Вечер в частной школе [Ольга Борисовна Литаврина] (fb2) читать онлайн

В оформлении обложки использовано изображение с https://ru.wikipedia.org/wiki/Файл:Safonovo_School_1.jpg

Вечер в частной школе

Глава 1

Выйдя в пятьдесят пять на пенсию, заслуженный учитель Анна Ивановна Макетова решила не корячиться дальше в государственной школе, а попытать счастья в частной. Там и детей в классах поменьше, и бумажной волокиты тоже поменьше. А главное – побольше зарплата, деньги ведь, как известно, лишними не бывают!

Не сообщая заранее директрисе своей 870-й школы, Макетова порылась в Интернете и нашла недалеко от своего дома частную школу с красивым названием – «Китеж». Ей, как словеснику, это название показалось особенно поэтичным и заманчивым. Закончив добросовестно учебный год и достойно выпустив свой одиннадцатый «А», Анна Ивановна запаслась копиями своих «регалий» – ветерана просвещения, заслуженного учителя, премии к 850-летию Москвы и даже Почетного работника образования. И сразу после выпускного вечера, в конце июня, записалась на кадровое собеседование с возможным будущим начальством…

Сейчас, сухощавой неприметной старушкой, стоя с передачей в томительной очереди к окошку СИЗО, Макетова так и увидела себя в тот день: подтянутая, моложавая, в меру подкрашенная, значительная и уверенная в себе московская педагогиня, имеющая и четырнадцатый (высший!) разряд, и – опять же – высшую педагогическую категорию. В своей школе Макетова чувствовала себя, как рыба в воде. Программы – литературу и русский – знала назубок, ученики, казалось, смотрели ей в рот, а родители уже «желали» ее классным руководителем в будущий пятый класс.

А вот в частном образовании…

В день приема передач у окошка следственно изолятора собралась солидная очередь. Сухонькая бледная старушка – Анна Иванна – стояла почти последней. Стояла – и вспоминала, «как она дошла до жизни такой!». Так почему-то всегда пишут о проститутках. Вспоминалось ярко, «словно было вчера». Она внезапно очнулась от толчка стоящей впереди здоровенной бабищи с увесистыми сумками. И, будь она прежней Макетовой, авторитетной и властной Анной Ивановной, наверняка поднялась бы свара. Теперь же Анна Иванна, глядя в спину бабище, невольно пробормотала:

– Извините. – Прозвучало это так неожиданно, что баба даже обернулась:

– Чего?!

Но Анна Иванна уже замолчала, опустив седую голову. Ей было некогда: она вспоминала, как впервые входила в памятное здание той самой частной школы – того самого «града Китежа» – земли обетованной из русских сказок…

«Китеж» занимал типовое здание десятигруппового московского детского сада. Анна Ивановна знала, что детей сюда привозят с разных концов Москвы и даже из Подмосковья. Поэтому здесь были и спальни, для тех учеников, кого родители не могли забрать. По сравнению с большим зданием ее прежней 870 школы, он показался Макетовой каким-то маленьким – точно игрушечными. Даже настроил на слегка иронический лад. Анна Ивановна ободрилась, приосанилась – и попросила охрану указать ей кабинет директора. Ее провели на удивление быстро и охотно – не то что в восемьсотсемидесятой! Там нашлись бы и секретари, и завучи, и даже кадровичка – для предварительной беседы. Да что говорить: там и кабинет директора был в два раза больше, и дверь в него вела не одна-единственная, как в «Китеже», а с тамбуром, двойная – одна за другой. Вся это несолидность окончательно настроила Анну Ивановну на ироничный лад.

И сама директриса оказалась под стать своему кабинету. По прикидке Макетовой, лет ей, видимо, было немного: худая, стройная, с модной нынче прической – «мокрой химией». Довольно симпатичная, но – несолидная. Сама, безо всякой секретарши, пригласила в кабинет, не заставив даже снять верхнюю одежду! Не задавала обязательные начальственные вопросы: где учились? Что кончали и в каком количестве? Какие категории имеете?

Наоборот, она больше слушала. И слушала так внимательно, что Макетова даже растерялась. Хорошо, что в дополнение к ответам, принесла с собой все документы: трудовую, диплом, удостоверение Почетного работника и другие грамоты и регалии. Впервые Анна Ивановна почувствовала отсутствие у себя привычки к живому непосредственному диалогу, к общению на равных. В классе она, в основном, вещала, причем по заученным схемам уроков. С родителями общалась по заранее заготовленным тезисам. А тут ее полностью поставил в тупик один-единственный вопрос директрисы, причем заданный ненавязчиво и будто бы вскользь:

– Скажите, а своих учеников вы любите?

И тут в их разговоре повисла небольшая пауза…

Впрочем, Макетова нашлась довольно быстро. Снова вернулась к перечислению собственных немалых заслуг и регалий, оставив вопрос без ответа. И только в конце, считая собеседование благополучно пройденным, вдруг поймала быстрый, но пристальный взгляд директрисы и почувствовала себя не очень ловко под этим взглядом. Ей даже показалось, что ее, Макетову Анну Ивановну, заслуженную-перезаслуженную педагогическую звезду, впервые, как выпускницу вуза, видят насквозь – и не уверены до конца в ее профессиональной пригодности! И сама директриса, как отметила Макетова, не так уж и молода; и внутри нее есть невидимый стержень, который Анна Ивановна за свою педагогическую карьеру научилась безошибочно определять в «неудобных» учащихся.

Но здесь, остро поглядев в глаза Анне Ивановне, директриса тотчас вежливо заулыбалась, положительно отозвалась о ее накопленном опыте работы с детьми – и заключила, что передает принесенные документы в отдел кадров для оформления личного дела. И довольной Анне Ивановне в тот момент не могло и в голову прийти, что единственный заданный директрисой вопрос придется и ей – самой себе! – задать не один, и не два раза – так неожиданно повернулась ее карьера в «Китеже»! Но всему свое время.

Глава 2

Жданно или нежданно – настал для Анны Ивановны Макетовой первый понедельник – первый рабочий день в школе «Китеж». Сама себе удивляясь, Макетова в этот день готовилась к урокам с особым волнением. Даже вспомнила, как в свое время собиралась на работу практиканткой-студенточкой. Взбила волосы, в меру подкрасилась, хотя считала себя привлекательной и без всякого макияжа.

Она собралась и заглянула в свои конспекты, хотя давно уже заучила школьную программу наизусть! И, конечно, вошла в класс заранее. В тот день ее ждал урок в десятом «А». В в том самом десятом «А», в котором ее назначили и классным руководителем – вместо прежней, уволенной летом «русички». Кстати, за день перед этим, первого сентября, Макетова уже представилась ученикам, сверила пофамильно списки, провела обычный «классный час» и даже успела дать небольшое задание на сегодня: краткое резюме книг, прочитанных летом.

В восемьсотсемидесятой школе подобное задание обычно выливалось в обсуждение фильмов по книгам. «Дворцовые перевороты», например, или американская версия «Евгения Онегина». Анна Ивановна и тем бывала довольна, снисходительно считая нынешнюю молодежь «поколением роботов».

Но в «Китеже» все сразу пошло по-другому… Словом, предчувствие Макетову не обмануло.

Начала она с обычного вопроса:

– Ребята, расскажите, что читали летом?

И ее сразу поразило, что ребята не тянут руку для ответа. В этом просто не было необходимости. Они и так все были на виду – в классе сидело двенадцать человек, весь списочный состав. Достаточно оказалось высокому чернявому пареньку, сидящему на первой парте негромко сказать:

– Можно мне?

Анна Ивановна внутренне собралась и ответила так же спокойно и уверенно:

– Конечно. Твоя фамилия?

– Влад Артемов, – парень неспеша, словно так и положено, вышел к доске и, глядя на нее, заговорил:

– Анна Иванна, летом я прочел Булгакова. Нам рекомендовал его прежний учитель. Можно рассказывать?

Анна Ивановна даже замялась на миг. Почуяло, ох почуяло сердечко, что этот урок получится непростой! Но, все еще надеясь на чудо, одними губами спросила:

– А что именно вам рекомендовали? «Собачье сердце»?

– «Мастера и Маргариту», конечно, – с некоторым удивлением ответил Артемов.

А дальше – весь урок, такой чудный, продуманный, названный в программе «установочным», совершенно, казалось бы, безобидный вводный урок, пошел насмарку!

Никаких заученных вопросов и ответов, никакой педагогической лекции не получилось! Не вышло даже «перевести стрелки» на шедший летом в кино и нашумевший фильм «Тарас Бульба». Бедная Анна Ивановна с пеной у рта пыталась доказать «поколению роботов», что Булгаков, Набоков, Бродский, даже Пастернак – не что иное, как отщепенцы, покинувшие родину в трудные годы становления советской державы и уже поэтому не заслуживающие внимания потомков. Она, как и все советские люди, и вообще считала себя атеисткой. А дети совершенно серьезно отвечали ей, что роман «Мастер и Маргарита» – никакая не сатира, а зеркальное отражение того самого «становления», что рукой писателя водили высшие силы и они же заставили Сталина, бывшего семинариста, оценить гениальную книгу. И что москвичей, как и в те времена, страшно портит квартирный вопрос, и что они просят заказать экскурсию в «нехорошую квартиру», ставшую своеобразным музеем, и хотели бы выступить на празднике ко Дню учителя со сценкой из книги – они уже подготовили отрывок, где Воланд предсказывает судьбу Берлиозу!

К концу урока страсти накалились настолько, что в кабинет Макетовой заглянула сама директриса. Узнав о причине разногласий, к искреннему недоумению Анны Ивановны, директор, вместо того, чтобы безоговорочно, как в восемьсотсемидесятой, поддержать «авторитет учителя», спокойно ответила:

– Булгаков и впрямь автор гениальный, и вполне заслуживает театрального действа на Дне учителя. А то, что вы разошлись во мнениях, – закончила она, слегка подмигнув ошарашенной Анне Ивановне, – это даже интереснее, следовательно, личность и творения Булгакова и впрямь неоднозначны. Готовьте постановку как следует, а если справитесь, мы с Анной Ивановной готовы подумать над литературной экскурсией!

После такого урока Анна Ивановна ощутила себя выжатым лимоном. Наспех провела уроки в других классах и поспешила домой – готовиться к новой встрече со своими подопечными, а заодно предаваться ностальгическим воспоминаниям о восемьсотсемидесятой школе, где ни один ученик не смел подвергать ее суждения ни малейшему сомнению.

Глава 3

Конечно, опытная и поднаторевшая в школьных интригах Макетова не позволила назревающему конфликту вылиться во что-то серьезное. Напротив, она даже подыграла детям, считая, что лучше уже читать «русско-зарубежную» литературу, чем вообще никакую. Но уже тогда поселился в ее душе, как в подгнившем яблоке, червячок странной неуверенности. Впервые в ее трудовой жизни возникли сомнения – а что, если она не все знает о тонкой науке преподавания словесности? И что, если настоящие книги – не просто литература, а как бы инструкция по обращению с себе подобными, и каждый – в том числе и сама она – рискует встретить в них героя с собственным лицом! Да еще и с каким лицом?

Но Макетова дурные эти мысли решительно отогнала. Постаралась сблизиться с ребятами, ездила с ними на экскурсии, пыталась понять их. А один раз отважно собралась да и поехала с ребятами на выходные в Петербург. Взяла с собой одну-единственную мамашу-активистку. Сто раз потом пожалела об этом. Надо было брать десять таких мамаш! Все время, проведенное в Питере, гонялась за своим маленьким «стадом», боялась обсчитаться, потерять кого-то. Плюс еще они с родительницей дружно и тщательно считали экскурсионные копейки, уверенные, что переплатили фирме и за размещение, и за питание, и за «культурную программу». Конечно, толком никаких красот севреной столицы Макетова не увидала. Смутно запомнился Петродворец с ансамблем фонтанов и огромные голые площади, где детям так легко затеряться! Вернувшись, она созвала родительское собрание, разобрала по косточкам поведение каждого ученика десятого «А», вынесла выговор за две бутылки «сухенького», отнятые ей на обратном пути, словом, вела себя, как и положено опытной наседке. Родители сидели притихшие. Обещали «принять меры» к детям. Анне Ивановне казалось, что наконец-то контакт установлен. Домой она ушла поздно, но довольная: теперь в ее классе никто не пикнет.

Неизвестно, какие меры использовали дома родители, но дисциплина на уроках Анны Ивановны, казалось, наладилась. Дети отвечали вежливо, партами, как раньше, не стучали, и вроде бы меньше списывали на сочинениях. Но понимания своих учеников, как чувствовала матерый педагог Макетова, она не добилась. Наоборот, дети словно ушли в себя, торопились с уроков домой, потеряли всяческий интерес к внеклассным мероприятиям; сделались как-то уклончиво-пассивны. А однажды, лишнюю минуту задержавшись в учительской, Анна Иванна торопливо вошла в класс – и увидела на доске выполненную круглым каллиграфическим почерком надпись: А.И.М. – стукачка!

Анна Ивановна ахнула – и побежала за завучем…

Глава 4

Очередь к окошечку приема передач двигалась медленно. Неловкую старушку с узелком подталкивали вперед. Анна Иванна встряхнулась и двинулась за своим «ориентиром» – здоровенной бабулей с сумками. Но и та продвинулась ненамного. Было холодно, зябко, но никто не жаловался и не возмущался. Казалось, всех прибила к земле разлитая в воздухе беда и скука – в сером небе, невидном за облаками, в слякотной жиже под ногами, в этом окошке – последняя связь мира заключенных с прежним домашним миром, со всем, чего они лишились. А торопиться было некуда – все равно передачи на весь срок не хватит! И долго придется близким выстаивать к этому окошку в таких вот серых вязких очередях. А Анна Иванна не была даже близкой тому пареньку, для которого собрала свою посылку. Что привело ее сюда – было для нее самой трудно объяснимым. И чтобы не задумываться об этом до жестокой головной боли, Макетова снова отключилась от действительности – и ушла в прошлое, туда, в школу, где с помощью завуча, такой же, как она сама, подтянутой и моложавой Любови Николаевны, ей удалось добиться от своих подопечных дисциплины на уроках.

Да, даже выполненных домашних заданий удалось добиться – благо Любовь Николаевна безоговорочно встала не ее сторону и строго предупредила десятый «А», что введет по литературе и русскому переходные экзамены. Наивные дети принялись стараться, даже книжки по программе почитывали. Но результат каждый раз оказывался не тем, которого ожидала Макетова. Ну, например, прочли роман Горького «Мать». В программе предусматривался выбор, но Макетова остановилась именно на «Матери», как наиболее знаковом произведении Горького. Но едва лишь на уроке она попробовала разобрать с ребятами «вехи становления классового самосознания самого зависимого слоя в царском обществе», как тот же Влад Артемов перебил с места:

– Анна Ивановна, а разве вы не знаете, что сам Горький считал «Мать» наиболее слабым из своих произведений? И образ матери считается типичным только до того места, где Горький специально «вписывает» ее в революцию.

Такого Макетова еще никогда не слышала. Чтобы ученик позволил себе! По поводу классика! С трудом нашла она в себе силы вежливо поинтересоваться, откуда Артемову об этом известно. Парень уверенно сослался на Интернет. Спорить с учениками Макетова не привыкла. Она уже и не помнила, с какого года работы ей удалось в отношениях с детьми занять удобную позицию: учитель всегда прав. Нашлась, она, правда, быстро – сказалась советская школьная выучка:

– Ты, возможно, и дока в интернете, Владик. Зато я – дока по части школьной программы. Роман «Мать» подлежит обязательному изучению. Хотите-не хотите, а экзамены обязательны для всех!

На этом месте удачно прозвенел звонок. Макетова кинулась писать на доске домашнее задание, чувствуя, что в первом раунде открытого боя победа осталась за ней. И только в учительской облегченно перевела дух…

С этого момента ее отношения с десятым классом, внешне уважительные и ровные, приобрели явный оттенок борьбы, некоего молчаливого противостояния. Раз и навсегда сев на своего любимого конька – непогрешимость педагогического авторитета, Анна Ивановна прибегала к нему со временем все чаще и чаще. С русским было еще так себе. Предмет точный, разными толкованиям не подлежит. А вот литература… Дошло до того, что каждый раз, идя на урок в свой десятый, Макетовой приходилось буквально брать себя в руки. В других классах, где она вела уроки, пятом и шестом, все шло отлично. Ученики спокойненько себе почитывали сказки Пушкина, сочувствовали героям «Капитанской дочки» и не доставляли Анне Ивановне лишних огорчений. А со «своими» десятиклассниками она постоянно чувствовала себя не в своей тарелке. Пыталась заинтересовать ребят театром – правда, строго программными произведениями. Обсудить основы стихосложения. Но им все оказывалось – не в коня корм. Даже конкурс на лучшего чтеца – и тот провалили!

Сухонькую старушку опять толкнули сзади. Анна Иванна встрепенулась – очередь заметно продвинулась вперед. Она засуетилась, торопливо подобрала свои кошелки и поспешила вновь занять место следом за здоровенной бабищей, двигавшей очередь вперед уверено, как танк. Но неожиданно передние в очереди резко приостановились – так, что все снова откачнулись назад. Окошечко приема с шумом захлопнулось, являя взорам строгую надпись: «Перерыв 10 минут». И снова все уныло сгорбились, как-то осели на своих местах – даже бабища как-то растерянно затопталась на месте. А Анна Иванна вернулась к мыслям о своем трудном десятом «А» – первом для нее в частной школе…

Итак, конкурс чтецов. Решено было посвятить его семидесятой годовщине блокады Ленинграда. Дело было как раз зимой. В это время Макетова с дочкой (благо, жили вдвоем) собрались (на повышенную зарплату) осилить к лету кое-какой ремонтик. Так что лишний раз оставаться в школе Анну Ивановну не тянуло. Тем не менее, она добросовестно предложила ребятам помощь: подборка соответствующих патриотических стишат собралась у нее мгновенно. Ребята вроде не отказались. Пятый и шестой классы охотно разобрали традиционные «День Победы»; «Мне кажется порою, что солдаты…» и «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…». А вот десятый класс, прочитав список, предложил Анне Ивановне:

– Давайте мы сами подберем стихи. Сами и прорепетируем!

И то, что ребята в десятом «А» решили проявить самостоятельность и порепетировать самостоятельно, Анну Ивановну только обрадовало. Радовало и то, что кабинет после репетиций ребята оставляли в порядке, даже стулья поднимать за собой на парты не ленились. А сама Анна Ивановна со всей душой занялась подготовкой к конкурсу младшеклашек – благо, там и не мыслили отходить от проверенного сценария конкурса.

Конкурс был назначен в рамках общего концерта ко Дню памяти блокады Ленинграда. Завуч, Любовь Николаевна, как оказалось, тоже пришедшая из государственной школы за несколько лет до пенсии, связалась с главой районной Управы Василием Ивановичем и пригласила на концерт ветеранов и заслуженных деятелей культуры района. Прислали даже представителей от Управления образования и префектуры округа – благо, дети «Китежа» славились разнообразными талантами. И началось…

Глава 5

Сама Анна Ивановна весь этот день чувствовала себя, как на иголках. Еще бы! Первое в ее новой биографии участие во внешкольном мероприятии! Первый в «Китеже» творческий отчет о ее работе – ведь технику чтения и вербальные навыки развивала в пятом, шестом и десятом классе именно она – А.И. Макетова! Тайком она даже глотнула корвалола в женском туалете первого этажа. И только в середине вечера ощутила, как к ней возвращается уверенность в своих силах. Все шло хорошо, дети выступали гладко, концертные номера чередовались чтением стихом, ветеранское жюри в уголке корпело над оценками чтецам. И уже завуч (из президиума!) одобрительно улыбалась Анне Ивановне, сидящей в первом ряду. И сидящая рядом с завучем директриса тоже подняла голову от бумаг. А когда ученики шестого «А» исполнили песню «Темная ночь», весь зал дружно зааплодировал. И только одно не давало покоя Анне Ивановне. Сценарий праздника никак не мог добраться до выступления ее, любимо-нелюбимого десятого «А». Макетова даже поглядывала украдкой на сидящую рядом заместительницу диреткора по воспитательной работе – нет ли какого подвоха в сценарии? Но нет, та удовлетворенно улыбалась, значит, все шло по плану. Спели потихоньку и «Темную ночь», и «Бьется в тесной печурке огонь…» – концерт упорядоченно двигался к победному завершению. И в тот момент, когда ветераны уже предвкушали «легкий фуршет», а ребята – обещанную праздничную дискотеку…

В тот самый момент вышел на сцену маленький щуплый шестиклашка – Кирилл Курочкин – и серьезно объявил:

– А теперь поговорим немного по душам. Любая война – это бедствие. И любой войны, как ясно из истории, можно избежать. Возможно, не было бы Великой Отечественной, и не было бы страшной ленинградской блокады, унесшей более двух миллионов жизней, если бы к началу войны верхушка армии не оказалась обезглавленной массовыми репрессиями 37-го – 39-го годов. Если бы Сталин больше прислушивался к мнению интеллигенции, к данным разведки, наконец, а не слепо полагался на хрупкий пакт о взаимном ненападении с Гитлером. Предоставим же слово русским поэтам, не дожившим до начала войны. Это и Цветаева, и Мандельштам, и многие другие. Сейчас Владислав Артемов из десятого «А» прочтет стихи супруга Анны Ахматовой – Николая Степановича Гумилева!

Взрослые в зале замерли. Приглашенные ветераны – в основном, бывшие партийцы, оторопели. А Артемов спокойно читал с небольшой эстрады – и не заученно, отстраненно, а как-то очень по-человечески:

Шёл я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.

И еще:

Верной твердынею православья

Врезан Исакий в вышине,

Там отслужу молебен о здравьи

Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,

И трудно дышать, и больно жить…

Машенька, я никогда не думал,

Что можно так любить и грустить!

А следом за Артемовым девочка-десятиклассница прочла стихи убитого на войне неизвестного поэта:

У неостывшего лафета

Взорвался поминальный залп;

Мелькнула молнией ракета,

И сшиблись: сумрак и гроза.

Дождя кромешная атака

Настигла мокрые кусты,

Штурмуя – сполохами мрака –

Закатный дзот из темноты…

Нет, я не вымок на лафете:

Мне был уже не страшен дождь;

Я помнил о румяном лете,

О том, как мнется в пальцах рожь;

И, воинским брезентом грубым

Покрытый с ног до головы,

Я ощущал девичьи губы

И запах скошенной травы…

Со мной синицы говорили;

Мне открывались двери дня –

И рай земной смеялся в мире,

Где больше не было меня.

Ребята в зале дружно и искренне захлопали. Сохраняя хорошую мину при плохой игре, похлопали и взрослые. Заместительница по воспитательной части умело «свернула» последние выступления, объявила, что в конкурсе чтецов «победила дружба» – и увела ветеранов в столовую на фуршет. Представители управы и префектуры, забрав подарки и букеты, недовольно удалились. А директриса, как ни в чем не бывало, поблагодарила всех, и особенно десятый «А», за прекрасные выступления. И хладнокровно объявила дискотеку. Не взглянув, правда, при этом на Анну Ивановну…

Уже потом, под громовую музыку дискотеки, а Анне Ивановне, дежурившей у входа подплыла завуч Любовь Николаевна и холодно процедила:

– Да-а, испортили вечер ваши подопечные. Как можно было выпустить все это из-под контроля? Придется разобрать вас на педсовете! Еще дай Бог, чтобы ветераны теперь от нас не отказались!

Анна Ивановна стояла у двери сама не своя. Пришлось забежать в медкабинет и по-новой накапать себе корвалола – так закололо сердце. Это, видно, был совсем не ее день! Что и подтвердилось…

…Когда Макетова, уже в сопровождении завуча, вернулась на свой пост, драка в зале было уже в полном разгаре.

Собственно, ребята, обступившие двоих дерущихся – Влада Артемова и парня из девятого «А» – Ярослава Вездина – пытались разнять их. Но те соединились в клинче. И напоследок, прямо на глазах подбежавших завуча и Макетовой, Артемов резко выкинул вперед правую руку и четко угодил в нос Вездина. Вездин упал на колени – и их, наконец, растащили. Анна Ивановна и Любовь Николаевна на мгновение остолбенели над Вездиным: у парня текли красные сопли, кровь размазалась по всему лицу и капала густо, не унималась. Артемов, белый как мел, повернулся и выбежал из актового зала. Ребята кинулись за ним, но он, уже в куртке и шапке, стремительно прошел мимо охраны и выскочил за территорию школы – видно, поехал домой. О том, что Влад не москвич, и живут Артемовы в Мытищах, никто не подумал. Анна Ивановна бросилась звонить в «Скорую», а завуч – искать телефоны родителей Вездина – в этот день классный руководитель девятого «А» не остался на дискотеку, поручив «своих оболтусов» Анне Ивановне же. «Скорая» и отец Вездина приехали почти одновременно. Мальчику затампонировали нос и, в сопровождении отца и бдительной Любови Николаевны, увезли в травмпункт…

«Зажигать» на танцах всем как-то сразу расхотелось. Ученики разбрелись по домам. Анна Ивановна выключила свет, расставила с дежурными стулья, вручила ключи уборщице – и, расстроенная, поплелась «до дому, до хаты». Дома дочь встретила ее расспросами, но Макетова только вяло махнула рукой: худшего начала трудовой деятельности трудно было и пожелать!

…Очередь, хоть и черепашьим шагом, но к заветному окошку все-таки подвигалась. Седенькая старушка Макетова, держась за спиной здоровенной бабищи, в который раз пересмотрела свою передачку – список запрещенных к передаче продуктов висел непосредственно рядом с окошком. Да, вроде бы все в порядке, ничего лишнего. Все продукты запакованы в полиэтилен, под ним – четырехугольная записка, написанная четким учительским почерком: «СИЗО, Вездину Ярославу Валерьевичу, г.р. …». Но вот незадача! Не успели в окошке принять передачу у той самой здоровенной бабищи, не успела Макетова просунуть свою передачу в окно – изнутри захлопнулась дверца, и дежурный вывесил табличку: «Прием передач окончен». Вся очередь одновременно тяжело выдохнула, люди беспокойно задвигались, но возмущаться и долбить в окошко здесь было себе дороже. Зная это, люди еще постояли на ветру в смутной надежде, что вдруг судьба пойдет им навстречу, назябшим, усталым, оторвавшим от себя немалый кусок для близкого, пусть непутевого и неладного! Но ничего не изменилось – и народ потихоньку начал расходиться – до следующего приемного дня.

Анна Иванна тащилась со своей поклажей домой – и, в который раз, спрашивала себя: что, собственно, заставляет ее носить передачи этому бывшему выпускнику «Китежа»? Ведь он даже не из ее класса, она его никогда и не учила. Та история с мордобитием? Неприятные воспоминания о частной школе? Или фраза из известного фильма – «Доживем до понедельника», кажется, которую она до сих пор не может выбросить из памяти: «Мы с детьми учимся. Я учу их. Они учат меня». И привязалась к ней эта мысль как раз с того самого печального случая – хотя ей, опытному педагогу, драк школяров в своей жизни довелось видеть достаточно. Не много, но и не мало. Вернувшись к этой мысли, Макетова вновь нырнула в воспоминания – конечно, о том самом «неудачном опыте» ее педагогической карьеры…

Глава 6

Наутро завуч первым делом пригласила Макетову к себе в кабинет. Анна Ивановна занервничала еще больше, видя, как настроена обычно приветливая и доброжелательная Любовь Николаевна. Завуч начала издалека – благо, обе они пришли пораньше, и до уроков оставалось добрых сорок минут:

– Анна Ивановна, я сама словесник, и во многом разделяю вашу настороженность по отношению к десятому «А». Такое впечатление, что в классе собрались одни вольнодумцы и диссиденты! Не скрою, вам, опытному педагогу, и передали этот класс как один из самых сложных в школе. Я лично надеялась, что вы сумеете найти в русской литературе примеры настоящего патриотизма, уважения к своим корням, так сказать! А что мы видим? Сначала вы даете увлечь себя на скользкий путь обсуждения романа Булгакова, потом – выуживаете откуда-то не предусмотренного программой Гумилева. Вы точно поощряете их вольнодумство! И последствия не заставили себя ждать! Вчера в травмпункте у Вездина определили смещение носовой перегородки! Мальчик живет один с отцом, мать у них не так давно погибла в результате несчастного случая. Отец и так на нервах, а тут еще и это! Настроен он крайне воинственно. Собирается идти в полицию и подавать заявление в суд! В суд, понимаете? Какое пятно на репутации нашей школы! Я знаю, директор симпатизирует десятому классу, считает этих ребят умными и способными. Вот нам еще урок – к чему приводят ум и способности без должной дисциплины! До вас классными руководителем у них был учитель физкультуры. Так он за любое нарушение дисциплины заставлял отжиматься по многу раз! Конечно, на наших уроках это неприменимо. Но сейчас уже спорить не о чем. Встречайтесь с отцом Вездина, вызывайте родителей Артемова, словом, постарайтесь их примирить. Иначе, простите, вам светят санкции, вплоть до «неполного служебного»!

Анна Ивановна знала, что уволить человека в госучреждении за «неполное служебное соответствие» – процедура тягомотная и долгая. Но кто знает, какие теперь порядки в частном образовании!

И Макетова засуетилась, забегала.

Для начала вызвала отца Артемова на беседу. Анна Ивановна знала, что семья Артемова живет в Мытищах, мать сидит дома с малышом, а отец занимается мелким бизнесом настолько плотно, что не всегда может приехать забрать сына из школы. Иногда даже Влад ночевал в школе, с воспитателем. Но на этот раз отец, конечно, приехал, как миленький!

Анна Ивановна долго беседовала с ним о воспитании в семье, одновременно исподволь присматриваясь к Артемову-старшему. В молодости ей нравились такие мужчины: хорошего роста, светлый, типичны русак, да еще явно не робкого десятка. Анна Ивановна отметила и приятную улыбку, и даже трогательные ямочки в углах рта.

Правда, больше ничего утешительного ей выяснить не удалось. Артемов-старший уперся на том, что, если сын и виноват, – «пусть Ярослав даст ему по морде, вот и будут квиты».

А вот родитель Вездина прибежал к ней сам. И с бумагой из полиции, согласно которой его заявление было принято к производству. Вообще, отец Вездина, член родительского комитета, иногда заглядывал к ней после родительского собрания, обговорить школьные мероприятия. После смерти жены изменился, стал нервным, носился со своим Ярославом как с писаной торбой. Он и сейчас рассказывал о каком-то виде спорта, которым занимается сын, о том, как нелегко совмещать спорт и учебу. А тут еще… И все заглядывал, заглядывал тревожно в глаза Анне Ивановне, словно желая спросить совета. Принес он и заключение медиков о смещении носовой перегородки, долго кричал, что сын теперь останется кривоносым уродом. И когда Анна Ивановна предложила встретиться и примириться с отцом Артемова, буквально встал на дыбы, как полковой конь!

Итак, в полиции завели дело. В школу приходила инспектор по делам несовершеннолетних. Опросили всех ребят, бывших на дискотеке, опросили родителей, классную руководительницу девятого «А» и, конечно, саму Анну Ивановну. Дело покатилось по ржавым рельсам, медленно набирая обороты. К тому времени Анна Ивановна и сама успела опросить свидетелей драки. В итоге, одна упрямая мысль не давала ей покоя. Оказывается, драку-то спровоцировал сам Вездин. После смерти матери он увлекся чем-то запретным, видимо, спайсами. Предлагал неоднократно закурить и Владу. И кода Артемов на дискотеке просто «послал» его открытым текстом, заистерил, закричал на Влада:

– И отец у тебя козел, и мать твоя коза и деревня, а сам ты – первый что ни на есть баран!

Вот тут Влад не выдержал и двинул его в морду. Выходит, парень не был так уж виноват! И Анне Ивановне захотелось самой разобраться во всем.

Она поставила в известность об обстоятельствах драки отца Вездина. Пообещала ему самое объективное и беспристрастное разбирательство. Устроила, с большим трудом, встречу двух отцов. Оказалось, что Вездин-старший не так уж принципиален. Свою мировую он оценил в пять тысяч долларов. Артемов страшно расстроился. Он уверял, что пяти тысяч прямо сейчас у него нет, есть только три. Он отдаст их завтра же, с тем, чтобы Вездин забрал заявление из полиции. Но Вездин глухо уперся – дескать, именно в эту сумму обойдется ему лечение сына. Кричал, что у сына сломан нос, что мальчик до сих пор не может дышать как следует! Анне Ивановне было неловко. К тому времени она уже знала, что травма Ярослава не столь уж и серьезна. Он чувствует себя хорошо и в ближайшие дни планирует выйти в школу. И еще она знала от ребят, что в первое время, когда их разняли на дискотеке, разгоряченный Вадим все твердил одно и то же:

– Я сам. Я сам виноват!

Отцы еще поспорили, покричали и разошлись. Одним словом, примирения не состоялось.

На следующей неделе Ярослав Вездин как ни в чем не бывало появился в школе. Одноклассники приняли его по-разному, но, в общем, не очень приветливо: все знали, что Ярик получил в морду за дело. И дышал он уже нормально, и никаких особых повреждений носа Анна Ивановна, как ни пыталась приглядываться, не заметила. От классной руководительницы девятого «А» она уже знала, что Вездин-старший все-таки подал в суд за нанесение телесных повреждений и добился, чтобы Влада Артемьева поставили на учет в полиции.

Сам же Влад, обычно не пропускавший занятий, в школу до сих пор не являлся. Анна Ивановна оборвала все телефоны, дозваниваясь Артемовым. Начала она с матери, хоть и знала, что та сидит дома, воспитывает младшего ребенка, и большим авторитетом у сына не пользуется.

Мать взяла трубку только после самого первого звонка. Анна Ивановна слышала, как она рыдала в телефон. С большим трудом ей удалось узнать, что отец Влада от нервного стресса сорвался и запил. Что, соответственно, некому возить Влада в школу, а надо ждать, кода придет в норму глава семейства. Анна Ивановна пыталась выяснить, когда примерно ожидается это приятное событие, но в ответ Артемова только еще пуще разревелась и бросила трубку. С тех пор оба мобильных родителей Влада оказались заблокированными.

…И почему-то именно с этого времени Анна Ивановна стала чаще задумываться о том, что же творится в душах ее подопечных. Что чувствует, например, тот же Ярослав, знающий, что отец поступает неправильно, несправедливо? Что происходит внутри у ребят двух классов – девятого и десятого – которые стараются обходить «пострадавшего» Ярика стороной? И все чаще ей приходил на память их первый и единственный разговор с Владом по душам. Это было еще в первые дни ее работы в «Китеже». Однажды у девочки из пятидневной группы пропал мобильник. Анна Ивановна, дежурившая в тот день, провела расследование и выяснила, что мобильник пропал после уроков. Вечером с воспитателем в школе оставались всего трое – две девочки из седьмого класса и Влад Артемов. Причем Влад, как пожаловалась воспитательница, поздно вечером выходил из палаты и долго не возвращался обратно.

Тогда-то Анна Ивановна после занятий и вызвала Влада к себе – в тот день, когда Артемов оставался в школе. Кроме него, из их класса никого не оставалось. Влад и Анна Ивановна сидели вдвоем в кабинете десятого класса и долго и задушевно разговаривали. Тогда-то Анна Ивановна и узнала, что мама Влада не работает, что у Артема есть еще младший братик, и что все семейство содержит муж и отец – частный предприниматель. Узнала, что отец отдал сына на пятидневку, чтоб отвадить от сомнительной дворовой компании, и что Артемов-младший покорился своей участи: он собирался поступать в вуз на заочное, работать и учиться, и помогать отцу содержать мать и братишку. Он признался, что оставаться в школе ему скучно и одиноко. А в тот вечер, когда пропал телефон, он неожиданно почувствовал себя плохо и вместе с дежурной молоденькой медсестрой долго сидел в медкабинете. В классе давно все знали, что у медсестры и Влада хорошие отношения – и их уединение Анну Ивановну, в общем-то, не удивило, хотя и показалось несколько антипедагогичным. Но тогда она ограничилась вопросом про мобильник. Влад твердо сказал, что в коридорах никого не видел, девочки были в своей палате вдвоем, воспитатель сама отпустила его в медкабинет. И еще… Тут Влад и поднял на нее глаза – и посмотрел открыто и прямо, точно в самое сердце. И Анна Ивановна вдруг увидела, какое у него уже твердое и волевое, почти мужское лицо. И детская ямочка на подбородке – такая же, как у отца. А глаза замечательные: дымчато-серые, подсвеченные золотом изнутри. Она даже не сразу вникла в слова Влада. А когда вникла, услышала:

– Анна Ивановна, мне было тогда совсем не до мобильников. Я здесь чужой, ведь сразу подумают на меня. Но вы не верьте, я здесь ни при чем! – и снова твердо взглянул своими дымчатыми глазами.

А через несколько дней выяснилось, что телефон никуда и не пропадал. Капризная девчушка спрятала его сама, надеясь выманить у родителей более модную модель! Этим все и кончилось. А вот с медсестрой… Конечно, неотступная и принципиальная завуч Любовь Николаевна привязалась к Макетовой по поводу их продолжительного разговора наедине с учеником. Макетова допроса не выдержала, рассказала, что в вечер пропажи мобильника Артемов хоть и оставался на ночь в школе, но имел железное алиби, которое, к тому же, подтвердила и медсестра. Мобильник нашелся, но в итоге разгорелся кулуарный, но жаркий скандал по поводу медсестры Галины и Влада: как могла молодая женщина провести «полночи» с несовершеннолетним, да еще без свидетелей? Прямо «ЧП районного масштаба»! И закончилось оно неожиданно и бесславно: медсестра, опасаясь взысканий и увольнения, поспешила уволиться сама, а Влад с тех пор избегал оставаться с наедине с Макетовой. Никаких больше доверительных разговоров. Ох, как после злосчастной драки пожалела об этом Анна Ивановна!

Но сделанного не воротишь…

Глава 7

Седенькая старушка Анна Иванна кое-как доплелась до дома, открыла дверь и прямо в прихожей бессильно опустилась на пуфик под вешалкой, не в силах отдышаться. И не столько стояние в унылой очереди утомило ее. И не столько не очень тяжелая передача, которая в основном ехала за ней на колесиках. Утомили воспоминания. Это они, воспоминания, сделали тогда невозможной ее работу в «Китеже». Все, вроде, прошло, а воспоминания остались и не давали ей покоя: так бывает, когда забудешь какое-нибудь хорошо знакомое имя, бьешься, вспоминаешь, ассоциируешь звуки, а оно никак не дается, вертится на языке, а не вспоминается. Так и здесь – никак не могла она уловить, что же так задело ее в этой истории?

И тут же, в прихожей, воспоминания, как из прерванного сна, снова побежали внутри нее по невидимому кругу…

Конечно, никакого собственного расследования, поисков истины в последней инстанции, Макетова вести и не собиралась. Целью школы, как указала ей всезнающая завуч, было замять эту неприятную историю. Завуч даже «нащупала каналы» в полиции. Ходили слухи, что она лично носила кому-то взятку – целых десять тысяч! – чтобы дело «замяли». Как бы там ни было, но в суде у Вездина-старшего ничего не вышло – не удалось доказать серьезности полученных его сыном повреждений. В итоге, выписали штраф отцу Влада в пять тысяч рублей. Вездин-отец сам принес решение в «Китеж» и шумно грозился его обжаловать.

Но тут произошло еще одно страшное событие…

Анна Ивановна в те дни все чаще задерживалась в школе после уроков. Дома вовсю шел ремонт, было грязно и неуютно. Они постоянно спорили с дочерью о всяких ремонтных мелочах и только, как она понимала, мешали рабочим. Чтобы окончательно не рассориться с дочерью, Макетова приспособилась проверять тетради и готовиться к урокам в своем кабинете. И однажды к ней постучали…

Анна Ивановна немного удивилась. Первой ее мыслью было, что это завуч: неужели Любови Николаевне захотелось посекретничать с ней? Но открыв дверь, Макетова увидела ту самую девочку, Катю Гончарову, которая так выразительно читала стихи тогда, на вечере. Гончарова выглядела расстроенной, но полной решимости; глаза ее блестели. Анна Ивановна радушно усадила девочку за парту, предложила даже чайку, которым баловалась у себя в кабинете. Девочка расслабилась и заговорила:

– Анна Ивановна, вы не подумывайте, я Ярика не закладываю. Об этом и так все знают, даже его отец. Только он никаких мер не принимает. Вы же знаете, Влад в школу не ходит. Он сказал, что и не придет, пока все не выяснится. Помните, как тогда, с мобильным телефоном? Вездин, не знаю, как сказать… увлекается спайсами! Не знаю уж, насколько он в эти дела замешан, но все знают, что он долго старался втянуть в это Влада. А в тот вечер, когда Влад шутливо отговорился, что баловаться этими смесями не может и не хочет, ему надо отцу помогать, Вездин сдуру и выпалил: «Пускай эту тунеядку, твою мамашу, муж содержит!». Все знают, что отец Вездина теперь требует от директора исключить Влада из школы. Не могли бы вы, Анна Ивановна, с ним поговорить и объяснить – или он отстанет от Влада, даст ему спокойно доучиться, или мы сами пойдем в полицию!

Они еще долгоразговаривали в кабинете десятого «А»… На следующий день Анна Ивановна осмелилась – и сама, минуя завуча, отправилась к директрисе. Разговор у них тоже получился долгим – неоднократно в кабинет директора заглядывала недовольная и любопытствующая Любовь Николаевна.

Потом пришлось снова вызывать Вездина-старшего, слушать его яростные нападки и жалобы на здоровье сына. Пришлось чуть не за руку вести его в кабинет директора, откуда он вылетел спустя час – уже совершенно вне себя. Увидев стоящую в коридоре Макетову, Вездин кинулся к ней так резко, что показалось – сейчас ударит! Но он только хрипло прокричал:

– Запомните, что пришить моему сыну наркотики у вас не получится! Вместо того, чтобы … травмированному сироте… Вы пошли таким путем! Вот и оставайтесь сами со своим Артемовым! Я знаю, что мне делать и куда обращаться!

Анна Ивановна и пикнуть не успела, как он сбежал на первый этаж и так хлопнул входной дверью, что охранник подскочил, а с притолоки посыпалась штукатурка.

Ярослав Вездин тихо доучился до конца третьей четверти, а в каникулы отец забрал его из школы. Историю со спайсами завуч приказала «закрыть и не вспоминать». Макетова и сама понимала – такое пятно на репутации школы! Поэтому уход Ярослава восприняла с нескрываемым облегчением.

Как бы там ни было, а Влад Артемов в школе так больше и не появился. Одно время Анне Ивановне удалось поддерживать с ним дистанционную связь – отправлять задания по интернету. Голова у парня светлая, справится! Она не задумалась, легко ли тупо зубрить предмет, когда рядом плачет малыш, а мать ругается с запойным папой? Какое-то время Влад выходил на связь, а затем пропал окончательно…

Эпилог

Все еще сидя на пуфике в прихожей, Анна Иванна тяжело вздохнула. Неторопливо сняла старенькое драповое пальто, поставила обувь к батарее. Уже давно она жила в квартире одна – дочь благополучно вышла замуж и уехала с мужем за границу. Правда, как свойственно эгоистичным людям, совершенно забывала поддерживать мать – ни письмами, ни деньгами. Да Макетова и не жаловалась. Пенсии ей хватало и на себя, и на квартплату, и даже на передачи Ярьке Вездину в СИЗО.

Как она нашла Ярьку? Что там говорить – эта давняя история с тех пор так и не давала ей покоя. Сама вызвонила Вездина-старшего. Тот даже обрадовался неожиданному вниманию со стороны учительницы. И горько пожаловался на сына: после того случая сын окончательно отбился от рук, связался с дворовой компанией, тайком приносил домой «какую-то травку», видимо, чтобы продавать. Аттестат за девятый класс получил, а дальше учиться не пошел, сидел у отца на шее. А потом попался со своими порошками и загремел в СИЗО…

Анна Иванна достала из аптечки бальзам «звездочка» и осторожно натерла виски. Опять, как уже бывало не раз, подкатывала противная затяжная головная боль – то ли от нервов, то ли к перемене погоды. Но позволить себе расслабиться она пока не могла.

Завтра она не повезет к унылому окошечку свою передачу. Придут на дом платные ученики: Анна Иванна с самого своего увольнения из «Китежа» перешла на репетиторство. Не так скучно одной дома, да и приработок, по ее скромным запросам, немалый. Все деньги Макетова откладывала на книжку.

Да, все-таки печально все это. Она опять незаметно соскользнула в прошлое. После окончания десятого класса Влад совсем пропал. Неоднократно Макетова отправляла ему SMS, даже слала подробные письма по интернету, с просьбой откликнуться «в любом случае». Но он молчал.

Ответное письмо пришло после долгого молчания, и подписано было не Владом, а его мамашей: «Благодарна за заботу о моем сыне, не ожидала, что в «Китеже» такие учителя, как Вы, Анна Ивановна! Только снявши голову, по волосам не плачут! Из-за чего тогда мальчишки разодрались – не знаю. Муж не рассказал – запил. Сын отмалчивался. Сейчас я одна с малым. Муж лежит в диспансере. А Владик… После того случая он все чаще гонял на мотике, вот и догонялся… Если можно, Анна Ивановна, пусть родительский комитет поможет мне, соберет денег на памятник…».

Письмо какое-то неуклюжее – Анна Ивановна не поняла сначала, о каком-таком памятнике идет речь…

Вот и мотается с тех пор Анна Иванна. То с передачей в СИЗО к Ярьке Вездину, отец его, когда ситуация со спайсами все-таки вскрылась, от сына наотрез отрекся и не навещал! То – раз в месяц, получив пенсию, едет в Мытищи, помочь семье Артемовых. Каждый раз заходит на кладбище, на неухоженную бедную могилку Влада. Долго сидит на скамеечке за оградкой. Смотрит на глянцевое фото. И Влад встает перед ней, как живой – такой же, как тогда, после вечера в медкабинете – высокий, стройный, русоволосый, очень похожий на отца – серыми с золотом глазами, хорошей мужской улыбкой и ямочкой, трогательной ямочкой на подбородке…

Как-то раз, роясь в старых бумагах, она выудила его стихи – клетчатый желтый листочек, исписанный шариковой ручкой. Беспокойный, словно летящий куда-то, торопливый почерк. Перечитала – и поразилась. Разве может человек предвидеть собственное будущее? Предсказать свою смерть?

Анна Иванна в это не верила, но стихи почему-то перечитывала много раз, пока не заучила наизусть.

Лунная роса

Откройте окно – и послушайте зиму.

Как мягко и медленно падает снег!

Ночные машины, спешащие мимо,

Включают нелегкие трассы в пробег…

Как долог февральский безрадостный вечер!

Как странно, что ночью не хочется спать.

Счет мелких потерь, как всегда, бесконечен, –

А крупных и вовсе нельзя избежать!

Кого-то венчают, кого-то хоронят.

Меняются спицы в большом колесе.

И грустен Февраль – повелитель на троне

В плаще из снежинок и в лунной росе…

Прощаются в траурном зале больницы,

Где крышки гробов ожидают у стен,

А лица живых набегают, как спицы

В том самом, вершащем судьбу, колесе.

Серьезны мужчины. Заплаканы дамы.

Все прячут глаза, поминая судьбу,

И вдруг – из оконной коричневой рамы

Кивает им тот, что остался в гробу!

Потом, повторяясь которую зиму,

Бессонница тянет к окну без конца;

И страшно дождаться улыбки любимой,

Улыбки такого живого лица!

Кого-то венчают, кого-то хоронят…

Мы встретимся с ним, ибо смертны, как все.

Бессмертен Февраль, в королевской короне,

В плаще из снежинок – и в лунной росе…