Год гражданской войны [Иван Бочарников] (fb2) читать онлайн

Иван Бочарников Год гражданской войны

Глава 1: Дзержинск

Сегодня мне 30 лет, у меня двое детей, и живу я в Дзержинске Нижегородской области. Я еду на электричке из Нижнего Новгорода, чтобы принять участие в митинге, который образовался вокруг сноса здания старого детского сада для строительства часовни. Рядом со мной сидит мужчина в старом костюме советской эпохи, в очках с толстой оправой и с потёртым коричневым портфелем на коленях. Спустя пару станций, он достаёт из портфеля журнал и начинает его листать. Буквально против своей воли я смотрю на название журнала.

– Что это за журнал такой у вас?

– А, это мой журнал. Я его издатель.

– Да, вы редактор?

– И редактор тоже, и издатель.

– А что это за журнал?

– Этот журнал называется «Охота на цыган». Это исключительно юмористический, фантазийный журнал об охоте на цыган. Вот, посмотрите.

Он дает мне полистать журнал, который отпечатан в цвете на недорогой бумаге. В нём примерно 20 страниц, включая рекламу.

– Материалы туда присылают сами читатели, это как форум, только на бумаге. Они в воображаемой форме делятся своими наблюдениями о том, как лучше охотится на цыган. Обсуждают, где они водятся, как их приманить, какие виды цыган есть, обсуждают оружие, капканы, снаряжение, спорят о методах и снастях.

– И хорошо продается?

– Чисто по подписке, тираж две тысячи экземпляров.

– Круто, а вы из Нижнего?

– Да, я еду в типографию. Хочу издавать второй журнал.

– Дайте угадаю, «Охота на хохлов»?

– Нет, ответил он и через секунду засмеялся. – Вот вы знаете, есть журналы об интимной жизни. Так? Я сам их не читаю, но у меня жена увлекается. Там всякие материалы вроде «10 способов эффективной контрацепции», «Как узнать, что парень тебе изменяет», «Секс на пляже как повод для знакомства». И там все эти статьи… как бы это сказать… они не подкреплены никакими исследованиями. Я вот почитал, но мне не интересно. То есть там многие статьи сделаны по личному опыту журналистов, читателей, да просто из интернета понатаскано. Понятно, что личный опыт не может вместить все вопросы интимной сферы – не каждый журналист участвовал в оргиях и не каждый будет про это писать, поэтому там многое берется из других источников. Но я бы хотел выпускать журнал, который рассказывал бы об интимной жизни профессионально. Что-то типа «Prof-Интим» с ударением на «проф». Ведь исследованиями сексуальности ученые и психологи занимаются давно, уже более полувека, так что материала много. И вот все эти статьи – «Как долго не кончать», «5 лучший поз для тех, кому за 40» и так далее – будут сопровождаться, как курсовые у студентов, сносками на исследования профессоров со всего мира. Такая звездочка, а внизу – ссылка.

– Любопытно. А туда тоже читатели будут писать?

– Ну там будет рубрика от читателей, но здесь уже придется работать с журналистами. Мы выходим на конечной станции и расходимся в разные стороны.

Теперь в сумке у меня лежит свежий номер «Охоты на цыган», чтобы было чем заняться на обратном пути.

Я стал работать в массовке пару лет назад, когда лишился работы в аэропорту. Я пришел в службу занятости населения и получил несколько предложений, сменил несколько работ, но никак не мог найти что-то мне подходящее. Однажды, мой консультант – Ирина Сергеевна – узнала от меня, что я брал уроки актёрского мастерства в студенческие годы. Мы с ней за время моих посещёний много общались и пили чай. Я заметил, что люди меньшего или даже среднего звена всегда более открыты и осведомлены. Да, они же наиболее угнетаемые, но это уже другой вопрос. Скажу только, что после работы на государство она ушла в частный сектор.

Как-то раз Ирина Сергеевна позвала меня на патриотический митинг против другого митинга, который прошел в другой стране год назад. Это было странное приглашение. И при чем тут мои актёрские курсы? Короче, им не хватало людей, а платили прилично – пятьсот рублей за два часа. Я согласился.

Помню тогда как вышел из метро на Горького и присоединился к толпе. В едином порыве мы пошли по Покровке. Мне дали плакат с надписью. Там было что-то про оранжевые революции. Я прошелся с ним по всей улице, затем постоял на площади, пообщался с такими же как я «наемными» людьми, а также с «идейными» – теми, кто пришел сюда сам по своему желанию. У них у всех были георгиевские ленточки: на груди, в виде флажка, в волосах, на руках – короче, везде. Всё это было как во сне, очень торжественно, громко и масштабно. В конце «смены», у входа в метро я получил свои деньги, которые мы официально называли «компенсацией проезда». Так я и втянулся.

Сегодняшний митинг в Дзержинске, кажется, уже в самом разгаре. Он организован перед синим строительным забором. Собралось человек тридцать, есть палатка для сбора подписей. Сегодня у меня задание – дать интервью местному телеканалу на фоне старого здания детского сада. Меня подводят к журналистке лет двадцати пяти, кудрявой и не слишком заинтересованной в нашем общем деле.

Тут главное не перестараться, напоминаю я себе, а то может занести. У меня такое было: отвечая на вопрос о патриотическом воспитании, я как-то увлекся и стал нести такую чушь, что на меня косо смотрели даже свои. Слава богу, это видео нигде не засветилось. Кого за все это время я только не играл, зато опыта набрался!

– Я живу в этом районе, гуляю тут с детьми. Этот садик уже давно заброшен, тут сплошные наркоманы обитают, да слоняется кто-то. Уж лучше пусть будет часовня, как по мне. А детский сад администрация обещала построить, так что я бы так сильно не переживал.

Отчитал я отлично. На всякий случай даже придумал имена и биографии своим детям: мальчику Максиму 6, девочке Лиде 4 года. Жена – Люда, воспитатель. Я – Дмитрий, рабочий. Они, конечно, не пригодились, но так уж я работаю. Журналистка с георгиевской ленточкой на микрофоне сворачивает деятельность, пока оператор занят крупными планами сбора подписей.

И тут в числе прохожих я увидел свою бывшую одноклассницу. И как это всегда бывает при встрече с бывшими одноклассницами, она шла с ребенком. Мы встретились с ней взглядами, и она меня даже узнала. Мы стояли возле забора.

– А ты чего не подписываешь? – спросил я.

– Я как-то против этого всего. Нам тут и часовня не нужна, опять тут всякие нищие шататься будут. Лучше бы скамейки поставили, да парк сделали. Вот я бы подписалась, а то гулять негде.

Я сел на обратную электричку, прикупив в ларьке сосиску в тесте, и по-настоящему задумался над вопросом моей одноклассницы Марины, который она задала мне полчаса назад – «как у тебя дела?». Я тогда ей сразу ответил, что нормально, но правда ли это? Я не нашел быстрого ответа на этот вопрос, поэтому доел сосиску, достал из сумки журнал и открыл его на статье некоего Олега из Череповца, который описывал и иллюстрировал в фотографиях приемы восточных единоборств, наиболее эффективных при внезапной встрече с цыганами.

Глава 2: Челябинск

Я помню время, когда мне было 32, я был из Екатеринбурга и приехал на форум в поддержку материнства и детства в Челябинске поздним рейсом Нижний Новгород – Москва – Челябинск. Я как раз тогда купил себе мой первый и единственный пиджак,

который мне потом много раз пригодился. В актовом зале, находясь под яркими

огромными люстрами, я ощутил себя важным, но в то же время очень маленьким. После

пленарного заседания и круглого стола на тему запрета абортов, мы отправились на

кофе-брейк.

Надо ли говорить, как я люблю перерывы на кофе во время официальных мероприятий!? Моя б воля, так официальные мероприятия проводились бы только ради перерывов на кофе. Есть в этом что-то одухотворенное: пойти вместе со всеми в общем потоке к столу с термопотами, взять пластиковый стаканчик, насыпать туда растворимый кофе и залить его кипятком. И обязательно добавить пару кусочков сахара! Говорят, что в аду есть специальное место для тех, кто пьёт кофе без сахара. Мне там оказаться не светит. Потом можно взять пирожок или печенье, в зависимости от того, что дают, и завязать с кем-нибудь разговор.

– Возьмите на тарелку, – подсказывает мне низкорослый лысый мужчина в сером костюме. – Так удобнее. И вон там бутерброд передайте.

Я передаю ему маленький бутерброд с колбасой. Он представляется.

– Борис Иванович, полковник в отставке. Из Москвы.

– Петр, Екатеринбург. А вы здесь сами по себе или от кого-то?

– Я как бы помогаю организаторам в части патриотического воспитания молодежи, – рассказывает он и причмокивает. – У нас небольшой клуб для детей и юношества. Мы там учимся метать ножи, ставить палатки, капканы, копать окопы. А вы чем занимаетесь?

– Вот сейчас выступаем за введение в детских садах курсов ведения домашнего хозяйства для девочек. Чтобы смолоду приучать их к русской кухне и традициям.

– Доброе дело, доброе.

Я не выдерживаю и беру ещё одну булочку с маком. С одной стороны, мне уже хватит, а с другой – день предстоит долгий. Впереди меня ждет небольшое интервью для местного телеканала, на федеральных я стараюсь не светиться, чтобы не примелькаться. А то одна актриса из провинциального театра так спалилась, когда играла слишком много ролей на разных мероприятиях и лезла в федеральный эфир, что теперь с ней никто не работает.

Когда ко мне подходят телевизионщики, я вежливо предлагаю им записать ещё и полковника. Он расплывается в благодарной улыбке и всегда готов поговорить. Корреспондент не против – ему чем больше, тем лучше.

– Мы занимаемся патриотическим воспитанием, – гордо начинает полковник. – Наша задача – приучить ребят к пистолету, к ножу, к гранате с малых лет. Чтобы они в будущем могли повторить подвиг панфиловцев, чтобы встали на защиту отечества.

Корреспондент молча кивает и терпит минут пять, пока разговор не заходит о том, был ли подвиг панфиловцев в действительности (по версии полковника – абсолютно), а затем говорит полковнику «Спасибо» и поворачивается ко мне.

Здесь конечно полковника занесло, не спорю. Я отчитываю свою роль неплохо, хотя бывало и лучше. Надо было готовится серьезнее, говорю я себе, когда сижу на очередном круглом столе и думаю о своем. Наверное, полковник меня с ритма сбил. Или бутерброды.

Во время «круглого стола» лысеватый мужчина с усами зачитывает обращение к участникам съезда от имени своего руководителя. Там много слов о детстве. «Детство – это самая чудесная пора», – заявляет он с ходу. Затем цитирует нескольких церковных деятелей, которые высказывались на тему воспитания детей и заканчивает своё выступление оригинальной мыслью о том, что дети – это цветы жизни, а взрослые – это деревья. Они могут расти, только если деревья не бросают на них тень. Поэтому если мы хотим воспитать здоровое молодое поколение, мы должны нести им свет. И тогда они вырастут больше нас.

В зале звучат аплодисменты. Операторы телеканалов снимают только первые ряды. На обратном пути выясняется, что меня не берут в такси. Мест нет, потому что надо срочно забрать кого-то по дороге в аэропорт. Видимо, этот кто-то важнее меня. Ладно, говорю я, хотя и немного обижаюсь. В последнее время мне кажется, что все важнее меня. Я решаю доехать до аэропорта самостоятельно. Я выясняю у местных, как с пересадкой доехать до аэропорта. Минут двадцать я еду на одном автобусе, а когда выхожу из него, то понимаю, что уехал за город вообще, и аэропортом тут не пахнет. Мне снова объясняют, как добраться до аэропорта, но сделать это оттуда, где я сейчас нахожусь – а вокруг меня только какие-то рельсы и ветхий сельский магазин – проблематично, лучше брать такси.

В итоге я вызываю такси, плачу за него сам и прибываю в аэропорт вовремя. В зале ожидания уже сидят мои коллеги, которые смотрят на меня, как на незнакомца. Да, форум завершился, мы снова друг другу чужие люди. Тем более, что большинство из них из Москвы.

Глава 3: Москва

В какой-то момент я решил перебраться в Москву, потому что там больше мероприятий. Да там каждые выходные что-то происходит! Кажется, что за месяц там происходит больше всего, что у нас за год.

Первые недели в столице прошли незаметно. Я нашёл работу в информационном центре, который располагался в небольшом старом доме под эстакадой, поселился в здании бывшей гостиницы, а ныне общежития возле станции метро Орехово. До работы было всего три остановки. Я жил в небольшой комнате. С порога можно было попасть в маленький туалет. Когда я сидел на унитазе, мои колени упирались в дверь, поэтому через некоторое время я просто перестал ее закрывать, ведь я все равно живу здесь один.

Пройдя два шага вперед, я попадал в комнату, где была одноместная кровать, небольшая тумбочка, меленький стол и небольшой шкаф. Больше в комнату ничего не помещалось, зато вид из окна был на парк. Удивительно, как много в Москве мест, где можно гулять, даже если ты живешь не в центре. Всегда найдется какая-нибудь улочка или аллея, по которой ты ещё не ходил. Этим, конечно, город не мог не восхищать.

Рядом со мной жила женщина из Воронежа по имени Светлана. Она переехала сюда, чтобы быть поближе к сыну, который поступил в МГИМО. Когда мальчик сказал родителям, что хочет учится в Москве, те схватились за голову, но все же нашли деньги на обучение. Также он упросил родителей купить ему недорогую машину, чтобы передвигаться по городу. На данном этапе родители уже не спорили, а просто соглашались. Вот только через месяц парень врезался на своей «девятке» в Лексус. Ребята в Лексусе сидели опытные, так что сын быстро влетел на деньги, которых у его родителей не было. В итоге им пришлось продать квартиру матери мужа, чтобы выплатить долги. Бабушку перевезли к себе, а Светлана перебралась в Москву, чтобы быть поближе к сыну. Здесь же она нашла две работы и теперь старается думать о хорошем.

Я же устроился, как уже говорил, в информационный центр. В основном там работала молодежь. На собеседовании меня спрашивали про политические предпочтения. Я честно ответил на все вопросы, рассказав даже о том, что однажды на каком-то собрании я пожимал руку лидеру коммунистической партии, за что на новой работе я получил кличку «Коммунист».

У каждого из нас был рабочий стол с компьютером, а также десяток аккаунтов в социальных сетях и блогах. Поначалу я занимался тем, что комментировал записи старших товарищей, а иногда комментировал свои же комментарии с другого профиля. Работа была несложная, но увлекательная, а местами даже творческая. Например, однажды я целый день убеждал нескольких человек с какого-то форума, что плохие дороги – это нормально, потому что водители на них ведут себя осторожнее, чтобы не попасть в ямы, поэтому там меньше аварий.

Тем не менее, в какую-то пятницу ко мне подошел мой начальник – молодой такой парень по имени Артем – и предложил подработку. Он рассказал, что в работе пригодятся мои актёрские навыки.

Задача была непростая – напротив одной гостиницы есть кафе, в котором завтракает иностранец. Нужно было придумать предлог и подсесть к нему за столик. Затем к нам подошла бы моя девушка, посидела бы с нами минуту, а затем мы с ней вместе ушли бы. Вот и все. Я согласился, мне обещали полторы тысячи рублей.

В назначенный день я действительно увидел этого иностранца и спросил его, откуда он приехал, когда мы стояли в очереди за едой. Он, с явным акцентом, ответил, что из Великобритании. Я завязал непринужденную беседу на смеси русского с британским, а он был вежлив и не отказал мне в просьбе сесть напротив него за столик. Затем к нам подошла актриса, которая изображала мою девушку – это была невысокая худая блондинка с пирсингом в носу и мешковатой одежде. Она посидела рядом со мной буквально минуту, а затем сказала, что нам надо идти. Мы ушли.

На следующий день я обнаружил во всем нашем интернете статью о том, что британский журналист приехал в Москву вербовать скинхедов для подрывной деятельности. Все бы ничего, но на фотографии к этому материалу был я, моя девушка и тот иностранец. Как мне и обещали, мое лицо затерли, на глаза поставили черную полосу, зато лица девушки и британца были четко видны. Этот материал мои коллеги раскручивали по просмотрам и репостам весь день, пока он не дошел до федеральных каналов.

Оказалось, что «моя девушка» – это известная московская последовательница нацистской идеологии, многим знакомая по прозвищу Лена СС или Лена SSex. Ее страницы в социальных сетях увешаны фотографиями фашистской свастики, ее фотографиями со вскинутой вверх рукой и другими подобными вещами. А иностранец оказался британским журналистом, пишущем о коррупции в российской армии.

После публикации данной статьи я несколько дней не мог спать. Мне казалось, что за мной следят. Меня использовали. Эта паранойя не давала мне спокойно работать, поэтому я всё бросил и через неделю уехал обратно в Нижний. Британец слушал нападки на себя и угрозы меньше недели, после чего вернулся домой в Англию. На самом деле, душевное спокойствие – это очень важно.

Глава 4: Сон

Я помню, как столкнулся с одной женщиной на каком-то круглом столе. Она была очень худенькая и суетная. Все время кого-то искала своими глазками-бусинками. У нее были

светлые, крашенные волосы и тонкие длинные пальцы. Она таскала за собой какой-то пакет, из которого торчала какая-то тряпка. Мы с ней столкнулись в коридоре.

– Вы кого-то ищете? – спросил я.

– Мне нужен организатор, – издалека начала она. – Мне нужно передать ему наше предложение и официальные требования.

– Да, какие? Вы кого-то представляете? – спросил я и решил, что на террориста она не похожа.

– Я представляю Союз Матерей за Жизнь и Против Абортов. Мы выступаем против демографии, против убиения детей. А вы знаете организаторов?

– Я знаю только Наталью, она где-то тут была.

– У меня есть официальное письмо от нашей организации. Мы хотим, чтобы губернатор больше внимания уделял проблемам жизни невинно-убиенных младенцев. Поэтому я принесла специально для него наш флаг.

Она развернула ту синюю тряпку, которую носила в сумке. Это действительно оказался флаг с изображением зародыша в желтом круге.

– Мы официально просим губернатора брать этот флаг с собой на официальные мероприятия. Чтобы был флаг России, флаг Региона и наш флаг, потому что мы за будущее России.

Это было ещё не страшно. Страшно мне стало, когда я узнал, что она пытается этого добиться уже пять лет. Она навязчиво преследует губернаторов, министров и мэров, чтобы они брали этот флаг. Её навязчивое поведение напомнило мне меня. Мне начало казаться, что я так же, как и она, ношусь с невыполнимым или заранее неудачным планом. Чего я достиг в жизни? Ничего. Но я не могу отказаться от идеи, которую когда-то считал хорошей. Это как не спрыгнуть вовремя с взлетающего воздушного шара. Ты либо спрыгиваешь недалеко от земли, либо уже летишь. Потом будет больнее падать, но иногда это необходимо.

Несколько ночей подряд я плохо спал. Я тратил уйму времени, чтобы просто уснуть, а затем просыпался в туалет и снова не мог уснуть. А когда мне все удавалось заснуть, мне снились странные сны.

Однажды, Ирина Сергеевна предложила мне пройти психологический тест. Я в это время был чем-то занят, я работал за столом в каком-то офисе, и ответил на тест почти не глядя. Затем, когда стали известны результаты, она подошла ко мне из-за спины и положила на мой стол листок. Я снял наушники, потому что слушал музыку, и впервые обратил внимание на то, что там написал.

В тесте было пять предложений. В каждом предложении было пропущено слово, которое нужно было вставить на свое усмотрение. По этому слову выносился результат. Всех пяти предложений я не помню, но помню два – это как раз те предложения, в которых я как бы допустил ошибки. По версии теста, разумеется.

В первом предложении, в котором я допустил ошибку (по счету оно было вторым), вместо пустого места я написал «человеческая». Это определение шло перед словами «жизнь бесценна». Я написал «человеческая», и по версии теста был неправ. Не только человеческая жизнь бесценна, но и любая жизнь бесценна. Тест упрекнул меня за такую узколобость.

Другое предложение, в котором я допустил ошибку, предлагало ситуацию. На переходе загорелся зелёный свет, и все должны были перейти дорогу. Вопрос был в следующем: «Когда дорогу должен перейти полицейский?» (на картинке в числе прочих была женщина в форме). Я написал «последним». По тесту это означало, что я ставлю всех государственных служащих – полицию, чиновников, врачей и т. д. – ниже себя как гражданина. Я воспринимаю их как обслуживающий персонал, особенно чиновников и полицию. Их работа – служить людям, а значит и мне. Я воспринимаю их как слуг общества. Но ситуация в тесте показала мою неправоту. Не потому, что они не слуги, а потому что загорелся зелёный свет, а значит они могли перейти дорогу так же, как все остальные. Я же допустил мысль, что полицейский должен был пройти последним, хотя свет горел для всех одинаково. Кажется, я был к ним слишком строг. Опять же, по версии теста.

Затем сон продолжился другой картиной. Я был ребенком, которого другой ребенок позвал к себе в комнату. Неожиданно свет потускнел, словно наступила ночь. Мы сели на пол около высокого шкафа, словно мы были внутри него. Свет падал на моего товарища сверху вниз, создавая пугающие тени под глазами и ртом.

Мы с товарищем жили в мире, где обитали люди-жуки. Это всё оставалось за кадром, так сказать, во сне же были только я и мой друг, но ситуация в мире была такая. Эти люди-жуки осуждались обществом, которое их побаивалось. Не каждый мог найти в себе смелость, чтобы взять, отбросить прежнюю оболочку и взлететь в воздух на глазах у других.

Мой друг признался мне там, в этой тихой комнате, где кроме нас двоих больше никого не было, что он хочет взлететь. Он сказал мне, что он жук. В этот момент я посмотрел на его лицо и оно потеряло человеческий облик. На меня из темноты смотрели большие жучиные зеленые глаза, а рот расплылся. Я испугался лишь на секунду, но затем успокоился. Я понял, что эти глаза смотрят на меня не со злобой, а с надеждой и мечтой. Они добры ко мне и хотят от меня понимания, потому что я тоже ребенок.

А затем он посмотрел на потолок, словно там было бескрайнее, зовущее его небо, и сказал, что однажды он полетит. Полетит так, как рождён летать.

Глава 5: Как бы Томск

После очередного приступа самобичевания, моя жизнь снова пошла по накатанной. Правда, осадок все же остался, потому что в последнее время таких приступов становилось всё больше.

В середине марта мне позвонил мой старый приятель, с которым мы когда-то работали и спросил: «Ты ведь актёр?». Я так устал, что даже не поинтересовался, что ему надо или каким образом он обо мне вспомнил. Мне было всё равно. «Да», – ответил я. Он позвал меня на съемку и велел одеться попроще.

– Это как?

– Хотя бы без шляпы.

Мы встретились на окраине города, у каких-то гаражей. Моего приятеля звали Юра, а его оператора Костя. Они показали мне место съемки – какая-то деревянная постройка. Пока они готовились, я учил сценарий. По сюжету мы были в Томске, я был фермером, который взял кредит под выгодный процент, получил от государства субсидию и землю, и теперь у меня и моей жены успешная маленькая ферма с коровами и свинками.

– Почему мы снимаем Томск в Нижнем? – спросил я.

Да я просто заказ получил из Москвы. Они там целое информационное агентство новое под этот проект открыли. Я и новости пишу тоже, мне присылают релизы, а я переписываю. Вот теперь видео снимаем. Остальное они доснимут, там кадры с коровами, все такое.

Я встал на отметку и отчитал то, что для меня написали. Я получил за работу пятьсот рублей и поехал домой. На обратном пути я так хорошо сел в маршрутке, что мне не хотелось вставать. Каждый раз когда автобус делал крутой поворот, и мое тело невольно накрывало волной, я представлял себя собакой, которая хочет высунуться в окно, чтобы почувствовать ветер на лице.

Но перед своей остановкой мне все же пришлось подняться. Мне впервые захотелось сказать человеку, который сел на мое место: «Позаботьтесь о нём. Мы были очень близки. Надеюсь, вам вместе будет хорошо».

Дома я открыл сайт этого самого информационного агентства и стал искать там статьи и новости, но архив дальше двух недель не открывался. Это было нормально для нового проекта, но вот только это была московская контора, которая писала новости Томска и всего федерального округа.

Однажды в какой-то столовой ко мне со спины подошел пожилой мужчина. Он стоял и

смотрел, как я ем, а затем спросил:

– Какой суп дают?

– Грибной, – ответил я и сразу же продолжил есть, чтобы меня не беспокоили.

– Вкусный?

– Да, хороший суп.

Он ещё немного постоял за моей спиной, видимо, ожидая, что я предложу ему суп или

что-то ещё.

– Сильно горячий? – спросил он.

– Нет, нормальный.

Я даже толком не смотрел на него, чтобы завершить нашу неловкую беседу как можно скорей, но чувствовал на себе его взгляд. Он был в серой куртке и теребил в руках кепку.

– А на второе что? Макароны?

– Да, с подливой.

После этого он ещё немного постоял и ушел. Мне было неловко, потому что интуитивно я догадывался, что ему что-то от меня надо, но у меня не было настроения с ним общаться или вникать в его проблемы. Я быстро доел суп и макароны, периодически оглядываясь по сторонам, не смотрит ли он на меня.

А ещё я начал несознательно лгать без всякой на то причины. Иногда я включаю «роль» даже тогда, когда в этом нет необходимости. Например, недавно я ехал в автобусе на заднем ряду, где четыре места. И рядом со мной сел мужчина постарше меня, который очень хотел поговорить. У него было такое настроение. Он поговорил бы с кем угодно, кто встанет у него на пути, а тут попался я. Он был в хорошем расположении духа, но почему-то был удивлен количеству машин на дорогах. Он сказал, что они как будто все повылезали сегодня из гаражей. Я зачем-то сказал ему, что мой отец водитель фуры и сейчас в дороге, чтобы успеть к майским праздникам. Я не знаю, зачем я это сказал, так само получилось.

Чтобы не сидеть без работы, я снова позвонил Юре.

– Слушай, сейчас ничего предложить не могу, я улетаю сегодня в ночь.

– Куда?

– В Томск, представь себе. Спецбортом МЧС! Прикинь!

Я не стал спрашивать, зачем он туда летит, это было очевидно – по работе. Видимо, снимать Томск в Нижнем Новгороде все же было не очень хорошей идеей, и его командируют в Сибирь. Хотя почему бы не найти там режиссёра на местном телеканале? Загадка. Но я никогда не разбирался в логике властей, у них свои порядки, а денег они никогда не экономят, это уж точно. Однажды я в качестве массовки присутствовал на телемосте, на который организаторы из РЖД потратили 5 миллионов рублей, а старший оператор мне сказал, что этих денег никто не видел, потому что все организовано за 500 тысяч.

Юра сказал, что вернется через месяц и дал мне телефон некоего Матвея, который может подкинуть мне работу.

– Слушай, а можно мне видео с нашим сюжетом в хорошем качестве? А то на сайте все в пикселях, – я давно веду архив сюжетов со своим участием, разделяя его по месяцам и поводам. Обычно я просто скачиваю сюжет с доступных сервисов или сайтов телекомпаний, но на сайте этого информационного агентства сюжет был в плохом качестве, возможно, чтобы никто не узнал, что это не Томск.

– Ой, брат, тут не получился. У нас все материалы сразу в архив уходят, и мы их не распространяем, политика такая. Можно, конечно, запрос написать, но я не уверен.

– Хорошо, какой есть.

– Ладно, я уже вещи собрал, выезжаю на рейс, велели не опаздывать. Там ещё артисты какие-то едут, хер поймешь. Может, у них концерт для местного МЧС, не знаю. Я побежал.

Мы попрощались. Я решил, что позвоню этому Матвею завтра, потому что сейчас уже поздно, да и не готов я к разговорам о работе.

Глава 6: Война

Сегодня мне примерно 25, может быть, чуть меньше. Я – обычный деревенский парень, которого настигло беспощадное жерло Великой Отечественной войны. У меня даже нет имени. Согласно вводной, а я не читал весь сценарий, мою семью – жену, пятерых детей и родителей – изнасиловали бандеровцы, которые работают на Вермахт, кажется. Затем они их убили, снова надругались над телами и сожгли заживо (не уверен, что в такой последовательности). То же самое проделали и со скотиной, только потом ещё и съели. Одному мальчику из села они даже переломали ноги и руки и прибили к избе в виде свастики.

У моих друзей-партизан в семье такая же ситуация. Мы – массовка. Играем роль ушедших в лес крестьян, которые борются с карательными отрядами с Украины. Помощник режиссёра нового отечественного блокбастера «Родина помнит» объясняет мне и моим товарищам, куда бежать, когда прозвучит команда «мотор!», как двигаться, что делать.

Я мог бы быть сейчас в другом месте. Матвей предложил мне поработать на выборах «наблюдателем». Я сначала его не понял, а потом понял – мне и ещё паре парней нужно было приезжать на места встречи оппозиционеров с избирателями и устраивать провокации. Платили тысячу на нос, но я отказался, памятуя историю с англичанином. Странно, что в Москве мне предлагали только такую работу. Впору задуматься.

Тогда Матвей сказал, что его друг-продюсер снимает фильм в Подмосковье. У режиссёра там свой дом, поэтому они решили далеко не уезжать. Замечу, что слово «дом» было преуменьшением. Это была настоящая вилла или даже усадьба с домом привратника и несколькими хозяйственными постройками, а также причалом у озера, конюшней и двумя бассейнами. Хороший, видимо, режиссёр.

Я как-то работал на выборах. Мы с напарником Юрой стояли возле Канавинского рынка, раздавая листовки одной из партий. На нас были специальные жилеты, а контингент был в основном пенсионерский. Потом к нам на джипе подъехал Леонид Борисович, который устраивал нас на работу, и сказал, что вечером надо будет походить по городу, срывать плакаты других партий и кандидатов. В тот вечер мы шли вдоль дороги и сдирали плакаты, как вдруг к нам подрулила целая бригада конкурентов. Дело закончилось небольшой потасовкой, но всё могло быть хуже. С тех пор я не люблю выборы, а при виде агитационных плакатов меня передергивает.

Когда старшина крикнул «За Родину! За Сталина!», мы с ребятами ринулись в атаку и перебили бандеровцев. Насиловать их трупы мы не стали, но за близких отомстили. Правда потом я узнал, что по сюжету нас всех сослали в лагеря и расстреляли, но это уже детали. В фильме этих сцен не будет, они как бы за кадром произошли. Родина помнит.

Знал бы я тогда, что через пару недель я окажусь на реальной войне, попросил бы товарищей выстрелить мне в ногу. Мне вдруг вспомнилось моё первое задержание. Я тогда работал в «бригаде свинчивания» – мы с товарищами помогали демонтировать ненужные конструкции или устанавливали нужные. Самый дикий случай у нас был, когда после выборов нас вызвали свинтить фонарь на детской площадке.

Дело было так: перед выборами один депутат установил на детской площадке красивый фонарь в ретро-стиле с несколькими лампами. Открывали фонарь тоже красиво – с журналистами, с местными мамашками, которые были рады новому освещёнию, потому что теперь здесь будет лучше гулять. А вот после выборов выяснилось, что разрешения на установку фонаря нет, а свет к нему подведен и вовсе незаконно. Чтобы убрать фонарь, вызвали меня и ещё двух парней.

Это было ужасно. Когда мы подъехали и начали убирать фонарь, на нас напали те самые мамашки, проклинали нас, чуть до рукоприкладства не дошло. Одна даже снимала нас на телефон, так что мне пришлось закрываться от нее руками. Теперь там нет фонаря, а я до сих пор вспоминаю этих несчастных женщин, которых обмануло государство. Я даже толком не помню, выбрали того депутата или нет.

А в «бригаде свинчивания» я оказался после того, как открыл свое дело – я предлагал компаниями портить рекламные щиты конкурентов. Но моей главной услугой была работа с вращающимися щитами. Знаете, на них обычно по три постера на специальных «жалюзи». Так вот я ходил по очереди в каждую из трех компаний, предлагая им услугу вывода из строя рекламного щита когда именно их реклама будет лицом. Работа была непостоянная, но кое-что мне перепадало. Вот тогда же меня и арестовали за порчу имущества. Разумеется, я никого не выдал. Мне впаяли… распитие спиртных напитков в неположенном месте. Выяснилось, что у полиции в этом месяце был недобор по пьяным (да, бывает и такое). Так что мы договорились – я подписываюсь под тем, что пил в неположенном месте, а они не обращают внимания на какой-то там щит, тем более, что им на него было положить с прибором.

Примерно тогда же я познакомился с Вагитом. Он ходил в начищенном черном костюме, при галстуке, в хороших туфлях. Я тогда ещё подумал, что он, видимо, кто-то важный. Оказалось, что нет. Так часто бывает.

Вагит занимался различной деятельностью. Время от времени он посещал спецприемники для мигрантов, которых должны были выслать на родину, но содержали по несколько месяцев, потому что уже потратили бюджетные деньги, выделенные на билеты, на дачи чиновников. Вагит заявлялся представителем какой-нибудь диаспорты (со своей «горной» внешностью он мог сойти за члена 4–5 различных диаспор), затем договаривался с мигрантами, чтобы они звонили на родину, просили семьи перевести Вагиту деньги на билеты, а он бы им их купил и все устроил. Разумеется, затем Вагит пропадал.

А встретились мы с ним в милиции. Нет, его не арестовали, меня тоже. Мы заполняли с ним жалобы на действия сотрудников полиции в Европейский Совет по правам человека. Делали мы это, разумеется, под присмотром и под диктовку сотрудников полиции. Таким образом мы заваливали совет липовыми бумажками, каждую из которых они обязаны были рассмотреть, убивая время, которое могли потратить на реальные жалобы на пытки. За каждое обращение мы получали двести рублей. Я, например, изображал жителя Твери, который приехал в Нижний Новгород на заработки, но подвергся нападению со стороны неизвестных мне ментов. Вагит же разыгрывал национальную карту. Такие бумажки мы писали раз в квартал пока организацию, помогавшую жертвам ментовских пыток не прикрыли. Тогда уже наши услуги не понадобились.

Глава 7: Томск

В самолете до Томска я вспомнил, что однажды был на лекции человека, который утверждал, что Нижний Новгород – это центр мира. А точнее – «колыбель жизни». Дело было в библиотеке, где собрались, в основном, пожилые люди. Многие из них держали в руках книги лектора или других похожих писателей, а их оказалось довольно много. Они были плохого качества издания – простая черная обложка с желтыми тонкими страницами внутри.

Лектора звали Михаил Викторович. Он научно доказал в своей книге тот факт, что миллионы лет назад метеорит, убивший всё живое на планете, попал именно туда, где сейчас сходятся воедино две реки – Волга и Ока. Якобы, эта низина образовалась именно таким образом. А колыбелью жизни Нижний Новгород стал благодаря тому, что после падения метеорита, из недр Земли начала вытекать вода, которая заполнила моря и океаны. Как-то так.

Мы приземлились в аэропорту Томска поздно вечером, когда было уже темно. В составе группы был я, фотограф Илья, несколько солдат, две собаки, несколько сотрудников МЧС, а также какой-то важный полковник. Плюс гуманитарный груз. Перед отбытием в Сибирь, я подписал бумагу, в которой за хорошее вознаграждение согласился играть мэра Томска. Да, мне это тоже показалось странным, ведь у меня даже костюма нет. В случае разглашения чего бы то ни было из того, что мне предстоит увидеть, меня лишат не только обещанных денег, но и свободы по статье «Государственная измена». И никто об этом не узнает. Зачем я это подписал? Я до сих пор точно не знаю. С одной стороны, мне нужна была работа. С другой – это был большой проект, частью которого мне хотелось стать. В третьих, меня рекомендовал Юра, так что мне не хотелось его подводить.

Когда я увидел томский аэропорт, я не поверил своим глазам. Он был частично разбомблен – здесь явно шли вооруженные бои. Вот только с кем? Я пока опасался задавать вопросы, но иногда подслушивал переговоры важных лиц. Так, я узнал, что полковника направляют на север области, чтобы он подавил сепаратистов у границы. В аэропорту был небольшой филиал армии – много машин, тяжелая техника, пулеметы, минометы, а также техника МЧС. Никакого гражданского населения я не заметил, зато на полу было много грязи и, почему-то, опилок.

Мы с фотографом Ильей быстро пошли за нашим провожатым по имени Михаил. Нас гнали вперед так, что я толком ничего не успел понять. Он посадил нас в «Газель» и отправил в гостиницу, где меня должен был встретить Юра. Мы ехали по улицам, мимо домов с выбитыми стеклами, со следами взрывов и пуль. На улицах не было никого – комендантский час, объяснил водитель. Периодически он доставал красный пропуск, чтобы нас пропустили через блокпосты. По его словам, здесь была война. Теперь она переместилась севернее, по крайней мере, один из ее очагов. Учитывая, что фотограф даже не пытался снимать, я понял, что нам кранты. В том смысле, что мы стали частью такого серьезного дела, что лучше держаться ниже радаров.

В гостинице сохранился какой-то персонал. Девушки с бегающими глазами проводили нас в наш номер – там было две кровати, кондиционер, небольшой балкон, какой-то куст в углу и неработающий телевизор. Как сказала администратор Лена с желтой ленточкой в косе, телевидение не работает, как и радио, и газеты – все каналы информации перекрыты. Зато есть горячая вода и электричество. Чайник – общий на этаж, стоит там же, где гладильная доска.

– А как там? В стране вообще? – спросила Лена.

– Все так же, – ответил я. Мне хотелось добавить «пьют и воруют», но момент был

неподходящий. – Нормально.

– Скорей бы все это кончилось.

Мы заселились в наш номер на третьем этаже с видом на площадь. Я нашел Юру и Костю этажом ниже. Они курили на балконе. В углу заряжались аккумуляторы для камеры. Их было не узнать. Точнее, Юру. Костю я до этого особо и не знал, а вот Юра изменился. Вся его беззаботность и жизнерадостность улетучились, будто их высосали или содрали, как маску с лица. Он был хмур, молчалив, и много курил. Иногда его потряхивало. На нём был не по погоде теплый свитер с высоким воротом на молнии и тапочки. Он словно только что отыграл нехилый концерт на Грушинском фестивале.

– Прости, старик, – начал он. – Я им про тебя рассказал ещё в Москве, не думал, что

тут вот так все получится. Я же не мог, когда понял, в чем дело, отсюда тебе позвонить, даже в интернет выйти не могу.

– Да ничего, – ответил я. – А что тут творится?

– Да я сам не знаю. Я когда вписался в это, думал лёгкий заработок, а тут вот война

идет.

– Кто с кем?

– Местное население против армии. Вторая гражданская, короче.

– Брат на брата, – добавил оператор Костя, до этого и после этого, молчавший как

истукан.

– А почему никто не в курсе?

– Вот так вот работают, вот почему, – он докурил и выбросил бычок в маленькую консервную банку из-под зеленого горошка. – Я слышал от режиссёра, что когда тут грянуло… все это, руководство страны приказало все отрезать: интернет, телевидение, радио. Никакой информации за границу не выпускать, пока всё не кончится.

– А из-за чего это?

– Я так понял, что местным надоело терпеть то, что все деньги уходят в Москву, и они решили отделиться от страны или организовать Республику с большей независимостью, чтобы нефтяные и газовые деньги здесь оставались. Они тут собрали товарищей, сначала митинги устраивали, а потом их начали в тюрьмы сажать, штрафы выписывать неподъемные, объявлять непатриотами, иностранными агентами, боролись с ними всеми доступными методами, пока они не взорвались – пошли на администрацию, на полицию, на всех. Такой бунт был, как в семнадцатом году. Наверху сказали, чтобы никакого раскола страны. Хотя на самом деле все из-за денег.

– Понятно. А мы тут зачем?

– Вот, формируем новости. Повестку дня, так сказать. Чтобы вся остальная страна думала, что здесь все отлично – коровы дают молоко, матери рожают, мужчины работают.

Илья тут был за фотографа местного информационного агентства, которым руководил некий Аркадий Максимович, «министр связи», как его в шутку тут называли, потому что у него одного был Интернет. Этот Аркадий в Москве был чьим-то пресс-секретарем, да видно хорошо справлялся со своей работой, амбициозный молодой человек, так сказать. Он здесь теперь за главного – руководит телестудией и информационным агентством. За это ему обещали свою медиагруппу в Москве по окончанию операции – федеральный телеканал, информагентство, может газету или ещё какие бонусы. От него требуется работать так, будто здесь всё зашибись, только бы в кадр не попали обстрелянные дома, воронки от бомб, трупы и всё такое.

А я теперь мэр Томска по имени Евгений Кудряшов – член правящей партии, эффективный менеджер, хозяйственник, борец с коррупцией, лучший друг ветеранов и собак. И костюм мне уже купили – синий, дорогой. И я так понял, что имя и биографию – родился в Нижневартовске, окончил техникум, работал на заводе, затем стал директором своей фирмы, затем депутатом и так далее – мне придумали специалисты. Так что имя «Евгений Кудряшов», наверное, что-то значит. Или звучит равно просто и доверительно, чтобы так звали руководителя.

На следующий день мне выдали мой костюм и показали кабинет, в котором сразу же прошла моя первая фотосессия с Ильей. За спиной у меня висит фотография лидера страны и флаг России. На столе – какие-то важные бумаги, черная ручка, компьютер, а излучать я должен – по словам Ильи – уверенность, стабильность и честность. Я позирую в костюме почти час, пока Илья возится со светом и набирает кадров для разных новостей или страниц в интернете, где я должен присутствовать, например, в Википедии. Он теперь будет ходить за мной на официальные мероприятия, как и Юра с Костей. Мне также нашли некоторую свиту – я буду ходить с охранником, который будет мелькать на заднем плане с серьезным лицом, а если что говорить «Евгения Семеновича прошу не беспокоить».

Я буду встречаться с фермерами, врачами, учителями, ветеранами, которые будут либо актёрами, либо настоящими людьми, работающими добровольно или за щедрое вознаграждение. Теперь я важный человек, по крайней мере, в местной прессе. Вот только мое лицо отныне будет и на федеральных каналах, чего я всегда старался избегать. Ладно, меня так хорошо одели и причесали, что никто не узнает, даже бывшие одноклассницы. Один только Аркадий Максимович обращается со мной как с куклой Барби или с неодушевленным предметом, который он может наряжать и двигать, как захочет. Но если не обращать на него внимания, а также на то, что в любой момент может начаться артобстрел или мятеж, то работать здесь вполне терпимо.

Хоть я и являюсь мэром, я все равно вхожу в пул журналистов. Нам выделили этаж в здании бывшей телекомпании. Сейчас здесь пусто, никто дажетолком не убрался. Какую-то офисную технику забрали с собой журналисты перед закрытием, что-то расхватали мародеры. Так что наш технический директор Иван, большой такой мужик, все поставил и наладил практически с нуля. Главное, он оборудовал эфирную студию, а также комнату для монтажа, где у нас сидит Валерия, режиссёр и монтажер из Москвы – низкого роста, шатенка, в левом ухе сразу несколько колец, работает быстро, но основательно, лишних вопросов не задает, скучает только по интернету и нормальному кофе.

Так как новости мы делаем не для внутреннего рынка, а для федеральных каналов в Москве, нам не нужно делать ничего, кроме 1–2 выпусков новостей в неделю, что нам вполне по силам. Нам также достали чайник и микроволновую печь. Когда все на выезде, Лера может сидеть в целом здании одна в окружении чьих-то фотографий на стенах и перегородках между рабочими местами. По рабочим столам можно сказать, кто на них сидел: девушка-кошатница, парень-автомобилист или девушка-тусовщица.

Как мне объяснил Юра, Аркадий Максимович занимается исключительно пиаром. Военную операцию возглавляет генерал Тимофей Денцов и его штаб, а главным в городе (неформально) является некий Матвей Александрович. Никто точно не знает, откуда он взялся.

– Я не уверен, что у него есть настоящее имя или даже родители, – сказал про него Юра. – Так что он, скорее всего, из ФСБ. Другого руководителя в городе нет. Ну, конечно, можно выбить себе кое-что у военных, но реально всем тут заведует Матвей Александрович, а его лучше не злить. У него здесь абсолютная власть, так что он без суда и следствия может расстрелять тебя на главной площади, и никто ему и слова не скажет. Плюс есть ещё отряд «Русские витязи» – это острие меча нашей армии. Командует им человек с позывным «Монарх». Судя по описанию, он всё время ходит в темных очках, носит бороду и маленький нательный крестик в виде автомата Калашникова на серебряной цепочке.

Этой же ночью мне приснился сон. В нём я был одновременно действующим лицом и наблюдателем. Я снова жил в каком-то фантастическом мире, где действовали свои законы. Главным законом было правило «Жизнь за жизнь». В нашем УК или Конституции, точно не могу сказать, было прописано, что если человек хочет отнять жизнь, он должен дать жизнь. Так, если женщина решилась на аборт, она сначала должна спасти кому-то жизнь или создать ее. Она могла родить одного ребенка, чтобы иметь право убить следующего. Или же пожертвовать орган для кого-нибудь больного, например, отдать почку. То же самое касалось и преступников. Если кто-то совершил убийство, он должен был возместить ущерб, создав жизнь. Это можно было сделать разными способами, включая донорство органов или семенной материал. С третьей стороны были те, кто создал жизни больше, чем другие. Например, пожарный, спасший человека, мог совершить убийство. Это было как бы законно. И людей, которые спасли много жизней, все уважали и даже хотели выкупит у них право лишить кого-нибудь жизни, но закон это запрещал, зато такие люди могли стать киллерами. Только вот им пришлось бы доказывать то, что убийство было их личной целью, а не заказом, иначе плохо было бы всем. Короче, я не до конца досмотрел сон, но понял эти простые правила – если отнимаешь жизнь, тогда должен возместить жизнь.

Глава 8: Пенсионный фонд России

Аркадий Максимович нанял ещё девушку, специалиста по SMM, которая сидела в Москве. Я так понял, что в основном она работала интернет-ботом, а также принимала участие в нашем проекте, создавая профили в социальных сетях и какое-то подобие жизни. А наш дружный коллектив отправился на первую съемку – и сразу в Пенсионный фонд. Как я уже говорил, Евгений Кудряшов – лучший друг собак и пенсионеров, а так как с собаками тут не густо, мы пошли по самому активному электорату, словно у нас скоро выборы. Но ведь нам и нужно было создавать впечатление, что у нас самые обычные новости. А это значит, что нужно одновременно работать и делать вид, что работаешь, и ходить туда, куда все ждут, чтобы ты сходил, иначе могут заподозрить, что ты не настоящий чиновник. Если граждане увидят, что я реально что-то делаю или делаю что-то слишком усердно или правдоподобно, они могут это неправильно понять, а нам нужно было работать, но не слишком, иначе подозрительно.

Директор местного отделения ПФР готов был сотрудничать. Ему и семьям его детей сохранили квартиры, а также предоставили некоторые поблажки. Александр Викторович на вид был словно мумия в твидовом пиджаке. Он был очень худым, казалось, что он и руку мне протягивал с трудом. Но не потому, что я был ему противен (хотя этот вариант я тоже не исключаю), а потому что сил не хватало ее нормально поднять. Его кабинет был обставлен так, как я себе это и представлял – старые советские стены, много мебели из ДСП, шкаф с подарочными сервизами, какие-то несущественные грамоты, отдельный стеллаж с рабочими документами, портреты вождей, ковер и длинный стол для совещаний. В воздухе витал запах Советского Союза, который усиливался, когда ты шел по коридору, внутри которого гулом разлетался звук твоих шагов, словно в старом кино. Не хватало только печатных машинок на столах и кудрявых машинисток, без них ощущение было неполным.

По дороге до Пенсионного фонда я изучал пресс-релиз и свою речь. Мне предстояло сказать несколько слов в рамках пресс-подхода. Забегая вперед скажу, что кроме нашей камеры там никого не было, но Илью попросили подержать какой-то неработающий диктофон, чтобы казалось, будто там несколько журналистов. Информационный повод был выбран самый лучший – повышение пенсий. Согласно релизу, кроме индексации пенсий на инфляцию, правительство добавило ещё по 448 рублей пенсионерам-инвалидам и 224 рубля работающим пенсионерам. Я должен был сказать, что это отличная новость, что наши пенсионеры ни в чем не нуждаются, что уровень жизни растет, что сегодня пенсионеры получают столько, что могут без ущерба для себя помогать своим работающим внукам или ездить на отдых за границу. На мой взгляд, текст был не очень и явно написан каким-то хипстером в Москве, но я пока не знал, насколько я могу вмешиваться в процесс и спорить с Аркадием Максимовичем. Поэтому я просто все заучил. Также нам предстояло снять несколько планов того, как мы сидим за столом и приятно общаемся. Изначально думали ещё пару пенсионеров опросить на улице, но с этим было столько сложностей, что они не стали заморачиваться.

Мы сели друг напротив друга, как и положено в таких случаях. Юра велел нам улыбаться, но так, чтобы обстановка казалась дружественно-рабочей. Александр Викторович заметно нервничал, все время запинался, не знал, куда ему деваться, отвлекался, извинялся, снова запинался. Юра как мог его успокаивал, но от этого становилось только хуже.

– Хорошо, – говорил Юра. – 20 секунд поговорите о пенсиях, что-то рабочее, как вы всегда делали, вы же этим давно занимаетесь.

Через пару неудачных дублей, Юра предложил такой вариант.

– Ладно, вы не уходите со своих мест, а мы с оператором сейчас отойдем в сторону, нам надо кое-что обсудить.

На самом деле Юра оставил камеру включенной, так что я спросил у Александра Викторовича, какие пенсии здесь были раньше, как он тут руководил. Александр Викторович рассказал мне немного о своей работе, заметно ожил, расслабился. Потом Юра набрал достаточно материала, а затем был пресс-подход. Викторович уже немного отошел, так что 20 секунд наговорил. Я с улыбкой от уха до уха рассказал о повышении пенсий. Мне понравился такой стиль. Меня слушали, меня уважали. По крайней мере в моем воображении.

По дороге на телестудию, мы увидели несколько трупов прямо на дороге. Там было двое мужчин, кажется, и одна женщина.

– А полиции у нас нет?

– Есть, – ответил Юра. – Это они и сделали, скорее всего.

– За что?

– Не знаю, видимо, что-то нарушили. Может, пытались уехать, но их поймали, привели на площадь, и вот.

– А это законно?

– Легитимно, – отрезал Юра.

Валерия отлично смонтировала наш разговор с Викторовичем с архивными съемками каких-то довольных пенсионеров. Плюс ещё общие виды улиц города, по которому гуляют люди с детьми, и готов наш сюжет. Юра начитал закадровый текст, получился сюжет на 1:57 для вечернего выпуска по первому каналу. Это был немного волшебный момент – все словно замерли, затаив дыхание, будто мы прошли точку невозврата. В такой судьбоносный момент, будь то объявление о начале Второй Мировой войны или смерть важного человека, каждый должен запомнить, что он делал в ту минуту. Я, например, сидел на табуретке у маленького стола с микроволновкой и чайником, попивая растворимый кофе из пластикового стаканчика.

Запись отдали на флэшке Аркадию, чтобы он по своим каналам передал это в Москву. Он сам, конечно же, тоже отсмотрел материал и остался доволен. Только меня пожурил за то, что «выгляжу не солидно». Он пояснил, что я держусь не как начальник. И что тут удивительного? Мне надо ещё работать в этом направлении. Буду иногда давать указания. Хотя кому? Ладно, сам разберусь. Критиковать может каждый.

Ночью я не мог уснуть, а когда все же сон пришел, раздались взрывы. Здание немного потрясло, но ничего страшного не случилось. Я в трусах выбежал в коридор, где носились другие постояльцы, а также Лена, которая всем говорила лечь на пол у несущей стены. Я решил ей немного помочь, направился к ней, но меня снес какой-то толстый мужчина, наспех надевающий брюки на свои волосатые ноги. Потом взрывы прекратились. Все начали вставать с пола, я тоже.

Некоторые из нас вышли на улицу, чтобы посмотреть, что это было, хотя идея была так себе. Я решил посмотреть на все с балкона и увидел несколько горящих зданий. Как потом оказалось, сепаратисты завладели гаубицей, или чем-то таким, и нанесли удар по военной базе. Для военных это был укол, но зато в сердце. Однако, нашу обстановку это только усугубило. Денцов приказал усилить оборону города. Матвей Александрович увеличил число патрулей и арестов. Люди пропадали буквально с улиц. В такой обстановке, Аркадий выбил нам ещё бюджет, мотивируя это тем, что нам нужны альтернативные сюжеты – о войне. Его идею изначально не поддержали, но если ситуация вышла бы из-под контроля, то надо было оперативно на нее реагировать. И тогда были бы нужны сюжеты, в которых зрители четко бы увидели, кто враг и фашист, а кто освободитель и спаситель. Москва выделила деньги на вторую съемочную группу, но Аркадий решил справляться пока своими силами, хотя деньги лишними не были.

Юра в одночасье стал военным корреспондентом, работающим в мирной и военной редакциях. Каждые два дня мы должны были снимать обычные сюжеты, а раз в неделю – военные. Первые шли в эфир, вторые – в архив.

Первым делом Аркадий разработал таблицу, из которой было ясно, кто и с кем воюет. На стороне сепаратистов, или как их просто называли «сепаратов», были сплошь местные зеки, воры, оппозиционеры, либерасты, педофилы, аферисты и другие представители «пятой колонны». Для удобства их всех окрестили «сепараты», чтобы обезличить и выработать к ним ненависть, не привязанную к конкретным личностям. Против них были герои, мужественные мужчины, парни из простых семей, добрые и сердечные люди, которые не допустят насилия и фашизма. Последнее слово Аркадий употреблял часто, видимо, научился у кого-то.

Юре было поручено снять «внешку» – разрушенные сепаратами дома, убитых гражданских, изнасилованных детей (а Аркадий точно в прошлой жизни не был сценаристом?), окопы, воронки и пулевые отверстия. Илья должен был тоже самое сфотографировать, да так, чтобы потом ещё World Press за это получить.

У Аркадия на летучке был явный энергетический и творческий подъём, словно раньше его чем-то ограничивали, а вот теперь он делает то, к чему давно готовился. Девушка-SMM, она же Катя, должна была создать несколько десятков аккаунтов с полным набором друзей и фотографий, которые потом выступали бы против сепаратов, репостили новости про наши победы, выступали бы против сепаратизма вообще и фашизма в частности.

Вот только была одна проблема – у Аркадия не было главного злодея. В нашем случае это было не так важно, тут сама война и сепаратизм выступали достаточными злодеями, но для драматургии не хватало персонифицированного зла, которое Аркадий возжелал найти или выдумать. Он обязательно должен был быть фашистом, атеистом и гомосексуалистом. Тут же Илье поручили фотопроект «Разрушенные церкви Сибири» про церкви, которые приказал разрушить или взорвать наш пока ещё не существующий злодей.

– А мне что делать? – спросил я.

– Ты мэр.

– Нет. Я мэр, если нет войны. Какой может быть мэр на войне? Это же другой сценарий. Тогда нам целый кабинет чиновников нужен. В мирное время один мэр может ходить туда сюда. А в военное время всем руководят генералы, штаб, Москва. Допустим, все откроется, и нам понадобиться план Б – что будет с Евгением Кудряшовым?

– Я подумаю. Возможно, мы его оставим. Но надо прикинуть, что делает мэр на войне.

– Надо подумать.

Кажется, я отвлек Аркадия от действительно важных задумок своей жалкой персоной, но события принимали неожиданный оборот. Мы даже ещё на ноги не встали, а нам уже подбрасывают такие вызовы, с которыми ВВС бы не справились.

Глава 9: Генеральская дача

Я сижу на каком-то пеньке посреди поля, хочу закурить, но вспоминаю, что не курю. Я думаю о том, как давно здесь шли бои. Я вижу несколько воронок от мин, брошенные на дороге искореженные машины с разбитыми стеклами, словно в фильме про зомби-апокалипсис. И посреди этого как бы естественного пейзажа, стоит съемочная группа нашего телеканала. Словно инопланетяне высадились на поле и стали снимать шоу о своем приземлении. Только вот прилетели они аккурат под зомби-апокалипсис. Плохой сценарий для фильма.

Аркадий лично руководил съемками, попутно набрасывая что-то в своем планшете или играя там в игры. Юра брал интервью у местной жительницы, которая сбежала от ужасов войны. Ее Аркадий нашел в местном театре, который, по понятным причинам, уже закрылся. В первый раз, когда оператор Костя начал съемку, она очень уж переигрывала, словно ее только что пытались изнасиловать сепараты. Даже Юра смекнул, что это перебор и уговорил ее умерить энтузиазм. Актриса, а ее кажется звали Юлия, настроилась и сократила старания вдвое.

– Ой, они пришли, разграбили все магазины, запретили людям выходить на улицу, а тех, кто выходил, убивали на месте, дома сжигали. Я взяла в охапку детей и сбежала, чтобы просить помощи у армии. У меня мама – инвалид, пришлось её пока оставить, но я за ней вернусь, если они её не затравят газом.

И это была ещё умеренная версия её речи! Я уже говорил, что видел людей, которые слишком стараются. Как та актриса, которая играла на митингах. И эта в поле тоже актриса. Может, это одна и та же? Надо бы запомнить ее лицо. Затем наши ребята сняли внешку, а потом мы погрузились в «Газель» и отправились в расположение нашей армии.

Командующий войсками генерал Денцов в съемках участия не принимал. Нас встретил сержант Попов, который проводил нас в палатку, где нас ждал Матвей Александрович. Я до этого о нём только слышал, а вот теперь на секунду увидел. Прежде чем он выставил из палатки всех, кроме Аркадия, я успел заметить, что он был гладко выбрит, носил черную рубашку с красным галстуком, зачесывал волосы назад, постукивал ручкой по столу и смотрел на всех исподлобья. Я так понял, что между ним и Аркадием были некоторые противоречия. Ему не нравилось, что Аркадий получает поддержку из Москвы в обход его интересов. Их сферы влияния были различны, но Матвей был из тех, кто предпочитал держать все под личным контролем. И когда Аркадий звонил в Москву, выпрашивая что-нибудь для нашего дела, а потом Матвей узнавал, что он должен содействовать Аркадию, то очень злился.

Мы с Юрой, Костей и Ильей присели на какие-то ящики с угрожающими надписями. На секунду мне захотелось стукнуть по ним молотком или чем-то таким, чтобы раздался большой взрыв и нас разнесло, как в мультфильме. Юра и Костя тут же взялись курить, Илья просматривал на экране фотоаппарата снимки, сделанные на поле брани. А я смотрел, как лысенькие солдатики перетаскиваются какие-то ящики, мешки и вообще все, что прикажут. Лица у них были несчастные. Я представил себе, что где-то в небе летает дрон, который смотрит на нас беспристрастно, но может убить в любой момент, если ему что-то не понравится. Прямо как…

Аркадий вышел из палатки изрядно на нервах. Раунд закончился либо победой Матвея, либо ничьей. В этот момент я понял, как мне получить роль, которую я заслуживаю.

– Как прошло, – спросил я, заранее прогнозируя ответ по лицу Аркадия.

Нам разрешили снимать, выделят пару ребят, которые, правда, ещё не были в бою, но мы с ними поработаем, текст разучим, и нормально будет.

– А что вам сказали?

– Ничего не сказали, я со всем разберусь.

Аркадий отошел в сторону, а я за ним. Встал рядом и говорю:

– Да что он понимает в нашем деле. Вы это все организовали так, как он бы не смог. Вот он и быкует.

– Точно. У нас есть все права быть здесь, так что его слово тут не главное. Он сам всего лишь функционер, так что если ему скажут – он сделает.

– Давайте за работу?

– Ага.

Конечно, это была прямая лесть, но я не собирался вставать с ним на одну ступень, мне нужно было держаться на одну ступень ниже. Это достаточно доверительная ступень, сохраняющая рабочие отношения. А кто не любит небольшую лесть, когда он трудится и добивается результатов? Всем приятна маленькая похвала. Аркадия некому было похвалить сверху, как ему бы хотелось, поэтому он вынужден был общаться с нами.

Мы встали на краю базы, спиной к туалетам, поэтому некоторые бойцы, прежде чем зайти по нужде, десять раз оглядывались на нас и нашу камеру, не снимаем ли мы их. Нам выделили какого-то парня, который быстро доложил об успехах пехоты и достаточном количестве единиц техники. Мне было очень скучно, потому что я весь день не участвовал ни в чем. Один раз помог штатив понести, но это не великий повод для гордости. Скорей бы мы разделались с этим сюжетом, отправили бы его в архив Аркадия, а затем взялись бы за репортаж про работу мэра.

Едва я начал скучать, как к нашей съемочной группе подошел лысенький солдатик в очках, который уведомил нас, что генерал Денцов очень занят, но хочет пригласить нас к нему в гости. Явиться положено в семь часов вечера по такому-то адресу. Приглашена вся съемочная группа. Юра, в отсутствии Аркадия, вышел вперед и любезно принял приглашение. Молодой человек, похожий на хоббита, быстро удалился. Юра только развёл руками.

– Если генерал зовёт, то по-любому придется идти. Может, он просто познакомиться хочет.

Вечером того же дня мы явились в дом к Денцову. Это был частный дом, который охранял военный караул с собаками – немецкими овчарками. Нас всех тщательно обыскали перед высоким синим забором, а затем пустили на территорию, равную, пожалуй, футбольному полю. У генерала здесь был свой дом (хотя свой или не свой никто не спрашивал) с прогулочными дорожками, прудом, беседками и детским городком. Мы были не одни – у Денцова была довольно веселая вечеринка, на которую пришло, по моим скромным подсчетам, примерно 30 человек.

Хоббита звали Денис Лобный, он был личным адъютантом у генерала. К нему здесь относились как к секретарше, разве что за задницу не щупали. Зато каждый важный человек считал своим долгом что-нибудь ему поручить, а затем отругать за плохо выполненную работу или неумение работать вообще. Денис проводил нас в беседку, где жарили шашлыки. Стол был уже накрыт – водка, вино, соленые томаты и зелень, много хлеба, кетчуп, вареная картошка и так далее. От вида этих яств у нас всех мгновенно потекли слюнки. Юра, Ваня и Костя тут же хлопнули по стопке. Ваня закусывал зеленым луком, Юра и Костя запивали томатным соком. Я пока воздерживался, меня куда больше привлек лаваш, в который можно было завернуть шашлык. Валерия попросила Юру налить ей вина. Кажется, они очень быстро расслабились и обрадовались возможности отдохнуть. Я же наоборот, напрягся. Аркадия я не видел. Молча поедая шашлык, я мысленно готовился взять ещё, пока дают, но тут пришел хозяин дома. Он был уже хорошенько пьян, а значит исключительно общителен, щедр и любвеобилен. В этот вечер он любил всех, кроме тех, кто не пьет. Поэтому его первым боевым заданием стало напоить меня как можно быстрей. Я поначалу отказывался, но под давлением коллектива все же дал слабину и выпил водки.

– Мэр-пьяница!

Генерал рассмеялся и с чувством выполненного долга прилип к Юре. Выяснилось, что ему очень импонируют журналисты (наверное только те, кто на его стороне). Он считал нас (а ему незачем было объяснять тонкости нашей организации) кем-то вроде интеллигенции, поэтов или артистов. Видимо, генерал очень много общался с людьми себе под стать – военными, чиновниками и бизнесменами. Мы же для него были как глоток свежего воздуха, как возможность прикоснуться к прекрасному и творческому. Поэтому сегодня он нас очень любил. Он расспрашивал Юру о его работе, положив ладонь с короткими пухлыми пальцами ему на плечо, потом приставал к Валерии, подливая ей вина. А когда она отказывалась, предлагал ей перейти на шампанское или продолжить в бане. Валерия мастерски отбивала его тонкие ухаживания, но от вина она стала сильно шумной, поэтому когда Денцов предложил ей пойти танцевать, она незамедлительно согласилась.

Также я не видел здесь Матвея Александровича. Хотя этому я и не удивился, учитывая его мрачную репутацию. Наверное, в такое время он летает по округе и пьет кровь крестьянок. Позже появился Аркадий, который рассказал нам, что Денцов нас очень любит и приглашает в любое время на поле боя. Если надо что-то снять – он все организует. Даже пострелять даст, если очень попросим. Аркадий был немного не в своей тарелке. Сразу видно, это было не его общество. Он допил своё вино из пластикового стаканчика и ушел куда-то в темноту.

Юра, Иван и Костя направились в сауну с каким-то полковником, его любовницей и какой-то шишкой из МВД. Так что я остался один у стола и делал то, что мне нравилось – ел. Я успел съесть две порции шашлыка в лаваше с овощами, запил все это яблочным соком, попробовал картошки с укропом. Потом, от скуки, выпил красного вина из пакета и заел его бутербродом с колбасой. К этому моменту еда уже не приносила никакого удовольствия, но и добираться в гостиницу самостоятельно я очень боялся. В городе работал извоз, но про него ходили разные слухи. Тебя могли ограбить, убить, увезти куда-то в лес, завербовать или ещё что-нибудь похуже. Поэтому я долго наворачивал круги вокруг стола, пока не замерз и не решил зайти в дом, посидеть в тепле.

Рядом со мной присел седовласый мужчина в хорошем костюме. Судя по его словам, ему было уже за 50, но выглядел он на 40. Он был в хорошем настроении, и ему хотелось поговорить. Он все время держал в руке стеклянный стакан с виски.

– У меня тут был бизнес, небольшой ритейл, но пришлось все активы перевести. Я теперь все деньги держу в Швейцарии, у меня там небольшой отель, три звездочки, ничего такого. Все друзья уже в Лондоне, а мне там не очень нравится. Я там не чувствую Европу, а вот Италия или Швейцария – это другое дело. Но времена, конечно, сейчас тяжелые. У меня дети сейчас живут в Италии, я их вижу раз в месяц, все время на ногах, все время с кем-то выпиваю, чтобы от них что-то получить, печень уже не та.

– Как в таких условиях делать бизнес? А?

– Для бизнеса нужна предсказуемость действий властей, а у нас ее нет. Я имею ввиду всю страну, а не только регион. А как вы оказались тут?

– У меня с сыном Денцова совместный бизнес, небольшие доли в одной строительной фирме в Краснодаре. А вы?

– А я мэр.

– Очень приятно. А что, тут есть мэр? И как вы управляете городом?

– Я тут недавно, ещё осваиваюст.

– Понятно. Но ведь вся власть, как я слышал, все равно у военных.

– Да, конечно. Я вообще раньше в аэропорту работал, багаж размещал.

– Неплохая карьера.

– Согласен.

– Будете в Швейцарии, я вас приглашаю в свой отель, отдохнёте от… суеты.

– Спасибо.

Мой новый знакомый ушел куда-то ещё, а я твердо решил уйти с этой вечеринки. Я уже собирался придумывать наименее опасный способ передвижения, вспоминая самые эффективные приемы в драке с цыганами, если вдруг встречу бандитов, но тут я увидел, что Аркадий идет к своей машине. Я попросил его подвезти меня до гостиницы, он согласился. Кажется, неохотно.

Некоторое время мы ехали молча, но потом я спросил:

– А вам можно за руль? Вы же пили.

– А ты тут гаишников много видел? Сейчас можно почти все, особенно если у тебя есть «корочки».

– А раньше было не так?

Аркадий помолчал, а потом рассмеялся.

– Почему вы решили уйти с праздника?

– Да какой там праздник, просто жируют по-тихому. Тошно.

Машина немного вильнула, из-за чего я, на всякий случай, проверил свой ремень безопасности.

– Я тут думал о нашем деле, – начал Аркадий. – Знаешь, чего нам не хватает?

– Чего?

– Образа врага. Не просто сепаратов, а настоящего… Че Гевары или Саддама Хусейна,

понимаешь?

– Понимаю, персоны.

– Да, точно. Нам нужен кто-то, кого мы могли бы назвать главным врагом народа, как Обаму, понимаешь? Вот бы такого найти.

– Есть у меня один на примете.

– Да? Кто?

Аркадий так посмотрел на меня, что забыл про дорогу.

– Я слышал про одного лидера сопротивления, у него позывной «Папа Джон».

– «Папа Еж»? – не расслышал Аркадий. – И кто такой?

– Папа Джон, – ответил я. – Я слышал, что он тот ещё зверь, знаете. Говорят, это он эту войну начал. Мне там солдаты на военной базе рассказывали. Говорят, что он – мощный мужик, рукой детский череп может раскроить, всегда ходит с большим ножом и всё за собой сжигает, чтобы никому не досталось.

– Круто, круто, круто! – завопил Аркадий и стал бить ладонью по рулю. – Офигеть! Вот кто нам нужен! Отлично! У нас есть злодей! Я завтра набросаю план действий, сценарий в основных лицах, с Юриком обсудим, а там – разгуляй! Это ж класс! А он русский рэп слушает?

– Не знаю, – ответил я и задумался, что это за глупая кличка «Папа Джон»? Как это

пришло мне в голову? Нет бы что-то страшное, типа «Черный Скорпион» или «Огненный

тигр». Нет! Надо было какую-то глупость сморозить!

Аркадий довез меня до гостиницы и уехал по пустым ночным дорогам к себе – он жил в хорошей квартире в доме, где жили все начальники или важные люди, включая даже пару местных, кто сохранил былой авторитет или был полезен.

Я зашел в гостиницу и увидел на стойке регистрации Лену.

– Привет. Где все?

– Так ночь на дворе, я одна.

– Понятно.

– А что у вас происходит? Слышно какие-нибудь новости?

– Новости мы не берем, мы их сами придумываем. Так что реальных новостей я даже не знаю. А у вас как?

– Нормально.

– У тебя есть семья?

– Да, родители, они в деревне живут. Я у них давно уже не была, не могу выехать. Даже не знаю, как они там…

– А что за деревня?

– Черново.

– Я, если получиться, что-нибудь узнаю про нее.

– Спасибо. А как вы можете придумывать новости?

– Не знаю, не знаю. Можем и всё.

Я вернулся к себе в номер и плюхнулся на кровать. В эту ночь мне ничего не снилось,

и слава богу.

Глава 10: Родина

В детстве я мечтал о том, чтобы можно было умирать и воскресать по желанию. Например, вы не можете уснуть или вам предстоит долгий перелет на самолете – тогда вы совершаете самоубийство, а через определенное время, как по будильнику, вы просыпаетесь. Я представлял, как вышибаю себе мозги, лёжа в кровати, чтобы с утра проснуться отдохнувшим. Правда, в самолете такого бы не получилось, слишком мерзко, но в магазинах продавали бы на такой случай цианид – тихо и быстро. А вот если бы я не успел поставить таймер, то умер бы навсегда. Жаль, что такой штуки до сих пор не изобрели, а то я бы легче переносил ничем не занятые, но всё равно напряженные и гнетущие будни в перерывах между съемками.

Мы отправились в детский сад «Родина», чтобы снять сюжет о том, как продвигается ремонт в учреждении. В машине у водителя, который также был моим «охранником» на заднем плане и поэтому всегда носил костюм, по странному совпадению, играл какой-то блатняк про Родину. Лирический герой только что вышел из тюрьмы, а транспорт за ним не пришел, поэтому он должен преодолеть много километров пешком по тайге в старых ботинках и телогрейке, вдыхая запах сосен и болот. К моему удивлению, мужчина совсем не был расстроен сложившейся ситуацией, а наоборот, он уверенно шел по дороге и восторгался красотой русского севера.

Садик функционировал: там были дети, воспитатели и родители, которые даже в этой ситуации умудрялись устраивать детям какое-то нормальное детство. Они облагородили двор, починили игровую площадку, все вместе прогуливались с детьми, чтобы в случае угрозы быстро их спрятать в подвале. Я вошел в образ…

Мэр Евгений Кудряшов неумело вылез из машины, осмотрел реконструируемые помещения, периодически указывая рукой куда-то в воздух, пообщался с «подрядчиком», который успевает сдать объект в срок, а также поговорил с заведующей, которая от души поблагодарила мэра за помощь с ремонтом.

В одном из коридоров МЧС свалило несколько ящиков с медикаментами и другим гуманитарным грузом. Видимо, это была благодарность за содействие в организации съемок. Осматривая территорию детского сада, Евгений Семенович заметил, что в заборе есть дыра, которая ведет к частному хозяйству, а там будка с собакой.

– Извините, – обратился он к подрядчику. – А можно дыру заделать, а то детей, не дай бог, собака покусает. Не порядок!

Подрядчик немного «завис» и растерялся, ведь в сценарии этого не было. Он тупо осмотрелся по сторонам, а потом ответил.

– Хорошо, сделаем.

Юра и Костя на секунду переглянулись. Кудряшов пошел дальше, чтобы пообщаться с мамами и их чадами. Костя все это снимал, но звук не записывал.

– Как вы поживаете? – спросил он у одной из матерей. Её сын в синей куртке играл в песочнице с другими детьми.

– Нормально.

– Как вам детский сад?

– Хорошо, – ответила женщина. Другие мамы смотрели на них подозрительно. Одна из них даже забрала свою дочь и ушла.

– Главное, чтобы детям было где играть. Я отдам распоряжение, чтобы тут ещё одну горку поставили, современную и безопасную.

Евгений Кудряшов пожал руку представителю подрядной организации, ещё раз похвалил за ремонт, пожелал всем дальнейших успехов, а затем подошел к своей команде.

– Ты чего? – спросил Юра.

– Мы уже закончили? – спросил я.

– Да, всех записали, так что можно сворачиваться. Подход хороший получился, убедительный.

– Как думаешь, если меня не изберут, горку сломают?

– Ты совсем умом поехал?

– Да так, забей.

Вечером Аркадий решил собрать срочное совещание в телецентре. Он, знаете, любил собирать совещания. Так как других дел у него не было, он все время работал и ждал того же от других. Примерно в пять часов, когда Юра сдал сюжет о детском садике, мы все собрались в ньюсруме. Костя жевал бутерброд с колбасой, Иван и Валерия пили растворимый кофе. Аркадий попросил Илью принести ему маркерную доску. Илья поставил ее так, чтобы всем было видно. Аркадий взял маркеры и начал что-то писать.

– Мы будем снимать сюжет про пиццу? – спросила Валерия, взглянув на флипчарт. – Нет, – ответил Аркадий. – Это Папа Джон, а не «Папа Джонс». Мы будем обсуждать нашу стратегию.

– Я что-то пропустил? Кто такой Папа Джон? – спросил Юра.

– Папа Джон, товарищи, – это наш Усама Бин Ладен, только русский. А значит, он круче во всем: борода чернее, глаза злее, сердце полно ненависти и взрывчатки. Я сначала подумал, что кличка у него недостаточно страшная, всяко не «Костет» или какой-нибудь «Кровавый клык», но потом меня осенило – его финансируют капиталисты с Запада! Поэтому у него такая кличка – Папа Джон. Как Дяд Сэм, только Папа Джон. Получается, что он – агент иностранного влияния, который за американские деньги воюет против русских патриотов и насилует русских баб. Иногда. Когда у него стоит. А так он импотент.

– И что нам с ним делать?

– Я объясню: Папа Джон – злой партизан, который возглавляет армию сепаратов, но мы будем его дискредитировать в СМИ. Даже если он будет побеждать, все всё равно будут к нему плохо относиться, потому что мы ему такую репутацию сделаем, что мало не покажется.

– А кто он такой? – спросила Валерия.

– Я точно не знаю, но говорят, что он служил в армии, потом работал в ЧОПе, потом стал бандитом, а потом, когда война началась, сколотил свой отряд из отморозков и боевиков. Он был одним из тех, кто «раскачивал лодку», кто ненавидел наше правительство, пенсионеров и бюджетников, митинги устраивал, провокации. Оппозиционер, короче. Потом, как я уже говорил, стал бандитом и анархистом.

– И импотентом, – оддержал беседу Юра. – А как он выглядит?

– Катя нам найдет фотографии, может, какие-то профили в социальных сетях.

– А как же Монарх? – уточнил Юра.

– С ним я ещё не знаком, но мы обязательно его найдем. Он будет у нас за Брюса Уиллиса, а Папа Джон – за того немца из «Крепкого орешка». Надо будет ещё настоящее имя Джона узнать, скорее всего, Женя какой-нибудь, но тоже под вопросом. Не важно, я вас представлю, поедем на передовую, там всё организуют. Обернёмся за один день, я думаю. А если что, Денцов нас разместит в казармах. Мне бы не хотелось там оставаться на ночь, так что в наших же интересах всё сделать быстро и качественно.

У меня в голове вдруг возник женский голос: «Уважаемые клиенты, для быстрого и качественного предоставления услуг…». Итак, погрузившись в машину, мы поехали поближе к полю брани, чтобы снять сюжет о том, как Папа Джон захватил какой-то город, всех там поубивал, а теперь наша армия его освободит и всех спасет. Аркадий сел рядом с водителем и развернул на коленях досье.

– Мне прислали досье из Москвы на Папу Джона, – начал он. – Судя по документам, о нём известно немного. Он, видимо, был организатором и идеологом сепаратизма в Сибири. Организовал здесь группировку под названием «Сибунт» – Сибирский бунт. Семьи нет. Фотографий мало, а те, что есть – плохом качестве, будто снимали на старую «Нокию». Но нам это даже на руку, Катя всё найдет и сделает в лучшем виде. Нам уже нашли и проинструктировали пару политологов, которые расскажут всё об истоках движения «Сибунт», его анархистских идеях, разлагающих молодежь, и о политической ангажированности Папы Джона, который получает американские деньги.

– А как настоящее имя Папы Джона? – просил я, потому что мне это досье было интереснее всех. Кажется, когда в Москве получили запрос от Аркадия на информацию о главаре сепаратов по кличке Папа Джон, то решили, что плохо сработали. И чтобы прикрыть свою задницу, они состряпали это досье. По-другому я это объяснить не могу. Разве что Папа Джон реально существует. – Можно посмотреть?

– Нет, это «Совершенно секретно». Но зовут его Эдгар Помелов.

Хм, звучит чуть лучше, чем «Евгений Кудряшов». Интересно, а у ФСБ и коллег Аркадия из Москвы одни и те же креативщики?

Когда мы высадились на сырую землю, нас уже поджидал генерал Денцов. Он был в хорошем настроении и резиновых сапогах. В воздухе стоял дым, пахло гарью.

– Что-то вы поздно, журналюги! – рассмеялся генерал. – Мы уже тут закончили. Вы все бои пропустили, ха-ха!

– Ебаный дрон! – Аркадий нахмурился.

– Костя, поснимай пока, что есть, – отправил оператора на задание Юра.

– А где тут церковь? – робко спросил Илья.

– Поздно Богу молиться, сынок! – отрезал Денцов.

– Блядская сила! И что нам теперь делать? – спросил Аркадий.

– Не знаю, но снимать в городе пока нельзя. Там сейчас тяжелая техника подойдет, надо проверить, где снайперы, где мины, а то мало ли.

Аркадий посмотрел на дымящийся город.

– Слушайте, но если в город нельзя, то можно хотя бы вон по тому зданию долбануть из танка?

– По какому?

– Да вон по тому дому, девятиэтажке. Чуть-чуть.

– А если там есть кто? – вмешался Юра.

– Да нет там никого! Кто там чего забыл!? – крикнул Аркадий. – Ну как?

– Ну, сейчас вызову. Вы только камеру включить не забудьте! Да пленку вставить! – Денцов снова рассмеялся и подошел к танку. Пока он объяснял танкисту техническое задание, Юра заметно нервничал.

– Блин, мы, конечно, это снимем, но это какая-то жесть, если честно.

Денцов постучал молодого казахского танкиста по каске в знак одобрения, а затем вернулся к нам.

– Сейчас будет! Готовьте шарманку.

Костя занял позицию и включил камеру. Юра отошел подальше. Илья приготовился фотографировать. Денцов скомандовал в рацию: «Огонь!». Через секунду раздался оглушительный взрыв, от которого я даже пригнулся. Вот только на здании этот выстрел никак не отразился. Когда дым рассеялся, оно стояло целое, как и раньше.

– Вот блядь! – дальнейшую речь генерала я не могу передать дословно, поскольку там был один сплошной мат. Досталось и танкисту, и снаряду, и солнечному Казахстану, и даже сборной России по футболу.

После приступа горячки, Денцов приготовил второй залп. Костя снова запустил камеру, направив ее на здание.

– Огонь! – крикнул Денцов.

На этот раз выстрел достиг цели. Снаряд врезался в здание в районе седьмого этажа, оставив после себя облако дыма и разлетающиеся осколки. Зрелище было пугающее, но отвести взгляд было невозможно.

– Класс, – порадовался Аркадий. – Хоть не зря приехали.

Пока остальные ушли записывать солдат, мы с Ильей пошли искать местную церковь, чтобы Илья мог сделать несколько снимков. Время было не самое подходящее, середина дня, но другого шанса могло и не представится.

– Как ты тут оказался? – спросил я.

– Да так, работал на газету, которую в метро раздают, знаешь, бесплатная такая.

На краю города, возле почтового отделения, мы нашли небольшую часовню из красного кирпича. Она была огорожена, но почти вся ограда была разломана.

– Я смотрю, ты серьезно относишься к своей работе, – заметил я, когда Илья фотографировал часовню под разными углами.

– А мне этот проект самому нравится, уж лучше, чем воронки от бомб снимать, да трупы на улицах. Тут есть хоть что-то красивое. Я этим проектом как бы оправдываю свое здесь присутствие. Остальное меня не очень интересует, хотя кадры со взрывом дома у меня неплохие получились. Я уже так три церкви снял. Не уверен, что все они были разрушены этой войной, скорее, предыдущей, но все равно получилось неплохо.

Рядом с часовней был небольшой пруд, где водились, в основном, лягушки. Они так громко квакали, что от этого шума негде было скрыться. Когда мы вернулись назад, то увидели, что наша команда, а также генерал со своими людьми уже продвинулись немного вглубь города. Мы поспешили их нагнать, а когда нашли, то увидели, что Аркадий и все остальные стоят кругом мрачные.

– Эй, что случилось? – спросил я.

Вместо ответа, Аркадий отошел в сторону и начал материться. Вперед вышел Юра. – Кажется, мы убили Папу Джона.

– Твою мать! – кричал Аркадий, но затем успокоился.

– Как убили? – недоумевал я.

– Военные говорят, что взяли «языка», а тот говорит, что у его командира был позывной «Папа Джон». Имя командира он точно не знает, но его командир лежит вон там, посреди улицы, мертвый, как диско.

Я не стал слушать дальше. Я прямиком направился по улице туда, куда указал Юра. Посреди дороги действительно валялось мертвое тело человека в спортивных штанах с полосками, бронежилете, с автоматом в одной руке и полной обоймой для перезарядки в другой. Все его лицо было в саже или грязи, а спина кровила после попадания шрапнели. Вокруг были только обломки от баррикад, мусор и стрелянные гильзы. Я медленно присел на одно колено рядом с телом, чтобы рассмотреть лицо поближе. Его глаза были закрыты, борода вся в грязи, под телом валялись солнечные очки. Ровно между полосами пешеходного перехода.

– Это и есть Папа Джон? – спросил Илья, стоя у меня за спиной.

– Наверное, – ответил я и поднял его очки.

– Надо сфотографировать. Для истории.

Илья наклонился над телом, чтобы щелкнуть разок-другой. Наверное, это был просто мужик с позывным «Папа Джон», который, к тому же, был чьим-то командиром. И теперь он мертв.

Ожидания Аркадия не оправдались повторно, когда на дворе стемнело, а мы так и не успели выехать. Учитывая, что езда по проселочной местности по ночам могла стоить нам жизни, нам пришлось остаться в гостях у Денцова, который пригласил специально для нас ансамбль песни и пляски. Я не стал спрашивать, откуда он его взял, потому что, кажется, именно с ним я летел сюда из Москвы. Наверное, они ездили по воинским частям, чтобы устраивать концерты.

Вечером в палатке для нас накрыли стол. Каждому в пластиковой тарелке выдали порцию гречки с тушенкой, огурец, много хлеба и зеленого лука. В подарок от генерала Юра получил армейскую флягу, до краев наполненную водкой. Разумеется, генерал тут же начал его спаивать.

Аркадий, смурной как черт, старался держаться от всех подальше, уткнувшись в свой планшет, который удивительно долго держал зарядку. Ансамбль «Любава», в это время, распевал народные песни, частушки, затем песни военных лет, от «Катюши» до моей любимой – «Двух Максимов». Ночью стало холодно, и всё больше людей собиралось вокруг большого костра, который поддерживали солдаты. Там же стоял и Аркадий.

– Знаешь что, – обратился он ко мне.

– Что?

– У нас будет свой Папа Джон, с бородой и братвой, ещё круче и злее.

– Он же умер.

– Это не проблема. Кого это когда останавливало? Мы просто будем продолжать снимать про него сюжеты. Так даже лучше. Мы сами будем решать, где он и что делает. А то реальный Папа Джон реально мог устроить нам подлянку, а тут уже не получится, – кажется, Аркадия знобило.

На следующее утро нам нашли какого-то командира, который очень неохотно, только под страхом получить от Денцова палкой по голове, согласился сказать нам на камеру, что какой-то «Папа Джон» скрывается от беспощадного правосудия в лесах.

– И мы его обязательно найдем. Этот бандит получит по заслугам, – командир поставил уверенную точку.

– Хорошо, спасибо, – сказал Юра и убрал микрофон.

– А где меня покажут?

– Пока нигде.

– А, хорошо, а то я даже не знаю, что сказать. Может, не надо?

– Да вы не волнуйтесь, все согласовано.

Немного успокоившись, утерев пот с верхней губы, командир ушёл прочь. Юра и Костя сложили аппаратуру. Мы погрузились в машину. Аркадий фотографировал разрушенный город на свой планшет, а потом подошёл ко мне и спросил:

– Ты бороду отрастить можешь?

– Наверное, – ответил я. – А что?

Аркадий молча сел на сиденье рядом с водителем, достал бутылку воды, положил планшет на колени и ушёл в себя.

Глава 11: Подарок

Сегодня мне 41 год, меня зовут Эдгар «Папа Джон» Помелов, я сижу на каком-то старом школьном мате в комнате с голыми стенами, следами от пуль и флагом фашистской Германии за спиной. На мне мешковатая зеленая солдатская куртка, украшенная лентой с патронами, а также с нашивкойна груди в виде изображения американского флага. Под курткой – футболка с изображением листочков марихуаны и радуги. На футболке висят солнечные очки. На ногах – камуфляжные штаны и берцы. В руках – автомат Калашникова. Передо мной стоит видеокамера на треноге.

Вот так Аркадий представлял себе Папу Джона и его сепаратистское движение Сибунт. Сюда бы ещё Коран, бутылку «Джонни Уокера» и какие-нибудь эротические журналы – и картина была бы полной.

– А это не перебор? – спросил я у Аркадия.

– Нет, в самый раз.

– А откуда ты взял нацистский флаг?

– Один приятель из министерства здравоохранения одолжил.

– Света мало, – заметил Костя.

– Так и должно быть! Картинку мы потом сожмем для эффекта любительской съемки на телефон. Но с антуражем.

– Да как я сделаю так, чтобы одновременно в плохом качестве и с антуражем! Тут надо что-то одно.

– Сделай и всё!

Борода у меня ещё не достигла нужной длины, но и так было нормально. Мы на время забыли про Евгения Кудряшова и сосредоточились на Папе Джоне.

– А мне с американским акцентом говорить?

– Нет, ты же русский! Тебе американцы только деньги дают. Надо бы ещё на заднем фоне открытый чемодан наличных…

– А это не перебор?

– Да, наверное.

– Так может мне на английском говорить? Чтобы мои спонсоры меня понимали. Да и мировое сообщество тоже.

– Интересная мысль… мы потом субтитры сделаем на английском. Хотя… Давай два варианта попробуем, а там посмотрим. Я сейчас на планшете набросаю на английском что-нибудь. И автомат повыше держи, а то он с камуфляжем сливается. Кто их такими делает? Неудобно же.

Юра заболел, поэтому на съемки пришла Валерия, которая считается у нас не только монтажером, но и режиссёром. Однако, учитывая как Аркадий тут всем усердно руководит, ее присутствие и не требовалось. Она стояла в дверном проеме, жевала жвачку и предлагала идеи, прекрасно зная, что Аркадий их отвергнет, но ей просто хотелось его побесить.

– А может ему балаклаву на голову надеть?

– Нет же! В балаклаве он будет похож на исламиста, а нам такие аллюзии не нужны.

– Здесь как в школе – лучше без религии.

– А может он тогда показательно кого-нибудь казнит?

– Пока для этого рановато, но идея неплохая.

– Да, только нужно что-то реально крутое придумать – типа он скормит пленника акулам или сам его съест. Обваляет в панировке и съест. А потом, такой, кости будет обгладывать да причмокивать: «Ммм, вкусное мясо, хотя детское мне нравится больше».

– Помолчи уже! – Аркадий, кажется, понял, что она его просто подкалывает.

– А вот это уже точно перебор.

Илья присел рядом, чтобы сфотографировать мой профиль. Я улыбнулся и помахал ему рукой.

– Тебе идет, – сказал он.

– Спасибо.

– Потом футболки с тобой сделаем.

Аркадий посмотрел на часы.

– Так, давайте уже за работу! Чем быстрее закончим, тем быстрее вы увидите сюрприз!

– Какой сюрприз? – спросила Валерия.

– Это сюрприз! Я приготовил для вас один особенный подарок. Если будете хорошо

работать, я вам его вечером подарю. Хорошо? Все готовы?

– Хорошо, я готов, – скомандовал Костя.

– А если плохо? – спросила Лера, но Аркадий промолчал.

Я сначала прочистил горло, а потом начал:

– «Мы, гордое движение Сибунт, выступающее против русского мира, готовим для…» Черт! Не «готовим», а «принесем», – поправил Аркадий. – Давай ещё раз, только более грозно, знаешь, сурово.

– Хорошо. «Мы, гордое движение Сибунт, выступающее против русского мира, принесем вам демократию. Мы готовы воевать до последней капли крови, будь то…»

– «Вашей или своей».

– Да, точно. Сначала?

– Нет, давай с того же момента, потом смонтируем.

– Достаточно грозно?

– Да, нормально, можно даже ещё немного.

– Ок. «Мы готовы воевать до последней капли крови, вашей или своей. У нас достаточно взрывчатки, чтобы сравнять с землей целые города, а также деревни. Наш путь – это путь насилия и жестокости», – я прервался, потому что Аркадий подал мне знак. – Что такое?

– Не сутулься, автомат повыше держи. Можешь его иногда в воздух поднимать, грозно так.

– «Мы будем убивать ваших сыновей, пока вы не оставите нам богатства этой земли, ее недры, ее черную кровь. Нам нужны ее леса, ее поля, ее реки».

– И моря, – фыркнула в углу Лера.

– Да дырка же ты от хуя! – выругался Аркадий.

– Ладно, простите.

– Можешь уйти, если что-то не нравится. А то веди себя тихо, стой там и молчи!

– Так, что там дальше… «И мы не остановимся, пока не будут выполнены наши требования, а наши друзья в Москве, среди которых есть известные телеведущие, юристы и журналисты, не станут лидерами общественного мнения, появляясь на оппозиционных телеканалах».

– Нормально, как считаете?

– В конце чего-то не хватает, – отметила Лера.

– Чего?

– Ну там: «Сибирский бунт не остановить», или типа того.

– Точно, сойдет. Давай, скажи так, – подхватил Аркадий.

– Хорошо. «Сибирский…»

– Выше автомат.

– Хорошо. «Сибирский бунт не остановить».

– Неплохо. Хотя с акцентом смотрелось бы лучше. А какой в Сибири акцент?

– Сибирский, наверное, – ответила Валерия.

– С английским надо ещё поработать. Ты с планшета видишь?

Аркадий встал рядом с камерой и показал мне экран своего планшета. На нём был текст на английском, который он увеличил многократно, чтобы было видно. Я кивнул. Он приспособился перелистывать страницы пальцем, чтобы я читал текст, как на суфлере.

– Ок. «Май комрадз. Лет ми спик фор ю. Ви вил кил рашен ворлд, антил ви тэйк аур лэнд, аур вотер, аур форест. Ви нитрализейшн эври нэйшн фор оил энд мани. Сибериан бунт из ноу криминалити. Ви ар пэтриотс оф аур мазерлэнд. Килл рашенз форева».

– С этим надо поработать, – Аркадий почесывал подбородок. – Может, в Москве на переозвучку отдадим, актёра наймем профессионального. А так неплохо. Может, и так сгодится.

– Так я переодеваюсь?

– Давай, поедем в телецентр. После того, как мы все смонтируем, я, как и обещал, устрою вам сюрприз.

Аркадий целый день говорил нам про этот сюрприз и этот подарок. Мы уже начали строить теории о том, что это будет: чемодан денег, путевка в Крым, золотые кубки, ужин в шикарном ресторане, яйца дракона.

Вечером все мы, кроме Юры, который болел, собрались вместе перед входом в гостиницу. Мы сели в машину и поехали за таинственным сюрпризом. По дороге до площади Ленина, я впервые заметил, что нас трясет. В Нижнем Новгороде я привык к неровностям, но тут они были какие-то другие. Наконец, мы прибыли к месту назначения и вышли у драмтеатра.

– Мы что, в театр пойдем? – спросил Костя. – Я как-то не одет.

– На оперу «Тоска», – съязвила Лера, произнеся «Тоска» с ударением на последний слог.

Аркадий же просто сиял. Он уже был на месте и размахивал своим планшетом, словно экскурсовод, встречающий группу незадачливых туристов возле развалин Рима. Он подвёл нас к административному зданию и велел затаить дыхание. На улице смеркалось, людей было немного.

– Ребята, то, что мы с вами делаем – это невероятно. Я считаю, что команда у нас получилась достойная, слаженная, лишних людей у нас нет, все на своих местах, все вносят свой вклад. Да, условия работы могли бы быть и получше, но я вас уверяю, за все трудности мы получим обещанные нам средства, я об этом позабочусь, и даже больше. Я не знаю, когда это все кончится. Я понимаю, что многим из вас не хватает семей, друзей и близких, но надо немного потерпеть. Не каждый день выпадает шанс послужить на благо своей стране, – Аркадий улыбнулся. – Итак, вы готовы?

– Так точно, капитан! – ответила Лера.

– Ваня, давай!

Внезапно все мы поняли, что Ивана не было с нами в машине. Он всё это время готовил сюрприз, который обещал нам Аркадий. ещё до того, как на улице загорелись первые фонари, на крыше административного здания напротив нас включился огромный телевизор. Он был ярким, словно прожектор.

– Та-дам! – крикнул Аркадий, словно фокусник.

– И что это? – спросила Лера.

– Это наш канал! Весь город увидит наши сюжеты! Здесь будут показывать старые советские фильмы, а также новости круглые сутки! Пусть люди знают, что происходит.

– Я думал, в большинстве домов нет электричества? – сказал я.

– Да это не важно! У тех, у кого нет возможности смотреть телевизор, теперь будет эта возможность. Это подарок не только для нас, но и для всех жителей города. И это всё – ваша заслуга, друзья.

Иван откуда-то достал бутылку российского шампанского и пластиковые стаканчики, открыл бутылку и налил каждому по чуть-чуть. Экран сверкал над городом, как луна. Показывали фильм «Мимино», сцену в суде. Внизу экрана шла бегущая строка, сообщающая последние сводки о победах армии над сепаратистами.

Кажется, никто, кроме Аркадия, не воспринимал сегодняшний день как праздник. Возможно, все просто слишком устали от рабочего дня. Те немногочисленные прохожие, что гуляли по парку, тоже смотрели на экран и пытались понять, что они видят. Фильм шёл без звука, но Аркадий обещал что-нибудь придумать. Поэтому основную смысловую нагрузку несла бегущая строка. Не знаю, что тут могло не понравится Валерии (она вообще была человеком крайне раздражительным), но мне вечер показался несколько волшебным. Шампанское из пластиковых стаканчиков в компании коллег, закат, легкий мороз, пустынные улицы и большой экран – было в этом что-то особенное.

Вернувшись в гостиницу, я пошёл навестить больного Юру. На стойке регистрации стояла Лена.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Вы слышали что-нибудь про Черново?

– Нет, простите. Как только я что-то узнаю, то сразу скажу.

– У вас друг болеет? Я вот тут раздобыла.

Она залезла под стойку и вытащила оттуда небольшой, но крепкий желтый апельсин и протянула его мне.

– Это ему, пусть выздоравливает.

– Вы очень добры. Как вы тут живете?

– У меня ещё не всё плохо, есть, чем заняться. Говорят, что война скоро закончится, и нам можно будет уехать. Я бы не отказалась. Оставаться в этом городе после всего как-то страшно.

– Спасибо за апельсин, я ему сейчас передам.

Я поднялся к Юре, который лежал в кровати. Он был в таком состоянии, когда не понятно: ты только что проснулся или ещё только лёг спать.

– Мне Костик сказал про какой-то подарок от Аркадия, что он вам подарил? А мне что? Или вы мой подарок уже выпили? – пошутил он.

– Нет, – ответил я и передал ему апельсин. – Это от Лены.

– Которая внизу работает?

– Да, от нее. Чтобы не болел.

Я уселся на стул между его кроватью и балкончиком.

– Аркадий подарил нам Цель, – мечтательно ответил я.

– Какую цель?

– Знаешь, я не понимал, ради чего мы работаем, пока не увидел его подарок. Он установил на крыше здания в центре огромный экран, по которому пойдут наши новости.

– Он подарил вам телевизор? – нахмурился Юра. Он уже почистил апельсин, запах которого мгновенно разлетелся по комнате.

– Всем нам. И жителям города тоже. Теперь они могут быть в курсе событий, а также развлекаться. И там будем мы. А то мы всё отправляли сюжеты куда-то в Москву, каким-то чиновникам, а скоро мы увидим свой труд на этом экране.

– Эко тебя перекосило! – Юра дал мне несколько долек апельсина. – Думаешь, там будут крутить наши новости про мэра? Горожане это сразу увидят, они-то в курсе, что происходит. Там будут, в лучшем случае, сводки с полей о победах нашей армии. А про остальное – забудь.

– Ладно, выздоравливай, – сказал я, запихнул дольку апельсина в рот и ушел.

Я отправился в свой номер, где уже готовился ко сну Илья. Мне кажется, Юра, даже работая на телевидении много лет, не до конца понимал, что даёт людям телевидение и что оно значит для человечества. Поэтому он не мог понять и задумку Аркадия.

Я лёг спать и мне приснился короткий сон. В нём я шел по улицам города, кажется, этого, и там были новые улицы. Они были узкими, отделаны деревом и камнем, словно в старой Праге. На каждом шагу была таверна или французский ресторан, везде были клиенты, торговцы продавали сувенирную продукцию, было лето. Правда, это была только одна улица, но она была хороша и уютна, с нее не хотелось уходить, но проснуться все же пришлось.

Глава 12: Патриот

Если главный злодей у нас был физически мертв, но информационно жив, то главного героя мы ещё не освоили. Поэтому Аркадий устроил нам вылазку в военно-полевой лагерь «Патриот», расположенный в безопасной зоне, примерно в десяти километрах от места боев. Дороги туда почти не было, поэтому из нашего фургона мы пересели в кузов ЗИЛа, в котором уже ехали молодые ребята-срочники.

– Ты откуда? – спросил я у парня напротив. У него были едва заметные усы, пухлые щеки и короткие пальцы.

– Из Питера. Я вообще в железнодорожные войска пошел, но вот, в пехоту перенаправили.

– И много вас таких?

– Да вот все едем такие. Нас прямо со станции и забрали с вещами. Мы думали поедем в

– Рязань, а оказались здесь.

– Не там свернули, – пошутил ушастый парень, сидящий рядом с толстым. Ребята посмеялись. – А вы чего, кино снимаете?

– Нет, новости, – ответил я, и интереса, витавшего в воздухе, тут же поубавилось.

Ребята потом спорили между собой, когда им разрешат позвонить домой и будут ли они участвовать в боях. Я бы сказал им, что позвонить им точно никто не даст, но не стал, всё равно не поверят.

Мы приехали в лагерь, пройдя КПП, обнесенное колючей проволокой. Мне всегда казалось, что подобные лагеря быстро возводятся и быстро сворачиваются, но они ещё и небольшое минное поле у леса организовали зачем-то. Я помню, что колючую проволоку изобрели, чтобы крупный рогатый скот не убегал прочь с фермы, а также чтобы дикий или чужой скот не наведывался в частные владения. Есть в этом что-то многозначительное.

Ребят тут же забрал их старшина, а мы отправились вместе с провожатым к Монарху. В дороге мы с Юрой несколько раз переглянулись, потому что вокруг костров сидели сплошные чеченцы и слушали свою музыку. Они громко о чем-то разговаривали и пили какой-то лимонад из пластиковых бутылок.

– Сними крупным планом, пожалуйста, – сказал Юра Косте и указал на доску, повешенную над входом в палатку. На ней была выжжена надпись «Главный патриот». Так мы поняли, что нас ждет встреча с командиром.

В палатке на земле были ковры, несколько кресел-подушек, несколько столов с приготовленным для гостей чаем, а также сладости и фрукты в железной миске.

– Проходите, проходите, – раздался приятный голос. – Угощайтесь.

Перед нами появился Монарх – не слишком высокий мужчина с черной бородой, доброй улыбкой и автоматом Калашникова.

– Приятно с вами познакомиться. Салман, – мужчина отложил автомат, пожал всем руки, постарался запомнить, как кого зовут и предложил присесть на подушки. – Да, это не самое роскошное место, но напоминает мне о доме, о горах, когда мы ночевали прямо на земле и пили крепкий кофе.

– Так это вы Монарх? – спросил Юра.

– Ой, не напоминайте. Меня мама звала «Марх» – это значит «солнце». И вот тут пристало, а потом вот так исказилось неприятно. Я на вас не обижаюсь, не вы первые, не вы последние, но я не слишком люблю это прозвище.

Аркадия немного перекосило. Он постоянно оглядывался по сторонам, словно ожидал,

что сейчас придет кто-то ещё, или что это всё сон. Мы же устроились на подушках, пили чай и кушали сладости, которые были подозрительно свежими для данного места и времени.

– Так что вы будете снимать?

– Мы планировали снять сюжет о боях, которые вы ведете. Например, захват орудий или ещё что-то. Близко мы подходить не будем, все таки мы не военные, но постараемся снять как можно больше, – ответил Юра.

– Превосходно. Я вам все обеспечу. Мы сейчас ждем разведку, что у нас там впереди. Говорят, враг развернул минометную батарею у железнодорожной станции, поэтому, прежде чем туда отправиться, мы хотели бы знать их силы. Иначе это самоубийство. Вы будете обедать?

Мы все переглянулись. Илья активно кивал.

– Да, конечно, с удовольствием.

Салман подозвал своего адъютанта и на их языке велел ему что-то сделать.

– Пообедаем вместе. Я распорядился, чтобы нам накрыли стол. Пока пейте чай, а после молитвы отобедаем.

– А сколько у вас людей?

– Военная тайна, – ответил Салман и улыбнулся. – Да я шучу. У меня тут моя личная рота, а также рота капитана Попова, вы с ними приехали.

– Да, там молодежь одна, – заметил я.

– Скажем так, в сложившейся ситуации мы – острие меча, а они идут за нами. Мы не

против, у нас опыта больше. Я бы не хотел, чтобы успех операции зависел от кого-то другого. Отец мой, тоже военный, меня не этому учил.

Подошел Адъютант и напомнил командиру о молитве.

– Отдыхайте, я скоро вернусь. Прошу, оставайтесь здесь.

Салман ушел. Аркадий схватился за голову, сел на единственный в палатке стул и начал раскачиваться вперед-назад.

– Твою мать, твою мать, твою мать, – причитал он как заведенный.

– Что такое? – спросил Юра.

– Да блядь, ты это видел? Наш Брюс Уиллис… только что превратился в… в долбанный халифат! За что мне это? Что я такого сделал, что весь мир против меня?! Сначала Папа Джон умер, потом – это…

– И что делать? Он-то реальный. Его мы имитировать не можем.

– Ну, он вроде адекватный, – отметил я.

– Да какая разница! Я тебе на пальцах объясняю, что звездой блокбастера не может быть мусульманин! Людям нравятся белые мужчины средних лет. Смотрел «Смертельное оружие»? Там белый и черный мужики, так? И кино всем нравится. А представь, что там были бы два черных? И фильм смотрели бы только черные. Представь постер, – Аркадий встал и пошел на меня. – На нём белый мужчина средних лет слева, мусульманин с бородой справа и между ними танки, взрывы и самолеты. И если спросить у любого человека: «Про что фильм? Как вы думаете?». Он ответит, что это, наверное, боевик о том, как русские солдаты воевали в Чечне против злых боевиков. Или про то, как отважный русский мужик, десантник, побеждает злых террористов. Но никак не про то, как гостеприимный чечен воюет со злым русским сепаратистом. Нас просто не поймут! Мы больше сил потратим на создание имиджа этому горцу, чем на реальные съемки. И эти усилия никак себя не оправдают.

– Не хочу вмешиваться, – встрял Илья. – Но если Москва его сюда прислала, значит, он важный.

– В палатке повисло гробовое молчание. Снаружи доносилась молитва. После нее нас проводили в другую палатку, где был накрыт богатый стол. Специально или нет, но на обед было много солений, а также рис с подливой из баранины. Мы даже ели не из железной посуды, а из глиняной, чему я не переставал удивляться.

– Я не часто принимаю у себя дорогих гостей, – поделился Салман. Я не видел, чтобы он ел, но тарелка перед ним сначала была полной, а потом вдруг опустела. На поясе у него была кобура с пистолетом, с которым он никогда не расставался. У него была очень аккуратная борода с вкраплениями выгоревших волос. – Откуда вы все прибыли?

– Я из Москвы, – ответил Илья. – И Аркадий тоже.

– А мы из Нижнего Новгорода, – подхватил Юра, говоря про нас троих. – У нас ещё есть режиссёр, ее зовут Валерия, она тоже из Москвы, но раньше жила в Воронеже.

– Она решила сюда не приезжать?

– Нет, мы решили, что на передовой ей не место, – ответил Аркадий, который уже заметно успокоился и вошел в рабочий режим. – Зачем рисковать?

– Правильно, женщину лучше оставить дома, уходя на войну. Если взять ее с собой, она всю войну испортит, – Салман громко рассмеялся, мы тоже.

Внезапно, во время всеобщего смеха раздался выстрел. Мы все напряглись и замерли. Подбежал адъютант Салмана и что-то ему сказал. Салман достал свое оружие, его солдаты схватились за автоматы.

– Что происходит? – спросил Аркадий.

– Подождите здесь.

Салман ушел.

– Что будем делать? – спросил я.

– Ждать, – ответил Аркадий.

– Надо пойти посмотреть, что там происходит, – сказал Юра.

– Вроде больше не стреляют, – отметил Костя.

Мы решили выйти и посмотреть, что там случилось, не началась ли война прямо у нас под носом. Когда мы вышли, то сразу увидели, куда бежит народ. На другом конце лагеря стояла толпа солдат, которые что-то или кого-то окружили. Они очень громко спорили или даже ругались, переходя с русского на чеченский и обратно. Когда я подошел поближе, то увидел, что на земле лежал тот самый ушастый парень из грузовика. Глаза его были открыты, но он был мертв. Его друзья выступали на чеченцев, но командир не давал им нарваться на драку.

– Что здесь случилось? – сказал Салман, и все утихли.

Стрелявший мужчина, высокий и худой чеченец в форме на пару размеров больше, чем нужно, вышел и начал что-то объяснять Салману на их языке.

– Пусть он по-русски скажет! – крикнул кто-то из ребят. Я заметил, что пухлый плачет.

Остальные столпились у трупа, кто-то пытался его разбудить, кто-то рвался в драку. Снова поднялся крик, командир оттаскивал своих новобранцев от тела. Одного паренька, который кричал громче всех, он даже ударил ладонью по лицу, чтобы остудить. Его лицо после удара стало таким красным, что хоть светофором работай.

– Давай по-русски, – мрачно сказал Салман.

– Он в меня сапогом кинул, – начал солдат. – Я ему сказал, чтобы он так не делал, но он пошел на меня, а я выстрелил.

– Да врет он всё!!! – снова закричал тот парень со слезами на глазах.

– Тихо! Тихо! А ты что скажешь, пацан?

Тот парень утер слезы и вышел вперед. Его трясло, но он немного успокоился.

– Мы с Васей дурака валяли, я ему подзатыльник дал. Он хотел меня догнать, а потом пытался ударить ногой, у него сапог слетел и попал в этого урода!

Опять поднялся жуткий крик.

– Успокойся! – орал командир. – Но он прав, стрелять-то зачем!?

Учитывая, что все эти люди были вооружены, мне хотелось, чтобы всё побыстрее закончилось.

– Хорошо, – сказал Салман. – Отнесите парня в лазарет, завтра его увезут на первой же машине.

– Ребята, возьмите его, – приказал командир своим солдатам. – А с ним что?

Командир имел ввиду стрелявшего. Салман посмотрел на тупые глаза чеченца, который только разводил руками. Он подозвал командира к себе.

– Слушай, у меня каждый боец на счету. Завтра в атаку пойдем, не известно, как там сложится всё. Поэтому давай пока этот вопрос отложим, а?

– Нельзя же так! Должен быть трибунал, я бы его сам сейчас на месте бы убил.

– Да я понимаю, но и ты пойми. Нельзя сейчас рубить с плеча. Я его потом сам накажу.

– Как? Как ты его накажешь?

– Это уже мое дело. Давай сначала с войной разберемся, а потом уже всё остальное.

– Нельзя так.

– Я всё сказал. Завтра у нас бои, так что следи за своими пацанами, как бы они чего не удумали.

Командир побледнел, но всё понял. Он промолчал и пошел к своим под взгляды чеченских солдат. Новобранцы отнесли тело к лазарету, оставили его на койке, а сами сели рядом.

– Как же так… как же так, – причитал его друг. – Что я его мамке скажу?!

Ребята плакали, но ничего сделать не могли. Я стоял неподалеку, никто внимания на меня не обращал. Мне казалось, что тут я могу стоять спокойно, потому что мне тоже не понравилось то, что я сейчас увидел. Но худшее было ещё впереди. Минут десять мы все молчали, собираясь вокруг тела, как вдруг снова из динамиков заиграла национальная музыка. Парни быстро пришли в себя, встали и собрались идти за оружием, когда вошел командир Попов.

– Пустите нас! – кричали они. – Они там танцевать собрались, суки!

– Сидите тут пока! И помалкивайте! И чтобы сегодня мне без происшествий больше! Да отвалите вы! – кричал парень. – Блядь! Я их всех сейчас убью, сук!

– Никого ты не убьешь! Они тебя и всех вас грохнут, да тут же и похоронят! Я их знаю.

– Что «знаю»!? Что «знаю»?! Хули вы знаете!? Что я его мамке скажу?! Убить всех этих сволочей!

– Ты в людей-то хоть стрелял? А? Завтра нам в наступление идти, а ты о другом думаешь. Товарища уже не вернуть, но вас-то я сберечь должен, вы поймите.

– И что нам теперь делать? – спросил толстый.

– Друга вашего помянем, а завтра в бой пойдём. На войне всегда так: вот твой друг – а вот его нет. И завтра может также будете лежать, как он. Если за голову не возьметесь.

– А его-то за что?

– Жаль его, но что поделаешь. Сидите тут, никуда не ходите. Я скоро вернусь.

Командир ушел прочь. Я решил вернуться к своим, оставив ребят в палатке.

– Жесть какая-то, – заметил Юра.

– Пиздец, я бы сказал, – ответил Костя.

– Я думал, они друг друга поубивают, – добавил Илья.

– Ещё не вечер, – сказал Аркадий.

– Мы что-то снимать будем? – спросил я.

Аркадий покачал головой. Юра согласился. Спали мы все хреново, то и дело ожидая, что начнется стрельба или кто-то закричит в темноте. Этого не случилось, но нам всем срочно хотелось уехать прочь отсюда. В четыре утра у солдат начались сборы, а нам сказали ждать первый грузовик отсюда.

Салман уделил нам минуту своего времени, чтобы поблагодарить от всей души за визит, снабдив нас несколькими пачками сладостей и апельсинами.

– Надеюсь, в скором времени увидимся вновь, – улыбаясь, сказал он. Салман крепко пожал нам все руки, а затем отвёл Аркадия в сторону и несколько минут разговаривал с ним тет-а-тет, положив свою руку ему на плечо.

Потом он ушел, на прощание обняв Аркадия и постучав ему по спине. Аркадий тоже улыбался. И все равно в воздухе витало напряжение и раздражение. Новобранцы бросали на чеченцев подозрительные и презрительные взгляды, вот-вот могло произойти всё, что угодно. Но ничего не произошло. По крайней мере, в лагере. Но когда я подошел к грузовику, который нас ждал, там стоял Юра и матерился.

– Что случилось?

– Сам посмотри.

Я заглянул в грузовик. Там лежал мешок с трупом того новобранца.

– Черт!

– Нам придется с ним ехать. Это как-то дико.

– Мы должны отвезти его в Томск?

– Да, оттуда они его отправят куда надо.

– По крайней мере мать будет знать, где ее сын.

– Ей это не поможет.

– Нет, но было бы гораздо хуже, если бы они просто закопали бы его в лесу, не сообщив ничего. Она не узнает, как и за что он погиб, но у нее будет, что похоронить.

– Твою мать, – Юра плевался.

Мы ехали молча по кочкам, пока Юра не увидел что-то вдалеке. Он пересек весь кузов и начал бить в стенку с криком: «Остановись!».

– Что такое? – раздраженно спросил Аркадий.

Юра стиснул зубы, но ничего не ответил. Он спрыгнул с кузова, когда мы остановились.

– Юра, что происходит?!

Я тоже спрыгнул, потом Костя, Илья и Аркадий. Водитель негодовал и матерился.

– Надо отнести его в церковь, – сказал Юра. – Так будет по-человечески.

– Какую ещё, блядь, церковь? – спросил Аркадий.

– Вон там.

Мы все посмотрели туда, куда указал Юра. За верхушками деревьев виднелся купол с крестом.

– И что мы там будем делать? Там же небось нет никого!

– Ну как же мы так с человеком?! – сокрушался Юра.

– А что это за место? – спросил я у водителя.

– Черново, – ответил он.

– А мы можем туда проехать? Там кто главный?

– Там прошлись и наши и партизаны, так что я не знаю.

– Давайте на десять минут туда заглянем, все сделаем, поищем священника или ещё кого, а потом продолжим?

– Ты его поддерживаешь? – спросил Аркадий. – Слушайте, я тут главный, так что быстро погрузились в грузовик, и вперед!

– Нет, мы останемся. Да и грузовик не ваш, – ответил Юра.

– Быстро в машину, а то я без вас уеду!

– И кто тогда новости будет делать?

– Ещё людей найму, в Москве таких как вы тучи бегают!

– Хорошо, тогда вперед!

Аркадий явно хотел врезать Юре, но понимал, что никогда не дрался, поэтому такие эскапады не принесут ему ничего хорошего. Мы с командой переглядывались, пока водитель курил.

Глава 13: Черново

В деревне была одна длинная улица, вдоль которой стояли дома, ещё пара домов располагались на отшибе у кладбища, перед которым лежало огромное бревно, на котором, наверное, любили сидеть местные жители. Но по пути мы встретили лишь несколько кур, да козу. Все, кроме Аркадия, несли тело солдата в сторону церкви.

Водитель сюда ехать не стал, он заглушил мотор где-то на развилке. По дороге я присматривался к домам, пытаясь интуитивно вычислить дом родителей Лены, но это была неблагодарная затея. Нести парня и физически, и морально было непросто. Я всё думал, что кто-то сейчас выйдет к нам, но в деревне было тихо. Видимо, толпа мужчин, несущих по главной улице труп, не располагала местных к беседе.

– Давайте быстрей! – командовал нами Аркадий, всё время оглядываясь по сторонам, словно опасался снайперов или деревенских босяков с вилами. Он снял свой пиджак, оставшись в белой рубашке при галстуке и шел позади.

– Осталось недолго, – ответил Юра, словно обращаясь не к Аркадию, а к солдату.

Церковь располагалась на откосе, который подбирался к ней все ближе и ближе. Казалось, что вот-вот она начнет понемногу проваливаться. За церковью мы увидели небольшое кладбище, на котором, как я понял, хоронили тех, кто имел к церкви непосредственное отношение. Мы положили солдата меж двух синих крестов на землю. Илья тут же схватился за фотоаппарат, а мы с Юрой пошли внутрь, чтобы найти священника.

Внутри было тихо и пахло свечным воском и сыростью. Церковь была из красного кирпича, почти без пола – он был только в храме, а в притворе мы шли по земле. Алтарь был частично разрушен, иконостас наполовину пустовал. Юра подал голос:

– Эй, есть кто-нибудь?

Вокруг была тишина, как вдруг из небольшой комнаты, служившей хранилищем всего на свете, от швабры до кадила, вышел сутулый священник с черной бородой. Его правая рука была перебинтована чуть ли не до локтя. Кажется, он нас немного испугался.

– Здравствуйте, батюшка, – начал Юра. – Мы вам покойного солдата принесли, не могли бы вы его отпеть?

– Здравствуйте, а он из наших или этих?

– А кто у вас «наши», а кто «эти»?

– Наши – сибиряки, не наши – хунта. А вы кто будете?

– Отец, мы журналисты, мы вам солдата принесли, он там лежит, на улице. Надо бы его отпеть.

Старик пошел к алтарю и что-то там переставил, потом вытащил подставку для Святого Писания и установил ее посередине зала напротив алтаря. Я так понял, что он готовился к службе, только не понял, связано это было с нами или нет. В его каморке были свалены вещи: какие-то мешки, утварь, тряпки, шапки, карты, зажигалки.

– Жертвенник вон там, – сказал отец и показал в угол.

– Хорошо, а сколько надо? – спросил Юра.

– А сколько не жалко, но за хунтовца вы уж положите.

Юра немного обиделся, но достал столько, сколько у него с собой было, да я ещё добавил немного. Он всё положил, куда показал священник.

– А как вас зовут? – спросил я.

– Алексием величать.

Священник достал всё необходимое и махнул нам рукой.

– А он православным был?

– Наве… – начал было я, но Юра меня вовремя перебил.

– Был, был.

Он взял меня под локоть, и мы ушли за телом. Илья куда-то запропастился, видимо, увлекся фотографированием, поэтому нам пришлось нести тело втроем с Костей. Аркадий демонстративно стоял возле ограды и не заходил даже на территорию. Каждый раз, когда в кустах играл ветер или на дорогу выбегала какая-нибудь кошка, он сильно сжимал пиджак в своей руке и пригибался.

Мы положили тело парня в храме на пол, расчехлили мешок, чтобы священник мог надеть ему белый венок и набросить саван.

– Как его зовут?

Мы с Юрой переглянулись. У меня в голове промелькнуло только «Ушастый».

– А так нельзя? – спросил Юра.

– Ребята, – священник начал сердиться. – Вы что тут мне устраиваете? Нельзя же так! Вы кого тут положили?!

– Подождите, давайте… – сказал Костя и начал осматривать его карманы. Там он нашел какой-то красный документ. – Василий.

– Хорошо, – сказал отец и отошел в сторону за реквизитом.

Мы встали рядом с телом, руки по швам, глаза – в пол. Священник начал отпевание. Мне показалось, что пару раз внутрь заглядывал Аркадий. Кажется, я видел его в дверях, но он ни разу не зашел.

Всё заняло куда меньше времени, чем я думал. Судя по моим детским воспоминаниям, когда бабушка водила меня в церковь, служба там длится вечность. Слава богу, что я не стал верующим. Но тут все было быстро. Не успел я поднять глаза, как священник обрызгал нас святой водой. Юра перекрестился, мы тоже. Юра был прав – после этого стало немного легче. Мы вынесли тело как раз тогда, когда вернулся Илья. Он стоял вместе с Аркадием, и они что-то обсуждали.

– Ребята, я сейчас вернусь, – сказал я и вошел обратно в храм.

Я застал отца Алексия, когда он убирал инвентарь.

– Батюшка, а где тут дом Шляпиных?

– А что?

– Да я их дочь Лену знаю, вот она наказала навестить родителей.

– Они тут недалеко живут, как выйдете прямо и по левую руку дом с синим забором. Номер четыре.

– Спасибо.

– Гореть вам всем в преисподней.

Священник сказал это так спокойно и безапелляционно, что я не нашел, что ему ответить. Я развернулся и вышел прочь.

– Мужики, мне надо вон в тот дом заскочить.

– Ты что, в туалет собрался? Вон кусты.

– Нет, там живут родители Лены.

– Какой ещё Лены? – Аркадий торопился уйти.

– Она в гостинице работает, попросила меня ее родных навестить, я быстро.

– Капец! Ты уже себе бабу завёл, с ее родителями идешь знакомиться! Жесть!

– Дайте мне десять минут! Или идите к машине, а я догоню.

Я не стал ожидать дальнейших прений и убежал в сторону дома номер четыре с синим забором и белыми деревянными ставнями. Калитка легко открылась, я вошел на порог и стал звать хозяев.

На мой голос я услышал какое-то слабое «А», больше похожее на «Э». Я прошел внутрь, предварительно сняв обувь. Там я увидел, что на старом желтом диване, прилично изодранном кошками, лежал пожилой мужчина, укрывшись старым одеялом. От него неприятно пахло. Он не мог говорить, только мычал, увидев меня. Кажется, шевелиться от тоже не мог.

– Здравствуйте, меня ваша дочь прислала!

Затем я услышал крик. Я увидел, что со стороны грядок на меня смотрит пожилая женщина с ведром. Ее глаза округлились, она закричала на меня и вошла в дом.

– Что ты тут делаешь?! Вон отсюда! Нет у нас ничего! Скоты! Убирайтесь! Ничего нет! Пошли вон!

– Стойте, стойте! Я по просьбе дочери вашей зашёл!

Женщина немного успокоилась.

– Ты кто такой? Чего тебе надо?

По ее виду было понятно, что она готова огреть меня ведром по голове.

– Мне ваша дочь Лена сказала к вам зайти. Это же дом Шляпиных?

– Да, он самый. А Лена где?

– На работе, наверное. Я с ней живу.

Женщина удивилась.

– То есть я живу в гостинице, где она работает. Она мне сказала, что если я буду в Черново, чтобы я к вам заглянул, справился о здоровье.

– О, господи, господи.

Женщине стало плохо. Она села на стул. Муж на диване продолжал мычать.

– Вы только успокойтесь, с ней все хорошо. Она работает в гостинице, жива, здорова.

– Что вы тут делаете?

– Мы солдата принесли отпеть в церковь, вот, уже уходим. Расскажите, как вы тут, чтобы я Лене передал.

– Да мы-то что, вон, Максим Петрович уже на ладан дышит, – сказала она и заплакала. – Ноги уж отнялись, не ходит, ничего. Даже уже и говорить-то не может. Беда.

– А вы как? Военные тут были? – я присел в старое кресло с деревянными подлокотниками.

– Да были, да прошли, как бородавки. Забрали все, что могли унести. Да что там было-то – сначала наши все забрали, чтобы с армией драться, да какой-там драться! Ужас, что было. Мы же ни позвонить, ни написать – ничего не можем. Мы уж еле картошки немного припрятали, да в погребе компот, ничего уж нет. Выживаем кое-как, ничего не работает. Скоро там все кончиться-то?

– Я не знаю, но вроде скоро. Я вам вот что принес.

– Я выложил на маленький столик, накрытый вязанной салфеткой, все сладости, которые вручил мне Салман, пару банок тушенки, да пачку чая.

– Ой, спасибо, сынок. Надо это спрятать, а то придет ещё кто.

– Да, точно. Сколько тут людей осталось? Мы вот отца Алексия встретили.

– Немного осталось, только те, кому идти некуда. Ничего мне про Алексея не говори, тот ещё жук. Не хорошо так о святом говорить, но тьфу на него. Я бы тебя угостила чем, да нечем.

– Ничего страшного. Мне уже пора.

– Ты только дочке передай, чтобы за нас не волновалась, да не переживала, хорошо?

– Хорошо, передам.

Я обулся и вышел во двор. Из-за облаков вышло солнце. В деревне было так мирно и спокойно, что мне не захотелось уезжать. На заборе отдыхала рыже-белая кошка, моргая, когда ее ослепляло солнце. Мне захотелось пересечь улицу и пойти туда, где начиналось обычное кладбище. Я оглянулся по сторонам и понял, что не вижу коллег, а значит, они либо где-то за углом, либо отошли к машине и ждут меня там. Я сделал шаг вперед, и тело как-то само пошло вперед. Я присел на то самое бревно, с которого открывался умиротворяющий вид на кладбище. И тут я заметил, что рядом в овраге что-то есть. До меня дошёл жуткий запах, так что я решил посмотреть, что там.

Подойдя к краю оврага, который находился в тени большого дерева, я увидел братскую могилу – сюда были свалены в кучу тела убитых солдат. Вонь стояла страшная, мухи и вороны летали буквально кишели над мертвыми. Я пригляделся и увидел, что у многих солдат не было обуви на ногах, рубашки были распахнуты, а карманы вывернуты. Судя по всему, тела пролежали здесь с неделю, а может и дольше.

Я решил вернуться к ребятам и пошел к церкви, но их там не было. Значит, они пошли до машины. Пока я шёл по дороге, солнце нагрело мне шею. Мне казалось, что запах гнили всё никак не уйдет, или я не могу уйти от него достаточно далеко.

Когда я подошёл к машине, то увидел нескольких человек с автоматами. Они держали на мушке нашу команду и водителя. Всех выстроили перед машиной, обыскивали. Я подошел к солдатам сзади, не стараясь быть незаметным, просто так получилось.

– Здрасьте, – непринужденно сказал я.

Солдаты не на шутку перепугались, направили на меня все оружие, которое у них было и закричали на меня.

– Руки вверх! Кто такой? Руки вверх!

– Он с нами! – крикнул Юра.

Один из парней схватил меня за воротник и силой отвёл к машине, где чуть не впечатал мое лицо в кузов. Меня грубо обыскали, параллельно обзывая разными словами, а затем поставили к остальным.

– Что происходит? – спросил я у Юры.

– На патруль нарвались.

– Это наши?

– Вроде наши.

Я немного успокоился, потому что ничего противозаконного мы не делали. Хотя тут же я вспомнил, что понятия законности в данном случае не уместны, но если эти парни связаны с местным гарнизоном, то они нас отпустят. Я так понял, что нервничали они из-за трупа, который мы с собой несли, но водитель показал им документы и объяснил, что тут происходит.

К сожалению, к моей персоне проявили повышенное внимание, потому что я отлучился в деревню, а солдаты об этом узнали. С нас всех собрали данные: имена, адреса, контакты. Мы погрузили тело паренька обратно и двинули в путь. Я было хотел помахать солдатам рукой на прощанье, но что-то меня остановило.

После того, как мы доехали до города и завезли тело в медсанчасть, водитель отказался везти нас по городу, поэтому Аркадий вызвал нам машину. Сам он уехал на своей, причем сделал это как-то демонстративно и не прощаясь. Мы вернулись в гостиницу очень поздно, когда никаких сил уже не осталось. Тем не менее, я отыскал Лену в прачечной, куда меня проводила вторая девушка Света.

– Привет, – начал я. – Я был у твоих родителей в деревне.

Глаза Лены округлились. Она бросила какой-то мешок с разноцветными тряпками на пол и замерла.

– С ними все хорошо. Почти. Отец еле ходит, но мать на ногах, дом ваш цел, правда косой какой-то, может бомбили.

– Он и до бомбежек так выглядел. Как и другие дома в Черново. А как ты там оказался?

– Мы мимо проезжали, буквально на десять минут туда заехали.

– Что они говорят?

Лена подошла ко мне вплотную, словно об этом нужно было говорить тихо, чтобы никто не услышал.

– Э, ну, огород у них. Кое-что удалось посадить, кое-что спрятали от солдат, есть какие-то запасы, консервы, банки с вареньем, всё такое. Сама деревня стоит, бои идут уже за ней.

– А что с отцом? Как он?

– Отец не ходит, лежит на диване.

– Мне надо к ним поехать.

Лена судорожно стала крутить волосы вокруг пальцев. Я понял, что мне следует отговорить ее туда ехать, хотя бы ради ее безопасности. Отец, может, и при смерти, и с ним надо попрощаться, но риск слишком велик.

– Да он поправиться. Твоя мама о нём позаботиться. Я уверен, что он уже скоро будет помогать ей в огороде.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Я им передал от тебя пару банок консервов, да фрукты.

– Правда? Спасибо. Откуда ты их взял?

– Да мне там вручили, в лагере у Монарха. Мы там недалеко от Черново были.

– Вы были у Монарха? И какой он из себя?

– Очень вежливый. Но против него лучше не выступать, это мы поняли. Они сейчас там какой-то город дальше по дороге отбивают, а мы уехали. Снимать там – полное безумие.

– Понятно. Что же мне делать? С родителями? Вы туда снова не собираетесь? А то я бы с вами поехала. Можете меня взять?

– Я спрошу насчет этого. Не знаю, у нас куда не плюнь – гостайна. Но я бы на твоем месте так не волновался. Они же тоже о тебе беспокоятся. Им лучше знать, что ты в безопасности. Я им рассказал, что у тебя есть работа и крыша над головой. Они успокоились.

– Круто. Спасибо тебе ещё раз. Ты, наверно, устал, а я тебя мучаю своими проблемами.

– Да нет, никаких проблем.

Но проблемы были. Утром ко мне в комнату постучались. Я решил, что это Юра, поэтому быстро открыл дверь, не успев вынуть зубную щетку изо рта. Но на пороге я увидел молодого человека в строгом костюме и как будто бы без шеи. Он вручил мне повестку в Центр Собственной Безопасности и быстро ушел прочь. Я закрыл за ним дверь и стал рассматривать повестку. Я вдруг понял, что меня вызывают в ведомство, которым руководит Матвей Александрович. Небольшой холодок пробежался по моей коже. Кажется, моя встреча с родителями Лены кому-то показалась весьма подозрительной. Мне предстояло развеять сомнения тайной полиции (их так называли, хотя никакой другой полиции толком и не было), а делать это я не очень умею. У меня сразу включается внутренний наивный болван, который только все портит. Но не явиться я не мог, поэтому я оделся и пошёл к Юре сказать, что меня сегодня не будет.

Глава 14: ЗУБР

3-е Управление Безопасности и Разведки (сокращенно все называли его просто ЗУБРом) располагалось в здании бывшего ГУ МВД. Само МВД теперь было как ГИБДД. А ГИБДД вообще расформировали. Согласно выданной мне повестке, я явился в ЗУБР в назначенное время. Внутрь здания вела деревянная дверь, никакой охраны не было, так что если кто-то захотел бы эту дверь поджечь, его бы никто не остановил.

Я представился молодому охраннику на КПП и предъявил ему бумажку. Мне чудилось, что сейчас меня отправят в какой-нибудь подвал, где есть камера пыток, на двери которой неподозрительно написано «Комната для хранения швабры». Но охранник просто внес мое имя в лист регистрации и отправил на третий этаж, в 319-й кабинет.

Вот что я заметил, пока поднимался по лестнице на второй этаж, а там прошел вдоль коридора, чтобы найти лестницу на третий этаж: если люди на первых двух этажах выглядели как милиционеры, то сотрудники третьего этажа в черных кожаных куртках были больше похожи на бойцов ОПГ. Илибойцов ЧОП. Короче, на бойцов какой-нибудь аббревиатуры.

Я прошел в назначенный мне кабинет. В приемной сидела маленькая девушка в форме, которая записала мое имя и сказала мне подождать несколько минут на мягком стуле у стены. Я так и сделал. Пока я там сидел, на меня смотрели портреты президентов и вождей, а также плотные стеллажи папок, на каждой из которых был написан год и месяц. Девушка иногда отвечала на звонки своим высоким голосом со странным акцентом, немного деревенским.

Затем из кабинета Матвея Александровича вышел полный лысый мужчина, вытирая пот со лба. Он прижал свой портфель поближе к груди, поблагодарил девушку, несколько неумело и неуместно пытаясь поцеловать ей руку, а затем удалился.

Секретарь заполнила какой-то бланк, а потом разрешила мне зайти. Эти несколько секунд прохода из одной комнаты в другую были крайне долгими и волнительными, ибо в таких местах ты всей кожей ощущаешь свою немощность и виновность, словно в церкви.

В кабинете Матвея Александровича также висели портреты и флаги. Скорее всего, они были здесь задолго до появления нового хозяина. В шкафах стояли книги по праву, а также одинаковые черные папки, как и у секретаря. На одно мгновение мне показалось, что на стене за спиной Матвея Александровича висит ковер, но оказалось, что это ещё один флаг. На руководителе ЗУБРа был коричневый пиджак, белая рубашка в мелкую полоску и серый галстук. Он заполнял от руки какой-то бланк, пока принтер печатал какие-то документы. Я присел в кресло.

– Здравствуйте, – начал я.

– Здравствуйте, – улыбнулся он. – Евгений Семенович Кудряшов. Собственной персоной. Или лучше Эдгар Олегович Помелов. Как правильно?

– Да неважно.

– Согласен. Имя важно только в ордере. Наслышан о вашей работе. Видел ваши сюжеты. Неплохо.

Он взял со стола пульт ДУ и включил телевизор. Там показывали репортаж о том, как Евгений Кудряшов инспектирует ямочный ремонт дорог.

– Что-то я этого не помню, – тихо сказал я.

Я, кажется, помню все сюжеты, которые мы снимали, но этого среди них точно не было. На экране я внимательно следил за ходом ремонтных работ, разговаривал с прорабом в присутствии директора департамента дорожного хозяйства, а также давал интервью о том, что в этом году мы в два раза перевыполнили ремонт дорог по сравнению с прошлым годом. Хотя если вдуматься, то это скорее печальная цифра, нежели та, которой можно гордиться. Затем я ругал кого-то в синем пиджаке со значком на лацкане. Такой сюжет. Мне даже захотелось посмотреть на тот участок дороги, который мы ремонтировали.

Матвей Александрович выключил телевизор и взял папку со стола.

– Знаете, зачем я вас позвал?

– Нет, не знаю.

– Как вы относитесь к Аркадию Максимовичу?

– Хорошо, я его очень уважаю.

– Что вы скажите о его личных качествах как руководителя?

Матвей Александрович смотрел на меня через свои массивные надбровные дуги и низкий лоб. Он все записывал черной шариковой ручкой. Находится под его взором было некомфортно, но я был рад, что расспрашивает он пока не про меня.

– Он молодец, я бы сказал. Очень душевный человек. К нему всегда можно обратиться за помощью и советом. Он очень креативный.

– Это я уже понял, – Матвей Александрович покачал головой. – А в последнее время он не вёл себя как-то странно? Необычно?

– Нет, я такого не замечал.

– Высказывался ли он о ком-то вышестоящем в пренебрежительной форме?

– Нет, никогда.

– Обо мне?

– Нет, что вы, – не считать же слово «мудак» пренебрежительным.

– Хорошо, хорошо, я понял.

Где-то минуту мы провели в атмосфере неловкого молчания, словно парочка на первом свидании, когда разговор не заладился. По крайней мере, мне было неловко. Затем он мечтательно встал у окна, уперев руки в бока.

– А знаете… пойдемте-ка со мной, я вам кое-что покажу.

Он встал за моей спиной, открыл дверь и пригласил меня пройти с ним. Мы вышли в коридор, а затем спустились по лестнице в подвал, где находились камеры предварительного задержания. На секунду, когда мы проходили мимо первого этажа, мне захотелось сбежать – выпрыгнуть в окно или просто прорваться через дверь, но я не стал.

Внизу дурно пахло, сыро и застарело. В одной из камер находился молодой человек, все тело которого покрывали синяки. За столом недалеко сидел молодой бритоголовый полицейский, уткнувшийся в компьютер.

– Как служба? – спросил Матвей Александрович у бритого.

– Все покойно, – ответил тот.

– Что он сделал? Убил кого-то? – спросил я у Матвея Александровича про парня в

камере.

– Нет. Это у нас режиссёр-любитель. Хе-хе. Снимал документальный фильм там, где не положено. А это уже десяток статей, от незаконного хранения оборудования для фото и видеосъёмки до злоупотребления свободой прессы.

– И что теперь с ним будет?

– Он здесь уже два месяца. У него на свободе брат, может, тоже режиссёр. Мы его ищем. А этого может здесь оставим, а может на передовую пошлем, в бой, отдавать невосполнимый долг Родине.

«Зубр» говорил об этом с усмешкой, периодически поворачиваясь к молодому охраннику за одобрением, но при этом он был абсолютно серьезен. Я ни на секунду не сомневался, что больше этого парня никто не увидит. Мне было его очень жалко, но быть на его месте мне не хотелось.

– Пойдем, покурим.

Мы вышли через заднюю дверь и встали под козырьком. Вокруг нас были только пустые пластиковые бутылки, какие-то коробки из-под шампанского, банка для окурков и собачья будка без собаки.

– Я вот что хотел обсудить с тобой. Ваш Аркадий употребляет наркотики. А это нехорошо. Сидит прочно, как трусы на библиотекарше. И мне от тебя кое-что нужно… Ему не надо было добавлять, что будет, если я этого не сделаю.

– Он не употребляет, мы бы заметили.

– Нет, не заметили бы. А ты думаешь, чего он такой душевный и креативный? Я знаю парня, который ему продает, он у нас на контроле. Вы все у нас на контроле, если уж на то пошло. Мне с самого начала не нравилось то, что вы тут ошиваетесь. Я журналистов не жалую, ты пойми. Мне лишние уши и глаза тут не нужны. Своих проблем хватает, ситуация в стране напряженная.

– И что я должен делать?

– Я хочу, чтобы ты предоставлял мне отчет о том, что он делает и говорит. Любая активность – я должен знать. Если он что-то о ком-то скажет – я должен знать. Что вы снимали, когда, о чем говорили – все в докладах. Можно от руки.

Он глубоко затянулся.

– Нас окружают враги, понимаешь? Эта земля – это земля наших предков, Священная земля. Ее кровь – это наша кровь. А они хотят ее отнять, разделить, разобщить нас. Только когда мы едины – мы сильны. Такие люди как Аркадий этого не понимают. Они не уважают подвиг наших отцов и дедов. Ты уважаешь подвиг дедов, а?

– Да, конечно.

– И ещё одно – я должен знать, есть ли у него гомосексуальные наклонности.

– И как я это узнаю?

Матвей Александрович молча посмотрел на меня.

– А ты не куришь?

– Нет. Можно один вопрос?

– Давай.

– А у вас есть мать?

Матвей Александрович задумался. Он бросил окурок на асфальт и раздавил его ногой.

– Пойдем в кабинет.

Мы вернулись в кабинет.

– Ты не волнуйся, вся твоя работа будет вознаграждена. Если Аркадий сделал из тебя телевизионного мэра, то я сделаю из тебя настоящего губернатора. Неплохая карьера, а? Когда всё это закончится, а это скоро закончится, надо будет оставить на местах своих людей. Семьи у тебя нет, так что ты можешь начать здесь хорошую новую жизнь. Устраивает?

– Устраивает.

– Вот и хорошо. Наташа выдаст тебе инструкции – выучи их и уничтожь бумажку. Там

указано на какой номер звонить, чтобы сообщать сведения. Если нужно передать документы, в городе есть несколько почтовых ящиков для писем, воспользуешься ими. В инструкции всё написано – все адреса, явки, пароли. Никому её не показывай.

Перед тем, как выйти из кабинета, я обернулся и спросил:

– А если меня поймают?

– Всё отрицай.

– Но если…

– Не важно. Даже если тебя поймают с пистолетом в руке и трупом на полу – всё отрицай. Покажут видеозапись – это монтаж. Покажут документы с твоей подписью – это подделка. Всё отрицай. Всегда.

Я утвердительно кивнул и вышел из кабинета, до конца так и не поняв, что это сейчас было. Наташа выдала мне листок с инструкциями и карту с «закладками» (так кодово назывались почтовые ящики, используемые по двойному назначению). Я взял эти документы, и на секунду мне в голову пришла мысль поцеловать руку Наташе в знак признательности, но потом я вспомнил, что лысый мужчина с этим делом не преуспел, поэтому и я не стал пытаться.

На следующий день мы поехали снимать патриотические игры Зарница вблизи аэропорта. Я все время смотрел на Аркадия и думал, как заговорить с ним о гомосексуализме. Сначала я хотел вспомнить какой-нибудь фильм на эту тему, а затем сказать, что ничего не имею против геев, но в голову ничего путного не приходило, только «Властелин колец». Затем я решил спровоцировать его на антироссийские высказывания, но и эта идея не прижилась – я ведь должен сообщать о чем-то реальном, а на провокацию может попасться любой. В итоге я всю дорогу молчал и чувствовал себя потерянным.

Когда мы вышли из машины, вокруг нас был старый аэродром, поросший травой и кустарником. Говорят, его закрыли в 80-х, а затем сюда водили экскурсии в рамках технотуризма. Повсюду бегали молодые люди, некоторым на вид было не больше 14 лет. Они все были одеты в камуфляж, в руках держали автоматы, сделанные из дерева. А вот ножи у них были настоящие.

– Это наш тренировочный лагерь, – начал для нас экскурсию молодой офицер. – Он у нас тут на постоянной основе, ребята здесь живут, учатся, занимаются.

– Хорошо, давайте тогда сразу вас запишем, – предложил Юра.

Костя выставил камеру, чтобы на заднем фоне было видно лагерь. Юра встал с протянутой рукой перед офицером и кивнул ему.

– В программе у нас строевая подготовка, десантная подготовка, ножевой бой, метание гранаты, рытье окопов…

Пока офицер вещал, на заднем плане началась какая-то потасовка. Двое солдат в камуфляже повалили на землю и начали избивать курсанта.

– Будешь, сука, Родину любить?! – кричали они и били его ногами в живот и голову.

– Простите, – прервал собеседника Юра. – У вас там на заднем плане драка. Может, их надо разнять?

– Нет, это часть патриотического воспитания. Всё нормально. Мы так учим Родину любить.

– И это работает?

– У нас стопроцентная любовь к Родине среди наших ребят. А те, кто Родину не любят… таких нет. Давайте я просто встану по-другому.

Офицер сделал два шага вправо и снова начал.

– Главная задача наших игр – это воспитать в подрастающем поколении любовь, уважение, гордость за свою страну.

На заднем плане все ещё слышались крики избиваемого парня.

– Любишь Родину, гондон?!

– Я люблю Родину, – скулил парень. – Я просто правительство не люблю.

– Сука фашистская! – закричал на него солдат и удар его ногой. – Это одно и то же!

– Ребята здесь многие из неблагополучных семей, – продолжал невозмутимо офицер. – У нас тут все по распорядку – есть система штрафов, чтобы поддерживать дисциплину. Каждое утро мы слушаем и поем гимн России. Затем идет завтрак, всё как обычно.

– А что делаете со штрафниками?

– Да ничего серьезного, – улыбнулся офицер и не стал продолжать мысль.

Те двое солдат вроде устали и прекратили воспитательную работу. Затем они подозвали двух других курсантов и поручили им отнести юношу в лазарет.

Потом мы записали мои комментарии, которые сводились к тому, что ведется активная работа с молодежью. И все услуги в этом лагере бесплатные и общедоступные, о чем позаботилась администрация.

Костя снял множество планов: канатная дорога, полоса препятствий, еда на костре, заточка ножей, мытье одежды в реке. Он даже снял Доску позора с фотографиями провинившихся курсантов, но брать ее в репортаж, разумеется, не стали. Странно, что никто здесь и слова не сказал о войне, которая шла, вроде бы, совсем недалеко. А ведь с этими детьми не просто занимались патриотическим воспитанием с целью патриотического воспитания или освоения денег, их реально готовили к боям. Никто ведь всерьез не задумывается, отправляя ребенка в такой лагерь, что однажды детям придется воевать. А этим ребятам точно придется.

Юра записал пару интервью с молодежью. Ребята были отзывчивыми, но предельно косноязычными, как спортсмены. Отвечали «да» или «нет» на большинство вопросов. Но Юра сказал, что материала на сюжет хватает, а затем ушел с Костей снимать стрельбище. Я же остался один на один с Аркадием, который сидел на каком-то срубе и смотрел в свой планшет.

– Как дела? – спросил я, не придумав ничего лучше.

– Спать охота, – ответил Аркадий.

– Может принять чего для бодрости? – совсем ненавязчиво поинтересовался я.

– Ты про что? Кофе?

– Да, про кофе.

– Я бы не отказался.

– А что мы будем делать, когда война кончится?

– Не знаю. Вернёмся к тому, чем раньше занимались.

– А я могу остаться мэром?

– Скорее всего, это всё свернут, так что не втягивайся слишком сильно. Отработаем заказ и свалим.

– Но ведь надо же будет всё это восстанавливать?

– Что это? Здесь так всё и было до нас. Никто не восстанавливал и не развивал здесь ничего до войны и не будет этим никто заниматься после. Тут что есть война, что нет – один пейзаж.

Можно ли это считать антиправительственными высказываниями? – подумал я. Но ведь всё так и есть, он правду говорит. Это считается?

– А как же все наши новые знакомые – Денцов, Матвей Александрович?

– За них не волнуйся, у них все схвачено. Они своё получат.

– А это? Это считается? Кажется, я окончательно запутался.

Между тем на поляне возле брусьев начиналось какое-то действо. Я решил подойти поближе и посмотреть. Ребята выстроились кругом, а в центре стояли трое курсантов. Потом вышел наш бледный офицер, оглядел толпу, потом тех троих, а затем взял в руку листок бумаги.

– Итак, сегодня мы отчисляем из наших доблестных рядов трех человек. Это рядовые Блинов, Сурганова и Тарарин.

Трое молодых людей глупо смотрели в землю. Девушка плакала.

– Блинов, вышел вперед.

Первый парень в очках вышел вперед.

– За систематическое нарушение дисциплины, за то, что в твою смену погас костер твоего отряда, за хранение порнографии, а также за отсутствие надлежащего уровня патриотизма во время исполнения гимна, ты с позором изгоняешся из нашего отряда и переводишься в низшее сословие – гражданское.

Блинов вернулся в строй. К нему подошли два крепких парня – я думал они будут его бить – и забрали его форму, оставив парня в трусах.

– Сурганова, вперед!

Девушка очень боязливо сделал два шага вперед.

– Я больше не буду!

– Молчать! Отсутствие успехов в стрельбе, злоупотребление женскими правами, нарушение дисциплины после отбоя и хождение в неположенное время по нужде – вот неполный список твоих преступлений. За это ты лишена всех наград и званий. Также тебе запрещёны любые романтические отношения с нашими отборными бойцами.

– А так можно? – спросил я у парня, который стоял рядом со мной.

– Да, пока не исправиться, она не сможет реализовать свой женский потенциал – завести отношения, выйти замуж и родить сына.

Сурганову также раздели до нижнего белья. Офицеру, кажется, это понравилось меньше, чем с Блиновым.

– Тарарин, вперед!

Вышел третий курсант.

– Ты – один из самых злостных нарушителей дисциплины на моей памяти. Бессовестный онанист и разгильдяй.

– Я пацифист.

– Молчать, блядь! Молчать! Знаешь ли ты, Тарарин, что Россия встаёт с колен?! А знаешь, что будет, когда она встанет? Знаешь?! Таких как ты поставят к стенке и всех расстреляют! Всех тунеядцев и нахлебников. Всех без разбора. Всех, кто не любит Родину выселят из квартир на улицу, Тарарин! И там они умрут от голода, потому что никто им и куска хлеба не подаст! Всех жидов, либералов, адвокатскую вошь! Вот, Тарарин, что будет, когда Матушка-Россия вновь встанет с колен.

Двое крепких парней раздели Тарарина. Он встал к остальным опозорившимся. Ребята

вокруг взяли в руки по горсти земли и начали кидаться ей в отчисляемых с криками ругательств. Трое раздетых ребят стали убегать, куда глаза глядят, а народ гнался за ними по лесу.

И тут как раз подошли Юра с Костей.

– Что мы пропустили? – спросил Юра.

– Ничего, – ответил я и ушел.

На обратном пути в машине мне стало плохо. Так плохо, что я не мог найти себе места. Меня бесил водитель со своей тупой музыкой и золотыми зубами. Меня бесил Аркадий с его ёбаным планшетом и самодовольным снобизмом. Меня тошнило от Юры, который делает вид, что ему не всё равно, что он интересный и важный. От Кости, который рассказывал по пути тупые анекдоты. От Ильи, который делал вид, что он тут ни при чем, что он не с нами, что его проект – это отдельная история. Меня всё раздражало так сильно, что я хотел открыть дверь на ходу и выпрыгнуть к чертовой матери. Я даже обрадовался, что сел у двери. Рядом был Юра и Илья, Костя ехал сзади с камерой. Аркадий сидел с водителем, который громко смеялся над убогими шутками Кости. Меня успокаивала только мысль о том, что ехать нам всего 40 минут, но в какой-то момент (кажется, после очередной лекции от Аркадия о нашей работе) меня начало трясти. Я крикнул водителю, чтобы он остановился.

– Тебя тошнит? – спросил Юра.

– Что с тобой? Тебе плохо? – присоединился Илья.

– Останови, – сказал Аркадий водителю.

Водитель притормозил посреди поля у обочины. Я резко открыл дверь и вышел. Мне казалось, что меня сейчас вырвет. Передо мной был кювет, а за ним какое-то не паханное поле. Я жадно глотнул свежего, холодного, влажного воздуха. Мне стало чуть полегче, если бы ещё эти идиоты за моей спиной не давали мне ценные советы: «Присядь», «Виски растирай», «Если плохо – не держи в себе», «Прогуляйся». Костя что-то пошутил про мой желудок, а мне захотелось выбить ему зубы. Я отошел в сторону, прошел немного назад, перепрыгнул через кювет и встал там, где не было слышно их комментариев.

В поле было хорошо – на горизонте виднелась лесополоса, машин никаких вокруг не было. В домах слева была какая-то жизнь – из труб шел дым, возможно, кто-то топил баню. Я сделал несколько глубоких вдохов морозного воздуха и решился вернуться в машину, чтобы продолжить поездку.

Я сделал буквально пару шагов к машине прежде чем услышал какой-то свист. Затем раздался взрыв, который отбросил меня словно куклу назад и забросал сверху землей.

Глава 15: Больница

Не знаю почему, но пока я приходил в себя, мне в голову пришло слово «поукалываться». В детстве мы называли так болтовню гопников, прежде чем они тебя побьют. Знаете, когда они растягивают удовольствие перед избиением, делая вид, что у тебя есть шанс избежать побоев. Когда они треплются:

– Он, кажется, нас не уважает?

– Да, точно. Какой-то он левый. А мы тут гуляем, вот, на пиво собираем…

И далее всё в таком же духе. А за этим «поукалываением» следует то, ради чего всё и затевалось.

Я лежал в бело-зеленой палате на хорошей койке. Она, конечно, скрипела, но была мягкой. Кажется, за ширмой рядом со мной лежал кто-то ещё. Я не мог толком пошевелиться, зато мог мотать головой. Медсестры были ко мне добры, называли меня Евгением Семеновичем, давали мне какое-то яблочное пюре и умывали.

Однажды я открыл глаза, а передо мной сидели двое мужчин в костюмах с дипломатами в руках. Один из них был краснощекий, а второй поспокойнее, но все время кивал.

– Евгений Семенович, здравствуйте, мы из городского департамента благоустройства и церквестроения. Мы вам тут бумаги на подпись принесли. Вы только не беспокойтесь, мы понимаем, что вы вот сейчас в таком состоянии, но тут немного.

– Что это?

– Мы проводим мероприятие – «Городские краски». Мы объявим конкурс граффити для города, у нас есть стенка в переходе, 2 на 2 метра, вот какой-нибудь художник ее распишет, – говорил красноликий. – Там будут самолеты, звезда, облака и добрый дядя-полицейский. Бюджет небольшой – миллион рублей. Ну там на краску, кисточки.

Красноликий неловко сглотнул и улыбнулся.

– А главный приз художнику – 50 тысяч рублей, – влился в беседу второй и кивнул. – Вы поправляйтесь, Евгений Семенович. Мы без вас как без рук.

Затем я видел врача, который на меня даже не смотрел. Послушал грудную клетку, записал в анамнез что-то очень важное и ушел. Медсестра по имени Галя потом мне рассказала, что у меня трещины в ребрах, сотрясение мозга, незначительный ушиб спины, а также могут возникнуть проблемы со зрением, слухом и всем остальным.

Потом пришел Юра. У него была перебинтована рука, огромные мешки под глазами, бледный вид и царапины на лице.

– Сказали, что это была ошибка наводчика. Никто не виноват, как всегда. Это нас с базы накрыли. Костю жалко.

Юра плакал.

– Меня вот только осколками поцарапало, да металлом руку прижало. Илья камеру разбил, ему новую уже заказали. А Косте больше всех досталось, сразу умер. А ты как?

– Я утвердительно кивнул головой.

– Поправляйся, может, тебя домой пошлют, если что.

Нет ничего более утомительного, чем лежать на койке в больнице целыми днями. От скуки я хотел выть. В последний раз когда я был в больнице, я лежал в одной палате с двумя мужиками – одним постарше и одним помоложе. Они, видимо, лежали тут уже некоторое время и подружились. Одеты были просто, по-домашнему – в спортивные штаны и майки. Тот, что помладше, много говорил, рассуждал. Из контекста я понял, что он – бывший спортсмен, кажется, легкоатлет. Он много где был на соревнованиях, всю область изъездил. Но рассуждал он не о спорте, а о медицине. Он много где лечился, знал, в какой больнице стационар лучше, где кормят лучше, где что дают. Он рассуждал об этом бесконечно, словно профессиональный больной. Через два часа мне стало невыносимо и я попросил перевести меня в другую палату. Но меня не перевели – свободных мест не было. Я тогда чуть не плакал.

Однажды я видел, как медсестра приходила к моему соседу за шторкой. Его самого я не видел, но понял, что у него была контузия и травмы. Медсестра убрала за ним, убедилась в том, что он принял все лекарства и ушла. А когда шторка внезапно распахнулась, я увидел Матвея Александровича. Он выглядел словно раковый больной – ещё более лысый, чем прежде, даже плешивый, бледный и хрипящий. Он повернулся ко мне с выпученными глазами:

– Пидоры, – вещал он. – Они повсюду. Они везде. Они разваливают эту страну. Пидоры, понимаешь? Они повсюду.

Затем он молча уставился в стену и больше не произнес ни звука. На самом деле за ширмой никогда не было Матвея Александровича. Там был немолодой, поджарый мужчина весь в тюремных татуировках. Одним утром, когда мы оба были в сознании, нам удалось поговорить.

– У тебя сигареты есть? – спросил он.

– Не курю, – ответил я.

– Молодец, спортсмен. А вот скажи мне, коли ты такой здоровый, то сюда как угодил?

– Видимо, бомбили. Меня контузило. Я рядом стоял. С бомбой. Товарища у меня убило.

– Да, хреново.

– А вы как тут оказались? Что с вами?

– Да так, переломаны ребра, ухо отбили, хорошо, что ты рядом со здоровым ухом лежишь. Ха-ха.

Он говорил негромко, а я смотрел на рисунки на его пальцах. Там были «перстни», кажется, застаревшие.

– Вас избили? За что?

– Война, братушка, идет, тут не спрашивают «за что?». Курить охота. Ты местный?

– Нет.

– У нас тут колония недалеко, строгого режима, «для своих», если ты понимаешь. Условия содержания, конечно, не бей лежачего. А там били. И был там у нас начальник-изверг. И охрана вся тоже изверги, жестко нас держали. «Ласточку» любили делать. Знаешь «ласточку»?

– Нет.

– И слава богу. Измывались как могли. А что, все равно никто не узнает. Про нас уже все забыли ещё до войны, так что… И вот мы как-то сели за чашкой чая с братвой, да подумали – а хули? Нас пятьсот человек. Их – тридцать. Даже если у них дубинки да оружие – все равно всех не положат. Это же нормально, да? Ненормально – это когда 30 человек всю тюрьму в страхе держат, а мы терпим. Терпеть не надо. Никогда не терпи. Я «терпил» не люблю. И вот мы всё решили. Однажды взяли так все вместе да захуярили этих уродов. Просто всех подчистую. Конечно, и наши тоже полегли, жестоко было, брат, жестоко. Но оно того стоило. Вот я теперь на свободе, а начальник наш в земле лежит. Он теперь может говорить в аду, что красил стены нашей тюрьмы. А пацаны мои кто куда пошел – кто воевать за наших, кто в бега. Я вот с переломами никуда пойти не смог – меня и взяли. Я так думаю, что если бы хотели грохнуть – сразу бы грохнули. А так может снова в тюрьму отправят, а может воевать заставят. А ты на чьей стороне?

– А я – мэр.

– Круто. Хотя я власть не люблю, но ты вроде нормальный. Друганы у тебя только странные, особенно этот, с вертолетом.

– Кто с вертолетом? – спросил я и тут же вспомнил, что, кажется, ко мне заходил Аркадий. Он весь был в возбуждении.

– Представляешь, я нам бюджет выбил побольше, на оборудование. Вот, смотри, – и Аркадий достал какую-то коробку. – Это квадрокоптер! Круто, а?! У нас теперь есть свой дрон! Мы им будем виды сверху снимать, панорамы крутые. Красота! «Дроны войны» – так и запишем! Пойдем, я покажу.

Мы отправились с ним на крышу. Там нас ждали два других чиновника, уже из департамента транспорта, СМИ и казачества.

– Евгений Семенович, рады вас видеть в добром здравии. Мы на минутку, – начал говорить галантный, чуть смуглый мужчина с красным галстуком. – У нас новый проект – охрана казаками и байкерами общественных туалетов и торговых центров. Они будут круглосуточно блюсти нравственность и духовность, чтобы школьники не практиковали безнравственное поведение в туалетах, а также не покупали одежду, провоцирующую беременность.

– Да, – подхватил второй, повыше ростом и с низким голосом. – Бюджет небольшой, сущие копейки – 100 тысяч рублей в день, знаете, лошадкам на корм. Они же без лошадей патрулировать не будут, это же смех какой-то, несерьезно, если без лошадей. Как говорят наши эксперты, рост заболеваемости СПИДом связан с навязыванием нашей молодежи западных ценностей и бороться с ним можно только венчанием.

– Давайте потом! – приказал им Аркадий, и они тут же исчезли. – Смотри!

Аркадий запустил дрон в воздух, и тот полетел над крышей нашей больницы, расположенной на месте сгоревшего когда-то ДК им. Дзержинского. А потом я проснулся. Мой сосед держал в кулаке сигарету.

– Твой друг Юра заходил, сигаретку вот мне выдал. Велел передать, когда проснёшься, что доктор сказал, что с тобой все будет нормально. Если хочешь, можешь даже к работе вернуться. Он сказал, что вы новости снимаете. Какие тут могут быть новости?

– Ну, что всё хорошо.

– А, это я где-то слышал, да. Помню было по телевизору. Пойду покурю, если дойду хотя до окна. А ты постой на шухере.

Я уж было усмехнулся, но он был серьезен. Он доковылял до окна, оперся о подоконник и стал открывать окно. Я смотрел в коридор, чтобы предупредить его, если кто-то пойдет. Он смог открыть окно, а затем достал сигарету и спичечный коробок, который тоже, видимо, где-то достал. В коридоре послышались шаги, но они прошли мимо нас. Я было уже собирался его кликать, но пронесло. Да и что он мог бы сделать со своей скоростью – разве что притвориться, что просто у окна стоит.

– Если бы я в больнице работал в таких условиях, как эти, я бы главного врача точно бы зарезал, – говорил он и курил. – Я тебе точно говорю – не терпи. У тебя семья есть?

– Нет.

– Тем более, терять тебе нечего. Я раньше, когда в органах работал, за свою работу держался. Работал как раб – по 15 часов в сутки, глаза вечно слипались. Я себе сделал раскладушку в кабинете, чтобы там же спать. А толку никакого – только бумажки и бумажки, а потом проверки и проверки. И всё это ничего общего с правосудием вообще не имело, просто статистика. Она только начальству была нужна. Меня так старшее поколение научило, что за дела, которые не можешь доказать сразу лучше не браться. Только за те, где все очевидно и где будет обвинительный приговор. Я за 9 лет работы видел только два оправдательных приговора от судей, а мне потом по голове за это доставалось. Потому что если оправдали, значит я не доработал. А мне просто работа была нужна, семью кормить. И все так делали. Все. То, что я 9 лет так проработал – это вообще песня. У нас там сгорали очень быстро, особенно молодые, которых в академии учили, что они будут ловить преступников.

В коридоре снова послышались шаги, но на этот раз уже сильно в нашу сторону. Я обернулся, чтобы предупредить моего соседа, но его уже не было. Только открытое окно.

Глава 16: Аэропорт

После моего выздоровления, меня не отправили домой. Да я и не хотел. Аркадий выписал из Москвы нового оператора, которого Юра быстро ввёл в курс дела. Оператор оказался бывалым. В том смысле, что уже бывал в «горячих точках». Когда мы вновь встретились в редакции, от Юры сильно пахло потом и перегаром. Он был не в лучшей форме. На нём была помятая джинсовая куртка.

– Нам надо доработать до конца, так что соберитесь, – начал Аркадий. – По моим данным, война скоро кончится. Наши победят, иначе и быть не могло. У нас поэтому два момента – надо убить Папу Джона и провести в регионе демократические выборы нового мэра.

– А как же я? Я не останусь мэром? – спросил я.

– Конечно нет! Это же все только для телика. С чего ты взял?

Я промолчал, но вспомнил, что мне по этому поводу говорил Матвей Александрович. Он был прав.

– Но сегодня у нас пока запланировано событие – открытие нового крыла аэропорта. Пресс-релиз я уже подготовил, скоро выезжаем. В 9:30.

Сегодня Аркадий был немногословен. Он быстро слинял пить кофе, хотя раньше даже не прикасался к этой плохо растворимой жиже. Только сейчас я заметил, что у него дергается правый уголок рта, поднимаясь периодически вверх. Эту нелепую ухмылку, этот нервный тик сложно было понять. Он делал всё, что говорил Аркадий, какой-то глупой шуткой.

Лера тоже была не в настроении. Судя по её ремаркам, ей не хватало общения вообще и интернета в частности. Наш маленький коллектив ее серьезно достал. И не сказать, что это было удивительно. Для девушки в самом расцвете сил, у нее было слишком мало возможностей для самореализации. Ни нормального быта, ни нормальной одежды, ни нормальных друзей. Мне показалось, что после того взрыва всех нас немного переключило. Мы, конечно, ездили на фронт, видели войну и взрывы, но не думали, что ударят и по нам. Страшно стало ещё и потому, что о нашей смерти никто не узнает.

Когда мы приехали в аэропорт, нас встретила девушка модельной внешности – коротко стриженная блондинка на высоких каблуках. На жилетке у нее была приколота голубая птичка. Она широко улыбалась и провела для нас экскурсию по зданию аэропорта.

– Она настоящая? – спросил я у Аркадия.

– Что тебя смущает?

– Ничего, просто удивительно.

Я дал Юре очередное интервью, в котором описал стоимость проекта, его основные достоинства, пассажиропоток, будущие планы и так далее.

– В настоящее время уложено более 100 % новой взлетно-посадочной полосы, рабочие вот-вот приступят к благоустройству территории.

После меня выступил директор аэропорта – бородатый высокий мужчина, который что-то говорил про взлетно-посадочную полосу и открытие кафе на территории нового терминала. Затем я увидел, как девушка модельной внешности – Тамара – собрала свою сумочку, закрыла все двери на ключ, села в свой Матиз и уехала. Также поступил и бородатый директор, правда, он уехал на Мерседесе. Потом пришли охранники и закрыли все проходы и проезды к аэропорту.

– Я думал, что мы открыли аэропорт?

– Как открыли, так и закрыли. Это же бутафория. Забылся? Ты не представляешь, как часто я бывал на подобных мероприятиях. Однажды, мы с министром обороны открывали новый завод в Самаре. Кажется, там крылья для самолетов делали или что-то такое. Все местные СМИ плюс федералы, народу – тьма. Всё местное правительство в мандраже. Даже сотрудников подогнали, выдали им халаты, форму. А это вообще были бухгалтеры или кадровики, потому что на заводе пока вообще ничего не работало, но на дворе День Победы, надо что-то по такому поводу открывать. Журналисты подбегают к рабочему, спрашивают про завод, про технологии, а он вообще не в курсе. Я тогда их быстро прогнал, только протокольную часть давали. Вот смеху было. Зато фуршет ещё был с шампанским, за ветеранов пили. А вечером с министром в озере каком-то купались. Красота.

Аркадий, кажется, повеселел после утренней депрессии. Мы погрузились в машину и поехали в редакцию. В магнитоле какой-то мужик с гитарой пел незатейливую песню о любви гуманитария-мужчины к девушке-летчице:

«В направлении НИИ я иду домой

Там работает мой брат со своей женой

В управлении НИИ совещание

Значит Машу из МАИ не увидеть мне»

Когда мы приехали в редакцию и отдали съемки Валерии, Юра и новый оператор Игорь в жилетке с множеством карманов пошли покурить. Ко мне подошел Аркадий и заговорчески навис над моим ухом.

– Прокатимся со мной.

Я немного заволновался, но все таки вышел вместе с ним из здания и сел к нему в машину. Аркадий завёл двигатель.

– Куда мы едем?

– Ко мне сейчас заскочим.

Мы поехали по городским улицам на квартиру к Аркадию. Мы с коллегами знали, что его поселили в хорошем районе. Мы подъехали к дому, который был огорожен забором. Это был элитный 17-этажный дом, с охраной. Я всегда думал, что если вдруг я заработаю много денег, то куплю себе квартиру в «закрытом» доме с забором, будкой охраны и частными развлечениями, такими как бассейн или тренажерный зал. Но потом я думаю о том, что мало купить квартиру, за нее же надо будет платить, а если я единовременно получу много денег, я их также быстро и потрачу, а значит квартиру мне покупать не стоит.

– Я думал, что вы живете в частном доме.

– Нет, с ума сошёл! У меня у дяди был частный дом, там же всё вечно ломается. Лучше в квартире. Что-то сломалось – вызвал человека, он всё сделал. Красота.

Мы поставили машину на подземную стоянку и поднялись на лифте на седьмой этаж. В коридоре стояли цветы в горшках, на полу был постелен длинный красный коврик. Аркадий открыл дверь, и мы вошли. В квартире приятно пахло чистящими средствами. Повсюду были разбросаны вещи – носки, ремни, рубашки и прочее.

– Уборка раз в неделю, бассейн, качалка, игровая площадка для детей – идеальное место, чтобы тут жить, – Аркадий вальяжно сбросил пиджак и пошел в туалет. Я тоже снял куртку и сел на диван перед большим телевизором. На полке возле DVD-плеера были диски, в основном, российские комедии из недавних.

– Включи телик! – раздался голос из туалета.

Я разобрался, как это сделать и включил телевизор.

– Выпьешь? – спросил Аркадий, когда вышел из туалета.

– Нет, спасибо.

Аркадий взял бутылку скотча и налил немного себе в стакан. Он выпил его залпом, а потом пошел на балкон. Я пошел за ним.

– Такое дело, – начал он. – Война скоро кончится, да? Но нам надо доработать спокойно. Но коллеги твои на пределе. После того, как Костю накрыло, Юра бесконечно пьет. Нет, я тоже пью, но я так работаю. А Юра прям жестит. И Игорь с ним, что плохо. Игорь в Чечне был, на выборах работал, он многие ужасы видел, он мне нужен как профессионал. И Валерия меня достала – все время доступ в Интернет клянчит, говорит, что для работы, но я-то знаю, что это не так. Она уже и так и сяк, разве что интим прямым текстом не предлагала – бабы, что с них взять.

– А со мной что будет?

– Да ты нормальный мужик, работаешь хорошо, лишнего не спрашиваешь, все бы так. Я тебя прошу взять на себя ситуацию в коллективе и докладывать мне, если что не так.

– Я скажу, если что.

– Молодец.

Мы вернулись в зал, где Аркадий взял с полки какой-то диск и встали его в плеер.

– Сейчас тебе ролик покажу, наше молодежное движение сняло. Скоро запускаем в эфир, там как раз молодежный лагерь будет.

– На экране довольно быстро и не всегда приятно для глаз замаячили кадры. Ролик был сделан на компьютере со вставками реальных съемок. Низкий мужской голос за кадром, уверенно, молодежно и заразительно, начал вещать:

«Я – патриот. Я люблю свою Родину, свои поля и леса. Я бросаю окурки и бутылки где

хочу, потому что это моя земля, за неё воевали мои предки. Другие страны боятся моей страны, потому что они хуже. Я это знаю, потому что смотрю новости на государственных каналах и стараюсь быть в курсе событий.»

На экране вдруг появился молодой человек в белой футболке с прыщами на подбородке.

– Я считаю, – начал он. – Что нужно смотреть только государственные каналы, потому что они говорят правду. Все эти оппозиционные СМИ – они скрывают факты, манипулируют, врут.

Затем снова пошел монтаж.

«Я – патриот, я знаю, что моя страна лучше других стран, потому что я родился в ней. Я буду работать на благо моей страны, приносить ей пользу. Я воспитывался в традициях мужества и любви к родине. Я отдам своего сына в армию, чтобы он стал настоящим мужчиной и потом нашел престижную работу. Я не жалуюсь на низкую зарплату и плохие условия жизни, потому что это не в моем характере.»

Тут Аркадий выключил ролик.

– Неплохо, да? Сценарий, конечно, не самый крутой, молодежь ещё не всё знает, но я с

ними поработаю, там нормально будет.

Аркадий убрал диск в коробку, а затем поставил другой диск из своей коллекции с фильмом, где главного героя играл какой-то КВНщик. Аркадий задвинул шторы, чтобы посмотреть фильм в темноте. Он открыл черную шкатулку, в которой лежал какой-то мешочек.

– Знаешь как тяжело достать эту дрянь в зоне военных действий? А?

– Нет, не знаю, – ответил я, сидя на диване.

– Очень тяжело. Пиздец тяжело! Поэтому я тебе и не предлагаю.

Аркадий взял немного кокаина и занюхнул. С большой радостью он плюхнулся на диван и стал смотреть кино, периодически громко смеясь. Мне почему-то не было смешно.

– Помнишь, я тебе про завод сегодня рассказывал?

– Ага.

– Так я ещё самое смешное не рассказал – мы этот завод дважды открывали. Вот в тот раз и потом ещё раз, когда президент приезжал. Он же приехал, а показать ему нечего. Тогда ребята посовещались и решили, что на завод его повезут. Мы и опять его открыли, никто и слова не сказал, представляешь? Я потом местные СМИ мониторил, так и там даже никто не заикнулся, что завод уже открывали.

– А оппозиционные СМИ?

– Да кто их читает?! Я их не смотрю, мне наплевать. Этому меня мое начальство научило – им нужна подшивка новостей, так? Но они не хотят читать что-то плохое про себя, так? Поэтому я делал подборку исключительно из государственных СМИ – у начальства тогда всегда настроение повышается. А если кто-то из «левых» что-то опубликует, например, найдет у кого-то из депутатов незадекларированный дом, мы тогда их говном польем, репутацию уничтожим, а дом быстро перепишут под кого надо.

Тут Аркадий очень громко и залихватски рассмеялся. И дело было не в комедии по телевизору.

– Ой, я тут вспомнил! Мы однажды… короче, у министра спорта журналисты нашли квартиру, больше стадиона площадью, кажется. Особняк с дворецким, лифтом и всем прочим. Нас попросили все уладить, мы звоним в Росреестр, орем на них матом, потому ласково просим всё поправить, чтобы никто не концов не нашел. Они там давай на скорую руку работать, и то ли клавиатуру забыли с английского на русский перевести, то ли пьяные были, не знаю, но они нашего министра по документам переименовали в… сейчас точно вспомню… кажется… ДРВУ23. Что это было?! Я даже не знаю! Но мы потом всем отделом ржали двое суток! Мы потом решили, что так будем между собой министра называть, а потом всем депутатам дадим кодовые имена, типа ХТЧ77У и так далее. Бывают на работе вот такие приятные мелочи.

Аркадий налил себе ещё скотча. Через полчаса выпивки и наркотиков, смешанных с отечественными комедиями, он был в кондиции.

– Хочешь, я тебе кое-что покажу?

– Давай, – нерешительно ответил я, надеясь, что обойдется без интима или новых патриотических роликов.

Аркадий принес из спальни чемоданчик, а в чемоданчике был позолоченный автомат АК-47. У Аркадия глаза горели, словно он клад нашел.

– Это оружие мне подарил один африканский дипломат на саммите по сепаратизму.

– По борьбе с сепаратизмом?

– Нет, по поддержке сепаратизма.

– Но это же незаконно.

– Нормально, если сепаратизм не в нашей стране. Мы его всячески поддерживаем. Даже денег даем. Вот мой подарок за скромный вклад в дело революции в какой-то там стране, я даже не помню. Наверное, мужика, который мне это подарил, уже съели.

Аркадий достал автомат из чемоданчика, проверил обойму и встал перед телевизором.

– Как я тебе?

– Отлично. Вам идет.

– Эта война – отличное мероприятие, побольше бы таких. Нет, не спорю, условия для работы непростые, но в качестве командировки – самое то.

Мы вышли на балкон. Аркадий взял автомат и прицелился по детской площадке, которая была в соседнем дворе за забором. Там, к счастью, никого не было.

– Смотри!

– Аркадий начал стрелять по горкам и качелям, но стрелял он довольно плохо. Я заметил, что лишь пара пуль достигли хоть какой-то цели.

– А как же соседи?

– Да насрать! Тут все уже привыкли.

– А как насчет Матвея Александровича? Он вас больше не беспокоит?

– Этот придурок? Нет, он никто. Чекист сраный. Сидит там у себя в кабинете, да кляузы пишет. Ему повезло, что у нас балом правят силовики, что государство только на силу

опирается, а то он бы давно уже библиотеку охранял от некрофилов, или кто там в них ходит.

Мы снова вернулись в квартиру, где Аркадий стал судорожно перебирать диски.

– Настоящий патриот должен смотреть российское кино, даже если оно ему не нравится, понимаешь?

– Ага. А чем вы собираетесь заняться после этого? После войны?

– Я… У меня будет свой телеканал, я буду там царь и бог, буду делать новости и документальные расследования. Буду давить своих врагов через экран, а они ничего не смогут поделать, потому что доступа к телеку у них нет.

– Звучит интересно.

– Ты ещё здесь? – удивился Аркадий.

– А куда мне идти?

– Работать. Скажи охраннику, пусть вызовет такси, он – свой, нормальную машину вызовет. И помни – не облажайся. Осталось недолго.

Я спустился вниз на лифте и подошел к охраннику в будке. Он читал какой-то старый журнал. За его спиной висели большие часы, а также несколько икон и календарь. Я попросил его вызвать мне машину.

– Какая квартира?

– Я назвал номер. Он подозрительно на меня посмотрел и велел ждать снаружи будки. Через несколько минут меня забрала машина, за которую, я думаю, заплатил Аркадий, потому что с меня ничего не взяли.

Вечером я вернулся в гостиницу и сел писать мою первую докладную записку для Матвея Александровича. В ней я собирался изложить все те шпионские наблюдения и секреты, которые я узнал. Я взял ручку и листок бумаги и начал писать: «Дорогой Матвей Александрович…»

Нет, как-то странно. К тому же это секретное письмо, я не могу обращаться к нему по имени. Не по-шпионски как-то. Я согнул листок, а затем оторвал по линии сгиба верхнюю часть снеудачным началом. Я никогда не писал шпионские письма, поэтому мне было непросто.

«Спешу поделиться с вами…» нет, это было больше похоже на письмо Онегина к Татьяне. Я снова оторвал часть листка и страшно тупил. Листок сокращался, а здравых идей пока не появилось. Тут вернулся Илья, и мне пришлось делать вид, что я тут ничем интересным не занимаюсь. Он плюхнулся на кровать, а я взял ещё один лист бумаги, который утащил из редакции, и пошел в коридор.

Я прошёлся вдоль этажа, пока не остановился в конце коридора. Я сел на подоконник рядом с каким-то большим кактусом и снова начал писать. Для вдохновения я представил себя Штирлицом, пишущим шифровку в центр.

«Аркадий ведёт себя вызывающе. Употребляет наркотики, которые хранит в квартире. Владеет огнестрельным оружием. Много пьёт и сквернословит. Надо отметить, что он очень любит родину.»

Дверь позади меня отворилась, и с лестничной клетки вышла Лена. Она несла перед собой коробку с мылом и шампунями.

– Добрый вечер, – сказал я.

– Добрый, – ответила она. – Что вы тут делаете в такой поздний час?

– Я письмо пишу.

– Так почта же не работает.

– Я так… для себя.

– Понятно.

– А вы как?

– Да нормально. Вот, ревизию чистящих средств провожу.

– Не поздновато ли?

– Так у нас самый час пик.

– Ясно.

– Лена пошла по коридору, пока я не почувствовал непреодолимое желание ее окликнуть. Не важно, что я собирался сказать, я просто открыл рот и начал:

– Можно спросить? – ничего лучше не пришло мне в голову. Сердце вдруг начало ускорено колотиться. – Говорят, война скоро кончится. Что вы будете делать, как думаете?

– Не знаю, – она подошла поближе, чтобы не кричать через весь коридор. – Надеюсь, буду дальше работать. А что?

– А вы не хотите уехать?

Нам точно не разрешат. Я думаю, никому не разрешат. Я слышала, что они собираются все здесь заморозить на десять лет. Объявят город закрытым. Так я слышала.

– Это звучит правдоподобно. Но если нам позволят уехать, я мог бы спросить за вас. Я

не могу обещать, что они хоть что-то сделают, но есть шанс.

Она подошла ещё ближе. Так близко, что можно было разговаривать шепотом.

– А вам за это что-то будет?

– Я не знаю. Но если бы я мог вам помочь, если, конечно, вы не хотите тут остаться. Я даже ничего не могу вам обещать, кроме как узнать подробности. У вас тут семья.

– Да, но… Если у вас получится – спросите. Со мной всё будет хорошо, не переживайте.

Она ушла дальше, делать свою работу. А я решил подождать утра, чтобы отнести сообщение в одну из закладок. Я бы сделал это сейчас, но меня точно поймают. Меня даже из гостиницы не выпустят. Значит, Лена здесь и ночует. Наверное, она боится выходить на улицу лишний раз. А с нами вроде как безопаснее. Но это только иллюзия. Я посмотрел в окно и увидел какого-то солдата, который курил на заднем дворе. Он привлек моё внимание, хотя просто стоял там и крутился на месте. Минуту спустя он оживился, когда увидел, что к нему кто-то бежит. Это была Валерия, которая выбралась из гостиницы в комендантский час. Она подбежала к этому солдату, который взял ее руки в свои. Они о чем-то поговорили буквально минуту, а затем отошли в сторону и сели на лавочку у качелей. Я наблюдал за тем, как они общаются буквально ещё чуть-чуть, а потом решил оставить их одних.

Глава 17: Футбол

Я раньше и не задумывался, но когда произносишь вслух в беседе или просто в своей голове во время монолога фразу «В сытые годы…» – значит, сытые времена закончились. И они всегда заканчиваются как-то внезапно, потому что ты вдруг обнаруживаешь, что раньше у тебя на работе было много командировок, тимбилдинга, корпоративных вечеринок и бонусов, а теперь все сокращается, бюджета нет, даже скрепку бесплатно не достать, хотя раньше ты свободно брал любые канцелярские предметы домой. И если сейчас у вас «сытые времена», лучше ими пользоваться по полной программе – тащите батарейки, летайте за счет компании, устраивайте корпоративы. Потому что всё это кончается.

– Блядь! Блядь! Блядь! – Аркадий на утренней «летучке» был вне себя. – Черт! Черт!

Черт! Сука!

Он ходил кругами и орал то в телефон, то в стену, то в планшет. Я подошел к Валерии.

– Что происходит?

– Обычный вторник. Наш гомункул думал, что если не размещать в Интернете глупых новостей, знаешь, типа «Депутат предложил запретить французский язык» или «Депутат предложил отменить свободу слова», то народ что-то заподозрит. Типа у нас тут адекватные депутаты, а во всей стране – нет. И эти девчонки в Москве, которые наш сайт делают и социальные сети, они в этот раз перестарались, кажется. Я точно не знаю, что там случилось, но ты сам видишь, какой ор с утра стоит.

– Ясно. Слушай, а что ты собираешься делать после войны?

– Не знаю, наверное, домой вернусь, а что?

– Ничего, просто задумался.

Из своего офиса с полупрозрачными перегородками вышел Аркадий.

– Что случилось? – спросил я.

– Блядь, – выдохнул Аркадий. – Я говорил этим сучкам, чтобы не превышали градус идиотии, когда публикуют новости. Но они меня не послушались, и теперь у меня шквал звонков и писем прокомментировать новости.

– А что за новости-то? – спросила Валерия, цокая языком.

Аркадий достал планшет и открыл браузер. Он протянул планшет нам с Валерией. На экране был какой-то новостной сайт, из федеральных. Заголовок: «Томский депутат предложил канонизировать Ивана Грозного». Далее шло: «Депутат Артемий Митрофанов заявил, что царь Иван IV сделал много добра для Православной церкви и становления русской духовности».

– Я им говорил не лезть в религию, предупреждал! И вот теперь запросов в Гугл «кто такой Артемий Митрофанов?» больше, чем запросов «как лизать киску»! Твою мать!

– А кто такой Артемий Митрофанов?

– Да никто! Выдуманный депутат, как и все остальные. А сейчас мне нужно быстро сделать ему страницу в интернете, раздать всем СМИям комментарии, и надеяться, что этот день быстро закончится, и к вечеру, а то и завтра произойдет что-то интереснее этого говна. Потому что уже все про это пишут. Вот же были нормальные заголовки…

Аркадий взял планшет и что-то там полистал.

– Вот, «Томский министр здравоохранения заявил, что грудное молоко лечит рак» – нормальная новость, куча лайков, супер! Или вот: «Депутат предложил ввести уголовную ответственность за прослушивание детьми иностранной музыки». Отличная новость, куча лайков, комментарии поддержки, класс. А это что? Вот надо было им выпендриться!

Когда Аркадий в сердцах отложил планшет и пошел в туалет, Валерия тут же схватила устройство и начала что-то искать в интернете.

– Ты что делаешь? – спросил я.

– Да так, хочу хоть реальные новости посмотреть, да свою страничку найти. Постой на шухере.

– Чего? С ума сошла?

– Да я пару сек.

Валерия отбросила свою длинную светлую челку назад и принялась за дело. Она зашла в социальные сети, что-то там проверила, потом закрыла страницу, потом просмотрела заголовки других новостей. Она уже было собиралась залезть в почту, но не успела.

– Идет.

Валерия положила планшет на стол, будто он всегда там и был. Аркадий ничего не заметил.

– И что там интересного?

– Да ничего, просто сообщения почитала, может, написал кто.

– И что?

– Да у меня там 298 сообщений, я не разобрала. Так, в мире что происходит посмотрела.

– И что?

– Да все то же: война на Ближнем Востоке, экономический форум, выборы какие-то. Кого это вообще интересует?

– Тебя, наверное.

– Знаешь, уже нет. Я вот пожила без новостей достаточно долго и теперь понимаю, что

они ничего не значат. Вот честно – как все эти события тебя касаются? Да никак. Большинство событий в мире вообще не важны. То есть ВООБЩЕ. Кажется, количество новостей и событий, за которыми надо уследить, начало заменять качество. И уже давно. Они никак не влияют на нашу жизнь. Всё это просто суета.

Валерия ушла куда-то за свой компьютер. Юра и Игорь готовились к съемкам в студии – они соорудили синий экран, какие-то кресла, достали спортивную атрибутику и настраивали свет.

– Присядь, пожалуйста, – крикнул мне Юра.

– Я подошел к ним и сел в кресло.

– А что мне делать?

– Так, ты смотришь футбол, играет наша сборная. Нужно будет две реакции – когда гол забили нам и когда гол забили мы. Плюс ещё просто, знаешь, сидишь, смотришь игру. И потом ещё надо поражение отыграть и то, что наши выиграли. Сможешь?

– А может вы мне какой-нибудь матч поставите на телевизоре, чтобы я это как-то естественнее делал. Я просто в футболе не разбираюсь.

– Сейчас поищем чего-нибудь, но ты просто выгляди заинтересованным, как будто на заседании комиссии по бюджету и налогам сидишь. А потом снимаем радость и печаль – и готово.

Я вошел в образ Евгения Семеновича, хотя поначалу процесс не шел вообще – мне осточертел мой синий костюм, который я все время ношу как мэр. Неужели мне не могут выдать новый? Но потом Юра принес мне куртку, сказав, что все остальные «випы» будут в куртках, так что и я должен быть в такой же. Я сидел как бы на трибуне, смотрел игру нашей сборной. Защита снова была дырявой, а нападение организовывалось по принципу «все кучей валим к воротам». Короче, игра была неудачной, я расстроился.

Потом Юра велел сымитировать радость. Я пытался вспомнить хорошую игру нашей сборной, но у меня не получилось. Тогда я вспомнил, как ходил с отцом на стадион, когда там играла местная команда. Кажется, это был шестнадцатый дивизион девятой лиги или что-то такое – короче, ничего особенного. Но впечатления у меня были самые лучшие, потому что это была живая игра и это было прекрасное время в моей жизни. Я изобразил радость, даже некое воодушевление, а потом так вскочил с оглушительным криком «Гол!», что оператор отступил назад и немного споткнулся об какие-то коробки. Юра остался доволен.

Я вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Не знаю почему, но кроме меня всем было комфортно находится в помещёнии, которое давно не проветривали. А стоило мне открыть окно, как тут же начинались крики, что кому-то дует. В итоге я решил просто иногда дышать воздухом, потому я к нему как-то с детства привык. Через минуту ко мне подошла скрюченная старушка, которая постояла сначала чуть поодаль, а затем приблизилась.

– Вы меня убьёте?

– Я опешил от такого вопроса. У меня даже внезапно отнялся дар речи.

– Нет, не планировал.

Это всё, что я смог из себя выдавить.

– Вы – убийцы. Вы убиваете. Вы и меня убьёте.

– Не сегодня.

Если честно, я не знал, как на это реагировать. На меня напал ступор. Старушка стояла за моим правым плечом и периодически смотрела в никуда. Я медленно начал двигаться ко входу, ожидая продолжения беседы, но старушка молчала. Я скрылся за дверьми здания и успокоился. Затем я набрался смелости и посмотрел через окно на улицу и увидел, как старушка все ещё стоит там и вращается как вентилятор – из стороны в сторону. Я спрятался и затем поднялся в редакцию. Мне на встречу по лестнице спускалась Лера, видимо, покурить.

– Не ходи туда, там пока какая-то бабка сумасшедшая стоит. Заявляет, что я хочу её убить. Городская сумасшедшая, наверное.

– Ой, я с такими общалась часто, у меня пол-подъезда было. Либо сумасшедшие, либо алкоголики. В нашей стране не разговаривать с сумасшедшими нельзя.

– Это почему?

– У меня как-то друг был, в Голливуд уехал со своей короткометражкой. Пишет, значит, что его там чуть ли не на руках носят, все время встречи с продюсерами, крупные проекты предлагают. А потом он вернулся ни с чем. Он просто не понял, что его послали. Они там умеют. У них фраза «Нам надо как-нибудь вместе поработать» или «У вас очень интересные идеи» означает – «Вы нам не нравитесь». Но любой человек, получивший отказ, завтра может стать популярным, никогда не знаешь наверняка. Поэтому в Америке никому не отказывают напрямую. А у нас нельзя отказывать сумасшедшим. Я вот брала как-то интервью на ярмарке у мужика, который деревянные ложки делал. С виду – нормальный мужик, а как говорить начал – псих полный. Рассказывал, что молодежь пошла не та, их телевизор зомбирует. Я всего пересказывать не буду – бред, короче. И что ты думаешь? Он нашел какую-то учительницу в школе, вышел на конкурс городских проектов, получил денег на открытие школы ложкарей, а потом при администрации создали Комитет возрождения национальных традиций, а он его возглавил, с мэром на короткой ноге, так сказать.

– Да, бывает. Вряд ли эта бабка, конечно, выбьет себе комитет хотя бы по вязанию, но всё же.

Лера уверенно направилась на улицу, а я пошел по своим делам. Вечером того же дня я оставлял закладку близ какой-то теплоцентрали. Я огляделся по сторонам – никого не было. Только какие-то ласточки все время летали над головой. Я опустился под трубу, взялся за кирпич и отодвинул его в сторону. Там лежала сложенная вчетверо записка. Я на секунду замешкался, потому что подумал, что закладкой воспользовался ещё кто-то другой, но затем решил, что записка, возможно, предназначается мне. А если что, я ее верну. Тогда я взял листок и засунул его в карман. Свой отчет я положил под кирпич, а затем ушел.

Мне пришлось идти 10 минут, прежде чем я нашел хоть один работающий фонарь. Я встал под ним и достал записку. Она действительно была для меня. Матвей Александрович сообщал мне, что они заметили активность в аккаунте Леры. В связи с этим мне полагалось узнать подробности того, как и где она вышла в интернет, а также что она там видела и кому писала. «Быстро работают», – подумал я и убрал бумагу в карман.

Когда я вернулся к отелю, Юра, Игорь и Лера над чем-то весело смеялись и курили перед входом.

– Ты где был? – спросил Юра.

– Да так, гулял, – ответил я. – А чего такого смешного? Или я не пойму?

– Нет, нет, ты-то как раз поймешь.

– Тут подхватила Лера.

– Не, с нас все взятки гладки, мы ни при чем.

Аркадий был прав – новость про депутата Митрофанова быстро сгинула в бурном и хаотичном потоке событий. Зато появилась другая новость, точнее, мем. Во время трансляции футбольного матча, когда наша сборная в очередной раз проиграла, режиссёр прямого эфира взял не тот кадр. Когда наши футболисты потеряли мяч, а нападающий сборной Португалии как нож сквозь масло прорезал нашу оборону, режиссёр взял кадры, где мэр Евгений Кудряшов сидит на трибуне, смотрит игру и широко улыбается во все зубы, словно собирается убить Бэтмена. И пусть этот план длился всего пару секунд, в Интернете очень быстро наделали мемов с моим довольным лицом. Аркадий показал их Юре и Лере, а потом ушел бухать.

Я поднялся в свой номер. Ильи не было. Тогда я решил сесть за отчет о том, как Лера взяла планшет Аркадия и зашла в интернет. И только я написал это на бумаге, как вдруг понял, что для Леры это ничем хорошим не обернется. А мне не хотелось бы подставлять ее. Если мои слова имеют для Матвея Александровича хоть какое-то значение, то он использует их против нас. Впредь надо бы осторожнее писать ему о нас. Я взял листок и начал: «Насколько мне удалось узнать, Валерия не выходила в интернет. Судя по моей информации, это сделал Аркадий, у которого было плохое настроение. Он был на нее зол и хотел написать у нее на страничке какую-нибудь гадость, но не стал. Вот так.»

Глава 18: Закладка

Утром, после лёгкого завтрака из каши с сосисками, мы отправились в лес. В магнитоле у водителя играл снова какой-то блатняк. Лирический герой, как я понял, поддался очарованию зеленых глаз следователя и пишет ей письмо:

«Я встретил тебя в КПЗ

Ты начальник шестого отдела

У тебя на меня досье

У меня на тебя имя – Вера»

На секунду я подумал о том, что песня была бы куда более любопытной, если бы следователь был мужчиной, а не женщиной. Вот это был роман. Недолгий, но роман. Жаль, что про такое не снимают кино и не пишут книги. Я бы почитал.

В машине что-то совсем трясло, сосиски просились наружу, дороги были никакие – сплошные ямы. Сначала я решил, что это следы войны, но, скорее всего, так было и до всех этих бомб и танков.

Аркадий нанял какую-то кудрявую женщину из местного театра, которая отвечала за грим. Она приклеила мне фальшивую бороду, потому что растить свою был не вариант. Мы собирались снимать удачную операцию по поимке и ликвидации Папы Джона. За нами в другой машине ехали два солдата, которых выделила армия.

Мы подъехали к какой-то поляне с иван-чаем, прошли через нее до леса и начали искать подходящую натуру.

– Как насчет здесь? – воскликнул Юра.

– Нет, крапива одна, не то, – ответил Аркадий.

Солдаты молча и с тупым выражением на лицах шли за нами. Иногда они переглядывались так, будто считали нас сумасшедшими.

– Ребята, раскрасьте пока лица, вы же как бы спецназ.

– У нас нечем, – ответил один из них. Это был молодой парень, нос картошкой, судя по весу килограмм девяносто. С бородой.

– Я помогу, – к ним подошла гример Екатерина. Она достала что-то из своей мешковатой серой сумки с блестками и начала наносить на их лица. Получилось неплохо, они стали выглядеть как настоящие бойцы.

Я переоделся в штаны цвета хаки и грязную куртку. На меня повесили патронташ от ружья, какие-то пластмассовые гранаты из детского набора и дали в руки автомат Калашникова.

Так, иди вон к тем деревьям, ты как бы отстреливаешься. Издалека поделай вид, что стреляешь, мы потом звуки подставим.

Я побрел через высокую траву и какое-то болотце к деревьям. Под одним из них я нашел маленькую полянку с лисичками и подумал, что на обратном пути надо бы их набрать. Когда я дошел до места, то обернулся на Юру. Он помахал мне рукой. Я взял автомат и начал делать вид, что стреляю.

– Пах, пах, пах, – тихо бурчал я себе под нос и размахивал оружием. – Вам меня не

достать. Ура.

Юра снова махнул рукой. Видимо, они что-то там сняли. Потом мы нашли идеальное (по мнению Аркадия) место для смерти Папы Джона – это были заросли высокой фиолетовой травы. Катерина сказала, что она может быть ядовитой, но никто с ней не согласился. Аркадий велел Юре снимать всё так, будто это оперативная съемка, попавшая в руки корреспондентов нашей редакции.

– Мы потом там ещё дрожание сделаем, пикселей добавим, нормально будет.

– Мне сюда ложиться? – я указал на землю.

– Да, давай.

Я лёг, закрыл глаза и скрестил руки на груди.

– Ты что делаешь?! Боевики так не умирают. Намажьте его кровью.

– Катерина взялась за меня – она вылила мне на грудь маленький пузырек красной жидкости. Я заметил черный лак у нее на ногтях. Затем она взяла кисточку и растерла эту жидкость мне по груди, шее и лицу.

– Томатный сок?

– Нет, клюквенный, плюс загуститель.

– Вам не кажется, что кровь слишком светлая?

– Тебе же не печень прострелили, а голову.

И ведь не поспоришь с ней. Я взял в руки автомат и прижал его к груди, словно викинг, держащий свой топор. Может надо меня сжечь…

– Подрыгай ногой, будто судороги, – сказал Аркадий.

Я подрыгал, но получил как-то неестественно, словно я танцую. Затем ребята-солдаты

встали над моим телом и начали позировать.

– Вы только что убили очень важного и опасного террориста, убившего много ваших друзей. Вы довольны проделанной работой, но при этом остаетесь суровыми профессионалами.

Ребята изображали довольных суровых профессионалов, стоя над моим трупом и играя оружием. Юра разматывал шнур от микрофона.

– Это зачем? – спросил Аркадий.

– Ну как же, а подход?

– Какой, блядь, подход, это оперативная съемка! Что ты у них будешь спрашивать? «Как вам это удалось? Что вы чувствуете? Как вы оцениваете важность этого события?» Ты совсем дурак?

Аркадий покрутил пальцем у виска. Юра немного обиделся и убрал микрофон.

– Давайте собираться. Устал я что-то.

Мы свернули наши съемки, я переоделся, кое-как отмыл клюквенный сок, снял накладную бороду и уже было собирался пойти за грибами, как нас всех погнали в машину. Я немного расстроился, но, с другой стороны, что бы я с ними делал? Разве что засушил бы.

Вернувшись в город, я пошел до закладки, чтобы узнать, что Матвей Александрович думает по поводу того, что Аркадий вошел в аккаунт Леры. Я поднял тот самый кирпич, но там ничего не было. Я немного расстроился, но делать было нечего. Когда я вернулся в гостиницу, на улице было уже темно, оставалось полчаса до комендантского часа.

В вестибюле моего этажа сидел Аркадий и нервно теребил свой синий галстук.

– Привет. Что-то случилось?

– Нет, ничего.

– Аркадий заговорчески отвёл меня в сторону.

– Слушай, а в гостинице кто-то барыжит?

– Не знаю, не видел, а что?

– Надо мне, вот что. Моего поставщика, походу, грохнули. Не знаю точно, но он исчез.

Короче, все затаились, наверное, шухер какой. Короче, у тебя есть знакомые тут, кто может достать хоть что-то крепче кофе?

– Кажется нет. Может тебе накатить?

– Нет, это уже не работает. Организм вообще не реагирует, только хуже становится. Меня вон прям трясёт, сил нет, голова не соображает.

– Так может оно и к лучшему – протрезвеете. Такая насильная реабилитация. Шоковая терапия.

– В жопу такую терапию, это для тех, кто сдался. А я ещё хочу соображать. Это мне даже для работы нужно, пойми. Мне бы хоть немного, чтобы до конца войны дотянуть.

– А уже скоро?

– Скоро, очень скоро. Я уже написал сценарий вывода мэра Кудряшова, там всё в лучших традициях русской литературы – Достоевским по Толстому размазано. Но это подождет, потому что как я буду работать без допинга – никак. У меня все друзья так работают, и я видел, что бывает с теми, кто завязал – я так не хочу.

– Умирают?

– Хуже – женятся, детей заводят, ипотеку берут. Лучше сдохнуть. Выручай. А то мне вечером ещё работать. Надо сегодня-завтра отправлять отчеты про нашу работу, все, что есть: досье, видео, фото.

– Досье?

– Ну, характеристики, помнишь, я тебе на балконе говорил. Там про всех вас написано,

про нашу работу. Я должен это отправить в Москву, чтобы они там почитали и решили, что дальше делать.

– И что ты там напишешь?

– Да ты не парься, про тебя там все хорошо. Ты молодец, хорошо работаешь, я же тебе говорил. А вот про остальных я этого сказать не могу.

Аркадий подошел к окну и закурил.

– Юра и Игорь спиваются. На Юру вообще рассчитывать больше нельзя, от него перегаром за версту воняет. Илья сказал, что видел, как он уснул под дверью в номер, натурально. Игорь с ним идет, не отстает. Хотя он человек привычный, у него включается рабочий режим, если надо. Но все равно. Про Леру я вообще молчу, зря ее сюда взял, надо было кого посмышленей, да чтобы нервы не трепала.

– А что она такого сделала?

– Ты прикинь, она с моего планшета в интернет заходила. Это вообще строго запрещено, тюрьма сразу. Так что ей тут ничего хорошего не светит. И так меня всю дорогу достает своими комментариями, так ещё теперь и это. Знаешь, не моя вина, что с ней случится – её проблема. Наплевать.

– А Илья?

– Илья – норм. Хорошо работает, золотой парень, если бы ещё попов меньше снимал, вообще бы цены ему не было. Вот и получается, что вы с ним молодцы, а остальные – ну что теперь сделаешь, идут лесом.

– Да, получается так.

У меня вдруг коленки затряслись. Аркадий докуривал.

– А знаешь что, глупо конечно.

– Ну говори давай.

– Я видел тут вчера как какие-то ребята забирали что-то из закладки. Вряд ли там

что-то есть…

– С этого момента поподробнее – где ты видел? Когда?

– Вчера. Я обычно гуляю перед комендантским часом. А то потом не очень погуляешь. И я был у теплоцентрали, там под трубами какие-то ребята делали закладку. Я затаился, чтобы их не напугать, а потом они скрылись.

– Слушай, лучшего варианта все равно нет, так что показывай.

– Прямо сейчас? Комендантский час через 10 минут.

Аркадий достал из пиджака красную карточку с какими то печатями.

– Видишь это? Это универсальный пропуск – с ним куда хочешь пройдешь. В любое время дня и ночи. Если солдат видит такой пропуск, его задача – пропустить человека, не задавая вопросов. Я сам читал это в приказе. Типа для спецопераций. Моя машина внизу, пойдем, у меня уже руки трясутся.

Мы спешно спустились по лестнице вниз, прошли через вестибюль, сели в машину и поехали. Я показывал дорогу. Аркадий уверенно рулил. На одном из перекрестков нас остановил патруль для досмотра. Но Аркадий предъявил ребятам с автоматами свою карточку – и нас тут же пропустили без вопросов, как он и предупреждал.

Мы подъехали к месту, где я оставлял послания для Матвея Александровича. В окрестных домах почти не было света. Вдоль улицы шли трубы, заросшие кустарником. Аркадий припарковался и выключил фары. Он взял с собой планшет, чтобы включить на нём фонарик и светить им в темноте.

– Где?

– Вон там, под трубами.

Я первым залез под трубы и взял кирпич, под которым обычно оставлял записки.

– Кажется тут. Может что-то есть.

Аркадий залез под трубы за мной, чтобы лично посмотреть и всё проверить. Я отполз назад.

– Ни хрена тут нет.

Он уже начал пятиться назад на четвереньках, когда я встал немного над ним на колени и ударил его по голове кирпичом. Раздался глухой звук. Аркадий плюхнулся на землю ничком. Планшет подсвечивал его окровавленное лицо. Черная кровь текла из виска прямо на глаза. Несколько секунд он не двигался, а затем начал судорожно приходить в себя и поворачиваться. Мне пришлось налечь на него всем телом. В процессе я ударился затылком об трубу, но мне удалось схватить его за руки. Правда, я потерял кирпич. Аркадий пытался кричать, но у него не получалось, потому что я наваливался на него снова и снова. Он хрипел на меня и яростно отбивался. Кажется, злость придавала ему сил.

Я нащупал его горло и сдавил его со всей силы. Мои руки меня плохо слушались, я их почти не чувствовал, и поэтому не знал, получается ли у меня хоть что-то. Пока мы дрались, поднялась пыль, которая лезла в глаза и ноздри. Я громко чихнул ему в лицо, а затем увидел кирпич в свете фонарика. Я отпустил его горло, быстро схватил кирпич и ударил Аркадия им по голове ещё раз. Развернуться там было особо негде, так что удары были несильные. После всего нескольких толчков, я выбился из сил и отбросил кирпич в сторону.

Аркадий не подавал признаков жизни. В темноте я мог разглядеть лишь его белую рубашку. Перед тем, как выползти из-под труб, я выглянул наружу и убедился, что рядом никого нет. Я взял из кармана Аркадия красную карточку, а также прихватил с собой его планшет, выключив фонарик.

Вокруг было очень тихо. Даже если нас кто-то слышал, то никто не решился бы сейчас что-то предпринять. И в мирное время в таких случаях обычно никто не лезет, а во время войны, трупов на улицах и разъезжающих повсюду военных тем более.

Я пошел в сторону отеля. Можно было бы пойти по улицам, но даже с красной карточкой мне не хотелось попадаться на глаза патрулям. Поэтому я выбрал путь наискосок, через небольшой сквер. Я решил сократить путь и перелез через трубы отопления, а затем сиганул в проем между бетонным забором, которым пользовались все местные, судя по ведущей к нему тропинке. Оттуда я вышел на детскую площадку и застал там целующуюся парочку.

Они посмотрели на меня. Я на них. Это была Лера и ее солдат.

– Доброй ночи, – сказал я.

– Доброй, – ответил солдат. Лера кивнула головой.

Я надежнее укрыл планшет под курткой и поковылял дальше. В гостиницу я попал через заднюю дверь. Я догадался, что Лера пользуются именно ей, чтобы сбегать по ночам. В тусклом свете лампочки я увидел, что моя одежда испачкана землей. Мне пришлось отряхнуться. Я поднялся на свой этаж и не решился войти в номер. Что-то меня удерживало. Я уже взялся за ручку двери, но у меня не было никакого желания и сил входить. Вместо этого я добрался до вестибюля и плюхнулся на кожаный диван, на котором я буквально полчаса назад застал Аркадия. Рядом с ним стоял огромный фикус, разросшийся в разные стороны. На подоконнике ещё были кактусы. Я переложил пропуск в карман брюк, чтобы он не выпал. Планшет пришлось убрать между подлокотником и подушкой. Поначалу мне казалось, что за мной вот-вот придут, что меня кто-то видел, что Лера уже доложила обо мне патрулям, но ничего этого не произошло. Никакой погони, никаких сирен. Я лёг и устроился поудобнее. Мне показалось, что я слышу чьи-то шаги, но мне было уже все равно. Было слишком поздно что-то предпринимать. Вместо этого я просто потерял сознание.

Глава 19: Суд

Скамья подсудимых не такая удобная, как я себе представлял, но хотя бы не заставляют все время стоять – это было бы совсем унизительно. Мне жарко, постоянно приходится стирать пот со лба, сальные волосы вот-вот завьются крючком. Секретарь суда – на вид несовершеннолетняя девушка в майке с совой – пытается совладать с пультом от кондиционера, но у нее не получается. К ней на помощь приходит прокурор, но и у него не выходят настройки. Через несколько минут у них, совместными усилиями, получается включить эту штуковину.

В зале что-то пустовато, но это понятно. Друзья познаются в беде, а сейчас никто со мной связываться не хочет. По версии следствия, я замешан в крупной мошенничестве с кладбищенской землей. Меня обвиняют в том, что я с некими партнёрами приватизировал кусок земли под захоронения с целью построить там гостиничный комплекс. Игорь даже камеру пока не включал, ждет судью. Юра постоянно зевает.

– Они настоящие? – спрашиваю я его.

– Не знаю, честно. Выглядят настоящими.

Ради того, чтобы отпустить трехдневную щетину, мне потребовалась неделя. Наконец, в зал суда входит судья. Это некая женщина средних лет с «химией» по фамилии Попова. Юра включает камеру. На скамейке для зрителей сидит Лера, которой явно скучно. Она что-то рисует в тетради, может, взяла на себя роль судебного художника.

Судья спрашивает меня о том, где я живу, и всё такое. Звучит и говорит профессионально, не подкопаешься. Следователь просит приобщить к делу. Он рассказывает, что я совершил преступление, направленное против государства, а значит, ко мне должны быть применены самые строгие меры.

– Какой-то затянутый сценарий, – бурчит Юра.

– Аркадий, видимо, очень старался.

Юра хочет что-то ответить, но Игорь машет ему рукой, чтобы тот отошел от клетки, потому что сейчас будут снимать Евгения Кудряшова. Я стараюсь вести себя с достоинством руководящего чиновника. Вроде бы под следствием, вроде бы пойман с поличным, но вроде бы не виновен и вообще человек хороший.

Я пропустил большой кусок прений, когда мой адвокат говорил о моих заболеваниях и каких-то иждивенцах. Когда у меня появилось и то и другое, я не помню. Судья остаётся непреклонной. Её не смущает ни то, ни другое. Следователь говорит, что я опасен – значит, так оно и есть. Меня велено поместить в СИЗО. Судья удаляется. Лера поднимает голову.

– Так, снимем ещё немного допроса, я пару страниц сценария выкинула, там какая-то фигня. Надо бы поскорее с этим заканчивать. Юра, тебе как?

– Нормально. Народу только мало.

– Заявление адвоката писать будем? – спрашивает адвокат.

Мой защитник – косоглазый парень в очках. Он, кажется, просто рад быть здесь. Не знаю, насколько он настоящий, но учитывая как он просит об интервью с ним, скорее всего, он такой же член массовки. Я тоже примерно так начинал. Молодец, старается не упустить своего.

– Да, давай сейчас запишем, пока народ готовится ко второму акту.

Юра, Игорь и адвокат Герман уходят. Герман заявит о том, что мера наказания была чрезмерной, что я объявил о своей невиновности, что дело политизировано и правду будет устанавливать справедливый суд. На мой взгляд, неплохо сказал.

Илья периодически фотографирует. Он просит меня ещё раз стереть пот со лба, ему никак не удается поймать хороший свет. Но я уже не так сильно потею, спасибо кондиционеру. Кажется, я должен воплощать в себе все пороки пойманного чиновника. В сценарии даже было подчеркнуто слово «пойманного».

– Как работа? – спрашиваю я.

– Нормально, я раньше не снимал в залах суда. Тут какая-то особенная атмосфера, почти как в церкви.

– Даже у судьи фамилия Попова.

Илья улыбнулся.

– И чего я в художку не пошла, – сокрушается Лера. Она что-то там нарисовала в своем блокноте и очень этим довольна.

– Покажи.

Валерия показывает нам с Ильей рисунок, выполненный ручкой. На нём клетка и человек за ней. Нарисовано неплохо, в духе реалистов. Видна спина адвоката. Решетка отсюда кажется расплывчатой, как бы символизируя, что может все-таки отпустят. Бюджета, видимо, не хватило на судебных приставов и массовку. Было бы интереснее.

Юра и другие возвращаются, над чем-то смеются. Кажется, они с Германом (если это его настоящее имя) поладили. Возвращается и судья. Начинаются прения. Я ничего не понимаю, только изредка говорю, что всё, что сказано в мой адрес – враньё. Евгений Семенович никаких взяток не брал, землю не скупал, живёт на зарплату и доходы от банковских операций. Сделка действительно имела место, но она была одобрена на заседании депутатов городской думы и комиссией по землепользованию и захоронению соотечественников. Следователь настаивает, что я ввёл комиссию в заблуждение, чтобы с некими бизнесменами завладеть землёй. Мой адвокат настаивает, что никакой элитной гостиницы рядом с кладбищем я строить не собирался. Инвестор на законных основаниях хотел построить там базу отдыха. Следователь рассказывает о том, что оценочная стоимость земли была максимально занижена, продана и передана третьим лицам.

Была бы у меня жена, она бы тут сидела, оказывала бы мне поддержку. Странно, что никто из коллег Евгения Семеновича или однопартийцев за него не заступился. Мне стало как-то очень грустно. Я готов был защищать свою честь и достоинство, но вдруг впал в уныние. Я присел на скамейку. Дальнейшие разговоры и допрос одного свидетеля я как-то пропустил. Услышал только краем уха, что у меня бизнес с некими людьми – доля в сети ресторанов, а раньше я был известным в городе застройщиком. Полный мужчина кавказской наружности подтвердил некоторые нелицеприятные факты моей биографии. Он заявил, что имел со мной бизнес и что я не раз пользовался служебным положением, чтобы развивать свой бизнес. Мне показалось, что этого кавказского мужчину я уже где-то видел. Особенно когда смотрел на него через решетку. Меня вдруг начало трясти.

Евгений Кудряшов так нервничал, что бросился на решетку. Юра испугался. Лера подняла голову.

– Отпустите меня.

– Что, простите? – спросила судья.

– Я ни в чем не виноват. Пожалуйста. Отпустите меня. Ведь я ни в чем не виноват. Я не хотел никому зла. Я не убегу. Я никуда не убегу. Готов принять любое наказание.

Юра и Лера переглядывались. Никто, кажется, не понимал, что происходит. Судья покраснела, стукнула молотком и велела мне сесть на место и замолчать. Лера показала ей пальцем, что пора закругляться.

– Так, обычно приговор можно читать долго, но мы ограничимся какой-нибудь цитатой, – Лера даже встала. – Есть там какой-то интересный кусок про приговор? Решение готово?

– Приговор готов, – подтвердил следователь.

Судья взяла бумагу, которая лежала у нее на столе все это время. Она начала читать.

– «Евгений Семенович Кудряшов признан виновным в совершении мошенничества в особо крупной размере с использованием служебного положения. Суд назначает подсудимому меру наказания в виде лишения свободы сроком на 4 года».

4 года? Мне дали всего 4 года? За особо крупное мошенничество, преступление против государства и вообще. В Китае меня бы расстреляли. 4 года? Адвокат говорит, что будет обжаловать приговор. Судья удаляется.

– Не волнуйтесь, – подходит ко мне Герман. – Мы подадим прошение об амнистии, его удовлетворят, и вы выйдете через два месяца. Только потерпите.

– Откуда вы знаете, что его удовлетворят?

– Так всегда так делается. Тихо выйдете на свободу через два месяца. Главное, ведите себя хорошо. Начальник тюрьмы в курсе, как с вами надо обращаться. Если вовремя заносить, то у вас не будет никаких нареканий. Я думаю, что это победа.

Герман улыбнулся и ушёл раздавать интервью. Я взялся за дверь клетки и понял, что она не заперта. Я вышел на свободу. Никто меня не остановил. Следователь собрал свои бумаги в портфель и ушёл. Секретарь тоже смылась, бросив свои бумаги. Я сделал робкий шаг вперед. Затем ещё один. И ещё один. Меня никто не остановил. Значит, надо держаться тихо. Я прошел к Лере.

– И что теперь?

– Не знаю. Надо это все смонтировать. Да ещё так, чтобы это по времени казалось долгим. За пару дней сделаем. Черт, у тебя пиджак один и тот же на всех съемках. Ладно, кто на это смотреть будет. А если что, скажем, что это архивные кадры. Пойдем уже.

Мы пошли прочь из зала суда. Я думал о том, почему Лера меня не сдала. Мне хотелось думать, что она каким-то образом почувствовала, что я защитил её в той ситуации с Интернетом и вернула мне долг. На самом деле, если бы она сказала, что видела меня той ночью, ей пришлось бы признаться в том, что она нарушала комендантский час. Да ещё и не одна. Своего парня тоже пришлось бы сдать.

Когда мы вышли из здания, меня ослепило яркое солнце. После того, как мои глаза привыкли к свету, я увидел на тротуаре напротив высокого мужчину в твидовом пиджаке. Это был сигнал. Он ничего не обязан был мне передавать, он сам был посланием – надо зайти к Матвею Александровичу. Когда он понял, что я всё понял, то сразу удалился.

Ближе к вечеру я пошел пешком до здания ЗУБРа, попутно обдумывая то, что я собираюсь сказать или как оправдывать свое поведение. Мне казалось, что меня разоблачили. Скорее всего, они арестуют меня на входе, но Матвей Александрович ещё должен со мной пообщаться. Значит, меня будут ждать на выходе из его кабинета. Я представлял себе как дерусь с полицейским спецназом, прорываю их блокаду, поднимаюсь на крышу и спускаюсь по проводам благополучно вниз на улицу. Затем мимо меня проезжает автобус – и я исчезаю. Но это была фантазия. В реалистичном варианте я получал несколько пуль в спину под грустную музыку. В замедленной съемке я падал на пол в коридоре или вылетал из окна, после чего слышался глухой удар об асфальт. А в самом реалистичном меня вырубали первым же крепким ударом по голове. Затемнение. А в самом-самом реалистичном сценарии я просто сдавался. Даже без грустной музыки.

Матвей Александрович как всегда заставил меня немного подождать. Ровно столько, чтобы я поволновался, но при этом расслабился от рутинной обстановки. Он указал мне на кресло. Я сел. Матвей Александрович был очень официален.

– Я хотел бы поговорить с вами о том планшете, что вы нам дали. Как, вы говорите, он к вам попал?

– Аркадий забыл его на диване в гостинице. Я нашел его утром, когда проснулся.

– Выходит, вы спали не в своем номере. Так часто бывает? А зачем вы спали на диване в фойе?

– Я так устал, что решил присесть и уснул. Просто до номера не дошел. Там лестница заканчивается, и тут же диван стоит. Вот и получилось. Утром проснулся, и мне показалось, что я лежу как-то неудобно. Оказалось, что под моей подушкой был планшет.

– Он мог сам его там оставить?

– Не думаю. Меня только кто-то накрыл пледом, пока я спал. Я никого не видел. Но вряд ли это был Аркадий.

– Почему вы так решили?

– Не знаю, он бы не стал так делать.

– Вы включали планшет?

– Включал.

– И что?

– Ничего, там пароль. Я не смог войти.

На самом деле я смог. Аркадий постоянно ходил с этим планшетом, он столько раз вводил на наших глазах пароль, что он навсегда отпечатался у меня в голове – 3113.

– А что?

– Нет, ничего. ещё один вопрос – вам удалось узнать, являлся ли Аркадий представителем сексуальных меньшинств?

– К сожалению, не удалось. Если так говорить, то по-моему он был самым обычным мужчиной.

Матвей Александрович немного расстроено покачал головой.

– Хорошо. Мне необходимо было уточнить кое-какие детали. Пойдемте, покурим.

Когда я вошел в планшет, я нашел там наши характеристики и подчистил всё, что он написал про нас плохого. Я удалил информацию о дерзости Леры, о ситуации с Интернетом, о её тупости. Мысли Аркадия об её внешнем виде я оставил, потому что их одних хватало, чтобы подтвердить подлинность документа. Он прошёлся и по её одежде, и по её фигуре, и по её прическе. Кажется, она вызывала у него какую-то особенную неприязнь. Его бесила её «толстая жопа», «желтый пиджак» и «стрижка под мальчика».

Про Юру он писал преимущественно хорошо. Называл его исполнительным, ответственным, послушным. Однако отмечал его склонность к неподобающим, антиправительственным шуткам и анекдотам, его пристрастие к алкоголю и вялый характер. Про Игоря там было мало, человек-то новый. Как я понял, его рекомендовал кто-то сверху, так что Аркадий свое мнение придержал. Но абзац про алкоголь я немного сократил. Ничего особенно плохого там не было.

Илья характеризовался как умный, позитивный, способный молодой человек с «хорошим глазом». Аркадий осуждал его некоторую жеманность и инфантильность, но не придавал этому серьезного значения. «Фотки сносные», – писал он. Досье на водителя я не нашел. На московских девушек тоже. Про Ивана было буквально два слова: «Мужик надежный».

Про меня Аркадий писал далеко не так благоухающе, как он сам мне описывал. Меня он называл подозрительным и «себе на уме», отмечая при этом усердие, отсутствие цинизма, доброжелательность, готовность к выполнению любой работы. Если представить это в устах Аркадия, начинает звучать как насмешка, а не как похвала. Он отмечал мой нелепый внешний вид, тупое выражение лица и отсутствие чувства юмора. Хотя последнее он не считал за грех. Меня так разозлили его слова, что мне захотелось снова ударить его чем-нибудь тяжёлым или сбросить на него пианино.

Я подправил кое-что из написанного так, чтобы никого из нас нельзя было назвать ненадежными или склонными к предательству. Я боялся, что нас не выпустят из Томска. Или вообще просто запрут где-нибудь в подвале.

Документ я сохранил, но не отправил, чтобы не было сведений о времени отправления письма. С помощью другой закладки я передал планшет в ЗУБР, и вот теперь настал момент истины.

– Мы взломали устройство, это было непросто. Я думал, что у нас есть все пароли, но этого в списке не было, – Матвей Александрович опасался дождя и все время выглядывал из-под козырька на небо. – Я почитал, что там написано. Там немного. Я отправил эти документы в Москву, пусть там решают. Моя резолюция была краткой.

– И какой?

– Краткой.

– Нас вывезут?

– Война вот-вот кончится. Москва будет решать, кого вывезти сначала, кого потом. Никакой конкретики. Я тебе вот что скажу… Вы ребята слишком много знаете, вас ждут проверки. Возможно, они ждут и меня. Все думали, что это займет какой-то месяц, а видишь как всё обернулось. С нас требуют отчета. Денцов уже улетел в Москву, докладывать. Медаль хочет.

– Он докурил.

– Знай – ты хорошо поработал. Это всё ради благополучия страны.

Матвей Александрович схватил меня за плечи и крепко наградил трехкратным поцелуем. Затем он снова взглянул на небо и нахмурился, когда увидел тучи.

– То-то у меня весь день шею ломит.

Матвей Александрович ушёл вверх по лестнице в свой кабинет. Онпопрощался со мной кивком головы в вестибюле. Я вышел через парадный вход и пошел по улице вдоль набережной. Собиралась гроза, однако на улице было как никогда оживлённо. Я заметил несколько маршрутных такси, несколько женщин с колясками, каких-то ухоженных собак. Кажется, это были корги. Они бежали рядом с хозяином – молодым мужчиной с бородой. Жизнь возвращалась к чему-то более привычному.

Мимо меня проехала маршрутка. Я уже почти отвык от них. Судя по траектории ее движения, она планировала остановиться у ближайшей остановки. Я решил, что хочу на ней прокатиться и побежал вперед, чтобы ее догнать. В последний раз я куда-то бежал, кажется, ещё в Нижнем Новгороде, когда опаздывал на поезд на Москву. Это был как раз тот день, когда нас спецбортом доставили сюда. Я пришёл на вокзал заранее, побродил по зоне ожидания, в которой как всегда не было свободных мест. Когда-то здесь было отлично, но потом большую часть кресел убрали, а свободное место отдали под коммерческие фирмы, вроде банков и сотовых операторов. Здесь стало неуютно, тесно, душно.

Я решил убить немного времени, потому что поезд уже стоял на платформе, но посадку не объявляли. Мне вдруг ужасно захотелось сосиску в тесте и кофе 3 в 1. Я отправился в кафе, где взял и то, и другое. Кофе был довольно сладкий, как я люблю. Сосиска в тесте тоже хорошая. Спокойно наблюдая за людьми на вокзале, я оставил свою маленькую сумку с документами и деньгами рядом со стулом. Когда объявили посадку, я пошел к поезду и там обнаружил, что сумки при себе у меня нет. Я очень испугался, что меня ограбили, голова перестала соображать, на меня накинулась паника.

Я судорожно осмотрелся вокруг – может, я ее уронил – а затем бегом побежал в кафе. Это заняло меньше минуты, но у меня перед глазами чуть ли не вся жизнь пронеслась. Я успел нафантазировать себе самые ужасные вещи, но, к счастью, мою сумку подобрал заботливый работник кафе в белом фартуке. Он увидел мое красное, потное лицо и сразу все понял. Я объяснил ситуацию, рассказал, что в сумке. Он улыбнулся и отдал мне ее. Я пожал ему руку и в том же бреду ушел, очнувшись только в поезде.

По пути в Москву, мы ненадолго остановились в Дзержинске. Из окна я увидел мусорную свалку. Она была расположена посреди асфальтированной дорожки, в яме. В соседнем со мной ряду сидела группа веселых иностранцев, которые все время улыбались и изучали карту Москвы, чтобы составить свой маршрут. Я подумал, что если говорить о национальных чертах характера (если вдруг они меня спросят), то одной из черт нашего характера я бы назвал то, что мы любую полость превращаем в мусорку – полые поручни забиты фантиками, трещины в асфальте – «бычками», пустые вазоны – пакетами или пластиковыми бутылками. Как объяснить это иностранцам? Откуда эта тяга, даже не знаю.

Глава 20: Корпоратив

Мы собрались в редакции все вместе, чтобы отметить окончание нашей работы и обсудить, куда потратим заработанные деньги. Мы были словно банда грабителей после успешного налета на банк. Юра и Игорь раздобыли водки, Иван привез шампанского и пиццу. По его словам, в городе снова начал работать малый бизнес. Можно спокойно покупать продукты, ездить на такси, есть фастфуд (он правда не очень хороший, но у них есть своё мороженное). Недавно я видел дворников, которые убирали городские улицы. Бабки на лавочке обсуждали предстоящий театральный сезон и спорили о том, бомбили ночью или это был просто шум.

Мы накрыли стол с овощами, колбасой и хлебом. Закуски было немного, но получилось хорошо. Я тоже решил выпить и съесть кусок пиццы с грибами. Потом ещё бутерброд с колбасой, потом ещё кусок сыра.

– Интересно, – начал Юра. – А нам правда заплатят, сколько обещали? Я не хочу быть

пессимистом, но они вообще о нас помнят?

– Иногда мне кажется, что лучше бы забыли, – ответила Лера.

– У них выбора нет, – вклинился Илья. – Мы же можем заговорить, а им этого не надо. Представьте, что они нам не заплатят? Мы же всё знаем. У нас даже видео есть.

– Точно. Только им проще нас грохнуть. Да и видео не у нас.

– Перестаньте, – прервал всех Иван. – Никому не нужна лишняя головная боль. Мне бы хоть к нормальной работе вернуться, я на концертах тысячу лет не был.

– А ты что, по концертам гоняешь?

– Да, у меня же компания небольшая по аренде оборудования. Там же в здании телестудия была, которая заказы брала у правительства. Вот так я сюда и попал. Сейчас вот молодежь клуб открыла в центре. Попросили меня оборудование наладить, подогнать кое-что. Ребята, конечно, смелые. Они сначала понтовались, что у них ночной клуб, созвали кучу людей на открытие, а потом в комендантский час как приехал патруль, да как всю эту веселую кампанию посадил на трое суток под арест – вот с тех пор они свои «ночные» вечеринки только до 9 часов проводят, а дальше уже начинают сворачиваться, – Иван смачно закусил соленый огурец и кивнул Лере. – А ты куда пойдешь?

– Не знаю, – ответила Лера. – Наверное, на телик вернусь. Что мне ещё делать? Может в Европу сгоняю, если паспорт вернут.

– Неплохой план.

– А ты чего? – спросил у меня Илья.

– Не знаю. После такой карьеры только в Совет Федерации.

Мне было проще отшутиться, чем ответить, чем на самом деле я собираюсь заниматься. Я не знал. Ничем. Пустота. Впереди у меня ничего не было, словно пропасть. Как-будто будущего не было даже по календарю.

– Так и не выяснили, что случилось с Аркадием? – спросил у всех Илья.

– Нет, ничего, – Юра налил себе немного водки. Рядом Игорь закусывал зеленью. – Или выяснили, но нам не сказали. Даже гадать не буду.

– Не люблю я наркоманов. Я много видел ребят, которым наркотики жизнь сломали, и считаю, что люди сами виноваты. Ну не хочешь ты – не принимай. А если принимаешь – будь готов, – высказался Игорь и хлопнул водки.

После неловкой паузы мы все выпили. Я задумался над тем, почему Матвей Александрович не задал мне вопросы, на которые я заранее постарался подготовить правдоподобные ответы. На документах в планшете наверняка были данные об изменениях. Они же должны были установить время смерти. Может, он уже знал ответы, и они его не удивили. Или у него была своя теория. Или ему было всё равно. Не знаю. Меня мучил этот вопрос. Казалось, что вот-вот за мной придут, но никто не приходил. Ужасное ощущение. Лучше бы пришли.

– А я вот открою свою школу журналистики, – сказал Юра. – Буду учить детей профессии. Там будут и радиоведущие, и пишущие, и телевизионщики – вся братия. И детям двойная польза – это тебе и досуг, и знания. Будут снимать сюжеты про свою семью, бабушек и дедушек, домашних животных, про школу там, про двор, про лето, в конце концов. Красота.

– Худшая. Идея. На. Свете, – отрывисто произнесла Лера.

– Почему?

– Ты с ума сошел учить детей всему этому, – Лера указала рукой на пустой офис бывшего телеканала с выбитыми стеклами. – Они же будут думать, что журналистика – это доброе, благородное занятие, а потом встретятся с реальностью, где им дяди в костюмах будут указывать что и как писать и говорить. И врать и врать и врать каждый вечер. Чтобы их пресс-секретарь какого-нибудь ублюдочного чиновника гонял по стойке «смирно». К тому же миру не нужно столько журналистов. У меня вот на курсе было 30 человек, из них по профессии работает двое, включая меня. Журналист – это тот, кого никто не любит. И как ты будешь детям это объяснять?

– Так у меня же другая цель – я хочу, чтобы они о хорошем снимали. Понимаешь, это такая «домашняя журналистика». Как на добрых телеканалах. Вроде бы ты думаешь, что это всё чушь и не журналистика вот ни разу, а на самом деле – это и есть журналистика. Просто это не всегда про теракты или дядек в костюмах. Иногда это про соседа с собакой-поводырем, или про учительницу, школьные обеды и повара в столовой. Это тоже журналистика, возможно, даже более полезная. Ты просто представь, что на телевидении все сюжеты заменят на вот такие, а? Лучше же будет.

Лера промолчала, ей было нечего сказать. Она вместо этого кивнула головой, улыбнулась и съела помидорку.

– А я набрал фотографий на собственную выставку. Я надеюсь, что у меня их не отнимут при выезде. Не буду бежать впереди паровоза, но я уже узнавал, мне обещали поспособствовать в создании экспозиции.

– Вот здорово, – громко поздравил я Илью.

Не то, чтобы я сильно хотел здесь остаться, но я определенно не знал, чем мне заняться дома. Хорошо, у меня будут деньги. Что мне с ними делать? Мне никогда не нравились люди, которые сдают квартиры, так что этим я бы заниматься не хотел. Открыть свой бизнес – я не бизнесмен. Бизнесом надо заниматься, а я не такой упертый, чтобы отдавать ему всё своё свободное время. Инвестиции? Нет, я потеряю всё своё состояние за один день и ещё должен останусь. Неужели я рожден, чтобы заниматься вот этим? (Мысленно повторяю жест Валерии)

После выпитого алкоголя сознание мое немного поплыло, от громких разговоров мне вдруг стало очень душно. Мне захотелось подышать свежим воздухом или хотя бы выйти куда-нибудь. Я переступил через Игоря, который искал под столиком сок, и направился к лестнице. Будучи слегка пьяным, мне захотелось написать что-нибудь на стене или выбить ещё одно стекло, но я не решился. Нет во мне членовредительства, даже в пьяном состоянии. Наверное, я слишком сильно уважаю труд других людей.

На лестнице было хорошо, тихо, не пахло чем-то неприятным. Поразительно, как быстро человек привыкает к условиям существования. ещё вчера ты ночевал в своей квартире, а сегодня с одной сумкой вещёй оказался на другом конце страны в гостинице. Первое время всё непривычно, тоскливо, невыносимо, хочется убежать, вернуться в привычное место, но затем наступает привыкание. Не важно, в лучших условиях ты оказался или в худших. Ты начинаешь обустраиваться там, где оказался. Даже если это жопа. И когда тебе предлагают вернуться обратно – тебе уже и не хочется, потому что понятие «привычный уклад жизни» отныне относится к другому укладу.

Почти год я жил в условиях полевой коммунальной квартиры без права выезда. Ел тушенку с гречкой, лузгал семечки, пил самый дешевый черный чай с красителем (мы шутим, что его делают из чайной пыли, которую подметают уборщицы на фасовочных фабриках), ночевал в маленькой комнате отеля с ещё одним человеком, работал неизвестно на кого и зачем, но я к этому привык. Несмотря на бомбы, смерть и разрушения. К ним тоже привык. К трупам на улицах, которых больше нет. К дефициту всего: от туалетной бумаги до общения. К постоянному давлению то с одной стороны, то с другой. Если не Аркадий, то Матвей Александрович. Если не Папа Джон, то Евгений Кудряшов. И после этого возвращаться в старый мир не представлялось чем-то реальным. Словно было только сегодня, а разговоры про то, что завтра мы уедем не были правдой. Они просто повторялись каждый день, потому что завтра никогда не наступит и можно сколько угодно строить планы. Это приятное ощущение, когда можно строить несбыточные планы, зная, что они несбыточные.

Я стоял на лестнице и думал о приливных волнах, когда услышал этажом ниже какой-то грохот. Я выглянул из-за перил и увидел, как парень в военной форме тащит какую-то черную сумку. Он, кажется, торопился. Сумка застряла в дверях, пока ему не помогли. Это была Лера. Она накинула на себя куртку, в руках у нее были какие-то пакеты.

– Давай быстрей, – подгонял её парень.

– Я готова, а ты всё взял?

– Да вроде всё. Давай, там ребята ждут.

– Иду, иду.

Лера закинула обратно в пакет выпавшую пачку чая и подняла голову. Она увидела меня. Я некоторое время смотрел на неё, а затем поднял руку в знак прощания. Она улыбнулась, схватила пакеты и убежала вниз по лестнице. Вот так мы остались в чисто мужской компании.

Когда я вернулся в редакцию, Илья громко рассуждал о том, что хотел бы владеть яхтой. Его отец был журналистом в журнале о флоте, так что он всегда был рядом с морем и моряками. После этого рассказа он заметно начал терять бодрость. Ребята велели мне отвести его в отель.

Мы пошли гулять по ночному городу. Свежий воздух был не менее опьяняющим, чем алкоголь. До комендантского часа было ещё два часа, так что мы спокойно гуляли, не опасаясь патрулей.

– Тебе когда-нибудь предлагали наркотики? – спросил он у меня.

– Кажется, нет, – ответил я.

Аркадий, например, так и сказал мне, что не даст. Но тут я вспомнил, как однажды был в Санкт-Петербурге на экономическом форуме. После работы я пошел гулять по ночному городу, посмотреть на мосты и памятники. На обратном пути я как раз пересекал какой-то мост неподалеку от стадиона, и на моем пути возник молодой человек. Он был моложе меня, студент. На нём была белая футболка и джинсы. Он был в хлам. Едва он увидел меня, как сразу подбежал, словно долгое время жил на необитаемом острове и затем впервые увидел человека. Этим человеком был я. Студента слегка трясло, он всё время был в движении, как будто не мог остановиться. Он пошел со мной, потому что не хотел, видимо, оставаться один. Он предложил мне «покурить». Я отказался. Вот когда мне предлагали наркотики. Оказалось, что парень в Питере на чемпионате по кибер-спорту. Его команда завтра будет бороться за чемпионский титул. Он дошёл со мной до гостиницы. Я не знал, что делать дальше.

Мы торчали у входа, он бегал на месте, чтобы не останавливаться. Потом я вынес ему воды из кулера в холле. В конечном итоге он решил, что ему пора в свою гостиницу. Перед этим он рассказал мне, что однажды родители его девушки уехали на выходные, и они не вылезали из кровати двое суток. Это был довольно детальный (каким пальцем и куда) и неловкий рассказал, но мне пришлось много кивать.

Я уложил Илью спать, а сам решил спуститься вниз, потому что спать совсем не хотелось. Если бы в гостинице работал ресторан, я бы, наверное, сел бы там, но такого не было. Вместо ресторана я уселся на диване на ресепшене. Этой ночью дежурила девушка Оля. Я взял с низкого столика какой-то старый журнал. Едва я дочитал интервью с каким-то позабытым всеми актёром, в котором он рассказывал, преимущественно, не про себя, а про своих более известных и успешных однокурсниках, как в дверь вошла Лена.

Она подошла к Оле и что-то с ней обсуждала. Кажется, она спешила. Мне показалось, что я пропускаю что-то важное, поэтому я подошел поближе. Лена как раз прощалась с Ольгой.

– Вы куда-то уезжаете?

– Да, вот, собираю вещи. Хочу поехать к маме в Черново.

– Не боитесь?

– Есть немного, но уже ждать не могу.

– У вас отпуск?

– Я не знаю. Пока об этом не думала.

– Когда вы едете?

– Завтра утром. У меня есть друзья, а у них есть «Газель». Они меня подвезут. А вы как?

– Мы тоже скоро уезжаем. Если будете в Нижнем Новгороде, заходите в гости.

– Ладно.

– Я вам свой адрес оставлю на ресепшене, хорошо?

– Хорошо.

Она уже собиралась уйти и открыла дверь, как вдруг я вспомнил кое о чем. Мне было очень неловко. Я попросил ее подождать и метнулся в номер, чтобы забрать пропуск. Эта минута показалась мне вечностью, потому что я не хотел, чтобы Лена уезжала. К ней я тоже, кажется, привык.

– Вот, держите, – я отдал ей красный пропуск.

– Что это?

– Это специальный пропуск. С ним вас пропустит любой патруль в любое время дня и ночи. Просто предъявите его, ничего не говорите.

– Спасибо. Это ваш? Он вам не нужен?

– Да нет, мы уже скоро улетаем, он мне без надобности.

– Спасибо. Тогда до свидания…

– До свидания.

Она взяла свою сумочку и какой-то пакет, который оставляла на хранении в гостинице, и ушла. Я не пытался ее догнать, потому что это не имело никакого смысла. Вместо этого я пошел в номер.

К моему удивлению, Илья не спал. Он сидел на кровати, пил воду мелкими глотками из пластиковой кружки и смотрел на ноутбуке какой-то фильм про моделей. Кажется, он видел его уже двадцать пять раз, пока мы жили тут.

– Ты где был? – спросил он у меня.

– Да, так, – сначала мне не хотелось с ним говорить, но потом я решил, что надо с кем-то это обсудить. – Лена, которая с ресепшена, уехала. Она заезжала за вещами, я ее проводил.

– Я так понял, она тебе давно нравится.

– С чего ты взял?

– Мы вообще-то тут не первый день. Но так всегда бывает. Вот у меня на выпускном было столько признаний в любви, что я даже удивился. Мы гуляли по набережной, пили шампанское, хорошо проводили время, встречали рассвет. А потом я вдруг вижу друга моего Мишку, который целуется с Олей, потому что давно в нее был влюблен, но когда до него дошло, что их дорожки теперь разойдутся, его потянуло на признания. А потом Саша мне сказала, что я ей нравлюсь. Дурдом, короче.

– Я что-то как-то не ожидал, что она уедет. И мы уедем. И всё это кончится.

– Бывает.

– Она завтра утром уезжает в ту деревню, где ее родители живут. Помнишь, мы туда солдата приносили.

– Да, помню. Уже междугородние автобусы ходят?

– Нет, она сказала, что есть попутка до туда, на «Газели» доедет.

– Круто. Главное, чтобы «Газель» не была жёлтой.

– Почему?

– Так из-за «Жёлтых контрабандистов».

– Кого?

– Ты что, не слышал про «Жёлтых контрабандистов»?

– Нет, это кто?

– Это типа партизан, местные ребята, подпольщики. Их прозвали «Жёлтыми», потому что у них были желтые «Газели». Пару таких поймали на разных границах, когда они провозили всякую контрабанду для местного населения, гуманитарную помощь, наверное, но все таки контрабанду.

– А что они везли?

– Ну, много чего. Мыло всякое, тушенку, средства гигиены, воду. Мне патрульные рассказали. У них даже есть такое поверье, что если встретишь ночью «Желтую Газель», это к повышению по службе. Шутка такая.

Я плюхнулся на кровать и понял, что всё кончилось. Мы скоро уедем. Ребята разойдутся по своим работам. Как после окончания университета. Только без особых признаний в любви. Мы, скорее всего, больше никогда не увидимся. В лучшем случае, я буду видеть кого-то в новостях. Сам я больше этим заниматься не хочу.

Я вспомнил, как встречался в гостинице с Леной, когда она ночью паковала полотенца и банные принадлежности в какие-то коробки. Ей повезло, что ее не поймали, если она была «Жёлтой Газелью». Надеюсь, мой пропуск ей поможет. Или хотя бы не пригодится вообще.

Утром мы все стояли на ресепшене с вещами на выход. Юра сидел в солнечных очках на диване. Он отрастил приличную щетину и был похож на протрезвевшую рок-звезду, готовую ехать дальше в турне. Илья периодически выходил на улицу, чтобы проверить, не едет ли за нами машина.

– Слушайте, а где Лера? – спросил Юра.

– Не знаю, – первым ответил я, чтобы не вызвать подозрений.

– Не видел ее со вчерашнего, – подтвердил Игорь.

– Странно. Может за ней сходить?

– Да она там наверное бигуди накручивает. Девушке нужно 5 минут макияжа, чтобы выглядеть размалеванной шлюхой и 2 часа, чтобы выглядеть «естественно», – пошутил

Игорь.

Все посмеялись. Наконец, подъехала машина. Это был не наш микроавтобус. С ним приехал черный Мерседес. Мы направились с вещами к фургону, но нас остановили. Из второй машины вышел мужчина в пиджаке. Он был низкого роста, со складками на лбу.

– Все на месте?

– Сейчас, ждем ещё нашего режиссёра.

– Где она? Пошлите за ней.

– Я сбегаю, – сказал Илья. Не успел я предложить свою кандидатуру, как он уже скрылся из виду.

Мы ждали несколько минут. Нам не разрешали даже закинуть вещи.

– Ну всё, теперь и Илья бигуди наводит, – пошутил Игорь.

Спустя какое-то время Илья вернулся без Леры. Я промолчал. Мужчина в пиджаке велел своему коллеге в пиджаке найти Леру.

– Так, а вы – грузитесь в машину. Подождем.

Мы так и сделали. ещё полчаса мы просидели в машине. Когда нервы были уже на пределе, Юра попытался вмешаться в ситуацию, но его чуть ли не силой затолкали обратно в машину. Мы поняли, что мы попали.

Глава 21: Инквизиция

В качестве меры предосторожности мне надели на запястья наручники. Всем остальным тоже. Нас всех вывезли за город в какую-то бывшую психиатрическую клинику или диспансер, было непонятно. На въезде на территорию был забор-сетка, КПП, охрана с оружием. Перед подъездом стояли вазоны, в которых росли какие-то сорняки. На территории учреждения были посажены ели. И вообще здесь было довольно умиротворяюще и спокойно.

Нам запретили друг с другом общаться и вывели из машины по одному. Меня посадили в небольшую камеру с маленьким окном. Я заметил, что слева от меня, кажется, был Юра. С меня сняли наручники. Двери заперли на засов. Стены моей комнаты были типичны для учреждений такого рода – двухцветные (зелёный в человеческий рост, а дальше побелка), потрескавшиеся, холодные.

Я сел на скрипучую кровать с металлической сеткой на пружинах и стал ждать. У меня в детстве была такая же кровать. Я любил на ней прыгать. Она стояла в моей спальне. В режиме ожидания я продержался минут двадцать, потому что когда долго чего-то ждешь, то сначала ты это делаешь активно, но затем понимаешь, что надо немного расслабиться. Однако при каждом шорохе снаружи я вновь собирался и готовился к чему-то. В моей голове так и звучало: «Сейчас что-то будет».

Я слышал как открылась соседняя камера. Юра возмущался и требовал позвать начальство. Он угрожал им своим журналистским удостоверением, но это не подействовало. Его увели. Через решетку на прямоугольном окошке в двери я это видел.

По логике, следующим на очереди был я, поэтому я старался себя хоть как-то подготовить к грядущим событиям. Я предположил, что меня будут пытать на предмет того, знаю ли я, где Лера и солдат. Я не знал, но под пытками мог сказать, что видел их. Возможно, это мне поможет. Всё равно у Леры и ее бойфренда неплохая фора была. Возможно, это ей поможет.

На кровати лежал тоненький матрац, как в плацкартных вагонах – белый с синими полосками. Если ты вдруг оказался в дурдоме на таких матрацах, то можешь подумать, что на самом деле ты в поезде и едешь куда-нибудь в Анапу.

Спустя где-то час к моей палате подошли.

– Встаньте лицом к окну, руки за спину, – раздался голос снаружи.

Я сделал, как сказали. Солнце било мне прямо в глаза из маленького окошка почти под потолком, поэтому я их закрыл. Позади меня открылась дверь. Я услышал стук тяжелых ботинок или сапог. Мне заломили руки, но без наручников. Они наклонили меня вперед и куда-то повели. Я видел перед своими глазами только пол, уложенный красными панелями, кажется, ДСП или ДВП. Короче, уложенный какой-то аббревиатурой. Рядом с некоторыми дверьми были коврики.

Меня поставили перед белой дверью с надписью «Главный врач». Мы так там и стояли, пока один из мужчин не постучался, а голос из-за двери не пригласил нас войти. Один из конвойных открыл дверь, второй приказал мне заходить.

Толстые шторы на окнах почти не пропускали свет, но на подоконниках стояли цветы в горшках. В основном, кактусы и фикус. Рядом с окном был большой шкаф с книгами, папками и журналами. Рядом на стене висела картина с умиротворяющим морским пейзажем. В кабинете стоял стул напротив стола главного врача. В углу была табуретка, видимо, на случай второго посетителя. В комнате было душно.

– Садитесь, – велел мне коротко стриженый, а может и просто лысый мужчина средних лет в светло-коричневом пиджаке.

Некоторое время он на меня даже не смотрел. Он только что-то записывал. На его столе были сложены папки. Стопка была довольно высокая, она уже начало коситься, того и гляди рухнула бы. Затем он отложил ручку и открыл какую-то папку.

– Моя работа, – он посмотрел на меня так, будто и не отводил взгляд. – Удостовериться, что вы понимаете ситуацию и проявляете полное сотрудничество. Хорошо?

Я кивнул и промычал. Так я выражал согласие. Или сотрудничество.

– Я надеюсь на вашу честность и откровенный разговор. Вы должны быть со мной честны. Ваши коллеги отзывались о вас, как о человеке незлобивом, добропорядочном, компанейском.

Мои друзья обо мне говорили? Странно.

– Если бы не эта ситуация с вашей коллегой Лерой, вы уже были бы в Москве. Но теперь мы не можем вас так просто отпустить.

Мне хотелось ему верить, но складывалось такое впечатление, что они готовились к нашему приему задолго до исчезновения Леры. Хотя, возможно, мне просто показалось.

– Я вам скажу, что знаю сам. Ваша коллега и ее молодой человек, а также трое других солдат дезертировали. Они, по нашей информации, направились к границе. Я знаю, что вы не знаете, где она находится, как и остальные ваши коллеги, но вы можете пролить свет на факты, о которых мы не все знаем. Так как? Вам есть, что добавить?

– А надо?

– Надо.

– Я задумался.

– Мы с ней виделись в последний раз на корпоративе. Отмечали конец работы. Потом она куда-то ушла. Я был на лестнице, она спускалась. Я думал, что она идет подышать воздухом. Но она не вернулась.

– И что вы сделали?

– Ничего. Мы выпивали. Потом я отвёл Илью в отель. Мы посмотрели фильм про моделей, а потом легли спать.

– Какой фильм?

– Не знаю. На ноутбуке.

– Ясно.

Инквизитор – как я про себя его назвал – что-то записал в блокнот.

– Больше вам нечего добавить?

– Кажется, нет.

– Она была одна, когда спускалась по лестнице?

– Кажется да, но может кто-то ждал ее внизу.

– Почему вы так решили?

– Мне кажется, она шла к кому-то. Ну, не просто вниз, а к кому-то. Не знаю, как объяснить.

– Я вас понял. Вы знали, что у нее есть мужчина?

– Я догадывался. Она все время была какая-то напряженная, пока мы тут работали, хотела вернуться в Москву, к друзьям. А потом вдруг расслабилась, с нами особо не общалась, она стала как-то веселее, что ли. Мы когда говорили с коллегами, в шутку решили, что она мужика себе завела, не иначе.

– И что вы об этом думаете?

– Ничего. Ну завела и завела, мне какое дело.

Инквизитор сделал ещё одну запись. Вдруг в дверь постучались.

– Войдите.

Я обернулся. В дверь вошел какой-то мужчина в пиджаке.

– Там в третьей палате человеку стало дурно, мы его в общую перевели, чтобы

успокоился.

– Хорошо, спасибо.

Мужчина ушел и закрыл за собой дверь. Инквизитор сдвинул очки на кончик носа. К нам поступило досье на вас и вашу работу. Одно из Москвы, второе от вашего начальника. Резолюция нас устраивает. Вы и ваши коллеги проделали большую работу. У нас есть сомнения по некоторым позициям. Ввиду последних событий мы, к сожалению, не может отпустить вас просто так.

– Вы будете меня пытать?

– Нет, что вы, – он ответил очень серьезно. – Нет. Мы хотим убедиться, что вы понимаете всю ответственность, которая на вас лежит. Это дело государственной безопасности. Вы же понимаете, что ваша работа помогла сохранить территориальную целостность страны. Вы должны гордиться тем, что сделали. Страна вами гордится.

– Хорошо. Но что нас ждет дальше? Мы останемся здесь? Вы можете мне сказать?

– Могу. Вот что я вам скажу: принимать решение о вашем дальнейшем месте назначения будет специальная комиссия. Сейчас я проведу с вами один тест. Он покажет, насколько вам можно доверять. Нам важен идеологический аспект. Пожалуйста, хорошо подумайте, прежде чем отвечать на вопросы. Всего вы должны ответить правильно на 3 вопроса. Если вы на них не ответите, возможно, вас никогда отсюда не выпустят. Вы согласны?

– Если это первый вопрос, то мой ответ – да.

– Нет, это не первый вопрос. Первый вопрос звучит так, – он открыл папку. Я попытался в нее заглянуть, но у меня ничего не вышло. Шпионский навык чтения перевернутого текста я так и не освоил. – «В стране проходят выборы. За представителя какой партии вы будете голосовать?»

– Да я на выборы не хожу, – выпалил я не подумав.

Повисла неловкая пауза. Моя судьба могла решится не в мою пользу просто потому, что я не сдержался.

– Это правильный ответ.

Инквизитор сделал какую-то пометку в бумагах. Я же сел смирно и решил сосредоточиться, чтобы в следующий раз дать обдуманный ответ. Стопка папок передо мной меня немного смущала.

– Второй вопрос: «По телевидению проводится „горячая линия“ с президентом страны. Вы хотите задать вопрос. Ведущий дает вам слово. На что вы ему пожалуетесь?»

– А меня не накажут за мои слова?

– Нет, никаких последствий для вас не будет.

На что я жалуюсь… На плохие дороги, наверное. Но если вдруг я живу в городе с хорошими дорогами? Нет, такого не бывает. На высокую стоимость услуг ЖКХ. Но они никогда не станут ниже, сколько не жалуйся. На полицейский произвол. Рыба гниет с головы, нельзя же жаловаться голове на шею. На плохую медицину. На низкие зарплаты. На коррупцию. Точно, пожалуюсь-ка я на коррупцию! Ведь никто с ней не борется, но любит говорить, что борется. И президент будет рад в очередной раз заявить, что задушит «эту гниду на корню». И народу понравится. И заголовки хорошие будут.

Я уже собирался открыть рот, но вспомнил тот бойкий ролик, который сделали подопечные Аркадия для молодежного воспитания. Тот, который о патриотизме и русском характере. Я подумал, что эти ребята, кажется, мыслили правильно. Они, возможно сами того не подозревая, уловили дух времени. Вот чего не хватало мне. Наверное, это дух времени помог мне с первым вопросом. И теперь я снова должен был положиться на него.

– Я… Ни на что не жалуюсь, всем доволен.

Инквизитор заглянул в журнал.

– Я засчитаю этот ответ, хотя вы могли бы ещё поблагодарить президента за ваше благополучие и стабильность. Вы готовы к последнему вопросу?

– Если это… да. Просто да.

– Хорошо. Тогда последний вопрос: «Кто виноват в тяжёлом положении страны?»

Я ждал, что дух времени снизойдет на меня сразу же, но этого не произошло. Ответы на первые два вопроса отрицали сами вопросы, но тут, мне показалось, нужно было дать конкретный ответ. И какой? Самый очевидный вариант – Запад. Он виноват во всем и всегда. Злой Запад, как усатый негодяй в старом вестерне, разрушает наши духовные скрепы, истончает наши семейные ценности, насилует наших детей своей поп-культурой и Интернетом, который был придумал ЦРУ, чтобы распространять в России порнографию и свободомыслие. Кого же ещё винить?! Мы никогда не будем винить себя за наши проблемы. Всегда виноват кто-то другой. Другие страны, другие правительства, другие спецслужбы. И на кого я должен свалить вину в этот раз… Если я сейчас беседую с агентом спецслужбы, значит, я должен мыслить, как агент спецслужбы. Хотя это бред. Что бы на моем месте сказал Матвей Александрович? Я вспомнил его ответ.

– Ясно кто, – ответил я. – Геи.

Инквизитор нахмурился и постучал ручкой по папке.

– Это ваш окончательный ответ?

– Нет, простите. Пидоры.

Инквизитор сделал ещё одну пометку и снял очки.

– Это правильный ответ. Теперь правильный.

Он надел очки и захлопнул папку.

– Знаете, с вашими коллегами мне повезло меньше. Я передам ваше дело комиссии, она примет решение. Я ничего не могу вам обещать, но мои рекомендации будут на вашей стороне. Если все сложится удачно, вам дадут возможность привести себя в порядок, а вечером вас посадят на самолет до Москвы.

– Я вообще-то из Нижнего Новгорода, денег у меня нет. Можно меня как-то в Нижний отправить?

– Мы предоставим вам возможность решить этот вопрос самостоятельно.

– Я не стал с ним спорить. Он велел мне встать, а затем вывел меня к конвойным, которые проводили меня до палаты без заламывания рук. Я уселся на плацкартный матрац и не мог ни на чем сосредоточится. Мыслей в голове не было. Просто хотелось не двигаться.

Затем я увидел в углу комнаты какое-то углубление, а в нём что-то цветное. Я подошел к стене и присел на корточки. Мне показалось странным, что я не понял этого сразу – там был мусор. Там были какие-то «бычки», кусочек целлофана и какие-то комки грязи.

Через час за мной снова зашли. Ребята повели меня в другую комнату. В ней было очень светло и свежо, потому что почти все окна были открыты.

Это был актовый зал или что-то типа того. Здесь были стулья в несколько рядов, длинные столы, на окнах – шторы, на стенах – какие-то бабочки и снежинки из бумаги. Все это было немного странно. Передо мной сидели три человека – комиссия. Справа был полный краснолицый мужчина, напоминавший ответственного секретаря или партийного работника. У него на синем пиджаке был значок с красным флагом, видимо, под цвет лица подбирал. Слева сидела немолодая женщина в блузке с кружевами, напоминающая какую-нибудь охранительницу материнства и детства, которых можно встретить на различных форумах. Посередине был мужчина – главный в этой компании. Он был одет немного проще остальных. Вокруг рта у него были морщины. На локтях пиджака были заплатки.

– Наша комиссия, – начал мужчина посередине. – Определить место вашего дальнейшего пребывания. Способны ли вы вернуться в общество и можно ли вам доверять. Мои коллеги могут задавать вам вопросы. Вам понятно?

– Я кивнул.

– Хорошо. Покажите, пожалуйста, характеристику.

Я и сам не заметил, но все это время в зале сидел Инквизитор. Он смиренно ждал рядом с длинным столом, накрытым белой скатертью. Он встал и отдал папку Главному. Тот вынул из футляра очки с толстыми стеклами и надел их.

– Так, характеристика положительная. Я это отмечу. Так, коллеги, у вас будут вопросы?

– Вы в бога верите? – спросила Охранительница.

– Как все, – ответил я.

Главный сделал пометку в документах, а затем повернулся к Секретарю.

– А у вас будут вопросы?

– Да, будут, – Секретарь подался вперед и сцепил пальцы рук. – Предположим, вы едете в поезде с иностранцами. Они поворачиваются к вам и спрашивают: «Можете нам рассказать что-нибудь о русском менталитете?» Что вы им ответите?

Я задумался. У меня не было похожих случаев в жизни, да и отшучиваться тут я не

мог.

– Я бы им сказал, что… русский человек в любом полом пространстве видит мусорное

ведро.

– Поясните.

– У нас можно найти мусор на игровой площадке в полостях турника, в любой обрезанной трубе, торчащей из земли, в любой яме. У меня во дворе как-то был провал грунта – небольшой, сантиметров двадцать. Так на следующий день там уже валялись банки из-под пива и сигареты. Мне кажется, что это российский менталитет – не доносить мусор до того места, где ему положено быть. Мы во всем вокруг нас видим мусорное ведро или место для свалки. Я много раз видел матерей, дети которых играли посреди мусора на природе. Взрослым было все равно, они оставляли после себя ещё больше мусора. У нас вообще много мусора.

Секретарь кивнул и откинулся на спинку стула.

– Хорошо, – высказался Главный. – Принимая во внимание вашу работу, ваши заслуги

перед страной и вашу характеристику, наша комиссия посовещается и пример решение. Есть возражения?

Никто не возразил. Инквизитор тоже. Меня вывели в коридор и посадили на скамейку. В дальнем конце коридора стоял охранник. Он иногда на меня посматривал.

– Я выйду покурить, а вы тут сидите, понятно?

– Ага.

Инквизитор вытащил из кармана пачку сигарет, но уронил ее на пол. Он спешно поднял пачку, но несколько сигарет выпали оттуда. Он поднял их тоже и неловко засунул обратно, сломав при этом одну из них. Я усмехнулся.

– Вам это кажется смешным?

– Нет, я просто решил, что вы усмешны.

– Успешны?

– Нет, усмешны. Это когда ты достигаешь какой-то цели, но очень неуклюже. Например, тебя просят заварить чаю, а ты сначала роняешь крышечку от чайника, потом просыпаешь часть чая на стол, потом забываешь, что в чайнике кипяток и обжигаешься. В конце концов, ты завариваешь чай, но делаешь это неаккуратно. Мы это называли «усмешить».

– Инквизитор нахмурился и ушел прочь. Я слышал, как эхом по коридору разнесся звук закрывающейся двери. Я хотел подойти к другим палатам, чтобы посмотреть, кто там сидит, но не рискнул. Побоялся, что охранник заметит.

Когда Инквизитор вернулся, он прошел в актовый зал. Я остался сидеть в коридоре, словно студент в ожидании оценки или зачета. Через несколько минут он вышел.

– Всё хорошо, комиссия решила, что вы можете вернуться домой. Разумеется, все наши договоренности, которые были в контракте, подлежат строжайшему исполнению. Мне не надо вам говорить, что будет в случае нарушения договора. Завтра утром вас посадят на самолет до Москвы. Дальше вы сами. Переночуете в аэропорту, в зоне ожидания. А сейчас пойдемте за вещами.

Мы пошли по коридору, затем поднялись на второй этаж по лестнице и вошли в темную комнату без окон. Там располагался гардероб со стойкой и вешалками человек на пятьдесят. Инквизитор включил свет. На полу были наши вещи – сумки, чемоданы, пакеты.

– Найдите свою сумку и вперед.

Я начал копаться в вещах и нашел свою сумку и два пакета. На секунду у меня возникла мысль взять что-нибудь ещё, но я вытряхнул её из головы.

– А как же остальные?

– Не могу знать. Пойдемте.

Конечно же, он знал.

– Вы мне можете сказать, я же надежный. Скажите хотя бы про Юру, он мой друг.

Возникла неловкая пауза. Инквизитор посмотрел куда-то вдоль коридора, а затем на меня.

– Комиссия приняла решение, что он неблагонадёжен. Ввиду его заслуг и положительной характеристики, мы решили оставить его тут, в городе. Он будет здесь жить и

работать. Под нашим присмотром. Это всё, что я могу вам сказать.

Инквизитор посадил меня в машину, а затем зашел обратно в здание. Мы стояли и не двигались. Водитель слушал радио. После прогноза погоды, заиграл какой-то лихой «блатняк»:

«А на Должанскую, а на должаночку

Отвёл я ночью одну гражданочку.

И показал я ей своё перо

Я не писатель, я вор, и всё»

Через пару минут Инквизитор вывел из здания Илью с вещами. Увидев меня, Илья привычно и искренне улыбнулся. Инквизитор задержал его на секунду у машины. Он достал из внутреннего кармана пачку сигарет и закурил. Несмотря на музыку, я расслышал кое-что из их разговора.

– У вас хорошие друзья в Москве. Не всем повезло так, как вам.

Илья пожал Инквизитору руку и сел в машину. Водитель завёл мотор, и мы поехали.

– А как же остальные? – спросил его я. – Ты знаешь, что с ними? Где все?

– Ну Игорь час назад уехал в аэропорт, ему на самолет до Минска надо.

– Какой самолет? Как улетел? Ты с ним говорил?

– Да, у него командировка. Его начальство вызвало, там ребятам помогать надо.

– Его допрашивали?

– Я так понял, что не стали. Он с вот этим товарищем, что вопросы задавал, за руку здоровался по-свойски и так разговаривал, будто они с первого класса знакомы. Обсуждали каких-то общих друзей.

– А тебя что спрашивали? Ты тест прошел?

– Да сложно сказать. Меня сначала попросили вспомнить гимн России, но я больше первого четверостишия не знаю. К моему удивлению, оказалось, что этого достаточно. Потом он спросил, что я думаю о зарплатах учителей. Я сказал, что они слишком мало получают. Мужик этот покачал головой и передал мое дело комиссии. Те сказали, что с такими характеристиками ничего они предложить мне не могут. Но затем пришла какая-то бумага, ходатайство, как они сказали. И меня отпустили. Вот так.

Всю оставшуюся дорогу до аэропорта мы ехали молча. Видимо, очень устали. В аэропорту началась кое-какая жизнь. Работала кофейня, две стойки регистрации, военных было мало, администрация обновила несколько рекламных плакатов. Илья взял себе в автомате стаканчик кофе и шоколадку. Я захотел чаю с сахаром, но к моему огорчению, автомат налил мне эспрессо без сахара. Или что-то, что было похоже на эспрессо – примерно 50 мл черного кофе. Я хотел записать телефон для жалоб, который был написан на автомате, но подумал, что это вряд ли поможет. Я выпил кофе залпом, не получив никакого удовольствия, а затем увидел в толпе знакомое лицо в очках.

В очереди на регистрацию на рейс стоял хоббит-адъютант Денис с черной сумкой в руке и рюкзаком за спиной. На нём была обычная гражданская одежда, так что он был похож на студента. Я подбежал к нему и встал рядом.

– А вы разве не в Москве с генералом?

– Нет, – ему потребовалось некоторое время, чтобы меня узнать. А может он и не узнал, но сделал вид, что узнал.

– Значит, война уже точно кончилась?

– Да, кончилась. Может там в лесах есть ещё партизаны, по традиции, но это уже не наша проблема.

– А чья?

– Не знаю. РЖД.

– А вы случайно не знаете, недавно у вас дезертировали несколько солдат, что с ними случилось? Известия есть?

– А вам зачем? Интервью взять хотите?

– Нет, мы уже не на работе. Мы с вами летим в Москву.

– Что-то я ваших не вижу.

– Один уже улетел, кое-кто решил остаться. Вот.

– Понятно.

– Так что насчет дезертиров?

– Я точно не знаю, но слышал, что всех дезертиров, которых ловят, отправляют в военные городки, чтобы были под присмотром.

– Ясно. Значит, пока ничего про недавних не слышно?

– Я не слышал.

– Ладно. Мы сейчас тоже пойдем на рейс.

– У вас бумаги все есть? А то тут на выезд нужно бумаги предъявлять.

– А, нам выдали в больнице справки. Вот, смотрите.

– Да, я вижу. А вас разве Аркадий зовут?

– А вы как думали меня зовут?

– Да нет, я просто. Тогда держите их при себе, не теряйте, предъявляйте по первому требованию. Ясно?

– Спасибо.

Я кивнул ему, он кивнул мне и пошел проходить паспортный контроль у сотрудников ЗУБРа, у которых были наши паспорта. Я вернулся к Илье и убедил его проверить и достать поближе справки. Взяв их в руки, мы пошли в сторону стойки регистрации.

Глава 22: Нижний Новгород

Когда мы прилетели в аэропорт, я старался держаться поближе к Илье. Мы вместе ехали в автобусе, ждали багаж, вышли в общую зону. Я понимал, что на каком-то этапе нам придётся разойтись в разные стороны, но мне просто не хотелось оставаться одному. Сначала мы вроде бы были готовы попрощаться у выхода в город, но когда я узнал, что Илья собирается на аэроэкспресс, я напросился поехать с ним. Он согласился. Таким образом я находился в комфортной обстановке ещё час. Затем мы уже почти попрощались в метро, но я решил проехать с ним пару станций до другого вокзала. И так выиграл 15 минут. Нам всё же пришлось попрощаться, когда у меня закончились предлоги остаться. Мы пожали руки, я вышел из поезда. Он помахал мне рукой из уезжающего вагона метро. Я остался стоять на станции, а затем сел на поезд в обратную сторону, потому что мне сюда не надо было.

Москва была в точности такой же, какой я ее запомнил – шумной, многолюдной, тёмной, отталкивающей. Она словно стремилась от меня избавиться. Вытолкнуть из себя, извергнуть. Я ей в этом не отказывал. Только иных она отталкивает бесплатно, а мне пришлось заплатить.

В аэропорту Илья снял с карточки и одолжил мне полторы тысячи рублей на билет до Нижнего Новгорода. Я постоял немного в очереди на вокзале, купил билет и обнаружил, что кто-то забыл на стойке кассы сэндвич из фастфуда. Я ждал, что его кто-то заберет, но никто не пришел. Когда кассир выдала мне билет, я взял его, отошел в сторону, чтобы как бы его проверить, а затем забрал сэндвич, словно он мой, и ушел прочь, не оглядываясь.

В вагоне была куча свободных мест, но меня разместили рядом с другим человеком, отчего тот, кажется, тоже был не в восторге. Я всё ждал, что сейчас пассажиры заполнят вагон, и мне станет менее неловко, но свободных кресел была просто масса. Рядом со мной у окна сидел молчаливый парень лет 30 с газетой в руках. На нём был синий пиджак, белая рубашка и синий галстук. Он читалгазету очень серьезно… ровно до того момента, пока мы не тронулись. Я бы никогда не подумал, что он со мной заговорит, я даже не думал, что он хотя бы на меня посмотрит, но вместо этого он заговорил и не умолкал почти до самого Нижнего Новгорода. Он рассказал мне, что едет с деловой встречи, что руководство отправило его в Москву пораньше, хотя здесь никто работать раньше десяти не начинает. Его звали Гриша. Он представлял компанию, которая поставляла трубы большого диаметра для газодобывающих предприятий. Сегодня он вёл переговоры о поставке труб на новый проект у Черного моря. Затем он вспомнил, что однажды был там в командировке три месяца, пока готовил какой-то проект. За это время он завёл там себе девушку и вместо своей гостиницы жил у нее в квартире. Он рассказал мне некоторые интимные подробности их совместной жизни, а также то, что она ела по ночам.

Мне было очень трудно от него избавиться. Пару раз я думал вежливо пересесть на свободное кресло, но у меня это никак не получалось. С другой стороны, он скрашивал мое путешествие, я совсем забыл о том гнетущем чувстве, что не покидало меня с тех пор, как я узнал, что мне придется вернуться в мою прежнюю жизнь. За это его можно было поблагодарить.

Мы с Гришей попрощались у выхода из вокзала. Я немного отвык от того, как пахнет воздух в Нижнем Новгороде, от его сырости. На оставшиеся после покупки билета деньги я решил шикануть и взял такси. Водитель в машине слушал новости. Там было всё то же самое: лесные пожары, самолет упал, экономика достигла нового дна, больницы ремонтируются, женщины рожают, урожай растет.

Примерно неделю я приходил в себя, привыкал к обычной жизни. В худшие часы от бессилия я мог сидеть в ванной или в туалете по двадцать минут без движения и единой эмоции. В лучшие часы я заваривал себе чашку растворимого кофе и потом гулял по вечерам.

Зарплату мне задерживали два месяца. Каждый раз, когда я звонил в Москву, чтобы узнать, что там с моей зарплатой, меня переводили на очередного специалиста, который ничем не мог мне помочь, потому что человек, который мог бы мне помочь, сейчас либо в отпуске, либо на совещании. Мне объяснили, что мою зарплату проведут как грант, а это потребует времени, ситуация в стране непростая, надо держаться. Я держался. Потом выяснилось, что из моего гонорара вычли не только подоходный налог, но и налог на выигрыш, потому что это я как бы выиграл грант. Они изрядно меня расстроили и даже разозлили, но ничего поделать я с ними не мог. На оставшиеся деньги я купил себе недорогую иномарку, получил водительские права и затем нашёл работу в организации, в которую входили несколько нижегородских музеев. Я развозил для них письма из министерства культуры в департамент культуры, возил картины и фотографии, оборудование, дипломы и листовки, фотографов с вокзала в гостиницу, если надо было.

Я полюбил свою работу – она была простой, хотя и зачастую ненормированной. Сотрудники музеев всегда пускали меня на выставки, даже настаивали, чтобы я что-нибудь посмотрел. Они были всегда очень милы. Когда я приходил, они норовили угостить меня чаем, а я им никогда не отказывал, даже если было что-то срочное – всё срочное, на самом деле, может подождать.

А ещё недавно в газете была заметка о том, что на острове Итуруп родилась девочка. Там как раз недавно поселилась молодая супружеская пара. Муж – военный. Про жену мало написано. Министерство обороны выделило им двухкомнатную квартиру. Девочку назвали Элла.

Однажды утром я как обычно шел на работу и увидел на здании музея за стеклом афишу. Я остановился возле неё и остолбенел на секунду. На афише была изображена церковь села Черново. Информация на плакате гласила, что на следующей неделе в художественном музее открывается выставка фотографа Ильи Жукова. В течение следующей недели я каждое утро проходил мимо этой афиши. Эта выставка не выходила у меня из головы. Я до последнего отрицал, что хочу на неё пойти, но потом признался себе, что хочу. Я решил не идти на открытие выставки, зная, что там будет её автор.

Мне, конечно, хотелось увидеть Илью, но в то же время не хотелось бередить старые раны и вести неловкие разговоры. Всё общее, о чем мы могли бы поговорить, было засекречено. Мне хватало того, что с ним было всё в порядке. Даже больше – он преуспел в жизни, стал известным фотографом.

Вместо этого я пошел на выставку как-то рано утром, когда людей в музее почти не было. Меня пропустила туда Тамара Анатольевна, научный сотрудник и куратор музея. Ей самой выставка очень понравилась.

– Я даже пообщалась с фотографом, такой милый молодой человек. Он сказал, что никогда не бывал в Нижнем Новгороде, но у него здесь есть друзья.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Она показала мне зал, где была экспозиция, и ушла по делам, готовить какие-то отчетные цифры для департамента культуры и статистики.

Выставка называлась «Разрушенные храмы Сибири. Время террора» и проходила при поддержке церкви. На фотографиях были изображены разрушенные бомбами храмы, уничтоженные советским правительством, взорванные и оскверненные. На снимках были дырки от пуль в куполах, руины, поломанные кресты, бродячие собаки и стаи ворон. Илья все таки получил свою выставку, не зря фотографировал. Кажется, никто даже не обратил внимания на то, что некоторые из разрушенных церквей были построены в конце 20-го – начале 21-го веков. Какая разница, ведь их разрушила война.

Я постоял там в тишине, наедине с собой и этими работами. Единственным звуком вокруг меня были мои шаги. Меня охватило странное чувство, будто я соскучился по всему этому. Возможно, какая-то ностальгия работала против меня, но я отказывался признавать это маленькое чувство. Вскоре оно прошло.

Я все ещё надеюсь, что Юра открыл свою школу журналистики в Томске, Валерия счастлива и здорова, Илья всё так же добродушен и увлечен. Но однажды я увидел на своем телефоне пропущенный вызов. Видимо, я был за рулем. Я перезвонил обратно и услышал женский голос. Это была Лена.

– Привет, привет. Я не ожидал, что ты позвонишь, – удивился я.

– Да, я хотела сказать, что я сейчас в Ухте, у двоюродной сестры. А потом вот думаю заехать в Нижний. Ты вроде бы приглашал…

– Да, точно. Я тебя встречу, ты только скажи, когда приедешь, и я встречу.

– Здорово, я как куплю билет, сразу тебе напишу.

– Это твой телефон?

– Да, это мой. Можешь сохранить.

– Обязательно. Как у тебя дела?

– Все хорошо. Главное – могу ехать, куда хочу.

Я посмеялся. И почему-то подумал о том, что надо бы убраться в квартире. Закончив разговор, я вписал её номер в свой телефон и с глупой ухмылкой откинулся на кресле. Это было старое кресло, которое в детстве служило мне ещё и кроватью. Я даже не знаю, делают ли сейчас кресла-кровати, но это было ещё ничего. Его заметно подрали кошки, а его составные части держались только за счет гравитации, но оно все ещё было очень удобным. Чтобы на нём сидеть, но не спать.

Я расслабился, сделал себе кофе 3 в 1, взял шоколадку и включил телевизор. Не то, чтобы я часто его смотрел, но там бывало показывали интересные фильмы по ночам. Но сейчас показывали большой вечерний выпуск новостей. Журналистка в белой блузке сообщила, что в России теперь действуют новые, улучшенные правила оформления недвижимости, включая возможность не вносить в реестр настоящего имени владельца, а использовать псевдонимы. Потом она ещё долго объясняла, как эта и другие возможности помогут простым гражданам, а затем включила комментарий какого-то важного человека из Росреестра. Я смотрел на всё это не очень внимательно, но краем глаза вдруг заметил рядом с ним на пресс-конференции знакомое мне лицо. Кажется, это был Аркадий. У него на табличке было написано «пресс-секретарь». Его показали всего на секунду, но я почти уверен, что это был он.

Затем начался другой сюжет. Молодой журналисты в белой рубашке с коротким рукавом рассказывал о перестановках в правительстве, а конкретно о назначении нового министра образования. Он описывал его биографию, достижения и личные качества. Затем на экране появились двери, из которых вышел новый министр образования. Это был лысоватый мужчина с усами. Он прошел к своим коллегам, пожал кому-то руки, улыбнулся, отошел в сторону и встал в углу, чтобы позировать фотографам и операторам на фоне российского герба. Слева от него был флаг России, а справа какой-то странный, непонятный мне синий флаг с изображением зародыша.