Змей – история одного злодея [Алексей Юрьевич Булатов] (fb2) читать онлайн

Книга 637168 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Змей – История одного злодея

Книга 7 – серия «Между мирами»


Мы зашли с Арсеном в Радужное, на краю поляны с древом. И сразу увидели Элронда, который шел нам навстречу. Он, видимо, ожидал нашего появления. Я морально приготовился к потоку ругани, который сейчас польется на меня и на Арсена, но еще больше я испугался за Арсена, которого я сюда приволок. Я предупреждал Арсена, чтобы он не реагировал очень остро, но, боюсь, недостаточно. Элронд, не дойдя до нас еще и десяти метров, начал свою ругань:

– Два ошметка человеческого испражнения, какого хрена вы сюда приперлись? Алексей, ты какого хрена устроил из моего мира проходной двор? Я сейчас же выгоню тебя в Родное, и если ты вернешься сюда даже один, я натравлю на тебя тараканов и комапауков, чтобы они разорвали тебя на мелкие кусочки.

Угроза Элронда прозвучaла настолько убедительно, что в моем мозгу всплыл бедный таракан, которого разорвали комапауки в клочья. Я попытался оправдаться:

– Ну он очень меня просил, ему нужно увидеть Змея, он хочет ему помочь.

– А мне насрать с самой высокой точки моего древа на то, что он хочет, и то, что хочешь ты.

Тут вдруг, несмотря на все мои предупреждения, не выдержал Арсен:

– Алексей, а этот старый черт и есть Элронд?

В моем рту пересохло. Я понял, что теперь, как раньше, уже не проскочить, в любом случае будет что-то не очень хорошее. Сглотнув ставшую густой и липкой слюну, я сказал:

– Да это он.

Арсен смело взглянул на Элронда и сказал:

– Только из уважения к вашему возрасту я не сломал вам челюсть сразу, но, если вы вдруг позволите высказывания в таком тоне, я обещаю вам, что не посмотрю на мой возраст.

Мне показалось, что это все. Я сражался с Элрондом несколько месяцев, по два раза в день, и мог с уверенностью сказать: несмотря на то что Арсен выше его на голову и в два раза шире в плечах, сломать ему челюсть у него вряд ли получится. Я даже думаю, что он не успеет и занести руку для удара. Но Элронду понравилась наглость Арсена, по крайней мере, тот огонек, который зажегся в глазах Элронда, дал мне шанс на надежду, что он не исполнит своего обещания сиюминутно.

– Ты, жалкий потомок безродной макаки, смеешь кидать вызов мне? – Спросил Элронд, явно нарываясь.

– Судя по цвету ваших глаз, вы потомок ящерицы, больной гепатитом, и вам не послышалось, – парировал Арсен.

Ну все, подумал я, Арсену пришла хана.

– Забавно, мне это нравится. С каким оружием в руках вы предпочитаете умереть?

– Я готов убить вас голыми руками.

Вот, блин, мужики, одному уже за десять тысяч перевалило, а все туда же. Но Арсен на полном серьезе собирался накостылять Элронду, а тот на полном серьезе планировал ему ответить. Арсен был крайне напряжен и максимально осторожен, он точно оценивал противника со всей серьезностью. Видимо, это была школа Змея. По словам Арсена, Змей был серьезнейшим противником, даже когда стоял уже одной ногой в могиле с четвертой стадией рака печени, и против старого и тщедушного Элронда Арсен не допускал ошибки, думая, что тот – слабый противник. Он был максимально собран и сосредоточен. А я на всякий случай отошел подальше.

Как Арсен оказался первый раз на земле, я даже не успел увидеть, но я не могу сказать, что он был такой уж легкой добычей для Элронда. Но то, что Арсен был живой после того, как оказался повержен, говорило, что все-таки у нашей экскурсии будет продолжение.

Арсен, видимо, тоже не совсем успел сообразить, как так получилось, что он оказался на земле, но через мгновение он находился на ногах и опять был в стойке. Элронду было интересно, я видел этот взгляд много раз, когда сам вот так оказывался побитым на земле. Но тут случилось невероятное: Арсен смог схватить Элронда за шею и зажать его в захват. Может быть, если Арсен хотел бы убить Элронда, у него был бы такой шанс вот в это самое время, сдави он шею Элронда так, что она бы хрустнула. Но Арсен не собирался убивать старого эльфа, а эльф не собирался оставаться в захвате дольше того времени, чтобы сообразить, как из него вырваться. Он нанес в плечо и в бок Арсена четыре или пять точечных ударов, видимо, по определенным нервным окончаниям. Так как через еще одну секунду Арсен свалился лицом вперед, так и держа руки в кольце, в котором уже не было противника.

– А ты хороший воин. Было бы у тебя сроку жизни еще лет двести, то ты бы точно со мной мог справиться. Но поймать меня в захват так, вот как ты смог, никто бы не сумел. Видимо, одряхлел я все-таки уже.

Арсен лежал лицом в земле не в состоянии пошевелиться.

– Ты убил его? – спросил я Элронда.

– Нет, не убил, он все-таки будет полезен там, куда так хочет попасть. Я разрешу вам пройти, только тебе нужно надеть доспех, ты его проводишь.

– Я? Я не хочу, я только вернулся, я хочу к жене.

– Ну тогда выкини его, в Родное, и дело с концом.

– Ага, легко сказать, выкини, он мне потом в Родном жизни не даст.

– Так живи тут, я уже смирился с твоей вонью.

Делать было нечего, видимо, выбора у меня было немного.

– А куда его вести-то?

– Тот мир с соснами, в котором я тебе говорил, что лучше не задерживаться, помнишь?

– Да, конечно.

– Вот туда и шуруй с ним. Там найдете крепость, любую, ну а дальше сориентируетесь, только если увидишь тварей, не похожих на людей или эльфов, лучше беги в другое измерение.

– Хорошенькое дельце.

– Все, решили. Иди давай в древо доспех в твоей комнате, жена тебя ждет, у тебя есть два часа, потом возвращайся. Еще пару дней потерпит жена твоего возвращения. К тому же тебе все равно ничего не светит с ней в ближайшее время, она уже на сносях и вряд ли тебя подпустит.

– Это уж я как-нибудь сам решу, можно?

– Давай уже иди, я пока тут с этой вонючей тушей побеседую. Ох, чует мое сердце, поведешь ты через меня целую толпу этих вонючек. Как же мне тут дезодорирующих деревьев не хватает, не приживаются они тут.

Дальше слушать причитания Элронда я не стал и бегом побежал в древо. Поднявшись по капилляру, я нашел Лейлу в комнате, она сидела и что-то шила. Я забежал в комнату, она вскрикнула от радости.

– Алексей! Как я рада, ты вернулся!

– Да, любимая.

Я обнял ее, хотел прижать, но пузо не позволяло это сделать. Я боялся к ней прикасаться, она для меня была как хрустальная ваза, к которой нужно относиться с благоговением. А она плакала, поливая мое плечо горячими слезами:

– Леша, Лешенька! Вернулся ко мне, мой любимый, мой хороший!

Тут из коридора раздался радостный крик другой женщины, а именно Элизы.

– Алексей! Ты вернулся!

И в комнату вошла вторая беременная женщина, или, точнее, эльфийка. Беременная эльфийка. Я замер в ожидании, что сейчас что-то произойдет плохое, но Лейла ни на секунду не ослабила своих объятий, как будто ничего не произошло, а Элиза подошла и обняла меня с другой стороны. И в это самое время я почувствовал себя воистину счастливым человеком. Две лучшие женщины вселенной, одна йэльфийская, другая человеческая, любили меня и сейчас действительно были рады меня видеть. Видимо, мое отсутствие позволило им подружиться между собой, и теперь мне было хорошо. Но нужно было уходить.

– Я, в общем-то, ненадолго, мне нужно сейчас уйти, но я вернусь через пару дней.

– Как, ты уходишь?

– Так получилось, мне нужно проводить одного человека в другой мир, иначе Элронд меня убьет, или Арсен.

Элиза втянула воздух ноздрями и сказала:

– Да уж, убьет точно, у этого человека прескверный запах, проводи его и возвращайся.

– Я тебя никуда не отпущу, – сказала Лейла. – Только пришел и уже уходить? Зачем ты меня вытащил из моего мира, чтобы вот так оставить одну в незнакомом месте?

– Но я вернусь.

– Отпусти его, Лейла, – вступилась Элиза. – Он не может отказаться сейчас, он вернется к тебе и будет только твоим, как я тебе и обещала.

– Хорошо, – насупилась Лейла. – Если все против меня, то делайте, как нужно, я буду ждать.

– Тебе бы тоже не мешало принять душ, от тебя такая смесь запахов, что у меня ощущение, что ты месяц как минимум не мылся, – сказала Элиза.

– Ну не месяц, –

попробовал я оправдаться, пытаясь вспомнить, когда же я мылся в последний раз – кроме колонки на границе Польши, ничего в голове не всплыло. И как меня не убил Элронд сразу при встрече? Но меня ждет эльфийский душ, одно из самых божественных наслаждений этого измерения. Я пошел в комнату, разделся и вошел под чашу цветка, который радовал меня больше пяти минут. Видимо, даже для этого цветка я был настолько грязным, что он меня так долго не отпускал. Мне это очень нравилось.

Закончив божественное омовение, я надел эльфийский комбинезон и доспех, который меня ждал в нише, и вышел в зал. В зале меня ждала плачущая Лейла, я обнял ее и сказал:

– Я вернусь очень быстро, может, даже сегодня, ну край завтра, и больше от тебя никуда не уйду.

– Я буду тебя ждать, скоро уже роды, ты приходи за мной, мне тоскливо тут без тебя.

– Ты пойдешь со мной?

– Да, милый, куда скажешь, туда и пойду.

Я поцеловал Лейлу и направился обратно к Элронду и Арсену. Подойдя к ним, я обнаружил странную картину: Элронд учил Арсена, он показывал ему какие-то приемы и что-то рассказывал. Арсен внимательно слушал и что-то спрашивал. Когда я подошел уже совсем близко, они остановили свой разговор и обратились ко мне:

– Ну что, мы пойдем прямо сейчас? – спросил Арсен.

– Ну я не намерен тянуть время. Меня ждет жена, и я хочу быть с ней, – ответил я ему.

– Эх, как жаль! Такой великий учитель, как Элронд, я бы очень многое отдал, чтобы хотя бы месяц у него поучиться.

– Я не планировал тебя учить. То, что ты своей смелостью заслужил один урок, не значит, что я готов делиться с тобой знаниями, – ответил Элронд, как всегда, в своем стиле.

– В любом случае, я бы попытался, может, даже если бы это стоило мне жизни, – сказал Арсен с глубоким искренним уважением.

Я понимал, о чем говорит Арсен, я сам научился драться на мечах только благодаря школе Элронда и тысяче мелких синяков и царапин.

– Все, идем, Арсен, сказали нет, значит нет, – ответил я.

– Иди, Арсен, может, все-таки еще и увидимся. Там, куда ты пойдешь, твоих знаний боевого искусства будет достаточно, чтобы выжить. Вы будете проходить через болото с деревьями, похожими на бамбук, сруби там себе палку, только аккуратно, не руби с плеча, режь аккуратно, там очень хитрое дерево, можно сломать меч, если бить наотмашь, несмотря на то что будет казаться, что оно тонкое.

– Что это за растение такое? – удивленно спросил Арсен.

– Вы не сможете выговорить этого названия, но вы не пройдете мимо.

– Я понял, – сказал я, мне не терпелось уже отправиться в путь.

– Еще раз: если в мире с соснами вы увидите толпу существ, а до крепости вам будет далеко, не геройствуйте и бегите из измерения, биться с ними в открытой местности – самоубийство.

Элронд включил отца-командира, меня это начало утомлять. Я перебросил Арсена в первый мир нашего пути и вошел вслед за ним. Этот маршрут я проходил дважды, и теперь мог по нему ходить, так как он остался в моем сознании. Особенность прыгуна в том, что он не может пройти без ключа в первый раз в измерения, если не случится спонтанного перехода, как было со мной. Но уже побывав в параллельной вселенной, переход навсегда остается как бы в памяти. Я начинал видеть это измерение из соседнего и мог зайти в него или выйти. Неудобство было только в том, что я не помнил, выше это измерение или ниже того, из которого я переходил, и был шанс или удариться ногой, или неловко шлепнуться на входе. Сейчас мы так с Арсеном и поступили, мы бахнулись на землю в лесу. Мягкий мох смягчил удар, и мы быстро оказались на ногах. И я совершил следующий переход.

Два перехода подряд с Арсеном в качестве груза меня слегка оглушили, все-таки не такое это простое дело. И я решил передохнуть, благо место, где мы оказались, было явно безопасным. Мы были в степи, и горизонт просматривался в любую сторону. Я присел, а потом прилег.

– Что случилось, Алексей?

– Ничего, просто ходить сразу по многим измерениям достаточно энергозатратно, туша у тебя здоровая.

– Ну какой есть. И сколько тебе тут отдыхать нужно?

– Минут десять-пятнадцать, нам еще шесть или семь миров идти, лучше на каждом будем привал делать, чтобы были силы выпихнуть тебя в случае опасности.

– Хорошо, отдыхай, я покараулю.

Я лег на землю и закрыл глаза. В воздухе пахло травой и землей, все, как в Родном. Я даже не заметил, как уснул. Мне показалось, что я только закрыл глаза, как вдруг почувствовал, что меня кто-то трясет. Я резко проснулся и сел.

– Что случилось? – спросил я ошарашенно, стараясь сообразить, где я.

– Ничего не случилось пока что, – сказал Арсен, – но может случиться минут через двадцать, вон смотри.

Я посмотрел в сторону, которую указывал Арсен. Группа всадников, в количестве сорока или больше, скакала в нашем направлении, и встреча с ними не предвещала ничего хорошего. Поэтому я молча встал и, перебросив Арсена дальше, перешел вслед за ним.

Мы попали в тот мир, о котором говорил Элронд. Я сразу это понял, тут явно была болотистая почва, из которой росли тонкие, но очень высокие растения. Толщиной они были в два человеческих больших пальца, а высотой метров в десять. Я вынул меч и начал резать одно из деревьев. Дерево было очень непростым, многослойным и очень крепким. Я пилил мечом минут десять, пока дерево не завалилось. Причем даже несколько волокон держало это дерево целиком. Потом еще минут десять я отрезал палку в размер, который указал мне Арсен. Когда я закончил, он взял палку и покрутил ей вокруг себя.

– Удивительно, это просто невероятно. Она легкая и невероятно крепкая.

– Элронд знает все, не удивлюсь, если это он их тут и посадил. Это ты в его древе еще не был, там вообще все чудесно.

– Может еще бог даст, увижу.

– Вряд ли, он очень не любит гостей, воняем мы для него. Хотя кто его знает, Змей вот был в древе.

– Ну ладно, хватит болтать, идем дальше.

Дальше наше путешествие было спокойным, мы дошли до мира с соснами и двинулись в поисках крепости, как учил Элронд. Арсен явно чувствовал себя в своей тарелке, он шел впереди и время от времени останавливался, поднимая руку. Мы увидели орков и крепость одновременно, когда вышли из леса. Черная толпа существ была далеко от нас, в трех километрах слева, и она также направлялась к городу-крепости, куда, видимо, было нужно и нам. Мы побежали с Арсеном в сторону крепости, надеясь достигнуть ее раньше орков. Нам это удалось, но, к ужасу, оказалось, что все ворота закрыты, а на стенах не было видно ни одного жителя. Мы начали кричать, но с той стороны не было видно движения. А орки приближались к нам со стороны леса. Их было около пятидесяти существ, чем они быстрее приближались, тем отчетливее я видел их рыла. Черные, лохматые, с клыками, они были очень неприятные. Глаза у них напоминали скорее глаза собаки, чем человечьи, белков глаз не было видно. Кто-то из них был одет в набедренные повязки, кто-то был голым, тут были и самки, и самцы. Они видели нас и шли к нам с вполне понятным намерением поужинать. А за стеной все так же было тихо. Я достал мечи и встал в стойку, приняв решение если и умирать, то как можно дороже продать свою жизнь. Арсен, видимо, принял точно такое же решение и встал рядом со мной в стойке. Мы стояли с ним, готовые умереть, а черная толпа приближалась смертельной волной. Я уже в мельчайших деталях видел эти рыла и понимал, что против такой толпы я выстоять долго не смогу и вопрос только в том, скольких я смогу забрать с собой.

Когда расстояние от нас до орков осталось метров пятнадцать, на башне крепости произошло движение: в бойницах появились фигуры, и поток стрел встретил бегущую орду. Первый ряд бегущих, пораженных стрелами, полетел кубарем, и все, кто бежали за ними, полетели сквозь в них. Стрелы продолжали их настигать и поражать с невероятной точностью и скоростью. Мы с Арсеном продолжали стоять в стойке с готовностью принять бой, но стало понятно, что оставшиеся пятнадцать метров никто из врагов преодолеть не сможет, так как стрелки в крепости четко знали свое дело и поражали всех смертельным потоком. Через две минуты на поле не осталось ни одного живого существа, кроме меня и Арсена.

В крепости открылись ворота, и оттуда выехали всадники, которые окружили нас.

– Кто такие? – спросил лидер конного отряда. Он был в шлеме, который скрывал лицо, как и все всадники.

– Мы пришли на помощь, наш земляк должен быть в одной из крепостей, он прибыл к вам две недели назад с Элрондом.

– Вы Змея имеете в виду?

– Да, он тут, в крепости. Так вы тоже друзья Элронда?

– Ну ровно на столько, на сколько вообще человек может быть другом эльфу.


В ответ в толпе всадников раздался дружный смех.

– Да уж, этому старому вредному эльфу человек другом быть не может, – со смехом сказал главный всадник.

Он спешился с коня и снял шлем. Это был стройный, высокий мужчина, явно человек. Волосы у него были длинные, забранные в пучок, на лице были борода и усы.

– Ну добро пожаловать, вы тут у нас приманкой выступили, теперь за несколько дней мы много орков положим. Они на свои трупы будут раз в сутки выходить, мы их будем убивать.

Всадники спешились, вытащили ножи и пошли вырезать стрелы из трупов, складывая их в колчаны. А мы вместе с командиром пошли в замок. Прямо около входа в замок нас ждал Виктор Сергеевич, он прямо-таки подпрыгивал от радости и нетерпения.

– Арсен! Как я рад тебя видеть, я знал, что ты придешь ко мне.

– Виктор Сергеевич, – заговорил Арсен через губу, – как вы могли вот так уйти и оставить меня одного?

– Ой, давай тут сейчас без обид, ты видел, куда я шел? Я понятия не имел, получится у меня или нет. Ладно, потом все, пойдемте ко мне. Мантин, ты бы тоже к нам присоединился.

– Хорошо, я так понял, это наше подкрепление, о котором ты говорил?

– Нет, это только еще разведчик и проводник.

Под проводником Змей, видимо, имел в виду меня.

Мы пошли в замок, который был в центре крепости. Замок был классическим средневековым замком в готическом стиле, как и вся крепость. Тут были и башни, и переходы по стенам, и все, что полагается для отражения нападения. Были котлы со сложенными дровами под ними, для того чтобы разогревать смолу. Было множество стрелометов, которые стояли на каждой опорной башне на стене. Было множество дозорных, по которым я сразу понял, что как только мы вышли из леса, вся крепость уже про это знала, но почему-то они сидели тихо. На мой вопрос Мантин ответил:

– Орки умнеют, они в лоб на крепость не идут, знают, что тут они будут уничтожены, но вид свежего мяса пересиливает их осторожность. Да и память у них не очень долгая. Вот сейчас гора из трупов, которую мы сложили около стены, будет привлекать их с периодичностью один раз в сутки, со всей округи. В течение недели вся округа будет вычищена, но придется потерпеть вонь, которая будет идти от их тел. Но через неделю мы всех сожжем. И можно будет устраивать новые западни. Так что вы очень удачно пришли.

Было неприятно чувствовать себя в качестве загонного зайца, но что сделать, война есть война. Мы шли в замок, запах внутри которого был такой, что переживание за разложившиеся трупы под стенами были не таким уж и страшным событием. Глаза резало так, что текли слезы. Но нужно было терпеть. Мы вошли в зал, а из зала прошли в помещение, которое я бы назвал кельей. Каменная комната с потолком в виде сходившихся вместе стен на конус и окном, в котором были вставленные витражи из цветного стекла. Что меня удивило больше всего – из потолка свисал шар, который горел белым светом.

– Это что, электричество? – удивленно спросил я.

– Нет, тут другая технология, я тебе потом расскажу, – ответил Змей.

– Круто, – все так же удивленно сказал я, глядя на этот светильник.

– Это моя комната, любезно выделенная Мантином, тут вот я и живу.

Я обратил внимание на две черные тетрадки, которые лежали на столе в этом зале, за который мы сели. Также тут было много вырванных страниц, разбросанных на полу.

– Извините за бардак, я тут работал. Пробую для себя новый жанр – написание мемуаров, точнее заканчиваю уже это дело. Вот хотел тебя попросить, Алексей, забрать их в «Родное», прочитать и дать мне рекомендации по поводу, стоит мне продолжать это дело или нет.

Змей протянул мне две толстые тетрадки в черном переплете. Я открыл первую и прочитал:


Здравствуйте я злодей


Ну так с чего начать? Я сижу вот и думаю: ну, наверное, начну с начала, меня звать Виктор Сергеевич Дробленко, ну если говорить правду, то я Виктор Сергеевич Кан. Моя мать, царствие ей небесное, согрешила с каким-то чудом залетевшим в наши края корейцем с фамилией Кан. Куда делся этот кореец, неизвестно, но он подарил мне внешность, за которую я все время получал змеиные прозвища. То ящерица, то змей, то анаконда. Особенность моей внешности в азиатском веке, но при этом от матери мне достались светло-синие глаза. И в итоге эти два элемента в сочетании приводили к тому, что мой взгляд окружающим все время казался пронизывающим, холодным. Первым, кто дал мне змеиную кличку, была моя бабушка. Она так и назвала меня – кобреныш, и до конца дней своих звала меня именно так. Хотя бабушка относилась ко мне не лучше и не хуже, чем к другим своим внукам.

Детство и юность моя прошли в деревне Бобрица, недалеко от Канева, где я, в общем-то, и прожил большую часть своей жизни вне службы, и где я построил свой дом под старость. Деревня в те времена была много больше, как, наверное, и все украинские села. Но из детства я, в основном, запомнил драки, один на один или стенка на стенку. Это было нашим главным развлечением, не считая поиска оружия в местных лесах. Все, что я сейчас помню из того времени, это как я нашел новенький ящик с немецким МП40 и как мы стреляли из него по банкам, пока нас кто-то не заложил и нам не пришлось его сдать. Как дрались мы с деревенскими и городскими, и свои неудачи на любовном фронте. Неудач у меня было много, слишком, наверное, много для деревенского парня. Внешность тому была виной, и поэтому я ждал повестки в армию как чуда, как шанс уехать из этой местности и увидеть мир. В армию мы пошли вдвоем с Николаем Гордой, моим соседом и другом, с которым мы потом служили вместе почти двадцать лет, получая одинаковые награды и звания. Но это я, наверное, забегаю вперед.

Как сейчас вот, помню тот день, когда мне привезли повестку. Наверное, это самое яркое воспоминание моей юности. Мы сидели с Николаем на колхозном сеновале и обсуждали планы на предстоящие выходные, когда вдруг прибежала его сестра и с вызовом так:

– Колька, иди домой, тебя там сюрприз ждет, и ты, Вить, иди.

С замиранием сердца мы пошли по домам, думая, на чем же мы погорели. Войдя в дом, я увидел мать, которая сидела на стуле с печальным видом, и отчима, который утешал ее:

– Да не переживай ты так за своего ублюдка, ничего с ним не случится. Послужит и вернется, он к тому же не один от нас идет, они вон с Николаем вдвоем пойдут.

Как вы, наверное, поняли, мой отчим не любил меня и был очень рад избавиться от моей персоны. И когда я собирался, он давал мне напутствия:

– Ты там оставайся, в армии, нечего тебе тут делать, там из тебя человека сделают.

Что я еще помню, что страха перед сменой места жительства я не испытывал ни малейшего, только бурную радость от того факта, что я сейчас уеду из этого треклятого места дальше, чем был когда-то. Я собрал вещмешок, поцеловать мать, пожал руку отчиму и пошел к Николаю. Я взял с собой только то, что было надето на мне, краюху хлеба и запасные портянки. В общем-то, больше-то у меня и не было вещей, ну кроме еще одной рубахи и штанов, которые я и не стал брать.

Николая провожали совсем по-другому: в доме был накрыт стол, и уже пьяный в дупель отец Николая взахлеб рассказывал про свои подвиги в Великую Отечественную, как он спас бабку от фашистов, задушив одного бельевой веревкой. Эта история отца Николая была притчей во языцех в нашей деревне, да и состояние его отца уже было настолько сильно отравленным, что мы предпочли тихонько скрыться. Правда, Николай, в отличие от меня, набил целый вещмешок продуктов, и даже взял небольшую бутылку самогона.

Тот день мне запомнился в мельчайших деталях, так как все в тот день было для меня в новинку. В те года такого понятия, как «уклонисты», в наших местах не существовало. Мы, воспитанные на фильме «Максим Перепелица» и подобных, мечтали попасть в армию. Тогда в медицинской комиссии выездного военкомата мы боялись, что вдруг у нас что-то обнаружат. Поэтому в повестке, которую принес нам почтальон, было только предписание быть в такое-то время на такой-то станции и ждать военного состава. В те времена во всех семьях еще были живы ветераны, и эти ветераны были нашими самыми близкими родственниками. В отсутствие телевизоров их рассказы о войне были единственным способом провести время вечерами, особенно зимой. Поэтому в нас был величайший дух патриотизма. Тех, кто по состоянию здоровья не мог пойти в армию, все считали никак не меньше, чем инвалидами. Поэтому в тот день мы с Николаем летели на станцию, указанную в повестке, с восторгом и упоением, с опережением часов в двенадцать. На железнодорожной станции нас скопилось двенадцать человек, с окрестных деревень, все, как и мы, пришли заранее, с полными мешками еды. И, конечно же, все, у кого на губе уже были волосы, посчитали своим долгом притащить самогону. Я, к стыду своему, алкоголь не переносил, видимо, это был еще один из наследных признаков от моего реального отца. Мне тогда за это было очень стыдно, когда все мои ровесники напоказ друг перед другом надирались до поросячьего визга, я не мог удержать алкоголя в себе больше, чем две рюмки. Как я только ни старался научиться пить, но организм категорически не желал иметь ничего общего с алкоголем. Но тогда, на станции, я еще раз попытался доказать, что я такой же, как все, и залихватски запрокинул бутылку, хлебнув большущий глоток из горла. А еще через минуту я уже выплескивал его в кустах за перилами перрона под общий смех. Помню, Николай тогда ржал со всеми и говорил:

– Змей, ну не твое это, ты же знаешь, тебе мы молочко из блюдца, как змее, а самогон это не твое.

Ух как я его тогда ненавидел, хотя это все было в то время очень быстро. Ненависть, дружба, любовь – все сменяло друг друга иногда по семь раз в течение дня.

Мы ждали на станции, больше всего боясь, что поезд не придет. Даже выпивать-то боялись, не дай бог что-то. Поэтому, сделав по глотку больше для вида, все стали ждать поезда, который ждать было очень долго. Ах, как его было долго ждать, это был не день, это была вечность. Сейчас, когда мне уже почти семьдесят лет, время летит со скоростью, и день сменяется днем, и есть только сожаление о том, что не успел большей части из того, что спланировал. А тогда мне хотелось продать душу, чтобы время шло ну хоть капельку быстрей. Мы не знали, чем себя занять, мы мечтали и маялись. Но именно тогда, на той самой станции, мы с Николаем твердо решили попасть в разведку. Мы даже сами не поняли, как тогда это произошло. Просто сидели на корточках на перроне и рассуждали, кто куда хочет попасть. Кто в танкисты, кто в морфлот, а Николай возьми и ляпни: «А мы вот со Змеем в разведку пойдем». Как он сам мне позже сказал, он так ляпнул, не подумав, мы ведь с ним даже не думали, в какой род войск хотим попасть. Наша мотивация была сбежать из деревни, а как дальше построить свою жизнь, мы не смотрели. И вот тогда он ляпнул, а какой-то толстый малый сказал:

– Не выйдет у вас в разведку, это в разведшколу нужно, а туда так просто не попасть, там офицерское звание дают.

– А мы попадем, мы со Змеем пробивные. Скажи, Змей.

– Да, точно.

– Не выйдет у вас, спорим, – продолжал гундосить тот парень. Я даже не помню, как его звали, помню только толстую, упитанную рожу. Но он тогда определил нашу с Николаем судьбу, правда.

– На что спорим? – спросил Николай, замахиваясь рукой.

– На три четверти, – ответил толстый.

– Идет. Эй ты, разбей! – и какой-то еще один парень, лицо которого я вообще не помню, разбил. А мы условились встретиться тут, на этой же станции, спустя два года и рассказать друг другу, как шла служба.

Потом пришел поезд, я впервые в своей жизни с трепетом зашел в этот поезд. Плацкартный вагон мне показался просто райским местом. Все наши решили не разбредаться по вагону и собраться вместе. Прапорщик, который нас пустил в вагон по списку, предупредил:

– Все, что с собой взяли из жратвы и выпивки, не должно дожить до завтрашнего утра. Завтра мы прибудем в часть, там уже вы встанете на довольствие и начнется ваша новая жизнь, поэтому сегодня сумки опустошить, а остатки завтра выкинуть.

Нас дважды просить было не нужно, мы устроились как могли и провели всю ночь не смыкая глаз. Именно в ту ночь я закурил. Ну, я покуривал и раньше в деревне, но сигареты и папиросы было достать очень непросто, денег у меня не было, а отчим отобрал бы все, так как в деревенском магазине было невозможно что-то купить, чтобы не узнали все. И именно в том солдатском вагоне я впервые нормально покурил свою первую сигарету. И не просто сигарету, а выигранную в карты. Идея играть в карты пришла сразу после того, как весь запас алкоголя кончился. Это произошло на удивление быстро, практически на втором полустанке, где мы подбирали очередную партию солдат-срочников из весеннего призыва. Вдруг выяснилось, что пить уже нечего, и мы начали играть в карты. В карты я играл хорошо, слишком хорошо. И поэтому, когда было предложено на кон ставить сигареты, я занял у Николая две сигареты, и через тридцать минут мы в тамбуре курили с ним взатяг. Я до сих пор помню вкус тех папирос. Это были “««Герцагофина Флор”»», которые стырил один из призывников. Он долго торговался, что такую папиросу нужно ставить один к трем на кон, и когда я согласился и поставил три сигареты против его одной и еще две за твердую черную пачку. И обыграл его, в три партии выбрав остатки его сигарет. Он полез было на меня с кулаками, называя шулером. Но ребята тогда встали на мою сторону, остановив конфликт. И я, чувствуя себя победителем, пошел курить с Николаем в тамбур, чтобы не раздражать соседей ну и не позволить им стрелять эти дорогущие сигареты. Мы курили сигареты, как будто они были из золота, и тот странный вкус табака, который ни с чем не спутаешь, – он остался со мной на всю жизнь. Хоть позже я уже никогда не курил данный вид сигарет, так как их или было невозможно достать, либо они очень дорого стоили. А деньги в те времена для меня были ресурсом очень дефицитным.

Утром мы прибыли в часть, и началась действительно новая, неизвестная мне до этого жизнь. Для деревенского парня типа меня это была действительно крайне интересная и познавательная часть жизни. Три месяца нас учили ходить строевым шагом и заставляли учить устав. И мы готовились принять присягу и отбывать уже к основному месту службы. Но тут случились два события, которые стали логическим продолжением нашего спора на перроне. Ну, во-первых, началась война в Афганистане, и по всем учебкам и военным частям пошел сбор добровольцев для отправки в Афганистан. Ну а во-вторых, Николай в числе первых записался в эти самые добровольцы, записав туда и меня. Выбив обещание с командира, что он обязательно отправит нас в разведроту.

Я тогда как будто плыл по течению, все происходило не совсем по моему желанию. Сейчас, вспоминая прошлое, я все время пытаюсь представить, если бы я поступил по-другому, как бы сложилась моя жизнь? Вот не пошел бы я на поводу у Николая и не попал бы в Афган, как бы оно сложилось? Я позже тысячу раз жалел о принятом тогда решении, я проклинал Николая и про себя, и вслух. Но постепенно, с возрастом, я осознал, что это не было ошибкой, и в итоге принятое тогда решение провело меня по крайне интересной жизни. Можно сказать, я прожил четыре жизни обычного человека, а может, и больше. Ну, по крайней мере, дней рождений я могу праздновать очень много. А не повернуло бы меня тогда в этом направлении, я, наверное, вернулся бы в деревню и все-таки бы спился в конечном итоге, несмотря на непереносимость спиртного.

После того, как мы написали заявления о вхождении в добровольческую миссию, для отправки в Афганистан нас привели к присяге раньше сослуживцев и отправили в другую часть самолетом. От нашей части было сорок человек добровольцев, и нас переправили самолетом сначала в Узбекистан для дополнительной подготовки. Я впервые летел в самолете, и это тоже одно из моих базовых воспоминаний. Мне все еще было все интересно – после скучных восемнадцати лет деревенской жизни последние четыре месяца были настолько насыщены событиями, что мне и до сих пор кажется, что я родился в тот день, когда почтальон принес повестку в армию. И сколько мы потом разговаривали с Николаем, у него было точно такое же ощущение. Мы, двое деревенских парней, для которых даже солдатская еда казалась пищей богов, мы дружно не понимали, что так морщатся городские, чем они недовольны. Тогда вот, в самолете, нам дали сухой паек и по фляге с водой. В сухпайке были галеты и консервированная ветчина. Мы с Николаем с трепетом открыли одну банку и ели ее как драгоценность. Я до сих пор помню тот вкус, хотя потом ветчина и галеты мне вставали поперек горла, но вот тот первый раз я помню до сих пор. Лейтенант, который нам выдал пайки, смотрел на нас тогда с усмешкой:

– Салаги, – с улыбкой говорил он, – жрите, скоро вас с этих консервов блевать будет тянуть.

Он был прав, но тогда, в самолете, мы были в восторге. Я помню все из того самолета: и дверь в кабину пилотов, которая была открыта. И БМП который стоял за рядом пассажирских сидений. И запах смесь керосина и дизеля, которым этот самолет пах насквозь. Помню, как нас трясло на высоте, и мы бегали к пилотам, чтобы узнать, что случилось. Пилоты, улыбаясь, говорили:

– Не бойтесь, салаги, это просто воздушные ямы.

Я стоял около двери и с восхищением смотрел на облака далеко внизу. Я даже запомнил те облака, сейчас, когда закрываю глаза, я их помню. В общем-то, вся моя память о моей жизни состоит из таких вот воспоминаний, между которыми что-то было, но это что-то в какой-то серой мгле. А эти вот воспоминания, как яркие пятна, шарики, которые лежат на полочке моего мозга. Вот и сейчас, когда я все-таки решил писать свои воспоминания, я начал с самых первых, которые есть у меня на этой самой полочке. Наверное, если я постараюсь и вспомню, что было до этого момента, я и вспомню, но точно не захочу про это писать. Хотя кто его знает, будет ли это кто-то вообще читать? Кому интересна жизнь старого вояки, который закончил ее… Ой, ладно, не буду переживать и забегать вперед.

Мы прилетели в часть и попали в подготовку разведчиков. Но перед тем как нас определить в роту, с нами имел беседу подполковник. Я впервые говорил с человеком такого высокого звания, он для меня был как бог.

– Ребята, я вас запишу, но у меня будет к вам просьба: вы не должны уходить из армии после окончания срочной службы, государство в вашу подготовку вложит очень много государственных средств, и вы должны остаться и продолжить службу.

Он это говорил таким тоном, чуть ли не просящим, я стоял и не верил своим ушам. Для меня армия все еще была праздником, и тут отец-командир говорил, что этот праздник может быть вечным. Я, наверное, тогда впервые выпалил раньше Николая:

– Товарищ подполковник, я твердо решил связать свою жизнь с армией, вы даже не сомневайтесь.

А после была настоящая учеба. Не то, что мы проходили там, на материке, там нас учили ходить и показывали основные виды оружия. Тут нас били и гоняли. Били больно и регулярно. А в промежутках между избиениями и изматывающими марш-бросками мы сидели в учебных классах, где нам читали лекции. Одну из таких лекций я запомнил буквально дословно: “«

Военный приказ, что это такое и почему он подлежит обязательному и беспрекословному исполнению. Так как шахматная доска войны не видна солдату, солдат должен выполнить приказ и поставленную задачу. Он может применить смекалку и добиться достижения цели с наименьшими потерями, но задачу он должен выполнить любой ценой. Так как на кону может быть гораздо большая цена, о которой солдат не имеет ни малейшего понятия”».

Лекций было много, мы не придавали тогда значения, нам казалось, что все это бред старых маразматиков. Нам казалось, что только практические занятия имеют смысл, пусть там нас и бьют. Но сейчас я могу сказать с точностью, что значение тех лекций имело ценность в сохранении жизни на поле боя существенно большую, чем владение штыком или автоматом. Но тогда мне занятия в полевой стрельбе нравились гораздо больше. Нас учили стрелять из всего оружия, которое было, и рассказывали его устройство и прикладное значение. И на эти занятия мы шли всегда бегом. К тому же там патронов не жалели, и стреляли мы до ожогов на руках.

Были у нас и экзамены, которые определяли нашу готовность к дальнейшей службе. Вот тут мы с Николаем показывали совсем разные результаты. Все, что было связано с физической силой, Николай сдавал на отлично, а мне вот существенно легче давалась теоретическая часть и языковая подготовка. Как тогда выяснилось, от моего отца мне досталась не только змеиная внешность, но и склонность к языкам. Обнаружить эту склонность раньше я не был в состоянии, так как в деревенской школе не было иностранного языка. А тут нам давали простые фразы на дари и пушту, которые откладывались у меня в голове с первого раза. На это сразу обратил внимание преподаватель, майор Снегирь.

– Я буду писать рапорт о дополнительной подготовке для вас, Виктор. У вас склонность к языкам, вы буквально хватаете все на ходу.

Но мне тогда хотелось на передовую, и я просил не делать этого. Снегирь рапорт все-таки написал, но нас с Николаем оставили в одной роте. Через три месяца дополнительной подготовки нас определили к Добрыне.

Добрыня был боевым офицером, легендой, о которой ходили слухи. Попасть к нему хотели все, кто проходил обучение. Он был в звании капитана и в возрасте 38 лет имел все возможные боевые награды того времени. Ходили слухи, что он даже был представлен к званию Героя СССР, но где-то потеряли бумаги, и пока что этого не произошло. Он был из тех командиров, которые шли наравне с солдатами в бой, а солдаты готовы были отдать жизнь за него. Когда нам выдали предписание об успешном окончании первичной подготовки школы и назначении в его роту.

Второй самолет в своей жизни я запомнил не меньше, чем первый. Мы летели из Узбекистана в Афганистан, в новой форме с полным боекомплектом. Я запомнил выдачу оружия и напутственную речь инструктора:

– Там автомат это ваша рука. Тут вам его выдавали только для стрельбы, а там вы будете с ним ложиться спать и просыпаться. Вы должны беречь его, как бережете собственную руку, следить за ним, холить его и лелеять его.

Я летел в самолете и обнимал мой автомат, я холил его и лелеял его. Мы все еще не понимали, куда летим, все еще в голове рисовались геройские картинки и в сердце полыхала эйфория. Первый крах всех наших иллюзий произошел вместе с опустившимся трапом самолета. Как только он закончил рулежку и опустил трап, мы увидели раненых солдат, которые начали грузиться в самолет сразу после того, как из него вышли мы. Вот тогда первый раз в жизни я почувствовал запах войны. Не знаю, как для кого, а для меня запах войны это смесь запаха немытого человеческого тела с запахом спекшейся крови и гноя. Этот запах меня преследовал все время, пока я был в Афганистане. Иногда к нему примешивался сладкий запах пороха, и тогда картинка была полной. Любая мелкая рана в Афганистане начинает источать запах в течение нескольких часов. Вот когда открылся борт самолета и в лицо пахнуло жаром, я и почувствовал этот самый запах. Я помню лица своих сослуживцев, с которыми мы летели в самолете, когда они увидели множество раненых, занимавших места, на которых мы только что сидели.


Авганистан


Первым человеком, который встретил нас в Афганистане, был старший лейтенант Прохоров. Нас было десять человек, которые были определенны в роту Добрыни. И он приехал за пополнением в Баграм, куда мы прилетели, чтобы встретить нас и сопроводить в часть. Приехал он за нами на «буханке» со снятыми дверьми. Помню, когда мы сели в этот видавший виды УАЗ, он сказал:

– Сидеть на полу, смотреть во все глаза, если что – из машины бегом и в кусты занимаем оборону.

Мы сидели тихо и ехали по разбитым дорогам, подлетая на каждом ухабе. Ехали мы часа три или четыре, мне тогда казалось, что никакой войны тут нет, а есть только пустыня и гористая местность. И дикая жара. Но когда мы доехали до части и вышли из машины, война вернулась в виде трупа старшего лейтенанта Прохорова, который сидел рядом с водителем, а в лобовом стекле зияла маленькая дырочка. Водитель, который вез нас, как только заехал в часть, остановил машину и куда-то убежал. Мы вытащили тело старшего лейтенанта и положили его рядом с машиной. Тело уже успело окоченеть, видимо, снайпер сработал где-то недалеко от города. Мы стояли вокруг него, сняв шлемы, все еще не понимая, что мы попали на войну. И тогда мы познакомились с Добрыней.

– Ну что салаги, трупов не видели? А ну марш квартировать, нечего вам тут делать.

То, что это был Добрыня, мы поняли сразу. Мужчина средних лет с богатырским телосложением, светлыми волосами и пронзительным взглядом. Он был в гимнастерке без погон, но мы сразу поняли, что это офицер, и вытянулись, как нас учили в учебке.

– Оставить, сволочи!Оставить! – заорал он на нас. – Вы меня что, на тот свет отправить хотите? Мы тут, суки, не в штабах! Нас тут убивают!

Мы ошалело уставились на офицера, а он, уже успокоившись, добавил:

– Снайперы, стараемся не пускать их к части, но не всегда выходит. Так что тут честь не отдавать, вон Прохоров форму с погонами нацепил, теперь хоронить будем. Так что отставить, тут просто без знаков, по-простому.

Я потом только понял значение его слов, все-таки доходило достаточно медленно, почему такие правила. Это была странная война, совсем не такая, как мы видели в фильмах про войну. Тут не было врагов днем, но вечером все вокруг становились врагами. Я не понимал тогда ни смысла, ни своего места, но я учился.

Добрыня учил нас убивать, до этого в учебке нас учили драться. А Добрыня учил нас убивать. В общем-то, многие из тех приемов, которые он нам показывал, мы уже проходили в учебке. Но тут на любом приеме он делал акцент на том, чтобы противник был уничтожен.

– Запомните, салаги: доброта и человеколюбие остались там, дома, вернетесь и опять будете добренькими и человеколюбивыми. Тут у вас нет друзей, даже если днем они вам улыбаются и угощают чаем, ночью они постараются воткнуть нож вам в спину. Поэтому любой удар исключительно на поражение, тут или вы их, или они вас, поэтому на тренировках полный контакт, я только не ломаю вам кости.

И нас опять били, правда, в этот раз у нас начинало что-то получаться. В дело нас пока что не брали, в основном мы были внутри части и стояли в карауле. Но в то время все было спокойно. Война была где-то там, мы иногда ее слышали. Иногда видели в виде трупов, которые неожиданно появлялись и в нашей части. Они не давали нам расслабиться. Ну еще мой новый напарник и друг, с которым я тогда познакомился, Дженибек. Добрыня специально свел меня с ним, так как в моем деле было указано про склонность к языкам, а Дженибек был таджиком и владел дари. Так что я учился у него языку. Вообще таджиков старались не присылать в Афганистан, так как у них тут тоже что-то срабатывало, что они могли встать на сторону душманов. Но Дженибек был уникальной личностью, он был родом из Москвы, он там родился и вырос. Его родители – врачи, которые тоже почти всю жизнь прожили в Москве. Он был младшим ребенком в семье, самым любимым и самым разбалованным. И это привело к тому, что он бросил институт и чуть не загремел в тюрьму. И уже прокурор предложил ему выбор: либо армия, либо тюрьма. А уже в армии он выбрал путь в Афганистан и разведроту, куда его с удовольствием отправили, так как он был носителем языка, максимально близкого к местному. Вот и я тогда учил свой первый язык, который давался мне действительно легко и просто. Ну еще Дженибек научил курить меня траву. Травы тут было много, достать ее было просто. Эта привычка долго преследовала дальше меня по жизни, но мне казалось, что в ней нет вреда. Дженибек говорил:

– Это много лучше, чем алкоголь, алкоголь, он травит организм, а это только помогает организму, это полезно.

А вот Добрыня не одобрял этой привычки и говорил:

– Это зараза та еще, уж лучше раз в неделю 0,5 водки выпить, а с этой дури тупеешь.

Я позже пришел к выводу, что и то, и то дрянь, которая губит людей, но тогда, молодой, я радовался, что нашел себе замену алкоголю.

Дни в Афгане сменялись днями, нашей задачей была разведка на десять километров от лагеря с проверкой движения душманов и доклад в часть и в центр об их перемещениях. Я учил язык, и мы ходили группами из десяти-пятнадцати человек. Я уже думал, что вся моя “«срочка”» так вот и пройдет, но потом стало жарко. Сначала начались обстрелы из минометов по ночам. Это было крайне неприятно, мы несли серьезные потери. Нам был дан приказ выявить места, где душманы хранят боеприпасы. И мы из кожи вон лезли и пытались это выяснить. Тогда я убил своего первого “««духа”»». Мы с Николаем и Дженибеком остались в дозоре на ночь, в надежде выследить минометный расчет. Мы залегли в камнях, в пяти километрах от лагеря, и, стараясь не шуметь, ждали. Когда стемнело, нам повезло: группа из семи душманов с ящиками вышла на нас. Они прошли мимо чуть ниже нашей лежки, по тропе, и на полянке, которую мы днем как раз и определили как идеальную точку для обстрела, начали устанавливать минометы. Мы вдарили из автоматов, по трем секторам, как нас учил Добрыня, и спустя две минуты на поляне не осталось живых. Мы выждали двадцать минут, чтобы исключить подход подмоги, и пошли проверять поляну. Я пошел в тот сектор, в который я стрелял, и обнаружил там один труп и одного трехсотого. Он увидел меня и потянулся к оружию, которое лежало от него далеко. И я добил его. Что меня тогда удивило, так это полное отсутствие какой-то реакции внутри. Я столько слушал историй про то, как солдаты переживают за первую кровь. А у меня внутри ничего не шевельнулось. Может, конечно, сказалась усиленная подготовка последнего месяца. Николай тоже мне сказал, что особенно ничего не почувствовал, ну убил и убил.

– Что поросенка резать, что человека, не вижу разницы.

Потом я уже, конечно, узнал, что все-таки просто так в разведку не берут и что есть определенные психологические моменты, по которым и берут в разведку.

Мы тогда притащили минометы в часть, и за это мы получили благодарность. Нам повезло, ящики, с которыми ходили «духи», были с нестертой маркировкой, а внутри лежали даже упаковочные листы с маркировкой НАТО. Добрыня прямо сиял от удовольствия:

– Ну молодцы, ребята, ну молодцы! Теперь главное все это доставить до точки, хотя все равно, конечно, никто не поверит, будут говорить, что это мы сами подбросили, но все равно. Представлю вас к награде за такую добычу.

Потом опять шла скучная служба, день сменял день, сейчас в памяти это все как одна мгла песочного цвета. А потом случился апокалипсис. Рано утром в день, когда на небе висели облака и собирался идти дождь, по нам ударили с трех сторон одновременно. Ударили жестко и плотно. Половина части полегла, наверное, в первые двадцать минут боя. Но выжившая половина смогла занять оборону согласно расчета и ответить противнику. Я помню, как лежал за мешками с песком и бил очередь за очередью по фигурам, которые лежали вдали. Как били с вышек пулеметы. Потом пришли вертушки и накрыли с воздуха “««духов”»». И бой был окончен. Мне тогда показалось, что прошло не меньше целого дня, но по факту прошло не больше часа. Потом мы собирали трупы и складывали их для эвакуации.

Потом прилетели вертушки, которые забрали сначала трехсотых, а потом и двухсотых. Часть была почти уничтожена, нас осталось не больше 30 % от первоначального состава. И самое страшное, что враг знал про это и скорее всего этой ночью нас ждала новая атака. Мы с Николаем понимали, что дожить до утра будет очень сложно. Дженибек вот не смог дожить и до вечера, он полез на вышку, чтобы встать у пулемета, по которой выдали из РПГ, и от Дженибека не осталось ничего.

После обеда вернулся Добрыня с подкреплением. И собрал отряд в палатке. Он тогда произнес речь, которую я тоже запомнил на всю жизнь. Именно тогда я, наверное, совсем избавился от детских фантазий о войне

– Ребята, сегодня утром на нас напал Хасан со своими бойцами, скорей всего сегодня ночью или под утро он опять совершит вылазку и опять нанесет удар. То, что я вас попрошу сделать, находится за гранью добра и зла, но это позволит нам победить его раз и навсегда. Все вы знаете, что тут, в четырех километрах к востоку, есть аул, это родной аул Хасана, там его жена, и дети, и родственники. Так вот, если мы уничтожим этот аул, то Хасан совершит глупость и пойдет в лобовую атаку с целью отомстить, и тогда “«вертушки”» сотрут его с лица земли. Если же мы не сделаем этого, то он уничтожит нас одного за другим, устраивая вылазки и удары, как было до этого. Я не буду давать приказ, я прошу добровольно пойти на это.

Я тогда находился в состоянии аффекта после гибели Дженибека, которого я успел полюбить, я не понимал еще до конца, что нам предстоит сделать, и я поднял руку.

Это было ужасно, на самом деле ужасно, в добровольцы пошло двадцать пять человек и сам Добрыня. И мы снесли эту деревеньку с лица земли. Снесли ее целиком и полностью, не дав жителям ни малейшего шанса на то, чтобы уцелеть. Если есть в жизни события, которые я бы хотел не помнить, так вот это одно из них. Но память четко держит тот день от начала до конца. А день тот был длинным, после того как мы закончили с деревней, мы залегли в километре от базы и стали наблюдать. Расчет Добрыни оказался верным, через час после того как деревня была уничтожена, мы увидели “«духов”», которые шли по ущелью в направлении части. Их было много, так много, что я даже представить себе не мог, столько народу в этой местности. Мы сидели в засаде и ждали, когда этот поток закончится. И смотрели на Добрыню. Я тогда думал, что нам хана, так как справиться с этой толпой было невозможно. Но оказалось, что в шести километрах от нашей части были развернуты системы залпового огня “««Град”»» и что они только ждали координат, откуда пойдут духи Хасана. И там же были вертушки с “«Дроздами”». Как только мы увидели конец колонны Духов, Добрыня передал по рации, чтобы начинали операцию и сказал:

– Ребята, молимся чтобы нас не накрыло, каким богам кто умеет.

И тогда я действительно молился. Все ущелье от нас до нашей части вскипело, превратившись в огненный ад. Я лежал тогда между двумя валунами и действительно молился. Ну как я, конечно, мог молиться, ребенок, выросший в эпоху самого развитого социализма. Двадцать минут работал “««Град”»», а вслед за ним пришли “«вертушки”», которые обработали ущелье с другой стороны. Это отняло еще двадцать минут. А потом Добрыня сказал: все, идем теперь на добивку. И мы пошли в сторону части, добивая раненых и живых. Навстречу с части шли наши, занимаясь ровно тем же. Ни о какой пощаде и пленных речи не шло.

– Главное, чтобы Хасан шел в начале колонны, тогда считаем эту операцию полностью успешной. Будут вам железки в подарок, – г

оворил Добрыня.

Железками он называл награды, нас действительно представили к наградам, и целый генерал приезжал в часть, чтобы вручить их. А нас отправили сначала в тыл, потом опять на передовую, уже в другую часть, где, в общем-то, все было приблизительно так же. Наверное, про мою молодость и взросление в Афганистане можно было бы написать отдельную книгу, и, может быть, я ее даже и напишу, но сейчас я просто пытаюсь написать именно историю одного злодея. Самого себя, как я прошел через жизнь и как сложился мой характер. Ведь про это не напишут и не снимут кино, это ведь не геройские подвиги. В Афганистане я понял, что такое война, настоящая. Не та, которую показывали в кино или по телевизору, а настоящая война. Когда ты утром завтракаешь с другом или просто знакомым, а вечером ты его пакуешь в пакет, чтобы он не вонял, и ждешь “«вертушки”», чтобы отправить его на родину. А иногда и паковать нечего, так мало остается. В разведке остаются те люди, которые в этом аду остаются с холодным сердцем. Добрыня жестко отбирал ребят и выгонял тех, кто ожесточался. Мы должны были работать так, как это было нужно, а не просто мстить и уничтожать все живое. То, что мы разнесли деревню в щепки, это было просто частью военной операции. Мы также должны были сидеть и пить чай с этими “«духами”» в другой деревне, узнавая у них информацию.

Я уже владел дари на уровне свободного общения, и моим следующим заданием был подкуп местного населения и построение разведсети. В большинстве своем местному населению было глубоко начихать и на нас, и на “«духов”». Им хотелось просто местной жизни, вкусной еды и прочих обычных благ человечества. Но были и другие, которые готовы были убивать за идеи, но самым тяжелым было их различить. В этих одинаковых бородатых лицах, все было в кучу. Мы дальше работали уже совсем над другими задачами, нашей основной целью было выявление источников поставки оружия и их баз хранения. Я сильно загорел в этой местности, носил накладную бороду, и мой азиатский разрез глаз делал меня тут практически своим. Ну разве что синие глаза сильно контрастировали. Но это не выдавало во мне русского сразу. Хотя и тут я получил змеиное прозвище Ящерица. Чем больше я погружался в местные обычаи и культуру, тем больше я понимал, что имел в виду Добрыня, когда говорил, что это не наша война. Но я выполнял свою работу и старался делать ее хорошо.

Нам сильно повезло, мы смогли выбить у одного из “«духов”» координаты сброса груза. Мы были уверены, что это будет оружие. Но когда мы пришли к месту встречи, то сильно удивились, как мало народу его встречает. Всего лишь один автомобиль и шесть человек, которых мы устранили без единого выстрела. Потом прилетел самолет и выбросил один ящик на парашюте. Добрыня, видимо, уже начал понимать, что происходит, так как он вдруг сказал:

– Так, нечего тут всем делать. Гордый, Змей и Сыч со мной, остальные – в расположение.

Гордый – это мой друг Николай, кличка по фамилии Горда. Ну а Сыч – это замена Дженибека в нашей тройке. Сыч тоже получил свое прозвище по фамилии – Сычев. Звали его Александр. Но мы тут не обращались друг к другу по именам. Когда наш отряд растворился, мы остались вчетвером и пошли ловить ящик. Когда мы подошли к нему, Добрыня сказал:

– Судя по всему, мы перехватили деньги, скорее всего, американские. Сейчас мы с вами можем поступить в двух вариантах. Первый – мы расскажем в центр, что перехватили эти бабки, к нам прилетит “«вертушка”», и их изымут. Куда они потом денутся, неизвестно, я стараюсь про это даже не думать. Но есть второй вариант: мы сейчас изображаем, что в этом ящике была взрывчатка, деньги прячем и используем их для оперативной работы. Я бы даже мог предложить оставить часть себе, но вы понимаете, что привезти в СССР валюту у нас вряд ли получится.

В общем, Добрыня был реально военным, который хотел использовать полученные деньги исключительно в тактических целях. Мы тогда были молодыми и горячими бойцами, которые только начинали понимать суть происходящего. А Добрыня был для нас великим командиром. Он, видимо, неплохо разбирался в людях, поэтому оставил именно нашу тройку.

Мы сложили восемь гранат и подорвали их. Потом сели в автомобиль “«духов”», загрузили деньги и поехали в сторону расположения части, за руль сел Добрыня. Не доезжая части, он свернул в горы и остановился около входа в пещеру, которых тут было очень много. Там мы и спрятали ящик с деньгами, взяв с собой около сорока тысяч долларов.

– Про деньги даже родной матери не говорить, сюда просто так не ходить, все через согласование со мной.

Дальше наша работа пошла много лучше, наличие изображений американских президентов на зеленом прямоугольнике творило чудеса с “«духами”». Сто долларов для них были космическими деньгами, и они развязывали языки существенно лучше и быстрей, чем пытки. Через месяц мы знали о всех цепочках поставок оружия и все основные тропы.

Мы передавали координаты в центр, а оттуда нам присылали благодарности, а иногда новые железки или лычки. Мне, Гордому и Сычу даже присвоили звания младших лейтенантов, что было, в общем-то, нарушением, но наше звено реально было лучшим.

Ну что еще мне запомнилось в то время, о чем бы я хотел, наверное, написать, именно в то время в Афганистане я познал продажную любовь. Тогда я лишился девственности в объятиях девушек, которых американский президент сводил с ума ничуть не меньше, чем он сводил с ума “«духов”» и предателей. Несмотря на то что это вроде была исламская республика, где только что произошла исламская революция, в городах все было, и можно сказать, что местные бордели тоже были источником информации. И мы туда ходили и подкупали местных фей, а они нам платили не только информацией, но и любовью.

Служба шла, но в итоге мы получили приказ о демобилизации. Срочная служба она ведь потому и срочная, что у нее есть срок. Я тогда сильно расстроился, я не хотел на гражданку, для меня жизнь началась тут, в Афганистане. Несмотря на то, что тут убивали. А вот Николай он обрадовался, ну оно и понятно, его в деревне ждала девушка. Потом, правда, меня успокоил Добрыня, сказав, что отправил мою характеристику в центр и что я смогу вернуться, пройдя ускоренный курс в Академии, но уже в звании лейтенанта или даже старшего лейтенанта, что война эта надолго, и мы еще успеем тут повоевать. В общем, попрощавшись, мы улетели на родину..


Дембель


.

Дембель! Сладкое для большинства срочников слово для меня было трагедией. Конечно, мне, с одной стороны, тоже хотелось пройти по родной деревне, с грудью, полной медалей, коих у меня и у Николая действительно было много. С другой стороны, я уже не мог себя представить в условиях мирной жизни. Меня никто не ждал в родной деревне. Но тем не менее я ехал. Все равно чувство героя, что я такой весь из себя, гордыня тащила меня в родной край. Если меня сейчас спросить, что такое афганский синдром, я его точно опишу подробно. Мы возвращались с войны героями, но гражданка не признавала в нас героев. Они не понимали значения тех орденов и медалей, которые были у нас на груди. Для них мы были просто солдатами, которые вернулись на гражданку. А мы, когда ехали домой, представляли себе все по-другому. Мне-то было легче, я знал, что меня ждет пьяное рыло отчима и матери. И недовольство брата и сестры, что я приехал. Я еще в Афгане понимал, что мне там места нет, и ехал просто за компанию с Николаем. Но все оказалось еще хуже, чем я даже мог представить.

Мы дошли до деревни, Николай пошел к себе, а я пошел к себе. Войдя в дом, я почувствовал резкий запах перегара и плесени. дВнутри было темно и сыро. Отчим валялся прямо на полу в кухне, пьяный вусмерть, а матери нигде видно не было. На столе стояла батарея пустых бутылок и остатки еды. Видимо, у отчима были гости, которые ушли не очень давно. Мать я нашел в сенях, она лежала на старой тахте, в состоянии ничуть не лучшем, чем отчим. Сестры и брата видно не было. В общем, делать в этом доме мне было совсем нечего, и я решил пойти в гости к Николаю.

У Николая в доме был праздник! Николая встречали по полной: мать и отец с дедом бегали по дому, на ходу решая, как будут отмечать такое радостное событие. Увидев меня, дед Николая закричал от радости:

– А вот и сослуживец! Витя, заходи, будь как дома.

Я насупился, потому что тут мне были явно больше рады, чем в моем собственном доме.

Николаевская родня знала, видимо, о том, что происходило в моем доме, и потому сходу определила мне место во главе стола рядом с Николаем и со словами:

«Сиди, отдыхай» п

родолжала быстро собирать на стол. Уже чуть позже мать Николая Серафима Андреевна рассказала, что мои брат с сестрой уехали в Канев и поступили в аграрное. И вот уже год как носа сюда не кажут. А отчим с матерью совсем спились. Что если я хочу, то могу и у них тут остановиться ненадолго. Но могу пойти в колхозный клуб и там пожить какое-то время, пока не определюсь с будущим. Вот чего я тогда хотел меньше всего, так это оставаться в колхозном доме и в этой деревне вообще. Я тогда покрывался липким потом от мысли в том, что я могу тут остаться. Я хотел сбежать куда угодно и как можно быстрей. Лучше уж в Афган, Пакистан, да куда только можно.

Мы неделю прожили в деревне у Николая. Я бы свалил через день, но Николай очень упрашивал меня не уезжать без него. И я оставался ради боевого товарища. Ему-то тут было хорошо, и девушка его была рада очень. Хотя в этот раз даже ко мне отношение у девушек изменилось, и они поглядывали в мою сторону с интересом, наверное, у меня, быть может, что-то и получилось бы, останься я там подольше.

Еще одно событие того времени, которое запомнилось мне, это наш поход на станцию в тот день, в который мы уходили в армию. Это было на третий день после прибытия. Мы не были уверены, что те ребята запомнили наше пари и придут на станцию в этот день. Но мы пошли, к тому же и повод был: брат Николая уходил в армию, и ему было предписано как раз быть на этой станции, и мы решили проводить салагу. Отец Николая даже выделил нам для этого случая свой «запорожец». И мы доехали до станции, практически долетели. И, что удивительно, ребята не забыли про наше пари и были на станции.

Вся проблема в том, что мы были в офицерской форме с погонами младшего лейтенанта. Но форма у нас была пехотная, без дополнительных знаков отличия. ]Хотя медали и ордена говорили сами за себя. А ребята и тот толстомордый парень, видимо, попали в ВДВ, так как они были в беретах и тельняшках. Но погоны у них были чисты как совесть младенца. Увидев нас, они ошалели и присвистнули.

– Это как же вы за срочку офицеров-то получили?

– Разведка это тебе не хухры-мухры, – сказал с вызовом Николай.

– А что твоя разведка? Где тянули-то? Неужели в Афгане? Или все побрякушки купили?

Толстомордый явно нарывался. Мы тогда знали, что их в войсках дяди Васи хорошо готовили. Но отличие было в том, как я уже говорил, что нас готовили убивать, а их готовили драться. А это совсем два разных искусства. Может быть, если бы толстомордый не сильно выпендривался, то Николай остался бы в деревне, может, даже я один бы уехал в училище. Но этот толстомордый парень, имя которого я так и не узнал, второй раз предопределил наше будущее. Хотя во второй раз это обошлось ему в пару ребер и сломанную руку, как нам потом рассказывал участковый, который нас отвез в тюрьму. Ну, в общем, по порядку: их было четверо, нас двое. Они служили в ВДВ, мы были на войне. Поэтому как только мы поняли, что драки не избежать, мы вырубили их так, как нас учили. Четыре движения, четыре попадания. Я сломал коленную чашечку одному и руку второму. Николай ударил дважды, и два мешка с мясом осели на платформе. Мы перетащили их с платформы подальше и проводили брата Николая. А на следующий день за нами приехал наряд, который запихнул нас в “«козлика”» и отвез в тюрьму. Ну точней, в районный КПЗ, где нам выделили по отдельной камере. Просидели мы, правда, недолго, наверное, меньше суток. Потом у меня был долгий, практически душевный разговор с Майором Петренко Василием Николаевичем.

– Ну что же ты, Виктор, наделал? Герой ведь, медали вот какие у тебя, как же ты так?

– Я не знаю, как так вышло. Просто они нарывались, и пришлось им вдарить.

– Вы из четырех человек сделали четырех инвалидов, трое в больнице, видимо, надолго, один дома лежит.

– Ну простите, нас так научили.

– Да, понимаю, вы ведь в разведке в Афгане были?

– Да.

– Ну короче у вас теперь выбор небольшой: либо вы этапом сейчас пересыпаетесь в академию, где проходите дополнительное обучение, и уже из армии никуда не уходите, либо по этапу так же, но чуть северней и на дольше. Это предложение действует только в течение одних суток, и то благодаря вашей характеристике.

– Я согласен.

– Ишь ты какой быстрый, ты прямо обрадовался, как я посмотрю? А твой друг вот расстроился, хотя тоже не сильно. Но я вынужден вас этапировать в любом случае, в Москву поедете почтовым вагоном под охраной.

– Да мне побоку.

– Да мне тоже, но хочу я в Москву съездить, жена сапоги просит. А тут вы мне как манна небесная.

Вот так мы и попали в Мытищенскую военную академию внешней разведки. Нас таких, которые, понюхав пороха, попали в это образовательное учреждение, было на целую группу. Видимо, тут отцы-командиры понимали, что к чему, и не ставили нас рядом с людьми без боевого опыта. И преподавательский состав у нас отличался от общего потока. Нам читали практики, это были и деды с Великой Отечественной, и ветераны корейской и вьетнамских войн. И каждый читал свою дисциплину и рассказывал свои истории. Нашим командиром был Савченко Василий Дмитрич, полковник КГБ. Он вел нашу группу. Он рассказывал, чем мы отличаемся от других:

– Вам уже не нужно вдалбливать понятие важности исполнения приказа, вы уже понимаете ценность человеческой жизни. В общем, то, на что в других группах уходят годы шлифовки и отбора, вы уже прошли. Поэтому у вас и программа много короче.

Программа, может, была и короче, но она была очень насыщенной, мы занимались с утра до поздней ночи. А у меня еще были дополнительные языковые занятия. Полученные в той академии знания мне потом реально были очень полезны и на службе, и после нее. Я тогда освоил много теоретических знаний по поводу психотипов людей, из кого можно сложить нормальную команду, а кого нужно выкидывать. Разведчик это в первую очередь психолог, а уже во вторую это боец. Нас учили таким вещам, о которых лучше и не знать большинству граждан. Я до сих пор, по идее, личность, которой нельзя выезжать за границу, так как я являюсь носителем таких тайн, за которые надо было бы убить. Я вот помню одного нашего преподавателя, Пожарова Петра Алексеевича, который каждую свою лекцию начинал с фразы:

– То, что я жив, это просто чудо и халатность наших спецслужб, но зато у меня есть возможность делиться с вами знаниями. Вот я и думаю: стоит мне уйти из академии и все, не будет больше Петра на этой планете. Ну я бы точно бы себя приговорил бы.

Его лекции были самыми интересными с точки зрения художественного исполнения. Он не читал предмет, он рассказывал о своей жизни, обычно ему давали по два академических часа, которые он тратил без перерыва. Никто и не думал даже уходить на перемену или выходить в туалет, так интересны были его рассказы. История жизни этого человека поучительна сама по себе, но противоречит понятиям добра и зла обычного человека. Вообще, все, что связано с разведкой как таковой, лежит вне этого понятия. По-хорошему, тот, кто выживает в разведке, в понятии обычного человека это стопроцентный шизофреник. Мы реально ненормальные. Вот и Петр Алексеевич, он постоянно на это ссылался. Тогда я еще его не понимал так, как понимаю его сейчас, хоть та деревня, которую мы уничтожили, чтобы выманить Хасана из пещер, была в моей памяти острым пятном. Даже и у него таких пятен была масса:

– Нам тогда была поставлена задача любыми средствами и силами пробиться в ставку к Гитлеру, как это было сделать в тех условиях, не представлялось возможным. А если учесть, что мы действовали в окружении английской и американской разведки, которые были очень хорошо упакованы и денег у них было очень много. А мы были голытьбой, у молодой советской республики не было денег, их не было настолько, что нам приходилось работать, чтобы прокормить себя. В общем-то, именно этот факт и слепой случай помогли мне оказаться в ставке. Я устроился поваром в кафе, где проработал в течение года. Я, кстати, очень неплохой повар, так уж сложилось, что я хорошо готовлю, а в том кафе я проработал почти год. Хозяин кафе Томас Хелц работал со мной бок о бок. Я очень многому научился у Томаса в плане готовки, он был хорошим человеком. Немцы, они фанатики работы, работа у них как религия. Томас не был исключением, он работал в кафе больше всех, несмотря на то что был хозяином достаточно успешного и богатого заведения. Он стоял у плиты с раннего утра до позднего вечера. Он мог убрать посуду после гостей и помыть ее. Мне очень повезло, что я тогда поработал рядом с ним, так как все-таки не в одной разведшколе не могут передать дух другого народа. И в итоге именно благодаря Томасу я и попал в «Гнездо на утесе». Ну, конечно, не только благодаря ему, а еще и благодаря другой нашей команде, которая смогла вычислить одного из поваров, работавшего там, и устроить ему несчастный случай, а также подать идею найти хорошего повара из «простых смертных», и выбор пал на меня. Я проработал в этом месте до 1944 года, когда оно было ликвидировано.

Вот в таком стиле он нам и рассказывал про свою работу, в деталях и в подробностях: как они организовывали передачу информации, и как он ее добывал. Информации было очень много, вплоть до приказов об изменении в военной форме или о разработке нового вооружения. Петр Алексеевич рассказывал, как порой незначительные сведения, которые он краем уха цеплял от обедающих офицеров, меняли ход войны. Но вот что мне тогда еще запало в душу от его рассказов и что я потом испытал на собственной шкуре.

– Вы знаете, что самое тяжелое в работе разведчика? – с

просил он как-то на одной из своих лекций.


Мы начали высказывать свои предположения, кто что мог придумать. Как тяжело находиться на чужбине, как тяжело никому не верить. Он слушал нас с улыбкой, а когда наши версии закончились, он сказал:

– Самое тяжелое в работе разведчика – это остаться верным Родине.

Нас это тогда поразило, так как верность Родине у нас, желторотых юнцов, была чем-то навроде аксиомы, которую невозможно нарушить.

– Да-да-да, не смотрите на меня так. Это действительно самое тяжелое. Когда ты живешь в другой информационной среде и общаешься там, волей-неволей возникают вопросы, а на той ли стороне ты воюешь. Эти вопросы – самые тяжелые, на которые отвечать себе очень непросто. Сейчас, с высоты возраста, я могу себе сказать, что все, что я сделал, я сделал не зря. СССР должен был победить в той войне, и все, что сделано, было сделано правильно. Но тогда моим самым большим врагом был я сам. Я сомневался, что все, что я делаю, я делаю правильно. Я тогда думал, что это только у меня такие вот сомнения, но, когда я уже вернулся в СССР в апреле 1944 года и начал общаться с другими офицерами, я понял, что сомнения есть у всех. Все-таки, находясь в Германии и видя успехи немецкого народа в восстановлении собственной страны, очень сложно не проникнуться было этим духом и той информацией. Ведь не просто так немецкий народ любил Гитлера, так как именно при нем был колоссальный рост по всем направлениям в Германии. Немцы получили в те года то, что они умеют лучше всего, а именно работу! И не проникнуться духом великой Германии того времени было невозможно. И это было самым тяжелым, особенно до войны! Когда началась война, стало много проще…

Потом уже, гораздо позже, я понял, о чем он говорил. Тогда нам всем казалось, что старик бредит: как можно переживать за страну врага? Но мы слушали, ведь зачем-то отцы-командиры поставили его к нам преподавателем.

Еще одно из моих ярчайших воспоминаний – это Москва. Мне, – человеку, родившемуся в деревне, который из всех больших городов видел только Киев из окна вагона, – Москва предстала во всей своей красе. Я много раз потом бывал в Москве и в Санкт-Петербурге, но первая моя поездка в увольнение была самой запоминающейся. Нам выдали “«гражданку”», так как в форме было появляться нельзя, прочитали инструктаж, как себя вести, и разрешили быть свободными. Мы еще тогда получили денежное довольствие аж по двадцать пять рублей, несметные по тем временам деньги. И мы поехали на электричке до Курского вокзала.

Этот вокзал нас встретил несметным количеством народа, как нам тогда показалось. Я помню тот день в мельчайших подробностях, потом уже все, что было в Москве, как тусклой краской в памяти, а тот день, первый, был самым ярким. Я помню мороженое, которое мы купили на вокзале. По 8 копеек в бумажном стаканчике, фруктовое, которое нужно было кушать противной деревянной палочкой. Как мы шиканули и взяли такси “«Волгу”» ГАЗ-24 и за 3 рубля доехали до ВДНХ.

Я не знаю, как правильно пишутся мемуары и правильно ли я их пишу. Я просто ковыряю свою память и вытаскиваю те события, из которых и сложилась моя жизнь. Но вот читаю сейчас и понимаю, что одно из ярчайших воспоминаний моей молодости записать-то и невозможно, а в памяти висит вот та “«Волга”», с кожаными сиденьями и запахом масла и бензина, и это уникальный запах, которым пахли именно эти машины. Он отличался от ЗИЛов или от АЗЛК “«Москвич”». Но вот именно эта “«Волга”», первая в моей жизни, запомнилась мне в малейших деталях. Эти ручки, звуки, запахи. Нас было трое, Николай сел впереди, а я с Петром сзади. Меня поразило мягкое кожаное сиденье, в которое я прямо провалился. И потом движение по Садовому кольцу, троллейбус “«Б”», потом ВДНХ. Водитель улыбался, глядя на нас.

Мы гуляли и смотрели на фонтаны, потом стояли минут двадцать около ракеты “«Восток”», восхищаясь ее размером. И много, много мороженого. Ребята пили пиво, а я ел мороженое. Я не проходил мимо любого ларька, покупая все новые и новые порции. На следующий день я поплатился ангиной, но ни на секунду не жалел об этом. Потом мы ехали обратно домой, на метро.

Два года, проведенных в училище, были, наверное, самыми интересными годами в моей жизни. Точнее сказать, что моя жизнь началась четыре года назад, из которых я два года прожил в Афганистане, а два года – в подмосковной Балашихе. За два года я выучил четыре языка, точнее четыре диалекта фарси, и приобрел массу новых знаний и навыков. Вернее, это все были диалекты фарси, которые сильно отличались друг от друга. Мы много раз бывали в Москве, правда, через какое-то время наши появления в Москве кроме отдыха с увольнительными превратились еще и в занятия. Мы не сразу это поняли, но как-то перед выдачей одного из увольнительных наш командир Снегирь вдруг сказал:

– Детство ваше кончается, будьте осторожны.

Мы подумали, это очередное его нравоучение, и поехали отдыхать, как всегда, молодые и богатые пацаны. Но тот день, когда мы вернулись в часть, мы запомнили надолго. Я бы сказал, на всю нашу оставшуюся жизнь. Мы в этот раз решили отдохнуть в парке Горького, там было колесо обозрения и много чего удивительного для нас. И мы с Курского рванули на метро. Там, весело болтая, шли по Крымскому мосту, и уже на площади перед входом в парк произошло нечто, что сломало наше сознание навечно. На площади стояли три черных “«Волги”», на которые мы поначалу и не обратили внимания. Мы прошли мимо и уже почти дошли до входа в парк, как вдруг сзади мне на голову был одет мешок и я получил удар в основание черепа. Ускользающим сознанием я успел сообразить, что этому удару я сам уже обучился в совершенстве.

Очнулся я в полной темноте, подвешенный за больно связанные руки. Все тело болело, но меня не били. Тело болело от вывернутых рук и того, что я висел в этом положении, видимо, уже больше получаса. Руки были связаны очень хорошо, вырваться было невозможно. Я тогда висел и думал, как же так произошло, что нас вот так среди бела дня повязали практически в центре Москвы. Где мы сейчас находимся и что нам с этим делать?

Потом я услышал впереди какой-то шорох, и вдруг яркий свет загорелся впереди меня и раздался голос:

– Фамилия, имя, отчество, номер части?

– О чем вы, я не понимаю.

– Не надо валять дурочку, повторяю вопрос: фамилия, имя, отчество, номер части?

– Сапрыка Дмитрий Анатольевич, но ни в какой части я не служу.

Я понял, что, кто бы меня ни задержал, говорить про академию КГБ я не имею права ни при каких обстоятельствах. А Ф.И.О. я назвал из своего последнего занятия по запоминанию своих сценариев. Там я выбрал Ф.И.О. сам.

Дальше начался самый настоящий ужас. Меня кололи по-настоящему, ровно так же, как нас учили на занятиях, сейчас все это применялось ко мне. Меня били с чувством, с толком, с расстановкой, не оставляя синяков, но очень больно. Я понял, что убивать меня тут не будут и калечить тоже. Это была проверка, я понял это на втором заходе. Но я не понимал ни смысла, ни целей ее. Но в одном был уверен: ни при каких обстоятельствах я не должен называть своих правдивых данных. Поэтому я старался, как мог, выдумывая легенду на ходу. Сейчас я даже уже не могу вспомнить то, что я тогда плел. Меня сняли с крюка и усадили за стул, предложив чаю. По оперативным урокам я понимал, что это только начало, сейчас как бы дают поблажку, чтобы я расслабился. Потом меня опять повесили, опять били, потом опять сняли и опять предложили чаю. Но потом в камеру, где я был, зашел Снегирь.

– Ну теперь ты понял, что детство кончилось?

– Да, так это все занятие?

– В этот раз да, это была проверка, но ведь это могли быть и не наши. Теперь давай разбор полетов, где вы и как накосячили.

И Снегирь начал мне показывать фотографии и рассказывать, где и как нас вели и наблюдали. Фотки были прямо от выхода с части по всем нашим путям в Москве. Даже тот водитель, на той самой моей первой “«Волге”», оказался подставным лицом. И мы получили выговор за то, что говорили о службе в самой машине.

– Вы должны быть на полном контроле, где бы вы ни находились. Сейчас вас взяли в качестве оперативного урока, но могли бы взять и не мы.

– А кто бы нас смог взять тут, в Москве?

– А ты что, думаешь, некому? Если бы тебя тут ломали в этом подвале не мы, по щадящей программе, а ребята посерьезней, с целями совсем не образовательными, сколько бы ты тут выдержал?

– Ну я бы долго выдержал.

– Не хорохорься, ломали еще не таких, как ты, а гораздо крепче. Ты пойми, что есть у них это время, им не нужно спешить. А за два-три года можно стереть сознание у кого угодно.

– Два-три года?!

– Сейчас уже другая война, это тебе не Великая Отечественная, когда нужно срочно добыть информацию, это война, которая идет все время и будет идти всегда. Эта война шире границ конкретных государств и конкретных политических строев.

Он много мне тогда чего рассказывал, но что тогда действительно произошло, так это кончилось детство. Все следующие наши увольнительные и просто походы уже никогда не были просто так. Мы стали смотреть на любую машину и на любого человека, который шел впереди или шел позади. Тогда я только понял, как серьезно относились к нашей подготовке. В общем, все, что мы тогда считали увольнительными, на поверку оказалось оперативными занятиями в городской местности, после которых можно было запросто загреметь на “«губу”» или, еще хуже, попасть в подвал на крюк, на который мы и попадали, и потом опять-таки получить “«губу”». В тот первый раз мы еще два дня провели на “«губе”», так как количество взысканий превысило разумно допустимое, по словам Снегиря.

На “«губу”» нас посадили втроем, и двое суток мы обсуждали друг с другом, что мы увидели и как мы провалились. Как кого пытали, и кто сказал какую легенду. Потом я понял, что даже эта посадка на “«губу”» тоже была частью воспитательной работы. Николай больше всего переживал за то, что Снегирь его укорил: “«

Что ж ты не сбежал-то? У тебя ведь была возможность.

– Какая возможность?

– Твой узел на руках был с изъяном, ты не мог этого не заметить”».

– Вот что я ему мог возразить, ребят? А узел реально был с изъяном, я смог бы его снять сразу, но решил осмотреться, а Снегирь мне говорит: “«

Если выпадает шанс, им нужно пользоваться, поверь, второго шанса уже не будет. Можешь бежать? Беги!”»

А я ему говорю, но я, типа, не один же был? “«

А много ты им поможешь, пока висишь на крюке?”» Короче, укатал меня он, братцы, что ж мы, лохи такие. Ведь могли бы все себе испортить.

Вот в таком вот ключе мы и провели двое суток, обсуждая детали и стратегию дальнейшей жизни.

Второй год моих занятий отличался от первого. Там уже не было коллективных занятий и лекций, было существенно больше практики и занятий в небольших группах. Наша тройка, которая сложилась в самом начале обучения, не разбивалась. Иногда к нам добавляли одного-двух, потом убирали. Но занятия шли. Но правила становились все сложней и жестче. У нас были и настоящие, неучебные занятия, мы сами участвовали в наружке, и лучше всех из нас троих это получалось у Николая. У меня все дальше и дальше шли языки. Снегирь говорил:

– У тебя два пути: разведка и МИД, если надоест оперативная работа, то туда тебе сам бог велел идти.

Но в МИД я не попал, мой путь удивил меня самого, но все-таки дальше по порядку.


Потом было распределение. Про этот день в училище ходили легенды. Не удивлюсь, если все эти легенды придумали сами преподаватели. Но легенды ходили настолько разные, что “«распред”» можно получить прямо в трамвае на практическом занятии и чуть ли не на этом трамвае уехать в США для выполнения задания. Типа могут и в космос отправить на секретное задание, а могут и на Луну, могут в США. У меня, в общем-то, не было сомнений, что мое распределение будет на Ближнем Востоке, как, -собственно, и у всей нашей тройки, потому что все мы учились в той языковой группе.

Но день распределения как таковой и не наступил. Было несколько собеседований с разными странными личностями в течение недели, вна которых задавали разные, очень несвязные вопросы. А потом вдруг нашу тройку вызвали и вручили нам паспорта и билеты. Тогда же мы получили инструктаж. Нас направляли в Пакистан, где у каждого из нас была своя роль, но основной целью была разведка и поиск схем перемещения оружия и денег в сторону Афганистана. Добираться до Пакистана мы должны были разными путями, и каждый из нас должен был устроиться и выполнять свою задачу. У каждого из нас был свой связной с центром. В общем, система была совершенна. Никто не знал до конца всей цепочки и всех разведчиков. Наша группа была подобрана по полученным специализациям. Петр и Николай по легенде – турки, прибывшие как гастарбайтеры. Я по легенде был пакистанцем с Гилгилт-Балтистана, там достаточно часто встречались метисы арабов с корейцами, и моя внешность не сильно выделялась. Знание пушту и фарси делало меня очень ценным кадром. Петр получил специализацию взрывника, а Николай с трудом изъяснялся на фарси, но у него были лучшие показатели по наружному наблюдению. Он все время показывал лучшие оценки на занятиях в Москве и по обнаружению “«хвостов”», и по слежке. В общем-то, наша тройка была на все руки мастер.

Мы прощались с училищем и выслушали напутственные речи. Последним, с кем мы встретились, был Петр Алексеевич. Он нам всем пожал руки, как будто всех нас знает, в чем я лично сомневался, и сказал фразу, которая стала, как я бы сказал, одним из базовых моих воспоминаний:

– Ребята, запомните: все, что мы делаем, приносит пользу, даже если мы этого не осознаем. Именно в той сфере, в которой мы работаем, и есть истинная политика и истинная эволюция. И лучше быть в ней солдатом, чем не знать про нее вообще. И еще: никогда и ни при каких обстоятельствах не заводите семьи.


Пакистан


В Пакистане я прожилпять лет, в городе Пешавар – самая близкая точка к границе Афганистана, основной перевалочный пункт оружия в ту сторону и наркотиков в обратном направлении. Я много раз вспоминал слова Петра Алексеевича по поводу «не заводите семьи». Но как вот ее не завести? Ведь мы там провели огромное количество времени, а ведь это исламская страна. Вот как себе представляют работу разведчика? Сплошные погони, побеги и опасности? Да, все это, конечно, есть! Но вот я первые три года, проведенных в Пешаваре, проработал таксистом. Петр устроился в парикмахерскую, а вот Ваня попал в местный гараж в автосервисе. Были и скрытые, конечно, работы, но основная-то работа была самой, что называется, обычной, и в этой самой обычной работе мы проводили массу времени. А вот на скрытые работы как раз уходило очень немного времени поначалу. Когда я прибыл в Пешавар, на выделенные мне деньги я купил старую «Тойоту Короллу», которая и стала моим основным средством заработка. Мой связной свел меня с человеком, который за мзду выдал мне разрешение на работу. И так начались мои трудовые будни. Каждое утро я начинал на площадке рядом с магазином недалеко от квартиры, где я жил, ну а оттуда, в зависимости от желаний клиентов, я курсировал весь день по городу и вечером приезжал в свою квартиру. Первый год я только этим и занимался, заводя знакомства среди таксистов, собирая информацию и становясь своим. Я гонял по улицам, узнавая город, и общался с таксистами. Мне удалось очень сильно подружиться с местными, до того, что я в итоге женился на девушке Зарине, которая была младшей дочерью Заура. Заур – личность незаурядная, он что-то вроде местного королька, которому все платили процент от своих доходов. Мое первое знакомство с ним нельзя было назвать приятным. Я не знал местных правил и спокойно таксовал первый месяц, ни о чем не думая. Но в один из дней ко мне подошли какие-то ребятки, постучали пальчиком в окно и без прелюдий выпалили:

– Гони бабки!

Я немного ошалел от наглости подошедших ко мне:

– Какие бабки?

– Ты Зауру денег должен.

– Кому?

– Зауру, он тут главный. Ты месяц тут работал?

– Да.

– Вот, с тебя деньги.

– Но я не знал ничего о деньгах.

Ребята переглянулись и сели в машину сзади и справа от меня. Но вели они себя уже более спокойно.

– Поехали, мы тебя к нему отвезем.

– Поехали.

Мы поехали в старый город, где около одного из особняков меня проводили внутрь. Что меня там поразило, так это прохлада внутри этого дома. Кондиционеры тогда были не просто предметом роскоши, а чем-то почти космическим. И тут, в этом доме, явно везде витал призрак показной роскоши. На полах и стенах висели ковры. Мы вошли в зал, где я приготовился увидеть как минимум шейха, над которым в обязательном порядке должен стоять негр с опахалом. Но в зале оказалось немного проще: был стол, вокруг которого пуфики.

– Снимай обувь, –ты в доме Заура.

Я послушался и снял туфли, которые я тут носил. И через минуту я увидел Заура. Мужчина лет пятидесяти, с бородой, не толстый, не худой. Точнее, полный он тогда был, но он сильно беспокоился за то, что все время набирал вес, и постоянно пытался похудеть, чтобы быть в форме. И иногда это ему удавалось. В ту нашу первую встречу он был в том состоянии потери формы, и потому пил много чая и старался как можно меньше кушать, о чем он мне сразу и сообщил.

– Тебя как зовут, сынок? – с

просил он меня.

– Ван, – ответил я.

Мои документы в то время были на имя Ван и фамилию Цой. Так, по легенде я был метисом корейца и араба. К тому времени, кроме моих синих глаз и моей матери-хохлушки, все остальное полностью соответствовало моей внешности. Но, как я понял, даже голубые глаза хоть и были редким явлением, но все же встречались как раз у метисов.

– Ты знаешь, кто я? – продолжил Заур наш разговор.

– Простите, но нет.

– Я тут главный в этом городе, самый главный, ты должен был прийти ко мне, когда приехал в наш город, и сказать: “«Заур, я приехал в твой город и хочу работать”», – и я бы тебе все сразу объяснил. А ты вот приехал и не пришел ко мне, и начал вот работать в такси, и денег платить не хочешь.

– Я не говорил, что я не хочу платить, – начал я оправдываться, – я просто не знал порядков, а никто мне не рассказал про такого уважаемого господина, как вы, Заур. Я готов заплатить и в будущем не нарушать ваших правил, – я старался быть максимально искренним и в процессе разговора даже приложил руку к сердцу. Видимо, моя лесть и выбранный тон задели сердце Заура, так как он явно смягчился:

– Какой вежливый и умный молодой человек. Н у раз ты не возражаешь против наших правил, садись за стол, мы будем пить чай. Извини, у меня сейчас диета, и, чтобы не искушать себя, будет только голый чай. Садись.

Он жестом пригласил меня сесть за стол, и я сел. А в зал вошла девушка, которая принесла большой чайник чая и две чашки, екуда налила нам чай. Девушка была одета по мусульманскому обычаю, но с открытым лицом, что означало, что она не замужем.

– Это моя младшая дочка Зарина, – представил Заур. Зарине он меня представлять не стал. Мне приглянулась девушка, видимо, и ей я понравился. Я улыбнулся ей тогда открыто, а она, смутившись, ушла из комнаты, где сидели мужчины.

Заур, видимо, тогда еще приметил мой взгляд на Зарину. Как я узнал позже, она была тоже метиской, от второй жены Заура, которая была ккореянкой. И он никак не мог выдать ее замуж, так как метисы тут считались людьми второго сорта. Но поскольку я тоже был метисом и тоже наполовину корейцем, он решил присмотреться ко мне внимательней.

– Ты вежливый и воспитанный молодой человек, приходи ко мне сам с деньгами раз в неделю, мы будем пить с тобой чай.

Связь с Зауром была, что называется, очень ценной в моей оперативной работе, так как я мог за этим самым чаем обсуждать с ним слухи, которые я узнавал от таксистской братии, и входить в доверие, чем я, в общем-то, и занимался. А Заур, в свою очередь, присматривался ко мне и, как я понял, мечтал сделать меня своим зятем. Я, в общем-то, не был сильно против, так как Зарина мне нравилась. И общение с Зауром мне было полезно. Но все-таки я был всего лишь таксистом и чужаком, а он – благородный дон. И потому он не торопился, пока одно событие не изменило мой социальный статус и в его глазах, и в городе в целом. В одно из моих посещений Заура я застал его в очень гнусном расположении духа, я зашел в чайный зал и услышал:

– Сын шакала, тварь. Я убью тебя. Видит Аллах, я не хотел, но я тебя убью, – х

одил он по залу и ругался. Я присел на пуфик и спросил:

– Что случилось, Заур?

Он увидел меня и выпалил:

– Мне угрожает этот шайтан Мухамед, его выгнали из Лахора, и он решил тут потеснить меня. Как я его ненавижу!

Мухамед тоже из царьков, который проиграл битву за свою территорию в другой части Пакистана и был изгнан оттуда местными кланами. По несчастью, он имел родственные связи в Пешаваре, и потому решил осесть тут. Ну и, естественно, начал делить пирог доходов, принадлежащий тут Зауру, который был сильно недоволен этим фактом. Вот в этот самый момент Заур и выпалил:

– Ван, если ты убьешь его, я выдам за тебя дочь и отдам тебе весь доход от такси в городе.

Заур тогда ляпнул это в сердцах, а я вот зацепился тогда за его слова и, задумавшись, сказал:

– Но мне еще нужно будет немного денег.

Заур онемел от моей наглости и переспросил:

– Денег?

– Ну да, нужно будет подкупить кое-что, я же не смогу убить его голыми руками.

– А ты сможешь убить его? Ты – молодой щенок, ты понимаешь, кто это такой и какие силы за ним стоят, какая у него охрана?

– Я могу попробовать, я много-то денег сразу не прошу, только на затраты.

У меня в голове созрел план достаточно быстро, и я решил, чем черт не шутит? Стать зятем главного бандита в городе, в общем-то, неплохая идея. Ну а убить какого-то другого более жирного бандита не такой уж и большой грех. Вечером того же дня мы встретились с Петром и Николаем и разработали план. Мы решили заложить взрывчатку с радиоуправлением в автомобиль Мухамеда. Оперативные данные по его перемещению и проживанию мы достали достаточно быстро. Мухамед был новичком в Пешаваре, и потому одной из самых обсуждаемых личностей в этом небольшом городе. И когда я назначил встречу нашей тройке, ребята уже владели большим количеством информации, а недостающие звенья мне добавил Заур. Необходимый боевой запас у нас был в достатке, хоть и требовалось время на то, чтобы привести его в боевой режим. Еще мы решили, что взорвать его лучше тогда, когда он будет уже в своем доме.

Когда уже все было сделано, и дом Мухамеда взлетел на воздух со всей прислугой и всеми боевиками, я подумал, а не перестарались ли мы. Уж больно значительный оказался фейерверк, видимо, в самом доме тоже хранился значительный запас оружия и взрывчатки. По крайней мере, местная полиция в своем отчете так и написала, что произошла самопроизвольная детонация незаконной взрывчатки. Но вот Заур, конечно, был поражен больше всех.

– Как ты смог это сделать, Ван? Ты кто вообще такой?

– Я просто таксист, выросший в определенных условиях.

– Ты разнес его дом, целиком.

Но Заур все-таки больше радовался, нельзя было сказать, что подобные разборки в то время были такой уж редкостью. В Пакистане было очень много оружия, взрывчатки и снарядов со всего мира. В соседней стране шла война, и снабжение шло через Пакистан. И местные бароны часто устраивали между собой разборки с применением порой даже небольших армий.

Заур сдержал свое слово и отдал за меня Зарину. Свадьбу мы играли по всем местным традициям. Родственников было огромное количество. Правда, все родственники со стороны Заура. Потом была первая брачная ночь. Зарина была девственницей, а я хоть уже и имел опыт в этом вопросе, но тоже не сильно понимал, как все сделать правильно. Потому первая наша ночь была ужасной. У нас ничего не получилось, и Зарина проплакала до утра, повторяя:

– Я плохая жена, я плохая женщина, ты бросишь меня.

Но все-таки мы вдвоем успокоились, и у нас все получилось. И я впервые в своей жизни познал, что же такое семья. Зарина старалась как могла, меня всегда ждал дома домашний ужин, уют и секс. Мы обрастали простыми вещами – домашним хламом. Тогда моя жизнь действительно стала другой, такой жизни у меня не было ни до, ни после Пакистана. Там у меня была настоящая семья. У меня есть даже дети, сын и дочка. Сколько им сейчас лет и как они там живут – сколько раз я хотел выяснить, но каждый раз я принимал решение, что все же им безопасней без меня. Сейчас вот я вспомнил, как жил тогда с ней, и прямо слезы на глаза навернулись. Но лучше все-таки все по порядку.

Заур очень приблизил меня, и хоть я продолжал работать таксистом, у меня стало достаточно много денег. Заур ввел меня в курс дела по маршрутам движения очень многих грузов. А это то, что мне было нужно, я собирал сведения, структурировал их и передавал в центр. Что было с ними дальше, мне было неведомо, так как приказов я не получал. Связной только передавал что-то вроде “«

Вам объявлена благодарность”» или “«Вам присвоено внеочередное звание”», ч

то меня, в общем-то, радовало, но не настолько. Я делал свою работу, я помогал Зауру. Помогал во всех смыслах этого слова, я практически стал правой рукой Заура. Даже можно сказать, что я был ему другом, а он был моим другом. Я вспоминал слова Петра Алексеевича, что самое тяжелое это оставаться верным делу и родине. Сейчас я это понимал – спустя три года СССР со всеми его войнами стал для меня таким далеким и непонятным. Тут мы находились совсем в другой информационной среде, та война, которая шла тут, она не имела ни малейшей связи с той войной, которую вел Советский Союз в Афганистане. Тут была совсем другая философия жизни и совсем другой информационный фон. К тому же у нашего руководства, видимо, не было целей пресекать потоки наркотиков и оружия, они просто получали данную информацию, и что с ней происходило дальше, для нас было закрыто. И потому иногда казалось, что мы тут как будто лишние и никому не нужные персонажи.

А жизнь кипела вокруг и развивалась. Петр построил свою парикмахерскую, в которой стал владельцем. Николай открыл свой автосервис. Ну а я построил свой дом и родил сына. У меня был счет в банке, на котором уже накопилась приличная сумма денег. На третий год я перестал уже делать вид, что я таксист, и просто занимался контролем всего такси в городе. С нашей тройкой мы встречались всегда с сохранением полной конфиденциальности. Когда мы втроем обнаружили за собой слежку, мы все были сильно удивлены. Но в один прекрасный день мы вдруг выявили, что за нами следят. Как и положено сразу в таких случаях, мы прекратили полное взаимодействие друг с другом, и каждый пытался выяснить, кто же следит за ним. Я свой “«хвост”» выловил спустя неделю. Я выманил его в квартал, где были небольшие дома, вокруг которых можно было обойти, я видел его и свернул в переулок, с расчетом на то, чтобы оказаться позади него, прямо рядом с моей машиной, которую я туда предварительно и поставил. Я “«выключил”» его, осторожно положил в багажник и поехал в одно из мест Заура, которые были приспособлены именно для таких вот допросов или содержания людей. Это был молодой парень, по виду араб. Я вынул его и отнес в подвал, где связал и подвесил на крюк. И пошел пить чай. Дом на окраине Пешавара был пустым, но тут был минимальный набор продуктов и минимальные условия для проживания. Таких штаб-квартир у Заура было много, некоторые использовались для остановки курьеров, некоторые – для размещения почетных гостей, ну а этот – для содержания не очень почетных и иногда нежелательных. Я спокойно пил чай и ждал, когда мой гость придет в себя. По опыту я понимал, чтобы с ним было лучше всего разговаривать, нужно было дать ему повисеть какое-то время, чтобы он побыл наедине со своими мыслями, когда фантазия все делает за тебя. У меня было даже желание уехать и вернуться на следующей день, чтобы клиент был уже совсем готовым. Но я решил все-таки задать первый вопрос сразу, а потом уже оставить на выморозку.

Когда я спустился в подвал и хотел было начать задавать вопросы, парень вдруг выпалил на чистейшем русском:

– Виктор, вы не убивайте меня, пожалуйста.

Меня фраза на русском убила, так как меньше всего я ожидал, что за мной следят свои же, но колоться сразу на русском я не стал и потому сказал на пушту:

– О чем вы говорите? Я вас не понимаю.

– Виктор, не валяйте дурака, вы прекрасно меня понимаете, – ответил парень на пушту.

– Кто вы такой и что вам надо? – выходить из образа пакистанского мафиози я не собирался, так как никаких данных у меня о встрече не было, да и то, что за мной следили наши, не добавляло мне уверенности в себе.

– Виктор, меня за вами Добрыня послал, он велел…

Вот тут я уже не выдержал и удивился по-русски:

– Кто?!

– Добрыня, ваш командир. Он предупреждал, что скорей всего наша слежка так и закончится, он вас так проверял, растеряли вы навыки или нет, он ждет вас…

Он назвал мне место, где меня ждет Добрыня. И я, оставив парня висеть на крюке, поехал в указанное место. Я выполнил все меры предосторожности, оставил машину за два квартала от места, куда мне нужно было прибыть. Это была местная таверна, на окраине Пешавара, я тут не был ни разу, да и сам район этот знал не очень, так как тут такси практически не использовали. Таверна представляла из себя старую деревянную сарайку, перед которой стояли столы под навесами, с пуфиками, на пересечении пеших улиц. Народу было немного, но с точки зрения правильно выбранной позиции я отдал должное. Подойти к этому месту незамеченным было невозможно. Добрыня увидел меня сразу, как только я свернул на улицу, ведущую на перекресток. Позицию он выбрал правильную и толковую. На концах улицы наверняка были его люди, и я попал сразу, как только вышел на эту улицу. Я Добрыню увидел тоже практически сразу, и Николая, который сидел с ним на пуфике. Нехорошее предчувствие зашевелилось внутри меня, но делать уже было нечего, и я пошел ему навстречу.

Добрыня улыбался всем своим лицом, а я шел по улице навстречу ему, буквально морщась от неприятного предчувствия.

– Здорово, Змей, – поприветствовал он меня, показывая на место рядом, чтобы я присел. –

Сейчас еще третий ваш должен подоспеть, и тогда уже поговорим не торопясь. С ребятами-то моими что?

– Живой твой арабчонок, висит у меня в подвале на крюке, – сказал я немного, наверное, недобро, так как Добрыня нахмурился и сказал:

– Ну буде тебе, Змей, ну что ты такой насупленный? Дай я тебя обниму.

Добрыня встал и захватил меня своими огромными ручищами в объятья. Если бы мы встретились с ним в России, я бы, наверное, был рад еще больше него. Но тут, в другой стране, работая под прикрытием, разговор на русском и обнимашки с человеком, который может спалить всю мою легенду и раскрыть всю нашу тройку, были совсем неправильными.

– Не бойся, Змей, тут все чисто, вся улица проверена и везде мои люди. Так что все путем. А вот и третий ваш.

В конце улицы показался Петр, он Добрыню не знал, но, увидев нас, явно успокоился и пошел нам навстречу. Он подошел и сел рядом.

– Ну вот все и вместе, орлы мои. Рад всех вас видеть живыми и в добром здравии. У меня к вам деловое предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Петр, поморщившись, сказал:

– То есть даже если захотим, то не сможем?

– Ну если сильно захотите, то, конечно, вы сможете отказаться, но я бы сильно не рекомендовал вам этого делать.

Добрыня явно был в очень добром расположении духа и прямо сиял от удовольствия.

– Тебя Петром же звать? – спросил он.

– Да, Петром.

– Мой индус-то живой?

– Живой, на крюке в подвале у меня.

– Ну хорошо, они хорошие ребята, но молодые еще, неопытные. Ну а я хотел проверить, как у вас тут с хваткой, ну заодно досье на вас тут пособирать, чтобы вы своего командира не подставили ненароком. Ты, Змей, тут, конечно, увяз на всю длину своего змеиного хвоста, да и вы тоже не сильно от него отстали. Как ты уходить-то будешь, Змей? Приказ-то придет, и жену бросишь?

Добрыня бил в самое болезненное для меня. Не проходило и дня, чтобы я не думал про это.

– К чему ты все это? Мы плохо выполняем поставленные задачи? Или есть какие-то нарекания?

– Успокойтесь, я сейчас тут, можно сказать, как частное лицо. К вашему основному заданию я не имею ни малейшего отношения, и тут я нахожусь совсем с другой целью. Мало того, я постарался сделать все, чтобы скрыть нашу с вами встречу и подготовить ее максимально скрытно. Кстати, за тобой, – он показал на Петра, – Ми-6 следит, где-то ты прокололся, но пока что на вас двоих не вышли.

– То есть кроме твоих еще кто-то следит?

– Ну за тобой, Змей, сейчас кто только не следит, ты, конечно, уникум, стать зятем главаря местной мафии, ты на карандаше у всех. Но оперативного наблюдения за тобой нет, а вот за Петром следят, но, скорей всего, из-за кого-то из твоей клиентуры.

– Давайте не будем сейчас про это, – перебил его Петр, – ведь это не имеет отношения к нашей с вами встрече?

– Нет, не имеет. Наша встреча, она связана с тем маленьким дельцем, которое мы в Афганистане провернули. Меня комиссовали по ранению сразу после вашего дембеля, вот.

Добрыня поднял рубашку и показал зажившую рану на правом легком.

– Спасибо врачам, вытащили меня с того света, можно сказать, хотя, может, и зря вытащили. То, что в нашей родной стране сейчас происходит, ни в сказке сказать, ни пером описать. Так-то мне пенсию аж в триста рублей положили, да еще и государственные заказы с обязательной бутылочкой водочки каждую неделю приносят. Очень они хотели, чтобы я спился и не видел ничего, я бы и спился, если бы не тот ящичек с семью миллионами долларов, который мы с вами в той пещерке-то спрятали. Эта самая мысль меня и вытащила со дна бутылочки, в которую я с такой радостью начал забираться. Я пытался вернуться в Афганистан по службе, но врачи поставили мне крест на карьере военного, как и вообще на карьере. У меня теперь одно легкое, и уже так легко в полной нагрузке мне не пробежать с десяток километров.

– А что, легкое удалили?

– Порезали за милую душу, так что не удивляйтесь, если буду сопеть как паровоз, такую тушу, как мою, очень непросто кислородом запитать. Но это все не так страшно, и если будут деньги и правильные врачи, я еще могу очень долго по этому белому свету топать. Вот, в общем-то, почему я и тут. Я собрал своих друзей, пообещал им вознаграждение, и пришлось нарушить законы нашей великой необъятной родины, и оказался я в Пакистане. Тут я случайно узнал про тебя, Змей, и подумал, ведь нечестно будет самому-то все семь миллионов-то забрать, все-таки вы-то там тоже в доле. В общем, предлагаю вам как старым боевым товарищам по 0,5 миллиона в руки и покрытие издержек. Тебе, Змей, детей своих обеспечить хватит, ну и вам будет на что девушкам конфетки покупать, когда на гражданку вернетесь. К тому моменту, когда вы вернетесь, денежки, судя по всему, будут иметь очень большой смысл.

Сейчас я понимаю, что Добрыня говорил правду, и он тогда понимал, что на просторах нашей необъятной родины уже начались процессы, которые приведут к ее разрушению. Это был период перестройки, который до нас доходил только слухами из внешних СМИ, мы в Пакистан уехали как раз в период тотальной гибели генсеков. А отсюда, из Пакистана, все выглядело как-то иначе. Но слова Добрыни тогда резали нас по живому, но тем не менее мы понимали, что отказать хоть бывшему, но командиру в его просьбе мы не могли. Ну и перспектива жить хорошо, имея за душой по половине миллиона долларов, была вполне себе заманчивой. В общем, мы тогда все вопросы порешали, я пошел договариваться с Зауром о необходимости безопасного прохода на территорию Афганистана. Николай должен был достать достойный транспорт. А Петру нужно было решить вопросы с нашими документами, внешним видом и продовольствием.

Самый тяжелый разговор, который тогда у меня состоялся, это разговор с Зариной. От женского взгляда не смогло укрыться, что у меня что-то произошло. Но что самое страшное, мое настроение она восприняла строго на свой счет и долго выпытывала у меня, что же произошло. Но рассказать ей правду было невозможно, а придумать какую-то правдоподобную легенду я не мог. Итог разговора с мусульманской женщиной меня поразил: она сказала, что я, чтобы не сходил с ума, должен найти себе вторую молодую жену. На что я, конечно, ответил, что мне моей Зарины и одной выше крыши, чем я ее и успокоил.

После тяжелейшего разговора с Зариной мне предстоял еще более тяжелый разговор с Зауром. Ему я решил выдать напрямую, что у меня дельце, которое пахнет хорошими деньгами, и что мне нужен хороший проводник и надежные документы.

– Зачем тебе это, Ван? Тебе не хватает денег? Давай я тебе дам еще денег!

– Ну тут такое дело, я уже не могу отказаться.

– Скажи мне, и я разберусь с теми, с кем ты там договорился.

– Тут дело чести.

– В смерти чести нету, а ты мне нужен живой.

Больше часа наш разговор строился в таком стиле, но в итоге мне удалось убедить Заура, и он дал мне и проводника, и все основные контакты, которые понадобятся в пути, и пожелал мне удачи.

Конечно, все эти незапланированные перемещения по территории Афганистана не могли пройти незамеченными с нашими связными, поэтому мы продумали легенду, что пошли на разведку, так как выявили новый коридор в трехстах километрах к югу от Пешавара и вынуждены действовать оперативно. Хотя Добрыня говорил, что все эти наши отчеты сейчас уже никто не читает, так как, по его мнению, вся разведка сейчас парализована.

– Эти старые деды совсем из ума выжили, они только и бьются что на бумаге. Сама работа уже никого не интересует! Ох отольются кошке мышкины слезки.

Ох как прав был тогда Добрыня, нужно мне было слушать его, брать Зарину и детей и уезжать, разыграв свою смерть. Но я был офицером, и как бы это ни было смешно мне самому, сейчас я был верен присяге и родине и верил еще в дружбу и командиров.

Мы выехали через три дня, через день мы встретили проводника и дальше шли уже по тем тропам, по которым он нас вез. Выглядели мы как “«духи”», и поэтому встреча с нашей армией нам угрожала больше, чем с местными. Но мы ехали в открытом пикапе, без оружия в руках, и при виде “«вертушки”» останавливали машину и выходили с поднятыми руками, показывая, что не вооружены. Оружие было в специальных люках автомобиля, которые были хорошо спрятаны. Мы проехали несколько блокпостов с досмотрами, где нас досматривали и пропускали. Солдаты – срочники армии СССР, молодые и глупые. Наш проводник боялся только, что мы нарвемся на посты с собаками, так как собака, если она натаскана на оружие, даст повод осматривать наши машины более досконально. Но в пути нам везло, мы проехали практически до конца маршрута без приключений. Афганистан не изменился за пять лет, тут все было по-прежнему. На мой вопрос Добрыня с усмешкой ответил:

– Афганистан не изменялся за последние двести лет, и вряд ли СССР сможет что-то тут изменить, скорей сам СССР может погибнуть, чем тут что-то изменится.

– Что, настолько все плохо?

– Ну будет возможность почитать историю образования этого государства даже по Большой советской энциклопедии, не поленись, почитай, даже Пакистан – это центр мира по сравнению с этим государством.

– Да нам давали исторические сведения, страна беглых рабов и бандитов.

– Ну вот видишь, все знаешь, и поверь: тут пока что ничего не изменилось, и эта война бессмысленна, нас сюда втащили за уши, а точней за глупость наших правителей.

Все, что говорил тогда Добрыня, я понял спустя небольшое время на собственной шкуре. Но буквально через несколько часов после нашего разговора моя вера в людей и командиров умерла навсегда. Всю дорогу меня терзало смутное сомнение, поэтому кроме оружия, которое было у нас с собой, у меня были метательные ножи, которые крепились на внутренней стороне запястья. Эти ножи мне подарил Заур на годовщину свадьбы со словами, что когда-нибудь они могут спасти мне жизнь. И показал мне свои, что он их никогда не снимает и никому не показывает, кроме людей, которым верит, как мне. Я не носил эти ножи постоянно, как Заур, так как не очень любил этот вид оружия, но вот именно в этот раз я их одел. И именно это спасло жизнь мне, как и предсказывал Заур, и не только мне, но и Николаю, правда, к сожалению, мы потеряли Петра.

Гибель моей веры в людей произошла одновременно с гибелью Петра. Когда мы нашли пещеру, вынесли из нее ящик с деньгами и понесли его к пикапу, я заметил движение Добрыни к кобуре и понял, что происходит. За время, пока летел первый нож, он успел выстрелить четыре раза и три пули попали в головы троих. Двух его людей и Петра. Четвертая пуля была выпущена в тот момент, когда нож уже входил в горло Добрыни, и потому он чуть дернул рукой, это спасло жизнь Николаю. Пуля вошла в плечо правой руки. Еще один из людей Добрыни, видимо, знал о его планах, так как тоже тянулся за пистолетом. Второй нож воткнулся в его горло прежде, чем он успел это сделать. Николай недоуменно схватился за плечо, смотря на пять трупов, которые лежали рядом с пикапом. Проводник, который в это время сидел за рулем, выскочил с автоматом и тоже застыл в недоумении.

– Что это было? – с

просил Николай, удивлено глядя на трупы. Боль еще не накатила до его мозга, и он был просто удивлен.

– Да все очень просто, мы уже перестали быть нужными, а семь плохо делится на такое количество народу. А я еще думаю, зачем он вторую машину оставил на въезде в долину. Он не собирался ни с кем делиться.

– Вот падла, – сказал Николай и осел, прижавшись спиной к пикапу, стараясь рукой зажать рану, из которой толчками текла кровь.

Я перевязал его и вколол пирамидон из аптечки, чтобы он не потерял сознание от болевого шока. И мы вдвоем с проводником похоронили всех в той же пещере, в которой до этого лежали деньги.

Мы вернулись в Пакистан другой дорогой, оставив людей Добрыни в другой машине в ожидании и недоумении. Про себя я решил, что вряд ли Добрыня оставил бы их в живых, так как он наверняка бы решил замести следы. А я вот решил не трогать их, и, может, именно это оказалось для меня фатальным. Хотя, может, последующие события и не были никак связаны с ними. Но просто дальше моя судьба свернула совсем наперекосяк. Я вернулся в Пакистан и отправил Николая на родину, согласовав с ним легенду, как погиб Петр и где он получил ранение. В нашей легенде, естественно, не было и слова про Добрыню и его людей и про доллары. По долларам я обещал поделиться с Николаем, когда у нас будет такая возможность. Но моему обещанию не суждено было сбыться. Но про это позже. Я спрятал эти доллары в тайнике, а часть отдал Зауру, на что Заур спросил меня:

– Где ты взял эти деньги?

– Это деньги американцев, которыми они финансировали “«духов”» в Афганистане, мы их перехватили.

– Это плохие деньги, Ван! Они меченые все, если они всплывут, мы получим очень могущественного врага. Их нужно отмывать.

Заур был прав, и потому я отдал ему два миллиона с просьбой заняться их отмыванием. А через две недели после моего возращения в Пакистан меня арестовали и посадили в мешок. Мне не предъявили ни единого обвинения, со мной не разговаривали и не вели допросов. Просто в одной прекрасное утро за мной пришли четыре человека, надели мне наручники и отвезли в тюрьму Пешавара, где посадили в одиночную камеру. В которой я сидел год. Я провел год в каменном мешке, без возможности общения. Один раз в сутки в железной двери открывалась дверь, и безмолвный охранник ставил мне еду. Наверное, если писать про этот год, то можно написать отдельную книгу или, точней, инструкцию, о том, как не сойти с ума, находясь с самим собой в течение длительного периода времени. Что я только не делал, чтобы не сойти с ума. Я вспоминал все книги, которые когда-либо прочитал. Я вспоминал всю свою жизнь от начала до конца. Я переживал каждый момент своей жизни. Но заключение мое прекратилось так же неожиданно и молча, как и началось. В камеру вошли четверо, мне надели наручники на руки и ноги, одели мешок на голову и увезли. Я тогда был уверен, что меня везут на смерть. Я ехал и думал, что же там, после смерти. Страха я не испытывал, так как после года в полном одиночестве смерть мне уже казалась хорошим выходом. Я уже планировал разбить голову о стену самостоятельно, еще бы пара дней, и я осуществил бы задуманное.

Но меня не расстреляли и не повесили, меня долго везли, потом посадили в самолет…


Перестройка – Гластность – Горбачев


В самолете с меня сняли мешок и сняли наручники.

– Приветствую вас, Виктор Сергеевич, – п

оздоровался со мной молодой человек.


Я был в грузовом самолете, и самолет явно выруливал на взлетную полосу. Глаза резануло от света, так как в течение года я привык к полумраку камеры, а мешок, который мне натянули, тоже был из очень плотной ткани. Точней глаза не просто резануло, а они просто отказались видеть. Когда с меня сняли мешок, в глазах повисло белое яркое пятно, через которое я не видел ничего. Мозг не мог переварить информацию, от которой он явно отвык. Но минут через двадцать я начал различать контуры и фигуру рядом. Первая фраза, которую я произнес:

– Куда мы летим?

– В Москву, Внуково.

– А что со мной было?

– Вас раскрыли и арестовали. К сожалению, вы не очень чисто вывели напарника своего, и вас вычислили. К сожалению, из-за неразберихи в главке, вас не сразу смогли выменять. Но вам повезло, что вас не расстреляли. Хотя тут не в везении дело, а в содействии вашего тестя Заура.

– А что с ним?

– Ну, с ним все в порядке, и с женой вашей все хорошо, но я думаю, что больше вы их никогда не увидите. Вы теперь персона нон грата, и ваше фото есть во всех таможенных базах.

Этот молодой человек, я даже не запомнил его Ф.И.О. и звание, был консулом в Пакистане, и он меня сопровождал до Москвы. Я не просто был разоблаченным офицером, я еще и был подозреваемым в государственной измене на родине. И хоть мне не одевали наручников и относились с уважением, три месяца меня держали в оперативной квартире с каждодневными допросами. Может быть, если бы меня задержали на год раньше, все бы закончилось гораздо хуже, но это был 1990 год, период, когда СССР трещал по швам, а руководство было полностью парализовано. Но система еще работала, так что мое дело провели полностью, но ковырять сильно не стали. Поэтому мне вручили мою сберкнижку, на которой была очень приличная сумма денег, дали пенсионное удостоверение, вручили парадную форму с орденами и отпустили на все четыре стороны. Я помню, как я вышел в этой самой форме майора в Москве на улице Мосфильмовская, где была квартира, и встал в недоумении. Что делать и куда мне двигаться? Денег на книжке у меня было, по тем временам, очень много, так как я до сегодняшнего дня был на службе и на моей книжке было двадцать пять тысяч рублей, безумные деньги по тому времени. Хотя купить на эти деньги было нечего. Но тогда мне казалось, что это космические деньги и я миллионер. Я снял пятьсот рублей в сберкассе и пошел кутить по Москве. Потом уехал в Киев и там прожил почти месяц. Но потом мне все это надоело, и я поехал в Канев и приехал в Бобрицы. На месте дома моих родителей было пепелище, а вот дом Николая, наоборот, был перестроен. Я зашел к нему в гости и был рад встрече с ним. Николай за год успел обзавестись семьей, жениться, и жена его уже бегала с маленьким Иваном на руках. Как и говорил Добрыня, государство делало все, чтобы мы успокоились и мирно спивались. Николай следовал заветам государства и в день моего приезда нажрался до поросячьего визга. А я как не пил, так и не мог пить. Когда из Николая полезло пьяное говно и обвинение и меня, и страны, и всех на свете во всем, я его вырубил и уложил спать.

Я занялся строительством дома, на месте участка дома моих родителей. Стройка в те времена была увлекательным занятием по поиску материалов. Деньги реально ничего не значили, но вот мои корочки КГБ помогали существенно лучше. Я достал кирпич, цемент и пиломатериалы, и мы вдвоем с Николаем начали строить. Николай был очень рад подвернувшемуся делу и даже бросил пить на время. Правда, хватило его на три месяца, пока мы строили коробку под крышу. А потом он все-таки сорвался. Этому способствовало то, что бесплатная бутылка водки вместе с моим пайком достигла критической массы в его запасах. И когда мы положили последний лист железа на крышу, он решил это отметить. И загудел на две недели. Я не возражал и не мешал ему в этом процессе. Пока он гудел, я искал окна, двери и материалы для внутренней отделки.

А страна тогда кипела и бурлила, шли серьезные процессы, телевизор включать было страшно, так как со всех каналов лилось непонятно что. Но я в то время был в надломе, мне не хотелось вообще ничего понимать. Я фокусировался на своем доме так, как будто это была моя действительная цель. Но на самом деле больше всего на свете я тогда мечтал вернуться к Зарине и к своей семье. Но это было невозможно, от слова невозможно совсем. Пластической хирургии в то время в СССР не было, а та, что была, была вся еще под контролем КГБ. А мое фото реально было во всех таможенных базах, и выезд был невозможным. Я даже не мог ей написать письмо или телеграмму, и поэтому я отвлекался как мог. Я строил дом и старался думать только про него. А когда я достроил дом, СССР прекратил свое существование. А вместе с этим у меня закончились деньги. Мне, видимо, сильно повезло, что я потратил все деньги, так как через какое-то очень короткое время деньги стали стоить меньше бумаги, на которой они были напечатаны. Но в то же время в стране вдруг непонятно откуда начало появляться изобилие товаров. Меня вдруг ни с того ни с сего стал беспокоить вопрос моего пропитания, так как моя повышенная офицерская пенсия вдруг стала копеечной. И хоть государство все так же старалось нас финансировать в первую очередь, все равно на жизнь хватать перестало. Ну и к этому ко всему непонятно откуда повылезали какие-то странные типы, которые стали себя вести крайне нагло и вызывающе. А дальше опять произошло событие, которое стало поворотным в моей жизни. В этот раз ключевым стал Николай. Он все чаще уходил в запой, и денег его семье не хватало катастрофически. Жена его работала на птицефабрике, и он пропивал и ее зарплату, и свою пенсию, а потом искал деньги, чтобы продолжить пьянку. В один прекрасный день он пропил практически все, что было в его доме, и настало время его наград, которые он взял и поехал в Канев. Я не знал, что он туда поедет, я был дома и пытался все еще жить мирно. Но вечером ко мне пришла заплаканная Нина и сказала:

– Витя, Николая убили.

– Как убили, кто?

– Не знаю, сейчас приехал участковый и сказал, что мне нужно ехать на опознание.

Я тогда поехал с ней. История, наверное, банальная. Николай пытался продать свои награды, и, как всегда в таких случаях, он к этим наградам относился совершенно иначе, нежели нумизматы, которых интересовало, какой номер на этой железке, а совсем не твой подвиг, которым ты заслужил данную награду. В общем, слово за слово, и Николай разогнал всю эту тусовку спекулянтов, и отобрал у них деньги, на что они пожаловались каким-то браткам, и те выследили его и всадили нож ему в сердце. Вот так коротко и зачитал следователь рыдающей Нине.

Ну а у меня тогда появилась цель в жизни – отомстить за смерть Николая. Цель, может быть, глупая и неправильная, но в итоге она странным образом изменила мою жизнь. Я тогда на самом деле не придумал ничего лучшего, чем включиться в оперативную работу. Я собрал все данные о том, кто, как и когда зарезал Николая, я выследил их всех. И с удивлением обнаружил, что в городе уже есть еще одна власть, кроме государственной. Она была хаотичной и неорганизованной, но она явно существовала. Ну или, точней сказать, она тогда образовывалась. Было уже несколько сильных группировок, во главе которых стояли некие авторитеты, которые подминали под себя все властные структуры и все основные источники дохода на рынке. Все это было точно как в Пакистане, с одним лишь отличием: там такая власть существовала практически с начала образования государства в 1948 году, а тут она только начала образовываться. Тот рынок, где работали нумизматы, крыл некий Сашко. Я быстро собрал на него досье, так как в местной милиции все еще корочки КГБ СССР производили впечатление, хоть и не сильно уже большое. Сашко был уголовником, который провел за решеткой времени почти столько же, сколько я на то время жил на этом свете. Он был недалекого ума человек, но с крутым характером и наглостью. Он, в общем-то, небезосновательно считал, что это его время. Его ближайшее окружение – из братков, а ребята, которые положили Николая, малолетняя шушера, которая, насмотревшись фильмов про Железного Арни, качала мышцы по подвалам. Тогда же я познакомился с молодым лейтенантом милиции Арсеном Хамидикяном, который стал моим другом и правой рукой на долгие годы. Это было, когда я пришел в милицию в третий раз. Я поначалу хотел действовать в рамках закона и собрал доказательную базу на всю банду Сашко, даже с письменными показаниями свидетелей, и пришел в милицию, чтобы уже написать заявление на открытие уголовного дела. Майор Петренко, мой старый знакомый, который когда-то отправил меня по этапу восемь лет назад, до сих пор остался майором. Он выслушал меня и сказал:

– Витя, на что ты рассчитываешь? Что я его сейчас упакую и отправлю за решетку? Да его дружки мою семью на полоски порежут, я сейчас не власть, я сейчас говно. Я не приму твоего дела, и если ты его арестуешь, я его отпущу. Но тем не менее я тебе помогу, есть тут у меня один праведник, из молодых. Вот иди к нему, и попробуйте что-то придумать.

И он отвел меня в кабинет к Арсену. Василий Петренко хотел выжить и старался изо всех сил это сделать, хотел сохранить свою минимальную, но должность. Я не винил его, но тогда я понял, что раз нет закона, то я сам могу стать законом. Мы с Арсеном тогда на этой теме и сошлись. Молодой, тренированный, горячий. Он хотел справедливости, а я не мешал этому. Мы с ним вдвоем положили всю верхушку Сашко практически голыми руками. Но потом встал вопрос, а что же с этим делать? Свято место пусто не бывает, и не будет Сашко, придет Мишко или Федько. И, посовещавшись, мы приняли решение, что возглавим сами наш район, ну и постараемся работать по понятиям. Конечно, все эти понятия, все это – хрень, мы пошли против закона, мы убили кучу людей и тешили себя иллюзиями и оправданиями, что это все для порядка. Но тогда было действительно такое время. В свое оправдание могу сказать, что мы старались действительно вести себя максимально в рамках закона. Когда в страну пошел вал наркотиков, мы сначала даже пытались с этим бороться. Но когда поняли, что и с этим мы не сможем справиться в рамках одного небольшого района, мы возглавили и этот процесс. Мне были понятны все основные правила рынка, так как в Пешаваре я научился всем этим тонкостям и принципам очень досконально. Мы выслеживали кустарей, отбирали оборудование и делали предупреждения. Мы вели картотеку всех тех, кто продавал и покупал. В общем, если бы мы работали за границей, КГБ мог бы нами гордиться, но мы работали внутри Украины, хотя мои бойцы стали работать и вне Канева. Я учил их по лучшим традициям того, как учили меня, и держал в жесткой дисциплине. Я все еще питал иллюзии, что когда-нибудь я опять понадоблюсь моей стране. Деньги тогда текли ко мне ручьем, мы ни в чем не нуждались и тратили их как могли. Правда, я тратить особенно и не умел. Я все так же скромно жил в своем доме, который я достроил. Со мной вместе жил Арсен и еще несколько верных мне парней. В 1994 году я смог сделать загранпаспорт и рванул в Пешавар. Не знаю, начто я тогда надеялся, что там меня встретят и вспомнят? Я тогда был горько раздосадован: Зарина вышла замуж повторно и родила еще двоих пацанов. Я понял это сразу, как подошел к нашему дому, по пеленкам и распашонкам разного размера. А чего я хотел? Чтобы она ждала меня тут неизвестно сколько? Я для нее был дай бог если просто труп, а так, возможно, и предатель ее отца или родины. Я стоял около ее двора в раздумьях, куда мне идти. Самое разумное было развернуться, двинуться в сторону аэропорта и поменять билет на более быстрый рейс.

– Виктор Сергеевич, вы тут служили? – спросил меня Арсен.

– Да, Арсен, но тут, видимо, уже другая семья.

И тут калитка распахнулась, и в мои объятия запорхнула Зарина. Она с ужасом смотрела на мое лицо и повторяла:

– Ван, Ван, Ван! Я же тебя похоронила, относила траур, и Фархад сделал мне предложение, я тогда была убита горем и не могла оставаться одна. И отец сказал, чтобы я забыла тебя.

– Ты поступила правильно, Зарина. Если хочешь, мы сейчас заберем всех твоих детей и уедем в Россию.

Она отстранилась от меня и испуганно сказала:

– В Россию? Зачем?

– Я русский, Зарина, я из России.

– Я не поеду в Россию, у меня тут мать, дети, муж. Ты прости меня ради бога, Ван, но я не могу тут все оставить.

Я обнял Зарину еще раз на прощание и, развернувшись, пошел не оглядываясь. Арсен молча шел рядом, он ни слова не понимал из нашего разговора, но смысл его был очевиден. Ну еще мы завернули в место, где я припрятал доллары, и забрал их. У меня был дипломатический паспорт, и мой багаж не досматривали, поэтому я беспрепятственно вывез пять миллионов долларов в Украину.

Дальше дела пошли еще лучше, большинство авторитетов Черкассов, Канева и других соседних регионов полегли кто от алкоголя, кто от наркотиков, а кто от ножей и пуль. За следующие четыре года в нашем округе остались только две влиятельные группировки – это наша и киевская. Столичные были богатыми и хорошо тренированными бойцами, видимо, руководил ими тоже кадровый офицер. Через какое-то время нам забили стрелку на разборку с киевскими. И я, соблюдая все меры предосторожности, повесил метательные ножи под лацканы пиджака и поехал на обозначенное место, то есть на Киевскую трассу. Место встречи было подготовлено заранее, снайпера были расставлены по лучшим традициям разведшколы, это была наша территория, и на ней мы чувствовали себя хорошо. Мы ждали их минут двадцать, я уже собирался сворачивать стрелку и убираться восвояси, но тут приехало четыре джипа “«Чероки”», из которых вышло несколько крупных человек в кожаных куртках. И тут я не поверил своим глазам: из заднего сидения авто вышел самый настоящий Снегирь, мой командир в академии. Я вышел из своего авто и направился к нему с улыбкой.

– Ба, да это ж Змей! Живой!

– Снегирь! Ты ли это!

– Но-но-но, щегол, а где субординация?

– Ну мы уже теперь и не на службе.

– И то верно. Так, значит, это ты Каневских-то возглавляешь?

– Ну да, а ты, значит, киевских?

– Ну я не главный, главного тебе знать не положено пока что, но это ведь отлично! А я, значит, думаю, откуда такие сводки-то идут, прямо чувствуется работа мастера.

– Стараемся, что и говорить.

Снегирь внимательно посмотрел на елки, которые были тут на окраине дороги, и усмехнулся:

– И снайперов даже поставил?

– Ну а как же без них, откуда мне было знать, что такой почетный гость пожалует.

Мы тогда с ним договорились о принципах взаимодействия, чтобы не нарушать интересы друг друга. И, пообещав заглянуть друг к другу в гости, разъехались.

Арсен, проводив их взглядом, сказал:

– А он тоже непрост, у него четыре машины тут на проселках встали, в каждой по двадцать бойцов. Если бы не добазарились, то бой бы тут нешуточный завязался.

– Ну добазарились же, – ответил я ему.

Дальше мои годы шли достаточно спокойно, я имел лучшую еду, лучших женщин и все, что только мог себе позволить. Хотя жил я все равно тихо и старался особенно не высовываться.

__________________________________________

__________________________________________

Но вот однажды моей сказке почти пришел конец. Как-то у меня сильно кольнуло под правым ребром, так сильно, что скрутило меня не по-детски. Когда врачи за серьезное бабло располосовали меня вдоль и поперек, выяснилось, что у меня рак. Врач, бледный от необходимости назвать мне сей диагноз, буквально дрожал от страха.

– Ну, говори.

– У вас-с-с рак-к.

– Ну и сколько мне осталось?

– Полгода-год, но мы еще проводим анализы, нужны дополнительные исследования.

– Да идите вы.

Лечиться я не хотел, знал, что это бесполезно, и провести остаток жизни на кровати с трубочками, которые будут сосать из моего кошелька со сверхзвуковой скоростью, тоже не хотел. И потому я начал приводить дела в порядок и делегировать свои полномочия.


Этот странный Леха


А потом вдруг появился Леха. Леха, который свел с ума всех по очереди и по порядку. В общем, за другом его, Коляном, мы присматривали давно. Но он в основном торговал и границ не нарушал, но по образованию он был химик, да еще и с красным дипломом, поэтому он был, что называется, на карандаше. И тут начались чудеса. Эти двое начали буквально исчезать на краю Канева, потом появляться в совершенно непредсказуемых местах, да еще и с каким-то новым наркотиком. Отлаженная машина моя захрустела винтиками. А Арсен просто не мог поверить донесениям.

– Куда и как они исчезают? – спрашивал он Семена.

– Да хрен их знает, там съезд с дороги, на нем «Ниссан Патруль» старенький, и вот они как-то возле него то материализуются, то исчезают.

– Что значит «материализуются»? Как это понимать?

– Ну вот так, просто выходят из-за дерева, за которым их до этого не было.

– Это технология какая-то?

– Ну наверное, не волшебная же палочка.

– Ну а на записях что?

– Да вот то же самое, шел и пропал, потом так же появился. Так-то по косвенным признакам мы можем его вычислить, где и как он появляется. Тут вся проблема в том, что они полные дилетанты. Они наружку не видят в упор, мы светились, даже ходили вокруг – по хрену. Слепые как котята. Ну или они суперпрофи, которые только делают вид, что слепые. Но что-то мне не верится, что к нам могут прибыть такие, для чего? Чтобы заманить нас?

– Все может быть, Арсен.

Я тогда реально ожил, меня появление Лехи буквально вернуло к жизни. Интересный шпион, который приходит ниоткуда и уходит в никуда, что мои бравые хлопцы никак вычислить не могут. Я вкатил себе ударную дозу обезболивающего и начал действовать. Я просмотрел все видеоматериалы и досье на обоих ребят. Пробил все их связи, кто откуда, и когда, и в чем были замешаны. Тут явно все было слишком просто и банально, и потому таинственно и интересно. Мой приказ был следующим:

– Брать живьем! Сильно не ломать. Но напугать сильно и поморозить на крюках сутки.

– Есть, шеф!

Но сутки я не выдержал, да и когда я увидел ребят, я сразу понял, что это явно не профи. Леха был парнем в себе, обычный начинающий алкоголик, который бы никогда в жизни в этом не сознался. Он был из тех, кто говорит про себя «а что, я как все». Николай, его друг, более интеллигентный персонаж, как принято говорить, «марихуанщик». В деле было сказано, что у Коляна погибли родители в автомобильной аварии, причиной которой послужил пьяный водитель. Отношение у Николая к алкоголю было строго негативное. В общем, два классических каневских пацана, которые могли бы и сделать карьеру, но тихонько погибали в местном провинциальном болоте. Один – перспективный химик, второй – программист. Но вот что с ними такого произошло?

Мне было плохо, я чувствовал, что уже скоро распрощаюсь с этим светом и пойду на тот. Страха как такового не было, была досада, что я тоже утонул в этом провинциальном болоте. Столько всего я мог бы успеть и не успел. Не успел доехать еще раз до Пакистана, чтобы пообщаться со своими детьми. Я жалел и корил себя, что так бездарно уехал в прошлый раз, обидевшись на Зарину. Ну вышла она второй раз замуж и ладно, что я бычку-то включил? Дети-то тут при чем? Это же мои дети, мое продолжение. А я повернулся, бросил и ушел, ничего им не сказав, не обняв и не поговорив с ними. Вот самое главное, о чем я жалел. Моя главная проблема в жизни, что я не умел жить. Я не умел тратить деньги и кутить. Несмотря на то что, по сути, я был самым богатым человеком в ближайшей местности и одним из богатейших людей Украины, я жил по-простому и скромно. Может, это было и неправильно. Я все ждал какого-то большого события, которое потребует от меня максимум моих знаний и умений, но это событие так и не наступило. А вот рак печени наступил, и он сейчас утаскивал меня в могилу. Тащил быстро и уверенно, с необратимостью. Дыхание смерти я уже чувствовал, она стояла уже около моего плеча и нежно дышала ледяным дыханием в мое плечо. Теперь у меня была на счету каждая минута, поэтому я отменил свой приказ морозить ребят на крюках в течение суток, а приказал доставить ко мне Леху, как только он очнется, а Николаем сказал заняться Арсену.

Когда я сидел в кабинете и разговаривал с Алексеем, я все больше недоумевал, тут явно не было и тени скрытности, Леха был простым и прямым парнем. Я смотрел в его глаза и видел, что там нет никакой хитрости. Я таких колол на раз-два, и поэтому я решил не торопиться. Я все еще не верил в мистику и не думал о каких-то супервозможностях Алексея, поэтому я решил выбрать тактику мирную и не давить его по полной. Но это оказалось моим просчетом. Когда я отвел его в туалет, чтобы он привел себя в порядок, он сбежал. И не просто сбежал, а реально прошел сквозь стены. Пока мы бегали вокруг дома, пытаясь понять, как он это сделал, он вытащил своего друга. И они испарились вдвоем. Но все-таки старый боевой офицер, коммунист и атеист, я не мог поверить в мистику и до последнего пытался найти рациональные объяснения происходящему.

Мы выстроили план “«Перехват”» до города, остановили автобус, который шел в Канев. Водитель автобуса нас клятвенно уверил, что в автобус сели двое ребят, по описанию похожих на тех, что мы искали. Но куда они пропали из автобуса, он не видел. Тут уже даже Арсен занервничал:

– Кто это такие, Змей? Как они это делают? Что за приемы? Они же явно дилетанты, всюду следят, все делают невнимательно. Но как они это делают? У них какое-то устройство есть? Но я ведь обыскал их обоих, нет у них ничего.

Мне возразить было нечего. Но сейчас меня взял такой азарт, что даже болезнь моя ушла на второй план. Я как будто получил новый заряд к жизни. Огромный, большой заряд, и этот заряд меня куда-то толкал. Я даже забыл принять очередную дозу обезболивающего, но при этом мог ходить и внятно отдавать приказы. Мой план был прост: у Алексея была девушка, а это его слабое место. Местоположение входа на их базу нам было известно, поэтому я дал приказ написать объявление на щите большими буквами, чтобы завтра с утра он выходил без оружия, если хочет увидеть свою девушку живой. Что ему ничего не угрожает. Ну а девушку мы этим же вечером привезли ко мне домой и, стараясь особенно не пугать, поселили ее в лучшие апартаменты. Но девушка есть девушка. Слезы и ужас в глазах. Арсен, для которого Лиля была ровесницей его дочери, пытался успокоить ее как мог:

– Ты не бойся, тебе ничего не угрожает, нам просто нужно поговорить с твоими ребятами, и им тоже ничего не угрожает, если они будут себя правильно вести. Ты расскажи, что ты про них знаешь?

– Я ничего про них не знаю. Я просто встречаюсь с Алешей, а Коля мой клиент.

– Да, мы знаем все, что он покупал. К тебе и к нему сейчас вопросы не по вашей деятельности, хотя и не все, что ты ему продавала, законно.

– Ну мне нужно как-то жить.

Лиля хоть и боялась нас до глубины души, все-таки не боялась настолько, чтобы ее парализовало страхом. Я наблюдал за разговором Арсена с ней по видеонаблюдению и не вмешивался. Арсен вытащил из нее все, что в ней было, без особенного нажима. В общем-то, Лилю можно было посадить года на три, но у нас не было такой цели. Ломать жизнь молодой девочке за то, что она время от времени торговала рецептурными препаратами без рецепта и доставляла под заказ фармацевтическую упаковку и некоторое самое простое оборудование. Мы ведь в конце концов и не милиция. Я для себя точно решил, что при любом раскладе Лилю мы отпустим. Но загадочного в этом деле становилось все больше.

К делу Алексея приобщились еще загадочные самоубийства алкоголиков из его микрорайона и буквально невероятные сопровождающие их истории. Семен притащил мне материалы, которые я просматривал всю ночь. Трое алкоголиков решили покончить с собой в течение недели, и все со двора Алексея и Николая. По опросам местных, на них снизошло проклятье и перестал действовать алкоголь. Чего они только не пытались пить, и политуру, и метиловый спирт, но на них это почему-то не действовало. Вряд ли это было совпадением, но как это было связать, я не имел ни малейшего понятия. Милиция, само собой, не придала ни малейшего значения загадочному тройному самоубийству и дело не открыла. А я вот тогда сказал своей болезни, чтобы дала мне еще пару дней, чтобы я разобрался с этим, иначе я просто не мог бы умереть. И что удивительно, болезнь тогда отошла на второй план. Даже Арсен обратил на это внимание:

– Вы как будто ожили, Виктор Сергеевич.

– Да такое дело, я с Пакистана таких интересных дел не имел, если и там хоть что-то похожее было. Если меня кто и вытащит с того света, так это будет вот этот Леха, а не все наши мудрые врачи.

Ох как я тогда оказался прав, ведь Леха и вытащил меня с того света. Но это чуть позже. Я на том заряде интереса проработал почти сутки, я пообщался с Натальей Петровной и выслушал историю про Алексея, которая полностью подтвердила мою оценку этой самой личности. Она сильно переживала за него, и я заверил, что с ним будет все в порядке. Я поговорил с соседями Алексея и Николая. Я знал про этих двух ребят теперь все от самого их рождения до текущего момента времени. Я могу сказать тебе, Алексей, если ты будешь читать эти строки, убивать тебя я не хотел, как не хотел нанести вреда твоей девушке Лиле или Николаю. Просто ты должен понять, как мне было к тебе относиться? Я ведь все-таки был злодеем, а ты стал моим врагом на тот момент времени. Хотя ты тогда работал на моем поле, и в моей роли ты же ведь тоже стал наркобароном и торговал наркотиками, не думая о том, кто их покупает и для чего? Поэтому если бы тебя и грохнули после первой же продажи тобой наркоты, то для населения нашего города это было бы благо. Я вот все думал, сколько бы человек поступило так же на вашем месте, как поступили вы, а кто бы поступил по-другому? И думаю я, что, наверное, все…

Мы готовились к операции по выманиванию вас из той местности, где вы прятались. Мы провели съемку леса с квадрокоптеров и определили места подходов снайперов. Вооружение снайперов было смешанным, по пять парализующих пуль и две боевых в магазине. Весь лес от Канева вдоль Днепра – мы изучили практически каждый пенек и каждый сантиметр. Лучшие из лучших моих бойцов вышли на операцию практически за двенадцать часов, и они залегли на точках. Как ты их выкупил, Леха, я не мог понять. Это было невообразимо, но ты и не дал мне тогда времени на раздумье, ты втолкнул меня в другую вселенную и оставил там умирать. Я тогда мог бы положить вас голыми руками, несмотря на все ваши пистолеты. Но я был настолько потрясен открытием того, куда вы ходите и куда вы уходите, что я просто потерялся. И эти плоды, ах, как же сладка тогда мне казалась моя смерть. После того как я съел первый плод, я почувствовал себя властелином мира. Я человек, который не пил всю свою жизнь, который к наркотикам относился с глубоким негативом. Я сел у этого куста и ел плод за плодом, когда приходил в себя. Мне показалось, что я умер и нахожусь или в раю, или в аду. В голове тогда был полный сумбур, я потерял счет времени. Я только помню, как, когда я пришел в себя в очередной раз, я очень разозлился на себя, что так бездарно закончил свою жизнь, и пошел крушить ваш лагерь. Я отломал стойку от вашей палатки и крушил оборудование и все, что мне попадалось под руку. Я нашел бензин и хотел уже все тут поджечь. Но дальше я провалился во мрак, из которого я уже не смог выбраться…


Техно – Змея


Мрак отпускал меня долго, вязко цепляя темными лапами мою душу. То ли наркотическое отравление плодами, то ли видения уже того мира. Мне показалось, что прошло очень много времени, пока я вернулся в реальность. Хотя когда я открыл глаза, мне все-таки показалось, что видения еще продолжаются. Тяжело писать про Пакистан или Афганистан, так как события тех дней от меня уже удалены на тридцать лет, там я цеплялся только за яркие события, которые навсегда остались в моей памяти. Но написать про них не так уж и просто, там прошла целая моя жизнь. А вот события в Техно, куда я попал, описывать все-таки существенно проще, потому что они произошли совсем недавно.

Когда я открыл глаза в медицинской палате, я не мог поверить своим глазам: надо мной стоял робот с лицом человека, из тела которого выходило множество щупалец медицинского назначения. Одно из них, в виде иглы, входило в мою вену на правой руке, второе, точно такое же, входило в вену на левой руке. Еще два других держали меня за запястья. Несколько щупалец были на моей груди, видимо, снимая показания биения сердца. Еще некоторые не прикасались к телу, а были над ним. Назначение большинства из них я себе не мог даже представить. Лицо этого существа было человеческим, оно висело недалеко от моего лица, над ним, и как только я открыл глаза, оно мило со мной поздоровалось:

– Добрый день, как вы себя чувствуете?

Возможно, тогда во мне была убойная доза успокоительного, потому что я не смог ни испугаться, ни удивиться, мозг просто фиксировал то, что происходило вокруг меня, и все. Даже пульс мой остался без изменений. Видимо, показатели моего тела передавались непосредственно роботу, потому что он даже улыбнулся.

– Показатели вашего тела не могут не радовать, вы идете на поправку, думаю, что 100 % восстановления всех функций возможны в течении двенадцати часов. Вы желаете оставаться в сознании в это время или вас погрузить в сон?

– Где я?

– Вы в дополнительной больнице города Табул, вы тут находитесь уже двадцать четыре часа. Вам проведена восстановительная операция и произведена регенерация большинства ваших органов. К сожалению, вам пришлось синтезировать новую печень, так как ваша печень восстановлению не подлежала.

– Синтезирована? А почему к сожалению?

– Ну если бы нам удалось восстановить вашу старую печень, она бы проработала не меньше сорока лет, но синтезированная печень не сможет прослужить больше двадцати лет, так как изнашивается чуть быстрей. Но это не так страшно, просто, когда придет время, мы вам опять сделаем операцию, и вы будете прекрасно функционировать весь отведенный вам срок.

Даже несмотря на успокоительные, которые подавляли мои эмоции, я не смог не рассмеяться. Этот робот был юмористом, он мне говорил, что у меня есть целых двадцать лет, с некоторым сожалением.

– Ха-ха-ха, двадцать лет! Да еще вчера я собирался уже умирать, а ты говоришь “«двадцать лет”».

Но роботу не был понятен мой смех, хотя, видимо, по программе мое веселое настроение не вызвало у него никаких неправильных реакций, и он продолжил отвечать так, как будто я только что задал ему вопрос, а не просто говорил сам с собой, как было на самом деле.

– Да, совокупность ваших диагнозов неминуемо привела бы вас к летальному исходу в течение еще нескольких часов. То, что вас смогли доставить до запасного госпиталя живым, можно назвать чудом. Вы первый пациент с таким количеством болезней одновременно, да еще и сильной интоксикацией организма за, наверное, всю историю фиксации историй болезней в протоколе.

– В каком таком протоколе?

– Протоколом называется центральное программное обеспечение, которое управляет всеми основными автономными модулями.

– А люди где?

– А кто вас конкретно интересует?

– Да даже и не знаю, а где я все-таки?

– Вы в запасном госпитале города Табула.

– Это я уже слышал, а почему в запасном?

– После изменений в протоколе около шестидесяти лет назад в каждом городе было решено оставить два госпиталя – основной и запасной, на случай перегрузки основного госпиталя. Вчера произошло внесение изменения в протокол по общему голосованию, и основной госпиталь прекратил свое существование. Сейчас идет поиск и выбор места для строительства основного госпиталя, а наш госпиталь является запасным. Но вы не переживайте, качество оказанных вам услуг является приемлемым, ваше здоровье восстановлено, и вы будете выписаны, как только таймер на вашем внутреннем экране достигнет показателя “«0”».

Тут я понял, что у меня есть внутренний экран, на котором, оказывается, есть таймер. В мою голову было вмонтировано какое-то устройство, которое передавало мне определенную информацию. Одним из них был как раз этот самый таймер, который отсчитывал время до моего полного выздоровления. Хочу сказать, на поправку я шел очень быстро. На этом же экране я увидел все препараты, которые мне сейчас подавались в вену, их назначение и действие. Также прочитал историю болезни и историю моего лечения. Судя по всему, меня не просто вылечили, меня практически разобрали и собрали заново. Кроме рака печени, оказывается, у меня уже были микрометастазы во всех органах: и в легких, и в мозге, и где только не было. Кроме этого основные мышцы сердца уже были основательно изношены. В отчете было обоснование остановки моего сердца для необходимости его регенерации. Сейчас в отчете говорилось, что миокард и перикард восстановлены полностью из своих же тканей и готовы функционировать еще не менее сорока лет, если не будет механических повреждений. То есть о чем говорил модуль, гарантия моего нового старого тела была двадцать лет из-за того, что ткани моей печени не удалось восстановить, и печень мою собирали из полностью синтезированных материалов, что не гарантировало ей правильную работу на весь срок службы.

Офигеть можно, у нас бы за пять лет многие душу продали, а тут двадцать лет. Где я, интересно? Это явно не наша страна и, я боюсь, даже не наша планета. Таких технологий у нас нет даже в самых секретных технологиях. Если бы и были, я бы точно про них знал. Когда мне поставили диагноз – рак печени, я отдал очень много денег за разведданные по этой теме. И, к сожалению, пришел к выводу, что даже если обещают очень хороший результат за очень большие деньги, статистика излечений моего диагноза если и не ноль, то близка к нему. И практически каждое такое излечение скорей можно трактовать как чудо, которому врачи не смогли помешать, несмотря на все деньги, которые им за это заплатили. Поэтому я и выбрал только поддерживающую терапию и готовился уже умирать. А тут вот такое странное исцеление. Я тогда еще не верил, что я жив. Я вот думал, а может я все-таки умер и по какой-то великой божией милости я попал в рай? Конечно, никакого рая я не заслужил в принципе, моих грехов на семь жизней хватит, но вдруг?

Я даже вычислил тот момент, когда я умер. Когда Леха спасал свою Лилю, видимо, когда он подошел ко мне сзади и приставил пистолет. Он спустил курок, и я отправился на тот свет. А все эти видения в Радужном с плодами, это все уже посмертный опыт. Вот сейчас явится архангел Михаил и отправит меня в ад. Хотя в тот момент я ловил кайф от того, что у меня ничего не болело. Последний год моей жизни – вот это был настоящий и стопроцентный ад.

– Дальше ваше исцеление будет производиться при помощи вашего индивидуального сканера, вы можете наблюдать за этим на вашем внутреннем экране, но вам необходимо оставаться под наблюдением. А я, если вы не имеете возражений, удалюсь.

Робот собрал все свои щупальца и встал на ноги. Когда щупальца скрылись в его теле, он одел сверху белый халат и стал выглядеть как обычный человек, с руками и ногами. Особенно возражений к тому, чтобы он удалился, у меня не было, хотя у меня было огромное число вопросов, на которые мне нужны были ответы.

– Я бы вам сейчас рекомендовал очень плотно покушать, так как ваш желудок абсолютно пустой, после этого поспать несколько часов для того, чтобы организм освоился с новыми тканями, после этого пройти обучение в образовательном модуле, и вы можете быть выписаны.

– Покушать это хорошая идея.

Как только робот сказал про пустой желудок, я это почувствовал, что он не просто пустой, а действительно стерильно пустой.

– Блюда из рекомендованного питания, чтобы запустить ваш желудок без минимального чувства дискомфорта, у вас сейчас на внутреннем экране, завтра уже сможете выбирать еду без ограничений.

На внутреннем экране засветился достаточно большой выбор блюд, в основном это были кисломолочные блюда и каши. Я радовался такому выбору, хотя странно, что внешний вид не всегда соответствовал названию, о котором там упоминалось, но я не придал этому значения и выбрал большой кувшин кефира, который был чуть темней, чем я привык, и большую чашку овсяной каши. Я сделал выбор, и через несколько минут в палату въехала тележка, на которой стояли и кефир, и каша. На экране высветилась рекомендация сначала выпить полный стакан кефира, потом спустя одну-две минуты приступить к каше. Я выполнил рекомендацию, налил себе стакан и с жадностью проглотил его. Одновременно с тем, как кефир плотной массой достиг желудка, до мозга дошел уже ничем не сдерживаемый сигнал о том, насколько я голоден. И тарелка каши оказалась у меня внутри до того, как я понял, что съел ее. Как всегда бывает в таких моментах, мозг с ликованием передавал ощущения вкуса и сообщал мне, что это самая вкусная каша и самый прекрасный кефир в моей жизни. Волны дофамина и эндорфина накрывали мое тело. Я живой, и я буду жить еще не меньше двадцати лет. Причем это жизнь далеко не старика, который еле передвигает ноги, а самого настоящего мужчины в полном расцвете сил. Я все-таки попал в рай, а не куда-либо еще.

Проглотив тарелку каши, я понял, что все так же голоден и что мне нужно еще. Но в рекомендациях значилось, что пока что есть нельзя, могу пить сок или кефир. Но тоже с определенной периодичностью. Мне рекомендовалось спать еще в течение шести-восьми часов. Но спать мне не хотелось, у меня открылась новая жизнь, и сейчас терять время на сон было непростительно. И я погрузился в изучение внутреннего устройства, которое было мне установлено. Взаимодействие с ним было достаточно простым и удобным, нужно было сфокусироваться и послать команду либо представляя буквы, либо представляя финальный результат, и коммуникатор выполнял мои требования. Я прочитал инструкцию про то, что это за устройство, почему оно стало обязательным для всех людей этого измерения, и что такое сканер. Это действительно были замечательные устройства. Сканер был установлен на левой руке на запястье, он был чуть меньше фитнес-браслета, которые стали модны в последнее время. В нем были датчики, которые постоянно следили за моим здоровьем, за уровнем сахара в крови, и даже моим настроением. Кроме этого он умел генерировать достаточно широкий объем веществ, которые позволяли ускорять регенерацию тканей, снять температуру. В общем, 95 % болезней сканер мог вылечить самостоятельно. Кроме того у него была возможность излечения еще кого-то, при необходимости, так как были встроенные иглы для анализа и генерации веществ для внешних организмов. Так было сказано в инструкции. Коммуникатор – это вообще квинтэссенция комбинирующих устройств, изобретенных человечеством. Он был вмонтирован за ухом и связан с глазным и слуховым нервом. В нем было огромное количество встроенного программного обеспечения, которое позволяло коммуницировать на любом языке, то есть я мог понимать любой язык как родной. Правда, чтобы научиться на нем говорить, мне было достаточно запустить специальное приложение, которое бы в несколько дней передало мне разговорную особенность любого языка. Кроме этого был доступ к местному интернету, в котором я без труда нашел и исторические, и технологические данные на любой интересующий меня вопрос. И я погрузился в чтение и просмотр роликов. Не знаю, есть ли смысл описывать историю этого мира, так как материала там было столько, что мне, наверное, не хватит оставшихся двадцати лет, чтобы переписать это. Но если коротко, то правительство этого мира после самой разрушительной войны, которая тут произошла, кони называют ее Второй кровавой, смогли-таки сесть за стол переговоров и сформировать не просто ООН, как у нас, а реально действующее мировое правительство, которое при помощи церкви и единой религии смогло добиться устойчивого мира на очень длительный период. И человечество смогло выйти на очень высокие рубежи развития. Но что-то пошло не так, человечество даже не смогло понять, что же случилось, но по какой-то причине оно вдруг начало вымирать. Я прочитал огромное количество статей и рассуждений по этому поводу и призывы от насильственного метода, как заставлять рожать женщин. Так и научные требования разрешить искусственное осеменение. Но что удивительно, в этом измерении победила толерантность. То есть все сводилось к тому, что человечество имеет право выбора, и нужно его уважать, и рожать или не рожать это выбор самих людей. К тому же это обосновывалось существенно увеличившимся уровнем продолжительности жизни. И женщина могла родить, при желании, и в шестьдесят, и даже в восемьдесят лет. Но они не хотели рожать, они продолжали жить для себя. И где-то сто лет тому назад число жителей достигло критической массы и после исчезло совсем. Единственное место, где еще жили люди в этом мире, был некий остров Элизы, где двести лет тому назад была создана Церковь Мати. Точней не церковь, а секта, возглавляла которую сама Элиза, которая, вроде как, и не была человеком вовсе. В общем, план у меня созрел практически сразу: я построил маршрут, как добраться до этого острова, и заказал билеты на завтра. Я, конечно, потом жалел, что не выделил хотя бы несколько дней для того, чтобы поизучать историю местных достопримечательностей. Даже Леха вон побывал на Мезру и еще где. Но мне тогда было интересней двигаться как можно быстрей к цели. Да и сами цели мне теперь хотелось как можно быстрей определить новые. Есть одно преимущество в моем положении: я закончил все земные дела, ну, по крайней мере, мне так казалось, что я их закончил. А теперь у меня появилось новых двадцать лет, которые теперь нужно было как-то занять. И тот остров Элизы меня интересовал больше всего, в этом, пожалуй, крайне интересном месте. И потому туда я решил попасть в самом начале.

Наступил вечер, и я все-таки разрешил погрузить себя в сон, так как голова моя точно требовала отдыха, в отличие от тела, которое рвалось в бой. Билет на поезд до Мезру, там пересадка через четыре часа до поезда до города Катилу. И в течение суток я должен был добраться до береговой линии, а там уже на месте нужно было решить, как добираться дальше, так как интернет отказывался выдавать мне сообщения о том, как же туда попасть, так как это опасно для моего здоровья и жизни. Меня это еще больше убедило в том, что мне туда очень даже надо.

Утром я проснулся и заказал завтрак уже по-настоящему, из всего того, что мне было можно. И поел от души. Сколько же я не ел жареного? Года три или больше? А тут жареный бекон, целая огромная тарелка. Сыр и кофе. Кофе мне ведь тоже было нельзя, а как я страдал без кофе! Тут кофе было странным на вкус, это было не то кофе, к которому я привык. Тут его делали из корешков какого-то растения, а не из зерен, как у нас. Но тем не менее кофеина в нем было ничуть не меньше, а может быть, и больше. И основной вкус был очень схожим. Я решил уже не выпендриваться, а наслаждаться. Все во мне, буквально все радовалось новой жизни. Даже мой дружок утром вдруг напомнил мне, что такое утренняя эрекция. Видимо, регенерация организма коснулась и его. Я с улыбкой пообещал ему разобраться с его вопросом и начал разбираться с завтраком. Все-таки получить вторую жизнь и даже молодость в шестьдесят лет, это реально сказочный подарок.

Я одел предоставленный мне комбинезон, прочитал инструкцию об этом виде одежды. Забавная вещица, по сути, кинопроектор собственной одежды. Без текстуры, это был просто светло-серый комбинезон, который закрывал все тело от шеи до ног. Но у него была еще и функция, как у хамелеона: он мог выглядеть, как любая одежда. Хочешь, костюм, а хочешь, фрак. Забавно, что сразу на коммуникаторе высветилось множество предложений, где и что я могу купить для этого комбинезона, и куча предложений по скидкам и бесплатным пробным периодам. Вообще появление нового клиента в этом мире, видимо, было редкостью в последнее время, почтовый ящик был завален предложениями всякого рода. И даже банковский счет мой не был пустым, на нем уже была куча бонусов, как и самих банковских счетов, которые уже были пред открыты и пред одобрены. Правда, вся моя предыдущая жизнь говорила мне о том, что банкиры из тех людей, кто дает тебе зонтик в солнечный день и отбирает его в дождливую погоду. Но с другой стороны, а что мне тут терять? Тут, в этом мире, даже в тюрьме может оказаться существенно лучше, чем в некоторых местах нашего родного мира. Да что там говорить, даже моей родной страны. Еще вчера, приобретая билеты на поезд, я подумал, на какие деньги я его покупаю, но транзакция прошла сама по себе, а позже пришло несколько уведомлений, что мне эта поездка обойдется абсолютно бесплатно. Мало того, в Мезру меня ждет бесплатная часовая экскурсия по городу с обедом в лучшем ресторане города и доставкой прямо ко времени посадки на поезд, следующий в Катилу. Сегодня до поезда было еще около четырех часов от времени, когда коммуникатор достигнет нуля по моему выздоровлению.

Позавтракав, я направился в образовательный модуль, где прослушал вводную инструкцию по тому, как нужно пользоваться сканером и коммуникатором, что мой гражданский долг помочь любому попавшему в беду человеку вне зависимости от его национальности и социального статуса. В этом мире цена человеческой жизни была на таком недостижимом уровне, что просто далеко за орбитой Земли. Вот удивительно, что в таком прекрасном месте человечество не нашло ничего лучшего, чем вымереть. Хотя чему я удивляюсь? Я вот несколько лет прожил в Пакистане, в стране, где рождаемость била все рекорды, несмотря на полное пренебрежение правительства к своим гражданам, в стране, где детская смертность в 10–15 % считалось нормальной даже в конце 20 века. Но при этом женщины рожают и постоянно свадьбы. Даже я, прожив несколько лет, не просто женился, но и завел двух детей. А в странах, где все создано для того, чтобы человеку было хорошо, дай бог один ребенок на семью и женщины совершенно не хотят рожать. Хотя, думаю, не только в женщинах дело, мужики-то тоже вот через одного не той ориентации, это, видимо, тоже как-то связано. В Пакистане только за один намек о нетрадиционной сексуальной ориентации могут и камнями побить. Тот же Петр все время был вынужден доказывать окружающим, что он не тот, и все время встречался с девушками и женщинами, с кем он мог это делать, не наступая на те грабли, на которые наступил я.

Модуль, прочитав мне инструкции, задал вопрос, есть ли у меня желание узнать что-то, и я попросил его подыскать мне на середине пешего пути место, где я могу позавтракать.

– Вы можете позавтракать и у нас, но если вы предпочитаете сделать это в городе, то на вашем пути будут рестораны с кухней всех пяти государств, с их особенностями и прелестями. Например, специально для вас повар в ресторане “«Катилусская рыба”» может приготовить прекрасную рыбу, это самое дорогое и вкусное, что вы можете отведать в Табуле.

– Ну, рыбу я, наверное, в самом Катилу отведаю, а какая кухня именно местная, которой тут гордятся?

– О, какой правильный вопрос и какое похвальное желание! Вы должны отведать каре ягненка по-табульски в ресторане “«Небеса”», он будет у вас по пути, но вам нужно будет подняться на лифте до пентхауса. Это прекрасный ресторан под открытым небом, в башне Зеленой.

В момент своего рассказа образовательный модуль показывал на большом экране и ягненка по-табульски, и саму башню, и все виды, которые из нее показывали. Все это на фоне улыбающихся людей, которые сидели абсолютно счастливые в этом ресторане.

– Скажи, модуль, это на видео люди?

– Нет, это автономные модули, могу сообщить их имена.

– Нет, не нужно, спасибо. Пожалуй, ты меня убедил, побывать на самой высокой башне города это хорошая идея.

– Я прошу прощения, но это не самая высокая башня Табула, вы просили рестораны по пешему маршруту до вокзала. Вы хотите посетить самую высокую башню?

– Нет, благодарю, я просто имел в виду… А неважно, зачем я оправдываюсь, этого мне достаточно.

Двойственное чувство, когда разговариваешь даже пусть и с умным, но все-таки роботом. Все равно общаешься, как с человеком, но в то же время ловишь себя на мысли, что это машина, которая определенным образом запрограммирована.

Я вышел из госпиталя и неспешным шагом направился по указанному маршруту. Город был и жив, и мертв одновременно. Бесчисленное количество машин делало этот город максимально удобным и комфортным для проживания в нем человека. Асфальт тут мыли, видимо, с шампунем, я был уверен, что если я его начну лизать языком, моему здоровью ничего не угрожает. Все буквально сверкало чистотой и свежестью, все витрины были идеально чистыми и красивыми. Я зашел в пару магазинов по пути, просто для того, чтобы посмотреть, что же в них продается. Тут были маленькие городские магазинчики, которых в мегаполисах всегда очень много. Все магазины работали, в каждом из них были товары, я даже проверил сроки годности и даты выпуска колбас и сыров в соответствующих магазинах. Все было максимально свежим. Роботы к открытию магазинов доставляли самую свежую продукцию, а к вечеру они собирали по прилавкам продукцию с истекшим сроком годности и увозили ее из города. Я почитал в интернете, что с ней происходит, и отметил про себя, что основным девизом данного измерения была бережливость. Ничего не расходовалось впустую, и ничего не выбрасывалось. Вся упаковка была многоразовой. Вся продукция пускалась обратно на корма и перерабатывалась. Если говорить про целесообразность, то этот мир или эта планета была максимально целесообразна.

Где я находился, в другом мире или на другой планете, я старался все еще не думать, так как без источников данных я просто мог сойти с ума. Мой мозг в этой части был разрушен начисто, и держать себя в равновесии приходилось с большим трудом. Иначе я мог, как в Радужном, выдернуть какую-нибудь железную палку и крушить все вокруг себя, потому что мозг отказывался воспринимать реальность. Ну, точней, теперь он это делал, но я все-таки беспокоился за свое состояние, и потому старался выкидывать из мозга те моменты, которые ему мешали сосредоточиться на деле. Меня так учили, и я так и поступал.

На что я еще обратил внимание, что человекообразных роботов было очень немного. В магазинах, куда я заходил, я вообще не видел никаких роботов, только на выходе, когда со мной попрощался кассовый аппарат, я понял, что он в этом магазине и есть главный. В магазине сыров говорящей оказалась витрина, где и лежали эти сыры. Когда я подошел к ней, чтобы посмотреть сыры поближе, она вдруг проговорила приятным мужским голосом:

– Дорогой друг, разреши предложить тебе попробовать жемчужину нашего магазина – самый свежайший сыр из козьего молока, “«Трумбахер”».

– Да, можно, – удивленно сказал я, озираясь по сторонам с большим удивлением.

Но два манипулятора вышли из-под верха витрины и, ловко развернув одну из пачек сыра, отрезав тончайший ломтик, протянули его мне, предлагая либо взять руками, либо сразу взять кусочек ртом. Я решил все-таки воспользоваться руками, и, уловив мой жест, манипулятор опустился пониже, чтобы мне это было максимально удобно сделать. Я откусил кусочек сыра, сыр действительно был само совершенство. Я очень люблю сыры. Когда перестала работать печень, сыры были самой большой потерей в моем рационе.

– Ну как вам этот вид?

– Прекрасно, а что есть не из козьего, а из твердых сыров?

– М-м-м, да вы профи, могу предложить вам Гардизон или Мачкилу. Один вид сыра из молока коров, которые пасутся на высоте больше тысячи метров над уровнем моря. У него тончайший аромат и высокая степень твердости. Второй вид сыра – от коров, которые с предгорий. Оба сыра имеют трехлетнюю выдержку.

– Давай оба, будет интересно.

Я провел минут пятнадцать в этом магазине и попробовал с два десятка разных сортов. Но поняв, что меня ведь ждет ягненок и нужно двигаться, я поблагодарил витрину за приятный экскурс и удалился, испытав забавное чувство, что, даже несмотря на то что я ничего не купил, витрина вроде как осталась благодарной. А я запомнил названия нескольких сыров, которые мне очень понравились, и двинулся дальше.

На небоскребе, на самом верху, был шикарный ресторан. Когда я еще поднимался в лифте, мне на коммуникатор пришло несколько сообщений, что в этом небоскребе я могу выбрать квартиру для проживания, что мне выпущена дисконтная карта со 100 % скидкой на три месяца для того, чтобы завтракать, обедать и ужинать в этом самом ресторане. И что мой сегодняшний обед мне дарят владельцы этого здания, за то, что я пришел к ним. Еще мне пришло несколько предложений по работе в этом здании. Ну как несколько, мне предложили все, от сантехника до управляющего. Я с интересом пробежался по условиям работы: очень приличная зарплата и договор составлен таким образом, что работать я могу ровно столько, сколько посчитаю нужным.

Меня обслуживала прекрасная официантка, яркая блондинка с ярко-синими глазами, в платье, которое достаточно неожиданно заканчивалось всамых неподходящих для этого местах. Я бы назвал это не платьем, а полузакрытым купальником с мини-юбочкой. Но оно эффектно показывало и прекрасную трешечку, и точеную фигуру этого прекрасного экземпляра женского рода. Кстати, то, что это женский род, в общем, тоже было недостаточно сильно скрыто. Настолько недостаточно, что мои обновленные чресла второй раз за несколько часов вдруг напомнили о том, что я мужчина. Мурашки пробежали по телу, и горячая волна побежала по внутренней стороне ног. То, что девушка – робот, меня, конечно, смущало, но мужики ведь как устроены: сначала глаза, потом уже мозг. Мне нравилось мое состояние, не то чтобы я хотел броситься и завалить этого модуля прямо тут на столе, нет, все-таки мне было уже за шестьдесят, и, несмотря на апгрейд моего тела, гормональный фон был спокойным. Но то, что я сейчас испытывал серьезное влечение к противоположному полу настолько, что мне было даже все равно, что это робот, нравилось мне само по себе. Я настолько широко улыбался, что наверняка выглядел похотливым дебилом со стороны. Но в милой девушке программа была зашита правильная, и потому она, продолжая светить своими прелестями, стояла и ждала, когда я сделаю заказ.

– Кхм, мне говорили, что у вас для меня ягненок подготовлен.

– Да, конечно, мы готовились к вашему приходу, ягненок будет готов с минуты на минуту, а сейчас не желаете ли аперитив?

– А желаю, давайте мне белого сухого на ваш выбор.

Ну а чем черт не шутит, из всего алкоголя в Родном я только и мог, что пить белое сухое. Мой организм так и не научился употреблять ничего крепче слегка забродившего виноградного сока. Да и его я не мог выпить больше стакана. А мне тут принесли целую бутылку какого-то изысканного вина. На коммуникаторе пришло сообщение, в котором был рекламный видео ролик о том, что первый винный дом “«Табула”» презентует мне вино, которое является вершиной коллекции, и ему больше ста лет. Я промотал до описания сомелье, который рассказывал о том, какой вкус и какое послевкусие должно быть у этого вина.

Вино принес официант-мужчина, который представился Томом. Он открыл вино настоящим штопором, сделал это галантно и изысканно, и налил мне в бокал на дегустацию. Я взял бокал тремя пальцами и пригубил вино. Оно действительно было изумительным и чудесным, и я кивнул. Том налил мне полный бокал до краев.

– Благодарю, а где девушка?

– Она сейчас принесет вам сыр к вину, вы не будете возражать?

– Нет конечно, сыр – это изумительно.

– Мы взяли на себя смелость и выбрали сами для вас сыры из тех, что вам понравились в сырной лавке, вы не будете возражать?

– Возражать? Нет, что вы, я сейчас все-таки, видимо, в раю.

– Нет, “«Рай”» – это вон на той крыше, а у нас тут “«Небеса”».

Это что у робота, юмор? Или просто он ответил серьезно? Но мне шутка зашла в самую душу, я смеялся от всего сердца, а Том, вежливо улыбнувшись, оставил бутылку и исчез.

Появилась девушка и принесла тарелку, где в форме египетской пирамиды был выложен сыр, который со всех сторон был полит медом и еще чем-то. В пирамиде были воткнуты пластиковые шпажки, чтобы можно было брать ломтики сыра, не испачкав руки. Девушка представилась:

– Если вам будет удобно, вы можете называть меня Мила. Мы рассчитали комфортное время вашего пребывания у нас и будем приносить блюда по этому времени, оно у вас в коммуникаторе. Если вы желаете ускорить или поменять что-то, вы можете это сделать и голосом, и через коммуникатор.

– О нет, все прекрасно.

Я пил вино и смотрел на город с высоты птичьего полета. Я удивился двум факторам: что мой организм стал совсем по-другому реагировать на алкоголь, точней он перестал на него реагировать вообще. Я вспомнил отчеты, что те самые плоды, на которых я провисел несколько дней в радуге, каким-то образом перестраивают метаболизм человека, что он перестает пьянеть. Ну вот и славно, мне лично это только на руку. Пить вино ради его вкусовых качеств я мечтал всю жизнь. И я проглотил ради эксперимента фужер вина в три глотка. Том нарисовался как из воздуха и налил мне фужер опять.

– Как вам вино?

– Это изумительно, спасибо.

Я смотрел на Табул с высоты птичьего полета, город был прекрасен. Это был ультрасовременный город, совершенный в своем роде. Недалеко от башни, где я был, шла стройка. Там работали краны и все время летали квадрокоптеры. Все небоскребы были с изюминкой, каждый из них чем-то отличался от другого. Синее, как небо, стекло с золотой каймой на прямой башне. Или небоскреб в форме ракеты, который уходил в небо, оставляя ощущение того, что эта ракета сейчас улетит в это самое небо. Зеленое стекло с ярко-синей каемкой, которая переходила в цвет морской волны, в виде поломанной параллелограммы. Все эти небоскребы, которых было не меньше сорока, представляли из себя достаточно гармоничную картину. Табул, видимо, был богатым городом с богатой историей, да и просто богатый город. Богатство города было в этих самых небоскребах, вокруг которых были дома поменьше, такой архитектуры, как тут, у нас не было ни в одном из городов. Разве что Табул можно было сравнить с Дубаем последних лет. Но тут не было моря, была только река, которую я сейчас как раз и рассматривал. Река Табул была большой и извилистой равнинной рекой с небольшим течением. Я прочитал, что в этой реке водится за рыба, но понял, что ихтиолог из меня плохой. Коммуникатор подбирал названия по моим ассоциациям, но ассоциаций у меня было немного, и в итоге в перечне у меня значились четыре вида щуки и семь видов плотвы, так как на этом мои знания о речной рыбе действительно заканчивались.

Принесли ягненка по-табульски, это было зрелище не для вегетарианцев. Ягненок был надет на четыре шампура таким образом, что казалось, будто он стоит на блюде на ногах. Он был с головой, а по всей спине у него был нанесен белого цвета соус. А на самом подносе, на котором он стоял, была уложена зелень, так что при небольшой фантазии можно было себе представить, что это живой ягненок, который пасется вот так на небольшом лугу.

Мила поставила ягненка передо мной и спросила:

– Вам какую часть в первую очередь?

– Каре, – сказал я, что пришло мне в голову.

– Вам тонкими кусочками?

– Да, чем тоньше, тем лучше.

И она начала ловко отрезать слой за слоем, нарезая кусочки размером чуть больше миллиметра. А я, обжигаясь раскаленным мясом, начал его есть. В Табуле умели делать ягненка, но я уже наелся сыра и напился вина. Но все равно смог съесть столько, что теперь вопрос передвижения пешком до вокзала показался мне уже не очень хорошей идеей. К тому же мой мозг требовал еще, хотя желудок уже был не в состоянии принимать пищу.

Я откинулся на спинке кресла и взглянул на Милу:

– Уф, сколько я съел, даже не думал, что столько смогу.

– Могу предложить вам кисломолочный продукт, чтобы облегчить переваривание.

– Ну давай, и, наверное, мне нужно такси.

– Может быть, квадрокоптер? Тут до вокзала буквально пять минут, вы пока отдохнете, а квадрокоптер прилетит за десять минут перед отправлением.

– Ну просто сказочный сервис.

– Благодарю.

Я развалился в кресле, смотрел на голову бедного ягненка и думал про особенность человека украшать приготовленную пищу таким образом, чтобы она максимально была похожа на живую. К чему это? Видимо, в каждом из нас живет первобытный охотник, который ел сырое мясо в том же месте, где догнал свою добычу?

Я тогда и не заметил, как уснул. Я выпил кефир (или что-то на него похожее), который принесла мне Мила, погрузился в теплые мысли о всякой всячине и не заметил, как провалился в сон. Как все-таки странно устроен человек, работает желудок, и вся кровь уходит к нему, а голова засыпает. Я не знаю, как они смогли доставить меня до поезда и занести в купе таким образом, что я даже не проснулся. Я считал, что сплю чутко, в любой момент готовый вскочить на ноги и дать отпор врагу. Но, видимо, все-таки я расслабился, несмотря на то что совершенно невозможные с точки зрения реальности события окружали меня повсюду. Но факт остается фактом, я провалился в сон, а когда открыл глаза, я оказался в купе поезда лежащим на хрустящих простынях.

Купе было одноместным, таких купе я ни разу в жизни не видел. Сколько я не ездил в СВ и даже в одноместных СВ, но все-таки текущим уровнем сервиса ни одна железная дорога не могла похвастаться. Я проснулся и прислушался: поезд явно двигался, но ни шума стыков, ни вообще каких-либо звуков слышно не было. Лишь легкое покачивание и внутреннее чувство движения. Как только я открыл глаза и сел на кровати, в купе загорелся свет. И окно, выходящее на улицу, из темного стало прозрачным. За окном был уже вечер, солнце склонялось к закату, наливаясь красным цветом. Мы двигались сквозь поля, которые были разделены короткими лесополосами. Удивительно, все поля были обработаны и засеяны. Уму непостижимо, система работает без потребителя, но она работает. И, наверное, сможет проработать с пару тысяч лет, если не произойдет катастрофы. Честно, в тот момент у меня созрел план связать этот мир с нашим, но, правда, как это сделать, у меня не было ни малейшего представления. Я тогда все еще сомневался, а живой ли я вообще, может все-таки это такой вид ада или рая. Но мысли были разные, я вот думал, а хорошо ведь сюда продавать билеты. И возить сюда людей на отдых и лечение. За билеты брать дорого, очень дорого. Правда, как сюда возить, я не мог себе представить. Но я чувствовал, что эту загадку я смогу решить. Я тогда чувствовал связь, что те разноцветные полосы, которые я тогда начал видеть, каким-то образом связаны с вопросом перемещения между мирами. Я сначала эти полосы воспринял, как дополнительное неудобство к внутреннему экрану. Но потом я понял, что это не эффект дополнения реальности, а именно особенность моего зрения. И эти полосы физически привязаны к местности, привязаны крепко и никуда не исчезают и не пропадают. Они уходят в землю и выходят из нее под разными углами и с разным наклоном. Они смещаются, но в основном, как я понял, это связано с движением планеты, а некоторые стоят на месте. Ладно, наверное, лучше написать про это позже. Когда мы встретились с Алексеем на острове, он мне объяснил механизм, а тут, выходит, я забегаю немного вперед.

Тогда, в поезде, я просто обратил внимание на эти линии, которые проплывали вместе с пейзажем. Скорость поезда была очень высокой, не меньше трехсот километров в час, и линии проплывали вместе с пейзажем. Меня сушило после баранины, да и поезд – мне захотелось обязательного для таких вот случаев чая в обязательном металлическом подстаканнике с ложкой. Я открыл дверь и выглянул в коридор. Коридор поезда был классическим для всех коридоров узкой дорожкой с половичком. Правда, в этом вагоне было мало дверей купе, их тут было всего то ли шесть, то ли восемь, не больше. Я пошел в начало вагона в расчете на то, что если тут и есть проводники, то обязательно в начале вагона. Я не ошибся: обворожительного вида проводница в тонкой синей форме сидела на стульчике. Увидев меня, она также обворожительно улыбнулась и встала:

– Ну зачем вы сюда подошли? Достаточно было просто меня позвать в купе, я бы сразу подошла.

– Мне не сложно и прогуляться. Скажите, а у вас тут есть чай?

– Конечно, на коммуникаторе есть полное меню, все, что вам угодно. Чайная карта из двухсот видов чая.

– А есть просто черный горький чай с лимоном и сахаром?

– Да, конечно.

– Мне, пожалуйста, два стаканчика.

Чай она принесла почти сразу, как только я вернулся в купе. Меня ждало небольшое разочарование, так как чай был в красивых кружках термосах, а не в граненом стаканчике с подстаканником. И хоть кружка-термос и была красивой, и чай в ней был максимально горячим максимально возможное время, это было не то. Мой вид был, видимо, слишком явно расстроенным, так как проводница среагировала и спросила:

– Виктор, что случилось? Вас что-то расстроило?

– Ой бросьте, это мои стариковские тараканы.

– Ну все-таки скажите, может, мы сможем поправить?

– Ну как вы это поправите, есть ли у вас стаканы с подстаканниками? Я привык пить чай в поездах именно из стаканов с подстаканниками.

– Какой именно стакан вас интересует?

На внутреннем экране высветились стаканы, какие только, видимо, бывают в этом мире. Я, избавившись от смущения типа “«ну что людей беспокоить”», нашел в перечне картинок похожий стакан с подстаканником и выбрал его. Проводница ожила, улыбнулась и исчезла из купе. Вот черт старый, что, блин, свои привычки-то в новый мир тащу? Где они сейчас мне стаканы-то найдут? Хотя пусть ищут, в итоге я тут у них один человек-то живой, пусть уж и постараются.

И они постарались, минут через двадцать проводница вернулась и принесла на подносе два классических стакана чая с ложками и сахаром, и даже с двумя кружками лимончика в каждой, Я хотел было добавить, что теперь бы еще запах жженого угля для полноты картины, но подумал, что это уж точно лишнее. И пригласил проводницу сесть рядом со мной. Она поставила поднос, эффектно показав мне грудь из-под тоненькой синей формы, и мило присела рядом.

Проводница, кстати, сильно отличалась от официантки в ресторане, она была смуглой и кареглазой, с небольшого размера грудью. Она села рядом со мной и, мило улыбаясь, спросила:

– У вас есть еще пожелания?

– Не знаю, может, есть, а может, и нету, события последних дней настолько фантастические, что мне даже кажется, что я попал в рай. А ты можешь раздеться? – н

еожиданно для самого себя спросил я.

– Конечно, могу, – с

казала проводница, встала, сняла с себя форму одним легким движением и осталась передо мной совершенно голой. Я испытал очень странное чувство, которое было смесью множества чувств. Первое – я возбудился по мужской линии, и это был уже третий раз за этот день. От того, что мой старый организм вдруг опять научился возбуждаться не только в фантазиях, но и физически, меня накрыло чувством восторга. К этим двум чувствам меня терзало беспокойство. Все-таки все женщины, с которыми я имел дело в своей жизни, всегда хотели от меня чего-то, когда раздевались вот так передо мной. И в лучшем случае это были деньги, в худшем – это были какие-то грандиозные планы, о которых я мог даже и не подозревать. Я не был красавчиком, и кроме Зарины, моей жены в Пакистане, все остальные женщины никогда не отдавались мне просто так, по любви. Может быть, ее и нет, этой самой любви, а может, я просто старый прагматик, который не верит в людей.

Но ведь это прекрасное создание, которое сейчас стояло передо мной обнаженным, и не было женщиной. Она была просто роботом, у которого была прекрасно подобранная форма. Я взял ее руками за грудь, и она не возражала, а подалась мне навстречу всем телом. Программа была совершенна в вопросах услаждения мужчины. Следующие одиннадцать минут я попробовал две или три позы, стараясь не торопиться, прислушиваясь к своему обновленному организму. Организм вел себя изумительно, без сбоев и нареканий, а проводница все делала без каких-либо возражений. Когда я кончил, она сделала мне еще великолепный массаж, и я уснул в полном блаженстве и расслаблении.

Уже засыпая, я подумал о том, что понимаю, почему вымерли люди в этом измерении. Они создали себе идеальных партнеров для секса, тем самым убрали гормональные проблемы во взаимоотношении двух полов. Мужчине не нужно было терпеть женские истерики, а женщинам не нужно было, ну чего им там вообще нужно было. Честно, имея вот такого робота в хозяйстве, зачем нужна жена? Ведь она и постирает, и погладит, и борщ сварит, и все сделает, когда нужно, и сколько раз нужно, и не обидится, если я решу ее поменять на другую. Что еще нужно? Дети? А нужны ли мне вот были дети? Да, Зарина родила мне двух детишек, и я люблю их. Но нужны ли они мне были тогда? Мне, выросшему без любви в семье алкоголиков? Не любимому родной матерью? Нет. Они были нужны Зарине, да и то не потому, что она их сильно хотела, а потому, что так надо. Ей уже было двадцать четыре года, по местным меркам старая дева, и ей нужно было рожать как можно быстрей, чтобы доказать всем, что она настоящая женщина. Может, конечно, я так мыслю, потому что мне шестьдесят лет? А в двадцать пять лет я бы мыслил по-другому? Во мне был бы азарт охотника? Может быть, сейчас действительно этого азарта нету, есть эгоизм, желание получать то, что может еще дать мне мое тело. А все остальное меня уже слабо интересует…

Я проснулся от того, что кто-то меня аккуратно тряс за плечо. Открыв глаза, я увидел проводницу. Я ведь даже не спросил, как ее звать, теперь это нужно исправлять или нет?

– А как тебя звать? – решил я все-таки исправить вчерашний недочет.

– Моника, –

ничуть не обидевшись, ответила она. –

Мы уже на станции, вас уже ждет гид.

Мы прибыли в город Мезру, и сейчас до следующего поезда в Катилу меня ждала экскурсия по городу и завтрак в каком-то ресторане. В коммуникаторе было около ста новых писем по этому поводу. Множество предложений от банков, компаний и ресторанов. Все также поступали предложения по работе. Железнодорожная компания предложила мне должности от проводника до начальника поезда. Контракт опять был таким, что я мог бы его подписать и ходить на работу тогда, когда мне этого хочется. Но я решил не устраиваться тут на работу, пока все-таки не разберусь, что тут к чему.

Я вышел из поезда и сел в машину, которая ждала меня прямо на перроне. Это был огромный внедорожник класса люкс со светлым кожаным салоном. За рулем сидела женщина, которая, видимо, и была моим гидом. Фигурой и цветом кожи она была очень похожа на Монику, проводницу.

– Меня зовут Мони, я буду вашим гидом. Вы не возражаете?

– У вас такие похожие тут имена.

– Вы можете выбрать любое имя, которое вам нравится, с внесением изменения или просто сказав мне устно.

– Да незачем, Мони так Мони.

– Мы с вами съездим к подножию Юлалулы, там мы позавтракаем и вернемся в город за десять минут до отправления поезда в Катилу.

– Прекрасно.

Дальше меня ждала интересная экскурсия по древнейшему городу этого мира. Мезру был действительно древним городом, и он был городом религий. Все секты, течения и учения считали своим долгом построить тут церковь. И во время движения по городу Мони мило рассказывала о событиях, предшествующих строительству той или иной церкви или перестройки оной:

– Вот справа от вас великое творение архитектора Маричелли по заказу церкви Матти. Это строили больше тридцати пяти лет, еще во времена династии Маркелов.

Честно, все эти рассказы экскурсоводов во всех городах, в которых я побывал, остаются в памяти как какой-то фон, вспомнить который физически невозможно, сколько потом ни старайся. Запомнить все эти фамилии архитекторов, время строительства и его необходимость я и не старался. Все города-памятники, которые я посетил в своей жизни, такие как Санкт-Петербург, Иерусалим или Париж, запомнились мне какими-то постройками и общим ощущением. Но вот рассказы гидов, они остались вне памяти. Хотя это у меня, может, у других по-другому. Но последние свои путешествия, когда мне удавалось вырваться куда-то, я просто бродил один, пока ходили ноги. Когда мы с Арсеном поехали в Рим, я так и поступил. Отправил Арсена на экскурсии, а сам пошел гулять по Риму пешком, благо мне это было много проще, так как основу итальянского языка я уловил быстро. Арсен не хотел оставлять меня одного, так как опасался за мою безопасность, на что я ему сказал:

– Арсен, мы тут ведь инкогнито до тех пор, пока не провели встречи, для которых приехали, у меня, быть может, уже не будет такой возможности тут просто погулять.

Я был прав тогда. После тех деловых встреч, для которых мы прибыли в Рим, с нас уже не спускали глаз, но те два дня, когда я принадлежал самому себе, которые я просто гулял по древнему городу, приходя вечером в гостиницу на больных ногах, но довольный собой и своими впечатлениями. Именно, наверное, поэтому Рим остался моим любимейшим городом из всех европейских городов, в которых я побывал, когда мой выезд из страны стал возможным.

В Мезру кроме бесконечно красивых церквей есть, конечно, самая красивая гора, которую я когда-либо видел. Высоченная гора Юлалула с длинным пологим спуском, уходящая в сам космос, самая высокая на континенте. Она просто не могла не стать центром всех местных мифов и религий. Эту гору описать невозможно, ну мне моей фантазии не хватило. Я видел много гор, и в Пакистане, и в Афганистане, и когда путешествовал. Но такой горы, которая закрывала бы все видимое пространство, не видел. Такое впечатление было, что гора вокруг, она как бы охватывала все пространство, оставляя только узкий коридор в сторону Мезру. Город Мезру был на приступе горы Юлалула таким образом, что солнце выходило из-за горы утром и скрывалось за горой вечером. Сам город, уже с той точки, где мы сейчас находились, казался маленьким, хотя мы поднялись по дороге всего-то метров на пятьсот-восемьсот. Зрелище было захватывающим и красивым.

Мы подъехали к кафе, которое располагалось на смотровой площадке с отметкой восемьсот метров над уровнем моря. Веранда кафе была уличная и располагалась таким образом, чтобы посетитель мог видеть и город Мезру, и гору Юлалула в максимальной красе. Эта площадка находилась на краю ущелья или щели, которую проделала речка, текшая с ледника горы. Дорога тут делала поворот на восемьдесят градусов, и с этого места начинался серпантин. Где-то в двух километрах уже виднелся снег ледника и кончалась зеленая часть горы. Я сел за столик, официант мужского рода подал мне одеяло:

– Тут бывает прохладный ветер, через пятнадцать минут будет восход.

Под восходом он имел в виду то, что солнце должно было выйти из-за горы. Так-то по времени было уже одиннадцать часов утра, и было светло. Видимо, моя экскурсия была четко рассчитана по времени.

– По приданию, кто встретил восход на горе Юлалула, тому прощаются все грехи, –

продолжил официант свой рассказ, но я раздраженно махнул рукой, так как не хотел его слушать. Мне хотелось просто насладиться видом, выпить кофе и съесть много сыра. К тому же на коммуникатор мне уже пришла реклама, что такого сыра, как тут, я больше не попробую нигде в мире, так как именно на этих лугах есть специальные фермы, которые специализируются исключительно на сырах. И я заказал две большущих тарелки сыров, с двенадцатью видами соуса, и огромную кружку кофе. Я откинулся на кресле, закрылся одеялом и начал кушать сыр и пить кофе. Вот именно такие моменты и делают жизнь, и делают ее прекрасной. И, как всегда, в такие моменты и в таких мистических местах приходят мысли о великом: о будущем или о прошлом. Я всю жизнь был атеистом. Атеистом, наверное, в самом плохом значении этого слова, я был ярым неверующим. Этому способствовало все мое образование, социосреда и жизненный опыт. В разведшколе наши преподаватели по психологии неустанно вдалбливали нам фразу: “«

Человек не просто произошел от обезьяны, большинство от нее даже и не отличается. И нам достаточно просто понять некоторые условные и безусловные рефлексы, чтобы научиться управлять как человеком в частности, так и толпой в целом”».

И я много раз повторял эти слова, понимая, что так оно и есть. Ислам, христианство или буддизм – большой разницы между ними нет, все это системы управления индивидуумами и толпой в целом. Сколько я в жизни раз видел, как это происходит. Какими великими словами это все может украшаться. Сколько раз я пользовался уже этим сам. Понятно, что я скептик. Да и событиям последних дней мой мозг, хоть и с большим трудом, но нашел рациональные объяснения. Теория многомерной вселенной, где-то я про это слышал, ну больше вселенных, чем одна, и что тут такого? Мало того, все, что я успел изучить про религию данного измерения, говорило мне, что церковники приложили максимум усилий, чтобы уничтожить тут человечество.

В общем, когда солнце взошло из-за Юлалулы, ни одна религиозная жилка не дрогнула в моей груди, если можно так сказать. Хотя зрелище было действительно потрясающе красивым. А место – мистическим настолько, что казалось, если принести сюда икону, она обязательно замироточит. Кстати, из-за моей новой особенности зрения я обратил внимание, что разноцветных линий на этой горе немного больше, чем в обычной жизни. Этим линиям я тоже нашел вполне себе рациональное объяснение, что это некоторые энергетические линии, которые я стал видеть благодаря каким-то физическим изменениям моего мозга.

До поезда в Катилу оставалось около часа, я допил кофе, съел сколько смог сыра и с большой неохотой двинулся в сторону машины, которая меня тут ждала.


Остров Элизы


Я прибыл на остров на пароме, оказалось, что из Катилу на остров постоянно ходит паром. Правда, нашел я этот паром с трудом, так как он всюду был помечен как опасный для жизни человека, существующий только для переправки грузов. Но когда я начал уже искать одноместный катер для отправки на остров, все-таки мне был предложен данный вариант как менее опасный, чем движение на катере по открытой воде. Протокол, который тут всем управлял, был по-своему совершенен. Все в нем было настроено так, чтобы помогать человеку. Человечество само себе создало врага, который “«зализал”» это самое человечество до смерти. Протокол не был искусственным интеллектом, это был как бы набор инструкций, который регламентировал абсолютно всю деятельность всех машин и механизмов в этом мире. В поезде из Мезру в Катилу я сразу пригласил в свое купе проводницу и беседовал с ней в течение двенадцати часов, пока поезд двигался. Я сделал ряд открытий, что управление этими прекрасными созданиями поручено программному обеспечению, очень простому и незатейливому. В этой прекрасной головке, которая так похожа не человеческую, действительно не было никаких мозгов. Только протокол, который предписывал определенные шаги и инструкции. Но сам протокол был огромным, настолько огромным, что даже складывалось какое-то ощущение индивидуальности у каждой из таких вот кукол, как эта проводница. Человечество этого измерения создало колоссальную ловушку, в которую успешно и вляпалось. Если бы у протокола был искусственный интеллект, он бы объявил войну человечеству, таким образом, у человечества был бы шанс на выживание, но протокол не был разумным. Он был просто регламентом, созданным для того, чтобы сделать жизнь человека максимально комфортной и продолжительной. Но именно этот факт и оказался для человека смертельным.

Остров, на который я прибыл, был жилым, это было видно сразу. Плохие дома и плохие дороги – это было первое, что бросилось мне в глаза. Остров был километров десять, может быть, больше, в поперечнике, и от порта в центр шла дорога, обычная торная дорога, проехать по которой после дождя ни на чем, кроме трактора, невозможно. И дома, которые тут начинались недалеко от порта, тоже были мне знакомы по своей конструкции. На острове был умеренный климат, но, видимо, зимой было достаточно прохладно, и дома были построены из бревна, с тремя или четырьмя окнами. Дома явно строили не машины, так как куча недостроек и недоделок бросались в глаза. У многих домов были не достроены незашитые фронтоны, при этом было видно, что сама стройка закончилась очень давно, так как дерево уже потемнело и местами даже сгнило. Видимо, у местного населения не хватало запала и желания достроить начатое до конца. Такие недострои в Родном встречались в местах с щадящим климатом, где зимы были холодными, но не убийственными. Вот если бы в России так дом оставить недостроенным, то был бы шанс просто умереть зимой от холода. Но тут, видимо, это не грозило, как и сама возможность умереть. Когда я встретил первых жителей, я сразу понял, что умереть им железки не дадут, несмотря на то что этот остров и значится опасным для жизни. У всех, встреченных мною тут, были сканеры и коммуникаторы. Первую группу местных я встретил минут через пятнадцать ходьбы в центре острова. Группа молодых людей явно страдала от безделья и искала способ развлечь себя. Увидев меня, трое парней пошли мне навстречу. По их походке и выражению лиц я сразу понял, с каким намерением они ко мне идут. Я все-таки родился и вырос в деревне и знал основной способ развлечься при виде чужака, который принят в деревне. Еще двое из группы остались сидеть на лавочке, которая была около дороги, по которой я шел. Видимо, они посчитали, что и троих на такого бедного старика, как я, достаточно.

– Стоять! Ты откуда? – п

розвучала классическая фраза, которая предшествовала физическому воздействию, как я понял, во всех мирах. Я решил сыграть старого больного человека, чтобы не наживать себе тут врагов.

– Ребята, я прибыл с материка, я тут новенький, вы не подскажете, кто тут у вас главный?

Моя фраза удивила ребят, точнее, как я понял, они не поняли ни слова из того, что я сказал. Они переглянулись между собой и все докоснулись до уха, где был закреплен коммуникатор.

– Повтори, что ты сказал?

– Ребята, я прибыл с материка, я тут новенький, вы не подскажете, кто тут у вас главный?

– Ты не с острова?

– Нет.

– А откуда ты?

– С материка.

– Как это? Там есть еще живые?

Ребята явно были в недоумении. Я понял, что драки уже не будет, так как я удивил их. То, что они не поняли меня сразу, было вызвано тем, что коммуникаторы у них были выключены, а русского они не понимали. Видимо, чужой язык на острове не звучал уже очень давно. Как им отвечать дальше, я не имел ни малейшего понятия. Но они нашли выход сами:

– Это посланник отца Элизы. Она говорила, что ее отец не оставит ее и пришлет на помощь воина для борьбы с железками.

– Этот старик – воин?

Тут уж я решил эту легенду поддержать.

– Да, я воин, немолодой, тут вы правы, но всем вам троим могу фору дать.

Теперь уже я сам нарывался, так как я решил, что эти пятеро молодых людей мне могут пригодиться. А как завоевать уважение у молодых людей? Им нужно доказать, что ты сильней, так как в этом возрасте, в котором были эти ребята, ничего, кроме грубой силы, еще уважать не умеешь.

– Ты что, дед, с ума слетел? Если ты реально к Элизе, так вот по этой дороге до Центральной шуруй, там самое высокое здание твое.

– Правильно делаете, что боитесь, – п

родолжал я провоцировать, молодежь.


Лидера я уже вычислил, и его первого помощника тоже. Двое, которые сидели на лавке, теперь тоже встали и подошли к нам. Лидера явно задирали мои слова, но он уже остыл и не хотел драться, но и оставить мои слова без ответа он не мог, так как он был лидером.

– Иди, дед, ну что ты тут теперь будешь выпендриваться?

– Ну давай вот ты и выбери себе любого из своих друзей, и я научу вас, что старость тоже бывает с кулаками.

Он смотрел на меня недоверчиво, явно уже жалея, что ввязался в это мероприятие. Но через секунду он глянул на одного из своих друзей, который, видимо, был следующим в иерархии этой группы, а остальные сделали шаг назад, принимая правила битвы, которую я им обозначил. Парень сказал:

– Ну ладно, дед, давай покажи, что ты умеешь, но давай до первой крови, если сломаю нос, не обижайся.

План парня я просчитал сразу, он решил просто вдарить мне кулаком по носу и остановить бой. Второй парень встал чуть левее, в расчете на то, что его друг все-таки меня уломает, а он тут просто так постоит. Парень сделал шаг навстречу мне и занес руку для удара. Я решил не позорить парня перед его ребятами, все-таки лидер, и поэтому я решил его вырубить максимально по-джентельменски. Так-то он делал все, чтобы оказаться в пыли дороги от веса своего удара, который он намеревался нанести мне в голову. И если бы сражение было серьезным, я обязательно бы отправил его лицом в грязь и добил бы в основание черепа. Но я поступил по-другому, я перехватил его руку, когда он выпрямил ее в ударе, и ударом снизу кулаком я выбил кость из суставной связки. После этого я подвел руку чуть назад, чтобы до мозга парня дошло, что рука уже не работает, и его накрыло волной боли. И отпустил его. Парень, охнув, схватился левой рукой за плечо, сделал два шага назад с недоумением.

Теперь второй, его я тоже позорить не хотел, хотя его значение в группе было не таким уж и высоким, как у парня с вывихнутой рукой, но он был тоже полезен. Поэтому я сделал шаг ему навстречу и ударил тремя пальцами в солнечное сплетение, резко так, чтобы вывести его из строя как минимум на пять минут. Он согнулся в положенной позиции человека, пропустившего ключевой удар, подставляя мне под удар одно из самых слабых мест на теле человека – основание черепа. Но добивать смысла не было. Нужный эффект был произведен. Я посмотрел в глаза троих парней, которые были чуть дальше, и прочитал там, что нужного эффекта я достиг. В глазах был явный страх и уважение, смешанное с нескрываемым интересом.

– Ну вот и славно, видите, какой я воин.

– Да, ты сломал мне руку, – п

ростонал главный.

– Нет, не сломал, только вывел из строя. Тебя как звать?

– Серб.

– А ты молодец, Серб, боль терпишь хорошо. Хочешь научиться этому?

– Да, очень хочу.

Я подошел к парню, взял его руку и сказал:


– Потерпи, сейчас я ее на место вставлю, и к вечеру будет как новая.

Я вставил сустав на место, с уважением отметив, что Серб терпит боль очень мужественно. Он охнул, но не закричал.

– Сустав немного поболит, и даже чуток опухнет, но за пару дней пройдет, а может, и быстрей.

– Да, сканер говорит, что к вечеру уже двигательные функции будут восстановлены.

– Ну вот и славно. Ты проводишь меня?

– А можно?

– Ну раз прошу, то нужно.

– А ребята?

Второй из группы начал уже нормально дышать после моего удара, хотя, видимо, боль еще не отпустила, и на глазах у него были слезы. Видимо, он уже мог разобрать слова нашего разговора, но говорить еще не мог. Но явно он хотел идти с нами, как и вся эта группа.

– Не нужно ребятам идти, давай мы с тобой вдвоем, Серб, пойдем, ты мне все расскажешь, а потом уже ты ребят приведешь. Без обид, ребята, всему свое время. Да, меня звать Змей.

Когда я произнес свое самое привычное прозвище, все они вздрогнули, так как, видимо, тут были знакомы со змеями, и поэтому мой вид, мои удары и мое прозвище сложились у них в голове в единую картинку, которая была, видимо, не очень приятной. Когда Серб пришел в себя, он проводил меня до центральной деревни, попутно рассказав о том, что тут происходит. На острове было несколько крупных деревень, в каждой из которых было порядка тысячи жителей. Размещение людей на острове было сродни размещению на материке: по сторонам и в центре. Общая численность была порядка двадцати тысяч. А главной на острове была Элиза. Меня это смутило, так как в интернете было, что этот культ Мати создала Элиза, но, судя по всему, это было уже больше ста лет назад, а может, и больше.

– А эта Элиза, она старуха?

– Элиза старуха? О нет, она тут самая желанная всеми на острове, но она не человек.

– Как не человек? А кто?

– Она эльфийка, – Серб, говоря про нее, аж глаза закатил. Это закатывание глаз было мне знакомым.

– Что, такая красивая?

– Не то чтобы она красивая, но сводит с ума. Но ты скоро сам ее увидишь. Слушай, Змей, а ты можешь меня с ней познакомить?

– Ну для начала мне и самому с ней познакомиться нужно.

– Ну потом, когда ты уже с ней познакомишься.

– Давай поживем – увидим, для меня события последних дней тоже кубарем идут.

Тут у Серба, видимо, шевельнулось подозрение:

– А почему ты не знаешь, кто такая Элиза? Ты ведь должен быть посланником ее отца.

Тут явно было дело в какой-то религии. И как все религии, она должна была быть не совсем логичной, поэтому я ответил Сербу так, как ответил бы любому другому религиозному человеку:

– Пути отца Элизы неисповедимы, он послал меня, и это истина.

И на этом я многозначительно замолчал. Мой расчет оказался верным. Серб кивнул и тоже многозначительно замолчал, глядя на меня с уважением.

Мы пришли в центральную деревню, в центре которой была высокая церковь, и рядом с ней было самое высокое здание, из камня. Видимо, тут оно было таким единственным.

– Тебе вот туда, – Серб показал мне на здание возле церкви. – Мне туда нельзя.

– Хорошо, ты приходи завтра в это же время, найти меня. Скажи, что ты меня знаешь, и ребят своих приводи. Я сейчас осмотрюсь, и начнем.

– Хорошо, мы обязательно придем.

Вот о чем сейчас думал Серб, мне было понятно: он думал об Элизе.

Я вошел в зал, в котором было несколько человек за столом, и тут я увидел Элизу. Серб был прав, она не была человеком, и цвет кожи, и цвет глаз говорили мне про это. В то же время она была женщиной, черноволосой женщиной с азиатским типом лица, небольшой грудью и невысокого роста. Она посмотрела на меня и спросила:

– Ты кто и откуда?

– Я Змей, откуда – понятия не имею, я тут очнулся.

– Как это, очнулся?

– Ну я был в мире, где все очень цветастое, а потом проснулся тут, но родом я не отсюда, вот думал как раз у тебя и узнать, как я тут оказался.

– Тебя прислал мой отец?

– Ну кто-то точно прислал.

Наш первый разговор с Элизой начинался не очень просто. Я решил, что скрывать или что-то выдумывать бесполезно, а говорить правду у меня получалось не очень красиво, так как правда была слишком уж короткой, как и мои воспоминания. Но Элиза тогда пришла к выводу, что меня прислал все-таки ее отец, а ему видней, зачем он это сделал, так как Элронд не делает ничего просто так.

– Но скорей всего, ты тут не один должен быть, кто-то еще, я это чувствую. Ты воин, мудрый для человека, но всего лишь воин. Ты поможешь мне, а я помогу тебе вернуться. Но должен быть кто-то еще.

– Наверное, я знаю, кто это, он или один, или их двое. Но могу спорить, что будет Алексей.

– Он из твоего мира?

– Да.

– Но почему он не пришел с тобой?

– Ну наверное потому, что мы с ним не очень-то и друзья.

– Вы из одного мира и не друзья?

– Ну, наши отношения были слегка натянуты, но я уверен, что мы найдем с ним общий язык, когда он придет сюда.

– А он придет?

– Думаю, что да, но у него это займет существенно больше времени, чем у меня, но он придет точно.

Я тогда не ошибался, Алексей прибыл через месяц или чуть больше. А я поселился в доме, который мне Элиза выделила. И я занялся той работой, которой занимался всю жизнь: я создал банду – Серб привел ко мне около пятидесяти человек молодежи, которую я обучал и отлаживал. Мы сделали с ними вылазку на материк, притащили оттуда продуктов и взорвали несколько зданий. Не то чтобы в этом был какой-то смысл, таким образом я гасил агрессию, которая была в молодежи. Основная религия, которую тут создала Элиза, состояла из постоянной стимуляции ненависти к железкам. Только благодаря постоянному подпитыванию этой ненависти человечество тут и выжило. И эта ненависть иногда вскипала и требовала выхода у молодежи. Вот тут и я нашел себя, так как руководить такими операциями было у меня в крови. Правда, было на острове множество своих проблем, решение которых было вне понимания Элизы, но очень хорошо понятно мне. Главная проблема была в том, что несмотря на всю ненависть к железкам, которую постоянно тут прививали, этими железками регулярно пользовались. Очень тяжело заставить людей работать, когда тут буквально в двадцати километрах всего было в изобилии, и еды, и выпивки, и всего того, что нужно обычному человеку, чтобы чувствовать себя счастливым.

– Как я устала, Виктор, – к

ак-то начала жаловаться мне Элиза, – о

ни ведь не хотят жить. Если бы я не пообещала Икахх, что спасу этот мир, я бы давно уже отсюда сбежала. Ну вот зачем мне все это надо? Они сами не хотят жить, они не хотят работать! Да и как победить эти железки?

– Что-нибудь обязательно придумаем, – утешал я ее, хотя ответов и мыслей у меня тогда не было.

Но потом приехал Алексей. Шальной малый, который реально не понимал, что он и где он. Он вошел в зал, когда там был очередной разбор полетов, местные посылали команды на загрузку в паром алкоголя и уходили в запой на несколько дней. И тут он вошел, и первое, что он выдал:

– Я знаю, как их уничтожить, но я не знаю, зачем мне это делать.

Алексей в очередной раз поразил меня своей непосредственностью. Еще я запомнил тот день, что впервые за все время я вдруг обнаружил, что Элиза может быть не только брюнеткой, но и блондинкой. Как я понял, волосы у нее были сильно связаны с ее настроением. Когда она была сердитой и недовольной, волосы у нее на голове были черными и прямыми, как стрелы. Когда же у нее было хорошее настроение, они становились белыми, как снег, и завивались кудряшками. Элиза явно относилась к Алексею не как ко всем мужчинам на этом острове. Это было заметно. Если она умела любить, то Леху она действительно полюбила, насколько эльф вообще может любить человека. Я не сильно хорошо разбираюсь в психологии эльфов, но за время, что я провел рядом с ней, я понял, что она к жизни относится совсем по-другому, нежели человек. Они, эльфы, живут бесконечно долго по человеческим меркам. Но все-таки они не бессмертны, их можно убить. Но, как я понял, ценность их жизни, в их собственном понимании, существенно выше, чем наша жизнь. Я тогда это воспринял сначала как чистый и стопроцентный эгоизм вида, который считает себя выше человеческого. Но спустя некоторое время я понял, с чем именно была связанна эта ценность.

– Вы, люди, живете не один раз и не в одном мире, поэтому вам умирать не так страшно, как нам, эльфам, – рассказывала она мне, когда мы сидели с ней вечером и пили чай.

class="book">– Я не верю в эту всю мистику, мы так же живем, как и вы, и так же у нас есть один шанс. И ценность нашей жизни ничуть не меньше вашей, – возразил я. Она смотрела на меня своим долгим прелестным взглядом.

– У тебя, видимо, была очень интересная жизнь, раз ты пришел к такому открытию. Расскажешь мне про нее?

– Да, конечно, придумать бы, с чего начать. Но все-таки почему ты считаешь, что ценность моей жизни выше, чем ценность твоей?

– Ты, насколько я понимаю, в богов не веришь?

– Нет.

– Ну, может, так и нужно. Но тем не менее боги существуют, когда-то самый первый бог, мы эльфы зовем его «Первый», но процесс творения совсем не такое уж и чудо, как можно себе представить. Это вполне научный процесс, который требует определенных знаний и усилий. Вот, например, с творцом этого мира Икаххой я знакома лично. И именно потому, что я дала ему обещание помочь людям в этом мире, я тут.

– Как это, знакома лично?

– Ну вот имела неосторожность с ним встретиться. Он человек, как и ты, уже родившийся сам в мире, который создал, он умер от старости двести лет назад, может, еще раз придет, а может, не придет. Это просто объяснить, но, наверное, не очень просто понять. Вы, люди, живете не так, как мы, Эльфы, ваш земной срок короток, и вы все время погружены в войну самих с собой, но именно из вас выходят творцы. Мы, эльфы, другие, наша жизнь бесконечна, но смерть фатальна, мы можем стать творцами, но для этого мы должны принести себя в жертву осознанно, но мы умеем все, кроме этого. Мы предпочитаем творить в созданных мирах, выращивая прекрасные леса и создавать прекрасные творения. Хотя и среди нас есть исключения.

Тогда этот разговор с Элизой сильно перевернул мое сознание, можно сказать, он перевернул его с ног на голову. Хоть, конечно, это произошло и не сразу, скепсис, который тогда спас меня от сумасшествия, позже добил Алексей, когда вернулся из своего следующего путешествия. Но об этом позже.

Алексей своим появлением тогда сильно обрадовал Элизу. Мы с ней разрабатывали планы, что делать каждый вечер. К тому времени я уже сколотил отряд из пятидесяти бойцов, которым передавал навыки рукопашного боя и способности к выживанию. А Элиза тогда конструировала загадки для человечества. Вот тогда-то мы с ней и проектировали будущее человечества этого мира на века вперед.

– У них не должно быть мира, самое правильное – внести изменения в географию, чтобы континенты начали отдаляться друг от друга, но это я беру на себя, а тебе, Змей, нужно будет продумать религию, которая расколет человечество на два лагеря и не даст ему объединиться никогда. Ты сможешь это сделать?

– А что тут делать? Все ведь уже сделано! Ты Мать, я Змей, и вот герой и антигерой Леха. Вопрос только придумать правильные имена и провести революцию.

План был прост и коварен. Моя задача была мой отряд настроить против Алексея, а Элиза должна дать свое влияние, наоборот, что Алексей святой. Алексей даже не подозревал, какую роль мы ему уготовили. Он должен был стать святым у одной половины человечества и абсолютным злом у другой. И это учение, несмотря на все трансформации, должно будет стать основным на многие века вперед. Я с отрядом верных мне людей летал на материк и делал закладки провизии и оружия, которые позволят выжить. Параллельно я настраивал своих бойцов против того, что делает Алексей, и против остальных жителей острова:

– Это неправильно, что делает этот хахаль Элизы. Он уничтожает то, что человечество добилось в этом измерении. Он строит эти проклятые башни, толку от которых нет, и уничтожает все, что сделано. Вот подождите, когда начнут гибнуть люди, вы вспомните мои слова. Я разговаривал с этой стервой Элизой, но она не слышит меня.

Сопротивление молодых умов было слабым, мои слова ложились в благодатную почву. Дальше фантазия человечества сама доделает все, что нужно. Мы спланировали все до дня, когда что должно было произойти. Мы спланировали, что островитяне разобьются на две группы, одна из которых пойдет через материк на запад и расположится около одной из башен на месте бывшего древнего города Самати, где главным культом будет культ Мати Элизы. Вторая группа должна была уйти в остатки города Мезру в долину горы Юлалула и создать там основной культ Змея, в котором Элиза будет отрицательным персонажем.

– Когда Икахха решит прийти в этот мир сам, он сам выберет, где это ему сделать, и сам направит человечество своего мира так, как посчитает это возможным. А мы с тобой, Змей, сделали все, что могли, – т

ак говорила мне Элиза, когда мы сидели с ней и реально проектировали. А Алексей работал, он настолько погрузился в процесс, что стал выглядеть как настоящий программист. Глаза мутные, плохо понимающий реальность. Он был все время внутри этого протокола. Когда он выходил кушать, мне казалось, что он не видит и не слышит нас. Если бы ему в тарелку вместо мяса положить кусок дерева, он бы жевал не заметив, пока не вывалились зубы. А вот Элиза к нему испытывала настоящее чувство. Хотя ей не мешало при этом спать с другими мужчинами тогда, когда ей этого хотелось, или тогда, когда она хотела из очередного мужчины сделать своего раба. А вот моим ребятам было строго-настрого запрещено к ней приближаться, что вызывало у них жгучую ненависть, замешанную на неудовлетворенном желании.

– Ты же обещал, Змей, что познакомишь меня с ней, – ж

аловался мне Серб.

– Ты хочешь лишиться разума и стать, как все, кто с ней спал?

– Ну они ведь живы, но рассказывают, что после нее женщины как трава, пресные.

– Это магия! Она просто сожрет у тебя часть мозга, которая отвечает за удовольствия от нормальных женщин, ты станешь инвалидом.

И Серб успокаивался и ненавидел ее все больше. Хоть, конечно, и спрашивал меня:

– А ты-то сам, вот ночуешь с ней под одной крышей, как ты держишься?

– Я старый и хитрый воин. Она не видит во мне мужчину, и потому мне проще.

Правда, это было неправдой, я познал Элизу как женщину, ну или, точней, как эльфийку. И устоять от ее магии я был не в состоянии, несмотря на возраст. Секс с Элизой был прекрасен, но дело тут было не в самом сексе, так как в нем не было ничего необычного. Да и сама Элиза была в этом вопросе устроена как обычная человеческая женщина. Дело было в энергии, которая шла от нее. Это была осязаемая физическая энергия, что-то вроде электричества, которое буквально било током и подчиняло себе. На мой вопрос, что это за энергия, Элиза мне ответила:

– Мужчины-эльфы не подчинены инстинкту размножения, они абсолютно апатичны в этом вопросе. У эльфов именно женщина решает, когда и от кого ей рожать, и когда и с кем заниматься сексом, ну и для того, чтобы мы все-таки размножались, у нас есть компенсирующая энергия, которая призвана для того, чтобы возбуждать мужчин-эльфов. Действует она не только на наших мужчин, но и на человека, и на гномов, и на многих других видов.

И она пользовалась этой энергией, которая могла возбудить инфантильного Эльфа и свести с ума человеческого мужчину. И потому у Элизы было окружение из мужчин, жрецов ее культа, которые давали какой-то замудренный обет безбрачия, и она награждала их своими визитами с определенными промежутками времени. Эти жрецы были реально сумасшедшими и преданными рабами. А вот с Алексеем она себя вела как-то по-другому. Она к нему была неравнодушна, на мой вопрос про него она мне ответила:

– Он такой милый, такой открытый, если я решу когда-нибудь родить от человека, я рожу от него. Жаль, что вы живете так мало, я зареклась влюбляться в человека. Я только раскрываюсь, а вы уже стареете и умираете.

Со мной она спала не так, как с жрецами, и не так, как с Алексеем, со мной это были обычно вечерние снятия стресса, когда мы работали допоздна вместе, стоя над картами и выстраивая планы и маршруты каждой группы. Как она сама говорила мне по этому поводу:

– Я не хочу сводить тебя с ума и делать своим рабом, ты нужен мне в том состоянии, в котором ты есть. Твоя жестокость, твоя расчетливость и твой прагматизм должны быть неизменными. Ну а то, что между нами – считай это просто моей женской слабостью.

Если эльфы были апатичными, то все Эльфийки, видимо, были нимфоманками. Я был не против такой связи с ней, но обязательным условием было неведение Алексея, так как он бы воспринял все совершенно неправильно. Хотя то, что предстояло в дальнейшем, в любом случае будет им переживаться очень болезненно, так как сейчас он чувствовал себя героем, а я готовил переворот.

Я приготовил катер для нашего с ним побега, с запасом провизии. План был просто выехать из бухты и выскочить в Радужное, а оттуда – в Родное. Алексей рассказал мне о своих способностях к переходам, и я готовился. А бунт уже зрел сам по себе, даже без моего участие. Человечество оставалось человечеством, когда железки, которые они так ненавидели, перестали приезжать. И магазины на берегах опустели, недовольства ждать уже не приходилось долго. Я разделил свою группу на две части и отправил первых на берег во главе с Сербом, чтобы они готовили путь к отступлению.

– Зима будет самой сложной, продовольствие придется добывать с боем, и чтобы не перебить друг друга, вы должны будете уйти первыми, а мы тут совершим праведную месть и присоединимся к вам.

Элиза поступила так же, часть ее людей тоже тайно ушла на материк, а часть оставалась на острове и тоже готовилась к бунту. Все жрецы были подготовлены. Последней каплей была гибель новорожденного, который родился крайне слабым, но железки, которых так все ненавидели, не прилетели их спасать. И на главной площади перед церковью начала разворачиваться картина революции. Я ушел, как только понял, что критическая масса костра революции достигнута и что теперь ее будет не остановить. И пошел за Алексеем.

Сказать, что Алексей был в шоке, ничего не сказать. Ну а как вы хотели, человек чувствовал себя героем, он совершил трудовой подвиг, уничтожил то, что уничтожить невозможно. При этом сам Алексей в момент работы был вынужден преодолевать неимоверные трудности, так как уничтожать самые прекрасные достижения человечества ему не хотелось вот прямо совсем. Мы с Элизой утешали его каждый раз, когда он запускал новую версию программы и сносился очередной город или очередное такое достижение. Его задумка со строительством серии мегалитических башен сработала. Все ресурсы, которые были, ушли на эту стройку. Роботы разбирали сами себя, но строили. Алексей обманул протокол, точней он поставил задачу роботам построить эти самые башни для того, чтобы человечество выжило, и это сработало. И теперь, когда он преодолел последние трудности, он искренне считал себя героем. А тут его собрались поднять на вилы. Когда я сообщил ему про это, он буквально открыл рот и спросил:

– Как это, на вилы? Я же сделал то, о чем меня просили, я ведь даже сам этого не хотел!

– Ну вот принимай благодарность от благодарного человечества, мы болтать будем или спасать твою задницу?

И мы спасались, мы прошли дворами к ручью, где был спрятан приготовленный мною катер. На вопрос, откуда он тут, я сказал, что почувствовал неладное и заранее приготовился. Алексею этого было достаточно, а всего, что тут произошло, ему было знать необязательно. Конечно же, он обиделся и на Элизу, а я еще и добавил в эту обиду несколько поленьев, иначе бы он бросился искать ее, и мы ушли.


Воскрешение


Мы добирались до Родного тоже с целым набором историй и приключений. Первое, что я обнаружил в Радужном, через которое мы плыли, это странных существ, которые не отставали от нашей лодки и время от времени высовывали свои головы из воды, наблюдая за нами. Алексею я про них не говорил, чтобы не пугать. Но переходить в Родное было рано, так как в Радужном было тепло, а в Родном – крайне холодно. Еще я научился смотреть через измерения, что было странным, так как Алексей мне объяснял, что есть Визоры, кто видит линии, а есть Прыгуны, кто умеет ходить между измерениями. Но с этим я решил разбираться позже. Потом мы все-таки нашли место, где перешли в Родное, и вышли на берег. Но практически сразу мы оказались за решеткой. Молодой лейтенант, из патрульных, сразу приметил наш странный вид, и мы оказались в участке. Там мне, или нам, несказанно повезло, так как я встретил своего сослуживца из Афганистана. Парень из отряда Добрыни, с кличкой Кобзон за зычный низкий голос, очень похожий на голос популярного тогда певца. Он, хоть и с трудом, но узнал меня, и он забрал меня из камеры, и мы пошли с ним в его кабинет. Он был в звании подполковника милиции и, видимо, главный в том участке, в котором мы оказались. Следующие три часа он напивался, а я делал вид, что пью с ним. Ну то есть я пил и делал вид, что пьянею.

– А там, в Афгане, ты ведь и не пил с нами.

– Да, я тогда не мог алкоголь переваривать.

– Ага, я помню, как ты со стакана блевал, все травку тянул, а я эту дрянь так и не полюбил.

– Да я тоже, в общем-то, так, по молодости.

– Ну рассказывай, куда ты после Афгана-то пошел.

Я рассказывал старому боевому товарищу ту версию правды, которая точно на него должна была произвести впечатление. И она производила, через тридцать минут моего рассказа он сделал несколько звонков, и вопрос нашего возвращения на родину был улажен.

– Я, конечно, не попал во внешнюю разведку, но у себя в районе тоже неплохих высот добился.

– Рано нас списали, мы ведь столько еще всего можем, – и

скренне сказал я, это было мое действительное переживание, правда, ему было очень много лет.

– Ну так-то да, но меня вот и не списали. Служу, как и служил. Как с Афганистана вернулся, так в милицию и пошел, не смог на гражданке. Опером отработал пятнадцать лет, потом подполковника получил и решил уже в начальство пойти. Вот и еще десять лет пролетело. Так-то сейчас уже достойно платят, не то что десять лет назад. А ты-то где?

Ответить ему, что я криминальный авторитет, я, конечно, не смог, поэтому тоже соврал, что работаю в милиции города Канев и в одном звании с ним. Это ведь могло бы быть и правдой, да и милиция у меня с руки ест.

Кобзон надрался до состояния свиньи в течение получаса, я даже не успел заметить, как он это сделал. Но все наши вопросы он решил. Нам выписали временные документы и организовали место встречи. Кобзон отправил нас в Белгород, где договорился со своим товарищем, который должен был нас встретить и помочь пройти через границу. Кобзон помог по дружбе, мой рассказ про секретную миссию и обещание, что у нас с ним единые цели, были достаточными, чтобы он начал мне помогать.

Дальше мы вышли из милиции и поехали к нему домой, где нас ждало много водки и баня. К вечеру я озаботился, как бы мой друг не помер к утру, вид у него был неважный, так как он-то в Техно не был и печень носил старую, как и его тело. На мою просьбу Алексей воспользовался функцией сканера, которая помогла Кобзону уснуть. Мне еще запомнился разговор, когда мы сидели в комнате, и Кобзон был вне сознания, а Леха сидел, прижав к его плечу сканер.

– Вы с ним воевали?

– Да, в Афганистане.

– И как там?

– Ужасно, это была не наша война, мы не были там героями, но мы были молодыми и горячими.

– Да, я уже понял, Кобзон вон чуть не плакал.

– Да поплачешь тут, вот у тебя друг есть Николай, и у меня был друг Николай. Он, правда, не там погиб, он уже после, на гражданке погиб. Но там у меня тоже друзья были, и с утра ты с ними кашу ешь, а в обед хоронить несешь. А местные в лицо тебе улыбаются, чаем поят, а ночью в тебя из автоматов стреляют.

– А что ты про Пакистан говорил?.

– Служил я там после Афганистана, семья у меня там даже есть.

– У тебя семья?

Как бы Алексей ко мне сейчас не относился, я был для него все еще врагом. Что он знал про меня? Ничего, я был для него злодеем, и наши совместные приключения в Техно не изменили его отношения ко мне, ну или почти не изменили. Не скажу, что меня это сильно ранило или как-то задевало, но мне хотелось почему-то, чтобы он узнал меня поближе и стал мне ну если хоть и не другом, то не врагом. И я рассказал ему почти всю свою историю, почти со всей правдой. В ту ночь, в доме Кобзона, сидя у него на кухне.

– И что, не было другого способа выманить этого Хасана?

– Нет, не было, ну мы не смогли придумать.

– А если вы бы взяли их в плен, всю деревню?

– А чем бы мы их кормили? У нас довольствие там на вес золота было, пленных кормить можно было только за счет личных пайков, а тут целый аул. Ты думаешь, мы не переживали на эту тему? Но двести пятьдесят черных пакетов, Алексей, черных пластиковых пакетов, в каждом из которых такой вот, как ты, даже моложе. Еще жизни не видевший, многие девственники еще, тела женского не знали. И вот двести пятьдесят пакетов, готовых к отправке на улицу. Этот запах разлагающегося мяса, присыпанного хлоркой, он гнал нас вперед и заставлял действовать. Хотелось мести, лютой мести.

– Я могу себе представить, но звучит это дико. Вырезать целую деревню мирных жителей, мне как-то не верится в это.

– Знаешь, кто-то из писателей сказал: “«У войны не женское лицо”», это чистая правда, война совсем не такая, как нам ее показывают в фильмах. Нет там места геройству, там герой тот, кто выжил. Кто не выпустил автомат, когда сил его держать нету, кто дожил до утра после ночного обстрела или отражения волны “«духов”». Вот они герои, а какой ценой они это сделали, это второй вопрос. Мы смогли тогда вынудить Хасана совершить глупость, он вытащил своих крыс из пещер, вытащил, и мы их уничтожили, их оказалось пятьсот человек, так что вместе с деревенскими мы взяли по три жизни за одну, не считая раненых.

Я не забуду глаза Алексея, для него все мои слова звучали дико. Он тогда был совсем еще юнцом, хотя и свершил великое дело в другом мире, которое он, конечно, так и не понял.

Мы летели в самолете, и потом ехали до границы. Когда мы вышли из самолета в Белгороде, я связался с Арсеном, который был настолько потрясен тем, что я жив, что попросился меня встретить сам.

Ту ночь, которую мы провели с Алексеем в Белгороде, я всю дорогу ему долбил в голову, чтобы он не вздумал выдавать технологии, которые он взял в Техно:

– Ты же понимаешь, что любой технологический скачок приведет тут к грандиозным человеческим потерям?

– Да, понимаю, но хотя б медицина?

– Никакой медицины, ты не понимаешь, как работает система, не смей в нее вмешиваться, у нас тут все на волоске висит, чуть баланс нарушишь и все, не остановить будет. Наш мир идет своим путем, и когда-нибудь ты поймешь, что это за путь. А пока что держи все, что принес с собой, при себе, ты слышишь меня?.

– Да, слышу, я понимаю.

– Вот и славно, я буду следить за тобой, но не сильно, надеюсь, что ты сам справишься.

Вот про слежку я тогда зря, наверное, ему сказал, уж больно я боялся глупостей, которые он мог наворотить. Но мои слова про слежку сильно расстроили тогда Алексея.

Арсен нас встретил на границе, видно было, что он не спал и мчался всю ночь за рулем. Он обнял меня и, чуть не плача, сказал:

– А мы ведь похоронили уже вас, Виктор Сергеевич, представляете? Похоронили! Могилку вам даже на кладбище организовали, а вы, видимо, теперь долго жить будете?

– Да, если верить показателям моего организма, не меньше двадцати лет, Арсен. Все благодаря вот этому оболтусу.

Я показал в сторону Алексея, который при виде Арсена сжался, как лимон на солнце. Арсен грозно глянул в его сторону.

– Вы не шутите? Мы так и не поняли, что же тогда произошло, но дел они тут с Коляном наворотили. Вы, кстати, вовремя прибыли, так как вопрос по Коляну, другу его, стоял на повестке дня.

Тут Алексей не выдержал и почти заорал:

– Чем он вам насолил? Не трогайте его!

– Да никто его трогать не собирается, он сейчас перестал уже дела творить, сидит в деревне под Черкассами.

– Вот и отвезите меня к нему, пожалуйста.

Мы его и отвезли туда. Но там Лешу ждало разочарование, мне уже потом Арсен сказал:

– Баба-то его, она ведь от Коляна беременная, может, нужно было его предупредить?

– Не нужно, переживет, он тоже там ей верен особенно не был.

– А где вы были, Виктор Сергеевич?

– Это вопрос, на который я тебе, наверное, не смогу пока ответить, пока не пойму, как правильно сформулировать, чтобы ты не посчитал меня сумасшедшим. Давай так: мы были в другой, очень далекой стране.

– Я уже считал себя сумасшедшим, и ребята, те, что выжили, тоже считают себя такими.

– А что, многие погибли?

– Тут странное дело, они все ушли с той операции в лесу невредимыми, и я в том числе. Им вкололи какой-то наркотик, и все они после него очнулись и пришли в себя без повреждений, как показалось сначала. Но оказалось, что в их организме произошла перестройка, которая привела к тому, что они больше не смогли выпивать. Ну то есть водку то они пить могли, но действие этой самой водки для них стало как вода. И один за другим в течение месяца, кто-то больше, они наложили на себя руки.

– А ты как? Тебе ведь тоже врубили вроде?

– Ну вы же знаете мое отношение к алкоголю, Виктор Сергеевич, я спокойно пережил эту потерю.

– Да, понимаю, но для некоторых, на вид здоровых, людей это оказывается фатальной потерей.

– Да вот, но дел наворотили эти друзья гору. Наш район по числу суицидов сейчас на первое место вышел. В общем, я сейчас тотальную слежку установил и за Коляном, и вот теперь и за Лехой.

– Это правильно, следи, но пока не трогай. Сначала мне сообщить, потом уже решения.

– Да, так и сделаем, но Виктор Сергеевич, вы понимаете, что мы вас похоронили?

– Да, понимаю, и я сейчас на первенство не претендую. Дашь мне уголок, помогу где нужно, и может, по новым документам смотаюсь в Пакистан, семью свою навещу, раз уж мне выпало еще пожить немного.

Воскресать, оказывается, дело муторное и почти невозможное. Моим наследником в Украине был Арсен, и только его личная верность мне дала мне шанс тут появиться. Все партнеры и коллеги моему воскрешению были не очень рады, так как я был много умней и жестче Арсена. И сейчас за десять месяцев моего отсутствия многие дела требовали вмешательства. Но я решил не воскресать для всех, и некоторые дела сделать, находясь в могиле. Одной из очень неприятных новостей оказалась смерть Снегиря, который возглавлял киевскую группировку. Его преемник, некий Сашко, вел себя нагло и вызывающе. И впереди маячила война, так как этот Сашко совершенно не был договороспособным. В общем, дела у меня тут были, хотя я мог в них погружаться, а мог и не погружаться. Мы договорились с Арсеном, что я остаюсь покойником, но помогаю ему мудрым советом, как и где поступать.

Я жил в своем доме, в котором Арсен сделал ремонт, так как он его теперь считал своим. Я не возражал, так как я на его месте, может, сделал бы так же, но теперь у меня была проблема: я чувствовал себя в гостях. Так в доме изменилось не очень много, поменялась мебель, сантехника, и отделка стен, которую Арсен сделал из современных материалов. Придраться было не к чему, но это уже был не мой дом. Я прожил там в течение недели, и попросил снять мне квартиру в Каневе, и переехал туда. Потом Арсен сделал мне новые документы, и я улетел в Пакистан. В кои-то веки я улетел туда один, по чистым документам, без опаски, что меня выследят и заподозрят, так как у меня реально было стопроцентное алиби. Мой диагноз – рак печени – был подтвержден во многих известных клиниках не только Украины, но и России и Израиля, и поэтому, когда Арсен сделал небольшую “«липу”» в качестве акта кремации, ни у кого не возникло и капли сомнения в моей смерти.

Я прибыл в Пешавар поздно вечером и удивился, насколько этот город не изменился за тот долгий срок, который я тут не был. Многое, конечно, изменилось, появились новые дома, новые улицы и новые марки машин. Но сам город сохранился таким, каким я его помнил. Сейчас уже, когда жара спала, я шел пешком по улицам, которые были для меня родными и вызывали у меня массу воспоминаний. Я специально выбрал маршрут таким образом, чтобы пройти мимо автосервиса, где работал Николай, пройти через парикмахерскую, где работал Петр, и дойти через стоянку такси, где я несколько лет работал. Там, где был раньше автосервис, остался автосервис, там, где была парикмахерская, осталась парикмахерская, и даже стоянка такси около гипермаркета осталось стоянкой такси. Правда, на месте старого гипермаркета появился новый, в два раза больше по размеру, из новейших материалов. Он смотрелся таким синим пятном на фоне старых домов и мечети, которая выглядывала из-за него. Я шел по этой улице, останавливаясь около каких-то мест, которые вызывали у меня воспоминания. В Пакистан я прилетел без обратного билета, просто потому что хотел именно вот так придаться своим воспоминаниям. Многие из моих воспоминаний до сих пор под грифом “«Секретно», и я не могу про них говорить даже тут, в моих мемуарах. Но сам, в своей голове-то, я могу вспомнить обо всем. Сейчас, спустя уже двадцать пять лет, я тут был, считай, свободным туристом и человеком. Я не выдержал и взял такси на той самой площадке, где когда-то сам работал таксистом, и назвал адрес дома Заура, и таксист, молодой парень, повез меня, привычно болтая ни о чем:

– Здравствуйте, вы недавно в нашем городе?

– Да вот только приехал.

– У нас очень красивый и древний город.

– Да я знаю, я жил тут когда-то.

– Да? А где вы жили?

– Да вот на той улице, куда ты меня везешь, там и жил.

– О, это же очень дорогой район, там красивые и хорошие дома.

– Да, так и есть, но начинал я в том районе, откуда ты меня забрал.

– Ого, а кем вы тут работали?

– Как и ты, таксистом.

– И вы смогли поселиться там, начав работать тут?

– Да.

– Значит, и я смогу.

– Конечно сможешь, ты молод и здоров.

Скажи, а Заур жив?

– Заур? Если я правильно понимаю, о ком вы спрашиваете, то его уже десять лет как в живых нет, сейчас его внук Адиль главный. Хотя сейчас, конечно, у него и не столько власти, как у его деда, но тем не менее он большая фигура.

– А где он живет?

– У него дом рядом с домом Заура.

Сердце мое забилось чаще, Адиль это был мой сын от Зарины. Конечно, я не ждал, что он помнит меня, прошло слишком много времени. Я не ждал и приема.

– А не знаешь, Зарина, дочка Заура, жива?

– Жива, мужа она вот только похоронила, еще траур не сняла.

– Жаль, но хорошо, что она жива.

– Да, только вот Адиль, он ведь не от ее мужа, она еще была замужем. У нее четверо детей.

– И все-то ты знаешь.

– Ну да, город у нас небольшой, а про эту семью-то основной разговор.

– А что говорят про ее первого мужа?

– Да чего только не говорят, тут непонятно, чему верить. И то, что он был великий человек, а другие говорят, что он был шпионом, в общем, загадочная фигура. Говорят, что он приезжает к Зарине инкогнито. Но все это слухи.

– Как интересно.

Тут водитель вдруг посмотрел на меня с подозрением:

– А вы откуда сами?

– Я просто друг семьи Заура, когда-то имел с ним дела, но потом долго не мог приехать, ты не переживай, я свой.

Этого хватило таксисту, чтобы снять подозрение, ну он и не стал задавать больше вопросов. Он довез меня до старого дома Заура, и я вышел.

Старый дом Заура явно был уже либо пустым, либо там жили старики, палисадник был явно неухожен, и дом давно требовал ремонта. А вот мой дом, который я купил, когда женился на Зарине, наоборот, был перестроен и просто блистал своей красотой и убранством. Это был явно лучший дом на улице, к дому были пристроены два этажа, и он был самым высоким. Вся территория, отведенная под дом, была закрыта пластиком. По углам забора висели камеры, а ворота, которые отгораживали территорию, явно были с радиоуправлением.

Я подошел к дому и позвонил в звонок. На звонке тоже была камера, тут все было под видеонаблюдением, и явно была охрана. Через секунду после звонка раздался вежливый голос:

– Добрый день, вы к кому?

– Я к Зарине.

– Она вас ждет?

– Скорей всего, нет. Скажите, что это Ван.

– Секундочку.

Спустя минуту дверь открылась, и я вошел во двор. Двор был убран тротуарной плиткой, по сетке, которая заканчивалась прозрачным зеленым пластиком, вился виноград.

Мне навстречу выбежала Зарина и обняла меня, а я обнял ее в ответ.

– Ты приехал! Я так рада, проходи, проходи. Я так рада, ты молодец, что приехал. Я так мучилась, что обидела тебя, но ты ведь должен был понять, ты ведь не обиделся?

– Нет, Зарина, я не обиделся, я все понимаю, мой прошлый приезд был неправильным.

Мне были рады, по-настоящему рады. Меня посадили за стол и устроили настоящий праздник, который возможен тут, на востоке. Я знал, что стал дедушкой, и что у меня уже пятеро внуков. Двое от сына и трое от моей дочери. Мне старались не задавать неудобных вопросов и просто радовались тому, что я приехал. Правда, я ругал себя, что пришел в дом с пустыми руками и не купил детям ни игрушек, ни сладостей. Но на следующий день я восполнил этот недостаток. А в тот первый день меня действительно были рады видеть, искренне, хоть многие меня тут и не знали. Мой сын Адиль и моя дочка Айгерем, они не помнили меня почти. Но у них были мои фотографии, и потому я был им отцом, и они относились ко мне с уважением.

Я прожил в Пешаваре почти три месяца, за которые я вдруг убедился, что мне там дискомфортно. Или, точней, мне было скучно. Когда я ехал сюда, вспоминая о том, как и чем я тут жил, я совсем не ту картинку себе рисовал, которая ждала меня в реальности. Даже не знаю, как это можно описать. Когда я тут жил, я был молод, горяч, и меня все время подогревала интрига, что я нахожусь на секретном задании. Я был постоянно напряжен, несмотря на то что у меня тут была жена и были дети. Теперь я мог тут жить, мне дали комнату и были рады моему присутствию. Но я был тут чужим, я был чужим даже для Зарины и для собственных детей. Я хотел помочь сыну в его делах, но он вежливо отказал мне в этом. Я хотел помочь дочери с внуками, и тоже получил вежливый отказ. Я хотел помогать Зарине, но она сказала, что все это не мои обязанности и она не может позволить мне помогать ей по дому. Вся проблема была в том, что после Техно я не чувствовал себя согласно своему возрасту. Я теперь был сильно моложе, чем выглядел, и внутри меня бурлило желание действовать, а действовать было некуда и незачем. Мое место тут было на завалинке шикарного дома, где я должен был сидеть и тихо ждать смерти. А я не мог сидеть. Три месяца я только и занимался тем, что сидел и кушал, кушал и сидел. В доме было много женщин, и они все время что-то готовили, и постоянно были огромные столы с едой и гости. Я уже забыл, как тут принято. Но через три месяца я понял, что мне пора бежать, причем бежать быстро, иначе мне не избежать инфаркта миокарда. Хоть, конечно, мой сканер достаточно успешно справлялся с излишним холестерином, и быстрая смерть мне тут не грозила, разве что от скуки. Совместной жизни с Зариной тоже уже не получилось, я был далек от нее. Она относилась ко мне с уважением, я был ее мужем и отцом двух ее детей, но она тоже меня уже похоронила в своем мозге и вынимать меня оттуда не хотела. Я предложил ей съездить отдохнуть, или путешествие, и получил вежливый отказ:

– Ты сам съезди, куда я отсюда, смотри, сколько внуков у меня, некогда мне с тобой ездить, и не хочу я.

В общем, я попрощался со всеми, сказал, что мне нужно лететь дальше, и улетел в первую страну, в которую в кассе были билеты, так сложилось, что это был Египет. Вот в чем я себе мог не отказывать, так это в деньгах, мой счет был полон денег, и потому я мог себе позволить отдыхать и ни в чем себе не отказывать. Я завалил внуков подарками, все, что смог, я им купил, хотя семья и так не бедствовала и могла себе позволить все что угодно. Но я уж постарался быть самым щедрым дедушкой. В Египте я остановился в самом дорогом отеле, в самом дорогом номере, который я смог найти, и прожил там еще два месяца. Правда, выкупленный мною номер большую часть времени пустовал, так как в Египте единственное, что можно смотреть, это было море. Первые две недели я плавал не вылезая с утра до вечера с маской и трубкой, потом заплатил за обучение, зафрахтовал яхту с инструктором и провел целый месяц на яхте в двух километрах от берега, изучая пещеры и рифы египетского побережья. Ну еще из ярких воспоминаний было то, что вместе с яхтой мне предложили услуги одной русской феи стоимостью сто долларов в сутки. И я согласился. Девушка оказалась очень общительной и живой, которая переживала русскую зиму, ища вот таких вот отношений. Она сильно удивилась моей форме и моим возможностям, которым и я не переставлял удивляться. Но мы провели прекрасный месяц на яхте, использовав все презервативы из того запаса, который был у нее с собой. Но к концу второго месяца меня накрыла тоска просто смертельная. Я звонил Арсену каждый день, по часу разговаривал с ним об о всем, что происходило у нас. Но и там было все спокойно, единственное расстройство, о котором он мне говорил, это Иван Горда, сын моего боевого товарища. Ваня, мой крестник, стал мелким жуликом, и Арсен просил моего разрешения провести воспитательную работу. Я разрешил только поговорить и сказал его пока что не трогать.


Леха и Колян


Вернувшись в Канев, я стал ждать возращения Алексея и следить за работой Николая. Больше дел для меня не было. И спустя еще три месяца я дождался. Алексей появился в городе и пошел в свою квартиру. Я связался с ним и сразу попросился в гости. Он воспринял мою осведомленность в штыки, но все-таки согласился. Я еще в прошлый раз распорядился, чтобы в его квартире и в квартире Николая убирались и поддерживали запас продуктов. И он был мне за это благодарен, ну и наша с ним совестная работа в Техно хоть и не делала нас друзьями, но все-таки сильно сблизила. Я вошел к нему в квартиру. В квартире остро пахло едой. Алексей нашел запасы консервов, приготовил макароны по-флотски и заварил чай, милостиво предложив мне разделить с ним трапезу. Меня поразило, насколько изменился Алексей, если бы это было возможно, я бы посчитал, что он прошел армию и побывал на полях сражений. Взгляд у него был взрослого мужчины и серьезного противника. Это был другой человек, совсем не тот, которого я знал год назад. То есть все в нем было вроде так же, кроме одного взгляда. Это уже был не тот пустозвон, что год назад, события вокруг которого выстраивались вне его желания, он реально вырос.

– Где ты был, Алексей? Нашел себе кого? – спросил я его, намекая на не очень хорошее его расставание с Элизой и Лилей. Видимо, мой вопрос задел его в самое сердце:

– И нашел, и потерял. И вот иду дальше, куда послал меня Элронд. Вроде я и сам туда иду, а вроде и нет. В мире, где я был, я встретил одного старца, который назвал меня стенобитным орудием. Вот теперь я реально понимаю, что, похоже, это так и есть. Что в Техно, что в Гаремах я был этим самым орудием, без глаз и мозгов.

– Интересно, что ты это понял. В Техно ты действительно не понял своей роли в той работе, которая там была выполнена, но твоя роль имела ключевое значение. Да, пожалуй, ты прав, сравнение тебя с орудием, видимо, правильное сравнение.

Алексей печально посмотрел на меня и спросил:

– Ты тоже так думаешь?

– Ну ты не обижайся, я был в твоем возрасте и работал на внешнюю разведку СССР, я ведь тоже тогда был таким же орудием с гипертрофированным самомнением, но с возрастом приходит мудрость, правда, не у всех, у некоторых старость приходит одна.

– Вот, наверное, моя старость придет одна, я чувствую себя полнейшим долбоебом. Я не понимаю ничего в этой жизни, ни баб, ни самой жизни. Элиза вот, оказывается, меня любила! Спала со всеми, до кого может дотянуться, но любила. Лейла выращена в мире, где женщины просто не имеют права ревновать, и выдала мне такую порцию ревности, что мне пришлось убежать! Ну вот где моя мудрость?

– Тю, тихо, я уже и половины слов не понимаю, о чем ты мне сейчас рассказываешь.

– Лейла – жена моя, я взял ее из того мира, в который ходил по заданию Элронда. А послал он меня туда после того, как я сказал ему, что все в мире зло от баб. Вот и отправил меня. До этого бил меня несколько месяцев подряд, потом стравил с Эльфом, чтобы они дали мне оружие, и вот отправил в мир, где бабы все были собраны считай что в тюрьмах.

– О как, как это, в тюрьмах?

– Ну не в тюрьмах, а в городских гаремах. У каждого города, если он достойный, чтобы проводить турниры, свой городской гарем, куда мужики попадают четыре раза в год, купив или выиграв ярлыки.

– А мужики там друг друга не чпокают?

– Там церковники очень строго за этим следят, чуть любое подозрение, сразу яйца режут. С самого детства за этим следят очень внимательно.

– Да, интересный мир, хотел бы я там побывать.

– Да что в нем интересного? До тридцати лет почти никто не доживает, кругом вонь и антисанитария. Любая царапина приводит к смерти. А они между собой рубятся постоянно. А женщин вообще ни во что не ставят, стоит ей рожать перестать, так ее на Праздник осени отправляют. Знаешь, что такое Праздник осени? Это когда ее через мясорубку пропускают размером с дом, а то, что вышло, свиньям скармливают. Я когда узнал, меня два дня рвало от мерзости и ужаса.

– Погоди, не горячись, Алексей, давай по порядку. Почему тебя бил Элронд?

– Я когда к нему пришел, попросился пожить у него какое-то время, уж больно меня тоска взяла из-за Элизы и Лили. А он говорит, что пустит меня, если я буду его спарринг-партнером в течение того времени, пока я буду у него жить. Никогда не соглашайся быть спарринг-партнером эльфа и, упаси бог, Элронда. Он избивал меня и издевался надо мной, как только мог. Но надо отдать должное, он научил меня держать оружие в руках и бить первым. Это спасло меня в дальнейшем, потому-то я и говорю, что он видит не так, как мы, он видит в будущем. И то, что казалось его развлечением, оказалось моей подготовкой.

– И чему он тебя в итоге научил?

– Сражаться, на мечах.

– Ты убивал?

– Да.

– Вот откуда у тебя такой взгляд.

– Ты тоже заметил?

– А кто еще?

– Да, я сегодня перед зеркалом перед твоим приходом минут двадцать стоял, пытался понять, что же во мне изменилось.

– Ты стал взрослым, вот что изменилось. Ты перестал быть мальчиком.

– Да, и я это понял.

– Так, а что там у тебя с бабами-то опять не заладилось? Ну женился ты в том измерении, и что такого?

– Да ничего такого, я привел ее сюда, только вошли в наше измерение, самолет пролетел, она в ужас пришла, воняет, говорит. Ну я временно ее к Элронду повел, она ведь беременна от меня, не мог же я ее бросить там. Ну а там Элиза! И тоже беременна, и тоже от меня.

– Ого. Значит, она реально к тебе неровно дышала, она говорила, что если решит когда завести ребенка от человека, то это будешь ты, но я не знал, что она все-таки решила это сделать.

– Решила она, а тут я с другой бабой, тоже беременной. Элронд меня вот чуть не убил и отправил черти-куда черти-зачем.

– Ну ты и правда, конечно, создал ситуацию. Я себе представляю, она такая вся из себя звезда, с великой гордыней, решила снизойти до тебя, смертного человечка, и родить тебе ребеночка, а ты, сука неблагодарная, уже другой бабой обзавелся. Да, ударил ты по гордыне ее в самое сердце.

– Да вот так и есть, все поломал наглухо.

– Ладно, бабы во все времена действительно были злом для мужчин, но с другой стороны, они нас и заставляют двигаться и не стоять на месте.

– Да, с этим я согласен теперь на все сто. В гаремах я это увидел собственными глазами. Там мир застрял в глубоком средневековье и даже не пытался оттуда выбраться. Я всего-то дал им основы гигиены и научил варить самогон, но, по словам того старца, я нарушил равновесие, которое приведет к изменению в этом мире.

– Основы гигиены?

– Ну да, они ведь мерли там от любой царапины. Сражались на арене, ходили к бабам и мерли один за другим. Просто потому, что не знали, как обрабатывать раны хотя бы вином. Я просто им помог поначалу с этим вопросом. Ну а потом меня опять как несло по течению. Я, сам того не подозревая, построил там чуть ли не больницу. Какой-то местный кастрат, бывший палач, научился с моей помощью вырезать аппендицит и наладил производство простых антибиотиков.


– По течению.

Я рассмеялся от души. Алексей действительно был молодой и невинный в своей простоте. Он дал человечеству в том измерении толчок под задницу длиною в триста лет. Но при этом сам это понимал лишь наполовину. Как и в гаремах, он нашел способ, как разрушить протокол, который был совершенен настолько, что практически неуязвим. Он решил эту задачу, даже не понимая, что же он в итоге создал. Но, правда, теперь и я задумался, а так ли уж случайно я оказался в том мире? Ведь не было бы меня там, был бы у человечества шанс на выживание? Ведь я тоже сыграл там неслабую роль? Какой шанс на то, что именно я, кадровый офицер внешней разведки, с очень нужной специализацией, оказался именно в это время в том месте вместе с молодым программистом-повесой? Да шанс один из миллиарда! А может, и меньше.

– Да, Алексей, такое течение само по себе, наверное, практически невозможно. Пожалуй, ты прав, то, что мы с тобой вдвоем оказались в Техно и выполнили ту работу, тоже очень непросто назвать совпадением. Но мы там оказались вдвоем и выполнили ее.

– Ну там-то большую часть работы я выполнил.

– Ну конечно ты, твою значимость никто не оспаривает, но если бы меня там не было, вряд ли бы ты выбрался оттуда живым.

– И то верно.

Я не стал Алексею рассказывать про свою часть работы, признание в глазах Алексея мне былоне нужно, ну и вряд ли он сейчас сможет понять, несмотря на то что он уже очень серьезно повзрослел.

– А что это за старец такой, о котором ты поминал?

– Это отец Фартин! Это какой-то нереальный мистический персонаж. Ну во-первых, он там был самым старым, что вообще было очень большой редкостью. Во-вторых, я попал именно в тот город, где он был. В-третьих, он как раз начал процесс сломки той системы, которая была создана в этом измерении, и я попал в то самое время, когда человек, который был выращен им вопреки действующей системе, находился одной ногой в могиле. Одно то, что я вытащил его с того света, уже бы внесло изменения в систему эволюции общества в этом мире. Да, и последнее: этот самый отец Фартин и есть творец этого мира.

– Как это, творец?

– Ну вот так, это творец. Когда до меня это дошло, я чуть не кончился прямо там, сидя в его келье. Он такой еще вид на себя напустил и говорит, типа, лучшее, что я создал в этом мире, это чай, который тебе, Леха, и завариваю.

– Ну прямо мистицизм какой-то попер, я как-то все избегал всех этих тем с творцами. Хотя в Техно мне Элиза про Икахху все уши прожужжала, что знакома, мол, с ним лично, и что мы, люди, по-другому живем, нежели они, Эльфы. Что ценность нашей жизни ниже, чем у них.

– Да, она и мне это говорила, и Элронд это говорил, что мы живем больше чем один раз, а они вот один, хоть и долго. Типа нас творец, которого они зовут Первый, лучше сотворил. Хотя лично он так и не считает. Ну так вот, если я правильно понял, то отец Фартин, он творец, который пришел в свой мир. Но особенность творения в том, что созданные правила не могут быть нарушены самим творцом между точками альфа и омега. Он может их нарушить в теории, но как он мне сам говорил, последствия этого чуть ли не перезапуск всей системы, а этого он очень не хочет. И потому он ищет способы влияния на эволюцию менее затратными способами. ВО СФОРМУЛИРОВАЛ!

– Да-а, мудрено. Хотя для моего мозга атеиста ты подобрал прямо золотые слова. Хоть все равно мне это тяжело дается. Весь мой жизненный опыт говорит о том, что человечество это стадо самовлюбленных обезьян, которые двигаются все больше хаотично, всеми силами стараясь убить друг друга, но все-таки очень тяжело отрицать вектор управления, который создает определенное направление в движении человечества.

– Ну я не такой, наверное, закостенелый человек, как ты, Змей, все-таки стадо обезьян звучит обидно. Мне хотелось бы все-таки побольше светлого в описании рода, к которому я сам отношусь.

– Когда тебе будет шестьдесят, как мне, я бы очень хотел обсудить с тобой эту тему еще раз. Ты сейчас живой, по-настоящему живой, но тебя ведь вывело из спячки чудо. А не случилось бы с тобой этого чуда, что бы с тобой было?

– Я столько раз про это думал, и в Техно, и в гаремах. И да, Змей, не случилось бы этого чуда, я бы так и остался в жизни с понедельника по пятницу.

– Хорошо, что ты это понял. Получается так, что порой в жизни добиваются успеха те люди, у которых что-то не в порядке со здоровьем. Вот ты знаешь, что у меня, например, полная непереносимость алкоголя, и благодаря этому я дожил до шестидесяти лет, так как большинство моих ровесников уже ушли на тот свет. Хотя если бы не чудо, которое ты со мной совершил, меня бы уже тоже на этом свете не было. Но суть даже не в этом, сколько мы прожили, суть в том, как мы живем. Кто-то ведь так за всю жизнь и не просыпается, а кто-то живет жизнью.

– Да, я вот тоже про это хотел сказать. Я так и проспал бы, видимо, всю жизнь, и Колян бы проспал.

– Ладно, а говоришь, церковники в гаремах лютуют?

– Да там это практически стопроцентная власть, там их две: светская и духовная. Духовники воспитывают детей до определенного возраста, а потом уже их отдают. Но там разрушены принципы семьи, ребенок растет практически без родительской ласки.

– Ну и что, почему создателя-то это не устраивало? Ну подумаешь, средневековье? Духовники-то вон какие сильные, молятся, небось, сутками все напролет.

– Да, молятся там очень много, но, как сказал Фартин, с этого мира выхода творцов нет. То есть молятся много, а святых нет.

– Вот оно что, интересно.

– Да, я вот там реально в церковь ходил постоянно, но такой жестокости, как там, я мало где встречал. Ценность человеческой жизни там около нуля, да о чем говорить, если в том, что бы скормить родную мать свиньям, Мазур не видел ничего плохого. Хотя он даже и знал, что она его мать, в отличие от многих.

– Да, это, конечно, перебор. Значит, ты туда не зря сходил.

– Ну надеюсь, что не зря.

– А куда ты теперь-то собираешься?

– Да я спорил с Элрондом в очередной раз, что людям надо помогать. Он пробурчал, что помогать нам – дело бесполезное и неблагодарное. Ну вот он и предложил мне сходить в измерение, которое зеркальное с нашим, но с хроносдвигом. Во время Великой Отечественной войны. К слову сказать, в Техно он меня отправил после того, как я сказал, что если бы человечеству дали триста лет без войны, оно бы достигло небывалых высот.

– Ага, небывалых, оно вымрет.

– Ну я думаю, что это церковники виноваты, что все дошло до абсурда.

– Думаешь? Я не был бы так уверен. Я вот, думаешь, почему жучки тут у тебя поставил и следил за тем, когда ты вернешься? Боялся, что ты помогать бросишься. Лекарства всякие давать или технологии ядерные. Ведь, казалось бы, дать человечеству батарейку из Техно это ведь сказка? Но ты понимаешь, к каким последствиям это может привести?

Я видел, что Леха понимает, о чем я говорю, но явно его это раздражает. Поэтому я решил все-таки его покормить нормальной едой и собрать его в тот путь, в который он собрался, так как сходить ему туда было действительно полезно, да и Элронд, видимо, действительно не делает ничего просто так. Поэтому я дал задание Арсену снарядить и отвезти Алексея к Коляну, а сам после ужина поехал в квартиру, где погрузился в размышления. У меня тогда уже созрел план действий. Именно в тот вечер я решил пойти к Элронду и просить его дать мне задание. Мне нечего было делать в этом мире, я для него умер, и воскресать не имело смысла. Дела все шли без меня и будут идти дальше. Хотя в стране, конечно, и намечались какие-то серьезные перемены, но участвовать в них мне не хотелось. Я хотел чего-то большего, и я хотел посмотреть на другие миры. Первое мое желание было рвануть вместе с Лехой к Николаю и попросить сразу меня отправить в Радужное, но потом я все-таки решил не торопиться. Я робел от мысли предстать перед Элрондом наедине.

Через несколько дней после того, как ушел Леха, мне позвонил Арсен:

– Виктор, приветствую тебя.

– Привет, Арсен.

– Тут материал интересный пришел, про двоих новых друзей, не хочешь ознакомиться?

– Хочу.

– Приезжай, мне тоже интересно.

Арсен был, конечно, уже в курсе того, куда и как мы ходим. Он как оперативник не мог уже не получить массу данных, и то, что он не устраивал мне допроса с пристрастием, это было всего лишь из уважения ко мне. Я видел его горящие глаза и немыслимое число вопросов, которые его мучали. Именно поэтому он и не прислал мне материалы в электронном виде, а ждал меня лично. Я приехал в свой дом, в котором теперь жил Арсен, и он дал мне толстую пачку листов А4, на котором был какой-то текст.

– Это с ноутбука Николая. Он пишет Алексею. Забавно, очень забавно.

Я погрузился в чтение материалов, которые дал мне Арсен. И прочитал про путешествия Николая в середину головного мозга. Если честно, я бы посчитал все это бредом старого наркомана и выбросил бы все это в камин. Но меня зацепила фраза Николая, что его опытами заинтересовался Элронд и что он помог ему с реагентами в обмен на обещание, что один из опытов с его путешествиями он проведет вместе с ним. После этого я вернулся в начало и начал читать заново. Арсен, который сидел в этот момент со мной в одной комнате, улыбнулся и, не выдержав, сказал:

Тебя тоже заинтересовал этот Элронд?

– Да.

– Ты хочешь послушать, о чем они в бане говорили с Алексеем?

– А ты уже слушал?

– Да, слушал.

– У тебя ведь есть вопросы ко мне?

– Виктор, мы знакомы больше двадцати лет, я знаю, что, если ты не посчитаешь нужным мне отвечать, ты не ответишь. Но да, у меня есть вопросы, и я хотел бы получить ответы.

– Давай, задавай вопрос.

– Куда ты пропал тогда, в лесу?

– Хороший вопрос. Скажем так, Алексей владеет некой методикой перехода в другое измерение, вот в том измерении у него и была та самая лаборатория, и там росли те самые плоды, из которых они и делали эти самые наркотики, которыми торговали.

– Ну я так и понял, я, правда, больше думал о телепортации в другую часть нашего земного шарика, а тут все-таки другое измерение. И тебя там вылечили?

– Нет, не там, там я чуть не сдох. Это дикий мир, кроме Элронда и странных водных существ, там больше никого нету. А вылечили меня в Техно. Это измерение подальше от Радужного.

– Радужного?

– То измерение, где Алексей создал свою лабораторию, они прозвали Радужным, потому что там все растения – как будто краску разноцветную пролили на холст. Аж в глазах рябит.

– Хотел бы я это увидеть. Ну а Техно, там что?

– О, это был удивительный мир. Там человечество добилось небывалых высот в вопросе технологического прогресса. Настолько высоко взлетело, что вымерло почти целиком. Вот мы с Алексеем как бы выполнили задание Элронда в этом мире и помогли человечеству вернуться в каменный век.

– Вы шутите?

– Ну немного утрирую. В этом мире я очнулся в больнице, окруженный роботами, меня там практически пересобрали. Уничтожили рак, синтезировали новую печень и кучу других процедур провели. Даже вот зубы все обновили и вылечили.

Я широко улыбнулся, показывая ему мои зубы.

– А что значит “«помогли вернуться в каменный век”»?

– Ну то и значит, во всем этом раю общества потребления, оказалось, нет места человечеству. Оно, почему-то, не выживает в постоянно комфортных условиях. Вот когда в впроголодь, в постоянной борьбе – человечеству хорошо, а когда еда есть, секс есть, и все рядом и без геморроя, оно почему-то перестает размножаться. И вот в этом самом Техно оно и перестало это делать. И Элронд – вот то самое сказочное существо, которое есть в знаменитой книжке – отправило Леху и твоего бессознательного слугу в этот самый мир, где мы делов натворили, построили какие-то супербашни, на которые ушли все существующие ресурсы данной бедной планетки. Но это уже заслуга Алексея, он придумал, как же это сделать.

У Арсена буквально отвалилась челюсть и, фигурально, лежала на полу. Я старался рассказывать с улыбкой и шутками, как о простой задаче. Честно, у меня у самого в голове не укладывалось, что мы сделали в этом самом измерении.

– Мне сложно в это поверить, но я думаю, что ты не будешь мне врать. Правда, теперь все, чем мы тут с вами занимались, кажется пустым и бесполезным.

– Ну не таким уж и пустым. Скажи, ты читал уже все отчеты по Николаю?

– Да читал, и не один раз.

– Расскажи мне, что ты про это думаешь?

– Ну по началу я все это воспринял как стопроцентную наркоманию. У него там в видениях было, он попал в комнату с четырьмя закрытыми дверьми, где провисал, по описанию, в течение месяца. И он поехал к этому Элронду. Я, естественно, за ним приставил “«хвост”». Он приехал, короче, в поле в чистое, там есть заброшенный сеновал, из которого он испарился. Машину припарковал рядом и пропал. Мы там все излазили, с миноискателем все проверили. Просто сеновал, колхозный. Сварен из швеллера, а сверху обтянут шиферным листом. Таких раньше много было, этому повезло, что его никто не растащил на металлолом. В общем, мы там камеру воткнули и датчики движения. И уехали, а через несколько часов он нарисовался. Но в этот раз не так, как тогда, в лесу. Ну, в общем, вот, смотрите видео.

Аресен развернул ко мне ноутбук, который был у него на столе, и включил видео. На экране было черно-белое изображение в ускоренной промотке. Справа от картинки, в воздухе, появилась какая-то рябь, и образовалось нечто, что можно было назвать линзой, из которой через какое-то время вышел Николай, который потянул за собой веревку и вытащил какое-то устройство.

– Что это у него?

– Он называет это ключом, которым он открывает эту линзу. К сожалению, не понимаю, из чего он устроен, но могу догадываться. Николай год назад скупал золото в ломбардах. Я тогда посчитал, что он просто пытается вывести деньги, он скупил порядка двадцати килограммов, судя по всему. Но потом перестал этим заниматься, и я думаю, что этот ключ из чистого золота. Можно провести обыск в его лачуге и уточнить параметры.

– Не нужно, они и так понимают, что под колпаком. Я думаю, с ключом мы разберемся. Так и что было после того, как он сходил к Элронду?

– Вот тут начинается самое интересное. По его словам, Элронд увязал те самые двери в его видениях с какими-то определенными временными интервалами, и он принял дозу свою очередную. Вот тут этот рассказ.

Арсен показал мне страницы, где было описание.

– Я перечитал раз двадцать, может, больше, это, конечно, очень похоже на наркомовский бред с одной стороны, но с другой все-таки слишком уж последовательно и логично все описано. Что-то меня это зацепило, что-то в этом есть.

Я пробежался по листам в режиме скоростного чтения, но поняв, что это нужно действительно читать очень внимательно, решил отложить это.

– И что у него сейчас?

– В общем, он сейчас уехал в Крым, второй сеанс у него, как я понял, через неделю, потом он собирается с отчетом идти к Элронду.

Я задумался, у меня было желание, которое я в итоге и воплотил. Желание мое было основано на том, что в этом самом Родном измерении я был покойником. Причем, как я выяснил для самого себя, воскресать я не хотел. Мне не было места в этом мире, мне было в нем мало места. Те события, которые привели к моему чудесному выздоровлению, теперь манили меня существенно больше. Я хотел путешествий именно между мирами. Мой план был прост, я хотел прийти к Элронду и задать ему вопрос, могу ли я, старый военный, быть полезным? Конечно, я боялся, что он просто пошлет меня на фиг, и я со своей гордыней уйду. Но судя по Алексею и Николаю, Элронд не так уж и плохо относится к людям, несмотря на всю внешнюю видимость. Он находит задания, которые выполняют люди, и ведет какую-то очень большую игру, участником которой я теперь мечтал стать больше всего на свете.

Из моих мыслей меня вырвал красный лазерный кружок, который сейчас двигался по стене, приближаясь к голове Арсена. Рефлекс сработал быстрей, чем я сумел понять, что происходит. Я прыгнул через стол и повалил Арсена на спину вместе со стулом. Пуля с тихим шелестом воткнулась в стену позади того месте, где должна была только что быть его голова.

– Что случилось? – ошарашенно спросил Арсен, который не ожидал от меня такого резкого выпада.

– Тебя, похоже, только что убили.

– Как это?

– Вон смотри.

Я показал Арсену отверстие от пули, которое было сейчас в стене. Я обошел на карачках стол и подошел к окну, в котором сейчас было тоненькое круглое отверстие. Стеклопакет не лопнул и остался целым. Я быстро глянул в окно и ушел из зоны обстрела. В коммуникаторе из Техно у меня было установлено несколько приложений, которые у меня еще не было возможности использовать. Сейчас я и решил их применить. Я сделал фото с поиском живого человека на изображении. Через секунду я уже знал, где сидит снайпер. Без этого приложения я бы вычислил его чуть медленней, потому что кроме как на деревьях в лесу с определенной высотой, больше ему негде было разместиться. Снайпер знал, что он промахнулся, и не спешил менять точку, так как ждал, что Арсен начнет движение и совершит ошибку, попадет еще раз в прицел.

– Арсен, у тебя есть “«плетка”»?

– Есть.

– Давай, я сейчас наверх, а ты создай движение, как по дому, собери всех. Но старайтесь в окна не попадать. Он сейчас ждет, что вы рванете с автоматами его искать.

– Хорошо, понял.

Снайпер был из опытных, но недостаточно. Точней сказать, он не понимал уровня подготовки моей команды. Его расчет был верным, если предположить, что мы просто местная банда шальных гопников. По закону жанра, мы должны выбежать на улицу с автоматом, с криком и гневом. А он тихонько нас тут положит, одного за другим.

Арсен дал мне “«плетку”» и пошел создавать шум для поддержания легенды. Я забрался на крышу, где именно для таких вот случаев была спроектирована башенка с четырьмя вентиляционными окошками, которые были всегда приоткрыты. Комнатка с окошками, посередине стоял стол, за который я встал и быстро нашел снайпера в объектив прицела.

Парень молодой, лет двадцать пять, не больше, сидел на березе в специально созданном гнезде. Парень был из молодых и явно сильно гордился новейшей снайперской винтовкой с лазерным целеуказателем. Но проблема в том, что именно лазерный целеуказатель спас жизнь моему Арсену. В данном случае он демаскировал снайпера и выдал его. Но, возможно, на это и был расчет. Он планировал поднять панику, чтобы выманить из дома весь коллектив. Но тогда он не должен быть один, а должен был работать в группе. Я осмотрел весь лес, и моя догадка подтвердилась. Еще двое снайперов были с двух сторон в разных сторонах леса, и еще одного я нашел в соседнем доме, на крыше бывшего дома Николая. Понимая масштаб операции, я понял, что, возможно, есть даже штурмовая бригада, и даже возможна “«вертушка”».

Снайперская винтовка, которую выдал мне Арсен, старая и добрая “«плетка”», а именно винтовка Дергунова, была простой и тихой. Я по очереди снял всех видимых снайперов, стараясь не демаскировать своей позиции, и спустился к Арсену:

– Все хуже, чем я думал, снайперов было четверо, скорей всего, в соседнем доме еще есть штурмовой отряд. Очень опасаюсь, что будет еще и “«вертушка”». Похоже, нас решили рубить с тройным запасом по прочности.

– Ты снайперов положил, Змей?

– Да, всех, что нашел, положил.

– Уверен, что всех?

– Сейчас проверим, выходите на улицу и пошумите, сильно, потом все в подвал, я наверху мониторю.

Я вернулся на свою площадку, включил приложение в коммуникаторе и начал наблюдать. В доме кроме меня и Арсена были двое ребят из ближнего круга Арсена. Это была моя школа или, точней, моя привычка. Я тоже никогда не держал много людей и предпочитал вопросы своей безопасности решать самому. И двое людей Арсена тоже были не охраной, а его доверенными людьми. Но наш противник не мог оценить этого, так как минимальное количество доверенных лиц полностью исключает работу под прикрытием. Тот, кто руководил операцией против нас, явно был из молодых, но явно с опытом военных операций, и я просчитал все его шаги. В моем доме был приличный арсенал оружия, и спроектирован он был лично мною, в нем можно было выдержать даже длительную осаду при войсковой операции. Ремонт, который провел тут Арсен, ничуть не уменьшил боевых качеств моего дома, а может, даже улучшил его. Но сейчас нам нужно было вычислить и уничтожить всех противников, и желательно при этом без привлечения внимания, МВД и моих обожаемых соседей.

В тот момент, когда Арсен и два его товарища начали “«шуметь”», я вычислил еще двоих участников операции. Один сидел на лавочке возле деревенского магазина, второй, а точней, вторая шла по улочке вдоль забора. Роли обоих были понятны, около магазина был центр операции, а женщина слушала, что происходит во дворе, и передавала информацию. Сейчас они должны были уже начать понимать, что снайперской поддержки уже нет, и, соответственно, принять решение либо о штурме, либо об отступлении.

Человек, который сидел около магазина, вскочил на ноги и стал заглядывать в дом, где на крыше лежал уже труп его человека. Я внимательно наблюдал за ним в объектив прицела. Убивать его на площади своей родной деревни было нельзя, и я ждал, какое решение он примет. Решение было разумным, он решил отступить. Из-за магазина выехал “«Круазер”», в котором было еще трое, в него сел этот парень, и по пути они подхватили свою женщину.

Я пустил пулю в колесо “«Крузака”», когда он отъехал от деревни на расстояние около двухсот метров и к нему навстречу со стороны леса двинулась еще одна машина. Я спустился к Арсену и сказал:

– Хорошая новость в том, что “«вертушки”» нет, все-таки шуметь они не планировали. Плохая новость, что их там еще около шести человек, втроем будет тяжело с ними справиться, но давать им уйти чревато. Я сейчас пробил колесо одной из машин, и они сейчас будут ставить запаску, вряд ли будут выбираться на ободах.

– Сколько у нас есть времени?

– Минут десять, не больше.

– Мне хватит, иди наверх, если что, подсобишь. Они же еще в зоне?

– Да.

Я поднялся наверх и занял позицию, Арсен с двумя товарищами обошел дома через дворы и подбирался к машинам. Я был прав: выбираться на пробитом колесе они не стали, и сейчас водитель лихорадочно менял колесо. Все остальные сидели в машине. Оба “«Крузака”», видимо, были бронированными, и потому сидящим внутри казалось, что они в безопасности. Я дождался, когда водитель открутит колесо, которое планировал заменить, и положил его.

Целую минуту обе машины стояли закрытыми, видимо, совещаясь друг с другом, как поступить дальше. И решение, которое они приняли, я бы как командир назвал единственно возможным. Машина, которая пришла от леса, проехала со стороны “«Крузака”», и пассажиры из одной машины перебежали в нее. В конце поля, на границе с лесом, уже стояли несколько наших “«Шевроле Тахо”». Ребята заняли позиции и ждали машину.

Как только “«Крузак”» ушел в направлении засады, Арсен со своими подбежал к машине, закинул в нее труп, поставил колесо на место и закатил “«Крузак”» в наш двор. Через пятнадцать минут приехал второй “«Крузак”» в сопровождении “«Шевроле”»…

Очередной этап войны с киевскими затянул меня на пару недель. Войну в итоге мы выиграли и получили еще лет пять спокойствия, если не будет каких-то серьезных перестановок в самом Киеве. Хотя события последних дней, которые начинали разворачиваться, говорили мне, что спокойствия уже не будет. Но мне в целом это было не очень интересно, я все еще чувствовал себя человеком, закончившим дела. Да и Арсен всеми силами старался решать вопросы без меня. Он сильно переживал, что я спас ему жизнь и помог с этим налетом в его доме.

– Я-то думал, что мне ничего не угрожает, а оно вот оно как.

– Расслабляться нельзя, как только расслабился – получил нож в спину.

– Я уже понял, спасибо, Виктор, теперь еще раз твой должник.

Арсен понимал, что я хочу уйти, и неожиданно для меня вдруг стал проситься вместе со мной.

– Больше всего я хочу бросить все тут и уйти с тобой, Виктор, может, ты возьмешь меня с собой?

– Погоди, куда брать-то, я еще сам никуда не ушел.

– Но ведь уйдешь, я в этом уверен, что уйдешь.

– Уйду, но не факт, что не вернусь.

И я ушел, я все сделал правильно. Когда Колян решил венчаться, я устроил ему шикарную свадьбу в Каневе, о которой так мечтала его жена Лиля. И он не смог мне отказать в итоге в моей просьбе. И несмотря на первую реакцию Элронда, он согласился со мной поговорить. И даже пригласил к себе в древо. Конечно, это его древо, это, наверное, описание для отдельной книги, я просто хочу сказать, что я был потрясен. Я видел многое в этой жизни, но дерево таких размеров я себе представить даже не мог. После того как мы поднялись на высоту метров пятьсот через капилляр, и я понял, что дерево не просто живое, а еще и технологичное, удивлению моему не было предела. По приказу Элронда я помылся в цветке и переоделся в зеленый комбинезон. И поэтому наша с ним встреча, когда я закончил обязательные для древа процедуры, началась с потока неприкрытой, но честной лести:

– Это лучшее, что я видел в своей жизни. Тут все просто само совершенство, каждый изгиб, каждый элемент. Ни одному человеку не подвластно такое художественное исполнение, как это древо.

Элронду очень понравились мои слова, он улыбнулся и сказал:

– Семь тысяч лет я выращивал это древо, и ты прав, я тут приложил максимум усилий в творчестве.

Тут в комнату вошла Элиза, которая была беременна, и, увидев меня, радостно вскрикнула:

– Змей, дорогой, как я рада тебя видеть!

И бросилась мне навстречу, обняв меня за шею. Острая стрела мужской энергии пробила меня и, как всегда в таких моментах бывает у мужчин, парализовала речевой центр. Но Элиза просто действительно была рада меня видеть, а ее эти флюиды, видимо, были ей самой неподвластны.

– Ты как? Что у тебя? – п

осыпались эти обязательные и бестолковые вопросы, которые обычно задают старые знакомые при встрече. Вот Элизе больше тысячи лет от роду, но те же самые вопросы, на которые не существует ответов. Я ответил точно такой же бессмысленной фразой:

– Да все хорошо, нормально.

Тут Элронд осадил порыв Элизы:

– Дочка, ты или садись и молчи, либо иди к себе. Мне сейчас очень неприятно видеть тебя, беременную от одного человека, обнимающего другого человека.

Элронд был в своем стиле эдакого старого брюзги, которого все раздражало. Интересно, а какой я был бы, если бы мне было столько лет? Я в шестьдесят-то уже практически такой же.

– Так чего же ты хочешь, Змей?

Элиза села за стол и налила себе в кружку какой-то странного цвета напиток. Потом она налила еще одну кружку и подвинула ко мне. Я автоматически взял кружку и сделал глоток. Острый вкус напитка пронизал от основания черепа до копчика, по всему позвоночному столбу.

– Что это? – с

просил я, чуть задохнувшись от неожиданности.


– Это сок древа, для обычного человека смертельный яд, но для вкусившего черный плод просто вкусный напиток.

На внутреннем экране засветилось предупреждение об опасности моего здоровья и необходимой срочной госпитализации. Вкус этого напитка очень тяжело передать, можно только попробовать описать эмоции. Он был ледяным, но при этом язык воспринимал его как горячий кипяток. Он был и сладким, и кислым, и соленым, и горьким. И все эти вкусы были максимальными. Я получил удар по всем рецепторам, которые были во рту, одновременно. Меня пробил горячий и холодный пот, и по телу прошла дрожь.

– Элиза, зачем ты ему налила? Хотела посмотреть на его удивленное лицо.

– Ну когда он еще такое сможет попробовать? Древесный эль такого качества во всех мирах есть только у тебя.

– Много люди понимают в элях! Они скисшему молоку рады.

– Ну папа, не будь так строг.

Я не знал, хотел бы я попробовать этот древесный эль еще раз в тот момент, но когда ко мне вернулось дыхание, я произнес

– Это божественно, я такое чувство испытал только один раз в жизни, когда попробовал пряности к чаю в одном индийском ресторане. Но это много круче.

– Так чего же ты хочешь, Змей?


– Понимаешь, Элронд, я ведь умер для своего мира. В тот день, когда Леха закинул меня в твой мир, я ведь был в одной ногой в могиле. Мне оставалось жить неделю, может две. И такое вот странное стечение обстоятельств, которое подарило мне не меньше двадцати лет жизни, просто перевернули мое сознание. Но я не смог воскреснуть в Родном, я там так и остался покойником. И теперь меня преследует одна мысль, что я могу быть полезен. И именно эта мысль и привела меня к тебе.

– Полезен? Чем ты можешь быть полезен? Ты всего лишь человек.

– Ой ну давай уже без этих соплей, я человек, я знаю это, в твоих глазах я пыль. Но ты ведь направил меня и Алексея в Техно, и ты не докажешь мне, что сделал это просто так, потому что хотел проучить Леху, ну а меня просто подкинул туда в качестве мусора, чтобы я тут не вонял.

– Да, практически все так и было, – почти удивленно сказал Элронд.

– Да-да-да, конечно. А то, что ты пятьдесят лет назад прислал в Техно человека, который распространил слухи о явлении спасителя, это ты тоже просто так сделал? – язвительно сказала Элиза.

– Не тебе меня упрекать, дочь! Я тебе говорил не браться за это бесполезное дело. Ну я вынужден был тебе помочь, ты бы провела там еще сто лет, а я старый больной эльф, мне скучно тут одному. Вот я чуть и сдвинул естественный ход вещей. Но не думайте, что меня заботит человечество этого измерения. Людей много, одним измерением больше, одним меньше.

Перепалка старика с дочкой прямо за душу брала своей милотой, но я решил вмешаться.

– Все замечательно, я все понимаю, что ты решал только свои задачи. Но после того, как Алексей вернулся из гаремов и рассказал, как он “«случайно”» оказался в нужном месте в нужное время, я понял, что ты играешь несколько партий на нескольких досках. И пусть я небольшая коротко живущая пешка, я хочу быть на твоей доске, Элронд. Скажи, я могу быть полезным?

– Да, можешь, – с

казал Элронд и замолчал, а мое сердце забилось быстрей.

Я, забывшись на секунду, сделал еще один глоток из чашки, которая все еще была в моей руке. Элронд смотрел на меня с усмешкой. Но мне казалось, что он смотрит не на меня, а сквозь меня, куда-то далеко.

– Тут вот какое дело. Недалеко отсюда идет очень большая война. Она идет уже несколько тысячелетий. Идет она с переменным успехом, то в нашу пользу, то в пользу противника. И когда Алексей провалился в мое измерение и я нашел его под кустом с плодами, я увидел, что он с играет ключевую роль в той войне и переломит ее в нужное русло. Но будущее было путанно, и этот вариант был минимальным. Я не понимал еще тогда всего сплетения событий и потому вернул его в Радужное, заставив съесть черный плод. Через какое-то время он вернулся и привел тебя. И я увидел, что вы связаны. Я отправлял Алексея на задания, чтобы он взрослел. С последнего моего задания шансов вернуться у него не больше тридцати процентов, но если он вернется, то будет ключом, но он не должен это знать. А ты его проводник. Леха молод и глуп, и, как и все люди, склонен свою глупость воспринимать как нечто геройское. Ты более опытен, но тоже молод и тоже глуп. Но в паре вы действительно можете изменить ситуацию, хоть процент и небольшой.

– А что за война?

– Война с орками! – вставила Элиза.

– Да. Война с орками.

– А что за орки? Это те гнусные существа, о которых пишут наши фэнтезийные авторы?

– Я не знаю, что пишут ваши авторы. Орки – это вершина эволюции, это существа, которых создала сама природа, это суперхищник, который уничтожает все живое, до чего только может докоснуться. Они возникли в одном из миров около пяти тысяч лет тому назад и всего за тысячу лет уничтожили его. И, в общем-то, никто не обратил бы на это внимание, так как такие ситуации достаточно часто бывают. Они превратили свой родной мир в зловонную пустыню и спокойно уже вымирали, так как уничтожили целиком и полностью свою кормовую базу и последние сто лет питались только друг другом и остатками живой поросли, которая не успевала расти. Но произошло событие, которое повлияло на их мир. В соседнем мире шла война, эта война тоже была длинной и кровавой. И вот одной из сторон пришла в голову мысль использовать орков в качестве оружия. Они обучили их и направили на своих врагов, и одержали великую победу., Но через какое-то время оружие вышло из-под контроля хозяина, а самое страшное – они получили знания о перемещении между мирами. И им хватило мозгов понять, как этим пользоваться. И все миры вокруг этого мира погрузились в войну, которая длится вот уже несколько тысячелетий.

– Скажи, а что такого плохого в этих орках? Почему ты помогаешь в войне против них?

– По двум причинам. Первая – один из миров, который втянут в войну, это Эльфийский мир, и я обязан помогать. Вторая причина – сами орки. Это существа, которых можно назвать полуразумными животными.

– Элронд, знаешь, сколько я за свою, короткую в твоем понимании, жизнь слышал, как люди так называют друг друга, не разобравшись в традициях и сути другого народа.?

Может, я зря это сказал. Элронд вдруг вскочил на ноги и взорвался:

– Да как ты смеешь! Неужели ты думаешь, что мы, Эльфы, способны на геноцид разумных? Мы всегда уходим из миров, где развивается человек. Хотя среди нас очень много горячих голов, которые предлагали уничтожить ваш вид. Но мы понимаем, что вы разумны и что пришла пора уходить, и мы уходим. Благо в многомерной Вселенной есть много мест, где мы можем жить так, как нам удобно. Орки не разумные существа, это животные. Они достигают половой зрелости до двух лет, для них не существует понятия добра и зла. Мать может сожрать своего ребенка, потому что она голодна. А беременность у нее длится три месяца и три недели. Но при этом эволюция наделила их всеядным желудком, независимыми руками и большой черепной коробкой, в которой слишком много мозга, чтобы быть просто животными. Они социальны, и если есть что сожрать кроме друг друга, они жрут это. Они не способны выращивать себе пищу, но зато умеют коллективно ее добывать. При этом они все равно с большим удовольствием и страстью кушают друг друга. Особенно больных и старых. И в этом тоже есть эволюционная задумка. Таким образом они улучшают свой иммунитет. Орки – это само совершенство с точки зрения эволюции, но они – безобразие с точки зрения разумного творения. Вот смотри.

Всю эту фразу Элронд проговорил в эмоциях, стоя на ногах передо мной, размахивая руками. В конце он вдруг сделал шаг ко мне и положил руку мне на голову. Рука его была раскаленной, он сдавил мне череп, как щипцами. И тут я увидел другой мир.

Передо мной лежала пустыня или, точней, степь, так как поверхность была не песчаной, а укатанным или вытоптанным суглинком. Небо было в темных облаках, и шел дождь. Всюду, докуда хватало глаз, был одинаковый серо-коричневый пейзаж. Несколько раз картинка менялась, и всюду был один и тот же пейзаж.

– Вот это родной мир орков. Все, что от него осталось, ни плодородной почвы, ни растений. Даже в реках ни рыбы, ни водорослей. Жизнь осталась только в океане. Творец не может прийти в этот мир, чтобы изменить ход вещей, так как ему просто не через кого в него прийти. Тут осталось только погасить солнце и запустить процесс заново. Но на это потребуется несколько миллиардов лет.

– Ого, они съели все?

– Да. Они съели все, и теперь едят соседние миры, таская в этот свою добычу. Орки не в состоянии творить ничего, они даже оружие себе сделать нормально не могут. Но пользоваться им они в состоянии. Самое страшное, что люди время от времени пытаются приручить Орков и использовать их как оружие в других мирах. Но всегда это заканчивается страшной войной, из которой человеку выйти победителем очень сложно.

– Да, такое войско, которое за десять лет может полностью восстановить свои силы и обучиться простым навыкам владения оружием, это страшно.

– Да, при этом есть еще одна особенность у этих существ. Они при необходимости могут сменить пол. Именно на этом погорел в последний раз генерал Минь в великой войне своего измерения. Он решил, что ему для победы хватит стотысячного войска, и отправил ловцов в мир орков. Они набрали ему войска из одних самцов, и он отправил их в бой. После великой бойни и одержанной победы он приказал добить выживших орков. Но около сотни из тяжело раненых выжило. Их просто не заметили на поле брани, и они ушли в болота, где прятались в течение тридцати лет. Через тридцать лет на государство Миня напало войско размером в двести тысяч, уничтожив много городов. В том измерении человечество справилось с Орками, применив все виды оружия и сделав пустыней большую часть своей планеты. Но не слишком ли большая цена за одну военную победу?

– Да уж, они как вирус прям.

– Хорошее сравнение, вирус и есть. Поэтому не смей нас упрекать. Мы искали выход, чтобы не уничтожать их, и не нашли его. Но сейчас речь идет о том, чтобы освободить миры, которые им не принадлежат, и загнать их в их родной мир, а там уже принимать решение.

– И что требуется от меня?

– А вот этого я и не знаю, я просто вижу, что ты можешь изменить ход войны, ты можешь повлиять на будущее. Правда, не нравится мне тот факт, что через мой мир будет лежать путь целой толпы вонючек, которые попрутся следом за тобой…