На гуме [Глеб Берг] (fb2) читать постранично

- На гуме 1.13 Мб, 223с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Глеб Берг

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Предисловие Никиты Дмитриева.


Сборник рассказов "На гуме" представляет собой воспоминания интеллигентного и остроумного юноши, учившегося в МГУ в середине 00-х, о дружбе и совместных авантюрах с теми его однокашниками, по большей части уроженцами Кавказа, которые на фоне прочих выделялись "крутизной" и пристрастием к пряным удовольствиям.

Подобного рода тексты неизбежно соотносятся с двумя многотысячелетними, конститутивными для европейской цивилизации литературными темами – темой героя-любовника и темой путешествия на Восток. Не упасть в грязь лицом в таком случае более, чем трудно, так как писать приходится с неизбежной оглядкой на классиков. Один из них, Лермонтов, как автор "Героя нашего времени", там прямо упомянут. В абсолютном большинстве случаев подобного рода отсылки служат залогом, в терминологии советской литературной критики, "красивости и литератущины масштабов совершенно гомерических", но не в нашем случае: чувства меры, юмора и языка автору не отказывают. Ему удается не впасть в нарциссизм, не злоупотребить любовными и этнографическими сценами, избежать дурновкусной языковой вычурности.

Однако, не художественные достоинства представляют главный интерес этой книги. Перед нами – важный антропологический документ, с большой точностью регистрирующий практики поведения, ходы мысли и, главное, аутентичную речь авангарда, – молодых, дерзких и богатых, – той части российского общества, что ныне переживает, и еще долго будет переживать, рост и экспансию.

Оказаться одновременно своим в их среде и способным реалистично и иронически описать этот опыт – случай редчайший. Редка, необычна и концентрация на повседневности, причем повседневности московской – при том, что обычно действие сочинений на кавказскую и, шире, восточную тему, во-первых, происходит далече, а, во-вторых, имеет дело с нечтом экстраординарным – войной, страстями и т. д.

Кавказский диаспоральный мир, его внутреннее устройство совершенно неизвестны и непонятны остальному российскому обществу, и это незнание опасно контрастирует с той важностью, которую он имеет. Жизнелюбивый, энергический, неотёсанный юноша, родившийся в кавказской сельской местности на закате советской эпохи, соприкасавшийся с войной, переживший вместе с внезапно (а иной раз и незаконно) разбогатевшими родителями 90-е годы, и получивший доступ к высшему образованию в столице (зачастую благодаря коррупции) – именно он, а не рассказчик, главный герой этой книги, да и, более того, одно из ключевых действующих лиц нашей современности. Трудно представить себе фигуру, менее годную к созданию новой культуры, однако эта миссия, против воли, досталась именно ей – миссия обжить новую социальную и географическую среду – мегаполис, выработать правила принятия решений, самовыражения, этикета, чувствования в десятках и сотнях дотоле незнакомых ситуаций и транслировать их старшим, младшим, соплеменникам на малой родине, менее привилегированным членам своего сообщества.

В свидетельстве, причем изнутри, об аккомодации и творении нового, ходе, неосознанном, с завязанными глазами, в новый мир, состоит антропологическая ценность и новизна этой книги. Сноровка в выстраивании мизансцен, внимание к деталям внешности, умение чутко передать особенности речи, развитое чувство комического, наличествующие у автора, имеют тут не только художественное, но и исследовательское значение: менее острый инструмент бы не подошел. Между ними нет никаких противоречий. Нет его и между фантазийным и реалистическим началами в книге: сама её социальная почва настолько сочна и гротескна, что совершенно их снимает.


Париж, 2015


Эх, помню Зоську!

Иосиф Бродский


НА ГУМЕ


ПЕРВЫЙ КУРС


1


Когда я был еще школьником, родители часто пугали меня историями из лубочных шоу ночного эфира – криминальными историями о коварных драг-дилерах, подсаживающих на наркоту несмышленых московских студентов. Единожды поддавшись, бедолаги оказывались у злодеев на пальце, позволяя высасывать из себя деньги и жизнь, пока, в конце концов, не отъезжали от передоза на ссанном матрасе в каком-нибудь грязном притоне. Воображение рисовало инфернальные сценки в духе Иеронима Босха – главное здание МГУ, ощетинившееся сотнями блестящих игл, унизанных тушками маленьких стенающих наркоманов – как шампуры обуглившимся шашлыком; вокруг, окутывая увенчанный звездой шпиль, угрожающе сгущаются черные грозовые тучи; и даже витающий в воздухе страх перестает быть чем-то эфемерным – он ощущается кожей. Делалось как-то не по себе. Впрочем, став, наконец, студентом, я иной раз убивал целый день в поисках самого захудалого барыги, способного подсадить меня хоть на что-то.


Марихуану я начал курить лет в пятнадцать, еще в экстернате, и курил с тех пор почти ежедневно. Это стало образом жизни и даже