Сюрреализм с элементами обнаженной женщины [Фатинья Арбузина] (fb2) читать онлайн

Оля не любила вспоминать школьные годы. Потому что они не оставили ей ни одного хорошего воспоминания. Но иногда они ей снились. Сегодня Оле приснилось, что она снова сидит за партой, в окружении одноклассников. И почему-то без трусов. Этого еще никто не замечает, но вот-вот она встанет, и тогда все увидят, что снизу она совсем голая. Оля нервничает и надеется, что вставать не придется. Но ее вызывают к доске, и она идет, прикрываясь, смущенная, а одноклассники, кажется, и внимания особого не обращают. Или это она, полностью поглощенная своим смущением, не обращает внимания на других. Во всяком случае, реакция одноклассников ей не приснилась.

Оля не стала заглядывать в сонник, как раньше. Она уже давно заметила, что сны не сбываются. Сонник постоянно врал, и, когда предсказывал что-то хорошее, и, слава богу, когда предсказывал что-то плохое. Но за кружкой горячего утреннего чая она невольно унеслась в мыслях на много-много лет назад, словно пытаясь опять разобраться, почему она выросла именно такой.

Оля, казалось, уже родилась несчастным ребенком. Она была единственной дочерью и причиной бракосочетания своих родителей. Возможно, ее любили в младенчестве, но она, сколько не пыталась, не могла вспомнить, как ее берут на руки и качают, как играют с ней погремушками и смеются над ее забавными ужимками, как мама кормит ее грудью. Ах, как дорого отдала бы она за эти воспоминания! Но сейчас Оля тщетно пыталась вытащить из недр своей памяти картинки хотя бы с мамиными объятьями или поцелуями. Целовать у них в семье было не принято. Оля даже не помнила, целовала ли она маму в детстве. Наверное, нет, иначе эта привычка вошла бы с ней и в более сознательный возраст. У нее было единственное краткое воспоминание о маминой нежности, которое она бережно хранила. Тогда они с мамой лежали на диване, Оля обняла ее, а мама перебирала ей волосы, разговаривая с папой. Вот только Оля не могла вспомнить, сколько ей тогда было лет, кажется, восемь или десять, да это и не важно. Важно другое, в последнее время она стала все чаще задумываться, не было ли это просто механическим бессознательным жестом. И немножко боялась ответа.

С последним глотком чая Оля проглотила и комок, привычно вставший в горле от воспоминаний о доме. Она автоматически выполняла утренние ритуалы, не мешавшие ей думать. Но сейчас она думала уже о предстоящем дне, который обещал быть таким же безрадостным, как и большинство дней ее жизни. Да, ничего не должно было раскрасить новый день яркими красками, даже несмотря на то, что сама Оля с утра до вечера только этим и занималась – создавала яркие и красочные иллюстрации к детским книжкам. Вот уже два года Оля работала при книжном издательстве в качестве художника-оформителя. Нельзя сказать, что она была очень недовольна этим фактом. В подмосковном городке, где Оля провела свое скучное детство и унылые школьные годы и куда лишь изредка приезжала теперь, чтобы навестить родителей, Оля с гордостью сообщала знакомым, что она – художник, и именно этим зарабатывает себе на жизнь. В свою очередь, знакомые следовали распространенному стереотипу, что творческие люди непременно все являются знаменитостями, а поскольку художник – человек творческий, записали в знаменитости и Олю. Оле подобное отношение льстило, и она, как могла, поддерживала это невинное заблуждение в бывших односельчанах. Но на самом деле о знаменитости она только и могла, что фантазировать по-прежнему. Как в детстве, когда мечтала о собственной выставке и о том, что однажды в ней признают талантливого живописца. Но если в детстве создавать шедевры мешало отсутствие опыта, то теперь этому, как ни парадоксально, мешала работа художником.

И все-таки, этот день следовало бы отметить красным, или, наверное, лучше черным, в календаре Олиной жизни, если бы она знала наверняка, к чему приведет одно небольшое событие, случившееся именно в этот день. Хотя, если уж говорить совсем придирчиво честно, во всем случившемся виновато не событие (это был просто телефонный звонок), и даже не Олино решение, принятое после телефонного звонка (это было всего лишь «да»), а целая цепочка событий, происходивших ранее в Олиной жизни, и параллельно ей, и еще многих событий, происходивших потом. А если мы станем еще честнее и сорвем обличье со всех этих событий, то тогда уже виновниками случившегося окажутся чувства, эмоции, привычки, характеры и темпераменты тех, кто их творил, поскольку событие всегда происходит по причине всех этих характеристик человеческой сущности, а произойдя, обязательно вызывает в данных характеристиках определенные и далеко не всегда предсказуемые, перемены, которые, в свою очередь, становятся причинами новых событий.

Однако не будем говорить загадками, а лучше вернемся к тому, чем должен был запомниться этот день. Итак, это был всего лишь телефонный звонок. Бывшая Олина одноклассница, а теперь учительница в той самой школе, которую Оля с радостью покинула пять лет назад, пригласила Олю на первый в их жизни вечер встречи выпускников. И Оля, на удивление самой себе, согласилась почти с радостью. Вечер встречи должен был состояться через две недели, и даже для вечно медлительной Оли этого времени было достаточно, чтобы подготовиться к нему, как следует. К тому же, несмотря на собственную неудовлетворенность профессиональными успехами, Оля была уверена, что никто из одноклассников не может похвастаться чем-то подобным, поскольку все остальные выбрали весьма заурядные профессии, и что ее наверняка по примеру всех тамошних знакомых будут приветствовать как знаменитость. Оля, хоть и с волнением, но вместе с тем с большим удовольствием предвкушала этот вечер, ведь жизнь так редко давала ей повод потешить собственное самолюбие.

***

Вечером она с упоением рассуждала о грядущем событии с тетей Машей. Тетя Маша была давней подругой Олиной бабушки и хозяйкой квартиры, в которой Оля жила с первого курса. По паспорту тетя Маша была младше бабушки всего на несколько лет, но по своему мировоззрению казалась чуть ли не Олиной ровесницей, и только накопленная с годами жизненная мудрость выдавала в ней человека гораздо более зрелого, нежели сама Оля. Это удивительное сочетание современных взглядов на жизнь, способности понять все и вся и целого сундука полезных советов на все случаи душевных переживаний сделали тетю Машу едва ли не самой лучшей Олиной подругой. Впрочем, так оно и было на самом деле, и только устойчивые стереотипы не позволили бы Оле признаться, что ее лучшей подруге уже за шестьдесят, если бы вообще Оле пришла в голову мысль подумать об этом.

Если бы у Оли спросили, кто ее лучшие подруги, она бы назвала двух своих однокурсниц, с которыми она дружила вот уже пять лет. Правда, те, обе коренные москвички, были знакомы еще до института, но они как-то сразу и безоговорочно приняли Олю в свою маленькую компанию. Олю, привыкшую с детства к равнодушию (и это было еще самое безобидное!) со стороны ровесников, внимание девушек поначалу настораживало, в каждом их действии она искала подвох и насмешку. Потом, когда прошли месяцы, а девушки дружили с Олей по-прежнему, она стала переживать о том, что это ненадолго и не всерьез, что дружба их вот-вот закончится. Каждую новую приятельницу, вливавшуюся в их компанию в тот или иной отрезок времени, или даже просто знакомую девушку, присоединявшуюся к ним на каком-нибудь мероприятии, Оля воспринимала в штыки всей своей внутренней сущностью, видя в ней потенциальную конкурентку на ее место лучшей подруги. Но и эти ее опасения оказались напрасными, и дружба продолжалась даже сейчас, спустя три месяца после окончания института. И, несмотря даже на это, Олю не оставляло ощущение третьей лишней. Лиза и Настя были гораздо более открытыми и дружелюбными по отношению к миру, чем сама Оля, они были активистками и всеобщими любимицами в своих школах, а потом и в институте, у них было огромное множество друзей и знакомых, для Оли же весь круг ее знакомых, кроме однокурсников, составляли исключительно приятели ее подруг. Никакой другой жизни за стенами института у нее не было. Все, что происходило в ее жизни хорошего, происходило исключительно по инициативе Лизы и Насти. Они приглашали ее на выставки и концерты, вытаскивали на встречи со своими школьными друзьями, организовывали совместный отдых в санатории от института, и, наконец, просто постоянно звали ее к себе в гости.

Для любвеобильной, в хорошем смысле этого слова, Лизы, которая тоже была единственным ребенком в семье, тихая, скромная Оля была поначалу кем-то вроде заботливо опекаемого инопланетного существа, сторонившегося окружающих, но со временем она привязалась к ней по-настоящему и полюбила, как родную сестру. Лизе нравилось наблюдать, как Оля раскрывается рядом с ними, как она позволяет себе веселиться и радоваться жизни. Правда, иногда Оля под излишне чутким взглядом новообретенной сестры чувствовала себя подопытным кроликом, и, понимая, что Лиза видит ее насквозь, снова закрывалась в своей настороженной скорлупке.

Настя же, в отличие от Лизы, была жутко самовлюбленной эгоисткой. Поэтому наличие еще одной поклонницы в своей свите она приняла вполне благосклонно. Благодарная за то, что ее выбрали в друзья, Оля часами с удовольствием и восхищением выслушивала Настины рассказы об ее активной жизни. Настя, как и Лиза, тоже любила послушать Олины, гораздо более скромные рассказы о ее жизни, но в отличие от Лизы, которой была интересна сама суть человека, Настя любила выслушивать чьи-то исповеди только для того, чтобы давать потом свои непререкаемые советы. Она вообще обожала командовать, причем у нее это получалось совершенно естественно и непринужденно, так что все вокруг, подчиняясь ее капризам, нисколько не ощущали себя марионетками в Настиных руках. Не ощущала этого и Оля, наоборот, нерешительная и неуверенная в себе, она с готовностью следовала за Настей по пятам и выполняла все ее распоряжения. Впрочем, распоряжения – это строго сказано, Настя просто организовывала подруг во время совместного времяпрепровождения. Лизу иногда это выводило из себя, и тогда, оставшись наедине с Олей, она жаловалась ей на подружку. В такие минуты Оля была на седьмом небе от счастья. Но обычно Лизе и Насте было комфортнее друг с другом, чем в компании с Олей, именно вдвоем они знакомились с интересными парнями, а потом, разумеется, тоже вдвоем, отправлялись на свидания с ними. И какие-нибудь особенно веселые приключения тоже происходили именно тогда, когда девушки отправлялись куда-то без Насти. Дело не в том, что они не брали ее с собой. Просто бывали ситуации, когда Оля не могла или не хотела составить им компанию – то в силу природной лени и часто одолевающего ее уныния, то потому, что уезжала домой к родителям на выходные или каникулы. И потом, слушая восторженные рассказы подруг, Оля понимала, что всегда будет оставаться в стороне от бурного веселья, потому что она сама по себе является его вечным тормозом, и в ее присутствии ничего подобного произойти попросту не может.

***

А сейчас, сидя в маленькой хрущевской кухоньке у тети Маши, Оля рассказывала своей непризнанной лучшей подруге про школьные годы. Рассказывала впервые с тех пор, как скромным волчонком переступила порог этой квартиры пять лет назад. Тогда они были еще едва знакомы, а Оле свойственно было длительное привыкание к людям; потом же учеба в институте и новые впечатления отодвинули далеко на задний план этот безрадостный период ее жизни.

В школе Оля была застенчивым и незаметным существом. Ее натуре, вообще, было свойственно умение радоваться жизни и веселиться от души, но происходило это только в кругу тех людей, с которыми Оля ощущала себя комфортно, которые были давно ей знакомы и любили ее такой, какая она есть. Такой, веселой и игривой, ее с детства знали ее тетя и дядя, и шумная троица их детей. Такой ее знала лучшая школьная подруга, Настя. И вот что удивительно, пока Оля не познакомилась в институте с другой Настей, то имя это ассоциировалось у нее исключительно с образом странненькой фантазерки в неопрятной одежде, скрывающей ставшее в выпускном классе доступным любому, кто проявит к ней хоть какое-то внимание, тело. Именно эта Настина доступность и стала причиной их разрыва – если раньше Оля просто стыдилась своей единственной подруги, то теперь откровенно брезговала ею. Новая Настя со временем изменила образ имени в Олином восприятии. Оля иногда даже ловила себя на мысли, что ей бы хотелось самой носить это имя, что благодаря ему и сама Оля стала бы другим человеком. Настя из института была для своих многочисленных друзей и поклонников Настеной, Настюшей, Настенькой, Стасей, Настасьей. А как по-королевски величественно звучало, когда ее называли Анастасия! Сама Оля, глядя на то, как окружающие мило коверкают имена подруг (Лизу тоже обычно называли Лиззи) попыталась в какой-то момент превратиться в Лелю, но не пошло. Она не могла обращаться так сама к себе, у Насти с Лизой, привыкших звать ее Олей, новое имя не прижилось, ну а кроме них, называть ее Лелей было некому.

Надо сказать, что это имя – Леля – пришло в Олину голову не случайно. Лелей звали Олину одноклассницу, самую высокую и красивую девочку в классе. Леля была Олиным палачом. Если другие просто не замечали Олю, то Леля над ней постоянно надсмехалась и не упускала случая съехидничать за ее спиной, но непременно так, чтобы Оля это услышала. Оля до сих пор задумывалась иногда над тем, почему объектом для насмешек Леля выбрала именно ее. Не ее странненькую подружку Настю, не крупную, вонючую Люську, не вульгарную Альку, а скромную и неприметную отличницу Олю Курицыну. То ли все дело было в огромных роговых очках, которые носила Оля (единственная из всего класса!), то ли в том, что она, в отличие от троечницы Лели, была отличницей и регулярной победительницей олимпиад. Конечно, Оля никогда не замечала в Леле рвения к учебе, но кто его знает, что было у нее в голове. Леля, кстати, тоже когда-то была Олей. Но однажды она пришла в школу и объявила, что теперь ее будут звать Лелей, и даже не отзывалась, если кто-то из одноклассников по привычке обращался к ней по-прежнему. Это было классе в шестом, и уже год спустя называть красавицу Олю Лелей было так же естественно, как дышать. Оле тогда показалось, что Леля придумала себе новое имя исключительно из-за нее. Порой она просто поражалась размаху Лелиной ненависти в свой адрес и тщетно силилась понять, что же в ней так сильно отталкивает Лелю. Оля то жалела себя, то едва ли не бичевала за то, что есть в ней что-то гадкое, что вызывает отвращение у ее красивой одноклассницы. Конечно, выглядела Оля неважно. Сутулая, с блеклыми волосами, которые казались вечно неопрятными из-за своей непослушности, белесыми ресницами, придававшими ее лицу, и без того унылому и, как говорила Леля, пришибленному, некоторую лупоглазость. Олины родители очень много работали, но мало зарабатывали, и потому не могли позволить купить для своей дочери хорошую одежду. Оля ходила в школу в дешевых и безвкусных вещах, отчего ее художественное чутье безмерно страдало. Сколько раз она вдохновенно подходила к своему шкафу с твердым намерением прийти в школу в новом образе, но взгляд ее безнадежно упирался в пару потрепанных брюк, простую черную юбку и две блузки. Ах да, и еще в красный пиджак с тетиного плеча, чуть более широкого, чем Олино. Вдобавок ко всему, Оля была замкнутой и тихонькой, словно мышка. Сходство с мышью придавали ей и тусклые серые волосы, и Оля не раз слышала, как Леля, вздыхая, называла ее мышью. После короткого курса психологии в институте Оля увлеклась разбором причин собственной неуверенности. Начитавшись всевозможных статей, она во всех своих бедах обвинила родительское равнодушие, мамину отстраненность от взрослеющей дочери, скупой гардероб, и наличие в классе врага по имени Леля. Правда, иногда Оля задумывалась над тем, почему в таком случае при таких же вечно работающих, да еще и часто пьющих родителях, та же Алька, вульгарная и одевавшаяся, кстати, еще хуже, чем Оля, была веселой и разудалой девчонкой без комплексов? А ее подружка Любка? А кривоногая Ирка, которая не только дружила с Алькой и Любкой, но еще и была лучшей школьной подружкой Лели? Но факт остается фактом – тихой, согнувшейся под тяжестью своих комплексов и нищей одежды была только Оля, и гнобили только ее. Обычно это делала Леля, но иногда, спровоцированная Лелей на отчаянный и потому глупый поступок, Оля подвергалась критике и насмешке уже всего класса. Так было, например, когда Леля сообщила ей, что Люська приглашает всех девочек на свой день рождения. Простодушная Оля, которую впервые пригласил на день рождения кто-то кроме странненькой Насти, начала расспрашивать Люську, когда приходить и что подарить. Люська потом с удовольствием прямо за ее спиной (они возвращались из школы) рассказывала Леле и всем остальным девочкам о том, как Оля напрашивалась к ней на день рождения. Оля шла впереди, готовая сгореть от стыда и ненавидела в этот момент больше Люську за ее злой длинный язык, чем Лелю за ее подлый обман. В другой раз Леля долго ехидничала над Олей по поводу ее влюбленности в главного красавчика их класса Серегу. Что греха таить, Оля и вправду была влюблена в него, так же, как и добрая половина всех одноклассниц, но именно ее влюбленность, естественно, казалась Леле заслуживающей особого внимания. Не выдержав, Оля бросилась к доске и написала там в отместку: «О.М.+С.Е.=любовь». Потом, сжавшись за своей партой и ругая себя за несдержанность, она слушала громкие пересуды вокруг себя. Особенно тяжело было услышать полное искреннего сочувствия замечание одного из одноклассников: «Да, Курицына, у тебя, оказывается, и правда, с головой проблемы!»

Леля смеялась над ее очками, над глазами, которые в очках казались еще более коровьими, над ее одеждой, над любой ее промашкой на уроках, хотя такие и случались очень редко, но злорадный Лелин смешок отмечал такие моменты, словно маленькие праздники. Нелепая Олина фамилия тоже была поводом для насмешек. У нее была самая неудачная фамилия в классе. С легкой Лелиной руки Олю называли не только Курицей, это было ее второе имя, но и Коко, и Курочка Ряба, или просто Рябая, и еще много как называли, всего и не упомнишь. Правда, к старшим классам большинство ребят обзываться перестало, и только Леля продолжала регулярно употреблять едкие синонимы Олиной фамилии.

Естественно, что после всего этого Оля ждала выпускного не с радостным предвкушением, как все ее одноклассники, а с содроганием. Но, к счастью, Леля, по-видимому, настолько была поглощена и взволнована праздником, что забыла об Оле. Конечно, выпускной все равно прошел для Оли безрадостно, но это было привычное ее состояние на школьных праздниках.

Обо всем этом Оля рассказывала тете Маше, допивая уже третью чашку горячего мятного чая – ее любимого вечернего транквилизатора. Тетя Маша слушала внимательно, охая в нужных местах, покачивая головой и лишь изредка задавая дополнительные вопросы, словно боясь вспугнуть разоткровенничавшуюся рассказчицу.

– Не боишься, что она снова испортит тебе настроение на вашей встрече выпускников? – осторожно спросила тетя Маша. Вопрос был болезненный, но необходимый. Оля явно пыталась схватить звезды с неба.

Но Оля была настроена весьма радужно.

– Не боюсь. Мне кажется, ей будет, с кем пообщаться. К тому же, она еще учится, ведь на врача учатся семь лет. А я и институт закончила, и работаю уже третий год.

Тетя Маша улыбнулась и подумала, что раз этот факт делает Олю выше одноклассницы в ее собственных глазах, то пусть он добавит ей уверенности и на встрече.

***

Оля действительно была вполне в себе уверена. Она ехала на встречу выпускников состоявшейся московской художницей (так она позиционировала себя в глубине души) и твердо знала, что переплюнуть ее некому. Леля пока еще просто студентка. Катя – лидерша класса, их бессменная староста, дочка бизнесмена, на удивление всем, стала учительницей. Именно она и позвонила Оле, чтобы пригласить ее на вечер встречи. Еще одна отличница, Лариска, стала скромной учительницей музыки, окончив местное училище. Всех остальных девочек Оля конкурентками на звание самой успешной выпускницы и вовсе не считала. Среди них были продавщицы, парикмахерша, сотрудница полиции и еще что-то такое, недостойное ни внимания, ни уважения. По Олиным меркам.

И вот час Олиного триумфа настал. Она наконец-то могла себе позволить прийти в школу яркой модницей. Нельзя сказать, что Оля стала хорошо одеваться после школы. Наоборот, ее скудный гардероб очень выручали так же нелепо и странно одевавшиеся однокурсники. И Оля привыкла носить черное, а самовыражаться при помощи дурацких брошек или пестрых шарфиков. Поэтому на вечер встречи Оля купила себе новое платье. Тоже черное, длинное, с разрезами по бокам и капюшоном, придававшим платью не то трагичности, не то загадочности. Волосы Оля остригла по плечи, покрасила в темный цвет и уложила легкими волнами. Макияж – яркий, с темной дымкой вокруг глаз и персиковыми губами. Вместо очков – линзы. За две минуты до выхода из родительского дома из зеркала на Олю смотрела эффектная и загадочная красавица.

К сожалению, новое платье нельзя натянуть на душевное состояние – Оля входила в школу в сильнейшем волнении. Надев на себя защитную равнодушно-скучающую маску, она вошла в актовый зал. Зал был полупустой – из всей Олиной параллели пришло меньше трети выпускников. Оля обменялась приветствиями с несколькими встретившимися ей одноклассниками, отметив про себя, что не испытывает ни малейшей радости, ни ностальгии при виде этих лиц.

Мероприятие в актовом зале ее утомило и разочаровало. Оля была уверена, что каждого из присутствующих попросят рассказать о себе – что закончил, где работаешь. А вместо этого – слово директора, речи классных, примитивный концерт нынешних школьников, Катя-староста-учительница в роли ведущей, как и всегда. Потом всех пригласили в столовую. Столы были расставлены в виде трезубца – три параллельных длинных стола для трех классов и один, стоявший поперек – для педагогов. Не то свадьба, не то заседание ученого совета. Странненькой Насти, бывшей Олиной подружки, не было. Олино внимание оккупировала отличница Лариска: в школе она дружила с Катей-старостой, но Катя почему-то предпочла сесть за учительский стол. Да еще и продолжала свое пребывание в роли ведущей – теперь уже развлекательной части, такой же примитивной, как и концерт.

Оля рассматривала одноклассников и слушала Ларискины комментарии. Любка – выглядит на все тридцать, мешки под глазами выдают любовь к бутылке. Продавец. Кривоногая Иринка тоже продавец – и уже замужем, да, и Любка тоже. И дети. Вонючая Люська на удивление хорошо выглядит – неожиданно стройная, стильно постриженная, ухоженная – ни дать ни взять модель, хоть и лицом не вышла. Это она парикмахерша. Алька – разумеется, тоже замужем. Сидит дома с ребенком, муж военный. Как всегда, одета просто и без вкуса. И потолстела очень. Надька-полицейская. Серега-красавчик тоже полицейский. Работают не вместе, нет. Он в Москве. Даже на встречу не пришел. Настя тоже не пришла – ну, это понятно. Залетела от женатого человека, скоро рожать. Стыдно, но что теперь поделать? Надо было раньше головой думать. И расплылась, толще Альки стала.

И тут – как обухом по голове, как будто бочкой дегтя полили бальзам, растекавшийся по Олиной душе от Ларискиных рассказов. На ее небрежно, словно себе самой заданный вопрос, почему Леля не пришла – Леля замуж выходит. За сына нефтяного магната. За молодого перспективного чиновника. Дом на Рублевке, все дела. Не по статусу ей на такие мероприятия теперь ездить. Она даже странички в соцсетях удалила (вот почему Оля не нашла ее страничек, когда накануне встречи хотела посмотреть, как выглядит ее школьный недруг).

Оля, как обычно, не танцевала. И в одну из танцевальных пауз она пошла в туалет. Из зеркала на нее смотрело лохматое бледнолицее чудище с покрасневшими от линз и чрезмерного макияжа глазами. Платье уже казалось не облегающим фигуру, а висящим, как мешок. К тому же, его подол путался при ходьбе между ног и нещадно к ним прилипал. К счастью, Лариска тоже оказалась не любительницей напиваться и танцевать, и они ушли домой в самый разгар полупьяного празднества.

И никакого триумфа. Никто не обратил внимания на Олину красоту, даже пока еще глаза не покраснели и кудри не разлохматились. Никто не заметил, что исчезли очки. Никто, кроме Лариски, не спросил, чем Оля занимается. Да и Лариску ответ если и удивил, то только потому, что она явно ожидала от отличницы и олимпиадницы чего-то большего, чем рисователь детских картинок. А это – то же самое, что и учитель музыки.

И вот уже выходило так, что только Леля получала блестящее медицинское образование, да еще и готовилась стать женой богатого чиновника с домом на Рублевке.

***

Собственно, эта новость и перевернула всю дальнейшую Олину жизнь. Желание обойти Лелю на взлетной полосе жизни стало навязчивой Олиной идеей. Злое, нехорошее такое желание. Съедающее мозг и сердце, изъязвляющее душу. Не было для Оли большей радости, чем лежа в кровати перед сном, мечтать о встрече с Лелей в статусе более знатной, более богатой, более известной, чем та. Но утро возвращало Олю к реальности, и она чувствовала себя, словно наркоман во время ломки. Ей хотелось поскорее ночь, чтобы снова мечтать.

А мечтала Оля почти всегда одинаково. Что они с Лелей встречаются на банкете для избранных, и она, Оля, замужем за кем-то вроде начальника Лелиного мужа. Или за олигархом. Или случайно сталкиваются по-соседски. И опять же выясняется, что дом у Оли роскошнее, и муж солиднее. Или Олин муж приглашает своих друзей на свой остров, и в их числе оказываются Леля с мужем. И Оля, разумеется, принимает их с ласково-снисходительной приветливостью радушной хозяйки.

Оля долго не рассказывала тете Маше про новость о Леле. Конечно, первое, что спросила тетя Маша после того, как Оля вернулась в Москву, – была ли Леля на встрече выпускников. Оля ответила тогда, что нет, говорят, она замуж собирается. И все. Оля всегда замалчивала то, что ее особенно угнетало, а потом поднимала волнующую ее тему исподтишка, потихоньку подводя разговор к тому, что ей так хотелось обсудить.

Вот и сейчас, привычно сидя перед тетей Машей на кухне со своей огромной кружкой мятного чая, Оля повела их диалог в нужное русло, не подозревая, что тетя Маша давно уже заметила эту ее особенность и научилась распознавать, что ее тревожило. Поэтому тетя Маша сама задала наводящий вопрос Оле.

– Интересно, а почему Леля ваша замуж выходит, еще не доучившись? Не беременна, случайно?

– Не знаю. Может, и беременна. Говорят, она выходит за сына какого-то олигарха, в Кремле работает. Дом на Рублевке. Не удивлюсь, если она и залететь успела, лишь бы замуж выскочить поскорее. Когда еще такой шанс выпадет.

–Даа, – тетя Маша сделала вид, что тяжело вздыхает. – Сейчас еще поди-ка и учиться бросит. Так и будет всю жизнь за спиной у мужа сидеть. Просто жена. Не то, что ты у нас – художница.

Маша довольно поддакнула, а перед сном придумала себе новую мечту – она станет известной художницей. Востребованной, популярной и, конечно, очень богатой. И в отличие от Лели, которая обрела дом на Рублевке, раздвинув ноги перед нужным человеком, Оля станет самодостаточной личностью, реализует себя в профессии и добьется успеха с помощью своего таланта.

На следующий день Оля обновила свой инвентарь и начала рисовать. Она решила нарисовать целую серию картин, а потом предложить ее нескольким художественным галереям, благо контактов за годы учебы у нее накопилось достаточно, да и за новыми контактами к бывшим преподавателям всегда можно было обратиться.

Но, хоть Оля и очень сильно хотела стать известной, рисовала она редко и медленно. Наброски сделать было несложно, а вот браться за кисти после длинного трудового дня не хотелось. Только в выходные или во время отпуска работа шла чуть побыстрее. За окном падал мягкими хлопьями снег, бежали ручьи и лопались почки на деревьях, светило яркое летнее солнце и опадали листья, а Оля все рисовала. И только к концу следующей зимы она закончила десятую картину. На картинах были изображены цветы. Оля решила, что это беспроигрышный вариант. Многие люди любят развешивать у себя дома картины с цветами. Цветы были красивые, нежных расцветок и легких, воздушных форм. Были среди них орхидеи, крокусы, подснежники, лилии, ирисы, нарциссы, сирень, черемуха и гладиолусы. Оля готова была часами любоваться своими картинами и предвкушала свой успех. Тетя Маша без устали хвалила каждую ее работу. Но знакомые контакты почему-то не пожелали выставлять Олины работы. Ни одна галерея. У одних был не тот формат, у других десятки выставок запланированы на пару лет вперед. Третьи не видели в Олиных работах концепции и предлагали продать их какому-нибудь магазину. Конечно, чтобы отбить затраченные на материалы деньги, идея была не такой уж плохой, но об известности и успехе речи не шло. Однако правду говорят те специалисты по человеческим душам, которые утверждают, что если чего-то очень сильно захотеть, то это обязательно сбудется. Так сошлись звезды на небе, что пока служитель одной из галерей не слишком деликатно объяснял Оле, почему ее картины не могут быть выставлены, его приятель, который только что зашел и теперь терпеливо ожидал окончания разговора, рассматривал в это время Олины картины и вдруг спросил:

– Девушка, а вы на стене такое сможете нарисовать?

– Смогу, конечно, – уверенно ответила Оля. Разумеется, она могла нарисовать такое хоть на крыше. Пять лет учебы в узе что-то да значат.

Гораздо позднее именно этот заказ привел Олю к знакомству с Лелиным мужем. А пока Оля вдохновенно расписывала ирисами фартук на кухне, бросив работу в издательстве и ощущая себя теперь настоящей художницей. В каком-то смысле пришел к Оле и успех, весьма скромный, правда, но, тем не менее, в последующие два года она расписала несколько десятков стен. Среди ее клиентов иногда попадались очень состоятельные люди, и Оля надеялась, что однажды она сумеет с их помощью войти в тот круг, в котором вращалась Леля. Так оно и случилось, только войти в Лелин круг, и даже еще ближе – практически в Лелин дом – она смогла лишь в качестве художницы, но Оля решила не упускать этого шанса и войти в дом с гордо поднятой головой, всем своим видом изображая состоявшуюся самодостаточность. Вы спросите, как это у нее получилось? Этому предшествовали не только два года настенных росписей, но и два года осторожных попыток добыть информацию о Лелином муже. Поиски в соцсетях и интернете успехом не увенчались. Одноклассники были не в курсе: Оля ради великой цели стала иногда ездить к родителям, и много гуляла по улицам, в надежде на встречу с бывшими одноклассниками. Все было бы гораздо проще, если бы Оля общалась с ними раньше. Но поскольку любые отношения с одноклассниками были прерваны одновременно с окончанием школы, было бы странно появиться вдруг в чьей-то жизни с вопросами о Леле. Поэтому Оля рассчитывала только на случайные встречи. В результате таковые состоялись и с Иринкой, Лелиной школьной подружкой, и с Катей-старостой, и даже с бывшей классной руководительницей. Оля была вынуждена каждый раз заводить оживленный разговор, выслушивать массу чепухи ради того, чтобы вскользь задать главный вопрос. Но никто не знал о Леле ничего ровно с того момента, как отношения с перспективным парнем перешли в более серьезный статус. Иринка, правда, упомянула, что однажды Оля со своим женихом приезжала к родителям на безумно дорогой машине. Она видела их из окна, поскольку живет в соседнем подъезде. Но, кажется, больше они не приезжали.

Тогда Оля узнала имена Лелиных родителей – слава богу, мама без труда вспомнила их, – и стала дежурить возле Лелиного дома. Оля помнила со школы, как они выглядят, но никогда не знала, как их зовут. И вот, однажды она совершенно «случайно» столкнулась с Лелиной мамой. Та оказалась очень замкнутой и неразговорчивой, Олиной радости от встречи явно не разделила и, вообще, похоже, с трудом ее узнала. На вопрос об Олином замужестве устало махнула рукой и произнесла что-то неопределенное. Зато спустя примерно полгода, при очередном визите к родителям, Оле повезло с Лелиным папой. Был канун нового года, и папа шел изрядно навеселе. Оля срочно изобразила аналогичную веселость на своем лице:

– Дядя Миша, здравствуйте! Ой, сколько лет, сколько зим, а вы совсем не изменились!

– Здравствуйте! – произнес дядя Миша, явно довольный тем, что к нему обращается молодая девушка.

– Как у вас дела, как жизнь? – Оля решила, что не будет называть себя, якобы полагая, что дядя Миша вспомнил ее в ответ.

– Дела? Прекрасно у нас дела! Живем! – икнул дядя Миша. Он явно, в отличие от жены, был оптимистом. Во всяком случае, сегодня.

– Как Оля?

– А, Ольга-то у нас лучше всех. На Рублевке сейчас живет.

– Да вы что? – Оля добавила удивления и энтузиазма своему голосу. – Как она туда попала?

– Так как-как – замуж вышла. Муж-то у нее, сам у президента работает, отец в нефтянке, хозяин фирмы. Да вообще хорошо устроилась. Домой вот только не ездит совсем, не видим ее.

Но Олю мало интересовала частота Лелиных визитов на малую родину. Она, как никогда, была близка к своей цели. Ну, или хотя бы к первому шагу на пути ее достижения.

– У президента работает? А как его зовут? Наверное, известная личность?

– Да хрен его знает, известная, неизвестная. Я телек не смотрю, так не знаю. Зовут… Егор его зовут. Зарецкий.

Бог ты мой. Он еще и Зарецкий. В детстве Оля часто мечтала о подобной фамилии, а потом решила, что замуж пойдет только за человека с фамилией, более привлекательной, нежели Курицына.

Ольга Зарецкая. Ольга Зарецкая. А она – по-прежнему Оля Курицына. Но домой в тот день Оля мчалась, словно на крыльях. Родители были еще на работе, чему она была очень рада. Последующие два часа Оля провела в интернете – в поисках информации о Егоре Зарецком. Информации было немного. Страничек в соцсетях у него, как и у Лели, не было. Из того, что Оля смогла найти, следовало, что он – младший сын топ-менеджера и совладельца крупной нефтяной компании, получил образование в МГУ и пришел работать в компанию отца, откуда прямым чартерным рейсом – в администрацию президента, где уже к тому моменту успешно трудился старший брат. Видимо, у Зарецкого-старшего в Кремле неплохие связи. Фотографий Егора в интернете тоже было немного – буквально две-три, не постановочные, просто фото рабочих моментов, случайно попавшие в сеть. Ну, разумеется, Егор оказался очень привлекательным брюнетом, с решительным и, кажется, немного задорным взглядом карих глаз. В такого бы и Оля влюбилась с радостью. По запросу «свадьба Егора Зарецкого» поисковые системы ничего не выдали. На запрос об Ольге Зарецкой тоже отмолчались. Оля, кстати, пыталась выспросить адрес Лели на Рублевке у ее пьяного отца, под предлогом, что она живет там же и могла бы заглянуть к ней в гости. Предлогов она бы могла и не придумывать – Лелин отец был в том состоянии, когда мозг уже не распознает логики и здравого смысла в чьих-то словах. Но и адреса он сказать не смог – оказалось, что он даже и не был ни разу у Лели на Рублевке. Из всего этого Оля сделала вывод, что Леля не очень-то дорожит отношениями со своими родителями, а может быть, даже стыдится их.

Так или иначе, теперь Оле было известно имя, место работы и почти что адрес Лелиного мужа. Вот только что с этим делать дальше, она себе плохо представляла.

– А может быть, ну ее уже, эту Лелю? – спрашивала ее тетя Маша однажды вечером пару недель спустя. Тетя Маша не знала об Олиных планах поквитаться со школьной обидчицей. Ее просто беспокоил тот факт, что Леля с ее успешным замужеством не дает покоя ее квартирантке. – Посмотри на Сережу, вон он какой хороший у тебя. Ну, что с этих олигархов взять? Неизвестно еще, как он там ее держит. А Сережа тебя любит, сразу видно, и относится с уважением.

Да, был у Оли такой Сережа. Застенчивый друг с архитектурного, невысокий, худенький, такой же неторопливый, среднестатистический и унылый, как и сама Оля. Хотя, мы помним, что Оля умела веселиться, ей для этого нужно было только оказаться в подходящей компании и подходящем настроении. А вот Сережа веселиться не умел совсем и даже шуток порой не воспринимал, глядя на Олю большими, задумчивыми, как у оленя, глазами. Оля Сережу не любила, но ей было удобно иметь его под рукой. Он был рядом уже почти год – в качестве ее молодого человека, а до этого – еще пару лет в качестве просто друга. Хотя уже тогда Оля знала, что Сережа в нее влюблен. Однажды Оле в руки попалась книжка о том, как влюбить в себя мужчину. Эту технологию тихоня Оля успешно испытала на нескольких парнях. Первого она влюбила в себя курсе на третьем. Тогда ее охватил азарт: мальчик был на два года младше, да еще и словно застрял в подростковом возрасте. Он не только не умел ухаживать за девушками, но даже обычных вежливых жестов себе не позволял – уступить место, пропустить вперед. И обращался ко всем девушкам исключительно по фамилии. Поэтому когда он начал звать Олю по имени, спрашивать в буфете, что ей купить, и занимать место рядом с собой, Оля восприняла это как свой первый большой успех. Чуть позже они перешли к пьяным поцелуям, и Оля уже всерьез стала задумываться о том, как дальше вести себя с этим явно девственным парнем, когда в ее жизни появился Сережа.

Когда в Олиной жизни появился Сережа, Оля давно уже не была девственницей. В отличие от своей распутной и доступной школьной подружки Насти, Оля отдавалась парням исключительно в расчете на большие чувства. Расчет, правда, каждый раз не оправдывался, но в мужских объятиях Оля хоть ненадолго ощущала себя любимой, впитывая их тепло каждой клеточкой своего тела – ей так не хватало этого с самого детства. Если честно, объятия и нежные, ласковые прикосновения, напоминавшие ей мамины руки, нравились Оле гораздо больше, чем сам процесс совокупления. В нем Оле виделось, что-то мерзкое и постыдное, то, что принято замалчивать. Во всяком случае, в ее семье. Но парням всегда хотелось больше, чем просто нежные объятия, и Оля послушно пыхтела, изображая удовольствие и страсть. Однако, насытившись, парень обычно исчезал из Олиной жизни – либо еще несколько раз появлялся в ней по мере надобности. Сережа в итоге стал единственным, кто готов был остаться. Сначала Оля по привычке испытала на нем все приемы очаровывания, прописанные в книге. Надо отметить, что технология эта действовала не на каждого, а только на парней попроще и без претензий. Им, видимо, жутко не хватало нежностей, комплиментов и восхищения. Сережа был простым парнем, он быстро попался, но так же быстро и наскучил Оле. Оля не могла отделаться от ощущения, что вместе они напоминают пару валенок. Но за неимением лучшего она благосклонно принимала Сережины ухаживания, а он принимал за благовоспитанность ее отстраненность. После окончания вуза, когда Оля осталась без каждодневной компании своих подружек, один на один с окружающей действительностью, Сережа стал значить для нее чуть больше. И в результате однажды она позволила ему стать ее парнем. Сережа воспринимал их отношения очень серьезно, видел Олю своей будущей женой и предлагал даже снять совместное жилище – он, как и Оля был не москвичом, и даже не подмосковичем, и снимал комнату на пару с приятелем. Но Оле на данный момент времени компания тети Маши была как-то привычнее и милее Сережиной. К тому же, новая работа открывала перед ней совершенно иные перспективы. Правда, пока ее скромные чары плохо действовали на хозяев квартир и домов, стены которых она расписывала. В объятиях и постелях парочки таких хозяев ей удалось-таки побывать, но это опять оказалась не любовь, а банальное удовлетворение мужской похоти. Впрочем, любви Оле хватало и Сережиной. А вот найти богача, под руку с которым можно было бы войти в Лелин круг – это было бы то, что нужно. Оля в своих замыслах не шла дальше того, что они с Лелей оказываются на одной социальной лестнице, причем желательно так, чтобы Оля была хотя бы на ступеньку повыше. Все, что нужно было Оле – это чтобы Леля увидела, что Оля из нищей забитой очкарки превратилась в роскошную богатую женщину, да еще и известную художницу. Пока Оля мало походила на роскошную женщину, хоть и заметно похорошела со школьных времен, но она не сомневалась, что именно так будет выглядеть во время их встречи. А что касается известности – Оля тщеславно полагала, что если хозяин одной квартиры рекомендует ее хозяину другой – это и есть признание. А выставки и всемирная слава придут чуть позже.

***

С Егором Зарецким Оля познакомилась в одном из коттеджных поселков, тесно примыкающих к юго-западной окраине Москвы. Она стояла возле автомобиля и ждала, пока хозяин дома, где она только что завершила свою работу, галантно погрузит в багажник ее рабочие принадлежности. Нынешний ее наниматель, Олег, был лет тридцати пяти, женат, дважды отец и дружелюбно-равнодушен к Олиным чарам. Поэтому она оставила попытки соблазнить Олега и на работу приезжала в удобном, но абсолютно несексуальном комбинезоне. Когда Егор остановил свой роскошный внедорожник возле автомобиля Олега, его взгляду предстала невысокая светловолосая девушка в забавном сером комбинезоне, с длинной растрепанной косой и огромными голубыми глазами. Выглядела она не то, чтобы соблазнительно, скорее заманчиво-невинно. Олег слыл хорошим семьянином, а потому присутствие незнакомой девушки в загородном коттедже приятеля вызвало у Егора немалое любопытство.

Оля, разумеется, не знала, что Егор – это тот самый Егор, хотя галочку мысленно поставила и решила, что по дороге в город расспросит у Олега поподробнее об этом Егоре. Но ответ она получила чуть раньше. Узнав от Олега, что Оля занималась в его коттедже художественным оформлением стены в гостиной, Егор, чуть прищурившись, задумчиво сказал:

– Какая милая художница! – отчего Олино сердце затрепетало и готово было сразу упасть в объятия нового знакомого.

– Может, вы и мне тоже стену оформите?

–Ну, разумеется, это же моя работа, – чуть быстрее, чемследовало бы, выпалила Оля.

Егор помолчал, секунду-другую пристально глядя на Олю. Потом обратился к Олегу:

– Хорошо рисует?

– Да вообще отлично! – весело отозвался Олег.

– Хорошо. Тогда позвоните мне в ближайшие дни. Договоримся о встрече, покажете мне свое портфолио.

Егор протянул Оле визитку и снова обратился к Олегу:

– Хочу отцу порекомендовать. Он все планирует у себя в кабинете сделать что-нибудь эдакое, а что именно, никак не может придумать.

Мужчины продолжили беседу, а Оля, словно оглушенная, смотрела на визитку, где простыми черными буквами было написано: «ЕГОР ЗАРЕЦКИЙ». Прощание с Егором Оля запомнила плохо, она была как в тумане, одновременно обрадованная знакомством, взволнованная тем, что будет дальше, смущенная своим неприглядным видом, в котором она предстала перед мужем одноклассницы.

Тетя Маша слушала Олю молча. Она не могла понять, что у той на уме, но прекрасно видела, как Оля взбудоражена, и только тихонько покачивала головой. Почему-то ей это не нравилось. Оле тоже что-то не нравилось, что-то грызло ее, точило, словно червячок яблоко, но что именно, она разобралась только, лежа в неподвижной ночной тишине своей комнаты. Грызло ее мерзкое чувство все той же несправедливости. Ощущение, что Егор смотрел на нее, как на товар, на интересную затею, не более того. Понимание, что не будет она при встрече с Лелей стоять с ней на одной ступеньке. Зависть, разочарование, гнев. И единственный способ, который родился в ее голове – единственный способ насолить Леле, который она сочла вполне подходящим для своей мучительницы – переспать с ее мужем.

***

Следующим же утром Леля позвонила по телефону, указанному на визитке Егора Зарецкого. Но ее тщеславие было серьезно покорежено – трубку не только взял не Егор, а его секретарша, но она, в свою очередь, всего лишь сообщила ей телефон дизайнера, с которым Оле и предстояло обсудить все детали. Оказалось, что отец Егора отбраковал все предложения дизайнера по оформлению стены в собственном кабинете, требуя чего-то необычного, но, как и полагается людям, несведущим в дизайнерском мастерстве, не мог внятно объяснить, чего именно. Оля, несмотря на свое разочарование таким поворотом общения, подошла к делу весьма профессионально. Встретившись с дизайнером (ею оказалась весьма известная в узких кругах дама средних лет), она внимательно ознакомилась с проектом кабинета, с предыдущими вариантами оформления стены и даже расспросила Эвелину (так звали даму-дизайнера) о характере и привычках Зарецкого-старшего. Эвелина, смотревшая поначалу на Олю недоверчиво-снисходительно, под конец разговора даже слегка зауважала безвестную художницу. Тем более, что портфолио ее оказалось вполне себе интересным, а некоторые фамилии заказчиков были знакомы и самой Эвелине. В результате неделю спустя, когда Олин эскиз для Зарецкого был готов, Эвелина предложила поехать на встречу с заказчиком вместе, чтобы Оля сама объяснила ему концепцию своей задумки и, в случае чего, сама же ее отстояла. Все, чего желала Эвелина, – это чтобы поскорее начать работу в кабинете, которая пока что упиралась в стену в прямом и переносном смысле этого слова.

Зарецкий-старший оказался жестковатым и нетерпеливым в общении. Он без всякого энтузиазма взглянул на представленный ему эскиз, выполненный в сине-голубых тонах.

– Что это?

– Сюрреализм с элементами обнаженной женщины, – с вызовом ответила ему Оля. Эта работа действительно стала вызовом – вызовом и самой Оле, до сих пор конфузившейся от интимных речей и стесняющейся своего тела, вызовом Зарецкому, оттолкнувшему уже не один творческий труд, вызовом и всему обществу, которому доведется лицезреть эту картину на стене кабинета, если, конечно, ее одобрит человек, стоящий сейчас напротив.

А в глазах человека, между тем, вспыхнул интерес. Оля рассчитывала на него. Она давно приметила, что заказчики любят, когда проекту дают имя. Когда определяют стиль – красивым, редким, умным словом. Когда со стилями экспериментируют и придумывают что-то особенное – специально для них. И больше ни для кого. Картина, на которую сейчас с интересом смотрел Зарецкий, была действительно выполнена в духе сюрреализма. Она представляла собой что-то среднее между полотнами Дали и Магрита, что-то неведомое и манящее. И обнаженная женщина – нет, кажется, это просто причудливая волна сказочной реки взвилась вверх. Или все-таки женщина бесстыдно подставляет свою грудь игривым потокам? Зарецкий-старший принял вызов. Оле не пришлось сказать ни слова в защиту своего проекта. Единственное, о чем спросил ее хозяин дома – не является ли эта картина копией известного полотна?

***

Оля уже неделю трудилась в особняке Зарецкого, но Егор там так и не появлялся. Собственно, там вообще никто не появлялся, кроме Зарецкого-старшего, прислуги и охранников, сидевших в сторожке у ворот. Зарецкий, столкнувшись однажды в дверях с Олей, которая только что окончила работу, спросил, куда и на чем она добирается. Узнав, что ездит Оля с тремя пересадками на другой конец Москвы, Зарецкий предложил ей на время работы перебраться в одну из комнат первого этажа, предназначенных для обслуживающего персонала. И, хотя Оля была уязвлена очевидным указанием на ее положение, от предложения она не отказалась. В тот вечер она быстро собрала необходимые вещи и потом долго сидела на кухне с тетей Машей.

– А что ты будешь делать, если встретишься с Лелей? Ты так долго мечтала ей нос утереть, думаешь, получится? – напрямик спросила тетя Маша. Она понимала, что вопрос не совсем корректный, но ей очень хотелось выяснить, что у Оли на уме. Тетя Маша боялась, что знает ответ.

– Нет, не получится. Не знаю даже. Я не хочу с ней встречаться, если честно. Кто я для нее? Прислуга, наемный работник. Лишний повод снова поиздеваться надо мной.

– Оля, ну что ты такое говоришь? – тетя Маша почувствовала угрызения совести. – Ты прекрасный художник, ты там, потому что профессионал своего дела. Певцы вон тоже за деньги выступают на вечеринках, а все равно звезды. И ведут себя, как звезды. Ну-ка, держи голову выше!

– Да, вы правы, тетя Маша. Надо вести себя, как звезда!

Оля решила: если ей доведется встретиться с Лелей, она будет высоко держать голову и вообще сделает вид, что оказала большую честь Зарецкому-старшему, согласившись на его просьбу.

Спустя два дня, в субботу, особняк отца навестил Егор. Он был один. И опять застал Олю врасплох. Нет, она, конечно, не позволяла себе плохо выглядеть в доме Зарецкого, просто была слишком увлечена процессом и вздрогнула от неожиданности, когда за спиной раздался голос Егора.

– Ого, какая у нас здесь красота! – разумеется, из вежливости или просто, чтобы что-нибудь сказать, произнес Егор. Красоты еще не было. Стена была покрыта сине-голубыми пятнами, которые еще не обрели форму.

– А что это будет? Какая-то абстракция?

– Сюрреализм с элементами обнаженной женщины, – снова, как в прошлый раз, ответила Оля.

– Интересно! Элементы обнаженной женщины, я так понимаю, позже появятся?

– Разумеется.

– То есть папа на это согласился?

– А вам не нравится?

– Почему же, мне кажется, идея очень оригинальная. От отца не ожидал.

– Ну, вот видите, мы не всегда знаем, чего ожидать от наших близких.

– Это верно. Когда ты заканчиваешь? Могу подбросить до города.

– Нет, спасибо, ваш отец предложил мне пожить здесь, пока я работаю. Я живу далеко отсюда.

– И где, если не секрет?

– Я снимаю комнату в Измайлово. А сама из Ивантеевки, – закинула удочку Оля. Она сама не знала зачем, просто интересно стало, что ответит Егор.

– А у меня жена тоже из Ивантеевки, – простодушно откликнулся тот.

– Правда? И как ее зовут? Может быть, мы знакомы?

– Оля. Михалева была до свадьбы.

– Да ты что? – Оля даже перешла на «ты» от своего деланного удивления. – У меня в классе тоже была Оля Михалева. Ничего себе, может быть, это она и есть?

– Может, и она. Тебе сколько лет? Ты, пожалуй, помоложе будешь.

Ну, хоть что-то приятное.

– Мне двадцать пять.

– А, вот как. Ей тоже. Но ты кажешься младше, миниатюрная такая.

Это да. Может, ему нравятся хрупкие девушки? Леля-то под метр восемьдесят, модель, Юдашкин ее подери.

– Как интересно! А кем она работает? Не врачом случайно? Наша Михалева, мне помнится, на врача собиралась, – намеренно грубовато отозвалась Оля.

– Врачом, да. Ну, как работает, – Егор хохотнул. – Ей работать не обязательно.

Укольчик. А ты, значит, должна вкалывать, чтобы себя прокормить. Оля в долгу не осталась.

– Да уж. Ну, Михалева себе такого мужа и искала, чтобы можно было не работать. Зачем ей только образование сдалось, непонятно. Ой, – Оля подумала, что перегнула палку, – Это я про нашу Михалеву. Может, это все-таки не она?

– Да все нормально, – Егор засмеялся. – Мы с ней так и познакомились.

Оля изумилась. То ли Егор не слишком высокого мнения о Леле, то ли принимает и любит ее такой, какая она есть. Потому что характер у нее ангельским никогда не был.

– А тебя как зовут?

Снова укольчик. Они уже знакомились, вообще-то.

– Оля. Курицына.

– Тоже Оля. У вас там что, одни Оли в Ивантеевке?

– Ну, во всяком случае, таких, как я, – только я, – с чувством собственного достоинства ответила Оля, чем изрядно повеселила Егора.

– Ох, ладно, Оля-художница, – Егор поднялся со стула. – Не буду тебе мешать.

Когда Егор ушел, Оля села на пол и задумалась. Зря она, наверное, затеяла расспросы про Лелю. Можно было совратить Егора, якобы не подозревая о его жене. А теперь – он в курсе, что Оля в курсе, да еще и одноклассница. А еще неизвестно, что там Леля ему наплетет, он ведь обязательно ей расскажет об их знакомстве. А Леля, понятное дело, ничего хорошего о ней не скажет. Да, глупо вышло. Может, он и не очень высокого мнения о своей жене. Но и об Оле он будет далеко не лучшего мнения, если та начнет флиртовать и позволит затащить себя в постель. Хотя… Оля знала одну причину, которая могла оправдать подобное поведение. Это любовь.

И когда в следующий раз она увидела Егора, он просто не мог не почувствовать эти флюиды. Оля смотрела на него большими и немного грустными глазами, а поймав его взгляд, скромно опускала их, вздыхала исподтишка, закусывала губку и изображала прочие тайные взгляды безответной влюбленности. Оля не была уверена, что Егор попался на все эти уловки, но в тот день он задержался дольше обычного. Спросил, когда она завершает свою работу. И пообещал, что заедет, чтобы отвезти ее домой.

С одной стороны, это предложение невероятно порадовало Олю. А с другой – огорчило, потому что отвезти домой – это означало всего лишь отвезти домой. А не провести вечер вместе. Но до пятницы (именно в пятницу Оля собиралась вернуться домой) в Олиной голове созрел гениальный план. В пятницу она сделала вид, что не успевает, просто катастрофически не успевает нанести последние штрихи.

– Егор, мне, наверное, придется здесь сегодня остаться, – извиняющимся тоном сказала Оля, – зря я тебя побеспокоила.

– Не успеваешь?

– Да, как-то не рассчитала немножко. Раньше десяти-одиннадцати вряд ли получится освободиться. А это уже слишком поздно, чтобы ехать. Уеду с утра, ничего страшного. Ваш папа меня не выгоняет.

– Папа вообще в отъезде до воскресенья. Ну, что ж. Работа прежде всего, оставайся, конечно, – сказал Егор и ушел.

Оля в оцепенении смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Ни пока, ни приятно было познакомиться, ничего. А она-то рассчитала: приедет, просидит с ней до полуночи, а там, глядишь и… И можно было бы напроситься в отцовский бассейн. Упс, а у меня купальника нет, ну, давай так. Отвернись! Ой, ну что ты делаешь… Ну и все такое. А он просто взял и ушел.

Но Егор вернулся. Он вошел в кабинет с подносом в руках и застал Олю в той же позе, в которой она встретила его уход: бессильно сидящей на полу.

– Не помешал? Что, устала?

Олин взгляд уже заметил бутылку вина на подносе. Сердце подпрыгнуло и ухнуло обратно. Тело окатила жгучая волна радости. Все будет!

– Не то, что устала, скорее, творческая передышка, – постаралась как можно спокойнее сказать Оля.

– Понятно. А я вот тебе ужин организовал. Ты, наверное, проголодалась. Не возражаешь против бокала вина? Или это помешает творческому процессу?

– Не помешает, – улыбнулась Оля, – спасибо большое. Я, правда, очень хочу есть. Даже не заметила, как время пролетело.

Пока я мечтала о тебе.

– Понимаю. Я на работе тоже совершенно не замечаю времени.

Егор поставил поднос прямо на пол и открыл вино. Они сидели по-турецки и разговаривали обо всем на свете. Еще чуть-чуть, и Оля готова была влюбиться по-настоящему. Вино расслабляло и одновременно заряжало Олю необоснованной позитивной уверенностью в себе и в счастливом будущем.

– Тебе ведь немного осталось? На пару часов работы?

– Что? Ах, да, пару часов. Может, даже меньше.

–А что, если ты завтра закончишь? Я тебя в любом случае отвезу, я же обещал. А сейчас у меня есть предложение получше.

–И какое же?

–Искупаться в бассейне. Весь день мечтаю.

– И я бы с радостью окунулась. Но у меня нет здесь купальника, сам понимаешь.

– Ну, и ладно. Ты же художница. А художники – люди смелые. Хочешь, я тебя морально поддержу?

–Это как?

–Буду купаться без трусов.

Оля засмеялась. Это было откровенное предложение, и она его приняла. Но, когда не слишком романтично, а, скорее, настойчиво и грубовато, Егор попробовал овладеть ею прямо в бассейне, она слегка оторопела и попыталась отстраниться.

–Егор…

– Что? Вспомнила о моей жене? Или о своих моральных принципах?

– Да, и… это… тоже. Я… мы… не можем.

– Не можем? Что мы не можем? Глазки мне строить мы можем, а трахнуться не можем? Ты привлекательная девушка, я мужик, вполне естественное желание, тебе не кажется? Зачем сейчас строить из себя недотрогу?

Олю словно ударили по голове молотом и наковальней одновременно. Просто трахнуться. Просто. Откровенно. Предполагалось, что она знает правила игры и не будет никаких препятствий к тому, чтобы просто трахнуться. Она же художница, смелая. Шлюха?

Оля попыталась выбраться из бассейна. Егор не стал ее удерживать. Она завернулась в полотенце. Руки тряслись. По щекам бежали слезы. Она прятала их за растрепавшимися волосами. А чего, собственно, она ждала?

– Ладно, извини, – миролюбиво, хоть и несколько отстраненно сказал Егор. – Может, я и вправду что-то не так понял. Знаешь, а мне ведь Ольга рассказывала про тебя.

И тут Олю прорвало. Все напряжение, скопившееся за вечер, да что там за вечер, за все это время, пока она рисовала этот несчастный сюрреализм на стене кабинета, выплеснулось наружу.

– И что же она тебе рассказывала? – резко обернулась Оля.– Как гнобила меня из года в год? Как обзывала меня курицей, окорочком, очкаркой, коровой из-за моих выпученных глаз? Что еще? Что одевалась я, как нищеброд, потому что у моих родителей вечно не было денег? Что весь класс ржал только надо мной, только меня не приглашали на дни рожденья, только меня никогда не приглашали на танец, ни разу за все школьные годы!!! Боже. Да что я вообще здесь делаю??? Ты умеешь производить впечатление, черт бы тебя побрал. О чем я вообще думала??? – Оля истерично перешла к своему любимому занятию – самобичеванию.

Егор в замешательстве смотрел на Олю. Потом подошел. Осторожно взял ее за локти. Заглянул в глаза.

– Оля, прости меня. Я такой дурак. Ольга говорила мне, что ты хорошая девочка, что ты была лучшей ученицей в классе, что ты скромная и добрая. Но ты так отчаянно флиртовала, что я…наверное, я ошибся.

– Наверное, ты ошибся, – Оля потом переварит Лелины слова. Неожиданно. Сейчас нужно свою чрезмерно доступную задницу спасти от вполне заслуженных обвинений. Хочется хотя бы уйти отсюда с гордо поднятой головой. – Я и флиртовать-то не умею, куда мне. Но, если честно, я, наверное, влюбилась. Немножко. Прости меня тоже. Я не знаю, на что я рассчитывала. Наверное, на свой маленький кусочек счастья.

Сработало. Егор тепло и, как показалось Оле, с облегчением улыбнулся.

– Ты хорошая девушка. Ты обязательно встретишь свое счастье.

Оля рассказала тете Маше все. Только утаила свои намерения соблазнить Егора. Но тетя Маша без труда догадалась обо всем недосказанном. Ее порадовало, однако, что Оле хватило ума остановиться вовремя.

– Знаешь, может, оно и к лучшему, что все вышло именно так. Ты знаешь, что Леля хорошо к тебе относится. Думаю, и ее муж сейчас будет относиться к тебе с большим уважением, чем поначалу. И если вы однажды встретитесь при других обстоятельствах, может, вы еще даже подружитесь.

–Да, от Лели я, конечно, такого не ожидала. – Олю озарила внезапная догадка. – А может, Егор это все придумал?

– Придумал, что ты лучшая ученица в классе, скромная и добрая? Откуда бы ему это знать, если он тебя принял за девицу не слишком тяжелого поведения?

– Да, вы правы, тетя Маша, – вздохнула Оля. Мир в ее голове немного перевернулся еще вчера. Она все думала и никак не могла понять, почему Леля вдруг так отозвалась о ней, словно и не было всех этих издевок и унижений.

– Люди меняются, – сказала тетя Маша. – Леля, судя по всему, девушка самодостаточная. У нее все есть, ей не нужно самоутверждаться за счет других. Она, скорее всего, на многие вещи смотрит теперь другими глазами. К тому же, в школе она наверняка не задумывалась, какую боль причиняет тебе. И теперь, возможно, уже вполне искренне не помнит этого. А вот то, что ты хорошая и умная девочка, это в ее памяти осталось.

– Да уж, сплошные комплименты для Лели, – проворчала Оля. – Жаль, что я так и не могу измениться, в лучшую сторону. Хороший психиатр бы мне не помешал. Или муж богатый, как у Лели. Тоже сразу бы стала самодостаточной.

– Ну что ты такое говоришь, Олечка? Вон ты у нас какая хорошая, талантливая. Родители как тебя любят.

Оля усмехнулась.

– Родители, тетя Маша, у меня просто родители. Есть и хорошо. И я им так же.

– Оля, – тетя Маша ахнула, уставившись на Олю изумленно. Такого она от нее никак не ожидала услышать. Оля никогда не обсуждала своих родителей с тетей Машей, но сейчас, под впечатлений от последних событий, видимо, была на взводе и не особо контролировала свои слова и эмоции. – Оля! Ну как ты можешь так говорить? Ты посмотри, твоя мама с первого курса звонит мне дважды в неделю и все о тебе расспрашивает, потому что, говорит, от тебя ничего не добьешься, а она переживает. Ты им не звонишь сама, ездишь редко. Может, тебе они и по боку, но они тебя любят. Я в этом даже не сомневаюсь.

– Наверное, – устало вздохнула Оля. Мир в ее голове перевернулся еще раз, но на ноги так и не встал. – Просто они слишком много работали. Я как-то даже не замечала, что они меня любят.

– И Сережа тебя любит, ты посмотри, какой хороший мальчик. Тебе с ним очень повезло.

– Тетя Маша, а когда я последний раз виделась с Сережей? – Оля медленно подняла взгляд на собеседницу.

Тетя Маша растерялась. И правда, когда? Кажется, уже несколько месяцев прошло. Или год?

– Я ж видела Сережу недавно. В парке. Он шел с девушкой, беременной. И смеялся. Представляешь? Сережа смеялся. Я даже не стала здороваться с ним, а он меня и не заметил. Так что Сережа если кого и любит, то явно не меня.

Оля тогда была так увлечена всем происходящим (она как раз работала над эскизом для Зарецкого-старшего), что Сережа тут же вылетел у нее из головы. Сейчас же она почувствовала еще один камень, придавивший ее сердце. Не потому, что она любила Сережу, но потому, что он, похоже, даже забыл ей сказать о том, что они не вместе. Или она забыла сказать об этом. А еще потому, что, возможно, у них могло бы что-то получиться. А может, ей вообще нужен был именно он? Но тут Оля снова вспомнила, как он смеялся с той девушкой, и поняла, что, во всяком случае, ему нужна была точно не она.

Оля встала из-за стола и ушла в свою комнату. Легла на кровать и долгое время неподвижно смотрела на кусочек голубого неба, видневшийся в ее окно. Ее смятенные чувства грела только одна мысль – пусть Оля и не сумела отомстить Леле, но та уже наказана своим мужем, тем, что он, судя по всему, не упускает случая поразвлечься на стороне. Хотя сейчас уже Оля не испытывала к Леле прежней ненависти. Да, и еще родители. Ну, может, и правда любят? Не все умеют выражать свои чувства. Оля по себе знает, как это нелегко. Да, ее не научили этому родители. Ей никто не говорил, что ее любят. Ей тяжело было сказать это другим. Даже Лизе, которая в годы учебы щебетала о любви к Оле постоянно. А родители? Их разве кто-то приучил? Бабушка Аня, мамина мама, – строгая, неулыбчивая, всю себя посвятила младшей дочери, Олиной тете. Вот та, кстати, в отличие от мамы, – веселая и довольная жизнью женщина. Папину маму, бабушку Веру, Оля помнила плохо, но та была, как про нее говорили, мужиком в юбке – грубоватой, скупой на добрые слова вообще. Она всю жизнь проработала в колхозе, пахала, как лошадь. Все ради сына, который (сам признавался по пьянке) ни разу за всю жизнь не услышал от нее доброго слова. Всё – делом. В порыве чувств Оля набрала мамин номер.

– Да, Оля! – Мамин голос звучал встревоженно.

– Привет, мама.

– Привет! У тебя все хорошо?

– Да, а у вас? Почему у тебя такой голос?

– Да все нормально. Просто ты звонишь, я напугалась, что что-то стряслось.

– Нет, просто хотела сказать…

Хотела сказать, что люблю вас. Хотела сказать спасибо, что вот уже девятый год ты звонишь дважды в неделю. Хотела сказать, что понимаю теперь вашу любовь.

– Я хотела сказать, что приеду домой. На месяц. Если можно.

– Ну, конечно, можно! Уж об этом-то даже не спрашивай! Домой ведь едешь, не в гости! У тебя отпуск?

– Да…Да, отпуск.

– Ну вот и хорошо. Отдохнешь наконец-то. Пельменей с тобой налепим, как раньше. К бабушке сходим в гости, к тете Лене. На рыбалку с отцом можно будет съездить, он все мечтает выбраться всей семьей.

Мама тараторила без умолку, как всегда, когда она бывала чем-то взволнована. Оля с удивлением думала, что давно уже напрочь забыла о рыбалках и о пельменях. И, наверное, о чем-то еще, родном, домашнем и теплом. Сколько лет прошло с тех пор, как она обосновалась в своем непроницаемом железобетонном коконе? А что, если она выберется из него? Не превратится ли случайно в бабочку?

Оля улыбнулась. Выскочила из комнаты.

– Тетя Маша! Тетя Маша!

Вручила ей картину. Ту самую, которая больше всего ей нравилась, с букетом сирени.

Обняла. Тетя Маша была рада переменам в Олином настроении, но и удивлена безмерно.

Оля снова улыбнулась.

– Я еду домой.