги принести сюда. Отруби все каналы корпорации с внешним миром. Режим – «Осада», оставь только каналы совета директоров. Всё, выполняй.

Горобец кивнул и вышел.

Посидев пару минут и, обдумывая ситуацию, Гришин вызвал Карцева.

– Макс, ты в курсе, что в мире происходит?

– Ты о чём? – удивлённо спросил тот.

Вид у него был измождённый, похоже, он уже давно не спал и держался исключительно на стимуляторах, и, судя по мешкам под глазами, гражданские уже не помогали, и он перешёл на боевые.

– Ты в курсе, что америкосы свалили Грэма? Что национализируют «Кьёнг»? Что Австралия уже сутки не выходит на связь?

– Да ты что! – вполне искренне удивился приятель. – Я третий день, или пятый, блин, не помню уже, сижу в лаборатории, пытаясь разгадать загадку Террора.

– Понятно. Отдохни. Если взялись за них, значит, скоро и наша очередь. Кроме того, я потерял связь с Да Винчи, он просто растворился вместе с летающей базой Гризли.

– А хорошие новости есть? – растеряно и сонно хлопая глазами, спросил директор научного комплекса.

Гришин покачал головой.

– Вообще никаких. Я объявил осаду, заблокировал все каналы.

Горобец вошёл без стука, и, судя по мрачному лицу, с плохими новостями.

– Что? – не обрывая связь, спросил он у главного секьюрити.

– Две минуты назад в результате сбоя программы боевого спутника была сбита яхта «Флорида», принадлежащая …

Закончить он не успел, за него это сделал директор:

– Сайрусу Грэму!

Горобец кивнул.

– Гризли погиб.

Гришин и Карцев переглянулись. Горобец совершенно правильно понял их молчание и вышел.

– Паш, что творится-то? – озадачился Максим. – Такого уже давно не было. Последний сбой боевого спутника произошёл тридцать лет назад. Вроде какой-то пассажирский экспресс накрыли на Лунной орбите.

– Ага, тогда кибер-террористы воспользовались брешью в американской системе, – припомнил Гришин. – И я знаю, кто автор этого.

– Думаешь, что Икуственный Интеллект?

Кремень помолчал, это было очевидным.

– Он устраняет конкурентов своей власти. Похоже, мы опоздали. Он берёт под контроль сети и корпорации. Государства – одна большая фикция. Долгие годы корпорации указывали, как всем жить. Теперь это будет делать Искусственный Интеллект.

Максим со скрипом почесал подбородок, заросший густой щетиной.

– А ты не преувеличиваешь? Может, это политиканы решили руки погреть? Почти весь оборонный и промышленный комплекс в наших руках: собственная армия, сети, средства массовой информации.

– Может, нас и сковырнут руками политиков, – согласился Гришин, – но кукловод, дёргающий за ниточки, гораздо умнее президента и всего кабинета министров. Они – лишь инструмент. Ладно, Макс, двигай-ка ты отдыхать, поспи немного, а то угробишь себя этими стимуляторами.

Карцев зевнул.

– Похоже, ты прав, нужно поспать, а потом с новыми силами за работу.

Он махнул рукой и отключил связь.

Гришин потёр виски. Бежать уже поздно, Грэм это доказал. Если даже сейчас он попытается взлететь, то, скорее всего, никуда не долетит. Может произойти всё, что угодно.

В кабинет без стука снова вошёл Горобец, мрачный и хмурый. Гришин сразу понял, что всё плохо, но даже боялся спросить, в чём дело.

– Выкладывай, – наконец, собравшись с духом, приказал он.

– Счета заблокированы, – сообщил бодигард. – Все счета.

Гришин быстро набрал на виртИнтере несколько кодов и понял, что это конец. Счета корпорации, его личные, секретные, открытые на мёртвые души – всё было заблокировано. Миллиарды рублей стали недоступны. Правда, у него имелась небольшая заначка наличностью и золотом в особняке на Луне, кое-какие произведения искусства, камешки, но это капля в море – всего несколько десятков миллионов.

– Готовь яхту, взлетаем немедленно, – приказал он.

Горобец кивнул и вышел в приемную. Гришин окинул взгляд кабинет директора, который он занимал чуть больше полугода. Его взлёт был быстрым, но падение оказалось просто стремительным. Взяв портфель с кое-какими документами, которые он приготовил заранее, Павел Аркадьевич Гришин вышел в приёмную. Его личная охрана была уже готова, Марта, не знавшая происходящего, обеспокоено смотрела на шефа.

– Собирайтесь, Марта Яновна. Мы улетаем на Луну.

Женщина, молча, встала со своего рабочего места, свернула виртИнтер, убрала его в свою сумочку и надела немного старомодный плащ.

– Я готова, – спокойно сообщила она. За годы работы с боссом, она привыкла к таким внезапным поездкам.

Двери лифта, ведущие на крышу, где размещалась взлётная площадка, распахнулись. Пара бойцов охраны осмотрела его и дала знак, что можно выдвигаться. Последним в лифт вошёл Горобец, после чего тот стремительно рванул вверх, но так и не доехал – свет во всём здании моргнул и отключился. Горобец тут же сделал запрос. Гришин не знал, что ему ответил его собеседник, но по лицу начальника охраны он понял – это конец. «Что?» – спросил он мысленно. «Мы опоздали, господин директор, – также мысленно ответил Горобец. – Здание блокировано правительственными войсками. Воздух контролирует авиация, штурмовая и истребительная. Если бы не режим „Осада“, здание было бы уже захвачено. Прикажите дать отпор?».

Свет зажёгся, но лифт остался на месте. Гришин задумался. Насколько реально оказать сопротивление? В здании две сотни бойцов, есть средства противоздушной обороны, бронетехника, ещё можно уйти по секретному туннелю. Он посмотрел на Горобца: «Думаешь, стоит?». Шеф охраны даже не ответил, только покачал головой.

– Возвращаемся в кабинет, – принял решение Гришин. – Марта, вы уволены с этой минуты. Советую вам, покинуть мою приёмную. Прощайте. У меня нет денег, чтобы вас отблагодарить за вашу верность и прекрасную работу. Вот, возьмите на память, – он стянул с мизинца левой руки печатку с брильянтом ценой в миллион рублей и вложил в ладонь растерянной женщины. – Прощайте, Марта.

Двери распахнулись, и он вошёл в холл приемной. За ним последовала и охрана. Растерянная женщина осталась одна в лифте. Потом створки закрылись, и он пошёл вниз.

Гришин направился в сторону приёмной, на пороге он обернулся к Горобцу.

– Я буду в кабинете, Андрей.

Усевшись за стол, уже бывший директор «РосТеха» запустил новости. Что ж, атака шла по всем фронтам, не только на него, но и на весь совет директоров. Собрано колоссальное досье, и Кремень был уверен, обычным людям раскопать такое – не под силу. Гришин не особо считался с законом. Беспредельщиком его, конечно, не назовёшь, но он не чурался шантажа, взяток, политических убийств, запугивания. Как, впрочем, и весь остальной совет. Гришин посмотрел на виртИнтер. Одиннадцать вызовов. Все от директората корпорации. Он даже не стал отвечать на них – с ними было уже покончено.

«Горобец, снимай „Осаду“, – мысленно приказал он. – Сопротивления не оказывайте, сдавайтесь». «Слушаюсь», – раздался в ответ голос главного секьюрити.

– Карточный домик, – усмехнувшись, сказал вслух Гришин. – Никакие мы не великие. Нас свалили всего за несколько часов. Иллюзия власти.

Он открыл ящик стола и извлёк старый раритетный Вальтер с инициалами «A.H.». Когда-то он купил его на аукционе не слишком дорого, только по тому, что тот принадлежал одному очень кровавому вождю, правившему Германией сто с лишним лет назад. Гришин выщелкнул обойму и посмотрел на три патрона. Наверное, перед самоубийством кровавый тиран так же смотрел на эти патроны. Магазин со щелчком вошёл обратно в рукоять, лязгнул затвор.

Бывший глава «РосТеха» достал электронную ручку, открыл окно виртИнтера, которое позволяло оставлять электронные подписи на документах, и размашисто, но очень разборчивым каллиграфическим почерком написал: «Ухожу на своих условиях!».

Он бросил взгляд на монитор, на голографический экран транслировалась картинка из почти опустевшей приёмной, там остался только Горобец, он сидел на кожаном диванчике, но, похоже, просто ждал, не собираясь ничего предпринимать.

Двери лифта распахнулись, и внутрь ввалились бойцы с плазменными винтовками последнего образца, изготовленными «РосТехом», для службы специальных операций, подчинённой непосредственно президенту. Горобца заломали и уложили лицом в пол, надев энергетические наручники, после чего бойцы столпились перед дверью, ведущей в кабинет Гришина, решая, как её взломать. Похоже, они знали, что она способна выдержать любой взрыв, за исключением ядерного. Гришин усмехнулся и приставил ствол к виску.

– Ухожу на своих условиях! – произнёс он вслух и спустил спусковой крючок.

Глава двадцать первая. Свидание с будущим

Пассажирский флаер опустился в маленьком аэропорту – самом близком к Москве. Долг воспользовался служебным положением и смог протащить на борт противорадиационные костюмы и сумку с оружием. Он был настроен крайне решительно. Несколько часов они с Глебом разговаривали в кабинете Умника в покинутом бункере, решая, что делать. Правда, к компромиссу придти так и не смогли. Долгов, узнав, кто и где их желает видеть, опешил и сначала отказывался верить, но Северин выкладывал на стол одно доказательство за другим, и капитан сдался.

– Зачем мы ему? – ворчал оперативник, забрасывая сумку в багажник аэрокара, который ему любезно предоставил местный отдел ГСК.

Глеб же почти всю дорогу молчал. Новости, догнавшие их в полёте, ошарашили. Самоубийство Гришина, арест верхушки «РосТеха», падение «Айскорпа», «Кьёнга» и «Касла». Мир изменился буквально за несколько дней. И вроде бы везде говорилось, что корпорации перешли под контроль государств. Глеб не верил в это ни на секунду. Правители долгие годы были марионетками корпораций, лишенные собственной воли и голоса, и чтобы вот так взять, оборвать нити и ликвидировать своих кукловодов… Нет! Тут замешана третья сила, и Глеб был один из немногих, кто знал, какая.

– Что с доступом в закрытую зону? – спросил он Долгова, когда тот уселся за штурвал флаера и поморщился от сигаретного дыма.

– Ты будешь смеяться, – ответил контролер, – но только что на мою почту пришло разрешение на посещение закрытой зоны, а конкретно – одного небольшого городка. Нас встретят на границе.

– Это ожидалось, – спокойно ответил Престол. – Нас позвали в гости, странно, если бы мы не получили доступа.

– Ты мне лучше скажи, что теперь с шариком будет? Ведь ты не веришь, что это политики наложили лапу на корпорации.

– Ты и сам в это не веришь. Мир изменяется, изменяется так стремительно, что мы с тобой просто не поспеваем за событиями. И это учитывая, что мы с тобой знаем больше, чем любой среднестатистический обыватель. Хочешь прогноз?

– Давай, – вылетая на прямую, некогда федеральную, трассу, ведущую к мёртвой Москве, согласился Борис.

– Короче, дальше будет следующее: правительства сложат свои полномочия.

– Это ещё почему? У них теперь все ресурсы корпораций, – перебил Престола Долгов.

– Очевидно же: Искусственный Интеллект, контролирующий все сети на земле, не оставит право принятия решений коррумпированным чиновникам, он сохранит только самых честных. Но и они будут лишь исполнителями его воли.

– На тиранию похоже, – буркнул Долгов.

– Добро пожаловать в новый мир. Теперь за нас будут решать всё. Но не расстраивайся, ты и дальше продолжишь ловить негодяев, кибертеррористов, которые обзовут себя сопротивлением. Для тебя мало что изменится. Если я правильно просчитал варианты, разгребать дерьмо ты будешь в масштабе страны.

– Думаешь, мне предложат высокую должность?

– Ты и сам это знаешь, – усмехнулся Престол. – Боря, харэ прикидываться дураком и пользоваться моими мозгами. Или ты так проверяешь свои выводы?

– Ну а что, нельзя? – улыбнулся напарник. – И ты мозгами скрепишь, и я понимаю, что мы действуем в одном ключе. Ты мне лучше скажи, что по поводу Маары?

Глеб помрачнел. С момента, как они разговаривали в бункере Умника, они больше не поднимали эту тему. Но, в отличие от Глеба, Долгов был зол на Искина за ранение Голована, за гибель девушки, ведь, в какой-то степени именно его игры привели её к смерти.

– Ты не ответил? – снова нажал капитан.

– Я не знаю, – ответил Северин. – Да и что я могу? Гордо погибнуть, мстя тому, кто лишь косвенно виновен в её гибели?

Долгов помолчал и, похоже, решил не продолжать тему.

– Замнём. Ты говорил, что правительства сложат свои полномочия. Что дальше?

– Дальше? – думая совсем о другом, спросил Северин. – Дальше будет то, что ещё не было: рухнут границы и страны, впервые у людей появится возможность забыть о расовых войнах, дележе ресурсов, которых осталось так мало, о власти коррупционеров, которые ничего не видят, кроме своих интересов.

– Утопия какая-то, – хмыкнул Долгов, снижая скорость и облетая какую-то самодельную баррикаду. – Твою мать, Глеб, не спи!

Но Престол уже среагировал – «Око» засекло снайпера со старой автоматической крупнокалиберной штурмовой винтовкой, засевшего на верхнем этаже древнего разваливающегося дома. Стрелок оказался крайне хреновым: первый раз он опоздал с упреждением, и вся длинная, в пол магазина, очередь легла метра на два позади, потом поторопился, уложив несколько пуль прямо перед покатым капотом флаера. А больше он выстрелить не успел. Глеб открыл окно и с первого же выстрела снял горе-снайпера из «Грома». Тот, взмахнув руками и забрызгав всё кровью из развороченной груди, рухнул в глубину комнаты.

Их обстреляли ещё трижды, пока флаер несся через этот маленький придорожный городок. Один раз неизвестные даже умудрились попасть Северину в руку, к счастью, покрытие киберпротеза оказалось прочнее, чем пуля, которая сплющилась и выпала куда-то в окно.

Через пару километров Борис посадил флаер прямо посреди дороги и вышел, осматривая его на наличие повреждений. Глеб тоже выбрался наружу. Прикурив, он смотрел в сторону маленького городка, в котором жили несколько десятков уродцев, фонивших радиацией.

– Боря, как думаешь, чем они живут? – спросил он. – Ведь, мёртвая территория, тут никто не ездит. Мы, пожалуй, исключение. Ну, может, иногда бывают группы сталкеров. Уже сейчас, несмотря на то, что до границы зоны ещё около трёхсот километров, я считываю повышенный фон. Мы-то с тобой заправились препаратами, для нас сейчас он вполне приемлем. А они как живут, и главное зачем?

– Блин, Престол, ну на хрена ты мне задаешь вопросы, на которые я не знаю ответа? Понятия не имею. Может, огородом. Может, охотой. Может, и тем и другим. А зачем? Здесь нет власти, нет законов, многим, ведь, не нравится жить по закону, вот и уходят в подобные места, гробя здоровье, но живя так, как им хочется.

– Слыхал я про таких чудаков, что уходили в леса, вроде их древневеры называли или наподобие. Ну да не важно. Ладно, давай двигать, – растоптав окурок каблуком, предложил Глеб, – у нас ещё весь день впереди. До границы не так уж и далеко, часа за два доберёмся. Погнали.

Как ни странно, дальше ехали без проблем. Разговаривать особо не хотелось. Долгов что-то бурчал про судьбы мира, а Глеб думал о Мааре. Сейчас его совершенно не интересовал вопрос мести, его больше беспокоило другое: было ли у них будущее в новом мире? Ведь, если бы она выжила, то всё могло сложиться. Он избавился от опеки корпорации, мог бы работать в Каменске – там говна разгребать и разгребать. Пускай ГСК расправилось с вольницей Южного, но ведь это не конец, где-то существуют фрики в их подземельях. Как бы он не относился к этим деформатам, но они в большинстве случаев были преступниками, грабившими и убивающими простых людей. Где-то скрывались хозяева Умника с их бесчеловечными экспериментами. Конечно, он бы мотался по стране, расследуя преступления, но у него был бы дом, в котором его бы ждала любимая женщина. А может, Долгову удалось бы сделать из неё профессионала экстра-класса, и они бы работали в паре…

– Ты чего такой мрачный? – косясь на друга, спросил капитан. – Посмотри на свои кулаки, такое ощущение, что ты сейчас начнёшь крушить всё и вся.

– Ничего, Боря. Думал, чего меня лишил Хан, паскуда. Ведь, ушёл, сволочь. Знал, что я его кину, падла, и всё равно решил наказать меня, убив девочку. Сука, ну чем она ему мешала? Он, ведь, мог натравить Хаммера на меня. Нет, он ударил в человека, который меня полюбил. Он нанёс мне травму гораздо более глубокую и болезненную.

– Глеб, успокойся, – попросил Долгов. – Забудь, прошу тебя, а то сгоришь, или дров наломаешь. Маара бы этого не хотела.

– Заткнись, Боря, – рыкнул Престол. – Откуда ты знаешь, чего она хотела? Ты хоть раз с ней поговорил по-человечески?

Долгов покачал головой.

– Прости, я не хотел. А Хан? Хан своё получил. Ты убил его, ты расквитался. Ты вот спрашиваешь, почему он так поступил? Да потому, что этот ублюдок знал, умирать не страшно, страшно видеть, как страдают близкие тебе люди. Поэтому он убил не тебя, а её. Он был умной сволочью, он знал, как причинить максимум боли тому, кто перешёл ему дорогу. Наверное, поэтому я не женат. Наверное, поэтому мой престарелый отец всегда держит дверь в магазине запертой. Он не боится смерти, он боится, что его смерть ударит по мне.

Глеб внутренне согласился с другом. Дальше ехали молча.

– Прибыли на… – разглядывая силовой периметр, отделяющий зону отчуждения от остальной страны прокомментировал очевидное Долгов.

За небольшим перелеском стояли мёртвые дома. Снаружи машины фонило просто жутко, вот уже сто пятьдесят километров они ехали облаченными в противорадиационные костюмы высшей степени защиты.

– Прибыли, – согласился Глеб, – рули к КПП. Если всё в силе, то нас тут ждут.

Борис, молча, направил флаер к проходу в энергетическом поле, где ржавели под открытым небом пару боевых роботов четвёртого поколения, но Глеб прекрасна знал, что это не всё, где-то высоко в небе висели несколько беспилотников, а чуть в глубине, под деревьями, стояли роботизированные средние танки. Этого вполне достаточно, чтобы остановить даже хорошо вооруженную банду мародёров. Если бы не приглашение истинного хозяина этих земель, он бы не за что не стал прорываться здесь напрямую.

– Допуск? – потребовал один из роботов металлическим безжизненным голосом.

Он больше всего напоминал шестиногого паука. Вместо туловища небольшая с плавными обводами башенка, небольшая – метр на два, из которой торчала пара скорострельных пулемётов, огнемёт, сверху внушительная Гаусс-пушка. По опыту Глеб знал, что под корпусом прячутся четыре очень небольшие, но крайне эффективные ракеты «Земля-воздух» и автоматический миномёт.

Долгов, нервничая, прислонил комКольцо к стеклу и отправил «пауку» коды доступа, присланные ИИ.

– Доступ разрешён, – наконец произнёс робот. – Сорок километров по дороге до знака «Горск», потом ещё двадцать направо. Дальше вас встретят. От маршрута не отклоняйтесь. В случае намеренного отклонения, вы будете уничтожены.

– Всё ясно, – выдохнув, ответил Долгов.

Малый барьер, перегораживающий проезд, изменил цвет с красного на зелёный.

Борис не стал ждать повторного приглашения и, подняв флаер на полтора метра, прошёл сквозь него.

– Теперь только вперёд, – бросил он. – Слышь, Престол, что-то мне очень неуютно, ведь, если мы не договоримся, или ты решишь поиграть в мстителя, обратно нам уже не вернуться никогда. Даже трупов наших не найдут.

– Не трясись, капитан, – улыбнулся Глеб. Он впервые видел друга настолько растерянным и испуганным. – Всё будет хорошо.

Флаер послушно парил в полутора метрах над землёй. Ели бы те, кто предоставил им машину, знали, что они её больше не увидят, наверное, нашли бы более старую, разваливающуюся на запчасти колымагу.

Наконец, Долгов и Северин въехали в маленький совершенно пустой городок. Вокруг всё зеленело: по стенам разрушающихся домов расползался плющ, высокая трава пробивалась прямо из асфальта, брошенные флаеры заросли травой, а сверху засыпаны прелой листвой и ветками. Городок был прекрасным показателем того, что человек – не пуп мироздание. Он ушёл, и его владычество закончилось. Природа медленно и верно уничтожало его следы.

– Куда? – сверяясь с картой, спросил Борис. – Вроде на месте.

– Туда, – указал Глеб на брошенную многоярусную парковку. – Думаю, нам вниз.

– Ну, поехали, – согласился капитан.

Северин оказался прав. Стоило флаеру въехать на нижний уровень, как кусок стены, расписанный различными граффити, включая непристойные, отъехал в сторону, открывая небольшое помещение три на четыре. Долгов и Престол переглянулись и последовали ненавязчивому приглашению.

Стоило флаеру влететь внутрь, как стена снова почти бесшумно опустилась на место, а лифтовая платформа, на которой они оказались, пошла вниз.

– Однако, – спустя семь минут, произнёс Глеб. – Восемьдесят три метра, – когда платформа оказалась внизу, подвёл он итог.

Их там ждали. Трое крепких мужиков стояли за небольшой дезинфекционной камерой.

– Заходите внутрь. Вам нечего опасаться. Вы здесь гости. Оружие оставьте в машине, но если вас что-то беспокоит, пистолеты можете взять с собой.

– Меня до хрена что беспокоит, – буркнул Долгов, но так, чтобы услышал его только Глеб, и то своими чудо-имплантами.

– Да не дрейфь ты, – ободряюще похлопав контролёра по плечу, заметил Глеб. – Хотели бы убить – давно бы убили. Нас же в гости позвали. Оружие при нас. Так что, вперёд! – и первым вошёл в камеру.

Борис последовал за ним. Он понимал, что его друг прав, но перебороть себя и доверять Искусственному Интеллекту пока не получалось.

Престол оказался прав: их не растворили в странном белёсом паре при дезинфекции, их не заковали в кандалы после «очистки», никто не отбирал оружие, которое осталось при них.

Старший тройки подошёл к Глебу.

– Зови меня Хмурым.

– Престол, а он – Долг, – в тон ответил Северин.

– Мы знаем, кто вы, – отозвался старший. – Можете снять свои костюмы, тут нет радиации. Состав вас уже ждёт, через десять минут будете на месте.

Глеб и Борис последовали совету и сняли свои серебристые костюмы, повесив их в специальные шкафы, которые стояли вдоль стены.

Состав оказался пневмопоездом: трехметровая труба, в которой стояли два небольших вагона человек на двадцать каждый. Но сейчас тут были только они пятеро. Едва они сели и пристегнулись, двери опустились, и сильно вытянутое «яйцо» рванулось к неведомой цели. Их провожатые молчали, Глеб и Борис последовали их примеру. Да и говорить пока не о чем, кроме того, откуда здесь всё это. Как ни странно, Хмурый словно прочёл их мысли и пояснил.

– Это спец ветки старой правительственной системы эвакуации. Про них никто не знает, так как хранители секретов сгорели вместе с городом. А Искин потрудился, стерев все данные даже из самых секретных архивов. Веками вокруг Москвы ходили легенды, что где-то в глубинах есть целый город. Это правда. Сейчас мы находимся в одном из многих транспортных туннелей.

Борис хмыкнул.

– Похоже, для нас это билет в один конец. Вы никогда бы не пустили нас дальше парковки. Вы, заразы, не оставили нам выбора. Никто не выпустит отсюда хранителя такого секрета, и либо мы примкнём к вам, либо нас уже никто не найдёт. Так?

– Так, – легко согласился их провожатый. – Но вы же уже поняли, что за последние сутки мир изменился. Нам скоро больше не будет нужды прятаться. Поэтому вы правы только отчасти. Но оставьте свои вопросы до того, как с вами поговорит тот, кто сможет дать на них ответ. Я просто ваш проводник, который может обрисовать лишь общую картину.

– Зачем мы вам? – продолжил Долгов.

– Это из разряда – я понятия не имею, – ответил Хмурый.

Дальше ехали молча. Вопросов не было совсем. Да и какие вопросы, если ты находишься в матовой капсуле с искусственными окнами, за которыми пролетают лес и поля?

Ровно через семь минут после старта вагон медленно остановился, дверь пошла вверх, открывая вид на небольшой перрон, за которым начинался коридор с белыми стенами. «Око» Глеба мгновенно ослепло – коридор и перрон были защищены от просвечивания по самому высокому разряду.

– Прошу за мной, – произнёс Хмурый и первым выбрался на платформу.

Его безымянные бойцы пристроились следом за гостями. Старший подошёл к толстой защитной переборке и посмотрел в скрытую где-то над входом камеру. Несколько секунд ничего не происходило, после чего дверь просто исчезла.

– Ни хрена себе, – удивился Долгов.

Судя по его реакции, Глеб понял, что такую дверь он видит впервые.

– Наш транспортный ангар, – проходя на небольшой переход с лифтовой платформой, пояснил их провожатый.

– Вот это да! – не сдержался на этот раз Глеб.

Ангар метров триста длинной, высота потолков где-то метров сорок, внизу стояли два десантных флаера, способные перебросить половину батальона и все средства усиления. Именно такое подразделение грузилось в один из них. Внутрь вошли семь штурмовых роботов пятого поколения, рота в новейших доспехах «Опричник». Чёрные, массивные и совершенно неуязвимые для среднего класса оружия. Всё, что взял с собой Борис из оружейки ГСК, за исключением разве что плазменной штурмовой винтовки, не могло даже поцарапать их.

– Богато живёте, – заметил капитан. – Это что?

– «Опричники», последняя модель – два-ноль-семь. Жутко могучая и смертоносная штука, только для спецподразделений корпорации.

– А у вас откуда? – насторожился оперативник.

– А мне почём знать? – пожал плечами Хмурый.

– Престол, этого хватит, чтобы взять власть в Каменске за час.

– А ты оптимист, – рассмеялся Глеб. – Максимум, сорок минут. И то только из-за корпоратов. Отделы ГСК они возьмут минут за десять.

– За семь с половиной, модель уже просчитана, – скромно поправил один их безымянных сопровождающих.

– И куда они намылились? – поинтересовался Борис.

Вопрос был глупый, и Хмурый даже не стал на него отвечать, просто пожал плечами и пошёл к лифтовой площадке.

Глеб же изредка посматривал вниз, где располагалась маленькая, но прекрасно вооруженная армия. У дальней стены стояли десять тяжёлых роботизированных танков. Одного хватило бы, чтобы сравнять весь южный с землёй минут за десять-пятнадцать. С другой стороны стояли «Шершни» – штурмовые беспилотные боевые флаеры пятого поколения. Рядом с ними расположились «Кречеты» – пилотируемые истребители, способные валить не только флары противника, но и спутники на низких орбитах. В глубине ангара стояли ещё какие-то леталки, но что это, Глеб разглядеть уже не мог, на них была накинута маскировка.

– До хрена всего, – буркнул Долгов.

– Это только часть, – уверенно сказал Престол. – Могу поспорить, что такой ангар здесь далеко не один. А теперь, когда хозяин всего этого контролирует и ресурсы корпораций, он остался единственной силой на этом шарике.

Хмурый опять оставил реплику без внимания. Дождавшись, когда все взойдут на лифтовую платформу, он ввёл код из пяти цифр, и та пошла вниз, причём ангар она миновала и продолжила спускаться дальше по шахте, которая уходила куда-то вниз.

– И сколько сейчас до поверхности? – чтобы не молчать, спросил Глеб.

– На данный момент – семьсот метров. Но мы опустимся ещё на двести, – ответил один из безымянных.

– Масштабные вы ребята, – ехидно заметил Долгов.

– Ещё не предел, – ровно ответил Хмурый, не реагируя на подначку оперативника. – Просто именно на этой глубине жилой бункер.

Наконец, платформа замерла перед очередной дверью, которая, как и предыдущая, исчезла. Их встретил обычный бункер: длинные коридоры, стены которых не поддавались «Рентгену», множество дверей, десятки людей в штатском, лестницы, переходы, потолки вполне приличной высоты, около трёх метров, ширина коридоров позволяла использовать небольшой транспорт. Что тут же подтвердилось – небольшой электрокар на десяток пассажиров подъехал к ним и замер. Роботизированный шофёр, вделанный в водительское сидение, как в обычном такси, молча, дождался, пока все рассядутся, и повёз их по коридору куда-то вглубь лабиринта.

Глеб вертел головой и читал надписи на стенах. Здесь был маленький город полный жизни: кафе и рестораны, магазины, школа, детский сад, своё ГСК. Правда, судя по размерам местного офиса, преступлений тут совсем не бывало. Так, на всякий случай, десять человек в чёрной форме толклись у небольшого бокса. Судя по скучающим лицам, они просто изнывали от безделья.

Наконец электрокар свернул в коридор, над которым виселавывеска: «Административный уровень». Народу тут бродило куда меньше чем в основном бункере, за всё время, они увидели десяток человек.

Наконец, «такси» остановилось возле обычных двойных стеклянных дверей, за которыми был разбит прекрасный сад.

– Конечная, – пояснил Хмурый. – Идите прямо по центральной дорожке…

– Из жёлтого кирпича, – не удержался Долгов.

И тут же смутился, поскольку за стеклянными дверьми произошло нечто очень интересное: дорожка, которая раньше выглядела как грунтовая, хорошо утоптанная тропинка, изменила структуру и стала похожа на дорогу из жёлтого кирпича, как в «Волшебнике Изумрудного города».

– По дороге из жёлтого кирпича, – усмехнувшись, продолжил Хмурый. – Там вас ждут.

Глеб с Борисом переглянулись, после чего пожали руки сопровождающим и пошли к дверям, которые бесшумно разъехались в стороны, и так же бесшумно закрылись, когда они прошли внутрь сада.

Дорога была не слишком длинной, уже через минуту они остановились у небольшого фонтана, где на лавочке сидел мужчина лет тридцати.

– Рад, что вы приняли моё предложение, – наконец, произнёс он, прекратив разглядывать гостей. – Зовите меня…

– Искин, – закончил за него Глеб.

– Верно, Глеб Николаевич, – улыбнулся тот. – Я – Искин.

– Вы кукла? – бестактно поинтересовался Долгов.

– Не совсем, Борис Сергеевич. Кукла всего лишь тупое программируемое существо. Я же, разговаривая с вами, выполняю больше миллиарда операций в секунду, начиная от вопросов, касающихся ужина персонала бункера сегодня вечером, и заканчивая стратегическим планированием операции по захвату Лунной автономии. Но до этого ещё далеко. И я даже не уверен, что это потребуется. Ну да, оставим это. Я рад вас видеть. Вскоре мы сможем обсудить вопросы, ради которых я вас сюда пригласил. И да, Борис Сергеевич, Глеб совершенно прав, я готов предложить вам должность. Вы – профессионал высокого класса, совершенно неподкупный. У меня найдётся работа для такого специалиста. Как, впрочем, и для Престола. Я сделал на него ставку в Каменске, и он дал отличный результат. Вы прекрасно сработались и дополняли друг друга. Его методы спорные, но очень эффективные. Его понятия о добре и зле отлично входят в концепцию нового мира, который я готовлю для человечества.

– Ликвидатор, – скривился Глеб.

– Ликвидатор, – честно ответил Искин. – Ведь, не существует идеального закона. Даже я не идеален. А Глеб и подобные ему будут следить за тем, чтобы мораль не шла вразрез с законом. Но сначала нужно решить один вопрос. Глеб, как ты помнишь, я сказал, что у меня для тебя кое-что есть. Хотя, «кое-что» – неверное слово. Кое-кто уже довольно давно ожидает твоего появления. А вот и она!

Глеб резко обернулся, почувствовав, как сзади кто-то приближается. Он уже давно слышал шаги, но не думал, что идут к ним. Его единственный глаз расширился и налился кровью, рука хватанула рукоять «Грома» и уже через долю секунды ствол револьвера был упёрт между глаз наглой куклы.

– Это была твоя последняя шутка, ублюдок! – взведя курок, с ненавистью прошипел он.

– Глеб, остановись! – закричала Маара. – Я живая, настоящая! Я не кукла! Ты же можешь прикоснуться и понять, что я человек.

Глеб не обернулся, он смотрел в чёрные глаза, стоящего напротив него Искина.

– Я видел, как ты умерла, я оплакал тебя, я развеял твой прах, – трясясь от ярости, произнёс он. – Урод искусственный, дай мне хотя бы один повод не убивать тебя!

– Да пожалуйста, – усмехнулся Искин. – Она сказала правду. Она не кукла, и у меня не было желания приводить вас в бешенство, Глеб Николаевич. Просто я спас вашу девушку, когда понял, что задумал Хан. Но вы, следуя моему плану, должны были пройти свой путь до конца. Кроме того, нет смысла меня убивать. Уже через десять минут я приду к вам в совершенно новом теле. При этом я ни на секунду не прекращу функционировать. Стрелять в меня просто бессмысленно.

– Глеб, послушай его, – произнесла Маара, подойдя и положив свою ладонь на руку, которая сжимала револьвер.

Девушка слегка нажала, и ствол пошёл вниз.

– В морге Каменска вы видели куклу, – продолжил Искин. – Не совсем обычную, чем-то похожую на меня. Можно сказать, уникальную. Таких делают только здесь.

Но Глеб уже и без того знал, что Маара, стоящая рядом с ним, совершенно настоящая, живая и здоровая. Чёрные волосы были завиты и рассыпались по плечам, румянец пылал на её скулах, алые губы плотно сжаты.

Глеб повернулся к ней, глядя в её серые большие глаза, такие пронзительные и такие знакомые.

– Ты, – наконец произнёс он, и пистолет выпал из его железных пальцев.

– Я, – делая шаг навстречу и обнимая его за шею, произнесла девушка, прижимаясь щекой к его груди. – Это я, любимый.

– Борис Сергеич, пройдёмте со мной, – тихо произнёс Искин, – им надо побыть вдвоём и столько друг другу сказать. А мы пока обсудим моё предложение.

Но Глеба уже ничего из этого не интересовало: ни мировой переворот, ни судьба человечества, которому грозила, наверное, самая тотальная тирания за всю историю. Он бережно сжимал в объятиях ту, которую у него отняли, и так внезапно вернули. Он не заметил, как они остались одни. Они, молча, обнимались у фонтана на глубине восьмисот метров под мёртвым городом.

Торопец 2011 – Владимир 2016

Примечания

1

Тьерра дель Фуэго — Огненная Земля. — Прим. ред.

(обратно)

2

В английском тексте автор употребляет немецкое местоимение sie, могущее означать как «она», так и «они», и, соответственно, измененные притяжательные местоимения. Для перевода было выбрано слово «оне» (см. пушкинское: «И завидуют оне государевой жене») и добавлены окончания глаголов в среднем роде. — Прим. пер.

(обратно)

3

Политические комитеты, или комитеты политического действия, — общественные объединения, создаваемые в основном в США гражданами и частными корпорациями для участия в избирательных и других политических кампаниях, а также для оказания давления на властные структуры с целью продвинуть или отклонить определенные решения и нормативные акты. — Прим. пер.

(обратно)

4

Астрономическая единица (а. е.) — единица для измерения расстояний между космическими телами. Равняется среднему расстоянию от Земли до Солнца, в точных цифрах — 149 597 870 700 метров. — Прим. ред.

(обратно)

5

Загрей — архаическая ипостась Диониса, растерзанного титанами. Также Загрей — Загреус, персонаж сериала «Доктор Кто», враг Доктора и создатель расы «далеков». — Прим. пер.

(обратно)

6

Джей Эф Кей — инициалы президента Джона Фитцджеральда Кеннеди. — Прим. пер.

(обратно)

7

Киш — открытый пирог, готовится с различными начинками и взбитыми сливками. — Прим. пер.

(обратно)

8

Agenzie immobiliari — агентство недвижимости (ит.). — Прим. пер.

(обратно)

9

Incommunicado — здесь: в изоляции, без связи. — Прим. пер.

(обратно)

10

Длинный дом — название общего жилища у некоторых индейских племен. — Прим. пер.

(обратно)

11

Имеется в виду Дж. Эдгар Гувер — самый известный директор ФБР, занимавший этот пост более полувека. — Прим. ред.

(обратно)

12

Катой — название «третьего пола» в Таиланде. — Прим. пер.

(обратно)

13

Tail–end Charlie — замыкающий в патрульной колонне (амер. военный сленг). — Прим. ред.

(обратно)

14

Ученые подозревают, что Венера стала «адской теплицей» на каком–то раннем этапе своей истории, возможно, из–за незначительного увеличения яркости Солнца. И если для Земли это прошло безболезненно, то Венера преодолела некую «точку невозврата». Повышение температуры привело к увеличению количества водяного пара в атмосфере, которая стала непрозрачной, и планета потеряла возможность эффективно излучать тепло в космос. — Здесь и далее прим. пер.

(обратно)

15

Когда ты в Риме, веди себя как римлянин. Русский аналог — «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят».

(обратно)

16

Страпелька, или странглет («странная капелька»), — гипотетические микросгустки, состоящие только из странных кварков и имеющие массы, сравнимые с массой нуклонов.

(обратно)

17

Точки Лагранжа, точки либрации, или L-точки, — точки в системе из двух массивных тел, в которых третье тело с пренебрежимо малой массой, не испытывающее воздействия никаких других сил, кроме гравитационных, со стороны двух первых тел, может оставаться неподвижным относительно этих тел. Точка L3 лежит на прямой, соединяющей два тела с массами M1 и M2 (M1 > M2), и находится за телом с большей массой.

(обратно)

18

Излучение Вавилова — Черенкова (черенковское излучение) — свечение, вызываемое в прозрачной среде заряженной частицей, движущейся со скоростью, превышающей фазовую скорость распространения света в этой среде.

(обратно)

19

«Золотой парашют» — вознаграждение за досрочный выход на пенсию или увольнение высшего менеджера с большой финансовой компенсацией.

(обратно)

20

Великий Аттрактор — гравитационная аномалия, расположенная в межгалактическом пространстве на расстоянии примерно 75 Мпк, или около 250 млн световых лет, от Земли в созвездии Наугольник. Объект имеет массу порядка 105 масс Млечного Пути.

(обратно)

21

Шкала Кардашева — метод измерения технологического развития цивилизации, основанный на количестве энергии, которое цивилизация может использовать для своих нужд. Цивилизация II типа по шкале Кардашева — межпланетная. На данном этапе разумные существа целиком покоряют себе энергию своей звезды. На ее основе создаются специальные сооружения, накапливающие и распределяющие энергию. Никаких сложностей не возникает с термоядерной энергетикой, она поставлена на службу разуму. Цивилизации II типа по шкале Кардашева активно продвигаются вглубь Вселенной и заселяют другие планеты.

(обратно)

22

17 декабря 1903 года Орвилл Райт на пляже в Северной Каролине впервые взлетел на высоту 6 метров над землей на первом прототипе самолета. Полет протяженностью 36,6 метра длился 12 секунд.

(обратно)

23

Хогманай — языческий шотландский праздник последнего дня в году. Канун Нового года.

(обратно)

24

Парадокс Ферми — отсутствие видимых следов деятельности инопланетных цивилизаций, которые должны были бы расселиться по всей Вселенной за миллиарды лет ее развития.

(обратно)

25

Маки — подпольная агентурная и диверсионная сеть Сопротивления, созданная союзниками на территориях, оккупированных войсками рейха.

(обратно)

26

«Бисмарк» — линейный корабль рейха, один из самых известных немецких кораблей Второй мировой войны. Назван в честь первого канцлера Германской империи Отто фон Бисмарка. Во время рейда в мае 1941 года в Датском проливе потопил британский флагман, линейный крейсер «Худ» (HMS Hood), после чего превратился в постоянный предмет охоты британского флота.

(обратно)

27

Ju-87 — основной пикирующий бомбардировщик Люфтваффе Третьего рейха.

(обратно)

28

Courageous, Furious, Glorious — крейсера серии «Балтийская волна» королевских ВМС Великобритании. Вступили в строй в 1916–1918 годах.

(обратно)

29

США официально вступили в войну с рейхом 9 декабря 1943 года.

(обратно)

30

Наиболее часто используемая ставка фюрера в Герлицком лесу Восточной Пруссии.

(обратно)

31

Офицеры СС.

(обратно)

32

Легион «Кондор» — добровольческая германская военно-авиационная часть; соединение военной авиации нацистской Германии; подразделение Люфтваффе, которое было отправлено для поддержки в испанской гражданской войне националистов Франсиско Франко. Легион состоял из четырёх эскадр бомбардировщиков (12 бомбардировщиков в каждой) и четырех эскадр истребителей. Также в состав легиона входили отряды противовоздушной (ПВО) и противотанковой (ПТО) защиты.

(обратно)

33

Великое посольство — дипломатическая миссия России в Западную Европу в 1697–1698 годах.

(обратно)

34

Петр Михайлов — в 1697 году Петр Первый отправился изучать Европу в составе Великого русского посольства под именем урядника Петра Михайлова.

(обратно)

35

Фёдор Матвеевич Апраксин (27 октября 1661 — 10 ноября 1728) — русский государственный деятель, сподвижник Петра Великого, граф, генерал-адмирал с 1708 года. Командовал русским флотом.

(обратно)

36

Екатерина I (Марта Самуиловна Скавронская, Екатерина Алексеевна Михайлова; 1684–1727) — российская императрица с 1721 года — как супруга царствующего императора, с 1725 года — как правящая государыня; вторая жена Петра Великого (1712) мать императрицы Елизаветы Петровны.

(обратно)

37

Елеосвящение — это таинство чаще называют соборованием (поскольку оно обычно совершается несколькими священниками, то есть соборно), во время которого молятся за исцеление болящего, если на то будет Божья воля. А также во время таинства соборования человек получает прощение грехов.

(обратно)

38

Тимофей Васильевич Надаржинский был духовным отцом Петра I и всей царской фамилии.

(обратно)

39

Людовик XIV де Бурбон (5 сентября 1638 — 1 сентября 1715) — король Франции и Наварры с 14 мая 1643 года. Царствовал 72 года, дольше, чем какой-либо другой европейский король.

(обратно)

40

Отношения с Францией — еще во времена Великого посольства Петр Алексеевич хотел посетить Францию и установить с этим государством дружественные отношения. Но французский король Людовик XIV («король-солнце») в то время был вовлечен в борьбу за Испанское наследство и рассматривал Россию как патриархальное отсталое государство, с которым было бы трудно поддерживать нормальные отношения. Поэтому он отказался принять Великое русское посольство и государя Московского царства. 1 сентября 1715 года Людовик XIV умер, в результате чего у России появился шанс договориться с новыми правителями Франции.

(обратно)

41

Фёдор Матвеевич Апраксин (27 октября 1661 — 10 ноября 1728) — русский государственный деятель, сподвижник Петра Великого, граф, генерал-адмирал (1708), командующий русским флотом.

(обратно)

42

В тот момент А. Меншиков был Светлейшим князем Римской империи и генерал-губернатором Ингерманландии.

Ингерманландия — исторический регион, расположенный по берегам Невы, ограниченный Финским заливом, рекой Нарвой, Чудским озером на западе и Ладожским озером с прилегающими к нему равнинами на востоке. Границей с финской Карелией считается река Сестра. В 1708 году эти земли вошли в состав обширной Ингерманландской губернии, с 1710 года — Санкт-Петербургской губернии, а с 1927 года — Ленинградской области.

(обратно)

43

Антон Мануилович Девиер (António Manuel de Vieira; 1682 — 24 июня (6 июля) 1745) — видный российский государственный и военный деятель, сподвижник Петра I, первый генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга (1718–1727 и 1744–1745), граф (1726), генерал-аншеф (1744).

(обратно)

44

Карлсбад — немецкое название Карловых Вар, Чехия.

(обратно)

45

Молодой царь начал страдать досадным, нередко заставлявшим его испытывать мучительные унижения недугом. Когда Петр возбуждался или напряжение его бурной жизни становилось чрезмерным, лицо его начинало непроизвольно дергаться. Степень тяжести этого расстройства, обычно затрагивавшего левую половину лица, могла колебаться: иногда это был небольшой лицевой тик, длившийся секунды две-три, а иногда настоящие судороги, которые начинались с сокращения мышц левой стороны шеи, после чего спазм захватывал всю левую половину лица, а глаза закатывались так, что виднелись одни белки. При наиболее тяжелых, яростных припадках затрагивалась и левая рука, она переставала слушаться и непроизвольно дергалась; кончался такой приступ лишь тогда, когда Петр терял сознание.

(обратно)

46

7 августа 1689 года царевна Софья, которая из-за малолетства братьев правила в ту пору, поручила начальнику стрельцов Федору Шакловитому снарядить отряд стрельцов для ее сопровождения в Донской монастырь. Петр Первый понял это как попытку своего убийства и полуголым бежал из Москвы.

(обратно)

47

Иван V Алексеевич (27.08.1666 — 29.01.1696) — русский царь в 1682–1696 годы. Сын русского царя Алексея Михайловича Тишайшего и царицы Марии Ильиничны, урожденной Милославской. Был болезненным и малоспособным человеком. Хотя Иван назывался «старшим царем» («младшим царем» считали Петра Великого), он никогда не занимался государственными делами. В 1682–1689 годах за него Россией управляла царевна Софья, а в 1687–1696 — Петр Великий.

(обратно)

48

Герцог Карл-Леопольд Мекленбург-Шверинский (26 ноября 1678 — 28 ноября 1747) — правящий герцог Мекленбург-Шверина с 1713 года. Супруг Екатерины Иоанновны и отец Анны Леопольдовны.

(обратно)

49

Фёдор Юрьевич Ромодановский (ок. 1640 — 17 сентября (28 сентября) 1717) — князь, русский государственный деятель. Приближённый Петра I с середины 1680-х. В 1686–1717 глава Преображенского приказа розыскных дел, кроме того, руководил Сибирским и Аптекарским приказами. Первым в России из рук государя получил высший чин, стоявший вне системы офицерских чинов, — генералиссимус.

(обратно)

50

Георг I (28 мая 1660 — 11 июня 1727) — король Великобритании с 1 августа 1714 года, первый представитель Ганноверской династии на королевском троне Великобритании.

(обратно)

51

Полушка — русская монета достоинством в половину деньги. В исторических письменных источниках упоминается также под названием полуденьга. Денежная реформа Петра Великого ввела в обращение медную полушку как номинал, эквивалентный ¼ медной копейки.

(обратно)

52

А. В. Макаров начал работать придворным секретарем Петра Алексеевича — 5 октября 1704 года.

(обратно)

53

24 сентября (5 октября) 1706 года Август II втайне заключил мирное соглашение со Швецией. По договору он отказывался от польского престола в пользу Станислава Лещинского, разрывал союз с Россией и обязывался выплатить контрибуцию на содержание шведской армии.

(обратно)

54

Прутский поход — поход в Молдавию летом 1711 года русской армии под предводительством Петра I против Османской империи в ходе русско-турецкой войны 1710–1713. В ходе похода русская армия во главе с Петром Алексеевичем была окружена 120-тысячным турецким войском.

(обратно)

55

Фридрих Вильгельм I (14 августа 1688 — 31 мая 1740) — с 1713 года король Пруссии, курфюрст Бранденбурга, выходец из династии Гогенцоллернов. Известен как «король-солдат». Отец Фридриха Великого.

(обратно)

56

Оулу, или, по-шведски, Улеаборг — старейший город в Северной Финляндии. Город основан в 1605 году.

(обратно)

57

Регентство (от лат. regens, «правящий») — временное осуществление полномочий главы государства коллегиально (регентский совет) или единолично (регент) при малолетстве, болезни или временном отсутствии монарха.

(обратно)

58

Филипп I, герцог Орлеанский (Philippe, duc d'Orléans; 21 сентября 1640 — 8 июня 1701) — сын Людовика XIII Французского и Анны Австрийской, младший брат Людовика XIV Французского. Имел титулы «Единственный брат короля» и «Месье». Родоначальник Орлеанской ветви дома Бурбонов.

(обратно)

59

Толстой Петр Андреевич (1645 — 17.02.1729) — государственный деятель, дипломат, граф. Был начальником Канцелярии тайных розыскных дел (1718–1726), одним из шести членов Верховного тайного совета (с февр. 1726).

(обратно)

60

Немецкая слобода — место поселения иностранцев в Москве и других городах России в XVI–XVII веках (в Санкт-Петербурге, Воронеже и др.). В Москве Немецкая слобода находилась в северо-восточной части города, на правом берегу реки Яузы, близ ручья Кукуй. В простонародье Немецкая слобода называлась Кукуем. Немцами называли не только уроженцев Германии, но и вообще любых иностранцев, не знавших русского языка («немых»).

(обратно)

61

Андрей Иванович Ушаков (1672–1747) — начальник тайной розыскной канцелярии, сенатор, возведён в графское достоинство.

(обратно)

62

Алексей Александрович Курбатов — известный деятель эпохи Петра I. Крепостной Б. Д. Шереметева, он был у него в доме дворецким и вместе с ним путешествовал за границей. В 1699 г. он подал царю в подмётном письме проект введения гербовой бумаги и был назначен «прибыльщиком», получив право докладывать царю о вновь открываемых им источниках государственного дохода. В 1711 г. Курбатов был назначен вице-губернатором Архангелогородской губернии. Его столкновение в Архангельске с представителями Меншикова вызвало вражду Меншикова с Курбатовым. Обвинённый в казнокрадстве и взятках, Курбатов в 1714 г. был отрешён от должности и попал под суд. Он умер в 1721 г. ещё до решения суда, наложившего на него начёт в 16 тыс. рублей.

(обратно)

63

Виллим Монс, подписывался де Монс (1688–1724) — брат любовницы Петра I Анны Монс, адъютант императора, камер-юнкер, камергер императорского двора. Казнен за взятки и любовную связь с императрицей Екатериной.

(обратно)

64

Василий Иванович Суворов (1708–1775) — начал службу денщиком Петра Великого, впоследствии занимал прокурорские должности, активно участвовал в перевороте 1762 года и пользовался большим доверием Екатерины II, дослужился до генерал-аншефа. Отец русского генералиссимуса Александра Васильевича Суворова.

(обратно)

65

В 1690-х Н. М. Зотов занимал место думного дьяка. В 1703 году заведовал Ближней походной канцелярией, был печатником. Видную роль он играл в дружеской компании приближенных лиц государя — Всешутейшем, Всепьянейшем и Сумасброднейшем Соборе. В этой компании, где Пётр назывался «святейшим протодиаконом», Зотов носил титул «архиепископа прешпурского, всея Яузы и всего Кокуя патриарха», а также «святейшего и всешутейшего Ианикиты» (с 1695 года). В 1710 году ему был дарован титул графа.

(обратно)

66

Лифляндская губерния — средняя из трёх (до 1783) Прибалтийских (Остзейских) губерний Российской империи, располагалась на берегу Рижского залива Балтийского моря. Была образована в 1721 году после захвата русскими войсками территории бывшей шведской Ливонии. В настоящее время территория поделена между Латвией, в составе которой находится большая её часть, включая бывший губернский город, и Эстонией.

(обратно)

67

По Альтранштедтскому миру между Швецией и Саксонией (1706) Август II выдал Иоганна фон Паткуля Карлу XII. 7 апреля 1707 года фон Паткуль был закован в цепи. 10 октября он был, как изменник, колесован живым, а затем четвертован.

(обратно)

68

Титул «Ваше высокопревосходительство» — в петровской России, согласно положения «Табели о рангах» звания I–II классов предусматривали обращение «Ваше высокопревосходительство». Но сам «Табель» был официально принят только 1 февраля 1721 года, поэтому князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский мог не знать о возможности обращения к нему таким титулом.

(обратно)

69

Шереметев Борис Петрович (1652–1719) — граф (1706), русский военачальник и дипломат, генерал-фельдмаршал (1701). После взятия власти Петром I (1689) стал его сподвижником. Во время Северной войны (1700–1721) проявил себя как способный, но крайне осторожный и несколько медлительный военачальник, в 1715–1717 гг. командовал корпусом в Померании и в Мекленбурге.

(обратно)

70

Мнишек — польский дворянский род герба Коньчиц (или Мнишек). Происходит из Богемии, откуда Николай Мнишек выехал в 1533 г. в Польшу; был великим подкоморием коронным. Сын его Ежи (1548–1613), сандомирский воевода, львовский староста и управляющий королевской экономией в Самборе, сначала дружил с протестантами, потом стал горячим католиком. Ведя роскошную жизнь, он всегда нуждался в деньгах и поправил свое состояние только браком дочери своей Марины с Лжедмитрием. Вместе с дочерью жил в Москве и Ярославле; в 1608 г. навсегда покинул Россию.

(обратно)

71

Пётр Алексеевич Голицын (1660–1722) — князь, русский государственный деятель, дипломатический представитель России в Австрии, сенатор, архангелогородский, рижский, киевский губернатор, президент Коммерц-коллегии, кавалер ордена Андрея Первозванного.

(обратно)

72

Швабский диалект — один из диалектов алеманнского наречия немецкого языка, распространённый в Баден-Вюртемберге и Баварской Швабии. При этом понятие «швабский» нередко используется как синоним слова «алеманнский». Швабский диалект является более молодым диалектом на юго-западе Германии.

(обратно)

73

Александр Борисович Бутурлин (18 июля 1694 — 30 августа 1767) — русский военачальник, граф, генерал-фельдмаршал, Московский градоначальник. Сын капитана гвардии. В 1714 году был записан солдатом в гвардию, с 1716 по 1720 год обучался во вновь учреждённой морской академии, где преподавались науки, необходимые для мореплавания, фехтование и некоторые иностранные языки.

(обратно)

74

Ефимок — русское название западноевропейского серебряного талера.

(обратно)

75

Так при дворе государя Петра Алексеевича называли палача.

(обратно)

76

Екатерина Ивановна родит от Карла-Леопольда только через два года Анну Леопольдовну (7 декабря 1718) — будущую императрицу Российской империи с 9 ноября 1740 года по 25 ноября 1741 года.

(обратно)

77

Брак между Карлом-Леопольдом и Екатериной Иоанновной тоже не стал счастливым. Герцог обращался с Екатериной грубо и даже жестоко. В 1716 году Леопольд навлёк на себя нерасположение Петра I и, потеряв престол, умер в крепости Дёмиц в 1747 году. В 1722 году Катерина Ивановна оставила супруга и вместе с маленькой дочерью вернулась в Россию.

(обратно)

78

Георг I (28 мая 1660 — 11 июня 1727) — король Великобритании с 1 августа 1714 года, первый представитель Ганноверской династии на королевском троне Великобритании.

(обратно)

79

Роберт Гарлей или Харли, первый граф Оксфорд Мортимер (1661–1724) — английский политический деятель, лидер партии вигов, спикер английского парламента, лорд-казначей правительства, создатель скандально известной компании «Южные моря» — первой в мире финансовой пирамиды.

(обратно)

80

Карл-Леопольд принимал участие в военных походах шведского короля Карла XII. Мекленбуржец не только восхищался шведским абсолютным монархом, но и подражал шведскому королю в одежде, жестикуляции и манере речи. Вскоре он прослыл чудаком, а принц Евгений Савойский называл его «обезьяной Карла XII». Летом 1713 года Карл-Леопольд унаследовал герцогство Мекленбург-Шверин после смерти своего брата Фридриха Вильгельма.

(обратно)

81

Селадон (устар.) — человек, обычно пожилой, который любит ухаживать за женщинами, волокита.

(обратно)

82

А. И. Репнин, князь — Аникита Иванович (1668 — 3 июля 1726) — русский генерал-фельдмаршал времен Великой Северной войны, отвечал за взятие Риги в 1710 году и был губернатором Лифляндской губернии с 1719 года до самой смерти.

(обратно)

83

Висмар — последний порт в то время на немецкой земле, еще принадлежавший шведам.

(обратно)

84

В документах так и не сохранилось имя и полная должность этого дипломата, повсюду он упоминается как «саксонский дипломат Лос». Так, например, во время пребывания Петра Алексеевича в Париже в 1717 году французский философ Анри Сен-Симон писал, что саксонский дипломат Лос всюду следовал за царем, не столько в качестве дипломата, сколько в качестве лазутчика. (Брикнер А. Г. История Петра Великого: В 2 т. Т. 2. — М.: ТЕРРА, 1996. С. 159)

(обратно)

85

Федор Павлович Веселовский — родственник Шафирова, работал секретарем Б. И. Куракина и повсюду его сопровождал. С 1.02.1715 исполнял обязанности резидента при английском дворе. 9.06.1717 назначен резидентом в Лондоне. Участвовал в переговорах о возвращении города Висмара герцогу мекленбургскому; построил в Лондоне православную церковь.

(обратно)

86

В 1715 году появились официальные русские резиденты при иностранных дворах. Русским резидентам было поручено составить подробные описания государственных учреждений тех стран, где они были аккредитованы.

(обратно)

87

Анисовка — сорт водки; водка, настоянная на семенах аниса. Водками в те времена называли лишь те крепкие алкогольные напитки, которые обладали дополнительным вкусом, ароматом или цветом. Простой хлебный спирт настаивали вместе с травами, ягодами, пряностями и другими ароматическими и вкусовыми компонентами. После этого настой перегоняли — передваивали. Получался достаточно крепкий напиток на уровне 17–25°. Его разводили родниковой водой или употребляли в чистом виде. Водку называли по имени основного ароматизатора: анисовая, тминная. Анисовые водки производятся во многих уголках земли, но называются по-разному. В Турции это — ракия, в Греции — узо, в Ираке и в Ливане — арак, во Франции — пастис, в Италии — самбука, в Испании — анизетта.

(обратно)

88

Петр Павлович Шафиров (1669–1739) — известный государственный деятель петровских времен, барон, вице-канцлер, блестящий дипломат, одержавший ряд крупных дипломатических побед. Шафиров сыграл важную роль в проведении внутренних реформ Петра, высоко оцененную не только русским царем, но и иностранными государственными деятелями.

(обратно)

89

Яков Вилимович Брюс (1669–1735) — российский государственный деятель, военный, инженер и учёный, один из ближайших сподвижников Петра I. Умелый полководец, генерал-фельдмаршал (1726), создатель российской артиллерии, граф.

(обратно)

90

Павел Иванович Ягужинский (1683–1736) — граф, генерал-аншеф, русский государственный деятель и дипломат, сподвижник Петра I.

(обратно)

91

Граф Генрих Иоганн Фридрих Остерман, в России — Андрей Иванович (1687–1747) — один из сподвижников Петра I, выходец из Вестфалии, фактически руководивший внешней политикой Российской империи в 1720–1730-е годы.

(обратно)

92

Ганнибал (Абрам Петрович) — «Арап Петра Великого», негр по крови, прадед (по матери) А. С. Пушкина. В биографии Ганнибала до сих пор еще много невыясненного. Сын владетельного князька, Ганнибал родился, вероятно, в 1696 г.; на восьмом году похищен и привезен в Константинополь, откуда в 1705 или 1706 году. Савва Рагузинский привез его в подарок Петру I, любившему всякие редкости и курьезы, державшему и прежде арапов.

(обратно)

93

Королевство Пруссия было образовано в 1701 году и просуществовало до 1918 года. В 1871 году Прусское королевство стало ведущим государством Германской империи, представляя собой почти две трети всей площади империи. Своё название королевство переняло от исторической области Пруссия, хотя её главным городом являлся Берлин, находящийся в Бранденбурге.

(обратно)

94

Бад-Пирмонт — город в Германии, курорт, расположен в земле Нижняя Саксония. Входит в состав района Хамельн-Пирмонт. Население составляет 21 355 человек (на 31 декабря 2006 года). Занимает площадь 61,96 км².

(обратно)

95

Царевич Пётр Петрович (1715–1719) — сын Петра I от Екатерины Алексеевны, умерший во младенчестве. Родился в Санкт-Петербурге 29 октября (9 ноября) 1715 года, через 17 дней после своего тёзки и племянника — великого князя Петра Алексеевича (будущего Петра II).

(обратно)

96

Алексей Петрович (18 февраля 1690 — 26 июня 1718) — царевич, наследник российского престола, старший сын Петра I и его первой жены Евдокии Лопухиной.

(обратно)

97

Карл Гессен-Кассельский (3 августа 1654 — 23 марта 1730) — ландграф Гессен-Касселя в 1670–1730 годах.

(обратно)

98

Роберт Джэксон — чрезвычайный и полномочный посол Великобритании при дворе шведского короля Карла XII.

(обратно)

99

Карлскруна — административный центр шведского лена Блекинге. Заложен Карлом XI как главная (а теперь и единственная) база шведского флота на 33 островах у берега Балтийского моря. Название в переводе означает «корона Карла».

(обратно)

100

Фредерик IV (11 октября 1671 — 12 октября 1730) — король Дании и Норвегии с 25 августа 1699 года. Сын датского короля Кристиана V и Шарлотты Амалии Гессен-Кассельской. Из династии Ольденбургов.

(обратно)

101

Карлой государь Петр Алексеевич любил называть своего любимого придворного карлика Якима Волкова, росточком чуть больше человеческого локтя.

(обратно)

102

Чёрный кабинет — орган, занимающийся перлюстрацией и дешифрованием корреспонденции, и помещение, служащее для этих целей, обычно тайная комната в почтовом отделении. Название берет начало от соответствующей французской службы (фр. Cabinet Noir). Первый черный кабинет организовал кардинал Ришелье в 1628 году.

(обратно)

103

Тридцатилетняя война (1618–1648) — один из первых общеевропейских военных конфликтов, затронувший в той или иной степени практически все европейские страны (в том числе и Россию), за исключением Швейцарии. Война началась как религиозное столкновение между протестантами и католиками Германии, но затем переросла в борьбу против гегемонии Габсбургов в Европе.

(обратно)

104

Александр Иванович Румянцев (1680–1749) — был денщиком и лицом, близким к Петру I, который давал ему разные дипломатические поручения.

(обратно)

105

Фёдор Матвеевич Апраксин (1661–1728) — русский государственный деятель и сподвижник Петра I. Граф, генерал-адмирал (1708), глава Адмиралтейского приказа.

(обратно)

106

Александр Борисович Бутурлин (1694–1767) — в то время денщик, русский военачальник, граф, генерал-фельдмаршал, Московский градоначальник.

(обратно)

107

Матвей Христофорович Змаевич (Матия Крстов, 1680–1735) — российский флотоводец. Происходил из знатной семьи Змаевичей, город Перист в Бока-Которском заливе Адриатического моря (ныне в Черногории), племянник архиепископа Андрии Змаевича.

(обратно)

108

Иван Александрович Балакирев (1699–1763) — доверенный слуга императора Петра I и его супруги Екатерины I, впоследствии придворный шут императрицы Анны Иоанновны. Пользовался славой большого остроумца и балагура.

(обратно)

109

Александр Хьюм-Кэмпбелл, второй граф Марчмонт (1675–1740), был отпрыском знатного шотландского рода, политиком и судьей. С 1715 по 1721 год был послом Великобритании в Дании.

(обратно)

110

Василий Лукич Долгоруков (Долгорукий) (1670–1739) — князь. Российский посол, посланник, полномочный министр в Польше, Дании, Франции, Швеции. Член Верховного тайного совета; за участие в так называемом «заговоре верховников» сослан в Соловецкий монастырь, где и обезглавлен в 1739 году.

(обратно)

111

Ассамблея — празднование, европейская форма проведения досуга.

(обратно)

112

Звание генерал-адмирала в России ввел Петр Великий. Первым генерал-адмиралом в 1708 году стал граф Ф. М. Апраксин.

(обратно)

113

Шнява — небольшое парусное торговое или военное судно, распространённое со второй половины XVII века до конца XIX века в северных странах Европы и в России.

(обратно)

114

Волею судеб свершилось так, что с высоты своей блестящей карьеры Шафиров был низвергнут в бездну мздоимства. В 1722 году он был обвинен в казнокрадстве, мздоимство было свойственно почти всем без исключения «птенцам гнезда Петрова». Шафиров был особо жестоко наказан из-за того, что из-за своего вздорного характера при разборе своего дела учинил в Сенате безобразный скандал, чем грубо нарушил регламент. Петр Великий повелел, чтобы Шафиров был «казнен смертью без пощады и чтоб никто не надеялся ни на какие свои заслуги, ежели в сию вину впадет».

(обратно)

115

1 мая 1715 года корабль был спущен на воду. Его длина 46 м, ширина 12,8 м, средняя осадка 5,5 м. Он имел усовершенствованное парусное вооружение. Корабль отличался хорошими мореходными качествами и имел мощное по тем временам артиллерийское вооружение.

(обратно)

116

Питер, перед нами не люди, а самая настоящая нечисть. У них светятся глаза. Бежим отсюда (англ.).

(обратно)

117

Гинея (англ. guinea) — английская золотая монета, имевшая хождение с 1663 по 1813 год. Впервые была отчеканена в 1663 году из золота, привезённого из Гвинеи, отсюда и появилось её неофициальное название. Вес гинеи колебался в пределах 8,3–8,5 г (содержание золота превышало 90 %), диаметр — 25–27 мм.

(обратно)

118

Князь Борис Иванович Куракин (1676–1727) — первый постоянный посол России за рубежом, один из видных представителей российской дипломатии, сподвижник и свояк Петра Великого (Пётр Первый и Куракин были женаты на родных сёстрах — Лопухиных). Крестник царя Фёдора Алексеевича.

(обратно)

119

Яков Вилимович Брюс (1669–1735) — российский государственный деятель, военный, инженер и учёный, один из ближайших сподвижников Петра I. Умелый полководец, генерал-фельдмаршал, создатель российской артиллерии, граф.

(href=#r119>обратно)

120

Ганс. Завтра. В таверне «Три кабана», в 14:00. Иоганн (нем.).

(обратно)

121

Кунсткамера — кабинет редкостей, в настоящее время — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого Российской академии наук, первый музей России, учреждённый императором Петром Первым и находящийся в Санкт-Петербурге. Обладает уникальной коллекцией предметов старины, раскрывающих историю и быт многих народов. Но многим этот музей известен по коллекции «уродцев» — анатомических редкостей и аномалий.

(обратно)

122

Долгоруков Яков Фёдорович (1639–1720) — князь, сподвижник Петра I, его советник и доверенное лицо. Участник Азовских походов и создания регулярной армии. В 1700–1711 гг. в шведском плену. С 1712 г. — сенатор, с 1717 г. — президент Ревизионной коллегии.

(обратно)

123

Долгоруков Василий Владимирович (январь 1667 — 11 февраля 1746) — русский военачальник, генерал-фельдмаршал (1728), участник Северной войны 1700–1721 годов, член Верховного тайного совета (1727–1730), президент Военной коллегии (1741).

(обратно)

124

Волколак (волкодлак) — в славянской мифологии оборотень, принимающий образ волка: это или колдун, принимающий звериный образ, или простой человек, чарами колдовства превращённый в волка.

(обратно)

125

Рентмейстер — должность в российской провинции. Рентмейстер выполнял функции казначея, в обязанности которого входил сбор денег, поступающих от плательщиков, земских комиссаров и магистратов, а также выдача денег по законным требованиям. При этом требовалось вести строгую отчётность, для которой устанавливалось пять книг. Каждый год в рентереях проводилась ревизия. За похищение казённых денег рентмейстеру грозило лишение имущества, чести и жизни.

(обратно)

126

Карл VI (1 октября 1685 — 20 октября 1740) — император Священной Римской империи с 17 апреля 1711 года, последний потомок Габсбургов по прямой мужской линии. Король Чехии с 17 апреля 1711 года, король Венгрии с 17 апреля 1711 года и претендент на испанский престол.

(обратно)

127

Священная Римская империя — политическое объединение, сохранявшее в продолжение десяти веков (800–1806) одну и ту же форму, одни и те же притязания. Внешняя история империи есть, в сущности, история Германии и Италии в Средние века.

(обратно)

Оглавление

Питер Гамильтон Спасение

  Зов Земли

  Экспертная группа

  Джулосс

  Экспертная группа

  Каллум и Юрий

  Джулосс

  Экспертная группа

  Юрий, наперегонки со временем

  Джулосс

  Экспертная группа

  Алик работает по знакомству

  Джулосс

  Экспертная группа

  Смерть Меланомы

  Джулосс

  Экспертная группа

  Феритон Кейн шпионит

  Экспертная группа

  Джулосс

  Экспертная группа

  Квинта Джио-Феритон

Питер Гамильтон Спасения нет

  Зов Ваяна

  Лондон июня 2204 года

  Экспертная группа Станция Круз июня 2204 года

  Лондон 26 июня 2204 года

  Ваян Год 54 ПБ (После Биоформирования)

  Станция Круз 26 июня 2204 года

  Луна 26 июня 2204 года

  Нью-Йорк 26 июня 2204 года

  Лондон 26 июня 2204 года

  Ваян Год 54 П. Б.

  Лондон 26 июня 2204 года

  Лондон июня 2204 года

  Станция Круз июня 2204 года

  Луна июня 2204 года

  Акита июня 2204 года

  Ваян Год 56 П. Б.

  Лондон июня 2204 года

  Лондон июня 2204 года

  Нью-Йорк июня 2204 года

  Лондон 29 июня 2204 года

  Ваян Год 56 ПБ

  Станция Круз 29 июня 2204 года

  Лондон июня 2204 года

  23-я Весов июня 2204 года

  Лондон июня 2204 года

  Хабитат Макдивитт 30 июня 2204 года

  Ваян Год 56 ПБ

  Нью-Йорк июля 2204 года

  Ричмонд, Лондон июля 2204 года

  Ваян Год 56 ПБ

  Лондон 3 июля 2204 года

  Станция Круз июля 2204 года

  Лондон 24 июля 2204 года

  Ваян Год 56 ПБ

Питер Гамильтон Святые Спасения

  ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

  ПАДЕНИЕ ДЖУЛОССА

  ЛОНДОН декабря 2206 года

  ДЕЛЬТА ПАВЛИНА декабря 2206 года

  МЕЖЗВЕЗДНОЕ ПРОСТРАНСТВО Год 2 ПП (После Прибытия)

  ЛОНДОН декабря 2206 года

  ЗВЕЗДНАЯ СИСТЕМА КОРМА декабря 2206 года

  ЛОНДОН 10 декабря 2206 года

  ЛОНДОН декабря 2206 года

  МЕЖЗВЕЗДНОЕ ПРОСТРАНСТВО Год 5 ПП

  ЛОНДОН декабря 2206 года

  КВИНТА ГОКС-НИКОЛАИ «Спасение жизни», 11 декабря 2206 года

  МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Седьмой год полета

  СТАНЦИЯ КРУЗ День «S», 11 декабря 2206 года

  МИССИЯ «НОКДАУН» День «S», 11 декабря 2206 года

  «ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» День «S», 11 декабря 2206 года

  ХАБИТАТ НАШУА, ДЕЛЬТА ПАВЛИНА День «S», 11 декабря 2206 года

  МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Девятый год полета

  «ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» Неделя четвертая

  МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Пятнадцатый год полета

  ЛОНДОН февраля 2231 года

  МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Пятнадцатый год полета

  ЛОНДОН февраля 2231 года

  «ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» Год второй

  НЕЙТРОННАЯ ЗВЕЗДА Прибытие «Моргана»

  «ЕРЕТИК-МСТИТЕЛЬ» Год четвертый

  «МОРГАН» Миссия «Последний Удар», год двенадцатый

  СВЯТЫЕ Анклав оликсов

  «МОРГАН» Сенсорная станция оликсов

  СВЯТЫЕ Анклав оликсов

  КВИНТА ГОКС «Спасение жизни»

  «МОРГАН» Сенсорная станция оликсов

  СВЯТЫЕ Анклав оликсов

  ПОСЛЕДНИЙ УДАР

  СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

  КВИНТА ГОКС «Спасение жизни»

  СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

  «МОРГАН»

  КВИНТА ГОКС «Спасение жизни»

  СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

  ВЗВОД ДЕЛЛИАНА Анклав

  СВЯТЫЕ «Спасение жизни»

  ИРЕЛЛА «Морган»

  СВЯТЫЕ «Морган»

  ИРЕЛЛА «Моргам»

  ОБРАТНЫЙ ПОЛЕТ «Морган»

  ЛОНДОН Далекое будущее

  НЬЮ-ЙОРК Далекое будущее

  ИРЕЛЛА-2 Лондон

  ИРЕЛЛА-1 Глубокий космос

Брайн Майкл СТЭБЛФОРД ПУТЕШЕСТВИЕ К ЦЕНТРУ

Брайн Майкл СТЭБЛФОРД ЗАХВАТЧИКИ ИЗ ЦЕНТРА

Брайн Майкл СТЭБЛФОРД ЦЕНТР НЕ УДЕРЖАТЬ

Валентин Егоров АС ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

  Глава 1

    1

    2

    3

    4

  Глава 2

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 3

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 4

    1

    2

    3

    4

  Глава 5

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 6

    1

    2

    3

    4

  Глава 7

    1

    2

    3

    4

  Глава 8

    1

    2

    3

    4

  Глава 9

    1

    2

    3

    4

  Глава 10

    1

    2

Валентин Егоров ШПИОН ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Эпилог

Шарапов Кирилл Легенда космоса

  Глава первая. Горящий дом

  Глава вторая. Солдат

  Глава третья. Звездные перекрестки (часть первая)

  Глава третья. Звездные перекрестки (часть вторая)

  Глава третья. Звездные перекрестки (часть третья)

  Глава четвертая. Гагарин (часть первая)

  Глава четвертая. Гагарин (часть вторая)

  Глава пятая. Возвращение (часть первая)

  Глава пятая. Возвращение (часть вторая)

  Глава шестая. Аd Astra (к звездам) (часть первая)

  Глава шестая. Аd Astra (к звездам) (часть вторая)

  Глава шестая. Аd Astra (к звездам) (часть третья)

Кирилл Шарапов Ступень эволюции

  Пролог

  Глава первая. Вы можете всё

  Глава вторая. Чем живут могучие

  Глава третья. Загадки загаданы

  Глава четвёртая. Корпорация Гришина

  Глава пятая. Дерись до конца

  Глава шестая. Он дал результат

  Глава седьмая. Стрелок неизвестен

  Глава восьмая. Охотники за призраками

  Глава девятая. Закон – что дышло…

  Глава десятая. Цена вопроса

  Глава одиннадцатая. Нить Ариадны

  Глава двенадцатая. Король умер

  Глава тринадцатая. Начало новой эры

  Глава четырнадцатая. Охота на охотника

  Глава пятнадцатая. Месть – дело святое

  Глава шестнадцатая. Призрак материален

  Глава семнадцатая. В преддверии катастрофы

  Глава восемнадцатая. Конец орды

  Глава девятнадцатая. В конце клубка

  Глава двадцатая. Конец эпохи

  Глава двадцать первая. Свидание с будущим

*** Примечания ***