На пути к рассвету [Никита Андреевич Фатеус] (fb2) читать онлайн

Я шел по грязной дороге в окружении скрючившихся обнаженных деревьев. Они напоминали мне скелеты тех, кто не дошел. И не так важно, куда ведет эта дорога без указателей и поворотов. Обычная дорога, с серой слякотью, двумя потускневшими полосами посередине и следами обуви. Удивительно, что следы отчетливо вырисовываются на фоне грязно-белой каши. Так же удивительно, как то, что я не встретил за весь свой путь ни одного человека. Их тени будто бы проявлялись на секунду рядом со мной, но я никак не мог понять, чьи они.

Казалось, что дорога не кончится. Пускай. Я просто должен идти, такова моя роль. Не нужно вдаваться в причины и думать о последствиях. Важно – быть внимательным к тому, что есть вокруг. А вокруг все становилось все мрачнее, нежели в самом начале моего пути.

Как только я ступил на этот путь, я не знал, зачем, куда и почему я иду. Я просто в одночасье пошел. К слову, я и сейчас не до конца понимаю, куда меня ведут мои измученные ноги. Но это другое незнание. Оно смешанно с отчаянием. И оно, отчаяние, возникло только тогда, когда я захотел узнать о себе и своем предназначении. И с этого момента моя прогулка перестала приносить мне удовольствие. Как только я задался вопросом о смысле, я этот смысл потерял. Сила – в разумном незнании. Впрочем, сила – есть абсолютное знание, но его, к счастью, не существует.

Пробегая по солнечным бликам, падающим на свежий асфальт, я рвался к концу. Не знаю, зачем. Просто хотел поскорее получить ответ, не предполагая, что его поиски будут так утомительны. Бежал я быстро, и встречный ветер уносил меня в края грез. Казалось, вот он ответ, вот за чем я иду. Но грезы увядали в тот же момент, как дождь начинал гнуть ветки деревьев и безжалостно сбивать с них невинную листву. Мечты смыло водой, фантазии сковали первые морозы, а свет, бьющий в глаза из самого конца уходящей в линию горизонта дороги, был строго застлан туманом. И все это как только я задался вопросом: «Зачем?»

Морозы крепчали. Я заглянул в рюкзак, в надежде найти там хоть одну теплую вещь. Но рюкзак был полон лишь шерстяных ниток и бутылок крепкого рома. И научиться вязать всегда сложнее, чем имитировать ощущение теплоты. Нет, научиться, может, не сложно, но для этого нужно желание и силы, которых я, как ни старался, не мог в себе найти. А может и не хотел. Ром не давал мне даже думать о попытке согреться, и уж тем более ограждал меня от того, чтобы ему изменить. Собственничество, только и всего.

С бутылкой наперевес, я вошел в ночь. Она была манящей и удивительной. Среди порывов ветра и сгустившихся облаков, намеренно закрывающих лунный свет, пробивались самые разные образы и картины. Где-то два дерева сплетались в страстном танце. То тут, то там редкая трава складывалась под дуновением ветра в подобие маленьких домов. Два огромных валуна и один небольшой, складывались неподалеку в фигуры родителей с ребенком. Ночь была полна чужих грез, несуществующих воспоминаний, дразнящихся своей неестественной правдивостью картин. Я захотел коснуться этого, потрогать другой мир, неведомый мне до этого. Я приблизился к одиноко стоящей среди других деревьев иве, склонившейся над поваленным дубом. Я хотел прижаться к ней, коснуться ее изгиба. Но мою мысль прервал пронзающий вой волков.

Я отпрянул и решил придерживаться маршрута, с которого сложно было свернуть. Каждый глоток рома будил во мне желание расправиться с волками. Но как только на горизонте показывался небольшой силуэт, который, казалось, двигался, я мгновенно трезвел, чтобы снова заставить себя выпить.

Дороге не было предела. Но вдруг на горизонте начало выглядывать солнце, больше похожее на настольную лампу, свет которой еле пробивается из-за пасмурной ширмы. Танцующая пара деревьев скрылась за неказистыми и торчащими ветками, словно в одно мгновение постарев. Валуны застыли вдалеке, оставшись навеки в одиночестве. Ива умоляла вернуться, но снующие вокруг нее серые волки заставили меня отвернуться и продолжить путь.

Желание идти пропадало. И будто услышав мои мысли мне навстречу маршем начали резво шагать снежинки. Такие острые и бесстрашные. Они, словно камикадзе, резали мое засохшее лицо и оставались на нем погибать, медленно тая и раздражая кожу все сильнее. Глаза слезились и забивались инеем, но сквозь микроскопические разводы я начал замечать, что дорога меняется. Впереди есть что-то, что должно сменить наскучившие пейзажи. Пусть это будет старая постройка, пусть хоть какой-то знак, что не я один здесь. Пускай поначалу мне еще отчетливо слышались голоса из родной деревни, по дороге встречалась различная живность и появлялись эти необъяснимые тени, навеянные, скорее всего, моей больной фантазией, одиночество, все же, сопровождало меня весь мой путь.

Снег продолжал разъедать лицо. Я шел, но уже вопреки. Я словно обрел смысл, пускай он и представлял собой нечто незначительное. Это было хоть что-то. Ветер усиливался, создавая непреодолимую стену из падающего снега. Но я шел, глупо отмахиваясь от него, крича в ответ стихии, чувствуя жжение в икрах. Я шел и знал, что иду ради чего-то неизведанного, дающего надежду. А надежду рождало отчаяние.

И вдруг снег прекратился. Я вышел на ту же пустую дорогу, весь мокрый и с красным от мороза лицом. Передо мной показался тот же неизменный пейзаж, что и был, только с проталинами и вязкой жижей под ногами. Все таяло, а я плакал вместе с природой. То, чего я ждал от дороги было фикцией, выдумкой моего больного мозга, миражом. Отчаяние побило предыдущий рекорд. Рома не хотелось, а голову заполнили лишь мысли о собственной глупости. Ведь я шел против стихии. Но не учел того, что это не она стоит у меня на пути, а я мешаю ей. И я начал корить себя за то, что вместо выпивки мог бы научиться вязать. Да, пришлось бы остановиться. Да, нести стеклянную тару тяжелее. Казалось бы, выпил добрых пол-литра и рюкзак стал легче. Но я никогда не учитывал, что эти пятьсот грамм всегда остаются со мной. И нести становится сложнее только себя. А кофта, пусть и нелепо связанная своими руками – спасение в сложных условиях.

И вот я оказался здесь. Разбитый, с потрескавшимися руками и лицом, связкой ниток, которые так и лежали в рюкзаке рядом с бутылками треклятого рома, и с отчаянием. Ему подыгрывали эти нелепые тени. Каждая из них приближалась ко мне на расстояние вытянутой руки. С каждой из них я пытался говорить, идти в ногу, потрогать. Но каждый раз, как только я через силу находил в них что-то, что нас роднило, они исчезали, бросая меня скитаться дальше.

Ноги автоматически продолжали шлепать по слякоти. По инерции, не задумываясь о темпе, о будущем, об опасностях, я шел вперед. Теперь я уже не видел ничего, кроме конца. Мне нужно было найти край. И я сгорал от невозможности создать самому себе тупик. Я мог бы устроить привал и пить до скончания времен, если бы был уверен, что время здесь конечно. Казалось, ничто не имеет конца. Поэтому я шел, просто шел. Иногда давал себе волю и пил, развлекая себя анекдотами, юмор которых мне уже приелся. Я танцевал, не умея танцевать, потому что знал, что умение определяется наличием тех, кто может оценить, а я шел один. Поэтому только я решал, умею я танцевать или нет. На мой взгляд, я был богом танца. Я пел, особенно когда пил. В общем, я скучал.

Скучал не понятно отчего и по чему. Ром не кончался, а значит, и скука спонсировалась постоянно. Скука, которая толкнула меня на безумие. А раз выпивке нет счета, то и моему здоровью тоже? Или же я смертен? Может, в этом и смысл этой дороги – довести человека до смерти? Тогда где же трупы? Вопросов становилось все больше, и я решил на каждый из них отвечать глотком.

– Почему яркость всегда сменяется серостью?

– Глоток!

– Почему я здесь один?

– Еще глоток!

– А должен ли я идти дальше? – вдруг спросил я себя вслух. – может, именно я и должен?

– Определенно должен. Другого такого несчастного не найдут, а счастливого не заставят, – сказал я себе и сделал три больших глотка.

Дорога начала вилять. Хотя скорее вилять начал я, а дорога лишь смазывалась в моих глазах под действием выпитого. Я пил насильно. Я должен был изменить хоть что-то. Я вливал в себя горячую жидкость и морщился, уже, скорее, от переполненности желудка. И вдруг я свалился. Я попросту упал на перемешанный со снегом и грязью гравий. Вот оно – подумал я – честь имею! И в этот момент меня стошнило.

Буквально через пять минут я поднялся и ощутил легкость походки. Впрочем, остаточное действие алкоголя давало о себе знать. Я был подавлен. Я даже не смог убить себя. А может и не пытался. Быть может, я вообще не знаю, чего я хочу? Я никогда не думал о том, что мне нужно на самом деле. Я лишь поддавался сиюминутным настроениям. «Мне не нравится это, мне не нравится то! Куда я иду? А почему я один?» – я вечно причитал, не пытаясь разобраться и признаться себе в том, зачем я вообще могу идти вперед. Я же ведь иду. Я не упрямый, не глупый. Но ведь зачем-то я иду. Я кинул рюкзак на одну из проталин и сел на него.

«Нужно все основательно обдумать» – сказал я себе, как тут же мимо пронеслась девушка на зеленом велосипеде с корзинкой у руля. Мысли моментально ушли прочь, сменившись на ту же отчаянную погоню за неизвестностью. «А вдруг это опять мираж?» – подумал я: «Или опять те назойливые тени?» Но девушка не пропадала. Она, оглядываясь на меня, то прибавляла скорость, то приостанавливалась, как бы держа меня на расстоянии. А я бежал. Я забыл о боли в мышцах, о похмелье, о бессмысленности. Я просто бежал за ней.

– Прошу тебя, остановись! – я кричал ей вслед.

– Давай за мной. Осталось чуть-чуть! – спокойно, с легкой озорной ноткой в голосе отвечала она.

– А почему мы не можем идти вместе?

– Потому что у меня велосипед! Зачем мне идти, если я могу ехать?

– А я должен бежать? – возмутился я.

– Можешь не бежать. Я все равно поеду дальше, – равнодушно заметила она, отчего-то зная, что я последую за ней.

Она была одета в легкое платье в цветочек. На ней оно не смотрелось, как на деревенской девушке, или, хуже того, бабушке. Она выглядела обычной девчонкой, которая живет сама по себе. Казалось, она катается просто ради того, чтобы покататься. Никаких тренировок, никаких вынужденных поездок – обычная прогулка. Но это сильно контрастировало с погодой. Шины ее велосипеда брызгали остатками слякоти на ее икры, но ей, казалось, было все равно.

– Тебе не холодно? – выбрав спокойный темп бега, спросил я.

– Прохладно. Но скоро станет тепло, – она посмотрела вдаль. – гляди!

Я проследил за ее пальцем, устремившемся в сторону горизонта. И правда, через пару километров, очерченный ровной линией, начинался сухой асфальт. Через пару минут она остановилась на этой линии. Я, основательно запыхавшись, предстал перед ней в ужасном виде: наполовину пьяный, весь в поту и с шелушащимся лицом.

– Ну, как пробежался?

– Спасибо. Благодаря тебе я вспомнил, что такое бег, и за что я его не люблю.

– Ничего. Это тебе не помешает, – она хихикнула. – ну, пошли?

Ее слова звучали тепло, но в то же время вывели меня из себя. Я шел все время, сколько себя знаю. И снова идти? Но я быстро отбросил свое занудство, когда обратил внимание на ее огромные карие глаза.

– Пойдем, – ответил я. – только никакого бега.

– А как я побегу с велосипедом? – улыбнулась она в ответ.

И я расплылся в улыбке, поверив, что, наконец, не схожу с ума. А может, это проекция моего утомленного мозга? Может, я сейчас валяюсь в луже собственной рвоты, наблюдая последние кадры своей жизни и мой мозг создает более приятную картинку? Все может быть. Тут же во мне появилась настороженность:

– Ты настоящая? – украдкой спросил я, ожидая, что она исчезнет, как и все тени до этого.

– А какая еще? Могу притворяться больной, могу превратиться в монстра, хочешь?

– Нет, пожалуй, не стоит.

– А почему ты спросил? – словно только в этот момент осознав, что я спросил всерьез, выпалила она.

– Да так. Бывает тут всякое видится.

– Да, чего только не нафантазируешь, правда?

Я внезапно почувствовал, что мы понимаем друг друга, и разговор пошел в привычном ключе. Мы общались, смеялись и узнавали друг друга. Мы шли, и весна все больше набирала обороты, приближаясь к самым жарким дням. Мы шли сквозь ливни и зной. Мы шли и говорили, ничего больше. Я просто компенсировал все, чего мне не хватало на протяжении всего моего пути. И вот листья вновь опали. Впереди были те же испытания, но уже в новой компании.

Мы узнали друг о друге все. Понимали друг друга с полуслова, нелепо ссорились, но все еще удивлялись нашей компании. Нам было не до рассуждений о смысле пути, о том, каким образом все случилось именно так, почему и зачем мы здесь. Впрочем, такой момент должен был настать.

Наступила ночь. Ощущение новизны не пропадало, но мы привыкли друг к другу. Я пил ром, она шла рядом и лишь изредка перехватывала у меня бутылку. Мы просто молча наслаждались дорогой. И вот когда ясное небо над нашими головами открыло взору яркую луну, на меня напали крайне сентиментальные мысли. Я решил впервые за все время странствий свернуть с дороги и зайти в чащу леса. Мы бы без труда нашли обратную дорогу, так как деревья уже обнажили свои несчастные тела в ожидании первых заморозков.

– Пошли, – сказал я, взяв ее за руку. – я хочу показать тебе кое-что.

– Но ведь там страшно, – она широко раскрыла глаза. – да и как мы вернемся на дорогу?

– Не волнуйся, все под контролем.

Мы зашли в лес. Пугающие картины, преследовавшие меня, стали намного страшнее. Но на этот раз у меня была благородная цель.

– Ты дрожишь, – сказала она тихим убаюкивающим голосом. – тебе тоже страшно?

– Нет, – солгал я. – просто здесь прохладнее.

– Если страшно – скажи. Уж я-то тебя понимаю.

– Хорошо. Обязательно скажу, когда станет страшно.

Я искал цветы. Я безумно хотел удивить ее, подарить что-то похожее на то, что изображено у нее на платье. Я был безумен в своей уверенности. Я зашел в лес, зная, что ничего не найду, но я верил, что не ошибся.

– Зачем мы здесь? – спросила она нетерпеливо.

– Не задавай этот вопрос. Ты можешь получить не тот ответ, которого ждешь, – я вспомнил о своих скитаниях в одиночку. – скорее всего, ты получишь не тот ответ.

– Хорошо. Но, все же, зачем?

– Нужно. Скоро узнаешь, – я нетерпеливо бегал в поисках синих и розовых цветов.

– Ты сошел с ума, да?

– Да, определенно.

– А я знала, что ты не умеешь пить. Надо было отобрать у тебя ром.

– Тоже верно. Но сейчас ты поймешь, – я продолжил поиски.

– Подожди! – она остановила меня. – что все это значит?

Постепенно я начал осознавать, что в таких чащах никогда не было цветов. Да и тем более осенью. Как же это было глупо и самонадеянно. И как же глупо будут звучать оправдания.

– Я просто хотел найти такие же цветы, что и на твоем платье, – признался я недовольно. – хотел удивить тебя, обрадовать, показать, как ты прекрасна.

– Нет, ты вообще не умеешь пить! – она улыбнулась. – это совсем не важно. Мне достаточно того, что ты рядом. И не нужны мне никакие цветы. Вон их сколько на платье! Думаешь, меня от них не тошнит? Да я их сколько уже видела.

– Ты права. Найду другие! – шутливо сказал я.

Я отчетливо осознал, какая она. Я понял, что у нее в голове. Я понял, как устроена эта вечно удивляющая меня девушка. И от этого у меня закружилась голова. От этой ошеломительной простоты и искренности. От безразличия к глупым поступкам. От того, что она на самом деле считает важным. Я крепко обнял ее и улыбнулся. Как хорошо, что она не видит моего глупого выражения лица. Любое счастливое лицо – глупое.

Вдруг, я начал понимать, что мы стоим в обнимку уже около десяти минут. Начинало холодать и стены деревьев будто сжимали нас в своих тисках. Я вспомнил о страхе. Вспомнил грустную иву, поваленный дуб, каменную семью, неподвижно пялящуюся прямо в душу, а деревья слились в один сатанинский хоровод. Внезапно на меня напало ощущение паники. Как далеко мы зашли в чащу? Как выйти отсюда? Она почувствовала мою дрожь, отпрянула и заглянула мне в глаза:

– Холодно становится.

– Да, нам нужно идти.

Мы двинулись в сторону дороги. Деревья давили своей мрачностью. Острые ветки казались страшными пальцами, желающими схватить нас и разорвать на куски. Я ускорил шаг, но в тот же момент я почувствовал, как она остановилась. Я оглянулся, чтобы посмотреть, в чем дело и увидел полные ужаса глаза. Она смотрела в сторону. К ней подкрадывался волк. Никакой стаи. Он был один, с бешенным оскалом и аппетитом, который выражал его пустой взгляд. Я вспомнил, как испугался волков в первый раз. Я вспомнил, как хочу жить. Но в ту же секунду я подумал о юной девушке, стоящей рядом. Я вспомнил ее милый взгляд. И это пробудило во мне желание защитить ее. Бездумно, полезть на рожон, убить ради ее спасения.

Я медленно поднял какую-то корягу, лежавшую у меня под ногами, не спуская глаз с волка. Это зверь пропустил мимо своего голодного взора. Я начал медленно подходить к ней, закрывая ее тело своим. «Безумец! Ты только нашел смысл идти, только забыл о своей бесполезности и пошел за цветами в чащу! Идиот!» – вторил я себе, попутно продумывая, как ударить волка. Хватило доли секунд, чтобы он прыгнул. И чуть меньше мне хватило, чтобы ударить его палкой по носу. Зверь свалился на землю, но вскоре поднялся и оглядываясь, поджав хвост, дал деру. Уже через несколько секунд мы стояли среди деревьев абсолютно одни. Пару секунд в ступоре, и мы рванули к дороге.

Выбежав на теплый асфальт, мы завалились на обочину.

– Я не знаю, что произошло, – задыхаясь и глядя в пустоту сказал я.

– Кажется, ты спас меня, – так же со страхом вглядываясь в лес сказала девушка. – я не знаю, что сказать.

– Ничего не говори. Я должен был это сделать.

Еще около пяти минут мы пытались отойти от этого воспоминания, но это было невозможно. Оно преследовало нас еще пару дней, после того, как мы двинулись дальше. Это была пиковая ситуация. Я никогда не был смелым. Я никогда не бил волков. Я никогда не находился на грани смерти. И уж точно никогда никого не спасал. Впрочем, спустя несколько дней мы вернулись в привычное существование. Мы шли, говорили, иногда молчали, пили ром и наслаждались друг другом.

Однажды, посреди беседы, она внезапно остановилась посреди дороги с задумчивым видом и замолчала. Я подошел к ней:

– Все в порядке?

– Да. Но я хочу кое-что тебе сказать.

– Говори. Ты никогда не предупреждала о том, что что-то скажешь.

– Это важно, – она вновь задумалась. – ты спас мне жизнь. Я благодарна тебе за это! Ты не представляешь, насколько сильно я тебе обязана!

– Ты не представляешь, насколько сильно я обязан тебе.

– Не представляю.

– Как думаешь, зачем мы здесь? – лучшего момента для этого вопроса и представить было нельзя.

– Я думала об этом. Пусть ты и говорил, что ответ может мне не понравиться. Но теперь, спустя долгое время вместе, я поняла, для чего я вообще существую. Сначала мне казалось, что мой путь будет полон людей, приходящих и уходящих. Но ты оказался другим. И теперь я поняла, что этот путь, где бы ни находился конец, я хочу пройти с тобой.

Я вдруг подумал о том, что всю дорогу я думал о поиске каких-то смыслов. Я искал аллюзии в том, что меня окружало. Я искал людей, искал их образы, моменты, всплывающие в отсутствующей памяти. Я не знал, что мне нужно, потому что не имел об этом представления. Теперь, когда я услышал такое, я запутался еще больше. Ведь я не создан ради нее. Я проходил весь этот путь без нее. Я бился со стихией ради ничего. Я пытался найти тупик, я пытался найти себя. Но простая истина в том, что я нашел себя только сейчас. Сколько бы я ни вопрошал пустоту, она была безмолвна. Она безмолвна и сейчас. Но я никогда не задумывался о том, что смысл мы рисуем себе сами. Разве не смысл я видел в преодолении бури? Разве я не видел смысл в ночном сюре? Везде он есть. Главное – определить его для себя, а не пытаться найти аргументы к его отсутствию. Все это время я только и делал, что пытался доказать себе, что смысла нет, чтобы окончательно убедиться в том, что я не нужен. Чтобы меня ничто не остановило. А смысл всегда был внутри моей глупой головы. А сейчас смысл в том, чтобы не упустить чувства. Ведь и чувства надо увидеть, а не просто ожидать их. И я не упущу их:

– Ну, пойдем? – с самой добродушной и искренней улыбкой ответил я. – нас с тобой впереди ждет длинная дорога.

– Пошли, – она смущенно улыбнулась, и мы пошли.

Не стоит говорить о том, что было дальше. Но если вкратце, то она научила меня вязать, а я возил ее на велосипеде. Ей было в новинку наслаждаться поездкой и не крутить педали. Мы прошли и снег, и оттепель, и знойные полдни, и даже ночные завывания безумных зверей. И в этом был смысл. А тени лишь загадочно смотрели нам вслед, недоумевая, как я перестал обращать на них внимание.