Тайна Каркассона [Ольга Алексеева] (fb2) читать онлайн

ТАЙНА КАРКАССОНА.

Начался 13 век. В Иль-де-Франц, наследственном владении Капетингов, в городе Париже правил Филипп II Август. Именно этому государю предстояло присоединить к королевству Французскому немало земель.

Благодаря браку с Изабеллой Геннегауской он получил в приданое провинции Артуа и Фландрию.

Потом этот король присоединил к короне Амьенское графство и Вермандуа.

Когда Филипп II Август выиграл сражения у англичан и императора Оттона IV, это позволило ему присоединить все английские владения, расположенные севернее реки Луары. Дипломатия и меч склоняли перед государем один феод за другим. Владения Плантагенетов таяли, Франция росла, как славное дитя в колыбели.

По неширокой улице предместья провинциального городка Нарбонны бежал простолюдин. Это был толстый малый, одетый в грубую куртку и заплатанные штаны. Он бежал по мостовой, раскинув руки. Волосы его в ужасе стояли дыбом, а лицо перекосилось в жуткой гримасе.

– Крысиный король! – кричал бедняга так, что неустрашимое сердце и то дрогнуло бы. – Крысиный король! Погибла бедная душа.

С разбега он упал на обочину, прямо в пыль. Люди выбегали из домов. Окружили его. Двое мужчин склонились, помогая ему встать.

– Я видел его. Пропала моя душа, вот что я скажу вам, – плакал толстяк. – Крысиный король в погребе де Лузиньянов. Горе мне, несчастному.

– Матерь Божья! Крысиный король! Христиане! Последнее чудовище видели в тот год, когда в город пришли чума!

– Именно! Ее принес крысиный король по наущению местной колдуньи.

– Это доказательство. И такое. Которое отправит на костер и не такого сеньора, спаси нас господи!

– Вот именно, крысиный король. Я, понимаете, отправился за вином для графа, дай, думаю, загляну в тот угол, давно там крысиное гнездо хотел забить. Матерь божья, спаси мою душу… а там многоголовый, и пищит всеми головами. Гляньте, меня до сих пор в холод бросает.

– Сжечь весь замок с его колдовством.

Перепуганного работника повели в трактир и стали наперебой угощать вином, не забывая и самим отведать. Трактирщик не успевал подавать кувшины.

– А старик де Лузиньян обернулся вороном, лопни мои глаза.

– Клянусь телом господнем, эта девка, его внучка, волчицей по лесу рыщет, как мать ее, покойница. Я от страха даже обделался, когда встретил ее в лесу.

– Помните историю, когда покойная графиня до смерти уморила старого мельника, когда перекидывалась лисицей.

– Не лисицей, дурень Конгар, а рыжей волчицей.

– Не рыжей волчицей, а черной кошкой.

– А бабка иха все в дымоходы совой заглядывала, младенцев высматривала.

– Верное доказательство христиане, теперь у нас верное доказательство.

– Зачем нужно доказывать, что колдун – это колдун. Колдуна нужно жечь.

Все обернулись на эти слова. Человек в черных рыцарских доспехах и с мечем на перевязи поднимался из-за стола в темном дальнем углу.

– Верьте мне, добрые католики. И вот вам подтверждение моей правоты, – человек рывком сорвал с головы шлем, к которому, вопреки обычаю того времени, были приделаны пластины, скрывающие лоб, нос и щеки необычного рыцаря.

Люди охнули разом. Вместо лица у рыцаря была тусклая маска из бледной безжизненной кожи с коричневыми пятнами.

– Это ожег?

– Нет, колдовство. Де Лузиньян брызнул в меня чистейшей водой из своего сосуда и вот что получилось.

– Сжечь колдуна, сжечь! В аббатство его на святой суд.

Старый граф и его внучка, единственные представители когда-то многочисленного семейства де Лузиньянов, сидели в комнате. Внучка, устроившись у ног деда на скамеечке, читала вслух книгу. Желтые древние страницы освещал колеблющийся огонь камина, пока не озарил все кровавым багровым пламенем.

– Ой, – вскрикнула девушка, захлопывая книгу, словно прочла в ней свою судьбу. – Дедушка!

И тут оба услышали шум под окнами.

Толпа черни собралась под башней.

– Сеньора де Лузиньяна на суд! – кричали простолюдины.

– На суд проклятого колдуна!

Черный рыцарь стоял в стороне с мрачно опущенными на лицо черными металлическими пластинами и только глаза его сверкали в узких прорезях. Этот волчий блеск говорил красноречивее всех слов.

И вот в бойнице появился старик граф.

– И кто же меня здесь хочет судить? – высокомерно спросил он. – Уж е мои ли холопы?

– Святая Церковь!

– Божий суд!

– Всевышний! И святая церковь, заступница христиан!

– Пусть дождется Страшного суда! – крикнул граф на это.

И толпа замерла от ужаса.

– Колдун! – тогда закричал черный рыцарь. – Ты еще смеешь богохульствовать? Сжечь его!

– На костер его! Он накликал беду на мой дом!

– И мой конь захромал, когда граф проезжал мимо.

– Мой последний ребенок помер, как только проклятый колдун посмотрел на него!

– Сжечь колдуна!

– На костер!

– Сжечь!

– С дьяволом сговаривается, да христианские души гробит!

– На костер его!

Поздно было поднимать разводной мост, да и не справиться с тяжелым рычагом старику. Чернь, разогретая вином и страхами, двинулась к воротам замка и высадила их. И не было уже слов, способных вразумить людей. Старый граф снял со стены меч и спустился вниз по лестнице.

И чернь устрашилась блеском благородного клинка. Но тут вперед вышел черный рыцарь и чуть приподнял металлические пластины, скрывающие лицо.

– Де Лузиньян, узнаешь ли ты свою смерть? – глухо проговорил он.

– Царица небесная. Кервер? – вскричал старик.

– Готовься!

Черный рыцарь поднял меч и бросился вперед. Старик отступал под натиском его ударов. Он оборонялся, пока не упал на камни, ослабев от ран. И тогда он воскликнул:

– Кервер, пощади невинную девочку… и тебе воздастся. Она – твоя дочь!

– Лжешь колдун! – черный рыцарь в ярости вонзал меч в грудь поверженного врага.

– Я убит! – выдохнул тот, обмякая. – Всевышний, сжалься над бедным дитем!

– О, дедушка, милый!

Юная де Лузиньян выбежала из своей комнаты, в окно которой наблюдала за боем. Плача, бедная девушка бросилась на грудь старика, поддерживая его своими слабыми руками. Старый граф посмотрел на нее с такой жалостью, словно это она умирала от ран на холодных камнях, хотел что-то сказать, но кровь пошла у него из горла, и старик мертвым упал на каменные ступени родного дома, а девушка забилась в рыдании на его теле.

Черный рыцарь молча отступил, вглядываясь в ту, которую назвали его дочерью. Лицо ее было скрыто на груди убитого, роскошные золотые волосы, редкие на юге, окутывали спину, но фигура в простом платье была тонка и гибка, а чистый голос так походил на голос ее матери.

Даже простолюдины в толпе смягчились, глядя на горе юной девушки, но не их жены.

Появившись неожиданно, они с ругательствами накинулись на несчастную, безжалостно толкая ее и дергая. Они вспомнили тут и опившихся коров, и ожиревших телят, и исчезнувшую в колодце воду, и кур, переставших нестись. А когда старуха вспомнила своего несчастного сына, умершего после того, как попробовал лекарство, данное ему покойной графиней, тут и мужчины зашумели.

Несчастная девушка подняла к окружавшим ее людям заплаканное лицо.

– Злодеи, – еле выговорила она. – Чем мы провинились перед вами? Тем, что я и покойная матушка, мы давали вам травы и мази для больных. А бедный дедушка дарил вам саженцы для сада и семена для посевов, учил обрабатывать землю и делать вино так, что вы разбогатели! Чем еще мы виноваты? Тем, что мой дядя Андре пропал в лесу, охотясь за волками, напавшими на ваш скот? Этим что ли?

– Она тоже ведьма и вся семья ее такая. Сейчас она призналась в этом.

Черный рыцарь вздрогнул и чуть отступил, беспокойно оглядываясь.

«Еще немного и всему конец, – взбудоражено крутилось в его мозгу. – В ней течет моя кровь… Это еще не известно… И в ней кровь де Лузиньянов. А она должна вылиться без остатка. Так я поклялся перед покровом Шатрской богоматери»

– На суд ее! На костер ее! – кричала чернь, хмелея от своей смелости.

– Сжечь ее! – закричал Черный рыцарь, поднимая кверху окровавленный меч и потрясая им.

Посреди площади стоял столб и его окружали вязанки хвороста, оставляя лишь узкий проход. В небольших бочонках были принесены сюда сера и фосфор. Люди вокруг ждали, когда привезут ведьму.

– Ну да. Еще напоследок заколдовала добрейшего аббата Жака, когда тот молитвами хотел спасти ее. Бедняга, говорят, до сих пор не в себе.

– Ведьма! Проклятая дьяволица!

Чуть в стороне от черни стояли горожане побогаче.

– Эти де Лузиньяны выходцы из Тулузы, – говорили они друг другу. – Они настоящие альбигойцы. Доподлинно известно, что сын старого графа участвовал в убийстве графа Раймунда, и его сожгли, как еретика, когда он попал в плен.

Одетые в дорогие одежды, они держались независимо, показывая всем своим видом, что сама колдунья не интересует их и при всем при том не могли отвести жадных взглядов от дороги.

Телега приближалась.

Вот ее колеса загрохотали по мостовой и пение монахов заглушило тихое перешептывание. Телега, скрипя и громыхая, въехала на площадь и мулы, впряженные в нее, равнодушно остановились.

Монахи продолжали петь. Под их псалмы на телеге поднялась во весь рост девушка, одетая в серую длинную рубашку с капюшоном за плечами. Золотые волосы ее выбивались из-под рубашки и падали на плечи и впавшие щеки. От каждого движения все новые кольца выбивались из-под грубой серой ткани. Она сама никогда не считала себя колдуньей, но в наследие от матушки ей достался один необычный дар. Мысленным взором она могла путешествовать по дальним землям, видела там происходящие события и даже могла общаться с людьми, но не всеми, а кто мог ей откликнуться. Отец поддерживал в ней эти способности и даже пытался их увеличить, считая, что любой дар от Бога.

И сейчас девушка мысленно искала спасения. Она закрыла глаза и видела площадь, местечко, дороги. Но отзыва нигде не было. Пока она душой своей не почувствовала большое скопление людей, движущихся к ним. И там откликнулись. Слабо, коротко, на какой-то миг, все же откликнулись. Это была слабая надежда, почти никакой.

Девушка оглядела толпу, словно еще надеясь на спасение здесь, рядом. Но нет, лица окружавших ее людей дышали злобой и равнодушием. Лишь монахи сохраняли слащавый молитвенный вид. Девушка опустила голову и посмотрела вниз, присела и спрыгнула на камни мостовой. Ее взяли под руку, принуждая идти к столбу. Девушка повиновалась, не отрывая глаз от камней под ногами и придерживая руками подол рубашки, слишком длинной и широкой для нее.

В узкий проход между вязанками хвороста протиснулась только она и палач. Девушка послушно повернулась спиной к столбу, прислонилась к нему и терпеливо ждала, пока ее привязывали. Она даже не взглянула в небо в последний раз перед тем, как на ее лицо опустился капюшон. Осталось палачу только затянуть удавку на шее приговоренной.

– Аббат Арль! Арль Тулонский! – закричала в это время толпа.

И гул ее, сначала совсем невнятный, стал пробиваться даже сквозь капюшон. Девушка услышала его, поняла. Но даже не шелохнулась, ожидая скорой смерти.

– Арль Тулонский! Суд Арля Тулонского!

Девушка напряглась. Все дальнейшее утонуло в сплошном гуле. Толпа двигалась, перемещалась и девушка слышала это перемещение сквозь завесу капюшона. Нервами, напряженными, как тетива, она чувствовала движение сотен ног, человеческих и лошадиных, и едва дышала.

– Да здравствует мессир Арль!

Богатая кавалькада из двадцать всадников: рыцарей и монахов, остановилась, не доезжая до центра площади. Епископ, худое, с резкими чертами лицо которого едва проглядывало из-под капюшона теплой накидки, спасавшей его от мороза в пути, сделал знак рукой. К нему подъехал самый молодой монах из рыцарского ордена тамплиеров, самый молодой и поэтому еще не огрубевший в походах и лишениях. Открытое лицо его было светлым и добродушным. Не смотря на все его усилия казаться суровым, он выглядел скорее печальным.

– Да, дядя, – любезно ответил он, придерживая благородного скакуна из аравийских земель.

– Узнай, дружок, что здесь происходит.

– Слушаюсь мессир.

Достойный служитель церкви и его свита остались ждать на месте. Пажи с двух сторон придерживали дорожного коня епископа, которому не стоялось на месте. Толпа черни понемногу притихла, глядя на грозный кортеж. Вскоре вернулся посланный рыцарь, племянник епископа. На этот раз лицо его было по настоящему мрачным, а голос прерывался.

– О, дядя, – воскликнул он. – В этом предместье жила колдунья и теперь ее собираются сжечь по приговору церковного суда. О, мессир, она такая хорошенькая и выглядит невинно.

– Дьявол часто жалует своих слуг обличием ангела, но это лишь для того, чтобы было легче губить людские души, не забывай этого, дОуан, дитя мое.

И Арль Тулонский уже дал своим пажам знак трогаться. Но его имя, с новой слой выкрикиваемое толпой, заставило его остановиться.

– Суд! Суд! – кричала чернь. – Суд сира Арля!

Это был знаменитый суд. Преподобный аббат носил на шее распятие, которое начинало кровоточить при близости ведьмы или колдуна. И толпа жаждала увидеть это чудо.

– Суд мессира Арля!

– Ваше святейшество, – к епископу приблизился еще один всадник из его свиты. – Вам следует пойти навстречу желанию толпы. Для упрочнения славы божьей и могущества Папы…

– О, мессир! – рыцарь дОнуа склонился с седла и схватил повод его коня, натягивая его на себя так, что паж вынужден был поднять руку, чтобы не выпустить ремень. В глазах юноши была мольба.

Аббат рывком вырвал повод из его руки и повернул коня к площади. Простолюдины поспешно отступили перед ним.

Колдунья не шевелилась у своего столба. Ни звука не вылетело из-под глухого капюшона. Арль Тулонский, не спешиваясь, направил коня к ней, и простолюдины с готовностью растаскали с пути хворост. Палач выше поднял факел и застыл в ожидании. Колдунья даже не дышала у своего столба. И Арль Тулонский, как был верхом, приблизился к ней. Он чуть склонился. Услужливая рука сорвала с девушки капюшон, обнажая бледное лицо, и золотые волосы рассыпались по спине и плечам, скрывая мрачное одеяние. Девушка, словно очнувшись, подняла на епископа огромные синие глаза.

– Спасите, – лишь пролепетала она и уронила голову на грудь.

Аббат прикрыл глаза. Толпа притихла. Ни звука, ни слова не упало на площади. Даже птицы на ветвях и те смолкли в образовавшейся звенящей тишине. Замерли кони, не шуршала на ветках не опавшая листва.

Аббат внутренне расслабился, чувствуя жар, идущий от колдуньи. Всю ее окутывала словно дымка, и свечение ее аббат видел сквозь веки.

Медленно он снял с шеи цепи и стал опускать распятие склоняясь в седле.

– Суд!

– Суд Арля Тулонского!

– Божий суд!

Тяжелый золотой крест коснулся опущенной головы девушки, скользнул ниже по лбу. Горячее дыхание девушки обожгло руку священника, и губы ее тронули холодный металл.

Аббат резко вскинул руку с распятием. Показывая его черни. И девушка, понимая, что это ее судьба, тоже посмотрела на него, до предела повернув голову. Крест сиял под осенним солнцем чистым золотом.

– Она невинна.

– Невинна?

– А как же костер?

Толпа недоуменно замялась на месте.

– Невиновна! – громовым голосом закричал дОнуа, направляя коня в толпу и разгоняя простолюдинов. – Слышите вы все! Девушка невиновата!

Палач, удивленный, опустил факел к земле. У него было такое чувство, словно его обсчитали на рынке.

– Не виновата… Да видано ли дело…

– Все виноваты. А она – нет!

– Мэтр Гренобль, – проговорил епископ, поворачиваясь в седле. – Позаботьтесь о бедном дите. Я хочу, чтобы она сопровождала нас до Фонтебля. Там я решу, чем ей помочь.

– Но мессир…

– Делайте, что я сказал.

Девица де Лузиньян не виновата. Чернь тупо смотрела, как блестящая кавалькада покидает площадь, увозя с собой ту, которую так и не удалось сжечь. Черный рыцарь, стоявший все это время в тени, тихо удалился.

– Не виновна, – шептал он себе под нос, и шепот его приглушали металлические пластины, скрывающие его лицо. – Как бы не так! Вот старый прохвост.

– Не виновна, – ворчливо делился со своим соседом каждый на площади.

И его толстую шкуру никак не могли пробрать эти простые слова.

Отвязав вороного под стать доспехам коня, Черный рыцарь тяжело сел в седло, шепча: «Фонтебло… нужно ли… зачем…»

– Куда вы, сударь? – спросил его трактирщик.

– В Фонтебло! – крикнул рыцарь, даже не взглянув на того, кто спросил и, развернув коня, поскакал по пыльной дороге. И солнце лишь на миг осветило подвешенный к седлу щит с рисунком черной волчьей головы на белом поле и надписью девиза:

ora pro morte

молиться о смерти.

– Святая заступница, – перекрестился трактирщик, испуганный необычным видом рыцаря и изображением на щите. Латынь он не знал, но запомнил из проповедей священника лишь одно слово: morte.

Лето, вступив в свои права, искрилось и сверкало в радужном водопаде горного ручья, насквозь пронизанное солнечными лучами.

Ковер трав расстилался по склону горной гряды, выше тянулся девственный лес, сверкая на солнце умытой листвой.

Ранним утром прошел дождь, и его капли еще блестели и переливались в травах и на листве, но небо было уже девственно чистым, без малейшего облачка и синь его резала глаза. В воздухе пахло влагой, травой и землей.

Птицы наперебой звенели в кустах и густых кронах, бабочки порхали над скромными полевыми цветами. Жёлтые, белые, голубые, они мелькали и медленно зависали над цветочными головками в поисках нектара.

Но вот из леса, хрустя валежником, осторожно вышел благородный олень, высоко держа увенчанную тяжелой короной из ветвистых рогов красивую голову. Он чутко прислушивался и принюхивался. И вот из леса вышла олениха, трепетная и робкая. Она настороженно поводила ушами, замерев у кромки леса и пугливо озираясь по сторонам большими карими очень выразительными глазами. Горделивый супруг ее обернулся, шумно вздохнул и медленно склонился к земле, призывая нежную подругу последовать за собой. Трепеща всем телом медленно вышла олениха из пятнистой тени леса, утопая маленькими копытцами в мягкой зелени. Но не успела она коснуться губами обильного угощения, как олень, напряженно застыв, вытянул шею и, дрогнув всем телом, стукнул копытом о землю. И как не тих был удар, чуткая подруга встрепенулась и сорвалась с места, делая прыжок к спасительной тени деревьев. Олень подождал немного и скрылся из глаз, быстрый и стремительный.

Едва только животные исчезли среди стволов и кустарников, и перестали дрожать ветки, задетые ветвями, как со стороны гор послышались трубные рулады охотничьего рога, раздался переливчатый собачий лай и на поляну выскочила свора охотничьих псов, хрипящих и задыхающихся от бега и вольного ветра.

Почуяв следы оленей, псы напрягли сильные мускулистые тела с крепким костяком, вытянулись и разом издав скорее рев, чем лай, бросились в чащу, где скрылись животные.

Едва успели они достигнуть деревьев, как из лесных зарослей у подножья появились четыре всадника, сжимающие охотничьи арбалеты. Прекрасные лошади под ними, разгоряченные скачкой, хрипели и рвались вперед, звеня сбруей. Охотники сдерживали их, натянув поводья. Осадив лошадей посреди зеленого ковра трав на самой поляне, всадники стали напряженно вглядываться в заросший лесом склон, казавшийся из дали одной зеленой массой.

Все они были молоды и красивы. Горячее солнце еще не размягчили ленью их юношеский упругие тела, и тень вечера не коснулась искрящихся задором глаз. Солнечное пламя едва только разгоралось в них и еще далеко было то время, когда последняя искра потухнет в потупленном взоре, оставив лишь муть скуки и пресыщения.

Молодые охотники были одеты в куртки из шерстяного сукна простого покроя, более темные штаны из той же материи. Ноги их были обуты в высокие сапоги для верховой езды, с привинченными изящными шпорами, но бока коней были без рубцов, что указывало на мастерство в верховой езде и без такого жёсткого подспорья.

На головах молодых охотников были маленькие шапочки с ниспадающими перьями, длинные густые волосы юношей доходили до плеч. Великолепные кони гарцевали под ними и рвались вскачь, но всадники сдержали их.

– Кажется собаки опять травят кого-то, – прислушиваясь к удаляющему лаю, сказал статный юноша с нежным овалом лица, обрамленного каштановыми волосами, слегка волнистыми на концах. Пристальный взгляд его синих глаз под черным изломом бровей светился азартом, щеки горели румянцем, алые губы приоткрылись, обнажая ровный ряд жемчужных зубов. Грудь юноши вздымалась от бурного дыхания.

Второй юноша, чуть старше первого, черноволосый, с гордым профилем горца, поднес рог к губам, чтобы вернуть псов.

– Подожди, брат Уильям, – с мольбой в голосе попросил самый младший охотник, золотокудрый мальчик, лишь недавно начавший принимать участие в подобной забаве. – Не зови собак. Как чудесно нестись за ними сквозь ветви, перескакивать буреломы и чувствовать себя сродни самому ветру.

– И правда. Уильям, – присоединился к мальчику юноша с каштановыми волосами. – Томас прав. Давай продолжим забаву. Ну, последняя попытка, сегодня нам не везет с добычей.

– Нет, Энтони, – мягко ответил ему Уильям. – Отец не любит, когда мы опаздываем к завтраку.

– Мы не опоздаем, – с жаром возразил ему Энтони. – Скажи же ему, Георг.

– Нет, похлопывая по горячей шее своего скакуна, проговорил четвертый юноша, как две капли воды, похожий на Уильяма. – Милый Энтони, солнце уже поднялось над тем утесом, самое время возвращаться. Нам не нужна сегодня дичь, на кухне полно мяса, да и кони устали. Труби, Уильям.

И воздух разорвали оглушительные переливы охотничьего рога.

На этот призыв из чащи появились собаки, недовольно ворча, что их погоню прервали.

Они встали, прижимаясь к земле передними лапами и упрямо не подходя к хозяевам.

– Сюда, Нерон. Сюда, Мидас, Астор, Гектор, – повелительно кричали охотники, так как псы на спешили приблизиться, раздираемые надвое охотничьим азартом и привычкой повиновения.

– Видишь, брат Уильям, даже наши собаки согласны со мной и желают продолжить травлю, – рассмеялся Энтони.

– Нерон, ко мне, – раздраженной, властно закричал Уильям и пегий пес с разорванным ухом и толстым рубцом на лбу, протяжно заскулил, опустил голову и, поджав хвост, приблизился, припадая на задние лапы.

У лошадиных копыт он остановился и, скуля, уткнулся в землю, выражая покорность. – Подлиза, – проворчал Уильям, легонько ткнув в согнутую спину пса рукояткой хлыста. – Но ты понял – и хорошо. Вперед, дружок, домой!

И собака, вмиг ожив, радостно взвизгнула и стрелой помчалась по полю. Остальные псы нагнали его. Охотники повернули коней и поскакали за ними, иногда руладами рогов подгоняя собак и веселя себя.

Вот впереди на срытом на половину холме показались острые, как пики, башни старинного замка. Глубокий ров с водой преграждал путь всем, кто захочет непрошенными явиться в это старинное обиталище грозных владетелей из рода де Бомонов, суровое и непоколебимое, как скала.

Молодые охотники, оказавшись перед рвом, призывно опустили мост, с лязганьем поднялась решетка, и охотники въехали во двор замка, огороженный двойной грядой каменных стен.

Набежавшие слуги подхватили под узды горячих скакунов, псари увели собак, и юноши пошли, перебрасываясь шутками и смеясь.

Они поднялись на невысокое каменное крыльцо и бегом пробежали через холл, спеша разойтись по своим комнатам для того, чтобы переодеться.

Энтони не успел скинуть легкий плащ «манто», как к нему в комнату быстро вошел парень, личный слуга мажордома лестерского графа, грум Денис.

– Приветствую вас, ваша милость, – слегка склонившись, начал молодой человек.

– Привет, дружище. Долго спите. Я посылал за вами, чтобы присоединились к нам на прогулке, но вас не нашли.

Денис ухмыльнулся.

– Я немного отлучился, – ответил он так, что даже непонимающему стала бы ясна причина отлучки.

– Тогда жалеть не о чем! – рассмеялся Энтони.

– Да, конечно. Ваша милость, вас просят прийти в зал, его светлость ждет вас.

– В зал? Что-то случилось?

– Не знаю. Только видел, что у его светлости гость, по виду – из-за моря.

– Меня одного зовут или с братьями?

– Мой господин приказал позвать вас одного.

– Э-э. Что-то мне идти расхотелось. Но боюсь рассердить дядю. Хорошо. Сейчас, поменяю котт и спущусь.

– Я так и передам.

Грум слегка поклонился и быстро вышел.

Энтони остался в одиночестве и крепко задумался, при этом быстро переодеваясь. Котт – так в те времена называлась верхняя туника без рукавов, надевалась на нижнюю – камизу, с длинными цельнокроеными рукавами. Их сверху подпоясывали поясом, с небольшим напуском. Котт, в которой молодые люди охотились, была короткая, выше колена. Новую, более нарядную и длинную, сшитую из шелка тунику, Энтони переодел быстро и без помощи слуги. Все сыновья лорда, так же, как и молодые прислужники имели в замке статус «Children», то есть: ребят и воспитывались хозяином замка в одинаковой строгости. Все они боялись и очень уважали своего владетеля и сюзерена.

Наверх Энтони поднялся как мог быстро и с некоторым трепетом из-за неизвестности. Дядя молодого человека, Роберт де Бомон де Бретёй, четвертый граф Лестор, и наследственный главный стюард Англии сидел в кресле, недалеко от камина и о чем-то тихо разговаривал с гостем, полным мужчиной, одетым в дорожный, но очень нарядный костюм.

Старый гордый граф вел свой род от Роберта, графа де Мортена, сводного брата Вильгельма Завоевателя. Он твердой рукой правил графством, доставшимся ему в наследство и народ, который не считал себя даже англичанами, подчинялся ему, гордившемуся своими норманнскими корнями. Был он строг, тверд и храбр. Лоб его прорезали морщины длительный раздумий, впалые смуглые щеки пересекали шрамы от рубящих ударов, которые он скрывал в густой седеющей бороде. А тот, кто сидел рядом с ним, был полной его противоположностью. Пухлый и белокожий, холеный и изнеженный, сидел он в жестком кресле с высокой спинкой и мечтал о мягкой подушке.

– Познакомься, сын мой, Энтони, – начал старый владетель после того, как юноша вежливо поздоровался с гостем. – Это мэтр де Леруа. Сядь на табурет и слушай, что тебе скажу.

Юноша привык уже, что дядя его называл на французский манер, а кузены – по-английски. Он сел на низкий табурет, стоявший тут же, и дядя его продолжил:

– Я ждал и боялся этого дня, сын мой. И он пришел, – Роберт де Бомон протянул руку, взял с низкого столика лежавшее письмо с разломанной печатью и протянул юноше.

– Прочти, дитя мое.

Юноша принял письмо, развернул и начал читать, вспомнив все уроки своего учителя.

«Уважаемый дорогой мой сын, Антоний. Я нахожусь в преддверии вечности по причине горестей и болезни, причиненных мне гонениями и гибелью вашего батюшки, а моего любезного и почитаемого супруга доблестного герцога Симона де Монфора. Клянусь перед Богом, перед судом которого я уже стою наполовину, и душой моей, готовой расстаться с телом, что вы, мой сын, являетесь единственным и неоспоримым наследником вашего достославного батюшки, всего его владения и имущества. Вашего отца и господина сгубило предательство и алчность нашего сюзерена. Того, кто позорно носит на голове славный венец потомков достойнейшего короля Гуго Капета, но не является ни доблестным, ни славным продолжателем сего рода. Этот бесчестный повелитель обманом и хитрыми посулами заманил моего Симона на войну, обещая отдать весь юг, который не объехать и за неделю верхом, а отдал только жалкую Тулузу, Безье и Каркассон, разрушенные его рыцарями и непомерными поборами и контрибуцией. А когда ваш славный отец, а мой благословенный супруг возмутился и потребовал продолжить битву, его все покинули, бросили: и церковь, и государь. И мой дражайший супруг погиб, оставшись один и без поддержки. Погиб не от меча в открытом бою, а от гнусного яда, выпив из кубка, поднесенного ему подданными из сокровищницы виконства Альби. Все верные рыцари вашего батюшки были заколоты или отравлены в их домах, а он сам умер в долгих мучениях, жестоко отравленный, когда он пил вино во славу Христа и его десяти заповедей. И я, несчастнейшая из жен, не была даже при последнем вздохе моего дорогого супруга, хотя и находилась рядом от него. Я производила на свет вас, дражайшее мое дитя, и придя в божий мир вы так горько рыдали, словно знали уже о вашем несчастном сиротстве. Вам сейчас не исполнилось и десяти дней, а я тоже ухожу от вас. Одна моя надежда на добросердечие моего брата Роберта де Бретёя, которые поклялся беречь и охранять вас на пальце святого Иеронима, полученным мной в наследство от дорогой моей матушки, Петрониллы де Гренмесниль, да хранит ее господь. Я умираю, любя вас, дитя мое и с благодарностью к дорогому Роберту. Так же прощаю всех недругов и гонителей ради спасения своей души, а не по какой-то другой причине.

С вечной материнской любовью, ваша несчастная родительница Амиция де Бомон. Письмо сие записано со слов госпожи графини де Монфор ее секретарем Уильямом, по прозвищу Юнг.

Дочитав, Энтони поднял вопросительный взгляд на своего дядю.

– Да, дитя мое, это письмо твоей досточтимой матушки, моей сестры. Вот ты и узнал историю своего рождения. Как бы мне не хотелось открывать перед тобой эти завесы. Но я вынужден. Сейчас в далеком Лангедоке тяжело болен старший сын твоего родителя и первой его супруги Алисы де Монморанси, граф Амори. Бедняга бездетен. И ты должен принять титул виконта и наследника рода де Мофоров. Ты должен уехать во Францию, в Лангедок, в Тулузу, забывшую бога. Я с болью отрываю тебя от сердца, но ты больше не принадлежишь мне.

Энтони молчал, глядя широко открытыми глазами на дядю и опекуна.

– Хочешь ты или нет, но тебе надлежит ехать. Собирайся немедленно, время не ждет.

Энтони молча кивнул, но с места не сдвинулся.

Граф тяжело поднялся.

– Приди же в последний раз в мои объятия, любимое дитя.

Энтони сорвался с места и бросился на шею графа.

Так он и не вымолвил не слова. Был он молод, вырос в любви и заботе, в дружбе и высоких идеалах рыцарства. И сейчас сердце его разрывалось от боли расставания со всем тем миром, который он любил, со своим опекуном, с кузенами, с друзьями, к которым он привык.

Позавтракав, Энтони, одетый в дорожную одежду, сел в карету с гербом графа Лестера, кузены хотели проводить его, но отец не пустил их, зная, что это только увеличит тяготы прощания.

Добравшись до Дувра, Энтони и Леруа сели на небольшую восьмивесельную баржу с одним косым парусом. Только выйдя в море, Энтони понял окончательно, что к прошлому возврата нет. Следом за дикой болью расставания он ощутил облегчение. Он был молод и силен. Охота и военные упражнения закалили его тело. А ежедневное общение с благороднейшим рыцарем того времени сделало твердым дух. И чем дальше уходил родной английский берег, тем меньше болело сердце от расставания. Когда стемнело и на почерневшим, ставшим бархатном, небе загорелись многочисленные звезды и молодой серп луны. Юноша совсем уже оправился от боли разлуки. И тогда он понял: больше нет над ним присмотра строгого опекуна, он не children, а самостоятельный, независимый человек, подчиняется лишь воле божьей и сюзерену. Это вдохновило молодого человека и сделало для него расставание менее трагичным. Будущее казалось светлым и радужным даже в ночной тьме. Юноша слышал от дяди много рассказов о доблести рыцарей, воевавших с ересью в Лангедоке. Слышал он и о ереси южан, забывших Христа. Еретики были ростовщики, клятвопреступники, воры и убийцы. Они блудили и ели мясо в постные дни. Еще еретики подчинялись черному Дьяволу, являющемуся им под видом ангела света. Они не признавали святой троицы – а это уже было страшно. Но новый граф де Монфор силой своего меча склонит их и наставит на путь божий. Он не был новиком, его сам граф Лестор посвятил в рыцари. О силе его меча уже говорили в родном Бомоне, а теперь заговорят во всем христианском мире.

Шел второй день пути. Энтони больше предавался радостным мечтам, чем грустным воспоминаниям. И ему аккомпанировал ровный плеск весел за бортом и тихое заунывное пение гребцов.

Он задумался, сидя на палубе, у самой мачты, когда услышал тихий девичий голос:

– Антуан…

Энтони огляделся.

– Антуан…

Голос был призывный и колдовской. Несомненно, колдовской.

Юноша встал на ноги чтобы перекреститься.

– Антуан…

– Огни!

На крик матроса Энтони резко обернулся.

– Беда! Огни святого Элмо! Недолго нам жить!

И тут Энтони увидел. В ночной тьме стремительно несся на них гигантский крест.

– Благородный виконт, – проговорил рядом голос Леруа, и Энтони даже не обернулся, завороженный зрелищем. – Зайдите в каюту, молю вас.

Энтони повернулся, различая в темноте тусклое лицо своего спутника.

– Все к парусу. Менять направление! Слева по борту – суши весла, – хрипло кричал капитан баржи. – Ничего, это только заколдованный бриг!

– Антуан…

Юноша повернулся на голос. И он увидел. Девушка со светящимися золотыми волосами и неземным лицом стояла шагах в пяти от него и звала:

– Антуан…

И юноша не выдержал. Завороженно он сделал шаг, второй. Голубые, как высокое ясное небо глаза смотрели ему в самую душу.

– Клади руль на север! – взорвал ночь громовой крик.

Тут же раздался треск, грохот и палуба вздыбилась из-под ног.

Энтони кубарем полетел к борту и кувыркнулся через кого-то в чуть теплую воду. Сверху его ударило обломком доски.

Энтони лежал на пустынном берегу. Он не помнил, как ему удалось выплыть, сколько он пролежал так. Но когда он стал приходить в себя, вспомнил длинные золотые волосы и голубые колдовские глаза, тут же сел и осенил себя крестным знаменем.

Берег был пустынный, дальше раскинулся лес. Энтони поднялся. Одежда его уже подсохла на солнце. К счастью она уцелела, потому что вопреки моды и по здравому смыслу, была сшита из прочной ткани. Пропал лишь плащ, в который юноша кутался на корабле.

Энтони потрогал свои дорожные сапоги, снял их, вылил воду и снова обулся. Потом поднялся, потопал ногами и пошел вперед, справедливо решив. Что так он скорее кого-нибудь встретит.

Пройдя так небольшой участок леса, он вышел на большую поляну.

И тут он увидел несущегося на пегой лошади всадника. Человек изящного телосложения сидел в седле, весь подавшись вперед и схватившись за гриву обеими руками.

– Помогите, сударь! – высоким фальцетом закричал всадник. – На помощь!

Энтони кинулся навстречу, прямо наперерез коню. Тот испуганно шарахнулся, и всадник вылетел из седла прямо в объятия молодого рыцаря. Оба они упали в зеленую траву и легкий берет из шелка соскользнул с головы неудачного наездника.

Золотые волосы рассыпались по плечам и спине, голубые как ясное высокое небо глаза испуганно расширились.

– Вы?

– Вы?

Девушка ловкая и гибкая тут же вскочила и отступила. Энтони тоже поднялся, не показывая вида, что немного ушибся.

– Я вас не знаю, – торопливо выговорила девушка.

– И я – вас. Но знаете, со мной такой случай произошел ужасный на море.

– Что?

Они уже стояли, и не глядя друг на друга, крутили в руках: он – конец своего пояса, а она – длинный золотой локон, наматывая его кольцом на пальцы.

– Ночью на море случай такой вышел. Сплошное колдовство. Сначала огромный крест на нас двигался, а потом я увидел мелузину, она была похожа на вас. Только мелузины, кажется, живут в горных ручьях? Я не алхимик, не разбираюсь в этом.

Девушка кивала.

– Ох, прошу простить, я Энтони де Монтпелье… – и больше не знаю, что и сказать о своей незначительной персоне…

Девушка, не поднимая головы, кивнула и проговорила чистым мягким голосом:

– Я – Анет де Лузиньян. Вы мне поможете, Антуан? Ведь правда, поможете?

Энтони внутренне вздрогнул, вспомнив тот завораживающий голос. Голос у девушки и правда был необыкновенный. Рождающийся где-то глубоко в груди, он был бархатистый и волнующий. Девушка говорила тихо и размеренно, и юноша готов был стоять возле нее вечность и слушать, слушать.

– Сем же, сударыня?

– Моя лошадь, я взяла ее у трактирщика, чтобы съездить в лес за травами. Мой опекун, аббат Тулонский очень любит чабрец и цветки лаванды для приправы. Лаванда только зацветает, ее еще не продают, вот я и поехала поискать по полям. Неожиданно нам под ноги прыгнула лягушка. Лошадь взбрыкнула и понеслась. Спасибо, что вы спасли мне жизнь. Помогите же теперь вернуть лошадь.

Энтони улыбался и кивал, сам не замечая этого. Но он продолжал слушать и не двигался.

– Да помогите же поймать лошадь наконец, что же вы стоите, – наконец возмутилась Анет, сменив тон, и все очарование враз пропало.

Энтони тряхнул непокрытой головой, засмеялся и взглянул туда, куда показывала Анет. Пегая лошадь стояла и спокойно щипала траву. Энтони побежал к ней. Лошадь так и осталась стоять, фырча в траву, словно дуя. Только Энтони наклонился к поводьям, лежавшим на земле, как лошадь словно проснулась, скакнула в сторону и пробежав немного по направлению к лесу, опять решила заняться травой. Вспомнив черта и всех святых, Энтони снова побежал к лошади. Подпустив его совсем близко, лошадь опять увернулась и отбежала, теперь уже в направлении, обратном лесу.

– Чтоб тебя! – Энтони побежал следом.

Лошадь словно играла с ним. Когда она пробегала мимо девушки в мужском платье, та тоже попыталась ее поймать. Но тщетно. Устав, молодые люди повалились на траву. И лошадь подошла к ним и стала мирно щипать травку совсем рядом с головой девушки. Энтони увидел это, приподнялся на локте и быстро схватил повод, едва протянув руку. Лошадь покосилась на него, фыркнула, но продолжала срывать траву, обхватывая ее розоватыми подвижными губами и мирно фыркая.

Энтони поднялся, подошел к лошади и стал трепать ее за шею, приговаривая:

– Ну и помучила ты нас, божья скотинка. Поиграли, довольна?

Анет тоже поднялась. Найдя свой берет, она подобрала волосы и надела его на голову, на ощупь поправляя и щегольски сдвигая на бок.

– Поедем? – спросила она, поднимая на Энтони огромные голубые глаза

– Но вы даже не знаете, кто я и куда спешу. Я и сам этого уже не знаю.

– А здесь рядом только один город: Морт-де-Марсан. Помогите мне сесть в седло и садитесь сзади.

Энтони с удовольствием повиновался, легко подкинув девушку на лошадь и усевшись сам. Вежливость и воспитание сдерживали его, но перед ним сидела такая милая девушка, такая обаятельная в мужском платье, тоненькая и стройная. И Энтони неуверенно коснулся точеной талии, еще четче обозначенной и подчеркнутой широким поясом.

– Так кто вы? – спросила Анет, слегка шевеля поводьями, чтобы побудить лошадь тронуться с места. – Простите уж мне неучтивое любопытство, просто как-то хочется узнать поближе человека, который сидит так близко от меня.

Энтони с готовностью рассмеялся и быстро убрал руку, слегка отстраняясь назад.

– Только не упадите, сударь, никогда себе не прощу, если потеряю вас в пути.

Энтони снова рассмеялся.

– Так кто же вы, таинственный незнакомец?

– И вовсе я не таинственный. Просто ехал с сопровождающим слугой к сводному брату, но на море случилось бедствие, и я упал за борт. Все остальное я плохо помню.

– Простите сударь, что неудачно пошутила. В Морт-де-Марсане можно будет узнать о судьбе вашего судна. Если ваш слуга остался жив, он тоже приедет туда.

– Спасибо за совет и помощь, милая леди.

– Вы из-за моря?

– Да. До этого несчастья я вполне весело и радостно жил в Бретёе и не ведал о всех тяготах, которые выпали на мою долю в один-два дня.

– Сочувствую, сударь. Держитесь же, поскачем быстрее.

Пегая кобыла поскакала дальше неровной рысью, и Энтони схватился за заднюю луку седла, стараясь не касаться уже девушки.

Город Монт-де-Марсан основан был в ХII веке виконтом Пьером на смену старой его резиденции в селении Рокфор. К тому времени, как город посетил наш герой, прошло много времени, и стена из ракушечника окружала весьма разросшееся по тем временам поселение. Это был город купцов и ключ ко всей Аквитании. И находился этот рай в сюзеренном подчинении Плантагенетам и Англии.

Сейчас им правил Гастон Беарнский, из знатного в те годы дома Фуа-Беарн.

Энтони ловко соскочил с лошадиного крупа возле таверны.

– Скажите, сударь, а деньги у вас найдутся? – спросила де Лузиньян, натянутыми поводьями удерживая лошадь на месте.

– Нет. Я, когда кувыркался за борт, забыл прихватить свой кошелек.

Анет рассмеялась с готовностью, и Энтониподбоченился, довольный, и весь расплылся в улыбке. Сунув руку за пояс, девушка достала тоненький кошелек.

– Хвала Всевышнему, что я не расстаюсь с некоторой мелочью в любое время. Возьмите, сударь!

– Но…

– Считайте, что это – взаймы. Смотрите, будут требовать с процентами, – и Анет бросила кошелек с таким расчетом, чтобы юноша поймал его.

Энтони ловко перехватил зазвеневший мешочек.

– Вы самый прекрасный ростовщик в мире!

– Ловлю на слове! Еще встретимся!

И Анет, понукая пегую кобылу, с цоканьем подков умчалась по мостовой.

Энтони, подкидывая кошелек на ладони, смотрел ей вслед.

Только наверху, в отдельной комнате, он пересчитал деньги, подаренные ему щедрой девушкой. В кошельке были французские монеты, ему совершенно незнакомые, да и в ценах он ориентировался слабо. Когда к нему поднялся хозяин таверны и спросил про ужин, и как ему все оплатят, юноша высыпал перед ним на стол все свои сокровища. Хозяин таверны был ушлый малый. Он мигом сообразил, что юноша перед ним или полный идиот, или совершенно несведущий в жизни младенец. И он этим воспользовался с выгодой для себя, забрав за будущий ночлег, ужин и завтрак все деньги, лежавшие на столе.

Энтони нахмурился. Тогда хозяин таверны слегка подумал и вернул две монетки по одному денье каждая.

– Только ради вашей милости, скидка, – сказал он, кланяясь особенно низко и отступая.

Спускаясь по лестнице вниз, он бормотал:

– Что за малый на мою голову. И денег-то кот наплакал, а гонору на целый кошелек золотых экю. Либо младший сын маркиза, либо бастард. Сколько их сейчас развелось.

А Энтони довольный, что умеет вести денежные дела, подошел к широкой лавке и повалился на нее с явным желанием поспасть. Дверь он даже не позаботился закрыть, зачем. Он же никогда раньше так не делал.

Проснулся он или увидел во сне как над ним склонилась та самая мелузина, и смотрела на него голубыми огромными глазами. И он проснулся от горячего ее взгляда.

– Антуан…

Энтони резко сел, и огонь свечи в руках Анет затрепыхался от резкого движения.

– Осторожнее, что вы творите! Вы едва не подожгли мои волосы!

– Извините, но мне приснилась давишняя мелузина.

– Пристали вы к своей мелузине, скоро водяным станете. Я пришла сказать, что мы уезжаем завтра утром и вряд ли успеем попрощаться. Следуйте за нами, денег вам хватит нанять лошадь и перекусить в пути. Мы едем в Тулузу, вам тоже лучше отправиться туда. Кто ваш брат?

Энтони смотрел на девушку во все глаза. Теперь, в женском платье, с распущенными золотыми волосами, перехваченные позолоченным обручем, она выглядела необыкновенно привлекательно.

– Очнитесь же. Вы что, не проснулись. Антуан!

Юноша вздрогнул и моргнул.

– Да, моя леди.

– Повторяю, кто вас брат?

– А. Амори де Морфор.

– Что? Простите, виконт. Я, правда, даже не догадывалась…

– О чем?

– О вашем высоком происхождении.

– Я просто заблудившийся рыцарь-неудачник, – сказал Энтони с показным смирением.

– Хорошо, пусть так. Тогда тем более вам нужно ехать в Тулузу. Брат ваш должен быть там. Только умоляю вас, экономьте деньги.

– Я бы их экономил, если бы они у меня были.

– А мой кошелек?

– Он при мне у моего сердца, где и останется навсегда. Но увы, пустой. Если не считать те две монетки, которые мне вернул хозяин.

– Святители небесные! Вы отдали ему все?

– Нет же, сказал: он вернул мне две монетки.

– Конечно же, вы богач. Что нам теперь делать? У меня больше нет денег. Я не могу вам ничем помочь.

Девушка отступила и села на табурет, стоявший у небольшого прямоугольного стола.

– Да ничего, придумаю что-нибудь, – беззаботно махнул рукой юноша.

– Что вы можете придумать! Вы уже придумали. Безалаберно отдали трактирщику все свои деньги. Если бы вы только знали…

– Что?

– Ничего. Идемте.

– Куда?

– В аббатство Сен-Север. Это монахи бенедиктинцы. Там остановился мой опекун. Я впущу вас во двор, и вы смешаетесь с крестьянами, ночующими там в гостевом дворе. Утром я разбужу вас.

– И что потом? Что я буду делать среди смердов?

– Ничего. Вы поедете с нами, среди слуг. Так вы и доберетесь до Тулузы. Другого выхода нет.

Энтони размышлял. Ему очень не хотелось находиться среди простолюдинов, но девушка была неумолима.

Возле самого аббатства Энтони соскользнул с крупа той же пегой лошади, и быстро пошел рядом, держась возле стремени. Их впустили во внутрь, и девушка проводила юного рыцаря до гостевого двора. Но мест внутри уже не было, и монах-смотритель предложил ему сарай и охапку сена. Юноша этому обрадовался гораздо больше, чем возможности спать среди кучи вонючих простолюдинов.

Анет ушла, а Энтони растянулся на сене и сладко заснул, всласть налюбовавшись на звезды, которые было видно сквозь дыры в крыше.

Утром его разбудила Анет словами:

– Ваша милость… Антуан…

Юноша сел. У него уже входило в привычку просыпаться и видеть возле себя прекрасную девушку.

– Вставайте, ваша милость, – почти просила она. – У меня совершенно нет времени тут находиться. Мой опекун спешит, нужно помочь ему собрать вещи. Поднимайтесь, Антуан.

Энтони согласно махнул головой и встал.

Девушка, склоненная над ним, поднялась с корточек.

– Я пошла, а вы не уходите с этого места и будьте готовы к отъезду.

– Всегда к услугам моей прекрасной леди.

Девушка неожиданно фыркнула и убежала, поддерживая подол своей блио – длинной глухой туники из зеленого шелка – обеими руками. А юноша остался сидеть на сене и смотреть ей вслед.

Но рыцарь дОуан видел все. Он был влюблен в девицу де Лузиньян и не понимал ее холодности к его неповторимой особе. Был он только немного старше Энтони, но состоял уже в рыцарском ордене тамплиеров, участвовал в битвах и считал себя бывалым.

Дождавшись, пока девушка свернула за хозяйственную постройку, шевалье дОуан вышел из своего укрытия и твердом уверенным шагом прошел к сараю. Едва только заглянув вовнутрь, он все понял. И холодность девушки объяснил одним словом – соперник.

Когда он подошел к двери и увидел ладного юношу с каштановыми кудрями, ему стало еще хуже. Остановившись перед распахнутой дверью и переведя дыхание, дОуан перешагнул порог. Сердце его часто билось от сдерживаемых чувств. Ненависть, ревность клокотали в нем.

Энтони смотрел на вошедшего снизу-вверх, оставаясь при этом сидеть в той же независимой позе, обхватив одной рукой колено, а второй опираясь о свою недавнюю постель.

Походя вошедший пнул вытянутую ногу юноши, и Энтони тут же вскочил.

– Ваша милость изволили кажется споткнуться…

– Да – как видишь.

Энтони свирепел на глазах.

– А вежливость вы оставили в своем родовом поместье?

– Вот именно, господин без имени.

– О нет. Имя у меня есть в отличии от вас.

– И какое же, если не секрет?

– Секрет. По крайней мере, от вас.

– К чему столько чести? Чем заслужил?

– Наглостью.

И молодой храмовник схватился за меч.

Но у Энтони оружия не было. И юноша быстро осмотрел сарай в поисках хоть чего-то, чем можно было обороняться.

– Выйдем наружу… Не хочу вашими кишками портить христианскую крышу.

– Хорошо сказано, только ваша кровь прольется раньше.

И оба молодых человека прошли, сильно толкаясь, через дверной проход, очень узким для двоих. Толкаясь и громко дыша, они все-таки продрались в проем, причем хуже всего пришлось туники доуана.

Оказавшись во дворе оба юноши стали прогуливаться друг перед другом, меряя каждый своего противника презрительным взглядом.

– И с чего вы начнете, сударь? – спросил Энтони насмешливо. – Разрубите меня пополам? Чем? Вы так же безоружны, как и я.

– Я просто поколочу тебя. Мне и меч не потребуется. Достаточно будет этой палки.

ДОуан сделал шаг в сторону и поднял с земли толстую палку, которая лежала в связке таких же, приготовленных верно для заграждения.

– О, отличный выбор, мне нравится, – заметил Энтони, на которого снизошло шутливое настроение. – А теперь любезно выберете ту, которая понравиться вам. Вашим же плечам достанется от нее.

ДОуан только лязгнул зубами, схватил еще одну палку и бросил противнику.

– Плохой выбор. Она толстая и длинная. Думаю, на пару дюймов длиннее вашей.

– Да заткнись, ты!

ДОуэн бросился на противника с поднятой палкой.

Искусство палочного боя в те года было на высоте и им не брезговали даже аристократы. Юноши неплохо владели таким оружием и показали это в первую же минуту, первый нанося, а второй отражая неплохие удары. Но дОуан был слишком горяч, а Энтони – насмешлив, чтобы нанести серьезные увечья.

Дразня противника и уворачиваясь, Энтони улучшил миг и провел удар, которому его научил его друг – Денис. Этот волшебный прием нацелен на то, чтобы обезоружить противника. Калечить незнакомого рыцаря Энтони не хотел. Выбив палку из рук шевалье, Энтони мастерски провел подножку и бросившись на упавшего противника сверху, прижал его палкой к земле, требуя:

– Извинитесь же, сударь! И я отпущу вас.

– Никогда! Никогда потомок рода Бофремонов не унизится до такого. Перед простой чернью.

– Он не чернь!

Анет возникла за ними и стала с усилием стаскивать Энтони с поверженного шевалье.

– Антуан, уймитесь. Что вы творите! Стоило вас оставить одного, как вы ввязались в драку!

Энтони послушался и поднялся, опираясь палкой о землю. ДОуан, тут же покрасневший, отвернулся, поворачиваясь на бок.

– Сударь, – Энтони протянул руку.

Тот тяжело задышал.

– Дайте ему руку, что вы как дитя!

ДОуан подчинился, и Энтони рывком поднял его.

– Этот грязный смерд…

– Он сам ко мне привязался…

– Перестаньте, вы оба как простые мальчишки! Шевалье, я искала вас, чтобы обратиться за помощью. Но про это не должен знать никто, а особенно наш опекун.

– Сир Арль? Что же это за тайна?

– Поклянетесь?

– Да, с удовольствием. Но при мне нет ни меча, ни Библии.

– Клянитесь на той реликвии что висит на вашей груди. Дело серьезное, кузен, отнеситесь к нему подобающе.

– Согласен, – дОуан, заинтригованный, вытащил из-за ворота небольшой медальон с изображением Девы Марии.

Взяв его в левую руку, правую он протянул к девушке.

– Покровом пресвятой Богородицы, чья часть досталась мне по наследству, клянусь хранить тайну, которую откроет мне дева Анет сейчас, не сходя с этого места. Если я не сдержу клятву, пусть весь христианский мир считает меня бастардом.

Анет опустила голову, скрывая усмешку, а Энтони не понимая, смотрел то на одного то на другую.

– Говори же, кузина, я сгораю от любопытства.

– Помнишь, дядя Арль рассказывал про земли аббатства Бонневаль? Западные поля и лес принадлежат сиру Бретани. Но церковь их уступать не хочет. Помнишь, дядя говорил про письмо парижского нотариуса Жака Лё Пеня. Так вот оно нашлось, и сейчас Антуан везет его на судебный процесс. Да, Антуан просто посыльный в этом деле. Знаешь же сам, что дядя не позволит с ним ехать человеку, который что-то замышляет против церкви. Вот я и хочу помочь человеку добраться до Тулузы.

– А где его лошадь?

– Его ограбили в дороге. Нужно помочь ему, дорогой кузен. Пожалуйста. Мне всегда было жалко семью графа Ренна, а особенно Констанцию.

– Неверую в башмаки?

– Неверую, аминь.

Энтони слушал этот разговор, ничего не понимал и хмурился.

Молодой человек и девушка рассмеялись.

– Хорошо, милая кузина, я устрою малого среди слуг. Идем, Антуан, я скажу, что сам нанял тебя.

Энтони посмотрел на свои башмаки, вздохнул и последовал за шевалье.

– Значит ты служишь у нотариуса? – спросил дОуан, шагая вперед юноши.

– Нет.

– А как же письмо оказалось у тебя? – удивленно оглянулся шевалье, все еще высокомерно.

– Попросили, – коротко ответил Энтони, проклиная в душе необходимость выкручиваться.

– Ты – дворянин?

– Да.

– Шевалье?

– Да.

– Врешь, не похож на рыцаря. И говоришь не совсем правильно.

– Я вырос в Корнуолле.

– Норманн?

– Да. Из дома Монфоров.

– Тогда мы с родни. Я из дома Бофремонов. Младший или бастард?

– Младший.

– Понятно. Монфоры – сильный дом. А чем он связан с домом Плантагенетов?

– Понятия не имею.

ДОуан посмотрел на спутника с подозрением.

– У моей кузины, золотой Анет привычка помогать всем нищим и обездоленным, – громко и четко сказал он, но Энтони промолчал на его выпад.

ДОуан, хоть и ворчал, но сделал все, как обещал. Он устроил Энтони помощником к кучеру первой грузовой телеги. Это был большой фургон, везущий сундуки, принадлежавшие почтенному прелату и его свите.

До Тулузы кавалькада доехала без приключений.

Остановившись в доме, который де Монфоры даровали епископу Арлю, Анет поспешила устроить Энтони в помещении для слуг. Управляющий и доверенные лица епископа привыкли уже к тому, что их господин целиком положился на девушку, практически сделав ее ключницей и управительницей своих владений.

Энтони держался от всех особняком.

Анет нашла его, едва он пообедал за общим столом и позвала с собой.

– Есть возможность попасть в замок герцога. Мой опекун едет туда. ДОуан сопровождает его. Пойдете, как его оруженосец.

Энтони, по складу своему прямой и честный, не понимал этой игры. Ему казалось, стоит только подойти к воротам, как граф Амори сам выйдет ему на встречу с раскрытыми объятиями.

Оруженосец Энтони дали верхнюю рубашку-тапперт синего цвета до колен, которую он надел прямо поверх своей, того же цвета шоссы-мужские чулки того времени и кожаные туфли вместо его разбитых сапог.

В таком виде, сам недовольный собой, Энтони присоединился к общей кавалькаде рыцарей и слуг, сопровождавшей церковную особу. Богатство и роскошь явно не считались грехом у служителей церкви в те далекие годы.

Энтонти, проклиная все в душе, шел рядом со стременем своего мнимого господина, засунув руки на пояс с самым независимым видом.

И вот они в замок Памьер, разоренном Робертом де Монфором и восстановленный в прежнем блеске его старшим сыном, Амори. Это прибежище владетелей Тулузы и графов де Фуа, грозно высилось надо рвом и всей долиной.

Энтони, отдав во дворе повод гнедого коня рыцаря дОуана графскому конюху, хотел последовать за епископом м рыцарями, но на крыльце стражник преградил ему путь своей алебардой. Юношу благоразумно отступил.

Служители графа и его стражники ходили по двору, каждый озабоченный своим делом. Слуги епископа и рыцарей давно уже сидели в ближайшей башне в ожидании еды и вина, а Энтони все прогуливался перед крыльцом де Монфоров, засунув пыльцы обеих рук за свой пояс.

И вот из дверного проема показалась Анет. Девушка сделала знак идти за ней и исчезла в темноте помещения, как волшебный эльф. Энтони опрометью бросился за ней. Оказавшись в длинном тёмном коридоре, освещенном факелами у стен, он остановился. Девушка выглянула из-за поворота и махнула ему. Энтони побежал к ней.

– Скорее, скорее. Дядюшка Арль мучается животом после плотного обеда, поэтому вынужден пить настойку, которую я ему готовлю. Но я не зайду в залу, а питье отнесете вы. Вот вам и дом, и ваш сводный брат. Надеюсь, он вас тут же узнает.

– Узнает? – Энтони только сейчас подумал об этом. – Но я же его никогда не видел!

– То есть?

– Я жил в Англии, в Корнуолле. Господи Боже, что же мне делать?

– А у вас не было никакого письма?

– Да писем было довольно, только они остались у Леруа. Анет, скажите правдиво, граф Амори поверит слову рыцаря?

– Слову рыцаря поверит. Но кто поверит, что вы рыцарь?

– Это значит, что я пропал?

– Идемте в кухню, быстрее.

Девушка схватила юношу за руку и потянула за собой. Вот и кухня. Повар и поварята метались в ней, котлы кипели над огнем. Слуги несли блюда, полные мяса и рыбы, назад возвращались с пустыми. Графские собаки провожали их, прыгая на слуг и выпрашивая кусочки.

Анет чувствовала себя, как дома. Взяв с полки приготовленный бокал, она налила большим черпаком в него питье из небольшого котла и протянула Энтони.

– У входа в залу вас будет ждать дОуан. Ему и передадите напиток. А сами просто последуете за ним. А там, как Бог расположит.

Энтони кивнул. Взяв горячий металлический бокал, он быстро пошел по коридору. Молодой шевалье ждал его перед резными дверями. Забрав бокал, рыцарь молча кивнул юноше и вошел во внутрь.

Энтони и раньше бывал на рыцарских пирах и обедах. Но количество гостей и величина залы поразили его.

– Не отставай, – коротко бросил ему напряженный шевалье.

Энтони превратился в тень дОуана. Только когда шевалье передал питье своему опекуну и сел на свое место в небольшом отдалении от него, Энтони остановился за его спиной и стал рассматривать гостей. Хозяин должен был сидеть в центре П-образного стола. И Энтони все свое внимание сосредоточил на двух мужчинах и одной женщине, сидевших там. Мужчина посередине возвышался над остальными благодаря своему более высокому креслу, спинку которого венчала графская корона, вырезанная из дуба. Был он бледный и изможденный. На очень худом лице его выделялся орлиный нос и выдающийся вперед подбородок. Кожа лица отдавала желтизной. Кисти рук, лежавшие на столе, казались костями скелета.

По правую руку от графа сидела его жена, прекрасная Агнесса де Ним, черноволосая и белокожая, как и большинство красавиц Аквитании. Ее брат, Раймунд Транкавель сидел по левую руку от своего родственника и сеньера.

Энтони слышал даже от опекуна про подвиги молодого наследника рода Монфоров и как-то по другом представлял себе знатного рыцаря. Он уже пожалел, что отправился в такое путешествие. Он был молод, горяч и первым желанием его было просто уйти, а куда – юноша и сам не знал. Но тут неожиданно в дверь ворвался невысокий толстяк в изрядно потрепанной щегольской одежде.

– О высокородный и могущественный владетель! – задыхаясь, громко проговорил он.

И тут Энтони узнал его – это был Леруа. Не отдавая себе отчета, он выкрикнул:

– Эй, сударь! Вы, вы, Леруа! Отдайте же мои письма!

Энтони не придумал ничего лучшего, как вскочить на край ближайшей скамейки, перескочил с нее на стол, дальше на каменный пол, бросился вперед. Со следующей преградой он хотел поступить точно так же, но ему навстречу поднялся изрядно подвыпивший храмовник. Энтони с чувством своей правоты ударил его кулаком в лицо, сшиб с ног и махнув на стол соскочил прямо перед попятившимся Леруа.

– Святители небесные!

На Энтони сзади налетел еще один рыцарь, рванул его за ворот. Юноша, быстрый, как юла, перекрутился на одной ноге, развернулся и хотел сбить с ног и это, но рыцарь или был устойчивее первого, или меньше выпил. Он перехватил руку молодого человека и хотел ударить его наотмашь, но юноша уклонился от такой чести. Удар, как всегда задел невиновного, то есть нос Леруа, вызвав обильное кровотечение. Кто знает, может этим он спас жизнь достойного мэтра. Потому что, узнав Энтони, тот попятился, открыл и закрыл рот и так покраснел, что ему любой врач того времени приписал бы срочное кровопускание.

Граф поднялся с места. По взмаху его руки к дерущимся уже бежали стражники. Сам он пошел следом тяжелой походкой больного человека.

Стражники растащили дерущихся, алебардами отогнали остальных желающих и повернулись к своему господину в ожидании приказа.

– Кто такой этот юноша? Чей он оруженосец? – возвысил голос граф и все из уважения к нему смолкли.

ДОуан, проклиная все, спешно направился туда. Это не ускользнуло от взгляда епископа Тулонского. И почтенный прелат медленно поднялся с места.

– Стойте, стойте, почтенный господин. Он не может быть чьим-то оруженосцем. Он произведен на свет достославным вашим батюшкой и Амицией де Бомон. Этот юноша – Антуан де Комталь, ваш младший брат, за которым ваше высокородие посылало покорного слугу.

Бокал лечебного питья выпал из рук Арля Тулонского. Граф Амори же застыл на месте и тут же бросился вперед падающим движением.

– Антуан, дорогой мой брат.

Неожиданно для себя Энтони шагнул навстречу и замер. Граф Амори сжал его в объятиях.

– Милый брат. Надежда нашего рода. Как я рад, что ты жив.

ДОуан остановился, покраснев.

Жена графа Амори, Агнесса де Ним стала бледным призраком за его спиной, а ее брат Раймунд Транкавель побагровел не меньше бедняги Леруа.

– Хвала Всевышнему, морские глубины не забрали у рода Монфор последнюю надежду.

Амори отстранился и оглядел сводного брата. Он видел его впервые и пытался определить, кого судьба даровала ему: честного и благородного рыцаря или подлого и трусливого человека, который принесет в последствии позор всему дому.

Вид Энтони, его честное и открытое лицо понравилось графу.

– Ты голоден с дороги, милый брат? Эй, Жан, отведи виконта в один из лучших свободных покоев замка, дай ему лучшие одежды из моего гардероба. Скорее, брат, не медли с переодеванием, спускайся вниз, я жду тебя. Мне очень любопытно будет узнать твои приключения в дороге.

Лицо больного зарумянилось от волнения и прилива крови, черты ожили. И, глядя на него, можно было повторить любимое присловье любого врача, что радость исцеляет.

Энтони переодетый и умытый после всех приключений спустился к столу. Место ему освободили по левую сторону графа, между Амори и Раймундом. Повеселевший и оживший граф ел и пил наравне со всеми, с интересом расспрашивал юношу и разглядывая, оценивал его, пытаясь заглянуть в самую его душу.

Когда обед закончился, Амори пригласил сводного брата в свои покои, надеясь с ним поговорить наедине.

Усадив его за перегородкой, где стоял небольшой стол и несколько табуретов на витых ножках. Сам граф сел в кресло с модной в те годы высокой спинкой.

– Как ты жил все эти годы, милый брат? – спросил он тихим голосом, словно силы стали покидать его.

– Жил, – ответил растерянно Энтони, очень не любивший отвечать на вопросы пространно.

Это не значило, конечно, что он не любил поговорить. Иногда, с друзьями, он молол языком неустанно.

Граф подождав продолжения, рассмеялся слабо.

– Ты совсем такой же, каким я был в твои годы, – промолвил он. – Но ты любишь битву и ристалище?

– О, да! – горячо ответил Энтони, хотя участвовал в турнире только раз, и то в незначительном. – Я бился во славу Святой Троицы в Труро.

– Выиграл?

– О – да!

– Рад за тебя, мой брат. Ты в точности такой же, как я. Совсем такой. Как я любил турниры! Как я любил звук рога, призывающий к битве.

– А что с вами случилось, высокородный владетель?

– Называй меня просто – граф Амори.

– Слушаюсь, сир.

– Ничего, виконт, мы с тобой еще поживем. У нас еще будут битвы за веру и государя.

Энтони улыбнулся. Ему граф начинал нравиться.

– Жалею только, что ты вырос вдали от меня, но тут уж ничего не поделаешь. Это наш рок. Я ведь не всегда такой был. Я еще этой осенью был в седле. Но сейчас даже воспоминания об этом мне закрывает немощь.

– Что же с вами произошло, граф?

– Сам не знаю. В чем-то я прогневил Бога, раз так мучаюсь. Злые языки говорят, что всему виной моя женитьба на милой Агнессе, но я их не слушаю. Ни что – ни моя болезнь, ни немощь не разлучит нас. Только смерть одна может отнять у меня мою любимую жену.

– И верно, граф, графиня красавица.

– Рад, что ты меня понял. Ее семья и так пострадала из-за нашего рода. Отец ее умер в тюрьме, это бесчестный поступок. Не хочу об этом и говорить. Но теперь она счастлива, она со мной. И я буду любить ее и защищать до конца, даже в таком состоянии, в каком я сейчас нахожусь.

– Я с вами, милорд!

– Спасибо, брат!

– Теперь иди в свою комнату, отдыхай. Я прилягу, что-то устал.

– Отдыхайте, высокородный и могущественный владетель…

– Ну а если я тебя буду постоянно называть: благородный и могущественный господин – каково это будет?

Энтони рассмеялся.

– Вот видишь. Давай же напоследок обнимемся и разойдемся до вечера. И знаешь что, виконт, давай, я в твою честь устрою рыцарский турнир в Каркассоне. Прямо в Комтеле, где ты и родился. Помянем этим нашего отца и прекрасную Амицию де Бомон, твою матушку.

– Спасибо, граф. Почту за честь участвовать.

– До вечера, виконт.

– Отдыхайте, граф.

Энтони слегка поклонился брату и быстро вышел из его покоев. Отдыхать ему самому не хотелось. Быстро спустившись вниз, он пошел в кухню. Но там уже оставался один повар, поварята и уборщицы.

Энтони прошелся по помещению, медленно и задумчиво.

И он увидел дОуана. Тот шел с задумчивым видом по длинному мрачному коридору, освещенному неверным пляшущим пламенем факелов.

– Эй, шевалье, – окликнул его Энтони, уже немного привыкающий к местным словам и названиям.

Тот остановился и поклонился приближающемуся виконту.

– Приветствую вас, ваша милость.

– Ого! Но раз милость, моя милость желает поболтать.

– К вашим услугам.

– Да что с тобой, дОуэн? Давно ли мы с тобой дрались на палках, вспомни.

– Прошу прощение за свое глупое поведение. Только мое незнание истинны оправдывает мое глупое ребячество. Впрочем, если вы не довольны словесным объяснением, можем объясниться по-другому, я никогда не отказывался от поединка.

– Ну уж сразу и в драку. Хороший же вы забияка после этого.

– Простите, ваша милость.

– Да бросьте. Мое имя – Комталь, ваше – дОуан. Давайте ладить, ведь кроме вас я вообще в замке никого не знаю. Пожмем же друг другу руки, как это делается рыцарями после турнира и подружимся.

– Это большая честь…

– Опять вы за свое?

– Согласен, Комталь, я ведь тоже из знатного дома.

Тут к Энтони подошел человек, совсем еще молодой, в одежде, похожей на ту, в которую одели его самого, когда он представлял собой оруженосца дОуана. Малый поклонился и сказал, что его зовут Жерар, и он назначен графом ему в оруженосцы.

– Вот и отлично, – воскликнул Энтони, довольный всем. – Я – просто вылитый Роланд, ты, мой друг – настоящий Оливьер, двенадцать добрых слуг нам заменит один единственный господин Жерар. Все складывается просто отлично, друзья мои! И дальше будет еще веселее.

Тут оба рыцаря подумали об Альде и тут же стали серьезными. Но Энтони тряхнул простоволосой головой и засмеялся.

– Скажу вам по секрету, друзья мои, граф Амори хочет устроить рыцарский турнир в Каркассоне. Мы все едем туда! Вот где будет веселье на славу!

Город-крепость Каркассон готовился к рыцарскому турниру, объявленному на день Успения Пресвятой Богоматери. Рыцари съезжались с окрестных земель посмотреть на молодого виконта де Комталь и в который раз показать себя, чтобы на ристалище приумножить свою славу. Рыцарь в черных доспехах и в необычном шлеме, который он не снимал прилюдно, был уже здесь и записался под именем де Морс для участия в общем поединке. Необычные пластины, прикрепленные к шлему он объяснил обетом, по которому он не может показать лицо до определенного срока.

Время правления графа Амори было временем недолгого затишья в альбигойских войнах. Народ Аквитании отдыхал. И рыцари развлекали себя турнирами и пирами, мечтая о больших завоеваниях и славе своим знаменам.

Жерар оказался неглупым парнем. Был он ровесником Энтони, и молодые люди подружились, невзирая на сословное неравенство. Переехав в замок Комталь, чье имя носил теперь молодой виконт, они много времени уделяли подготовке к турниру. Энтони сам заботился о боевом коне, прекрасном дестриере гнедой масти, который ему подарил граф Амори из своей конюшни. Юноша в сопровождении своего оруженосца каждое утро выезжал за пределы Каркассона, чтобы дать коню вволю набегаться. Потом обтирал его бока, купал, снова давал побегать. Потом приступал к тренировкам. Он неплохо владел мечом, копьем. И доводил себя до изнеможения, тренируясь во внутреннем двор на специальных болванах. Копья в то время были достаточно легкие, чуть больше шести сантиметров в диаметре. И в моду вошло сжимания тупого конца под мышкой. Если при столкновении рыцарей копье ломалось, а рыцарь оставался в седле, считалось, что он победил. Если в седле оставались оба рыцаря – засчитывалась ничья, и менестрели слагали песни о красиво законченном поединке. К счастью, в те году уже ушел в небытие обычай забирать себе коня и доспехи побежденного рыцаря, а то и пленение его самого ради выкупа. Главное, что привлекало рыцарей-участников – это призы устроителя турнира. И в этот раз о призах было объявлено в тот же день, когда объявили о самом турнире.

Но церковь в то время осуждала подобные забавы. Главным образом из-за гибели рыцарей. Эдикты часто были половинчатые: о запрете проведения турниров в определенные дни и по праздникам. Поэтому турнир назначен был на два дня раньше самого Успения.

И время приближалось.

Аббат Арль Тулонский все это время жил в Комтале, в любезно предоставленных ему графом Амори палатах. С ним же жили и его подопечные: рыцарь дОуан и золотоволосая красавица Анет де Лузиньян. С рыцарем-тамплиером Энтони неплохо сдружился, виделся с ним каждый день. Шевалье тоже готовился к турниру, и они часто вместе тренировались или выезжали боевых коней. Анет тоже порой выходила во внутренний двор, чтобы посмотреть на дружеский поединок шевалье и виконта. ДОуан больше не заигрывал с ней, зная, что жениться все равно не сможет, так как монахам его ордена это было запрещено. Зато виконт де Комталь развернулся с полной силой, всячески обхаживая девушку и даже дошел до того, что начал писать ей сонеты и мадригалы. (ТВОИ СТИХИ, ОЛЬ. СКОЛЬКО ЗАХОЧЕШЬ. МОЖЕШЬ ВСТАВИТЬ ЗАРИСОВКИ, КАК Энтони поет песни своей возлюбленной)

Девушка то отшучивалась, то становилась грустной.

Утром она просыпалась от того, что под окном уже стоял Энтони декламировал очередной сонет

Не грусти, любимая, не грусти.

Нам с тобой, любимая, по пути.

Ясным днём и вечером

Я с тобой.

Мы навек повенчаны

Под луной.

Анет улыбалась, услышав такие наивные стихи. Ей было приятно, что стихи сочинялись для неё.

Вечером девушка встретилась с Энтони во внутреннем дворе. Волнение охватило её. Энтони видел, как вспыхнули щёки девушки. Он взял её за руку.

– Не бойся. Я не сделаю ничего плохого.

–Я не боюсь.

Луна освещала двор. Было тихо, только изредка слышался свист крыльев какой-то ночной птицы. И от этого звука становилось тревожно.

– Не нужно нам встречаться. Если аббат увидит, мне не поздоровится.

– Я всё равно буду приходить. – С жаром заговорил Энтони. – Каждый день буду приходить.

(Но аббат Арль был очень недоволен, когда увидел молодого виконта, слоняющегося недалеко от его покоев.)

СНОВА ВСТРЕЧА ВО ВНУТРЕННЕМ ДВОРЕ, ВО ВРЕМЯ ТРЕНИРОВКИ Энтони с его оруженосцем. СНОВА СТИХИ.

Молодые люди остановились на крыльце, ведущем во внутренний двор. И тут дверь резко открылась и на свет вышел аббат Арль. За ним следовал черный рыцарь с необыкновенным шлемом на голове, скрывающим половину лица.

Анет, лишь увидела их, вскрикнула и спряталась за спину Энтони. Виконт попятился, скрывая ее от опекуна, как он подумал. Но вышедшие не промолвили ни слова, а в молчании, один за другим прошли через двор к выходу из замка. Только Арь Тулоннский медленно краснел.

– Не волнуйся, милая Анет, – заговорил Энтони. – Не съест же тебя твой опекун. А пройдет время, граф Амори узаконит меня в моих правах, и я посватаюсь к тебе. Смотри, какие стихи я для тебя написал

Моей душе покоя нет,

Когда я вижу образ твой.

Я сочиняю свой сонет.

И полон он одной тобой.

Пусть солнце светит – для тебя.

И озаряет путь луна.

Я твой покой храню любя.

И в сердце только ты одна.

На это Анет хотела что-то ответить, но вдруг зажала лицо рукам и убежала в свою башню.

С того дня она перестала выходить во внутренний двор. Оба рыцаря погрустнели.

И вот пришел день турнира. На ристалище установили алтарь, и сам аббат Тулонский отслужил торжественную мессу. Как уже писалось выше, церковь не одобряла рыцарские турниры в целом. Поэтому важно было заручится поддержкой важного церковного чина для обхождения всех препон и запретов. Один из таких запретов церкви гласил: нельзя хоронить погибших на турнире по христианскому обычаю. Вот тут-то и нужен был важный священник. Если рыцарь перед смертью успевал принять монашеский сан – хоронить его было можно.

Но о таком конце рыцари старались не думать. Они приехали на турнир ради славы, ради приза, и ради того, чтобы их заметили все те знатные и богатые сеньоры, которые набирали войско для какого-нибудь похода.

И участники, и зрители турнира были нарядные и выглядели празднично.

Граф Амори сидел на своем троне на главной трибуне. По правую руку его, как всегда, сидела Агнесса де Ним, а слева – Раймунд Транкавель, который дал обет не участвовать в подобных развлечениях до родов его беременной жены. Энтони был среди рыцарей, готовых вступить в бой. И вместе со всеми выслушал мессу и гарольда, зачитавшего установленные правила этого боя. Но перед схваткой ему, как главному лицу, которому был посвящен этот турнир, предстояло выбрать даму покровительницу. Граф Амори, который заметно ожил, надел на конец копья своего брата тонкий золотой обруч, который должен был увенчать голову прекрасной покровительницы. Делая это, он недвусмысленно показал брату глазами на свою жену. Никто и не сомневался, что покровительницей этого турнира станет Агнесса.

Но Энтони развернул своего коня к тому месту где сидел аббат Арль, заставил коня шагнуть ближе и опустил копье к ногам Анет де Лузиньян. Венец соскользнул с гладкого древка и повис, зацепившись за острие.

Девушка медленно покраснела. Амори и аббат дружно нахмурились, а граф Раймунд расхохотался.

– Примите же этот скромный венец и украсьте собой сегодняшнее действо. Даже титул королевы красоты меркнет перед вашей лучезарной красотой, – проговорил Энтони, которого любовь сделала поэтом окончательно.

Он обычно очень смущался, когда приходилось говорить среди незнакомых людей, но сейчас он видел только ее, ту, которую почти боготворил.

Девушка подняла на него огромные голубые глаза. Щеки ее горели огнём, губы стали ярче рубина. Она дрогнувшей рукой приняла скромное украшение и одела на голову. Соседи ее ахнули, а трибуны с простолюдинами стали громко приветствовать прекрасную даму.

А Энтони, смутившись, заставил коня отступить на несколько шагов, развернул его и тяжелой рысью поскакал к своему отряду.

Турнир начался. В те годы он состоял из групповой схватки – меле, когда рыцари двух противоборствующих сторон встречались на ристалище. Оружием в этом поединке выбрали копье, палицу, булаву и широкий меч. В обоих отрядах набралось по шестнадцать конных рыцарей и столько же пехотинцев. В один отряд входили англичане и норманны, и его возглавлял почетный гость де Монфора, Ален де Руси. Туда записался Энтони и его друг – храмовник дОуан. А против них стоял отряд под командой де Монсегюра. Там были в основном незнатные южане, многие открыто сочувствующие катарам и даже сражавшиеся под знаменем Транкевелей. Но сейчас потомок их предводителя сидел по левую руку их гонителя, что им еще оставалось? Только потешная забава.

И рыцари пустили коней в тяжелый галоп, выставив вперед копья. Оруженосцы следовали за своими господами.

По правилам этого турнира, рыцари, преломившие копья могли сражаться дальше палицей, потом булавой, палицей и широким мечом, в любой очередности, лишь бы у его противника было то же самое оружие.

И рыцари сошлись в схватке. Энтони, наверное, повезло, но рыцарь, сошедшийся с ним на копьях, вылетел из седла. И ударили в гонг ради его победы.

Передав ненужное копье оруженосцу, Энтони осмотрелся и увидев освободившегося рыцаря противной партии с булавой, взял свою и направил коня к нему.

Обычно цель рыцаря на турнире – выбить противника из седла и завладеть трофеем. В то время трофей был уже не материальный, тот обычай, когда рыцаря пленили ради наживы – прошел. Теперь трофеем могла быть какая-то незначительная деталь доспехов. Но в этом меле сошлись две противоборствующие партии, настоящие враги, и на каждом из участников не засохла еще кровь погибших.

Рыцарь, участвовавший в меле, был одет в особый вид доспехов, очень тяжелых и сплошных, поэтому был в них неуклюж и неподвижен. Это делалось, чтобы обезопасить бойцов от нелепой смерти на ристалище. Поэтому Энтони не смотрел по сторонам, направляя боевого коня, так же закованного в броню, к новому противнику.

Два рыцаря сошлись, Энтони, более горячий, первым нанес удар. Рыцарь только покачнулся. Энтони заметил, что при этом рыцарь слегка склоняется вправо и решил попробовать ударить еще раз. Он размахнулся тяжелой палицей. Но благородный конь рыцаря шарахнулся в сторону и вывел своего господина из-под удара. Тогда ударил рыцарь и удар пришелся в плечо с такой силой, что смял наплечник и просто швырнул Энтони на землю.

Конь виконта шарахнулся и, напуганный, несколько раз прошелся по доспехам своего хозяина, пока не отбежал подальше. И рыцарь, противник Энтони, уже сам пустил коня на поверженного.

Виконт с помощью оруженосца поднимался, и боевой конь его противника тяжело встал на дыбы, сделав знаменитую «каприолу» передними ногами, швыряя при этом повергнутого рыцаря снова на землю. Жерар, оруженосец Энтони, торопливо отскочил, опасаясь тяжести лошадиных копыт. Энтони уже не двигался, и рыцарь пустил своего дестриера через поверженного.

Но боевой конь споткнулся о человека, снова пытающегося подняться и рухнул на него, подминая и своего хозяина. На них сверху упал еще один конь со всадником.

Оруженосцы бежали к своим господам. Но еще один из рыцарей оказался быстрее их. И с трудом спешившись, он бросился к куче. Это был тот самый черный рыцарь кого называли теперь: де Морс. Он почти не вмешивался в схватку, просто находился в стороне и ждал, внимательно вглядываясь в мешанину из рыцарей и их боевых коней.

Одетого в тяжелую броню рыцаря почти невозможно было убить. Лицо, незащищенное забралом – вот то слабое место, та ахиллесова пята, удар куда мог принести гибель. И черный рыцарь скинув плохо закрепленную перчатку, одним движением вытащил их раструба доспехов, защищающих руки кинжал.

Еще миг, и Энтони будет мертв. И вдруг ничего не подозревающий юноша протянул руку.

– Помогите же мне, – сказал он, задыхаясь в горячке.

И неожиданно де Морс дал ему свою, левую, в металлической перчатке, правой отбрасывая кинжал в сторону. Энтони вцепился в нее обоими руками, стараясь вылезти из груди поваленных тел. Вся куча шевелилась, ругалась и хрипела. И от этого было еще хуже.

Оруженосцы и стражники уже были рядом. Они стали помогать коням подняться.

Де Морс обхватил виконта двумя руками и помог выбраться из-под бьющейся на нем лошади.

Встав на ноги, едва двигаясь в неуклюжих и довольно помятых доспехах, Энтони стал поворачиваться. Увидев своего недавнего рыцаря, он шагнул к нему.

– Эй, вы, шевалье. Вы поступили неправильно. Все это бесчестно! Вы не рыцарь и трус! Вызываю вас на поединок!

Рыцарь откровенно насмехался, глядя в глаза виконта сверху вниз.

Но тут графские герольды затрубили в трубы.

Маршал Лелоур спешил по ристалищу. Все рыцари оставили сражение и обступили бранящихся товарищей.

Подойдя к ним, маршал встал между готовыми к схватке, разгорячёнными рыцарями.

– Хозяин земли и устроитель поединка, сеньор граф де Монфор-лАмори, владетельный князь Тулузский, граф дЭврё властью своей прекращает любой поединок на своей земле.

– Братец спешит на помощь! – громко проговорил рыцарь.

И Энтони, мельком взглянув на замершего на своем месте Амори и побагровев, шагнул к нему.

– Никакой и ничьей власти надо мной, кроме божьей. Я при всех присутствующих вызываю неизвестного мне рыцаря на бой, и тот будет трусом и предателем, кто помешает мне в этом.

– Одумайтесь, виконт, ваше положение обязывает…

– К черту положение! Он оскорбил меня. Он не смел делать «каприолу» своим дестриером.

– Он будет наказан.

– Никто не смеет наказать его кроме моего оружия.

– Или вашего представителя, – спокойно и ровно проговорил де Морс.

– Что?

– Я готов представлять ваши интересы в поединке с этим рыцарем. Я его не знаю и личной мести к нему нет. Но я приехал сюда подраться, и я готов. Что мне может помешать в этом?

Маршал Лелоур подозвал герольда и что-тосказал ему. Тот быстро пошел, потом побежал по полю к месту, где сидел на трибуне граф Амори.

Долго он ему говорил, склонившись в поклоне.

Граф кивал, потом коротко ответил, и герольд бегом побежал назад.

Он передал ответ графа, и маршал повернулся к рыцарям.

– Высокородный владетель согласен на такой поединок.

– Пресвятая заступница! – воскликнул Энтони, у которого это прозвучало как «черт вас всех возьми!».

Де Морс стоял чуть в стороне, словно сторонний наблюдатель. И подбородок его, выступающий из металлических пластин, оставался твердым и отрешенным. И глаза терялись во мраке тени от шлема и налобной пластины.

Поединок, по обоюдному согласию, должен был произойти сейчас же и доспехи были выбраны боевые, более легкие и подвижные. Турнир был прекращен. Рыцари разошлись снять доспехи. Они не жалели о потерянном времени – впереди предстояло зрелище настоящего боя.

Поединок по вызову отличался от турнира. Если на турнире гибли по случайности, то в поединке дрались до смерти или до полного удовлетворения всех условий победителя.

Судя по настроению обоих рыцарей участников, уступать они не собирались. Энтони, которого уже раздели слуги, быстро подошел к своему представителю.

Тот уже сменил доспехи и стоял у своего шатра на возвышении в ожидании, пока ему оруженосец подводит боевого коня.

– Хотите, я отменю поединок? – едва приблизившись к рыцарю, проговори Энтони. Он, хоть и получил несколько царапин и ушибов, рад был бы сам начать бой.

– Зачем? – коротко и насмешливо отозвался рыцарь, берясь руками за луки седла и вдевая в стремя длинный носок своего башмака.

– Будьте осторожны, шевалье, – быстро проговорил Энтони, глядя на Черного рыцаря. – Если почувствуете, что вас побеждают, сдайтесь, я выкуплю вас.

Открыто расхохотавшись, Черный рыцарь поднялся в седло. Прекрасно выезженный конь ровным шагом тронулся с места, пока рыцарь не пришпорил его, спеша к своему месту.

Энтони остался и смотрел вслед удивительного шевалье.

Герольды зачитали правила и причины поединка, и рыцари сошлись в схватке-тьост. И длиться он должен был до добровольной и полной сдачи или до смерти – «à l'Outrance»

Копья переломились у обоих, но рыцари остались в седле, что вызвало крики одобрения с трибун.

Дальше оба они выбрали булавы и держа их наготове, стали ездить кругом, выбирая место для удара. Первым ударил южанин. Черный рыцарь, мастерски управляя конем, избежал удара. Он был само хладнокровие. Его глаза все так же скрывались в тени шлема, губы, больше похожие на щель, цинично усмехались.

Два удара нанес южанин и оба не настигли цели. Третий едва задел левый наплечник Черного рыцаря.

И тогда ударил сам де Морс. Его удар швырнул на землю южанина.

Тут же спешившись сам, де Морс отбросил щит и шагнул вперед. Южанин, чувствуя гибель, торопливо поднимался и торопливость эта мешала ему. Едва он выпрямился и взял у оруженосца свою булаву, как де Морс нанес второй удар по голове противника, потом, тут же третий.

Булава была утяжелена свинцовыми шипами, это было не турнирное, а боевое, страшное оружие.

Будь на рыцаре доспехи для турнира, он получил бы только сотрясение. Но тяжелую монолитную броню заменили боевые латы и облегченный шлем. Обливаясь кровью, южанин рухнул на вытоптанную землю.

Оруженосцы и священники бежали к нему.

Энтони тоже сорвался с места. Был он не злым юношей и уже жалел о произошедшем, надеясь только, что рыцарь выживет. Неизвестный человек в зеленой одежде оруженосца бросился ему на встречу, быстро проскочил мимо, и Энтони сделав после этого только один шаг, упал посреди поля.

Следя за ним взглядом, граф де Монфор вскочил, хотел что-то сказать и повалился в свое кресло, смертельно побледнев. Глаза его закатились, и он с хрипом и часто задышал, пытаясь что-то сказать.

Энтони очнулся в своей постели, чувствуя острую боль в левом боку. Тело его жгло, как огнем, и юноша застонал, превозмогая себя.

Он открыл глаза. В комнате стоял полумрак. Он был один на одре болезни, и жар обволакивал его, мешая дышать. Тут за дверью послышались голоса и в комнату вошли люди. Это был личный врач графини де Ним, и она сама, владетельная красавица. Энтони устало закрыл глаза. Думать и говорить ему совсем не хотелось.

Врач, уверенно подойдя к постели, поднял одеяло, приподнял рубашку на лежавшем и потрогал пальцами края раны.

– Как он, мэтр Жюльен? – спросила графиня и голос ее звучал озабоченно.

– Рана не опасная. К сожалению, госпожа, он быстро поправится, если не применить должным образом наше средство.

– Так применяйте. Кто же вам мешает.

– Слушаюсь, высокородная госпожа.

Врач сел на постель и стал расставлять рядом с собой, на столике принесенные им баночки и горшочки.

Энтони думал, что бредит, что ему все снится или мерещится. Сознание его медленно затуманивалось, и сквозь этот туман он слышал тяжелое дыхание и нечленораздельное бурчание мужчины и чувствовал неприятный запах какой-то мази и лекарства. Больше он ничего уже не воспринимал.

В этом запахе он плавал, словно в страшной кипящей реке. Он стонал, метался в жару, испарина покрывала его лицо. Но не было рядом ни друга, ни слуги, чтобы отереть ее. Он просил пить, в бреду видел воду, тянулся к ней, но это был только бред.

И снова до его сознания донеслись голоса. Опять мужчина и опять женщина.

– Тихо, Жерар, постой за дверью. А вы, кузен, помогите мне…

Энтони показалось, что он услышал голос ангела. Это была золотая Анет.

Девушка села на постель на то место, где сидел недавно тот, чья работа была врачевать, а дела – убивали.

Анет снимала повязки и бинты, качала головой и вскрикивала, потом склонилась низко и стала стирать ядовитую мазь чистой тряпкой.

– Спасибо, кузен. Теперь вынесите все это в вашу комнату и оставайтесь там, чтобы слуги ничего не нашли. Я приду. Все уберу.

– Хорошо, Анет.

ДОуэн вышел. Анет склонилась ниже к раненому.

– Потерпите, друг мой. Никакие мази и зелья вам не помогут, яд уже попал в вашу кровь и отравляет вас изнутри. Сейчас.

Она быстро встала и подойдя к двери, выглянула наружу. В коридоре никого не было. Тогда она закрыла дверь и задвинула засов. Потом вернувшись к постели раненого, она быстро и не раздеваясь, легла рядом с ним, и положила свои маленькие холодные ладони на горящую как в огне рану.

– Терпите, шевалье. Терпите, благородный и мужественный рыцарь.

Боль от прикосновения усилилась, потом стала просто невыносимой. Ладони девушки, все ее тело было близко, очень близко. И тем не менее она не касалась раны виконта совершенно. Но рану словно пронзил раскаленный штырь. Энтони застонал, потом, приходя в себя. Сцепил зубы, чтобы не заорать.

– Терпите, друг мой, – шептала Анет.

Энтони старался, он скрипел зубами, комкал руками тончайшую простыню, мял одеяло. И не сдержавшись, заорал.

Там, в длинном мрачном коридоре, шел мэтр Жюльен. Услышав дикий крик из покоев виконта, он довольно потер руки и поспешил мимо. Больше до молодого рыцаря никому не было дела.

Боль постепенно стала спадать. Энтони лежал, вытянувшись, на постели, и дыхание его становилось спокойным.

– Все хорошо, мой рыцарь, все теперь хорошо. Лежите и отдыхайте. Сегодня к вам больше никто не придет. Повязку нужно менять каждые два дня. Вечером я приду к вам, и снова буду лечить. Рана должна оставаться открытой. Просто не трогайте ее и не давайте одеялу касаться. Кроме вашего оруженосца, к вам никто не зайдет. А Жерар добрый малый и предан вам. Все будет хорошо.

Энтони хотел ответить что-нибудь, сказать ласково слово, выразить девушке свою благодарность, но он был слаб. Сон сморил его незаметно.

Анет села, расправила на больном одеяло и вытерла испарину с его лица краем своего рукава.

– Отдыхайте, любимый, я спасу вас, – тихо проговорила девушка, встала и сорвалась с места, легкая, словно ветерок.

Энтони спокойно спал, впервые за сутки боль оставила его.

Прошло время. Анет регулярно и тайно навещала больного. Жерар, преданно опекавший своего хозяина, помогал ей во всем.

Однажды к виконту зашел барон Ален де Руси. Встав возле постели, он сказал, что остается в замке до полного выздоровления графа де Монфора.

– Что с братом? – слабо спросил Энтони.

– После того, как вы упали на ристалище, графа хватил апоплексический удар. Но личный врач вашего брата говорит, что он поправится. Поправляйтесь скорее, виконт, я буду приглядывать за всем. Я живу в средней башне. Если вам нужна будет помощь, присылайте слугу. Графиня Агнесса достойно заботится о вас, выздоравливайте. Несчастная женщина! Сколько испытаний выпало на ее долю. И сколько еще предстоит!

Достойный барон коротко и ободряюще кивнул больному и быстро удалился.

А Энтони почувствовал страшное беспокойство.

По совету Анет он не открывал глаз, когда к нему заходила графиня Агнесса и мэтр Жюльен. Его рана успевала затянуться с их прошлого посещения и они, не понимая в чем причина, накладывали новые ядовитые повязки. Анет появлялась сразу после них, снимала разъедающую мазь, ложилась рядом и накладывала руки, никогда не касаясь самого тела юноши. К приходу врача Агнессы, она мазала рану своим снадобьем, сверху накладывала такие же повязки, как у Жюльена. Тот был удивлен, нюхал остатки мази, но та по виду и по запаху была очень похожа на его собственную.

Энтони мог уже вставать. Он замучил Анет вопросами о графе Амори.

И наконец девушка ему разрешила подняться с постели. Тогда к приходу мэтра Жюльена, Энтони позвал Жерара и оделся с его помощью. Вошедшего он встретил стоя, чем поверг его в крайнее изумление.

– Благодарю, мэтр, за вашу заботу, – насмешливо сказал Энтони слабым еще голосом. – И не смею больше отвлекать ваше внимание от более серьезных дел. Как чувствует себя граф?

– Поправляется, благородный и могущественный господин, – пробормотал растерянный эскулап и быстро ретировался.

А Энтони, позвав с собой Жерара, пошел в покои брата. Чтобы попасть туда, нужно было миновать длинный коридор и зал, в котором граф принимал некоторых посетителей и беседовал с друзьями.

Там, в своем кресле, сидела графиня Анесса. Барон де Руси стоял напротив нее, слегка наклонившись.

– Попрощайтесь от моего имени с графом и передайте ему от меня пожелания скорейшего выздоровления, – говорил барон.

– Вы уезжаете? – воскликнул Энтони. – Вы же обещали!

Графиня вздрогнула, а барон обернулся.

– Увы, мой друг. Срочные и неожиданные дела призывают меня. Но я вернусь сразу же, как смогу.

– Нет, дождитесь, когда брат поднимется с постели!

– Я знаю о положении дел, мой юный рыцарь. Я уезжаю после того, как отслужат обедню. А перед этим граф Амори лично примет маркиза де Боде, посланника короля Филиппа. Я увижу там моего бедного друга и уеду со спокойным сердцем.

Энтони вырос в более простом доме, и ему хотелось крикнуть: «А что мешает вам зайти к нему сейчас». Но он сдержался.

Его разрывали противоречивые чувства. Он знал, он рвался в спальню графа. Но приличие, какой-то этикет приковывал его к месту. И сожалея о необходимости исполнять это, Энтони застыл на месте под насмешками красавицы графини и сочувственную улыбку старого воина.

Не говоря больше ни слова, Энтони попятился немного и вышел. Больше ему не о чем было говорить с сидевшими тут.

Выйдя во двор, юноша увидел садившихся в седло дОуана и его оруженосца и подошел к нему. Рыцарь был в легких дорожных доспехах. И под ним был не боевой дестриер, а обычная дорожная лошадь.

– И вы уезжаете? – грустно спросил его виконт.

– Нет. Лишь ненадолго уезжаю по делам ордена. Я рад, что вы выздоровели.

– Спасибо, дружище. Возвращайтесь скорее, мне будет одиноко без вас.

– Вернусь, виконт, недели не пройдет, как вернусь.

И рыцарь храма тронул коня, сопутствуемый своим оруженосцем.

Энтони показалось, что он один остался на всем белом свете. Грустно он повернулся назад к крыльцу. И тут его окликнули сзади.

– Виконт, вы, подождите.

Энтони оглянулся. К нему от ворот шел де Морс, в обычном своем легком облачении. Лицо его и голову, как всегда, скрывали выкрашенные черной краской шлем и пластины.

– Слушаю вас, шевалье, – повернулся к рыцарю Энтони.

Де Морс остановился паре шагов от виконта.

– Я хотел бы получить деньги. Я ведь дрался за вас. За это обычно берут не меньше 200 экю, но так как у меня сложности, хотел бы получить 250. Сойдемся на цене?

– Нет. То есть, готов дать и больше, но пока денег у меня нет. Граф гарант сделки, но он болен. Сказали скоро выйдет к приему посыльного. Идемте со мной, там и попросим денег.

– Хорошо, сударь, как скажете.

И оба рыцаря быстро поднялись на крыльцо.

И проходя в приемный зал, они увидели графа де Монфора, выходящего из своих покоев.

Был граф Амори сам не похож на себя. Лицо его, всегда бледное, было синюшно-воскового оттенка, широко открытые тусклые глаза напряженно смотрели перед собой. Грудь почти не вздымалась. Жена с одной стороны, с другой ее брат Раймунд Транкавель поддерживали больного под руки.

Энтони хотел подойти к графу Амори, но его внезапно взяла оторопь. И он лишь поклонился проходившим мимо него владетелям. Шевалье же за его спиной лишь слегка опустил голову, по привычке сложив руки на рукоятке меча.

Энтони хотел последовать за всеми, но шевалье остановил его.

– Знаете что, я лучше запишу мои неудачные 250 экю в списке потерь. Прощайте, мой принц.

– Подождите. Брат отдаст вам деньги.

– Нет, виконт, поверьте уж старому рубаке, повидавшем многое.

– Почему? Вы намекаете на бесчестность?

– Никак нет. Намек в моем имени и девизе.

– То есть?

– Думайте, что хотите. Я уезжаю. Ситэ – проклятое место. И боюсь я сам его проклял.

Рыцарь хотел уходить, но увидел идущего по коридору епископа Арля.

И опять виконт поклонился прелату, а рыцарь слегка склонил голову. Следом через минуту прошли в тот же зал барон Ален де Руси и маркиз де Боде.

– И видеть не хочу, что там произойдет, – сказал де Морс, повернулся и быстро пошел к выходу.

– Стойте, – Энтони бросился за ним бегом.

Догнать быстро шагающего рыцаря удалось у самого выхода.

– Подождите же.

– Если хотите, проводите меня до ворот. Там и поговорим. Мой конь ждет меня под навесом.

– Хорошо. Прикажите вашему оруженосцу…

– У меня нет оруженосца. Я нанимал человека только для поединка.

– Но такого же не бывает.

– Поверьте, виконт, в жизни бывает все.

– У вас даже не отступление, а поспешное бегство. Что это значит, шевалье?

– Я могу сражаться с врагом по числу и силе превосходящим меня – но с колдовством, нет, сдаюсь сам.

– При чем тут колдовство?

– Идемте во двор.

Шевалье и виконт вышли за дверь и спустились с крыльца.

Когда они оказались при свете яркого дня, шевалье повернулся к молодому человеку.

– Вы видели графа? На нем слой женских белил, заметили? А запах идет трупный. Такое бывает при ранениях. Но он же не ранен. Если можете, тоже бегите отсюда.

– Это я ранен, шевалье. Моя рана еще не зажила и на ней повязка с мазью.

– Ну, оставайтесь при своем мнении.

– Шевалье, постойте. Давайте так, когда прием закончится, зайдем в покои брата. Все буду внизу, на обеде, и нам никто не помешает. Дождемся там, а вернется граф – и поговорим.

Де Морс задумался. Двести пятьдесят экю – это не мало для бедного бродяги.

– Что ж. Попытка не пытка. Пойдемте. Чем займемся пока?

– Идемте на кухню, перекусим. Надеюсь там найдется для нас кусочек жареного кабана.

– Надеюсь, что и мне перепадет от того кабана, – ответил рыцарь с усмешкой в голосе.

На кухне ближе к горящему под жаровней огню, сидел Жерар. Повар и мальчишки-помощники метались между котлами, а оруженосец виконта просто и лениво смотрел на огонь.

Увидев своего господина, оруженосец даже не пошевелился, справедливо полагая, что в кухне все равны.

Энтони и де Морс взяли себе по цыпленку, сели в отдаленном углу и стали разрывать добычу и вгрызаться в коричневую аппетитную корочку и отрывая кусочки еще суховатого куриного мяса. Попутно они поедали все, до чего могли дотянуться и закусывали кусками тушеной телятины, жареной форелью и медовыми пряниками.

Им стало смешно, и они наперебой предлагали друг другу совершенно несовместимые вещи, макали пряники макали в горчицу, а чеснок – в сахар. Больше всего смеха у них вызвали свежие яблоки с жирной бараниной.

Пирога попробовать им не дали. Но они были уже сытые, поднялись и вышли наружу, до тошноты уже надышавшись запахами жареных и вареных яств. Жерар тоже сытый, последовал за своим господином.

В кухню входил распорядитель сообщить, что высокочтимые сеньоры готовы приступить к трапезе.

Энтони и де Морс переглянулись. Пропустив слуг, они пошли к узкой винтовой лестнице, ведущей наверх. Навстречу им спустился мажордом.

– Граф Амори в пиршественном зале? – спросил Энтони.

– Нет. Его сиятельство должны отдохнуть после приема. Граф еще слаб для пиршества.

Энтони быстро взглянул на де Морса. Тот кивнул.

Пропустив управляющего, Энтони кивнул Жерару, чтобы не отставал и посмотрел на спутника.

– Что ж, идемте, шевалье. Так даже лучше. Амори не будет сильно сердится на нас и признает справедливость разговора. А если что-то не так, как вы утверждаете и дело темное, тогда и убедимся.

– Согласен с последним. Так и будет, виконт, вот увидите, – мрачно ответил рыцарь.

Коридор наверху был пуст. Никого: ни стражника, ни слуги под дверью больного. Но дверь заперта изнутри на щеколду.

– Странно, – проговорил Энтони. – Зачем брату запираться?

– Или не ему. А тому, кто в комнате.

– Вы хотите сказать, что там находится тот, кто опасен для графа? Нужно выламывать дверь.

– Или залезть через окно из соседней комнаты. Сейчас лето, все окна открыты. Ну-ка, малый, отвори нам запор с той стороны, – повернулся де Морс к Жерару.

– Нет, лучше я сам, – остановил его Энтони. – Если Амори увидит слугу, боюсь, это будет на совсем вежливо по отношению к хозяину дома.

– Ну – я хам.

– А я стараюсь им не быть.

И с этими словами Энтони бросился в ближайшую отпертую комнату по одну сторону со спальней графа.

Это была комната для слуги, сейчас пустая. Энтони подошел к отпертому окну, встал на подоконник. Окна того времени были очень узкие, но к счастью, юный виконт оставался по детски худым и подвижным. Пролезая в проем, он оглянулся. Де Морс и Жерар напряженно следили за ним.

Снаружи под окном был небольшой уступ из камня. На него Энтони и оперся ногой в легкой шелковой туфле.

Держась за край проема, он сделал пару шагов, перехватил одной рукой каменный выступ и стал второй щупать стену в поисках хоть какой-то впадины или выемке в каменной кладке. До окна спальни графа Амори было всего два шага. Но каких!

– Виконт, – позвали его из окна.

Оглянувшись, Энтони увидел кинжал, который ему протягивал шевалье.

– Вбейте его в кладку, там, подальше… Да, так… Здесь я смогу поддержать вас. Давайте смелее.

Энтони кивнул. Ему удалось просунуть лезвие в щель между двумя камнями, расковыряв раствор. Опираясь на него и оторвавшись от твердой руки рыцаря, Энтони повис над пропастью и тут же зацепился ногой за выступ окна спальни графа.

Молодой и гибкий, Энтони смог собраться и ухватиться за каменный край оконного проема рукой. И тут лезвие кинжала обломилось. Отбросив бесполезную рукоятку куда-то в зеленую глубину обрыва, он смог и второй рукой уцепиться за край отесанного гладкого камня.

Окно спальни владетеля замка было открыто. Даже не заглянув вовнутрь, Энтони одним махом влетел туда и выпрямился. После яркого дня комната казалась мрачной. Постель графа стояла посередине каменного пола. И тот, кто там лежал, был накрыт с головой. Но не это увидел Энтони в первую очередь. Он, широко открыв глаза, смотрел на Анет, поднимающуюся с невысокого деревянного табурета.

– Ты? Что ты тут делаешь?

Девушка опустила голову и отвернулась.

В дверь постучали. Но молодые люди даже не сдвинулись с места. Из коридора постучали сильнее, громче, настойчивее.

– Открой, – тускло, чужим голосом проговорил Энтони.

Девушка кивнула и пошла к двери.

Энтони не сдвинулся с места.

Анет отодвинула засов. Дверь резко распахнулась и в комнату ворвался де Морс. Жерар сопровождал его, стараясь вежливо держаться сзади.

Не заметив девушку, де Морс первым делом бросился к кровати, отдернул тяжелый бархатный полог и отбросил вышитое покрывало. Граф Амори де Монфор, граф Эврё и Глостерский лежал на своей постели, вытянувшись во весь рост в нарядном платье из шелка и бархата, в том самом, в котором он принимал посланника короля Филиппа. Пальцы его были унизаны тяжелыми перстнями, на груди покоилась тяжелая рыцарская цепь.

– Умер, – тихо проговорил Энтони, едва сдерживая горе.

– И давно. Смотри, виконт, пятна на внутренней части рук, кожа высохла, запах, я же тебе говорил тогда. Его облагородили женскими духами, но я все равно его чувствую.

– Но мы же его видели совсем недавно живым? Он шел, и даже разговаривал…

Де морс быстро повернулся, оглядывая комнату. Увидев девушку, он бросился к ней и успел настигнуть ее раньше, чем та опомнилась. Вырвав из ножен меч, он прижал лезвие к ее шее.

– Остановитесь, шевалье! – воскликнул Энтони. – Она невинна.

– Расскажите это вашему брату, виконт. Отвечай, проклятая ведьма! Как ты убила несчастного графа? И теперь-то уж костер точно согреет твою ледяную душу. И даже не вздумай начать колдовать, мое оружие освещено в церкви святого Киприана, на него не действует твоя магия, ведьма!

– Я никого не убивала, шевалье. Убейте меня и наконец успокойтесь.

– Подождите. Уберите меч в ножны, шевалье. Пока я хозяин в доме моего отца.

Черный рыцарь отступил, опустил меч, но раньше чем убрать его, быстро прошел к двери и закрыв ее, задвинул щеколду.

– Отвечай, проклятая ведьма, что за черное дело ты сотворила с графом?

– Ответь, Анет, – мягко сказал Энтони. – Что случилось с моим братом?

Анет кивнула опущенной головой.

– Граф Амори умер третьего дня, – тихо проговорила девушка. – Он не смог перенести удар. Мне велели поддерживать его тело, пока не уедет посланник французского короля и барон де Руси.

– А потом?

Одновременно вырвалось у обоих рыцарей.

– Они убьют виконта, – еще тише закончила девушка.

– Твоими руками, чертовка?

– Нет, не знаю. Знаю только, что убьют. Они подняли графа Амори со смертельного одра только для того, чтобы эти двое уехали.

– Как подняли с одра. Отвечай? – снова положил руку на рукоять меча шевалье.

– Колдовством, господин рыцарь.

– Кто?

– Мой опекун, Арль Тулонский. Это он все делал. Он сильнее меня.

– Жерар, – совсем другим тоном, в котором звенел металл, приказал виконт. – Беги, разыщи маркиза де Боде и барона де Руси и скажи, что я жду их в покоях графа и прошу о помощи.

– Слушаюсь, монсеньор, – проговорил растерянный Жерар и быстро отперев засов, выскочил за дверь.

– Хм, – только и проговорил шевалье де Морс.

Он быстро прикинул, что виконт сейчас уже не виконт, а почти граф и владетель, и что он точно уже отдаст ему его деньги, и может быть, с прибавкой.

В тот же день маркиз, пользуясь своим правом представителя французского короля, арестовал Арля Тулонского, Раймунда Транкавеля и Агнессу де Ним. Юрист Агнессы и Раймунда готов был оспорить это право на том основании, что вассал английского короля не является в то же время вассалом его сюзерена. Но вооруженная стража барона де Руси и маркиза де Боде не дали ему такой возможности.

Именно в те времена были организованы первые инквизиторские суды, хотя до рождения Томаса де Торквемады оставалось целых сто лет. Это был церковный суд только что учрежденный папой Григорием IХ на юге Франции ради «обнаружение, наказание и предотвращение ересей». И Каркассон-Ситэ притих в ожидании великого инквизитора. Даже гроб с телом владетельного графа не предавали земле в фамильной усыпальнице, ожидая представителя Ватикана.

Энтони не вступил в права наследования. До совершеннолетия ему оставалось четыре месяца, и на это время король Филипп должен был назначить ему опекуна.

Арль Тулонский, Раймунд Транкавель и Агнесса томились в ожидании в одной из башен под охраной неподкупного и честного барона де Руси. Анет, хоть и проходила свидетельницей по делу о колдовстве и убийстве, оставалась свободной.

Де Морс не спешил покинуть город. Он не плохо прижился в замке Кромталь, комната его находилась рядом с комнатой Энтони, и они часто вместе тренировались во внутреннем дворе. А молодой (уже не совсем виконт, но еще не совсем граф) рыцарь, привязчивый по своей натуре, считал его уже своим другом.

Из окна башни, в которой томилась Агнесса де Ним, видно было, как внизу то сражаются, то беседуют два рыцаря. От ярости красавица стала походить на фурию. Такое полное перевоплощение напоминало предание о фее Гуарх – той злобной колдунье, погубившей не одну рыцарскую душу.

Она вспоминала страшное вероломство старого графа де Монфора, гибель ее отца в тюрьме, сдавшегося под рыцарское слово и предательски схваченного графом Симоном. Агнесса молилась в душе Богу и дьяволу – но молитвы о мести были первыми среди ее просьб.

И она пообещала Арлю Тулонскому отдать все, если он поможет ей и в этот раз.

– Вы обещали рассказать историю про ваш шлем, – начал Энтони, отдавая Жерару свой меч. – Почему вы дали тот обет?

Шевалье опустил голову, размышляя. Он все еще опирался на свой длинный меч и думал. Потом выпрямился, отдал и оружие Жерару и показал молодому виконту на крыльцо в тени от навеса.

– Вы уговорите кого угодно, – с усмешкой сказал шевалье, первым садясь на приступок.

– Ну да, меня кузены звали мистером умасливателем, – присаживаясь рядом, усмехнулся Энтони.

– Это вы и есть. Хорошо. Слушайте. Ничего постыдного я не совершил. Я родился и вырос в веселой Шампани, в семье небогатого дворянина дю Мотье. Пока я еще был недорослем, жилось мне легко и весело. А так как я был старшим сыном своего отца, друзья называли меня Кервером – по названию нашего замка. Мы пили и охотились, не зная преград. И однажды, навеселе повстречали в лесу девицу. Клянусь всеми святыми, мы не знали, кто она. Среди нашей веселой банды я один оставался девственником, вот и пришло нам на ум в пьяном угаре лишить меня моей неприкасаемости заодно с этой девицей. Та естественно была против такого, но нас и это веселило от души. Я справился достойно, а наутро стало известно, что некий дворянин, недавно поселившийся в наших краях, как говорили, с Кипра, разыскивает молодого сорванца, надругавшегося над честью его дочери.

Рассказывая – один и слушая – другой, они не обратили внимание на то что сзади к ним подошла Анет де Лузаньян и застыла в ужасе.

– Продолжайте же, шевалье, ваша повесть очень познавательна.

– Еще бы. Но мне тогда было совсем не до знания, когда я узнал, чьи юбки мы разорвали под кустом. Обидеть дворянина – это совсем другое. Видите ли, девица была одна, в лесу, а это не подобает делать благородной даме. Я про себя составил целую речь в свое оправдание. И даже концовку придумал отличную, с предложением либо поединка, либо возможности загладить вину. То есть жениться на той, лишить девственности которую я спьяну поторопился. Не подозревая ни о чем, я пришел в дом дворянина без оружия и сопровождения. Мне бы нужно было подумать сперва, чем действовать. Посоветовался бы со знающими людьми. Ну скажите на милость, что могла делать в лесу одна знатная девица? Вот именно, что ей там не место. Но я всегда был горячим. Придя в дом и отдавшись целиком в руки хозяину, я лишь начал говорить о своем деле, как тот побледнел, отшатнулся и приказав мне не двигаться с места, быстро вышел в боковую дверь. Вернулся он с большой серебряной чашей. Я уж решил, что все пошло на лад, и хозяин выпьет со мной за примирение. Но тот был другого мнения. «Беда в том, что вы, сударь слишком глупы, смазливы и ленивы, чтобы понять, что вы натворили. Мне нужно просто позаботиться, чтобы вы прекратили бесчинствовать и от вас больше никто не пострадал». Я не понял этих слов, просто они запечатлелись в моей памяти. Дворянин подошел ко мне ближе, но я не двигался с места. И тогда он плеснул содержимым чаши мне в лицо. Я только успел закрыть глаза рукой и вот, посмотрите, что произошло.

Рыцарь снял с руки матерчатую перчатку, и Энтони увидел сведенную от ожога кожу ладони.

– Это ужасно, – сказал юноша.

– Клянусь своей честь и своей бессмертной душой, что в чаше была вода. И она была холодной, потому что дым не шел из нее. Но меня словно облили пламенем. Лекарь, лечивший меня после этого, сразу признал колдовство. Выздоровев, я поклялся перед алтарем Пресвятой Богоматери, что найду и покараю злодея. И я пустился в странствие.

– Вы исполнили вашу клятву?

– Еще нет.

– Можете с моей стороны ожидать любого содействия в вашем деле! – порывисто воскликнул Энтони де Комталь.

И Анет отскочила в глубь коридора, словно ее саму облили той заколдованной водой.

Едва сдерживаясь, шла она по длинному коридору, поднималась по узкой лестнице, снова шла. Даже стража у дверей не заставила ее прийти в себя. И вот она уже стучалась в дверь епископа Арля.

– Я согласна на все, монсеньёр, – проговорила девушка и разрыдалась.

Энтони стоял во дворе напротив де Морса. У обоих в руках были мечи.

– А сейчас покажите ваш любимый прием, Кервер, – попросил юноша. – Вы сами говорили, что его нельзя отразить.

– Хорошо, мой друг, только доверьтесь мне. Колющий удар гораздо страшнее рубящего. Не делайте лишних движений, и я покажу вам прием.

– Я не самый плохой боец, Кервер. Показывайте.

– Бой, – воскликнул рыцарь и сделал первый выпад. Энтони легко отразил его и размахнулся сам.

– Антуан… – услышал он низкий грудной голос.

Застыв, юноша отступил.

– Антуан… – голос зазывно манил.

– Да соберитесь же, черт возьми!

– Да! – Энтони шагнул вперед.

– Бью, парируйте. Отбивайте…

Энтони сделал круговое движение отводя от головы рубящий удар. И перед ним появилась Анет.

Как и когда-то на корабле, она заслонила собой мир и позвала:

– Антуан…

Энтони выронил меч.

Де Морс не успел понять, что с ним, и сделал выпад. Энтони шагнул навстречу острию, и клинок вонзился в его незащищённую грудь.

– Анет, – мертвеющими губами произнес юноша.

Все случилось мгновенно. Де Морс испуганно рванул на себя меч и быстро отступил. Энтони рухнул лицом вниз. Де Морс. отбросив меч, встал на колени перед упавшим. Перевернув безвольное тело, он увидел обильно льющуюся кровь из груди. Широко открытые глаза юноши стекленели и смотрели ввысь. Грудь только однажды слабо поднялась и дыхание больше не тревожило ее. Молодой рыцарь скончался.

Де Морс, с трудом подняв руки, раздвинул пластины и снял с себя шлем. Ветер слегка потрепал его русые кудри, спускавшиеся к плечам густой гривой. Изуродованному ожогом лицу даже в летний день было непривычно свежо. Мертвенно-белая кожа его пошла пятнами. Склонившись, он начал молиться и тут услышал слово: «Нет!» выкрикнутое душераздирающим голосом.

Анет слетела с крыльца, как на крыльях и подбежав, упала на тело ничком, зайдясь в рыданиях.

– Он перед смертью сказал твое имя, чертовка, – медленно и тяжело проговорил де Морс. – Признайся, ты повинна в этом?

Девушка подняла голову.

– Он умер с твоим именем на устах, чертовка, ты меня слышишь? – повторил де Морс.

Девушка кивнула. Она с мольбой посмотрела на рыцаря, волей судьбы бывшего ее отцом. Потом положила руку на свою грудь.

Де Морс понял. Он поднялся и взял с земли свой меч, алый от крови погибшего юноши. И стал медленно обходить лежавшего. Анет напряженно следила за ним, поворачиваясь и становясь на колени. У де Морса не хватило духа и благочестия оттащить девушку от тела, и он сделал резкое колющее движение, подаваясь вперед всем своим телом и резко вырвал меч. Это скорее было актом милосердия и единственным проявлением отцовского чувства и сострадания, которые суровый рыцарь мог себе позволить.

Пронзенная насквозь, золотоволосая Анет мягко ткнулась вперед, лицом вниз на грудь того, кого любила больше свое жизни. Рыцарь выпрямился и увидел сбегавшего с крыльца юного пажа. Увидев все, что произошло во дворе, мальчик остановился, как вкопанный и затрясся.

– Что тебе? – сухо произнес рыцарь.

Но мальчик трясся и не мог выговорить ни слова.

– Зачем тебя прислали? – снова спросил рыцарь, шагая к пажу.

Но тот продолжал трястись, не отводя взгляд от окровавленных тел. Тогда рыцарь, пугающе страшный, со сведенной кожей лица, подошел к мальчику и взяв его за плечи, повернул лицом к крыльцу.

– Говори, зачем тебя прислали?

– Там… приехал отец инквизитор, просили позвать молодого графа.

– Иди, позови его сюда. Скажи, что тут произошло колдовство с великим злодеянием.

И начался суд.

Прошел год. Графства Тулуза и Каркассон отошли французской короне. Шевалье де Морс посвятил свою жизнь служению Бога в братстве святого Иоанна и уехал в Палестину, защищать гроб господень. Прекрасная Агнесса де Ним удалилась в монастырь Сен-Саве молить Бога о прощении. Ее брат, Раймунд заплатил большие деньги за индульгенцию. А аббат Арль вернулся в город Париж, продолжая служить Филиппу и его наследнику Людовику. Причем Людовик, став королем, первым же своим указом произвел скромного аббата в высокородные епископы.