Провал операции «Нарко» [Юрьевич Михаил Папулов] (fb2) читать онлайн

–

Казалось бы, чем детективный жанр способен разнообразить читательскую полку? По крайней мере, на текущий момент. В лучшем случаи это будет ещё один худо-бедно увлекательный и в той или иной степени запутанный сюжет, достойный, возможно, приличного тиража или удачного сценария для постановки. В целом, единственное, чего катастрофически не хватает этому жанру во все времена, так это художественности. В мировом масштабе, конечно, есть психологические вещи, содержащие признаки серьёзной литературы. У нас, к сожалению, до последнего текущего момента это явление не наблюдалось. Окончание этого так называемого текущего момента ознаменовало появление на горизонте нового писателя, достаточно молодого и, несомненно, перспективного. И это ни кто иной, как новая звезда литературного небосклона Кристина Орлова.

Её сочинение «Провал операции «Нарко», являющееся, по сути, детективом остросюжетного жанра с криминалистическим оттенком, смело можно отнести к высокохудожественному произведению. История простого врача, работающей в простой российской глубинке, начинает захватывать воображение читателя уже с первых строк. И происходит это не по причине удачной сюжетной линии. На острие пера здесь фактура слова. Выбранная манера подачи повествования даёт автору точку опоры, дающей возможность оттолкнуться от мощной гравитации жанра криминального чтива и коснуться бесконечной выси художественного слова. О том, насколько высоко удалось Кристине взлететь в своих трудах, теперь судить лишь читателю. Критика, по большей части, свои выводы уже сделала.

Критик и компания.

–

– История, описанная в этом повествовании, в какой-то мере соответствуют некоторым подобным событиям, реально происшедшим на территории нашей огромной страны. Тем не менее, по большей части события эти, как и герои, являются вымышленными. Таким образом, любые ассоциации, связанные с этим произведением, а соответственно и с его персонажами, являются лишь плодом того или иного воображения.

От автора.

–

ПРОВАЛ ОПЕРАЦИИ «НАРКО».

– В небесах бог, в ГСНН – Я …

( Генерал ГСНН, контр-адмирал

в запасе Кривена А. Г. ).

____

С утверждением, что слово «баба», как минимум, режет слух и искажает женскую суть, согласиться почти каждая представительница моего пола; заостряю внимание – почти. Но не каждая. Хотя в утверждении и есть простор для различного рода дискуссий, и я по большей части с этим согласна. Опять же, по большей части – это значит не полностью. И вот почему: однажды, между делом, я поворошила лингвистический хлам и к удивлению отрыла для себя реальное объяснение. Оказывается слово «баба» это есть когда-то общепринятое обозначение женщины, лишь иногда нагруженное шуткой, иногда пренебрежением. Таким образом, поняла я, все женщины – бабы. Как и все мужчины – мужики. Вот оно как на самом деле! Кому как, а на душе от открытия повеселело. Поэтому-то тон моего предстоящего повествования и оказался насыщен различными оттенками иронии, чаще добрыми.

Теперь подойду к мимолётно озаботившей меня проблеме с другой стороны – с досады. Нет секрета в том, что никто не обижается на противоположный половой эквивалент «мужик». Мало того, за фасадом этого понятия зачастую разгораются претензии на мужество. Но героических символов мало, да вокруг них всегда крутится много мужиков. Именно последние и виновны в подпитке всех, или почти всех, отрицательных синонимов, слабому полу посвящённых. Особенно такому, который на неприличном языке обозначается другим словом с той же буквы «б». А вот тут моё возмущённое сердце переполняется гневом, но пустить в ход ногти не представляется возможным – дорогой маникюр, да и кератин далеко не сталь. Поэтому, дабы унять нервы, я вынуждена предаться некоему подобию полемики.

И так, кто же это такая баба с буквы «б»? Пусть будет какое-то аналогичное, но не режущее слух слово. Блудница. Так вот – это всего лишь раба любви, поступками которой движет, как минимум, сила чувств. Что это за сила такая, вопрос частный, но то, что она не зиждется на материальном замесе, это точно. Налицо лишь душевные порывы. Порой взрывы. Только лично я критична к нимфомании в её вулканических проявлениях. Но это я, а что касается других, ту пусть каждая сама определится – в конце концов, мы не в исламе живём.

Обидно другое – почему слово «блудница» зачастую выводится пером, макаемым в грязные чернила. Ведь применительно к мужчинам понятие «блуд» если не равноценно, то граничит с понятием «доблесть». Да только без блудниц не будет и блудников. Будет – а местами и сейчас есть – зоофиллия, гомосексуализм, фетишитиз, ещё много чего, но блуда точно не будет. Так что пусть все блудники-лицемеры скажут большое спасибо за существование той, которую порой с презрением называют простым русским словом «б» – блудница.

Совсем другое дело проститутка. Мат на неё не распространяется. Она бродит по лабиринтам чужих инстинктов движимая лишь материальными задумками и поэтому никакого отношения, за редким исключением, к чувственности не имеет. Добыча её, скорее всего, зависит от знания тонкостей этого лабиринта, но то, что пустые тупики встречаются чаще, чем клады в них, это точно.

Так к чему же я всю эту антимонию затеяла? Всё банально – я простая российская женщина, довольно молодая и более чем привлекательная. Моя фигура, по мнению некоторых ценителей, достойна глянца, короткая тугая косичка напоминает небольшой канат из крепких пшеничных колосьев, а походка порой заставляет мужчин выворачивать шеи так, что слышен хруст позвонков (если позвонки короткие и толстые, то это скрежет, а если удлиненные и тонкие – скрип). Но главное не в этом: я не только банальная баба, но и – по внутреннему складу – где-то блудница, где-то и проститутка, а где-то и пылкая влюблённая; это уж как придётся. Наверное, так и нужно. А теперь конец разъяснениям, так как моё повествование совсем не об этом.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

1.

Внешняя сторона любых происшествий не всегда отражает реальный расклад вещей, что зависит порой от многих причин. Всё дело в сути последних, остающихся зачастую в тени. Например, такое происшествие, как беда. Когда она приходит внезапно и застигает врасплох, её жертва не сразу вдаётся в исследование причинно-следственных связей. Хорошо, если они налицо, иначе усилия, потраченные на поиски, могут принять масштабный характер, хотя иногда и нет. Это уж кому как повезёт. Сначала, как правило, бывает паника. И я не оказалась исключением, когда в какой-то момент жизни ко мне пришла беда. С причинами, как и с подсчётом потерь, пришлось разбираться потом.

По правде говоря, если завуалировать стремления к самоуспокоению и вооружиться философией, то можно и в потере узреть приобретение. Но анализ набирает в логике, если проводится третей стороной или задним числом. Когда, так сказать, под раздачу попадаешь сам, то, если ты не прохиндей, или облака над тобой сотканы из светлых помыслов, поиск правды может вылиться в подобие пускания мыльных пузырей. Как это примерно произошло в моём случае. Всё вышло совсем неожиданно и поначалу совершенно деморализовало. Но всё по порядку.

Я по профессии врач. Травматолог. Объяснить, какого чёрта меня утянуло в медицину, до сей поры не могу. Когда кто интересуется, то обычно отмахиваюсь, отвечая, мол, все туда шли, ну и я пошла. На самом деле, когда я подавала документы в мед, туда уже не очень-то и шли – пошатнулся престиж профессии, а именно материальная составляющая. Но поскольку было, в принципе, безразлично, где учиться, в итоге судьба одела меня в белый халат.

Несмотря на всякого рода студенческие страшилки, первые три курса дались легко, а вот на четвёртом начались проблемы с зачётами. Причина последних возникла в образе смазливого ловеласа с соседнего факультета. Роман оказался коротким, но бурным. Я тогда в первый раз испытала на пылкость свои чувства, которые вскипели, как сошедшее с ума игристое вино, но также быстро и выдохлись. Выпали, так сказать, в осадок. Лишь когда количество учебных долгов превысило все разумные рамки, рассудок постепенно начал преобладать. Первое время казалось, что ситуация разрешится сама по себе. Но обвал с учёбой в какой-то момент принял настолько катастрофический характер, что едва не пришлось вылететь из ВУЗа.

«Любовь по таким расценкам не для меня» – решила я, когда направилась в деканат исправлять ошибки молодости.

Декан, мужчина более чем зрелый, но ещё достаточно похотливый, сразу просчитал ситуацию. Байки о болезнях, кражах и других несчастьях, свалившихся на голову бедной студентки, как набрякшие капли по сырому листу, скатывались с его сальных ухмылок. Я не сразу поняла, что ему на самом деле нужно. А когда поняла, то долго ломаться не стала. В итоге зачетная книжка приобрела надлежащий вид одним росчерком пера. Совести же, обретшей душок продажности, какое-то время было неуютно в теле, но до самобичевания не дошло. Выручила учёба – общие науки закончились, и подошла фаза непосредственно медицинских познаний, утянувшая пытливый ум на самое дно; или наоборот, вознёсшее к небесам – где ему, просвещению, место, одному богу известно.

Поначалу я сомневалась, по какому пути пойти. Больше тянуло к хирургии, но пугал избыточный блеск её нержавеющих колото-режущих атрибутов. Только унылость терапевтического консерватизма пугала ещё больше, и когда подошло время решать, я всё же предпочла скальпель фонендоскопу. Как раз подвернулась многообещающая интернатура по травматологии в одной из лучших клиник и, в итоге, жизненный путь приобрёл отчётливые перспективы.

Интернатура промелькнула быстро и, благодаря новоявленному коллеге с пятилетним рабочим стажем, оказалась насыщенной в профессиональном плане и бурной в плане личном. Дни среди декораций больничных палат и операционных блоков сменял антураж то ресторанных вечеров, а то и ночей, наделённых томными полутонами гостиничных портьер. Рабочие пятидневки, пролетая на одном дыхании, плавно перетекали в насыщенные экспрессией выходные. Мой бой-френд Серёга, Сержо-Тороццы – как он себя называл, не жалел ни внимания, ни денег, чем совершенно меня не расстраивал. Единственное, что не радовало, возникало в конце каждого месяца в виде бумажки, называемой «расчётка». Цифры, пропечатанные там, не внушали оптимизма, будучи умноженные даже на число пять. Ну что ж делать, если по части зарплаты российская медицина в мировых аутсайдерах. Ранее казавшееся светлым будущее постепенно окрасилось в нищенские тона. А так как обратная сторона оптимизма пессимизм, то я, естественно, в него и ударилась.

Мой жизнерадостный друг Сержо-Тороцци, однако, не разделил этих переживаний. Посоветовав, шутя, и впредь чаще бывать там, где наливают, он как-то довёл до меня серьёзное утверждение, что хорошего врача должны пациенты кормить. Он, по всему, уже давно жил по такому принципу и, судя по расходам, не безуспешно. Хотя в России мздоимство где-то противозаконно, я в глубине души считала медицину некоим исключением, но в условиях интернатуры на эксперименты не решилась.

Частные медицинские центры дерут с клиентов по три шкуры и делают это официально, зачастую потчуя работающего на них лекаря лишь подачками. И почему бы нельзя делать то же самое в государственной больнице, но, как минимум, раза в три дешевле (драть лишь одну шкуру), не теряя в качестве. В общем, когда пришло время получать лицензию на работу, во мне накопился некий моральный потенциал, сулящий относительно безбедное существование.

2.

Хорошие учителя залог будущих успехов ученика. Моя практика оказалась одной из многих подтверждений этой мудрости. Все основные навыки костоправа были с лихвой освоены на интернатуре и, заступив на трудовую вахту, я быстро заработала уважение коллег и стала постепенно набирать клиентуру. Отмечаю: не пациентов, а именно клиентуру, ибо пациент лечится, но за это ещё и платит только клиент. Неофициально конечно.

По закону в государственной клинике за всё финансирует государство – и медика, и услугу, и фармацию. Это, как известно, и есть конёк чиновника, на данной территории жирующего – кто же ещё, если не он о гражданине позаботится. Он, слуга народа, и дёргает за ниточки, административные механизмы в движение приводящие. Забота, естественно, производится с помпой, из-под шумка которой исправно слышен шорох казнокрадства. А если у кого из плебса хороший слух, то его можно и вправить – на это имеются органы внутренних дел. Раньше был криминал, но этот сейчас в тени, инициативу взяли некоторые ребята в погонах. Кое-кто их них по нынешним временам преуспел – на многое идут ради своего карьерного роста и, соответственно, материального благополучия. Не прогнёшься – не поживишься. Но тут я опять забежала вперёд.

Возвращаюсь к медицине. Таким образом, если рука клиента начинает греть ладонь врача, то последний автоматически тянется к теплу тем чаще, чем оно сильнее. В общем, я уже на первом году самостоятельного врачевания поняла истину текущего периода – если владеешь каким-либо мастерством, реализуй его в финансовый эквивалент. Чем я активно и занялась.

Тут главное найти изюминку. А последняя в том, чего хочет заболевший человек. А он хочет поскорее вылечится. И ещё, чтобы не было боли и страха. В этом и есть основные фишки.

«Доктор, – чуть ли не с порога приёмного отделения начинает умолять какой-нибудь приличного вида мужик, раскроивший пилой или мотором кожу до мяса, – сделайте всё как следует».

«У нас всегда всё как следует, – обычно уверяю я, и начинаю осмотр, – только сначала придётся подождать, а потом потерпеть».

«Почему потерпеть, – забывая, как саднит его рана, округляет глаза мужик, – а вы разве не обезболиваете?».

«Обезболиваем, но у нас из бесплатного есть только новокаин, – без лукавства поясняю я, – а платное запрещено».

И это действительно так, и звучит оно как «будем резать по живому». Всё дело в том, что чиновник на федеральном уровне так расписал. А платно возможно лишь у частника, до которого в данном случае далеко. В реальности есть анестезиолог, но у него и так достаточно дел, на них он по обыкновению и ссылается, если можно обойтись без наркоза.

«А может у вас какие лекарства есть, – дрожащим голосом зондирует почву пациент, – я заплачу».

«Есть …».

«Сколько?».

«Ну, смотря, что вы захотите».

Здесь пациент не замечает, как меняет свой статус – становится клиентом. И виноват здесь не он. И не врач. Виноват тот, который создал программу социальных гарантий, наплевав на её прямого исполнителя. А кто плюёт на врача, тот плюёт и на его пациента. Отсюда и подобие поборов, именуемых в медицинской среде не иначе, как благодарность.

«Я хочу самое лучшее, – почуяв облегчение предстоящих страданий, жертва обстоятельств несколько успокаивается, – лишь бы не больно. За ценой не постою».

На этом, как обычно, предоперационные прелюдии заканчиваются – клиент, что называется, созревает. Я ещё раз провожу осмотр и уточняю детали – что и почём. Потом даю распоряжения сестре и готовлюсь к операции. Здесь, как уже говорила, я асс. Иногда, когда клиент сразу суёт деньги, приходится пояснять, что брать наперёд некорректно по двум причинам – что качество не деньгами меряется и что попросту плохая примета. По правде говоря, это действительно так, ибо первое правило врача лечить по совести, а не по оплате. Именно это правило, как оказалось потом, и сыграло в моей истории решающую роль. Но об этом впереди.

3.

ГСНН, Государственная служба надзора за оборотом наркотиков, – контора серьёзна. По крайней мере, серьёзную головную боль для индивида, попавшегося в его сети, обеспечить в состоянии. Ребята, приходящие оттуда, стараются держать марку крутизны. Это касается и женщин, там работающих. На самом деле в полицейской среде работа в службе контроля оборота наркотиков считается не совсем престижной или где-то даже ссылкой. Ведь по большей части лишь в новостях да в кино бравый полицейский только и делает, что крутит руки наркокурьеру, следопыт в погонах разгадывает хитросплетения наркосетей, а бесстрашный собровец берёт с поличным наркобарона и его свиту. Практика наркополицейского же, особенно если он трудится в уездном городке, довольно рутинная и даже скучная. Токсикоманы, опустившиеся на дно социальной лестницы его удел. Поэтому и мечтает он о конфискациях больших партий кокаина, во снах озирает – желательно с вертолёта – бескрайние поля мака, в раздумьях выгружает из замаскированных контейнеров тюки с коноплёй. Изредка, чаще с бодуна или с температурой тела тридцать семь и девять, видит в грёзах чемоданчики, набитые аккуратными пачками наркодолларов. Если грёзы цветные, то у бедра болтается серебристый кольт. И всегда его зрачок (порой недоспавший и неизменно тусклый) чаруется волшебнейшим в мире чудом – падающей на погон звездой.

В реалиях всё гораздо более приземлённое. В подавляющем большинстве приходится окунаться в вонючий хлам притонов, выныривая из его гниющих хламид то в объятьях язвенной дегенератки, то со шприцом дезоморфина в руке, измазанной вредоносной кровью. Иногда из жижи дерьма всплывает использованный презерватив (потенциальная улика изнасилования – шанс для карьеры криминалиста).

Однако всё это как-то не орошает душу карьериста елеем тщеславия. На отрепье профессиональный взлёт не сделаешь. Нужно что-то посерьёзнее, помасштабнее. А где взять? Тут надо пораскинуть серым веществом, заполненным такими же, как его окрас, мыслями. И идея приходит. Вот именно отсюда и берёт начало масса лишённых здравого смысла уголовных дел, заведённых на ветеринаров, аптекарей, эскулапов – ведь именно в их среде крутятся химикаты, нужные для обезболивания, успокоения, наркоза и некоторых других медицинских козней. Ведь одно дело работать с отбросами общества, а совсем другое схватить врача за руку, увенчанную ампулой цивильного дизайна. И если от его халата пахнет прилично, то тут же можно поставить его в психологический тупик вопросом о доходах, на которые приобретёна дорогая парфюмерия. Оперативнику, естественно, ответ заранее известен – он раза три-четыре больше зарабатывает, а духами дорогими не мажется. Обидно. Особенно оперативнику женского пола, особенно если она молодая, некрасивая, с амбициями, и безнадёжно незамужняя. Не повод ли это – так, к слову – для ненависти?

Но взять оборотня в белом халате, даже не подозревающего, что он преступник, это лишь половина проблемы. Прежде нужно его вычислить. И на это порой тратятся огромные усилия не особенно одарённого интеллекта. И далеко не один день, наполненный бумажной рутиной. А когда улыбнётся удача и фамилия жертвы обретёт реальные координаты, можно брать. Но просто так операцию замутить нельзя – нужны доказательства. Для этого и существуют оперативно-следственные мероприятия с присущими им мечеными деньгами, контрольными закупками, оперативниками под прикрытием, замаскированными диктофонами.

Легко представить идущую на операцию разномастную от конспирации братию, окрылённую охотничьей страстью. В их, наполненных азартом охоты глазах, уже отражается тусклый свет больничных ламп, стены кабинета, заваленного коробками запрещённых медикаментов на полу, усеянном вскрытыми ампулами. Посреди перепуганный человек – естественно в большом белом колпаке со змеёй – испуганно мельтешит презренными глазками. Его кадык усердно дёргается – только что пережёван и проглочен похищенный или подделанный рецепт. Перед собой он вытягивает руки для наручников – добровольная сдача смягчает наказание. Надо ли догадываться, что и местные и областные газеты зайдутся уголовными сводками.

Честь и хвала ГСНН! И генерал Кривена будет доволен – исполняется его негласный приказ об усилении раскрываемости. Не имеет значение как, а вынь и подай свеженькое раскрытое преступление. Вот такие-то дела.

4.

Любая давшаяся определёнными усилиями профессия, особенно любимая, опасна агрессией увлёчённости. Не скажу, что я схожу с ума от счастья в работе, но способна погружаться в неё с головой. Но только при условии, если иногда есть возможность хорошего отдыха. Кто же не прочь хорошо оттянуться – так поговаривал мой прежний дружок Сержо-Тороццы. Именно он вдруг вспомнил обо мне и пригласил на какой-то банкет. Естественно чтобы не стыдно было показаться с неотразимой напарницей, в роли коей со мною порой сложно состязаться. К тому же минимум обязательств и ноль расходов с моей стороны. И о каких расходах может идти речь в подобных обстоятельствах, когда напарница сама первоклассный товар. В общем, я без колебаний согласилась.

Банкет организовался по поводу дня рождения какого-то Серёжкиного друга – полицейского по роду деятельности. Естественно и гости в подавляющем большинстве имели отношение к полиции. Учитывая, что в своё время насмотрелась детективных сериалов и начиталась таких же книг, я обрадовалась обилию собравших в одном месте бравых мужчин. Правда, внешне они по большей части совсем не походили на киношных героев, но когда-то ослеплённой волшебной силой искусства, мне казалось, что каждый из них в реальной жизни такой же (по части схватки с преступниками) бесстрашный как в кино, благородный с законопослушными гражданами, ну и так далее и тому подобное. Аксиому, чтобывают и разные обстоятельства, и разные люди, и что профессия далеко не критерий личности, мозг попросту отгонял на безопасное расстояние. Да и кто о таких вещах размышляет в праздничной обстановке. Поддавалось осмыслению только одно – сюда точно не сунется какой-нибудь специалист по части порчи праздничных настроений.

Возможно, у кого подобная озабоченность вызовет усмешку, но мне разок пришлось попасть в передрягу на какой-то или свадьбе или панихиде. Тогда компания из трёх хулиганистых дебоширов (или дебоширистых хулиганов – как оно по правильному-то?) устроила такую драку, что досталось всем кому ни попадя и почём зря. Даже мне, сидящей скромно с краю, прилетело чем-то по голове и потом долго саднило. Мужики как-то сразу разбежались по закуткам. Из героев остался некий бывший опер. Он, поскольку не испугался (уже принял пару-тройку стопок) и поскольку на общем фоне физически выделялся, быстро скрутил всех трёх методом выворачивания суставов – приёмы самбо. Мероприятие было спасено. После этого случая я пришла к убеждению, что на любой, даже захудалой вечеринке один, как минимум, служитель правопорядка не помешает.

Здесь же их, улыбчивых и доброжелательных, было если не поголовно, то большинство точно. Все, как один, напоказ примерные семьянины, держащие под ручку своих благоверных и не забывающие усаживать их за стол, предварительно отодвинув стул.

«Семейно-банкетная показуха», подумала я, переступая подобие порога, являющего грань между рутиной и торжеством. Рутина, естественно, осталась позади, а навстречу повеяло празднично-застольным ветерком. На самом деле никакой не ветерок, а движение воздуха, создаваемое вентилятором, больше напоминающим подвешенный под потолком пропеллер самолёта. Наверное, хозяин кафешки имел отношение к авиации или был накоротке с дочкой генерала ВВС. Так или иначе, а застольные ароматы, развеиваемые лопастями агрегата, серьёзно ударили в ноздри. И я, поддерживаемая под локоток надёжным Сержо-Тороццы, направилась к своему месту. Туда, что как раз напротив блюда с нарезкой – зелень яркая, а мясо так себе, не особо свежее. Серёга, как и положено, подал мне стул и, получив в благодарность озаряющую – и это уже много! – улыбку, помог сесть. «Интересно, – подумала я, – будет ли он так внимателен к жене, когда женится? И тут же поняла, что нет: ведь он всегда говорит, что в жизни мужчины женщин должно быть не одна. По крайней мере, не лицемерит, как некоторые якобы примерные семьянины.

«Поскреби идеального мужа, найдёшь блудника» так поговаривала одна старая дева, и именно это сейчас мне вспомнилось. Похоже, дева была права, иначе я не обратила бы внимание на немые щелчки зрительных выстрелов в мою сторону. Как в мишень, где нет разметки и лишь сплошное яблочко. Грудь – десятка, зад – десятка, талия – десятка. Если внезапно прицел брал мимо меня, это было молоко в образе верных половин: когда их жёны под каким-либо предлогом окрикивали своих «стрелков», оптика последних нехотя теряла фокус. Таким образам, когда дошла до праздничного стола, я уже была с ног до головы и в обратном порядке совершенно «обстреляна».

Но, дабы не прослыть лицемеркой, признаюсь – мне это понравилось. И раньше нравилось, и, думаю, будет ещё долго нравиться. Разве плохо, когда становишься явным объектом внимания и, подспудно, целью вожделения. Если публика, в конце концов, цивилизованная и никто тебя не трогает руками, и нет назойливости, то пусть лицезрят.

Иногда, правда, бесцеремонность некоторых индивидов вызывает нескрываемое раздражение. Особенно, если нагловатое сверление взглядом лишь цветочки. А семечки, это когда из наивного небытия резко возникает чья-то нечистая ладонь, невзначай прошедшаяся по бедру – если сверху вниз, то намёк, если наоборот, то откровение. В другой раз это какая-то взмокшая рука, между делом положенная на талию – не ломайся, мол, девка, будь покладиста. А в особых, запоминающихся случаях, это откровенно сжатая в пятерне ягодица – предпоследний по силе медиатор отрицательных эмоций (не будем вспоминать ошеломительный по наглости визит похожей пятерни под юбку – не хрена себе, заявка!). Относительная темнота, некоторая теснота, неизменный хмель и ты в какой-то момент ощущаешь, как чей-то невоспитанный мускул уже играет с твоим честным, ничего не подозревающим рецептором.

Но здесь, по крайней мере, на первый взгляд, ничего такого не намечалось: и ребята сдержанные, да и жёны – лучшего надзирателя не придумаешь – при них. Лишь они бы не перепились, но, по рассказам одних и по молчаливому подтверждению других, даже пьяный в дугу полицейский всегда помнит две вещи – как себя вести в обществе и где лежит пистолет. Поскольку пистолетов я не увидела, логично было предположить, что вся воля будет направлена на поведение. Как выяснилось позже, рассказы и подтверждения имели на то основания, и выяснилось это благодаря Сержу, который уже через пару часов от начала застолья надрался в зюзю.

В общем, когда мой бой-френд приткнулся в уголок и мирно уснул, на меня обратил внимание один из гостей. Этакий комиссар от сохи, подшофе плохо понимающий разницу между сеновалом и банкетом. Поскольку стало заметно, что я осталась практически без кавалера, он решил воспользоваться моментом и принялся меня откровенно клеить. Через пять минут стало понятно, что шансов у него нет абсолютно никаких, хотя, если честно, шансов у него не было уже и в момент, когда он направился в мою сторону; или даже раньше – когда на это решился. Но рук, однако, поначалу он не распускал.

Я, поскольку не хотела навлечь какой-либо гнев на Сержа, откровенно брыкаться не стала. Так, аккуратно не подпускала на аморально близкое расстояние, включая физически доступное для рук. Ничего нас не объединяло, да объединять не могло. Если по части морали наши линии и могли пересечься – оба, так сказать, отдались службе обществу, то физическая составляющая являла строго противоположный вектор. Начнём с того, что я на дух не переношу, когда кто-то непонятно с какого перепугу вдруг начинает лезть своим артикулярным аппаратом в мой ближний обонятельный план. Особенно если незадолго до этого подавался говяжий антрекот с чесночным соусом. Бог свидетель, кому я подобное и позволяла, так это был мой отец, но родную кровь, извиняйте за аллегорию, со сточными водами сравнивать не стоит.

Далее – мне малоинтересны сами по себе истории, будь это различные байки о сумасшедших деньгах или о невероятных приключениях, даже если они украшены восклицательным знаком доблести и основаны на реально героических событиях. Интонационные всплески, пусть и с эмоциональной подпиткой, лишь бульканье, если за ними нет абстракции. И даже правильная дикция, хотя она и имеет большое значение, мне не кажется первостепенной. Я всегда хотела видеть в рассказчике дар к литературным приёмам, а именно к оригинальной способности подачи того, что он хочет сказать. Удачно подобранное слово или уместная фраза – вот медиатор, цепляющий струны моей души. Не плохо, если при этом в воздухе ощущается весенний аромат цветущей черёмухи.

Здесь же изливался поток чего-то лично пережитого в виде событий, шедших одно за другим, причём прямо мне в физию, сквозь облако кулинарного «парфюма» (говяжий антрекот, хотя в более узком, но правильном значении это блюдо называется медалье). Что-то о подвигах «оперов» и об успехах «следаков» – кто это такие, я могла только догадываться, но находилась в состоянии спёртого дыхания и поэтому было всё равно.

– Простите, забыл представиться: подполковник Листиков, начальник районного отдела ГСНН, – внезапно прекратив рассказ, он протянул мне свою мозолистую – последствие длительного контакта с черенком от лопаты – руку.

– ГСНН, это что? – поинтересовалась я и, естественно, так же подала собственную холёную (французский скраб, содовые ванночки, крема с эфирными маслами) «лапку» и потом назвала своё имя.

Далее родился короткий комплемент по части моего, на самом деле заурядного имени. А следом мне пришлось выслушать некое подобие лекции о ГСНН. Повествование оказалось подробным: что-то об историзме становления, о какой-то кадровой компетентности, про служебную успешность, так же об изощрённости коварства мафии, но ничего о значении аббревиатуры. Дождавшись подходящего момента, я вновь задала вопрос.

– Ах, Да! Простите, это вкратце означает нарконадзор! – Листиков горделиво улыбнулся; с налётом фальши, но, что очень важно, вежливо.

5.

«Вежливость – хорошее поведенческое качество, но вовсе не обязательный аспект порядочности. Как и улыбка: зачастую она лишь разновидность маски, скрывающей оскал безличия, корыстности, насмешки или обмана. И чем въедливей зло, тем обаятельней его улыбка. Прежде чем раскрыть свои карты, зло, скорее всего, предстанет в маске, инкрустированной бисером улыбчивости.

Hello, я злодей! – абсурд!

Как охотник применяет маскировочный костюм, так и злодей аналогично использует улыбку и вежливость. А если индивид обретается на невысокой ступеньке развития, то его улыбка и вежливость становятся способом тяжёлого выживания в окружающем мире. Мимикрия – способ существования …».

Подобные строки я прочла в предисловии к роману некоего итальянского писателя Лероса Питони «Следствие закончено, забудьте» – случайно попавшая в руки книга, оставившая в душе сильные впечатления. «Бывает же где-то такая несправедливость» думала я, перелистывая страницу за страницей. Особенно врезалась в память сцена, когда главный герой спрашивает надзирателя, почему он выбрал эту работу. «А что я ещё могу» улыбчиво ответил тот и скрылся в лабиринте каземата.

Книга, по правде, на любителя, но сценка получилась выразительной. И почему же она не пришла на память в момент этого знакомства. Всё дело, скорее всего, в спиртном. Нет, нет, я вовсе не перебрала с выпивкой на этом банкете. Мало того, я чётко помнила, и всегда помню, о необходимости самоконтроля на любом общественном мероприятии, но без лёгкого шума в голове любой праздник превращается если не в пытку, то, как минимум, в тоскливое мероприятие. Пусть и малый, но градус способен скрасить вечер и слегка затуманить разум, и я не отметила, в какой момент потеряла чувство дистанции. Если быть более конкретной, то данном случае дала повод её нарушить, даже не заметив. А заметила, когда оказалась зажатой между кирпичной кладкой подсобки и жилистым телом начальника райотдела ГСНН. Вежливость в этот момент исчезла, как и не бывало.

И почему это некоторые мужики, особенно имеющие мозолистые ладони, такие сухопарые? Точнее – жилистые. Или порода такая – сколько не корми, всё как в прорву. Или они до отупения лопатят подсобные – своя картошечка, зелёненький лучок, свежая моркошка – огороды; отсюда и мозоли. Не знаю, но почему-то я не люблю таких вот жилистых мужиков, даже высоких. В смысле и когда ухаживают, и когда лапают. К слову, люблю я обходительных и умных, но таких, среди встречавшихся мне по жизни, указанной выше породы не попадалось. Видимо в этом есть какая-то взаимосвязь: по всему, интеллигентность редко селится в гончем теле. Конечно, по части подобных заявлений некая часть сильного пола скривит злобную ухмылку, но извиняться не собираюсь – бабам от сильного пола (и от тех, что с мозолями, и без) куда больше достаётся. Такое порой узнаёшь, уши в трубочку сворачиваются, стоит лишь слух навострить. Коряга, лоханка, мочалка, корова, ещё много чего – всего списка «лестных» терминов не перечислить. Естественно, рассуждения типа «мозолист, значит – ехиден» не имеют под собой никакого основания, но для меня всё одно: мозолистость – отдельно, романтизм – отдельно. Особенно, когда ощущаешь талией, как заусеницы натруженной пятерни массово цепляться за изящные нити платья, голову обносит совсем не романтическими веяниями. А где потрудилась заусеница, там наверняка появится затяжка. В общем, первое, о чём я подумала, когда господин Листиков проявил ко мне некие тактильные чувства, это о затяжках. Сначала на платье, а следом и на колготках.

6.

– Господин полковник, – в меру заёрзав, чтобы заусеницы его ладоней не наделали этих самых затяжек, я попыталась оказать сопротивление, – люди же кругом, смотрят.

Внезапно придавленный душевным грузом, возможно обусловленным недостающей звездой (полковнику, наверное, позволила бы себя лапать!), ловелас надрывным голосом поправил меня:

– Подполковник …

Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, есть ли действительно слежка, он последней не обнаружил и вновь повернулся. Взглянув так, что я почувствовала себя в чём-то подозреваемой, Листиков принялся посвящать меня в дифференциацию чинов. Объяснение оказалось настолько выстраданным, что перед моим взором ясно выстроился вектор мечтаний человека, надевшего (или одевшего – как там по ихнему правильно; нацепившего) погоны. Мечтания, по всему, не имели реальной базы – отсутствие покровителя или квот, или интеллекта. Я, по правде говоря, и без этих пояснений неплохо разбиралась в званиях. Так, хотела польстить служаке, а он всерьёз воспринял. Кроме того, мне и тогда было и сейчас совершенно «каши навалить» на все эти звания и чины. Но есть большая прослойка людей, для коих в этом смыл существования, так что я задела за живое. Можно конечно, было слегка поехидничать об отсутствии юмора у служаки, но, с другой стороны, вдруг его взбесит то, к чему я буду клонить. Я уже, было, собралась подыграть и понятливо закивать головой, мол, теперь поняла, кто есть кто, как из зала, а он находился как раз за углом колонны, к коей оказалась прижата главная героиня повествования, донеслись аккорды гитары. Электрогитары. Что-то вроде попытки настройки струн. Потом чей-то знакомый голос объявил начало выступления.

– О, боже! Это же Фикс! – обрадовалась я, вспомнив, что Серж говорил о том, что лично организовал выступление известного в нашем городе музыканта по имени Филя.

Его фамилии начиналась на букву «к» и заканчивалась, кажется, на «с». Отсюда – симбиоз фамилии с именем – и кличка. О полном звучании фамилии имелось лишь смутное представление, но все, кто посещал местные кафешки и ресторанчики, были в курсе редких способностей гитариста-самоучки. Он знал наизусть почти все популярные композиции классической рок-музыки и даже прекрасно подражал их авторам. Он мог «сбацать» на неизменной шестиструнке всё от фолк-рок и до хеви-метал, но особенно любил T. Rex и, как на икону, молился на портрет Марка Болана, ныне покойного. Парочка его, Болана, вещиц, а именно Ballrooms Of Mars и Monolith, неизменно звучали на каждом мероприятии, где самоучка, в хорошем смысле слова, засвечивался. Мало того, мероприятия начинались и заканчивались этими вещицами.

Когда впервые услышала Фикса, я попросту обалдела. Вернее, вначале было безразличное лицезрение публикой, частью коей являлась я, обусловленное заурядной внешностью исполнителя. Потом, по мере прослушивания, возникло нарастающее удивление, а уже после – полный балдёж от услышанного. В конце представления, а это действительно оказалось представлением, по причине неожиданно полученных эмоций в голове возникло ощущение лёгкого бриза, вызванного живым исполнением.

«Вот это суппер!!!» – проносились в моей голове восторженные мысли, когда он исполнял Teenage Dream.

Скромные физические данные, отсутствие напускной харизмы, безвкусие в одежде – всего того, чем принято украшать заурядность, с избытком перекрывалось исполнительскими способностями Фикса. А может и таланта. Образуя с электрогитарой единый организм, он, наверное, не зря заслужил среди местных прозвище «гитаромен» – вроде как аналогия робокопа. Не могу утверждать, но родись в другой – страна или время – среде, он, возможно, мог бы стать знаменитым музыкантом. Не исключено и великим. В реальности же, приходилось довольствоваться уровнем уездного масштаба, временами замахиваясь на губернию.

– Какой ещё Фикс? – недовольно поморщился Листиков.

– Тот, что надо! – не вдаваясь в разъяснения, я взяла его под локоть и легонько подтолкнула вправо, если смотреть от меня, или влево, если от него, – идёмте, господин подполковник!

Когда мы вошли в зал, Филя, по всему, обнаружил сбой в игре инструмента и сосредоточенно принялся подтягивать и ослаблять струны. Насколько я знаю, он иногда делал это перед выступлениями, как и весь эстрадный мир делает. Мелочь конечно, а сколько шарма; антураж, как же без этого.

В общем, мы стали пробираться к столикам и тут меня будто пробило несильным, но пронизывающим разрядом электрического тока: мой восторженный взгляд случайно столкнулась с другим, наполненным ненавистью взглядом. Хозяйка последнего молодая, но с кожей землистого оттенка, женщина, находилась в несколько затенённом углу, отчего её глаза как бы светились. Свет этот явно излучал злобу, и без сомнения в мою сторону.

«Она увидела во мне соперницу, – догадалась я и, несколько смутившись, направилась к своему месту.

Стул Листикова находился совсем в другой части зала, поэтому, с топорной галантностью проводив даму – то бишь меня, он двинулся к себе. Тут Фикс, как и положено, объявил «вещь» Марка Болана «Bang A Gong» После вступительного проигрыша, от которого я уже завелась, зал наполнился бесподобными по красоте звуками. Я тут же забыла обо всём вокруг – о своём друге Сержо-Тороццы, о незнакомой ревнительнице, и даже о напористом офицере нарконадзора.

Как потом оказалось, понапрасну.

Единственное, что доставило массу впечатлений от времени, проведённого в непривычном для меня обществе, было выступление Фикса. За последней его песней – на этот раз что-то новое – будто наступила зловещая бесконечность. Как неизведанная пустота за последним видимым столбом частокола, уходящего в туман.

Злые ассоциации возникли в моём воображении оттого, что полицейские в своём большинстве оказались недовольны выступлением – они тут же принялись просить исполнить какую-то муть из шансона. Кто что – про эскадрон, про спецназ, и даже про тюрьму. В общем, они хотели бардовскую песню, чтобы можно было подпевать. Что ж, каждому своё. Мне же слушать «Владимирский централ» совсем не хотелось – ни с подпевкой, ни без неё. И, растолкав трезвеющего Сержа, я направилась с ним восвояси.

7.

Я думаю, трудно не согласиться с утверждением, что жизнь летит чертовски быстро. Если ты не испытываешь физическую боль, не сидишь в заключении и не тянешь руку со ступенек паперти, то от ужасов восприятия скорости спасает как минимум отсутствие свиста в ушах. Время само по себе действует бесшумно – берёт, так сказать, тихой сапой.

«Кажется, ещё на днях шли с Сержем с банкета, – рассуждала я, стоя у окна в перерыве между операциями и без эмоций созерцая редкие, но крупные тополиные снежинки, – был майский теплый вечер, а сейчас уже далеко не весна».

Серёга тогда набрался как скотина, и выручило такси, иначе пришлось бы тащить его на себе. Потом я какое-то время его не видела – по части женского пола парень он не обязательный, но это и не важно. В отношениях без обязательств нет места обидам – такой подход настолько удобен, что в последнее я возвела это в статус принципиальности. Тем более что подобное поведение не противоречит природе – в большинстве случаев самка пересекается с самцом только в период, отведённый творцом. Но последний наделил одно из своих творений не только инстинктом, но чувственностью и разумом. Так что некоторые из творений – я, в данном случае – решают для себя сами, какую линию поведения выбирать.

В общем, с кем хочу, сколько хочу и когда хочу. Кому-то покажется это вызывающим, но, в конце концов, я не паучиха «чёрная вдова»: не кусаюсь и никого не убиваю. Что касается разбитых сердец, так ещё раз повторяю: прежде всего, никаких обязательств.

К счастью, мои далеко немногочисленные пассии имеют рассудительный склад ума, да и моя загруженность работой оставляет ничтожно мало времени на «с кем, сколько и когда». Так что на деле паучихе совсем не до пауков: не погибнуть бы самой в паутине трудов своих праведных, пусть и наделённых налётом корыстности.

Не поработаешь – не заработаешь. Сколько вкалывать и что при этом заработать, это уже другое дело, но принцип прямой трудово-рыбной пропорциональности (без труда не выловишь рыбку из пруда) никто не отменял. А так как другого стимула к работе, чем её материальный эквивалент, я не признаю, то и к золотому тельцу отношусь где-то с почтением. И стесняться мне здесь нечего, так как чем больше и лучше я работаю, тем громче звенит падающая в мою ладоньмонета. Оттого-то и приходится загружать себя дежурствами, подработками, консультациями, удовлетворяясь хронометрической скупостью судьбы, безразличной к промежуткам, именуемым « личная жизнь».

Справедливости ради нужно отметить, что оставшегося времени всё-таки оказывается достаточным не только для желанных знакомств, но для встреч, не вызывающих энтузиазма. Одна из таких произошла через пару недель после уже известного знакомства с подполковником Листиковым: именно он заявился на мою работу якобы с целью проверки наркотиков. Раньше никогда не заявлялся, а тут нате, подарок. В общем, пока его подчинённые шерстили больницу, сам он просидел в травматологии, занимаясь расспросами в своей профессиональной области. Беседа велась по большей части со мной, из чего я сделала заключение, что меня опять пытаются склеить – так «продвинутая» часть населения именует процесс ухаживания. А поскольку моё отношение к подобной категории ухажеров имеет статус устоявшегося, то я не церемонясь – опыт – отмела все подвижки на корню. Причём сделал это так, что никто из рядом присутствовавших – и мои и его коллеги – вообще ни о чём не догадался. Кроме одной: да, именно той злобной дамы, что пускала в мою сторону молнии из-под налитых ненавистью век ещё на банкете. Здесь, при свете энергосберегающих лам, взгляды, движимые ревностью, выглядели ещё более зловеще. Я, конечно, всегда сочувствовала неприметной красоте, но в адрес данной представительницы не было абсолютно никакого сострадания. Даже отмеченное печатью физической немощности зло не достойно жалости. В общем, ни с чем ушла и ревизия, и её шеф – нарушений в работе больницы выявить не удалось.

Листиков, однако, не успокоился: не прошло и недели, как судьба вновь свела нас – не зря, видимо, говорят о существовании любви, коею бог отметил троицу. Третья встреча, как я сразу догадалась, имела отнюдь не случайный характер. Всё указывало не только на ухажёрские претензии, но и на их настойчивый характер. Даже показалось, что во всём этом имеется некоторая скрытая угроза, но я быстро отмела подобные подозрения. И как потом оказалось зря. Наперёд не заглянешь; по крайней мере, не всегда. В общем, он встретил меня по дороге в магазин. В супермаркет «Норман» (наверное, названного в честь певца Криса Нормана из группы «Смоки»). Я проходила мимо стоянки, а он оттуда выезжал. Или заезжал: не знаю, где там выезд (въезд?) – городская теснота зачастую даёт простор фантазиям проектировщиков.

– Привет, дорогуша, – со спины донёсся вроде бы знакомый голос.

«Мало ли на свете дорогуш, и голосов схожих тоже хватает» – подумала я и, решив не пополнять ряды лучезарных дур, без всякой ответной реакции продолжила путь.

Быстро забыв о возгласе, уже через две секунды я затылком почувствовала приближающийся лёгкий шум, похожий на дыхание. По причинам личной безопасности пришлось поспешно оглянуться – вплотную ко мне, на малых оборотах и поэтому почти бесшумно, подъезжал автомобиль. Конечно же, хозяином и автомобиля и звуков (или владельцем – кому как угодно) оказался ни кто иной, как господин Листиков.

«Опять он, этот сухопарый лось, – в глубине души догадавшись, что сейчас меня ожидает, я несколько ужаснулась, – и как это его дыхание, возможно затруднённое массивными «сушенками», показалось мне лёгким шумом? Оно даже перекрывает работу мотора».

– Дорогуша, – Листиков, видимо опасаясь, что вновь не будет услышан, для надёжности прямо через опущенное боковое стекло полез мне прямо в физию, – привет!

– 0! Господин подпоручик! – стараясь подавить с трудом скрываемую иронию, я попыталась изобразить сдержанную радость, – Привет! Привет! Какими судьбами вы здесь?

– Я – подполковник, – несколько насупившись, уточнил Листиков (видимо, это всё ещё очень важное обстоятельство) и продолжил, – да вот, в магазин решил сгонять за продуктами. Глянул в холодильничек, а там пусто – нет овощей. А как без зелени-то? Картошечка, маркошка, лучок, капустка – витаминки же. Вот и решил сгонять!

«Или он действительно считает, что мне интересно, куда его носит и зачем, – я в душе ухмыльнулась, так как считала, что занудой является любой малознакомый человек, рассказывающий о себе, когда его ради приличия спрашивают о делах и жизни, – или это прелюдия к ухаживанию в стиле «а-ля кобель».

Верным оказалось, естественно, второе предположение, но его обратной стороной всё одно является предположение первое. Так или иначе, но подъехал он ко мне, так сказать, не стой стороны.

Вообще не особо важно, откуда и на чём к даме «подъехать», главное в этом деле красиво «вырулить» и эффектно «припарковаться». Раз уж в ход пошла автомобильная терминология, то подобный процесс мне представляется примерно так: красивый автомобиль, появившийся из «ниоткуда», лихо описывает полукруг и без всякого лишнего лавирования останавливается так, что приветливые глаза водителя и аналогичные его пассии встречаются взглядами аккурат через открытое боковое окно. При этом тормоза настолько хорошо прокачаны, что кабина в миг полной остановки подаётся слегка вперёд вместе с хозяином и через долю секунды возвращается в правильное положение благодаря совершенной системе амортизации. В общем, вроде героя на коне, или как принц под алыми парусами – короче, где-то в стиле фантазий Саши Грина. Но я, как уже известно, не Ассоль и мне если и интересна любовь, то только в чистом виде, без всяких «прибамбасов».

Листиков же, путь бы даже и не подвалил, а просто красиво подъехал, да ещё и не напугал, а приятно удивил, всё одно не имел шансов. И вовсе не потому, что он не Грей – я вообще отношусь с ухмылкой к фантазиям о героях-любовниках, особенно увенчанных восклицательным знаком кокард. Для меня всегда было важным – и сейчас важно – личное обаяние человека, а если его недостаточно, то хотя бы обаяние материального характера: ну неравнодушна я к богатству, что тут поделаешь. А уж кого жизнь пошлёт, одному богу известно. Лишь бы это не был болван из числа подобным любителям маркошки и лучка.

– И правильно! Витамины, это гарант твёрдости духа, – не желая дальше вникать во все обстоятельства его гастрономических дел, я решила как-то выходить из завязывающегося разговора, – если уж решил, значит, однозначно, сгонял! А коль нет лучка на столе – то нет и решительности в жизни, а значит, нет и дела! Всё по мужицки.

Листикова после этих слов несколько перекосило: его, явно, задела не столько явная ирония, сколько скрытое пренебрежение. А чего он ещё хотел: знакомясь, чуть ли не лезет под нижнее бельё, а получив вежливый отказ (подчёркиваю – вежливый; другая по морде даст!), устраивает служебные проверки – чем не домогательство! А тут – на тебе, нарисовался красавец: «Привет, дорогуша». С другой стороны можно понять человека, достигшего высшей ступеньки своей эволюции – все барьеры позади и всё позволено. Но то, что для него вершина, для меня даже не приступок, поэтому пусть и отстреливает птиц, промышляющих на его высоте. Может для него «Табель о рангах» сродни библии, но я признаю другую религию. Да и на «ваше высокоблагородие» он всё одно не тянет, и дело здесь совсем не в звании и чине. Говорю же – сухопарый; и сам он, и его интеллект.

– Да, без решительности в нашем деле никак, – после некоторого молчания (результат осмысливания сказанного мною), многозначительно пояснил он, – вот я и решился пару раз набрать ваш номер, но вы не ответили. Что так?

«Позвонил пару раз? – обуздывая мимику, я напрягла извилины, – что-то не припомню, когда это я допускала недогляд за пропущенными звонками?!».

Листиков тем временем, пусть и ненавязчиво, продолжал сверлить меня взглядом – видимо желал вывести на «чистую воду». Скорее всего, считал, что я должна смутиться и начать оправдываться. Как забывшая проявить воинское приветствие девица из тех, кто находятся в его непосредственном подчинении. Но я даже не помыслила объясняться перед ним; я не из тех его девиц и не буду отдавать честь; и в прямом смысле, и – тем более – в переносном.

Он, конечно, в душе уже строил планы по второму варианту – «переносному», но я даже не собиралась разбирать «полёты» с какими-то пропущенными звонками. Поэтому мой ответ оказался нескрываемо нахальным:

– Не было средств на балансе.

Это, по интонации, больше походило на «нет чувств на сердце». После таких слов он, судя по мимике, не смог выбрать верную линию поведения, насупился и в итоге отвалил на своём заграничном драндулете в неизвестном мне направлении.

8.

Если я слышу от человека заверения, что якобы его мало интересуют деньги, то первым делом копаюсь в памяти, пытаясь подобрать для такой логики подходящий диагноз. Пусть и выше уровнем обывательских познания в психиатрии, но довольно примитивные с профессиональной точки зрения, заводят меня в тупик, сводя всё к понятию «идиотия». Ну, кто же, как не идиот, способен недооценивать деньги. Речь, конечно, не о олигофрене, что проживает в дурдоме по причине полного отсутствия мышления и речи. И не о древнем греке, который в свои старые эллинские времена – термин пришёл из тех веков – не участвовал в общественной жизни (отрывался от коллектива). Я, когда каким-то образом оскверняются товарно-денежные отношения, имею в виду банальную человеческую глупость, и именно для её обозначения и использую некоторые подходящие уничижительные словечки. Не поворачивается язык величать умником бессребренника, если это только не лик святости.

«Зенитно-ракетным комплексом надо убивать таких умников», – как-то вспылила я в уме, когда главный врач на одной из оперативок принялся втирать подчинённым, что медицинский пилотаж осваивает совсем другие орбиты, вне материального радиуса.

Гиппократ конечно Гиппократом, но и клятву нужно чем-то подкреплять, и рубль здесь надёжная опора. На пути этого укрепления, правда, стоит уголовный кодекс, но если работать по уму, можно не бояться встречи с суровым взглядом прокурора. Но, как говориться, даже и на опытную женщину преклонного возраста бывает проруха. Что ж тут говорить о молодой, практически не знавшей бед девушке, в какой-то момент ставшей своего рода мишенью. Это я к тому, что «кирпич», прилетевший в один прекрасный момент именно в мою голову, был запущен именно целившейся рукой.

В общем, когда к тебе идёт кое-какая удача, не стоит зарываться и, если имеются потенциальные тёрки с законом, нужно всегда быть начеку. Многие «орлы» – и малого (без счёта), и большого (не так часто) полёта – ушли в последнее пике, забрав крылом лишнего воздуха. Облака так же таят опасность, и если хочется жить спокойно, крутиться нужно где-то между ними и земной твердью. Я мало рассуждала – если честно, вовсе не рассуждала – на подобные темы и оттого в один прекрасный момент увязла в подобии небесного киселя.

Кто-то, наверное, усмехнётся, представив взявшего на лапу врача этакой птицей высокого полёта, но для поборников служебного взлёта в погонах он желанная добыча. Настоящий хищник миллионами, а по нынешним временам и миллиардами, хапает, а тут какая-то пара сотен. Но опер – не киношный, а реальный из жизни – по большей части трудных путей не ищет (распутать сложную криминальную схему ума хватает далеко не у всех; очень далеко не у всех), и именно поэтому в один прекрасный день на дисплее именно моего мобильника высветился незнакомый номер.

Какая-то дама заискивающим голосом поведала, что страдает неким несложным недугом и очень хочет от него избавиться. Ещё она сказала, что обратилась по рекомендации моих знакомых и что готова щедро расплатиться за помощь. Я, конечно, сразу ощутила запах денег и охотно, без всякой опаски, принялась выяснять суть дела. Эта суть заключалась в так называемом предварительном сборе анамнеза для выбора последующей посиндромной тактики. Простыми словами я вкратце попыталась узнать, что и где болит и что с этим можно сделать.

Дама пояснила, что по неким причинам не может всё рассказать по телефону, но почему-то спросила, чем будет производиться обезболивание. Уже здесь нужно было насторожиться – обычно никто не интересуется названием препаратов, разве что аллергики. Да и у тех свои нюансы – как минимум, в голосе имеются ноты опаски за свою жизнь. Здесь же вопрос коснулся именно названия препарата, без настораживающих интонаций. Я, даже не помыслив насторожиться, поддалась на заискивающую манеру и без задней мысли назвала препарат, вернее назвала несколько препаратов, но дама, услышав название одного из них, сказала, что всё поняла. Дальше она принялась выяснять, сколько всё будет стоить, но тут меня бог отвёл: я предложила встретиться и уже тогда всё решить. Дама согласилась.

Доверчивая рыба, я, как выяснилось позже, в этот момент оказалась на крючке. А всё дело в том, что в свободном обращении не все препараты разрешены законом, и в свое практике я где-то этот закон нарушала. Но не думала, что это может оказаться настолько серьёзным. В общем, дама на том конце телефонной нити поблагодарила меня за отзывчивость и мы сошлись на том, что обсудим детали при встрече.

От предчувствия заработка где-то в глубине души потеплело – когда наживка закамуфлирована, жабры по большей части не чуют опасность.

Не успел палец соскочить с клавиатуры, как мобильник вновь запиликал. Номер опять оказался незнакомым, я даже мельком предположила, что это, наверное, ещё один клиент: когда деньги активно идут в руки, естественно думаешь о деньгах, когда нет – тоже. Но в этот раз предчувствия меня подвели: в трубке раздался голос ещё одного моего старого знакомого, и корыстные мысли отошли на задний план.

Здесь стоит прерваться и совершить небольшой экскурс в достаточно недавнее прошлое, где жизнь свела меня с довольно необычным человеком. Ну, по большому счёту, не таким уж он являлся и необычным, но на общем фоне застенчивой или беспардонной посредственности выделялся. Звать его Женя, а погоняло – Жек, хотя это больше соответствует нашему «Жилищно-эксплуатационная контора: ЖЭК». В общем, знакомы мы со школьной парты, друзьями не были, но приходилось частенько общаться. У Жека имелся иммунитет к школьным учебникам, но при этом присутствовал талант к предпринимательству. В результате из образования он освоил лишь неполное среднее и автошколу, но после армии его материальные дела пошли в гору. Строительство, ремонт, отделка, приобретение недвижимости или сдача её в аренду – он во всём принимал активное участие и из всего извлекал деньги. На любовном фронте так же одерживалась победа за победой. Я по каким-то причинам оказывалась вне амурного прицела, и лишь благодаря огрехам его здоровья наши дорожки не разошлись.

С Жекой всегда что-то происходило: то колики в сердце, то острая слепота или скрип плеча, или неизвестная зараза. В общем или-или. И каждый раз, страшась инвалидности, а то и смерти, он обращался ко мне за помощью. Почему ко мне? Да потому что доверял. Он так и говорил – я тебе доверяю. Я всякий раз таскала его по соответствующим кабинетам, прося знакомых докторов разобраться. Те, естественно, разбирались, диагноз снимался и жизнь продолжалась. Такая вот история с этим Жекой.

Услышав его голос, я, естественно, решила, что опять что-то стряслось, но отсутствие пессимистических ноток в голосе создало некую тупиковую ситуацию. Не дав сообразить, с какой стати производится звонок, Жека сходу и скороговоркой поинтересовался, слышала ли я про дым над водой.

– Если это пар, то только про тот, что над чашкой с кофе – недоумённо ответила я, гадая, что он хочет.

– Какой на хрен кофе, – раздражённо прохрипел Жека, – какой на хрен пар: Дипарпул…!!! Смоке он ве вотер…!!!

– Deep Purple? – догадываясь, что он пытается донести, переспросила я, – Smoke On The Water?

– Ну да!

– Конечно, слышала, – не скрывая удивления от наивного вопроса, ответила я, – кто ж не слышал? А ты только что узнал об их существовании?

В трубке наступило некоторое молчание: Жека, в душе считая себя эрудитом, явно обиделся – он и всегда обижался, и сейчас обижается, особенно в присутствии третьих лиц, когда в его адрес подшучивают. Он называет подобное «умничаньем», при этом, не видя разницы, например, между понятиями «эрудит» и « полиглот» (не говорю уже о билингвах и полилингвах, но тут уже я действительно умничаю).

– Дипарпула всё знают, – сглотнув комок обиды, уточнил он, – ну так что, пойдёшь?

– Куда? – не поняв, чего он хочет, спросила я.

– На Дипарпул.

– Ты так говоришь, будто они к нам приехали, – я не поняла, то ли Жека меня разыгрывает, то ли хочет пригласить в тематическое рок-кафе, то ли попросту сбрендил

– То и говорю, – уверенно, с элементами металла в голосе, пояснил он, – я уже заказываю билеты. На тебя брать?

Я поняла – Жека не шутит. Вот это да – музыканты звёздной величины да в нашем захолустье, пусть и губернского уровня! Эту группу любил слушать ещё мой отец. Он продолжает её слушать и, думается, будет слушать дальше. Раньше, во времена молодости моих родителей, зарубежные музыканты, как и всё буржуйское – одежда, техника, кино, воспринимались чем-то космическим. Сейчас времена изменились, но тамошняя эстрада, особенно английская, всё ещё находиться на недосягаемой высоте. Пуская даже некоторым её представителям по семьдесят. Поэтому посетить концерт Deep Purple – редкий, если не единственный, шанс, и я, естественно, даже не подумаю его упустить.

– Брать!

Короче, Жека пообещать приобрести для меня билетик на концерт. Будучи уверенной, что он не подведёт, я, подгоняемая зазвучавшей внутри мелодией из Highway Star, занялась своими делами.

9.

Есть утверждение, что наибольшую опасность для человека представляет сам человек. Конечно, если из списка опасностей отмести природные катаклизмы, неизлечимые болезни, хищных животных, ядовитых рыб, мужей-алкоголиков, гамма-джеты квазаров и т. д. и т. п., то так оно и есть. Но, предупреждая о беде, землетрясения рапортуют геомагнитными изменениями, болезни ужасают симптомами, хищники рычат, ядовитые рыбы щетинятся иглами, от мужей разит перегаром, квазары взрываются. Опасный человек же обыкновенно не выдаёт злых намерений – если задумал коварство, он маскирует его, используя какое-нибудь надёжную маску; во все века универсальна приветливость.

– Здравствуйте доктор, – раздавшийся в трубке голос не насторожил даже ни на йоту, – мы с вами на сегодня договаривались.

Я сразу узнала эти заискивающие нотки, отдающие шелестом купюр: это та самая дама с неотложным недугом, что по рекомендации друзей искала встречи со мной неделю назад!

«Надо же, какой душевно располагающий диапазон связок! – удивилась я божьему дару, не подумав, что всевышний вообще-то многообразен по части комбинации даров и что вообще нужно быть осторожным, разговаривая по телефону.

– Конечно, конечно! – я, как и положено, нацепила маску услужливости, плотная ткань коей затеняет опасность, – я вас уже жду! Поднимайтесь ко мне!

Всё правильно – где выгода, там и услужливость. Но, в корыстном предвкушении, скрашиваемом благородством предстоящего действа, скрипка профессионального долга играла первую партию в моём сердце – как бы там не было, а прежде всего, будет оказана больному помощь. Гиппократ прочно засел внутри, отодвигая все коммерческие моменты на второй план. «Не навреди» – старо как мир. Да предастся каре забывший клятву! Следование заповеди, возможно, и уберегло меня впоследствии от более серьёзных проблем.

Не подозревая, что последние возможны, я на стук открыла дверь кабинета. Представшая предо мной пациентка, несмотря на слегка отталкивающую внешность, обаятельно улыбнулась, после чего и была приглашена присесть на стул. Больше приземистая, чем невысокая, одетая довольно невзрачно, но опрятно, она приняла приглашение. Мне даже показалось, что я уже где-то уже встречалась с обладательницей этой нечистой кожи, покрытой какими-то мелкими бугорками и оспинками. Но сквозь затёмнённые стёкла очков – оправа подобрана безвкусно: позолота местами отлетела, на дужках сколы – глаз не разглядеть.

«Наверное, веки с дефектами, поэтому и прячет», – решила я и, дожидаясь, пока устроится поудобней, продолжила её рассматривать.

Молодая дама, лет двадцати пяти, имела – оговорюсь, что это сугубо частное мнение – внешность «неприметной красоты» из старой песни. Про ту, кою и на танцы не приглашают и до дому не провожают. Общество по обыкновению с некоторой жалостью относится к категории населения, воспетой в этой песне, будь то мужская или женская часть. Получается: ты некрасив, а значит, обижен богом, то есть где-то убог, что прямиком ведёт к праву на получение сертификата жалости.

Но здесь надо немного разобраться. Некрасив, вовсе не значит убог. Кроме этого к убогости можно отнести и физическую увечность, а так же и духовную посредственность. А вот тут действительно трудно что-то поделать: ума порой не дашь, а увечность далеко не всегда исправишь. В отличие от неприглядности, которую всегда можно как-то примять косметологией, навалится на неё пластической хирургией. Да и фокус интеллекта порой сильней ужимки красивого взгляда, так как мышцей, даже мимической, всегда движет извилина. Поэтому, коль твой образ прост, то усложняй рисунок своего мозга. Если в этом достичь успеха, то внешний мир в глазах наблюдателя (собеседника) затмится внутренним. При определённом усилии это более чем возможно; в истории много тому доказательств, и перечислять все попросту нет смысла – всё в книгах написано.

Неприметная афиша может вещать о невиданном действе, хотя в наше время возможно и обратное. Поэтому-то я не спешу с выводами, когда вижу невзрачного человека: а вдруг его лицо имеет не общее выражение, скрывающее необозримые просторы интеллекта. Последний больше и долговечней.

Поэтому-то, прежде чем жалеть дурнушку, я задумывалась о том, а что я о ней знаю. За невзрачной внешностью может скрываться что угодно: и доброта, и мыслительные способности, и обаятельный дар. И ещё зло. Но вся эта умственная гимнастика уходила глубоко на задний план, когда передо мной являлся пациент, особенно клиент. Кто бы он и какой не был.

– Ну, и что у вас стряслось? – совершенно не обращая внимания на прыщики и оспинки лица, я задала стандартный вопрос пациентке.

Она, мило улыбнувшись, пожаловалась на боли в плечевом суставе, плохом его функционировании. Особенно смущало её отсутствие причин расстройства – не ударила, не застудила, не наджабила. Недуг, как выяснилось, беспокоит уже достаточно длительное время и порой причиняет серьёзные страдания.

– Уснуть иногда невозможно, как ноет, – заключила девушка и в доказательство повернула плечо, сопроводив движение стоном.

«Ещё немного, и её сустав либо заскрежещет, или кость треснет», – подумала я, увидев явно гипертрофированную гримасу.

– Странно, – с долей недоумения заключила я, закончив осмотр, – рука нормально функционирует. Нужен рентген.

– А у меня уже есть рентген, – вновь заулыбалась она, – вы только скажите, сколько нужно будет вам заплатить?

Я удивлённо посмотрела на даму: ещё нет даже диагноза, а она уже решает вопрос оплаты. Если придерживаться логики, естественно любая работа чего-то стоит, но как можно определиться со стоимостью не зная объёма. Время, силы, расходные материалы – всё это нужно учесть. Не особняком стоят и материальные возможности заказчицы. Но возможна, она имеет в виду именно аспект диагностики. Так или иначе, я решила уточнить.

– За что вы хотите мне заплатить?

– За обезболивание.

Ну и ну! Ещё неизвестно, что и как лечить, а она уже поднимает вопросы анестезии. Знай заранее, чем обернётся это обезболивание, так я уже в этот момент – как в кино показывают – дёрнула бы за руку так, что очнуться ей пришлось бы уже в гипсе. Вот и вся анестезия! Но зло, как уже говорилось чуть раньше, коварно: я не насторожилась, ни на грамм.

– Думаю, мы обо всём договоримся.

–Тогда давайте, – она в очередной раз улыбнулась.

– Что давайте? – некоторое недоумение возникло в моём сознании.

– Говорите, сколько будет стоить обезболивание.

Чего это она так озабочена анестезиологической стороной лечебного процесса, подумала я? Обычно люди прежде о сути болячки справляются: что будет да как быть. Наверное, наслушалась страшилок от медицины. Или попросту трусиха. Ведь падают же некоторые в обморок даже от вида шприца. Да что там от шприца – от ватки с капелькой крови валятся. Если она такая, решила я, сразу нужно обнадёжить.

– Не в цене суть, а в качестве. Правильный путь введения, удачно подобранный препарат, и посещение врача запомнится как сеанс релаксации.

– Здорово! А какие препараты вы будете делать?

– Обезболивающие конечно.

– Понятно, что обезболивающие. А какие?

– Да любые, – пожала плечами я, – я обычно с комплексом препаратов работаю.

– А какие именно? Реланиум будет?

– Если хотите, будет и реланиум, – с некоторым недоумением заверила я, даже не задумываясь, чего это она прицепилась к обезболиванию.

У меня как раз залежались пара ампул этого препарата, относящегося к группе сильнодействующих (прошу не путать с наркосодержащими – это совсем другая история). К слову, в эту группу входит даже спирт – если сотрудник нарконадзора задержит вас со ста граммами его девяносто процентного, то запросто может завести уголовное дело. Это что-то вроде хранения в больших количествах, а если вы подарите этот пузырёк другу, то ещё и за сбыт. А если рядом будет кто-то третий, то могут пришить и преступное сообщество. К сильнодействующим относятся: анаболики – обратной стороной могучей мускулатуры культуриста является уголовный кодекс; снотворные – не дай бог, замучает бессонница, можешь в итоге загреметь на нары; ещё какие-то: не буду ворошить весь уголовный кодекс. Так что, если захочется успокоить нервишки, лучше воспользоваться валерианой (хотя она тоже на спирту – главное не закупать больше двух пузырьков, не то статья обеспечена), а не реланиумом.

– Отлично! – обрадовалась она, – ну, и сколько?

– Чего сколько?

– Ну, сколько будет стоить с реланиумом?

– Но это лишь транквилизатор: так, немного страх поубавит и всё, – пояснила я наивная, даже не догадывающаяся о сгущающихся надо моею головушкой грозных туманностях.

– Пусть поубавят. Вы только скажите – сколько.

Откуда мне было знать, что две ампулы банального транквилизатора из ящичка рабочей тумбочки могут подвести под статью с квалификациями хранения, сбыта, и все это в больших количествах и в группе лиц со сговором. Во как! Значит могут, если это кому-то стало нужно. Я, естественно, даже не подозревала, что найдутся чудаки на букву «М», кому это надо, и такие же чудачки в погонах, которые возьмутся за это дело со всей профессиональной серьёзностью, даже используя в процессе последние достижения прогресса – мобильные телефоны с диктофоном и функцией СМС. Многогранность гаджета удачно дополняет однобокость мозга. А порой и полностью выполняет пустую черепную коробку электронным веществом, но давайте не будем так категоричны ко всем служителям закона. Радует во всём этом лишь то, что при определённом раскладе вещей ночной небосклон становится чище, лишившись нескольких паршивых звёздочек. Но пока они, законопаченные то ли в созвездии Малых Валетов, то ли в скоплении Больших Козлов, ещё только вибрировали, перед тем как слететь вниз, я неосознанно продолжала противодействовать звёздному искрению.

– Да причём здесь «сколько», – отчего–то мой разум на подсознательном уровне не шёл на обсуждение финансового вопроса, – моя работа вообще не зависит от денег. Дадите ли вы мне, не дадите ли, я всё равно буду делать свою работу на совесть. Сейчас дам распоряжение медсестре, пусть готовит инструментарий и накрывает столик. Раздевайтесь, ложитесь на кушетку. Оплата потом, сначала дело.

Не получив желаемого ответа, настырная пациентка вновь раскрыла рот для очередного уговора, но вдруг увидела шкаф, содержимым которого медсестра должна будет накрыть столик по моему распоряжению. Челюсть отвисла, сведя губы в гримасу ужаса: на стеклянных полках сверкали хромом те самые приспособления, коими предстояло делать дело. Уже при одной мысли о том, как клыкастые щипцы дробят суставы, а зубастая пила превращает бедро или плечо в крошку (горки костных опилок вперемешку с сочащимися сероватой лимфой кусочками костного мозга, сдобренного расплывающимися пылинками крови), тема оплаты попросту выдувается из головы через уши. Здесь же обстоятельства принимали конкретный характер: клиентка, на деле оказавшаяся оперативницей под прикрытием, решила, что сейчас её начнут таким образом лечить. Она, возможно, допускала в своей работе идею расстрела преступника без суда и следствия, и сейчас ощутила себя в ситуации участника казни, но не палачом, а жертвой.

– Ну что вы мешкаете? – заметив ступор в поведении клиентки, мои руки потянулась к её плечам, дабы уложить на кушетку, – давайте уже начнём.

Я, конечно же, хотела приступить к первичной диагностике, без которой лечение лишено любого смысла, но как будто бы оказалась не понята. Лицо клиентки вдруг приняло землистые тона (пятьдесят оттенков серого!): она в ужасе отпрянула от меня, на мгновение замерла, а потом решительно сунула руки в карманы. Далее, вытаращив глаза – не накинусь ли, резким движением извлекла из закромов пиджака в одной руке телефон, а в другой какую-то бляху.

– Нарконадзор! – истошно завопила она, размахивая сжатой в пальцах бляхой по сторонам, как сошедший с ума поп изгоняет крестом бесов, только намного более дергаными движениями, – Всем стоять! Не двигаться! Нарконадзор!

Другой рукой, большим её пальцем, «клиентка» давала ход заранее заготовленной СМСке: что-то невероятно засекреченное, типа «ВОГСПЗИБВКМЗПП» (наисложнейше зашифрованный код: Всей Оперативной Группе Срочно Покинуть Засаду И Быстро Выдвинуться К Месту Задержания Предполагаемых Преступников) полетело в эфир.

Я, ничего непонимающая в происходящем и этим совершенно дезориентированная, практически оцепенела от такого поворота событий.

II

1.

Вопрос, не одно столетие терзающий концептуальные умы, звучит так – «Что первично? Материя или сознание?». Не вдаваясь в доводы материалистов и идеалистов, а как раз опираясь на их извечные споры, можно уверенно утверждать лишь то, что истина пока от нас укрыта. Даже по сей день человек задыхается в вакууме дилеммы курицы и яйца. У меня и здесь есть своё мнение: если кто-то/что-то способен/способно порождать материю, обладающую реальной стоимостью, а материя усложняет сознание создателя, то первичен дуализм. Нагружен ли мой подход к проблеме философским смыслом, не задумывалась – не изучала ни Гегеля, ни Маркса. Но, думаю, если вдруг курица несёт золотые яйца, то первичны и она, и её продукт. Точнее – скорлупа: уже с эмбрионом в желтке или ещё нет, содержимое не может быть драгоценным, если только за стенами курятника не идёт борьба за пищевые ресурсы. В общем-то, для рационального человека важны и курица и яйцо: без того и/или другого не будет скорлупы, в том числе золотой. Вот именно такую я себе и оставила бы, предоставив обладателю запутанного сознания всю прочую материю: пусть он её крутит во времени и кривит в пространстве.

Вряд ли и подобная, и вообще какая-нибудь философская вошь колупается в складках извилин Листикова. По кой хрен ему загонять мозги в интеллектуальные виражи, если это грозит свалом в пике заумностей. Подполковник, скорее всего, мыслит – и всегда мыслил – простыми категориями.

Мыслил и вообще, и когда он шёл по коридорам управления на аудиенцию к начальству. Если чем и свербела рана его неудовлетворённых амбиций, так это, как уже известно, отсутствием видимой перспективы карьерного роста. Даже прапору известно, чем больше звёзд и чем они крупнее, тем ярче блеск. Довесок – «скромная» льготы в виде повышенного жалования; опять же плюс. И если генерал подписывает разрешение на оперативно-следственные мероприятия, возникает шанс продвинуться. Поэтому-то на карту и поставлено раскрытие ни какого-то очередного притона токсикоманов-одиночек, а, возможно, отлаженной сети хищений и сбыта сильнодействующих препаратов, а может, если подфартит, и наркотиков. Если постараться, можно наскрести и на сговор в группе лиц, и особо крупные размеры партий, и потребление. В общем, если заблаговременно поднатореть в убедительности доклада, генерал всегда подпишет. Когда на плечах звезда размером с Сириус, для вынесения вердикта достаточно голословных доводов, доказательства не обязательны. Он, генерал Александр Григорьевич Кривена, имея поднятое настроение, как-то сказал, что у медиков как минимум должно быть по одному уголовному делу. Иначе, мол, они плохо лечить будут, если их за шарики не держать. Весёлый парень, живёт юмором. А почему бы не веселиться, когда и зарплата ничего, и пенсия приличная гарантирована, и подруга клеевая, санитарка из госпиталя инвалидов войны, на стороне есть.

Но оперативные хроники порядком набили оскомину идущими сплошной чередой репортажами о недоумках, доведших себя до деградации всевозможными коктейлями из химикатов. Фотографии безнадёжных дебилов с гноящимися от инъекций венами давно стали атрибутом социальных сетей. Сайтов, предлагающих смертоносных смесей не меньше, чем рецептов их изготовления. Более масштабных историй же – сюжетах о сетях наркотрафика, разгромах лабораторий, раскрытиях картелей – очень мало. А когда не видно работы, высшее начальство может обломать хорошую «житуху». Поэтому, дабы продлить профессиональное веселье, нельзя стоять на месте – нужно движение. Отсюда и секретная директива об усилении работы на местах. Текст документа, расписанный на нескольких страницах, можно выразить несколькими словами – «работайте ребята, работайте»! И все, кто не хочет в охранники или ещё куда, кинулись исполнять приказ.

Но на местах многое оказывается несколько иным, чем видится из центра: наркотрафики охраняются, лаборатории «крышуются», картели с кем-то там сращиваются. Ситуация порой такая, что даже к простому наркодиллеру не подступишься – всё проплачено. А сверху жмут. Вот некоторые перегретые головы, отмеченные кокардами, и обнаружили для себя благодатную нишу – медицину. Оказалось, что буквой закона, при желании, можно прижать к стене правосудия, например, ветеринара. Или врача, и даже онкобольного. Да что там онкобольной – обычный алкоголик, если приобретёт в аптеке спирт (не путать с антисептической жидкостью – это напиток не имеет ограничений по части реализации) без рецепта, может не только сам пойти по этапу, но потянуть за собой и фармацевта. Купи два пузырька корвалола и ты становишься потребителем. Подари их соседу – сбытчиком, а уже сосед – потребителем. А не фиг брать по два пузырька!

В общем, когда перспектива высвечена, очередь за действием. Но чтобы процесс пошёл, нужен, как уже стало ясно, не опустившийся алкоголик. На нём, несмотря на примитивность, логическую цепочку – преступление и наказание – выстроить можно, но реализовывать не престижно. Для шумного дела требуется относительно публичная личность, и долго искать не пришлось. Первыми под удар попал ветеринар: он, видишь ли, решил оперировать кошечек не под тем наркозом. А нарконадзору плевать на кошечек, если наркоз вне закона. Раз – и уголовное дело! Следом пошёл терапевт. Умирающему от рака помог, но не вровень с колеёй кодекса – получи статью. Два! Кто следующий на очереди? Хирург! Три! Операцию обезболил чем-то посильнее анальгина – на тебе судимость! И далее в этом духе. Таким образом, «отстрел» начался. Естественно, кто жал на курок, в качестве отдачи получал повышение.

Последнее, однако, отчего-то не касалось Листикова. Ну, никак он не мог нащупать ниточку, ведущую к успеху. Уровень рутины с отбросами общества уже не соответствовала его амбициям. Информация о подзаборной шушере наполнила пространство между извилинами, как кислятина забивает зубы оскоминой, что, естественно, причиняет беспокойство. Фантазии амбициозного (мне здесь больше нравится термин «имбецильный») мозга всё чаще рисовали с ума сводящие картины грандиозных операций с выстрелами и криками. Иногда дело доходило до лучей прожекторов и рёва серен, а так же разрывов авиабомб или, на крайний случай, гранат, а не только до стрельбы. Причем стрельбы из разнокалиберного оружия во все стороны, обязательно со свистом трассирующих пуль и искрами рикошета. Крики оперативников, бесперебойно палящих предупредительными выстрелами, должны сопровождаться громогласными командами из мегафона, сотрясающего воздух. И воздух, и волю тех, на кого производится облава. Но в реальности они – те, на кого по большей части были направлены фантазии Листикова – никакой воли вообще не имели, а безвольному человеку даже наручники не нужны. Поэтому начальство, не видя необходимости в грандиозных мероприятиях, остужало пыл. В такие моменты полного разочарования приходилось отключаться на мыслях о выпивке или о бабах.

Ох уж это начальство! Скольким подчинённым оно обломало крылья, не дав воспарить в бесконечную синь. Последняя, в большинстве случаях, ассоциировалась с отсутствующими в реальности званиями.

«Маршалиссимус, – когда молекулы этанола устремлялись в атаку, порой размышлял Федя (это полное имя Листикова; сокращённое – Фёдор), – это тот, кто должен стоять над генералиссимусами. Если постараться, можно стать даже маршалиссимусом. А перед ним никакая баба не устоит».

Но в один из таких моментов его, видимо, осенило – не обязательно обуздывать бабу званием. Можно попросту прижать её к стенке, шантажируя некими уликами. Не имея выхода, она, конечно же, станет более податливой.

Имелась ввиду, естественно, я. Откуда он узнал о тонкостях моего промысла, не знаю – у них всегда имеется своя агентура. То есть мелкие доносчики, так называемые стукачи. По всему один из них и стукнул на меня, вот Федя и решил поиграть на этом андрогенами. А если не выйдет, то в отместку "Дело" провернуть. Как в истории с петухом и курицей; «если догоню – потопчу, не догоню – согреюсь». «Петух», конечно, имеет право на свою поведенческую позицию, но последнее слово за «курицей». Эпизод нашей случайной встречи у «Нормана» показал, что потоптать не получится, и тогда он решил согреться. Уголовное дело – а лучше тома уголовных дел – отличный источник тепла для подобных чаяний.

В общем, шеф подписал согласие на проведение оперативно следственных мероприятий без проволочек. Лаврухе – так в непринуждённой обстановке генерал Кривена называл Листикова – пришлось, конечно, накидать в ходатайство отсебятины, но, как говорят следаки за бутылкой, без оперативной лажи не сваришь уголовной каши. Руководствуясь этим правилом, Фёдор полистал Уголовный кодекс и набрал из него в прошение несколько параграфов, едва не перегнув палку.

«Не хрена себе у вас дела творятся! – удивился Кривена, прочтя документ, – ещё немного, и засвистят пули».

Он где-то оказался провидцем: Листикова в какой-то момент так понесло, что в обоснованиях прошения едва не появились строки о черепах с дырками во лбу. Но версия, где за молодой красоткой, работающей в уездной больничке, тянется кровавый след, ведущий к горам трупов, вряд ли покажется убедительной. Подумав, он решил, что в фантазиях не стоит докатываться до Чикаго времён сухого закона, и оставил версию, более отвечающую правилам благоразумия. Хотя можно было бы поспорить о благоразумии всего предприятия и вообще о правилах, но ко всему есть свои мерки.

Таким образом, получив добро, подполковник принялся разрабатывать план проведения этих самых оперативно-следственных мероприятий. Он даже придумал им название – операция «Нарко». Но как для любого движения нужен базовый момент, для логичного развития событий нужно взятие с поличным. Но если поличное – лучше всего подходят меченные деньги – организовать не сложно, то вот всучить их и потом с ними же и поймать, дело не всегда простое. Одно дело взять чиновника с миллионом, другое – врача с парой-тройкой купюр. Миллион любой дурак возьмёт, а вот мелочь не всегда. Да и медики, если дело касается лечения, обычно принимают благодарность после всего.

– Нужен агент под прикрытием! – вслух заключил Листиков.

Термин для планируемого мероприятия, конечно мощный, превосходящий масштаб личности и её роли в предстоящих событиях. В данном ракурсе больше подходит что-то вроде «подсадная утка». Но когда голову будоражат планы наполеоновского размаха, мелочиться не стоит даже в выборе понятий. «Агент под прикрытием» звучит солидно и масштабно, не как, например, крот. Проблема лишь в персонале – как подобрать человека, имеющего заурядность внешности и при этом обладающего высотностью обаяния. Обаяния, прямо пропорционального коварности. То есть авантюрист в рамках закона.

Вроде бы чего сложного, но, исходя из реалий некоторых моих размышлений, в природе общества заложены некоторые законы, исключающие симбиоз авантюризма и уголовного кодекса. И один из этих законов звучит примерно так – не три горошка на ложку. Или красота, или ум, или погоны. И то и то и то вместе – явление исключительное. Мундир зачастую симпатизирует красоте, а вот уму – точнее, независимому уму – не особо. Не может одарённый человек служить кому-то, а авантюризм, это в какой-то степени независимость, способная порождать одарённость; зло она таит или добро, это уже другой вопрос. И если у человека нет ни внешней привлекательности, ни внутренней одарённости, то служба в органах остается практически единственным уделом. Отсюда и проблемы с персоналом.

«Тимохина красивая, но дура, Синюхина в прыщах и заикается, Бормотухина двух слов связать не может, – рассуждал Листиков, перебирая кандидатуры дляоперативно-разыскного мероприятия, – Прикладова пусть некрасивая и душная, но не совсем дура, да к тому же способна на некоторую хитрость. И совести у неё нет. Вот и будет «засланной».

На том и порешив, он достал из кармана телефон. Покопавшись в мобильном каталоге, остановился на закладке «Приклад» и надавил на клавишу вызова.

Операция «Нарко» вступила в свою начальную фазу.

2.

Раньше Катю Прикладову я не знала, если не считать случай на банкете, где столкнулась с её взглядом, наполненным ненависти. Из диапазона взглядов, долетавших до моей персоны за последние несколько лет, можно было бы составить сложный спектр, и поэтому ещё один почти не отложился в памяти.

Катя, как выяснилось позже, представляла явление, называемое преемственностью поколений, в полицейском его воплощении. Её отец, достигший высоких чинов благодаря шершавому языку, с почестями был выперт на пенсию, когда высокопоставленные задницы перестали маячить перед носом. Бывшие сослуживцы отзывались о нём плохо или никак – достойная характеристика для карьериста такого уровня.

Пословица «хочешь иметь смазливого потомка, выходи замуж за подонка» в его случае дала сбой: то ли семя оказалось протравлено гарью карьеризма, то ли почву изъела эрозия неудовлетворённости, возможно, всё вместе, только вместо идеала природа выдала на свет генетический сорняк. Но, как бы там не было, своё оно есть своё, и в итоге дочь выросла не без отцовского внимания, а когда пришло время определять жизненный путь, с любовью была пристроена в Органы. Органы, несмотря на способность переваривать практически всё, в случае с протеже дали сбой и отрыгнули её в своеобразный отстойник. Но жизнь не заканчивается, приспосабливаться нужно даже оказавшись в «отстойнике», и Катерина согласилась стать наркополицейским.

«Приспособляемость, – рассуждала она, идя на первый рабочий день, – это путь к выживанию. Придёт время, я всем покажу долгую страстную пятницу».

Время шло, но случай для воздания страстной пятницы не подворачивался. Красивые мужчины – предпочтение отдавалось, конечно же, красивым – тоже проходили мимо, и тогда Катя решила модифицировать своё тело, а для большего эффекта начала с лица: в голову пришла идея сотворить пирсинг. А на этом моменте можно слегка заострить внимание и остановиться, чтобы пристально разглядеть явление, не новое, но в определённых кругах прогрессивное.

Слова «пирсинг» нет в русском языке, но есть подходящее слово «дырка» и аналогичное понятие «прокалывание дырки в теле». Так вот, в протест путанице и появился новый англицизм, обозначающий, старое, по сути, дело. Дырки в теле, дабы как-то выделиться на общем фоне, прокалывались постоянно и по всему миру, кочуя от одного субъекта анатомии к другому в течение тысячелетий. Папуасы облюбовывали ноздри, майя и ацтеки не жалели языки, эфиопские мурси предпочитали нижние губы, на Борнео дырявили интимные места, и так далее. Но современно общество пошло дальше и явило миру целую культуру пирсинга, и даже создало ассоциации профессиональных пирсеров. Если в недавнем прошлом, прокалывая нетипичные места, можно было обратить на себя внимание, то сейчас наблюдается обратный процесс. Проведя анализ мировых тенденций, Катя Прикладова пришла к выводу, что достигнутое человечеством есть чистой воды пошлятина, и что в этом деле нужна откровенная агрессия. В общем, она запланировала произвести проколы везде и приступила к процессу с орального варианта – с пирсинга Монро/Мадонна.

Листиков поначалу принял блестящий прыщик на её губе за меланому, но когда пригляделся, то понял в чём дело. Конечно, украшать себя побрякушками для офицера всегда было почётом, но дальше мундира – значки, аксельбанты, пуговицы – дело шло крайне редко. Последние в этом деле казаки со своей серьгой в ухе, но наркополицейский не казак. Если когда и допускалось наличие дырок в коже сотрудника ГСНН, то лишь от пуль наркодельцов. Решив провести беседу о моральных ценностях своей службы, подполковник вдруг понял, что с этой «меткой Мерилин» её везде примут за свою.

И он не ошибся – какому же наркоману или наркодельцу придёт в голову подозревать человека с повадками папуаса. Логика проста – где это видано, чтобы мент на хипповских понтах расслаблялся: если в языке железо, в ноздрях стекло, в мочках ушей «тоннели», да ещё и дурацкое тату набито, то можно смело что-либо «замутить», например дозой отовариваться или косячком разжиться. Так что в данном случае увлечение, где-то непристойное для сотрудника в погонах, оказался удачной находкой. Пройдясь по ушам дежурной фразой «хорошо выглядишь», Листиков пожелал Катерине «так держать», отчего та зарделась даже там, где стыдно. Не догадываясь, что самосовершенствование через пирсинг это зараза, а комплемент – зло, она углубилась в изучение субкультуры. Уже через неделю, как напоминание о средневековых эпидемиях оспы, лицо Катерины украсили ещё три перламутровых букашечки. В этот знаковый момент шеф и вызвал её к себе.

– А почему в лоб ничего не ввинтила? – думая, с чего бы начать разговор, и параллельно разглядывая новшества на лице подчинённой, спросил Листиков.

– Я хотела, только мастер в салоне уговорила не торопиться, – приняв стёб за чистую монету, Прикладова принялась было оправдываться, но шеф прервал попытку, отечески похлопав её по плечу.

– Да ладно, я для другого тебя вызвал.

И усадив за стол, он принялся выкладывать по порядку суть дела. Последняя заключалось в том, что прогресс в работе отдела начисто забуксовал, так как нет резонансных дел, а учитывая обстоятельства – наркопреступность в районе начисто обезглавлена – это грозит регрессом. Катя не знала последнего слова и переспросила, чем именно грозит. Шеф без всяких нот иронии пояснил значение слова.

– Прогресс – это когда вперёд, а регресс наоборот, когда взад.

– Чёго? – опасливо заёрзав на стуле, удивилась Прикладова, – кому в зад?

– Да не кому, а куда.

– ???

Тут Листикова осенило: в какой-то момент его лексические выпады явно приняли двойственный характер. А лексическая двусмысленность, например, даже в историческом масштабе, не раз приводила даже к полномасштабным войнам, не говоря о частных случаях. Он несколько смутился, догадавшись в каком ракурсе подчинённая поняла его разъяснения.

– Я в смысле направления: то есть, если успехи в работе, то есть движение вперёд. А если успехов нет, то наступает застой, а то и движение назад, то есть «регресс».

– А! Понятно, – отбросив подозрения непристойного плана, успокоилась Катерина, – и как тогда быть?

– А быть очень просто, – отогнав накатившую было волну напряжения, Листиков откинулся на спинку стула, – нужна свежая кровь.

«Опять ничего не понимаю, – Прикладова, хотя и обучалась обуздывать эмоции, скривилась в гримасе, – сначала о заде-переде говорил, а теперь кровь хочет пустить?».

– Завалить, что ли, кого нужно? – растерянно уточнила она, лихорадочно перебирая в голове варианты уважительных причин для отказа, если задание примет смертоубийственный поворот.

«Либо она в суть не врубается, – видя, что разговор не приобретает нужный вектор, рассудил подполковник, – либо я неправильно веду мысль. Так или иначе, но нужно подойти к проблеме с другой стороны».

– Никого, милая моя, валить не нужно, – решив прежде успокоить явно запаниковавшую починённую, он решил всё разложить по полочкам.

– А о какой крови вы тогда говорите?

– О свежей. То есть не о именно крови. Нужна, как бы свежая струя …, – тут Листиков растерялся, так как почувствовал, что вместо логики вновь начинается путаница.

– Мочи? – полностью дезориентировавшись в хитросплетениях начальничьей мысли, Прикладова выдала первую ассоциацию к слову струя.

Тут Листиков и сам запутался в гранях своего фразеологизма. Да он и слова такого не учил; фразеологических оборотов в памяти, конечно, было много, как и у любого среднестатистического человека, но чаще со сленговым оттенком, только то, что они так называются, он попросту не знал. Если бы на месте Прикладовой сидел кто-то ушлый из личного состава, он давно бы уже одёрнул командира, типа «аллё, гараж», хватит «ходить вокруг да около», давай уже «рулить по курсу» и начинать «конкретный базар». Но Катя тоже не разбиралась в научных аспектах проблем речевых оборотов, поэтому кротко ждала, когда ситуация прояснится.

– Какая ещё моча! – поняв, что попал в логический лабиринт, Листиков растерянно почесал в затылке, – ты, похоже, вообще в тему не въезжаешь.

– Не въезжаю.

– Тогда просто дослушай до конца, тогда всё поймёшь.

Катерина понятливо кивнула головой, в действии изобразив пальцами ключик, закрывающий губы на замок. Листиков многозначительным движением век дал добро и, усевшись поудобней, вновь принялся излагать то, что и хотел изложить. И начал, естественно, опять с регресса и прогресса, далее перешёл на тему крови и струи – обе, как уже известно, свежие. Пока он не начал разговор по существу, Прикладова изображала понимание, нарочито хлопая ресницами, точнее пучками ресниц, купленными через интернет и, в целях экономии на салоне красоты, наклеенными собственноручно.

Тем временем Листиков, ни разу не перебитый слушательницей, так увлёкся, что не заметил, как перешёл к изложению тщательно продуманного плана. К нему он в последние дни возымел трепетные чувства, так как выстрадал план подобно курице, снесшей первое в своей птичьей жизни яйцо. То же тепло зародыша, излучаемое сквозь тонкую – нехватка кальция – скорлупу. Тот же хаос побочного – соломинки, опилки, пёрышки – мусора, налипшего на правильный овал. Этим совершенным овалом Фёдор в итоге, после нескольких бессонных ночей, множества метаний от кровати к столу, бесчисленного количества исправлений и подчеркиваний, и обвёл свой план. Готово!

– В общем, – Листиков, учитывая затянувшееся вступление, решил не вдаваться в детали, – врачи всегда не прочь подзаработать. И некоторые из них используют препараты, внесённые в особый список. Используют, замечу, в обход установленных законом правил. А это уже статья! И я даже знаю, кто из наших врачей под этой статьёй ходит. Так вот, нам нужно лишь схватить нечистого на руку Айболита, и в этом ты должна сыграть ключевую роль.

И тут до Прикладовой расплывчато дошла гениальность замысла начальника – он, похоже, решил «замутить» такое уголовное дело, какого ещё в истории нарконадзора не было, по крайней мере, на уездном уровне. И для этого, действительно, как нельзя лучше подходит медицина. Конечно шеф, мотивируя тем, что каждый медик потенциальный преступник, должен лишь не ошибиться с какой стороны поскрести. И он, конечно, уже знает и кого поскрести, и с какой стороны, и даже каким пальцем. И раз ноготь этого пальца принадлежит МВД, то грязь из под него дорогого стоит.

– Чтобы достигнуть успеха в работе, нужно найти непроторенную тропу и самому же ёе проторить, – продолжал Листиков, – и ты, Прикладова, поможешь мне эту тропу протоптать. Осознаёшь степень ответственности?

Прикладова степень ответственности осознала моментально – на то он и оперативник, чтобы реагировать оперативно – и поэтому тут же положительно кивнула головой. Но детальная суть задумки оставалась неясной, пока шеф всё не изложил. План оказался на удивление простым.

– В общем, Прикладова, ты под видом пациентки должна втереться в доверие к врачу, уговорить использовать сильнодействующий препарат для обезболивания, так как сильно боишься боли, …

– Я и правда боюсь боли …, – Катерина испуганно перебила шефа.

– Никто тебе больно делать не будет – до этого не дойдёт …, – недовольно пояснил тот.

– А! Тогда хорошо …, – вздох облегчения изошёл из горла оперативницы.

– Не перебивай. Что я говорил-то? О! …и всучить за него деньги. Купюры, естественно, будут меченные, и как только она их возьмёт, мы её и повяжем. Ловко придумано?

«Ловчее не бывает», – Катерина усмехнулась в душе, но виду не подала и согласно кивнула головой, мол «ловко, очень ловко».

Действительно, чего гениального в том, чтобы прикинуться больным и обратиться за помощью, а потом на руку, помощь дающую, накинуть кандалы. Обычное дело в служебной практике, Прикладова подобные вещи и раньше делала: так все оперативники делают. Не всегда, конечно, но если прикажут, то всегда. Без приказа у некоторых может в душе засвербеть, а если по приказу, то это святой долг и чувственные сопли тут не уместны. Даже пальцы за спиной скрещивать не нужно. А кто сентиментален, пусть значок на стол положит: нарконадзор не для совестливых. Жёсткость – кредо сотрудника ГСНН. И тут нет ни брата, ни свата. Ни отца не матери.

– Ну как, офицер, – шеф подошёл вплотную и открытым, полным доверия взглядом взглянул на подчинённую, – вы в деле?

Подчинённая вдруг почувствовала, что наступил момент, к которому она давно шла, и что вся предыдущая жизнь всего лишь репетиция. В голове даже что-то торжественно заиграло: то ли фанфары, то ли литавры – не все хорошо разбираются в музыкальных инструментах, да это не важно, если напрямую не касается расследования.

– А кто это «она»? – обуздав налетевшую торжественность, Прикладова вспомнила, что речь шла о женском поле, – которая возьмёт деньги?

Листиков зловеще, напополам с хитростью, прищурился, перевёл взгляд вбок, будто решил прочитать написанную на стене фамилию жертвы, но не прочитал, а лишь процедил сквозь зубы:

– Да есть тут одна.

Он где-то был прав: я действительно была одна. Одна одинёшенька. Даже заступиться некому.

3.

– Всем стоять! Не двигаться! Нарконадзор! – резкий, визгу подобный вскрик резанул мой слух и даже парализовал волю.

Внезапно возникшее во всём теле плывущее ощущение явило не страх, но некий сон наяву, будто происходящий с кем-то другим. И чего бы тут бояться: ну подумаешь, какая-то занюханная пигалица подняла шум, пес знает почему, и чем-то замахала перед моими глазами. Ну не топором же, или пузырьком с азотной кислотой, а какой-то блестящей, с виду безопасной штучкой. Возможно, эта штучка наделена сверхъестественным, гипнотизирующим свойством; усыпляют же маги людей при тусклом свете свечи с помощью кольца или крестика. А то чего бы пихать её прямо в физию, как жена тычет в нос застуканному мужу чужое нижнее бельё. Я вообще не люблю, когда без предупреждения вплотную подбираются к моему телу, и к лицу в том числе, и обычно протестую, но тут оторопела.

– Ничего никому не трогать, – продолжала горланить преобразившаяся клиентка, – никому не двигаться. Нарконадзор!

Первое, что мне пришло в голову, это вопрос, почему она выражается во множественном числе. Ведь нас в помещении двое, значит, обращение идёт в мой адрес: не будет же женщина сама себе приказывать ничего не трогать и не двигаться; разве что во время невроза или в критические дни. Кроме этого, я и без её команд ничего не собиралась трогать и никуда не пыталась двигаться, с трудом соображая, что вообще произошло. Слон в посудной лавке, и тот способен на большую сообразительность. Хотя, по логике вещей, какое мне дело до синтаксической значимости речи сотрудника ГСНН, если она при исполнении. А вот исполнение-то произошло в отношении меня. Значит, до чего и нужно было сразу додуматься, так это почему она во второй раз орёт «нарконадзор».

Потом, в результате множественных домыслов и фактов, выяснилось, что как ФСБ не занимается розыском злостных алиментщиков, так и ГСНН не занимается ни взятками чиновников, ни аферами с недвижимостью. Последнюю контору интересует лишь всё связанное с определённой категорией веществ. Я же ошибочно почувствовала, что погорела на взятке или вымогательстве, которых не совершала. Но у нас в стране, как известно, виновным возможно попросту назначить. В общем, пока я осознавала, насколько реально всё происходящее, в помещение ворвались ещё несколько человек.

– Отцепить входы и выходы, – упорно продолжая гипнотизировать моё лицо своей блестящей железякой, почти прижимая её к переносице, недавняя клиентка принялась раздавать команды, – выставить посты под окном и у вентиляционной шахты.

Ворвавшиеся мужчины, типичные мужики-работяги и по некоторым первичным признакам и по части гардероба (всё, естественно, достаточно убого – в одном и том же на работе и вне: издержки конспирации, или, возможно, экономия жёнам на шубы), повиновались приказу. Одна их группа, все с однотипным выражением лиц, кинулась к входам-выходам, другая, схожая внешне с первой – в направлении окон и шахт. Оставшиеся, эмоционально совершенно идентичные предыдущим, блокировали, как прояснилось потом, места возможных вещественных доказательств. Улик – моё впоследствии большое удивление – оказалось предостаточно.

– Приглашайте криминалиста! – с апофеозом в голосе, почти что «приведите Вия», скомандовала лжеклиентка.

Тут шум оперативных действий приутих, и в лёгкой дымке проёма двери, на фоне слегка слепящих лучей коридорного света, возникла фигура человека. Сначала появился смутный затемнённый образ, только потом проступили конкретные черты. Мужчина лет сорока, лысоватый, с уже знакомым выражением на лице, придавливая ботинком одной ноги бесцеремонный скрип подошвы, застенчиво направился к столику. Подойдя к последнему, он исподлобья взглянул на меня и хитро, по-кошачьи, улыбнулся: загнанная в угол белая мышь, я, попросту не зная, как поступать, никак не среагировала. Конечно, если бы в воздухе завеяло свадьбой, я заплясала б и запрыгала, а тут – никакого подобного настроения.

Если у кого настроение и присутствовало, так это у криминалиста: он, едва скрывая упоение от психологического доминирования, положил на столешницу чемоданчик. Потом – в глазах полный балдёж от своей профессиональной эрудиции – открыл крышку. Под ней оказалось множество мне непонятных, но по всему архиважных вещиц, уложенных каждая на своём месте и закрепленных резинками. Поведя ладонями, будто развёл чары над колдовским варевом (или наоборот навёл: что там обычно у них, у криминалистов на уме), он перевёл взгляд на мою, чёрт её дери, коварную клиентку:

– Приступаем!?

Та согласно кивнула головой. Тогда он, сопровождая движения улыбкой, принявшей черты блаженности, отдал команду другим лицам общего выражения: действовать. Радостное виляние хвоста, те кинулись потрошить тумбочки, ящики, шкафчики. И даже мусорную корзинку: слизь, кровь, плевки – противно, но как же иначе, если приказано действовать.

Коль на шее ошейник, а на ошейнике поводок, срываться с него никак нельзя, иначе придётся без всякого приказа рыскать в жизни опять же по мусоркам, но без всяких там выслуг, заслуг и блестящих штучек на груди. Поэтому, следуя долгу службы, кому-то приходится копаться и в отбросах.

Оперативник, коему досталась урна с медицинскими отходами, вывалил её содержимое на кафель и принялся ворошить. Когда бы подобная картина происходила на улице, то можно было подумать, что подгоняемый азартом бомж намерен разжиться съестным или, на «крайняк», куревом. Все присутствующие – и те, что с лицами общего выражения, и я, с выражением неуправляемой неадекватности – принялись покорно ожидать окончания процедуры добычи улик и доказательств (не знаю, разные ли это понятия; или разум оккупировала тавтология). Так или иначе, но время для меня остановились, будто происходящее подверглось искажению по закону Эйнштейна; словно в подтверждение его теории, в нутре опустошённой урны ужасающе затемнело подобие космической чёрной дыры.

После десяти или (в зависимости от положения относительно чёрной дыры время течёт по-разному, и я, похоже, попала вовнутрь) сорока минут шебуршания, обозначившего все углы кабинета и особенно мусорную кучку, на божий свет появились сатанинские вещички – улики преступления. И этот момент требует особого внимания.

Судя по последним научным изысканиям, ничего на свете просто так не появляется, кроме первичного источника света. Свет, как известно, вторичен. Если не брать во внимание создателя, то всё возникло в какой-то давно прошедший миг, внезапно, из совершенной пустоты. И это была точка отсчёта. А вот только потом, уже через пару-тройку планковских секунд, всё приобрело конкретный причинно-следственный момент. Не просто всё, а абсолютно всё. От галактик до туманностей после них. От смачного плевка на асфальте до особи, его сотворившей. Не объять масштабов творений божьих, но человек всегда к этому стремиться, разница лишь в степени стремлений. Отсюда и диапазон занятий, коими озабочено человечество: чья-то невидимая рука толкает кого-то к звёздам, а кого-то, извиняюсь, к плевкам. На этом, как не крути частными фактами справедливых и несправедливых обид, строится если не вселенское, то, как минимум, социальное равновесие. Поэтому есть у плевка шанс не сгинуть под подошвой лакированного туфля, и лишь благодаря деянию криминалиста. Этот чудодей способен облагородить частичку зловонной слизи, нагрузить её смыслом и даже освятить новым именем – Улика. Здесь можно переключаться назад, непосредственно к событиям.

Любое официальное действо, в том числе и оперативно-розыскные мероприятия, расчленено на этапы. После того, как всё в кабинете было вывернуто, вывалено, выцарапано, начался этап идентификации улик. На деле это напомнило сортировку мусора: то, что горит, направо, что не горит – налево. В итоге этого «что горит» набралась целая горка с верхушечкой. Криминалист принялся весь этот мусор сортировать и раскладывать по пакетикам, маркируя каждый. Откуда-то появились понятые: два мужика. Один постарше, большой, другой помоложе, невысокий. Этакие разновозрастные Тарапунька и Штепсель; в глазах обоих упрёк в мой адрес «попалась, сучка, поделом тебе» и одновременно полное непонимание происходящего. У нас в стране плюрализм не в почёте: каждый люмпен уверен, если правоохранители повязали человека, значит за дело, подробности значения не имеют.

Но, в общем, мужики эти – дело постороннее, особого внимания не заслуживающее. Что бросилось в глаза, так это способного превращать ничто в значимость – волшебный дар криминалиста. Даже Игорь Кио или Юрий Авьерино с их распиливанием и исчезновением людей наверно воскресли бы, узнав о том, как запросто можно преобразить вещь, всего лишь приложив к ней специальную сантиметровую ленточку. Шприц, изъятый во время тех самых мероприятий, на фоне этой разлинованной полоски действительно принимает зловещий вид. Особенно в чёрно-белых тонах, особенно в совокупности с другими – таблетки, ампулы, пинцеты – предметами, особенно в папке с надписью «Уголовное дело».

Правды ради нужно заметить, что я раньше не питала, не питаю сейчас, и, надеюсь, не буду питать ненависти к сотрудникам данной службы. Большинство из них, делая по определению благое дело, добросовестно служит обществу, порой рискуя жизнью. Ведь нельзя ненавидеть голубей, если один из них прицельно гадит. Но, глядя порой на несмывающееся пятно, злонамеренно оказавшееся на платье, юмористично ассоциировать его автора с символом посла мира. Примитивно, конечно, сравнивать людей с птицами, но в некий момент жизни у меня совершенно пропал интерес к любому творчеству, будь это кино, литература или ещё что, описывающему жизнь и деяния каких бы там не было оперов или следаков.

Это откровение из будущего, которое пришло позже с момента сбора доказательств, когда всевидящий глаз фотоаппарата перешёл от шприцов и ампул к лоткам, шкафчикам и тазикам. Комикс из фото того, что я брала, куда это клала, на что бросала, чем вытирала, откуда доставала, через сравнительно небольшое время заполнил бы память сим-карты от ширпотреба, но госбюджет не жалеет денег на МВД. Количество щелчков предполагало объём не меньше теробайта. «Да больше, больше» скажет какой-нибудь умник, и будет неправ – на сегодняшний день для фотоаппарата больший объём памяти попросту не изобрели.

– Всё, – наконец-то произнёс криминалист, пытаясь вложить в слова усталость.

А то, как же, конечно усталость: ведь он только что совершил титанический труд. Если так продолжать, того и гляди, скажут «ещё один сгорел на работе». Спёкся. В общем, если повезёт с сердцем, то можно дотянуть до сорока и на пенсию. Если серьёзно, я ещё ни разу не слышала, что в этой профессии большие проблемы с сердцем. Разве что с психикой, но от этого не умирают.

Так или иначе, но, к моему сожалению, сбор доказательств не закончился. Криминалист, тот уже закончил: собрал со всех (с меня, с понятых) росписи, и исчез так же, как и появился. Но в обратной последовательности – конкретные черты, потом нечёткий образ, далее лучистый свет. В итоге он растворился в дверном проёме. Плюс дымка.

Подставная клиентка же принялась раздавать новые приказы. Подчиняясь высокой контрастности её властных взоров, подчинённые направились в регистратуру изымать все медицинские карточки, так или иначе связанные с моей деятельностью, а так же компьютер с медицинской информацией. Для этого пришлось вытащить из постели заведующую поликлиникой и главного врача (конечно не из одной койки, хотя подобные слухи, естественно, ходили). Размах операции начал приобретать масштабность.

«Это полный крантец, – подумала я, когда увидела ничего не понимающих начальствующих особ, чьи встревоженные взгляды метались то в мою сторону, то в сторону оперативников, – как минимум, увольнение».

Главный и его заместитель по поликлинике (возможно, правильно заместительница) выглядели настолько растерянными, насколько могут выглядеть истинные виновники преступления. Главврач – видимо есть причина: возможно, мелкая коррупция в больших масштабах – поначалу принял всё происходящее на свой счёт и в душе уже прощался с волей. Заведующая поликлиникой, похоже, мысленно начала обустраивать верхнюю ступеньку своей карьерной лестницы, но виду не подавала. Лишь когда в их головах всё происходящее встало на свои места, в мою сторону с ускорением полетели карающие взоры. Потом моих начальников заняли оперативники: изъятие документов и компьютерной памяти вместе с компьютером без клавиатуры, подлежало чёткому соблюдению каких-то там протоколов с опечатыванием и подписями в присутствии должностных лиц. Кстати, изымать клавиатуру запрещено на уровне министерства, но вот о мониторе почему-то ничего не указано, поэтому опечатали и его. Мышку, до кучи, тоже опечатали – вдруг в ней имеется некая секретная архиважная память.

Потом всё мои руководители и другие коллеги куда-то и как-то разошлись. Оперативники, явно не собираясь ночевать в больнице, оделись, направились к выходу, прихватив меня. И я – будто очнулась – поняла, что меня уже ведут по улице в направлении здания местного ГСНН.

4.

В народе, особенно у той категории, что любит телесериалы о злоключениях богачей и давно смирилась со своим небогатым, но спокойным образом жизни, существует уверенность в существовании хороших полицейских. Бытовая история – что по телевизору показывают, в то люди и верят. Зато преступники противоположны в суждениях: – как для тараканов нет хорошего хлорофоса, для них не бывает хорошего полицейского. Для уголовника хорошая полиция это упразднённая полиция. Лишь мы с вами, конкретно те, кто всё-таки дошёл до текущей страницы данного повествования, прекрасно понимаем, что не должно быть ни злобных, ни хороших полицейских. Так же не должно быть ни плохих ни хороших чиновников, ни злых ни добрых врачей и учителей. Каждый, вне зависимости от ремесла, должен держаться статуса хорошего профессионала. Профессионализм – это костный конгломерат необходимых качеств, смысл коих не нужно разжевывать. Трезвость, точность, проницательность – мерность этих и других эпитетов (опрятность и тактичность, например) целиком поглощается одним термином, сиюминутное озвучивание которого попахивает тавтологией.

Быть может, когда-то страсть к самосовершенствованию раздвинет горизонты разума и у нас в стране. Я даже представляю, как лет через триста, а то и через пятьсот, страна преобразуется. Полицейские, если к тому просвещённому времени в них останется нужда, будут поражать воображение инопланетной выправкой и звёздной приветливостью. Медики, чьи кабинеты оборудованием станут напоминать сверкающие огнями орбитальные модули, примутся настолько самозабвенно вслушиваться в дыхание пациентов, будто захотят различить в них хрипотцу далёких галактик. Учителя же, используя вселенские достижения, создадут учебники, без особого труда дающие возможность освоить знания космического масштаба. Короче, высокий профессионализм в те светлые времена станет нормой, и даже заурядный сыщик, пристально взглянув в глаза напротив, тут же раскроет все совершённые их хозяином преступления. Это в идеале.

Но нынче о подобных вещах приходится лишь мечтать. Полисмены порой напоминают охламонов как несуразностью спецодежды, так и скудостью мышления. Представители не престижного у нас врачевания – не редкость – до сих пор лечат, что называется, на глазок. Учителям не до престижа, этим иногда попросту не на что жить. Отсюда редкость мыслительных взлётов в почти всех этих отраслях. И только окружённый аурой романтизма следователь, дабы выслужиться, иногда проявляет недюжинные литературные, а то и артистические способности.

– Не волнуйтесь, – доброжелательно успокаивала меня оперативница Тимохина, подвигая к себе клавиатуру, – ничего страшного не произошло. Успокойтесь и рассказывайте все по порядку.

Она, судя по слабым гримасам сильно вытянутого лица, должна была и собиралась произвести дознание по горячим следам, и, придерживаясь заранее утверждённого плана, выбрала тактику доброго полицейского. Враг – а для меня в этот момент представители закона являлись именно врагами – любит маскироваться под друга, потому что в таком образе легче войти в унисон с доверием. Я, всё ещё плохо соображающая, поддалась на эту уловку. Поддалась, но не настолько, чтобы выложить всю подноготную своих, никак не связанных с наркооборотом делишек.

Почему «делишек»? Да потому, что настоящие дела творились как раз за окнами заведения, называющегося отделом по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. В многоэтажном недостроенном здании, что высилось в нескольких десятках метрах от кабинета, где меня собирались допросить, постоянно тёрлись наркоманы, токсикоманы и просто алкаши. Его темные подвалы напоминали ночные автотрассы, где для дурманящего зелья всегда был зелёный свет. Тимохина как-то сунулась туда одна, но получила сотрясение мозга, что в итоге оборвало её карьерный рост на этапе лейтенантского звания. Да и само здание являло пример большого дела: местный делец недавно скупил его у государства за копейки и, подлатав, уже вовсю организовывал обратную продажу, но теперь за бешеные деньги. Не в одиночку же он это делал.

Так что мои «выдающиеся» подвиги выглядели весьма странно на фоне «скромных» событий за окном. Вот при подобных обстоятельствах и возникает необходимость в тех самых литературно-артистических способностях, с помощью которых делишки превращаются в дела, а дела – в делишки. В чём, в чём, а в этом наши службы правопорядка поднаторели. И Тимохина не была исключением.

– Чем честнее, тем лучше для вас, – как кошка мышонку, продолжала напевать она, – ваше сотрудничество вам же и зачтётся.

«Значит, сучка, по чесноку хочешь, – стараясь выровнять ход своих мыслей, я постепенно стала приходить в себя, – хрена ты лысого дождёшься, а не сотрудничества».

Самообладание, дело, конечно хорошее, но плюс к нему логика совсем бы не помешала. Это стало понятно, когда начался непосредственно допрос. Не сталкивавшейся ранее с подобными мероприятиями, мне было неведомо, что по закону можно вообще отказаться что-либо говорить без адвоката. Это незнание пусть не фатально, но несколько осложнило моё относительно незавидное положение. Почему относительное? А потому, что иногда, например, допросы производятся с пристрастием. Меня же не только не били, а даже и не грубили. Правда, за спиной, в поле зрения краешка глаза, всё время похаживал один полудурок (полных дураков в полицию не берут). Наверное, какой-нибудь младший оперуполномоченный, если есть такой ранг. Ведь были же в царской армии подпоручики. Так вот, этот «подпоручик» похаживал туда-сюда и постукивал по свое ладошке битой: явно хотел произвести на меня нужное воздействие. Мол, колись падла, а то по хребту отхватишь. Лучше бы по башке Листикову постучал: за то, что именно он, как потом стало ясно, всю кашу и заварил.

Психологический прессинг на самом деле был излишним: я и без этого начала давать показания. Речь, конечно, старалась по максимуму дифференцировать, но всё одно наговорила лишнего. Поверила, что так действительно лучше будет. Тимохина – не знаю её звания, лейтенант наверно, младший – задавала вопросы, я отвечала.

– Я же сыщик, – панибратски оправдывалась она, когда пауза между вопросом и ответом затягивалась, – говорите как есть.

Понимала, крыса длинномордая, что показания выверяются в уме.

– Как есть и говорю, – оправдывалась я, – просто волнуюсь.

– А вы не волнуйтесь, – успокаивала она, – когда говоришь правду, волноваться незачем.

Мудрая! В общем, она продолжала спрашивать, я – отвечать. Случайные волнения гасились успокаиванием. Мы даже попили кофе, и когда всё сказанное было заверено подписями, было далеко за полночь и меня наконец-то отпустили. Я попрощалась, пожелав всего хорошего вслух, а в душе насылая на них адского огня, и быстро вышла на улицу.

Погода стояла просто обалденная. Яркая, со всеми тонкостями росписи, луна над силуэтами крон городских сосен. Огромные мерцающие звёзды среди чернеющей листвы тополей. И необыкновенно свежий воздух – чистейший озон высшей пробы. Совсем не тот вездесущий метан и сероводород, что мгновения назад навязчиво пробирался в нос от стен покинутого мною заведения.

«В тюрьме кислорода тоже не будет – решила я, представив один из вариантов дальнейших событий, – хотя расклад с изоляцией от общества маловероятен».

Поглазев ещё немного на необыкновенные красоты ночного неба, на коих раньше не всегда заостряла внимание, я устало потащилась по безлюдной улице домой, дабы завалиться спать.

5.

Фаина Раневская как-то сказала, что редких животных заносят в Красную книгу, а остальных – в кулинарную. Она конечно юмористка была, эта Фанни Гиршевна. Хотя бы потому, что человек, по сути, тоже животное. А если так, то в какую же книгу занести человека? У каннибала с острова Борнео ответ однозначен. И у цивилизованного человека ответ однозначен, только в противоположном значении.

«На каком же уровне моя цивилизованность, – размышляла я, маясь бессонницей в постели, – наверное, на уровне каннибала, раз с удовольствием завела бы в кулинарной книге раздел «Блюда и гарниры из Homo Narcocontrolikus». Обладай разумом, меня бы подержали домашние животные, прооперированные ветеринарами без обезболивания, и бодибилдеры, теряющие мышечную массу без анаболиков. А также обладающие разумом онкобольные, что проклинают врачей, связанных по рукам и ногам правилами выписки спецпрепаратов.

«Все нормальные человеки страдают, когда эти падлы ссылаются якобы на законы и цепляют на погоны всё новые и новые stars, – думала я, замечая, что сон никак не приходит; и даже умудрилась пошутить сама с собой, – а когда весь в звёздах, то становиться superstar (полковник?!)».

Поначалу я провалилась в какую-то паническую депрессию, потом потихоньку стало отпускать. В конце концов, не убийство же я совершила. И вообще, какое право они имели устраивать обыски, изъятия? Эта шалава однозначно писала всё на диктофон, пытаясь поймать меня на сделке. Я, конечно, ни о чём не догадалась, но, тем не менее, на уловку не клюнула. Вот если бы я взяла меченные – а они наверняка были меченные – деньги, на меня надели бы наручники. Или сразу вздёрнули. Или расстреляли на месте. Шутка, но в Китае точно бы расстреляли, а потом съели. Они, в Китае, всё едят, и преступников. С кисло-сладким рыбным соусом: без него преступник невкусный. Я даже ощутила некоторую иронию, что и вылилось в своеобразные кулинарные фантазии в стиле Раневской.

Тем временем за окном уже порядком посветлело, а пульс не угомонялся ни на йоту. И тут память сделала подарок: напомнила, что в заначке имеется несколько ампул хорошего транквилизатора.

«Отличная идея, – воодушевилась я и быстренько организовала процедуру венепункции, – так или иначе, а нужно поспать».

Сонная нега возникла буквально на кончике иглы, по каналу которой внутрь моего сосуда ещё выкатывались последние капли. Можно, конечно, было воспользоваться таблетками, но терпеть ещё часа два, пока бодрствование сдаст позиции, не хотелось. Подержав минуты три спиртовую ватку – гемостаз плюс антисептика, я выкинула её, улеглась в постель и через пару секунд уснула.

Не знаю, патологичен или физиологичен сон, возникший вне естественных причин, но сновидений не возникло, даже когда запиликал мобильник. Шлепками ладони я нашла аппарат и, не попытавшись прочитать – заспанные глаза – имя звонившего, включила соединение.

– Привет, Красота! – жизнерадостное приветствие ворвалось в слуховые просторы.

– Привет, Недоразвитый, – узнав своего старого друга Жеку, я съязвила в ответ, – чего не спится? Опять занозу поймал или сустав перелицевал?

– Почему мне в обед должно спаться? И почему со мной должно обязательно что-то случаться? – удивился он и тут же обиделся.

Его зацепило «недоразвитый». Его всегда подобные выпады цепляли, что меня ужасно веселило. Сейчас это тоже исправно сработало: спонсированное обидами на другом конце телефонной связи воображение нарисовало скуксившуюся от досады физиономию. Я, сдерживая смех, принялась оправдываться, мол, хотела лишь пошутить, и что «недоразвитый» является моим аналогом слова дружище, но только для избранных.

– Странные у тебя аналогии, – успокоился Жека, – даже зло берёт. Надо же, придумала! Недоразвитый.

– Ладно, Жекочка, извини, – хоть и лисьими манерами, я решила исправить положение, – конечно же, переразвитый.

– Всё издеваешься, – ухмыльнулся Женя, – ну ухмыляйся. А тогда я один, раз ты такая умная, на дипарпула пойду.

Я не сразу поняла, о каком таком «дипарпуле» он говорит, но быстро вспомнила недавний разговор. В ходе вчерашних событий, спутавших все мои планы и мысли, я совсем забыла об обещанном билете на концерт знаменитой группы.

– О, дружище, – я запела совсем на другой ноте, – скрип гравия под каблуком, моя благодарность да вымостит тебе путь. Конечно же, я с тобой.

– Ну, коль так, будь к пяти готова. Я заеду.

– А что так рано начнут выступать?

– Да нет, они в областной центр приезжают. Там концерт. Не к нам же в уезд.

– Всё равно здорово, Жекочка, – искренняя радость не позволила сдержать эмоции, – мне кажется, что я тебя уже люблю.

– Да ладно, – засмущался мой благодетель, – прямо сразу и «люблю».

– А почему бы и не полюбить, – игриво парировала я, – но это от твоего дипарпула зависит: понравится – любовь, не понравится – дружба.

В общем, мы где-то ещё минут пять поразговаривали, а потом связь пришлось прервать: нужно было готовиться к отъезду: времени на приведение себя в порядок оставалось не так уж и много. Я, мысленно всё глубже увязая в переживаниях о произошедшем накануне, решила, что посещение удачно подвернувшегося концерта поможет отвлечь разум и набраться моральных сил перед предстоящими допросами. То, что они произойдут, не было никакого сомнения.

«Сегодня суббота, – размышляла я, приводя себя в порядок, – оторвусь по полной на шоу, а проблемами займусь завтра».

III

1.

Я уже поведала, что симпатизирую увлёчённым людям, о коих говорят «не от мира сего». Другими словами, я поклонница такой черты характера, как увлечённость. Тут логика подсказывает, раз есть увлечённость, то должны быть и увлечения. Или наоборот. Так или иначе, только между увлечением и увлечённостью нет абсолютной тождественности, как может показаться на первый взгляд. У понятия «увлечённость» довольно широкий и более глубокий диапазон. С увлечениями гораздо проще: здесь царствует одномерность.

На этой теме можно чуть-чуть отвлечься от основного повествования.

Итак, увлечение. Если, например, кто-то с головой уходит в процесс подлёдного лова рыбы, вряд ли он способен удивить друзей по лунке даже маломальским музыкальным сочинением, хотя в голове рыбака при виде пойманных пятнадцати килограммах мелкого окуня, возможно, и звучат некоторые ноты. Чем больше рыбы, тем громче ноты; чаще звучит ля, иногда ещё и си. А всё оттого, что здесь во главе угла стоит не музыка, а чешуя (подразумеваю рыбу). Много рыбы.

А теперь – увлечённость. Музыканту для сочинения мелодии достаточно одной рыбки, и не обязательно пойманной; сойдёт и абстрактная. Талантливому музыканту уже нужна симфония раскраски волны и балет плавников в ней, чтобы создать песню. А вот гениальному композитору хватит одной чешуйки: он, глядя на её тонкие грани, сотворит оперу, а то и рок-концерт. Вот это и есть увлечённость. Дар божий. Поэтому-то и нужно конкретизировать границу между увлечённостью и увлечением, на первый взгляд невнятную.

Настоящая увлёченность стремиться к сферичности, бытовое увлечение же, чаще всего, сегментарное. Поэтому-то рукотворная красота вокруг нас – стили в архитектуре, течения в музыке и живописи, дизайн в моде, и всё такое – по большей части создано увлечёнными людьми. А вот увлечение – авиамоделизм, филателия, подледный лов и всё прочее, хоккей на траве – спутник не исповедующего креативность индивида. Если что их и уравнивает,так это взгляд на звёздное небо: осознание того, в каких масштабах творит Создатель, наводит ужас на любого. С господином Создателем меряться силами невозможно в принципе ни по части музыки, ни в искусстве подлёдного лова.

«Вот это креативность!», – порой задумываюсь я по ночам, поднимая голову туда, где, по заверению старика Хаббла, в волнах электромагнитных океанов купаются галактики; туманности галактик.

Сейчас термин «креативный» востребован, но в народе и он трактуется по-разному. «Create» чаще путают с «be up». То есть можно творить, а можно и вытворять. Тринадцатилетний племянник моей соседки способен в трусах и в сапогах выйти среди бела дня на улицу, так она за это называет его креативным. Возможно, для неё это звучит матерно, или попросту она не знакома с английским понятием moron – придурок. Что с ней поделать – плохое образование, узкий кругозор, живёт банальными целями. Да и племянника можно простить: разве он виноват, что вместо извилин рождён с зигзагами.

Так вот, у этого племянника есть старший брат. Рождён он от первого брака, значительно раньше. Он ничего мало-мальски значительного в своей жизни не сотворил, если не считать незаконченного техникума и прав на вождение автомобиля категории АВС. И хобби у него тоже особого нет. Так, девчонки, баня, тачки. И ещё чтобы в тачке рок-музыка играла.

Таким образом, возвращаюсь к повествованию: да, именно с этим старшим братом того креативного балбеса сегодня вечером я собралась посетить концерт знаменитой рок-группы.

– Жека, – обратилась я к нему, когда знак, обозначающий конец городской границы, остался позади, – впереди нас ждёт такое зрелище, а в голове ноль градусов.

– А на сколько градусов ты намекаешь? – стараясь не отвлекаться от дороги, он бросил на меня лукавый взгляд.

– Ну не на сорок же, – многозначительно заумничала я, – не на Кобзона едем.

– Да, на него нужно не менее сорока и не менее литры, а то не высидеть! – Женя понятливо кивнул головой и вновь спросил, – Двенадцать – восемнадцать?

– Вино, это для Стасика, – горделиво ухмыльнулась я, – а на Стасика ходят неудовлетворённые одиночки. У меня этот скучный этап ещё впереди, а сейчас я хочу драйва.

– Тогда сунь руку под сиденье и пошарь там, – загадочно улыбнулся он и полез пальцем в панель аудиосистемы, видимо решил поискать подходящую композицию.

Пока он возился с кнопками, я, как и было указано, сунула руку под сидение и, нащупав какую-то вещь, с трудом извлекла её на белый свет. Это оказался небольшой, на шесть баночек, кейс с пивом.

– Мегакайф! – откровенно обрадовалась я, увидев любимую марку, – Нет, даже галамегакайф! Жек, как ты догадался?

Жек не ответил, а лишь многозначительно повёл плечами, мол, и догадываться не надо, если и так всё известно. Он-то всегда знает, как обустроить любое мероприятие, будь то банкет или просто вечеринка, за это и пользуется моим расположением.

Здесь, если бы имелся взгляд со стороны, можно на секунду ещё раз отвлечься от повествования и упрекнуть меня в непоследовательности. А как же иначе, если мгновение назад философствовала на тему предпочтительности в общении, утверждая, что симпатизирую увлёчённым людям. Так почему же тогда я сейчас с Евгением и с его разборчивостью в ухаживании с пивом?

Если быть на сто процентов циником, то можно попросту остаться без друзей потому, что идеальных людей вообще не бывает. Какой-нибудь великий музыкант или кинорежиссёр, или, к примеру, знаменитый политик, в обычной жизни может оказаться попросту невыносимым человеком. Поэтому-то, по утверждению знатоков общения, талантами лучше восхищаться на расстоянии. Но, для проверки утверждения, неплохо бы оказаться с гением рядом, только на каждом шагу они не встречаются. Мне, например, вообще не встречался, поэтому основа моих выводов чисто теоретическая. Поэтому хватит отвлекаться на ненужные заумности. Что же касается Женьки, то с ним попросту не скучно.

– А как тебе этот композишн? – найдя искомое, он ткнул пальцем в панельку.

– Чего! – я, увлечённая поиском удобного места для разрыва полиэтиленовой упаковки кейса, не поняла, о чём он говорит.

Вместо ответа из динамиков, вмонтированных во всевозможные потайные ниши салона, в уши ударил галопирующий ритм знаменитой мелодии. Это было не что иное, как моя любимая Highway Star. Гимн всех байкеров Звезда дорог! Сильная, бессмертная вещь. Кто-то, возможно, скажет, что она из той категории, когда ноги сами пускаются в пляс, на что можно возразить.

Не приложить возражений к такой трактовке процесса я, естественно, не могу. Ноги в пляс идут от Барыни, Лезгинки, Гопака Таранга – не знаю, что из них танец, а что мелодия. Здесь же возникает какое-то подобие танца мозга. Не души, а именно мозга. При первых звуках этой музыки своеобразная дикая – какое-то изменение состояния сознания – пляска рождается в голове. Причём это рождение можно назвать стремительным, даже мгновенным, объединяющим и прелюдию, и зачатие, вынашивание и сами роды в один неукротимый взрыв, раскаты которого даже после последнего аккорда долго звенят в черепе индивида, предрасположенного к рок-музыке. К лучшей рок-музыке.

Так вот, мой череп принадлежит к этой же категории, доказательством чему явилось мгновенное решение проблемы с упаковкой. Интуитивно сделав несколько ритмичных – в ход пошли колени, подбородок со слегка прикушенной нижней губой и ступни в итальянских туфлях на модных каблуках – движений в такт музыке, я, как бодибилдер, попросту взяла и разорвала полиэтилен. Один рывок, и баночки вывалились на мои колени.

«Ну, ты выдаёшь!» – удивлённо сверкнул взглядом Женька.

«Я – что: Дип Пёрпл выдаёт», – деловито ухмыльнулась я и быстро, не прекращая сопровождать музыку телодвижениями, переложила баночки на заднее сидение.

Одна из них, умышленно оставленная в руке, при помощи моего мизинца быстро лишилась запирательного ушка. Из образовавшегося отверстия выглянула небольшая, но крайне соблазнительная гроздь пузырьков. Сдерживать соблазн смысла не было никакого, и в следующее мгновение прохладные глотки пива, втянутые алчущими губами, уже скатывались по моему горлу. Когда баночка опорожнилась наполовину, в голове появилось лёгкое кружение. Ещё через пару минут в глазах стали чаще мелькать помноженные на секунды метры, ноты в ушах приобрели повышенную чёткость, а градус подсластил язык – кайф, да и только! Но не для всех, что касаемо живительного градуса.

– Дай глотнуть прохладненького, – пытаясь перекричать музыку, жалостливо попросил Жека.

– Не-а, – отрицательно мотнула головой я, – ты за рулём. Даже не проси.

– Ну, чуть-чуть …

– Даже не полчуть-чуть.

Водитель тяжело вздохнул и, крепче сжав руками баранку, уставился на дорогу. Я, конечно же, не жадничала, а попросту поступала разумно: кому нужны разборки с гаишниками. Один-два глотка, а потом проблем может возникнуть выше крыши. Таким образом, я обеспечила некую страховку, оградив Женьку от возможных неприятностей. Он, стоит заметить, не проявил себя занудой, не став клянчить несчастные глотки.

В общем, дорога пролетела быстро. Музыкальные шедевры следовали один за другим, две-три баночки от пива, опорожнённые и скомканные, с разрешения хозяина авто последовали в мусорный кулёк, что заблаговременно был помещён за спинку сидения. В черте города пыл пришлось унять, обуздав скорость и угомонив децибелы. Вскоре в поле зрения появился концертное сооружение, а точнее стадион, уже на подступах оккупированный всевозможными автомобилями и раритетными мотоциклами. С трудом припарковав машину, мы поспешили на поиски хвоста какой-нибудь очереди, что гигантскими змеями уходили в зияющие чернотой пещеры входных ворот.

За ними нас ждало без сомнения потрясающее шоу.

2.

Для меня всё, что можно назвать шоу, должно быть потрясающим. Масштабным. Будь то рукотворное или природное действо. Ну, или почти всё, если вдруг какой-нибудь умник начнёт придираться к мелочам и бряцать эрудицией (хочется сказать «эрудизмом», но русский язык не шибко расточителен на пластичность для иностранных слов). Да, я знаю, что по определению в шоу зрительная составляющая преобладает над таковой смысловой. Тогда, чем же фантасмагория красок северного сияния не шоу, хоть и без звука, но и без смысла. Выставка в Третьяковке – по мне и это шоу, пусть также немое, но со смыслом, зато какое впечатление! Да тот же Фикс – тот, что музыкант Филя: скромно, а как врезается в душу.

Один мой коллега по работе, невыносимый зануда с завышенной самооценкой, накануне попытался вразумить меня, сказав, что если я хочу шоу, то нужно ехать на Киркорова. Я захотела что-нибудь возразить, но быстро передумала – вдруг завяжется дискуссия. Но он, всё же, попытался как-то развить тему, на что получил резкий совет отправиться к больным в палату, поскольку заждались. Коллега, так как воспринял мой совет серьёзно, несколько побледнел – видно чего-то испугался, может осложнений у неправильно пролеченного больного – и, подхватив папку с листами назначений, рванул из ординаторской.

«Вот оно, бытовое мини-шоу, и Киркорова не нужно, – усмехнулась я, скидывая халат, – только радости для души маловато. Для настоящей радости другой масштаб нужен, только где он».

Словно наперёд чувствовала.

– Вот и он, настоящий масштаб! – не сдержав восторга, я повернулась к Жеке, когда порог билетного контроля был преодолён.

– Ты о чём? – переспросил мой спутник, мало секущий в чужих эмоциях.

– Да обо всё этом! – для полной ясности мне пришлось отвести руку на манер Зыкиной, как бы открыв взору Родину.

Смех смехом, а на Жеку это подействовало; будто снизошло прозрение.

– Да, – не скрывая появившийся блеск глаз, кивнул он головой, – мощняк!

И действительно, всё пространство под трибунами стадиона будто явило результат путаницы или сбоя в системе машины времени, перемешавшей прошлое и настоящее. Точнее – семидесятые годы и современность, что бросалось в глаза. Контраст моды тех лет на фоне атрибутов современности.

Народу нашло тьма-тьмущая. Основная масса прохаживались туда-сюда, ожидая приглашения в зал и рассматривая окружающих. Там и тут раздавались радостные возгласы давно не видевшихся, а тут случайно встретившихся старых знакомых. За столиками посасывали пиво волосатые люди в клёпаных кожанках, какие носили во времена царства рока, и что-то бурно обсуждали. Кто-то из них размахивал айфоном, небрежно сжимая его пальцами, закованными в перстни с черепами. Кто-то кичился смартфоном, периодически прижимая его к сдавленному банданой уху. А кто-то с усердием паровоза дымил сигаретами Кэмел или Мальборо, выложив на показ пачку с фотографией изъязвленного лёгкого (лет сорок назад был несколько иной дизайн). Одна нога при этом обязательно перекинута через колено другой; обе обуты в кожаные, отделанные металлом сапоги, естественно остроносые. Между столиками то и дело протискивались голени в лабутенах, красными подошвами намекая на давно наступившие новые реалии.

«Да, байкеры, или, как там их называли в СССР, рокеры, душой не стареют!», – понимающе покачала головой я, откровенно удивляясь такому количеству любителей рок-музыки; даже не подозревала об этом раньше.

В общем, впечатлений оказалась масса ещё до начала концерта, что уже можно назвать шоу. Но настоящее шоу, уже сродни космосу, явилось потом.

Мы прошли на трибуны, нашли свои места и принялись терпеливо ждать. Когда свет над трибунами начал заметно угасать, по рядам побежал легкий, но нарастающий гул: сцена ярко осветилась висящими на софитах прожекторами, и от колоннад мощных динамиков, выгнутых дугой, пошёл узнаваемый ритм. Зрительский гул соответственно усилился. Когда на сцене появился первый представитель знаменитой группы, неважно кто из них, гул перешёл в закладывающий уши шум, слившись с набирающим бешеный темп ритмом мелодии в органичное целое. Весь стадион завелся с первых нот. Концерт, от которого многотысячная толпа зашлась уже с первых секунд, начался.

Чтобы описать ощущения от пребывания на этом действе (не знаю, какой лучше подобрать термин: зрелище, представление, шоу, явление?), нужно самому там побывать. Кроме этого, нужно чувствовать этот жанр душой. Иначе все воспримется банальным грохотом электроинструментов, как выражалась моя соседка баба Люся «бум-бум». Она ещё поговаривала, мол, вот раньше были сердечные песни, не то, что сейчас.

«Сердечными бывают боли и капли от них», – возражала я мысленно, не желая расстраивать бабу Люсю.

Но почитатели хард-рока далеки от соцреалистических мелодий типа «справа кудри токаря, слева кузнеца», и я, атомарная часть этой разноликой массы, забившей до отказа целый стадион, ощутила себя частью огромного целого на целых два часа.

3.

Сто двадцать минут, а может и больше, пролетели как один миг и одновременно как вечность, пронизав душу насквозь. Выступление прошло настолько великолепно, что я напрочь забыла о проблемах с нарконадзором. Не вспомнила я о них и когда, увлечённая восторженной толпой, вновь казалась вне дворца спорта.

– Слушай, – обратился ко мне мой спутник, – давай посидим. У меня тут кафешка есть. Там сейчас ребята знакомые соберутся, встречу отметить.

– Какие ребята? – не скрывая отменного настроения, попросила уточнить я.

– Всякие. И постарше мужики будут, те ещё рокеры, и наш возраст кто любит рок.

– Да, эта музыка способна сводить возрастные пласты, – сумничала я, – конечно посидим.

– Куда сводить пласты? – Жека то ли не расслышал, то ли не понял.

– В монолит. Где тут твоя кафешка?

– Она не моя.

– А какая твоя?

– У меня вообще нет кафешек в собственности.

– Ты же сказал «твоя»!?

– Я в смысле любимая, – пояснил мой товарищ и, обидчиво вздохнув, показал жестом направление, – там.

И действительно, даже мысль о пути домой навеивала скуку. А продолжить так хорошо сложившийся вечер представилось совершенно логичным решением. Даже тёплый сумрак, наплывающий от силуэтов домов, что темнели за дальними фонарями, заблагоухал романтизмом.

– Ну, так поехали туда.

Кафешка оказалась довольно интересная. Оптимальный вариант, чтобы расслабиться. Хозяин, наверное, из отсутствия выбора решился открыть бизнес в полуподвале, а потом, по всему, пошёл на экономию средств в отделке и обстановке. В общем, на стенах крашеного кирпича висело несколько непонятного происхождения картин, освещённых имитирующими керосинки лампами. Столики и лавки к ним, похоже, были изготовлены в обычной школьной мастерской; или гробовщиком. В общем, обстановка довольна банальная, но крайне располагающая. Кому как, а мне оказалось самое то. Я так и сказала.

– А что это означает «самое то»? – то ли нарочно, то ли действительно не понял, но вдруг заумничал мой спутник.

– Это значит «то, что надо», – уточнила я.

Мне показалось, что Жека захотел продолжить уточнения по части «то, что надо», но тут ему кто-то замахал рукой от дальнего столика. Это, как оказалось, и были те самые ребята.

– Вот они,– облегчённо, как после долгих ожиданий и поисков, выдохнул он прямо мне в лицо и, взяв под локоток, увлек вглубь помещения, – пошли.

Ребята оказались, как минимум, общительные. Разновозрастные, но в основном постарше. Скорее всего – учитывая стоимость выставленного на столе – с относительно неплохим социальным положением. Не прижимистые – когда я полезла со своей купюрой, то была остановлена благородным жестом, мол, в аристократических компаниях угощают джентльмены. А угощаться было чем, как было чего и выпить. Мне предлагали то, и другое, и отказываться не было смысла.

Беседа шла весело: вспоминали былые подвиги, вздыхали по унесённым ветром времени годам, уповали на неугасающий душевный задор. При этом не забывали поднимать тосты по всевозможным поводам, но наливали «по немного» – сказывалась накопленная с возрастом мудрость. Мне же и с «по чуть-чуть» стало довольно хорошо, и в какой-то момент захотелось проветриться. Проинформировав об этом своего спутника, я встала и, по возможности не привлекая общего внимания, вышла на воздух.

Легко сказать «не привлекая», когда в незнакомой, но общительной компании ты единственный представитель женского пола. Да ещё когда букет женственности прилично сдобрен привлекательностью и молодостью. Естественно, аромат этого коктейля заставляет двигаться из стороны в сторону с десяток пар мужских ноздрей рядом. А когда эти ноздри принадлежат матёрым бабникам, у приверженки невидимости нет шансов стать даже слегка прозрачной. Моё телодвижение в направлении выхода автоматически навело заметный боковой ветер на рок-волну, сентиментально раскачивающую лодку ностальгии. В общем, стоило мне покинуть компанию, как следом потянулись один за другим бывшие рокеры.

Сразу прошу прощения за «бывшие»: как утверждал один знакомый ветеран движения «HEAVY METAL DRAIV", нынче депутат законодательного собрания, бывших рокеров не бывает. Может он и прав, как знать, но проверить на практике нет возможности, так как я появилась на свет позже рождества «Иисус Христос – суперзвезда». Но вот одно я знаю – точно, бабник всегда остаётся бабником.

Не успев насладиться тёплым эфиром кумарина, что шёл от упрятанных в сумраке зарослей донника, до меня дошло, что большая часть компании так же покинула застолье. Кто помоложе, в основном остались, а ветераны уже перетаптывались рядом, закуривая или разминая суставы. И некоторые из них наверняка собирались начать со мной разговор с минуты на минуту. Но не успели. Когда матёрые самцы рассчитывают прыжок, молодые в это время прыгают. В общем, пока парни в статусе собирались с намерениями, ко мне вдруг подкатил парень на мотоцикле. Появился он из тьмы, совершенно неожиданно. Как принц на коне из тумана. Конь, естественно, с сердцем внутреннего сгорания. На раме большими и яркими буквами красовалась надпись «FIAT» Увидев этот, с детства знакомый, итальянский бренд, я попросту обалдела. Да и мотик в неоновых лучах весь сверкал, отражая и преломляя всё, что едва касалось плавных изгибов эмали. Возможно, парень хотел что-то сказать, но вся мужская часть, перетаптывающаяся около меня, также пришла в восторг и быстро принялась обступать байкера.

Я плохо разбираюсь в модельном ряде мирового мотоциклетного парка, и не знаю, как представлен в нём мой любимый концерн. И не помню уже, почему западаю именно на ФИАТ. Может благодаря песенке из мультика со словами «… мы Фиато разъезжать кабриолето …», или частым разговорам отца о том, что наша «копейка» чистой воды ФИАТ. Скорее всего, меня зацепило на изюминку в самом логотипе. Один из вариантов – четыре серебристые буквы в ряд на рубиновом фоне, обрамленные в лавровый венок. Будто спроецирован напрямую из древнеримской властной атрибутики. Трибун, наверное, или центурион выглядели похожими. Возможно, он назывался консул. В истории латинян и разных там италиков я совсем плохо разбираюсь, но водить мотоцикл умею хорошо. Научилась ещё в школе, и даже дотягивала до исполнения крутых трюков на Минске и Яве, да таких, что парням из нашего двора слабо было повторить. И сейчас, увидев совершенно иного уровня чудо техники, мне до одури захотелось на нём просто посидеть. На счёт проехаться я даже и не помечтала: кто же просто так даст.

«Интересно, а за непросто так дадут?», – я, поймав себя на непристойности мысли, безнадёжно вздохнула и попыталась протиснуться поближе к аппарату.

В это время подъехали ещё несколько мотоциклистов. Кто на чём. По большей части раритеты. Было несколько харлеев. Подкатил даже переделанный (тюнинг) Урал. В общем, компания организовывалась довольно весёлая. Пятачок перед кафешкой быстро уплотнился народом, но атмосфера стала складываться настолько тёплая, пронизанная взаимопониманием, что со стороны стало казаться, что собрались давние друзья. Из заведения быстро притащили вискарь и стопки, кои принялись быстро наполнять и пускать по рукам. Кто-то врубил на полную катушку подходящую рок-композицию. Не отказалась от нескольких, две или три, порций виски и я. И совсем скоро почувствовала на душе драйв. Неудержимо захотелось решительных действий.

«К чёрту нарконадзор, к чёрту всех», – в какой-то момент мне стало всё нипочём и, протиснувшись к владельцу Фиата, я предложила познакомиться.

Он улыбчиво согласился и протянул руку, учтиво освобождённую от спортивной перчатки. Имени его из-за шума было не разобрать, как, похоже, не разобрал и он моего. Я, активно прибегая к жестикуляции, попросила разрешения посидеть на мотоцикле и, к своей радости, получила добро.

Будто под ним конь скаковой, владелец железного коня картинно привстал на подножках, перекинул ногу через сиденье и встал на асфальт. Потом откинул подставку и предложил мне оседлать зверя, предупредив, что нужно быть осторожной, так как мотор работает на холостых оборотах. Общий шум затруднял восприятие речи, но я, будучи сообразительной, всё поняла. Доказательство – согласный кивок головой.

Осчастливленная дозволением, я уселась на Фиат, но сделала это аккуратно, без гонора. Надела каску, больше напоминающую гермошлем астронавта. Не скрывая восторга, немного поёрзала задом по сиденью, изображая дикую езду, потом слегка повернула ручку газа. Движок, продемонстрировав чудеса покорности, приёмисто зарокотал. Чувство полного балдежа! Наверное, выпивка попросту насытила восприятие реальности особым колоритом, но общее ощущение происходящего принялось источать фантастические краски.

Мужики, окружившие меня, одобрительно загудели: кто банально показывал большой палец руки (на Ближнем Востоке за это жест могут и казнить), кто выкрикивал комплименты, а некоторые даже делали селфи. От избытка внимания появилось ощущение международной славы масштаба дворовой площадки.

Тут чья-то рука сунула к моему рту – так как защитный щиток был открыт – дымящую сигарету. Знакомый запах тлеющей конопли быстро дошёл до ноздрей.

«Косяк, – сходу догадалась я, и так же сходу решила, – а почему бы и нет!»

Губы, не раздумывая, ухватили смятый фильтр (видимо запрещённый продукт уже прошёлся разок по кругу) и лёгкие втянули дурман до пределов рёберных возможностей. Кто выкрикнул, что нужно задержать дыхание, но это и без него было известно. Сигарета опять шмыгнула в толпу, но через минуту вынырнула вновь. Процесс с затяжкой повторился. Потом ещё раз.

Шум веселья, тем временем, продолжался, и я вдруг заметила отражение логотипа Фиат в чьём-то низко опущенном бокале с, возможно, шампанским. Далее изображение исчезло в ряби – слабый удар стороннего локтя или плеча. Но прежде чем изображение восстановилось, всеобщий шум вдруг стал подозрительно утихать.

– Козлы, как всегда любят кайф обломать – услышала я чью-то приглушенную фразу и повернула голову.

В направлении кафе, прямо в нашу сторону, двигался наряд полиции. Человека три. Ещё двое находились в автомобиле с мигалками, что припарковался невдалеке.

«Катастрофа!», – пронеслось в голове.

4.

Теория вероятностей. Её семя, брошенное когда-то в философскую почву, давно проросло. Обзаведясь глубокими историческими корнями, оно дало и довольно разветвлённую наземную часть. Но обыватель обычно не желает копаться в сложных хитросплетениях ветвей и проростков чьих-то размышлений, считая любые совпадения или проделками дьявола, или случайностью. Всякий средний ум понимает, что всегда возможно пересечения многих векторов бедствия одновременно в одной точке, но каждый надеется, что эта точка пройдёт вне его системы координат.

Так примерно думала и я. Основная суть этого домысла – когда и сваливается всё сразу на чью-то голову, то она закономерно должна принадлежать чужой шее. Сия аксиома казалась вполне логичной, пока первый вектор причинно не пронзил моё пространство-время. Уже тут нужно было задуматься. Так нет, подавай все тяжкие. В итоге некие математические ожидания оправдались, сведя цифры в формулу.

«Какие цифры? Какие формулы, – подумает читатель, – и, причём тут математика?»

А всё при всём. Из всего, что со мной случилось, можно составить прекрасное уравнение! Самоуверенность плюс неосторожность плюс безрассудство, умноженное на распущенность равно беда.

Понимание этого пришло потом, а сейчас, слегка «обдолбанная» марихуаной и слегка пьяная, плюс за рулём транспортного средства, умноженная на нахождение под следствием, я почувствовала перед собой равно пропасть. Чем не формула для представителей власти, уверенно направляющих векторы своего движения в уже известную точку координат.

В общем, полицейские неумолимо приближались, я тупо уставилась на них, продолжая бессознательно подёргивать ручку газа. Все вокруг так же вытаращились на стражей порядка: немногие, кто пропустил затяжку, смотрели спокойно, а большинство, кто успели затянуться, испуганно. Воздух потяжелел, наполняясь запахом сброшенных в траву косяков. Стало ясно, что надвигается нешуточная юридическая гроза.

Расстояние быстро сокращалось, и, несмотря на полную панику в голове, нужно было быстро что-то решать. Надеяться, что всё закончится мирным рукопожатием и наилучшими пожеланиями по части дальнейшего отдыха, было попросту наивно. Полицейские однозначно догадаются, чем здесь дело попахивает, и начнут проверку. Один из них выберет кого-нибудь из толпы. Другой однозначно прицепиться ко мне. И бесполезно будет оправдываться, что я не я и машина не моя. Особенно, если тот, который займётся мной, окажется обделённый женским вниманием и от того женоненавистник. Чуя нутром, что беды не избежать, я, как в небытие, быстро огляделась по сторонам и навскидку оценила обстановку. Тропинка впереди вела в сквер и на машине туда однозначно не проехать. Даже если за мной побегут, то не догонят – я по этой тропинке успею скрыться в сквере. Нужно только решиться.

И решимость пришла. Ещё раз оглянувшись, дабы убедится, что опасность на достаточном расстоянии, я перекинула висевшую на плече сумочку через голову, выжала сцепление и переключилась на первую передачу. Да прибудет со мною бог! Мотоцикл медленно, так как руки давненько не держали руля, двинулся с места и, несколько виляя, выехал из толпы. До тропинки оставались считанные метры. Можно было так и ехать, не торопясь, но из-за спины раздались крики – то ли полицейские принялись приказывать остановиться, то ли хозяин понял, что происходит угон. Взгляд рефлекторно, на долю секунды, скользнул по зеркалу заднего вида: как в маленьком телевизоре полицейские бежали обратно к своей машине, а хозяин безнадёжно метался на месте.

Доселе не констатированный ранее парадокс природы: вначале до меня донёсся звук криков, а потом картинка их издавших; как если бы гром был раньше молнии. Шутка конечно, но так называемая гроза началась, и началась она с погони. И действия полицейских здесь совершенно предсказуемы: они или сами кинуться меня догонять, или по рации вызовут подмогу для перехвата. Скорее сего и то, и то. Так или иначе, но я ускорилась. Как прощальный жест, Фиат взревел и, с места в карьер, рванулся во тьму парка.

«Сейчас будет преследование, – пронеслось в голове, – надо быстрей сматываться!».

Но «быстрей» не получилось – включать фару было неразумно, а плохая видимость могла привести к аварии. Пришлось сбавить скорость и ехать почти наугад. Сквер, однако, не тайга, и как положено определению, оказался не особо большим – впереди быстро появился неоновый свет улицы. Стала различима и тропинка, выведшая меня к этой улице. Подъехав к какому-то подобию калитки, но с выломанной дверцей, я остановилась. Нетрезвый и одурманенный мозг всё ещё плохо соображал, но смог рационально пораскинуть извилинами.

«Затаиваться в сквере глупо: он сто процентов будет прочёсан, а ехать по центральным улицам тоже опасно – вряд, благодаря моим приметам, можно затеряться в потоке машин, – судорожно размышляла я, опасливо озираясь по сторонам – нужно заехать во двор и, оставив мотоцикл, уйти своим ходом».

Мысль хорошая, но чтобы доехать до ближайших дворов, нужно будет перебраться через автостраду. Тут я подумала, что может попросту бросить мотоцикл и пойти по улице, как обычный пешеход. Найди потом меня в толпе. Обрадовавшись идее, я оглянулась по сторонам и уже была готова осуществить задуманное, как увидела какое-то движение в мою сторону. Блестящие детали на тенях дополнили подозрение – меня уже преследовали и возможно люди в форме. На дальнейшие фантазии времени не оставалось.

Выжав газ и отпустив сцепление, я миновала калитку и, не замечая бордюров, вначале пересекла пешеходную часть, а потом выехала на часть проезжую. При этом переднее колесо как на мотошоу прилично подскочило вверх на бордюре, но ведущее заднее не подвело. У меня непроизвольно получился трюк, которым может гордиться не только начинающий, а и матёрый гонщик – езда на заднем колесе с поднятым на дыбы корпусом. Люди, шедшие рядом, в испуге расступились, да и автомобили, на пути коих я возникла, притормозили. Ветер автострады ударил в лицо, ободрив и обнадёжив. Фиат без проблем принял нормальное положение и, набирая обороты, увлёк меня вперёд к спасению.

Воздух свободы несколько обнадёжил. Для полного счастья осталось увидеть подходящий поворот, чтобы свернуть туда и затеряться в кварталах частного сектора. Но счастья не получилось – едва удалось проехать метров сто, как сзади раздался вой сирены, и в зеркале заднего вида замелькали характерные проблесковые маячки. Почувствовав, что меня уверенно настигают, я принялась набирать скорость.

Любой гоночный механизм, особенно мотоцикл, особенно зарубежный, без трудностей входит в ускорение. Обычный автомобиль тоже способен быстро ускоряться, но далеко не у каждого движка хватает на это мощности. Короче, за классным байком обывательской тачке, пусть даже «клёвой», чаще всего не угнаться. Но это если по прямой, а вот в лабиринте города могут возникнуть заторы, тупики, да и просто пешеходы, что вечно лезут под колёса. Вот здесь у машины со спецсигналами есть определённые преимущества. Определённые, но тоже не все.

В какой-то момент впереди возникло непреодолимое препятствие – небольшая пробка перед светофором. Я поняла, что если не приму быстрое решение, то меня возьмут в «коробочку», и тогда единственным шансом останется бег, но это уже будет без шансов. Чтобы не смять зад остановившегося впереди автомобиля, пришлось экстренно затормозить, да так, что патрульная машина едва не врезалась в заднее крыло моего спасителя Фиата. Мне пришлось спешно развернуть корпус мотоцикла на девяносто градусов, и перед взором, как по заказу, открылся приличный зазор между чьими-то бамперами, передним и задним. Туда я и «нырнула», уголком глаза увидев, что полицейские уже повыскакивали для захвата. Дальше смотреть было некогда, но ясно, что им пришлось заскакивать обратно. Я же, повиляв между машинами, заехала в какой-то проулок и через него покатила на параллельную улицу.

И тут – опять зеркало заднего вида – в начале, если считать относительно проделанного пути, или, если брать за начало себя, в конце проулка появились сигнальные огни. Следом до уха донеслась сирена. На этот раз свет доказал своё преимущество. Но, даже не учитывая разницу скоростей фотонов и звуковых волн на дистанции между мной и преследователями, было ясно, что есть лишь несколько секунд на размышление. Единственное, что пришло в голову за это мгновение, являло осознание того, что по-прежнему нужно «рвать когти».

Пришлось опять наглым образом влиться в автомобильную массу и, применив агрессивный стиль вождения, пуститься наутёк.

5.

«Каждый человек способен на многое, но, к сожалению, не каждый знает, на что он способен», – так, или несколько иначе, выразился герой знаменитого у нас фильма.

Да, во многом утверждение Михал Иваныча, или того, кто писал сценарий к фильму, имеет право на жизнь. Действительно, далеко не каждый индивид имеет радость (или разочарование) узнать истинную высоту планки своих возможностей. Большинство так и умирает, даже не догадавшись о существовании более обширных рубежей, чем самооценка. Другие, меньшинство, горделиво набирают запредельный разгон и … терпят катастрофу, не оторвавшись, или чуть оторвавшись от земли. И лишь единицам удаётся – гипербола! – достичь Солнца не опалив перья; на практике та или иная часть оперенья всё равно страдает.

На этом классификацию можно закончить, но мешает одно обстоятельство. То, что человек в итоге всегда будет ограничен определёнными рамками, свидетельствует о том, что существует что-то органичное, определяющее ограничение. Как одну в сторону, так и в другую. И преодоление этих границ зачастую есть случай.

Именно надежда на спасительный случай разрывала моё подсознание, направляя руль в предельно узкие промежутки между автомобилями. Не думая о скорости, я уходила в захватывающий дух слалом. Фиат органично ложился в крутые виражи то на один бок, то на другой, без усилий обгоняя четвероногих с их владельцами. Те порой притормаживали, порой нет. Особо темпераментные вызывающе сигналили, более выдержанные крутили пальцем у виска. Но было наплевать на всех, поскольку даже не видела лиц за промелькивающими переливами начищенных стёкол.

Может быть, далеко и не все из них были начищены, только глаза, полные ужаса, не различают мелочей. Да и разум, охваченный паникой спасения от погони, не реалистичен в восприятии действительности. К ней возвращает лишь слух, отчётливо определяющий рев движка, визг тормозящих покрышек, тявканье клаксонов. И в некоторые моменты зрение: огоньки проблесковых маячков, то пропадающие, то выныривающие в зеркале заднего обзора, свидетельствуют о реальности событий.

«Неужели всё это происходит со мной», – ужасная мысль проникла в голову, когда мотоцикл, вырвавшись из каменных джунглей, устремился на свободную от движения полосу.

Я поняла, что граница города закончилась. Впереди лежала залитая лунным светом трасса, ведущая, не исключено, в другой мегаполис. Или в райцентр, а может вообще в деревню. Скорее всего – первое, так как к деревням обычно тянут грунтовки, а уездный асфальт по обыкновению полон дефектов. В общем, я даже не понимала, где нахожусь и куда вообще еду.

По правде, понятие «езда» в моих обстоятельствах плохо отражала реальный расклад событий. Тут больше подойдёт авиаторская терминология. В общем, не столько ехала, сколько летела. Или взлетала. Да так, что «шуба заворачивалась». Да и как ей было не заворачиваться, когда преследование происходило на дистанции каких-нибудь пары сотен метров. Мало того, это был своего рода небольшой кортеж из двух автомобилей с той лишь разницей, что я в нём совсем не нуждалась и даже отчаянно желала от него избавиться.

О возможности последнее осуществить поведала Луна: выкатившаяся из-за тучки, она ярко освещала всё вокруг. Шоссе, на котором теперь разворачивались описываемые события, оказалось прямым и уходящим далеко вперёд, насколько различал глаз.

«Самое время произвести рывок!», – решила я и плавно, но с возрастающим усилием, повернула ручку газа на себя.

Итальянец ответил взаимностью: его движок, будто мысленно сопровождал действие моей руки, с нарастающей силой взревел. Как тираннозавр перед атакой; хотя не известно умел ли тот ящер рычать, кроме как в голливудской версии. Скорее всего, не умел, но вот однозначно обладал неимоверной силищей. Возможно, как мотор у Фиата; этак сто лошадиных сердец. Так или иначе, но байк потащило вперёд так, что меня чуть не вырвало из сиденья. Причиной оказалось ускорение: благодаря этому физическому закону я на практике убедилась, что инерция существует и, мало того, прямо пропорциональна скорости. Настолько, что сорвало завязку с моей, туго заплетённой косички. Улетев назад, резинка, наверно, мстительно ударилась в стекло ближайшей машины, и даже зацепилась за край дворника. Инспектор, не исключено, заметил это и, надменно ухмыльнувшись, мизинцем царапнул рычажок – что для него какая-то тряпочка, когда за поясом пистолет в кобуре. Дворник дернулся, скрипнув по сухому лбу (пустой бачок омывателя), и с лёгкостью отмахнулся от резинки, бессердечно отправив её кувыркаться в придорожный гравий.

Скорость же нарастала в геометрической последовательности, как и свист встречного ветра в ушах, несмотря на полный штиль за «бортом». Кусты у обочины, замершие в ночной тишине, промелькивали один за другим, будто происходила ежесекундная смена декораций в фильме катастроф. Асфальт отблёскивал как хвост кометы, уходящей головой в ад, если катастрофа произойдёт, или в рай, если всё сложиться благополучно.

«Коли так будет продолжаться, и хватит бензина, то скорость света не предел», – подумала я и на долю секунды бросила взгляд в зеркало.

Отражение показывало, что сине-красные мигалки не только остались далеко позади, но и продолжали отдаляться. Отрыв происходил стремительно, и уже появилась надежда на окончательный уход от погони, как из темноты возникло препятствие в виде лежачего полицейского. Ещё секунду и мотоцикл бы подкинуло и, скорее всего, выбросило бы куда-нибудь за обочину. Я, в самый последний момент, так как мчалась почти посреди дороги, а препятствие перегораживало последнюю лишь в одном направлении, сколько могла, успела слегка взять влево и уйти от опасности.

«Это ж надо, – ужаснулась я, – ещё бы чуть-чуть и копец! И почему это даже предупреждающего знака не заметила? Или его нет?».

Знака – пятерня хулигана или бампер лихача – действительно не было, и просто чудо, что мне в самый последний момент удалось славировать. Едва переведя дух, я поняла, зачем здесь препятствие: влево уходила второстепенная дорога. В какое-то мгновение пришла мысль, а не смыться ли по этому просёлку с выключенной фарой, но скорость не дала времени на осуществление мимолётной идеи. Кроме того, я опять чуть-чуть не подпрыгнула на другом лежачем полицейском, вмонтированном уж в противоположную полосу – предупреждение для снижения скорости для двигающихся во встречном направлении. Выровняв руль после вынужденного рывка в сторону, я, как корабль из крутого галса, вывалилась на прямую линию и в сердцах выругалась. В первую очередь на тех, кто придумал подобные трамплины, а потом на тех, кто их смонтировал. И ещё на тех, кто за мной гнался.

Между тем, вновь потемнело: или на луну наползла туча, или луна сама скрылась в земной тени. В общем, опять стало достаточно темно. Несмотря на мощный галоген, байк проносился по всей длине луча за секунду, и я скинула газ. Кто его знает, вдруг за горизонтом света ещё что-нибудь окажется на дороге, а времени адекватно среагировать не останется. Да и преследование прилично отстало, чтобы улепётывать от него сломя голову.

«Может уже отвяжутся?», – подумала я и повернула голову назад, благо теперь скорость позволяла.

Совпадение, а не исключено и рок, но именно в этот момент взору явилось настоящее представление. Примерно на расстоянии полукилометра вниз по склону – дорога шла вверх – ползла пара красно-синих маяков, и вдруг один из них подскочил и слетел в сторону, а другой завилял и остановился.

– Полицейский маханул через полицейского! Едущий споткнулся на лежащем! Теперь есть реальный шанс окончательно нести ноги, – догадавшись, что произошло, я не смогла сдержать радости.

Ребята или не успели среагировать на препятствие, или вообще не заметили. Вот так-то, ускорение не любит бесшабашных экспериментов! Особенно, когда по части дорожного регулирования присутствует недосмотр. Нет знаков – нет порядка. В общем – бардак! Конечно, несмотря на всё происходящее, я в душе не желала патрульным зла в виде старухи с косой, но именно она минуту назад была в полуметре от меня. И в значительной степени по их, блюстителей дорожного закона, вине. Так что случившееся ДТП не только следствие, но и наказание.

Проехав ещё немного, меня осенило: а если кто-то из экипажа, а то и все, серьёзно пострадали. Или разбились насмерть. При этом дававшая клятву Гиппократа, да ещё и травматолог, даже не попыталась им помочь. Не по-людски, да и не по юридически. Неизбежны божья кара и, если поймают, сто процентная статья, но стоит повернуть назад для оказания помощи, как сразу последует арест. Простой смертный – не министр, церемониться со мной никто не будет. Всевышний, возможно, простит, а прокурор вряд ли. Такой расклад никого не устроит, и разумно предположив, что сегодня бог на стороне жизни и здоровья моих преследователей, я не стала сбрасывать газ.

Несмотря на приличную темноту, впереди вскоре обозначилась линия ночного небосклона – тягун заканчивался. Казалось, сейчас за холмом откроются необъятные просторы, словно подёрнутая бризом бескрайняя морская гладь. А как же иначе, когда потенциальная опасность далеко позади и, кроме всего, надёжно блокирована. Но, как говорится, недолго музыка играла, недолго пел аккордеон. Въехав на самую высшую точку холма, я едва радостно не выкрикнула боевой клич остяка, удравшего от медведя-шатуна, как этот клич застрял горле: метрах в ста от меня дорогу перегораживали две машины. Гадать об их принадлежности и целях не пришлось – иллюминация, раскраска кузовов и экипировка экипажей презентовала службу ГИБДД во всей красе. Мобилизованные, вероятнее всего, по рации, они устроили привал совсем не для того, чтобы знакомиться с девочками. Моментально сообразив, что мимо них не проскочить, я принялась тормозить. Но из-за налетевшего волнения полноценно выжала лишь передний рычаг, отчего мотоцикл развернуло боком, и он остановился метрах в тридцати от ближайшего полицейского, уже размахивающего своей волшебной, под зебру, палочкой. Типа «поди-ка сюда,крошка!».

«Попалась!», – ужасная догадка арктическим холодом обожгла голову.

6.

Когда становиться жарко, зачастую вспоминается Арктика. Особенно в Калахари, где жара аналогична пеклу. В Лабытнанги, что по другую сторону экватора, за полярным кругом, наоборот – в декабрьскую полночь, в пургу на ум приходят африканские фантазии. Если ко всему накрылась единственная котельная. Но главное отличие мороза от жары в том, что первый куёт монолит, а последняя его плавит. Лето превращает трясину болот в лягушатник, тогда как зимой это идеальный конькобежный трек (не всегда!). Другой близкий пример – ледяная скульптура: во льду куда больше феерии, чем в терракоте. Близко к этому, как вариант, мода. Избыток тепла порождает буйство дикой природы, однако папуас и пигмей не нуждаются в подиуме. Набедренная повязка, это тупиковый стиль даже для Юдашкина. Слишком примитивно. Прохлада же, как минимум, дала толчок роста лёгкой промышленности.

«А древний Рим?», – не исключено, возмутитесь вы.

Да, но и там мужчины предпочитали не штаны, а юбки. А всё потому, что их попросту не подмораживало. Так вот, где сейчас Великий Рим? В камнях Колизея. Наверно поэтому цивилизация, провоцируя инновационный шторм, дошла до вершин прогресса в умеренно прохладных широтах. На экваторе по этой части или полный штиль, или близко к этому.

Я вовсе не клоню к тому, что мой мозг пик эволюции, поскольку вызрел у края вечной мерзлоты. Но то, что извилины в критический момент способны мобилизоваться, а не раскисать, заслуга именно низкого градуса. Это точно. В общем, холод, пробежавший по моим извилинам, вызвал их мобилизацию.

«А будь что будет!», – пронеслось в подсознании.

Не раздумывая, я вывернула руль до отказа и, адекватно соотнеся газ и сцепление, тронулась с места. Инспектор, невольно попавшийся в поле зрения края глаза, разумно не бросился тут же в погоню на своих двоих с криками «стоять, я приказываю». Он, как и остальные, кинулся к транспортным средствам, дабы пуститься в цивилизованное преследование. Для того, чтобы угнаться за мотоциклом, ноги бесполезны. Нужно что-то более эффективное, например колёса. И здесь их вновь оказалось четыре пары.

Четыре против одной. Но зато какой! Я, описав полукруг, развернула пару лихих протекторов на сто восемьдесят градусов. Движок – пылкое совершенство технологий – вновь не подвёл, быстро, но гармонично превратив пунктир разметки в сплошную белую линию. Для этого даже не пришлось вставать на дыбы и рвать с места.

Я, ещё не остывшая от предыдущего преследования даже на градус, уже обрела за плечами гигантский опыт. И первое его правило, как уже известно – хладнокровие. Без железного (стального!) нерва мышца лишь мясо. Да, в обстоятельствах, когда спасаешься бегством, нужно обладать хладнокровием, иначе можно пополнить своим протеином диету преследователя. Особенно, когда он имеет когти министерства внутренних дел. Но когти, порой, бесполезны, если лапы коротки и не дают развить достаточную прыть.

Таким образом, разрыв между фактором спасения и миссией преследования, повторяя ситуацию недавнего момента, увеличивался. Только бесконечно полагаться на преимущество скорости бессмысленно: учитывая фатальное неравенство сил печальный конец неизбежен – если не сойду с трассы, меня, всё одно поймают. И тут я вспомнила о просёлке – впереди появился знак, предупреждающий о необходимости снижения скорости.

«Там лежачий полицейский, а за ним отворот направо, – мне в голову вновь пришла не новая, но уже своевременная идея, – по нему и нужно уходить».

До осуществления идеи, с картографической точки зрения, оставалась буквально пара сотен метров. Или, если придерживаться хронометрических критериев, несколько секунд. Эти единицы времени, в моём случае, имели решающее значение и, боясь потерять наиболее драгоценные из них, я выехала на встречную полосу и выжала до предела ручку газа. Мгновения мелькали быстрей, чем насекомые в луче дальнего света.

«Свет! – мелькнуло в сознании, – перед тем, как свернуть, нужно вырубить свет!».

Как только мотоцикл проскочил в нескольких сантиметрах от лежачего полицейского, я насколько возможно снизила скорость. Достигнуть минимально разумного значения удалось как раз у отворота. Далее я движением пальца погрузила себя и свой транспорт в кромешную тьму, то есть отключила и фару и габариты. Глаза на мгновение ослепли. Руки, как на автопилоте, направили руль вправо, и только по шуму трения гравия о протекторы стало ясно, что колёса уже не на асфальте.

Тут зрение, несколько адаптировавшись с обстановкой, различило сначала контуры, а потом и саму дорогу. Ночь оказалась не настолько тёмной, чтобы, как говориться, глаз выколоть. Полагаясь на смутные ориентиры, мне удалось выверить путь и даже вновь ускориться. Попадающиеся на пути небольшие выбоины и камни несколько осложнили движение, но серьёзных препятствий удалось избежать.

Кортеж преследователей, вернее его иллюминационные огни, тем временем проскочил мимо отворота. Как на удалённой сцене сначала они помаячили в правом зеркале заднего вида, потом в левом. Следом до моих ушей донёсся приглушённое рычание натуженных моторов; вначале усиливающееся, потом ослабевающее. В сердце застучала радость победы: неужели удалось их провести. Предрекая удачу, я всё же решила не ликовать раньше времени. Полицейские однозначно остановятся узнать, что случилось с коллегами – те всё ещё копошились на месте происшествия. А они расскажут, что мимо никто не проезжал. Да и фару мотоцикла, её свет, они, конечно, видели, так как копались со своей техникой всего лишь в полторы сотни метров от отворота. Из этого будет нетрудно догадаться, что я затаилась где-то рядом. А долг любого представителя закона, это продолжать преследование до логического конца.

Задержание, будь то преступник, нарушитель или попросту случайно попавший под раздачу бедняга, это основа пирамиды служебной карьеры. А иначе для чего тогда все льготы, в смысле деньги, и звёзды, в смысле честь мундира. Первое, как мне думается, значительно важнее второго. Естественно есть и профессиональный кайф, но об этом после. Сейчас же мне было совсем не до размышлений о полицейском драйве, да и на другие, пусть и имеющие некоторое отношение к повествованию темы. Когда удираешь, философия одна – спасение.

Тем временем на пути высветилась табличка с названием населённого пункта. то ли Козлобаево, то ли Пиждинежиха, потом и не вспомнила. Далее возникли одноэтажные строения. Судя по всему, деревня, о существование коей известно лишь некоторым особо просвещённым – коренное население и дачники. Некоторые из них, несмотря на поздний час, бродили по центральной улице. Деревенская пыль неизбежно поднялась от колёс моего байка. В её шлейф попал один из запоздалых прохожих и он, естественно, от всей души обматерил меня. До ушей долетели лишь первые слова, но их качественной окраски вполне хватило для создания всеобъемлющей картины происходящего с колоритным образом главной героини.

Это несколько покоробило самолюбие. Я даже оглянулась, чтобы бросить гневный ответ, но вместо этого получилось лишь сделать перехвативший дыхание глоток воздуха. Причиной этого явилась представшая перед глазами картина, пусть и на значительном удалении.

Деревня проходила вдоль трассы, но на некотором расстоянии, и дорога к ней тянулась под острым углом. В результате этого я в момент всплеска самолюбия оказалась как раз напротив съезда и чётко увидела, как проблесковые маячки, уже три комплекта, скатываются по грунтовке.

«Догадались, – пронеслось в голове, – хорошо ещё, что моя фара не включена».

Сердце вновь бешено заколотилось. И было от чего. Мой деревенский экскурс мог оказаться ловушкой. Улица, в лучшем случае, за деревенской границей перейдёт в поля, по коим будет шанс оторваться. Но, возможно, пыльная колея упрётся в какое-нибудь препятствие. Будет это забор фермерского хозяйства, или вырытый крестьянским экскаватором пруд, всё одно тупик. Там меня и припрут так сказать к стенке. К занозистой доске, если забор, или к земляному валу, если водоём.

Пытаясь овладеть нарастающей паникой, я свернула в первый попавшийся проулок. Это оказалась тропинка, ведущая куда-то за огороды. Учитывая, что осыпанный с ног до головы пылью, поднявшейся из-под колёс мотоцикла, полуночный гуляка в отместку всё одно меня сдаст, выбора не было. Когда за спиной остались последние колья нескладно сплетённого тына, я поняла, что еду по полю. Пыль больше не клубилась, так как тропинку покрывала примятая трава, а по бокам стали появляться кусты и даже отдельные деревца.

«Уже плюс, – в голову пришло чувство некоторого ободрения, – их автомобили здесь не проедут».

Но радость длилась недолго – тропинка вдруг пошла довольно круто вниз. Настолько круто, что когда из темноты появился пешеходный мостик через небольшую, метров пятнадцать-двадцать, речку, тормозить оказалось бессмысленным делом. К счастью, этот мостик я проскочила без проблем. Но при выезде на противоположный берег дорожка под приличным углом ушла в сторону. Удачно вписаться в поворот, естественно, не получилась и конь с седоком завалились на бок. Я каким-то образом отделилась от техники и, уцепившись за траву, осталась на тропинке. Мотоцикл же, будто в замедленном сюжете фильма катастроф, заскользил по склону вниз и бухнулся в воду. События переменились в мгновения – шумный всплеск воды, бульканье пузырей и последовавшая затем тишина сродни гробовой. Всё, что происходило в голове в эти секунды, так это ощущение полной отстранённости от происходящего. К реальности возвратили лишь расходящиеся кольца волн и пузыри в их эпицентре. Да дым над водой, прорвавшийся из глубин места потопления. Smoke on the Water. Закономерный итог посещения знаменитой рок-группы.

7.

У каждого, я уверена, где-то в закоулках памяти хранятся картины идеального мирка из своего детства. Тёмное зимнее небо с летящей звёздочкой или яркое летнее с облачком. Заснеженная ёлочка с шишечками на полянке среди сугробов, или лодочка в волнах бирюзового озера. Кому-то запомнился бабушкин домик в деревне, а кому краеведческий музей в областном центре. И так далее и тому подобное. Многие художники, великие и не очень, запечатлели врезавшиеся в их память эмоции на холсте, сформировав культуру, что очень хорошо. Но тоже хорошо и то, что большинство в этом бренном мире не художники, а лишь пассивные наблюдатели. Учитывая многообразие ностальгических фантазий детства, если взять всего лишь по одной у каждого их носителя и воплотить на полотне, то для хранения всей коллекции Третьяковки не хватит. А если прибавить воспоминания из юности, то и Эрмитаж вместе со всем Питером треснут. Поэтому пусть лучше в художественной среде качество всегда будет в приоритете перед количеством. Ровно настолько, что вполне хватило для созерцания какого-нибудь шедевра и ассоциации его с неким событием из собственной жизни. Или наоборот: анализа какой-нибудь жизненной ситуации и сопоставления её с неким шедевром. В последнем варианте, довольствуясь текущими ощущениями, можно даже дополнить шедевр нюансами реального плана.

Мне, поскольку всегда являлась и сейчас являюсь поклонницей русской живописи, и, надеюсь, потом таковой останусь, пришёл на память Васнецов. Ну, разве что вместо болотца речка, роль камня исполняет бетонный блок с торчащей арматурой, а косу на плече напоминает ремень от сумочки с запутавшимися в нём волосами. Если не придираться к мелочам, то один в один сюжет из сказки, с той, лишь разницей, что Алёнушка грустила. По козлику. А я пряталась. От козлов особой масти. И не на видном месте, а в прибрежных кустах над самой водой.

Как-то, лет в пятнадцать, мне пришлось созерцать аналогичный пейзаж, но без холодной росы, беспощадных комаров и не в качестве загнанной жертвы. Сидела я тогда с ровесником на скамейке у края такой же речки, мы качали ногам и ели арбуз. Было тепло, сухо, из насекомых запомнились лишь бабочки. Кругом берёзы – ну прямо Куинджи, «Берёзовая роща». Кто бы подумал, что когда-нибудь все повториться, но совершенно в других тонах. В общем, озноб, сырость, страх и кажущаяся безнадёга дополнили и без того мрачные тона.

Можно, конечно, было поискать и более комфортные условия, например, пень на поляне, но прогулки ночью по неизвестным местам, да ещё на опушке леса являют верх безрассудства. Кроме этого, с моей точки обзора – и это положительный момент – были видны происходящие в деревне события.

Машины с мигалками тем временем продолжали рыскать из одного конца деревни в другой. Вокруг уже стало светать, даже удалось разобрать некоторые буквы на бортах. Это действительно была полиция, скорее всего дорожная. В том, кого они искали, сомнений не было. Я, на всякий случай, слезла с обогретого наблюдательного места (бетонный блок с арматурой) и, ёжась и вздрагивая от наглых росинок, затаилась в кустарнике.

«Пусть сыро, но зато безопасно».

Экипажи, в конце концов, развернулись в направлении въезда в деревню и, скрывшись в клубах пыли, направились к основной трассе. Похоже, что преследование прекратилась, но высовываться раньше времени не стоило. Дождавшись, когда преследователи, все три команды, скрылись из виду, я высунула голову из кустов. Насколько позволял накатывающийся утренний туман, опасности не было видно. Не успела моя нога ступить на свободную от веток кочку, как из сумки раздался писк пришедшей СМС.

Её сигнал, многократно усиленный концентрированным кислородом утреннего воздуха, заставил вздрогнуть и не на шутку испугаться. Как знать, что соседние кусты не облюбованы романтично настроенной парочкой. Да что там соседние кусты: уши мог навострить и какой-нибудь страдающий бессонницей старик с другого конца деревни – такая стояла тишина. Озираясь по сторонам, я поспешно нащупала в сумочке – как она во всей этой кутерьме не слетела с моего плеча – телефон, нервно извлекла и отключила звук. На экране высветилась двузначная цифра пропущенных звонков, и все принадлежали Жеке. В шуме погони они, естественно, оказались игнорированными. Выждав пару минут, при этом внимательно вглядываясь и вслушиваясь в окрестности, дабы убедиться, что осталась незамеченной, я нажала кнопку вызова.

– Ты где? Что с тобой? – мембрана задребезжала так, что вновь пришлось оглядываться по сторонам.

– Да тише ты! Не ори так, – последовал испуганный ответ, обусловленный патологической громкостью, – жива и здорова.

Понимая бессмысленность неизбежных расспросов, я сразу спросила, сможет ли он сейчас за мной приехать. Ответ, как и ожидалось, последовал положительный. Осталось только определиться с местом нахождения. Всё информация о координатах умещалась в название речушки на табличке, красовавшейся у мостика. Женька, к счастью, знал, где речка находится и через пять минут, как потом выяснилось, уже сидел за рулём своего «корыта».

Ждать пришлось относительно недолго в хронологическом плане и вечность в плане чувственном. Когда, после некоторой коррекции по мобильной связи, знакомая шевелюра замаячила в ближайшем из огородных проёмов, пришло время преодолеть кривую линию между точками укрытия и спасения. По всей логике вещей сделать это нужно было незаметно, но быстро. Соблюдя некоторые приёмы осторожности в стиле диверсионного жанра, до коих удалось додуматься, через пару минут я переводила дыхание в салоне автомобиля, ставшем больше чем родным. Родным до горького комка в горле. Что-то похожее, наверное, испытывала радистка Кэт из «Семнадцати (возможно правильно звучит «Семнадцать», но тогда встаёт вопрос об актуальности слова фильм) мгновений весны». Так или иначе, но кто смотрел шедевр, согласится, что разведчица пережила куда больше, чем я.

– Даже испугался, – не дожидаясь, когда я успокоюсь, начал речь мой Штирлиц, – смотрю сначала, здоровенная коза на меня несётся. Только комья травы и земли над задницей взлетают, как от копыт. Ну, думаю, сейчас разворотит точилу и меня расплющит. Хотел уже залезать на забор, да вовремя пригляделся: а это ты бежишь, в три погибели согнутая.

– Чтобы никому на глаза не попасться.

– Кому? На какие глаза? Как ты здесь оказалась? Что вообще произошло?

Понимая, что всё сразу не рассказать, я предложила ехать домой и по пути расставить все события на свои места. Женька, пойдя навстречу просьбе быстро не гнать, не возразил. Вскоре, вырулив с грунтовки на асфальт, машина покатила в направлении города. По пути мы обогнали эвакуатор, транспортирующий машину ДПС. Однозначно ту самую, что несколько часов назад совершила головокружительный кульбит. Сидевший в её кабине инспектор посмотрел с высоты своего положения на нас, но, похоже, ничего не заподозрил. По крайней мере, не подал виду. Да и о чём он мог догадаться, так как основной приметы – мотоциклетной каски – на мне не было.

Потом так и не вспомнилось, куда она подевалась. Или соскочила во время падения, скатившись по склону в воду. Или просто была сорвана с головы пружинистой веткой и улетела в кусты, где, возможно, и сейчас валяется как ждущая своего часа улика. Не исключено, она до сего времени лежит под бетонным блоком с арматурой, куда я, наверное, сама её и забросила. Ну не с собой же брать. Представляю зрачки инспектора, в коих вдруг отразилась та самая каска – по одной в каждом глазу, лежащая на моих коленях, или и того хуже, сидящая на голове. Как минимум, возникла бы ещё одна погоня, и даже со стрельбой по колёсам из нарезного оружия. А то и на поражение – разгневанного и оскорблённого инспектора, а он однозначно был в этот момент таковым, лучше не разъярять блестящими перламутром предметами из разряда мотоциклетных аксессуаров.

8.

Воспроизведённая по памяти картина любого события есть история восприятия её поведавшего. Когда событие имеет масштаб, превышающий радиус обзора одного наблюдателя, то картина принимает многоплановость, так как в процесс вовлекаются другие «художники». А если взять во внимание разнообразие психологических статусов, то полотно повествования запестрит красками и оттенками. Порой настолько, что оригинал будет отличаться от истины как фотография Красной площади от оной же, но в представлении ажиотажного художника-акциониста. Вроде Павленского Петра Андреевича, прибившего свои причиндалы гвоздём к брусчатке. Но это к слову, а вообще не хочется переходить на совершенно посторонние личности, когда интерес заключается в другом, более скромном событии. Точнее, в его изложении одним из очевидцев, а именно моим другом Жекой.

Он, как и ожидалось, даже не начав меня выслушивать, рассказал всё, что понял о произошедшем около бара. По его версии полиция накрыла целую банду наркоторговцев и наркопотребителей. В общем, я слушала, а Женька продолжал вещать свой вариант происшедшего.

– Я внутри с ребятами был. Про жизнь базарил. Про рок. Вдруг по залу шум пошёл, мол, на улице облава: менты всех без разбору хватают. Кого хватают, зачем хватают, ващще непонятно. Потом оказалось, что около кафе взяли почти всех – лишь одному удалось уйти. Кто-то сказал, что это баба была. На мотоцикле с тайниками, набитыми травкой. Она-то всем её и толкала. Возможно даже, что это был переодетый в бабу мужик(!). Ушёл от погони прямо из-под носа. Как дал по газам, и был таков. Баба бы не смогла так. На Фиате. А потом повязали и всех, кто был внутри кафе. Многие оказались обкуренные. Вот их уже не отпустили. Потому что обкуренные. Наркота, сама понимаешь. Даже в газоне нашли две или три дымящихся самокрутки с травкой. Сброс. Наркоманы всегда улики сбрасывают, когда облава. Иначе статья.

– А тебя, – догадавшись, что осталась в тени, я решила по полной программе выведать у друга всю информацию, – почему тебя не арестовали?

– Так я же за рулём, – удивленно взглянул на меня Женька, – не курил, и не пил. А так бы конечно не отказался от пары затяжек. Или стопок. Но сам бог отвёл. Только в отдел всё одно свозили, подышать в трубку заставили. А потом отпустили. Я как вернулся, стал тебя искать. Звоню, звоню, а ты не отвечаешь. Чего только я не передумал. И тут твой звонок. С меня как сто тонн упало.

– Надёюсь не навоза. Прости, прости, не обижайся – я так неумно шучу. Настоящий друг всегда в первую очередь вспоминает о друзьях. Знал бы ты, чего я натерпелась.

– Откуда? Что с тобой произошло? И, вообще, постой, а как ты за городом оказалась?

Вопрос был задан, так сказать, в лоб. Но я уже была достаточно благоразумна, чтобы наивно выкладывать всё как есть. Жека балабол, его кто угодно развёдёт на откровенность, тем более следователь. Из этого следует истина, что правда порой создаёт проблему. Поэтому я, дабы не усугублять своё положение, без каких-либо раздумий решилась на ложь.

– А я, знаешь, решила просто покурить, обычных сигарет. Смотрю, а любимые Вингстон закончились. Мужики вокруг стали предлагать, но ты ж знаешь: сначала «закурить», а потом – приставания. Знаю я этих услужливых мужиков. Я отошла до магазинчика…. Там за углом магазинчик. Ну, затарилась, возвращаюсь, а у кафешки заварушка, люди в погонах, то сё. В общем, махнула первому попавшемуся бомбиле, думала, отъеду от греха подальше, а потом тебе перезвоню.

– И почему не позвонила?

– Да понимаешь, бомбила козлом оказался: увёз меня за город и давай приставать ….

– Ничего себе! И что?

– Ну, – я продолжала на ходу выдумывать, – вдарила ему коленом, куда следует, да и сделала дёру из машины. А темно, куда бегу – не понятно. В общем, в лесу оказалась. Там и спряталась, а как стало светать, тебе позвонила.

– Ну, ты и лихая! А что раньше не позвонила? Зачем рассвета ждала?

– Странный ты, Жека, я даже не знала, где нахожусь.

– А как узнала?

– Рассвело, табличку увидела и прочитала. Чего ты допросы устраиваешь? – я возмутилась, чтобы прервать расспросы, и случаем не сказать лишнего, – и так натерпелась. Набоялась. Намёрзлась.

– Да вроде тепло.

– Тебе в салоне само собой тепло, а мне в кустах каково: на листьях роса, в воздухе комарьё. С одной стороны маньяк-таксист по деревне бродит, межколенчатым валом размахивает, с другой, в лесу, звери дикие рычат, клыками клацают.

– Да какие тут звери – деревни кругом.

– Кто его ведает какие. Лоси, наверное. Других зверей я не знаю. Чего ты ко мне прицепился. Нет бы, посочувствовать.

– Да я сочувствую.

В этом момент разговор прервался, и я посмотрела на своего спасителя. В выражении его лица явно проявилось сочувствие. Немного подозрительность, немного обидчивость, но больше, всё же, сочувствие. Он, судя по всему, действительно переволновался за меня. Был человек, и внезапно пропал. Всё что угодно можно предположить. Конечно, в этих волнениях были и ревностные нотки, и окрашенные обидой – зная мой характер, можно было предположить и бесцеремонный флирт. Да, я в принципе человек свободный и никому не обязана. Но можно было как-то предупредить. К счастью, мой рассказ, подкреплённый фактами – я же действительно пряталась в лесу, оказался убедительным. Так что дальнейшие расспросы не имели смысла. Да и уже стало клонить ко сну: Женька то и дело тряс головой, чтобы ни вырубиться. Я, по мере сил, старалась следить за ним.

В общем, кое-как, не давая друг другу заснуть, но мы доехали. Без всяких приключений, желания на которые в текущий момент в любом их проявлении меня совершенно не трогали. Тянуло лишь спать. Так, чтобы устало добрести до родимой постели, ставшей ещё более родной после всех этих злоключений, выпавших на мою душу. Потом свалиться прямо на покрывало, не снимая платья, и уже лёжа на животе или на спине, это уж по усмотрению земного притяжения, скинуть туфли (и как они сами не слетели с ног во всей пережитой кутерьме) и забыть обо всём на свете.

Женька поставил машину во дворе, в коем мы и жили в домах напротив. Я от души поблагодарила его. Он пожелал мне спокойной ночи – не замечая взошедшего солнца. Пару секунд посмотрев друг другу в глаза на прощанье, мы развернулись и побрели к своим норам. Он в 34-ю на четной стороне. Я в 48-ю по нечётной.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

1.

Если опереться на одно малоизвестное высказывание, то есть основания утверждать, что владея информацией о количестве точек зрения, можно смело упразднять службу переписи населения. Формула истины проста: количество мнений – знак «равно» – количество людей.

Я как-то задумалась по этому поводу и вдруг поняла, что здесь имеется некоторая ловушка для простака. А именно в той части, где говорится о мнении. Выдержав паузу и поставив себя на место воображаемого собеседника, обладай тот достаточным интеллектом, я бы наверняка увидела в его глазах вопрос «поясни». Да запросто – а если у части людей будет два или несколько мнений? Тогда на лицо полный крах статистики по части демографии. Здесь сильный собеседник, пусть и воображаемый, для начала пораскинет мозгами, а потом усмехнётся и иронично упрекнёт в демагогии. Собеседник, наделённый интеллектуальной уступчивостью, прозреет, так как откроет для себя новое качество окружающего мира – сложность. А простак вначале попросту запутается, потом пошлёт всех куда подальше, и пойдёт по своим делам, насвистывая песню о любви.

Почему именно о любви? Наверно, это актуальная тема в среде простаков, не желающих отягощаться философией. Опять же, это лишь ещё одно мнение.

Кажется проще простого: или любовь есть, или её нет. Но и тут категоричность не совсем уместна. Всегда найдётся хотя бы один, имеющий несколько мнений, и каждое чем-то обосновано. Что касается меня, если любовь есть, то определяющим, естественно, должно являться качество, причём с большой буквы. В сложные жизненные моменты можно обойтись и количеством (с оглядкой и без оглядки на заглавные буквы шрифта). До ширпотреба опускаться считаю возможным только в крайних обстоятельствах. Единственное, чего я не приемлю, это если потенциальный объект внимания, как сюрприз украшенный знаком минус, окажется бывшим или действующим сотрудником ГСНН. Здесь для меня любви не существует.

Всем этим сотрудникам, я думаю, мои рассуждения до уличного прибора освещения; или до какого-то другого прибора. Они, конечно, как и вообще люди, разные, все эти сотрудники, но служба всегда вгоняет в определённые рамки. Личные эмоции и взгляды туда не вписываются. Коли полез карабкаться по служебной пирамиде, будь готов, что над твоей головой всегда будет чья-то властная задница. Бесспорно, по факту некий моральный травматизм. Но не всё так мрачно: чья-то покорная голова, подталкивающая снизу, всегда придаст оптимизма.

Не знаю, какая часть тела больше страдала от административного прессинга у следователя Зудова, периодически поглаживающего синяк под глазом. Скорее всего, голова, так как глаз, а соответственно и синяк под ним, имеет стандартную анатомическую привязку.

Это, конечно, предположение: не слышала, чтобы в нашей стране на государственной службе начальство поучало подчинённых кулаками. С другой стороны, в «органах» свои порядки: на то они и «внутренние», чтобы надёжно удерживать процесс варения. Но и там, изредка, неудачный результат непроизвольно выходит наружу. Конечно, Зудов, будучи под мухой, возможно, мог попросту напороться на косяк в кабинете или на черенок лопаты в огороде.

Если у кого-то возникнет вопрос, а причём тут вообще какой-то Зудов? Так вот – он был назначен подполковником Листиковым вести моё дело, как оказалось ещё не уголовное.

Это потом я поднаторела по части юриспруденции, и поняла, что нужно быть крайне осторожным со следователями. У них всегда есть свой, конкретно обозначенный интерес, в фокусе коего сходятся все профессиональные векторы.

В первый раз всегда много чего не знаешь. А это и был первый раз, и поэтому я смотрелась кроткой овечкой, ничего не понимающей в происходящем и ищущей если не защиты, то хотя бы покровительства. Откуда мне было знать, что это предварительный допрос, после коего уже и будет решаться вопрос о заведении уголовного дела. Это отчасти и явилось причиной моей излишней откровенности.

Прежде чем приступить к допросу, Зудов представился. Алексей Иванович, кажется, хотя за отчество не отвечаю: в связи с серостью его личности после всего пережитого только имя отложилось в памяти. Извинился заранее, выразил признательность медикам, но пояснил, что работа есть работа, и он тоже должен её выполнять. Я согласно кивнула – конечно «выполнять», не он, так другой, какая разница, раз процесс запущен. Тем более, такое качество, как вежливость обычно отдаёт радушием. Да и чутьё, на которое вообще-то, не всегда надо полагаться, подсказывает, что хороший (добрый) следователь всегда лучше плохого (злого). А здесь, вроде, повеяло добротой. К слову, Зудов на деле, как потом стало ясно, оказался ни злым, ни добрым, а так, толкающимся между этими двумя состояниями души. Скорее всего, он понимал, что не видит перед собой реального преступника. Отсюда и внешняя уважительность. Вряд ли подобной тактичности удосужился бы реальный наркоторговец или наркоман. А может это попросту такая тактика, типа фишка, или наживка, которую я, не распробовав, должна ухватить. И Зудову останется только произвести подсечку.

В общем, он культурно предупредил о необходимости сотрудничества со следствием, иначе положение, мол, только усугубится. Я, естественно, ничего против сотрудничества не имела: какой здравомыслящий человек захочет усугублять своё положение. Потом начался сам допрос, больше походящий на сбор анкетных данных для поступления на службу в ФБР.

На самом деле мне мало что известно о методах работы подобных служб, кроме как из кино. Кинематограф же далеко не всегда реальная жизнь. Но структура допроса, думаю, и там и там одинаковая: сначала вопрос, потом ответ, вопрос – ответ, и так до бесконечности. Здравый смысл, однозначно стоявший на моей стороне, намекал на необходимость осторожности – естественно, лишнее слово может стать роковым. Только чего коварного, как казалось, в информации о моей биографии? Какое значение имеет место рождение, название учебного учреждения и даты обучения в нём? Или кому какое дело до моёго семейного положения, даже следствию? Видимо так надо, думала я, когда, где-то часа через полтора, почувствовала утомление. И тут до меня дошёл смысл следаковской фишки – она в утомлении. Зудову прежде всего нужно лишить меня бдительности, а затем и рассудительности. Запутать.

В Гестапо до состояния запутанности доводили просто: не тратя времени, бедняг, попавших в застенки, морили бессонницей, побоями, другими пытками. КГБ, особенно в сталинские времена, тоже мало чем отличалось в выборе методов. Исламские боевики попросту отрезали – и сейчас отрезают – голову одному, дабы разговорить другого. У сотрудника ГСНН, к его сожалению и к нашему счастью, нет полномочий боевика ИГИЛ, а не то подполковник Листиков каждого второго давно бы уже отправил на этап по нужной ему статье, оставив каждого первого без головы. И у Зудова таких прав нет, отсюда и спектакль.

«Хочет прежде скатать мои мысли в пряжу, а потом вытянуть из них нужную для себя нить!», – догадка не только озарила сознание, но и придала сил.

Пока Зудов набивал на клавиатуре очередное предложение – а делал это он довольно умело: видимо натренировался, много перевёл бумаги, пылящейся теперь в кубометрах уголовных дел – я решилась на первый дерзкий поступок. На выбор своей тактики.

– А почему вы устроились именно в эту больницу? – украсив очередное предложение точкой, эффектно слетевшей с поеденного грибком ногтя на мизинце, он подчеркнул своё ситуационное превосходство ещё и металлической ноткой в голосе.

Или попытался нагрузить её, нотку, металлическим звоном, но видимо не всегда железные нервы определяют наличие этого же элемента в голосовых связках. Только справедливо ли считать нервную систему сотрудника внутренних органов обязательно стальной; или чугунной? В конце концов, не резидент же: даже у тех нервы зачастую отдают резиной. Но там более чем серьёзный риск. А здесь достижений-то? Попал где-то под сокращение, и куда идти? На гражданке только в охранники. Да хорошо повезло – органы свободную вакансию выбросили. Поэтому-то, если нотка и отдавала металлом, то чем-то вроде тонкой пластины алюминия, покрытой выраженной оксидной плёнкой. Таким образом, на этом этапе моё сопротивление возобновилось с осознания того, что твёрдость плёнки меньше чем твёрдость слитка.

– А я не сразу именно в эту больницу устроилась, – ободрёно поведя плечами, я пошла по пути ухода от прямого ответа.

Зудов оторвался от монитора и внимательно взглянул на меня. По лишённому заметных эмоций взгляду можно было лишь предположить ход его мыслей. Учитывая затягивание паузы, в воздухе повеяло растерянностью. Растерянностью в том, какой из спектра возникших вопросов задавать дальше. Или «почему сразу не устроилась», или «куда сначала устроилась», а может «если не сразу, то почему потом устроилась». Возможны и следующие варианты: «а в какую хотела устроиться»; «а работала ли до устройства в эту больницу в другой больнице»; «а меня не интересует, почему сразу, я спрашиваю, почему в эту». Так или иначе, но допрос должно было вернуть в логическое русло.

– Ну? – спустя некоторое, измеряемое несколькими секундами время, выдавил из себя Зудов.

Впавши сам, по-видимому, в состояние запутанности, он вынужденно дал мне право выбора ответа. Только некоторые вопросы имеют многогранный смысл и однозначный ответ на них попросту невозможен. Из этого можно порой извлечь некоторую выгоду. Например, вывести из равновесия.

– Что «ну»? – я почувствовала эффективность выбранной тактики.

– Продолжайте отвечать.

– На что отвечать?

– На вопрос.

– Как можно ответить на вопрос «ну»?

– Не на «ну», а почему устроились в эту больницу? – в вежливое течение голоса дознавателя влились струйки раздражительности.

– Я же сказала, что не сразу туда устроилась.

– И чем вы занимались до того, пока устроились?

– Думала, куда устроиться.

Зудов, похоже, стал догадываться о начале процесса, называемом в народе валяние дурака, но виду не подал. Видимо не захотел сразу переходить на грубые методы работы. Нет, скорее всего, хотел, но мешали гражданские права, коими я была всё ещё наделена.

– И что в итоге надумали?

Его вынужденное самообладание, хоть и не стоило больших жертв, придало мне уверенности. Но тут стало ясно, что сбивать следователя с выбранной им линии занятие не столь хлопотное, сколь бессмысленное.

– Решила устроиться в эту больницу, – я ответила уже без иронических помыслов, но получилось как хохма.

Хрущёв, Никита Сергеевич который, в подобные моменты показывал «кузькину мать»; а конкретно – запускал пепельницей прямо в голову. В бровь. Даже представился синяк, возникающий на моём лице. Подобный тому, как у Зудова. Он (Зудов; не синяк), кстати, вдруг начал багроветь, что в какой-то степени замаскировало реальный сюрприз под его глазом.

– Ну и почему вы устроились в эту больницу, – следователь, дабы выказать недовольство, приподнялся на некоторую высоту над креслом-вертушкой.

Демонстрация преимущества по обыкновению призвана обуздывать ретивость. Но зачастую что-то всегда может пойти не так. Так же и любая демонстрация тоже может обернуться конфузом. Кресло вдруг, по неким неизвестным причинам, возможно, заводской дефект или неровности пола, предательски повернулось и подставило подлокотник под следовательский зад.

Как подъём заканчивается спуском, так и приподнимание переходит в приседание: Зудов, не подозревающий в этот момент о превратностях судьбы, уверенно опустился туда, где должно было быть сидение. Настолько уверенно, что стул повалился с грохотом набок, увлекая за собой неудачливого хозяина. Его стриженый бобрик, сопровождаемый взмахами рук, успел за долю секунды описать в воздухе дугу и скрыться под столом. Над краем столешницы, как памятник побеждённому злу, вознеслись колёсики крестовины ножек.

Да, при виде такой сильной сцены воображение способно подвигнуть беллетриста на создание различных жанров, от сатиры до трагедии. Но только не на мелодраму. Причинность в том, что не всякий беллетрист-романтик желает переносить вид стрижки «ёжик».

2.

Отчего, интересно, в силовых структурах у мужчин так популярна короткая стрижка? Понятно, если гигиена диктует правила полевых условий или казарменной жизни. Или война; в современной бойне нет места парикмахеру-модельеру-стилисту. Но, прошу прощения, вошки способны устроить тусовку между складок белья даже в мирное время. Да и перхоть равнодушна к длине волос, разве что на патлах выглядит более манерной. Любой киоск бытовой химии решит подобную проблему в два счёта. Так что, если налицо нет особых обстоятельств, почему бы не снять табу в выборе причёсок?

Конечно, лохмы в стиле «Гранж» у начальника уголовного розыска могут повлиять на карьеру, но вот «Площадка» наоборот придаст мужества и стати. Или, к примеру, оперативный уполномоченный со стрижкой «Боб» добавит брутальность к своей решительности. Что там у нас ещё есть? Английская причёска! Я думаю, допрос в образе «Британка», это высший пилотаж сферы профессионального шарма.

«Так она потом и на рожи переключится», – возмутится какой-нибудь ветеран МВД, если внутреннее волеизъявление вообще подвигнет его на постижение моего повествования.

И окажется прав. Не скажу, что во мне умер визажист, но в закоулках души небольшой участок от погоста пластической хирургии точно имеется. Когда рука впервые берётся за скальпель, фантазии зачастую вырисовывают грацию скольжения острого металла по коже лица – моя давнишняя мечта о косметологии. Но если дефекты носа или подбородка как-то поддаются коррекции, то где найти инструмент для реконструкции эмоций.

Примерно такие мысли возникли у меня, когда, спустя время, я вспоминала, как Зудов выбирался из-под стола. Если что и изменилось в его облике на тот момент, так это возникшая симметрично синяку ссадина под другим глазом. Видимо, ребро столешницы испытало на прочность череп дознавателя. Кость устояла перед изделием из ИКЕИ, но вот мягкие ткани проявили податливость. Зато не подвели нервы: как ни в чём не бывало, следователь выпрямился, поднял стул и, усевшись, продолжил допрос. И начал лаконично и сурово.

– Ну? – поёрзав задом, дабы убедиться, что твердь под ним вновь незыблема, спросил Зудов.

В общем, иголка патефона упала на ту же пластинку и в ту же бороздку. Я, потому что тавтология показалась пугающей, не стала опять переспрашивать «что значит «ну», а всего лишь непонимающе пожала плечами.

– Ну и почему вы устроились в эту больницу, – догадавшись, что ввёл меня в замешательство, Зудов расширил рамки вопроса до границ внятности.

– Куда взяли, туда и устроилась, – ответила я, осознав, что в реальности даже не задумывалась, по каким критериям выбирала место работы.

– А кто взял?

– Главный врач, а кто же ещё? Он решает, кого брать, а кого не брать.

– Ага! – обрадовался следователь, будто ухватился за важную нить, – значит вы не простая птица, раз именно вас он выбрал!

– В смысле? – внутреннее чутьё подсказало, что дело принимает определённый уклон.

– А в том, что любому сообществу требуются оборотистые соучастники.

– О каком сообществе вы говорите? О медицинском?

– О преступном.

Человеку, впервые попавшему в сложную ситуацию, порой трудно в ней сориентироваться. Так и я не сразу поняла о намерениях моего дознавателя; или следователя – до сих пор не знаю, какая разница. И тут мне захотелось в этом разобраться.

По логике понятий сначала дознаватель должен что-то выпытывать, а следователь уже систематизировать наработки первого. Но как можно выстроить логическую цепочку, если по какой-то причине не всё узнано? Тогда, значит, следователь вновь привлекает дознавателя, а только потом продолжает расследование. А если дознавателя не будет? Как тогда расследовать? Другого выхода, как пригласить нужного специалиста со стороны, похоже, нет. Если только самому приняться за дознание, совместив с расследованием. Особенно – мой случай – когда логика изначально отсутствует. Отсюда, дабы не ломать голову, потребуется процедура словообразования. И если Зудов, насколько было понятно, занимался и тем и другим, то на свет напрашивается новое слово – дознаслед; или следодоз. Мне больше нравится второе, так как оно конкретно отражает род деятельности сотрудника нарконадзора. Напавший на след дозы, сокращённо – следодоз!

В моём случае никаким таким следом и не пахло. Поэтому-то для дела, которое по народному определению шьют, мой следодоз, решил применить белые нитки. Вначале я об этом не догадалась, и поэтому наивно попросила прояснить, причём тут преступное сообщество.

– На зоне прояснят, – уверенно, будто ухватил создателя за прибор, ухмыльнулся Зудов, – а здесь вы мне расскажите, какова структура вашего преступного сообщества?

«Вот это попала…», – от осознания, куда всё поворачивается, у меня внутри всё похолодело.

Далее мои предположения только подтверждались. Следодоз не спеша продолжил катать снежный ком, налепляя всё новые версии. В больницах, естественно, без медсестёр почти ничего не делается, в каждом отделении есть свой заведующий, а за порядком всегда следит уборщица. Из этого вывелась логическая цепочка, согласно которой соучастниками оказывались и медсестры, помогавшие мне, и заведующий отделением, умышленно «закрывавший глаза», и даже санитарка, следившая за чистотой. Вот как, при желании, воображение следователя способно вызвать к жизни преступление, да ещё и совершённое группой лиц. В сговоре. Но это лишьшелуха; орешки дальше пошли.

– Один миллилитр равняется грамму? – закончив с одной темой, Зудов перешёл на другую и начал, естественно, с вопроса.

Этим он ввёл меня в некоторое замешательство. Мысль, прошедшая сквозь мозг без учёта извилин, на выходе, порой, способна озадачить своей простотой компетентного человека больше, чем некомпетентного. Наверно, офицер ГСНН должен разбирается в хитросплетениях соотношений веса и объёма, иначе, откуда подобные вопросы. Возможно, он плохо вникал в учёбу, когда был студентом – либо плавные овалы бедёр однокурсниц затмевали строки в учебниках, либо кульбиты на турнике давались легче химических формул. Так или иначе, только я знала химию довольно сносно.

– Смотря о каком веществе идёт речь, – не догадываясь, что незаметно продолжаю запутываться в невидимых силках, я недоумённо пожала плечами и решила блеснуть знаниями, – например, один миллилитр ртути весит почти четырнадцать грамм, если при температуре двадцать градусов Цельс …».

– А вы что, ртуть больным вводите? – резко оборвал меня Зудов.

Я опешила, догадавшись, что сейчас мне припишется ещё и попытка покушения на жизнь пациентов путём отравления ртутью. Абсурд, конечно, но на «групповуху» следодоз уже накопал, так что наскрёбет и на другое. На токсикологическую диверсию, например. Ситуация, когда оставалось лишь, как говориться в народе, «чесать репу», была налицо. В общем, моя спина покрылась испариной.

– Нет, – всё, что удалось выдавить из моего горла.

– Что – нет?

– Не ввожу ртуть.

– Не утрируйте, – усмехнулся Зудов, понимая, что успешно вовлекает меня в психическое неравновесие, – меня интересует реланиум. Так отвечайте, соответствует ли миллилитр реланиума по весу грамму?

– Ну, примерно соответствует, – не понимая, что именно утрирую, и не догадываясь, почему допрос затронул основы аналитической химии, ответила я.

– Прекрасно! И мы изъяли у вас три ампулы, что соответствует шести миллилитрам. Так?

– Ну, так.

– Вот, и всего-то! – радушно, будто учитель похвалил первоклассника за правильное вычисление, улыбнулся следодоз, – значит было шесть граммов реланиума!

Я, поведясь на улыбку, тоже с этим согласилась, однако подозревая, но, не понимая, где подвох. Ведь неспроста же вся эта лабуда с граммами и миллилитрами. Но через мгновение ситуация прояснилась.

– Да уж, – сочувствующе вздохнул Зудов, – а всё, что больше грамма, это уже особо большое количество.

– И что?

– Да ничего, только статья более тяжёлая – особо крупный размер.

Теперь у меня похолодели ноги. И было с чего – одну статью уже заработала. А теперь это стало не просто статьёй, а ещё и тяжёлой. Более тяжёлой. Но это опять оказалась только часть массы всего орешка: заверив, что благоразумие пойдёт мне в зачёт, Зудов продолжил допрос.

– А где вы вообще приобретали препарат реланиум?

Вопрос конкретный, и ответ на него, по логике вещей, должен быть адекватный. Но предшествовавшее утяжеление статьи подействовало отрезвляюще: вдруг стало ясно – дальнейшее откровенность со следователем только добавит статье дополнительной тяжести. Как знать, законно ли между делом стрельнуть ампулу-другую у медсестры, или попросить коллегу поделиться? И можно ли из дома приносить на работу что-либо подобное, или по-дружески изымать остатки лекарств у пациентов? Да и выписка рецепта может оказаться, немного немало, неконституционной – разве вспомнишь, когда кому чего выписывал. Ведь реланиум это попросту успокаивающий препарат, его в любой аптечке можно найти. И кто это развёл вокруг него столько ажиотажа? Наверное, нарконадзор и развёл, дабы разнообразить актуальность своёго существования. Так или иначе, но обстоятельства приняли серьёзный оборот и поэтому нужно быть на стороже.

– Кто сам приносил, кому выписывала рецепт, – я поведала, как показалось, безобидные сведения.

– А как у вас оказались найденные именно те три ампулы? – Зудов внезапно поставил меня в затруднительное положение.

Вот те на! Сначала особо крупный размер, а сейчас каналы приобретения – так, глядишь, и припишут целую сеть. Действительно, ампулы откуда-то взялись, и этому нужны какие-то объяснения.

По секрету скажу, что иногда, по мере необходимости, приходилось выписывать рецепты на некоторые препараты, оформляя на знакомых. Само собой, дело где-то незаконное, только кому от этого плохо? Да все так делают. Но, понятное дело, об этом сейчас сознаваться нельзя – сверлящий взгляд напротив запросто раскочегарит искру до состояния пламени.

– Да не помню, как оказались, – дезориентировавшись с ответом, я решила сыграть, так сказать, в дурочку, – завалялись, наверное.

– А у нас есть более точные данные, – загадочно усмехнулся Зудов, намекая на стопроцентное владение ситуацией, – да ладно. Скажите лучше, а что вы собирались сделать с ампулами, найденными у вас при обыске?

Проклятые ампулы! Неужели всё так серьёзно? И вообще, что обычно в больнице делают с лекарствами? Не стены же ими красят. Иногда, конечно, когда выпускается воздух из шприцов, кое-что попадает на стены, так не садить же за это в тюрьму. Для каждого препарата показания свои имеются – вот их игнорировать, это преступление. Даже слово врача может явиться как целебным, так и летальным оружием. Тогда надо в моей голове покопаться, глядишь, ещё на одно оперативно-следственное мероприятие наскрести можно.

– Лекарства для больных предназначены, – пытаясь оставаться крайне осторожной, я, как казалось, нашла наиболее логическое объяснение, – а нозология подразумевает адекватную терапию, более конкретно – фармакотерапию.

Зудов, выслушав, попытался провести анализ сказанного. Заминка, возникшая в процессе анализа, заметно затянулась. Судя по едва уловимой – выдержка, залог успеха следствия – мимике, лексические границы явились препятствием для проникновения в суть медицинской терминологии.

– «Нозология» подразумевает, говорите? Это кличка? Или имя? Кто это? Сообщница? Что она подразумевает? – следователь насторожился, будто ухватился за новые факты и начал их раскручивать.

Вначале показалось, что он решил пошутить. Но, в отличие от кинематографии, в жизни для тендема погон и юмора симбиоз нетипичен. Поэтому, без намёка на шутку, в подобной ситуации лучше просто сделать правильное пояснение. Особенно в обстоятельствах, когда чья-то дедукция посягает на доселе незнакомые области знаний.

– Это не имя, а специальный термин, – не осмелившись предаться иронии, растолковала я, – так называется наука о болезнях.

Зудов вновь проявил чудеса выдержки, даже не поведя бровью. Для следователя выказать некомпетентность перед подозреваемым равно слабости. Но, по большому счёту, разве можно знать всё – на это и жизни не хватит. Ну, пополнился словарный запас, и всего-то. Только польза.

– Понятно, – успокоился Зудов, и, секунду поразмыслив, вновь принялся за допрос, – значит, с оглядкой на нозологию, реланиумом лечат людей?

– Ну да …

– И вы собирались лечить этим нашу сотрудницу?

– Если бы она нуждалась, то да. А как же иначе?

– Здесь я решаю, что так, а что иначе, – в голосе следователя вновь появились металлические нотки, – значит, если бы наша сотрудница не показала жетон, вы бы ввели ей реланиум?

Вопрос, несмотря на возникшую от всего происходящего сумятицу в голове, показался странным. Что значит «ввести»? Судя по постановке вопроса, не вытащи оперативница свою бранзулетку, то быть ей уколотой мною и именно реланиумом в особо крупном размере? Как это вообще возможно? Чушь какая-то! В общем, я впала в состояние, подобное ступору.

Взгляд Зудова, тем временем, продолжал высверливать во мне новые отверстия и растачивать старые. Весь его образ подчёркивала жирная черта напористости, что выдавало стремление упереться лбом в стену логического финала. Даже пафос короткой стрижки демонстрировал серьёзность намерений. Настолько, что глазу не за что зацепиться. Как в пустыне. Выбритый затылок или челка, возможно, создали бы эффект зелёного пятна. Оазис! А так – везде сплошная безнадёга. И нет надежды на спасение.

3.

Высказывания мнений о важности волевых решений не редкость. Как на бытовом претенциозном уровне, так и на государственном идеологическом. Много тех, кто уже говорил подобное, ещё больше скажут потом. Литература в этом если не опережает, то точно не отстаёт. Как и кинематография: в том самом Голливуде поставлен фильм на схожую тему. И, скорее всего, не один. Есть такая кинолента о необходимости не отступать и не сдаваться. Кори Юэнь автор, кажется: можно проверить в «КиноПоиске». Сюжет прост – парня долго и много обижали. Тогда он за неделю натренировался и, в финале, победил коварном русского боксёра в тяжёлом бою с подавляющим преимуществом.

«Может мне тоже заняться боксом, – думала я, возвращаясь с допроса, – и когда поставленный умелым тренером удар достигнет совершенства, ворваться в нарконадзор и всех повырубить с ноги. А потом – контрольный в голову – добить кулаком».

Идея, конечно, сколь смелая, столько же и комичная. Но воображение дальше мести, обставленной крутыми понтами, не шло. Как орудие возмездия, возникали то огнестрельное оружие различной мощности, то холодное, колющее и режущее. Пришла даже токсикологическая мысль, но сразу запутали трудности с выбором яда, да и средства доставки не выдерживали критики.

Добравшись до жилища, когда щёлчок затвора двери отсёк внешний мир, я вдруг ощутила накат депрессивной волны. Возможно, слегка упало давление. Или дала знать моральная усталость – все дни после облавы разум находился по большей части в напряжении. Даже во время концерта. В общем, захотелось попросту обо всём забыть.

В домашней аптечке, как раз под пустой упаковкой от источника моих бед реланиума, нашлась коробочка экстракта валерианы. Я закинула в рот сразу с десятка два пилюль, запила четырьмя большими глотками рябины на коньяке, и повалилась на диван. Глаз побежал вверх по линии узора на стене и, зацепившись шершавым краем зрачка за отклеившийся обрывок обоев, остановился.

Там, в самом уголке под потолком, в процессе фокусировки зрения проступила небольшая паутинка. Из неё на тонюсенькой, почти невидимой ниточке свисал паучок. Вернее, виднелась только барахтающаяся точка, но опыт знаний подсказывал, что это именно паучок. Наверно, он поймал на обед какую-то блошку и, прежде чем сжевать, заламывал ей ножки. Несчастное насекомое, само собой, упиралось – в животном мире сопротивление есть обязательный атрибут существования. Можно, конечно, было встать и освободить блошку, но она и сама кровосос, так что поделом. Выходит лучше не вмешиваться в насекомовые дела по причине полной бессмысленности, но философский вывод напрашивается – если подвёргся агрессии, сдаваться нельзя. Только в сопротивлении не нужно уподобляться насекомым – в примитивной возне лапок, пусть и унизанных коготками в избытке, всегда победит грубая сила.

«Верх наивности строить планы угроз, на осуществление которых никогда не решусь, – наблюдая за вознёй членистоногого, подумала я, – лучше для начала проанализировать ситуацию».

Догадка, что нет чёткой ясности в сути происходящего, внезапно озарила сознание. Действительно, с чего это вдруг какая-то подставная пациентка пытается вручить мне деньги непонятно за что. Несмотря на то, что трюк терпит фиаско, облава, или оперативно-следственные мероприятия, всё равно проводится. Далее допрос со всем набором надуманных обвинений. На лицо сфабрикованное дело. И что со всем этим делать? Наверное, то же самое думает беспомощная блошка, не знающей правил борьбы с агрессией паука.

«Нужно нанимать адвоката, – решив, что юриспруденция для меня сродни паутине, я поднялась с дивана и уселась за компьютер.

Поисковик в считанные секунды выдал целый список с предложениями нужных услуг. Тут же возникла проблема правильного выбора. Вариантов много, только на ком остановиться. В итоге импонировал некий тип по фамилии Христолюбов. Его аватарка выглядела обнадеживающе, не говоря о фамилии – если любит Христа, значит честный. Недолго думая, я набрала указанный номер телефона.

– Независимый адвокат высшей квалификационной категории Христолюбов слушает, – ответ последовал после двух – одного полного и следующего короткого гудков, то есть почти сразу.

Голос ответившего показался мне низким по тембру, что предполагало его владельца крупным по массе человеком. Уверенность, с которой он представился, наводила на мысль о напористости. Женское подсознание обычно тянется к массивности и решительности, инстинктивно видя в этом жизненную опору (большой, соответственно надёжный). Я не стала исключением, решив, если парень обладает этими качествами, то заступится за несчастную девушку, запросто разнеся юридической кувалдой проклятый нарконадзор в пух и прах.

В общем, в течение нескольких минут я вкратце изложила суть, поведав о своей проблеме. Христолюбов внимательно выслушал, немного подумал и дал согласие. При этом он вкратце проговорился, что ни разу не защищал клиентов по подобным делам, и долго возмущался беспределом в Органах. Потом справедливо, но опять долго доносил до меня своё мнение о том, что обвинять врача в обезболивании пациента вообще нонсенс.

– Чем они руководствовались, – с пафосом возмутился Христолюбов, подчёркивая негодование, – ну ничего, мы не оставим от них камня на камне.

Обещание прозвучало убедительно и сомнений в торжестве справедливости и неизбежности возмездия не возникло. Не возникло сомнений так же и в достаточной компетентности. На первый план вышли эмоции. Нужная тональность и правильная артикуляция, вот чем необходимо владеть адвокату и врачу, дабы вселить надежду в разум жаждущего. Уточнять, кто на текущий момент является жаждущим, есть разновидность некорректности. В итоге Христолюбов пообещал приехать на ближайшую встречу к следователю и на этом прервал связь.

Сторонний наблюдатель обратил бы внимание, что в словах моего потенциального защитника мало конкретики и много «воды». Некоторые сомнения закрались и ко мне. Тем не менее, впервые за последние дни я почувствовала, как тревога ушла из тела. То ли подействовала новоявленная надежда на спасение, или коньяк с валерианой заструился по извилинам, не знаю. Скорее всё вместе. Не сопротивляясь релаксации, одолевающей размякшие жилы, я перевела взгляд вверх. Паутина под потолком, едва попав в поле зрения, поплыла куда-то в сторону вместе с барахтающимся в ней насекомым, пока не растворилась или в рисунке обоев, или в извёстке потолка. Так или иначе, но мой разум погрузился в крепкий и глубокий сон быстрее, чем спина и затылок коснулись дивана.

4.

Проект эскалатора в рай, оцифровка высшего разума, клонирование золотого тельца и всякие другие Сизифовы подвижки – как вообще всё это трактовать? Многие, наверняка, задумывались о бессмысленности некоторых действ, кои чей-то гений наделил глубоким смыслом. Тема объёмная, и актуальна в диапазоне от границ микроскопического мира до космических масштабов, а то и шире. На попытку свести все числительные под знаменатель единой идеи способен решиться или философ, или псих, что пророй идентично. То же самое касается и попытки вышибить из уравнения концепцию идеи.

Не желая прослыть пациенткой психиатра, и не претендуя на лавры мыслителя, я практически признаюсь в отсутствии приверженности к любой из этих концепций. Но уточнение «практически» исключает полную категоричность, да простит меня абсолютный нигилист. Зато пусть похвалит разносторонний юморист – он-то не упустит шанс продемонстрировать остроту ума, узнав, что причиной этих моих размышлений явилась каллиграфия. Точнее, один из её видов – написание водой иероглифов на асфальте.

Действительно, зачем тратить силы на то, что через пару минут испариться на солнце. А в дождь вообще лишено смысла. Чем не повод улыбнуться на территории по обе стороны Урала. С тем же успехом можно выводить подобное пальцем в воздухе.

«Если и писать, так чтобы долго не стиралось», – рассудит обыватель нашей страны.

Только у людей с иным вариантом мышления, как известно, своя философия. Для них прежде рука, а потом краска. Точнее, вначале мысль, а потом всё остальное. Мастерство владения кистью, вот где изюминка, скажут в Поднебесной.

«А шваброй слабо?», – иронично предложат альтернативу у нас и дружно предадутся веселью.

Действительно, каллиграфия шваброй, как и орфография краскопультом, требует больше физической силы, чем упражнения с пучком беличьих ворсинок или пером. Где рулит единица измерения ньютон, а лучше килоньютон, там и приоритеты. Не так-то просто изменить мышление нации, предпочитающей нагружать не мозг, а мышцы. Говорить сразу обо всей нации, это, конечно, перебор, но по Пушкину мы ещё как минимум двести лет будем «российским лечить молотком изделие легкое Европы». То же самое можно предположить и об аналогах водной каллиграфии.

Зато у нас в совершенстве могут лить воду. В больших количествах. Как в прямом, так и в фигуральном смысле. В подтверждении именно фигуры речи я ещё раз убедилась, возымев честь общения с ходатаем по тяжбам Христолюбовым и «следопытом по дури» Зудовым. Но всё, как говориться, в хронологическом порядке.

Проснувшись на следующий день, я, прежде всего, привела себя в порядок. Потом позвонила на работу и попросила отпуск без содержания, сославшись на невозможность адекватно работать в сложившихся условиях. Заведующий отделением, зная про эти условия, охотно дал согласие. Потом, как по заказу, на связь вышел Зудов. Его уведомление о заведении на меня уголовного дела кроме новой волны пессимизма ничего не вызвало. В приказном порядке я была вызвана на допрос и предупреждена необходимости соответствующего поведения. Появилось желание уточнить эти правила во избежание неприятных ситуаций. Решив, что лучше прояснить ситуацию с адвокатом, я покорно сказала «да». Зудов попрощался избитой фразой «до встречи», нагруженной зловещим смыслом, и через пару секунд мой палец вновь запрыгал по кнопкам.

Христолюбов ответил нехотя, но поняв, что «на проводе» клиент, оживился. Узнав, что завтра нужно быть в отделе, дал однозначно положительный ответ.

– Буду точь-в-точь! – заверил он.

Полная неосведомлённость в таких делах, а так же слепое доверие, навели меня на мысль о некоторой нелогичности в адвокатском поведении. Потом, конечно, стало ясно, что к чему. Но здесь вновь идёт опережение событий. Итак, всё по порядку.

На следующий день Христолюбов приехал, как и обещал. Познакомившись воочию, мы вместе прошли в здание нарконадзора и направились к следователю. Тот усадил нас, ознакомил меня с нужными обстоятельствами и начал допрос, одновременно внося данные в компьютер. Зудов начал издалека, выясняя, где я родилась, где училась, кто родители. На многие из вопросов мне уже приходилось отвечать в предыдущий раз. Но сейчас пришлось заострять внимание на деталях, о сути которых до этого не было даже догадок.

Когда пошёл третий час с начала процедуры, адвокат заёрзал на стуле. Внезапно не выдержав, он встрял в диалог.

– Ты зачем всякую ерунду спрашиваешь? Давай по делу! – Христолюбов возмущенно прервал Зудова.

– Что хочу, то и спрашиваю, – бросив недовольный взгляд, огрызнулся тот.

– Пис-с-сатель! – ехидно ухмыльнулся Христолюбов и вновь замолчал.

Ему, как позже выяснилось, нужно было забирать из детского сада внучку, а процедура затянулась ещё часа на два. Пришлось покорно дожидаться логического финала, когда всё записанное было прочитано и подписано. Взяв с меня расписку о невыезде и пообещав известить заранее о дате следующей встречи, Зудов отпустил нас.

– Ты чего там разглагольствовала? Это же всё попросту вода. Где училась, когда женилась. Надо лаконично. Допрос должен быть вот такой! – Христолюбов вытянул руку к моему лицу и отмерял большим и указательным пальцем сантиметров десять.

Нормально! Это он сейчас, задним, так сказать, числом, учит, как правильно отвечать. Когда уже всё запротоколировано. Раз уж на то пошло, так инструктаж заранее надо проводить. Откуда мне знать, на что нужно отвечать, а о чём можно и не рассказывать. Какие вообще есть у меня права? И вообще, кто здесь адвокат?

– И что теперь делать? – растерянно, с чувством некоторой вины за своё неправильное поведение на допросе, спросила я.

– А что сейчас сделаешь, – Христолюбов развёл руки в стороны, – разве что жалобу напишешь.

– Какую жалобу?

– На неправомерность заведения уголовного дела.

– А кому писать?

– Прокурору. Я попозже тебе образец на почту скину. А ты завтра в прокуратуру отнеси. Да не забудь зарегистрировать.

– А кто разрешает эти самые дела заводить?

– Прокурор.

– Так значит, я должна ему жалобу на него же и писать? А не въезжаю ли я в какое-нибудь глубокое дупло?

– Ты что, думаешь, прокурор больно внимательно смотрел бумаги, когда ходатайство о возбуждении дела подписывал? Если вообще смотрел.

– В смысле? Как это не смотрел?

– Да вот так. Следователь пришёл к нему, наговорил с три короба, якобы целую мафию накрыл, только полномочий не хватает. Прокурор похвалил его, молодцы мол, боритесь с преступностью, а то она совсем разнуздалась, ну и подписал разрешение. Да и начальник наркоотдела, наверняка, заранее в прокуратуру позвонил, огня в масло подлил. Он же разрешение на облаву у генерала брал, а тому вообще бурная деятельность нужна.

– Ну и ну! А прокурор не порвёт мою жалобу и не выбросит в урну?

– Ты её должна запротоколировать у секретаря должна.

– Запротоколирую, и что?

– А то, что за необоснованное заведение дел прокуратуре по шапке могут надавать. Они тоже не боги. Ну ладно, мне в садик нужно, за внучкой. А ты, без лишних слов, завтра же подавай жалобу. Чао.

После этого Христолюбов втиснулся в свой Daewoo Nexia первого поколения и дал газу. Я, ощущая себя опустошённой, побрела в сторону больницы, оформлять отгулы на время тяжб. Физическая нагрузка в виде пешего передвижения положительно повлияла на душевное состояние и, поскольку до работы было ещё пара километров, мой разум предался анализу.

Для начала я соотнесла ожидаемое и происшедшее. Этот Христолюбов, обнадёжив меня, на деле оказался пустозвоном. Всё надежды, связанные с ним, испарились, как вода на горячем асфальте. Зато Зудов, решив дезориентировать меня, наплескал столько воды на бумагу, что я увязла по уши в болотной жиже своих преступных деяний. В общем, куда ни глянь, кругом ядовитая вода.

5.

Антропология утверждает, будто у всего современного человеческого разнообразия существует, точнее, существовал, единый предок. Примерно к такому же выводу, но много раньше, пришла и религия, что официально засвидетельствовано в Ветхом Завете. Возразить трудно, а учитывая хронологическую мизерность существования конкретного индивида, скорее невозможно. Но, если придерживаться знаний об антропогенезе, то первый человек имел какие-то черты, свойственные любому современному гражданину. А так же и тем, кто без гражданства. Значит, в каком-то неопределённом будущем все люди перемешаются и в итоге однородная масса или подтвердит, или опровергнет предполагаемый доселе типаж. Я думаю, его аналогия будет соответствовать современной дворняге.

«Дворняга, это о собаках что ли?», – возникает справедливый вопрос со стороны.

Да, о собаках. И они, как биологическое семейство, в смысле прогресса даже где-то впереди человека. В любом закоулке можно встретить четвероногого друга, имеющего все черты прародителя. Мало того, эти беспородные псовые даже в космос первые полетели. Белка и Стрелка! Только потом был Гагарин. Так что взять абсолютное первенство теперь наше, человеческое дело. Генетика поможет – она завершит начинания археологии.

Как же всё-таки выглядел наш прародитель? И как он будет выглядеть, восстав в будущем из густого генетического бульона? Будет ли это одно и то же лицо, или всего лишь идентичный набор хромосом? Одно могу сказать – он точно не будет похож на Листикова. Который пращур, может и был похож, но тот, кто будет потом, точно нет. Объясняю: Фёдор, это пример тупиковой ветви эволюции. По учению Дарвина здесь все признаки на лицо, но вдаваться в теорию возникновения видов не стану. Хвати с меня и личных предположений – увлёкшись ими, я вновь забежала вперёд.

Итак, уладив административные моменты на работе, я нашла свободный компьютер и составила текст жалобы. Благо, Христофорыч (я так стала называть адвоката за глаза) сработал быстро и к этому моменту образец уже пришёл по электронной почте. А уже следующим утром, прямо к открытию, жалобщица заявилась в прокуратуру.

На удивление, всё прошло без проволочек. Секретарша, не задавая лишних вопросов, приняла от меня бумаги и пояснила, как и когда жалоба будет рассмотрена. Довольная, что обошлось без мытарств, я вышла в коридор и лицом к лицу столкнулась со следователем прокуратуры Дивьиным.

Я знала его чуть ли не с детства и поэтому на резонный вопрос о причинах моего здесь нахождения поведала всё как есть. Он сочувственно усмехнулся в мой адрес, осуждающе покачал головой в адрес нарконадзора, но вслух – профессиональная этика – о коллегах высказываться не стал. Потом завёл меня в свой кабинет и, написав что-то на листке бумаги, сунул последнюю (вилка: в отношении слова «листок» правильно будет применить прилагательное в форме мужского рода «последний») мне в руки.

– Это местный адвокат, спец по щепетильным вопросам, – заверил следователь, и, дружелюбно похлопав мягкой ладонью по слабому женскому плечу, добавил, – он всё уладит. А того, Христосолюбова, забудь.

Причин не доверять Дивьину у меня не было и, выйдя из стен прокуратуры, я набрала номер, написанный на листке бумаги. Ответивший представился адвокатом Петровцевым. Вот так вот представился: «адвокат Петровцев к вашим услугам, слушаю». «Петровский» звучало бы более обнадёживающе, но, как говорится, не фамилия красит человека…. Я, естественно, тоже назвалась и посетовала на нужду в соответствующих услугах. По телефону, однако, не все проблемы решаемы, и поэтому мы договорились о личной встрече в любое удобное для ответчика время.

Если по правде, мне и до сего времени непонятно, когда и какая сторона в отношении ко мне имеет логику, истца или ответчика. Как непонятна и степень вины, и вообще наличие таковой в принципе, в конкретном частном случае. Да и функцию адвоката, кроме как заключающую понятие «защитник», разум также не полностью воспринимает. Как потом стало ясно, зачастую адвокат ассоциируется с понятием «вымогатель», но тут в своих домыслах я вновь забежала вперёд.

Петровцев оказался невысоким, пузатеньким, но бодреньким не старым пенсионером, ранее работавший или помощником прокурора, или даже прокурором. После получения выслуги на основной работе он осилил адвокатуру и занялся частной практикой. Выслушав мою историю, он осуждающе вздохнул, дав понять, что какое-то время уже упущено, что сразу надо было к нему, а сейчас всё гораздо сложней, так как я уже наговорила лишнего и наделала не того. Однако шанс есть – он всегда есть! Поэтому Петровцев согласился взяться за моё дело, предупредив, что обещать ничего не может по причине серьёзности проблемы.

– СДВ, это не шутки, – подвёл он черту в итоге.

– А это ещё что за аббревиатура? – удивлённая новому слову, спросила я.

– Сильнодействующие вещества.

– Да! Ну и что? Любой препарат, если переборщить с дозировкой, станет сильнодействующим. И любой сильнодействующий яд в мизерных количествах лекарство. Спирт, например – им и лечит можно, и убивать. Всё от количества зависит.

– Ну …, так-то оно конечно так, но всё это демагогия. Если дело начато, оно должно иметь логический конец. Верёвочка «оперативник – следователь – прокурор – судья» разрываться не должна.

– Всё ради «верёвочки»?

– В какой-то мере да. Только теперь фигурами речи бессмысленно рассуждать. Нужно сделать так, чтобы узел затянулся на стадии прокурора, не доходя до судьи. Это самый оптимальный вариант.

– А это реально?

– Ничего не обещаю, но момент такой рассмотрю. Если довести дело до суда, то всё равно осудят.

– За что?

– Да за что хочешь. Если целью задаться, за незаконное предпринимательство, за неправильное хранение и оборот СДВ, за сокрытие доходов, подлог. И это не всё. Долго ли дело переквалифицировать

После сказанного в душе похолодело. Оказалось, что вменяемые мне сбыт и хищения СДВ в различных количествах и в составе группы лиц, подделка рецептов, сделки с наркоманами и так далее, ещё не всё. Я почувствовала, что зарастаю криминалом как басурманин щетиной. Христофорыч ни на что подобное даже не намекал.

– И как мне сейчас быть?

– Не паниковать. Заниматься обычными делами, обязательно анализировать свои разговоры, особенно по телефону, а я пока освежу знания по СДВ. Когда вызовут на очередной допрос, без меня не ходить. На угрозы и принуждения не поддаваться.

– Угрозы и принуждения? Может, и показания выбивать будут!

– Не исключено.

Это заявление меня добило. Воображение сразу синтезировало обшарпанные застенки какого-нибудь КПЗ, разъяренного дознавателя с закатанными рукавами, приводящего в чувство свою жертву водой из ведра. Жертва, естественно, женского пола, молодая, привязана к спинке стула, с обессилено опущенной головы свисают золотистые пряди волос. Из-под разорванной блузки на плече видна татуировка Кадуцея, как символ коммерции в медицине. В уголовном, естественно, подтексте. Ужас, как от животрепещущих сцен из романов Хичкока, холодком пробежал по спине.

– Ничего себе! Что значит «не исключено»? – не веря своим ушам, спросила я.

– То и значит. Но, я уверен, до этого не дойдёт, – Пётровцев, увидев неподдельный страх в глазах клиентки, великодушно попытался снизить градус психологического накала.

Градус, конечно, упал, но ненамного. Адвокат же не сказал «исключено», так что намёк на мрачную перспективу оставался. И тут я поймала себя на мысли, что уже где-то слышала фразу « … я уверен, до этого не дойдёт …». Какой-то фильм, комедийный, и герой, произнёсший фразу, кажется тоже из органов.

«Этот бывший прокурор тоже мыслит шаблонами», – подумалось мне, вспомнив Прикладову с её «фильмов насмотрелись».

Тогда, ещё во время тех самых оперативных мероприятий, я подсела к ней. Криминалист уже упаковывал свой волшебный чемоданчик, Тимохина копалась в страшно секретных бумагах. Катерина Прикладова шастала глазами по стенам и потолку: её миссия, хоть и не в полной мере, но была выполнена. В общем, тогда я поинтересовалась, не хотела ли она подсунуть мне меченые деньги. Она от ответа ушла, сказав, что я фильмов насмотрелась. Потом это крылатое выражение «фильмов насмотрелись» не раз звучало в стенах нарконадзора. Видимо там считается, что владение искусством цитирования чужих афоризмов признак эрудиции. Высокой эрудиции.

«И Петровцев, по всему, не исключение, – решила я, – тоже не лишён эрудиции».

Адвокат о моих предположениях не догадался. Посмотрев на часы, он вслух заметил, что на сегодня вопрос исчерпан.

– Исчерпан, так исчерпан, – согласилась я и, попрощавшись, вышла на улицу.

Тут как раз зазвонил мобильник. Как оказалось, сам Листиков снизошёл до моей персоны. Он пригласил меня для беседы и, по возможности, безотлагательно. Желание встречаться с ним, естественно, совершенно отсутствовало, тем более без повестки на руках. Но чувство самосохранения подсказывало быть покорной, дабы не усугубить своё положение. Таким образом, ноги нехотя, но потопали в направлении конторы, ставшей в моём воображении синонимом понятия «антипатия».

Подполковник восседал за своим столом подобно министру, но причина напыщенности была, как оказалось, не совсем в тщеславии. По большей части этому способствовал нестандартный вариант мебельного гарнитура, дизайнер коего явно не предполагал наличия маленьких кабинетов, и обитания в них сухопарых типажей с кривыми ногами. Прямая, как полицейский противопульный щит, спинка стула упиралась прямо в стену, а столешница, напоминающая палубу авианосца в тесном доке, подходила почти вплотную к спинке. Таким образом, пространство для манёвра начальника, то бишь рабочее место, не позволяло бедняге даже вздохнуть полной грудью. Видимо потому для полноценного, без кислородного голодания, ведения беседы Листиков, основательно поёрзав задом и поработав телом, выбрался из-за стола. Вежливое предложение присесть явило верх его приличия. На этом фамильярности закончились. Небольшое скопление звёзд малой степени яркости на погонах, их владелец без лишних церемоний начал диалог. Суровость интонации, естественно, ставила целью возыметь моральное доминирование. Причём, практически прямо с порога.

– Ну что? Значит, жаловаться будем? – оскал цепной дворняги, его эмоциональность на какое-то мгновение вызвала эффект виртуального пространства.

«Какой эффект? Какое ещё, к чёрту, пространство? О чём это она?», – недоумённо пожмёт плечами некий индивид, серьёзно заинтересовавшийся моим повествованием.

А всё о том же. Да, некое пространство всегда имеет место, и всегда есть какой-нибудь эффект. Всё по порядку. В общем, такой «наезд» поначалу вызвал некоторое речевое и зрительное оцепенение. Мышечная система, наоборот, самопроизвольно пришла в неконтролируемое движение. Меня потихоньку начало колотить.

Мерзавец Листиков, пользуясь беззащитностью жертвы, замер в ожидании дальнейших действий. Я, дабы унять наплывающую дрожь, несколько раз переступила с ноги на ногу, смещая при этом точку опоры, а вместе с ней и всё тело. Возможно, это напомнило метроном подполковнику: его глаза, не моргая, добросовестно принялись отмерять амплитуду моего маятника. Голова «мерзавца» при этом не сместилась ни на йоту, предоставляя мне для осмотра то одно своё ухо, то другое. Как в некой компьютерной программе, где программист моделирует виртуальный образ, поворачивая часть тела некоего персонажа, в данном случае голову, для поиска удачного ракурса. Так вот, на пару секунд у меня создалось впечатление, что я программист, а голова над погонами – объект виртуальных манипуляций. В этом и есть эффект.

Способный программист рано или поздно найдёт искомое. Чем ярче способности, тем меньше времени для этого понадобится. И без всяких сомнений, количество вариантов прямо пропорционально степени профессионального интеллекта. Но программист свободен в выборе исходного персонажа. Мне ж пришлось довольствоваться тем, что не сводило с меня глаз. Возможно, по причине отсутствия специальной подготовки, я не нашла ни один ракурс удачным; или Листиков вообще не обладает удачным ракурсом – они у него все неудачные. Скорее всего, в этом есть заслуга природы: она попросту мало внимания уделила подполковнику, не одарив ни в фас, ни профиль. Разве что вполуоборот, и то сойдёт лишь для ритуального барельефа на надгробный камень. Был, мол, такой, служил, заслужил, вечная память.

«Что б ты издох», – когда удалось унять дрожь, злобная мысль пронеслась в моём разуме, придав уверенности.

– И долго мы будем молчать? – не желая затягивать наметившуюся в разговоре паузу, властно спросил подполковник.

– А мы и не будем молчать, – меня как прорвало.

В силу мобилизации каких-то внутренних ресурсов голос вдруг обрёл уверенность, тело ощутило гравитацию, глаз нашёл фокус, а мысль приобрела чёткость. Я внезапно почувствовала свежесть улетучивающегося страха: он исчезал, как душа из камикадзе после удачной атаки, уступая в фибрах тела место чувству собственного достоинства. Да, Листиков не император своей Японии, а я не слуга его недоделанной империи. И вообще я не собираюсь ложиться на алтарь чьего-то профессионального благополучия.

– Что значит «не будем молчать»? – взгляд, натасканный на «колке подозреваемых», продолжал выдерживать фокус и напор.

Моральное превосходство, вот основной атрибут таких взглядов, путешествующих по экранам из фильма в фильм. Позже я поймала себя на мысли, что высший пилотаж в работе следователя – интеллект, а не мимика. Пускай даже вселяющая ужас. Не зря в детективной классике воздвигнул нерукотворный памятник системе сильного мышления. Логика и дедукция – понятия, конечно же знакомые и Листикову, но только на уровне теории. До практики, судя по методу его работы, дело пока что не доходило. И, скорее всего, в силу узости генетических горизонтов, не дойдёт.

Часто из пространства, ограниченного этими горизонтами, доносится душещипательное оправдание, что мол, работа такая. Так вот, братцы, не стоит грешить на издержки профессии: где-где, а на уголовно-процессуальных просторах светлой голове всегда есть, где устроить протяжку извилин. Но у нас, как обычно, дефицит не с пространствами, а с головами: последних катастрофически не хватает – вместо них, по большей части, просто черепа. И одному из них сейчас предстояло объяснить, что означает и почему «мы не будем молчать».

– Потому, что вы фабрикуете дела, – выдала я, не моргнув глазом.

– Вот как оно!? – ехидно ухмыльнулся Листиков.

– Как есть, так и есть.

– Значит, говоришь, дела фабрикуем? Тогда вот, птица, слушай. Этот твой базар всего лишь обычный манёвр подследственного, попытка спасти свой зад. Но здесь подобное не пройдёт! Лучше подписывай чистосердечное признание, а не то мы за тебя по полной программе возьмёмся. Мы много знаем. И про липовые больничные листы, которые вы там у себя продаёте. И про справки фиктивные, которые пачками штампуете за деньги. От армии отмазки, тоже факт. Да мы можем ещё много накопать.

Вот те – на! Ещё один сюрприз. Плюс ко всему, прежде уже озвученному. С какой стороны ко мне не подберись, везде увидишь преступника. Я, не понимая, что вновь становлюсь жертвой обычного «ментовского понта» испугалась. Откуда мне знать, о чём нарконадзору ещё известно. Если на чистоту, липовые больничные листы и справки – в нашей медицине дело обычное, и моя персона не исключение. В общем, я почти заткнулась.

– Ну как? Будем писать добровольное чистосердечное? – по прежнему не отводя взгляда, продолжил наседать Листиков.

От одной из его фикс отразился луч, излучивший некий реликтовый отблеск. Будто от сломанного клыка хищника, готовящегося к прыжку где-то в доисторическом прошлом, когда по земле шагнула ступня даже не первого человека, а прачеловека. То есть уже не обезьяны, но ещё и не homo sapiens.

«Я для него только добыча», – подобно холодному душу, догадка освежила разум.

Жилистая пятерня уже подталкивала в мою сторону чистый лист бумаги. В подсознание закралось ощущение, что начинается обычное давление на психику. Ещё немного, и нервы должны сдать, а ведомая чужой волей рука должна подписать самой себе приговор. Потом хваткие пальцы, ощетиненные когтями власти, цепко ухватят ставшую совершенно беззащитной жертву и забросят прямо в жерло мясорубки правосудия. И тогда больше ничего не поможет.

– Нет, – собрав воедино остатки воли, я отодвинула лист.

Листиков озлобленно дёрнул веком и, рванув со стола ставший бесполезным лист, направился к своему краю стола. Поравнявшись с проёмом окна, в свете стёкол, фигура подполковника на мгновение потеряла черты, но зато приобрела контур. Как возникший из глубины веков первобытный образ, заслонивший выход из пещеры. Пещеры, отражающей сложность переплетений антропологии и ведущей в один из её мрачных тупиковых ходов. В самую-самую доисторическую глубину. Прямо на дно кембрийского моря.

II

1.

Знание – сила. Пятьсот лет назад, или около того, некий Бекон изрёк мудрость. Вряд ли и раньше в этом утверждении были сомнения, но парень первый вслух выразился, ему и лавры. Какой-нибудь почитатель хохмы, рассматривая высказывание под различными ракурсами, способен со смаком предаться своей склонности. Пусть она будет как примитивной, так и интеллектуальной. Незнание – немощь. Знание – деньги. Мухи – жужжание. Электрификация – свет. Фонарь под глазом – тоже свет. В иной голове можно найти с избытком мусора, но дальше личной нейронной свалки загрязнение цивилизации не пойдёт. Окружающим вреда нет. Разве только польза, если слоган окажется остроумным. Или просто смешным. Ну, в общем, уместным. Конечно, ум, это высшая мера человеческих ценностей, но без чудаков жизнь будет скучноватой. За исключением, когда чудак носит погоны. Если чудак на букву «М» облачён в мундир, в чью-то жизнь неизбежно вторгнуться проблемы, ни имеющие ничего общего с юмором. Лампас, в отличие от мозга, извилину не приемлет. Но это так, между прочим.

Когда двери нарконадзора захлопнулись за спиной, на душу свалилась непомерная тяжесть. Озабоченность, это очень маловыразительное описание моего морального состояния на этот момент. Какое-нибудь хлёсткое прилагательное, например исходное от существительного «давление», думаю, подойдет. Давящая озабоченность. Именно это чувство распирало голову изнутри по пути к дому. Факт – ситуация не разрешиться ни сама собой, ни с помощью адвокатов. Однозначно, нужна личная активная позиция. Но с чего начать?

«Раз я отказалась от сотрудничества, они начнут активно копать. Их первый козырь – рецепты на этот злосчастный реланиум, – дельные мысли потихоньку стали пробиваться к свету, – значит, в этом направлении и нужно действовать. И незамедлительно».

Только одно делоидея, другое её воплощение. Ситуацию упрощала централизованная выдача подобных препаратов и в нашем городке этим занималась только одна аптека. Значит вся информация обо мне, а именно нумерованные бланки рецептов, в ней и хранятся. Остаётся только выведать кому, какой и когда бланк выписан, а уже потом как-то привести всё в логическую законную плоскость. Вопрос, как всё выведать. Если нет знакомых, напрямую в аптеку соваться, скорее всего, бесполезно. Что я скажу? Здравствуйте, на меня заведено уголовное дело. Выручайте, девчонки, а то загремлю на зону! Бред. И если Листиков узнает, что я активизировалась, то может закрыть меня за вмешательство в следствие. И как тут быть?

«Нужен Серёга, – ещё одна дельная мысль осветила разум, – он наверняка сможет помочь».

Рука без промедлений извлекла из сумочки телефон, палец быстро нашёл нужный номер и через пару-тройку мгновений слух обрадовался голосу старого знакомого Сержо-Тороццы. Он тоже неподдельно обрадовался и, узнав о неких моих трудностях, без разъяснения оных, согласился встретиться. Решение проблем по телефону, который однозначно прослушивался, неоценимая услуга для следствия. Договорились, что он прямо сейчас подхватит меня, благо проезжает недалеко, по параллельному проспекту. Далее последовали, было, расспросы о жизни-работе, но я быстро оборвала связь. Прослушка тому причина. В общем, он поехал в объезд по односторонней улице для выезда на моё направление, а мне пришлось двигать через дворы к условленной точке.

Все те условности, кои были соблюдены Сержем при встрече, говорили о прежнем ко мне отношении. Они, судя по телячьим – лёгкое чмоканье в щёчку, обжимание в полкасания – нежностям, давали намёк на некое возобновление встреч в ближайшей перспективе. Но меня, как уже известно, сейчас заботили другие мысли. Таким образом, в первую очередь я выложила всё по порядку.

– Ну, Федя, и козёл, – озабоченное покачивание головой говорило за полную солидарность, – раз отказала в любви, значит получи уголовку! Круто!

– Более чем.

– Да уж. И чем я могу помочь?

– Мне как-то нужно достать информацию из аптеки, в которой я отоваривалась.

– А если просто сходить туда? Дать на лапу немного?

– Я уже думала. Нет, не подходит. Если следователь узнает, что я проявляю инициативу, то может бросить в КПЗ за помехи следствию.

– Да, вполне реальный расклад. И как же быть?

– Нужен хакер. Если попасть в базу данных аптеки, можно выудить всё, что нужно. Есть у тебя какие-то хакеры знакомые?

– Да откуда! Но могу с ребятами перетереть, может, помогут.

– Да уж перетри. Выручи несчастную девушку.

Серёга, задумался. По-видимому, принялся перебирать в уме друзей, возможно имеющих выходы на хакеров. По низкоамплитудному движению лицевых мышц можно было догадаться, что копается в памяти, переходя от одного имени к другому. Обычно сообразительный, тут он увяз в мыслях. Минут через пять-шесть это стало раздражать. Наконец-то последовал обнадёживающий кивок головой.

– Что? – опередив Сергея, спросила я.

– Есть пара ребят, – улыбнулся он, – завтра попытаюсь связаться.

– Брателла, – такая постановка вопроса меня не устраивала, в подтверждении чего оставалось лишь недовольно покачать головой, – завтра, возможно, будет поздно. Нужно действовать уже сегодня.

Серёга, осознав призыв к активности, скорчил гримасу озабоченности. Не знай его, я бы, однозначно, обиделась на такую реакцию. Человеческая эмоциональность зачастую является зеркалом мышления, а подобная мимика попросту наводит на мысль о нежелании соучастия. Здесь же возымел факт, что называется, несовпадения оболочки и содержания, то есть когда внешняя сторона не отражает суть. Конечно, возведение частного эмоционального акта в ранг философской категории способно вызвать приступ иронии, но не у меня в подобный момент. В момент, когда от сиюминутного решения зависит ход истории в масштабе конкретной человеческой жизни, иронии не место. То же самое применимо и к масштабам страны, но сейчас речь обо мне.

– Кажется, я смогу помочь тебе сегодня, – Серёга, после некоторого молчания, будто вышел из ступора, – но нужно сделать звонок.

– Мне остаётся лишь умолять тебя его сделать.

В общем, звонок был сделан. На другом конце «провода» оказался какой-то Никола, который у себя в бане как раз собирал компанию. Как стало ясно из разговора, в её составе были некие люди, имеющие кое-какой общественный вес, а значит и возможности. Присутствовал только один минус – компания являла действующую модель чисто мужского общества. «Male societatis» по латыни. Это значило, что не на всяком возе бабе есть место, о чём, прикрыв микрофон мобильника рукой, и поведал Серёга.

– Скажи, что я охренительная тётка, – понимающая кое-то в мужской психологии, нашлась я.

Серёга согласно кивнул головой, едва слышно прокашлялся в кулак и, слово в слово, повторил.

– Она охрененная тётка.

Наступившая пауза явила догадку, что на по ту сторону связи началась дискуссия о нарушении традиции.

«В конце концов, ведь это же не английский аристократический клуб, – подумала я, пока происходило предполагаемое совещание, – там стопудово простые российские мужики, сумевшие в смутные девяностые ухватить свою удачу. А когда это наши мужики могли устоять против женских чар? Полноценные – никогда».

Предположение о сексуальной полноценности Серёгиных друзей подтвердилось довольно скоро: он, не прошло и минуты, вновь кивнул головой, но уже одобрительно, и оборвал связь.

– Добро, они сказали везти тебя.

– Интересно, а как они конкретно это сказали?

– Да обычно. Тащи, мол, её сюда, то есть туда. Как они ещё могут сказать. Только вот для бани у нас ничего нет.

– А что нужно?

– Ну, полотенце, шлёпки, мыло, и всякое такое. Выпивка.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь сидеть в парилке вместе с чёрти какими самцами. А для тебя вехотка с веником и там найдётся. Берём выпивку, и давай уже поехали.

Серёга противиться не стал. Мы заскочили в ближайший магазин, взяли пару бутылок Виски. Мой напарник начал было противиться, предлагая в целях экономии Водку, но я решительно сказала, что сама плачу, и вскоре в кульке забрякали склянки с зарубежной самогонкой. Теперь можно двигаться. Покрутившись по наименее загруженным улицам, наша машина быстро вырвалась на пригородные просторы.

Сбор бизнес элиты происходил недалеко от города, в большом доме на берегу небольшой речушки. Последняя, как мне подумалось на основании прежних жизненных наблюдений, необходима для экстремальных ощущений в сфере термальной контрастности. То бишь, чтобы сигать из раскалённой парилки прямо в холодную в воду, с диким воплем, на лету жаря зад берёзой. Последнее, конечно, шутка. Никто в прыжке не хлещется веником. Но верещат, порой, как стегаемые арматурой. Возможно, это доисторический атавизм, боевой кличь питекантропа, размахивающего на острие атаки каменным топором. Или аспект национальной культуры. Не исключён и банальный эмоциональный выброс. Например, как Солнце выбрасывает протуберанец. Так же пламенно и эффектно, только в несопоставимо больших масштабах (я уже о светиле). Но, ближе к делу.

Когда мы подъехали к воротам, из-за забора уже доносился шум этих выбросов – мужики, судя по всему, веселились с детским азартом. Это означало разгар вечеринки, что вскоре позволило нам быстро влиться в коллектив. На парковочном пространстве красовались до десятка автомобилей, демонстрируя достижения японского и немецкого автомобилестроений. Владельцы этой роскоши, судя по маркам производителей, могли смело приравнивать месячный заработок врача к разряду мелких карманных расходов.

Как и предполагалось, интерес компании быстро сосредоточился на «охренительной» особи женского пола, возникшей в самый разгар веселья и присутствовавшей в единственном числе. Как писал небезызвестный Иван Барков, говоря языком Луки М, телеги и наряды временны, а женщины и кони вечны. Не исключено, что он этого и не писал, но хоть коней, по большей части, и сменило авто, но вот интерес к женщинам вовсе не ослаб. И сейчас, будто доказывая поведением вторую часть старинного утверждения, каждый захотел как-то обозначить своё присутствие. Никто, конечно, сразу не лез с неприличными намёками, но, как минимум, чокнуться стопкой попытался каждый. Я благоразумно отвечала улыбкой, неизменно радушной, и в итоге, хоть поверхностно, но быстро со всеми познакомилась.

С точки зрения какого-нибудь ярого поклонника Золотого тельца, будь он тут, компания собралась интересная. Ребята в основном в районе пятидесяти, при деньгах, достигшие достатка самостоятельно, начав в девяностые на городских рынках. Один сколотил состояние и продолжал его преумножать на поставке продуктов в больницы, другой занимался продажей медицинского оборудования в те же структуры, третий специализировался на ремонте в сфере образования и опять же здравоохранения. Четвёртый и пятый – вновь медицина: медикаменты и оргтехника. Шестой – будете смеяться: владелец клининговой компании в области медицины и образования. Казалось бы, всё, больше из бюджетной сферы выжать нечего. Чушь! Седьмой – школьные учебники и учебные пособия под эгидой управления образования! Восьмой – независимая компания по программному обеспечению при управлении здравоохранения. Девятый – пожизненный тендер на питание в школах и дошкольных учреждениях. Дальше счёт был утерян по причине отсутствия смысла.

«Так вот почему врач, если у него нет высших идеалов, вынужден тянуть мзду с больных, – ошарашивающая догадка озарила ум, – чтобы эти ребята, и все, кто даёт им зелёный свет, не знали нужды!».

Как-то, на одной из больничных линеек, главный врач попытался унять поползший по залу шумок, связанный с урезанием зарплаты. Он тогда сказал, что у нас, медиков, другие приоритеты. Тогда это как-то подействовало – шумок утих. К сожалению, религию на других приоритетах тот главный врач так и не построил – умер от отравления спиртом, поставляемым одним из моих новых знакомых. А этот знакомый не дурак, спирт не пьёт, предпочитая Виски. Вот и сейчас, наполнив стопку, он протянул её мне.

– За медицину!

Дар был с благодарностью принят мною. Потом все подняли свои ёмкости и, чокнувшись, опрокинули.

– За медицину.

После простой, как и тост, закуски – свежая малосольная селёдка, варёная картошка нового урожая под постным маслом первого отжима, разная зелень с деревенской грядки, хлеб на экологически чистой опаре и тому подобное, общение возобновилось. Кто-то беседовал между собой, кто-то поддерживал общий разговор, те, кто поближе, перекидывались фразами со мной. Я любезно отвечала, но краем глаза следила за Серёгой. То есть за тем, как он ищет путь решения моей проблемы.

Конечно же, начинать прямо с порога о делах, это как потчевать десертом до подачи винегрета. Серёга, перекинувшись парой-тройкой слов практически с каждым, в итоге завёл разговор с одним типом, внешне напоминающим чешского пивовара. Обменявшись какими-то остротами, они посмеялись, далее, судя по эмоциям, речь пошла обо мне. «Пивовар» в какой-то момент блудливо взглянул на меня; поднял, видимо, «скользкую» тему. Наверно, захотел прояснить вопросы непубличного плана, типа «а как она относится к ХХХ?». Серёга отрицательно замотал головой, в его мимике почувствовался укор. «Пивовар», судя по жестам, извинился, потом похлопал по плечу, мол, не обижайся старик, это я так, и дал согласный жест Серёге. Мол, давай, говори, слушаю.

Странно, почему некоторые считают, что могут решать за кого-то как ему поступать. Особенно, когда на кону свобода. Серёга, защищая мою целомудренность, конечно о себе пёкся, но в данный момент на первом месте виделись другие приоритеты. Если что, я не против флирта, в зависимости от оказанной услуги. Маленькая услуга – такой и флирт, масштабная помощь – благодарность по полной программе, вплоть до «ХХХ». Лучше пять минул стыда, чем пять лет принудительных работ: у этого заверения, думаю, найдётся немало сторонников. Эти мысли на какое-то время отвлекли меня от происходящего.

Серёга, между тем, уже что-то рассказывал. Слушанье прошло внимательно: когда рассказчик замолчал, «пивовар» не стал скрывать возмущения. Когда, после предложения испытать градус пара на собственной шкуре, публика потянулась в парилку, он учтиво пригласил меня присесть рядом. Предложение, естественно, было принято.

– Значит вы костоправ, – улыбнулся он, не скрывая добродушия.

– Есть такая беда, – улыбка, украшенная белизной зубной эмали, блеснула искоркой взаимности.

Маленькая вспышка зацепилась за ободок матёрого зрачка и нырнула за его край: тут я почувствовала разоружающую силу своего обаяния. Это придало мне некоторую уверенность, но форсирование событий порой не только являет признак некорректности в поведении, но способно свести на нет важные подвижки в любом деле. В общем, я решила придерживаться лаконичности.

– Мне Сергей тут все рассказал, – после некоторой паузы «пивовар» взял инициативу в свои руки, – ну и козлы они. Больше мне нечего добавить. Но чем я могу помочь? Сразу говорю, на следствие повлиять точно не в моих силах.

– Мне нужен хороший хакер, – я решила не крутиться вокруг да около: раз Серёга привёз меня сюда, значит, этому человеку можно доверять.

– Зачем?

– Чтобы получить информацию из аптеки. Причем, если сегодня эта проблема не решиться, то будет поздно.

– Вон оно как, – «пивовар» почесал затылок, – с хакером сложности нет, но не так быстро. А что именно нужно?

– Номера всех рецептов и данные на тех, кому я их выписывала.

– А много рецептов?

– Штук шесть-семь.

– Всего-то! Шесть-семь, разве это размах! Я подумал пятьсот-шестьсот! А в каких аптеках эти рецепты?

– В одной, – и я назвала номер аптеки.

«Пивовар» внешне оживился, но почему-то замолчал, видимо принялся перебирать в уме какие-то варианты действий. Пауза затянулась на несколько минут. Я терпеливо ждала, а Серёга не выдержал.

– Никола, – встрял он, – не молчи так долго. А то я уже нервничать начал.

Значит имя потенциального спасителя Николай. Как сам Никола-угодник, покровитель многих, в том числе и заключённых. Наверняка и кандидатов в заключённые. Так что, оставалось надеяться, что его мне послал сам господь.

– Есть вариант! – Никола наконец-то подал признаки участия.

– Какой, – опять влез Серёга.

– А секрет, – в ответ последовала загадочная улыбка, – вы пока отдыхайте, а я отлучусь в соседнее помещение.

Сказано – сделано. Никола вышел в предбанник, прихватив с собой телефон. Я и Серёга остались в комнате отдыха вдвоём, гадая, что будет дальше. О присутствии остальных можно было догадаться по доносившимся из парилки вскрикиваниям и звукам шлепков веника о голые спины. Ещё минут пять мы переглядывались друг с другом, ребята в это время наяривали себя берёзовым листом, а Никола кому-то названивал. И вот он – свет улыбки, озарившей ошкуренную откровенность бревёнчатых стен – открыл дверь.

– Оукей! Считайте, ваша проблема решена! – не скрывая чувства оправданного доверия, Никола поведал о достижении.

– Если можно, поподробнее, – не понимая, естественно, что он конкретно имеет в виду, спросила я.

– А без подробностей, – загадочно улыбнулся Никола, – отдыхайте пока. Человечек, нужный человечек, в течение часа подъедет.

Я, поскольку на сей момент полностью зависела от того человечка, решила лишних вопросов не задавать, повернулась к столу, взяла вилку и подцепила кусочек селёдки пожирнее. Серёга, глядя на меня, сделал то же самое. Тут из парилки потянулись ребята. Один за другим они, покрякивая и охая, проследовали трусцой во двор для принятия водных процедур в речушке. Последний, тот, который харчевался от учебных пособий, даже забыл прикрыться полотенцем: выкатившись в чём мать родила, аккурат передо мной в фас, он поначалу растерялся. Потом, показав правый и левый профиль, покрутил головой и, прикрыв руками стыд, просеменил обратно в парилку. Логично предположить, что за хламидой. Мы, переглянувшись, непроизвольно усмехнулись. Вставший на путь исправления проказник тем временем, уже частично прикрывшийся какой-то накидкой, вновь продефилировал перед нами в направлении речушки. Только он исчез за дверным проёмом, как обратно потянулась вереница из поклонников контрастных ванн. Когда массовое, будто репетиция хора якутских шаманов, кряхтение и рыканье утихло за стенами парилки, появился уже знакомый бесстыдник. С теми же звуками, но уже в сольном исполнении, он проследовал за единомышленниками. Речная вода стекала струями и каплями с его головы по тело на пол, пополняя натёкшие прежде лужицы.

Далее эта процедура повторялась несколько раз, пока хранители национальной традиции не упарились окончательно. Когда они в полном составе вновь уселись за стол, у Николы запиликал мобильник. Приложив трубку к уху, он несколько раз согласно кивнул головой. Я и Серёга, естественно, не сводили с него глаз.

«Пошли», – да он знак, и мы последовали за ним.

За воротами нас уже ждали. Судя по всему, это и был тот самый человечек, хотя к его приличной внешности больше подходило определение, аналогичное английскому слову «man». Никола перекинулся с ним парой слов и потом подвел к нам. «Человечек» без лишних слов, даже не познакомившись, передал мне файл с бумагами.

– Здесь все ваши рецепты, следователи за ними ещё не наведывались – приветливо улыбаясь, как лучшим друзьям, пояснил он, – делайте с ними что хотите, но сегодня до закрытия другие бланки с аналогичными номерами и соответствующим количеством выписанных препаратов должны быть возвращены. Дежурная продавец Алёна будет ждать. Я дал слово. Да, аптека работает круглосуточно, но Алёна сменяется в двадцать четыре ноль-ноль.

Вот это оперативность! Я даже не поверила своим ушам. И глазам не поверила, когда извлекла содержимое файла. Первым желанием было сжечь все эти рецепты, но тот, кто рисковал, помогая мне, наверняка подстраховался. Если не на сто, то на девяносто девять процентов можно быть уверенным, что ксерокопии сделаны. Так или иначе, но времени оставалось не так уж и много. В общем, нужно было действовать, и, поблагодарив от души Николу и его человечка, мы с Серёгой помчались в город.

«Знание, конечно, сила, – размышляла я, когда наш четырёхколёсный друг выехал на главную дорогу, – но нужные связи, порой, сильнее.

К слову, если не вдаваться в тонкости философии, то правильные знакомства можно, с оговоркой, тоже отнести к категории знаний. Так что слоган «знание – сила» продолжал работать.

2.

Победа воодушевляет к новым победам. Особенно первая. К такому выводу я пришла, когда увидела взгляд Зудова после своего заявления о полной законности выписанных рецептов.

Он, конечно, попытался скрыть удивление: ещё бы, ведь компьютер в травматологическом отделении был изъят во время следственных мероприятий, все медицинские карты, имеющие отношение к делу, тоже. Зудов лично всё проверил и нигде не нашёл имеющий статус алиби информации. А это полностью подтверждало обвинение шефа нарконадзора в незаконности приобретения того самого реланиума. Но он не учёл, что кроме хирургической службы есть ещё и терапевтическая. А это, как оказалось, в определённых обстоятельствах неплохая лазейка для нечистого на руку медика! Но всё по порядку.

Так вот, одной из моих пациенток была милая старушка. Каким-то образом повелось, что я давно повела с ней дружбу, ещё со студенческих лет, без всякой корысти помогая с уколами и с лекарствами. Теперь пришло время ответить взаимностью. Старушка, несмотря на возраст и болезни, обладала здравым рассудком и реальным взглядом на жизнь. Её карточку я и взяла перед самым закрытием в терапевтической регистратуре – там меня хорошо знали и проблем, естественно, не возникло. Потом вписала в неё все номера рецептов и обосновала их назначение. Далее наступила очередь самих рецептов – в чистые бланки я вписала старушку и, спасибо Серёге, отвезла их той самой Алёне, предусмотрительно приобретя в магазине дорогие конфеты и коньяк. Девушка оказалась умницей и пообещала сделать всё как надо. Настоящие бланки, естественно, полетели в урну, а фиктивные заняли место настоящих. Потом наступил самый ответственный момент – нужно было навестить старушку.

Встреча, несмотря на позднее время, подтвердила теплоту отношений. Решив не разыгрывать спектакль, я объяснила всё как есть и попросила помощи. Она заверила меня, что не подведёт. В общем, всё складывалось как нельзя лучше.

– А как получилось, что вы оказывались дома у этой гражданки? – глядя в упор, будто сталинский палач на жертву, Зудов наконец-то начал очередной допрос.

– Заболевала, и вызвала, – я даже возымела наглость ухмыльнуться, как бы подчёркивая наивность вопроса, – чему здесь получаться то.

– Но вы не терапевт?

– Ну и что. Концентрирование, вот что подразумевает клиническая медицина в некотором многообразии знаний по смежным нозологиям.

Здесь Зудов вновь озадачился всё той же малознакомой терминологией. Конкретное понятие он уже слышал, но в контексте сказанного не мог опиреться даже на интуицию, так как значения «нозология» вообще не понимал. Однако терять лицо было нельзя, пришлось маневрировать в русле других знакомых слов.

– Меня не интересует концентрирование, – следователь скорчил суровую физиономию, – я хочу знать, почему вы выписали рецепты этой женщине.

– Потому что она заболела, вот я и выписала.

– Но есть, же участковый терапевт? Вы-то тут причём?

– А больной волен сам выбирать. Вот она меня и попросила. Подумаешь, гипертонический криз, банальный посиндромный алгоритм в любой методичке расписан. Даже санитарка терапию осилит, если грамоте обучена.

– А чем вы докажете, что консультировали женщину.

– Так всё в медкарте написано.

– И где эта медкарта сейчас?

– А я почём знаю. У хозяйки и спросите.

В общем, полноценный допрос на этот раз у Зудова не получился. Поняв, что в намеченном плане произошёл серьёзный сбой, он решил взять что-то вроде тайм-аута. Просчитать действия уездного следователя не составляло труда – это, конечно же, допрос нового свидетеля. Здесь, как уже известно, я основательно поработала. Только вытащить из дома престарелого больного человека не всегда получается с первого раза, если вообще получается. Это значит потеря времени и, соответственно, оплеуха от шефа. Отпустив меня, следователь, естественно, начал определяться с последующей тактикой. Единственно правильным решением, как и следовало ожидать, являлся вызов непредвиденно возникшего фигуранта, хотя подспудно возникло желание этого фигуранта, что называется, «убрать». В его голову сразу пришли несколько вариантов с несчастным случаем и ядами, но всплеск эмоций охладился сложностями с организацией – кому поручить? Не самому же руки марать. Плюс осознание факта, что на дворе давно уже не времена Берии или Ежова, навели некоторую тоску.

«Впрочем, чего переживать, – размышлял Зудов, когда принялся выписывать повестку старушке, – подзатрещину от шефа я, считай, уже получил. Теперь нужно взять форы. Наверняка там сговор. Вытащу старуху, надавлю, та и расскажет всё. Но вот какого ещё сюрприза можно ждать? Без сомнения, рецепты и карточки – её афёра».

Таким образом, вместо логичного финала, который должен был последовать за чистосердечным признанием, в делопроизводстве наметился затяжной вариант. Нет признания – нет быстрого финала. До этого в Зудовской практике, конечно же, всё решалось после первых допросов. Жертвы прежних оперативных мероприятий, напуганные описанием стандартных перспектив, как правило, сразу становились управляемыми. Но, то были просто наркоманы с атавистическими элементами интеллекта. Здесь же Зудов столкнулся с достойным противником.

Его размышления прервал Листиков, увидевший в щёлку между занавесками в окне своего кабинета меня, покидающую заведение. Это показалось несколько странным, так как визит продлился не более получаса, если, конечно, щёлка между занавесками не искажает обзор, или «Командирские» часы не барахлят. А у держащего руку на пульсе расследования, желание знать о сиюминутном состоянии дел всегда вполне логичное и к тому же законное. Особенно, если имеется личный интерес.

– Ну что, дожал козу? – первым делом спросил он, когда вошёл в кабинет подчинённого, – что-то быстро она свалила.

– Не получилось.

– Чего так?

– Да тут новые обстоятельства дела всплыли, – тяжело вздохнул Зудов и выложил эти обстоятельства начальнику.

– Вот ведь сучка, – сразу же вспылил тот, – и что ты решил предпринять?

– Допрошу старуху. Вот уже повестку выписываю.

Листиков, так стоял рангом повыше, а значит и шире мыслил, сразу оценил важность текущего момента. Из всего выходило, что подчинённый плохо ориентируется в ситуации. Во-первых, неизвестно, как долго старуха будет добираться до отделения, если вообще доберётся. Во-вторых, подследственная оказалась той ещё штучкой, способной на всевозможные неординарные решения. Значит, не исключены и другие сюрпризы. В-третьих, фактор времени играл не в пользу следствия, ограниченного сроками. В совокупности это могло привести к неблагоприятным последствиям. Например, если уголовное преследование по какой-то причине вдруг будет прекращено, то это прямо ударит по дальнейшей карьере.

– Какая на хрен повестка, – Листиков, не в силах совладать с внезапным приступом гнева, выкатил глаза, – быстро сам дуй к старухе и всё выясни. И чтобы все медкарты из всех отделений через час были у тебя в кабинете.

Таким разъярённым своего начальника ещё никто не видел. Зудова от неожиданности охватил некоторый ступор, но эмоции удалось сдержать. Если приказ о допросе представлял ясность, то по части медкарт требовались уточнения. Медучреждение содержит документацию на всё приписное население, и в конкретном случае, согласно последней переписи, это равнялось далеко не одному десятку тысяч человек. А может и больше.

– Что значит «все карты из всех отделений? – спокойно, как натаскивали ещё в школе милиции имени Дзержинского, спросил он, – кто позволит мне изъять регистратуру всей больницы? И как это сделать? Кто перевезёт? А куда всё складывать?

Быстро, как и положено бывшему оперативнику, проанализировав слова подчинённого, Листиков едва не обозвал его болваном, но сдержался. Его всегда бесила недогадливость. Конечно же, в виду имелись лишь карточки тех, кто фигурировал в деле. Естественно, нужно быть дураком, чтобы придумать тотальный арест на документацию. Или сойти за дурака, отдав некорректный приказ. Предположив, что недостаточно точно выразился, Листиков унял пыл.

– Не все, – взяв себя в руки, уточнил он, – а только те, кои в списке. И хирургические, и терапевтические, и гинекологические. В общем, все. Даже акушерские, если есть. Но незамедлительно, пока эта оторва ещё чего не выкинула.

– Понял, – исполнительно кивнул головой Зудов и приступил к действию; как и требовалось, незамедлительно.

Тем временем «оторва», то бишь я, отошедшая на приличное расстояние от здания, ставшего нарицательным понятию «вражина», двигалась по направлению к больнице. Вдруг из-за спины донёсся нарастающий топот. Повернувшись, я увидела бегущую по противоположней стороне улицы небольшую группу людей, часть из которых были явно знакомыми. Так оно и есть, личности двоих оказались мне более чем известны: Тимохина и Прикладова. С другими так же приходилось сталкиваться, как на облаве, так и в стенах конторы.

«Надо же, как рожи-то перекосило, – усмехнулась я, поняв, что происходит, – исполнительные, шавки! Только поздно уже. Раньше нужно было соображать»!

Команда, увлечённая исполнением приказа, даже не заметила, что оказалась в поле зрения своей «подопечной». Когда последняя спина из состава этой кодлы, ловко петляющей среди толпы, скрылась из виду, меня вдруг начал разбирать смех. Я представила, какой переполох они сейчас наведут в больнице. Но, чтобы не привлекать внимания прохожих – разумное решение, удалось сдержать себя. Второй разумный поступок привёл к перемене маршрута. Лишняя встреча с оперативниками, пускай и в более располагающих условиях – в больнице, не входила в планы.

«Если выиграл битву, – мои пальцы оптимистично сжались в кулачки, – значит можно выиграть и войну».

3.

Говорят, на Западе улыбка есть атрибут воспитанности. Улыбчивость там работает как мимолётное приветствие между любыми незнакомыми людьми. В общем, оказался ты в какой-нибудь Германии или Дании, и все улыбаются. Не знаю, как кому, а мне это кажется формой некоего сумасшествия. Представьте теперь, что идёшь уже по какой-нибудь нашей российской улице, и каждый встречный человек радостно скалится в твой адрес. В одном случае можно предположить террористическую атаку с применением веселящего газа – закиси азота. В другом – дефект макияжа, а то и голубиный сюрприз на лацкане собственного пиджака. Можно также заподозрить себя в психическом сдвиге: не могут же все вокруг одновременно сойти с ума.

Ответ этому один – попросту у нас не принято улыбаться направо и налево. И, скорее всего не от национальной черствости. Попросту в подобном западном поведении напрочь отсутствует логика. Ну как тогда в таких условиях выражать радость от встречи с действительно приятным или просто нужным человеком? Улыбка здесь уже не работает, так как уравняет друга или любимого с массой. Придётся или целоваться, или петь, а то и плясать.

А если по какой-то причине кому-то не улыбнёшься. Что подумает обделённый? Какие домыслы посетят уничижённый разум? Как сильно будет разбито сердце? И не приведёт ли это в итоге к самоубийству? Так что, будучи на Западе, лучше улыбаться всем без исключения. Так, наверное, сделаю и я, если когда выберусь в том направлении.

Сделаю, но при одном условии – если навстречу не попадётся сотрудник наркоонтроля. Представляю, как я иду по Парижу, а навстречу ковыляет Зудов или Листиков. Всё, чего они от меня дождутся, будет отрывистым безразличным взглядом, больше похожим на презрительный кивок.

Но если подобное и случится, то не раньше окончания всех мытарств. Причина в подписке о невыезде, благодаря которой мне не попасть даже в Монголию, не говоря о Западе. И если что о последнем здесь напоминает, так это явка на допросы в соответствующую контору, где вызывающее поведение так же не приветствуется. Поэтому, когда явилась по внеплановому приглашению, я пусть и не улыбнулась, но покорно поздоровалась.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – с едва уловимой ехидностью предложил Зудов, указав кивком на стул.

За дни, пока искал документированные улики в бумагах, в избытке изъятых чрезмерно исполнительными Тимохиной и Прикладовой, на его лице от усталости отпечатался землистый оттенок самых архаичных медкарт. Некоторые из них были заведены ещё задолго до рождения подследственной, но протокол требовал проверки всей добытой информации. Попалась даже карточка деда самого шефа, Евлогия Листикова, больше напоминающая роман о многолетних злоключениях венерологического пациента. Показалось, что архивные наслоения на ней состоят из сплошных гонококков. Боясь надышаться заразы, Зудов отложил сомнительный компромат в сторону, но часть пыли, все же, прилипла к крыльям носа.

– Спасибо на том, что пока не «садитесь», – в ответ съехидничала я, догадываясь, откуда на лице следователя «припудренные» участки.

О том, какой переполох навели в регистратурах всех отделений подопечные Листикова, я была поставлена в известность практически следом и в подробностях. Версий оказалось масса. Санитарка Фаина Николаевна, к примеру, посчитала, что ищут бомбу и поспешила покинуть рабочее место, попутно оповещая всех.

Мне же для разгадки целей акции не пришлось так сильно коробить серое вещество. Я-то точно знала, что именно произошло и что в этом направлении гончих ГСННа ждёт неизбежное фиаско. Но что они предпримут далее, являло загадку. И в этом плане меня, не исключено, ждал сюрприз. И вот сейчас, предчувствуя, что непросто так появилась здесь, я уселась на стул и принялась ждать дальнейшего развития событий. Но последние, казалось, не особо спешили развиваться.

Дождавшись, когда стул принял гостя, Зудов продолжил копания в бумагах, пыльными стопками заваливших его стол. Почувствовав некоторую скуку, я подняла взгляд и увидела на стене плакат с эмблемой японской машиностроительной компании Сузуки, на фоне сверкающего блеском эмали и искрами хрома шикарного мотоцикла. Suzuki Motor Corporation. Мой зрачок, находящийся в зависимости от подобных вещей, принялся пристально разглядывать чудо техники. Зудов, то ли краем глаза случайно заметивший это, то ли заранее следивший за моим поведением тем же краем, вдруг завел беседу.

– Любите красивые мотоциклы? – будто полжизни посвятил поискам родственной души, трепетно поинтересовался он.

– Имею такую слабость, – почувствовав теплую струю смущения, пошедшую по телу от сердца, ответила я.

– И что, даже приходилось управлять некоторыми? – комок восторженного предвкушения, подкативший к горлу, его голос достиг края срыва.

– Ещё как управляла, только шуба заворачивалась! – зардев от собственного бахвальства, поведала я, всё ещё самонадеянная.

Блокирующий вылет пчёл пасечник, наглухо заслонивший защитной сеткой леток улья, следователь вдруг наклонился и придвинулся ко мне почти вплотную. Настолько близко, что я опешила и даже не отпрянула. Глядя сквозь прищуренные ресницы, он принялся сверлить меня взглядом, будто парализуя мысль уже на стадии зарождения. Мысль-пчеломатку, если продолжать ассоциацию с пасекой.

– И Фиатами? – выждав, когда я совершенно дезориентируюсь, спросил он.

Это был удар под дых. Причём до, или после гонга. Я вдруг поняла, что этот плакат с мотоциклом неспроста появился на стене, где ещё недавно красовался свод каких-то их инструкций и правил. Мысли в голове совершенно запутались и, повинуясь рефлексам, мозг оказался способным лишь на примитивную реакцию.

– Какими Фиатами? – обескураженные слабые нотки, всё, что удалось смоделировать моим голосовым связкам.

– А теми, на которых обкуренные шалавы удирают от полиции прямо с рок-концертов, – чеканя слог, пояснил Зудов, совершенно балдея от своих дедуктивных способностей, – ну как, будем писать признательную?!

Я почувствовала, что проваливаюсь в какую-то прострацию, прямо с гребня накатившей волны испарины. Стало ясно, что ему известны тщательно скрываемые мною факты недавних похождений. Возможно, известны полностью, возможно фрагментарно, как знать. Нужно было что-то срочно предпринимать. Инстинктивно пришла лишь идея сыграть в дурочку. А потом, естественно, будь что будет, то есть полнейший туман.

– Каких концертов, какую признательную? – оставалось лишь мямлить.

Заурядный, неискушённый детективными уловками индивид, попавший в ловушку опытного психолога от погон, совершенно теряется в принятии не только правильного, но и вообще любого решения. На этом основаны законы ведения следствия. И если дверка ловушки захлопнулась, бесполезно метаться от стенки к стенке. Вряд ли паника поможет отыскать потайной ключик к спасению. Я, поскольку уже кое-что знала о вреде поспешных действий, нашла в себе силы уйти в глухую оборону.

– С концертов Дипёрполов, а признательную в содеянном, – пояснил Зудов, недоуменно разведя брови, – чего тут неясного.

Вдруг стало понятно, что он, так сказать, берёт меня «на понт». Ведь не предъявлены конкретные обвинения, а так, намёки на что-то неопределённое.

Где я могла засветиться? Разве что на записях с видеокамер, развешанных на каждом перекрёстке, но шлем гарантированно скрывает лицо мотоциклиста. И что вообще кому что-то известно о моей причастности к тем рокерским событиям? Из знакомых только Жека был тогда со мной, но он вообще не в курсе истории с Фиатом. Возможно, хозяин угнанного мотоцикла, этого Фиата, забил тревогу, но тогда меня бы уже крутили следаки из уголовного розыска. А так, какое дело нарконадзору до угонщиков.

– Ну, была на концерте тёмно-фиолетовых, что это, преступление, – оживилась я, – в чём теперь нужно признаваться?

– Каких ещё «тёмно-фиолетовых»? – озадачился Зудов, рапортуя этим о полном вакууме в познаниях английского языка.

– Буквальный перевод Deep Purple? – подчёркивая интеллектуальное превосходство, усмехнулась я, – а в значении что-то вроде «мудрец» или «мыслитель».

– «Мудрец» говорите, – после некоторой паузы, в голосе следователя появились металлические нотки, – а мы сейчас и проверим, кто мыслитель, а кто потребитель.

– Что проверите? – не понимая намерений следователя, я насторожилась.

– Проверим, не являетесь ли потребителем.

– Кто? Я что ли?

– Вы, кто же ещё?

– С чего это я потребитель?

– Есть такие подозрения. От представителей правопорядка скрываются только люди, находящиеся в состоянии наркотического опьянения.

– А я здесь причём?

– Вот и узнаем. Если не причём, то чего бояться.

– Я и не боюсь. Проверяйте.

– И проверим. Наркотики, в частности марихуана, сохраняются в волосах от момента попадания в организм и до двух лет.

Вот те и «на», влипла! До двух лет – на что это он намекает? На срок или на экспозицию! Или на то и то. Мол, сядешь на столько, пока марихуана из волос не выветрится. Эх, и зачем я покурила того косяка, да ещё на мотоцикл уселась. Фиат, Фиат – любой дурак, он блёсткам рад. Так или иначе, но грядёт вселенская катастрофа в частном масштабе и я в миллиметре от неё. Сейчас возьмут волосы на анализ и тогда уже не отвертеться.

– Ну что, – Зудов прервал ход панических мыслей, – хватит устраивать немую сцену, подписывайте согласие.

– Согласие? Какое? На что?

– Согласие на взятие пробы волос для криминалистической экспертизы.

Тут меня осенило: если требуется согласие, значит, бесцеремонно они этого сделать не могут. Соответственно, я являюсь обладателем каких-то прав. Но каких?

– А что, если я откажусь?

– Придётся брать разрешение у прокурора, и поверьте, тогда мы церемониться не станем.

Зудов, видимо решил, что услышав слово «прокурор», я полностью рассыплюсь. Вместо этого получился холодный расчёт. Значит для взятия пробы, быстро принялась размышлять я, нужно разрешение прокурора. Это не раньше, чем завтра. А там повестка – без неё я больше не появлюсь в этих мерзких стенах – через почту не меньше суток потянется. Таким образом, на осмысление и принятие каких-то мер у меня есть двое суток. Много это или мало, известно богу, а мне пока нет. Но бог добр и возможно снизойдёт, указав путь. Ясно одно – Зудову и Листикову нужна признательная расписка в содеянном. Но последнее, по большому счёту, результат их фантазий, оттого так мало доказательств. Вот они всячески и давят на меня. Но я уже начала потихоньку матереть и просто так в ловушку не пойду.

– Так берите, – с соблюдением базовых приёмов самообладания, улыбка деликатно сошла с уголков подведённых губ.

– Согласие? – по опыту зная о вариативности направлений векторов желаемого и действительного, Зудов обозначил желаемое знаком вопроса.

Не знаю, то ли моё поведение подействовало, но он тоже улыбнулся. Эстетичности, однако, в попытке не получилось; так, оскал добермана.

– Нет, разрешение, – не сбрасывая с губ элемента европейского этикета, я поднялась со стула и приготовилась уходить, – разрешение прокурора.

Улыбка сразу спала с лица следователя Зудова. Что характерно, улыбка-то спала, да остался оскал. Будто осадок от настоя сумасшествий местного разлива. Или как некий побочный эффект аналогии атрибута западной воспитанности.

4.

Запутавшись в мучительных раздумьях, как выходить из сложившейся ситуации, мой вымотавшийся мозг увёл мысли в совершенно другую плоскость. Я вдруг пришла к выводу, что значительная часть мужиков по натуре недоумки. Утверждение взялось не с потолка, а явилось результатом соответствующих выводов, основание коих многочисленные жизненные наблюдения. Например, наблюдение за неумением держать себя в руках в семейных отношениях. И дело не в самом приступе ярости, а в последующем назначении виновных, чаще из числа женщин: чтобы ни случилось, бедняга-жена как правило, всегда оказывается виноватой.

Но не могут бабы быть всегда виноваты в мужской несостоятельности. Оправдывая свое нерациональное поведение, мужчины порой приводят такие доводы, что диву можно даться. То сказано не то, то взгляд косой, то чей-то флирт причудится. Ну, естественно, как тут самцу не выйти из себя. Хорошо, если без рук! А далее всё одно нужно как-то успокаиваться. И лучшее средство видимо пьянство.

Неужели кроме этанола нечем унять нервы? Не поверю. Конечно же, есть много способов снять внутреннее напряжение. Перечисление пусть не всего, но даже трети, уже само по себе способно вызвать психоз. Один мой знакомый рассказывал, что спасается в таких случаях обществом проститутки, причём щедро платит. Он даже назвал сумму, где-то две моих месячных зарплаты.

Ну, опять же, не дурак ли. За такие деньги, на его месте, я бы сама себя удовлетворила, ни в чём не отказывая. К слову, насколько было понятно из дальнейшего рассказа, проститутка по большей части «гоняла лафу», так какзаказчик первым делом упивался в хлам. Как не крути, вдвойне нелогичное поведение, если не втройне.

«Сама, наверное, тоже с умом не дружит? Нужно о предстоящей экспертизе думать, а она кости мужикам перемывает», – подумает один из немногочисленной, ли наоборот, многочисленной, если я скромна к своим способностям, группы читателей, переваливший середину сказания.

И это однозначно будет мужчина. Его право так думать, но, не желая быть неблагодарной за потраченное на познавание моего повествования время, обещаю не причислять его к какой либо категории умственной градации. Уже за то, что он искренне переживает за главную героиню, даже не зная её имени, от автора поклон до самой матушки земли.

В своё оправдание скажу, что неспроста эти, антипатичные для сильной половины человечества выводы ворошились среди моих извилин. Но всё, как не раз говорилось выше, и будет говориться ниже, по порядку.

И так, когда покинула стены нарконадзора, я, первым делом принялась размышлять, каким образом в сложившейся ситуации действовать. Первое, что пришло в голову, явило идею проведения тотальной эпиляции. Интересно, какова будет реакция Листикова и Зудова, когда вместо привычной Меня на пороге их конторы появится гладкокожая химера без ресниц и бровей? Настолько гладкая, что не только взъерошить, выщипнуть нечего! Учитывая опыт работы с различным отрепьем, думаю, они больше будут теряться в догадках, чем удивляться. Выйдя из некоторого ступора, Листиков, в конце концов, овладеет собой и распорядится выполнять приказ, а Зудов кинется исполнять, чтобы любой ценой найти образцы на пробу. Учитывая чувствительность современных методов, криминалисту хватит даже одного волоска, а то и корешка с коротко срезанным пенёчком. Скорее всего, Зудов найдёт что-либо подобное в какой-нибудь недосягаемой для моей руки складке. Он же опытный сыщик, залезет туда, куда даже сказать неприлично.

«Теперь ты мой!», – держа двумя пальцами с таким трудом добытый драгоценный волосок, млея, в экстазе простонет спец, выбравшись на белый свет.

Юмор, конечно, живительная вещь в сложных жизненных обстоятельствах, только мне ни на йоту не повеселело от собственных фантазий. В общем, после некоторых размышлений вариант был отвергнут. Уже то, что волосы будут удалены, явится косвенным доказательство вины. И тут в голову пришло некоторое озарение. Чего я ломаю голову, строя нереальные планы, когда имею некоторые, пускай и довольно общие понятия о криминалистике.

Всё дело в том, что на одном из курсов института преподаётся судебная медицина и, соответственно, криминалистика. Кроме этого, много времени уделяется химии, в том числе аналитической и биохимической, из которой я хорошо усвоила, что наличие каких-либо веществ в тканях определяют методом вытяжки. То есть, в моём случае, чтобы получит получить каннабис, а именно он определяет крепость конопли как зелья, волосы нужно обработать каким-то растворителем. Значит, если самой целиком хорошенько помокнуть в этом растворителе, а потом тщательно вымыться, тогда весь каннабис стечёт в канализацию. Почему целиком, а не только голову? А кто знает, какие волосы используют для экспертизы. Но вот что это за растворитель, и где его взять, тоже оставалось загадкой.

– Данила! – неожиданно воскликнула я, забыв, что нахожусь в людном месте.

С разных сторон на выкрик сразу же повернулись несколько человек, видимо тески моего бывшего сокурсника. Смущённо улыбнувшись, мол, вышла оказия, я поспешила сменить дислокацию, дабы больше не привлекать к себе внимание. Найдя укромный уголок, я достала мобильник и принялась искать нужный номер.

Данила учился со мной с первого курса и на последнем выбрал специальность патологоанатома. Он наверняка обладает запасами необходимой литературы, из которой можно почерпнуть недостающие знания. К счастью, номер оказался не удаленный, и уже через минуту я слышала голос Данилы. Он, в чем не было ничего странного, отозвался на мою просьбу и тут же пригласил к себе на работу, где и находился так необходимый фолиант по криминалистике. Просто напросто лежал в тумбочке на одной из полок, на нижней, рядом с пустой банкой от пива. В итоге, не теряя времени, я направилась в сторону городского морга, где в пристройке располагалось патологоанатомическое отделение.

Это заведение основной массой населения воспринимается как земное воплощение ада и, если придерживаться эмоциональной составляющей, примерно так оно и есть. Но когда рассуждать здраво, коли ад на земле существует, то человек с ним сталкивается аккурат до того момента, пока поезд его жизни не свернул на пути, ведущие в тупик. Или в пропасть, это уж как кому угодно. Радость, горе, ужас, боль и прочий драйв, всё происходит, пока есть уголь и пар. Когда топка погасла, и котёл остыл, всё житейское остаётся там, на оживлённых магистралях. Так что, когда индивид оказывается в морге или на пути к нему, то индивидуальность, а с ней и все перипетии, уже дело прошлое. Из морга, опять же если не брать в расчёт эмоциональную составляющую, открывается путь в бесконечную блаженствующую будущность. То бишь в рай. Перед дверьми, якобы распахивающимися в этот мир, я в итоге и оказалась, но с совершенно иными намерениями.

Я, несмотря на специфичность профессионального мышления, всё же придерживаюсь теории ада. И считаю, что для живого человека логичен рай на свежем воздухе, а не во фреоне холодильника. Что касаемо других, пусть сами выбирают комфортную среду, кислород или формалин. Последнее вещество, уверена, является прерогативой мёртвых. Или, на крайний случай, работников морга: почему-то же они выбрали свою специализацию. Данилу, наверное, тоже больше подходил формалин. И ещё этанол: именно комбинацию этих веществ различили мои ноздри, когда открылись двери.

– Привет! – расплывшись в слегка хмельной улыбке, он ступил мне навстречу.

– Привет! – я, ответив взаимностью, слегка отступила.

На Даниле висел фартук со следами профессиональной деятельности, и мне, определённо посвященной в практические тонкости этого и подобных предприятий, не представило задачи разгадать происхождение пятен. Не думаю, что после устных приветствий последовали бы объятия, но рефлексы взяли верх.

– Не бойся, – Данила, поняв мою реакцию, сразу успокоил, – обниматься не буду. Проходи ко мне.

Приглашение, естественно, было принято и, стараясь ничего не касаться, я прошла внутрь анатомического храма. Один из его жрецов и по совместительству мой бывший однокурсник двинулся вместе с гостьей в направлении своей кельи, обходя секционные жертвенники.

– Вон тама книга, – Данила неуверенно указал на тумбочку, будто последняя раздвоилась, – полистай, пока я закончу дела.

– А можно я её возьму домой, а завтра-послезавтра принесу? – делая вид, что не замечаю хмеля в его движениях, спросила я.

– Да как тебе угодно! Хотелось, конечно, поговорить, – он с досадой, но экспрессивно, пожал плечами, глубоко провалив голову вниз.

– Буду книгу отдавать, поговорим.

Получив искомое, приверженка живой плоти порхнула орлицей к выходу, оставив мертвечину грифам и кондорам под мрачными сводами. Махнув на прощанье Даниле, я вышла на свежий воздух, оказавшийся невообразимо свежее, чем полчаса назад. Выхлопы машин и те источали аромат жизни. Оставалось вдохнуть животворного газа полной грудью и направиться к дому, что и было сделано. Подгоняемые мыслями о том, что есть вещи более страшные, чем нарконадзор, например смерть, ноги быстро осилили путь.

«Умирают обычно другие, мне, скорее всего, это не грозит. По крайней мере, сейчас», – крутилось в голове до самой квартирной двери.

Отгородившись бетонными стенами как от мира внешнего, так и от загробного, я принялась спешно изучать криминалистику. То есть нашла в оглавлении нужный раздел, а в нём параграф про извлечение диазепамов из тканей тела, из волос и ногтей. Всё оказалось более чем просто. Нужна лишь соляная кислота. В неё помещают волосы или ногти и полученный экстракт уже исследуют. Значит эпиляция «в круг» не нужна, достаточно лишь коротко обрезать ногти и обработать волосы хлороводородом. Но где взять соляную кислоту? Если кто из знакомых с подобными химикатами и связан, так это опять же Данила. В общем, вновь пришлось звонить однокурснику.

– Есть, – радушно заверил он, – стоит в шкафу в банке.

– Какой ты молодец! Всё что нужно, у тебя есть! Книжка в тумбочке, кислота в банке. Банка хоть с крышкой?

– Само собой! Тебе сколько надо?

– Грамм сто, – ответила я, быстро успевшая произвести в уме расчёты.

– Ста граммами можно у танка башню растворить, куда тебе столько?

– Так вот как раз на башню и нужно вылить.

– Шутишь? Да ладно. Надо, значит надо. У меня рабочий день закончился, могу занести.

– Прекрасно! – обрадовалась я, – заезжай ко мне с кислотой. Адрес сейчас по СМС сброшу.

– А ещё что-нибудь взять? – поинтересовался Данил, видимо имея в виду алкоголь.

– Логично было бы щёлочь, но не надо, бери только кислоту. Кстати, посмотри концентрацию.

– А что её смотреть, она всегда стандартная. Концентрированная.

Пока он добирался, я дочитала параграф. Кроме этого, чтобы реально не растворить «башню», то есть не получить кислотный ожог головы и, при наилучшем раскладе, реально не остаться без волос, произвела расчёты для приготовления раствора безопасной концентрации. Как только восклицательный знак увенчал пространство за последней цифрой на бумаге, раздался звонок. Я. подойдя к двери, на всякий случай спросила, кто там.

– Служба растворения трупов в кислоте, – раздался громкий голос Данилы с другой стороны.

«Балбес, что он творит, – досадная мысль пронеслась в голове, прежде чем рука повернула ключ, – ещё не хватало, чтобы соседи услышали».

Научившаяся за последнее время быть осторожной, я реально испугалась, что какая-нибудь старушка воспримет опрометчиво брошенную фразу всерьёз и вызовет полицию. Та, естественно, долго разбираться не станет, но устроит обыск. С трупом, конечно, получится фиаско, но наличие ста граммов концентрированной соляной кислоты можно интерпретировать по-разному. Изготовление яда, покушение на жизнь методом плескания в лицо, организация подпольной лаборатории по изготовлению наркотиков. Может, извлечение золота из руды, украденной на прииске. Или подготовка диверсии в авиации с последующим крушением реактивного Боинга 757. А если среди оперативников окажется эквивалент Листикова, то обнаружатся улики смытого в канализацию растворённого трупа.

– Заходи, юморист, – я буквально втянула Данилу в квартиру и, высунув голову на лестничную клетку, проверила, всё ли там в порядке.

– Ты ещё кого-то ждёшь? – поинтересовался Данила, пошатываясь и с затруднением ворочая языком.

Гость был явно всё ещё под мухой, даже больше чем недавно. Поскольку он находился на близком ко мне расстоянии, до обоняния мгновенно добрался запах перегара. Плюс, от одежды долетали молекулы формалина, уже в совершенно свободном парении, не стеснённые спёртой атмосферой анатомички.

– Нет, – стараясь дышать поверхностно, я показала рукой направление комнаты, – проходи.

Данила сунул мне пакет, пояснив, что там заказ. Получив устную благодарность за оказанную услугу, он скинул ветровку и прошёл вовнутрь.

Пока гость располагался, я включила чайник и направилась в ванную комнату. Там, аккуратно достав из пакета ёмкость, вылила её содержимое в тазик с необходимым количеством воды. Проверив пальцем, не защиплет ли, а потом ещё и, лизнув для надёжности ноготь, убедилась, что ожога не будет. Потом как следует, намочила волосы и обмотала их полотенцем. В таком виде и предстала перед Данилой.

– Ты что, кислоту реально на голову выплеснула? – он удивлённо спросил, будто не верил своим глазам.

– Да. А что? – не решив, какую линию поведения выбрать, кокетливо пошутила я.

– Так ведь, опасно же, обжечься можно …, – искра испуга высветилась в глазах гостя.

– Зато мужики приставать не будут.

Данила, по-видимому, принял мою последнюю фразу в свой адрес и, несколько смутившись, замолчал. Быть может, у него имелись какие-то блудливые идеи, но возможные подвижки, с ними связанные, были совершенно не к чему. Так что шутка, как бы на всякий случай, содержала реальный намёк.

– Ну, дружище, рассказывай, как делища? Почему нетрезв? Ты раньше не пил даже пиво. Всё ли у тебя в порядке? – решив перейти к расспросам, я уселась на стул.

Поскольку многие мои однокурсники жили и работали в пределах области, то одним, то другим случалось между собой пересекаться, и поэтому личная жизнь большинства не была окутана завесой тайны. Это касалось и моего гостя. По рассказам одних, Данила ушёл к разбитной молодухе, бросив жену и троих детей. Мальчика и двойняшек девочек. По утверждениям других, жена сама сбежала от него, прихватив потомство. Не исключено, был и третий вариант. Насколько известно, молодуха требовала от него только любви, поэтому её первое время устраивала комната в общежитии два на три метра с лежаком наподобие топчана, что соорудили Поль и Йоко в бунгало. Любовная идиллия в космическом измерении на шести квадратных метрах. Или четырнадцати кубических, если учитывать фантастическую трёхмерность любви. «Фантастишь», так и пояснил Данила, когда один из однокурсников при встрече проявил интерес к интимной стороне его личной жизни. Но в маленькой вселенной большим чувствам со временем становится тесно, и молодуха потребовала новых площадей. Как оказалось, теряющий пятьдесят процентов зарплаты на алиментах не всегда способен очертить кошельком апартаменты. Тогда на шахматной доске любви замаячила новая, более сильная фигура. В итоге произошла рокировка, и пешка вышла из игры. Глаза Данилы, таким образом, лишились дивных искр.

– Ты понимаешь, я оставлен любимой женщиной, – после некоторой паузы и тяжёлого вздоха, выдавил из себя несчастный Ромео, – я так её любил, а она меня бросила.

– Перестань, Ден, – вложив оптимизма в эмоциональность, я попыталась уйти от наметившихся стенаний, – это не последняя твоя партия.

– Ты ничего не понимаешь, – глаза несчастного блеснули навернувшейся слезой, пропитанной этанолом, – я всё на неё поставил.

Вот те на! Он всё на неё поставил. Лучше бы о детях подумал. После этих слов я поняла, что сейчас из дыры в опустошённой душе потянуться сопли разрушенной любви. Так оно и вышло. Данила до того, как появился у меня, несомненно, закинул за воротник. Учитывая, что там до этого уже прилично плескалось, эффект усиливался с каждой минутой.

«Я для неё все, а она со мной так … Я ей все простил, а она меня растоптала … Я её боготворил, а она плюнула в душу …», – продолжал причитать Данила.

Средняя степень опьянения, наложенная на эмоциональную неуравновешенность и подогретая депрессией, исключает ведение любого диалога. Даниле нужно было высказаться и мне оставалось слушать. К счастью, длительного излития чувств, или душ, не случилось. Гостю после некоторых откровений полегчало. Забрав учебник по криминалистике, и поблагодарив меня за соучастие, Данила попрощался и ушёл.

«Ну и недоумки же эти мужики», – подумала я, закрыв за гостем дверь.

5.

Музыка без сомнения украшает жизнь. Наложенная на хроникальный или художественный кадр, нота обостряет мироощущение. Это как приправа для пресной еды – чем больше добавишь, тем более выраженный вкус. До известных пределов, конечно. Но в отличии пищевой добавки, добавка музыкальная имеет ещё и акустический спектр. Поэтому, положив на язык кристаллик глутамата (прошу не путать с кокаином) и, надев стереонаушники, можно погрузиться в мир сладострастных ощущений. Желательно с закрытыми глазами – реальность вносит в процесс ненужные излишки. Единственный совет – не делать этого в общественных местах: из соседнего подъезда может появиться сотрудник ГСНН и принять вас за обдолбанного наркомана. И чем музыка лучше, тем больше ваше поведение вызовет подозрений. Особенно, если зазвучит какая-нибудь шикарная блюз-композиция.

Блюз – классная штука! Нужно доверять чувствам, иначе как объяснить факт, что именно этот музыкальный жанр возник в сознании, когда я анализировала события, связанные с тестом на потребление. Всё началось с взятия пробы волос, коя была назначена на десять часов утра. Подготовка к процедуре, произведённая накануне и больше напомнившая экзекуцию, предположительно не давала Зудову шанс на получение положительного теста.

Волосы от обработки соляной кислотой из русых превратились в золотистые, и даже начали слегка сечься. Кислотная ванна не понадобилась, так как я предпочла начисто выбрить все мало-мальски подозрительные места. Да и здравый смысл подсказывал, что анализу подвергнется только голова, к телу никто не сунется. И дело не в галантности, просто всегда берут пробу с головы, и в моём случае в трусы не полезут. Уверенная на девяносто девять и девять процентов в успехе, я открыла двери, ведущие в место, озвучивание которого уже является чистой воды тавтологией. В этот момент и начался блюз.

Навстречу мне вышел Листиков, автор этой и всех мелодий своего заведения. Походка самоуверенная, несколько надменная, движения от бедра, будто в такт гитарного проигрыша, подтверждающего начало композиции. Далее появился сочинитель текстов, следователь Зудов, он же исполнитель. Попадая в мелодию, он жестом предлагает мне пройти для производства процедуры. Потом, будто солист начал свою партию, поясняет цель предстоящих действий. После получения моего согласия из-за перегородки возникает бек-вокал – Тимохина и Прикладова. Их более высокие, по сравнению с солистом, голоса объясняют некоторые нюансы, и на белый свет появляются ножницы. Началось! Паническое сердцебиение олицетворяет проигрыш ударных инструментов – без них блюз никакой. Следом хруст волос на кромках нержавеющих лезвий, как новаторский эксперимент со струнами гитары по извлечению тяжёлых и грязных звуков. Блюз продолжается – звуки шуршания пакетиков для опечатывания взятых проб, как трение щёток о тарелки. Вновь вступает солист, пояснят, когда явиться за результатом криминалистической экспертизы. Кажется на сегодня всё. Но проигрыш между куплетами продолжается несколько дней. И вот последние аккорды – я вновь в ненавистной конторе. Автор и бек-вокал отсутствуют, меня встречает лишь солист и сообщает, что проба отрицательная. Судя по всему, совершенно непредвиденная ситуация для всей компании. Бас-гитара и клавишные, финальные ноты разочарования для них, отчётливые звуки оптимизма для меня. Конец блюза.

Какими бы не были мои фантазии, Зудов никак не отождествлял себя с музыкой. Мало того, ни о каком блюзе в голове подследственной даже не догадывался. Он явно был подавлен. Разрушились последние составляющие его многотомного уголовного труда. Восьмитомного, как потом выяснилось. Если взять с самого начала, то первым был просчёт с меченными купюрами – их, как Прикладова ни старалась всучить, я не взяла. Повесить сбыт также не удалось, ни в малых, ни в больших, ни в особо крупных количествах. Как и хранение. Не нашлись и подельники. Поддельные рецепты – опять мимо. Воровство препаратов? Да ни в жизнь! Попытка с добровольным чистосердечным признанием, и здесь полный крах. Если разве мотогонки с полицией подтянуть, но пойди, докажи, да и каким они боком к нарконадзору. Видимо, попытка приписать потребление сильнодействующих препаратов, оставалась последней надеждой следователя Зудова.

– Нужно было поближе к корню срезать, – наконец пробурчал он.

На секунду представив, что ему в голову придет решение повторить эксперимент, я где-то испугалась. Кто его знает, а вдруг со второй попытки тест окажется положительным. Этого допустить никак нельзя.

– Ага, – артистично ухмыльнулась я, – ваша Тимохина не только под корень, а вместе с корнями клок выдрала. Вон, даже залысина осталась. Что за пренебрежительное отношение. Мало того, что дела фальсифицируете, ещё людей тупыми бараньими ножницами стрижёте. Сплошное унижение. Вот закончится всё, жалобу на вас в краевую прокуратуру напишу.

Зудов явно не ожидал такой выходки. Конечно, находясь под подпиской о невыезде, опасно делать подобные выпады. Следователей нужно уважать: ранимые они, следователи. Но дело подходит к завершению и осознание этого прибавляло уверенности. Благодаря этому я решилась на выпад, и, как говорится, сработало.

Кроме всего, от соседа, бывшего работника уголовного розыска, я случайно узнала, что на всё про всё следствию даётся определённое время, потом дело нужно передавать в суд. А, как мне видится, передавать Листикову по большому, да и по малому счёту нечего. Значит, дело или закроют, или вернут на доследование. Если первое плохо для противоположней стороны, то второе нежелательно и для меня. Но, как говорится, время покажет.

Зудов, тем временем, сложил бумаги в папку и объявил, что больше меня не задерживает. Сказал так, будто у кого-то вообще есть желание тут задерживаться. Ни общество, ни интерьер к таким мыслям не располагают. Это они, Листиков и компания, выбрали подобную стезю, так пусть сами там и задерживаются. А мне несравнимо приятней пройтись по залитой солнцем улице, или полежать дома на диване, послушать запись какой-нибудь приятной музыкальной композиции. Наибольшее предпочтение, это рок и блюз.

В общем, в очередной, но не в последний раз покинув стены нарконадзора, я направилась домой. По пути зашла в винный магазин и купила мерзавчик яванского рома; если взять больше трёх литров за раз, то это по некоторым меркам противозаконно – особо крупный объём спирта. Уже дома выпила покупку и, завалившись на диван, включила музыкальный центр. Из динамиков после стильного проигрыша донесся шикарный голос Имельды Мей, повествующий о чёрных слезах. Black Tears. И, как можно догадаться, это был блюз.

III

1.

«Если тебя насилуют, не сопротивляйся, а расслабься и получи удовольствие», – так, или несколько иначе звучит одна из многочисленных женских мудростей.

Хотя в эпоху трансгендерных ветров мудрость может адресоваться представителям всего населения и оттого иметь народный статус, звучит она, на первый взгляд, довольно понятно и до простоты однозначно. Именно поэтому один сочтёт наработку неизвестного автора юмористичной, другой где-то примитивной, третий буквально узрит вульгарность. Но, если изменить ракурс восприятия, то из-за тени банальности, утрирующей актуальность проблемы, выплывет многоплановая проекция на многие стороны жизни. И одна из них олицетворит уступчивость личности перед натиском изменчивого мира.

Другой вопрос, когда и что предстанет аллегорией этого самого мира. Чтобы не отпугнуть неискушённого читателя обилием специфической терминологии, поясняю, что в моём случае явлением мироздания оказался целый отдел нарконадзора вместе со следователем Зудовым, в какой-то момент вызвавшим меня на беседу для достижения консенсуса. И тут, как уже не раз справедливо замечалось, я вновь забежала вперёд, поэтому вернусь несколько назад, чтобы изложить всё по порядку.

2.

После всей лицемерной и бессмысленной маяты с волосами наступило некоторое затишье. Неделю-другую из Листиковской конторы меня никто не беспокоил. Было ясно, что собранные в тома бумаги готовятся для передачи в суд. Но прежде чем судья к чему-то приложит руку, нужно получить утверждение прокурора. Так вот, когда прокурор изучил материалы, доставленные исполнительным Зудовым, то ужаснулся. В восьми томах не было доказано ничего из того, на основании чего он, прокурор, и подписал разрешение о возбуждении уголовного дела. Понимая, что суд иногда может превратить обвиняемого в потерпевшего, а за это кое-кто, а конкретно и сам прокурор, получит «по шапке», он поднял трубку и набрал номер Листикова.

– Ну и чего ты тут мне прислал? – для приличия, прежде поздоровавшись, прокурор начал диалог с гневных нот.

– Ну как же? Мы даже и деньги меченные приложили, – принялся объясняться Листиков.

– Какой из этого толк, если она их не взяла.

– Так получилась, пострадавшая Сидорова не смогла их правильно отдать.

– Сидорова? Даже собаки на улице знают, что это была агент под прикрытием Прикладова. Тоже мне, конспираторы. Это называется дешёвая провокация, а не оперативно-следственные мероприятия.

– Почему?

– Почему, говоришь? Что, не доходит? Ты ещё судье расскажи, как переодетый полицейский всучивает-всучивает деньги вымогателю, да так и не всучивает, потому что вымогатель наотрез отказывается их брать, так как не вымогал и не вымогает, – идиотизм Листикова уже начинал бесить прокурора.

– Но мы приложили много доказательств на фото, – понимая, что попал в щекотливую ситуацию, Фёдор продолжал упираться.

– Ага! Здоровские доказательства! Загаженные тампоны, тазики с харчками, перепуганная врачиха в фас и профиль, – ухмыльнулся прокурор, – и лыбящаяся Тимохина. Её-то нахрена к делу пришпандорили?

Тут Листиков припомнил, как криминалист «щёлкнул» Кодаком ради хохмы Тимохину, скорчившую рожицу перед объективом. Потом Прикладова тоже что-то изобразила, но в кадр не попала; и хорошо.

«Придурки, они и фото этой уродины в папку вклеили», – расстроено подумал он.

– Это Зудов, наверное, случайно, – пришлось оправдываться вслух.

– Что, и рецепты тоже случайно?

– Так она, врачиха все карты спутала.

– Допустим. А вы где были? Чем думали?

– Откуда мы знали, что она на это решиться.

– Откуда знали, откуда знали … Вы же оперативно-следственные работники, всё должны были предусмотреть.

– Так получилось …

– Чтобы не получалось, доказательную базу нужно правильно собирать. Где здесь сбыт, где потребление, где особо крупные размеры? Что ещё? О какой преступной группе ты писал, когда дело просил открыть? Где подделка рецептов, в конце концов?

– Да там старуха древняя. Ничего от неё добиться не получилось. Что не спросишь, всё башкой своей старой качает.

– Видимо у неё, в отличие от некоторых, башка есть. Не знаю, кто там древний, а кто современный. Дело, в общем, обратно возвращаю. Как хотите, так и выскребайтесь.

– Постараемся, – покорно ответил Листиков.

– Да уж постарайтесь, – прокурор сказал, как отрезал, – а то слухи тут.

– Какие?

– Да расформировывать вас, ГСНН, в верхах подумывают.

– Как?

– Да так. Слишком много надуманных уголовных преследований по стране. Раньше, если бессонница, снотворного таблеточку выпил, и спи себе спокойно, а сейчас дела заводите. Нарконадзор наркотиками должен заниматься, а не хернёй всякой. Такими темпами скоро за горчичники привлекать вздумаете. Они же тоже сильнодействующие. Как и спирт. Так что, наверху решили ваш излишний пыл не просто остудить, а вообще залить. Как из чайника костёр, чрезмерно чадящий. Смотри, если с делом в срок не уложишься, в реорганизацию можешь не вписаться. По-миру пойдёшь, – заключил прокурор и положил трубку.

Удар от прикосновения к оголённому электрическому проводу, находящемуся под напряжением, новость произвела в голове искрение.

«Если и вправду нас расформируют, – лихорадочные мысли наводнили мозг Листикова, – мне, в лучшем случае, псарней руководить дадут. На должность вряд ли получится сесть. Да чего я себя успокаиваю – мне вообще никакая мало-мальски путёвая должность в МВД не светит. А то и на перекрёсток поставят. Жезл направо, жезл налево, иногда вверх. Жезл вверх, а Он вниз. И зачем я в эту больницу сунулся?».

За месяцы следствия Фёдор и вправду забыл, с чего всё началось. Повод, давший толчок действиям, почти стёрся из памяти. Истинный пусковой момент оказался вытеснен фактором амбициозности.

«Меня же тогда заело, что эта медичка не пошла на контакт!», – неожиданно вспомнил Фёдор.

Он вдруг почувствовал себя частью мужского сообщества, в огромных исторических и демографических масштабах пострадавшего из-за слабого пола. И не столько от действий, сколько от самого факта его, слабого пола, существования.

«Стоит красивой и умной бабе попросту появиться в точке концентрации мужских особей, и последние закономерно выходят из равновесия. Насколько знаю, такое не раз случалось с мужиками в жизни, начиная с царя Менелая», – чувство ненависти закипело в теле Листикова, что каким-то образом привело к некоторым размышлениям с историческим экскурсом.

Тут, если кто не разбирается в античности, можно добавить немного разъяснений. Как-то раз, в старые добрые крито-микенские времена, когда спартанский царь был в командировке, троянский принц Тесей принялся убалтывать его жену, Елену Прекрасную (Спартанскую), покататься с ним на парусном корабле по синему Эгейскому морю. Елена не устояла от соблазна и села в судно. Тут, откуда ни возьмись, налетел лёгкий эллинский ветерок и унёс возлюбленных в Трою, как потом оказалось, на ПМЖ. Цари такой наглости не прощают, и Менелай, не став исключением, впал в ярость. В результате начавшейся интервенции и последовавшей за этим осады Троя пала. Причём Елена во всем этом никакой инициативы не проявила, она попросту была неотразима. Ещё, наверное, где-то не достаточно умна и до страстности влюбчива, а мужики уже сами замутили вокруг всех её достоинств Троянскую войну. Возможно, этой ремарки достаточно.

«Сколько же нормальных чуваков тогда полегло, – тяжело вздохнул Листиков, отчасти знакомый с древнегреческим эпосом по картинкам из Детской энциклопедии, – Гектор, Ахиллес, Тесей, и ещё парни. Всё из-за бабы. Вот и я попал в переделку, типа той. Одно успокаивает, что не погибну. Но, для офицера ГСНН потеря карьерного роста равна смерти».

С пессимистическими мыслями, посвящёнными очередной звезде, последней в этой жизни, должной упасть лишь на шпиль могильного монумента, но никак не на погон, Фёдор решил ещё побороться. Так как Зудова в этот переломный момент не было в учреждении, он набрал его по телефону.

– Ну что, брат, запорол ты мне Дело, – ощущая себя на краю профессиональной пропасти, Листиков не собирался падать на её дно в одиночку, – как теперь выпутываться будем?

– А что не так? – поддельно удивился Зудов, знающий изначальную слабость собранной доказательной базы.

– Да всё не так. Прокурор твои фантазии, весь восьмитомник, назад кинул. Давай, дуй сюда, будем думу мыслить.

– Какую?

– Всякую. Иначе нам кирдык.

– Почему сразу кердык-то? – всегда надеющийся на мудрость и благосклонность начальства, предположил Зудов.

– А вот придёшь, узнаешь, – Листиков закончил диалог на ехидной ноте.

Зудов не смог заставить себя мучиться в предположениях и добрался до отдела на своих двоих, поначалу вприпрыжку, а когда устал, трусцой. Ждать на остановке автобус попросту не хватило моральных сил. Предчувствуя неладное, он внешне старался выглядеть невозмутимым, как свой идеал, бог войны Марс. Но когда сей бог кружит над другими головами, одно, а когда зависает над собственной черепушкой, совсем другое.

Войдя вовнутрь и переведя дыхание, он прямиком направился в кабинет начальника. Пожав друг другу руки, они уселись рядом и принялись обсуждать сложившуюся ситуацию. Прежде всего Листиков начал передавать содержание разговора с прокурором. Когда пошла информация о судьбе нарконадзора, Зудов едва не свалился в обморок. Не всякий способен совладать с собой, когда внезапно начинают рушиться все надежды на ближайшее и несколько отдалённое будущее. Он, да и все в этой и аналогичных службах, полностью зависит от государственной системы, как глыба в поясе астероидов зависит от системы Солнечной. А когда система выплёвывает верного сына в полную неопределённость, чувство ориентации полностью пропадает. Как у неотёсанного каменного обломка, выброшенного с орбиты, где есть хоть какая-то гравитация, прямо в открытый Космос. Или как у ребёнка, насильно лишённого соски и брошенного в бадью с водой. И бессмысленно размахивать руками в поисках источника пищи и воздуха, пока всесильная рука не вытащит и вновь не засунет соску в рот. Единственное отличие в данных сравнениях, ребёнок во всех отношениях чист и объективно беспомощен, камень совсем безмозгл, что не скажешь о неких рабах божьих – рабах системы, пусть и достигших рассвета лет и сил.

– Так всё равно куда-нибудь пристроят, – будто старый коммунист, свято верящий в КПРФ, предположил Зудов.

– Пристроить-то пристроят, – удивляясь наивности сослуживца, ухмыльнулся Листиков, – так, чтобы век свой с куском хлеба дожить, но без масла.

Представив черствую краюху хлеба на пустом столе, оба взгрустнули. Молча. И в какой-то момент Зудову пришла в голову хорошая мысль.

– Надо действовать через её адвоката, – тихо, но уверенно, будто повинуясь внутренним командам своего идеала, нарушил молчание Зудов.

– Как? – удивлённо поинтересовался Листиков.

Он ожидал, что некая, до умопомрачения оригинальная идея посетит его мозг. Нарушение субординации, особенно интеллектуального плана, всегда коробит самолюбие служивого человека. Даже в детективных комиксах, так любимых Фёдором, подчинённый никогда не лезет наперёд шефа. Но, поскольку дельные задумки даже около головы не пролетали, делать было нечего. Единственным разумным решением являлось рассмотрение любых предложений.

– А так, что адвокаты разные бывают, – хитро прищурился Зудов, – с хорошим прошлым и с плохим.

– А этот с каким?

– Как раз с таким, каким нужно. Можно на этом сыграть.

– Шантаж?

– Я бы выразился помягче. Пусть это будет особая тактика. У меня уже и телефончик его есть.

И действительно, почему бы и нет? Если возможна фальсификация уголовных дел, зачем брезговать особой тактикой во имя эти самых дел. Не логично, особенно, когда на кон поставлена честь мундира.

3.

Полоса затишья, как всегда бывает с всякими затишьями, в какой-то момент закончилась. В одно утро, начавшееся совершенно безмятежно, раздался рингтон на тему музыки из старого фильма «Следствие ведут знатоки».

«Вот тебе бабка и Юрьев день», – встревожилась я, сразу сообразив, кто звонит.

– Здравствуйте. Не смогли бы вы сегодня явиться в четырнадцать ноль-ноль в отдел в обязательном порядке? – вежливо попросил Зудов, выделив особой фонацией предлоги «в».

– Обязательно смогу, если получится, – заметив умышленно завуалированный приказ, ответила я, не скрывая лёгкой иронии, – буду, может быть точно в ноль-ноль.

– Ждём, – судя по интонации, не склонный к сарказму в любых его оттенках, следователь оборвал связь.

Я осталась в раздумьях. Тревожные предчувствия свели на нет вчерашние благие ожидания. Несомненно, просто так они меня не отпустят. И, скорее всего, что-то для этого уже же приготовили. Наверняка, за эти дни следователь, зажатый временными и административными тисками, основательно покопался в коварном арсенале профессиональных методик.

«Может, какого свидетеля, нашли, или улику новую, – теряющейся в догадках, мне в голову полезли различные мысли, – долго ли с их возможностями капкан соорудить».

Разум тут же нарисовал охотничью картинку с силками и беспомощно бьющейся в них ласточкой. Силки не какие-нибудь самопальные, а добротные, фирменные, с этикеткой «Made in FSKN». И выставленные с умом. Так, что доверчивая и неопытная птаха, привыкшая брать корм с руки, не заметит подвоха.

«И с чего это вдруг ласточка, а не чижик или зяблик, например? Где это видано, чтобы ласточки брали корм с руки или с земли, – усмехнулась я, осознав нелепость ассоциативных фантазий, – они насекомых в воздухе ловят! Её в силки фиг с два заманишь».

И действительно, птицы этой категории сами в ловушки не идут. Реальная угроза для них представлена в основном другим крылатым существом – соколом. Предположив, что сотрудники районного нарконадзора в рамках абстрактной пищевой ниши не соколы и не орлы, а где-то ближе к канюкам и филинам, я решила, что пусть и ловят мышей. А раз так, то не стоит при каждом шорохе прятаться в норку и там попискивать от страха. Здесь нужна другая тактика – при опасности взмывать выше психологических высот врага, куда-нибудь в интеллектуальные облака.

«Стратегия ласточки!», – иронично усмехнувшись, я, тем не менее, почувствовала эмоциональный подъём.

Оставалось лишь укрепить настроение чашечкой-другой кофе, принять душ и начать готовиться к предстоящей встрече. Но первым делом нужно было позвонить адвокату. Петровцев ответил сразу.

– Да, я в курсе, обязательно буду, – заверил он.

Меня удивило, с чего это он оказался в курсе событий. Насколько мне известно, следователь адвокату не друг, и, по логике вещей, другом быть не должен. Тогда с чего это такая информированность?

«Наверное, Петровцев имеет свою агентуру в нужных структурах, – наивно решила я, – чтобы более успешно защищать своих подзащитных».

Не желая вновь портить настроение, я отбросила беспокойные мысли и принялась заниматься кофейной церемонией. Не знаю, есть ли такая. Чайная точно есть, тогда почему бы утренний кофе не обозвать подобным образом. Или, как минимум, процедурой приготовления кофе.

В общем, когда кулинарная часть этой процедуры закончилась, я включила телевизор и, усевшись за стол, принялась за часть дегустационную. В это время с экрана диктор повествовал о завершении суда над врачом, нарушившим правила назначения наркотических препаратов.

Из репортажа стало ясно, что повествование шло о безнадёжном раковом больном, страдавшем от невыносимых болей, и об административных правилах, как часто у нас бывает в подобных случаях, исключавших возможность помощи. Обычная история – чиновнику, правила придумывающему, чихать на человека. Врач же, движимая другими мотивами, выписала препараты в обход правил, дабы хоть как-то облегчить страдания жаждущего. Тут как тут, естественно, появился местный ГСНН во всей красе со своими оперативно-следственными мероприятиями, криминалистами и уголовными делами. Прокуратура по-свойски посодействовала, суд принял во внимание бдительность сотрудников правопорядка и в итоге врача осудили, дав, из снисхождения, вместо реального срока астрономический штраф.

Снисходительность выглядела весьма сомнительной, и медик подала на апелляцию. В результате массы потерянного времени и сил истицы высшие инстанции всё же вынесли в отношении неё оправдательный вердикт. Штраф отменили, но структуры, всю эту кашу заварившие, никаких потерь не понесли. После просмотренных новостей напрашивался вывод: если что и беспокоит доблестных сотрудников местных ГСНН по поводу излишней своей ретивости, так это шептуны в штанах от страха перед раздутой шумихой. Но, в итоге, всё сходит с рук, если не считать испорченного воздуха.

«Интересно, – подумала я, когда репортаж закончился, – какую статью они ей пришили? Сбыт? Или хищение? Подделка рецептов? А может подпольное изготовление?».

Пока я размышляла, поскольку выпуск новостей был посвящён криминальной теме, начался другой ролик. Показали перепуганного человека, подписывающего какую-то бумагу на столе, усыпанном китайскими безделушками. Потом в объектив попал сотрудник то ли таможни, то ли ещё каких-то служб. С архисерьёзным выражением на лице он покрутил перед камерой каким-то жутко опасным предметом, и в кадре вновь оказался персонаж с трясущимися руками за столом, заваленным всё теми же безделушками. Далее диктор сообщила, что этот человек арестован по обвинению в приобретении товаров шпионского назначения. Вскоре из репортажа стало ясно, что несчастный заказал по почте из Поднебесной кучу всякого барахла. В итоге АЛИБАБА собрало и отправило адресату посылку, в которой среди прочего хлама обнаружилась авторучка со встроенной видеокамерой, а подобные вещи попадают в раздел шпионских штучек. Таким образом, плохо секущий в законодательстве барахольщик стал шпионом, со всеми истекающими из этого обстоятельствами. Спецслужбам респект – они всегда начеку! А как же: ещё один потенциальный резидент получит по заслугам.

«Вон ведь что твориться!», – удивилась я, пытаясь понять, кто же и с какой целью издаёт такие законы.

Новости тем временем закончились, как и кофе. До времени назначенной встречи было ещё далеко, и мне пришла идея навести порядок в квартире. Чем я и занялась.

4.

Лебезить перед леденящим взором силы бессмысленно. Особенно силы, олицетворяющей власть. Представителя закона, за редким исключением, на чувство жалости не прошибить. Всякий разумный человек, свободный от любых иллюзий по части добрых и злых следователей, так или иначе гнущих свою линию, подсознательно всё же побаивается вести себя вызывающе. Поэтому, а не из-за природной исполнительности, в четырнадцать ноль-ноль я уже была на месте.

Наш главный врач как-то утверждал на одной из вечеринок, будто в северо-западной Бенгалии поговаривают, что аспида лучше не тревожить – возможен укус. Аналогия не случайна.

Побывать в Бенгалии и проверить утверждение шефа мне не приходилось, но Зудова, как и любого другого на его месте, тоже лучше не злить. Уверенна на все сто. Как знать, а вдруг опоздание воспримется оскорблением. Стоит причинить боль офицерскому самолюбию, и подписка о невыезде может легко укрепиться стенами изолятора временного содержании. Долго ли задержку на десять-пятнадцать минут переквалифицировать в препятствование расследованию. Так что, зачем давать повод им сделать себя сговорчивее: в КПЗ человек становиться более удобным для ведения уголовного дела.

class="book">Петровцев так же не заставил себя ждать ни на минуту дольше оговоренного. Пришёл точь-в-точь. А как же иначе, ведь если адвокат плюёт на свой имидж, то он плюёт и на клиента. Логично ли платить тому, кто неисполнителен. Как ни странно, но в адвокате клиента больше подкупает пунктуальность, чем компетентность. До мнений следствия о своей персоне защитнику, по большому счёту, дела нет. Но это, как говориться, нюансы. В общем, соблюдая обычные правила приличия, раздавая друг другу и Зудову приветствия и благодарности в словесной форме, по приглашению мы прошли в кабинет и уселись.

С первых минут стало очевидным, что следователь разыгрывает какой-то спектакль. Поначалу он, прежде бегло изучив, начал перекладывать печатные листы из одной стопки в другую. Для меня это была обычная бумага, а для него, судя по сморщенному лбу, серьёзная доказательная база. Учитывая периодические взгляды в мою сторону, нетрудно было догадаться, кому эта информация посвящается. Дешёвый ход, конечно, хоть и действенный: я вскоре ощутила некоторое беспокойство, но смогла сохранить внешнюю выдержку.

Зудов, заметив неэффективность психологической акции, вдруг небрежно отбросил бумаги. Выдержав некоторую паузу, он перевёл внимание на Петровцева.

– Ну как у вас со временем? Не отвлекаю ли я вас от других, более важных дел?

– Да нет. У меня все дела важные. Кстати, клиент сейчас появился. Учитель из деревни. Программу на компьютеры в школе установил. Для детей. Нелицензионную. В итоге дело уголовное заведено. За пиратство.

– Закон он для всех един. Нарушил – отвечай.

– Нарушил то, нарушил, только слушок до президента дошёл.

– До самого?! И что?

– Он сказал, что это идиотизм.

– Программы устанавливать?

– Да нет. Дела на деревенских учителей за это заводить. Подумать только, нашли пирата в Российской тайге.

Здесь Зудов несколько осунулся. И было от чего: не только ему, но даже любому мало-мальски умному дураку стало бы ясно, что история того учителя, по сути, где-то пересекается с моей, врачебной. Такая же таёжная местность, такой же промышляющий в ней бюджетник-флибустьер, только цели разбоя несколько другие; хотя, как знать – не всегда можно рассмотреть движущий момент, скрытый от стороннего взгляда. Но суть, вскрывающая недостатки всей системы правопорядка, на лицо – не мы тянемся к уголовному кодексу, а нас толкают к нему, нередко ставя в безвыходное положение. Грустно, конечно, но есть, как уже было подмечено, обстоятельства пострашнее. Зудов, что так же не новость, больше всего боялся не рака или цирроза, а невыполнимости наложенного на него задания с вытекающими из этого последствиями.

– Всякое бывает, – многозначительно заметил он и, не пояснив, что имеет в виду под словом «всякое», тут же переключился к сути, – в общем, у нас имеется такое предложение.

– Мы согласны выслушать любые ваши предложения, – логично заметил Петровцев, интонацией подчёркивая не столько единодушие, сколько покорность.

Я, поскольку вообще не поняла, о чём пошла речь, промолчала. Действительно, всё были вопросы и допросы, а тут с какого-то перепугу появились предложения. Но если адвокат дал добро, значит так и нужно.

– В общем, ситуация такая, – следователь принялся растолковывать суть своих инициатив, – мы решили пойти навстречу. Учитывая ваше признание в том, что при проведении оперативных мероприятиях вы собирались сделать инъекцию реланиума, но лишь в силу сложившихся обстоятельств не сделали, мы предлагаем вам добровольно сознаться в покушении на сбыт одной ампулы. Мизер! А мы за это закроем глаза на все ваши другие делишки. За подобное законом предусмотрен всего лишь небольшой штраф.

У меня от удивления глаза полезли из орбит: не хрена себе наглость! Значит, получается следующее: раз эта сучка Приладова не смогла всучить мне деньги, значит это не сбыт, а покушение на сбыт! Получается, как не крути, один чёрт белыми нитками шьют преступление и вынуждают в нём сознаваться.

– Ни на что я не покушалась, – возмущении начало переполнят моё сознание, – абсурд какой-то.

– Похоже, до госпожи не доходит, – ухмыльнулся Зудов и, подняв со стола папку, потряс ею перед моим носом, – если не согласитесь, тогда мы будем дорабатывать версию сбыта! Вот сколько свидетелей!

Папка действительно выглядела довольно внушительно и, судя по толщине, содержала списки тысяч фамилий. Десятков тысяч. Это несколько охладило пыл и я, не зная, как дальше себя вести, замолчала. И тут вмешался адвокат.

– Можно мы немного обсудим эти новые обстоятельства, и уже потом дадим ответ, – обратился он к следователю.

Тот согласился и оставил нас одних. Петровцев, неожиданно для меня, принялся объяснять, что лучше будет, если согласиться на предложение. С чего это будет лучше, если всё равно будут судить, становилось непонятным, на что мною и было указано.

– Можно, конечно, и дальше с ними побороться, – начал пояснять адвокат, – но выгорит или нет, пятьдесят на пятьдесят. А здесь они на минимальных обвинениях дело закончат и передадут по этапу, а там уж моя забота.

– И что вы тогда сделаете?

– Понимаете, в каждой работе есть свои секреты. Не всё можно говорить. Вот вы как на меня вышли? Помните?

– Дивьин посоветовал.

– Так вот, Дивьин авторитет в своей среде имеет, он просто так и кому попало советы раздавать не будет. Нам главное избежать передачи дела в суд, и сейчас появилась такая возможность. Поверьте мне, если вы согласитесь с предложением, будет лучше.

– Но я же не только ничего не сбывала, а даже и не покушалась ни на какой сбыт! С каких это пор процесс обезболивания операций стал преступлением?

– Как до вас не доходит! Раз дело заведено, оно должно быть доведено до конца и передано в суд. А у нас система такая, если подозреваемый попал в суд, то вряд ли получится оправдательный приговор. Всё равно осудят. Оправдательных приговоров мало. Очень мало. Суд, прокуратура и следствие в спайке работают. Отсюда и результат.

– А накоконтроль тоже не хочет доводить дело до суда?

– Ага! Сейчас! Это их основная цель. Не помню, чтобы хоть одно их дело в суде развалилось.

– Тогда зачем они мне это предлагают?

– Вам … Нам повезло, что так всё складывается. А что до них, пусть свои планы строят. А мы свои будем. Поверьте, появился шанс их переиграть.

– Как?

– Да какая вам разница. Мне это доверьте.

– Так ведь неправда же всё!

– Бывает, искать правду дороже получается. Тем более в вашем случае, где нарушений закона более чем достаточно. Да, сбыта и покушения на сбыт нет, но незаконное предпринимательство, как минимум, есть. Если упираться будем, прокурору ничего не стоит перевести дело в разряд экономических преступлений. Вот так.

Учитывая мою полную дезориентацию, его доводы показались убедительными. Когда Зудов вернулся в кабинет, я дала согласие. На столе сразу появились какие-то бумаги, и на всех пришлось поставить свою подпись. Потом были возвращены мои вещи, изъятые во время облавы. Далее вместе с Петровцевым прошло ознакомление с материалами дела. Со всеми восьмью томами. Кажется, в такой последовательности. Или сначала ознакомление, а потом подписи. А может, наперво вещи вернули. Так или иначе, но на всё про всё ушло несколько часов и в итоге, обессиленная и разбитая, я наконец-то была отпущена и поплелась домой.

5.

Яркое солнце, синее небо, успехи на работе – всего лишь цитаты из длинной поэмы обстоятельств, наполняющих жизнь радостью. Измена жены, гнев начальства, боль в животе – малая часть драмы того, что жизнь омрачает.

На текущий момент Листикову для душевного благоухания было достаточно успехов на работе. Точнее – успеха. Зудов по телефону доложил, что прокурор положительно отозвался о проделанной работе и даже подчеркнул, что получение добровольно признания есть высший пилотаж в работе следователя. Поэтому тяжесть внизу живота, вызванная затянувшимся воздержанием, отошла на задний план. Не в смысле того, что теперь заболело сзади, а по сиюминутной знаковости ощущений.

«Теперь я стану признанным асом нарконадзора, – лавры, нависшие над головой, вызвали в ней пьянящее брожение, – лишь бы только не подвёл судья. Но здесь процедура отработана, осечек быть не должно».

За всю его практику на финальном этапе делопроизводства проблем не возникало, как впрочем, не возникало их и в процессе расследований в аналогичных ведомствах. Последний эпизод был первым, когда дело вернули на доработку.

«Один неудачный засек – не значит, что плох дровосек, – в голове созрел складный каламбур и Фёдор, умилившись своей поэтической способности, стал искать другую рифму.

«Дровосек – засек, дровосек – лесосек, дровосек – генсек».

Тут со складными словами наступила заминка – память отказывалась искать другие созвучия. Единственное, что пришло на ум, являло вариант неприличия.

– Дровосек – гомосек, – иронический позыв дал волю эмоциональности: Листиков, дивясь своей находчивости, не сдержал усмешки, – один засек, не гомосек!

– С кем это ты разговариваешь? – из-за спины раздался знакомый голос.

Фёдор от неожиданности вздрогнул и резко оглянулся. В проёме двери, не решаясь переступить через порог, стоял Зудов. Он постучавшись, не получил ответа но, услышав речь начальника по ту сторону, решил открыть дверь без приглашения.

– Да это я так, в мыслях заговорился, – отмахнулся Листиков и жестом пригласил подчинённого, – заходи.

«Чего это шеф о гомосеках сам с собой разговаривает?», – удивился Зудов, но виду не подал.

Пока он усаживался, Листиков достал из шкафчика бутылку Старки, редкого нынче напитка, и пару советских гранёных стаканов. Плеснув в каждый грамм по сто пятьдесят, он подвинул один к Зудову, другой взял сам.

– Ну что, можно, в честь такого дела, хлопнуть по маленькой, – сдобрив предложение пафосом интонации, Фёдор поднял руку для чоканья, – за состоявшийся успех предприятия.

– За практически состоявшийся, – поправил Зудов и, ухватив свою порцию, потянулся навстречу, – за это надо! И за суд!

Дальше – дань традиции – всё по накатанной традиционной линии: чокнулись и выпили. Старка, как и положено любому легендарному напитку, оказалась более чем хорошего качества. Светло-коричневая, со сложным ароматом – дубильный фундамент, несущий яблочно-грушевый компонент, портвейно-коньячная надстройка – жидкость обволокла язык шелковичным налётом. 43 градуса, это оптимальная крепость, да и выдержка лет десять: в Польше, к слову, при желании можно найти полувековую.

– Хорошая штука! – крякнул Листиков, ощутив струйку приятного нутряного огонька.

– Не то слово! – согласился Зудов.

– Слушай, что-то не хочется сегодня работать.

– Мне, если честно, всегда не хочется работать, но куда деваться.

– Слушай, а давай на всё забьём?

– Как это?

– Да оставим кого-нибудь за главного, а сами смоемся ко мне на дачку. Баньку затопим, попаримся. Старочку водочкой размажем. Как тебе предложение?

– Если шеф предлагает, западло отказываться.

– В натуре западло. Отлично!

На том, как говорится, и порешили. Листиков оставил за себя Тимохину, едва не потерявшую рассудок от свалившегося на голову счастья. Сказав, что уезжает срочно в центральное управление по неотложным делам, он вместе с Зудовым покинул контору.

– Куда это они? – случайно оказавшись свидетельницей внеплановых пертурбаций, поинтересовалась Прикладова.

– Наверное, к генералу вызвали, – предположила Тимохина, совершенно окрылённая оказанным доверием, – конкретно не сказали.

– О! Это, похоже, серьёзно! Наверное, к медали предоставят, – многозначительно покачала головой Прикладова и, в знак причастности к общему большому делу, рукой подкинула дряхлый не по годам бюст и прошла в другой кабинет.

Там её о чём-то принялись спрашивать, наверное, тоже о делах шефа, но Тимохина слов не разобрала. Единственное, что удалось услышать, было краткое «К генералу! За медалью!». Выглянув в окно, она увидела удаляющийся автомобиль своего начальника.

«Какой охренительный мужчина!», – пронеслось в её голове, когда шлейф гравия вылетел из-под задних колёс внедорожника.

Листиков и Зудов даже не думали, что Тимохина провожала их взглядом. Фёдор «врубил» на полную громкость Круга, чем подчеркнул соответствующий настрой. По дороге, правда, пришлось заскочить в магазин за нарезкой и хлебом. Коллегиально было решено докупить пару бутылочек водочки – мало ли, не хватит, потом бегать придётся. Пиво брать не стали, чтобы не смешивать и в итоге не получить тяжёлое похмелье.

– Может, зеленушку возьмём? – предложил Зудов, считавший причиной своего хронического герпеса недостаток витаминов.

– Да ты что, Зуд, – доброжелательно усмехнулся Листиков, – у меня жё есть! И лучок, маркошечка, помидорчики и всё такое! Своё, прямо с грядки!

Фамильярность резанула по самолюбию: кличка, набившая оскомину ещё в детстве, хоть и имела целью демонстрацию дружественности, несла в себе благозвучность только на уровне фонетического приёма. Душевный скрежет порой практичнее эмоциональных всплесков, хоть и вреднее для здоровья. Что поделаешь, если начальнику простительно то, за что в быту можно получить по зубам. Сжав губы, Зудову пришлось так сказать переварить обиду внутри.

– Прекрасно! Похрустим огурцами! Ещё бы тёлки не помешали, – он, решив не вдаваться в обиды, проявил некоторую инициативу.

– А кого мы сейчас найдём? Наших девок пригласить, так это уже пройденный этап. Тем более, Тимка за главного осталась.

– А если пирсинг потеребить?

– Прикладу? Да я скорее от передоза подохну, чем на неё смогу. Она, говорят, моется раз в две недели. Или что-то вроде того.

– Как это?

– Да вот так. Один опер по пьяни проболтался. Мол, только распряг её прямо на столе в подсобке, пахнуло так, что аж до блевотины. Может он и сочиняет, но от неё действительно чем-то попахивает. Постоянно причём. Кислятиной какой-то.

– Ну ладно, поехали вдвоём. Да вот уже и твой кооператив! Быстро добрались!

Действительно, пока разговаривали, не заметили, как доехали. Неохраняемые ворота садового товарищества, негласно называемого «ментовские сады», встретили гостей нараспашку. Участок Фёдора находился в самом дальнем углу территории, аккурат у леса. Шесть соток, довольно скромная избушка и большая двухэтажная баня с пристройками для хранения дров и веников. Видимо, в стиле новых русских из девяностых.

Пламя в банной печке взялось быстро, с водой тоже проблем не возникло – глубинный насос помог наполнить бачки в считанные минуты. Овощи и траву по причине внешней чистоты даже мыть не пришлось. Мысль о невидимой глазу активности микроскопических личинок глистов на ум не пришла. Поэтому вегетарианскую составляющую просто скидали на общее блюдо, закамуфлировав ею беспорядочно выложенную мясную нарезку. Следом на столе появилась недопитая подруга Старка и две её сестрёнки Водочки.

– За успех операции «Нарко»! – Фёдор поднял стакан.

– За ГСНН! – поддержал его Зудов и стукнул своей ёмкостью по ёмкости в руке шефа.

Короткий звон гранёного стекла пронзил воздух усадьбы суровой торжественностью. Далее, как и положено, выпили и, дружно занюхав корочкой хлеба, налили ещё по одной. После первой, как говорится, закусывать неправильно. Выпили по второму разу и только потом активно закусили. Хрустящая зелень вперемешку с тающей на рецепторах нарезкой резво наполнила желудки.

– Ну, давай ещё по одной, и в парилочку, – предложил Листиков, когда жор поутих.

– Само собой, – согласился Зудов, уже ощутивший в голове шорохи, аналогичные отдалённому шуму морского прибоя.

Процесс, что называется, не только продолжился, но и ускорился. Закончившуюся Старку сменила налитая под завязку Водка. Пошла она тяжело. Сказался контраст качества и ширпотреба, а так же плотная интенсивность процесса закусывания. В какой-то момент Листиков почему-то оценивающе оглядел приятеля – на данный момент они уже стали приятелями – с ног до головы и вновь предложил посидеть в парилке. Несмотря на затуманенную хмелем способность к дедукции, странность взгляда не ускользнула от натасканного взгляда следователя. Но не всегда стоит озадачивать себя размышлениями, особенно на отдыхе, и Зудов, прихватив бутыль с квасом, двинулся в баню. Шеф последовал за ним, украдкой бросая взгляды на упругие ягодицы подчинённого.

Парилка ещё не успела протопиться как следует. Ситуацию незначительно исправила порция пара, выбитая из прокопченной каменки ковшом воды.

– Хорошо! – наслаждаясь негой покатившихся из всех пор капель пота, блаженно выдавил из гортани Зудов.

– Да! А могло бы быть ещё лучше …, – томно подтвердил Листиков и вдруг положил свою ладонь на бедро подчинённого, примерно повыше колена.

У Зудова от удивления отвисла челюсть. Выкатив глаза из орбит, он прежде уставился на растопыренные пальцы, оккупировавшие часть его тела как паук-птицеед жертву, а потом переключился на шефа.

– Ты чего, Федя?

– Да ничего. Расслабься, Зуд, – попытался успокоить его Фёдор, и принялся медленно, но уверенно проводить руку вверх по ноге.

Трудно предположить дальнейшее развитие событий. Только в этот момент в процесс вмешалась другая система координат. В предбаннике заработал телефон, и, судя по рилтону, звонил сам прокурор.

– Я сейчас, – обнадёживающая нежность во взмахе кисти руки, Листиков по-спортивному соскочил с полка и атлетическим движением выскочил в предбанник.

Зудов, совершенно растерявшись, поджал ноги и забился в дальний угол. Выступающие из темноты соблазнительные овалы оголённых телес явили образ пышной былинной девицы, прячущейся от завоевателя-монголоида. Что делать дальше, было совершенно непонятно. Просидев так пару минут, Зудов немножко осмелел и стал прислушиваться за происходящим за дверью. Разобрать слова, однако, не представилось возможным.

– Падлы! – вдруг из предбанника раздался истерический, уже доступный слуху крик Листикова.

Судя по всему, он получил какую-то невообразимо плохую весть и от того не смог сдержать эмоций. После того, как отключил связь, естественно: начальство не всё должно слышать, даже в пылу ярости подчинённого.

Что ж, вопль отчаянья как гнев на начальство, пусть даже им, начальством, не услышанный, так же есть малая часть драмы того, что жизнь омрачает.

6.

Каждый среднестатистический человек, исключая некоторых психически больных и всех без исключения мыслителей, надеется на лучшее. Несмотря на то, что планета Земля, начиная от доисторических времён и до сегодняшнего дня, стабильно фиксирует исключительно стопроцентную смертность, оптимизм далеко не спорадическое состояние души. Души, как демографической единицы, естественно, без оглядки на любые теологические и этические столпы. Свидетельство тому, например, гробница фараона. Точнее, её убранство. Разве не вера в будущность, несомненно лучшую, двигала разумом древних, так дотошно обустраивавших свои склепы. Однако, даже спустя тысячелетия, ещё ни одна мумия не ожила, разве что в мастерских Голливуда и в фантазиях писателей. Хотя, если присмотреться к некоторым недоумкам, особенно сухопарым, можно заметить остаточные следы мумификации. Чем это не повод заинтересоваться мистикой или фантастикой? Пусть не на тему воскрешения из мёртвых, но поразмышлять, как максимум, об реинкарнации или, как минимум, о вариантах зомби.

«Интересно, каковы габариты фантазий Листикова? Наверное, выше и шире египетских пирамид? Или масштабней и сложнее лабиринтов? По крайней мере, в его воображении», – размышляла я, когда вдруг позвонил Петровцев.

Он совершенно неожиданно поведал, что моё уголовное дело закрыто с формулировкой «в связи с незначительностью содеянного». Это оказалось настолько ошеломительным, что я поначалу даже не сообразила, о чём идет речь. Мои наилучшие ожидания укладывались в рамки справедливого суда, а тут, как оказалось, до Фемиды даже не дошло. Когда разум осознал, что всё позади, к моему удивлению положительные эмоции не перехлестнулись через край. В иных обстоятельствах при подобном раскладе я бы запрыгала и захлопала в ладошки как маленькая девочка при виде конфетки.

– Всё-таки содеяла, пусть и незначительно, – ещё не совсем осознав, что мытарства закончились, я прицепилась к формулировке.

– Ну, прокурор, он ведь не судья, – не скрывая ноток недовольства в голосе, пояснил Петровцев, – а вообще это не телефонная дискуссия.

Тут я поняла, что где-то зарываюсь в своих амбициях. В народе об аналогичных поступках говорят «от зада отлегло». А ведь известно, что линия поведения, не адаптированная к обстоятельствам, чревата непредсказуемыми последствиями. Действительно, зачем вдаваться в мелочи, когда на кону есть конкретная цель. Виденья правды у лица, осуществляющего правосудие, и у обвиняемого могут не только не совпадать, но различия способны даже быть диаметрально противоположными. Суть в том, куда качнуться весы. А это зависит от гирек, падающих в их чаши. И от того, кто их туда кидает. И какие гирьки предпочтёт невидимая рука. И что повлияет на процесс выбора чаши. В общем, поиски правды могут вылиться в мытарства с непредсказуемыми, а возможно и катастрофическими последствиями. Особенно, когда гравитация государственного менталитета имеет решающее значение.

– Поняла, – покорно ответила я, интуитивно не желая становиться последовательницей господина Бруно по имени Джордано, – что дальше?

– Молодчинка, – ободрился адвокат, и принялся излагать алгоритм моих дальнейших действий.

Содержание инструктажа оказалось предельно простым. Единственный фактор, придавший простоте контраст, время, вынуждал меня к оперативности. Прокурор, руководствующийся строгим сводом правил, должен был экстренно провести со мной беседу о недопустимости совершения правонарушений. Причём, в пределах определённого срока. Но для этого требуются ещё кое-какие бумаги: характеристика с работы, подписи соседей о примерном поведении. Не теряя времени, я и кинулась их собирать. Если с соседями проблем не возникло, то главврач засомневался, стоит ли ему вообще встревать во все эти дела. Мне пришлось воззвать к его милосердию и, в итоге, нужная подпись закрепила последний документ. Через час я, приготовившись выслушать любые нравоучения, уже заходила в выстланный духом законности кабинет заместителя прокурора.

– Вы, я думаю, не будете спорить с тем, что человеческая жизнь, это святейшая божья данность, – после некоторых церемониальных моментов, он начал воспитательный сеанс, – и врач должен всегда это чтить. Согласны?

– Согласна, – несколько опешила я, не поняв, причём здесь разговоры о человеческой жизни.

По моим предположениям, наличие в формулировке вердикта понятия «содеянное» подразумевает мои медикаментозные дела, а никак не моральные аспекты медицины как таковой.

– Вот и хорошо! А значит нужно всегда помнить о недопустимости причинения вреда человеческой жизни, – помощник прокурора, не омрачая проницательности взгляда актом моргания, продолжил сеанс нравоучения, – ведь это же человеческая жизнь! Согласны?

– Согласна, – мне вдруг стало понятным, что происходит не какая-то профилактическая работа по предотвращению правонарушения, а просто ещё одна формальная процедура для галочки.

Главное в этой беседе, по-видимому, сам факт беседы. И скорее всего, неважно о чём, пусть даже об уважении медиком влияния космогонии на человеческую душу в целом и на процесс пищеварении в частности. По директиве положены такие-то справки, будь добр предоставь. Положена профилактическая беседа, пожалуйста, сядь и прослушай.

– Наш президент и премьер-министр не щадят своих сил и здоровья во имя сохранения человеческой жизни, – П.П. продолжал речь и, несколько увлёкшись, даже применил приём жестикуляции: поднятый вверх указательный палец; перст правосудия, – и поэтому мы все, без исключения, должны понимать важность того, во имя чего проводится государственная политика. Согласны?

На словах «мы все» он перевёл палец и зенита в надир, по-видимому, подчеркнув направления вектора власти. Или показав моё, со своей точки зрения, местоположение в общественной иерархии. Отсутствие в речи даже намёка на тему нарушения правил оборота и хранения сильнодействующих веществ, вокруг чего, собственно, всё и закрутилось, меня несколько смутило. Возможно, этот внешне представительный сотрудник прокуратуры что-то попутал. Или содеянное действительно имело мизерные масштабы. Так или иначе, но выяснять что к чему, не имело никакого смысла.

– Согласна, – я в очередной раз покорно кивнула головой, – например, в области онкологии.

Не знаю, что подвинуло меня к этому выпаду в тот момент, когда требовалось помалкивать и лишь иногда односложно соглашаться. Не исключено, некоторая природная дерзость. Или скрытая склонность к авантюризму. А может всё вместе и, плюс, родинка на шее помощника прокурора, имеющая нюансы патологического окраса и формы.

– В смысле? Поясните, – непроизвольно сменив проницательность во взгляде на удивление, граничащее с предчувствием опасности, спросил он спустя пару секунд.

– Ну, вы же говорите про заботу о человеческой жизни …

– Да. И что? Причем здесь онкология?

– Как причём? А разве не долг медика спасти человеческую жизнь, вовремя заметив опухоль.

– Какую опухоль? Как заметить?

– Ту, что на виду. По признакам перерождения.

– По каким признакам?

– По всяким. Потемнение, увеличение, уплотнение, прорастание…. Да ещё много чего. Тут нужно конкретно разбираться.

Помощник вдруг переменился в лице. Покопавшись в столе, он извлёк на белый свет небольшое зеркальце и принялся разглядывать родинку на своей шее. Несколько лихорадочных движений головой в итоге помогли найти удобный ракурс. Исследование, судя по сошедшей на лицо бледности, не принесло успокаивающих результатов. Отложив диагностический инструмент в сторону, помощник прокурора спешно заявил, что моё дело закрыто и инцидент, так сказать, полностью исчерпан. Затем наступила скоротечная церемония благодарностей и прощания. Благодарности несли, естественно, весьма расплывчатую суть, зато прощание явило верх откровенности. Последнее, что я увидела в проёме закрывающейся двери, это пальцы на шее хозяина кабинета. Видимо он, оставшись один, решил более досконально провести исследование, дабы убедиться в актуальности посещения онколога.

Уже покинув здание прокуратуры, я совершенно случайно столкнулась лицом к лицу с Листиковым. От неожиданности мне в голову не пришло ничего лучше, чем банально поздороваться. Вместо ответа на ходу, без какого-либо замедления шага, последовало злобное «Что, сука, радуешься? Радуйся, радуйся …».

Войдя в некоторый ступор от услышанного, я автоматически проводила его взглядом до дверей прокуратуры. Лучи светила били прямо в глаза аккурат от здания. Из-за временного ослепления мне показалось, что Фёдор по мере продвижения покрывается коричневыми струпьями, а его одежда превращается в ветхие бинты. Тень здания дополнила иллюзию, превратив ещё вчера всемогущего главу ГСНН в мумию, за которой захлопнулась дверь гробницы. Или саркофага: не знаю, какую ещё применить аллегорию, связанную лишь именно с конкретным индивидом, дабы не наслать на себя гнев всех правоохранительных структур.

Шутки шутками, а при желании они могут сделать мумию из любого, и я здесь далеко не исключение.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Жизнь быстро вошла в прежнюю колею. По месту службы я всё же заработала формальное наказание на основании письма, составленного и отправленного Зудовым на имя главного врача. Не знаю, какие там у них в ГСНН правила, или это была инициатива неудовлетворённого Листикова, или звон в неуёмной башке Зудова, бог им свидетель, но бумага оказалась внушительной по содержанию и должна была как минимум скомпрометировать меня в глазах руководства. Причём основательно. Главный врач, однако, даже читать её не стал, а сразу влепил выговор. Через месяц он сам его и снял. Не только с меня, а со всего персонала больницы, типа по амнистии в честь юбилея. На самом деле он во время своего руководства так увлёкся выговорами, что один оскорбившийся сотрудник ударился в судебные тяжбы, да и выиграл дело. В итоге, чтобы не создавать прецедент, главный решил начать с чистого листа. Хитрозадые они, все эти современные главные врачи.

А ГСНН вскоре действительно расформировали. На масштабы так называемой ихней деятельности уже трудно было не обращать внимания. В год по надуманным уголовным делам производилось до нескольких десятков тысяч посадок в тюрьмы, а в 2011 году аж семьдесят восемь тысяч человек отправились за решётку непонятно за что. При этом в России по сравнению с Европой онкобольные получают наркотики в сотни раз меньше, что не укладывается ни в какие этические рамки. Эти масштабные проблемы, а так же свои наболевшие моральные мелочи, связанные с пережитым, я попыталась поднять в разговоре с Петровцевым, когда донесла деньги за услуги.

Он тут же начал свою старую песню о своеобразности огромной системы правопорядка, и о пускай маленькой, но всё же победе над этой системой. Сойдясь на том, что иногда, даже если невиновен, лучше избегать непредсказуемого суда, мы расстались. Про то, как удалось уладить дела на уровне прокурора, Петровцев даже не заикнулся.

Как-то разминулись с Листиковым. Тимохина, та бы зашлась в экстазе от одного вида лампасов. Прошёл весь из себя, в новенькой форме спасателя. Может для кого и красиво, а для меня всё одно сухопарый лось при кокарде, путь и в должности. На деле оказалось, что сидит за телефоном, принимает сообщения о происшествиях. Как в поговорке, куда бы не устроился, всё равно работать не буду. Кто-то рассказал, что мечтает съездить в Таиланд. Наверное, на шоу трансвеститов. Я даже представила его участником этого шоу, в образе прима-балерины.

Раз уж упомянула Тимохину, так вот, она сейчас пристроилась в ГБДДД, жезлом машет. Пару раз видела её мельком. Все та же недовольная физиономия, взгляд стервы в рамках самообладания, на погонах по-прежнему катастрофически мало звёзд. Не вызвала у меня никаких эмоций даже из тех, кои могла бы.

Кстати, о ГБДД. Мотоцикл, утопленный мною после концерта Дип Пёрпла, нашёлся – какой-то деревенский рыбак зацепил его тройником. Говорят, подумал, что здоровая щука попалась и, в азарте, выволок его на берег. Даже спиннинг не сломал. Ну, естественно, высушил, прочистил и стал ездить, пока инспектору на глаза не попался. По дошедшим до меня слухам, обвинён в угоне. И так бывает.

С Зудовым, поскольку живёт где-то рядом, иногда пересекаемся. Улыбчив, по-дружески приветлив. Я-то знаю, чего такая приветливость стоит. Тоже в полицию после роспуска не попал. Сейчас работает то ли завхозом, то ли посыльным. На голове всё тот же ёжик. Иди бобрик. Боброёж. Говорят, дом строит. Пристрастился к подлёдному лову. И правильно, лучше рыбу ловить, чем пьянствовать. Хотя зимняя рыбалка без пьянки где-то казуистика.

Вот вроде и всё. Да! Тут как-то праздник какой-то в управлении МВД отмечался. Меня, как бывшую активистку музыкального кружка, позвали поучаствовать в поздравлениях. В составе самодеятельности. Я поначалу отказывалась, но узнав, что в числе приглашённых будет Прикладова, согласилась. Интуитивно ощутила возможность утоления жажды мести. Без ногтей и выдранных волос, конечно. Всё на высококультурном уровне. Поскольку мне поручили исполнить вокальный номер, я под шумок решила сама сочинить обидную песенку. Покорпеть пришлось аж три вечера, но текст получился аккурат в точку: кроме Прикладовой никто и не догадается, над кем пойдёт стёб. С мелодией проблем не возникло. На ум сразу пришла зажигалка Вороваек «Не воровка, не шалава». Если голос не подведёт, публика должна завестись от беспроигрышного шансона.

И вот настал момент возмездия. Катерина сидела аккурат в центре зала, обозреваемая, будто на ладони. Когда я вышла на сцену, нехорошее предчувствие сверкнуло в её глазах. По крайней мере, так показалось. Меня, конечно, обуяло волнение, но отступать было поздно. Далее пошёл минус и когда наступил нужный такт, я запела.

Уже на втором куплете зал принялся прихлопывать. Поначалу эмоциям предались передние ряды, но скоро подключились остальные. Особенно усердствовала мужская часть, являющаяся преобладающей. Рассуждать по поводу того, что частичной причиной тому явилось, очередная тавтология. Хотя женщины из МВД по большей части тоже выглядят шикарно: строгая форма всегда выгодно подчёркивает фигуру и хорошо держит бюст, стильный каблук прекрасно выверяет походку и превращает ногу в перо живописца. Не хочу кривить душой, но если устроить всемирный конкурс красоты среди работниц правоохранительных органов, то процентов на девяносто подиум займут наши девчонки.

Катерина Прикладова, в чём я не испытываю ни малейшего сочувствия, не попадает и в сотую процента из оставшихся десяти. И даже пирсинг, круговой или секторный, пусть усиленный гротеском тоннелей и подчёркнутый тотальной татуировкой, не спасёт ситуацию. Выделит из массы, но не сделает красивой. И нет богатого внутреннего мира, дабы как-то сбалансировать ситуацию.

Вот и тут искорки от колечек и бусинок на её лице сразу бросились в глаза. И ещё не могло ускользнуть от взгляда то, что она единственная из всего зала не пускала в ход ладони. Я же, не сводя с неё взгляда, продолжала переходить от одного куплета к другому. Катерина тоже не отводила глаз: самообладание насколько возможно сдерживало порывы слабости. Однако к середине песни стало видно, что она постепенно проседает вглубь кресла. Слова и фразы, понятные только ей, быстро и уверенно пробивали броню, до этого момента надёжно укрывавшую потайные закоулки души от травм. В какой-то момент Прикладова наклонила голову так, чтобы как-то скрыть глаза, слегка заблестевшие от навернувшихся слёз. Видимо, остатки женской слабости, ещё не вытравленные суровостью профессии, дали о себе знать.

Я, когда сочиняла текст песенки, постаралась в выборе слов. Последние, как оказалась, задели за живое. Точнее, за рудименты такового. В общем, мне удалось сделать ей больно.

Может, кто-то осудит меня за это. Ведь я ужалила в самое уязвимое место – в неустроенность личной жизни. Но, уверена, найдутся и сторонники; пятьдесят на пятьдесят. Когда, как говориться, бесцеремонно рвёшь струны жизни чужой, будь готов, что однажды ударят и по твоей. Вот в какой-то мере наступил и её момент.

Больше с Прикладовой я не встречалась. И даже ничего о ней не слышала. И спросить не у кого, разве что у туч, но они мало значат. Если только образно напомнят об одном жизненном периоде, когда активно сгустились над моей головой. Причём настолько активно, что и по сегодняшний день я иногда просыпаюсь в ужасе и холодном поту, если в ночных кошмарах вижу нашпигованное пирсингом лицо и зловеще сверкающую бляху ГСНН. Когда становиться понятно, что это лишь сон, я, насилу отдышавшись, укладываюсь обратно на подушку. Но прежде чем вновь удаётся уснуть, в голове ещё долго раздается хрипло-визгливый голос оперативницы Кати.

«Всем стоять! Нарконадзор!»

–

10.01.2018. 11.47.