Дедушка [Бахытжан Аширбеков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

ДЕДУШКА


+1

Последние годы жизни после возвращения из Америки дедушка прожил в Алматы, в предгорье, на даче. Целыми днями он сидел саду. Или неспешно прогуливался до берега узкой быстрой речушки и сидел там на скамеечке, сколоченной специально для него моим заботливым отцом. Зимой же он в основном сидел в кресле на втором этаже дачи и смотрел в окно. Разговаривал он мало. Отец говорит, что он всегда мало говорил. А в старости так вообще замолчал.

Я знаю, что лет двадцать он прожил в США. Его уже немолодого пригласили участвовать в научных проектах. Мой отец тоже какое-то время проучился и работал там. Дедушка вернулся в Казахстан, когда ему уже было за восемьдесят лет.

Дедушка был знаменитостью. Психиатр из Казахстана, номинировавшийся лет двадцать назад в составе международной команды ученых на Нобелевскую премию. Шутка ли. Чем он конкретно занимался, я не знаю, отец как-то обрывками упоминал, что это были исследования параллельных реальностей. Правда, я не очень понял, причем тут психиатрия.

По возвращении в Алматы первое время к нему часто захаживали местные ректора и профессора, кто с идеями какими-то, кто с проектами и предложениями. Его это жутко раздражало, он стал разговаривать с ними, отвечая невпопад, начинал рассуждать о высоких материях на крайне абстрактные темы. Собеседники неизменно бывали озадачены, пытаясь понять – издевается ли он над ними или действительно впал в маразм. В конце концов, его оставили в покое. И он стал часами напролет просиживать в саду или в кресле на втором этаже дачи. Или на скамеечке на берегу узкой и быстрой речушки. День за днем. Год за годом.


Мне нравилось периодически бывать на даче у дедушки. Свежий воздух, тишина. Иногда шашлыки. Дедушка воспринимался как неизменный атрибут обстановки. Молчаливый, сам по себе. Вроде он здесь, и вроде нет его.

Этим летом в июне я практически жил на даче. У меня были госэкзамены. Здесь готовиться было очень удобно. Тихо, спокойно. Хорошо высыпаешься. Никто не отвлекает. Никаких соблазнов. Учился я в медицинском университете. Не знаю, почему пошел во врачи. Может из-за знаменитого дедушки. Может сам захотел. Не знаю.

В тот вечер я решил прогуляться по окрестностям. Оставался последний экзамен, вернее второй этап последнего экзамена. Предыдущие два экзамена я сдал на «отлично». К последнему экзамену я был почти готов. В принципе, я был спокоен и уверен. Идя по тропинке вдоль речки, я размышлял, как бы отметить с друзьями окончание напряженного месяца. Еще пара дней и все. Хорошо бы устроить вечеринку на даче. Надо спросить разрешения у отца. Или спросить у дедушки. От последней мысли я тихо рассмеялся. Спросить у дедушки! Надо же прийти такой мысли в голову. Да лучше спросить у нашей собаки! Тут же стало стыдно за такое сравнение. Блин, ну и мысли лезут в голову. Впрочем, но ведь наш Барбос, гораздо общительнее и разговорчивее дедушки. В голове возникли образ нашего вечно радостного и неугомонного пса Барбоса с неистово виляющим хвостом и образ неподвижного дедушки с отсутствующим выражением лица. Да, Барбос был бы не против вечеринки.

Впереди показалась скамейка. На ней монументальная фигура дедушки. Он сидел, слегка опираясь на трость, и смотрел в бушующую воду речки. Говорят, что люди, живущие у водопада, настолько привыкают к грохоту воды, что могут спокойно вполголоса разговаривать друг с другом, в то время как приезжим приходится кричать, чтобы услышать друг друга. Так и есть, здесь на берегу шумной речки, если долго сидеть, перестаешь замечать звуки быстрой воды.

Я присел рядом с дедушкой. Начинало темнеть. Дневная жара сменилась прохладой. Вот же хорошо! Представляю, как изнывают сейчас люди, живущие в самом городе.

– У тебя есть девушка?

Я вздрогнул от неожиданности. С удивлением обернулся на дедушку. Да это был он. Никого же рядом, кроме него, не было. Тем более, он ожидающе смотрел на меня.

– Да, есть. А у тебя? – слова вырвались у меня прежде, чем я осознал их.

– У меня нет, – вздохнул дедушка и снова уставился на воду.

Я смутился, но уже не знал что сказать.

– Как ее зовут? – снова спросил дедушка.

– Маржан.

Он посмотрел на меня.

– И как у вас с ней?

– Все хорошо. Она хорошая девушка.

– Все еще девушка? – что-то наподобие улыбки появилось среди морщин и бороды.

– Э-э-э, – я что-то не понял дедушку. Что значит «все еще девушка». В смысле?

Видя мое смятение и непонимание, дедушка усмехнулся:

– Ладно, проехали. Что, сейчас нет таких приколов? Просто в наше время, лет сто назад (или двести?) это были заезженные приколы про девушек-еще-не-женщин. Как же там было то? Айм нот а герл, нот йет а вумэн, – гнусаво пропел он жуткую мелодию. – Или это не об этом? Ну, что-то в этом роде. Были еще приколы: я уже не мальчик, типа уже мужчина… А ладно, не бери в голову.

Он еще что-то невнятно пробормотал и замолчал.

Я сидел рядом и смотрел на него. За последнюю минуту я услышал от него больше слов, чем за последние десять лет.

Честно говоря, я давно хотел как-нибудь поговорить с ним, поспрашивать про его работы, научные проекты и все такое. Все-таки я будущий врач. Мне кажется, он бы много интересного и полезного рассказал.

– Я помню Маржан, – снова начал говорить дедушка. – Не твою, конечно. Другую.

Он вздохнул.

– Кто это, дедушка?– спросил я.

– Я увидел ее давным-давно, внук. Сколько же мне тогда было? Лет тридцать пять? Или сорок? Да, не больше сорока должно быть. Как раз, кризис среднего возраста, – дедушка усмехнулся. И продолжил:

– Тогда я преподавал в местном университете. Ты же там учишься? И вот в какой-то учебный год уже в конце, прямо перед каникулами, ко мне на занятия пришла последняя группа. Семь студентов. Пять девушек и двое парней. И среди них она.

Дедушка снова вздохнул. Я пригляделся к нему. Мне показалось, что глаза его увлажнились. Слезы? Или просто увлажнились? Поди разбери, у стариков же глаза вечно слезятся.

– И вот я зашел в учебный класс. Попросил написать список группы. Переписал себе в журнал. Провел перекличку, не особо вглядываясь в лица. А потом принялся разъяснять, что за цикл им предстоит пройти, в чем суть предмета. И тут я встречаюсь с ее глазами. Ты когда-нибудь тонул, внук?

– Нет.

– А плавать умеешь?

– Да.

– В том среднем возрасте я тоже вроде уже умел плавать. Но я утонул. Бездна черных глаз, словно черные дыры. Хокинг, чертов инвалид, искал черные дыры в космосе, – дедушка засмеялся. – А я нашел их здесь на Земле. Как увидел, так и нашел. Так втянули, что уже не спастись. Горизонт событий полусантиметровой радужки величиной с настоящий горизонт. Хокинга знаешь?

Я покачал головой.

– Чертов гений, сидел в инвалидной коляске и строчил книги. Умер давным-давно. Скоро встречусь с ним, расскажу ему о своем открытии. Вот же удивится!

– Маржан, – произнес дедушка, словно пробуя имя на вкус. – Маржан. До нее у меня была спокойная жизнь. Размеренная. Я жил с твоей бабушкой. Твой отец и дядя уже были. И твоя тетя Тогжан уже, кажется, была. Спокойная, размеренная жизнь мещанина. Знаешь, что такое мещанин?

Я покачал головой.

– Да, русский язык у нас уже не тот. В общем, жил я спокойно.

Немного помолчав, дедушка продолжил:

– Размеренной скучной жизнью. И тут утонул. Растворился. Пропал. Каждое занятие я просто сидел и смотрел на нее. Разглядывал брови, ресницы, губы, овал подбородка, шею, надгрудинную ямочку. – Дедушка показал пальцем на себе, но я и так знал, где находится эта ямочка – с оценками по анатомии у меня все было нормально.

– Иногда она смотрела на меня и наши глаза встречались. В этот момент мое сердце превращалось в расплавленный кусок солнца и выжигало грудь изнутри. Это было мучительно. Как я при этом умудрялся все же проводить занятия, что-то говорить, объяснять, разбирать, я не знаю. Наверное, на автомате.

– Ты влюбился, дедушка. Такое бывает. Любви все возрасты покорны, – вставил я.

– Да, да, конечно, великий Александр Сергеевич. Ты проницателен. Ты знаешь, что такое любовь?

Примерно я знал. Потому кивнул и сказал:

– Это когда двое людей не могут друг без друга, им вместе хорошо, а если не вместе, то плохо.

Дедушка сделал вид, что задумался и произнес:

– Ну, в принципе, я тогда мог без нее. Тем более, что я же жил без нее до нее. И после жил без нее. Так что я мог без нее. А плохо было, да. Помнится – плохо было.

Я задумался. Наверное, с возрастом с любовью и с отношениями становится все сложнее. Я встречался со своей Маржан около года, и вроде все было хорошо. Помню, пару лет назад я расстался с девчонкой, с которой встречался где-то полгода. Тогда, помнится, было плохо. Сейчас все есть хорошо.

– У тебя есть ее фотография? – спросил дедушка.

Я включил на ручных часах фотогалерею, и в воздухе появилась голограмма Маржан в полный рост. Дедушка долго смотрел на нее.

– Наверное, она была такой же. Большие глаза, тонкий нос, эти губы, худенькая. Я ее совсем не помню, как она выглядела. Я помню только что-то светлое, красивое, нежное и чистое. Блестящие глаза, не испорченные бытом, чистое лицо, не отягощенное суетой.

Дедушка протянул руку к голограмме.

– Не знаешь, когда придумают изображения, чтобы еще и потрогать можно было? – спросил он.

– Не знаю.

Дедушка замолчал.

– И чем все закончилось, дедушка?

– Ничем. Через месяц цикл по психиатрии закончился. Они сдали экзамены. И я ее с тех пор не видел. Когда же это было то? Лет пятьдесят назад? Шестьдесят? Целая жизнь прошла. И почему я ее все еще помню? Столько всего было с тех пор. Все эти мгновения затеряются во времени, словно слезы в дожде.

– Словно слезы в дожде, – повторил еще раз дедушка. – Это из какого-то жутко старого фильма. Ты не помнишь, что это был за фильм?

– Нет, – покачал я головой. Я не любил смотреть старые фильмы. Они были какие-то примитивные что ли. – И что, дедушка, ты так ничего и не сделал?

– Нет. Я-Отец победил во мне Меня-Мужчину. Я должен быть позаботиться о своих сыновьях и дочери. О дочери, прежде всего. Кстати, Тогжан не прилетела еще?

– Нет. Дядя Сергей звонил отцу, они с тетей Тогжан задержались еще на день.

–Дядя Сергей! – усмехнулся дедушка. – Видел бы ты, как злилась твоя бабушка, когда Тогжан заявила, что выйдет замуж за русского. Вот смеху было.

Мы помолчали минуту.

– Но если это была любовь, дедушка, то как то жаль. Ведь любовь это важно?

– Наверное, это была любовь. Последняя любовь. Столько пафоса в этом выражении. Знаешь такой стих?


Моя последняя любовь

Поглотит бездной черных глаз,

Отравит гибким станом кровь,

Разбередит в прощальный раз.


– Да уж, последняя любовь. Последняя вспышка нейронов лимбической системы стареющего мозга. Потом уже ничего подобного не было.

– А ты жалел когда-нибудь об этом, что можно было сделать по-другому?

– Я в любом случае жалел бы. В таких ситуациях нет однозначно хорошего выбора. Но нам, людям, приходится делать выбор, во всяком случае, пока приходится. А ты знаешь, что фотону выбор делать не приходится? Один фотон может пройти сразу по двум путям. Понимаешь? Одновременно быть и тут и там. Вот бы и нам так. Но наша душа сложнее фотона, мы не можем так. А может и можем. Во всяком случае, этот Уильямс из Принстона уверял, что сможем. Но, когда мы будем такими, что останется от нас?

Последние фразы дедушки я не очень понял, в физике я был так себе. Зачем врачу физика?

Дедушка встал.

– Пожалуй, пора домой. Время ужинать.

Дедушка медленно пошел к дому.

Я привстал было, потом снова сел. Хотелось посидеть еще у речки.

Я позвонил Маржан.

– Привет, что делаешь?

– Ничего особенно, слушаю музыку. А ты?

– Тоже ничего особенного, устал читать. Сижу, грущу.

– Приедешь?

Не думая ни секунды я поехал к ней.


– 1


Фактически мы встречались с ней целый месяц. Конечно, это не были свидания. К сожалению. Целый месяц я просто смотрел на нее. Каждый день, шесть дней в неделю были занятия. Не нужно было придумывать и искать встреч. Я не мог прикоснуться к ней, но уже только за то, что она просто рядом, что я могу видеть и слышать ее, иногда улавливать запах ее волос, я был благодарен.

Но цикл по психиатрии неумолимо шел к завершению. Развязка была неизбежной. Либо я больше ее никогда не увижу, либо я что-то должен делать. И вот закончился наш последний учебный день. Группа собрала свои вещи и стала покидать учебную комнату. Я сидел с пересохшим горлом на своем месте. Сердце гулко билось в груди.

– Маржан, задержись, пожалуйста, надо обсудить еще кое-что, – выдавил я наконец. Она была старостой группы, и в принципе, я, как преподаватель, мог задержать ее, не вызывая подозрений у остальных, якобы в связи с необходимостью обсудить какие-нибудь учебные моменты, например, что-нибудь про экзамены.

Маржан осталась. Все вышли. Они сидела, сложив руки на коленях, и выжидающе смотрела на меня. Как-то совсем по-детски.

Я уставился в пол. Заготовленные фразы бешено носились в моей голове и никак не хотели высказаться. Я думал, мне будет не так трудно. Все-таки не восемнадцатилетний паренек. А лет на двадцать старше. Но, судя по всему, эти последние двадцать лет не сделали меня увереннее. Опытнее. Хладнокровнее.

Молчание затянулось. Наконец, я посмотрел ей в глаза. Эти темно-карие, почти черные, огромные глаза, обрамленные длинными ресницами. Почему она здесь? Зачем она появилась в моей жизни? В чем моя вина? Почему я такой? Вопросы, мучившие меня последний месяц, снова принялись за свое дело. Но я усилием воли произнес:

– Учебный цикл кончился. Мы уже не увидимся с тобой по учебе. А мне хочется видеть тебя и дальше, и я ничего не могу поделать с этим.

Маржан смутилась и опустила голову.

Осторожно я тронул ее руку.

– Можно я позвоню тебе, и мы как-нибудь встретимся?

Она подняла голову, улыбнулась и кивнула.


Через несколько месяцев осенью я принял решение уйти из семьи. Уходить было тяжело, но приносить в жизнь еще и ложь, когда уже свершил предательство, было бы совсем невыносимо. «Уйти из семьи» – что-то есть в этом выражении банальное и пошлое. Никогда не думал, что это коснется меня.

Я помню тот вечер. На люстре перегорела одна из двух лампочек, и в зале было тускло. Мой первенец Жандос угрюмо сидел за своим столом в смежной комнате, делая вид, что учит уроки. Младший сын Болатик выглядывал из-за двери детской, чувствуя что-то плохое, и спрашивал, куда это я собрался и когда вернусь. Асель молча сидела на диване с напряженным лицом. На ее руках непрерывно сучило ручками и ножками маленькое солнце, вытягивало шею, повернув голову в мою сторону. Круглые глазенки сияли, и ротик широко улыбался в предвкушении, что отец, как обычно, начнет развлекать, строить гримасы и подкидывать вверх. Но отец ушел.

Больше я никогда не видел ее сияющих глазенок и широко улыбающегося ротика. В следующий раз, когда я увидел свою дочку, я смотрел на закрытые глаза, чуть приоткрытый рот, иглу от капельницы, воткнутую в вену где-то сбоку на голове. В тот год в Алматы была какая-то вспышка менингита. Откуда, почему – никто толком не знал. Но умерло несколько детей и взрослых. В том числе, Тогжан.


Маржан родила мне двух сыновей. Я, гордый отец четверых сыновей, часто видел во сне Тогжан. Одним из повторяющихся сюжетов был такой: я забираю дочку с детского садика, мы идем к машине, держась с ней за руки, а она непрерывно рассказывает о том, что случилось за целый день: что давали на завтрак и обед, в какие игрушки она играла, что сказала ее подруга Аружан, что нарисовал мальчик по имени Сережа. Часто во сне, идя рядом с ней, я понимал, что это лишь сон, что она давно умерла, а я проснусь. И я просыпался с тоскливой болью в груди.


Когда мне было почти пятьдесят, я получил приглашение принять участие в научном проекте в США. Их заинтересовала концепция психобиологических взаимоотношений, над которой я работал предыдущие лет десять. Вскоре наша команда с удивлением стала понимать, что исследования начали выходить далеко за рамки психиатрии, психологии и медицины. Проект расширился, в него вошли физики и специалисты по искусственному интеллекту. Несколько лет поработал в этом проекте и мой Жандос, к тому времени ставшим неплохим спецом по IT-технологиям. Но затем проект разросся и стал секретным, всех неграждан США, кого можно было заменить, постепенно вывели из исследований. Сын уехал домой.

Примерно через десять лет после этого умерла Маржан. Почему она ушла первой? Я ведь был старше моей красавицы на пятнадцать лет. В чем был смысл ее смерти? Что этим хотела мне сказать Вселенная? Почти сразу после ее смерти я вернулся в Казахстан. Без нее стало там, в Америке, совсем одиноко.

А наши исследования стали меня пугать. Молодые члены нашей команды без страха и с увлечением полосовали и препарировали ткани реальности, я же с ужасом думал, что если нас что-нибудь не остановит, то той реальности, мира, времени, к которым мы привыкли за тысячелетия нашего существования, уже не будет. Все будет уже по-другому. И мы, люди, будем другими. Все станет возможно, а если станет все возможно, то, значит, не будет ничего определенного. Что останется от мира и от людей с их душами, если и мир и люди размажутся по равновероятностным реальностям? Никто из нашей команды не мог с определенностью спрогнозировать, чем все может закончиться.

Я вернулся домой. Я жил на даче, вернее, это был пригородный дом. Я выезжал из дома пару раз в году, навестить своих родителей, брата, жену Асель, жену Маржан, дочь Тогжан. Благо, они все были на одном кладбище. Я по очереди обходил их и думал, почему же я такой бессмертный старик.


0


Через месяц, в июле дедушка умер. Отец застал его в саду. Дедушка сидел в плетеном кресле и смотрел, как переливается свет среди теней листвы.

На похороны пришла целая толпа людей. Я никогда не был особо близок с дедушкой. Был ли он вообще в моей жизни? Очень мало. Но все же было почему-то грустно и тоскливо. Засыпая лопатой вместе с другими его могилу, я все время думал, где же он сейчас, в какой реальности. И с кем?