С М С [Николай Александрович Игнатов] (fb2) читать онлайн

Не для посторонних глаз

1/А

Должен предупредить тебя, читатель, который когда-нибудь увидит эти строки – не следует относиться к тексту как некоему документу, хотя в основе его и лежит мой рапорт. Также мой долг – уведомить тебя о конформности языка, на котором этот текст составлен; представитель любой из ваших языковых групп сможет понять смысл прочитанного без перевода, а определения всех понятий и названий адаптированы для восприятия и осознания субъектами вашего культурогенеза.

Я составил этот текст именно в твоём мире и для тебя, мой неизвестный читатель, только потому, что твой мир стал последней вехой в моём бытии. Здесь я исключился из объективности; здесь я, говоря твоим языком, погиб и воскрес; здесь я нашёл то, что искал на протяжении всего бессрочного своего пребывания. Я бы мог сказать – всей своей жизни, но, боюсь, не смотря даже на конформность речи, моё бытие слишком разнится с понятием «жизнь», принятым в обиход в твоём мире.

Прочти же этот текст, ибо я создал его именно для тебя. К тому же, весьма маловероятно, что ты когда-нибудь найдёшь другую подобную рукопись, составленную столь же необычным гостем твоего мира, как я. Мое представление было бы здесь не столько излишним, сколько бессмысленным, поэтому я останусь для тебя инкогнито, но все же, позволю себе внести некоторую пояснительную информацию. Нашей расе чужд такой способ общения как письменность в том смысле, в котором её используют многие разумные существа, с которыми нам доводилось встречаться. Мы используем разные виды общения, но записывание и воспроизведение феноменов, фактов и мыслей в виде знаков, составление текста – этого не существует в наших культурных парадигмах. В связи с этим мне пришлось изощриться, чтобы адаптировать мыслеформы к вашему восприятию, преобразовав их в объект письменности.

Однако перейду к сути. Мой рапорт, упомянутый выше, был составлен на основании итогов наших последних линейных экспедиций в виде гипперинформативного отчета. Он сплошь состоит из вычислений, расчётов, описаний фактов и действий, а также выводов, имеющих вид определяющих или заключительных суждений, и вряд ли в таком виде может представить интерес для тебя. К тому же, носители вашей культуры едва окажутся способны, читая мой рапорт (будь он даже и написан), понять хоть что-либо, уловить даже малейший смысл из указанных в нём данных. По сему, считаю возможным излагать здесь лишь малые выдержки из отчёта, только способные дать тебе рафинированный продукт для понимания.

Наш небольшой флот вновь был нацелен на поиск и нейтрализацию Норага, а также любых следов его пребывания в любом из миров. Нораг, так мы его называем, и это одно из допустимых его наименований. Сам он зовёт себя иначе, но повторять, даже в виде текста его самоназвание я не могу. Это осквернит саму идею письма. Нораг – это древнейший, из известных нам, носитель разума в исследованных мирах. Для нас же он величайший и единственный, враг. Наша раса очень немногочисленна в сравнении с другими, встреченными нами в бесчисленных путешествиях. Не буду прибегать к цифрам, скажу лишь, нас – невообразимо мало. Впрочем, повторюсь, нет смысла производить лишней информации, это здесь ни к чему; особенности нашего бытия и сама наша модель жизнедеятельности покажется тебе и любому из твоих соплеменников, несмотря на всю вашу дифференцированность, настолько непривычной (возможно и в негативном контексте), что впечатления встанут на пути постижения написанного. Если представителей нашей расы немного, то Нораг – вовсе один. Он один в своём роде, и, насколько мы смогли его изучить, один он был всегда. Никакой цивилизации, никакой общности, никакой расы. Однако структура его бытия, в действительности, много сложнее, нежели может показаться. И, к сожалению, нам так и казалось в первое время нашего с ним знакомства. Нораг один, но его бесконечно много. И уразуметь это нелегко.

Попытаюсь же разъяснить всё предельно просто. Нораг – искусственное создание. И нет таких слов во всех мирах, чтобы сказать ими что-то хорошее об его создателях. В нём воплотилось всё худшее, что может изобрести высокий и злой разум. Нам трудно сообразить, чем он руководствуется в своих действиях, но некоторые логические догадки мы построить смогли. Нораг материален. Отчасти. Он может, при необходимости, принимать разные формы, в том числе форму электромагнитного излучения, энергии и прочих проявлений материального мира. Он создан искусственно и является олицетворением пусть злого, но гения. Используемые им технологии (это слово здесь едва подходит) в чём-то превосходят наши, возможно поэтому мы столь долго пытаемся его нейтрализовать, но пока у нас не выходит; он всегда опережает нас на шаг.

Мы фиксируем его появление только в тех мирах, где обнаруживается определенный уровень цивилизации. В иных условиях, когда цивилизация отсутствует или уровень её развития чрезмерно мал, Нораг не имеет возможности реализовать свои злодеяния или не имеет желания сделать это. Каким именно образом работает чудовищный механизм его воли, станет ясно из моего повествования.

2/М

Камешек прилетел откуда-то сверху, и попал в левую ногу дремавшего Мелая, который на это никак не отреагировал. Жаркое полуденное солнце, меж тем, сильно припекло его левый бок, и он, заворочавшись, проснулся. Заполненный светом, запахами и звуками мир, лавиной хлынул в едва открытые глаза бедолаги. Мелай приподнял голову и осмотрелся со своего высокого стога, на котором изволил почивать. Сначала ему показалось, что всё обошлось, ничего особенного не произошло, и никто не заметил, что он немножечко задремал на посту. Но это было наваждение, чьим автором был недовольный пробуждением и оттого особенно мстительный мозг, решивший выкинуть фокус, уходя из любимого дремотного состояния.

Второй камешек прилетел прямо в лоб. Тут же последовал окрик: "Да проснись же, сын желтоухой собаки! Уж давно здесь все!"

Голос Прибая был злым. Впрочем и сам Прибай, глава Общины Язов, не особо был добряком. Мелай потёр ушибленное место, подумав, что непременно вскочит синяк. Приподнявшись на локтях, он взглянул вниз и чуть не свалился со стога от удивления. Все и вправду были там, внизу, прямо под ним, и многие недобро на него глядели. Оттого он их и не увидел сразу, что расположились они прямёхонько под сеном.

Мелай поспешно спрыгнул на землю и подбежал к восседавшему во главе Круга Прибаю. Тот сверкнул на него раскосыми злыми глазами и, повернувшись к остальным в Кругу, сказал: "Прошу извинить моего дозорного, неразумную дубину, за эту задержку. Молодо-зелено, сами знаете".

Прибай вновь взглянул на Мелая, но теперь уже без злобы и продолжил: "Велено было стоять в дозоре на этом стоге, да объявить начало Круга, коли все соберутся. Поди ж сверху оно виднее. Да вот уснул, сукин сын! Солнышко разморило".

Распекаемый горе-дозорный не особо винил себя в произошедшем. Что, думал он, без его объявления это сборище не возникло бы?!

Пока Глава, слегка улыбаясь своей азиатской, ехидной улыбкой, произносил эту извинительно-унизительную речь, многие из Круга, особенно чужие, посмеивались, глядя на Мелая. Последнему было плевать на это, его всё ещё клонило в сон, а вот Прибай, напротив, заметив эти ухмылочки (тем более гонцов другой общины!), резко разозлился.

– Только не надо тут скалить зубы, полагая что все стражи Язов такие же олухи! Да, это я тебе говорю, Бискар! Чего ржёшь как старая полоумная кобыла? В нашей общине порядок всего превыше, а Мелай… он нездешний. Мы подобрали его. И не ведаем мы, да и он сам, чьего он чёртого племени. Судя по всему – племени парчевых сурков. А вот про вас, Сивушей, и про ваши "хвалёные" дозоры я много могу рассказать. Как у вас бочки с медовухой прямо из-под пьяных стражников уводят.

Все ухмылки тут же прекратились, на лицах гонцов выступила крайняя серьёзность.

– Не гневайся, почтенный Прибай, – отвечал Бискар. – Учли мы укор твой. Давай уже о нашей маркетской сделке поговорим.

Прибай довольно улыбнулся и подмигнул Мелаю: садись, мол, чего стоишь.

Круг в Общине Язов был особым алтарём для свершения важных дел. Это был большой, в две лошади в обхвате, собственно круг из досок, вроде как огромная крышка от бочки. Рассаживались все по окружности прямо на земле, заложив ногу за ногу. Ничего класть из своих вещей на Круг нельзя. Он как бы образует собой некое расстояние меж сидящими, что нельзя преодолеть, и это играет роль символа разногласий, которые имеются у собравшихся. Но для того и собираются в Круге, чтобы из разногласий прийти к единому решению. Сегодня дело было простое, споры могли быть лишь о цене.

– Объявляю снова, – звучно прогремел голос Прибая. – Продаём пойманных Порватских лазутчиков. Целые, не калеченные почти. Три штуки.

Глава кивнул вправо, где в десяти шагах от собравшихся, спина к спине, сидели на земле трое связанных бородатых оборванцев. Все они были грязные, немного побитые и перепуганные. У всех троих были завязаны рты. Прибай оглядел сидящих в Круге, убедившись, что все оценили в очередной раз товар, и продолжил.

– Лазутчики были схвачены третьей ночи нашим дозором. Детей опять, чёртовы слуги, хотели выкрасть. Повадились ведь, поганое вымя! Так что дело наше законное, им всё одно – рабство или смерть.

Мелай заметил, что пленники хорошо слышат почти все слова, произносимые в Круге, и, когда до них долетали какие-то важные для них фразы, они непременно ёрзали, переглядывались и отчаянно жевали перетянувшие их рты верёвки, пытаясь произнести хоть что-то, но безуспешно.

– Назови свою цену, почтенный Прибай! – неторопливо и отчётливо произнёс Бискар, старший гонец Общины Сивушей.

– Товар, как видишь, без изъянов, – отвечал так же не спеша Прибай, поглаживая свою рыжую бородку. – Хочу три бочки пива за всех.

Сивуши переглянулись.

– Почтенный Прибай, нам ведома как свет белого солнца, твоя маркетская жила, – заговорил неспешно второй гонец. – И мы чтим и уважаем тебя, как Главу, однако…

Тут гонец замялся под пристальным взглядом уважаемого Главы и посмотрел на Бискара, который, в свою очередь, продолжил его реплику.

– …Однако, три бочки за этих доходяг – многовато.

Прибай лукаво улыбнулся, хмыкнул и, подняв брови, взглядом выразил интерес к доводам Бискара. Тот, на секунду что-то прикинув в голове, продолжил.

– Пойми, чтимый всеми Прибай, нас отправили сюда строго за покупками новых реликвий. У нас, как тебе известно, так заведено – коли Язы встали на новое место, стало быть, неподалёку они нашли новое Городище, полное реликвий и сокровищ Великих. А значит, надо спешить, пока из других Общин гонцы не опередили и не захапали самое лучшее.

– Ну, уж вас опередишь! – перебил Бискара вечно недовольный Кредай, правая рука Прибая. – Вы ж постоянно вслед за нами как хвост за ящерицей ползёте. Чуть наши нойоны вернуться с первой добычей, даже по чёрным крестам развесить не успеют, так уж пожалста, ваши тут как тут!

Глава Общины хмуро взглянул на Кредая, показывая тому, что пора б заткнуться, что последний, пусть с недовольным лицом, но тут же сделал. Старший гонец, терпеливо дождавшийся когда помощник Прибая кончит брюзжать, продолжил.

– Ты знаешь, досточтимый Глава, чем промышляет и как ведёт свой быт наша Община. Мы варим пиво и гоним крепкий самогон, а затем меняем их на всё, что нам нужно. Тем и живём. И рабы (он кивнул в сторону связанной троицы) при нашей жизни нам без надобности.

Бискар замолк, как бы ожидая вопроса: дескать, чего ж ты вообще в Круг торговаться сел, ежели тебе товар без надобности?! Вопроса не последовало, все Язы с интересом ждали развития его монолога.

– Себе, для хозяйства, я бы взял, – продолжил он. – У нас с моей старухой одни дочери, а я всегда в разъездах, к вам вот всё мотаюсь, так что ни дров наколоть, ни воду носить, ни кибитку чинить некому. Да и вообще… что как сломается, так Браха, супружница моя, весь табор обежит, пока найдёт кого, кто поможет. А ведь всё за бутыль иль за бочонок, за просто так никто и пальцем не пошевелит.

Бискар снова замолк, как бы собираясь с мыслями. Все по-прежнему с интересом на него смотрели и даже трое пленных, затаившись, ждали продолжения (а ещё больше – окончания) речи старшего гонца Сивушей.

Прибай, меж тем, заметно заскучал. Он много лет занимался маркетством, давно был Главой Общины и слышал подобных рассказов множество. Ему было хорошо известно, что может наговорить покупатель, чтобы сбить цену. Он устало взглянул на Мелая, тот понял этот взгляд и тут же, вытащив откуда-то большую трубку, принялся набивать её. Бискар, заметив это, тут же толкнул младшего гонца и последний сразу засуетился, набивая трубку для своего начальника. Тишина продолжалась. Старший гонец и Глава Общины задымили своими чубуками.

– Так берёшь или что?

– Беру, за одну бочку, двоих.

Прибай после этих слов громко захохотал, обнажая свои желтоватые и местами даже чёрные зубы. Мелай сообразил, что трубка начала действовать и улыбнулся. Теперь переговоры пойдут быстрее. Смеялся Прибай задорно и глаза его слезились.

– Эка ты хватил! – сказал он сквозь смех. – Двоих за одну бочку! А куда… ой не могу! куда ж я третьего дену?

Прибай вернул выкуренную трубку назад Мелаю.

– Это уж ты сам решай, – отвечал Бискар (его глаза тоже слезились, Мелаю даже показалось, что он изо всех сил сдерживал смех). – Но мне он и даром не нужен.

Глава вытер платком пот со лба и слёзы с глаз, хмыкнул ещё раз, мотнув головой, и, прищурено посмотрев на Бискара, сказал:

– Хитёр ты, конечно, как степной шакал, друг Бискар! Ой, хитёр! Ну, так и быть, пойду тебе на встречу, отдаю двоих, а третьего…, – он взглянул снова на пленников, с содроганием внимавших каждому его слову, – а с третьим мы уж чего решим как-нибудь.

Пленники заёрзали, как бы пытаясь отвязаться друг от друга. Мелай рассудил, что никто из них не хочет быть этим третьим, с которым чего-то там решат.

– Ну что ж, досточтимый Глава, по рукам?! Круг окончен? – отдавая младшему гонцу чубук, спросил Бискар.

– А, пожалуй, что и окончен. Забирай двоих за две бочки и тёплого тебе ветра в пути!

– Да как же…, – начал было старший гонец, но Прибай оборвал его.

– Две! Две бочки, Бискар! Или наше маркетское дело не в счёт. Себе всех троих оставлю, охотники беркутов уськать на них будут.

Старший гонец молчал, что-то прикидывая в уме, его помощник начал ему что-то шептать на ухо. Пленники, меж тем, каким-то невероятным образом извернулись и все втроём жалобно глядели на Бискара. Мелай ухмыльнулся: не хотят, видите ли, быть мишенью для охотничьих орлов.

– Вот что, почтенный Прибай…– твёрдо начал было Бискар, но поймав хмурый и полный уверенности взгляд своего визави, осёкся.

– Ну, говори уж, слушаю.

Бискар замялся. Мелай понял, что доводы старшего гонца исчерпались, а товар получить он хотел, но не за две бочки.

– Я говорил уже, что хочу оставить пленных там, у нас. Сам-то я в разъездах…

– Ну?! – улыбнулся Прибай, чувствуя, что дело сделано.

– А у меня ж там жена, да две дочери…

– Ну и?!

– Дык это, почтенный Глава, как бы чего они с девками моими не натворили…

На этот раз захохотал весь Круг. Смеялись долго, кто-то даже повалился набок. У Мелая от смеха скрутило живот.

– Да не боись ты, – прокричал сквозь смех Кредай, – почтенный старший гонец! Хочешь, мы их прям здесь сейчас оскопим, чтоб ты за девок своих спокоен был?!

Стихающий было хохот, после слов Кредая грянул с новой силой. Все в кругу смотрели на пленных, некоторые тыкали в них пальцами и показывали им недвусмысленные жесты, доходчиво объясняющие, что ожидает их в недалёком будущем. Пленники визжали и дёргались, отчаянно стараясь выпутаться, при этом болезненно перетягивая верёвками рты и руки друг друга.

Хохот стих, Круг был окончен и все, как показалось Мелаю, были довольны свершённым маркетским делом. Кроме, конечно, пленных, из числа которых ещё не были определены двое проданных.

Все понемногу стали вставать и разминать затекшие ноги. Оскоплять никого не стали. Прибай, от хорошего настроения предложил Бискару вместо этого, в довесок к товару, одну хорошую реликвию, привезённую нойонами из последнего похода в покинутое Городище Великих. Это был, как туманно объяснял Глава Общины, «могущественный алтарь», представлявший собой странную конструкцию, которую Бискар даже не мог ни с чем сравнить. Хотя через руки старого гонца и прошло множество подобных реликвий, эта, все же, была чем-то новым и вызывала удивление. Реликвия, на его взгляд, была похожа на миниатюрную копию приземистого кургана, только угловатого, словно выдолбленного целиком из скалы. Ровность и четкость линий поражала (как и вообще у всех вещей Великих), а материал, из которого был сделан этот «алтарь» был загадочно легок и прочен. Верхний скат «алтаря» сплошь покрывали квадратные элементы орнамента, в каждом квадратике был запечатлен некий сакральный символ. Основание алтаря было сделано из тонкого, но прочного металла, совсем не похожего на привычную в Общинах бронзу. Прибай сказал, что это – некий ящик. Его кузнецы смогли его вскрыть, но он оказался пуст. Только несколько маленьких древних монет лежали там. Собственно, как понял Бискар, именно по наличию монет Прибай и догадался, что эта реликвия – не что иное, как алтарь.

3/А

В одном из пространственных слоев момента глубокого космоса мы зафиксировали нейро-сигнал свободной Сингулярности. Расчёты траекторий сигнала привели нас в закрытую поясом астероидов моно-звездную систему, в рукаве спиралевидной галактики класса 2/11. Нораг обосновался на единственной населённой планете системы. В моем рапорте эта планета названа "Мир за поясом" (Мир П – сокращённо).

Мы опоздали. Сигнал был пойман нами, когда Нораг уже уходил с планеты, так что нам осталось лишь вновь стать свидетелями последствий деятельности его ненавидящего разума. По данным аналитических расчётов, к моменту нашего появления на планете, со времени прибытия Норага прошло значительное время – планета за это время совершила половину оборота вокруг звезды.

Тут я должен прояснить деталь: напомню тебе, читатель – понятия, что встречаются в тексте – суть следствия перевода (конформирования) на ваши языки моих мыслеформ. Слова подбираются исходя из аналогий, но мы используем в общении множество мыслеформ, аналогий к которым ни один ваш язык не содержит. И наоборот, в ваших языках есть понятия, которые чужды нам. Например, мы не используем таких категорий как "время" и "пространство", потому как, если объяснить грубо, для нас эти понятия тождественны. Или ещё: "смерть"; абсолютное угнетение физического бытия. Физические оболочки для нас весьма необязательны, мы «наращиваем» их и удаляем по необходимости. Нам просто не ведома возможность погибнуть, как погибнешь когда-то ты и другие твои сородичи, так как в нас изначально отсутствует то самое, что исчезает в вас, когда вы умираете.

Et cetera.

Вернёмся к детали: если описывать наши поиски Норага во Вселенных с точки зрения ваших понятий, то можно было бы прямо сказать – мы ищем его невероятно долго. Тысячи лет, по-вашему (если год у вас это время, за которое ваша планета делает оборот вокруг звезды). Мы не имеем понятия объективного времени и не обозначаем свое бытие в рамках его контекста. Более того, объективное время можете замечать только вы, чьё существование столь мимолётно.

Поскольку пространство и время суть одно и то же, мы не испытываем трудностей с физическим перемещением в любой момент любой из Вселенных. Есть трудности только с поиском сигнала Норага и с расчётом момента его источника. Нораг не просто умён, он к тому же жесток и коварен. Зачастую он специально отправляет нам сигнал, исходя с планеты в межпространственную область, уже свершив свой чудовищный замысел; намеренно даёт нам знать, куда следует переместиться, чтобы мы вновь осознали его неуловимость; чтобы мы, вновь увидев последствия его пребывания на планете, постигли превосходство его разума. Так случилось и в этот раз.

Здесь мне следует привлечь новые части моего рапорта, трансформированные в текст и адаптированные к твоему восприятию. Части могут не иметь видимой хронологии и представлять собой оторванные друг от друга по смыслу фрагменты текста, но это издержки адаптации. Весь колоссальный массив вычислений и аналитики, из которых наши рапорты и состоят на девять десятых, я к тексту, конечно, не приложил.

Мир П был объят хаосом. Остатки ещё недавно огромного населения разумных существ планеты гибли в бессмысленных стычках, умирали от голода и болезней, от погодных условий и капризов природы. Несмотря на то, что это был далеко не первый пример злодеяний Норага, нас поразил масштаб произошедшего коллапса. Просканировав уцелевшие информационные пространства погибшего Мира П, мы смогли составить его ясную картину накануне гибели.

Местная цивилизация достигла достаточно высокого уровня развития массовых коммуникаций и средств связи. Сами аборигены представляли из себя довольно примитивных, по большей части неагрессивных существ стадного образа жизни. Уровень стадности был настолько высок, что существа почти не могли жить самостоятельно. Мы сделали вывод, что весь высокий уровень развития средств коммуникации и был обусловлен одной лишь жизненной необходимостью укрепить квинтэссенцию их бытия.

Существа, к моменту прихода врага, сильно размножились и уровень истощения невозобновляемых ресурсов, используемых ими для осуществления процесса жизнедеятельности, был критическим. Примитивность их общества, их технологий, да и их самих была весьма очевидна. Впрочем, каждое разумное существо Мира П в отдельности определённо обладало неплохим психо-ментальным потенциалом. Мы сошлись во мнении, что почти любой индивид этой расы мог развиться до более высокого уровня, однако стадность выступала доминирующим ингибитором возможности данного процесса.

В этом месте следует вновь внести важное замечание. Повторюсь – Нораг атакует лишь миры, где разумная жизнь достигла определённого уровня развития, довольно высокого. Обычно это те миры, где их разумные обитатели уже приручили субатомные связи, где вполне изучена плазма, тёмная материя и энергия; а также – где изыскания пытливых умов уже вплотную приблизились к использованию полезных свойств гравитонных полей Вселенной… Здесь же мы увидели расу развитую много хуже. Видимо, Нораг становился менее разборчив.

Стоит заметить ещё вот что: Нораг никогда не стремится навредить низшим формам жизни атакуемых им миров. Более того, после его ухода, после краха цивилизации, низшие формы начинают расцветать. Они получают истинную свободу от гнёта старших соседей по планете. Этот факт некоторыми из нас рассматривался как возможность выстроить гипотезу о некоей позитивной миссии Норага, сколь бы кощунственно это ни звучало. Смысл миссии – освободить мир от расы, приведшей его к истощению и дать шанс другим существам взобраться на вершину эволюции. К счастью, большинство из нас считает эту гипотезу ошибочной и полагает, что Нораг просто не замечает низших существ, в силу того, что они не обладают технологией, способной призвать его из недр подпространства.

Такой технологией, к примеру, которой он был призван в Мир П – глобальными системами связи и коммуникаций. Выражаясь примитивно – Нораг просто "услышал" этот несчастный мир. До него "долетели" исторгаемые в космос сигналы, представлявшие собой некие эксцессы коммуникабельности аборигенов.

И он прибыл. Его стратегия вновь оказалась гениальной и коварной. Он, обратившись в некий квантовый сигнал, сумел проникнуть в информационную сеть, пронизывающую Мир П. Эта сеть связывает каждого индивида с остальными в целом и с некоторыми в отдельности с помощью индивидуальных нестационарных приборов. Эти приборы выступают в роли идентификаторов, средств приема-передачи информации и, по сути, представляют собой некие звенья той цепи, что намертво связала их всех воедино. Стоило Норагу внедриться в сеть, сообщество Мира П раскололось бесповоротно.

Ему удалось безошибочно распознать все генотипы и глубинные поведенческие детерминанты жителей. Определив, каким образом настроить представителей разных генотипов друг против друга, он начал, используя их же индивидуальные приборы, внушать им неисчерпаемую ненависть к сородичам; ненависть по любому поводу. Проникнув в глубины памяти несчастных, он внедрил туда фальшивую древнюю вражду между ними, якобы зиждущуюся на религиозных противоречиях. Одна часть аборигенов, по задумке Норага, верила в приход извне некоего высшего создания, спасителя, что отвернёт цивилизацию от пропасти. Другая, большая по численности, но слабейшая по генотипу часть, яростно воспротивилась всякому спасению. Нораг так глубоко внедрил эту ложь в память жителей Мира П, так укоренил её, что ненависть и противоречия тут же переросли в войну. Войну на полное уничтожение. Разумные существа этого мира забыли обо всех актуальных и прошлых разногласиях, теперь их конфронтация или сплоченность опирались лишь на фундамент внедрённой Норагом ложной парадигмы. И никогда ещё доныне, ни в одном из старых конфликтов, коих в этом мире было множество, жители Мира П не прибегали к столь безграничной жестокости и изощренности в уничтожении друг друга. Вслед за войной последовали голод, эпидемии и мор, окончательно добившие последнюю надежду на выживание цивилизации.

Нораг убыл. Прибыли мы, став свидетелями катастрофы. И почти сразу получили новые сигнатуры свободной Сингулярности из другого, отдаленного мира, тоже находящегося на крайнем витке спиралевидной Галактики.

Мир П спасать было поздно. И мы оставили его.

4/М

Прибай распустил помощников и охрану по юртам, дел на сегодня больше не предвиделось. Сонливость и скука вновь напали на Мелая. Домой ему не хотелось, и он медленно и лениво побрёл по лагерю, в надежде наткнуться на что-нибудь интересное. А интересно ему было почти всё, ведь в Общине он был всего пару месяцев. Да, впрочем, он и помнил-то себя столько же; шрам на затылке до сих пор изредка ноет, напоминая о полученной травме. Кто его ударил, или обо что он ударился сам – было неизвестно, но память ему отшибло начисто. Многие в Общине и сейчас в такое не верят – «как мол так, жил-жил, а тут тюк по голове и ничего не помнишь! Как и не жил вовсе. Брехня!».

Однако, это было правдой, Мелай ничего не мог вспомнить до того момента, как его нашли охотники под деревьями у обломков небольшой скалы. Они же и привезли его, обессиленного, в Общину, где после недолгих расспросов было установлено, что он никакой не Порватский лазутчик, и вообще, вроде парень хороший, знает язык человеческий, язв и проказ на теле не имеет. Стало быть, нужно собрать Курултай, да принять его в Общину, раз он сам не против. А кто он и откуда, и какого роду-племени – это уж как-нибудь да вспомнит потом. Так и порешили. Имя ему дал один из Старейшин, Инфляй, который и стал ему названным отцом. Сын Инфляя погиб несколько лет назад и Мелая он назвал в его честь.

Все эти воспоминания беспрестанно водили хоровод в его ушибленной голове. Видимо оттого происходило это, что самих воспоминаний было ничтожно мало. Вот и сейчас брёл он мимо центрального прогона лагеря, погруженный в себя и безучастно разглядывал торговые и постоялые юрты с цветными кошмами, где хоровод его вдруг разлетелся от громких криков.

«…спасения нет! Бурханы не спасут нас! Тарелки близко! Спасения нет! Подайте Мирового Спасения ради!…», – хриплым голосом кричал со слабым акцентом юродивый, стоявший прямо в центре прогона, опёршись на посох. Он был весь седой и заросший, вместо одежды на нём была изорванная попона, в которую он закутался, несмотря на теплую погоду. Под босыми ногами нищего лежала большая глиняная тарелка для милостыни, в которой было лишь несколько орехов, да небольшой кусок вяленого мяса.

Мелай остановился послушать крикуна, раньше он его не встречал в лагере.

«…Бурханы забыли о нас! Тарелки прилетят! Спасения… – тут старик закашлялся и долго не мог подавить грудные спазмы, – … мирового ради подайте!»

Рядом с одной из постоялых юрт, сидели в тени под навесом на ковре двое Язов. По дорогим халатам и тюбетейкам было видно, что это были зажиточные торговцы. Они смотрели на рвущего глотку нищего, посмеивались и курили сбои чубуки. Мелай решил подойти к ним, спросить – кто этот безумец, и о каких таких Бурханах он кричит.

– Вот дурень, хрипит уже, а все не уймется, – услышал Мелай голос одного из торговцев.

– Может его прогнать?! Гляди, весь народ распугал. Торговля-то стоит, – сказал второй и хмуро посмотрел на подошедшего Мелая.

– Светлого дня, маркитанты!

– И тебе, Мелай, если не шутишь, – ответил первый торговец.

Второй же промолчал. Видно было, что для него и Мелай, пришелец невесть откуда, тоже нежелателен здесь, у торговой юрты, да и вообще неприятен.

– Чего это он орёт? Какими-то Бурханами пугает…

– Да не Бурханами, тарелками он пугает. Бурханы – это Великие, что должны спасти мир.

Второй торговец начал прочищать свой чубук, делая вид, что ему разговор не интересен. Оборванец, меж тем, продолжал: «Некуда бежать! Бурханы забыли нас! Тарелки! Тарелки прилетят! Подайте…»

Мелай задумался. Он уже не раз слышал и о загадочных тарелках и о Великих, но всё это воспринимал не более как слухи, байки и россказни.

– А откуда он взялся? Чего-то я его не видел здесь.

– Дык и тебя ещё пятьдесят лун назад тут тоже никто не видел, – язвительно вставил второй торговец, не отрываясь от своей трубки.

Мелай никак не отреагировал на эту реплику. Он вообще никогда не отвечал ни на грубость, ни на любое проявление агрессии, считая это бессмысленной тратой времени. Первый торговец легонько толкнул второго локтем – следи, мол, за словами, перед тобой всё же пасынок Инфляя, уважаемого Старейшины.

– Это безумный Дебиря из Общины Недалов. Шляется один меж лагерей Общин, милостыней пропитается да несёт всякую чушь. Никто его и не трогает, юродивый, дескать. Вот вчера ночью у нас объявился. Недельку покричит, отдохнёт, да дальше двинет, куда-нибудь к Либрам или к Сивушам.

Чубук первого торговца перестал дымить, и он тоже принялся чистить его и набивать снова.

– А зачем он пугает всех? – спросил Мелай.

– Так ведь дурачок же! – отвечал второй торговец. – Кто их разберёт, юродивых этих?! Тарелок уже вона сколько времени никто не видел, а уж Великих… да есть ли они вообще?!

– Ну, это уж ты, брат, брось мне! – сурово сказал первый торговец. – Уж это святотатство – сомневаться в Великих. Да их Сверкающий Город сколько уважаемых нойонов видели! И что ж, они все лгуны?!

Второй торговец потупил взгляд, что-то недовольно пробурчал и, кряхтя, поднялся с ковра.

– Порватский шпион этот Дебиря, вот и всё! Ходит по лагерям, да вынюхивает всё, а потом они детей у нас крадут. Тьфу! – злобно пробурчал он и ушел к своей лавке.

– Вот же дурак ты, Манет! – сказал, усмехнувшись, ему вслед первый торговец и продолжил раскуривать чубук.

– А вообще, Мелай, чёрт его знает, этого Дебирю! – теперь уже с серьёзным лицом сказал он, глядя на нищего. – Его ведь и Порваты не трогают, говорят. Так что ты держись лучше от него подальше.

После этих слов первый торговец тоже поднялся с ковра. Мелай попрощался с ним и побрёл домой.

5/А

Планета, к нашему прибытию, была под властью Норага уже несколько десятков тысяч оборотов вокруг звезды. Здесь я вынужден дать пояснение, и я постараюсь сделать его доступным для понимания.

Явления Норага в неких моментах пространства фиксируются нами согласно определённым пропорциям протяженностей континуумов, отделяющих нас от него. Когда я говорю «Нораг переместился» или «мы прибыли куда-либо» я не подразумеваю тех понятий в чистом виде, что приняты в ваших языках для определения изменения своего положения в пространстве. Повторяю, данный текст – это адаптация мыслеформ к вашему восприятию. Я использую ваш язык и ваши понятия. Иначе вы не будете иметь возможности уразуметь хоть что-то из того, о чем я веду речь. Я вынужден напомнить о пропасти, отделяющей наши когнитивные, перцептивные и физиологические институты, так как сейчас мне необходимо дать труднейшие для понимания объяснения.

Так вот, никакого перемещения в вашем понимании Нораг не совершает. Он является в определённой точке пространства, а изредка – в нескольких. То, что для вас расстояние – для него это только вектор. Скажем так – любые объекты в пространстве равноудалены от Норага. Слои пространственной материи, слабой аналогией коим может выступить ваше «время», для него также открыты сразу все и всегда.

Теперь вернёмся к тому, что Нораг пробыл на планете несколько десятков тысяч оборотов вокруг звезды. Он явился тогда, когда разумный вид только формировался. Осёдланные эволюцией, существа сумели быстро вырваться вперёд в гонке с прочими биологическими видами.

Природа жестока к организмам. Они страдают сами и приносят страдания другим, повинуясь её неумолимой стимуляции. Этот биологический механизм довольно просто устроен. И, подобно Норагу, он преисполнен жестокости. Жизнь и смерть, два основных компонента этого примитивного устройства, являют собой пагубность и бесперспективность его.

Нораг сумел внедрить в генетический базис будущих разумных существ некие самокорректируемые сигнатуры. Он реконструировал генотипы таким образом, что эгоцентризм каждого отдельного индивида этой расы стал незыблемой парадигмой выживания. Также он выборочно наделил определенных носителей генома генами повышенной жестокости и агрессивности.

Для удобства повествования я обозначу эту группу носителей «виоленты». Когда виоленты вызреют в разумных существ, когда дойдут в развитии до определенного уровня, их невероятный врождённый цинизм, склонность к ненависти и даже к садизму сыграют ключевую роль в замысле врага.

Несколько тысяч оборотов планеты вокруг звезды пронеслись для него одним мгновением. И он начал действовать. Хочу внести ясность – мы не смогли точно рассчитать слой пространства, в котором Нораг явился, поэтому прибыли как всегда поздно…

Хронология событий в сжатом виде будет выражена так:

Представители разумной расы этой планеты прошли тернистый путь от диких звероподобных существ до высокоразвитой цивилизации сравнительно быстро. И здесь следует отметить немалую заслугу виолентов; своей агрессивностью и цинизмом они зачастую становились мощными стимуляторами развития общества и цивилизации в целом, пусть и ценой немалых жертв и страданий целых поколений. После веков распрей и дележа жизненных пространств планеты, сопровождающегося страшными войнами, наконец настал всеобщий мир. Технологии развились до столь высокого уровня, что стали использоваться только возобновляемые ресурсы. Проблема перенаселения мира была решена. Уровень благосостояния всех индивидов был выровнен. Все жители мира объединились под одним общим духовным символом. Порядок и благополучие воцарились, казалось, окончательно.

Как только это стало очевидно, Нораг активировал скрытые генетические сигнатуры виолентов, вследствие чего последние тут же занялись агрессивным саботажем и террором. Всюду стали возникать секты и террористические группы, возглавляемые продвинутыми виолентами. Они сеяли вражду, ненависть между простыми жителями гипперсоциума планеты и взывали к непримиримой борьбе со всеми, кто объявлялся врагами. А к оным относили каждого, кто не разделял их убеждений. Они яростно напоминали о прошлых конфликтах, о старых, давно ушедших в историю разногласиях, поднимали из глубин прошлого истлевшие, казалось, противоречия. Виоленты были сильны и убедительны. Простые жители мира легко и быстро стали заложниками их проповедей.

Массовая истерия охватила мир, и он раскололся под натиском всеобщего сепаратизма и нетерпимости. Начался геноцид. А затем – небывалая в истории война. Война не за территорию или ресурсы, но на полное уничтожение.

Не могу позволить себе описывать подробности этой войны. Считаю эту информацию просто излишней. Скажу лишь, что высокие военные технологии позволили воющим сторонам за очень короткий срок сократить население своей расы на 80%…

Но мы, всё же, успели прекратить это безумие. Мы ввергли всех оставшихся в живых индивидов в стазис и стерли лишние сигнатуры из генетического базиса. Затем мы очистили биосферу планеты от немыслимого количества загрязнений, полученных в результате боевых действий. Их мир вновь стал пригодным для жизни, и они были выведены из стазисного состояния. Поскольку всё это произошло почти мгновенно, никто из них ничего не заметил. Война прекратилась. Выжившие, с ужасом осознав содеянное, начали восстанавливать свою цивилизацию.

Нораг же вновь ускользнул.

6/М

Мелай лежал на небольшой кучке сена, и, положив руки под голову, пялился на ночное небо. Звёзды казались ему угольками, небрежно просыпанными на чёрную ткань небес некой могучей рукой. Только рассыпали их очень давно и они медленно падают на землю; до того медленно, что этого и заметить нельзя. Сердце Мелая сжималось, а на лице появлялась идиотская улыбка, всякий раз как он пытался вообразить себя где-то там, среди этих угольков. Он понятия не имел, откуда такие мысли берутся в его голове (всё-таки неслабо его, поди, ударили тогда у водопада), но они возносили его на такую вершину блаженства, что, собственно, думать о чем-либо еще в такие минуты он просто не мог.

Огоньки. Много. Бесчисленно много огоньков. И он, Мелай, парит среди них…

– Да что ж ты совсем оглох, дубина?! Мелай! Проснись же!

Идиотская улыбка была грубо устранена с его лица легкой пощёчиной, он тут же встрепенулся и вскочил на ноги. Инфляй стоял перед ним, как всегда с суровым лицом, и укоризненно качал головой.

– Ну что ж ты, сынок, спишь-то как суслик?! Я уж думал, Прибай наговаривает на тебя, когда тот сказал, что ты на посту уснул сегодня, когда рабов Сивушам продавали. А оно вот что, значит – взаправду дрыхнешь.

– Отче Инфляй, ей богу, сам понять не могу что это со мной…

– Прекрати меня так называть, когда мы одни, – поморщившись, перебил Инфляй. – Меня аж коробит от этого "отче"! Это ж для других, чтоб видели, что ты мой пасынок. А дома нам это к чему? Зови просто по имени. Ну, ладно, продолжай оправдываться. Чего ты там врать начал?

Инфляй улыбался. Это смутило Мелая, и он не стал пытаться дальше говорить по поводу своей сонливости. Вообще, он трепетал перед отчимом; он вызывал в нём безмерное уважение и такую преданность, что было очевидно – скажи он Мелаю шагнуть в огонь или с обрыва, тот шагнёт. А вот улыбался Инфляй редко, потому своими кривыми улыбками всегда смущал пасынка. Тому было просто невдомёк, чего это суровый и такой всегда серьезный Инфляй вдруг скалится?! Мелай, при всём этом, замечал, что глаза отчима наполнялись безбрежной тоской, всякий раз, как он разводил свои высокие скулы в оскале. Всё-таки сына ему никем не заменить, – грустно понимал он , всякий раз, как наблюдал эту тоску в глазах Инфляя, да и вообще, всегда, когда задумывался о себе и своём теперешнем положении.

– Я чего будил-то тебя, жрать пойдём.

Над углями висел средних размеров котелок, в котором кипела шурпа. Котелок был металлическим и невообразимо ценным в Общине, Инфляй им сильно гордился. Он редко забывал рассказать за ужином (если ужинали в компании гостей) ту полулегендарную историю из его молодости, как он добыл этот котелок в одном из проклятых Городищ Великих. По завершении рассказа он, непременно под восхищённые взгляды слушателей, поглаживая бороду, восхвалит искусство Великих по обращению с металлом и их невообразимое могущество над материалами вообще. Вот, дескать, сегодня – что любая из Общин сможет выплавить? Какую дрянную ложку или наконечник для стрелы?! Да хоть бы даже сами Недалы, известные умники и ремесленные люди, что они могут из металла путного сделать?! Да и что нынче за металл?! Мягкий какой-то, непрочный, дрянь, словом. А вот у Великих… (тут Инфляй обычно ударял палочкой по котелку, добиваясь нужного слуху звука) Совсем другое дело! И как им это удавалось – вот загадка.

Вообще, если ужинали с бочонком пива или браги, то тут уж Инфляй уходил надолго в воспоминания о своих походах по руинам Городищ, о редчайших и таинственных находках, что им с другими нойонами удавалось добыть…

– Шурпа сегодня что надо! – щурясь и чавкая от удовольствия, сказал Инфляй.

– Точно, – подтвердил пасынок, сдувая пар с горячего бульона в ложке. – А какая она у тебя ещё бывает?!

Сегодня ужинали без гостей. Сидели у костра, слушая тихую и грустную песню лёгкого степного ветра. Огромная Юрта Старейшины во тьме ночи казалась невзрачной и даже какой-то жалкой. Мелай, жадно поглощая ужин, рассматривал ближайшую кошму. Она была сплошь покрыта ровными металлическими пластинами. Некоторые были блестящими, иные – белыми, другие чёрными. Почти все эти пластины были украшены надписями на языке Великих или изображением яблока, одного из символов (как говорят в Общине) их павшей цивилизации. Пластины эти были дорогими артефактами потому как отличались известной крепостью и твёрдостью. Знатные нойоны и даженекоторые зажиточные нукеры отделывали ими свои стеганые кафтаны. Ни стрела, ни копьё их не пробивали. Но чтоб вот так обвешать ими кошму юрты, просто для красоты, этого себе почти никто из всей общины Язов позволить не смел. А Инфляй ничего предосудительного в этом не видел, не даром его рейды за реликвиями были столь успешными в своё время, что он при жизни стал легендой. Столько артефактов, разных волшебных вещиц, железных изделий, предметов одежды Древних, никто кроме него не приносил. Многие даже и подойти побоялись бы к некоторой утвари, что он добывал, а он, мало того, что не боялся ничего, ещё и легко находил применение многим непонятным вещам, пусть даже применение это шло вразрез с изначальным их предназначением.

Инфляй не боялся заходить в самые гущи, самые зловещие и дальние уголки покинутых (а потому – проклятых) Городищ Великих. Потому он и ходил почти всегда один, другие просто трусили идти с ним в эти, как им казалось, походы в один конец. Нередко он возвращался в лагерь без лошади или израненный, а бывало, что и без оружия и без доспехов, да чуть живой. Иногда в Городищах встречал он волков, что непременно нападали на него. Порой на обратном пути его атаковали Порватские всадники, от которых он чудом уходил, зачастую ценой всех добытых вещей, которые приходилось бросать, чтобы уйти от погони. Много всяких историй успел Мелай услышать от самого Инфляя, а чаще от других Язов, о его бесшабашных походах. Бывало, Мелай подолгу засматривался на висящую в их юрте карту, на которой были отмечены границы Живого Мира, по которому кочуют друг за другом все Общины. Первые всегда идут Язы, так уж повелось, следом Сивуши, мастера варить пиво и гнать самогон. Другие же две общины – Недалы и Либры кочуют всегда поодаль, как бы сами по себе, хоть и идут след в след с первыми.

– Ты вот что, Мелаюшка, ступай-ка в юрту. Там под Сульдэром, на полу, сундук, ну ты знаешь, который накрыт халатом, ага. В сундуке бочонок пива, принеси его. А я пока дров подброшу, а то совсем огонь-то погас. Сульдэра не пугайся, он в клобуке, да и спит уже.

Пасынок зажёг от костра лучину и пошёл за пивом в юрту. Сульдэра, большого охотничьего беркута Инфляя, он давно перестал бояться. Всё же спали все в одной юрте. Огромная птица дремала на жерди, под самым сводом. Мелай взглянул на орла мельком, взял бочонок и вернулся к отчиму.

Костёр пылал с новой силой, подкормленный сухими дровами. Бочонок был уже на треть пуст, а Мелай всё собирался с мыслями, обдумывая с каких вопросов начать. Ему не давало покоя многое в последние дни.

– Хорошее нынче пиво у Сивушей получилось, – вытирая усы и бороду сказал Инфляй и поглядел на Мелая, который, собравшись с мыслями, начал.

– Отче, сегодня я на центральном прогоне видел одного пришлеца, юродивого. Он собирал милостыню и кричал всякий вздор. Торговцы сказали, что он из Недалов, и что зовут его Дебиря.

– Слыхал я про него. Чудной старик. Странствует себе по Общинам, но ничего такого за ним не водится, вроде. Ну и что он?

– Странные слова он кричал: Бурханы не придут на помощь, тарелки прилетят, спасайтесь. Так как-то вроде. Отче, скажи, что это значит? Зачем он говорил всё это? Ужели и вправду это просто вздор и ничего более?

Инфляй отпил разом полкружки пива, вытер усы и снисходительно посмотрел на пасынка.

– Ладно, черт с тобой, расскажу, что знаю сам, и что слышал невесть от кого. Да только сколь раз уже рассказывал… Ведь байки это! Подкинь-ка ещё дров. Ага. Ну, так вот. Век, может два века назад, здесь, как говорят, всё было иначе. Не было никаких кочующих Общин, ни Язов, ни Сивушей, ни других.

– А что было? – нетерпеливо перебил Мелай. Взгляд его вдруг стал остер как когти беркута, он жадно внимал каждому слову отчима.

– Города были. Огромные, светящиеся в ночи, сплошь из камня, с высокими, до неба, домами, города. Наши нойоны часто заходят в руины в поисках реликвий и просто интересных вещей (а у них там все вещи – интересные), да я и сам в молодости столько раз там бывал, сам знаешь. Так вот эти руины и есть, как говорят, остатки городов Великих. В них и жили Бурханы, Великие эти. А потом…

Инфляй вдруг будто потерял нить рассказа. Он нахмурился и допил из кружки остатки пива.

– Потом?! – жадно глядя на него, переспросил пасынок.

– Хромая кобыла его знает, что было потом, Мелай. Разное болтают. Но многие сходятся в одном – вдруг с неба прилетели блюдца, тарелки бишь эти, и напали на Бурханов… на Великих, один хрен. Началась долгая война. Великие сотворили эту свою Службу Мирового Спасения, как бы одно общее войско из уцелевших, но всё равно не сдюжили, да отступили из своих городов.

– Куда ж они смогли отступить?

– В другие города.

– А почему побросали эти?

– Да откуда ж кто знает, Мелаюшка! – ухмыляясь сказал Инфляй. – Ты как ребёнок малый, такие вещи спрашиваешь! Спроси ещё, почему небо голубое или отчего орлы летают да не падают.

– Отче, у нас в юрте висит карта.

– Опять этот «отче»… Ну висит, и чего?

– Там все Общины нарисованы и стрелками показаны их кочевки.

– Верно, всё так.

– А ещё там много чего непонятного, особенно, где обозначены Городища Великих. Расскажи что там к чему.

Инфляй допил последнее пиво, сильно раздобрел и начал набивать свой чубук.

– Ну, уж раз у нас такой Курултай пошёл, можно и про карту. Эх, сходить бы по нужде… Ну да ладно. Эта карта – одна из немногих. Их раньше, давно ещё, Либры делали. Ох уж на это мастера они были. Сейчас вот что-то от них новых карт давно никто не видит. У нас в лагере их всего три. Одна, как видишь, у меня, как у главного помощника Прибая. На случай, если с ним чего-нибудь того, ну там, с коня пьяный рухнет или Порватская стрела пронзит, тут же временным главой Общины станет Старейшина, у которого есть карта. То есть – либо я, либо Кредай. Но желтоухой собаке под хвост такие случаи! Я своё уже набегал, мне порой из юрты выходить-то неохота.

Инфляй замолчал, дымя своей трубкой. Он явно погрузился в какие-то воспоминания из лихой молодости и забыл о чём начал говорить.

– Ты начал рассказывать про карту.

– Да. Так вот я и говорю – паршивый шакал знает их как, но Либры нанесли на эту карту всю нашу степь со всеми пролесками, холмами, реками, ручьями и озёрами, со всеми Городищами! Да с такой точностью, Небо в свидетели, не иначе как они подсмотрели карту Бурханов. Эх, принести бы её сюда из юрты, я б тебе показал всё, да больно большая. Да и повредить можем её, во хмелю всё ж. А в юрте сейчас темновато. Да и лень мне вставать, хорошо сидим, душевно. Нет, пойду все же, отолью.

Справив нужду, старейшина вернулся на место и с лёгкой ухмылкой на лице стал прищурено глядеть в огонь.

– А дальше что?

– Что дальше? А, карта, барсучье вымя! Ты когда разглядывал её, заметил, что на иных Городищах нарисованы черепа?

– Так там и не только на городищах, а вообще на многих местах карты черепов натыкано.

– Да. Так вот во все руины, и в места степи, где нарисован череп – нам ходу нет. Там всё испорчено древней отравой, невидимой, но смертельной. Многие, кто плутал по заражённой степи, не возвращались, а кто вернулся, всё одно – помирал. В муках. С них слазила кожа, выпадали волосы и зубы, они страшно кашляли и плевали своей плотью…

Инфляй задумчиво глядел на костёр, вспоминая, как сжигали тела прокаженных. Мелай тоже почувствовал тяжесть, повисшую в воздухе. Несколько минут молчали.

– И ведь откуда Либры, конский хвост им в глотку, об энтой заразе узнали, коли она невидимая?! – Инфляй изобразил на лице искреннее удивление.

– Поэтому все Общины кочуют по одной степи туда-сюда? Потому как со всех сторон – смерть, верно?

– Да, Мелай, верно.

– А что это за Сверкающий город Бурханов, о котором все болтают?

– Брехня это всё!

Старейшина зевал. Он явно утомился и хотел спать.

– А Служба Мирового Спасения – тоже брехня? Но как же, отче, ты же сам сказал, что Бурханы… что Великие покинули свои города и ушли в другие. Может в этот Сверкающий Город и ушли они, и там, в этом Городе и обосновалась Служба?!

Инфляй помолчал немного, как бы вспоминая что-то.

– Когда я был совсем молод, сынок, моложе чем ты сейчас, я уже ходил с опытными нойонами за древними реликвиями. Однажды мы забрались очень далеко от лагеря и заблудились. Несколько дней провели в большом осиновом околке. Ночевали прямо под открытым небом. В одну из холодных, безлунных ночей я проснулся и побрёл зачем-то на пригорок. Не знаю, что было у меня в башке, о чём вообще думал. Да ни о чём, наверное, возраст такой был – ветер вместо ума. Видать мне слабое зарево почудилось за пригорком, вот я и пошёл. Караульный спал как суслик, никто меня не заметил. Взобрался я на самую верхушку и увидел вдали тысячи сверкающих огоньков, словно это было озеро света. Я остолбенел и не мог пошевелиться наверное целый час. Неужели, думал я, это тот самый Город Бурханов?!

Инфляй протяжно зевнул и, кивнув на котёл, сказал сидевшему с раскрытым ртом Мелаю:

– Так, давай прибери шурпу, посуду и айда спать, поздно уже.

– Погоди, отче! – сказал Мелай, выпучив на отчима глаза, – Ты увидел Сверкающий Город и… почему ты молчал об этом!? Значит, он есть на самом деле! Ну и что было потом?

– Что было, что было. Ткнул меня сапожищем в бок старший нойон, я проснулся, и мы начали собираться в путь.

Мелай вздохнул и плюнул в сердцах в затухающие угли.

– Так тебе это приснилось?

– Ну конечно приснилось, едрить твою в чекопалку! Я ж говорю – брехня это! Всё, спать! Забыл, что завтра нам на охоту рано утром?

– Не забыл, – угрюмо буркнул Мелай и начал собирать посуду при тусклом свете углей.

Заёзд теперь не было видно. Небо затянули тучи. В воздухе пахло дождём.

Утро обозначилось прохладой и сыростью, но дождя пока не было. Казалось, природа придерживала осадки до последнего. Охотиться начали ещё с первых лучей солнца, и до полудня еще было далеко. Хмурые нукеры оглядывали степь. Инфляй что-то им кричал, брызгая слюной на жёсткую гриву своего коня. Сульдэр смиренно сидел на его руке, хищно озирая охотничьи угодья. Двух зайцев сегодня он уже поймал, и можно сказать заслужил отдых и пищу, но хозяину всё было мало. Старейшина загорелся добыть сегодня косулю, во что б это ни стало, и все неуверенные попытки молодых нукеров убедить его, что косули здесь нет, были тщетны.

«Ядрёный корень, да что вы мне тут лопочите, сурки недоношенные! Я здесь охотился ещё когда вас мать в брюхе не носила! Косуля тут завсегда водилась во множестве и Сульдэр мне её сегодня добудет!»

Небо было совсем низко. Казалось, оно медленно ползло по земле. Тяжёлое, густое, серое. Мелай дремал в седле. Охота ему не очень понравилась, он ожидал от неё какого-то азарта, кровавого состязания с природой, обострения инстинктов… Она же вызвала у него только скуку и сонливость. Беркуты без особых трудностей настигали зайцев и лисиц. Те просто не могли никуда спрятаться от атаки сверху, не могли скрыться от всевидящего и быстрого хищника. Сейчас, в полудреме, Мелаю казалось, что он вовсе не в степи, не на охоте, а в лесу. Точнее, в небольшом пролеске у останков разрушенной временем и ветром приземистой скалы, по склону которой ретиво сбегают тонкие струйки воды. Ночь светла от огромной яркой луны и бесчисленных звёзд. Будто жемчужины, небрежно просыпанные великой рукой, они сверкали в небе. Воздух кругом свеж и приятен, листва еле слышно шелестит, и в этом шелесте слышен загадочный шёпот седого времени, смиренно раскрывающего вековые тайны: тайну звёзд и пустоты, что вокруг них; тайну далёких миров, в которых всё так же, как здесь, но чуть иначе; тайну небытия… Водопад вдруг застыл, листья на ветках замерли, как если б взор уловил их в момент вспышки молнии, но вспышка эта длилась бы очень долго. Воздух начал сгущаться невысоко над землёй, совсем рядом с водопадом, образуя собой неясные очертания. Свет небесных светил задрожал и на мгновенье погас. А когда вновь появился…

– Мелай! Проснись, глухарь ты недобитый! – кричал отчим под дружный хохот нукеров, окруживших спящего горе-охотника.

– Сульдэр сейчас твой воротник сожрёт! – сквозь смех кричали охотники. – Экий ты молодец, пока спишь, совсем без портков останешься!

Орёл и вправду неторопливо терзал лисий ворот Мелая, сидя на его плече и чуть расправив крылья. Мелай испугался, и, дёрнувшись, прогнал наглую птицу, сам при этом чуть не рухнув с коня. Сульдэр, услышав свист хозяина, тут же вернулся к нему на руку. Хохот нукеров стих сразу, как только перестал смеяться Старейшина. Он подошёл на коне к сонному пасынку, надел на голову беркуту клобучок и пристально некоторое время всматривался в лицо пасынка.

Нукеры разошлись из импровизированного полукруга, в котором они только что наблюдали представление. Пора было ехать в лагерь. Зверя добыли много – повозка была полна заячьих и лисьих тушек, а венчала эту пушистую кучку небольших размеров косуля. Старый Инфляй всё же добился своего, хотя все нукеры были уверены, что никаких косуль в этой местности давно нет.

– Уж ты не обижайся, Мелаюшка, на Сульдэра-то, – тихо заговорил Инфляй.

– Зачем ворот-то было? Он же хороший, новый, был, – голос Мелая немного подрагивал от досады и обиды. Их кони шли рядом, в конце колонны всадников.

Впереди, совсем близко, растянулся длинный овраг, краёв которого было не видно. Сразу за оврагом поднимался довольно высокий холм, который тянулся почти во всю длину его. Было решено, что обходить эти препятствия слишком долго, потому пошли напрямик.

– Никто не мог тебя добудиться, спал ты как убитый. Как ещё из седла не выпал?! Ну, думаю, пусть Сульдэр попробует разбудить тебя. Он давно на твой ворот засматривался. А за одно и ребятам настроение поднять, а то они ж устали на охоте-то.

Мелай только кисло улыбнулся на эти слова. Отчим хлопнул его по плечу и самодовольно крякнул.

– Косулю видал какую Сульдэрка добыл мне? А?! Целый Джейран!

Мелай взглянул на повозку, где возвышалась на меховом заячье-лисьем постаменте рогатая тушка.

– А все говорили, что их здесь давно нет.

– Ещё один, сурок парчовый! – возмутился отчим, в глазах его блеснул огонь, – Да я в этой степи охотился, когда вы ещё все…

– Да я понял, понял, не гневайся, – усмирил отчима улыбкой Мелай.

– Эх, сопляки зелёные! – буркнул Инфляй и чуть стегнул коня. Конь мотнул головой и побрёл быстрее вперёд к голове колонны, к ведущему всаднику.

Инфляй о чем-то стал громко спорить с нукером, видимо уверяя его не срезать путь, а обойти овраг и холм, что высился впереди. Мол, подъём больно крут, вся дичь с повозки выпадет, да и коням тяжело. Нукер робко отбивался от уговоров Старейшины, впрочем тот быстро уступил, потому как особо и не хотел спорить. Сказывалась усталость, возраст.

Махнув рукой на упрямого ведущего, он проскакал в конец колонны, осмотрев и пересчитав охотников и их орлов. Все десять человек и пять птиц были на месте.

Кони с трудом, поскальзываясь на жёсткой траве, взбирались на холм. Инфляй прищурено следил за повозкой, дымя чубуком, и то и дело подстёгивал Джэбе, своего старого верного рысака, не имевшего особого желания подниматься по склону.

Мелай упрямо вспоминал свой недавний сон. Он жадно вгрызался умом в каждый кусочек видения, стараясь понять, что это было – просто морок Морфея или вынырнувшее из черной бездны воспоминание. Водопад. Там был водопад, маленький, как струйка воды, но все же. Ведь и его нашли, бесчувственного, тоже у водопада… Он закрыл глаза и снова увидел последнюю картинку из сна: луна и звёзды вдруг погасли на мгновение, а когда вновь засветили…

Оглушительный свист и грохот вдруг заставили Мелая открыть глаза. Лошади перепугались и начали метаться, рискуя опрокинуться на опасном склоне холма. Беркуты закричали, расправляя крылья. Нукеры отчаянно старались успокоить животных, но иные, всё же, свалились на бок, чудом не раздавив своих наездников. Затянутое тучами небо гудело; высоко над серой пеленой что-то стремительно проносилось над степью, издавая оглушительный рёв. Инфляй громко кричал, ругая нерасторопных всадников: "Что ж вы, щенки белогрудые, гром небесный никогда не слышали?! А ну держать коней!"

Слышали. Конечно, они слышали гром. Но сейчас это было нечто другое. Где-то далеко, в версте к западу от них, огромной огненной стрелой пронзив тучи, упала на высокий курган огромная белая птица. Все, кто видел это падение, не смог бы описать её иначе. Хотя, конечно, какая это, к чертям, была птица! Не иначе небесная повозка Бурханов. А может, это тарелки теперь обернулись в таких страшных металлических чудищ, чтобы снова сеять смерть среди людей…

Не успел никто из охотников опомниться и успокоить перепуганных лошадей, как вдруг их окружили чёрные всадники, с дикими воплями спустившиеся со склона холма, пока падала белая птица. Среди них также во множестве мелькали и пешие войны с длинными копьями.

– Порваты! Засада! Готовь оружие! – кричал кто-то из нукеров.

Но было поздно. Враги быстро окружили Язов, нацелив на них свои стрелы, приставив к груди каждого копья. Кто-то из охотников попытался оказать сопротивление, отбиваясь своим копьём, но тут же был сброшен с лошади и побит. Инфляй поднял правую руку, говоря этим жестом охотникам, чтоб те не противились воле супостата. Он злобно искал взглядом кого-то среди Порватов, легонько придерживая Сульдэра, который кричал и без устали вертел головой, не видя что происходит, но чувствуя угрозу.

Грязные ругательства, крики и улюлюканье стихли. Мелай со страхом и любопытством рассматривал Порватских воинов, до этого ему приходилось видеть их только пленными. Они были одеты в какие-то чёрные лохмотья, одинаковые у всех, их лица были по самые глаза скрыты чёрными же тряпками, весьма грязного, как отметил Мелай, вида. Длинные курчавые бороды торчали из-под этих тряпок. Лошади Порватов были тощими, изнуренного вида, в аккурат под их тощих наездников. Вместо попон на них было все тоже грязное тряпьё, местами сильно изорванное. Никаких доспехов на них заметно не было, но зато у них имелось много трофейного оружия. Короткие вилы и большие железные ножи висели на поясах у некоторых. Отчим ему рассказывал, как редко нойонам доводилось находить металлическое оружие Великих, не поддавшееся ржавчине. Эти ножи, вилы и кинжалы Язы никогда не продавали, а только вооружали ими своих воинов. Поэтому сомнений в том, что замеченное Мелаем оружие на поясах Порватов – именно трофейное, у него не было. Молчание прерывалось только редким ржанием коней и клекотом беркутов. Инфляй наконец нашёл в толпе врагов того, кого искал, вожака, и обратился к нему.

– Как ты смеешь, зловонное отродье падальщиков, окружать Старейшину Язов?

Вожак отличался от всех только тем, что на лице его не было тряпки, равно как не было и бороды. Он оскалил гнилые зубы и подвёл коня ближе к Инфляю. Пешие Порваты, целившие Старейшине в грудь копьями, покорно и боязливо расступились перед главарем.

– Заткни свою пасть, недостойный! Сегодня мы мстим. Сегодня нет для нас никаких старейшин. Вы все – недостойные! – голос вожака был больше похож на рычание, и Мелаю даже показалось, что звуки слов рождались у него не в горле, а где-то в брюхе.

– Вязать их! И в кучу! Снять доспехи и забрать оружие! Посмотрите, может среди них бабы есть. Найдёте – сразу ко мне! – после этих слов вожак залился хриплым хохотом, больше похожим на кашель умирающего чахоточника.

Порваты делали всё молча, несуетливо, хотя и споро.

– Не боись, сынки! – старался бодрить Инфляй молодых охотников, снимая с себя доспехи. – Выберемся.

Он посмотрел на Мелая, что стоял совсем рядом, уже раздетый почти до исподнего, и по взгляду отчима пасынок понял, что на самом деле надежды у них почти нет.

– Большая птица ваших Проклятых рухнула с неба! Это великий знак! – рычал вожак, пока связанных Язов вели на вершину холма и усаживали на траву. – Священные Блюдца жаждут жертв! И мы дадим им жертв!

Язов усадили тесно друг другу. Мелай видел, что хоть над ними всеми нависла смертельная опасность, они сохраняли мужество и гордо смотрели на врагов. Он удивился, что и сам не испытывает ни капли страха, будто осознавая, что никакого ужаса в происходящем нет и что сама смерть для него – нечто несущественное, как если б это ему просто снилось.

– Зарежьте их мерзких птиц вначале! – рявкнул вожак.

Беркуты были в клобуках и не могли улететь, они отчаянно кричали, пока их связывали. Только Сульдэр, старый и закостенелый, не издал теперь ни звука. Когда Порваты занесли свои ржавые ножи над орлами, Инфляй не выдержал. Он вскочил и попытался помешать палачам, но был тут же сбит с ног. Руки его, как и всех остальных, были связаны за спиной, так что сделать он всё равно ничего бы не смог.

– Ты дорого заплатишь за всё это, нелюдь паскудная! – закричал Инфляй, лёжа на земле. Мелай заметил слёзы на его пылающих ненавистью глазах. Вожак вновь залился рыкающим хохотом.

– Вы, недостойные, хватали и продавали наших братьев в рабство! – ревел он. – Ваши жизни не стоят ничего, ибо вы заодно с Проклятыми, что погубили мир! Я – За-Дуж, вождь северного рукава племени Избранных, приношу вас в жертву Священным Блюдцам! Режьте их по одному!

В тучах вдруг появился просвет, и солнце засверкало на лезвиях Порватских ножей. Мелай ощутил холод и пустоту, он закрыл глаза и провалился во тьму. Он увидел внутренним взором в этой тьме тонкие нити, опутывающие всю полусферу его сознания. Красные и синие, они витиевато закручивались, переплетались и отдалялись до бесконечности. Только ничтожный момент тишины Мелай видел эти нити, а потом они соединились в огромный ослепительный шар и он открыл глаза.

Тарелки появились бесшумно. Они будто отделились от низких туч. Многие из них быстро проносились над степью на восток, но некоторые зависли прямо над местом несостоявшейся казни на очень малой высоте, почти над головами опешивших Язов и до одури переруганных Порватов. Мелай решил воспользоваться ситуацией и начал расталкивать охотников: "Ребята, бежим! Бежим, пока они застыли! Отче! Отче Инфляй, бежим!".

Охотники зашевелились. Они подбегали к стоявшим в стороне своим лошадям и пытались забраться на них, но связанные за спиной руки не давали этого сделать. Порваты впали в панику, они опустились на колени и страшно завыли, закрывая глаза руками. Вожак тоже был напуган, но нашёл в себе силы не поддаться общему психозу. Он скакал меж своих бесхребетных воинов, стегая их по спинам нагайкой и зверски орал: "Поднимайтесь, собаки! Священные Блюдца ждут жертвы! Вставайте, потроха бараньи!".

Но благоговейный ужас был столь велик, что его люди были готовы помереть на месте, нежели подняться с земли и узреть своих идолов воочию.

Мелай вдруг почувствовал, что верёвки на руках совсем не крепкие и легко порвал их, потом помог отчиму подняться и освободил от верёвок его, а затем и остальных охотников. Почти все тарелки пролетели на восток, только пять из них висели над местом порватской засады. Как только Язы взобрались на своих лошадей и поскакали в разные стороны по степи, тарелки открыли огонь. Они атаковали бесшумно, только лёгкий треск был слышен из длинных чёрных трубок, что торчали у них под серым брюхом. Первыми жертвами стали За-Дуж и его лошадь. Что-то ткнуло вожаку в грудь и вырвало из неё куски мяса, а несчастное животное было просто обезглавлено метким попаданием невидимых игл нечеловеческого оружия. Тарелки сеяли смерть среди Порватов. Только когда их осталось в живых меньше половины, они начали разбегаться в стороны, спасаясь от гибели. Язы поскакали в разные стороны, чтобы запутать преследователей и вообще увеличить шансы скрыться. Три тарелки почти сразу полетели за ними вдогонку.

Мелай мчался на юг. Хотя лагерь Общины, да и вообще весь Живой Мир, всё было там, на востоке. Но так уж вышло. Он не просто чувствовал погоню, а буквально видел быстро приближающегося летучего убийцу, как будто у него были глаза на затылке. Мелаю откуда-то было известно, что отчим поскакал на восток, а ещё он ясно видел, что погони за ним не было.

Тарелка быстро настигала беглеца, готовясь атаковать. Эту готовность он уловил неизъяснимым образом. Его спине было жарко, как от костра. Мелай вновь зажмурил глаза и увидел во тьме очертания преследователя. Тарелка состояла вся из тех же красно-синих нитей. Мелай не понимал как именно он видел всё это, как именно чувствовал, но сейчас это последнее, о чём бы он думал. Он протянул назад, в сторону тарелки, руку и махнул на неё несколько раз, как если бы обиженный ребенок махал на родителей, чтоб те оставили его одного. Нити во тьме в то же мгновение сплелись в яркий клубок и исчезли. Тарелка качнулась и на всём ходу рухнула наземь. Мелай раскрыл глаза и обернулся. Искореженное черно-серое блюдце лежало в клубах дыма и пыли. Совсем обезумевший от страха конь, видимо чувствовавший все видения Мелая, нёсся с выпученными глазами, и не было, казалось, никаких сил в мире, способных его остановить. Но это только казалось. Огромный валун притаился в высокой траве; конь на полном скаку споткнулся об него и выбросил всадника из седла далеко вперёд. Мелай сильно ударился о землю, и сознание вылетело вон из него.

7/Ч

Сидя за завтраком в столовой, Чильтан так глубоко задумался, что даже вошел в ступор. Ему чудилось, что стоит он в поле один, ночью. А ночь ясная и светлая как день. И всё из-за бессчётных звёзд, жёлтыми яркими огоньками висящими над ним. Он только начинал было раскрывать рот, дивясь красоте всей картины, как леденящий душу ужас охватил его. Эти маленькие огоньки звёзд собрались вдруг в гигантский огненный смерч. Небо и поле исчезли, и тьма возникла на месте их. И помчался смерч этот к его, Чильтана, поместью, обещая сжечь и разметать его в прах…

Он открыл глаза и, поёжившись, лениво посмотрел в окно. Видение совершенно не запечатлелось в его памяти. Раннее тусклое солнце нехотя, вполглаза, заглядывало сквозь дымку тумана в окна поместья.

Солнце было прежним добрым старым другом всего живого, несмотря на всё, чему пришлось ему стать свидетелем за последние полтора века. А уж насмотрелось вечное светило на такое… Впрочем, ему ведь все равно, светилу. Ультрафиолетовые лучи пронзают атмосферу, волны и частицы соревнуются в скорости на дистанции 150 миллионов километров. Магнитное поле планеты и озоновый слой фильтруют все изобилие звездной щедрости, оставляя живому миру лишь то, что его не убьёт; сразу не убьет, по крайней мере.

В этом году снова была засуха. Хорошего урожая не предвиделось. Чильтан хоть и понимал это умом, изредка гуляя по огромным полям своей фермы, сердцем все же надеялся на некое чудо. Ну, может вдруг начнутся дожди или построится-таки оросительная система каналов… При мысли о каналах он всегда улыбался. Действительно – построиться она могла только сама, ибо строить ее просто некому. Да и чушь все это; как-то давно, когда он был ещё мальчишкой, кто-то из взрослых возьми да и брякни, дескать, Служба Мирового Спасения вот-вот нароет здесь каналов для системы орошения.

Почвы здесь хоть и плодородные, да климат больно строптивый. То засушит, то зальёт, год через год. Черт его разбери! Ну а если каналы построят, да с высокой дамбой (на случай паводка в дождливый год), так никакая засуха и не страшна будет. Службе очень важны здешние фермерские хозяйства, Чильтан знал это с детства. Да и всем немногочисленным обитателям поместья было это известно. Ещё бы – ведь именно эти хозяйства и кормят ближайший уцелевший Полис, оплот борьбы с пришельцами. Один из последних уцелевших бастионов Службы Мирового Спасения, один из последних рубежей человечества.

Сколько уже прошло лет с начала оккупации? Сто пятьдесят? Двести? Никто уже и не помнил точно, как давно это все началось; когда именно пришельцы напали. "И ведь думали, паршивцы, нас нахрапом взять! – размышлял порой Чильтан перед сном, лёжа в своей кровати. – Думали мы испугаемся и все сдадимся! Ха! Как бы не так! Не на тех напали! Вон на сколько лет война затянулась… И пусть они разрушили всю нашу цивилизацию, пусть опустошили наш мир, мы, все же, выстояли! И победим. И построим все заново. Новый мир. И он будет лучше прежнего".

С этими фантазиями он обычно и засыпал. Сегодня ночью, меж тем, спал он плохо, ворочался, просыпался несколько раз, стонал. Дворецкий сказал, что он даже пару раз звал кого-то во сне. "Это все чертова погода, – лгал себе мысленно Чильтан, ковыряя ложкой в тарелке. – Тучи какие-то или туман, солнца совсем не видать. От того и хандра моя и сон плохой".

Завтракали как обычно втроём: Чильтан – молодой хозяин поместья, старый молчаливый дворецкий Сорель и приказчик Обр, весьма шустрый малый, хотя тоже в годах. Сегодня ели молча. Даже Обр, заядлый балагур и болтун, глядя на хмурого хозяина, был нем и сосредоточенно расправлялся с овсянкой.

Каша, кстати сказать, сегодня была что надо; интеллектуальный автоматический кухонный комплекс (который все домашние в шутку называли шефом) ошибочно положил масла больше положенного, но даже этот факт не способствовал поднятию настроения господина Чильтана.

– Сегодня, как-будто, дождик пойдёт, не находишь, Обр? – не отрывая взгляда от окна, вдруг спросил он.

Обр вздрогнул от неожиданности, но тут же уловил момент, весьма обрадовавшись, что молчанию пришёл конец и оживлённо отвечал.

– Да, господин, да. Очень вероятны осадки, очень. Я еще утром, как проснулся, сразу понял – точно дождь будет! Поясницу так и ломило, а у меня это верный знак – к сырости.

Голос приказчика был скрипучим, тонким, но не вызывал отвращения. Говорил он быстро, произнося множество излишних слов, частенько повторяясь. Чильтан порой думал, что если Обру не дать говорить хотя бы день, то он просто лопнет от избыточного давления выпирающих наружу слов.

– Как думаешь, – отодвинув тарелку, спросил хозяин, – Урожай-то какой-нибудь соберём нынче? Будет хоть что в Мендакс отправить?

Секунду Обр изображал на лице муки размышлений.

– Да как же не быть?! Что ж мы зря всю весну да всё лето ждали?! Зря что ли сил не жалели?! Нет, уж так нельзя, чтоб совсем урожая не было. Господь с Вами, господин, нельзя так.

– А я, с Вашего позволения, позволю себе внести своё мнение в диалог, – неторопливым мягким баритоном неожиданно вставил дворецкий Сорель.

Молодой господин и приказчик с любопытством на него посмотрели.

– Я думаю, что если в ближайшие две недели не пойдёт дождь, – тут Сорель сделал паузу и слегка приподнял вечно полуопущенные глаза на собеседников, – …то чёрта с два дождёмся мы урожая.

Чильтан горько вздохнул и вновь отвернулся к окну, а Обр угрожающе сверкнул глазами на дворецкого.

– Ну, право, что Вы слушаете этого старого болвана, – вкрадчиво успокаивал он хозяина. – Что этот диванный клоп может понимать в сельском хозяйстве!

На «диванного клопа» дворецкий отреагировал только легким движением густых с проседью бровей, «болвана" же он, казалось, вовсе не услышал.

– Вот увидите, сегодня-завтра польёт! Ей богу! – разошёлся приказчик. – И картофеля и кукурузы и, черт бы побрал их, томатов с огурцами, всего уродится много! Люди из Службы будут довольны. Ну, право…

– А ты когда-нибудь… – вдруг повернулся к Обру Чильтан, – Ты, старина Обр, был когда-нибудь был в Полисе? Видел ли когда-нибудь его высокие, до неба, башни, широкие, залитые светом днём и ночью улицы, по которым стремится каждый день бешеный поток людей и машин? Видел?

Глаза хозяина были влажными.

– Знаете, – Чильтан вновь отвернулся и взгляд его стал туманным, – Я отчего-то всё чаще думаю, что этот Полис Мендакс – просто выдумка. Не знаю, как вы, а меня это сомнение так и будет грызть, пока я сам не увижу, не вдохну его воздух, не ступлю на его мостовые…

Молчание повисло за столом. Дворецкий, до того мелко жевавший кашу старческим сухим ртом, и тот остановил сей процесс.

– Господин, – после долгой паузы начал было Обр, – вы же сами прекрасно знаете…

– Да, знаю. Знаю, что сто раз спрашивал. Знаю, что ни ты, ни Сорель никогда Полиса не видели. Да и черт с ним.

Молодой помещик взял себя в руки. Он вытер губы салфеткой и встал из-за стола. Дворецкий с приказчиком тут же встали со своих мест. Лицо Чильтана вновь стало непроницаемым, взгляд гордым и он предстал перед прислугой истинным хозяином поместья, а не двадцатидвухлетним сопляком, нуждающимся в утешении.

– Благодарю за завтрак, старина Сорель. Я иду в сад, проведаю яблони, подумаю кое о чём, а через час жду тебя, Обр, на картофельном поле. Сегодня пойдём, осмотрим посадки вместе, заодно проверим инвентарь. Пора уже ревизию машин проводить.

– Слушаю, господин.

Чильтан наклонил голову и степенно вышел во двор. Сорель неспешно стал убирать со стола (ввиду того, что иной прислуги в доме не было, то и за горничную был тоже он). Обр посмотрел на свои наручные часы, золотые, подаренные ему ещё отцом Чильтана, покойным ныне, и сел за стол. Он решил, видимо, посидеть ещё некоторое время, подумать об урожае, а может просто оказать помощь желудку в пищеварении. Отчего-то, когда хозяина не было рядом, Обр становился сразу как-то грустен, молчалив, совсем как Сорель.

"Час! Всего один час! Вот дурень я, не мог сказать – полтора часа! – корил себя мысленно Чильтан быстро пробираясь сквозь огромный яблоневый сад. – Хотя, если б сказал полтора часа, заподозрили бы, ей ей!. Ладно, должен успеть".

Он семенил по узкой тропинке меж деревьев. Сердце его бешено колотилось, озноб пробирал тело. Он боялся, что не успеет за час вернуться на ферму. Солнце совсем заволокло дымкой, и было совершенно непонятно – облака ли это или какое-то подобие тумана. В это время года туманы здесь были редки, но после того как климат на планете стал меняться вследствие множества ядерных взрывов, никто не удивлялся природным сюрпризам, таким как дождь в январе или внезапный трехдневный снегопад в июле. Снегопад, впрочем, имел место, к счастью, намного севернее, на границе зоны проживания, поэтому Чильтан только слышал о нем от Обра, который, в свою очередь, узнал об этом от тамошнего приказчика, да и то – по рации. Хотя, последний мог и наврать.

В регионе Полиса Мендакс было немало уцелевших поместий, таких же как у Чильтана ферм, но все они были почти изолированы друг от друга по причине постоянной угрозы нападения пришельцев. Сами поместья, насколько Чильтан знал, были надежно прикрыты спутниками Службы Мирового Спасения, которые могли атаковать вражеские автоматические штурмовые модули прямо с орбиты, в случае чего. Да, попытки были, раньше, давно, когда он был ещё совсем ребёнком. Организовать же защиту всех территорий, что лежат между поместьями, а это бескрайние степи, спутники Службы были не в состоянии. Вообще, безопасной зоной поместья считался радиус в полтора километра от центра главного здания, однако Чильтан давно за этот радиус выходил. Вот как сейчас.

Он уже бежал во всю прыть. Ветви хлестали его по лицу, но он не замечал этого.

Вот и ограда, обозначавшая территорию сада его фермы. Забор был высокий, из необработанных деревянных досок, местами до дыр изъеденных короедом. Сколько молодой господин себя помнил, этот забор всегда был таким как сейчас – старым и захудалым, только гнилых досок становилось с каждым годом всё больше, и всё чаще он щербил щелями. Там, за забором был небольшой пролесок, а за ним, словно крыльцо в бескрайнюю степь, приземисто распластался курган. С него открывался волшебный вид, в ясную погоду можно было разглядеть громадные степные просторы, картинно уходящие в горизонт.

Чильтан всегда мечтал стать свидетелем чего-нибудь необычного на своём наблюдательном пункте: увидеть заблудившейся штурмовой модуль пришельцев (эти тарелки он видел только в видеороликах), встретить кочующих Диких, невесть каким образом забредших сюда. А если бы среди них были женщины… Да, он никогда не видел женщин. Мама была не в счёт, она пропала вместе с отцом, когда ему было три года, и он совсем не помнил её. Последние несколько лет его никакой вопрос так не волновал, как представительницы прекрасного пола. Этих загадочных и прекрасных созданий он видел только в древних фильмах и на картинках, но даже это искусственное созерцание их вызывало в нём невообразимый трепет и превращало его в безмозглый, бледный манекен, у которого (даром что пластиковый) вот-вот побежит слюна. Гормоны и неутолимая жажда совершить что-то безумное, замешанная на твёрдой готовности сделать это, заставляли его в иной день бежать на этот курган. При этом, боясь не столько быть обнаруженным и атакованным авто-модулями (всё-таки он выходил за пределы гарантированной зоны безопасности), сколько быть застигнутым своими домочадцами. Чильтан всю жизнь прожил с Обром и Сорелем, они заменили ему родителей, когда он осиротел. Потому в его отношении к ним, несмотря на внешнюю чопорность, была немалая доля трепета и безмерное уважение. Впрочем, взрослея, он всё чаще вспоминал свой статус и в образе его всё отчётливее обнаруживался барин, истинный хозяин поместья и овощных ферм.

Он хорошо ведал в овощеводстве, знал, что когда и как посадить, чем удобрить, как часто поливать, какая из культур предпочтёт соседство с какой, и прочее, прочее. Выращивать урожай и снабжать им Полис – его святой долг, перешедший ему от отца, а ему – от его отца и так по родовому древу вплоть до того времени, когда началось вторжение. Любитель поболтать, старик Обр, часто рассказывал Чильтану о его предках, не только о родителях, но и о родителях родителей. В нескольких словах можно было бы свести эти рассказы к следующему: они жили в поместье столько-то лет, (люди были хорошие), а потом умерли. Кто от старости, кто от болезни. Тела их жгли на больших кострах, а прах потом смешивали с землёй. Традиция, дескать, у их рода такая. Эти сухие генеалогические справки мало трогали Чильтана, ему трудно было переживать о судьбах людей, которых он никогда не видел. Единственное, что интересовало его по-настоящему это – как в родовое поместье его отца попала его мать? Это не давало ему покоя. Порой он даже подозревал родителей в инцесте, изо всех сил отгоняя эти мерзкие мысли. Обр сбивчиво отвечал Чильтану, дескать, время другое было, как-то можно было, по договорённости со Службой, изредка да наведываться в другие поместья. Вот и сосватали его мать его отцу, не глядя. Просто привезли её и сказали – вот, стало быть, твоя жена, живите счастливо. А сейчас всё как-то усложнилось, нет более никакой возможности никому побывать где-то за пределами поместья. Даже специальный канал связи, по которому нет-нет, да и связывались раньше со Службой, и тот уж сколько лет не работает. Молчаливый Сорель даже как-то соткал такую причинно-следственную паутину: Служба усилила защиту поместий, увеличив количество спутников, караулящих эту местность, но, в то же время, для пущего эффекта и связь прервала, дабы лишний раз не давать пришельцам возможности прослушивать информацию. Чильтан во всё это мало верил. Слабое успокоение он находил только в ободряющих толках Обра, всегда твердившего, что Служба их не бросит и что вскоре найдёт способ как им с другими людьми можно встретиться. А то ведь так и прервётся род их помещичий, и некому будет кормить Полис.

Вид с кургана сегодня был не очень. Затянутое серой дымкой небо не давало никакого обзора. Молодой помещик угрюмо посмотрел на часы – было у него минут десять, а потом надо было спешить назад, на запланированную встречу с Обром на картофельных полях. «И сдались эти поля, – думал он раздраженно. – Будто если мы на картошку не поглядим, она хуже расти станет. Эх, ни черта сегодня не видно, зря только торопился”.

Он с досадой взглянул на свои измазанные старые джинсы, получившие порцию грязи, при преодолении им забора. «Скажу, что упал в саду», – успокоил он себя и снова посмотрел на часы. Время в запасе у него было, но из-за плохой видимости и явной невозможности хоть сегодня стать наконец свидетелем чего-то необычного, он с грустью решил идти назад.

Вздохнув, он развернулся, и сделал было несколько медленных шагов в обратном направлении, как вдруг его остановил какой-то непривычный для этого места звук. Гул. Нарастающий гул реактивных двигателей. «Неужели!?» – радостно и боязливо прошептал Чильтан и вернулся на самый край кургана. Он даже присел почему-то на корточки, будто опасаясь быть замеченным. Гул быстро усиливался, перерастая в настоящий рёв. Сомнений не было – в сторону Чильтана, откуда-то с востока, летел самолёт. Настоящий боевой самолёт Службы Мирового Спасения (то, что именно боевой, Чильтан уверил себя бесповоротно).

Рёв уже стал оглушительным, когда белое брюхо самолета показалось из облачности. Машина падала. И падала она прямо на Чильтана. По крайней мере, так ему показалось, причём с такой очевидностью, что он, сообразив это, тут же вскочил и с криком бросился бежать вниз с кургана, в сторону дома. Но, к его счастью, ему действительно показалось – самолет рухнул на соседний курган, что был метрах в трехстах к югу, в аккурат на его широкую верхушку.

Молодой господин сообразил, что опасность миновала, когда уже был у подножья своего смотрового холма. Дрожа от страха, но больше от любопытства, он вскарабкался обратно. Рёв стих. Взрыва не последовало, и вообще машина осталась, в общих чертах, цела. Хорошо сработали аварийные системы и тормозные двигатели – сообразил Чильтан. Он многое знал о технике Службы – кое-какая информация хранилась в его компьютерной библиотеке, оставшейся от отца, а времени для чтения было много. Да и Обр немало ведал обо всём на свете и, как известно, любил потрепаться.

Дым и поднятая падением пыль, сталирассеиваться, обнажая остов совершившего жёсткую посадку белого самолета. «Нет, это не боевой, – лёжа в траве, рассматривал машину молодой помещик. – Это вообще, наверное, беспилотный разведчик. Чего ж он упал-то?». Ответ на его мысленный вопрос тут же образовался в поле видимости. Стройной вереницей, из беспросветной пелены спускались совсем близко к земле, один за другим, штурмовые модули пришельцев. Они были довольно далеко от Чильтана, почти на границе видимости, но ужас буквально парализовал его. Первая мысль, что разрядом пронзила его пульсирующий мозг, была ругательным сожалением о том, что он уже не вернётся домой, а Обр с Сорелем сильно на него за это рассердятся. «Где ж это пропал наш хозяин-сопляк, а Сорель? Ужель его пришельцы утащили? Негодник! Кто теперь фермой владеть станет?!» – скрипел в его голове голос приказчика.

Зажмурив глаза и закрыв голову руками, Чильтан лежал в траве, на краю кургана и изо всех сил делал вид, что его там нет. Прошла минута, вторая. Было тихо. Он открыл глаза, медленно приподнялся и выдохнул. Штурмовых модулей было не видно, упавший самолёт слегка дымил, тучи по-прежнему застилали небо, только теперь стали как-то выше. Да, теперь ни у кого бы не возникло сомнения, что это именно тучи, а никакой не туман. Плотные, мясистые и тяжёлые, переполненные будущим дождём тучи.

Пора было бежать назад, он уже опаздывал. Бежать и каким-то чудом не подавать вида, что он только что видел аварию крылатой машины и отряд модулей пришельцев. Максимум – слышал что-то, и то слабо. Всё-таки их яблоневый сад так завораживает, что и слух и зрение порой подводят, когда стоишь средь огромных и важных старых деревьев.

Обр сделал вид, что вовсе не заметил ни опоздания хозяина, ни его испачканных со всех сторон штанов, ни потрёпанного и явно взволнованного его вида.

– Извольте видеть, хозяин – семьдесят второй опять вместе с сорняком и ботву рвёт, собака!

Обр ткнул тростью в бок старому роботу-культиватору, прямо в то место, где виднелись остатки выцветшей цифры «72».

– Починить, думаешь, уже нельзя? – деловито осматривая манипуляторы робота, спросил молодой помещик. Нагнувшись к приземистому семьдесят второму, Чильтан заметил грязь и пыль на своих штанинах сзади.

– Да куда уж чинить-то его? Уж сколько раз чиненный. Да и манипуляторов запасных хороших нет. На запчасти его, барин Чильтан, и всего делов!

«Эка я измызгался-то. Слишком уж подозрительно будет, – думал Чильтан, делая вид что слушает ответ приказчика, – Нет, не подойдёт история про то, как я в саду споткнулся. Не мог же я и передом и задом плюхнуться сразу…». Он старался отвлечь внимание Обра, спрашивая его о других роботах, тыча в них пальцами (особенно в тех, что подальше), а сам, пока приказчик отворачивался, отчаянно отряхивал джинсы.

Неторопливо осматривая каждого робота, они постепенно двигались вдоль рядов картофеля.

– Уборочник, тридцать второй, тоже барахлит. Нет-нет, да и встанет прямо посреди поля. Уж раза три к нему аварийку отправлял.

– Угу. Ну а его-то хоть починим?

Приказчик наморщил лоб, посмотрел на хозяина и вдруг спросил:

– А слышали, барин Чильтан, чего-то гудело в небе, точно когда вы в саду были?

Бледнеющий барин замер на секунду. В его голове за эту несчастную секунду пронеслось миллионов, наверное, сто вариантов ответа на этот простейший, в общем, вопрос, но выдал он что-то несуразное.

– Ээ, да я как-то… и не особо… В саду ведь, там не очень-то… слышно. А что гудело? Неужели челнок Службы пролетал?

– Да нет, никто не пролетал, вроде, – Обр немного смущённо смотрел на Чильтана. – Похоже было, что самолёт летел рядом где-то, но из-за дымки этой не видать было ничего. Я подумал – может вы чего видели.

– Нет, старина Обр. Я и не слышал ничего особо – с развязной фальшью врал молодой господин. – Слушай, я притомился уже малость. Пойдём в дом, чаю выпьём. С картофелем всё ясно, растет себе насухую, дождя ждет. А про оставшихся роботов ты мне за чаем и расскажешь.

– Как знаете, хозяин.

Они неторопливо пошли по узким бетонным тропам к дому.

– Кстати, по поводу посадочной площадки всё сказать хочу, да забываю.

– Для челноков которая?

– Дык вроде у нас другой нет, – усмехнулся было Обр, но, поймав серьёзный взгляд хозяина, тут же продолжил серьёзным тоном. – Про неё, проклятую.

– Ну что с ней, Обр? Не томи.

– Убрать надо всё лишнее с площадки-то. Мы ж всю зиму туда складывали хлам всякий: роботов поломанных, запчасти разные, да и так, по мелочи, рухлядь. Как ещё Сореля туда не отнесли, ей богу не знаю.

Чильтан улыбнулся этой шутке, однако на душе у него стало грустно, едва он вспомнил про челноки. Автономные летающие контейнеровозы, среднего тоннажа, раньше регулярно, два раза в год прилетали к ним на ферму за урожаем. Хотя размера они и небольшого, но метров пятнадцать длины в них есть. Взлетают и садятся они, слава Богу, вертикально, поэтому площадка взлёта-посадки (она же – разгрузочно-погрузочная) по габаритам не такая и большая. Но всё же, в последнее время, когда всё больше места на ферме стало уходить под посадки (урожаи падают из года в год), даже эти семьсот семьдесят квадратных метров площадки стали казаться весьма неэффективно используемыми.

В детстве Чильтан всегда присутствовал при загрузке челнока. Ещё бы – редкое явление, к тому же корабль очень красиво и плавно садится и взлетает. Потом, в юности, когда пубертатный период уже вовсю орудовал его воспалённым мировосприятием, отлаживая понемногу силы сопротивления внешнему миру, он мечтал улететь на этом челноке. Да, он просто хотел запрыгнуть в закрывающуюся аппарель и умчаться в Полис. А там – будь что будет. Вернут его – ну и чёрт с ним, зато он видел город, видел оплот человечества, а если не вернут… вот это была бы сказка, а не жизнь. Сказка, полная всего нового каждый день; полная новых людей, особенно девчонок…

– Так что, господин? Говорю – очищать надо площадку от хлама, а то вдруг челнок сесть не сможет.

Они уже стояли у крыльца дома. Чильтан так увлёкся воспоминаниями, что прослушал (так, впрочем, он делал нередко) весь долгий монолог приказчика, в коем он сумел затронуть множество аспектов функционирования фермы, да и поместья в целом, а затем, когда они подошли к дому, вновь вернулся к вопросу о посадочной площадке.

– Эх, старина Обр! Да коли было б что в этот челнок грузить, кроме того хлама. Ведь ты сам же говорил – всех дохлых роботов и прочую рухлядь, который уже не починить и что подлежит отправке в Полис, всё это надо снести поближе к месту загрузки, чтоб потом время не тратилось. Вот роботы туда всё и отнесли, не так ли?!

Приказчик потупил взгляд

– Да так-то оно вроде и так.

– Ну, так прикажи железякам: за день до прилёта контейнеровоза, всё к чёрту убрать с площадки и разместить рядом. Челнок ведь без предупреждения не должен прибыть, верно?

– Слушаю.

– Ну вот, а ты сыр-бор развёл. А теперь давай чаю уже выпьем, да про остальных роботов поговорим, кто хоть в строю-то ещё.

Они зашли в дом. Чильтан давно привык прятать мысли и переживания от обоих своих домочадцев под маской серьёзного и рассудительного (хоть и молодого) помещика. Вот и сейчас ему были не особо интересны все эти очевидные вещи, о которых вот уже столько дней талдычит суетливый помощник. Посчитать сколько роботов осталось в рабочем состоянии, осмотреть разгрузочную площадку и понять, что она заставлена мусором, убедиться ещё раз, что урожай будет мизерным… Всё это было пройдено много дней назад. И Чильтан и Обр знали это прекрасно, но продолжали играть роли; один – пекущегося о ферме барина, второй – шустрого приказчика. Наверное, всё это было от скуки, чтобы не сойти с ума в ожидании дождя, отсутствие которого ставило под угрозу всю тонкую грань их бытия; а ещё – в ожидании хоть каких-то новостей из Полиса, да и чертового челнока тоже.

Сорель показался перед ними в столовой. Он был встревожен, его брови были высоко приподняты, и это был дурной знак. Значит, случилась беда. Последний раз Чильтан видел столь высокие брови дворецкого, когда у них был пожар в сарае, на складе машин.

– Что с тобой, Сорель? На тебе лица нет.

– Радио, господин. По радио сообщили…

– Что? Что сообщили? – спросил Чильтан, уже догадавшись, о чём шла речь.

– Простите уж старого дурня, может я и напутал чего. Сижу, значит, проверяю книгу учёта, а тут оно как заверещит! Я уж и забыл, что оно есть у нас, радио-то, столько лет уж молчало…

– Давай ближе к сути! – перебил Обр.

– Да, уж извините, разволновался я. Сказали по радио, дескать, (тут дворецкий зажмурился, напрягая память) передаём срочное сообщение всем жителям южного зауральского района. Сегодня, в одиннадцать часов девять минут по местному времени, в квадрате… Ой, простите, уж не запомнил я эти цифры… Совершил, значить, аварийную посадку самолёт Службы Мирового Спасения. Взгляд Обра стал настороженным и серьёзным. Тревожность начала искрить в комнате.

– Члены экипажа, – продолжал, зажмурившись, старик, – будут эвакуированы с места аварии беспилотным геликоптером в ближайшее время.

Сорель раскрыл глаза и замолчал. Его брови вновь опустились до привычного состояния, да и вообще, он весь как-то успокоился. Словно тяжесть новостей, давившая на него изнутри, тут же исчезла, стоило ему ими поделиться.

– Это всё? – спросил Обр. – Или может чего ещё сказали, да ты забыл, старый хрыч?

Дворецкий снова зажмурился.

– Да, ещё сказали, что, значить, не впадайте в панику, нет причин для беспокойства.

– Да уж, нет причин, – усмехнулся приказчик. – Чего ж он тогда упал, этот самолёт?

– Ты же сам знаешь, – сказал молодой хозяин нарочито спокойно, – никто нам не скажет.

Обр хотел что-то ещё добавить, но его прервал шум с улицы. Все трое прислушались. Над поместьем, судя по звуку, пролетела большая винтокрылая машина.

– А вот и эвакуационный беспилотник, – глядя в потолок, прокомментировал Чильтан. – Вот и всё, экипаж спасён, беспокоится и вправду не о чём. Сорель, подай-ка, родной, нам с Обром чаю в кабинет. Старый дворецкий слегка поклонился и ушёл приготовлять чай. Молодой помещик с приказчиком пошли по лестнице на второй этаж, где располагался рабочий кабинет. Первый повернулся ко второму и с улыбкой сказал:

– А хорошо, старина Обр, что радио наше всё-таки работает. Служба-то не сгинула еще!

– Определенно, господин. Значит скоро и о нас вспомнят.

Обед прошёл в радостной обстановке, под стук капель о стёкла, под шум долгожданного ливня, в одночасье превратившего ферму в болотистую местность. Дождь лил уже третий час.

Капелька чёрной, слабенькой, но едкой тревожности, всё же, витала в воздухе, всё-таки самолёт Службы упал. Но кроме как на хозяина поместья, эта тревожность ни на кого влияния не имела. Ещё бы, ведь по радио не упомянули про вражеские штурмовые модули, которые, вероятно и сбили самолёт, а Чильтан их видел. И их было много, и куда-то ведь они полетели… На восток. Зачем? Неужели весь мир на пороге новых сражений этой затяжной войны?! Неужели у Службы не хватит сил справиться с врагом окончательно?! Мрак и обречённость следовали после этих рассуждений, и Чильтан мотал головой, стараясь вытряхнуть их из себя.

Обр любил после обеда выкурить сигарету, и сейчас он с удовольствием предавался этому вредному процессу. Он весь светился от счастья – дождь пошёл! Наконец-то! Не зря ведь с утра у него ныла поясница. Да и радио «ожило». Значит, Полис цел! Значит скоро и контейнеровоз должен прибыть за урожаем.

Сорель неторопливо убирал посуду, а Чильтан, изо всех сил пытаясь избавиться от неприятных мыслей, вновь завёл разговор о предстоящей ревизии. Эту ревизию они с приказчиком обсуждали два часа перед обедом и нового там с того времени явно не появилось ничего, поэтому вся беседа была сплошь повторением уже состоявшейся.

– Давай ещё раз. Сколько у нас полностью целых уборочников?

– Три.

– Это включая того, который глючит? Тридцать второго?

– Конечно, господин.

– Ага. Троих нам и хватит, урожая не так много будет. А в ремонте сколько?

– Уборочников-то? Два штуки.

– Так-с. Сколько культиваторов целых? Два.

– Точно так. Два целёхоньких. И два в ремонте. Но один – вообще хлам, уж и выбросить не грех его.

– Ясно. Ремонтники, слава богу, оба целые. Ну и универсальных грузовых у нас осталось три штуки, так?

– Нет, хозяин, четыре их осталось. Все рабочие. В починке ни одного.

– Н-да, старина Обр, – закрывая блокнот, сказал Чильтан, – а помнишь то время, я ещё маленьким был, когда у нас роботов десятки были? Помнишь? Не знали, куда девать их столько.

– Да, господин, помню. Как не помнить. А ежели припомнить то ещё время, когда вы…вас… ну, словом, когда вы не появились ещё на свет, так тогда, ей богу, каждый месяц Служба челнок присылала. Каждый! И запчасти, и новые модели машин, и всё что угодно! Что ни закажешь – всё привозили. Да.

В последнее время все рассказы и воспоминания приказчика о том старом времени (особенно о годах, когда Чильтан ещё не родился) вызывали у молодого господина острые приступы смертной тоски. Ну чего, думал он, душу травить?! Да, было всё намного лучше, а теперь вот плохо как-то всё стало. Зачем лишний раз напоминать-то?

Дождь кончился задолго до начала сумерек, тут же выглянуло солнце, уже весьма уверенно клонящееся к западу и вода испарялась с полей, сильно увлажняя воздух. Чильтан знал, что раньше, до войны, до ядерных ударов, климат здесь был иным. Было холоднее. Зимой всегда выпадал снег. Лето было довольно коротким, сухим и тёплым. Сейчас же, пойди спроси у кого – видел ли кто за свою жизнь хоть раз настоящий снег? Здесь уж точно вряд ли кто видел. Спать сегодня все пошли рано, завтра намечался тяжёлый рабочий день.

8/М

Дождь хлынул внезапно, хотя нельзя сказать, что был таким уж неожиданным. Тучи застилали небо уже почти сутки. Миновав все прелюдии, не тратя лишних капель на плавное начало, они разом обрушили всю колоссальную массу воды на заждавшуюся, сухую землю. Лужи были подобны небольшим озёрцам, меж которыми потекли маленькие, но свирепые в своём стремлении ручьи. Степь плыла. Рухнувшая тарелка и упавший с коня Мелай, лежали на большой облезлой прогалине, где травы почти не было, а была одна сплошная грязь. Впрочем, теперь всё кругом было подобно бескрайнему болоту.

Ливень разошелся страшно. Холодок хтонического ужаса из древних времён, страха перед непреодолимой силой стихии, витал в стремительных каплях. Мелай, раскрыл глаза и, наблюдая схождение вод с неба, думал о том, как хрупка жизнь. Не только человека, а вообще. Концепция существования стала на мгновение ему ясна. Вода однажды породила это нелогичное явление, которому обязаны все бесчисленные поколения, звеньями цепи тянущиеся из мрака прошлого в любой момент, что можно назвать "сейчас". Однако изничтожает жизнь вода также легко и неумолимо. И она может легко оборвать эту цепь. Но не сегодня. Сколь бы сильным ни был дождь, как бы яростно не хлестала вода землю, он оказался весьма коротким. Вылив всё за два-три часа, тучи вдруг как-то поредели, стали прозрачными и понемногу рассеивались.

Старый и дряхлый Дебиря молча стоял над Мелаем. Оба глядели друг другу в глаза. Юродивый легонько ткнул несколько раз Мелая посохом в грудь. Было видно, что его терзают сильные сомнения, в том, что лежавший в луже жидкой грязи охотник Язов жив.

– Эй, ты живой?! – хрипло осведомился он.

Мелай точно знал, что он жив и здоров, хотя совсем недавно многие его кости были переломаны, а внутренности кровоточили.

– Живой, – ответил он и поднялся на ноги.

– Тарелка, что ли, там лежит? – спросил старик, кивнув в сторону.

Мелай обернулся и кивнул.

– Ты ведь Дебиря? Странствующий меж Общин… нищий?

– Ну, положим, не такой уж я нищий, – прохрипел старик с лицом, преисполненным серьёзности. – А вообще, да, меня знают под таким именем. А кто ты? Ты не из Поганых…не из Порватов, часом? Хотя не похож вроде.

– Мелаем меня кличут, я из Язов. Мой отче… Инфляй, Старейшина. Слыхал о таком?! Ты не видел… не знаешь где он?

Солнце совсем уж нахально высунулось из огромных разрывов в пелене блеклых туч и осветило степь. Скиталец смотрел на Мелая с любопытством, он многое успел повидать, но упавшей тарелки никогда не видел, а тем более человека, лежавшего неподалёку. Живого.

– Так как ты оказался здесь, Мелай, сын Старейшины? – спросил Дебиря, не ответив на вопрос.

– Мы выехали на охоту. Порваты напали на нас, когда мы возвращались домой и всех связали, – смущённо отвечал Мелай, растирая грязь на лбу. – Они хотели казнить нас, но тут… появились эти тарелки и мы сумели сбежать.

– Что же это, доблестных нукеров смогла взять в плен горстка Поганых? – усмехнулся Дебиря.

– Их было втрое больше, а отче подал знак – не противиться им. Они застали нас врасплох, когда мы поднимались на холм. А тут ещё рухнула эта большая птица…

Старик серьёзно посмотрел на сына Старейшины.

– Где, говоришь, упала большая птица?

– Где-то там. Там большой курган был, кажется. – Мелай неопределенно указал куда-то влево.

Дебиря посмотрел вдаль, приложив руку ко лбу и, вздохнув, пошёл к поверженной тарелке. Мелай побрёл за ним.

Солнце светило ярко. Тучи, словно грязь были счищены с неба неведомой рукой и ошмётки их портили изначальную чистоту неба теперь только на горизонте. Мелай был мокрый насквозь, но холодно ему не было. Тем более что после утверждения владыки светил на небе в степи даже становилось душно. Болото, в которое превратилось все кругом, быстро начинало высыхать.

Старый скиталец и молодой нукер с любопытством рассматривали большое черное железное блюдце, немного исковерканное при падении. Тарелка была широкая. Мелай прикинул, что в поперечнике её уместилось бы два человека. В самой середине тарелки была какая-то эмблема, в которой он узнал знаки, похожие на те, что он видел на многих реликвиях Древних. Это показалось ему странным. А ещё он ясно разглядел выполненное барельефом надкусанное яблоко, точь-в-точь как на тех стальных пластинах на кошме юрты отчима. Он смутился, но говорить ничего не стал.

– И правда, похоже на то яблоко, что на броневых пластинах Великих, – прохрипел вдруг Дебиря, тюкая эмблему своим кривым посохом.

Мелай посмотрел на него с удивлением, он был точно уверен, что ничего не говорил вслух.

– Ты так и не сказал мне, видел ли ты отче Инфляя, – отгоняя коварные предположения, спросил Мелай, – или вообще кого из наших.

– Никого я не видел. Я здесь оказался чудом. Тарелки не заметили меня, пролетели мимо. Твои, наверное, смогли уйти, вот только куда… Куда теперь им идти? Возвращаться теперь уже, видать, некуда.

– Что это ты такое говоришь, безумный старик? – выпучив глаза, дрожащим голосом спросил Мелай.

– Меня почти все считают безумцем, – спокойно отвечал Дебиря, – но на то и расчёт. Подумай сам, сын Старейшины, куда же летели тарелки?

Мелай молчал. Его лицо было черно, глаза блестели от слёз. Как же он сразу не подумал! Лагерь. Община. Язы.

– Теперь не время печалиться, – Дебиря положил ему руку на плечо. – Сейчас, вместо того, чтоб горевать, нам надо идти к Бурханам за помощью.

Молодой нукер сверкнул глазами.

– И ты, что же, знаешь куда идти?

– Знаю. Идём со мной. Внемли мне и многое поймешь.

– А где же Бурханы? В Сверкающем городе? Он далеко?

– Далеко, но не очень-то.

– Так это не сказки?! Ты был в нём? Видел его?

– Имей терпение, нукер, – отвечал Дебиря, высматривая что-то в небе. – Дорога предстоит неблизкая, всё успеешь разузнать. А сейчас нам пора, нас ждут.

– Кто ждёт?

– Друзья ждут. Пойдём, – сказал старик и пошёл в направлении чуть севернее той стороны, куда совсем скоро сядет солнце.

Мелай ещё с минуту стоял и щурился, глядя в небо и пытаясь рассмотреть там тот знак, который дал понять Дебире, что их ждут какие-то друзья. Но ничего, кроме одиноко парящего маленького сокола в небе не было.

Несмотря на всю дряхлость и длинный посох, на который он беспрестанно опирался, шёл юродивый Дебиря довольно быстро.

– Во-первых, запомни, моё истинное имя – Энхир. Я вовсе не безумный бродяга, что живёт за счёт милостыни и рассказывает в Общинах всякий вздор. Ну, то есть, всё это такая маскировка, понял?

Мелай кивнул.

– А маскировка нужна для того, чтоб никто не заподозрил во мне посланца Службы Мирового Спасения.

Челюсть у молодого нукера отвисла, казалось, почти до земли. Ещё вчера все твердили ему, что вся эта Служба – просто россказни, а сейчас он видит живого её представителя. Впрочем, он тут же размыслил – а не очередная ли это басня сбрендившего нищего?! Ведь он совсем его не знает… Однако он вспомнил и о тарелках, кои тоже в один почти голос объявлялись вымышленными, но, как он сам убедился, оказались весьма настоящими.

– К тому же, Мелай, сын Старейшины, коли не веришь мне, – опять словно услышав его мысли, продолжал Дебиря, – взгляни-ка на эту штуку.

Он долго копался, снимая что-то с шеи, и вытащил, наконец, из-под дряхлой рыжей попоны, что была ему одеждой, маленький блестящий металлический треугольник на тонкой цепочке.

– Гляди, – сказал он и надавил на треугольник большим пальцем.

Последовавшая вспышка была совсем неяркой, но Мелай, всё же, отпрянул от старика, будто уворачиваясь от удара.

– Да не боись ты, лихой нукер! – посмеивался старик. – Смотри сюда.

Лихой нукер снова подошёл ближе и увидел ни что иное как чудо. Бывший Дебиря, который теперь Энхир, держал в руке большую, с бычью голову, голубую сферу из чистого света. Она переливалась и легонько мерцала, обдавая холодком таинственности и завораживая.

– Что это? – не отводя от сферы глаз, спросил Мелай.

– Это одна из простых вещей Бурханов, – буднично отвечал Энхир (Дебирей уже и не пахло). – С помощью этой штуки я общаюсь с ними.

– С самими Бурханами?

– С ними самыми.

Мелай выпученными рыбьими глазами оглядывал сферу, и муха, казалось, вот-вот да и залетит в его раскрытый рот.

– И о чём же ты с ними… как они… что они говорят?

– Они – почти ничего. Пойми, всё это очень тайно, любые вести, что они сообщат мне, могут услышать враги. Поганые, то есть Порваты по-вашему, или тарелки. Да мало ли у них шпионов?! Поэтому сами Бурханы только получают вести от меня.

– А что, эти Порваты… или Поганые, они правда служат тарелкам?

– Ты как с неба свалился, – Энхир прищуренно поглядел на Мелая. – Ты точно сын старейшины Язов?

Тут Мелаю пришлось рассказать, очень сжато, историю своего появления в Общине. По лицу Энхира было видно, что он весьма сомневался в правдивости услышанного. Старик еле заметно провёл пальцами по краю сферы, и она тут же погасла.

– Погоди, Энхир, ты мне не веришь? Посмотри, разве я похож на Порв… на одного из Поганых?

Энхир смерил его взглядом. И, хотя, на Порвата Мелай был не похож совсем, тень сомнений всё же не оставила его.

– Я уже сказал – шпионы врага повсюду.

Минуту они молчали. Энхир пристально смотрел на своего визави, а тот делал вид, что разглядывал интересные виды степи.

– Черт с ним! – махнул Энхир на Мелая медальоном и убрал руку с рукояти спрятанного под попоной кинжала. – Видать под старость лет совсем я уже одичал, каждого готов к Поганому племени причислить. Айда.

Он спрятал треугольный медальон, и они пошли дальше к неведомым Мелаю друзьям.

– А какие вести ты передаешь им?

– Да всё одно: сколько числится в каждой Общине мужчин, женщин, детей; какие среди народа настроения, нет ли какого мора или хвори поголовной. Не удумали ли Поганые каких гадостей. Хотя эти трусливые падальщики редко чего могут сотворить, кроме мелких набегов да воровства детей. А ещё – не задумал ли кто из вождей повести людей в запретные земли. Карту видел, небось?

Мелай кивнул.

– Так вот, Бурханы строго настрого запрещают ходить кому б это ни было за границы Живого Мира, ибо там, за пределами его – смерть.

– Так это они эти карты Общинам роздали? Мне отче сказал, что их Либры сделали.

Энхир засмеялся.

– Куды уж им, Либрам-то, такие карты делать! Откуда ж им знать – где границы Мира?! Нет, Бурханы их передали своим посланцам, таким же, как я, и было это очень давно. Те вручили их Либрам, истинным войнам, ратующим за Службу Мирового Спасения. А они уж выдали эти карты вождям Общин. Ох, как нелегка была жизнь, пока карты не появились! Сколько раз люди забредали в запретные земли. А там всё отравлено: и земля, и вода, и воздух. Даже как будто и само солнце там какое-то хилое, точно болезное. Начинался мор и в считанные дни косил половину народа. Оставшиеся спасались бегством; едва собрав свой скарб, бежали из лагеря на место давешней стоянки. Чуяли, небось, что дело всё в гиблом месте, вот чутьё им жизни и берегло.

Мелай был угрюм. Он слушал Энхира, опустив голову, и только поводил изредка бровями. Солнце упрямо катилось к западу, путники всё брели к неизвестным друзьям.

Несколько минут прошли они молча. Старик то и дело поглядывал на небо и вглядывался куда-то в даль, приложив ребро ладони ко лбу. В нескольких минутах ходьбы от них был виден небольшой околок, одиноко грустивший березами и ольхой на еле заметной возвышенности. Путь явно вёл их именно туда.

– Послушай, мой отче ничего толком не мог сказать про этот мир… Живой Мир. Откуда взялись тарелки, Бурханы, Служба. Мне страсть как интересно, а он все говорил – никто, мол, взаправду ничего уже и не скажет, давно всё было, а теперь только байки одни и ходят средь народа.

Энхир посмотрел на попутчика и ухмыльнулся.

– Так ведь и правильно всё он тебе сказал. Во-первых – среди Общин сегодня правды никто уж не помнит, это точно; а во-вторых – неча к важному пожилому человеку с дурацкими своими расспросами лезть.

– Но ты ведь уж точно знаешь как что было, – улыбался Мелай. – Как-никак с самими Бурханами якшаешься, в Службе состоишь. Ну, так расскажи. Как раз успеешь, пока мы до тех деревьев докандыбаем.

Старик вздохнул.

– Нашел ты, конечно, время для такого разговора. Пес с тобой, слушай. Давно, ещё до рождения моего деда, здесь всюду жили Бурханы. Живой Мир, эта степь, где кочуют наши Общины, который ты видел на карте, это лишь малая часть огромного мира. И Мир этот круглый. (Ей богу, как яблоко!) В это нелегко поверить, но это так. Да если б мне сами Бурханы не показали всё это через медальон, – Энхир шлёпнул ладонью по груди, – чёрта с два я бы в это поверил! Круглая! А ведь смотришь вдаль – степь-то кругом плоская, да?! Ну да ладно, просто прими эту истину, бездумно, как сделал я. Так вот, весь этот огромный круглый мир просто кишел Бурханами. Их было множество.

– И жили они в городах, – вставил Мелай.

– В огромных. В таких, что конца и края не видать. Там каменные дома высятся до неба, а жители перемещаются на стальных колесницах без лошадей… Ну, не буду болтать лишнего, сам мало что про эти города ведаю. Они (Энхир скосил взгляд в небо) не особо разговорчивы про своё прошлое житьё. И вот, значить, жили они себе в своих городах, не тужили, как напали вдруг с неба эти проклятые тарелки. Откуда они пришли – никто не знает, чего им напасть вздумалось – тоже никому неведомо, только начали они бить, убивать Бурханов почём зря. Они жгли их дома, разносили заразу, от которой шёл мор и которая до сих пор не выветрилась.

– Я видел на карте. Это места на границе Мира, где нарисованы черепа, да?

– Да, черепа. Так вот, боролись они с врагом нежданным как могли, но сдюжить не сумели, не хватало у них сил и умений биться с железными, да при том, летающими супостатами. Великое множество Бурханов погибло в ту войну. А те, что остались, собрали всю волю да остатки сил в кулак и остановили тарелки, хоть прогнать их у них и не вышло. Они созвали со всего круглого мира всех, кто мог ещё воевать и учредили Службу Мирового Спасения. Как бы единое, последнее войско. Где-то высоко, выше неба, вокруг всего круглого мира летают их железные птицы, которых они во множестве запустили и снарядили чудо-оружием. Оружие это может бить врагов сверху, так что те и не видят – откуда. Как начали тут птицы тарелки сбивать во множестве, так те сразу охолонули, да спесь их куда-то делась. Стали прятаться они и нападать только там, где птицы их не достают. Тут Бурханам порадоваться бы – набег врага смогли остановить, выжили, да посмотрели они, что со всем миром стало – и только опечалились. Города в руинах, всюду зараза, народ загублен, а множество людей, что живые – нужду имеют огромную и скитаются по степям, да лесам.

– Так что же, Энхир, получается, что Бурханы – это не Великие боги, а наши предки?

– Так и есть. Мы – это одичавшие Бурханы, утратившие без своих городов и чудесных ремесел величие и блеск.

Энхир замолк ненадолго, снова всматриваясь в предзакатное багровеющее небо. Хмурость Мелая понемногу сходила на нет, а удивление все возрастало.

– Они, те, что остались в уцелевших городах, как могли, помогали скитающимся беженцам, – продолжал Энхир. – Сделали для них карты, где нарисованы земли, куда тарелки не сунутся, где можно кочевать, охотится, землю возделывать, детей растить, жить, словом. И таких Общин, как наши, по всему круглому миру множество. Разные все; кто в лесах, кто в горах живут, кто на берегах огромных озёр, что Бурханы морями зовут. Но стоит выйти за границы Живого Мира, так, окромя заразы губительной, тарелки тут как тут, потому как там их не могут достать железные птицы.

– А та птица, что рухнула давеча, не одна ли из них?

– Не знаю. Бурханы молчат. Может тарелки и на них самих напали, кто знает; может война сызнова началась, а тарелки научились бить железных птиц. Чтобы правду изведать, мне и нужно попасть в их Город. Кстати, именуют они его – Мендакс. Таких уцелевших Городов осталось совсем немного. Оттуда, из них Бурханы и пособляют нам, да борются с врагом.

– Отче говорил мне, что когда тарелки прилетели, Бурханы покинули свои города и многие из них ушли в другие.

– Все так. А кто не ушёл и не помер – бежали и начали кочевать. А уж со временем, появились у них и Общины.

Мир начал обретать чёткие линии в голове Мелая. Многое стало ему ясно, однако вопросов возникло ещё больше.

Энхир остановился и снова всмотрелся в бесповоротно густеющее небо. Спутник его тоже запрокинул голову. Редкие перистые облака, багровые с запада и бледно-желтые с востока, лениво застыли в зените, обрывки тёмно-серых туч размазались по краям неба – вот, пожалуй, и всё, что можно было увидеть. Однако, не совсем всё. Маленькой чёрной точкой, медленно растущей в размерах, по косой линии снижался сокол. Только сейчас Мелай отчётливо разглядел птицу, которая, как он догадался, незримо сопровождала их на протяжении всего пути. Сокол спускался к той самой рощице, что Мелай недавно приметил. Теперь они были совсем рядом с ней.

– Ну, теперь уж пришли. Айда вон к тому бору, там нас встретят.

Попутчики выдвинулись на последнюю короткую дистанцию, отделяющую их от встречи с друзьями. Кто были эти друзья – Мелай мог только гадать, но, глядя на уверенный и серьёзный вид Энхира, он понимал – встретиться с ними нужно во что б это ни стало.

– Скажи, Энхир, а почему ты кричал, что Бурханы не придут, что тарелки близко? Ты, небось, знал, что они нападут?

– Да ты чего!? Да если б я знал, я бы тут же Кредаю вашему на мозги так накапал, что через полдня Община уже б в дороге была, – тут Энхир усмехнулся. – Я ведь говорил тебе, что это моя маскировка. Мало ли чего орут безумные старцы.

О Либрах Мелай мало что знал. Впрочем, о них все знали очень мало. Самая закрытая Община, Либры всегда были немного в стороне, сами по себе. Ни с кем они особо не общались, не торговали, да и не приближались на расстояние ближе конного перехода ни к одному лагерю. Все знали, что они как-то связаны со Службой (кто вообще в нее верил), но в чём эта связь состояла было неведомо никому. Рои слухов о них жужжали меж Общин долгие годы и мало кто мог выцедить из них хоть крупицы истины.

Нукер, названный сын старейшины Язов, по имени Мелай, сидел, скрестив ноги и разглядывал могучих воителей, кои и оказались теми самыми друзьями Энхира. На всех них были массивные доспехи из тёмного металла, шлемы, полностью закрывавшие голову с боков и сзади. Их грозный вид не мог не поражать. В сравнении с их латами, облачение нукеров Общины Язов (которые вообще слыли хорошими войнами) казалось убогой бутафорской пародией.

Либры вели себя степенно и тихо. Как понял Мелай, здесь в роще был их временный лагерь, наскоро организованный ввиду нападения тарелок. В лагере были люди и из других Общин, беженцы. Почему-то больше всех было Недалов. Они сидели отдельным шумным табором. Энхир то ходил среди них, о чём-то осведомляясь у своих соплеменников, тыча при этом беспрестанно в небо, то почтенно говорил с командирами Либров, коих можно было различить по плюмажам из соколиных перьев на шлемах. Язов было немного. Мелай встретил одного охотника, что был вместе с ним во время нападения. Он ничего не мог сказать ни про других спасшихся нукеров, ни про Инфляя. Кто-то из Недалов сказал Мелаю, будто ему точно известно, что до лагеря Язов тарелки вообще не долетели, а, стало быть, и до других лагерей, что располагались много дальше на восток. Сами эти Недалы шли караваном чуть южнее, и тоже, хотя и издали, наблюдали и падение Птицы и появление тарелок. Они тогда так перепугались, что, побросав всё купленное у Язов добро, пустились налегке прочь от того места. Им крупно повезло, что сегодня рано утром их встретил передовой отряд Либров, выслеживавший шайку Порватских бандитов во главе с За-Дужем.

Мелай никак не мог уразуметь, откуда этот Недалский торговец мог знать о том, что тарелки свернули куда-то в сторону и не напали на Общины. Однако, он, вспоминая, сколько всего открылось ему в последнее время, решил, всё же, не слишком сомневаться в его словах. Чем чёрт не шутит?! Надежда на то, что Инфляй жив, грела его сердце.

Сумерки быстро гасли, отдавая землю во власть лунной, светлой ночи. Костров Либры жечь не позволили, чем, конечно бы вызвали недовольство ворчливых Недалов, если б не их животный страх перед тарелками. Выданный Либрами вечерний рацион показался Мелаю безвкусным. Какая-то солонина, черствый хлеб и вода были проглочены им без особого аппетита, просто чтобы избавиться от нытья пустого желудка. Спать совсем не хотелось и он, опершись спиной на небольшую берёзу, завороженно рассматривал огромную бледную луну.

Белёсое яблоко, что миллиарды лет никто не срывает, магнитом тянуло Мелаев взгляд, маня его, словно готовясь сообщить что-то страшно сокровенное. И ведь точно: лишь только взгляд пасынка Инфляя застыл в направлении владычицы ночной, тихие голоса послышались в сумерках, и странная песня пролилась с высоты ночного светила. Мелай понимал, что это всего лишь его собственные мысли, нарождающиеся от гипнотического лунного сияния, но ему так приятно было обмануться и внемлить этим тихим голосам, что он с радостью принимал их за предания сумрачной колдуньи.

«Как печально всё кругом, – шептала луна. – Мир, куда попал ты, странник, разрушен и почти погиб. Раньше в нем жило великое множество людей. Многие были счастливы, растили чад своих и не думали о грядущем. Теперь лишь жалкие горстки остались. Дикари. Забывшие своё величие и могущество, вчерашние боги. Жалость лишь может возникнуть в сердце при виде их… Они не живут, но выживают. Кто знает, может всё то, что случилось с этим миром, нападение неведомого врага и страшная война, что погубила почти всех, может всё это – наказание людям за злые дела их?! Но как можно наказывать потомков за преступления предков? Казнить сегодняшний род людской за всё то недоброе, что сотворил род людской вчерашний? Нет, здесь что-то другое…»

Там, у водопада, небо было чернее, хотя луна и была огромна. Звёзды вдруг просыпались с неба. Просыпались в один небольшой силуэт, не имевший чётких очертаний. Силуэт обрёл глаза, огляделся и…

– Мелай! Это, говорю, Кима, командир передового отряда. Ты с открытыми глазами спать что-ли научился? – Энхир щёлкал перед его лицом пальцами, пытаясь пробудить.

– Что? А? Кима? – вскочил на ноги Мелай, тряся головой, чтобы разогнать остатки дрёмы. – Вечер… ночь… доброй ночи, Кима.

В размытом мглой отблеске огня лучины, что держал в руках Энхир, лицо Кимы казалось мрачным и угловатым. Волосы её были коротко острижены, как было принято у Либров вне зависимости от пола. Ростом воительница была довольно высокая, чуть пониже Мелая, и широка в плечах, хотя так могло казаться из-за доспехов. Мелай старался разглядеть её глаза, но света для этого было недостаточно.

– Вот его я нашёл возле упавшей тарелки. Охотник, пасынок Инфляя, – обратился к Киме Энхир. – Говорит, что его нашли Язы бесчувственно лежавшего среди деревьев, недалече от прежней стоянки Общины и сам о себе он ничего не помнит.

– Меня саданули по башке; от того, видать, память и отшибло. – Добавил Мелай, повернув голову, чтобы показать шрам на затылке.

Кима взяла лучину у старика и, осветив Мелая с ног до головы, сказала довольно мягким голосом, резко контрастирующим с её мужественным видом:

– Рада тебя видеть в нашем небольшом лагере. Инфляй – известный у нас храбрый воин, хотя уже и старый. Мы знаем о его доблестных походах в руины и о битвах его с Погаными. Для меня честь – встречать его пасынка.

Тут она слегка наклонила голову. Мелай оторопел и, тоже опустив голову, не смел ничего ответить, до того сильное впечатление произвела на него эта женщина.

Молчание нарушил Энхир.

– Что же, храбрая Кима, надобно бы нам обговорить завтрашний поход. Айда. А ты, Мелай, того, почивать ступай, ночь уж. Назавтра Либры вас всех уведут в укрытие.

– Я здесь и посплю.

– Да хранят Бурханы сон твой.

Энхир и Кима отошли совсем недалеко. Они сели на землю, скрестив ноги. Воительница воткнула лучину между ними, и они продолжили прерванную встречей с Мелаем беседу. Пасынок Инфляя, меж тем, не стал спать, а навострив уши, жадно ловил каждое их слово. Он отчетливо слышал почти всё, хотя говорили они негромко.

–…Хилл Тважич, твой друг, ушёл в дозор?

– Да, они должны уже скоро возвернуться. Вышли осмотреться, не рыскают ли где дозоры Поганых.

– Давно не встречал я его, храброго мужа. Помню, свиреп он был в битве, много врагов сгубил.

– Он и сейчас хорош, хоть годы и берут своё.

С минуту они помолчали. Лучины их почти догорели, и Мелай, выглядывая из-за дерева, увидел как Энхир достал из-под кафтана медальон. Сфера ярко вспыхнула голубым светом. Старик тут же неуловимым движением пальцев сильно сбавил её яркость. Маскировка, все-таки – догадался Мелай.

– Хоть посветлее сидеть будет, а то огонь-то совсем погас.

– Что, так и молчат? – глядя на чудо-медальон Бурханов спросила Кима.

– Да, – вздохнул Энхир. – Совсем не отвечают. Потому нам назавтра с первыми лучами подниматься надобно и спешить к ним. Ой, только бы цел был Мендакс! Только бы не повержен был тарелками! А то тогда ведь и нам всем амба!

– Не тужи, Энхир, страж народов, я и Хилл завтра сопроводим тебя. И будем сопровождать столько дней, сколь потребуется. Помогать Службе – наш святой долг.

– А перво-наперво пойдём к утёсу, где птица рухнула с неба. Может чего нам и ясно станет. Да помогут нам силы Бухранов!

Из темноты рощи подошёл вдруг к ним ещё один человек. Совсем бесшумно. Однако Мелаю не показалось, что он испугал их или его появление было неожиданным. Они спокойно посмотрели на него и поприветствовали, наклонив головы.

– Ну, будь здрав, Хилл, храбрый воин! Узнал ли ты меня?

– Доброй ночи, Энхир. Как не узнать тебя, защитник народов, избранный Великими! Кима, будь здрава!

Голос Хилла был глубокий и сильный, да и сам он был высок ростом, и во всём его мощном виде Мелай замечал присутствие непобедимой воли.

– Светлой тебе ночи, друг, – поприветствовала его Кима, – Как караул? Не видать Поганых?

– Тишина, – отвечал Хилл, присаживаясь рядом с ней. – Будто их здесь и не было.

– Неладно это всё, – сказал Энхир. – Ведь тянулся сюда, на Запад, большой отряд их, лазутчики ваши видели. Да и тарелки объявились, будь проклято их племя… что же, спугнул Поганых что ль кто?

– Думаю, тарелок они и испугались, – отвечал Хилл, рассматривая бледный свет сферы. – Только почему вдруг боятся стали они своих идолов? Не ясно.

– Хмм, вот и Мелай… нукер один из Язов, я подобрал его по дороге, молвил, что тарелки напали и били не только их, но и Поганых. Говорит, всех почти перебили. Так то.

Вновь возникшее молчание навело на Мелая тоску. Ему вдруг стало скучно, и он совершенно потерял интерес к этой троице. Приподнявшись, он прислушался к звукам, исходящим со стороны табора Недалов. Там, как он понял, мало кто спал. Недалы что-то с жаром (хотя и без криков) обсуждали. Мелай решил пойти послушать их. Спать не хотелось вовсе.

Недалов ему приходилось видеть много раз в лагере Общины, в основном это были торговцы с больших караванов. Жизнерадостные болтуны и балагуры, Недалы всегда считались добродушными и честными людьми, хотя нередко проявляли хитрость и изворотливость в маркетских делах.Своих воинов у них почти не было и от угрозы Порватов их защищали наёмники Либров. Недалы это вообще – единственная Община, которая регулярно контактирует с замкнутыми Либрами. Этакие посредники меж ними и остальными Общинами и в торговле и в бытовой среде. Особенно это касается слухов. Либры строго запрещают Недалам рассказывать многое из своего быта, потому для последних возникает безграничное поле для баек, сказок и прочей брехни.

Пройдя всего с десяток шагов, Мелай наткнулся на нескольких Недалов, организованно сидящих на каком-то тряпье в два ряда. Их там было восемь человек: четверо в заднем ряду, двое в переднем и ещё двое сидели отдельно, напротив остальных. Один из двоих в переднем ряду, догадался Мелай, был пострадавшим, второй – обвиняемым. Тусклые огоньки лучин и маленьких факелов с трудом освещали действо, но хорошо в этом деле помогала луна.

Полемика была в разгаре. Мелай улыбнулся, вспомнив про эту их традицию. Они называли это «тяжба». Недалы, к слову сказать, были большие любители правил и законов, они тщательно собирали их в большой талмуд и, по возможности, старались блюсти. Им, видимо, мнилось, что во всём мире, после краха Великих, не осталось никого кроме них, кто были бы достойны нести в своих обычаях печать законности и соблюдения прав. Мелаю уже как-то приходилось быть свидетелем одной такой тяжбы в лагере своей Общины, и это немудрено, ведь устраивали они их где угодно, а повод находился легко. Всегда, будь то в деловом разговоре, на празднике, при торге или просто в приятельской беседе, кто-то из них ухитрялся сболтнуть лишнего: ну, скажем, резким словцом подкалывал собеседника, преувеличивал или преуменьшал какой-нибудь размер, вес или стоимость. Словом совершал некую совершенно безобидную для, скажем, Язов или Сивушей, мелкую оплошность, которую никто из представителей означенных Общин и не заметил бы толком. Но для Недалов это было наивесомейшей причиной начать тяжбу. Всё, механизм раскручивался: тут же находятся свидетели, назначается судья, прозекут и адвокат. В процессе тяжбы они могут часами проводить опросы, слушать участников, свидетелей, вступать в прения и всё для того, чтоб выяснить – действительно ли оскорбление (ну к примеру) неким Недалом по имени Ит Еоц другого Недала по имени Ду Бирь «кучкой козьих шариков», а ещё «лужой из-под вола» имело место быть.

Заинтересованных сторон, как правило, две. Судья не может вершить судьбу ни одного из тяжущихся, он лишь координирует весь процесс, чтоб всё шло чинно, по всем правилам. Решение же выносится путём открытого голосования, в котором участвуют все до единого участники тяжбы. Если обвиняемый не сумеет убедить всех в своей правоте и проиграет дело, он уплачивает штраф, размер которого зависит от весомости деяния, совершенного им, и определяется из списка оскорблений в талмуде Недалов. Если же потерпевший проигрывает дело, то штраф (опять же соразмерный оскорблению, всё чётко по книге) выплачивает он. Сумма выплаты делится на части: половина причитается собственно победившей стороне, одна четверть на оплату услуг судьи и прозекута (либо адвоката), а ещё четверть – в казну Общины в качестве налога на тяжбу.

Мелай понял, что большую часть представления он пропустил, сейчас была кульминация. Но и тут было что послушать.

– …Так стало быть ты, Им Бик, не отрицаешь, что твой протеже, обвиняемый Тур Ица, нанёс оскорбление Дубу Добу, назвав его «отрыжкой паршивой собаки»?

– Здесь есть нюанс, ваше благородие, – уверенно отвечал старый прожжённый Им Бик, почётный адвокат. – Из сути дела ясно видно, что пострадавший и вправду вёл себя подобно означенному выше определению

– Поясните.

– Всенепременно, Ваше благородие. Всякому известно, досточтимые присяжные (он кивнул затёкшим телам в заднем ряду, немного проведя взгляд по лицам сидевших впереди них «виновникам торжества»), ваше благородие (он повернулся к судье), что виновность не может быть установлена, если вменяемое оскорбление само суть соответствует характеристике якобы оскорблённого.

– Излагайте яснее, адвокат. Ни мне, ни досточтимым присяжным, насколько я читаю их сонные физиономии, ни черта не понятно. К тому же, извините, второй час уж сидим, почивать пора.

– Как изволите, Ваше благородие. Мой подзащитный по-приятельски болтал с Дуб Добом (от ткнул пальцем в сидящего слева от обвиняемого пухлого детину), пока они запивали кислым пивом Либровскую солонину у костра. В один момент Дуб Доб набрал полный рот закуски и начал заливать её этой прокисшей тёплой мерзостью. А в этот самый миг, досточтимые присяжные, мой подзащитный (теперь он ловко мотнул носом в сидящего справа от детины плюгавенького доходягу) заканчивал рассказывать свой смешнейший, честное слово, сам смеялся до слёз, скабрезнейший анекдот. И вот что мы получили: только Дуб Доб залил полный солонины рот пивом, как Тур Ица сказал последнюю фразу анекдота. Эффект очевиден: анекдот смешной, всё у Дуба Доба изо рта вон. Прямо на одежду, на землю, на всех, кто рядом.

Тут хитрый Им Бик взял важную паузу и, высоко задрав нос, с усмешкой оглядывал еле различимые во мгле лица присяжных.

– Спрошу теперь вас, досточтимые присяжные, ну не отрыжка ли паршивой собаки он после этого?

Все Недалы после этих слов загудели. И что это был за гул, недовольства или наоборот, одобрения, Мелай так и не понял. Им Бик, выждав минуту, поднял руку, прося тишины. Гул тут же стих.

– Прошу, ваше благородие, – обратился он вновь к судье, – дать мне закончить.

Судья устало кивнул.

– Вот какая мысль пришла мне в голову, други, пока вы сейчас дискутировали. (Мелай догадался, что под дискуссией Им Бик подразумевал тот самый гул) А не произошло ли здесь рождение нового прецедентуса для нашего права? А? Ведь взгляните, что получается: когда один назвал другого отрыжкой собаки, он оскорбил его. Формально. Но как быть, ежели тот и вправду был видом своим подобен отрыжке? Как определить тут чёткую черту, линию разделяющую нарушение права от блюдения его?!

Начинавшие уже дремать, присяжные вдруг оживились, услышав какую-то новую чепуху, вместо опостылевших стандартных и заученных фраз адвоката.

– Други, подумайте, – продолжал он меж тем, – когда один оскорбляет другого по делу, скажем, называет того «свиньёй» за то, что лежит он среди бела дня в луже грязи, разве тогда будет это оскорблением?! Ведь если быть справедливым – в ту секунду, когда совершается якобы оскорбление, тот, что в луже – и впрямь свинья. И ведь тот, кто якобы оскорбляет, но на деле зовёт вещь именем своим, и он сам завтра будет также лежать в луже и его также назовут свиньёй. Будет ли он вправе считать это оскорблением?! Все мы, уважаемые участники тяжбы, ежедневно меняем роли наши в жизни. И в один день кто-то из нас (тут он почему-то ткнул пальцем в одного из присяжных) может быть свиньёй и лежать в луже, а через пять минут и сам свинью в луже встретит где-нибудь.

Последние слова адвокат произнес настолько заговорщеским голосом и с такими выпученными глазами, что присяжных даже пробил озноб.

– К тому же, – почувствовав скорую победу, продолжал защитник, – давайте будем откровенны и честно ответим себе же на вопрос – что есть оскорбление в глубокой, так сказать, сути своей?! Это, милые мои, ни что иное как конечный итог супротивопоставления ожидаемого и действительного!

Здесь Им Бик даже высоко поднял указательный палец над головой, как бы пытаясь проткнуть несуществующее облако лжи, нависшее над участниками тяжбы.

– Что значит сие?! – спросил он сам себя. – Я скажу вам, что сие значит. Когда человек видит другого, он непременно чего-то от него ожидает. Ну, скажем, ожидает хотя бы благосклонного к себе отношения. Или поведения, точно такого, как ему, первому, хочется. Именно поэтому, когда этот другой вдруг переходит ему дорогу или просто выкидывает некую штуку, ну прямо врозь с ожиданиями первого, тогда и рождается феномен, не побоюсь этого слова, оскорбления. Так и у нас: мой подзащитный ожидал от Дуба Доба человеческого поведения, но никак не поведения собачьей отрыжки. Вот оно что, други! Сейчас и порешим давайте, что невиновен Тур Ица, да и нечего здесь уж более рассиживаться!

Мелаю было забавно наблюдать за этими находчивыми и неутомимыми людьми. Было видно, что почти никто не понял главную мысль адвоката (если таковая вообще была), которую он старался выразить в заключительном спиче; Недалы молчали, находясь в некоем замешательстве. Более всех ничего не понимал пострадавший – он вертел головой и его округлённые глаза бегали по лицам присяжных, ища в них поддержки.

– Пострадавший, у вас есть чем э-э возразить? – спросил судья.

– Так я это, ну как его…ну того на этого… Нет, нету ничего возразить – пробормотал Дуб Доб и обреченно опустил голову.

– Ну, други, значит, голосуем. Поднимай руки кто за невиновность! – сказал судья.

Руки подняли трое присяжных, обвиняемый, сам судья и адвокат.

Мгновенно проведя нехитрый подсчёт поднятых рук, судья устало произнёс:

– Невиновен, большинством голосов. Даже если учесть, что не было сегодня прозекута, будь он за тебя, Дуб Доб, ты б всё равно проиграл голосование.

Дуб Доб покорно и грустно кивнул.

– А теперь, братцы, спать всем! – повелел судья. – Ночь, вона какая уже. А штраф и пошлину завтра взыщем. Тяжба окончена.

Весь досточтимый состав тяжбы тут же с большой охотой стал располагаться прямо на тех тряпках, что были подстелены под их седалищами. Через минуту Мелай уже мог слышать чей-то храп и посапывание.

Он вдруг поймал себя на мысли, что, наблюдая развязку этого важного для Недалов, хоть и пасквильного ритуала, он совершенно отвлёкся от всех недавних страшных событий. Но сейчас всё вновь вернулось: отче Инфляй, тарелки, война… С тяжёлым грузом на сердце он решил, все же, искать место для сна. Временный лагерь уже весь почивал, только часовые Либров где-то совсем рядом незримо стерегли подходы. Мелай прилег тут же, под большой березой, укутавшись в подаренный Либрами хороший теплый халат. Впрочем, ночь была тёплой.

Печаль и тревога сначала терзали пасынка Старейшины. Поедаемый ими, он так и провалялся бы без сна до первых лучей солнца, если б не нежданное и светлое ощущение, что всё с ним будет хорошо. Да и не только с ним, а вообще – всё как-то уладится, утрясётся. Яркий луч надежды, слепленный из тысяч маленьких огоньков, явившись из недр его сущности, неудержимо разогнал незримых чудовищ, порождённых сомнениями и страхом. Мелай уснул.

Огоньки, меж тем, тут же разбрелись из строгой концентрации луча в стороны, заполнив собой всё пространство вокруг, и вдруг стало очевидно – никакие это не огоньки, а звёзды. Те самые, что Мелай заворожённо рассматривал, лёжа на стоге сена возле их с отчимом юрты. Те звёзды, что необъяснимо манили его; что молчаливо твердили ему одну простую, но вечную истину…

Звёздам, однако, надоело просто висеть друг рядом с другом, и многие из них собрались в фигуру человека, ярко светящуюся и парящую над землёй. Мелай понял, что не спит, раз видит её перед собой, но предпочёл воспринять всё как сон, так было легче. Фигура поманила его, точнее не его самого, а только лишь его взгляд, и они помчались над ночной землёй. Быстрее сокола, быстрее тарелок, они пролетели за секунды немалое расстояние над спящей в ночи степью и остановились. Фигура указала рукой на что-то во тьме, и Мелай увидел, что они оказались возле нового лагеря его родной Общины. Юрт развернули совсем немного, поход все-таки, завтра им снова в путь с ранней зарёй. Фигура вдруг сверкнула ярким светом и взгляд Мелая на минуту заволокла белая пелена. Пока слепота расплывалась, перед ним пронеслось множество живых картин, похожих на воспоминания, где запечатлелись события, в которых он (всё же) не принимал участия. Картины проносились все одновременно, но Мелаю было легко понять суть каждой из них. И хотя в них происходили события разной протяженности – на иных протекали целые часы, на других секунды – все видения пролетели искоркой одного мгновения. Мелай видел и нападение Порватов на них, по возвращении с охоты, и атаку тарелок и… бегство оставшихся в живых. Инфляй. Вот он скачет во весь опор с одним из нукеров строго на восток. Вот от боевого порядка отделились три тарелки и помчались в погоню за удиравшими Язами. Одна из тарелок – за Мелаем, другая – на север, за основной группой спасающихся, третья же – на восток, за его отчимом.

Тарелки быстро настигали беглецов. Считанные секунды – и всё будет законченно: они атакуют, выплёвывая свои огненные иглы из длинных труб, и разорвут плоть их на куски. Скакавший на юг Мелай вдруг залился ярким голубоватым светом. От его спины отделились длинные, слепящие яркостью огненные хлысты. Три хлыста, по одному на каждую тарелку. Они мигом дотянулись одновременно до каждой из них, и те сразу же рухнули. Конь Мелая споткнулся о большой валун, невидимый в траве, и со страшной силой упал на своего наездника, раздробив и переломав ему кости, свернув шею. Впрочем, перепуганное животное тут же поднялось и, подгоняемое страхом, умчалось дальше в степь.

На других картинках Мелай видел, как его отчим и спасшиеся нукеры, пропетляв немного в степи, сумели-таки, кто раньше кто позже, добраться до Общины. Узнав от них о том, что случилось, Язы тут же начали собираться в путь. Детей и женщин в сопровождении воинов отправили первыми, налегке. Остальные остались собирать скарб, стараясь как можно меньше добра оставить врагу.

Ещё он видел, что тарелки, которые полетели во множестве на восток, пролетев совсем немного, круто развернулись и ушли назад, к тем далёким горам, из-за которых и прибыли. Улетели почти все, лишь несколько из них помчались куда-то на северо-запад. Опасности для Общин не было. Надежда на то, что война может не случиться вовсе, крепла в Мелае. Ему невыносимо захотелось сейчас же всё рассказать отчиму, сказать ему, что он, Мелай, жив, что опасность миновала, что войны, наверное, не будет. Досада жгла его от того, что он не может этого сделать. Не в силах. Хотя Инфляй здесь – лежит под походной попоной своего нового коня и не может уснуть, мучимый думами о пасынке и о мраке грядущего для всех них…

Белая пелена растворилась, живые картинки исчезли, и Мелай увидел, что фигура вновь поманила его взгляд. Она подлетела совсем близко к спящим под попонами Язам, среди которых лежал Инфляй и, незримо склонившись над Старейшиной, простёрла над его горестным лицом руку. Инфляй вздрогнул, приподнялся на локтях и, всмотревшись в звёздное небо испуганным взглядом, кивнул ему несколько раз, будто ему на ухо прошептали что-то, что рассеяло его тревогу и печаль. Фигура исчезла. А старый нойон заплакал слезами радости, лёг и тут же уснул с дурацкой своей кривой улыбкой на устах. Мелай открыл глаза.

– …А теперь, братцы, спать всем! – повелел судья. – Ночь, вон какая уже. А штраф и пошлину завтра взыщем.

Он дернулся так сильно, что чуть не вывихнул себе позвоночник. Ему прекрасно запомнилось всё видение – и Фигура и лагерь Язов и уснувший с улыбкой Инфляй. Усталость вдруг навалилась на него тяжеленным валуном. Пытаться понять увиденное Мелай был не в силах. Он прилег под большой березой, укутавшись в подаренный Либрами хороший теплый халат. Через минуту его храп, созвучно с храпом Недалов едва оглашал ясную и теплую степную ночь.

9/Ч

Весь следующий день в поместье кипела работа. Ревизию и инвентаризацию решили, во что б это ни стало, закончить к вечеру. Данные по количеству роботов, запчастей для них (их было больше тысячи), домашней утвари и по всему остальному, тщательно перепроверяли по нескольку раз. Конечно, ревизии можно было бы и не проводить – из поместья вещам просто некуда деться, однако смысл в них всё же был. Во-первых, нужно точно знать – чего не хватает, что нужно починить или отправить с челноком в Мендакс для замены. Во-вторых, всё таки это – ещё один способ занять себя чем-то, чтобы не сойти с ума от скуки. День пролетел быстро. Все трое, усталые но довольные, поужинав раньше обычного, разошлись почивать.

Молодой помещик лежал в своей кровати и, глядя в потолок, как всегда был в плену совершенно ненужных и томительных размышлений. Но сейчас он был уверен, что не уснёт. Да, днём работа завладела им полностью, и он даже ни разу почти и не вспомнил о вчерашних событиях, но теперь была ночь, и Чильтан был объят её чарами. Упавший самолёт никак не выходил из головы. И какие бы картины из памяти не возникали в его голове, какие бы мороки не синтезировались из виденного когда-то и выдуманного, эта проклятая летающая машина всюду совала свой металлический нос. Чильтан твёрдо решил пойти к месту падения. Он даже испугался этой своей решимости, но точно знал – ночью или под утро, когда станет немного светлее, он туда отправится. Приняв эту мысль, он сразу стал спокойнее, расслабился и прикрыл глаза.

Сегодня фантазия поместила его на борт боевого десантного самолёта Службы Мирового Спасения. Он сидел на жесткой лавке, среди вооруженных бойцов в титановых экзоскелетах, и глядел в иллюминатор. Солнце светило ярко и редкие бежевые облака под ним обретали причудливые оттенки. Далеко внизу простирались в степи приземистые, но величественные курганы, а где-то среди них тихо протекала идиллия его родового поместья.

10/М

Тарелки появились внезапно. Ночь едва оставила просторы земли и неба, уступив натиску первых лучей солнца, как смертоносные блюдца со своим тихим и злобным жужжанием обозначились над лагерем. Их было всего шесть. Те самые, что не вернулись назад, а улетели на северо-запад, явно в поисках этого временного лагеря Либров. Они спокойно и хладнокровно зависли над верхушками деревьев, симметрично охватив периметр рощицы.

Проснулись ещё не все. Недалы, не дураки поспать, храпели вовсю. Храбрые воители Либров, в количестве двенадцати человек, прикрываясь своими тяжелыми щитами, ощетинились копьями по окружности вокруг них. Мелай поднялся и, увидев тарелки, тут же спрятался за стволом старой берёзы. Он решил оттуда наблюдать за готовящимся противостоянием. Каждое мгновение он ждал, что тарелки пустят в ход свои огненные иглы, и ему было невдомёк, на что надеялись в этой схватке Либры со своими копьями…

Энхира он заметил под кроной соседней берёзы. Старик совершал судорожные и отчаянные камлания над голубой сферой, которая явно игнорировала все его манипуляции.

Напряжение с каждой секундой утяжеляло воздух. Даже дышать, казалось, становилось всё труднее, но Либры были невозмутимы и продолжали стоять, взирая на тарелки сурово и холодно. Киму Мелай едва узнал, она была в шлеме, а латы у Либров были у всех одинаковые. Она стояла среди остальных, бесстрашно глядя в глаза смерти. А ее друга, Хилла, Мелай не мог узнать среди прочих. Нашёлся кто-то, кто начал будить (не без труда) спящих Недалов, упорно не желающих просыпаться, и не подозревавших о нависшей над ними опасности.

Энхир в сердцах топнул ногой, ругнулся и, спрятав бесполезный медальон под одежду, подал знак командиру Либров. Тот кивнул и, подняв копьё высоко над головой, прокричал что-то страшным голосом. Из высокой травы, буквально из-под ног стоявших овалом Либровских воителей, поднялись внезапно фигуры в зелёном, под цвет местности, тряпье, закрывавшем даже их лица. Человек семь, точнее Мелай посчитать не успел. В руках у них были странные луки, с короткой тетивой и прикладом. Стрелки упирали приклад лука в плечо, а тетива, казалось, сама пускала стрелы. Одну за другой. Только слабый треск исходил от этих странных орудий.

Стрелы роем летели в тарелки, но безуспешно. Те немногие из них, что всё же долетали до какой-либо из них, просто отскакивали от их металлических панцирей как желудь отскочил бы от вековой сосны. Стрелы быстро закончились, и стрелки начали заряжать свои самострельные луки новыми, а войны в тяжёлых латах прикрывали их своими телами. Тщетно. Огненные иглы полетели одновременно из длинных трубок всех тарелок.

Латы и щиты, какими бы мощными и надёжными они ни казались, не спасали от страшного оружия врага. Поверженные Либры падали наземь. Два-три лучника успели скользнуть под кроны деревьев, но тарелки достали их и там. Недалы с дикими воплями в панике разбегались, стараясь тоже сначала укрыться под кронами, а затем просто драпая наутёк прямо в голую степь. Тарелки, впрочем, не преследовали их.

Всё происходило молниеносно. Иглы летели без промаха. В живых из Либров почти никого не осталось.

Мелай зажмурился. Ему на секунду показалось, что одна из огненных игл угодила в него, и он умер. Но он был очень даже жив. Погрузившись в новое видение, он как будто узрел окружающий мир истинно.

Тьма. Мельчайшие желтые точки, собранные в силуэты висящих в этой тьме тарелок, и чёрточки огненных игл, застывших в полёте. Мелай передвинул внутренний взор в сторону и перед ним возникли прочие объекты, тоже сплошь состоявшие из концентрации маленьких желтых точек. Он увидел Энхира, распластанного на земле под деревом. Видимо, тот пытался потихоньку уползти из зоны обстрела. Затем, чуть далее, возникли очертания лежавшего в траве тела Кимы. Она была ранена, но пока жива. Рядом с ней, со своим необычным луком в руке, лежал Хилл. Он был мёртв.

Мелай легко осознавал и принимал происходящее видение, ничего не вызывало в нём протеста: ни то, что всё кругом как будто застыло, ни все эти точки, из которых состояло всё видимое, ни окружавшая всё это беспросветная тьма. Было просто очевидно – таким Мир и является на самом деле. Он обнажает перед постигающим его только то, на что он нацеливает внимание своё, остальное же остаётся за непроглядной завесой. Но если б сейчас кто спросил Мелая – откуда эта очевидность в нём, вряд ли он ответил бы. Сейчас он вообще не ответил бы ни на что, он просто знал, что нужно сделать и как, но каким образом это произойдёт было неведомо ему, как впрочем, и не интересно.

Он не хотел больше видеть смерть сегодня.

Сначала небольшие слегка матовые полусферы возникли над всеми, кто был ещё жив. Над многими из них уже были видны невероятно медленно приближающиеся огненные иглы тарелок. Мелай знал, что эти полусферы защитят выживших от попадания игл. Затем его взор воспарил меж тарелок, на их же высоте. Огненные щупальца хлестнули по каждой из шести застывших вестниц смерти.

Время тут же возобновило свой обычный ход. Тарелки, перестав вдруг жужжать и плеваться иглами, однообразно рухнули на землю, чуть поодаль поля битвы. Тишина, искажаемая лишь редкими стонами раненых, нависла со всех сторон.

Легкий ветерок потрёпывал волосы парящего низко над землей Мелая. Под обезумевшими и подобострастными взорами выживших Либров и Энхира, он спустился на землю. Все точки во тьме, из которых состояли объекты, что удостаивались его внимания, вдруг разлетелись в стороны. Всё рассеялось на секунду, а затем обратилось в один огромный смерч, прекрасного и устрашающего вида. Смерч из мельчайших жёлтых точек в кромешной тьме. Мелай почувствовал, что у него нет больше сил присутствовать в этом видении. Он открыл глаза и упал без чувств. Энхир тут же подбежал к нему и стал бить по щекам, пытаясь привести в сознание.

11/А

Любая сложная система, сколь бы безупречно она ни была продумана и создана, все же подвержена возникновению в ней ошибок. Алгоритмы её действий могут одинаково правильно повторяться триллионы раз, но однажды непременно произойдёт девиация. Отклонение от заданных параметров неизбежно, хотя это и может произойти после множества множеств циклов.

Так произошло с Норагом. Он ошибся. Сколь бы невероятно это ни звучало по отношению к нему. В вашей культуре существует подходящее понятие, объясняющее феномен, который стал первопричиной его ошибки. Гордыня. Нораг возгордился своей неуязвимостью, безнаказанностью творимого им зла. И гордыня эта его погубила. Впрочем, не только его, но и нас всех. И случилось это в мире, что последним описан мною в рапорте и в этом тексте. В мире, который стал конечным пунктом для моего изначального бытия. В твоём мире, читатель.

Позволю себе называть его «Последний мир». Считаю любые причины, препятствующие такому именованию несущественными.

В описании нашего пребывания в Последнем мире я должен дать больше деталей. Гораздо больше, чем я позволял себе в отношении предыдущих миров. Возможно тебе эта информация покажется излишней, всё-таки в этом мире ты живёшь и знаешь его, но позволь мне дать тебе возможность оценить взгляд на него со стороны.

Постараюсь быть исторически точным, но, боюсь, это не везде получится, так как я опираюсь на данные, полученные из противоречивых источников. Информационное поле Последнего мира к моменту нашего прибытия было сильно искажено воздействием внутренних противоречий, поэтому, если ты, читатель, найдёшь в моих словах зёрна лжи или просто какие-либо неточности, учти – их источник не я, а твои сородичи и, возможно, ты сам.

Следы деятельности Норага, как нам показалось вначале, были очевидны. Планета была чрезвычайно загрязнена и опустошена. Большая часть её территории (суши) была непригодна для проживания там живых существ. Причиной тому была токсикация атмосферы, почв и воды, явившаяся следствием воздействия агрессивных антропогенных факторов, таких как применение оружия массового поражения.

Но начнём по-порядку.

Первопричины этого положения планеты уходили в прошлое на сто пятьдесят – двести оборотов вокруг звезды. Мы не смогли понять, как именно действовал Нораг, какие методы он использовал, воздействуя на жителей Последнего мира, но факты были следующими:

Население мира в недавнем прошлом перевалило за все мыслимые критические отметки. Как основные, так и вторичные ресурсы были давно истощены, а внедрение альтернативных им средств было неспособно заменить их даже наполовину. Волнения терзали перенаселённые урбанизированные территории, жители которых, как могли, отстаивали своё право на существование. Основные экономические институты исчерпали себя; они более не были эффективны и не могли обеспечить функционирование общества как механизма совместного проживания на определенной территории огромных масс индивидуумов. Коллапс общества порождал коллапс государств, которые рушились, не имея возможности дать жителям никаких гарантий выживания. Всё это было во многом спровоцировано деятельностью одной всемирной организации…

12/М

«…Я же говорю, – повторял в который раз Мелай, – я не знаю кто я такой. Но точно теперь могу сказать – я не один из вас. Вы не представляете себе, что я могу видеть и чувствовать. Многие голоса слышны мне. Тысячи голосов. И всё разом, на разных языках. И я могу разобрать все, что они говорят, но выразить это…трудно. Чьи эти голоса? Да людей, чьи же ещё. Разных людей, со всего мира. Что? Нет, пришельцев не слышно. А вас только это удивляет? А меня вот удивляет то, что я никак не удивляюсь своему новому состоянию. Как будто я таким и был всегда, а последние два месяца просто не помнил этого».

Солнце кое-как висело над горизонтом, багровя края редких бежевых облаков. Мелай, Кима и Энхир двигались уже около получаса к тому месту, где рухнула железная птица Бурханов. Животный страх, быстро сменившийся полусвященным трепетом перед новой ипостасью Мелая, уступил теперь место в его спутниках неутолимому любопытству. Точнее сказать, любопытствовала одна Кима, чьи глаза блестели, когда она смотрела на обновленного чужака. Впрочем, взглянуть ему в лицо она не смела.

Во время нападения тарелок на лагерь, Кима получила страшную рану – иглы пронзили её грудь и живот насквозь. Она лежала на земле и умирала, когда вдруг из расплывчатой дымки перед её глазами возникло лицо Мелая. Она ощутила, что жизнь вернулась к ней, и никакой боли, никаких ран больше не было, только дыры в доспехах подтверждали полученный урон. Старый Энхир же, после первых впечатлений, быстро охладел к факту владения язовским выскочкой необъяснимых способностей. Он плёлся позади них, ещё более угрюмый и задумчивый, как-то теперь совсем по-стариковски опираясь на свой посох. Когда Мелай, остановив тарелки, упал без чувств, Энхир первый опомнился и подбежал к нему. Очнулся новоиспеченный герой-спаситель после третьей оплеухи, на которые старик был весьма щедр. Затем Мелай быстро поднялся и, подойдя по очереди ко всем раненым, заглянул каждому в глаза. Те, как и Кима, сразу приходили в себя, а раны их исчезали. Потом он снова повалился на землю, потеряв сознание.

Все решили, что это его внезапно возникшее колдовство, что сокрушило тарелки и вылечило поверженных воинов, высосало из него все силы, а потому не следует его тревожить и нужно дать ему отдохнуть.

Так и сделали. Все оставшиеся в живых похоронили погибших, собрали имущество и двинулись на восток, искать свои Общины. Договорились – об увиденном никому ни слова. С Недалов пришлось даже кровную клятву взять, больно здоровы трепаться, паршивцы. Последние, однако, были так перепуганы и, вместе с тем, безмерно рады внезапному спасению, что не стали бы болтать ничего и без всяких клятв, обузданные своими суевериями. Кима и Энхир остались с Мелаем. Было решено идти к Городу Бурханов втроём. Ни у кого не было сомнений в том, что Мелай – один из самых что ни на есть воинов Службы Мирового Спасения. Настоящий, из Мендакса, истинный Бурхан. Великий покровитель рода людского.

Проснулся покровитель только после полудня. Судя по его уверенному виду, силы вернулись к нему в полной мере. Не тратя много времени на сборы, троица двинулась в путь. Было тепло, но ночи в степи могли быть весьма холодными, потому теплые вещи погибших, все же, взяли. Мелай облачился в добротный боевой кафтан, пожалованный ему одним из Недалов. Тот купил его у них же, у Язов в лагере, и хотел продать Сивушам, естественно втридорога, но вот какая беда приключилась. А дарит он кафтан в знак невыразимой благодарности за спасение от лютых тарелок. Кафтан был хорош, весь сплошь покрыт броневыми пластинами Великих, такими же, как на кошме юрты Инфляя.

По дороге в Город Бурханов, было решено все же, посетить упавшую птицу. К ней и пошли. Надо заметить, что Мелай стал негласным предводителем образованной троицы, что, конечно, раздражало Энхира (верного служителя Бурханов и поверенного Службы). На посещении места крушения настоял именно новоявленный «истинный Бурхан», Энхир же теперь был против этого. Старика мучили не сомнения, а скорее обида. Он долгие годы честно служил Мендаксу, отправляя сигналы, нужные данные об Общинах, выполняя все приказы Службы, а сейчас они прислали своего человека, даже не предупредив его, верного старого Энхира. Мрачные мысли посещали его. Словно стая голодных воронов, клевавших что-то маленькое и серое, чем он себя сейчас и чувствовал, эти мысли мучили престарелого «стража народов». Ничтожный и никчемный. Особенно в сравнении с этим… «Ишь, как идёт! – ревниво глядел на спину свежеиспеченного предводителя Энхир. – Будто и земли не касается, парит над ней. А эта, трясогузка чёртова, так и семенит сбоку! Так и сверкает глазищами на него! Вон, даже доспехов половину сняла, чтоб свободнее было, коли страсть у них приключится. Тьфу!»

Мелай и вправду слышал тысячи голосов. Ему трудно было понять, как это происходило, но, по правде говоря, слух здесь был не причём. Это он только для простоты сказал: «слышу», на самом же деле он их воспринимал иначе. Голоса были повсюду. В воздухе, высоко, до самого неба, в земле (там они были чуть глуше), в воде редких в этой степи речушек, ручьёв и озёр. Голоса были почти осязаемы. Мелай с радостью осознавал, что при желании может не «слышать» их вовсе, иначе они поглотили бы все его внимание. Не смотря на то, что он разбирал слова, на каком бы языке они не звучали, смысл слов зачастую ускользал от него.

«…они двигались на базу с охоты. Подвела электроника. Машина рухнула, но все ребята остались живы и были эвакуированы спецмодулем…» а параллельно звучало: «…говорили о миграции диких. Поголовье в последние годы значительно выросло, даже не смотря на их внутренние конфликты. В верхах даже поговаривают о возможности принятия новых мер по регулированию…» и многое, многое другое.

Мелай пока решил особо не стараться понять эти голоса. Он чувствовал, что память к нему вот-вот вернётся, вернулись же эти невероятные способности (ну уж точно не появились из ничего). А когда он всё вспомнит, тогда и поймёт – что, чёрт возьми, творится в этом мире, а главное – кто он такой и откуда взялся. Мелай вдруг повернулся к Энхиру и сказал:

– Напрасно ты так, друг. Служба бы никогда тебя не забыла. Наверное, раз тебе не сообщили обо мне, значит так было надо. Поверь, доберёмся до Города, сразу всё станет ясно.

Энхир обомлел – Мелай услышал его стариковское брюзжание… Он хотел было что-то ответить, но только выругался мысленно на себя.

– А скажи, великий Мелай, – глядя на траву под ногами, спрашивала Кима, – мы теперь точно победим тарелки, раз у Бурханов… раз у Службы есть такие могучие воители как ты?

Он посмотрел на неё. Вчера вечером и сегодня утром ему толком не удавалось разглядеть её лица. Сейчас, при свете дня, был хорошо виден шрам на её левой щеке, весь переломанный уродливый нос и большая угловатая челюсть. Мелай решил для себя, что истинный воин Либров так выглядеть и должен, вне зависимости от пола. Сотни сражений не могут не оставить следов, раны неминуемы. А что до её некрасивого лица, в этом не было беды – её внутренняя сила, несгибаемый дух и доброта были много важнее внешней эстетики. Жаль, думал он, что почти всех в этом мире интересует только одна форма, содержанию же отдаётся в лучшем случае вторая роль.

– Не знаю, Кима. И прекрати звать меня великим, я пока не уверен точно в том, что я из Службы Мирового Спасения. Хотя многое мне стало ясно. К примеру – эти… тарелки, они вовсе не прибыли в этот мир извне. Они были созданы здесь.

Кима от удивления даже осмелилась поднять на него глаза. Энхир сверкнул взглядом и, поравнявшись с ними, забрюзжал:

– Это как? Это что ты такое брешишь?

Мелай остановился. Остановились и его спутники.

– Я знаю, вам невероятно трудно будет поверить мне, но постарайтесь.

Возникла тишина. Где-то высоко в небе, широко расправив крылья, кружили, высматривая добычу свободные, дикие орлы. Мелай, слегка улыбнувшись, глядя на сдвинутые брови старика, кивнул в сторону, предлагая продолжить путь и поговорить на ходу. Теперь пошли чуть медленнее.

– Тарелки создали люди. Это для меня ясно как солнечный свет. Я могу… как бы вам это объяснить… могу видеть их природу. И я вижу, что они сделаны из здешнего металла, здешними жителями.

Энхир огляделся.

– Что, прямо в этой глуши их и сварганили? – искренне удивился он.

– Нет, – усмехнулся Мелай. – Где-то в других местах. В городах, где живут те, кого вы зовёте Бурханами.

– Да что ж это ты такое мелишь?! – еще сильнее разозлился Энхир, всплеснув руками, и даже остановился. – Да как же это может такое быть?! Что ж, по-твоему, Бурханы сами себе врагов налепили?

Кима была в смятении; она знала старого и верного последователя Службы много лет и доверяла ему безоговорочно, но Мелай… На него она смотрела как на живое божество, и сомневаться в его словах тоже не смела.

– Энхир, я легко могу понять твой гнев, – спокойно отвечал «новоявленный Бурхан», – но я говорю истину. Эти тарелки создали, наверное, не те, которым ты служишь, но другие.

Старик молчал.

– Так что же, у них и меж собой вражда? – тихим голосом, снова глядя в землю, спросила Кима.

– Наверное, так. Передо мной смутно рисуется картина той древней страшной войны. Истинная картина. Похоже на то, что никаких пришельцев не было, а война началась промежду людьми. И то, во что превратился мир – это последствия жутких битв и побоищ. Всюду заражённые земли, города разрушены, а вам приходится кочевать в диких степях, чтобы выжить. И сами люди, те, которым не довелось жить в уцелевших городах, одичали, утратили все знания, забыли своё прошлое.

– Что же нам делать? Где ж теперь найти правды и спасения? – сдавлено спросил Энхир как будто сам у себя. – А ежели Город, куда мы топаем…ежели он уже в руках вражьих? Что если там ужо те, другие Бурханы?

– Будем надеяться, что это не так, – сказал Мелай, всматриваясь вдаль.

Весь мир, вся бескрайняя степь, где жили Язы, Сивуши, Либры и Недалы, где разбойничали Порватские шайки и где только что всё было на своих местах, весь этот простой и понятный мир в одно мгновение рухнул. По щеке Кимы, огибая шрам, потекла крупная слеза. Энхиру казалось что Земля под ним шатается и он вот-вот свалится с ног.

– Ведь всё одно к одному, Кима, – сипел, странно улыбаясь, старик, в лице которого вновь проглядывал сумасшедший Дебиря. – И на связь они давно со мной не выходят, и тарелки вновь объявились…

Ноги его подкосились, и он медленно соскользнул по посоху на землю, держась за сердце. Кима тут же бросилась к нему. Несчастный часто дышал и корчился от боли. Воительница схватила его за плечи, обняла и повернула мокрое от слез лицо на Мелая. Он наклонился, посмотрел пристально задыхающемуся стражу народов в исполненное страданий лицо и отошёл в сторону, по-прежнему вглядываясь куда-то в горизонт. Энхир тут же затих, гримаса боли исчезла с его лика. Да и вообще, казалось, мир потерял его, до того он тихо лежал. Кима зарыдала у него на груди и не сразу заметила, как он положил ей на голову руку. Она отодвинулась и увидела перед собой ехидный взгляд вполне даже себе живого старого поверенного Службы.

– Кима, дочка, ну чего ж ты! Эх, сердце совсем ни к чёрту стало!– приподнимаясь на ноги, успокаивал её «воскресший». – Не умер я, живой. Видно не подошло время ещё.

Кима улыбнулась и тут же принялась делать над собой страшные усилия, чтобы вновь предстать сильным воителем Либров, а не слабой женщиной.

– Чего ты все высматриваешь? – спросил, подходя к Мелаю, Энхир.

– Высмотрел. Птица лежит там, – указал он на далёкий низкий холм, – Заночуем здесь, сейчас уже поздно, а чуть свет – выдвинемся.

13/Ч

Чильтан так и не уснул до самого утра. Стоило чуть посветлеть тонкой полоске горизонта, он был уже в дороге. Прибор ночного видения, провалявшийся на складе много лет, наконец-то пригодился, поэтому сумрак раннего утра не причинил ему неудобств. Было ветрено. Воздух был прохладным и чуть сыроватым. Всюду были лужи и грязь, последствия ливня, и Чильтан весь измазался, пока дошёл до своего наблюдательного кургана. Но на грязную одежду сейчас ему было наплевать, равно как и на то, что он скажет, если Обр с Сорелем его в таком виде заметят. Он всматривался в очертания лежавшего на соседнем холме самолёта. ПНВ давал отличную картинку, было светло как днём, и Чильтану вдруг показалось, что он увидел чьи-то силуэты рядом с крылатой машиной. Впрочем, сколько потом он ни смотрел, больше ничего такого ему не чудилось.

Светлело довольно быстро, и, когда молодой помещик, крадучись, подбирался к раскуроченной задней аппарели самолета, в приборе уже не было особой необходимости.

Вблизи повреждения выглядели серьёзнее: фюзеляж треснул во многих местах, правое крыло почти отвалилось и держалось на каких-то рваных кусках обшивки. Хвостовая часть, однако, почти не пострадала, за исключением большой аппарели, которая, видимо была не полностью закрыта в полёте и при падении её неслабо погнуло. В этом был плюс – через огромную щель легко можно было проникнуть в грузовой отсек.

Внутри было темно и ПНВ понадобился снова. Чильтан тихонько крался, осматривая интерьер. Отсек был небольшим: молодой хозяин поместья прикинул, что в нём едва поместился бы десяток его роботов-уборщиков, а те не таких уж крупных габаритов. Сколько он ни вглядывался в стены, сколько ни рассматривал пол и потолок, сколько ни шарил жадными глазами вокруг себя, ничего интересного найти ему не удавалось. Интересного настолько, чтобы хотя бы оправдать бешеное сердцебиение. Крепёжные лебедки для груза, дверцы какого-то железного шкафа, на которых был нанесён схематический череп с перекрещёнными снизу костями, небольшой откидной столик в углу возле входа во второй отсек – вот и всё что удавалось разглядеть.

Медленно приблизившись к узкому проходу, Чильтан с удивлением заметил, что вёл этот проход не в кабину пилотов, а ещё в один отсек, совсем небольшой. Он явно был пассажирским, это было видно по креслам, которые он сумел рассмотреть, едва заглянув в проём. Откидной столик, что был справа в углу, внезапно привлёк его внимание. На нём лежал планшетный компьютер, забытый кем-то из экипажа. Чильтан оценил гаджет, модель была неизмеримо новее, чем то старьё, что лежало у него в кабинете, доставшееся ещё от покойных родителей.

Ни пароля, ни биометрических данных устройство не запросило. Планшет просто дремал себе в спящем режиме, но вот явился Чильтан и разбудил его. Экран вспыхнул ярко, ПНВ пришлось сразу снять, чтобы видеть хоть что-то, кроме слепящего пятна. На рабочем столе была видна заставка: непонятный знак, похожий на стилизованные буквы «СМС» и мелкая надпись внизу «синдикат». Судя по ярлыкам, этот компьютер не был простой игрушкой. Насколько понял молодой помещик, это был некий путеводитель для охотников: в нём содержались карты местности, навигатор, какие-то справки об особенностях расселения промысловых видов животных, о погоде.

«Охота в калмыцких и казахских степях» – гласила надпись под одним из ярлыков, «Животный мир ново-южно-уральского улуса» – было написано под другим, «Карты охотничьих угодий» и ещё около десятка подобных ярлыков размещалось на рабочем столе гаджета.

«Неужели, это были просто охотники?! – спрашивал сам себя Чильтан и тут же мысленно отвечал. – А кто же ещё!» Ему было непонятно – как можно заниматься охотой,когда кругом вражеские боевые модули, и вообще идёт война. Повсюду. С врагом, который жаждет истребить всех людей.

Сумерки почти отступили. Предвестники первых лучей солнца – яркие полосы света, подобно слугам, готовили узкую полосу неба к приходу господина, торжественно предвосхищая скорое появление великого светила. В самолете становилось светлее. Чильтан почувствовал, что его замешанный на страхе восторг от того, что он всё же увидел, наконец, что-то новое и необычное, как-то поблёк и похирел. А новые чувства: тревожность и сомнение обретали в нём силу с каждой секундой. Он выключил планшет и подошёл к железному шкафу с изображением черепа. Дверцы были не заперты, Чильтан осторожно отворил их. В шкафу были пустые гнёзда для оружия, более ничего. К дальней стенке шкафа была прикручена табличка с надписью: «Не забудь поставить ингибиторы на плазменном оружии, перед тем как сдать на хранение!» Эта мини-инструкция вызвала скуку у Чильтана, он вздохнул и, закрыв шкаф, развернулся было чтобы пойти в следующий отсек, как вдруг вскрикнул от ужаса. Он попятился, споткнулся о торчащую из пола петлю для крепления строп и упал на спину.

Перед ним стояли три отвратительного вида человека.

Они словно были сотканы из остатков ночной мглы, кусками разбросанной по нутру самолета. Лиц Чильтан не разобрал, но заметил, что всё трое были мужчины. Двое были бородатыми, третий был чуть поменьше ростом и бритый. Он показался страшнее остальных со своими несуразными металлическими латами, закрывавшими ноги и часть живота. Один из бородачей был весь седой, обмотанный каким-то тряпьём, видимо заменявшим одежду. Он стоял, опираясь на длинную кривую палку. Другой был одет в нечто вроде стеганого кафтана и широкие штаны. Чильтан с изумлением разглядел на кафтане (или рубахе?) несколько планшетных компьютеров и смартфонов. Как они держались на одежде, было не понятно.

В голове у несчастного пульсировала только одна мысль: «Дикари! Неужели это конец?!». Бородач в нелепом кафтане приблизился к нему и мягко сказал: «Не бойся, Чильтан, мы не обидим тебя».

Стало совсем светло. Ветер колыхал верхушки высокой травы. Птицы щебетали, насекомые жужжали и стрекотали, степь проснулась. Чильтан и трое его новых знакомых расположились под крылом самолёта. Молчали. Ждали от Чильтана ответа. А сам он, находясь в лапах то страха, то восторга, то снова страха, с ответом не спешил. Четверть часа назад, этот молодой бородач с гаджетами на одежде представился Мелаем, человеком, якобы приближенным к Службе Мирового Спасения. Второй, седой бородач тоже что-то поддакивал на непонятном каркающем языке.

Мелай поведал Чильтану невероятную историю о Древней войне. Он говорил об Общинах, кочующих туда-сюда по великим степным просторам, о земной природе штурмовых модулей, о том, что люди, живущие в Мендаксе и других полисах, скорее всего, враждуют друг с другом, а пришельцы были просто выдуманы. Он предлагал Чильтану идти вместе с ними в Мендакс, чтобы там найти ответы, чтобы понять, что на самом деле творится в мире.

Возбужденный страхом и эйфорией, молодой помещик почти не слышал его слов, бездумно глядя на дикарей исподлобья глазами перепуганной собачки. Седой бородач, закутанный в лохмотья, которого Мелай представил то ли Архаром, то ли Энхиром, неспешно отошёл в сторонку и что-то достал из-за пазухи. Чильтан с удивлением разглядел спутниковый ресивер-передатчик Службы. Он такие видел только на видео, ими раньше пользовались в войсках. Откуда он у этих дикарей – ему было непонятно, а ещё более непонятно было то, как этот старик научился им пользоваться. По голубым мерцаниям сферы Чильтан понял, что Энхир (или Архар?) отправлял сигналы о просьбе срочно выйти на связь. И как было видно – безрезультатно.

Из урагана перепутанных и уродливо сросшихся мыслей в его голове постепенно выделялись отдельные, менее гадкие: «Они знают моё имя… Видимо все те разговоры о том, что радиация вызывает у Диких телепатические способности – не просто болтовня старого Обра… Зачем они зовут меня в Мендакс? Откуда у них армейский ресивер Службы? Почему штурмовые модули не нападут на них, ведь они вне защищённого радиуса поместья? И… главное – почему от них воняет так, будто они отродясь не мылись?»

Сказать по правде, молодой помещик до сих пор не убежал только потому, что распознал в одном из дикарей женщину (этот, с гаджетами, назвал её Кима). И, хотя ему было до оцепенения страшно, он всё же не мог позволить себе отказаться от возможности хоть искоса, одним глазком, разглядывать её. Кима стояла в стороне, опершись спиной на фюзеляж, и от нечего делать точила о камень кинжал. Она изредка ловила на себе жадные взгляды Чильтана, а он очень смущался, замечая это, и быстро отворачивался. Вообще, стоило ему узнать пол Кимы, она тут же преобразилась в его глазах. Теперь она была прекрасна. Вовсе не воняла, а даже наоборот, излучала неведомый, тонкий и манящий, «женский» аромат. Её маленькие серые глаза были подобны двум драгоценным камням, лежащим на нежной шёлковой подушке. А чертами лица она была точь-в-точь как те изумительные богини красоты, что он столько раз видел в старинных фильмах… Когда Чильтан скользил мимолётно взглядом по её чреслам, запрятанным в тяжёлые пластины из грубо обработанной бронзы, его сердце билось так сильно, что казалось, лопнет. А когда он взглянул на её грудь, что скрывалась за видавшей виды серой рубахой, его пробрал озноб. Перед его глазами на мгновенье мелькнул силуэт Кимы, облачённый в одну лишь природную наготу и тут же чернота наступила со всех сторон; кровь сильно отлила от головы, и Чильтан на мгновение потерял сознание.

Чтобы не провалиться в бездну тьмы, он резко дернулся и, почему-то, уставился на Мелая. Тот только что закончил говорить и ждал ответа от Чильтана – пойдёт ли он с ними в Мендакс? Молчание, казалось, длилось вечность. Трусость победила в Чильтане. Он ещё раз «лизнул» Киму глазами, затем резко повернувшись вправо, показал пальцем в небо и прокричал испуганным голосом: «Смотрите! Снова они летят!».

Кима и Энхир не поняли его слов, но инстинктивно повернули головы направо. Мелай же только улыбнулся в след удиравшему со всех ног трусливому помещику. Конечно он знал, что ничего там никуда не летит.

Завтракать в поместье ещё не начинали. Обр и Сорель сидели молча за накрытым столом. Приказчик задумчиво и, как-то механически, курил сигарету, дворецкий что-то чёркал в блокноте. Веки последнего были опущены столь низко, что любой, посмотрев со стороны, решил бы, что тот спит. На часах было восемь пятнадцать, когда в дом ввалился запыхавшийся, грязный и потный молодой хозяин. Не дав возможности Обру начать расспросы, Чильтан заговорил первым:

– Беда! Сорель, Обр! Беда! Где наше оружие? Там… они… наверное, выследили меня… придут сейчас…

Он сел за стол и выпил воды. Обр вышел на крыльцо и огляделся. Всё было спокойно.

– Господин, что случилось? – спросил Сорель, веки которого снова высоко приподнялись, обнажая желтоватые глаза.

– Дикари. У них есть оборудование Службы… я встретил их…

– Господин Чильтан, отдышитесь, – успокаивающими тоном сказал приказчик, лицо которого было полно сочувствия. – Ступайте, господин, умойтесь, приведите себя в порядок и за завтраком всё расскажете.

Молодой хозяин закивал и вышел из столовой. Обр посмотрел на Сореля и лицо его стало непроницаемым как посмертная маска.

Чильтан сидел за столом, задумчиво ковыряя в тарелке с недоеденной яичницей. Оба его домочадца почтенно ждали, когда он заговорит. Дрожь в конечностях и частое дыхание, наконец, прекратились. Недавнее сильнейшее возбуждение сменилось апатией. Теперь было опустошение, удручение и отсутствие всякого желания говорить и вообще что-либо предпринимать. Но объяснений от хозяина ждали и он, пусть через силу, дал их.

Он поведал, упуская многие подробности (особенно о своём наблюдательном кургане) о встрече с Дикими. Ему, видите ли, не спалось, и он решил прогуляться. Под утро. В темноте. И, пока он гулял себе, услышал вдруг странные звуки и увидел вспышки света, там, за яблоневым садом, за оградой. Конечно же, он пошёл посмотреть, что там и наткнулся на этих… А один из них, что назвался Мелаем, знает их язык и такого наговорил, что уму непостижимо. Он сказал, между прочего, что сам имеет отношение к Службе Мирового Спасения. А еще сказал, что никаких пришельцев нет! И не было! Говорил (это уж полная чушь!), что автономные штурмовые модули, которые до сих пор держат в страхе всю планету, принадлежат Полису Мендакс и другим полисам, коих по миру разбросано немало. Бред! Конечно, бред! Ведь тогда получилось бы, что Мендакс считает их, своих же фермеров, верных подданных, столько лет исправно растивших для него урожай, их, несчастных людей – врагами!

–…Они сказали мне, чтобы я никому об этом не говорил – закончил, усмехнувшись Чильтан, и посмотрел на Обра, – Представляете, каковы безумцы и наглецы эти дикари!

Ни единый мускул не дрогнул на лице приказчика. Он перевёл взгляд на сидевшего напротив дворецкого. Сорель поднял на него глаза и кивнул.

– Вам же сказали – никому ничего не говорить. – Промолвил холодным голосом Обр. – Зачем же вы, господин, нам всё разболтали!? Ай яй яй, не хорошо получилось.

Вилка выпала из руки молодого хозяина, он никогда не слышал такого спокойного и медленного голоса своего приказчика. В возникшей тишине было слышно жужжание мухи, попавшейся в небольшую, но хитро сделанную паутину в углу под потолком. Паук уже медленно подползал к жертве, оттого муха трепыхалась всё отчаянней.

Чильтан начал было привставать со стула, но Сорель таким же холодным голосом как у Обра остановил его

– Сидите. Иначе мы будем стрелять.

Дворецкий кивнул на Приказчика и Чильтан, повернувшись, с ужасом увидел плазменный револьвер в руке последнего. Бледный и полуживой от страха, молодой опальный хозяин плюхнулся на стул и опустил голову.

– Мы являемся настоящими агентами Службы, – сказал Сорель. – Нашим святым долгом всегда было приглядывать за вашей семьёй, оберегать вас от всех врагов Мендакса. В том числе – от диких, коих множество теперь развелось в степи. Теперь мы вынуждены взять вас, господин Чильтан, под стражу как подозреваемого в шпионаже. До выяснения.

– До выяснения чего? – поднял голову горе-шпион.

– Вашей дальнейшей судьбы, – сказал Обр. – Сейчас я переведу несколько роботов в боевой караульный режим. Вся территория фермы будет под надежной охраной. Так что и не думайте бежать.

Бежать – это последнее о чем бы он сейчас думал. Мысли роились в его голове так стремительно и кучно, что ни одна не могла выразиться, оформиться хоть во что-то, на чем можно было бы сосредоточить усилия ума. Ни сил, ни желания удивляться у него не было. На задворках сознания он видел себя со стороны и думал, что это он просто сам себе снится, и что скоро он очнется и это невероятное наваждение сгинет. Единственное, что отчётливо понимал сейчас Чильтан – это то, что он никогда и не подозревал ни о каком боевом режиме у его сельскохозяйственных роботов.

14/М

День собирался быть пасмурным. Невнятные обещания, что были авансом выданы ранним утром, теперь природа вовсе не считала обязательными к выполнению. Серая канва облаков безнадёжно затянула всё небо. Подул теперь неприятный, сильный и холодный ветер. Степь предстала перед Мелаем-предводителем и его спутниками в непригляднейшем виде; как если бы знакомый зажиточный нойон, чья юрта сплошь обшита золотистыми и серебряными бронепластинами Великих, и который бывает на людях всегда в новом халате и в новых сапогах, вдруг явился бы перед ними в одном рваном и грязном исподнем, нетрезвый и хилый.

Было зябко. Кима и Энхир, сидя под крылом железной птицы, молча жевали неприхотливый свой завтрак – вяленое мясо косули, и запивали его остатками кумыса. Мелай стоял в стороне и смотрел вдаль, в ту сторону, куда недавно убежал, сверкая пятками, тот странный молодой парень. Чувство голода оставило Мелая, равно как и другие физиологические аспекты жизни после его недавнего преображения во время атаки тарелок на лагерь Либров. Он не отдавал себе отчёта в том, что именно с ним произошло и как это вообще возможно. Ему было ясно одно – там, в городе Бурханов, там всё станет на свои места. Туда и только туда следует идти. Известный ему мир был опутан паутиной ложной информации, это было очевидно. Тарелки, пришельцы из других миров, древняя война, Бурханы, всё это Мелай теперь понимал как части простой и пошлой в своей простоте загадки.

Когда они подошли сегодня ранним утром к железной птице, его вновь посетило видение. Оно было мимолётным, но ярким. В нём он снова увидел тот маленький водопад в обломках скалы, бледно освещённый громадной луной. Снова увидел рябь воздуха, из которой возник силуэт, испещрённый полосами голубого и красного огня; силуэт повисел несколько секунд над землёй, затем огненные полосы на нём погасли, и он грузно шмякнулся на землю. Падение было неудачным – тело упало на спину и ударилось о большой булыжник. Потом наступила тьма.

– Мелай! Проснись! – тыкал его легонько в спину Энхир. – Эй, Мелай!

– С чего ты взял, что я сплю?

– Ну не знаю, – замялся Энхир. – Стоишь, глаза вроде открытые, а не отзываешься. А я зову, зову.

– Задумался я немного, извини. Что ты хотел сказать?

– Дык это, ты есть точно не будешь? – старик молтнул головой в сторону Кимы, сидевшей под крылом. – Мы тогда твою порцию это, того, съедим.

– Ешьте. Я же говорил, что не буду.

Энхир кивнул Киме и повернулся снова к Мелаю.

– Ну, теперь чего делать-то будем? Ты говорил – когда до птицы дойдём, тебе многое прояснится. Дошли вот. Поделись. И скажи уж – о чём вы с этим чудным чужаком балакали на своей тарабарщине?

Мелай засмеялся.

– Эх, Энхир! Старый верный страж народов! Ты всё так же не доверяешь мне. Я знаю. И кинжальчик свой под попоной, вон, то и дело поправляешь, как бы проверяя на месте ли, коли что.

– Да я, это, просто так… – начал было старик, но Мелай засмеялся вновь и перебил его.

– Эта железная птица, – сказал он неожиданно серьёзным тоном, – не принадлежит Службе Мирового Спасения.

– А кому ж тогда?

– Не знаю точно. Кому-то из Города. Ребята летели на ней на охоту. В полёте что-то забарахлило и они решили возвращаться назад, но немного не дотянули. Птица рухнула. Они все остались живы и улетели на другой… машине, что за ними прислали. Вот как-то так.

Старик, по своей привычке недоверчиво щурясь, долго стоял и молчал. Подошла Кима. Она явно слышала их слова, и её лицо было встревожено.

– Что же это, – сказал, наконец, Энхир, – значит, не боятся они тарелок, раз на охоту летают?!

– Выходит, что так.

– Смотри, Энхир, – заговорила Кима, – всё сходится, что Мелай говорит. Разве ж они летали, коли б тарелки были им и взаправду враги?! Нет, конечно. Значит и верно – тарелки-то все ихние.

– Ихние! – брызнул слюной Энхир, плюнул и пошёл к железной птице, доедать порцию Мелая.

– Ты уж не серчай на старого, – тихо сказала она Мелаю. – Никак в его голове это всё не уложится. В моей тоже не уложилось, но я… я верю тебе.

Мелай посмотрел Киме в глаза. Да, он видел, она ему верила. Но основа этой веры была слепа. Она поверила бы всему, что бы он ни сказал. Кима быстро отвела взгляд. Багрец покрыл щёки воительницы и она, отвлекая себя от щекотавших живот мыслей, спросила ломаной скороговоркой:

– А о чём ты с этим чужаком говорил? И откуда ты знаешь его язык? Кто он? Он из Города Бурханов?

Он чуть улыбнулся, почти одними глазами, своим мыслям по поводу Кимы.

– Я, честно говоря, и сам не ведал до встречи с ним, что понимаю его язык. Нет, он не оттуда, не из Города. Его дом совсем неподалёку. Он, как бы тебе объяснить, Кима, он другого племени. Совсем другого, не похожего ни на вас, ни на Язов ни на других.

– Как ты?

– Нет. Я ведь и сам пока точно не знаю – кто я такой. А он… он прожил всю жизнь вон за теми деревьями, в своем доме, и ни разу даже не был в степи. Он даже других людей до сегодняшнего дня почти не видел.

– Это он сам сказал? – удивилась Кима.

– Да по нему и так было видно.

– А ты что сказал ему?

– Предложил идти с нами в Город.

– Зачем? Для чего он нам?

– А почему бы и не взять его? Он всю жизнь мечтал увидеть хоть что-то, кроме своего дома.

Ответы Мелая как будто утолили некое любопытство Кимы. Она смотрела под ноги и, хмуря брови, силилась сказать что-то сокровенное или вспомнить.

– А знаешь, я ещё в детстве слышала рассказы об изгнанниках.

– Изгнанниках?

– Кажется, так их звали. Давно ещё, когда люди только начали кочевать по степи, Община, говорят, была только одна. Потому, видимо, и слово это появилось, что всё у всех было общее, под одним общим стягом все жили. Так вот тогда, в Общине были люди, которые ничего не умели, или не хотели уметь. Ни охотится, ни с лошадьми управится, ни с оружием совладать не могли. Одевались тоже чудно как-то, совсем как этот незнакомец. Они только и делали, что болтали всякую чушь, размышляли о чём-то непонятном. Никто их не понимал. Общине нужны были ремесленные руки, нужны были охотники и воины, а не эти болтуны. И однажды старейшины решили прогнать их. Они не хотели уходить, но их заставили. Вот я и думаю, может этот чужак – потомок тех изгнанников?!

– Не знаю, Кима. Но думаю, вряд ли это так.

Мелай посмотрел на хмурого Энхира, по-стариковски мелко жующего вяленое мясо, и снова повернулся в сторону пролеска, в который убежал Чильтан.

Синие и красные линии, из которых теперь состоял весь видимый Мелаем мир, отчётливо показывали следы беглеца на всём протяжении его сумбурного маршрута. Линии эти были крайне информативны. По изменениям в их толщине, яркости и частоте мерцания, он (не понимая как, но всё же) мог легко определить не только такие физические параметры как расстояние до любого объекта в радиусе, температуру, размеры, вес и прочее, но даже был способен постигать природу объектов и их свойства. К примеру – он мог определить возраст каждого дерева, что росло здесь, под курганом. Ему даже было ведомо, что много тысяч лет назад на месте этих деревьев вообще текла река…

Линии, что образовывали метки следов Чильтана, вдруг задрожали чаще. Было ясно – беглецу угрожает опасность в его же доме.

– Скоро нам надо выдвигаться, – сказал Мелай.

Кима кивнула.

– Пойдём за этим чужаком?

– Да. Думаю, он в опасности.

– Что с ним?

– Не знаю пока. По дороге, наверное, мне станет ясно. Скажи старику, что скоро выходим.

Через четверть часа они уже медленно пробирались меж деревьями. Мелай не повёл их по следам Чильтана, он решил, что следует подойти к Поместью с другой стороны. Было очевидно – их ждут. И чем ближе они подходили, тем больше информации цветные линии сообщали. Сейчас было уже известно о роботах, развёрнутых в караульном режиме по периметру фермы. Восемь штук. Четыре из них серьёзно вооружены, Мелай распознал плазменные излучатели, остальные четыре могли атаковать только лезвиями своих гребных плугов, однако в ближнем бою они были очень опасны. Было ещё два механических устройства, имитирующие человека. Андройды-репликанты. Один вооружен плазменным оружием.

Предводитель троицы определил диспозицию и сразу же решил, как им следует действовать. Но спешку посчитал излишней.

– Слушай, ты знаешь много из истории Общин, – сказал он Киме. – Поведай мне о Порватах… Поганых. Отчего у вас с ними такая вражда?

Кима нахмурилась.

– Сколько я себя помню, мы всегда с ними бились. Они – нелюди, хуже волков и шакалов. В тех и то столько злости нет. Им никого не жалко – ни младенцев, ни стариков. Ты знаешь, что они детей воруют из других Общин?

– Знаю, как раз недавно таких вот чадокрадов у нас поймали. Там, в лагере. А зачем они им я так и не понял. Неужели они едят их?!

– Тьфу! – громко плюнул на его слова сзади старик Энхир. – Ну как скажет тоже!

– Нет, не едят, – отвечала Кима, – хотя от них можно и такого ждать. Они их берут на воспитание.

– Зачем? – удивился Мелай.

– Чтобы вырастить из них новых Поганых. Понимаешь, свои дети у них есть, но они то помирают от худой заботы, по болезням там или по недосмотру взрослых, то просто бегут от них. Бегут в другие Общины, понимаешь?

Голос Кимы, до того хоть негромкий, но твёрдый, дрогнул, когда она заговорила о судьбах Порватских детей. Её глаза стали чуть влажны. Она отвернулась и ненадолго замолкла. Мелай почувствовал её боль и решил не нарушать её молчания. Своих детей, как он понял, у Кимы не было, как и не было у нее возможности родить. А иметь ребёнка она хотела, ещё как!

– Сколько раз они прибегали к нашим, – продолжила она, и голос её был вновь твёрд. – Чуть живые, чумазые, в лохмотьях. А иногда и просто в чём мать родила. Плачут, стонут. Возьмите к себе нас, говорят, не хотим дома жить. А у них там… не Община, а загон для скота. Дети все живут где попало, никто за ними толком не глядит. Заболел ли кто, голодный, холодный ли кто… помер ли кто-нибудь – взрослым нет дела особо. Им всё забота одна – грабить, да убивать. Чуть возраст позволит, они уж делят: девочек в наложницы или в прислугу, мальчиков – на обучение лихим делам. И ведь толком с копьём-то не научат обращаться – уже в набег берут. Сколько мы таких, зелёных, порубили.

Кима вновь замолчала. Мелай видел – тяжёлые воспоминания начали душить её, и говорить ей больше не хочется. Однако она продолжила:

– А ведь среди них наверняка были и те, которых они украли у нас или у вас. Дети, которых вырастили во вражде да злобе. Наши дети, которые погибли из-за этих чертовых Поганых. Будь они прокляты, гнилое племя! А мы, знаешь, растим их детей как своих, воспитываем, и из них вырастают доблестные и честные воины. И никаких следов, что они из поганого народца! Вот хоть бы мой друг – Хилл Тважич, что пал в сече с тарелками, да будет его имя эхом славных битв в веках, он – тоже родом из Поганых, ребенком еще прибежал в нашу Общину.

Кима выдохнула. Ей явно стало легче, когда она выговорилась. Было заметно, что так чувственно говорила она очень редко в своей жизни, если вообще это было сейчас не впервые. Мелай вдруг остановился и пристально вгляделся в коренящиеся впереди короткие осинки.

– Да, действительно, поганое племя, – повернулся он к воительнице. – Детей вот жалко.

Она кивнула. Энхир вопросительно поглядел на предводителя – чего, мол, остановились?

– Мы совсем рядом. Там, за деревьями тянется старый забор. Сразу за ним находится ферма и большой каменный дом, где держат Чильтана.

– Ну, так пошли.

– Погоди, Кима. Там нас ждут опасные враги. Я вижу, где они находятся. Нам нужно быть осторожными.

– Как это ты их видишь? – спросил старик.

– Не знаю как, но вижу отчётливо. Всего их там десять штук, только двое похожи на людей, остальные… не похожи.

– Это как? – почти в один голос спросили Энхир с Кимой.

– Даже и не пойму, как бы это вам объяснить, – замялся Мелай на секунду. – Коровы! Точно! Представьте себе небольших коров, только уродливых и сделанных из железа, с торчащими отовсюду толстыми жилами.

Его спутники были в замешательстве.

– Так они что, неживые? – спросил Энхир, – Навроде тарелок что-ли?

– Точно!

– Дык так и говори – как тарелки, только не летают. Они ж не летают? – пробрюзжал старик.

Мелай покачал головой.

– Ну и ясно. А то про коров каких-то заливает. Мы всякое знаем. Мы – вона чё! – Энхир шлепнул по висящему на шее амулету-передатчику Службы.

– А те двое, что похожи на людей, они кто? – спросила Кима

– Они тоже из металла, но с виду как люди.

– Ага. У них такое же оружие как у тарелок? – голос Кимы стал твёрже обычного.

– Боюсь, что пострашнее, – ответил Мелай и посмотрел на висевший у неё на поясе длинный кинжал.

– Дай-ка посмотреть, – протянул он к ней руку.

Воительница нахмурилась, но оружие отдала.

15/Ч

Чильтан сидел на полу в подвале, опершись спиной о стену и бессмысленно пялился в угол. Истерика прошла, слезы обиды и отчаяния высохли на его воспаленных глазах. Но свой безутешный горестный монолог он ещё не окончил. Ему было известно, что лже-дворецкий, стороживший его наверху, возле люка в подвал, прекрасно его слышал.

– А знаешь, Сорель, – охрипшим голосом продолжал Чильтан, – я даже ведь одно время сбежать хотел. Да, представь, прямо взять так и сбежать с Поместья. Мне тогда лет двенадцать было. Я и план побега тщательно продумал. Ага. Правда вот, план этот не предусматривал – куда именно мне бежать и что я вообще буду делать, избеги я даже встречи с беспилотниками пришельцев, когда у меня кончатся припасы. Но моя решимость умаляла эти вопросы. Слышишь, Сорель, чертов предатель!?

Голос пленника начал срываться и он замолк. Глаза его вновь влажнели от воспоминаний о детстве; о жизни, когда все было ясно, когда не было ещё известно об этой лжи, о предательстве…

– Я ведь…я ведь тебя хотел с собой взять, сволочь. Я почему-то был уверен, что ты не откажешься. Думал, тебе осточертела эта холуйская жизнь, думал ты всегда и молчалив оттого, что тоже все думаешь – как бы сбежать.

Наверху послышался какой-то шум. Сторож-дворецкий, как будто протопал несколько шагов по комнате. Чильтан напряг слух. Ничего. Тишина.

– Ну что же ты молчишь, старина? Скажи уж мне – каково это, быть таким вот шпионом, а? Жить всю жизнь в обмане. А кого обманывать? Одного меня! Да к чертям бы вам это сдалось!

– Это была ложь во благо, господин Чильтан, – ответил вдруг привычным своим голосом Сорель. Слышно его было прекрасно – люк в подвал был довольно тонким и хорошо пропускал звук.

– Да, слышал уже. Вы защищали меня и поместье. Но зачем было врать? Почему было не сказать правду?! Родителям моим вы тоже ничего не говорили?

– Все не так просто, как ты думаешь. Лазутчики пришельцев повсюду. К тому же дикари могли придти и разорить поместье. Конспирация здесь – вещь крайне необходимая. Фермы должны работать исправно, дабы обеспечивать Полис и Службу продовольствием бесперебойно. В этом один из ключей к нашей победе. А родители твои, кстати, узнали правду о нас. Случайно. Но вскоре погибли.

– Так не потому ли и погибли, а? Сорель, или как там тебя на самом деле, сукин сын, отвечай, это вы с Обром убили их?

Чильтан кричал, надрывая голос. Истерика вернулась, но сил на неё у бедняги уже не было. Наверху снова послышались шаги. На этот раз было слышно, как сторож вышел из комнаты. Молодого пленника смутила поспешность его шагов. Он встал на ноги и прислушался. Наверху было тихо.

– Сорель! – позвал он. – Сорель, ты здесь, старая скотина?

Тишина в ответ.

16/М

Они незаметно подкрались к старому забору фермы со стороны перелеска. За забором простирался довольно запущенного вида сад. Совсем не тот, через который молодой помещик то и дело бегал к своему смотровому кургану, тот был на полкилометра южнее.

Роботы и впрямь были похожи на коров, правда на шестиногих, и на первый взгляд очень неуклюжих. Двоих из них было хорошо видно: один стоял на картофельном поле, метрах в пятидесяти от границы сада, другой – чуть поодаль, на дороге, что вела от полей к каменному дому. По бокам у них чуть выпирали фрагменты сложенных в походный режим плугов и почвофрез. Голов роботы не имели, и вообще было непонятно где у них перед, а где зад. Они были почти симметричны относительно вертикальной оси. Мелай видел, где находятся ещё шесть караульных машин, два андройда же, почему-то, были упущены из вида. Он специально привёл своих спутников именно в эту часть фермы – караулившие здесь роботы были слабо вооружены, у них были только острые лезвия и никаких плазменных пушек.

17/Ч

До Чильтана вдруг донесся странный звук, как если бы трещало электричество в разорванных проводах, только очень громко. Треск явно исходил снаружи, с поля фермы. Подумав уже было, что ему показалось, он уловил далекий чей-то отчаянный крик. Там, на ферме явно что-то происходило, и сторож-дворецкий не просто так покинул свой пост. Пленник подбежал к стене, наверху которой, под низким потолком было узкое глухое окно. Встав на цыпочки, он выглянул наружу. Сначала ничего не привлекло его внимания, всё то же скучное, огромное картофельное поле, разделенное тянущейся к сараю дорожкой. Сильный ветер порывами колыхал высокую картофельную зелень. Рваные серые клочья облаков спешили куда-то по небу, всем своим видом выражая безразличие к тому, что было под ними. Солнца почти не было видно.

Роботы как будто возникли из-под земли. Чильтан не сразу разглядел их среди зелени поля, потому как они стояли неподвижно. Те самые фермерские трудяги, которых они вчера с Обром инвентаризировали. Он разглядел шесть штук.

Все шестеро вдруг синхронно тронулись с места, и начали было движение по направлению к сараю, но вдруг, все как один, застыли. Что-то Чильтану казалось в них странным, не считая того, что они обнаруживали в своих действиях несвойственную коллективную устремленность. Ага! Вот оно что. Чильтан увидел на спинах у двух машин непонятные вытянутые надстройки. Хоть убей – никогда он не видал таких модулей для сельскохозяйственных роботов. Похоже на… Да нет, не может быть! Неужели!?

Стоило только Чильтану усомниться в своих догадках, роботы их тут же подтвердили. Плазменные турели на их высоких спинах чуть повернулись и открыли огонь. Вот что за треск слышался ему – релиз сжатой плазмы с дульного трамплина пушки. Да, не зря они говорили про «боевой режим» роботов. Вот каков он. Во что, или в кого именно были произведены выстрелы, пленнику было не видно – обзорность окна ограничивалась фасадной стеной дома. Еле различимые струи раскаленного воздуха едва обозначали траекторию полета плазменного заряда. Чильтан много раз видел на старых видео как стреляли из плазменного оружия: заряд был невидим в полете до цели, а попадая в неё, взрывался с высвобождением колоссальной энергии, создавая неимоверную температуру в центре взрыва – до трех с половиной тысяч градусов.

Сделав по выстрелу, турели обоих роботов повернулись, нацелившись на соседние машины. Выстрел. Второй. Вместо двух роботов-уборщиков лишь горящие груды металла. Вспышки от взрывов были столь яркие, что Чильтан даже отвернулся, пряча глаза. Зачем они уничтожают своих? Что, черт возьми, вообще происходит?

Не успев толком сформулировать эти вопросы в голове, молодой помещик снова выглянул в окно. Один из вооруженных плазмой роботов, тот, что был чуть дальше, выстрелил в последнего из четырех безоружных уборщиков. Затем плазменные турели обоих оставшихся роботов нацелились друг на друга и, с точностью до миллисекунды, синхронно произвели выстрелы.

Вместо шести стареньких фермерских роботов на картофельном поле перед Поместьем полыхали и дымились искореженные груды металлолома.

18/М

Волосы и брови Кимы были обожжены. Старая рубаха тоже местами изорвалась и подгорела. Но все же, воительница была цела. Плазменный заряд попал почти ей в спину, когда она разделывалась со второй «коровой», что сторожила дорогу от сарая к большому дому. Энергетическая аура, которой незаметно снабдил её перед битвой Мелай, сделала свое дело – взрыв плазмы был почти полностью поглощен и не принес Киме вреда.

Она понятия не имела, что именно он сотворил с ее кинжалом (да ей было и не интересно), но роботов он резал, будто они были не из металла, а из плотного дыма.

Мелай дал ей возможность продемонстрировать свои боевые навыки, все-таки она – воин Либров; оба железных стража не продержались под ее натиском и полминуты. Однако, остальные шесть железяк и один человекообразный механизм, появились очень быстро.

Заметил их, конечно, только всевидящий Мелай. Запыхавшаяся Кима, пнула в бок исковерканную металлическуб тушу, как бы удостоверяясь, что та повержена и больше не встанет. Выстрел из плазменной турели был почти незаметен. Только жирной марью вспучился воздух между пушкой и целью. А результат выстрела был заметен еще как: Киму сбил с ног взрыв, хоть заряд и полыхнул в нескольких метрах от нее, попав а сферу энерго-ауры.

В то же мгновение Мелай придал чуть заметную вибрацию красно-синим линиям атаковавших машин. Роботы застыли. Затем он принудил их примитивные интегральные интерфейсы вести огонь по остальным своим железным собратьям, что они тут же исполнили. Первыми выстрелами был сожжен и выбежавший из дома андройд. Он затаился в траве, чуть впереди роботов, прицеливаясь в неподвижно стоявшего спиной к нему предводителя группы спасения Чильтана из своего револьвера.

Пушки неторопливо поворачивались на турелях и атаковали следующих роботов, а затем, синхронными выстрелами последние две машины уничтожили друг друга. Все произошло очень быстро, враг был повержен его же оружием. Вот только Мелай не мог досчитаться ещё одного противника – второго андройда. Когда они еще шли к ферме, сине-красные линии отчетливо показывали, что андройдов там двое, Мелай точно помнил. Но вот где он? Где второй? Ушёл?

Мелай старался сосредоточиться на информативных аспектах линий, распознать в тонких вибрациях координаты пропавшего, почувствовать его. Ничего не выходило. Вообще, линии стали вдруг какими-то блёклыми, размытыми, а затем и вовсе еле заметными. Ему становилось худо, усталость вдруг навалилась на него с такой тяжестью, что у него потемнело в глазах и ноги его задрожали. Кима подошла к нему и, взяв за плечи, пристально посмотрела в газа.

– Ты ранен? Тебе плохо? – тревожно спрашивала она.

Он только слабо мотнул головой и присел на одно колено. Кима, вскрикнув от неожиданности, отступила на шаг, и лицо её исказил ужас. Она глядела за спину предводителя. Прямо за ним стоял щуплый и невысокий человек в грязных темных одеждах. Он был босым и в правой руке его был виден довольно приличных размеров нож.

– Сдавайтесь! Немедленно! – сказал он неживым голосом и губы его при этом не шевелились. Вообще выражение лица у него не было никакого, как у покойника.

– Ну же! – повторил он и занёс над Мелаем свой нож.

Тот едва не падал на землю, в глазах его плыла чернота. Кима схватила его за складку кафтана, помогая удержаться на ногах. С трудом повернув голову, он тихо сказал: «Вот и…второй».

Над правым плечом этого второго андройда возникла вдруг чья-то рука со знакомым маленьким кинжалчиком, и тут же с силой вонзила его прямо в шею. Раздался металлический звон и скрежет. Клинок соскользнул, лишь порезав кожу. Незнакомец тут же развернулся и быстрым движением, казалось, вонзил нож в грудь Энхиру. Нож остановился буквально в сантиметрах от цели. Старик даже не успел испугаться.

Мелай сумел спасти его, отключив в последнее мгновение андройда, но тут же рухнул на землю без сознания. Кима и Энхир, убедившись, что все враги повержены, занесли его в дом.

19/А

Проведя нехитрую аналитику, руководство этой организации заранее просчитало неудобную для них перспективу роста населения до критических цифр. Организация не была тайной, но истинные её помыслы не были известны никому, кроме членов правления. Сами себя они назвали Синдикат Мира Сего. В него входили крупнейшие держатели капитала Последнего мира, которым, в целом, давно опостылели эти всегда чем-то недовольные и вечно голодные простые жители, которых, к тому же стало слишком много. Их количество уже никак не вписывалось в финансово-экономические парадигмы членов Синдиката. К тому же, рост недовольства прогрессировал и усиливал угрозы различных революций, мятежей и просто резни почти во всех государствах. После проведения расчётов и составления прогнозов ситуации, был создан простой и чёткий план «тотального решения вопроса возникшего кризиса».

План был следующим:

Синдикат концентрирует материальные средства, обслуживающий персонал и всё необходимое для своего безоблачного существования в особых экономических зонах. Попросту говоря, они строят себе новые города. Всего их возвели 12 по всей планете, в рекордные сроки. Поскольку около половины государств к тому моменту уже прекратили своё существование, рассыпавшись на множество мелких самоуправляемых коммун, некоторые ядерные арсеналы и другие стратегические военные объекты остались бесхозными.

Синдикат, используя свои колоссальные материальные ресурсы, тут же обрёл контроль над остатками боеспособных частей, имевших ядерное, химическое и биологическое оружие, а также средства их доставки. Военные, которые служили в этих частях, измученные нищетой и голодом, мало раздумывали над щедрыми посулами Синдиката. Далее по плану, на специальных заводах, (коих у Синдиката было множество) в тайне, были разработаны и созданы специальные беспилотные летательные аппараты в форме блюдца. БПЛА были снабжены как системой дистанционного управления, так и роботизированной нейро-структурной сетью, способной обеспечивать автономное выполнение боевых задач. Вооружены блюдца были скорострельными электромагнитными пушками. Бессчетное множество этих БПЛА появились однажды в небе над всеми крупнейшими городами Последнего мира. Они атаковали жителей, беззащитных перед ними, сея ужас и панику.

Средства массовой информации, все, как одно, передавали подготовленные спичрайтерами Синдиката сообщения о внезапном вторжении враждебных иноземных войск на планету. (Здесь, признаться, даже мы удивились изощренности Норага)

Некоторые уцелевшие государства проводили мобилизации, чтобы дать отпор агрессору и у них это изредка даже получалось. И это ускорило осуществление следующего этапа плана Синдиката. По всем каналам СМИ (которые до последней станции уже все принадлежали Синдикату) начали передавать страшные известия: то один, то другой крупнейшие города планеты оккупировались иноземными войсками. Население этих городов, точнее та его часть, что не смогла бежать, якобы жестоко уничтожалась немедленно после оккупации. Число захваченных городов росло, по данным СМИ, с каждым днём.

Синдикат взял на себя смелость и полномочия стать «последним защитником планеты». Именно так его представители и заявили по всем каналам связи. При этом, они представили его «Службой Мирового Спасения». Название Нораг подобрал специально, чтобы синхронизировать аббревиатуры.

Позже представители Синдиката (Службы) объявили, что: «…Ввиду острейшей необходимости, а также в целях победы над чудовищным иноземным врагом, руководство приняло решение задействовать арсеналы оружия массового поражения». Жители Последнего мира восприняли эту новость со стоическим воодушевлением.

Синдикату осталось осуществить последнюю часть плана. Крупнейшие города, якобы захваченные пришельцами, были атакованы ядерными ракетами, города поменьше – ракетами с химическим и биологическим оружием. На все населенные пункты, как мы поняли, ядерных ракет просто не хватало. Синдикат уничтожил за одни сутки до 90% населения Последнего мира.

План был воплощен в жизнь. Добивать горстки выживших, тех, что успели уйти из городов и оказались в окружении сплошных зон заражения, руководство Синдиката не стало, посчитав это нецелесообразным. Им было очевидно, что Поголовье (так они окрестили спасшихся), быстро одичает без благ цивилизации, а затем и вымрет, не будучи способно даже просто прокормиться на диких землях. Впрочем, со временем, Синдикат всё же стал «приглядывать» за перемещениями сбившихся в некие группы беженцев. Члены Синдиката, даже начали вступать с ними в контакт, представляясь агентами Службы Мирового Спасения.

Они говорили, что война не закончена, что пришельцы хоть и отступили, понеся страшные потери, всё же не повержены окончательно. Они передали выжившим точные карты с обозначением заражённых местностей, чтобы те в эти местности не заходили. Откуда в них вдруг проснулась такая забота – нам было непонятно, но мы полагаем, что они стали воспринимать беженцев (от скуки, наверное) в качестве своих домашних питомцев. А поскольку они были абсолютно неопасны, в их смерти не было никакого смысла. На тех картах также был указан периметр, за пределами которого находиться запрещено из-за угрозы нападения тарелок. Якобы Служба сумела запустить множество боевых спутников на низкую орбиту, которые охраняют несчастных от тарелок, но только на определённой, обозначенной на карте, территории.

Такое понимание ситуации беженцами было крайне удобно для Синдиката. Его свежевозведенные города, которые именовались Полисами, имели пятидесятикилометровую демаркационную зону. Стоило кому-либо из посторонних проникнуть в неё, тут же следовала атака тарелок. Синдикат берёг свою зону комфорта.

Получилась двойственная ситуация. Некое количество оставшихся в живых после страшной войны обитателей Последнего мира проживали с небывалым комфортом и в своё удовольствие. Их Полисы были оборудованы так, чтобы вписываться в представление о «рае земном». Сплошь автоматизированные системы, оберегающие от бытовых проблем, контроль климата, чистейшая экология в микросистеме жилого округа, словом, спокойная сытая и размеренная идиллия. Другая же часть представляла собой объединённых в племена-общины несчастных дикарей, деградировавших в технологическом плане и имеющих в основе бытия строго обозначенные векторы к выживанию. Таких общин по миру было множество. Некоторые совсем опустились до уровня древних полуживотных, для которых и каннибализм стал нормальнымявлением, иные были более организованы и отступили в развитии не так сильно. Они обладали даже технологиями обработки металла, могли приручать животных и заниматься сельским хозяйством.

Последний мир подвергся сложному дуализму. Один и тот же биологический вид, бывший в нём доминантным, тот самый, что являлся целью Норага, разделился на некие два подвида. И здесь мы не совсем понимали – этого ли Нораг хотел добиться или его замысел не был воплощён полностью. Ведь он никогда не принимал подобных полумер, уничтожение всей цивилизации, её искоренение – вот что всегда было его целью.

Впрочем, в конце концов, нам всё стало ясно, но было уже поздно. И теперь я приступаю к последней части моего повествования, где всё станет ясно и тебе, житель Последнего мира, читающий эти строки.

20/М

Ветер стих. Степь упоённо внимала глубокому небу позднего вечера, чуть пьяному от щедрого света луны. Звёзды, казалось, вели молчаливое соревнование в красоте и загадочности. Иные из них сверкали ярче прочих, утверждая свое незыблемое чемпионство в этой древней игре и надменно игнорируя тусклых претендентов. Многие из них одурачивали наблюдателя. Они ведь давно погасли, там, в далеком космосе, а здесь, в степи, случайный нукер нет-нет да и взглянет на них, да и подивится красоте и величию их. Впрочем, ведь все в этом мире просто обман – подумает, глядя в это небесное великолепие старый мудрец, сидящий возле костра у своей юрты и пускающий струйки дыма из своего длинного чубука. Те звезды уж погасли, а эти – еще не успели, а конец всему един. Пустота, тьма и тишина. И настать она может много раньше угасания последних звезд; сам наблюдающий может сгинуть, тогда исчезнут и они…

Но, однако, большой пессимист мудрец этот, раз так размышляет. К чему он? Ни к чему. Ведь, вдумайся он глубже – может и обнаружил бы мысль иную. К примеру, о том, что просторы космоса едва ли когда-нибудь, хоть на мгновение, могли или могут быть пустыми. На месте исчезнувших звезд всегда возникнут новые. Они появятся оттуда же, откуда и предыдущие, из небытия…

Подобное этим нескладным размышлениям, ощущение мира и себя в нем, охватывали спящего Мелая. За ничтожное мгновение перед пробуждением, он осознал и уразумел все, что возможно было осознать и уразуметь. Он вспомнил кто он, откуда взялся и зачем он здесь.

Но вот штука – сразу же, как он начал приходить в себя, все эти прозрения и воспоминания бесследно исчезли. Перед ним возникло лишь привычное уже красно-синее восприятие мира. Но сейчас линии были еще толще и ярче, и коэффициент их информативности вырос на порядок. Теперь, к примеру, Мелай мог не только ощутить актуально происходящее в мире, но и увидеть некоторые аспекты произошедшего в недавнем прошлом. Это ретроспективное видение он не мог контролировать, поэтому некая информация о минувших событиях, просто спонтанно осознавалась им.

Кима и Энхир принесли его бесчувственное тело сюда, на второй этаж поместья, в спальню Чильтана. Энхир предположил, что потеря их предводителем сознания – «…как пить дать от того, что ничерта не жрал и не пил ужо целый день». Кима согласилась. Они нашли (не без труда) в доме еду – куриные яйца, какое-то странное мясо и хлеб, приготовили на костре возле дома огромную яичницу и поставили на тумбе рядом с кроватью. Затем они услышали голос подвального узника, нашли его и освободили. Чильтан, хоть и побаивался их, всё же был несказанно рад своей свободе.

Языковой барьер был серьёзным препятствием в их общении совсем недолго – ровно до того момента, когда гостеприимный молодой помещик откупорил вторую бутылку вина. Беспрестанно жестикулируя, он провел небольшую ознакомительную экскурсию по дому.

Затем они выходили во двор, осматривали искореженные остовы поверженных врагов и застывшего на месте Обра. Чильтан, возможно потому что был во хмелю, не очень удивился, узнав в дворецком и приказчике андройдов.

«На зарядке был, сволочь, – сказал он, тыча пальцем на торчащие из босых ног Обра еле заметные провода. – В сарае у нас зарядный генератор для роботов. То-то они так часто туда бегали, паршивцы!»

Чильтан вообще отметил для себя всегдашнюю странность в поведении своих бывших слуг, найдя необычным как раз то, что мысль об их механической природе не приходила к нему раньше. И, конечно, покопавшись в недрах памяти (кто ищет – тот найдет), он выудил оттуда множество эпизодов из прошлого, безоговорочно свидетельствующих о закономерности развоплощения этих двух негодяев.

Сейчас молодой хозяин ощущал какую-то эйфорию, находясь в вихре событий; эйфорию, граничащую с безумием. Он относился к происходящему не то как к сказочному сну, не то как к помешательству. Сейчас ему было все равно – что именно это было.

Красно-синие линии, ведущие к обездвиженному на картофельном поле андройду Обру, завибрировали сильнее. Мелай понял что делать.

Еще окончательно не проснувшись, сейчас он находился в пограничном состоянии между сном и бодрствованием. Его необычное мировосприятие было весьма отчетливым; он мысленно скользнул по линиям, ведущим к отключенному андройду: искусственный интеллект, нейронные сети, автономный режим…программное обеспечение легко можно перенастроить. Мелай увидел, что в памяти Обра было множество полезной информации, однако большая ее часть была защищена. Но главное – андройд был «своим» для всех беспилотных летающих машин, и его можно было использовать, чтобы добраться до Мендакса. Мелай включил Обра, перенастроил его и тут только проснулся сам.

Чувство голода тут же властно заявило о себе. Стало очевидно – кто бы он ни был, он все же человек, по крайней мере, биологически. А человеку нужно есть и пить, какие бы невероятные фокусы он ни вытворял и какими бы яркими не были сине-красные линии, из которых состояло все им видимое. Он с жадностью съел все, что его попутчики ему приготовили, и спустился к ним на первый этаж.

Кима мило хихикала над смешными видеороликами, что показывал ей Чильтан на своём стареньком ноутбуке. Энхир бродил где-то по дому, а может и спал уже, старый хрыч. Увидев предводителя, Кима взвизгнула как маленькая девчонка, вскочила и побежала к нему обниматься. Мелай улыбнулся и подмигнул Чильтану, который тоже был явно рад видеть одного из своих спасителей.

– Мелай! Как я рада! Ты не помер! – искренне восклицала чуть пьяненькая Кима.

– Да, жив пока, – отвечал Мелай. – Спасибо за ужин, давно так вкусно не ел. А вы, я вижу, старика спать спровадили, а сами вином балуетесь?

Кима покраснела, а хозяин поместья тут же протянул своему спасителю бокал.

Мелай выпил. Ни Кима, ни Чилтан не заметили, что сказанное Мелаем было понятно им обоим, хотя языка друг друга они не знали.

– Господин…ээ.. Мелай, – чуть заплетаясь, сказал Чильтан, открывая новую бутылку. – А давайте-ка еще выпьем за… да черт с ним! Давайте просто выпьем!

– Думаю, пить более не следует, нам предстоит трудный путь рано утром.

– Куда? В Полис? – спросила настороженно Кима.

Мелай кивнул.

– Но, позвольте, ээ…. Как же… мы. Там ведь (Чильтан ткнул пальцем в потолок) эти…летают. Нас же всех у..убьют.

– Он проведет нас, – кивнул предводитель в сторону входной двери.

В проёме стоял Обр. В полумраке его лицо казалось преисполненным злобы.

Увидев его, Чильтан вскрикнул и уронил бутылку, а Кима, мгновенно налившись твердой решимости, бросилась было к нему, но была поймана за руку.

– Не бойтесь. Он более не опасен, – сказал Мелай, – я изменил его…нутро. Теперь он служит нам. Тарелки увидят в нем своего и не тронут, а им он сообщит, что мы – пленные под его конвоем.

– Добрый вечер, господин Чильтан, – войдя в комнату сказал бывший приказчик. – Госпожа Кима, рад познакомиться.

Обр не имел способности Мелая говорить одновременно на двух языках, потому просто обращался к каждому на том наречии, которое последний понимает.

Тишина воцарившаяся ненадолго в комнате, была нарушена Мелаем.

– Всем надо хорошо отдохнуть, – сказал он тихим голосом. – Завтра, я уверен, мы будем вершить наши судьбы. Завтра в Полисе мы узрим истину, какой бы она ни была.

21/…

Как уже было сказано, Нораг совершил ошибку по прибытии в Последний мир. Он явил свою сущность в физической оболочке, полностью аналогичной оболочке типичного представителя разумной расы. И сделано это было настольно же опрометчиво, насколько и небрежно. Он, очевидно, не придал должного значения особенностям психо-физического устройства местных жителей, явно переоценил возможности их организма и способности их умственной деятельности. Разум обычного жителя Последнего мира не был в состоянии вместить в себя сущность Норага целиком, поэтому последнему пришлось чрезвычайно ограничить себя, чтобы втиснуться в его узкие рамки.

Возникнув в воздухе слишком высоко над землёй в физическом теле, он упал и ударился головой о камень. Удар был силён настолько, что будь это не аватар Норага, а обычный местный индивид, он бы сразу же погиб. Нораг же лишь временно потерял память и, очнувшись, воспринимал себя как абориген Последнего мира, получивший травму и оттого не помнящий своего прошлого. Его нашли на следующий день охотники, те самые дикари, которым не довелось жить в Полисах. Они приняли его в свою Общину и относились к нему как к равному.

Оказалось, что вины Норага не было в злоключениях Последнего мира. Его жители устроили геноцид и отравили планету самостоятельно, без влияния извне. Мы поняли это в последний момент, уже когда нашли нашего врага.

Случилось это так:

На большой открытой поляне, раскинувшейся по плоской вершине приземистого холма, окаймленного невысокими деревьями, мы обнаружили его. Совсем рядом, в минуте ходьбы, высились серые железные листы ограды внешних границ Полиса Мендакс.

Наш враг левитировал на немалой высоте. А на земле, под ним, стояли несколько местных жителей, о которых тебе, читатель, известно из параллельной части повествования, где описываются события, ставшие мне известными из памяти Норага. Они глядели в небо, где завис целый рой БПЛА Синдиката. Тарелки были явно настроены на агрессию, по всем признакам они готовились атаковать нашего врага и его спутников. Нораг, меж тем, уже полностью воплотился, вернув себе память и исторгал психоформы, внедряемые прямо в сознание жителей Последнего мира: «…жалкая, слабая плоть…невероятно трудно пребывать в ней…скоро кончится…узрите же, слабые сущности, свою гибель…вы заслужили забвение…»

Мы ощутили колебания психокинетики, явно свидетельствующие о готовности Норага испустить мощнейший нейро-импульс. Это некая телепатическая команда для всех жителей Последнего мира. Команда их организмам – умереть. Не исполнить её они были бы не в силах. Однако в этот раз мы все же успели его остановить.

Все БПЛА были зафиксированы нами пространственно-темпоральным стазисом и я «нырнул» в Норага. Именно нырнул, другой аналогии здесь мне не подобрать. Я соединился с ним, но не слился воедино. Мы стали как бы двумя полисами одной сущности.

Выше, в своем тексте я неоднократно говорил, что действую не один; я говорил «мы», «наш флот», но, в сущности, все эти «мы» и сам я – одно и то же. Напоминаю тебе, читатель, о чрезвычайной сложности устройства нашего, с позволения сказать, социума. Самого социума, в твоем понимании, конечно, у нас нет. Как, впрочем, нет и «нас». Грубо говоря, «мы» – это симбиоз сущностей, обладающих одним сознанием, способных коррелировать, пребывать во множестве, оставаясь единым. Дальнейшие подробности аспектов и особенностей «нас» будут для тебя излишними. Просто дополню – когда я сказал, что нырнул в Норага, это, строго говоря, означало, что в него нырнули все «мы».

Враг сопротивлялся недолго, все же «мы» были сильнее, но, погибая, он поведал страшную истину. Какой бы невероятной и абсурдной она «нам» не показалась, сомнений в ней не возникло.

Нораг и «мы» – суть две части одного целого организма. Как причина и следствие, как два ядра, соединенные цепью. Квинтэссенцией нашего общего бытия было некое соревнование, за которым следил наш создатель. Игра одного игрока с собой же. Абсурд. Но игрок не подозревал, что он один, и что соперничать ему больше не с кем. Сколько населенных разумными существами миров погибнет, а сколько будет спасено – вот нехитрая суть этой игры. Почему Норагу это было известно, а «нам» – нет? Видимо, об этом не знал и он, а открылась эта истина лишь в результате слияния, аннигиляции полюсной сущности и возникновения на ее месте моноэссенции.

Я обрел себя, как бы бессмысленно это ни звучало. И теперь моей целью, до скончания всего сущего, станет поиск создателя. Квантовые порядки субэнергетических потоков (то, что я называл «наш флот») исчерпаются лишь когда угаснет последняя звезда во всех вселенных, а этого, как известно не произойдет. Поэтому передо мной целая вечность для поиска моего демиурга. Поиска и уничтожения этой непозволительно жестокой сущности.

Как бы я хотел, чтобы эта моя новая стезя не оказалась очередным алгоритмом деятельности все той же циничной игры…

Страшная головная боль и голоса вдруг пропали. Энхир, Чильтан и Кима взглянули на небо. Тарелок не было, они просто исчезли, а на месте, где только что парил в воздухе свихнувшийся, озлобленный Мелай, оказавшийся лже-Бурханом, они увидели полупрозрачный яркий силуэт; силуэт был похож на человеческий. Тепло и умиротворение струились от него. Он повисел так еще секунду, а затем исчез.

Все трое переглянулись. Им было неизвестно откуда, но в их сознаниях возникло вдруг простое ощущение истины – жители Полиса ждут их. И не только этого. Во всех двенадцати городах люди вдруг изменились, теперь они жаждут найти всех одичавших собратьев, поделиться с ними своими благами, чтобы вместе строить новый мир.