Хизачико [Инга Львовна Кондратьева] (fb2) читать постранично

Скоро

Кеншин каждое утро отправлялся на рисовое поле, а вечером возвращался в Большой Дом. Там кипела вечерняя жизнь, люди сходились и расходились, у них создавались семьи и рождались дети. Кеншин ложился на свою циновку и лёжа думал о чём-то, потом засыпал до утра. Он никогда не участвовал ни в каких сборищах, сакэ не пил, ходил только на свадьбы, там поздравлял молодых и вновь возвращался в Большой Дом. И так продолжалось десять лет. За это время его циновку, чтобы не очень мешал веселиться по вечерам постепенно сместили к самой стене. «Это соответствует моим желаниям», – думал Кеншин, потому что так ему можно было отвернуться от всего и думать о своём. Потом возроптали и его новые соседи, которым приходилось перекрикиваться через его голову. Так место Кеншина оказалось в углу.

В один из праздников он задержался в поле, чтобы дождаться, когда все уже станут укладываться. В сумерках подходя к Большому Дому, Кеншин заметил в наступившем полумраке какое-то шевеление возле крыльца. Тут распахнулась дверь, и на порог вышел Ивао, один из загулявших парней, видимо желая освежиться. «Привет, Кеншин! Не желаешь ли присоединиться к нам, там ещё много чего осталось» – стал было приглашать сосед, но проследил за взглядом Кеншина и, не успел тот опомниться, как спрыгнувший с крыльца гуляка с криком: «А, эта тварь ещё не уползла!» – пнул кого-то ногой. Раздался короткий вопль, а затем удушливое шипение. Кеншин оттолкнул Ивао, нагнулся и взял на руки полуживую, мокрую и всю в грязи несчастную кошку. «Берегись, Кеншин, она выцарапает тебе глаза!» – засмеялся ему в спину обидчик. Ивао никогда не сказал и не сделал бы этого, если бы не был так пьян. «Я забираю её себе и иду спать. Шёл бы и ты, пока не натворил ещё большей беды», – сказал в темноту Кеншин, унёс совсем ослабевшее у него на руках животное и пристроил на ночлег в своём углу. Наступила ночь.

Утром Кеншин поделился своей порцией рыбы с оживавшей понемногу кошкой и назвал её Реико. Рыбы было мало, а кошка была хоть и не худая, но сильно голодная. Откуда она пришла и сколько дней скиталась? Тут Кеншин увидел, как неподалёку переминается с ноги на ногу Ивао, что-то держа в руке. «Подойди», – негромко сказал Кеншин. Кошка выгнула спину, зашипела, а потом спряталась за Кеншина. Ивао нерешительно приблизился и протянул на ладони свёрток со своим завтраком: «Прости меня. Вчера мой разум вышел погулять. Вместо меня говорило и действовало сакэ. Вот возьми, накорми её, я рад, что она осталась жива». Кошка не выходила даже на запах еды. Кеншин погладил её наугад за своей спиной и сказал ей: «Надо научиться и принимать, давай простим его!» Он взял протянутый дар и развернул перед Реико. «Я сам не люблю советов, Ивао, поэтому просто задам тебе вопрос. Зачем пить до злости, если праздники придуманы для радости? Не отвечай, иди». Кеншин налил кошке воды и ушёл в поле до вечера.

Когда он вернулся, то увидел, что рыба съедена, а вода выпита. За день Реико привела себя в порядок, вылизала до блеска шерсть, которая оказалась жёлтого цвета, и теперь довольно урчала, приветствуя хозяина. Он взял её на руки и тут заметил то, что вчера, видимо от волнения, ускользнуло от его взгляда. Реико со дня на день должна была окотиться.

Хизачико встречает свой первый рассвет

Через пару недель Реико родила четырёх котят. Все они были жёлто-золотые, как и их мать, но у каждого были свои собственные отметины, которые позволяли легко узнавать их. Первый отличался белыми лапками. У второго на мордочке отчётливо вырисовывалась из более тёмной шерсти стрела, указывающая на нос, а её основание проходило через затылок, хребет и терялось где-то у самого хвоста. У третьей, а это была девочка, проступали тёмные поперечные полоски по всему тельцу. А у последнего на носу было чёрное пятно, как будто он измазался в саже. Реико рожала их под утро, и Кеншину конечно не удалось выспаться в эту ночь. Когда измученная мать, вылизав и обсушив всех новорожденных, утомлённо уснула, Кеншин сложил их в старую соломенную шляпу и вышел на крыльцо в предрассветный туман. Он сидел на ступеньках и плакал, когда к Большому Дому с утренним обходом приблизился Главный Хозяин. Тот молча постоял рядом и не задав ни одного вопроса коротко приказал: «Ступай за мной, Кеншин». Кеншин медленно поднялся и спросил: «Может ли это немного подождать, Масао-сан? Мне нужно сделать одно дело. Одно короткое, злое, но необходимое дело. Прямо сейчас». «Не делай этого дела, пока не переговоришь со мной», – ответил Главный Хозяин и не оглядываясь стал удаляться от Большого Дома.

Кеншин оставил шляпу с котятами на траве возле крыльца и посеменил за удаляющейся спиной Масао. Шляпа, не прижатая больше к телу человека, начала постепенно остывать, и котята в ней зашевелились, ища горячее брюхо матери. Ещё слепые, тыкались они носиками друг в друга, цеплялись маленькими коготками за солому шляпы, но ничего достойного их внимания так и не находили. Котёнок со стрелкой на лбу