И вечные черёмушки [Юрий Темирбулат-Самойлов] (fb2) читать онлайн

Юрий Темирбулат-Самойлов И вечные черёмушки

Стаська ликовал. А заодно с ним вприпрыжку по всей избе радостно изображала экзотический дикарский танец его меньшая сестрёнка Танька. Наконец-то!.. После серии обстоятельных семейных разговоров, посвящённых обсуждению «текущего момента», составлению и корректировке «планов передислокации» родители решились-таки на очередной переезд, даже не обустроив, как следует, заселённого ими недавно здешнего жилища. И переезжать они собрались не куда-нибудь на соседние курильские, открытые всем ветрам острова Итуруп или Шикотан, не в портовые города-пристани Находку или Дудинку и даже не в «материковые» Магадан или Воркуту, которые мало что изменили бы в жизни семьи по той простой причине, что во всех этих местах она уже хоть по нескольку месяцев, да пожила, и ничего такого уж ошеломительно-счастливого для себя там не нажила, а – смотри ширьше и глыбже!.. – совсем уж на «большую землю» навострились Дьячковы, в самый-самый географический центр нашей необъятной страны, как разъяснила первокласснику Стаське школьная учительница, она же директриса Матрён-Ванна…

Радовался Стаська в полный унисон приподнятому настроению целеустремлённо-бодрого отца и энергично упаковывавшей пожитки матери. Но… не то чтобы невзлюбили Дьячковы этот живописно раскинувшийся на морском берегу среди реликтового дальневосточного леса посёлок, в котором они без году неделя как появились, и из которого так непонятно скоро заспешили вдруг уехать… наоборот даже, нравилось им тут, очень нравилось… особенно детям – Стаське с Танькой, да вот… неудержимая, понимаете ли, тяга к перемене мест была необычайно густо заквашена смолоду в крови скорого на подъём главы этого семейства и такой же неугомонной его супруги, готовой без лишних слов в любую минуту, как любимому приспичит-заблагорассудится, собираться в путь-дорогу хоть к чёрту на кулички.

Ничто, конечно, не мешало Дьячковым пообстоятельнее прижиться как во всех местах до этого, так и здесь, среди бесхитростных нравом, насколько суровых воспитанием, настолько же и доброжелательных в общении людей, да в добротной, не более года назад срубленной избе, которую выделил им директор местного рыболовецкого колхоза, тем более что и трудовая занятость обоим супругам нашлась по душе: она устроилась на непыльную и неголодную «интеллигентно-педагогическую работу с юным поколением» – нянечкой в детском саду, он подвизался на «культурно-просветительском фронте», оформившись на нетрудную физически и нескучную в остальном должность – киномехаником при колхозном клубе… да вот, пожалуй, из-за этого «киномехаником» и случилось форменное баламутство, иначе не скажешь, старшего Дьячкова, с величайшим энтузиазмом поддержанного в таком легкомысленном начинании остальными домочадцами.

А не произошло, в общем-то, ничего особенного… просто новый киномеханик в его лице отнёсся к подбору репертуара художественных фильмов для ежевечернего показа в поселковом клубе с большей, чем предшественники, добросовестностью, если не сказать с любовью. Не подхватывал он слепо в районном Доме культуры подряд что дают, а выбирал тщательно, как можно интереснее, разнообразнее, без повторов просмотренного когда-то, возможно и не один раз, местным зрителем. Ну, и поромантичней конечно, не без этого, чтобы доставить зрителю, молодому да мечтательному в первую очередь, наибольшее удовольствие.

И попался ему как-то на глаза при очередном таком подборе только-только выпущенный в прокат весёлый музыкальный фильм про московские Черёмушки, да тут же ещё один похожий, даже повеселее, смешной в некоторых местах до слёз – со знаменитыми на всю страну юмористами Торопунькой и Штепселем¹ в главных ролях, которые как будто бы ехали, ехали в своём отцепленном тринадцатом вагоне всё туда же, в Москву, где эти самые Черёмушки находятся… умора!.. И привёз он оба фильма в свой посёлок. И так завлекательно те фильмы (особенно первый) рассказывали о счастье человеческом, не забывая, однако (особенно второй), попутно бичевать отдельные недостатки нашего замечательного в целом общества, показывали строящиеся суперсовременные, комфортабельные не только отдельные дома, но и целые микрорайоны, довольных жизнью новосёлов в них, что прямо захворал Дьячков, как магнитом влекомый жилищным раем, увиденным на пробном просмотре выбранных фильмов. А вслед за ним, уже после просмотра публично-массового, той же хворью занедужило и немалое число других поселковых жителей-зрителей, не вышедших из того возраста, в котором не зазорно, право слово, и погрезить о далёком…

Удалось и нашему Стаське посмотреть оба фильма, которые отец-киномеханик, чтобы одним махом вдвойне порадовать поселкового кинозрителя, рискнув взять на себя такие полномочия, решил прогнать одним сеансом как двухсерийный. Пришлось Стаське, правда, пожертвовать для этого несколькими часами игр на свежем воздухе и заблаговременно выучить заданные на дом уроки, а затем минимум за полчаса до начала сеанса отчитаться в этом перед строгим экзаменатором – матерью. Зато – результат налицо: мамка, покорённая такой, словно скопированной у отца, целеустремлённостью сына, отказать ему не смогла и без малейших возражений отпустила на весь вечер в клуб. Стаська, не будь плох, с гордым видом, как зритель уже в некоторой степени взрослый – семь лет всё-таки стукнуло – купил у пышно-усатого кассира-контролёра дяди Вани двойной билет по пять копеек за штуку (для несолидной же мелюзги до семи лет

отроду, вроде сестрёнки Таньки и прочих ей подобных птах, вход был

бесплатным) и целых три часа подряд наслаждался…

С тех пор слово «Черемушки» в сознании Стаськи, как и всей семьи Дьячковых, и едва ли не всего населения посёлка сделалось нарицательным, практически синонимом понятия «коммунизм», в результате скорого восторжествования которого, как регулярно обещали вещающие по радио серьёзные дяденьки и тётеньки, все люди станут счастливыми… а значит (это уже логически проистекало из первого) будут жить исключительно в Черёмушках, которых вот-вот понастроят в стране видимо-невидимо.

Одна, правда, закавыка со столь уважаемым радиодикторами словом «коммунизм» существовала в этой семье. Беспартийный бывший матрос торгового флота, изрядно помотавшийся в своё время по свету и, в отличие от большинства сограждан-домоседов, многое из другой, «ненашенской» жизни повидавший, благодаря чему имеющий теперь более широкий и объективный, на его взгляд, чем у данного домоседского большинства кругозор, Дьячков-старший слово-понятие это, а, следовательно, и людей, особенно начальствующего состава при шляпах и галстуках, им обозначаемых, на дух не переносил, и при удобном случае или просто под настроение поливал их во всеуслышанье, всякий раз рискуя нажить неприятности, лютой площадной бранью, самой расхожей фразой в коей было «что ни коммунист, то – жулик и жлоб, всё лучшее себе захапали, …вашу мать!»

Правильного советского школьника Стаську коробила такая нелицеприятная отцовская оценка «авангарда рабочего класса и всего прогрессивного человечества», как называла своих собратьев-коммунистов не одно десятилетие состоявшая в этой партии², старая как сама история, ещё большевистской³ закалки «училка» Матрёна Ивановна с символической фамилией Борцова (а своей первой учительнице Стаська, как и остальные её ученики, верил больше чем себе), но вступать с родителем в спор он не решался, тем более что мечта о Черёмушках хороша и сама по себе, без упоминания о каком-либо общественном строе, в том числе и о коммунизме… а значит, нет нужды лишний раз ссориться с родным человеком.

И зазудило в головах родителей Стаськи, а с лёгкой подачи родителей – и у самого Стаськи, как бы поскорее до тех Черёмушек обетованных добраться. А поскольку Дьячковы были нормальной семьёй, не страдающей никакими осуждаемыми в обществе отклонениями и пороками (ни в пьяницах не числились, ни в расхитителях социалистической собственности, ни в тунеядцах-лодырях, ну, а… что, согласно записям в трудовых книжках, продолжительность работы на каждом новом месте очень уж коротка, так против натуры оно ведь не попрёшь… но и перерывов-то больших между местами работы нет), некоторые крупицы здравомыслия в их головах всё же предпринимали робкие попытки остудить горячку своих безоглядно рвущихся куда угодно, лишь бы подальше хозяев. А как же?.. Только-только обосновались в таком неплохом местечке… Стаська в школу пошёл, Танька в садике под приглядом родной матери… – и всё это бросать, срываться, а куда и ради чего? Кто может с гарантированной достоверностью сказать, как в тех пока что туманных Черёмушках-миражах сложится… да и в какие конкретно Черёмушки подаваться в первую очередь, с пылу, что называется, да с жару? В московские, иль… – немало ведь их, поди, по Союзу отстраивают нынче. Ну, в Москве-то квартиру вряд ли сразу дадут – столица особым статусом отличается от других городов обширного государства нашего. А это означает, что хотя в ней, белокаменной, вернее – в её Черёмушках, согласно показанному в кино Торопунькой со Штепселем и другими симпатичными артистами и артисточками, и наиболее заманчиво было бы поселиться, не лучше ли всё-таки зарулить для начала куда-нибудь попроще да пореальнее… или вообще пока остаться здесь в посёлке, обжиться, а там –

война, как говорится, план покажет?

Легко сказать, остаться… если не понимать, что коль уж зазудило-

засвербило у Дьячковых, так зазудило-засвербило. Какие там гипотетические крупицы здравомыслия? Да и что есть здравомыслие вообще? Вопрос философский. А посему, долой малодушные колебания! Решено в Черёмушки, значит – в Черёмушки… полный вперёд, и ни шагу назад!

Не испытывавший с самого начала и тени сомнения в рациональности родительской идеи относительно Черёмушек как новой сверхцели, Стаська (не доросшая пока до права голоса в семейных словопрениях малявка-шмакадявка Танька не в счёт), готовясь к отъезду, находил в этой идее всё больше привлекательного. Обязательно, по прибытии к месту своих устремлений поселятся они в красивом доме с тёплым туалетом и ванной комнатой с текущей из крана горячей водой – удобства эти, как он слышал от некоторых поживших в городских условиях мальчишек, бывают прямо в квартирах (Дьячковы тоже, как мы знаем, живали понемногу в некоторых городах, но с благоустроенным жильём им не повезло ни разу). И в магазин за хлебом по поручению матери он будет ездить на велосипеде по ровному-ровному асфальту, а в школу – на большущем автобусе с длинными, скользящими по уличным проводам рогами и самозакрывающимися-открывающимися дверьми, который троллейбусом называется. И никто впредь не будет дразнить его навешенной оставшимися в прошлом дальневосточными поселковыми мальчишками ненавистной кличкой «Стаська – горелая кепка»…

О возникновении этой клички у Стаськи остался неприятный до тошноты осадок. И был это единственный, пожалуй, отрицательный факт за недолгий, но безупречный до этого период его проживания в посёлке, из которого семья собиралась сейчас уезжать. Единственный, но – какой постыдный! И какими самооправданиями ни тешься, а из памяти не сотрёшь.

Стаська соврал тогда впервые в жизни. В день рождения, когда ему исполнились знаковые семь лет (он расценивал эту знаменательную дату как первую ступень к своему совершеннолетию), мать с отцом подарили ему настоящую мужскую, о какой он давно мечтал, кепку – серо-голубого сукна в мелкую клеточку, с обтянутой тем же сукном пуговкой на макушке. Но и дня не проносил Стаська на своей голове долгожданный подарок. Попив в компании приглашённых мальчишек дома чаю с испечённым матерью по такому торжественному случаю сладким именинным пирогом, пошли гулять в лес, там нарвали кедровых шишек, взялись жарить эти шишки в горячих углях наскоро разведённого ими на поляне и быстро отгоревшего костра. Когда липкая смола с шишек оплавилась, начали кто чем – кто отломанным с дерева прутком, кто какой-нибудь железкой выкатывать их из кострища одну за другой. И проморгал увлечённый азартной процедурой Стаська момент, когда то ли от разогревшейся, приспособленной под кочерёшку железяки, которую он, чтобы не обжечь руки, держал, обвернув, за неимением другой тряпки, новой суконной кепкой, то ли от подброшенного неосторожным движением уголька кепка задымилась, сначала чуть-чуть, а через минуту и вовсе как тлеющий факелок. Стаська с расстройства горько заплакал и, окунув прожжённую кепку в лужу, чтобы затушить, пошёл домой, где попытался спрятать эту пренеприятнейшую улику своей халатности подальше от родительских глаз. Но горелого запаха было не скрыть… мать скоро обнаружила его источник и грозно стребовала немедленного ответа, что сие означает. Растерявшийся Стаська, не зная со страху, что придумать, назвал первое же попавшееся ему на память имя… дескать, это тот мальчишка, а не он, спалил картуз. Мать тут же, взяв кепку в руки, ушла. А утром в школе Стаська узнал от всесведущих одноклассников, что его мать приходила вчера к родителям мальчишки, названного им в качестве злоумышленника-кепкоподжигателя, и устроила скандал, ультимативно предложив, чтобы те незамедлительно, не отходя, как говорится, от кассы возместили ущерб, причинённый хулиганским сожжением дорогой вещи. А когда выяснилось, что мальчишка тот о случившемся ни сном, бедняга, ни духом… оконфузившаяся, ушла восвояси. С тех пор сверстники и стали дразнить Стаську оскорбительно-презрительно – «Горелой кепкой». Ему это было не только обидно, но и по-настоящему стыдно, что и явилось одной из причин, если не главной, по которой он охотно уехал бы отсюда как можно скорее в любые Черёмушки, построенные хоть на краю света…

Иногда мечты сбываются. Пусть лишь иногда, и на том спасибо, пусть не в том виде и объёме, как хотелось бы, пусть не сразу, но… сбываются – это факт, подтверждений которому в окружающей нас жизни сколько угодно.

Не так уж много времени прошло с того момента, как засвербила в умах Дьячковых навеянная кинематографом мысль о Черёмушках их мечты, и вот непоседливое семейство в полном составе – мать с безмятежно спящей всю дорогу с пальцем во рту маленькой Танькой на руках в кабине рядом с водителем грузовика-вездехода, а бодрый как никогда Стаська вдвоём с отцом в кузове – в страстных надеждах на скорейшее воплощение своих мечтаний, преодолевает традиционное русское захолустное бездорожье по пути с железнодорожного вокзала в районном центре, откуда их встретила высланная председателем колхоза «Черёмушкинский» машина, на новое место жительства. Называлось это затерявшееся в бескрайних лесах огромного Красноярского края, аккурат «посерёдке необъятной нашей страны», как не соврала на прощание убелённая сединами учительша, новое место – центральная усадьба колхоза, село Черёмушки. Именно на этом населённом пункте остановились в своём выборе родители после ряда письменных запросов и телефонных договорённостей.

Куда вы, люди?! – воскликнул бы, глядя со стороны на это слепо-вдохновенное семейное переселение иной сердобольный доброхот. – Одумайтесь, остановитесь! Неужели так уж плохо чувствовали вы себя на старом месте? Трезвые люди ведь от добра добра не ищут…

Ищут! – упрямо возразил бы, крепко стиснув зубы и тем самым пресекая на корню бесполезную дискуссию глава семьи Дьячковых.

Ищут!.. – с тем же упрямством вторила бы ему его жена-спутница, наклонив вперёд, в сторону движения, свою красивую голову.

И вряд ли сразу нашёл бы подходящие слова для дальнейших увещеваний оный доброхот, понимая в душе, что если уж кто-то заболел дальне-дорожной страстью, того лечить, видно, бесполезно…

Стаська, несмотря на сумасшедшую, способную вышибить душу из тела

тряску по «убитой» дороге, не захотел и не смог в азарте путешественника усидеть на надёжных коленях отца, расположившегося на боковой скамейке кузова, встал на растопыренных, как моряк во время штормовой качки, ногах позади водительской кабины, крепко ухватился руками за верхнюю кромку переднего борта и, вытягивая по-гусиному шею, напряжённо вглядывался вдаль, надеясь первым разглядеть очертания семейной розовой мечты. А глядя во все глаза вдаль, не сразу обратил внимание на то, что, увы, значительно быстрее ожидаемого оказалось рядом – на убогонькую деревушку, посреди изобилующей лужами, без малейших признаков асфальта центральной и, похоже, единственной улице которой остановилась у крыльца бревенчатого домишки с такой же невзрачной, как и сам домишко, трудночитаемой вывеской на дверях их машина.

– Ну, вот и прибыли!.. – облегчённо кряхтя и с благостной, несмотря на усталость, физиономией, – благостной видимо оттого, что ухабистая до невозможности дорога, наконец, позади, – выкарабкался из кабины пожилой хромоногий водитель. – Сейчас возьмём у завхоза ключи от вашей хаты, – она во-он, на том краю улицы, – показал он на ещё более убогую, чем всё остальное в этой деревне, покосившуюся избу-развалюху, – и празднуйте новоселье! Воду, пока ваш колодец почистят, будете брать у кого-нибудь из соседей, или привозную с речки организуем – кадушка вроде оставалась в домашнем хозяйстве от прежних жильцов… дров пока не надо, тепло ещё, но, не успеет снежок накрыть землю, завезём, не волнуйтесь…

– М-мы, ч-чё, уже приехали? – заикающийся от сильнейшей в результате увиденного и услышанного оторопи Стаська глядел в глаза отца с такой пронзительной тоской, что тот, не выдержав, отвёл взгляд.

– Па-ап… разве такие бывают Черёмушки? В кино совсем по-другому

казали… – продолжал домогаться вразумительного родительского ответа

Стаська.

И столько было неожиданной взрослости в недоумённом взгляде мальца, что старшему Дьячкову стало совсем не по себе.

– Понимаешь, сынуль, не всё сразу… это только предварительные, ненастоящие Черёмушки, ну… игра, что ли, такая…

– Так поехали в настоящие! Пока не стемнело… Чего тута делать?

– Обязательно поедем, сыночка. Обязательно. Только позже… а сейчас пока надо где-то приземлиться хотя б на время. Отдохнём чуток, и – дальше в путь…

Мать во время этого непродолжительного эмоционального диалога мужа и сына успела сбегать в расположенный неподалёку магазин – «сельпо», как называют в деревнях эти универсальные торговые точки, в которых можно приобрести практически всё необходимое для повседневного быта – от соли-сахару и мыла до кирзовых сапог и бензопилы; купила хлеба, пару банок рыбных консервов и ещё кой чего по мелочи для первого последорожного перекуса, а маленькая Танька скакала на одной ноге возле машины и беззаботно-весело тараторила:

– Селёмуськи, селёмуськи!.. Плиехали, плиехали!..

– Дура! – в сердцах крикнул Стаська и разрыдался от несказанной недетски-зрелой обиды уже второй, после сгоревшей кепки, раз в жизни.

И до такой степени поглощающей всё существо ревущего взахлёб Стаськи была эта обида, что не расслышал он ни единого слова из последующего тут же отцовского разговора с подошедшим к машине таким же пожилым, как и водитель грузовика, председателем колхоза. Председатель просто и спокойно, ненапористо, без надежды, надо полагать, на безоговорочный успех, но в то же время уважительно-гостеприимно, как, наверное, и многих других до этого, убеждал Дьячкова-старшего не уезжать тут же, сломя голову, обратно, а немного хоть погодить, поосмотреться – места, дескать, тут привольные, рыбалка, охота… дома-усадьбы новые скоро для колхозников строить начнут. С зарплатой – пока, конечно, не слишком денежно, на подсобных работах в животноводстве, но со временем… и так далее. А Дьячков, потупившись, молча слушал, не торопясь ответить сразу ни «да», ни «нет», и постепенно склонялся к компромиссному принятию некоторых доводов председателя.

И мечтал, обливаясь слезами под этот взрослый мужской разговор, Стаська о других, никоим образом не похожих на эту бедную деревню Черёмушках, которые в его жизни обязательно будут.

Мечта сбылась…

Десятка полтора лет спустя, отслужив срочную в армии, заехал не снявший ещё солдатской формы «дембель» Станислав Дьячков в Москву. Специально заехал, чтобы убедиться, наконец, воочию, что и на самом деле существуют те Черёмушки, какие увидел он когда-то в детстве в кино. Черёмушки, разбудившие в нём прекрасную мечту о райской жизни в уютном доме «с тёплым туалетом и ванной», а вовсе не в тех, что раз за разом, за редкими небольшими исключениями (не всё чересчур плохо в нашей стране), так или иначе разочаровывали его (но и не всё в стране идеально) после очередной смены местожительства неугомонными родителями. И – убедился.

А убедившись, Станислав не стал тратить на раздумья ни минуты быстротечного времени и остался в Москве с твёрдым намерением поселиться в ней навсегда. И не просто в ней, а именно так, как мечтал…

Будучи человеком, в отличие от хронических переселенцев отца с матерью, наделённым непонятно от кого унаследованной житейской практичностью, устроился он работать, конечно же, на стройку как в сферу, обещающую скорейшее законное получение достойного жилья. Поступил учиться на вечернее отделение университета, женился, народил среднестатистическое, считающееся нормальным в современных российских городских семьях число детей – двоих, мальчика и девочку, начисто отметая советы некоторых «продвинутых» однодетных молодых родителей последовать их «модному нынче» примеру. «Строгать», подобно некоторым редкостно отчаянным сорвиголовам, троих-четверых-пятерых отпрысков откровенно боялись из-за грозящих вследствие этого материальных трудностей – накладное по нынешним временам это многодетное дело; одного, как доказывали «продвинутые», «сделать» и поднять на ноги было бы легче всего, но это значит растить обделённого в повседневном общении с собственными братишками и сестрёнками одиночку, да ещё и заведомого эгоиста; а двое – в самый раз… что ни говори, а какой-никакой детский коллектив в семье при отсутствии издержек многодетных вариантов (молодожёны Дьячковы, как люди совестливые, любящие свою страну не менее пламенно, чем друг друга, положа руку на сердце осознавали, однако, что при такой здравомыслимой «калькуляции» недовыполняют всё же «норм» даже простого воспроизводства населения, которое, по подсчётам демографов, требует от каждой семьи рожать хотя бы «средние два с половиной ребёнка», то есть фактически не менее трёх, но – реальная экономика подчас оказывается сильнее любых иных, пусть самых из самых благородных соображений).

Продуктивно используя свою прямую принадлежность к строительно- монтажной деятельности, честно заработал, выждав положенную даже среди самых заслуженных строителей, хотя и не настолько многолетнюю, как в других сферах народного хозяйства страны, но всё же очередь, хорошую – просторную и светлую государственную квартиру именно в районе, называемом Новые Черёмушки. Незамедлительно после новоселья, на этот раз на собственные скопленные деньги, безо всяких очередей приобрёл по соседству со своей ещё одну, кооперативную, в которую перевёз откуда-то с очередной далёкой окраины страны немолодых уже родителей, досыта намыкавшихся по множеству заманчиво-привлекательных издалека, а на поверку – чаще всего далеко не тех, что рисовала их буйная фантазия, «Черёмушек».

Не забыл Станислав и свою сестрёнку Таньку – теперь взрослую

статную красавицу Татьяну. Пригласил её также в Москву, где она вскоре благополучно вышла замуж и поселилась с молодым мужем в подаренной ей, как и родителям, братом Станиславом кооперативной квартире совсем рядом с ними, в том же микрорайоне. И нередко по вечерам, собираясь всей семьёй на ужин в каком-нибудь из целых аж трёх обретённых ими, наконец, «настоящих черёмушкинских апартаментов», вспоминали они с щемящей сердце грустью старые кинофильмы – «Черёмушки» 1962 года выпуска и «Ехали мы, ехали…» того же года с замечательными артистами Тарапунькой и Штепселем в главных ролях (их бы, незабвенных Тарапуньки и Штепселя, устами, да мёд пить всему советскому народу)…

И дружно соглашалось большое доброе семейство, что Черёмушки – не

просто очередной новый микрорайон или целый современный городок. Это – символ, мечта человека о лучшем. Вековая, нестареющая мечта. О лучшем доме, лучшем городе или посёлке, о лучшей доле, наконец. Так стоит ли жалеть о тех безрассудных, на взгляд типичного обывателя, шагах, с которых начинается далеко не импульсивное, как кажется, а вполне осознанное движение в недостаточно разведанный путь, в неизвестность, по сути?.. Это же в любом случае путь вперёд, к познанию и развитию, а не назад, к разлагающей стагнации – пусть даже и гораздо более спокойной, чем движение туда, не знаю куда, и более сытной, чем дорожная трапеза всухомятку, но в конечном итоге всё равно разлагающей. Поэтому, да здравствуют Черёмушки! Вечные Черёмушки…

И не было больше у Стаськи-Станислава Дьячкова поводов плакать от стыда и обиды.

Примечания

1

Просуществовавший более сорока лет популярный комический дуэт народных артистов Украины Ефима Березина (Штепсель, 1919-2004 гг.) и Юрия Тимошенко (Торопунька, 1919-1986 гг.), авторов сценариев, режиссёров и исполнителей главных ролей в советских комедийных фильмах

(обратно)

2

КПСС – Коммунистическая партия Советского Союза;

(обратно)

3

Большевики – основная, передовая и наиболее ортодоксальная часть коммунистической партии в период становления советской власти в первой четверти ХХ в.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***