Остров [Михаил Рейдерман] (fb2) читать онлайн

ОСТРОВ

Повесть, написанная Михаилом Рейдерманом.

Внимание! Содержится нецензурная брань и сцены сексуального характера.

1.

Всадники скакали весь день и всю ночь вдоль реки на юг к тёмным, густым, смолистым лесам, что пугали людей огромными стаями диких животных и непроглядной мглой. Вокруг тех лесов ходило много легенд у авиридов, большинство их которых боялись вступить в это царство деревьев и зверей. Лишь отдельные авиридские селенья располагались у начало лесов. Жили в них в основном изгои-охотники, промышлявшие дичью. Однако зверь тамошний был силён и крупен: то и дело кто-то из охотников погибал, либо становился калекой. Многие верили, что охотников наказывали злые духи леса, вселявшиеся в животных, лешие и водяные. Край был суровым и жестоким, и всадники ехали угрюмыми. Четверо из пяти из них скакали сюда впервые и не знали, чего ждать, сказки и предания о лесах ходили зловещие, что у опытных воинов в душе рождался суеверный страх. Но не леса сами интересовали всадников. Древесное море разрезалось Рекой, а посреди водной глади стоял, согласно легендам, Остров. Вот туда-то мужчинам и необходимо было попасть.

– Людомир, ты ведь бывал на Острове, а так и не рассказал, что же там творится. Едем мы туда, а что нас ожидает, даже и не знаем, – спросил один из всадников, чью правую щёку уродовал неправильной формы большой шрам. Его немного раскосые глаза из-под спадающих на лоб русых волос буравили взглядом того, к кому был обращен вопрос, того, кто мог провести их на Остров.

Людомир продолжал молчать, покачиваясь в седле. За весь путь он почти ни проронил ни одного слова, предпочитая похабным мужским беседам уединённые размышления – жизнь давала для них обильную пищу.

– Белеса, отвали от нашего угрюмца, он ведь у нас избранный, бывал на Острове, в отличие от нас простых княжеских воинов, – дразнился другой всадник.

– А ещё он князя собственной грудью заслонил от паланской сабли. Наверное, это было менее приятно, чем иметь княжескую сестру? А, Людомир? – вступился ещё один из витязей, Алехно, самый большой и широкий, настоящий богатырь, под тяжестью которого изнемогал круп его коня, уставшего от долгой езды.

– Хорош, донимать парня, – окрикнул, скалившихся молодцов Калмир, широкоплечий и статный, чью надвигающуюся старость выдавали лишь морщины, покрывавшие мелкими трещинами его широкое, с квадратным подбородком лицо. Он был самым опытным в этой мрачной компании. Личным телохранителем князя, отдавшим почти всю свою взрослую жизнь на защиту своего покровителя. – Ты, Алехно, про Кислену пасть свою пёсью закрой. А ли забыл, как насильничал морошских женщин? И к тебе Белеса с Армором это тоже относится. Вы от Алехно не отставали, куда только ёлды свои не пристраивали.

Пятый всадник, Армор, невысокий и худощавый, но с чрезмерно большой для своей маленькой головы черной бородой резко повернул коня к Калмиру.

– Помалкивай, старый хрыч. Ты нас за мерзких язычников не упрекай. Да и не участвовал я ни в чём подобном.

– Брешешь, Армор, да и буду попрекать. Князь старшим меня назначил.

– Язычников любишь? А не перестал ли ты Калмир верить в Великую мать? Может, решил вновь, как твой отец, приносить кровавые жертвы Лорку и, как животное совокупляться на лозовую пятницу?

–Ну тебе, Армор, даже отдельный день для этого не нужен. Ты когда, хочешь насиловать, просто издеваешься над своими рабынями, – вступился молчавший до этого Людомир.

–Кто голос подал? – вступился с усмешкой Белеса, – праведный язычник. Тебе бы лучше вообще помолчать, если хочешь доехать до своего Острова.

– А как без меня туда попадёте? Вы же не знаете, где он. Поэтому буду говорить, что хочу, – по лицу Людомира скользнула издевательская усмешка.

– А мы скажем, что тебя убил большой медведь. Напал из-за кустов – прошепелявил Алехно, – как тебе такой расклад?

– Попробуй, Алехно – не спеша остановил коня Людомир, развернув животное мордой к коню гиганта, – ты хоть и большой, но такой жирный и неповоротливый, что я трижды успею тебя проткнуть.

Уязвлённый за живое, Алехно выхватил свою секиру и, направив немного коня вперед, попытался ударить Людомира, но лишь рассёк воздух. Увернувшись от удара, Людомир ударил своей кривой саблей плашмя по голове гиганта, который предусмотрительно надел шлем, звериным чутьём ощущая опасность по мере приближения к Лесам и Острову.

Между всадниками тут же появился Калмир.

– Хватит, – раздавался властный голос опытного воина и командира, – найдём беглеца, можете хоть поубивать друг друга, а пока едем молча. Вернёмся с пустыми руками, нам мало от князя не покажется.

Людомир молча всунул саблю в ножны. Алехно, с раздуваемыми от гнева ноздрями вернул к седлу секиру.

Всадники не сумели поднять себе настроение за счёт язычника. Не дал старый Калмир, не дал и сам объект насмешек.

Людомир имел только авиридское имя, внешне он напоминал южанина-абисита, которыми являлись предки воина. Он был высокого роста, худой, но широкоплечий, под свободными одеждами, скрывалась треугольная спина витязя и полукружья мускулистой груди. Его лицо покрывала курчавая жесткая борода, а на плечи спадали кудрявые тёмные волосы. Людомир выглядел чужаком среди авиридов, и он им был, несмотря на то, что и дед, и отец были знаменитыми воинами племени. Де Людомира¸ язычник, не хотя отрекаться от своих богов, бежал из Абиситата, столицы и крупной торговой гавани абиситского королевства, чей правитель заставил своих подданных поклоняться Великой Матери. Поначалу Миндалам, роду Людомира¸ жилось привольно: за веру в своих богов их никто не хотел убить; князь брал с собой в походы и набеги, щедро одаривая деда Людомира и его нескольких сыновей землёй, серебром и рабами. Отцу и двум дядям Людомира пришлось уже труднее – Великая мать настигла их. Авириды начали исповедовать веру в единую богиню, и трём Миндалам, не хотевшим бежать в неизвестность и отказывать от нажитого положения и богатства, пришлось смириться. Но тайно, как и многие авириды, они по ночам молились древним силам природы, которые постоянно наказывали паводками или засухами возгордившихся людей. Людомир в отличие от своего отца из-за дружбы с молодым князем уже не так сильно скрывал, что в Великую мать он не верит. Жизнь вообще его рано научила, что молитвы никто не слышит, а лучше всего надеяться на доброго коня, прочную кольчугу и руку, способную быстро выхватить оружие. В этом Людомир был очень хорош: не обременённый лишними мускулами он был резок и вынослив, что сделало его одним из лучших авиридских воинов, а также телохранителем и другом князя. Но со временем их отношения стали гораздо сложнее, что они уже оба не знали, как им поступать по отношению друг к другу.

Калмир поравнялся с Людомиром, который как будто этого не замечал, опять бесцельно устремив свой взор вперёд.

– Не задирай дружинников, ты больше не один из нас. Ежели повторится подобное, то вновь попадёшь на княжеский суд.

Выражение лица Людомира не изменилось. Должного устрашающего эффекта слова Калмира не произвели.

– Ладно, кто старое помянет… Расскажи мне лучше об Острове. Почему о нём так много ходит легенд?

Проехав ещё немного, как будто не замечая вопроса, Людомир всё-таки ответил:

– Да, что рассказывать, ты и так всё слышал.

–Слышал я всякие небылицы. В то, что там собираются разбойники и всякий лихой люд, я верю. Верю, что и жрецы старых богов туда сбежали. Могу представить, что и правда вино и пиво льются там рекой, а муж обменивается женой с другим мужем. Но то, что там собрались злые духи, всякие уродцы и божки, я не верю. Это всё сказки для детей.

– Зря, не веришь. Всё что рассказывают про Остров отчасти правда, а отчасти нет. Редкий человек оттуда возвращается, тем более человек со здравым рассудком.

– Что же ужасного там делают с людьми, что они с ума сходят? – спокойно спросил Калмир, стараясь не выдавать своего беспокойства.

– Ничего, если ты хочешь, чтобы я тебя о чём-то предостерёг, то там, в первую очередь стоит опасаться себя, от себя любимого там ещё никто не убегал, – речь Людомира была плавной, несмотря на то, что он с трудом отрывал рот и говорил сипло, с хрипотцой звуки из его уст выходили чёткие и понятные.

– От себя? Что ты имеешь в виду? – удивился старый дружинник.

– Ты сам увидишь и почувствуешь.

Людомир опять ушёл в себя, а Калмир видя, что достать собеседника обратно на поверхность бытия ему не удастся, вздохнул:

– Да сохранит нас Великая Мать.

****

Всадники всё ближе и ближе подбирались к Острову, хотя об этом знал только Людомир, увлекавший за собой других княжеских дружинников. По мере приближения к реке воздух становился всё более вязким и влажным, а ложбинки в лесу заливались молочным туманом, уплотнявшимся с каждым скачком коней. Всадники последовали от реки в лес, чтобы сократить путь и оказаться у другого конца речного изгиба. Так сказал Людомир, пустивший коня во весь опор. Другим воинам ничего не оставалось, как следовать за сумасбродным проводником и держать наготове оружие, на случай нападения. Белеса то и дело проверял у себя на боку кинжал, чтобы в случае чего метнуть его в спину Людомиру. Но ничего не происходило, только становилось всё темнее, хотя недавно был полдень. Лишь подмигивали в чаще молодые фиолетовые сосновые шишки, придававшие хоть что-нибудь весёлое мрачной действительности.

– Скоро ещё? Ты сказал, что мы срежем, а мы в какую-то задницу забираемся? – крикнул Армор, начавший терять терпение.

– Так быстрее будет. Если мы не успеем к закату, нам придётся ждать рассвета.

Всадники молча продолжили ехать за поводырём. Никто не хотел ночевать в промозглом лесу, кишащим по рассказам, стаями гигантских волков и вездесущих гадюк.

Ветер шумел в кронах сосен, раскачивающихся из стороны в сторону под давлением потоков воздуха. Изредка раздавалось пение какой-нибудь птицы, или мелкий зверь шуршал в траве. То и дело всадники проезжали сквозь невидимую тягучую паутину, неприятно набивавшуюся в рот.

– Ну и какого чёрта послал нас князь за этим Стипе? Скачем непонятно где, непонятно куда, – ныл Белеса, – Сейчас лучше бы пива или медовухи.

– Вернёшься будет тебе медовуха, и бабы, ты ведь по ним гораздо больше скучаешь? Поди сейчас медведицу отымел, – поддел товарища Армор

– По-крайней мере, медведица симпатичнее твоей сестры. Вы её когда замуж выдавали, родителей жениха в погребе заложниками держали? – огрызнулся в ответ Белеса.

– Нет, мы просто пообещали, что он сможет трахать твою маму, а мы не отрежем ему яйца за измену, – – не сдаваясь, продолжал Армор

– Как отрезал тебе отец Авдотьи , когда застукал тебя, отлизывающим ей?

– Отрезали бы мне яйца, борода была бы, как у тебя – хохотнул Армор, дернув за поводья, что конь подался вперёд.

– Приеду живым отслужу молебен в честь Великой Матери, – сменил тему Армор, – жаль, что мы на Остров не взяли пару сотен добрых мужей, чтобы показать истину язычникам.

– А тебе есть разница кого убивать, – продолжал соревноваться в остроумии Белеса.

– Я не убиваю людей ради забавы. Я беру в руки меч, только чтобы защитить Великую Мать или чтобы свершилось правосудие, – с глупой торжественностью ответил Армор.

– А я думал, ты на Остров поехал, потому что тебе две меры серебра, как и нам, пообещали.

–То есть тебя, Белеса, не гневит, что Беглец убил священника Церкви Великой Матери? Может, ты не достаточно крепко веруешь?

Белеса промолчал, весь побагровев. Это было сильное обвинение, которое могло стоить ему места в дружине, позволявшего кормиться. Неграмотный, с трудом читающий, вместо молитв предпочитавший женщин и выпивку он не понимал сути учения Великой Матери, не постигал проповедей священников. Вера в Великую Мать, скорее, для него была способом отличить своих от чужих; понять в ком, в первую очередь, стоит видеть врага.

– Ладно, мальчишки, – вступился здоровяк Алехно, – ну что за ссора между двумя добрыми сынами Великой Матери, когда мы едем к язычникам и их бесам, а самое главное нас ведёт туда нечестивец.

Взгляды Армора и Белесы смягчились. Как бы они не хотели поддеть друг друга, они были вынуждены искать опоры меж собой: на Острове их не ждало ничего хорошего, и их проводник мог завести в ловушку, которая стоила бы всем княжьим людям жизни.

Общая нервозность ощущалась в движениях всадников, а беспокойство читалось в их лицах. Всегда бледное лицо Калмира посерело ещё сильнее, Белеса сутулился больше обычного, вжимая свою небольшую голову в плечи, а черные глаза Армора бешено светились сквозь грубую заросль темных курчавых волос на голове и лице. Заплывшее лицо Алехны было тяжело разобрать, но и по его лбу пролегала чуть заметная складка. Лишь Людомир всё также спокойно покачивался в седле от быстрой езды, забываясь в бешеной скачке.

– Не отставайте. Мы успеваем – обрывками донесся голос проводника до дружинников.

Сквозь плотно растущие деревья начинал более отчётливо пробиваться свет янтарно-пурпурных облаков, крепко затянувших летнее небо. Одновременно, по мере приближения реки, уплотнялся туман, лежащий у земли и окутывавший в свои объятья усталых от дороги всадников.

– Ну и туман, как будто в облаках, – прошептал Армор, схватившись одной рукой за висевшие на шеи амулеты. Его пугал сам воздух, обстановка. Алое от закатного солнца марево с трудом позволяло разглядеть своих товарищей. С разбега, не заметив воды, всадники влетели в желтоватые воды притока Реки. Лошади от неожиданности и от передавшегося им волнения воинов встали на дыбы, задевая копытами друг друга и норовя скинуть своих хозяев.

– Тпрр, очумелая. Ты чего?! – не мог справиться Калмир со своим гнедым жеребцом, чей взгляд выражал полную беспомощность, как будто его вели на живодёрню.

– Успокойте коней! Теперь нам надо ждать, – проговорил сквозь плеск воды Людомир.

– Чего? – никак не мог унять лошадь Калмир.

– Когда запоют зарянки.

****

Солнце уже село, и туман стал бледнеть, становясь прозрачным прежде чем окончательно почернеть в вечерней мгле. Холод от реки начал заползать под кольчуги и кожаные доспехи остывших после быстрой езды всадников, которые ёжилилсь, били себя по плечам, тёрли ладони, не замечая в попытках согреться красивых высоких птичьих голосков.

– Людомир, – начал Армор – какого Лешего мы ждём? Ты говорил, что будет паром, но здесь не видно ни зги

– Парома и ждём. Посмотри, как вода волнуется. И туман расходиться потихоньку.

До ног лошадей, тревожно устремивших свои морды на другой невидимый берег, шли по воде большие кольца.

– Что это? – тихим голом спросил Алехно.

В ответ лишь приближалось слабое, но настойчивое гудение, и усиливавшиеся круги на водной глади. Спустя несколько минут сквозь туман показались кроны плакучих ив, чьи локоны, спадавшие почти до земли, грустно приглашали воинов на паром. Постепенно начали вырисовываться стволы деревьев и кустарники, опоясывающие корневища. Дружинник сидели на лошадях, раскрыв рот. На них двигался кусок земли.

– Это и есть Остров? – бросив испуганный взгляд, спросил Белеса.

– Нет, это паром до Острова. Сам Остров гораздо больше.

Земля всё приближалась к всадникам, которые начали различать высокую крепкую фигуру в балахоне и капюшоне, одиноко стоявшую на приближающемся участке суши. Мужчина опустил лицо, не давая его рассмотреть дружинникам, пытавшимся разглядеть незнакомца.

Доплыв почти до всадников, Паром остановился, и Людомир направил своего коня на судно.

– Здравствуй, друг, – крикнул он мужчине в балахоне, который в ответ лишь нечленораздельно проскрежетал что-то своими выпиравшими из под капюшона длинными клыками.

На приплывший островок взобрались и оставшиеся всадники. Калмир, ехавший впереди, приблизился вплотную к неизвестному, пытаясь увидеть его лицо. Вдруг, тот резко поднял свою голову. К испугу сразу подавшихся назад всадников на них уставилась пёсья голова с длинной мордой.

Действуя на инстинктах, благочестивый Армор выхватил меч, остальные ухватились за рукоятки своего оружия. А Людомир, отъехавший немного вперёд, уже слез с коня, и спокойно, присев на корточки, ел растущую под ногами морошку.

Кинокефал стоял, не обращая внимания на дружинников, которые опасались приблизиться к чудовищу и проехать вглубь парома.

– Ну что вы как дети малые? Простого паромщика испугались? Боитесь безоружного мужа? Он вас не загрызёт – усмехнулся Людомир.

Паромщик тем временем подошёл к большой иве, чьи опущенные ветви достигали земли, и сильно потянул за одну из веток, от чего массивное дерево всем стволом очень сильно наклонилось к удивлению дружинников, не ожидавших такой силы от кинокефала. Паром едва дернулся и начал движение назад.

– Он не опасен. Мы будем через полчаса. Можете немного отдохнуть, – будто бы командовал Людомир.

– Большой ли паром? —спросил Калмир у проводника.

– Не очень большой. Пойдёшь осматривать его, будь осторожен. Тут много отверстий. Если провалишься, то вытащить тебя будет сложно. Паром может тебя накрыть, а земля пустила корни глубоко под воду. Ты в них просто-напросто запутаешься.

Гигант Алехно, пока Калмир узнавал про паром у Людомира, расстелил свой плотный войлочный плащ на земле и улёгся на него, засунув под голову дорожную суму. Белеса и Армор уселись на своих плащах друг напротив друга, изредка бросая косые взгляды на Людомира, уплетавшего одну за другой морошку как ребёнок.

– Армор, а зачем ты поехал на Остров? Меня прямо-таки гложет этот вопрос. Тебя ведь князь не отправлял. Ты сам сюда захотел поехать, а ведь живыми мы с Острова можем не вернуться? Из-за серебра? Не думаю, ты богатый жук, – начал беседу Белеса, рисовавший бессмысленные узоры веточкой на рыхлой земле.

– Я уже это сказал и князю. Побывав на Острове и узнав, как него добраться, кто и в каком количестве здесь живёт, – перешёл на шёпот Армор, чьё взволнованное лицо, стало ещё более ожесточённым, – мы могли бы накрыть целую свору язычников сразу и привести их к вере в Великую Мать.

– На разведку стало быть поехал?

– Как бы да.

– А погибнуть не боишься? Леший какой-нибудь заберёт твою душу.

– Моя душа воссоединиться с Великой Матерью, а не с каким-то лешим, – сквозь зубы прошипел Армор, – по Её воле готов и жизнь отдать.

– Никогда не понимал Вас фанатиков, – спокойно продолжал Белеса, – Вот у тебя есть и жена красивая, хоть она и выглядит дико запуганной от побоев, и дети. И деньгой тебя князь щедро жалует, хотя ты почти всё отдаешь Церкви, а едешь рисковать за тридевять земель ради того, чтобы вернуть беглого убийцу пьянчуги и блядуна попа.

– Ах ты тварь, – выхватил меч Армор и ринулся на Белесу, норовя ударить того с размаху клинком. Белеса увернулся и отскочил на несколько шагов, от замешкавшегося Армора держа руку за поясом, где был метательный нож, в любую секунду готовый вонзиться в фанатика.

Очнувшийся от тяжелой и липкой вечерней дрёмы Алехно тяжело поднялся и побежал разнимать двух задир.

– Успокоитесь! – отпихивал своими мощными руками Алехно поссорившихся. Что вы опять тут устроили? Погибнем от собственных рук, а не от рук язычников, которые захотят помешать осуществить праведный суд?

– Эта гнида клевещет на служителей Святой Церкви, – не унимался Армор, разбрызгивая слюной на несколько саженей от себя.

– Я клевещу?! Да мне шлюха из кабак это рассказала. Этот поп к ней захаживал. Любил розгами пороть бедолагу, – расхохотался Белеса, скорчив смешную морду.

– Я убью тебя, выродок языческий, – вновь кинулся Армор на Белесу, но его так сильно оттолкнул Алехно, что Армор упал на спину, выронив меч.

– Ты тоже прекращай зубы скалить! Тебе бы лишь бы шутки отмачивать, хотя уже не до смеху. С каким-то уродом едем, который землю может передвигать, – пробасил гигант.

– Ну ты-то что защищаешь этого свихнувшегося? Сам же слышал про попа от той же девки, что и я, – лишь пожал худощавыми плечами Белеса.

Калмир, пока его воины бранились, осматривал островок, медленно рассекавший плотную завесу тумана, словно сотканного из хлопка. Довольно быстро объехав его на коне, он обнаружил, что паром словно был перекрестием двух параллельных брусков земли еще с двумя такими же. В образуемых прямых углах была либо суша, либо смертоносные отверстия, о которых предупреждал Людомир. Никакой живности, кроме мерзких сороконожек, кормивших чёрных дроздов, изредка нарушавших тишину, повисшую во влажном воздухе, Калмир не заметил. Завершив свой короткий объезд территории, Калмир направился обратно на полянку к своим путникам, где Белеса и Армор сидели поодаль друг от дружки, Алехно вновь устроился покемарить, а Людомир впервые за весь их совместный путь с неким подобием улыбки стоял у края парома.

Терзаемый любопытством о том, что ждёт воинов на Острове, Калмир, который завидовал способности Алехно мгновенно засыпать в любых условиях, слез с коня и зашагал к Паромщику, скалившемуся куда-то сквозь туман.

– Как тебя зовут?

В ответ было только молчания и немного слюны, падающей на землю из пасти урода.

– Ты умеешь говорить? – Калмир пристально вглядывался в продолжающего игнорировать его Паромщика, и уже собрался уходить, как тот вдруг резко пролаял:

– Да.

–Так как же тебя зовут? – содрогнулся от резкого ответа Калмир.

– Народ кличет Паромщиком, – выдавал фразы обрывками кинокефал.

– А настоящее имя?

Паромщик внезапно повернулся и уставился на Калмира, у которого от взгляда необычного собеседника побежали мурашки по спине.

– Ладно. Расскажешь хотя бы, что нас ждёт на Острове?

– Хехехехе. Что ждёт? Жизнь Вас ждёт. Настоящая и весёлая. Так, как на Острове, нигде я не смеялся, – словно заливался кашлем Паромщик.

– Что ты имеешь в виду? Что же оттуда люди не возвращаются? Со смеху умирают? – послышались нотки раздражения в голосе Калмира.

– Не, браток. Если умирают, то от клинка или стрелы, как и на вашем берегу. Не возвращаются же, потому что не хотят.

– Не хотят? Почему? – нахмурив брови, с удивлением в голосе и на лице приблизился Калмир к Паромщику.

– Воздух приятнее, чем у вас в княжестве.

– А ты этот воздух хоть раз вдохнул?

– Вдохнул, не один раз вдохнул.

– И чем же он не понравился?

– Дерьмом собачьим повсюду воняет, – вновь залился полукашлем-полусмехом Паромщик.

Калмир немного отошёл от Паромщика и присел у небольшой ивки, грустно опустившей свои ветви. Калмиру было тревожно: он давно уже командовал княжескими отрядами, и люди говорили про него разное. Одни считали его трусом, за то, что он не бросал людей в необдуманные атаки, другие, которых было меньшинство, наоборот, хвалили за мудрость и желание сберечь воинов, которые и так часто гибли в походах за рабами, серебром и золотом. Калмир, чей опыт прорезался морщинами на его красивом лице, не боялся смерти: его жена умерла от холеры, две маленькие дочери родились мёртвыми, одного маленького сынишку отняла скарлатина, а другого, красивого статного отрока убили кочевники, которые пришли грабить авиридские селения. Но от этого старый воин не обозлился, его сердце не занимала жажда мести – он устал от смерти и старался, как можно меньше лить кровь. Хотел, чтобы из этой поездки вернулись все, даже Людомир, которого князь возненавидел и отправил на Остров, надеясь, что тот сгинет.

– Если люди сами остаются на Острове, значит, никто их не неволит оставаться, а, значит, они могут уйти. Всё так?

– Так, уйти с Острова гораздо легче, чем сюда добраться.

– Почему же?

– Потому что на Острове тебя никто не заставляет что-то делать, ты волен сам распоряжаться своей жизнью: захотел – уходи. Но вот попасть сюда можно только язычникам или с ними.

– С Нами есть один, ты заешь.

– Один ли? – брызнул, усмехнувшись, слюной кинокефал.

Калмира покоробила фраза Паромщика, но он не стал спорить с пёсьеголовым, который только начал делиться важными для Калмира сведениями.

– И как же нам переправиться обратно? Вдруг Людомир захочет остаться на Острове.

– Он не захочет.

– Почему?

– Спроси у него. Он любить поговорить.

– Кто? Людомир? Да он днями мог молчать, пока мы сюда ехали.

– Не умеете вы с людьми разговаривать, дружинники, – захохотал кинокефал.

– Откуда ты знаешь, что мы дружинники? Мы без знамен и на нас нет княжеского герба.

– Хехехехехе, – лишь слетали клочья пена со рта Паромщика

– Ну а вдруг, Людомир останется? Что другим делать? – снова проглотил усмешку урода Калмир.

– Найди меня на пристани. На рассвете в сумерках я ухожу от Острова.

– Спасибо, что сказал, – начал было отходить от Паромщика Калмир, но вдруг остановился и спросил:

– Слушай, наверное, сложно такой махиной в одиночку управлять?

– Смотря, кто едет.

– Ну нас-то мало. Несложно поди.

– Не в количестве дело. Однажды я перевозил всего лишь одного маленького мальчика. Но так было это тяжело, что жилы взбухли, кожа натянулась, как на барабане, а мышцы словно рвались под ней. Всего лишь маленького мальчика переправлял на тот берег, – смешливо лаял Папромщик.

– Тяжело вести малого паренька? – уже не смог сдержать смех Калмир, – такому сильному мужу, как ты?

– Решение перейти эту реку, осмысленное решение, а не из ужаса и страха, всегда тяжёлое.

С этими словами Паромщик стремительными шагами направился от Калмира в чащу, которая будто бы расступалась перед уродом, лишь немного задевая его покатые плечи листовою, словно лаская их, зная, какую неподъёмную ношу они несут каждый день.

2.

Перед глазами воинов предстал Остров. На первый взгляд, в нём не было ничего замечательного. Всё те же Уголки или другое предместье Авиридана, столицы Авиридского княжества. Только туман заплывал на землю с реки. Сквозь марево виднелись очертания и огни многочисленных изб, в которых угадывались постоялые дворы, кабаки и притоны, откуда доносились пьяные мужские и женские крики. К удивлению дружинников из изб несколько раз выбегали и вбегали обратно голые мужчины и женщины. У причалов неожиданно для странников стояли лодки с различным товаром и рыбацкие шхуны, которые готовились с вечера к утренней ловле.

Не дожидаясь, пока первым на сушу пустит своего коня Людомир, Калмир первым въехал на Остров, жадно вдыхая его воздух.

– И что в этом воздухе особенного? Прелой травой только пахнет очень сильно, а так всё также смердит навозом, смешанным с грязью, – размышлял про себя опытный дружинник.

Махина Алехно глуповато озирался по сторонам, пытаясь уловить в воздухе запахи еды, в которой он постоянно нуждался в силу своего размера. А вот глаз матерого развратника Белесы сразу приметил места, где можно было бы выпить хмельной браги и завладеть женским телом, по которому он так сильно стосковался. Озлобленного усталостью от долгой дороги Армора Остров только разозлил: не было ни одной церквушки, лишь рядом с притонами сидели шлюхи, чьи напарницы периодически голышом выходили из борделей привлечь посетителей своими крепкими, упругими телами.

– И где нам его искать? – спросил поравнявшегося с собой Людомира Калмир.

– Для начала, остановимся на постоялом дворе у одного моего приятеля. Нам надо набраться сил и выспаться. Мы устали, а ночью по лесам Острова я бы путешествовать не рискнул бы.

– Ещё один день теряем, – полуспросил, полуконстатировал Калмир.

– Нет. Я должен поспрашивать своих знакомых о том, куда мог убежать Стипе. Давай вот в том трактире на углу переночуем. Там сдаются комнаты и немного поспокойнее, чем в других избёнках.

Всадники не спеша направились за Людомиром, которому то и дело подмигивали девицы, задиравшие свои юбки или показывающие грудь, чтобы подразнить воина. Людомир в ответ лишь ухмылялся и подмигивал отдельным женщинам. Остальные всадники лишь завидовали в той или иной степени своему проводнику, даже не желающий признаться самому себе в этом Армор.

Воины зашли в трактир, набитый всяким разным людом, не внушающим никакого доверия. Сидели разбойники с заткнутыми топорами и кинжалами за пояса или закинутыми за спину луками; попрошайки, из которых не все успели избавиться от искусственных бельм на глазах или других увечий; воры, сразу бросившие оценивающий взгляд на вошедших, и прочие лихие люди.

Калмир со своими людьми сели за стол в углу, что не спасало их от пристальных взглядов, которые парировал Алехно, хмурясь из-за массивных надбровных дуг.

– Где мы будем искать беглеца? – начал разговор Армор, пока воинам приносили тарелки с наваристой рыбной похлёбкой.

– Сначала поедим, а потом вы пойдёте спать. А я поспрашиваю людей про Стипе, где он схоронился.

– Много здесь таких деревень? – включился в разговор Калмир.

– Есть ещё две пристани. В центре Острова разбросаны деревни и несколько капищ, окружающих Олений Городок, столицу, если можно так сказать, Острова. На Юге есть селения. Но много людей живут изгоями в лесу.

– Значит, лес здесь безопасен? – вновь вступил в беседу Армор.

– Как вести себя будешь. Здесь много диких животных, и они все могут захотеть тебя наказать. Однажды я видел, как один муж, убивший зайца ради забавы, был растерзан Медведем, который привёл с собой ещё стаю волков. Я бы вам вообще не советовал здесь охотиться. Зверь местный под охраной духов, и они не рады пролитой крови живых существ, когда любой человек может наесться здесь орехами, мёдом и ягодами, – Людомир замолчал ненадолго, чтобы осушить кружку мёда, приятно растекавшегося по пересохшей глотке, – Встречается на дороге и самодивское хоро. В предрассветный час в низинах можно вначале услышать, а потом и увидеть хоровод прекрасных девиц, которые зазывают путников к себе повеселиться. Трудно удержаться от их крепких объятий и испепеляющих ласк, лишающих полностью всяких сил. Но проведя ночь с девицей на холодной болотистой земле, с утра тебя бьёт сильная лихорадка, от которой ты умираешь спустя несколько дней.

Мужчины молча ели свою похлёбку, макая в неё хлеб и устремив глаза на рассказчика, которого, судя по виду, вообще не волновало то, что он рассказывал.

– Что за чертовщина творится на этом Острове, – воскликнул немного побледневший Армор.

– Здесь нет, чертей. Только духи и люди, которые гораздо опаснее первых, – словно отрезал Людомир.

– А кто же здесь защищает жителей от всех этих хоро и леших? – полюбопытствовал теперь Алехно.

– Люди приносят отдельным духам жертвы, других духов просто уважают в своих поступках. А каких-то духов обходят стороной, как то самое самодивское хоро, которое, я смотрю, вас сильно взволновало, – с издёвкой в голосе сказал Людомир.

– Князя нет, церкви нет. Как тут люди живут?! – продолжал ругать Остров Армор, улопывавший, несмотря на своё небольшое тело, уже вторую тарелку похлёбки.

– Оглядываясь друг на друга. Здесь все во всём свободны. Калмир, —перевёл свои глаза на старшего из дружинников Людомир, – возьми нам большую комнату. Я пойду по кабакам пройдусь. А вы спите пока. Дорога будет дальняя.

– Ага, а где мы тебя найдём здесь? Сбежишь, или своих дружков на нас натравишь —вновь захорохорился Армор.

–Куда я сбегу? Вы как будто не знаете, что я не могу вернуться к князю без Стипе? – бросил, уходя, дружинникам Людомир.

На этот довод нечего было возразить. В Авиридане, столице авиридского княжества, на воспитании у князя находились дети Людомира. Десятилетняя девочка, которая, ворвавшись в этот мир с громким плачем, вытянула все жизненные соки из матери – Огнеславы, горячо любимой Людомиром статной брюнетки, с большой упругой грудью и пышущим, несмотря на легкую хромоту, здоровьем телом. Людомир взял её в жёны против воли своего рода, который хотел, чтобы лучший воин из Миндалов породнился со знатными и богатыми Дождичами. Но Людомир проявил свой ершистый нрав.

Авиридские воины покорили угрюмых дреговин, спрятавшихся в южных лесах, через которые проезжали к Острову воины. Несладкая участь ждала дреговинских женщин, которых отдали на увеселение авиридским бойцам их командиры. Не любивший насильничать Людомир проезжал в это время через одну деревню и увидел, как за красавицей дреговинкой бежал пьяный авирид, потерявший где-то свой шлем. Та не смогла убежать от своего преследователя из-за своей хромоты. Людомир нагнал авирида и дреговинку, когда тот уже повалил её и раздвигал ей ноги, прижав её руки к земле и кусая выглядывавшую сквозь порванный сарафан грудь. Не услышавший в общем шуме и гвалте, топот копыт подъехавшего коня, авирид поплатился собственной головой, в которой Людомир прорубил затылок. Плачущая и стирающая с себя кровь своего мучителя Огнеслава, продолжала кричать, когда к ней приблизился Людомир, боясь, что тот убил авиридского воина, потому что сам хотел воспользоваться её телом.

– Успокойся, – ласково обращался к дреговинке Людомир, —вот, возьми мой плащ и прикройся им. Я не причиню тебе вреда. Если хочешь спастись, то делай, что я говорю.

Людомир, укутавший в плащ испуганную и жалкую из-за пережитого страха Огнеславу, усадил её на коня и ускакал с ней в лагерь. Он жил с неё во время похода, даже не предпринимая попыток притронуться к её телу. Другие не смели, потому что знали, что Людомир сразу же убьет их, даже если слегка заподозрит кого-то в желании отнять у него его женщину. Осуждения такая «любовница» Людомира у авиридских воинов не вызывала, некоторые из них сами возили походных жён, часто меняя их после очередной победы. Но Огнеславу такая участь обошла стороной. Людомир вернулся из похода и привёз её с собой в столицу, где она поселилась в его тереме, из которого не хотела выходить в непривычный для себя город. Загадочная сожительница Людомира вызывала множества слухов по всему Авиридану, который мгновенно извращал всякую полученную весть.

Кто-то говорил про Огнеславу, что она является волосатой лесной ведьмой, околдовавшей Людомира. Кто-то, наоборот, нахваливал красоту увиденной мельком дреговинки. Некоторые же даже считали её шлюхой, сумевшей обольстить гордого Миндала. Много было слухов. И многие из-за них поплатились. Так, один из советников князя, боярин и старый интриган Полкан Лукич во время одного из пиров, напившись, шутил, что Людомир после того, как спит со своей любовницей, отдаёт её по кругу своим слугам.

На следующее утро Людомир узнал про похабную шутку и решил наказать болтуна. Тот же сидел в одной из зал княжеского терема, читая письма из других уделов княжества. Неспешно проводя глазами по неровным строчкам и иногда беря скрипучее перо, чтобы написать ответ, старик Полкан ничего не подозревал, когда к нему зашёл улыбающийся Людомир. Лукич не заметил едва видное бешенство в глазах княжеского телохранителя и полководца, который после нескольких вежливых фраз и вопросов о здоровье боярина вдруг проскрежетал зубами:

–А хочешь, я отдам своим слугам твою старуху? Они её по очереди отымеют.

Теперь Лукич уже увидел наигранную улыбку на лице склонившегося над ним Людомира, и что костяшки его рук, плотно сжавших ножки кресла, побелели. Старик хотел было крикнуть о помощи, как Людомир схватил его за затылок и впечатал в крепкий дубовый стол, сломав нос. После того, как Людомир ещё несколько раз ударил своего недруга головой о стол, он вытащил за бороду княжеского советника на улицу и прилюдно выбил у лежачего боярина передние зубы. Стражники не посмели помешать их командиру, который бывал страшен в гневе и оттащили того от Лукича, только когда увидели, что Людомир вот-вот убьёт старика, который валялся без чувств в луже грязи, со слипшимся от крови на лице и макушке волосами и едва покачивающимся большим пузом.

Князь за такое самоуправство осерчал на своего телохранителя. Любого другого за это наказали бы большим штрафом и плетьми, но не Людомира. Его отправили в дальний поход искупать вину. В случае своего возвращения Людомир должен был отдать часть своей доли от военной добычи Лукичу. Так князь решал две проблемы одновременно: по сути, безнаказанно позволил задать трёпку нелюбимому боярину, которого не мог просто так подвергнуть опале, и отправлял в неизвестность Людомира, с которым у него в отношениях уже появилась прохлада.

С задания Людомир вернулся с княжеским прощением и большой взятой данью. В честь победителя устроили пышный пир, на котором вино и мёд текли рекой, а уставшие с дороги воины прилюдно ласкали девок. Никто и не вспоминал про распутника Лукича, который умер от удара в одном из притонов на окраине Авиридана за несколько недель до возвращения Людомира.

Немного побыв на пиру и наслушавшись ласковых слов от князя и членов ближнего Совета, Людомир, взволнованный словно подросток, заспешил к своей возлюбленной, с который так и не был близок с того момента, как повстречал её. Он не домогался Огнеславы, дал ей полную свободу и осторожно, боясь спугнуть выказывал своё расположение к ней. Дреговинка поначалу напоминала запуганного маленького зверька: дико смотрела на Минадала и его слуг, кроме одной старой и доброй служанки, с мягкими и нежными бабушкиными руками, заплетавшей косы Огнеславе. Но со временем она поняла, что Людомир мил с ней, потому что любит её и никогда не обидит. Постепенно стена льда между Огнеславой и Людомиром начала оттаивать, но молодые вынуждены были расстаться на время из-за происшествия с Лукичем.

Вернувшись в свой терем, Людомир ворвался в покои Огнеславы, которая с нетерпением ждала появления авирида, которого смогла полюбить, несмотря на все причинённые его народом горести её сородичам. Остановившись всего лишь на мгновение, показавшееся влюблённым тягучим, как застывший дёготь, Людомир рывком взял Огнеславу, и потом десять дней не выходил с ней из своего терема, не отвечая на посылаемые ему по всяким мелочам записки от князя.

Спустя девять месяцев у Людомира появилась дочь Рогнеда, а также исчезла радость в жизни вместе со смертью любимой жены. С тех пор Людомир стал ходить бирюком, мало улыбался. В битвах дрался безрассуднее и более жестоко. Немая, не могущая излиться тоска засела в сердце воина, который замкнулся в себе и избегал дружеских бесед с родственниками и братьями по оружию. Видя устрашающее остервенение своего и без того своенравного телохранителя, князь отправлял его в набеги и рейды против разбойников и мятежников, пытавшихся вернуть независимость окраинам авиридского княжества. Дальние земли княжества и соседние племена заливались кровью, а сердце Людомира ненавистью к себе за то, что не смог спасти любимую, и дочке за то, что убила при родах собственную мать.

Тогда из одного из походов Людомир привёз и второго своего ребёнка – мальчика Добрыню. Людомир ничего не рассказывал о матери сына, а те, кто её видел, не решались много болтать про неё, помня, как жестоко расправлялся Людомир с теми, кто распускал сплетни про его усопшую жену. Знали только, что она была из одного из дальних королевств, куда забралось сметающее всё на своем пути небольшое, но ожесточённое и закалённое в битвах войско под командой Людомира.

Мальчик был крупным и темноволосым, как его отец. Много ел и спал и во время сна всё норовил вылезти из плотно опутавших его пелёнок. Видимо, беспокойство отца передалось и сыну, который, тем не менее, рос богатырём и вызвал полный восторг в женской части Людомирского терема, где жила его мать с остальными двумя младшими ещё не сватанными сёстрами. Мальчика баловали, постоянно гладили и тискали, а также кормили за троих.

Людомир в то время мало обращал внимания на детей. Он всё также был безутешен в своём горе, лишившем его спокойного сна. То и дело он просыпался ночью от услышанных во сне криков Огнеславы во время родов. Прошлое было жестоким, и оно не отпускало дружинника.

Всё изменилось после ещё одного трагического случая, из которых только и состояла жизнь Людомира: либо он убивал, либо умирали дорогие его сердцу люди. Во время очередного похода, авириды пошли брать дань с абиситского королевства, исторической родины Людомира. Сложные чувства одолевали Людомира, с одной стороны он, по большей своей части уже был авиридом, как его мать, любил авиридские сказки и песни, и все его друзья были авридами. С другой стороны, отец научил его абиситскому языку и традициям, и по ночам он вместе с отцом, дядями и всеми своими родными и двоюродными братьями тайно ходили в особую рощу молиться абиситским богам. Любил Людомир и абиситских купцов, часто приезжавших в авиридское княжество. Их юмор был необычным, но очень смешным. Они были хитрыми, но на этих балагуров было трудно обижаться. Эта симпатия к народу своего отца и деда и сыграла в походе с Людомиром злую шутку, но помогла разобраться в себе.

Холодная дикость, всегда сопровождавшая в походах Людомира, начала угасать по мере продвижения в абиситские земли. Особенно поразило сердце Людомира Логосское озеро, которое безмятежно растекалось голубым зеркалом средь изумрудных холмов. Людомир на какое-то мгновение был почти готов поверить в Великую Мать, по Писаниям, проповедавшей на Логосских холмах своим последователям. Но языческие корни и закалённый в боях цинизм взяли своё.

Во время штурма богатогоприграничного города-гавани Адриаполиса к Людомиру вроде вернулась его железная воинская хватка. Бой начался для авиридов и Людомира удачно: один из авиридских полков под командованием Людомира ворвался в город и начал пробиваться к замку, где засела городская знать. Но то самое остервенение, обычно сопровождавшее его в боях и в стычке с абиситами, когда авириды пробивались в город, куда-то ушла при виде города за стенами, столь прекрасного для его наполовину абиситского сердца. Уже ни о чём не думая, он чисто механически орудовал своим мечом, глубоко в душе желая проиграть эту битву. Именно на улицах Адриаполиса он понял, что устал от битв и смертей, он устал быть жестоким и грубым, возвращаться из одного похода, чтобы отправиться в другой.

Улицы города были вымощены красивой брусчаткой и украшены прекрасными скульптурами, а храмы, разбросанные внутри стен, поражали воображение. По городу простирались сады, где цвели чайные розы и ирисы, а в тени оливковых деревьев ласкали слух певчие птицы. Стекла домов переливались причудливыми узорами в солнечном свете, а стены украшались невиданными Людомиром прежде барельефами. Такая красота влекла его не биться. В тот момент, когда он ворвался в город, он вновь захотел кого-то любить.

Но воины Людомира, самые отвязные среди авиридов, продолжали пробиваться к центру города. И они вполне возможно пробились бы к замку, если Людомир не получил ранение. На одной из тесных улочек его воины, частично потеснившие защитников города, вновь столкнулись с противником. Обе стороны на секунду остановились перевести дух от кипящей битвы. Но вдруг меж воинами пробежал котёнок. Его догнал маленький бездомный мальчик, который прятался от ужасов битвы в одном из переулков вместе со своим непослушным питомцем. Появившийся ниоткуда ребёнок напугал одного из авиридских воинов, который уже натянул тетиву лука, направленного на врага, но затем резко опустил прицел и выстрелил в ребёнка. Всё произошло в одну секунда: мальчик схватил котёнка и прижал его к груди, а стрела, пробив животное, сразила и малыша.

В битве нет времени для долгих размышлений и рефлексий – выигрывает тот, кто быстрее всего принимает правильные решения, а Людомира увиденное ввело на пару мгновений в ступор. Этого хватило, чтобы ответная абиситская стрела вошла ему под ключицу. Людомира продолжил драться, но силы покидали его. Людомир, когда очнулся в повозке, везущей его домой, не помня момент потери сознания и окончания битвы. В памяти только всплывал погибший мальчик с котёнком, которого он часто видел в бреду вместе со своими детьми. От товарищей, Людомир узнал, что князь был зол на Людомира за его ранение, и за то, что его людей выбили из города. Но это не пугало язычника-полукровку, который поскорее хотел удостовериться, что его дети здоровы и растут крепкими, пока родитель пропадает в походах.

С этого похода, а точнее, как только Людомир пошёл на поправку, начал он уделять время своим детям. Причём будто бы пытался искупить свою вину перед детишками за то, что мало с ними нянчился и играл. Старался каждый вечер рассказывать им сказки на ночь, учил грамоте и арифметике, сына обучал езде на лошади и владению оружием: мечом и луком.

Проводить столько времени с детьми, сколько хотелось бы, Людомиру мешали княжеские поручения и дела своего рода. Реже, но всё же Людомир выезжал с княжескими отрядами наводить порядок на торговых путях, где часто подвергались нападениям торговцы. Да и родовое хозяйство требовало пригляда за приказчиками, норовившими обворовать своего господина. Людомир даже стал более гибким и примирительным. Пытался укротить собственный буйный нрав, который мог проявиться любую секунду. Но от себя трудно убежать, и по собственной вине Людомир, так и не смогший перестать жить своими страстями, был разлучен с милыми его сердцу малышами.

****

Людомир зашёл в «Хромого Осла», трактир, мало чем отличавшийся от того, в котором он оставил своих спутников. Всё тот же дощатый грязный пол с забившимися меж досок крошками, накопившимися за день косточками, сеном и другим малосъедобным. Множество столов по сторонам окаймляли грубо сколоченные лавки, на которых сидел как всякий лихой люд, так и простые рыбаки с матросами. Все они наслаждались вечерней выпивкой и застольной беседой. У многих на коленках сидели полуголые девушки, готовые за немного серебра отдать свои молодые тела старикам, уродам, подонкам и ленивым, желавшим немедленного женского тепла. Девушки были на любой вкус: высокие и стройные, гордо щеголявшие своими поджарыми телами; маленькие и немного полные, манящие своей миниатюрной мягкостью; низенькие и очень худенькие, словно маленькие девочки; большие в высоту и ширину, у которых на животе жир собирался огромным количеством складок.

Людомир в этом гвалте чувствовал себя уверенно. Он был воином, который познал горечь поражения лишь несколько раз, а побед в его жизни было много, и каждая из них заканчивалась пирами с обильными возлияниями и ночами в объятьях женщин.

В одном из углов кабака сидел старый знакомец Людомира – Гойко. Он был в компании трёх товарищей, которые то и дело отпускали похабные шутки проходящим мимо прислуживающим девушкам, или понарошку притягивали служанок к себе, задирая смеющимся девчушкам юбки, выставляя напоказ их толстые ягодицы. Гойко, издали приметив Людомира, сразу изменился в лице и что-то сказал своим собеседникам. Те сразу пересели за стол, видимо, к своим другим друзьям.

– Здорово живёшь, Людомир? – приветствовал с хмурой улыбкой Гойко гостя.

– Не жалуюсь. А ты как будешь? – спокойным ровным тоном, как будто бы двое знакомых виделись вчера, спросил Людомир.

– Как-как? Сам знаешь, весело здесь живётся. Ты уезжаешь, а я потом думаю, доживу ли я в этом веселье до следующей нашей встречи. Каждый раз ты внезапно появляешься, чтобы внезапно исчезнуть. Хоть бы раз с нами недельку попировал как следует.

– Успеется, Гойко. Может, я с вами и в набег схожу как-нибудь пограбить княжеские суда. А пока ты мне скажи, не видел ли ты на Острове Стипе?

Гойко молчал и буравил взглядом Людомира, который, не замечая нахмуренного лба собеседника, уплетал варёные яйца с пивом.

– Ну так где, Стипе? – уже более нетерпеливым тоном вновь спросил Людомир.

–А зачем он тебе?

–Повидаться надо.

–Тебя князь за ним послал? Я-то слышал, что он учудил в Авиридане.

–Это он тебе рассказал? – активно пережёвывая пищу, продолжал расспрашивать Людомир, на которого внезапно свалился голод и усталость за все проведённые дни в дороге. Видя, что Гойко не очень рад ходу их разговора, Людомир перешёл в наступление:

– Ты помнишь, как твою жену за долги хотели забрать у тебя в рабство? Сколько ты должен был этому ублюдку Лукичу? Пятьдесят серебряных? Сто серебряных? Сколько ты спустил, играя в кости, угощая друзей и шлюх выпивкой? И если бы ты не был моим другом, я бы не стал отдавать твои долги, чтобы спасти от позора твою, как ты говорил, любимую жену. А теперь ты мне отказываешь в помощи.

– Не поминай Ростиславу. Она померла, и пусть её дух уже успокоится.

– Она умерла, потому что не вынесла твоих измен. Вы, когда венчались, клялись в верности, а в итоге я тебя постоянно вытаскивал из притонов, с хозяевами которых ты дрался постоянно.

Гойко, совсем недавно радостный и смеющийся, был сер, как тучи перед ливнем. Его правая ладонь крепко сжимала деревянную кружку с пивом, а левой рукой он скрёб пальцами по столу, словно хотел поранить древесину.

–Извини, я знаю тебе тяжело до сих пор, – немного смягчился Людомир, всё-таки не уязвить своего товарища было его целью, – помоги мне разыскать Стипе. Он мне должен, а я должен своим детям.

– Они в заложниках у князя? – не отрывая глаз от сотен щербинок на столе, проговорил Гойко.

–Да, князь не меняется с годами, – отхлебнул большой глоток пива Людомир.

– Так, ты мне скажешь, где Стипе?

– Стипе… Стипе нигде не может ужиться, он даже здесь мог бы поднять бунт, хотя здесь нет против кого, можно было устроить мятеж, – Гойко задумался на минуту, собираясь с духом и мыслями, чтобы выложить, что он знал, —периодически на Остров заезжает восемь всадников. Их так и называют – Восьмерка. Промышляют они всяким. То ограбят кого-то, а потом на Острове отсиживаются, то, наоборот, сопроводят какого-нибудь богача, куда он хочет, в целости и невредимости. Оружием они владеют хорошо. Кони у них быстрые, что они могут умчать почти от любой погони. Опасные хлопцы. Одни тут с ними поспорили. Их было пятнадцать, и они думали, что возьмут числом. Но они даже оружие не успели достать, как половину из них Восьмёрка уже вырезала. Еще через одно мгновение трупами валялись оставшиеся бедняги, – сделал паузу, чтобы смочить пересохшее горло Гойко.

– А причём тут Восьмёрка? Я тебя про Стипе спросил.

– А при том, что теперь Восьмерка стала Семёркой. Один из их головорезов отбился от них и пьянствовал в одном притоне несколько дней. На его удачу там же пьянствовал уже вдвое дольше к тому времени Стипе. Но было одно маленькое «но». Стипе, ты знаешь, очень нежно относится к блудливым девкам. Он их жалеет, что жизнь пошла у них не так в один прекрасный момент, а этот хер молотил шлюх. Обычно он это делал несильно, и доплачивал за свои желания, а тогда он прям вышел из себя. Перепил сильно и начал охаживать девку, что та выбежала из комнаты и попыталась ускользнуть из трактира. Так этот из Восьмёрки догнал её, повалил и начал своими кулачищами уродовать бедняжке лицо. Пьяный Стипе увидал всё это и набросился на ублюдка. Стипе бил его так сильно, что у того нижняя челюсть вошла в глотку. Из кадыка торчали зубы. Представляешь?

– Я и не такое видал. Я и не такое делал, – тёмные глаза Людомира, как будто ещё сильнее почернели от этих слов.

– Да, о тебе говорили, что ты самый жестокий воин Авиридана.

– Ты знаешь, это было сущей неправдой. Были и более мерзкие сволочи, чем я. Давай пока вернёмся к Стипе, – нечленораздельно говорил Людомир, перейдя теперь на вяленую рыбу, вкусную, но с трудом поддающуюся челюстям.

– А что возвращаться?! Он убил эту тварь, но знал, что его друзья не простят ему этого, и пожелал скрыться.

– Давно это случилось?

– Да с неделю назад, – потягивал пиво Гойко, – а два дня назад на Остров как раз таки вернулись остатки Восьмёрки.

– Знаешь, где сейчас Стипе?

– Чёрт его знает. Я советовал ему сбежать с Острова подальше и податься куда-нибудь на Север в Торговые города, а туда далее на Запад. Но он не захотел покидать Остров. Сказал, что здесь ему живётся вольготно, и не собирается променять здешние леса на холодный влажный воздух Снежгорода.

– И где он на Острове?

– Я не знаю. Он сначала вообще никуда не хотел уезжать. Хотел собрать людей, чтобы перебить оставшихся из Восьмерки. Но никого не нашлось. Из его друзей, готовых на это были только я и Ратмир. Радослав куда-то делся с Острова, а Рысь с тремя братьями Косуличами отправился незадолго до всей этой заварухи сопроводить какого-то купца в Абиситское Королевство. В итоге, он решил, что ему лучше переждать бурю. Я советовал ему уехать на Северо-Восток, в Мхово станище.

– Логово Боровика? Мудро. Там его сложно будет достать. Тот своих не отдаёт.

– Стипе никому не свой. Если они найдут его, то ему конец.

– Если, я не появлюсь раньше. Со мной ещё четыре опытных воина. Мы доплатим тебе и Ратмиру, чтобы ты помог нам избавиться от оставшихся семерых.

– Помогать вам, чтобы вы нашего друзьяка на плаху отправили? – выпучил белки глаз Гойко, наклонившийся совсем близко к лицу своего собеседника, – ты сбрендил видно, Людомир. Ты что думаешь обо мне?

– Думаю, что ты мог бы помочь мне найти человека, который очень сильно мне должен и от которого зависит жизнь моих детей.

– Я тебе сказал, где Стипе можно искать. Можешь ещё объехать другие языческие капища на Севере, если хочешь. В других местах ему не укрыться, слишком людно. Семёрка сразу его найдёт. Большего от меня не требуй.

Гойко встал из-за стола и смачно потянулся, разминая затёкшие спину и плечи. На его еще полчаса назад смеющемся лице не осталось и тени недавней весёлости. Он только что предал одного товарища, чтобы помочь другому, которому был слишком сильно обязан. Его мучила совесть, и он пытался утешить себя тем, что Стипе действительно был должен Людомиру. Но заглушить приступы было тяжело. Но Гойко уже ждали друзья, нашедшие женщин на ночь, в том числе и для него. Тёплое женское тело и умеренная выпивка с шутками друзей были единственным, что могло хоть как-то облегчить сердце ещё одного беглеца из Авиридского княжества.

Людомир вышел из трактира. На улице его встретила ночная свежесть. Воздух был прохладным и чистым, как будто и не было никакого тумана, а безветрие в ночи настраивало на сентиментальный лад даже обитателей Острова, которые бежали сюда от своего прошлого.

Людомир шёл обратно к трактиру, где Калмир со товарищами должен был снять комнату для всех. Людомир опять погрузился в собственные мысли, как на пути к Острову. Он вспоминал, как князь приказал забрать у Стипе его двух сыновей на воспитание на княжеском дворе. Стипе тайно молился языческим богам, и об этом все знали. А главным было то, что он являлся одним из лидером северных авиридских кланов, которые пользуясь своей залесской недоступностью тоже исповедовали язычество, а не веру в Великую Мать, как повелел князь. А тот боялся восстания язычников, которое в любую минуту мог поднять неистовый и непокорный Стипе. Князь решил применить уже опробованную тактику – взять на воспитание к себе сыновей своего крупного феодала, пиши в заложники. Людомиру же не нравилось, что князь достигает своих целей при помощи детей врагов, и предупредил Стипе об этом.

Обычно Людомир помогал при помощи клинка, но тут очень кстати пришлось слово. Стипе, обожавший своих детишек тут же отправил их в вольные торговые города на Севере, где детей не достал бы князь, к своему свояку, честному и благородному мужу. Стипе был бесконечно благодарен Людомиру. Он клялся, что всегда придёт на помощь Людомиру, и жизнь отдаст, если потребуется защитить его детей. Людомир же ничего не отвечал. Хотя за своих детей он уже начинал беспокоиться, опасаясь, что князь узнает, кто проговорился про его планы на потомство Стипе.

Из глубоко засевших внутри мыслей Людомира вывел грубый мужской крик, как будто ревел раненый зверь. Людомир обернулся и увидел на улице рядом с одним трактиром Алехно, тщетно пытавшегося отбиться от нескольких низеньких человечков, сплошь покрытых волосами. Они напрыгивали на него и били во все места, пытаясь пробить спрятанную под кожаную куртку кольчугу. С перекосившимся от боли лицом Алехно сбрасывал этих гномовидных существ, и даже сумел в итоге отделаться от них всех. Но богатырь был в плохом состоянии. Со второго взгляда оказалось, что из правой ноги Алехно торчит стрела, а из левой аж целых две. Из груди и живота тонкими струйками текла кровь. Алехно дрался уже в агонии: движения его были резки и судорожны, а глаза полны первобытного животного страха. На место раненых и убитых Алехно человечков прибежали другие, и они вновь предприняли попытку штурма гиганта, но тот, умело размахивая своей булавой, не подпускал человечков к себе, заодно калеча подкрепление.

Людомир выжидал издалека. Он знал этих уродцев – кики. Кто-то говорил, что они были воскрешёнными после выкидышей детьми. Их матери, убитый горем, приезжали на Остров, чтобы принести у великих старых валунов кровавые жертвы языческим богам. Боги слышали мольбы матерей, но детей возвращали странными. Взрослея, эти ожившие человеческие комочки шерсти становились горбатенькими гномами, полностью покрытыми волосами, с заячьими губами и похожими немного на зверей, которых их родительницы пожертвовали, чтобы вернуть своих чад. Некоторые обитатели Острова поэтому их ласково называли кроликами. Для обычных людей они, как правило, были неопасны. Уродцы, несмотря на свои увечья, были очень веселы нравом и ватагами любили заваливаться в трактиры и притоны и пировать по несколько дней. Странники, оказывавшиеся на Острове, вначале с отвращением наблюдали за киками из-за их внешности, но постепенно проникались их добрым и весёлым нравом, смешным шуткам и безудержным весельем. Богатые кики веселились сами и другим давали, одаривая весь трактир бесплатной выпивкой. Но худо было тому заезжему гостю, который смел оскорбить кика, указав на его природное уродство. Кики мгновенно становились остервенелыми и жестокими душегубами, не знавшими никакой пощады. Убить могли заодно и товарища обидчика, хотя тот ничего им даже и не сказал.

С Людомиром поравнялся Калмир. Он тоже видел, что дело конченное, но хотел рвануться вытаскивать из беды товарища. Людомир остановил его, крепко притянув к себе.

– Не глупи. Их тут тьма. Нам не справиться, а надо ещё Стипе найти.

Как раз в этот момент один из киков пронзил стрелой горло Алехно, который от усталости и кровопотери начал застаиваться на месте и стал лёгкой мишенью для лучника. На упавшего на колени и хрипящего Алехно тут же налетели кики, чтобы добить своего врага. Зрелище было устрашающим. Было издалека видно, как из Алехно прыщет кровь и отлетают куски плоти. Весельчаки быстро превратились в маньяков.

– Где остальные? – осведомился у Калмира Людомир.

– Вот Армор, – сзади за Калмиром показался вдруг сделавшийся неприметным фанатик-дружинник. – Алехно и Белеса пошли в притон. Сказали, что скорое придут. Только спустят немного пара. Но вышло всё хреново. Кто эти твари, Людомир?

– Кики, Калмир. Славные ребята, когда их не трогаешь. Они даже тебе всегда уступят. Но стоит их только оскорбить… Алехно и тут показал свою сучью сущность, – сквозь зубы сипло и громко шептал Людомир.

– Ты может быть ещё и рад, что какие-то чудовища убили сына Великой Матери, язычник? – вдруг взвился до этого тихо стоявший Армор.

– Нет, дурья твоя башка. Я этому только опечален. Нам нужны были воины, чтобы найти Стипе. А теперь шансы доставить его к князю значительно уменьшились. Если и Белеса погиб, то совсем худо дело.

– Нам надо попасть в этот трактир как-то и узнать, жив ли Белеса. Может это сделаешь ты Армор? Тебе как раз чёрт от кика не отличит, – не удержался, чтобы не поддеть фанатика Людомир

– Да я тебя, – начал было Армор, но его быстро остановил Калмир, хорошенько тряханув за плечи.

– Твою мать, – продолжал сокрушаться Людомир, – сейчас в трактире такое творится, что лучше там не появляться, пока водяной не придёт утихомирить киков. И как нам найти этого придурка Белесу?! – пнул попавшееся под ногу оброненное яблоко Людомир.

– Эй, ну что рукоблуды?! Как обычно трусливо пережидаете заварушку? – вдруг ниоткуда появился счастливый и пьяный вдрызг Белеса. Его лицо и так перекошенное кривым шрамом выглядело безумным больше обычного. Белеса шатался, и на его штанах была ослаблена шнуровка. По всему его виду было заметно, что его вечер прошёл на славу.

Людомир, Калмир и Армор – все трое перевели свои ошалевшие взгляды на объявившегося распутника.

– Что вы на меня так уставились? Пока вы тут писюны свои мозолили, я отымел двух баб с такими сиськами! Уфф! Так бы и съел, – показывал размер женских грудей Белеса, широко растопыривая пальцы.

Со всей силы раздувая ноздри и играя желваками, Калмир схватил за грудки Белесу:

– Где ты шлялся, мразота, всё это время? Пока ты блядовал Алехно прирезали! Почему ты не был с ним?! Какого лешего вы разделились с ним? Вы же вместе ушли с трактира! – готовый вот-вот придушить Белесу чеканил слова Калмир.

Белеса от слов Калмира начал понемногу трезветь. Не то, чтобы они были близкими друзьями с Алехно, так, оба дружинника, когда было время, не вылезали от блядей. С бутылкой Белеса дружил крепче, чем с падшим гигантом. Тем не менее, в данной ситуации не надо было обладать звериным чутьём, каким обладал Белеса, чтобы почувствовать непосредственную опасность.

–Что с ним? – борясь с икотой, прошипел Белеса.

– Какие-то мелкие твари накинулись на него и прирезали. В клочья порвали. Вот, взгляни в конец улицы, и увидишь, как непонятные уродцы глумятся над его телом, – ответил Армор, который до сих пор пребывал немного в ужасе от произошедшего. А вдалеке пара дюжин киков продолжали пинать и колоть тело Алехно, всё больше превращавшегося в бесформенную кучу мяса.

– Пьянство и бабы на сегодня закончены, – не отводя глаз от своего погибшего товарища тихо произнёс Калмир, – пошли спать.

3.

– И что ты теперь предлагаешь? – обратился к Людомиру покачивавшийся в седле Калмир, проезжая вместе с остальными воинами сквозь леса Острова. Они были уже не такими густыми и тёмными, как в начале, когда человек не видел дальше, чем на пять шагов. Лиственный лес сменился хвойным, и сосны, чьи светлые стволы блестели в лучах утреннего солнца, росли не так часто, как ивы и дубы. Воздух был наполнен пряными запахами смолы, только что опавшей и уже слежавшейся пожелтевшей хвои и росших вдоль тропинки цветочков, покрытых паутиной полной всякой разной мошкары. Мир, Остров и утро улыбались путникам, словно вчера не был порван на части их товарищ, а, может, вместе с ним ещё пару молодцев. Ведь это был вольный Остров: здесь убивали, когда хотели, и наказание за убийство было призрачным.

– Нам надо найти Стипе быстрее этих семерых головорезов. Если бы Алехно был благоразумнее и не стал бы ссориться с кем попало, можно было попытать счастья в открытой битве с этой «Семёркой». Но нас теперь четверо. И с нами нет одного из самых грозных авиридских воинов. Вместо задохлика Армора кики отобрали у нас парня, от вида которого обычные люди в штаны накладывали.

– Что-то ты стал разговорчивым, и как будто веселишься смерти Алехно, – злобно проговорил Армор, обращаясь к уже не сдерживавшему себя в оскорблениях Людомиру.

– А то, что я тебя назвал задохликом, тебя не задело? Ты на пути к Спасению, дружище, – отшутился в ответ Людомир, который действительно всё лучше и лучше начинал выглядеть по мере продвижения вглубь Острова. На его устах начала появляться улыбка, и теперь он был не прочь хорошенько пошутить. Людомир, повидавший много плохого в своей жизни, не мог врать себе, что смерть Алехно, которого он считал тупым животным, не позабавила его сентиментальное сердце. Однако Людомир также понимал, что смерть Алехно была крайне плоха для дела.

– Еще бы знать, где Стипе затаился. Медвежье становище лишь одно из многих мест, где он мог спрятаться. Твои знакомые из притонов немного тебе сказали, – говорил Калмир, щурясь от солнца.

– Порасспрашиваем людей в Оленьем городке. Он находится в центре Острова. Через него проходят все тропы. Но Стипе мог и незаметно пройти сквозь лес, хоть это и не всегда безопасно.

– Тогда нам о нём никто не расскажет. Его могли просто загрызть волки где-нибудь ночью посреди леса, и все наши поиски тщетны. Но это наш шанс. Если в Оленьем городке не будет следов Стипе, объездим все селенья и капища на Севере.

– А, может, пусть его эта сраная Семёрка убьёт? А? И нам всем будет от этого легче. Никто не погибнет, кроме беглеца. Мы возвратимся в Авиридан: я буду пить и иметь девок, пока князь не отправит меня ещё куда-то к чёрту на куличики, Армор будет изображать праведника, втихаря избивая розгами шлюх, а Калмир будет дальше жалеть свою тяжёлую судьбу и думать о том, как погибнуть, выполняя свой долг. Ты же, Людомир, заплатишь все свои долги князю, – нарушил своё молчание Белеса, который до этого всю дорогу проходил сквозь муки муторного похмелья.

– А может, ты просто заткнёшься и перестанешь бросать твоих друзей в разгаре веселья? Князь хочет устроить показательный суд над Стипе? Один из самых важных язычников, приведён другим знаменитым воином-язычником на справедливый и милосердный суд Великой Матери. Суд, конечно, закончится плахой для Стипе, – рассуждал Калмир, который, пока Людомир становился веселее, отбрасывал напускное преклонение перед Великой Матерью, столь необходимое для выживания в Авиридане.

– Не сметь измываться над судом Великой Матери! – резко завизжал Армор, совсем потерявший терпение, – мы здесь для того, чтобы покарать убийцу священнослужителя, богохульника и злого язычника. Здесь нет места смеху и издёвкам, – брызгал Армор слюной, да так сильно, что все трое других всадников отъехали чуть от него.

– Не ори в лесу, дурень. Иначе у нас будут ещё неожиданные встречи, – попытался утихомирить расхорохорившегося Армора Людомир. Видя, что гнев адепта Великой Матери не утихает, вступил Калмир, переборовший брезгливость, чтобы подъехать к Армору.

– Мы не в Авиридане, и даже не в дальних землях княжества. Мы на забытом Великой Матерью Острове, где другие законы и правила. Оставь свои поучения при себе и держись нас, если хочешь выжить, потому что без нас троих тебя быстро прирежут на этом Острове, – побагровел Калмир.

– На суде расскажите о своём поведении, – резко оборвал перепалку Армор и пустил коня вперёд галопом.

– Пусть скачет, Калмир. Он уже мертвец. Его даже не спасёт собственная трусость. Ибо умный трус выживет почти везде, но не глупый, как этот, – потихоньку направил своего коня вслед за Армором Людомир.

Спокойней всех на эту перепалку реагировал Белеса, всё также качавшийся с большой амплитудой из стороны в сторону и поминутно провалившийся в сон. Армор уже как много лет осточертел Белесе, и тот, отправляясь на Остров, подумывал, чтобы воспользоваться малейшей возможностью и раскроить своим топором голову надоедливому фанатику, который так часто его поучал и понукал, а заодно угрожал, что, если Белеса будет вести себя неправильно, то до него доберутся длинные руки Великой Матери. Но в тот момент Белесе было просто плохо. Хотелось блевать и спать. Ни о какой мелкой мести или весёлой заварушке не могло быть и речи, потому что в похмелье не существует ненависти, любви, печали или радости. В сильном похмелье вообще ничего не существует.

– До Оленьего городка нам скакать придётся весь день. По пути заедем в одну любопытную деревеньку. Я знаю старосту деревни. Он может нам помочь, – наметил план для всех Людомир.

Было приятно на лошадях рассекать ставший прохладным островной воздух. Не было запаха тины и стоячей воды. Воздух становился легче, а ароматы едва уловимее с каждым скачком. Солнце заходило в зенит, и всадники начали веселеть, даже на бескровном лице Белесы то и дело проскальзывала улыбка, которая не сходила белым полумесяцем и с курчавой бороды Армора, покрывавшей его лицо, словно курчавые синие тучи небо. Даже тонкие губы Калмира иногда незаметно ухмылялись. Он ещё боялся себе признаться, что ему нравилось на Острове. Спустя пару часов ему даже приглянулась рыбацкая деревня, куда доставил всадников Паромщик. Было много нагих женщин на любой вкус, и все люди ходили без потаённого страха или пьянящей алчности в глазах, которые читались у всех жителей Авиридана. Люди проходили с открытыми лицами и смотрели в глаза друг другу. На Острове Калмир впервые с момента смерти жены вновь почувствовал желание обладать женщиной. Проезжая мимо девок в первую ночь на Острове, он ощущал себя стеснительным парубком, боящимся пригласить потанцевать понравившуюся девушку на вечеринке на завалинке.

Самым весёлым был же Людомир. С момента переправы на Остров всё изменилось: он расслабился, в то время как его спутники, наоборот, несколько напряглись. В юности и молодости все знали Людомира, как балагура, который сыпал уместными шутками по каждому поводу. Здесь, на Свободной Земле, он каждый раз находил потерянную молодость.

На пару часов воины забыли о смерти своего товарища. Не было меж ними той натянутости, что образовалась поначалу после гибели Алехны. Не может сердце постоянно находится в горести, переживаниях и муках. От этого душа тоже устаёт и забывает ненадолго обо всём тяготящем её. Так было и с всадниками. Вдобавок, бывалые воины жили руку об руку со смертью, и у них не было другого выхода, кроме как научиться испытывать хоть какую-то радость посреди гибели друзей и врагов. Жизнь была жестока по отношению к ним, но они сами делали её такой, и поэтому уже не могли понять, что было первично: суровая реальность или воинская осатанелость.

*****

Воины въехали в небольшую деревеньку, с крепко, но кривовато срубленными избами. Было видно, что местный хозяин не хотел себя утруждать лишнего, поскольку огонь с легкостью забирал у людей их жильё. Однако яркое солнце в летний ясный день скрашивало все недостатки деревенских построек.

Шестьдесят-семьдесят проживавших там семейств занимались самым обычным крестьянским трудом: сеяли и жали хлеб, да пасли свой скот. Ремесленников и торговцев, обычно составляющих города и городки не было видно.

Но какой бы захудалой и обыкновенной не была эта деревенька, было в ней кое-что примечательное, что сумели до конца осознать воины только после встречи с Защитником селенья. Людомир со товарищами спокойно проехал через селенье, спокойно приветствуя встречающихся местных селян вежливым наклоном головы и рукой, прикладываемой к груди. По мере продвижения к краю деревни путников всё больше начинали донимать пчёлы, то и дело грозившиеся ужалить авиридов.

Было нечто забавное в том, что опытные и закалённые в боях воины боялись мелких насекомых, то и дело в испуге одёргиваясь от пролетавших пчёлок, словно это были стрелы, несущие с собой смерть или увечья.

– Там на левом краю деревни стоит одна избёнка. Давайте заедем туда, – предложил Людомир, – в ней сразу несколько полезных дел и сделаем.

Воины, заехавшие уже в самый центр спокойной, местами вымершей от полуденного сна деревни, направили своих коней на другой конец селенья, без лишних вопросов и пререканий с Людомиром, словно он уже и не был оступившимся язычником.

Изба, к которой ехали путники, была в отличие от большинства домов этой деревни сложенной на совесть: бросалось, что хозяин строил надолго и рассчитывал, что изба прослужит несколько лет, и её минёт какой-нибудь случайный пожар, вызванный случайной искрой, перенесённой в сухое сено из одного из дворов горячим ветром в жаркий полдень. Хозяин завидел воинов заранее и вышел за забор встретить гостей. Это был низенький, но широкий и плотный мужичок, чьи массивные надбровные дуги немного прикрывали его голубые глаза и делали взгляд хмурым.

– Здравствуйте, гости дорогие, – внимательно осмотрел странников хозяин избы, от его глаз не утаилось, что все мужчины были вооружены и крепко сложены, даже худощавый и низенький Армор. Страх в его облике перед воинами, как у некоторых обычных селян, правда не читался, – как странствие ваше проходит? Куда путь держите?

– Здорово, Митрий! Дорогой истрепались немного. В Деревни Водяного отдохнули немного, да всё равно никак наесться не можем. Кожа малясь свисает на костях. Вот думаем попросить поможить Кормильца вашего немного, – Людомир был приветлив с Митрием, хотя тот и казался смурным немного.

– В этом я смогу вам помочь, – немного покряхтывая, отвечал селянин, – саженцев я вам продам. Такую вишню посадите! Сладка, как сахар. А пока заезжайте во двор. – Митрий отворил ворота своего подворья. Внутри был небольшой, но ухоженный участок, который цвёл самыми разными фруктовыми и ягодными деревьями: повсюду были сочные яблоки и груши, которые соблазнительно румянились на жарком солнце, свисала белая и чёрная слива, так и просившаяся в рот или в бочку на добрую брагу. Игриво цвела вишня, чьи белые цветочки весело подмигивали из густой зеленой листвы. Ближе к земле же рос пушистый кустарник: красная, белая и чёрная смородина, ждавшая своего часа, чтобы пойти на кисло-сладкое варенье, которое будет напоминать о славных летних деньках зимой, малина, налившаяся бордовым сладким соком, крыжовник, игриво желтевший среди жестких и колючих шипов, да черника, так необходимая лучникам.

– Мы через твою деревню хотим в Олений городок попасть, – обратился к хозяину Людомир, соскочив с коня и отдавая его хмурому мальчик подростку – митриевому сыну, который глазами пошёл в отца.

– Тут преграды нет никакой. Мы рады всем путникам, вдобавок их много здесь останавливается принести жертву Кормильцу, – уже немного улыбаясь, просияв лицом, отвечал Митрий, – вы главное деревья высадите. Кормилец только рад будет.

– Этого мы уж не забудем. Духов надо уважать, а не бояться, как мои спутники, – свернул куда-то в сторону Людомир, будто Митрия интересовали его отношения с другими тремя всадниками.

– Слушай, – продолжал Людомир, шагая за хозяином, пока тот доставал вишневые саженцы для авиридов, – ты сам сказал, что много народа через вас проезжает. Не скажешь ли ты мне, проезжал ли здесь Стипе, ты ведь помнишь его?

– Его забудешь, – вдруг рассмеялся Митрий, – такой гордый и заносчивый. Никак не хотел жертву Кормильцу приносить. С трудом убедил его, что в этой жертве нет чего-то зазорного, а лишь добро делается.

– Ты говоришь о недавно принесённой им жертве или какой-то давнишней? – Людомир загорелся глазами, горящих желанием добыть заветные сведения.

– С трудом я его уговаривал в первый раз, это ж при тебе, по-моему, и было. Ты меня с ним тогда и познакомил. Сейчас он в этом деле стал податливее. Недавно промчался, как сумасшедший. Впопыхах, но уважил Кормильца. Правда всё равно неопрятно как-то у него всё вышло.

– Когда он здесь был? – резал слова Людомир.

– С неделю назад где-то. Дней пять-шесть, может быть. Ещё говорил, чтобы я никому не рассказывал, что он через нас проезжал. Но тебе, я думаю, можно рассказать, – хитро подмигнул Митрий, глаза, которого из хмурых, превратились в лукавые.

– А о нём ещё кто-то спрашивал из проезжающих через вас?

– Было дело. Есть на Острове банда головорезов, «Восьмёркой» кличут…

– Я слышал про них уже, – в нетерпении перебил Людомир Митрия, который вот-вот растёкся бы надолго мыслию по древу, – ты им сказал про Стипе?

– Нет, конечно. Они и так народ тёмный и недружелюбный, а про Стипе и вовсе грубо спрашивали. Я уж даже начал думать, что мужиков придётся созывать, а сними и Кормильца, чтобы угомонить разбойников, – Митрий активно пожимал своими плечами и размахивал руками, стараясь показать своему собеседнику, что он не лыком шит.

– Это хорошо, что ты так сделал. Про Стипе лучше молчи. Многие его ищут. А когда, ты говоришь, эта Восьмёрка проезжала через деревню? – уже тихим, приглушённым голосом говорил хозяину Людомир.

– Когда это было?! – вновь всплеснул руками Митрий, – да вчера утром они были. Часок пробыли, жертву принесли. Хоть и грубы были, а Кормильца-то уважили получше, чем Стипе.

– Ладно, —тяжело вздохнул Людомир, – давай саженцы и говори, где их посадить.

– Им самое место будет на опушке леса за моей избёнкой. Последний раз был не дождь, а буря – много деревьев повырывало с корнем. Надо на их место вишенок присадить. Людомир, недослушав до конца Митрия, взял саженцы вишни и направился к дружинникам, которые стояли рядом со своими конями, жадно глотавших прохладную воду из корыта. Людомир был тревожен: он со спутниками опаздывал за «Восьмеркой», которая, если получит сведения о Стипе или случайно на него наткнётся, не даст выполнить княжеское задание, и тогда неизвестно, но, возможно, печально будущее ждало бы детей гордого витязя.

– Калмир, – обратился к старшему дружиннику Людомир озабоченным голосом, – они опережают нас.

– Когда? – резко развернулся к Людомир Калмир.

– Вчера здесь проезжали, – вперив взгляд в землю и взяв лошадь Калмира за удила, ответил Людомир.

– Едем. Чего мы ждём?! – волком прорычал Калмир, – Князь нам всем головы поснимает.

– Нам задобрить того, кто, вполне возможно, укажет нам точно, где сейчас захоронился Стипе. А ещё его благоволение поможет нам найти пищу в любом месте на Острове. А ведь тут некоторые люди умирают от голода, хотя зверя в лесах полно, а ягоды и грибы растут обильно.

– Ты предлагаешь принести жертву? – вступил в разговор Армор, у которого из под шапки густых волов по лбу скатывались крупные капли пота.

– Да, Армор. И даже не начинай – я знаю, что ты скажешь, – остановил Людомир фанатика, вытянув раскрытую ладонь навстречу ему, – Армор, мы должны это сделать, что выполнить задание. Главное правило Острова: уважай духов, но бойся людей. Соблюдать что-то одно недостаточно. Я часто видел, как кто-то слишком сильно полагался на духов и заканчивал с пробитыми головами, и, наоборот, тех, кто не ссорился ни с кем из островитян, но погибал самым чудным и таинственным способом.

– Мы не язычники…

–Я же сказал, даже не начинай, – сразу же оборвал Армора Людомир, в одно мгновение оказавшийся вплотную лицом к лицу с фанатиком, стоявшим в шагах шести от него секунду назад, – это не та жертва, что ты себе выдумал. Мы козлов и овец резать не будем. Крови ничьей не прольём. Тут дело в том, что мы должны будем только посадить вот те саженцы вишневые, что я притащил к вам. Разве есть что-то плохое в том, чтобы деревья сажать? – Людомир не отводил глаз от лица Армора, пока шипел свою речь. А тот несколько растерялся, только и бегали его глазёнки по земле, да по лицам товарищей в безнадёжных поисках поддержки.

– Это против воли Великой Матери… – тихо проговорил Армор. Все замолчали. Людомир был эмоционален в последние секунды, и этот его напор подействовал на дружинников, которые даже и не думали противоречить разошедшемуся язычнику. Но тем и неожиданнее была развязка этой сцены.

– А ладно. Хрен с тобой! Не хочешь, не делай. Он всё видит, – Людомир резко повернулся и пошёл за саженцем для себя. Взяв лопату и молодую вишенку, он зашагал к указанной Митрием опушке леса.

– Вы со мной или нет? – жестким, суровым, бьющим по нервам голосом крикнул Людомир Калмиру и Белесе. Те молча взяли лопаты с саженцами и пошли за со своим проводником.

****

Закончив с миролюбивым жертвоприношением, воины отправились к другому концу деревни, что стояла на дороге к Оленьему городку. Солнце с каждой минутой пекло всё сильнее, а вместе с ним ещё донимали и мошки, лезшие в глаза, уши, нос и рот. Под кольчугами воинов тёплыми струйками неприятно тёк пот. Людомир думал о том, как бы сбросить грязную от пыли, земли и пота одежду и охолонуться в речной воде, смыв с себя накопившуюся усталость. Калмир думал о том же, только ещё видел рядом с собой голой одну девушку, повстречавшуюся и запавшую в душу в Деревне Водяного. Девчушка на вид прожила от силы семнадцать вёсен. Рыжие пышные волосы, мило разбросанные по щекам мелкие веснушки, изумрудные глаза и пышущее молодостью немного полное нежное тело волновало старого воина. Постепенно его всё меньше интересовало задание, ради исполнения которого он и был послан на Остров. Белеса, тем временем, мечтал утопить своё похмелье в холодной воде. У него всё также чугуном звенела голова и сводило желудок. Ему было ещё хуже, чем утром, поскольку теперь он полностью протрезвел, и боль больше не пряталась за выпитым вином и мёдом. Армор, проезжая сквозь деревню, молился про себя, просил, чтобы Великая Мать уберегла его от соблазнов, языческих демонов и помогла усмирить плоть, которая, как и у других дружинников буйно напоминала о себе всё сильнее. Армор в холодной воде видел хотя бы временное облегчение от развратных мыслей, легко проникающими в его праведный мозг.

Пот и мошки были неприятны всадникам, но пчёлы донимали сильней. От них приходилось то и дело отмахиваться, а самое главное жёстко держать лошадей, пугавшихся полосатых насекомых.

– Вот проклятые! – ругался Калмир, – откуда их столько?! Пасеки-то не видно.

– Рядом Кормилец, – немного загадочно отвечал Людомир.

– Кто это?

– Скоро вы всё увидите, – было видно, что Людомир не хотел раскрывать тайну неизвестного существа, и Калмир решил не расспрашивать проводника, понимая, что скоро сам увидит ответ.

Калмир довольно быстро узнал, что хотел. Пасеки в деревни действительно не было. Она была и не нужна селянам, которым мёд доставался не собственным трудом, по крайней мере, сами пасеку они не держали. Пчёлы слетались от защитника деревни и Острова – Кормильца, который неожиданно появился из леска на опушке перед уставшими от быстрой езды на жаре всадниками. Это было невероятное существо, которого воины, кроме Людомира, никогда не видывали и даже не слышали о таковом. Это был гигантский улей, точнее несколько ульев, криво соединённых меж собой, с непропорционально короткими кривыми ножками, которые, казалось, с трудом переносят медовую махину. У существа были и небольшие ручки, словно у маленького ребёнка, но со сморщенной кожей и скрюченными ногтями. Завершало облик неведомого гиганта некрасивое перекосившееся лицо, с одним глазом выше другого, носом сползшим на щёку ближе к правому уху, которое норовило забраться на макушку. Жёлтые глаза Кормильца были едва различимы за спадавшими на них густыми бровями, а изо чуть приоткрытого рта то и дело вылетали пчёлки.

Позже Людомир рассказал свои спутникам историю этого удивительного создания. Она произошла, по легенде, более ста лет назад, когда авиридское княжество только зарождалось и отчаянно пыталось выжить под ударами врагов со всех сторон. Особенно авиридов донимали кочевники патруши, которых потом заменили и ассимилировали паланы. Патруши обычно приходили к концу лета или в начале осени, когда крестьяне собирали урожай, и авиридские амбары начинали ломиться от еды, а кошели наполнялись серебром и золотом. Но однажды патруши пришли весной: то ли зимовка была для них очень тяжёлой, что пищу надо было срочнодобывать, то ли в этот раз их больше интересовали рабы.

Патруши осадили приграничный город Соловец, в котором успели укрыться местные крестьяне, проживавшие в близ лежащих селеньях. Авириды не знали, что делать: после зимы запасы еды оскудели, и надо было дождаться, пока князь пойдет на помощь своим подданным, собрав своё войско, состоявшее из дружинников, которые разбрелись по своим владениям на зимовку и только возвращались из уделов. Положение было плачевным. Спустя неделю еда начала кончаться, и защитников города всё более отчётливо ждал голод и мор. Во время вылазок авириды больно жалили патрушей, но сил для снятия осады не было, и в итоге соловецкий воевода собрал городское вече, чтобы решить, что делать: сдаться врагу, выплатив неподъёмную дань, стоять до конца и умирать с голоду, или всем спастись, но путём тёмным.

Дело было в том, что после начала осады к воеводе пришёл один жрец, который был известен, что поклонялся богине смерти Моране, приносил человеческие жертвы и занимался чернокнижием. Его боялись в городе и округе, но трогать не смели. Оклятыш, так звали жреца, сказал воеводе, что знает, как выдержать осаду. Беда была в том, что Моране уже были обещаны жизни, и кто-то всё равно должен был умереть, чтобы не гневить страшную богиню. Воевода подумал, что Оклятыш имеет ввиду приношение человеческих жертв. Но замысел жреца оказался куда более изуверским и извращённым. Жрец просил отдать ему одного мужа, над которым было бы необходимо было провести неизвестный обряд, превративший бедолагу в грозного защитника города. При этом муж перестал бы быть человеком, а стал бы неким подобием духа. Больше жрец ничего не сказал.

Вече долго спорило о том, что делать. Одни, малодушные, соглашались выплатить дань, не понимая, что патруши будут тогда приходить ещё и ещё, другие похрабрее соглашались биться до конца. И первых, и вторых, правда, объединяла одна вещь – они все боялись жреца, предчувствуя, что предложение может обернуться чем-то ещё более страшным для города. Их было, однако, меньшинство. Большая часть горожан была согласна выдать одного человека жрецу: и дань платить не надо, и пухнуть с голоду нет нужды. На том и порешили.

Сложностей особых с поиском храбреца, готового пойти на самопожертвование тоже не оказалось. В яме тогда сидело несколько узников-разбойников. Никто из них не захотел соглашаться на страшную участь, кроме одного преступника – Лома. Этого Лома, если бы не Патруши, казнили бы, но о нём позабыли на некоторое время из-за всех забот, связанных с осадой. Лома должны были сжечь заживо. Причем привязав к столбу вниз головой, которую обложили бы мокрыми тряпками. Всё это делалось обычно для того, чтобы приговорённый испытал всю силу огня, а не быстро задохнулся от едкого дыма. Приговорили к такой страшной казни Лома за то, что он изнасиловал и убил несколько детей. Его поймали, когда он осквернял трупы бедных детишек. Городская стража не дала народу линчевать ублюдка. И теперь его ждала мучительная смерть.

Неизвестно почему, то ли от страха умереть, то ли от раскаяния и желания хоть как-то искупить непоправимое(говорят, что Лом убивался по убиенным им детишкам, всё жаловался, что не мог остановиться) узник согласился.

Стражники отвели Лома в одну низкую, покосившуюся избу, сложенную из уже начавших гнить брёвен. Удивительно, но это хилое строение, в котором проживал Оклятыш, пережило многочисленные городские пожары, после которых каждый раз приходилось отстраивать большую часть Соловца. Оклятыш отказался пустить стражников, сказал, что сам справиться с Ломом, а также велел воинам передать воеводе, что через шесть дней всё будет готово. Надо лишь продержаться это время и снести ему всё необходимое для ритуала. Князю передали, что жрец требует снести ему двадцать ульев; замёрзших за зиму или ещё годных не имело значения. Ещё требовал найти и принести трупы любых животных. Всё необходимое тотчас же сыскали и принесли чернокнижнику. Неизвестно, что творилось в той избе. Шесть с дней с любопытством и опаской глядели местные жители на хибару, и не могли ничего увидеть, разве, что изба, как будто почернела больше прежнего, да ветер завывал уж в ней слишком громко и зловеще.

Спустя отведённый срок все жители города во главе с воеводой, кроме воинов стороживших городские стены, подошли к избе. Раздавались гул и требования явить народу Защитника. Оклятыш, услышав крики, вышел из избы. Он сильно изменился за эти дни. Его все знали, как высокого и худого, но очень крепкого мужчину, на чьих тонких и длинных костях располагались сильные мускулы. Явился же он людям сухим стариком, чья густая борода поредела и совсем поседела, как и волосы на голове. Только злой крючковатый нос и синие глаза вкупе с всё такой же властной походкой выдавали чернокнижника.

С появлением Оклятыша народ примолк. Тот, не говоря ни слова обвёл глазами собравшихся, а затем зашёл обратно в избу. Народ загудел пуще прежнего, и уже начались призывы сломать избу и покарать обманувшего людские ожидания жреца. Но только самые смелые и отчаянные пошли, засучив рукава, ломать дверь избы, как вдруг раздался страшный треск – это изнутри ломались брёвна избы Оклятыша. На народ выползало существо состоявшее из многих ульев, кишащих пчёлами. Народ обомлел. Страх и ужас сразу же наполнил слабые людские сердца. Затем пришла и брезгливость. Соловчанам было противно, но этот гигантский человек-улей мог накормить своим мёдом весь город.

Воевода после явления Защитника или Медового, как его начали называть сразу же в городе, отправил гонцов к патрушам, чтобы те прислали людей обсудить условия сдачи. Уверенные в своей победе, патрушские дипломаты в итоге оказались изумлены представленным им Кормильцем – зрелище было пугающее. Но самое главное, патруши убедились, что у авиридов теперь хватит еды выдержать осаду. Патрушам даже наложили мёда на обратную дорогу в лагерь. Так и ушли ни с чем обратно в степь дикие кочевники.

Судьба же Кормильца была печальна. Мало кто был благодарен Лому за такую жертву. Люди помнили, что он был насильником и детоубийцем, и не хотели понять и осознать, через какие страдания ему пришлось пройти во время обряда, проведённого некромантом, и через какие муки он проходил после снятия осады. Кормилец был ни живым, ни мёртвым. Он застрял в этом мире на пути в мир иной. Но теперь был обречен на вечный ад, будучи ещё не мёртвым – быть домом для больно жалящих пчёл, а самое главное душа его словно раскололась на разные части, описать эту боль, слов не существовало.

Поначалу жители Соловца охотно брали пищу у Медового. Не чурались, что создан он был из трупов пчёл и разных животных. По крайней мере не брезговали таким медком бедняки и рабы, чья жизнь была и так несладка. Но со временем народ начало пугать, что пчёлы Защитника часто кусают горожан и жителей близлежащих деревень. Были даже умершие от укусов. А что ещё хуже, пчёлы эти начали переносить какую-то неизведанную прежде язву, которая накрыла эпидемией весь город. Видимо, это и была плата жестокой богине смерти.

Авириды быстро забыли о том, кто спас их от патрушей и, вооружившись кольями, вилами и факелами, побежали наказывать Медового, которого собирались сжечь, оставив лишь пепел от чудовища, созданного чернокнижником. Медовой проживавший уже за городом был окружен народом, и вполне, возможно, его убили бы, подарив желанное освобождение от ужасной оболочки, но всё же инстинкты сыграли свою роль, особенно, когда его сумели поджечь. Объятый пламенем, он бросился быстро, как мог бежать. Прорвав окружение, догорая, он успел броситься в протекавшую рядом с Соловцом реку Чистянку, известную тем, что протекала она по серебряным рудникам, а потому вода там была чистейшая. Быстрое течение реки сумело избавить Медового от огня и погони, отогнав Защитника от своего города на десятки вёрст.

Долго потом ещё мотался Медовой по лесам, опасаясь появляться в селениях. Надолго отбили у него авириды желание общаться с человеком. Однако ж после того, как Медовой прошёл огонь и воду, скверна словно отступила от него: пчёлы перестали заражать людей, попадавшихся на пути Медовому, да и пчёлы в ульях все переменились – на их месте появились новые, которых притягивал в лесах к себе Медовой. Со временем Медовому надоело кочевать по авиридским лесам, и он перебрался на Остров, рассказы о котором манили всех язычников и свободных людей.

***

– Здорово живёшь, Медовой? – вежливо поклонился духу Людомир, немного проехав на лошади вперёд, поближе к Кормильцу.

– Здорово, коли не шутишь, – пробасил в ответ Медовой, чей рот всё так же оставался чуть приоткрытым, хоть он и произнёс несколько слов. – Это кто с тобой? Первый раз на Острове?

– Да. Друзья мои. – Всадники выглядели обеспокоенным, их лошади не могли стоять на месте из-за досаждавших животным пчёл, что мешало воинам быть полностью сосредоточенными на беседе с неизведанным существом. Взгляды мужчин бегали от Медового к лошадям и наоборот. Но если поначалу взгляд Белесы скрывал лишь любопытство, а у Калмира здоровое опасение перед неизвестным, то в глазах Армора читалось абсолютное отвращение к ещё одному увиденному им уроду, а также первобытный страх. Перед ним было нечто, что отрицалось его религией, но было реальным и очень могущественным.

– И с чем же вы пожаловали, – продолжил разговор Кормилец.

– Я ищу Стипе, – ответ Людомира был краток и сух, но учтив.

– Причём тут я? Это ваши людские дела. Я в них не лезу. Мое дело – пчёлы.

– И твои пчёлы повсюду на этом Острове. Видят всё, что происходит здесь.

Медовой тяжело двинулся вперёд. Было ощущение, что каждый шаг стоил ему титанических усилий, которые большой печатью ложились на его некрасивом лице, начинавшем выражать гнев.

– Не серчай. Мы пришли к тебе с миром. Принесли жертву. Мне просто надо знать, где оказался мой друг, которого вдобавок ищет семеро головорезов, – мягким голосом и, смотря прямо в глаза, отвечал Людомир, пытаясь не выводить из себя покровителя селенья.

– Я знаю, что вы принесли жертву, вишня хороша: она даст много сладкого нектара, и мёд будет добр. И я не брошу вас в голоде: на Острове для вас всегда найдётся улей с медом. Как и для тех, кого ты упомянул. Они тоже вежливы к нам духам. Леший, Водяной, Полевой, и я, мы никогда не серчали на них. Зверя они просто так не бьют – только пропитания ради, мёд из ульев моих достают аккуратно, не разоряя их, местных хлебопашцев и их поля тоже не трогают. В наш мир они не вторгаются. А мы не лезем в ваш мир, – Медовой, заметно уставший после своей небольшой речи, сделал пару шагов в сторону и сел на торчавший рядом из земли широкий пенёк.

– Они хотят убить хорошего человека, – заметил Людомир.

– А кто решает, хороший ли он? Он твой друг, и ты так думаешь. А те, кто ищет убийцу своего товарища, так не думают. Они также не думают, что избитая одним из них блудница была хорошей женщиной. И в этом есть своя правда, хоть и не ведают они про её поступки, но это не отменяет того, что покалеченная обкрадывала тех, кто к ней ходил, подливая им усыпляющее зелье, что она стравливала мужей, которые, если бы не она, никогда не начали резать друг другу глотки. Кто хороший во всей этой истории? Стипе, постоянно дравшийся на Острове, как только на него приехал? Он столько здесь народу побил. Причём бивал тех, кто был слабее его и без вины.

– Стипе, если и бивал невинных, то в сильном запале. Таков его характер, но он не бьёт безвинных со злости. У него не злое сердце в отличие от ищущих его наёмников. Им убить человека забавы или наживы ради ничего не стоит. Так что я не знаю, кто из них заслуживает жить дальше, а кто умереть. Но я убеждён, что смерть от рук этих ублюдков – это не та участь, что заслужил Сипе, – Людомир подъехал ближе к усевшемуся на пенёк Медовому и слез с лошади. Он уже понимал, что уговорить духа открыть ему месторасположение Стипе не удастся, но не сдающаяся натура заставляла предпринимать дальнейшие попытки, чья тщетность читалась на лице Кормильца.

– Природа намерений Стипе, отличная от стремлений Восьмёрки, вряд ли утешала тех, чьи кости трескались под его кулаками и ногами. И Стипе, и его теперешние враги добивались одного результата, и я всё равно не вижу разницы между ним и ими, – пробасив последние свои фразы всадникам, Медовой с кажущимся большим трудом поднялся и тяжело зашагал в лес, уводя за собой рой пчёл.

– Медовой, – попробовал, было, остановить Кормильца Людомир, но тщетно. Глухой к доводам Людомира дух молча встал и степенно уходил в свой дом, не обращая внимания на гостей. Калмир, Белеса и Армор, тем временем, не нарушая тишины стояли чуть поодаль Людомира, оставив того вести переговоры с Кормильцем. Под конец разговора уже всем дружинникам было несколько страшно общаться с неведомым чудовищем, служившим домом для сотен, а может тысяч пчёл. Страх и омерзение от уродства Медового заставили на некоторое время всех троих забыть о поставленной князем задаче. Желание отправиться дальше в путь по милосердно скрываемой от солнечных лучей ветками деревьев дороге было как никогда сильным. Ни один из трёх не высказал даже намёка на упрёк, что Людомир провалился с Медовым. Даже Калмир, обычно стремившийся полностью вникнуть в курс дела, не стал задавать вопросов своему проводнику, лишь отдав команду ехать дальше к Оленьему Городку.

4

Воины въехали в Олений Городок на закате. Из-за усталости от долгой скачки воины не обратили внимания, насколько было красивым небо: тонкая темно-малиновая полоска на горизонте постепенно переходила в сочную персиковую ленту, которая, в свою очередь продолжалась тоненькой линией цвета морской волны, разбивавшейся о безмятежное бархатное море тёмной и густой небесной синевы. Словно маяки, крупные с рябину звёзды указывали путь странникам на Острове, а молодой полумесяц давал надежду на прекрасное будущее, хоть большинство приезжало на Остров жить только настоящим.

– Сегодня остановимся в более спокойном месте, чем в Деревне Водяного. Из нас никто не должен погибнуть этой ночью, – сказал на въезде в Городок Калмир, как будто уже предчувствуя ожидающие воинов события. Хоть его взгляд был хмурым, а нутро было переполнено каким-то непонятным волнением. С одной стороны, он оставался верен себе и не хотел ещё терять людей, с другой – он ощущал порывы молодости, радостный мандраж перед возможной пирушкой, которая, как обычно, закончится прелюбодеянием. Его мысли не соответствовали словам, и это слышалось в его голосе, приобретшем веселую хрипотцу.

– Где ты тут найдёшь спокойное место? Мы в Оленьем Городке. Здесь вино и пиво текут рекой! А женщины крепко-накрепко захватывают мужчин в свои жаркие объятья на ночь. Деревня Водяного, с пьяными киками, – тихое уединённое место по сравнению с Оленьим, – ответил на калмировское предложение Людомир. Действительно, уже на подъезде к Городку вдоль дороги стояли многочисленные трактиры, откуда доносился пьяный гам. У дверей злачных мест стояли подвыпившие друзья, которые громко смеялись над похабными шутками. Стоял дух настоящего праздника: чувствовалось людское единение в весёлом пьянстве: непонятно, куда делась вся та агрессия, которая обычно пропитывала воздух Острова. Дружеские объятья на короткое время заменили грубые борцовские захваты. Воистину Остров был удивительным местом, где все проявления жизни были преувеличены, а человеческие чувства возводились в квадрат.

Калмир понимал, что Людомир сказал по делу. То, что было перед его глазами, подтверждало правоту проводника. Калмир чувствовал, что будет трудно этой ночью избежать происшествий, так вредных для княжеского дела. Он ощущал, как подшёрсток становился дыбом на загривке, что обстановка накаляется, но одновременно его звала вновь проснувшаяся бурная натура навстречу своим страстям. От всего этого Калмир ощущал невероятное нервное напряжение, маленькими молниями бившее его по телу. Старый дружинник хотел, чтобы уже всё быстрее закончилось само собой.

– Людомир, веди нас на самый тихий постоялый двор, какой есть в этом проклятом месте, – жёстко указал витязю Калмир, меж бровей которого пролегла глубокая складка.

Людомир молча повёл дружинников по периметру Оленьего городка, выглядывая место поспокойнее. Но везде веселье было ещё более бурным, чем на подъезде, более того, уже начинали вспыхивать драки, так, Белеса с трудом увернулся от летевшего в него зуба, хозяина которого одним ударом поверг на землю маленький, но коренастый мужичок, чьи глаза горели по особенному зло на его абсолютно лысом покрытом венами черепе.

Наконец, спустя полчаса неспешной езды показалось спокойное подворье, откуда доносилось не так уж много шума. Калмир даже на какое-то мгновение почувствовал облегчение: издалека доносившиеся пьяные мужские крики и похотливые женские взвизги его не пугали, здесь, на постоялом дворе была тишина. И всё было бы хорошо, если б, когда всадники слезли со своих коней и пошли вовнутрь трактира, в них из окон не полетела целая куча пивных глиняных кружек.

– Твою мать, – сплюнул Калмир и злобно посмотрел на Людомира. Не говоря ни слова, он первый молча вошёл в затаившийся бедлам. Картина была уже привычной. Правда, чего уж скрывать: на окраинах Авиридана творилось почти то же самое, только все эти бесчинства в столице в отличие от Острова порицались, а иногда преследовались по закону, а тут совокупление и пиршество возводились в культ. Никто не стеснялся своей наготы – красивое тело, наоборот, старались выставить напоказ. Соитие тоже могло свершаться прилюдно: вызвать оно могло у окружающих либо радость за ближнего, либо зависть более удачливому.

Сразу по сторонам у входа в трактир с лавок, расставленных по сторонам, в глаза странникам бросались буквально пожиравшие друг друга парочки, которых было много в этой гостинице.

–Вот, что так тихо было. Тяжело орать, когда твой язык во рту у бабы, – подумал хмурый и раздражённый Калмир. Такого же настроения был и Армор, хотя, на самом деле, его душу будоражило такое количество оголённых грудей, с приглашающе торчащими сосками. Людомир и Белеса же сразу отдались своему нутру, открыто разглядывая присутствовавших женщин, а некоторых одаривая лёгкими шлепками в ответ на обаятельные улыбки.

– Быть беде. Да и хрен с ней, – промелькнула ещё одна тревожная мысль в голове у старого дружинника. В этот момент, хоть Калмир и не признался себе, он смирился с тем, что княжеское поручение не будет выполнено. Сопротивляться течению своих порывов он уже не мог.

Однако всем последующим приключениям предшествовал плотный ужин, столь необходимый после дальней дороги. Сытная похлёбка, из чечевицы и мелко протёртой говядины, заедаемая мягкими ломтями свежего душистого хлеба, вместе со свежо нарезанными репой, редькой и морковкой вдохнула новые силы в утомившихся всадников.

– На полный желудок можно здесь и осмотреться, – прервал царившее всю трапезу молчание Белеса, чье хорошее настроение почти всегда было в прямой зависимости от наполненности желудка.

Калмир молчал, он, словно не замечал того, что сказал Белеса, который выжидал реакции командира. Вместо этого вступил Армор, чьи глазёнки беспокойно сновали по зале, наполненной молодыми, пышущими здоровьем и красотой женскими телами:

– Давайте спать. День был тяжёлым, завтра тоже нелегче будет. Если придётся драться с Восьмёркой, то лучше это делать на свежую голову… —Армора быстро прервал Людомир, окончательно утративший предостровную хмурость.

– Они тоже будут с бодуна с утра. Да с ними и пересечься надо для начала, чтобы подраться. А пока я гулять, – не говоря больше не слова, Людомир встал из-за стола и направился к выходу, тем самым не давая времени кому-то возразить ему или остановить. Спокойно и уверенно он вышел на улицу, жадно ловя прохладный свободный воздух, по которому он скучал, каждый раз, когда уезжал с Острова. Проходя по улице, он не обращал внимания на притоны и распущенно стоявших у них блудниц с домогающимися до них мужчинами. Пока ему хотелось просто прогуляться под ночным небом, освещаемым россыпью звёзд. Отдохнуть от тяжелых мыслей: каждый день он вспоминал своих детей. Сын и дочурка росли в княжеском тереме под надзором стражи озлившегося на него князя. Людомир то верил, то нет, что князь навредит его детям. Всё-таки очень многое связывало их двоих. Людомир однажды прикрыл собой князя от паланской кочевой сабли, которая должна была неминуемо ранить или убить грозного правителя Авиридского княжества.

Князь, когда был помоложе (вообще он был немногим старше Людомира), проявлял в жизни, куда больше горячности. Уже позже, выучивая болезненные уроки жизни, он станет хитрым и расчётливым интриганом, сохраняющим в любой ситуации холодный разум. А тогда, когда они только начинали дружить с Людомиром, горячность князя проявлялась и в битвах, в которых князь бывало неразумно в пылу сражения кидался в атаку на противника, не боясь быть отрезанным от своих или получить шальной удар в людской гуще. Однажды князь почти поплатился за свою неосторожность. С передовым отрядом он вошёл в ближний бой. Когда сам князь вступил в очередную схватку с паланом, сбитым с лошади, тот сумел выбить у него из рук меч. Отбиваясь от сабельных ударов щитом, князь, в итоге, сумел увернуться от размашистого удара, и сбить с ног палана уже остатками щита, потрёпанного разъярёнными кочевниками. Ещё одного мгновения князю хватило, чтобы убить лежачего противника. Однако спустя ещё секунду, князь увидел, как на него на коне несётся ещё один палан. Смерть летела к молодому князю на всех парах. Всё длилось какие-то считанные доли секунды, но как это часто бывает в подобных случаях, время для князя растянулось, одновременно куда-то пропала его сноровка. Прикрываясь жалкими дощечками, которые когда-то были крепим щитом, князь уже и не думал о спасении, как друг перед ним встал верный телохранитель с поднятым над головой щитом, который, в итоге, и оказался расщепленным вражеским клинком. Пробив щит, клинок по касательной полоснул Людомира по руке и груди. Мгновения князю хватило, чтобы поднять близ лежавшую саблю и продолжить драться. Также быстро подоспели и другие княжеские дружинники на защиту своего господина.

Князь запомнил данный случай: его расположение к храброму и решительному Людомиру только укрепилось. Вместе с тем именно с этого момента в княжеском сердце начал расползаться страх, постепенно превративший его в вездесущего, жестокого и твердо держащего власть в своих руках правителя. Спустя ещё несколько лет Людомир поможет князю эту самую власть удержать. После принятия учения Великой Матери, князь начал постепенные гонения на язычников. Такая княжеская политика вызвала недовольство среди языческих кланов, особенно у речных родов, проживавших на Востоке княжества, к которым принадлежал и Людомиров клан —Миндалы. Среди восточных кланов довольно быстро созрел заговор, который было предложено возглавить княжескому телохранителю и полководцу. Восточные язычники даже поговаривали о том, чтобы отделиться от Авиридского княжества и поставить на трон нового государства Людомира. Однако тот доказал свою полную преданность, когда отказал своим же, а после того, как они попытались Людомира убить, чтобы сохранить тайну, а также наказать предателя, коим заговорщики считали Людомира, бежал к князю и сам возглавил поход на изменников.

Князь, с одной стороны, вновь лишний раз убедился в верности Людомира. С другой стороны, планы язычников о возведении на трон нового княжества его приближённого заставили его начать опасаться Людомира.

Эти заслуги перед князем заставляли Людомира верить, что князь не будет отрываться на его детях из-за возникших трудностей в последние годы между ними. Но Людомир также и не чувствовал наверняка, что это была пустая угроза, поэтому решился на опасное путешествие и предательство товарища, чтобы исключить любой риск здоровью и жизни своих детей. Всё-таки после смертей своих любимых они остались самым дорогим в его жизни, да и простой звериный отцовский инстинкт полностью двигал Людомиром.

Людомир уже прошагал довольно много, он не заметил, как оказался в центре Оленьего Городка, и увязавшегося за ним Калмира, который долго следовал за Людомиром, всё не решаясь его окрикнуть, чтобы присоединиться к нему. Он стеснялся, как подросткок, каждый раз говоря себе, что вот-вот, сейчас, после следующего поворота, он попросит Людомира взять его с собой.

– Людомир, – вывел бывшего дружинника из глубоких размышлений отчаявшийся голос – на Людомира глядел будто бы похудевший всего за полчаса Калмир.

– Я с тобой, – срывающимся голосом из-за пересохшего горла продолжил Калмир.

– Куда? – смотрел на Калмира удивлённый Людомир, который в душе всё-таки предполагал, что старший может сорваться в любую минуту.

– В ночь, – с видом не принимающим отказа ответил Калмир и вновь обретеённой уверенной походкой прошёл вперёд мимо Людомира, увлекая его вслед за собой.

*****

– Ты сам не свой Калмир, – Людомир украдкой смотрел на Калмира, который шёл вперёд смотря то перед собой, то под ноги, не поворачивая головы ни на долю в сторону.

– Просто тоже хочется развеяться. Не только же Белесе упиваться. Если… – вдруг осекся Калмир.

– Если что? – спокойно, не давя, произнёс Людомир.

– Если проваливаться, то уж и самому хоть немного погулять. Алехно уже потеряли, блядуна проклятого. Белесу тоже не удержишь, как того пустоголового, но он хитёр, чёрт, – даже в шабаше не даст себя убить, но и дела не сделает. Об Арморе вообще молчу. Он со своей Великой Матерью давным-давно с ума сошёл.

– Мне надо завершить это дело, – жёстко отрезал Людомир, – слышишь меня?!.

Калмир даже не изменился в лице, когда к нему рванул насупленный Людомир, почти что коснувшийся своим лбом лба Калмира.

– Ты сам знаешь, почему здесь оказался. Бойня, на которую нас сюда послали, не моя. Я здесь не при чём, – сквозь зубы цедил в ответ Калмир.

– Может, ты скажешь, что я виноват, что ты сюда попал? – градус ссоры постепенно нарастал, некоторые окружающие непроизвольно начинали немного отодвигаться от двух, о чём-то жарко споривших, крепких, с оружием мужчин.

– Если бы ты не трахнул княжескую сестру, может быть мы бы сюда не попали. Князь тебя хотел, в первую очередь отправить, а не нас. Зачем совал свою елду, куда ни попадя? А? И, чёрт тебя дери, зачем ты пришёл в дом к её мужу, самому богатому боярину, к Калиничу? Зачем? – С губ Калмира срывалась почти что, как у лошадей, белая пена. Эта речь была для него, как быстрый забег для коня, – Объясни мне, зачем? Вместо того, чтобы Калинич хорошенько отходил её до полусмерти за измену с тобой и отошёл душой потом, ты ворвался к нему в терем со своими людьми. Учинил погром, а затем увёз её так далеко, что её до сих пор никто не может найти? О чём ты вообще думал и думаешь? – на какую-то секунду, после всего, что вырвалось из сердца Калмира, воцарилось молчание. Но только на секунду:

– О чём я думаю, не твое дело. Ты лучше сам в себе разберись. Думаешь, я не вижу, что ты стал сам не свой, как мы заехали на Остров? Весь путь через Древесное Море, ты скакал сосредоточенный, в раздумьях, что тебя ждёт, и сможет ли увиденное помешать поймать Стипе. И вдруг оказывается, что бояться надо было не Лешего с Водяным, не оборотней каких-то, а лишь своего нутра. Тебе всего-навсего хватило места, где нет закона и власти, и ты уже не можешь сдержаться, чтобы не послать ко всем чертям князя и завалиться с какой-нибудь девчушкой на неделю в шалаш на берегу реки. Оказалось, что тебе всего-то нужен был небольшой толчок. А ты теперь на меня хочешь всех собак повесить, – Людомир тоже тяжело дышал, его дыхание сбилось. Эмоции в этом месте действительно били через край, а люди начинали говорить искренне.

– Чего ты хочешь, Калмир? Ответь честно, – тон голоса Людомира наконец-то смягчился.

– Радости и спокойствия, – прикрыв глаза и опустив голову, ответил Калмир, с плеч которого, словно свалился большой груз после того, как он выговорился.

– Ну тогда ступай со мной. Начнём радоваться немедля.

***

– Я знаю, на самом деле, ты хочешь не выпивки, и не женщин, прежде всего. И то, и другое лишь способ снять всё то напряжение, которое одолевало тебя долгие годы, когда ты плохо спал, боясь, что провалишь княжеское поручение или что будешь подвергнут опале. Хоть и свободным человеком ты был, но, на самом деле, был рабом своих переживаний. Во многом тщетных и не стоящих твоих душевных сил, – голос Людомира звучал вкрадчиво и приглушённо, что заставляло Калмира вслушиваться в каждое произнесённое его собеседником слово, – Я хочу показать тебе одно средство, что поможет тебе очистить голову от суетных дум и немного успокоит тебя.

– Что за средство? – немного недоверчиво и с опаской спросил Калмир.

– Не бойся, сейчас всё сам увидишь, – Людомир, который уже минут десять вёл Калмира на окраину Оленьего Городка, свернул в тёмный переулок, на удивление оказавшийся тихим – слышно было лишь, как стрекочут сверчки и ветер шумит в пушистых кронах деревьев, с которых то и дело падали освежающие капли росы.

Людомир остановился перед одной тёмной просмоленной избёнкой, у которой уже давно покривилась дверь с окнами. Из этого непривлекательного, на первый взгляд, строения лишь слабо шёл приятный сладковатый аромат каких-то зелий и трав. Людомир глухо постучал кулаком, чтобы не сильно тревожить окружающее спокойствие. Дверь путникам отворилась не сразу, прошло довольно много времени, прежде чем им открыла косматая сгорбленная старуха, на чьих костлявых плечах висел широкий сарафан, подпоясанный простым шнурком из грубой пеньки. Она молча обвела гостей своим сухим взглядом и пошла обратно вовнутрь избы, увлекая за собой странников.

–Пойдём, – махнул рукой Калмиру Людомир и последовал за старой бабкой, которая для своих дряхлых лет передвигалась слишком быстро и юрко, – Эта старуха – ведьма делает всякие отличные настойки, бодрящие тело и дух, даёт покурить высушенную ей успокаивающую и веселящую траву. Но я тебе предлагаю съесть у неё, прежде всего волшебные грибы. Вот они действительно меняют тебя.

Калмир пробирался вслед за Людомиром по узким проходам между высушенными стенами с низенькими потолками, с которых свисали всякие травы. Калмиру казалось, что он бродит по бесконечному лабиринту, что пугало и удивляло его одновременно, поскольку снаружи избёнка казалась небольшой. Мельком боковым зрением Калмир замечал чуть приоткрытые дощатые двери, за которыми были слышны смешки и видны отсутствующие глаза, развалившихся на соломе мужчин и женщин, чьи конечности сплетались между собой в бесстрастном экстазе.

– Они не в себе здесь все, – прошептал Калмир всё куда-то ускользающему Людомиру, – Куда ты меня привёл? – от постоянных резких поворотов и сладковатого дыма, назойливо лезущего в ноздри у Калмира начала немного идти кругом голова, он начинал плохо соображать, что происходит.

– Не отставай, мы уже близко, – голос Людомира звучал басом, а его лицо было размазанным в пространстве, что вызывало лёгкую тошноту у старого дружинника. Однако, спустя метров десять, как показалось Калмиру, они с Людомиром оказались одни на крыше избушки. Вечерняя прохлада привела в себя Калмира, который жадно вдыхал пропитанный древесными ароматами воздух, уперев свои крепкие мускулистые руки в колени.

– Где старуха? – спросил Калмир, не сразу осознав, что они с Людомиром остались в одиночестве на крыше, а старуха ещё давно потерялось в жутком лабиринте.

– Я послал её нам за грибами. Ты пока приди в себя. Ты немного бледен. Так всегда бывает, когда ты в первый раз в этой хибарке оказываешься. Потом привыкаешь, – Людомир глядел на оставшийся внизу Олений Городок, чьи звуки едва доносились снизу. Калмир по мере того, как очухивался, стал замечать, что они были слишком высоко над землёй, а вокруг царила умиротворяющая тишина.

Не нарушая всеобщего спокойствия, сзади незаметно появилась старуха, принеся по две небольшие банки на каждого из мужчин. Калмир заметил появление сосудов с непонятным напитком, когда ведьма уже исчезла. Это не нравилось ему. Он, старый воин, чувствовал себя неуютно от того, что кто-то неприметно скользит за его спиной.

–Пей, – протянул банку Людомир Калмиру, в упор посмотрев в глаза, – выпьешь одну – сразу пей другую.

– Что это? – по вкусу напиток напомнил Калмиру холодный грибной суп, в котором мерзко плавали мелко перемолотые кусочки грибов.

– Грибная настойка. На вкус противна, но стоит подождать немного, как всё меняется вокруг. Мир выглядит по-другому, играет новыми красками.

Калмир выпил до дна первую баночку, после чего, немного поморщившись и поплевавшись, выстегнул вторую. Людомир последовал примеру своего старшего товарища и осушил свою порцию настойки.

– Я ничего не чувствую, – несколько растерянно проговорил Калмир.

– Подожди сразу не подействует, да и чего-то совсем странного с тобой не будет. Разум ты не потеряешь, – ответил Людомир, словно читая мысли Калмира, который ощущал небольшой мандраж из-за того, что не знал, чего ему ожидать от этого грибного чудо-отвара, должного изменить его жизнь, как говорил товарищ.

На крыше лежали тюки набитые с соломой, и Людомир указал Калмиру улечься на один из них.

– Отдыхай, пару часов ты будешь видеть яркие видения. Кто-то говорит, что это вовсе и не выдумка твоего воображения, а настоящий мир. Кто прав я не знаю, но что-то во всём этом есть, – Людомир развалился на тюке и разглядывал звёзды с приоткрытым ртом.

– Что мне делать? – тихо проговорил Калмир.

– Я же сказал: отдыхай. Можешь разглядывать ночное небо. Сегодня оно ясное и покрыто россыпями звёзд. Их иногда заслоняют качаемые ветром кроны деревьев, но это только к лучшему. Картины, что ты будешь видеть, будут более разнообразными.

– Значит всё дело просто в том, что я буду видеть окружающий мир по-другому? – немного разочаровано спросил Калмир.

– Видеть мир иначе, чем другие, тебе мало? – Людомир приподнялся на своём тюке и повернулся к старому дружиннику, – но вообще всё зависит от тебя. Некоторые мои знакомые задавались сильно волнующими их вопросами и за созерцанием природы находили желанные ответы, а кто-то просто наслаждался красотой, что им виделась. Всё в твоих руках, – снова опустился на солому Людомир и прикрыл свои веки, которые начинали тяжелеть от скопившейся за день усталости. Начинал действовать понемногу и грибной настой. Людомир то открывал, то закрывал глаза, и увиденное не пропадало, когда прикрывались очи, но изменялось: звёзды становились то красного, то жёлтого и синего цветов, хаотично бегали, словно горох только что рассыпанный на пол, а потом звёзды сливались в линии, которые извивались лентами, развеваемыми ветром. Чувства были малость противоречивы: мир стал вдвойне живее, всё менялось в два раза быстрее, при этом сам Людомир моментами чувствовал себя застывшим в студне: предметы вокруг плавно, но быстро изменялись: как будто он замедлил скорость бытия.

Калмир ощущал нечто похожее: он будто бы отделился от окружающего, которое кардинально менялось за то время, что Калмир просто успевал моргнуть или повернуть голову. Он чувствовал, что растворяется в вечере, небе, воздухе и самой соломе, на которой он лежал, снова становясь единым целом с миром, как когда-то были первые люди, не вступившие на тропу стяжания, наживы и бесплодных стремлений. Душа Калмира была обнажена и открыта, ему начиналось хотеться плакать от умиления, что, в принципе, часто бывало с теми, кто пил грибной настой.

Калмир не видел тех галлюцинаций, что Людомир, но у него сильно изменилось восприятие мира. Особенно начали его привлекать появившиеся пушистые, словно баранья шерсть, облака, степенно проплывавшие куда-то по своим делам. И эти облака ожили для Калмира. Большое, пузатое к низу облако превратилось в толстого купца с тоненькими ножками, уносящими дряблую тушу от разбойников, облаков поменьше. За ними мерно двигались медведи, добрые мишки, также с тонюсенькими лапками. Лесные цари вели за собой лис и зайцев, оленей и рысей. Весь лес, с гипертрофированными телами и усохшими конечностями, будто на небе они и не нужны, чтобы летать, выстроился в неведомую и необъяснимую, но весёлую процессию ради одной только им известной цели.

Эти же невероятные облака, превращавшиеся из одного персонажа в другого, вместе с ночным небом, несмотря на отсутствие солнечного света, казались невероятно яркими и насыщенными. Скупые краски небосвода казались сочными, отчётливо можно было разглядеть сотни оттенков темно-синего и серого, которые пронзались ярким и холодным светом звёзд.

– Что я делаю? Куда я потратил столько лет своей жизни? Молодые годы не вернуть: они ушли быстро и безвозвратно. Всю жизнь жизнь-то и откладывал я на потом. Нагуляться хотел после того, как примут в дружину. В дружину приняли – сразу женился. Жену любил в перерывах между походами, думая, что у нас ней ещё много лет впереди. А Великая Мать, или боги, её забрали быстро. Что мне осталось сейчас-то? – проносилось в голове у Калмира. Его сердце больно сжимала тоска, кислотой прожигавшая всё нутро. Но в то же время Калмир видел постоянно менявшиеся облака, которые звали его с собой. Особенно сильно ему захотелось встать и улететь за тучкой, которая так сильно напоминала рыжую девчушку из Деревни Водяного. Но дело было и не только в ней. Калмира тяготило и то, что жизнь его была однообразной, какая-то неведомая предопределённость вела его навстречу к неизбежному концу, который уже был, на самом деле, очень близок. И Калмир это понимал, как осознавал и то, что столько не успел сделать того, чего ему так сильно хотелось. Мешал долг перед князем, страх перед неизвестным, останавливала и боязнь всё бросить и начать жизнь сначала. Тьма перемен была страшнее тусклого света бытия. И тут Калмир завидовал Людомировой храбрости. Не на поле битвы. Калмир в бою не был трусом. Он завидовал, что этот жаркий, южный язычник не боялся жить своими страстями и чувствами: дружил с князем так искренне и крепко, что ничего не жалел для своего правителя, но сумел послать князя ко всем чертям, как только ему вздумалось это. Людомир любил и ненавидел всем сердцем на полную. И Калмир в душе хотел также.

Время текло незаметно, как будто два воина существовали вне его, и Калмир совсем потерялся, даже стал плохо понимать, где он. Но другие вещи, которые его действительно волновали раскрылись для него совершенно отчётливо. Одновременно с осознанием себя начинало проходить действие грибного настоя. Однако с ним не уходило приобретённое за всё время, проведённое на Острове, в том числе в эту ночь, знание. Калмир видел, что Людомир тоже начинает потихоньку отходить. К обоим мужчинам начинала подкрадываться жажда, а Калмира еще и обуревать любопытство. Всегда для него был загадкой тот случай с сестрой князя, женой боярина-богача Калинича, и Людомиром. Никак он не мог взять в толк, почему богатый и знаменитый воин пожертвовал всем ради княжеской сестры, которую ненавидела половина княжества за дерзкий и высокомерный характер. Калмир сам однажды слышал, как Людомир до того случая жёстко высказывал недовольство её поведением. А тут полез спасать её, понимая, что потеряет всё, что нажил в этой жизни.

– Людомир, – осторожно, ещё нетвёрдым голосом завёл беседу Калмир.

– Я слушаю тебя, – ответил язычник, выждав долгую паузу в звенящей тишине.

– Скажи мне, пожалуйста, я никогда этого не мог понять, почему ты вступился за Кислену? Зачем тебе надо было так открыто плевать в лицо князю? Неужели только из-за того, что хотел его позлить из-за всех сложностей, что тогда были меж вами двумя? – Калмир проговорил всё это сквозь смущение украдкой смотря на Людомира, пытаясь понять его реакцию по расслабленному и абсолютно немому лицу. Людомир же, было видно, медленно приходил в себя, и отвечал с запозданием, превращавшимся в многозначительные паузы.

– Да, Калмир. Может, всё это было глупостью. Причём никому, в первую очередь, мне, ненужной. Но я не мог поступить по-другому. Я бы поступил и сейчас так. Я был прав.

– В чём ты был прав? Она ведь была не твоей женой, и не твоей сестрой. Ты не имел на неё никаких прав.

– Верно. Но моя правда состоит в другом. Неважно, что Кислена – прихотливая дура, которая извела не одного мужика. Мы все знали, что она слаба на передок. Когда её выдавали за Калинича, никто и не сомневался, что он она уже не дева. Над Калиничем лишь посмеивались, а он терпел. Хотел с князем породниться, но обиду на окружающих, а особенно на саму Кислену затаил. Хотя, чего на неё злиться. Сам знал, на ком женишься, – Людомир жадно облизывал иссохшие от похмельной жажды губы, перед тем, как продолжить, – Мне Кислена никогда не нравилась. У меня с ней было очень много ссор, а князь нас мирил. Сестру-то свою, сам знаешь, он не очень сильно любил. Понимал, что она ещё та перебесившаяся сука. Поэтому и отдал за Калинича. Очень много проблем могло это решить. Князь роднился с одним из самых богатых бояр, который в случае любого мятежа мог выставить несколько тысячей воинов в поддержку своего господина.

Одновременно князь избавлялся и от засидевшейся в девках сестрицы, которая своим небогоугодным поведением доставляла много хлопот Князю, приведшего авиридский народ к Великой Матери. Калинич, подхалим и подлиза, известный садист, который при каждом удобном случае срывается на тех, кто слабее его. Поэтому князь думал, что Калинич сумеет обуздать Кислену, хотя бы и запер под семью замками в тереме. Но та сумела переиграть старого лиса, всё-таки она красивая и умная женщина: верёвки вила и из него, – голос Людомира хоть и был тихим, но звучал как-то по-злобному весело, а лицо полумесяцем исказила улыбка лишь с одним приподнятым уголком рта.

class="book">– В общем, Кислена и Калинич стоили друг друга. Я даже не знаю, кто меня сильнее раздражал. Оба были подлыми и не думали о других. Но Кислена хоть была гордой, а Калинич был готов целовать кого угодно в зад, чтобы нажить ещё больше злата. Князь же тогда вовсю укреплял свою власть. В молодости он был главным среди равных, теперь стал для всех господином, не терпящим возражений. И такие, как Калинич помогли ему этом. Беспринципные и жадные. Они постепенно заняли все кресла в княжеском совете, их люди начали вытеснять из стражи моих воинов, которых отправляли погибать ни за что на дальние рубежи. И я не мог мириться с тем, что мои бойцы вместе мужами из других достойных кланов рассылаются по окраинам, чтобы не мешать князю делать, всё, что ему заблагорассудиться. Я не выдержал в итоге, – Людомир схумрил брови, которые тяжело нависли над горбатой переносицей. Голос его был спокоен, но в нём чувствовалась боль.

Однажды на одном из пиров Калинич оскорбил меня несколько раз, начал насмехаться, что меня лишили звания главы городской стражи. Не напрямую злорадствовал надо мной, намеками. Но все всё поняли и подняли меня на смех. Даже князь, который до этого даже себе не позволял обидную шутку кинуть в мой адрес. Вот тут я и решил ему отомстить… через жену. Я подумал, что мне будет доставлять бесконечное удовольствие осознание того, что я трахал его жену, которая, как оказалась почти никогда не подпускала этот жирный кусок мяса к себе. А когда она всё-таки подпустит Калинича к себе и позволит поцеловать, то он будет прикасаться к губам, которые потешили мой черенок. Задуманная месть была животной, но приятной. И духовно, и телесно. Переспать с ней оказалось довольно просто. Она любит красивых и мускулистых мужиков, собирает их. Хочет заполучить самых лучших . А я её постоянно избегал. Как будто не замечал скрытых и откровенных знаков. И её это раздражало, что порой доставляло мне неприятности: она распускала слухи, наговаривала и настраивала людей против меня. Но, в конце концов, я подпустил её к себе и выместил на её худощавой жопке всю злость на Калинича.

Людомир перевёл дыхание и приложился к появившейся ниоткуда чарке с водой. Жажда после грибного настоя мучительно терзала Миндала.

– Но об измене узнали. Служанки видели, как кто-то выпрыгивал из окна Кислены, и помимо того, что рассказали Калиничу, поведали об этом всем своим подругам, после чего весь Авиридан знал, что Калиничу наставила рога жена. Ты сам знаешь, Калмир, какой боярин обидчивый в душе. На людях он и виду не подавал, что его задевают насмешки. А дома он жесточайшим образом избивал Кислену. К своему и, я думаю, княжескому удовольствию.

Получалось, что я поступил нечестно: чтобы насолить своему врагу, я переспал с его женой, которая не была втянута в наши противоречия. А после её начали так дубасить, что стоны и крики разносились по всей округе, где стоял терем Калинича. Чтобы убедиться, что людская молва не врёт, я отправил своего доверенного человека, молодого и ловкого паренька, пробраться на подворье Калинича ночью и послушать, что происходит там. Парень не только всё услышал, но и увидел Кислену в окне. Точнее, как её в живот бил телохранитель Калинича. Жирный хряк был настолько труслив, что боялся подраться даже с тощей бабой. И самое главное, намеренно говорил бить Кислену по телу, чтобы на лице никаких следов не оставалось.

Людомир тяжело дышали смотрел куда-то вдаль. Калмир видел, что рассказ бывшему княжескому любимцу даётся нелегко. Тут слышалась мучительная боль, а кроме того стыд за содеянное.

– Я мог, конечно, закрыть глаза на происходящее, и дать забить Кислену, может быть, до смерти. Но я был с ней. И значит, в какой-то степени она была моей женщиной: я нёс ответственность за её грехи.

У меня тогда в городе осталось немного людей. Князь большинство разослал на задания, из которых не все должны были вернуться. Хотел ослабить меня таким образом. Но и среди тех, что остались были сильные и преданные ребята. И взяв с десяток таких бойцов, я ночью пробрался в терем Калинича. А, если сказать точнее, ворвался. Узнав, что Калинич был вынужден отправить большинство своих воинов из города подавлять крестьянское восстание в своих землях, я сразу же пошёл разбираться с индюком. Он-то, оставшись с десятком вооруженных слуг, надеялся, что будет спокойно спать под надзором городской стражи, чей глава был его другом и должником. Но его ожидания были тщетны. Поставив верного себе человека во главе стражи, князь не сразу озаботился вопросом, насколько он годен для этой службы. В те месяцы в городской страже был настоящий раздрай. Опытные воины были сосланы в дальние крепости, а новые по большей части предпочитали вымогать деньги у купечества и ремесленников. Грабежи и драки особо их не интересовали, да и не умели они с ними справляться.

Уголки рта Людомира чуть приподнялись. Хоть и было много постыдного в его жизни, тем, о чём он рассказывал, Людомир по-настоящему гордился. Калмир это отчётливо видел по блеску в его миндалевидных южных глазах, которые ветер всё норовил укрыть от взора Калмира непослушными абиситскими кудрями.

– Ну так вот. Двое моих воинов перебрались через забор Калиничевского терема и, оглушив охранников, открыли нам ворота. Мы вошли во двор, тихо обошли дом, попутно вырубив ещё нескольких телохранителей боярина. Осталось только попасть в сам терем, в котором были Калинич, Кислена и не отходивший от него верзила Бар. Здоровое, невероятно физически сильное, но тупое существо. Он с трудом разговаривал, так мал был его жалкий мозг. Бар был выдрессирован лишь исполнять подлые приказы своего хозяина.

Дверь терема оказалась заперта, причём мне показалось, что она была чем-то подпёрта. Настолько Калинич никому не доверял. Даже собственным слугам, многие из которых тоже ненавидели его. Пришлось лезть на веранду на втором ярусе, чтобы тихо пробраться вниз и отворить мне дверь. Мой парнишка (смелый малый: не побоялся лезть в дом, где был Бар) открыл нам врата. Он потом мне рассказывал, что действительно дверь была заперта на дубовые доски вместо засовов. Парень же провёл меня с тремя воинами (остальные остались снаружи на стрёме) наверх в спальню, где истязали Кислену.

Она хорошо держалась. С уставшим жёлто-серым похудевшим лицом, она продолжала с вызовом смотреть на Калинича и его пса, попутно выкрикивая им обидные оксорбления. Про иссохший стручок толстяка она смешно говорила, – по-детски залился смехом Людомир, а вместе с ним и Калмир. Они оба хорошо помнили тучного боярина, который, одни боги ведали, как совокуплялся при своём огромном жирном брюхе.

– Когда Калинич нас увидел, он только и смог прохрипеть сдавленно что-то нечленораздельное. Да руками стал на нас махать Бару, чтобы тот нас побил. Бар это и попытался сделать. Он со всей своей звериной злостью кинулся на меня (я стоял впереди всех). Но его движения были слишком опрометчивы. Чтобы вырубить Бара мне хватило чуть увернуться в сторону и огреть его коротким посохом, с которым я пошёл в терем Калинича. Надо было видеть, как округлились глаза боярина на его побагровевшем, как сливе, лице. Я думал, Калинича хватит удар. Но вместо этого он попытался убежать, и был сразу мной нагнан.

Я ощущал невероятное облегчение, когда избивал это жирное брюхо. Бил его с тем же расчётом, что и Бар Кислену. Хотел, чтобы он почувствовал, насколько это больно, когда мужской кулак доходит до печени или селезёнки. Он стонал и плакал вначале, потом просто зажался, в надежде, что в итоге выживет. А я и не собирался его убивать. Подлый князь к тому времени, под предлогом предоставления лучшего образования, забрал моих детей к себе в Терем. И забрал их именно тогда, когда я быль в походе. Я бы не дал этого сделать ему. Сбежал, сам бы погиб, защищая их, поднял бы мятеж. Неважно. Если бы я был только рядом…

Голос Людомира заметно дрожал, несмотря на то, что Миндал говорил довольно тихо. Калмир попытался заглянуть в глаза собеседнику, однако тот немного отвернулся от старого дружинника, как бы не хотя до конца открывать, что у него творилось в душе. Калмир же пытался, но никак не мог, до конца разобраться, о чём же думает этот загадочный своенравный язычник.

Людомир вдруг резко сел на своём стоге сена, повернувшись к Калмиру. На его лице уже не осталось и следа печали по детям. Была лишь дерзкая улыбка, отсвечивающая в свете луны.

– Ладно, о моих детях. Сейчас не место и время говорить о них. Вернёмся к Калиничу. Хорошенько помяв это мягкое бесформенное тело, я подошёл к Кислене. Она была в плохом состоянии: круги под глазами залазили на щёки. Было видно, что её не только били, но и не давали спать. Когда я дотронулся до её плеча, вся её гордость, злость и выдержка пропали: она расплакалась, как ребёнок, рыдания душили её. Это был один из немногих случаев, когда я увидел её искренней. В тот момент, когда Кислена почувствовала защиту, она позволила себе сломаться.

Я укутал её дрожащую в свой плащ и, взяв в охапку, вынес к лошадям. Нам пора было уезжать. Обратного пути в Авиридан Кислене и моим воинам не было. Нам надо было уходить. Срочно. Кислену и воинов я мог снабдить деньгами и подсказать, куда ехать. Тут было просто. И я начал действовать по задуманному плану.

Мы сели на коней и помчались на Восток к Древесному морю. Здесь леса дикие и затеряться просто. Вдобавок я хорошо в них ориентируюсь в отличие от княжеских воинов. Тут же легко уйти вверх по реке в Вольные города на Севере, где руки князя с трудом уже могут достать неугодных ему.

Прощаясь со мной, после того, как я довёз её до места назначения, она плакала. Из благодарности и грусти, что расстаётся со мною. Жаль, что зачастую людям приходится пройти через многие страдания, порой нечеловеческие, чтобы стать добрыми и простыми. Она уже не была прежней. И насколько я знаю, такой милой и оставалась.

Мои воины тоже не скрывали слёз, наши пути с ними расходились. Мы через многое прошли вместе: они знали, что я готов умереть за них, а я – что они – за меня. Я крепко обнял каждого из них и посмотрел в глаза. Каждому раздал немного золота и письма моим друзьям, проживающим в разных уголках света, чтобы те помогли моим беглецам.

– Ты спрятал её здесь, на Остове? – вдруг оборвал Людомира Калмир, которого окончательно отпустило действие грибного настоя. Он начал многое для себя открывать, додумывать из историй, что ему пришлось услышать в этом путешествии, и слухов, услышанных в Авиридане.

– Не задавай много вопросов, если не хочешь услышать ложь, – парировал Людомир, – Кислена не имеет к нашей с тобой заварушке отношения. Нам с тобой она не помешает, и не поможет.

– Ладно, Людомир. Я понял, что ты увёз Кислену, потому что чувствовал ответственность за её падение. Ты всегда был отчаянным воином, хоть избить Калинича было слишком дерзким даже для тебя, – Калмир перевёл дыхание. Он немного запинался, подбирал слова. Не хотел, чтобы его речь ранила раздражённое сердце Миндала, – Что я никак не могу взять в толк, так это почему ты рискнул своими детьми? Я знал редких людей, которым было всё равно на своих отпрысков, и они, как правило, были закоренелыми ублюдками, почище нас с тобой. Почему же ты поставил их под удар?

Людомир и Калмир посмотрели друг другу в глаза. В воздухе застыла звенящая тишина, которая, казалось, вот-вот разорвёт барабанные перепонки обоих.

– Я.., – медленно и тихо, немного запинаясь, начал Людомир, —Понимаешь, я столько раз видел, как князь навязывал свою волю другим людям. Причём делал это подло и зло. Брал в заложники детей или родственников тех, в ком он сомневался. А сомневался он во всех. Или грозил отобрать земли и всё нажитое добро. Он всегда знал, за что можно зацепить человека, и это работало со всеми, – Людомир опустил взор в землю, скрестив свои длинные тонкие пальцы, смолкнув на миг, а затем продолжил, – но я не хотел, чтобы князь, чувствовал, что он может сломать любого, что его угрозы страшны и сгибают волю каждого. Я желал показать ему, что остались ещё люди, которых ему не сломить, которые готовы идти до конца и не побоятся заплатить большую цену за правду, – легкий прищур укрывал глаза Людомира, это была тяжёлая исповедь для него, такие воины, как он редко делились тем, что лежало на сердце.

– Да, это был смелый поступок. Князя ты позлил, я бы даже сказал, ты ему в лицо плюнул, да не просто, а как?! Главного приближённого избил до полусмерти, отымел его сестру и помог ей сбежать. Ноги ты вытер о кафтан княжеский. Но сейчас я скажу тебе прямо, Людомир, – осторожность Калмира куда-то улетучилась: то ли он услышал браваду в словах язычника, то ли упрёк в свою и многих других людей сторону, – Наверное, ты был единственным, кто мог так поступить. У любого, кроме тебя детишки сразу оказались бы придушены, или ещё что плохое с ними произошло бы, а ты – ты был когда-то ближайшим другом князя, ты не раз спасал его жизнь, много чего для него сделал, и он это помнил. Видимо, совесть у князя ещё не совсем пропала, и он не посмел тронуть твоих детей, не посмел и тебя на дыбу поднять. И ты, я думаю, знал это. Потому и рискнул пойти на такой шаг.

Людомир лишь ухмыльнулся на тираду Калмира. Он вновь был спокоен.

– Может, ты и прав, Калмир. Легенды о моей храбрости преувеличены. Но правда в том, что я ослушался князя, и был отправлен в изгнание с обязательством выполнить любое поручение князя, когда придёт время. И сейчас я пытаюсь разрубить узел из нитей, ведущих в моё прошлое, и увезти своих детей подальше от проклятого Авиридана.

Двое мужчин пристально смотрели друг на друга. Они окончательно поняли друг друга, душа одного из которых была тайной столько лет для всех окружающих, а второй просто старался не выделяться всю свою жизнь и всего лишь исполнять долг, даже когда не очень-то и хотелось.

– У нас с тобой, Калмир, ещё вся ночь впереди. А мне кажется, ты хотел погулять на славу, – засмеялся Людомир.

****

По мере того, как ночь становилась всё темнее, а Луна со звёздами светили ярче, разврат, пьянство, веселье и разгул становились жестче и разнузданнее. Некоторые мужчины уже лежали пьяными у трактиров, из окон которых вылетала посуда, мебель и уже не похожие на людей существа. Мужчины целовали женщин, те целовали других женщин. Легенды об Острове раскрывались во всей красе, хотя Калмира уже не удивляла та свобода вперемешку с пороком, о которой ходили легенды.

Калмира всё это до сих пор стесняло. После смерти жены у него было немного женщин, по большей части они сами его находили, чтобы провести ночь. Сам он не решался. Почему-то стыдился.

– Не робей, Калмир. Бери любую, можешь даже взять тех двух тёмненьких, что вот-вот оставят друг друга без языка, – показал Людомир на двух обнимающихся девиц, чьи тела едва были прикрыты тонкими полупрозрачными накидками, – у них вроде нет мужика. Я это говорю, потому что тут надо быть осторожным. Можно поссориться с кем-то подвыпившим и получить нож в бок, хотя можешь его безнаказанно убить первым. Судов здесь нет. Только месть.

Калмир, не желавший расчехлять попросту оружие, осторожно озирался. А ведь всё так прельщало, что хотелось отдаться своим порывам с головой. Особенно, когда Людомир, полупроводник-полу-узник сразу же начал заигрывать с девушками, как будто он и не жил последние несколько лет отшельником. В Калмире постепенно разгорались языческие страсти. И он и не заметил, как оказался в объятьях пышнотелой девушки, чьи светлые волосы закрывали лица их обоих. Руки скользили по её мягкому телу, и она в ответ смеялась, ещё больше разжигая в старом воине огонь, которого в нем давно тлел где-то в темных глубинах души.

– Калмир, ты её сейчас съешь, – раскатисто смеялся Людомир, чью шею обвивали руки двух стройных южных девушек, явно раззадоренных тем, что Людомир немного отодвигал их от себя, предпочитая им смех над товарищем.

Калмир молчал. Слова были излишни. Единственным языком, лишённым пошлости и глупости в данный момент, был язык тела, наречие которым хорошо владеет каждый, стоит только отбросить все условности и застенчивость.

Праздник жизни разгорался. Алкоголь тёк рекой: Калмиру и Людомиру подносили кружки пива и мёда одну за другой, и те осушали их, не замечая, как хмельная тяжесть наполняет их конечности и рассудок. Вокруг звучали непристойные, развязные шутки, соответствующие обстановке, в которой были разбросаны полуголые женщины и мужчины, последние неосторожно скидывали свои кольчуги и кожаные доспехи, забывая, что многие из гостей Оленьего Городка были вооружены до зубов.

И вот Калмир, уже окончательно отбросив свою старую строгость, выносит на руках из трактира полюбившуюся светловолосую девушку, которая тоже не хотела выпускать из своих объятий авирида. Забыв, что оставил в этом логове жутком своего товарища, что жизнь была несправедлива по отношению к нему, что в Авиридане его с притащенным Стипе ждёт злобный и жестокий князь, Калмир скользит к стогу сену, что был поодаль от трактира. Ночь была нежна, а густая темнота укутывала своим теплом…

****

– Просыпайся, Калмир… – тихонько толкал Людомир своего товарища, стараясь не разбудить спящую рядом с ним девушку.

– Эээ.., – невнятно промычал Калмир, не соображая, где и с кем он находится.

– Скоро рассвет, нам надо бы выехать. Может, так мы опередим Восьмёрку, – шептал Людомир, склонившись над старым воином.

– Сколько я спал? – осипшим со сна голосом спросил Калмир, оглядываясь по сторонам и приходя потихоньку в себя.

– Пару часов от силы. Вот тебе рассол огуречный. Хлебни немного, —протянул Людомир Калмиру небольшой гончарный горшок с мутной белой жидкостью, жадно манившей только что проснувшегося с тяжёлой головой дружинника.

–Где Белеса и Армор? —начиная потихоньку соображать, протянул Калмир, —нам надо их ещё разыскать в этом бардаке.

– Найдём, Калмир, найдём. Странное дело, но тут на Острове, порой стоит только подумать о человеке, как он появляется. Вселенная исполняет твои желания, – Людомир улыбался. Он не ложился спать, и, как в молодые годы, был готов после страшной попойки отправиться навстречу приключениям. Здоровье и задор не покинули его с годами. Сон продолжал быть для него вынужденный необходимостью. Этакой ежедневной смертью, которую приходилось принимать.

Калмир, хрустя повидавшими виды суставами, тяжело встал и побрёл вслед за Людомиром обратно в сторону улочек злачного Оленьего Городка.

Веселье продолжалось, всё также доносились пьяные крики и стоны предававшихся прелюбодеянию. Однако в чуть начинавших играть на горизонте сумерках происходящее выглядело обманчиво более умиротворённо. Может быть, потому что многие уже крепко спали, нахлебавшись всяких горячительных зелий или отдав все силы на общение с противоположным полом. Калмир бездумно брёл за Людомиром, помнившим, где находится их постоялый двор, и с любопытством сквозь сонливость глазел по сторонам.

Из состояния шагающего сна Калмира вывело внезапное крепкое прикосновение к его плечу, что он отдернул его, отскочив назад и ухватившись за рукоять кинжала. Людомир тоже быстро среагировал, убрав руку за пазуху к оружию.

Перед ними стояла странная старая женщина, чье лицо избороздили глубокие морщины, будто бы вместо кожи у неё была древесная кора, а черные с зелёным оттенком кудрявые волосы напоминали старые лежалые дубовые листья. У неё были чёрные глаза без белков, близко посаженные к крючковатому носу, который свисал над тонкими будто бы пергаментными синими губами. Старуха стояла молча, уставившись на двух воинов, которые смотрели на неё с опаской.

Калмир поглядел на Людомира. Он ждал, что его проводник, много раз бывавший на Острове, скажет ему, кто перед ними предстал. Но тот всё также молчал.

Косматая старуха, ничего не говоря, отвернулась от воинов, и пошла своей дорогой, как будто и не тревожила странников своим присутствием.

– Давай за ней, – сухо, нахмурив брови, сказал Людомир Калмиру. Миндал широкими шагами, не оборачиваясь, зашагал за неизвестной, которая, несмотря на свой возраст, передвигалась неуловимо быстро, хоть и казалось, что она всегда рядом. Калмир, ничего не понимая, устремился догонять Людомира со старухой, которые успели почти скрыться в извилистых закоулках Оленьего Городка.

– Кто она? Что случилось?! – сразу выпалил Калмир, как только поравнялся со своим проводником и всё также недосягаемой незнакомкой.

– Чернянка. Женщина, которая появляется, когда случается что-то ужасное, – прошептал в ответ Людомир, на лице которого читалась очень сильная озабоченность, – она дух женщины, чьи все сыновья были убиты, а дочери изнасилованы во время набегов кочевников. Её глаза черны не от зла, которое, как кажется, она несет, а от невыносимого горя, которое она пережила. Она приходит редко, – Людомир сделал длинную паузу, которая показалась вечностью Калмиру, – чтобы успеть спасти невинно убиваемых.

****

Старуха наконец-то остановилась перед покосившимся домиком в скрытом закутке в центре Оленьего Городка. Строение серьёзно потрепало время и сырость, покрывшая его грибком и мхом, а из окон, чья потрескавшаяся слюда закрывалась слетевшими с петель гнилыми ставнями, сдавленно доносились женские крики, в которых слышалось нечеловеческое отчаяние и боль.

Старуха резко зашла в дом, за ней вслед вбежали воины, которые уже не увидели женщинуу, будто бы испарившуюся в изменчивом воздухе Острова. Голос шёл со второго этажа избы, куда странники устремились со скоростью гончих собак. Вбежавший первый Людомир увидел омерзительное перед собой зрелище: перед ним лежала вся в своей крови когда-то молодая симпатичная девушка, чьё нагое пухлое тело, было иссечено кнутом так, что с него свисала кожа лоскутами. Рядом с ней, повернувшись лицом к вбежавшим воинам, стоял Армор, в чьей руке и было орудие пыток. Он стоял испуганный приходом своих товарищей. Людомир, не говоря ни слова, сразу же ударил ногой в грудь Армора так, что тот отлетел в деревянную стену, с трудом выдержавшую упавшую на неё тушу. Людомир сразу подошёл к Армору лежавшему на полу, чтобы окончательно его прикончить, однако тот был не таким уж плохим бойцом, как о нём думали, по крайней мере, он отлично владел всякими грязными приёмчиками. Поэтому стоило только Людомиру приблизиться и схватить Армора за глотку, как тот ударил в его лицо осколком разлетевшегося гончарного горшка. Людомир успел чуть увернуться и остался с двумя глазами, но кровь, тем не менее, сразу же залила правую часть его лица, которое исказила гримаса боли. Затем в ход пошла стоявшая рядом табуретка, со все силой обрушавшаяся на голову абисита. Может, Армор ещё успел бы чем ударить Людомира, но его отшвырнул Калмир.

– Хватит! Что здесь происходит? – свирепо спросил Калмир, который краем глаза видел, как девчонка сжалась в углу и тихо плакала, – что ты натворил, ублюдок? – схватил Армора за шиворот Калмир.

– Руки убери, – проорал в ответ фанатик, —совсем сбрендил?! Двоих язычников от меня защищаешь? Перестал бояться Великой Матери? – он оттолкнул от себя Калмира и подошёл чуть ближе к потрясённому Людомиру.

– О чём ты талдычишь? – проговорил пришедший в себя Миндал, —Чем тебе и твоей сраной Матери девчонка не угодила? Дай угадаю. Ты её просто порол и трахал.

Калмир пристально посмотрел на Армора.

– Я хотел повернуть её в Лоно единой нашей Богини. А она пыталась околдовать меня своими бесовскими силами.

– Не гони беса, Армор. Ты ублюдок и извращенец, который убивает исподтишка и издевается над теми, кто слабее. Тебя плевать на Великую Мать… – Людомир не договорил. Армор, пока шёл разговор, успел достать свой небольшой кинжал из сумы и ринулся с ним на Людомира. В этот момент Армор был резок, каким он умел иногда быть, а Людомир стоял на нетвердых ногах от разбитой о его голову табуретки. Неизвестно, сумел бы он увернуться от этого удара или нет, но Калмир не дал случиться непоправимому, ударив по лбу своей небольшой железной палицей Аромора. Фанатик рухнул как подкошенный с пробитым лбом, из которого полилась алая кровь.

– Позаботься о девушке, – сказал Калмир и вышел из комнаты.

– Куда ты? – бросил Людомир уходящему по лестнице Калмиру, —Нам надо ещё Стипе найти.

– Это тебе надо. В пекло вас всех, – лишь донеслось в ответ.

Больше Людомир не видел Калмира, который ускакал в неизвестном направлении, хоть Людомир и догадывался, за чем и за кем отправился старый воин.

****

Людомир отнес девушку к Травяному, на удачу бедняжки, обитавшем неподалеку от Оленьего Городка. Воин был спокоен: с девушкой всё будет хорошо. Её жизни больше ничего не грозило, а раны заживут так, что она будет красивее прежнего.

Боль от сломанной табуретки тоже начинала утихать. Всё-таки Травяной умел вторить чудеса. А пока надо было найти Белесу. Тот потерялся во мраке ночи, которая уже заканчивалась, и, как думал Людомир, должен был уснуть в какой-нибудь подворотне. Людомир не верил, что Белеса мирно спит на постоялом дворе, в котором они остановились этой ночью. И был прав. Никого там не обнаружив, он собрал вещи и поехал на коне осматривать поселение. Людомир нашёл коня Белесы в стойле постоялого двора, поэтому почти был уверен, что тот никуда не ускакал. Хотя некоторые пропащие на Острове по пьяни любили на свою беду ускакать ночью в лес на чужом позаимствованном жеребце.

Поиски долгое время были напрасными. Нигде не слышался надломанный голос Белесы, и нигде не было видно его светловолосой головы с обезображенным лицом. Людомир ехал по Городку и на одной из улиц засмотрелся на проходящую мимо девушку. Южная маленькая красавица, непонятно каким образом оказавшаяся в лесах Острова. На удивление для этого места она невинно улыбалась и смущённо отводила глаза от Людомира, который мягким взором продолжал любоваться девушкой. Она напоминала ему первую жену, мать его дочери.

– Вот ты где, язычник, – внезапно прервал Людомира пьянющим голосом Белеса, – я уже вас всех обыскался. Где Вы были? А? – Белеса шатался. Было видно, что он снова переборщил со хмелем.

– Поехали. Остались только мы с тобой, – отрезал Людомир.

****

– Людомир, куда мы несёмся? – тяжело стонал похмельный Белеса, которому каждый скачок на лошади доставлял мучительные страдания.

– Белеса, ты ведь даже не старик, как Калмир. А с утра болеешь, будто у тебя уже внуки есть, – со злобной насмешкой в голосе отвечал Людомир, которого раздражало, что его единственный оставшийся спутник был в данный момент скорее обузой, чем помощником.

– Знал бы ты, сколько раз я получал по голове всякими тяжёлыми штуками, не смеялся бы надо мной, – тихо, почти шёпотом говорил Белеса.

– Что я всегда знал, так это то, что воин ты так себе. Ни один хороший боец не даст себя лишний раз ударить по голове. И сейчас я задаю себе каждый миг лишь один вопрос: как ты мне поможешь отбиться от Восьмёрки в случае чего? Правильно никак. Теперь, после того, как нас не четверо, а двое, мы не можем позволить себе вступить с ними в бой.

Людомир ехал и думал, доскачут ли они до Стипе быстрее, чем семеро из Восьмёрки. Травяной не только взял себе на лечение девушку, он ещё и рассказал о беглеце. Дух указал, что Стипе прятался в одном из отдалённых капищ, которое довольно сложно найти, но Людомир знал, где оно располагается. Знала скорее всего и Восьмёрка. Либо узнает, как до туда добраться. Размышлял Людомир и о том, почему Белеса до сих пор не послал всё к чертям и не ускакал гулять по всему Острову. Если Калмира сдерживала старая добропорядочность, Армора – религиозный фанатизм, а Алехно – тупость, то Белеса вёл себя, как будто родился на Острове. Всё это было загадкой для Людомира, но он не хотел утруждать себя правдой, опасаясь, что Белеса действительно может сорваться, и тогда язычник остался бы один без всякой помощи на опасных тропах Острова.

– Людомир, завязывай читать мне морали. Похмелье от этого не пройдёт. Пару часов и три кружечки пива и я буду огурцом. Даже и не скажешь, что всю ночь пил, – говорил Белеса с полуприкрытыми глазами.

Людомир швырнул Белесе круглую объёмную флягу, которая была наполнена знаменитым сидором из Оленьего Городка. Он освежал, был сладким, и при этом у него совсем не было хмельной горечи. С каждым глотком Белеса преображался: стал крепче сидеть в седле, уходила лёгкая дрожь в руках, и появилась улыбка на лице. Всадники помчались быстрее.

Лес заливался золотым солнечным светом, который играл всеми оттенками жёлтого цвета на столбах молодых сосен, опушённых мягкой хвоей. Деревья своими широкими кронами безуспешно пытались дотянуться до бесконечно далекого ясного голубого неба. Дорогу, по которой скакали воины, окаймляли лохматые кусты, на которых яркими каплями светились цветы и ягоды. Встречные потоки прохладного воздуха развевали волосы всадников. Природа, проснувшаяся во всей своей красе в это утро, как будто хотела принять воинов в свои объятья

–и Как ты думаешь, Людомир, эти засранцы нас обгоняют? – спросил посвежевший Белеса.

–Я думаю да. Но я не знаю, осведомлены ли они о дороге к капищю, где залёг Стипе. Если нет, то это наш шанс. Они могут и не найти дорогу до того места быстрее, чем там окажемся мы, – отвечал Миндал, щурясь от яркого солнца.

– Может, ты позовёшь на помощь своих друзей-духов? А? Травяной, Медовой… С кем ты ещё здесь ладишь? – ухмыльнулся княжеский воин.

– Белеса… – взял паузу Людомир, – если бы ты не только пил и в перерывах между пьянством трезвел, то ты бы всё-таки заметил, что духи на Острове не занимают чей-либо стороны. Они только могут немного благоволить, если уважаешь это Место.

– А я как будто его не уважаю… – начал было воин, но его быстро прервал язычник:

– Ты ничего так и не понял… – Людомир пустил своего коня галопом.

Он скакал резво, как мог, чтобы быстрее всё закончилось. По мере приближения к цели нетерпение возрастало, а дурацкий вид его спутника раздражал сильнее. Белеса не отставал. Он пришёл в себя и почувствовал раж от быстрой езды и потоков воздуха, бивших в лицо.

– Мы скачем в менее заселённую часть Острова, – бросил Людомир поравнявшемуся с ним Белесе, – деревни будут встречаться реже и реже, и будет в них тише. Может, остановимся на ночлег до заката, чтобы не остаться ночевать в лесу, – Людомир одной рукой отпустил поводья и дотронулся до своей дорожной сумы, проверяя, на месте ли взятые им в Оленьем Городке пряники, которыми он хотел снискать благоволение духов леса, так сильно любящих сладости, сделанные руками человека, а не выращенные на ветках деревьев. Миндал думал о том, что, вполне возможно, такая безобидная жертва позволит им с Белесой спокойно переночевать в лесу и с первыми лучами восходящего солнца отправиться дальше в путь. Но жизнь Людомира всегда была жестче, чем его надежды и мечты.

– Почему ты избегаешь ночевать среди деревьев и кустов? Из-за Самодивского хоро? – прервал раздумья язычника Белеса, – Если оно существует, я не прочь с этими девицами познакомиться, – оскалился княжеский воин.

– Слухи об их красоте тебя кобеля пленяют, я вижу. Но ночью в лесу пробуждаются и другие духи. Не только опасно милые девицы.

– Кто же ещё там может быть? Леший?

– Может быть и Леший. Но встретить можно и нежить: малюток-мар, навят. Это всё неуспокоившиеся души мертворождённых детей или чад, умерших в младенчестве. Повезёт, если колтков встретишь. Это весёлые малые, любящие проказничать и шутить. И совсем не злые, как кики, которые разорвали на куски Алехно.

При упоминании о мёртвых детях Белеса поморщился и прижал свою ладонь к груди, на которой, видимо, висело либо изображенье Великой Матери, либо какой-то языческий оберег, какие в большом количестве оставались в ходу среди авиридов. Желание ночевать средь тёмного леса поубавилось у шрамолицевого, но суеверный страх сочетался с любопытством и придурковатой отвагой: Белеса был тем типом людей, которым умные люди говорили, что не надо брать в руки угли, потому что обожжёшься, но они всё равно упрямо шли к своей цели.

После того, как солнце достигло зенита, всадники остановились на привал. Их мучала жажда и голод. На счастье Остров, на котором было так много болот, был богат ручьями и родниками с чистейшей водой. Не обманул воинов Кормилец. Почти сразу же, как воины слезли с лошадей, они обнаружили улей, в котором почти не было пчёл, будто намерено покинувших свой дом, чтобы накормить уставших путников. Под ногами в обилие росли земляника с морошкой, а перед глазами то и дело рябили светло-коричневые лесные орехи, необходимые для поддержания бойцовской мощи. Людомир и Белеса разошлись. Собирая дары природы, они замечали, как отдалялись друг от друга и как ягоды и орехи одни за другими оказывались у них во рту.

Людомир, очутившись один, подошёл к большому, одиноко стоявшему на небольшой полянке ясеню. Внутри него было большое дупло, обросшее внутри ярко-зеленым мхом. Неспешно развязав свою дорожную суму, Людомир достал специально припасённые для жертвоприношения сладости и аккуратно положил их вовнутрь дерева. С улыбкой на лице, не отворачиваясь от величавого ясеня, чья крона широкими ветвями приглашала в свои объятья весь лес, Людомир сделал несколько шагов назад и отправился дальше искать съестное.

Белеса отошёл совсем далеко. Он огляделся и никого не увидел вокруг себя. Как опытный воин он знал, где лошади и Людомир, поэтому потеряться в лесу он не боялся. Внимание его внезапно привлёк звук треснувшей веточки. Повернув голову влево, Белеса увидел зайца, прыгающего куда-то по своим делам. Животное чуть прихрамывало, но вместо того, что бы быть ещё более осторожным, оно почему-то остановилось неподалеку от воина.

В голову Белесы сразу поползли глупые мысли. Его плотоядному желудку всегда хотелось мяса, и перед ним был жирный заяц, чьи большие ляжки так и просились оказаться над углями в окружении лука, морковки и грибочков, которые в обили и росли под ногами. Белеса, оставаясь на месте, не шевеля ногами, чтобы не спугнуть добычу, снял свой лук и натянул тетиву со стрелой. Белеса тщательно прицелился, чтобы исключить промах.

– Е… твою мать, – раздалось сдавленное ругательство в тот момент, когда воин сделал выстрел. Заяц услышал звук и чуть успел уклониться, так что стрела не пронзила его, а лишь рассекла одну из здоровых лап. Однако зверь на удивление оказался проворным и, несмотря на ранение, быстро смотался от греха подальше. Людомир же был лицом сер и грозен. Молча подойдя к Белесе, он сбил его одним ударом кулаком с ног. Все попытки Миндала снискать благоволение духов пошли прахом. Пряники, оставленные язычником для бессмертных обитателей леса, теперь были бесполезны.

Белеса вскочил на ноги и было дернулся за кинжал, но Людомир согнул его пополам ударом в под дых, а после бросил с размаху о землю, плотно взяв в захват шею Белесы.

– Придурок, тварь безмозглая, – хлёстко бросался оскорблениями Людомир, через лоб которого ещё глубже пролегли морщины, – Ты заметил, что заяц был хромым? А? Заметил поди?! А не слышал, что Леший любит перед путниками преставать в обличье покалеченных животных. Особенно по нраву ему дурачить охотников, превращаясь в зайцев, – Людомир ходил между двух деревьев, беспорядочно озираясь, не зная куда смотреть и идти.

– Вместо того, чтобы драться, давно бы отсюда ускакали, – огрызнулся Белеса, которому было явно не по душе, что его только что побили.

– Никто не дрался. Я тебе просто навалял за твою глупость. А теперь давай уходить. Хотя к чему всё это?! – злость не уходила у Людомира, он сжимал свои кулаки так сильно, что костяшки пальцев были белыми словно снег. Язычник быстро шагал к лошадям, и был крайне обрадован, когда увидел, что они никуда не ускакали, поскольку месть Лешего могла начаться в любой момент.

– Не отставай от меня. Леший будет путать нам дорогу, мне же надо каким-то образом не сбиться с пути, иначе нам обоим несдобровать. Леший не простит, что ты осмелился причинить вред животному в его лесу, – быстро прошептал Белесе Людомир прежде, чем пустить своего скакуна во весь опор. Жизнь отобрала многое у Людомира, но не его коня, на котором можно было догнать кого угодно и умчаться почти от любой погони.

Скачка была бешеной. Поначалу Людомиру казалось, что они двигаются в нужном направлении. Но постепенно, Миндал начал осознавать, что они кружат по одному и тому же пути. В ярости Людомир дернул коня в сторону на одну из узких тропинок. За ним же устремился не отстававший Белеса. Но они снова выехали туда, где останавливались, чтобы отдохнуть и перекусить. А тем временем усилился ветер, поднявший дорожную пыль. Кроны деревьев, будто бы стали гуще, а ветки длиннее, что почти перестало быть видно солнце и небо.

– Нас загоняют, – крикнул Людомир, – уходить нет смысла.

– Что ты предлагаешь? Ждать, пока нас Леший задерет? – зло спросил Белеса, чей шрам на щеке стал ещё более кривым.

– У нас нет выбора, – Людомир успокоился, гнев и пыл скачки ушли, в его сердце царило спокойствие: теперь он знал чего ожидать, – Поедем спокойно, нечего лошадей надрывать беспричинно.

Воины долго кружили по лесу. Вначале они всё также катались по кругу. Потом их увело на неизвестную Людомиру тропу, чтобы опять вернуться в к месту, где Белеса подстрелил Лешего.

– Долго мы так будем кружить на одном месте? – спросил Белеса. Он был утомлён непрекращающейся ездой, и от того постоянно ерзал в седле и озирался по сторонам, опасаясь, что в любую секунду может произойти засада. Непрекращающееся нервное напряжение сделало дружинника дерганным. И без того полубезумному, ему начинало сносить крышу ото всех происходящих событий.

– Пока Леший не наиграется с нами. Он измором хочет взять, свести с ума и сломить волю. Дразнит человека, пока тот не начнёт лишаться рассудка. Многих и убивать потом не надо. У бедолаг и так жизни нет, – Людомир остановил коня. Солнце начинало клониться к закату, и он начал думать об отдыхе. За день скопилась усталость, и хотелось прилечь хоть ненамного.

– Давай-ка разобьём привал, – сказал Белесе Людомир, – скакать дальше бессмысленно, а набраться сил не помешает.

– Ты предлагаешь лечь спать в то время, как нас хочет убить Леший и всякая прочая чертовщина? – захрипел Белеса, готовый вот-вот сорваться.

– Успокойся. Леший придёт всё равно. Но не сейчас. Нам же стоит быть готовыми к его приходу. А нет ничего лучше перед битвой, чем крепкий сон.

– Ты хочешь с ним драться? Его же невозможно победить, —цедил сквозь зубы шрамолицый.

– А ты хочешь сразу сдаться? – флегматично отвечал язычник, – один из нас будет спать, а другой сторожить. Каждый час будем меняться. Главное, чтобы мы оба не задрыхли. А пока надо собрать хворост для костра, да ягод с мёдом поесть. Кормилец нас пока не оставил. Может, и другие духи будут милостивы к затерявшимся в лесу путникам.

Воины привязали не рассёдланных коней к деревьям и пошли, пока ещё было светло, собирать обильно растущие ягоды и орехи. Под ногами припадала под тяжестью плодов морошка, а перед глазами бузина перемежалась с лесными орехами. Немного заморив червячка, воины разыскали ещё один улей, который на время был оставлен почти всеми пчёлами. Наевшись сладкого и тягучего дикого мёда и запив всё это дело сидором, воины собрали пару охапок сухих веток, которые должны были не дать замёрзнуть ночью.

– Что дальше? – осторожно начал Белеса, которого не покидало волнение.

– Не знаю. Леший должен будет показать себя. Вечно он не будет нас за нос водить. Сдаётся мне, когда один из нас будет очень крепко спать, что-то покажется. В общем, поживём-увидим.

Людомир нагреб лежалой сухой листвы и аккуратно постелил на неё плотное войлочное покрывало, а затем кинул дорожную сумку в изголовье самодельной походной кровати. Он сел на покрывало и уставился на небо, солнце зашло, и звёзды начинали ярко пробиваться на фоне не хотевшего темнеть неба. Людомир ловил нежные порывы прохладного ветра, от которого шли приятные мурашки по телу. Ноздри щекотал пахучий дымок костра из смешанных веток с добавлением сухих еловых смолистых шишек. Вечер был приятен, но ночь обещала быть холодной, и не верилось, что в этой обманчивой гармонии их ждёт злопамятный лесной дух, полный жажды мести. Людомир укутался в теплый плащ и поджал колени к груди.

Всадники молча сидели и думали каждый о своём, пока окончательно не стемнело и ночь не вступила в свои права над миром.

– Ложись первым, Белеса. Я через пару часов тебя сменю, – нарушил молчание Людомир, осторожно водя глазами вокруг себя.

Белеса молча улегся на свое сооруженное также из листьев ложе. Он долго ворочился, но в итоге крепко уснул: усталость и переживания, накопленные за день, сказались на крепком, несмотря на всё выпитое за многие годы, теле.

Ночь и вправду оказалась холодной. Ветер порывисто дул, пытаясь пронзить утомленных путников. Небо было чистым. Не было даже и облачка, как в Оленьем городке. Холодный свет звёзд, пробивавшийся сквозь ветки деревьев, слепил оставшегося караульного. Его все чувства были обострены, лес молчал, укутывая своей торжественной молчаливой темнотой. Тишина была неестественной: редко был слышан шорох листьев, тронутых ветром.

Несколько часов для Людомира пролетели сравнительно быстро. Он столько раз бывал в битвах, и в некоторых из них ему никто не давал шансов, что опасность погибнуть давно уже не лишала его сна. Он был для этого слишком опытным воином. Поэтому, когда Белеса сменил Миндала, тот мгновенно провалился в свои грёзы.

С пробуждением Белесы, как будто проснулся и Остров: лес зашуршал и начал хрустеть ветками. А из кустов бузины начал слышаться дребезжащий гнусавый детский смех. Сначала дружиннику показалось, что ему просто мерещиться – не проснулся ещё. Нохохот нарастал, что его уже нельзя было отрицать.

– Людомир, – крикнул Белеса, но язычник не услышал, как будто его опоили сонным снадобьем или околдовали. Шрамолицый хотел снова крикнуть, но увиденное лишило его дара речи. Перед воином стояли с десяток маленьких толстых, почти квадратных детишек, у которых была два уродливых лица: одно – на голове, другое – на животе. Они заливались своим визгливым смехом, словно торжествуя, что Белеса окоченел от увиденного, а Людомир всё пытался вырваться из сонных уз. Это были те самые колтки, о которых предупреждал Людомир.

– Ыааа, – вдруг не своим голосом заорал Белеса. Его неожиданно сзади толкнуло пару чудищ, при том один проворно для своего телосложения сумел выдернуть кинжал у дружинника.

Людомир проснулся от вопля товарища и сразу дернул руку к мечу, который он во сне случайно отпустил. Но его на секунду опередил ниоткуда взявшийся колток, с хохотом ускользнувший вместе с оружием.

Твою мать, – прохрипел моментально пришедший в себя Людомир, – иди сюда, тварь мелкая.

Но в ответ уродцы лишь закружили в беге двух воинов, которые никак не могли ухватить хотя бы одного из существ.

Они играются с нами, – сказал Белесе Людомир, – давай перестанем гоняться за всеми, а переловим их по одному. Если их пощекотать в районе ребер, они мгновенно засыпают.

План был простым, но всё равно сложным в исполнении – даже для двоих бывалых воинов колтки были довольно юркими. Уродцы сновали из стороны в стороны, от дерева – к дереву, из куста – в куст. Диких смех звенел в людских ушах, а в глазах рябило от мелькающих телец. Но немного привыкнув, мужы начали загонять и усыплять маленьких чудовищ, которые начинали истошно вопить, когда их хватали.

После того, как троих из «детишек» отловили, остальные осознали, что их шутка может неудачно для них обернуться. Это отчётливо было понятно из пинка, который отвесил Белеса одному из уродцев, прежде чем защекотать его. Бросив оружие воинов, колтки разбежались по кустам бузины.

– Держи нож, – протянул клинок Белесе Людомир, когда они вернулись к своему ночлегу, – это было начало.

– Что дальше? – тяжело дыша, спросил дружинник, – Дальше появятся духи, которые действительно нас могут убить?

– Я не знаю. И никто нам не даст ответа. Лес всегда непредсказуем в своем постоянстве.

Последнюю фраза Белеса не понял. Он с трудом умел писать и читать, и появлявшиеся время от времени у Людомира философские мысли его ставили в тупик, злили и вызывали недоумение.

– Я сейчас ни хрена не понял, что ты сказал. Что делать будем, знаток Острова? – недовольно просипел Белеса.

– Знаешь, меня Леший тоже первый раз хочет убить. Я здесь раньше путешествовал один или с теми, у кого хватало ума не убивать в лесу без нужды животных, – Люлмир, набычившись, пошёл вперёд на Белесу. У него было больше поводов злиться на своего напарника. Быть может, воины подрались бы ещё раз, но их заставил обернуться резкий хруст веток, прозвучавший где-то в дали.

– Твою ж мать, – прошептал Белеса. Он не знал, что за источник у звука, но догадался, кто это. Игры были закончены. Предстояло ответить за содеянное.

Вначале никого не было видно, а от стволов деревьев рикошетили звуки приближающихся тяжёлых медвежьих шагов, что было непонятно, откуда ждать беды. Но постепенно начала быть различимой в ночном воздухе расплывчатая большая тень. Вскоре догадки подтвердились. Перед воинами предстал стоящий на двух задних лапах большой бурый медведь. Неожиданно он залился низким грубым смехом, а ветер вихрем поднял лежалую листву и хвою, которая яростно полетела в лица людей. Медведь замолчал и замер в одной позе, продлевая нервное ожидание предстоящего боя.

Белеса попеременно смотрел на Лешего и на Людомира, который читал в глазах дружинника немой вопрос.

– Будем драться. Сдаваться я не привык, а сила уважаема духами.

Людомир достал свой меч и откинул ножны. Они были больше не нужны. Не нужен был и конь, который довольно натерпелся от диких игрищ колтков. Людомир одним движением отвязал коня и погнал его подальше от места драки. Происходящее казалось безумством.

–Зачем ты лошадь отпустил? – заорал Белеса.

– Затем, чтобы скакун не погиб случайно. Если выживу, конь найдет меня. Но это вряд ли.

Ветер не утихал, небо затянули тучи. Вся природа разозлилась на странников, посмевших бросить ей вызов. Опавшие листья вихрями кружили вокруг воинов, а на лица налипла паутина, сотканная между кустами и стволами деревьев.

– Не бзди, Белеса. Щучу. Можешь даже обосраться. Не стыдно. Будет жарко. – Глубокомыслие Людомира куда-то испарилось. Остались простые, но очень правдивые слова на душе.

Медведю надоело молчание, и он бросился на воинов. Оба мужа, разбежались в стороны, дав медведю оказаться между ними. Воины выбрасывали колющие удары своими клинками, тем самым не подпуская к себе духа, который поочередно кидался на каждого из своих соперников. Поначалу им удавалось уходить от атак разъяренного животного и даже делать выпады в ответ. Однако Леший реагировал на каждый из ударов, словно у него был третий глаз на затылке. Несколько раз Людолмира и Белесу спасли их кожаные доспехи, выдержавшие медвежьи когти. Но даже сквозь защиту, чувствовалась вся болезненная мощь духа.

Медведю, несмотря на несколько своих попаданий, тоже было нелегко. Два его соперника атаковали с разных сторон и были довольно проворными и острожными, чтобы ставить себя в действительно опасное положение. Во время одного из своих бросков, Леший слишком опрометчиво подался вперёд, и Белеса сумел порезать плечо медведю. Тот взревел от боли, насколько было возможно громко, а после чего резко рванул в темень леса. Запыхавшиеся воины даже не подумали преследовать противника.

– Мы можем теперь ехать дальше? – спросил Белеса, уперевшись руками в колени, безуспешно пытаясь отдышаться после боя.

– Я не знаю, – ответил Людомир, расправив свои плечи, тем самым наполняя встревоженные прохладным ночным воздухом лёгкие, – это было бы слишком легко, здесь так не бывает.

И действительно всё подозрительно затихло. Сильный порывистый ветер спал, дав листьям и хвое обратно улечься на землю. Не слышно было чириканья ночных птиц или уханья случайно пролетавшей совы, не шелестели листвой зверьки и насекомые. Тишина стала ещё более звенящей, чем до начала битвы, натягивая нервы воинов, как струны. Они переглянулись и увидели в глазах друг друга страх. Лес не отпускал их из своих уз, и впереди ждала таящая смерть неизвестность. Всё-таки страх погибнуть нельзя было до конца искоренить из сердца воина, через сколько бы битв он не прошёл.

Рассеялись тучи, и вышла неестественно яркая луна, заглушающая своим светом звезды. Полянка залилась холодным белым светом, сделавшим ещё более зловещей накалившуюся обстановку. Из-за деревьев послышался волчий вой. В своем приветствии полной луне сливались звуки нескольких десяток глоток, жаждущих утолить голодные желудки плотью.

– Волчий пастух теперь за нами пришёл, – с обреченностью проговорил Людомир: их ждала ещё одна драка.

– Волки теперь за зайцев заступаются? – бросил Белеса, – здесь на Острове хорошо пьянствовать, но хоть что-то не так сделай, и тебя готовы загрызть или зарезать. А говоришь, свободная земля ещё, – усталым голосом сказал воин, которому захотелось обратно туда, где было ясно и понятно, за что тебя могут убить.

Вой прекратился, и лишь едва было слышно, как почти бесшумно бегут волки к двум мужам. Как только стали заметны желтые горящие во тьме глаза, воины, молча, без единого слова, заняли центр поляны и встали спиной к спине, приглашая зверьё атаковать первым. Волки быстро окружили людей и встали в ожидании начала схватки. Так прошло с полминуты, пока неожиданно не появился сам Волчий пастух, о котором говорил Людомир. Это был среднего роста, плотный и широкоплечий мужчина с волчьей головой и когтями, выпирающими с пальцев. Тело этого существа было покрыто сплошной шерстью.

– Это оборотень? Как мы его без осинового кола убьём? – испуганно прошептал Белеса.

– Это чудище можно и обычным клинком искромсать, – ответил Людомир, прибавляя немного бодрости духа своему товарищу.

По непроизнесённой команде волки бросились на воинов, которые ни разу не стушевались и ловко начали отмахиваться своими клинками, нанося лёгкие или серьёзные ранения животным, заставляя их отступать или мучительно ожидать смерти от кровопотери. Мужчины дрались осторожно, били наверняка, понимая, что цена ошибки в такой неравной схватке особенно велика.

Несмотря на то, что удача благоволила воинам, и волки один за другим были вынуждены ретироваться, их всё равно оставалось достаточно много, чтобы задрать двоих мужчин. Волки боялись Людомира и Белесу, но ужас перед Пастухом заставлял их преодолевать страх и идти на людей.

– Я на оборотня, прикрывай мою спину, – тихо, но отчётливо, чтобы Белеса услышал, сказал Людомир, который устремился на вожака стаи. Белеса не отставал, не давая волкам загрызть себя и накинуться со спины на товарища. Волчий Пастух сразу разгадал замысел и начал перемещаться в сторону по кругу, оставляя между собой и воинами зверей, образующих трудно разрываемое кольцо. Тогда Людомир пошёл на отчаянный шаг, поставив на кон всё. Он рывком бросился к оборотню, по пути расталкивая и кромсая волков. Оказавшись перед чудовищем, Людомир сразу нанёс колющий удар, однако Пастух увернулся, схватив за руку Людомира и бросив того на землю, что у того выпал из рук клинок. Оборотень бросился добивать поваленного мужа, но тот, когда Пастух склонился над ним, сумел задрать морду получеловека кверху и свободной рукой вонзить в глотку валявшийся рядом на земле сухой крепкий сук.

Волчий пастух опал как озимый. Из порванной глотки ручьём била густая тёмная в ночи кровь. Волки, почувствовав, что их хозяин оказался сражён, сразу же пустились наутёк, пронзительно воя набегу.

Оба бойца лежали на земле, уставшие и потрёпанные. Пока Людомир пытался убивать оборотня, Белеса ещё немного поотбивавшись от волков, оказался поваленным на землю, где животные пытались его загрызть, а он защищался всем, чем можно было: своим кинжалом (меч он выронил), голыми руками, которые оказались покусаны волками, палками, попадавшимися на земле. Если бы не кожаные доспехи его порвали на части, но броня, бережно защищавшая тело, руки и ноги, дала возможность продержаться те секунды, что Людомир бился с Пастухом.

Белеса поднялся первым, на нём были только царапины, хоть некоторые из них были и довольно глубокими. Людомир же продолжал валяться. Когда Белеса подошёл к товарищу, то он увидел, что у того разорвано правое бедро. Во время броска и недолгой борьбы на земле оборотень чуть не оторвал своими острыми когтями ногу Людомира. Оборотень выбрал не ту конечность для атаки и поплатился за это. Но цена за победу в этой драке для Миндала была слишком высокой. Рана была плохой. Белеса знал, что после таких повреждений не выживают, и ему поплохело от этого. Он не хотел оставаться на Острове один, вдобавок, когда вокруг бродил неуёмный Леший.

Людомир зажал рукой рану и пополз к выпавшему мечу. На его лице не было видно ни страха, ни ужаса от надвигающейся смерти. Может быть, потому что Людомир верил, что тогда князь не станет срывать злобу на его детях. Жизнь выявила победителя, и он в это время спокойно лежал на своей широкой постели с мягкой периной и разбросанными многочисленными подушками из дорогих тканей, читая исторические труды про древних правителей, жадно впитывая болезненные уроки прошлого.

А Людомир тем временем тщетно пытался встать. Белеса подскочил к нему и помог подняться, подставив плечо товарищу.

– Он вернётся. Надо его заколоть. Это единственный наш шанс, —тяжело дыша, прошептал Людомир.

– А смысл его убивать? Я без тебя сгину в этом лесу, – в голосе Белесы сквозило пронзительное отчаяние существа, которое из-за всех сил цепляется за жизнь в безнадёжной ситуации.

– Не пропадёшь. Лес расступится. Главное… Мы отвлечём его. Дай ему загрызть меня, и если я его не порежу одновременно, круши Лешего сам.

Дух не заставил себя ждать. С зализанными ранами, ломая кустарник, он выбежал на полянку, где его ждали воины.

Дальнейшие события разворачивались стремительно. Если первая схватка мужей с Лешим представляла с собой разведку боем, то в этот раз никто не стал затягивать с развязкой. Видя, раненого соперника и почуяв запах крови, зверь набросился на более слабого соперника, чтобы потом закончить дело со вторым. Броском Медведь обошёл воинов со стороны и оказался перед Людомиром, за которым остался стоять Белеса. Следующим движением Леший кинулся на Миндала и повалил его на землю. То, что увидел Белеса, заставило его застыть от ужаса. Медведь своими крепкими челюстями содрал кожу с дюдомирова лица и размозжил его. Но Леший сразу же отбросился от поверженного соперника. Под его левым соском торчал выхваченный в нужный момент кинжал, вошедший в сердце зверя, который начал приобретать человеческий облик. Белеса видел, как по полянке мечется низенький, сухой и горбатый старикашка, стонущий от боли. Не находя себе места, он оперся об массивный старый дуб, обагрив его ствол кровью. Старик застыл и постепенно начал сливаться с деревом, делая ещё пузатее древнего жителя Леса. Опасность была позади.

Белеса, боязливо озираясь по сторонам, подошёл к Людомиру. Его тело было безвозвратно искалечено: почти оторванная нога оборотнем, оглоданное лицо, истерзанные руки и тело, из которого сочилась кровь. Конец Великого воина был удручающим. Он пал в безвестному лесу, вместо того, чтобы гордо погибнуть на поле брани, вводя в ужас врага. Такая благородная смерть проносилась мимо Людомира десятки раз, не касаясь его, как будто зная, какой печальный конец уготовила судьба знаменитому витязю.

Белеса стоял понурый. Ему всё-таки было жаль Людомира. Ко всему прочему, его передёргивало от того, что подобное могло произойти с ним. Просто он почему-то оказался удачливее, а жизнь несправедливой: ведь \это он, а не Людомир, нагнал на них гнев лесного духа.

К удивлению Белесы, по подсчётам, которого стояла глубокая ночь, начало светать. Багряное солнце заливало лес своим кровавым светом, придавая торжественности прощанию природы с Людомиром. Не зря, он уважал Лес и Остров, не зря делал жертвы духам и старался не гневить их. Белеса смотрел, как из темного леса тянулся длинными лозами плющ к погибшему богатырю и укутывал его истерзанное тело своими зелёными листьями и распустившимися белыми цветами, которые на рассвете казались алыми от пролитой в эту ночь крови. Вокруг пели зарянки, которые встречали своей незамысловатой музыкой воинов, когда те только ещё собирались взойти на Остров.

Природа приняла буйного и непокорного сына своего обратно. Он вернулся оттуда, откуда пришёл и стал частью Острова, этого свободного края, где воля движет людьми и ничто им не указ. Но жизнь продолжалась дальше. Неоспоримый закон природы: жизнь сменяется смертью, а смерть жизнью. На место умершим приходят живые. Белесе надо было двигаться дальше, чтобы найти Стипе, этот ходячий мешок серебра, который при удачных стечениях обстоятельствах мог оказаться у шрамолицего. Но где искать язычника-бунтовщика. Без проводника поиска были тщетны. Но из памяти к Людомиру, или ещё по какой неведомой причине помощь пришла неожиданно к Белесе. На Острове вообще многое случалось внезапно, что прельщало тех, кто не мог смириться со скукой повседневности и пугало других, большинство, которое боялось шагнуть к новому в безызвестность.

Из лучей алого солнца вылетела Птица с крупным телом и небольшими крыльями, покрытыми плотно лежащими пушистыми серыми перьями. У птицы была женская голова. На Белесу смотрела жгучая южная красавица с черными, как смоль, волосами и густыми бровями. Было невозможно смотреть в её тёмные глаза, которые будто прожигали душу своим тёмным блеском. Птица накручивала круги вокруг воина, а тот не понимал, что ему делать, готовиться ли отражать ещё одну атаку или спокойно ждать ответа, зачем та прилетела. Птица резко перестала кружить и пустилась вперёд сквозь деревья, увлекая за собой Белесу, который погнал коня во весь опор, с трудом поспевая за Птицей.

По пересечённой местности, обвивая в скачке деревья, Белеса скакал в неизвестном направлении. В его душе наконец-то начало появляться спокойствие после тяжёлой ночи. Он был уверен, что Птица выведет его к Стипе и что он придёт раньше Восьмёрки. Всё завершалось. Осталось только уговорить Стипе добровольно поехать на суд к Князю, который, скорее всего закончился, бы дыбой. Белеса не был совсем дураком. Он знал, что Людомир спас детей Стипе и догадывался, что Людомир не собирался силой вести в Авиридан бунтовщика. Стипе был известен тем, что держал слово, а он обещал отплатить Людомиру тем же, если жизнь заставит.

Белеса преодолевал кустарник, овраги, корни деревьев, бугривших землю и всякие другие неровности. Мимо его глаз пробегала обильная живность, которой славился Остров. Стаи лосей и оленей, зайцы, игравшие меж собой, лисы, караулившие лопоухих; кабан мирно пил воду из ручья весело похрюкивая, а медведь неспешно по-хозяйски воровал мёд из улья, забравшись на верх липы. Попадались и мифические существа. За Белесой и Птицой долгое время скакал здоровенный лось, который, один Бог знает, как просовывал свои широченные рога между плотно растущими стволами. Рога крепились к мужской голове, покрытой густой бородой из мха. Лось и Птица о чём-то перекрикивались, что раздражало Белесу, а потом причудливое животное отстало от путников и умчалось в чащу по своим делам.

А Птица с Белесой приближались в Стипе. Они встретили его на капище, расположенном на холме, окруженным тёмным лесом. Невысокий с широкими плечами и плотной грудной клеткой, обтягиваемой длинной кольчугой, он встречал гостей, уткнув в землю пику, готовый выхватить её, чтобы сразу воткнуть в горло осмелевшему врагу.

Стипе знал Белесу и не очень сильно любил его. Они несколько раз сталкивались из-за дележа добычи, полученной в битвах. Дружинники пользовались своим статусов, чтобы урвать кусок пожирнее, что не всегда нравилось северным залесским воинам, которые отличались более зверским нравом, чем княжеские мужи, и иногда им не помогало их положение, и они огребали от северян за свою жадность. Князь жёстко пресекал подобного рода конфликты, и естественно, был более справедливым по отношению к своим людям, что злило Стипе ещё больше.

– Я пришёл с миром, – издалека крикнул Белеса, подъезжая на уставшем взмыленном коне к язычнику.

– Тебя Сирин привёл, поэтому живи пока. Если бы не она, ты бы уже лежал с пикой в груди, – гнусаво пробасил Стипе.

Белеса не отвечал, а его конь переминался с ноги на ногу. Шрамолицый не желал слезать на землю, понимая, что у него тогда остаётся преимущество перед Стипе, но и отвечать на угрозы не хотел. Он не страшился северянина, поскольку по жизни был не из робкого десятка, а после прошедшей ночи так вообще перестал людей бояться. Белеса просто не стремился в бой: предпочтительным результатом был живой Стипе, а не его голова. Да и удача в отношениях с духами, так неожиданно пришедшая, могла отвернуться от него. Белеса осознавал, что Остров помогает не потому, что он заслужил такое пособничество.

– Зачем явился? – всё так же хмуро с угрозой в голосе спросил Стипе.

– Я пришёл за тобой, – не видя смысла утаивать правду, ответил Белеса.

– Я здесь стою, – недружелюбно и криво ухмыльнулся Стипе, в глазах которого начали бегать злые огоньки надвигающейся вспышки г

нева, – что от меня-то надо?

– Нас отправили за тобой, чтобы привести тебя на суд за то, что ты сделал, – Белеса не обращал внимания нахмуренное от услышанного лицо Стипе и продолжал, – Нас въехало на Остров пятеро, ты всех знаешь: Я, Алехно, Калмир, Армор и Людомир.

– Людомир тоже решил князю послужить? – почти не сдерживая гнев, прохрипел Стипе, – и на него нашли упряжку?

– Его дети в заложниках у князя, – Стипе лишь нахмурился на эти слова, – он угрожал Людомиру.

– Где сейчас Миндал? Где вообще все? Где их чёрт носит?! – прорычал Стипе, добавив ещё отборную брань, не стесняя себя в выражении накопившегося раздражения.

– Сдохли они все в этом грёбанном месте! Где их чёрт носит, ещё спрашиваешь, – уже не сдержался Белеса, которому не нравился тон собеседника, – Алехно какие-то мелкие твари на куски разорвали, Армору Калмир башню размозжил, а потом ускакал хрен знает куда. А с Людомиром ещё интереснее. Ему Леший лицо снял, но перед этим получил от Людомира клинок в грудь.

– Где его тело?

–Лешего или Людомира?

–Обоих.

– Леший пропал, – широко развёл руками Белеса, – я думал он бессмертный дух, и железо его не берет, но он просто слился с деревом. Стал частью коры.

– Леший возродится. А Людомира тело где?

– Его обвил плющ и сразу расцвёл. Аккуратная такая могилка где-то там в лесу осталась. Он ведь до того, как с Лешим смахнуться, порвал глотку Волчьему пастуху, а тот ему ногу почти оторвал. В общем, тело его выглядело, как будто он попал в плен к озлобленным паланам.

– Жаль его. Он был одним из немногих хороших и честных людей, что я знал. Не гнался за золотом, за девками и положением в мире, но был прежде всего воином. Вот он каков наш черствый воинский хлеб, что сгинуть мы можем когда-угодно, да ещё и в неприглядном виде. Так что Людомир получил то, на что нарывался, если ещё принимать во внимание его безудержную природу.

– Да, настолько бешенных людей я никогда не встречал, – согласился Белеса, – но зачем о нём горевать. О нём сложат легенды и песни. О том, как великий воин бунтовал против князя и не боялся идти за правду до конца, не боясь заплатить самую высокую цену.

– Ты думаешь, мёртвого это волнует?

– Не знаю. Мне, конечно, от этого легче не стало бы. Но Людомиру, может, и понравилось бы, что молодые и глупые воины идут на смерть с мыслями повторить подвиги героя давних лет.

– А мне сдаётся, что так, может, и не быть, – мрачно ухмыльнулся Стипе, который размягчился с новостями о смерти близкого ему человека, – Да, Людомир прославил княжеские стяги и знамёна, но что в итоге? Он взбунтовался против князя, роптал на него, на своего господина. А князь, между прочим, вновь объединил авиридов, стал одним из самых грозных правителей своего времени, нагоняющим ужас на восточных кочевников и западных рыцарей, а самое главное на собственных подданных, большинство из которых покорно почитают его. Таким и войдёт в историю, Великим Князем-объединителем и защитником авиридской земли. И никто и не вспомнит, что был он редкостным козлом, сгубивших столько неповинных жизней, причём иногда забавы ради. Подлый ублюдок, каких ещё поискать надо. Помнишь сказания о Варлааме Свирепом и Романе Удатном? Гусляры воспели их воинскую храбрость, справедливость в управлении княжеством и щедрость по отношению к бедным и сиротам. Но сдаётся мне, что и против них многие бунтовали, и по делу мятежи поднимали, потому, что Варлаам, что Роман были такими же хитрыми и жестокими правителями, как наш князь, а о тех бунтовщиках, что выходили против князей прошлых лет, мы знаем только, как о лихих разбойниках, которые много худого для народа сделали. Так и с Людомиром, дела его славные ещё остались в сердцах живых, но дети наши будут вспоминать о нём, как о воре и душегубе, который был недостоин всякой человеческой смерти. Такова уж жизнь и история: подонки становятся великими правителями, а светлая память о возроптавших героях исчезает с последним из живых, кто помнил славного безумца.

Думаю, Людомир понимал это и не гнался за славой, запечатлённой в песнях. Он хотел прожить жизнь с полным размахом, в бешеной скачке без оглядки на то, что подумают живые и какого мнения будут ещё не рождённые.

Стипе закончил свою печальную речь. Оба воина стояли молча. Было грустно, в том числе и от осознания того, что с каждой секундой времени остаётся всё меньше, и скоро, хоть и кажется, что это не так, они присоединятся к Людомиру, чтобы отпраздновать вместе на пиру все выигранные ими битвы. Белеса смотрел под ноги своей лошади, внимательно изучая, как сучки и хвоинки перемешиваются с землёй и травой. Насмотревшись, он уставил взгляд на безоблачное, ясное утреннее небо – зеркало вечности и безмятежности. Его не волновала вся та человеческая суета, что творилась в Авиридане и бурлила на Острове. Оно было бесчувственным зрителем всех этих людских страстишек и трагедий, сменявших друг друга в безостановочном калейдоскопе радости и горя. Стипе тоже смотрел на небо: ему предстояло сделать тяжёлый выбор. Он знал, о чём попросит Белеса, и понимал, что не сможет отказать тому.

– Нам пора, Стипе. Не дай Бог, Восьмёрка ещё окажется здесь раньше, чем мы с тобой уедем отсюда.

– Пойдём, – Стипе отвернулся и побрёл за лошадью со своим скромным оставшимся имуществом. Он взял узелок с бельём и съестными припасами, надел шлем и взял щит вместе со своим цепом. Оправил упряжь на коне и взобрался на него, готовый отправиться в путь.

Воины поскакали сквозь леса напрямую в деревню Водяного, чтобы успеть к отправке Парома. Птица-Сирин, не покидавшая воинов во время их разговора ни на минуту, указывала им путь, ловко пролетая сквозь ветки деревьев, сетью покрывшие верхний ярус леса. На лица воинам прилипали паутина и мелкие листья, а мошкара то и дело попадала в глаза или рот. Ветки деревьев хлестали по лицам людей и коней, оставляя на лицах первых красные кровоподтёки, а вторых вгоняя в ещё большее отчаяние, вызванное неумолимо бешеной скачкой, из-за которой конские сердца норовили вот-вот вырваться из мощных бугристых от развитых крепких мускулов грудных клеток. Нескончаемому густому лесу не было видно конца и края, запыхавшиеся воины и животные с мольбой бросали взгляд на Птицу-Сирин в надежде, что ещё чуть-чуть и она выведет их к пёсьеголовому Паромщику, который зальётся своим лающим смехом при виде решивших покинуть Остров авиридов. Но лес беспощадно продолжался, испытывая силу воли гостей Острова. Если бы Белеса и Стипе ехали бы шагом, они бы услышали прекрасный хор лесных птиц, радовавших мир своими высокими голосами. Ласковые теноры, бархатные баритоны и грудные басы, подчёркивающие красоту высоких нот, сливались в удивительные мелодии, по красоте с которыми не могли сравниться даже самые красивые песни, звучавшие в княжеском зале для пиров в авиридской столице. Ни один гусляр, баян или певец не сыграл бы такую музыку. Но воины ничего этого не слышали, поскольку в их ушах стоял только шальной свист ветра, развевающего их волосы и плащи.

В бешеной скачке воины и не заметили, как стемнело и звёзды рассыпались золотым пшеном по бархатному тёмному покрывалу ночного неба. А Сирин тем временем только быстрее и беспощаднее гнала лошадей, как будто они были не живыми, а деревянными игрушками. Но вся эта жестокость Птицы была оправданной, поскольку воины успели до полуночи доскакать до парома. На въезде в Деревню Водяного воинов встретили пьяные крики мужчин и похотливые взвизги женщин. Звуки, которые прельщали Белесу в начале их пребывания на Острове, казались уже далёкими и неправдивыми. Количество пережитого убило в нём страстное желание непрерывного разгула. Птица-Сирин не смогла влететь в деревню. Будто ударившись о невидимую стену, та мгновенно улетела в неизвестность, как только оказалась рядом со покривившимся знаком «Деревня Водяного».

Белеса и Стипе немного успокоили лошадей, со ртов которых клочьями падала пена на землю. Улочки деревни окаймляли мужчины, целовавшие женщин, и женщины – мужчин. Люди предавались своей природе и не отказывая себе в сиюминутном удовольствии. Но только ничего из этого не радовало воинов: ни женская нагота прекрасных тел, ни игривые, приглашающие взгляды девок.

Проезжая по деревне, мужчины встретили Водяного, который с грустным лицом проходил мимо и нёс рыбу в лавки, да кабаки, чтобы та сразу же оказалась в прожорливых желудках островитян, которые ни о чём не думали кроме, как предаться своими инстинктами. Было темно, паром в это время обычно не ходил, но не зря их вела обратно к исходной точке Острова Птица-Сирин. Воины были уверены, что попадут на паром и покинут Остров: один– с удовольствием, другой – вынужденно, держа данное когда-то слово.

Быстро проскакав сквозь деревню Водяного, воины оказались у пристани и влетели на поросший мхом берег парома, где их уже ждал кинокефал.

– Опаздываете, – бросил мужчинам Паромщик, оскалив свои острые клыки. Он снова глядел с какой-то неуловимой усмешкой на воинов, тем самым раздражая Белесу.

– Мы о времени возвращения не договаривались, – парировал Стипе.

– Давай тогда завтра вас отвезу, а сегодня вечером пообщаетесь с семью друзьями убитого тобой разбойника. Они будут очень рады встрече с тобой.

Стипе промолчал, сбежать с суда в Авиридане был шанс, выжить после встречи с Восьмёркой было куда сложнее.

– И так загнали лошадей, на чём поедем домой непонятно, —оправдывался Белеса, – Да и не все вернулись. Дорога оказалась трудной.

– Знаю, какой для вас была дорогой. Один пьяный поссорился с теми, с кем не стоит этого делать, другой изнасиловал девочку, за что был убит третьим, который сейчас пирует в Деревне с рыжей девкой, запавшей ему в душу. А четвёртый… – Паромщик пристально уставился на Белесу, который в смущении и раздражении потупил взгляд, – не будем продолжать. Тяжёлой дорога оказалась только для одного из вас. И он сейчас непонятно где.

– Что тут непонятного? Догнивает сейчас в лесу под плющом, – будто что-то очевидное сказал Белеса.

– Не уверен, Людмир был одним из немногих мужей, который был принят Островом. Такие люди и великие воины не уходят просто так, будучи съеденными червями под землёй, – Паромщик замолчал на мгновение, чтобы облизать свою морду длинным языком, прежде чем продолжить, – на Острове можно заметить, как по лесам скачет скелет в доспехах и шлеме. Он никак не может успокоиться и мечется в поисках своей любимой, не понимая, что он уже давно был убит её избранником, спасшим девушку из лап бородатого чародея. А ведь сколько лет прошло с тех пор? А неугомонный всё распугивает заблудившихся в лесу странников, вступая с некоторыми их них в схватку, принимая бедолаг за жениха своей возлюбленной.

Паром незаметно за беседой отплыл и начал медленно отдаляться от Острова, который становился всё более размытым и нечётким в ночном тумане. Вновь пели желтогрудые зарянки, прощаясь с гостями Острова, отправляющихся в ещё одно трудное странствие по дорогам, наполненных разбойниками и диким зверем. Белеса чувствовал облегчение, что уезжал с этого безудержного и беспокойного места, хотя ему и нравилось тут в те моменты, когда с ним хотели переспать или выпить, а не прикончить самым жестоким образом. Стипе же был просто расстроен. Его гневный и мрачный характер на Острове всё устраивало. Один Паромщик стоял с неизменно спокойной улыбкой, изредка искривлявшейся от спонтанных усмешек над мелькающими у кинокефала в голове мыслей.

Паром двигался дольше, чем в первый раз, но время за созерцанием ночной природы реки и всё менее различимого Острова пролетело быстро, как пущенная стрела из лука. Паром коснулся большой земли, когда уже начало светать, а утренний молочный туман не успел растаять в белых лучах утреннего солнца.

Съезжавшим с парома воинам кинокефал только и успел пролаять «До встречи». Как только Белеса и Стипе оглянулись Парома не было, как и Острова, который ещё минуту назад едва-едва виднелся на горизонте. Перед глазами путников были лишь водная гладь, тревожимая широкими кругами, и где-то там далеко противоположный берег реки. А слух с трудом улавливал нечёткие мотивы пьяных песен, доносившихся как будто из-под воды.