Жизнь [Лилия Сергеевна Селяева] (fb2) читать онлайн

«ТОЛПА ОДИНОЧЕСТВА»

«Иду я, объятый тоской безотрадной;

Ни звука, ни света… везде тишина,

Грусть сердце сосет и язвит беспощадно,

И грудь моя ноет, сомненья полна.

Ночь черною тучей висит надо мною

И ум мой пугает своей темнотою;

Мне страшно дорогой идти одному;

Я щупаю землю и, взор напрягая,

Смотрю: не блестит ли звезда золотая, -

Но вижу одну безотрадную тьму.

Как путник в степи необъятной, безводной

Страдает и жаждет источник найти,

Я жажду найти огонек путеводный

На этом пустынном и трудном пути».

Суриков И.З.

Наше время – мирное время. Войны, революции, неизлечимые болезни – все это осталось за гранью нашей реальности. Частная собственность, свобода слова, право выбора государственной власти даровали нам ощущение свободы, ощущение собственной значимости. У нас не осталось проблем. Наступила утопия. Время идеального государства.

Политика управляет умами, вынося на поверхность вывернутые наизнанку события, и человек оказывается в зоне конформизма, порой даже не вникая в суть происходящего. Некоторые напротив проявляют агрессию, но институт власти подавляет и устраняет вредную для государства опухоль.

Человек остался в неведении от происходящего. На экранах телевизоров войны в Сирии, Египте, тайная политика США против других государств, но наше государство идеально и в нем, кажется, царит гармония. Не правда ли?

Но речь вовсе не о власти. Речь о человеке. Человек стал ведомым властью. Боязнь нищеты, страсть к деньгам и роскоши вытравили из него все живое, и он забыл о взаимопонимании, помощи, прощении. В своих стремлениях он оказался одиноким, одиноким среди таких же одиноких людей. Быть может, это девятый грех человечества?

I

Я сидела у окна и смотрела, как с хмурого серого неба падал снег. Он ложился на нетронутую поверхность и укрывал белоснежным покрывалом деревья, дороги, крыши домов и все, что оказалось в его власти под открытым небом. Все, казалось, замерло в своем движении, на улице не было ни души, и это таило ощущение утраты чего-то важного.

В квартире отключили электричество, и когда на улице стало темнеть, комната погрузилась во мрак. Мой покой нарушало лишь тиканье настенных часов, и, обернувшись, я увидела, что было почти девять вечера.

Зазвонил телефон. Я знала, что он зазвонит. Сейчас мне казалось, что весь день я именно этого и ждала, но верить этому не хотела.

– Привет…– произнес тихий мужской голос – чем ты занимаешься?

– Мне на секунду показалось, что ты уже не позвонишь…– ответила я.

– Как я мог не позвонить?! – спросил он, удивляясь – мы сегодня встретимся?

– Ну конечно. Я ведь и дня не выдержу без бесед с тобой! – сказала я, и почувствовала, как легко стало на душе.

– Я к десяти подъеду? Удобно?

– Да. – ответила я и повесила трубку.

Это был Дима. Мой лучший друг. Когда я поступила в медицинский институт в Санкт-Петербурге, мне пришлось уехать из Архангельска и самой приспосабливаться к жизни в большом городе. В институте со мной мало кто общался, и я стала белым пятном, портящим картину сплоченного коллектива. Единственным утешением стала моя соседка по съемной квартире. Мы познакомились еще в поезде, и оказалось, что она тоже ехала сдавать документы, правда в другой вуз. Мы решили вместе снимать квартиру.

Несколько недель спустя, к нам перевелся студент с факультета педиатрии. Лечебное дело открывало для него более широкие возможности для будущей деятельности, тем более его отец имел связи в этой сфере и был владельцем сети аптек и нескольких фармацевтических лабораторий.

Мы познакомились, когда ждали преподавателя, стоя у двери аудитории. Я стояла одна, вдали от столпившихся студентов. Он почему-то сразу подошел ко мне. Я перечитывала лекцию, а мой взгляд был устремлен в тетрадь, когда я услышала, как мне задают вопрос. Я вздрогнула от неожиданности и увидела перед собой парня в рваных джинсах, толстовке и рюкзаком на плече.

– Что простите? – промямлила я – я просто не слышала…вы ко мне обращались?

– Я спрашиваю это сто пятьдесят первый кабинет? – спросил он еще раз, указывая на дверь без номера и столпившихся рядом студентов.

– Да, это сто пятьдесят первый кабинет – ответила я и стала судорожно поправлять волосы.

– Меня кстати Дима зовут. – сказал он.

– Хорошо…– сказала я и убрала лекции в сумку.

Он посмотрел на меня странным взглядом и сказал, усмехаясь:

– Вообще-то, данное утверждение требует, что твой собеседник сообщит тебе и свое имя тоже.

–Аня. Меня зовут Аня.

–Очень приятно Аня.

Я вспоминала этот момент, стоя в темной комнате у телефона. Прошло пять лет с тех пор, но казалось, что мы знаем друг друга целую вечность. Мы стали не только верными друзьями, но и нашли друг в друге начало самих себя. Мы говорил обо всем, что только может быть на свете. Иногда мы подолгу просиживали в парке, ища в темном небе созвездия, иногда часами сидели в баре, рассказывая фантастические истории о дальних путешествиях, Симбаде-мореходе, о затерянных кораблях и пропавших моряках. Иногда мы обсуждали проблемы людей, судьбу литературных героев и многое другое. Помню, как в нашем воображении воскрес Остап Бендер, и мы придумали оригинальную концовку книги. Остап Бендер и Ипполит Матвеевич все же нашли сокровища Петуховой, но Ипполит Матвеевич, одержимый манией сверхприбыльного проекта, убил Остапа Бендера и инвестировал деньги, от продажи сокровищ, на покупку акций нефтяного конгломерата, которые, в последствии, упали в цене. В итоге Ипполит Матвеевич повесился. Мы так были увлечены нашими мыслями, что обратили на себя внимание полицейского, проезжавшего мимо, когда шли на красный свет. По иронии судьбы, наши паспорта оказались дома, и целую ночь, мы просидели в изоляторе для несовершеннолетних, хотя нам тогда было по двадцать лет.

Порой казалось, что Дима единственный родной человек в моей жизни. Мама изредка звонила мне, расспрашивала о моих делах, но по ее голосу было понятно, что она лишь утешает свою совесть. В итоге она совсем перестала мне звонить, а потом перестала посылать и деньги. Я стала работать официанткой. Дима был обеспокоен, ведь учеба в медицинском институте требовала больше времени, нежели любая другая специальность. Дима предложил финансовую помощь, но я отказалась. В итоге он тоже устроился официантом в то же самое кафе и таким же графиком работы. Я долго упрекала его за это, говорила, что его возможности позволяют ему не работать, а учится, но это было бесполезно.

В десять часов я спустилась по лестнице и вышла из подъезда. Снегопад, оставивший после себя непроходимые сугробы, прекратился. На улице стояла приятная морозная свежесть. Димина машина была уже у моего дома, и он, заметив меня, замахал руками, завлекая во внутрь. Я быстро села в машину. Почти целую минуту мы смотрели друг на друга, а потом стали громко смеяться.

– Тебе, как врачу психиатру, пора бы знать, что заторможенность в понимании происходящей действительности – причина слабоумия – начал говорить Дима.

– Такому пациенту требуется срочная госпитализация? – спросила я, задыхаясь от смеха.

– Ну конечно! Здесь не только заторможенность в развитии, здесь, ко всему прочему, неадекватная реакция на происходящие события – смех без причины.

– Значит ты – сумасшедший. – сказала я.

–Нет, нет, нет! Ты себя тоже не исключай! – ответил он и посмотрел мне в глаза. Затем его улыбка медленно сползла с лица. Он держался за руль и его неподвижный взгляд говорил о беспокойстве. – мне нужно тебе кое-что сказать…

– Говори…– ответила я.

–Поехали на дворцовую набережную? – спросил он оживившись.

–Вперед капитан. – ответила я.

Он выжал сцепление, переключился на первую передачу и тронувшись мы двинулись на встречу ночному городу.

***

Мы оставили машину у главного входа на Дворцовую площадь, пересекли ее и вышли к Неве.

Какое-то время мы шли молча, но никто из нас не чувствовал вины за отсутствие слов. Это было приятное молчание, и неловкости здесь места не было.

– Думаешь, одиночество убивает людей? – спросил Дима и остановился, вглядываясь вдаль мерцающих огней на другом берегу Невы.

– Не знаю. Надеюсь, мне не придется искать ответ на этот вопрос – ответила я.

– Помнишь у Ремарка «Три товарища»?

– Конечно.

– Как жаль, что никогда не прочтешь продолжения. Мне бы очень хотелось знать, как Роберт справился, когда Пат ушла…

– Он видел десятки смертей.

– Но ведь это смерть в отсутствии войны. Это другое…– сказал Дима и, обхватив шею руками, устремил свой взгляд в темную бездну реки.

– Не в этом вовсе суть…– немного помедлив, ответила я.

– А в чем же?

– Он не был одинок. Этот роман не только о любви, понимаешь? Ведь, несмотря на тяжелые потрясения в жизни, у Роберта остался Кестер, его верный товарищ, а между ними было самое главное – понимание. А понимать, значит не быть одиноким.

– А между нами есть понимание? – неожиданно для меня спросил Дима.

Я не узнавала своего друга. Его лицо приобрело незнакомые мне черты, а в словах не было ни капли иронии.

Я замешкалась, но нужные слова сами пришли мне в голову.

– Я думаю, что да…иначе, я бы знала ответ на твой первый вопрос.

Он посмотрел на меня с горечью в глазах, как-будто узнал самую дорогую, но одновременно самую недоступную для него правду.

– Я думаю, когда люди теряют друг друга, не по причине смерти, а по причине неких обстоятельств, это равнозначно ей – говорил Дима.

– Даже хуже – продолжила я – ведь ты идешь на поводу этих обстоятельств…они не ставят точку, в отличие от смерти, а ты все равно идешь…

– Я должен уехать – перебил меня Дима.

Мое дыхание замерло.

– Я должен уехать – повторил он со вздохом – отец договорился на счет моей интернатуры в Бостоне. Там отличная клиника, опытные хирурги. Вот такие обстоятельства. Я знал об этом, но боялся сказать, ведь ты останешься здесь одна…

Я не знала, что сказать. В горле застрял ком, мне стало не по себе. Однажды, на выставке репродукций Ван Гога, я увидела картину «Звездная ночь над Роной». Сегодняшний вечер напомнил мне эту картину, но, как и тогда, мне стало жутко. Казалось, этой ночи не было предела, казалось, в ней тонут воспоминания и время, и ты сам оказывался потерянным в ее бесконечных просторах.

– Это весомые обстоятельства…– все слова, которые я смогла найти.

– Но ведь ты сама говорила, что мы идем на поводу обстоятельств! Значит, их нужно обойти…

– Для кого?

– Для тебя.

Возникла пауза.

– Это смешно. Я не значу так много, чтобы выкидывать такой шанс. Остаются по причине родственных связей, любви, в конце концов, но не по причине дружбы…Боже, твой алармистский подход меня пугает – смеясь, ответила я, пытаясь снять напряженность, повисшую в воздухе – такому событию нужно радоваться. Неужели ты ждал от меня другого ответа?

– При чем тут родственные связи? Любовь? Любовь может обойтись без взаимности, но дружба никогда…

– Омар Хайям?

Дима усмехнулся.

– По-моему, причина взаимного понимания между людьми важнее, чем жалкие ужимки любви, которые мы привыкли обоготворять. Мы думаем, что любовь – целое двух составляющих, но разве это так? Физическое всегда вытисняет идеал, который скрупулезно собираешь по мелким частицам. Это как история, которую приходится переосмысливать с каждым новым открытием, с каждой новой раскопкой…и все что мы знали раньше, уже проявляется нам в другом свете…идеал – это то, чего не достичь, но именно это заставляет нас двигаться…

– Зачем столько философии? – осмелилась спросить я – нужно жить проще, стоит ли то, чего не изменишь стольких дум? Завтра будет завтра, а сегодня еще сегодня.

«Боюсь, что в этот мир мы вновь не попадем,

И там своих друзей – за гробом – не найдем.

Давайте ж пировать в сей миг, пока мы живы.

Быть может, миг пройдет – мы все на век уйдем»

– Омар Хайям? – спросил Дима.

Я не ответила.

Мы еще долго гуляли, катались на машине по ночному городу, и в итоге встретили рассвет на Финском заливе с бутылкой вина. Это был один из лучших дней, который так быстро закончился. Я не стала показывать своего подавленного настроения, не хотела, чтобы он уезжал с чувством вины, но все это время я ощущала приближение серых дней, которые мне предстоит провести в толпе одиночества.

II

Июнь наступил нежданно. Теперь дождливые серые дни стали чередоваться с солнечными часами наступающего лета, и это заставляло снова жить.

После отъезда Димы прошло четыре месяца, но я, полностью погрузившись в учебу, смогла отвлечься от мыслей своего странного существования.

Как-то после лекций я подошла в деканат лечебного факультета, чтобы узнать предложения о работе в интернатуре. Я прошла по пустующему коридору, стены которого были свежевыкрашенны светло зеленой краской и, остановившись у двери деканата, постучала. Никто не ответил, секретаря не было на месте. Я прошла к двери кабинета декана, постучалась, и, услышав, долгожданное «войдите» зашла в светлую обитель вершителя судеб. Мне не нравилось здесь бывать. Наш декан была женщина с принципами, и могла устроить в очень престижное место, за коробку конфет или несколько любезностей, сказанных в ее адрес. Слухов о деньгах в конверте, конечно, не водилось, но комплименты и обходительность имели место быть. На новый год или свой день рождения, она составляла списки подарков, которые должна получить от группы студентов и отдавала эти списки старостам групп. В списки входили в основном предметы бытовой техники, такие как миксер, блендер, мультиварка, пылесос, фотоаппарат и многое другое. Получив заветный подарок, она ставила галочку в своем ежедневнике, напротив номера группы.

Это была грузная женщина, лет сорока пяти, с убранными в пучок волосами и узкими глазами, смотревшими сквозь стекла круглых очков. Она восседала за столом, когда я вошла.

– Добрый день Ольга Юрьевна, можно? – любезно спросила я.

Она взглянула на меня, слегка спустив очки на нос, и ответила:

– Заходите, по какому вопросу?

– Ольга Юрьевна…я на счет распределения мест в интернатуру. Есть вероятность, что место предоставят? Или лучше уже самой подыскивать?

– Еще диплом не получила, а уже место захотела…– язвительно ответила она.

– Извините за беспокойство…– сказала я и направилась к двери.

– Стой. Как фамилия?

– Савинская.

– Вот что, Савинская. Возьми деньги…возьми, возьми…– протянув мне руку, говорила она – сходи в буфет и купи мне что-нибудь перекусить, а потом поговорим.

Я взяла деньги и вышла из кабинета. Мне стало до жути противно, хотелось швырнуть ей в лицо эти жалкие бумажки, но о какой гордости здесь могла идти речь. Все начинают с низов – главный аргумент, который можно было дать.

Сходив в буфет, я опять поднялась на третий этаж в кабинет декана. Секретаря все не было.

– Можно войти? – опять спросила я.

– Заходи…купила?

– Пожалуйста – ответила я и отдала ей пару пирожков в пакете.

Я стояла возле стола и смотрела, как она достает пирожок и с жадностью откусывает огромный кусок.

– Я тут взглянула – стала говорить она, причмокивая – конечно, мест мало…Большинство распределены для самых активных наших студентов, но есть одно место, куда могу тебя порекомендовать. Ты же у нас по специальности психиатрия? Я правильно понимаю?

«Знала я ваших активных студентов – думала я – выписку из приказа ректора для направления в интернатуру на вакантное место получают активные благотворители по улучшению условий обучения в вузе».

– Да, психиатрия, все точно – ответила я.

– Есть тут одна деревенька в Карелии – начала она – так при въезде туда находится психиатрическая лечебница. В деревне найдешь жилье, думаю, это не проблема…интернатура, потом ординатура, а потом и молодой специалист. В деревнях врачей мало, потом государство квартирку выделит…ну как? Устраивает?

– В деревню? – переспросила я.

– Многие уезжают и хорошо устраиваются. Других вариантов у меня для тебя нет.

– А в Санкт-Петербурге нет мест? – спросила я, хватаясь за последнюю надежду.

– Дорогая моя, эти места давно распределены. Есть студенты, которые действительно этого заслуживают. Их успеваемость говорит об этом.

– Но по успеваемости у меня все хорошо.

– Есть более активные студенты значит.

– А в чем же заключается эта активность? – вырвалось у меня.

Она слегка покраснела, поправила волосы и, улыбнувшись, произнесла:

– Нужно было лучше учиться Савинская. Если вам не дали хорошего места, значит, есть студенты с более высокими показателями. Вы должны благодарить меня за то, что я трачу на вас свое время. Хотите, ищите сами место.

Спорить было бессмысленно. Да и кто бы меня взял без рекомендаций.

– Хорошо…у меня выбора нет…

III

Сентябрь. Утро. На улице дождь. Я не хочу вставать с постели. Сегодня день моего отъезда на практику, и я должна освободить квартиру. Из моих вещей лишь старый чемодан, стоящий у двери, отчего кажется, что я здесь и не жила. Я смотрю на часы – почти десять. Хозяйка квартиры должна прийти к одиннадцати, поэтому я заставляю себя встать с постели.

Я собираю постель и иду на кухню. В холодильнике пусто. Я достаю пакетик чая и две завалявшиеся в сумке конфеты.

Одиннадцать. Звонок в дверь. На пороге хозяйка.

– Утро доброе… – произносит она равнодушно и проходит в обуви в квартиру.

– Доброе утро – также равнодушно отвечаю я и протягиваю ей связку ключей.

Она смотрит на меня, но ключей не берет.

– Сначала все осмотрю на предмет порчи имущества, а потом можешь идти на все четыре стороны.

Хозяйка квартиры была из рода тех людей, для которых деньги заменили и хлеб, и соль, и сон, и воздух. Она считала каждую копейку и на всем старалась нажиться. Иногда она доходила до крайностей. Как-то раз, вернувшись с лекций, я застала ее за чашечкой чая на кухне. Заметив меня, она открыла сервант и спросила:

– Что это?

– Где? – не поняв ее, спросила я.

– Хватит прикидываться! Где шестая чашка из серванта?!

Немного оторопев, я ответила:

– Я не брала вашей чашки. Я вообще сервант не открываю…

– Ну, ну…как же…она наверно сама, в воздухе растворилась. Если ты ее разбила, ты должна возместить ущерб! Сейчас!

Квартира мне была нужна, и я решила заплатить за пропавшую не по моей вине чашку, лишь бы остаться здесь до конца сессии. Я вышла в коридор, чтобы взять кошелек, но внезапно увидела чашку, стоящую на столе. Оказалось, что хозяйка пила из нее свой чай.

На этот раз все оказалось в полном порядке и я, взяв свой чемодан, отправилась на вокзал.

***

На вокзале было безлюдно. Человек пять расположились в разных углах вокзала, ожидая своего рейса. Я сбросила сумку с плеча, села на сиденье и достала телефон. До прибытия автобуса оставался час.

***

В автобусе тоже было пусто. Пару человек на задних сидениях крепко спали. Помимо них, меня и водителя здесь больше никого не было. За окном шел дождь. Мои глаза наполнились слезами, но я пыталась их сдержать. Какое-то время я старалась занять себя размышлениями о родных, старых друзьях, но все время приходила к одному и тому же ощущению равнодушия. Я поняла, что вот оно – самое страшное ощущение, которое можно было испытать. Мне было все равно. Все равно, что было, все равно, что есть, все равно, что будет. Мне даже стало безразлично мое одиночество. Кто был в этом виноват? Быть может я? Винить других – это бессмысленно и глупо. Но и эти другие, разве они не стали такими же? Они тоже не виноваты. Они просто вынуждены быть такими. Они вынуждены придавать, чтобы получить повышение по службе, они вынуждены льстить, чтобы угодить высокопоставленному чиновнику, они вынуждены быть алчными, чтобы урвать кусок хлеба. Они впадают в уныние, но при этом им становится лень добиваться большего, они завидуют, но при этом гордятся тем, чего у них нет, они становятся равнодушными, если кто-то просит о помощи и мстительными, если кто-то не смог помочь им самим. Наверно и я из их числа. Мы оттолкнули друг друга, продав себя обстоятельствам, но мы не могли иначе. То, что у нас есть – мы сами, и самое большое счастье для нас – это человек, который держит нас за руку, когда мы становимся никем.

Я почувствовала, как мои веки становятся свинцовыми. Все стало расплываться перед моими глазами, и я окончательно погрузилась в сон.

***

– Девушка…девушка! – послышался мужской голос. Я открыла глаза и увидела водителя – приехали уже, в поселок то!

– Извините, я уснула…сейчас выйду…– я стала быстро надевать куртку.

– Да чего уж там – сказал он, посмеиваясь – мне то все равно, сидите, не жалко. Вашего времени жаль.

– Спасибо – сказала я и вышла из автобуса.

До чего было внезапным мое удивление, когда вместе холода и дождя на меня повеял теплый ветер. Было семь часов утра и солнце только всходило. Я никогда не видела такой восхитительной зари. Солнце казалось, пронизывало своими еще оранжевыми лучами. На улице не были ни души.

– Может вам что подсказать? – спросил водитель, выходя из автобуса – люблю этот поселок, здесь какая-то атмосфера не такая, как везде, уютно здесь.

– Я думала здесь тоже дождливо…

– Не поверите, какой раз сюда езжу, ни разу плохой погоды не видывал! – ответил водитель.

– Извините, а вы не знаете, здесь есть что-то вроде гостиницы? Может, сдает кто комнату? – с надеждой спросила я.

– На счет гостиниц не знаю…но я тут однажды комнату снимал на 2 дня…а вам зачем?

– У меня интернатура в психиатрической больнице – ответила я – нужно где – то жить…

– А…понятно…ну ты походи, посмотри, поспрашивай…многим лишний доход не помешает…только дождись десяти утра хотя бы, а то в семь часов одни рыбаки с постели встают! Рыба для рыбака – самый главный промысел! Нормальные люди еще спят.

– А рыбаки ненормальные? – спросила я.

– Эти то?! Нет, эти ненормальные. Встанут спозаранку и идут ловить свое сокровище! Я эту деревеньку хорошо знаю, у этих рыбаков некое соревнование между собой. Наловят, меряют, чья щука больше весит, а потом ходят, гордятся! А женам их чисти потом эту рыбеху, ведь помимо щуки то еще мелкая рыба есть, а с ней замучаешься!

Я простилась с водителем автобуса и пошла прогуляться по деревне. Я прошла немного вдоль трассы, а затем свернула на дорогу, ведущую в деревню. Несколько поселковых магазинов были еще закрыты. Они стояли рядом и составляли главную продовольственную нишу поселка. Это было понятно, ведь многие жители поселка сами выращивали овощи, разводили кур и коров. С левой стороны от магазинов располагалось огромное здание, на котором громоздилась вывеска: «Досуговый центр поселка Матросы». Я пошла дальше. Через сто метров передо мной раскинулось огромное озеро и много маленьких домиков по берегу. Я спустилась к одному из пирсов, села на него, и опустила ноги в воду. Был сентябрь, но вода была по-летнему теплая. Я посмотрела на часы. Было восемь. В дали озера маячила лодка. Она понемногу приближалась в направлении пирса, где я расположилась, а человек на веслах усиленно греб. Через пять минут лодка приблизилась к пирсу. Из нее вылез пожилой человек. Он не обращал на меня внимания, пока я сама не решила заговорить с ним.

– Простите, вы не подскажите, кто в деревне может сдавать комнату?

– Что? – спросил он, оглянувшись на меня.

– Я спрашиваю, не сдаете ли вы случайно комнату в своем доме?

– А что хотите то?

– Мне нужно где-то остановиться и я, естественно платно, хочу поселиться у кого-нибудь в деревне, если такая возможность есть, конечно – попыталась я внятно объяснить.

– Понятно…– ответил мой новоиспеченный знакомый и, взяв корзину с рыбой, направился к дому, стоявшему недалеко от пирса.

– Так вы мне ответите? – крикнула я вслед, удивившись его беспардонности.

Он повернулся ко мне и ответил:

– А я не сказал разве? Если хотите, можете у меня пожить.

В доме рыбака было очень уютно. Он указал мне на комнату, а сам пошел на улицу. Комната была просто обставлена: кровать, пару стульев и тумбочка. На одном из стульев лежало аккуратно сложенное постельное белье, а на тумбочке стояла ваза со свежими ромашками. «Рука женщины присутствует» подумала я. Я поставила чемодан и тоже вышла из дома. Рыбак распутывал сети.

– Я так и не узнала, кому обязана таким гостеприимством – начала я беседу – как можно к вам обращаться?

– Михаил Андреевич – был краткий ответ.

– У вас очень уютно в доме, ваша жена наверно отсутствует, я бы хотела…

– Нет у меня жены! – крикнул он, схватил сети и быстрым шагом направился к пирсу. Я побежала за ним. Он сел в лодку и стал распутывать сети там. Я подошла к пирсу.

– Извините, я всегда говорю лишнее, опять сказала какую-то глупость – сказала я.

– Это ты меня прости, уже на людей бросаюсь. Одиночество доводит.

Я села на пирс.

– Моя жена умерла три года назад – начал он рассказывать, теребя в руках кусок рыбной сети – и все пошло не так. Мы были счастливы, хоть и не было у нас золотых гор, дворцов, квартир. Маленький домик в маленьком поселке, в котором всегда пахло смолой и березовыми вениками, любимая жена, взрослая дочь, которая каждые выходные из города со своей семьей приезжала. Это был маленький, уютный мир, вдали от шумного города, среди бескрайних полей, лесов и озер. Когда Маша умерла, то все изменилось. Она простудилась, а так как иммунитет был слабый, то воспаление легких стало неудивительным результатом. Месяц в городской больнице пролежала. Я все там сидел днями и ночами, а она все меня прогоняла, мол, уезжай, не хочу, чтобы ты меня в таком состоянии видел. Я все потом вспоминал, как она была красива. Ей было 50 лет, когда она умерла, но даже тогда, она оставалась для меня самой красивой и стойкой женщиной. Ни разу она не сказала, что у нее что-то болит, но до последнего беспокоилась обо мне. Михаил Андреевич закрыл лицо руками и затрясся. Он глубоко вздыхал и всхлипывал носом. Я поняла, что он плакал. Я всегда знала, что если плачет мужчина, то ему по-настоящему тяжело. Я не знала, что сказать. Я сидела и слушала, как он плачет.

– Но не это самое страшное – продолжил он погодя – дочь ни разу не пришла в больницу, а на похоронах пробыла всего пол часа, положила цветы, сказала, что ей очень жаль и ушла. Она была у меня год назад. Но не потому, что меня увидеть хотела, чтобы внука на пару дней оставить. Некому было присмотреть. То белье на стуле – это для нее. Думал вдруг приедет когда-нибудь. Год прошел, а я все жду и жду. Наверно нет смысла.

– А почему вам не позвонить ей? – спросила я.

– Да на что я ей нужен? Умру, не заметит. Никто не заметит. Она красивая, статная. Директор компании строительной фирмы, а муж ее учредить этой компании. Меня она стесняется. Когда я ей звонил, она сказала, что не может говорить, сказала позвонить через пару дней, но потом трубку не взяла. Но ты не думай, я обиды на нее не держу…сил нет обижаться. Не думал я, что так у меня все сложится, под конец жизни то…остался один, совсем один.

– Я тоже одна…– призналась я – отца нет, матери все равно…у нее другая семья, пару звонков за полгода – и то хорошо. Единственный близкий человек, мой друг, уехал учиться за границу. Конечно, я поддержала его в этом, но внутри все сжималось, хотя кто он мне…просто друг, но друг, ставший единственным человек во всем мире, чье присутствие зарождало желание жить, а не проживать. А сейчас я считаю минуты, смотрю на часы, и жду, когда они пройдут. Жду следующего часа, жду вечера, жду утро, а потом опять жду вечера. Разве это жизнь?

– Не думаю…– ответил он.

– Знаете, наверно я даже не представляю, что такое война, раз думаю об этом, но если бы пришлось выбирать, то я бы лучше жила в то время. Может быть тогда, в моей жизни был хотя бы какой-то смысл. Это глупо конечно, можете не говорить.

Мы еще долго так сидели, но какая нам разница, мы могли бы сидеть и вечность. Все равно бы никто не пришел, нам некого было ждать и время для нас не играло важной роли.

Там, в городских трущобах, люди бегут, спешат, торопятся куда-то. А здесь тихо, тишина. Почему люди, как природа, не могут выслушивать и молчать? Просто, как эта природа, выслушивать и молчать в ответ? Мы сидели и молчали, слушали, как ветер колышет листья, как поют птицы, как где-то вдали шумят бурлящие пороги, обрушиваясь небольшими волнами на препятствующие их потоку камни.

IV

Психиатрическая больница номер семь. В кабинете главного врача пахнет спиртным. Я сижу на стуле и держу свое направление. «Мария Александровна – главный врач» красуется имя на бэйдже.

– Ну и куда прикажете вас поместить? – спросила она, разглядывая мое направление.

– Я могу в любом отделении поработать – ответила я, пытаясь ей понравиться.

– Так ладно, идите в отдел кадров, отдайте там свое направление, потом пойдете в отделение психотического эпизода. Старшая медсестра вам все расскажет, покажет. Ступайте.

– Отделение психотического эпизода? Но я не планировала работать с больными шизофренией…я только….

– Какой из вас тогда будущий врач? – перебила она меня резко.

Я вышла из кабинета.

«Отделение психотического эпизода» – подумала я – «Только этого мне так не хватало».

Я зашла в отделение. Старшая медсестра дала мне халат и попросила подождать десять минут. В коридоре было пусто. Один человек сидел на скамье и смотрел в книгу, лежащую на коленях. Я села рядом с ним. Я знала, что с больными лучше всего не разговаривать на посторонние темы, но что-то заставило меня задать ему вопрос.

– Как вас зовут? – спросила я.

Человек не ответил и дальше смотрел в книгу.

– Меня Анной зовут – продолжала я – я буду здесь работать. Я хочу с вами познакомиться, раз нам предстоит сотрудничество.

Человек продолжал молчать.

– Вас тут хорошо кормят? Вам нравится? По-моему, здесь очень уютное местечко. А что вы такое читаете? Можно посмотреть? – я хотела взять книжку, но внезапно человек захлопнул книгу и закричал:

– Да вы что! Совсем что ли? Я вам больной что ли, чтобы так со мной разговаривать? «Хорошо ли вас кормят? Уютное местечко?». Это больница для психов! Я это прекрасно знаю, только не понимаю, почему я здесь. Нечего со мной так разговаривать. Это моя книга и нечего ее трогать!

Я оцепенела и не знала, что мне делать. На крик прибежала старшая медсестра и медбрат.

Медбрат взял больного под руки и повел в палату.

– Как с ребенком разговаривает, издевается надо мной! – не переставал кричать больной.

Старшая медсестра посмотрела на меня с укором.

– Первое правило, которое вы должны были уже давно уяснить – это не разговаривать с пациентом на посторонние темы. Теперь из-за вас куча проблем будет. Как вы собирались здесь практиковаться, если даже элементарным уровнем знаний не владеете?

– Извините, извините меня…я не знаю, что на меня нашло…– начала оправдываться я – Этого не повториться.

Но все же это повторилось. На следующий день, после оформления, мне дали указание подшивать документы в карты больных. На пункте регистратуры приемного отделения находилась я и медсестра. Некоторые больные прогуливались по коридору.

– Я отойду минут на пятнадцать, ладно? – спросила медсестра – мой муж заехал, хочет меня повидать. Я тут просто вторую смену уже…– начала она оправдываться.

– Мне не сложно, конечно – ответила я.

– Ой, спасибо. Главный врач сегодня не работает, так что бояться нечего. Я мигом – сказала медсестра и, бросив медицинский халат на стул, побежала к выходу.

Я продолжала подшивать документы.

– Тук, тук. Можно? – спросил чей-то уже знакомый голос.

Я подняла голову и увидела больного, с которым вчера пыталась завести беседу. Я не ответила и продолжала заниматься своим делом.

– Да ладно, бросьте – начал он – вчера я был не в себе, плохое настроение, с кем не бывает. Предлагаю нам начать все с начала.

Я посмотрела на его довольное лицо, расплывшееся в улыбке.

– Мне не положено с вами разговаривать. Если есть вопросы по существу, то задавайте, а иначе отойдите, пожалуйста.

– У меня болит голова! Что делать? – спросил он.

– Что?

– Что что? Вопрос, по существу. Или мое состояние вас не волнует?

– Так, отойдите, пожалуйста. А то мне придется на вас нажаловаться. Ничего у вас не болит.

– Вы любите Грига? – спросил он неожиданно.

– Что?

– У вас со слухом проблемы, моя дорогая. Я спросил, любите ли вы Грига?

Я удивленно посмотрела на собеседника, а он уставился на меня.

– Я в музыке плохо разбираюсь – ответила я.

– Но это имя вы ассоциируете с музыкой, значит не все потеряно!

– Ну, вообще-то я увлекалась музыкой…– разоткровенничалась я – но это не важно, спасибо за приятную беседу, позвольте я буду работать.

– Нет, постойте! У вас есть такая возможность теперь. Работа есть работой, но увлечение бросать нельзя. Вам откровенно повезло! Я преподаватель сольфеджио и музыкальной литературы, я могу бесплатно преподавать вам.

– Что?

– Вообще я профессиональный музыкант, играл в норвежском оркестре на виолончели. После окончания консерватории в Москве, меня пригласили в Норвегию. Сейчас я там один из главных виолончелистов. Просто меня отправили немного подлечиться, но все ждут не дождутся, когда я вернусь. Сейчас они работают над новой симфонией, с курьером присылают мне ноты, ведь в интернет здесь не выбраться. Курьер каждую неделю какую-нибудь новую редакцию приносит. Так что пока я полностью свободен и могу дать вам бесплатные уроки!

Я смотрела на довольное лицо и не могла понять, то ли он надо мной издевается, то ли действительно говорит серьезно.

– Нет уж, с меня довольно проблем от вас – ответила я – мне сделали огромный выговор из-за вас и упрекнули в непрофессиональности.

– За то, что вы разговариваете с психами? Вы даже не даете шанса чувствовать себя нормальными людьми.

Он развернулся и пошел по коридору. Мне стало жаль моего собеседника, и я окрикнула его.

– Постойте – я направилась за ним – извините меня за грубость, когда у вас первый урок?

Мы договорились провести первый урок в мое первое ночное дежурство. В семь часов вечера я вышла из больницы и направилась домой. Когда я выходила, то невольно бросила взгляд на фасадную часть здания. В окне я увидела этого больного. Он махал мне рукой. Я тоже махнула ему рукой. Для меня было очень странно, как такой весьма солидный человек мог оказаться в психиатрической лечебнице. Находясь в своих размышлениях, я не заметила, как была уже дома. Михаил Андреевич выбежал на порог.

– Что же так долго? Ужин на столе давно, без тебя не начинаю – сказал он, размахивая кухонным полотенцем.

На столе красовался ужин. Картошка с рыбой, салат, пирожки: все было уже разложено по тарелкам.

– Садись дочка, садись, небось целый день ничего не ела – сказал он, приглашая меня за стол.

– Михаил Андреевич, для меня мало кто так старался – начала я говорить – спасибо вам.

Он улыбнулся отцовской улыбкой, и мы сели за стол. Я была очень удивлена, ведь я никогда не знала, что значит отец. Он ухаживал за мной, убрал грязные тарелки, налил чай, выложил конфеты. Такие хлопоты не были для него в тягость, и он казался счастливым человеком. Только сейчас я поняла, насколько это было важным для него, ведь как растению нужна вода, как легким нужен воздух, как всей планете нужен солнечный свет, так и человеку нужен человек. Иначе в чем смысл жить?

V

Дежурство – нелюбимая часть каждого медработника. Сегодня было мое первое ночное дежурство. В десять часов вечера весь персонал покинул больницу, и я осталась одна на пункте регистратуры. Конечно, подстраховка в виде красной кнопки на случай непредвиденных обстоятельств была у меня под ногой, да и охрана порой проходила по коридору, но мне было не по себе.

В коридорах горел слабый свет. Все было спокойно. Я села, достала книгу Стивена Кинга и быстро погрузилась в мир фантастики, забыв, что нахожусь на дежурстве.

– Ну и как? Интересно? – послышался голос над моей головой.

Мое сердце чуть не выскочило из груди, и в страхе я вскочила и отбежала от стола. Передо мной стоял мой знакомый пациент и еще несколько больных рядом.

– Что…что вы тут делаете? – крикнула я и ринулась к красной кнопке.

– Не жмите, пожалуйста, мы уйдем сейчас же – сказал другой больной – я же говорил тебе Эрнест, это плохая идея!

Я хотела нажать кнопку, но что-то меня остановило.

– Так, быстро разошлись по своим палатам! – крикнула я – иначе я вызову охрану, и вам вколют огромную дозу успокоительного! Я думаю, вряд ли вы этого хотите.

– Мы с вами договаривались на счет урока, разве вы забыли? – спросил мой самый первый знакомый – хочу первоначально представиться, меня зовут Эрнест.

Поняв, что моей жизни не угрожает опасность, я немного расслабилась.

–Да, я помню конечно…просто вы так неожиданно подкрались ко мне – начала я объясняться – я думала, что вы забыли и будить вас не хотела.

– Сейчас ровно двенадцать часов ночи по московскому времени, поэтому, я думаю, что можно начать наш урок. Это мои ученики – он указал на троих больных стоящих рядом – а аудитория у нас сегодня будет 312. Пройдемте и начнем урок.

– Эрнест, можно мы пойдем…– канючили больные – мы спать хотим.

– Так, успокойтесь пожалуйста – сказал им Эрнест – сегодня у нас важная тема по сольфеджио.

– Эрнест – начала я – давайте отпустим всех спать, а вы проведете мне индивидуальный урок в вашей палате.

«Боже, что же я делаю? – подумала я – мало того, что я не вызвала охрану, так я еще пытаюсь уговорить психов пойти спать. Зачем я сказала про этот урок, нужно было отказаться».

Он спустил очки на нос, оглядел своих учеников, и сказал:

– Ладно, идите спать. Не хотите учиться – ваши проблемы.

Больные отправились по палатам.

– Между прочим, эрудированность нынче не купишь – кричал он им вслед.

– Тише, я вас прошу, охрана же ходит – успокаивала я его.

«Так, отлично – продолжала думать я – от троих избавилась, остался один».

– Пройдемте в 312 аудиторию, пожалуйста – сказал он и отправился по коридору.

Убедившись в том, что все остальные спят, я решилась оставить свое рабочее место на один час.

В палате 312 все уже было готово. На двери висел листок, приклеенный скотчем и, по-видимому, заменяющий школьную доску, на кровати приготовлена тетрадь и ручка.

– Садитесь, пожалуйста – сказал Эрнест и указал на кровать – сегодня будет ознакомительный урок, спросите, о чем угодно и я вам расскажу. Что вас больше всего в музыке всегда интересовало? Может, какой композитор?

– Я…я не знаю, о чем спросить – начала я.

Возникла пауза.

– Подумайте, что вы знаете о музыке, какие имена? – направлял меня мой учитель.

– Ну, хорошо – продолжила я – я много слышала о Шопене. Я знаю, у него много грустных произведений…я слышала некоторые, но больше не знаю об этом композиторе ничего.

– Шопен? Да, вы правы. Шопен – классик грусти…Вы знаете, что о нем скорбил весь мир…тысячи поклонников, но его сердце будет вечно принадлежать Варшаве. Он завещал, привезти его сердце туда. Знаете, когда я слушаю Шопена, то всегда думаю о войне. Вспомните только вальс до-диез минор…

– Один мой хороший знакомый как-то сказал мне, что музыка может спасти человека. Стать гранью между жизнью и смертью. Спасти его от одиночества…

Эрнест посмотрел на меня.

– Откуда вы это знаете? – спросил он – не говорите только, что вам знакомо это.

– Что знакомо? – спросила я.

– Одиночество – ответил он – я много лет размышлял об этом, и нашел лекарство от этой болезни…

– Лекарство?

– А вы сами не замечали? Включите любую музыку, и она разделит с вами те ощущения, которые вас охватывают…если вам грустно, то она разделит с вами вашу грусть, если вы ощущаете радость, то она только возвысит вас над всем вокруг. Скажите любую человеческую сущность: грусть, горе, радость, любовь, уныние, равнодушие и я найду вам друга, разделяющего то же самое…мне, очень жаль…– он подошел к окну.

– О чем вы жалеете? – спросила я.

– О том, что все так больны. Принимайте это лекарство иногда, возможно оно вам поможет.

VI

В начале октября начало холодеть. Дул холодный ветер и начались дожди. Я бежала в больницу под ливнем, и никогда еще не чувствовала такого блаженства как сейчас, когда оказалась внутри. Наши уроки с Эрнестом вошли уже в привычку. Никто даже не догадывался, что иногда ночами, психически неуравновешенный человек дает уроки музыки. Мнебыло действительно интересно. За то недолгое время я узнала много удивительных вещей, да и общаться с ним было приятно.

– Ты не знаешь, когда норвежского музыканта выпишут? – спросила я у медсестры.

– Какого норвежского музыканта?

Я решила сделать вид, что не помню его имени, чтобы никто меня ни в чем не заподозрил.

– Ну, я не помню его имени, то ли Эдуард, то ли Эрнест…

– Есть тут один бывший музыкант Эрнест, но с чего ты взяла, что он норвежец и что его выписывать собираются? Шизофреников выпускают одного на сотню…

– Он как-то сказал, что играет в норвежском оркестре…

Медсестра рассмеялась.

–Что еще он тебе сказал? Что он инопланетянин с другой планеты? Он у нас здесь, если не ошибаюсь, уже лет десять как. Хочешь знать, как он сюда попал? Насколько я знаю, он окончил консерваторию, жил с мамой. На работу устроиться не мог, поэтому занимался репетиторством. Но кому нужны репетиторы по музыке? Потом устроился преподавать в школу уроки музыки, но зарплата была нищенская. Прямо как у врачей, не находишь? – она рассмеялась.

–А что дальше? – спросила я.

– Он познакомился с девушкой и привел ее жить с мамой в двухкомнатной квартире. Девушка потребовала свою квартиру, иначе уйдет от него. Он взял ипотеку. До сих пор думаю, как можно дать кредит человеку, у которого зарплата еле-еле дотягивает до прожиточного минимума! На что они там в своем банке смотрели? Он уговорил маму стать поручителем. Когда он не смог вовремя гасить кредит, то банк забрал эту квартиру. А чтобы проценты погасить, пришлось продать квартиру матери. Девушка та быстро слилась. Матери пришлось уехать в дом престарелых, а он мотался по общежитиям, пока не решил сброситься с моста. Не погиб, слава богу, только головой ударился…теперь иногда общается с несуществующими людьми…Конечно, может когда-нибудь мы бы его и выпустили отсюда, он себя ведет мирно, показатели поведения у него хорошие, но он этого вряд ли уже дождется.

–Почему? – спросила я машинально.

–У него онкологическое заболевание. Родных нет, а платить вряд ли кто будет, тем более что там уже все запущено…

Я не могла поверить своим ушам. Что-то внутри сильно сжалось, а глаза отказывались моргать. Я смотрела в одну точку, а медсестра продолжала говорить.

– Мне его жаль. Очень жаль. Вот так все отворачиваются в трудную минуту. Он же ходил по друзьям, знакомым и никто не захотел помочь.

–А откуда вы это все знаете? – спросила я.

–Я интересуюсь своими больными. Его мать приходила иногда, потом перестала. Она мне это все и рассказала.

– А курьер с нотными листами?

– Он к нему часто приходит, только в его воображении. У него были и курьеры, и композиторы, и целая норвежская делегация. Только почему он так привязался к Норвегии не понимаю…

– Опус номер три – ответила я.

– Что? – спросила медсестра.

– Это его любимое произведение Эдварда Грига, поэтому наверно он так и любит Норвегию.

– Откуда вы это все знаете? – спросила медсестра.

– Тоже интересуюсь своими пациентами – ответила я.

На следующий день я зашла к Эрнесту в палату, под предлогом занести таблетки.

– Вы так рано еще не заходили – засмеялся он.

– Как ваше самочувствие? – спросила я его.

– Знаете Анна, мне кажется, меня скоро здесь не будет.

Я съежилась при мысли о том, что он все знает о своей болезни и стала подбирать слова утешения.

– Вчера приходил курьер и сказал, что разговаривал с врачом по просьбе дирижера. Меня скоро должны выписать – он всплеснул руками – вот так Анна, вы меня здесь очень выручили своим присутствием. Спасибо, я вас не забуду. Приедете ко мне в Норвегию когда-нибудь на концерт?

Я смотрела в его лицо, оно было полно надежд на будущее. Он был полностью уверен в том, что его ждет осуществление грандиозных планов и рушить эти надежды не представлялось мне возможным.

– Мне будет вас не хватать Эрнест – сказала я – я обязательно к вам приеду, на ваш концерт.

В этот вечер я возвращалась домой с тяжестью на душе. Я сравнивала себя с Михаилом Андреевичем, с Эрнестом и приходила к одному и тому же выводу. Они были несчастны от того, что были одни. Одного оставила родная дочь, другой сошел с ума из-за того, что его предали самые дорогие ему люди. А сколько еще таких людей вокруг? А если я тоже такая?

Я почувствовала вибрацию телефона в своем кармане. Неизвестный номер.

– Алло – сказала я.

– Аня, я приехал – послышался радостный голос в трубке – не мог до тебя дозвониться, как твоя деревня называется?

– Кто это? – спросила я.

– Это Дима, я так долго тебя не видел, я не мог больше ждать…мне нужно тебе кое-что сказать.

– Дима? Ты где?

– Я прилетел в Питер только что, до тебя не мог дозвониться, позвонил в универ, сказали, что ты на практике в какой-то деревне. Сейчас возьму машину, автобус, что угодно и быстро к тебе! Как называется эта деревня?

– Я не одна? – спросила я и засмеялась сквозь слезы.

– Я не понял, как она называется?

«РОДНЫЕ ЛЮДИ»

Ольга жила в Санкт-Петербурге. Она окончила университет и уже несколько лет работала бухгалтером в одной коммерческой фирме. Ее мать жила в деревне в ста километрах от города. Ольга не часто ее посещала, но когда взяла очередной отпуск, решила съездить к матери на несколько дней.

Автобус был заполнен людьми с сумками, ведрами с рассадой, лейками и прочим дачным инвентарем, который особенно необходим в этот летний период. В автобусе было душно и все с нетерпением ждали отправления, когда свежий воздух будет задувать в щели окон и хоть немного прогонит мучащую всех духоту.

Ольга не брала много вещей. Что нужно для нескольких дней в деревне? Тем более, когда у мамы наверняка найдется куча старой, не нужной одежды.

Подъезжая к деревне, Ольга открыла глаза и увидела, что в автобусе никого почти и не осталось, все потихоньку выходили на разных остановках. Солнце начало садиться, и этот теплый свет падал ей на колени, заставляя успокоить мысли и принеся умиротворение душе.

Она вышла на нужной ей остановке и двинулась в сторону дома, где провела свое детство и юность. Калитка была совсем старая, почти развалилась. Ольга открыла ее так нежно, боясь нарушить здешнюю атмосферу, и прошла к двери дома. Пару минут она не решалась постучать в дверь, а потом решила и вовсе не стучать, а зайти так, без предупреждения. К ее большому удивлению, мамы дома не оказалось. Ольга вышла во внутренний двор, где был огород, и увидела маму, сидящую на стульчике с кошкой на руках. «Как же она постарела» – подумала Ольга. Седые волосы были стянуты в пучок, спина согнута, а руки уже совсем не те, которые обнимали ее в детстве. Когда она последний раз видела маму, что та так успела постареть? Когда они в последний раз разговаривали по душам и были самыми дорогими друг другу людьми? Она уже и не помнила, когда.

– Здравствуй мама – проговорила она тихо, но для здешней тишины уловимо для слуха.

Мать развернулась, взглянула на дочь и заулыбалась.

– Олечка моя, родная моя приехала! – с радостью произнесла мать и, отпустив кошку на землю, побежала навстречу дочери.

Ольга сидела в гостиной, когда мама бегала от одного места к другому, пытаясь, подать на стол все, что хранилось в запасах.

– Мама, да мне и чая с вареньем достаточно – посмеивалась над матерью Оля.

– Вот держи супчик – сказала мама.

– Хорошо, спасибо большое – ответила Оля.

Мама села напротив, подперла рукой подбородок и смотрела, как дочь ест.

– Ты надолго приехала, родная? Скажи, что хоть неделю, да пробудешь.

– Я приехала на несколько дней, у меня с прошлого отпуска еще оставалась неделя, поэтому взяла ее, чтобы увидеть тебя.

Мать заулыбалась, а ее глаза наполнились слезами счастья.

Целый следующий день они провели друг с другом, разговаривали, смеялись, обсуждали новости.

– Мама, а помнишь, мы ходили в церковь каждое воскресенье? – спросила Оля мать за вечерним чаем.

– Конечно, помню родная. Завтра как раз воскресенье, можешь сходить.

– Сходишь со мной?

– Схожу, конечно!

Утром шел дождь. У мамы было шаткое здоровье, поэтому простужаться, ей было категорически запрещено.

– Ты не волнуйся мам, я сама схожу. Отстою службу, а потом приду. У нас есть зонтик?

– Держи – суетясь, ответила мама и стала провожать дочь в церковь.

Оля нашла дорогу быстро, отстояла службу и отправилась домой. Как же было хорошо на улице, никаких машин, никакого городского шума. Обратно она возвращалась другим путем, а когда шла по мосту через речку, поскользнулась, упала и сломала зонт. Рядом без зонта пробегал мужчина и, увидев сидящую на мосту Олю, помог ей подняться, и они вместе побежали в ближайшее укрытие. Ближайшим укрытием оказался сарай, забитый сеном.

– Давно такого дождя не было – сказал мужчина – меня Евгений зовут, можно просто Женя.

– Меня Оля – ответила Оля, и села на кучу мягкого сена.

– Больно ударилась? – спросил Женя и присел, чтобы осмотреть ногу – я медбратом работаю в местной больнице, дай посмотрю.

Оля вытянула ногу, чтобы Женя ее осмотрел.

– Просто будет синяк, а ссадину нужно перекисью водорода смазать – сказал Женя и взглянул на Олю.

– Кажется, и дождь закончился – подметила Оля.

– Позвольте, провожу вас до дома? – решился спросить Женя.

Они шли по сельской дороге и болтали обо всем. Оказалось, у них было много тем для разговора, и когда они подошли к дому, каждому было жалко, что нужно прощаться, однако, никто не решался предложить прогуляться еще.

– Вы завтра, что делаете? – неожиданно спросил Женя – я работаю до трех часов, а потом, если вы свободны, хочу пригласить вас прогуляться. Из развлечений здесь мало, что можно найти, поэтому, местная кафэшка единственное место, куда я вас смог бы пригласить…

– Я с радостью прогуляюсь с вами – ответила Оля – хорошо побыть вдали от города, на природе.

Они простились.

Оля рассказала матери, что познакомилась с медбратом из местной больницы, рассказала, как сломала зонт, и как героически поступил ее новоиспеченный друг Евгений.

На следующий день Оля долго крутилась перед зеркалом и ругала себя, что не взяла свое новое платье. Она порылась в старых вещах и нашла старое платье матери, которое та носила в юности. Несмотря на то, что платье было совсем старое, оно выглядело очень мило и придавало толику детскости и трогательности Олиному лицу.

– Твой Евгений пришел – крикнула мама с кухни – с цветами пришел.

Оля выбежала из комнаты и ринулась на улицу. Женя стоял с букетом полевых цветов и улыбался.

– Утром ходил в поле, нарвал целый букет крупных ромашек – сказал Женя.

Оля схватила букет и словно пятнадцатилетняя девчонка, не способная сдержать свои эмоции, обняла и поцеловала Женю в щеку. Они гуляли, разговаривали.

– Так хочется везде побывать, все увидеть, а жизнь такая короткая! – рассказывал Женя.

– Жизнь длинная – не соглашалась Оля – столько всего можно сделать.

– Период существования человечества по сравнению с длительностью существования Вселенной лишь миг – с горестью в голосе сказал Женя.

Они дошли до озера, немного посидели на пирсе. Женя все время поглядывал на часы.

– Мне уже пора – сказал он – пойдем, провожу тебя домой.

Оля не стала спрашивать, куда он так торопиться. Они договорились встретиться завтра.

– Наверно я задержусь до конца отпуска – сказала Оля матери.

– Все понятно – заулыбалась мама.

На следующий день, когда они снова встретились, Женя опять смотрел на время и в шесть часов засобирался домой.

– Ты так неожиданно уходишь – сказала Оля.

– У меня дела – ответил Женя.

– Расскажешь? Если это не секрет конечно…

– Пускай это будет секретом, ладно?

Оля расстроилась. Ей показалось, что тон, с которым говорил Женя, был надрывным и довольно нервным.

– Извини – с сожалением сказал Женя.

– Ладно, пойдем, если ты спешишь.

Он как обычно проводил Олю до дома и, легко поцеловав ее в щеку, простился.

Утром Оля решила сходить на службу в церковь.

Солнце только вставало, дул легкий теплый ветерок. На улице было настолько тихо и безмятежно, что казалось Бог, оставил кусочек рая на земле. Когда Оля подошла к церкви, она с улыбкой взглянула на икону Божьей матери при входе и, войдя внутрь, вдохнула знакомый с детства запах ладана. Она прошла немного вперед. На утренней службе было немного людей. Когда Оля вглядывалась в лица прихожан, то неожиданно для себя, получала улыбку в ответ. Ей хотелось вглядываться еще и еще, когда внезапно ее глаза столкнулись с глазами Жени. Он стоял и не знал, то ли улыбнуться, то ли махнуть рукой. За руку он держал ребенка. Оля подошла поближе и шепнула Жене привет.

– Папа, это кто? – спросил ребенок.

Оля не знала, как повести себя в этой неловкой ситуации, ведь Женя никогда не говорил, что у него есть сын. Она не растерялась и, погладив ребенка по голове, сказала:

– Я подруга твоего папы. А знаешь, что у меня есть?

Оля открыла сумку и вытащила конфету из кармашка.

– Это мне? – спросил ребенок, которому было не больше трех лет.

– Тебе конечно!

Оля видела смущение Жени. Она улыбнулась ему.

– Давно началась служба? Я опоздала немного.

– Пятнадцать минут назад – ответил Женя.

Они отстояли службу и вместе вышли на улицу.

– Так вот в ком причина твоих вечных побегов от меня – улыбнувшись, сказала Оля.

– Прости, что не сказал ранее, просто ты мне очень понравилась, и я боялся, что больше не увижу тебя, если ты узнаешь.

– Какие глупости ты говоришь!

– Моя жена бросила нас с сыном год назад.

Они вышли на проселочную дорогу. Мальчик радовался, смеялся, бегал.

– А знаете что? – спросила Оля – а не пойти бы нам всем на озеро купаться?

– Ура! – кричал ребенок – пойдемте купаться!

Все засмеялись и решили пойти к озеру. Ребенок побежал вперед, а Женя, взяв Олю за руку, улыбнулся. Они пошли вперед. День только начинался, и казалось, он был началом новой истории сплетения двух судеб.

«ДРУГАЯ СТОРОНА»

«Воспоминанье слишком давит плечи,

Я о земном заплачу и в раю,

Я старых слов при нашей новой встрече

Не утаю».

М. Цветаева

Что называется дикостью? Открывая интернет источники, находишь множество определений этого термина. Некультурность, несуразность, самая примитивная ступень развития человечества, отсутствие понимания совести, справедливости, отсталость, глупость. Сотни синонимов к одному единственному слову – дикость. Тысячи лет развития человека сделали из него человека разумного, человека способного создать совершенно новую реальность. Разве можно назвать его диким?

***

Я всегда думала, что знания облагораживают человека. Они не только облагораживают, а дают возможность реализации любой цели, любой задумки. Ни для кого не будет тайной, что получение знаний – это успех, власть, деньги, уважение. И каждый понимает, для чего он получает эти знания.

С самого раннего детства родители твердили, что я должна добиться многого в своей жизни. Я старалась, я стремилась и хотела большего. Мои амбиции меня опережали, и я потеряла себя настоящую. Где-то глубоко внутри меня зарождался эгоизм, и мне стало уже не важно, какими средствами я добиваюсь чего-либо, главное добиться. Главное – сама цель. Я не знаю, совпадение это или судьбоносный урок, но после того, что случилось, я стала другим человеком. Для меня был неясен факт, почему многие люди, которые имели огромные деньги и возможности, уходили в церковь, отказывались от мирских благ. Такое случалось довольно часто, однако причина оставалась неизвестной. Теперь я понимаю, что причина кроется всегда глубо и понимание, которое приходит так тяжело, невозможно получить просто так. Я еще не знала, о чем буду говорить со сцены. Это был момент, который бы определил мою сущность в один раз. Бывает так, что человек приходит к осознанию себя не сразу. Для многих это долгий, мучительный процесс, как для духовных лиц. Им приходится изо дня в день молиться, поститься, соблюдать Божий закон. Любое отклонение определяется грехом. От этого в первую очередь страдает душевное равновесие и покой. Внутренние страдания намного тяжелее любой физической боли. Та ситуация, в которой оказалась я, была моим жизненным испытанием. Кто я есть в этой жизни? Может я пустой и циничный обозреватель способный писать только фельетоны в утренней газете?

Глава I

Московский государственный университет – лучшее высшее учебное заведение Москвы. Я всегда хотела оказаться здесь. Поступить сюда было трудно, а учитывая мои баллы практически невозможно. Но жизненным кредо моей мамы стала фраза – не имей сто рублей, а имей сто друзей. «Самое главное – иметь хорошие связи и знакомства» – эти слова глубоко въелись в подкорку моего мозга, и я старательно завязывала знакомства со всеми и улыбалась, когда мне этого особенно и не хотелось. Мама постаралась запихнуть меня в одну из лучших школ Москвы, где учились дети из обеспеченных семей. Я не сказала бы, что моя семья была бедной, однако шиковать нам никогда не приходилось. Мамина подруга медицинский работник в школе и ей не составило труда договориться на счет моего обучения. Обучение в частной школе мне ничего не стоило. Когда папы не стало, мама с трудом меня воспитала, и я знала цену деньгам. Частную школу оплатил мамин ухажер. Сегодня – это мой отчим.

В девятом классе к нам пришел мальчик, с которым мы стали хорошо общаться. Вплоть до одиннадцатого класса мы были неразлучны, а когда пришел момент поступления в Московский государственный университет, то я поступила без труда, ведь мой «любимый», как я его тогда называла, оказался сыном доктора философских наук, заведующим кафедрой. Он и поспособствовал моему поступлению на факультет журналистики университета. С тем мальчиком я рассталась сразу после поступления. Да, я была очень эгоистична. Можно сказать, что я его использовала ради своей цели. Проблем с дальнейшим обучением у меня не возникало, никто меня не отчислил, никто не занижал мои оценки. Ну что тут поделаешь? Была любовь, да прошла. Мое упорство и старание оправдывали ожидание. Я стала лучшим студентом в группе по успеваемости, и моя фотография висела на доске почета. Потенциальные работодатели уже кидали удочки на хороших студентов и к нам не раз приходили представители средств массовой информации, чтобы поговорить и предложить дальнейшее сотрудничество. Но важным этапом и отправной точкой со скамьи студента, безусловно, являлся диплом.

В один из тех понедельников, когда так хочется забить на пары и проваляться в кровати, тем самым продлив себе выходные, я встала с температурой. Преодолев себя, я встала с кровати и побрела на кухню сделать себе чашечку кофе. Немного посидев на кухне, я собрала необходимые для лекций тетради, оделась и пошла в университет. На первой лекции мы прождали пятнадцать минут, но преподаватель так и не появился.

– Пятнадцать минут прошло, уходим! – перекрикивались ребята.

– Куда это мы уходим, извиняюсь спросить? – мы оглянулись на дверь и увидели заведующего кафедрой журналистики – диплом писать бежите?

В аудитории повисла тишина. Декан прошел к столу и, оперевшись ладонями о край стола, взглянул на нас. Его боялись все. Это был человек, умевший одним только словом показать другому свою правоту. Человек, который владел огромным багажом знаний и не боялся дарить эти знания другим. Заведующего боялись, но одновременно уважали и восхищались.

– Наверно все в курсе – немного помедлив начал он – что каждый из вас стоит пред выбором темы для своего диплома. Это очень важный выбор, особенно для журналиста. Ваш диплом – это ваше портфолио. Профессии бывают разные. Многим диплом нужен для того, чтобы он был и лежал на полке, но для вашего потенциального работодателя – это материал, который покажет ему то, с чем вы способны работать. Чем больше исследований и хорошего, нового материла в работе – тем выше ваш рейтинг. Наверно вы все ждете, что я принес какой-то листик с темами работ, и вы выберете, что вам подходит. Но я решил изменить своим правилам и предоставить вам выбор самим придумать тему диплома.

Все стали переглядываться. Никто не ожидал такого поворота. Намного проще работать над тем, что уже дали, чем самим бултыхаться в потоке нескончаемой информации.

– Единственное, что я вам подготовил, это места практик, куда вы можете поехать, чтобы добыть нужную для вас информацию – продолжал говорить заведующий. Он открыл папку и, вытащив листок с гербовой печатью и утвержденный ректором университета, внимательно стал вчитываться в него. Затем он подошел к старосте и передал листок.

– Не позднее, как пройдет одна неделя, мне должен быть представлен список с выбранным местом практики.

Целый вечер я решала, куда бы мне отправиться на практику. В итоге решила поехать в Ханты-Мансийск. Я много слышала о богатстве недр земли минералами, природными ресурсами и мне было весьма интересно провести исследование о возможности освоения этих земель.

Я была воодушевлена своими будущими грандиозными победами и надеждами на написание диплома, заслуживающего похвалы и наивысшей оценки. Две недели до начала практики пролетели быстро. В Ханты-Мансийске я должна была проходить практику в издательстве «ЮГРА». Я стала готовиться к практике за неделю: купила билеты, собирала вещи, забронировала недорогой отель, искала информацию о городе, где мне предстояло пробыть несколько недель.

Когда пришел день моего отъезда я заметно волновалась. Успокоилась я только в самолете, приняв успокоительное. В моем воображении всплывали картины защиты диплома. Я представляла, как все члены комиссии ставят мне высокие баллы, как какой-нибудь известный представитель средств массовой информации предлагает мне работу. Все это заставило меня проснуться за час до прилета. Я собралась с духом и, когда шасси самолета коснулись земли, стала продумывать дальнейший план своего пребывания.

Я решила сразу поехать в издательство, куда меня направил университет.

Это был уютный офис, находящийся в бизнес центре. Меня радушно приняли и, к моему удивлению, не стали принуждать к ежедневному присутствию и выполнению никому ненужных поручений. Мне удалось наладить со всеми контакты и уже спустя час я попивала кофе с сотрудниками своего отдела.

– Ты конечно совсем странная раз решила приехать сюда писать диплом. Чем Москва не устроила? – спросила женщина, занимающаяся обработкой новостей для газеты.

– Хочу проанализировать ситуацию в промышленности, предложить новые возможности освоения здешних земель – не без гордости ответила я, заученную на данный вопрос фразу.

– Ой не надо нам тут лишних заводов и фабрик – ответила женщина, как будто оскорбленная моим ответом – приехала на нашу голову тут!

– Ладно тебе Света – подхватила разговор еще одна сотрудница и обратила свой взор на меня – Рита, а ты попробуй написать обратное от этого.

– В каком плане?

– То, о чем хочешь писать ты уже не актуально. Наши земли и так являются объектом освоения, а написать обратное в пользу защиты природы и сохранения культурного наследия является весьма значимым. У нас здесь живут коренные народы, а власть знаешь не интересует, где поставить очередной завод или фабрику. Возможно у кого-то отнимут дом.

– Это вы говорите про коренные народы?

– Да, про ненцев, которые живут у нас в степях.

Я задумалась. Действительно, если я напишу обратное, то это будет более выгодно для меня.

– А как найти этих ненцев?

– Это не так сложно. Они приезжают на местный рынок по утрам продавать рыбу.

Мы посидели еще немного, и я стала собираться в отель, который забронировала еще в Москве. Уставшая от перелета и от офисных разговоров, я сразу же легла спать, но мысли не давали покоя и мне не терпелось заняться своим исследованием. Я решила пойти утром на рынок и найти ненцев, возможно это и вправду хороший вариант встать на защиту коренного народа.

Рынок было совсем не сложно найти. Здесь продавали овощи, рыбу, мясо, различную утварь. Я сразу заметила несколько человек в непривычной для обычного городского жителя одежде, которые продавали рыбу.

– Извините, вы ненцы? – спросила я у одного из них.

Он посмотрел на меня и заулыбался.

– Даже не знаю, что ответить – начал он – здесь все вопросы только про рыбу, а тут раз тебе и совсем иной вопрос, вы меня прямо в врасплох застали!

– А что сложного то? Ненцы вы или нет – вопрос, требующий ответа «да» или «нет».

– Да. Мы коренной народ – ненцы – сказал он со вздохом и взмахнул рукой в сторону остальных мужчин, которые были рядом с ним – это все?

– Нет, это не все. Меня Рита зовут. Я журналист и хочу написать о вашем быте и культуре. Можно ли посмотреть, как вы живете?

Все засмеялись.

– Мы живем в тайге, далеко отсюда. Вам это надо?

– Если это возможно, то я с радостью посмотрю, как вы живете!

– Она просто не знает, что говорит! – смеялись все.

– Если вам так хочется, то добро пожаловать конечно! – сказал мужчина – только мы еще не скоро поедем. Пока рыбу не продадим, ни ногой отсюда.

– Я вам помогу! – сказала я – у человека, опрятно одетого и умеющего правильно подать покупателю информацию о товаре, купят в два раза быстрее!

Я закатала рукава и стала подзывать народ громкими фразами:

– Вкусная, свежая рыба! Подходите, не дорого!

Как ни странно, люди стали активнее подходить и покупать рыбу. Ненцы только усмехались, глядя на меня.

– Меня Ёнко зовут, не успел представиться – сказал мужчина – ты действительно хочешь поехать с нами? У нас нет таких условий проживания, как в городе.

– Да. Хочу написать о жизни вашего народа и возможности сохранения ваших земель от нападков промышленников – ответила я.

Улыбка Ёнко исчезла с его лица.

– Хорошо, поезжай с нами. От этого может быть толк? Об этом могут написать в газете? Наши земли хотят забрать насильственно, и мы не знаем, что делать…

Тут я стала врать. Я поняла, что помощь ненцам может быть обернуться мне хорошим материалом.

– Конечно напишут – ответила я – я известный журналист в Москве и новости, о которых я пишу появляются не только в газетах, но и в интернете.

– Спасибо вам огромное – заулыбался Ёнко – я и не думал, что кому-то есть дело до нас! Вы – наш спаситель!

Ёнко стал собираться, рассказал всем эту новость, и все вокруг смотрели на меня глазами, полными надежд. Но они даже не знали, что я просто студент, приехавший на практику и желающий получить материал для своего диплома.

Всю дорогу ненцы шутили, благодарили богов о послании им снисхождения. Когда мы добрались до места, уже стемнело. Было холодно и я на минуту пожалела, о своем решении приехать сюда. Люди сидели вокруг костра и только свет, исходящий от него, давал различить большое количество шалашей, разбросанных по местности.

– Мы выделим тебе самый лучший чум! – сказал Ёнко.

– Это так шалаши ваши называются? – спросила я.

– Да. Чум – это жилище кочевых народов.

– Можно ли здесь принять душ где-то? – с надеждой на чудо спросила я.

– Мы моемся в озерах и реках – был ответ.

Какая-то женщина подбежала к нам.

– Слава богам! Почему вы так долго?

– Амалия, подготовь отдельный чум для нашей гостьи пожалуйста. Она приехала нам помогать!

В убранство чума входили железная печь, шкуры оленей, лежащих на полу, балаган, закрывающий спальное место, различная кухонная утварь. Я прошлась по чуму и заметила пояс, лежащий на деревянном стуле. Пояс был украшен монетами. Я решила забрать его себе, как доказательство своего пребывания здесь.

– Рита! – послышался мужской голос – можно войти?

– Заходите! – откликнулась я.

– Извини, что потревожил тебя. Мой друг собирается женится скоро и оставил где-то пояс с монетами в подарок будущей жене. Ты не видела его здесь?

– Нет, ничего не видела – ответила я.

– Ладно, видно в другом месте оставил. Ты не хочешь пройти в мой чум? Моя мать приготовила еду, и мы приглашаем тебя на ужин.

– Я хочу попробовать вашей традиционной еды!

Когда мы вышли на улицу, я увидела наполовину построенный деревянный дом.

– Чей это дом? – спросила я.

– Я всегда хотел построить настоящий дом для своих родителей. Это было моей мечтой. Надеюсь дострою. Нужны материалы, а для этого деньги. Я продаю рыбу и покупаю в городе нужные инструменты. Только теперь не знаю, получится ли.

– А почему нет?

– Ты же сама знаешь почему – с удивлением в голосе сказал Ёнко.

– Откуда же мне знать?

– Ты же статью про это пишешь!

– Ах да! Прости, просто устала, из головы совсем вылетело.

Мы зашли в чум. Мать Ёнко разложила рыбу по тарелкам, и мы сели за стол.

– Спасибо вам большое, что хотите помочь! – говорила мать Ёнко – вы думаете, у нас получится?

– Я на это надеюсь – врала я.

– А как там в Москве?

– Москва город карьеристов – начала разглагольствовать я – там крутятся большие деньги, деловые люди и я надеюсь, что однажды достигну многого. Я сделаю это во что бы то ни стало, сделаю карьеру, буду разъезжать по миру, куплю огромный дом. Однажды мне будут завидовать.

Я не заметила, что наговорила много лишнего. Все смотрели на меня.

– Извините, просто мысли вслух – продолжила я.

Мы поели и Ёнко проводил меня к моему чуму. Тут из моего кармана выпал пояс. Ёнко посмотрел на меня. Он поднял пояс и сказал:

– Люди так не поступают.

Я не знала, что сказать.

– Я просто хотела взять это, как сувенир – ответила я краснея.

– Ты ведь никакой не журналист, верно?

– Нет почему, я журналист.

– Ты даже забыла, зачем сюда приехала, когда я задал тебе вопрос. Скажи честно.

Мне было стыдно.

– Я студентка с факультета журналистики. Пишу диплом, нужна информация о том, как вы живете.

– Хорошо, что призналась – ответил Ёнко – спокойной ночи.

Я ожидала от него яростных упреков, брани, но он воспринял мое вранье спокойно.

«Что же я делаю – думала я – сначала воровство, потом вранье. Нужно извиниться…».

Утром я первым делом пошла извиняться. Ёнко разбирал рыболовные сети.

– Доброе утро – сказал он.

– Я хочу извиниться за все, что натворила. Сначала обманула, потом украла подарок на свадьбу!

Ёнко молчал.

– Я признаю, что поступила неправильно, подло, некрасиво.

– Пойдешь со мной на рыбалку? – спросил он не в тему разговора.

– Пойду.

Мы собрались и пошли через поле. Вокруг было так красиво. Это как будто было за гранью происходящего. Это был совершенно другой мир.

– Ты много не знаешь – начал говорить Ёнко – я заметил, что ты очень отличаешься от нас. Ты все время хочешь что-то взять, забрать. Ты восхищаешься зданиями гигантами, материальным состоянием других людей и ты ценишь этих людей, потому что у них есть деньги. Помнишь вчерашний день?

– Помню – ответила я и села на мягкую, как вата траву. Легкий ветерок подул с юга и принес запах полевых цветов. Над головой было голубое небо, светило солнце, позади расстилался бесконечный лес, а впереди даль заросших цветами полей. Кое – где было топко, и на этих местах росла клюква. Здесь было так спокойно, ничего кроме природы, никого кроме Ёнко.

– Ты говорила, что хочешь зарабатывать большие деньги, купить огромный дом, чтобы все восхищались тобой и завидовали. Видела бы ты свои глаза! Я испугался тогда тебя, ведь твои глаза были дикими, как у зверя, который нападет сейчас. Пойми, ведь мы приходим сюда ни с чем и уйдем ни с чем. Все материальное, что ты здесь получишь ты не возьмешь с собой. Не важно, богатый ты или бедный, все мы уйдем с тем же, с чем и пришли. Однако, кое – что мы сможем взять.

Ёнко присел на траву и посмотрел прямо мне в глаза. Он скрестил руки и положил их себе на грудь.

– Ты заберешь только то, что останется здесь. Я не язычник, я не христианин, я не знаю, есть ли Бог или нет, но то, что я знаю точно – это то, что все материально, кроме твоей души. Добро, любовь, радость навсегда останутся с тобой.

***

Река Тромъеган была извилистой. Мы дошли до нее, когда уже стало садиться солнце.

–Ну вот. День прошел, а рыбы с тобой так и не наловили. Хотя бы самоловки поставить нужно – сказал Ёнко.

– Какая здесь ловится рыба? – решила поинтересоваться я.

– Налим, судак, щука…Щука священная рыба считается. Была такая история у нас. Жил был мальчик и поймал он как-то маленькую щучку. Проглотил он ее, а она потом у него в животе выросла. Мальчик умер.

Ёнко посмотрел на мои удивленные глаза и засмеялся.

– Да это просто поверье такое, старики рассказывают. Сам свидетелем таких явлений я не был.

Ёнко достал большой железный крюк, нацепил на него маленькую рыбешку, затем привязал крепко крюк к веревке и пошел привязать ее к дереву, чтобы, когда большая рыба схватит этот крюк, ее можно было вытащить.

Я стояла и наблюдала, как он легко и свободно ведет себя среди дикой природы. Мне было спокойно, пока я не услышала странные звуки за спиной. Я обернулась, и дыхание остановилась в моей груди. Передо мной стоял медведь и смотрел прямо в глаза. Все, что я помнила о медведях, о том, что нельзя бежать, показывать свой страх, я забыла. Поэтому, недолго думая, я развернулась и бросилась бежать. Все происходило, как в замедленной съемке: я развернулась, затем крикнула «Медведь! Бежим!» и побежала прямиком в реку. То, что было холодно, и температура воды летом не позволяла наслаждаться купанием, меня не интересовало. Я видела, как Ёнко оглянулся на меня, затем на медведя и бросился меня вытаскивать.

– Ты что? Сдурела что ли? Иди сюда!

Он залез за мной в воду, поднял на руки и вытащил на берег. Меня трясло от холода, мокрая одежда прилипла к телу.

– Там медведь, там медведь! – орала я.

– Да какой же это медведь? Это медвежонок. Совсем еще маленький.

Обратно мы шли молча. Я чувствовала себя нелепо. Видно городская жизнь сказалась на моем представлении о живой природе. Стало совсем темно и холодно. Ёнко выбрал путь вдоль реки, чтобы не сбиться с пути. Он шел уверенным шагом и изредка поглядывал на меня. Пару раз он останавливался и смотрел в темное небо. Я тоже останавливалась и старалась понять, что он высматривает.

– Холодно? – спросил Ёнко.

Я так обрадовалась, что он первым нарушил тишину.

– Да, холодно. Одежда еще влажная – ответила я.

– Держи вот – Ёнко снял свою малицу и передал мне. Малица представляла собой верхнюю одежду. Ее шили из оленьей шкуры мехом во внутрь.

– Спасибо Ёнко!

Я накинула одежду на себя. Малица была такой теплой от тела Ёнко, что я быстро согрелась. Мы все шли и шли, и казалось, что мои ноги стали ватными.

– Мы не заблудились? – спросила я – в такой темноте уже не найдешь ничего.

– Нет, не заблудились – уверенно сказал он – природа всегда дает нам возможность найти свой путь. У каждого времени суток свои подсказки. Наши чумы расположены немного восточнее реки. А идти нам нужно на север. Полярная звезда – главный мой помощник ночью.

Ёнко остановился. Он взял мою руку и направил ее вверх.

– Смотри – сказал он и стал водить моей рукой от одной звезды к другой – эти звезды образуют ковш Большой Медведицы. Если ты мысленно соединишь линии между звездами, то получишь в своем воображении настоящий ковш. Если от дальнего от ручки бока ковша ты проведешь линию дальше, то наткнешься на самую яркую звезду – полярную звезду. Она всегда указывает на север. Следовательно, идем мы правильно.

Ёнко опустил мою руку и двинулся дальше.

Мы добрались до места расположения хунт ближе к полуночи. Ненцы сидели вокруг костра и пели традиционные песни. Тут же варили рыбу в котелке и пекли картошку. Во главе ненцев, сидевших вокруг костра, пела девушка. Ее голос был настолько прекрасным, что кровь застывала в жилах. Она пела на ненецком языке, изредка открывая глаза. Я тоже села у костра и с каждым новым словом все больше и больше ненцев включалось в песню. По моей коже побежали мурашки, а глаза стали наполняться слезами. Я чувствовала такую отрешенность от всего остального мира. Я почувствовала, как одна за другой слеза стекает по моей щеке. Я бросила взгляд на Ёнко, который присел рядом, и улыбнулась ему. Девушка брала такие высокие ноты, ее голос был чистым и заставил меня почувствовать ком в горле, когда я даже не понимала смысла слов. «Сихиртя» – единственное слово, которое я смогла спеть.

– О чем эта песня? – спросила я Ёнко.

– Эта песня о народе Сихиртя, который обитал здесь до нашего времени. По преданиям, они ушли жить под землю. Они не любят солнечный свет и выходят только ночью. Лишь избранные могут видеть сихиртя.

Девушка закончила петь песню и, открыв глаза, улыбнулась нам.

– Здесь мы едины – начала говорить она – мы – дети природы. Как много она дала нам! Это небо, нашу землю, эту пищу, этот новый прожитый день. Так пусть дух земли, дух наших предков поможет нам осваивать земли, даст хороший урожай, даст пищу, а нам много счастливых дней. Да будет так всегда. Пусть наша память о наших предках, о нашей истории будет жить с нами, а наши дети запомнят наши песни, традиции и любовь наших сердец.

– Да будет так! – поддерживал ее этот славный и добрый народ.

Один из мужчин стал накладывать в деревянную посуду рыбу и картошку. Затем он передавал миски по кругу, пока каждый не получил порцию. Все оживленно разговаривали и ели. Мы пошли спать уже во втором часу ночи. Чум, где пришлось спать мне сегодня, был небольшой: диаметр нижней части составлял примерно 4 метра. Посередине на огне стоял котел, справа на оленьих шкурах спала женщина. Я расположилась слева, накрылась одеялом и постаралась заснуть. Я долго вертелась, но заснуть мне так и не удалось. Сотни мыслей проносились в голове. Я слышала, что с улицы доносились голоса, и решила выйти посмотреть, кому не спится так поздно. Я потихоньку оделась и вышла, стараясь не разбудить спящую женщину. На том же самом месте, где сегодня так оживленно пелись песни, вокруг костра сидели четыре человека: женщина, которая сегодня пела, Ёнко и еще пара ненцев-мужчин.

– Мы не допустим этого, пускай меня тоже давят – злобно говорила женщина.

– Они приходили вчера? – спросил один из ненцев мужчин.

– Да – ответила женщина.

Эту женщину звали Агна. На ней была одета летняя паница, богато украшенная орнаментом. У нее были длинные смольные волосы и огромные зеленые глаза. Ее имя означало целомудренная, поэтому ненцы внимали ее совету.

– Жаль, что я был на охоте! – сказал Ёнко и, кинув со злостью камень о землю, пошел к реке. Я пошла за ним.

– Что случилось? – не без интереса спросила я.

– Тебя тут явно не хватало, иди спать, пожалуйста! – крикнул он.

– Никуда я не пойду, я не оставлю тебя в таком состоянии! Скажи мне! – стала настаивать я.

Он поставил руки на бока, хотел что-то ответить, потом вздохнул, посмотрел в землю, потом посмотрел на меня.

– Здесь, где мы живем, самый большой объем добычи нефти. Здесь, на этом месте, на моей земле – он указал пальцем на землю – хотят установить нефтеперерабатывающий завод, снести мой дом, который я почти достроил для моих родителей!

Он заплакал, как ребенок. Сел на землю и взялся руками за голову.

– Мы придумаем что-нибудь – единственное, что я смогла здесь ответить.

– Иди спать, завтра у нас много дел – ответил Ёнко.

Я встала, прошла несколько шагов, затем вернулась, присела и поцеловала его в щеку.

– Мы правда что-нибудь придумаем.

До утра я не могла уснуть. Я так хотела придумать выход из сложившейся ситуации. Я встала в шесть утра и сразу направилась к хунте Ёнко.

– Можно? – спросила я.

В хунте сидели несколько мужчин и пили чай.

– Я думаю – начала я – нужно ехать в Москву. Мы вместе сходим в управление этой компании и подадим определенную бумагу. Если не получится, подадим иск в суд, поднимем общественность.

Все уставились на меня.

– Что за глупость сказала эта девчонка? – спросил ненец, тон которого напомнил мне отца.

Весь мой энтузиазм испарился. Мысленно я уже оставила эту идею, как внезапно Ёнко сказал:

– Почему бы и нет. Я не был раньше на Большой Земле и честно я не хочу ехать туда, но я не вижу другого выхода, как поехать. Там живут люди, люди, которые имеют язык, чтобы говорить, голову, чтобы думать, быть может, у них есть еще понимание. Нужно поехать и поговорить с ними.

Я была вне себя от чувства гордости.

– Нужно ехать. Поедем завтра. – сказал Ёнко.

Целый день я ходила в приподнятом настроении. В своем чуме я достала тетрадь и ручку, чтобы сделатькакие-то записи для своего диплома. Я открыла тетрадь, но написать о скудности жизни и неразвитости этого народа так и не смогла. Мне очень хотелось написать, насколько прекрасны песни этого народа, о самобытности уклада их жизни, о любви к своим краям и природе. Пока я думала, ко мне в чум зашла Агна.

– О чем твои мысли? – спросила она, присаживаясь рядом со мной. Она посмотрела на меня своими огромными зелеными глазами.

– Я думаю, как описать ваш уклад жизни – ответила я ей.

– Ты сильная внутри. Я вижу. Я знаю, что ты хочешь просить своих людей оставить нас в покое. Ты думаешь, нас поймут?

– Мы будем делать все, что возможно. Во всяком случае, это лучше, чем просто сидеть и ждать – ответила я.

– Я так просила богов о помощи. Просила оставить наш край в покое. Они всегда помогали, а сейчас как-будто не слышат моей мольбы. Я просила прекратить дожди, и они прекращались, я просила солнечного света, и он всегда появлялся. Почему же сейчас они оставляют нас?

– Я не знаю Агна. Наверное, потому, что люди слишком бесчувственные и богам сложно задеть их за живое. Люди, среди которых живу я, не умеют любить. У них другие ценности и простой просьбой невозможно тронуть их сердца.

– Ну ведь ты не такая, хотя и живешь среди таких людей – ответила Агна – ты умеешь любить и понимать. Ты понимаешь нас и любишь Ёнко.

Ее слова заставили меня покраснеть.

– С чего ты взяла, что я люблю Ёнко? Просто хочу помочь и все.

– Мне легко это понять. Я же тоже женщина, а твои глаза о многом могут сказать.

– Наше восприятие жизни совсем разное. Я никогда не жила так. Если бы даже между нами возникла симпатия, то я не смогла бы освоиться здесь, а Ёнко не смог бы освоиться где-то в городе.

– Ты влюбилась в его. Разве то, о чем ты говоришь, может стать преградой?

Я промолчала, а затем сказала:

– Мы едем завтра утром. Доберемся до Ханты-Мансийска, а там купим билеты до Москвы.

Мы еще о чем-то говорили с Агной. Она пела песни, смеялась, а я была где-то не здесь. Я все время думала об ее словах. Полюбить «дикого» человека – было самой последней выдумкой моего воображения. Я не могла сравнивать Ёнко с другими молодыми людьми, но рядом с ним я чувствовала защищенность, уверенность. Он стал для меня человеком высокого нравственного духа. Он был воплощением настоящего мужчины, способным позаботиться и брать на себя ответственность. Эти качества я всегда искала в мужчине, но в моем окружении таких мужчин почти не было. Но его жизнь в городской суете не представлялась мне возможной.

Глава 3

Утром я проснулась рано, оделась и вышла из чума. Меня интересовал вопрос, касающейся паспорта. Чум, тайга, племена…как мы возьмем билеты на самолет без паспорта? Получалось так, что фактически Ёнко не имел дома, значит, он не был нигде зарегистрирован, следовательно, паспорта он не имел. Ёнко был уже собран. Меня ждала оленья упряжка.

– Ну что? В добрый путь? – спросил Ёнко.

– Ёнко, я хотела спросить, есть ли у тебя паспорт, ведь купить билет на самолет без документа невозможно…

Ёнко залез рукой в свой карман и вытащил мятую коричневую книжечку.

– Держи – не без гордости сказал он.

Это оказался паспорт. Я открыла его на месте регистрации и увидела следующую запись: «зарегистрирован – тайга». В штампе не было ни улицы, ни дома, но наличие паспорта заставило меня успокоиться.

До Ханты-Мансийска мы добрались за четыре часа. Нас довез один старый ненец. Высадив нас где-то недалеко от трассы, он направился в обратную сторону. Мы вышли на трассу и стали ловить машину. Никто не останавливался. Не трудно было понять почему. Внешний вид Ёнко оставлял желать лучшего. Малица из телячьей шкуры, обувь из шкуры оленя и огромный, похожий на рюкзак, набитый разными вещами мешок на плечах.

Нам повезло, что мимо проезжало такси. Водитель остановился и с опаской приоткрыл боковое стекло.

– Вам куда? – крикнул он.

– В аэропорт сколько выйдет?

– За тысячу довезу.

– Дорого – ответила я – тут же недалеко, давайте за пятьсот хотя бы?

– Посмотри – сказал Ёнко и вытащил маленький мешочек с деньгами – Мы деньгами не пользуемся, я накопил кое-что.

– Ладно, давай шестьсот, и мы квиты – крикнул водитель.

Я достала из мешочка триста рублей и отдала Ёнко.

– Ты взяла триста, а он сказал шестьсот – сказал Ёнко.

– Нам еще понадобятся деньги, давай пополам, ладно?

Он резко взял деньги из моих рук, достал еще триста рублей и сунул в окно водителю.

– Садитесь – усмехнувшись, сказал водитель.

Мы вдвоем залезли на заднее сидение, и машина помчалась по трассе в сторону аэропорта.

– Откуда будете? – спросил водитель.

– Из Москвы – машинально произнесла я.

– Ну, вы еще возможно, а ваш попутчик как-то не смахивает на москвича – засмеялся водитель.

– Потому что я и не москвич – ответил Ёнко.

– То-то и видно – ответил водитель.

– Долго нам еще? – я решила прервать явно нарастающий конфликт.

– Минут десять еще.

Когда мы подъехали к аэропорту был уже полдень. Яркое солнце ослепляло глаза. Мы вышли из машины и направились в здание аэропорта. Я посмотрела на Ёнко, и сейчас он показался мне совсем беспомощным. Он смотрел в разные стороны, и не знал, что делать дальше. Я не сказала ему, что билеты на самолет уже были куплены мной через интернет, пока мы ехали в машине. Я направилась к стойке регистрации, а Ёнко последовал за мной. Наши паспорта были у меня.

– Здравствуйте, наш вылет в два часа, вот наши паспорта – сказала я девушке у стойки.

Девушка улыбнулась и начала регистрировать нас на рейс.

– Простите – начала говорить она – здесь в паспорте написано тайга…

– Какие-то проблемы? – спросила я.

– Извините, мне нужно посоветоваться…

Девушка встала и ушла с нашими паспортами.

– Нам нужно заплатить деньги за билеты – сказал Ёнко.

Он достал свой мешочек.

– Ёнко…я купила нам билеты, не нужно…

– Нет, возьми, пожалуйста!

Посмотрев на этот мешочек, я поняла, что там не больше пяти тысяч рублей, поэтому стала врать.

– Мой университет оплачивает нам билеты до мест нашей практики, поэтому не беспокойся, я попрошу, когда они понадобятся.

Пришла девушка и, улыбнувшись, сказала:

– Все в порядке, вот ваши посадочные талоны, хорошего пути.

Когда самолет разгонялся, Ёнко заметно нервничал, но показывать свою слабость не стал.

– Все в порядке? – решила я удостовериться.

– Да, конечно, разумеется.

Наш перелет был долгим, более двадцати часов с пересадкой, но очутившись в Москве, я почувствовала, что попала в обычную для себя сферу жизни.

– Тебя нужно переодеть! – сказала я и хлопнула моего Ёнко по плечу.

– Я совсем плох для этого города, да? – улыбнулся он и потрепал себя за одежду.

Я была рада, что он стал смотреть на самого себя с улыбкой и шутить над собой. Тогда он стал видеть разницу между собой и другими.

– Не волнуйся, я рядом и помогу тебе во всем – сказала я и в первый раз почувствовала ответственность не только за свои поступки и действия, но и ответственность за жизнь другого человека – сегодня суббота, а все важные дела начнутся в понедельник, поэтому предлагаю тебе отдохнуть и посмотреть мир, с другой стороны. Быть может он и не так плох.

Он взял мою руку и сказал:

– Я доверяю тебе, как ты доверяла мне и буду счастлив посмотреть, как ты живешь.

– Тогда вперед! Что мы тратим время!

Из аэропорта мы доехали на автобусе до метро, а там проехали несколько станций до моего дома. Все время Ёнко держал меня за руку и не переставал задавать вопросы. Мы смеялись: я над его вопросами, он над моими ответами. Внутренне я успокоилась и поняла, что он неплохо вписывается в современный ритм московской жизни, а если наденет другую одежду, то вообще будет настоящим красавцем. Я представила его в брюках и пиджаке, бритым и пахнущим дорогим парфюмом. От представленного образа поползли мурашки по коже. Я перестала обращать внимание на взоры окружающих, и их мнение сейчас волновало меня меньше всего. Когда мы ехали в метро, две девушки оживленно разговаривали и Ёнко, вслушавшись в их разговор спросил:

– Что значит «кинуть фото в инстаграмм»? Это значит выкинуть фотографии в мусор? Избавиться от них? – Ёнко сказал это так громко, что девушки обратили на нас внимание и засмеялись.

– Нет Ёнко – я засмеялась вместе с ними – это такое приложение на телефоне, где люди выставляют свои фотографии, чтобы видели другие.

– А зачем другим показывать свои фотографии?

На секунду я и сама задумалась зачем.

– Люди любят выставлять себя напоказ, хвастаться, показывать, где они были, что видели…

– Зачем это нужно, не понимаю…

Наш разговор заглушил шум вагона, а я так и продолжала думать, а зачем и вправду все это нужно?

Когда мы вышли из метро, то на улице было тепло, и я предложила Ёнко прогуляться до моего дома, а не ехать на автобусе.

– Я никогда не ездил на метро! Я слышал про это, но оказывается это так здорово!

– Люди ненавидят метро. Каждый день одно и то же. На работу на метро, с работы на метро.

– Твои родители будут не против моего появления? – спросил Ёнко.

– Моя мама и отчим уехали отдыхать в Крым, поэтому их еще недели две не будет точно.

– Это нехорошо.

– Почему? – удивилась я.

– Это их дом, в который меня не звали.

– Не беспокойся. Это и мой дом тоже. А я хочу, чтобы ты стал моим гостем.

Мы поднялись по лестнице на пятый этаж, потому что Ёнко категорически был против нашей поездки на лифте. Я открыла дверь и впустила моего гостя.

– Несколько правил, которые я хочу, чтобы ты уяснил – сказала я – первое – чувствовать себя, как дома; второе – не обращать внимание на беспорядок, который я очень люблю наводить; а третье – по возможности мыть за собой посуду.

Целый день мы занимались домашними делами. Я достала футболку, пиджак и брюки своего отчима и отдала их Ёнко. Мой отчим, несмотря на свой возраст, одевался очень модно. Когда Ёнко помылся, побрился и одел эти вещи, я не смогла его узнать. Он был настолько красив, не только внутренне, но и внешне.

– Ну как? – спросил он.

– Это просто потрясающе – я взмахнула руками – ты сильно изменился и тебе это очень к лицу. Предлагаю сходить в клуб и позвать моих друзей с собой. Ты как?

– Что такое клуб?

– Это место, где люди встречаются, разговаривают, танцуют, пьют разные напитки.

– Я бы смог показать наш народный танец – сказал Ёнко.

Я улыбнулась и вздохнула. Набрав номер своей подруги, я вышла из комнаты сделать нам чай.

– Привет, ты как? – спросила я свою подругу, услышав ее голос.

– Рита, это ты? Ты приехала что ли? – закричала она от радости.

– Я приехала. Может, сходим сегодня в клуб или куда-нибудь потусить? – спросила я.

– Супер. Конечно! Давай! Я заеду за тобой – сказала она.

Моя подруга была дочерью богатых родителей, поэтому к двадцати двум годам имела не только свою квартиру и машину, а абсолютно все, что ее душа желала.

– Нет, не нужно. Встретимся уже на нашем месте. Я просто не одна пойду.

– Ну и кто этот счастливчик? – спросила она.

– Не придумывай, это просто мой друг.

– Ладно, пускай будет интрига! До встречи!

– Когда мы пойдем в клуб? – выглянув из проема двери гостевой комнаты, спросил Ёнко.

– В клубы ходят ночью. У нас есть время отдохнуть. А сейчас предлагаю тебе чай с горячими бутербродами.

В клуб мы пришли позже всех. Мои друзья уже сидели за столиком.

– Ритка привет! – увидев меня, крикнула Маша, с которой я сегодня разговаривала по телефону.

Помимо нее за столиком сидели трое парней из моего университета и наша общая подруга. Ёнко не знал, как себя вести.

– Садись Ёнко, не стесняйся, пожалуйста – шепнула ему я на ухо.

– Представишь нам своего друга? – спросил Никита, который заканчивал университет по специальности юриста.

– Это мой друг Ёнко, он не живет в Москве, приехал сюда по делам – стала говорить я.

Все засмеялись.

– Где такие имена дают? – спросила Маша.

– Там, где я живу, мое имя весьма обычное – ответил Ёнко.

– И чем же вы занимаетесь? – спросил Никита.

– Ребята, мы же пришли отдыхать, зачем все эти вопросы про работу? – спросила Маша.

Затем она притянула меня к себе и спросила на ухо:

– Вы с ним встречаетесь?

– Нет конечно, он мой друг – ответила я.

– Отлично – ответила она.

– А вы любите танцевать? – спросила она Ёнко.

– Нет, он не любит танцевать – ответила я.

– Рита, я удивляюсь, ты такая зануда! Пусть он сам скажет, хочет или нет.

Она схватила Ёнко за руку и потащила в толпу танцующих. Я стала нервничать и, казалось, во мне проснулась ревность.

– Заказать тебе виски? – спросил Никита.

– Не нужно – ответила я.

– Ты можешь хоть сейчас расслабиться, а?

Я его не слушала, пошла в толпу и схватила Ёнко за руку.

– Пойдем, нам пора – крикнула я.

– Рита отстань от нас – кричала Маша сквозь шум музыки.

– Я ухожу – ответила я.

Ёнко пошел за мной. Мы вышли на улицу, я достала сигарету и закурила.

– Зачем ты портишь себе организм?

– Нервничаю – ответила я.

– Но для этого нет повода – ответил он мне.

– Мне не нравится, когда ты танцуешь с другими девушками – резко сказала я, тем самым выдав свое реальное отношение к этому человеку.

– Это был просто танец, а мое отношение к тебе не изменится никак – ответил он.

– А какое у тебя ко мне отношение? – решилась я на вопрос.

– Я чувствую, что хочу прожить с тобой все время, которое мне отведено – неожиданно стал говорить Ёнко – но наши жизни слишком разные.

– И ничего нельзя изменить, да?

– Ты же сама это знаешь…

Обратно мы шли пешком по Москве и молчали.

– В понедельник пойдем в эту контору, узнаем, что можно сделать – сказала я.

– Да – ответил он мне.

Ночью я не спала. Одела наушники, включила громкость на полную мощность и слушала почти до утра. Утро было молчаливым. Я делала омлет, когда Ёнко вошел на кухню.

– Ты рано встал, мог бы еще поспать. Сегодня воскресенье – сказала я.

– Я встаю всегда рано – ответил он – можно я тебе помогу чем-то? Не привык сидеть без дела.

– Я все приготовила, садись. Мне сегодня нужно сходить забрать некоторые материалы из библиотеки для диплома.

– Конечно, не беспокойся. Я тоже выйду на улицу, недалеко, чтобы не заблудиться – сказал Ёнко.

– Ты уверен? Я не буду задерживаться. Потом вместе пойдем гулять по городу. Ладно, я оставлю тебе запасные ключи от квартиры и свой телефон старый, на случай, если ты решишь прогуляться. Хорошо?

Я собралась, открыла входную дверь и собиралась выйти, как Ёнко сказал:

– Рита, прости меня за вчерашний разговор. Я всю ночь думал. Просто…я здесь никчёмен, никак и ничем не могу тебе помочь. Где-то в тайге, я бы защищал тебя и стал бы надежным плечом для тебя.

– Я знаю. Ты тоже меня извини. Я пойду.

Я вышла с облегченным сердцем. Книги, которые я заказывала в библиотеке из архива, были уже готовы. Вернувшись домой, я обнаружила записку, которую Ёнко оставил мне: «Решил сделать для тебя приятное и приготовить пирог. Однако муки не оказалось. Я пошел в магазин. Скоро буду». Прошел час и я стала волноваться. Позвонив на свой старый телефон, я обнаружила, что он недоступен. Прождав еще полтора часа, я пошла в ближайший магазин, но Ёнко там не оказалось. Когда наступил вечер, я не находила себе места. Внезапно зазвонил телефон. «Наконец-то» подумала я.

– Ёнко, где ты ходишь? Я же волнуюсь! – закричала в трубку я.

Мне ответил неизвестный голос:

– Здравствуйте. Вас беспокоят из отделения полиции. Мужчине без документов было нанесено ножевое ранение. При нем был найден телефон с единственным номером в записной книге. Сейчас мужчина находится в больнице.

Я не знала, что сказать. Было чувство, что я не могу сделать глоток воздуха.

– Кем он вам приходится? – спросил голос в трубке.

– Это мой лучший друг – ответила я – в какой он больнице?

– Городская больница номер один. Просим вас сообщить родным и явиться в отделение для дачи показаний.

Я повесила трубку и села на кухонный пол, спиной к батарее. В висках стучало, а квартирная тишина была настолько громкой, что закладывало уши. Я смотрела на свои пальцы и считала их. Просидев так около получаса, я вскочила, схватила сумку и побежала к метро. «Конечно жив, конечно жив» – все повторяла я про себя. Больница была переполнена народом. Я побежала в регистратуру и стала узнавать, где может быть Ёнко.

– Здравствуйте, сюда недавно поступил мужчина без документов двадцати пяти лет. Я бы хотела узнать, что с ним. Привезла его паспорт – стала говорить я медсестре в регистратуре.

– Так, паспорт давайте – стала говорить она.

Я отдала паспорт, она сделала копии и отдала мне.

– Второй этаж. Там узнавайте.

Я побежала на второй этаж и стала узнавать там.

– Не положено девушка. Врач сейчас в реанимации. Вы ни кем больному не приходитесь. Сядьте и ждите. Доктор придет, спросите у него.

Я прождала около двух часов, когда появился доктор. Медсестра, явно обеспокоенная моим состоянием, кивнула мне в его сторону, и я поняла, что это именно тот доктор, который мне нужен.

– Доктор, простите меня, пожалуйста. Мой друг сегодня поступил к вам с ножевым ранением. Как он? Все хорошо?

Доктор взглянул на медсестру, затем на меня:

– Извините, консультации я буду давать только родственникам – ответил он и пошел к своему кабинету.

– Вам что, так сложно ответить? – крикнула я ему вслед и заплакала.

Доктор повернулся ко мне, и потрясенный моим состоянием подошел и сказал медсестре принести воды.

– Видимо он вам больше чем друг – начал доктор – я очень сожалею, но мы не смогли ему помочь. Он скончался.

***

Потом я уже узнала, что Ёнко убили какие-то парни. Они попросили им чем-то помочь и Ёнко, конечно же, согласился. Он никогда не отказывал в помощи. Где-то между гаражами они его обворовали, а он видимо пытавшийся дать отпор, получил несколько ножевых ранений в живот.

Об этом узнала общественность, и мне помогли перевезти его к себе на родину. Я решила закончить дело, которые мы начали. Я падала петицию в интернете и многие люди, ошеломленные этой историей, подписали ее. Землю, на которой жили ненцы, оставили в покое.

Я стояла на сцене актового зала и защищала свой диплом. Я рассказала о жизни ненцев, их культуре, особенностях. Закончив свою речь, я стала уходить со сцены, затем остановилась и вернулась обратно.

– Позвольте еще несколько слов? – спросила я.

– Да, конечно – ответил председатель комиссии.

– Что такое дикость? Мы привыкли что-то доказывать, спорить, завидовать, подставлять, унижать, добиваться своих целей, несмотря ни на что. Слово человек. Что оно значит? Одно из производных этого слова «человечность». А что такое человечность? Это милосердие, сострадание, помощь, забота, понимание. У ненцев это присутствует, а у нас нет. Люди, которые живут здесь, образованные, умные, развитые гораздо больше одичали, чем те, которые живут в степях и полях. Мы потеряли способность любить человека, а не то, что у него имеется. Спасибо за внимание.

«СЧАСТЬЕ»

Его друзья были обеспеченными людьми и могли позволить себе многое: без проблем купить машину, устроить годовщину свадьбы в каком-нибудь дорогом ресторане и пригласить туда друзей, поехать в путешествие на другой конец земли, не отказать себе в покупке дорогих вещей. У него не было такой возможности. Он работал с утра до вечера, но все что он мог – это снимать однокомнатную квартиру со своей девушкой, по утрам ездить на метро и иногда устраивать походы в кино или театр. На большее денег не хватало.

В очередной раз, выйдя с работы, он решил изменить своим правилам и прогуляться вдоль тихой аллеи. Осень заставила пожелтеть листья и они, мягко стелясь под ногами, превращались в яркий желтый ковер. Он шел и думал, почему же он не имеет всех богатств этой жизни. Эти мысли уже давно поселились в его голове, но сегодня, когда его пригласили вечером в ресторан отметить день рождения друга, он задумался над тем, что у него и костюма нет для такого места, а у его девушки лишь пара платьев, которые и надеть то стыдно. В кармане зазвонил телефон:

– Ты скоро будешь? – спросил тихий женский голос.

Это была его любимая девушка. Ему было так неловко перед ней всегда. Он хотел подарить ей новый телефон на день рождения, который был недавно, но денег, как всегда не хватило. Пришлось подарить лишь цветы. Он планировал отвезти ее за границу, но нужно было платить за аренду квартиры, он много чего хотел, но всегда возникали причины себе отказать.

– Я скоро буду. Нас сегодня зовут в ресторан на день рождения друга. Я сказал, что возникли проблемы на работе.

Возникла пауза.

– Зачем? – спросила она вдруг – давай пойдем.

– Но нам даже нечего надеть.

– Приходи домой, обсудим – ответила она.

Он зашел в квартиру. Пахло выпечкой.

– Как вкусно пахнет – крикнул он с порога.

– Я сделала шарлотку! – донесся с кухни ее голос.

Он обнял ее и сказал:

– Я люблю тебя.

Она улыбнулась и обвела его шею своими нежными, родными для него руками.

– Во сколько нас зовут в ресторан? – завела она снова этот разговор.

– К восьми вечера приглашают.

Она прошла в комнату, одела свое старое платье, но на ней оно смотрелось бесподобно. Он смотрел на нее и понимал, насколько она прекрасна и как бы он хотел сделать ее счастливой.

– Прости меня родная – сказал он и сел перед ней на кровать.

Она нахмурилась, потом взяла его за руки и спросила:

– За что ты извиняешься?

– Я бы очень хотел купить тебе новое платье – ответил он – но у меня нет денег ни на платье, ни на машину, ни на квартиру…

– Не продолжай – ответила она – разве ты не счастлив, быть со мной?

– Счастлив, конечно!

– Я счастлива от того, что ты есть у меня, а большего мне не нужно. Мне нравится гулять с тобой в парке, мне нравится ходить с тобой в кино, я люблю разговаривать с тобой обо всем на свете, мне нравится готовить с тобой еду, а по выходным нежиться в кровати до одиннадцати или двенадцати. Я делаю то, что люблю, а еще делаю все эти вещи со своим любимым человеком. Разве это не счастье? Нет, я конечно бы купила новое платье, но оно сделает меня счастливой лишь на день или два. Мы не богаты, но даже многие богатые не могут похвастаться счастьем – быть по настоящему любимым для кого-то.

Они обнялись, было так спокойно и хорошо, он был счастлив, и это счастье было самым большим богатством на земле.

«ОСОЗНАНИЕ»

И пусть над нашим смертным ложем

взорвется с криком воронье –

Те, кто достойней, боже, боже

Да узрят царствие твое!

А. Блок

Глава I

«Рассуждения»

Очень странно, но, когда на улице мороз в минус двадцать шесть градусов, на Невском проспекте ощущается непривычное для Санкт-Петербурга тепло. Вот и сегодня, погрузившись в ворох мыслей и размышлений, я шла по освещенному огнями проспекту и погодные условия не мешали наслаждаться красотой и таинственностью ночного города. Такие прогулки стали для меня привычкой и возможностью побыть одной, наедине со своими переживаниями. Мое одиночество постоянно пытались нарушить люди, желающие составить мне компанию, но мне удавалось отвертеться банальными фразами типа: «я ненадолго», «мне по делам нужно», ну и что-то в этом духе. Приехав сюда из другого города, я стала ценить одиночество, потому что в Санкт-Петербурге невозможно побыть одному. Скорее всего, здесь сказалось влияние студенческого общежития, которое можно смело назвать проходным двором, но тот факт, что день ото дня мне приходилось говорить, не закрывая рот, к концу недели перевоплощался в реальность сумасшествия.

Отключив телефон и накинув капюшон, я обычно прогуливалась до Спаса на Крови, затем шла на малую Конюшенную, потом до Адмиралтейства, а на обратном пути заходила в Казанский собор. Честно говоря, в Бога я не верю, но какой-то необыкновенный магнетизм тянул меня к этому месту, быть может, потому что меня всегда волновали вопросы религии. Вопросы религии всегда меня волновали, особенно иудаизм. Я всегда хотела познакомиться с евреем и их как-то понять сущность их мировоззрения. Народ, всегда гонимый под плетью времени, так он у меня вырисовывался в сознании. Да и если поразмыслить, то вряд ли найдется эпоха, где евреи не были ущемлены в своих правах. Сколько лет Моисею пришлось водить евреев по пустыне, сколько они были рабами, рабами египетских фараонов, где день ото дня создавалась великая история. Свой народ Моисей водил сорок лет, чтобы сменились поколения, и евреи «выжили из себя раба».

Но потом их ждал нацизм, холокост. Одной из причин ненависти со стороны нацистов называют распятие Христа, ведь именно евреи распяли Иисуса, что до сих пор осуждается другими религиями. Но мне кажется, что причина была вовсе не в этом. Евреи очень умные люди, среди них полно известных музыкантов, ученых, писателей; они достаточно эрудированы и порой их склад ума поражает своей точностью и скрупулёзностью. Вспомнить хотя бы Владислава Шпильмана – известного еврейского музыканта, кто так чувственно играет Шопена.

Некоторое время спустя, мое внимание приковало к себе масонство. Тогда я была увлечена Денем Брауном и из его книг подчерпнула много увлекательных фактов про масонов и орден тамплиеров. Для меня были непонятны их ритуалы и обряды, знаки и криптограммы и я всегда хотела знать, есть ли ложи масонов в России, ведь эта завеса, которая хранит сакральные знания, неведомые для остальных людей. И если вы покопаетесь в исторических сводках, что узнаете, что многие великие люди причислялись к масонам. Среди них Джордж Вашингтон, Сперанский, Вольтер, Гете и даже великий Пушкин.

Как-то раз я познакомилась в автобусе с целителем, и он сказал мне, что самая верная религия – православие. На это я ему ответила, что каждый причисляющий себя к той или иной вере, считает ее истиной и для каждого своя вера самая правильная. Он стал убеждать меня, что как бы там не было, все равно, православие – это истина. В этот момент я осознала, как все-таки религия способна запрограммирует мозг. А когда я спросила этого целителя, что он думает про масонов, он сказал: «Это дьявол во плоти, это ложный путь». Но как бы там не было, масоны оставались для меня загадкой. Они признают существование бога, но не признают посредника между ним и обычным человеком – вот, что всегда нравилось мне в их вере. Они не признают церкви.

На этом поток моих мыслей прервался. Мое внимание привлекла картина бродячего художника, выставленная на улице. Это был портрет женщины, в глазах которой виднелась грусть, какую можно заметить только в живом человеке. Я подошла ближе. Минут пять я не могла оторваться от этих глаз, когда кто-то коснулся моего плеча.

– Желаете приобрести? – спросил мужчина лет тридцати, попрыгивая на одной ноге и радуясь, что его картину собираются купить.

– Нет…просто очень знакомый взгляд – ответила я, пытаясь найти оправдание, почему не смогу купить этот портрет – это очень замечательная работа…чувство такое, что в ней передано нечто большее, чем просто изображение…

– Вам нравится? – спросил он улыбаясь.

– Да, это превосходно… – ответила я – как у вас так получается?

– Просто повинуюсь воле руки и сердца…

– Это талант…

– Талант талантом, но мои картины не часто покупают – сказал художник с грустью в голосе – но я не печалюсь, и знаете почему?

– Почему же?

– Потому что я свободный человек и не подстраиваюсь под каноны времени…я выражаю свою душу, и тот, кто понимает это, несомненно ценит. Но эти портреты не совсем портреты…

– Это посетители вашего воображения? – спросила я иронически.

– Нет…реальные люди – сказал художник и стал складывать оставшиеся работы.

– Извините – сказала я – я не хотела вас обидеть…так почему же эти портреты не совсем портреты?

Я посмотрела на часы, было почти одиннадцать вечера и нужно было идти в метро. Мой собеседник уложил портреты, собрал этюдник, накинул на спину рюкзак и посмотрел на меня.

– Вам в какую сторону? – спросил он, не ответив на вопрос.

– Мне на гостиный двор, в метро…

– Пойдемте, я вас провожу – сказал художник и мы не спеша направились в сторону метро.

– Мои картины – начал он – это то, чем я вижу людей. Знаете, ко мне подходят разные люди, с разными проблемами, душой, настроением, и я пишу то, какие они внутри…иными словами, пишу портреты их души.

– А как вы сможете определить с первого взгляда, какой человек внутри? Ведь к вам подходят совершенно незнакомы люди.

– Не знаю…я их что ли чувствую…и знаете, они относятся к этому с энтузиазмом. Каждому интересно знать, какова его обратная сторона. Иногда они рассказывают свои истории, то что их волнует, свои обиды…, и я пытаюсь изобразить это.

– А как вас зовут? – спросила я не в тему.

– Вольный художник – гордо заявил он.

– Вольный художник? Это прозвище что ли?

Он не ответил.

– Знаете, я не люблю формальностей, фамилий, имен…называйте меня просто вольный художник.

– Прямо как вольный каменщик…

– Интересуетесь историей масонства? – спросил мой новоиспеченный товарищ – знал я парочку масонов…

Тут меня чуть удар не схватил. Так может этот человек сам причастен к обществу масонов? Может он обладает тайной, веками хранившейся под грифом секретности? Рыба сама плывет в руки к рыбаку, самое главное – вовремя вытянуть леску из воды. Может сегодня тот день, когда что-то перевернется в сознании и оставит в нем нечто, по истине важное?

Я перевела дух, набрала в легкие воздух и, чтобы не привлекать особого внимания к последней фразе разговора, спросила:

– Вы не против, я закурю?

Вообще-то я редко курю – когда особенно плохо и когда прочие взгляды не рискуют быть замеченными. Но волнение, переполняющее меня сейчас, требовало расслабления для тела, и я принялась искать сигареты в сумке.

– Я-то, не против – ответил он, – да вот только бы не советовал вам этого делать, особенно без причины.

«Да уж – подумала я – без причины? Знал бы он, как хотелось затянуться и снять напряжение».

– Да, вы видимо, правы – сказала я совершенно иное, о чем подумала и оставила эту идею.

Тут мы подошли к метро. Люди, поспешно забегающие в заветные двери метро, радовались тому, что успели до закрытия и скоро будут дома, но мне как-то вообще не хотелось покидать таинственного собеседника.

– Ну что? – спросил он – пора нам прощаться.

Поняв, что нет смысла в том, что я скажу ему о своих пристрастиях к истории масонства в такой обстановке, я попрощалась и непременно решила прийти завтра. Завтра все равно воскресенье и можно будет прийти днем, и выведать, что же знает этот «вольный художник».

Глава II

«Осознание»

Отменив все дела на воскресенье, я снова пошла на Невский проспект. Сегодня я чувствовала себя в роли мисс Марпл, ведущей расследование. У меня было приподнятое настроение, и я уверенным шагом направлялась к месту вчерашней встречи. Погода сопутствовала моему настроению: на улице было морозно, но солнце светило так ярко, от чего казалось, что его лучи пронизывают все тело. Мой знакомый стоял на том же месте, что и вчера.

– Доброе утро! – сказала я весело.

– По-моему, уже добрый день – ответил он посмеиваясь.

– Как работа? Покупаются ли ваши произведения искусства?

– Да, можно и так сказать – ответил художник – ваш вчерашний портрет уже купили кстати…а вы ко мне? Или просто гуляете?

– И то, и другое – сказала я – мы вчера с вами не договорили…

– О чем же? – спросил он настораживаясь.

– Ну, вы сказали, что знаете пару масонов…мне просто интересно…

– Ааа…про это…– ответил он.

«Да уж – подумала я – мисс Марпл называется…нет бы завуалированно сказать, так я сразу всю подноготную. Из меня бы вышел хороший разведчик…»

– Ну, давайте минут через пятнадцать, в первом кафе за тем поворотом – и он указал на поворот.

– Хорошо – сказала я – я вас там подожду.

– Договорились.

Я пошла в кафе, заказала пирожное и чашку кофе, и стала ждать моего собеседника. Но долго мне ждать не пришлось. Он пришел буквально минут через десять. Он оглянулся, махнул мне рукой и пошел за мой столик у окна.

– Прекрасная погода, не правда ли? – спросил он.

– В Питере редко застанешь такую погоду – ответила я.

Художник заказал кофе и гамбургер.

– Так и что же вы хотели узнать? – спросил он.

– Вы говорили, что знаете пару масонов – начала я – и мне интересно бы было с ними пообщаться, узнать, чем они живут и как относятся к религии…то, что я читала о них, мне недостаточно, ведь они не кричат о том, во что верят, и…

– Религия, религия, религия – перебил он меня – какое громкое слово! Это раздор, вам не кажется?

– Не поняла вас…что вы имеете ввиду?

– А то, что религия всегда раздробляла общество…Крестовые походы, которые совершались рыцарями ордена тамплиеров, что потом переросло в масонство, были направлены на то, чтобы уничтожить то, что противоречило их взглядам…а евреи? Сколько они страдали из-за своей веры? А язычники, которых насильственно заставляли принимать христианство? Религия не сплочает народ, понимаете? Вера, не несущая ничего хорошего…хотите мою историю?

– Было бы интересно – сказала я.

Мой собеседник начал рассказ.

– Родился я в Махачкале. С детства мои родители твердили мне, что из меня выйдет настоящий художник. Я ходил в художественную школу, и мои работы висели везде: дома, в школе, на выставках. Ну вот…стукнуло мне восемнадцать лет и нужно было думать, куда же поступить. В Москву я не рвался, а вот в Санкт-Петербург безумно хотел попасть. Друг подсказал подать документы в институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина…и тут я загорелся и сразу потух. Я подал документы на факультет живописи, а там, помимо всего прочего, требовались творческие работы: рисунки головы и обнаженной фигуры вроде…точно не помню. Я был уверен, что меня всенепременно возьмут, но себя, в списках зачисленных, не увидел. Так я никуда не поступил…, наверное, был слишком самоуверен – художник вздохнул – мои родители были расстроены, когда я вернулся обратно в Махачкалу. Мы дня три не разговаривали, а потом примирились и стали думать, куда же мне идти работать. И вот тут началось. Однажды утром, я проснулся очень рано от криков мамы в соседней комнате. Мое сердце бешено заколотилось, я пулей вскочил с кровати и рванул в соседнюю комнату. Мама плакала, а отец обнимал ее и говорил: «все будет хорошо, все обязательно обойдется». Когда они увидели меня, то сразу замолчали.

– Что случилось мама? Тебе плохо? – сказал я и кинулся к ней. Она посмотрела на меня тем взглядом, который я никогда забуду, и протянула какую-то бумагу. Как я потом понял, эта бумага была призывом на службу, но самое страшное, не куда-нибудь в теплое и спокойное место, а в Чечню.

Мой собеседник замолчал.

– А какой это был год? – спросила я несмело.

– Это был 1999 год…тебе сейчас сколько лет?

– Мне двадцать…

– Тебе тогда было всего семь лет и вряд ли ты знала, какие страшные вещи творятся в стране. Боевики совершали бесчисленные теракты и в это де время вторглись в Дагестан. Там шли бои между боевиками и российскими войсками, и я почему-то подумал, что меня кинут именно в эту «горячую точку». Но я ошибся. Вместе с десятью ребятами, я был зачислен во вторую разведывательную роту восемьдесят третьего батальона. Несколько дней мы прожили в казарме, в какой-то мне непонятной местности. Я помню, там было безумно красиво: заснеженные горы, чистый воздух и голубое небо. Нас поднимали рано утром, заставляли бегать до потери пульса, а потом учили пользоваться огнестрельным оружием. Ничего страшного я и предвидеть не мог.

– И что же случилось?

– Слушай дальше…Я очень сдружился с этими ребятами. Ночью мы болтали о том, что будем делать, когда вернемся, где будем работать, каких красивых девушек себе найдем…но внутри каждого из нас таился страх. Страх безысходности, ведь все мы знали, нас готовят не просто так.

Как-то раз, Димка Козырев – контрактник, по доброй воле поехал в Чечню, подслушал разговор гвардии-майора Стрежникова с капитаном батальона. По словам капитана, нам должны были дать какое-то секретное задание, но последняя фраза напугала нашего бесстрашного Димку до такой степени, что он и сказать ничего не мог.

– Ну что ты там слышал? – спрашивали мы его наперебой.

– Да отстаньте вы! Сам не понял! Надоели! – кричал он.

– Чего ты тогда дрожишь, а?

– Капитан говорит, что в ущелье нас какое-то отправят, а Стрежников сказал, мол, на убой парней ведем!

С тех пор мы все чаще про Бога стали разговаривать. Говорили, что он нас не оставит, что самое главное верить. В нашей роте из одиннадцати человек, включая меня, был один парнишка, очень молчаливый и всегда где-то в своих мыслях. В очередной раз, после отбоя, мы завели разговор про то, что нас, наверное, ангелы охраняют, посланные Богом с небес. Один только этот молчаливый парнишка ничего не говорил.

– А ты Пашка, веришь в Бога? – спросил у него невзначай Олег, который любил пофилософствовать. Тот отвернулся к стенке и ничего не сказал – в бога нужно верить, ведь только он спасает нас в безвыходной ситуации.

– Я атеист и верю в себя! – ответил резко Паша.

– Паша, а как же так? – спросил я – это ведь единственное, что дает нам надежду.

Паша не ответил и все так же лежал лицом к стене.

Наутро нам сообщили, что мы отправляемся в Аргунское ущелье. Цель задания – выявит место дислокации боевиков. Нас разделили на три группы, выделили в каждой главного и под общим командованием майора Стрежникова мы отправились в Аргунское ущелье. Мы шли молча, таща на себе цепь патронов, взрывчатки и оружия. Я невольно любовался красотами Кавказа и никак не мог понять, как в таком месте могла быть война. Ближе к вечеру мы сделали привал. Поставили палатки, разожгли костер, поели консервы.

– Не думайте ни о чем, если будете стрелять – сказал Стрежников неожиданно – здесь нет места морали и сердечности. Ясно?

– Да, товарищ майор – ответили мы кратко.

– А теперь, давайте-ка спать – сказал он – по часу будем каждый на посту стоять…Митрофанов, ты первый, заступай…

– Есть товарищ майор – ответил Олег.

Утром мы поднялись часов в пять, и снова двинулись в сторону взятого курса. В три часа дня мы стали изнывать о жары и жажды. Не привыкшие к таким условиям мы буквально валились с ног.

– Товарищ майор, – говорил Димка – может все-таки привал? Ей-богу, сил больше нет!

Но Стрежников был непреклонен:

– Отдыхать дома будете, а здесь война идет…

Так мы шли еще часа два, когда вдруг раздался выстрел.

– Стоять! – сказал Стрежников шепотом – делимся на три группы. Колыбин, Семенов, Орешников – со мной по центру пойдем; Коротков, Алехин, Петров, Андреев – по левому краю обойдете, а Козырев, Митрофанов, Макаров и Серегин – по правому. Стрелять только в крайнем случае. Наша задача – выведать сколько их там и все, всем ясно? Через час встречаемся на том же месте. Если кого-то из нас заметят, то всех перестреляют. Все, пошли.

Я оказался в группе, которая должна была обойти место расположения боевиков по правому краю. Со мной в группе был Димка Козырев, молчун и атеист Серегин и весельчак Олег Митрофанов. Как ты поняла, моя фамилия Макаров. Мы потихоньку подобрались к месту, откуда доносились голоса и, спрятавшись в кустах, увидели человек десять чеченцев с автоматами в руках. Они смеялись, что-то выпивали и заедали все мясом. Мне стало так противно, что на минуту меня охватило тошнотворное чувство. Тут я заметил, что Козырев потихоньку стал уходить назад. Я схватил его за руку и шепотом спросил:

– Ты чего? Куда пошел то?

– Макаров, я не могу больше…боюсь я, трус я…я ухожу…– сказал он чуть не плача.

– Успокойся! Сиди тихо! В дезертиры решил заделаться? – сказал я грубо и хлопнул его по лицу.

– Я…я не могу – повторил он мне.

Но нашему разговору не суждено было завершиться. Мы увидели, террористы забегали в панике и стали стрелять. Мы сидели не шелохнувшись, а мое сердце бешено билось. Когда выстрелы прекратились, мы увидели, что боевики вывели трех человек, среди них были: майор Стрежников, Алехин и Петров. Мне было неясно, ведь Петров иАлехин шли по левому края, а Стрежников с ребятами по центру. Оказалось, что все остальные были расстреляны.

– Ну что? – спросил какой-то из чеченцев, направив дуло автомата на Стрежникова. Все трое стояли на коленях, с завязанными сзади рук – это все? Или еще кого-то с собой привели?

– Нет никого больше – ответил майор.

– А это неправильный ответ – сказал чеченец и выстрелил в Стрежникова. Тот замертво упал.

Тут Козырев с Митрофановым решили уходить.

– Вы решили бросить своих товарищей? – спросил спокойно Серегин.

– Да ты с ума сошел? – спросил Козырев – всех расстреляли, сейчас вон Алехину с Петровым пулю всадят, а потом проверять все вокруг будут! Чем быстрее уйдет, тем лучше!

Козырев с Митрофановым ушли. Мы сидели с Серегиным и молча смотрели на все происходящее. Один из боевиков навел автомат на Алехина.

– Может ты нам скажешь? – спросил он у него.

И тут мой страх отступил, во мне проснулось чувство отвращения и ненависти, и я встал во всеобщее обозрение и стал по всем палить. К моему удивлению Серегин тоже вскочил, и мы вместе стояли против десяти человек. Тут я почувствовал, что мои ноги подкосились, и я упал без сознания. Мне снились белые чайки, кружащие над морем и призрачно голубое небо. Я как будто плыл по морю и мне было так легко и хорошо, как никогда раньше не было. Дельфины проплывали мимо меня и я, хватаясь за их плавники, несся на бешенной скорости, минуя необитаемые острова.

Вдруг все вокруг стало темнеть. Я почувствовал капли дождя на своем лице и невыносимую боль ноге. Я услышал чьи-то тяжелые вздохи и, открыв глаза, увидел лицо Серегина, который тащил меня на руках. Я улыбнулся ему, а он мне. Потом он встал на колени, положил меня на землю и сам рухнул, все также тяжело дыша. Я понял, что серьезных ранений у меня не было, но несколько пуль пробило мне правую ногу. Я стал истерически смеяться и благодарить бога за свое спасение. Но я не знал, где Алехин, где Петров и почему Серегин тащил меня в непонятном направлении. Я подполз ближе к Серегину и спросил:

– Пашка, ты как? Что случилось? Я отключился? Где все? – но Серегин молча смотрел мне в глаза и улыбался.

– Пашка, ты что? – спросил я снова.

– Все ушли…Митрофанов, Козырев, Алехин с Петровым тоже, пока мы с тобой обстреливали бандитов. Когда тебя подстрелили, я остался один. Бандиты замешкались, не знали видимо в кого стрелять – в нас или в Алехина с Петровым…я воспользовался этим замешательством, быстро схватил тебя и стал уходить. Я уже подумал, что оторвались, но какой-то из боевиков всадил мне в спину несколько пуль…но все-таки мы оторвались…

Пока у меня были силы, я тащил тебя, сколько мог – продолжал Паша – моя участь была решен, а тебя можно еще было спасти…

Я заплакал и стал говорить, что дотащу его до своих, но сам понимал, что с такой потерей крови он и десяти минут не проживет. Тут Паша сказал:

– Помнишь разговор про Бога в казарме? Так вот…я верю в него, но совершенно по-другому. Бог – это наша мораль, наша нравственность…это добродетель. Можно кричать о вере и быть пустым, а можно молчать и быть поистине человеком с душой. Все ушли, а я остался, остался, чтобы помочь, остался и спас тебя. Теперь я знаю, во мне Бога больше, чем во всех них, кто ушел…и мне сейчас хорошо.

Он пролежал минут пять и умер. Я добрался до своих и рассказал эту историю. Алехин, Митрофанов, Петров и Козырев тоже добрались, но они молчали, а я про них ничего не рассказывал. Меня потом отправили в госпиталь, а потом домой, в Махачкалу. Обратно в часть меня не взяли. Сначала мне пророчили гангрену, но все обошлось…пуля лишь задела нерв, и я теперь ходил прихрамывая.

Я каждый день вспоминаю слова Серегина, которому даже звания героя не присвоили.

– Я поняла суть вашего рассказа – сказала я – он же вовсе не про Чечню, а совсем про другое, верно?

– Уловила суть – ответил он, делая глоток остывшего кофе – знаешь, многие люди верят во что-то, и существует бесчисленное количество верований – католики, протестанты, мусульмане, православные…но зачем эта вера нужна, когда она не созидает добродетель внутри человека? Я понял, что Бог – это то, что мы из себя представляем внутри. Как сказал Серегин, это наша мораль, наша нравственность. Вот и все.

Я смотрела на художника, а он смотрел, как за окном падает снег. Этой ночью я не могла уснуть, как будто во мне что-то поменялось, как будто я видела нечто большее, находящееся за гранью человеческой жизни. Все вокруг меня веселились, радовались жизни, смеялись, а я как будто их не слышала и долго не могла понять, что ответить, когда кто-то о чем-то меня спрашивал.

Не следующий день, в понедельник, я не пошла на учебу. Мне опять хотелось увидеть этого человека. Но когда я пришла, его не оказалось. Я спросила у остальных художников, куда тот подевался, а они сказали, что он уехал на Кавказ, рисовать горные пейзажи, а мне просил передать холст бумаги. Я машинально взяла свернутый в трубочку листок и пошла по своему обычному маршруту. Около Казанского я села на скамью и развернула листок. На нем был карандашный портрет очень красивой девушки, а внизу было написано:

«Так я вижу тебя. Не искажай свой внутренний портрет», подпись – вольный художник.

Внешне эта девушка была совсем не я: у нее была загадочно красивая улыбка, тонкая изящная шея, а контуры лица были идеальной формы. Во взгляде ее было сочувствие и сострадание и казалось, она знает какую-то неведомую тайну. И действительно, мне казалось, что я знаю какую-то тайну. Я не могла о ней сказать, но чувствовала ее внутри. Я думаю, что вы поняли, что это за тайна, но вряд ли сможете ее описать.

«ЖИЗНЬ»

      Как хрупка наша жизнь. Она как бокал, способный упасть от неловкого движения руки и разбиться. Никогда не поймешь, насколько ценный подарок мы получаем, пока не столкнёмся с трудностями, цена которым собственная жизнь. Настоятель храма, который я иногда посещала, сказал мне однажды, что все трудности даны человеку Богом для понимания своих ошибок. Это возможность взглянуть на себя со стороны, встать на верный путь, переосмыслить свои поступки. Теперь я с точностью могу сказать, что это правда. Я хочу рассказать вам свою историю, историю, которая истерзала мне душу, но помогла увидеть самое ценное, что у меня есть.

***

Однажды утром я почувствовала себя плохо. Встав с постели, я побрела на кухню сделать себе кофе. За окном шел снег. «Самое время для начала апреля» – подумала я. Из зала послышались шаги, и я взглянула в проем двери.

– Не могу спать, когда тебя нет рядом – сказал мой молодой человек, с которым мы только начали жить вместе.

– Сегодня выходной, поспи еще немного – сказала я.

Не могу сказать, что я его любила. Все что он делал для меня, я принимала как само собой разумеющееся.

– Хочешь, поедем за город, на природу? – спросил Антон – ты скажи, что хочешь. Можем сходить в кино или театр, что бы ты хотела?

– Давай сходим, только у меня голова раскалывается.

– У тебя уже не раз такое, сходи к врачу, пожалуйста – забеспокоился Антон.

– Ерунда, таблетку выпью и все – ответила я.

Я пролежала пол дня, но мне не становилось лучше. Антон все время за мной ухаживал.

В понедельник, после работы я пошла к терапевту. Терапевт, разумеется, дала мне гору направлений на различные анализы. Как оказалось, позже, с головой у меня было все в порядке, но анализы были плохими. После дальнейших обследований, выяснилось, что у меня опухоль, и она подлежит немедленному хирургическому иссечению. В том момент я поняла, что вот он конец. В один миг исчезли планы на будущее. Помню я шла домой, не знала, как сказать об этом Антону. Я была уверена, что мы расстанемся тут же. Он целый день звонил мне, но я не брала трубку. Я была где-то в двадцати минутах от дома, когда он позвонил в очередной раз и я, устав от постоянно вибрирующего телефона, ответила.

– Ты где? – закричал в трубку обеспокоенный голосом Антон.

– Буду через двадцать минут – равнодушно сказала я.

– Стой на месте, я сейчас приеду за тобой – сказал он.

– Если хочешь, приезжай, я у книжного магазина – так же равнодушно сказала я.

Я помню, как он привез меня домой, усадил на стул, принес, приготовленный им ужин. Когда я увидела, каким прекрасным был сегодняшний вечер, каким любящим и заботливым был Антон, я не смогла сдержать слез.

– Что случилось? Скажи мне! – решительно и твердо спросил Антон.

– Это слезы радости – сказала я – приготовил мне ужин, старался для меня…

– Я всегда буду стараться для тебя!

– Нам нужно расстаться с тобой – сказала я резко.

– Что за глупости ты говоришь?

– Врач сказал, мне сегодня, что я больна и мне нужна операция. Меня сегодня поставили на очередь – сказала я.

Он посидел немного, осознавая, что происходит, потом обнял меня и сказал:

– Все будет хорошо, я всегда буду с тобой.

Я не могла понять те чувства, которые были тогда во мне. Это было одновременно и радость, и горе, и раскаяние, и близость. Хотелось улыбнуться и заплакать.

– Но ты даже не знаешь, что со мной – сказала я.

– Что бы ни было, я буду рядом.

Позже он узнал, что со мной случилось, но это не поменяло его отношения ко мне. Наоборот, я была окружена невероятной заботой. После операции, мне пришлось быть в больнице несколько недель. Антон приезжал в больницу каждый день, звонил мне постоянно и ни в коем случае не давал мне впасть в уныние. Уставший после работы, он ехал ко мне в больницу, которая находилась за городом, болтал со мной до закрытия входа в больницу и только к двенадцати ночи оказывался дома. Так было каждый день. После операции мне нельзя было много ходить, Антон приезжал, усаживал меня на инвалидную коляску и вывозил на улицу подышать свежим воздухом. Как-то после прогулки, он завез меня в коридор больницы, сел на стульчик и посмотрел глазами, наполненными болью и искренней любовью ко мне. Был выходной день, в больнице почти никого не было, поэтому в коридоре мы были одни. Эти глаза я никогда не забуду. Мужчины не показывают своих слез. Но эти слезы настолько пронзили мне душу, что я сама не смогла сдержаться.

– Ты не обязан быть со мной – сказала я – я отпущу тебя, если ты захочешь…

– Не говори мне глупости – ответил он – помни, я тебя никогда и ни за что на свете не оставлю, потому что я тебя люблю.

Вдруг из кабинета вышла медсестра и увидела меня плачущей.

– Что мы плачем? – спросила она – вот мужчины, доводят вечно до слез!

Я засмеялась:

– Нет,…он хороший…

– Хороший мужик, да? – переспросила она.

– Самый лучший – ответила я.

Меня выписали из больницы через неделю. Результаты анализов оказались хорошими. Опухоль была доброкачественной. К сожалению, ценить то, что у нас есть, мы начинаем только после каких-то трагедий, сложных жизненных ситуаций. Почему бы не взять и не порадоваться новому прожитому дню, не поблагодарить Бога за то, что здоров, не посмеяться со своими друзьями? После этой ситуации я поняла, что люблю человека, который со мной рядом. Все закончилось хорошо, но кто знает, как бы это могло быть? Это заставило меня по-другому смотреть на многие вещи и ценить тех, кто со мной рядом.